Корона на табуретке

1247 год. Пусть не велик городок, зато мой

– Всем доброго здоровьичка, – семнадцатилетний княжич Ярослав с улыбкой на лице вошел в гридницу княжеского дворца во Владимире.

– Опаздываешь, – строго заметил ему дядя Святослав, сидящий во главе большого стола. Рядом с ним уже расположились шестеро сыновей покойного Ярослава Всеволодовича.

Братья сидели в соответствии со своим возрастом. Старший из них, Александр, двадцати шести лет от роду, расположился по правую руку от дяди. По левую сидел Андрей, которому недавно исполнилось двадцать два. На краю скамьи ерзал непоседливый шестилетний Васятка. Ярослав перешагнул через скамью и занял свое законное место между Даниилом и Константином.

Святослав попросил тишины и стал зачитывать волю усопшего. Его слабый голос звучал монотонно и убаюкивающе. Васятка совсем заскучал и стал клевать носом, но тут Александр выхватил грамоту из рук душеприказчика и на всю гридницу воскликнул:

– Почему Владимир отписан Андрею?!

Святослав Всеволодович оторопел.

– Такова воля твоего отца, – пояснил он Александру. – А ты уже имеешь Переславль-Залесский, а по завещанию получишь Киев и Новгород. Это большие и знаменитые города. Грех жаловаться.

– Знаменитые?! – не унимался Александр. – Киев лежит в руинах после нашествия Батыя. К тому же от моего Переславля до Киева скакать и скакать. Я ни за что не поеду в Киев. Я – старший сын и кто, как не я, должен стать Великим князем Владимирским!

– Вообще-то старший в роду теперь я, – напомнил Святослав своему племяннику.

Александр фыркнул, швырнул завещание на стол, а сам встал во весь рост и стукнул себя в грудь кулаком:

– Я бил шведов на Неве и немцев на Чудском озере. Я должен стать Великим князем и получить Владимир.

В это время Андрей схватил со стола пергамент, прочитал написанное и ухмыльнулся. Он тоже встал во весь рост и через голову дяди показал Александру кукиш.

– Черта-с-два, братец! Владимир мой, а воля отца священна.

– Отец перегрелся в Сарае вот и написал ерунду, – проворчал Александр и сел на место с видом человека, обиженного на весь мир.

– Не смей так говорить об отце! – заорал Андрей, перескочил через лавку, обогнул дядю со спины и схватил брата за ворот кафтана. Александр среагировал мгновенно. Вскочил, развернулся и врезал брату в ухо.

– Так его! – завопил Васятка. Малец забрался с ногами на лавку и стал подпрыгивать, размахивая руками. – Бей! Еще давай!

– Ты за кого? – обернулся к Ярославу брат Константин.

Ярослав только плечами пожал.

Старшие братья мутузили друг друга. Дядя Святослав безуспешно пытался их вразумить. Васятка радостно визжал. Завещание отца одиноко лежало на столе. Ярослав протянул к нему руку и развернул свиток.

«Тверское княжество», – прочитал он после своего имени и в недоумении повертел головой:

– Кто знает, это где?

– Дай взглянуть, – раскрасневшийся от драки Александр взял из рук брата пергамент. – Так-так, понятно. Это отец от моего Переславского удела отрезал. Но для тебя не жалко. Владей.

Александр покровительственно взлохматил русые кудри Ярослава и снова повернулся к Андрею:

– Как видишь, я человек не жадный, но от Владимира ни за что на свете не откажусь.

– Как можно отказаться от того, что тебе не принадлежит? – демонстративно захохотал Андрей.

Старшие братья возобновили спор, временами переходящий в драку. Святослав Всеволодович встал из-за стола и вышел из гридницы, прихватив с собой малолетнего Васю. Ярослав продолжил читать:

– В княжество входят города: Тверь, Кашин6, Микулин7, Холм8, Ржева9, Зубцов10 и какой-то Городок11. Что-то я таких местечек не припоминаю. Городишки-то, небось, еще те. Но все же…

На лице Ярослава проступила мечтательная улыбка. Пусть старшие братья дерутся за Владимир. Он теперь – Тверской князь. И для шестого по старшинству сына это очень даже неплохо.

Река сделала поворот. Дремучий еловый лес сменился светлой березовой рощей.

– Далеко ли еще до Твери? – спросил Ярослав воеводу Жидислава.

Воевода Жидислав вместе с тверскими боярами сопровождал своего нового князя из Владимира в Тверь. Ярослав с завистью смотрел на бывалого воеводу. Могучие плечи Жидислава и его окладистая борода заставляли вспомнить о былинных богатырях. Сам же Ярослав пока мог похвастаться лишь тощей долговязой фигурой, да едва наметившимся пухом над верхней губой.

Воевода остановил коня у самого края высокого берега Волги.

– Смотри, – сказал он, вытянув правую руку вперед. – Видишь реку, что впадает в Волгу? Это Тверца. Там, на левом берегу, начиналась Тверь, оттуда и название. Но Батый сжег старый город дотла. Твой брат Александр велел новую крепость на новом месте закладывать. На высоком правом берегу, на котором мы сейчас стоим. Видишь впереди первые домишки? Этот посад12 Загородьем называется. А выше города в Волгу впадает река Тьмака, и посад с той стороны именуются Затьмачьем.

Ярослав вытянул шею, но не увидел впереди ничего, кроме самых обычных изб, какие есть в любой деревне. Ни высоких городских стен с дозорными башнями, ни каменных храмов с блестящими на солнце куполами.

«Пусть не велик городок, зато мой», – утешил себя Ярослав и пришпорил коня. Ему не терпелось въехать в свою столицу.

1248-58 годы. Лучше жить на чужбине, чем кланяться татарам

Ярослав Тверской после удачной охоты пировал со своими боярами. Он больше не был безусым юнцом, с удивлением взирающим на доставшиеся ему владения.

В свои двадцать лет Ярослав оброс жирком и бородой. Он уверенно чувствовал себя на Тверским престоле, а кроме того, успел обзавестись женой и двумя сыновьями-погодками.

В его доме царили мир и покой. Но о Владимирской Руси этого сказать было нельзя.

Старшие братья, Александр и Андрей, сцепились за Владимирский престол не на шутку. Оба были крутого нрава, оба не любили уступать. Оба отправились в Орду. И уже два года от них не было ни слуха, ни духа.

В их отсутствие Великим князем провозгласил себя дядя Святослав, но неожиданно вмешался Михаил, еще один брат Ярослава, третий по старшинству после Александра и Андрея. Михаил, прозванный за свою отчаянную храбрость «Хоробритом», прогнал дядю и сел во Владимире, но на престоле продержался недолго. Очертя голову, он ринулся в бой с литвинами и погиб смертью храбрых.

Пиршество в доме Ярослава продолжалось уже не первый час, но стол не скудел. Из поварни то и дело подносили с пылу с жару новые блюда. В полуведерные братины подливали пенящийся мед.

Языки развязались. Жесты стали размашистей. Разговор главным образом вертелся вокруг судьбы Великого престола. Кому достанется Владимир? Где Александр и Андрей? А если они оба загинули в монгольских горах, что тогда?

Бывалый воевода Жидислав спорил с молодым Жирославом. Один был за Александра, другой за Андрея. Когда дело чуть не дошло до драки, оба обратились к князю:

– Что скажешь?

Ярослав никак не мог решить, кому из старших братьев отдать предпочтение. Ему нравились храбрость и ум Александра не меньше, чем гордость и пылкость Андрея. К тому же оба старших брата были по-своему правы.

Ярослав открыл рот, чтобы высказать свое мнение, но в это время привратник доложил:

– Посол из Владимира.

Князь и бояре вмиг умолкли, протрезвели и выжидательно уставились на входящего в гридницу посла.

Посол подошел к большому столу, поклонился князю и торжественно объявил:

– Великий князь Андрей Ярославич прибыл во Владимир и ждет Тверского князя к себе.

– За здравие Андрея, Великого князя Владимирского! – воскликнул Ярослав и первым выпил свою чашу до дна.

Снегопад закончился на рассвете, а к полудню на снегу, укрывшем замерзшую Клязьму13, успели отпечататься сотни лошадиных копыт и санных полозьев. Все следы вели в белокаменные арочные ворота с круглыми башнями по бокам и церковью над боевой площадкой. Говорят, когда-то деревянные створки этих ворот были покрыты позолоченными медными листами. Но Ярослав первый раз приехал во Владимир уже после нашествия Батыя и золотых ворот не застал.

В тот год Ярослав Всеволодович, унаследовал Владимирский престол от своего старшего брата Юрия и перебрался во Владимир из Киева вместе со своими младшими детьми.

Девятилетний Ярослав слышал от взрослых о том, что предыдущему Владимирскому князю, Юрию Всеволодовичу, татары отрезали голову, а его княгиня, дети и внуки вместе со многими простыми горожанами задохнулись в Успенском соборе, подожженном по приказу Батыя. После этих страшных рассказов юный Ярослав долго не мог без содрогания заходить в главный храм Владимира.

Ярослав перекрестился на купола Успенского собора и повернул на княжеский двор, а вскоре уже входил в знакомые палаты, где, казалось, еще витал дух покойного родителя.

Андрей с широкой улыбкой вышел навстречу младшему брату и заключил его в объятья.

– Прими мои поздравления, – сказал Ярослав. – Я уже всерьез опасался, что вы с Александром не вернетесь из Каракорума.

– Обрадовался? – усмехнулся Андрей. – Сам, небось нацелился на Великий престол.

– Скажешь тоже, – смутился Ярослав. – Брат Данила старше меня,

– Не оправдывайся, – рассмеялся Андрей. – Лучше зови своих бояр к столу. Поднимем чашу за то, что правда восторжествовала.

Уже было все съедено и выпито, уже слуг и бояр отпустили отдыхать, а Ярослав и Андрей все сидели за столом, сами себе подливали мед из серебряной братины и вели задушевную беседу.

– Тяжела дорога в Карокорум, – рассказывал Андрей. – Не удивляюсь, что отец не выдержал и отдал Богу душу. Но для меня эта поездка стала счастливой. Хан Гуюк понял, что правда за мной, а ведь Батый до сих пор не отказался от мысли посадить на Великий престол Александра.

– Ты так думаешь?

– Уверен. Наш Саня – шустрый малый и быстро нашел общий язык с Батыем. Но Батый – человек осторожный. Он знал, что я могу пожаловаться Гуюку, и рисковать не решился. Потому и отправил нас вдвоем за тридевять земель.

– Надеюсь, теперь Александр успокоился?

– Черта-с два! – фыркнул Андрей. – Ты бы видел, как его перекосило, когда я вышел из багряного шатра, помахивая ярлыком. Он теперь со мной не разговаривает. Надеюсь, перебесится. А я завтра венчаюсь на Великое княжение в Успенском соборе.

– Я проезжал мимо, – заметил Ярослав. – Десять лет прошло, но следы пожара еще заметны.

– И души задохнувшихся в дыму вопиют о мести, – продолжил Андрей, и глаза его вспыхнули гневом. – Батый разорил наши города, заставил платить ему дань, а теперь вдобавок вздумал решать, кто будет сидеть на Владимирском престоле. Но я не Александр, я с этим не смирюсь.

– Но что ты можешь поделать?

Андрей пристально посмотрел на брата.

– Надеюсь, тебе можно доверять?

– Конечно! Вот те крест, – с готовностью перекрестился Ярослав.

– Я заключил союз с моим будущим тестем Даниилом Галицким, – сказал Андрей. – Мы хотим дать отпор татарам. А ты? Ты присоединишься к нам?

Ярослав открыл рот от изумления.

– Союз против Орды?! Конечно, я с вами!

Андрей зачерпнул ковшом из братины остатки медовухи. Плеснул себе и брату.

– Поднимем чашу за наш союз! А Александру не верь, он заодно с Батыем.

Александр в это время околачивался в Сарае. Из Карокорума он вернулся злой, как черт. Потерял два года жизни и остался ни с чем. Но Александр был не из тех, кто сдается. Он начал действовать. Прибыл в Сарай и наплел хану, что Андрей якобы недоплачивает дани. Батый велел своим баскакам14 разобраться, в чем дело, но ярлык, выданный Гуюком, отбирать не решился.

Александр разозлился еще больше, но из Сарая не уехал. Он легко сходился с людьми, быстро перезнакомился со всеми мало-мальски значительными татарами и подружился со старшим ханским сыном по имени Сартак.

Молодые люди весело проводили время. Вместе пировали, вместе ходили на охоту и вскоре стали называть друг друга братьями.

Настойчивость Александра оправдалась. Пока он развлекался в Сарае, Гуюк скончался. Власть в Каракоруме сменилась, и Александр стал снова собираться в путь. Трудности долгой дороги его не пугали.

На пыльной площади Сарая сопровождавшие князя бояре крепили вьюки с провизией и седлали лошадей. Александр в новой епанче15 из верблюжьей шерсти держал под уздцы коня и прощался со своим названным братом.

– До встречи, брат, – отвечал ему Сартак. – Не сомневайся, ты получишь ярлык. Новый каган Мунке многим обязан моему отцу. Он не откажет другу Батыя.

– Даже если я вернусь с ярлыком, Андрей просто так мне престол не уступит, – высказал свои опасения Александр.

– Об этом, брат, не беспокойся, – улыбнулся Сартак. – Андрея я беру на себя. К твоему приезду Владимирский престол будет свободен.

– Что же не предупредил? – с досадой произнес Ярослав Тверской, обнимая внезапно нагрянувшего брата Андрея на крыльце своего дворца. – Мы бы встретили тебя, как подобает, с хлебом и солью у городских ворот. Все же не часто в Тверь Великий князь Владимирский приезжает.

– Не суетись, – ответил Андрей, поднимаясь на крыльцо. – Пойдем, поговорим. Я к тебе не на пир, а по делу приехал.

– По делу? – шепотом спросил Ярослав, заводя брата в сени. – Делу нашего союза?

– Вроде того, – ответил Великий князь.

Ярослав провел брата в свою опочивальню и усадил на сундук, покрытый медвежьей шкурой. Сам сел на лавку, где обычно спал.

– Можешь говорить свободно, здесь нас никто не услышит.

– Санька снова отправился в Карокорум, – сообщил Андрей. – Он сговорился с Батыем против меня, и ярлык на Владимир скорее всего получит. Пора нашего братца за дружбу с татарами наказать. Согласен?

– Да, наверное. Но как мы можем наказать Александра?

– Очень просто. Пока этот прохвост в Орде, захватим его удельный Переславль, а отдадим только в обмен на отказ от Великого княжения.

– Точно! – загорелся Ярослав. – Представляешь, он явится, а мы там! Ну и рожа у него будет!

Андрей снисходительно усмехнулся и отдал приказ:

– Идем на Переславль. Собирай войско.

Андрей и Ярослав со своими дружинами пошли на Переславль-Залесский. Оставшиеся в городе без князя бояре долго сопротивляться не стали.

Андрей и Ярослав радовались, как мальчишки, что одержали победу почти без кровопролития, и отметили свой успех веселой пирушкой.

Спустя несколько дней протрезвевший Андрей объявил:

– Хорошо с тобой, брат, но я – Великий князь и мне пора во Владимир. Ты же оставайся здесь, в Переславле. Постереги город, пока я не разберусь с Александром.

– Да, что. Я запросто, – ответил Ярослав, которому не терпелось пострелять уток на берегах Плещеева16 озера.

Андрей уехал. Стояло чудесное лето. Ярослав наслаждался охотой и вызвал к себе в Переславль жену и детей.

В тот день Ярослав пронзил копьем вепря. Довольный добычей, он вместе с дружиной вернулся домой.

В тени крыльца на скамеечке его ждала княгиня Наталья с годовалым Мишкой на коленях. Рядом крутился двухлетний старший сын Святослав.

Ярослав спрыгнул с коня и потянулся, разминая спину. Славка подбежал к лежащей на телеге кабаньей туше. Воевода Жидислав улыбнулся малышу, поднял клыкастую голову за уши и захрюкал. Но вдруг улыбка сошла с лица воеводы.

Князь тоже замер и прислушался. Княгиня побледнела и прижала Мишку к себе. Все смотрели на открытые ворота. Стук копыт был слышен все ближе. Крики «Беда! Татары!» все громче. Всадник в пыльных доспехах осадил коня посреди двора.

– От Великого князя Андрея Ярославича сообщение для князя Ярослава Тверского!

Ярослав подбежал к незнакомцу.

– Я – Тверской князь. Ты кричал: «Татары». Где? Почему?

– Они уже перешли Клязьму, – ответил гонец. – Андрей Ярославич выступил им навстречу. А тебе он велел здесь стоять и защищать Переславль.

Воевода Жидислав внимательно прислушивался к разговору.

– А если татары пойдут на Тверь? – задал он вопрос князю.

Ярослав похолодел. В отличие от Переславля, Тверь совершенно не укреплена. Он только начал строительство стен и стрельниц17, а тут Андрей сбил его с панталыку, и он оказался в Переславле, а в Твери все заброшено и князя нет.

– Я еду в Тверь, – принял решение Ярослав. – С собой возьму половину дружины. А ты, Жидислав, со второй половиной войска оставайся здесь. Я доверяю тебе Переславль и мою семью.

Испуганная Наталья подбежала к мужу.

– Я поеду с тобой! Этот город для меня чужой. Без тебя я здесь не останусь.

– Не волнуйся, родная, – сказал Ярослав жене. – Ты же видишь, какие здесь стены. Этот город выдержит любую осаду. С тобой будет воевода Жидислав. Он защитит тебя. А я попробую спасти Тверь.

Сердце Натальи сжалось. Ее зазнобило. Ей казалось, что солнце померкло и жаркий июльский полдень обернулся холодной ночью. Но перечить мужу она не решилась и покорно опустила наполнившиеся слезами глаза.

Через день ордынцы налетели на Переславль, с наскока прорвались в городские ворота и стали громить все подряд.

На княжеском дворе горели амбар и конюшня. У крыльца воевода Жидислав двуручным мечом отбивался сразу от пятерых ордынцев.

Вспыхнула тесовая кровля дворца. Татары, перешагнув через бездыханное тело Жидислава, ворвались в княжеские палаты.

В дыму, схватив в охапку своих сыновей, металась княгиня Наталья. Она вспомнила, что дворец соединен переходом с церковью Преображения Господня. «Там, в храме, каменные стены и Богородица нас защитит, не выдаст», – прошептала княгиня своим испуганным малышам и бросилась в спасительные двери, но татарское копье ударило ее в спину. Она упала замертво, так и не выпустив из рук своих сыновей.

– Принимай работу, князь! – с гордостью сказал зодчий.

Ярослав поднялся на новую стрельницу и огляделся. Все Загородье было видно, как на ладони. Князь опустил глаза вниз. К городским воротам приближалась дюжина всадников в латах. За ними – несколько телег. Приглядевшись, князь узнал в ехавшем впереди молодого воеводу Жирослава.

– В чем дело?! – перегнувшись через перила, заорал Ярослав. – Почему вы покинули Переславль?!

Не дожидаясь ответа, князь сбежал по лестнице вниз.

Жирослав спешился и опустился перед князем на колени. Его лицо пресекал свежий шрам. Одна рука покоилась на перевязи.

– Прости, Ярослав Ярославич. У меня печальные вести. Переславль мы не удержали. Воевода Жидислав погиб.

– Что с княгиней?! Где мои дети?!

– Княгиня Наталья убита. Мы привезли ее тело. А маленьких княжичей не нашли. Скорее всего, их забрали татары. Прости…

– Как убита? Как забрали? Да я вас всех сейчас… – Ярослав выхватил меч и замахнулся на своего боярина, но рубить повинную голову не стал, а только тихо спросил:

– Где тело княгини?

Жирослав, не вставая с колен, показал рукой на телегу, покрытую рогожей.

Князь убрал меч в ножны, подошел к телеге, откинул рогожу и зарыдал. Зачем он поддался на уговоры Андрея и полез в этот Переславль? Зачем оставил там свою семью? И как после этого жить на белом свете?

Ярослав уже не первый день лежал пластом на широкой и холодной постели и тупо смотрел в потолок. Он ничего не желал и никого не пускал к себе.

Услышав тяжелые шаги, хотел возмутиться и наорать на спальника, но даже на это не было сил, и Ярослав молча отвернулся к стене.

Над ним раздался голос брата Андрея:

– Вставай, брат! Не хорони себя раньше времени!

Ярослав рывком сел на кровати.

– Пошел к черту! Все из-за тебя! Зачем я только с тобой связался!?

– Можешь проклинать меня, я сам себя проклинаю, но только послушай, что я скажу, – ответил Андрей, присаживаясь на сундук с медвежьей шкурой.

Он рассказал, как сражался с ордынцами, как потерпел сокрушительное поражение, как с остатками своей дружины добрался до Твери.

– Мы пытались бороться с Ордой, но Орда оказалась непобедимой, – заключил Андрей. – Так что вставай и собирайся в путь.

– Куда ты опять меня тащишь? – проворчал Ярослав.

– Мир большой, – ответил Андрей. – Лучше бежать на чужбину, чем служить татарам. Я думаю так. А ты? Неужели ты будешь им кланяться, после того, что они сделали с твоей женой?

Ярослав стиснул зубы и отрицательно помотал головой.

– У них мои дети. Когда потребуют выкуп, я должен быть на месте. Остальное для меня сейчас значения не имеет.

– Что ж, понимаю, – согласился Андрей. – Удачи тебе. Даст Бог – свидимся, а нет – не поминай лихом.

Александр вернулся из Карокорума с ярлыком на Великое княжение. Престол, как и обещал Сартак, к его приезду оказался свободен. Александр без препятствий въехал во Владимир. Но когда узнал о коварном захвате Переславля, разозлился не на шутку и пожелал немедленно покарать братьев.

К сожалению, главный виновник, Андрей, оказался вне досягаемости. По слухам, он скрывался где-то в Свейских18 землях. Зато Ярослав был на месте. Недолго думая, Александр доложил Батыю, что Тверской князь утаивает часть дани.

В Тверь наехали баскаки. Затребовали документы, допрашивали дьяков, ходили по домам и пересчитывали жителей.

Ярослав понимал, что дело плохо. Вины за собой он не чувствовал, но знал, что если искать с пристрастием, всегда что-нибудь да найдется. Какая-нибудь мелочь, которую раздуют до небес, и не сносить ему головы.

Не дожидаясь обвинения и приговора, Ярослав поручил свое княжество воеводе, а сам безлунной ночью с малой дружиной отправился в путь, не имея ни малейшего понятия о конечной цели своего маршрута.

Отмахав верст пятьсот, Ярослав и его спутники остановились перед каменной крепостью, стоящей на берегу реки Волхов. Твердыня называлась Ладогой19 и считалась пригородом Новгорода.

Новгородцы и в центре и в пригородах не очень жаловали Александра. Назло Великому князю они тепло встретили опального Ярослава и вскоре предложили ему княжить сначала в Ладоге, потом в Пскове, а потом и в самом Новгороде.

Ярослав, приунывший после потери семьи и вотчины, воспрял духом. Ему было всего двадцать пять лет, он ладил и с боярами, и с земскими, все вокруг были довольны, и он сам был доволен собой. Мысли о пропавших детях и покинутой вотчине время от времени всплывали в его голове, но он гнал их от себя, стараясь занять каждую минуту то делами, то охотой, то пирушкой в веселой компании.

Александр кипел от негодования. Новгородцы прогнали с княжения его старшего сына Василия и взамен позвали опального Ярослава. Рассерженный Александр повел войско на Новгород.

Ярослав вступать в бой с Великим князем не решился. Он распрощался с новгородцами и снова отправился, куда глаза глядят. Долго скитался со своей дружиной по карельским лесам и, в конце концов, добрался до шведского города Уппсала20, где жил в изгнании его брат Андрей.

Ярослав увидел православный крест над пристроенной к дому часовней и улыбнулся. Отыскать жилище брата в иноземном городе оказалось совсем не трудно.

Андрей приезду младшего брата обрадовался чрезвычайно. Обнимал посреди двора, говорил:

– Ну что, прав я оказался? Не дал Санька тебе житья?

– Как видишь, – печально разводил руками Ярослав.

Потом, когда братья уже не первый час сидели за столом, допивая эль под свейскую закуску со странным названием «лосось из могилы21», Андрей ударил себя в грудь и признался брату:

– Не могу я здесь больше, все чужое. Лето не лето, зима не зима. Колокола звонят не по-нашему. Да и кто я здесь? Ни пришей кобыле хвост. Местные ярлы22 на меня как на вошь смотрят.

– Ты же говорил, что лучше жить на чужбине, чем кланяться татарам? – напомнил Ярослав.

– А что, хорошо сказал, – горько усмехнулся Андрей, – только жизнь сложнее оказалась.

Братья выпили еще по полной чаше эля, доели соленого лосося, а потом Андрей хлопнул ладонью по столу и с отчаянной решимостью произнес:

– Поедем вместе к Александру, авось простит. Нечего здесь русскому человеку делать.

– Ну, что, набегались? – насмешливо спросил Александр своих братьев, виновато опустившихся на колени у подножия его великокняжеского трона. – Неужто вам не понравилось в свейских землях?

– Мы виноваты пред тобой, брат, – смиренно произнес Андрей. – Простишь?

На лице Александра мелькнула довольная улыбка. Он прочно утвердился на Владимирском престоле и мог позволить себе великодушие.

– Старую вину давно простил, – объявил он братьям, – но нового бунта не потерплю. Я – законный Великий князь, и вы должны это признать.

– Я вернулся на родину, – ответил Андрей, – чтобы служить тебе верой и правдой, на чем крест целую.

Он достал из-за пазухи нательный крест, поднес его к губам, а затем, приложив к сердцу правую ладонь, отвесил поясной поклон.

Ярослав вслед за братом повторил клятву, целовал крест и поклонился в пояс.

Александр широко улыбнулся, чувствуя себя победителем.

– Я рад, что наши распри позади, – сказал он братьям. – Ты, Ярослав, можешь возвращаться в свою Тверь, а ты, Андрей, поезжай в Суздаль. Отныне будешь князем Суздальским, а Владимир, извини, теперь мой. И не забудьте оба получить у хана ярлыки на свои владения. Такой уж нынче порядок. А сейчас прошу отобедать со мной в знак нашего примирения.

Александр уже поднялся, чтобы идти в трапезную, но Ярослав снова обратился к нему:

– У меня еще одна просьба, брат. Помоги мне найти сыновей. Помоги их вызволить, если живы. У тебя ведь хорошие связи в Орде, разве не так?

– Сыновья твои живы и здоровы, – ответил Александр. – А насчет связей, не все так просто.

Александр мгновенно помрачнел и тихо произнес:

– Мой названный брат, Сартак, мертв. Его отравил Берке, который сейчас правит в Сарае.

– Прости, я не знал, – пробормотал Ярослав.

– Ничего, брат, прорвемся, – похлопал его по плечу Александр. – Не оскудели еще русские земли, наскребем хану на калым, выкупим твоих сыновей. Я сам поеду с тобой в Орду, и мы вернемся домой вместе с твоими детьми.

Ханский шатер, покрытый белым войлоком, поражал своими огромными размерами. Вход в него охраняли стражники весьма свирепого вида.

Ярослав вслед за Александром подошел к шатру.

– Сними с пояса меч и нож и положи по правую сторону от себя, – подсказал Александр.

– А не украдут? – спросил Ярослав, недоверчиво озираясь по сторонам.

– Не задавай лишних вопросов, – сердито оборвал его старший брат.

Князья разоружились под бдительным надзором ханских нукеров и только после этого получили разрешение пройти внутрь.

– Смотри, не наступи на порог, – зашептал Александр. – За это смерть,

Ярослав вздрогнул и споткнулся на ровном месте. Он испуганно посмотрел себе под ноги. Впереди сверкал золотой порог. Ярослав высоко поднял ногу и широко шагнул внутрь ханского шатра.

Под огромным куполом, обитом изнутри цветным шелком, народу собралось немало. В центре на возвышении восседал хан Берке со своей женой. Босые ноги хана покоились на специально подставленной подушке.

– Опускайся на левое колено, не перепутай, – зашипел Александр, незаметно толкая брата кулаком в левую ягодицу. Ярослав почувствовал, как пот струится между лопаток, и на всякий случай бухнулся на оба колена.

Берке с высоты своего трона взирал на коленопреклоненных князей и посмеивался. К этому времени он успел расправиться со всеми своими родственниками, мало-мальски претендовавшими на власть в Орде, и пребывал в отличном расположении духа, которое не могла омрачить даже ломота в ногах.

Александр завел с ханом беседу о здоровье, погоде и прочих несущественных мелочах, а потом представил ему Тверского князя. Берке благосклонно посмотрел на Ярослава и выписал ему ярлык на Тверь.

После этого Александру и Ярославу было позволено сесть у подножия ханского трона. Александр ловко подвернул под себя ноги калачиком. Ярослав кое-как уселся на пятки. Подали кумыс и запеченную конину. Александр тихонько толкнул брата локтем в бок и шепнул: «Сейчас самое время, давай». Ярослав мысленно перекрестился и завел с ханом разговор о своих детях.

Берке не понял, о чем речь, и озадаченно посмотрел на свою жену.

– Это, наверное, те белобрысые ребята, – подсказала хатуня.

– Точно! – оживился хан. – А я уж и не надеялся получить за них выкуп.

– Я заплачу! – заверил хана Ярослав и подозвал поближе своих слуг, которые внесли в шатер увесистый сундук.

– Смотри, – сказал князь хану, откидывая крышку. – Здесь золото, меха и самоцветы. Если мало – добавлю, как только смогу. Об одном прошу, великий хан, верни мне моих сыновей.

Ярослав умоляюще смотрел то на хана, то на хатуню.

Хатуня ловким движением вытащила из сундука яхонтовое ожерелье, повертела в руках и, стараясь не задеть свой высокий головной убор, нацепила на шею. Берке взял в руки саблю с золотой рукоятью, вынул на четверть острый клинок из ножен, с удовольствием поцокал языком и великодушно махнул рукой:

– Твои дети свободны.

– Твои? Узнаешь? – спросил Александр брата, когда по приказу хана их провели к шатру, где держали украденных ребятишек.

Ярослав растерялся. Сыновья были похищены почти младенцами, прошло шесть лет. Мальчишки не говорили по-русски, дичились и боялись подойти к отцу.

– Святослав! Михаил! Слава! Мишенька! – дрожащим голосом повторял Ярослав имена сыновей.

Дети смотрели на него своими васильковыми глазенками до ужаса похожими на ясные очи княгини Натальи, но с места не двигались.

Хорошо, что брат Александр бойко лопотал по-татарски и объяснил мальчишкам, что к чему. Только тогда они подошли к Ярославу, позволили себя обнять и уже не вынимали рук из отцовских ладоней.

– Даже не знаю, как тебя благодарить, – сказал брату растроганный Ярослав.

Александр усмехнулся:

– Свои люди – сочтемся.

1262-63 годы.

На легкую прогулку не рассчитывай

Прошло четыре года. Ярославу перевалило за тридцать, и он заскучал. В голову настойчиво лезли мысли, что жизнь проходит, а он так ничего значительно и не совершил. Вот брату Александру есть, что вспомнить. Он бил и шведов на Неве, и немцев на Чудском озере. А у Ярослава за плечами только позорный захват Переславля, о котором лучше не вспоминать.

Чтобы справиться с хандрой, Ярослав яростно рубил мечом соломенные чучела, установленные на шестах во дворе. Показывал приемы сыновьям и тренировал руку, чтобы совсем уж не опустилась.

Славка и Мишка с деревянными мечами повторяли упражнения за отцом, а больше дрались между собой, кричали и хохотали.

Наскакивая в очередной раз на чучело, Ярослав боковым зрением заметил незнакомых всадников, въезжающих во двор. Князь опустил меч и внимательно вгляделся в приезжих.

«Неужто от Великого князя? Неужто я смогу отличиться?» – с надеждой подумал Ярослав.

Гонец спешился и протянул Тверскому князю письмо из Владимира. Ярослав развернул свиток и просиял. Великий князь писал, что задумал идти на немцев, и зовет Ярослава к себе.

Александр провел брата в личные покои и плотно прикрыл за собой двери. Предстоял важный разговор, не предназначенный для посторонних ушей.

– Ты угадал мои мысли, – сказал брату Ярослав, присаживаясь на скамью. – Самое время мне испытать себя в настоящем сражении.

– На легкую прогулку не рассчитывай, – усмехнулся Александр. – Немец – противник серьезный. Уж я-то это точно знаю. Когда на Чудском озере ливонцы вторглись клином в наши полки… Словами не передать, что творилось… Словно на нас мчится бешенная железная свинья… Но мы смогли переломить ход битвы и одержать победу.

– Я готов… – вставил Ярослав, но Великий князь жестом велел ему помолчать и продолжил:

– Я не рискнул идти на немцев в одиночку. Договорился с Литовским князем Миндовгом. Он уже повел свое войско на Венден23.

– Венден? – переспросил Ярослав.

– Это логово магистра Ливонского24 Ордена25. Литвины должны взять Венден, а мы вернуть себе Юрьев26. В случае успеха вместе идти на Ригу. Мне жаль, что я сам не смогу осуществить этот план.

– А что случилось?

– Берке, сукин сын, совсем обнаглел. Потребовал в русских княжествах набирать людей в ордынскую армию. Наши, естественно, взбунтовались. Если я срочно не успокою хана – такое начнется, что и представить страшно. И с походом на немцев тянуть нельзя, Миндовг обидится. Хоть разорвись.

– Положись на меня, брат! – воскликнул Ярослав, уже представляя себя во главе войска.

– Рать поведет мой сын Дмитрий, – охладил его пыл Великий князь. Ярослав моментально скис и опустил плечи. Подчиняться какому-то молокососу он не желал.

Александр заметил недовольство брата и пояснил:

– Мите недавно исполнилось двенадцать. Я посадил его княжить в Новгороде и не хочу, чтобы парня упрекали за малолетство. Как князь, он обязан возглавить войско и он это сделает. Но рядом с ним, конечно, должен быть взрослый полководец. Я хочу, чтобы это был именно ты. Ведь у тебя свои сыновья того же возраста.

«Что ж, – подумал Ярослав, – на самом деле войско поведу я, а с мальчишкой справиться несложно».

– Ты можешь спокойно ехать по своим делам, – заверил он брата. – Я присмотрю за твоим сыном и выгоню немцев из Юрьева.

Александр удовлетворенно кивнул. Впрочем, он и не предполагал отказа.

– Слушай и запоминай, – строго сказал он брату. – На границе орденских земель, ты должен соединиться с новгородцами и частью литовского войска, которое поведут Полоцкий князь Товтивил и его сын, Константин Витебский. Вместе идите на Юрьев, а после взятия крепости на соединение с Миндовгом. Своим воинам я велел, чтоб служили сыну моему, как мне. А ты от Дмитрия не отходи. Я тебе доверяю.

Тверское войско стояло за воротами в походном порядке. Ярослав в шлеме и кольчуге прощался с сыновьями.

– Тятя, возьми нас с собой на войну! – хором заскулили мальчишки.

– Да вы что, ребята? – оторопел Ярослав. – Война для взрослых мужчин, а вы пока на деревянных мечах друг с дружкой сражайтесь.

Славка тут же подбоченился и прищурился.

– А как же сын Великого князя? Ведь он не старше нас, а идет на немцев.

– Он даже командовать будет! – с завистью добавил Мишка.

– Командовать буду я, – возразил сыновьям Ярослав. – А для вас есть задача поважнее. На вас оставляю Тверское княжество до моего возвращения. Все понятно?

– Понятно! – просиял Мишка.

– Понятно, – надулся Славка.

Ярослав вскочил на коня и повел свое войско в первый большой поход.

На большой лесной поляне вблизи Ливонской границы раскинулся лагерь новгородцев. Ярослав спешился и направился к шатру, увенчанному княжеским стягом.

Из шатра ему навстречу вышел стройный белокурый подросток и, гордо вскинув голову, объявил:

– Я – главнокомандующий Дмитрий Александрович, князь Переславский и Новгородский. Я ты кто?

– Я – твой дядя Ярослав Ярославич, – ответил Тверской князь, – и если хочешь победить немецких рыцарей, держись около меня и слушайся во всем.

Митя посмотрел на своего наставника с подозрением:

– А ты, в каких битвах участвовал? Много городов взял? С немцами сражался?

– Всяко бывало, – неопределенно ответил Ярослав и велел юному полководцу показать ему лагерь и имеющиеся осадные орудия.

Вечером Ярослав сидел с племянником у костра.

– Ты, Митька, знаешь, что за город мы будем брать? – спросил он парня.

– Какой-то Юрьев, кажется, – ответил юный Новгородский князь.

– «Какой-то», – передразнил его Ярослав, – Юрьев был основан Ярославом Мудрым. Этот славный князь при крещении получил имя Юрий, отсюда и Юрьев.

– А почему сейчас там немцы? – спросил Дмитрий.

Ярослав, радуясь тому, что сумел заинтересовать племянника, продолжил свой рассказ:

– Сорок лет назад город захватили немецкие рыцари, которые называют себя Орденом Меченосцев. Они безжалостно казнили всех защитников города: и чудь27, и славян. А сам город переименовали в Дерпт.

– Вот сволочи! – воскликнул Митя. – Но ничего, завтра мы им покажем!

На следующий день к русскому войску подошли литвины во главе с седовласым Товтивилом Полоцким и его сыном Константином Витебским, ровесником Ярослава.

Объединенная рать двинулась в сторону Дерпта и остановилась под сенью соснового бора.

– Ну и ну, – присвистнул Ярослав, разглядывая с опушки леса мощную каменную крепость, возвышающуюся над приземистыми лачугами посада, – немцы, черти, от души понастроили.

– Мои лазутчики только что вернулись из Дерпта, – сообщил подошедший к нему Константин. – Мы видим только первые стены, а там их три ряда и все вот такой толщины.

Литвин широко развел руки в стороны. Впечатленный Ярослав задумался, но юный Митя только презрительно фыркнул:

– Подумаешь стены! У нас есть лестницы. И ворота выломать можно. Я здесь главнокомандующий, и я считаю, нужно идти на штурм. Правильно, дядя Ярослав?

Ярослав одной рукой сдвинул на затылок шлем, другой почесал лоб и обратился к Константину:

– Пусть твои лазутчики подойдут незаметно и зажгут посады сразу в нескольких местах. Начнется паника, да и дыму будет немало. Под его прикрытием мы всей силой ринемся на штурм. Авось и проскочим.

Лазутчики сделали свое дело. Деревянные дома чудских ремесленников вспыхнули один за другим. Дым окутал городские стены.

Ярослав откашлялся и глянул на племянника.

– Ну, теперь, Митька, давай!

Дмитрий звонким голосом что есть мочи проорал: «Вперед! За мной! Ура-а!». Русские и литовские воины вихрем вылетели из соснового бора, проломили городские ворота, перебили стражу и ворвались в город. Рыцари, охранявшие Дерпт, в уличные бои вступать не стали, а отошли и укрылись в епископском замке.

Победители грабили город, грузили на подводы добытое добро и открывали захваченные у неприятеля бочки с пивом.

Ярослав в седле и с копьем в руке оценивающе рассматривал кирпичную твердыню, возвышающуюся на холме.

– Рыцари там? Мы пойдем на штурм? – приставал нетерпеливый Митя, показывая рукой на замок.

– Зря рисковать не стоит, – принял решение Ярослав. – Мы взяли город почти без потерь. У нас есть силы идти на Ригу. А ливонцы пусть сидят в своей башне. Кончится вода и еда, сами вылезут.

Князья разместились в одном из уцелевших домов, сидели за широким дубовым столом, играли в кости и ждали известий от Миндовга.

Вошел литовский гонец и вручил донесение Товтивилу. Полоцкий князь развернул свиток и мгновенно изменился в лице.

– Что случилось? – спросил его Дмитрий.

– Дело плохо, – ответил Товтивил. – Миндовг не смог удержать Венден и отступил, а магистр получил свежее подкрепление из немецких земель. Это отборные рыцари Тевтонского ордена. И сейчас они идут на нас.

– Черт побери, – выругался Ярослав, – придется уносить ноги.

– Ну что ты, дядя Ярослав, – заныл юный Дмитрий. – Пойдем на Ригу! Ты же видел, как рыцари от нас драпали. Мы и без Миндовга…

– Думай, что говоришь! – прикрикнул на племянника Ярослав. – Хочешь людей ни за что угробить? Немедленно дай приказ отступать, а не то я пожалуюсь твоему отцу.

Дмитрий скорчил недовольную мину, но спорить не стал. Он объявил своим бойцам, что поход окончен, и приказал возвращаться в Новгород.

Ярослав тоже прибыл в Новгород и, как оказалось, не зря. Вскоре в город заявились немецкие послы во главе с неким Шивордом. Они заявили, что нападение на Дерпт напугало негоциантов и остановило торговлю на Балтике. Начались переговоры. Между Новгородом и немецкими городами был подписан договор о свободе торговли. Ярослав Тверской с гордостью прикрепил к нему свою серебряную печать.

Он живо представлял, как доложит Александру о своем успехе, как Великий князь будет его благодарить и впредь давать самые важные поручения. Ярослав и подумать не мог, что больше никогда не увидит своего старшего брата Александра живым.

Александр почти год проторчал в Орде, успокаивая хана Берке.

Когда-то давно Александру нравился Сарай. В этих краях он, молодой и беспечный, весело проводил время с закадычным другом Сартаком. Теперь все по-другому. Сартак в могиле, его убийца у власти, переговоры с Берке идут тяжело. К тому же Александр занемог и чувствовал себя отвратительно.

Наконец хан сменил гнев на милость, и больной Александр выехал на Русь. В дороге князю становилось все хуже и хуже. Он понял, что до Владимира ему не дотянуть. В районе Городца28 он принял схиму и умер, не дожив до сорока трех лет. Тело Великого князя перевезли во Владимир.

Поздняя осень незаметно перешла в зиму. Ноги коней вязли в мокром снегу.

Ярослав Тверской оставил лошадь в монастырской конюшне, скинул промокший плащ и, ежась от ледяного ветра с Клязьмы, вошел на подворье монастыря Рождества Богородицы. Протиснувшись сквозь толпу плачущих и причитающих, вошел в собор, в котором был установлен гроб с телом Александра.

У гроба Ярослав заметил вдову, Александру Брячиславовну, с четырьмя сыновьями. Младшего, совсем малыша, нянька держала на руках. Рядом стояли братья: Андрей и Василий. Ярослав поклонился гробу и в соответствии со старшинством занял место между братьями.

Митрополит Кирилл прочел отходную молитву, а потом зачитал духовную Александра. Ярослав с удивлением узнал, что по воле покойного стал опекуном его младшего сына Даниила. Очевидно, того самого малыша, что шмыгал носом на руках у няньки. В наследство младшему сыну Александр оставил удел, в котором из городов была только какая-то неизвестная Ярославу Москва.

После погребения Ярослав вышел из храма вместе с братом Андреем.

– Теперь ты станешь Великим князем, – утвердительно произнес Ярослав.

– Да, я старший в роду, – согласился Андрей, – и я много лет мечтал о Владимирском престоле. Но за эти годы я наговорил столько разного про татар вообще и про хана в частности, что если Берке сообщили хотя бы половину… О последствиях лучше не думать.

– Но ярлык на Суздаль хан тебе дал, – заметил Ярослав.

– Суздаль не Владимир, – вздохнул Андрей.

Ярослав обратил внимание на его осунувшееся лицо и темные круги под глазами. Перевел разговор на другую тему:

– А ты знаешь, что за город такой – Москва?

– Никогда не слышал, – пожал плечами Андрей. – Дыра, наверное.

– Похоже, так и есть, – согласился Ярослав, – пошлю туда тиунов29. Мне теперь за этой дырой присматривать надо.

– Удачи, – пожелал младшему брату Андрей и уехал в свой Суздаль.

Долгая зима закончилась, прошел лед на Волге, в Твери стаял снег, и расцвела черемуха. Из Суздаля прибыл гонец и огорошил известием о том, что князь Андрей Ярославич скончался.

«Боже мой! Года со смерти Александра не прошло, а теперь Андрей…», – охнул Ярослав и с изумлением осознал, что он, шестой сын Ярослава Всеволодовича, в тридцать три года оказался старшим из живых братьев. От этого было немного жутко, но открывались такие перспективы, что дух захватывало.

Ярослав помолился Богу и отправился в Сарай. Он имел все права на Великое княжение, но все равно опасался, как бы чего не вышло. В предыдущую встречу Берке, казалось, отнесся к нему благосклонно, но мало ли что может стукнуть в басурманскую голову. Возьмет, да и пошлет в Карокорум или еще куда подальше.

Встреча с ханом прошла на удивление гладко. Берке с улыбкой вспомнил князя и его детей, обрадовался подаркам, вручил Ярославу ярлык на Великое княжение Владимирское и отпустил, дав в придачу своего посла, готового убедить всех и каждого в том, что ярлык настоящий.

1266-67 годы. Мне жизнь в миру без Ксюши не мила

Смена власти во Владимире бурно обсуждалась в Новгороде. Пошумев на Вече, новгородцы решили, что раз юный князь Дмитрий больше не сын Великого князя, то гнать его надо в шею за малолетство. Обиженный Дмитрий уехал в свой Переславль, а новгородские послы явились в Тверь и пригласили Великого князя Ярослава Ярославича к себе на княжение. Ярослав, польщенный приглашением, тут же отправился в Новгород.

Ярослав сидел в судебной палате перед тысяцким и посадником. Еще вчера в этом же зале его чествовали, подносили дары и пили мед за его здоровье. А сегодня эти двое смотрели, как строгие судьи, и Ярослав поневоле насторожился.

– Новгород желает видеть тебя своим князем, – мягко начал посадник Михаил Федорович, – но на нашей земле свои законы и свои вольности.

– Здесь тебе не Тверь, – строго добавил тысяцкий Кондрат, – единолично править мы тебе не позволим.

Ярослав хотел возмутиться, но взял себя в руки. Михаил Федорович достал из ларца пергамент, на котором было написано много и плотно.

– Вот договор. Если согласен – подпиши и будешь нашим князем, если нет – извини, другого найдем.

Ярослав заглянул в документ и у него глаза на лоб полезли. По этому договору вся дань должна идти в общественную казну, а князю полагаются какие-то «дары». Без согласования с посадником нельзя ни на должность поставить, ни приговор объявить, ни торговый договор с иностранцами заключить. Да вообще ничего нельзя!

«Однако, – подумал Ярослав и почесал затылок, – обложили со всех сторон, будто я не князь, а мальчик на побегушках. Но, если я откажусь, другой ведь согласится. Подпишет, собака, и приберет к рукам богатый торговый город со всеми его пригородами».

– Я согласен, – ответил Ярослав и поставил размашистую подпись под договором.

– Вот и чудесно, – улыбнулся посадник, убирая документ в ларец, – теперь ты наши законы знаешь.

– А вздумаешь нарушить, – без улыбки добавил тысяцкий, – спросим по всей строгости, не посмотрим, что ты Великий князь.

Ярослав уже собирался уезжать из неприветливого Новгорода во Владимир, но заглянул в дом боярина Юрия Михайловича, увидел его дочь Ксению, и никуда не поехал.

Он вдовствовал уже больше десяти лет и за все это время ни разу не думал о женитьбе. Ведь сыновья-наследники у него уже были, а для плотских утех красоток хватало с избытком.

Но тринадцатилетняя Ксюша с ее гордой осанкой, плавной походкой и вздернутым носиком была рождена, чтобы стать Великой княгиней. Не долго думая потерявший голову Ярослав послал сватов к отцу девицы и был вне себя от радости, получив согласие на брак.

Ксюша, узнав о том, что она просватана, запрыгала и закружилась, хлопая в ладоши. Ее ничуть не смущало, что жених на двадцать лет старше. Он казался ей героем волшебной сказки, явившимся в мир, чтоб увести ее за собой. Его знатность и богатство поражали воображение. Его взгляды и речи кружили голову.

Юной красавице не терпелось поделиться новостью с другом. Она вышла в родительский сад и стала прогуливаться вдоль глухого забора, время от времени постукивая по доскам и бросая мелкие камушки через забор. Наконец, одна из досок, державшаяся на одном гвозде, отклонилась, и в образовавшуюся брешь проскользнул соседский Гриша, ровесник Ксении. Они вместе росли и играли с младенчества.

– Представляешь, Гришка, – кинулась к нему Ксения, – ко мне посватался сам Великий князь! Я теперь невеста!

Гриша побледнел и беспомощно заморгал глазами.

– Но мы же… Мы договорились пожениться, когда подрастем…

– Это была детская болтовня.

– Для меня нет.

– Прости, – смутилась Ксюша и опустила глаза.

– Надеюсь, ты будешь счастлива, – пробормотал Григорий, – а я всегда буду рядом с тобой и если что – можешь рассчитывать на меня.

– Я знала, что ты поймешь! – просияла Ксения, чмокнула парня в щеку и убежала к себе, махнув на прощанье косой цвета спелой пшеницы.

Несчастный Гриша в сердцах пнул ногой первый попавшийся пень и пришел к выводу, что нет в жизни счастья.

Ярослав и Ксения обвенчались в соборе Святой Софии. Князь обожал молодую жену и чувствовал себя на вершине блаженства. Он во всем старался ей угодить. Когда Ксения заявила, что не хочет уезжать из родного города, что ей станет тоскливо без матери с отцом, Ярослав тут же согласился с ней и перебрался в Новгород на постоянное жительство.

Своего старшего сына, Святослава, он посадил княжить в Псков, а Михаилу поручил Тверь.

Сам же Ярослав с молодой женой поселился на южной окраине Новгорода в двух верстах от детинца30 напротив Юрьева монастыря31. Место было прекрасное. Княжеские хоромы стояли на холме, со всех сторон окруженном водой. Ксюша была в полном восторге от потрясающих видов на озеро Ильмень и исток Волхова, а Ярослав чувствовал себя спокойней, зная что естественные преграды в случае чего предотвратят внезапное нападение.

В это время в Литве началась заварушка, и многочисленные литовские бояре хлынули в Псков и Новгород. Новгородцы ворчали: понаехали тут, дескать, язычники. Но Ярослав пресек подобные настроения на корню и обещал наказывать тех, кто будет обижать приезжих.

В числе беженцев оказался Витебский князь Константин, знакомый Ярославу по дерптскому походу. Он прибыл в Новгород с большой свитой и в первый же день заглянул в терем Великого князя.

– Как твой отец? Он остался в Литве? – спросил Ярослав, встречая Константина в своем доме у истока Волхова.

– Увы, – ответил Константин. – Отец погиб. Мне чудом удалось бежать от наших врагов.

Князья сидели за столом и пили мед, поминая погибшего Товтивила.

– Расскажи, – попросил Ярослав, – что там все же стряслось у вас в Литве? Такие слухи ходят…

– Еще бы, – хмыкнул Константин. – История жуткая. Я бы не поверил, но многое видел собственными глазами, а остальное знаю из первых рук.

– Так из-за чего сыр-бор-то?

– У нашего Великого князя Миндовга умерла жена. Так он силой забрал к себе в дом сестру покойной и сделал своей женой. Каково?

– И из-за этого война? – удивился Ярослав.

– Слушай дальше, – сказал ему Константин. – Беда в том, что у этой сестры уже был муж, князь Довмонт. И он не из тех, у кого можно безнаказанно уводить жену. Довмонт явился во дворец Миндовга и всех убил. И самого Миндовга и двух его сыновей. Литовский трон опустел, а желающих занять его нашлось немало. Вот тут-то все и началось. Кровь полилась рекой. Мой отец убит, а я теперь здесь.

– Однако, – протянул Ярослав, – нравы у вас в Литве дикие. У нас на Руси из-за бабы войну не начинают.

– Смотря какая баба, – философски заметил Константин.

Ярослав вспомнил свою Ксюшу и согласился.

Ярослав проснулся среди ночи от звука голосов. Желая дать нагоняй спальнику, в одной сорочке высунулся из опочивальни.

Спальник, оставив зажженную свечу на стольце у двери, спорил на лестнице с кем-то невидимым в темноте.

– Я не позволю князя беспокоить, – шипел спальник.

– Мое дело срочное! – возражал полуночник.

Ярослав узнал голос своего старшего сына.

– Все в порядке, – сказал он спальнику. – Пропусти. Я уже не сплю.

Святослав поднялся по ступеням.

– Что случилось? – строго спросил его Ярослав. – Неужели нельзя подождать до утра?

– Прогнали меня, отец! – воскликнул семнадцатилетний Святослав. – Не хотят псковитяне видеть меня своим князем. А все из-за проклятого литвина Довмонта. Говорят он опытный, а я еще слишком молод. Вот его и поставили на княжение. А меня, как паршивую собаку…

Даже в слабом свете свечи было видно, что глаза Святослава блестят, а губы дрожат от обиды.

– Черт побери, – выругался Ярослав. – Не имеют они права менять князя без моего ведома и согласия. Да и кто такой этот Довмонт? Проходимец, язычник, вообще не из Рюриковичей. И я еще защищал этих литовских беженцев, просил не обижать. Вот и делай после этого людям добро.

– А мне что теперь делать? – спросил Святослав.

– Сейчас ступай в поварню и перекуси, – велел ему отец. – От ужина пироги с зайчатиной должны были остаться. А потом выспись, как следует. Я распоряжусь, чтобы тебе постелили. Завтра, как встанешь, гони во Владимир. Приведи оттуда полки. Пойдем на Псков и прогоним прохвоста.

Ярослав ворвался в судебную палату. Разогнал пришедших за правосудием новгородцев и объявил посаднику:

– Я иду на Псков. Собирай войско.

– Ты, Ярослав Ярославич, видно белены объелся, – ответил ему Михаил Федорович, а тысяцкий Кондрат, сидевший рядом с ним, с кривой ухмылкой спросил:

– С какой радости нам воевать со Псковом?

– С такой, что там литовский князь престол захватил! – воскликнул Ярослав.

– Жители Пскова, – заявил Михаил Федорович, – имеют полное право приглашать князя по своему усмотрению. По нашим законам это именно так.

– Пусть приглашают, – уступил Ярослав, – но не из литовских же язычников.

– Довмонт принял православие, – не сдавался посадник, – и готов защищать Псков от всякого врага. Ничего другого от князя не требуется.

– Но он же не Рюрикович! – воскликнул Ярослав, все больше раздражаясь на бестолковых новгородцев.

– А был ли вообще этот ваш Рюрик? – усмехнулся Кондрат.

– Да как ты… – начал Ярослав, но от негодования потерял дар речи.

Посадник переглянулся с тысяцким и вынес вердикт:

– У Святой Софии32 нет причины воевать со Псковом. Мы признаем князя Довмонта и это наше окончательное решение.

– Ну и сидите тут со своим Довмонтом! – выкрикнул взбешенный Ярослав. – А моей ноги в Новгороде больше не будет!

Красный от ярости, князь выбежал из судебной палаты, вскочил на коня и рванул в свой загородный дом. Поднял дружину и, не дав Ксюше как следует собраться и попрощаться с родителями, отбыл в Тверь.

Всю дорогу Ярослав был мрачен и ругался, на чем свет стоит. Таким мужа Ксения еще не видела.

Придя в себя, Ярослав велел Святославу оставаться во Владимире, а в Новгород послал вместо себя племянника Юрия, старшего сына покойного Андрея Суздальского.

Между тем смута в Литве не затихала. Из Полоцка33 в Тверь прибыл епископ Симеон. Владыка был родственником Товтивила и наставником его сына Константина Витебского. После гибели Товтивила и бегства Константина оставаться в Полоцке ему стало небезопасно, и епископ отправился в Тверь, принадлежащую той же епархии.

Епископ Симеон служил свою первую в Твери литургию. В маленькую деревянную часовню Козьмы и Дамиана народу набилось столько, что не продохнуть. Беременная княгиня Ксения почувствовала, как тошнота подкатывает к горлу и подумала: «Да, это не Святая София…», но тут же отругала себя за такие мысли. Тверь – вотчина ее мужа, и даже если здесь не так богато и красиво, как в Новгороде, она обязана полюбить этот город.

Ярослав заметил, как побледнела его жена, наклонился к ней и шепнул:

– Тебе, голубка моя, надо на свежий воздух. Иди, а я помолюсь за нас обоих.

Ксения согласно кивнула, вышла на площадь перед храмом и сделала несколько глубоких вдохов. Придя в себя, огляделась и не поверила своим глазам. Прямо перед ней в перепачканной дорожной пылью одежде стоял ее новгородский сосед.

– Гриша? Ты? Откуда ты здесь? – удивилась Ксения.

– Я обещал всегда быть рядом с тобой, – ответил Григорий, – а я слов на ветер не бросаю.

Ярослав вышел из церкви, поискал глазами жену и с удивлением заметил, что княгиня беседует с незнакомцем. Нахал при виде князя сразу шмыгнул в кусты, а Ксения подошла к мужу, как ни в чем не бывало. Ярослав жену расспрашивать не стал, проводил домой, а потом приказал своим слугам:

– Тут парень околачивается не местный. Долговязый, безусый, в зеленом кафтане. Как увидите – хватайте и сразу ко мне.

Очень скоро стража втолкнула новгородца в сени, где он оказался лицом к лицу с разъяренным князем.

– Ты чего ж, охальник, мою жену преследуешь? – рявкнул Ярослав.

– Неправда, князь. Я Ксению Юрьевну очень уважаю.

– Так уважаешь, что за ней из Новгорода притащился?! Я ведь вспомнил, где твою рожу видел.

– Вовсе нет, – заюлил Григорий. – Я в Тверь для пострига приехал. Монахом стать хочу, и никаких других желаний не испытываю.

– И в какой же ты монастырь собрался? – недоверчиво прищурился Ярослав.

Гришка понял, что влип. Он ничего не знал про местные монастыри. Но врать, так врать и он ляпнул:

– Хочу новый монастырь в Твери основать.

– Предположим, я тебе поверил, – Ярослав подошел к узкому волоковому оконцу и показал пальцем на дикое заволжье. – Там строй монастырь, где Тверца впадает в Волгу, где нынче лес да бурьян. А на этом берегу чтобы духу твоего не было. Еще раз увижу – сгною.

– Твоя воля, князь, – пробормотал Григорий.

– Пошел вон отсюда! – прикрикнул на него Ярослав.

Подгоняемый стражей, Гриша кубарем скатился с крыльца, радуясь, что легко отделался, и чуть не сбил с ног епископа Симеона.

– Куда торопишься, сын мой? – спросил епископ.

– Благослови, владыка, – ответил Григорий и неожиданно для себя добавил:

– Хочу основать монастырь на другой стороне реки.

– Что ж, дело ты затеял благое, – ответил Симеон. – Приходи ко мне в любое время, чем сумею, помогу. И да благословит тебя Бог.

Епископ осенил отрока крестом и прошел во дворец, чтобы обсудить с князем свою идею создания в Твери самостоятельной епархии.

Гришка вышел из Волжских ворот и остановился, чтобы перевести дух. Потер помятые бока, поправил съехавшую на затылок шапку. Смотрел на заросший бурьяном левый берег Волги и думал: «А может, и правда, основать монастырь34? Все едино, мне жизнь в миру без Ксюши не мила».

Семион долго беседовал с Тверским князем. Рассказывал об ужасах литовской резни и своем бегстве из охваченного междоусобицей Полоцка.

После его ухода Ярослав задумался:

«Полоцкий князь убит, епископ и многие бояре в бегах. Сейчас самое время взять Полоцк под свою защиту».

Ярослав так загорелся этой идеей, что велел посаженному им в Новгороде племяннику Юрию с новгородским войском идти на Полоцк.

Князь Юрий честно пытался выполнить приказ. Но своенравные новгородцы ему заявили, что претензий к Полоцку не имеют, а уж если идти войной, то на датскую Колывань35, потому как обнаглевшие датчане грабят суда в заливе и притесняют новгородских купцов.

Юрий пытался втолковать строптивым сынам Святой Софии, что выполняет приказ Великого князя, а взять Колывань не так-то просто. Слушать его не стали. А когда вскоре в городе вспыхнул сильный пожар, обвинили в бездействии и выгнали вон.

1268-69 годы. Кресты Тевтонского Ордена

Вече долго шумело, перебирая имена князей, которых стоит пригласить в Новгород. Когда многие уже охрипли, и солнце стало клониться к закату, посадник Михаил Федорович выкрикнул имя Дмитрия Переславского.

– Мы его за малолетство прогнали, а теперь ему семнадцать.

– Он и в малолетство на немцев ходил, – напомнил тысяцкий Кондрат. – Пусть теперь нас ведет на датчан.

– Дмитрия хотим! – заорали во весь голос новгородцы. – Бей датчан! Даешь Колывань!

Молодой князь Дмитрий Переславский с восторгом принял предложение новгородцев и стал готовиться к походу на датчан. Он был в том же возрасте, в каком его отец громил шведов на Неве, и мечтал превзойти подвиги своего знаменитого родителя.

Дмитрий прибыл в Новгород вместе с Переславскими полками и отправил гонца в Псков. Довмонт, готовый ринуться в бой по любому поводу и без повода, откликнулся сразу. Но Дмитрий понимал, что этого мало. Он хотел достичь численного перевеса над врагом и обратился за помощью к Великому князю.

Ярослав с готовностью поддержал племянника. Он приказал сыну Святославу вести к Новгороду Владимирские полки, а Михаила поставил во главе Тверского войска.

Новгородские бояре и руководители ополчения шумели, то все вместе, то по одному. Рядом с князем Дмитрием Переславским сидели посадник Михаил Федорович и тысяцкий Кондрат, чуть поодаль – Святослав и Михаил Ярославичи. Шло бурное обсуждение предстоящего похода.

– Тише! – в очередной раз крикнул Дмитрий. – Пусть говорит только Макар, – и князь ткнул пальцем в жилистого чернобородого мастера, уже вставшего со скамьи.

Макар откашлялся в кулак и стал рассказывать о том, как идет работа над изготовлением стенобитных орудий.

– Мои пороки36 хитро придуманы, – с гордостью говорил мастер. – Ни у кого таких нет. Скоро, князь, своими глазами увидишь.

– Что значит «скоро»? – рассердился Дмитрий. – Мне твои орудия нужны сейчас. Пока морозы стоят и земля твердая. А в оттепель ты сам иди со своими пороками в чухонское болото.

– Сделаем, успеем, – заверил мастер. – Зато датские крепости будем, как орешки, щелкать.

– Ну, смотри у меня! – погрозил пальцем Дмитрий и хотел еще что-то добавить, но ему помешал шум, доносившийся из сеней. Послышались обрывки иноземной речи.

– Немецкий посол Шиворд принять его просит, – доложил привратник.

– В шею гони! – замахал руками Дмитрий.

Но Шиворд был уже здесь. Бесцеремонно оттолкнув привратника, он устремился к князю. Еще трое немцев семенили за ним.

– Доннерветтер! – орал посол. – Как вы смеете нарушать наши договоренности?!

– Какие договоренности? – опешил Дмитрий.

– Ты был юнгер, но с тобой был другой князь… Йарослафф! Он подписал пакт о свободе торговли! И ты подписал! – Шиворд ткнул пальцев в посадника.

– Да, это так, – подтвердил Михаил Федорович, – мы подписали докончанье и строго его соблюдаем.

– Ха-ха-ха! А то я не знаю! – кипятился посол. – Вы стянули все свои войска в Новгород. Сделали новые машины для битья стен. Вы обещали мир, а сами готовитесь к войне!

– Мы свое слово держим, – возразил посадник. – Все свои обязательства перед Ригой и Орденом выполняем. Другое дело – датчане. Они обидели наших купцов и за это ответят. Если вы дадите слово, что не поддержите Колывань, то можете спать спокойно.

Шиворд вопросительно взглянул на своих товарищей. Немцы сбились в кучку и посовещались. Шиворд огласил общее решение:

– Мы не вступимся за датчан, а вы обещайте не идти на наши земли.

– Обещаем, и крест на этом целуем, – торжественно произнес Дмитрий, целуя нательный крест. – А вы целуйте свой латинский крест на том, что останетесь в стороне и против нас сражаться не станете.

– Если вам так угодно, битте, – пожал плечами Шиворд и поднес к губам массивный золотой крест, что красовался у него на груди.

В конце января тридцатитысячное русское войско перешло границу датских владений и на семнадцатый день февраля продолжило путь по льду реки Кеголе37.

Святослав и Михаил ехали бок о бок. Они только что отбили атаку небольшого отряда датчан, но теперь все было спокойно, ни одна ветка не шевелилась в засыпанном снегом лесу, кони ступали шагом, а братья вели неторопливый разговор.

– Ты заметил, как Дмитрий спелся с Довмонтом? – спросил Святослав у брата. – Они теперь не разлей вода.

– У Довмонта есть чему поучиться, – заметил Михаил.

Святослав фыркнул, но промолчал. Он не мог простить Довмонту свое изгнание из Пскова.

Солнце скрылось за верхушками сосен, и сразу стало холоднее. Святослав и Михаил догнали ехавших впереди Дмитрия с Довмонтом.

– Не пора ли нам разбить лагерь? – спросил Михаил.

– Потерпите немного, – ответил Довмонт. – Я знаю эти места. Впереди большое поле. От него семь верст до Раковора38. Там лучше всего разбить лагерь.

– Прекрасно, – тут же согласился Дмитрий. – Переночуем, а поутру пойдем на приступ.

Дмитрий и Довмонт уехали вперед, увлеченно обсуждая план штурма крепости.

– А что я говорил, – шепнул Святослав брату. – Митька своему литовскому дружку в рот смотрит.

– Да наплевать, – ответил Михаил. – У нас завтра тяжелый день. Предстоит серьезная битва. А ты о какой-то ерунде переживаешь.

За несколько часов до рассвета русский лагерь на берегу реки Кеголе пришел в движение. Ратники строились в походную колонну, мастер Макар и его помощники проверяли камнеметные машины, Дмитрий последний раз проговаривал с князьями план штурма крепости. В скорой победе не сомневался никто.

Первые лучи солнца осветили окрестности.

– Боже правый! – воскликнул тысяцкий Кондрат и показал на другой берег замерзшей реки. Все глаза устремились в одном направлении. Зрелище было не для слабонервных.

Тысячи поднятых копий стояли, как лес, заслоняя восходящее солнце. На знаменах, щитах и плащах чернели кресты Тевтонского ордена.

– Эти еще откуда? – обомлел Михаил, вглядываясь в ряды рыцарей.

– Кто наврал, что немцев не будет? – возмутился Святослав и покосился на главнокомандующего.

– А ведь клялись не вмешиваться, сволочи, – с досадой сплюнул Дмитрий.

– Немцу верить – себя не уважать, – бросил бывалый Довмонт.

– Мы должны принять бой, – сказал посадник Михаил Федорович и все согласились с ним.

Дмитрий нашел подходящую палку и принялся чертить на снегу.

– Строимся в одну линию тремя отрядами. В центре – Кондрат с новгородской пехотой, слева – Михаил со своей легкой тверской конницей. Справа – я, Довмонт и Святослав с тяжелыми конными полками. Мы будем в засаде и выступим в решающий момент. Если возражений нет, то – все по своим местам и да поможет нам Бог!

Михаил с тверским отрядом занял позицию по левую сторону поля.

Из-за реки приближались ливонцы. Они шли странным строем, который Михаил про себя окрестил «свиньей».

В голове «свиньи» на мощных конях ехали тяжеловооруженные рыцари. В первом ряду – пять человек, во втором – семь, а затем все больше и больше. Фланги «свиньи» защищали датчане, в середине шли пешие местные ополченцы.

– От одного вида с ума сойдешь, – подумал Михаил и приготовился к атаке.

«Свинья», разгоняясь, спустилась с пригорка и со всей дури врезалась острой головой в ряды новгородцев. Русские пехотинцы сразу потеряли строй, но не отступили. Ряды рыцарей тоже смешались.

– Пора, – решил Михаил и махнул рукой. По его сигналу тверская конница бросилась вперед и схлестнулась с датчанами. «Свинья» начала рассыпаться. Тверитяне прорвались в ее середину и крушили чудских пехотинцев. С этими было разделаться гораздо проще.

Но тут Михаил боковым зрением увидел, как откуда-то сзади выскочил резервный ливонский отряд. Новгородцы оказались окружены со всех сторон. Было ясно, что им не устоять.

Михаил развернул свои полки, пытаясь прийти на помощь новгородцам, но оказался лицом к лицу с тевтонами. Рыцари дрались, как черти. Меч Михаила то и дело отскакивал от крепкой брони, а если удавалось одолеть противника, тут же на его месте вырастал новый.

Бой длился, казалось, вечность. Уже зимнее солнце стало клониться к закату. Михаил сменил коня и, не переставая махать мечом, лихорадочно думал:

– Где же этот чертов Довмонт?! Где Дмитрий? Уснули они что ли?!

И вот, наконец, по команде Дмитрия Переславского тяжелые конные дружины с криком «Ура!» выскочили из засады и смяли растерявшегося неприятеля. К концу дня немцы скрылись за рекой. Михаил опустил меч и вытер пот со лба.

Разгоряченный битвой Дмитрий остановился на берегу реки Кеголе. Ему казалось, что до полной победы остался всего один рывок. Он поднял меч высоко над головой, крикнул: «За мной!» и пришпорил коня. Оставив на залитом кровью снегу убитых и раненых, уцелевшие русские воины пустились в погоню.

Они гнали и гнали лошадей, преследуя неприятеля, пока солнце не скрылось за лесом. Сгустились сумерки, и немцы внезапно остановились.

– Налетим и добьем, – предложил охваченный азартом Довмонт.

– В темноте драться сложно, – возразил Дмитрий. – К тому же пора передохнуть и позаботиться о раненых.

– А если ливонцы к утру получат подкрепление?

– Будем надеяться, что этого не произойдет, – принял решение Дмитрий и отдал приказ возвращаться к обозам.

Всю ночь молодой полководец провел без сна. Эйфория, охватившая его при виде бегства тевтонов, прошла. Наступило осознание страшной реальности.

Потери были огромны. Тысячи убитых и раненых. Посадник Михаил Федорович убит. Тысяцкий Кондрат пропал без вести. А если немцы действительно получат подмогу и со свежими силами пойдут на потрепанную русскую рать?

Дмитрий поднял голову. В палатку вошел Довмонт.

– Что? Немцы? Наступают? – вскочил Дмитрий.

– Ушли, сволочи, – ответил Довмонт.

– Точно?

– Совершенно точно. Своими глазами видел, как с восходом солнца они снимали лагерь и уходили прочь.

– Слава тебе, Господи, – перекрестился Дмитрий, вышел из палатки и объявил о завершении похода.

– Значит, мы не идем на Раковор? – разочаровано спросил Михаил.

– Мы потеряли почти пять тысяч человек, – мрачно произнес Дмитрий. – Вдобавок все наши осадные орудия сломаны, а мастер Макар убит. Без Макара пороки не починить, а без них нам крепость не взять. Но мы сражались не зря. Поле битвы осталось за нами. Немцы и датчане надолго запомнят свое поражение.

– Вы как хотите, – заявил Довмонт, – а я без добычи не уйду. Зря, что ли, кровь проливали? Неужели с пустыми руками домой возвращаться?

Довмонт свистнул свою дружину и отправился вглубь чудской земли в поисках богатых селений.

Дмитрий с нескрываемым восхищением смотрел ему вслед.

– Да он просто разбойник с большой дороги! – не выдержал Святослав.

Дмитрий резко обернулся:

– А ты кто такой, чтобы его осуждать?!

– Не ссорьтесь, ребята, – примирительно сказал Михаил. – Довмонт – человек непростой, но вы же видели, как бежали от него тевтоны.

Спустя год князь Дмитрий Переславский, архиепископ Далмат и посадник Павша Онаньинич, сменивший убитого при Раковоре Михаила Федоровича, сидели напротив разъяренного Великого князя, неожиданно прибывшего в Новгород.

– Я просил вас поддержать меня против Довмонта, – гневно отчитывал новгородцев Ярослав. – Вы мне отказали. И что теперь? Сумасбродный литвин повадился грабить земли Ордена. Он разозлил Магистра. Из-за него крестоносцы уже сожгли Изборск, осадили Псков и могут запросто дойти до Новгорода. Вы просите меня о помощи. Но если бы князем в Пскове до сих пор был мой сын Святослав, ничего бы подобного не случилось.

– Довмонт готов умереть за Псков, – вступился за своего друга Дмитрий. – Он лично ранил в лицо самого магистра. К тому же с нашей помощью он смог отстоять свой город и отбросить рыцарей за реку Великую.

– В результате мы заключили с Орденом мир, – сообщил посадник.

– Если все так прекрасно, зачем вы обратились ко мне? – возмутился Великий князь.

– Мы заключили мир, но он не прочен, – пояснил архиепископ. – Нам известно, что ливонцы готовятся к походу на Новгород. Потому мы и просим тебя, Ярослав Ярославич: собери войско со всех подвластных тебе земель и дай отпор супостатам.

– Со всех земель, говорите, – Ярослав грустно усмехнулся. – В битве при Раковоре, сражалось все войско, которым я располагаю. Результат вам известен.

Дмитрий, задетый за живое, вскочил со своего места.

– Да, мы понесли потери при Раковоре, но поле битвы осталось за нами. Мы били и будем бить тевтонов. С твоей помощью или без. А был бы сейчас жив мой отец, он бы нас поддержал.

– Твой отец, говоришь, – Ярослав задумчиво поскреб бороду. – Александр как-то сказал мне: «Я признал власть татар, чтобы остановить крестоносцев». Возможно, он прав. Я попрошу помощи у Орды. В конце концов, не зря же мы им дань отправляем.

Менгу-Тимур, занявший престол после смерти Берке, Великому князю не отказал. Хану уже докладывали, что Орда терпит убытки из-за военных действий на торговом пути между западом и востоком. Менгу-Тимур позвал к себе великого баскака Иаргамана, дал ему войско и велел прекратить беспорядки и обеспечить бесперебойное поступление дани в Орду.

Татары Иаргамана соединились с русской ратью, собранной Великим князем, и заняли позиции вдоль правого берега Нарвы. На левом берегу стояли тевтоны и их датские союзники. При виде несметного полчища татарских лучников несгибаемые железные рыцари растерянно переглядывались: «С таким противником мы еще не сражались».

Ливонский магистр Отто фон Лаутенберг и дерптский епископ Фридрих Газельдорф переполошились. Татар было слишком много, их кони скакали слишком быстро, а стрелы летели слишком далеко. Магистр и епископ решили не рисковать. Они отправились в Новгород на переговоры.

Первым делом разыскали Иаргамана, раскинувшего свой шатер на берегу озера Ильмень. Щедро одарили великого баскака и всех татарских атаманов39 и просили не переходить Нарву.

– Мне за Нарвой делать нечего, – отвечал Иаргаман, принимая из рук магистра тевтонские доспехи с золотыми пряжками, а из рук епископа – массивную золотую цепь с бляхой, усыпанной самоцветами. – Но я служу хану. А хан велел мне слушаться эмира Ярослава. Как Ярослав решит, так и будет.

– Пусть заходят! – разрешил Великий князь и привратник пропустил в судебную палату прибывших для переговоров иноземцев.

Ярослав по такому случаю восседал на резной скамье при полном параде. Его голову венчала шапка, расшитая золотом и жемчугами, плечи покрывала барма40, усыпанная самоцветами, тяжелый посох покоился в его твердой руке.

Справа от Великого князя расположился Иаргаман, на груди которого сияла золотая цепь, подаренная Дерптским епископом. Слева – посадник Павша Онаньинич.

Магистр и епископ вошли в палату. Поклонились на немецкий манер. Ярослав заметил шрам на лице магистра. Уж не тот ли, что оставлен мечом Довмонта?

– С чем пришли? – спросил Великий князь иноземцев.

– Мы хотим мира, – ответил магистр Отто фон Лаутенберг.

– Мы тоже, – согласился Великий князь. – Верните нам всех пленных и уступите берега Нарвы. Идите прочь с русской земли, и будет вам мир.

– Все берега Нарвы? – стал возмущаться епископ Газельдорф, но заметил, как сдвинулись брови Иаргамана, вспомнил полчища татар на берегу и быстро закончил фразу:

– Йа, йа, конечно. Все берега ваши.

Мирный договор был подписан на условиях, выдвинутых Великим князем. Благодарные новгородцы снова позвали Ярослава на княжение.

Ярослав стрелой полетел в Тверь.

– Мы возвращаемся в Новгород! – крикнул он вышедшей ему навстречу жене.

– Боже! – воскликнула Ксения, сбегая с крыльца. – Я так соскучилась! По родителям, по Новгороду, по нашему дому на берегу Ильмень-озера.

Ее руки лежали на плечах Ярослава. Ее глаза сияли. Ярослав чувствовал себя совершенно счастливым.

1270-71 год. Всадник, черный, как вестник Апокалипсиса

Ярослав отдыхал на высоком крыльце своего новгородского дома. Рядом с мужем, держа на коленях шитье, сидела Ксения. На зеленой лужайке посреди широкого двора резвились дочурки. Вдали синела гладь Ильмень-озера.

– Это кто к нам пожаловал? – спросила Ксения, вглядываясь в лица всадников, въезжающих во двор.

– Павша Онаньинич, – проворчал Ярослав. – Принесла нелегкая.

Посадник и сопровождавшие его новгородцы спешились и решительно направились к мирно отдыхающему князю. Брови у всех были насуплены, губы плотно сжаты, взгляд недобрый. Павша первым подошел к князю, ткнул в него пальцем и заявил:

– Мы обвиняем тебя, Ярослав Ярославич, в самоуправстве. Ты нарушил договор и должен за это ответить.

– Чего-чего? – не понял Ярослав, – Что я, по-вашему, нарушил?

– Ты ставил на ответственные места своих людей и ни с кем не согласовывал.

– Ну, поставил я Ратибора вместо пропавшего Кондрата, – в недоумении пожал плечами Ярослав. – Так ведь Новгороду нужен был тысяцкий, а вы все тянули, все надеялись, что Кондрат вернется. И что мне оставалось делать? Я взял ответственность на себя и назначил человека, которого считал достойным. Ратибор уже полгода тысяцкий, и до сих пор вы почему-то молчали.

– А Иванко? – пошел в наступление посадник. – Ты про него тоже моего мнения не спрашивал.

– Иванко ничем не хуже твоих друзей и, главное, я ему доверяю.

Посадник на это хмыкнул и, надвигаясь на князя, продолжил перечислять его грехи:

– Ты общие земли вдоль Волхова для своей охоты отжал, серебро с бояр вымогал, иноземных купцов притеснял.

Прижатый к стенке, Ярослав пробормотал:

– Может, я в чем и виноват, но готов исправить свои ошибки. Клянусь, теперь все будет по закону.

– Не нужны нам твои клятвы, – презрительно скривился посадник. – Я собираю Вече и, будь уверен, народ новгородский прогонит тебя.

Павша Онаньинич решительно развернулся и пошел прочь вместе со своими товарищами.

– А вы что, все святые?! – в сердцах крикнул им вдогонку Ярослав.

– Господи, спаси, – прошептала Ксения и в недоумении взглянула на мужа. – Неужто правда то, что они говорят?

Вместо ответа князь рявкнул:

– Что сидишь? Уводи детей в дом. Собирай пожитки. Уезжаем в Тверь подальше от этих сумасбродов.

– Соня! Ксюша! – кликнула Ксения дочерей. Поднялась вместе с ними в терем и стала собираться в путь. Ее сердце разрывалось. Она любила мужа, но любила и Новгород со всеми его вечевыми традициями. Она надеялась, что произошло недоразумение, которое вскоре разрешится. Но подойдя к распахнутому окну, заметила зарево над городом, почуяла запах дыма и поняла, что случилось страшное, и ей остается только схватить дочек в охапку и как можно скорее бежать из родного города.

А Ярослав так и сидел на ступенях крыльца, обхватив голову руками.

– Я же для них старался, – бормотал он себе под нос. – Может, я что и нарушил, но я столько сделал для Новгорода, а они…

Ярослав услышал стук копыт и поднял покрасневшие глаза.

Всадник, черный, как вестник Апокалипсиса, с криком: «Беда, князь! Беда!» ворвался во двор. Ярослав не сразу признал в нем тысяцкого Ратибора.

Ратибор, без шапки, в обгорелом кафтане, спрыгнул с коня, подбежал к крыльцу и сел на ступени, стараясь отдышаться.

– Что там? Что?! – теребил его Ярослав.

– Вече шумит! – с хрипом выдохнул Ратибор. – Требуют тебя изгнать, а всех твоих людей казнить. Иванко убили. Мой дом подожгли. Я до сих пор не верю, что жив.

– Ну, это уже слишком! – вскипел от возмущения Ярослав. – Я готов исполнять договор, готов каяться в своих грехах, но убивать моих людей не позволю! Поезжай в Орду и попроси у хана войско против бунтовщиков.

– Я думаю, – сказал Ратибор, отряхивая полы испорченного кафтана, – хану вовсе не обязательно выкладывать всю правду о наших трениях. Кто его знает, чью сторону займет этот Тимур. Лучше сказать, что Павша себе присвоил часть дани. Тогда хан наверняка пришлет войско и не будет задавать лишних вопросов.

– Говори, что хочешь, – велел ему князь. – Но скачи в Орду, да поживее. И без татар не возвращайся.

Посаднику доложили, что Ратибор остался жив и поскакал в Орду, а Ярослав собирает войско. Павша понял, что дело плохо. Война на пороге, а в Новгороде ни тысяцкого, ни князя.

В Переславль примчались новгородские соцкие, Иван и Андреян

– Выручай нас, Дмитрий Александрович! – обратился к князю Иван. – Будь нашим князем. Спаси Новгород.

Дмитрий задумался. Предложение заманчивое. Но… Дмитрий не забыл, как мальчишкой ходил с Ярославом на Дерпт. Как дядя учил и опекал его во время похода, да и потом, после смерти отца.

– Для меня честь стать вашим князем, – ответил Дмитрий новгородцам, – но занимать престол, с которого изгнали Ярослава Ярославича, я не могу. А тем белее воевать против дяди своего.

– Что-то этот Дмитрий чересчур щепетильный, – с презрением сказал Иван, когда новгородцы отъехали от стен Переславля. – Из-за него нам теперь придется возвращаться ни с чем.

– Зачем же возвращаться? – возразил Андреян. – Поедем в Кострому к Василию Ярославичу. Я слыхал, Василий на Великого князя обижен. Нам это на руку.

Василий Костромской с восторгом принял предложение новгородцев. Он мигом собрался и отправился в Орду. Он всегда завидовал брату Ярославу, а теперь уже видел себя не только Новгородским, но и Великим князем Владимирским.

Ярослав сидел в чужой избе в Русе41, что в ста верстах от Новгорода, и настроение у него было скверное. Он привел сюда свое войско и ждал подкрепления из Орды.

Время шло, а подкрепления не было. К тому же небо заволокло тучами. Третий день лил дождь, как из ведра. Ярослав пил мед из жбана и проклинал свою горькую судьбу. Он до сих пор не мог понять, как с ним такое случилось. Как он в один миг из уважаемого в Новгороде князя превратился в изгоя.

Ярослав встрепенулся, услышав шаги на крыльце. Вскочил, увидев входящего Ратибора.

– Наконец-то! Сколько татар привел?

– Нисколько, – мрачно буркнул Ратибор, сбрасывая с себя промокший до нитки плащ. – Дай меда выпить, а то в горле зудит.

Ратибор схватил жбан со стола и сделал большой глоток.

– Что случилось? – спросил вконец упавший духом Ярослав.

– Сначала все было хорошо, – перемежая свою речь надрывным кашлем, рассказывал Ратибор. – Тимур дал мне рать. Но не успел я далеко отъехать, как в Сарай явился Василий Костромской. Он обвинил нас с тобой в обмане. Сказал, что мы руками татар хотим свои дела поправить. Тимур ему поверил, а на нас рассердился и велел своему войску возвращаться назад.

– Боже! – схватился за голову Ярослав. – Теперь хан считает меня обманщиком. А ведь это была твоя идея, это ты виноват, что хан от меня отвернулся.

– Прости, князь, – повинился Ратибор. – Скажи, чем я могу свою вину загладить?

– Бери перо и пергамент, – велел ему Ярослав. – Пиши в Новгород, что я готов все обиды забыть и все нарушения, не со зла допущенные, исправить.

Новгородцев покаянное письмо Ярослава не тронуло. Они объявили его врагом Святой Софии и велели убираться прочь. В ответ разъяренный Ярослав повел войско на Новгород. К нему на помощь поспешил верный племянник Дмитрий Переславский со своими отрядами.

Ярослав и Дмитрий подошли к реке Шексне42. На другом берегу стояло новгородское войско. Идти в наступление не решился никто. Прошла неделя.

На новгородском Вече епископ Далмат зачитал послание митрополита Киевского и всея Руси.

– Митрополит Кирилл именем Отечества и веры заклинает нас не проливать крови. Он ручается за князя Ярослава и готов за него перед Богом ответ держать.

– Ну, раз митрополит ручается, тогда другое дело, – с сомнением в голосе произнес посадник.

– Против владыки не попрешь! Грех это! – в один голос заорали новгородцы.

Павша Онаньинич был вынужден с ними согласиться и вместе с епископом отправился на переговоры.

С Ярослава потребовали обещание не мстить мятежникам и соблюдать все ограничения, предусмотренные договором. Он целовал крест, что все исполнит, и был снова признан Новгородским князем.

Вместе с женой и дочками он вернулся в свой любимый дом у Свято-Юрьева монастыря. Но жить, как прежде, в Новгороде уже не смог. Всюду мерещились недовольные лица и злобные взгляды. Место, в котором он был так счастлив, стало чужим и враждебным. К тому же из Твери пришло письмо от Михаила. Сын писал, что сильно захворал.

Ярослав спешно покинул Новгород, оставив там своего наместника. Он мчался в Тверь, но сына в живых не застал. А сразу после похорон Михаила нагрянули татары во главе с очень грозным послом. Посол объявил, что хан зовет Ярослава к себе и долго ждать не намерен.

-Что это значит, отец? – спросил Святослав. – Что Тимуру от тебя надо?

– Это все Васька, – ответил князь. – Мой младший брат. Он спит и видит себя на Владимирском престоле. Он обвинил меня перед ханом во лжи, теперь поди, оправдайся.

– Но не ты же лгал хану, а Ратибор.

– Это не оправдание, – Ярослав грустно усмехнулся, а про себя подумал:

«Мой отец умер по дороге из Орды. Брат Александр умер по дороге из Орды. Ему было сорок два года. Мне сейчас столько же. Злой рок преследует нас».

Святослав, видя настроение отца, предложил:

– Хочешь, я поеду с тобой? А в Твери воевода Явид без нас справится.

– Не волнуйся, – успокоил сына Ярослав, – я не один поеду. Я возьму с собой Переславского князя Дмитрия.

Святослав передернулся. Он недолюбливал Дмитрия еще с Раковора, а последнее время ему стало казаться, что этот племянник вечно встревает между ним и отцом. Но черт с ним, пусть едет, раз этого хочет отец. Лишь бы все хорошо закончилось. Лишь бы хан сменил гнев на милость, и отец в добром здравии вернулся домой.

С этими мыслями Святослав обнял отца и пожелал ему удачи. Ярослав поцеловал жену и дочек, вскочил на коня и, помахав на прощанье рукой, скрылся за поворотом.

Ксения долго смотрела ему вслед. Она так и не успела сказать мужу, что ждет ребенка. Сначала отъезд из Новгорода, потом похороны, потом татары. Ярославу явно было не до того. «Ничего, – говорила себе Ксения, – скоро он вернется и уже будет заметно». От этой мысли ей стало теплее, она погладила себя по животу и улыбнулась.

Шли дни и месяцы. Живот Ксении уже заметно округлился, а от Ярослава не было ни слуха, ни духа.

Вдруг послышался стук множества копыт. «Это отец!» – воскликнул Святослав и выбежал на крыльцо.

Княжеская дружина въезжала во двор. Впереди ехал Дмитрий Переславский. Князя Ярослава не было видно нигде.

– Что с отцом?! – заорал Святослав, сбегая с крыльца и уже чуя недоброе.

Дмитрий спешился и снял шапку. В его глазах застыла скорбь, а голос звучал глухо.

– Ярослав Ярославич преставился на пути из Сарая. Он принял в схиме имя Афанасий.

Ксения вскрикнула, хватаясь за перила крыльца, и упала в обморок на руки подскочивших нянек.

– Я соболезную вашему горю, – добавил Дмитрий.

Святослав в бешенстве схватил его за грудки.

– Соболезнуешь!? Но ты же был рядом! Почему допустил!? Ты угробил моего отца!

Дмитрий на несправедливые упреки отвечать не стал, оттолкнул обидчика, вскочил в седло и умчался прочь, не оставшись на похороны.

Ярослава Ярославича похоронили в церкви Козьмы и Домиана. Через месяц здесь же крестили его младшего сына. Мальчику дали имя Михаил.

– Неужели нет других имен? – набросился на мачеху Святослав. – Брат Михаил у меня уже был и этот младенец его не заменит.

Ксения, прижимая новорожденного к груди, гордо вскинула голову.

– Ярослав Ярославич очень почитал архангела Михаила. Он хотел, чтобы это имя носил один из его сыновей. Так и будет.

1272–83 годы. Кто же теперь Великим князем станет?

Со смертью Ярослава Ярославича освободилось три престола. Тверской унаследовал его сын Святослав, Великий Владимирский – брат Василий Костромской. С Новгородом, как всегда, оказалось сложнее.

Святослав Тверской приехал во Владимир целовать крест Василию Ярославичу.

Он не забыл, что Василий настраивал хана против отца, а потому держался с Великим князем почтительно, но холодно. Василий, наоборот, старался показать свое радушие и завоевать доверие племянника.

За обеденным столом он посадил Святослава рядом с собой, а когда уже порядком захмелел, сказал ему доверительно:

– Ярослав сам во всем виноват. Он притеснял Костромских купцов. В Новгороде единолично ловил зайцев на общественных землях. А потом наврал хану, что новгородцы не платят дань. Они обратились ко мне. Я рассказал хану правду. Так в чем моя вина?

Святослав не ответил. Он сидел, опустив глаза, и кусок не лез ему в рот.

– Но новгородцы тоже твари еще те, – продолжил Василий. – Я за них в Орду таскался, хану кланялся, а они… Митьку Переславского на княжение позвали. Представляешь? После того, как он их на хрен послал и против них на Шексне стоял…

Услышав имя Дмитрия Переславского, Святослав встрепенулся и уже без гнева посмотрел на дядю.

– Этот Дмитрий – гусь еще тот, – сказал он Василию. – Такой же разбойник, как и дружок его, Довмонт.

– Если ты так считаешь, то мы с тобой поладим! – обрадовался Великий князь и положил руку на плечи племяннику. – Пойдешь со мной на Новгород?

– Непременно пойду! – ответил Святослав.

– Меда еще! Меда! – закричал Василий. – Мы будем пить за успех похода на Новгород.

Святослав вернулся в Тверь и стал собирать войско. В шлеме и кольчуге он вышел во двор, чтобы испытать на чучелах острый меч, который не пускал в дело со времен битвы под Раковором.

На крыльце появилась Ксения в темном вдовьем убрусе43, который еще сильнее подчеркивал красоту и свежесть ее лица. Окатив Святослава презрительным взглядом, она сказала:

– Ярослав Ярославич не одобрил бы твой поход против Дмитрия Переславского.

– Отца больше нет, – ответил Святослав, – и ты не можешь знать его мысли. Василий Ярославич – законный Великий князь. Мой долг сражаться вместе с ним против всех врагов и проходимцев.

– Дмитрий не проходимец, – не унималась Ксения. – Он никогда не предавал твоего отца и был рядом с ним до последнего вздоха.

– Вот именно, – фыркнул Святослав, – он не уберег моего отца, а может, сам и погубил.

– Да как язык у тебя не отсохнет!? – всплеснула руками Ксения.

– Говорю, что думаю, – огрызнулся Святослав. – А ты, раз не понимаешь, помалкивай. Цветочки вышивай или ступай, детишкам своим сопли утри.

Ксения надулась и ушла в дом. Святослав не удержался, скорчил рожу ей вслед. Молодая, младше его самого, мачеха и раньше раздражала Святослава, а после смерти отца стала особенно невыносимой. Ксения никак не хотела понять, что она больше в Твери не хозяйка. А епископ Семион, как назло, во всех спорах вставал на ее сторону.

Василий Костромской и Святослав Тверской одновременно с разных сторон напали на новгородские пригороды. Василий взял Торжок и посадил там своего наместника. Святослав атаковал Волок Ламский44, Бежичи45 и Вологду.

Дмитрий Переславский в отместку повел новгородское войско на Тверь. Он дошел до Торжка, где засел наместник князя Василия, и приказал сжечь посады.

Новгородцы свой город поджигать отказались. Дмитрий вышел из себя, сказал: «Я вам больше не князь!» и умчался в свой удельный Переславль.

Обиженные на него новгородцы признали своим князем Василия Ярославича. Война закончилась. Святослав вернулся домой.

Спустя три года Святослав Тверской объезжал свои земли. По зимней дороге он уже затемно вернулся из Кашина, промерз до мозга костей и, не снимая кожуха, сел погреться у раскаленной печи.

Ксения возникла на пороге незамедлительно.

– Слыхал? Василий Костромской скончался.

– Кто же теперь Великим князем станет? – задумался Святослав. – Ведь из братьев отца никого в живых не осталось… Значит, старший в роду… Дмитрий Переславский! Черт бы его побрал!

– А ведь я тебя предупреждала, – припомнила Ксения. – Говорила, не надо ссориться с Дмитрием. А ты меня не слушал и дурой называл.

Княгиня развернулась и ушла, покачивая пышными юбками.

– Во я влип! – бормотал Святослав. Его неприязнь к Дмитрию уже переросла в открытую вражду, они уже воевали друг с другом, и Святослав не сомневался, что став Великим князем, Дмитрий все это ему припомнит.

Святослав скинул кожух. Теперь ему было жарко. Он перебрался за стол и потребовал меда. Пил жадно, большими глотками, то и дело поминая черта, пока не уронил голову на стол.

– Мя-у! – заорала кошка, плюхнувшись у него перед носом.

Святослав вздрогнул и поднял голову. Пятилетний брат Мишка визжал от восторга, пытаясь схватить вертлявую кошку за хвост.

– Слушай, Мишка, – сказал ему Святослав, – вот ты вырастешь, станешь служить Дмитрию Переславскому?

– Неа, – беспечно замотал головой малыш.

– Молодец, хороший мальчик, – Святослав потрепал брата по вихрастой голове и впервые за день улыбнулся. Но вредная Ксения и тут все испортила. Налетела с криком: «Не смей ребенка глупостям учить!», схватила в охапку кошку, а Мишку взяла за руку и увела.

На следующую зиму в Твери случился страшный пожар. Сгорели и дома и храмы, только одна церквушка уцелела, да и та обгорела с боков.

Святослав с тоской смотрел в отчет дворецкого46 о доходах и расходах казны и думал, на чем сэкономить, чтобы отгрузить хану дань, отстроить город заново и хоть как-то продержаться до нового урожая.

На пороге появилась Ксения.

– Сгорела церковь, где похоронен твой отец, – заявила она таким тоном, будто сам Святослав ее и поджег.

– Весь город сгорел, – мрачно ответил князь, – мужики уже рубят лес, начнем строить, и до церкви очередь дойдет.

– Опять лес! – топнула ножкой Ксения. – Твери нужен каменный храм. У нас теперь своя епархия, а приличного собора в городе до сих пор нет. Твой отец обещал построить, да не успел. Дай денег, а дальше мы с епископом Семионом как-нибудь сами….

– Ишь, какие вы шустрые! – рассердился Святослав. – Не до того сейчас! В первую очередь стены городские возводить надо, а казна, к твоему сведению, не бездонная.

– Ты князь, тебе решать, – обиженно поджала губы Ксения. – Но учти, что я с тобой больше не разговариваю.

– И, слава Богу, меньше глупостей услышу! – бросил ей вдогонку Святослав. Оставшись один, он еще долго не мог успокоиться. Город остался без укреплений, вместо княжеских хором наскоро срубленная изба, а она хочет спустить все деньги на каменный храм. Да таких храмов на Руси со времен нашествия Батыя не строили. Зачем строить на века, когда не знаешь, что завтра ждет?

Святослав еще долго злился на свою мачеху, слишком молодую, слишком настырную и слишком красивую. Из-за нее, проклятой, он до сих пор ходил холостым. Волей-неволей сравнивал всех девиц с Ксенией Юрьевной. И не одна ей в подметки не годилась.

Прошло пять лет. Дмитрию Переславскому перевалило за тридцать. Он понял, что быть Великим князем совсем непросто. Что не сделаешь – всегда кто-то недоволен. Труднее всего угодить новгородцам.

Вот, например, решил он защитить северные границы. Поставил в новгородской земле свою крепость. Казалось бы, что в этом плохого. Но сыны Святой Софии тут же посчитали, что крепость мешает свободе торговли. Нервирует, видите ли, немецких и шведских купцов.

Новгородцы потребовали снести крепость. Дмитрий уперся. Начались военные действия. Новгородцы дошли до того, что взяли в залог дочерей Великого князя и заперли в Ладожской крепости. Слава Богу, верный друг Довмонт вломился в Ладогу и освободил княжон, правда заодно прихватил с собой местную казну и пограбил город.

Зато девиц Псковский князь честно вернул отцу и тут же попросил руки одной из спасенных. Дмитрий без колебания дал согласие на брак своей дочери Марии с овдовевшим Довмонтом. Он очень рассчитывал на поддержку воинственного Псковского князя, и был рад укрепить их давнюю дружбу родством.

Видя, что Дмитрий по уши завяз в борьбе с новгородцами, его младший брат, Андрей Городецкий, поднял голову и решил замахнуться на Владимирский престол.

Вообще-то у Дмитрия Александровича было два младших брата: Андрей и Даниил.

Андрей был на пять лет моложе Дмитрия. Он получил от отца неплохую вотчину: Городец и Нижний Новгород, а после смерти бездетного дяди Василия Ярославича присоединил к своим владениям еще и Кострому. Городецкий князь был не только богат, но и очень амбициозен. Он вместе с татарами ходил на Кавказ, считал себя великим полководцем и гораздо более достойным правителем, чем старший брат.

Младшему Даниилу исполнилось двадцать. Доставшийся ему удел, Московское княжество, был более чем скромным. Даниил чувствовал себя обделенным по сравнению со старшими братьями и всеми силами хотел это исправить.

И вот теперь, когда Дмитрий застрял на севере, Андрей Городецкий решил, что его час пробил. Самое время ехать в Сарай и получить у хана ярлык на Великое княжение Владимирское.

Андрей обхаживал Менгу-Тимура, заваливая подарками и всячески напирая на свою связь с Ордой.

– Я ж с твоими людьми, мой хан, ходил в Осетию и Булгарию. Вместе кровь проливали, в одних палатках ночевали. А Дмитрий на Кавказ с тобой не пошел. Он себе на уме. Доверять ему не советую.

Менгу-Тимур слушал вполуха и думал о своем. У хана тоже были проблемы, и главная из них имела имя – Ногай.

Бывший беклярбек47 много возомнил о себе и совершенно вышел из повиновения. Он перекочевал к Черному морю, создал там свое собственное государство и, что хуже всего, уговорил некоторых князей западной Руси платить дань ему, а не в Сарай. А если он переманит к себе еще и Владимирского князя Дмитрия? Что тогда?

Этот мучительный вопрос заставил Менгу-Тимура по-новому взглянуть на Андрея. Хан подумал: «Вот тот, кто мне нужен. Если он, не имея законных прав, получит престол из моих рук, то и служить будет мне, как верная собака».

Менгу-Тимур дал Андрею ярлык на Великое княжение и огромное войско в придачу. Андрей Городецкий, желая громко заявить о себе, предоставил татарам полную свободу действий. Они, как голодная саранча, налетели на Русь, не разбирая, где земли Дмитрия и его сторонников, а где земли князей, готовых поддержать Андрея.

Дмитрий Переславский был вынужден отступить и искать спасения в Швеции.

Святослав Тверской, по-прежнему считавший Дмитрия своим кровным врагом, поспешил принести присягу Андрею. Но тут же получил известие, что татары грабят его владения в районе Клина и Микулина, хватают пленных и поджигают все, что не могут унести с собой. «Я же за Андрея, – хватался за голову Святослав. – За что же меня так?» Но татары в эти тонкости не вникали.

Андрей Городецкий торжественно въехал во Владимир и отпустил татар. Дмитрий, как только узнал, что татары ушли, моментально покинул Швецию и объявился в Пскове. Оттуда вместе со своим другом и зятем Довмонтом пошел в наступление, вернул себе свой удельный Переславль и обосновался в нем.

Андрей Городецкий понял, что недооценил старшего брата и слишком рано распрощался с татарами. Он снова отправился в Сарай просить военной помощи у хана, а своему младшему брату, Даниилу Московскому, велел следить, чтобы Дмитрий из Переславля носа не высовывал.

Святослав Тверской с дружиной продирался сквозь сосновый бор. Когда он получил из Москвы предложение совместно выступить против Дмитрия Переславского, то согласился сразу. Откликнулись и обиженные на Дмитрия новгородцы. Вместе с москвичами они двинулись на Переславль.

Дмитрий только-только привел свой Переславль в божеский вид после нашествия татар. Не желая подвергать любимый город новому разрушению, он вышел из Переславля навстречу неприятелю.

На его пути лежал город Дмитров48, оставшийся без защиты после смерти бездетного князя. Дмитрий ввел свое войско за стены этого города и приготовился к решающему сражению.

Тропа поднималась все выше и выше. Святослав оказался на вершине холма, где уже стояли москвичи, и подъехал к князю Даниилу.

– Хорошее место, – сказал Даниил, показывая рукой вдаль.

С высоты открывался вид, от которого дух захватывало. Внизу, у подножия холма лежало село, окруженное полями и пастбищами. От села шла извилистая дорога до самого края неба. И на этом краю можно было различить земляные валы и башни Дмитровского кремля.

– Обзор отличный, – согласился Святослав.

– До логова Дмитрия верст пять, не больше, – оценил позицию Даниил. – Здесь мы и разобьем лагерь.

Уже стемнело, когда тверитяне расставили палатки и разожгли костры. Святослав развел караулы и пошел к шатру Московского князя. Он присел на сваленную сосну и прислушался к разговору. Обсуждали, естественно, Дмитрия Переславского. Новгородский тысяцкий Иван рассказывал:

– Подъехали мы к Торжку. Дмитрий велит мне: «Поджигай!». Я ему – это же наш город, новгородский. Нам же его и строить заново после пожара. А он орет: «Или поджигай или я вам больше не князь!» Каково?

– Это он от Довмонта набрался, – сказал Святослав. – Довмонта медом не корми, дай повоевать или пограбить кого-нибудь.

– В бою Дмитрий хорош, – подтвердил Иван. – Я сам за него на Вече кричал. Но в торговых делах он мало что соображает. Крепостей понастроил, от которых одни убытки. Не понимает, что в мирное время немец нам не враг. Но мы поставим Дмитрия на место. Правда, Данила?

– Обязательно! – с жаром воскликнул Даниил Московский. – Он думает, что раз он – старший, то чем-то лучше меня. Но я заставлю их с собой считаться. И Дмитрия и Андрея.

Даниил поднялся и ушел в свой шатер. Ратники расстелили плащи вокруг костра и вскоре храпели. А Святослав все сидел и смотрел, как огонь лижет смолистые бревна, и невеселые мысли бродили в его голове. Положим, с новгородцами все ясно и с Данилой. А он сам-то, зачем сюда пришел? Наказать Дмитрия за дружбу с Довмонтом? Доказать покойному отцу, что он круче его любимого племянника? Или он вконец запутался и влез, куда не надо?

Прошло пять дней. Святослав отправил отряд в село за провизией, проверил дозоры, и до самой темноты бесцельно шагал по лагерю, пиная лесные шишки. Вдобавок к паршивому настроению он подхватил простуду и мучился от приступов кашля.

На шестой день дозорный закричал:

– Смотрите! К нам едут на переговоры!

Князья и новгородский тысяцкий Иван выбежали из своих шатров, стали бок о бок на опушке и из-под руки рассматривали приближающихся всадников.

– Да это сам Дмитрий впереди на вороном коне, – присвистнул Даниил, – Испугался мой братец! Пощады просить решил!

Дмитрий Переславский, преодолев крутой подъем, поравнялся со своими противниками и спрыгнул с коня.

Хлопнул по плечу брата Даниила:

– Не наигрался, Данилка? Смотри у меня. Надумаешь мириться – заходи, поговорим.

Потом повернулся к Святославу:

– Мало татары твои владения потрепали? Думаешь за то, что ты против меня пошел, в следующий раз они твои земли не тронут? Не надейся. Татары разбирать не станут, а Андрей их не остановит. Не тот человек.

И, наконец, обратился к тысяцкому:

– Ты, Иван, меня не первый год знаешь. Я к вам в князья не напрашивался, сами позвали. Я делал то, что считал нужным. Я строил крепости для вашей же защиты. Моя совесть чиста, но больше быть вашим князем не желаю. Зовите, кого угодно, возражать не стану. А мое княжество, мой Переславль, оставьте мне, и трогать его не смейте.

– Ты хорошо сказал, – одобрительно кивнул тысяцкий. – Обещай, что не будешь лезть в новгородские дела и мстить за былые обиды не станешь. Тогда по рукам.

– Обещаю и готов на том крест целовать, – согласился Дмитрий, протягивая Ивану руку.

Тысяцкий крепко пожал руку князя и повел его в свой шатер для подписания договора.

– Я тоже, пожалуй, вернусь к себе в Тверь, – принял решение Святослав.

– Учти, скоро Андрей вернется, да не один, а с татарами, – мстительно усмехнулся Даниил, раздосадованный потерей союзников.

– Будь что будет, а я здесь задерживаться не желаю, – ответил Святослав и зашелся в очередном приступе кашля.

Святослав через силу добрался до родного дома и свалился в горячке. В его уплывающем сознании мешались реальность и бред. Он чувствовал, что вокруг него суетятся люди, таскают ушаты и кувшины, делают примочки, натирают чем-то масляным и вонючим, дают пить отвратительные на вкус зелья. Время от времени из темного тумана всплывали лица. Крючконосая бабка, шепчущая заговор бескровными губами, седобородый священник, бубнящий слова молитвы. Ксения с глазами полными слез, прекрасная и печальная. Испуганная физиономия одиннадцатилетнего брата Мишки. А потом явился покойный брат Михаил, а с ним почему-то Дмитрий Переславский. Почудилось, что они все трое, как встарь, бок о бок летят на лихих скакунах. Хотят и не могут догнать ускользающих за горизонт тевтонов.

В это время Дмитрий Переславский спешил на Дунай. Он обдумал свое положение и понял, что против татар есть только одна сила – татары. Если Андрей заручился поддержкой Менгу-Тимура, значит, надо ехать к Ногаю.

Ногай, казалось, давно его ждал. С радостью выписал Дмитрию ярлык на Великое княжение и дал многочисленное войско, под защитой которого Дмитрий въехал во Владимир и вернул себе принадлежащий ему по праву престол.

Святослава спасти не удалось. Его похоронили рядом с отцом в обгоревшей церкви Козьмы и Дамиана, которую он так и не успел восстановить.

Ксения искренне оплакивала сына своего мужа. Жалела его за то, что умер молодым, не успел жениться и не оставил после себя детей. Но, проливая слезы, она не могла заглушить в себе радость, оттого, что теперь родной ее сын, Михаил, получит Тверской престол, а до его совершеннолетия она сама будет править в Твери.

1285-89 годы.

Я – Михаил Тверской.

Ксения Юрьевна встала с утра пораньше и открыла сундук с давно позабытыми нарядами. После смерти мужа княгиня предпочитала скромные и темные одежды, но сегодня особенный день. Сегодня будет заложен первый камень в основание первой белокаменной церкви в Твери.

Княгиня сошла вниз в малиновом сарафане и белоснежном убрусе из тафты49. Четырнадцатилетний Михаил с удивлением посмотрел на мать. Такой нарядной он ее еще не видел.

– Соня! Что ты копаешься? Мы тебя ждем! – крикнула Ксения Юрьевна, надеясь, что младшая дочь в своей горнице ее услышит. Старшая дочь, Ксения, к этому времени уже была выдана замуж и покинула отчий дом.

Софья сошла вниз, позванивая серебряными ряснами50, свисающими с синего, под цвет глаз, очелья51, густо усыпанного жемчугами.

– Ну, наконец-то, – упрекнула ее мать. – Епископ Симеон нас уже заждался.

Княжеское семейство ступило на крыльцо, но тут Ксения спохватилась.

– Миша, где икона?

Михаил метнулся в парадную палату и вернулся, держа в руках образ Спасителя, чудом уцелевший при пожаре в старой церкви Козьмы и Дамиана.

– С Богом, – сказала Ксения Юрьевна и перекрестилась.

Процессия во главе с князем Михаилом и епископом Семионом под пение церковного хора прошлась по тверскому кремлю и остановилась у того места, где князь Ярослав Ярославич нашел последний приют. Здесь уже были вырыты рвы по контуру будущей церкви, а рядом лежала груда камней, предназначенных для фундамента.

Зодчий подал епископу специально обработанный четырехугольный камень. Симеон начертал на нем крест, собственноручно заложил камень в основание храма и громко, на всю площадь, произнес:

– Основывается сия во Славу Великаго Бога и Спаса нашего Иисуса Христа…

Юный князь любил смотреть, как идет строительство заложенного им храма.

К концу лета стены поднялись выше головы Михаила. Двое мастеров, стоя на деревянных лесах лицом друг к другу, одновременно с двух сторон клали камни и примазывали раствором. Внизу суетились подсобные рабочие. Зодчий объяснял свои замыслы епископу, тыкая пальцем в разложенный на земле рисунок. Михаил тоже склонился над пергаментом, пытаясь понять, что к чему.

– Михаил Ярославич! – окликнул его воевода Явид.

– Что такое? – обернулся Михаил.

– С церковных земель гонец примчался. Говорит, литвины на них напали.

– Господи! – смертельно побледнел Симеон. – Это за мной явились. Мои недруги из Полоцка… За то, что я поддерживал Товтивила… Но ты не волнуйся, князь. Я немедленно покину Тверь. А ты скажи им, что меня здесь нет, и они уйдут восвояси.

– За кого ты меня принимаешь!? – возмутился Михаил. – Ты, владыка, под моей защитой. Твои враги – мои враги, и пусть они трепещут!

– Боюсь, в одиночку мы с ними не справимся, – заметил опытный воевода.

– Ну, так пошли за подмогой! – воскликнул Михаил. – Мой брат Святослав не раз помогал и Даниилу Московскому, и новгородцам. Теперь их очередь нас выручать. И во Владимир пошли к Великому князю Дмитрию. Наши земли горят, время уходит, а ты тут стоишь, как истукан. Действуй!

Новгородцы и москвичи вовремя пришли на помощь и вместе с тверскими полками решительным ударом отбросили литовцев с Тверской земли. Юный Михаил скакал впереди, махал мечом и чувствовал себя героем.

Спустя три года посол Великого князя Владимирского твердым шагом вошел в парадную палату тверского дворца. Прямо перед ним на фоне стены, расписанной цветами и петухами, на покрытой алым бархатом скамье восседал семнадцатилетний князь Михаил. Усы лишь слегка обозначились над верхней губой Тверского князя, зато буйные кудри спадали до самых плеч, касаясь бармы, богато украшенной жемчугом и сердоликами. По левую руку от князя сидела княгиня-мать, по правую – воевода Явид.

Отвесив поклоны всей троице, посол объявил:

– Великий князь Дмитрий Александрович приказывает тебе, Михаил Ярославич, явиться во Владимир и крест целовать на верность ему.

Михаил возмущенно тряхнул кудрями.

– Да кто он такой, чтобы мне приказывать! Я Дмитрию ровня и служить ему не намерен.

– Я передам Великому князю твои слова, – сказал посол. – Но если после этого он пойдет на тебя войной – не обессудь.

Посол развернулся и вышел.

– Не пугай меня, не на того напал! – крикнул ему вослед Михаил.

– Зря ты так, Михаил Ярославич, – покачал головой Явид.

– Ничего не зря! – вспылил Михаил. – Тверь ничем не хуже Переславля. Я ничем не хуже Дмитрия. Мой отец тоже был Великим князем. К тому же ярлык на Великий стол Дмитрий не от хана получил, а от какого-то самозванца по имени Ногай.

– Не забывай, что Дмитрий был верным другом твоего отца, – напомнила Ксения Юрьевна.

– А три года назад? – не унимался Михаил. – Когда литвины на наши земли напали? Москвичи и новгородцы пришли к нам на помощь, а Дмитрий не пришел. Не зря мой брат Святослав его терпеть не мог.

– Все князья уже Дмитрию поклонились, – продолжал убеждать Михаила седовласый Явид. – Даже буйный Андрей Городецкий признал его власть.

Михаил не дослушал. Поднялся с трона. Заявил:

– Я – давно уже взрослый князь и в ваших советах не нуждаюсь, – после чего гордо вскинул голову и ушел к себе.

– Ну, что ты с ним будешь делать?! – всплеснула руками Ксения. – Ведь мальчишка же еще неразумный. Наломает дров, накличет беду.

– Все мы когда-то были молодыми, – с завистью вздохнул воевода, – Ничего, набьет себе шишек, поумнеет.

Посол доложил Великому князю о дерзком поступке Михаила Тверского. Дмитрий Александрович объявил всеобщий поход на Тверь. Московские, ростовские, переславские, городецкие и новгородские полки одновременно со всех сторон атаковали Тверское княжество, сожгли Кснятин52 и окружили Кашин.

Михаил со своей дружиной рванулся на помощь осажденному Кашину. Дмитрий тут же отдал приказ идти на Тверь. Два войска встретились в чистом поле и остановились для решающей битвы.

Михаил снова и снова обходил свой лагерь и отдавал приказы. Его сердце бешено колотилось. Завтра на рассвете он должен сразиться со всем миром, победить или умереть. Седой Явид, бросив безуспешные попытки образумить молодого князя, с обреченным видом следовал за ним.

Меж сосновых стволов мелькнули всадники в боевых доспехах. Михаил насчитал пятерых. Всадники приближались к лагерю. Явид с надеждой вглядывался в их лица.

– Никак послы от Великого князя пожаловали.

– Я знал, что так и будет! – самоуверенно воскликнул Михаил. – Дмитрий понял, что со мной надо договариваться как равный с равным.

Всадники подъехали к лагерю и остановились.

– Доброго здоровья, православные! – сказал тот, что ехал впереди. – Который из вас будет князь Михаил Тверской?

Михаил незамедлительно вспыхнул.

– Я – Михаил Тверской. И разве по мне не видно, что я князь?

– А раз так, то собирайся и поезжай за мной, – ответил всадник. – Великий князь Дмитрий Александрович зовет тебя к себе и долго ждать не намерен.

– Да кто ты такой, чтобы мне приказывать? – огрызнулся Михаил. – Когда соберусь, тогда и поеду, – после чего накинул поверх кольчуги красный плащ, вскочил на вороного коня и вслед за послом отправился в ставку противника.

Михаил Тверской вошел в походный шатер Великого князя. Приложил руку к сердцу и поклонился в пояс, но тут же выпрямился и гордо вскинул голову.

Дмитрий в кольчуге, но с непокрытой головой, сидел на лавке, грубо сколоченной из свежесрубленных бревен. Светлые волосы сорокалетнего князя еще не были тронуты сединой. Темная аккуратно подстриженная борода обрамляла худощавое лицо. Глаза смотрели строго и властно.

– Разве ты не знаешь, что я – Великий князь Владимирский? – спросил он молодого бунтовщика. – Разве ты не знаешь, что по русским законам ты должен служить мне верой и правдой?

– Если ты – Великий князь и всем на Руси защитник, – с вызовом ответил Михаил, – почему не пришел, когда на меня литвины напали?

– Тебе на помощь пришли москвичи и новгородцы, – ответил Дмитрий, – и этого было достаточно. Я же тогда стоял против брата моего Андрея и татар, которых он привел. И, как ты мог заметить, не пустил ордынцев в твои земли.

Михаил хотел на это возразить, даже рот раскрыл, но не нашел, что сказать, и смешался.

– А ты похож на своего отца, – неожиданно улыбнулся Дмитрий. – Я очень уважал Ярослава Ярославича как человека и как Великого князя. Я всегда был на его стороне, когда он был старшим в роду. Теперь я – старший, я – Великий князь и я хочу, чтобы ты был со мной заодно. Придет время, ты сам станешь старшим в роду. Ты тоже потребуешь подчинения. А если этого не произойдет, начнется смута, которая погубит всех.

Слова Великого князя были разумны, голос звучал спокойно и убедительно, улыбка была искренней, а взгляд – открытым. Выросший без отца Михаил подумал, что он всегда мечтал иметь такого старшего друга и наставника.

– Твоя правда, – сказал он Дмитрию. – Я готов признать тебя своим старшим братом.

– Целуй крест, что будешь во всем со мной заодно, – потребовал Великий князь.

Михаил опустился на колени, достал из-под рубахи нательный крест и приложил к губам.

– Клянусь верой и правдой служить тебе, Великий князь Дмитрий Александрович, отныне и до моего последнего дыхания.

1289-93 годы. Беда уже близко, а князя в городе нет

Княжна Софья закрыла глаза и почти задремала. Ее распущенные волосы свисали до самой скамьи. Дворовая девка ловко чесала их самшитовым гребнем и протяжно пела о несчастной любви. Под эту же песню она заплела своей госпоже тугую косу и одела на лоб очелье с ряснами из низанного жемчуга. Софья открыла глаза, встала, одернула глухой сарафан цвета спелой вишни и обвязала вокруг своей тонкой талии расшитый золотом пояс.

– Ах, княжна, какая ж ты у нас раскрасавица! – всплеснула руками девка.

Софья благодарно улыбнулась и вышла на крыльцо, где дождалась свою мать. Они вместе отправились в церковь Святого Спаса.

Белокаменные стены уже были подведены под крышу, но внутри все еще царила пустота. Ни росписей на стенах, ни иконостаса. В углу валяются обрубки строительных лесов. И только на аналое золотистым пятном мерцает икона, внесенная при основании храма.

Мать и дочь прошли в дальний угол, к гробницам. Поклонились праху князя Ярослава, а потом остановились у свежей могилы первого Тверского епископа Семиона.

Снаружи послышались шаги и голоса. Софья оторвала взгляд от гробницы и обернулась. В прикрытый куском рогожи дверной проем входил здоровенный мужик, по виду мастер, а с ним мальчишка-подмастерье с деревянным аршином в руке. Мастеровых сопровождал священнослужитель. Молодой, не старше тридцати, высокий ростом, широкий в плечах, с благородными чертами лица.

– Кто это? – спросила Софья.

– Новый епископ Андрей, – прошептала мать. – Он заходил к нам представиться Михаилу и служил литургию в прошлое воскресенье. Разве не помнишь?

– Ну, да, – неопределенно кивнула Софья, не отрывая глаз от священника, который энергично обсуждал с мастерами размеры будущего иконостаса.

Мать и дочь подошли к епископу:

– Благослови, владыка.

Андрей обернулся, оторвавшись от своего занятия. Он только сейчас заметил, что в недостроенном храме есть кто-то еще кроме него и мастеров. Епископ благословил княгиню-мать, а затем молодую княжну.

Когда пальцы Андрея коснулись сложенных крестом ладоней Софьи, ее сердце неожиданно екнуло, а щеки залились румянцем. Она отпрянула, так и не поцеловав руку священнику, как того требовал обряд,

– Я рада, что строительство храма не остановилось со смертью преосвящейнейшего Симеона, – сказала Ксения Юрьевна.

Андрей поспешил отвести взгляд от смущенной княжны.

– Я знайшел отличных иконописцев, – сказал он княгине. – Работа над деисусом53идет полным ходом. Коли есть желание, вы можете разом со мной наведаться в мастерню.

– Благодарю, – ответила Ксения. – Твери, несомненно, везет на епископов. Но по твоей речи, владыка, я вижу, что родом ты не из этих мест. Или я ошибаюсь?

– Твоя правда, княгиня. Я с Литвы, как и покойный Симеон. Мой батька был князем Нальшанским54. Псковский князь Довмонт напал на наши земли. Захватил в полон мою мать, брата и меня самого, тогда еще дитя. А потом убил нашего батьку.

– Какой ужас, – охнула Софья.

– Чего только не услышишь об этом Довмонте, – покачала головой Ксения Юрьевна. – Для одних он – герой, для других – убийца. Все перепуталось на этом свете.

– Каюся, меня посещали думки о мщении, – признался Андрей, – но это минуло. Я принял православие, отказался от мирского життя, и Господь привел меня в Тверь.

– Понравился мне новый епископ, – сказала Ксения Юрьевна, как только они с дочерью вышли на свежий воздух. – Сразу видно, что он исполнен искренней веры и не только на словах.

– А глаза у него грустные, как у больной собаки, – вздохнула Соня, потрясенная рассказом Андрея.

– Э-эй, – остановилась Ксения и с подозрением посмотрела на дочь, – ты на епископа заглядываться не смей. Он монах.

– Андрей по рождению князь, и это сразу видно… – мечтательно произнесла молодая княжна и не удержалась от вздоха.

– Он был князем в другой жизни, и имя тогда у него было другое, которого ты не знаешь, – рассердилась мать. – А к тебе скоро сваты приедут, и надеюсь, на этот раз сговоримся. Сама подумай, тебе скоро двадцать. В таком возрасте пожилой вдовец и то не всякий позарится.

Софья умоляюще сложила руки.

– Маменька, прошу, не отдавай меня замуж! Не хочу покидать наш город, не хочу, как моя старшая сестрица, умереть на чужбине, не видя рядом ни одного родного лица. Как представлю, что ей пришлось пережить, так дрожь берет.

– Рядом с твоей сестрой был ее муж, князь Галицкий55, – сердито сказала мать.

– А ты знаешь, что он за человек? Ты ведь его даже в глаза не видела. Приехали сваты и увезли нашу Ксюшу неизвестно куда и неизвестно к кому. Я такой судьбы не хочу. Лучше в монастырь.

Софья часто заморгала и быстрым шагом пошла к княжеским хоромам. Ксения Юрьевна догонять дочь не стала. Перебесится, успокоится. Только б Михаил не вмешался. Он вечно становится на сторону сестры. Вот и дожили до двадцати лет в девках. Позор, да и только.

Прошло два года. В Орде в очередной раз сменилась власть. Ханом стал некий Тохта, и всем князьям было велено явиться к нему, чтобы подтвердить свои ярлыки.

Михаил Тверской с боярами отправился в Сарай, а по дороге завернул к Великому князю в Переславль-Залесский.

Дмитрий Александрович радушно встретил Михаила и познакомил его со своим младшим братом Даниилом Московским.

– Зря ты едешь в Сарай, нечего там делать, – сказал Великий князь Михаилу.

– Как же мне не ехать, – удивился Михаил, – если хан велел получить у него ярлык?

– Тохта – человек Ногая, мелкая сошка, – разъяснил Дмитрий. – Вся сила у Ногая. Я и брату своему Даниле то же самое говорю.

– Давай вместе поедем в Крым к Ногаю, – предложил Даниил. – И в пути веселей, и от лихих людей отбиваться проще.

– Да я что, я не против, – согласился Михаил. – Мне что Тохта, что Ногай – один черт. И приятная компания не помешает.

Даниил был на десять лет старше двадцатилетнего Михаила, но они сразу нашли общий язык, а когда добрались до Крыма, стали закадычными друзьями.

Они не знали, что Тохта вовсе не желал мириться с положением мелкой сошки. А Андрей Городецкий только и ждал удобного момента, чтобы свергнуть старшего брата с Владимирского престола.

Андрей заручился поддержкой Смоленского, Ярославского, Углицкого и Белозерского князей. Вместе с ними он отправился в Сарай, чтобы поклониться Тохте, а своих братьев и Тверского князя обвинить в измене.

Как только Михаил покинул Тверь, Ксения Юрьевна развила бурную деятельность. Она хотела до возвращения сына выдать замуж засидевшуюся в девках дочь.

Через пару месяцев в Тверь приехали сваты.

– Слава Богу, договорились, – сообщила Ксения, заглядывая в светелку к дочери. – Собирайся в дорогу. Завтра повезут тебя к жениху. И не вздумай реветь. Увидит князь бледную и с красным носом – откажется, и просидишь до конца дней своих в девках.

– А если мне в девках хорошо? Если я не хочу уезжать? – снова завела свою песню строптивая Соня.

– Все уже решено, – отрезала Ксения. – Не заставляй меня краснеть перед людьми.

Мать ушла, а несчастная Соня с ногами залезла на лавку и обхватила руками поджатые колени. Так и сидела до самой темноты, жалея себя до слез. Не хотелось ей уезжать из родного города, не хотелось жить в чужом краю, где не будет ни матери, ни брата, ни епископа Андрея. При мысли об Андрее ее сердце забилось чаще, а в голову тут же пришло решение.

– Если он – монах, то и я стану монахиней, – сама себе вслух сказала Софья, спрыгнула с лавки и стала одеваться.

Она перекрестилась на образа, освещаемые тусклой лампадкой, и, стараясь не шуметь на темной лестнице, спустилась в сени. Здесь она накинула овчинный кожух, повязала голову шерстяным платком и выскользнула за дверь. В лицо ей ударили колючие снежные хлопья. Она шла, увязая в снегу, по темной улице, где не было ни людей, ни собак, напуганных февральской вьюгой. С замиранием сердца Софья подошла к дому епископа и с облегчением вздохнула, различив тусклый свет за слюдяным оконцем. «Слава Богу, он не спит», – подумала Софья, перекрестилась и постучала.

Епископ Андрей оторвался от чтения Священного писания и прислушался. Показалось? Или ветка стучит по стене? Стук повторился. Епископ встал и приоткрыл входную дверь. Увидев княжну в неурочный час, впустил ее в сени и с беспокойством спросил, что случилось, уж не заболела ли княгиня.

– Благодарю, владыка, – ответила Соня, – с матушкой все хорошо. Я пришла с необычной просьбой. Хочу постричься в монахини и сделать это непременно сегодня ночью. Благослови, владыка.

Епископ пришел в замешательство.

– К чему такая спешка?

– Завтра меня увезут к жениху, – ответила Софья и, помолчав, добавила:

– Навсегда. Понимаешь?

Софья доверчиво заглянула в глаза Андрею. Ее щеки раскраснелись, платок сполз с головы на плечи, каштановая прядь выбилась из туго заплетенной косы.

Епископ знал, как следует поступить. Долг обязывал его отправить княжну домой к матери. Но это значит, что он никогда не увидит эти ангельские глаза, не услышит этот певучий голос…

– Будь по-твоему, – неожиданно для самого себя произнес Андрей. – Пойдем в монастырь Архангела Михаила. Там игумен понимающий человек.

– Но это же мужской монастырь? – в недоумении заморгала Соня.

– Если ты твердо решила принять постриг – следуй за мной, – приказал владыка, одевая скуфью и мантию.

Софья вслед за епископом спустилась с крыльца. С удивлением заметила, что ветра больше нет. Снежные тучи унеслись неведомо куда, открыв огромное небо, усеянное крупными звездами. Сугробы, освещенные полной луной, светились серебром. Софья, подобрав подол, ступала по следам, оставленным Андреем. Епископ постучался в ворота сонной обители, расположенной здесь же, в кремле, и назвал себя. Их впустили и разбудили игумена.

На следующее утро Ксения Юрьевна зашла в опочивальню своей дочери и обнаружила, что там ее нет. Внизу ждут сваты, а девица пропала. Позор!

Княгиня прижала руку к сердцу, чтобы не выскочило из груди. Что же делать? Где искать Софью? Что могла учудить непослушная девица? А если, не дай Бог, в прорубь головой? Охваченная ужасом мать, бросилась бежать, сама не зная куда, и столкнулась в дверях с епископом Андреем.

– Софья пропала! – в панике воскликнула княгиня.

– С ней все в порядке, – утешил ее епископ.

– Что? Что ты знаешь, владыка!?

– Твоя дочь приняла постриг, – ответил Андрей, виновато пряча глаза. – Не гневись на нее, матушка, такова воля Божья.

У княгини-матери отлегло от сердца, но ноги подкосились. Она без сил опустилась на лавку и упрекнула Андрея:

– Ты дал благословение на тайный постриг. Зачем?

– Ее решение было твердым, – ответил епископ.

– Что ж, дело сделано, – вздохнула Ксения. – Софья сама выбрала свою судьбу. Я не сержусь на нее, да и на тебя тоже. Я распоряжусь выделить ей землю и средства на строительство девичьего монастыря. И дай Бог, чтобы она не пожалела о своем решении.

Зима закончилась и наступило лето. Михаил Тверской и Даниил Московский ехали верхом через степь, пожелтевшую под южным солнцем. Несмотря на жару, настроение обоих князей было превосходным. Они были молоды, полны сил и везли в своих седельных сумках ярлыки, выданные Ногаем.

Навстречу им все чаще стали попадаться обозы, не похожие на купеческие. На телегах, груженных домашним скарбом, сидели хмурые мужики, бабы с вытянутыми лицами и ребятишки с испуганными глазами. Князья насторожились и стали задавать вопросы.

– Беда! Дюдень напал на наши земли! – кричали им в ответ беженцы, а самые сведующие утверждали, что татар на русскую землю привел не кто иной, как Андрей Городецкий, и он теперь Великий князь.

– Что будем делать? – спросил Михаил своего более опытного друга.

– Как что?! – воскликнул Московский князь. – Мчаться на север и защищать наши владения.

– А может, – предложил Михаил, – пока мы еще здесь, в степи, смотаемся в Сарай? Поклонимся Тохте, получим ярлык от него. Тогда его головорезы наши земли не тронут.

– Как же, не тронут! Держи карман шире! – Даниил снисходительно посмотрел на младшего товарища, но Михаил от пришедшей ему в голову идеи не отказался.

Друзья пожелали друг другу удачи и поскакали в разные стороны. Даниил повел свою дружину спасать Москву. Тверской князь с дружиной по Дикому Полю56 погнал коней в Сарай, надеясь успеть получить от хана Тохты охранную грамоту для Твери.

– Матушка, прибыли новые беженцы из Суздаля. Где, прикажешь их разметить?– озабоченно спросила сестра Евфросинья молодую игуменью.

– Я сама выйду к ним и все решу, – ответила бывшая княжна Софья, а ныне настоятельница основанного ею монастыря.

Место для обители Софья выбрала в чистом поле в Затьмачье на волжском берегу57, а освящен монастырь был в честь Святого Афанасия, небесного покровителя князя Ярослава Ярославича, отца Софьи.

За высокой оградой укрылись небольшая часовня, трапезная и жилой дом в несколько келий. При нормальной жизни этого вполне хватило бы на первое время, но в Тверь хлынули беженцы. Свободного места уже давно не осталось, а несчастные все шли и шли к игуменье, умоляя дать им приют за монастырскими стенами.

Как только настоятельница показалась на подворье, ей в ноги бросилась оборванная старуха и заголосила:

– Спаси, матушка! Дюдень убил моих сыновей, забрал моих дочерей, спалил наш дом. Дай любое послушание, все выполню, только не гони.

– Дюдень? Что за Дюдень? – спросила Софья, которая уже не первый раз слышала это имя.

– Ах, матушка, не дай Бог тебе узнать, – всхлипнула молодая беженка с младенцем на руках. – Этот Дюдень – исчадие ада, а может, он сам Сатана и есть.

Беженцев в Твери становилось все больше, а перепуганные тверитяне сами были готовы пуститься в бега. На рынке только и говорили о том, что беда уже близко, а князя в городе нет.

Княгиня-мать всю ночь молилась, а поутру пошла к ворожее, чтобы узнать о судьбе пропавшего сына. Не услышав ничего вразумительного от гадалки, она созвала оставшихся в городе бояр на совет.

Ксения Юрьевна заняла место на опустевшем троне и задала вопрос воеводе:

– Что известно? Далеко ли татары?

Явид поднялся с трудом. Стоял, опираясь на посох. Он был уже очень стар, потерял и зубы и волосы, хотя в глазах еще нет-нет да и проскакивали искры былой удали.

– По словам беженцев, – шамкая, доложил воевода, – ордынцы уже разорили Суздаль и Владимир, а в Переславле ихний Дюдень сидит.

– А что же Великий князь Дмитрий Александрович? – охнула Ксения.

– Бежал Дмитрий. Говорят, в Псков к своему зятю Довмонту. А брат его, Андрей Городецкий, Дюденю лучший друг. Ярославский и Смоленский князья тоже с погаными58 заодно. Вот такие нынче дела получаются.

– Сможем ли мы без князя защитить Тверь? – спросила княгиня.

– Э-хе-хе, – печально вздохнул Явид. – Сама, матушка, понимаешь. Лучшие воины с Михаилом Ярославичем уехали. Остались старики, вроде меня. Мы, конечно, запремся в крепости, а дальше – все в руках Божьих.

Княгиня оглядела собравшихся бояр. Сплошь согбенные плечи, седые бороды, лица в морщинах. Ее взгляд остановился на мужественном лице епископа. «Андрей – бывший князь, а другого князя у нас нет», – подумала княгиня и обратилась к нему:

– Что скажешь, владыка?

– В город прибыло много беженцев, – ответил Андрей. – Это простые люди, крестьяне и мастеровые, они военному делу не обучены. Но они потеряли все, что имели. Они готовы драться, не на жизнь, а на смерть. Я могу привести их к присяге.

– Ну, не знаю… – засомневался Явид. – Какие из мужиков вояки.

– Все получше, чем из вас, стариков, – отрезала княгиня и велела Андрею заняться ополчением, а боярам во всем слушаться епископа.

На следующий день стало известно, что ордынцы взяли Москву. Тверитян охватила паника.

Епископ Андрей спешно приводил ополченцев к присяге. Воевода Явид с большим сомнением смотрел на защитников Твери, вооруженных вилами и топорами. А еще он слышал, как мужики болтали, что князь Михаил предал Тверь, отдал на разграбление Дюденю, а сам бежал неизвестно куда. Хуже всего было то, что опровергнуть эти слухи Явид не мог. Он и сам не знал, где теперь Тверской князь.

В это время Михаил с ярлыком и ханским послом подъезжал к Переславлю, где обосновался ордынский полководец Тудан, которого на Руси называли Дюденем.

Тверской князь вместе с ханским послом вошел в просторный шатер. В окружении приближенных поджав ноги на обитой войлоком скамье, сидели двое. Один татарин, другой русский. Одежда обоих сверкала золотыми бляхами, а взгляд был хмур и неприветлив. Михаил догадался, что перед ним Тудан и Андрей Городецкий, и поклонился в пояс. Посол передал Тудану ярлык со словами:

– Хан Тохта велел тебе не трогать земли Тверского князя.

– Вижу, ты поумнел, – сказал Михаилу Андрей Городецкий. – Целуй крест, что будешь мне служить. Тогда твои земли останутся невредимы.

Михаил ответил не сразу. Он был честен перед собой и перед Богом, когда давал присягу Дмитрию. Он с первой встречи проникся уважением к Переславскому князю, видел в нем своего покровителя и наставника. Он был готов за Дмитрия в огонь и в воду. Но сейчас…

Если он откажется присягать Андрею, то он зря проездил в Сарай. Тверское княжество все равно будет разорено, сотни тверитян будут убиты или угнаны в плен.

Михаил сделал над собой усилие и произнес:

– Я признаю тебя, Великий князь Андрей Александрович, моим старшим братом, на чем крест целую.

– Значит, на Тверь мы не пойдем? – не скрывая своего разочарования, спросил Тудан после ухода Михаила.

– Не пойдем, – подтвердил Андрей Городецкий. – Тверской князь признал мою власть. Больше мне от него ничего не нужно. Можешь возвращаться в Орду. Ты ведь награбил немало и с Новгорода выкуп получил. Надеюсь, доволен?

Тудан усмехнулся. Он мог бы грабить бесконечно. А еще ему нравилось убивать людей и поджигать города. Наводить страх и чувствовать свое могущество. Но идти против воли хана он был пока не готов.

– Мне ты больше не нужен, – повторил Андрей и вышел из шатра.

– Тохта-Тимур! – кликнул Тудан своего баскака. – Тебе хан не приказывал не трогать Тверь. Действуй!

Михаил Тверской подъезжал к своей столице, удивляясь числу новых лачуг, пристроившихся к Загородью. За время его отсутствия население тверских посадов выросло раза в три, не меньше. Но улицы были безлюдны, а ставни закрыты. Лишь топот коней и гомон воинов княжеской дружины нарушал безмолвие посада. Но вот кто-то из старожилов рискнул выглянуть из приоткрытой двери и радостно воскликнул:

– Князь едет!

В то же мгновение все переменилось. Отворялись ставни и калитки. Из домов выходили и стар и мал. Мужики снимали шапки и кланялись Михаилу, бабы крестились, девушки улыбались, мальчишки со всех ног неслись впереди дружины.

– Князь едет! Князь едет! – слышалось со всех сторон.

Из-за городской стены навстречу Михаилу валила толпа с хоругвями и крестами. В первых рядах князь заметил воеводу Явида, епископа Андрея, а рядом с ним свою сестру Софью, почему-то в рясе и апостольнике59.

– Тверитяне! Нам нечего бояться! – крикнул Михаил, привстав на стременах. – Хан подтвердил мое право на Тверскую землю! Он запретил татарам нападать на нас!

Добравшись до своей опочивальни, Михаил заснул, как убитый. Долгая дорога, страх перед нашествием и муки непростого выбора вымотали его до предела. Он был готов проспать хоть целые сутки, но едва взошло солнце вскочил от криков: «Татары!».

– Да как же так? – думал Михаил, в панике натягивая штаны. – Ведь Тудан обещал… Приказ хана…

Князь выскочил во двор и огляделся. Вокруг творилось нечто невообразимое. Народ, давясь в воротах, искал спасения за стенами кремля, а над Затьмачьем клубился зловещий дым.

Ругаясь на чем свет, Михаил облачился в доспехи, спешно поднял дружину и с криком: «Поберегись!» выскочил из городских ворот навстречу неприятелю.

Епископ Андрей пытался навести хоть какой-то порядок среди нахлынувших за городские стены посадских, а когда увидел Софью в грязной и порванной рясе, бросился к ней сквозь толпу.

– Ты цела? Чем я могу помочь?

– Они сожгли монастырь, – дрожащим голосом выдохнула Софья. – Много сестер увели с собой. Что с ними будет… Господи, помилуй.

Стоявшие рядом с ней монахини истово закрестились.

– Матушка у нас героиня, – сказала епископу одна из них. – Своей рукой била поганых Писанием по голове.

– Книга толстая в серебряном окладе, – смущенно пояснила Софья.

Андрей смотрел на ее вздрагивающие плечи, на белеющее в прорехе черной рясы полотно сорочки и впервые пожалел о том, что он больше не князь, что не может броситься в бой и рубить злодеям головы без пощады.

– Идите за мной, – велел он монахиням, – я провожу вас в обитель Архангела Михаила. Оставайтесь там, пока не минует опасность.

Поручив сестер заботам игумена, епископ поспешил к городским воротам и увидел, что князь с дружиной возвращается в город.

– Нужна помощь? – спросил он князя. – Я соберу ополчение.

Михаил отрицательно помотал головой.

– Это не туданово войско. Это трусливые разбойники. Сбежали, как только увидели нас. Не думаю, что они вернутся.

Баскак Тохта-Тимур со своими головорезами, добычей и пленными, захваченными в Твери, спешил к Переславлю. Он успел присоединиться к своим, когда Тудан уже покидал этот город.

На балконе княжеского дворца стоял Великий князь Андрей Александрович. Он смотрел вслед уходящим ордынцам, вдыхал полной грудью осенний воздух и наслаждался своей победой.

В отличие от Владимира, Суздаля, Москвы и еще одиннадцати русских городов, Переславль-Залесский во время нашествия уцелел. И не случайно. Андрей строго запретил Тудану трогать этот город, который слишком часто видел во сне.

Удельное владение отца, доставшееся по наследству старшему брату Дмитрию. Предмет зависти и символ их противостояния. Здесь прошло детство. Беспечные дни, когда родители были живы, а братья еще не были врагами. Андрей словно наяву увидел себя мальчишкой на берегу реки Трубеж60 и почувствовал, как предательски защипало у него в носу.

Великий князь зажал двумя пальцами нос, высморкался и решительно отбросил сентиментальные воспоминания. Заметив внизу своего верного соратника Федора Ярославского, крикнул ему с балкона:

– Эй, Федор, поди сюда! Хочу наградить тебя за верную службу. Отныне этот город твой. Владей.

Ярославский князь отвесил челюсть и на минуту остолбенел, а потом, не веря своему счастью, повалился на колени, стал превозносить щедрость Великого князя и уверять в своей преданности ему до гробовой доски.

Андрей не дослушал, спустился вниз, велел седлать коня и без оглядки ускакал во Владимир.

1294 год. День Архангела Михаила

Михаил Тверской лежал на лавке и смотрел в потолок. Слава Богу, его владения не сильно пострадали во время нашествия, а число подданных существенно увеличилось за счет тех беженцев, которые предпочли не возвращаться в свои разоренные края. Значит, он все правильно сделал. Но почему же так скверно на душе? Почему он чувствует себя изменником?

Михаил тяжело вздохнул, повернулся к стенке и сразу захрапел. Даже муки совести не могли лишить сна его здоровое молодое тело.

Спальник долго тряс князя за плечо и громко шептал ему в ухо, прежде чем Михаил открыл заспанные глаза и проворчал:

– Что там еще? Ночь на дворе. Отстань.

– Прибыл одинокий всадник. Спрашивает тебя. Называет себя князем Дмитрием Переславским, а с виду – бродяга с большой дороги. Я пустил его в сени, но, может, прогнать?

– Сам разберусь, – сказал Михаил, свешивая ноги с постели. – Подай мне порты.

Заинтригованный Михаил вслед за освещавшим ступени спальником спустился в сени.

– Вот он, голубчик, – сказал спальник и поднес к лицу странника свечу.

Михаилу бросились в глаза спутанные светлые волосы и свежий шрам поперек лица, но все же он сразу узнал гостя и воскликнул:

– Боже! Дмитрий Александрович! Какими судьбами? И почему один? Где твоя дружина?

– Расскажу, если впустишь. Или боишься Великого князя Андрея?

– Никого я не боюсь, – обиделся Михаил. – Заходи.

Михаил провел гостя во внутренние покои, велел спальнику зажечь все свечи, а привратнику – разбудить слуг. На шум спустилась Ксения Юрьевна. При виде князя Дмитрия всплеснула руками и велела дать гостю переодеться, а еще баню топить и собирать на стол.

После бани раскрасневшийся от пара и меда Дмитрий Александрович в одежде, оставшейся от покойного Ярослава, сидел за столом и, хлебая жидкую лапшу с гусиными потрохами, неторопливо рассказывал о своих приключениях.

– Как только верные мне люди донесли, что Дюдень с татарами ушел, я решил вернуться в Переславль. Дочка с зятем моим, Довмонтом, уговаривали меня остаться, но не хочу я вечно жить в Пскове, не мое. О Владимирском престоле больше не мечтаю. Черт с ним, с престолом. На родину, в Переславль тянет. Как закрою глаза – вижу Плещеево озеро и Синий камень61. Вот и не выдержал. Попрощался с дочкой и зятем и с обозом поехал домой. Но, видно, брат мой не так-то прост, и за мной следили. Напали где-то под Торжком. Налетели внезапно со всех сторон, с мечами и копьями. Я понял, что с обозом не прорваться. Решил удирать в одиночку. Пришпорил коня и галопом через лес. В лесу темнота, хоть глаз выколи. Шапку потерял, на ветку напоролся. Зато ушел. Добрался до Твери. Я бы не стал вас тревожить, да конь притомился. Дай мне свежего коня, и я уеду.

– Куда ты поедешь? – сказал ему Михаил. – На тебя уже напали и снова нападут. В одиночку ты не доберешься до Владимира. И даже если я дам тебе охрану, можешь живым не доехать.

– Я от Переславля не откажусь, – твердо произнес Дмитрий.

– И не надо! – воскликнул Михаил. – Я поеду во Владимир и от твоего имени договорюсь с Великим князем. Позволь мне тебе помочь. Позволь хотя бы частично искупить вину за предательство.

– Не казни себя, – ответил Дмитрий. – Это я во всем виноват. Я не смог вовремя собрать войско.

Беглый князь тяжело вздохнул и осушил кубок.

– Отдохни у меня в Твери, – сказал ему Михаил. – А я завтра же отправлюсь во Владимир вместе с епископом Андреем.

В центре парадной палаты на возвышении стоял трон. На троне, сияя расшитой золотом одеждой, восседал Великий князь Андрей Александрович. Над его головой возвышался прорезной шатер, укрепленный на четырех столбах.

– Говорите, зачем пожаловали, – произнес Великий князь, глядя сверху вниз на явившихся из Твери посетителей.

– Имеем поручение от брата твоего, Дмитрия Александровича, – ответил Михаил Тверской.

– Что? – нахмурился Великий князь. – Вон отсюда! Мне известно, что Дмитрий с Довмонтом в Пскове против меня замышляют!

– Ничего подобного! – возразил Михаил. – Дмитрий Александрович хочет жить с тобой в мире и согласии. Престола Владимирского больше не желает. Просит позволения вернуться в Переславль и обязуется жить там тихо до конца дней своих.

Андрей Александрович чуть не задохнулся от радости. Он добился своего. Старший брат сломался. Он хохотал, запрокинув голову, как безумный. Но, закончив смеяться, ответил сердито:

– Врет все Дмитрий. Я ему не верю.

Тверской епископ Андрей приблизился к трону.

– Сказано, – произнес он мягко и вкрадчиво, – «не враждуй на брата твоего». А уж если что случилось меж вами, то прости. Ибо, – на этом слове владыка поднял палец к небу и повысил голос. – «Если не будете прощать людям согрешения их, то и Отец ваш не простит вам согрешений ваших».

Епископ в упор смотрел на Великого князя. Андрей Александрович почувствовал себя, как на Страшном Суде. В одно мгновенье он вспомнил все свои грехи, загородился руками и крикнул:

– Довольно!

Резной шатер над троном зашатался. Епископ опустил руку и отступил. Великий князь, избегая встречаться взглядом с владыкой, обратился к Михаилу:

– Скажи Дмитрию, что он может ехать в свой Переславль.

Только после ухода тверитян Великий князь вспомнил, что подарил Переславль своему другу Федору Ярославскому. Андрей Александрович чертыхнулся с досады и отправил гонца к Ярославскому князю с требованием убраться из Переславля, да поживее.

Получив приказ покинуть город, Федор оторопел. Потом пришел в ярость. Потом решил отомстить и немедленно. И так, чтобы все заметили.

Федор метался по Переславлю, где уже успел обосноваться. Отправил в Ярославль свое барахло и семью. Потом посмотрел еще раз на злосчастный город и велел своим слугам его поджечь.

В это время Дмитрий Александрович, не подозревая о разыгравшейся трагедии, благодарил Михаила Тверского и епископа Андрея за помощь. Он тепло попрощался с княгиней Ксенией Юрьевной и выехал из Твери в хорошем настроении, предвкушая долгую и спокойную жизнь в любимом городе.

В районе Волока он встретил купцов, от которых услышал страшное:

– Беда, князь! Нет больше Переславля. Одни головешки остались.

Несчастный Дмитрий схватился за сердце, ноги его подкосились, в глазах запрыгали коварные мухи. Он понял, что до Переславля ему не доехать. Да и ехать уже незачем.

Слуги подхватили потерявшего сознание князя и отнесли на руках в ближайший монастырь. Там Дмитрий Александрович успел принять постриг и скончался, не дожив до сорока пяти лет.

Его сын Иван, теперь уже князь Переславский, перевез тело отца в родной город. На самом деле от Переславля кое-что осталось. Уцелел каменный храм Преображения Господня. Там и похоронили Дмитрия Александровича.

В разгар поминальной трапезы Иван Переславский отложил в сторону уже намазанный медом блин, стукнул кулаком по столу и заявил:

– Мой отец был старшим в роду и по старинному обычаю имел все права на Великое княжение. Андрей Городецкий несправедливо захватил престол и должен быть за это наказан.

– Это так, – согласился Михаил Тверской, – но теперь, после смерти Дмитрия Александровича, старшим стал Андрей, а значит, все по закону.

– Андрей – вор и мошенник, – настаивал Иван. – Он должен признать свою вину и отказаться от Великого княжения

– А кто тогда Великим князем станет? – задал наивный вопрос Михаил.

– Вообще-то у покойного Дмитрия есть еще один брат, – напомнил сидящий рядом с сыном покойного Даниил Московский.

Михаил по-новому взглянул на своего друга, все понял и кивнул:

– Я согласен поддержать тебя против Андрея. Но если он опять приведет татар…

– Я не начну войну, – ответил Даниил, – во всяком случае сейчас. А там посмотрим. Главное, чтобы в нужный момент вы были на моей стороне.

Вернувшись из Переславля, Михаил заметил загадочное выражение на лице своей матери.

– Без меня что-то случилось? – спросил ее Михаил.

– Садись, – приказала Ксения, – и выслушай меня внимательно.

Михаил насторожился и присел сундук.

– Тебе уже двадцать два года, Миша, – сказала княгиня-мать. – Пора жениться и завести наследника. Но как я вижу, тебе невесту искать недосуг. Потому сама обеспокоилась. Все о княжеских дочках разузнала. И теперь с полной уверенностью могу сказать: дочь Ростовского князя Дмитрия Борисовича в самый раз тебе пара.

– Ты что, мать, белены объелась?! – Михаил вскочил и постучал себя по лбу. – Какая дочь Ростовского князя? Они же все за Андрея Городецкого. Мне такие родственники даром не нужны.

Михаил снова сел на сундук, всем видом выражая недовольство.

– Дослушай сначала! – прикрикнула на него мать. – Отец девицы недавно скончался. Тебе с ним знаться не придется, и за кого он там был при жизни, значения не имеет. Старшая сестра ее замужем за твоим приятелем Иваном Переславским. А другая сестра, Василиса, помолвлена с Великим князем Андреем Александровичем. Я думаю, такая родня тебе не помешает.

– Андрей Городецкий? Хорош родственничек! – тут же вскинулся Михаил.

– Да Бог с ним, с Андреем, – уступила Ксения. – А вот девушка действительно хорошая, и упускать такую не стоит.

– Это вряд ли, – фыркнул молодой князь, – Сама подумай. Двух сестер разобрали, а она осталась. Значит, или больная или уродина. Или то и другое вместе.

– Ну что ты, Миша, ерунду болтаешь, – возмутилась княгиня. – Я самых надежных людей посылала. Они все про нее разузнали. Девочке пятнадцать лет, собой хороша, нравом тихая, приучена к молитве и рукоделию. Зовут Анна. Что тебе еще надо?

– Ничего мне больше не надо, – сдался Михаил. – Мне бы только на нее посмотреть. Я бы сам решил, хочу я ее в жены или нет.

– Увидишь в день венчания. Анна уже на пути в Тверь, а венчание назначено на день Архангела Михаила62.

– А раньше не могла сказать?! – воскликнул Михаил, снова вскакивая с сундука. Ему было досадно, что все решилось без него. Но, в конце концов, рано или поздно придется жениться, и почему бы не сейчас, и почему бы не на Ростовской княжне….

В тряской колымаге Анну привезли в Тверь и поселили в Афанасьевским девичьем монастыре, заново отстроенном на берегу Волги.

Анюта сидела на грубо сколоченной скамье в тесной келье и с тоской смотрела на кусочек серого неба, проглядывающего в узкое волоковое оконце под потолком. У ее ног стоял кованый сундук с приданным. Напротив сидела Агафья, старушка-няня, прибывшая с ней из Ростова.

В келью заглянула игуменья Софья, спросила, как устроились на новом месте.

– Благодарю, матушка, – чуть слышно ответила Анюта, но потом, преодолев робость, добавила:

– Я слыхала, что князь Михаил тебе родным братом приходится. Будь добра, матушка, расскажи, что он за человек.

– Замечательный человек! – с готовностью ответила Софья. – Сильный, смелый, великодушный. Бывает вспыльчив, есть такой грех. Но это не страшно, он быстро успокаивается. И если ты проявишь чуткость и понимание, все будет хорошо.

Анна помолчала, обдумывая услышанное, а потом снова подняла глаза на игуменью:

– У меня еще одна просьба, матушка. Можно мне сюда побольше свечей. В келье темно, а я не закончила вышивать рубашку для моего жениха.

– Покажешь? – живо заинтересовалась Софья.

Анюта радостно закивала, откинула крышку сундука, достала и развернула рубаху.

– Боже! Красота-то какая! – всплеснула руками игуменья.

– А размер? – забеспокоилась Анна. – Я угадала? Подойдет Михаилу?

– Думаю, в самый раз, – ответила настоятельница, пообещала выделить свечей и, пожелав Анне и Агафье спокойной ночи на новом месте, покинула келью.

Наступил день Михаила Архангела. Князь Михаил Тверской чуть свет продрал глаза, свесил ноги с лавки и прямо перед собой на сундуке увидел разложенную рубаху, очевидно, вышитую невестой.

Михаил подивился замысловатости узора и вспомнил материны слова о девушке, приученной к рукоделию. «Надеюсь, это не единственное ее достоинство», – усмехнулся князь и нырнул в рубаху. Как ни странно, она пришлась ему точно впору.

Поверх рубахи Михаил надел шитый золотом малиновый кафтан, застегнул пояс с золотыми и серебряными бляхами, заломил на затылке шапку с меховой опушкой и, ухарски закрутив усы, вышел во двор.

Во дворе было белым-бело и воздух аж звенел от мороза. «Слава Богу, не придется в колымаге по грязи трястись», – подумал Михаил и велел закладывать сани. Сам же вскочил в седло и отправился за суженой верхом.

Михаил, а вслед за ним и украшенные лентами сани, остановились на подворье Афанасьевского монастыря. Игуменья отвела брата в келью, где его ожидала невеста.

Анюта в красном свадебном наряде, расшитом золотом и низанным жемчугом, сидела на самом краешке лавки и вздрагивала при каждом звуке. Скрип санных полозьев затих, заржала лошадь, послышались тяжелые мужские шаги, скрипнула дверь.

Анюта вскочила, быстрым движением опустила на лицо покрывало и застыла ни жива ни мертва. Ей казалось, что даже во дворе слышно, как стучит ее сердце.

Михаил остановился на пороге кельи. Прямо перед собой он увидел высокую стройную девушку, лицо которой было скрыто белым шелком, струящимся из-под серебряного очелья. Рядом топталась низенькая крючконосая старушонка.

Михаил отвесил поклон и сделал шаг вперед. Анна дрожащей рукой откинула ткань, но глаз поднять не решилась. Ее сердце забилось еще сильнее, а щеки пылали, как маков цвет.

«Черт побери! – подумал Михаил, бесцеремонно разглядывая девицу. – Странно, что такую красавицу не взяли замуж первой из сестер. Возможно, кто-то и посчитал ее худосочной, а как по мне, так будет в самый раз».

Анна, наконец, решилась поднять бездонные серые глаза и посмотреть на своего суженного. Михаил расплылся в широкой улыбке и протянул вперед руку, приглашая невесту последовать за ним в сани.

«А он ничего, не страшный», – подумала Анна и изящным движением положила на ладонь жениха свою ладонь, предусмотрительно скрытую под длинным рукавом свадебного наряда.

Владыка Андрей обвенчал Михаила и Анну в церкви Святого Спаса. На следующий день Ксения Юрьевна сказала своему сыну:

– Двум княгиням не место под одной крышей. Отныне Анна Дмитриевна – княгиня Тверская, а я удалюсь в монастырь и буду молиться за вас.

1295-1301 годы. Кто же на съезд без кольчуги ходит!

– Как думаешь, владыка, что Великий князь затевает? – спросил Михаил Тверской у епископа Андрея и протянул ему свиток, полученный накануне. – Что за съезд такой, и стоит ли мне на него ехать?

Андрей прочитал послание и задумался. Михаил терпеливо ждал. После совместной поездки во Владимир князь стал считать епископа своим другом и высоко ценил его мнение.

– Мне известно, – сказал Андрей, возвращая депешу, – что во Владимир по поручению хана прибыл Саранский епископ Измаил. Возможно, этот мудрый человек уговорил Великого князя покаяться и договориться о мире со всеми князьями Владимирской Руси. За тем и собирают.

– Может и так, – засомневался Михаил, – а может, Андрей Городецкий какую подлость задумал. Ладно, поеду. Но латы одену и меч на всякий случай с собой захвачу.

Участники съезда один за другим входили в парадную палату, в дальнем конце которой стоял трон под прорезным шатром, ожидавший Великого князя.

Прибывшие занимали места на длинных скамьях, установленных вдоль правой и левой стены. Михаил Тверской, Даниил Московский и Иван Переславский сели рядом ближе к выходу и настороженно озирались по сторонам, не спуская ладоней с рукояток мечей. Напротив них расположились сторонники Андрея Александровича во главе с седовласым Федором Ярославским, уже успевшим помириться с Великим князем. Рядом с Федором примостился Константин Ростовский, приходившийся Анне, жене Михаила, дядей.

Великий князь появился из мало заметной дверцы в задней стене и взгромоздился на трон. Следом за ним прошествовали Владимирский епископ Симеон, Саранский епископ Измаил и ханский посол. Оба владыки и ордынец заняли оставленные для них почетные места возле трона.

– Все в сборе. Начнем с Божьей помощью, – объявил Андрей Александрович.

Великий князь дождался тишины и продолжил:

– Мы привыкли решать наши споры на поле брани. Но с этой дикостью пора кончать. С сегодняшнего дня будем спорные дела решать миром с помощью голосования.

Князья удивленно переглянулись и пожали плечами. Великий князь объявил:

– Сегодня нам предстоит разрешить спор о владении Переславлем-Залесским.

Иван Дмитриевич среагировал мгновенно:

– О чем тут спорить – Переславль мой!

– Черта-с-два! – энергично ответил сидящий напротив Федор Ярославский и выставил кукиш прямо под нос Ивана.

– Прошу не богохульствовать! – подал голос епископ Симеон.

Собравшиеся оживились. Все заговорили разом, некоторые повскакивали с мест.

– Тихо! – заорал Великий князь и постучал посохом. Князья нехотя вернулись на свои места и замолчали.

– Судите сами, – строгим голосом продолжил Андрей Александрович. – Я обещал Переславль моему брату Дмитрию за его отказ от Великого княжения. Дмитрий умер, не доехав до города. Таким образом, наша сделка не состоялась. Переславль по-прежнему мой, а Иван там сидит незаконно. Предлагаю вышвырнуть его вон. Кто готов меня поддержать, поднимите руки.

Михаил Тверской вскочил и стукнул себя кулаком в грудь:

– Я с тобой говорил от имени князя Дмитрия. Ты сказал, что уступаешь Переславль, и мы пожали руки. Дело сделано. Иван – законный наследник и никуда не уйдет.

– А-а-а! – заорал Федор Ярославский, потрясая седой бородой. – Так это ты та гнида, из-за которой я лишился Переславля! – и, выхватив меч из ножен, бросился на Михаила.

Тверской князь в свою очередь поднял меч, обороняясь. Звон клинка о клинок сработал, как сигнал, по которому все князья обнажили мечи.

– Ты чего ж, щенок, на старика нападаешь! – заорал Константин Ростовский и в свою очередь кинулся на Михаила.

– Двое на одного! Наших бьют! – воскликнул Даниил Московский и вместе с Иваном Переславским бросился в гущу схватки. Остальные участники съезда последовали их примеру. Лязг стали сопровождался отборной бранью, которую на время заглушил грохот опрокинувшейся скамьи.

– Побойтесь Бога! Остановитесь Христа ради! – заклинали оба епископа, прижимаясь к стене и поднимая вверх наперсные кресты.

Великий князь стучал посохом, требуя соблюдать порядок, а потом ушел, не дожидаясь развязки. Его совесть была чиста. Он честно сделал попытку решить дело миром, а теперь пусть задиры пеняют на себя.

Ханский посол всем своим видом изобразил презрение к русским дикарям, не умеющим вести себя на курултае, и смачно плюнул на пол.

Епископ Симеон, не в силах больше выносить постыдное зрелище, набрал побольше воздуха в легкие и что есть силы заголосил:

– Именем Всевышнего, прекратите! Отлучу! Анафеме предам!

Князья, продолжая бросать на противников испепеляющие взгляды, неохотно убрали мечи в ножны. Увидев опустевший трон, они поняли, что съезд окончен, и потянулись к выходу.

Иван Переславский, Михаил Тверской и Даниил Московский, вспотевшие и раскрасневшиеся, вывалились из душных палат, жадно вдыхая свежий воздух.

– Спасибо, Михаил, – хлопнул друга по плечу Иван, – Если б не твоя поддержка, неизвестно, чем бы все это закончилось.

– Я всего-навсего сказал правду, – скромно ответил Михаил.

– А здорово ты огрел этого, Федора Ярославского! – рассмеялся Даниил. – Хорошо, что на нем кольчуга была ….

– Кто же на съезд без кольчуги ходит! – захохотал в свою очередь Михаил.

– Хватит ржать, – остановил приятелей Иван, – лучше подумайте, что мне теперь делать. Андрей задумал получить Переславль и не отступится, а я сдаваться не хочу.

– А ярлык у тебя есть? – спросил Даниил.

– Я как раз собирался к хану, – объяснил Иван, – а теперь боюсь. Как только я за порог, Андрей захватит город.

– Поезжай, не беспокойся, – заверил друга Михаил, – Мы сумеем защитить твои земли. Правда, Данила?

– Разумеется, – ответил Московский князь. – Мы не отдадим Андрею Переславль и заставим его с нами считаться.

После провала съезда Андрей Александрович еще сильнее захотел получить Переславль, от которого в свое время по глупости отказался.

Отъезд Ивана в Орду пришелся как нельзя кстати. Взять город в отсутствии князя казалось Андрею делом несложным и гораздо более привычным, чем какое-то голосование. Великий князь повел войско на Переславль, подошел к берегу Колокши63, но с удивлением заметил на другой стороне реки ставку неведомого противника, а вскоре получил послание.

«Мы, Московский князь Даниил Александрович и брат его, Тверской князь Михаил Ярославич, стоим здесь по воле законного князя Переславского, и тебе на Переславль идти не позволим».

Великий князь прочитал послание, плюнул и повернул назад. Воевать против Твери и Москвы он был не готов. Но союз трех бунтовщиков решил разрушить во что бы то ни стало.

Уже два года Анна была Тверской княгиней. Но этой ночью ей опять приснился родной Ростов. Будто стоит она на берегу озера Неро64, вокруг тишина и благодать. Внезапно небо прочертила молния, а вслед за ней раскаленное солнце с шипением и треском пробило озерную гладь.

Анна проснулась и села на постели. Треск не прекратился и дым щипал глаза.

– Горим! – что есть мочи заорала княгиня.

Дворец сразу ожил и пришел в движение. Михаил схватил Анну за руку и потащил сквозь задымленные палаты. Княгиня в одной сорочке с непокрытой головой выскочила во двор и только тогда позволила себе вдохнуть полной грудью.

– Боже мой! Ничего не успели вынести! Шубы, одеяла, ожерелья – все в огне, все пропало! – причитала Анна, растирая кулаком сажу по мокрым щекам.

– Не беда, главное, сами живы, – зашептал ей на ухо Михаил. – Скоро дань соберем, отстроимся. Соорудим дворец лучше прежнего.

Анна прижалась к мужу и почти перестала дрожать, как вдруг услышала за спиной:

– Чует мое сердце, проклятье над этим домом.

Оглянувшись, княгиня увидела свою старую няню.

– Зачем ты, бабушка, ерунду бормочешь? – сказала она сердито. – Разве у нас в Ростове пожаров не бывает?

Старая Агафья, как будто, и не слыхала. В ее неестественно расширенных зрачках плясали языки пламени, а бескровные губы шептали:

– Беда будет, смерти будут, не от Бога, а от злых людей.

– Странная она какая-то сегодня, – поежилась Анна.

– Прочь поди! – прикрикнул на старуху Михаил.

Агафья вздрогнула, словно проснулась. Заморгала глазами и покорно отошла в сторону.

Слава Богу, сгорел только княжеский дворец, остальной город не пострадал, а деньги в казне водились. Михаил приказал возвести для себя и молодой жены хоромы вдвое больше прежних.

Анна ходила из одного помещения в другое, осваиваясь в новых покоях, наслаждаясь их чистотой и запахом свежего дерева. Неожиданно она остановилась, повернулась к мужу и спросила:

– А хоромы для наших детей ты предусмотрел?

– Будут дети – будут и хоромы, – легкомысленно ответил Михаил.

– Уже через полгода понадобятся,– загадочно улыбнулась Анна.

Михаил не сразу понял намек, а когда до него дошло, подхватил жену на руки и закружил.

– Ура! У меня будет наследник!

– А может, девочка?

– Тоже хорошо.

Михаил поставил жену на пол и, глядя ей в глаза, признался:

– К сожалению, Анюта, я должен уехать. Ненадолго.

– В Орду? – испугалась Анна.

– Нет, что ты. Всего-навсего в Новгород. По зимней дороге мигом обернусь. Подарки привезу. И тебе и нашему малышу.

– А тебе обязательно самому ехать? – спросила погрустневшая Анна. – Бояр отправь.

– Дело очень важное! – глаза Михаила загорелись. – Я тебе еще не говорил, но новгородцы отказали Андрею Городецкому и позвали на княжение Данилу Московского. Представляешь? Это наша победа! Я хочу не теряя времени заключить союз с Новгородом. Если мы все вместе будем против Андрея, то рано или поздно этот гад потеряет Великий престол.

Всю зиму Анна одна просидела в тереме. Михаил задержался в Новгороде и вернулся только с первой капелью.

– Можешь, Аннушка, меня поздравить, – сказал он, поднимаясь на крыльцо. – Все получилось. Я заключил союз с Новгородом.

Михаил обнял жену и улыбнулся, но как-то кисло.

– Что с тобой? – забеспокоилась Анна. – Уж не заболел ли?

– Ерунда, – отмахнулся Михаил, – устал в дороге, только и всего.

Он вошел в сени, скинул тулуп и поежился:

– Прикажи медовухи подать, что-то холод меня прошибает.

Княгиня усадила мужа за стол, уставленный яствами, специально приготовленными к его приезду. Но князь лишь слегка поковырял запеченного гуся и побрел в опочивальню, велев посильней натопить печь. Он повалился на перину и закрыл глаза. Анна потрогала его лоб и в ужасе отдернула руку:

– Да у тебя жар!

Княгиня велела принести ушат с водой и полотенца. Прикладывала мокрые тряпки к раскаленному лбу Михаила и молилась святому Пантелеймону-целителю, но князю становилось все хуже.

Всю ночь он метался в бреду. Утром позвали знахаря. Врачеватель приготовил отвар из липового цвета, ромашки и подорожника. Напоил им больного и сделал примочки. Лучше от этого Михаилу не стало.

– Ах, голубка моя, проклятье на этом доме, – заголосила старая Агафья. – Не спасет зелье князя. Позволь мне сходить за священником.

– Помолчи! – оборвала ее Анна. – Мой муж поправится, и нечего тут каркать.

При этом княгиня так глянула на свою няньку, что старуха вжала голову в плечи и мышью юркнула за дверь.

Знахарь оттянул страдальцу нижние веки, покачал головой и неуверенно предложил попробовать пиявки. Не встретив возражений, он отправился на пруд ловить поганую живность.

От пиявок Михаилу лучше не стало. Позвали епископа. Владыка с состраданием посмотрел на лежащего в забытье Михаила и совершил соборование.

Весть о том, что князь при смерти, облетела всю Тверь. Во дворец примчалась взволнованная Софья. Игуменья склонилась над постелью брата, а потом глянула на измученную Анну, на ее округлившийся живот и сказала:

– В твоем положении надо больше отдыхать. Иди и поспи. Я посижу с Михаилом.

Анна пыталась протестовать, но как только коснулась подушки, провалилась в сон и проспала почти сутки. Встав с постели, поспешила к мужу, моля Бога, чтобы он не покинул этот мир без нее.

Заслышав шаги Анны, Софья, сидевшая у постели больного, обернулась и тихо сказала:

– Спит. Жар прошел. Теперь точно поправится.

Через три дня Михаил уже сидел на кровати, лопал большой ложкой уху из ерша, отпускал шуточки и вовсю гонял своих бояр и слуг:

– Ишь, разбаловались без меня, бездельники!

А через пару месяцев Анна родила сына, которого назвали Дмитрием. Она чувствовала себя совершенно счастливой и не преминула заметить своей старой няньке:

– Видишь, нет никакого проклятья. А тебе вечно черти мерещатся.

Прошел год. Анна родила дочь, которую назвали Федорой. А к князю Михаилу приехали послы из Новгорода и просили помочь против шведов, которые обнаглели настолько, что построили свою крепость при впадении Охты в Неву.

Михаил ухватился за возможность проявить себя в схватке с иноземным врагом и тем самым закрепить свои позиции в Новгороде. Строя далеко идущие планы, он повел тверское войско к берегам Охты, но там его ждало сильное разочарование. Хитрые новгородцы обратились за помощью не только к Тверскому князю, но и к Великому князю Владимирскому. Андрей Александрович среагировал быстрее Михаила. С его помощью раздражавшая новгородцев шведская крепость была взята и разрушена еще до подхода тверитян.

Возмущению Михаила не было предела. Новгородцы открыто наплевали на заключенный с Тверью союз и спелись с тем, против кого обещали быть заедино.

Злой и усталый, Михаил вернулся домой. Удивился, что жена не вышла его встречать, и нашел ее в слезах у свежей могилы малютки Федоры.

Михаил подошел к жене, обнял и неуклюже попытался утешить:

– У нас, Анюта, уже есть здоровый сын, и, я уверен, будут еще дети.

Князь произнес еще много ласковых и бесполезных слов, но вдруг услышал за спиной старческий дребезжащий голос.

– Проклятье… Проклятье над этим домом…

Князь резко обернулся, заорал:

– Прочь, ведьма, с глаз моих долой!

– Она не виновата, – вступилась за няньку Анна, но Михаил вне себя от ярости замахнулся на старуху.

Агафья чудом увернулась от тяжелой княжеской руки и поковыляла в свою каморку, неразборчиво бормоча себе под нос зловещие предсказания.

Спустя неделю Михаил сказал своей жене, что снова уезжает. На этот раз совсем недалеко, в Дмитров.

– Как добрался? – спросил Иван Переславский, обнимая Михаила на княжеском дворе в Дмитрове.

– Нормально, только жарко слишком. Июнь нынче погожий.

– Так заходи скорей, попей кваску, охладишься.

– И все же, сначала объясни, что случилось. Зачем ты звал меня, да еще так срочно?

– Жду Великого князя Андрея Александровича, – со значением ответил Иван. – Он хочет говорить с нами.

– С нами?

– Со мной, с тобой и с Даниилом Московским.

Михаил недовольно поморщился.

– Неужели ты готов мириться с тем, кто довел до смерти твоего отца?

– А почему нет, – пожал плечами Иван. – Ведь Андрей мой родной дядя, и он сам сделал первый шаг к примирению.

Четверо князей сидели за обильным столом. Гостеприимный хозяин постарался на славу. Здесь были и лебеди с брусникой, и баранина с клюквенным взваром, и осетры с хреном и много еще всякой всячины.

Во главе стола восседал Великий князь Андрей Александрович. По правую руку от него – Иван Переславский и Даниил Московский. Михаила Тверского посадили по левую руку от Великого князя, напротив Ивана. Дальше по всей длине немалого стола разместились сопровождавшие князей бояре.

Все замерли в ожидании того, что скажет Великий князь, и даже строптивый Михаил Тверской обратился в слух.

– Я собрал вас здесь, потому что знаю: вы недовольны мной, – сказал Андрей Александрович. – Думаете, что я несправедливо отобрал власть у своего старшего брата и слишком много воли дал татарам, которых приводил на Русь. За свои грехи, я пред Богом отвечу, а всем вместе нам надо решить, как дальше жить. Ведь у нас и без наших распрей забот хватает. Дань собирается тяжело, хан вечно недоволен, а на границах неспокойно: то шведы лезут, то немцы, то Литва. А потому я и предлагаю, ради спокойствия на русской земле былые обиды забыть, а свои споры решать за столом. Таким, как сейчас.

Андрей старательно изобразил улыбку и развел руками, показывая на накрытый стол.

Иван Переславский окинул хозяйским глазом гостей, убедился, что все кубки наполнены красным греческим вином, специально припасенным для торжественного случая, и провозгласил:

– За мир и согласие между нами!

Князья и бояре дружно выпили до дна. Потом еще и еще. Из поварни тащили все новые яства. Чашники суетились, подливая вино. Языки развязались, участники съезда загалдели. Кто-то затянул: «Ой-люли-люли», остальные дружно подхватили.

– Как поживает моя свояченица Анна? – спросил Михаила Иван.

– Нормально, – ответил Михаил. – Тяжелая ходит, скоро родить должна. Бабки пророчат, что будет мальчик. А у тебя ведь наследника все еще нет?

Иван, задетый за живое и уже порядком захмелевший, недобро усмехнулся:

– А мне ведь Дмитрий Ростовский сначала твою Анну в жены предлагал. Только я, как взглянул на нее, вижу, что и ущипнуть-то там не за что.

Сидящие вокруг громко захохотали.

– Не смей болтать про мою жену! – заорал побагровевший Михаил, схватил со стола серебряное блюдо с черной икрой и запустил обидчику в лицо.

Возвращаясь в Тверь, Михаил пытался вспомнить, что было дальше. Его голова гудела, в ушах слышался звон летящей со стола посуды и грохот падающих лавок. Кажется, они с Иваном сцепились и катались по полу. Их разнимали. А потом – удар по голове и темнота.

Голова и сейчас трещала. То ли от проклятого вина, то ли от удара. Михаил потер ладонью затылок и отругал себя за несдержанность. Потом решил, что все бывает, что они с Иваном еще помирятся, и, в конце концов, Иван напросился сам.

Кто бы мог подумать, что всего через три года после памятной пирушки в Дмитрове из четырех присутствовавших там князей в живых останется один Михаил Тверской.

1304-08 годы. Черту душу продам, но тверитянам Великое княжение не уступлю

Иван Переславский скоропостижно скончался, не дожив до тридцати пяти лет. Михаил так и не успел помириться с ним. Свои владения бездетный Иван завещал Даниилу Московскому, что неудивительно. Ведь Даниил был не только другом покойного, но и родным дядей.

Несмотря на искреннюю скорбь по поводу безвременной кончины племянника, Даниил не мог не порадоваться присоединению Переславля и Дмитрова к Московскому княжеству.

Отказавшись от мысли отобрать престол у старшего брата Андрея, Московский князь все силы бросил на расширение своих владений. А как иначе? Ведь у него, в отличие от Ивана, было девять сыновей, и всех он хотел обеспечить.

Воспользовавшись смутой в Рязанской земле, Даниил завладел Коломной65, а Рязанского князя Константина посадил под замок и объявил, что не отпустит, пока тот не признает Коломну Московской.

Окрыленный успехом, Даниил нацелился на Можайск66. Но вмешалась судьба-злодейка. Даниил Александрович заболел и умер в возрасте сорока двух лет.

Московским князем стал его старший сын Юрий.

Преждевременная смерть родителя смешала все планы Юрия, разбила все его честолюбивые мечты. Отец не пережил старшего брата, не успел занять Великий престол, а значит он, Юрий, теперь исключен из списка тех, кто имеет право на Владимир.

Злой на весь мир, Юрий продолжил дело отца и захватил Можайск. Но эта победа послужила молодому амбициозному князю лишь временным утешением.

А судьба как будто смеялась над Юрием. Прошло немногим более года, и во Владимире скончался Великий князь Андрей Александрович. Подумать только! Если бы его отец протянул еще каких-нибудь полтора-два года, все бы было для Юрия по-другому, а теперь Владимир достанется Тверскому князю, и сыновья этого Михаила получат право в будущем занять Великий престол.

«Ну, уж нет, – скрипел зубами Московский князь, – черту душу продам, но тверитянам Великое княжение не уступлю».

Михаил Тверской о коварных планах Юрия Московского не подозревал. Он был уверен, что является единственным законным претендентом на Великое княжение Владимирское, и видел, что окружающие считают также.

Митрополит Максим дал ему свое благословение. Воевода Акинф Гаврилович, бывший правой рукой Великого князя Андрея, вместе со своими сыновьями уже перебрался на службу в Тверь. Оставалось получить ярлык от хана и можно занимать Великий престол. Михаил был уверен, что препятствий на пути во Владимир у него не будет.

Перед отъездом в Орду Михаил заглянул в Афанасьевский монастырь, чтобы проститься с сестрой.

– Ох, горе у нас, горе, – запричитала сестра Евфросинья, пропуская князя в скрипучую калитку. – Захворала наша матушка, да так тяжко, что уж третий день не встает.

– Как? Что случилось? Почему мне сразу не сказали? – воскликнул Михаил и ускорил шаг, направляясь в келью настоятельницы.

Софья металась в жару и в бреду. Михаил привел к ней лучшего лекаря, а своим боярам объявил: «Вот установится зимник, тогда и двинемся в путь».

Затрещали морозы. Волга замерзла. Михаил каждый день ходил в Афанасьевский монастырь. Софья говорила, что брату незачем о ней беспокоиться, что ее окружают заботливые сестры, а он – князь и у него есть дела поважнее. Но Михаил видел, как она слаба и бледна. Он не мог ее такую оставить. Он снова отложил поездку, а боярам сказал, что отправится на ладье, как только Волга очистится ото льда.

В это время Юрий Московский со своими боярами уже мчался в Сарай.

Весна наступила ранняя и дружная. Волга, взломав ледяной панцирь, поднялась до самых стен Афанасьевского монастыря. Софья, всю зиму не покидавшая келью, попросила Михаила вывести ее на берег. Брат и сестра стояли рядом и провожали взглядом льдины, которые с бешеной скоростью, наползая одна на другую, неслись к Каспийскому морю.

– Поезжай и ты, – сказала Софья брату. – Сам видишь, мне уже лучше. Я буду ждать тебя и молиться за тебя. А ты упускать Великое княжение права не имеешь.

В первый день мая тверитяне собрались на пристани. Михаил дал последние указания воеводе Акинфу Гавриловичу, на которого оставлял свое княжество, а потом подошел к жене.

Сарафан княгини раздувался колоколом. Она опять была беременна. С правой стороны за ее юбку держался шестилетний сын Дмитрий, а с левой – Александр, которому недавно исполнилось четыре года.

Михаил пообещал, что скоро вернется, что привезет детям урюк и изюм, получил благословение от епископа Андрея и поднялся на борт ладьи, готовой отправиться в долгий путь вниз по Волге.

Последний участок пути Михаил со спутниками преодолели верхом и, наконец, въехали в огромный и многоязыкий город, окруженный вместо городской стены загонами, в которых доили кобылиц и разливали в меха67 знаменитый кумыс.

Миновав шатры, базары и постройки из желтого кирпича, князь со свитой добрался до русского квартала. Здесь хотя бы стояли нормальные бревенчатые избы, и рядом с ними высилась церквушка с православным крестом. Вот только возле паперти рос диковинный куст с ярко-розовыми цветами, а солнце палило нещадно. Михаил взмок под кафтаном и мечтал о баньке с веником. Но вспомнил, что мыться и стирать одежду здесь запрещено под страхом смерти, почесал шею и печально вздохнул.

Михаил спешился, мечтая скинуть кафтан и растянуться на лавке. Но не успел он сделать и пары шагов, как с удивлением услышал свое имя и обернулся. Посреди улицы, подбоченясь и широко расставив ноги, стоял дюжий парень лет двадцати в богатой русской одежде. Из-за его спины выглядывали еще несколько молодчиков. Вид у всех был крайне недружелюбный.

– Ты кто такой? – спросил его Михаил.

– Я – Московский князь Юрий Данилович, – ответил незнакомец. – А очень скоро стану Великим князем Владимирским, о чем и пришел тебе сообщить.

– Ты? Великим князем? Белены объелся? – пошел в наступление Михаил. – С какого это перепугу хан даст тебе ярлык?

– Ха-ха-ха! – рассмеялся Юрий. – Даст, не сомневайся. Пока ты бока чесал, я с Тохтой уже обо всем сговорился.

У Михаила появилось нехорошее предчувствие, и он уже не так уверенно произнес:

– Ты ведь даже не сын Великого князя.

От этих слов Юрий скривился, как будто ему наступили на больную мозоль, но тут же гордо вскинул голову и ударил себя в грудь кулаком:

– Я – внук Александра Невского! Мой дед – Великий князь и великий полководец, имя которого прославится в веках. А твой отец – неудачник, с позором изгнанный из Новгорода. Любитель ловить зайцев и гоголей на общественных землях. Одно название, что Великий князь.

Московские бояре, стоявшие за спиной Юрия, все, как один, захохотали, держась за трясущиеся животы.

Михаил вскипел. Сжав кулаки, он пошел на Московского князя, но тверской боярин Давыд его остановил.

– Опомнись, Михаил Ярославич. Хан узнает – рассердится.

– Как хан решит, так и будет, – сказал сопернику Михаил, после чего пошел в дом, приказав своим людям следовать за собой и с москвичами не связываться.

В назначенный день соперники с разных сторон подошли к ханскому шатру. Не глядя друг на друга, переступили золотой порог и преклонили колено перед ханом, сидевшем на золотом троне в окружении жен и приближенных.

– Как я понял, – произнес Тохта, – вы оба жаждете получить ярлык на Великое княжение. Я готов вас выслушать. Ты, – хан ткнул пальцем в Михаила, – старше, ты и начни. Говори, почему я должен дать ярлык тебе, а не ему.

Михаил разъяснил, что он старший в роду и сын Великого князя.

После этого Юрий начал рассказ о своем замечательном деде.

– Хватит! – оборвал его Тохта. – Мне ваши предки не интересны. У нас в Орде тоже каждый третий мнит себя чингизидом68. Сделаем просто и справедливо. Кто пообещает мне больше дани, тот и получит ярлык. Но если пообещает и не заплатит – шкуру спущу. Все понятно? Предлагайте, я жду.

Тохта откинулся на спинку золотого трона и с наслаждением ждал исхода затеянного им торга. Его азартные жены оценивающе смотрели на Юрия и Михаила, хихикали и заключали друг с другом пари.

Михаил вспотел от волнения, а во рту у него пересохло. Он считал своим долгом получить ярлык во что бы то ни стало. Ведь на его стороне русское право и митрополит Максим. К тому же Тверь богаче Москвы.

Тверской князь набрал побольше воздуха в легкие и, мысленно перекрестившись, выпалил такую цифру, что у присутствующих глаза на лоб полезли. Юрий позеленел от злости, но стиснул зубы и опустил глаза, чтобы скрыть недовольство от хана.

Почувствовав себя победителем, Михаил осмелел и рискнул обратиться к Тохте:

– Позволь мне, великий хан, самому собирать дань со всех подвластных Великому княжению земель. Тебе незачем посылать баскаков в каждое княжество. Я все сделаю сам. А ты получишь свою долю. Ровно ту, которую я тебе обещал.

– А ты не прост, – заметил Тохта, с новым интересом присматриваясь к Михаилу. – Что ж так и быть. Рязань пока не трожь. А с остальных собирай. Справишься – отблагодарю, а нет – сам знаешь. Шкуру спущу, да и голову на плечах не оставлю.

Михаил снова преклонил колено, но голос его звучал твердо:

– Не сомневайся, мой господин, я свое слово держу.

Ладья доставила новоиспеченного Великого князя к Тверской пристани. Михаил сошел на берег и направился к Волжским воротам. Он бодро шагал и насвистывал веселую песенку. Еще бы! Как и его отец, он в тридцать три года стал Великим князем, а дома ждет любимая жена и сыновья.

На княжеском дворе Михаил увидел Анну, подхватил на руки и закружил, крича:

– Аннушка! Ты теперь Великая княгиня Владимирская! Прикажи накрыть столы. Гуляем!

На лице Анны не появилось ответной улыбки, а на глаза навернулись слезы. Михаил поставил жену на землю, окинул взглядом ее стройную фигуру и, холодея, спросил:

– Что с младенцем?

– С твоим сыном все хорошо, – заверила Анна. – Мальчика уже окрестили и нарекли Константином. А вот твоя сестра…

– Софья?! Она жива?

– Увы, – вздохнула Анна, – сегодня девятый день, как преставилась. Все хотела тебя дождаться, да не судьба. В обители, в церкви святого Афанасия похоронили.

– Так, – быстро поменял свои планы Михаил, – я сейчас переоденусь и в монастырь. Сегодня будем поминать Софью, а уж завтра гуляем. Да так гуляем, чтобы небо дрожало, и в Москве было слышно!

В просторной трапезной собрались на пир все тверские бояре. Пока чашники разливали мед, Михаил оглядел присутствующих и с недоумением заметил, что не видит воеводы Акинфа Гавриловича, на которого возлагал столько надежд.

– Где ваш отец? – обратился князь к сыновьям Акинфа.

– Наш отец, – ответил Федор, – хотел к твоему приезду вернуть в Великое княжение Переславль, да не тут-то было. Засел там Иван Данилович, брат Московского князя. Отец со своей дружиной пошел на штурм, но сам голову сложил, да и от дружины мало что осталось.

– Мы с братом тоже были там, – добавил Иван. – Чудом ноги унесли, а отца уберечь не сумели.

– Поторопился Акинф, – с горечью произнес Михаил, – Светлая ему память. Но я обещаю, клянусь, его смерть москвичам даром не пройдет. Московский князь Юрий и его братец Иван много мнить о себе стали, за что и будут наказаны. Но это завтра, а сегодня – возрадуйся, Тверь! Великий престол наш. Гуляем!

– Есть еще одна новость, – сообщил Федор, после того, как полные кубки были выпиты до дна, чашники побежали в погреб, а из поварни принесли новую смену блюд.

– Что вы тут еще без меня учудили? – недовольно спросил Михаил. – Вроде все остальные за столом. Неужели мы кого-то еще потеряли?

– Не потеряли, а приобрели, – загадочно произнес Федор. – У нас брат Юрия Московского, Борис, под замком сидит.

– Ничего себе! – удивился Михаил. – А как он у нас оказался?

– Очень просто, – ответил Федор. – Он, наглец, отправился в Кострому. Хотел там сесть на престол. Мы не дали, схватили и привезли в Тверь.

– Так зови его к нам за стол! – приказал князь. – Посмотрю, что это за Борис.

Федор мгновенно вскочил, а вскоре вернулся вместе с московским князем, которому на вид было лет восемнадцать, не больше. Оказавшись на чужом пиру, пленник неуверенно переминался с ноги на ногу и настороженно озирался по сторонам.

– Иди сюда, садись со мной рядом, – велел ему Михаил, – Пей мед за мое здоровье и не бойся. Завтра я тебя отпущу. Езжай в свою Москву и передай Юрию, что я, законный Великий князь Владимирский, требую от него подчинения, а в противном случае пойду на него войной.

Михаил исполнил все, как обещал. Отпустил Бориса и пошел на Юрия. Москвы не взял, но вернул в Великое княжение многострадальный Переславль-Залесский.

Юрий Московский потерю Переславля воспринял, как пощечину. Теперь он не просто хотел получить Великий престол, он всей душой возненавидел Тверского князя и жаждал отомстить ему за нанесенное оскорбление.

Юрий строил планы мести, один изощренней другого, и, не имея возможности их немедленно осуществить, срывался на всех, кто попадался под руку.

Михаил Тверской тоже свое столкновение с Юрием не забыл, и желание взять Москву у него не пропало. Но у Великого князя были дела поважнее. Он пообещал хану наладить сбор дани со всех подвластных земель, да еще отправлять в Орду весьма немалую сумму. Пришло время обещания выполнять. А тут, как назло, строптивые новгородцы отказались признавать над собой его власть и прогнали тверских наместников.

Михаил беседовал с епископом Андреем, когда молодой воевода Федор Акинфович, занявший место своего погибшего отца, засунул голову в полуприкрытую дверь.

– Извини, князь, но дело срочное. У ворот столпотворение. Приехали московские князья со своими дружинами. Рвутся к тебе.

– Князей – ко мне, а воинов московских – держать за оградой и глаз с них не спускать, – распорядился Михаил.

Воевода вернулся вместе с двумя молодыми людьми в богато расшитых кафтанах. В одном из них Тверской князь узнал своего недавнего пленника.

– Борис Данилович! Что-то ты к нам зачастил. Неужто, в Москве тебе скучно?

– Не скучно, а страшно, – признался Борис. – И мне, и брату моему Александру, который со мной приехал.

– Так и есть, – подтвердил Александр. – Напугал нас брат Юрий.

Александр сделал большие глаза и страшным шепотом добавил:

– Видно, демон в него вселился.

– Я с первого взгляда понял, что Юрий не в себе, – заметил Михаил, а епископ Андрей спросил с профессиональным интересом:

– В чем одержимость вашего брата выражается?

– Он Константина Романовича казнил, – чуть слышно произнес Александр.

– Кто такой этот Романович? – не понял Михаил.

– Если позволите, я все расскажу по порядку, – вызвался Борис, – только ты уж, Михаил Ярославич, нас, как в сказке, сначала напои и накорми. А то мы с дороги, а Санька до сих пор дрожит. Ему чаша-другая меда совсем не помешают.

За уставленным яствами столом москвичи пришли в себя и порозовели.

– Так кто такой Константин Романович? – повторил свой вопрос Михаил.

– Рязанский князь, – с набитым ртом ответил Борис, а когда дожевал, то начал издалека:

– Наш отец, в свое время Рязанского князя под замок посадил. Ничего худого против него не мыслил. Обещал отпустить, как только тот признает Коломну Московской. Но Константин Рязанский заупрямился, а наш отец скончался, царство ему небесное. Так и получилось, что Константин Романович у нас остался, и все про него забыли.

– Это я сдуру напомнил Юрию про Рязанского князя, – признался Александр. – Думал, Юрий его отпустит, а я доброе дело сделаю. А он ни с того ни с сего велел Константина Романовича казнить. А когда я возразить решился, так на меня ногами затопал, так слюною забрызгал и так глазами вращал… До сих пор жутко.

Александр поежился и залпом выпил кубок медовухи.

– Вот мы ноги от греха подальше и унесли, – закончил рассказ Борис. – Ведь если он Рязанского князя за просто так казнил, то и нас, не моргнув глазом, прикончить может.

– Так-так-так, – постучал пальцами по столу Михаил, осознавая, как фантастически ему повезло. – Юрий совершил преступление. Я как Великий князь обязан его покарать. Я объявляю поход на Москву! А вы, – обратился Михаил к москвичам, – готовы меня поддержать против Юрия?

– За тем и приехали, – с готовностью отозвался Борис. – Наш брат повредился головой и княжеством управлять не способен. А я, если сяду на Московский престол, спорить за Владимир с тобой не стану.

Тверской князь снова пошел на Москву и снова не смог ее взять.

Осада затянулась. Борис и Александр отправились на переговоры.

– Вы чего ж, предатели, от меня сбежали? – набросился на братьев Юрий.

Борис с Александром виновато потупились.

– Бес попутал. Напугал ты нас, когда Романыча… того…

– Саньке верю, а тебе, Борис, – нет, – рявкнул Юрий. – Знаю, что сговорился с Тверским князем меня с престола скинуть.

– В мыслях не было! – воскликнул Борис, глядя на старшего брата как можно более честными глазами.

Неожиданно Московский князь сменил гнев на милость.

– Хоть вы и дураки безмозглые, – сказал он братьям, – но все же мне родные. А потому открою вам секрет: Михаил Городецкий на ладан дышит, а сыновей у него нет. Будете мне честно служить – дам после его смерти одному из вас Городец, а другому – Нижний Новгород. Ну как, договорились?

– А не обманешь? – спросили хором Борис и Александр и, получив утвердительный ответ, с радостью помирились со своим старшим братом.

Михаил Тверской был вынужден отвести войска от Москвы и уступить Московскому князю Переславль-Залесский.

После заключения мира с Москвой, Михаил отправился в Новгород. В результате долгих и трудных переговоров новгородцы признали его своим князем.

Успех в Новгороде окрылил Михаила. Он стал называть себя Великим князем Всея Руси.

Юрий Московский не возражал. Он ждал своего часа.

1311-13 год. И тебя и людей твоих ждет отлучение от церкви и Божья кара!

Через три года Михаил Андреевич Городецкий на радость своим двоюродным братьям скончался. Александр Данилович до этого счастья не дожил, зато Борис, не теряя времени, отправился в Нижний Новгород занимать престол, а московские бояре поехали в Орду за ярлыком для Бориса.

– Вот ведь жадные прохвосты! – воскликнул Михаил Тверской, узнав о происках москвичей. – Знают ведь, что по закону имущество не имеющего наследников князя должно перейти в Великое княжение. Ан нет. Свои лапы тянут. Ничего, я наведу порядок. Не видать москвичам ни Городца, ни Нижнего.

Прикажешь всей силой идти на Нижний? – спросил князя воевода Федор Акинфович.

– Даже и не знаю, – ответил Михаил. – Если хан даст Борису ярлык на Городец и Нижний, то никакие наши военные успехи не помогут.

Князь задумчиво теребил бороду. Воевода терпеливо ждал.

– Собирай войско, – отдал приказ Михаил. – Его поведет мой сын Дмитрий. С твоей помощью, разумеется. А я с малой дружиной поеду в Орду и постараюсь убедить Тохту в своей правоте.

Князь раздал указания и уехал. Федор собирал войско. Двенадцатилетний Митя с воодушевлением готовился к своему первому походу.

Юный княжич старательно рубил мечом установленные во дворе соломенные чучела, скакал галопом вдоль Волги на коне и бил из лука по воронам. А по ночам, лежа в постели, представлял, как сразится с самим князем Борисом, как выбьет меч из его жадных рук, как Борис будет молить о пощаде, а он, Дмитрий, великодушно сохранит ему жизнь, разумеется, в обмен на отказ от Городца и Нижнего.

Наконец тверское войско было собрано и построено в походном порядке. Митя вскочил в седло и занял свое место впереди колонны, рядом с треугольным стягом с изображением Святого Спаса.

Анна умильно прослезилась, глядя на внезапно повзрослевшего старшего сына, и еще сильнее прижала к себе младшего, Васеньку, которого держала на руках. Средние сыновья, Саня и Костик, смотрели на старшего брата с нескрываемой завистью.

Митя, как и положено полководцу, на прощанье коротко взмахнул рукой, натянул поводья и цокнул языком, приводя в движение доверенные ему полки.

В это время Юрий Московский въезжал во Владимир, чтобы встретиться с митрополитом Киевским и всея Руси Петром, сменившим на этом посту почившего в Бозе Максима.

– Благослови, владыка, – смиренно произнес Юрий, входя в митрополичью палату.

– Бог благословит, – отвечал ему Петр, – а ты садись, раздели мою скромную трапезу и расскажи, что там в Москве нового.

– Неспокойно мне, – пожаловался Юрий митрополиту. – Михаил Тверской хочет у меня Городецкое наследство отобрать. Сам поехал к Тохте, а войско свое отправил на Нижний Новгород.

– Да уж, этот Михаил многим жить мешает, – согласился Петр. – Он ведь и в митрополиты своего человека пытался пропихнуть, но за меня сама Божья Матерь вступилась.

Владыка со значением поднял глаза к потолку. Юрий почуял что встретил единомышленника и заговорил откровенно:

– Благослови меня, владыка, против Михаила. Хочу разбить его войско на пути к Нижнему. Сына его малолетнего, которого он во главе рати поставил, в плен хочу захватить и за жизнь княжонка потребовать от Михаила отказаться от Владимирского престола.

Лицо митрополита помрачнело.

– Нет на это моего благословения. Не позволю кровь православных зря проливать.

Юрий скорчил недовольную гримасу.

– Предлагаешь мне смириться по-христиански? Отдать Нижний Новгород Михаилу?

– Есть много способов достичь желаемого, – ответил Петр. – И слово Божье сильнее меча бывает.

– Божьим словом тверское войско не остановишь, – проворчал Юрий.

– Это мы еще посмотрим, – загадочно улыбнулся митрополит.

Московский князь понял, что больше он здесь ничего не добьется, благодарил владыку, откланялся и вернулся в Москву.

Тверская рать во главе с княжичем Дмитрием подошла к Владимиру и остановилась на ночлег.

Митя, все еще пребывая в восторженном состоянии, обживался в походной палатке.

– Дмитрий Михайлович, к нам гости! – доложил дозорный и добавил шепотом: – Попы какие-то явились.

Дмитрий отбросил недогрызенное яблоко, нахлобучил шапку, вышел из шатра и стал, как подобает князю: подбоченясь правой рукой и выставив вперед левое колено.

Всадники в рясах спрыгнули с коней и помогли выбраться из седла седобородому старцу в белом клобуке и мантии со скрижалями.

Подошел воевода Федор, вгляделся в приезжих и присвистнул:

– Ба! Да это же сам Петр, митрополит Киевский и Всея Руси, к нам пожаловал.

Глаза юного княжича сами собой расширились, рот открылся, а руки опустились. «Подумать только! Сам митрополит!». Воевода, видя замешательство Дмитрия, выступил вперед:

– Благослови, владыка!

– Бог благословит, – ответил митрополит и подошел к оробевшему княжичу.

– Слушай меня, отрок, слушай внимательно, – сказал он голосом, от которого у Мити мурашки по коже побежали. – Не богоугодное дело ты затеял. Нет моего благословения русскую кровь проливать. Поворачивай назад со своим войском. А ослушаешься – и тебя и людей твоих ждет отлучение от церкви и Божья кара!

Тверские воины, обступившие княжеский шатер, испуганно закрестились.

Митя окончательно растерялся. При встрече с вооруженным противником он ни за что бы не отступил. Но перед Божьей карой чувствовал себя совершенно беспомощным.

– Федор Акинфович, что делать будем? – спросил он шепотом у воеводы.

– Ссориться с владыкой не стоит, – ответил Федор. – Вернемся в Тверь и дождемся Михаила Ярославича. Он – Великий князь, ему и решать. А нам с тобой лишний грех брать на душу ни к чему.

Так и сделали. Митя ехал домой, свесив нос до самой конской гривы. Он провалил важное задание. Не оправдал доверия отца. Теперь отец разгневается, младшие братья поднимут на смех, матушка будет жалеть. Как после этого жить на белом свете? Лучше уж сквозь землю провалиться.

Михаил Ярославич вернулся из Орды в прескверном настроении. С ханом разговора не получилось. Тохта твердил, что если князь Борис исправно платит дань, то пусть сидит в Нижнем Новгороде сколько захочет. Конечно, хану плевать и на русские законы и на справедливость, ему лишь бы свой ордынский выход получить.

Сердитый и усталый, Михаил, даже не переодевшись с дороги, вызвал старшего сына и рявкнул:

– Что случилось, Дмитрий? Ты почему не выполнил приказ и не дошел до Нижнего?

Митя, красный от стыда, упавшим голосом, запинаясь и перескакивая, поведал о приезде митрополита, обещанной Божьей каре и закончил словами:

– Прости, отец, если сможешь.

Михаил встал, подошел к сыну и примирительно положил руку ему на плечо.

– Не казни себя, ты не виноват. А вот то, что митрополит открыто встал на сторону Москвы, это действительно плохо.

Как ни устал Михаил с дороги, в эту ночь он долго не мог заснуть. Ворочался с боку на бок, вставал пить воду и стучал с досады кулаком в подушку.

– Ну что ты, Миша, так переживаешь? – сказала ему разбуженная Анна. – Да отдай ты москвичам этот Городец, чтоб он провалился.

– Ах, Анюта, – простонал Михаил, – сегодня Городец, завтра Великий Новгород, а там и до Владимира очередь дойдет. Пока митрополит с Московским князем заодно, мне спокойной жизни не будет.

– И все же утро вечера мудренее, а ночью надо спать, – резонно заявила Анна и повернулась к мужу спиной.

Михаил еще повздыхал, а потом заснул тяжело и беспокойно. Ему снилось, что владыка Петр предает анафеме все Тверское княжество. Тверь вместе с жителями проваливается в тартарары, а там уже вовсю веселится Юрий Московский, командующий хвостатыми чертями.

Михаил проснулся резко еще до рассвета. Стараясь не разбудить жену, спустил ноги с кровати, оделся и сотворил молитву. Вышел во двор и поспешил к епископу Андрею.

Андрей не спал. Он всегда вставал чуть свет. Но раннему визиту князя удивился и сразу понял, что дело чрезвычайно важное.

– Благослови, владыка, – сказал Михаил, – и научи, что делать. Если митрополит пристрастен и служит Московскому князю, как можно этому помешать?

– Вопрос не простой, – ответил епископ, – садись за стол, раздели со мной утреннюю трапезу, а я подумаю.

На столе появились овсяный кисель и горячий сбитень. Но ни гость, ни хозяин к еде не притронулись. Андрей размышлял. Михаил терпеливо ждал.

– Сговор Петра с Юрием не докажешь, – заговорил епископ. – Вот если пожаловаться патриарху на нарушения в церковной деятельности, тогда Петр может потерять свой пост.

– А есть нарушения? – оживился князь.

– Кто же без греха, – ответил епископ. – А Петр, например, освещал браки между родственниками в пятом и четвертом колене.

– А что, нельзя?

– До шестого нельзя.

Михаил помотал головой.

– Это не пойдет. Не очень понятно и скандала не вызовет. Что-нибудь еще знаешь?

– Петр увеличил денежные сборы за производство в церковный сан. Каждый, кто хочет быть епископом или дьяконом, обязан заплатить в церковную казну. Это правило существовало всегда, но нынешний митрополит так поднял расценки, что держись. Многие способные люди продвинуться не могут.

– Вот это то, что надо! – воскликнул Михаил и даже вскочил от возбуждения. – Деньги – это всегда интересно и, если покопаться, как следует, можно многое нарыть. Пиши в Константинополь. Обрисуй все это покрасочней. И не откладывай. Вот прямо сейчас бери пергамент и пиши.

Не успел Михаил успокоиться по поводу митрополита, как на его голову обрушилась новая беда.

В Тверь вернулись наместники, оставленные им в Новгороде. Сказали, что повздорили с посадником Семеном Климовичем. Семен настроил новгородцев против тверитян. Начались беспорядки. Наместникам пришлось спасаться бегством.

Великий князь отреагировал жестко. Захватил Торжок и Бежичи и велел не пускать в Новгород возы с продовольствием.

Михаил мерил шагами палаты в ожидании послов из голодающего Новгорода.

Наконец, привратник доложил:

– Прибыли новгородцы. Во главе с самим архиепископом Давыдом.

– Прекрасно, – оживился Михаил, – Пусть посидят в сенях, подождут. Я тоже ждал их достаточно долго.

Михаил хотел заставить послов мятежного города прочувствовать, что перед ними – законный Великий князь Всея Руси. Он велел зажечь в парадной палате все свечи и крикнул спальнику:

– Кафтан шитый золотом подай! И барму мне с самоцветами! И посох с золотым набалдашником!

Облачившись в парадные одежды, Михаил уселся на трон, покрыл поредевшие волосы шапкой с собольей опушкой, сжал тяжелый посох в руке и только тогда велел привратнику:

– Зови!

Епископ Давыд на сверкающий наряд князя внимания не обратил.

– Ты что, Михаил Ярославич, творишь?! – взревел он, приближаясь к трону. – Зачем не пускаешь обозы с хлебом?! Зачем русских людей голодом моришь?!

Михаил стукнул посохом об пол.

– Затем, что я – Великий князь всея Руси. Мои наместники действуют от моего имени, а вы бунтуете против них, а значит, против меня. Обещайте прекратить смуту, и я тотчас сниму все посты.

– Обещаем, как не обещать, – исподлобья пробурчал Давыд. – Ты нам выбора не оставил.

– А еще вы мне должны полторы тысячи гривен серебра за причиненное беспокойство, – объявил Михаил, закрепляя свою победу.

– Побойся Бога! – воскликнул возмущенный архиепископ.

– А вы боялись, когда гнали моих наместников!? – в свою очередь вскинулся Михаил. – То-то же. Разговор окончен и, надеюсь, у меня не будет больше повода идти войной на Новгород.

Как только за послами захлопнулась дверь, Михаил сорвал с себя душившую его барму, отбросил посох и вытер вспотевший под шапкой лоб.

– А не слишком ты с ними? – спросил князя присутствовавший при разговоре епископ.

– А как иначе!? – воскликнул Михаил. – Как мне объединить под своим началом русские земли? Как быть, если Юрий Московский постоянно путается под ногами и всех настраивает против меня, законного Великого князя? Кстати, то письмо, о котором я просил, ты в Константинополь отправил?

– Да, отправил, – ответил Андрей. – Написал, что брать мзду за поставление в церковный сан все равно что продавать благодать Святого Духа. Надеюсь, патриарх примет правильное решение.

– Хорошо бы, – вздохнул Тверской князь. – Нам, как воздух, нужен беспристрастный митрополит. Тогда и Юрий присмиреет, и с новгородцами будет проще договориться.

Следующая напасть свалилась также неожиданно, как предыдущая. Ордынский посол привез известие о кончине хана Тохты и объявил, что новый хан Узбек велит всем князьям явиться к нему для подтверждения ярлыков.

«Вот уж не вовремя», – подумал Михаил и сказал своему старшему сыну:

– До моего возвращения ты будешь за князя. Тебе помогут воевода Федор Акинфович и епископ Андрей.

– Я справлюсь, – обещал Дмитрий. – Но ты ведь скоро вернешься, отец?

Вместо ответа Михаил тяжело вздохнул.

– Ты не представляешь, – сказал он сыну, – сколько слов и серебра мне пришлось потратить, чтобы получить ярлык на Великий стол, сколько бессонных ночей я провел в Сарае. А теперь все начнется сначала. И Юрий Московский снова встанет на моем пути. А он с тех пор серьезно укрепился. Я не могу обещать тебе, что скоро вернусь. Но надеюсь, что здесь без меня ничего страшного не случится.

Митрополит Петр предавался своему любимому занятию. Быстрыми ударами кисти он наносил оживки69 на охровый лик Богородицы. Узнав о том, что к нему рвется Московский князь, с неохотой отложил кисть и повернулся к вошедшему.

Юрий стремительно подошел к митрополиту.

– Благослови, владыка. Хочу попытать счастья у нового хана. Хочу просить ярлык на Великое княжение Владимирское.

Голос князя звучал смиренно, но глаза лихорадочно блестели. Митрополит долго тер тряпицей испачканные в краске пальцы. Наконец, он нарушил молчание:

– Не дело ты задумал. Нет моего благословения.

– Почему? – изумился Юрий. – Неужто ты теперь за Михаила?

– Я служу Господу Богу, – с достоинством ответил Петр, – а тебе могу дать совет. Подумай, сын мой, что скажешь хану. Михаил ни в чем не провинился перед Ордой. Он сполна платит дань, как и обещал. Почему хан должен предпочесть ему тебя?

– Как это почему? – чуть не задохнулся Юрий. – Да я же…

– Сядь, послушай, – велел ему митрополит. – Я сам собираюсь в Сарай. Хочу лично познакомиться с новым ханом, узнать, что за человек этот Узбек и как к нему подобраться. А ты наберись терпения и жди своего часа. Михаил горяч, вспыльчив, в гневе теряет разум. Рано или поздно он наделает ошибок. Вот тогда ты и поедешь в Орду.

– А если «поздно»? Если вся жизнь пройдет? – воскликнул Юрий.

– На все воля Божья, – развел руками Петр.

– Ну, уж нет, – вскочил Московский князь. – Я не буду сидеть, сложа руки. Я заставлю Михаила наломать дров.

– Сам не наломай! – прикрикнул на него митрополит. – Возвращайся в Москву, без меня ничего не предпринимай, и да благословит тебя Бог.

Ослушаться владыку Юрий не посмел. Вернулся в Москву, ждал возвращения Петра и не находил себе места, представляя, как сейчас в Сарае Михаил Тверской задаривает Узбек-хана и получает из его рук заветный ярлык.

Как только Московскому князю доложили о прибытии митрополита, он выбежал навстречу владыке, целовал ему руку, проводил в свои заветные покои, усадил в почетное кресло, подоткнул под спину гостю подушку на лебяжьем пуху и предложил выпить красного греческого вина.

– Хорошо у тебя тут в кремле, – сказал Петр, пригубив из кубка и оглядевшись вокруг, – А Владимир – дыра. Мне бы в Москву свою резиденцию перенести.

– Так в чем же дело! – живо откликнулся Юрий. – Я тебе такие хоромы отгрохаю. Вот прямо тут, на Боровицком70 холме. Денег не пожалею, мелочиться не стану. Переезжай. Ты же знаешь, мне до зарезу твои советы нужны. Я дни считал, пока ты был в Орде, а сейчас горю желанием услышать от тебя о том, что нынче творится в Сарае.

– В Сарае все спокойно, – заверил князя митрополит. – Я беседовал со многими знатными ордынцами. Они готовы поддержать тебя. А Михаил там застрял надолго. Так воспользуйся его отсутствием. Я тоже хочу закончить кое-какие свои дела, пока Тверской князь не вернулся.

– Что за дела, если не секрет?

– Никакого секрета. Тверской епископ Андрей обвинил меня в продаже должностей. Наверняка с подачи своего князя. Я хочу, чтобы меня полностью оправдали до возвращения Михаила, и все думаю, в каком городе лучше провести церковный собор.

– А что если в Переславле? Прекрасный город. Там теперь сидит мой брат Иван. Он будет рад принять высоких гостей.

– Иван? Это который Калитой прозывается? Интересный человек, очень даже не глуп. Если он скажет слово в мою защиту, мне это не повредит.

– Непременно скажет, – пообещал Юрий, – и уж, поверь, после его речи никто осуждать тебя не посмеет.

Тверской епископ Андрей прибыл в Переславль-Залесский. Он знал, что на соборе будут рассматривать его обращение к патриарху, и был готов отстаивать свою правоту. К сожалению, Михаил Ярославич задержался в Орде и не мог присутствовать на столь важном для него собрании. Великого князя представляли сыновья: четырнадцатилетний Дмитрий и Александр, которому вскоре должно было исполниться двенадцать лет.

Церковники расселись по местам, и обсуждение началось. Петр оправдывался тем, что себе ничего не взял, все шло в церковную казну. Одни священники верили ему, другие сильно сомневались в его бескорыстности.

Слово взял Переславский князь Иван Данилович. Невысокий, но крепкий тридцатилетний мужчина сразу завладел вниманием аудитории. В его бархатном голосе чувствовалась уверенность, взгляд, казалось, проникал в душу, а жесты были размерены и величественны.

– Кто мы такие, чтобы судить этого человека? – произнес Калита, открытой ладонью показывая на Петра. – Человека, написавшего образ Пресвятой Богородицы, перед которым святитель Максим до конца дней своих молился о спасении Русской земли. Или вы забыли, что когда Тверской князь Михаил отправил в Константинополь своего ставленника, то сама Божья Матерь явилась над Черным морем и объявила, что митрополитом Киевским и Всея Руси будет Петр, написавший образ ее. Вот какой человек сидит среди нас.

Иван выдержал паузу. Все с благоговением смотрели на Петра. Седовласый митрополит смиренно потупил глаза и беззвучно шевелил губами, перебирая четки.

Калита продолжил, но уже с другой интонацией:

– А кто посмел обвинить этого святого человека? Лживый литовец, вчерашний язычник…

На этих словах оратор направил указательный перст прямо на Тверского епископа. Все присутствующие в едином порыве с ненавистью и презрением уставились на доносчика.

Епископ Андрей опустил голову. Он был готов провалиться на месте.

– Неправда! – вскочил сидевший рядом с ним Дмитрий. – Епископ Андрей – честнейший человек!

Почтенные священнослужители посмотрели на отрока с явным неодобрением. Митя смешался и сел на место. Он проклинал себя за то, что не обладает красноречием Ивана Калиты и не способен отстоять правду.

– Наш епископ не врет, и никакой он не язычник, – не очень уверенно поддержал брата Саня, но на него вообще никто внимания не обратил.

– Не спорьте, это бесполезно, – тихо сказал юным княжичам епископ Андрей, а сам подумал о том, что если бы здесь сейчас был Великий князь Михаил Ярославич, все могло бы закончиться совершенно иначе.

Митрополита Петра полностью оправдали. Священники встали со своих мест и потянулись к выходу.

Оскорбленный и униженный, Тверской епископ Андрей все же решился подойти к митрополиту:

– Дозволь, владыка, заметить, что в моем письме патриарху все слова правдивы. Ты не сможешь этого отрицать.

– Будет лучше, если ты добровольно покинешь кафедру и уйдешь в монастырь, – сухо ответил Петр и отвернулся, чтобы продолжить беседу с Ростовским епископом.

Дмитрий, который слышал весь разговор, умоляюще посмотрел на Андрея:

– Не покидай нас, владыка! Нам будет плохо без тебя.

– До возвращения Михаила Ярославича я не покину свой пост, – пообещал Андрей. – А потом, скорее всего, удалюсь в монастырь. Так будет лучше для всех.

В это время безземельный князь Федор Ржевский выезжал из ворот московского кремля.

Когда-то давно Ржева была тверской, а предки Федора – удельными князьями. С тех пор много воды утекло. Ржева стала литовской, а последний Ржевский князь Федор ушел на службу в Москву.

К своим двадцати пяти годам Федор достиг немалого. Успел отличиться и при дворе, и на поле брани. Не раз выполнял секретные поручения Московского князя, а теперь торопился в Новгород для выполнения задания особой важности.

1314-15 годы. Защитим дом Святого Спаса!

Михаил Тверской снова и снова доказывал Узбеку, что недоимки по дани вызваны неурожаем и будут восполнены в ближайшее время. Узбек кивал, ярлык не давал, просил не уезжать. Михаилу начинало казаться, что он попал в замкнутый круг и никогда не выберется из Сарая.

В Новгороде Федор Ржевский собирал вокруг себя горожан, затаивших обиду на Михаила Тверского. Таких нашлось более, чем достаточно, а хитрые речи Ржевского их подтолкнули к действию.

Вече зашумело. Новгородцы снова избрали посадником Семена Климовича, ярого противника Михаила Тверского. По приказу Семена тверских наместников схватили и заперли, а Новгородским князем провозгласили Юрия Московского.

Юрий праздновал очередную победу, но сам в город на Волхове не поехал. Отправил в Новгород своего брата Афанасия, а Федору Ржевскому приказал переходить к следующему этапу разработанного им плана.

Новгородское Вече проходило шумно, впрочем, как и всегда. Многие горожане высказывали недовольство. Семен Климович отвечал, что во всех бедах виноват Михаил Тверской. Федор Ржевский понял, что настал его звездный час.

Он встал рядом с посадником и выкрикнул в толпу:

– Граждане Вольного Новгорода! Разве вам достаточно посадить под замок наместников Михаила Тверского? Разве это справедливое возмездие за все, что вы претерпели от Михаила? Пойдем на Тверь, превратим его земли в пепел, возьмем в плен его жену и детей! Вот тогда не Михаил нам, а мы Михаилу будем условия ставить. В Твери сейчас ни князя, ни войска. Наша победа будет легкой и быстрой. Решайтесь!

Речь Ржевского звучала вдохновенно, глаза его сверкали. Завороженные его словами новгородцы в едином порыве воскликнули:

– Веди нас на Тверь! И да поможет нам Святая София!

Пятнадцатилетний княжич Дмитрий склонился над толстой книгой с записями о доходах и расходах тверской казны. Он снова и снова складывал проклятые числа. Уж очень хотелось ему до приезда отца вывести на чистую воду вороватого казначея. Доказать и себе и родителю, что он – достойный наследник Тверского престола.

Ведь, как ни крути, а он уже дважды подвел отца: не довел войско до Нижнего и не смог защитить епископа Андрея. Он снова вспомнил свой бессвязный лепет на церковном соборе, сбился в расчетах, начал складывать числа заново, но услышал шум, доносившийся со двора, и с пером в руке выскочил на крыльцо.

– Что случилось? Почему орете?

– Беда! На нас напали! Новгородцы! – выкрикнули сразу несколько голосов.

– Что? – Дмитрий отыскал глазами воеводу. – Доложи, как следует. А остальным молчать.

Федор показал на воина с рукой на перевязи.

– Он с заставы перед Торжком. Все видел собственными глазами.

– Новгородцев тысячи, – подтвердил раненый. – Идут широко и все жгут на своем пути. И поля, и деревни. Нашу заставу в два счета смяли.

– Так что же ты стоишь, Федор Акинфович! – воскликнул Дмитрий. – Строй войско. Идем навстречу врагу.

– Дмитрий Михайлович, – остудил его воевода, – ты верно забыл, что дружина нынче с князем в Орде. В Твери только городская стража осталась.

– А в Кашине? А в Городке? Собирай ратников со всего княжества.

– А если новгородцы сперва на Кашин пойдут?

– Значит, поезжай во Владимир! – Дмитрий топнул ногой, начиная выходить из себя. – Объяви владимирцам и суздальцам приказ от имени Великого князя. Да поторопись. Каждый час дорог.

Воевода, взяв в собой оставшихся в городе бояр, отправился за подмогой. Когда городские ворота закрылись за последним всадником, Дмитрий почувствовал приступ паники. Может, зря он послал воеводу во Владимир? Успеет ли Федор привести войско прежде, чем враг подойдет к Твери? А если не успеет, что тогда делать?

Дмитрий встретил рассвет на стрельнице у Волжских ворот. Глянул на противоположный берег и обмер. За рекой, покрасневшей в лучах восходящего солнца, меж сосновых стволов копошились враги.

Ставили палатки, валили деревья, разводили костры. Их были тысячи. А за ними над лесом поднимались черные клубы дыма. Это догорали разоренные тверские селения.

На стрельницу поднялся епископ Андрей.

– Я готов отправиться на тот берег и начать переговоры, – сказал он княжичу.

– Никаких переговоров, – ответил Дмитрий. – Благослови на битву, а звонарю вели бить в набат.

Стоя на паперти церкви Святого Спаса Дмитрий ждал, пока горожане заполнят главную площадь Твери. Звонарь последний раз ударил в колокол. Дмитрий поднял руку и что есть силы крикнул:

– Защитим дом Святого Спаса!

Теперь его голос звучал гораздо мощнее и увереннее, чем на Переславском соборе. Тверитяне, затаив дыхание, внимали словам молодого князя:

– Все, кто может держать оружие, идите на берег Волги. Не отдадим врагу нашу Тверь!

На левом, диком, берегу Волги у самой кромки воды стоял тысяцкий Адриан и пристально смотрел на тверской берег. Увиденное решительно не нравилось Адриану. Он чертыхнулся и направился к Федору Ржевскому.

Князь сидел на пне перед шатром и увлеченно щелкал лесные орехи.

– Угощайся, – сказал он Адриану, – мне мужики целую шапку нарвали.

– Какого лешего ты врал, что сопротивления не будет! – набросился на князя тысяцкий. – Я посылал людей за Волгу. Никто из них не вернулся назад. На стенах повсюду стоит стража, а по берегу бродят дозоры. Это, по-твоему, легкая добыча?

– Меньше рассуждай, – огрызнулся Ржевский, крепкими зубами разгрызая лещину. – Лучше поторопи своих людей с плотами. Ползают, как сонные мухи, а время идет. Того и гляди Михаил вернется.

Время, действительно, шло неумолимо. Вслед за холодными осенними дождями налетели пронизывающие ветра, а потом ударили морозы. Дмитрий понял, что из Владимира подмоги не будет. До сих пор защищала Волга, не позволявшая врагу бросить в атаку сразу все свои силы. Но скоро она замерзнет. И если к этому времени отец с дружиной не вернется, начнется штурм. О том, что будет дальше, молодой князь старался не думать.

Уже шесть недель смотрели новгородцы из-за Волги на неприступную Тверь. С наступлением холодов новых попыток переправиться на тверской берег они не предпринимали. Грелись у костров, проклиная себя за то, что теплой одеждой не запаслись, а окрестные деревни спалили раньше времени.

Потеряв терпение, тясяцкий Адриан высказал Ржевскому:

– Ты, князь Федор, обещал нам легкую и быструю победу. Где она? Народ ропщет.

– Недолго осталось, – хриплым голосом буркнул Ржевский. – Как лед укрепиться, так на штурм и пойдем.

– Пока Волга станет, мы околеем от холода. Ты нас обманул, сам и выкручивайся, – тысяцкий плюнул в сторону князя и отдал приказ:

– Сворачивай лагерь! Идем по домам!

– Митька! Они уходят! Смотри! – крикнул Александр, вбегая в сени, где старший брат уснул под утро не раздеваясь.

Дмитрий вскочил, схватил шапку и вслед за братом понесся к Волжским воротам. Взлетел на стрельницу по витой лесенке и только на верхней площадке перевел дух.

За Волгой стояла первозданная тишина. О супостатах напоминали лишь кострища, остывающие на берегу, да недостроенные плоты, бесполезно покачивающиеся на воде.

– Слава тебе, Боже Всемилостивый! – перекрестился Дмитрий и рассмеялся, подставив лицо холодному осеннему ветру.

Братья обнялись, поздравляя друг друга с победой, спустились на землю и направились к церкви Святого Спаса.

А над городом уже летел праздничный трезвон, и на паперть главного храма вышел епископ Андрей, который, воздевая руки к небу, громогласно объявил:

– Святой Спас на нашей стороне! Он явил чудо и защитил Тверь!

Воевода Федор Акинфович честно выполнил приказ Дмитрия, но владимирцы и суздальцы слушать его не стали и в отсутствие Великого князя воевать с Новгородом не пошли. В отчаянии Федор рванул в Сарай, где разыскал Михаила Ярославича.

Узнав о вероломном нападении на Тверскую землю, Михаил так ударил кулаком в стену, что изба зашаталась, а на костяшках пальцев выступила кровь. Князь подул на разбитый кулак и решил, что оставаться здесь он больше не может.

Михаил со всех ног помчался к ханскому шатру, увенчанному золотым полумесяцем в знак того, что новый правитель Орды принял ислам.

Путь ему преградили нукеры:

– Хан не звал тебя.

Князь только на миг замешкался, а потом стал срывать со своих рук золотые перстни и раздавать направо и налево. Нукеры примеряли подарки, любуясь игрой самоцветов, и делали вид, что не замечают Михаила.

Миновав таким образом стражу, князь переступил заветный порог и поклонился хану. Узбек только что закончил полуденную молитву и недовольно поморщился:

– Ты что шумишь? Неужели в твоей стране опять неурожай?

– Хуже, – выдохнул Михаил, падая на колени. – Твоя воля, великий хан, но не могу я больше здесь оставаться. Юрий Московский самовольно захватил власть в Новгороде и пошел войной на мою вотчину. Он разоряет мои земли. Как же после этого я смогу платить тебе дань?

– Вот шайтан, – согласился Узбек. – Так и быть, ступай, разберись. Мое войско тебе поможет. Надеюсь, ты сможешь навести порядок в своих владениях и впредь не будешь задерживать дань. А Московского князя я вызову к себе и потребую объяснений.

Михаил с дружиной и татарами летел на родину, задыхаясь от гнева. Его бояре с удивлением и опаской смотрели на своего князя. Таким они его еще не видели. Глаза Михаила метали молнии, голос стал громче и резче, он сжимал ладони в кулак, чтобы не было заметно, как дрожат его пальцы. Ярость клокотала в нем и грозила вырваться наружу при первом удобном случае. Проезжая по низовским землям, Великий князь поднял владимирские и суздальские полки и приказал следовать за ним.

В Новгороде началась паника. Посадник Семен и тысяцкий Адриан обвиняли Федора Ржевского в том, что он втравил их в неприятную историю. В ответ Федор предложил новгородцам выйти навстречу Михаилу и разбить его на подступах к Торжку. Князь Афанасий лично вызвался возглавить войско.

Юрий Московский в крайнем волнении входил в покои митрополита.

– Благослови, владыка, в дальнюю дорогу. Теперь уже не я решаю, ехать мне в Орду или нет.

– Что стряслось? – Петр оторвался от чтения Священного Писания и поднял глаза на князя. – Да на тебе, сын мой, лица нет!

Юрий сел на столец и вытер испарину со лба.

– Михаил Тверской, сволочь. Нажаловался на меня хану. Узбек потребовал явиться для ответа. Уж и не знаю, вернусь ли… Что скажешь, владыка?

Юрий с надеждой смотрел на Петра, которого почитал за пророка. Митрополит перебирал четки, беззвучно шевеля губами. Юрий терпеливо ждал.

– Если хан требует ответа, придется держать ответ, – после долгой паузы произнес владыка. – Поезжай, сын мой, но не торопись. Дай хану остыть. Возвращаться тоже не спеши, поживи в Орде, заведи нужные знакомства. Михаил взбешен и это нам на руку. Он неизбежно наделает ошибок, а я буду извещать тебя обо всем. Твоя главная задача – добиться, чтобы хан доверял тебе, а не Михаилу. И да благословит тебя Бог, сын мой.

Новгородские воины во главе с князем Афанасием и Федором Ржевским прибыли в Торжок и вместе с местным ополчением стали готовиться к схватке с Великим князем.

На десятый день февраля разведка донесла, что Михаил вместе с огромным войском подошел к Торжку и остановился за Тверцой под прикрытием соснового бора. Новгородцы и новоторжцы71, желая уберечь свой город от разрушения, вышли из крепостных ворот навстречу неприятелю, перешли по льду через Тверцу и остановились в чистом поле. Здесь Федор Ржевский намеревался дать решающее сражение. Но не успел он построить свое войско, как из леса широким строем вышли тверитяне и суздальцы.

– За мной! – заорал Ржевский и, взяв копье наперевес, направил коня туда, где разглядел стяг Тверского князя. Увлекаемые им новгородцы резким ударом сломили первые ряды тверитян. Ржевский в душе уже праздновал победу, но внезапно откуда-то слева с гиканьем вылетела татарская конница.

Стрела ударила Ржевскому в лоб и со звоном отскочила от шлема. Не успел Федор моргнуть, как другая стрела застряла между звеньями его кольчуги. Ржевский в ужасе огляделся и увидел, что стрелы летят отовсюду, ряды новгородцев смешались, истоптанный копытами снег покраснел от крови, а князь Афанасий, не смея поднять головы от холки коня, орет: «Спасайся, кто может!».

Федор Ржевский бросился догонять своих, в беспорядке отступающих за Тверцу. Обернувшись на миг, он увидел за спиной разъяренное лицо Михаила Тверского.

Великий князь с высоко поднятым мечом преследовал бегущих с поля боя новгородцев, но на берегу Тверцы осадил коня. Отсюда он смотрел, как его враги скрываются за стенами Торжка.

Подъехали воеводы – братья Акинфовичи.

– Все кончено, князь, – сказал Федор. – Прикажешь возвращаться домой?

– Нет, не все, – прохрипел Михаил. – Ты, Федор, займи посады. Возьми добычу и пленных, остальное сожги. А ты, Иван, езжай в город и потребуй выдачи князя Афанасия и Федора Ржевского.

Уже вечерело, уже догорали новоторжские посады, когда Иван вернулся на левый берег Тверцы и доложил Великому князю:

– Уперлись, гады. Заявили: «Все умрем за Святую Софию, но своих не выдадим».

– Да какие ж Афанасий и этот Ржевский для них «свои»! – взвился Михаил. – Они в Новгород Московским князем засланы. Они повели новгородцев на Тверь. Из-за них столько русской крови пролито. И я как Великий князь обязан их покарать.

– Прости, Михаил Ярославич, – повинился Иван. – Я готов бить врага мечом и копьем, а так красиво говорить, как ты, не умею.

– И все же возвращайся в Торжок, – велел Михаил. – Скажи, что я проявляю милость и князя Афанасия больше не требую. Но без разбойника Ржевского не уйду. Объясни, что защищать его незачем, он новгородцам не свой, а если мне его добром не выдадут, то я весь Торжок к чертям собачим спалю.

Князь Афанасий, Федор Ржевский, тысяцкий Адриан, посадник Семен Климович и другие новгородские бояре сидели за накрытым столом в доме новоторжского посадника. Поминали погибших в сегодняшней схватке. Адриан потерял своего сына, Семен – брата. Лица у всех были скорбные, глаза покраснели от слез.

Тверской посол бесцеремонно распахнул двери, прошел на середину палаты и громко объявил волю Великого князя Михаила Ярославича.

В наступившей тишине раздался раскатистый смех Федора Ржевского.

– Дырку от бублика вашему князю, а не мою голову!

Остальные переглядывались и шушукались.

– Ты, Федор, извини, – высказал общее мнение Семен Климович, – но ведь именно ты нас смутил, ты подбил идти на Тверь, а теперь сам видишь, что из этого получилось. Мы сегодня многих хороших людей потеряли. Так что не обессудь.

– Э-э! Мы так не договаривались! – вскочил Ржевский, но на него уже навалились, скрутили руки за спину, накрепко связали веревкой, а в рот засунули кляп.

Михаил Ярославич расположился на ночлег в ближайшем тверском селении. За окнами стояла непроглядная темень. Князь смертельно устал, но не мог позволить себе лечь спать, не дождавшись результатов переговоров.

Со двора послышался шум. Князь различил конский топот, скрип саней, возбужденные голоса. Дверь широко распахнулась, впуская в избу морозный воздух. Стряхивая снег с плеч и шапки, вошел Иван Акинфович.

– Дело сделано, князь. Я привез Ржевского. Он во дворе, в санях, связанный. Со мной прибыли посадники новгородский и новоторжский, а еще князь Афанасий с боярами. Желают говорить с тобой.

Вот теперь Михаил почувствовал себя победителем, приказал:

– Проси, – и занял место на лавке под образами.

Новгородцы с понурым видом зашли и расселись по лавкам. Семен Климович исподлобья посмотрел на Михаила и задал вопрос:

– Что хочешь, Великий князь, за мир с Новгородом?

– Не смотри на меня так, не я первый эту войну начал, – раздраженно произнес Михаил. – Это вы в мое отсутствие грабили и жгли Тверскую землю. Мне нанесен ущерб, и я требую его возместить. Хочу получить пять тысяч гривен серебра с новгородцев и двенадцать тысяч с жителей Торжка.

– С нас двенадцать тысяч гривен серебра? – вскочил новоторжский посадник. – Побойся Бога!

Великий князь сверкнул на него глазами.

– Можно не сразу, а в четыре приема равными долями. Но на меньшее я не соглашусь.

Новоторжец с убитым видом опустился на лавку.

– Мы согласны, – за всех ответил князь Афанасий, – пиши грамоту.

Договор составили, подписали и целовали крест. За окном начинало светать, когда Михаил Ярославич прикрепил к пергаменту свою свинцовую печать и вручил грамоту Семену Климовичу.

– Отправляйся в Новгород. Пусть ваш архиепископ свою печать приложит.

Семен Климович взял грамоту и засунул за пазуху.

– Прощай, Михаил Ярославич.

– Прощу, когда долги заплатите, – ответил Михаил и повернулся к князю, – а тебя, Афанасий Данилович, и твоих бояр я попрошу остаться. Погостите у меня в Твери, пока обещанные деньги не поступят.

– Да как же так!? – воскликнул Афанасий и закрутил головой, ища помощи у посадника, но Семен Климович уже покинул избу и успел плотно прикрыть за собой дверь.

Михаил Ярославич вернулся в Тверь, где не был более двух лет. Ему казалось, что все позади: он получил ярлык, наказал смутьянов, установил в своих владениях мир и теперь может пожить в свое удовольствие. Но он ошибался. Сразу после того, как Михаил увел свое войско, новоторжцы подняли бунт. Они обвинили Тверского князя в том, что он обманом увез князя Афанасия, и отказались платить грабительский выкуп.

Разгневанный Михаил отправил войско на мятежный Торжок. Велел перебить бунтовщиков, а стены Новоторжского кремля разобрать на бревна. Великий князь был уверен, что достаточно напугал новгородцев, и теперь они выполнят все его требования.

Безнаказанным оставался главный враг Михаила – Юрий Московский. Михаил все еще надеялся, что хан покарает Юрия за самоуправство, но события в Орде развивались вовсе не так, как хотелось Тверскому князю.

1316-17 годы. Это тверитянам расплата за Торжок!

В жаркий полдень в Сарае Юрий Московский развалился на лавке в тени черешни, растущей возле его дома, и поедал сладкие ягоды, состязаясь со своими боярами в умении плеваться косточками.

Боярин, посланный к ближайшей волжской пристани, вернулся с письмами и посылками из Москвы.

Юрий первым делом развернул письмо митрополита, пробежал глазами и присвистнул.

– Ну, дела! Ну, Мишка Тверской дает!

– Что? Что такое? – окружили князя любопытные бояре.

– А то! – с явным удовольствием делился новостями Юрий. – Мишка Тверской моего брата Афанасия под замок посадил, торжокский кремль разобрал, Новгород непомерной данью обложил. Владыка пишет, что новгородцы готовы жаловаться хану. Прекрасно! Пусть жалуются! Пусть тверичи дерутся с новгородцами, а Московское княжество богатеет. Пусть растет недовольство Михаилом, а я, обратите внимание, в стороне. Я умею добиваться своего.

Юрий положил в рот спелую черешню, прожевал и старательно плюнул, да так далеко, что бояре раскрыли рты от изумления.

– Никто меня не переплюнет! – победно усмехнулся Московский князь и, прижимая к груди ларец, полученный вместе с письмом, поднялся на крыльцо.

Зайдя в избу, Юрий поставил ларец на стол и откинул крышку. На алом бархате лежало золотое ожерелье, сверкающее красными и лазоревыми яхонтами. Подарок предназначался Кончаке, сестре хана, на которую у Юрия были большие планы. Московский князь предвкушал, как он наденет это украшение на шейку своенравной дочери степей, как посватается к ней, как станет родственником самого хана. Вот тогда посмотрим, кому достанется Великий престол. Вот тогда Мишка Тверской попляшет.

Новгород опять пришел в движение. Проигранное сражение и разорение Торжка еще больше настроили вольнолюбивых новгородцев против Михаила. Своих сограждан, заподозренных в симпатии к Тверскому князю, они избили на Вече, а потом утопили в Волхове.

Оставить такие действия без наказания Михаил не мог. Он повел войско на Новгород.

Когда до Новгорода оставалось каких-нибудь пятьдесят верст, Михаил велел разбить лагерь, чтобы отдохнуть и набраться сил перед штурмом.

Ночью у князя скрутило живот, он выбежал до ветра и сразу понял, что что-то не так. Люди бегали в кусты, стонали и корчились. В воздухе стоял смрадный запах.

– Где повар? – рявкнул Михаил. – Неужто, шельма, накормил нас поганками?

К князю притащили повара, но тот забился в конвульсиях и испустил дух, не успев проронить ни слова в свое оправдание.

– Похоже, повар ни при чем. Скорее всего, новгородцы колодец отравили, – заключил воевода Федор Акинфович, и Михаил согласился с ним.

На следующий день половина тверитян не смогла подняться. Князь собрал тех, кто остался жив, и объявил:

– Возвращаемся домой.

– А ты, князь, знаешь, куда идти? – спросил воевода. – Те, кто нас сюда привел, все уже на том свете тропы прокладывают.

– Так добудь проводника из местных. Предложи денег. Что еще остается, – рассердился Михаил и, прикрыв руками рот, побежал за куст, где его вывернуло противной зеленой массой.

Князю немного полегчало, тошнота прошла, и звон в ушах затих. К нему доставили рябого пышнобородого мужика, который клялся, что знает окрестные леса, как свои пять пальцев. Этот тип с маленькими бегающими глазками никакого доверия не внушал, но другого проводника не сыскали, и Михаил велел остаткам своего войска следовать за рыжим.

Тверитяне, как муравьи, растянулись цепочкой по узкой тропе. На их пути то и дело попадался замшелый валежник, через который измученные кони перебирались с трудом.

Михаил с нарастающим подозрением поглядывал на проводника.

– Мы сюда не по такой дороге шли.

– Я выбрал самый короткий путь, – без зазрения совести соврал мужик, спрятав усмешку в рыжей бороде.

К вечеру вышли к небольшому лесному озеру, где и решили переночевать. Слава Богу, здесь был родник с чистой неотравленной водой. В озерке вводилась всякая мелочь, плотва да уклейки. Сварили жидкую уху. Впрочем, Михаилу особо есть не хотелось. До сих пор в животе урчало и переливалось.

Утром выяснилось, что рябой новгородец бесследно исчез. Со всех сторон лагерь тверитян окружали совершенно одинаковые елки и никакого намека на продолжение тропы не наблюдалось.

Михаил велел ориентироваться по солнцу и идти на юг. Но солнце скрылось, а тех, кто ехал впереди, затянуло в трясину. После этого двигались куда угодно, лишь бы по твердой земле.

Много дней и ночей они шли, потеряв ощущение времени и пространства. Рвали зубами недожаренную конину, пили лошадиную кровь и коричневую болотную воду. А лес все не кончался и не отпускал.

– Неужели покойная няня была права, и над нами действительно тяготеет проклятье? – мелькнуло в голове княгини Анны при взгляде на бесформенную груду обгорелого хлама, в которую превратилось ее с такой любовью обустроенное жилище. Все повторилось, но значительно хуже. На этот раз сгорел не только княжеский дворец. Вся Тверь была охвачена огнем, а князь Михаил пропал неизвестно куда.

– Смотрите, там что-то блестит! – воскликнул десятилетний Костя и бросился на пепелище. Семилетний Вася увязался за ним. Анна с тревогой следила за младшими сыновьями, которые упорно лезли через завалы.

Старшие княжичи, Дмитрий и Александр, были там, где все еще бушевало пламя. Вместе с другими тверитянами они пытались остановить огонь, но тщетно. Деревянный город был обречен.

Костя и Вася, перемазанные сажей, вернулись к матери и с гордостью показали свою находку. Анна узнала княжеский посох, обугленный снизу, но с уцелевшим золотым набалдашником. Княгиня взяла посох из рук сына, прижала к своей груди, и на глазах ее выступили слезы. «Где сейчас Михаил? Что с ним?» – думала Анна, а неугомонные мальчишки опять побежали копаться в золе.

Подошел владыка Варсонофий. Новый епископ, присланный из Москвы после того, как опальный Андрей удалился в монастырь, расположенный где-то на берегу Шоши. Анна подумала, что именно сейчас в Твери очень не хватает Андрея и не известно, можно ли этому Варсонофию доверять.

– Ты бы, Анна Дмитриевна, шла в церковь Святого Спаса, – сказал Варсонофий. – А то продует на апрельском ветру и тебя, и детишек твоих.

Анна послушалась разумного совета, кликнула Костю и Васю и повела их к церкви Святого Спаса, в которую уже набилось полно погорельцев со всего города. На паперти какой-то незнакомый юродивый, тыча двумя перстами в небо, дрожащим голосом восклицал:

– Бог покарал Тверского князя Михаила! Это тверитянам расплата за Торжок!

Княгиня вздрогнула и побледнела. Словно в самое сердце ее кольнули острой иглой.

– Что с тобой, мама? – испуганно спросил Костя.

Вместо ответа Анна крепче сжала руки сыновей и вошла в храм. Теснившийся в церкви народ расступился, пропуская княгиню, но Анне в каждом взгляде чудился упрек, и она, не поднимая глаз, прошла к алтарю, где опустилась на колени и долго молилась о прощении грехов раба Божьего Михаила.

Михаил Ярославич из последних сил рубил мечом колючие кусты, стремясь вырваться из заколдованного Валдайского72 леса. Неожиданно последние ветви пали, а за ними открылось чистое поле, над которым синело бескрайнее небо, а совсем недалеко на холме виднелось богатое село.

Князь упал на колени, отбросил меч и, воздев руки к небу, благодарил Бога за спасение, а по его впалым щекам непроизвольно текли слезы.

Воевода тут же все испортил.

– Рано радуешься, князь. Неизвестно, куда мы забрели. Может, в новгородские владения, а может, не приведи Господь, в Литву.

Михаил встал, огляделся и увидел, что рядом с ними из леса вышла малолетняя девчонка с охапкой хвороста.

– Эй, красавица, – окликнул ее Михаил, – скажи, чья это земля?

Девица остановилась и доложила звонким голосом:

– Тверского князя Михаила Ярославича!

Михаил заулыбался.

– А знаешь, что я князь Михаил Ярославич и есть.

– Ой, умора! Князь! В драном кафтане и с бородой в репьях! – прыснула малолетка.

– Цыц, дура! – замахнулся на нее воевода, но Михаил его остановил и сам захохотал, вынимая колючки из бороды. Отсмеявшись, он одарил девчонку золотым перстнем со своей руки и велел бежать в село сообщить крестьянам, чтоб готовились к встрече Великого князя.

Через день Михаил, исхудалый и поседевший, обнимал плачущую жену в сенях своего недостроенного дворца. Вдруг князь явственно расслышал за спиной дребезжащий голос: «Это вам расплата за Торжок». Михаил вздрогнул и обернулся, но никого не увидел. Только в темном углу остервенело чесал себя за ухом черный кот.

– Что с тобой? – заволновалась Анна.

– Ты ничего не слышала? Никого не видела? – озираясь, спрашивал Михаил.

– Мы здесь вдвоем. Ты просто устал с дороги.

– Показалось, – согласился князь и быстро перекрестился: «Господи, прости грехи мои тяжкие».

Несколько дней Михаил только и делал, что отъедался и отсыпался. Приезд новгородского архиепископа заставил его подняться с постели, облачиться в парадную одежду и выйти в сени, которые временно служили заодно и тронной палатой.

Епископ Давыд окинул его насмешливым взглядом.

– Плохо выглядишь, князь. Слышал я, заблудился ты на нашей новгородской земле.

– Говори, зачем пришел, – перебил его Михаил, со всей силы сжимая новый посох с уцелевшим в огне золотым набалдашником.

– Зря сердишься, Михаил Ярославич. Я тебе деньги привез. Все пять тысяч гривен, как договаривались. Бери, тебе как погорельцу, очень даже пригодятся. Только наших бояр с миром отпусти.

Спутники Давыда открыли привезенный из Новгорода сундук, в котором тускло поблескивало серебро.

– Отпускаю, – согласился Великий князь, – всех, кроме Афанасия Даниловича. Он еще у меня погостит, а если впредь будете моих людей обижать, с него спрошу по всей строгости.

Михаил умолчал о второй причине, по которой оставил брата Московского князя у себя. Он знал, что Юрий немало преуспел в Орде, и с тревогой ждал его возвращения.

Юрий Московский шел в ханские покои, как на битву. Он два года готовился к этому дню. Он преподнес несметное число подарков Кончаке, хану, его родственникам и приближенным. Он истратил все деньги, оставшиеся в казне после уплаты дани. Он влез в долги и даже похудел. Но теперь решающий день настал. Тридцатипятилетний Юрий затянул потуже шитый золотом пояс и решительно переступил порог.

Хан Узбек к этому времени перебрался из своего золотого шатра в не менее золотой дворец. Это здание, построенное из желтого кирпича с размахом достойным правителя улуса Джучи, возвышалось над городом, окруженное минаретами и домами ордынской знати. На его золотом куполе красовался золотой полумесяц весьма внушительных размеров.

Внутренняя отделка соответствовала внешнему великолепию. Стены были сплошь покрыты золотом и узорчатыми изразцами. Юрий мечтал о подобном убранстве в московском кремле, вот только состояние казны пока не позволяло развернуться.

Князь преклонил колено перед ханом и огляделся. Народу собралось немало. Рядом с Узбеком на длинном золотом троне сидели его жены по две с каждой стороны. У его ног, рядом с ханской дочерью сидела Кончака. Мужчин же стояло и сидело по обеим сторонам от хана столько, что и не сосчитать.

– Говори, какое у тебя ко мне дело, – милостиво разрешил хан.

– Мне стало известно, великий хан, – издалека начал Юрий, – что Михаил Тверской, которому ты по милости своей доверил Великое княжение, ведет себя крайне странно. Сам посуди. Михаил в Торжке кремль разобрал, Новгород голодом морил, собственное войско кругами по лесам водил. Возможно ли безумцу доверять верховную власть на Руси? Не лучше ли передать Владимирский престол более достойному человеку?

– И этот человек, конечно, ты? – усмехнулся Узбек. – Что ж, я подумаю над твоими словами. Это все, что ты хотел мне сказать?

– Нет, – ответил Юрий и снова преклонил колено.

– Дозволь, Узбек-хан, взять в жены сестру твою Кончаку.

Все женщины, окружавшие хана, ахнули в один голос. Старшая жена, красавица Баялун, презрительно усмехнулась, Тайдула – удивленно подняла брови. Кончака закрыла лицо руками в смущении, настоящем или притворном, не разобрать.

– Второй женой решил обзавестись? – удивился Узбек.

– Что ты, государь. Я вдов и только дочь имею.

Хан удовлетворенно кивнул.

– Я обдумаю твое предложение. Это все, что ты хотел мне сказать?

– Да, – на этот раз ответил Юрий. – Я все сказал, великий хан, и готов подчиниться любому твоему решению.

Сватовство Московского князя не стало неожиданностью для хана. Узбек знал, что Юрий подкатывает к его сестре, и давно присматривался к этому человеку. Неглуп, честолюбив, энергичен, умеет преподнести себя. Конечно, прохвост еще тот и доверять ему нельзя. Но, в конце концов, Кончака тоже не дура и сумеет за ним приглядеть. И совсем неплохо иметь своего родственника на Московском престоле. А может и на великокняжеском.

Заставив Юрия некоторое время промучиться в ожидании, Узбек объявил, что согласен отдать за него свою сестру Кончаку. Про Великое княжение упомянуто не было, но Московский князь был уверен, что став родственником хана, рано или поздно добьется своего.

Свадебный пир закатили в золотом шатре. Несмотря на все великолепие своего дворца, Узбек никак не мог привыкнуть к жизни в каменных стенах.

Народу собралось немало. Четыре человека внесли на подушках Кончаку и посадили на возвышение рядом с Юрием. Ханская дочь протянула отцу кубок с кумысом, Узбек отпил и передал старшей жене. После жен хмельной напиток отхлебнули сыновья хана, а затем очередь дошла до Юрия. Ханские жены затянули песню, мгновенно подхваченную остальными.

Перед Узбеком поставили большое блюдо с вареным мясом. Хан взял себе большой кусок, а следующий передал своему зятю, не забыв приложить косточку.

Убедившись, что все гости получили по куску мяса, хан попросил тишины. Пение мгновенно прекратилось. Узбек обратился к новому родственнику:

– Ты, Юрий, был простым русским князем, а с сегодняшнего дня ты – гурган, зять Чингизидов. Не посрами это высокое звание. Не дай мне повода разочароваться в тебе. А теперь – мой свадебный подарок.

И хан торжественно передал Юрию заветный ярлык на Великое княжение Владимирское.

«Я сделал это!» – подумал Юрий, вскочил, воскликнул:

– Да здравствует наш хан! – и опрокинул кубок набида73 за здоровье Узбека.

Только теперь для Московского князя собственная свадьба превратилась в настоящий праздник. Веселье продолжалось не один день. Юрий чувствовал себя победителем.

Пир закончился, эйфория прошла. Юрий стал собираться во Владимир, чтобы занять престол, а беспокойство его с каждым днем нарастало.

На правах родственника Юрий чаще стал бывать у хана и во время одной из встреч пожаловался ему:

– Михаил Тверской не уступит престол без сопротивления.

– Не волнуйся, дорогой гурган, – отвечал Узбек, – я тоже так не думаю. Кавгадый! – позвал он одного из темников, стоящих у трона.

Вперед выступил высокий широкоплечий воин.

– Это мой лучший полководец, – пояснил Юрию хан. – Он отправится с тобой, а с ним двадцать тысяч отборных воинов. С такой силой Михаил тягаться не посмеет. Занимай престол и береги Кончаку.

Юрий с молодой женой, Кавгадыем и татарами возвращался на Русь. Он выехал из Сарая в полной уверенности в своей победе, но по мере приближения к Владимиру его страхи и сомнения нарастали. Юрий все сильнее опасался, что княгиня-татарка вызовет недовольство среди бояр и простых христиан, а его враги непременно этим воспользуются.

Остановившись на перепутье, Юрий рассудил, что даже при наличии ханского ярлыка и татарского войска, прежде чем ехать во Владимир, стоит заручиться поддержкой русских князей и бояр, и повернул в Кострому.

Кончаку окрестили Агафьей и обвенчали с Юрием по православному обряду.

Московский князь велел жене отныне носить русское платье. Новоиспеченной Агафье сначала эта затея понравилась. Она постоянно меняла сшитые для нее сарафаны и кокошники и крутилась пред мужем, требуя восхищения.

Но спустя неделю Кончака, покрасовавшись в новом наряде, задала вопрос:

– А как же я буду без шаровар и в этих юбках верхом на коне скакать?

Оторопевший Юрий объяснил жене, что русской княгине полагается сидеть в тереме и заниматься рукоделием.

Кончака скорчила недовольную гримасу, ушла надутая и не пускала к себе мужа, пока он не пообещал иногда разрешать ей одеваться татаркой и совершать конные прогулки в сопровождении бояр.

Юрий понял, что его семейная жизнь простой не будет, но Великое княжение того стоило.

1317 год. Бездействие может дорого обойтись, а сопротивление – еще дороже

Михаил Тверской с сыновьями возвращался с охоты. Возбуждение от схватки со зверем постепенно сменялось блаженным состоянием покоя. Михаил думал о том, как хорошо бы хлебнуть кваску, а потом завалиться на лавку и вытянуть ноги.

Но въехав в ворота своего двора он заметил чужих лошадей и людей. Судя по их числу, явился князь, не меньше. Охваченный тревогой, Михаил спрыгнул с коня и поспешил в сени. Сыновья последовали за ним.

На скамье, попивая холодный квас, сидели два молодых человека. Их волосы взмокли, лица раскраснелись, то ли от скачки, то ли от волнения. В старшем Михаил узнал Суздальского князя Александра Васильевича.

– Слыхал, Михаил Ярославич? – затараторил Александр Суздальский. – В Костроме Юрий Московский объявился. Называет себя Великим князем. Утверждает, что ярлык получил. А жена у него – татарка. Сестра самого хана. Я как узнал – вместе с братом моим Константином сразу к тебе поскакал.

– Боже правый, – прошептал Михаил и ноги его подкосились. Он сел на лавку, снял шапку и обтер рукавом вспотевшую лысину.

– Брешет Юрий! – сказал ему Дмитрий. – Посуди сам, отец. Хан тебя не вызывал, ни в чем не обвинял, ярлыка не отбирал. А значит, ты – Великий князь, и спорить тут не о чем.

Слова сына вернули Михаилу присутствие духа. Его взгляд обрел твердость, а голос звучность.

– Юрий – самозванец, – убежденно заявил он Суздальским князьям. – Пойдем на Кострому и покараем мошенника.

Тверитяне и суздальцы двинулись по берегу Волги. Не дойдя до Костромы, они остановились и раскинули лагерь.

На другом берегу стояли татары. Михаил сбился со счета, пытаясь сосчитать их шатры. А вокруг паслись тысячи лошадей.

– Я же говорил, Орда за Юрия, – сказал Александр Суздальский.

– Юрий теперь хану родня, – с завистью вздохнул его брат Константин и тут же воскликнул, вытянув руку:

– Смотрите, лодка!

Действительно, с другого берега к ним направлялся челн. Четверо татар усиленно работали веслами, а на корме, гордо вскинув голову, восседал воин в остроконечном шлеме, увенчанном конским хвостом.

Челн, с шумом раздвигая прибрежные камыши, ткнулся носом в берег. Воин с конским хвостом встал во весь свой немалый рост, перешел на нос лодки и одним прыжком перемахнул на берег, сверкнув золотыми бляхами, украшавшими его кожаные доспехи.

– Я – ханский посол Кавгадый, хочу говорить с вами, – объявил князьям знатный ордынец.

– Я – Михаил Ярославич, Великий князь Всея Руси, – представился Михаил и пригласил посла в свой шатер.

– Ты неверно назвал себя, – сказал Кавгадый Михаилу. – Ты уже не Великий князь. Наш мудрый правитель, Узбек-хан, дал ярлык Юрию Московскому. Этот ярлык у меня, можете на него взглянуть. А я и мои двадцать тысяч воинов готовы его подтвердить.

Кавгадый достал из-за пазухи документ и помахал им в воздухе перед князьями. Александр Суздальский первым протянул руку, сунул нос в бумагу и заморгал глазами, не понимая по-татарски.

– Там есть перевод, если мне не веришь, – подсказал Кавгадый.

Александр Васильевич нашел нужный лист, прочитал и передал Тверскому князю:

– Извини, Михаил Ярославич, но по всему выходит, что самозванец у нас – ты.

Михаил судорожно схватил злосчастный ярлык и впился глазами в строки, выделенные красными чернилами. Оба Суздальских князя, не прощаясь с ним, покинули шатер. Они торопились увести свои войска на другую сторону Волги и принести присягу новому Великому князю Юрию Даниловичу.

Михаил вернул Кавгадыю выданный сопернику ярлык, в подлинности которого никаких сомнений не осталось, и упавшим голосом произнес:

– Что ж, если такова воля хана, я ей подчинюсь.

– А что тебе еще остается делать! – рассмеялся Кавгадый, спрятал за пазуху документ и вышел из шатра, бросив напоследок презрительный взгляд на мгновенно постаревшего Михаила.

Тверитяне сворачивали палатки. Михаил стоял у воды. Он видел, как челн, увозивший Кавгадыя, ткнулся в противоположный берег. Видел Юрия подошедшего к лодке. Кавгадый что-то говорил Московскому князю. Тот радостно смеялся. Сердце Михаила сжимала смертная тоска.

Он презирал себя за то, что имея все законные права на Великий престол, не смог удержать власть. Не сумел вовремя наладить отношения с Новгородом, не заручился поддержкой митрополита, неправильно повел себя с ханом. И вот результат.

Низкие серые тучи висели над Тверью. Промозглый осенний дождь сбивал последние листья. Михаил Ярославич с войском бесславно возвращался домой.

В сенях он сбросил промокший до нитки плащ и сказал обступившим его сыновьям:

– Простите меня, дети мои. Я больше не Великий князь. Я принес присягу Юрию Московскому.

Сыновья застыли, не в силах вымолвить ни слова. Из глубины покоев вышла княгиня Анна.

– Может, оно и к лучшему? – сказала она мужу. – От этого Великого княжения одни хлопоты. Ты и дома-то последнее время не был. То в Орде два года сидел, то с Новгородом воевал. Может, в кои-то веки поживем спокойно.

– Это вряд ли, – покачал головой Михаил. – Юрий меня в покое не оставит. Он же понимает, что законное право за мной, а значит, пока я жив, я буду для него опасен.

– Уж ты скуй мне палицу боевую, боевую палицу во сто пуд, – напевал Великий князь Юрий Данилович, примеряя новые доспехи.

Он уже приехал из Владимира в Москву. Кавгадыя в Орду не отпустил. Да тот и не рвался. Они вместе замышляли поход на Тверь.

Решили привлечь новгородцев и ударить сразу с двух сторон. Для согласования сроков наступления Юрий отправил в Новгород своего брата Бориса.

Московский князь был уверен, что скоро Михаилу «кирдык», как любит говорить Кавгадый, и оттого настроение его было приподнятым.

Вошла раскрасневшаяся Кончака. Она только что вернулась с конной прогулки и еще не сменила шаровары на сарафан.

– А ты неплохо поешь! – заметила она со смешком.

Юрий смутился и замолчал. Все же пение – занятие, недостойное Великого князя. Он повел плечами, не тяжела ли кольчуга, покрутил головой, не жмет ли шлем, и спросил жену:

– Как я выгляжу?

– Как герой! – улыбнулась Кончака. – Закажи и мне кольчугу, я пойду с тобой в поход.

У князя от удивления полезли брови на лоб.

– Не дури, сиди дома! – прикрикнул он на жену. – Ты теперь православная княгиня.

– Я – дочь степей, – гордо вскинула голову Кончака. – Мне хорошо в палатке и душно в тереме.

Юрий понял, что жену не переспоришь, и сдался.

– Ладно, ты пойдешь со мной. Но никаких кольчуг. Будешь сидеть в шатре и издали смотреть, как я разобью тверитян.

– Новгородцы наступают от Торжка, москвичи и суздальцы вместе с татарами вторглись в районе Клина, – доложил воевода Федор Акинфович.

– Обложили, – протянул Михаил Тверской – Что будем делать?

Князь обвел взглядом угрюмые лица князей и бояр, собранных им на совет.

– Я поведу войско на москвичей, а ты, отец, – на новгородцев, – вскочил со своего места Дмитрий. – Или наоборот.

Молодой княжич сел и огляделся по сторонам, ища одобрения своему плану.

– Делить войско смерти подобно, – высказал свое мнение Федор. – Нам нужно иметь хотя бы равенство в числе воинов, а потому предлагаю идти всей силой и вместе с кашинцами.

– Согласен, – поддержал воеводу князь и велел своему сыну Александру:

– Езжай в Кашин и приведи оттуда полки. Тайно через Кушалино74.

– Будет сделано, отец, – с готовностью ответил шестнадцатилетний Александр.

– Тебе, Дмитрий, – сказал князь старшему сыну, – поручаю обеспечить оборону Твери. Сам же поведу войско на новгородцев и постараюсь договориться с посадником. Зря, что ли, их князь Афанасий до сих пор у меня под замком сидит. И Федор Ржевский вместе с ним. Вот сейчас они оба мне и понадобятся.

Тверитяне всей силой налетели на новгородцев и одержали победу. Начались переговоры. Михаил Тверской пообещал отпустить князя Афанасия и Федора Ржевского при условии, что новгородцы вернут награбленное и впредь в борьбу Твери и Москвы вмешиваться не станут. Посадник Семен Климович с условиями согласился и добавил, что теперь, когда Афанасий свободен, а Михаил больше не Великий князь, Святая София ничего против Твери не имеет.

Ободренный успехом, Михаил Ярославич вернулся в Тверь, куда уже подошли кашинцы. Его войско было готово к главному сражению, но князь колебался.

Юрий Московский – Великий князь и зять хана, да еще с ним как назло, татарский посол. Идти против Юрия и Кавгадыя все равно, что бунтовать против власти Орды. Такие вещи хан не прощает. Но московско-татарское войско уже три месяца разбойничает на Тверской земле. Захватчики продвинулись на сотню верст, разорили сотни деревень. Со всех сторон раздаются мольбы о защите.

Всю воскресную службу князь взвешивал в своей голове эти «за» и «против». Храм опустел, а Михаил все стоял перед алтарем, вглядываясь в строгий лик Спасителя.

– Что мне делать, Господи?! Дай знак. Ведь бездействие может нам дорого обойтись, а сопротивление – еще дороже.

Князь вздрогнул от звука шагов. Из алтаря вышел епископ Варсонофий. Михаил поморщился. Он не доверял епископу, присланному из Москвы. Он был уверен, что тот начнет уговаривать сдаться Московскому князю.

Но Варсонофий сказал другое:

– Юрий Московский отдал нашу землю на поругание неверным. Иди и одолей его.

– Я тоже приводил татар, – чуть слышно прошептал Михаил.

– Так искупи свой грех, и да благословит тебя Бог.

Слова епископа разрешили сомнения Михаила. Он вышел из храма, готовый драться не на жизнь, а на смерть. Он повел свое войско навстречу москвичам и татарам.

Тверитяне миновали деревню Бортенево75, переправились через незамерзающий ручей Астраганец, впадающий в реку Шошу, и остановились, завидев на горизонте шатры и знамена армии Московского князя.

Двадцать второй день декабря выдался морозным. В лагере москвичей на берегу реки Шоши, Кончака, кутаясь в соболью шубу, дрожала у походного костра.

– Я же говорил тебе, сиди дома, – упрекнул жену Юрий, – здесь тебе не Сарай, не берег Каспийского моря. Арбузы, как видишь, не растут.

– Здесь вообще ничего не растет, – огрызнулась княгиня, – птицы, и те, на лету от мороза падают.

Подошел Кавгадый и сказал, потирая ладони.

– Похоже, князь, скоро согреемся. Мои ребята за ручьем видели стяги Михаила.

Юрий тотчас вскочил.

– Ну, сейчас мы ему покажем!

Обратился к жене:

– Потерпи, дорогая, немного осталось, – а потом к брату своему Борису:

– Оставайся в лагере. За княгиню отвечаешь головой, – и вместе с Кавгадыем отправился разводить полки по боевым позициям.

Михаил Тверской, стоя на холме у своего шатра, дал сигнал тверскому войску идти в атаку. Первой выступила пешая рать с пиками и рогатинами, за ней была готова двинуться тяжелая конница.

Юрий Московский заметил движение тверитян.

– Вперед, за мной! – крикнул он и пришпорил коня. Увлекаемая им московская конница с наскока прорвалась сквозь тверскую пехоту. Юрий уже видел шатер Тверского князя и самого Михаила рядом с ним и радостно оскалился, предчувствуя победу.

Михаил тоже заметил приближающийся стяг Московского князя. Он велел воеводе Федору Акинфовичу заменить себя у шатра, а сам вскочил на коня и помчался к оврагу. Там стоял Дмитрий с засадным полком. Князь объявил сыну, что пора действовать.

Дмитрий с копьем наперевес вывел засадный полк из оврага и ударил во фланг москвичам.

Юрий хотел отступить, но не тут то было. Увлекшись атакой, он не заметил, как оказался в окружении и запаниковал.

Кавгадый, до сего момента выжидавший, бросился на выручку Юрию. Но вдруг серое зимнее небо разверзлось, и повалил снег. Степные кони ордынцев с непривычки ошалели от снегопада. Вместо того чтобы мчаться вперед, они фыркали, мотали головами и беспорядочно перебирали копытами. Кавгадый ударял шпорами своего верного коня, хлестал ногайкой, чуть не вылетел из седла, но в результате только крутился на одном месте.

Дмитрий оставил копье в теле поверженного противника, выхватил меч и огляделся. Прямо перед собой он увидел Московского князя. «Ага, попался!» – воскликнул Дмитрий и направил коня прямо на Юрия.

Московский князь решил не рисковать. Он развернул коня и помчался прочь. Перескакивая через трупы, он вылетел на девственно белую равнину. Он летел по целине навстречу снежным хлопьям, не разбирая, куда несет его конь. Москвичи бросились вдогонку за своим князем.

Дмитрий плюнул им вслед и вернулся на поле боя. Но на поле уже никто не сражался. Москвичи разбежались, а татары побросали знамена и пачками сдавались в плен. Передовые тверские отряды с криком «Ура!» ворвались в лагерь противника.

Кончака то и дело с беспокойством выглядывала из шатра. Мимо нее беспорядочно скакали и бежали москвичи и татары, удиравшие с поля боя. Вокруг бродили оседланные кони, потерявшие своих седоков. Она поняла, что дело плохо. Дернула Бориса Даниловича за рукав и показала на бесхозных коней.

– Бежим!

– Зачем? – пожал плечами Борис. – Я в Твери уже был в плену, кормили неплохо.

– Куркак76! – презрительно бросила княгиня по-татарски и демонстративно повернулась к деверю спиной. Ее служанка упала на колени и запричитала, поминая Аллаха.

Тверитяне заняли вражеский лагерь, забрали обоз и вернули себе награбленное.

Михаил Ярославич подошел к Кавгадыю, который, заложив руки за спину, стоял у своего шатра. Бежать ханский посол не собирался.

– Я не враг тебе, Михаил, – сказал он Тверскому князю. – Я служу хану Узбеку, а не Юрию Московскому. Мой повелитель мне приказа воевать с тобой не давал. Это все Юрий, с него и спрос.

Михаил понимал, что с послом хана надо вести себя осторожно. Особенно, после того, что произошло сегодня на поле брани.

– Приезжай ко мне завтра в Тверь, – сказал он Кавгадыю. – Я буду рад, если мы сможем понять друг друга.

Юрий гнал коня по льду Шоши, уходя все дальше и дальше от места битвы.

– Куда теперь, князь? – спросил догнавший его воевода.

– К Торжку, – ответил Юрий. – Новгородцы предали меня. Я хочу это исправить.

– А как же княгиня Агафья? – снова задал вопрос воевода.

– Черт! – Юрий натянул поводья так, что его конь взвился на дыбы. – Я совсем забыл, что эта сумасбродка осталась в лагере.

С минуту Юрий колебался, не повернуть ли назад, но в результате махнул рукой:

– Ничего с ней не сделается. С ней мой брат Борис. А мы – в Торжок.

Тверь ликовала, встречая своих героев. Владыка Варсонофий отслужил благодарственный молебен и произнес:

– Святой Спас помог нашему князю Михаилу Ярославичу. Первый раз русские разбили татар. Даст Бог, не последний.

Тверитяне на радостях обнимались и поздравляли друг друга.

Один князь Михаил был мрачен и молчалив.

Сын Александр с удивлением посмотрел на него.

– Ты что грустишь, отец, мы же победили!

– Эх, Саня, запомни раз и навсегда, – вздохнул Михаил. – Безнаказанно бить ордынцев не позволено никому. Так устроен мир, в котором мы живем. И ничего с этим не поделать.

– Пленных пригнали, – доложил Дмитрий, – простых уже заперли, а куда княгиню и князя Бориса девать прикажешь?

– В терема веди, размести с почетом, прислугу приставь, да к вечере пригласи, – ответил Михаил.

Борис Данилович явился к вечернему столу и выглядел не сильно расстроенным. Уплетал за обе щеки кислую капусту с брусникой и грибами, приготовленную по случаю рождественского поста, и оживленно болтал с князем и боярами.

Кончака выйти отказалась, сославшись на нездоровье. Ей отправили еду в горницу, куда она никого не пускала кроме собственной татарской служанки.

На следующее утро Михаил проснулся чуть свет и с тревогой ожидал ханского посла. Мучился, не зная как вести себя с ним. Одновременно хотелось и закрепить одержанную победу, и задобрить Кавгадыя, уговорить его не жаловаться хану.

Тверской князь сам встретил посла на крыльце, провел в парадную палату и усадил на почетное место. Кавгадый удобно устроился на мягких подушках у горячей печи и ухмылялся, показывая крепкие белые зубы.

– Хан не приказывал идти на тебя, Михаил, – хитро прищурясь, повторил посол. – Отпусти моих людей, что держишь у себя, и мы спокойно уйдем в Орду.

– Твои люди свободны, – ответил князь, – а я прошу оказать мне честь. Прими от меня в дар резвого коня и раздели со мной трапезу.

После сытного обеда Кавгадый выехал из городских ворот Твери на дареном коне, в дареной шубе из куницы и со всеми татарами, попавшими в плен. Миновав посады, он от души расхохотался: «Ну и болван же этот Михаил! Поверил, что я покину сабантуй, когда веселье в самом разгаре».

1318 год. Плачь, народ московский, рыдайте, люди добрые!

Рано утром терем Тверского князя огласил душераздирающий крик. Он доносился из горницы, где держали почетную пленницу Агафью-Кончаку. На шум сбежались все взрослые домочадцы.

Великая княгиня неподвижно лежала на постели. Ее раскосые черные глаза смотрели в потолок безо всякого выражения. Рядом, упав на колени, дрожала служанка, которая уже не кричала, а только всхлипывала и что-то бормотала по-татарски.

Две дворовые девки, прибежавшие вслед за княгиней Анной, тихо взвизгнули, прикрыв руками рот.

– Тише вы, – зашипела на них Анна и послала одну за знахарем, другую за священником.

Михаил наклонился к распростершейся на полу татарке и спросил:

– Что произошло? Ты все время была рядом с княгиней?

– Моя не понимает, – замотала головой нерусская девица и продолжила свои причитания.

Михаил плюнул с досады и сел на лавку, желая дождаться, что скажет лекарь. Остальные домочадцы последовали его примеру.

Врачеватель, тот самый, что некогда лечил Михаила пиявками, осмотрел тело княгини, приложил ухо к ее груди, закрыл остекленевшие глаза и вынес заключение:

– Померла. А отчего – неведомо.

Все присутствующие перекрестились. Священник пропел:

– Упокой, Господи, душу новопреставленной рабы Твоей Агафьи, – и вместе с лекарем удалился прочь.

Как только священнослужитель вышел за дверь, служанка бросилась к своей госпоже и что-то прошептала покойной на ухо по-татарски.

Михаил вскочил, схватил басурманку за плечи и стал трясти.

– Кто к вам заходил? Что твоя хозяйка делала? Что ела? Что пила?

– Моя не понимает, – со слезами в голосе повторяла испуганная татарка.

Ничего не добившись, Михаил разжал руки и велел застывшим на пороге девкам отвести ее в девичью.

Оставшись наедине со своей семьей, князь вернулся на лавку, схватился за голову и воскликнул:

– Господи! Да как же так эту Агафью угораздило!?

– Очень просто, – уверенно заявил Дмитрий. – Ее отравил Кавгадый.

– С чего ты взял? – уставился Михаил на сына.

– А зачем он, по-твоему, приезжал?

– Пленных освободить. Я сам пригласил его в Тверь

– Пленных! – фыркнул Дмитрий. – Таких бойцов в степи тьма. И на твое приглашение ему плевать. А он чуть свет заявился, повсюду шнырял и к Великой княгине заходил. Верно?

– Заходил.

– Вот тогда и отравил. Ясно, как день.

– Но зачем послу травить сестру хана?

– Чтобы тебя, отец, подставить. Неужели не понимаешь? Не удалось в честном бою одолеть, так он решил действовать другим способом. И я не удивлюсь, если они с Московским князем все с самого начала так и задумали. Иначе, зачем Юрий свою жену с собой в поход потащил?

Михаил слушал рассуждения сына и задумчиво тер ладонью лысину. В такое изощренное коварство ему как-то не верилось. Но, как известно, чужая душа – потемки, а душа Юрия Московского тем более.

– Ты, Митя, напридумывал, а все гораздо проще, – вмешалась в разговор княгиня Анна и выдвинула свою версию:

– Жена Московского князя давно хворая была, только с виду не заметно. Она же из степи, откуда все болезни. И моровая язва77, и эта… птица-юстрица78. Да мало ли еще какая хворь бывает. Как только тело заберут, я скажу, чтобы ее постель сожгли, а стены святой водой окропили. И вообще, в эту горницу лучше подольше не заходить.

– Скорее всего, она морозов наших не выдержала, – в свою очередь предположил Александр. – В зимнем походе и бывалому воину в палатке ночевать несладко, а она женщина, к тому же южанка.

– Да какая разница, от чего она померла! – не выдержал Михаил. – Все равно, мы ничего не докажем, а отвечать мне. Я ее в плену держал, и на моей земле она скончалась. Значит, моя вина и ничего с этим не поделать.

Все замолчали, осознав нависшую беду. Стало слышно, как за стеной возятся мыши.

– А может, закопать ее по-тихому, сказать, что сбежала, и дело с концом? – осторожно предложил Александр.

– Не говори глупостей, – цыкнул на него отец. – Завтра же отправлю к Юрию Даниловичу посла с печальным известием. А дальше – будь, что будет. На все воля Божья.

Все дружно перекрестились и вышли, плотно закрыв за собой дверь.

Михаил Ярославич позвал боярина Олексу Марковича.

– Езжай в Москву. Сообщи князю Юрию о смерти супруги. Убеди, что злого умысла не имели. А в том, что не доглядели – вину признаем и каемся. Еще скажи, что тело несчастной можно забрать для похорон.

Олекса предстал перед Московским князем и, как полагается в таких случаях, скорбным голосом произнес:

– Великий князь Юрий Данилович! Тверской князь Михаил Ярославич с глубоким прискорбием сообщает, что супруга твоя, Великая княгиня Агафья, скоропостижно скончалась …

Больше он ничего не успел сказать. Юрий Данилович вскочил, размахнулся посохом и с криком:

– Изверги! Душегубы! – со всей дури ударил серебряной рукояткой по голове тверского посла.

Олекса Маркович рухнул замертво. Бояре и стражники бросились к распростертому телу. Юрий отшвырнул посох, упал в свое кресло и закрыл лицо дрожащими руками. Все рушилось. Все зря. Он больше не родственник хана. И все из-за Мишки Тверского, будь он неладен.

Тело неудачливого посла унесли. К Московскому князю приблизился Кавгадый.

– Что мне теперь делать? – со слезами в голосе спрашивал Юрий. – Хан велел беречь его сестру. Он ее смерти мне не простит. А тут еще посол этот хлипким оказался. Михаил из-за него пойдет на меня войной. А мое войско к новой битве еще не готово. Что делать?

– Войны не будет, а Михаилу кирдык, – уверенно заявил Кавгадый. – Он убил сестру хана и за это ответит.

– А как мы докажем хану, что виноват Михаил? – оживился Юрий.

– Разве то, что известно всем, нуждается в доказательствах? – хитро прищурился темник.

Юрий намек понял и мгновенно повеселел.

– Ну конечно! Скоро об этом заговорит вся Москва. Фильку одноглазого ко мне! И писца!

Писцу князь продиктовал письмо для хана Узбека, в котором красочно расписал, как коварный Михаил Тверской похитил Кончаку, а затем безжалостно умертвил. Письмо Юрий отдал боярину, которому доверял, и велел тому немедленно отправляться в Сарай.

Когда Юрий закончил с посланием хану, к нему впустили всклокоченного мужичка в рваной одежде и с бельмом на глазу.

– Дело у меня к тебе, Филька, особой важности, – сказал ему Юрий.

На следующий день Филька, вооружившись костылем, сидел на паперти храма Успения Богородицы и дрожащим голосом выкрикивал:

– Плачь, народ московский, рыдайте, люди добрые! Овдовел наш князь Юрий Данилович! Потерял жену свою ненаглядную! Навсегда закрыла очи наша княгинюшка! Михаилом Тверским, душегубом, отравленная!

Прошло несколько дней, и уже вся Москва гудела. Те, кто совсем недавно возмущались женитьбой Юрия Даниловича на басурманке, теперь кричали: «Отомстим тверитянам за нашу любимую княгиню!» и требовали идти войной на Тверь, а князя Михаила Тверского – казнить.

До Юрия Московского доносились крики толпы, бушевавшей за воротами дворца. То и дело раздавалось: «Бей тверитян!» «Смерть Михаилу Тверскому!».

«Ай да Филька, ай да молодец», – усмехнулся Юрий. Но одно дело настроить против Тверского князя простодушный народ московский, а совсем другое – убедить в виновности Михаила недоверчивого хана.

На случай, если Михаилу удастся доказать свою непричастность к гибели Кончаки, Юрий решил обвинить Тверского князя и в других грехах. С этой целью он позвал к себе Александра Суздальского.

Тот прибыл в Москву вместе с младшим братом Константином.

– Зачем звал, Юрий Данилович? – спросил Александр, входя вместе с братом в тронную палату.

– Слышал я, – сказал им Юрий, – вы плакались, что Михаил Тверской в бытность свою Великим князем много с вас дани брал.

– Так и есть. Драл в три шкуры, – подтвердил Александр.

– Да ведь и ты, Юрий Данилович… – начал было юный Константин, но замолчал, почувствовав, как старший брат наступил ему на ногу.

Юрий продолжил, обращаясь главным образом к более сообразительному Александру:

– Вам следует немедленно сообщить хану обо всех обидах на Михаила. Да не забудьте написать, что Тверской князь половину полученных от вас денег себе прикарманивал.

– А откуда ж нам про это знать? – опять не к месту брякнул Константин, но получил от брата затрещину и окончательно умолк.

Юрий строго посмотрел на братьев и, завершая разговор, добавил:

– А если кто из вас ябеду на Михаила не подпишет, буду считать, что он с ним заодно. И об этом непременно будет доложено хану.

Хан Узбек, получив известие о загадочной смерти сестры, метал молнии. Два ордынских посла летели стрелой, один – в Тверь, другой – в Москву.

Михаил Ярославич готовился к худшему. Он сел за стол, обмакнул в чернильницу гусиное перо и стал писать свою духовную грамоту.

Анна подошла неслышно и положила руки ему на плечи.

– Не переживай ты так. Хан мудрый человек. Ему нет дела до сплетен, которые гуляют по Москве.

Михаил повернулся к жене.

– Если бы только сплетни. Наши купцы сами слышали, как на московских площадях читают заявление князя Юрия. Там прямо сказано: Михаил Тверской убийца. Может, другими словами, но смысл ясен для всех.

– Но ведь это же наглая ложь! Разве ты не можешь доказать хану, что Юрий врет?

– На разбирательство уйдет уйма времени. Прошлый раз я застрял в Орде на два года, а меня ведь даже ни в чем не обвиняли. Потому я и привожу в порядок свои дела, а ты молись и надейся, что все обойдется.

Внезапно Анна вспомнила свою покойную няньку. Неужели она была права и над нами, действительно, тяготеет проклятье? «Нет-нет, не может быть», – сама себе сказала Анна и поспешила сотворить молитву.

Тверские бояре входили в тронную палату и рассаживались по своим местам. Лица у всех были хмурые.

– Посол от хана приехал, – шепотом рассказывал дьяк Онуфрий. – Назвался Ахмылом. Рожа зверская. Держится так, будто Михаилу Ярославичу уже вынесен приговор.

– Господи, спаси! – перекрестился епископ Варсонофий.

– Что теперь будет? – зашелестели бояре.

– Князь идет, – шикнул на них седовласый Давыд Юрьевич.

Бояре затихли. Михаил занял свое место на троне и объявил:

– Я должен ехать к хану.

Со своего места поднялся Давыд.

– Не делай этого князь. Если хан тебя убьет, кто же тогда нас, грешных, защитит?

– Мой сын Дмитрий, – ответил Михаил. – Он, как вам известно, и в отрочестве сумел остановить врага, а теперь ему почти двадцать. Он давно уже мне во всем помогает. Дмитрий имеет достаточно опыта и сможет управлять княжеством не хуже меня.

– Мы знаем и уважаем Дмитрия Михайловича, – не унимался Давыд, – но отъезд князя вызовет беспокойство в народе. Пойдут разные толки, а наши враги не дремлют.

– Не то сейчас время, чтобы Тверь без князя оставлять, – поддержал товарища воевода Федор Акинфович, а его брат Иван добавил:

– Отправь с послом кого-нибудь из своих сыновей.

– Точно, точно, – подхватили бояре, – сына отправь, сам на рожон не лезь. Не оставляй свою Тверь сиротинушкой.

Михаил в задумчивости крутил перстень на пальце. Бояре не умолкали, Христом Богом молили, и, в конце концов, князь произнес:

– Вы меня убедили, я повременю с отъездом.

Отпустив бояр, князь поднялся в терем, где за золотым шитьем сидела княгиня, и нерешительно замялся на пороге.

Анна взглянула на мужа и побледнела.

– Все решилось? Ты едешь к хану?

Михаил сел рядом с женой. Произнес с виноватым видом.

– Мне сейчас никак нельзя отлучаться. Пойми, Анюта, княжество разорено. Москвичи могут напасть в любой день. Но ханский посол просто так не уедет. Придется отправить с ним нашего сына Константина.

– Костика?!– Анна всплеснула руками, рукоделие упало с ее колен, золотой клубок покатился в дальний темный угол. – Ему же только двенадцать лет.

Князь встал, поднял с пола клубок и отдал в руки жене.

– Я долго думал, прежде чем принять это решение. Дмитрий и Александр взрослые, с них и спросят по-взрослому. А Косте хан ничего не сделает. Мальчишка вернется домой живым и здоровым. Вытри слезы и собирай его в путь.

Костя выслушал родителей и не проронил ни слова. Только стиснул зубы и уставился в пол. Надо, так надо. К хану, так к хану. А что будет дальше, об этом лучше не думать.

Анна изо всех сил старалась не плакать, чтобы не напугать сына. Михаил бодрым голосом повторял: «Хан успокоится, мы договоримся, и ты скоро вернешься домой». Звучало неубедительно. Михаил Ярославич врать совсем не умел.

– Хан ждет тебя! Кончай тянуть ишака за хвост! – рявкнул ханский посол Ахмыл, врываясь в княжеские покои.

– Я не тяну, – ответил Михаил. – Ты можешь хоть завтра возвращаться в Орду. С тобой поедет мой сын Константин.

– Зачем мне мальчишка! Хан звал тебя, а не его.

– Хан требует ответа, и он получит ответ. Мой сын и мои бояре расскажут Узбеку о том, что случилось с его сестрой и от моего имени вручат ему подарки. А это – мой подарок тебе, Ахмыл.

Князь достал из сундука саблю и протянул послу. Ахмыл залюбовался острым клинком и серебряной рукоятью.

– Шайтан с тобой, уеду, – сказал он князю. – Но очень скоро вернусь за тобой, Микаил.

Юрий Московский переступил порог Золотого дворца, увенчанного золотым полумесяцем. Он снова чувствовал себя, как перед сражением. Но на этот раз все будет гораздо серьезней. На этот раз идет битва не за престол, а за жизнь.

Юрий остановился посреди большого зала и огляделся.

Все было так же, как и в день его сватовства. Узбек со своими женами сидел на длинном золотом троне, окруженный огланами79 и визирями80. Только место Кончаки опустело. Только все, как один, враждебно смотрели на Юрия, и даже приветливая Баялун хмурила брови.

– Явился, зятек, – с презрением прорычал Узбек. – Что глаза прячешь? Совесть замучила? Я тебе любимую сестру доверил, я ты моего доверия не оправдал.

Юрий сделал скорбное лицо, бухнулся на колени и рванул рубаху на груди.

– Прости меня, великий хан! Не сберег я твою сестру. Но ведь и мое горе огромно – я молодую жену потерял.

– А какого шайтана ты потащил ее с собой на войну?

– Она сама захотела.

– Сама, говоришь. Может и так. Кончака была девушка с характером. Только ты бежал как последний шакал, спасал свою шкуру, а ее бросил.

– Не бросил, а оставил под защитой моего брата Бориса, и не бежал, а отступил. Но главное другое.

Юрий поднялся с колен и объявил:

– Я знаю, кто ее убил и хочу отомстить.

Узбек подался вперед.

– И кто ж, по-твоему, ее убил?

– Михаил Тверской! – во весь голос выкрикнул Юрий. – Он – душегуб и должен быть наказан.

Хатуни дружно охнули. Узбек засомневался.

– Есть доказательства?

– Да об этом всем известно! Неужели до тебя еще не дошло?

– Слухи разные ходят. Я вызвал Михаила. Он прислал в заложники своего сына, но скоро и сам явится. Вот тогда и разберемся.

– Ты, мой хан, не все про Михаила знаешь, – продолжил осмелевший Юрий. – Он собрал по городам много дани, но отдавать тебе ее не желает. Дворец себе после пожара на твои деньги отгрохал. Мне не веришь – вот жалоба, суздальскими князьями подписанная.

С этими словами Юрий вынул из-за пазухи свиток и вручил хану.

– Я ознакомлюсь с этим документом, – пообещал Узбек, передавая пергамент своему беклярбеку.

Юрий выругался про себя. Не такой реакции он ожидал. Он подумал: «Ну, погоди, я заставлю тебя по-настоящему разозлиться на Михаила», – сделал шаг вперед и, глядя на хана в упор, выдал нагло и хлестко:

– А известно ли тебе, великий хан, что Михаил Тверской ведет переговоры с немцами? Хочет дань платить им, а тебе шиш.

Для пущего эффекта Юрий сложил комбинацию из трех пальцев и, описав рукой полукруг, продемонстрировал ее всем родственникам и приближенным хана.

Узбек вскочил. Его лицо стало малиновым.

– Что!!! Да как он смеет! С немцами! Против меня!

Хан топал ногами и хотел немедленно оторвать голову предателю. Но Михаил был далеко, и Узбек в сердцах рявкнул:

– Сына Тверского князя, посадить под замок, есть-пить не давать, пусть щенок сдохнет голодной смертью. А самого Михаила срочно ко мне! И клянусь Аллахом, если он лично через месяц ко мне не явится, я его владения сравняю с землей!

Юрий смотрел на разбушевавшегося хана и довольно улыбался в усы. Кавгадый, стоящий за спиной правителя, подмигнул своему другу. Все получилось как нельзя лучше.

Хан объявил, что прием окончен. Московский князь поклонился и вышел.

Хатуня Баялун повернулась к мужу и сказала нежным певучим голосом:

– Дорогой! Зачем ты приказал мучить ребенка? Если хочешь добиться приезда его отца – держи у себя. Но зачем же доводить мальчика до смерти?

– О, свет моих очей, ты как всегда права, – согласился Узбек. – Если щенок умрет, его отец не приедет. Я отменю свой приказ и велю принести парню еды.

Баялун одарила супруга лучезарной улыбкой.

– Я не сомневалась, мой сокол, в твоей доброте, но позволь мне самой накормить сына Тверского эмира. С этого момента я беру его под свое покровительство. А ты, алмаз души моей, это учти.

1318 год. Не будет Твери – и мне погибель, спасется Тверь – и я спасусь

Над Тверью собирались грозовые тучи. Конские копыта поднимали пыль. Ханский посол Ахмыл с отрядом вооруженных татар проехал сквозь городские ворота, миновал соборную площадь и въехал на княжеский двор, оставив позади себя напуганных тверитян.

– Я ж говорил, что скоро вернусь! – прокричал Ахмыл вышедшему ему навстречу князю. – Хан очень зол на тебя, Микаил. Если через месяц не явишься к нему – кирдык тебе и всем твоим подданным!

– Больше медлить нельзя, – объявил Михаил Тверской своим боярам. – Я еду на ханский суд.

– Не делай этого, Михаил Ярославич! – воскликнул Давыд. – Справедливого суда не дождешься.

– Не дай себя погубить! – поддержал боярина дьяк Онуфрий.

И остальные разом заголосили:

– Время тяни! Еще одного сына пошли!

– Беги, князь! В Псков! А лучше в Литву!

– Тихо! – князь стукнул посохом об пол. За окном засверкало, потом загремело, небеса разверзлись, и хлынул ливень.

Все замерли и молча уставились на князя. Только дождь шумел за окном, и где-то хлопали ставни.

– Если я в течение месяца не предстану перед ханом, – сказал Михаил, – то ордынцы сотрут с лица земли Тверское княжество со всеми его жителями. Не будет Твери – и мне погибель, спасется Тверь – и я спасусь. Я отправляюсь на ханский суд, а вы за меня молитесь.

– Вот слова истинного христианина, готового положить душу за други своя! – воскликнул епископ Варсонофий.

– Да благословит Господь Михаила Ярославича! Да сохранит и помилует! – подхватили бояре, поднялись со своих мест и кланялись князю в пояс.

Михаил поднял руки, призывая к порядку.

– Успокойтесь и выслушайте. Со мной поедут Давыд и Онуфрий. Остальным велю оставаться в Твери и служить сыну моему Дмитрию, как мне служили.

Бояре разошлись. В палату вошел Ахмыл.

– Ты, Микаил, не забыл, что хан ждет тебя? Ты не забыл, что будет, если не приедешь?

– Возвращайся в Орду, – ответил послу Михаил. – Передай Узбек-хану, что я исполню его волю и буду точно в срок.

– Я передам, – сказал посол и больше ничего не добавил.

Потом, уже сидя в седле, он подъехал к крыльцу, на котором стоял Михаил. Гарцуя на коне, ухмыльнулся и прокричал:

– Ты в Сарай не езжай! Там нет никого. Узбек-хан и все наши кочуют в низовьях Дона.

– Где-где? – не понял Михаил. – Объясни мне, как туда добраться.

– Не хочешь большой беды – отыщешь! – рассмеялся Ахмыл и, пришпорив коня, умчался из города вместе со своими татарами.

Над головами шумели сосны. На волжской воде покачивалась ладья. На другом берегу виднелись стены Вертязина81. Рядом стояли сыновья и бояре. Отсюда Михаил решил отправиться к митрополиту, чтобы получить благословение перед встречей с ханом. Дмитрий и Александр вызвались проводить отца до Владимира. Они уже оседлали коней.

Михаил подошел к жене и взял в свои руки ее похолодевшие пальцы.

– Прощай, Анюта.

– Еще немного, еще мгновение, – взмолилась Анна, заглядывая в его глаза.

Князь притянул к себе жену и поцеловал в губы.

– Даст Бог – свидимся. Не в этой жизни, так в будущей.

Он вскочил на коня и, не оглядываясь, уехал.

Анна смотрела ему вслед, пока пыль не улеглась на дороге.

– Отец не вернется? Хан убьет его? – спросил у матери Васятка.

– Будем ждать и молиться, – ответила Анна и вместе с младшим сыном поднялась на ожидавшую их ладью.

Прошел месяц с тех пор, как Михаил Ярославич прибыл в Сарай.

Князь успел показать дюжине баскаков всю свою отчетность, объяснить каждую цифру. Многократно были пересчитаны суммы собранной подати и отправленного ордынского выхода. Каждый раз, видя, что Михаил ни гривны себе не присвоил, баскаки с сомнением качали головами и требовали все пересчитать.

Не один десяток раз поведал Михаил беклярбеку и его помощникам историю пленения и смерти Кончаки. От него требовали подробностей, пытались запутать странными вопросами. Михаил отвечал уверенно, но недоверчивые слушатели требовали снова и снова повторить рассказ.

Каждый раз, встречаясь с татарскими визирями, Михаил преподносил им дорогие подарки, а когда из специально привезенного для этой цели добра ничего не осталось, отдал ордынцам свой золотой пояс, перстни и меч.

И вот настал день, когда Тверской князь вошел в огромный шатер и преклонил колени перед ханом, сидящим в окружении своей многочисленной свиты. Рядом с сыновьями Узбека на правах гургана примостился Юрий Московский. Все кровожадно смотрели на подсудимого.

Беклярбек зачитал обвинение:

– Князь Михаил Тверской обвиняется в преступной деятельности против Орды. Обвиняемый незаконно присваивал себе часть собранной дани, воевал против ханского посла и его людей, похитил и отравил сестру хана и, желая уйти от расплаты, вступил в сговор с немцами.

Узбек-хан строго посмотрел на Тверского князя.

– Обвинения серьезные. Что скажешь в свою защиту, Михаил?

Михаил Ярославич взгляда не отвел, ответил твердо и обстоятельно:

– Дань я платил сполна, расчеты записывал, документы привез с собой. Твои люди много раз проверяли все цифры и никаких расхождений не обнаружили. Воевал я против тех, кто на меня напал. Ханского посла не трогал, принял у себя с честью, всех пленных татар отпустил. Кончаку, Бог свидетель, не убивал и убивать не приказывал. Обнаружив княгиню на поле брани, поселил в своем доме, где окружил почетом и уважением. Увидев ее бездыханной, вызвал лекаря и священника. Они сделали все, что могли. А про немцев и говорить нечего. Отродясь с ними дел не имел.

Хан перевел взгляд с Михаила на Юрия и обратно. Два сильных враждующих князя. Им вдвоем на Руси не ужиться. «Должен остаться только один», – подумал Узбек и вынес приговор:

– Виновен.

По всему залу прокатился возглас, в котором смешались и злорадство, и ужас, и удивление.

Стражники схватили Михаила, сковали цепями, наложили на шею тяжелую колодку и утащили прочь.

– А не пора ли нам отправиться на охоту? – неожиданно сказал Узбек и обвел глазами присутствующих. – Слышал я, есть зверь такой – кавказский барс. Хочу его изловить. Завтра же снимаемся с места и отправляемся на Кавказ.

– А Михаил?! – воскликнул Юрий.

– Может, сначала с Михаилом покончим, а уж потом на барса пойдем? – поддержал приятеля Кавгадый.

Но хан от своей затеи не отказался.

– Михаила возьмем с собой, – объявил Узбек. – Охота успокаивает душу и просветляет разум. Сначала я поймаю барса, а потом решу, что делать с Тверским князем.

Прошло двадцать шесть дней. Татары в поисках барса кочевали в предгорьях Кавказа. Михаила Тверского с колодкой на шее перевозили с места на место и приковывали цепью к столбу в палатке, ставшей его тюрьмой.

Юный Константин каждый день навещал отца. Михаил подолгу беседовал с сыном. Эти разговоры были единственной отрадой в их беспросветном существовании, в котором мука от бесконечно длинных однообразных дней мешалась со страхом перед приближением развязки.

Мимо палатки узника проходили Юрий и Кавгадый. Московский князь услышал голос Михаила, и лицо его исказилось от ненависти.

– Сколько нам еще придется ждать казни этого негодяя?

– Пока Узбек не поймает барса, – с хохотком развел руками Кавгадый.

– А если он поймает и на радостях помилует Михаила?

– Запросто. Это будет вполне в духе нашего хана.

– Мы не можем этого допустить!

– Значит, надо взять дело в свои руки, – предложил Кавгадый.

– У нас нет другого выбора, – с радостью согласился Юрий.

Двадцать второй день ноября начался, как обычно. Костя пришел навестить отца. Михаил рассказывал очередную историю из своей жизни. Вспоминал, как вместе с Даниилом Московским, отцом Юрия, не дал князю Андрею Городецкому захватить Переславль.

– Вот были же времена! – говорил Михаил. – Московский князь был моим другом, и кто бы мог подумать, что сын его…

Михаил осекся на полуслове. Снаружи послышались возбужденные голоса. В палатку вбежал дьяк Онуфрий.

– Беда, князь! Кавгадый! Юрий Московский! Идут сюда! Со своими головорезами!

«Это конец», – понял Михаил и подтолкнул сына:

– Беги к Баялун! Проси у нее защиты!

Костя вцепился в рукав отца.

– Я останусь с тобой.

– Приказываю тебе как отец и как князь, – строго сказал Михаил, – иди и сообщи о том, что здесь происходит. Давай, пошевеливайся!

– Я сейчас! Я мигом! Я спасу тебя! – Костя выскочил из палатки и тут же в ужасе застыл, прижавшись спиной к полотну. В дюжине шагов от него Кавгадый и Юрий слезали с коней. Их слуги вынимали ножи из ножен и разминали руки, помахивая дубинами. Поборов оцепенение, Костя со всех ног рванул прочь. Он бежал по улицам Сарая так, что, казалось, его сердце сейчас выскочит из груди.

– А ты чего замер? – сказал Михаил дьяку. – Ступай за моим сыном. Защити его. А за меня молись.

Оставшись в одиночестве, Михаил Ярославич перекрестился:

– Господи! Дай мне силы выдержать последнее испытание!

Гремя цепями, он встал во весь рост и сделал шаг навстречу убийцам.

Они ворвались в палатку и окружили князя со всех сторон. Среди них были и татары, и русские. Они бросились на пленника и сбили его с ног. Михаил ударился головой о деревянную опору, в его глазах потемнело, палатка зашаталась. Упавшего навзничь князя били ногами, его тело превратилось в один сплошной кровоподтек, хлипкая палатка ходила ходуном.

– Что вы тянете! Кончайте его скорей! – взвизгнул снаружи Юрий. Повинуясь голосу своего господина, москвич по имени Романец воткнул острый нож в сердце Тверского князя и несколько раз повернул клинок.

Баялун сидела в шатре в окружении служанок и неторопливо лакомилась мушмулой, когда русский мальчик, к которому она успела привязаться, ворвался в шатер и, задыхаясь, выкрикнул:

– Там … убивают! Отец! Скорее!

Хатуня плавным движением отставила в сторону миску с оранжевыми плодами и велела подростку:

– Сядь и успокойся. Выпей кумыс. Хан вернется с охоты и во всем разберется.

– Но будет поздно! – в отчаянии воскликнул Костя, а в шатер уже ввалились тверские бояре и бросились в ноги Баялун:

– Матушка, защити! Нашего князя убили и нас убьют!

– Как убили?! Где мой отец!? – Костя рванулся из шатра, Давыд преградил ему путь, юный княжич кричал и бился, пока Баялун не подошла к нему и не провела рукой по его взлохмаченным волосам.

– Твоему отцу уже ничем не поможешь, а тебя я спасу.

Костя затих. Его бледное лицо было мокрым от слез. Хатуня повернулась к боярам.

– Оставайтесь в моем шатре. Позаботьтесь о сыне вашего эмира. А я иду к хану.

Убийцы вытащили истерзанное обнаженное тело Михаила Тверского из палатки и бросили к ногам Юрия и Кавгадыя.

– Наконец-то я от него избавился, – произнес Юрий и оскалился в недоброй улыбке.

Кавгадый с брезгливостью посмотрел на подельника.

– Он как-никак твой родственник. Похорони его хотя бы по-человечески.

– Ну да, – согласился Московский князь. – Прикройте труп какой-нибудь рогожей. Я заберу его с собой. И сынка его, и бояр. Пригодятся.

И Юрий снова улыбнулся, не в силах сдержать переполнявшее его торжество.

Узбек-хан вернулся с охоты и бросил шкуру добытого барса к ногам Баялун.

– Шикарно! – выдохнула красавица, проведя рукой по мягкому пятнистому меху. – Но зачем ты, мой грозный барс, велел убить Михаила Тверского?

– Это не я, это Кавгадый. Он самовольно устроил бойню и будет наказан. Хотя… Я голову сломал, не зная казнить Михаила или помиловать. А теперь все случилось само собой, охота была удачной и никакие мысли меня больше не омрачают.

Узбек притянул к себе жену за бедра и прошептал ей, касаясь губами изящного ушка:

– Забудь про Михаила, мой сладкий персик, иди ко мне.

Баялун выгнулась, опершись руками о плечи мужа, и заглянула ему в глаза тем особенным взглядом, от которого Узбек таял, как воск.

– Сначала, мой ясный сокол, обещай, что отпустишь сына Тверского эмира и его бояр.

– Когда ты так смотришь на меня, я готов выполнить любое твое желание, – с придыханием произнес хан и повалил красавицу на шкуру барса, собственноручно добытого им в горах Кавказа.

Юрий Московский уверенной походкой победителя подошел к шатру Баялун и потребовал позвать Константина.

– Твой отец мертв, – объявил он, глядя сверху вниз на оробевшего подростка. – Теперь я буду тебе вместо отца. Пойдем со мной.

Сказав это, Юрий протянул парню руку. Костя молча вложил в нее свою ладонь и последовал за Московским князем. За время жизни в Орде он научился не выражать своих чувств и соглашаться с тем, кто сильнее. А что он думал на самом деле, не знал никто.

1319-20 годы. Как закончится траур по отцу, так свадьбу и сыграем

Прошел год со дня отъезда Михаила Ярославича на ханский суд. Целый год никаких известий не приходило в Тверь, как будто князь и его бояре растворились бесследно в бескрайних прикаспийских степях.

Княгиня Анна уже не вскакивала на каждый стук копыт за окном. Бледная и исхудавшая, она стояла на коленях перед образами не зная, молиться ей за здравие мужа, или уже за упокой.

Старших сыновей она почти не видела. Дмитрий и Александр мотались по всему княжеству, разоренному войной, восстанавливали города и храмы. А вот младший, десятилетний Васятка, после отъезда отца вовсе не отходил от матери, позабыв шумные игры и веселые забавы.

– Прибыл владыка Прохор, епископ Ростовский, Ярославский и Стародубский, – доложил привратник.

Анна вздрогнула. Поняла, что сейчас все узнает. На ходу осеняя себя крестом, она поспешила в сени.

Прохор поднялся со скамьи навстречу княгине.

– Не томи, владыка, говори! – воскликнула Анна.

– Прости, Анна Дмитриевна, – склонил голову Прохор. – Я принес скорбную весть. Князь Михаил Ярославич скончался и погребен в Москве.

– Как в Москве? – охнула Анна и, чтобы не упасть, прислонилась к стене. – Почему в Москве?

Прохор с беспокойством посмотрел на княгиню, но она уже справилась с головокружением. Кликнула слуг, велела разыскать Дмитрия и Александра, позвать епископа Варсонофия, а Прохора проводить в парадную палату и усадить на почетное место.

Дмитрий вошел в палату, когда все уже были в сборе, занял свое законное место на троне и велел епископу Прохору:

– Говори.

– Я уполномочен известить, – объявил священнослужитель, – что Великий князь Юрий Данилович пребывает во Владимире. С ним княжич Константин и тверские бояре, сопровождавшие Михаила Ярославича в Орду. Великий князь готов заключить мир с Тверью и ждет Тверского князя Дмитрия Михайловича для переговоров.

– Каков подлец! – не выдержал Дмитрий. – Юрию мало убить нашего отца. Он украл его тело! Он захватил нашего брата и наших бояр! И еще имеет наглость требовать явиться к нему! Увижу гада – убью!

– Успокойся, Митя, – сказала княгиня-мать. – Сейчас не время думать о мести. Сейчас надо перевезти тело Михаила Ярославича на родину и похоронить, как подобает. А еще, как можно скорее освободить Костю и бояр. Ради этого не только можно, но и должно пойти на уступки. Я не хочу, чтобы ты все испортил своей горячностью. На переговоры во Владимир поедет Александр.

Юрий Данилович расхаживал по великокняжескому дворцу во Владимире и потирал руки, представляя, как он будет диктовать условия новому Тверскому князю и как постепенно подчинит себе Тверь. А поможет ему в этом пленный княжич Константин.

Мальчишка казался Юрию совершенно безвольным. Из такого лепи, что хочешь. Юрий улыбнулся своим тайным мыслям и велел привести тверского княжича к себе.

Костя вошел неслышно, остановился у порога и произнес, не поднимая глаз:

– Доброго дня, Юрий Данилович.

Московский князь подошел к парню и покровительственно положил руку ему на плечо.

– Ты мне нравишься, и мы с тобой ладим. Я хочу, чтобы ты женился на моей дочери Софье. После свадьбы я тебя отпущу. Согласен?

Тринадцатилетний Костя молча кивнул. Жениться, так жениться. Лишь бы поскорее вернуться домой и навсегда забыть этот кошмар.

– Ну и славно, – улыбнулся Юрий и потрепал будущего зятя по голове. – Завтра приедет твой брат, и я уверен, что с его стороны возражений тоже не последует.

Александр в сопровождении тверских бояр вошел в тронную залу Владимирского дворца и приветствовал Великого князя. Лицо Юрия исказила недовольная гримаса.

– Я звал на переговоры Тверского князя Дмитрия. Почему он не явился ко мне?

– Я уполномочен говорить с тобой от его имени, – ответил Александр, – и требую отдать для погребения тело князя Михаила Ярославича, отпустить моего брата Константина и тверских бояр, задержанных тобой.

Юрий был немало раздосадован тем, что приходится говорить не с новым Тверским князем, а всего-навсего с его младшим братом, и про себя поклялся когда-нибудь припомнить это Дмитрию. Вслух же высказал свои требования:

– Тело князя Михаила отдам в обмен на останки моей незабвенной жены Агафьи. Задержанных мною бояр отдам за восемнадцать тысяч рублей серебром. Княжича Константина отдам, после того как он женится на моей дочери Софье.

Каждая фраза Юрия мучительным гвоздем вонзалась в душу Александра. «Ну и сволочь», – думал он, сжимая кулаки. Но на вопрос Юрия: «Тверской князь мои условия выполнит?» Александр громко и четко ответил:

– Да. Я от имени брата подпишу договор.

Шестой день сентября месяца выдался погожим. Листва на деревьях еще только начинала желтеть, а воздух был особенно прозрачен. Звонарь церкви Святого Спаса ударил в самый маленький колокол, затем, после паузы, в следующий и так, не торопясь, перебирал до самого большого. Печальные звуки разносились по всей округе. Заслышав их, тверитяне бросали насущные дела и шли на берег Волги, чтобы встретить тело своего князя, безжалостно убитого коварными врагами.

Княгиня Анна в черном монашеском платье спустилась по ступеням крыльца. Дмитрий и Александр поддерживали ее под руки. Рядом шагал не по возрасту серьезный Васятка.

– Укрепи нас, Господи, перед лицом испытаний твоих, – чуть слышно прошептала Анна, и княжеское семейство направилось к Волжским воротам. Следом потянулись бояре, попы и монахи.

Разношерстный народ, с самого утра толпившийся у пристани, расступился, пропуская княжескую семью. Бояре поднялись на борт стоящей у причала ладьи и на своих плечах вынесли на берег гроб с телом князя Михаила Ярославича.

Как только гроб коснулся земли, княгиня Анна упала перед ним на колени. Многие тверитяне последовали ее примеру.

– Покой, Спасе наш, с праведными раба твоего Михаила, – затянул Варсонофий, и церковный хор подхватил. Но плач народа заглушал песнопения, а горше всех плакала княгиня Анна.

Похоронив отца, Дмитрий отправился в Орду и вопреки ожиданиям без проблем получил ярлык на Тверь. Возможно, Узбек в глубине души осознавал свою неправоту и жалел о том, что случилось. Но не это заботило Дмитрия. Что возьмешь с хана. А вот Юрий Московский должен ответить за злодейство, которое совершил. Всю дорогу из Сарая новый Тверской князь был угрюм и сосредоточен. Он строил планы мести Юрию и думал о том, где найти союзников для их осуществления.

В это время его восемнадцатилетний брат Александр возвращался из Пскова, куда ездил по просьбе несправедливо обиженных тверских купцов. Душа Александра пела, губы сами собой расплывались в улыбке, а все мысли вертелись вокруг зеленоглазой псковитянки по имени Анастасия.

Почти одновременно братья с разных сторон прибыли в Тверь и встретились за накрытым по-праздничному в честь их возвращения столом. Дмитрий с гордостью показал матери и братьям полученный ярлык, а Александр, краснея и запинаясь, рассказал о том, что хочет посвататься к дочери псковского боярина.

– Если, конечно, вы не против, – смущенно добавил он, глядя по очереди на мать и старшего брата. – Ее отец не очень знатного рода, но человек весьма достойный. Я уверен, моя Настенька придется вам по душе.

– Разумеется, мы примем твой выбор, – сказала княгиня-мать. – Как закончится траур по отцу, так свадьбу и сыграем. А ты, Митя, не думал о женитьбе? Ведь ты старше, да к тому же князь.

– Думал, – неожиданно ответил Дмитрий. – Всю дорогу из Орды только об этом и думал. Хочу с помощью брака заключить союз с человеком, готовым пойти против Московского князя, а может, и против самого хана.

– Такого человека быть не может! – рассмеялся Александр.

– Есть такой человек, – убежденно заявил Дмитрий. – Это Гедимин, Великий князь Литовский. Я поеду в Литву и посватаюсь к его дочери.

– А у него есть дочь на выданье? – заинтересовалась Анна. – Сколько ей лет? Хороша ли собой?

– Почему бы ей не быть, – пожал плечами Дмитрий. – Не дочь, так племянница, не родная, так двоюродная. Главное для нас сейчас – это союз с Литвой. Без такого союза мы с Юрием не сладим.

– Но ведь, Митя, – попыталась образумить сына княгиня-мать, – тебе с женой придется жить, а не с отцом ее. Впрочем, ты человек взрослый, решай сам. А вот бедного Костика жалко. В тринадцать лет насильно под венец ведут. Я как подумаю…

– Бедного! – фыркнул Дмитрий. – Бояре сказывали, наш братец ходит за Юрием, как собачка, и смотрит ему в рот, только что сапоги не лижет.

Анна строго посмотрела на старшего сына.

– Не смей осуждать Костю, – сказала она. – Он до последнего часа был рядом с отцом. Он пережил такое, что даже представить страшно.

На Великую масленицу сыграли свадьбу Александра и Анастасии. Кроткой Анне новоиспеченная невестка казалась слишком бойкой, но Александр светился от счастья, и мать искренне радовалась за него.

Дмитрий не отказался от идеи породниться с Гедимином и отправил бояр в Литву. Велел разузнать, заинтересован ли король литвинов и русинов в союзе с Тверью против Москвы и готов ли выдать за Тверского князя дочь, если таковая у него имеется.

Не успели бояре пересечь границу с Литвой, а на стол Московскому князю уже легла записка осведомителя.

– Вот, значит, как, – сказал сам себе Юрий. – Дмитрий хочет породниться с Гедимином. Мои враги объединяются. Ничего, скоро у меня будет свой человек в тверском княжеском доме, и с его помощью я подчиню себе Тверь.

Юрий хищно усмехнулся, и велел позвать к себе Константина.

Костя вошел, как всегда, тихо и покорно.

– Ты не забыл, что обещал жениться на моей дочери? – спросил Московский князь.

– Я помню, – ответил Костя, – ты обещал после венчания отпустить меня домой.

– Так и будет, я свое слово держу, – улыбнулся Юрий. – Ты обвенчаешься с моей дочерью Софьей на следующей неделе в Костроме.

У алтаря Костя только и думал о том, что скоро все закончится, он будет дома, увидит маму и братьев. Ради этого можно и со свечкой постоять.

Священник соединил его руку с рукой невесты, накрыл епитрахилью и трижды обвел молодых вокруг аналоя.

«А ведь ее придется взять с собой», – с ужасом подумал Костя, косясь на тощую востроносую девчонку, стоящую рядом с ним.

На следующий день после свадьбы Юрий Данилович вызвал Костю и объявил:

– Я тебя больше не держу. Ты свободен. Можешь ехать в свою Тверь вместе с молодой женой. И помни: я тебя облагодетельствовал и к себе приблизил. А мог бы и уничтожить.

Тяжелый взгляд Московского князя заставил Костю поежиться. Он скороговоркой благодарил тестя и чуть не бегом покинул палату.

Словно на крыльях вбежал Константин на борт ладьи, которая направлялась из Костромы в Тверь. Соня неохотно поднялась по сходням вслед за супругом. Ладья неповоротливо выбралась на середину реки и усилиями гребцов и ветра двинулась против течения.

Костя стоял на носу судна, полной грудью вдыхал свежий речной воздух и наслаждался свободой, забыв про молодую жену.

Соня сидела на корме на каком-то жестком сундуке и с тоской смотрела на волжские берега. Она обижалась на мужа, а еще больше злилась на своего отца. Ведь мог бы выдать ее замуж за нормального взрослого князя, который бы ее лелеял и дарил подарки. А выдал за вредного мальчишку, который на нее никакого внимания не обращает.

Сердце Кости радостно забилось при виде устья Тверцы и Отроч монастыря. Но когда корабль причалил к пристани, его внезапно охватила паника. Два года он провел на чужбине. За это время произошло слишком много событий. Без него похоронили отца. Его старший брат стал князем. Он сам повзрослел. Как-то примут его? Да еще эта… Он покосился на свою жену. Как отнесутся к ней?

Едва Константин и Софья показались в сенях, Анна бросилась к сыну. Обнимала его, просила прощения, целовала, вздыхала, как он похудел и вырос. Костя видел слезы на глазах матери и сам боялся расплакаться, а потому отвечал односложно. Говорил, что с ним все в порядке, что он рад вернуться домой и что он теперь женат.

Дмитрий вышел из внутренних покоев, но брату руки не подал. Бросил с презрением:

– А, явился, московский прихвостень. Да еще дочь убийцы в наш дом притащил.

«Вот то, чего я боялся», – подумал Костя и сделал шаг к выходу. Испуганная Соня так вцепилась в руку мужа, что ему стало больно.

Анна повернулась к старшему сыну. Сказала тихо, но твердо:

– Не смей так говорить. Он твой брат и это его дом. Он не сделал ничего плохого, а девочка за отца не отвечает.

– Я не гоню их из дома, но радоваться встрече не обязан, – буркнул Дмитрий и ушел, сославшись на неотложные дела.

Александр проводил глазами старшего брата, подошёл к Косте и хлопнул его по плечу

– Что стоишь, как неродной? Забыл, где твои покои? Давай, провожу. А на Митьку не обижайся. Ты ж его знаешь. Он вечно брякнет сгоряча, а потом жалеет.

Наконец вернулись бояре, посланные Дмитрием в Литву. Они сообщили, что Гедимин заинтересован в союзе с Тверью против Москвы. С дочерью тоже все в порядке. Есть девица подходящего возраста, и Гедимин не прочь отдать ее замуж за Тверского князя.

Дмитрий обрадовался тому, как все удачно складывается, и с малой дружиной отправился за девять сотен верст в далекий город Новогрудок82, откуда могущественный король литвинов и русинов правил своим государством.

По зимней дороге Дмитрий вернулся в Тверь. Тверитяне толпились у городских ворот, желая поглазеть на иноземную невесту, но увидели только крытый возок, проскользнувший вслед за ехавшим верхом Дмитрием.

Княжеское семейство, охваченное не меньшим любопытством, выстроилось в дворцовых сенях. Дмитрий ввел в дом девушку, закутанную в платки так, что были видны только яркие синие глаза. Оказавшись в тепле, литвинка скинула кожух, размотала пуховые платки и встряхнула роскошными светло-русыми волосами, по-русалочьи распущенными до самых бедер.

– А дочь-то у Гедимина хороша, – присвистнул Александр.

– Ничего особенного, – обижено поджала губы Анастасия. – Подумаешь, косы распустила.

Александр поспешил исправить свою оплошность.

– Но до тебя ей, как курице до лебедушки, – шепнул он на ушко жене.

Анастасия хихикнула, прикрывшись рукавом.

– Надо косу ей заплести и окрестить срочно, – заволновалась Анна Дмитриевна.

Литвинка догадалась, что разговор идет о ней, но всех слов не поняла и от смущения была готова провалиться на месте. Во все глаза она смотрела на своего жениха, но тот взахлеб рассказывал Александру о своем договоре с Гедимином и на невесту внимания не обращал.

Княгиня-мать укоризненно взглянула на старшего сына, подошла к будущей невестке, взяла ее за руку и повела в приготовленные для нее покои.

Литовскую княжну окрестили и нарекли Марией. Дмитрий и Мария обвенчались в церкви Святого Спаса.

Стоя перед аналоем, Мария мечтала о тихой семейной жизни. Дмитрий думал о мести Юрию Московскому за гибель своего отца.

1321-22 годы. Две тысячи рублей, которые скоро превратятся в шесть

К Юрию Московскому заехал брат Афанасий, который после освобождения из тверского плена снова княжил в Новгороде.

– Слышь, брат, мне тут новгородские купцы предложили вложиться в одно дельце. Деньжата можно удвоить, а то и утроить очень быстро. Никакого риска. Только сумма должно быть немалой. Давай вместе, а?

У Юрия загорелись глаза.

– Я в доле. А сколько надо?

– Две тысячи рублей, не меньше.

– Обидно, брат, но у меня нет таких денег. Ты же знаешь, как я потратился в Орде, добиваясь руки Кончаки и Владимирского престола.

– Но сейчас ты – Великий князь. Через твои руки проходит весь ордынский выход. Займи из него. Прокрутим, навар возьмем себе, а хану потом отдашь, сколько положено. Никто и не заметит.

– Да не осталось ничего! Только вчера обозы в Орду отправил.

– Прямо-таки ничего? А может, кто еще с тобой не расплатился?

Юрий задумчиво почесал макушку.

– Действительно, вроде на Кашине должок висит.

– Так что ж ты сидишь! – воскликнул Афанасий. – Действуй!

Юрий отправил своего боярина в Кашин, но тот вернулся ни с чем.

– Кашинские бояре платить отказались, – доложил он Великому князю. – Говорят, у них был недавно какой-то баскак, все недоимки забрал и город разорил. Дескать, хану они больше ничего не должны, а если мы силой что возьмем, то они своему князю, Дмитрию Тверскому, пожалуются.

Услышав о Тверском князе, Юрий еще больше разошелся и укрепился в своем намерении непременно получить две тысячи рублей с кашинцев.

– Пусть жалуются, я не из пугливых! – воскликнул он и стал собирать в Переславле большую рать, чтобы иди на Кашин.

Приготовления Великого князя не остались незамеченными в Твери. Дмитрий с Александром тоже собрали рать и вдоль Волги двинулись навстречу Юрию.

Тверитяне дошли до того места, где Шоша впадает в Волгу, заметили на другом берегу стяги Московского князя и стали лагерем напротив москвичей под стенами Богородичного монастыря.

На следующее утро из калитки у монастырских ворот вышел седобородый монах и, слегка прихрамывая, направился к тверскому лагерю.

– Это кто еще такой? – удивился Александр, показывая брату на высокую фигуру в черном.

Дмитрий взглянул из-под руки и просиял.

– Владыка Андрей! – воскликнул он и быстрым шагом пошел навстречу монаху. – Благослови! Владыка… отец Андрей. Благослови на битву с Юрием Московским!

– Я очень рад тебя видеть, сын мой, – тяжело дыша после быстрой ходьбы, ответил постаревший Андрей. – Ты вырос, возмужал, стал князем. Я каждый день молюсь за тебя, но на битву с Великим князем благословения не дам. Ты можешь одержать победу в сражении, но в результате все равно проиграешь. Как твой отец. Он разгромил москвичей под Бортенево и за это поплатился головой. Не делай глупости, останови войско, а я готов начать переговоры.

– Юрий – убийца, – упрямо ответил Дмитрий, – и он первым на меня напал. Я имею полное право сразиться с ним, и упускать такой возможности не намерен.

Старый монах с сочувствием посмотрел на молодого князя.

– Сын мой, – сказал он Дмитрию, – я, как никто, понимаю тебя. Думаешь, когда убили моего отца, я не кипел от гнева? Думаешь, я не рвался прикончить Довмонта собственными руками? Но я прочел в Писании: «Глупый весь гнев свой изливает, а мудрый сдерживает его» и отказался от мщения.

– Как можно сдержаться, когда негодяй торжествует?

– Думай о том, что теперь ты – Тверской князь. Ты отвечаешь за мир и спокойствие на своей земле. Благо Твери для тебя должно быть превыше личных обид.

– Ладно, – неохотно согласился Дмитрий. – Без твоего благословения я биться с Московским князем не стану. Веди переговоры, как считаешь нужным. И… Я часто вспоминал о тебе и рад, что сегодня ты рядом со мной.

Князь кликнул своих воевод, братьев Акинфовичей, велел им взять монастырскую лодку и отвезти отца Андрея на другой берег для переговоров.

Дмитрий с Александром стояли на мостках возле обители, ожидая возвращения переговорщиков. Уже солнце садилось, когда лодка вернулась к причалу, и воеводы помогли старому монаху выбраться на берег.

– Ну что? Не зря проездили? – нетерпеливо спросил Дмитрий.

Андрей выжал намокшие полы рясы, расправил ладонью смятую ткань и ответил князю:

– Юрий утверждает, что Кашин задолжал хану две тысячи рублей. Обещает не идти на Кашин, если ты этот долг заплатишь. А еще хочет, чтобы ты признал его Великим князем, а сам Владимирского престола не искал. Тогда он отведет свое войско с твоей земли.

Дмитрий почувствовал большое желание дать Юрию в морду, но вспомнил утренние слова Андрея о сдерживании гнева и решил проявить мудрость.

– Я дам ему две тысячи, пусть подавится. И Великим князем признаю, ведь сейчас ярлык действительно у него. А дальше, поживем – увидим. Я должен что-то подписать?

– Да, – ответил Андрей, – я привез договор. Но Юрий не уйдет, пока не получит две тысячи рублей серебром.

Дмитрий разразился было бранью, но заметил укоризненный взгляд Андрея и затих. Он поставил свою подпись под договором и поручил Александру взять требуемые деньги из Тверской казны и передать лично в руки Великому князю.

Прибыв в Тверь, Александр спустился на пристань и договорился с купцом Ермолаем подбросить его вместе с грузом и слугами до устья Шоши. Слуги внесли на борт купеческой ладьи тяжелый сундук. Александр откинул крышку и осмотрел груду серебряных слитков. Подошел Ермолай, тоже заглянул в сундук и присвистнул:

– Никогда не видел разом столько серебра! А сколько ж здесь всего?

– Это тайна, – строго ответил Александр и хотел захлопнуть крышку, но прыткий Ермолай успел протянуть руку и выхватить один рубль.

– Э-эй! Отдай сейчас же! – воскликнул Александр.

– Да я только посмотреть поближе, – ответил купец, отдавая кусок серебра князю. – Сам погляди. Рядом с зарубками, вес означающими, глубокая кривая зазубрина, на змейку похожая. Первый раз такую вижу.

– Да, действительно, видно форма была с изъяном, – без особого интереса согласился Александр, бросил рубль в сундук, плотно закрыл крышку и на всякий случай сверху сел сам. Купцу же пояснил, что деньги предназначены для хана и непременно должны быть доставлены в целости и сохранности.

Александр благополучно добрался до места и передал серебро Юрию Московскому лично в руки вместе с подписанным братом обещанием не искать Великого княжения.

Юрий развернул свиток, удовлетворенно кивнул, в обещания Дмитрия не поверил, но сейчас ему было не до того. Он с вожделением провел рукой по серебряным слиткам, ровными рядами уложенным в сундуке. Две тысячи рублей, которые скоро превратятся в шесть, а может, даже и в девять.

Московский князь еле-еле дождался, пока тверитяне откланяются и отчалят на другой берег. Как только нежелательные свидетели удалились, Юрий вскочил на коня и помчался во весь опор в Новгород. За ним, позванивая на ухабах, тряслось в телеге тверское серебро.

– Дмитрий Михайлович! Купец к тебе рвется. Говорит, по важному делу, – доложил привратник.

– Проси, – сказал князь, отрываясь от документов, лежащих у него на столе.

Вошел купец средних лет, снял шапку и поклонился в пояс.

– Ты кто такой и что за дело у тебя ко мне? – спросил Дмитрий.

– Я – тверской купец Ермолай, сын Иванов, – с достоинством ответил посетитель. – А дело у меня к тебе государственное, наиважнейшее.

– Садись, рассказывай, только быстро, – велел Дмитрий. – У меня без тебя дел по горло.

Ермолай степенно опустился на лавку и начал издалека:

– Я ведь давно по торговой части, но как истинный тверитянин, когда бываю в чужих краях, всегда держу ухо востро и головой верчу во все стороны. Если слышу или вижу что-либо для нашего государства интересное, сразу на ус мотаю. Твой батюшка, бывало, меня выслушивал и благодарил.

– Ближе к делу! – перебил купца нетерпеливый Дмитрий.

– А дело, в том, Дмитрий Михайлович, что Юрий Московский все деньги, которые ты ему для хана дал, в Новгороде в оборот пустил. Все подчистую, вот те крест.

Глаза Дмитрия вспыхнули.

– Не может быть! – воскликнул он. – И что? Есть доказательства?

Ермолай покопался в поясной сумке и вытащил свиток.

– Вот документ с подписью и печатью князя Юрия. Здесь сказано, кому и зачем он две тысячи отдал. А я могу показать под присягой, что в Новгороде всплыло именно тверское серебро. То самое, от тебя полученное, якобы для уплаты ордынской дани. Есть на слитках особые зазубрины. Не веришь мне, брата своего Александра спроси. На моей ладье он серебро до места вез, и мы с ним вместе эти зазубрины разглядывали.

– Да это же, это же… – Дмитрий вскочил и зашагал по комнате, не находя слов. – Да это же черт знает что такое! Юрию Московскому теперь не отпереться! Ты, Ермолай, не представляешь, как ты мне помог! Дай я тебя расцелую!

Дмитрий не только расцеловал купца, но и подарил ему золотой перстень со своей руки, а кроме того просил, если узнает еще что важное, заходить в любое время дня и ночи.

Расставшись с купцом, Дмитрий позвал брата Александра и пересказал разговор.

– Ну да, – подтвердил Александр. – Плыл я на ладье с Ермолаем, и зазубрена весьма характерная на тех рублях была.

– И документ он мне дал, похоже, подлинный, – задумчиво произнес Дмитрий, а потом сказал брату:

– Тем не менее, прежде чем обвинить Великого князя, я должен быть уверен во всем до конца. Поезжай на то место, где москвичи стояли, порасспроси местных, узнай, не передавал ли Юрий серебро татарам перед своим отъездом в Новгород.

По ночному Новгороду пешком и без охраны шагали Юрий и Афанасий Даниловичи. Братья приняли все меры предосторожности к тому, чтобы их прогулка осталась незамеченной. По Великому мосту через Волхов они перешли с Софийской стороны на Торговую и завернули в ворота большого дома, где обитал тот самый торговец, что обещал князьям заманчивую прибыль.

Афанасий взялся за кольцо и постучал условленное число раз. Хозяин переспросил, кто пришел, глянул одним глазом в щелку, и только потом впустил ночных гостей.

Великий князь сделал шаг в сени и строго спросил хозяина:

– Что скажешь, плут? Когда мы получим свою долю?

– Очень скоро, – заверил купец, засуетился, пригласил гостей к столу, предложил выпить меду и только потом, замявшись, добавил:

– Прибыль будет, как я и обещал, но вы уж не обессудьте. Такое дело получилось. Тверитяне свое серебро узнали. И бумаги стащили, в которых прописано, от кого получено.

– Что значит «стащили»!? – как ужаленный, взвизгнул Юрий. Вскочил, опрокинув стол, схватил купца за шиворот и так долго тряс его, что удивительно, как душа торговца в теле осталась. Афанасий с трудом оттащил брата от его жертвы и тут же сам попал под горячую руку.

– Все из-за тебя, Афонька! Ты, змей-искуситель, меня подставил! – орал Юрий и лупил с размаху брата по щекам.

Поколотив своих партнеров по неудачному бизнесу, Юрий угомонился, опустился на лавку и закрыл лицо руками.

– Это конец. Дмитрий такой возможности не упустит.

– Погоди, не унывай, – тронул брата за плечо Афанасий. – Поезжай в Орду, опереди Дмитрия и наплети что-нибудь хану. Неужели ты с твоим-то языком оправдаться не сумеешь? Неужели Узбек поверит сыну преступника, а не тебе, своему зятю?

Юрий с отчаянием посмотрел на брата.

– Зять я бывший. Да и с пустыми руками к хану не ездят. А все деньги мы с тобой вложили. Ему, мошеннику, отдали.

Юрий снова дернулся, намереваясь придушить купца, но Афанасий уже был начеку, заломил брату руки за спину и торопливо зашептал ему в ухо:

– Для такого дела наберем. Новгород – город богатый, а я здесь князь, а ты – Великий князь. Есть немало людей, которым что-то нужно от нас, и они готовы за это платить. А других и припугнуть можно. Наберем. Не серебра, так товаров. Хан будет доволен.

Александр съездил на место бывшего полевого лагеря москвичей и все перепроверил. Разыскал свидетелей, которые показали, что Московский князь из лагеря с малым обозом направился прямиком в Новгород и ни с какими татарами не встречался.

– Я так и думал, а теперь уверен, – удовлетворенно кивнул Дмитрий. – Поеду в Орду, все расскажу хану, и тогда Юрию Московскому конец.

Александр не поверил своим ушам.

– Неужели ты опустишься до доноса?

– На войне все средства хороши.

– Но чем тогда ты лучше Юрия?

– Как ты можешь сравнивать?! – вспылил Дмитрий. – Он оклеветал нашего отца, а я собираюсь сообщить чистую правду. И если не видишь разницы, то заткнись!

Александр обижено пожал плечами и повернулся, чтобы уйти.

– Погоди, Саня, – примирительно сказал ему Дмитрий. – Пойми, я для всех нас стараюсь. И мне очень нужна твоя помощь.

– Разумеется, я возьму на себя княжество на время твоего отсутствия, – сухо ответил все еще обиженный Александр.

Дмитрий положил руку ему на плечо.

– Не обижайся, Санька. А просьба у меня такая. Не позволь Юрию встретиться с ханом раньше меня.

– Об этом можешь не волноваться, – заверил Александр. – Через наши земли я Юрия не пущу, а в обход он опередить тебя не успеет.

Братья Даниловичи подсуетились, тряхнули купцов и нагрузили целый обоз добра. Великий князь с боярами выехал из Новгорода. К несчастью для Юрия, кратчайший путь из Новгорода в Сарай проходил через Тверские земли.

Ночью Александр, не снимая кольчуги, дремал на лавке в сенях. На всех дорогах Тверского княжества он расставил дозоры и был начеку, ожидая, что Юрий вот-вот попадется в сети.

Заслышав шаги воеводы, Александр моментально принял сидячее положение и замотал головой, стряхивая сон.

– Засекли, – сказал Иван Акинфович. – Юрий с обозом миновал Кушалино и лесными дорогами направляется к Белому Городку83.

– Ага! – вскочил Александр. – Поднимай дружину. Мы должны успеть перерезать ему путь, пока он все еще на нашей земле.

Юрий не знал, что за ним следят, но понимал, что на земле Тверского князя не может чувствовать себя в безопасности. Если бы не груз, он перешел бы на рысь и уже был бы на своей Владимирской земле. Но тяжелые телеги с трудом переваливались по лесным дорогам, колеса то застревали, то слетали с оси. Юрий ругался на возниц, те разводили руками, а обоз в результате тащился, как сонная муха.

Извилистая дорога сделала очередной поворот, и сердце Юрия упало в пятки. Посреди дороги с обнаженным мечом в руке стоял брат Тверского князя Александр. Рядом с ним несколько пеших воинов с пиками. За их спинами – вооруженные всадники.

Завидев обоз, Александр поднял меч над головой и прокричал:

– Именем Тверского князя приказываю остановиться!

Не дожидаясь дальнейшего развития событий, Юрий развернул коня и шмыгнул в кусты. Тверитяне окружили обоз со всех сторон. Велели москвичам спешиться и сдать оружие. Перерыли все подводы. Раскидали меха и немецкие сукна. Юрия Даниловича не было нигде.

– Где Великий князь!? – орал Александр, размахивая мечом перед побледневшими лицами московских бояр. Но спутники Юрия только пожимали плечами и мотали головами.

В это время Великий князь пробирался сквозь елки и орешник, стараясь наугад держать направление на северо- запад.

Он почти простился с жизнью, когда наткнулся на собиравших лесные ягоды крестьянок. Девчонки с визгом разбежались, завидев странного всадника, но та, которую он успел схватить за подол, призналась, что их село называется Медное.

– Это ведь Новгородская земля? – переспросил Юрий, боясь поверить в свое спасение, а получив утвердительный ответ, широко улыбнулся.

Обретя второе дыхание, беглый князь выехал на большую дорогу и заявился в Медное, где потребовал свежего коня и охрану. После небольшой передышки он отправился в Псков, надеясь там скрытно отсидеться до поры до времени.

Афанасий, наконец, получил навар с вложенных двух тысяч рублей. Удвоить деньги не удалось, но рублей по пятьсот на брата чистой прибыли тоже неплохо. Потягивая мед из жбана, Афанасий мечтал, как потратит свою долю, как обрадует Юрия и блаженно улыбался.

Неожиданно в сенях раздался шум, в хоромы князя ввалились бояре.

– Ты почему здесь, Кузьма? – удивился Афанасий, узнав знакомое лицо. – Ты ж должен сейчас с Великим князем в Орду мчаться.

– Не доехали мы, – повинился Кузьма. – Брат Тверского князя нас перехватил. Обоз отобрал. А нам велел в Новгород поворачивать. Иначе смертью грозил.

– А Юрий где?! Что он сделал с ним?! – в ужасе вскочил Афанасий.

– Юрий Данилович как сквозь землю провалился, – развел руками Кузьма. – Один Господь ведает, где он сейчас, на этом свете или уже на том.

Кузьма перекрестился. Афанасий похолодел и почувствовал себя нехорошо. Прохрипев непослушным языком: «Боже, все это моя вина», он оперся руками о стол, но не удержался и рухнул на пол.

Придя в себя, Афанасий застонал: «За пятьсот рублей я брата погубил», а потом объявил, что желает удалиться в обитель и отдать монастырю все свои накопления. Он, и правда, постригся в монахи, а вскоре скончался.

Дмитрий, воспользовавшись ладьей купца Ермолая, вместе с ним приехал в Сарай, добился аудиенции хана, рассказал о неблаговидном поступке Юрия Московского, подтвердил свои слова документами и показаниями свидетелей. Узбек, как и ожидалось, рассвирепел, затопал ногами, велел Ахмылу доставить проворовавшегося Великого князя на суд, а Дмитрию приказал до суда оставаться в Орде.

Ахмыл не нашел Юрия ни в Москве, ни в Новгороде, ни во Владимире и вернулся ни с чем. Узнав об этом, Дмитрий чуть не завыл с досады. Его план ниспровержения врага оказался вовсе не таким превосходным, как он полагал вначале. Вместо того чтобы быстро изобличить негодяя и вернуться домой, он был вынужден, бросив свое княжество, торчать в Сарае, сходя с ума от жары и скуки, да еще слушать нытье купца Ермолая, ежедневно подсчитывающего свои убытки.

Узбек-хану сложившаяся ситуация тоже не нравилась. Баскаки докладывали, что на Руси неразбериха, ордынский выход резко упал. Надо было срочно что-то предпринять. Пораскинув мозгами, хан позвал к себе Дмитрия и объявил:

– Я дал ярлык на Великое княжение Юрию Московскому, а он исчез. Придется его заменить. Бери ярлык, езжай на Русь и наведи там порядок. Ахмыл поедет с тобой. Он подтвердит твой ярлык на Великое княжение Владимирское и продолжит поиски Юрия.

Дмитрий вышел из Золотого дворца, прижимая к груди заветную грамоту. Его душа ликовала. Он поднял глаза к небу и прошептал:

– Отец! Справедливость восторжествовала. Великое княжение вернулось в Тверь. А твой убийца очень скоро ответит за все.

1325-26 годы. Он исполнил свой долг и покорился судьбе

Целый год Юрий скрывался. Но жизнь в безвестности была не для него. Он решил, что «хан отходчив и будь, что будет», и открыто появился в Новгороде. Жители торговой республики, оставшиеся без князя после скоропостижной кончины Афанасия, решили лишний раз подчеркнуть свою независимость. Назло Великому князю Дмитрию Михайловичу избрали своим князем его врага.

На правах князя Новгородского Юрий поселился в загородных хоромах, заложенных еще Ярославом Ярославичем. Вышел на крыльцо, окинул взглядом Юрьев монастырь, исток Волхова и озеро Ильмень. Потянулся, раскинув руки в стороны:

– Как хорошо!

Очнулся от стука копыт. В ворота въезжали татары. Впереди гарцевал Ахмыл, показывая белые зубы.

– Вот ты и попался, Юрий! Собирайся, поедешь со мной!

Душа беглого князя упала в пятки, но мозг работал исправно.

– Зачем так строго? – сказал он послу. – Узбек-хан – мой шурин, и я рад его навестить. А если ты намерен меня к нему сопровождать, то возражать не стану. Только по дороге хочу в Москву заехать, чтобы взять с собой брата моего Ивана и бакшиш84, который он соберет.

При слове «бакшиш» улыбка Ахмыла стала еще шире.

– Бакшиш – хорошо! – воскликнул татарин. – Моя сабля совсем тупая, конь хромой, а шапка не греет. А у хана нашего трон золотой до дырки истерся. Бакшиш – хорошо!

Отправив Юрия собирать по Москве золото на бакшиш, Ахмыл завернул в Тверь и сообщил Дмитрию:

– Поймал я Юрия. Мои люди теперь его не упустят. Ты тоже собирайся на суд. Хан хочет выслушать вас обоих.

Мария из окна своей светелки увидела, как муж разговаривает с татарином, и у нее появилось нехорошее предчувствие. Впрочем, хороших предчувствий у нее не было с тех пор, как она похоронила своего второго сына. Первый умер сразу после рождения, его даже не окрестили. А второй прожил больше года, и она успела к нему привязаться. Ей казалось, что Дмитрий злится на нее, за то, что не смогла родить здорового наследника. В последнее время он вечно где-то пропадал, а если и приезжал домой, то только для того, чтобы рухнуть в постель и сразу уснуть.

Мария очнулась от задумчивости и обернулась на звук шагов. Вошел Дмитрий и объявил:

– Я еду в Орду!

От этих слов Мария похолодела.

– Ты снова меня покидаешь, – чуть слышно пролепетала она.

Дмитрий подошел к жене, взял ее руки в свои, поглядел в глаза с такой нежностью, какой Мария давно от него не видела.

– Пойми, Маруся, для меня это очень важно. Я должен добиться осуждения убийцы отца. Только после этого я смогу жить дальше и думать о чем-то другом. Я знаю, что был недостаточно внимателен к тебе, но когда я вернусь, все будет иначе.

Голос Дмитрия звучал проникновенно. Растроганная Мария приникла к нему и прошептала:

– Я рожу тебе здорового сына. Ты только поскорей возвращайся.

– У нас будет много детей, – с улыбкой ответил Дмитрий. – Мы будем счастливы, верь мне.

Мария поверила и улыбнулась в ответ.

Дмитрий прибыл в Орду и понял, что на скорый суд он рассчитывал зря. Он по своей наивности полагал, что раз Узбек передал ему Великокняжеский ярлык, значит, хан уже принял решение. Осталось только огласить преступнику приговор и привести его в исполнение. Узбек же был совершенно иного мнения. Он с превеликим удовольствием брал подарки и от тверитян и от москвичей и изо всех сил тянул кобылу за хвост, изматывая нервы соперников.

Наступил двадцать первый день ноября. Канун годовщины гибели князя Михаила Ярославича.

Дмитрий всю ночь пролежал с открытыми глазами, думая об отце. Утром встал, одел чистую рубаху и отправился в церковь, расположенную в центре русского квартала.

Поставил свечу за упокой души раба Божьего Михаила и долго смотрел на Иисуса, распятого на кресте, на догорающий фитиль и воск, капающий в песок. Ровно семь лет назад его отец принял мученическую смерть. Дмитрий словно наяву увидел, как все это было. Содрогнулся, ощутив своим телом те страшные удары и поворот ножа, вырезающего сердце.

Свеча догорела. Дмитрий, все еще во власти видений, вышел из церкви и обомлел. Ему навстречу развязной походкой шел Юрий Московский собственной персоной, живой и здоровый, с наглой ухмылкой на лице.

Свет померк в глазах Дмитрия, кровь бросилась в голову, рука сама выхватила меч. Задыхаясь от ненависти, он бросился на врага и одним ударом разрубил его пополам.

Потом тупо уставился на окровавленные останки. Кровь еще шумела в голове, но руки опустились. Ханские стражники набросились сзади, разоружили, повалили на землю, связали по рукам и ногам. Дмитрий не сопротивлялся. Всю силу и всю душу он вложил в страшный роковой удар. Он исполнил свой долг и покорился судьбе.

В Тверь из Орды вернулся дьяк Онуфрий. Князя с ним не было. Все обитатели княжеского дворца высыпали в сени, а увидев посеревшее лицо Онуфрия, без слов поняли, что случилось нечто ужасное.

– Говори, как есть. Не мямли, – приказал Александр.

Дьяк перекрестился, снял шапку, как на похоронах, тяжело опустился на лавку и убитым голосом поведал о трагедии, разыгравшейся в Орде.

Договорить он не успел. Мария, там, где стояла, грохнулась в обморок. Василий каким-то чудом успел ее подхватить и осторожно перенес на лавку. Княгиня-мать, побледнев, как смерть, схватилась за сердце.

Софья взвизгнула:

– Вы все хотели смерти моего отца! – и, рыдая, убежала к себе.

– Не хороните Дмитрия раньше времени! – воскликнул Александр. – Я поеду в Орду, поговорю с ханом и добьюсь помилования. Константин – ты остаешься на княжении. Василий – помогай брату, Настасья – позаботься о матери и Марии. И да поможет нам Бог.

Константин поднялся в горницу к своей жене. Софья, поджав колени, лежала на лавке лицом к стене. Заслышав шаги мужа, всхлипнула:

– Убирайся прочь! Ты брат убийцы и с ним заодно!

Константин сел рядом и осторожно дотронулся до ее плеча плечо.

– Ты же знаешь, твой отец первым пролил кровь.

Софья резким движением сбросила руку мужа.

– С Михаилом Ярославичем у моего отца были свои счеты. А тебе мой отец не сделал ничего плохого.

Константин молчал. Он не мог подобрать слов, чтобы выразить весь ужас, пережитый в день смерти отца и многократно повторявшийся в ночных кошмарах. Да и стоит ли об этом рассказывать?

Александр загнал не одну лошадь, торопясь в Сарай, а прибыв на место, добился разрешения на свидание с братом.

Стороживший узника татарин откинул доски. Александр подошел к краю ямы и заглянул вниз. На дне понуро сидел скованный цепями Дмитрий.

Услышав свое имя, Дмитрий поднял голову и часто заморгал отвыкшими от яркого света глазами. Александр по приставной лестнице спустился в яму и, спрыгнув на земляной пол, воскликнул:

– Что ты наделал, брат! Ведь Юрий был обречен!

– Сам не знаю, что на меня нашло, – ответил Дмитрий. – Видно, судьба моя такая. Другого объяснения у меня нет.

Александр сел рядом с братом и легонько толкнул его плечом.

– Не вешай нос, Митька! Я добьюсь для тебя прощения.

– Спасибо, Саня! – откликнулся Дмитрий. – Спасибо за то, что приехал. Но я сделал то, что сделал, и готов за это держать ответ.

Каждое утро Александр начинал с того, что шел в ханский дворец с подарками для хана и его приближенных.

Каждый раз повторялось одно и то же. Подношения брали, обещали, что хан примет и просили ждать. Александр терпеливо топтался у входа, а мимо гордо шествовали московские бояре, направляясь прямиком в ханские покои. Впереди шел Иван Калита, брат убитого, который непременно окидывал Александра презрительным взглядом, а иногда не забывал и плюнуть в его сторону.

Иван Калита уверенно входил в Золотой зал и говорил Узбеку:

– Может, Юрий Данилович в чем-то виноват перед тобой, а может, и нет. Ведь суд так и не состоялся. А вот твоим зятем покойный действительно был. Погиб твой родственник. Так неужели убийца уйдет от ответа?

Хан качал головой, цокал языком и задумчиво тянул:

– Убийцу гургана прощать нельзя. Я подумаю над твоими словами.

Наконец Александр дождался своей очереди, вошел в Золотой зал и решительно заявил хану:

– Дмитрий убил преступника, он мстил за отца, он сделал это в состоянии сильного душевного волнения, не пытался скрыться и отдал себя на твой суд. Неужели он не заслуживает снисхождения?

Узбек покачал головой, поцокал языком и задумчиво протянул:

– Месть за отца – дело святое. Я подумаю над твоими словами.

Перед ханом стояла непростая задача. Обе стороны были по-своему правы.

– Вот послушай, что я думаю, – сказал он Ахмылу. – Юрий доставил мне немало хлопот и, если честно, получил по заслугам. Дмитрий несдержан, но сколько ему сейчас? Лет 25 – 26, не больше. С возрастом он должен стать разумней, а как человек прямой и честный будет благодарен мне за спасение жизни, а значит, и служить станет верой и правдой. Как считаешь, ради этого стоит его помиловать?

– Но ты ведь уже сам все решил, мой мудрый хан, – ответил Ахмыл. – Юрия не вернешь, впрочем, туда ему и дорога. А Дмитрия, если понадобится, ты всегда успеешь казнить.

Ахмыл шепнул Александру, что хан склоняется к помилованию. Александр поспешил обрадовать брата.

– У меня хорошая новость! – сказал он узнику, как только спустился в темницу. – Узбек еще не объявил своего решения, но от его приближенных я знаю, что он намерен тебя простить.

– Вот и славно, – откликнулся Дмитрий. – Возвращайся домой. Здесь ты уже сделал все, что мог.

– Я не брошу тебя, – возразил Александр.

Дмитрий помотал головой.

– Не о том беспокоишься. Тверская земля без защиты. Вот о чем надо думать в первую очередь.

– Константин уже взрослый, справится.

– Я не доверяю зятю Юрия. А тебе приказываю, как князь: отправляйся в Тверь. Возьми княжество в свои руки. Успокой мать и Марию. Сделай это ради меня и ради Тверской земли.

– Ну, если ты настаиваешь… Тогда до встречи, брат. Я буду ждать тебя в Твери.

Братья обнялись. Александр уехал.

В русском квартале Сарая московские бояре сидели за столом, пили крепкий набид и обсуждали отъезд брата Тверского князя.

– Довольный поехал. Видно, договорился с ханом.

– А чего тут гадать. Ахмыл еще третьего дня сказал, что Узбек помилует Дмитрия.

– Ну, уж нет, – стукнул кулаком по столу Иван Калита, который после гибели Юрия унаследовал Московский престол. – Я буду не я, если не добьюсь казни душегуба.

Бояре с удивлением посмотрели на князя.

– Мы уже сто раз ходили к хану, сто раз подносили подарки. Разве можно что-нибудь еще сделать?

– Помолчите! Дайте мне подумать! – цыкнул на бояр Иван Данилович и, заложив руки за спину, лихорадочно заходил из угла в угол. Бояре дружно поворачивали головы, следя за его передвижениями. Так продолжалось довольно долго. Солнце уже садилось, когда новый Московский князь, наконец, остановился и заявил:

– Я знаю, что сказать хану.

На следующий день Иван Данилович правдами и неправдами прорвался в Золотой зал.

– Опять ты здесь? – раздраженно спросил Узбек. Его жены захихикали, но Калита, не обращая на них внимания, подошел к самому подножию золотого трона. Задрав голову, он заглянул Узбеку в глаза и вкрадчиво произнес:

– Может, князь Юрий и не безгрешен. Может, он виноват перед тобой. Может, он даже заслуживает смерти. Но разве не ты должен его судить? Разве не ты должен его казнить?

Хан прислушался. Его жены притихли. Придворные подались вперед.

Чувствуя, что завоевал всеобщее внимание, Иван Данилович поднял правую руку вверх и, потрясая ей, возвысил голос.

– Разве здесь, в сердце Орды, Тверской князь вершит судьбы и выносит приговоры? Хан ты или не хан, в конце концов?!

Метя в самолюбие хана, Московский князь попал точно в цель. Глаза Узбека стали наливаться кровью. Жены в ожидании бури закрыли лица ладонями. Придворные отшатнулись. Калита, не отрываясь, испытующе смотрел на хана.

– Я – хан! – рявкнул Узбек так, что со стены упало несколько изразцов. – В своем улусе только я решаю, кого казнить, кого миловать! Дмитрия Тверского за самоуправство я решил казнить! И это окончательный приговор!

В наступившей тишине было слышно, как вздохнула жалостливая Тайдула. Иван Данилович опустил голову, пряча торжествующую улыбку.

– Прочь с глаз моих, – бросил ему Узбек. Калита скромно откланялся и вышел.

– Ну что? Ну как? – бросились к Московскому князю бояре, ожидавшие его у входа во дворец.

– Можете меня поздравить, – сказал им сияющий Калита. – Дмитрий Тверской будет казнен. Управлять ханом оказалось совсем не сложно. Еще немного и он даст мне ярлык на Великий стол.

Дмитрий уже понял, что помилования не будет. Бесчисленными часами, не разделенными на день и ночь, он представлял себе свою встречу с отцом на небесах. Что ему скажет Михаил Ярославич? Поблагодарит за то, что отомстил, или разгневается, за то, что получив Великое княжение не смог его удержать?

– Выходи! – услышал Дмитрий и понял, что это конец.

Волоча цепи, он с трудом поднялся по хлипкой лесенке и зажмурил глаза, привыкшие к темноте.

Его, связанного, отвезли на берег мелкой степной речушки и поставили на колени. Дмитрий услышал курлыканье журавлей, судя по всему, летящих к югу, и понял, что наступила осень. Наверное, середина сентября. Прошел почти год с того дня, когда все случилось. Почти год он провел в темнице.