Батыева тропа

Пролог

Звали её Герда. Она не умела драться. И угрожать не умела. Ведь начиная с того момента, когда раскрылись глаза, её за любой намёк на желание пустить в ход зубы или когти жестоко били. Пока была совсем маленькая – ногами, позже – арапником и железной палкой. Из всех молочных зубов ни один не выпал сам по себе. Но куда страшнее, чем получать удары, было смотреть, как приводят в чувство других. Когда твоя злость сталкивается с болью, первая отступает медленно. Очень медленно. Да, конечно же, бьют и после того, как падаешь на пол и начинаешь пищать, но не всегда долго. Это зависит и от того, за что бьют, и от настроения избивающих. В любом случае, пока злость ещё горяча, боль не так сильна. Её начинаешь чувствовать в полной мере после десятка ударов. А вот когда на твоих глазах бьют других, страх и боль берутся за тебя сразу, одновременно. Откуда при этом боль? Непонятно. Но она есть, да притом такая же, как во время собственной ссоры с орущей двуногой тварью. Однажды на глазах Герды и остальных до смерти избили тигрёнка, который начал капризничать и рычать. Его убивали несколько тварей, так как он дрался мужественно, свирепо. Не отступал ни на шаг. Это было страшно. Но ещё более страшным образом поступили с медведем, который обратил в бегство целый десяток тварей. Им было велено наказать его за оплошности перед публикой. Всякий раз, когда Герда об этом случае вспоминала – а это чаще всего бывало глубокой ночью, в вольере, при неожиданном пробуждении, у неё вырывался стон. На утренних репетициях после этого её били, так как она работала плохо из-за чрезмерной готовности угождать. В такие минуты к ней относилась холодно даже Ася, помощница самой главной двуногой твари. Эта последняя – то есть, этот последний, всегда державший в руке арапник, кажется, внушал страх не только медведям, тиграм и Герде, но и двуногим, работавшим вместе с ним. И неудивительно – самый рослый из них был ниже его на полголовы. Рост Аси был вовсе маленьким, но она вела себя с самым главным более смело, чем остальные. И те, конечно, могли ему возражать, но всё же не так резко и упрямо, как Ася. Нет-нет, она никогда не вступалась за избиваемых, никогда не подбадривала их после репетиций, и отношения её с Гердой нельзя было назвать дружескими. Она просто не боялась Герду, как остальные помощники, и ни разу не попыталась внушить страх ей. Это уже было немало. Поэтому, когда в тот злополучный день Ася тоже стала кричать на Герду, та растерялась вконец.

Всё произошло на утренней репетиции. Ночью Герда видела сон, связанный с медведем, который умер от пытки. Она работала хуже, чем остальные. А номер был очень сложным. Требовалось сделать прыжок с одной тумбы на другую – но не обычный, а между ногами Аси, стоявшей в виде рогатки. Это была стойка на руках, но руки помощницы укротителя упирались не в пол, а в холки двух тигров – Рошфора и Спартака. Приняв эту ношу, тигры бок о бок шли к тумбе Герды, и Герда под барабанную дробь делала прыжок поверх Аси, ноги которой были раскинуты не особенно широко. Всё было бы ничего, не будь двух вещей – ночного кошмара, который посетил Герду перед зарёй, и странного запаха. Он был связан с этим кошмаром. А исходил он от всех, кто был на манеже. Едва его ощутив, Герда начала поскуливать и дрожать. За это её ударили в первый раз. Арапником, по ушам. Но это не помогло ей прийти в себя. Она ошибалась, то делая прыжок раньше, чем требовалось по времени, то срываясь со второй тумбы. Ни окрики дрессировщика, ни удары не помогали. Ночной кошмар стоял в голове, и перед глазами был лишь медведь – то плачущий и ревущий, то уже мёртвый. И всё это было неотделимо от запаха, потому что Герда чувствовала его и в тот жуткий день. Она не могла понять природу этого запаха, но запомнила, что тогда двуногие говорили друг другу: «Христос воскрес!» Сегодня же говорили про день какой-то победы.

Когда она сорвалась в очередной раз, Ася и двуногий с арапником подошли к ней с разных сторон. Герда моментально уселась как полагается, но арапник стегнул её по глазам. Конечно, она зажмурилась, но под правое веко натекла кровь. Запах заструился и спереди и с боков, так как подошли ещё трое. Они все что-то кричали, из-за чего запах уже просто стоял стеной. Ася не была на себя похожа. Она ударила Герду. Слабо, рукой. Но странное дело – именно её крик и её удар были нестерпимыми. Нет, Герда не шевельнулась. И она даже не поняла, за что человек с арапником начал снова хлестать её со всей силы, брызжа слюной и крича:

– Ах, сука! Ты на кого, тварь, скалишься? На кого?

Остальные тоже что-то кричали. Только Рошфор и Спартак безмолвно стояли рядом, опустив головы. И, возможно, всё бы закончилось как обычно, если бы на нос Герды вдруг не попала слюна изо рта того, кто полосовал её, входя в раж. Запах стал убийственным. Герда взвыла и перестала соображать. От её удара свалился бы вверх копытами буйвол весом в полтонны. Что ж говорить про двуногого, даже рослого и широкого, как медведь! Конечно же, он летел через всю арену. Когда он рухнул без вздоха и без движения, все уставились на его лицо, залитое кровью. Потом взглянули на Герду. И сразу ринулись кто куда.

Часть первая

Глава первая

Поезд прибыл в Великий Новгород в семь утра. Выспаться Маринке не удалось – все девять часов она то ворочалась, то сидела с опущенными ногами на верхней полке, боясь свалиться с неё. Порой отвечала на сообщения, благо что возможность подзарядить телефон была. Когда проводница уведомила о скором конце пути, Маринка оделась незамедлительно и, простившись с соседями по купе, выбежала в тамбур. Сильно хотелось курить, однако состав замедлялся и останавливался ещё двадцать пять минут. За окнами проплывали то деревенские домики, то панельные развалюхи в несколько этажей. Спрыгнув на платформу, Маринка сразу отдала дань пагубной привычке, а уж затем сориентировалась по карте, в какую сторону ей идти.

Стоял конец мая. Древнейший город страны только начинал просыпаться, и не было ощущения, что занятие это будет доведено до конца. Идя через парк к Кремлю, Маринка успела всласть накуриться и надышаться северной самобытностью. Птицы пели не совсем так, как в Москве. Судя по всему, они обсуждали на свой степенный провинциальный лад высокую девушку с рюкзаком, которую видели здесь впервые.

Кремль был открыт. Подойдя к собору святой Софии, Маринка вежливо поздоровалась с двумя женщинами, стоявшими у дверей, и спросила, можно ли войти в храм. Женщины ответили, что нельзя, но через пятнадцать минут уже будет можно. Так как и музеи Кремля тоже ещё были закрыты, пришлось потратить эти пятнадцать минут на ознакомление с самым главным памятником России, стоявшим посреди площади. Ошиваясь вокруг него, Маринка отметила про себя, что здесь, рядом с главным памятником и самым древним собором, в пределах стен, видевших рождение русского государства, нет никого, кроме двух унылых пожилых сплетниц.

Однако, войдя в собор вместе с упомянутыми особами, она там застала ещё двоих – столь же пожилого, сгорбленного священника в старомодных очках, который читал молитвы, и женщину средних лет за узким прилавком. Женщина продавала свечи и ладанки. Ни того ни другого Маринке не нужно было. Она прошлась по собору, желая выяснить, кто лежит в роскошных мраморных усыпальницах. Оказалось, что в них лежат разные князья и княгини. О некоторых из них Маринке не раз доводилось слышать от своего отца, который был культурологом и историком. Обойдя весь храм, она примостилась на лавочку близ дверей, чтобы отдохнуть и понаблюдать за людьми, вошедшими вслед за ней. Но вдруг перед нею остановился священник, который уже закончил читать молитвы и направлялся к дверям. Глядя на Маринку поверх очков, он с ней поздоровался.

– Добрый день, – сказала в ответ Маринка. – Точнее, доброе утро! У меня всё перепуталось в голове. Всю ночь не спала.

– Вы, я вижу, с поезда?

– Да, – кивнула Маринка, тотчас задавшись вопросом, по каким признакам можно было это определить.

– Из Москвы приехали?

На сей раз Маринка кивнула молча. Она была в изумлении.

– Да всё просто, – заулыбался батюшка. – Те две женщины, у которых вы спрашивали, открыт ли храм, по вашему говору распознали москвичку. Ну а по времени вашего появления да по вашим вопросам и рюкзаку легко было догадаться, что вы с вокзала. Поезд-то из Москвы прибывает в семь!

– Я не сомневаюсь, что Шерлок Холмс взял бы этих женщин себе в помощницы, – улыбнулась Маринка. – Впрочем, не знаю, насколько бы он одобрил ту быстроту, с которой они делятся своими открытиями.

– Но мы все здесь друг друга знаем более или менее! И охотно знакомимся с приезжающими.

– Любопытно. Ведь городок, насколько я знаю, вовсе не маленький! Не Москва, конечно… Кстати, и я не совсем москвичка. Мой городок ещё меньше этого. Вы про Павловский Посад слышали?

– Разумеется! Это город в Московской области. Так вы, значит, оттуда родом? А к нам приехали по делам? Или познакомиться с колыбелью русской культуры в её первозданном виде?

– Так уж и в первозданном? – насмешливо закатила глаза Маринка. – Скажете тоже!

– Я уверяю вас, так и есть. Ведь даже Батый не дошёл до Новгорода.

– Батый?

– Да, конечно. Так называемая Батыева тропа оборвалась здесь. Ну, в ста километрах к югу.

– О! Вы уверены?

Видя, что старый батюшка не совсем её понимает и не желая менять это положение дел, Маринка ответила на вопрос:

– Приехала я по делу. У моего двоюродного брата, который живёт в деревне недалеко от Новгорода, недавно умерла бабушка. Он остался совсем один. Парнишка самостоятельный, но подросток. Шестнадцать лет ему.

– Вот как? А где же его родители?

– Отец умер очень давно. А мать, мою тётю, убил сожитель, который вернулся с фронта. Теперь вот Лёньку могут забрать в детдом. Мне нужно оформить над ним какую-нибудь опеку.

– Господь вас благословит и окажет помощь, – вздохнул священник и вновь заспешил к дверям. Похоже было на то, что его ждало какое-то дело огромной важности, о котором он вспомнил при слове «фронт».

– Погодите, батюшка! – крикнула ему вслед Маринка. – Можно я вам скажу ещё пару слов?

Священник остановился и повернулся.

– Слушаю вас.

– А вы ничего такого во мне не видите?

– Вы о чём?

– Я несколько лет провела в инвалидном кресле. Потом вскочила с него и стала ходить. Наш местный священник предположил, что не обошлось без нечистой силы.

– Господь вас благословит, – тихо и невнятно повторил батюшка. И Маринка дальше не стала его удерживать. Посидев ещё несколько минут, она сама вышла, чтобы часок-другой погулять, а затем позавтракать и пуститься в дальнейший путь.

Завтрак состоялся в скромном кафе на берегу Волхова. Там Маринка разговорилась с официантками, от которых услышала ряд советов, где что купить и каким мощам поклониться, чтобы был толк. Запивая сэндвичи медовухой из деревянной кружки, она вызвала такси. Минут через пять такси подоспело. Это был «Опель» восьмидесятых годов двадцатого века. Расположившись рядом с водителем, седовласым интеллигентом лет сорока восьми или чуть постарше, Маринка вскрикнула:

– Ой!

– Что-нибудь забыли в кафе? – снял водитель ногу с педали газа, не дав своему авто стартовать.

– Да нет, нет, езжайте! Вы просто очень похожи лицом на моего папу. Да и не только лицом! Примерно такой же у вас и голос.

– Серьёзно?

Вырулив на проезжую часть, таксист разогнал древнюю машину до девяноста. На перекрёстке горел зелёный, так что и притормаживать не пришлось. Слева замелькали домишки частного сектора, справа тёк в естественных берегах широкий и прямой Волхов.

– Да, серьёзно! – несколько раз кивнула Маринка. – Точно такой же пробор, глаза, нос с горбинкой! И даже усы такие же. Как вас звать?

– Сергей.

– А меня – Марина.

– Очень приятно. Послушайте, а мы с вами не родственники? Знаете, почему я вызвался отвезти вас в Ершовку? Я из соседней деревни родом. Из Любеховичей.

– Нет, едва ли я вам довожусь роднёй, – задумчиво почесала Маринка нос. – У меня в Ершовке тётя жила, сестра моего отца. Она вышла замуж за паренька из этой деревни. У них родился сын Лёнька. Муж тёти Тани вскоре погиб, а в прошлом году погибла и тётя Таня. Её убил второй муж, который вернулся с фронта.

– Я что-то об этом слышал. А ваш двоюродный брат совершеннолетний?

– Лёнька-то? Ещё нет. Я как раз по этому поводу туда еду.

– То есть?

– Ну, после гибели тёти Тани Лёнька жил с бабушкой по отцу. И вы представляете, три недели назад она умерла!

– Вот беда! Не повезло парню. Он ещё в школе учится?

– Нет, он учится в медицинском колледже.

– А, в райцентре?

– Да, в посёлке Батецкий. Каждое утро ходит туда пешком.

– Ну, ничего страшного в этом нет. Идти до посёлка час, если быстрым шагом. Шесть километров для старшеклассника – это даже и не прогулка, а так, разминка перед пробежкой на физкультуре. А как звали его бабушку?

– Арина Тихоновна Юранова.

– Арина Тихоновна? Та самая? Детский врач?

С этим восклицанием, полным горечи и волнения, Сергей плавно сворачивал на шоссе за монастырём. Монастырь был слева. Справа до самого горизонта синела ширь Ильмень-озера, из которой вытекал Волхов.

– Да, она самая, – подтвердила Маринка, когда такси устремилось к северу-западу, набирая скорость. – Вы её знали?

– Господи, кто ж в районе Арину Тихоновну не знал? Она мою старшую дочь лечила, когда мы жили там, в Любеховичах! Так она, значит, умерла? И это её сноху год назад зарезали? Какой ужас! Вы представляете – краем уха я что-то слышал об этом самом убийстве, жена моя тоже слышала, но нам в голову не пришло, что это была невестка Арины Тихоновны! Конечно, мы в Любеховичах дом продали и родственников там нет, но надо ведь было всё же хоть как-нибудь…

Таксист не договорил. Маринка не поняла, что, на его взгляд, он должен был сделать, чтоб как-нибудь что-нибудь исправить-переиначить. И не хотела понять. Он вдруг перестал даже отдалённо напоминать ей отца, несмотря на орлиный нос и пробор. Дав ему минуту побултыхаться в каких-то нелепых мыслях, она задала вопрос:

– Сколько километров от Новгорода до этой самой Ершовки?

– Семьдесят, получается, – неохотно отвлёкся от своих мыслей Сергей, – если до райцентра – шестьдесят пять.

– До посёлка?

– Да.

– Значит, приблизительно час езды?

– Ну, плюс-минус.

– А там, в посёлке, психиатрическая больница есть?

Вот этот вопрос заставил таксиста сразу же позабыть про Арину Тихоновну. Он быстро взглянул на Маринку.

– Психиатрическая больница? В Батецком?

– Да.

– Вроде, нет. А что? Зачем вам психиатрическая больница?

– Мне она не нужна. Но моя подруга мне говорила, что не то в Новгороде, не то в окрестностях есть какой-то стационар для очень опасных психов. Она по образованию фельдшер, и ей хотелось бы там работать.

Сергей гнал свою машину под сто. На Маринку больше он не поглядывал, хоть дорога вышла за городскую черту и не изобиловала машинами. С обеих её сторон были перелески и деревушки.

– Ну и подруга у вас! Где она живёт?

– В Москве, как и я. Ну, точнее, я-то живу в Подмосковье, а вот она – именно в Москве.

– А что, в Москве психи кончились?

– Их там много! Но Женьку интересуют психи особенные.

– Понятно. То есть, не очень. Кажется, в Батецком подобной клиники нет. В Чудове, возможно, имеется.

– Это город?

– Да, тоже районный центр, гораздо более крупный. Чудовский район граничит с Батецким, и он восточнее. Там хватает всяких больниц. Я не исключаю, что есть и психиатрическая. Ну а в Боровичах-то она есть наверняка! Это ведь второй по величине город в области.

– А про первый вы тоже определённо не знаете?

– Вот про первый я как раз знаю. В Новгороде большая психиатрическая больница. Она находится близко к центру. Быть может, ваша подруга как раз её имела в виду?

– Наверное. Сейчас выясню.

И, достав телефон, Маринка стала писать Женьке сообщение. Выходило как-то нескладно. Не завершив писанину, Маринка всю её стёрла и просто сделала звонок Женьке.

– Да! – отозвалась та людоедским голосом.

– Ты что, спишь? – спросила Маринка.

– Нет, я не сплю! Я курю сигару.

– Куришь сигару? Да где ты её взяла?

– У тебя из задницы вынула, твою мать! – завизжала Женька. – Ты что, тварь, делаешь? Время – восемь утра! Я только легла после ночной смены!

– Женька, хватит орать! Одиннадцать часов скоро. Короче, я уже в Новгороде! Точнее, еду из Новгорода в Ершовку.

– Да провались ты с ней вместе! Чего ты от меня хочешь?

– Хочу спросить, где психиатрическая больница?

– Что?

– Ну, помнишь, ты говорила, что где-то здесь есть больница, куда ты хочешь устроиться? Та, где держат самых опасных психов! Я у таксиста спрашивала сейчас, и он мне сказал, что есть психушка обычная, в самом Новгороде. Она довольно большая.

– Ясно, – вздохнула Женька, закуривая. – А что ты сейчас пила?

– Медовуху! Две деревянные кружки. Мне официантки сказали, что она – самый популярный напиток в Новгороде.

– Реально? Тогда понятно, зачем там нужна большая психиатрическая больница.

И Женька ушла со связи. Маринка перезвонила ей и услышала, что её телефон в отключке. Тогда она закурила, сперва спросив разрешения у таксиста. Тот опустил два стекла. Стало очень шумно.

– Так ваша подруга – фельдшер?

– Типа того. На Скорой работает шестой год. Но хочет уволиться. Надоело.

– Сколько ж ей лет?

– Женьке? Двадцать семь, как и мне. Её старшая сестра – пианистка. Мой папа на днях помог ей устроиться концертмейстером в Школу-студию МХАТ. Он преподавателем там работает.

– А вы сами чем занимаетесь?

– Я снимаюсь в модных журналах. Джинсы и пиджаки рекламирую.

– Вы модель?

Маринка кивнула. Когда она докурила, водитель вновь поднял стёкла и ещё раз на неё взглянул.

– А вы в самом деле такая рыжая? Или краситесь?

– Крашусь. А что?

– На лису похожи.

Маринке стало смешно.

– Я и есть лиса! Лиса Патрикеевна. Мне наверняка здесь у вас понравится. Ведь и справа и слева, гляньте, тайга реальная началась!

– Вы правы. Восемьдесят процентов области – сплошной лес таёжного типа. Но только вам здесь опасно будет гулять, если вы – лиса.

– Это почему же?

– Ну, потому что у нас здесь не заповедник. Большая часть тайги – это личные охотничьи угодья.

– Вот как? А чьи, если не секрет?

– Какой там секрет! Вы помните, кто сказал, что без Путина нет России?

– Да.

– Вот вам и ответ.

Маринка присвистнула.

– Твою мать! Значит, хан Батый до Новгорода не смог дотянуться, а депутат Госдумы засунул себе в карман целиком всю область?

– Ну, не простой депутат, а…

Сергей не договорил. Впереди, за рощицей, подступавшей к самой обочине, показался передвижной пост ГАИ – раскрашенная машина и два инспектора. Один был в автомобиле, второй стоял у дороги, опустив жезл.

– Кажется, они нас услышали, – усмехнулась Маринка.

– Всё может быть! Вы только в глаза ему не смотрите.

– Нужен он мне! А что вы их так боитесь?

– Я ж говорю – здесь не заповедник. Когда в лесу убивают, на шоссе грабят.

– Как скажете.

Но ни «Опель» с местными номерами, ни пассажирка, уткнувшаяся в айфон, не вызвали интереса у должностного лица. Зато старый джип, двигавшийся следом, был остановлен.

– Так говорите, какая-то сучья рожа присвоила всю тайгу, чтобы убивать животных, когда заблагорассудится? – возвратилась Маринка к прежнему разговору, понаблюдав через зеркало, как инспектор подошёл к джипу и взял из женской руки, которая высунулась наружу, пластиковую карточку.

– Не какая-то рожа, а третья не то четвёртая в самом верхнем ряду, – уточнил таксист. – Это удивляет вас?

– Да, меня, вообще, легко удивить, – призналась Маринка. – Напугать трудно. Если приедет Женька, мы разберёмся с этой поганой рожей.

– А если их уже две?

– В смысле, две?

– Вы разве не в курсе, кого недавно назначили губернатором нашей области? Это песня! Они друг друга нашли.

– Женька через несколько дней тоже их поищет в лесу таёжного типа, – проговорила Маринка, вдруг ощутив усталость от затянувшейся болтовни с таксистом. – Даю вам слово.

– Господь вас благословит, – повторил водитель слова священника. У Маринки уже вовсю слипались глаза. Ей стало казаться, что линия горизонта под ослепительным синим небом висит на её ресницах, как паутинка с дохлыми мухами. «Они что здесь все, сговорились?» – мелькнула мысль. После этой мысли глаза закрылись.

Глава вторая

Ершовка стоит около ручья, который струится из лесу. Лес – дремучий, без конца-краю, и подступает он к деревушке близко да с двух сторон. Где-то в глубине того леса, среди бездонных болот, прячется исток реки Кересть, которая протекает по Чудовскому району. И несколько других рек, поменьше Керести, да ручьёв не менее сотни берут начало в болотистом том лесу, где много зверей и нечистой силы. Местные жители называют его тайгой, что, в сущности, правильно. От Ершовки тянется к западу, параллельно ручью, узкая дорога. Сказать точнее – грунтовая колея, посыпанная щебёнкой. Она приводит к райцентру. Это посёлок Батецкий на берегу небольшой и тихой реки Удрайки. В неё ручей и впадает с правого берега, прямо там же сливаясь с речкой Гусынкой. У этой самой Гусынки есть и другое название – Ковалёвка. Она немногим шире ручья.

Посёлок – можно сказать, что и городок, имеет инфраструктуру: вокзал, торговые центры, больницу, школы, кафе. В Ершовке же нет ничего похожего, потому что насчитывает она лишь девять домов. Два из них заброшены по причине смерти хозяев, ещё в одном живёт бабка Комариха. О ней рассказ впереди, но можно сразу сказать, что её изба мало отличается от бесхозных. Словом, пять семей в Ершовке живёт плюс Лёнька Юранов и Комариха. Поэтому-то из всех придуманных человечеством видов инфраструктуры Ершовка располагает только двумя – холодным водопроводом и электричеством. Газа нет. Но есть неплохое кладбище. Оно, правда, не очень близко – за рощицей, за ручьём. Точнее, наоборот – ближе к деревеньке ручей, сосновая роща дальше.

О том, что к Лёньке приехала его старшая сестра из Москвы, деревню оповестили Витька и Мишка, Лёнькины одногодки. Они коротали то утро с ним, сидя во дворе и опустошая бутыль с ягодным вином, которую Лёнька откопал в погребе после смерти Арины Тихоновны. Всё это, кроме деталей, Маринке стало понятно, когда таксист помогал ей вытаскивать из машины сумки с продуктами, купленными в райцентре. Это происходило перед высокой калиткой в ещё более высоком глухом заборе. Мальчиков сквозь забор Маринка не могла видеть, но голоса слышала отлично. Парни о чём-то спорили. Трудно было понять, о чём.

– Ну и матерщинники, – улыбнулся Сергей, прощаясь с Маринкой. – А забор даже не покосился за двадцать лет! Мой телефон у вас есть – если что, звоните.

– Всего хорошего.

Пока такси разворачивалось, Маринка, стоя у своих сумок, оглядывала деревню. При этом она заметила, что из двух домишек на неё смотрят. Почему-то чувствуя себя под этими взглядами далеко не так уверенно, как на подиуме, она закричала:

– Лёнька! Хватит там пьянствовать! Я приехала!

Стало тихо. Маринка сразу услышала миллионы кузнечиков и жуков, которые обитали в травяных зарослях. Ожидая, что будет дальше, она пыталась представить, каким стал Лёнька. Она видела его лет десять назад, когда тётя Таня с ним приезжала в гости. Было тревожно – вдруг превратился во что-нибудь неприглядное? Но когда калитка открылась, вышли три парня с рожами хоть и пьяными, но вполне себе миловидными. Своего кузена Маринка узнала сразу. Он был похож на неё – тёмные глаза, волнистые волосы, тонкий красивый нос. По носу Маринка Лёньку и щёлкнула, назвав сволочью, а его друзей просто отругала за подростковый алкоголизм и распорядилась отнести в дом пакеты. Три недоумка растерянно подчинились. Маринку несколько позабавила их серьёзность. Войдя за ними в калитку, она увидела впереди бревенчатый дом с мансардой и небольшой терраской, возле которой стояла лавочка, слева – заросли ежевики, смородины и малины, справа – сарай. Позади сарая и притулившейся к нему баньки, как и позади дома, был огород. Там росла картошка, которую можно было уже окучивать. У дальних углов забора, среди плодовых деревьев, виднелись душ и сортир. К ним вели тропинки, поблизости от которых располагались кусты крыжовника. Вёдерная бутыль с ягодным вином, в которой осталось не больше четверти содержимого, от внимательных глаз Маринки также не ускользнула. Эта посудина была спрятана под верстак, стоявший перед сараем.

– Вот поросята! – негодовала Маринка, следуя за подростками к двери дома. – Вы что, втроём столько вылакали?

– Оно слабое, – сказал Лёнька, а Витька робко прибавил густым басовитым голосом:

– Как кисель.

– Да по вам заметно, что это за кисель! А что ж вы девчонок не пригласили? Нету их, что ли, здесь?

– Почему? Хватает, – подал голос и Мишка. – Все были с нами. Одна вон, спит наверху!

– Ну, это другое дело, – обрадовалась Маринка. – Без девок можно допиться знаете до чего?

Мальчики смутились ещё сильнее. Это произошло уже на терраске, которая представляла собой летнюю столовую с умывальником. Далее за терраской располагались справа и слева какие-то закутки – не то кладовые, не то чуланчики, а за ними – широкая винтовая лестница на мансарду и пара комнат. Одна из них, кажется, была основной столовой или гостиной, другая – апартаментами Лёньки. Он и его приятели потащили продукты в первую комнату, где имелся доисторический холодильник, и стали их в него перекладывать. Всё, конечно, не уместилось. Да и едва ли требовалось совать в холодильник, к примеру, хлеб и баранки, о чём Маринка, усевшаяся с ногами на небольшой диванчик около печки, трём дурням и сообщила. Кеды она сняла ещё на терраске. Вняв её замечанию, три болвана стали выкладывать все кондитерские изделия и напитки на большой стол. Имелся ещё и маленький, круглый, больше похожий на барную табуретку. Маринке было смешно наблюдать за действиями смущённых подростков. Когда они уставились на неё, ожидая новых распоряжений, она вскочила с диванчика.

– Молодцы! А теперь ведите меня наверх. Хочу познакомиться с юной дамой, которую вы споили.

Отправились на мансарду. Дама, действительно, оказалась довольно юной. Она спала на кровати, от задней спинки которой осталась только стальная рама. Одета девушка была полностью, даже лоферы с кисточками остались на её ножках поверх колготок или чулок. Это наводило на мысль о том, что она уснула немного раньше, чем улеглась. Кофточка на ней не имела признаков суетливого снятия и поспешного надевания, ремешок на джинсах застёгнут был аккуратно. Совсем не были нарушены и нюансы причёски, скреплённой шпильками. Одним словом, не плавали на поверхности даже косвенные улики, указывающие на то, что Лёньке с его друзьями следовало немедленно набить морды. Маринка удостоверилась в этом после того, как прошлась по комнате и решила, что разместится именно в ней. Мебель была так себе, обои в углу топорщились да и пол поскрипывал под ногами, но зато вид из окна открывался сказочный – на овраг, кладбище и лес. Левитан, решила Маринка, не упустил бы возможности перед этим окном поставить мольберт.

– Девчонка-то, знаете, исключительной красоты, – сказала она, вглядываясь в личико легкомысленной дамы, которая улыбалась во сне. – Как её зовут?

– Ленка Гулькина, – неохотно ответил Мишка, зачем-то переглянувшись с друзьями. – Её мамаша – наш классный руководитель. Они живут над ручьём, в том конце деревни.

– Классный руководитель? Вы все в одном классе учитесь? Где, в Батецком?

– Я поступил в медколледж после девятого класса, – напомнил о себе Лёнька. – А они – да, перешли в одиннадцатый.

– Как маму её зовут?

– Светлана Петровна.

– А кто ещё с вами был?

– Катька и Наташка Денисовы. Они сёстры.

– Сколько им лет?

– Четырнадцать и шестнадцать.

– А ещё в деревне девушки есть?

– Лизка Комарова. Ей восемнадцать уже.

– Что ж она здесь делает?

– У Светланы Петровны живёт, чтобы не жить с бабкой Комарихой.

– Чем же бабка такая страшная?

Три подростка не торопились с ответом. Решив его не тянуть клещами, Маринка ещё раз прошлась по комнате и сказала:

– Ну, хорошо. Пусть Ленка проспится здесь, а вы, Витька с Мишкой, идите вон. Мне надо вашему другу дать по ушам хорошенько.

Лёнька встревожился.

– Да за что? Ведь мы ничего не сделали!

– Скажи лучше, что не успели ничего сделать! Всё, идём вниз.

Лёнька проводил друзей до калитки и что-то им объяснил. Маринка его ждала, лёжа на диванчике. Поза была ею избрана как для съёмки: левая нога вытянута, правая согнута в колене и на нём сцеплены пальцы рук. Однако на Лёньку вся эта красота не произвела отдельного впечатления – он, вернувшись, уставился на свою сестру точно так же, как двадцать минут назад, около калитки. Робко. Растерянно. Восхищённо.

– Чайник поставь, – скомандовала она, придав взгляду строгость. – Я ведь с дороги!

– Может, вина? – пробормотал Лёнька. – За встречу…

– А может, по лбу?

Лёнька угодливо захихикал и, схватив чайник, кинулся на терраску, чтобы наполнить его водой. Обратной дорогой, кажется, расплескал, так как было слышно, что он ругнулся и кран опять зашумел. Маринка, тем временем, просто села, ноги опустив на пол. Следя, как Лёнька включает чайник и распаковывает коробку «Липтона», она поинтересовалась, где чашки, ложки и сахар. Он снова ринулся на терраску и всё оттуда принёс, в том числе красивый заварной чайничек.

– Что ты, вообще, ешь? – опять привязалась к брату Маринка, когда уже пили чай, сидя за столом.

– Так ведь полный погреб всяких закусок, – ответил Лёнька, кроша белыми зубами баранку.

– Чего? Закусок? Ты ежедневно, что ли, закусываешь?

– Да нет! Еды, я хотел сказать. Ну, консервы, сало, маслята в банках. Бабушка запасла. А так я, вообще, иногда обедаю у соседей.

– У каких именно?

– Да у всех. Чаще у Денисовых. Иногда – у Мишкиной матери, тёти Нади. Она ведь держит и кур, и гусей, и уток. Мяса и яиц столько, что если бы не я, всё бы портилось.

– Любопытно!

Съев пару пряников и налив себе ещё чаю, Маринка сухо продолжила:

– Слушай, Лёнька! Мой папа тебе звонил?

– Да, звонил.

– Он тебе сказал, что если не оформить на тебя попечительство, ты окажешься в детском доме до восемнадцати лет?

– Конечно. Я и без него это знал.

– Отлично. Ты подтверждаешь своё согласие на то, чтобы я была твоим попечителем?

– Ну а как же! Кому ж ещё, если не тебе? Сам Дмитрий Романович ведь не может сюда приехать.

– Да, он не может бросить своих студентов. А я могу здесь побыть некоторое время. Заявку в органы опеки и попечительства по месту своего жительства я уже подала. Они направят запрос в здешние структуры, то есть в Батецкий. Думаю, что на днях сюда приедет комиссия, чтобы принять решение относительно моей просьбы. Ты понимаешь, что это значит?

Лёнька кивнул и распаковал два пирожных. Одно протянул Маринке. Та продолжала, взяв его двумя пальцами:

– Хорошо. Но на всякий случай я уточню. Если злые тётки, которые к нам приедут, заметят в доме бухло или девку пьяную либо что нибудь в этом роде – ты понимаешь, к чему это приведёт?

– Ещё бы не понимаю! Они откажут тебе.

– Вот именно…

У Маринки были ещё какие-то мысли, но Лёнька вдруг сделал ей предостерегающий жест, и она умолкла. И тут же оба услышали торопливый топот шагов – сперва на терраске, а потом ближе, по коридорчику. Вслед за тем в комнату вошли три хмурые женщины средних лет, одна из которых была весьма недурна собою. Её, пожалуй, можно было назвать редкостной красавицей, и простой наряд деревенской жительницы подчёркивал утончённость всех её черт и движений. Возможно, две её спутницы также чем-то заслуживали внимания, но Маринка к ним приглядываться не стала, поскольку сразу же догадалась, кем была первая и зачем она прибежала. Лёнька своим испугом её догадку полностью подтвердил. Заметив, что он готов спрятаться под стол, Маринка вскочила и обратилась к красивой даме, которая вошла первой и гневно остановилась, сжав кулаки:

– Светлана Петровна, всё в порядке! Я вам это гарантирую. Вашу дочку никто не трогал. Она спокойно спит наверху.

Три женщины молчаливо переглянулись. Потом уставились на Маринку с Лёнькой, который несколько раз кивнул.

– Вы его сестра? – спросила учительница. – Марина?

– Да, она самая.

– Как же вы догадались, кто я такая?

– Я ж вам сказала, что видела вашу дочь. У вас с ней одно лицо.

– Она наверху?

– Да, спит. Эти идиоты заставили её выпить стакан вина, и я их за это уже отшлёпала. Если бы они осмелились сделать что-то ещё, я бы их убила. Даю вам слово.

Опять обменявшись взглядами, три нежданные гостьи стремительно повернулись и устремились к лестнице на мансарду. Спустя мгновение она вся заскрипела и затряслась от их торопливости. После этого начал вздрагивать потолок.

– Две другие кто? – спросила Маринка Лёньку. Тот был ещё в глубокой тревоге и сказал сбивчиво:

– Тётя Надя, Мишкина мать. И тётя Лариса, Витькина.

– Вы действительно идиоты!

– Да что мы сделали? Ты сама сказала, что ничего!

– Да, сказала. Но я в этом не уверена. Две другие девчонки, Катька с Наташкой, точно в порядке? Их папа не прибежит сюда с топором?

– Нет, не прибежит. Он сам любит выпить.

– Успокоительная деталь! А зачем Мишка и Витька стали трепаться о том, чем вы занимались?

– Да, видать, Светлана Петровна встретила их, унюхала запах и допыталась. Кинулась к матерям. Вот все и примчались.

– Весело здесь!

Сверху доносились бойкие голоса и прочие звуки взволнованной суеты. Брат с сестрой прислушивались. Им всё же было тревожно. Но когда все, кто был на мансарде, сошли на нижний этаж, гора с плеч свалилась. Ленка шла первой. Она зевала и протирала глаза, очень осторожно спускаясь по деревянным ступенькам. Спрыгнув с последней ступеньки на пол, она опустила руки и улыбнулась Маринке, которая подошла к дверному проёму.

– Здравствуйте.

– Привет, – сказала Маринка и перевела глаза с осторожной школьницы на её сердобольных спутниц, также уже спустившихся. – Всё в порядке? Ведь я же вам говорила! Садитесь пить с нами чай.

– Чаю мы с тобой попьём обязательно, – улыбнулась в ответ Светлана Петровна. – Но не здесь. Мне сейчас противно смотреть на твоего братца, который стал алкоголиком. Пойдём к нам?

Маринка задумалась.

– Или к нам, – сказала вторая дама – как потом выяснилось, Лариса. – Я пирогов напекла с утра. Надеюсь, что Витька не все их уже сожрал!

– Вот и приходи вместе с ними, – не уступила преподавательница. – И ты приходи, Надежда. Да и Денисовых позовём, и Сопелкиных. Надо же познакомиться с нашей новой соседкой! Как ты на это смотришь, Марина?

– С радостью, – продолжая глядеть на сонную Ленку, дала Маринка ответ. И сразу же вышла вместе с соседками, сказав Лёньке, чтобы ложился спать и проспался.

Глава третья

Мужа у Светланы Петровны Гулькиной давно не было. Вряд ли бы она успешно справлялась с большим хозяйством и своенравной дочерью, унаследовавшей её красоту, если бы не Лиза Комарова. Жила она в доме Гулькиных третий год, потому что также имела весьма непростой характер и с бабкой в тесной избушке не ужилась. Бабка Комариха, взявшая к себе внучку после смерти обоих её родителей в Чудове, была ведьмой. По крайней мере, её таковой считали, и у неё не было охоты это оспаривать. Домик старухи стоял как бы на отшибе, аж за ручьём. Там спуск был пологим, и ей удобно было стирать. А домовладение Гулькиных, как и прочие, высилось на другом берегу ручья, более крутом. Соседствовало оно с владением Кузнецовых, то есть родителей Мишки. Ручей напротив их дома был перекрыт высокой плотиной, благодаря которой образовалась запруда. В ней плавали гуси с утками. Развела их Надежда, Мишкина мама. Была у Мишки сестрёнка двух с половиной лет. Её звали Анька. Её и Мишкин отец, Николай Геннадьевич, был хорошим водопроводчиком. Он работал в райцентре, притом не только по основной специальности, потому что имел репутацию мастера на все руки. Не худшим мастером был Семён Дмитриевич Сопелкин – пенсионер, отставной военный, который жил со своей женой Авдотьей Григорьевной на другой стороне деревни. Их сыновья и дочь давно разбрелись по свету и редко было о них слыхать. Держали пенсионеры кроликов и козу по имени Пелагея. Имелись у них в саду и четыре улья. Мёд пчёлы давали жидкий, в цвет янтаря. Витькины родители, дядя Костя Блинов и тётя Лариса, также вели большое животноводческое хозяйство. Состояло оно из целой оравы кур и дружной компании поросят. Родители двух весёлых девиц, Катьки и Наташки Денисовых, никакой живности не держали, поскольку глава семейства, дядя Саша по прозвищу Бегунок, очень хорошо зарабатывал, будучи инженером и совладельцем автомобильного сервиса. Мастерская располагалась в райцентре, и Александр Львович каждое утро ездил туда на неплохом «Форде», а вечером привозил продукты из дорогих магазинов и выпивал целую бутылку вина. Жена его, Эвелина, огород всё-таки не забрасывала, потому что больше заняться ей было нечем, а обе дочери неустанно слонялись по всей деревне и всех смешили. Младшая, Катька, кое-как выучилась играть на баяне и петь народный фольклор. Старшая, Наташка, чуть-чуть владела гитарой и занималась в школе восточных танцев.

Выйдя от Лёньки, который даже и не подумал проводить женщин если не до калитки, то до крыльца, Надя и Лариса свернули к своим домам, чтобы подготовиться к чаепитию. Таким образом, обе Гулькиных и Маринка втроём продолжили путь до самой околицы. По пути Светлана Петровна пригласила Сопелкиных и Денисовых. Ей для этого даже не пришлось замедлять шаги, так как Семён Дмитриевич беседовал со своей козой у самой дороги, а Эвелина развешивала бельё возле своего большого крыльца. Оба приглашения были приняты, да притом с тёплыми словами в адрес Маринки. Но Пелагея, поняв, что суть разговора к ней отношения не имеет, наставила на Маринку свои рога и сердитым блеяньем предложила не попадаться ей на глаза без булки с повидлом или пирожного. От испуга Маринка расщедрилась и дала обещание угостить её круассаном. На том и договорились.

Земли у Гулькиных было много, однако дом уступал по размерам Лёнькиному значительно. Три четверти огорода были отведены под картошку. Забор представлял собой сетку рабицу на железных столбиках, и Маринка ещё с дороги увидела тонкую девушку в длинной юбке, кофточке и косынке, с тяпкой в руках. Она энергично окучивала картошку, взрыхляя землю и подгребая её к растениям. У Маринки возникла мысль, что девушка ничего себе, хоть лицо у неё немного угрюмое.

– Лизка, ты уже мою половину окучивать начала! – внезапно и негодующе подала громкий голос Ленка, доселе только сопевшая. – Уйди с грядки! Мы ведь договорились, что я доделаю!

Лиза выпрямилась и глянула на трёх дам, входивших в калитку. Понятно, что на Маринке взгляд её задержался и был он пристальным. Не отводя своих больших глаз под длинными и нахмуренными бровями от незнакомки, она ответила малолетней пьянице:

– Знаю я, когда ты доделаешь! К сентябрю. Тётя Света, где вы её нашли?

– У Лёньки она спала, на мансарде, – дала ответ Светлана Петровна. – А это его двоюродная сестра Марина. Если бы не она…

– Да ладно вам, ладно, – заулыбалась Маринка, прикрыв за собой калитку. – Подумаешь, вина выпили! Я, помню, в тринадцать лет так напилась водки, что весь Павловский Посад потом надо мной целый год смеялся… Это и есть ваш дом, Светлана Петровна? Он очень милый. Сколько в нём комнат?

– Три. Елизавета, хватит уже, достаточно на сегодня! К нам скоро гости придут, идём ставить самовар.

Оставив тяпку на грядке, Лиза послушно присоединилась к двум своим соседкам по дому и новой соседке по деревушке. Около дома с Маринкой нехотя познакомился очень старый, лохматый пёс. Он жил в маленьком сарае с распахнутой настежь дверью. Там, между двумя ящиками, для него была постелена телогрейка.

– Это Полкан, – представила Ленка пса. Маринка его погладила, сразу после чего он опять подался в своё жилище и завалился спать. Взошли на крыльцо. За порогом, в сенцах, произошло знакомство с менее старым, но столь же сонным и флегматичным котом рыжего окраса. Маринка предположила, что этого лодыря зовут Васька. Но он оказался Барсиком.

Из всех комнат она успела взглянуть только на одну, которая занимала добрых две трети дома. Там у Светланы Петровны или, как Маринка решила впредь её называть, Светланы, вдруг начала работать её привычка на всех наводить психоз. Взявшись вместе с Ленкой за большой стол, чтобы его сдвинуть на середину и разложить, она всполошилась какой-то мыслью и обратилась к Лизе, которая занималась в сенях большим самоваром:

– Елизавета! Бабушку мы твою забыли позвать! Иди, пригласи её!

– Тётя Света, да разве ж она пойдёт? – с досадой отозвалась огородница.

– Это исключено, – поддержала Ленка. – Мама, зачем сейчас тратить время на ерунду? Скоро все придут!

– Тебя забыли спросить! Прийти-то она едва ли придёт, но если не пригласить – обидится. Сходи, Лизонька!

Вызвалась пойти и Маринка. Ей любопытно было узнать о Лизе побольше. Они вдвоём направились к домику на отшибе, дальше которого находились только два дома, заброшенных. Когда перешли ручей у большой запруды, Маринка спросила Лизу, есть ли у той смартфон.

– Зачем он мне сдался? – пожала плечами Лиза. – Время терять на всякую ерунду?

– А тебе что, не хватает времени?

– А ты думала! Хоть скотину мы и не держим, но огород немаленький, сама видишь.

– А телевизор ты смотришь?

– Да вот ещё! Книги иногда по ночам читаю.

– Какие?

– Карамзина и Ключевского. Ведь Светлана Петровна – учительница истории. У неё таких книг в запечнике очень много. Катька и Наташка Денисовы надо мной всё ржут, а мне интересно.

– А Ленка над тобой ржёт?

– Ленка-то? Да нет. Она ведь красивая.

– Ну и что?

– Красивые девушки – не насмешницы.

У Маринки было на этот счёт уточнение, но она решила пока только задавать вопросы и повнимательнее приглядываться к попутчице. Так дошли они до избы бабки Комарихи. Та их уже ждала на пороге – сгорбленная, в платке, шушуне, с клюкой. «Странно, что в галошах, а не в лаптях!» – решила Маринка, здороваясь с обитательницей бревенчатого, слегка уже покосившегося домишки с двускатной шиферной крышей и окнами в грубо вырезанных наличниках. На стёклах лежала пыль, такая густая, что кружевные шторки едва просматривались. Старуха была лицом не страшна, не зла, но не без ехидства в глазах.

– Как же вы одна справляетесь, бабушка? – задала ей вопрос Маринка после того, как на приглашение Лизы был дан суровый отказ – мол, делать мне больше нечего, кроме как чаи распивать на старости лет!

– Разве ж я одна? – скосила глаза бабка Комариха на любопытную пигалицу в штанах.

– Ну а с кем же вы? Может быть, за лешего замуж вышли?

Старуха и не подумала разобидеться. Ей, напротив, стало смешно.

– Спроси у Варвары, с кем я живу, – сказала она, вдруг перестав скалить штук шесть зубов. – Она объяснит. А теперь ступайте отсель! Пошли, пошли, безобразницы! Не до вас мне – каша, поди, уже пригорела.

И, сделав шаг обратно в свои хоромы, поросшие снизу мхом, Комариха с треском хлопнула дверью. Двум безобразницам оставалось только пожать плечами и двинуться восвояси.

– Что это ещё за Варвара? – опять пристала Маринка к Лизе, когда чуть-чуть отошли. Лиза глубоко и шумно вздохнула.

– Я это, я! Когда моя мама была ещё с животом, бабка предрекла, что родится девочка и что нужно её Варварой назвать, иначе не будет ей в жизни счастья. Но меня всё же назвали Елизаветой. Через двенадцать лет родители умерли – ну, точнее, погибли в авиакатастрофе, и я стала жить у бабушки. Она Лизой меня ни разу не называла, только Варварой. Всё предлагала официально имя сменить. Когда мне всё это осточертело, я поселилась у Гулькиных.

– Потрясающе! Ну а с кем же она живёт, если не одна? Она ведь сказала, что ты это должна знать.

– Должна, но не знаю. Она всё время мелет какой-то бред! Впрочем, у неё частенько ютится какое-нибудь животное – то зайчонок, раненый пулей, то больной ёж, то уж, то птенец. Она их выхаживает, потом они возвращаются в естественную среду обитания. Звери бабушку очень любят и доверяют ей.

– На что же она живёт?

– Да пенсию получает, на что ж ещё? Дядя Саша, отец Катьки и Наташки, по седьмым числам каждого месяца возит её в райцентр, и там ей выдают деньги. Он и продукты привозит бабушке из посёлка, а дядя Коля и дядя Костя дрова ей на зиму заготавливают.

– Дядя Коля и дядя Костя? Это мужья Нади и Ларисы?

– Ну да. Между прочим, все помогают бабушке, а она никому спасибо не говорит! Одних только зверей любит.

– Вот в этом я очень хорошо её понимаю, – вымолвила Маринка и призадумалась. Солнце грело ещё не совсем по-летнему. Оно было уже на западной части неба. В той стороне глухой непролазный лес почти примыкал к Ершовке. Крайний из двух заброшенных домиков находился, можно сказать, уже на опушке. Но за опушкой темнели дебри, в которые и ползком было не продраться. Более редкий лес, удобный для грибников, стоял чуть южней, за овсяным полем. К северу от деревни были луга. Среди них, близ рощи, и находилось старое кладбище.

– Там твоих маму с папой похоронили? – с крутого берега над запрудой вгляделась в погост Маринка, остановившись. Остановилась и Лиза. Она смотрела на уток, которые с кряканьем плыли к ней, ожидая корма.

– Нет, они в Питере похоронены. Там родня какая-то есть.

– А в этом пруду купаться, вообще, можно?

– Да, мы купаемся здесь в жару. Дно чистое, твёрдое, но вода холодная очень.

Маринке через соцсеть пришло сообщение. Ознакомившись с ним, она издала весёлое восклицание. От неё при этом не ускользнуло, что Лиза не задержала взгляд на айфоне последней версии. Её больше интересовали утки и гуси.

– Женька уволилась, – сообщила Маринка, когда продолжили путь к Гулькинскому дому.

– Серьёзно? Вот это да! А кто эта Женька?

– Моя лучшая подруга. Несколько лет назад её старшая сестра, Ирка, с нами в одном подъезде жила. Снимала квартиру.

– Где, в Павловском Посаде?

– Да. И Женька к ней приезжала. Потом мой папа устроил Ирку в свой театральный ВУЗ, концертмейстером. Он сам там преподаёт, а она – выпускница московской консерватории. Пианистка. Переселившись опять в Москву, она вышла замуж, да тут же и развелась. К тому времени Женька тоже послала на хер всех своих ухажёров, так что теперь эти две красавицы снова вместе живут и по два раза в день у них мордобой, как было всегда.

– Это очень мило, – хмыкнула Лиза. – Никак не могут ужиться?

– Просто они так привыкли жить. Но Женька наверняка ко мне в гости сюда приедет, чтобы немножечко отдохнуть.

– Очень любопытно будет с ней познакомиться! А откуда она уволилась?

– Да с центральной подстанции Скорой помощи. Она фельдшер. Но мне очень часто кажется, что её саму нужно полечить, как и Ирку. Они меня иногда называют Ритой.

Лиза взглянула на свою спутницу недоверчиво.

– Ты, небось, надо мной смеёшься?

– Клянусь, что нет! Уже шестой год они мне твердят, что я – вылитая Ритка Дроздова, какая-то неформалка с Арбата. Она была их подругой.

– И умерла?

– Да. Её убили, когда пытались арестовать.

Глава четвёртая

Когда Маринка с Лизой пришли, чаепитие шло уже полным ходом. Но чаепитием это дело можно было назвать лишь с некоторой условностью и натяжкой, ибо вокруг самовара, который был установлен в центре стола и мало кого интересовал, стояли бутылки с водкой, вином и чем-то ещё. Имелась и самогонка, производителями которой на местном уровне были Витькин папаша и Семён Дмитриевич Сопелкин. Его жена, Авдотья Григорьевна, не явилась, сославшись на головную боль и мрачное настроение Пелагеи. Вообще, от выходок и капризов этой козы в доме двух почтенных пенсионеров зависело почти всё. Но все остальные жители деревеньки, кроме Александра Денисова, Комарихи и всех подростков, присутствовали. Александр был на работе, а Лёньке, Витьке, Мишке и двум девчонкам Денисовым запретили являться на торжество. Ленка легла спать. Но шума и озорства всё равно за столом хватало, так как Надежда приволокла младшую дочь Аньку, которой было два года. Впрочем, увидев Лизу, Анька, носившаяся вокруг стола и на всех оравшая с целью привести в ужас, тотчас утихомирилась и спокойно заулыбалась. Елизавета была ей самой лучшей подругой. Имея это в виду, Светлана Петровна их усадила рядышком, а Маринку расположила между Николаем Геннадьевичем, супругом Надежды, и дядей Костей, мужем Ларисы. Оба они, после пары рюмок уже начав чувствовать себя гусарами, принялись её потчевать холодцом, солёными огурцами и блинчиками с икрой. Она с удовольствием отдалась под их покровительство, потому что была очень голодна и имела цель поближе сойтись со всеми своими односельчанами. Николай попытался налить ей в стопку вина, а Константин – водки, и тут же у них разгорелся спор по этому поводу. В спор включились и их супруги, а также хозяйка дома и Эвелина Денисова. Предпочтениями Маринки никто не поинтересовался, кроме Семёна Дмитриевича. Поэтому, когда он предложил ей попробовать первача, она, засмеявшись, его уважила, сказав:

– Да! Я буду пить самогонку. Спасибо вам, Семён Дмитриевич. И вам всем, господа, большое спасибо за обмен мнениями. Я все их учту, поскольку спешить нам некуда.

– Это наш человек! – вскричал дядя Костя, за что немедленно получил от Ларисы шуточный подзатыльник, а от Светланы – надменный взгляд и вопрос, назовёт ли он своим человеком Зеленского, если выяснится, что тот ещё и алкаш.

– Да я в любом случае назову! – серьёзно ответил Костя.

– Стоп, стоп, стоп, стоп! – также посерьёзнел и Семён Дмитриевич. Едва зазвучал его командирский голос, все остальные разом притихли, и он продолжил: – Леди и джентльмены! Я предлагаю политику не затрагивать вообще, так как обстановка очень тяжёлая, ситуация крайне накалена и любое столкновение мнений может закончиться большой ссорой. Давайте не создавать почву для конфликтов и просто выпьем с Мариночкой за знакомство.

– Поддерживаю, – кивнул Николай, и все согласились с ним. Сразу выпили. Не успела Маринка перевести дыхание и принять из рук Лизы, которая сделала полглотка вина, пирожок с капустой, как дядя Костя снова наполнил стопки и Эвелина произнесла следующий тост. Она предложила выпить за дружбу. Светлана ей возразила, что в силу местных традиций надо бы выпить сначала за урожай.

– Мне дружба дороже, – не согласилась супруга автомеханика. – Еду, если что, в магазине купим, а дружбу надо беречь!

– Никто и не спорит, что дружбу надо беречь, – холодно пожала плечами хозяйка дома. – Но что касается магазина, то на него хорошо рассчитывать, когда есть у мужа машина и куча денег! А если самого мужа нет, да зарплата – сорок пять тысяч? Спасибо, Линочка! Уж теперь-то я буду знать, что если картошка не уродится, ничего страшного – будут ждать меня вместе с моей дочкой и Лизонькой целые магазины деликатесов!

– Выпьем за дружбу и урожай! – прихлопнул конфликт ударом ладони по столу дядя Коля. Взглянув на Семёна Дмитриевича, прибавил: – Ну и, конечно, за Пелагею!

Всем стало очень смешно. Маринкина стопка была теперь полна водки. С некоторым усилием её выпив и закусив колбасой, которую принесла с собой Эвелина, Маринка стала гадать, каким будет новый повод для ссоры между участниками застолья. Но не успели те опрокинуть стопки и отдать должное пирогам Ларисы Блиновой, которые та настойчиво рекламировала, как снова подала голос Мишкина сестра Анька. На этот раз она разревелась, да притом так, что всем стало страшно. Причина была банальна – Лиза хотела дать ей очередную конфету, уже примерно двадцатую, а Надежда этому воспрепятствовала. Рёв был громким, истошным, непримиримым. Все озаботились этим делом и начали прилагать усилия для скорейшего воцарения мира и тишины. Но не так-то просто было добиться этого. Видя, что сама Лиза уже готова расплакаться от стыда за свой опрометчивый шаг, Маринка стрельнула у дяди Кости парочку сигарет с зажигалкой и потащила неосторожную девушку из избы.

– Уходим, уходим! Пора нам подышать воздухом.

Рёв был слышен и за дверями, так что пришлось выйти за калитку. Маринка там закурила. Лиза сказала ей, что не курит. Она казалась очень взволнованной. Нужно было её хоть как-нибудь подбодрить.

– Не переживай, – хлопнула её по плечу Маринка. – Я в её возрасте даже ещё громче орала, если мне что-нибудь не давали. К Лёньке пойдём? Мне кажется, что ребята там собрались.

– Да наверняка!

И пошли. День клонился к вечеру, но до сумерек оставалось ещё часа полтора. Приближаясь к Лёнькиному забору, девушки за две сотни шагов услышали звук баяна. Уровень баяниста был ниже среднего, но угадывался восточный мотив. Потом баян смолк, и властный девчоночий голос крикнул:

– Катька, ты дура? Лучше кота сюда принеси и дёргай его за хвост! Красивей получится! Кто-нибудь мне включит музыку или нет?

Другой девчоночий голос что-то ответил с ещё большим раздражением, вскоре после чего громко зазвучала песня Зизи Адель.

– Наташка решила потанцевать, – объяснила Лиза, тревожно нахмурив брови. – Вот ужас!

– Что здесь ужасного? – удивилась Маринка.

– То, что танцует она для Лёнечки! Кто бы ей объяснил, что всё это без толку?

– Почему?

В ответ Лиза промолчала, и у Маринки мелькнула скверная мысль. Они уже были возле калитки, запертой изнутри. Песня продолжала звучать, делаясь всё более быстрой и зажигательной.

– Как бы мне на это взглянуть? – спросила Маринка. – Может, есть какая-нибудь задняя калитка?

– Нет. Только та, что здесь. Попробуй тихонечко за забор схватиться и подтянуться.

Маринка немедленно это сделала. Высота забора не превышала двух метров, и подтянуться более-менее удалось, но руки сейчас же начали разгибаться. Лиза пришла на помощь новой соседке – взявшись за её пятки, что было силы стала способствовать продвижению вверх. Благодаря этому голова Маринки полностью оказалась выше забора и продержалась там секунд пять. Этого хватило, чтобы с лихвой наглядеться и сделать выводы.

Лёнька, Мишка и Витька сидели близко друг к другу на лавочке у терраски. Витька держал смартфон, из которого и звучала песня Зизи Адель. Парни были вынуждены тесниться, так как бок о бок с ними расположились на лавочке ещё двое – девочка в сарафанчике и баян, поставленной рядом с нею. Было вполне очевидно, что ей пришлось поставить его, чтобы осушить гранёный стакан с красным содержимым, чем она в ту минуту и занималась, сморщив прелестный носик. Ещё четыре стакана, уже пустых, очень неприглядно стояли на самом краю ступеньки, рядом с которой был конец лавочки. По соседству с ними высилась совершенно уже пустая бутыль, виденная утром Маринкой под верстаком. Но это было ещё не самое страшное! Витька с Лёнькой курили, устроив соревнование, кто из них затянется глубже и не закашляется, а Мишка скучно зевал. Танец симпатичной девчонки, которая перед ними крутилась очень недурственно, запрокинув голову, вскинув руки над ней и делая завлекательные движения животом, их не волновал абсолютно. Была Наташка в тюрбане – да, да, в самом настоящем синем тюрбане с белым пером, танцевальном топике, длинной юбке и мокасинах. Хоть её танец по качеству всё же несколько уступал костюму, она заслуживала внимания. Не последнюю роль в её привлекательности играли белые волосы, что струились из-под тюрбана нежными и упругими кольцами до лопаток. Да и лицо с зажмуренными глазами, сияющее возвышенным упоением, не оставило бы спокойным и, уж тем паче, зевающим никакого джигита. Но не джигиты, видимо, плотно сидели на лавочке рядом с Катькой, а чёрт-те что. Сделав такой вывод, Маринка с помощью Лизы тихонечко приземлилась и задала ей вопрос:

– Где она взяла такой дорогой костюм для арабских танцев?

– Отец ей всё покупает! И Катьке тоже. Он их в посёлок три раза в неделю возит, и там они занимаются – одна танцами, а другая музыкой.

– Поняла. Ну, давай войдём?

Лиза постучала в калитку. За нею сразу же сделалось очень тихо, потом возникла негромкая, но активная суета. Открылась калитка несколько раньше, чем ожидала Маринка. Первой, кого она и Лиза увидели, оказалась Наташка, имевшая тот же вид, в каком танцевала. Впрочем, не совсем тот же – была прибавлена выразительная улыбка. Она, как по волшебству, осенила личико старшеклассницы блеском зрелой и обольстительной красоты. Тюрбан и изящный жест, с которым Наташка, открыв калитку, сделала шаг назад, давали ей сходство с вымуштрованной рабыней. Но сходство Лёньки с султаном было практически никаким, уж не говоря о его друзьях. Все трое сидели с такими физиономиями, что можно было подумать – их отвлекли от филологического разбора пьесы «На дне». У Катьки лицо было чуть попроще. Она, скорее всего, задумалась над романом «Отцы и дети». Или над тем, не бросится ли в глаза Маринке бутыль, кое-как засунутая под лавку. Ни сигарет, ни стаканов, ни признаков сожаления совершенно не было видно.

– Мы репетировали, – вполне уверенным голосом сообщила Наташка, вдвинув засов калитки в её стояк и вновь оказавшись перед глазами вошедших дам. Пленительная улыбка не исчезала с её лица, длинные ресницы быстрыми взмахами то гасили, то открывали сияние карих глаз, направленных на Маринку.

– И что же вы репетировали? – поинтересовалась та, засияв глазами не менее дружелюбно и столь же трогательно. – Спектакль «Три поросёнка»? Мне кажется, в книге нет ещё двух свиней.

Наташка расхохоталась, хлопнув себя руками по бёдрам.

– Вот это шутка так шутка! Лиза, ты слышала? Ой, я лопну сейчас от смеха!

Робкий и тихий смех послышался также с лавочки. Но Маринке было противно туда глядеть, и она опять взялась за Наташку:

– Судя по твоему костюму, это была уже генеральная репетиция. Ты, как я понимаю, готовишься к выступлению?

– Ну конечно! На следующей неделе вся наша танцевальная школа поедет в Старую Руссу, и мы там выступим перед публикой в зале на семьсот мест. Говорят, что будет и руководство области, и московская делегация! Представляешь? А у меня мандраж начинается перед публикой, вот поэтому я мальчишек и попросила внимательно на меня смотреть. А ты Лёнькина сестра, да? Из Москвы? Марина?

– Да, она самая. У вас есть ещё какое-нибудь бухло? Или вы всё вылакали уже?

Признаков смущения или страха по-прежнему было ноль. Послав Катьку в погреб, куда она побежала прямо вприпрыжку, Лёнька достал из больших карманов своей джинсовки стаканы и сигареты. Наташка, Витька и Мишка ринулись в дом. Первая вернулась с двумя дополнительными стаканами, а её напарники вытащили два стула и маленький круглый стол на высоких ножках. Катька, вернувшаяся из погреба, водрузила на этот столик миску с солёными огурцами, шмат сала и самогонку в бутылке из-под шампанского.

– Красота какая! – цокнула языком Маринка, когда все оперативно расселись и Витька выдернул из бутылки пробку. – Я ведь имела в виду вино!

– Вино уже кончилось, – заявила Катька, длинным ножом разрезая сало. – Да это слабая самогонка!

– Ты, как я вижу, уже эксперт?

– Она не сопьётся, – успокоительно помахала Лиза рукой. – После двух стаканов её будет выворачивать наизнанку. Наташка вот может спиться. Витенька, мне чуть-чуть! Пару капель.

Наташка стала смеяться. Было неясно, на что она намекала этими звуками. Но никто не заинтересовался данным вопросом, поскольку Витька уже успел всем налить.

– Девчонки, за вас, – провозгласил Лёнька, взяв свой стакан. И сразу же выпил. Все остальные последовали его примеру, а затем долго жевали сало и хрумкали огурцами. Напиток был неплохим.

– У вас в Старой Руссе будет общее выступление? – задала Маринка новый вопрос Наташке после того, как выпили по второй и между сестричками вспыхнул мелкий конфликт, вызванный желанием младшей опять взяться за баян. – В смысле, групповое? Или же каждая ученица выступит с индивидуальной программой?

– Сначала будут общие выступления, а затем пойдут индивидуальные, – объяснила танцовщица. – Но, конечно, не каждая ученица выступит, а лишь те, кого отобрали преподаватели. В нашем списке – я, Алиска Шпынёва и Галька Фомкина. Среди нас и лучших танцовщиц из других студий выберут победительницу.

– И что же она получит в качестве приза?

– Жёлтый тюрбан. Сейчас, как ты видишь, у меня синий. Жёлтый считается символом царской власти. Этот тюрбан будет подтверждением титула, так как победительницу объявят ханшей Валдая.

Юная баянистка сделала вид, что лопается от смеха. Мишка пихнул её локтем в бок, чтобы успокоилась. Она, видимо, уважала Мишку и сразу же перешла с громового хохота на хихиканье.

– Ханшей Валдая? – переспросила Маринка. – Вот прелесть-то! То есть, не султаншей, а ханшей?

– Именно так, – кивнула Наташка. – Сперва хотели, чтобы была султанша, однако потом решили, что это будет не в наших отечественных традициях. А вот ханша – другое дело.

– Естественно! А кто будет голосовать? Жюри или зрители?

– Ну конечно, голосовать будут зрители. А решать, какая из девушек победила, будет жюри.

Маринка обвела взглядом всех своих собутыльников, любопытствуя, кто из них охренел сильнее. Но ничего похожего вовсе не было. Никто салом не подавился, кусок огурца не выплюнул. Впрочем, Лиза спустя примерно минуту чуть улыбнулась.

– Совсем как на президентских выборах!

– Начинается! – неожиданно закатила Катька глаза. – Опять наша Варя всем недовольна! Извините, Елизавета Андреевна, что родная наша страна опять вам не угодила! Простите, ваше высочество! Представляешь, Маринка – у нас тут, в Ершовке, не только ханша, но и принцесса есть! И всё ей не по нутру в её королевстве! Одни кругом дураки, которые ничего не умеют делать!

– Нет, «Разговоры о важном» в детских садах и школах делаются, я вижу, на высшем уровне, – удручённо повесила Лиза нос. – Зачем так кричать? Наташенька, пусть она поиграет нам на баяне!

– Нет, пусть уж лучше орёт, – сделала решительный жест Наташка, и парни с ней согласились. Это взбесило Катьку ещё сильнее. Она потребовала, чтоб Витька опять налил, но вышло по капле каждому. Быстро высосав свою каплю, Катька продолжила:

– В восемнадцать лет и без жениха! Конечно, чему тут радоваться? Но никто ведь не виноват, что у тебя крыша съезжает уже конкретно! Ты же не думаешь ни о ком, кроме как о своём Евпатии Коловрате!

Лиза мгновенно залилась краской. И то, что парни вместе с Наташкой самым серьёзным образом пригрозили Катьку немедленно утопить в водосборной бочке, если сама не заткнётся, не помогло. Хоть Катька заткнулась, в глазах её оппонентки блеснули слёзы. Она вскочила с желанием убежать, но Маринка силой остановила её. С помощью Наташки заставила опять сесть.

– Не переживай, – сказала Наташка, взяв руку Лизы. – Я дома её убью, если отец с матерью ей башку не открутят за самогонку! Возьму и придушу ночью.

Лиза уже держала себя в руках. Почти то же самое можно было сказать про Катьку. Она надулась и начала хрустеть пальцами, угрожая им переломом, что обрекало на риск её музыкальные перспективы. Но никого это не встревожило. У Наташки возник вопрос, нет ли самогонки ещё.

– Надо тормознуться, – заметил Мишка. – Скоро уже все наши пойдут домой.

Все с ним согласились. Катькины пальцы не прекращали хрустеть один за другим.

– Евпатий Коловрат? – решилась переспросить Маринка, внимательно наблюдая за Лизой. – Что-то знакомое. Кажется, про него был какой-то фильм.

– Просто идиотский, – быстро заговорила Лиза, словно её прорвало. – Не нужно его смотреть! Читайте роман «Батый» Василия Яна. В нём всё описано чётко.

– Откуда ты это знаешь? – стал провоцировать Лёнька. – Была там, что ли?

– Нет. Разумеется, не была. Но у тёти Светы – два шкафа с Карамзиным, Ключевским, Костомаровым, Соловьёвым. Я прочла всё.

– Ну так расскажи! Маринка же не в курсах.

Катька и Наташка одновременно зевнули. Но Лизу было уже не остановить. Она начала рассказывать, сняв косынку с тёмных своих волос и скомкав её в руке:

– Глубокой осенью тысяча двести тридцать седьмого года внук Чингисхана, Батый, со своими полчищами вступил в пределы Руси, чтобы покорить её и двинуться дальше, на Западную Европу. Первой на его пути оказалась Рязань. Она не хотела сдаться, и хан велел убить рязанских послов, которые прибыли в его ставку. Главным среди послов был сын рязанского князя, Фёдор. Услышав о смерти княжича, его молодая жена Евпраксия, взяв своего грудного младенца, бросилась вниз с высокой теремной башни. Рязанцы во главе с князем вышли против Батыя, но отступили. Их было чересчур мало. И всё монгольское войско обрушилось на Рязань. Город защищался пять дней, но на шестой пал и был уничтожен вместе с людьми. Затем Батый двинулся на Владимир, взяв по пути Коломну, Москву и прочие города. Но вскоре ему пришлось ещё раз встретиться с рязанцами, и нерадостной была для него та встреча. Один из знатных рязанцев, молодой воин Евпатий Коловрат, во время беды с его родным городом находился в Чернигове. Прискакав обратно, он на месте Рязани увидел лишь пепелище, усеянное телами. Узнав от тех, кто сумел спастись, что произошло, Евпатий решил поквитаться с завоевателями. С ним было несколько сотен конных черниговцев. По пути к нему присоединились воины и охотники из Рязани, которые убивали монголов на лесных тропах. Всего набралось тысяча семьсот храбрецов, и этот отряд настиг стотысячную орду Батыя в Суздальских землях. Василий Ян утверждает, что битва произошла возле Переславля. Сходу набросившись на монголов, черниговцы и рязанцы стали рубить их так, что те пришли в ужас. Видя, что его армия отступает, Батый велел лучшему своему богатырю, Тогрулу, убить Евпатия в поединке. Два этих воина встретились, и Евпатий тут же сразил монгольского исполина. При виде этого остальные монголы начали разбегаться в панике, потому что Тогрул считался непобедимым. Перепугался и хан Батый со всеми своими военачальниками. Они приняли решение пустить в ход китайские камнемётные машины. Под градом больших камней, которые применялись для разрушения городов, спастись было невозможно. Когда Батыю принесли тело Евпатия Коловрата, хан распорядился похоронить его с воинскими почестями, что и было исполнено. Вот и всё, что известно о рязанском богатыре Евпатии Коловрате.

Кончив рассказ, Лиза повязала косынку. Дрожание её рук бросалось в глаза. Наступали сумерки.

– Интересно, – проговорила Маринка, взяв со стола последний огурчик. – А точно ли это правда? Очень похоже на вымысел.

– Это правда, – ударила кулаком по коленке Лиза. – Некоторые историки сомневаются в этом лишь потому, что Рашид-ад-Дин, описавший завоевание Руси Батыем, не упомянул о Евпатии. Но ведь он не упомянул также о сражении на реке Мологе, в котором Батый разгромил войска великого князя всей северо-восточной Руси, Георгия Всеволодовича! Почему ж никто из учёных не сомневается в том, что битва эта была?

– Но ведь в любом случае твой Евпатий давно уж мёртв, – сказала Наташка. – Зачем ты всё о нём думаешь?

– Я не знаю. Мне хочется о нём думать.

– А он тебе не мешает думать о ком-нибудь помоложе?

– Да лучше думать о мёртвом, чем о таких вот живых, – вяло указала Маринка на трёх унылых задротов, которые неказисто вынули сигареты. И закурила сама. – Я буду удивлена, если хоть один из них возьмёт что-нибудь тяжёлое и поедет в Старую Руссу!

– Лёнька возьмёт свой маленький инструмент, – блеснул умом Мишка. – Он неподъёмный.

Маринка бросила взгляд на Лизу и двух сестёр. Те не обозначили ни смущения, ни досады, ни оживления. Просто молча перевели скучающие глаза на Лёньку, интересуясь, выкрутится ли он из неловкости. Тот курил и глядел сквозь дым на сумеречные звёзды, делая вид, что мыслями пребывает на том же уровне и дурацкие шутки проходят мимо его ушей.

– Откуда ж такая тяжесть в маленьком инструменте? – не удержалась Катька. – Может, он свинский?

Тут мысли Лёньки помимо его желания отделились от звёзд. Он недоумённо вытаращил глаза на Катьку. Витька под общий хохот её решительно опроверг рассказом о своих боровах, проявлявших большое рвение в деле улучшения демографии.

– Вы не поняли, – перебила его Наташка. – Она хотела сказать, свинцовый!

Всем стало ещё смешнее. Видя, что разговор зашёл не в ту степь и уже темнеет, Маринка сильным щелчком метнула через забор окурок и встала.

– Всё, по домам, – сказала она. – Самогонка кончилась. И родители ваши сейчас вернутся.

Гости немедленно разошлись, заверив Маринку, что были рады с ней познакомиться. Наводить во дворе порядок пришлось хозяевам. После мытья посуды Маринка стала зевать. Глаза у неё слипались. Поэтому ругать Лёньку она не стала, а просто молча дала ему подзатыльник и поднялась к себе на мансарду, чтобы лечь спать. В окне сиял месяц. С полей веяло прохладой. С трудом найдя выключатель, Маринка вынула из комода постельные принадлежности, застелила кровать и прошлась по комнате, потому что при свете слабенькой лампочки та представилась более интересной, чем при дневном. Обои в углу топорщились и загадочно шелестели от ветерка из окна. Маринка решила утром заставить Лёньку заняться ими. В старом шкафу, который угрюмо и выжидательно занимал противоположный угол, стояли книги – Стендаль, Достоевский, Цвейг, Набоков, Шекспир. И ещё какие-то. Среди них бросилось в глаза странное название – «Циники». Эта книга была не очень объёмная, и Маринка решила на днях её прочитать. Ну, по крайней мере, открыть. Не успела она опять подойти к кровати и расстегнуть на джинсах ремень, как ей позвонила Женька.

– Ты где? – спросила она.

– В доме, на мансарде. Сейчас уже лягу спать. Ты чего звонишь?

Женька второй раз сообщила, что подала заявление об уходе с работы и дня через три приедет. Слушая её подробный рассказ о склоках и разногласиях на подстанции, а затем о скандале с Иркой, Маринка неторопливо разделась, щёлкнула выключателем и легла. Закуталась в одеяло. Безмолвная темнота, нависшая над таёжным краем, уставилась на неё жёлтыми глазами с недружелюбной пытливостью. Было капельку жутковато.

– Ну, что ты скажешь о своём брате? – спросила Женька, почувствовав, что её рассказ становится утомительным для Маринки. И чиркнула зажигалкой.

– Парень с характером, – был ответ.

– Так это ведь хорошо!

– Кажется, не очень.

– Но почему? У него проблемы, что ли, какие-то?

– Да, – сказала Маринка и обстоятельно поделилась массой своих впечатлений о жителях деревушки. Особенное внимание было уделено восточному танцу и разговорам вокруг него.

– Я всё поняла, – усмехнулась Женька, ворочаясь на своём скрипучем диване. – Ты думаешь, что мальчишки интересуются не девчонками, а друг другом?

– Да тут ведь и думать нечего! Лиза прямо сказала, что зря она так старается!

– Кто? Наташка?

– Да, разумеется! А она и вправду очень старалась! Была готова взлететь!

– Ну, это естественная потребность. А что касается слов этой ненормальной, то ты их просто неправильно поняла. Она подразумевала, что Лёнька влюблён в неё, поэтому у Наташки шансы отсутствуют.

– Да ты что? – ахнула Маринка. – Не может этого быть!

– Почему не может? Ты что, не знаешь этих тихонь, тем более деревенских? За пять с половиной лет я их откачала сто двадцать штук. Пацанчик по заднице её хлопнет, она тут же начинает по всей деревне трубить о своей предстоящей свадьбе, а когда вдруг выясняется, что он лазит на сеновал с другой, вскрываются вены! Ты глаз с неё не спускай, а то и тебя полоснёт чем-нибудь по горлу.

– Да хватит гнать! Нет, слушай, серьёзно – я сама видела, что никто из них на Наташку даже и не глядел, когда она танцевала!

– Это нормально, если, как ты говоришь, им всем по шестнадцать лет. Ты знаешь, чего они боятся больше всего на свете? Так я скажу тебе. Покраснеть при взгляде на девку!

– Ой! Ой-ой-ой! Что-то не особо они краснели, когда шутили про член! И, кстати, про Лёнькин!

Тут Женьке стало смешно. Опять закурив, она пробубнила сквозь зубы:

– Во-первых, пьяные были. А во-вторых, не стали бы они о нём говорить, если бы всё было именно так, как ты это видишь. Впрочем, проверь.

– Это каким образом?

– Ну, пройдись перед ним как бы невзначай в голом виде и посмотри на реакцию.

У Маринки дух захватило.

– Женька, ты дура? Или вы с Иркой там накидались вечером? Надо всё-таки хоть немного соображать, скотина, что ты несёшь!

– Слушай, отвали! Хорошо, приеду – сама за него возьмусь. Если у него штаны лопнут в душе, когда он мне будет спинку тереть, тебе полегчает?

Смартфон в руке у Маринки едва не треснул по всей длине. Назвав Женьку мразью и сукой конченой, она выключила его и тут же уснула.

Глава пятая

Катька и Наташка очень боялись встретить дома отца. Он был с ними строг, особенно вечерами, когда приезжал усталый. Им повезло – Александра Львовича дома не было. Он задерживался в посёлке. Но Эвелина, разгорячённая пикировками со Светланой, успела уже вернуться, и от неё дочерям досталось. Если Наташка отделалась лишь затрещинами, то Катька не отвертелась и от ремня. Мать её лупила по разным поводам даже после получения паспорта. Таким образом обе пьяницы и паскуды, как мать их аттестовала, отправились спать в слезах. Александр Львович приехал перед полуночью.

– Самогонку пили на этот раз, – встретила его Эвелина ябедой прямо возле калитки. Машину он оставил снаружи, проверив, звучит ли сигнализация, и вошёл с двумя тяжёлыми сумками.

– Самогонку? А где они её взяли!

– У Лёньки, где же ещё! К нему, кстати, двоюродная сестра приехала днём.

– Та самая?

– Да.

На том разговор и кончился. Подав ужин и отказавшись выпить вина, хозяйка трёхглавого теремка, как все называли избу Денисовых, ушла спать. Александр Львович к ней присоединился лишь через час. Но вскочил он первым, едва проглянуло утро. Будить никого не стал. Сорок пять минут ушло у него на то, чтобы принять душ, позавтракать и собраться. Он не любил опаздывать на работу, хоть вполне мог позволить себе такое как учредитель и совладелец станции техобслуживания. В посёлок он, как правило, ездил вместе с Николаем Геннадьевичем, который также работал там, но в другой структуре. В дождь, стужу или метель к ним присоединялась Светлана, предпочитавшая при хорошей погоде ходить пешком. Погода в то утро была на радость да и учебный год подошёл к концу, так что Николай на сей раз поджидал приятеля у машины в другой компании. Рядом с ним стояли сообразительная коза Пелагея, которую выпускали гулять на восходе солнца, и незнакомая девушка с ярко-рыжими волосами. Были на ней ковбойские джинсы клёш, толстовка и кеды. В левой руке рыжая стиляга держала пакет и складную удочку, в правой – пряник. Коза очень деловито глядела на этот пряник, но взять его не могла, поскольку давилась коржиком. Много времени это, впрочем, не заняло, и пряник исчез с такою же быстротою.

– Санёк, как думаешь, кто зараз съест больше пирожных – она или твои девки? – весело приветствовал Николай своего приятеля, протянув ему руку. Тот крепко пожал её. Улыбаясь девушке, сказал:

– Так, конечно, она. А если под самогоночку, то они, чтобы мать им уши не надрала! Кондитерские изделия отбивают запах спиртного. Здравствуйте, барышня!

Стряхнув крошки с правой руки, Маринка вложила её в большую ладонь отца Катьки и Наташки. Пожатие было слабым, но выразительным.

– Племянница нашей Таньки, – вздохнул Николай Геннадьевич. – К Лёньке с Москвы приехала, попечительство оформлять.

– Павловопосадская я, Марина меня зовут, – отрекомендовалась Маринка, достав из пакета «Парламент Лайт». Предложила. Односельчане взяли по сигарете. Мишкин отец дал барышне прикурить, затем продолжал:

– На рыбалку встала с первыми петухами! Вот тебе и москвичка! Может, ты и корову доить умеешь?

– Мне не спалось, – выдыхая дым, сказала Маринка. – Возле сарая стояла удочка, Лёнька спит, мне заняться нечем. Дай, думаю, посижу у реки Удрайки, на хлеб половлю плотву!

– Лучше бы червей накопать, – заметил Александр Львович. – Но ловятся и на хлеб плотвички с подлещиками, то правда. Ну что ж, садись! Подвезём. Мы сами в ту сторону направляемся.

Достав пульт, он нажал на кнопочку и открыл для Маринки заднюю дверь своего кроссовера. Но Маринка, коленом пихнув козу, которая потянулась к её пакету, отошла в сторону.

– Нет, езжайте. Охота пройтись пешком.

– Смотри, ведь до речки шесть километров, – предупредил Николай. – Топать больше часа! Пока дотопаешь, вся плотва уляжется спать. Рыба хорошо клюёт рано утром.

– Ничего страшного, я её разбужу.

Оба деревенских жителя посмеялись и сели в «Форд». Тот завёлся сразу, с пол-оборота, после чего взял неспешный старт и так же неторопливо двинулся в путь, покачиваясь на рытвинах и ухабах. Солнышко над тайгой уже поднялось. Докурив, Маринка погладила Пелагею, которая продолжала в упор глядеть на её пакет, и весело зашагала вслед за машиной.

Щебёночная дорога тянулась через поля, которые зеленели всходами ржи. Вела она до моста над рекой Удрайкой. Райцентр стоял за нею. Он был Маринке пока не нужен. За час дойдя до реки, она огляделась. Невдалеке, километрах в двух, стояла ещё какая-то деревенька, немногим больше Ершовки. Таксист накануне озвучил её название, но Маринка не сочла нужным его запомнить. Заметив возле моста, среди лоз, неплохое место для рыбной ловли, она спустилась к воде и, сев на обрывчике, занялась этой самой ловлей. Удочка ей была не нужна, да и рыба тоже. Собственно говоря, и ловли-то не было никакой – Маринка просто бросала в реку хлебные крошки и наблюдала, как небольшие рыбки-уклейки хватают их на поверхности. В тихой заводи, над которой она болтала ногами, этих уклеек было полно. Но вот по воде ударил голавль и двух из них оглушил хвостом, потом съел. Остальные скрылись. Этим рыбалка и завершилась, к большой досаде Маринки. Ей было лень разматывать удочку, да она и не знала, как ею пользоваться. Её расчёт был на то, что возле реки окажется рыболов, который подскажет. Но ничего подобного не было, и Маринка, выкурив сигарету, смирилась с мыслью, что ей придётся уйти не солоно хлебавши. Не очень-то эта мысль её и расстроила, потому что рыбок было ей жаль. Голавля, конечно, она бы вынула из реки с большим удовольствием, но едва ли он брал на хлеб. А если бы взял, то не утянул ли бы он её саму в реку? Вопрос был не из простых, потому Маринка решила не рисковать, тем более что уже становилось жарко. Поднявшись на ноги и взяв удочку да пакет, в котором остались лишь сигареты, она устремилась влево, к мосту. Что и говорить, рыбалка у неё вышла вовсе бесславная.

Держась близко к краю моста, чтобы не попасть под машину, Маринка перешла реку и оказалась в посёлке. Таксист её завозил туда накануне, так что у неё было уже какое-то представление о структуре этого населённого пункта. Он был настолько большим, что даже имел автобусный парк. Но Маринка всё же решила пройтись пешком. Ей требовался отдел опеки и попечительства. Сразу выяснив у прохожих, где он находится, она срезала путь, миновав какой-то музейный комплекс – как позже стало известно, это была усадьба Дубцы, и минут за двадцать достигла большого здания на Советской улице, где отдел и располагался. Да и не только он. В том же здании находились и пенсионный фонд, и налоговая, и местный расчётный центр. Снаружи здание было вроде бы ничего, внутри – просто ужас. Краска и штукатурка сыпались от шагов. Но в просторном офисе, куда новая жительница Ершовки вошла без очереди, объяснив другим посетителям, что ей надо только спросить, штукатурка сыпалась на весьма неплохую мебель и современный компьютер. За ним сидела и ничего не делала дама лет тридцати. Впрочем, перед нею стояла чашка уже остывшего кофе. Глаза у дамы были заплаканы, на полу возле её ног валялся мобильник. Девушку с удочкой обитательница просторного кабинета встретила взглядом, которым можно было сверлить бетон. Осознав, что нервы у секретарши взвинчены перестрелкой на личном фронте, Маринка в силу особенностей характера захотела взвинтить их ещё сильнее и, стукнув удочкой в пол, холодно сказала:

– Пятнадцать человек ждут, когда вы допьёте кофе! Среди них – несколько пожилых.

– У меня обеденный перерыв, – объяснила дама, с испугом взглянув на удочку. Уяснив, что этот предмет оказывает магическое воздействие на неё, Маринка решила добавить в голос ещё металла.

– Обеденный перерыв? Не рано ли вы обедаете? Я, кстати, ещё не завтракала. К вам из Павловского Посада пришёл запрос по поводу Леонида Юранова?

Дама съёжилась, продолжая глядеть на удочку как на кобру. Лишь спустя несколько секунд глаза её поднялись, губы растянулись в слабой улыбке.

– Одну минуточку.

Повернувшись к компьютеру, она мышкой растормошила его, затем попросила ещё раз назвать фамилию и прошлась по клавиатуре слегка дрожащими пальцами.

– Извините. Вы, как я понимаю, Марина Дмитриевна Керниковская?

– Она самая.

– Да, запрос поступил. На днях к вам приедет на дом комиссия по делам несовершеннолетних. В её составе будут наши инспекторы и сотрудница ПДН.

– Благодарю вас, – холодно проронила Маринка и вышла, на всякий случай ещё раз звонко ударив в пол тупым концом удочки. В коридоре она уведомила товарищей по несчастью, что нервная секретарша закончила свой обед и возобновила приём. Её поблагодарили хором, после чего одна из пожилых женщин робко вошла в кабинет опеки и попечительства, а удачливая рыбачка вышла на улицу. У неё было ощущение, что она поймала большую щуку.

Теперь уж можно было позавтракать. Напевая песню про городок, Маринка пошла в сторону вокзала, так как имелись все основания полагать, что возле него найдётся какое-нибудь кафе. Расчёт оказался верным. Первый же ресторан близ вокзальной площади почему-то сразу внушил Маринке доверие. Сев за столик и быстро сделав заказ, она, по обыкновению, разболталась с официанткой.

– Удочки испугалась? – переспросила та, выслушав рассказ о произошедшем в отделе. – Неудивительно! Они все там боятся удочек.

У Маринки глаза полезли на лоб.

– Как это понять? Ты чего, прикалываешься?

– Реально! Несколько лет назад одна здешняя девчонка – рыжая, кстати, которую эти ведьмы сделали психопаткой, пошла ночью на рыбалку и утонула, сорвавшись с крутого берега. Догоняешь теперь, в чём фишка?

– Мать твою драть! – схватилась Маринка за голову. – Прикол! Так я, значит, призрак этой девчонки?

– Типа того.

– Зашибись! Я в шоке! А как они её довели?

– Ну, всё норовили отнять у приёмной матери и засунуть опять в детдом. Слушай, извини, я пойду работать – народу, видишь, полно!

Маринка кивнула и призадумалась. А потом, как только официантка принесла кофе, сэндвичи и омлет, позвонила Женьке. Та сразу вышла на связь и спокойно выслушала историю.

– Да, неплохо! А ту девчонку нашли?

– Которая утонула? Я не спросила. Какая разница?

– Ну, не знаю. Может быть, никакой. Теперь будешь ждать комиссию?

– Да. А что мне ещё остаётся делать? Отдать Лёньку в детский дом?

– Ты только держи все свои фантазии при себе, окей? Если по деревне поползёт слух, что твой Лёнька – гомик, его сдадут не в детдом, а в психиатрическую больницу. Теперь есть такой закон.

– Я тебя убью, когда ты приедешь, – пообещала Маринка и прервала с Женькой связь. Позавтракала она без всякого аппетита. Но съела всё. Оставив любезной официантке двести рублей на чай, торопливо вышла. Ей ещё нужно было зайти в аптеку, чтобы купить витамины. Их порекомендовал врач, и уже давно. Аптек на пути к реке оказалось три. Сделав между ними выбор интуитивно, Маринка приобрела цианокобаламин B 12, который был ей прописан, в ампулах для инъекций. Купила также шприцы. Потом заглянула и в супермаркет, чтобы купить средства гигиены, пакет стирального порошка и несколько упаковок блинчиков с мясом. Этот супермаркет располагался недалеко от моста. Солнце жгло прилично. Маринка чувствовала усталость. Подумав, не нужно ли ей ещё что-нибудь в посёлке, она решила, что нет, и, перейдя реку, спустилась к низкому берегу в густых зарослях ивняка. Поблизости не было никого. Ничто не мешало снять с себя всё и всласть искупаться в заводи. Так Маринка и сделала. А затем повалялась минут пятнадцать в густой траве, нагретой лучами солнца, оделась и зашагала в Ершовку.

Глава шестая

– Неплохо ты порыбачила, – хмыкнул Лёнька, следя, как его сестра выкладывает на стол из пакета блинчики в упаковках. – А баночек пять пивка тебе не попались?

Маринка смерила шутника раздражённым взглядом. Она его разбудила, придя домой с солнцепёка, и он перед ней стоял лишь в одних трусах, с неумытой рожей. Мальчишескую стеснительность будто ветром сдуло с него. Но что это был за ветер, Маринка пока не знала. Она допускала всё, от быстрой психологической адаптации до глубокой закомплексованности, остро требующей разрядки. Неплохо было бы спросить Женьку, какие мысли возникли бы у неё в такой ситуации.

– Я сейчас лягу спать, – сказала Маринка, вытащив из пакета всё содержимое. – А когда проснусь часа через два, блинчики должны быть горячими. И желательно, чтобы был приготовлен молотый кофе. Ты с этим справишься?

– Постараюсь, – ответил Лёнька и потащился в свою маленькую комнату. Её дверь осталась открытой, так что Маринка смогла увидеть, как он опять улёгся в постель. Поднявшись наверх, она с удовольствием последовала его примеру и проспала три часа.

И что же она увидела, когда снова спустилась вниз, на терраску? Жарившиеся блинчики и горячий кофейник на электрической плитке. Но Лёнька, кажется, к этому отношения не имел, поскольку стояла у плитки Елена Гулькина. Сняв чугунную крышку со сковородки, она при помощи вилки переворачивала румяные блинчики, под которыми пузырилось, шипело, брызгало масло. Увидев перед собой сквозь масляный пар Маринку в халате, Ленка приветливо улыбнулась.

– Доброе утро! Точнее, вечер уже. Ты выспалась?

– Вроде, да. А ты что здесь делаешь?

– Жарю блинчики. Лёнька сразу бы их спалил! Он ведь ни на что не способен.

– И часто ты ему помогаешь?

– Да каждый день! И не только я. Спустись-ка во двор и сама увидишь.

Маринка незамедлительно так и сделала. У терраски она увидела Лёньку с Лизой. Они весело болтали. Первый при этом сидел на лавочке и курил – притом в том же виде, какой имел три часа назад, ни больше ни меньше. Лиза, одетая, по своему обыкновению, как монашка, стирала в тазу вельветовые штаны. Штаны были Лёнькины. Таз стоял на двух табуретках, вынесенных из дома. Ещё Маринка заметила у крыльца коробку стирального порошка, который она купила. Увидев её, Маринку, барин в трусах и одна из его служанок сразу же прекратили весёлую болтовню, которая увлекала их весьма сильно, и проявили смущение.

– Очень мило, – зевая, проговорила Маринка. – Елизавета, а ты зачем стираешь ему штаны? У него что, руки отвалятся, если сам постирает?

– Он не умеет этого делать, – сказала Лиза. – И почему он должен уметь? Я вот не умею топор точить, и Лёнька его мне точит. У каждого – своё дело.

Маринка перевела глаза на верстак. На нём были сложены джинсы, шорты и две рубашки – уже постиранные, но пока что не прополощенные. Хотела она заметить, что исполнять работу, для которой требуется топор, также дело Лёньки, но ей вдруг стало невмоготу продолжать этот разговор.

– Маринка, тебе и мне к Кузнецовым надо идти обедать, – поспешил Лёнька занять сестру другой темой. – Нас пригласили. И Лиза приглашена.

– Ты пойдёшь в трусах? – поинтересовалась Маринка. – Или оденешься?

Лёнька, сделав жест одолжения, молча встал, раскрошил окурок о каменную ступеньку крыльца и поплёлся в дом. Лиза проводила его улыбкой. Она уже отжимала штаны над тазом.

– Зачем же Ленка разогревала блины, если мы идём к Кузнецовым? – задалась вопросом Маринка, присев на лавочку. И ответ она получила от самой Ленки.

– Я их съем, – объявила та, внезапно возникнув в дверном проёме. – Я также приглашена к Кузнецовым, но не пойду.

Маринке стало всё ясно. То есть, почти. Ей хотелось знать, наденет ли Лиза постиранные штаны. Они, впрочем, были мокрыми да ещё в порошке, так что задавать вопрос не пришлось. Поблагодарив двух девушек за работу, Маринка поторопилась опять взойти на мансарду, чтобы одеться.

Домик у Кузнецовых был меньше, чем у Денисовых, но просторнее, чем у Лёньки. Ну и, наверное, раза в два просторнее, чем у Гулькиных. От Блиновых на трапезу к Кузнецовым явился Витька, а от Сопелкиных и Денисовых не нашлось делегатов. Для Пелагеи, которая попыталась влиться в компанию, тётя Надя вытащила из погреба чуть подгнивший кочан капусты. Но насладилась им Пелагея возле ворот. Анька за столом также не присутствовала. Её уложили спать. И на шестерых еды было вдоволь. Маринке больше всего понравился борщ, а жареную картошку и два куриных окорочка, приправленных соусом, доедала она мучительно, потому что этой самой картошки была большая тарелка с верхом. Однако пришлось ещё затолкать в себя пирожок, который хозяюшка подала на третье вместе с компотом. Пока обед этот длился, Надя пытливо спрашивала Маринку то о её работе, то об отце, то о самых разных сторонах жизни в Москве и Московской области. Хоть Маринка давала очень поверхностные ответы, многое обходя, все слушали её так, как будто она приехала из Лос-Анджелеса. Ей было от всего этого дискомфортно. Водка или вино помогли бы ей и самой почувствовать удовольствие от своих рассказов, но чего не было, того не было. От компота в роль не войдёшь! Поэтому, когда встали из-за стола, Маринка вздохнула от всей души и поблагодарила хозяйку в самых изысканных выражениях. Нужно было ещё помочь тёте Наде вымыть посуду. Лиза взяла это на себя, отправив Маринку подышать воздухом. Три подростка хотели за ней последовать, но Надежда велела им сложить стол и сдвинуть его к стене. Эта работёнка каким-то непостижимым образом отняла у них много времени, и Маринку встретила у крыльца одна только Лиза.

– Пошли к ручью, – сказала она.

– Зачем?

– Прополощем шмотки твоего братца.

Маринка не возражала. Взяв с верстака штаны и рубашки, они направились к берегу. Лучшим местом для полоскания была маленькая естественная запруда близ домика Комарихи. Не та, где плавали гуси с утками. В маленькую запруду ручей срывался звонким сияющим водопадом. Вода не только звенела, но и бурлила, пенилась, клокотала. И берега, и дно этой шумной ямы были в камнях различных цветов и форм.

Полоскала, ясное дело, Лиза. Маринка просто не знала, как это делается. Она перешла ручей, увидев за ним удобное возвышение, и расслабленно отдыхала на берегу, дымя сигаретой. Ей было сказочно хорошо около воды. Вдруг она увидела Комариху. Бабка к ней шла, старательно прикрыв дверь своего домишки. Шла очень медленно, опираясь на суковатый посох. И улыбалась, не размыкая сухих, обветренных губ. Когда она подошла и остановилась, Маринка с ней поздоровалась.

– Здравствуй, внученька, здравствуй, – отозвалась старушенция, неприятно прищуриваясь от солнца. – Ты, я слыхала, в посёлок ходила нынче?

Услышав бабушку, Лиза вздрогнула и слегка распрямилась, держа в руках Лёнькины штаны. С них текла вода. Встретившись глазами на один миг, бабушка и внучка едва кивнули одна другой, после чего Лиза вернулась к своей работе.

– Да, прогулялась, – сказала в ответ Маринка. – Прошу прощения, что не поинтересовалась, не нужно ли вам чего. Я утром проснулась, и дай, думаю, пойду! Было очень рано.

– Я встаю затемно, – сухим тоном отрезала Комариха. Маринка сильно сконфузилась.

– Извините! Если вам нужно, я прямо сейчас ещё раз схожу. Что вам там купить?

– Маринка, остынь! – послышался голос Лизы. – Если ей что-нибудь нужно, мы позвоним сейчас дяде Саше, и он всё вечером привезёт. Так будет быстрее, чем полтора часа туда, столько же обратно да там ещё целый час!

С этими словами Лиза отжала джинсы и сделала большой шаг с огромного плоского валуна, лежавшего посреди ручья у самой запруды, на берег. Все остальные вещи, которые она тщательно полоскала, были там сложены на траве. Опять взяв их в руки, Лиза прибавила:

– Но уж если, бабушка, ты так хочешь, мы туда сбегаем. Нам не трудно. Что тебе взять?

– Ничего не нужно, Варвара, – качнула головой бабка. – Мне от тебя совсем ничего не нужно до гробовой доски! Но если бы ты картошечку мне окучила, это было бы хорошо.

– Завтра будет сделано, – горделиво кивнула Лиза и зашагала вверх по узкой дорожке, которая пролегала между заборами Кузнецовых и Гулькиных, выводя к щебёночной колее. Маринка засуетилась, спеша вскочить и кинуться следом. Она, конечно же, не забыла вежливо попрощаться со старой склочницей. Та кивнула. И вдруг схватила Маринку за руку.

– Молочка мне не принесёшь?

Маринка перепугалась.

– Что? Молочка? Какого?

– От Пелагеи. Зачем им много? Козлёночек-то, я слышала, умер пару недель назад. Принеси пожалуйста! Семён Дмитриевич с Авдотьей мне не откажут.

– Да, хорошо. Принесу.

Бабка отпустила Маринку. И долго ещё стояла, глядя ей вслед, а затем на лес, на деревню и на погост за ручьём, в цветущих лугах. Только когда солнце стало клониться к лесу, она вернулась в свой дом.

Маринка пошла к Авдотье Григорьевне и Семёну Дмитриевичу без Лизы. Даже и звать не стала её, услышав от Ленки, что у Светланы Петровны стала болеть поясница из-за работы на грядках. Было вполне понятно, что завершать всю эту работу придётся Елизавете. Словом, пошла Маринка одна. Сразу за калиткой её сурово встретила Пелагея. Она отказывалась впустить нежданную гостью, требуя от неё пирожное. Лишь когда Маринка вывернула карманы и поклялась в следующий раз принести слойку с мармеладом, коза ей дала пройти. Старики Сопелкины пили чай в своей летней горнице со старинной дубовой мебелью и вагонкой вместо обоев. Когда Маринка вошла, они разом встали и наотрез отказались с ней разговаривать до тех пор, пока не отведает настоящего самоварного чаю с липовым мёдом. Маринка стала им говорить, что, мол, в другой раз, однако они оказались не столь наивны, как Пелагея, и сесть за стол всё-таки пришлось. Но надо сказать, что и чай и мёд того стоили. Осушив три чашки под сдержанную и милую стариковскую болтовню, Маринка почти даже без смущения изложила суть своей просьбы. Точнее, просьбы бабки-отшельницы.

– Час назад подоила, – без удивления, лишь с одной радостной готовностью поднялась Авдотья Григорьевна. Обменявшись взглядами с мужем, она прибавила: – Целых пять с половиной литров! А сколько нужно ей? Не спросила?

– Честно говоря, нет, – смутилась Маринка. – Но думаю, что немного. Ведро она, что ли, выпьет?

– Не удивлюсь, – усмехнулся в бороду Семён Дмитриевич. – Ведь козье-то молоко повкуснее крови! А кровь она у любимой внучки выпила всю, до последней капли. Неси, Авдотья, три литра.

Маринка слёзно рассыпалась в благодарностях. И уже через двадцать минут она отдавала крепко закрытую трёхлитровую банку, полную козьего молока, бабке Комарихе. Та вышла навстречу ей из своей избушки заранее, будто бы услыхала её шаги около ручья. Взяв банку, сказала:

– Спасибо, внученька! Вот за это Господь тебя наградит.

Её интонация была странной.

– А что, за всё остальное, значит, накажет меня Господь? – скорчила Маринка губы в улыбке. – Я правильно поняла вас, бабушка?

– Ну, за что-то накажет, а что-то и не заметит, – дала ответ коренная жительница деревни, в задумчивости пошамкав беззубым ртом. – И так оно будет лучше. А хочешь ко мне зайти? Налью тебе козьего молочка. Небось, отродясь не пробовала?

– Спасибо. Но мне пора.

На этот раз Комариха не провожала взглядом Маринку до верхних изб, только до ручья проводила. С банкой стоять было тяжело.

Маринка спешила. Над лесом горел закат высотой в полнеба, когда примчалась она домой. На лавочке у терраски сидели Лёнька, Витька и Мишка. Наташка в обычном платье и шлёпанцах суетливо бегала перед ними взад и вперёд, грубо ведя с ними какой-то спор. Увидев Маринку, она обрадовалась и, взяв её за руку, обратилась к ней за поддержкой. Но у Маринки не было сил всё это терпеть. Объяснив Наташке, что хочет спать, она поднялась к себе на мансарду.

Глава седьмая

На другое утро Маринка выпила с Лёнькой кофе и пошла завтракать к Гулькиным. Это было сделано под предлогом окучивания картошки у Комарихи. Хотел и Лёнька помочь, однако его сестрица, сообразив, что он собирается помогать не столько с картошкой, сколько с овсяной кашей, жёстко сказала:

– Нет! Ты лучше подклей обои у меня в комнате. Думаешь, мне приятно каждое утро видеть при пробуждении, как они там в углу висят?

И ушла, надев для работы старые шорты Лёньки. Светлана, Лиза и Ленка ей выразили восторг, так как ни одна из них овсяную кашу особенно не любила, а сварено её было на шестерых, потому что Ленка спросонок переборщила с крупой, а затем с водой, которой всё это надо было разбавить, так что опять пришлось добавлять крупу. К тому же, у Лизы не было аппетита. Её угнетали мысли о предстоящей работе. Она охотнее бы взялась окучить картошку на целом колхозном поле, чем у одной бабки Комарихи.

– Хочешь, мы с Ленкой вместо тебя всё сделаем? – предложила Светлана, видя, что Лиза беспомощно положила ложку в тарелку, не съев даже половины. Прежде чем дать ответ, Лиза поглядела на Ленку, кивнувшую без особенной радости, и решительно покачала взлохмаченной головой.

– Да нет, тётя Света. Я должна сделать это сама. Мы вместе с Мариной управимся как-нибудь.

На том и условились. После чая Лиза с Маринкой отправились к Комарихе, взяв по мотыге. Полкан хотел идти с ними, но у калитки вдруг передумал и там же улёгся спать, спрятавшись от солнца в кусты. Когда две соседки ещё спускались к ручью, они вдруг увидели Комариху, притом не возле её избушки. Бабка шла из лесу через луг, с невиданной ранее быстротою переставляя ноги в стоптанных башмаках советских времён. На свой деревянный посох она, судя по всему, опиралась только для виду. При этом девушки находились в поле её зрения несомненно. Ей было важно первой подойти к дому. Но, опередив девушек, специально замедливших близ запруды свои шаги, она перед ними открыла дверь во всю ширь и проговорила, стараясь восстановить дыхание:

– А, явились, миленькие мои? Я уж не ждала. Ну, входите в избу, коли пришли! Я вас молочком угощу.

Лиза и Маринка переглянулись. Каждой стало понятно, что её спутница не желает ни козьего молока, ни гостеприимства старой карги. Поэтому их отказ прозвучал решительно и уверенно, в один голос. Бабка насупилась.

– Ну и ладно! Ступайте тогда работать. Варвара, слышь!

– Ну, чего? – повернулась Лиза, которая уже шла к калитке в ветхом заборе, скрывавшем маленький огород. Впрочем, он был маленьким для Ершовки, где к остальным домам примыкало по шестьдесят-восемьдесят соток. У Комарихи было их семь.

– Ты шибко-то не спеши, – сказала старуха, признательно улыбнувшись внучке, – не то упаритесь! Нынче жарко. Это ведь всё не к спеху, можно и завтра доделать, если устанете.

– Вот ещё! – рассердилась Лиза. – Завтра ещё сюда приходить! Управимся и сегодня.

– Ну, твоё дело.

И бабка подалась в дом. А Маринка с Лизой взялись немедленно за работу. Весь огород был засажен только картошкой. Маринка вовсе понятия не имела, как надо её окучивать. Но наука была нехитрая, и, следя за действиями подруги, новая жительница Ершовки за пять минут всю эту науку освоила. Солнце, точно, пекло неслабо.

– Куда это она шастала, интересно? – задумалась вслух Маринка, пройдя половину грядки. – Неужто в лес?

– В лес, конечно, – сказала Лиза.

– Зачем?

– А кто ж её знает? Может, траву какую-нибудь искала от своих хворей? Она ведь все целебные травы знает.

– И что, хоть раз кого-нибудь вылечила?

– Не помню.

Было понятно, что разговор о делах бабки Комарихи для внучки её безрадостен.

– А давай пойдём искупаемся, – предложила она, когда поработали минут сорок. – Тогда нам будет полегче.

Маринка с радостью согласилась. Бросив мотыги, они бегом побежали к большой запруде. Утки и гуси, которые прохлаждались в ней, приветствовали их криками. Птиц стесняться девушкам в голову не пришло, а никого больше в овраге не было, и они бултыхнулись в воду, сняв с себя всё. Вода была ледяная. Почти как в проруби. В первый миг Маринка решила, что не удержится, заорёт. Но перехватило дыхание, так что даже и крикнуть не получилось. А потом стало малость полегче. Она вместе с Лизой стремительно доплыла до другого берега. Под высоким его обрывом, нащупав ногами дно, они развернулись и, взяв ещё более быстрый темп, наперегонки поплыли обратно. Утки и гуси от них шарахались, гогоча.

– Как тебе водичка? – с усмешкой спросила Лиза, выйдя на берег первой и сразу плюхнувшись на живот в тёплую траву. Маринка, стуча зубами, улеглась рядом.

– Великолепная! А нас здесь никто не увидит сверху?

– Едва ли. А если кто-нибудь и увидит, что за беда? Мы не по деревне голые ходим.

– А как ты думаешь, Лёнька не голубой?

Вопрос совершенно точно врасплох Лизу не застал и не удивил. Она рассмеялась, сделав упор на локти.

– С чего вдруг?

– Ну, я не знаю. Мне иногда так кажется. Да и помнишь, ты мне сама сказала, что зря Наташка старается для него?

– Ты про её танцы? Да, это зря. Но тут дело в том, что Наташка просто ему не нравится, вот и всё. Такое бывает.

Маринка хмыкнула. Выдернув из земли сочный стебелёк, стала его грызть. Солнце накрывало её жаркими ладонями, и ползучие ледяные капли на спине сохли.

– А на тебя-то он не заглядывается? – плюясь кусочками стебля и согнув ноги, чтобы подставить подошвы солнышку, продолжала Маринка. – Мне кажется иногда, что да.

Лиза оставалась спокойной.

– С чего ты это взяла?

– Ну, он вчера днём, когда я проснулась, не перед Ленкой сидел в трусах, а перед тобой! И вам было весело.

– Он курил. Ленка ведь была на терраске, а там курить бабушка ему запрещала. Он и привык выходить во двор.

– А вот это номер, – пришла Маринка в недоумение. – Так Арина Тихоновна ему курить разрешала, что ли?

– Сперва-то, конечно, нет. Но потом смирилась. А куда денешься? Он упрямый.

– Угу. Понятно. А Ленка точно ему не нравится? Ведь она красивей Наташки-то! А?

– Да не знаю я! – раздражённо отозвалась Лизавета и начала подниматься на ноги. – Я что, сплетница? Вот пристала! Пошли работать.

Маринка не возражала. Одевшись, две огородницы поднялись к владениям Комарихи и вновь взялись за мотыги. После купания стало легче переносить жару, однако же разговор более не клеился вплоть до вечера. И причину Маринка знала. Ей было ясно – Лиза досадует на саму себя, поняв, что проговорилась, подвела Лёньку. Более чёткого подтверждения того факта, что Лёнька остро нуждается в глубочайшей психологической помощи, для Маринки не могло быть. Она погрузилась в мрачную и тревожную озадаченность. Как и Лиза. Они работали, иногда перебрасываясь словами то о жаре, то о Пелагее. Ходили купаться ещё два раза. Ленка звала их сверху обедать. Они ответили ей, что придут, наверное, только ужинать. При втором купании обе снова развеселились, и через час работа была окончена.

– В самом деле управились, – удивлённо прошамкала Комариха, взглянув на свой огород. Маринка припомнила фильм «Морозко», где злая мачеха не могла скрыть досаду из-за того, что Настенька справилась с непосильной работой в срок. Сходство было явное. По всей видимости, старуха тоже о чём-то таком подумала, так как нехотя улыбнулась и продолжала:

– Спасибо вам, миленькие мои! Господь вас за это благословит. А что, молочка так и не хотите?

– Нет, не хотим, – ответила Лиза, на этот раз даже и не переглянувшись с напарницей. – Но спасибо, что предложила. Как-нибудь в другой раз.

– Ну, тогда ступайте, ступайте с Богом! Передавайте Светлане и дочке её привет.

Светлана на ужин подала рис и жареную колбаску. Лиза на этот раз смела всё, что ей положили. И попросила ещё. От сытости у неё очень ярко выступил на щеках румянец. Ленка, не в пример ей, ела очень медленно и в одной руке держала смартфон.

– Что ты всё читаешь? – спросила у неё мать, когда уже пили чай. – Опять «Гарри Поттера»?

– Смотрю новости, – важным тоном ответила старшеклассница. – Наши скоро возьмут Донбасс целиком.

Маринка и Лиза переглянулись.

– Это не новость, – сказала первая. – То есть, новость, конечно, но ожидаемая. Светлана, наши хоть раз проигрывали войну? Что-то я такого не помню.

– Мне твой вопрос не очень понятен, – сдвинула брови учительница истории. – Ты кого подразумеваешь под словом «наши»? Если Великий Новгород, то конечно! И ещё как. Иначе бы он остался республикой.

– Я имела в виду Россию. Были в её истории неудачные войны?

– Ну разумеется, нет! Ты что, не училась в школе? Одни сплошные победы. Самая впечатляющая имела место вчера, в Мошенском районе, возле селения Яковищи. Там окружили и уничтожили шесть оленей, в том числе самку с двухмесячным оленёнком.

Ленка оторвалась от смартфона и поглядела на мать, гордо вскинув голову.

– Начинается! А Россия-то здесь при чём? Ведь это же сделали браконьеры!

– А я что, спорю? Зайди на сайт государственной охотничьей инспекции Новгородской области.

– Хорошо, – пожала плечами Ленка и обратилась опять к своему смартфону. Через минуту она прочла, делая киношные жесты: – «Олени несколько дней бродили поблизости от деревни, что представляло опасность для её жителей. Операция проводилась силами местной егерской службы в составе государственной охотничьей инспекции Новгородской области. Основную роль в ликвидации агрессивных, очень опасных зверей сыграло высокое должностное лицо Российской Федерации, которое изъявило желание сохранить своё имя втайне. Трудно переоценить его вклад в обеспечение безопасности наших уважаемых граждан, живущих в лесной глуши! Руководство области выступило с инициативой о присвоении этому замечательному стрелку, имеющему заслуги в разносторонней деятельности на высшем уровне государственной власти, звания почётного жителя Новгородчины…»

Дочитать Ленка не смогла. Не то уронив, не то бросив смартфон на стол, она поднялась и ринулась в свою комнату, на бегу крича:

– Твою мать! Что же это делается? Вот жопа!

Хлопнула дверь, скрипнула за нею кровать, и сделалось тихо. Мать бедной девочки, вздохом выразив сожаление о своей несдержанности, взглянула на двух оставшихся.

– Извините, мои хорошие. Мне не следовало так делать.

– Всё-таки хорошо, что Евпатий Коловрат пал в бою, – сказала Маринка, допив свой чай и глубокомысленно стукнув по столу ложкой. Лиза оторопела.

– Что ты несёшь?

– Да, да, хорошо! Я думаю, если бы он победил Батыя, то начал бы извиняться. Кстати, и вы, пожалуйста, извините меня, Светлана Петровна…

– Света, – махнула рукой учительница. – Зови меня просто Света. Я тебя старше только на десять лет.

– Извините, Света. Мой папа – литературовед, историк и культуролог. Я вам задала вопрос, ответ на который знаю.

Они ещё пили чай. Домой Маринка вернулась, когда стемнело. Лёнька был чем-то занят в маленькой мастерской, которая находилась слева от лестницы. Заглянув туда, Маринка увидела, что он пилит длинный брусок, сжав его тисками на верстачке.

– Что это ты делаешь?

– Табуретку, – ответил Лёнька, не останавливая работу.

– Как табуретку? Да их полно уже развелось у нас! Зачем больше?

– Тётя Лариса просила сделать ей табуретку.

– Ты у неё поужинал?

– Да.

Маринка взошла к себе на мансарду. Прежде чем лечь в постель, она позвонила Женьке и рассказала ей обо всём, что случилось за день.

– Так она шла с травой или нет? – не поняла Женька, которая торопливо шагала по оживлённой улице.

– Комариха? Я не заметила у неё никакой травы.

– Очень интересно! Грибов пока ещё нет. Зачем она в лес ходила?

– Не знаю!

– Ладно, в пятницу я приеду и разберусь. Что-нибудь ещё?

– Да, конечно! Ты знаешь, Лёнька всё-таки гей.

Женька обругала Маринку матом, после чего раздались гудки.

Глава восьмая

Проснулась Маринка вскоре после рассвета. В саду щебетала иволга. Было солнечно, но ещё довольно прохладно. Маринка выспалась. Ощущая бодрое настроение и желание чем-нибудь поскорей заняться, она вскочила с кровати и босиком, чтоб не разбудить Лёньку, сошла на нижний этаж. Лёнька и не спал. Из его коморки слышалась музыка. Но Маринка не стала его проведывать. Сбегав в сад, она улыбнулась солнышку, второпях выполнила водные процедуры и так же быстро вернулась в свою обитель. Ей захотелось прочесть небольшую книгу, которая её заинтересовала своим названием. Это была повесть Мариенгофа «Циники». Но ложиться опять в постель желания не было. Раскрыв шкаф, Маринка надела ковбойские джинсы, блузку, взбила подушки и, щёткой начесав волосы, улеглась с книгой на кровать поверх одеяла. Тут её взгляд упал опять на обои, которые отошли от стены в углу. Они ей испортили настроение. Твёрдо решив надрать Лёньке уши, если он нынче же не подклеит эти обои, она без энтузиазма раскрыла книжку и попыталась вчитаться в повествование. Сперва было довольно скучно. Банальный и слабый текст никак всё не вытеснял из башки обои и Лёньку, которого срочно нужно было спасать от психиатрической клиники, неизбежной в случае проявлений гомосексуализма. Но вдруг, начав читать семнадцатую страницу, Маринка вздрогнула. Её заспанные глаза с длинными ресницами проморгались и вгрызлись в текст. Обои мгновенно были забыты. Но не проблема Лёньки. Дойдя до конца главы, Маринка перечитала страницу и бросила книгу на пол – не от презрения к автору, а, скорее, наоборот, отдавая должное подлинному цинизму, который обжёг ей руки. Спустя мгновение в них уже был айфон. Минут пять Маринка строчила Женьке эмоциональное сообщение, излагая план спасения Лёньки. Потом отправила. И от радости так шарахнула пятками по кровати, что та чуть не развалилась, даром что была выкована из стали. Да уж, повод для радости был что надо! А солнышко за окном светило всё жарче. К иволге присоединились ещё какие-то две или три певуньи.

Видя, что Женька её сообщение не читает, Маринка переместилась к зеркалу и поспешно сделала макияж. Глазам она придала величественное и хищное выражение, вытянув их стрелками до висков, губам – сочный блеск. Припудрила щёки, чтобы бросалась в глаза их томная бледность. Затем опять легла на кровать и, вытянув ноги к железной раме, которая только и сохранилась от задней спинки, задумалась, как ловчее подступить к Лёньке.

Тут как раз Лёнька и заявился. Вошёл, громко постучавшись и получив разрешение. Он одет был не без концептуальности, что раскрыло Маринке его желание позаботиться о её хорошем расположении духа – бриджи, прадедовская рубашка с очень широким воротником, носки безо всяких дыр и, самое интересное, не особенно старомодные замшевые ботиночки на липучках. Накануне даже и половины этого не было. Войдя, Лёнька сел на стул за спинкой кровати и стал глядеть на Маринку. Точнее, на её пятки, не вполне чистые после утренней беготни по грядкам. Вместо того, чтобы оценить макияж! Маринку, конечно, это взбесило.

– Ты, тварь, когда, наконец, приклеишь обои вон в том углу? – крикнула она, досадливо скрестив ноги. – Не раньше, чем табуретку сделаешь для Ларисы? Отдай ей наших пять штук, и пусть успокоится! Твою мать! Что за табуреточная деревня?

Тут только он удосужился поднять взор на её лицо. Именно поднять – Маринкины плечи и голова были на высоких взбитых подушках. Ни макияж, ни пышные волосы, судя по всему, его не очаровали, так как ответ прозвучал немедленно:

– Я сегодня подклею их. Ближе к вечеру.

– Я вчера уже это слышала! – не остыла Маринка. – Ты каждый день будешь повторять мне одно и то же? Чего явился?

– Да просто хотел спросить, мы завтракать будем? Я не к тому, чтобы ты готовила – если ты сейчас занята, я могу что-нибудь пожарить или сварить. Или просто кофе?

Маринка вмиг поняла, как ей надо действовать. Сменив гнев на милость, она кисло улыбнулась младшему брату в ответ на его приветливость до ушей, как у Буратино из фильма.

– Завтракать? Нет! У меня депрессия. Иди к Наде или к Ларисе. Или к Денисовым. Там Наташенька позаботится о тебе.

С этими словами она испустила глубокий вздох и сделала рукой жест скорбной непреклонности. Но сейчас же, словно вдруг ухватив за хвост внезапную мысль, вперила в кузена пытливый взгляд.

– Лёнька, знаешь что?

– Ну, чего?

– Ответь на один вопрос.

– На какой?

Маринка замялась и отвела глаза, но сразу вернула их в прежнее положение.

– На простой! Дело к тебе есть очень важное. Ты мне сможешь поставить клизму?

Лёнька поверил своим ушам. Но, кажется, он воспринял услышанное как шутку. Ещё бы! Ведь перед ним лежала его старшая сестра – рыжая, босая, в ковбойских джинсах и в таком блеске великолепия, что с ней рядом самые золотые мажорки из медучилища сдулись бы за секунду. Он неуверенно посмотрел ей прямо в глаза под нетерпеливо сдвинутыми бровями.

– Поставить клизму? Тебе?

– Да, мне! А что здесь такого странного? Вполне штатная ситуация. У меня проблемы, ты – медик. Кроме того, я ведь не чужая девка тебе, а родственница, и мне уже скоро тридцать! Вряд ли ты будешь сходить с ума.

Лёнька засопел. Старшая сестра, передразнивая его, скорчила гримасу и засопела точно таким же образом.

– Ты собрался надо мной ржать? А мне вот не до того, чтобы это слушать! Могу дать в лоб! Если ты тупой, объясняю: место моей работы – подиум, где меня снимают с разных сторон! Улыбка должна возникать на моём лице в любом настроении и в любую минуту, по поводу и без повода! А сейчас её просто нет! Да, я не могу заставить себя поднять углы губ и сверкнуть глазами! Это, по-твоему, не депрессия? Посмотри на моё лицо, как оно печально! И это только начало! Можешь себе представить, что будет дальше? Кончится тем, что когда недели через две-три я приду на съёмки, мой менеджер повернёт меня носом к двери и даст пинка!

– А клизма-то здесь при чём? – вконец растерялся Лёнька. – Депрессия ведь не в жопе, а в голове!

– Ты что, реально тупой? Или ты не видишь, что я за четыре дня набрала пару килограммов? Не видишь, да?

Лёнька удивился ещё сильнее.

– Два килограмма? С чего бы?

– От деревенского воздуха! Почему в деревне все девки такие толстые? Это воздух! Здоровый и чистый воздух! Мне, видимо, нужен воздух больной и грязный, чтобы быть в форме! Ну, или то, о чём я сказала. В прошлом году у моей подруги Альки Леднёвой возникли проблемы с весом из-за контрацептивов, и ей врачи назначили клизмы. Теперь благодаря им она опять в форме! При росте метр семьдесят восемь – пятьдесят пять килограмм.

Наблюдать за Лёнькой было забавно. Пристыженный депрессивным взглядом Маринки, он снова начал смотреть на её подошвы.

– И кто же ей ставит клизмы?

– Её молодой человек. Прикинь – они каждый день это вытворяют! Потом у них классный секс.

Лёнька покраснел. В его хлипком возрасте выдержать прямой взгляд Маринки было непросто. Она решила его добить, загадочно подмигнув ему левым глазом.

– Вот так, дружок! Кстати, жаль, что у меня нет парня.

Она не договорила. И это было понятно до такой степени, что у Лёньки перехватило дыхание. Он опять заглянул ей прямо в глаза, где в тени ресниц хитро разлеглась какая-то кошка.

– Да, парня у меня нет, – стала развивать свою мысль Маринка. – И это очень печально. Классного секса ведь не предвидится! Вот отсюда и депрессуха. Шучу, шучу! Вряд ли ты сумеешь подклеить эти обои.

– Да почему? – разошёлся Лёнька. – Подклею прямо сейчас, если тебе нужно.

– Ты ведь мне брат? – сузила кошачьи глаза Маринка. – Да или нет?

– Да. Двоюродный.

– И тебе шестнадцать?

– Почти семнадцать.

– Ты на какой курс медколледжа перешёл? На третий?

– Пока ещё на второй.

– Только на второй? Но вы проходили, как ставить клизмы?

– Конечно! У нас была даже практика в роддомах.

Маринка развеселилась.

– Реально? Какая прелесть! И тебя там ни разу с новорождённым не перепутали? Шутка, шутка, не обижайся. Ты можешь мне рассказать, как всё это происходит в клизменной?

Лёнька стал вдруг похож на девятиклассника перед двадцатилетней учительницей. Маринка даже подумала, что он вскочит. Да, кажется, порыв встать у него возник, но он подавил его и, как бы в задумчивости подняв глаза к потолку, начал отвечать по учебнику.

– Молодец, – прервала Маринка взволнованного подростка на самом пикантном месте и засмеялась. – Ты, я гляжу, весь этот параграф вызубрил наизусть?

– Да делать мне больше нечего, – опустил подросток глаза. – Я пересказал своими словами.

– Пусть будет так. Значит, там написано, что больная ложится на левый бок, с прижатыми к животу коленями?

– Да. Но в идеале рекомендуется ставить больную на четвереньки.

– Да щас тебе! Это уж ты врёшь, паразит!

Лёнькина улыбка опять дошла до ушей. И так захотелось Маринке съездить ему по наглой физиономии, что она невольно стиснула кулаки.

– Лёнька, ну признайся, что ты всё это в учебнике прочитал!

– Ничего подобного! У меня пятёрка была по практике.

– Хорошо. Допустим, я тебе верю. А на каком расстоянии должна быть клизменная кушетка от туалета?

Было похоже, что Лёнька ждал этого вопроса. Но всё же он для приличия поморгал большими глазами, прежде чем дать ответ:

– Примерно как наша лавочка у терраски от туалета в саду.

Маринка подняла брови.

– Ого! Не дальше?

– Дальше уже нельзя. Медсёстры мне часто на практике говорили: «Представь, что в жопе – пожар, который ты должен срочно тушить!»

– Классная метафора! А ты, сука, Мишку и Витьку завтра не спрячешь где-нибудь в огороде, чтобы они засняли на видео, как ты ставишь клизму старшей сестре?

Лёнька весь раздулся от возмущения, но Маринка сделала милый взгляд и успокоительно выставила вперёд ладонь.

– Не суетись, Лёнька! Я пошутила. Всё будет так, как ты скажешь, раз у тебя была практика. Ведь она реально была?

У Лёньки хватило наглости лишь кивнуть. Следя за ним с прежней зоркостью, депрессивная жертва свежего воздуха продолжала его допрос:

– Ты ещё сказал, что девушка перед клизмой должна немножко поприседать. Это была шутка?

– Нет, так и есть! Могу принести учебник. Там ещё говорится, что сразу же после клизмы больная должна попрыгать.

Маринка схватилась за голову.

– Серьёзно? И приседания, и прыжки? А на турнике покрутиться? Нет? Ничего про это не сказано?

– Вроде, нет. Но если бы у нас был турник, то я поискал бы другой учебник.

– Ой, как смешно! А если напор воды был чересчур сильным и пациентке не до прыжков? Бывали такие случаи в твоей практике?

– Специально для таких случаев есть горшок, – успокоил Лёнька. – Его ставят под кушетку. Но, вообще, все девушки после клизмы бегают быстро.

– Мать твою за ногу! Не турник, так пробежка! И это два раза в день?

– Да зачем же два? Наверное, хватит и одного.

Маринка задумалась. Из последней реплики Лёньки ей стало ясно, что с ним всё плохо, дело почти совсем безнадёжное. Но тем больше было причин воспользоваться советом опытных медсестёр-пожарниц.

– Я за спортивный режим, – зевая, проговорила Маринка и потянулась. – Минут через сорок пять ты будешь готов?