Баловство небес. Избранное

Размер шрифта: 13

Из книги «Динамит»

$Рис.0 Баловство небес. Избранное$

«Душу как рукопись не прочесть…»

Душу как рукопись не прочесть,
Души – сплошь заклинанья.
Для крика сотни поводов есть,
А сколько их для молчания?
Чувствам не ведом ни ранг, ни чин,
Сами собою светятся,
Чтобы расстаться, полно причин —
И только одна, чтоб встретиться.
Только одна, чтобы любить,
Множество – чтоб не сниться,
Есть тысячи способов как убить,
И только один – родиться.

Пенальти

Футбольный матч и жизнь – один типаж,
Не терпит ни мольбы, ни похвальбы.
Не испугает многорукий страж
На воротах Судьбы.

Над головой Фортуны колесо,
И свист трибун —
то ликованья крик,
Хочу запомнить этот миг в лицо,
Моей Удачи миг.

Я выложу все козыри на стол,
Пенальти – словно косточка на счётах.
И я забью свой самый главный гол,
Судьба, в твои закрытые ворота.

Пульс

Шестьдесят ударов —
по толчку в минуту.
Ровно бьётся сердце и не сеет смуту.
Говорят:
в покое радость обретёшь,
Покороче чувствуй —
дольше проживёшь.
Только я не верю точному расчёту,
Аритмия сердца у меня.
И всё тут.
Сто чертей по жилам голову сломя,
При нормальном пульсе очень болен я.

Детская подушка

В обыкновенной детской подушке
Прячутся сказки, шепчутся сны,
Звёзды – ёлочные игрушки
На спящих ветках ночной тишины.
И снятся детям хвосты и лапы,
Зимой – ромашки,
а летом – снег,
Кому-то кукла,
кому-то папа,
В общем то, чего у них нет.

«В прифронтовой вагонной почте…»

В прифронтовой вагонной почте
Конверты встретились случайно,
Он ей писал, что любит очень,
Она —
что будет ждать. Скучает.
Слова свои послать успели
(Судьбой дарованное право):
Она —
за час до артобстрела,
Он —
за полдня до переправы.
Слова без лоска и без фальши
Соединяли как когда-то,
А письма шли всё дальше,
дальше
По адресам
Без адресатов.

Владимир Высоцкий

Нам каждому свой век положен,
Одна глава всемирной саги,
Но то, что нам всего дороже,
С обратной стороны бумаги.

Вот и его не обманули,
Спугнули душу, словно птицу,
И лишь потом перевернули
Судьбы последнюю страницу.

«Российский вечный арестант…»

Российский вечный арестант,
Сибирский тракт мощён проклятьями,
Судья – политик и педант,
Глаза – гербовыми печатями.
Осведомитель напрокат,
Возня судебной бутафории,
Христос, Иуда и Пилат —
Святая троица истории.

Охота

Поймай жар-птицу на лету
Иль лучше срежь её на взлёте,
Стань победителем в охоте
На самого себя…
Ату!

Затею ждёт большой успех,
Ты так надёжно оклеветан,
Что по законам и наветам
Убить – во благо.
Не во грех.

Развязки скорой не тая,
Ты грохотни двумя стволами,
Вон там, в кустах, душа твоя
С глазами выслеженной лани.

Дуплетом.
Только и всего.
Сам Ловчий выстрелом доволен,
И жертвою назначить волен
Теперь он брата твоего.

Танцплощадка

В ажурной клетке старой танцплощадки
Под неусыпным оком (для порядка!)
Танцуют люди,
радуются, плачут,
Им невдомёк, что можно жить иначе.
Что можно не под музыку оркестра,
Что можно не под палочку маэстро,
Что дтлжно прокричать не «за», а «против»,
Коль пляшешь ты не по своей охоте.
Что хватит маршем громыхать впустую…
А люди всё танцуют и танцуют.
Тот – залихватски,
этот – неумело,
На танцплощадке нет важнее дела.
Весёлый люд посчитан и стреножен,
Остановиться просто невозможно.
Танцуют люди невпопад и ломко —
Танцуют на своих обломках.
Танцуют люди,
и не жмут ботинки —
Танцуют на своих поминках.

Очередь

Вся очередь – одна семья:
Остра до мазохизма пресса,
И жертвы сталинских репрессий
Восстали из небытия.
Награды —
как рубли —
в размен,
В грязи вчерашние герои,
Отрыжка пьяного застолья
И дуновенье перемен.
И скепсис —
словно талый лёд,
Уж вовсе не предатель Троцкий,
И в телевизоре Высоцкий,
И перестройка третий год.
Прилавок беден.
Что под ним,
Неужто спрятанные души?
От болтовни опухли уши…
За чем стоим?
На чём стоим?

«То ли счастье, то ль червонцы…»

То ли счастье, то ль червонцы,
Выбирай весло и лодку,
То ли звёзды, то ли солнце,
То ли веру, то ли водку.
То ли власть – и чёрту душу,
То ли святость и вериги,
То ли море, то ли сушу,
То ли пламя,
То ли книги.
Я от выбора шалею,
У меня глаза собаки,
Я без веры сатанею,
Только вера нынче – враки.
Задыхаюсь в перебранке
Депутатского цунами,
Боже, раздели буханку
Хлеба между всеми нами.
Чтобы каждому досталось,
Чтоб по голове не били…
Слёз на всех уж не осталось,
Жребий брошен:
или-или.

Динамит

Во мне заложен динамит,
И чёрных дней черёд постылый
Бесшумным выстрелом навылет
Дырявит мозг…
Фитиль горит.
Ох, как же хочется взлететь
На воздух бешено и звонко,
Чтоб разрывались перепонки
У тех, кто шельмовал: «Не сметь!»
Разбить оскал добрососедства,
Уютной и удобной лжи,
Швырнуть в немые этажи
Орущее от боли сердце.
И скорбно дом покинуть свой,
Где боль и радость так знакомы…
Я стану на пороге дома
С неувядающей свечой.
Фитиль зажжён,
Фитиль горит…
Во мне заложен динамит.

Брод

Солнце.
Не пойду по мосту, а вброд.
Рот —
Неостывшая глина, и хочется пить,
Плыть.
Всё же не пью. Я целую реку
В щеку.

«Не трогай эту струну…»

Не трогай эту струну.
Играй на других – а эту не трогай.
Если она оборвётся, чьё-то сердце замолкнет,
И судорожно сжатый рот не выдохнет воздух…
Не трогай эту струну.
Играй на других —
а эту не трогай.

Ассиметрия

Мы жаждем чуда —
нет чудес.
Они нам веком не позволены.
И симметрично светел лес,
Рекой, как лезвием, раздвоенный.
Разрез двух глаз, размах двух рук
И лет зеркальная тождественность,
Со знаком равенства заслуг
Оригинальность и посредственность.
Пусть грянет в окна-этажи
Слепящий коготь рваной молнии,
Хочу услышать какофонию
В оркестре сердца и души.
Чтоб все премудрости симметрии
Крест-накрест зачеркнули бы
Назло законам геометрии
Две параллельные судьбы.

Зренье

Тайны —
не для огласки,
Критики —
не арбитры.
Глаза свои, словно краски,
Выплесну на палитру.
Цвет драгоценно редкий,
Холст закричит из рамы,
Пусть колеблются ветки,
Малёванные зрачками.
Радужная оболочка —
Да оживут портреты!
Так взрываются почки
От зелёного цвета.
Гамма оттенков – фронда,
Зрячесть слепого – притча:
Смотрит с холста Джоконда
Не на нас —
на да Винчи.

Становление

Как в людях утверждается
Естество?
Мозоли превращаются
В мастерство.
Пылают души Троями —
Сплошь следы…
Становятся героями
В час беды.
Светло гореть поэтому
Бересте,
Становятся поэтами
На кресте.

«Поисписался…»

Поисписался?
Суеверье!
Всё под рукой, чтоб ни просил:
Листки, летящие с деревьев,
И облака белее перьев,
И лужи полные чернил.

Голгофа

Молва.
Молва, довольная собой.
Чужая слава – яблочко мишени.
Подсудно чьи-то выкорчевать вены,
А если исподволь?
Не бритвой, так волшбой?
Толпа клыкаста,
филигранно зла,
Сквозь гниль зубов процеживает сплетни
И новой болью, как свинцовой плетью
Ударит по лицу из-за угла.
Превознесёт сомнений горьких дни,
– Будь славен! – прокликушествуют глотки,
А эхо повторит стократ:
– Будь проклят!
Ату его!
Распни его!
Распни!
Они придут к Голгофе.
Много тех,
Довольных, сытых,
с ликом скорбно-лживым,
Ткнут под ребро копьё,
Проверят —
жив ли?
– Что нового,
Ну как там на кресте?

«Как это дорого…»

Как это дорого —
прийти
Домой
и чувствовать, что дома,
Что на сегодня все пути
Закончились в дверном проёме.
Что гулкость комнаты пустой
Никто словами не нарушит,
Что можно быть самим собой
И врачевать покоем душу.
Что рыжий чай остыл давно,
Что свет погашен —
ночь ранима…
Курить в раскрытое окно
И знать:
всё в мире поправимо.
Вдруг вспомнить прошлогодний снег
С его несбывшейся любовью,
И одинокий лунный свет
Поцеловать у изголовья.

Равноденствие

Женщину златоустую
Не уличить в колдовстве,
Голуби богохульствуют
На церковном кресте.
Осени равноденствие
В сердце своём не просрочь.
Солнце полсуток главенствует,
А половину – ночь.
Жёлтой порой безалаберной
Здравый рассудок не в счёт.
Стану гостем негаданным
Тем, кто меня не ждёт.
Стану добычей лёгкою,
Проданный с молотка.
Осень сожгла мне лёгкие —
Два кленовых листка.

Выставка-продажа патентованных сердец
(поэма)

О, Сад, Сад!
В.Хлебников «Зверинец»

ГОВОРЯЩЕЕ ОБЪЯВЛЕНИЕ

Это не реклама
Всякого хлама.
Остановитесь —
Экзотичней гиппопотама!
Перед вами
Восьмое,
Самое совершенное,
Чудо света.
Это —
Клад. Здесь в ряд
Сердца в розницу и напрокат!
Остановитесь!
Не жуйте нудную жвачку жизни!
Заходите!
Дверь входная открыта.
Не проповедь,
Панацея от кризиса —
Реальная знаменитость:
СЕРДЦА В РОЗНИЦУ И НАПРОКАТ!

-– —
Прилавок длинен, как время до отпуска,
Толпы людей из конца в конец.
В блестящих витринах, как в сотах,
в оттисках
Выставка-продажа лаковых сердец.
Рукоплещут громкоговорители,
Выползает слов пёстрая полоса,
Ищут сговорчивого потребителя
Механические чувства
И голоса…

ГОЛОС ПЕРВЫЙ:

…………………………….Самое лучшее!
Картон из глянца, без временных помет,
С секретом цифр,
счастливое, везучее,
СЕРДЦЕ – ПРОЕЗДНОЙ БИЛЕТ.
С ним вы ловкий наездник жизни,
На любые колёса,
в любой вагон!
И что вам эти плаксивые визги
Прощаний,
захламливающие перрон!
Скорей на лошади уверенности
В любые судьбы —
У вас проездной!
А после
никакой растерянности.
Вам надоело?
Извозчик, стой!
Никаких волнений, ничьих забот,
Стопроцентная гарантия от чувственной суеты.
Сердца-билеты с оплатой вперёд

Вам,
ловцы удовольствий,
баловни судьбы!
Щёлкают слова аукционным молотком,
Вытекает отовсюду слюнявое: ах!
И разнокалиберное: о!
ЧЕЛОВЕК В ГАЛСТУКЕ И ОЧКАХ:
Какая мерзость!
Содержимое больничных суден!
И это предлагают интеллигентным людям!

А вокруг не перестают толпиться:
– И мне!
– И мне!
– Пожалуйста,
с вас десять тридцать.
– Эй, там,
запакуйте два сразу
кричит
ЧЕЛОВЕК С СИГАРЕТОЙ «ВИНСТОН»,
А мне подмигивает зелёным глазом,
На одном, мол, наварю американские джинсы.

На стене словно землетрясение
ГАЗЕТНОЕ ОБЪЯВЛЕНИЕ:

«В связи с недостаточной организацией говорящих реклам вне поля зрения важная информация: в зале № 20 на прилавках универсальное СЕРДЦЕ – ФАЛЬШИВАЯ МОНЕТА. При этом гарантируется обязательный размен на подлинные пятаки и прочую мелочь. Исключается возврат и замен. Для устранения возможных очередей и давки принимаются коллективные заявки».

Как пылесосом,
втянутый толпой,
Плыву дальше…

ГОЛОС ВТОРОЙ:
Проницательность Шерлока Холмса!
Без участия небес
И потустороннего голоса!
Исчезают тайны,
как пелена,
Узнаете всё —
днём станет ночь!
К примеру: с кем изменяет ваша жена
(Или с кем не прочь).

ЧЕЛОВЕК С ЛИЦОМ ГЕЕНЫ:
Послушайте-ка, почтенный,
А о моих, так сказать, секретах оно
Не разболтает?
– Исключено!
Подсмотрите,
Подслушайте —
и дело улажено.
Рекомендуем:
СЕРДЦЕ – ЗАМОЧНАЯ СКВАЖИНА!

Оборачиваюсь:
– Что за фальшивый камертон,
Кому ж такое сердце, приятель?!

ЧЕЛОВЕК С ГРЯЗНЫМИ РУКАМИ И РТОМ:
– А у меня своё.
Подписываю письма «Доброжелатель».

Быстрей отсюда,
Что же это?
Звенят монеты,
Бегу быстрей,
Слышу вкрадчивый
ГОЛОС ТРЕТИЙ:
………………………пора уже стать умней.
К чему живая и глупая душа?
Не лучше ли солидная и важная,
Для любого подтёрта и хороша,
Безукоризненная бумажная?
Доставленная на дом в именном конвертце
Сама подскажет с чего начать,
Вот ключ к успеху: СЕРДЦЕ – КАЗЁННАЯ ПЕЧАТЬ!
(В связи с дефицитом оных
только напрокат и для знакомых.
Сроки кратки,
Плюс проценты с каждой взятки.)

Я поражён до испуга в глазах,
Вдруг рядом
ЧЕЛОВЕК В ГАЛСТУКЕ И ОЧКАХ
Воркует,
Манжет заломив в истоме:
– Мне,
милейший,
пожалуйста, самое большое,
С печатью
РАЙОБЛСНАБСБЫТМИНКОМА…
– А мне гоните с ликеро-водочной печатью, —
гнусавит ПРОПИТЫЙ ГОЛОС, —
чтоб медалью марочной…
– Ну-ка отойди от прилавка, мечтатель,
Здесь место людям порядочным!

– Дрянь всё это! – вздорный
ГОЛОС ИЗ УГЛА (с наклейкой «ПОРНО»).
– Не могли выбросить хотя бы
пару сердец с нарисованной голой бабой!
– Зачем нарисованной?
Я живая, подходи – такса:
За волшебную ночь каких-то сто баксов!..

Вдруг с потолка слетают нимфы,
Откуда ни возьмись стихи! рифмы!

«Тонкие души,
Души поэтов,
Изысканней пушкиных,
Блоков и фетов,
Неоткрытые таланты,
Здесь вас ждёт осёдланный Пегас!
Жаждущие славы на век,
А трудов на час,
Ваш поэтический Олимп,
Прекрасная грёза:
СЕРДЦЕ —
СЛОВАРЬ ПОЭТИЧЕСКИХ РИФМ!
Морозы…
Слёзы…
Розы…
Игра вдохновенья,
Песнопенье
Нового поколенья.

ГОЛОС БЕЗГОЛОСОГО ПОЭТА:
– Беру, заверните!
От вдохновенья горю, как хворост.
– Эй, там, и мне, пустите! —

Гнусавит рядом ПРОПИТЫЙ ГОЛОС.
– Не послать ли нам гонца
За бутылочкой винца?!
За проза —
ик! —
ов!

Здесь же в сторонке
Два подонка
Учили пацана курить анашу.
А ко мне подошли два гражданина
И сказали: «Просим недорого —
СЕРДЦЕ – АМПУЛА МОРФЕИНА!»
Между собою на ухо: шу-шу,
Не наш, мол.
И показали спины.

Бегу быстрей быстроты,
Поскорей умыть бы лицо.
Снова падает с высоты:
«СЕРДЦЕ – ВЫЕДЕННОЕ ЯЙЦО»!
Не хочу слышать!
«………….просто и удобно…….»
Не хочу слышать!
«………….в обращении безотказно,
и что самое главное —
бесплодно и неогнеопасно!
Никаких желаний,
никакой потери,
Не желаете примерить?»

Бегу быстрей быстроты,
Пустое!
И здесь жужжит бесконечный рой…

ГОЛОС ШЕСТОЙ:
– Оставьте, пожалуйста, в покое
Мелодраму и сантименты,
Мы серьёзные люди и не играем в прятки.
Практически выгодное
СЕРДЦЕ – ОТКУПНОЙ АЛИМЕНТ!
Сюда входят: ванильная шоколадка,
детская байковая пелёнка
и льготный билет к брошенному ребёнку
(раз в пять-шесть лет).

Затыкаю пальцами уши,
Бегу, куда глаза глядят,
Мне вдогонку:
Слушай! Слушай!
………………в розницу и напрокат!
Быстрей —
тупик!
Назад —
поворот!
Опять дорогой до ужаса знакомой…

Вдруг надпись «Справочное бюро»,
В окошке СТАРИК С ЛИЦОМ ИКОНЫ.
Подлетаю,
как простуженный кашель из глотки:
– Да что же это такое!?
Когда онемеют эти трещотки,
Выплёскивающие помои?
Покажите мне одно
Сердце
человеческое,
доброе,
Чтоб светило солнцем в каждое окно,

А не заглядывало ядовитой коброю.
Чтоб половодьем разбуженной нежности
Пело поэмы чудесней вёсен,
Сердца влюблённых,
Сердце вечности,
Сердце восхода с запахом сосен.
Дайте им радость открывать заново
Чувства,
Таланты,
Окна-души,
Вот вам неба голубая ванная
Под очищающим дождей душем!..
– Правильно, гражданин,
Сказано конкретно и в рамках, —
слышу рядом голос знакомый, —
Почему в продаже нет сердец Данко?
И тут же шлёп печатью
РАЙОБЛСНАБСБЫТМИНКОМА.
– Оперативно!
В план две тысячи …надцатого года!
Создать комиссию (ведомство, управление, секретариат,
главк, комитет, объединение, филиал, худсовет, минлит —
пром и пр. Н е н у ж н о е з а ч е р к н у т ь)
В сжатые сроки!..

Невообразимый гам,
Слов потоки…
Но слышу как шёпотом потусторонним
Шепчет СТАРИК С ЛИЦОМ ИКОНЫ:
– Да разве товар такие сердца?
Предлагаю только вам,
Без всяких посредников,
Сердце Иисуса Христа
И всего за тридцать сребреников.

Бегу.
Вдруг вижу —
неоново щурится
Надпись:
ВЫХОД ДЛЯ НИЧЕГО НЕ ВЗЯВШИХ.
Выбегаю на бурлящую улицу,
Играющую на солнечных клавишах.
Подбегаю к киоску живых цветов:
– Скажите, —
говорю, затаив испуг, —
У вас сердец человеческих в продаже нет?
ГОЛОС ЖЕНЩИНЫ С ЛЕПЕСТКАМИ ГУБ:
– Вам нарциссов или тюльпанов букет?
Непонятно…
Что? Сердец в целлофане?
Вы в своём ли уме?
В каком это сумасбродном романе
Вы набрались подобных примет?!

– Извините,
мне, пожалуйста, эти лилии,
Сколько я должен вам?
– Знаете что,—
улыбка, —
берите даром,
Вы разве платите за тепло солнцу
И за запах цветам?

Она одаривала всех прохожих:
– Вот… фиалки…
и вам… и вам…
И это было так не похоже
На чьи-то страсти к мёртвым сердцам.
Я обнял цветы,
лепестки – рекой,

И не было ни обвиняемых, ни судей,
И билось в груди больно под рукой:
«Лю-ди,
Я вас
Люб-лю,
Лю-ди,
Я вас
Люб-лю,
Лю-ди…»

Из книги «Провинция»

$Рис.1 Баловство небес. Избранное$

«Какая синева…»

Какая синева!
Не шорох —
роскошь.
Пламенеют листья.
По ним —
как по углям.
Походка лисья
У осени.
По гребню. По мосту.
По тонкой кромке берега в тени,
Минуя позолоту редких клёнов,
Иду к тебе по огненно-зелёной
Траве.
Не обожги.
Не обмани.
Иду по тропке узкой и крутой,
Где только небо по земным расчётам,
И ветряки за видимой чертой
Нетерпеливо машут донкихотам.

Дворник

Что-то раз в жизни должно случиться.
Шаг через грань —
я даю обет
Окнам ночным, которым не спится,
Окнам,
в которых струится свет:
– Я подарю вам и сон, и воздух,
Хоть поначалу мести не с руки,
Я подниму обронённые звёзды
Словно рассыпанные пятаки.
Я разрешу всем осенним листьям
Рыжей листвою вокруг сорить,
Буду к утру раздувать рассветы —
Тлеющие фитили зари.
Стану чужим и друзьям, и домашним,
Правы они,
что поделать со мной,
Всех опозорил —
кручу ведь шашни
С глупой и ласковою луной.
Нате, что было.
И напрочь.
С корнем.
В ночь ухожу.
Мой прощальный жест.
Самый счастливый на свете дворник,
Трон – мне скамья.
И метла – мой жезл.

Равнодушные

И спросишь —
не ответят,
И скажешь —
не услышат.
На крик —
не обернутся,
Протянешь —
не возьмут.
А если вдруг замолкнуть
И стать немее камня?
Как много их,
камней…

Воспоминания

Время – зеркало. Я
Принаряжаюсь в воспоминания.
Вот это изъедено молью,
А из этого
Я уже вырос.

Откладываю на завтра

Опять позабыл про завтрак,
Лавина забот сутра,
Откладываю на завтра,
Что не успел вчера.
По времени, как по карте,
Без тормозов лечу.
– Я вас доцелую в марте, —
Из января кричу.
Потом. Всё потом.
Меня ли
Глупым часам обмануть…
И я без конца меняю
«Теперь» на «когда-нибудь».
До одури ноют ноги,
Горбом за спиной грехи:
Непройденные дороги,
Несложенные стихи.
А жизнь мчит, как лошадь в мыле,
Ей некогда, невтерпёж.
– Лети в мир иной, мой милый,
Потом за себя доживёшь.

Молчание

У молчания —
привкус горечи,
Расставание —
откровением.
На мосту бесконечны поручни,
А внизу —
головокружение.
Для прощания с тем, что в памяти,
У молчания нет прощения,
Отлюбившим не ставят памятник,
Отлюбившим —
судьба забвения.
Тоньше струн
(тех, что тронуть боязно),
Самой горькой больнее истины
Этих любящих глаз прорези
И закат,
затонувший у пристани.
У молчания —
облик горницы,
Где за окнами дождь сутулится,
Да фонарь одиноко горбится
На пустынной заснувшей улице.

Пустынный парк

Пустынный парк. Преддверие зимы.
Я со скамьи,
как будто с пьедестала,
Свои стихи читаю наизусть.
Стихи про обнажённые деревья,
Про равноденствие печали и тепла,
Про листьев пожелтевшие страницы,
Которые никто не перечтёт.
Слова, срывая с губ, уносит ветер,
Расплющивает в капли о стволы
И об ограду летней танцплощадки…
Пустынный парк,
спасибо за молчанье,
За пустоту и глянцевость аллей,
Спасибо за поклоны гордых статуй
И этот влажный поцелуй дождя…

Прощание

Кружит и стелется листва.
Перрон пустеющий вокзала.
Оставь на память мне слова,
Которые не досказала.
И всем сомненьям вопреки,
Случайно, будто ненароком,
Оставь на память взмах руки,
Исчезнувший за поворотом.

«Сохнут скошенные травы…»

Сохнут скошенные травы,
Пахнут горше всех отрав,
Мы с тобой обое правы,
И никто из нас не прав.

Ни улыбок, ни истерик —
Всё безжалостно на слом.
За тобою босый берег
Битым высыпан стеклом.

Часы

Сломаются часы.
Споткнувшись, станут стрелки.
Не починить нам хрупкий механизм.
Любви претят резоны и подделки,
Ей – в облака,
а нам ступеньки вниз.
Сломаются часы —
игрушка с нежным боем,
Усердный секретарь моих годов и трат,
И равнодушно смотрятся обои
В остекленевший бледный циферблат.
Он временем истёк,
как истекают кровью,
Он так устал ловить секунды ртом,
Сломаются часы —
и кончено с любовью,
Она ушла
И не придёт потом.
Твердят: мол, не дури,
пройдёт, всё – блажь, не боле,
Купи новей…
А мне их жаль до слёз.
Сломаются часы —
игрушка с нежным боем,
Где нам обоим
Места не нашлось.

Свидание

Два незнакомца в интерьере комнат,
В которых даже стены их не помнят,
В которых этот странный разговор
Напоминает бьющийся фарфор.
И даже губы их не обманули,
Рождавшие слова и поцелуи.
Любовь на час
и ключ в руках на час.
Роман, цензурой свёрнутый в рассказ,
Свиданье в окуляре циферблата,
Но время ни пред кем не виновато.
Исхлёстанная ветром, как плетьми,
Ночь высекает фонари из тьмы.

«Чем выше, тем труднее каждый шаг…»

Чем выше, тем труднее каждый шаг,
Зато глаза становятся богаче,
И мира распростёртая ладонь
С вершины ослепительно прекрасна
И первозданна,
как сама земля.
Всё, что внизу, становится мне ближе,
Чем выше по камням взбираюсь я.

Хочу заболеть…

Счастье моё – словно два крыла,
Смешана горечь с любовью,
Я хочу заболеть, чтоб ты пришла
И склонилась у изголовья.
Я хочу заболеть, чтоб все доктора
От бессилья рыдали, как дети,
Если нет у нас завтра, пусть длится вчера
На все будущие столетья.
Я хочу, чтоб мосты не сгорали дотла
И разлуки не стали дольше,
Я хочу заболеть,
чтоб ты пришла
И не уходила больше.

Не со зла…

Отсекли на полуслове,
Оказалось не со зла.
Оборвали бестолково,
Просто так —
и все дела.
Оскорбили между прочим
Тоже, видно, не со зла,
И улыбка даже очень,
Очень вежлива была.
– Не со зла! —
кричали всем.
Не со зла…
Тогда зачем?

Маргарита

Кто ты,
во времени не изменчива,
Взглядом – девочка,
статью – женщина?
Что тебе в судьбах безродных талантов,
Клавиатуру для музыканта?
Кто ты,
для боли чужой сукровица,
Чья-то гадалка,
чья-то любовница,
Чья-то жена
или чья-то сиделка,
С ветки на ветку летящая белка?
Золушка жалованных, непризнанных…
«Много званных,
да мало избранных».
Ты, проживающая в портретах,
Может и впрямь дорогая примета?
Не отрекись.
Ведь тебе открыта
Тайна Мастера,
Маргарита.

Поздняя осень

И жалобы всё больнее
Из выгоревших садов.
И слышится всё вернее
Проклятие холодов.
И заморозки в ресницах,
И солнце уже не в счёт.
Такая пора.
Мне снится
Не та.
И тебе не тот.
Оправдываться нет силы,
Распутица —
час вранья.
И осень заголосила
Руладами воронья.

Провинция

Холодный дождь на улицах пустых,
Как будто вымер город.
Сплошь безлюдье.
В горшках засохли кактус и герань,
Двойные окна непрозрачно пыльны.
Здесь все часы —
песочные часы,
Осталась в них всего щепотка жизни,
И некому часы перевернуть.
Мы спим давно —
у нас не сон, а спячка.
В последний этот день, предзимний день
Мы превратились в голые деревья,
И каждый тихо плачет о своём.
О чём?
О счастье, о тепле, о небе?
В который раз берусь за телефон,
Гудками, словно криком, рву пространство:
– Я из провинции!
Вы слышите меня?!
На том конце слова, как вспышки света:
«Ждите ответа…
ждите ответа…
ждите ответа…»

Рисунки гуашью

Крыши мокнут,
Крыши сохнут,
Крыши —
серые полотна,
Нарисованные двери,
Нарисованные окна.
В окнах вечер,
Чёт и нечет:
Руки, жесты, тени, речи…
Нарисованные люди,
Нарисованные встречи.
Краски —
страсти,
Краски —
сласти,
В абрисе червовой масти.
Нарисованного сердца
Нарисованное счастье.

«Неужто так и присно и вовеки…»

Неужто так и присно и вовеки,
Чтоб доказать, что кровь красна —
рвать вены?
Чтоб самоутвердиться,
человеку
И ныне биться головой о стену?
Неужто усреднённость стала меркой,
Деля позор и славу без остатка,
За годом год —
примерка за примеркой,
Стих за стихом —
перчатка за перчаткой.
Но верю я и в случай, и в призванье,
Высокий труд не убоится смуты.
Из тысячи веков непониманья
Да сложится прозрения минута.

После праздника

Потухшие гирлянды,
Разбитые игрушки,
Растоптанные искры цветного конфетти,
Замолкнувшее эхо
Серебряной хлопушки,
Сгоревшие бенгальские огни.
Усталый Дед Мороз
У людного прилавка
С глазами воспалёнными без сна,
Протиснувшись сквозь очередь и давку,
Спросил конфетку и стакан вина.

«Как надоела мне…»

Как надоела мне
Эта старуха-сплетница…
Каждый вечер у самых окон
Она выгуливает свою тень
На длинном поводке.

Страдивари

Чудесный голос старой скрипки
Узор в полночных окнах выткал,
И пела лаковая дека
Нежнее сердца человека.
Застыл один на тротуаре
Скрипичный мастер Страдивари.
Мечтал…
Да поздно.
Не резон —
В четвёртом ЖЭКе столяр он.

Две мысли

Две мысли постоянно крутятся в голове:
Одна —
изменить этот мир к лучшему.
Другая —
послать всё к чёрту.
И странно, что обе уживаются.

«Мне говорили…»

Мне говорили:
Ты не болен,
Ты просто спал.
Тебе приснилось.
И эхо дальних колоколен
Как зеркало с руки разбилось.
Мне говорили:
Всё минует.
И сон, и боль —
всё преходяще.
И губы той, что в лоб целует,
Пожалуй, губ других не слаще.
Я тоже что-то отвечал им
Не без резона и причины,
Горел закат пурпурно-алым
В ночном решётчатом камине.
Жизнь возвращалась бумерангом,
И время под откос катилось,
Мне позвонил мой добрый ангел
И вымолвил:
Тебе приснилось.
Ты просто спал —
и в том всё дело,
Дожди прошли и круг замкнулся.
Жаль, только сердце обгорело,
Но, слава Богу, ты проснулся.

Из книги «Прямо в сердце»

Продолжить чтение