Ты тоже видишь смерть
Иллюстрация на обложке Amemura
Перевод с японского Елены Старостиной
© Ao Morita, text, 2022
© Amemura, illustrations, 2022. Original Japanese edition published in 2022 by Poplar Publishing Co., Ltd. Russian language translation rights arranged with Poplar Publishing Co., Ltd. through The English Agency (Japan) Ltd and New River Literary Ltd. All rights reserved
© ООО «РОСМЭН», 2025
Жить и умирать
– А вы бы хотели узнать, когда умрете? – услышал я как-то раз на обеденной перемене, когда читал книгу.
Может, стоило пропустить эти слова мимо ушей, но я зачем-то прислушался. Не то чтобы книжка скучная – просто разговор тоже заинтересовал.
Я думал, бо́льшая часть компании ответит: «Ни за что», но внезапно голоса разделились пополам.
В целом аргументы высказывались такие:
– Когда знаешь, сколько осталось жить, можно выстроить нормальный план. Прикинуть, сколько еще нужно денег, что успеешь сделать, и прожить остаток дней рационально. Так что лично я – да: хочу знать, когда умру.
Своя логика в этом определенно есть.
– А я ни за что не хочу. Что за жизнь такая? Каждый день как на иголках. Легче не знать, а то жизни нормальной не будет.
Тоже можно понять. Я еле заметно кивнул.
– Если знать заранее, успеешь нормально попрощаться с друзьями и родными, уладишь все дела и вообще подготовишься как следует.
– А почему просто заранее не написать все, что нужно, и живи себе на полную, чтобы не жалко было умереть в любой момент?
В общем, мнения разделились. Каждый обосновывал свою точку зрения, поэтому я отложил книгу и целиком сосредоточился на споре.
– Арата, а ты как думаешь? – вдруг вовлек меня в разговор Кадзуя Нодзаки, мой друг, которого я знал чуть ли не с пеленок.
– Мне как-то все равно, – уклончиво ответил я, чем его явно разочаровал. Наверное, они хотели пятое, решающее мнение, и стоило примкнуть к одной из сторон.
Дальше ребята, видимо, заметили, что уже только переливают из пустого в порожнее, так что дебаты увяли и разговор вернулся в прежнее русло обсуждения любимых певиц и актрис.
А я, когда вернулся домой и развалился на постели, задумался: все-таки лучше знать или не знать?
Ни к какому конкретному выводу, сколько ни ломал голову, не пришел.
Зато я узнал точный ответ через год. На летних каникулах[1] в десятом классе.
За три дня до начала второго триместра случилось ужасное.
С утра, когда я зашел в ванную ополоснуть лицо, обнаружил у себя над головой в зеркале две черные цифры: 99. Они мерцали и колебались, как жутковатые язычки пламени.
Кто-то отправил сообщение на телефон, и я проснулся от звука уведомления. Нет, череды уведомлений. Прямо скажем, спросонья по мозгам они бьют больно.
Я взглянул одним глазом на экран – второй глаз я тер.
«Ау-у-у, каникулы кончились!» – писал Кадзуя, а потом прислал целую пачку стикеров. Совершенно одинаковых: все с пандой, которая тоже кричала: «Ау!»
Я ненадолго задумался, но все-таки напечатал: «Скоро буду».
Мгновенно пришел ответ: «Ага, третий день обещаешь. Кстати, в литературном кружке пополнение. Нас не закроют, ура!»[2]
Что тут скажешь?
Так и оставив Кадзуе в ответ только галочку о том, что сообщение прочитано, я погасил экран.
Завернулся в одеяло и попытался снова уснуть. Однако сон не шел, пришлось вставать. Я широко зевнул и бросил взгляд на календарь: какое сегодня число и день недели?
Седьмое сентября, среда. Летние каникулы закончились неделю назад.
Одноклассники наверняка смеются за глаза: мол, я так разленился на каникулах, что уже и в школу перестал ходить. Да, начало триместра всегда давалось мне тяжко, это правда, но я еще ни разу не прогуливал продолжение учебного года. Я сделал всю домашку и даже почитал учебники наперед. Так что нет, я не по собственной воле скатился в прогульщики.
Со вздохом я выполз из комнаты в ванную.
Вымыл, во все стороны расплескивая воду, лицо и поднял глаза на хмурого парня в зеркале.
Над головой покачивалось число 90. Как огонек свечи.
Оно не исчезало, как бы отчаянно я ни мотал головой, и проходило сквозь пальцы, если я пытался его коснуться. Я знал, что значат эти цифры.
Они отсчитывали дни до смерти. Я понял это еще во втором классе.
Тогда как-то раз на перемене я встретил в рекреации нашего директора. И даже поздороваться забыл, потому что мое внимание приковали цифры у него над головой. С каждым днем число уменьшалось, а когда достигло нуля, то он упал прямо во время линейки. Не знаю точно, что с ним случилось, но вроде говорили о болезни мозга.
После этого я замечал такое же явление не раз и не два. Над прохожими, над отцом, который умер, когда я учился в пятом классе. Над подругой детства Акари Нацукава: она попала в аварию, когда мы учились в средней школе. Тут волей-неволей сообразишь, что значат эти цифры.
И вот за три дня до окончания летних каникул в десятом классе случилось то, чего я так боялся…
За редким исключением отсчет начинается с девяноста девяти. Над моей головой – то же самое.
Я и до этого читал в книгах и видел в кино истории о том, как главному герою открывается срок жизни окружающих. Теперь же этот сюжет стал мне особенно интересен, и я специально выискивал подобные истории и каждый раз вздыхал спокойно, потому что в большинстве случаев собственной смерти герой не видел. Вот я и расслабился. Решил, что мне такое не грозит.
К сожалению, реальность подготовила для меня горький и беспощадный урок. Цифры меня так подкосили, что я слег на несколько дней, а спустя три дня еще и аппетит потерял.
Я вспомнил, какой разговор подслушал год назад.
«А вы бы хотели узнать, когда умрете?»
Теперь я точно знаю. Услышь я тот вопрос снова, тут же вмешался бы в разговор и твердо ответил: нет, не хочу.
Когда над головой появились цифры, я понял, какое же счастье – блаженное неведение.
Я вновь поглядел на отражение в зеркале. Лицо парня, которому осталось жить три месяца, осунулось, как будто он хоть сейчас готов отправиться на небеса. Вдруг дверь ванной отворилась, и я рефлекторно обернулся.
– Арата, ты не спишь? Неужели тебе захотелось снова в школу? – спросила мама, округлив глаза.
С тех пор как отец погиб в аварии, мы жили втроем с бабушкой. Правда, бабушку несколько месяцев назад положили в больницу, так что мы пока остались вдвоем.
– Угу. Пойду скоро.
– Здорово. А завтрак готов! – Мама радостно улыбнулась и закрыла дверь.
Раз жить мне осталось всего три месяца, то я не видел особого смысла ходить в школу. Но дома все равно скучно, а самое главное – я не хотел расстраивать маму.
Я поспешно позавтракал, переоделся в школьную форму с белой рубашкой и вышел на улицу. Когда впервые за неделю надавил на ручку входной двери, она показалась мне туже обычного. Щурясь от яркого солнца, я оседлал велосипед, и его педали тоже крутились тяжелее.
Минут через десять впереди показалась станция. Дальше – еще пятнадцать минут на поезде и еще десять – пешком. Мой обычный маршрут.
Какой же я дурак, что зимой в девятом классе не спал ночами и сутки напролет готовился к вступительным экзаменам[3]. Теперь, когда я знал, какой срок мне отмерен, казалось, что все то время я потратил впустую.
Я всегда паркую велик на станции.
Пока я воевал со ржавым замком, из-за спины меня окликнул веселый голос:
– О! Арата! Выбрался наконец!
Я тут же узнал Кадзую. Даже не глядя на него, понял, что он улыбается от уха до уха.
Замок наконец защелкнулся, я закинул сумку из корзины на плечо, обернулся… и мозг словно завис.
– Что, наплел-таки про простуду? Не верю, чтоб ты – и заболел![4]
Я толком не услышал, что он сказал. Если честно, я совершенно остолбенел.
– Арата, ты чего? Как будто призрака увидел. – Он озадаченно глядел на меня.
– Ничего, – кое-как выдавил я дрожавшим голосом.
Аккурат над «гнездом» у него на голове, уложенном по последней моде, висело еще кое-что, от чего я не мог оторвать взгляд.
Число 85.
Я не запомнил, о чем мы с Кадзуей говорили в поезде. От чего он умрет? Что убьет его? Что такое случится через восемьдесят пять дней? В голове роились вопросы. Мне уже осточертело видеть во сне цифры над головами близких. От таких кошмаров я всегда просыпался в холодном поту и выжатым как лимон.
Однако на сей раз я не спал. И как ни тяжко об этом думать, но число показывало обратный отсчет до смерти друга.
Снедаемый тревогой, я сам не заметил, как мы поднялись по школьной лестнице. Десятиклассники занимались на четвертом этаже, и лично я – в параллели «Б».
Как можно незаметнее и тише я проскользнул в заднюю часть класса. Нам с Кадзуей, к слову, повезло оказаться в одной параллели, а другими друзьями я за первый триместр так и не обзавелся из-за стеснительности. Кадзуя мне за это попенял, поэтому начиная со второго триместра я собирался больше общаться с одноклассниками, но надобность в этом сама собой отпала. Все равно жить оставалось всего три месяца – не до новых знакомств. С начала учебного года я всем запомнился как мрачный парень, который сидел, уткнувшись в книжку, в углу кабинета, и я решил не выходить из образа остаток срока.
Однако сразу после летних каникул нас, похоже, пересадили, и Кадзуя показал мне мое новое место – последнее в среднем ряду.
Одноклассники поглядывали на меня украдкой, но я, не обращая на них внимания, вытащил из сумки книжку в мягкой обложке и уткнулся в нее, всем видом показывая: не разговаривайте со мной.
Впереди расхохотались. Четверо парней сбились в кучку, и Кадзуя среди них. Он всегда легко заводил друзей, поэтому уже завоевал место в самом сердце класса. Он весело смеялся, и цифры над его головой колебались в такт. Я невольно вздохнул.
Все-таки не верится, что он умрет на пять дней раньше меня. Мне очень хотелось надеяться, что сюда вкралась какая-то ошибка.
Наконец я заставил себя оторвать взгляд от мерцающих цифр и вернуться к книге. Я честно водил глазами по колонкам текста, но в памяти у меня не отпечатывалось ни слова.
Весь день я читал не отрываясь, и на занятиях, и на переменах. Хотя и не запомнил о чем.
После уроков Кадзуя быстро умчался, сославшись на какие-то дела. А я неспешно собрал тетради и учебники и ушел, ни с кем не попрощавшись.
Когда вернулся домой, сразу упал на кровать. Уткнулся в подушку носом и забил ногами в воздухе.
Меня не отпускало видение с цифрами над головой Кадзуи. Сердце разрывалось от горя, и я пытался утешить себя, повторяя, что такова его судьба и ничего тут не поделаешь и что мне тоже суждено умереть и остается только смириться. Судьба… Какое удобное слово. Удивительно, как быстро оно дарит принятие, пусть и мимолетное.
В голове с новой силой разгорелся все тот же диспут: говорить ему, что смерть уже дышит ему в спину, или не стоит? До сих пор я никому не рассказывал о своей таинственной способности. Признание только отпугнет человека, который все равно мне не поверит.
Ну в самом деле: что начнут говорить, если я внезапно предскажу смерть кому-то, а он и правда умрет? Думаю, меня начнут чураться, а в худшем случае даже примут за настоящего синигами[5]. Нет, какие-то вещи лучше не знать. А еще больше таких, которые знать даже вредно. И я уверен, что остаток собственной жизни к ним тоже относится.
Значит, и Кадзуе я ничего не скажу.
Я взвешивал все за и против уже много раз с тех самых пор, как начал видеть цифры, но ответ не изменился, даже когда речь зашла о лучшем друге.
На следующее утро я поставил в календаре новую отметку.
Обвел кружком первое декабря. В этот день умрет Кадзуя Нодзаки. Еще один кружок отмечал шестое. Думаю, не надо объяснять, что в этот день умру я.
Начиная с седьмого все остальные дни я последовательно вычеркнул размашистыми крестами: так выплеснулось отчаяние после того, как десять дней назад я увидел границу отмеренной мне жизни.
Я положил фломастер обратно на стол и вышел их комнаты. Стараясь ни о чем не думать, впихнул в себя завтрак и опять покатил на станцию.
По дороге мне попалась стайка ребятни из начальной школы. Сначала я принял их за четверых друзей, которые радостно идут в школу, но вдруг увидел, что один из мальчиков несет сразу четыре портфеля, а трое остальных шагают себе, не обращая на него внимания. Тот, который тащил все сумки, натянул кепку почти до носа, угрюмо смотрел в землю и еле переставлял ноги.
Я проехал совсем близко. Скорее всего, над мальчишкой издеваются сверстники, но меня это не касается. Удачи ему. Я пожелал про себя, чтобы ему хватило сил, а сам поднажал на педали.
Как обычно, на велопарковке перед станцией пересекся с Кадзуей. Число у него над головой уменьшилось на один. Мы сели на поезд и отправились в школу.
– Сегодня заседание кружка, – сказал друг, цепляясь за поручень, когда вагон, качнувшись, тронулся.
– Ну, такое себе заседание, мы все равно просто книжки читаем, – подтрунил я.
Вагон опять качнуло, и ремешок поручня впился в запястье.
Наш литературный кружок никак не ограничивал участников: вся его деятельность сводилась к тому, что мы читали что и когда хотели и обсуждали все на свете. Из участников туда записались только мы с Кадзуей, и куратор предупредил, что, если в течение года не найдем еще хотя бы одного человека, нас закроют. Впрочем, через три месяца двое текущих участников все равно умрут, так что, думаю, судьба кружка и так решена.
– Ничего не знаю, я вот пишу сейчас.
– Что-то новое?
– Угу.
Никто никогда такого даже не предполагал, но Кадзуя полюбил писать. Чтения ему не хватало, так что он еще в средней школе начал придумывать свои истории. Мне тоже давал почитать, что получилось, и писал он довольно интересно, к тому же неплохим слогом. В девятом классе он даже в конкурсе победил. Хотя у него имидж крутого парня, на самом деле интеллектом он отнюдь не обделен.
– Не помню: я уже говорил, что бросил это дело, потому что все равно нет таланта?
– Талант не главное. Я теперь считаю, что куда важнее усердие.
– Очень на тебя похоже, Кадзуя.
– А то! – Он рассмеялся.
Я сразу вспомнил, как он прямо так и написал в выпускном сочинении средней школы, что метит в писатели. Как жаль, что этой мечте не суждено сбыться…
В средней школе он ходил в футбольную секцию. Уже в седьмом классе попал в основной состав и даже заслужил футболку со звездным десятым номером. Я думал, он и в старших классах продолжит заниматься спортом, а он вместо этого организовал литературный кружок. Я, конечно, удивился, но раз он решил, что пойдет в писатели, то остается только снять шляпу перед его целеустремленностью.
– Я вот думаю прогулять, – пробормотал я.
Жаль, конечно, портить человеку настроение, но разве не глупо тратить время на кружок, когда жить тебе осталось меньше трех месяцев? Это, кстати, в равной степени относилось и к нему.
– Ну ты чего? Мне будет неловко один на один с новым членом клуба! Приходи. Я думал: как хорошо, что нас теперь не закроют. А если ты бросишь, то какой тогда смысл?
Ах да, он и правда вчера что-то такое писал. Вылетело из головы совершенно.
– Надо же, чтобы тебе – и неловко? Это кто к нам прибился?
– Куросэ из класса «Д». Про характер толком ничего сказать не могу, – замялся с ответом Кадзуя.
Когда такое говорит человек, который сразу и ко всем находит подход, значит, и правда кто-то загадочный.
Я пока и собственных одноклассников не всех по именам запомнил, а ребят из других параллелей и подавно не знал.
Остаток дороги прошел как обычно. Кадзуя без умолку трещал, а мой взгляд постоянно возвращался к цифрам над его головой, поэтому я старался смотреть не на него, а в окно, только поддакивал время от времени и что-нибудь вежливо переспрашивал. И вот мы добрались до школы.
Я опять все занятия читал. Начал детектив, по мотивам которого весной собирались выпускать кино, и закончил его к середине третьего урока. Звонок прозвенел еще до того, как у меня в душе окончательно улеглись впечатления. Когда начался четвертый урок, мне еще не хотелось приступать к следующей книжке, поэтому я продолжил смаковать послевкусие.
Да, фильм по такому сюжету очень хочется посмотреть, но я уже не дождусь весны. Собственно, даже зиму не переживу. Пожалуй, обиднее всего именно то, что не посмотрю экранизацию.
Но вот уроки закончились, и мы с Кадзуей отправились в кабинет, выделенный под наш кружок.
Наш школьный комплекс состоял из трех корпусов: главного, северного и южного. Литературный кружок занимал самый дальний кабинет – на третьем этаже южного корпуса. Он не соединялся с главным напрямую, поэтому приходилось тащиться через улицу.
По дороге мы болтали ни о чем. С нашим кабинетом соседствовал фотокружок, а к нему, в свою очередь, примыкала лаборатория оккультных исследований. В коридоре висела такая тишина, что откуда-то издалека даже доносилась гитара – думаю, с репетиции поп-группы.
У нас по центру кабинета стояло шесть парт, а у дальней стены – стеллаж, набитый книгами. Нас никто не ждал. Кадзуя сел за один из столов и вытащил из сумки маленький ноут.
– Будешь писать?
– Ага. Хочу податься на конкурс, а там заявки заканчивают принимать в ноябре.
Я выбрал со стеллажа книгу поинтереснее и устроился за партой по диагонали от друга.
– О чем пишешь?
– Главному герою с суицидальными наклонностями предсказывают, сколько ему осталось жить. Все начинается с того, как он радуется, что теперь не надо самому ничего делать, чтобы умереть, – объяснил Кадзуя, не отрывая взгляда от экрана и не прекращая печатать. Он вздохнул.
– Вот как? И что в итоге?
– Пока не решил.
– В смысле? Разве такие вещи не продумывают до начала работы?
Кадзуя мне сам рассказывал, что сначала надо составить общий сюжет и прописать фабулу. Мол, иначе книга рассыплется.
Почесав в затылке, он ответил:
– Обычно да, но времени мало, так что я решил додумывать на ходу.
– Ого. Запаришься ты с этим.
– И не говори.
Больше он не проронил ни слова и молча печатал дальше. Я принялся за чтение. В кабинете шелестели страницы и стучали клавиши.
Но спустя всего несколько минут приятную тишину прервали. Распахнулась дверь, и на пороге выросла девушка с длинными волосами, такая худая, что внимание невольно притягивали острые коленки, торчавшие из-под клетчатой юбки. Ее глаза тут же впились в меня.
– Извините… У нас тут литературный кружок, – объяснил я девушке, которая не спешила отводить взгляд.
Спустя несколько мгновений она бросила только: «Знаю» – и села на место в углу.
– А! Ты, видимо, наша новенькая? Куросэ-тян[6], это Арата, мой одноклассник и друг детства. – Кадзуя, видимо, заметил мой недоуменный взгляд и беззаботно представил нас друг другу.
Я был совершенно сбит с толку, потому что ни секунды не сомневался, что новый член нашего клуба – парень.
Наши с Куросэ взгляды встретились, и она кивнула:
– Маи Куросэ. Приятно познакомиться.
– Арата Мотидзуки. Взаимно.
После обмена минимальными любезностями она достала из сумки книгу, обернутую в дополнительную обложку, и углубилась в чтение.
Так что теперь мы занимались каждый своим делом уже втроем. Кадзуя буравил взглядом монитор, мы с Куросэ читали. На самом деле атмосфера в кружке мне показалась неожиданно уютной и я неплохо провел время.
– Все. Сегодня больше не пишется, – наконец прервал молчание Кадзуя.
Он закрыл ноут, лег на парту и уснул.
Сразу после этого новенькая тоже закрыла книжку и поднялась.
– На сегодня пойду.
– Угу… Эм… Спасибо, что составила компанию.
Перед тем как уйти, она еще раз обернулась на нас. Мне показалось, что ее кошачьи глаза проникли мне в самую душу, и сердце пропустило удар.
Она молча ушла. А я понял, почему мой друг не смог сказать о ее характере ничего определенного.
В субботу я никуда не пошел: засел дома за приставкой.
– Осталось восемьдесят семь… – пробормотал я, убивая очередного монстра.
Тыкая в кнопки на пульте, я размышлял о том, не преступно ли вот так прожигать последние три месяца жизни? С другой стороны, а что можно успеть за такой короткий срок? Я думаю, жить обычной жизнью и утопать в безделии по выходным, пока над жизнью не опустится занавес, – самый правильный план действий. Очень в моем стиле, и ровно так я бы провел это время, если бы ничего не знал, к тому же я не видел смысла заставлять себя вытворять что-то экстраординарное.
Я поставил игру на паузу, развалился на кровати и задумчиво уставился в белый потолок.
Зачем вообще люди появляются на свет? Зачем мы живем?
С тех пор как у меня появилась эта дурацкая способность, я постоянно забивал голову бесплодными размышлениями и риторическими вопросами. А уж теперь, когда цифры появились над моей собственной головой, я и вовсе крепко призадумался над этим. Но, увы, сколько ни думал, понял только, что никакого определенного вывода нет и быть не может. Однако мысли навязчиво вращались по кругу.
Как насчет Кадзуи? Навскидку мне кажется, сам бы он сказал, что живет, чтобы писать и стать писателем. По крайней мере, легко готов представить такой ответ. А новенькая в нашем кружке, Куросэ? Я ее пока толком не знаю, поэтому самовольно решил за нее, что ей, наверное, нравится вкусно поесть, и на этом заставил себя отвлечься от бесплодных мыслей.
Небо за окном темнело, и я вздохнул. Вот и еще один бесполезный день подходит к концу. Когда окончательно свечерело, я вяло задернул шторы.
Наступил понедельник. Число над моей головой снизилось уже до восьмидесяти пяти. Я наблюдал, как медленно, но верно тает отведенный мне срок, и начинал беспокоиться, не сойду ли с ума. Решил, что буду по возможности избегать зеркал, и поехал в школу.
По дороге мне опять попался тот же мальчишка с четырьмя портфелями.
Я затормозил. Но не потому, что побоялся в него врезаться, а потому, что и над его кепкой зависли цифры.
Он, кажется, испугался, когда за его спиной скрипнули тормоза, пошатнулся и шлепнулся на пятую точку.
Я не разглядел его лица из-под козырька кепки. Но вот он неуклюже поднялся, поднял портфели и пошел дальше.
С каждым шагом над его головой подрагивало 97.
Может, он не выдержит издевательств и покончит с собой? Говорят, в последнее время такие случаи участились даже в начальной школе. Но меня все это не касается. Какая вообще разница, что случится после того, как я умру?
Я вновь нажал на педали: пора на станцию.
– Арата, привет! Прикинь, я вчера будильник забыл поставить! К счастью, сам проснулся в обычное время. Повезло! – Кадзуя, которого я встретил на парковке и над которым колебалось зловещее 80, широко улыбнулся.
Как же завидно, что он ничего не знает. И одновременно его очень жалко.
– Круто. Я бы точно проспал, – просто ответил я, защелкивая замок. Сегодня уже без проблем: видимо, антиржавчина сделала свое дело.
Почему-то при виде его обратного отсчета меня грызла совесть. Какой-то червячок точил душу. Я старался не смотреть в его сторону и поскорее нырнул в терминал.
Когда только я обнаружил в себе эту странную силу, то задумался: предположим, от болезни спасения нет. Но вдруг мне под силу уберечь человека от несчастного случая или самоубийства? Однако меня пугала мысль о расплате.
В книжках и фильмах на этот сюжет расплатой за спасение одной жизни становится либо гибель другого человека, либо смерть самого спасителя. В общем, ничего хорошего. И я так боялся подобного финала, что даже не пытался толком кому-то помочь.
Хотя вру: как-то в восьмом классе я, пусть и случайно, но все-таки спас одну жизнь. Увы, как я и опасался, мне это принесло сплошное горе.
В один ясный осенний денек по дороге из магазина я проходил мимо сквера. Там перекидывались бейсбольным мячом двое мальчишек, заметно меня помладше.
Над головой одного из них я увидел ноль. Огонек его жизни неистово плясал, готовый вот-вот потухнуть.
Я застыл на месте и не отрывал от игры взгляда.
Вскоре мячик вылетел на дорогу, и мальчик с нулем на голове за ним погнался. Тем временем в нашу сторону с очевидным превышением скорости мчался грузовик.
В следующий миг я понял, что произойдет. Буквально увидел наяву.
И прежде, чем успел что-то сообразить, подставил мальчику подножку. Тот упал. Грузовик проехал, и рев мотора вскоре затих. Ноль над головой мальчишки испарился без следа.
Так я спас человеку жизнь. Пусть я не почувствовал, будто сделал что-то особенное, но по всему выходило, что я только что переписал судьбу. На миг на сердце посветлело.
Но тут же, как я и опасался, мне пришлось расплатиться за это.
– Ты что с моим сыном сделал?! – закричала женщина и отвесила мне затрещину.
От удара разъяренной матери я осел на землю.
Мальчик сломал руку и рассек подбородок, пришлось даже накладывать швы.
Я спас ему жизнь и думал, что заслужил хотя бы доброе слово. Вместо этого на меня посыпались шишки, крики и упреки.
Никто не знал, что иначе бы мальчик погиб, и получилось, как будто я по злому умыслу травмировал ребенка.
Мама заплатила компенсацию, и дело не дошло до судебного разбирательства, но оставило у меня на душе незарастающий шрам. Мама никогда не сердилась, но тут даже она на меня накричала, и я долго проплакал у себя в комнате.
С тех пор я перестал вмешиваться в вопросы жизни и смерти. Поэтому не собирался спасать ни Кадзую, ни себя.
Если честно, когда только заметил цифры, то в первую очередь подумал, как не хочу умирать. Любой на моем месте приложил бы все усилия, чтобы избежать этой участи и выручить друга. Но меня останавливал прошлый опыт. Сколько людей я бросил в беде и не протянул им руку помощи, хотя и знал, как плачевна их участь? Так какое же у меня тогда право делать исключение только для себя любимого? Поэтому я спрятал жажду жизни в дальний уголок души и решил, что покорно приму жестокую судьбу.
Вот и еще один учебный день прошел за чтением. После уроков мы пошли в кабинет кружка. Дома старший брат Кадзуи слушал музыку на полную катушку, и друг признался, что дома сосредоточиться на тексте не получается.
Однако, едва открыв ноутбук, Кадзуя пожаловался:
– Ну вот, опять вдохновения нет. Все-таки не умею я писать крупную форму.
– А разве это в первый раз?
– В первый. Раньше я писал одни рассказы. Да, только на малую форму меня и хватает…
– Мм. Похоже, длинные тексты – это сложно.
– Некоторые считают наоборот, так что даже не знаю.
Я только хмыкнул. Я-то вообще стопроцентный читатель, и мне его страдания никогда не понять.
Стоило мне выбрать очередную книжку со стеллажа и начать читать, как дверь открылась.
Это пришла Куросэ. Она молча заняла то же место, что в прошлый раз, достала из сумки книгу в дополнительной черной обложке и углубилась в чтение.
Кадзуя писал, мы читали. Удивительно, но в нашем кружке, кажется, время текло медленнее. И вдруг мне стало интересно, что за книга у новенькой.
– Куросэ, что ты читаешь?
От удивления она вздрогнула. Заложила страницу пальцем и, как будто стесняясь, положила книгу на стол названием вниз.
– Ну, просто книгу.
– А жанр какой?
– Не уверена. Что-то вроде детектива. – Она заметно нервничала. Неужели какая-то жесть, к которой девчонки обычно не притрагиваются?
– Судя по реакции, порнография, – вставил свое веское слово Кадзуя, прекращая печатать.
– Стала бы я такое в школе читать! – возмущенно возразила девушка.
Я про себя подумал: «А вне школы стала бы?» – но вслух не спросил.
– Что-то у меня сегодня дело не идет. Арата, пойдем в караоке?[7]
– Угу, я не против.
– Ура! Тогда вперед! – Он захлопнул крышку ноутбука и поднялся.
Я из вежливости предложил:
– Куросэ-сан[8], пойдешь с нами?
– А можно? – с неожиданным энтузиазмом отреагировала она.
Я был уверен, что откажется. Но девушка смотрела на меня сияющими глазами.
– Н-ну конечно. Пойдемте втроем.
И мы пошли. Все-таки прав Кадзуя: совершенно непонятно, какая она.
Как только мы заняли кабинку в караоке у станции, Кадзуя первым схватил микрофон и запустил какой-то популярный трек. Он отлично пел и покачивал в такт головой, а цифры над его головой трепетали от каждого движения.
– Кадзуя-кун[9] красиво поет! – восхищенно заметила Куросэ на второй песне.
– Угу. Себе что-нибудь поставишь? – Я протянул ей планшет, с которого мы управляли системой, но девушка покачала головой:
– Мне не надо.
– Ну ладно.
Мы с другом пели по очереди. Хотя ладно: пел в основном он. Куросэ заказала себе дынного лимонада и молча за нами наблюдала. У Кадзуи, видимо, накопился стресс, потому что заказывал он в основном энергичные песни, на которые, пока споешь, потратишь тонну калорий.
Часа через полтора я спросил:
– Куросэ, почему ты записалась в литературный кружок? Просто любишь книги?
Мы уже попросили счет, и Кадзуя отошел в уборную, поэтому надо было чем-то заполнить паузу. Честно говоря, меня не особо интересовал ее ответ.
– Просто… Интересно стало.
– Что именно?
Но к тому времени, как Куросэ собралась с мыслями, вернулся Кадзуя.
– Всё, по домам! – скомандовал он жизнерадостно – оттого ли, что выпустил весь пар и спустил лишнее давление? А Куросэ в итоге так ничего и не сказала.
– Куросэ-тян, нам на станцию. До встречи!
Новенькая ездила в школу на велосипеде. Так что перед терминалом мы распрощались.
– Ребят… – Вдруг услышал я тихий голос и обернулся.
Кадзуя, видимо, не обратил внимания и ушел вперед.
– Что такое?
Начинался час пик, и поток пассажиров заметно вырос.
Куросэ что-то сказала, но за шумом толпы я не разобрал ни слова.
– Прости, что?
Она опустила глаза и помотала головой. Ей хотелось что-то сказать, но она просто запрыгнула на велосипед и уехала.
А я, кажется, догадался, в чем дело. Наверняка влюбилась в Кадзую. Она же сказала, что ей «стало интересно». Видимо, стало интересно, что он за человек, вот она и записалась с ним в один кружок. За Кадзуей с давних пор табуном увивались поклонницы, поэтому, подозреваю, Куросэ и хотела задать мне пару-тройку вопросов.
Когда девушка скрылась из виду, я нагнал друга, который уже ушел вперед. Думал сказать ему про чувства Куросэ, но потом решил, что это не слишком тактично, и молча встал с ним в очередь на посадку.
Дома я проглядел в интернете вакансии. Мне осталось жить всего-то три месяца. Я гадал, чем их занять, и в конце концов решил, что надо позаботиться о маме, поэтому придумал завести щенка. Уж не знаю, утешит он ее или нет.
Вчера мы наткнулись в телевизоре на передачу о животных, и мама обмолвилась, что хотела бы собачку. Я прикинул, что накоплю на питомца за два месяца, а остаток денег станет подспорьем для моих похорон. Вообще, что-то я за всю жизнь ничем не помог маме. А так – не самый плохой конец. Поэтому я заинтересовался вакансиями.
– Привет! Я дома! – устало крикнула из коридора мама.
Она у меня медсестра и по выходным еще в ресторане подрабатывает. У нас мало денег, поэтому после школы я думал сразу устраиваться на работу, но мама убедила, что сначала надо окончить университет. А пока работала на износ, чтобы скопить нужную сумму[10]. Ну ничего: через три месяца этот груз с нее спадет и станет полегче. От моей смерти всем будет лучше.
– Привет. Я думаю на подработку устроиться. Можно? – спросил я, спускаясь к ней в столовую, где мама уже раскладывала продукты, которые закупила к ужину.
– Зачем? Что так внезапно?
– После уроков заняться нечем.
– Гм. Ну тогда, наверное, можно? – Мама принялась резать лук.
– Спасибо. Тогда со следующего месяца не давай мне денег на карманные расходы.
– Хорошо, не буду.
Я порадовался, что сделал хоть что-то осмысленное, и остался поболтать с мамой, пока она готовит ужин. Мы с ней давненько толком не разговаривали.
Три дня спустя разыгралась непогода, и я решил добираться до станции на автобусе. В стекле над моей головой отражались цифры 82.
По дороге мы опять миновали того мальчонку с портфелями. Я его узнал в основном по зависшему над ним числу. Сегодня он шел один, закутавшись в дождевик. Я отвел глаза от тяжело топающей по лужам фигурки и стал смотреть вперед сквозь лобовое стекло автобуса.
На станции встретился с Кадзуей.
Когда мы вышли на платформу, он воскликнул, широко улыбаясь:
– О, вон она! Привет! Или правильнее – сто лет, сто зим?
Это он заметил одну девочку из другой школы. Не уверен, как правильно называется прическа как у нее, вроде – короткое каре. Правильные черты лица и вообще самая что ни на есть красавица. Обычно она добиралась до школы на велосипеде, но в дождливые дни предпочитала поезд. Кадзуя всегда заглядывался на миниатюрных и тихих девчонок. С этой он в первый раз заговорил весной, и с тех пор они время от времени болтали. Еще один пример того, чему у него можно поучиться. Я уже спрашивал, как ее зовут, но напрочь забыл. А поскольку видел я ее только в определенную погоду, то про себя прозвал Девушкой Дождя.
Я решил, что не буду мешать Кадзуе устраивать личную жизнь, поэтому присел на лавочке чуть поодаль.
Вскоре подошел поезд, и парочка, беззаботно болтая, зашла в вагон. Хотя Кадзуя к ней первый подошел, кажется, Девушка Дождя ни капли не смутилась и легко поддерживала беседу.
Я тем временем следил, как элегантно снаружи струится дождь. Когда надоело, бросил еще один взгляд на друга. Висели цифры, а он оживленно жестикулировал, смеялся и что-то обсуждал с Девушкой Дождя. У меня сердце разрывалось смотреть на его несбыточный роман.
– Я сегодня опять в кружок. А ты? – спросил Кадзуя, когда я собирал вещи после уроков.
– Сегодня у меня дела, так что я пас.
– Да? Ну ладно. – Он закинул на плечо сумку, в которой наверняка нес ноутбук, и ушел.
Мне на полшестого назначили собеседование, так что я тоже поскорее запихал тетради с учебниками в сумку и ушел переобуваться.
Дождь закончился, я заскочил домой и отправился на работу уже на велосипеде. Выбрал я себе самую, как мне показалось, непыльную работенку, в комбини[11], но наткнуться случайно на знакомых не хотелось, так что я выбрал такой, до которого добираться полчаса.
Выехал я с запасом, и за пятнадцать минут до назначенного времени уже прибыл на место. Я покружил по округе, мысленно прогоняя возможные варианты вопросов на собеседовании.
Если спросят, почему я решил устроиться именно к ним, скажу, что обожаю комбини. Если захотят узнать мои сильные стороны, скажу, что я в два раза выносливее среднестатистического школьника. А спросят, какие у меня недостатки, отвечу, что быстро отчаиваюсь.
Главное – не растеряться и подробно ответить, даже если вдруг меня огорошат чем-то нестандартным. Пока я разрабатывал план, как раз подошло время.
– Прошу прощения, я Арата Мотидзуки… Пришел на собеседование, – робко обратился я к подтянутому работнику лет двадцати с небольшим, который выкладывал готовые обеды.
Тот обернулся, попросил подождать минутку и нырнул в кладовую.
Вскоре вернулся и позвал меня с собой. Провел в небольшую комнатку для отдыха сотрудников, пригласил присесть и заверил, что менеджер вот-вот подойдет.
Я в очередной раз проверил, все ли графы заполнил в анкете, опять мысленно прогнал ответы на все вопросы, и тут дверь открылась.
– Прости, задержался! Так, ты у нас, значит, Мотидзуки-кун? Я местный менеджер, Кимура.
У толстенького и лысеющего человечка, представившегося менеджером, на груди висел бейджик с полным именем: Такуя Кимура.
– Ха-ха-ха, да, тезка того самого актера. Только иероглифы другие![12] – Кимура весело прищурил и без того узкие глазки, а я еле-еле выдавил ответную улыбку. – Ну, давай резюме.
– В-вот! – Я протянул ему бумаги, которые держал наготове.
Кимура какое-то время их молча изучал, но потом снова поднял глаза на меня:
– Мотидзуки-кун, почему ты решил устроиться именно к нам?
Тщательно заготовленный ответ вылетел из головы. Я замялся, и пауза затянулась.
– Ха-ха-ха! Волнуешься, да? – Менеджер ослепительно улыбнулся.
Но я умолк вовсе не от нервов. Просто всплыло одно неожиданное обстоятельство.
Всплыло как раз над лысеющей макушкой Кимуры: там колебались такие знакомые мне мрачные цифры. Менеджеру оставалось жить тридцать дней.
Так же как вокруг детектива постоянно творятся какие-то преступления, меня преследуют люди, которым скоро умирать. Иногда я даже задумываюсь: а что, если я и в самом деле синигами? Почему вокруг меня столько неожиданных смертей? Как же надоела эта дурацкая способность!
Местный менеджер погибнет не из-за меня. Я вообще выбрал магазин наугад. И даже если бы я сегодня не пришел на собеседование, исход бы не изменился и Кимура все равно бы умер, только я никогда не узнал бы об этом.
Но тщетно я пытался сам себя утешить.
Тот же самый менеджер позвонил сказать, что меня взяли, через три дня после собеседования.
– Когда придешь? – спросил он.
Я ответил, что хоть сегодня, и он рассмеялся: уже перевалило за половину седьмого.
– Тогда завтра тебя ждем!
– Хорошо, – согласился я и положил трубку.
– Гм? Ты на работу устроился? Когда успел?
На следующий день во время обеденной перемены я объяснил Кадзуе, что теперь не смогу часто бывать в кружке. Все-таки он у нас его формально возглавлял.
– Вот сегодня первый день.
– Где работаешь?
– В магазине. А в каком – не скажу.
– Ну что за секреты? – Друг поскреб затылок.
Теперь Куросэ сможет больше времени проводить с ним наедине. Кадзуя неровно дышит к другой девушке, но она, наверное, все равно обрадуется.
Когда прозвенел звонок, возвещающий конец занятий, я поторопился на станцию. А то нехорошо опаздывать на работу в первый же день. Подоспел как раз к поезду. Сошел на своей станции, пересел на припаркованный велик и погнал в магазин.
В итоге приехал на тридцать минут раньше назначенного времени. Тоже, наверное, нехорошо, но в итоге я решил поздороваться с коллегами и подождать в комнате отдыха.
Чтобы убить остаток времени, открыл книгу, и тут пришел менеджер. Мне сказали, что обычно он выходит на смену только в десять вечера, но сегодня, видимо, пришел меня проинструктировать.
– Время еще есть, но, наверное, начнем?
– Хорошо.
Еще до того, как выйти в зал, мы потренировались правильно обращаться к покупателям.
Когда менеджер жестом показал мне «окей», мы перешли к следующему пункту. Он объяснил, как раскладывать товары и пользоваться кассой, а где-то через час после начала моей первой смены… в магазин нагрянули неожиданные гости.
– Добро пожало… вать.
Но ведь я же специально выбрал именно эту точку, чтобы точно не напороться на знакомых… И тем не менее за стеклянные двери шагнула Куросэ. Видимо, возвращалась из школы, потому что она еще даже форму не переодела.
Заметив меня, девушка остановилась:
– Кадзуя мне объяснил, что ты устроился на работу, но кто бы мог подумать…
– Угу… Ты из кружка?
Куросэ кивнула. Видимо, живет тут рядом и часто сюда ходит.
Мы перебросились парой слов, но товары сами себя не разложат, и я вернулся к работе. Куросэ, в свою очередь, развернулась – при этом подол юбки красиво взметнулся – к полке со сладостями, присела и принялась внимательно изучать ассортимент.
Вскоре она подошла к кассе. Работали мы в тот момент втроем: кроме нас с менеджером, покупателей обслуживала еще женщина лет пятидесяти, Танака, но та помогала кому-то из посетителей в зале, так что я отвлекся от текущей задачи и пошел рассчитывать приятельницу.
Менеджер пристроился рядом у кассы и еще раз объяснил, как все правильно делать. Куросэ выложила на кассу две шоколадки, по тридцать иен[13] штука.
– Сканируй штрихкод, – подсказал Кимура, и я послушно провел считывателем.
Назвал сумму, взял монетку в сто иен, открыл кассовый аппарат, набрал сдачу.
Куросэ ссыпала монетки в черный складной кошелек, забрала покупку, но одну шоколадку протянула мне: «Вот, держи. Удачи на работе!» – и, не дожидаясь ответа, ушла.
Снаружи магазина она вскочила на велосипед и уехала, а я подумал, что по-прежнему не понимаю, что у нее на уме. Я положил подарок в карман, а сам продолжил раскладывать товары.
Когда я закончил выкладывать на полку свежие выпуски журналов, менеджер, подошедший сзади, похлопал меня по плечу и сказал:
– На сегодня все, Мотидзуки-кун.
Как раз пробило десять. Мой первый рабочий день успешно подошел к концу.
– Спасибо большое!
– Молодец. Смотри, аккуратнее по дороге домой!
Я со всеми попрощался и уехал.
Вечерний ветер приятно дул в лицо, а педали крутились легче, чем по дороге сюда. Я вытащил подарок Куросэ из кармана, развернул и съел. По языку разлилась легкая горечь, и вкус шоколада прогнал усталость. Надо будет завтра обязательно исправиться и поблагодарить ее при встрече. С этими мыслями я полетел дальше.
Еще три дня подряд я после уроков выходил на смены и вскоре научился управляться с кассой сам. Куросэ наведывалась в магазин каждый день и покупала то шоколадки, то чай с молоком. С остальными посетителями я держался нормально, но каждый раз, как приходила она, у меня наполовину пропадал голос. Я стеснялся работать перед знакомой. Танака попеняла мне, что я слишком тихо говорю, и пришлось извиняться.
– Арата, у тебя же сегодня выходной? Навести бабушку в больнице. Ей уже недолго осталось, – неловко попросила мама, когда я жевал тост на завтрак.
Бабушка болела раком, и врачи с самого начала давали неутешительный прогноз: ей обещали всего полгода. Но спустя этот срок цифр у нее над головой не появлялось. В последний раз я видел ее в начале летних каникул и с тех пор не заглядывал.
– Я думаю, она еще поживет. Спасибо, очень вкусно, – поблагодарил я за еду, но сам призадумался: а что, если теперь уже появились и цифры? Решил, что правда навещу ее после занятий.
Из-за подработки я и в кружок давно не заглядывал, поэтому решил заскочить туда ненадолго перед больницей.
В кабинете поодаль друг от друга сидели Кадзуя и Куросэ: они добрались прежде меня.
– Ого! Сегодня выходной?
– Ага. Но у меня еще другое дело, так что я ненадолго, – объяснил я, занимая свободное место.
Куросэ бросила на меня быстрый взгляд, но тут же вернулась к книжке.
– Как повесть? Продвигается?
– Мм, ну так… – расплывчато отозвался друг. Я решил, что это значит «нет». – На самом деле, ребят, у меня к вам просьба.
– Какая?
– Надо бы к фестивалю культуры[14] выпустить от имени кружка журнал, но я занят повестью. Может, вы его составите?
Мы с Куросэ переглянулись. Как объяснил Кадзуя, куратор поставил ему условие, что кружок должен хоть как-то участвовать в культурной жизни школы. Сам куратор помогал другим ребятам, поэтому конкретной задачи он перед нами не ставил, и Кадзуя придумал журнал.
– Я не против, – спустя какое-то время ответила Куросэ, пока сам я терялся, что сказать.
– Спасибо! Сделаете тогда, ладно? – обрадовался Кадзуя и продолжил печатать. Хотя я-то, строго говоря, пока не соглашался.
У меня осталось мало времени. Я не могу тратить его на какой-то непонятный журнал. Но возможность отказаться от навязанного задания уплыла, и я смирился.
– Но на сегодня я пошел.
– Ага, удачи! – попрощался Кадзуя, не отрываясь от экрана. Даже махнул рукой на прощание.
С Куросэ мы снова встретились взглядами, но она ничего не сказала.
На поезде сел в обратную сторону от дома и потом еще пятнадцать минут добирался от станции до больницы пешком. По дороге попался цветочный магазин, но я решил, что это перебор, и не стал заходить.
Бабушка лежала в палате на четвертом этаже, так что я поехал на лифте. Больницы я не любил с детства. Тут на глаза волей-неволей частенько попадаются люди с числами над головой. Вот даже пока шел от лифта, тут и там заметил несколько обреченных пациентов.
Я уткнул глаза в пол, чтобы ничего не видеть.
Дверь в бабушкину палату была открыта, а сама бабушка спокойно читала книгу. Никаких цифр – я вздохнул облегченно. С ней разместили еще двух соседок.
– Привет, бабуль.
– Какие гости! Устраивайся, – поприветствовала меня бабушка, как будто я пришел к ней домой. Она всегда так делала. Книжку она закрыла и мягко улыбнулась. От ее улыбки у меня всегда теплело на душе, как у странника, который наконец-то вернулся домой. – Как дела в школе? Угощайся.
– Спасибо. Все как обычно. Хожу потихоньку.
Я надкусил одну из печенек, которые подвинула бабушка. С шоколадной крошкой. Видимо, я проголодался, потому что одной не ограничился.
– Как Юмико? Давно ее тоже не видела.
– Пропадает на работе. Хотя на выходных могла бы и заглядывать…
Юмико – это, конечно же, моя мама. Судя по тому, как она послала меня проведать бабушку вперед себя, она хотела, чтобы я разведал, как у нее дела.
Мы с бабушкой проболтали где-то полчаса, но вскоре начало вечереть, и я ушел. В темнеющем коридоре я порадовался, что у бабушки вроде все хорошо.
Прямо напротив сестринского поста располагалась комната отдыха, и я остановился, заметив сидящую у окна пациентку.
Над головой девушки в розовой пижаме качалось число 72. А ведь мы, кажется, примерно ровесники. Она, разложив на столе цветные карандаши, увлеченно рисовала. На лице, которое я видел в профиль, казалось, застыло одиночество, но вместе с тем от ее позы и крепко сжатых губ веяло решимостью.
Она умрет на два дня раньше меня – я сразу почувствовал, как будто мы не чужие, и даже задумался, не заговорить ли с ней, но в итоге не стал и ушел к лифту. Она наверняка погибнет от болезни, и мне некогда проникаться ее судьбой.
Сердце все равно неприятно кольнуло, и как только оказался снаружи, я поднял глаза к темнеющему небу.
На выходных я оба дня работал, а до начала смены убивал время за приставкой. Вот теперь и мне оставалось семьдесят два дня.
Ничего. Это больше двух месяцев. День икс еще не скоро. Времени достаточно. Нормально пока что, нормально. Так я и бубнил себе под нос, одного за другим разрубая монстров на экране.
Почему-то перед глазами все расплылось. Похоже, незаметно для меня навернулись слезы. Я не особенно грустил, но почему-то они так и текли по щекам.
Непонятно, отчего я плачу.
Пока утирал лицо, ко мне подкрался враг и убил. Игра окончилась.
Но тут как раз и время подоспело, так что я отправился на работу.
Провел карточкой, отмечая начало смены, переоделся и пошел пополнять на полках запасы напитков. Если звонил зуммер, убегал на кассу, а когда закончил с раскладкой – взялся за швабру. Я вроде уже обвыкался на новом месте, но ничего серьезнее мне пока не доверяли.
Сегодня опять заглянула Куросэ. Она, видимо, выгуливала собаку: я еще из магазина заметил, как она привязывает к стойке снаружи поводок с миниатюрной таксой. Я так стеснялся, что кто-то из знакомых увидит меня со шваброй, что задумался, не сбежать ли в кладовку за новой партией товаров, но Куросэ – впервые видел ее в другой одежде, кроме школьной формы, – уже переступила порог. Оделась она незамысловато: черная майка с длинным рукавом и шорты в тон.
Куросэ тут же меня заметила, и пришлось бесцветным голосом ее поприветствовать.
– Надо же, и в выходные на смене!
– По выходным оплата выше, – объяснил я, расставляя на полке сладости, а на девушку даже не смотрел. Двигался я нарочито вяло.
– На что-то конкретное копишь?
Я даже разозлился. Мы всего-то разок сходили вместе в караоке, а она уже считает, будто имеет право отвлекать меня от работы!
– Тебя особо не касается, – недружелюбно отозвался я. Вообще не ее дело, и я не обязан отчитываться, с чего вдруг решил подзаработать. Так что я добавил, чтобы точно отстала: – Я занят, не мешай.
– Да, прости… Удачи, – спокойно ответила она и, взмахнув длинными волосами, развернулась и ушла к разделу с напитками.
Когда она пошла к кассе, я решил, что Танака справится с ней и без меня, и вместо этого ушел раскладывать онигири[15].
– Вот, возьми. – Куросэ вдруг протянула мне энергетик с наклеенной этикеткой. Она не сводила с меня внимательных черных глаз.
– Это мне?..
– Угу. Ты какой-то бледный.
Я взял банку из ее рук, и Куросэ сразу ушла из магазина. Таксочка, завидев хозяйку, радостно завиляла хвостом.
Я стиснул холодный напиток. Опять не поблагодарил. При следующей встрече надо в первую очередь извиниться. Я с ней так грубо себя вел, но Куросэ все равно за меня волновалась. По сути, я выместил на ней скопившуюся досаду.
Самому смешно, как я усердно работаю, хотя точно знаю, что скоро умру. Вот такой я дурак: палец о палец не ударю, пока пятая точка не задымится.
Все шестнадцать лет жизни я бездельничал, и вот – скоро мне в могилу. Я презирал себя за то, что не успел сделать ничего полезного, и злился. Куда теперь торопиться, в конце-то дистанции? Все равно уже слишком поздно.
Куросэ не имела в виду ничего дурного, а я на нее сорвался.
Девушка как ни в чем не бывало продолжила прогулку, а меня мучила совесть.
В понедельник я сжевал где-то половинку причитающегося мне на завтрак тоста, переоделся и вышел.
Сегодня по дороге мне в кои-то веки не попался мальчик с чужими портфелями. То ли он таки бросил школу, то ли просто проспал. Не моего это ума дело, так что нечего и переживать. И все же я невольно высматривал его среди малышни, которая топала в школу.
– Эх! – громко вздохнул Кадзуя, когда мы присели на лавочку в ожидании поезда.
– С чего такие душераздирающие вздохи с утра пораньше?
– Смотри! – Друг показал мне экран телефона с открытым прогнозом погоды.
– О, красота какая. Всю неделю солнце.
– В том-то все и дело. Если не пойдет дождь, я не увижусь с Юи-тян!
А, вот оно что. Очевидно, Юи – его любимая Девушка Дождя.
– Пригласил бы ее погулять, как нормальный человек. Вы же обменялись контактами?
– Обменялись как раз недавно. Но если она откажется, у меня разобьется сердце, так что я боюсь.
Они познакомились еще весной, но, выходит, раньше он не спрашивал у нее номер. Хотя ведь довольно часто виделись, пусть и только в дождливые дни. Обычно Кадзуе в решимости не откажешь, но только не в любовных делах. Он без труда заговаривает с девчонками, которые ему нравятся, но не осмеливается на последний шаг. В целом он в себе уверен, но не лишен робости. Знакомьтесь: Кадзуя Нодзаки.
– О, смотри! На следующей неделе обещают тайфун. Притом сильный! Наверное, будут ливни.
Я думал, он обрадуется, но Кадзуя вздохнул еще сильнее:
– Дурак, что ли, тайфуну радоваться? И вообще: электрички отменят.
Мне не нашлось, что возразить. Мы сели на прибывший поезд и отправились в школу. А в коридоре по дороге к классу наткнулись на Куросэ, которая не отрывала взгляда от пола.
– О, Куросэ! Слушай…
Я хотел поблагодарить ее за энергетик и попросить прощения, что так грубо с ней держался. Но она, пусть и замерла на миг, молча ушла дальше.
– Что у вас с Куросэ-тян стряслось? – После такого откровенного игнора Кадзуя взглянул на меня с сочувствием.
– Ничего, – буркнул я в ответ и ушел в класс.
В этот день мне смену не поставили, поэтому после занятий я пошел в кружок. В этот раз добрался до кабинета первым, так что, устроившись на привычном месте, откинулся на спинку стула и какое-то время бездумно глядел в белый потолок.
Даже не знаю, сколько я так просидел. Я выпрямился, только когда заболела шея. Опять в кабинете кружка совсем позабыл о времени. Только доносились издалека слабые отзвуки репетиции, и они немного портили атмосферу безмятежности.
Потом в дверях появилась Куросэ. Встретившись со мной глазами, она смущенно опустила взгляд и прошла к своему месту.
Мы оба открыли книги и какое-то время читали, не роняя ни слова.
Вдруг мне на телефон пришло уведомление. Кадзуя предупреждал: «Сегодня хочу для разнообразия пописать в кофейне, в кружок не приду».
Я напечатал: «Сразу нельзя было сказать?» – и выключил экран. Я подозревал, он там скоро со всеми наболтается и придет. Но без него и мне здесь делать нечего, так что я начал собираться.
– Слушай… Утром не хотела тебя обидеть, – вдруг пролепетала Куросэ.
На меня она даже не взглянула: сидела, уткнувшись в книгу.
– Нет?
По-моему, она очень показательно не стала со мной разговаривать. И что это тогда было? Я ждал объяснений.
– Если кто-нибудь увидит, как мы разговариваем, тебя тоже запишут в чудилы. Поэтому за пределами кружка нам лучше особо не общаться.
Я ничего не понял. Как будто я до этого не знал, что она чудачка, ну или, если помягче выразиться, малость загадочная. Чего это она вдруг спохватилась? И почему считает, что меня ждет та же учесть?
– В каком смысле?
– Ты разве не понимаешь?
Меня так подмывало сказать: «С фига ли?» – но я промолчал, потому что показалось, что я чего-то недопонимаю.
– Отойду в уборную, – бросила она, спрятала книгу в сумку и ретировалась.
Пока я недоумевал, что это было, сумка, стоявшая на краю стола, упала на пол, и из нее рассыпались вещи.
Точнее, несколько книжек в дополнительных обложках. Я решил положить их обратно в сумку.
Но вдруг мне стало интересно, что же она все-таки такое читает, так что я поддался любопытству и открыл первую попавшуюся книжку на титульном листе…
«Что, если завтра умирать?»
Как только я увидел название, тут же захлопнул книгу. Я-то думал, Куросэ тоже больше по художественной литературе, а у нее тут такая философия. Как ни стыдно, я открыл следующую книгу.
«Жить и умирать».
Вторую книгу я тоже дальше листать не стал, взял в руки третью. Обнаружил и там нечто в том же духе.
Из четвертой книги во все стороны торчали закладки. «Общение для чайников! Как научиться говорить с кем угодно». Похоже, ее интересуют не только вопросы жизни и смерти, но еще и социальная жизнь. Осознав, что мне открылось нечто, не предназначавшееся для моих глаз, я сложил книги обратно в сумку. С каждым днем я понимал Куросэ все меньше.
Она вернулась, когда я уже сел обратно на свое место.
– Кадзуя-кун задерживается… – Она напустила на себя беззаботный вид, как будто мы перед этим ни о чем не говорили.
– Он написал, что сегодня не придет. Я поэтому думаю домой идти. А ты?
– И я тогда пойду.
Мы вместе вышли из кабинета, но она тут же чуть подотстала. Кстати, а ведь точно: в прошлый раз, когда мы шли все втроем, она тоже держалась на расстоянии.
Мы поравнялись только за воротами школы, когда Куросэ вывела с парковки велосипед. А у меня из головы не лезли названия книжек, которые я случайно увидел.
– Кстати. А что с журналом? – вдруг спросила она.
– Что? С каким журналом?
Я сначала даже подумал на классный журнал, но быстро сообразил, что она про проект кружка к фестивалю. Тот журнал, который Кадзуя попросил нас составить. Но мне осталось совсем мало времени, и тратить его на такие глупости не хотелось.
– Слушай, если честно, у меня с работой ни на что сил не хватает. Можешь, пожалуйста, сама его сделать? Кадзуя в средней школе написал несколько прикольных рассказов. Можно опубликовать какой-нибудь из них, а если место останется – вставить какие-нибудь картинки или еще чем-нибудь добить до нужного объема.
Мой срок отмерен. Пусть лучше журналом занимается единственный человек, которому умирать не так скоро. А нам с Кадзуей найдется на что еще потратить время.
– Ага, можно так, – с готовностью кивнула Куросэ.
Мы распрощались перед станцией, и вот еще один драгоценный день безжалостно минул.
– Мотидзуки-кун, ты слышал? У нашего менеджера скоро пополнение в семье, – поделилась со мной Танака, пока я раскладывал булочки в перерыве между наплывами посетителей. В тот день число над моей головой уже уменьшилось до шестидесяти шести.
– Да? А когда родится ребенок?
– Вроде бы он говорил, что в конце месяца. У него будет сын!
– Надо же…
Как раз начался октябрь. Вчера, когда я видел Кимуру, цифры над головой отмеряли ему еще пятнадцать дней жизни. Если ребенок не родится раньше срока, то начальник его уже не увидит. Конечно, такова судьба и ничего не попишешь, но жалко.
– Они с женой девять лет ждали, и тут такой подарок! Он такой довольный ходит.
– Да уж… Очень за него рад.
Я не хотел больше ничего слышать, поэтому ретировался в кладовую, хотя мне там ничего было не надо. Мне бы волшебный переключатель, чтобы забыть все, что я только что услышал.
– Мотидзуки-кун! Молодец, как всегда, – привычно поблагодарил меня менеджер, когда вышел на работу.
Он похлопал меня по плечу, и две цифры – 14 – вздрогнули в такт его движениям.
– Что вы, – пробубнил я, опуская глаза.
Он всегда приходил в десятом часу и один оставался на ночную смену. Другие сотрудники приходили только с утра. Танака сказала, что прошлые работники, которые обслуживали комбини по ночам, внезапно все поувольнялись, поэтому вот уже месяц менеджер лично закрывает этот пробел, работая без выходных. Думаю, поэтому и выглядит он в последние дни неважно.
– Да, поздновато уже. Езжай домой, Мотидзуки-кун! – Я протирал пол, а Кимура вышел из кладовой и хлопнул меня по спине. А ведь и правда: оглянуться не успел – пробило десять.
– Извините…
– Гм?
Но пока я подыскивал слова, пришел посетитель и сразу встал у кассы. Он хотел купить сигарет, поэтому менеджер поспешил к нему. Судя по тому, как они разговорились, мужчина часто заходил в магазин, и я ушел в комнату отдыха, чтобы им не мешать.
Переоделся, опять провел карточкой, завершая смену. Когда я вышел в зал, гость уже исчез.
– Мотидзуки-кун, ты, кажется, хотел о чем-то поговорить? – спросил менеджер, протирая стол перед кассой тряпкой.
– Да нет, ничего такого. Хорошей вам смены! – ответил я и ушел.
Навстречу велосипеду дул ночной ветер. От него кожа покрывалась мурашками, и я подумал, что пора уже поверх футболки с длинным рукавом надевать что-нибудь еще.
Вдруг перед глазами поплыло, и я заметил, что меня душат слезы. В последнее время постоянно так: стоит чуть расслабиться – и текут, хотя мне даже не то чтобы грустно.
Я закусил губу и поднажал на педали.
В октябре мы из летней школьной формы переоделись в зимнюю. Попадались ребята, которые запаздывали с этим, но большинство уже куталось в синие блейзеры. Я же постепенно начал осознавать, что жить мне осталось всего ничего.
Как только начался урок, я тут же полез в сумку за книгой, но обнаружил, что не положил ее с собой. У меня в планах было проглотить за сегодня шестисотстраничный детектив, и я так растерялся, что всерьез подумывал, не сбежать ли домой пораньше.
Но нет, нельзя. Пришлось зарыться в телефон. Сначала я проглядывал новости, потом запустил игру. Тыкал по экрану, убивая чудовищ, но когда энергия персонажа кончилась, то выключил.
Оставался еще целый урок, а у меня кончились идеи, чем его занять. Тут я кое-что вдруг припомнил и открыл твиттер.
Уже полгода не заходил. На мой аккаунт подписалось больше сотни тысяч человек, а папка ломилась от личных сообщений и непрочитанных чатов.
На самом деле в средней школе я с помощью своей способности прикинулся пророком и взорвал тренды.
Я вижу цифры даже на фотографиях и на экране телика, лишь бы только показывали голову. На записях все сложнее, но в прямом эфире способность работает безотказно, и я предсказывал смерти знаменитостей.
Старые ведущие, знаменитые актеры, музыканты – по мере того как мои догадки сбывались, число подписчиков росло. Мне присылали сотни и тысячи сообщений. В основном просили сказать, сколько жить самому человеку, его любимым, семье, друзьям и так далее.
Свой аккаунт я назвал «Зензенманн». Так по-немецки зовут Мрачного Жнеца. Я в прямом смысле заболел синдромом восьмиклассника[16], считал, что нужен миру, и тем, у кого над головой видел цифры, рассказывал все как есть.
Изначально я завел аккаунт от скуки и не особо кому-то собирался помогать. Поэтому через несколько месяцев мне надоело и я бросил. Потом вспомнил про это дело и вернулся к пророческой деятельности, пока опять не утомился, и так цикл повторялся раз за разом.
Вот и сегодня впервые за долгое время опять открыл профиль и покачал головой, какой же я был идиот. Может, я теперь расплачиваюсь за то, что смеялся над человеческой жизнью.
Папку с личными сообщениями, конечно же, наводняли настойчивые просьбы определить срок жизни по снимку. Еще писали журналисты, но тут у меня на сердце похолодело от одной мысли.
Я открывал чаты один за другим и вдруг увидел фотографию, от которой у меня чуть глаза не вылезли из орбит, и я не смог подавить вскрик.
– Гм? Мотидзуки, что у вас? – спросил наш математик, и я поспешно спрятал телефон.
– Простите! Ничего.
Учитель отвернулся к доске и продолжил урок, а я включил экран, чтобы убедиться, что мне не показалось.
Кто-то под ником Маррон две недели назад прислал такое сообщение: «Зензенманн-сан, добрый день! Давно мы с вами не переписывались. Мне бы хотелось уточнить, сколько осталось жить этим людям. Кажется, они скоро погибнут». К тексту крепилась фотография.
Нет, глаза меня определенно не обманули. Зензенманну отправили на оценку двух парней, сидящих в знакомом кабинете: Кадзую и меня.
После уроков думал, раз нет смены, сходить в кружок, но теперь колебался. Все мысли вертелись вокруг фотографии.
«Мне бы хотелось уточнить, сколько осталось жить этим людям. Кажется, они скоро погибнут».
Ничего, конечно, не берусь утверждать, но непохоже на праздное любопытство. Очень вероятно, что Маррон и в самом деле знает, что наша судьба уже предрешена. Откуда? Без понятия, но я не мог оставить сообщение без ответа и не знал, что написать.
Я пролистал нашу историю переписки и убедился, что мы в самом деле уже списывались еще в средней школе: «У меня болеет дедушка, и я не знаю, когда он умрет. Зензенманн-сан, пожалуйста, скажите!»
К сообщению прилагалась фотография старика на больничной койке. Я явственно различил девятку над его головой и ответил так: «К сожалению, этот человек умрет через девять дней после того, как был сделан снимок. Проведите это время рядом с ним и проводите в последний путь, чтобы ни о чем не жалеть». Напыщенные слова лицемерного праведника.
«Неужели дедушке уже ничем не поможешь? Он совершенно точно умрет? Пожалуйста, спасите его».
После этих слезных просьб переписка мне надоела, и я ответил: «Нет, ничем. Да, совершенно точно. Не могу спасти».
«Ваше предсказание сбылось, и дедушки действительно не стало. Зато благодаря вам я успела попрощаться с любимым дедушкой как следует. Спасибо вам большое».
И вот теперь новая фотография.
А я-то думал, пишет совсем еще ребенок…
После долгих сомнений я все-таки поднялся со стула и отправился в кабинет кружка. Снимок совершенно точно сделали именно там. И только один человек мог нас сфотографировать.
По всему получается, что Маррон – это Маи Куросэ.
Кадзуя опять ушел писать в кафе, поэтому только ее я и застал на обычном месте. Она опять читала книгу с дополнительной обложкой, но после вчерашнего дня я уже знал, что скрывается под ней.
Я молча прошел за спину Куросэ и сел все там же, где и всегда. По привычке запустил руку в сумку, но вспомнил, что забыл книгу дома, и вместо этого достал из кармана телефон.
Я собирался допросить девушку, но терялся, с чего начать. Похоже, только зря разряжаю аккумулятор. И все же я еще раз просмотрел сообщение от Маррон. Она улучила момент, когда Кадзуя увлеченно печатал, а я возвращался на место от стеллажа с новой книгой. Ракурс подтверждал мою догадку: снимали явно с позиции Куросэ. А приглядевшись, я понял, что на аватарке у Маррон стояла такая же таксочка, как та, которую она приводила к магазину.
Прошло еще несколько минут. Я так и не подобрал нужных слов, а между тем батарея в углу экрана уже загорелась красным. Куросэ дочитала книгу и широко зевнула, прикрыв рот ладошкой.
Я уж думал, она сейчас возьмется за следующий томик, но вдруг и она тоже достала телефон. Если устраивать допрос, то сейчас.
– Слушай…
Я так долго собирался с силами, но обращение в итоге еле просипел. Я прочистил горло и попробовал снова:
– Слушай, Куросэ, а у тебя есть твиттер?
Вопрос, конечно, внезапный, но при этом не то чтобы неестественный.
Девушка отложила телефон на парту и посмотрела на меня:
– Ну есть, а что?
– Ага, значит, есть.
– Угу.
Разговор заглох. Я перевел дух и попробовал зайти с другого конца:
– Помнишь, как-то в тренды попал некто Зензенманн. Слышала?
Я впервые произносил собственный никнейм вслух. Какой же он все-таки странный. Только сейчас я осознал, насколько отстойное выбрал себе имя.
– Не-а, – ответила она, обманув все мои ожидания.
Я в третий раз запнулся. Я-то думал, она скажет, что да, и я спокойно сообщу, что он – это я. А теперь даже и не знал, о чем дальше говорить.
– А что? – вдруг спросила Куросэ, подарив мне неожиданную лазейку, когда я был уже готов схватиться за голову.
Я собрался с духом и спокойно, серьезно произнес:
– На самом деле это я Зензенманн.
– А?..
Кто еще на свете делал такие идиотские саморазоблачения? До чего дебильный никнейм, от которого прямо-таки разит подростковым максимализмом! Я чуть не провалился на месте от стыда.
Я повторил чуть громче:
– Говорю же, Зензенманн – это я!
С каждой фразой этот разговор делался все более бредовым. Но я говорил чистую правду и понятия не имел, как еще ее преподать. В общем, остается надеяться, что Куросэ поверила.
– Слушай, я не совсем понимаю. Давай спокойно вдохнем и выдохнем. – Куросэ тоже явно растерялась, а у меня все плыло перед глазами. – Арата-кун, ты правда Зензенманн?
А кто-то только что пытался меня убедить, что таких не знает. Теперь же она подалась вперед и внимала каждому слову.
– Правда. Только больше не повторяй это имя, а то я сгорю со стыда.
Куросэ изумленно зажала рот ладонью. Думаю, она все еще не понимала, что происходит, и пыталась переварить новую информацию.
– Так вот, это же ты та самая Маррон, которая прислала ему, то есть мне нашу с Кадзуей фотку? – уточнил я, когда пауза явно затянулась.
Поскольку снимали отсюда, то больше некому. А раз она прислала такую картинку Зензенманну, значит, она тоже знает, что нам с ним осталось недолго, – других вариантов я не видел. И мне очень хотелось понять, откуда.
– Эм… Арата-кун, так ты правда?..
Я чуть кивнул. А чтобы подтвердить свои слова, передал ей телефон с открытой фоткой из переписки.
Девушка подхватила корпус длинными белыми пальцами, что-то нажала. В ее глазах отразилось понимание, и она вернула телефон обратно.
– Даже не знаю, с чего начать… – Куросэ поставила локти на стол и спрятала лицо в ладонях. Я терпеливо ждал, когда она соберется с мыслями. – Погоди минутку. Раз ты Зензенманн, то ты уже знаешь?
Я прекрасно понял, что она имеет в виду.
– Знаю. Кадзуя – первого декабря, а я через пять дней после него.
– Вон оно что… Так на себе ты их тоже видишь.
Мы оба не уточняли, что именно. Мне кажется, она так сделала специально. Но не из доброты, а от страха.
– Так зачем ты нас сняла?
Куросэ замялась, но наконец решилась и призналась:
– Если честно, я тоже вижу. С самого детства.
– Что именно?
– У людей, которые скоро умрут, за спиной появляется что-то вроде черной дымки…
Так она впервые прямо заговорила о смерти. Слово «умрут» явно далось ей с большим трудом.
– И у нас с Кадзуей тоже такие дымки?
Она молча кивнула. Снова повисла тишина.
Я как-то пытался искать в интернете людей с такими же способностями, которые обнаружил в себе. Оказалось, их немало. Они терзались так же, как и я, но каждый видел приближение смерти по-разному. Другого такого человека с цифрами не нашлось.
У кого-то в глазах человек, обреченный на скорую гибель, раздваивался, у кого-то, наоборот, становился прозрачным. Кто-то замечал, как на лицо обреченного ложится густая черная тень… так называемая печать смерти. В общем, сколько людей – столько и видений.
Вот, скажем, черная дымка, как у Куросэ. А кто-то видел синигами. Уж не знаю, насколько они говорили правду, но очень многие проклинали свой обременительный дар.
Однако я и помыслить не мог, что Куросэ – одна из них. Я вспомнил, что она читала книги о смерти. Видимо, тоже много повидала на своем веку и искала для себя ответы на мучившие ее вопросы.
– Ты хотела посмотреть, что будет, если мы с Кадзуей узнаем, когда умрем? Из любопытства?
– И это тоже. Но на самом деле в первую очередь я хотела попытаться вас спасти. И я вижу только, что смерть приближается. А когда человек умрет – этого не знаю, – ответила девушка, глядя на меня в упор, хотя мне и казалось, что на самом деле она изучает то, что у меня за спиной. Ту самую черную дымку.
– Неужели ты поэтому записалась в литературный кружок?
– Ага. Хотя сначала я думала, что она есть только у Кадзуи-куна. Он сказал, что в кружке еще один человек, который загулял на каникулах. А когда ты все-таки пришел… Увидела дымку… – неловко призналась она, отводя взгляд.
– Ясно. Я-то думал, ты в него влюбилась.
– Нет. Просто не хочу, чтобы он погиб. И ты тоже.
Вот как раз этот пункт вызывал у меня самое большое недоумение. Тем временем Куросэ продолжала:
– Но теперь я спокойна! Если мы знаем точные даты, то наверняка можно поднапрячься и переписать судьбу!
– Не-не-не. Ты же не серьезно? Мы с тобой просто ходим в один кружок. Почему ты пытаешься нам помочь?
– Минутку. Ты сам-то, понятное дело, собираешься спасти Кадзую, так? Вы же друзья? Друзья друг другу помогают, – ответила она, будто неуверенная в собственных выводах.
Но я покачал головой:
– Нет, не собираюсь. Я считаю, что судьбе лучше не перечить.
– Серьезно?
– Угу. Серьезно. Такая у меня жизненная позиция.
Куросэ взвилась:
– Вот придурок! Ты что, просто так будешь смотреть, как умирает твой друг?! – Она вскочила с места и гневно ударила по столу. Прежде чем я успел ответить, зазвенел звонок, который возвещал конец дополнительных занятий.
– Как будто мне так хочется, чтобы Кадзуя умер… Но от судьбы не убежишь, и я считаю, что с ней надо просто смириться, – слабым голосом ответил я, когда звонок утих.
У каждого человека свои взгляды на жизнь и смерть. У меня вот такая точка зрения. А правильной все равно не существует. Но Куросэ, все еще возмущенная до глубины души, буравила меня взглядом.
– Пора возвращаться, давай по дороге продолжим.
Я закинул сумку на плечо и отправился к выходу, а Куросэ зашагала за мной на небольшой дистанции.
Как только мы убедились, что за воротами школы никого нет, она со мной поравнялась и возобновила разговор. Я подробно ей объяснил, почему не вмешиваюсь в естественный ход событий. Что в средней школе спас мальчика, но мне за это пришлось жестоко поплатиться. Что мне уже доводилось наблюдать, как погибает близкая подруга.
Короче говоря, я до нее хотел донести, что пытаться спасти обреченного – опасная затея. Если человеку суждено погибнуть от руки убийцы или под колесами автомобиля, то ты рискуешь расстаться с собственной головой. Конечно, над Куросэ я никаких цифр не видел, так что она вряд ли погибнет, но вот остаться инвалидом может запросто. Я предупредил ее, чтобы не лезла.
И вот что мне ответила Куросэ:
– Я считаю, эта сила мне дана, чтобы спасать людей. Иначе непонятно, зачем все это. А я уверена, что смысл есть. Наверное.
Был момент, когда я тоже так думал. Но потом понял, что нет. Я пришел к другому выводу: что надо достойно проводить человека и молча наблюдать его судьбу. Убедиться, что у него не осталось сожалений, и быть рядом до конца. Я раз за разом повторял себе, что влезать нельзя. Наши с Куросэ позиции расходились диаметрально.
– И как, хоть кого-нибудь спасла?
– Нет…
– То-то и оно. Это не так просто, как кажется. Я вижу день смерти, но не знаю ни точного времени, ни обстоятельств. А если человек умрет от болезни, то тут вообще без вариантов.
Кажется, я наступил ей на больную мозоль, поэтому она прикусила язык.
– Я считаю, что надо как следует попрощаться с человеком, чтобы ни о чем не жалеть, и не пускать на ветер последние дни, которые вам даны. Поэтому не надо никого спасать и переписывать судьбу. – Я объяснял свою позицию так подробно, чтобы Куросэ пересмотрела свои наивные убеждения.
Вообще-то я не знаю, кто из нас прав. Хотя, наверное, каждый из нас прав по-своему.
У станции мы попрощались. Она повезла велосипед дальше, явно о чем-то глубоко задумавшись и уперев глаза в землю. У меня от разговора в голове все перемешалось. Честно говоря, я не ожидал, что столкнусь с человеком с такой же способностью, как у меня, лицом к лицу.
Я вспомнил, с каким упреком она на меня смотрела, и вздохнул. Неудивительно, что она разозлилась. Я и сам когда-то точно так же пытался спасать людей. Она, может, и считает меня теперь бессердечным чудовищем, но я не всю жизнь сидел сложа руки.
В седьмом классе я разве что из кожи не вылез, чтобы переписать судьбу любимой девочки.
Моя первая любовь – Акари Нацукава, я знал ее с самого детства. Мы с ней дружили с самого детского сада, и с тех же самых пор я к ней неровно дышал.
В седьмом классе, через неделю после начала второго триместра, над головой Акари вдруг появились те самые ненавистные цифры. В первый момент я от ужаса даже не мог двинуться.
– Ара-тян? Все нормально?
Да, над девочкой, которая звала меня Арой-тяном, горело число 31. Она явно за меня переживала. До сих пор не могу забыть ее лицо, и цифры намертво выжглись в моей памяти.
Почему вдруг именно 31, а не привычные 99? Вообще-то подобное уже случалось, но в тот момент я думал о чем угодно, но только не о прошлых нарушениях закономерности.
С тех пор при каждой встрече с Акари мне больно сдавливало грудь. Как только я вспоминал о ней перед сном, из глаз градом лились слезы, и так я провел много ночей. Я мечтал, чтобы кто-нибудь мне подсказал, что делать.
Еще меня ужасало, что числа появились не только над Акари, но сразу над несколькими ее одноклассниками. Еще над двумя девочками и одним мальчиком.
В судьбоносный день ребята из школы по традиции должны были отправиться в короткий поход в горы. Я не сомневался, что там с ними что-то случится.
В голову приходили камнепады или оползни. Могли напасть дикие звери. Еще бывает высотная болезнь, но гора не такая высокая.
Я решил во что бы то ни стало переписать судьбу, даже с риском для собственной жизни. И стал придумывать, как сделать так, чтобы поход не состоялся.
Действовать я начал, когда Акари оставалось три дня. Придумал анонимно позвонить в школу и пригрозить, что взорву там бомбу, если мероприятие не отменят. Согласен, наивно, но в тот момент я искренне верил, что сработает.
Мне казалось, звонок из таксофона не отследят, поэтому сел на велосипед и отправился на поиски автомата. Больше часа катался, пока не нашел один у какого-то комбини. Я снял трубку, но далеко не сразу решился набрать номер.
Если меня узнают по голосу, то могут выгнать из школы. Или вообще отдадут под суд. Этого я страшно боялся.
Но все же решился. Одну за другой нажимал кнопки, и вот в трубке послышались гудки. С каждым новым в ушах все чаще стучало сердце.
Когда к телефону подошел какой-то учитель с низким голосом, я остолбенел. Я совершенно не узнал его. Наверное, руководитель кого-то из более старших классов.
У меня пропал голос.
«Алло?» – раздраженно пытался дозваться до меня учитель. Руки, в которых я сжимал трубку, дрожали.
Мой взгляд блуждал, и вдруг я заметил камеру. Сердце чуть не остановилось. Конечно, она относилась к соседнему комбини, но я на нее совершенно четко попадал.
С полным ощущением, что за мной все это время следили, я швырнул трубку на рычаг, вскочил на велосипед и удрал оттуда.
Ну разве может обычный семиклассник изменить судьбу? Я лил бессильные слезы, кусал губы и проклинал свою беспомощность.
– Акари, давай завтра прогуляем поход и вместо этого сходим вдвоем куда-нибудь еще? – предложил я, когда оставался последний день. Так она наверняка останется жива.
– Ты чего! Я же в школьном совете, мне нельзя прогуливать… А, поняла! Ты не любишь горы? Ты же у нас хиленький! – привычно подколола меня она, но в этот раз я не нашелся что возразить.
– Вдруг ты завтра умрешь…
– С чего это вдруг? Ара-тян, ну если тебе прям совсем неохота в поход идти, то прогуливай один.
– Тогда смысла никакого… – пролепетал я, и Акари обиженно ответила:
– Ничего не знаю. Я поеду!
– Хорошо…
Она на меня рассердилась, и мы молча пошли дальше. Особенно неловко было стоять на светофорах, и хотелось перебежать прямо на красный.
Наконец показался мой дом, и мы с Акари распростились. Она жила чуть дальше в том же квартале. Я подумал, что, может быть, мы в последний раз возвращаемся вместе из школы, но все равно ее не окликнул. Только смотрел вслед, пока ее фигурка окончательно не скрылась из виду, и даже немного дольше. Я не мог ни шагу ступить с места.
Столько разных идей, как избежать самого страшного, приходило мне в голову за последние тридцать суток, но отменить школьный поход я так и не сумел.