Ледяной цветок

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

ОДИН В ЛЕСУ

1. Лес особых деревьев

«Давай поиграем в догонялки!»

– Нет, ты видал их клювы? – кот озирался на лесных птиц. – Точно два моих когтя!

Мальчик ответил не сразу. С котом на руках он прокладывал путь сквозь укрытую снегом чащу. За его спиной змеилась цепочка следов, а в морозном воздухе звенел щебет лесных пташек. Яркие грудки синичек и снегирей мелькали над головами путников. Мальчик остановился, выдохнул и утёр рукавицей красный от мороза нос.

– Я такие щипцы у кузнеца встречал. Как твоя лапа?

Кот поднял на мальчика взгляд жёлтых глаз.

– Передаёт тебе привет. И говорит: «Спасибо, Кутыптэ. Ты настоящий друг».

И добавил:

– У тебя шапка набекрень.

Кот поправил здоровой лапой шапку на голове мальчика. Кутыптэ улыбнулся и зашагал сквозь подлесок, утопая по колено в снегу.

Снежное покрывало искрилось на солнце и звонко хрустело под валенками. Снег посеребрил высоченные ели и нахлобучил шапки на молчаливые валуны. А торчавшие пни стали похожи на седых горбатых стариков. Вдалеке трудился работяга-дятел, и дробный стук прокатывался по лесу.

– И правда, так тепло от этой твоей штуки, – кот бережно тронул одну из трёх блестящих пластин, что висели на шее Кутыптэ на золотой нити.

– Не понимаю, как она поможет найти сестру.

– Мы должны отыскать дерево, забыл?

– И где ж нам найти дерево-то посреди леса? – деланно изумился Кутыптэ.

– Особое дерево, – напомнил кот и округлил жёлтые глаза.

Кутыптэ поставил его на снег и принялся разминать спину и затёкшие руки.

– Да тут полно особых деревьев, – сказал он. – Вот, смотри, у того дерева огромное дупло. Оно особое?

Кутыптэ ткнул рукавицей на раскидистый дуб с заметным дуплом. Кот неуверенно кивнул:

– Может быть…

– А вон дерево с кривым стволом. А там – вообще поваленное дерево. Тоже особое?

Кот принял игру:

– А я вижу дерево с отломанной веткой.

– А вон на том три птичьих гнезда.

– А на этом – вообще ни одного!

– Чудеса!

Они расхохотались. Их разговор подхватила пролетавшая синичка:

– А я знаю дерево с корнями.

И юркнула дальше.

– Эй! – белка с еловой ветки помахала им лапкой. – А у этого дерева полно шишек.

– А из-за того дерева выходит волк, – медленно проговорил кот.

– А у того дере… – запнулся Кутыптэ. – Что? Волк?

Он резко обернулся.

– Волчица, – поправила Волчица и оскалилась.

Она ступала медленно и с достоинством, хотя могла добраться до мальчишки в два прыжка. Своими размерами она намного превосходила всех собак, каких Кутыптэ только встречал в деревне. Даже смелого Булата, который всегда приветливо махал ему хвостом. Белоснежная шерсть Волчицы искрилась, как иней, а цепкий взгляд леденил душу. Мальчик поёжился. Заметив его испуг, хищница обнажила зубы в зверской улыбке, и Кутыптэ разглядел, что у неё не хватает верхнего клыка.

– Какой чудный обед, – скалилась Волчица. – Мальчишка на первое, кот на закуску.

– Я Манул, – поправил её Манул.

– Молчать! – рявкнула Волчица, и с её пасти слетела слюна.

Кутыптэ почувствовал, как Манул прижался к его ноге, а шерсть на нём встала дыбом.

– Бежим! – крикнул мальчик, схватил Манула и бросился прочь.

Волчица не двинулась. Она подняла голову к ясному небу и рассмеялась.

– Глупец! – крикнула она. – Но если хочешь, давай поиграем в догонялки!

Кутыптэ не слушал. Что было сил он пробирался сквозь хрустящий подлесок.

– Это даже весело! – неслось ему вслед. – Распаляет аппетит!

Кутыптэ боялся обернуться. Как и прошлой ночью, когда он спасался от филина, лицо ему хлестали сухие от мороза ветки. Вот только теперь он не мог защищаться от них руками – они были заняты Манулом. Дыхание его сбилось, сердце стучало громче лесного дятла. В спину ему неслось рычание хищницы.

– Брось меня! – кричал Манул. – Я отвлеку, а ты беги!

– Она тебя съест!

– Что-нибудь придумаю! Брось!

– Нет! Ты ранен.

– Спрячусь на дереве! Она не достанет!

Манул дёрнулся из рук мальчика, но Кутыптэ лишь крепче прижал его к себе. В тот же миг его нога попала в ухаб, и он повалился в сугроб. Валенок соскочил и отлетел в сторону. Манул едва успел отпрыгнуть.

– Поднимайся! Скорее! И убегай, оба погибнем! – кричал он и толкал лапами Кутыптэ, пока тот барахтался в сугробе, вытирая с лица жгучий снег.

Раздался смех, переходящий в вой.

Мальчик осмотрелся. Волчицы не было видно. Но с разных сторон до его слуха доносились пугающие звуки. Хруст веток. Жаркое дыхание. Утробный рык. Откуда её ждать? Откуда она выпрыгнет? Оттуда? Или вон оттуда? Где она сейчас?

– Даже интересно, – раздался насмешливый голос, – какая странная компания забрела ко мне в гости.

Треснула ветка. Кутыптэ обернулся. Никого. И всё же он чувствовал присутствие хищницы. Где она?

– Пора подкрепиться, – донеслось с другой стороны.

– Я не вижу её, – дыхание у Кутыптэ перехватило.

Манул не отвечал. Прижав уши, он принял оборонительную позу, распушил хвост и озирался по сторонам.

– Вот она.

2. Белый призрак

«А теперь держитесь!»

Только сейчас на слепящем от солнца снегу Кутыптэ разглядел Волчицу. Серебряная шерсть на её холке вздыбилась.

– Люди такие забавные, когда приходят в лес, – звучал её голос.

Она подняла пасть и завыла, выдохнув струю горячего воздуха.

– Вы считаете, что вы здесь хозяева.

Из-за деревьев, кустарников и торчавших пней появились ещё волки. Но, в отличие от Волчицы, в разговор они не вступали и не смели перебивать атаманшу.

– Но вы здесь только гости. И обед!

Кивком головы Волчица подала сигнал окружать добычу. Сипло посмеиваясь, волки клацали зубами и облизывались. Стая сжимала кольцо вокруг напуганного Кутыптэ.

Мальчик сжался и бросил отчаянный взгляд на ближайшего волка. Тот приближался, сверкая голодными глазами. Внезапно в нос ему прилетела шишка. От неожиданности волк отпрянул, замотал головой и посмотрел вверх. Не увидев ничего среди хвои, он снова нацелился на мальчика. Как вдруг в него прилетела ещё шишка.

– Что ты возишься! – вспылила Волчица.

В тот же миг ей в нос ударил жёлудь. И вдруг со всех сторон на хищников полетели шишки, орехи, камни. Кольцо волков распалось. Над ними с бойким щебетом кружили клесты, синицы, зяблики и вьюрки. С глухим рычанием волки закрутились на месте и нарушили строй.

Кутыптэ отполз, добрался до своего валенка и натянул его, но не находил в себе сил подняться. Манул толкал его лапами:

– Скорее!

– Почему они напали на нас? – спрашивал он, глядя наверх, откуда сыпались камни и шишки.

– Не на нас! На них! – крикнул Манул, и в него отскочила шляпка жёлудя. – Бежим!

Волчица выловила взглядом беглецов и продолжила охоту, невзирая на обстрел. Она скалилась, морщилась, уклонялась от снарядов, но не выпускала добычу из вида. Шерсть на загривке ощетинилась; даже птичий гомон не мог заглушить её рык. Она не обращала внимания на летевшие в неё жёлуди, камни и на подлетавших клестов, что стремились ущипнуть за уши, и лишь трясла головой и огрызалась. Ей удалось поймать в зубы вьюрка, и он забился в пасти. Хищница сомкнула челюсть, там что-то хрустнуло, и бездыханная птичка упала в снег к её лапам. Волчица хладнокровно перешагнула и продолжила наступление. Мальчик оцепенел от ужаса и не мог шелохнуться.

Между ним и Волчицей оставалось несколько шагов, как вдруг Манул прыгнул перед Кутыптэ. С прижатыми ушами он прильнул к земле, выгнул спину и забил по снегу пышным хвостом. Его серая шерсть вздыбилась от загривка до чёрного кончика хвоста, а в жёлтых глазах зажглась ярость. Он не сводил взгляда с Волчицы и гневно рычал.

Волчица на миг оторопела, но быстро вернула самообладание и ухмыльнулась. Вдруг она пригнулась к земле, пугливо прижала уши, поджала хвост и попятилась. Это ободрило Манула. Он яростно зашипел и дважды рассёк воздух лапой с обнажёнными когтями.

За спиной Кутыптэ послышался топот. Сзади кто-то приближался. Кто-то очень большой, и Кутыптэ ощутил над собой горячее дыхание. Он не обернулся, чтобы посмотреть назад, а поднял голову вверх – и увидел нечто, чему не сразу нашёл объяснение.

Над Кутыптэ определённо возвышалась чья-то голова и шея. Снизу они были похожи на лошадиные, если бы не огромные ветвистые рога по обе стороны. За спиной мальчика во весь исполинский рост стоял Лось. Совершенно белый. Он медленно опустил голову и понюхал Кутыптэ, шевеля крупными ноздрями, откуда валил пар. Затем поддел мальчика рогами и кивком забросил себе на спину. То же он проделал с Манулом, и тот приземлился на плечи Кутыптэ, вцепившись когтями в его тулуп.

– А теперь держитесь! – объявил Лось и сорвался с места.

В тот же миг перед глазами Кутыптэ всё слилось в круговерть. Мимо проносились стволы деревьев, мелькали ветки елей, осин, клёнов. Под напором лосиной туши трещал подлесок. Комья снега взлетали из-под копыт, а их топот гулко разносился по округе.

Кутыптэ сильно трясло, и он боялся свалиться. Манул прижался к шее мальчика и таращил круглые глазищи по сторонам. Кутыптэ пытался ухватиться за холку Лося, но Лось не лошадь, гривы у него нет, поэтому руки скользили, и Кутыптэ, как мог, обнимал его за широкую шею.

– Догоняют! – крикнул Манул.

Кутыптэ обернулся.

Позади виднелись волки. Слышалось рычание и сиплый лай. Стая не отставала. Хищники рвались опередить и окружить Лося, чтобы накинуться сбоку и вцепиться в шею. Одному из волков это почти удалось: он мчался наперерез, но Лось на бегу поддел его рогами и отшвырнул в сторону. Волк отлетел, ударился о ствол дерева и взвизгнул. С ветвей на него рухнули комья снега. Бедолага с трудом поднялся, беспомощно озираясь, хромая и жалобно поскуливая.

Другого волка Лось изрядно лягнул копытом, тот взвыл от боли и тоже отстал.

Ещё один хищник подпрыгивал, стараясь вцепиться в шею Лосю, но получил по морде лапой от Манула. Потеряв равновесие, он не заметил на своём пути занесенный снегом валун и на полной скорости влетел в него.

– Слабаки! – кричала им Волчица, не бросая погоню. – Бездари!

Но внезапно затормозила.

– Держитесь! – крикнул Лось и оторвался от земли.

Кутыптэ из последних сил вцепился в его белую шею и прижался всем телом. Даже через толстый тулуп он ощущал, как движутся и бугрятся мощные мышцы под шкурой с короткой белоснежной шерстью. Мальчик обнимал Лося с такой силой, что пальцем чувствовал спрятанный в рукавице волшебный амулет.

Лось перемахнул через глубокую ложбину и приземлился на другой стороне, отчего всадников изрядно тряхнуло. Двое резвых волков в пылу погони не заметили обрыв: они догнали беглецов и оттолкнулись от земли вместе с ними. Клац! Клац! – щёлкнули их зубы, но волки не достали даже до копыт Лося и кубарем покатились на дно в куче снега. Волчица подбежала к краю оврага и заглянула вниз, где отряхивались два её сородича. Она обвела взглядом округу. От её войска не осталось и следа. Она прищурилась вслед убегавшей добыче, и яростно зарычала, наморщив переносицу.

На немыслимой скорости, с которой Лось мчался сквозь зиму, его белая шкура и рога сливались с заснеженным лесом. Он бежал почти невидимый, почти прозрачный, едва различимый. Точно призрак. И со стороны казалось, будто сидевший верхом Кутыптэ летит по воздуху.

А Лось тем временем говорил:

– Мальчик в лесу, да ещё и один – приманка для любого хищника. Тем более для неё.

– Волчицы? – спросил Кутыптэ с испугом.

– У меня с ней давние счёты.

Звуки погони стихли, и Лось убавил шаг.

– Но что ты делаешь в лесу? Совсем один?

– Эй, – встрял Манул. – Он вообще-то со мной. А правда, – тут он обратился уже к Кутыптэ: – мне ты тоже ещё не рассказал.

Кутыптэ выпрямился, продолжая сидеть верхом на широкой лосиной спине, выдохнул и начал рассказ:

– Это началось вчера.

3. Сигнал тревоги

«Обещай, что больше не будешь!»

За ночь намело столько снега, что тропинку совсем занесло и идти становилось очень трудно. Маленький Кутыптэ возвращался из леса с вязанкой хвороста, утопая по колено в снегу. И хотя он хорошо знал эти места, всё же торопился вернуться домой засветло.

Лес вокруг молчал. Здесь было так тихо и холодно, что, казалось, замёрзла сама тишина и звуки не спешили уноситься вдаль, а прозрачными льдинками падали прямо в снег и утихали под его покровом, как под толстым пуховым платком.

Собранный хворост тянул к земле. Тяжеленные валенки и толстый тулуп делали движения вязкими. Кутыптэ часто останавливался передохнуть и подобрать выпавшие ветки, а с деревьев за ним наблюдали любопытные вороны. Они перескакивали с сука на сук и сопровождали его действия негромким карканьем. Иногда они грузно вспархивали, и тогда снежные комья летели с веток вниз и попадали Кутыптэ за воротник. Снег обжигал шею, таял и ледяной кусачей змейкой крался вдоль спины. Кутыптэ ёжился, хмуро смотрел на ворон и мечтал поскорее оказаться дома, у разведённого огня, чтобы согреться, обсохнуть и выпить горячего отвара из шиповника.

Наконец лес, в котором жутко было даже днём, разомкнул объятья, и впереди показался небольшой луг, а за ним приютилась на пригорке деревушка. Это ободрило мальчика и он прибавил шагу. Впереди оставался последний ряд деревьев, как вдруг из-за толстого дуба на него кто-то выскочил. Кутыптэ вскрикнул, повалился спиной на хрустнувшую вязанку, а сверху на него прыгнула хохочущая розовощёкая…

– Ирика! – только и успел он воскликнуть. – Я же строго-настрого…

– Тебя всё не было и не было, – хохоча перебила сестра, – вот я и вышла встречать!

И улыбнулась ещё шире, показывая Кутыптэ зубы, среди которых не хватало двух верхних. Кутыптэ хоть и был на целый год старше, но пока не потерял ни одного зуба, поэтому в удивлении уставился на сестру и не понимал, смеяться ему тоже или отругать за непослушание.

– Второй, – хвасталась она. – Сегодня выпал.

И показала пальцем на дырку в зубах.

Какая же она смешная без двух верхних зубов! И Кутыптэ рассмеялся вместе с ней. Так и лежали они: он спиной на хрустящей вязанке хвороста, а она сверху на нём. И оба хохотали! И смех тот звонко уносился сквозь стеклянный от мороза воздух в самую чащу леса, отскакивал от дерева к дереву, перепрыгивал с ветки на ветку, как юркая белка. А сверху вороны с любопытством наблюдали за детьми, резко поворачивая головы, вытягивая шеи, глядя то одним, то другим глазом.

– Ну ладно, – смягчился Кутыптэ, – но обещай, что больше не будешь!

– Не буду, не буду, – протараторила сестра и слезла с брата.

Он поднялся и собрал растрёпанную вязанку.

– Давай помогу, – предложила Ирика и отряхнула с него снег.

Укутанная в тёмно-серую шубейку с огромным воротником и такого же цвета платком на голове, да ещё и в неуклюжих валенках, Ирика была похожа на маленькую проворную старушку. Кутыптэ наблюдал за ней и улыбался. Затем отделил часть хвороста и отдал сестре. Они оставили за спиной могучий лес и вышли на луг.

Солнце светило ярко, а белый луг отражал его свет с такой силой, что смотреть было больно до слёз, и приходилось сильно щуриться. Снег сверкал, как щедрая россыпь алмазов, словно кто-то очень богатый и очень неаккуратный шёл этой дорогой и обронил драгоценные камни. Их здесь было такое множество, что если хорошенечко поискать, то наверняка найдёшь хоть один настоящий. Тогда Кутыптэ с сестрой зажили бы безбедно, и приходилось бы ходить за хворостом не каждый день, а через день или даже через два.

Деревня была всё ближе. Она раскидала домики под высоким утёсом, и отсюда они казались игрушками. Из труб валил печной дым, точно сотканный из овечьей шерсти, кузница чертила в воздухе сажевый штрих, ветряная мельница вращала крыльями. А над всеми постройками возвышалась сторожевая вышка с огромной медной чашей для сигнального огня.

Рядом с Кутыптэ пыхтела от усердия сестра, крепко прижимая хворост и утирая рукавицей нос, а он смотрел под ноги на снег. Вдруг там найдётся хоть один настоящий алмаз.

Мёрзлые доски мостика застонали под валенками Кутыптэ и Ирики, когда они перебегали ручей. Он тонкой струйкой скользил меж ледяных берегов и омывал пригорок с деревней. Отсюда до главных ворот оставалось совсем немного. Дети заторопились домой, предвкушая согревающий отвар из шиповника, как вдруг раздался звон колокола со сторожевой башни. Кутыптэ и Ирика поспешили к воротам и застали жителей в небывалой суматохе.

Мимо пробежал кто-то из мужчин с чёрным пером в руке и криком:

– Ещё одно!

Во дворах лаяли собаки. Народ возбуждённо перекрикивался. Мужчины и женщины сновали с озабоченным видом. «Куда только Долан смотрит», «Ничего, Долан разберётся», «Все на площадь!» – слышалось отовсюду. И только Кузнец с невозмутимым видом рубил на дрова последнюю в деревне лодку.

– Чего застрял? – кричали ему, да он только отмахивался.

Кутыптэ с Ирикой переглянулись, пожали плечами и побрели к себе.

– Пойдём посмотрим, чего они там, – позвала Ирика, когда они бросили хворост у двери своего дома.

– Я замёрз. Я домой.

– Ну и сиди, – хихикнула она и побежала со двора.

4.

Нагоняй

«А ты делай по-своему»

Тревожный звон колокола летел над деревней. К площади тянулся гудящий народ – добрая сотня жителей: мужчины и женщины, молодые и пожилые, высокие и стройные, коренастые и крепкие, в тулупах и шубах, в меховых шапках или же без них. И через всю эту разномастную толпу проворно пробиралась Ирика. А за ней едва поспевал Кутыптэ. Но внезапно кто-то схватил его за воротник.

– Вот он где! – прозвучал женский голос. – Я с ног сбилась!

Перед Кутыптэ стояла укутанная в тяжёлую шубу Маруна. Она сдула со лба прядь волос и заправила её под цветастый платок.

– Скажи ему, – Маруна пихнула локтем мужа, деревенского охотника Турона.

Почёсывая каштановую бороду, тот всматривался в гущу собрания, где что-то обсуждали деревенский Старшина и седовласый Старик. Турон отвлёкся на тычок Маруны и задумчиво посмотрел на мальчика. Кутыптэ понурил голову и насупился: взбучки было не миновать. Турон присел на корточки, пристально посмотрел в лицо Кутыптэ, и вдруг приятельски подмигнул:

– Опять сбежал?

Кутыптэ кивнул, не глядя на взрослых. А тут ещё и Ирика встряла как назло:

– За хворостом.

И с гордостью посмотрела на брата, будто он принёс из леса несметных сокровищ. Турон одобрительно присвистнул, выпрямился и поймал холодный взгляд жены. На такой взгляд ему оставалось только одно – пожать плечами:

– Ничего ж не случилось.

– Всегда ты так, – отрезала она и строго посмотрела на мальчика, отряхнув с него снег: – Домой. Живо. Здесь детям не место.

Кутыптэ поплёлся назад и потянул за собой Ирику.

– И чего она всё запрещает? – бурчал он, пробираясь сквозь толпу.

– А ты делай по-своему, – улыбнулась сестрёнка.

Колокол утих и над площадью прокатилось:

– Все в сборе?

– Начинается! – шепнула Ирика и выдернула руку.

– Стой! – крикнул ей Кутыптэ.

Но она уже скрылась в толпе.

5. Дурной знак

«Тут нечего бояться!»

– Все в сборе? – огласил деревенский Старшина – крепкий дровосек, необъятный, как ствол громадного дуба.

Он мял в руках огромные рукавицы собачьей шерсти. Такой же чёрной, как и его борода. Стоявший рядом Старик похлопал его плечу:

– Давай, Долан. Смелее.

Долан внимательно посмотрел в старческое лицо. Будто бы в избороздивших его морщинах был спрятан ответ. Старик пригладил густую бороду с вплетёнными в неё бусинами да амулетами и медленно кивнул. Взгляд его серых глаз был спокоен и внушал уверенность.

Долан постучал подошвами меховых унт, какие носили здешние охотники и лесорубы, и поднялся на огромную пустую бочку, до половины врытую в землю. Оттуда он окинул соплеменников взором, в котором не сразу возникла решимость. Его грузная фигура в тяжёлом чёрном тулупе возвышалась над толпой.

Сотня взглядов обратилась к нему в ожидании. Долан откашлялся в кулак и собрался заговорить, но внезапно его прервал выкрик:

– Смотрите!

Из толпы возникла рука с вытянутым указательным пальцем. В тот же миг сверху опустилось чёрное перо и вонзилось в снег перед бочкой с Доланом. Все испуганно ахнули и умолкли.

– Ещё одно… – заволновалась толпа.

Женщины робко шептались, прижимая к губам ладони в рукавицах. Мужчины хранили молчание, мяли шапки и переминались с ноги на ногу. Долан осмотрел собравшихся. Взгляд его потяжелел, чёрные брови сдвинулись.

– Тут нечего бояться! Это всего лишь…

Он не договорил. Народ боязливо косился на перо и переглядывался. Маруна с опаской посмотрела в глаза мужа и вцепилась в его руку. Он стиснул скулы. Все боялись поднять взгляд на Долана. Даже Кузнец – здоровенный мужик с пудовыми кулачищами, точно два гигантских молота, – и тот потупил взор.

– Птицы иногда роняют перья! – вразумлял Долан. – Как мы теряем волосы!

Но слова его не работали. Всех сейчас сковал ужас. Глаза, которые ещё днём сверкали на солнце, были испуганы и тусклы. Уверенные взгляды утратили твёрдость, а на лицах тенью воронова крыла лёг страх.

Но вдруг из толпы выскочила Ирика, озорно подбежала к перу и подняла его со снега. С довольным видом она покрутила им над головой – какое красивое! К ней выбежал Кутыптэ и потащил прочь. Маруна ахнула.

Долан воодушевился:

– Смотрите! Ну что здесь страшного, если даже дети не боятся. Беги, поиграй, – улыбнулся он девочке.

Старик покачал головой, шагнул к Ирике и решительно протянул ладонь:

– Ты позволишь?

Ирика обернулась. Толпа замерла в гнетущем молчании. Ирика посмотрела на Долана, затем на Старика и прижала перо к себе.

– И всё же оно мне очень нужно, – скрипнул старческий голос.

Кутыптэ толкнул сестру к Старику. Она с обидой посмотрела на брата, перевела взгляд на ледяные глаза Старика и ничего не ответила. Все напряжённо молчали, не зная чего ждать. Внезапно лёд в глазах Старика растаял.

– А может, ты мне поможешь? – спросил он с хитрецой.

Кивком головы он подал знак Кузнецу. Тот нерешительно шагнул из толпы.

–Давай, Канава, не мешкай.

Кузнец поднял притихшую Ирику на руки и подошёл с ней к огромным весам, что стояли рядом. На одной чаше лежала крупная тыква, а на другой – плетёная корзина. Тыква перевешивала.

С высоты, на которой Ирика оказалась в руках Кузнеца, она увидела, что корзина доверху наполнена чёрными перьями.

– Опусти его к остальным, – сказал Старик. – Тебе же интересно узнать, что будет.

В глазах Ирики зажглось любопытство. Она протянула руку к корзине и разжала пальцы. Перо мягко опустилось к остальным. Ничего не произошло.

– Что я и говорил. Здесь нечего бояться! – начал Долан, но вдруг умолк.

Чаши весов пришли в движение, и корзина с перьями потянула вниз. Медная стрелка дрогнула и отклонилась. Народ ахнул, глядя на закачавшиеся чаши. Но вскоре тыква перетянула, опустилась к земле и замерла. В толпе пронёсся облегчённый вздох.

Старик шагнул к собравшимся.

– Если с неба сыпется столько перьев, жди беды. Гыр-Пыбра вышла на охоту!

Из леса донеслось карканье. А когда оно стихло, слух людей пронзила острая тишина. Старик вскрикнул:

– Раз в десять лет, если кто забыл, она ворует таких вот девочек и варит их в таких вот тыквах! – и едва слышно добавил: – Так однажды пропала и моя сестра…

В деревне знали эту историю. Он рассказывал о ней и десять, и двадцать, и тридцать лет назад.

– И эти перья, – Старик указал на корзину, – послание нам от ведьмы. Ведь всем известно, что она летает по воздуху на санях, запряжённых огромным вороном. И все перья, что вы найдёте в своих дворах и на улицах, надо складывать сюда.

Старик ткнул пальцем на весы.

– Зачем? – простодушно спросила Ирика на руках Кузнеца.

Долан усмехнулся. Старик подошёл к ней и легонько щёлкнул по носу.

– Так мы узнаем, когда нам ждать Гыр-Пыбру, дитя.

И тут же обратился к толпе:

– Ещё бы одно перо, и нам точно несдобровать!

Народ заволновался. Долан окинул толпу отчаянным взглядом и с недовольством посмотрел на Старика. Кутыптэ поднял лицо на Ирику. Она в ответ сделала смешнючие глаза.

– Ну не перьев же нам бояться! – пробасил Долан. – Без перьев птица не взлетит! Да и тыква перевесила.

Старик покивал:

– Долан прав! Но не будем терять бдительность! Вооружайтесь вилами, заточите топоры, зажигайте факелы и разводите костры!

Мужчины в толпе закивали.

– Не дадим ведьме похитить наших детей! – Старик потряс кулаком.

– Да! – несколько кулаков взлетело в воздух.

– И наше будущее!

– Да!

К мужским кулакам добавились женские – в разноцветных вязаных рукавицах: белых, бежевых, красных.

– Да! – закричала Ирика над ухом Кузнеца, но тут же втянула голову в плечи, поймав гневный взгляд Маруны.

Старик значительно посмотрел на Долана, как бы говоря: «Вот как с ними надо». Долан стиснул зубы и обратился к собранию:

– А теперь идите по домам! Запирайте двери и не пускайте никого!

И спустился с бочки.

– Для первого раза неплохо, – Старик похлопал его по руке.

Шумно переговариваясь, толпа растекалась по улочкам.

– Гыр-Пыбра коварна, – вещал Старик в спины односельчан, – не поддавайтесь её уловкам.

Один из мужчин забрался на сторожевую вышку, и над деревней вспыхнуло пламя предупредительного огня. На небосводе замерцали первые звёзды.

6. Взгляд в спину

«Хватит нам всё запрещать!»

Люди спешили по домам. Под их ногами снег повизгивал, как молодой поросёнок. Но вскоре всё стало стихать. Заскрипели дверные петли и застучали кованые замки. Захлопали на окнах ставни. Женщины с оханьем выбегали забрать с улицы стираное бельё, плоское и твёрдое от мороза. Даже привычное кудахтанье в курятниках умолкало. Овцы реже блеяли в овчарне. Деревня погружалась в безмолвие и дрёму. Только в конюшнях изредка всхрапывали лошади. Да охотничьи псы скулили от скуки и рвались порезвиться.

Маруна вела Кутыптэ и Ирику к дому, держа их за руки и причитая:

– Сколько раз повторять: лес не место для игр!

Кутыптэ еле плёлся, дул щёки и не отвечал. Зато Ирика шла вприпрыжку.

– А что будет, если корзина перевесит? – не унималась она.

– Утащит ведьма, узнаешь! – буркнула Маруна. – Или, того хуже, Хока.

Ирика остановилась и с испугом посмотрела ей в лицо. В больших детских глазах затаился страх. Казалось, Ирика сейчас расплачется. Но она вдруг так звонко расхохоталась, что даже Кутыптэ, которого только что отчитали, не смог совладать с улыбкой.

– Ведьмы – это сказки для маленьких! А я уже большая, у меня даже зубы отпадают!

Она показала Маруне дырявую улыбку.

– Выпадают, – поправил Кутыптэ и прыснул со смеху.

– Смейтесь, смейтесь! – мрачно сказала Маруна, когда они подходили к калитке, и добавила строго: – Из дома чтоб ни на шаг! Ты меня слышал?

Она наклонилась к Кутыптэ.

– За моего брата можно не беспокоиться, – Ирика улыбнулась и зашагала к двери домика. – Он всегда делает, как говорят старшие.

Кутыптэ с обидой посмотрел в спину сестре и вырвал руку из ладони Маруны:

– Хватит нам всё запрещать! Ты нам даже не мама!

Маруна не нашлась с ответом. С обидой во взгляде она смотрела вслед Кутыптэ. Он пошёл к дому, пнул перед порогом снег и захлопнул дверь.

– Нянчишься с ними, а никакой благодарности, – вступила проходившая мимо соседка, хмурая, как плесневелая картофелина. – Своих не хватает?

– Кто ж о них ещё позаботится, – вздохнула Маруна. – А вот ты бы забрала их себе, Кария. Всё ж с ребятишками веселей.

– Куда мне. Куры ж у меня, – махнула рукой Кария и поморщилась, будто под нос ей сунули тухлое яйцо. А затем кивнула на домик Кутыптэ: – Так они к нам и не привыкли.

И ушла. А Маруна постояла у двора, убедилась, что в доме зажёгся огонь, вздохнула и заторопилась к себе.

Над кромкой леса, зазубренной неровно и криво, как старая пила плотника, угасали последние краски заката. Улочки обезлюдели. В расставленных то тут, то там медных чашах запылали предупредительные костры. Осторожными огоньками в зимних сумерках мерцали окошки деревенских домиков. Посыпался редкий снег. Деревушка сгрудилась и подсобралась. Домишки нахохлились, теснее прижавшись друг к другу.

Площадь под сторожевой башней опустела, но у весов оставалась одна фигура. Человек заглянул в корзину с перьями и покачал головой.

– Зачем народ стращаешь понапрасну? – раздался за его спиной голос.

Старик обернулся, долго смотрел на Долана и не отвечал.

– Я отменю глупый обычай, – буркнул Долан и кивнул на весы.

Старик сипло засмеялся.

– Без перьев птица не взлетит. Тут ты прав. А вот человек не выживет без страха, – сказал он и заковылял прочь.

Долан задумчиво смотрел ему вслед.

7. Проклятый подарок

«Она тебя не услышит»

Деревня давно спала. Этот сон не могла потревожить даже метель, что к ночи как с цепи сорвалась. Она рычала, злилась и выла, как раненая волчица. Тучи яростно бросались к надкушенному блину луны, рвали его на куски, но всякий раз выплёвывали, чтобы отдать на растерзание другим тучам, таким же бешеным и голодным.

Ни души не было на улице. Ни единого огня в окнах. Как вдруг дверь одного из домов распахнулась, и на пороге возникла фигура Кутыптэ.

– Ирика!

Его взгляд упал на снег, где едва виднелись следы, почти занесённые колючим ветром.

– Ирика!– горячо крикнул он в самую вьюгу, но вьюга вернула этот крик холодным и беззвучным.

Мальчик выскочил на улицу и по видневшимся следам выбежал за калитку, даже не захватив фонарь. Луна прищурилась в небе, и её света было достаточно, чтобы разглядеть эти следы. А они быстро таяли. Позёмка жадно слизывала их прямо на глазах, ветер грубо толкал Кутыптэ, норовя повалить наземь и засыпать колким снегом.

– Ирика! – кричал Кутыптэ в темноту, и ветер с силой вырывал из его горла звуки, комкал и уносил прочь.

Следы вели на окраину деревни к мостику через ручей – к заснеженному лугу и дальше туда, в лес. В самую его глушь и чащу. Где тревожно стонали деревья, где под тяжестью снега трескались и с хрустом летели к земле сучья. Где ветер путался в косматых елях и терял свою силу, весь свой наглый исполинский напор.

Кутыптэ остановился среди луга на полпути к лесу. Здесь следы обрывались. Пурга совсем их занесла, сравняла со снежным покровом, разгладила шершавой ладонью. Точно и не было тут никого. Точно не проходила здесь маленькая девочка, сестра Кутыптэ, которая хоть и младше на год, но у которой уже отпадают зубы.

– Ирика! – закричал Кутыптэ, и в горло ему вцепился студёный воздух.

Мороз жадно вытягивал горячее дыхание, превращал в облачка пара и рассеивал по ветру.

– Она тебя не услышит, – прозвучал скрипучий голос.

Кутыптэ обернулся – никого. Только рядом торчало из заснеженной земли сухое дерево, и ветви его шатались под натиском ветра. Кутыптэ мог поспорить на что угодно, что никакого дерева на лугу никогда не было.

Изодранные тучи то и дело закрывали луну. По лугу скользили такие же рваные тени, и когда лунный свет пролился на снег, Кутыптэ увидел, что это не дерево никакое, а высокая худая старуха. Её волосы развевались чёрным шлейфом, а мороз делал их похожими на древесные ветви. Руки страшной женщины были тощими, как высохшие сучья, а лицо избороздили морщины – совсем как на коре столетнего дуба. Никогда раньше Кутыптэ не встречал её в деревне.

Мальчик поднял взгляд на старуху, и в этот миг на его лицо набежала тень.

– Откуда ты знаешь? – спросил он, всматриваясь в старческое лицо.

Старуха взирала на него молча. Тень проскользнула, и вновь стало светло от лунного света.

– Ты видела её? – спросил Кутыптэ.

– За неё можешь быть спокоен, – старческий голос был трескуч, как вязанка хвороста.

И снова ветром натянуло тучу, что закрыла луну. Лицо Кутыптэ погасло.

– Где она? Куда пошла? В лес?

Но и на этот вопрос старуха не ответила. Вместо этого спросила:

– Ты хочешь найти сестру?

И наклонилась к мальчику. Во мраке ночи её лицо темнело глубокими впадинами. В них терялись глаза, и потому лицо казалось ещё страшнее. Вдруг в этих глазах зажглись блики – это снежный луг отразился, когда туча пронеслась, и снег вспыхнул пыльцой серебристого шафрана. Кутыптэ закивал и шепнул:

– Хочу.

Старуха моргнула и потянула к нему длинные руки. Мальчик в испуге попятился, но валенки увязли в снегу, и он не смог сделать и шагу. Не успев разглядеть, что у старухи в руках, он почувствовал на себе что-то увесистое. Он глянул вниз и увидел три блестящие пластины, скреплённые нитью, которые теперь висели на его шее.

– Что это? – спросил Кутыптэ, не поднимая глаза на старуху.

Он осторожно провёл пальцами по пластинам. Они были сделаны из какого-то металла и ярко отражали свет луны, а на ощупь были гладким и совсем не холодными от мороза, как следовало ожидать. Даже через рукавицу ощущалось тепло, точно старуха нагрела пластины чахлым телом, пока держала за пазухой.

– Как это поможет найти сестру? – спросил Кутыптэ, всё так же глядя на странное украшение.

Старуха не отвечала. Кутыптэ посмотрел ей в лицо.

– Почему ты молчишь? Зачем ты дала мне это?

Старуха зашевелила губами, но от налетевшего ветра Кутыптэ ничего не услышал.

– А может, – Кутыптэ запнулся, – ты и есть ведьма?

Он потянулся к ожерелью, чтобы рывком сорвать с шеи, но вскрикнул и одёрнул руку. Пластины были накалены добела, хотя и не прожигали тулуп.

– Сними! Сними это с меня! – испугался Кутыптэ.

Он волчком закружился на месте, и голос его сорвался в плач.

– Ты не сможешь это снять, пока предназначение не будет исполнено. Ты сам дал согласие.

Кутыптэ упал на колени и принялся бросать пригоршни снега на ожерелье. Снег гневно шипел, таял на пластинах и тут же испарялся.

– Оно не будет жечь, если ты не будешь пытаться его снять, – доносилось сверху.

Кутыптэ оставил попытки избавиться от подарка. Он горячо и часто дышал, продолжая сидеть в снегу. А затем сорвался с места и, насколько хватало сил, побежал к деревне с криком:

– Ведьма! Ведьма!

Теперь не мороз, а самый лютый зверь, который только прячется в глубине души, – страх – вцепился ему в горло. Лишь один раз Кутыптэ обернулся, когда вбегал в спящую деревушку: сухое дерево всё так же стояло среди луга, и ветер трепал его голые ветки. А по снегу вокруг дерева скользили тени от разъярённых туч. И тучи те никак не могли оторвать от луны ещё хоть кусочек.

8.

Слёзы на морозе

«Наших детей ты не получишь!»

Деревушка спала. В чугунных чашах угасли разведённые костры, но сами чаши остыть не успели, и потому снег не мог укутать их белым покрывалом. Огонь сторожевой башни тоже потух. Кутыптэ подбежал к одному из домов, толкнул калитку и что было сил забарабанил кулаком в дверь.

– Тётя Маруна! Тётя Маруна, открой!

В доме было тихо.

Дыхание Кутыптэ сбивалось, во рту скопилась слюна, и её никак не удавалось проглотить. Мальчик стучал в дверь и звал на помощь. Затем подбежал к окну и заколотил в дребезжащие ставни.

Внутри раздался детский плач, послышалось ворчание, а затем громкий шёпот: «Кого лютый ветер принёс!». Сквозь щёль в ставнях Кутыптэ увидел вспыхнувший огонёк и услышал, как зашаркали по полу ноги. Он бросился к двери. Стукнул замок, дверь приоткрылась, и в тёмном проёме возникло освещённое светом огарка бородатое заспанное лицо.

– Дядя Турон, позови тётю Маруну! Ведьма утащила сестру!

Турон нахмурился.

– Кто там? – послышался женский голос.

Дверь отворилась шире. На пороге, зябко кутаясь в вязаную из козьей шерсти шаль, появилась Маруна с младенцем на руках. Младенец корчился и пищал.

– Уйди с мороза, уйди, – Турон отстранил жену. – Застудишь.

– Кутыптэ? – спросила Маруна и поёжилась, продолжая укачивать ребёнка. – Ты почему не спишь?

– Тётя Маруна! – выпалил Кутыптэ. – Ты была права! Ведьма украла Ирику!

Маруна ахнула и посмотрела на мужа. Он перевёл полный подозрения взгляд с Кутыптэ на неё.

– Что же вы стоите? Ведьма там, на лугу! Она и меня чуть не утащила!

Турон обернулся к мальчику.

– Уходи! Убирайся!

Младенец заголосил. Маруна баюкала его и ничего не отвечала.

– Вы чего? – испугался Кутыптэ, и взгляд его источал столько отчаяния, что становилось не по себе. – Дядя Турон! Тётя Маруна! Прости! Прости! Я обидел тебя…

Взгляд Маруны смягчился. Она отдала младенца мужу и сделала шаг за порог, но Турон схватил её за руку. Маруна с вопросом на него посмотрела.

– Ты когда-нибудь видела у него такую дорогую вещь? – спросил он и кивнул на ожерелье Кутыптэ.

Хоть и стояла ночь, металлические пластины на шее мальчика ловили свет луны и блестели в темноте. Маруна задумалась.

– И правда, – согласилась она. Взгляд её снова стал холодным. – Уходи! Ты не проведёшь нас, Гыр-Пыбра!

Маруна взяла ребёнка на руки, а Турон потянулся за чем-то внутри дома и вскоре наставил на Кутыптэ остро заточенные вилы.

– Вы чего? – голос Кутыптэ дрогнул. – Это же я!

Маруна без ответа ушла в дом с плачущим на руках ребёнком.

– Убирайся! – рявкнул Турон и угрожающе ткнул вилами. – Наших детей ты не получишь!

Кутыптэ обмер.

– Проваливай! Или я разбужу всю деревню, и тебя сбросят в шахту!

Дверь с лязгом захлопнулась. Послышался звук засова.

– Мама-мама, кто там? – донёсся детский голос.

– Это ведьма, да? – прозвучал ещё один.

– Нет, что вы, – ласково отозвалась Маруна. – Просто вьюга. Спите, спите.

Оглушённый Кутыптэ простоял перед дверью так долго, что не заметил, как детский плач утих, и в доме Маруны всё уснуло. Он чувствовал только, что его щёки кто-то щиплет – это ветер сначала замораживал, а потом высушивал его слёзы.

9. В путь!

«Пойдём искать твоих сестёр»

Дверь распахнулась, и на пороге своего домика появился Кутыптэ. Огонёк в печи угас, но сквозняк раздул его заново. Кутыптэ остановился в задумчивости. Что делать? Он схватил висящий на гвозде фонарь, зажёг его тростинкой от печи и снова замер. Затем кинулся в дальний угол, где под дощатой крышкой хранились съестные припасы. Едва он поднял крышку, как вглубь подполья юркнуло что-то маленькое с испуганным писком.

– Кыш! – прогнал он грызуна.

Кутыптэ поставил фонарь на пол. Дрожащий свет выхватывал не самую богатую провизию: пару сваренных вкрутую яиц в коричневой скорлупе, несколько кусков печёной курицы, краюху ржаного хлеба, луковицу и немного вяленой лосятины. Всё то, что приносила заботливая Маруна в обмен на нехитрую работу по дому и во дворе.

Кутыптэ переложил припасы в мешок с верёвочными лямками и сразу же накинул его за спину. Затем схватил фонарь, поднялся и поспешил к двери, на ходу проверяя огниво в кармане. Перед выходом он обернулся на комнату, ставшую неживой так быстро. Огонёк в печи пританцовывал и ярко освещал комнатушку, пока Кутыптэ обводил её глазами – не забыл ли чего. Взгляд его упал на подоконник, где белел белый камушек. Кутыптэ подошёл ближе. Ирика. Её амулет волшебный.

Кутыптэ снял рукавицы, осторожно взял амулет и положил на ладонь.

– Ну и что мне с тобой делать? – спросил он.

– Возьми меня с собой, – прозвучал голосок.

Кутыптэ уставился на ладонь. Амулеты, конечно, не умеют разговаривать, это каждому известно. Но этот ответил. Кутыптэ зажал его в кулак, перевёл взгляд на пол и увидел под собой Мышку. Мышка стояла на задних лапках и шевелила усиками. Кутыптэ затряс головой.

– Ты… разговариваешь? – не поверил он ушам.

– Конечно. Ты разве не слышишь? Мне говорить громче? – Мышка поднялась на цыпочки и приложила лапки к мордочке. – Так лучше?

Кутыптэ потрясённо смотрел на Мышку.

– Но почему… – он запнулся. – Я знаю тебя, ты часто тут шастаешь. Я иногда слышу твой писк. Почему ты раньше молчала?

Мышка пожала плечами.

– Ты как-то ни о чём и не спрашивал… – ответила она задумчиво, но вдруг оживилась. – А сейчас ты собрал все припасы, и ничего не осталось. Возьми меня с собой, здесь мне всё равно есть нечего.

– Почему ты просто не уйдёшь к соседям?

Мышка вздохнула:

– У них кошки или собаки – мигом съедят. Да и потом, ты же хочешь найти сестру.

– Хочу!

– А она всегда была добра ко мне и дарила крошки, даже если ты прогонял.

Кутыптэ потупил взор, затем опустился перед Мышкой на колени, упёрся локтями в пол и склонился к ней близко-близко.

– Ты её видела? – прошептал он, и Мышка ощутила на шёрстке его дыхание.

– Я видела, как она ушла. Но не знаю, куда. На лугах и в лесу живёт много моих сестёр, они наверняка что-нибудь да знают. Я могу спросить. Если ты меня отнесёшь.

Кутыптэ спрятал белый амулет в рукавицу, натянул её на руку и нагнулся к Мышке. Она запрыгнула к нему на другую ладонь, и он ощутил прикосновение холодных лапок. Поднявшись на ноги, он спрятал Мышку пазуху. Потом натянул вторую рукавицу и шагнул к двери.

– Пойдём искать твоих сестёр.

– И твою тоже, – донеслось из-под тулупа.

10. Ночь без сна

«Я не струсил!»

В тишине уснувшего дома мерно сопел младенец. В одной кроватке на двоих спали дети Маруны – озорной шестилетний мальчуган и его старшая сестра. Но Маруне не спалось. Она лежала на спине с открытыми глазами. Не выдержав пытку бессонницей, Маруна повернулась и села на краю кровати. В доме царила такая тишина, что было слышно, как за окном шелестит снег и укрывает округу толстым пуховым платком. В очаге сонно поблёскивали под золой малиновые брюшки угольков.

– Не спится? – шепнул Турон.

Маруна набрала воздуха для ответа, но промолчала. Турон провёл ладонью по её плечу.

– Не тревожься.

Маруна покачала головой:

– Я за ними.

Она поднялась с кровати, но Турон взял её за руку. Маруна обернулась, и даже в темноте Турон знал, каким взглядом на него смотрит жена.

– Ну куда ты сейчас, в такую метель? Они спят уж давно. Только перепугаешь. Да и наши потом до утра не уснут.

Маруна со вздохом опустилась на место.

– Почему мы сразу не забрали их на ночь? – шепнула она и покачала головой.

Сынишка заёрзал во сне, и Маруна вновь поднялась, чтобы поправить на нём покрывало. А когда она вернулась в кровать, где муж укрыл её, обнял и прижал к себе, Кутыптэ шагнул на луг, оставив за спиной мостик через ручей. Вьюга не унималась, а ветер пихался, как деревенский грубиян после трёх кружек хмельной браги.

Посреди луга больше не было ни дерева, ни страшной старухи. И если бы не весомая тяжесть ожерелья на шее Кутыптэ, он был бы уверен, что старуха ему всего лишь почудилась. Привиделась. Приснилась… Но нет, колдовское украшение было здесь, и мальчик видел, как оно бросает весёлые блики на снег, отражая свет фонаря.

Наконец он добрался до кромки леса и стал перед ним, как у высоченной неодолимой стены. Ветер толкал его в спину и подначивал: давай, мол. Что замешкался? Струсил?

– Нет! – крикнул Кутыптэ. – Я не струсил!

– Молодец! – подбодрил голосок из-под тулупа.

– Да! – прокричал в ответ Кутыптэ, разжигая в себе уверенность.

Но испугался своего же крика. А ветер только рассмеялся в ответ и швырнул в него пригоршню снега.

Кутыптэ набрал морозного воздуха, сделал долгий выдох и ступил в лес. Чем дальше пробирался он по неутоптанному снегу в чащу, в самую дремучую её сердцевину, тем тише становилось вокруг, а ветер заметно стихал. Но ещё слышны были его завывания, и стволы деревьев тревожно качались под его натиском, скрипели и тяжко охали. А вверху, в вышине, настороженно шептались ветки. И сыпались оттуда снежные комья.

11.

Шёпот во тьме

«Сердце у тебя знаешь как колотится?»

Кутыптэ помаячил фонарём и прокричал в темноту зимнего леса:

– Ирика!

Горячее дыхание вырывалось изо рта и стекленело в морозном воздухе. Лес молчал. Лишь с мохнатых веток летела снежная пыль.

– Ирика!

Здесь было так тихо и холодно, что, казалось, замёрзла сама тишина, и звуки не спешили уноситься вдаль, а прозрачными льдинками падали прямо в снег и утихали под его покровом как под толстым пуховым платком. Мороз щипал уши, и Кутыптэ сильнее натянул меховую шапку. Затем приложил ладонь ко рту и снова:

– Ау!

– У-у! – проснулось эхо.

Комочек под тулупом Кутыптэ зашевелился и пополз наружу. Из-за пазухи показалась голова Мышки.

– Чуть не задохнулась. А сердце у тебя знаешь как колотится? Просто бух-бух-бух! Чуть не оглохла!

Она вылезла наружу и перебралась мальчику на плечо.

– Тихо, – шепнул он, – не двигайся.

– А что такое? – Мышка деловито осмотрелась.

Теперь и она его заметила. Он сидел на ветви разлапистого дерева и таращил на Кутыптэ янтарные глаза. Филин. Из рассказов охотников мальчик знал, что эти огромные птицы могут утащить даже ягнёнка. И хотя Кутыптэ был больше ягнёнка, он всё же опасливо отступил. В тот же миг глаза птицы вспыхнули янтарём, и громадная тень скользнула с ветки. Она бесшумно понеслась на мальчика. Мышка в испуге пискнула.

Кутыптэ со всех ног бросился бежать, держа фонарь в вытянутой руке. Снега в лесу навалило меньше, чем на лугу, но ноги всё равно застревали в сугробах. Кутыптэ спотыкался, падал и загребал снег в валенки. Но всякий раз поднимался и снова бежал. Прочь! Долой! Скорей!

Но вдруг он резко остановился, и в его груди застрял мёрзлый воздух. Из-за ствола к нему с хрустом выкатилась круглая тень высотой с него самого. Совсем как огромный снежок. Только непроницаемо-чёрный, точно вылепленный из противной грязи. Даже свет луны, осыпавший блеском всю округу, не высвечивал этот непонятный шар. А он меж тем щетинился остриями шипов, и только приглядевшись, мальчик понял, что оттуда во все стороны торчат сучья и ветки, колючие щепки и обломки древесины. С этих обломков в освещённый луной снег стекала чёрная жижа, а позади шара оставался грязный след. Внезапно шар раскатисто чавкнул и ринулся прямо на Кутыптэ.

Мальчик вскрикнул и бросился в обратную сторону. В тот же миг над его головой пронёсся филин, задев крылом шапку. Но Кутыптэ этот хищник был страшен не так сильно, как зловонный шар, что катился за ним по пятам, оставляя скользкую чёрную полосу, точно жирный слизняк. На бегу мальчик слышал, как под напором этого охотника хрустит и пачкается чистый снег и гадостно хлюпает собранный в столь странную форму ком грязи. Дыхание Кутыптэ сбилось, сердце металось в груди напуганной птичкой, но он и не думал останавливаться. Вперёд! Быстрей! Вперёд! Ветки хлестали по лицу, валенки тянули к земле, а валежник выставил острия сучьев, готовый пробить насквозь. Три пластины на золотой нитке, что висели на шее Кутыптэ, чуть слышно позвякивали.

Вдруг он оступился и кубарем полетел по склону оврага. Фонарь выскочил из руки, ударился в торчавший из снега пень, вспыхнул и погас. Стало темно.

Кутыптэ лежал лицом вниз, и щёку его обжигала снежная простынь. Он слушал чьё-то жаркое дыхание да перестук дятла в груди. Тук-тук-тук. Тук-тук-тук. Не сразу он понял, что дыхание принадлежит ему же, а вокруг полная тишина. Лес притих и замер от появления маленького и такого беспокойного гостя. Или же лес крепко спал, и как ни старался Кутыптэ его растолкать, растормошить и добудиться, сон тот был глубок и беспробуден.

Кутыптэ перевернулся на спину и посмотрел вверх, где макушки елей несмело щупали сизый сумрак ночи.

– Мышка? – шёпнул он и прислушался. – Что это было?

Ответа не последовало.

– Ты тут?

Где-то завыл волк. Вокруг был только тёмный лес, россыпь звёзд над головой и вой голодного хищника. Волк выл так тоскливо и протяжно, точно струну тянул из Кутыптэ, и вытягивал вместе с ней всю его смелость, всю решимость и тепло.

Кутыптэ поднялся, отряхнул с себя снег и поправил шапку. Затем осторожно выбрался из оврага и побрёл вдоль елей, с опаской оглядываясь. Как знать, откуда может выскочить этот чёрный шар и куда вообще идти дальше. Куда ни глянь – везде одинаковые деревья, подлесок, валежник или бурелом. А над ним свисали еловые лапы, тянулись к нему, желали коснуться, но точно робели и не дотрагивались.

Кутыптэ стянул мешок с припасами, сел под елью и прижался к стволу спиной. Из глаз покатились слёзы. Он вытирал их рукавицей, чувствуя внутри одной из них амулет Ирики. Волшебный амулет, который почему-то не помогал её найти. Мальчик подтянул к себе колени, обнял их и склонил голову. Теперь слёзы не текли по щекам, а прозрачными льдинками падали прямо в снег и прожигали в нем крохотные дырочки. Но весь снег они растопить, конечно, не могли.

– Почему ты плачешь? – раздался шёпот.

Кутыптэ вздёрнул голову и оглянулся.

Никого.

– Почему ты меня ищешь? – шепнул незнакомец. – Ты не видишь меня?

– Кто здесь? – Кутыптэ вжался в дерево и крепко обнял мешок. – Где ты?

– Повсюду, – спокойно отвечал невидимый шёпот.

Кутыптэ не смел шелохнуться. Только взглядом водил по сторонам. Наконец он заметил, что сквозь хвою молодой ёлки на него смотрят два зелёных глаза. Волк? Кутыптэ зажмурился и втянул голову в плечи. Не иначе, волк. И теперь всё.

Когда он снова открыл глаза, видение исчезло. Но стоило ему перевести взгляд на другое дерево, как два зелёных глаза показались из-за ствола.

– Кто ты? – шепнул Кутыптэ в испуге.

– Это здесь всякий знает, – с хрипловатым смешком отвечал голос.

Точно, волк. Зубы заговаривает, а потом набросится. Вон как глазища сверкают.

– Что привело тебя сюда? – спросил сиплый шёпот.

Кутыптэ обречённо вздохнул. Но ему подумалось, что если рассказывать долго, то получится потянуть время. Быть может, даже дождаться рассвета, и тогда его найдут охотники. Если он только не замёрзнет в этом лесу до смерти.

12.

Зелёные глаза

«Я думал, тобой только маленьких пугают»

– Вот. Это привело меня сюда.

Кутыптэ ткнул пальцем на золотые пластины на груди и поискал в темноте два зелёных глаза. Но глаза исчезли.

– А ещё то, что сестра пропала… – добавил он тихо.

Он всё так же сидел под громадной елью, где оказался после страшной встречи с филином и чёрным шаром, когда пустился от него наутёк, свалился в овраг, разбил фонарь, потерял Мышку и повстречал волка с зелёными глазами, который отчего-то не торопился нападать, а играл в странные прятки.

– Я не знал, что всё так обернётся. Я не хотел. Я… Я заблудился, – шептал Кутыптэ неизвестно кому.

– Это сразу видно, – прозвучал спокойный ответ.

– Откуда ты знаешь? – насторожился мальчик. – Ты следил за мной?

В ответ голос сипло захихикал.

– Хока всё знает про этот лес. Это лес Хоки.

Зелёные глаза моргнули.

– Хока и есть лес.

– Так ты… Хока? – в потрясении выдохнул Кутыптэ.

– Отчего ж не Хока, – охотно согласился голос. – Он самый и есть.

Кутыптэ перевёл дух. Ну, точно не волк.

– А я думал, тобой только маленьких пугают…

Глаза исчезли и появились в другой части леса поодаль. Кутыптэ вскочил с места.

– Постой! Если ты всё знаешь про этот лес, помоги мне найти сестру! Её утащила Гыр-Пыбра! И что это за чёрный комок за мной гнался? Это всё ведьма, да? Куда ты?

Глаза мелькнули вдалеке, и мальчик бросился за ними, прокладывая путь меж еловых стволов.

– Погоди!

Хока не отвечал. Кутыптэ осмотрелся – глаза пропали. Он снова остался один среди стволов, среди ночи, в кромешной тишине.

– Хока? – позвал он.

Сверху донёсся негромкий кашель. Зелёные глаза теперь выглядывали из дупла над головой Кутыптэ и сделались грустными.

– Люди на севере рубят и жгут лес. Делают Хоке больно, – шепнул он. – Приложи ухо к стволу.

Кутыптэ нерешительно шелохнулся. Он опустил мешок с припасами под ноги и коснулся ухом шероховатого ствола ближайшей ели. Кора дерева была колкой и холодной, но едва ухо привыкло к шершавой поверхности, изнутри послышались удары топора, крики работников, хруст веток и треск древесины.

– Хока не противится, когда люди рубят лес, чтобы построить жилище и обогреть себя. Но люди на севере рубят лес, чтобы его не было. Не было Хоки.

– Зачем они это делают?

Хока горько вздохнул:

– Боятся.

– Тебя?

– Гыр-Пыбру. Гыр-Пыбра питает свои силы в лесу.

Кутыптэ отпрянул.

– Так ты помогаешь ей?

– Хока всем помогает. Хока – дом для всех. Хока всем друг. А теперь Хоке больно.

Кутыптэ заморгал и потёр рукавицей лоб.

– Тогда почему… почему ты просто не попросишь Гыр-Пыбру помочь?

– Это не дело Хоки. Это дело людей.

Глаза погасли.

– Стой! – крикнул Кутыптэ. – Подожди, не уходи! Я могу помочь!

Стало тихо. С соседней ветки осыпался снег. В этой тишине прозвучало удивлённое:

– Ты?

– Да!

Всё снова стихло. Послышались шорохи, точно кто-то шлёпал ладонью по сухой листве. Это был смех Хоки.

– Ты очень мал! Тебя никто не послушает!

– Почему?

– Хока видел много людей и знает, что большие люди не всегда слушают больших. Что уж говорить про тебя, такого маленького!

Кутыптэ насупился.

– Ничего я не маленький! Вот сестра – маленькая.

Сказал так и загрустил.

– Ты проявил доброту, – с теплотой, насколько позволял трескучий голос, сказал Хока. – И никогда не обижал мой лес. Не каждый бы на твоём месте вызвался помочь.

Кутыптэ поднял голову туда, откуда звучали эти слова, но ничего не увидел. Ни движения, ни зелёных глаз.

– Мне тоже нужна помощь, – сказал он, не зная, в какой стороне искать взгляд Хоки.

– Берегись того, чьё лицо красно, – прозвучал невидимый шёпот. – А пока спи. Разведи огонь и спи.

Голос стих.

Рядом с Кутыптэ из пушистых еловых ветвей высыпалась охапка хвороста. Не мешкая, Кутыптэ достал огниво и застучал камушками, чтобы высечь искру.

– Хока, – позвал он тихо, – я, правда, хочу помочь. Ты только скажи, как.

Ответа не было. Кутыптэ вздохнул и принялся раздувать огонёк.

– И как мне узнать, где поджидает краснолицый?.. И сестру где искать?

Вдалеке звучал протяжный вой. Кутыптэ съёжился и осмотрелся.

– Волки! А если они найдут меня?!

В тот же миг над головой Кутыптэ зашептались еловые ветви. Заволновались, зашевелились и опустились ниже, до самой земли. Склонились со всех сторон, защищая от неустанного ветра и летящего снега. Только в той части, где Кутыптэ возился с огнём, ветви размыкались, чтобы дым беспрепятственно выходил наружу.

Кутыптэ закончил с костром и осмотрелся – это был настоящий шалаш с древесным стволом посередине. Под ногами оказался не снег, а мягкий ковёр из рыжих иголок, совсем не колючих. Воздух прогрелся, и ель дивно запахла хвойным духом. От скачущих язычков пламени стало светло и даже как-то уютно. Кутыптэ поднялся, любуясь разведённым огнём и своим новым жилищем. Затем подошёл к стволу ели и погладил его.

– Спасибо, – сказал он и приложил к стволу ухо.

Внутри слышались звуки пилы и топора. Люди рубили лес даже ночью.

Раздался шорох.

– Хока? – обернулся Кутыптэ.

Шорох усилился. Кутыптэ смотрел туда, откуда доносился звук. Только сейчас он подумал, что надо было взять с собой вилы, чтобы было чем обороняться от волков. Он нащупал под ногами сухой сук, прижался спиной к стволу и выставил перед собой это жалкое оружие.

13. Ужин у костра

«Какой смысл трепыхаться?»

Сердце Кутыптэ колотилось. Не моргая, он смотрел, как шевелятся еловые ветви, точно кто-то ищет вход в его жилище.

– Ну, давай! – крикнул он, вот только крик получился совсем не грозным.

Приникшие к земле ветви приподнялись, и оттуда показалась Мышка. Кутыптэ отбросил ненужный сук, кинулся к ней и взял в ладони.

– Это ты!

Мышка захихикала в ответ.

– Еле лапки унесла! И еле нашла тебя. Представляешь, меня веткой сшибло, – Мышка выдохнула. – Ну и дёрнуло тебя в лес отправиться среди ночи. До утра не мог дотерпеть.

– Но Ирика пропадёт! – выпалил Кутыптэ.

Мышка смерила его взглядом.

– Можно подумать, сейчас мы просто мчимся её выручать.

– Ты права. Нельзя медлить! – он схватил мешок и натянул за плечи.

Мышка махнула лапкой.

– Теперь-то уж что. Дождёмся утра.

– Нет! Надо идти!

– Слышал, как волки воют? Чем ты будешь от них отбиваться – этой веточкой? – она кивнула на сухой сук.

Кутыптэ поник. Стянул мешок и с досадой бросил под ноги.

– А здесь хоть какое-то укрытие. И тепло, – добавила Мышка.

Она потянула лапки к огню.

– Ведьма сказала, что я могу быть спокоен за сестру, – буркнул Кутыптэ. – Но разве можно верить ведьмам?

– Я всегда делаю так, – рассудительно отвечала Мышка, – если что-то не могу изменить, оставляю как есть. Какой смысл без толку трепыхаться?

– И зачем она дала мне эти штуки? – Кутыптэ пропустил слова Мышки мимо ушей и отрешённо потрогал пластины. – Что ей от меня надо? Я запутался.

– Может, оно и само как-то образуется.

В желудке громко проурчало.

– Ой, – смутилась Мышка, – это у меня.

И застеснялась.

– Да ты ж у меня голодная совсем! – спохватился Кутыптэ и полез в мешок.

– Честно? – Мышка взяла в лапки хвост и застенчиво потеребила его кончик. – Я не любительница есть по ночам, но раз уж предлагаешь…

И снова захихикала, прижав лапки к мордочке.

Кутыптэ уселся на хвойный ковёр у огня и положил перед собой мешок. Выудил краюху хлеба, отщипнул кусочек и протянул Мышке. Она с благодарным поклоном приняла угощение, и оба принялись жевать.

Вдалеке ухал оставшийся без ужина филин, завывали голодные волки, а эти двое сидели в шалаше из густых еловых веток, грелись у костра и молчали. Мышка быстро расправилась со своим кусочком, почистила усики и посмотрела на Кутыптэ в надежде на добавку, но не решилась его тревожить. Мальчик задумчиво смотрел на огонь, и ему вспоминалось лицо Ирики, такое смешное без двух верхних зубов.

14.

Амулет волшебный

«Я больше не верю в чудеса»

Ирика во все глаза смотрела на пляшущие огоньки в очаге и подбросила ещё веточку. Ждать, пока закипит отвар шиповника, было скучно, и она отошла к окну, которое от наледи стало ещё менее прозрачным. Ирика подышала на стекло и протёрла ладошкой. Снаружи стемнело, и за окном ничего не было видно. Ирика забралась на деревянную лавку, упёрлась локтями в подоконник и прильнула к стеклу:

–И чего они переполошились?

Кутыптэ присел на скамейку спиной к окну и глядел на огонь в печи. Хворост звонко хрустел от разведённого жара, а язычки пламени с жадностью облизывали чарку с отваром из шиповника, вот-вот готового закипеть.

– Ты же слышала: ведьму боятся, – ответил он.

Ирика отвлеклась от окна и посмотрела на брата так, будто он сказал сейчас величайшую глупость в мире.

– И ты поверил?

– А ты нет?

В печурке трещал огонь.

– Я больше не верю в чудеса, – грустно, но решительно заявила Ирика. – Если бы чудеса работали, мама с папой были бы сейчас с нами.

Кутыптэ насупился. А Ирика провела пальцем по морозному узору на стекле и обернулась к брату:

– Знаешь что? – засуетилась она и хитро посмотрела на Кутыптэ.

Ох уж этот её взгляд!

– Ну? – в ожидании подвоха спросил он.

Она полезла в карман, пошарила там и выложила на деревянный подоконник два белых камушка странной формы. Кутыптэ недоумённо на них уставился.

– Это… чего такое?

Ирика смерила его взглядом.

– Зубы мои, не видно, что ли?

Кутыптэ в жизни своей не встречал выпавших человеческих зубов. И вид их, если честно, его совсем не впечатлил.

– И что ты с ними будешь делать? – без интереса спросил он.

– Один оставлю себе. А один ты возьми, – сказала Ирика и протянула брату зуб.

Кутыптэ отпрянул и с сомнением посмотрел на подарок.

– Зачем он мне?

– Как зачем! – воскликнула сестра. – Ты как маленький, честное слово! Это как будто бы амулет волшебный. Так мы всегда сможем найти друг друга. Один у тебя, другой у меня.

Кутыптэ зажал рот ладонью и прогудел:

– Свой зуб я тебе не дам!

Ирика звонко расхохоталась. Улыбнулся и Кутыптэ. Он повертел зуб в пальцах.

– Ты же не веришь в чудеса, – поддел он сестру.

Она фыркнула:

– Чудеса и волшебство – разные вещи.

– Много ты понимаешь, – хихикнул Кутыптэ и отложил зуб на подоконник.

– Чудеса – это то, что происходит само по себе, – поразмыслив, сказала Ирика. – А волшебство – это то, что можно сделать своими руками…

Но внезапно притихла и пробормотала:

– Или наоборот…

– По мне, так никакой разницы, – безразлично отозвался брат.

Ирика задрала нос и обиженно отвернулась к окну. К тому времени стекло заиндевело, и она снова подышала на изморозь, но протирать не стала.

Кутыптэ молчал, задумчиво рассматривая невзрачный на вид зуб Ирики. Затем тронул её за плечо.

– Мне надо сказать тебе кое-что, – начал он, но тут и чарка с отваром закипела, и ссора эта дурацкая произошла. А из-за чего ссора-то? Глупость же. Но ссора состоялась, и вот уже Кутыптэ выскочил за порог, где в снегу таяли следы Ирики.

– Где ты?

Пропала. Ушла, убежала. Или, может, прячется где-то да ждёт случая, чтобы выскочить с хохотом из укромного местечка, где любила прятаться, и закричать: «Не нашёл, не нашёл»! Но нет, ниоткуда она не выскакивала. Да и следы на снегу говорили, что ушла она со двора. Сначала к деревенским воротам, а потом к мостику через замёрзший ручей. А дальше к страшному ночному лесу. И надо идти её искать. Кричать во всё горло. Звать до сипоты, пока голос не сорвёшь. Но ни за что не возвращаться обратно одному.

А потом было бегство от филина, гадкий ком грязи, разбитый фонарь, встреча с Хокой и костёр под елью. И долгий глубокий сон на перине еловой хвои под треск угольков. И снилось Кутыптэ, что стоит он во дворе, а с покрытого хмурой завесой неба сыплются, сыплются и сыплются чёрные перья. Как дурной знак. Как предвестники беды.

И голос жуткий слышен:

– Это всё ты. Это всё из-за тебя.

15.

Корзинка с пирожками

«Ну и снега у вас намело!»

Зимой солнечному деньку радуешься особо. Это летом – ну солнце и солнце. Подумаешь, что такого. А зимой – нет, зимой всё по-другому. И хочется вдохнуть морозное утро всей грудью, да горло боишься застудить.

Маруна торопливо шла по скрипучему снегу с корзинкой в руке. Деревушка просыпалась. Из печных труб тянулись к лазурному небу шерстяные ниточки дыма. Кузница звенела перебранкой молота и наковальни. В хлеву фыркали лошади, а чуть поодаль кряхтели в загонах куры да перепела. От ночной бури на небе не осталось ни облачка. Солнце светило ярко и почти по-весеннему.

По улочкам сновал улыбчивый люд. Шоркали лопаты – это жители расчищали снег во дворах. В сугробах с хохотом резвились ребятишки. Прохожие приветственно кивали Маруне, и она отвечала им улыбкой. Страшная ночь осталась позади. Поутру все были целы и потому счастливы.

Маруна подошла к калитке у домика Кутыптэ.

– Детишки! – позвала она. – Просыпайтесь, сонюшки!

Наваленный снег не давал открыть калитку.

– Тётя Маруна принесла вам пирожков! Ещё горяченькие! Ну-ка, кто первый?

Наконец она открыла калитку и шагнула во двор.

– Ну и снега у вас намело!

Маруна прошла к дому и резко остановилась. Она смотрела на распахнутую дверь домика, куда метель за ночь нанесла снега.

– Кутыптэ? Ирика? – позвала Маруна и осторожно шагнула внутрь.

Под её ногой на деревянном полу гулко скрипнул снег.

Внутри было холодно и пусто. Огонь в печи угас, на лежанке абы как побросаны покрывала. Маруна вскрикнула. Корзинка выскользнула из рук, упала в нанесённый снег и прокатилась по нему, оставив борозду. Румяные пирожки, ещё пышущие жаром, рассыпались под ногами.

16. Наглая морда

«Как мне теперь найти сестру?!»

Кутыптэ медленно открыл глаза и не сразу понял, где находится. Над ним смыкались еловые ветви шалаша и слышался их лёгкий шорох. Морозный воздух до розового отлива натёр мальчику щёки, а на грудь что-то давило. Кутыптэ поёрзал. Что-то тяжёлое на его груди тоже поёрзало. Кутыптэ боялся шелохнуться и только водил глазами по сторонам. Наконец он поднял голову и взглянул перед собой. На нём лежал огромных размеров ком серого меха. Неужели Мышка за ночь так поправилась? А говорила, не любит есть перед сном.

Кутыптэ снова поёрзал, чтобы спихнуть с себя комок, но тот вцепился в тулуп и спихиваться не желал. Наглость комка возмутила Кутыптэ. Страх как рукой сняло, и мальчик отважился тронуть неведомое существо. На ощупь оно оказалось мягким и от прикосновений издало урчащие звуки.

– Да-а-а, хорошо, – проурчало существо. – Вот тут ещё погладь, а?

Оно перевернулось на спину, подставив пушистый живот.

Кутыптэ замер.

– Ну что же ты? – поинтересовалось существо и подняло на Кутыптэ взгляд жёлтых глаз.

На мальчика смотрела наглая кошачья морда.

–Ну? – поторопил незваный гость.

Кутыптэ взял наглеца в руки, снял с себя и поставил на мягкий ковёр из хвои.

–Да не буду я тебя гладить, кот!

– Манул, – уточнил кот. – Я Манул.

– Как ты здесь оказался? – спросил Кутыптэ, не представившись.

Манул принялся лизать переднюю лапу и умываться.

– Охотился ночью. А тут живности вообще никакой, представляешь? Забрел вот к тебе, а тут было так тепло. И штука твоя так здорово греет, – Манул кивком указал на блестящее ожерелье.

Кутыптэ потрогал пластины на груди. Действительно, тёплые.

– Наверное, благодаря им я не замёрз, – пробормотал он.

– Благодаря мне ты не замёрз, мне! – жарко возразил Манул. – Мы, манулы, самые тёплые существа во всём лесу! Глядя на нас, хочется сразу же свернуться клубком и сладко заснуть. Зачем вот ты меня разбудил, а? Манулы днём спят!

Манул зевнул, показывая Кутыптэ острые клыки и розовый шершавый язык.

– Из-за тебя я совсем не выспался. Ты и так полночи бормотал во сне. Давай, укладывайся, было очень хорошо.

Мальчик сделал ровно обратное. Решительно встал и надел заплечный мешок.

– Это ты мне назло, да? – с обидой спросил Манул.

– Некогда мне спать. Мне сестру искать надо.

– Сестру? – Манул округлил жёлтые глаза. – Зачем? От сестёр одни неприятности. А ещё с ними приходится делиться едой.

– Много ты понимаешь, – буркнул Кутыптэ, но вдруг спохватился: – А где моя Мышка?

– Мышка? – Манул отвлёкся от лизания лапы и навострил уши.

Снаружи долетел тонкий голосок.

– Кутыптэ!

Кутыптэ оживился и раздвинул еловые ветви, как занавес. С них полетели комья снега, а в глаза ударил свет ясного утра.

– Мышка! – с радостью крикнул он.

Мышка бежала по снегу, подскакивала и весело кричала издали:

– Как хорошо, что ты проснулся! Я уже сбегала к сёстрам и всё разузнала!

Внезапно на неё бросился комок серого меха. Под его лапами Мышка пискнула и заметалась.

Кутыптэ замер в потрясении. Будто со вдохом морозного воздуха он проглотил огромную сосульку, которая стала комом в горле до самого желудка и жгла изнутри ледяным холодом. Когда оцепенение прошло, Кутыптэ кинулся к Манулу с криками:

– Оставь её! Оставь! – и затопал ногами.

Манул прильнул к земле и прижал уши. Его жёлтые глаза глядели исподлобья угрожающе. Но и Кутыптэ смотрел не менее яростно. Нехотя Манул отступил.

Кутыптэ посмотрел вниз, где на снегу лежала Мышка. Ощущая стук сердца в груди, мальчик склонился к ней, взял в ладони и поднял с земли. Она часто моргала блестящими чёрными глазками и так же часто дышала. Её тельце вздрагивало, а шёрстка помялась. Она подняла голову с прижатыми к ней ушами, поискала взглядом лицо Кутыптэ, а когда нашла, едва слышно шепнула:

– Найди дерево… Ты… его сразу узнаешь…

Взгляд её помутнел. Она замерла.

Изо рта Кутыптэ вырвалось облачко пара.

По лесу прокатился стук дятла.

– Что ты наделал? – прошептал Кутыптэ.

Манул посмотрел по сторонам, точно вопрос мог относиться к кому-то другому. К тому же дятлу, например.

– Что ты наделал… – повторил Кутыптэ.

– Ты мне? – спросил Манул и дёрнул хвостом.

– Ты задушил её…

Манул фыркнул.

– Ну-у-у, да. Коты душат мышей. А я, хоть и манул, но родственник котам.

Кутыптэ не отвечал. Манул подошёл ближе и смотрел снизу вверх на Мышку в руках мальчика.

– Послушай, я был голоден. За всю ночь никого, а тут такая удача! На ловца и зверь бежит! И вообще не пойму, почему я должен объясняться!

Кутыптэ молчал. Манул помялся на месте.

– Эм… я бы хотел приступить к завтраку, – вкрадчиво сказал он. – Если ты не возражаешь.

Кутыптэ отвернулся.

– Она хотела помочь мне. Ты её не получишь.

Манул поморгал.

– Не вижу связи.

Кутыптэ сел на корточки и принялся выкапывать в снегу ямку, а затем положил туда Мышку.

– Погоди-погоди, – засуетился Манул. – Ты что, хочешь её закопать?!

Не дождавшись ответа, он предложил:

– А я знаю место, куда её можно спрятать получше.

Манул облизнулся и потёрся мордочкой о локоть Кутыптэ.

– Убирайся!

Кутыптэ оттолкнул от себя Манула. Тот отскочил и обиженно посмотрел на мальчика.

– Ты убил того, кто мог мне помочь! Найти сестру! У меня была еда! Ты мог попросить!

– Ты мог предложить! – не растерялся Манул.

Кутыптэ закопал Мышку, сделал из снега холмик и похлопал по нему ладонями. Затем поднялся и без единого слова побрёл вдоль деревьев.

Манул потоптался на месте, не зная, что делать: двинуться вслед за Кутыптэ или откопать добычу.

– Постой! А какая у тебя еда?

Куытптэ шёл молча и не оборачивался. Манул бросился вдогонку и заходил то справа, то слева, заглядывая в лицо Кутыптэ.

– Это глупо! – воскликнул Манул. – Ты действительно её там оставишь? Если не я, то кто-то другой её найдёт и съест!

Кутыптэ не смотрел на Манула. Но вдруг остановился и взмахнул руками.

– Как мне теперь найти сестру?! Какое дерево я должен искать?! Тут кругом одни деревья! Тут вокруг нет ничего, кроме деревьев и бессовестных котов!

– Я Манул, – уточнил Манул. – И я не бессовестный, а голодный. А у тебя точно есть еда?

Кутыптэ отмахнулся и зашагал дальше, но внезапно за его спиной прозвучал писк.

– Мышка! – крикнул мальчик и бросился назад.

17.

Рыжие черепки

«У тебя слово с делом не расходится»

Кузнец спешно шёл рядом с Доланом и что-то горячо рассказывал, размахивая руками, как ветряная мельница в ураган. Солнце светило ярко, снег сочно хрустел под ногами. Прекрасное утро!

– Откуда мне знать, что это не твоих рук дело? – спрашивал Долан.

– Обижаешь! – протянул Кузнец.

– Привет, Канава! – крикнули со двора.

Кузнец стыдливо махнул рукой в ответ. Долан посмотрел на него с хитрецой. Тот насупился:

– И что, это прозвище так и будет меня преследовать?! Было-то всего разок. Да и когда? Я уж и забыл.

Долан поднял брови и в удивлении уставился на товарища.

– Ну хорошо, два разочка, – признал Кузнец со вздохом.

Долан улыбнулся и покачал головой.

– Ну ладно, иногда такое случается, – сдался Кузнец. – Но что ж теперь, клеймить меня за это всю жизнь, скажи, пожалуйста!

Кузнец заглянул в глаза приятеля, но вместо сочувствия нашёл там усмешку.

Наконец они вышли на площадь. Долан остановился и протянул:

– Вот тебе раз…

– Ну! А я что говорил?

– Доброго утра, Долан! – приветствовал Берген, чернобровый конюх с только что набранным из колодца ведром воды. – Привет, Канава!

– Да привет, привет, – поморщился Кузнец и с досадой отвернулся.

– Видали, – Берген кивнул в сторону и цокнул языком, точно понукал лошадь, – метель-то какая была. Хорошо, колодец не замело.

И пошёл дальше, снова цокнув.

– Н-да… – протянул Долан и почесал за ухом.

Он подошёл к весам. Они были грубо опрокинуты и занесены сугробом. Тыква разбилась вдребезги. Её ярко-рыжие черепки виднелись то тут, то там, припорошенные снегом. Плетёная корзина была пуста. Ни единого чёрного пера вокруг.

Позади раздался кашель. Долан обернулся и встретил взгляд стальных глаз.

– Похоже, у тебя слово с делом не расходится, – прошамкал Старик и откашлялся в кулак.

– Что? – насторожился Долан. – Ты на меня подумал?

Кузнец почуял приближение бури и пробормотал:

– В горле что-то пересохло.

Он предусмотрительно отошёл к колодцу и сделал вид, что его одолевает жажда.

– А может, оно и к лучшему, – заявил Долан. – Меньше смуты.

Старик криво улыбнулся.

– Ты ещё слишком молод и неопытен. Но как же нам теперь быть?

Он говорил медленно, вязко тянул слова, и Долан не решался взглянуть ему в глаза, такие же ледяные, как и всё вокруг. А Старик качал головой:

– Как же нам теперь узнать о приходе Гыр-Пыбры?

– Она уже была здесь, – раздался женский голос.

Долан и Старик обернулись. Перед ними стояла Маруна и мяла в руках плетёную ручку корзины. Прядь волос выбилась из-под платка. К ним подошёл Кузнец.

– О чём толкуете? О, пирожочки! – оживился он и потянулся за угощением.

18.

Писк среди снега

«Давай я сделаю это быстро»

Это оказалась не Мышка. В снегу барахтался и пищал птенец – едва покрытый серым пухом комочек. Кутыптэ стоял над ним в растерянности. Манул с любопытством осматривал птенца, не приближаясь, однако, близко. Он поднял взгляд жёлтых глаз на Кутыптэ и спросил:

– Ну а этого-то хоть можно? Так есть хочется.

Кутыптэ молчал.

– Не понимаю вообще, зачем с тобой советуюсь.

Манул двинулся на птенца. Кутыптэ преградил ему путь.

– Он, должно быть, выпал из гнезда.

– Редкая наблюдательность, – похвалил Манул.

– Что это за птица такая, что птенцы у неё рождаются, когда снег ещё не сошёл?

Птенец подполз к ноге мальчика.

–Клесты, это ж всем известно. Ты, я смотрю, в лесу новичок, – ответил Манул и с любовью посмотрел на птенчика. – По размеру не больше мышки, ну хоть что-то.

Манул потянулся к добыче.

– Нет! – Кутыптэ резко присел, стянул рукавицы и взял птенца в тёплые ладони.

– Да что ж такое! – Манул дёрнул хвостом. – Ты так и будешь морить меня голодом?

Кутыптэ не ответил.

– Ты всё равно не спасёшь его, – настаивал Манул, – ты не знаешь, чем его кормить, он всё равно погибнет. Это печально, но это правда. Так устроен мир.

Кутыптэ молчал. В его ладонях копошился и пищал птенец.

– Отдай его мне, – ласково попросил Манул. – Так он хотя бы принесёт пользу и не даст мне умереть от истощения!

Кутыптэ нахмурился.

– Хока поможет мне, потому что я не обижал его лес, – тихо проговорил он.

Манул фыркнул.

– Так ты его спасаешь из-за Хоки? – он заглянул мальчику в лицо.

Тот в ответ выдохнул облачко пара.

– Давай я сделаю это быстро, Хока и не заметит, – протараторил Манул. – И ты заодно отвернись.

Кутыптэ не отвечал. Манул вкрадчиво заговорил:

– Смешно думать, что за тобой постоянно кто-то наблюдает. Подглядывает из укромного местечка, взвешивает твои шаги и поступки, а потом решает, достоин ты награды или нет, – Манул щурил жёлтые глаза.

– Ты прав, – внезапно согласился Кутыптэ и провёл пальцем по головке птенца.

Манул оживился.

– Спасти его я не смогу, – вздохнул мальчик.

– Зато ты можешь спасти меня! От голодной смерти, между прочим! А? Знаешь, как Хока будет доволен? Вот он обрадуется!

Манул задрал хвост и с нетерпением закружил вокруг Кутыптэ, совсем как домашний кот в ожидании обеда.

Кутыптэ посмотрел наверх. Там, на недосягаемой высоте, в обрамлении малахита еловой хвои виднелось гнездо клестов.

– Мы должны вернуть его домой, – твёрдо заявил он.

Манул отпрянул. Глаза его, казалось, стали круглее обычного.

– Ты в своём уме? Или тебе за ночь голову отморозило?

Кутыптэ смело посмотрел Манулу в глаза.

– Как? Как ты это сделаешь? – возмутился Манул в ответ на этот взгляд. – Запрыгнешь? Отрастишь крылья? Или…

– Ты поможешь мне, – перебил его Кутыптэ.

Манул замотал головой.

– Ты точно отморозил голову!

– Ты кот, а коты лазают по деревьям.

– Я Манул, – Манул одарил Кутыптэ гордым взглядом. – А манулы так себе лазальщики. Мы хороши в другом.

– Всё равно из нас двоих у тебя это получится лучше.

Манул махнул хвостом и ухмыльнулся:

– Но для этого мне надо будет взять птенца в зубы.

– Да поаккуратнее.

– А ты не боишься, – вкрадчиво заговорил Манул, – что я схвачу его и убегу, а потом съем?!

Кутыптэ вздохнул.

– Боюсь, – честно ответил он. – Но ничего другого не могу придумать.

Птенец попискивал в тёплых ладонях и беспомощно шевелил крылышками без перьев.

Манул посмотрел наверх, где приютилось гнездо клестов.

– Хм. А ведь там наверняка ещё есть.

– Даже не думай, – осадил его Кутыптэ. – Ты отнесёшь птенца и вернёшься. А за это я поделюсь с тобой обедом.

– У кого-то тут ещё и завтрака не было, – жалобно простонал Манул.

Кутыптэ повёл плечами, напоминая про висевший за спиной мешок с припасами. Манул прищурился и задёргал хвостом. В его взгляде Кутыптэ прочитал сомнение и нерешительность.

– Не верю, что делаю это! – наконец воскликнул Манул и махнул лапой.

Кутыптэ присел перед ним и протянул птенца на ладонях. Маленький клёст согрелся от тепла человеческих рук и притих. Не сводя с Кутыптэ жёлтых глаз, Манул осторожно взял птенца в зубы.

19.

Первые догадки

«Кажется, я что-то видела ночью»

В доме Долана было жарко натоплено. У очага суетилась его жена – стройная, как осина, женщина с косой светло-русых волос закрученной кольцом на затылке. Она подбрасывала поленьев в огонь, поправляла чан с кипятком и за домашними хлопотами не обращала внимания на столпотворение в доме.

Хозяин вышагивал вокруг громадного стола, накрытого льняной скатертью с красным вышитым узором. Стол был пуст.

– Да то не мальчик был! – горячо доказывал Турон. – Хоть выглядел и говорил как Кутыптэ. Это ведьма была! В образе мальчика.

Маруна часто кивала, шмыгала носом и вытирала платком красные глаза. Она сидела на лавке у окна рядом с мужем. Он заботливо обнимал её за плечи и прижимал к себе. У окна спиной ко всем стоял Кузнец с меховой шапкой в ручищах и переминался с пятки на носок, время от времени бросая взгляд на корзинку с пирожками.

Долан обернулся к Старику, который устроился за столом, сложив на нём руки, и спросил строго:

– Что скажешь? Это она весы перевернула?

Старик погладил шершавой ладонью скатерть и прохрипел:

– Как знать… Чары ведьмы неисчислимы. Если это действительно была она, вы всё сделали правильно, – он покивал, как рогоз на ветру. – Не то сейчас мы бы не досчитались не двоих, а пятерых детей.

Маруна всхлипнула:

– А если я ошиблась? И то на самом деле был Кутыптэ?

Она уткнулась лицом в ладони.

– Ну-ну, – утешал Турон и обнимал её плечи.

Кузнец присел рядом. Долан отвёл глаза и поймал укоризненный взгляд жены.

– Ну, будет тебе, – смягчился он.

– Хватит причитать попусту, – вступила жена Долана. – Слезами дела не решить.

Она стянула скатерть с половины стола, высыпала муки и обратилась к Маруне:

– Мужчины пусть думают. А ты помоги-ка.

Жена Долана выставила на стол корзину с куриными яйцами, кулёк муки и крынку молока. Шмыгая носом, Маруна подошла к столу.

– Я тогда пойду? – Кузнец хлопнул себя по коленям и поднялся с лавки, когда женщины принялись замешивать тесто. – Столько работы.

– Угу, – поддела его жена Долана. – Например, в канаве уснуть.

И хихикнула. Кузнец бросил на неё обиженный взгляд.

– Опять начинается! Долан, ну скажи ей!

– Не до того сейчас.

– Ну а что сидеть-то попусту? – вспылил Кузнец. – Ну сбежали ребятишки. Я сам такой был. Наиграются, вернутся. Им разве впервой?

Его поддержал Турон:

– И то верно! Охотники с детства учат детей обходиться в лесу.

А Кузнец добавил:

– Ну! А я подарил мальчонке огниво и научил разводить костёр. Да не пропадёт.

Кузнец махнул рукой, украдкой выудил из корзины пирожок и направился к выходу. Долан задумчиво поглаживал бороду. Женщины замешивали тесто. Старик чихнул от витавшей в воздухе муки, потёр нос и обратился к Маруне:

– А как вы заподозрили, что это не Кутыптэ?

И хотя вопрос относился не к нему, Кузнец обернулся. Маруна добавляла муку в глиняную миску, вздрогнула и просыпала мимо. Она провела пальцами на щеке, оставив там белый след. Затем оглянулась на мужа. Турон встал с места, подошёл к жене, но не успел ответить. Его перебил настойчивый стук в окно. Долан посмотрел наружу. За полупрозрачной слюдой виднелась размытая фигура.

– Долан, ты дома? – то был голос Карии.

Долан прильнул к окну, закивал и жестами пригласил её заходить. Через мгновенье Кузнец открыл перед гостьей дверь. Кария не вошла, с порога поискала глазами Долана, метнула взгляд на его жену, но тут же спрятала глаза.

– Ну? – в нетерпении спросил Долан.

– Кажется, я что-то видела ночью.

20.

Вверх и вниз

«Раненый хищник сам может стать добычей»

Кутыптэ стоял под разлапистой елью и наблюдал за Манулом. Манулы и впрямь не так изящны, как домашние коты, и этот не был исключением. Он неуклюже карабкался по ветвям, подолгу проверяя их устойчивость лапой, балансируя хвостом и опасливо поглядывая вниз. Птенец затих в его зубах. Кутыптэ не сводил с них глаз и сочувственно морщился.

До гнезда оставалось совсем немного, как вдруг Манул обернулся и посмотрел на Кутыптэ. Во взгляде жёлтых глаз Кутыптэ прочитал решимость нарушить уговор. Эти лукавые глаза говорили: «Лучше птенчик в зубах, чем журавль в облаках». Кутыптэ замер и не мог проронить ни слова. Но вопреки его опасениям Манул не скрылся из виду, а спокойно отвернулся и продолжил подбираться к птичьему гнезду. В его движениях не было никакой суеты и спешки. Впрочем, никакой ловкости в них тоже не было. Это была поступь опытного охотника, неуверенного разве что в той высоте, на которой ему довелось оказаться. Кутыптэ сосредоточенно провожал Манула взглядом. Сердце его громко колотилось. Казалось, сейчас это был самый громкий звук во всём лесу.

Внезапно тишину лесного утра нарушил птичий гомон.

– Скорее! Скорее! Сюда! Сюда! Сюда! Он ворует наших детей!

К гнезду подлетели две птички: одна с жёлто-зеленоватой грудкой, другая – с красноватой. Они кружили возле ели, не затихая ни на секунду. Манул сжался и прижал уши. Клесты вились вокруг него с криками:

– Отдай! Отдай!

Птенец в зубах Манула запищал и задёргался. Манул осторожно пробирался к гнезду, а клесты не отставали. Они налетали на Манула и пытались ущипнуть клювом или поцарапать когтями. Под их напором Манул оступился и чуть не сорвался с ветки, но успел зацепиться. Вниз посыпались комья снега.

– Не надо! – кричал снизу Кутыптэ. – Мы хотим помочь!

Клесты отвлеклись от Манула и посмотрели на мальчика.

– Так вы заодно! – прокричал папа-клёст.

– Не отдадим! – отвечала мама-клёст.

И они снова набросились на Манула. В воздухе только и мелькали их чёрные крылья. Но Манул уже успел добраться до гнезда и заглянул внутрь. Там копошились ещё два птенца – такие же невзрачные комочки, покрытые серым пушком. Глаза Манула заблестели.

– Мы только хотели вернуть вашего птенца! – кричал Кутыптэ. – Он выпал! Мы не хотели его обидеть!

– Не верим! Не верим! – вились клесты над гнездом.

Манул опустил птенца в свитое из прошлогодних веток гнездо и разжал зубы. Птенчик пополз к своим братьям, они сгрудились, прижались друг к другу и жалобно запищали. Манул с любовью их рассматривал. Такие маленькие и беззащитные. Лёгкая добыча.

– Убирайся! Убирайся! Вон! Вон! Вон! – галдели клесты.

– Спускайся! – крикнул Манулу Кутыптэ.

Манул взглянул вниз, где мальчик махал ему рукой. Он ещё раз посмотрел в гнездо, нервно дёрнул хвостом, зажмурился, сжал зубы и попятился назад. Но в этот миг один из клестов больно ущипнул его за ухо, да так, что Манул вскрикнул и замотал головой. Второй клёст на полной скорости пихнул его в бок, Манул потерял равновесие, не успел зацепиться за ветку и сорвался вниз. Он ударился о росший ниже сук и отскочил от него. Едва перевернувшись на лапы, Манул с хрустом обрушился в сухой кустарник, что рос под елью. Сверху на него осыпалась труха, снежная пыль и опустилось несколько перьев.

– Убирайтесь! Убирайтесь! – кричали сверху клесты. – Чтоб не видели мы вас больше!

Они юркнули к своему гнезду, и галдёж их понемногу утих.

Воцарилась тишина. И хотя утро в зимнем лесу было в самом разгаре, а солнце поднялось высоко над верхушками елей и ярко освещало всё вокруг, лес молчал. Точно бы кроме этих клестов его не населяла больше ни одна живая душа.

Кутыптэ кинулся к Манулу, но замер в нерешительности. У подножия ели не было ни звука, ни движения.

– Манул? – шёпотом позвал Кутыптэ и осторожно шагнул.

Наконец кустарник затрещал, и оттуда показалась морда Манула. Взгляд его жёлтых глаз был полон обиды и грусти.

– Ты цел! – Кутыптэ радостно взмахнул руками и хлопнул себя по коленям.

Манул тяжко вздохнул.

– Говорил я тебе, мы неважнецки лазаем по веткам.

Кутыптэ опустился перед ним в снег.

– Ты здорово справился!

Манул подошёл ближе, заметно прихрамывая на переднюю лапу.

– Но ты ушибся!

– Редкая наблюдательность, – горько усмехнулся Манул.

– Тебе больно? – спросил Кутыптэ и погладил Манула по голове.

– Теперь я совсем как тот птенец – тоже выпал из гнезда.

Кутыптэ хихикнул. Манул с грустью посмотрел на него. Он отошёл к кустарнику, разрыл ямку в снегу и улёгся, осторожно поджав ушибленную лапу.

– Что ты делаешь? – спросил Кутыптэ.

Манул закрыл глаза.

– Я не могу дальше идти. Мне нужно набраться сил. Хоть я и хищник, но раненый хищник сам может стать добычей.

И свернулся клубком. Кутыптэ внимательно на него посмотрел.

– Я не брошу тебя тут!

Манул покачал головой и отвернулся.

– Я тебя понесу! – выпалил Кутыптэ.

Манул лежал молча и не двигался. Кутыптэ подполз ближе. Манул медленно открыл глаза и пристально посмотрел в лицо Кутыптэ.

– Почему ты мне помогаешь? Зачем я тебе?

Кутыптэ погладил его между ушей.

– Ведь это я погубил твою Мышку. Я даже не знаю, где нам искать твою сестру, – сказал Манул и прищурился в ответ на ласку.

– «Нам»! Ты сказал «нам»! – обрадовался Кутыптэ.

– Я стану тебе обузой, – грустно добавил Манул и опустил голову. – Оставь меня, я уж как-нибудь сам.

– Не говори глупостей.

Манул помолчал.

– Или ты это делаешь, чтобы не огорчить Хоку? – тихо спросил он. – Чтобы Хока не передумал помогать тебе?

Теперь уже Кутыптэ ответил не сразу.

– Нет, – твёрдо сказал он. – Об этом я даже не вспоминал.

– Тогда почему?

– Потому что ты сдержал слово, – ответил Кутыптэ и уверенно посмотрел в жёлтые глаза. – А теперь я должен сдержать своё.

Манул не ответил. Только носом уткнулся в руку Кутыптэ и замурчал. Кутыптэ почесал его за ухом.

– И что, у тебя и вправду есть еда? Ты не обманывал меня?

– Лосятины ещё полно осталось! – похвастался Кутыптэ.

– Не пробовал никогда. Это вкусно?

– Пальчики оближешь! – засуетился Кутыптэ, снимая наплечный мешок.

– У меня нет пальчиков. У меня лапки.

Кутыптэ в ответ рассмеялся. Он положил мешок перед собой и запустил руку внутрь.

21. Взаимные упрёки

«Ты знаешь, что это?»

– Как?! – Маруна всплеснула руками, и мучная пыль разлетелась в стороны. – Как ты могла отпустить его одного?

Она испытующе уставилась на Карию. Та стояла по другую сторону стола и раскатывала тесто. Жена Долана разбила яйцо в миску и заливала его молоком, украдкой поглядывая на новую гостью. Засучив рукава и высунув от усердия язык, Кузнец тоже раскатывал тесто. Получалось не очень. Рядом старался измазанный мукой Турон, которого женщины тоже припрягли к работе. Вокруг стола расхаживал Долан.

– Я никогда не лезу в чужую жизнь, – отвечала Кария, разминая тесто для будущей лепёшки. – И тебе советую то же, соседка.

Маруна отмахнулась, и мука поплыла в воздухе, как пыльца серебристого шафрана. Старик переводил взгляд с одной женщины на другую и внимательно рассматривал каждую.

– Хватит! – крикнул Долан и замахал руками. – Устроили базар! Ещё раз всё по порядку и подробно. Тогда и решим, что делать. Давай, Кария, с чего всё началось?

Кария скривила недовольное лицо, налегая на комок теста.

– Говорю же, меня разбудил шум в курятнике. Куры переполошились. Лиса, думаю, забралась да потаскает всех несушек.

– Это мы слышали, ближе к делу, – подгонял Долан.

Кария с гневом выдохнула.

– Не поймёшь тебя: то тебе подробно, то короче. В общем, вышла во двор, а дом-то у меня на пригорке, да и вижу, как с луга бежит кто-то к деревне. Пригляделась, да никак Кутыптэ наш. Я значения не придала: ну бежит и бежит, дети в этом возрасте разве усидят на месте?

– Но не посреди же ночи! – встряла Маруна.

– Тихо! – шикнул Долан.

– А потом, как я из курятника обратно к дому шла, вижу: идёт он уже к лесу через луг. С фонарём в руке. Вот, всё.

В избе сделалось тихо. Только в печке шуршал огонь. Да Кузнец пыхтел над непослушным комком теста.

– Ты его не остановила, – прошептала Маруна, не глядя на соседку.

– Говорю же: я не вмешиваюсь в чужую жизнь!

– Снова как куры квохчете! – вспыхнул Долан, точно огонёк в печке.

– Ты ничего странного ты не заметила? – спросил Старик Карию.

Она задумалась.

– Ну если не считать странным, что маленький мальчик ночью идёт в лес один, то нет, всё было обычным.

– Уверена? – допытывался Долан.

Кария сжала губы, поводила глазами по сторонам и прищурилась.

– Было у него на шее что-то.

Маруна подняла голову и впилась взглядом в соседку.

– Блестящее такое, – говорила Кария. – Да впотьмах разве разглядишь?

– Говорю вам, то не мальчик был, а Гыр-Пыбра! – вступил Турон и утёр рукой нос, оставив белый след. – Откуда у Кутыптэ такое ожерелье?

– Какого на нём никогда не видели, – добавила Маруна.

– Ожерелье? – всполошился Старик и вскочил с места.

Все обернулись на него.

– Как оно выглядело?

– Да откуда ж мне знать? – растерялась Кария. – Я его с близи-то и не видала.

– Маруна? – строго спросил Старик.

Маруна заглянула в глаза мужа, точно ища поддержки. Он кивнул. Маруна провела пальцем по усыпанному мукой столу, оставляя штрихи.

Долан вытянул шею, чтобы рассмотреть рисунок.

– Такие плоские вроде как. Блестящие, – сказала Маруна.

– Вещь, видно, дорогая, – добавил Турон.

Старик обрушился на место. Все умолкли и обернулись на него с испугом. В тишине раздался возглас:

– Ну не моё это! – взмахнул руками Кузнец, увлёкшись тестом настолько, что утратил нить разговора.

Он окинул взглядом замерших товарищей. Те не сводили глаз со Старика.

– Ты знаешь, что это? – вкрадчиво спросил Долан и указал на стол.

На покрытых мукой досках виднелся рисунок Маруны – несколько штрихов сложились в три прямоугольника.

22.

Заметая следы

«А я думал, я тебя знаю»

– Куда ты нас ведёшь? – озадаченно спросил Долан.

Вместе с Маруной, Туроном, Карией и Кузнецом они шли за Стариком по улочкам деревни.

– Доброго дня! – кричали им со дворов жители.

Долан взмахивал рукой для приветствия; остальные озирались по сторонам и кивали с кислыми улыбками на лицах, точно ждущие разоблачения прохвосты. Только Кузнец без особого интереса смотрел по сторонам и несколько раз широко зевнул.

– А зачем вы взяли меня с собой? – спросил он.

Но ему не отвечали.

– Здравствуй, Долан! – крикнул коловший дрова мужчина. – О, Турон, и ты тут? Когда на охоту?

– Не сегодня, – отвечал Долан.

– Эх, руки аж чешутся, – прогудел мужчина и взмахнул в воздухе топором. – Слыхал, как всю ночь волки выли? Совсем близко к деревне вышли. Как бы на овчарню не напали.

– Не нападут, – отозвался Турон.

– Хорошо, если так, – ответил мужчина, и с его двора раздался стук топора.

Отряд продолжил шествие. Долан шёл позади Старика и задумчиво смотрел вниз, где на подошвах стариковских валенок мелькал налипший снег. И думал он о том, что бы сделал на месте Маруны и Турона, если бы к нему домой среди ночи явился ребёнок. Поверил бы? Или прогнал со двора, приняв за чары злой колдуньи?

– Это должно пока оставаться в тайне, – сказал он так, чтобы его услышали только участники шествия. – Нельзя поднимать шум.

– Решать тебе, – пробурчал Старик, – но чем дольше мы молчим, тем раньше люди потеряют бдительность. Да и спасибо тебе никто не скажет, что утаил опасность.

Долан в ответ хмыкнул. Старик продолжал:

– Люди ленивы. Пока их не припугнёшь.

– Доброго дня! – донеслось со двора.

– И вам! – отозвался Долан и сказал в спину Старику: – Не нравятся мне твои речи.

Впятером они петляли по немногочисленным улочкам деревни.

– Это надолго? – теперь уже Кария не утерпела. – У меня куры не кормлены.

– А у нас дети дома одни! – пожаловалась Маруна и обернулась на кивнувшего мужа.

– Не займёт много времени, – буркнул Старик.

Все недоверчиво переглянулись, но спорить не отважились.

Наконец Старик подошёл к перекошенной калитке, отворил её и вошёл во двор. Долан резко остановился, да так, что шедший за ним Турон налетел на его широкую спину.

– Ты привёл нас к себе? – удивился Долан.

– Можете не разуваться, – ответил Старик и открыл перед гостями дверь.

Пять пар ног застучали по половику у порога, чтобы сбить налипший снег. Последним в дом вошёл хозяин.

Это убежище долгое время не знало уборки. Абы как была побросана домашняя утварь, в углах разрослась паутина, махровая от налипшей пыли. А метла, которая призвана с этой пылью бороться, сама была покрыта её толстым слоем. На верёвках под потолком и на вбитых в стену гвоздях сушились пучки трав и ветки с ягодами. Пыльные банки с кореньями и порошками стояли на таких же пыльных полках. И только следы пальцев, чуть менее присыпанные пылью, говорили, что всем этим добром ещё кто-то пользуется.

– Может, тебе помощь нужна по дому? – спросила сердобольная Маруна, оглядывая стариковский быт.

– Мне помощь нужна в этом углу, – сухо ответил Старик и обратился к Кузнецу. – Сдвинешь с места?

Он ткнул пальцем на обитый медью сундук в углу. Кузнец усмехнулся и мотнул головой.

– Ну наконец. Думал уж, до вечера буду с вами хороводы водить да тесто замешивать, как в Праздник урожая. Разойдись! – сказал он и отодвинул с пути Маруну и её мужа.

Затем нагнулся к сундуку и потянул на себя, но издал натужный рык и отскочил, едва устояв на ногах.

– Жернова у тебя там, что ли? – спросил Кузнец. – Моя наковальня легче будет!

– Помочь? – предложил Долан.

– Сам я! – отмахнулся Кузнец и набросился на сундук.

Но и со второй попытки сундук не поддался. И вот уже втроём – Кузнец, Долан и Турон с кряканьем и рычанием тянули неподъёмную громадину.

– Тяните, тяните! Ещё! – командовал Старик, пока сундук наконец не сдвинулся.

– Ого! – Кузнец зачесал затылок. – Он тут стоял так долго, что прямо врос в доски.

– И корни пустил! – хмыкнул Долан.

– А ты как думал? – отвечал Старик. – Во всём нужна осторожность. А теперь вот.

Старик полез за сундук, склонился над полом и потянул доски вверх. Там оказался небольшой погребок, совсем неглубокий. Луч солнца врывался в окно и ложился в тот угол. Все пригляделись и увидели, что под досками лежал свёрток потемневшей от старости холщовой ткани. А в нём – что-то достаточно твёрдое. Старик поднял из тайника свёрток, как драгоценность, и бережно положил на крышку сундука. Затем откинул края ткани, и глаза собравшихся расширились от удивления.

– Ну и дела! – протянул Кузнец и снова почесал затылок.

Долан в потрясении посмотрел на Старика:

– Что ж там внутри такого, что ты водрузил сверху тяжеленный сундук?

– Видала? – спросил Турон у Маруны.

– Может, откроем уже? – предложила Кария.

– За этим я вас и привёл, – ответил Старик, сдвинул бороду набок и полез за воротник, чтобы вытянуть шнурок, висевший на иссохшей шее.

На крышке кованого сундука лежала толстая книга. Солнечный луч падал на её обложку и массивный переплёт. В этом луче витала пыль и медленно ложились на потускневшие петли жёлтого металла и обитые им же углы кожаной обложки. Обложка была заперта на замок.

Старик выудил маленький ключик на шнурке, продул его и потянулся к замочной скважине.

– А я думал, я тебя знаю, – прошептал Долан.

Не глянув на него, Старик сказал:

– Мы часто так думаем о тех, кого встречаем каждый день.

Затем вставил в замок ключ и повернул. Механизм заскрежетал.

– Он, должно быть, ржавый давно, – сказал Кузнец. – Когда ты открывал его в последний раз?

– Тебя ещё на свете не было.

Старик с усилием нажал на ключ. Раздался треск, и в его пальцах осталась половина ключа. Другая половина застряла в замочной скважине.

– Да что ж ты! – воскликнул Старик и в раздражении пнул сундук.

– А ну-ка, – Кузнец взял книгу и поднёс замок к глазам. – Да… механизм того.

Старик застонал.

– Починить сможешь? – спросил Долан.

Кузнец повертел книгу в руках, осмотрел петли, взвесил книгу в руке.

– Обломок ключа вытащу, делов-то. Затем выточу новый. Механизм, если цел остался, маслом смажу. Повозиться придётся, но дело выполнимое.

– Сколько? – выпалил Старик. – Сколько тебе нужно времени?

Кузнец поджал губы.

– Вообще новым буром хотел заняться. Углеруб покоя не даёт…

– Сколько?! – засипел Старик, точно его душили.

– Ну… – смутился Кузнец – До конца дня управлюсь.

– Не позднее! Подождёт Углеруб.

– Лишь бы механизм не пострадал, – Кузнец ещё раз осмотрел книгу. – Хотя замок могу и молотом сбить. Дело плёвое.

– Нет! – крикнул Старик, выхватил книгу и прижал к груди. – Нельзя с ней так!

– Что ж там такое, что ты позвал нас всех? – спросила Кария.

Старик пошарил глазами по комнате и ответил не сразу.

– Убедиться хотел, что ожерелье, которое вы видели на Кутыптэ… – и замолк.

– Ну? – поторопил Долан.

– Если это то самое ожерелье, которое тут описано, то оно непростое.

Долан нахмурился. Маруна испуганно вцепилась в руку Турона.

– Что это за ожерелье? – медленно спросил Долан.

Старик пожевал губы. Стало так тихо, что ещё немного, и можно будет услышать, как пыль оседает на крышку сундука, на пол и всё остальное в комнате.

– Что это за ожерелье? – тихо повторил Долан.

Вместе с выдохом Старик ответил:

– Тот, кто его носит, понимает язык зверей и птиц. Но люди больше не верят ни одному его слову.

Маруна вскрикнула, закрыла лицо и уткнулась в плечо мужа. Турон сглотнул слюну.

– Как мы могли?! – Маруну душили слёзы. – Мы же ему не поверили!

Турон гладил жену по голове.

– Мы же его погубили!

Остальные переглянулись и поочерёдно посмотрели друг другу в глаза. Что-то нехорошее возникло во взгляде Турона.

23.

Обещание

«Я знаю, какое дерево тебе нужно»

– Надеюсь, вы заметили, какой я молодец? – спросил Манул, когда Кутыптэ закончил свой рассказ о том, какие события завели его в дремучую чащу.

Лось чинно шествовал сквозь укутанный снегом лес. Мальчик сидел на нём верхом, а на его плечах устроился Манул, точно дивный воротник.

– Себя не пожалел, лишь бы птенца спасти, – без тени скромности добавил он.

Как вдруг заёрзал и перебрался Кутыптэ на руки, прижав уши.

– Нет, только не опять! – в глазах Манула замер испуг, и он уткнулся мальчику в плечо.

Кутыптэ обернулся и заметил двух клестов. Они залетали то справа, то слева и тарахтели наперебой.

– Прости, что не поверили тебе! Прости! – кричал папа-клёст.

– Спасибо, что спас нашего сынишку. Он всё нам рассказал. Всё! – добавила мама-клёст.

– Он же у вас не разговаривает! – едко отозвался Манул, всё так же прячась в объятьях Кутыптэ.

– Он заговорил, представляешь! – с жаром ответил папа-клёст.

– Мы ждали, что он скажет «ма-ма», но его первым словом было «ма-нул», – сказала его жена и рассмеялась.

Манул отнял морду от плеча Кутыптэ и в изумлении посмотрел на птиц. Мальчик расхохотался. А клесты загалдели наперебой:

– Примите нашу посильную помощь! Волкам досталось по заслугам! Спасибо вам! – прокричали птицы и разлетелись.

– Это они меня позвали, – сказал Лось и остановился передохнуть.

– Придётся волкам обедать шишками! – засмеялся Кутыптэ вслед клестам.

– И желудями! – подхватил Манул.

– И камнями немного, – донесся издалека смех клестов.

Кутыптэ спрыгнул с Лося в снег и осмотрелся. Манул остался на лосиной спине и принялся умываться, время от времени поглядывая туда, откуда могли появиться волки. Да только приговаривал:

– Нет, вы слыхали, его первое слово было «манул».

И горделиво лизнул лапу.

Мальчик потянулся, чтобы погладить белоснежную шею Лося, но он был слишком высок и потому пригнулся к земле.

– Спасибо, – сказал Кутыптэ и обнял его морду. – Если бы не ты, она бы нас точно съела.

Лось улыбнулся и повёл ушами. Из его ноздрей валил пар.

– Я обещал себе, что никого не дам ей в обиду.

Его большие выпуклые глаза вдруг стали печальными. Кутыптэ погладил его по белой щеке и провёл рукавицей по бархатистому носу.

– У меня был сын, молодой красивый лосёнок. Он быстро рос и совсем скоро смог бы бегать быстрее ветра. Но однажды я не заметил, как он отстал, и волчья стая отрезала его от меня. Я не боюсь волков. Я легко могу проломить волчий череп ударом копыта, и они это знают. Потому остерегаются. Но в тот раз их было слишком много. Они не подпускали меня к сыну, пока Волчица его… не загрызла. У меня на глазах. Я до сих пор помню его последний взгляд.

Лось закрыл глаза. Кутыптэ хотел что-нибудь сказать, но так ничего и не придумал. Когда не знаешь что сказать, то лучше ничего не говорить вовсе. А просто быть рядом.

– С тех пор я один и стал такого цвета, – продолжал Лось с закрытыми глазами. —Мою любимую застрелили охотники, а мы, лоси, однолюбы, да. Так и скитаюсь теперь по лесу в одиночестве.

Он тряхнул головой с белоснежными рогами.

– Вас, людей, вообще не поймёшь: кто-то в нас стреляет, а кто-то проявляет заботу. Как ты, например, когда не бросил раненого Манула.

Кутыптэ теплым взглядом посмотрел на Манула. А Лось добавил со вздохом:

– Но бывает всякое. Сегодня ты спас птенца, а потом станешь охотником. Как знать, что однажды ты не выстрелишь в меня? Правда, Манул?

Манул отвлёкся от умывания.

– Не знаю, – небрежно ответил он. – Это первый человек, с которым я познакомился. Он не без странностей, конечно. Но хотя бы не обманщик.

И снова принялся лизать лапу и тереть ею мордочку, приговаривая:

– Моим именем скоро будут называть детей.

– Я не стану в тебя стрелять, даже если стану охотником. Обещаю, – сказал Кутыптэ Лосю.

– Зачем тогда становиться охотником? – удивился Лось.

– Я ему уже пытался объяснить, – встрял Манул. – Но мальчонка, похоже, совсем не знает, как устроен этот мир.

Пролетавшая мимо синичка уселась Лосю на рога и пропела тоненьким голоском:

– Жизнь – непростая штука.

Затем чирикнула, сказала: «Эх!», подскочила и упорхнула по своим синичьим делам с весёлым щебетом.

Кутыптэ опустил глаза. Лось посмотрел на него с любовью. Бархатистыми губами он поправил съехавшую с Кутыптэ шапку.

– Ты поможешь мне найти сестру? – умоляюще спросил Кутыптэ у Лося и поднял на него взгляд. – Всё, что я знаю, что надо найти какое-то особое дерево.

– Особое дерево? – задумчиво переспросил Лось и посмотрел по сторонам. – Да тут весь лес особых деревьев. Вон, смотри, дерево с вывороченным корнем.

Кутыптэ поджал губы и переглянулся с Манулом. В эту игру они уже играли.

– Хотя, – вдруг оживился Лось, – я, кажется, знаю, какое дерево тебе нужно. Залезай, это недалеко.

Он склонил голову, чтобы Кутыптэ мог забраться к нему в раскидистые рога.

– А можно я пешком пойду? – спросил Кутыптэ. – Эта скачка из меня весь дух выбила.

Лось рассмеялся.

– Дело твоё, конечно. Но так мы доберёмся быстрее. А скоро стемнеет.

Кутыптэ посмотрел на небо. Солнце стояло высоко, и небосвод был изумительно прозрачен. Совсем как весенний ручей. Хотя Лось, прав, конечно: зимний день короток. Кутыптэ шепнул «Спасибо», подошёл к склонившему голову Лосю и коснулся белых рогов.

– Какие тёплые, – удивлённо сказал он и погладил бархатистую поверхность. – Даже через рукавицы чувствую.

– А можно мне потрогать? – заинтересовался Манул и перебрался ближе.

– Вам повезло их застать, – с радушием ответил Лось, пока Кутыптэ забирался в его рога и устраивался удобнее, – скоро собираюсь их сбросить.

Он высоко поднял голову и с достоинством зашагал по зимнему лесу.

24. Мама всегда мама

«Я должен всё исправить»

Снаружи захрустел под торопливыми шагами снежок, дверь распахнулась, и внутрь влетела Маруна. Она скинула шубу на пол и бросилась к игравшим у очага детям, стала их обнимать, гладить по голове, целовать в щёчки, лобики и макушки.

– Мамочка? – испуганно спросила старшая дочь, девочка лет девяти. – Случилось что?

– Ой! Щекотно! – отзывался со смехом её младший брат, пряча личико в ладошках.

В люльке мирно спал младенец. Турон с порога осматривал семейство и прилив материнской нежности у жены. А она всё обнимала и ласкала детей, целовала их и прижимала к себе. По её щекам текли слёзы.

– Родные мои! Мои сокровища! – жарко шептала Маруна в уши детям. – Обещайте, что всегда-всегда будете слушаться маму.

И снова целовала.

– Мы тебя всегда слушаем, – смущённо отвечала дочь.

– Нет, не слушаешь! – возразил братик. – Тебя мама тогда наругала, ты забыла?

– Не спорьте! Не спорьте! – обнимала детей Маруна. – Мама вас сильно любит. Даже когда на вас сердится. А вы должны пообещать, что всегда будете вместе. Никогда не расставайтесь!

В люльке запищал младенец. Маруна поднялась, смахнула слёзы и подошла к малышу. Брат с сестрой переглянулись и удивлением смотрели на мать. Маруна нежно подняла младенца из колыбели и стала качать на руках.

– А-а-а! – нежно напевала она. – А-а-а!

К ней подбежал сынишка и подёргал за подол.

– Мамочка, а мы сегодня будем играть в снежную крепость?

– Ну конечно будем! – отвечала она и щекотала носом щёчки младенца, не глядя на сына. – Ну конечно, будем! Правда, Турон?

Муж не отвечал.

– Турон? – Маруна отвлеклась от младшенького и обернулась к мужу.

Голос её упал:

– Ты чего это?

Турон стоял в дверях. Он натягивал заплечный мешок и нахлобучивал меховую шапку. Затем встал на табурет и потянулся за висевшим над притолокой ружьём.

– Подержи, – Маруна вручила младенца дочери и подбежала к мужу. – Ты куда?

Турон проверил ружьё и взял на плечо.

– Не пущу! – строго сказала Маруна и встала в дверях.

– Я должен всё исправить, – сказал он тихо.

– Что исправить, Турон? Что?

– Это ведь я ему не поверил. Если бы не я, ты бы пустила его в дом.

– Никуда ты не пойдёшь! – Маруна стянула с мужа шапку. – Я запрещаю!

Турон долгим взглядом посмотрел в её влажные глаза. Стало тихо. Дети молча и не шевелясь наблюдали за родителями. Турон медленно вытянул шапку из рук Маруны.

Сынишка подбежал к отцу и посмотрел на него со светлой улыбкой.

– Папочка, а мы будем играть в снежную крепость?

Турон присел перед ним на корточки.

– Обязательно!

Он легонько щёлкнул сынишку по носу. Тот моргнул и заулыбался. Турон подмигнул ему и потрепал по голове. Затем поднялся, осмотрел детей, перевёл взгляд и задержал его на жене. Крепко обнял. И вышел, не обернувшись. Маруна часто моргала красными от слёз глазами. В руках у её дочери разревелся младенец.

25. Засада

«Вы почти на месте!»

– А какие ещё весёлые песни ты знаешь? – спросил Лось у Кутыптэ, пока они неторопливо пробирались меж деревьев.

Они долго шли молча, и Кутыптэ принялся напевать под нос старую песенку про кораблик из щепки в весеннем ручейке.

– Я ничего не понимаю в этой вашей музыке, как ты говоришь, – сказал Манул, – но мне кажется, выходит у тебя не так уж дурно.

Кутыптэ засмущался.

– Я мало песен знаю. Да в деревне есть кто поёт получше. Сургуч, например.

– Мы не в деревне, – надменно заявил Манул. – Петь будешь? Или запою я, и тебе это не понравится.

– Неужели совсем песен не знаешь? – спросил в изумлении Лось.

– Ну ладно, – сдался Кутыптэ. – Разве что такая.

И он запел:

Сегодня солнце вновь с утра, хей-хей!

А значит, новый день!

И этот день начать пора, хей-хей!

Зови скорей друзей!

В широкий хоровода круг

Пускай тебя потянет друг!

Хей, лоли-лоли-хоп! Хей-хей!

Хей-хей, хоп-лоли-хей! Хей-хей!

Лось и Манул внезапно подхватили:

Хей, лоли-лоли-хоп! Хей-хей!

И вот уже все втроём они радостно пели на весь лес:

Хей-хей, хоп-лоли-хей! Хей-хей!

И рассмеялись. С ветки на рога Лося спрыгнула белочка и посмотрела на Кутыптэ.

– «Хей, лоли-лоли-хоп…» А дальше? – спросила она.

– Хей-хей! – подсказал Кутыптэ.

– Точно! – белка кивнула и прыгнула обратно на ствол дерева.

До слуха Кутыптэ донеслось её пение.

Солнце клонилось к закату и окрашивало округу янтарными красками, подмешивало к ним оттенки того цвета, названия которому Кутыптэ не мог дать: он напоминал лепестки подсолнуха.

– А у тебя есть друзья? – спросил вдруг Лось у Кутыптэ.

– Друзья? – растерялся тот. – Не то чтобы…

– Совсем нет? – удивился Лось.

– Мой лучший друг – это моя сестра, – ответил Кутыптэ. – Кроме неё у меня никого. Ну, есть ещё тётя Маруна. И дядя Турон, но…

Кутыптэ умолк, вспомнив события прошлой ночи.

– Кажется, они со мной больше не дружат… – добавил он так тихо, что Лось его не расслышал.

Манул перебрался к Кутыптэ и заглянул в лицо.

– Погоди-погоди. Ты сказал, что твоя сестра – твой друг?

Кутыптэ кивнул, а Манул на это затряс головой.

– Ничего не понимаю. Разве так бывает, чтобы кто-то был тебе одновременно сестрой и другом?

Кутытпэ снова кивнул и грустно улыбнулся. А Лось добавил:

– Получается, что и он для неё и друг, и брат.

– Мне этого не понять, – признал Манул. – Мы, манулы, одиночки.

Только сейчас Кутыптэ понял, что краски солнечных лучей, что ложились на малахитовую зелень елей, напоминают ему цвет глаз Манула.

– Что может быть лучше, когда твоя семья и есть твой лучший друг? – вздохнул Лось. – Всё бы отдал, чтобы быть сейчас с ними.

– Твоё желание легко исполнить! – раздался крик, и из-за ствола на Лося прыгнула Волчица.

Она с диким рыком впилась зубами в его шею и повисла на одних клыках. Лось взвыл, мотнул головой и затоптался на месте, громко стуча копытами по снегу. Но как ни старалась Волчица, как ни мотала головой, прокусить толстую белую шкуру она не могла. Лось снова тряхнул головой, Кутыптэ еле удержался в его рогах, а Волчица отлетела в сторону, но не потеряла равновесие и устояла.

– Быстрее! Слезайте! – крикнул Лось Манулу и Кутыптэ.

Всадники перебрались с его спины на крепкий сук.

– Обед разбегается! – рассмеялась Волчица, и от её смеха внутри мальчика всё похолодело. – Но ничего! Сначала главное угощение!

– Давай, и я выбью тебе второй клык! – отозвался Лось.

Волчица снова бросилась на добычу. Но Лось уже с треском мчался сквозь подлесок, увлекая хищницу за собой.

– Идите прямо! Вы почти на месте! – донёсся его крик из чащи.

– Только пойте погромче, чтобы я вас услышала! – подхватила Волчица и скрылась из вида.

Всё стихло. Вдалеке трудился дятел. Кутыптэ и Манул сидели на суку молча.

– Как думаешь… – начал Кутыптэ.

– С ним всё будет в порядке, – перебил Манул.

Кутыптэ вздохнул и ничего не ответил.

– Ты видал его копыта? А рога? – спросил Манул. – Да ими лес валить можно! Пни выкорчёвывать! Не тревожься. Он справится.

И Манул подвинулся ближе, чтобы ободрить приунывшего Кутыптэ. Мальчик со вздохом кивнул.

– Надо слезать и искать твоё дерево. Стемнеет скоро, – заметил Манул, посмотрев в небо.

Кутыптэ заёрзал на суку, перебрался к стволу, обхватил его и съехал вниз. Следом за ним неторопливо спустился Манул, с усилием отцепляя когти от растрескавшейся коры. Кутыптэ присел, чтобы взять его на руки, но Манул остановил мальчика вытянутой лапой.

– Я сам могу. Смотри.

Он зашагал, гордо держа голову, но всё же прихрамывая. Хоть и не так сильно, как раньше. Кутыптэ смотрел ему в спину и не двигался.

– Что? – Манул обернулся на мальчика.

– Ничего, – улыбнулся Кутыптэ. – Только ты идёшь не в ту сторону.

Манул улыбнулся в ответ.

– Я проверял тебя!

И они пошли вперёд, негромко переговариваясь и смеясь, меж высоченных елей и продрогших от мороза осин. Еловые ветви махали им вслед на несильном ветру, и лес молчаливо провожал взглядом двух путников, медленно погружаясь в дрёму.

26. Два ключа на один замок

«Сегодня ничего не получится»

Снег под подошвами тягостно скрипел. Старик нетерпеливо топтался у входа в кузницу и смотрел, как из трубы над односкатной крышей тянется дым и ветер уносит его к лесу.

День клонился к вечеру. Небосвод терял краски, серел и опускался ниже, а лес становился тёмным, под цвет дыма из трубы. Точно Кузнец ковал сейчас ночь.

Кузня звенела работой. Летом её широкие ворота на кованых петлях были раскрыты, но на зиму Кузнец запирал их на дубовый засов, и войти можно было через имевшуюся в них дверь. Так это просторное помещение не теряло жар. Например, как сейчас, когда внутри шумел и плевался искрами горн, пуская клубы копоти. Старик слышал, как гудит огонь, натужно вздыхают меха и звенит наковальня под ударом молота. Но звенит не как обычно – точно колокол, когда Кузнец ковал, к примеру, подкову, а звенит очень тоненько, как бубенцы на упряжке. Точно по наковальне бьёт сейчас совсем крошечный молоточек. Да так оно и было.

За спиной раздались шаги.

– Скоро?

Старик обернулся и посмотрел в глаза Долану.

– Я состариться успел, – мрачно ответил он.

– Готово! – крикнул изнутри Кузнец. – Заходите!

Перезвон молоточка и наковальни стих. Старик и Долан переглянулись и шагнули к двери. Когда они вошли, Кузнец опускал в лоханку с водой только что выкованный ключик, держа его небольшими щипцами. Ключ пылал в щипцах и яростно зашипел в воде.

– Ну вот, – с гордостью говорил Кузнец, – и не отличишь!

В одной руке он держал обломок старого ключа, в другой – только что выкованного близнеца, ещё тёплого. Затем наложил один на другой и посмотрел на просвет. После чего отложил старый ключ, взял с верстака напильник и подточил бородку у нового. Рядом лежала книга Старика.

– Пробуй! – торжественно произнёс он и с гордостью протянул на ладони ключ.

Старик на мгновенье замер, уставившись на творение Кузнеца, и посмотрел на Долана, точно в поисках одобрения. Тот кивнул. Старик потянулся за ключом и осторожно взял его с заскорузлой ладони. Затем подошёл к лежавшей на верстаке книге, выдохнул и метким движением вставил ключ в замочную скважину.

– Механизм не пострадал, – звучал довольный голос Кузнеца. – Я его смазал, так что всё пойдёт как по маслу.

Сосредоточенно глядя на ключ, Старик медленно его повернул. Долан провёл рукой по бороде. Кузнец вытирал тряпкой руки, поглядывая на книгу через плечо Старика. Раздался щелчок. Старик вынул ключ, и защитная скоба отпружинила, открыв обложку.

– Свет! – скомандовал Старик.

Долан проворно поднёс фонарь.

Старик склонился над книгой, щупая воздух. Вот его пальцы коснулись края обложки, и он потянул её вверх. Переплёт хрустнул с таким звуком, точно по каменной брусчатке катилась несмазанная телега с булыжниками. Старик помог себе второй рукой, придерживая книгу, и полностью отвернул обложку. На титульном листе потускневшими чернилами виднелась надпись, обильно украшенная орнаментом и кружевами по краям страницы:

КАК

ОДОЛЕТЬ

ГЫР-ПЫБРУ

Кузнец прочитал эту надпись, бесшумно шевеля губами. Огонь в печи больше не гудел, и в комнате стало слышно дыхание каждого из трёх мужчин, что склонились над спасительной книгой.

– Почему ты раньше о ней молчал? – шёпотом спросил Долан.

Старик не слушал и с хрустом перевернул первую страницу. На второй значилась только одна строка:

Гыр-Пыбра неодолима

Все переглянулись.

– Листай дальше, – шепнул Долан.

Морщинистые пальцы ухватились за край второй страницы и перевернули её. Мужчины замерли в ожидании. Но когда их взору открылась третья страница, они опешили от неожиданности, удивления и ужаса.

– Смотри! – Кузнец ткнул пальцем.

Старик уже и сам заметил, что третья страница была вырвана, и осторожно коснулся пальцем тонкого обрывка в переплёте.

– А дальше? – спросил Долан.

Старческие пальцы открыли следующую страницу.

– Не понимаю, – бормотал Кузнец.

Затем была перевёрнута пятая страница, шестая.

– Нет, – стонал Старик. – Не может быть!

Он исступлённо листал книгу вперёд, затем схватил её в одну руку, а другой быстро пролистал весь том. После чего выдохнул, вернул закрытую книгу на верстак и отвернулся.

– Не может быть! – просипел он.

Долан открыл книгу на случайной странице. Она была пуста. Затем открыл наугад в другом месте, но и там на бумаге не было ни слова, ни буквы или даже штриха. Он потряс книгу, и оттуда на пол вывалилось чёрное пёрышко.

– Может, чернила выцвели?

И отчего-то посмотрел на Кузнеца, словно Кузнец невесть какой знаток в области книжного дела и мог бы пролить свет на этот вопрос. Но Кузнец только пожал плечами.

Долан подошёл к Старику, протянул ему книгу и положил ладонь на плечо.

– Ты что-нибудь помнишь оттуда?

Старик вздёрнул взгляд на Долана.

– Я открывал её сорок лет назад! Как думаешь, много я оттуда помню?

И снова открыл книгу.

– Ну про ожерелье же помнил, – сказал Долан.

Старик ссутулился и ответил себе под нос:

– Про ожерелье помнил, – и провёл пальцем по обрывку вырванной страницы.

Затем отложил книгу на верстак и отвернулся от всех. Кузнец кивнул на книгу:

– Я пока механизм смазывал, заметил кое-что…

– Погоди, – перебил Долан и обратился к Старику. – Давай с самого начала. Так и разберёмся, что к чему.

– Я только хотел сказать… – начал Кузнец, но умолк под суровым взглядом Долана.

– Ну, – спросил Долан у Старика. – Как вообще к тебе попала эта книга?

Старик вздохнул, но тут снова вмешался Кузнец.

– Да смотрите же, – он сунул книгу под нос товарищам. – Тут на обложке нарисован месяц. А рядом ещё, только другой. А вот третий.

Старик вперился взглядом в обложку и замер.

– Ну конечно! – он шлёпнул себя ладонью по лбу. – Как я мог забыть!

Долан часто моргал, переводя взгляд с обложки на лицо Старика.

– Старый я дуралей! Конечно!

– Может, объяснишь?

Старик воздел указательный палец.

– Чернила не выцвели! – торжественно объявил он и с прищуром посмотрел на товарищей. – Они невидимы! На обложке указано, в какие дни книгу можно прочесть. Точнее, в какие ночи.

Долан замахал руками и взревел:

– Ничего не понимаю! То тебе нужен свет, то наоборот ночь! Что всё это значит?

– Книгу можно прочесть, – шёпотом начал Кузнец и добавил уже в полный голос: – только в лунном свете!

Долан обернулся на него так резко, точно тот сказал сейчас самую глупую в мире вещь. Впрочем, Кузнец ничуть не смутился и даже не заметил этого взгляда. Вместо этого он восторженно смотрел на Старика и спросил только:

– Это календарь?

Старик с улыбкой кивал в ответ. А улыбка была редким гостем на его лице.

Долан гневно выдохнул.

– Ну и когда же мы сможем прочитать эту книгу?

Старик поднёс руку к обложке, и его палец уткнулся в изображённый на ней круг.

– В полнолуние. Завтра.

Долан выхватил книгу и устремился к выходу.

– Нет у нас времени!

Старик и Кузнец бросились за ним. Долан вышел на улицу. Закат гасил краски в небе, подмешивая к ним тёмные тона, и над кромкой леса круглела луна. Она не была полной, но Долана это не остановило. Он открыл книгу на случайной странице и обратил её к небу на вытянутых руках.

– Сколько надо ждать?

– Да нисколько! – отвечал Старик. – Сегодня ничего не получится!

Долан не отвечал. Он посмотрел в книгу, убедился, что страницы пусты, но не бросил попыток. Он раскрыл книгу в другом месте и снова протянул её к лунному свету.

– Может, надо что-то сказать?

– Не упрямься!

– А если завтра будут тучи?

– Не имеет значения. Сегодня мы ничего не прочитаем.

Долан заглянул в пустую книгу и с яростным рыком её захлопнул. Вместе с хлопком вдалеке раздался выстрел. Затем ещё один. И ещё. Мужчины обернулись на звук: над лесом взвилось вороньё. Во двор кузницы вбежала растрёпанная Маруна.

– Это Турон! – крикнула она в слезах.

– Разве сегодня день охоты? – спросил Долан.

– Он не послушал меня!

Долан прорычал что-то под нос, вручил книгу Старику и стремительно вышел со двора.

27. Выстрелы в глуши

«Их было так много…»

Тишину уснувшего леса вспугнули голоса охотничьих псов. И хотя отсветы закатившегося солнца ещё окунали верхушки елей в алые краски, у подножия этих елей, у их путаных заснеженных корневищ, вовсю сгущался сумрак.

Во главе отряда из пяти крепких мужчин шёл Долан. В одной руке он держал зажжённый факел, на предплечье другой нёс ружьё, опустив его дулом к земле и уперев прикладом в бок. Остальные мужчины тоже были вооружены, но ружья держали за спиной. Двое из них несли факелы, отчего снег вокруг сверкал яркими блёстками. Остальные двое в обеих руках сжимали концы поводков, которые им то и дело приходилось тянуть на себя, потому как псы, почуяв запах охоты, рвались на добычу. Собаки горячо дышали, нетерпеливо поскуливали и припадали носом к земле.

Один из охотников поднял факел над головой:

– Оттуда стреляли?

Долан не отвечал. Лес большой, и ошибиться может даже опытный дровосек, охотник или следопыт. Он поднял ружьё и сделал выстрел в воздух.

– Э-э-э-эй! – закричал он в густые сумерки.

Из чащобы донёсся ответный выстрел. Поднялся собачий лай. Псы вздыбились.

– Туда! – Долан махнул факелом.

В это время Кузнец утешал Маруну, предлагая горячий отвар шиповника в своей кузне.

– На вот, согрейся, – он заботливо протянул чашу в огромных ладонях. – А если хочешь, могу тебе накапать туда чего покрепче.

Он добродушно подмигнул Маруне. Красными глазами она посмотрела в доброе лицо Кузнеца и закивала в знак благодарности, всхлипнув. Затем приняла из его рук чашу и сделала громкий глоток.

– Если уж он подал сигнал, значит, жив. Жив! – подбадривал Кузнец.

– Это всё я виновата, понимаете? Я! – Маруна поочерёдно заглядывала в глаза то Кузнецу, то Старику, который безучастно стоял рядом и вертел в руках книгу.

– Не вини себя, – осёк её Кузнец. – Лучше скажи, детей-то ты одних оставила?

– Кария согласилась помочь, – ответила Маруна и сделала глоток. – Права Кария, что я всё время нос сую в чужие дела. Да только как же иначе, если детки одни живут. Сердце ж кровью обливается!

Она снова заплакала.

– Да только не послушала я сердце, когда Кутыптэ, испуганный весь, к нам пришёл за помощью. Доверилась мужу, а теперь и он пропал! Ну, доберусь я до тебя, Гыр-Пыбра! Ну, получишь ты от меня!

И Маруна погрозила кулаком в пустоту.

Проклятия Маруны, конечно, не были слышны в темневшей чаще леса, куда забрёл отряд Долана.

– Там! – один из мужчин указал факелом в сторону, где за стволами мерцал огонь.

– Спускай собак, Стевер! – скомандовал Долан, и через миг трое псов с громким лаем сорвались с места. Четвёртый остался на поводке и жалобно заскулил от того, что его не пустили порезвиться с другими.

– Тише, Булат, спокойно, – сказал русобородый Стевер и похлопал пса по голове.

Отряд приближался к огню среди леса. Издали свет факелов выхватывал багровые пятна на снегу и множество следов. Наконец люди вышли к высокой сосне. Привалившись к её стволу и тяжело дыша, на земле сидел Турон. Его ноги были вытянуты, голова поникла, в руке он держал ружьё. Рядом на прогалине догорал факел. В дюжине шагов от Турона в рыхлом от множества следов снегу темнела волчья туша. Волк не дышал.

И багровые пятна повсюду. Их цепочка убегала в лесную глушь и терялась в сумерках.

Псы ощетинились. С глухим рычанием и скаля зубы, они настороженно кружили у мёртвого волка. Долан бросился к Турону и присел рядом. Турон не поднимал головы.

– Скорее! Подержи! – крикнул Долан одному из мужчин.

Подбежавший соратник принял факел. Долан снял с пояса походную флягу и вынул взвизгнувшую пробку. Затем поднёс горлышко к иссохшим губам товарища и запрокинул его голову. Турон сделал глоток. Лишняя вода потекла по подбородку и пролилась на тулуп. Он закашлялся. Долан вытер рукавицей его щёки и облегчённо выдохнул. Турон с трудом открыл глаза и посмотрел в лицо друга.

– Их было так много… – шепнул он. – И дикие до жути. Таких злых я ещё не встречал.

–Ты зачем один в лес пошёл? Дома не сиделось?

Турон поднял на товарища тяжёлый взгляд.

– Это я виноват, как же вы не поймёте-то все…

– И что ты доказал? – вспыхнул Долан. – Чужих детей не нашёл, так ещё и своих чуть без отца не оставил! Чего добился?

– Вон чего, – Турон кивнул в сторону.

Долан перевёл взгляд и присмотрелся. Рядом с ним валялся в снегу разбитый фонарь.

– И что с того? Что прикажешь с ним делать? – спросил Долан.

Ответом ему стал собачий вой. Долан обернулся. Псы сидели вокруг убитого волка и тянули морды к темневшему небу. Из их пастей рвался наружу горячий воздух вперемешку с заунывным воем.

– Стемнеет скоро, – доложил Стевер, так и не спустивший Булата с поводка.

Булат заглянул в глаза хозяина.

Долан ничего не ответил и поднялся. Турон попробовал встать, но вскрикнул от боли и сполз на землю. Долан покачал головой:

– Нарубите веток, соорудите носилки!

А сам присел к Турону, достал из-за пазухи платок и разорвал надвое. Турон от боли стискивал зубы, морщился и мычал, пока Долан промывал его рану водой из фляги и накладывал жгут.

– Лишь бы до заражения не дошло.

Когда он закончил, Турон положил руку на его плечо и сказал:

– Спасибо. Я… не должен был идти один.

Долан усмехнулся:

– Жена твоя тебе объяснит. Чую, она сейчас позлее Гыр-Пыбры будет!

Турон горько улыбнулся.

Вскоре носилки-волокуши из еловых ветвей были готовы. Турону помогли перебраться на пышный ковёр, и двое мужчин потащили его за собой по снегу, как в упряжке. Волчью тушу охотники тоже забрали с собой.

Дрожащий свет факелов исчез за стволами и больше не лился на рыхлый снег, ставший в сумерках грязно-серым. Багровые пятна на нём превратились в непроглядно-чёрные. Но вот они засияли алым. Засияли и зашевелились, задышали, замерцали. Затем сдвинулись с места. По ломаной линии они стеклись к одной точке, разгораясь с каждым мигом всё ярче. Когда они слились в общее пятно, сухая длинная рука с сучковатыми пальцами провела над ними, и вверх из снега всплыли красные огоньки. Они покачались в воздухе и разбрелись по лесу, выхватывая в темноте то щетинистый ствол старой ели, то вывороченное после бури корневище, то сухостой у подножья сосен. Из лесной чащи в спины охотникам смотрели два зелёных глаза.

28.

Всё дальше в чащу

«Ты и правда самое тёплое существо»

Пока отряд Долана возвращался из леса, Кутыптэ и Манул, напротив, забредали в самое его густолесье. В исконную его сердцевину, в дремучее нутро, где множились сумерки, где тишину не нарушал ни стук дятла, ни звон синиц, клестов и другой лесной живности.

– Темнеет, – робко сказал Кутыптэ и с опаской осмотрелся. – А фонарь-то я потерял. Что если мы не найдём дерево до темноты?

От испуга он остановился. Манул обернулся на него и махнул хвостом.

– Не трусь! Сказал же Лось: недалеко.

– Так это он по своим меркам считал, а мы вон уже сколько идём, а лес всё не кончается!

Кутыптэ посмотрел по сторонам, где в безмолвии и тишине росли безразличные к судьбе маленького человека стволы. Манул навострил уши.

– Что это? – спросил он.

– Что?

– Ты слышишь? Этот звук?

Кутыптэ не ответил, а только шмыгнул носом.

– Ты что, – оторопел Манул, – плачешь?

Кутыптэ уселся в снег. Даже в ранних сумерках было заметно, как порозовели его щёки и потекли по ним крупные слёзы.

– Мне страшно, – прошептал он и содрогнулся от плача. – Я не знаю, куда идти. Скоро стемнеет, а вокруг волки.

Манул ласково посмотрел на мальчика и подошёл ближе.

– Ну что ты, в самом деле, – мягко сказал он и положил лапу на колено Кутыптэ. – Разве можно сейчас раскисать?

– А если Лось ошибся? И указал нам не ту дорогу? Или вообще не понял, что мы ищем? – слёзы лились из глаз Кутыптэ. – Что тогда?

– По крайней мере, – отвечал Манул, – мы не замёрзнем.

Он кивнул на блестящие пластины.

– Благодаря твоей штуке.

Кутыптэ посмотрел в жёлтые глаза Манула. А затем потянулся к нему, чтобы обнять и прижать к себе. Манул замурчал в ответ.

– Ты и правда самое тёплое существо в лесу, – прошептал Кутыптэ в ухо Манулу и погладил по голове.

– Даже теплее, чем рога Лося? – удивился тот.

Кутыптэ закивал.

– И теплее твоей блестящей штуковины?

– Теплее.

Манул понюхал нос мальчика и потёрся мордочкой о его щёки. Кошачьи усы щекотали, и Кутыптэ невольно улыбнулся и хихикнул. Затем вытер рукавицей красные глаза и почувствовал пальцем зуб Ирики.

Ирика.

Кутыптэ снял рукавицу и вытряхнул зуб на ладонь. Манул с интересом уставился на невиданный белый камушек.

– Сестра сказала, что это волшебный амулет, и он поможет мне найти её.

Манул оживился.

– Тем более нельзя унывать!

Кутыптэ спрятал зуб в рукавицу, поднялся и твёрдо сказал:

– Пойдём!

В этот миг за одним из стволов он заметил синеватое свечение. Оно было подвижным и вскоре показалось на глаза.

– Что это? – удивился Манул.

– Светлячок?

– Зимой?

Синий огонёк мерцал и покачивался в воздухе. На какое-то время он замер в воздухе, а затем снова поплыл дальше. Вскоре появился ещё один. А затем ещё.

– Я такое видел, но то было летом на болоте. А чтобы зимой да среди леса? – изумился Манул.

– Мы сейчас на болоте? – всполошился Кутыптэ, и сердце его, кажется, выпало на снег.

Рядом вспыхнул очередной огонёк, и Манул оживился:

– Смотри! Ещё!

Он указал лапой на целое скопление синих огоньков, что плыли в воздухе и манили за собой. Друзья пошли следом. Вскоре рой этих светлячков окружил их, освещая набухшие сумерки у подножья деревьев. Неожиданно раздался древесный хруст, и совсем рядом проскрипел голос:

– Не пущу!

29. Из глубин памяти

«То было двое пропавших,

а теперь троих искать надо»

– Не пущу, сказала!

Маруна с красным от слёз носом и с растрёпанными волосами стояла, подбоченясь, над мужем, пока Старик обрабатывал его рану и прикладывал к ней размоченный в кипятке лишайник.

– Да брось ты причитать! – остужал её пыл Турон.

Он лежал у очага и стонал от боли.

– Никогда больше в лес один не пойдёшь! Или я неправа? – обратилась она к Долану, что стоял тут же, но ко всем спиной, и сквозь окно смотрел на тёмную улицу, но видел в слюдяном стекле только отражение комнаты.

Притихшие дети Маруны сидели в углу на сундуке и молча следили за столпотворением. Кария хлопотала у очага над чаном с лечебным отваром, а Старик накладывал повязку на рану Турона. Долан в задумчивости замер у окна и потирал бороду. На вопрос Маруны он покачал головой:

– Нет. Неправа.

– Это с чего это? – набросилась на него Маруна.

– Турон один из лучших охотников. Бравый, смелый. Разве не за такого ты выходила замуж? Разве не таким он тебе полюбился?

Долан обернулся к ней. Маруна отвела взгляд и с обидой посмотрела на мужа.

– Негоже такому у юбки тереться, – пробасил Долан. – Нельзя его оставлять дома без дела.

– А детей без отца, значит, оставить можно? – не унималась Маруна и обратилась к Турону. – А если б ты не вернулся? Головой своей подумал? Мне потом одной троих поднимать?

Маруна постучала себя пальцами по лбу и кивнула на детей. Старшая дочь и сынишка только и сверкали испуганными глазами из угла.

В люльке зашевелился младенец. Маруна подошла к нему и принялась укачивать.

– Вам лишь бы всё доказывать кому-то, – внезапно поддержала Маруну Кария. – А что потом, даже не заботитесь.

– Ну хватит, – осадил женщин Долан. – Влюбляетесь в дикого зверя, а после лепите из него домашнего кота. А потом и кот вас не устраивает, потому что влюблялись-то вы в дикого зверя!

– И не кому-то, а себе мы доказываем. Себе в первую очередь! – воскликнул Турон с такой силой, что Старик отвлёкся от его раны и внимательно посмотрел ему в лицо.

– Себе! – жарко добавил Турон, глядя Старику в глаза, точно разглядел там сомнение.

Неизвестно, сколько ещё могла продолжаться перепалка, если бы дверь в дом Маруны не распахнулась и на пороге не появился Кузнец. Он потопал в предбаннике, сбивая снег, затем подошёл к очагу и протянул к огню руки.

– Все дворы обошёл, всех опросил: никто фонарь в лесу не терял.

– А я вам сразу сказала, что это фонарь Кутыптэ, – сказала Кария. – С ним я его и видела.

– Пусть так, – сдался Долан, – я всего лишь хотел убедиться.

– Убедился. А толку? – не отставала Кария, подавая Старику плошку со свежим отваром.

Долан принялся рассуждать вслух:

– Кутыптэ ушёл в лес один, так? Значит, Гыр-Пыбра его не похищала.

– Мы это знали ещё днём, – холодно встретила этот вывод Кария.

Долан не повёл ухом.

– В лесу он потерял фонарь, так? – продолжил он.

Кария промолчала, но взгляд её был едок и надменен.

– Так, – ответил Долан сам себе и задал новый вопрос. – На Турона напали волки, так?

– И где связь? – не выдержала Кария.

Долан собрался ответить, но его опередил Кузнец:

– Если бы Кутыптэ стал добычей волков, то они бы не напали на Турона, а сытые отсыпались бы где-то в чаще.

Долан посмотрел на него в раздражении, хотя и признал правильность догадки.

– А так они вышли к окраине леса, где и напали на Турона, – добавил он.

– Ух, и дикие! – подтвердил Турон и посмотрел на Маруну: – Прям как ты сейчас.

Маруна одарила мужа взглядом тяжёлым, точно чан с целебным отваром.

– Да мало ли волков в лесу бродит? – сказала она.

А Кария уселась на лавку у окна и скрестила руки на груди:

– Прекрасно, что мы так подробно восстановили ход событий. Только как это поможет найти детей?

Кузнец с интересом посмотрел на Долана. По всей видимости, на этот вопрос у него ответа не было. Долан погладил бороду и предположил:

– Ирику, если её и вправду похитила Гыр-Пыбра, мы пока не можем вызволить. А вот её брат, скорее всего, где-то в лесу. Возможно, залез на дерево и прячется там от хищников. Будем надеяться, что не замёрз.

– Ты ж сама сказала, что из дома всю еду забрали, значит, не голодает, – добавил Кузнец, глядя на Маруну.

– А значит, – продолжил эту мысль Долан, – мальчик хоть и маленький, но собрался для похода серьёзно. Да и вообще смышлёный.

– Говорю же, я научил его пользоваться огнивом, – напомнил Кузнец.

– Поутру снаряжу отряд на поиски, – подытожил Долан. – Пойдём по следам.

– Наконец-то! – воскликнула Кария. – Я уж думала, ты никогда не предложишь!

Долан стиснул зубы.

– А вечером, когда дождёмся полнолуния, прочитаем книгу и узнаем, как одолеть Гыр-Пыбру. И спасём Ирику. Правильно я говорю? Как вам такое? – спросил Долан и повернулся к Старику.

Старик заканчивал перевязывать ногу Турона.

– Спасибо, – шепнул Турон и похлопал его по руке.

Старик протянул подошедшей Карии плошку с остатками отвара и вздохнул.

– Мне было девять, когда Гыр-Пыбра украла мою сестру.

Все переглянулись.

– Да-да, мы слышали, – нетерпеливо сказал Кузнец, за что получил долгий взгляд Старика и втянул голову в плечи.

– Вы слышали не всё, – отрывисто сказал Старик. – Есть ещё что-то… Я понял это только сегодня. И оно не даёт мне покоя.

Долан взял табурет и подсел к Старику. В доме распухла тишина. Даже младенец в люльке утих. Был слышен только треск поленьев в очаге и старческий голос.

– Мне было двадцать или около того, когда однажды глухой ночью кто-то постучал в мою дверь. На пороге стояла незнакомка. Она представилась моей пропавшей сестрой. А как я мог её узнать? Столько лет прошло, – Старик покачал головой. – Я не признал в ней сестру. Не поверил ей. И прогнал.

Старик посмотрел на язычки пламени, что дрожали в печи. И умолк. Никто в комнате не смел не то что поторопить его рассказ, но даже шелохнуться. Наконец он продолжил:

– На ней было ожерелье в точности как то, что вы видели на Кутыптэ. Ведь и ему вы не поверили. Волшебное ожерелье. Колдовское. И если это моя сестра отдала ему то ожерелье, то, значит, ещё жива. Скорее всего, жива. И её можно найти. И я найду её! – Старик топнул ногой. – Пусть даже это будет последняя находка в моей жизни. Найду и попрошу прощения, как она того заслуживает.

Старик умолк и погрузился в раздумья. За окном трижды пролаял соседский пёс и стих. Кузнец кашлянул. Маруна поднесла палец к закрытым губам: потише! И кивнула в угол, где на сундуке уснули дети.

– И где же нам искать её? – шепнул Долан. – И почему она только сейчас отдала своё ожерелье, а не делала этого раньше? А может, такое ожерелье не одно?

Старик молчал. Затем резко вздёрнул голову, точно впервые увидел Долана. Покачал седой головой, пощупал бусины да обереги, вплетённые в бороду.

– Н-да, – выдохнул Долан. – То было двое пропавших, а теперь троих искать надо.

– Быть может, она что-то знает о Гыр-Пыбре и поможет нам? – спросил Кузнец и посмотрел на Старика.

Тот неопределённо повёл плечом и тяжко вздохнул.

– Утро вечера мудренее, – тихо сказала Кария. – Пора спать ложиться. Час поздний.

– Думаешь, я усну, зная, что дети сейчас одни в холодном лесу среди волков? – вздохнула Маруна.

Кузнец и Долан поднялись с мест.

– И всё же отдохнуть надо.

– Засиделись мы у тебя.

Кария засуетилась.

– И я пойду. Как там куры мои. Завтра яичек свеженьких тебе принесу к завтраку, хочешь? – спросила она Маруну, проходя мимо, и по-дружески погладила её руку.

– Спасибо, – кивнула Маруна. – То было у меня трое, за кем глаз да глаз нужен, а теперь вон, четверо.

Она кивнула на задремавшего Турона. Кария улыбнулась и направилась к выходу. Проходя мимо Долана, она заявила едко:

– Поиски надо было ещё сегодня устроить.

И вышла. Долан рыкнул ей в спину.

Старик, не попрощавшись ни с кем, зашаркал к двери. Он постоял немного на пороге, мотнул головой, толкнул дверь и вышел без слов.

Долан обратился к Кузнецу:

– Пойдём, поможешь костры разжечь.

Тот кивнул, махнул оставшимся на прощание, и оба вышли из дома.

– Почему ты ей позволяешь так с собой разговаривать? – спрашивал Кузнец, когда они с Доланом шли по спящей улице.

Долан в ответ отмахнулся, и Кузнец слышал только хруст снега под ногами.

Маруна осталась в утихшем доме наедине с мыслями. И долго не могла прогнать из памяти голос Старика, что звучал в голове: «Не признал. Не поверил. И прогнал».

30. Плата за вход

«Искомое будет найдено»

Этот жуткий голос протрещал так внезапно, что путники в испуге остановились, а Манул даже подпрыгнул на месте. Кутыптэ осмотрелся.

Рядом что-то вспыхнуло. Кутыптэ отпрянул и увидел, что это торчавшее из снега изваяние – выдолбленный в стволе дерева истукан с человеческий рост. Глаза истукана светились голубым огнём. Узорчатая резьба по дереву мерцала холодным светом, точно замёрзшая молния. Изваяние определённо изображало мужчину, даже, скорее, старца с длинной бородой и усами. На уровне живота в столбе было выдолблено углубление – здесь резьба изображала ладони старца, которые он держал открытыми. На них присел один из огоньков, да так и остался сидеть, превратив изваяние в подобие светильника.

– Не пущу! – грозно повторил истукан и с гневом сдвинул брови.

Кутыптэ не нашёл, что сказать.

– И что ты сделаешь? – дерзко спросил Манул, а затем обратился к Кутыптэ: – Пошли, чего бояться? У него ни рук, ни ног. Не побежит же он за тобой.

И засмеялся. Затем бросил бравый взгляд на Кутыптэ и кивнул ему: пойдём, мол. Кутыптэ нерешительно двинулся следом, с опаской поглядывая на истукана. Но вдруг снег под Манулом взвился вихрем, подбросил над землёй и закружил с немыслимой силой.

– А-а-а! – закричал Манул. – Верни меня на место-о-о-о!

Кутыптэ набросился на идола и заколотил кулаками.

– Отпусти его! Пусти!

Но вихрь всё крутил Манула в воздухе.

– Пусти! – не сдавался Кутытпэ. – Что тебе от нас надо?

Идол опустил взгляд на мальчика и грозно ответил:

– То, без чего ты не можешь идти дальше.

Кутыптэ отступил и в растерянности посмотрел на истукана.

– То, без чего я не могу идти дальше?

– То, без чего ты не можешь идти дальше, – подтвердил идол бесстрастно.

Кутыптэ вздохнул.

– Отпусти его сначала! – потребовал он. – И я дам тебе что просишь.

Вихрь стих, и Манул грохнулся в сугроб.

– Что? – он замотал головой, отряхиваясь от снега. – Что ты ему дашь?

– Зуб Ирики, – мрачно сказал Кутыптэ. – Без него я не смогу идти дальше и найти сестру.

Манул снова затряс головой и шаткой походкой подошёл к Кутыптэ.

– Глупый! – вздохнул Манул. – Ну при чём тут зуб?

Кутыптэ обернулся на Манула.

– Разве ж без этого нельзя идти дальше? Всему вас учить надо.

– А что тогда?

– Сам подумай! – предложил Манул, но ответил за Кутыптэ: – Без еды! Без еды ты далеко не уйдёшь. Еда и сон – вот самые важные вещи в жизни. Уж мы-то, манулы, знаем в этом толк.

Зазвучал трескучий голос идола:

– Дай мне то, без чего ты не можешь идти дальше!

– Ну, – подтвердил Манул. – Что я тебе говорю?

– Зачем деревяшке еда? – усомнился Кутыптэ. – Да и как мы потом сами без еды?

– Я что-нибудь нам раздобуду, – успокоил Манул. – Я же охотник, не забыл?

И Манул принял гордую позу. Это не убедило Кутыптэ:

– С раненой лапой?

Манул прищурился.

– Хочешь – отдай ему зуб.

И отвернулся. Кутыптэ нерешительно снял мешок и полез за съестными припасами. А осталось их совсем немного.

– Всё отдать?

Манул кивнул:

– Отдавай всё. Надо его хорошенечко задобрить.

Кутыптэ без охоты выложил припасы на ладонь идола.

– И что теперь? – спросил он. – Мы можем пройти?

Истукан закрыл горящие глаза и ничего не ответил. Припасы в его ладонях зажглись синим пламенем и рассыпались в серебряную пыль. Идол погас. Всё стихло.

Кутыптэ и Манул постояли молча.

– Как думаешь, – начал Кутыптэ шёпотом, – это значит «да»?

– Есть только один способ проверить.

Манул поднял жёлтые глаза на Кутыптэ.

– Только на этот раз, пожалуй, ты идёшь первый. У меня до сих пор голова кругом. Два раза сегодня летал. А я манул, понимаешь? Не птичка там какая-нибудь невеличка.

Манул усмехнулся, но на лице Кутыптэ не возникло и тени улыбки. Мальчик сдвинул брови и шагнул мимо умолкшего идола. Сделав шаг, остановился. Затем снова шагнул и опять замер.

– Путь свободен? – в нетерпении спросил Манул и шагнул следом.

Но стоило им двинуться, как по левую руку голубыми огнями вспыхнул ещё один истукан. Он был чуть завален, его тело расколола трещина. Выглядел он иначе: это тоже был мужчина, но уже не старец, а, похоже, воин. Одну руку он держал на рукояти меча, а вторую протянул ладонью вверх для подношения.

Кутыптэ решительно подошёл к нему и спросил, сам поражаясь своей дерзости:

– А тебе что надо? Или угощение не понравилось?

Идол медленно моргнул.

– Дай мне то, без чего ты не можешь идти дальше, – молвил он, глядя в пустоту.

– Нет у нас больше еды! – вскричал Манул. – Твой сородич всё отобрал!

– То, что греет тебя в зимнюю стужу, – добавил идол, не обращая внимания на Манула.

– Выходит, насчёт еды мы ошиблись? – воскликнул Кутыптэ – Ему было нужно другое?

– Думаешь, поэтому первый чурбан погас?

– Не знаю… Без чего я не могу идти дальше и что меня греет?

– Твоя штуковина, – Манул указал лапой на ожерелье. – Это ж яснее ясного! Без неё ты бы давно замёрз!

Кутыптэ замотал головой.

– Я не могу это снять, пока не найду сестру. Я пробовал.

– Тогда о чём он просит?

Вместо ответа мальчик сбросил пустой мешок в снег и расстегнул тулуп.

– Что ты делаешь? – не понял Манул.

– Моя одежда. Она меня греет. Он её просит.

Манул фыркнул:

– Ладно мы, манулы, рождаемся в бесподобной тёплой шубе, но если ты снимешь свою, мигом превратишься в ледышку!

– А иначе он не пустит! Нельзя терять время! Темнеет!

– Ты точно рассудка лишился! – застонал Манул.

Но Кутыптэ не слушал. Он стянул рукавицы, вытряхнул зуб Ирики на ладонь и положил рукавицы на ладонь истукана.

– Держи пока это, – сказал он, а сам нагнулся сунуть зуб в опустевший мешок.

После чего стянул с себя тулуп.

– Смотри! – воскликнул Манул.

Кутыптэ обернулся к идолу. Рукавицы рассыпались той же серебряной пылью, как и съестные припасы. Идол закрыл глаза и замер.

– Мы что, опять не угодили? – в гневе крикнул Кутыптэ. – Сколько их тут будет? Они всё у меня хотят отнять?

– Вижу ещё одного, – прошептал Манул.

И действительно, чуть поодаль зажёгся голубыми огнями новый истукан. Кутыптэ натянул тулуп и решительно зашагал туда.

– Чего на этот раз?

– Дай мне то, без чего ты не можешь идти дальше. То, что греет тебя в зимнюю стужу. То, что ведёт тебя через лес, – прозвучал ответ.

– Есть догадки? – спросил Манул и нервно дёрнул хвостом.

Кутыптэ осмотрел идола. Это изваяние сильно отличалось от двух прежних. Оно изображало женщину. Углубления для подарка в истукане не было. Руки статуи были вырезаны в дереве, а резьба изображала пламя, которое статуя держала в ладонях. Перед идолом торчал из снега невысокий пенёк. Скорее всего, для подношения.

Внимательно осмотрев статую, Кутыптэ подпрыгнул на месте.

– Я понял!

Манул с интересом посмотрел на мальчика.

– Им нужен огонь!

– Огонь?!

– Ну конечно! Смотри: огонь меня грел и не дал замёрзнуть. Поэтому без него я не могу идти дальше. И огонь вёл меня через лес. Огонь горел в моём фонаре.

– Как ты отдашь свой фонарь? Ты же сам сказал, что потерял его.

– Да! Но это осталось!

Он полез в карман и выудил руку. Протянул кулак к Манулу и раскрыл ладонь. Манул в удивлении уставился туда, и взгляд его отразил недоумение.

– Огниво! – просиял Кутыптэ. – С его помощью я могу добыть огонь!

Манул перевёл недоверчивый взгляд на лицо мальчика.

– Ты вправду считаешь, что эти деревяшки просят у тебя штуку для разведения огня? Зачем она им? Чтобы они сами себя подпалили?

Кутыптэ задумался.

– Ну, может, они хотят забрать у меня огниво, чтобы я не подпалил их. Хока говорил, что люди на севере рубят и жгут лес. Может, эти идолы хотят уберечь себя от такого?

– Поэтому собирают с путников всё, что их может поджечь?

– Это хотя бы имеет смысл… – теряя уверенность, сказал Кутыптэ. – Хотя…

Он полез в мешок и достал зуб Ирики.

– Это ведь тоже вело меня через лес. Без него я не могу идти дальше и найти сестру.

Кутыптэ держал в ладонях огниво и зуб и смотрел то на одно, то на другое.

– Что же им от меня нужно? – бормотал он под нос.

Но вдруг почувствовал, как Манул уткнулся лбом в его колено.

– Послушай. Я, кажется, понял, – Манул посмотрел в лицо мальчика. – Речь не об этих твоих штуках.

– О чём же тогда? У меня больше ничего не осталось!

– Здесь должен остаться я.

Кутыптэ обмер.

– Что?

– Сам посуди. Это из-за меня ты так долго блуждал в лесу. Потому что я погубил твою Мышку.

Кутыптэ нахмурился.

– А совсем недавно ты сам сказал, что я самоё тёплое существо…

– Вообще-то это ты первый сказал, – начал Кутыптэ, но Манул перебил его:

– Ты это подтвердил. Ну и третье, – Манул умолк, вздохнул, и Кутыптэ закончил за него:

– Я не смогу идти дальше без тебя.

Ком подкатил к его горлу. Он поднял влажные глаза на идола.

– Забери у меня огниво! И зуб тоже забери, если он тебе так нужен! А хочешь, я отдам свой тулуп и валенки? Только дай нам пройти!

Но идол, не моргая, повторил условие:

– Дай мне то, без чего ты не можешь идти дальше. То, что греет тебя в зимнюю стужу. То, что ведёт тебя через лес.

– Видишь, – с грустью проговорил Манул. – Всё сходится.

– Нет! – крикнул Кутыптэ, упал перед Манулом в снег и прижал к себе.

Манул понюхал ухо мальчика, вот только на этот раз щекотка не вызвала улыбки. Тогда Манул поднял взгляд жёлтых глаз на идола и спросил:

– Что будет, если мы ответим правильно?

Впервые за всё время идол обратил внимание на Манула и молвил:

– Искомое будет найдено.

Вновь появились синие огоньки. Они медленно кружили вокруг Манула и Кутыптэ, и их блики отражались в мокрых глазах мальчика. А глаза Манула из жёлтых становились зелёными, когда перед его мордой проплывал такой огонёк. Ведь всем известно, что если смешать жёлтый и синий, то получится именно зелёный цвет.

– Ты почти у цели, – говорил Манул. – Зачем тебе кот, да ещё и с подбитой лапой?

– Ты не кот, ты Манул.

Манул усмехнулся, и в его глазах вспыхнул озорной блеск. Кутыптэ смотрел в эти глаза, кусал губы, а у самого во взгляде шла борьба.

– Иди, – шепнул Манул, – скоро совсем стемнеет.

Манул повернулся к пеньку перед идолом.

– Нет! – Кутыптэ схватил Манула и бросился прочь.

– Не глупи, – кричал Манул, пытаясь выскользнуть. – Она закружит тебя в вихре!

Не пройдя и десяти шагов, Кутыптэ споткнулся и упал, уткнувшись лицом в рыхлый снег. Щёки обожгло холодом, мальчик резко вздёрнул голову и стал отплёвываться. Когда он смахнул с лица снег, протёр глаза и посмотрел вперёд, в его груди застыл вдох. Он наконец увидел то, что искал так долго.

Как так вышло, что он не заметил это сразу? Ведь такую громадину можно заприметить издалека. Как угасающий в очаге огонь, угасали и краски заката на небосводе. Но на фоне ещё яркого полотна во весь исполинский рост среди широкой поляны возвышалось то самое дерево. Теперь Кутыптэ понял, почему его называли Особым.

– Ты тоже его видишь? – спросил он Манула, не сводя с дерева глаз.

– Вижу, – отозвался Манул.

Вид этого дерева приковывал взгляд. Такое дерево можно увидеть одиноко растущим где-нибудь среди поля, когда молния рассекает ствол надвое. Оно выглядело именно так: расколотое пополам, вот только одной половиной был ветвистый дуб, а другой – стройная сосна. И росли они, похоже, из одного корня. Точно сказать это было затруднительно, так как из снега по всем сторонам от него торчали острые ледяные шипы, как копья снежной армии. Вся поляна ощетинилась шипами, что надёжно защищали Особое дерево от незваных гостей.

– Как думаешь, – спросил Кутыптэ, – это два семечка проросли рядом?

– Может, – послышалось в ответ.

Кутыптэ улыбнулся. Он встал и отряхнулся от налипшего снега.

– Пойдём! – бодро сказал он и заметно повеселел. – Я зажгу факел, и мы растопим сосульки!

От переполнявшей радости Кутыптэ топнул ногой так сильно, как только смог. В тот же миг шипы задрожали и рассыпались в снежную пыль. Лицо мальчика озарила счастливая улыбка.

– Ты видел?! Это было так просто! Нет, ты видел? – радостно крикнул он и посмотрел вниз, где ожидал увидеть жёлтые глаза.

Манула рядом не было. Улыбка вмиг исчезла.

– Манул? – позвал Кутыптэ, и голос его упал, как ледышка в рыхлый снег.

Он резко обернулся и бросился к идолу.

На пеньке перед изваянием сидел Манул. Не смея вздохнуть, Кутыптэ подошёл ближе, рассматривая своего друга. Цвет его глаз больше не был ни жёлтым, ни даже зелёным. Это были глаза из дерева, да и сам он был вырублен из древесного ствола. Нос Кутыптэ покраснел.

– Ну зачем ты? Мы же были так близко…

Манул не отвечал. Кутыптэ с ненавистью посмотрел на деревянную фигуру идола, но глаза его уже погасли, и рассчитывать на ответ не приходилось. Истукан бесстрастно взирал в пространство перед собой.

Мальчик стиснул зубы, а в кулаке до боли сжал огниво. Потом подошёл к Манулу, погладил по голове и спине, обнял на прощание, утёр нос и побрёл к Особому дереву. Синие огоньки провождали его по пути. Он отмахивался от них, как от надоедливой мошкары, рычал и даже крикнул «Отстаньте!» Но избавиться от них так и не смог.

На небосводе дотлевал закат. Тягучие сумерки сгущались плотной массой, становились непроглядными, непроницаемыми даже для самого острого глаза. Чем ближе Кутыптэ подбирался к дереву, тем напористее становился ветер, что дул из расщелины меж стволов. Его ледяное дыхание жгло щёки, щипало нос и уши. Суровый натиск сбивал с ног и подкашивал, и мальчику приходилось что было сил одолевать его ожесточение. Кутыптэ падал то на одно, то на другое колено, зачерпывал валенком колючий снег, голыми ладонями без варежек зарывался в снежный покров, точно в горсть ломких иголок. Но продолжал идти.

Когда до подножия дерева оставалось несколько шагов, Кутыптэ обрушился на землю и замер. Ветер, точно того и ожидая, завёл над ним заунывную песнь. И хоть она не была похожа на колыбельную, так хотелось под её звуки закрыть глаза, свернуться, прижать к себе колени и подождать, пока вьюга укроет тебя белым пологом. «Приляг, – пел над ухом ветер, – отдохни. Не надо спешить. Всё уже позади. Ты уста-а-а-л. И остался один. Я укрою тебя. Отдохни».

Да, ветер прав. Сейчас, когда в небе истаяли последние краски заката, мальчик остался наедине с ледяным одиночеством. Он приподнялся и посмотрел перед собой. Вот она цель. Так близко. Нет, ветер неправ. Он не будет останавливаться.

Кутыптэ медленно полз вперёд, сжимая заиндевевшими пальцами сухой, точно зола, снег, не желавший таять от его прикосновений. Ветер хохотал, резвился и швырял во все стороны пригоршни белой пыли. Она налипала на ресницах и бровях, Кутыптэ вытирал её рукавом и полз дальше. Синие огоньки вились над ним, как рой беззаботных мотыльков.

А ветер не отставал. Что толкает тебя вперёд? – точно спрашивал он с каждым порывом. Почему ты не сдаёшься? Почему не повернёшь назад? Туда, где можно развести огонь в печи, вскипятить отвар из шиповника и укрыться от непогоды? Но мальчик не сдавался. Не потому ли, что был уверен: позади не осталось никого, кто вспомнил бы о нём, кто ждал бы его возвращения? Так, как ждала Ирика, когда не вытерпела и вышла навстречу?

Когда Кутыптэ добрался до основания Особого дерева, то обнаружил, что его корни сложились в подобие ступеней, ведущих к разлому. Здесь стало ясно, что это не просто два разных ствола, растущих из одного места, а именно один ствол, расщеплённый надвое.

Мальчик из последних сил поднялся на ноги, держась за один из стволов. Ветер хлестал его по щекам, цапал за уши, запускал невидимую руку за воротник, трепал края тулупа. Раздражающие огоньки закружили радостный хоровод. Едва держась на ногах, Кутыптэ посмотрел назад, откуда вели его эти огоньки, но в сумраке лесной чащи не смог разглядеть ни фигуру деревянного Манула, ни даже статую идола. Он повернулся к дереву, рукавом вытер лицо и поднял его к тусклому небу, где разделялся ствол не то сосны, не то дуба. Затем опустил глаза под ноги и шагнул сквозь разлом.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

ХРАНИТЕЛИ ГРАНИЦ

1.

Деревянный заяц

«Как смеешь ты называть себя её именем?»

В помутневшие стёкла стучали капли дождя. Стучали назойливо и нудно, как уставший путник, что просится на ночлег, топчется у двери, заглядывает в окна, но не может добудиться хозяев. Небо в беспокойстве ворочалось с боку на бок, как простывшая старуха, посылая на землю тоскливый осенний дождь. Предвестник первых заморозков. Самое время смастерить несколько оберегов на зиму.

У окна за широким дубовым столом работал Каэл, а в окне отражалась половина его лица – профиль темноволосого юноши с длинным прямым носом, задумчивым взглядом тёмно-серых, совсем как ночное небо, глаз и завитушками давно не стриженных волос на лбу.

За стеклом масляного фонаря, что стоял тут же, робко подрагивал огонёк и высвечивал пальцы юноши. Каэл с ловкостью вытачивал деревянный амулет, размером не больше мизинца, и вдыхал смолистый запах древесины. Сосна – податливый материал, резец так и скользит вдоль волокон, и оберег обещал получиться ладным. Каэл крутил в пальцах поделку и любовался ею со всех сторон – фигурка ставшего на задние лапы зайца с настороженно поднятыми ушами.

В доме было приятно натоплено. На огне урчала чарка с закипающей водой для травяного отвара, которым Каэл обычно заканчивал свой день, а под потолком были развешаны для просушки ветки рябины с рыжими бусинами ягод.

Снаружи доносился стон деревянного колеса под напором ветра. Водяная мельница, где продолжал по привычке обитать Каэл, давно не использовалась по назначению, и колесо крутилось вхолостую, взад-вперёд, взад-вперёд, но давно уже не делало ни одного полного оборота. Его скрип баюкал, обещая безмятежный сон. Если бы только не надоедливая дробь дождя в окно.

Но вот послышался другой стук. Стучали в дверь. Так же нетерпеливо и настойчиво, как дождь.

Каэл отложил полуготовую фигурку и прислушался – стук повторился. Он взял со стола фонарь и без охоты отправился открывать. На пороге оказалась девушка. Её русые волосы намокли и спутались, а в глазах замер испуг. Едва Каэл открыл дверь, незнакомка кинулась обнять его.

– Каэл! – зашептала она в его ухо. – Каэл!

Хозяин ощутил что-то тёплое, отстранил девушку и с опаской посмотрел ей в лицо. Она поправила на плечах мокрый от дождя платок, скрывший блеск пластин на её груди.

– Ты не узнал меня? – спросила она и схватила его руку. – Это же я, Брия!

В глазах Каэла вспыхнул гнев.

– Как смеешь ты называть себя её именем?

Он дёрнул руку и оттолкнул гостью. Голос девушки сорвался в плач:

– После стольких лет? Ты не узнал? И не пустишь на порог свою…

– Молчи! – перебил Каэл. – Ты даже не похожа! Уходи, пока я не окатил тебя кипятком!

Девушка в потрясении отступила.

– Не верю, – шепнула она и приложила пальцы к губам. – Это… не мой Каэл.

– И ты не моя Брия! – рявкнул он и захлопнул дверь.

Он вернулся к столу и с лязгом поставил фонарь на доски. Сердце в груди колотилось так же громко, как дождь бил в окно. Из-за двери доносились всхлипы самозванки да чавканье грязи под её ногами. А ещё вздохи бесполезного колеса мельницы.

Каэл выдохнул, сел за стол и вернулся к работе. С усилием он нажал на резец, но тот соскочил с фигурки, врезался в указательный палец и оставил глубокую царапину. Каэл вскрикнул, прижал палец к губам и с ненавистью посмотрел на резец. Красные капли упали на амулет и на стол. Свободной рукой Каэл вытер фигурку, но сделалось только хуже. Свежая древесина жадно впитала кровь, и на поделке красовалось неприятное пятно. К тому же одно ухо зайца оказалось срезано неточным движением резца. Каэл резко распахнул окно, вышвырнул испорченный амулет и с силой захлопнул раму, отчего задребезжали мутные стёкла. В них он увидел своё отражение – взлохмаченный юноша с большими усталыми глазами и прижатым к губам указательным пальцем. И металлический вкус крови во рту.

Каэл подошёл к банкам на полке. Он не продолжил семейное дело и не стал мельником, а поступил на службу деревенскому знахарю, где ему открылись секреты врачевания и шаманства. Поэтому на полках бывшей мельницы в изобилии хранились толчёные корневища, сушёные травы, плоды и прочие лекарственные припасы. Порывшись среди банок, Каэл нашёл искомое и вместо вечернего отвара бросил в закипевшую чарку кору медного дуба, который известен на всю округу целебными свойствами. Пряный аромат заполнил комнату, от кипятка кора размягчилась и дала сок. Боясь ошпариться, Каэл осторожно достал её из чарки, приложил к ране и туго перевязал.

Работать больше не хотелось. Каэл затушил фонарь и лёг на лежанку. Но сон не шёл, и юноша ворочался с боку на бок. Дождь и ветер с упрямством ломились в окно, а колесо тяжко вздыхало всю ночь.

•

Ветер и снег ломились в окно до самого утра. Всю ночь Каэл не сомкнул глаз и видел, как с отступлением ночи обретают цвет и форму висящие перед его взором пучки высушенных трав для целебных отваров, грозди сморщенных ягод, ожерелья еловых шишек и нанизанные на нитку сухие грибы… Едва забрезжил рассвет, он поднялся со скрипучей лежанки и отправился по спящим улицам к дому Долана. Снег под его ногами трещал, совсем как его лежанка, если в ней проворочаться всю ночь.

Каэл настойчиво постучал в дверь и на удивлённый взгляд сонного хозяина прямо с порога выпалил:

– Дай мне двух людей и сани.

2.

Туман

«Выдвигаемся налегке!»

На площади под сторожевой башней творилась суматоха. Лаяли охотничьи псы, ржали кони, гудел собравшийся люд. Подошвы меховых унтов на утоптанном снегу издавали хруст, а лошадиные подковы – звон. Тут же толпились мужчины с ружьями. У некоторых кроме ружей за спинами висели капканы с остро заточенными зубьями, и Кузнец помогал их натирать барсучьим жиром. Чуть поодаль кутались в платки жёны да звонко резвились ребятишки.

В самом средоточии толпы стоял Долан на врытой в землю бочке, отдавал распоряжения и размахивал рукой в тяжеленной рукавице.

– Лошадей не берите! В лесу среди снегов они без надобности!

– А собак? – спросил кто-то.

Долан обернулся и спустился с бочки. Перед ним стоял Младший псарь – средних лет мужичонка с жидкой рыжеватой бородкой и беспокойным взглядом.

– Стевер поутру забрал Булата, уехал и не оставил распоряжений, – добавил он. – Нужны собаки-то?

Младший псарь держал на поводьях трёх дюжих псов. Они нетерпеливо скулили и рвались в стороны. От этого мужичонку дёргало туда-сюда, но всё же кое-как с псами он справлялся. Один из них завилял хвостом, прижал уши и подошёл обнюхать Долана.

– Собак лучше не брать, мы не на охоту, – ответил Долан и похлопал пса по голове.

– Ну вот, Пушок, – огорчился Младший псарь. – Не погуляли.

Пушок обнюхал рукавицу Долана и поднял глаза на хозяина. Тот уныло вздохнул, пожал плечами и потянул собак обратно к псарне.

– Выдвигаемся налегке! – распоряжался Долан. – Все готовы? Сколько капканов? Где нить?

Тотчас ему поднесли увесистый моток ярко-красной бечёвки, он продел руку в отверстие и водрузил моток на плечо. За другим его плечом в серое небо глядело дуло ружья.

К Долану подошла Кария с узелком в руке. Она бросила на него короткий взгляд, но тут же опустила глаза к земле.

– Здесь вот, возьми. Яйца, лепёшки, на всех хватит, – она протянула Долану увесистый узелок.

Долан принял провизию и схватил Карию за руку, когда та отвернулась и шагнула прочь.

– Спасибо, – сказал он и посмотрел ей в глаза долгим взглядом.

Она кивнула и удалилась. Долан передал узелок одному из своих людей.

– Все в сборе? – крикнул он и осмотрел отряд.

Это были восемь крепких мужчин, кто помладше, кто постарше. Он видел, как конюх Берген щекочет носом щёки пятилетнего сынишки, а тот заливается смехом на руках матери. Долговязый молодой Тайрок давал напутствия младшему брату и заботливо поправлял на нём шапку. Но вот в толпе оказался тот, кого Долан не должен был видеть:

– Ты что здесь делаешь?

– Не удержала его дома! – прозвучал женский голос, и к Долану вышел ковыляющий Турон, опираясь на толстую трость. С другой стороны его поддерживала Маруна.

– Ты же не думал, что пойдёшь с нами? – спросил Долан.

Турон отмахнулся.

– Проводить вышел. Вы уж там осторожнее. Видали, что творится.

Турон кивнул на лес, и даже через обширный луг было видно, как меж стволов плывут седые клочья тумана.

– Если к вечеру не рассеется, луны не увидим, – хмуро сказал Долан.

– Ты б сам к вечеру вернулся, – прогудел подошедший Кузнец.

– Главное, чтобы Каэл вернулся, – ответил Долан. – Приспичило же багряной ивы собрать. Говорит, на тебя ушли все запасы.

Он кивнул на Турона. Маруна погладила мужа по руке.

– А если не успеешь к восходу луны? – спросил Долана Кузнец.

– Не ждите, открывайте книгу.

– Уж я не забуду, – гоготнул Кузнец. – Не для того ключик ковал!

Он раскатисто засмеялся и в шутку хлопнул Турона по плечу. Но не рассчитал силу своей лапищи, и Турон едва не повалился в снег.

– Ты за старшего. Выставь людей на вышку, – сказал Долан Турону, затем махнул рукой и крикнул: – Выходим! Остальным не покидать деревню!

Отряд направился к деревенским воротам. Туда, где через замерзший ручей был переброшен крытый мостик, и протоптанная в снегу тропинка убегала через луг к лесу. Жёны и ребятишки на прощанье замахали мужчинам. Маруна смотрела им в спины и ощутила нечаянную и немного стыдную радость оттого, что среди них нет её мужа и что он не уходит в опасную чащобу, откуда вчера чудом вернулся живым.

Долан поправил на плече моток красной бечёвки и поднял взгляд на затянутое серым полотном небо.

– Н-да… – протянул он и направился за своим отрядом.

3. Вихрь

«Зачем мы туда едем?»

Снег под полозьями саней хрустел с громким скрипом, точно ими давили урожай капусты. Старый мерин выпускал из ноздрей густой пар и лениво тянул сани. Его копыта зарывались в снежный настил так глубоко, что отпечатки подков было не видать.

Позади давно осталась северная граница деревни – та, за которую жители выглядывать побаивались. Потому установили поперёк заброшенной дороги обмотанное красными лентами бревно на деревянных козлах.

– Никогда так далеко не забирался, – шепнул Ялис, паренёк лет шестнадцати с по-детски изумлённым лицом и начавшими пробиваться усиками под вздёрнутым носом.

В руках он держал слабо натянутые вожжи и изредка понукал ими мерина. И жадно глазел по сторонам, хотя эта часть деревенской окраины ничем не отличалась от прочих окрестностей – лес да пологие холмы по обеим сторонам дороги. И снег кругом. А надо всем этим – бледно-серое, как гусиный пух, полотно неба.

– А ты? Бывал тут? – спросил он Стевера, который сидел рядом, держал на коленях голову задремавшего пса и без особого интереса глядел вперёд.

Стевер почесал русую бороду и неопределённо повёл плечом.

– Нечего здесь делать, – ответил за него Старик. – И ничего интересного там тоже нет.

Старик сидел ко всем спиной, свесив ноги с саней, и поначалу наблюдал, как уменьшается в размерах красное пограничное бревно. А когда оно скрылось из вида, отщипнул немного сена, которым были устланы сани, и принялся что-то мастерить.

Ялис обернулся на Старика.

– Тогда зачем мы туда едем?

– Твоё дело санями управлять, – буркнул Старик.

– Вижу! – крикнул Стевер и указал вперёд.

Его пёс вздёрнул голову. Старик в недовольстве повернулся к вознице, но даже не взглянул в указанном направлении.

– Если бы это было так близко, я бы сам дошёл. А не ждал бы, пока вы снарядите эту дохлую клячу!

– Вихрь ещё не старый, – обиделся за него Ялис и легонько хлестнул вожжами круп коня.

Конь и ухом не повёл.

– Вихрь, – передразнил Старик и забубнил: – Не успеем вернуться к вечеру, сами будете рассказывать Долану, какой ваш Вихрь быстрый. Или заночевать тут хотите?

Вихрь фыркнул. Ялис испуганно покосился на Старика.

– Но вот же растёт багряная ива! – сказал Стевер. – Тебе разве не она нужна?

– Едем дальше, – скомандовал Старик и отвернулся.

Путники проследовали мимо красневших ветвей дерева, что копной торчали из узловатого ствола и свисали к земле. Ялис пожал плечами. Зачем удаляться в неизвестные края, если цель поездки остаётся за спиной?

Дорога чуть заметно петляла, холмы по её обочинам становились всё круче, а лес гуще. И хотя сани всё так же оставляли параллельные следы, но стали то и дело накреняться в стороны. Полозья наезжали на крупные камни, доверху занесённые снегом, и скользили по ним с натужным скрежетом. А под ударами конских копыт земля звенела, как наковальня кузнеца.

– Вон ещё! – крикнул Стевер, заметив багряные ивы по обе стороны дороги.

– Густые какие, – добавил Ялис.

Старик не ответил. Он молча мастерил соломенную поделку – перевязывал красной нитью место сгиба сухих стеблей.

И вновь молодые люди переглянулись, и на этот раз Стевер нахмурился.

На пути тут и там стали возникать торчащие из снега валуны. Иные сутулились сугробами, доверху укрытые снегом, другие же стояли в снежных шапках, как огромные жуткие грибы. Ялису приходилось натягивать поводья, чтобы Вихрь миновал преграды на достаточном расстоянии.

– Ну и дорога. Ясно теперь, почему ей никто не пользуется.

Тут вступил Стевер:

– Мы что, и вон ту иву пропустим?

– Пропустим, – прогундел Старик, не обернувшись.

Ялис посмотрел по сторонам. Никакой ивы там не было. Он взглянул в глаза Стеверу и прочитал в них что-то недоброе.

В этот миг сани наткнулись на особо крупный камень и ездоков изрядно тряхнуло. Дремавший пёс вздрогнул, поднял голову и широко зевнул.

– Ну хватит! – рыкнул Стевер, выхватил у Ялиса вожжи и потянул на себя.

Конь протяжно фыркнул и остановился. Стевер соскочил с саней в снег, обошёл их и оказался перед Стариком.

– Ты что задумал? Куда мы едем?

4. Красная нить

«Посмотри правде в глаза»

Отряд Долана углублялся в туманную чащу. В напряжённом молчании слышался хруст снега под подошвами тяжёлых унт, треск сухостоя, бряцанье походных котелков на случай привала да скрип кожаных ружейных ремней, трущихся о дублёные шубы охотников. Долан осторожно разматывал моток красной бечёвки, делал зарубки на стволах деревьев и цеплял к ним путеводную нить. И время от времени отдавал команды:

– Смотреть в оба! Не разбредаться! Держать нить в пределах видимости!

Следопыты с осторожностью ступали сквозь хрустящий подлесок, осматривались и внимательно глядели под ноги на снег – где-то рыхлый от вырытых тетеревами укрытый, а где-то гладкий и нетронутый.

Но вот раздался крик:

– Следы!

Все бросились туда. Обязанность разматывать красную нить замедляла движения Долана, и он оказался у следов позже всех.

– Только эти? Детских нигде не заметно? – спросил он.

Тайрок, самый молодой из охотников, замотал головой.

– Первый ставим здесь, – скомандовал Долан и кивнул на волчьи следы.

Охотники занялись капканом. Касались его только в толстых варежках и ни в коем случае не голыми руками, чтобы не стереть барсучий жир и не оставить человеческого запаха. Разомкнули стальные челюсти и раскидали приманку – куриные потроха. Рядом с капканом воткнули обмотанную красной тесьмой ветку, чтобы не угодить в свою же ловушку и отметить её среди белого снега да тёмных стволов.

Когда первый капкан был установлен, отряд продолжил путь сквозь немой лес. Время от времени охотники поправляли ружья за плечом, шапки на головах и вытирали рукавом красные от мороза носы.

– Если нас уже колотит от холода, что ж с детьми тогда стало? – шептались они.

К Долану подошёл один из них – коренастый Бондарь лет на пять младше, с густой щетиной на впалых щеках и недоверчивым взглядом серых глаз.

– А если не найдём мы детей? С чем вернёмся?

И подозрительно прищурился. Долан хмуро на него посмотрел, сделал зарубку на тонком стволе осины и прицепил к ней красную нить.

– Видишь это? – спросил вместо ответа Долан и указал на моток.

Бондарь с любопытством глянул на красную нить, точно она была какой-то особенной.

– Да мы её каждый раз берём, если туман. Но дети тут при чём?

– Если кто из них найдёт эту ниточку, сразу поймёт что делать. Их тому ещё в начале зимы учили.

Долан закончил с осиной и двинулся дальше. Бондарь оглянулся и посмотрел туда, откуда они пришли. Там, в лесной чаще, подёрнутой дымкой тумана, терялась ломаная красная линия.

– Но ты ловко ушёл от ответа, – Бондарь бросился за Доланом, не отставая от него и требуя разъяснений.

Долан молчал.

– Мальчонка уже день как пропал, – не унимался Бондарь. – Посмотри правде в глаза.

– И что ты предлагаешь? – вскрикнул Долан, и на него обернулись охотники. – Бросить поиски?

Отряд остановился. Все внимательно смотрели на Долана и не двигались.

– Что? – осмотрел он своих людей. – Вы тоже думаете, что дети давно сгинули и всё напрасно?

Охотники не отвечали, мрачно переглядывались и не решались задержать взгляд на предводителе.

Долан подошёл к одному из них.

– А если б это был твой сын, Берген? – спросил он конюха, сурового на вид мужика с такими ручищами, что ими подковы гнуть можно. – Ты бы тоже рассуждал, как он?

Долан кивнул на Бондаря.

Берген, которого жена пять лет назад осчастливила озорным сорванцом, бросил на Долана испуганный взгляд, но тут же его отвёл.

– Ну зачем ты так? – пробасил он.

– А ты, Тайрок? Если б это был твой братишка?

Тайрок не ответил. На его квадратных скулах, ещё не успевших покрыться щетиной, играли желваки.

Долан окинул взглядом людей.

– Если у этих детей нет родителей, это ещё не значит, что о них некому позаботиться.

Раздался выстрел.

Всё обернулись на звук. С еловых ветвей посыпался снег и в воздухе грузно захлопал короткими крыльями тетерев. Бонадрь держал птицу на мушке и сопровождал дулом её полёт.

– Эй! – грозно крикнул Долан.

Бондарь с досадой опустил ружьё и отвёл взгляд от упущенной добычи.

– Заодно поохотились бы, – хихикнул он.

Долан положил ладонь на ствол ружья, опустил его дулом к земле и произнёс раздельно:

– Сегодня не день охоты.

Затем посмотрел на Бондаря таким тяжёлым взглядом, что тот, кажется, сделался ещё ниже. Неизвестно, сколь долго мог Долан испытывать Бондаря молчанием, если бы не крик одного из охотников.

– Смотрите!

Долан перевёл взгляд и увидел, как меж стволов медленно проплывает красный мотылёк. Но вот появился второй. Затем третий. И ещё. Эти мотыльки светились неведомым огнём и намертво приковали к себе внимание отряда. Вокруг стихли все звуки. Люди замерли, не решались шелохнуться и только глазами провожали неведомых пришельцев.

5.

Старое русло

«Вы много ещё не знаете»

Пёс обнюхал ступни Старика, потерял к ним интерес и запрыгнул на сани. При этом вильнул хвостом так, что задел щёку Старика. Тот поморщился. Перед ним стоял Стевер со сложенными на груди руками.

Старик как ни в чём не бывало мастерил поделку из соломы, по-видимому, какую-то фигурку, у которой отчётливо виднелись голова и у руки.

– Теперь, когда ты знаешь причину, может, поедем дальше? – ехидно спросил он. – Мне холодно вообще-то.

Старик поёжился, а Стевер ничего не ответил и с недовольным видом уселся в сани рядом с Ялисом.

– Мог бы сразу сказать, что выше по течению ива получше будет, – пробурчал он.

Пёс уселся рядом с хозяином и положил голову ему на плечо. Стевер почесал его за ухом.

– А я и не знал, что это бывшее русло реки, – изумился Ялис и хлестнул Вихря.

Сани заскрипели по снегу.

– Теперь понятно, откуда посреди дороги столько валунов, – сказал Ялис, натягивая вожжи, чтобы петлять меж преград.

– Вы много ещё не знаете… – таинственно сказал Старик, но больше ничего не добавил, а только повертел готовую фигурку в руках. Это была соломенная куколка.

– А почему так случилось? Ну, река пересохла? – любопытствовал Ялис.

Ответа не было.

Время текло так же уныло, как Вихрь перебирал ногами, а над головой висела всё та же серая пелена. Старое русло постепенно сужалось, по сторонам вырастали крутые и высокие берега, и путники заметили, что дорога оказалась зажата в узких тисках ущелья. Растительность незаметно пропала, и багряная ива давно перестала попадаться на глаза.

С вершин кряжистых берегов то и дело сыпались хлопья снега да цокали по скалистым выступам камушки, и стук этот гулко разносился по ущелью. Стевер поднял голову и пристально осматривал вершины высоких круч.

– Эти места обитаемы? – спросил он.

А затем сунул руку под мешковину, достал оттуда ружьё и положил на колени.

– Люди ушли отсюда сорок лет назад, – ответил Старик. – Вода ушла, и люди ушли.

Всю дорогу Старик просидел спиной вперёд и смотрел только на заснеженные носки своих валенок да на две черты, что оставляли на снегу полозья саней.

– Смотрите в оба, – предупредил Стевер. – Удобное место для нападения.

Ялис с испугом посмотрел на соседа. Стевер в ответ кивнул: мало ли что.

В этот миг его пёс сорвался с места, спрыгнул с саней и с громким лаем помчался вперёд.

– Булат! – крикнул Стевер.

Булат скрылся из вида за излучиной высохшей реки. А сверху снова посыпался снег.

– Гони! – крикнул Стевер Ялису.

– Гони, – передразнил его Старик. – Да я бы на твоём Булате быстрей добрался, чем на этом Вихре.

Но раздался щелчок поводьев, и сани толкнуло с такой силой, что Старик чуть не вывалился. Мерин будто вспомнил своё гордое имя и резво затрусил по снегу.

Лай Булата не утихал, и когда путники вынырнули из-за поворота, их глазам предстала невиданная картина. До выхода из ущелья оставалось совсем немного, а впереди на пологом откосе над пустым руслом реки раскинулась…

– Что? Деревня? – спросил Старик, даже не взглянув туда.

Стевер и Ялис в потрясении обернули к нему лица.

Да, впереди по берегам бывшей реки были рассыпаны домики неизвестной деревушки. Довольно большой, судя по количеству построек. Но, видно, давно покинутой. Дома были занесены снегом, кровли местами обрушены, а тёмные окошки подслеповато щурились. Нигде не тянулась от печной трубы ниточка дыма, не лаяли собаки, не доносился людской говор, звон молота о наковальню или мычание коров. Отчётливо виднелась водяная мельница на высоком правом берегу с давно бесполезным колесом.

Булат не переставал лаять, точно угрожал кому-то невидимому. Стевер привстал, всматриваясь вперёд. И тут земля под ногами дрогнула. Конь в испуге заржал, попятился и толкнул сани назад, отчего Стевер повалился на бок.

В этот миг снежные вершины крутых берегов пришли в движение. Их белые шапки ринулись вниз, белая пыль скрыла из вида деревушку, и проход оказался завален.

– Приехали, – мрачно сказал Ялис и ослабил поводья.

– Булат! – крикнул Стевер.

Собачьего лая не было слышно.

– Вы громче орите, а то мало навалило, – язвил Старик. – Вы, наверное, и лопаты с собой взяли дорогу расчистить? Или только свою глупость?

Он впервые за всё время сполз с саней и размял ноги.

– Булат, – прошептал Стевер, и в глазах его отразилось отчаяние.

В тот же миг Булат отозвался лаем по ту стону завала, и Стевер с радостью бросился туда, но резко остановился и посмотрел вниз. Он заметил, что снег у его ног потянуло к завалу, точно из-за спины подул сильный ветер и погнал снежную позёмку прочь из ущелья. Конь снова заржал и дёрнулся. Ялис соскочил с саней и бросился унимать испуганного Вихря. Он обнял шею коня, прижался к ней щекой и ласково гладил волнистую гриву.

Нарастал необъяснимый гул. Лай Булата сменился на грозный. Удержать Вихря становилось труднее. И вдруг – завал зашевелился, двинулся и точно бы задышал. Комья снега громоздились друг на друга, всё выше, к небу, к вершинам круч, откуда они только что свалились. И вот промеж двух берегов мёртвого русла поднялся снежный великан. Его крупная голова крепилась к плечам без шеи, и на ней не было лица – ни глаз, ни носа, ни рта. Великан был слеп и нем.

Стевер кинулся к саням, схватил ружьё и выстрелил. Конь заржал, встал на дыбы и отбросил Ялиса. Тот с криком повалился в снег, а Вихрь потоптался на месте, развернулся и рванул назад, увлекая за собой сани, откуда сыпалась в стороны сухая солома.

Стевер снова навёл ружьё на чудовище.

– Бесполезно! – крикнул Старик.

Стевер бросил короткий взгляд на Старика и обернулся к великану. Тот шагнул вперёд и потянул руку к путникам. Стевер выстрелил.

6.

Пляска огней

«Они будто что-то хотят…»

Долан наблюдал, как красные огоньки завели неторопливый хоровод вокруг охотников, проплывая перед их лицами, удивлёнными глазами и раскрытыми ртами. Люди в недоумении зашептались.

Тайрок улыбнулся и с любопытством протянул ладонь в толстой варежке к чудесному мотыльку. Тот покачался в воздухе, парнишка подхватил его, но тут же одёрнул руку и вскрикнул.

– Жжёт! – он поморщился и стянул варежку, на которой осталась заметная дырка, а на ладони вздулся яркий волдырь.

Тайрок присел и ткнул ладонь в снег под хмурым взглядом Долана. Тем временем отряд разбредался, точно летающие огоньки манили людей в разные стороны.

– Всем оставаться на местах! – крикнул Долан.

– Они будто что-то хотят… – заворожённо протянул кто-то из отряда.

– Показать нам что-то… – подхватил другой.

С появлением огней туман сделался гуще. И всего через дюжину шагов стволы деревьев терялись в пустоте. Долан видел, как растворяются в тумане его люди, увлечённые красными летающими точками.

– Стойте! – кричал им в спины Долан. – Не наступите в капканы!

– Мы тут! – отзывались они, но видно никого не было.

– Берген! – звал Долан.

– Здесь я! – басил в ответ конюх.

Долан огляделся. Он остался один среди сосновых стволов, что равнодушно тянулись вверх и терялись в молочной дымке. До его слуха доносились возгласы товарищей.

– Чудно как!

– Вот те раз!

– Видали, братцы?

В их голосах не было ни испуга, ни растерянности, ни смятения. Они выражали любопытство, удивление и даже радость!

– Где вы? – звал их Долан.

– Да здесь мы, здесь!

– Тайрок! Тайрок!

– Я тут, – откликнулся Тайрок и звонко засмеялся.

Но никого не было видно – вот каким густым стал туман. Долан видел только, как в самую белёсую гущу, в самую непроглядную его пустоту убегает красная нить, да там и растворяется.

Он заметался меж деревьев. Куда бежать? Где все? Казалось бы, рядом – руку протяни. Только что он их слышал. Но нет. Никого. Долан зажал под мышкой красный моток и двинулся на ощупь. Он то и дело натыкался на выплывавшие из ниоткуда сосны, встревал в кустарники и спотыкался о валежник. Подошвой он ощутил длинную палку, поднял её и выставил перед собой, щупая непроглядное пространство, как ослепший. Но палка глухо стукалась о шершавые стволы, путалась в подлеске, или же не находила опоры в вязкой пустоте.

– Тайрок! Берген! Вы меня слышите? Бондарь!

Голоса стихли. Долан бросил палку под ноги, и она упала в снег бесшумно. А затем вскинул ружьё и сделал залп. Но выстрела не услышал.

– Эй, – зашептал он, и голос его донёсся как из-под снега. – Есть здесь кто?

Никто не отвечал.

Он оглянулся. Вокруг него от ствола к стволу была беспорядочно натянута красная нить. Натянута абы как, небрежно, наспех. Пока он бродил кругами туда-сюда, нить всё наматывалась и наматывалась, и теперь он оказался среди красной паутины. Но конец нити по-прежнему растворялся в непроницаемом для глаз пространстве. Долан потянул её на себя. К его ужасу, нить больше не была натянута, и вскоре к ногам Долана из молочной пустоты вынырнул оборванный конец.

Он остался один. Среди немого леса. Среди белого тумана и оглушающей тишины. Один. И только паутина красной нити меж осин да сосен.

7. Кто-то невидимый и хриплый

«Ну вот, напугал ребёнка»

В воздухе пахло необычайно вкусно. До слуха доносилось бульканье ароматной похлёбки, ведь так пахнуть и мелодично булькать может только что-то невероятное. Особенно когда пустой желудок урчит, как свора диких волков.

А ещё пахло пряным мхом, сухими травами и древесиной. Слышался треск поленьев в разведённом очаге да кто-то перешёптывался. Хрипловатый голос спрашивал:

– Ну что ты там возишься? Он скоро проснётся.

Кутыптэ медленно открыл глаза. Он лежал под тёплой мохнатой шкурой на чём-то удивительно мягком. Тулупа и валенок он на себе не ощущал, но пошарил ладонью по груди: блестящее ожерелье было при нём.

За окошком сиял зимний день, а метель, судя по всему, давно улеглась. Во всяком случае, отсюда не был слышен её неистовый вой, и снаружи было белым-бело от навалившего снега.

Кутыптэ сел на кровати и свесил ноги. Избушка, в которой он очутился, была не сказать чтобы просторной, но до невозможности уютной. Настолько, что хотелось здесь поселиться на всю жизнь.

У окна стоял деревянный стол, уставленный утварью, а над ним висел фонарь. На полках красовались баночки да бутылочки ярких расцветок и разнообразных форм. А ещё книги всевозможных размеров и толщины. Кутыптэ перевёл взгляд на перевязанные разноцветными лентами свитки, много свитков. Некоторые с массивными сургучными печатями. Под полками насупился огромный кованый сундук.

Тем временем в углу, у жарко пышущего очага, трудился кто-то невысокого роста. Судя по сутулой фигуре, это был некий старичок в меховой безрукавке поверх холщёвой рубахи и в увесистых валенках. Он размешивал в котелке варево, пританцовывал и мурлыкал под нос что-то очень мелодичное.

– Проснулся? – спросил старичок, не обернувшись. – Как раз вовремя.

– Какое там вовремя? – хрипло возразил невидимый голос. – У тебя не готово ничего.

От этих слов Кутыптэ насторожился и бросил взгляд на дверь. Там он разглядел свои валенки и висящий на гвозде тулуп, но чтобы добраться до них, придётся прошмыгнуть мимо незнакомца. А тот наверняка заметит и пресечёт попытки к бегству.

Хозяин жилища возился у очага и виновато пробормотал, так и не обернувшись:

– Это моя вина, конечно. Извини за такой приём.

– Отменный приём, просто отменный, – язвил хриплый невидимка. – Ребёнок чуть не замёрз насмерть.

Старичок в досаде отмахнулся, затем потянулся за длинной деревянной ложкой, зачерпнул похлёбку, осторожно попробовал и промурлыкал «М-м-м».

– Опять пересолил? – издевался хриплый голос.

– Умывайся, и за стол, – сказал старичок и ткнул ложкой в сторону, где на невысоком табурете стояла лоханка для умывания.

Кутыптэ опасливо наблюдал за незнакомцем и не решался не то что отвечать, но даже шелохнуться.

– Ну что же ты? – старичок повернулся к Кутыптэ с приветливой улыбкой.

Кутыптэ отпрянул. Обращённое к нему лицо, обрамлённое короткой седой бородкой, приняло самое доброжелательное выражение, а в уголках глаз притаились лукавые морщинки.

– Ну вот, напугал ребёнка, – прохрипел невидимый кто-то.

– Захлопнись! – шикнул старичок.

В ответ и впрямь раздался звук, точно захлопнулась маленькая дверца, а Кутыптэ не мог отвести испуганного взгляда от жуткого лица. В памяти возникли слова Хоки: избегай того, чьё лицо красно. Щека старичка от глаза и до подбородка была обожжена и ярко краснела морщинистой кожей.

8. Выстрел не поможет

«Ты только злишь его!»

– Ялис, в укрытие! – крикнул Стевер и едва увернулся от лапы снежного великана.

Выстрел Стевера не нанёс ему раны, но привёл в ярость. Великан бешено ударил кулачищем по каменной стене ущелья, затем сгрёб снег, и через мгновение в его руке образовался ледяной меч.

Старик выглянул из-за камня:

– Пуля его не возьмёт!

– А что возьмёт? Две пули? Получай!

Стевер прицелился и сделал залп в основание меча. Перезарядка – и вторая пуля послана в ту же цель. Ледяной меч треснул и с хрустом посыпался вниз.

Стевер ликующе захохотал и обернулся к Старику:

– Ха-ха! Напрасно, говоришь?

Великан в ярости топнул, и от его ноги по дну старого русла побежала трещина. Земля дрогнула, и трое путников не устояли на ногах. С высоченных елей на вершине посыпался снег, сухие ветки и хвоя.

Пока люди поднимались, к ногам великана с грозным рычанием бросился Булат. Но тот лишь отмахнулся от него, как от букашки. Пёс взвизгнул, отлетел в сторону и ударился о стену ущелья.

– Булат! – крикнул Стевер.

Великан ударил себя кулаком в грудь.

– Держись позади меня! – приказал Стевер Ялису, побелевшему от страха, как снег вокруг.

Всё это время Ялис испуганно жался спиной к одному из валунов.

– Где твоё ружьё? – спросил Стевер.

Онемевший Ялис указал пальцем в сторону, куда убегали следы саней. Стевер простонал в разочаровании.

– Патроны при тебе?

Ялис покивал.

– Подавать будешь!

Стевер перезарядил ружьё и навёл его на исполина, но отшатнулся в испуге. Великан успел соорудить из снега огромных размеров молот. Настолько тяжёлый, что сам поднимал его с трудом. Стевер взял великана на мушку, хотя там куда ни целься, непременно попадёшь.

– Получай, тварь!

Его палец лёг на спусковой крючок.

Старик, бросился к Стеверу, выхватил висевший за его поясом короткий нож и крикнул:

– Ты только злишь его!

Стевер отвлёкся на Старика:

– Ты спятил?

В этот миг великан схватил ружьё Стевера и потянул на себя. Грянул выстрел, и пуля ушла в небо. Стевер не сразу отпустил ружьё, поэтому оказался над землёй на высоте трижды выше человеческого роста. Не удержавшись, он отцепился и полетел вниз. Великан поднёс ружьё к голове и вроде как вгляделся в него – хотя никаких глаз на его лице не было! В его толстенных пальцах ружьё было соломинкой. Он отбросил его, оно ударилось о каменную стену ущелья и с треском разлетелось в щепки.

Упавший с высоты Стевер затряс головой, приводя себя в чувства. Он заметил, как на него двинулась тень, а когда поднял взгляд, увидел, что великан заносит над ним ледяной молот.

Но тут раздался крик Старика:

– Возьми лучше это!

Стевер и Ялис обернулись на голос. Великан тоже отвлёкся и замер с поднятым молотом.

Старик стоял на одном из валунов. Он отбросил окровавленный нож Стевера и поднял порезанный палец над второй рукой, в которой держал соломенную куколку. Кровь капнула на солому и мгновенно впиталась. Ялис поморщился.

Великан опустил молот без удара, рукоять выскользнула из его руки, и молот с грохотом обрушился на землю. На мгновение показалось, великан растерялся, потому что с любопытством наклонился и протянул руку за самодельной фигуркой. Старик положил её на ладонь снежного монстра, который сейчас пристально вглядывался в лицо Старика. Старик всей кожей ощущал ледяное внимание и не знал, чего ожидать. Но великан перевёл взгляд отсутствующих глаз на крохотный клочок соломы на ладони, зажал куколку в кулаке, выпрямился и поднёс кулак к тому месту, где у людей бьётся горячее сердце, а у снежных великанов не бьётся ровным счётом ничего. Стевер и Ялис с застывшими лицами только и наблюдали, забывая дышать.

Вот великан наклонил голову, прижал вторую руку к груди, замер и… вдруг его лицо прорезала трещина. Часть снежной башки откололась и рухнула вниз. Великан стал рассыпаться. Глыбы снега с грохотом крушились и летели к земле, поднимая облака снежной пыли. Когда марево развеялось и ледяная пыль осела, трое путников разглядели впереди покинутую деревню над старым руслом, а на снегу чуть поодаль среди кусков плотно слепленного снега стояла маленькая темноволосая девочка. Одета она была совсем по-летнему, а на её лице не было ни испуга, ни удивления, ни улыбки. Девочка прижимала к груди соломенную куколку.

Стевер перевёл ошарашенный взгляд на Старика. Старик часто моргал. По его щекам катились слёзы.

9. Дневник присутствия и отсутствия

«Ты не зажёг фонарь»

В полной тишине, которую нарушал разве что треск горящих поленьев да бульканье в котелке, раздался протяжный скрип, точно отворилась на щёлку невидимая дверца.

– Тебе нечего бояться. Он не обидит, – поспешил успокоить Кутыптэ кто-то хриплый, но по-прежнему незаметный и потому крайне жуткий.

Кутыптэ поискал взглядом источник голоса, но никого не обнаружил. В котелке за спиной у старичка булькнуло особенно громко, и варево с шипением полилось через край.

– Ты так дом спалишь! – вознегодовал невидимый хрипун.

Старичок ойкнул и бросился на борьбу с похлёбкой.

– Не обращай внимания! – крикнул он Кутыптэ и кивнул в сторону. – Не замолкнет никак!

Он погрозил кому-то кулаком с зажатой в нём поварёшкой. И только сейчас Кутыптэ заметил, что на стене висели часы-ходики, и всё это время со старичком спорила и дерзила ему хриплым голосом деревянная кукушка. При этом часы не тикали, маятник не качался, а гири на цепях замерли.

– Помоги лучше! – крикнул старичок и ткнул пальцем в угол, где стояли пустые чугунки.

Сам он тем временем перекладывал набухающую кашу в крынку, но её явно было мало. Кутыптэ юркнул в угол и неожиданно для самого себя оказался рядом со своими валенками и тулупом. Удрать?

– Ну же! – подгонял старичок. – Без обеда останемся!

Кутыптэ бросил испуганный взгляд на красную половину его лица и подал пустой чугунок. Хозяин удовлетворённо мыкнул и заработал ложкой с неимоверным усердием, перекладывая избытки варева в пустую посудину. Кутыптэ тем временем украдкой поглядывал на тулуп и валенки, но бежать не решался.

Наконец, когда сражение с излишками каши вошло в историю, хозяин ухватил наполненный доверху чугунок, засеменил с ним по деревянному полу и с грохотом водрузил на стол.

– Фух! – отдышался он и подмигнул Кутыптэ, как старому знакомому, но внезапно воскликнул: – Да ты, никак, немой! А ну за стол! Одна болтает без умолку, другой как воды в рот набрал!

Кутыптэ метнулся к столу и залез на табуретку, всё ещё с опаской поглядывая на хозяина. Тот навалил полную тарелку каши, подвинул её к Кутыптэ, а сам достал из кармана курительную трубку и набил сушёными грибами.

– Ешь, набирайся сил, – сказал он и выпустил струю ароматного густого дыма.

– Не дыми при детях, – прохрипела Кукушка.

Хозяин отмахнулся, затем указал пальцем на красную половину лица и торжественно сообщил:

– На это тоже не обращай внимания.

Он стукнул поварёшкой по стеклу висящего над столом фонаря.

– Я Фонарщик. Зажигаю на ночь фонарь у Особого дерева. Чтоб не заблудился никто. И вот однажды… – он усмехнулся. – Хватил лишка. Ну и…

– Ага, лишка он хватил, как же! – встряла Кукушка. – Неделю потом фонарь зажечь было некому.

Старичок хотел что-то возразить, но запнулся и лишь хихикнул в ответ. И тут же от смущения покраснела, кажется, вторая половина его лица.

– Ты чего не ешь-то? – обиделся старичок. – Я старался вообще-то.

Кутыптэ осторожно попробовал кашу.

– Не обожгись, – предупредил Фонарщик.

Кутыптэ пожевал и проглотил. Фонарщик всмотрелся в его лицо с пристальным прищуром, не понимая, понравилась мальчику его стряпня или нет.

– Я же говорила, пересолил! – просипела Кукушка.

– Цыц!

Но тут Кутыптэ потянулся зачерпнуть ещё каши и вскоре с жадностью налегал на угощение и уплетал ложку за ложкой под одобрительным взглядом хозяина.

– А я пока сделаю запись, – сказал он, поднялся из-за стола и отошёл к полке за толстой книгой.

На вопросительный взгляд мальчика он ответил:

– Я отмечаю всех, кто приходит в Особый лес и кто его покидает.

– Если не проспит, – встряла Кукушка.

Кутыптэ переводил взгляд со старичка на Кукушку и ничего не понимал.

– Вообще там есть указатель с надписью: «Проследуйте для соблюдения порядка», – в своё оправдание сказал хозяин. – И стрелочка сюда указывает. Странно, что ты не заметил.

– Ты не зажёг фонарь, – напомнила Кукушка. – Да и мальчик, верно, читать не умеет.

– Но ничего. Здесь у меня всё учтено, – старичок положил книгу на стол и погладил обложку. – Во всём должен быть порядок.

Кукушка не унималась:

– Давай, расскажи ему про порядок. Вместе посмеёмся.

Фонарщик пропускал мимо ушей колкости деревянной птицы. Затем похлопал по карманам меховой жилетки, порыскал взглядом по столу, заглянул на подоконник. И пробормотал:

– Хм, где же он?

– Ты что-то говорил про порядок, – поддела Кукушка и сипло засмеялась, точно курила не меньше старичка.

В рассеянности Фонарщик раскрыл книгу и с облегчением выдохнул:

– Вот же он!

Меж страниц оказался длинный заточенный уголёк. Хозяин сделал им пометку и спросил у Кукушки:

– Сколько сейчас времени?

– Откуда я знаю?

Фонарщик помял губы, повертел в руках уголёк и сделал в книге прочерк. Кутыптэ в это время поглядывал на перебранку Кукушки с хозяином и уже не мог сдерживать улыбки.

– Твоё имя? – деловито спросил старичок.

– Кутыптэ, – ответил тот с набитым ртом.

Фонарщик медленно по слогам повторил, пока делал запись:

– Ку-тып-тэ. Прекрасное имя.

– Почему оно прекрасное? – удивился Кутыптэ, да так и замер с ложкой у рта.

Фонарщик поднял глаза от книги и уставился на мальчика удивлённым взглядом.

– Ты что, не знаешь значение своего имени?

Кутыптэ пожал плечами:

– У моего имени есть значение?

– Ну и нравы, – проворчал Фонарщик и обратился к Кукушке: – Видала? Чему их только учат.

– Молодёжь! – отозвалась птичка.

Старик обратился к Кутыптэ:

– У каждого имени есть значение!

– И какое же тогда у моего?

– Для начала, вот здесь распишись.

Фонарщик повернул книгу к Кутыптэ, протянул заточенный уголёк и ткнул палец в жёлтую страницу.

– Он же не умеет писать! – просипела Кукушка.

– Просто поставь галочку.

– Только внимательно прочти, что там понаписано, – предупредила Кукушка, – а то мало ли. Хотя… ты ж и читать не умеешь…

Фонарщик на неё шикнул, а Кутыптэ отложил ложку, взял уголёк и оставил штрих напротив своего имени. Фонарщик удовлетворённо кивнул и объявил весьма торжественно:

– Теперь порядок. «Дневник присутствия и отсутствия» возвращается на место.

– Дневник отсутствия порядка, – не унималась Кукушка.

Не обращая внимания на её шпильки, Фонарщик с важным видом захлопнул книгу и вернулся к полке.

– Подождите, – опомнился Кутыптэ. – Если у вас всё записано, то нет ли там отметки о моей сестре? Её зовут Ирика. Я ищу её.

Фонарщик на секунду задумался, посмотрел на Кукушку, но она на это ничего не ответила и вроде как пожала плечами. Старичок снова раскрыл Дневник и повёл пальцем по строчкам.

10. Водяная мельница

«Я не знал, что так всё выйдет…»

– Куда она делась? – воскликнул Ялис, не заметив, как исчезла девочка.

Он бросился за ней, но Стевер схватил его за рукав.

– По следам найдём.

И умолк.

Он медленно подошёл к своему псу. Тот лежал у основания каменного утёса.

– Булат, – шепнул Стевер.

Пёс повёл ухом и едва шевельнул хвостом. Стевер приветливо ему улыбнулся. Но пёс не бросился, как обычно, к хозяину, не завилял неистово хвостом и не закрутился волчком, поскуливая от радости. Сейчас он лежал неподвижно на снегу и часто дышал. Его розовый язык вывалился из пасти, а снег под ним успел подтаять и впитать слюну.

– Булат, – повторил Стевер и присел.

Булат жалобно заскулил.

Старик и Ялис стали за спиной Стевера и видели, как он снял рукавицу и бережно провёл по шерсти пса.

– Ты же знахарь, – глухо сказал Стевер, не глядя на Старика. – Сделай что-нибудь.

Старик молчал. Ялис посмотрел на него в ожидании ответа.

– Я не обучен лечить животных.

Стевер вскочил на ноги и обернулся к спутникам. Его глаза скакали с одного лица на другое. Наконец он остановил взгляд на Старике.

– Это всё из-за тебя! Ты всех нас подверг опасности! Как мы теперь? Без саней и оружия! Как? Ты же ведь знал, да? Ты знал!

– Как ты разговариваешь со старшим… – начал Ялис, но Стевер перебил его:

– Заткнись! Заткнись! Разиня! И коня потерял, и ружьё! А ты, ты… – он указал пальцем на Старика, но продолжить не смог и отвернулся.

Старик покачал головой.

– Я не знал, что так всё выйдет…

Стевер часто дышал. Булат заскулил и захрипел, и Стевер бросился перед ним на колени.

– Булатик, всё будет хорошо… Смотри, вон деревня, найдём там что-нибудь, разведём огонь, ты обогреешься. Что хочешь, пить? Хочешь? Потерпи, всё будет хорошо… Потерпи…

Стевер гладил морду Булата. Тот лизнул его ладонь. Стевер попытался сунуть руки под тело пса и поднять его, но тот жалобно взвизгнул и ухватил зубами руку хозяина.

Ялис отвернулся. Старик смотрел вниз. Через плечо Стевера он видел, как крупные мужские слёзы падают на собачью шерсть и украшают её искрящимися бусинами. Стевер склонился над самым ухом Булата и что-то жарко зашептал. Что-то о том, как он впервые увидел косолапого щенка с одним стоящим ухом; как смеялся, когда тот свалился в корыто к овсом для коней и выбрался оттуда весь в шелухе; как учился лаять, но получался только смешной кашель, как путался в собственных лапах и нелепо наклонял голову, когда слушал хозяина, точно пытался разобрать человеческую речь. И много-много чего ещё. А потом стало тихо. Стевер сипло зарыдал. Ялис пересилил себя и глянул вниз. Булат не дышал.

Стевер обнял его напоследок, поцеловал в нос и прошептал:

– Прощай, дорогой друг. Я буду тебя помнить…

Затем поднялся на ноги, посмотрел в лицо Старика и, не стесняясь своих слёз, сказал дрогнувшим голосом:

– Я тебе этого никогда не прощу.

•

Трое спутников вышли из ущелья и направились к покинутой деревне. За их спинами оставался курган из наваленных глыб снега и собачий ошейник на его вершине.

– Что это за место такое гиблое? – Ялис поостерёгся задать вопрос кому-то из товарищей, поэтому спросил больше самого себя.

Ему никто и не ответил.

– А та девочка, кто она? – снова спросил он.

Но и этот вопрос не нашёл ответа.

Спутники приблизились к пологому берегу бывшей реки с остатками старого пирса. Из снега торчали бревенчатые опоры, а деревянный настил давно прогнил и обвалился.

Но вдруг Старик дрогнул. Снег на отлогом бережку стремительно растаял и показалась песчаная отмель. Бурая земля на берегу густо покрылась сочной травой, а в ней то тут, то там белели пышные головки клевера да маслянисто блестели жёлтые лепестки лютиков. Над цветами порхали бабочки-лимонницы и с басистым гулом сновали шмели.

Пирс вдруг оказался цел, а река – полноводной. Старик стоял по пояс в воде и чувствовал, как намокли его тулуп и валенки, как течение упрямо толкало его туда, назад, к ущелью… Он задумчиво погрузил ладонь в прозрачную воду. Совсем нехолодная. Заметил, как над потоком замерла стрекоза с перламутровым брюшком, но тут же умчалась прочь. Жарко светило солнце. Вода в реке искрилась и была такой прозрачной, что Старик разглядел свои валенки на песчаном дне, где проносились стайки сверкавших мальков.

Вдруг послышались всплески. Старик перевёл взгляд и увидел на пирсе детей. Мальчика и девочку. Голову девочки украшал венок из цветов, а мальчик бросал в реку камешки и размахивал палкой. Дети разговаривали и звонко смеялись.

К Старику подошёл Ялис и участливо заглянул в лицо:

– Что с тобой?

Старик кивнул. Ялис пожал плечами и прошёл дальше, преодолевая сопротивление реки. Он тоже был по пояс в воде, но вскоре вышел на берег. С мокрых пол его тулупа текла вода, подошвы меховых сапог влажно хлюпали, но он этого даже не замечал. Как не замечал и детей, которые тоже не обращали на него внимания, а продолжали беззаботно смеяться и напевать на два голоса песенку про кораблик из щепки в весеннем ручейке. А позади них, выше по течению вращалось колесо водяной мельницы.

Девочка сняла венок с головы и бросила в реку. Венок закачался на волнах и поплыл к Старику. Каэл выловил венок из воды, поднёс к носу и вдохнул аромат луговых цветов да разнотравья. Закрыл глаза. А когда открыл их, на месте пирса торчали старые щербатые брёвна, а русло реки и всё вокруг оказалось занесено снегом. Старик пошёл к берегу, ощущая в руке венок, но боялся посмотреть на него, чтобы ощущение не исчезло.

Стевер и Ялис ждали его на склоне.

– Ты знаешь, куда идти? – спросил Ялис.

Старик посмотрел на спутников, точно их не должно здесь быть. Ялис вновь глянул ему в лицо, на этот раз с испугом, и ждал ответа. Стевер старательно делал вид, что он не с ними, и водил по сторонам отрешённым взглядом.

– Знаю, – кивнул Старик и повернулся к водяной мельнице.

Вскоре они вошли во дворик мельницы и заметили, что тропинка здесь протоптана, а среди людских следов встречаются кошачьи. Стевер толкнул ладонью дверь, заглянул внутрь, но входить не стал. Ялис тоже остановился в растерянности. Старик прошёл между ними и шагнул в дом, с сожалением заметив, что ощущение венка в руке пропало.

Жилище выглядело обжитым, здесь было натоплено и прибрано. Помещение мельницы делилось на несколько комнатушек, и в первой, с дощатым столом и очагом, никого не оказалось.

Старик прошёл дальше. Сквозь окна по левую руку он видел лопасти огромного колеса, что некогда без устали вращалось, но сейчас только покачивалось от ветра да тоскливо вздыхало.

На пороге самой дальней комнаты Старик замер. Спутники заглянули внутрь через его плечо. Старик часто заморгал и почувствовал, как щиплет в носу. На табурете спиной к нему сидела маленькая темноволосая девочка и что-то держала в руках.

– Это она, – зачарованно шепнул Ялис.

Стевер не ответил ничего.

Старик прочистил горло. Но девочка не шелохнулась и всё так же сидела спиной.

Раздалось мяуканье, и мужчины заметили под ногами кошку. Она деловито прошмыгнула мимо них, подошла к маленькой хозяйке и потёрлась о её ногу с громким мурлыканьем. Девочка улыбнулась и погладила кошку за ухом.

– Мира, смотри, что у меня есть.

Как вдруг она умолкла, ощутив чьё-то присутствие, вздрогнула и резко обернулась к двери, где стояли трое мужчин. На её лице отразился испуг. Кошка снова мяукнула и ткнулась лбом в ногу девочки. Старик заметил на детских коленях соломенную куколку, а в руке девочки… потемневшую от времени фигурку деревянного зайца с обрезанным ухом.

Губы Старика задрожали.

– Брия, – шепнул он.

Девочка смотрела на него с молчаливым любопытством, но без прежнего испуга. Он сделал шаг. Затем ещё. Нетвёрдой походкой приблизился он к девочке, опустился перед ней на колени и протянул руки. Она встала со скрипнувшего табурета, подошла к гостю и с интересом посмотрела в его морщинистое лицо и давно ставшие серыми глаза. Затем обняла за шею, продолжая сжимать соломенную куколку в одной руке, а деревянного зайца в другой. И прошептала, но шёпот этот услышали Ялис и Стевер:

– Я ждала тебя столько лет.

11. Три дороги, три пути, трое врат

«Хочешь узнать тайну своего имени?»

Фонарщик захлопнул книгу и поставил на полку.

– Увы. Никакой Ирики у меня не значится.

Глаза Кутыптэ погрустнели.

– Как же мне теперь её найти? Выходит, всё было напрасно? И Мышка ошиблась? И никакое Особое дерево мне не надо было искать?

Кутыптэ вытер кулаком глаза. Старик ласково посмотрел на мальчика. Кукушка тихо прохрипела:

– Ну вот, довёл ребёнка до слёз.

Фонарщик печально взглянул на неё, а затем сказал:

– Слезы, что застилают тебе глаза, не дают видеть красоту этого мира.

Кутыптэ поднял на него взгляд.

– Какую ещё красоту?

И шмыгнул носом.

– Мою сестру украла ведьма, тётя Маруна прогнала меня ночью за дверь, а друг превратился в дерево. Не видит меня, не слышит и не разговаривает. И не знает, как он мне сейчас нужен! Что же тут красивого? Я совсем один!

Кутыптэ отодвинул от себя тарелку с недоеденной кашей. Старик присел за стол.

– Ты никогда не бываешь совсем один. С тобой всегда есть ты.

Он помолчал.

– Да и в Особый лес можно попасть не только через Особое дерево.

Кутыптэ посмотрел на старичка и снова шмыгнул. А тот продолжал:

– Есть ещё путь по воде и по воздуху.

– Он вот отвечает за наземный путь, – уточнила Кукушка.

Взгляд Кутыптэ вспыхнул надеждой. Он утёр нос и оставил на щеке чёрный след от уголька, который недавно держал в руке.

– Значит, есть ещё двое таких фонарщиков?

Старичок кивнул:

– Порядка ради уточню: Смотритель маяка и Погонщик облаков.

– Другими путями попасть в Особый лес невозможно, – добавила Кукушка, совсем без ехидства на этот раз, но всё так же хрипло.

– Три дороги, три пути, трое врат, – заключил старичок.

– Я найду их! – воскликнул Кутыптэ.

Фонарщик заметил чёрный штрих на его щеке, улыбнулся и протянул руку, чтобы вытереть. Кутыптэ сделалось щекотно.

– Доешь сначала.

Фонарщик подвинул к нему тарелку. Кутыптэ с удвоенной силой набросился на остатки завтрака.

– Ну так что, всё ещё хочешь узнать тайну своего имени? – спросил Фонарщик, и в уголках его глаз сложились лукавые морщинки.

Кутыптэ кивнул. Фонарщик добавил ему ещё каши и ответил:

– Вот смотри: «тып» – это мужчина. «Ку» – маленький. Маленький мужчина, кутып – это мальчик.

– А «тэ»? Что значит «тэ»?

Фонарщик затянулся от курительной трубки и выпустил густое облако дыма, в котором на мгновенье скрылось его лицо.

– Ну не тяни! – поторопила Кукушка. – Мне тоже интересно!

– Особый. Не такой, как все, – ответил он. – Особенный мальчик. Понимаешь?

– Особый, – с важным видом протянула Кукушка.

– Тебе этого разве никто не говорил? – спросил Фонарщик.

Кутыптэ замотал головой. Но внезапно он оживился:

– А Ирика? Что значит Ирика?

– Звенящий ручей, – без промедления ответил Фонарщик.

Кутыптэ заулыбался. А ведь и вправду. Она так звонко смеётся. Но вдруг он стал серьёзным и внимательно посмотрел в глаза старика.

– А что значит Гыр-Пыбра?

Взгляд Фонарщика забегал, сам он засуетился, торопливо вытряхнул пепел из трубки, спрятал её в карман, и пробормотал:

– Я собрал тебе тут немного еды в дорогу. Если хочешь продолжить поиски, надо торопиться. Да и друзья твои уже заждались.

Он потянулся к полке и взял оттуда прозрачную банку, в которой кружились знакомые Кутыптэ синие огоньки.

– Не друзья они мне, – Кутыптэ бросил на банку презрительный взгляд.

– Ну как же не друзья? – усмехнулся Фонарщик и открыл крышку.

Огоньки вылетели наружу и закружились вокруг Кутыптэ. Он с опаской на них поглядывал.

– Смотри, как они тебе рады. Если бы не они…

И он рассказал, что огоньки мелькали у его окна, как стайка светлячков, и поманили за собой. А когда он вышел за дверь, то понеслись вдаль, где в снегу лицом вниз лежал обессилевший Кутыптэ, и метель превращала его в маленький белый холмик.

– Если бы не они, ты бы давно замёрз. И даже эти штуки тебя бы не согрели.

Фонарщик кивнул на ожерелье Кутыптэ и протянул руку ладонью вверх. Один из светлячков доверчиво присел ему на ладонь, но вскоре вспорхнул и присоединился к остальным.

– Это ведь они указали к тебе путь.

Кутыптэ бросил на огоньки сомнительный взгляд:

– Правда?

– Ну конечно! – рассмеялся Фонарщик.

Огоньки задрожали перед лицом Кутыптэ, точно кивали в знак согласия.

– Но если хочешь, я попрошу их остаться со мной. Такие помощники в хозяйстве, знаешь ли, не помешают. Будет кому напомнить про потухший фонарь, – сказал Фонарщик и прищурился.

Точно бы услышав это, огоньки спрятались за спину Кутыптэ.

– Не хотят, – сказал мальчик и заулыбался в смущении.

Фонарщик на это рассмеялся так громко, что ходуном заходили бутылочки да склянки на полках, а фонарь над столом закачался. Даже маятник сломанных часов, кажется, шатнулся в воздухе.

– Ну раз так, не теряй время. Но прежде чем ты уйдёшь, будет у меня к тебе одна просьба.

Он подошёл к сундуку, поднёс ладонь к тяжеленному на вид замку, замок грозно клацнул и дужка отскочила. Фонарщик поднял скобу и со скрипом открыл крышку сундука.

12. Соломенная куколка

«А что было дальше?»

В очаге жарко хрустел огонь. Живые отблески дрожали на полу, сбитом из крупных потрескавшихся досок, а по углам комнаты сгустилась темень. Настолько тугая, что её можно было щупать веткой и ощущать упругость.

За окном стояла такая звенящая тишина, что любой звук превращался в ледышку. Даже колесо мельницы молчало. Морозы стояли трескучие, и бурную речку намертво сковывал лёд, да так крепко, что поутру приходилось ломать его ледорубами, чтобы мельница исправно работала. Но к ночи стужа брала своё, и колесо замирало до следующего утра.

Дверь распахнулась. Гулко топая ногами, вошёл крупный мужчина. Игравшие у очага мальчик и девочка бросили игру и кинулись расставлять по столу утварь и суетливо раскладывать еду по тарелкам. Это была варёная картошка, ломоть серого хлеба, несколько сваренных вкрутую яиц и знатный кусок печёного мяса. А ещё пузатый кувшин браги, без которой не обходился ни один ужин.

Мужчина скинул тяжёлый тулуп и повесил на крючковатый гвоздь у двери. Он не разулся и зашагал к столу, потирая с мороза руки и оставляя на полу остатки таявшего снега. Под его сапогом что-то хрустнуло. Мужчина остановился и посмотрел вниз. Он наступил на соломенную куклу. Девочка с кувшином браги в руках испуганно вздрогнула и пролила напиток мимо кружки.

Мужчина медленно закрыл глаза и сделал глубокий вдох. Затем нагнулся, сгрёб игрушку широченной пятернёй, направился к окну, распахнул его и швырнул куклу наружу. Прежде чем окно захлопнулось, девочка заметила, что куколка упала на лопасть мельничного колеса. Готовая расплакаться, она с обидой посмотрела на человека, но поймала взгляд брата, который делал страшные глаза.

А ночью, когда этот чужой мужчина, ставший им приёмным отцом, издавал во сне такой мощный храп, что от него могли закрутиться даже мельничные жернова, девочка осторожно сползла со своей кроватки. Чтобы не разбудить брата, она не зажигала свечу и босыми пяточками прошлёпала в комнату с очагом, оделась и полезла в окно.

Утром чужого мужчину и брата девочки разбудил жуткий холод. Окно было раскрыто, внутрь нанесло снега, а снаружи мелькали блестящие от наледи лопасти колеса. Оно вращалось и тоскливо шлёпало по студёной воде, хотя никто ещё не выходил колоть лёд.

•

– Это была моя любимая кукла. Я даже платьице ей сшила, помнишь?

Старик кивнул.

– Это был последний вечер, когда я тебя видел…

Темноволосая девочка сидела у стола в той самой комнате и бережно держала в руках сделанную им куколку из соломы.

– Это было всё, что осталось мне от мамы… – с грустью сказала девочка и посмотрела в лицо Старика.

В его памяти вспыхнул образ прекрасной женщины, чьи ловкие пальцы плели фигурку из соломы и перевязывали её красной нитью перед очагом, что жарко дышал пламенем. На коленях женщины сидела девочка. Её пальчики касались пальцев матери и будущей куколки. Женщина целовала русые волосы дочери и напевала мелодию без слов.

– Я помню, – шепнул Старик, и видение исчезло.

Очаг погас, ночь сменилась днём, и вместо женщины перед ним оказалась девочка. Он взял её под мышки и поставил на стол перед собой.

Их лица оказались напротив друг друга. Седобородое испещрённое морщинами лицо глубокого старика и детское невинное личико с лучистыми глазами под пышными ресницами.

– Как я могу… искупить вину?

Девочка внимательно посмотрела на губы Старика, потянулась к его седой бороде, тронула вплетённые в неё бусины да обереги и остановила взгляд на его глазах под густыми снежными бровями.

– Ты вернулся. Это самое главное.

Она поднесла пальчик к его щеке и вытерла слезу.

Ялис ошеломлённо посмотрел на Стевера и шепнул:

– Я что-то не понял. Они что, брат и сестра?!

Стевер не ответил. Он стоял, привалившись плечом к деревянной стене, и вполглаза наблюдал за событиями, погружённый в свои мысли. Вдруг он почувствовал толчок в ногу. Опустил глаза, а там кошка, которую девочка называла Мирой, задрала хвост и тёрлась о его сапог.

– А что было дальше? – спросил Ялис, но девочка не ответила и даже не посмотрела на него.

– Я одно не понимаю, – сказал Старик и бережно провёл ладонью по голове девочки. – Твои волосы. Они никогда не были чёрными.

И услышал в ответ историю.

В ту ненастную ночь, когда молодой Каэл не поверил сестре и прогнал её со двора, она решила, что не найдёт себе больше места среди людей. Ей не верили, когда она просилась на ночлег, потому что девушка с таким дорогим украшением не может быть бездомной. Её прогоняли, принимая за воровку и опасаясь за свои жалкие пожитки. Но страшнее, чем неверие родного брата, ничего уже быть не могло.

Она скиталась по лесу, цепляясь влажным от дождей плащом за корявые сучья. Она бродила по замершей в преддверии зимы чащобе, пока не отыскала самый высокий и самый шумный водопад. Он ронял свои воды с обрыва с такой яростью, будто желал пробить брешь в земной тверди. Она встала у его подножия, где вода превращалась в облако искрящихся брызг, и закричала.

Кричала так громко и так долго, что над водопадом закружили вороны.

Кричала так исступлённо, что вздувались на шее вены, а лицо стало бордовым.

Кричала так страшно, точно пыталась перекричать могучий ток воды, что низвергался в вершины утёса.

Кричала до тех пор, пока не престала слышать ни грохот водопада, ни свой голос. А её русые волосы тогда почернели от горя.

Так она оглохла. Сама отказалась от слуха, чтобы никогда больше не слышать от людей несправедливости и горьких слов. Волшебное ожерелье не давало ей замёрзнуть морозными ночами, а язык животных и птиц читала по звериным мордам и птичьим клювам. Так и поселилась она в хижине у водопада, который с тех пор стала называть для себя Чёрным.

– А однажды утром я увидела, что прежнего водопада нет. Вместо него сверху лилась тонкая струйка. И с каждым днём она становилась слабее.

– Я помню, – сказал Старик. – Всей деревней мы тогда снялись с места и пошли вниз по реке за уходящей водой.

– Я слышал об этом из рассказов старейшин, – осторожно встрял Ялис. – Новую деревню построили на берегу озера.

– Но скоро и оно высохло, – подтвердил Старик.

– Только ручей остался, – впервые за всё время в разговор вступил Стевер.

Все посмотрели на него. Он сидел на лавке с отстранённым взглядом, а на его коленях дремала кошка. Он задумчиво её поглаживал. Кошка мурчала.

Брия улыбнулась.

– Вот и я тоже пошла за водой. И оказалась тут, когда вы уже отсюда ушли. Река не пересохла полностью, и на питьё хватало. Так я поселилась в нашем с тобой старом доме. Здесь всё ещё был твой запах. А по углам разбросана стружка от твоих поделок. Я её собирала и нюхала… А потом бросила в огонь.

Она покрутила в пальцах деревянного зайца с отрезанным ухом. Старик молчал. Картины той страшной ночи проносились в его памяти и рвали душу. Он посмотрел на указательный палец левой руки. Там до сих пор виднелся шрам.

– Но как ты тогда нам отвечаешь, если говоришь, что не слышишь? – спросил Ялис.

Брия молча смотрела в полупрозрачное окно за замершее колесо мельницы. Старик тронул сестру за плечо и заглянул ей в лицо.

– Он спрашивает, как ты нас слышишь?

Девочка перевела взгляд на Ялиса.

– Я не слышу. Я читаю по губам.

Стало так тихо, что урчание Миры походило на рёв водопада. Стевер снял её с колен и встал.

– Становится холодно, – и заглянул в лицо девочке. – Где у тебя топор?

13.

Хранитель северной границы

«И как мне его найти?»

Кутыптэ шёл по заснеженной лужайке в сторону леса. Особое дерево и домик Фонарщика остались позади. Над головой простиралось небо, затянутое белёсой дымкой. Вокруг мальчика вились синие огоньки, а рядом неторопливо шагал Фонарщик. С собой он нёс, как и подобает званию, зажжённый фонарь, прикреплённый к верхушке деревянного посоха.

– Зачем он вам? – удивился Кутыптэ. – И так ведь светло.

Фонарщик вздохнул.

– Странные вещи стали твориться в последнее время. Всё как будто перепуталось.

– Как это – перепуталось?

– О, может налететь такая метель, точно зима решила остаться здесь навсегда. Или ночь вдруг наступит раньше времени, – охал Фонарщик. – Или вот тут, в Особом лесу может пройти один день, а снаружи, к примеру, все три! А, каково? Одним словом, не-по-ря-док. Так что без фонаря никак.

– А если ночь настигнет меня прямо в лесу? – испугался Кутыптэ.

Фонарщик с улыбкой кивнул на синие огоньки.

– У тебя есть твои маленькие друзья.

Кутыптэ тоже на них посмотрел. Они беззаботно кружились в воздухе, как рой светящихся мошек.

Мальчик зашагал дальше и по пути разглядывал новые рукавицы, которые ему подарил Фонарщик перед выходом. Сделаны они были из пёстрой осенней листвы. В них угадывались ярко-жёлтые листья клёна, бордовые листики осины и рыжая листва берёзы. Эти варежки невероятно грели руки.

– Я как заметил, что ты без рукавиц, да на таком морозе, сразу про них вспомнил, – улыбнулся Фонарщик. – И хотя ты можешь греть руки об эту твою блестящую штуковину, но такие рукавицы защитят не только от мороза.

Кутыптэ поднял на старичка заинтересованный взгляд. А тот вдруг снял фонарь с посоха и крикнул:

– Хватай!

Кутыптэ непроизвольно вытянул руки, а старичок распахнул дверцу, и на ладони Кутыптэ перекинулся огонь. Мальчик в испуге вскрикнул и замахал руками, но вскоре движения его стали медленнее и вот он уже держал перед изумлённым лицом объятые пламенем ладони в рукавицах и рассматривал их. В его широко раскрытых глазах скакали озорные отблески огня. Потихоньку пламя угасло. Кутыптэ перевёл ошеломлённый взгляд на старичка. Тот усмехнулся:

– Ими ты можешь держать в руках огонь, не боясь обжечься. И скоро тебе это очень даже пригодится.

Они пошли дальше, и Фонарщик рассказал, что получил встревоженное послание от хранителя северной границы Особого леса. Тот писал, что начались сильные заморозки, каких не бывало раньше, и ему требуется помощь поддерживать огонь в печи.

– Остальное расскажет он. Поможешь ему – он поможет тебе.

– Но как мне туда добраться?

– Начни с Медвежьего озера, здесь недалеко. Увидишь медведя, не пугайся. Топни два раза, покажи, что не боишься. И скажи громко: «Чтоб по ошибке мимо не свернуть, медведь обнимет и укажет путь».

– Может, просто спросить у кого-нибудь дорогу до логова Гыр-Пыбры?

Фонарщик резко остановился и уставился на мальчика.

– Что? – не понял Кутыптэ и обернулся. – Мне ведьму найти надо.

Фонарщик молчал. А Кутыптэ спросил:

– Зачем мне другой хранитель границы, если я и так знаю, что это она украла сестру?

– Снимай рукавицы, – потребовал Фонарщик.

Кутыптэ замер без движения. Фонарщик жестом поторопил его.

– На тебя, вижу, надежды никакой. Снимай.

– Они такие тёплые.

– Знаю. Но они для дела.

Кутыптэ спрятал руки за спину.

– То-то, – сказал Фонарщик и двинулся дальше. – Просто так ничего не даётся. Хочешь что-то получить, заслужи. Да и у кого ты тут собрался спросить дорогу? Лес вокруг. У деревьев? Я знаю только одно место с говорящими деревьями. Но вряд ли они подскажут. И вообще, а если ты ошибаешься насчёт ведьмы?

Кутыптэ грустно склонил голову. У самой кромки леса Фонарщик остановился и положил ладонь на плечо мальчика.

– Так что без Хранителя Северной границы никак. Вот и спросишь у него про сестру.

– И как мне его найти? – вздохнул Кутыптэ, поднял взгляд на Фонарщика и заметил, что совсем без ужаса смотрит на красную половину его лица.

– Нет ничего проще, – с готовностью отвечал Фонарщик. – Он живёт на севере, на берегу моря. А здесь только один север. Его маяк виден издалека.

– Маяк? – спросил Кутыптэ.

– Ах да, ты ж и маяка-то не видел никогда.

С этими словами он начертил что-то посохом на снегу, и Кутыптэ пришлось склонить голову набок, чтобы разобрать подобие башни, напомнившей ему сторожевую вышку в его деревне.

– Маяк ты ни с чем не спутаешь, – закончил рисунок Фонарщик. – Ну, не теряй времени!

Он махнул на прощание рукой, прицепил фонарь к посоху, развернулся и зашагал к своей избушке. Кутыптэ смотрел ему вслед. Там было так тепло. И вкусно. И смешная сиплая Кукушка. И мягкая постель из мха и соломы. Мальчик поправил висевший за спиной мешок, ставший заметно тяжелее от припасов, которыми его угостил Фонарщик, и ещё раз оглядел новые рукавицы. Затем обернулся лицом к лесу и шагнул за цепочкой синих огоньков.

14.

Куда ведёт медведь

«И куда вы меня ведёте?»

Огоньки вели Кутыптэ через чащу. Он пробирался меж стволов и задумчиво смотрел на горящие синие точки. Сейчас это были единственные его спутники во всём лесу. Они безмятежно плыли в воздухе, и чтобы не заблудиться, оставалось всего-то не выпускать их из виду. Путеводные маячки дарили надежду на скорое завершение поисков, но всё же Кутыптэ грустил. И очень скучал по лукавому взгляду жёлтых глаз.

– Что стало с Манулом? – спросил он не то у огоньков, не то у себя.

Огоньки на мгновенье замерли, затем подлетели к Кутыптэ и зависли перед ним в воздухе. Он внимательно всмотрелся в сияющие точки, пытаясь разглядеть в них черты лица, глаза или иные признаки, которые бы сделали их похожими на живых существ. Но ничего подобного в огоньках не обнаруживалось. Это были просто летающие сгустки синего света. Только сейчас Кутыптэ пришло в голову пересчитать своих новых друзей. Их оказалось семь.

– Вы меня, правда, слышите? – спросил Кутыптэ у огоньков.

Огоньки закачались в воздухе, точно бы кивая.

– И понимаете?

Огоньки закивали сильнее.

– И куда вы меня ведёте?

Но на этот вопрос огоньки не отреагировали и продолжали плавно покачиваться, как на невидимых волнах.

– Вы хотите мне помочь?

Огоньки снова кивнули.

– Ясно, – сказал Кутыптэ. – Вы можете ответить только «да» или «нет».

И по кивающим движениям огоньков понял, что догадка верна.

– Пойдёмте, – Кутыптэ махнул рукой и двинулся с места. – Не стоять же нам тут весь день.

Огоньки радостно затанцевали и полетели вперёд.

Вскоре они вывели мальчика на обширную поляну. Лес кончился внезапно, и к поляне вёл пологий спуск, совсем без растительности. Стволы деревьев окружали это место сплошной стеной, как забор вокруг деревушки. А в самой середине этой проплешины темнело нечто, напоминавшее невысокий столб.

Подойдя ближе, Кутыптэ разглядел выдолбленную в толстом стволе фигуру медведя. Медведь стоял на задних лапах, а передние вытянул вперёд когтями вниз. Выражение его морды не было грозным, медведь не скалился, а мудро взирал перед собой. Изваяние напомнило мальчику вчерашних истуканов, но в отличие от них, в этой статуе было весьма обширное углубление.

– Может, туда надо что-то положить? – спросил себя Кутыптэ, а затем вспомнил, что у него есть семеро помощников.

А они уже забрались в углубление и покачивались в нём, как крохотное созвездие.

– Зачем вы туда залезли? Вылезайте!

Один из огоньков отделился от братьев, подлетел к Кутыптэ, покачался перед его лицом и вернулся обратно.

– Вас не поймёшь, – махнул рукой Кутыптэ. – И не полезу я туда. Ещё не хватало самому в деревяшку превратиться.

Он хмыкнул и обошёл фигуру по кругу. С обратной стороны деревянная статуя выглядела в точности как вставший на задние лапы медведь и отличалась тщательной работой неизвестного резчика по дереву. По всему было видно: он потратил немало трудов, чтобы передать клокастую шерсть.

Кутыптэ снова оказался перед звериной мордой.

– Чтобы с пути прямого не свернуть, медведь обнимет и укажет путь, – задумчиво прошептал он и присмотрелся к глазам медведя. Но они не загорались никаким светом, как это было вчера у деревянных истуканов.

А затем, как ему и говорил Фонарщик, Кутыптэ дважды топнул.

Из-под земли раздался гул. И вдруг от ноги Кутыптэ скользнула трещина, а земля под ним дрогнула и раскололась. Кутыптэ посмотрел вниз, отшатнулся и перевёл испуганный взгляд на медведя. В углублении дрожали семь огоньков. И только сейчас Кутыптэ понял, что делать.

– Медведь обнимет и укажет путь! – крикнул он и бросился в углубление деревянной статуи.

Это углубление придавало фигуре сходство с необычайного вида креслом. Кутыптэ расположился в нём, и голова медведя нависала над ним, а медвежьи лапы оказались подлокотниками. Медведь точно бы обнимал Кутыптэ. Мальчик посмотрел по сторонам, где дрожали огоньки. Но что дальше?

– Медведь обнимет и укажет путь! – в третий раз прокричал Кутыптэ.

В тот же миг перед ним выросла стенка из чистейшего льда. Она закрыла собой углубление в статуе, как прозрачное окно. Сама же статуя задрожала, закачалась и вдруг провалилась под землю. Но только это оказалась не земля, а толстый лёд замёрзшего озера. Деревянный медведь с громким всплеском погрузился в воду, и сквозь ледяное оконце Кутыптэ наблюдал, как меркнет над ним яркий разлом, как рябь дрожит на поверхности воды, а сам он опускается в темневшую синеву. Фигура медведя наклонилась так, что мальчик внутри оказался лежащим, и начала движение. Через прозрачный лёд, отделявший Кутыптэ от холодной воды, он видел, как над ним неторопливо проплывают сонные рыбы, поднимаются кверху пузырьки воздуха, но скоро всё это исчезло, и его окружила кромешная мгла. Только внутри его необычной скорлупки светились семь синих огоньков, как семь звёздочек в чёрном небе.

15.

Вопросы без ответа

«Это так важно для тебя?»

Под ударами топора поленья трещали и лихо разлетались в стороны.

– Эх, вот бы второй топор, и я бы помог тебе, – поспешил быть полезным Ялис, глядя на Стевера, который проворно управлялся с колкой дров. – Не подумай, я не отлыниваю.

Стевер поставил на чурбан полено и замахнулся.

– Если тут по домам поискать, можно не только второй топор второй найти.

И разрубил полено надвое.

Ялис поднял дрова и отложил в сторону. Он собирался что-то сказать, но прикусил язык, потому что дверь мельницы скрипнула и кто-то собрался выйти во двор. Но то была всего лишь кошка. С важным видом она проследовала за ограду.

Ялис покосился на дверь и спросил, понизив голос:

– Ты поверил вообще?

Стевер приготовил новое бревно и отозвался без интереса:

– Чему?

Ялис сделал большие глаза.

– Ну, этому всему. Что она его сестра… и тому подобное.

Стевер ударил топором. Поленья с треском разлетелись.

– Плевать.

Такой ответ не мог остудить любопытство Ялиса:

– А как думаешь, как она тут столько лет одна прожила? И почему она маленькая, а он старый? Это она того великана сделала? Ведь это она, да? Больше же некому?

Стевер достал точило и провёл им по лезвию топора. Топор мелодично запел.

– Почём мне знать, она, не она. Главное, живы остались… – но резко умолк, отложил точило и снова замахнулся.

У Ялиса вертелся на языке ещё вопрос, но задать его он не решался.

Тем временем внутри мельницы разговор зашёл о волшебном ожерелье. Старик сидел напротив девочки и держал её ладошки в руках, как птенца.

– Когда мне сказали про эти три пластины на золотой нитке, меня точно кипятком ошпарило. Откуда они у тебя?

Брия внимательно смотрела на его губы, а когда он договорил, ответила. Только вот Старик не слышал ответа. Она шевелила губами, а вместо слов – тишина да стук топора на улице.

– Ты чего? – удивилась Брия взгляду Старика.

– Откуда у тебя то ожерелье? – повторил он.

– Я же тебе только что рассказала.

Дверь распахнулась, вошёл Ялис с наколотыми дровами и бросил их у очага. Следом шагнул Стевер, поставил топор у двери и сказал:

– Разведём огонь, да ужин давайте готовить. Что у тебя из припасов? – спросил он девочку.

– Какой ужин? – встрепенулся Старик. – Нам нельзя терять время. Нужно возвращаться.

– На ночь глядя? У нас ни коня, ни саней, – напомнил Стевер.

Ялис виновато отвёл взгляд.

– Заночуем тут, – распорядился Стевер. – А утром что-нибудь придумаем.

Брия внимательно следила за его губами.

– Оставайтесь. Места всем хватит.

– Нет! – всполошился Старик. – Мы не можем! Я должен быть в деревне к восходу луны.

Стевер развёл руками.

– Дорогу ты знаешь. Может, и вернёшься к восходу. Но только не луны, а солнца.

Старик метнул в него колкий взгляд.

– Простите, это моя вина… – пробормотал Ялис и бросился суетиться с огнём в очаге. – Из-за меня всё.

Вскоре пламя занялось, и Ялис посмотрел в лица остальных, точно ища одобрения. Старик нервно расхаживал по комнате.

– Надо возвращаться. Никак нельзя терять время.

Стевер стянул с себя тулуп и повесил у двери.

– На чём? Может, её запряжём? – спросил он и кивнул на кошку, что лизала лапу на лавке.

Брия взяла Старика за руку, когда он проходил мимо неё.

– Это так важно для тебя?

– Для меня?! – вспыхнул Старик. – Это важно не только для меня.

Но вдруг остыл.

– Но… тебя ведь я уже нашёл…

Ялис подошёл к девочке и посмотрел ей в лицо.

– Неужели во всей деревне ничего не осталось? Сани? Лыжи? Что-то же должно быть?

В его словах читалась мольба. Девочка прочитала его губы и задумалась.

Кошка закончила умываться и улеглась на лавке, поджав под себя лапы.

16. Люди в масках

«Давай его сюда»

Чёрные штрихи стволов сливались в частокол. Туман отступил, сделав лес прозрачным, но Долан того не замечал. За спиной он растерял остатки сил и теперь брёл не разбирая дороги. Ноги не держали и подкашивались. Он припадал в снег на колено, с рычанием поднимался, опираясь на ружьё, и пробирался дальше. Пробирался наугад, цепляясь за торчащие сухие ветви. Среди угольно-чёрных стволов.

Он по-волчьи проголодался и замёрз, а голос его осип от попыток дозваться друзей. А ещё он где-то оставил конец красной нити и потерял рукавицу. Поэтому часто подносил кулак ко рту и согревал его дыханием.

Чтобы не свалиться без сил, он решил сделать привал и уселся в снег под сосной, привалившись спиной к стволу. Сейчас, он только переведёт дух, разведёт огонь, растопит снега, выпьет горячей воды.

Сейчас.

Сейчас.

Жаль только, с ним не остался узелок с припасами, который утром принесла Кария. Сейчас…

Только бы не уснуть, только бы не закрыть глаза. Закроешь глаза в снегу в мороз – всё. Только не сейчас…

И он закрыл глаза.

•

– Он дышит?

– Слушаю.

– Живой?

– Хм…

Темнота.

Голоса доносились глухо. Будто люди зажимали себе рот. Долан медленно открыл глаза, но свет зимнего дня слепил до боли, и он снова сомкнул веки. Однако успел разглядеть две размытые фигуры.

– Берём его?

Долан дёрнулся. Куда берём? Никуда я с вами не иду. Он снова открыл глаза. Очертания стали чётче. Над ним склонились два красных лица с большими круглыми глазами. В глазах была темнота. Он поморгал, и только позже понял, что на лицах людей маски с круглыми прорезями для глаз. Потому и голоса раздавались глухо.

– Кто вы? – прохрипел Долан.

– Очнулся.

– Сюда его.

– Не говори с ним.

– Кто вы? – рявкнул Долан.

– Да я и не говорю.

– Оставьте меня!

Он почувствовал, что его взяли под мышки и потащили. От мороза и слабости ему не хватало сил сопротивляться. Даже кричать сил не было. Он только пытался вырваться и рычал.

– Оставьте!

Его уложили на что-то твёрдое. Он закрутил головой. С виду это были вроде как сани, с полозьями, как обычно. Но за его головой из саней торчали высокие поручни, за которые взялся один из неизвестных. Долан перевёл взгляд на второго. На его ногах были короткие лыжи, а за спиной крепилась небывалой формы конструкция, которую можно было сравнить с лопастями ветряной мельницы, убранной в круглый сетчатый каркас. Неизвестный что-то сделал, и лопасти внутри сетки завращались с громким стрёкотом. Он оттолкнулся, невидимая сила повлекла его вперёд, и он заскользил по снегу, ловко виляя меж стволов. В то же время раздалось стрекотанье позади Долана, и сани сдвинулись. Долана толкнуло, он откинулся, и последнее, что увидел, прежде чем провалиться в забытье, – круглые чёрные глаза на красной маске человека, что толкал сани. А за его спиной – вертевшиеся лопасти под сетчатым кожухом.

17. Крепость пала!

«Там кто-то чужой»

Вверх взлетела охапка снега, и шестилетний сынишка Турона весело расхохотался. Он вскарабкался на вершину построенной во дворе снежной крепости, воткнул ветку с цветным флажком и оттуда грозил палкой сестре, которая выглядывала из-за снежной башни.

– Я тебя вижу! – звонко кричал он, но в него тут же прилетел снежок, он оступился и с хохотом съехал по пологому спуску.

– Крепость пала! – закричала сестра и пригрозила брату кулачком.

– Нет! Крепость не пала! – наиграно грозно протрубил Турон. – Пока не повержен верховный чародей!

Для убедительности он потряс в воздухе тростью, точно волшебным посохом, но тут же получил два снежка от ребятни. И тоже расхохотался, сгрёб детей в охапку и повалился с ними в снег.

Маруна со счастливой улыбкой наблюдала это через слюдяное оконце. Что может больше ласкать ухо, чем детский смех? На руках она качала притихшего младенца и опустила взгляд убедиться, что малыш мирно спит. А когда снова взглянула в окно, улыбка слетела с её губ. Она увидела во дворе взволнованного Кузнеца. Он что-то горячо рассказывал Турону и размахивал руками. Турон погладил детей по голове и торопливо заковылял за Кузнецом, опираясь на толстую трость, которая мгновенье назад была волшебным посохом. Вскоре раздался звук, совсем не ласкавший ухо. Звон предупредительного колокола.

Кузнец привёл Турона к сторожевой башне, где наверху нёс вахту смотрящий. Сейчас была смена Сургуча – деревенского запевалы, без которого не обходился ни один праздник. Он никогда не отлынивал от дежурства, но очень боялся застудить горло, потому натянул на себя всё самое тёплое, отчего стал похож на медведя – в огромной шубе, такой же огромной меховой шапке и необъятных валенках. Хотя сложение имел весьма щуплое. И все удивлялись: как этом тщедушном человеке с узким лицом и негустой бородкой помещается такой голосина.

– Что там? – крикнул ему Турон, когда колокол умолк.

Сургуч посмотрел вниз.

– Тебе лучше подняться.

Турон с трудом заковылял по ступеням, а когда оказался на вершине у пустующей чаши для предупредительного огня, Сургуч ткнул рукавицей в сторону. Турон глянул туда, прищурился, и морозный воздух застрял в его гортани. На северной границе деревни по ту сторону красного пограничного бревна топтался запряжённый в пустые сани конь.

К ним присоединился Кузнец. Его грузная фигура едва помещалась на смотровой площадке, и вся башня заходила ходуном.

– Это сани Каэла? – спросил Кузнец.

Турон ударил кулаком по перилам и заспешил вниз.

– Срочно! Трёх всадников на поиски!

Он двинулся с площадки, но Сургуч схватил его за плечо.

– Смотри!

Турон повернулся и увидел вдалеке фигуру человека. Он бежал через луг от леса в деревню. Человек то и дело спотыкался, падал в снег, но вставал и продолжал бежать. Вот он на бегу замахал рукой и закричал:

– Э-э-э-эй!

Кузнец узнал этот голос, хотя лица человека отсюда было не разглядеть.

– Да это же… Тайрок!

– Точно, он… – подхватил Сургуч.

Турон их не слушал. Он торопился вниз. И пока он спускался с башни, Сургуч видел, как молодой Тайрок пробежал по доскам перекинутого через ручей мостика. Турон встретил его у деревенских ворот.

– Что случилось?

Тайрок заговорил сбивчиво, суетливо, бессвязно. Он был напуган, то и дело оборачивался в сторону леса, точно за ним гналась стая разъярённых волков. Или того хуже, разбудил от спячки медведя. К нему стягивались полукругом люди, и пока он рассказывал, крутился по сторонам и заглядывал в глаза. Точно боялся, что ему не поверят.

– Там… Я не знаю… Туман. Все разбрелись. Еле выбрался. Всех потерял. Звал-звал, но никого. Даже ружьё потерял. Еле выбрался. Там… кто-то чужой. Следы, следы. Много следов. От лыж. Или саней. Но мы с собой такого не брали. Где все? Кто-то вернулся?

Турон с отчаянием посмотрел в глаза подоспевшему Кузнецу. Тот задумчиво почесал чёрную щетину на щеке.

– А ещё, а ещё вот, – засуетился Тайрок и полез в карман.

Он выудил руку, и на его дырявой рукавице Турон увидел кусок чёрного камня. Только был это никакой не камень.

– В лесу нашёл. Где следы, – добавил Тайрок.

На его ладони лежал кусок угля.

18. Последняя просьба

«Если боишься, я пойму»

Деревянный медведь вынырнул на поверхность и неспешно поплыл по течению, покачиваясь на волнах, как челнок. Сквозь прозрачный лед Кутыптэ видел синее-синее небо с завитушками облаков. Как вдруг удар. Мальчика тряхнуло. Ледяная корка хрустнула и посыпалась на него. Он зажмурился, замер и прислушался. До слуха доносился мерный плеск волн, но движения не чувствовалось. Выждав немного, Кутыптэ убедился, что плавание подошло к концу, а его необычная лодка к чему-то причалила. Он смахнул с себя ледяное крошево, выглянул и увидел, что медведь уткнулся в песчаную отмель на берегу реки.

Кутыптэ прыгнул наружу и осмотрелся. С другой стороны у реки не было берега. Там из воды вырастала отвесная стена утёса. Путь дальше лежал только в одном направлении. Кутыптэ отвернулся от реки, и его взору предстала невиданная картина. Вдали, за широкой поляной зеленел лес. От дыхания ветра струилась под ногами трава, в воздухе звенели мошки, и всю округу оглашал счастливый птичий перезвон. Над головой проплывали клокастые облака, а солнце тёплой ладонью ласкало щёки мальчика. Захотелось улыбнуться. Кутыптэ нерешительно побрёл вперёд.

Удивительное место! Точно сама весна поспешила в этот уголок и давно здесь обосновалась. Было так тепло, что Кутыптэ распахнул тулуп, а подаренные Фонарщиком варежки спрятал в мешок.

Огоньки! – вдруг вспомнил он и обернулся.

Огоньки были рядом, мирно покачивались у плеча.

В этот миг раздался грохот, точно по камням катили пустую бочку. Кутыптэ оглянулся и увидел, что течение оттолкнуло от берега деревянного медведя, и он неторопливо поплыл дальше.

Необычность этого места, приветливые зелёные луга, яркое солнце, алые крапинки маков в траве – всё это и удивляло мальчика и воодушевляло. Или он плыл в подводной темноте так долго, что зима успела покинуть эти края?

Кутыптэ зашагал вперёд и оказался на зелёной лужайке. Река оставалась в стороне, но с возвышения было видно, как в её потоке покачивается деревянный медведь. Но вдруг он поднялся вертикально, блеснул мокрой спиной и ухнул вниз. Кутыптэ побежал дальше и увидел, что река в том месте резко меняла течение, срывалась гремящими потоками, ускоряла свой бег. Начинались каменистые пороги.

– Вовремя мы выбрались, – сказал Кутыптэ кивнувшим огонькам. – А теперь куда?

Огоньки охотно поплыли вдоль реки на возвышенность и вскоре вывели мальчика к мосту.

– Но мост обвалился! – воскликнул он.

Огоньки молчаливо висели перед его лицом.

Кутыптэ внимательно осмотрел разрушенную переправу. Это был не слишком широкий и очень старый мост. Его сложили из грубо отёсанных каменных глыб и перебросили через ущелье. Кутыптэ осторожно приблизился к обрыву и заглянул за край. Там река синей лентой вилась по дну ущелья, рычала на порогах и бросала воды на крупные валуны, покрытые скользким мхом. Расстояния до неё было не меньше, чем до земли, если смотреть вниз со сторожевой башни – а уж никуда выше Кутыптэ в своей жизни не забирался. Сколько ни всматривался он вниз, ясно было одно: спуститься и переправиться на тот берег у него не выйдет.

Но и перепрыгнуть разлом было невозможно. Даже взрослый бы не перепрыгнул. Даже с разбега. Кутыптэ уныло смотрел на манящую дорогу по ту сторону ущелья, которая наверняка ведёт к Смотрителю маяка, и не понимал, как перебраться.

Незаметно в птичий щебет и звон стрекозиных крылышек вторгся посторонний звук – дребезжащий, бряцающий, неприятно режущий слух. Кутыптэ обернулся. Из-за пригорка на той стороне лужайки появился всадник на белом коне. Голова наездника была покрыта шлемом с алым пером, тело защищала кольчуга, на ногах – затёртые кожаные штаны и пыльные сапоги. Круглые наплечники мутно поблескивали, а на поясе мальчик разглядел длинный меч. Из седла торчала стрела с красным оперением, и обломок такой же застрял в наплечнике.

Конь плёлся, свесив голову, и его густая нечёсаная грива развевалась, точно паутина под крышей сарая. Всадник едва держался верхом и раскачивался из стороны в сторону. Но тут он клюнул носом и с лязгнувшим грохотом рухнул на землю. Конь затряс головой, но не остановился и проследовал дальше.

Кутыптэ неуверенно подошёл к всаднику. Тот сидел на траве и снимал с головы измятый шлем. Мальчик увидел болезненную гримасу на измождённом лице, спутанные волосы и густую бурую щетину. Всадник остановил блуждающий взгляд блёклых глаз на лице Кутыптэ, разлепил иссохшие губы и проговорил:

– Есть вода?

Кутыптэ не успел ответить, как воин поднял указательный палец и прислушался. До слуха доносилось журчание реки.

Всадник протянул мальчику шлем, и только сейчас Кутыптэ заметил алое пятно под порванной кольчугой на его боку. Кутыптэ схватил шлем и бросился туда, куда вынес его деревянный медведь и где был пологий спуск к воде. А когда он вернулся, всадника на месте не оказалось. Кутыптэ завертел головой и увидел фигуру воина чуть дальше, в тени деревьев. Воин сидел на земле и рыл мечом землю. Но сил у него не осталось, он с досадой отбросил меч и лёг навзничь. Кутыптэ подошёл ближе и протянул ему шлем с водой. Воин не двигался. Только смотрел в небо на плывущие облачка бесконечно уставшим взглядом.

– Какие красивые, – прошептал он.

Кутыптэ посмотрел наверх. Облака как облака.

– У меня будет к тебе просьба, – едва шевеля губами, сказал всадник.

Кутыптэ настороженно посмотрел в его лицо.

– Обещай, что исполнишь.

Всадник повернул голову к мальчику и подождал, пока тот кивнёт. Затем с сипением вобрал в себя воздух.

– Мне нечего подарить тебе взамен. Денег у меня нет. Шлем для тебя большой. Меч – слишком тяжёлый. Хочешь, забирай коня. Он смирный. Не подведёт.

– Что я должен сделать? – спросил Кутыптэ с испугом.

Всадник закрыл глаза.

– Похорони меня с почестями.

Кутыптэ дрогнул.

– Я всё равно умру. Я потерял много крови. Не хочу, чтобы меня склевали вороны.

Кутыптэ в потрясении молчал.

– Если боишься… я пойму. Просто выкопай яму, наготовь веток и камней. И конь твой… Дальше я сам.

Кутыптэ не двигался.

– Дай попить, – тусклым голосом попросил воин.

Кутыптэ не сразу отмер. Он присел на траву и поднёс шлем к губам всадника. Тот снова закрыл глаза и сделал глоток, второй, но вскоре вода полилась по его щеке, стекла по шее, и он перестал дышать.

Кутыптэ отпрянул и расплескал воду по траве.