Дивногорье

Пролог

Элистрия, 485 лет от Дня Катастрофы

Ночь выдалась безлунной. Тени, словно живые существа, скользили между древними деревьями Запретного леса. Воздух, пропитанный запахом влажной земли и магии, дрожал от напряжения.

Фигура в темном плаще бесшумно двигалась по едва заметной тропе. В руках женщина крепко сжимала сверток, который время от времени издавал тихий звук, похожий на детский плач. Каждый раз она вздрагивала и прижимала его крепче к груди.

– Тише, дитя, – шептала она. – Они не должны нас найти.

Эльвина знала, что преследователи близко. Совет Хранителей не простит ей того, что она сделала. Украсть артефакт Перворожденных – преступление, караемое смертью. Но у нее не было выбора. Внезапно лес озарился голубоватым светом. Женщина замерла, прислушиваясь к шороху листьев и треску веток. Они нашли ее.

– Отдай его, Эльвина, – раздался властный голос из темноты. – Ты не понимаешь, с какими силами играешь.

Из-за деревьев вышел высокий мужчина в одеяниях Верховного Хранителя. Его лицо, наполовину скрытое капюшоном, выражало холодную решимость.

– Понимаю, Маркус, – ее голос звучал твердо, несмотря на страх. – Лучше, чем кто-либо из вас. Пророчество должно сбыться.

– Пророчество? – Маркус презрительно усмехнулся. – Ты веришь в старые сказки? Артефакт должен оставаться под защитой Совета. Только так мы сохраним равновесие.

Эльвина покачала головой:

– Равновесие уже нарушено. Тьма приближается, и только Потерянный сможет остановить ее. Кровь Перворожденных должна пробудиться.

Она быстрым движением достала из складок плаща небольшой кристалл. Маркус шагнул вперед, но было поздно – женщина разбила кристалл о землю.

– Нет! – закричал Хранитель, но пространство вокруг Эльвины уже исказилось, образуя мерцающий портал.

– Когда придет время, Потерянный вернется, – произнесла женщина, делая шаг в сияющий проход. – И тогда даже вы не сможете остановить то, что предначертано.

Портал сомкнулся, оставив после себя лишь обожженную траву. Маркус опустился на колени, касаясь пальцами земли, где еще секунду назад стояла Эльвина.

– Ты не понимаешь, что наделала, – прошептал он в пустоту. – Миры не должны пересекаться. Никогда.

В ту ночь в Элистрии произошло невозможное – был нарушен закон, хранимый веками. А где-то в другом мире, в мире без магии и древних пророчеств, родилась девочка, которая однажды изменит судьбу обоих миров.

Глава 1

Что день пойдет насмарку, Аня поняла с самого утра, когда с ужасом обнаружила, что проспала. И это в день экзамена! И не просто экзамена, а экзамена у самого вредного преподавателя их потока… Грымза (так Аня называла её за глаза) сухопарая женщина за шестьдесят с вечно поджатыми губами и пронзительным взглядом из-под очков в тонкой золотистой оправе. Она славилась не только своей придирчивостью, но и патологической нетерпимостью к медлительности студентов. Её коронная фраза «Слишком медленно, садись, два», произнесённая ледяным тоном, давно стала притчей во языцех.

Наспех причесавшись и натянув первую попавшуюся одежду, Аня схватила помятый пакет с медицинским халатом и чепчиком в одну руку, в другую – учебник по фармакологии в голубой обложке, испещрённый закладками и пометками на полях. Сердце колотилось где-то в горле, когда она вылетела из комнаты общаги, едва не сбив с ног заспанную соседку, выходившую из душевой. Учиться в медицинском университете девочка из сибирской глубинки мечтала с десятого класса. Тогда она с родителями переехала в областной центр, и девушка все силы приложила к исполнению своей мечты – ночами сидела над учебниками, записалась на дополнительные курсы по химии и биологии, отказалась от всех развлечений ради заветной цели.

На улице вовсю светило июньское солнце, в кронах шелестели свежей листвой тополя, но летняя сессия не позволяла в полной мере насладиться этим. Со всех ног девушка помчалась в учебный корпус, что стоял здесь же, на территории студгородка. Небрежно махнув студенческим билетом перед носом сонного охранника, она побежала по гулкому коридору, на ходу путаясь в рукавах халата и пытаясь пристроить непослушный чепчик. Экзамен был в самом разгаре, у двери кабинета в напряженном ожидании своей очереди стояло всего пять человек. Запыхавшаяся и раскрасневшаяся, девушка поправила сбившуюся униформу и присоединилась к группе ожидающих. Попытки вспомнить выученный материал провалились, в голове стояла звенящая тишина. Время словно остановилось, секунды растягивались в вечность, а каждый взгляд на часы лишь усиливал ощущение бесконечного ожидания. Отстрелявшиеся студенты выходили с разными выражениями лиц – от торжествующих до убитых горем, вместо них заходили оставшиеся, и вот Аня тоже оказалась перед массивным столом экзаменатора. В горле пересохло от волнения, руки предательски тряслись.

– Так и будут стоять и сканировать эти бумажки, Федорова?

Голос преподавателя вырвал девушку из оцепенения. Она вздрогнула и схватила первый попавшийся билет, перевернула его, чтобы продиктовать номер, и внутри у нее все похолодело. Самая сложная тема, она вытащила самую ненавистную и путанную тему…

Билет номер семнадцать, – тихо пробормотала Аня и на негнущихся ногах пошла к свободной парте. Скрипнул отодвигаемый стул, и в аудитории вновь наступила тишина – все студенты усердно готовились отвечать. Профессор «Грымза» сидела за своим столом, поблескивая очками и строго поглядывая на притихших студентов.

Аня уставилась на злосчастный листок бумаги с вопросами и чуть не расплакалась. Она точно завалит экзамен, а бабушка вновь начнет доказывать ей, что вся ее затея с медицинским университетом – это большая глупость. Девушка сникла – она не была отличницей, учеба давалась ей с трудом, но она упорно грызла этот гранит науки вот уже три года! Ночи без сна, бесконечные конспекты, практика в больнице, где от нее, студентки, шарахались пациенты… Но экзамены она еще не заваливала и не собиралась делать этого и сегодня.

Сделав несколько глубоких вдохов, она попыталась привести мысли в порядок, как учила ее бабушка. Аня не верила во всё мистическое, но за эту технику успокоения она была благодарна старушке. Нужно было представить, что ты стоишь на своем камне у Байкала, и наблюдаешь, как волны одна за другой накатывают на берег. С каждой волной мысли становились яснее, в голове словно прояснилось, и перед внутренним взором появились страницы учебника. Мысленно девушка принялась листать их – зрительная память у нее была отменная, и вот уже на вырванном из тетради листочке стали появляться первые записи по теме билета.

Ответ нельзя было назвать блестящим. Аня сбивалась, путалась, зависала, получая раздражительные комментарии от преподавателя. "Федорова, вы вообще учили?" – недовольно постукивала ручкой по столу Грымза. "Что вы мямлите? Говорите чётче!" – подгоняла она, когда Аня запиналась на сложных терминах. Наконец всё закончилось, и она вышла в коридор, сжимая в руках зачетку. Единственная тройка за эту сессию, но как же она была ей рада!

Впереди было лето, куча планов и встреч с друзьями на съемной квартире Кати, где они собирались устроить небольшую вечеринку в честь окончания сессии. От утренней хандры не осталось и следа. На подходе к общаге зазвонил мобильник. На экране высветилось «Мамулькин», Аня тут же ответила, спеша поделиться своей радостью. Но радость треснула и рассыпалась на мелкие осколки, когда в трубке раздался плачущий голос мамы. Девушка остановилась как громом пораженная, слушая сбивчивый рассказ. У бабушки обнаружили рак, она в больнице, никаких прогнозов врачи не дают, и ей, Ане, следует как можно скорее возвращаться домой.

***

Сборы и дорога домой прошли как в тумане. Ане никогда прежде не приходилось терять кого-то из близких. Родители были живы, дедушку по маминой линии она никогда не знала, а родители отца жили в другой стране. Наскоро побросав вещи в чемодан, она попрощалась с соседкой по комнате, которая молча обняла её, понимая, что слова сейчас бесполезны. Вахтерша тетя Люда, обычно строгая и ворчливая, лишь покачала головой и тихо сказала: "Держись, девочка". Летнее солнце безжалостно палило с ясного неба, но Аню бил озноб, словно она попала под ледяной душ. Вокзал гудел обычной жизнью – кто-то спешил, кто-то встречал, смеялись дети, ругались таксисты.

Этот контраст с её внутренним состоянием казался кощунственным. Мама больше не звонила, лишь ответила коротко «Ждем» на сообщение о том, что Аня выехала. Дорога домой была уже знакома – ведь каждое лето после поступления в медицинский она уезжала на малую родину. Обычно она любила смотреть в окно на проплывающие мимо поля, леса и маленькие станции, но сейчас ничто не радовало глаз. Она механически жевала купленный на вокзале пирожок, не чувствуя вкуса, и пыталась читать учебник, но строчки расплывались перед глазами. И всегда эти поездки были радостными, наполненными предвкушением встречи с родными и любимым Байкалом, но не в этот раз.

Родной город, словно чувствуя ее настроение, встретил девушку серыми свинцовыми тучами и моросящим дождем. Перрон был наполовину пуст – лишь несколько человек спешили укрыться от непогоды под козырьком вокзала. На платформе, чуть в стороне от основной массы встречающих, уже ждал папа. Когда она поравнялась с ним, он молча крепко обнял дочь, прижав к своей широкой груди – Аня, собиравшаяся было разреветься перед выходом из вагона, сразу успокоилась, вдыхая такой родной запах отцовского одеколона.

– Как вы тут, пап? Как мама, держится? – спросила Аня, нехотя разорвав долгие объятия. Как же она соскучилась по родителям! Зимой ей не удалось приехать домой – подвернулась подработка в больнице, и она все каникулы провела там.

– Потихоньку, солнышко. Мама все больше в больнице проводит, у бабушки. Та ворчит, что вокруг нее носятся, а ей уже давно пора помирать, тебя вот только повидать еще надобно, попрощаться, – отец болезненно поджал губы, и морщинки вокруг глаз стали глубже. С тёщей у него сложились очень теплые отношения – та мудро не вмешивалась в дела семьи дочери, но и в совете никогда не отказывала. Единственную внучку обожала, а когда ту увезли в город, каждое лето забирала к себе.

Заморосил дождь, превращая асфальт в тусклое зеркало, отражающее серое небо. Подхватив сумку с дочкиными вещами, мужчина пошел к машине. Эти зеленые жигули отец Ани купил через год после их переезда в город и до сих пор отказывался менять их на что-либо другое. "Машина надежная, чего новую искать?" – говорил он каждый раз, когда мама заговаривала о замене. Старенькая "шестерка" приветствовала девушку знакомым запахом кожаных сидений и хвойного освежителя, что болтался на зеркале заднего вида. На приборной панели, как и много лет назад, лежал потертый брелок с байкальской нерпой – талисман, подаренный бабой Ниной "на счастливую дорогу".

Привычно сев на заднее сидение, Аня смотрела в окно на знакомые улицы. Мимо проплывали серые многоэтажки, пыльные тополя и редкие прохожие под зонтами. Разгоняя капли по лобовому стеклу, монотонно постукивали дворники. Но очень быстро ее мысли унеслись далеко от городской суеты – к бабушке и тем летним дням, что она проводила у нее в гостях на берегу Байкала, где воздух пах смолой и травами, а не выхлопными газами.

– Дитё на воле быть должно, нечего ей в городе-то пылюку глотать, – говорила старушка, покачивая головой. – Тут, у нас, и воздух чистый, и травы целебные. В городе-то што? Толкучка да смрад. А тут – простор, Байкал-батюшка дышит, леса шелестят. Ишь, как дитё-то расцвело, щёчки румянцем залились. Тут ей и место, тут ей и жить.

И Аня полной грудью вдыхала таёжный воздух, наполненный ароматами хвои и свежестью Байкала. Она бегала по душистым лесным полянам и с визгом забегала в холодную воду озера, чтобы тут же выскочить из неё. В стороне от тропинок было у неё заветное местечко. Ловко взбиралась она на пригорок, где среди могучих сосен, источающих смолистый аромат, лежал широкий плоский камень. Его поверхность, местами покрытая мягким изумрудным мхом и серебристым лишайником, стала уютным пристанищем. Нагретый летним солнцем, этот камень превратился в идеальное место для наблюдений – отсюда открывался захватывающий вид на Байкал-море, обрамлённое величественными горными хребтами, чьи вершины терялись в голубоватой дымке горизонта. А нашла она его совершенно случайно, когда в одиннадцать лет впервые пошла одна в лес, втайне от бабушки, конечно. Ух и влетело ей тогда! Но девочка ни о чем не жалела, а когда стала постарше – бабушка уже спокойно отпускала её гулять по округе.

Наслушавшись бабушкиных историй, Аня называла это своим местом силы. Здесь всегда было удивительно спокойно – даже вечно шумящие сосны словно затихали, а воздух становился густым и звенящим. В такие моменты голова становилась ясной, будто промытая хрустальной байкальской водой, а мысли текли легко и свободно, как горный ручей по камням.

Часто она так сидела, размышляя и глядя на бескрайнюю гладь Байкала, расстилавшуюся внизу подобно древнему зеркалу. Солнечные блики играли на волнах, а далекие горы на том берегу то проступали отчетливо, то таяли в голубоватой дымке. И порой ей казалось, что именно в этом месте она чувствует что-то особенное – словно невидимые нити пронизывали воздух, а камень под ней едва заметно пульсировал какой-то древней, непонятной силой. Впрочем, она относила эти странные ощущения к чистому горному воздуху, напоенному ароматами трав и хвои, да к величественным видам, от которых захватывало дух и кружилась голова.

А как она любила сидеть в небольшом, но таком уютном бабушкином домике, стоявшем на краю села среди гор и тайги. От бревенчатых стен, потемневших от времени, всегда веяло теплом, а половицы чуть поскрипывали под ногами, словно напевая древнюю песню. Там всегда пахло травами и какими-то особыми настоями – пучки сухих растений свисали с потолочных балок, а на широком подоконнике теснились глиняные горшочки с отварами. В красном углу тускло поблескивали старые иконы в потемневших окладах, а рядом с ними странным образом уживались связки можжевельника и пучки полыни.

В дубовом сундуке, который стоял у дальней стены, хранились старинные свитки с непонятными узорами, которые бабушка называла "картами силы". Анечка любила втихаря поднимать тяжёлую крышку, от которой исходил чуть горьковатый запах дерева и времени, и разглядывать эти загадочные линии, выведенные выцветшими от времени чернилами. Порой от долгого разглядывания этих узоров начинала кружиться голова, а перед глазами словно плыли странные тени.

Каждый вечер, когда солнце уже клонилось ко сну и первые звезды робко проглядывали сквозь кружево листвы, Аня садилась с бабушкой пить чай с ароматным земляничным вареньем. В настоящей русской печи уютно потрескивали дрова, бросая причудливые тени на бревенчатые стены, а пушистый полосатый кот Васька лежал около неё на выцветшем бабушкином половике и дремал. Наступало время «дедовских сказов». Бабушка знала много удивительных историй и, что немаловажно, умела их рассказывать так, что Аня не то что шевелиться – дышать забывала порой. Голос старушки становился глубже, певучее, словно сама древность говорила её устами. В её историях говорилось о прекрасных мирах и могущественных чародеях, о великих знаниях и удивительных способностях древних народов "слышать" мир и использовать его силу для великих дел. Но шли столетия, истощалась эта сила, словно река, теряющаяся в песках, а вместе с нею терялось умение её использовать.

– Нонче же почти и не встретишь сильных ведунов. – С грустью в голосе как-то сказала старушка, помешивая янтарный чай серебряной ложечкой. – А те, кто осталися, малечики в сравнении с прадедами.

– И ты младенчик, бабуля? – с удивлением спросила маленькая Аня, а про себя думала, что какой же бабушка младенчик? Видела она младенчика у соседки тети Тоси, бабушка совсем не похожа на того розовощекого кричащего бутуза. Баба Нина же была сухонькой старушкой, сквозь прожитые годы которой еще прослеживалась прежняя стать и красота.

– И я, мила́я, малечка, да ещё да еще какая слабенька, – вздохнула баба Нина. – Ничё уж почти не умею, всё позабыла. Прабабка-то моя рано памерла, не всему научить паспела. А тебя навучу, што знаю. Токмо силы земельной мало осталося, тяжко её нонче сыскать. Но Байкал-батюшка покуда хранит, не оставляет.

И баба Нина учила. Поначалу где и когда какие травы и ягоды собирать, как сушить их да в сборы смешивать. А потом начала рассказывать про особые места в тайге, где, по её словам, можно было почувствовать что-то необычное – словно ветер дует, а листья не шелохнутся, или тишина звенит так, что в ушах отдается. Бывало, остановится вдруг посреди поляны, глаза прикроет и стоит, будто к чему-то прислушивается. И Аню учила – где замереть надо, где ладонь к земле приложить, где просто постоять тихонько. А после долго рассказывала, как такие места находить можно. Вот только самой Ане пробовать что-то делать там не разрешала, лишь наблюдать позволяла.

– Рано тебе ищо к этому прикасаться-то, гляди да примечай покамест, – мягко, но строго говаривала бабушка.

В дом часто захаживали люди за советом али помощью к старой ведунье. Кто с хворью какой, кто с бедою, а кто и просто душу отвести да чайку травяного испить. В такие моменты Аню отправляли на улицу, чтобы не мешалась под ногами. Так было до тех пор, пока ей не исполнилось шестнадцать лет. То лето она хорошо запомнила – бабушка как-то по-новому на неё поглядывала, а в один из вечеров, разлив по кружкам травяной чай, она серьёзно взглянула на внучку и молвила:

– Пришла пора учиться тебе, касатка.

- Чему, бабуль? – девушка не сразу сообразила, о чём речь.

– Знанию старажытнаму. Силе, што от дедов-прадедов нам досталася. Мать твоя не приняла дара-то, а в тебе он есть, чую я его, – бабушка говорила спокойно, но твёрдо.

- Ба, зачем мне это? Я врачом хочу стать, мне твои старинные способы не помогут. Двадцать первый век на дворе!

- Не старажытныя они, внученька. Дар этот старее, чем ты помыслить можешь. И выбирает он сам, кому быть его носителем! – строго сказала старушка. – Помру я, все веды сгинут!

– Будущее за современной медициной! Дар этот сердце не пересадит, от перитонита не спасёт и пневмонию бактериальную не вылечит. С открытием пенициллина знаешь, как выживаемость повысилась? А раньше умирали молодыми от болезней. Которые сегодня лечатся на раз два.

– Так хвори-то эти откудова у людей? От таво, что запамятовали про силы, что в земле таятся, – не унималась баба Нина, помешивая ложечкой в остывшем чае. – Прабабка моя сказывала, что када люди силой той умели как надо пользоваться, то никаки хвори их не брали и жили они ой как долго – медицине вашей и не снилося. Захирели люди, слабые да болезные стали, запамятовали всё, чему учили их когда-то.

Долго они тогда сидели ещё и спорили, пока закат не окрасил небо в багровые тона, а чай в чашках окончательно не остыл. Баба Нина качала головой и вздыхала, Аня горячилась, размахивая руками и сыпля медицинскими терминами, но каждая так и осталась при своём мнении.

Вскоре разговор и вовсе забылся – начался последний учебный год в школе, наполненный бесконечными тестами и консультациями. Дни летели как страницы учебника: утром школа, вечером дополнительные занятия и подготовка к экзаменам. Но все усилия окупились сполна – проходной балл на бюджет в медицинский Аня набрала без особых сложностей. А уже осенью, получив белоснежный халат и первую зачётку, с головой окунулась в новую жизнь, полную анатомических атласов, латинских терминов и бесконечных конспектов.

– Вот мы и дома. Мама к твоему приезду вкусностей наготовила! – с нежностью в голосе произнес папа, выключая мотор.

Голос отца вырвал Аню из плена воспоминаний. Родная пятиэтажка с облупившейся кое-где штукатуркой, знакомый двор с детской площадкой, где когда-то она проводила все свободное время, и такими уже большими березами, верхушки которых раньше едва доставали до их окон на третьем этаже. Сейчас же они величаво шелестели листвой у самой крыши. Дождь почти прекратился, оставив после себя свежесть и блеск на листьях. «Да, я снова дома», – с облегчением подумала девушка, чувствуя, как тугой узел в груди начинает потихоньку ослабевать.

Глава 2

Входная дверь тихонько скрипнула, и на Аню обрушился запах свежей выпечки и маминого фирменного борща со сметаной. Знакомые с детства ароматы на миг вернули ощущение безопасности, но тут же уступили место тревоге. Чтобы не толпиться в тесном коридорчике, девушка наскоро разулась, оставив кроссовки у порога, и пошла на кухню, где уже слышалось позвякивание посуды. Мама стояла у плиты, помешивая суп в кастрюле. Услышав шаги, она обернулась, и Аня увидела её осунувшееся лицо с покрасневшими от слёз глазами. Они молча обнялись, крепко, словно боясь отпустить друг друга. Вскоре к ним присоединился и отец, обняв обеих женщин своими сильными руками.

Несмотря на витавшее в воздухе напряжение, обед прошел тепло. За окном монотонно барабанил дождь, капли сбегали по стеклу причудливыми дорожками, а на кухне было уютно и пахло домашней едой. Аня рассказала про учебу, про сессию и, чуть стыдясь, про свою несчастную тройку. Родители слушали внимательно, время от времени задавая вопросы. Отец даже пошутил, вспомнив, как сам когда-то радовался тройке по сопромату. Оценки никогда их не волновали, и за плохие отметки дочь свою они никогда не ругали – главное, чтобы человек вырос хороший, говаривала мама. Когда чай был почти выпит, мама рассказала про бабушку. Её голос дрожал, но она старалась держаться. Рассказала, как долго та сопротивлялась и отказывалась от госпитализации, как рвалась обратно домой, несмотря на рекомендации лечащего врача. Лекарства принимать отказывалась, медсестёр ругала на чём свет стоит, а когда силой не получалось – начинала уговаривать их, обещая научить "травкам лечебным".

– Она все твердила, что не успела тебе наследство передать. Катетер даже из вены выдернула! – мама всплеснула руками, и чашка в её руках опасно накренилась. – Кое-как её уговорили остаться в больнице, чтобы там тебя дожидалась под присмотром врачей. Она уже стоит то с трудом, похудела сильно, одни глаза на лице остались. А всё равно упрямится, говорит – пока с Анечкой не поговорю, не помру, а дома ничего для нее не собрано.

– Бабуля не меняется, – с грустной улыбкой произнесла девушка, крутя в руках пустую кружку. Керамика сохраняла остатки тепла от чая, и это ощущение было сейчас таким нужным. – И травки эти лечебные… Сколько раз ей говорила, чтобы нормально лечилась и обследовалась. Не довела бы себя до такого! Рак на ранних стадиях сейчас лечат успешно.

– Она с собой настойки свои какие-то взяла. Какой скандал был, когда медсестра их забрала, – добавил папа, качая головой. – Главврача вызывали. Она ему такую лекцию прочитала о том, что современные врачи ничего не смыслят в настоящем лечении, что тот даже разрешил ей оставить пару пузырьков. Правда, под расписку.

Некоторое время все сидели молча, каждый думая о своём. За окном дождь усилился, и ветви берёзы во дворе стучали по стеклу, словно просясь внутрь. Первой встала мама и принялась убирать со стола, Аня ей помогала, механически складывая тарелки в раковину, а папа пошел выкинуть мусор, накинув старую куртку.

В больницу было решено ехать завтра с утра. Забрав в коридоре привезенную сумку с вещами, Аня закрылась в своей спальне. Всего в квартире было две комнаты, в одной спали родители, вторую отдали дочке. Комната встретила её знакомым уютом – плакаты любимых групп на стенах, полка с книгами, которые она когда-то зачитывала до дыр, старая плюшевая игрушка на подушке. Бросив сумку у кровати, Аня села прямо на пол рядом, расстегнула молнию и принялась доставать содержимое и складывать на кровать. Вскоре её любимое пёстрое покрывало наполовину было завалено одеждой, всякой девчачьей мелочёвкой, тетрадками с конспектами, учебными методичками и зарядками для телефона и ноутбука. Среди вещей мелькнуло фото, сделанное прошлым летом – они с бабушкой на фоне Байкала, обе улыбаются. Аня отложила снимок в сторону. Постояв и посмотрев на весь этот хаос, она махнула рукой, буркнула «потом» и, схватив косметичку с шампунем, ушла в ванну. Горячая вода должна была смыть усталость от дороги и тяжесть последних новостей.

День неумолимо клонился к вечеру, когда Аня вернулась из ванны, окутанная облаком пара и запахом цветочного шампуня. Наскоро высушила феном свои светло-русые волосы, которые под потоком горячего воздуха приобрели медовый оттенок, и заплела их в тугую косу, перехватив на конце резинкой с маленькой бусиной. Пока она разбирала всё, что лежало на кровати – стопку футболок, аккуратно сложенные джинсы, косметичку с потертой молнией и несколько учебников с закладками – за окном постепенно сгущались тени. Верхушки деревьев еще ловили последние лучи заходящего солнца, но на город уже опустились сумерки, окрашивая небо в глубокие синие тона и зажигая первые огоньки в окнах соседних домов. Дождь прекратился, но тучи всё ещё затягивали небо. Одевшись в уютную рыже-белую пижаму, ещё хранившую запах стирального порошка, которым пользовалась мама, она вернулась на кухню. Родители сидели за столом и ужинали. Отец что-то тихо рассказывал маме, но при появлении дочери оба замолчали и улыбнулись ей. Её порция стояла на привычном месте напротив окна – Аня всегда любила смотреть в него, когда ела. Мама положила жареную картошку в её любимую тарелку. С золотистым ободком, по краям её «летало» три бабочки с жёлтыми крыльями, а в серединке был изображён Теремок с выглядывающими из окошек мышкой, лягушкой, зайцем и ёжиком. Ёжик прятался за белоснежными занавесками, и маленькой Ане всегда было интересно узнать, что он там у себя в комнатке прячет? По центру теремка был нарисован петух, играющий на гармони. Теремка с его обитателями сейчас не было видно под аппетитно пахнущей картошкой, но Аня помнила картинку всю до мельчайших подробностей. Сколько раз она «спасала» зверят от супа, который был у неё «потопом», залившим домик. Или от «камнепада» в виде макарон, пельменей или картошки. Съедать всё надо было очень быстро, чтобы никто из зверят не пострадал! Этой игре её научила бабушка, когда ей было лет пять и она отказывалась есть. Улыбнувшись этим воспоминаниям, Аня пожелала родителям приятного аппетита и приступила к «операции по спасению», невольно ускоряя темп, словно действительно спасала нарисованных зверюшек.

– Мам, а где Байкальский альбом? – прожевав очередную порцию золотистых кусочков картошки, спросила девушка. – Хочу полистать его перед сном.

– У нас в комнате в серванте лежит, вместе с другими альбомами, – ответила мама, подливая отцу чай из пузатого керамического чайника с синими васильками по бокам. – Только не перепутай с коричневым, там свадебные фотографии.

Аня кивнула. Этот альбом с потертой зеленой обложкой, на которой детской рукой было написано "Байкал", хранил в себе историю её поездок к бабушке. Фотографии были разные – и пожелтевшие от времени снимки, где маленькая Аня с косичками стоит на берегу, и более новые, цветные. Она знала, что увидит там и старые фото бабушки – еще молодой, с длинной косой до пояса, в окружении своих учениц. Знахарок в тех краях уважали, и многие девушки просились к бабе Нине в ученицы, хотя мало кто выдерживал её строгие требования.

– Мы туда и прошлогодние фотографии распечатали и вклеили, – продолжала мама, помешивая ложечкой в своей чашке, – которые ты на телефон свой снимала и на флешке нам оставляла. Хорошие получились, особенно те, где вы с бабушкой на её любимой поляне сидите.

– О, отлично, – обрадовалась девушка, подбирая остатки картошки вилкой, – надо оформить тогда странички с ними. Сухоцветы вклею заодно, что с того года в книге лежат. Помнишь, мам, те голубые цветочки, что мы с бабушкой собирали на склоне? Она ещё сказала, что они только в особых местах растут.

Отец молча слушал их разговор, изредка кивая. Он всегда с теплотой относился к увлечению жены и дочери фотографиями и цветами, хотя сам предпочитал проводить время за починкой чего-нибудь в бабушкином доме или рыбалкой на Байкале.

Позже, пожелав родителям спокойной ночи, Аня устроилась на своей кровати, подложив под спину подушку, и открыла старый альбом с фотографиями на последней заполненной странице. Кожаный переплёт приятно скрипнул под пальцами, а страницы чуть шелестели, будто спеша рассказать сокрытые на них истории. В прошлом году родители подарили дочери телефон с хорошей камерой, и она старалась запечатлеть как можно больше летних моментов. Вот она с бабушкой сидит на завалинке – баба Нина в своём любимом цветастом платке, с морщинистым, но таким живым лицом, а рядом Аня с русой косой через плечо. А вот старушка стоит на залитой солнцем поляне с корзинкой, полной свежесобранного чабреца, тонкие пальцы любовно перебирают веточки, а глаза щурятся от яркого света. О лечебных растениях она могла рассказывать часами, и те знания, которые Аня получила благодаря бабе Нине, даже помогли девушке в учёбе на курсе. Вскоре страницы с новыми фотографиями были украшены сухоцветами – голубыми, лиловыми и жёлтыми, собранными прошлым летом, узорами из тонкой бумаги и памятными надписями, выведенными аккуратным почерком. Под каждым снимком – дата и место, как учила её бабушка: "Память человеческая ненадёжна, а бумага всё хранит". Аня принялась пролистывать альбом в обратном порядке, и каждая фотография оживала в ее памяти, унося в такое светлое прошлое. Вот она совсем маленькая, лет пяти, с двумя косичками, в смешном сарафанчике, сидит на коленях у бабы Нины. А вот первый поход за ягодами и грибами. С каждой страницей она словно возвращалась всё дальше в детство, к тем беззаботным дням, когда мир казался огромным и полным чудес…

– Анютка, выди из дому! – позвала внучку баба Нина, стоя на улице у открытого окошка. Ее загорелые руки опирались о подоконник, а седая коса была уложена вокруг головы, как корона. – Иди погляди, горы-то каки красивы сёня.

– Бегу, бабушка, бегу! – звонкий девчачий голосок раздался из глубины избушки, следом послышался топот ног и на крыльцо выскочила Анюта, одетая в цветастый сарафан. Две косички ее были перевязаны желтыми ленточками, на курносом носике краснела свежая царапина – следствие вчерашних игр с соседским Васькой. Наскоро обувшись в сандалики, девочка подбежала к бабушке и крепко обняла ее.

– Егоза ты моя, – ласково произнесла старушка, гладя девочку по голове. От ее рук пахло травами и свежеиспеченным хлебом. – Погодь, возьму корзинку да подём с тобой дикого луку рвать, апосля нарежем его, посолим. Мамка-то твоя любит лук энтот, я ей в город отправлю с оказией.

Баба Нина скрылась в доме и вскоре вернулась с плетеной корзинкой, накрытой чистой тряпицей. На поясе у нее висел старый кожаный мешочек, в котором, как знала Анюта, лежал небольшой ножик с деревянной ручкой – бабушка никогда не срывала травы руками, только срезала, приговаривая: "Не рви с корнем, милая, пущай растет дальше".

– Ты штой-то сёдни такая тихая? – спросила старушка, когда они шли по узкой тропинке, петляющей между высоких сосен. – Не болешь?

– Не, бабушка, я думаю, – серьезно ответила девочка, старательно перешагивая через корень, выпирающий из земли. – А правда, что в горах живут духи?

– Ох, любопытна ты, как сорока, – улыбнулась бабушка, но глаза ее стали вдруг внимательными. – А с чего ты взяла-то?

– Петька сказывал, что видал такого духа на пригорке у сосёнок. Зеленый такой был, с рогами. Врёт ведь – я там была и никого не увидала. – Девочка обиженно засопела, пнув маленький камешек на тропинке.

Бабушка остановилась, опёрлась на корзинку и внимательно посмотрела на внучку. Её старое морщинистое лицо стало серьёзным, а в глазах мелькнуло что-то, чего Анюта раньше не замечала – то ли тревога, то ли любопытство.

– Не всяк увидит, кто глядит, – негромко произнесла старушка. – Духи-то они не всем показываются. Особливо тем, кто их не чует.

– А как их чуять? – тут же заинтересовалась девочка, забыв про обиду на Петьку.

– Сердцем, – ответила бабушка, тронувшись дальше по тропе. Её выцветший платок съехал набок, открывая седые пряди. – Ты, когда на том камне-то своём сидишь, на пригорке, чё чуешь?

– Тепло, – не задумываясь, ответила Анюта. – И ещё… как будто кто-то рядом дышит, только не страшно, а… хорошо.

Баба Нина кивнула, словно услышала именно то, что ожидала.

– Вот и ладно, – сказала она, поправляя платок. – А Петька твой, может, и не врёт вовсе. Кажному своё дано видеть. Ну-ка, гляди, вон лук-то растёт, видишь?

Тропинка вывела их на небольшую поляну, окружённую молодыми берёзками. Сквозь их ветви просвечивало солнце, раскрашивая землю золотыми пятнами. Среди высокой травы виднелись тёмно-зелёные стрелки дикого лука.

– Вижу! – обрадовалась Анюта, забыв про духов и Петьку. – Можно я буду срезать?

– Можно, – улыбнулась бабушка, доставая из мешочка нож. – Только не всё подряд, а с умом. И не забудь спасибо сказать.

– Кому? – удивилась девочка, принимая нож.

– Земле-матушке, – просто ответила старушка. – За то, что дарит нам своё богатство…

Аня вытерла выступившие слёзы тыльной стороной ладони и закрыла альбом. Воспоминания нахлынули с такой силой, что перехватило дыхание. За окном совсем стемнело, лишь тусклый свет фонаря пробивался сквозь занавески, рисуя на стене причудливые узоры. Пора было ложиться спать. Убрав альбом в ящик стола, она легла в кровать, натянув до подбородка одеяло с привычным запахом дома. Долго ворочалась, то подкладывая руку под голову, то переворачиваясь на другой бок, сон никак не шёл – тревога снова сдавила горло железными тисками. В голове крутились обрывки воспоминаний, смешиваясь с мыслями о завтрашнем дне. Какой она увидит бабушку? Что скажет ей? Как справиться с болью, которая уже сейчас разрывала сердце? С улицы доносился приглушённый шум редких машин и шелест листвы. Где-то вдалеке залаяла собака, ей ответила другая. Привычные звуки родного города, которые обычно успокаивали, сегодня лишь усиливали беспокойство.

Наконец сон завладел девушкой, и она провалилась в него, словно в глубокую воду. Сначала ей снилось что-то невнятное – обрывки детских воспоминаний, перемешанные с образами из студенческой жизни. Потом сон стал отчетливее. Ей привиделся берег Байкала, залитый ярким солнечным светом. Вода была такой прозрачной, что виднелись камни на дне, а воздух звенел от чистоты и свежести. Она стояла на своём любимом камне на пригорке, и теплый ветер трепал её распущенные волосы. Вдруг она почувствовала чьё-то присутствие – обернувшись, увидела бабушку, но не старую, а такую, какой видела ее на фотографии: молодую, статную, с мудрыми глазами и длинной русой косой, уложенной вокруг головы. Баба Нина улыбалась ей и что-то говорила, но слов было не разобрать из-за шума волн. Аня пыталась подойти ближе, но расстояние между ними не сокращалось.

– Бабушка, подожди! – с отчаянием крикнула девушка, протягивая руки вперёд. Но бабушка не отреагировала, а наоборот, отвернулась и скрылась среди высоких сосен, чьи стволы казались странно изогнутыми, словно они тянулись к ней. Аня осталась одна на каменистом берегу.

Лес вокруг зашептал тысячами голосов, сплетающихся в какой-то древний напев. Слов она не разбирала и сколько ни пыталась, говорящих тоже не видела. Лишь ветви деревьев колыхались без ветра, а между стволами мелькали неясные тени. Сердце колотилось так, что казалось, вот-вот выскочит из груди. Вдруг воды Байкала вздыбились огромными волнами, тёмными и грозными. Они поднимались всё выше и выше, заслоняя солнце, превращая день в сумерки. Аня попятилась, но позади был только крутой склон. Она чувствовала, как земля под ногами начинает дрожать, а камни осыпаются вниз. Волны застыли на мгновение, словно ледяная стена, а затем с оглушительным рёвом обрушились на берег.

Из сна девушку вырвал собственный всхлип, с мокрыми от слёз щеками она резко села в постели. Сердце колотилось, как пойманная птица, а ночная рубашка прилипла к спине от холодного пота. За окном всё так же шелестели листвой деревья, их тени плясали на стене комнаты в ритме ночного ветра. На прикроватной тумбочке мягко светились цифры электронных часов – 4:17. Аня провела дрожащими пальцами по лицу, вытирая слёзы, и глубоко вздохнула, пытаясь успокоиться. Сон был таким реальным, что она до сих пор слышала шум волн и шёпот леса. Что это было? Просто кошмар, вызванный тревогой, или… что-то большее? Бабушкины рассказы о вещих снах вдруг всплыли в памяти, но она тут же отогнала эти мысли. Нет, это просто нервы и переживания. Встав с постели, она подошла к окну и отодвинула занавеску. Город спал, лишь редкие окна светились в домах напротив – такие же полуночники, как она. Где-то вдалеке мелькнули фары проезжающей машины.

Уснуть больше не получалось, и после получаса попыток Аня сдалась. Откинув одеяло, она поежилась от утренней прохлады и, накинув на плечи старый мамин халат, висевший на спинке стула, села за стол и включила настольную лампу. Желтоватый свет выхватил из темноты учебники и конспекты, аккуратно сложенные стопкой. Взяв одну из учебных методичек по анатомии, она открыла её на месте, где остановилась – глава о строении сердечно-сосудистой системы с множеством схем и латинских терминов. Карандаш привычно скользил по бумаге, подчеркивая важные моменты и делая пометки на полях. Анатомия человека очень хорошо помогала освободить голову от лишних мыслей, потому что иначе этот предмет просто невозможно запомнить – слишком много деталей, слишком много взаимосвязей. Постепенно она погрузилась в работу, бормоча под нос названия артерий и вен, прослеживая пальцем их путь на схемах. За окном начало светать, первые птицы уже затянули свои утренние песни. Мир просыпался, а вместе с ним возвращались и тревоги, но теперь они казались немного более управляемыми, словно уложенными в те же аккуратные схемы, что и кровеносная система в её учебнике.

В дверь тихонько постучали, деревянная панель издала знакомый скрип, и в комнату заглянула мама. Её волосы были собраны в небрежный пучок, а на лице ещё читалась сонливость, но глаза смотрели внимательно и тепло.

– Ты уже встала? – с удивлением спросила она обернувшуюся на звук Аню. – Мы с папой тоже проснулись. Не спалось?

Аня кивнула, потирая уставшие от чтения глаза.

– Иди умывайся да завтракать приходи, – продолжила мама, оглядывая разложенные на столе конспекты. – Я сегодня оладушков напеку, с твоим любимым малиновым вареньем. Нужно подкрепиться перед больницей.

От упоминания больницы у Ани снова сжалось сердце, но запах свежезаваренного чая, уже доносившийся из кухни, немного успокаивал. Домашние ритуалы всегда действовали на неё умиротворяюще. Завтракали в тишине. Папа то и дело поглядывал на маму, которая сегодня была сама не своя и постоянно суетилась – то чай доливала, хотя никто не просил, то вытирала и без того чистый стол, то перекладывала оладьи с одной тарелки на другую. Аня больше молчала и без аппетита ковыряла ложкой варенье, размазывая его по краям тарелки. Есть не хотелось совершенно, сильно мутило, и из головы не шел сегодняшний сон. Волны, лес, бабушка, уходящая прочь… Что это могло значить?

Закончив завтрак, вся семья собралась – мама взяла приготовленную с вечера плетёную корзинку с домашней едой и свежими фруктами, укрытыми чистым полотенцем, папа захватил бутылку минеральной воды без газа, которую баба Нина всегда предпочитала. Аня надела свой синий плащ с капюшоном – подарок родителей на прошлый день рождения. Сели в машину, и папа привычным движением повернул ключ в замке зажигания. Старенькие "Жигули" отозвались характерным рокотом, который всегда успокаивал Аню в детстве, когда они ездили к бабушке. Дождь снова начал накрапывать, превращая улицы в зеркала, отражающие серое небо, и дворники монотонно скрипели по стеклу, задавая ритм их молчаливой поездке. Проезжая мимо парка, Аня заметила, как ветер гнул верхушки деревьев, а редкие прохожие спешили укрыться от непогоды под навесами магазинов. Город казался притихшим и печальным, словно сочувствуя их горю.

Часы посещения еще не наступили, но учитывая тяжесть пациентки, родным разрешили приехать раньше. У входа в отделение они встретили молодого врача, который вчера звонил маме. Он коротко кивнул, узнав их, и что-то негромко сказал медсестре. Больничный коридор встретил их запахом лекарств и больничной еды, смешанным с ароматом хлорки. Стены, выкрашенные в бледно-зеленый цвет, казались особенно унылыми в тусклом свете энергосберегающих ламп. Где-то в глубине отделения слышался приглушенный разговор, звяканье металлических инструментов и шарканье тапочек по линолеуму.

Вслед за родителями девушка вошла в палату. Внутри стояло четыре кровати, одна из которых пустовала, на остальных лежали пожилые женщины. Одна из них спала, накрывшись одеялом с головой, а вторая, с бледным осунувшимся лицом, никак не отреагировала на посетителей, продолжая неотрывно смотреть в потолок. Бабушка лежала у окна.

– Анечка! Настасья, Серёжа! – голос бабы Нины звучал слабо, но был наполнен радостью. Она попыталась приподняться на подушках, и капельница, прикреплённая к её руке, тихонько звякнула. – А я-то смотрю в оконце, там дожжает, ну, думаю, не приедут мои в таку погоду.

– Нас каким-то дождём не испугать, бабуль, – с улыбкой ответила девушка, наклоняясь и осторожно приобнимая старушку, стараясь не задеть трубки и провода. С грустью она отметила, что бабушка совсем осунулась – кожа стала почти прозрачной, а глаза, хоть и блестели, но словно ушли глубже в глазницы. – Ты как тут?

– Смерть домой пришла, мяня дома не нашла. Мяня дома не нашла, я гулять ушла, – весело ответила женщина, подмигивая внучке. На прикроватной тумбочке стояли несколько пузырьков с тёмной жидкостью, которые медсестры, видимо, не заметили или решили не трогать.

– Мам, ну ты нашла о чём шутить, – покачала головой мама Ани, расстилая на тумбочке чистую салфетку и выкладывая из корзинки домашнюю еду.

– Ой, отстань, – отмахнулась баба Нина, и тонкий больничный браслет съехал по её высохшей руке. – А то ты не знашь, чё я отсюдой только уперёд ногами выйду. По дому шкучаю очень токмо, лучши б тама и померла.

– Бабуль, ну ты чего? Рано тебе помирать, – запротестовала Аня, присаживаясь на край кровати. От бабушки пахло травами и больницей – странное сочетание, которое щемило сердце.

– Рано, не рано, а куды девасся? Настасья, сходите с Серёжей до врача, он с вами покумекать хотел. А я покамест с Анечкой побалакаю, саскучылася по косатке моей.

Родители вышли из палаты, захватив с собой накопившийся в тумбочке мусор. Сквозь мутноватое окно пробивался серый свет пасмурного дня, отчего морщины на лице бабы Нины казались ещё глубже. Едва дверь палаты за ними закрылась, баба Нина изменилась в лице. От былого веселья не осталось и следа, бабушка серьезно посмотрела Ане в глаза и начала быстро-быстро говорить, цепко ухватив внучку за руку своими сухими пальцами.

– А теперя мяне слухай, Анечка, да не перабивай. Можашь думать, што бабка твоя умом тронулася, старуха старая, но уважь меня, выполни последнюю просьбу. Тихо, – подняла старушка руку хотевшей было возразить девушке. – Как в хату мою взойдёшь, ты сразу к образам иди. Там, за левым образом, ключик припрятан. Ты его возьми, им поставец отопри, што снизу стоит. Из поставца книжицу забяри. И гляди, храни её, как зеницу ока! Не теряй, не показывай никому. А ещё в сундуке всё забирай, ничего не оставляй. И матери не сказывай, слышь? А то ворчать начнёт, да повыбрасыват всё.

Старушка замолчала, переводя дыхание. Бледные губы её чуть подрагивали, а на высохшей шее заметно билась жилка. Аня налила ей воды из бутылки, стоявшей на тумбочке. Соседка по палате повернулась к стене, накрывшись одеялом с головой, словно не желая слышать их разговор.

– Не веришь ты мне, вижу. Глаза-то твои сомнением горят. Но есть в тебе силушка наша стародавняя, почивает ишо токмо, дремлет, как зверь в берлоге. Не всему я тебя обучила, дура старая, сложно тебе придётся. Ничаво, ты у меня разумница, справишься. И гляди, никому не сказывай про енто всё, слыхала? Ни единой душе живой. Ни матери, ни подружке, никому. Тайну эту беречь надобно, как жизнь свою. Ты у меня крепкая, я знаю. Токмо помни: што скажу, то и делай, без вопросов. Время придёт – само всё откроется.

Аня растерянно кивала, удивленная такой резкой смене в поведении старушки. За окном пролетела одинокая птица, на мгновение бросив тень на стену палаты. Она и раньше слышала от бабушки про какую-то силу, что в их роду передавалась, но никогда не верила во все эти сказки. Студентка-медик, она привыкла доверять науке, а не старинным поверьям. А вот бабушка, судя по всему, верила всей душой. Морщинистое лицо её выражало такую убежденность и тревогу, что спорить сейчас казалось почти кощунственным. Не желая расстраивать родного человека, девушка пообещала, что все сделает как сказано.

– А потом тебе все это привезу, бабуль, и ты мне все расскажешь, хорошо? – чтобы хоть как-то приободрить родного человека, предложила Аня, поправляя сбившееся на кровати одеяло и украдкой вытирая выступившие слезы.

– Моим глазам ужо не посмотреть, что там начертано, сомкнутся они скоро, – тихо проговорила баба Нина, и морщинистая рука её слабо сжала пальцы внучки. На запястье болтался больничный браслет, слишком широкий для исхудавшей руки. – А вот тебе надобно всё-все запомнить, што там есть. Придёт час, сама поймёшь, што то не брехня старой бабы, а истинная правда. Только ты не торопися. Всё своё время имеет. А пока – слушай да на ус мотай.

Её голос звучал так серьезно, что Аня невольно поёжилась. В тусклом свете больничной палаты бабушка казалась уже почти бестелесной, словно тающей на глазах. Капельница мерно отсчитывала лекарство, а за окном продолжал барабанить дождь, создавая монотонный фон для их тихого разговора. В палату вернулся папа и позвал Аню с собой, старушка мгновенно замолчала, словно и не было этого странного разговора. Она лишь крепче сжала руку внучки и едва заметно кивнула, напоминая об их уговоре. В коридоре стояла мама и лечащий врач – молодой мужчина с усталыми глазами и папкой в руках. Поглядывая в карточку, он рассказывал о динамике лечения, результатах биопсии и анализов, сыпал медицинскими терминами. Из услышанного Аня поняла, что дела всё хуже и чуда не случится – рак поджелудочной железы с метастазами в печень, поздняя стадия, организм не отвечает на терапию. Мама беззвучно плакала, папа приобнял ее за плечи, его лицо казалось высеченным из камня. В какой-то момент Аня поймала себя на мысли, что голос врача звучит приглушенно, словно через слой ваты, а мир вокруг покачивается и пульсирует. Стены коридора то приближались, то отдалялись, а люди вокруг казались размытыми силуэтами. И пульсация эта отдавалась во всем теле, разливаясь странным теплом от макушки до кончиков пальцев. В ушах зазвенело, а перед глазами поплыли темные пятна.

– Аня, ты в порядке? Бледная как мел. Присядь-ка, – голос папы, обеспокоенный и громкий, вывел ее из оцепенения. Его сильная рука подхватила её под локоть и усадила на ближайший стул. Врач прервал свой монолог и внимательно посмотрел на девушку.

– Да, всё нормально, простите, – растерянно ответила девушка, потирая виски. Больничный коридор снова обрёл чёткость очертаний, а звуки вернулись в нормальное состояние. – Голова просто кружится немного. Наверное, не выспалась.

Врач понимающе кивнул, но в его глазах мелькнуло профессиональное беспокойство. Он машинально взглянул на часы – белый медицинский циферблат на запястье показывал начало одиннадцатого.

– Лечение невозможно, потому что все методы мы испробовали. Поэтому, чтобы не обрекать вашу маму на последние дни в стационаре, мы к концу недели выпишем Нину Васильевну домой. – продолжил он, возвращаясь к прерванному разговору. Его голос звучал сочувственно, но в нём слышалась и привычная отстранённость человека, часто сталкивающегося со смертью. – Также я могу направить вас к клиническому психологу, который поможет подготовиться к предстоящей утрате.

Аня беспомощно посмотрела на маму, которая тихо всхлипнула и прижала к лицу платок. Папа крепче обнял жену за плечи, его пальцы побелели от напряжения. Пустота внутри все разрасталась, грозя утянуть за собой. Где-то в глубине коридора медсестра везла тележку с лекарствами, её шаги гулко отдавались в больничной тишине, нарушаемой лишь приглушёнными голосами из ординаторской и монотонным писком медицинского оборудования. Сквозь окно в конце коридора пробивался тусклый свет пасмурного дня, рисуя на стенах размытые серые пятна. Врач попрощался с ними и ушел в ординаторскую, его белый халат мелькнул в дверном проеме и исчез, словно привидение.

– Поехали домой, – тихо сказал папа, бережно поддерживая маму под локоть. Его обычно уверенный голос звучал надломленно.

Они медленно пошли по длинному коридору, мимо палат с приоткрытыми дверями, откуда доносились приглушенные разговоры и писк медицинской аппаратуры. Спускаясь по выщербленным ступеням больничной лестницы, Аня машинально считала шаги, цепляясь за эту монотонность, чтобы не думать о неизбежном. Они вышли из больницы, и Аня в последний раз обернулась, глядя на холодные серые стены четырехэтажного здания, которые теперь казались ей такими чужими и враждебными. На потрескавшемся асфальте у входа стояли лужи, в которых отражалось хмурое небо. Дождь, который начался ещё утром, теперь лил как из ведра, барабаня по крыше больничного козырька и смывая непрошеные слёзы с её лица. В машине отец включил печку, и тёплый воздух, пахнущий пылью и антифризом, постепенно разгонял холод, сковавший их сердца. Радио тихо играло какую-то мелодию, но никто не решался ни выключить его, ни сделать громче. Дворники размеренно скрипели, разгоняя потоки воды по лобовому стеклу, а за окном проплывал размытый дождем город…

… Аня проснулась от раската грома, прокатившегося над крышей и заставившего задребезжать стекла в старых деревянных рамах. Лето в этом году выдалось холодным и дождливым – третью неделю небо хмурилось, а солнце лишь изредка проглядывало сквозь плотную пелену туч. В русской печи уже весело потрескивали березовые поленья, распространяя по комнате уютное тепло и запах смолы. Бабушка хлопотала на кухне, напевая себе под нос старинную песню, слова которой Аня никак не могла разобрать. Сквозь щель между занавесками пробивался серебристый утренний свет, рисуя на выцветших обоях причудливые узоры. Сладко потянувшись, девочка накрылась пуховым одеялом с головой, вдыхая запах свежевыстиранного белья, и, приподняв его краешек, принялась подглядывать за старушкой. Та как раз пекла оладушки, ловко переворачивая их деревянной лопаткой, отполированной годами использования. Золотистые кружочки шипели на чугунной сковороде, наполняя избу ароматом, от которого у Ани заурчало в животе. На противоположной стене громко тикали настенные часы с потемневшим от времени циферблатом и резными стрелками, отмеряя минуты нового дня. Половицы мелодично поскрипывали от бабушкиных шагов, словно подпевая её тихой песне.

Як вазьму я ружу кветку,

Ды пушчу на воду,

Плыві-плыві, ружа кветка,

Да самога броду.

Плыла-плыла ружа кветка,

Ды стала круціцца.

Выйшла маці воду браці,

Пачала дзівіцца.

Ой, ты мая ружа кветка,

Чаму ж ты завяла.

Пэўна доўга ты, дзіцятка,

На вадзе ляжала.

Ўзяла маці ружу кветку,

Палажыла ў хаце.

Ды як гляне ўспамінае,

Аб сваім дзіцяці.

Як вазьму я ружу кветку,

Ды пушчу на воду.

Плыві-плыві, ружа кветка,

Да самога броду.

Сама того не замечая, девочка снова задремала, убаюканная бабушкиным негромким пением и размеренным постукиванием дождевых капель по оконному стеклу. Веки отяжелели, а тело погрузилось в уютную негу, окутанное теплом пухового одеяла. Сквозь дрёму до неё доносился шорох бабушкиного фартука, звяканье посуды и потрескивание дров в печи. Сон подхватил Аню на свои мягкие крылья, унося в мир, где не было ни дождя, ни серого неба, а только солнечные поляны и прозрачные воды Байкала…

Глава 3

На семейном совете, проведённом вечером того же дня за кухонным столом, было решено увезти бабушку обратно в её дом, чтобы последние свои дни она провела в знакомой обстановке, среди родных стен и воспоминаний. Отец задумчиво крутил в руках чашку с чаем, мама прижимала к груди бабушкин старый платок, словно ища в нём утешение, а Аня делала заметки в маленьком блокноте – что нужно подготовить, какие лекарства и средства ухода закупить. Ехать туда предстояло на рейсовом автобусе, чтобы успеть протопить дом, проветрить комнаты и сделать все необходимые приготовления. Нужно было убедиться, что в доме тепло и уютно, запастись дровами и продуктами, подготовить постель. А родители тем временем займутся оформлением всех медицинских документов, получением рецептов на обезболивающие препараты и уже с бабушкой приедут позже на машине, когда всё будет готово к её возвращению. Глядя на осунувшиеся лица родителей, Аня понимала, что это решение далось им нелегко, но оно было единственно правильным – баба Нина всегда говорила, что хочет умереть в своём доме, глядя на родной Байкал.

Уже лёжа в своей кровати, Аня смотрела на окно, за которым городские сумерки окрашивали небо в глубокие синие тона. В открытую форточку дышал летний вечер, принося с собой смесь городских запахов – нагретого за день асфальта, выхлопных газов и цветущих лип во дворе. Где-то внизу негромко переговаривались соседи, возвращавшиеся с работы, а вдалеке гудели проезжающие машины. Эти звуки и запахи, такие привычные для городской квартиры, сегодня почему-то навевали мысли о далеком детстве, проведённом в бабушкином доме на берегу Байкала. О тех летних днях, когда она просыпалась под пение птиц, а не под звон будильника, когда завтракала парным молоком и свежими оладьями. Когда мир казался огромным и полным чудес, а лето растягивалось на целую вечность. На прикроватной тумбочке тихо тикали электронные часы, а на стене висел календарь с отмеченной датой отъезда. Завтра ей предстояло вернуться в тот самый мир детства, но совсем при других обстоятельствах. Постепенно усталость взяла верх, веки отяжелели, а мысли стали путаться и расплываться. Тело наливалось приятной тяжестью, погружаясь в мягкую перину, а сознание, словно лодка, отчалившая от берега, медленно отплывало в туманную даль.

… Бывали такие ночи, когда Аня просыпалась ни с того, ни с сего, словно кто-то невидимый касался её плеча. Стараясь не ворочаться на скрипучей старой панцирной кровати, она прислушивалась к ночным звукам, проникающим через приоткрытое окно. Громко стрекотали сверчки и кузнечики в высокой траве, их хор звучал как миниатюрный оркестр, настраивающий инструменты. Где-то вдали ухала сова, её глубокий голос разносился над спящим лесом, и, словно заведённый механизм, монотонно трещал козодой. Лунный свет, проникающий сквозь кружевные занавески, рисовал на деревянном полу причудливые узоры. В такие моменты время словно замирало, и Ане казалось, что она единственный бодрствующий человек во всём мире.

Сегодня снова была такая ночь. Рядом никого не было, но стойкое ощущение чужого присутствия не покидало – будто кто-то невидимый пристально смотрит на неё из тёмного угла комнаты. По спине пробежал холодок, заставив поёжиться, несмотря на тёплый летний воздух. Старые часы с кукушкой на стене показывали четыре часа утра, их мерное тиканье лишь подчёркивало окружающую тишину. В доме было темно, лишь тонкая полоска лунного света пробивалась сквозь щель между занавесками, ложась серебристой дорожкой на потёртый половик. Повинуясь невнятному чувству, которое она не могла ни объяснить, ни прогнать, девочка осторожно встала с кровати. Прохладные доски пола приятно холодили босые ноги. Стараясь ступать бесшумно, чтобы не разбудить бабушку, Аня подошла к окну и отодвинула занавеску. Полная луна, огромная и близкая, словно висела прямо над крышей соседнего дома. Её яркий свет серебрил ночную землю, превращая привычный мир в волшебную страну – каждая травинка, каждый листок казались выточенными из серебра. Тени от деревьев лежали чёткие и глубокие, словно прорези в светящемся покрывале. Вдруг, будто от порыва невидимого ветра, тени зашевелились, удлинились и словно чьи-то огромные руки с тонкими пальцами потянулись к девочке, царапая стену дома. Та испуганно ахнула, зажав рот ладонью, чтобы не разбудить бабушку, и присела, чтобы её не было видно в окне. Сердце колотилось как пойманная птица, а по спине пробежал холодный пот.

Долго она сидела так, боясь пошевелиться, прислушиваясь к каждому шороху. Когда она наконец осмелилась вновь выглянуть наружу, приподнявшись на дрожащих коленях и осторожно выглянув из-за подоконника, ничего необычного уже не увидела. Лишь всё те же деревья и их неподвижные тени на земле. Может, ей просто показалось? Или это ветки качнулись от ветра? Постояв ещё немного, вглядываясь в ночную тишину, девочка на цыпочках прокралась обратно в кровать. Натянув одеяло до подбородка, она долго лежала с открытыми глазами, вслушиваясь в ночные звуки дома, пока усталость не взяла своё, и она вскоре уснула под мерное тиканье старых часов и далёкий шум Байкала…

Настойчивый голос водителя вырвал Аню из задумчивости:

– Конечная! Выходим!

Она вздрогнула. Старенький автобус, натужно пыхтя, остановился на единственной в деревне остановке. За окном расстилался знакомый с детства пейзаж – зеленые холмы, уходящие к горизонту, синяя лента Байкала вдалеке и россыпь деревянных домиков, прижавшихся к склону горы.

Аня поднялась с сиденья, разминая затекшие от долгой дороги плечи. Сколько раз она приезжала сюда, счастливая и беззаботная? Сейчас всё было иначе. Она поправила рюкзак, взяла сумку и направилась к выходу.

Дверь автобуса открылась с характерным шипением, и в лицо ударил свежий воздух, наполненный ароматами тайги и скошенной травы.

От остановки до бабушкиного дома Аня дошла быстро, каждый поворот знакомой тропинки отзывался воспоминаниями детства. По дороге перекинулась парой фраз с давней бабушкиной подругой, тётей Марией, которая, заметив девушку из окна своего дома, выскочила на крыльцо в накинутом наспех платке.

– Анечка, приехала! А бабка-то твоя как? – спросила старушка, тревожно вглядываясь в лицо девушки.

Аня коротко рассказала последние новости, стараясь, чтобы голос не дрожал, и забрала ключи, которые бабушка всегда оставляла у соседки.

Бабушкин дом, стоявший чуть в стороне от других, ближе к лесу, встретил её непривычной тишиной и пустотой. Не скрипели половицы от шагов, не потрескивали дрова в печи, не звенела на кухне посуда. Лишь висящие на стене старые часы с кукушкой по-прежнему тикали, не давая тишине стать полноправной хозяйкой. Зябко поёжившись, словно от внезапного холода, Аня разулась и прошла внутрь.

Некоторое время она молча сидела на кухне, обводя взглядом знакомые до мелочей предметы – вышитые полотенца на крючках, глиняные горшочки на полке, потемневшие от времени иконы в углу. Из кухни было видно спальню с двумя кроватями – на одной спала сама Аня, когда гостила тут, на второй бабушка.

Девушка вдруг почувствовала, что ей нечем дышать, словно воздух в доме застоялся и загустел от долгого отсутствия хозяйки. Вскочив, она принялась открывать рассохшиеся деревянные окна, впуская в комнаты свежий летний воздух, напоенный ароматами трав и хвои. Не присаживаясь больше, Аня принялась за дело – натаскала дров из поленницы под навесом и воды из колодца, вымыла везде полы и вытерла пыль с комода и полок. Перестелила постели и выложила все привезенные средства ухода в комод в спальне…

– Не так, Анюта, взбивай сильнее, шоб подушки пышные были, – учила бабушка внучку, стоя рядом в выцветшем ситцевом платье с закатанными рукавами. – А то сваляются все, не уснуть будет.

Пыхтя от усердия, девочка вновь принялась мутузить подушку маленькими кулачками, а баба Нина стояла рядом и надевала наволочку на другую, ловко расправляя края. Наконец дело было сделано, украшенные кружевными салфетками, подушки чинно стояли на кроватях, а девочка, раскрасневшаяся от работы, подбежала к ведру с колодезной водой и зачерпнула кружкой.

– Ба, а зачем ты ложку в ведро кидаешь? – спросила девочка, заметив блеснувший на дне серебристый предмет.

– Так серебряна она, воду целебными силами наделят, – ответила старушка, складывая аккуратно кухонные полотенца, расшитые красными петухами. – От хвори всякой бережёт и мысли чистит…

Аня улыбнулась воспоминанию и, повинуясь внезапному порыву, достала из шкафчика старую бабушкину серебряную ложку и опустила её в ведро с колодезной водой.

Вспомнив о странном разговоре в больнице, девушка подошла к полке с иконами. Тёмные лики святых смотрели на неё со старых образов, обрамлённых потускневшими окладами. Осторожно приподняв самую левую икону, Аня обнаружила маленькую выемку в стене. Ключ лежал там, где и сказала бабушка. Старый, почерневший от времени, на потёртой кожаной веревочке, он приятно холодил ладонь. Отперев им указанный ящик в нижней части серванта, Аня извлекла из него видавший виды блокнот в потрёпанном кожаном переплёте. От него пахло пылью, старой бумагой и чем-то ещё – травами, может быть, или воском. Обложка была вся потертая, с выцветшим узором, напоминающим переплетающиеся ветви. Желтые страницы его все были исписаны незнакомым ей подчерком, мелким и убористым, с завитками и странными символами на полях. И как ни пыталась она понять написанное, языка распознать так и не удалось – не то старославянский, не то какая-то шифровка. Еще там были какие-то рисунки, похожие на схемы в виде линий, кругов, пересекающиеся друг с другом, с пометками и стрелками. Хмыкнув, Аня закрыла блокнот и подошла к сундуку, стоявшему в углу спальни. Массивный, окованный потемневшими медными полосами, он всегда казался ей таинственным хранилищем сокровищ. Сев перед ним на колени, она без усилия открыла тяжёлую крышку и заглянула внутрь.

– Это настоящий пиратский сундук, да? Как в книжках? – с восторгом спросила маленькая Аня, стоя босиком на прохладном полу в своём ситцевом платьице. – А где золотые дублоны и камни драгоценные?

Бабушка, вязавшая шерстяной носок для внучки, сидя на стуле у окна, через которое лились последние лучи закатного солнца, рассмеялась, и морщинки вокруг глаз собрались лучиками.

– Ну выдумщица ты! Каки ж пираты тут? Энтот сундук твой пра-прадед сам своими руками сколотил, рукастый был мужик. Из кедру делал, чтоб моль не заводилася.

– Эх… – разочарованно вздохнула девочка, перебирая какие-то изрисованные чернилами мятые бумажные листы, перевязанные лентой. – О, а это чего такое?

Она показала бабушке какой-то синий вытянутый камень на серебряной цепочке, блеснувший в лучах заходящего солнца.

– Это духовный камень, – коротко ответила старушка, ловко орудуя деревянными спицами, которые тихонько постукивали друг о друга.

– Чтобы духов вызывать, да? Как Пиковую даму? – глаза девочки расширились от смеси страха и любопытства.

– Нет, чтобы духов слушать, – бабушка на мгновение прекратила вязание и внимательно посмотрела на внучку. – Время придёт, узнашь. Всему своя пора…

Аня разложила на кровати всё, что нашла в сундуке. Несколько бабушкиных больших цветастых платков с бахромой на теплую погоду, пара вязаных на морозы – стопочкой расположила в стороне. От них еще исходил слабый запах трав – полыни и чабреца, которые бабушка всегда клала между одеждой от моли. Больше ее интересовали бумажные листы, пожелтевшие от времени и перевязанные выцветшей голубой лентой – тот же убористый подчерк, тот же непонятный язык. Некоторые страницы были испещрены рисунками – растения, звезды, какие-то символы, похожие на руны. На одном листе она заметила изображение, напоминающее карту, но без привычных обозначений, только линии, точки и странные значки на полях. Камень-кулон на цепочке поблескивал в лучах солнца, проникающих через занавески, когда Аня подняла его на уровень глаз. Глубокий синий цвет словно пульсировал изнутри, меняя оттенки в зависимости от угла падения света. На мгновение ей показалось, что камень слегка потеплел в руке. Еще там был потертый кожаный кошель на завязках, с вышитым на нем узором из переплетающихся линий, внутри что-то позвякивало. Развязав шнурок, девушка высыпала его содержимое на ладонь и оторопела. Золотые и серебряные монеты, с неровными краями, странной чеканки и неизвестным ей гербом – то ли дерево, то ли пламя, обрамленное непонятными символами. Некоторые были совсем маленькие, другие – размером с современную монету в пять рублей. Повертев каждую, она ссыпала их обратно в кошель, затянула шнурок.

– Так всё же были тут пираты, да? – пробормотала девушка, ни к кому не обращаясь, и нервно усмехнулась. – Или бабушка вела двойную жизнь…

Все найденное, кроме платков, она сложила в свой рюкзак и продолжила готовиться к приезду родителей и бабушки. Перемыла посуду, протерла окна, подмела дорожку от калитки до крыльца. Закончила она уже вечером, когда солнце клонилось к закату, окрашивая небо в розовато-золотистые тона. Надев толстовку и кинув в рюкзак пару купленных утром сэндвичей с копченой курицей и бутылку с водой, девушка поспешила на свое любимое место на берегу, чтобы успеть посмотреть на закат. Тропинка, петляющая между соснами, была знакома до каждого поворота, до каждого выступающего корня. Замшелый камень все еще хранил тепло уходящего дня. Устроившись на нем как в детстве, подтянув колени к груди и обхватив их руками, Аня завороженно смотрела на закатное небо. Солнце медленно опускалось к горизонту, окрашивая воды Байкала в медные и золотые тона. Ветер еле заметно касался щек и колыхал выбившиеся из косы пряди волос, принося запахи нагретой за день хвои и прибрежных трав. Занятая весь день хлопотами, сейчас Аня осталась один на один с навалившимся горем и тоской. Осознание, что больше не будет как раньше, что беззаботные летние дни с бабушкой остались в прошлом, придавило ее подобно камню, на котором она сидела. Вцепившись в рюкзак руками так, что побелели костяшки пальцев, она разревелась навзрыд, позволяя себе наконец выплеснуть накопившуюся боль. В памяти всплыл еще один осколок прошлого.

– Ну, чавой воешь на весь лес? – всплеснула руками баба Нина, склонившись над сидящей на земле девочкой. Её морщинистое лицо выражало беспокойство, а руки, потрескавшиеся от работы, нежно гладили внучку по голове. – Покажь, где зашиблась? Щас подорожнику сорву да прилОжу к ранке-то.

Чмокнув внучку в русую макушку, старушка отошла искать нужную травку. Анечка же сидела и шмыгала носом, стараясь больше не плакать. Первая волна боли прошла, да и ссадина оказалась не глубокая. Было больше обидно – так глупо порвать любимые колготки прямо на коленке! Вскоре вернулась бабушка, в руках у неё были широкие зелёные листья. Ополоснув один водой из фляжки, она приложила его к коленке девочки и обвязала носовым платком с вышитыми ромашками.

– Ну, вот и усё, до свадьбы заживет. Утирай слёзы да домой подём, а то ночь в дороге застанет. Тебе ещё на завтра пирожки помогать стряпать, – ласково сказала бабушка, помогая внучке подняться. – Помни, девонька, слезы – они как дождь, смывают боль, но долго плакать не надобно, а то всё вокруг размоет.

Вспомнив эти слова, Аня глубоко вздохнула. В бабушкиной мудрости всегда была своя правда. Сквозь пелену слёз она смотрела на догорающий закат и ей казалось, что вместе с уходящим солнцем тает и часть её детства. В животе заурчало, напоминая, что кроме скудного завтрака Аня не удосужилась ничего поесть за весь день. Запустив руку в рюкзак в поисках сэндвича, девушка испуганно замерла. Кончики пальцев ощутили нарастающее тепло, исходящее от кулона из бабушкиного сундука. Аня осторожно извлекла камень, держа его за серебряную цепочку. Внутри камня пульсировало мягкое бирюзовое сияние, словно крошечное море заключили в кристалл. На его гранях, отполированных до зеркального блеска, проступали руны, которые она раньше не замечала – они проявлялись и исчезали, как рисунок на запотевшем стекле. Символы напоминали узоры из бабушкиных «карт силы», но теперь они переливались, словно живые, меняя цвет от глубокого синего до яркого золотого.

Ветер, еще минуту назад ласково трепавший ее волосы, внезапно стих, и тишина стала звенящей, будто весь мир затаил дыхание. Даже вечно шумящие сосны застыли. Воздух загустел, став почти осязаемым, и наполнился запахом озона, как перед грозой. Из глубины Байкала, от самого дна, где по легендам обитали древние духи, вверх устремились спирали света – тонкие, как нити паутины, но яркие, как молнии. Они сплетались с багровыми лучами заходящего солнца, образуя причудливую сеть, и направились к берегу, словно притягиваемые невидимой силой. Земля содрогнулась, по её поверхности побежали линии цвета расплавленного золота, стремясь к месту, где застыла девушка. Камешки и песчинки подпрыгивали, как при землетрясении, но Аня не могла сдвинуться с места – ноги не слушались ее. Достигнув поляны, светящиеся нити начали переплетаться узорами, схожими с рисунками из старого блокнота, только мерцающими золотисто-синим блеском. Они образовали вокруг девушки сложный геометрический рисунок. Инстинктивно она прижала к груди рюкзак и талисман, чувствуя, как сердце колотится о ребра. Ладонь, сжимающая кулон, горела от нестерпимого жара, но отпустить камень было выше её сил. От внезапно налетевшего шквала застонали вековые сосны, их ветви выгибались под немыслимыми углами, но ни одна иголка не упала на землю – все они словно тянулись к необычному узору.

Вокруг девушки возникли полупрозрачные силуэты из света и тумана – духи тайги, хранители этих мест. Одни напоминали людей в древних одеждах, другие – животных и птиц, третьи вообще не имели определенной формы, постоянно меняясь. Их глаза светились тем же светом, что и камень в руке Ани, а голоса, подобные шелесту листвы и журчанию ручьев, слились в нестройный хор, повторяющий одну и ту же фразу: "Кровь Хранителя откроет Врата". Слова эти не были произнесены вслух – они словно возникали прямо в голове девушки, минуя уши.

С громким треском, напоминающим раскаты грома, из земли начали вырываться корни древних деревьев – толстые, узловатые, покрытые мхом. Они сплетались между собой наподобие арки, через которую виднелись воды Байкала, излучающие мягкое мерцание, словно северное сияние отражалось в его глубинах. Блеск усиливался с каждым мгновением, образуя вокруг арки лучезарный ореол всех оттенков синего и золотого и становясь почти невыносимым для глаз. Ане пришлось прищуриться. Девушку обдало волной тепла и запахом, который она не могла определить – что-то среднее между ароматом летнего дождя и свежесрезанных цветов, но с нотками чего-то совершенно незнакомого. Аня ощутила, как её тело начало тянуть к проходу – не грубой силой, а мягким, но настойчивым зовом, словно кто-то любимый протягивал руку, приглашая войти. Волосы девушки, выбившиеся из косы, поднялись и заструились в направлении портала, как в невесомости.

Портал вспыхнул ослепительным светом, словно тысяча молний ударила в одно мгновение. Воздух вокруг загудел, земля вновь содрогнулась под ногами, будто мир вздохнул в последний раз. Свет портала на миг стал таким ярким, что затмил даже первые звёзды на темнеющем небе, а затем – так же внезапно – погас, оставив после себя лишь тишину и пустоту. Девушка исчезла. На поляне, где ещё секунду назад стояла Аня, остался лишь расколотый на несколько частей замшелый камень. Его поверхность, некогда гладкая и тёплая от солнца, теперь была покрыта паутиной глубоких трещин, из которых сочился слабый, едва заметный голубоватый свет, словно последние капли магии утекали в землю. Вокруг камня трава почернела и скрутилась, будто выжженная невидимым пламенем, а воздух наполнился резким запахом озона и пыли. Ночные сумерки сгустились, словно сама тьма решила скрыть следы произошедшего. Ветер, который до этого кружил вокруг портала, внезапно стих, и на поляну опустилась тишина.

В это же время, за сотни километров от поляны, в больничной палате, пропахшей лекарствами и антисептиками, бабушка Нина внезапно открыла глаза. Её взгляд, обычно туманный от боли и усталости, стал ясным и пронзительным, словно она увидела что-то за пределами этой комнаты, за гранью привычного мира. На её бледных губах появилась едва заметная улыбка, а голос, тихий, но твёрдый, прозвучал в вечерней тишине:

– Всё вовремя. Всё как должно быть…

Кардиомонитор, до этого мерно отсчитывающий удары сердца, внезапно завизжал пронзительным сигналом тревоги, вычерчивая роковую прямую. Зелёная линия на экране замерла, превратившись в безжизненный горизонт. В палату вбежала дежурная медсестра, её торопливые шаги гулко отдавались в пустом коридоре. Она бросила взгляд на монитор, затем на лицо бабушки Нины, и её собственное лицо исказилось от горького осознания неизбежного.

– Девятая палата! Остановка! – крикнула она, выбегая в коридор, и эхо разнесло её голос по затихшему отделению.

Бабушка Нина лежала с закрытыми глазами, её морщинистое лицо было спокойным и умиротворённым, словно она наконец нашла покой после долгой дороги. Казалось, она не ушла, а просто растворилась в чём-то большем, оставив после себя лишь тишину и слабый запах трав – полыни, чабреца и ещё чего-то неуловимого, древнего, – который ещё долго витал в стерильном больничном воздухе.

Глава 4

Перед глазами все еще танцевали яркие пятна, похожие на солнечных зайчиков, Аня подслеповато щурилась и терла закрытые веки. Наконец зрение начало восстанавливаться, и девушка попыталась оглядеться. Она сидела в высокой траве, пахнущей незнакомыми цветами, рядом валялся ее рюкзак. Рука по-прежнему сжимала цепочку от кулона, металл неприятно впивался в ладонь. Но когда Аня разжала пальцы, цепочка с тихим звоном упала в траву, а камень не было вовсе. Вместо него на коже проступил едва различимый рунный узор, похожий на те, что были в бабушкином блокноте. Он отливал золотистым перламутром, когда на него попадал солнечный свет. Ничего не понимая, Аня принялась тереть странный рисунок сначала пальцем, потом рукавом толстовки, но это ничего не изменило – рисунок оставался таким же четким. В голове пронеслись обрывки воспоминаний: бабушкин блокнот, странные символы, которые она тогда не поняла, и тот момент, когда она взяла камень в руки. «Почему я вообще его взяла? – подумала она с горечью. – Может, если бы я просто прошла мимо, ничего бы не случилось». Но теперь было поздно сожалеть. Руны на ее коже казались живыми, словно они были частью чего-то большего, чего-то, что она не могла понять.

– Что за чертовщина произошла? Где я вообще? – недоуменно пробормотала девушка, вставая на дрожащие ноги и озираясь по сторонам. – Это сон? Или я сошла с ума?

Вокруг шумели высокие лиственницы, ярко-зеленые, величественные, но что-то в них было не так – кора отливала серебром. Аня находилась на небольшой прогалине, где трава была гуще и выше, чем среди деревьев, и в ней мелькали незнакомые цветы с полупрозрачными лепестками. Подхватив рюкзак, девушка торопливо достала свой смартфон, последнюю связь с привычным миром. Экран послушно включился, показывая на часах 22:15. Вот только расположенное солнце над головой Ани шло вразрез с этим временем – здесь вечер только начинался.

– Сеть не ловит… – с досадой бросила девушка, глядя на пустые деления связи. Попытка дозвониться родителям тоже ни к чему не привела, как и просмотр карт – ничего просто не загружалось, словно телефон превратился в бесполезный кусок пластика и металла. – Так, без паники. Давай рассуждать логически. Какова вероятность, что я создала телепорт посреди леса? Правильно – нулевая. Значит, происходящему должно быть другое объяснение. Думай, голова, шапку куплю.

Убрав телефон в карман, девушка подошла к ближайшему дереву и принялась изучать ствол в надежде определить расположение сторон света. Но мох, который должен был указывать на север, рос по всему стволу причудливыми узорами, словно насмехаясь над земными законами природы.

– Неужели на Байкале открыли арт-парк? Наверное, новость мимо меня прошла. Ну, значит пойдем искать выход и людей, – Аня явно повеселела, найдя привычное объяснение случившемуся, хотя где-то в глубине души шевельнулось сомнение.

Ступив под сень деревьев, девушка бодро зашагала вперед, почему-то решив, что именно туда ей нужно идти. Кеды её мягко пружинили по лесной подстилке, устланной иголками с перламутровым отливом. Где-то в кронах заливисто щебетали невидимые снизу пичуги, но их песни звучали странно – словно кто-то играл на хрустальных колокольчиках. В целом всё это походило на приятную прогулку, если не обращать внимания на необычные детали. Впереди послышался шум воды, и девушка прибавила шагу. Лиственницы постепенно уступили место зарослям рябины. Те густо покрывали каменистый речной берег, их ветви клонились к воде, словно пытаясь дотянуться до своего отражения.

Осторожно спустившись вниз по склону, усыпанному разноцветными камешками, Аня присела на корточки и собралась было зачерпнуть воды – от ходьбы во рту пересохло. Но рука её зависла над потоком, так и не погрузившись в него. Кристально чистая вода мерцала, словно кто-то шутки ради насыпал в нее серебристых блесток, а по дну, устланному камнями, скользили тени странных существ, похожих на маленьких драконов с прозрачными крыльями. Любопытство все же взяло верх, и девушка осторожно погрузила кисть в воду. Ту самую, в которой она держала камень и которую теперь украшали руны. Узор тут же вспыхнул ярким золотистым светом, словно раскаленный металл, а мерцающие частички в воде, вопреки законам физики и потоку воды, закружились вокруг руки девушки в причудливом танце, образуя светящуюся спираль. Аня выругалась и отскочила назад, чуть не упав на скользкие камни. Сердце колотилось как бешеное, а по спине пробежал холодок.

– Да что тут происходит то?! – её голос эхом отразился от деревьев, и где-то в ветвях встрепенулись и взлетели птицы.

Ладонь выглядела как обычно, только кожу немного покалывало, будто от статического электричества, и рисунок никуда не делся – руны все так же переливались в свете солнца. А вода в реке продолжала течь как ни в чем не бывало, унося с собой серебристые искры.

– Так, похоже, это не арт-парк, – пробормотала она, нервно кусая губы и пятясь от странной реки.

Вернувшись под защиту лиственниц, чьи серебристые стволы теперь казались не такими уж надежными, девушка остановилась. Внутри нарастала паника, от которой к горлу подкатывал ком, а руки начинали дрожать. Медицинское образование услужливо подбрасывало варианты диагнозов: галлюцинации, сотрясение мозга, интоксикация…

– Точно. Мне это все кажется. Наверное, я потеряла сознание и ударилась головой, другого объяснения я не вижу. А значит, нужно как-то себя разбудить, вдруг кровь идет, – бормотала Аня, принявшись щипать себя за руку. Профессиональным взглядом она осмотрела свои зрачки в отражении экрана телефона – нет, вроде нормальные, реагируют на свет и размера одинакового. Голова не болит, тошноты нет, боль чувствует.

Стоять на месте было бессмысленно, решила Аня, и пошла куда глаза глядят. Она все шла, а лес кругом не менялся –всё те же лиственницы с серебристой корой, периодически попадались заросли каких-то кустарников с узкими листочками. «Супротивно расположенные листья, а это мутовчатые» на автомате бормотала девушка, старательно цепляясь за понятные ей термины и определения из ботаники, разглядывая встречающиеся ей растения. Эта привычная рутина немного успокаивала, хотя некоторые виды явно не соответствовали земной классификации. Природа вокруг полнилась звуками. Тут и там в траве стрекотали кузнечики, издавая мелодичные, почти музыкальные трели. В кронах деревьев щебетали птицы с ярким оперением, где-то возмущенно цокала белка. День быстро клонился к закату, солнце неумолимо опускалось к горизонту, окрашивая небо в невиданные оттенки пурпура и золота, проникающие в казавшийся бесконечным лес.

На землю опускались сумерки. Аня замедлила шаг – в угасающем свете лес постепенно менялся, становясь всё более неприветливым. Силуэты деревьев размывались, сливаясь в тёмную массу. Девушка остановилась, пытаясь различить хоть какие-то ориентиры в синеватом полумраке. Вдруг до её слуха донёсся едва уловимый шепот, который словно полз по земле, обволакивая всё вокруг ледяным страхом. Через мгновение этот шепот взорвался оглушительным рёвом, напоминающим скрежет металла, смешанный с хриплым рычанием. В звуке этом не было ничего природного – он был чуждым, неестественным, словно сама тьма обрела голос. Рычание сопровождалось эхом, которое не рассеивалось, а лишь усиливалось, создавая ощущение, что существо окружает со всех сторон. В нем слышались отголоски боли, гнева и бесконечной пустоты. Этот голос не предупреждал – он обещал. Обещал гибель, разрушение и вечную тьму. Аня прижалась к стволу ближайшего дерева. Бежать? Но куда? Да и возможно ли убежать от того, кто издает такие звуки?

И тут раздался волчий вой. Его звук был одновременно потусторонним и живым, словно сама природа обрела голос. Вой начинался низким, почти утробным рычанием, которое постепенно перерастало в протяжный, мелодичный гул. В нем слышались отголоски ветра, гуляющего среди горных вершин, и шелест листьев под лапами вековых деревьев. Ему вторили еще голоса, один за другим подхватывая древний мотив, пока они не слились в единый хор. Их звуки переплетались, то возвышаясь, то опускаясь, словно волны, бьющиеся о скалы. Каждый вой был уникален, но вместе они создавали гармонию, которая казалась одновременно прекрасной и пугающей. Словно сам лес пробудился, готовый защищать себя от вторжения.

Вдруг вой сменился рычанием и звуками ударов – глухими, резкими, словно что-то тяжелое обрушивалось на землю. То ли драка, то ли охота – Аня не могла понять. Шум нарастал, заполняя собой всё пространство. Рык становился всё более агрессивным, к нему примешивалось тяжелое, хриплое дыхание. Временами раздавался глухой стон, похожий на предсмертный хрип, но борьба не затихала.

Аня в панике заметалась на месте, тщетно пытаясь найти хоть какое-то укрытие. Темнота слишком быстро накрывала лес, превращая привычные силуэты деревьев в зловещие тени. Каждый шорох, каждый треск ветки заставлял её вздрагивать. Сердце бешено колотилось, а в ушах звенело от напряжения. Она сильнее прижалась к стволу, стараясь слиться с ним, стать невидимой. Но чувствовала – её здесь найдут. Лес больше не был её союзником. Он стал ловушкой. Ее сердце бешено колотилось, а в голове звучал один и тот же вопрос: «За что мне всё это?» Она вспомнила родителей, которые, наверное, уже начали волноваться, и друзей, которые даже не подозревают, что она попала в такую беду. «Что, если я не вернусь? – подумала она с ужасом. – Что, если это конец?» Но где-то в глубине души шевельнулась искра надежды. «Нет, я не могу просто сдаться. Я найду способ выбраться отсюда». Не придумав ничего лучше, девушка попыталась забраться на ближайшее дерево, но ничего не вышло – кора была слишком гладкой, а нижние ветви располагались слишком высоко. После очередной попытки Аня упала и больно приложилась копчиком о землю, расцарапав до крови руку об острый выступ коры. На удачу она нащупала сломанную ветку, лежащую рядом. Схватив ее двумя руками и выставив перед собой, как копье, Аня прижалась спиной к широкому стволу лиственницы. Девушку трясло от страха и адреналина, ссадина неприятно пульсировала, а по руке стекала теплая струйка крови.

Неожиданно среди шума яростной битвы раздался еще один голос, детский, человеческий. И он пел. Песня лилась словно лесной ручей, в котором плясали солнечные зайчики и чистили пёрышки пташки. В мелодии слышалось что-то древнее, почти забытое, от чего по коже пробежали мурашки. Вой и рычание стихли, словно звери заслушались. Даже тени, мелькавшие между деревьями, замерли, будто завороженные. Внезапно песня оборвалась, и тишина стала ещё громче. Что-то двигалось в сторону девушки. Она сжала ветку в руках, готовясь к худшему. Вдруг плечо пронзила боль. Аня вскрикнула от неожиданности, едва не выпустив из рук свое «оружие».

– Опусти, если хочешь жить, шата, – громко и звонко раздался из-за деревьев всё тот же детский голос. В нём слышалась властность, совсем не свойственная ребёнку. – Кура не причинят тебе вреда, если ты не причинишь вреда им!

Девушка вздрогнула не только от неожиданности, но и от осознания того, что понимает чужую речь. Слова звучали странно, будто проникали прямо в сознание, минуя уши. Среди деревьев зашевелились тени и к Ане вышла девочка. На вид ей было лет одиннадцать-двенадцать. Ниже ростом, она держалась уверенно и гордо – прямая спина, серьёзный взгляд раскосых глаз, отливающих в сумерках янтарём. В одной руке девочка сжимала пращу с вложенным камнем, в другой держала изогнутый кинжал с узким лезвием, на котором виднелись замысловатые узоры. Тёмные прямые волосы были собраны в высокий хвост, перехваченный кожаным шнурком с нанизанными на него бусинами, которые слабо поблёскивали в свете заходящего солнца. Добротная одежда из грубой ткани – штаны и туника – была испачкана землёй и кровью, а на поясе висело несколько кожаных мешочков.

– К-кто ты? – запинаясь, пересохшими губами спросила Аня, опуская ветку.

– Нет. Вопрос – кто ты? – с нажимом произнесла девочка, пронзая Аню взглядом. Её тёмные глаза были совсем не детскими – в них читалась мудрость прожитых лет и что-то ещё, пугающее, словно отголоски давно минувших эпох. – Ты или не здешняя, или настолько неразумна, чтобы сидеть в лесу в часы шамонори.

– Шамонори? Что это? – в голове у Ани всё перемешалось, мысли путались, как нити в старом клубке. – Я Аня. И да, похоже, я заблудилась…

Из леса бесшумно вышли волки. По крайней мере, эти существа выглядели как волки, вот только размером они были раза в два больше тех, которых Аня в детстве видела в зоопарке. Их серо-бурые шкуры, перепачканные запекшейся кровью, украшали слабо мерцающие руны. Звери двигались с грацией прирождённых хищников, но в их глазах светился разум, выдавая способность понимать каждое слово, произнесённое в этом странном месте.

– Санари – моё имя, я – хранительница этого леса. А это Кура, мои стражи, – мотнула головой в сторону зверей. – Слишком много гостей здесь в последнее время, что несут смерть за собой – так шепчет ветер. Нельзя здесь задерживаться.

Аня почувствовала, как холодный пот проступил на спине. Она оглянулась вокруг, пытаясь осознать, куда она попала. Лес, который ещё минуту назад казался обычным, теперь выглядел иначе – деревья словно бы стояли слишком близко друг к другу, их стволы были покрыты странными светящимися символами, а воздух был наполнен густым, почти осязаемым запахом хвои и чего-то незнакомого. Сумерки сгущались, и тени становились всё длиннее, словно готовясь поглотить незваную гостью.

– Я… я не знаю, как сюда попала, – прошептала Аня, чувствуя, как голос предательски дрожит. – Я просто была на берегу, а потом… всё изменилось.

Санари внимательно посмотрела на неё, её янтарные глаза сузились, словно она пыталась прочесть тайные письмена в глубине души Ани.

– Если хочешь выжить, слушай меня и не задавай лишних вопросов, – наконец произнесла она, и каждое слово падало тяжело, как камень в тёмную воду. – Шамонори – время, когда граница между мирами истончается до паутины, и тени становятся реальностью, а реальность – тенями. Те, кто не должен, могут пройти через неё. Ты оказалась здесь не случайно. – Санари замолчала, её взгляд затуманился, словно она всматривалась сквозь завесу времени. – Были и другие, до тебя. Некоторые находили путь домой, другие… оставались навсегда. Но ты не похожа на них.

Аня почувствовала, как сердце заколотилось о рёбра испуганной птицей. Она хотела спросить о мирах, о границе, но слова застряли в пересохшем горле. Вместо этого она лишь кивнула, стараясь подавить дрожь в коленях.

– Идём, – резко скомандовала Санари, развернувшись к лесу. – Мы должны уйти до наступления полной темноты. Кура будут сопровождать нас, но даже они не смогут защитить тебя, если ты сама не будешь осторожна.

Аня послушно двинулась за девочкой, ощущая, как волки смыкают кольцо вокруг них. Лес, прежде такой знакомый, теперь таил в себе тысячи загадок и опасностей, и только Санари, эта загадочная девочка со странными глазами, могла стать её проводником в этом жутком, неведомом мире. Волки приблизились, принюхиваясь и припадая к земле. Их горячее дыхание касалось кожи, принося с собой запах хвои и чего-то металлического. От их шерсти исходило призрачное свечение, а когти оставляли на влажной почве светящиеся следы, медленно угасающие, словно последние искры костра. Вдруг Санари замерла, её тёмные глаза сузились до щёлочек, она молниеносно подскочила к Ане и схватила её за руку, где запеклась кровь из царапины.

– Сахсы хаана?! Так вот что привлекло Кирдээх куус сюда? – прошипела она, и в её голосе смешались удивление и неприкрытый страх. – Быстро!

Санари рванула Аню за собой, торопливо продираясь сквозь подлесок. Её пальцы, несмотря на детскую хрупкость, сжимались с силой стальных тисков, а в голосе звенела такая тревога, что у Ани волосы встали дыбом.

– Подожди! Куда ты меня тащишь? Что происходит? Что это за место? – вопросы вырывались сами собой, пока Аня пыталась не отставать от своей проводницы, спотыкаясь в сгущающейся темноте о узловатые корни и замшелые камни. Лёгкие горели огнём, в боку нещадно кололо, но страх гнал её вперёд.

– Кирдээх куус здесь, тебя нужно спрятать, – отрывисто бросила Санари через плечо, не замедляя шага. – Молчи. Кура отвлекут их. – В её голосе звучала такая властность, что Аня невольно прикусила язык.

Словно в подтверждение её слов, вдали раздался рёв, от которого кровь застыла в жилах. Звук был полон первобытной ярости, словно сама тьма обрела голос. Резко свернув влево, туда, где деревья росли реже, Санари продолжила бежать, увлекая за собой Аню. Один из волков, самый крупный, с серебристой проседью на морде и шрамами на боку, остался с ними, бесшумно скользя между деревьями, его глаза пылали холодным синим пламенем. Остальные Кура растворились в темноте, словно призраки, только слабое мерцание рун на их шкурах на мгновение выхватило из мрака их силуэты. Теперь Аня вслед за девочкой карабкалась вверх по склону, земля под ногами становилась всё более каменистой, а вокруг громоздились древние валуны, покрытые влажным мхом и слабо светящимся лишайником. Воздух сгустился до состояния киселя, пропитанный запахом сырости и прелых листьев. Аня хватала ртом воздух, но леденящий страх, сковавший грудь, гнал её вперёд.

– Кто такие Кирдээх куус? – наконец выдохнула она, когда они ненадолго замедлили шаг, огибая исполинский валун, испещрённый трещинами.

– Охотники, – коротко бросила Санари, не оборачиваясь. В её голосе прозвучала такая мрачная обречённость, что у Ани затряслись руки.

Внезапно волк, бежавший рядом, застыл как изваяние. Его шерсть встала дыбом, губы приподнялись в беззвучном оскале, обнажая внушительные клыки, а низкое утробное рычание заставило Аню застыть, словно громом поражённую.

– Тише, – еле слышно выдохнула Санари, вжимаясь в шершавую поверхность камня. – Они близко.

Из непроглядной тьмы донеслись шаги – тяжёлые, мерные, будто сама земля содрогалась под поступью невидимого гиганта. Аня затаила дыхание, чувствуя, как сердце бьётся где-то в горле. Она не видела преследователей, но ощущала их присутствие – холодное, безжалостное, потустороннее, от которого каждый волосок на теле вставал дыбом. Санари стиснула руку девушки с такой силой, что та едва сдержала стон. Волк, охранявший их, внезапно метнулся в темноту, его могучая фигура растворилась среди теней, словно её и не было. Он жертвовал собой, выигрывая для них драгоценные минуты, и девочка не стала медлить. Она потянула Аню дальше вверх по склону, её маленькие ноги уверенно находили путь среди предательских камней.

– Скорее, осталось недалеко, – прошептала Санари, и в её голосе звенела сталь. – Только не оглядывайся, что бы ни услышала.

Аня кивнула, чувствуя, как страх сковывает каждую клеточку её тела. Она не понимала происходящего, но каждым нервом ощущала – остановка означает смерть. Ноги уже сводило, каждый шаг отдавался болью, но инстинкт самосохранения гнал её вперёд. Возле исполинского валуна, похожего на осколок древней горы, Санари внезапно толкнула Аню вперёд. Та, не успев среагировать, по инерции пролетела несколько шагов, сдавленно вскрикнув и зажмурившись в ожидании болезненного столкновения. Но удара не последовало – камень оказался миражом. Аня прошла сквозь него, словно через завесу густого тумана, и очутилась в небольшой пещере. Девушка распахнула глаза, осматриваясь. В центре пещеры располагался очаг, сложенный из дикого камня. В нём горел обычный огонь, но странным образом не давал дыма. Вокруг очага на полу лежали циновки и звериные шкуры. Стены пещеры усеивали сине-голубые кристаллы, чьё мерцание наполняло пространство призрачным светом. Санари скользнула следом, бесшумно приблизилась к очагу и опустилась на одну из циновок.

– Ты в безопасности, – произнесла девочка, и, хотя голос её звучал спокойно, в нём слышались нотки глубокой усталости. – Здесь они не найдут тебя.

Аня медленно опустилась на соседнюю циновку, чувствуя, как дрожат колени, а пальцы всё ещё непроизвольно сжимаются в кулаки. Она завороженно осматривала убежище, пытаясь осмыслить происходящее. Кристаллы на стенах переливались, создавая причудливую игру света и тени, словно рассказывая беззвучную историю. Очаг в центре горел ровным, гипнотическим пламенем, пробуждая в душе смутные воспоминания о чём-то давно забытом.

– Где мы? – наконец выдохнула Аня, всё ещё оглядываясь по сторонам. – И почему… почему я понимаю тебя? Ты говоришь на каком-то странном языке, но я каким-то образом понимаю почти все слова.

Санари, сидящая напротив, скрестила ноги и положила рядом свой кинжал с руническими письменами. Её тёмные глаза, слишком взрослые для девочки, изучали Аню с нечитаемым выражением.

– Это Святилище, – ответила она с благоговением в голосе. – Одно из священных убежищ, защищённых силами Элистрии. А то, что ты понимаешь меня – это её дар. Метка Перворожденных, – она кивнула на руну на руке Ани, – не только открыла тебе путь в наш мир, но и дала возможность понимать наш язык. Хотя некоторые слова останутся для тебя чужими, пока ты не познаешь их истинную суть. Как, например, Кирдээх куус…

– А кто они такие? Почему охотятся на меня? – перебила Аня.

Санари помедлила, словно взвешивая каждое слово.

– Существа из мира пустоты. Их манит кровь чужаков, тех, кто не принадлежит этим землям. Они находят жертву, как хищники раненую добычу. – Её голос снизился до шёпота. – Это не просто звери. Кирдээх куус поглощают саму суть живых созданий, их души. Их измерение… безжизненно и пусто, а сами они вечно голодны и пытаются заполнить бездонную пустоту всем, что способны проглотить.

– Но почему я здесь? Как я сюда попала? – голос Ани дрожал, словно осенний лист на ветру, но она изо всех сил пыталась сохранять самообладание.

– Элистрия призвала тебя, – после долгого молчания ответила Санари. Её голос звучал как отголосок забытых времён, наполненный благоговением и тайной. – Когда границы между мирами истончаются до прозрачности, те, кто отмечен печатью Перворожденных, могут пройти сквозь них. Твоё появление здесь не случайность. – Она замолчала, взгляд её затуманился, словно она прислушивалась к невидимым голосам – может быть, к шёпоту заповедного леса или к самой Элистрии.

– Что за Элистрия? Какие ещё Перворожденные? – Аня схватилась за голову, её голос срывался от накатившего отчаяния. – Это какой-то безумный бред! Я ничего не понимаю! – Она стиснула кулаки так, что побелели костяшки пальцев, чувствуя, как страх и отчаяние перерастают в глухую ярость. – Я просто хочу вернуться домой, понимаешь? Домой! А не слушать мистические сказки о границах.

Санари смотрела на неё с невозмутимым спокойствием.

– Элистрия – не "кто", – произнесла она с таким глубоким почтением, что Аня невольно умолкла. – Она – первозданная сила, древнее самого времени. А Перворожденные… они существовали ещё до появления известных нам миров. Они были творцами, исследователями, странниками между реальностями. Они были… больше, чем просто существа. Они были той силой, что соткала саму ткань бытия. – Санари умолкла, словно погрузившись в пучину древних воспоминаний. – Я служила им в незапамятные времена. Они были не просто властителями. Они были… смыслом всего. Но теперь их нет. Или, возможно, они ушли туда, куда даже я не могу последовать.

Аня сжала зубы, чувствуя, как холодная волна отчаяния захлёстывает её сознание.

– И что, они просто исчезли? Растворились в небытии? – спросила она почти шёпотом. – Какое отношение всё это имеет ко мне?

Санари подалась вперёд, её глаза вспыхнули потусторонним огнём.

– Они оставили свои следы, – произнесла она едва слышно. – Портал, через который ты прошла, – их творение. И твоя кровь пробудила его к жизни.

– Это звучит как безумная сказка, – прошептала Аня, обхватив себя руками. – Но я не хочу быть её частью. Я хочу проснуться в своей постели и обнаружить, что всё это просто дурной сон.

– Ты уже стала частью этой древней истории. И чем скорее ты примешь это, тем больше шансов у тебя выжить. – отрезала Санари, плавным движением убирая кинжал в ножны. – Отдыхай, – сказала она мягче. – Завтра будет новый день, и тебе понадобятся силы.

Аня замотала головой. Тысячи вопросов рвались наружу, но слова почему-то застревали в горле. Санари тихо запела – странная мелодия без слов струилась в воздухе, успокаивая смятенный разум. Аня почувствовала, как напряжение постепенно отпускает её. Она просто сидела, глядя на танцующий в очаге огонь, а усталость накрывала тёплой волной. Опустившись на мягкую шкуру, девушка ощутила, как сознание мягко соскальзывает в дрёму. Последнее, что она увидела перед тем, как закрыть глаза, – мерцающие на стенах пещеры кристаллы, похожие на звёзды, оберегающие её сон.

Глава 5

Свобода! Аня мчалась по мягкой подстилке из опавшей хвои, упиваясь новым ощущением силы и скорости. Могучие лиственницы сливались в размытую золотисто-зелёную стену, их ажурные кроны шелестели высоко над головой, роняя тонкие иголки. Влажный воздух пьянил голову особым ароматом – сладковатым запахом смолы, нагретой коры и душистых трав, пробивающихся сквозь ковёр рыжей хвои. Её обострённый слух улавливал малейший шорох: от робкого писка полевки под корнями до тревожного крика птиц где-то в кронах. Каждый запах рассказывал свою историю – вот здесь недавно пробежал заяц, там возле ручья кормилась косуля, а дальше…Справа и слева, словно серые тени, мелькали её собратья – такие же вольные и неукротимые. Восторг переполнял грудь, заставляя сердце биться чаще, придавая немыслимую лёгкость каждому движению. Казалось, она может обогнать сам ветер, перепрыгнуть бурную горную реку одним махом, взлететь к облакам…

Лапы отталкивались от земли с удивительной силой и грацией… Лапы? Аня резко затормозила, взрыхлив когтями мягкий слой хвои. Недоверчиво опустила голову и замерла: вместо привычных человеческих ног она увидела мощные волчьи лапы с густой буро-серой шерстью. В панике крутанулась вокруг своей оси и ахнула – сзади покачивался пушистый хвост! Но самое невероятное – по всей шкуре, словно звёздные узоры, мерцали руны, переливаясь серебристым светом. "Кура?" – пронеслось в голове. "Но как? Почему?" Вопросы роились в сознании, пока она зачарованно разглядывала своё новое тело, не в силах поверить в происходящее. Это было одновременно пугающе и восхитительно. Она чувствовала силу, которая пульсировала в каждом мускуле, но вместе с этим её охватывал страх – страх потерять себя, стать кем-то другим. Что, если она уже не сможет вернуться к своей человеческой форме? Что, если это навсегда?

Пронзительный вой разорвал мирную суету лиственничного леса – яростный, полный боли и вызова. Аня инстинктивно дёрнула ушами, определяя направление, и сорвалась с места прежде, чем успела осознать происходящее. Каждая клеточка её нового тела вибрировала от древнего, первобытного знания: враг! Чужак посмел вторгнуться в их лес! Мышцы работали как отлаженный механизм, когти впивались в податливую лесную подстилку, а в голове пульсировало одно – успеть! Где-то в глубинах памяти всплывало смутное имя противника, древнего и безжалостного охотника, но оно ускользало, растворялось в более важном, первородном знании. Куда существеннее был этот омерзительный шёпот, просачивающийся в сознание подобно ядовитому туману, выворачивающий мысли наизнанку и заставляющий внутренности скручиваться от первобытного ужаса. Этот шёпот нёс в себе лишь одно послание – смерть. Он был предвестником гибели, вестником конца, и Аня чувствовала это каждой частичкой своего существа, каждой светящейся руной на её волчьей шкуре.

Лиственницы внезапно расступились, открывая небольшую поляну, залитую призрачным лунным светом. Аня-Кура застыла на краю, потрясённая открывшейся картиной битвы. Её собратья, массивные волки с мерцающими рунами на шкурах, кружили вокруг врага в смертельном танце. Их клыки вспыхивали серебром в лучах пробивающегося сквозь кроны света, а глаза горели яростным огнём защитников. Противник представлял собой нечто жуткое – высокая пепельно-серая тень, чьи очертания постоянно колебались, словно дым на ветру. Она металась между атакующими волками с неестественной скоростью, то растекаясь туманом, то собираясь в плотный сгусток тьмы. При каждом соприкосновении с этой сущностью руны на шкурах стражей вспыхивали ослепительным светом, отбрасывая тварь прочь. Внезапно существо замерло, и его глаза – два провала, наполненных ледяным холодом и пустотой – уставились прямо на Аню. Время словно остановилось. Взгляд этих глаз проник в самые глубины её сознания, сжимая разум раскалёнными тисками. Боль пронзила каждую клеточку её существа.

«Кровь Хранителей станет нашей», – прошелестел в голове чужой голос, древний и безжалостный, подобный шороху осыпающихся костей. Шёпот заполнил всё её существо, грозя утопить в волнах первородного ужаса.

Тень метнулась к Ане молниеносным броском, вытянув вперёд руки – жуткое подобие человеческих конечностей с неестественно длинными пальцами, заканчивающимися изогнутыми когтями. Время растянулось, словно густой мёд – Аня видела, как эти когти приближаются к её глазам, чувствовала исходящий от них потусторонний холод. Она попыталась инстинктивно увернуться и острие скользнуло по щеке, оставляя след, горящий жидким льдом. В тот же миг, будто повинуясь беззвучному приказу, волки атаковали единым порывом. Их тела слились в единую карающую силу – серебристые вспышки рун, оскаленные пасти, полные острых клыков, вцепились в призрачную плоть врага. Тварь издала беззвучный крик, её форма заколебалась, начиная распадаться под натиском древней магии Хранителей. Секунды растянулись в вечность, пока сущность разрывали на клочки тьмы. Но прежде чем окончательно исчезнуть, остатки твари собрались в подобие лица, и мертвенный шёпот прозвучал последним предупреждением:

"Мы запомнили тебя. Мы придём."

Аня резко вынырнула из забытья, хватая ртом стылый пещерный воздух. Сердце било набатом о рёбра, а левая щека пылала, словно от удара раскалённым клеймом. Дрожащими пальцами она провела по лицу, ожидая нащупать рваную рану, но кожа оставалась нетронутой – только жар и фантомная боль напоминали о пережитом. Воспоминания накатывали волнами: чужое, но странно родное сознание, слившееся с её собственным. Она была там, внутри древнего духа волка, чувствовала, как его мощные лапы отталкиваются от земли, как тело, непривычно гибкое и сильное, движется с невероятной скоростью. Видела глазами зверя древние руны, светящиеся серебром сквозь густую шерсть. Пережила каждый миг схватки с бесформенной тенью, от которой веяло ужасом. Слишком ярко, слишком детально для обычного сна.