Судьбинушка. Люба

Глава 1

– Ну вот, Алексей Петрович, теперь вы совсем молодцом, – похвалила Алексея Регина. – Две недели в реанимации. Вам очень повезло, что за вас взялся сам Самсонов. Виталий Фёдорович – редкий талант. Мало того, что он вас вернул практически с того света, так ещё и руку вам спас. Я, если честно, думала, без ампутации не обойтись. Ну что, давайте пробовать подниматься. Долго я вас тут у себя теперь не задержу, уже завтра переведём вас в обычную палату.

– Даже не знаю, радоваться мне этой новости или нет, – улыбнулся Алексей.

– Конечно, радоваться! – кивнула Регина. – Вы же идёте на поправку. И, кстати, примите мои поздравления. Самсонов сказал мне, что все документы о вашем освобождении подписаны. А тут ещё и амнистию должны объявить. Я сама об этом по телевизору слышала. Так что скоро вы сможете вернуться домой. Хотите, я куплю конверт и принесу вам, чтобы вы написали родным письмо. Представляете, как обрадуется ваша семья.

Алексей отвёл взгляд в сторону, немного помолчал, потом снова взглянул на добрую медсестру:

– Родные у меня вроде бы есть. Дети. Пятеро. Взрослые все совсем. Одна только, младшая, Люба, ещё подросток. А вот семьи у нас нет. Вышло так, что каждый сам по себе. Жену я похоронил давно, да честно сказать, и при ней у нас в доме полный разлад пошёл. Возвращаться туда я не хочу. Может быть, здесь где-нибудь останусь. Какую-никакую работу найду, сторожем хотя бы. Тут неподалёку дочка моя старшая живёт. Соня. Но к ней я тоже не поеду. Виноват я перед ней, Регина. До самой смерти себя не прощу. Внучку свою, Дашеньку, дочку Сонину, я не уберёг. Утонула девчушка по моему недогляду. Вроде и простила меня Соня, и срок свой за это я получил. А душа всё равно у меня не на месте. Потому и не пойму, за что Бог мне снова жизнь оставил. Не заслужил я её.

– Ох, как тяжело-то вам, – покачала головой Регина, прижав ладонь к щеке.

– Тяжело не то слово. Дома я пил сильно, всё пытался водкой боль свою притупить, но больше пить не буду. Хватит. И без того накуролесил в жизни, мама не горюй. А жалеть меня не надо. Не заслужил я твоей жалости. Ещё при жизни жены с бабёшкой одной спутался. Она тоже от мужа со мной гуляла. Людмилы моей уже на свете не было, когда муж Марии Степан застал нас с ней в одной постели. Не сдержался мужик, мне хорошо вломил, а с женой и вовсе силу не рассчитал. Марию на кладбище, его в тюрьму. Представляешь, Регина, я, когда свой срок получил, по этапу сюда на зону прибыл, захожу в хату, а там он, Степан.

Изумлённая женщина только ахнула, а Алексей невесело усмехнулся:

– Поначалу я каждый день от него заточку в ребро ждал. А потом бояться перестал. Думаю, будь что будет. Так и вышло. Как я понимаю, Степан об меня мараться не захотел, других подослал. Они сами мне об этом сказали.

– Алексей Петрович! – воскликнула Регина. – Но ведь это нанесение тяжких телесных. Этому Степану и его подельникам не должно всё это сойти с рук. Напишите заявление, пусть каждый получит по заслугам!

Алексей покачал головой:

– Я, прежде чем сознание потерять, увидел Звягина. Глаза его. Понимаешь, Регина, не было в них радости и злости. Было что-то другое, а что, понять не могу…

– Постойте…– Регина потёрла лоб. – Нам рассказывали, что кто-то нёс вас на руках. Вроде как спасти хотел. Какой-то мужчина.

– Значит, это был Степан… Больше некому, – проговорил Алексей. – Теперь я в этом уверен.

***

Илья вышел из операционной, снял шапочку и вытер ею мокрое лицо, а потом, как Соня несколько часов назад, опершись спиной на стену, медленно сполз на пол, устало уронив голову на руки.

– Илья Андреевич! Илья! – бросилась к нему Соня. – А Егор? Как он? Он жив? Что с ним?

Илья поднял голову и скривил губы в горькой улыбке:

– Спас я твоего Егора. Его спас, а тебя потерял.

Соня прижала руки к груди, потом зажала ладонями рот, словно пытаясь сдержать рвущийся наружу крик и вдруг, припав к плечу Ильи, зарыдала.

– Илья, Илюша, миленький! Я никогда-никогда тебя не забуду! Ты самый лучший, самый добрый, и обязательно будешь счастлив. Но Егор – это Егор. Мы связаны с ним раз и навсегда и не можем жить друг без друга… Илюша, я хочу его увидеть. Можно?

– Иди, – кивнул он в ответ. – И пожелай мне тоже встретить такую же любовь, как у вас.

***

Соня сидела у постели Егора, прижавшись лбом к его беспомощно лежавшей руке. Вдруг его пальцы дрогнули, и Соня мгновенно встрепенулась:

– Егор, Егорушка мой…

– Я умер, и ты ангел, – проговорил Егор, сквозь пелену, застилающую глаза, пытаясь рассмотреть девушку. – Я часто видел тебя во сне. У тебя лицо моей Сони.

– Егор, – рассмеялась она в ответ, покрывая слезами и поцелуями его руку и прижимая её к своей щеке: – Я не ангел, и ты не умер. Я Соня, твоя Соня. Помнишь, ты так меня называл. Если ты захочешь, я буду твоим ангелом, но только здесь, на земле. Любимый мой, хороший, я больше никогда не оставлю тебя…

– Соня моя… – прошептал Егор. – Я знал, что мы с тобой всё равно будем вместе. Я всегда это знал…

***

Только через несколько дней Соня вспомнила о письме Степана, которое так и не прочла. Суета, охватившая не только больницу, но и завод, где произошло ЧП, никому не оставляла ни минуты покоя. Если бы не Егор, и руководство предприятия это признавало, произошла бы настоящая техногенная катастрофа. Тогда число не раненых, а погибших исчислялось бы десятками. На завод стали приезжать комиссии, там начались всевозможные проверки. В городскую больницу прибыли несколько известных хирургов и врачей других направлений, чтобы оценить состояние здоровья всех пострадавших, в том числе и Егора.

Был среди медиков бывший коллега Ильи – Пётр Георгиевич Суспицын, под чьим началом когда-то работал молодой хирург.

– А-а-а… – похлопал Суспицын Илью по плечу после осмотра Егора и других пациентов. – Узнаю руку профессионала. Молодец, Илюша, я всегда был уверен в твоём таланте. Давай-ка вечерком посидим где-нибудь. Приходи ко мне в гостиницу, коньячок захвати. Несут ведь, небось, благодарные пациенты? А я лимончик прикуплю…

Илья улыбнулся. Он вспомнил, как ещё будучи практикантом, то и дело по поручению Суспицына бегал в магазин за лимонами.

Тем же вечером они оба, уже изрядно захмелевшие и обсудившие все насущные дела, молча сидели в номере Суспицына и не спеша потягивали армянский коньячок. Вдруг Пётр Георгиевич склонил голову, внимательно глядя на Илью и сказал:

– А похож, чёрт возьми, ей-Богу похож!

– Кто? На кого? – не понял Илья.

– Сынишка Жанкин, – пояснил Суспицын. – Два года пацану. И он просто вылитый ты. Кстати, тоже Илюшка.

– Жанна родила ребёнка? – удивился Илья и вдруг нахмурился. – Она что, вышла замуж?

– Нет, – покачал головой Суспицын. – По крайней мере, я об этом ничего не слышал. Она в декрет ушла вскоре после твоего отъезда. Мы все поначалу думали, что она забеременела от тебя. Шило-то в мешке не утаишь. Ещё и такое. А пацан похож. Ну вылитый ты.

Остаток вечера Илья был сам не свой, а когда вернулся домой, долго сидел в машине у подъезда, думая о словах Суспицына.

Высчитать сроки было не так уж и сложно, тем более что подвыпивший хирург назвал точную дату рождения малыша.

– Господи, какой я осел!!! – изо всех сил Илья ударил обеими руками по рулю. – Жанна, я всё сделаю, чтобы ты простила меня. И ты, сынок, тоже меня прости…

***

Прочитав письмо от Степана, встревоженная Соня бросилась к девушкам-медсёстрам, работавшим в регистратуре:

– Катюша, Настенька. Помогите мне, пожалуйста. Нужно узнать, в какую больницу могли отвезти заключённого из ИТК номер…

Она задохнулась, но потом всё-таки назвала номер колонии, где ещё совсем недавно отбывал наказание её отец.

– Узнайте, находится ли там Алексей Кошкин и что с ним.

– Да не волнуйся ты так, Соня, – пообещала ей Катя. – Мы узнаем всё, что нужно.

Тем же вечером Соня поговорила сначала с Региной, а потом и с отцом.

– Пап, может быть, ты приедешь ко мне? – просила его Соня.

– Приеду, дочка, только ненадолго, – пообещал Алексей. – А ты передавай привет Егору. И, дочка, я очень рад за вас… Берегите себя.

– Ты тоже, – попросила отца Соня. – Ты тоже береги себя, папа.

***

Амнистия. Степан вышел за территорию ИТК и, прищурившись, посмотрел в глубокое синее небо. Позади грохнули тяжёлым металлом ворота, но Звягин не обернулся на этот звук. Он глубоко вдохнул воздух свободы и, немного помедлив, зашагал прочь, оставляя позади себя горе, боль, отчаяние и страх последних тяжёлых лет.

***

Отстояв очередь на привокзальном рынке за окорочками, которые в народе называли «ножками Буша», Нина расплатилась за импортную курятину и направилась в рыбный ряд к своей знакомой, обещавшей оставить ей мороженого минтая. Но едва сделала несколько шагов, как кто-то, едва не сбив её с ног, вырвал из рук сумочку и бросился наутёк.

Нина закричала и в испуге прижала обе ладони к круглым щёкам. На глазах выступили слезы. Там, в сумке, кроме продуктов, были ещё и деньги, вся зарплата, которую она получила только вчера вечером.

– Помогите! Люди! – в отчаянии задохнулась Нина, обращаясь к прохожим. – Люди, как же это, а?

Степан только вышел из автобуса и теперь, стоя в сторонке, полез за конвертом, чтобы уточнить улицу, где жила Соня, и где теперь мог находиться Алексей. Вдруг он услышал отчаянный женский крик, а потом увидел парня, на ходу засовывавшего за пазуху украденную сумочку.

Степан сориентировался мгновенно и бросился наперерез к воришке, сбив его с ног. Выхватив у него сумку и быстро обшарив карманы, Степан забрал все его деньги, а потом потребовал:

– Вон пошёл! И если ещё раз тебя увижу…

Парень спорить не стал и тут же растворился в толпе, а Степан поднялся и направился к смуглой круглолицей женщине, которая так и не сдвинулась с места.

– Вот, это ваше. Аккуратнее надо быть, дамочка…

Он сунул ей в руки сумку и скомканные деньги, повернулся и пошёл прочь. Но вскоре услышал за спиной торопливые шаги и немного виноватый женский голос.

– Это не мои деньги. У меня столько не было, возьмите!

Удивлённый Степан обернулся и снова увидел перед собой симпатичную смуглянку. А Нина протягивала ему купюры, качая головой:

– Я не могу взять, это не моё!

Звягин почесал затылок.

– Всякое видал, но чтоб от денег кто-то отказывался, такого не припомню. Меня Степан зовут, а вас?

– А я Нина, – робко улыбнулась женщина.

– Слушай, Нина, – проговорил Степан, показывая на зажатые в её руках деньги. – Ты испугалась? Испугалась! Вот и считай, что это тебе за моральный ущерб. А теперь скажи, знаешь, где находится эта улица?

Он показал ей конверт и Нина, прочитав адрес ойкнула:

– Так это же письмо от моей подруги Сони! Мы живём с ней в одном общежитии, в соседних комнатах. Только её сейчас нет. Она с тех пор, как выписали из больницы Егора, живёт у него. В общежитие редко заглядывает.

– А её отец? «Алексей?» —растерянно спросил Степан, никак не ожидавший такого поворота.

– Он один раз приезжал, с какой-то Региной. Хорошая такая женщина. Они вроде как сошлись. Эта Регина его после лечения сразу к себе забрала.

– Ну и дела… – покачал головой Степан. – И что же теперь делать? Мне ведь даже переночевать негде.

– Пойдём ко мне, – предложила Нина. И, помолчав, добавила: – У меня завтра день рождения. Я вот и продукты купила. Соня с Егором будут, Алексею с Региной позвоним.

– Можно, – кивнул Степан. – только я без подарка. Неудобно как-то.

– А это? – воскликнула Нина, показывая на деньги и сумку. – Ох, Степан. Вы не представляете, как я вам благодарна!

Накормив своего нечаянного гостя, Нина постелила ему на диванчике, а сама вышла на кухню, чтобы заняться приготовлением к завтрашнему празднику. Однако Степан скоро присоединился к ней.

– Давай помогу тебе, что ли, – предложил он в ответ на её недоумевающий взгляд.

Нина расплылась в улыбке и поставила перед ним миску с нечищеным картофелем и нож. Вдвоём они управились быстро, потом долго пили чай в комнате Нины. А когда она ушла за занавеску переодеться перед сном, Степан, проводив взглядом её крепкую, ладную фигуру, судорожно вздохнул и шагнул к ней:

– Нин… Нина…

Она словно только и ждала этого. Руки женщины взлетели и обвили шею Степана. Он прижал её к себе и, шепча что-то глупое и ласковое, увлёк её за собой.

***

Праздник Нины удался на славу. Алексей уже знал, кто его там ждёт и крепко пожал Степану руку. Чуть позже, когда они вышли на кухню, покурить, Степан рассказал ему, что ещё один раз садился в карцер, чтобы избежать встречи с Волчком.

– За что же в карцер? – удивился Алексей.

– Да тут много ума не надо, – улыбнулся Степан. – На промке обматерил мастера и забросил лопату подальше. Меня вертухаи на пинках быстро туда донесли.

– А потом?

– А потом я узнал, что Волчка и одного из тех быков по этапу отправили. Поначалу, конечно, побаивался оставшихся, вдруг Волчок оставил на меня заказ, но месяц прошёл, потом другой и ничего. А тут вдруг раз и амнистия.

– Что ж теперь думаешь? – спросил его Алексей.

– Домой поеду. А там видно будет, – пожал плечами Степан.

– Слышь, а может, с нами тут останешься? Работу найдёшь… – не удержался Алексей. – Хочешь, здесь. Хочешь, к нам с Региной поехали. Тут недалеко. А городок хороший. Летом, говорят, грибов пропасть! И рыбалка…

Степан махнул рукой:

– Не до грибов мне, Леха. Чужак я тут. А там всё-таки дом…

***

Соня смотрела на счастливое лицо Нины и все понимала без слов. Ей так хотелось поговорить с подругой, но Егор, с трудом передвигался на костылях и ещё очень нуждался в покое. Уезжая с ним, Соня обняла подругу и тихо шепнула ей на ушко:

– Будь счастлива!

***

Три дня, что Степан провёл вместе с Ниной, пролетели для неё как один час и когда он сказал, что вечером уезжает, она только вскинула на него испуганные глаза вишнёвого цвета.

– Как? Уже?

Он кивнул, и она удерживать его не стала. Собрала ему в дорогу сумку, аккуратно сложила вещи.

– Прости, провожать не пойду.

– Да, не надо, – кивнул он и ушёл, плотно прикрыв за собой дверь.

Глотая крупные горькие слёзы, Нина долго стояла у окна и вздохнула, увидев, как по дорожке к общежитию идёт Соня. Она словно знала, что именно сейчас её поддержка требуется подруге и спешила к ней.

Нина отошла от окна, открыла подруге дверь и ахнула: на пороге стоял Степан…

Соня повернула за угол коридора и остановилась. Степан и Нина, стоя в дверях её комнаты, крепко обнявшись, целовались, ничего не замечая вокруг. Улыбнувшись, Соня тихо повернулась и ушла, не решившись помешать счастью так истосковавшихся по нему людей.

***

На свою свадьбу с Егором Соня пригласила только самых близких людей. Она очень хотела, чтобы приехали бабушка и Любаша, но Анфиса чувствовала себя не очень хорошо и потому отказалась, пожелав много счастья внучке в письме.

Зато подруга Марина приехала в далёкий уральский городок вместе со своим мужем Владимиром.

– Представляешь, – рассказывала Соне Марина, – оказывается, он знает Егора. Я показала ему вашу фотографию, и он только присвистнул, а потом сказал, что тоже обязательно поедет со мной.

– Вот и хорошо, я так счастлива! – обняла подругу детства Соня.

Егор же встретил Владимира не очень приветливо:

– Рад нашей встрече, – сухо сказал он ювелиру. – Давно не виделись.

– Да брось ты, Кот! – хлопнул тот его по плечу. – Что было, то было. А кто старое помянёт, тому глаз вон! Тем более что вот…

Егор взглянул на протянутую ему на ладони коробочку и охнул: золотые серьги с рубинами, те самые, что он когда-то дарил Соне на восемнадцатилетие, мягко поблёскивали на белом атласе.

– Как? Тебе же нужны были эти рубины…

– Ну, знаешь, дружба всё-таки нужнее… – улыбнулся Владимир. А потом добавил вполне серьёзно: – Ты только Соне не говори, что и как, ладно?

– Ладно, – кивнул Егор и крепко обнял друга.

***

Увидев серьги, Соня не поверила своим глазам.

– Егор, Володя! Но как???

Они только улыбнулись в ответ:

– Так бывает, любимая, – сказал ей Егор. – Люди называют это чудом. Но настоящее чудо – это любовь и дружба. Правда же, Володя?

– Правда, – кивнул тот и улыбнулся.

***

Анфиса надела очки, вскрыла конверт и прочитала письмо Сони, которая в первых строках поздравляла Любашу с днём рождения.

– Тринадцать лет нашей девочке! – писала Соня. – Какая она большая! Я на фотографии её даже не узнала! Мы с папой, Региной, Егором, Ниной и Степаном поздравляем её от души. А подарки отправили в посылке. Как получите, напишите, всё ли вам понравилось.

Хотели бы и сами приехать, но Егор только-только начинает ходить без костылей и даже без трости. Да и мне на седьмом месяце тяжело будет трястись в поезде. Близнецам Нины и Степана уже полгода. Такие славные мальчишки. У семейства Звягиных, кстати, ещё одна радость. Степану от завода выделили квартиру в новостройке. Так что у них теперь собственная двушка. Егор тоже хочет поскорее вернуться на завод. Говорит, что устал сидеть дома.

А папа работает водителем скорой помощи в той же больнице, что и Регина. Они часто бывают у нас в гостях и очень счастливы.

Не болей, бабушка и передавай привет Любаше! Мы все целуем и обнимаем вас, а я особенно. Всегда ваша Соня.

Глава 2

– Люба… Любаша… – Анфиса потрясла внучку за плечо, но девушка и не думала просыпаться. – Да что ты, в конце концов, воды маковой обпилась? Или опять своё радио до полночи слушала? Получит у меня Соня за такие подарки! Буду письмо писать, всё ей расскажу. И ничего она тебе больше не пришлёт.

Слушая ворчание бабушки, Люба тихонько застонала. Больше всего на свете ей сейчас хотелось уткнуться лицом в подушку и спать ещё долго-долго, витая в сладких предрассветных снах. Но она знала, что бабуля ни за что не отступится от неё и уйдёт, только когда поймёт, что Люба окончательно проснулась.

М-м-м… Как же тяжело это сделать…

Бабушка была права. Отчасти в том, что девушка не высыпалась, была виновата Соня. Раньше она присылала младшей сестре в подарок на день рождения сладости, игрушки, школьные вещички, одежду или обувь. Но посылка, которую Люба получила в день своего пятнадцатилетия, оказалась особенной. Девушка открыла её и ахнула, а потом запрыгала от радости по всей комнате, будто ей было четыре года. Соня прислала самый настоящий магнитофон! Маленький, аккуратненький однокассетник с двумя колонками и встроенным радио. Прижав руки к груди, Люба смотрела на это серебристое чудо и смеялась, не в силах поверить в такое счастье.

– Ох, ты ж, Господи, – прижала тогда Анфиса ладонь к морщинистой щеке. – Выдумает же эта Соня вечно! Своих забот у неё, что ли мало? Как же можно ни с того ни с сего такие дорогие подарки делать?

– Ну что ты, бабуля! Это же мой день рождения! – подскочила к ней Любаша и принялась обнимать и целовать её: – Я так рада, так рада, ты даже представить себе не можешь! Это самый лучший подарок в мире!

– Егоза… – проворчала Анфиса и оставила внучку в покое.

Но сейчас на это рассчитывать не приходилось. Пожилая женщина настойчиво трясла Любу за плечо, заставляя проснуться:

– Да сколько же тебя будить можно? Любка! Нет, я выброшу твой магнитофон в окно. Спать по ночам надо, а не дурость всякую слушать. Люба!

– Да встаю, встаю, – девушка с трудом разлепила глаза и села на кровати. Потом протянула руку за будильником: – Ба! Двадцать минут шестого! Ну зачем в такую рань?

– Пирожков я напекла, Любушка, и Нюрку подоила. Сходи-ка до школы на полустанок, продай. Всё копеечка будет.

Люба вздохнула. Ну вот! Ещё придётся тащиться в такую даль! Примерно в трёх километрах от Касьяновки в далёкое послевоенное время были проложены железнодорожные пути. В восьмидесятых власти пустили другую, более удобную ветку, и старые рельсы зарастали травой, лишь иногда принимая случайные поезда.

Но два года назад всё изменилось, в области началось какое-то серьёзное строительство и её руководство вспомнило о касьяновской железной дороге. Вскоре по ней заходили железнодорожники, проверяя состояние полотна, а потом побежали поезда и электрички, внося шум и суету в тихий и безмолвный мирок окрестных деревень.

Теперь уже районное начальство запросило разрешение на обустройство полустанка, который относился бы сразу к трём деревням. В области возражать не стали и не только электрички, но и поезда стали послушно останавливаться на широкой и продолговатой площадке, где теперь красовалась новенькая будочка-остановка, покрытая зелёной краской.

Ушлые деревенские бабульки быстро поняли выгоду от такого решения властей, выучили время прибытия на полустанок поездов и электричек, и стали выносить туда для продажи продукцию собственного хозяйства и огорода.

Чего здесь только не было! И всевозможная молочка, от сыворотки до домашнего сливочного масла, и яйца, и битая птица, и овощи, и свежие и сушёные ягоды, и грибы. Да мало ли ещё на чём может заработать копеечку досужий сельчанин. Некоторые горожане, прознав про такую торговую точку, специально приезжали сюда, чтобы приобрести дешёвые домашние продукты. А если у них не было денег, обменивали на еду любые вещи или предметы обихода. Добрые люди во все времена от души помогали друг другу, и, может быть, именно поэтому не становились богаче, но выживали, несмотря ни на что.

Сюда-то и нужно было Любаше нести бабулины пирожки. Любая выпечка разлеталась на полустанке очень быстро, но стряпня Анфисы пользовалась особым спросом, и девушка знала, что долго ей там стоять не придётся.

Умывшись холодной водой, чтобы проснуться побыстрее, Любаша выглянула во двор и покачала головой: после вчерашнего дождя земля ещё нисколько не просохла и нечего было даже думать ехать на полустанок на велосипеде. Поворчав, девушка принялась одеваться.

– Всё? Пошла? – Анфиса принесла внучке самодельный заплечный короб, в который уже сложила пирожки и молоко. Потом сунула девушке в руки газетный свёрток:

– А это тебе, по дороге поешь.

– Ладно, – кивнула Люба и, поправив на плечах свою ношу, зашагала по тропинке, ведущей к полустанку.

Здесь всё было как обычно. Торговки успели разложить свои товары к прибытию первого утреннего поезда, а вот Любаша немного припоздала и заняла крайнее место рядом с тётей Олей Коробкиной, торговавшей сушёными грибами, салом собственного посола и квашеной капустой.

– Я уж думала, тебя сегодня опять не будет, – проговорила тётя Оля. – Проспала небось? Долго спишь, девка. Не знаешь, что ли, такую пословицу, «долго спать – с долгом встать»?

– Не знаю, – зевнула Любаша. – Я бы ещё поспала, если б не бабушка.

– Как она там поживает, Анфиса-то? – спросила тётя Оля.

– Болеть стала часто, – вздохнула Любаша. – И спина, и руки. Растирания почти не помогают. Недавно Соня мазь хорошую прислала, вот с ней полегче.

– Да? – с интересом повернулась к ней словоохотливая соседка. – А как называется? У меня тоже каждый вечер все суставы выламывает… Может быть, и я себе такую куплю.

Люба пожала плечами:

– Я не помню, но, если хотите, запишу вам название на бумажке.

Как раз в это время подошла электричка и у Любы, из всего, что она принесла на продажу, осталась только бутылка молока.

Спрятав вырученные деньги в карман и застегнув его булавкой, Люба сказала тёте Оле:

– Хотите, я вам его дешевле продам, чтобы мне тут не стоять из-за одной бутылки? А вы уже поставите цену, какую хотите.

Но Ольга девушке не ответила. Она смотрела как из кустов на насыпь выбирается грязный, взлохмаченный человек. Рукав его помятого плаща был оторван и свисал с плеча, брюки и ботинки промокли насквозь, видимо, он всю ночь провёл под проливным дождём.

– Ой, батюшки! Да на нём же живого места нет! – ахнула Нина Григорьевна, старушка-торговка из Заречного.

Действительно, правый глаз мужчины сильно заплыл, на щеке запеклась кровь, а губы дрожали то ли от боли, то ли от холода.

– Ты откуда взялся, сердешный? – спросила его Григорьевна, когда он, пошатываясь, подошёл поближе.

Мужчина мотнул головой:

– Люди добрые… Помогите… С ночного поезда… Отстал. Все вещи там остались. Мне бы всего сотку, до города доехать. Помогите, а…

Женщины принялись качать головами и перешёптываться, но на просьбу незнакомца никак не отреагировали. Постояв немного, он отошёл в сторонку, подальше от всех, и сел прямо на насыпь, уткнув лицо в колени.

– Картёжники это орудуют, – негромко пояснила Любаше тётя Оля. – Проигрался работяга, видать, вот они его с поезда и скинули. Хорошо хоть жив остался. Пусть за это Бога благодарит. Что им только надо, дуракам таким? Дома жена, дети, заработал денежку, дуй домой по-тихому. Нет, он в поезде в карты играет. Вот теперь пусть посидит, подумает!

Ольга махнула рукой в сторону хлебнувшего горя бедолаги и снова взглянула на Любу:

– Давай своё молоко! Куплю у тебя, чего уж…

Но Люба, с жалостью смотревшая на несчастного мужчину, поднялась, взяла молоко и направилась к нему. А когда подошла, протянула ему бутылку и достала из кармана свёрток с пирожками, который бабушка приготовила специально для неё:

– Дядь! – тронула она его за плечо. – Вы же голодный. Вот возьмите, поешьте. Скоро придёт электричка, но вы успеете. Ещё десять минут есть точно.

Она отстегнула булавку и вытащила сторублёвую купюру:

– А это вам на дорогу. Больше дать не могу, извините. Но этого вам хватит.

– Спасибо, дочка, – мужчина с благодарностью принял всё, что она дала. И вдруг кивнул на внимательно следивших за ними женщин: – Добрая ты. Не то, что эти… Как говорится, народу много, людей мало. А ты – человек. И дай тебе Бог…

Люба улыбнулась:

– И вам тоже!

Она повернулась, кивнула на прощание качающей головой тёте Оле и побежала вниз по тропинке. Но, прежде чем совсем уйти с полустанка, обернулась. Мужчина с жадностью ел пирожки, запивая их молоком, но заметив, что Люба смотрит на него, поднял руку и помахал ей на прощание. Она ответила ему таким же жестом и побежала по дорожке, чувствуя, как душу наполняет странное чувство необычайной радости.

***

Вернувшись домой, Люба всё рассказала бабушке и отдала ей заработанные деньги.

– Душевная ты у меня, Любаша, – похвалила её старушка. – Я, может, потому и на свете зажилась, что ты меня своим теплом пригрела.

– Что ты, ба! – воскликнула девушка. – Это ты меня пригрела. Я ведь помню, как мама привела меня к тебе и сказала, что я ей не нужна.

– Неужели помнишь? – ахнула Анфиса.

– Ещё бы! – усмехнулась Люба. – Я тогда чуть не умерла, когда бежала за ней по лесу. А она ругала меня на чём свет стоит и с такой злобой кричала на меня, что мне иногда до сих пор снится её голос.

– Любаша… Может быть, ты когда-нибудь поймёшь её, – вздохнула Анфиса. – У мамы была тяжёлая жизнь…

– Да? – девушка резко повернулась к ней. – А у тебя?! У тебя она была лёгкой? Но ты же приняла меня и Соню, когда ей было плохо. Нет, бабулечка. Я никогда её не пойму и матерью называть не хочу, хоть она и выносила меня. Ты мне и бабушка, и мать. И не говори мне больше о ней, я тебя очень прошу!

Анфиса отвела взгляд в сторону. Её губы дрожали. Она вдруг именно сейчас осознала, как выросла Люба. Вот она стоит перед ней, смуглая и худенькая, но такая взрослая, как будто ей не пятнадцать, а двадцать лет. Сама же Анфиса за последние годы словно стала меньше, усохла, как печёное яблоко. Теперь все её лицо было изрыто глубокими морщинами, а волосы совсем побелели. И силы в руках почти не осталось.

– Слава Богу, внученька, – заговорила снова Анфиса. – Дал он мне время поднять тебя на ноги. Теперь ты и без меня справиться сможешь.

– Ты что это, ба?! – воскликнула Люба, бросаясь к старушке. – А ну-ка не пугай меня! Держись за меня, я тебя отведу на кровать. Плохо, да? Бабуля! Давай я не пойду в школу, останусь с тобой. Ложись, ложись! Сейчас я дам тебе лекарства!

– Ничего не надо, – помахала рукой Анфиса. – Таблетки принеси, выпью и полежу немного. А ты иди в школу. Придумала пропускать. Я каждый день себя так чувствую. Что ж тебе теперь не учиться что ли?

– Ба! – в голосе Любаши послышался упрёк.

– Иди-иди! – настойчиво повторила Анфиса. – Ишь, что придумала!

***

– Ты что опаздываешь? – спросила Любашу Катя Семенова, её лучшая подруга, с которой она с первого класса сидела за одной партой.

– Потом расскажу, – шепнула Люба, выкладывая из сумки на парту тетрадь и поглядывая на учительницу, писавшую на доске число и тему урока. – Бабушке было плохо.

– А-а-а, – кивнула Катя.

– Слушала вчера Европу Плюс? – тихонько спросила подругу Любаша и округлила глаза. – Женни Шаден вчера о таком рассказывала. Я обалдела…

Девушка наклонилась и стала пересказывать ночной эфир, который прослушала от начала и до конца и потому не выспалась.

– Кошкина! – резкий окрик учительницы заставил Любашу отшатнуться от Кати и выпрямиться. – Мало того что опять опоздала, ещё и урок мне будешь мешать вести!

– Да я же ничего, Валентина Ивановна, – пожала плечами Люба.

– Она же кошка, которая гуляет сама по себе, – послышался ехидный голос с первой парты. Люба резко повернулась и встретила насмешливый взгляд круглой отличницы и самой модной девчонки в школе Анжелы Гусевой.

– Шипи-шипи, гусиха, – мгновенно отозвалась Люба. – Смотри только, чтобы от шипения твои перья не повылезали!

– Кошкина!!! – снова прикрикнула на Любашу учительница, словно не замечая слов Гусевой.

Это Любу нисколько не удивило. Отец Анжелы был директором этой школы, и все учителя с первого класса старательно тянули девочку, завышая ей оценки.

Презрительно фыркнув, Люба открыла тетрадь и принялась записывать число.

– Она в новых «Мальвинах» пришла, хвасталась тут всем, – прошептала Любе Катя. И добавила с явно слышимой в голосе завистью: – Посмотришь на перемене. Ве-е-ещь…

Любаша не ответила подруге, но так сильно сжала ручку, что та хрустнула в её ладони. Девушка всем своим сердцем терпеть не могла отличницу-одноклассницу, которая всегда была надменной и чванливой. Ещё бы! Единственная дочь в семье, любимица папочки! Белокурый голубоглазый ангелочек с пухлыми губками. Все мальчишки сходили по ней с ума. Но Люба знала, какая чёрная душа у этого ангела и никогда не давала ей спуска, отказываясь подчиняться влиянию Анжелы. За это Гусева всегда ненавидела Любу и частенько показывала ей своё превосходство, откровенно смеясь над ней.

***

На перемене, когда все отправились в школьную столовую, Анжела намеренно обогнала Любу, толкнув её, и пошла впереди, виляя задом, чтобы продемонстрировать вышитый зелёными и красными нитками логотип модных джинсов.

– Смотри, занесёт на повороте! – не удержалась Люба.

– Льготникам слова не давали! – мгновенно отозвалась та.

Краска бросилась Любе в лицо. Анжела снова надавила на её самое больное место. С первого класса Люба и Катя питались по категории детей из малообеспеченных семей. Любу воспитывала бабушка, а Катю только мама, отец девочки умер, когда ей было всего пять лет. Государство брало на себя заботу о таких детях, и сначала они питались в школе совсем бесплатно, а потом, в старших классах платили за обед намного меньше, чем остальные школьники.

Анфиса и Наталья, бабушка и мама девочек радовались такой возможности, Катя тоже не считала это чем-то зазорным, а вот Люба принимала такое положение дел как унижение. Льгота по питанию как бы подчёркивала, что она, Люба не только малоимущая, но ещё и никому не нужная, лишняя для всех. Почему у всех есть семьи, есть любящие папа и мама, а у неё нет? Конечно, девочка искренне любила Анфису, но она была ей всего лишь бабушкой…

Взяв свои порции, Люба и Катя сели за свободный столик, тихонько обсуждая ночной эфир скандально известной ведущей модной радиостанции, когда Люба услышала громкий голос Анжелы:

– С ума сошёл, Валерик! Какая область? Я буду поступать в Москву! На журналиста! Я же вам не Кошкина, на полустанке пирожками торговать!

Люба встала.

– Да не трогай ты её! – дёрнула подругу за рукав Катя, но Любаша уже подошла к Гусевой и наклонилась к ней.

– Что ты сказала?

– Ой, а ты слышала? – усмехнулась Анжела.

– Ой, а ты облилась? – Люба, подняв над её головой полный стакан томатного сока, вылила его на обомлевшую девушку.

Густая, остро пахнувшая жидкость быстро потекла сначала по начёсанным белокурым волосам Анжелы, потом по светлой блузке и, наконец, стала оставлять коричневые полосы на новеньких джинсах девушки.

– А-а-а!!! – закричала Анжела, вскакивая и только теперь понимая, что произошло. – Что ты наделала, дура?!

Вокруг них стала собираться толпа, прибежали учителя, тут же принялись выяснять, что произошло. Но Люба видела перед собой только разгневанное лицо директора, вышедшего из своего кабинета на шум. Увидев, в каком состоянии находится дочь и, выслушав её, Гусев повернулся к Любаше:

– Если ты не прекратишь приставать к моей Анжеле, я тебя посажу в тюрьму, дрянь такая! И мне всё равно, что твоя бабка-уголовница полжизни отсидела за убийство! Тебя она, смотрю, такой же воспитала! Все вы – гнилое семя…

Глава 3

Смысл слов директора школы дошёл до Любы не сразу, но, когда она поняла, что он сказал, девушка задохнулась, как от удара под дых, потому что сразу поверила ему. Бабушка Анфиса кого-то убила и за это долго сидела в тюрьме! Но это же просто ужасно!

Любаша медленно обвела взглядом всех присутствующих. Ей вдруг захотелось убежать, остаться одной, спрятаться, чтобы никто не видел, как она пытается справиться с новым позором, обрушившимся на неё.

А толпа притихла, заворожённо наблюдая, как опускаются плечи Любы, будто кто-то положил на них невидимый груз. Все стояли и молча ждали её слёз, оправданий, уверений, что это не так. И директор тоже надеялся, что она сейчас бросится к нему, будет плакать и извиняться перед ним и его дочерью.

Но Люба вдруг выпрямилась и высоко вскинула голову:

– А хоть бы и так! – громко, чтобы все слышали, произнесла она. – Если она кого-то и убила, значит, это был очень плохой человек! И заслуживал этого! Как вы, Лев Валерьянович!

– Что-о-о??? – вспыхнул униженный словами вздорной девчонки директор школы. – Ты мне угрожаешь?

Люба дерзко рассмеялась:

– Ну что вы! Разве я могу вам угрожать? Вы взрослый сильный мужчина, директор! А я ещё совсем ребёнок. Не бойтесь меня. Я же вас не боюсь!

В это время прозвенел звонок на урок, и Люба повернулась к застывшей рядом с ней Кате:

– Ты поела? Пойдём, а то на литературу опоздаем… У нас же сочинение!

Толпа расступилась, пропуская подруг. И даже директор шагнул в сторону, чтобы Люба не задела его. Порции обеих девочек остались на столе нетронутыми…

Анжела в тот день в школу не вернулась. А вот Люба спокойно отсидела все уроки, написала сочинение, вышла отвечать к доске, получила твёрдую четвёрку по истории. И только расставаясь с Катей, вздохнула:

– Надо же, какой дурацкий сегодня день. У меня просто голова идёт кругом.

– Ты молодец, я бы так не смогла, – не сдержала своего восхищения подругой Катерина. – Я думала, что ты просто убежишь, когда Лёвка набросился на тебя.

– Я очень хотела убежать, Катюша, – призналась ей Люба. – Но, если бы я так сделала, я бы предала бабушку и показала свою слабость. Как бы я потом смогла вернуться в школу и смотреть всем в глаза? Пусть лучше они отводят взгляды вместе со своей Гусихой. Ох, и попадётся она мне как-нибудь под горячую руку!

– Главное, чтобы в этой руке у тебя больше не было томатного сока! – проговорила Катя, и они обе громко расхохотались, хлопнув друг другу ладонью об ладонь.

***

Вернувшись из школы, Люба застала бабушку на кухне. Та уже сварила на обед вермишелевый суп с горсточкой сушёных грибов и теперь собиралась мыть посуду.

– Не надо, ба, я сама! – сказала ей Любаша, привычно чмокнув в щёку. – Расскажи лучше, это правда, что ты сидела за убийство?

Кружка выскользнула из рук старушки и со звоном разбилась об пол.

– Люба…– ахнула Анфиса.

– Правда, значит, – вздохнула девушка, взяла бабушку за обе руки и отвела в комнату, где усадила её на диванчик, и сама присела рядом.

– Я хочу знать всё, – сказала Любаша. – Пожалуйста, бабуля, расскажи.

Анфиса разгладила трясущимися руками застиранный, выцветший фартук, потом принялась теребить его. Ей вдруг вспомнилась Людмила и её насмешливый голос:

– Да какая я тебе дочь? Тамбовская волчица тебе дочь! Или где ты там срок мотала? В сибирских лагерях? Ещё не хватало, чтобы какая-то убийца моей матерью была! Слава Богу, что это не так!

Анфиса подняла голову и, беспомощно посмотрев на висевшую в чёрной раме икону, прошептала беззвучно:

– Господи, Иисусе Христе, сыне Божий! Неужели сейчас и Любаша отречётся от меня? Забери ты меня тогда к себе, не мучай… Не вынесу я…

А Люба молча сидела и ждала, когда же бабушка начнёт свой рассказ.

И Анфиса, зная, что внучка ни за что не отступится от неё, пока не получит ответа, заговорила:

– Правильно люди говорят. Убивица я. Давно это было, а в людской памяти, видишь, осталось. Подлый человек он был, Игнат. Ссильничал меня сначала один раз, потом другой. Отца моего обвинил в том, чего тот не делал. Игнат сам бригаду колхозную сжёг, много имущества тогда погорело. А сказал, что это сделал мой отец. В глаза мне смеялся. Вот я и не выдержала. Топор под руки мне попался, а на глаза как будто пелена упала. Не ожидал он, что я способна на такое. Да я и сама не ожидала.

– Так ты этого Игната топором зарубила? – ахнула Люба.

– Ага, – тихо и спокойно произнесла Анфиса. – Суд потом был. Мне много дали, отец Игната уважаемым человеком был, председательствовал тут у нас. Отцу поменьше, но я свой срок отсидела и вышла. А папка так в тюрьме и помер.

– Ой, бабушка, почему же ты мне раньше об этом не рассказывала? – воскликнула Люба.

– Зачем? – покачала головой Анфиса. – Я бы сейчас ничего тебе говорить не стала, если бы ты сама не спросила.

Она немного помолчала, потом посмотрела на внучку:

– Уйдёшь теперь?

Любаша округлила глаза, сначала не поняв, о чём говорит бабушка, а потом всплеснула руками:

– Да ты что, ба! Ты как могла такое подумать?! Никогда я тебя не брошу! Ты же моя родная бабулечка, самая лучшая на свете!

Девушка потянулась, чтобы обнять старушку, но Анфиса вдруг отстранила её:

– Давай-ка уж тогда я расскажу тебе всю правду до конца. По больному-то будет легче. Родственницы мы с тобой, Любаша, только очень дальние. Что называется, седьмая вода на киселе. Никогда у меня не было детей. Я уже из лагеря вернулась, когда Тамара, прабабка твоя, перед своей смертью привела ко мне свою внучку. Мать твою, Людмилу. Маленькая она была ещё, несмышлёныш совсем. А уже осталась круглой сиротой. У меня тоже никого не было, вот я и взяла её на воспитание. Вырастила как собственную дочку. Заботилась, как могла. А потом вот такие же добрые люди рассказали ей о моём прошлом. И не выдержала Людмила, отвернулась от меня. Так, внученька, тоже бывает.

– Злая она была! – блеснула глазами Любаша. – Я не такая, как она. И никогда тебя не брошу. Мне всё равно, что у меня нет мамы, а папа уехал далеко и только иногда вспоминает меня. Сейчас, когда он женился на тёте Регине, он стал лучше и добрее. Но всё равно мы с ним чужие.

– Не осуждай, Алексея, – попросила внучку Анфиса. – Не отец он тебе. Я не знаю, что у матери твоей вышло с Иваном, соседом нашим. Говорила она, что он силой её взял. Может и так. Я не знаю. Только забеременела она от него тобой. Этого ей Алексей и не простил. А Людмила, глупая баба, за это на тебе своё зло срывала.

Губы Любаши задрожали, а из глаз искрами брызнули слёзы. Девушка стремительно вскочила на ноги:

– Что ты такое говоришь, бабушка? Ты что говоришь??? Дядя Ваня мой отец?! Мой родной отец??? Бабушка-а-а!!! Как же так? Почему же ты молчала?

Любаша, словно подкошенная, упала к ногам старушки. Обхватив её колени руками и прижавшись к ним лицом, девушка горько зарыдала.

– Ну что ты, что ты, глупенькая…– гладила Анфиса узловатыми пальцами голову и вздрагивающие плечи внучки. – Как же я тебе могла такое рассказать? Маленькая ведь ты была совсем. А теперь выросла, взрослая стала. Вот и пришло время узнать правду, какой бы горькой она ни была. Не плачь, Любушка моя, не рви моё сердце…

Люба успокоилась не сразу, а когда снова посмотрела на Анфису, в глазах её светилось что-то непонятное.

– Ну? Чего ты? – старушка беспокойно приложила ладони к её лицу.

– Бабушка! – сквозь слёзы улыбнулась ей Любаша. – А я всегда знала, что дядя Ваня – мой отец! Чувствовала это! И хотела, чтобы это было так! Хотела быть Морозовой, а не Кошкиной! Ой, бабушка! Как же мы с ним жили рядом и ничего друг о друге не знали! Или… – Люба вдруг замолчала, затаив дыхание от мелькнувшей в голове догадки: – Он знал?!!! Бабушка, в ту ночь, когда всё случилось, он сказал мне странные слова. Я запомнила их, но поняла только сейчас!

– И что же он сказал тебе, внученька? – с сочувствием спросила Анфиса.

А Любаша уже мысленно перенеслась в тот предрассветный час, когда она в последний раз была рядом со своим отцом и даже не догадывалась об этом. Тогда он сказал ей, что ему нужно уйти и она, в порыве детской признательности и благодарности за всё, что он для неё сделал, крепко обняла его. И маленькая Любаша проговорила, с трудом сдерживая слёзы:

– Дядя Ваня! Я буду скучать по тебе и ждать. Всегда тебя буду ждать. Ты возвращайся!

И вот тогда-то он и сказал ей с непонятной тоской в голосе:

– Дядя Ваня… Что ж, пусть я так и останусь дядей Ваней. Наверное, это правильно. Не заслужил я. А жалеть ни о чём не жалею. Потому что знаю, кто-то там, наверху меня почему-то простил. Иначе, зачем он послал мне тебя?

Они ещё раз обнялись, а потом случилось то, о чём Любаша вспоминать не хотела. Вот и сейчас она обожгла бабушку своими зелёными глазами и сказала уверенно:

– Да! Он всё знал! И очень любил меня. А я всегда буду любить его и тебя! И мне всё равно, что там было в прошлом!

Они обнялись, и Люба расцеловала старушку.

– Ба! – проговорила девушка после недолгого молчания.

– А? – отозвалась та, не зная, что ещё ожидать от своей егозы.

– Я есть хочу! Твой суп так пахнет!

– Так пойдём же обедать, – спохватилась Анфиса. – Всё готово давно. Уже, поди, и остыло!

Она так и не спросила Любашу, кто же рассказал ей о ней, а сама внучка говорить об этом не стала. Да и какая разница, чей рот не удержал чужую тайну. Впрочем, и тайны-то давно никакой не было. Целая жизнь прошла с той поры. Главное, что Любаша, егоза её любимая, не отвернулась от неё, не стала проклинать, как это сделала когда-то Людмила. И известие о том, что Иван её родной отец, Любаша восприняла как нельзя лучше. А ведь боевая какая девчонка! Такой палец в рот не клади…

– Эх, – вздохнула про себя старушка, – пожить бы ещё немного… Замуж её выдать. Определить, как надо, а потом можно будет уже и на покой…

***

Уже начало темнеть, когда Люба, сделав по дому все дела, подошла к бабушке, уютно устроившейся перед телевизором в глубоком кресле:

– Бабуль, там Катя пришла. Мы посидим у нас на лавочке, ладно?

– Только не долго, – кивнула старушка, всё-таки с некоторой тревогой вглядываясь в лицо внучки. Но Люба выглядела вполне беззаботной, и Анфиса успокоилась.

Катерина, в самом деле, ждала Любу на лавочке и как только подруга вышла, вынула из-за пазухи свёрток и сунула ей в руки.

– Спасибо! – шепнула Любаша. – Ну что, как обычно, к десяти?

– Ага, – кивнула Катя и вдруг заметила что-то особенное в лице подруги: – Ну, ты что, всё ещё из-за Гусихи переживаешь? Или из-за того, что сказал её отец? Да может быть это и неправда! Что ты его слушаешь?

– Правда, – вздохнула Люба. – Я поговорила с бабушкой. Она от насильника отбивалась и так получилось.

– А-а-а, тогда это правильно, – с пониманием произнесла Катя. – Слушай, там свежий номер «Спид-Инфо» вышел, я дочитаю и тебе принесу. Только ты никому, ладно? Так вот, там в одной статье тоже про это писали…

Подруги поболтали ещё немного, потом разошлись и Люба, быстро спрятав свёрток в своей комнате, пришла к бабушке.

– Ба, тебе что-нибудь нужно? Давай я тебе чай заварю или лекарства дам. Укрыть тебя?

– Нет, внученька, ничего не надо, – покачала головой Анфиса. – Я тут посижу, а потом лягу.

– Я тоже пораньше лечь хочу, – мягко улыбнулась ей девушка.

– Ложись, ложись, касатушка… – погладила её по руке Анфиса. – Отдыхай… А я пока тут побуду. Добрых снов!

– И тебе, бабуля!

Люба ушла в свою комнату и развернула свёрток, который принесла ей Катя. Коротенькая джинсовая юбка, сшитая в виде трапеции, вызвала у девушки настоящий восторг. Катя выпросила её у своей двоюродной сестры всего на один вечер специально для Любы. И девушка осторожно погладила целый ряд пуговичек-заклёпок, расположенный впереди по самому центру. Юбку можно было расстегнуть полностью и это придавало ей какую-то особенную прелесть.

Люба переоделась очень быстро, волосы собрала в высокий хвост, а чёлку начесала, чтобы она красиво лежала надо лбом. Зеленоватые тени, тушь и губная помада завершили образ, и Люба осталась собой очень довольна.

Приоткрыв дверь и убедившись, что бабушка задремала под монотонное ворчание телевизора, Любаша вернулась в свою комнату, свернула старенькую куртку и положила под одеяло, повторяя свой собственный силуэт. Потом через окно выбралась на улицу, где на лавочке под кустом сирени её уже ждала Катя. Подруга была в джинсовой куртке тоже с сестринского плеча и блестящих розовых лосинах, которые недавно купила ей мама.

Оглядев друг друга, красотки взялись за руки и растаяли в опустившейся на землю темноте. А ещё через пятнадцать минут их уже можно было видеть танцующими на дискотеке в деревенском клубе. Под потолком, разбрасывая по стенам радужные блики, крутился самодельный зеркальный шар и девчонки, мелькая в осколках битых зеркал, громко подпевали любимой группе Ace of Base:

– Happy nation! Living in a happy nation…

Where the people understand

And dream of the perfect man…

– Ой, Любка! Смотри! – перестав голосить, дёрнула подругу за рукав Катя. – Это же Артём Негода! Сын нашего зоотехника. Он в прошлом году школу окончил, а сейчас учится в городе. Какой красавчик! Просто закачаешься!

Люба повернулась и увидела того, о ком говорила Катя. Прислонившись плечом к стене, он тоже смотрел на них и улыбался, как может улыбаться только очень уверенный в себе человек.

***

Анфиса проснулась, почувствовав, как затекло её тело. Она пошевелилась и попыталась подняться, но сердце прострелила такая острая боль, что у пожилой, измученной тяжёлой жизнью женщины, перехватило дыхание.

– Люба, Любаша… – позвала Анфиса внучку, но ответом ей была тишина. А сердце билось все сильнее и резче, голова кружилась, и начали неметь руки. – Люба-а-а…

Анфиса потянулась за таблетками и стаканом с водой, но рука старушки дрогнула, стакан опрокинулся и покатился по полу. Анфиса устало закрыла глаза, а сердце снова пронзила острая игла…

Глава 4

Едва Артём появился в зале, как вокруг него тотчас же собралась толпа парней и девушек. Наверное, он рассказывал им что-то очень весёлое, потому что все они громко смеялись, не обращая внимания на музыку. Потом кто-то из девиц вытащил Артёма танцевать.

Люба то и дело украдкой посматривала на него. Ей нравилось, как он двигается, нравилась его белозубая улыбка, ей нравилось в нём всё. Девушка вдруг представила себя в его объятиях и вспыхнула румянцем от нахлынувшего волнения. Она ещё смотрела на Артёма, когда он поднял голову, встретился с ней взглядом и вдруг подмигнул ей.

Люба торопливо отвернулась, но он успел заметить глупое, влюблённое выражение её лица.

– Ты что? – удивилась Катя, когда Люба дёрнула её за рукав куртки.

– Давай немного отдохнём, – попросила подругу Любаша.

– Мы же только пришли! Давай ещё потанцуем! – стала упрашивать её Катерина. – Ой, какая песня!

– Ладно, но только один танец, – сдалась Люба, приказав себе даже нечаянно не смотреть в сторону Артёма.

Однако, когда зазвучал медленный танец, она невольно обернулась и тихонько ахнула: Артём, оставив свою компанию, направлялся к ней. Пряча стеснительную улыбку, девушка сделала шаг к нему навстречу. Вот только Негода прошёл мимо Любы и протянул руку Кате:

– Ну что, прелесть моя, потанцуем?

Катя, бросив быстрый виноватый взгляд на подругу, ответила на приглашение и Люба, оставшись одна посреди зала, поспешно отошла в сторонку. Нет, она не сердилась на подругу за то, что та пошла танцевать с этим парнем. Она злилась на себя, потому что растерялась и выглядела полной дурой. А самое страшное было в том, что Артём понял это. Да, он заметил, что она ждала его приглашения, видел, как она хотела потанцевать с ним. И всё равно прошёл мимо.

Люба прижала ладонь к пылающему лбу. Нет, оставаться здесь после такого позора она не может. Вот сейчас закончится песня, и Артём с Катей подойдут к ней. Что она им скажет? Сделает вид, что ничего не произошло и снова пойдёт танцевать? Нет, это не в её характере. Лучше уйти. Потом она придумает какое-нибудь объяснение для Кати. А Артём… Что подумает он, ей было совсем не интересно.

Не рассуждая больше, Люба вышла на улицу и поспешила домой. Но не успела даже повернуть за угол, когда услышала приближающиеся позади шаги и срывающееся дыхание.

– Подожди! Да подожди ты, Люба! Тебя же Люба зовут? Мне сказала твоя подруга.

Артём догнал девушку и дёрнул её за руку:

– Куда ты?

– Домой, – остановившись, резко ответила она ему.

– Люб, ты что, обиделась? – Артём попытался приобнять её. – Пойдём, я с тобой тоже потанцую. Ну в самом деле! Извини! Я уже сто лет не был на нашей дискотеке, а тут пришёл и увидел сразу двух красавиц. Да ты не переживай, меня на всех хватит.

– Много чести переживать за тебя! – усмехнулась Люба, освобождаясь из его объятий. – Я тебя знать не знаю, так что ничего себе не выдумывай. Иди в клуб, там красивых девчонок много. А мне пора. Я всё равно собиралась уходить.

– Гордая какая! – усмехнулся Артём. – Давай тогда провожу тебя, что ли. Заодно познакомимся поближе. Расскажешь мне о себе.

Люба в ответ только фыркнула:

– Ничего я не собираюсь тебе рассказывать! Больно надо! И вообще, отстань от меня.

– Я же уже извинился, – развёл руками Артём.

– А я не просила тебя об этом, – фыркнула Любаша.

– А об этом? – он снова привлёк её к себе и поцеловал в губы настоящим, взрослым поцелуем.

Тысячи фейерверков вспыхнули в глазах Любаши, а голова закружилась от приступа внезапного счастья. Наверное, девушка упала бы, если б Артём не держал её очень крепко. Но Люба растерялась только на одно мгновение, а потом вцепилась в него ногтями и принялась вырываться как дикая кошка, расцарапав парню лицо и шею. Но он, не ожидавший такого отпора, и сам уже выпустил её из объятий:

– Дура бешеная! – воскликнул он, проводя пальцами по царапинам на коже. – Совсем с катушек слетела?

– Сам ты дурак! Отстань от меня! – с яростью выкрикнула Люба, повернулась и побежала домой, боясь, что он сейчас догонит её. Но Артём не тронулся с места и долго ещё стоял, вытирая ладонью сочившуюся по лицу и шее кровь.

А Люба, рыдая, бежала по улице и обзывала себя самыми последними словами. Больше всего она боялась признаться самой себе, что влюбилась в этого Артёма с первого взгляда, а ещё ей очень понравился его поцелуй. Понравился до такой степени, что она испугалась внезапно охвативших её ощущений. В тот момент тело Любы неожиданно стало безвольным и податливым. И этих нескольких секунд девушке хватило на то, чтобы понять: вот о чём с таким придыханием рассказывает ведущая ночного шоу.

– Дура! Дура какая! – подбегая к дому и широкими взмахами ладоней вытирая слёзы, упрекнула себя ещё раз Люба. Потом забралась в окно, и тихонько выглянула из своей комнаты.

Бабушка по-прежнему сидела в своём кресле, но что-то в её позе не понравилось Любе и девушка, забыв о макияже и откровенном наряде, бросилась к ней.

– Ба! Бабуля! Бабушка-а-а!!!

***

Наталья и Фёдор, соседи Анфисы, крепко спали, когда Люба принялась стучать им в окно:

– Тётя Наташа!!! Дядя Федя!!! Да проснитесь же вы! Бабушка умирает!!!

– Ой! – Наталья села на кровати, пытаясь разобрать спросонья, кто там кричит: – Любка, что ли, шумит? Господи! Поди с Анфисой что… Федь, а Федь… Вставай! Я пойду посмотрю, что там, а ты одевайся. Не к добру всё это…

Она вышла на крыльцо и удивлённо уставилась на Любу:

– Ты откуда такая?

Но девушка только махнула рукой:

– Зовите дядю Федю, в больницу нам надо!

Наталья метнулась в дом, на пороге столкнувшись с мужем, который одевался прямо на ходу. Вся эта суета длилась недолго и вскоре Фёдор, загрузив в машину Анфису и Любашу, мчался в районную больницу, думая только о том, как бы успеть довезти старую соседку до врачей живой.

Фёдор успел и это было настоящим чудом, о чём и сказал вышедший к ним врач, после того как определил Анфису в реанимацию.

– Бабушка будет жить? Вы спасёте её? – не сдерживая волнения, схватила его за рукав Люба.

– Пока ничего определённого не могу вам сказать, – доктор спокойно разжал её пальцы и отстранился от девушки. – Мы проведём все необходимые процедуры, но результат будет очевиден не сразу. Если бы вы привезли её чуть раньше. Вы сын? – обратился врач к Фёдору. – Почему тянули?

– Нет, я сосед, – торопливо покачал головой тот. – Анфиса вдвоём с внучкой живёт. Вот с ней, с Любой.

Доктор бросил на девушку быстрый оценивающий взгляд:

– Тогда всё понятно. Нам удалось восстановить работу сердца, но это только благодаря аппаратам. Сразу хочу предупредить вас: последствия такого приступа могут быть достаточно тяжёлыми. Кто-нибудь из взрослых в семье есть?

– Шура, моя сестра, – сказала Люба.

– Пусть завтра придёт. Я буду разговаривать с ней. И пусть захватит с собой амбулаторную карту вашей бабушки. А то приехали с пустыми руками. Догадываться я, что ли, должен, что там у неё со здоровьем?

Не добавив больше ни слова, доктор ушёл, оставив Любу и Фёдора в коридоре. Девушка закрыла лицо руками:

– Это я во всём виновата! – проговорила она, качая головой. – Никогда себе этого не прощу…

– Поехали домой, Любаша, – вздохнул Фёдор. – Что могли, мы сделали. Остальное зависит от докторов.

– Нет-нет, – испуганно отшатнулась от него Люба. – Я здесь останусь, с бабушкой. Вдруг ей понадобится моя помощь.

– Девочка, это больница, – Фёдор взял Любашу за руку. – И, если Анфисе понадобится помощь, здесь есть, кому её оказать.

– Всё равно я останусь тут… – Люба была настроена решительно, но Фёдор не собирался уступать ей:

– Тебе бы умыться и переодеться, – махнул он рукой сверху вниз. – А то и врач вон невесть что подумал.

Люба покраснела от стыда, только сейчас вспомнив о своём наряде и растёкшейся туши.

– Ладно, – сказала она. – Только вы, дядя Федя, отвезите меня, пожалуйста, в Зарю. Мне нужно поговорить с Шурой. Всё равно уже скоро утро…

Фёдор спорить не стал. Оставив Любашу у сестры, он уехал домой, решив, что больше ничем им помочь не может.

***

Зевая во весь рот, Шура выслушала взволнованную Любу, но, вопреки ожиданиям девушки, огорчаться совсем не стала.

– Что ты так разнервничалась, не пойму? – проговорила она равнодушно. – Бабка-то совсем старая уже. Всё равно ей скоро помирать. Надеюсь, она что-нибудь на этот случай отложила? У меня денег на похороны нет.

Люба всплеснула руками:

– Как ты можешь такое говорить?

– А что не так? – пожала плечами Шура и снова зевнула. – Или ты хочешь, чтобы она сто лет прожила? Иди лучше умойся! Размалевалась как кукла. А юбка у тебя ничего, прикольная. Сонька прислала?

Люба не ответила, потому что в эту минуту к ним вышел заспанный Герман.

– Что ты орёшь, как переполошенная? О, Любка! Привет! Какая ты секси! Лялька, что надо!

Шура цокнула и презрительно закатила глаза:

– Уймись, придурошный! Ей пятнадцать лет всего, и она моя сестра, если ты забыл. Или тебе Дашки Хабаровой мало? Смотри, поймаю ещё раз, на узелок завяжу или ножницами отрежу. Ты меня знаешь!

– Понесла, дурында… – махнул рукой Герман.

– Да перестаньте вы! – топнула ногой Люба. – Что с бабушкой делать будем? Ей же нужно помочь! Шура, врач сказал, что будет разговаривать только с тобой. Потому что я – несовершеннолетняя.

– Никуда я не поеду! – заявила Шура. – У меня и своих проблем хватает. Кто бы мне помог!

– Так нельзя! – сказала Люба.

– Ой, я тебя умоляю… – махнула рукой Шура, и, заметив, что Герман подаёт ей какие-то знаки, вышла за ним во двор.

– Не выделывайся, собирайся и поезжай до бабки, – приказал Герман. – Она вот-вот помрёт, а дом кому останется? Жирно будет одной Любке такое наследство иметь. Сонька-то вряд ли на него претендовать будет. Братья твои тоже ни при чём. А ты рядом. Старуха увидит, что ты тоже о ней заботишься, и поделит вам всё с Любкой пополам. Кстати, твоя сеструха правильно говорит. Из вас двоих – ты совершеннолетняя, а значит, можешь стать для неё опекуном. Ну что ты уставилась на меня, как баран на новые ворота? Помрёт бабка, продадим её дом и все денежки у нас останутся.

– Ладно, – скривилась Шура. – Сейчас пойду оденусь. А ты смотри мне! Не дай Бог вернусь, а тебя дома нет! Прибью…

***

Прежде чем ехать в больницу, Шура и Люба побывали в Касьяновской амбулатории и фельдшер, выдавая им карту Анфисы, покачала головой:

– Это ведь уже не первый приступ вашей бабушки. Нехорошо, ой как нехорошо. Не хочу вас пугать, девочки, но всё может закончиться очень плохо.

Шура отвела взгляд в сторону, а Люба побледнела одновременно от страха и от гнева:

– Не надо так говорить, Ольга Васильевна! Бабушка не умрёт! Я не допущу этого!

Фельдшер пожала плечами:

– Мне-то что? Я просто хотела предупредить!

Несмотря на уверенность Любы и её надежду на скорое выздоровление бабушки, врач в больнице подтвердил слова деревенского фельдшера.

– Анфисе Яковлевне нужно другое лечение. Как минимум в областной клинике. Там недавно открыли центр сердечно-сосудистых заболеваний, он современный с импортным оборудованием. Я могу выписать вам направление, с которым вы сможете подать документы на квоту, но мои услуги – не бесплатные. А потом вам всё равно придётся ждать своей очереди.

– Сколько ждать? – спросила Люба.

Доктор пожал плечами:

– Не знаю. Может даже несколько месяцев или год.

– Вы с ума сошли?! – воскликнула Любаша, чувствуя, как в ней закипает злость. – Какой год??? Бабушку нужно спасать немедленно!!!

– Ну, если вы такая богатая, – усмехнулся врач. – Пожалуйста, забирайте её и перевозите в область. Только имейте в виду, у вас есть не больше двух дней.

– И перевезу! – выкрикнула ему в лицо Люба и дёрнула за рукав Шуру: – Ну что ты стоишь, рот раззявила? Пошли отсюда!

– Куда?! – не поняла Шура.

– На переговорный! – отрезала Любаша. – Попробую дозвониться Соне!

***

Районный переговорный пункт находился на территории главпочтамта и, как всегда, был забит народом. Люба с трудом протиснулась к свободному окошку, назвала номер больницы, где работала Соня, и оплатила минуту разговора. Ждать своей очереди пришлось около получаса, но когда гнусавый голос оператора назвал нужный ей город и номер её кабинки, Люба бросилась туда и торопливо сняла трубку.

– Регистратура городской больницы номер три города … – послышался чей-то далёкий незнакомый голос.

– Пожалуйста, – заторопилась Люба, – мне нужна ваша медсестра, Софья Алексеевна Кот. Найдите её, скажите, что звонила сестра Люба, и передайте, что наша бабушка попала в реанимацию. Я сейчас снова закажу звонок. Пусть Соня ответит мне.

Вокруг стоял невообразимый ор, в каждой кабинке люди пытались докричаться до своего абонента, и Люба до боли прижала чёрную телефонную трубку к уху, чтобы услышать ответ:

– Хорошо, сейчас… – сказали ей и звонок прервался.

Растолкав людей, Люба оплатила ещё две минуты и попросила повторно набрать номер. В ожидании соединения она подошла к Шуре, стоявшей у стены и смотревшей, как за деревянными дверцами с грязными окошками люди зажимают телефоны в руках и кричат в нижний динамик:

– Алло! Алло! Ты меня слышишь? Я тебя слышу! А ты?!

– Приеду! Говорю тебе, приеду! Алло!

– Нина, ты мою посылку получила? А? Не поняла? Повтори! Получила?!

Шура покачала головой:

– Дурдом какой-то! – она повернулась к подошедшей сестре. – Ну что там?

Люба настороженно прислушалась:

– Ой, это наша! Пошли!

Люба сняла трубку и тут же услышала голос сестры:

– Люба! Любаша, это я! Что случилось?

Разговор получился быстрым и скомканным, и Шура плохо разобрала, о чём говорила старшая сестра. Поэтому, когда они вышли из переговорного пункта, она остановила Любу и заглянула в её растерянное лицо.

– Что Сонька сказала? Она пришлёт деньги?

– Да, – кивнула Люба. – Сказала, что пришлёт, сколько сможет. Но она уезжает…

– Куда? – не поняла Шура и вдруг испугалась: – Подожди, она что, возвращается сюда? Только этого мне не хватало!

– Нет, – покачала головой Люба. – Они с Егором и Сенечкой едут в Германию. Там теперь живут Марина и Владимир, их друзья. Вот и Соня решилась на переезд. Уже документы все оформили и билеты купили.

Шура присвистнула:

– В Германию?! Ничего себе…

Она вдруг зло сощурила глаза:

– Конечно, куда нам! Мы же не принцессы! Ей хорошо, она теперь по заграницам кататься будет, а мы тут с бабкой нянчиться…

– Если ты ещё раз назовёшь бабушку бабкой, – сверкнула глазами Люба, – я тебе язык вырву!

Шура бросила на сестру тяжёлый взгляд и замолчала.

***

Денег Соня прислала вполовину меньше, чем обещала. Их хватило только на то, чтобы оплатить лечение бабушки в районной больнице. И Люба беспомощно посмотрела на Шуру и Германа, специально приехавших в город, чтобы помочь ей получить перевод.

– Слушай, я могу помочь тебе, – неожиданно предложил Любе Герман, на минуту оставшись с ней наедине. – Если хочешь, конечно. Всего одна ночь и ты будешь при бабках. Ну что? Согласна?

Глава 5

Люба резко повернулась к Герману:

– А ты не обманешь? Откуда у тебя деньги?

– У меня-то их нет. А вот у людей есть. Если хочешь, я тебя с ними сведу. Сегодня же поговорю. Только… – Герман сделал строгое лицо. – Имей в виду, дальше всё будет зависеть от тебя. Сделаешь то, что нужно – решишь свои проблемы. А если начнёшь выпендриваться, ничего не получишь.

– Не начну! – покачала головой Люба. – Только объясни нормально, что надо делать?

Герман критически осмотрел девушку и обернулся, чтобы посмотреть, не возвращается ли к ним Шура. Её не было, и он продолжил:

– Юбку свою надень, ту, джинсовую, с пуговичками. Глаза подкрась. Причёска там, все дела. Сама что ли не можешь догадаться? Это же ваши бабские заморочки. Или тебя учить надо?

– А так что, не пойдёт? – Люба показала на растянутый серый свитер и черные спортивные штаны, которые носила уже три года.

– Ой, всё! – махнул рукой Герман и повернулся, чтобы уйти, но Люба бросилась за ним и схватила его за руку:

– Я согласна, Гера! На всё согласна! Просто не хочу, чтоб меня обманули. Бабушке на лечение нужны деньги, и я для этого сделаю всё, что нужно.

– Да не ори ты! Видишь, Шурка идёт! Если она узнает о нашем разговоре, я ничего для тебя делать не буду.

Люба тут же прикусила язык, и когда подошла сестра, постаралась скрыть от неё своё волнение.

– В общем, так, – сказала им Шура. – Я всё оплатила, но денег хватило только до понедельника.

– Это же послезавтра, – упавшим голосом проговорила Люба.

– А я тебе о чём? – пожала плечами Шура. – Этот доктор твердолобый какой-то. Упёрся, и всё тут. Начал мне рассказывать о дорогих лекарствах, о том, что он и так выкручивается как может, и всё такое. Короче, я подписала бумаги, что в понедельник мы забираем бабушку из больницы.

Люба бросила на Германа умоляющий взгляд, он в ответ слегка наклонил голову. Любаша снова повернулась к сестре:

– Шура, я могу её увидеть?

– Нет, – покачала головой та. – Она же в реанимации, туда не пускают. Да и всё равно она спит. Так что до понедельника можешь ехать домой. А там уже видно будет, что да как.

Люба хотела что-то сказать, но промолчала и по длинному коридору направилась к выходу. Шура посмотрела ей вслед, потом перевела взгляд на мужа:

– О чём вы тут с ней говорили, кобель? А? Я видела ваши переглядывания!

– Ой, не начинай, – хотел отмахнуться от неё Герман, но Шура дёрнула его за рукав:

– Я ещё раз тебя спрашиваю, что у тебя с ней?!

Герман не выдержал:

– Ты что, дура?! Она твоя сестра! Что у меня с ней может быть?

– Я тоже была сестрой Соньки, когда ты первый раз затащил меня в постель, – оборвала его Шура. – Забыл? Так я тебе напомню!

– Ну что ты сравниваешь её и себя, – Герман боялся, когда Шура начинала злиться, и поспешил задобрить её. – Ты у меня вон какая сладкая, аппетитная.

Он ущипнул её за зад, и Шура тут же ударила его по руке:

– Ты что, на людях-то?! Совсем с ума сошёл? Скажи лучше, Любка не догадалась, что мы Сонькины деньги переполовинили?

– Нет, конечно! – усмехнулся Герман. – Я тебе, кстати, говорил, что даже того, что мы оставили, для бабки слишком много. Ей хоть так, хоть так помирать. На том свете деньги никому не нужны. А на похороны Сонька ещё пришлёт.

– Уезжает твоя Сонька в Германию на ПМЖ, – с завистью и злостью произнесла Шура. – Что, замолчал? Жалеешь теперь, что упустил свою золотую рыбку?

– В Герма-а-а-нию? – удивлённо протянул Герман. – М-да, я бы тоже не отказался свалить отсюда. Хотя… мне и здесь нормально.

– Нормально ему! Сидит на моей шее, ещё бы не нормально! Ладно, поехали домой, – проворчала Шура, но Герман покачал головой:

– Поезжай сама. У меня ещё дела. Надо кое с кем встретиться, перетереть насчёт работы.

– Какой ещё работы? – не поняла Шура. – А ну-ка выкладывай, что ты ещё придумал?

– Тебе какая разница, где я беру деньги? – и не подумал объясняться с ней Герман. – У тебя что, своих дел мало? Сказал, поезжай домой, значит поезжай! Нечего мне тут допросы устраивать!

– Смотри мне, Герка, я тебя знаю! – потрясла указательным пальцем перед его носом Шура. – Сколько раз уже ты приходил ко мне со всяким геморроем и каждый раз обещал, что ничего подобного больше не повторится!

– Ну давай, теперь сожри меня за это, – вяло отмахнулся от Шурки Герман. – Можно подумать, я только для себя стараюсь…

Так, привычно переругиваясь, они спустились на первый этаж больницы, потом вышли в примыкающий к ней сквер. Посмотрев по сторонам, Герман нигде не увидел Любу и обрадованно перевёл дыхание. Всё-таки она уехала домой и не встретится с Шурой, а значит, ничего ей не расскажет.

***

Не попрощавшись, Шура и Герман разошлись в разные стороны. Повернув за угол, Шура достала из-за пазухи две крупные купюры, которые утаила не только от Любы, но и от Германа, и сунула их к себе в сумку. Она совсем не испытывала угрызений совести от того, что забрала у несчастной сестры и умирающей бабушки большую часть денег, полученных от Сони. Герман только похвалил Шуру за это. И, конечно же, тут же взял у неё немного на мелкие расходы. Шура не заметила, как ловко ещё несколько купюр перекочевали из её сумочки в его карман. Спохватилась она только дома, когда пересчитала оставшиеся деньги и тут же выругалась в адрес Германа:

– Появись ты только, паразит! Я тебе устрою…

Занявшись домашними делами, она забыла и о бабушке, и о младшей сестре, и о своём обещании помогать и поддерживать их. Шура думала о Соне и отчаянно завидовала ей.

– Везёт же таким дурам, – нервно отжимала и встряхивала свежевыстиранное белье Шура. – Тоже мне, принцесса! За границей она теперь будет жить! Да пропади ты вместе со своим семейством, проклятая! Чтоб тебе пусто было, лахудра малахольная…

***

Герман не спеша шёл по улице, размышляя о том, что задумал. Кому бы подороже предложить Любку? Может быть Толику Бонжуру?

Этот, узнав о том, что Любка не была ещё никогда и ни с кем, заберёт её с руками и ногами. Он быстро найдёт покупателя, который хорошо за неё заплатит. Но сам Толик тип слишком жадный и, конечно, большую часть суммы заберёт себе. А это совсем не устраивало Германа.

С Витей Чехом тоже можно договориться, но Герман слышал, что он ходит под ментами, а это очень опасная тема. Мало ли что пойдёт не так, можно загреметь далеко и надолго.

Есть ещё Лёня Смит. У него в заведении, помимо всего прочего, есть великолепное казино. Но Герман последний раз проигрался в этом «Лотосе» вдрызг, и когда объявил, что ему нечем оплатить долг, Лёня распорядился поучить нерадивого игрока где-нибудь на задворках. Быки Смита постарались на совесть, и Герман, еле добравшись до дома, больше недели отлёживался в постели, слушая надоедливое зудение Шуры.

Герман даже остановился, перебирая в мыслях этих людей, но всё-таки остановился на Смите.

– Ладно, поехали, – сказал он сам себе и махнул рукой, останавливая попутку.

А ещё через двадцать минут стоял перед Лёней Смитом в его собственном баре и переминался с ноги на ногу.

– Долг принёс? – поинтересовался у него Смит. – Я-то думал, что ты опять прятаться начнёшь. Придётся нам трудиться, тебя искать. А ты где-то храброй воды глотнул? Или разбогател?

– Нет, – покачал головой Герман. – Не разбогател. Куда мне? А долг отдать хочу, потому и пришёл к тебе.

– Что-то я не вижу при тебе моих бабок, Герик, – проговорил Смит, ощупывая взглядом Германа.

Тот натянуто улыбнулся:

– Натурой буду отдавать, – сказал он, но, заметив, как поползли вверх брови Лёни Смита, торопливо поправился: – Не своей, конечно. Девка есть одна, молодая совсем. Не тронутая. Её к тебе приведу, сам посмотришь. Хороший товар, Лёня, бери, не прогадаешь. Да ты не бойся. Здоровая она. Без косяков. Дорого за неё возьмёшь, ей денег немного дашь, а с меня все долги спишешь и играть у тебя разрешишь, когда захочу.

– Целенькая, значит? – прищёлкнул языком Лёня, как будто что-то застряло у него в зубах. – А зачем мне эти проблемы, Герик? Я её у тебя возьму, а потом явится ко мне её папаша и начнёт мне жилы выкручивать за свою дочурку. Ещё хуже, если она меня перед уважаемым человеком опозорит, орать начнёт, вырываться, маму звать.

– Никого у неё нет, – улыбнулся Герман. – Мать померла, отец уехал и женился. Девчонка – младшая сестра моей жены. Мы за ней и присматриваем.

Лёня Смит громко расхохотался:

– Хорошо же ты за ней присматриваешь. Что же сам не попользовался? – не удержался он от ехидного вопроса. – Дикая?

– Не в моём вкусе, – осклабился Герман. – Мне этого добра и без неё хватает. Да и тебе угодить хотелось.

– Ну что ж, угоди, – кивнул Смит. – Только смотри, Герик, если что-то пойдёт не так, ты будешь своей натурой расплачиваться. Я предоставлю тебе такую возможность, имей это в виду…

Герман тяжело сглотнул.

– Когда нам прийти? – спросил он Смита.

– Завтра часиков в шесть вечера буду ждать вас в «Лотосе», – Смит махнул рукой, показывая Герману, что он свободен.

Оставшись один, Лёня Смит взял в руки телефон и набрал известный ему номер:

– Владлен Аркадьевич? Хочу пригласить вас завтра в гости. Часикам к шести. В «Лотосе» планируется кое-что интересное. Новая программа, приглашённые звёзды и приятный сюрприз лично для вас.

– Леонид Андреевич! Дорогой! – послышался в трубке задрожавший от радости голос. – Буду непременно…

***

– Куда мы едем? – спросила Германа Люба, когда на следующий день он заехал за ней в Касьяновку и окинул оценивающим взглядом.

– Ладно, сойдёт, – удовлетворённо кивнул он. – Куда-куда? На Кудыкину гору! Я тебе обещал, что сведу тебя с одним человеком, который даст тебе много денег? Вот сегодня эта встреча состоится. Или ты передумала и пусть бабка помирает?

– Не называй бабулю бабкой! – вспыхнула Любаша, усаживаясь на переднее сиденье бежевой Копейки. – Чей это Жигулёнок?

– Тебе какая разница? – усмехнулся Герман. – У друга покататься взял. Такое объяснение тебя устроит?

Люба пожала плечами и скромно поджала тонкие и длинные, как у жеребёнка ноги. Джинсовая юбочка совсем не прятала их, и это вдруг смутило Любу.

– Не вздумай там себя вести как первоклашка, – покосился на неё Герман. – И помни о своей бабуле. Ты же хочешь её спасти?

– Хочу, – кивнула Люба, отвернулась к окну и молчала до самого города.

***

– Хм, – Лёня Смит медленно затянул в рот нижнюю губу и немного пожевал её: – А она ничего такая…

Он сидел за столиком в своём знаменитом «Лотосе» и потягивал дорогой коньяк. Несмотря на ранний вечер, в заведении было уже много гостей, и новые посетители прибывали каждую минуту.

– Это вы дадите мне деньги? – не выдержала Люба затянувшейся паузы. – Мне Гера обещал, что вы поможете вылечить бабушку.

– Какую бабушку? – Смит повернулся к Герману. – О чём это она говорит?

Герман толкнул Любу кулаком в бок и она, снова открывшая было рот, тут же умолкла.

– Я могу идти? – спросил Герман.

Смит взмахом руки отпустил его, потом щёлкнул пальцами, подзывая к себе угодливого человека в красивом чёрном костюме и белой рубашке, украшенной галстуком-бабочкой.

– Владлен на месте?

– Да он прошёл в красный номер пять минут назад.

– Отведи эту пигалицу к нему, – распорядился Смит и снова махнул рукой.

Люба безропотно пошла за человеком в костюме. Она была ошеломлена невероятно красивой обстановкой зала. Столики, удобные диванчики, цветы в громадных вазах. Всюду стекло, зеркала, мерцающие огни. А запахи… Они просто сводили с ума.

Люба не заметила, куда привёл её провожатый. А он, несколько раз стукнув в дверь, впустил Любу в номер, вышел и повернул дверной ключ.

Журчание воды в ванной комнате затихло и через минуту оттуда показался толстый человек в белом махровом халате, накинутом прямо на мокрое тело.

– А кто это тут у нас? – расплылся он в улыбке, и бородавка на его розовой круглой щеке отвратительно дрогнула. – М-м-м, какая кошечка… Кис-кис-кис, маленькая, – поманил он её пальцем. – Кис-кис-кис…

Глава 6

Люба отступила назад и упёрлась спиной в дверь.

– Ну что ты, маленькая, не стой там, проходи! – человек в халате раскинул руки: – Не бойся дядю. Я не кусаюсь!

Люба повернулась и стала дёргать ручку двери, но та не поддавалась ей, а внутреннего ключа в замке не было.

– Как тебя зовут, малышка?

Он подходил всё ближе, и Люба застыла, словно загипнотизированная его взглядом. Ей вдруг показалось, что он сейчас набросится на неё, а потом…

Что могло произойти потом, Люба представить не могла. Конечно, в свои пятнадцать лет она уже знала достаточно для того, чтобы представлять, что происходит, когда мужчина и женщина остаются наедине. Катя частенько доставала где-то и подсовывала подруге то журналы, то газеты, специально отмечая в них статьи, которые произвели на неё особое впечатление. Но Любаша, как и все девочки, мечтала только о любви и о том, что она однажды станет взрослой рядом с самым лучшим человеком на свете. Да и то, в своих наивных девичьих мечтах она не заходила дальше поцелуев, именно на них ограничивая свою фантазию.

А чужой мужчина был уже совсем рядом. Дрожа от страха и отвращения, Люба смотрела, как блестят капельки воды на его начинающих седеть висках, а редкие волоски на груди отвратительно шевелятся, как крошечные червячки.

– Ой… – громко икнула Люба. – Откройте мне дверь, я хочу уйти!

– Как? Уже? – улыбнулся он в ответ. – Куда ты так спешишь? Смотри, у меня есть клубничка, шоколад. Угощайся. А я пока налью тебе выпить.

– Я не хочу, – Любаша снова дёрнула ручку двери.

– Да подожди! – обдав испуганную девушку тяжёлым запахом мыла и влажного горячего тела, мужчина обнял её за плечи и повёл к столику. – Расслабься, я тебя не обижу. Вот увидишь, нам будет хорошо. Ты взрослая девочка и понимаешь, о чём я говорю, правда? Сделай мне приятно, малышка… И я постараюсь тебе тоже понравиться… Ну же, не будь букой, давай лучше выпьем!

– Я не хочу! – закричала Люба. Сердце девочки рвалось из грудной клетки, и она никак не могла справиться с охватившей её слабостью. Она беспомощно билась в руках огромного по сравнению с ней мужчины, который тащил её к широкой массивной кровати. Вывернувшись, Люба толкнула ногой столик, и тот с грохотом опрокинулся на пол.

– Ах ты, маленькая зараза! – потная мясистая ладонь хлестнула Любу по щеке. Девочка взвизгнула, но тут же оказалась опрокинутой на кровать, и раздутое от сытости лицо склонилось над ней, щерясь самодовольной улыбкой.

Придавив девочку к постели своим тучным телом, мужчина в одной руке зажал её запястья, а другую сунул под себя и принялся дёргать джинсовую юбчонку, вырывая пуговицы из ткани вместе с мясом. Люба теперь кричала, не переставая, она извивалась и дёргалась, пытаясь освободить руки. Когда же ей это удалось, она вцепилась ногтями в отвислые щеки своего обидчика и принялась тянуть их в разные стороны.

– Суккк… – взвыл мужчина и отпустил Любу, чтобы размахнуться для нового удара. Но девочка выскользнула из его рук и, вскочив на ноги, бросилась в ванную комнату, захлопнув за собой дверь. Вот только ни замка, ни щеколды в двери не было, и когда раздался первый удар, Люба едва не отлетела к стене.

– Ой, ой, – всхлипывала она, прижимаясь плечом к хлипкому дверному полотну, которое скрывало её от обезумевшего толстяка, но никак не защищало от него. – Помогите, кто-нибудь! Боженька, дорогой мой, хороший! Помоги-и-и…

***

Шура металась по комнатам, выбегала то во двор, то на улицу, поджидая Германа, но он и не думал появляться дома.

– Ах ты гад! Кобе-е-ль! – не находила себе места Шура. – И та, шаболда малолетняя такая же! Отбить у меня, значит, решила Герку?! Да я ей за это все космы повырываю! Только появитесь оба! Шкуру спущу!

Сердилась Шура на Германа и Любу не на пустом месте. Не дождавшись мужа домой, она, заподозрив неладное, поехала в Касьяновку, чтобы застукать голубков на месте. Там, в городской больнице, она видела, как они то и дело поглядывают друг на друга. Значит, пока она разговаривала с докторами, они успели о чём-то договориться. Ну конечно! Поэтому Герка и стащил у неё деньги! Захотел ублажить эту чернявую большеротую пигалицу! Ничего, она им покажет! Мало не покажется!

Вне себя от злости, Шура ворвалась в дом Анфисы, но поняла, что он пуст.

– Любка! Любка! – вопила Шура.

Она выбежала во двор, пытаясь там отыскать младшую сестру, но девочки нигде не было. Зато из своего двора выглянула её соседка Наталья и окликнула разгневанную Шуру.

– Ну что ты шумишь? – спросила она её. – Нет никого, не видишь, что ли? Уехала Люба!

– Куда? – не поняла Шура.

– А я откуда знаю?! – пожала плечами соседка. – Забежала ко мне, попросила подоить Нюрку, потом прыгнула в машину к Герману и уехала. Может Анфису захотела проведать?

– К кому в машину? – вытаращилась на нее Шура.

– К Герке твоему, – повторила Наталья. Он её повёз куда-то, а куда, я не знаю.

В ярости Шура даже затопала ногами, а потом побежала прочь.

– Козу-то мне доить или ты сама управишься? – крикнула ей вдогонку Наталья, но Шура даже не обернулась на её голос.

Она вернулась в Зарю и принялась дожидаться Германа, чтобы высказать ему всё, что она о нём думает. Однако настроение Шуры окончательно упало, когда мимо двора на новенькой иномарке проехали Денис и Елена Матвеевы. Ещё несколько лет назад они продали старенький Москвич, добавили полученные на свадьбу деньги и открыли в самом центре Зари небольшой продуктовый ларёк. Дела молодых супругов быстро пошли в гору, и теперь Денис был владельцем целой сети ларьков, разбросанных по окрестным деревням. Мать его недавно хвасталась на почте, что второй раз поедет в санаторий, а Катька, её младшая дочь и сестра Дениса, в институт поступила, на юриста. Елена же была на последних месяцах беременности и вела себя как королева… Ишь, как задирает нос, сидя рядом с мужем на переднем сиденье.

Шура фыркнула:

– Фу-ты! Ну-ты! Чтоб вы все колеса себе попротыкали, заразы такие! Думали, я в ваши вонючие ларьки ходить буду, копеечку вам свою носить? Обойдётесь! Сгорели б они все, и вы вместе с ними!

Проводив взглядом ненавистных односельчан, Шура подпрыгнула на месте: из-за угла вывернул Герман и, увидев её, расплылся в улыбке:

– Меня, что ли, ждёшь?

– Ты где был? – подперев руками бока, закричала Шура. – Где шлялся, спрашиваю? А? Куда деньги потратил, паразит? Что, думал, я не замечу, да? Ах ты, подлец! С Любкой теперь шашни крутишь?!

– Дура, что ли? – опешил Герман, не ожидая такой встречи. – Какая Любка? При чём тут она?

– А где же ты тогда был?! – продолжала вопить Шура.

Не разговаривая с ней больше, Герман втолкнул её сначала во двор, а потом, закрыв калитку на засов, взял жену за плечо и потащил к дому.

– Что ты делаешь? Отпусти меня! – потребовала Шура, но Герман остановился только в комнате и там бросил на стол пачку купюр.

– На! Только не вопи больше!

– Ой! – всплеснула руками Шура. – Герочка, где ты всё это взял?! Это что, наше???

– Нет, соседское! – усмехнулся Герман. – Я же тебе сказал, что остаюсь в городе насчёт работы. Что ты тут кипишь устраиваешь. Любку свою ещё мне приплела!

– Так ты же с ней в город поехал, – сощурила глаза Шура, в душе которой снова шевельнулось подозрение относительно честности мужа.

– Ну и что? Она просила меня заехать за ней и отвезти в город, в больницу к бабке. Я-то сказал ей, что у Серёги машину собираюсь взять. А ты сразу навыдумывала чёрте что!

– Так ты не был с Любкой?

– Опять двадцать пять! – махнул рукой Герман. – Я не понял, ты извиняться будешь или нет?

– Буду, Герочка, буду, – покосившись на деньги, стала ластиться к мужу Шура. – Слушай, а давай ещё немного подкопим и купим машину, а? Получше, чем у Матвеевых! Герочка, представь, как все они удушатся от зависти. А то ставят из себя… Гер, а Гер…

***

Увидев спускающегося по лестнице Стаса, Лёня Смит расплылся в приветливой улыбке и поднялся к нему навстречу. Бурбона он уважал, знал, что под ним почти вся область ходит и уже не раз проворачивал с ним совместные дела. Совсем недавно в битве за передел собственности, Бурбон избавился сразу от трёх своих конкурентов, причём двое до сих пор считаются пропавшими без вести и уже вряд ли когда найдутся, в области всегда было много глухих мест и дикого зверья. Впрочем, Бурбона тоже пощипали изрядно, но он выстоял, и теперь просто не имел себе равных.

– Стас! Братишка! – раскинул руки Лёня, заключая Бурбона в объятия. – Мне говорили, что ты приехал в наш город, и я как раз хотел разыскать тебя, чтобы пригласить к себе. А ты, оказывается, уже отдыхаешь у меня! Рад тебе! Как сам? Чем порадовать дорогого гостя? Ужин хороший, всё, что хочешь, за счёт заведения, разумеется. Шары покатать, картишки раскинуть. Девочку любую. Белую, чёрную, есть пара очаровательных метисочек…

– Я сейчас видел, – Бурбон кивнул на столик, за которым сидел на открытой площадке второго этажа, – одну девчушку чернявую. Её твой парень повёл куда-то. Кто она?

Лёня пожал плечами:

– Понятия не имею. Дурочка какая-то деревенская. Решила продать себя подороже, знаешь ведь этих соплюх-первоходок. Её Герка Кузнецов, гадёныш местный, привёл, бабла пообещал, вот она и повелась. Владлен таких любит.

– Владлен? – Стас приподнял правую бровь. – Это ещё кто?

– Депутат ваш областной. Специально к нам приезжает невинными душами полакомиться, – улыбнулся Лёня. – Бешеной собаке семь вёрст не крюк, как говорится. Ну а что? Машина служебная, комфортная. Почему бы и не потратить вечерок, чтобы поразвлечься с какой-нибудь куклой. Но он бывших в употреблении не берет. Ему свежачок подавай. Слушай, брат! Да зачем она тебе? Там и смотреть-то не на что. Давай Кристинку подгоню тебе. Баба что надо!

– Где этот Владлен? – спросил Стас. – Проводи-ка меня туда…

Лёня бросил на Бурбона быстрый взгляд, но спорить не стал. Знал, что тот никогда не бросает слов на ветер.

– Пошли, – пожал он плечами и сам повёл гостя туда, где сейчас отдыхал толстый депутат.

***

Владлен подошёл к мини-бару, встроенному в зеркальный шкаф, достал оттуда бутылку виски, открыл её и принялся пить прямо из горлышка. Потом вытер толстые губы и поморщился, нечаянно коснувшись расцарапанных щёк.

– Паскуда мелкая! – прорычал он, оглядываясь на дверь ванной комнаты, где пряталась Люба. Убежать она оттуда не могла, окон там не было, прижать дверь чем-нибудь тоже. Скорее всего, девчонка упиралась ногами в край ванной, а руками держала дверь. Надолго её сил, конечно бы, не хватило, но и Владлен взопрел, пытаясь справиться с ней.

Ничего, он сейчас отдышится и выломает эту дверь к чёртовой матери, а потом накажет своенравную девчонку. Заставит её обслуживать его всю ночь, не зря же он прихватил дорогой импортный препарат, значительно увеличивающий его мужскую силу. А если она опять будет сопротивляться, он прикажет держать её, как ту белобрысую деваху в позапрошлом месяце.

Владлен закинул в рот таблетку, запил её глотком виски, подошёл к ванной комнате и толкнул дверь:

– Эй, киска… – хохотнул он. – Ты ещё там? Я тебя жду… Мяу, мяу! Ты впустишь своего котика? Давай же, будь умницей! Тогда я всё тебе прощу…

Люба не ответила. Она лихорадочно соображала, как ей выбраться из ловушки, в которую попала. Окно! В комнате было окно! Что если разбить его и позвать на помощь? А может быть, выпрыгнуть? А если там решётки?

Люба не услышала стук в дверь номера, а Владлен с изумлением обернулся: кто это мог ему помешать?

– Я занят! – крикнул он, рассчитывая, что незваные гости уйдут.

Но замок щёлкнул, дверь распахнулась, и Владлен увидел перед собой Лёню Смита, владельца этого заведения и ещё одного крупного мужчину, чьё лицо ему было незнакомо.

Не привыкший к такой бесцеремонности депутат нахмурился:

– Эт-т-то что такое?! Леонид…

Смит подошёл и шепнул ему на ухо несколько слов, коротко назвав гостя. Владлен затрясся от испуга и стал торопливо запахивать разошедшийся на огромном животе халат.

– Проходите, проходите, – залебезил он перед Бурбоном. – Станислав Николаевич, очень рад нашему знакомству. Как же, как же… Наслышан… Вы уж простите, Леонид, мы тут навели беспорядок. Но я всё оплачу…

Стас его не слушал. Окинув взглядом комнату, он легонько стукнул в дверь ванной комнаты:

– Люба! Люба, с тобой всё в порядке?

Любаша вздрогнула. Она прислушивалась к голосам за дверью и не понимала, что там происходит. Но когда кто-то позвал её по имени, она совсем затаила дыхание. Этот голос показался ей знакомым. Где-то она его уже слышала. Девочка прикусила губу: в нем не было ничего пугающего, даже наоборот.

Девочка осторожно выглянула в щель. Толстяк с красным растерянным лицом больше не вызывал у неё опасений, человек, к которому её подводил Герман, смотрел на неё с удивлением. А третий… Люба присмотрелась к этому человеку, но узнать его не смогла. Он же, улыбнувшись, поманил её:

– Ну что ты, Люба-Любовь, выходи, не бойся. Ну? Ты что, забыла лаз, через который я ушёл? Забыла, как кормила меня?

Вскрикнув, Любаша бросилась к нему, не замечая, что её юбчонка держится только на поясе, а капроновые колготки разорваны.

– Вы! Вы! – обнимала она друга своего отца. – Вы!!! Я вас не узнала. У вас нет бороды и одеты вы не так, как тогда…

– Малышка, – Стас обнял девушку: – Этот человек тебя обидел?

Он кивнул на Владлена и тот испуганно затряс посеревшими от волнения щеками.

Теперь Люба ничего не боялась и заговорила торопливо:

– Бабушка сильно больна. У неё был сердечный приступ, и она чуть не умерла. В нашей больнице её отказываются лечить, надо вести в область. Но это стоит очень дорого. Гера привёл меня сюда, обещал, что мне помогут. А этот… Этот…

– Бабушка, говоришь, больна? – нахмурился Стас. И повернулся к Владлену: – Мне нужно говорить тебе, что делать? Или не надо?

– Не надо, я всё понял… – промямлил Владлен. – Я заплачу. Потребую, чтоб перевезли старушку в нашу самую областную клинику, всё сделаю!

– Палату одноместную, лучшую! – строго сказал Стас. – И оплатить всё до полного восстановления бабули. Люба, назови полное имя бабушки…

Люба сказала, и Владлен закивал:

– Да-да, я все понял. Я всё сделаю!

– Славно, – Стас обнял Любу за плечи и повернулся к Лёне: – Ты нам обещал ужин. Распорядись. И машину потом подгони, чтобы девочку отвезти домой. Одежду бы ей ещё какую-нибудь…

Люба только сейчас заметила разорванную юбку и смущённо стянула её руками.

– Ладно, пойдём отсюда! – Стас повёл девочку к выходу, Лёня Смит двинулся за ними, но Владлен удержал его:

– Леонид… Мне бы хоть кого-нибудь, а?

Смит усмехнулся, заметив пластинку известных таблеток:

– Только за двойную плату!

– Хорошо, хорошо! – закивал толстяк.

***

За ужином Стас Бурбон склонил голову, внимательно разглядывая Любу:

– Зачем ты согласилась приехать сюда? Ты же не глупая, понимаешь, что к чему. Тут мужики, а ты девчонка совсем зелёная.

– Это всё Герман. Он обещал, что мне помогут, – вздохнула Люба. – Я думала, просто так. Поверила.

– Ты же говорила, что Серый твой друг. Он что, не учил тебя не верить людям? Человек человеку волк, Люба. Дядя Ваня должен был рассказывать тебе об этом.

– Он мне не дядя, – вздохнула Люба. – А отец. Я его дочка.

Брови Стаса поползли вверх.

– Ты – дочь Серого?! Не может быть! Хотя… Вы одно лицо, как же я раньше этого не заметил? М-да… Кто б другой сказал, я б не поверил. Ладно, Люба-Любовь! Второй раз случай нас свёл с тобой. Сначала ты мне помогла, теперь я тебе. Сейчас тебя отвезут домой. Больше никуда не суйся. Жди свою бабулю. Её поставят на ноги, это я тебе обещаю. Но видеться больше с тобой мы не будем. Тем более что мы теперь в расчёте. А это возьми на расходы.

Он протянул ей пачку денег.

– Трать с умом. Бабуля вернётся, ей питание хорошее нужно будет. Фрукты там всякие, да и лекарства тоже. Всё, бывай, Люба-Любовь! И спасибо тебе ещё раз за всё.

– И вам тоже спасибо, – поднялась Люба.

***

По дороге домой она молчала, думая о том, что произошло. Но и водитель, хмурый мужчина лет пятидесяти, не заговаривал с ней. Он высадил её у калитки и, убедившись, что она вошла во двор, уехал, оставив девочку одну.

Однако на развилке между деревнями остановился и дождался ещё одну машину. Они обе направились в Зарю, получив от Смита одно не самое сложное задание…

Глава 7

Рано утром Любаша постучала в дом соседей.

– Что такое опять? – вышла к ней Наталья, повязывая на голову платок. – Люба, с бабушкой что-то?

– Нет, – покачала головой Любаша. – С ней всё без изменений. Пока. Я уехать хочу к ней, тётя Наташа. А вы, вот, возьмите ключи. Присмотрите за домом и за хозяйством. Вы всё знаете, что делать, говорить вам не надо. Молочко и яйца себе забирайте.

– Ты надолго, что ли? – не поняла Наталья.

– Да. Я сама буду ухаживать за бабулей, – сказала Люба. – Так мне будет спокойнее.

– Что ж, это правильно. Привет там ей передавай и пусть быстрее возвращается домой. А за хозяйство не беспокойтесь, мы с Фёдором за всем присмотрим. Поезжай, детонька, с Богом.

Махнув доброй соседке на прощание рукой, Люба пошла на остановку. Она взяла с собой немного денег, полученных от Стаса, а остальные спрятала в тайничке в своей комнате, вместе с картами, чётками и ещё кое-какими дорогими для неё вещами, оставшимися ей от отца.

***

В этот раз, увидев Любу, доктор расплылся в заискивающей улыбке:

– Милочка, ну что же вы не сказали, что у вас такие связи? Нам уже звонили из области относительно Анфисы Яковлевны. Главврач в курсе. Сегодня мы отправим вашу бабушку в областную клинику, о которой я уже рассказывал вам.

– Я поеду с ней, – заявила Люба. – И сейчас хочу увидеть её.

– Хорошо, – доктор не стал спорить с ней и в этот раз. – Давайте я сам вас провожу…

***

Анфиса, совсем слабая, но в полном сознании, лежала и наблюдала за медсестрой, которая собиралась ставить ей капельницу. Увидев внучку, старушка беспокойно шевельнулась:

– Любушка… как ты тут? Мне сказали, что меня куда-то хотят отправлять. Я ничего не понимаю.

Из–за спины девочки показался врач:

– Главное, не волнуйтесь, Анфиса Яковлевна. Мы сделали всё, что могли. Теперь вашим здоровьем займутся в области.

– Но я не понимаю, – снова повторила Анфиса.

Любаша подошла к ней ближе, наклонилась и прошептала тихонько:

– Бабуля, я случайно встретила друга моего папы. Он его очень уважал и когда узнал, что с тобой случилась беда, решил помочь нам. Он всё оплатил и тебе не о чем беспокоиться.

– Господи, – Анфиса с тревогой всмотрелась в лицо внучки: – Куда ты ещё влезла, егоза? Что это за дела такие у тебя с друзьями Ивана? Люба…

– Успокойся, бабушка, и просто доверься мне, – Любаша погладила старушку по руке. – Я очень сильно тебя люблю…

***

Шура смотрела, как Герман мечется из угла в угол и хмурилась, размышляя, что же теперь делать.

С той ночи, когда в их дом ворвались несколько крепких парней и выволокли Германа прямо из постели, прошло уже две недели, а он всё никак не мог избавиться от испуга.

– Ты понимаешь, что они могли меня убить?! – кричал он сейчас на Шуру, срывая на ней свою злость. – Знаешь, что мне пришлось перенести? Они избили меня, потом вывезли в лес и заставили копать мою собственную могилу. Она до сих пор там, ждёт меня! Ты хоть представляешь, что мне пришлось перенести???

Герман упал на колени, закрыл лицо руками и принялся выть и качаться вперёд-назад, как будто бормотал какую-то страшную молитву.

– Я не хочу больше!!! – рыдал он. – Я не хочу!!!

Шура поморщилась. Ей вдруг показалось, что перед ней не Герман, а огромный, отвратительный слизняк, мерзкий и жалкий. Она уже жалела, что когда-то связалась с ним и теперь не знала, как выставить его из дома.

Постояв ещё немного над ползающим по полу мужем, Шура переступила через него и направилась к двери. Впрочем, настоящим мужем он ей не был. Так, сожитель, не больше и не меньше.

Шура вдруг почувствовала досаду на себя: столько лет она потратила на это ничтожество, а ведь могла бы жить как самая настоящая королева. Если бы только Денис Матвеев не соскочил с её крючка… Эх, упустила она своё счастье! Просто так отдала какой-то там Ленке Петровой, чтоб им всем пусто было…

Увидев, что Шура уходит, Герман, рыдая, пополз вслед за ней:

– Куда ты? Ну, куда? Подожди! Шурка, помоги мне! Я без тебя не справлюсь, не выберусь!

– Ты что, дурак?! – она остановилась и попыталась освободить ногу, за которую он схватился обеими руками: – Отпусти! Мне на работу надо!

– А как же я? – продолжал ныть Герман.

– Я не знаю, что ты натворил, и почему они приехали именно к тебе! – покачала головой Шура. – И знать этого не хочу. Я сейчас иду на работу, мне нужно разнести почту и пенсию. А ты, пока меня не будет, собирай вещи и выметайся отсюда. Когда я вернусь, тебя здесь быть не должно. Ты понял, о чём я тебе говорю?

– Куда же я пойду? – слова Шуры привели Германа в чувство, и он поднялся на ноги. – Мы же с тобой муж и жена. У нас семья!

– Какая семья? – расхохоталась Шура. – Где, в каких документах записано, что мы семья? Ты мне, Слава Богу, никто! И сейчас я, как никогда, рада этому! Господи, какой я была дурой, когда просила тебя жениться на мне! Я ведь думала, что ты нормальный, нашла же в тебе что-то Сонька. А теперь понимаю, как она радовалась, когда развязалась с тобой. Теперь и я хочу сделать то же самое. Уходи и больше сюда не возвращайся! А иначе, ты меня знаешь. Я тебя или отравлю, или отыщу тех парней, которые заставили тебя рыть себе могилу. Пусть они тебя там закопают, а я, так и быть, принесу тебе туда цветочки. Хотя ты и этого не заслуживаешь!

Герман даже задохнулся от возмущения, но тут же снова взял себя в руки:

– Шурка, не руби с плеча. Мы же не чужие друг другу люди. Если хочешь, я хоть завтра женюсь на тебе. Только не начинай, а? Прости, я расклеился, не спорю. Но я просто очень сильно испугался…

Шура только отмахнулась от него:

– Я тебе всё сказала. Иди к своему дяде Боре, возвращайся к матери, живи, где хочешь, мне всё равно. Но видеть тебя я больше не желаю…

***

Шура обошла почти всю Зарю, раздавая старикам пенсию и, попутно, предлагая им различные товары, которые покупала в городе по дешёвке. Это могло быть что угодно: чай, печенье, конфеты, консервы, какая-то мелочёвка для дома. Цену на всё это Шура устанавливала свою, а разницу от продажи складывала в собственный карман, радуясь полученному доходу.

Пожилые люди охотно платили Шуре, по доброте душевной даже не догадываясь, что всё это могут купить намного дешевле, и попутно расспрашивали её о том, что делается в мире.

– Я-то почём знаю? – отмахивалась она от стариков: – Телевизор смотрите. Там в новостях каждый день что-нибудь рассказывают.

– Смотрим, смотрим, – кивали они в ответ. – Только там понять ничего невозможно. Одни говорят одно, другие – другое. А народ страдает…

– Вот то ж, – отмахивалась от стариков Шура. – Давайте, ставьте мне свой автограф, и я пойду.

Так повторялось каждый месяц, и Шура люто ненавидела нудную работу, деревню, Германа, всех этих пенсионеров и свою жизнь.

– Хорошо Соньке, – думала она. – Живёт себе за границей, радуется. А про сестру свою и не вспомнит.

Сама Шура как будто и забыла, что гуляла с Сониным мужем, мечтая занять её место. Шура всегда завидовала ей, а теперь и вовсе проклинала каждый день. Зачем она только связалась с этим Германом… Чего ждала?

Во дворе Синельниковой бабы Кати, куда направлялась Шура, послышались глухие удары топора. Но старушка всегда жила одна. Девушка подошла ближе и замерла, распахнув от изумления глаза.

Во дворе бабы Кати, широко расставив ноги, красавец-мужчина рубил дрова. Мышцы перекатывались под его кожей, а голый торс блестел от капелек пота.

Шура засмотрелась на такую картину и не сразу вспомнила, зачем сюда пришла. А незнакомец вдруг обернулся и приветливо улыбнулся ей:

– Здравствуйте, красивая девушка, вы к нам?

Глава 8

Анфиса и Люба вышли на остановке, куда их привёз рейсовый автобус, и пожилая женщина с наслаждением вдохнула воздух, наполненный каким-то особенным ароматом. Когда-то, очень много лет назад, она вот также стояла на этой остановке и не знала, что ждёт её впереди. Тогда у неё ещё не было ни приёмной дочери Людмилы, которая так и не захотела стать для Анфисы родной, ни умницы-внучки Сонюшки, ни этой славной егозы Любаши, с беспокойством заглядывавшей сейчас ей в лицо.

– Плохо, бабуль, да? – Люба взяла её под руку и усадила на скамейку. – Растрясло в автобусе? Ты отдохни и потом пойдём. А хочешь, посиди тут, а я пока за дядей Федей сбегаю. Он тебя на машине до дома довезёт. Я мигом туда и обратно!

– Вот ещё! – махнула рукой Анфиса. – Что я принцесса какая, чтоб меня катать туда-сюда? Не выдумывай, пожалуйста. Да и лучше мне стало после лечения. Я и не думала, что в больнице можно лежать с таким комфортом. И палата отдельная, и ты рядышком, и врачи-медсестры такие вежливые. А всё тебе спасибо. Я, правда, сильно переживала из-за того человека, о котором ты мне рассказывала, Любаша. Иван-то не очень умел друзей выбирать, да и сам по кривым дорожкам ходил. Беспокоюсь я о тебе, внученька. Долго ли тебя, молоденькую, с пути сбить? Страшно… Бывает, что один раз человек оступится и всё, покатился под гору. Упасть легко, подняться трудно.

Люба быстро отвернулась, чтобы бабушка не заметила виноватого выражения её лица.

У Любы было время хорошенько обдумать всё, что с ней произошло и теперь она прекрасно понимала, на что толкал её Герман. А Владлен… Люба старалась забыть его трясущиеся щеки, отвратительную бородавку и горячие, потные руки…

Наверное, бабушка Анфиса, так и не получив лечения, умерла бы, потому что доктор хотел выгнать её из больницы. Да и сама Люба тоже не смогла бы жить после того позора. Но самое страшное для девушки было в том, что в минуту опасности она забыла обо всём на свете. И теперь ей было очень стыдно перед бабушкой, как будто она в тот момент предала её. А ведь Люба пошла туда ради неё! Неужели она такая эгоистка, что может думать только о себе?

Подавив тяжёлый вздох, Люба заставила себя улыбнуться:

– Не бойся, ба! Никто меня не собьёт с пути. Главное, ты не болей и будь всегда со мной рядом.

– Ну, ты уж извини, всегда не получится, – пожала плечами Анфиса. – Да и зачем тебе тратить время на старуху? Скоро ты станешь совсем взрослой, егоза моя. Выйдешь замуж, нарожаешь деток. До меня ли тебе будет? Жизнь штука длинная… Вон, посмотри хотя бы на Соню…

Люба махнула рукой:

– Ни на кого не хочу смотреть! С тобой жить буду и всё тут! А Соня пусть живёт, где хочет.

– Куда ты говоришь, она переехала? – посмотрела на внучку Анфиса. – Забываю всё время…

– Дрезден, бабушка, – охотно отозвалась Люба. Хорошее настроение уже снова вернулось к ней, в конце концов, зачем горевать, если всё так хорошо обошлось.

– Господи, Боже мой! Другого места ей, что ли, в Германии не нашлось? Хоть бы выбрала город как город, а то Дрезден какой-то… – покачала головой Анфиса и поднялась: – Ладно. Пойдём, потихоньку. Нам-то с тобой ещё обед надо приготовить.

– Я всё сама буду делать, – пообещала Люба. – А ты принимай лекарство и отдыхай. И чтобы в огород ни-ни…

– Конечно, – согласилась Анфиса.

– Ну бабушка! – воскликнула девушка, уловив иронию в голосе старушки.

– Ладно-ладно, – отозвалась та. – Только пойдём уже. Я очень сильно хочу домой…

Радостным было это их возвращение. Анфиса с благодарностью подняла глаза к небу, потом окинула ласковым взглядом словно осиротевший без них двор. Улыбнуться бы, да разучилась она улыбаться за долгие годы. А вот душа пожилой женщины посветлела и дрогнула:

– Вот мы и дома, внученька! – тихонько произнесла Анфиса.

Любаша в ответ блеснула зелёными глазами:

– Дома, ба, дома! Сейчас я принесу ключи от тёти Наташи.

А та уж и сама открыла калитку и принялась поздравлять Анфису с выздоровлением.

Оставив бабушку под присмотром заглянувшей к ним соседки, Любаша сбегала в магазин за продуктами, а когда шла домой, сгибаясь под тяжестью сумок, столкнулась с Катей, подругой, которую не видела уже очень давно.

– Ой, Любка! Ты куда пропала? Я сколько раз к тебе приходила, а тебя нету и нету! И в школу не ходишь.

– Не до школы мне было, – Люба остановилась и поставила тяжёлые сумки прямо на землю у своих ног. – Фу-х! Чуть руки не оторвала! Всё-таки надо было велосипед взять.

– Слушай, выйдешь сегодня? – не сдерживая своего любопытства, спросила Катя. – Я приду к тебе, ладно? У меня столько новостей! И юбку заодно заберу…

Люба закусила нижнюю губу. Она только сейчас вспомнила о порванной юбке, которую уже нельзя было починить.

– Кать, – вздохнула девушка. – Я испортила её. Случайно, конечно. Там все кнопки отлетели. Скажи, сколько она стоит, и я отдам тебе деньги.

– Какие там деньги, – нахмурилась Катя и, помолчав, добавила: – Откуда они у тебя? Эх! Убьёт меня теперь сеструха. И никогда больше ничего не даст.

– Может, обойдётся, а, Кать? – с сожалением посмотрела на неё Любаша. – А про деньги я не пошутила. Сколько надо, столько заплачу.

– Ладно, разберёмся, – сказала Катя. – Вечером выходи, я приду. Ага?

– Ага, – кивнула Люба, и подруги разошлись каждая своей дорогой.

***

Теперь, каждый раз выходя из дома, Шура одевалась так, будто собиралась в театр. Причёска, макияж, новенькие туфельки, за которыми она специально ездила в город. Она решила, что должна быть готова к возвращению Никиты в любой момент. Больше он никогда не увидит её без помады и в стареньком платьишке.

Германа Шура даже не вспоминала. После погрома, который он устроил ей на прощание, она была уверена, что теперь-то он точно не появится дома, но для верности сменила все замки, не доверяя этому подлецу.

Два дня она тогда наводила порядки, собирала осколки перебитой посуды, просила соседа, чтобы он вставил в доме новые стекла, сожгла в печке сломанные стулья и табуретки. Два дня рыдала и проклинала бывшего сожителя за то, что он едва не разорил её. Хорошо хоть не догадался поджечь дом…

Вычеркнув Германа из своей жизни, Шура приступила к новому, тщательно продуманному плану. Несколько раз она заходила домой к Екатерине Ильиничне, приносила маленькому Илюше то раскраски, то карандаши, то сладости. И каждый раз ласково обращалась к матери Никиты и его сыну:

– Вот, Екатерина Ильинична. Сегодня на почту привезли такие раскраски с машинками, и я сразу подумала об Илюшке. Можно я подарю ему их?

– Ой, да неудобно как-то… – смутилась пожилая женщина. – Я могу купить.

– Да перестаньте, – махнула рукой Шура. – Мне просто так понравился ваш внук. Я ведь живу теперь одна. Грустно очень…

– Почему одна? – не поняла Екатерина. – А Герман как же?

– Разошлись мы с ним, – вздохнула Шура.

– Что так? – удивилась старушка.

– Я очень хотела деток, – в глазах Шуры блеснули слезы, – а Гера – нет. Ссорились мы с ним часто из-за этого, но ему было всё равно. Тогда я и сказала ему, что не хочу тратить на него своё время. Разве я не права, Екатерина Ильинична? Годы-то идут, я хочу нормальную семью. Чтоб детские голоса в доме звенели. Сама-то я росла в большой семье, вы же знаете. А теперь вот осталась одна и просто извелась от тоски. Уже даже подумываю, не попытаться ли усыновить какого-нибудь ребёночка из детского дома…

Екатерина Ильинична, слушая Шуру, тоже прослезилась.

– Я и не думала, что ты такая хорошая, Шурочка, – всхлипнула она, а потом начала рассказывать о том, как дружно жили люди раньше.

Слушая её, Шура гладила Илюшу по голове и прижимала его к себе, старательно изображая материнские чувства.

Не раз и не два заходила Шура к Екатерине и её правнуку. Делала им подарки, кое в чём помогала старушке по хозяйству. Пару раз брала Илюшу на прогулку. И никак не могла дождаться, когда же вернётся из своей поездки Никита.

Как-то, проснувшись утром в воскресенье, Шура ещё немного полежала в постели, пытаясь сообразить, что её разбудило. И только услышав настойчивый стук в дверь, недовольно встала с постели:

– Кого там ещё принесло?! – воскликнула она, запахивая халатик и завязывая пояс. – Да иду я, иду!

А когда открыла дверь, ахнула от удивления:

– Вот тебе здрасьте! Ты-то откуда взялся?

***

Вернувшись домой и проводив соседку, Люба занялась приготовлением обеда, но прежде вынула из тайника все деньги и отдала их Анфисе:

– Вот, бабушка. Это дал мне тот человек на твоё лечение. Я тебя не обманываю. Я не украла их у него и не просила. Он сам так захотел, я просто не стала отказываться. Пусть они будут у тебя.

– Люба, – ахнула Анфиса, пересчитав купюры. – Тут почти три моих пенсии! Господи, Боже мой! А если он приедет и потребует деньги назад? Давай приберём, пусть лежат. Мало ли что это был за друг… Нехорошо это, просто так получать деньги…

– Он не просто так дал мне их, бабушка, – решила признаться ей Люба. – Он расплатился со мной. Несколько лет назад я помогла этому человеку. Спрятала его в доме дяди Вани, а потом помогла сбежать. Помнишь, к нам милиция приходила? Вот тогда-то это и произошло. В общем, бабушка, тем, что он помог нам с тобой и дал деньги, он отблагодарил меня за добро и сам сказал мне об этом на прощание. Поэтому он не придёт за ними. И встречаться с ним я больше не буду.

Анфиса совсем успокоилась. Люба взяла на себя все домашние дела, позволяя бабушке делать только что-то лёгкое. Вечерами выходила с ней на небольшую прогулку, соблюдая предписания врача, следила, чтобы та вовремя принимала лекарства.

Впервые в жизни пожилая женщина могла позволить себе проводить спокойные дни и не могла нарадоваться на шуструю, неунывающую внучку, которая окружила её лаской и заботой. Каждый раз перед сном, тоже впервые за всю свою жизнь, Анфиса, стоя перед иконами, тихонько просила Бога продлить ей хоть немного оставшиеся на земле дни её. А утром благодарила Его, Милосердного, за каждый новый подаренный ей день. Молилась старушка и за любимицу свою, Любашу, даже не подозревая, что творится в душе её внучки.

***

А Люба и в самом деле скрывала от бабули все обрушившиеся на неё проблемы.

В первый же вечер после возвращения Любы из больницы домой, Катя огорошила подругу известием о том, что Артём Негода нашёл себе новую невесту.

– Подожди! – воскликнула Любаша. – Но я думала, что он будет встречаться с тобой! Вы так красиво танцевали вместе, и он сам выбрал тебя. Помнишь тогда, на дискотеке… я специально ушла, чтобы не мешать вам.

– Он тоже ушёл и уже не вернулся, – вздохнула Катя и вдруг, припав к плечу подруги, горько заплакала: – Ой, Люба… Я такая дура, такая дура…

– Что? Что случилось? – забеспокоилась Любаша. – Да рассказывай же ты, не молчи! Катя… Катюша… Кто тебя обидел?

– Я думала, что понравилась ему, – всхлипнула девушка.

– Кому? Артёму? – не поняла Люба. – Ну, так и я это видела. Что ж с того? Почему ты плачешь? Ой, ты же сказала, что у него появилась девушка! Так ты расстроилась из-за этого?! Дурочка моя… У тебя ещё столько будет таких Артёмов. Не переживай. Ушёл и Бог с ним. Найдём тебе другого жениха, в сто раз лучше. А о нём забудь!

– Не могу, – всхлипнула Катя. – Люб, а Люб… Что со мной будет теперь? Вдруг он всем расскажет? Опозорит меня.

Любаша отодвинулась от подруги, взяла её за плечи и тряхнула:

– Ты что натворила, глупая? Что наделала?! Ты была с ним? Катя?

Девушка в ответ только кивнула и снова заплакала:

– Он пришёл ко мне следующим вечером после дискотеки. Позвал гулять. Я пошла. И потом ещё мы встретились с ним два раза. Он конфетами угощал меня, о любви говорил. Люб, я поверила ему…

– Катюша, Катька, глупая моя, – прижала к себе голову подруги Любаша. – Он приставал к тебе?

– Да, – вздохнула Катя. – Только он не виноват. Я же сама согласилась…

– Он виноват, – тихо сказала Люба, подумав о ненавистном Владлене. – Ещё как виноват. Потому что мужчина, а им нужно от нас только одно. Кать, кто ещё знает о том, что между вами было?

– Никто, – испуганно вскинула голову девушка.

– Вот и хорошо, – мягко улыбнулась ей Люба. – А с кем ты, говоришь, он теперь встречается?

– С Анжелкой Гусевой… – Катя не сдержала нового тяжёлого вздоха. – С нашей Гусыней…

***

Шура смотрела на старшего брата и не верила своим глазам:

– С чего это ты вспомнил обо мне, Андрюша? Неужели соскучился?

– Это тоже, – усмехнулся Андрей. – Не чужие люди друг другу всё-таки. Но вообще-то я приехал по делу. Дом хочу наш продать. Деньги очень нужны…

Глава 9

Спокойно отодвинув сестру, Андрей прошёл в сени, потом бесцеремонно заглянул в каждую комнату:

– М-да… Хозяйка из тебя не очень. Развела грязищу. Самой-то не противно в таком свинарнике жить?

– А тебе какое дело до того, как я живу? – воскликнула Шура. – И с чего ты взял, что я соглашусь продать мой дом?

– Ну, во-первых, не «мой», а «наш», что-то я не припомню, чтобы тебе его кто-нибудь дарил, – отрезал Андрей. – А во-вторых, мне абсолютно наплевать, что ты там хочешь. Дом мы будем делить на троих: одна часть тебе, две – нам с Гришкой. Если что, покупатели уже нашлись. Мои знакомые хотят приобрести жильё для своих престарелых родителей. Я рассказал им, как тут хорошо, и через две недели они приедут смотреть дом. Я как чувствовал, что нужно приехать пораньше, но не думал, что тут всё так запущено. Раньше у нас всегда был порядок.

– А что ты хотел? – Шура вдруг почувствовала невероятную злость. – Раньше сколько нас здесь было? И ты, и Гришка, и Сонька, и мама, и отец. И все работали. А теперь осталась я одна! Что ты рассчитывал здесь увидеть? Дворец с фонтанами и павлинами?!

– Не дворец, конечно, но и не такое, – не повёлся на возмущённый крик сестры Андрей. – Кстати! С отцом я списывался, дом записан на него, но он сюда возвращаться не планирует и на деньги не претендует. Сонька тоже отказалась от дележа, у неё и без того сейчас всё в шоколаде. А нам свободная копейка не помешает, мы с Гришкой решили своё дело открыть, будем машины ремонтировать. Ты хоть в курсе, что он женился недавно?

– Откуда? – огрызнулась Шура. – Меня на свадьбу никто не приглашал.

Слушая брата, она лихорадочно соображала, что делать. Андрей, похоже, был настроен решительно, но Шура тоже не собиралась уступать ему и оставаться без дома. Что ж, для начала можно попытаться забрать себе большую часть имущества, по крайней мере, это будет справедливо.

– А почему это ты Любку со счетов сбрасываешь? – растянула ядовитую улыбку Шура, радуясь посетившей её мысли. – Она такая же Кошкина, как и мы, поэтому имеет право на свою долю.

– Такая же, да не такая же, – усмехнулся Андрей. – Или ты будешь делать вид, что не знаешь нашу занимательную семейную историю?

– Знаю, и что с того? – пожала плечами Шура. – Да, отцу Любка никто. Только это ничего не меняет. В любом случае, по матери она всем нам приходится сестрой. Так что не надо мне тут рассказывать о том, что она ни на что не имеет права. Если отцу и Соньке дом не нужен, значит, давайте делить его на четверых. Чтобы всё по-честному.

– Тебя ли я слышу, честная наша? – рассмеялся Андрей.

– А ты не скалься! – воскликнула Шура. – Ну, говори! Сколько хочешь взять за него? Я, может быть, выкуплю у вас ваши с Гришкой доли. Мне-то жить где-то надо? Или я должна пойти на улицу?

– Ой, вот только не надо разыгрывать передо мной трагедию! – махнул на неё рукой брат. – Можно подумать, я выгоняю тебя, такую бедную и несчастную, на улицу с малыми детьми. Одна ведь живёшь, даже без мужа. А у нас с Гришкой семьи. Их кормить надо. Его Лариска на сносях. У нас с Валюхой уже двое девок подрастает. Думаешь, мне легко выкручиваться? А ты тут живёшь как барыня. Одна в такой усадьбе.

Андрей миролюбиво улыбнулся:

– Шурка, ну, в самом деле! Ты же не справляешься с таким подворьем. Вон как травищей всё заросло. Жирноват кусок для твоего рта, сестрёнка, так и подавиться можно.

– Я тебе сказала, что никуда отсюда не уйду, – топнула ногой Шура. – Так что давай от ворот поворот своим покупателям, ничего я им продавать не буду. И больше не начинай со мной эти разговоры. Просто так я тебе ничего не отдам, даже не мечтай. Вызовем оценщика, определим стоимость дома, и мы с Любой выплатим вам вашу часть.

Андрей поморщился. Он рассчитывал совсем не на это. Они с младшим братом уже всё посчитали и решили, что Люба в общем дележе участвовать не должна.

– В любом случае дом принадлежит отцу, – сказал Андрей, не показывая сестре своего смущения. – Я позвоню ему и узнаю, кого он хочет видеть в наследниках, а кого нет. А пока что приготовь мне что-нибудь поесть. В конце концов, я с дороги и очень голоден. Поем и лягу спать. Надеюсь, к тебе никакие хахали не ходят? Не хочу, чтобы мне помешали выспаться.

Шура словно не слышала брата. Она думала о том, как ей теперь выкручиваться из этого положения.

– Эй, алло! – Андрей тронул её за плечо. – Ты тут? Есть, говорю, хочу!

– Забыл что ли, где кухня находится? – вскипела Шура. – Иди, что найдёшь то и ешь. Я гостей не ждала, разносолы не готовила. И к плите становиться не собираюсь. Сам как-нибудь справишься. А у меня и других дел хватает.

Андрей пожал плечами, но с сестрой спорить не стал.

Очень скоро по дому поплыли ароматы жарящейся на сале яичницы и Шура, взбешённая собственным бессилием, чтобы хоть как-то успокоиться, выскочила во двор.

– Паразит! Явился, не запылился, – злилась она на брата. – Ненавижу гада. Дом он захотел! Накося выкуси! Ничего не получишь! Да лучше пусть он сгорит, чем я вам его отдам. Припёрся, как будто тут ему рады!

Злость душила Шуру, и она ничего не могла с собой поделать. Ослеплённая яростью, она металась по двору и не сразу заметила, как возле калитки остановилась чья-то машина. Только услышав сигнал, она вздрогнула, повернула голову и тут же узнала мерседес Никиты.

– М-м-м, – простонала вконец расстроенная Шура. – Только этого мне не хватало!

Вытерев рукавом вспотевшее раскрасневшееся лицо и убрав со лба прилипшие к нему пряди волос, Шура вышла к новому гостю и виновато улыбнулась ему:

– Здравствуйте, Никита. Как у вас так получается, всегда заставать меня в самом неприглядном виде?

Никита рассмеялся её наивной женской непосредственности:

– Честное слово, Саша, я не нарочно! Но в своё оправдание хочу сказать, что вы всегда выглядите прекрасно. Даже не сомневайтесь в этом.

– Спасибо, – с лёгким вздохом сказала Шура. – У вас что-то случилось? Простите, в дом не приглашаю…

– Нет-нет, не нужно, – торопливо проговорил Никита. – Я, собственно говоря, заехал, чтобы поблагодарить вас за вашу доброту. Мама всё мне рассказала и Илюшка от вас просто в восторге. Александра, примите от меня этот небольшой презент. Надеюсь, вам понравится.

Никита достал с заднего сиденья машины два пакета. В одном Шура увидела бутылку хорошего вина, конфеты и фрукты. А во втором, совсем маленьком по размеру – коробочку импортных духов, о которых она даже не мечтала.

– Ой, Никита, – растроганная и очень довольная подарком Шура прижала ладонь к щеке: – Зачем вы, не нужно было! Я же от чистого сердца…

– Я тоже, – улыбнулся Никита. – Сашенька, вы же не захотите обидеть меня отказом и примете мой подарок?

– Да! – в восторженном порыве Шура бросилась к нему на шею и поцеловала в щёку. Но тут же отступила назад и стыдливо опустила глаза: – Простите, я не должна была так делать. Но мне никто и никогда не дарил подарков. А это, оказывается, так приятно…

Шура вздохнула. Ей было досадно, что из-за явившегося к ней Андрея она вынуждена как школьница стоять с Никитой на улице. А ведь можно было пригласить его в дом и там хорошо провести с ним время. В конце концов, они оба взрослые люди и, к тому же, совершенно свободные. Тогда ей было бы легче влюбить его в себя. Мужчины такие глупые и всегда ведутся на одно и то же.

Никита уловил её вздох, но расценил его по-своему:

– Сашенька, простите, вы чем-то расстроены? Кто посмел вас обидеть? У вас такие грустные глаза… Может быть, я могу вам чем-нибудь помочь?

Она снова вздохнула и покачала головой:

– Нет, никто помочь мне не может. Просто я, как говорится, невезучая. Что можно с этим сделать? Хотела семью и детей, но муж меня бросил. Впрочем, он и мужем-то мне не был. Так, одно название. Я, дурочка доверчивая, сама приняла его, за свою наивность и поплатилась. И вот теперь, только начала привыкать к тому, что женское счастье не для меня, как приехал брат и хочет выгнать меня из дома. А мне жить негде…

– Как это, выгнать? – нахмурился Никита. – Какое он имеет на это право?

– Самое банальное. У нас была многодетная семья и у всех по закону есть доля в нашем общем доме. Никого не волнует то, что все разъехались, а я осталась здесь одна и уже несколько лет ухаживаю за всем подворьем. Выживаю, как могу. Без помощи, без денег, без поддержки.

Шура с тоской посмотрела на плывущие по небу облака:

– Уеду я отсюда, Никита. Может быть, где-нибудь найдётся и для меня уголок, где я наконец-то обрету своё счастье. Конечно, судиться с родней я не стану. Пусть забирают себе, что хотят. У меня совесть другая. Я не могу так поступать с ними, как они поступают со мной.

В глазах Шуры блеснули слёзы и Никита смутился. Ему стало очень жаль эту красивую, но такую одинокую и несчастную девушку.

– Сашенька, хотите, я поговорю с вашим братом? – спросил он.

– Не надо, – махнула рукой Шура. – Всё равно уже ничего не изменить. А вам спасибо большое за подарок и внимание. Мне очень приятно, поверьте. Простите, Никита, я пойду. А то ещё расплачусь при вас. Так тяжело на душе, что я просто не могу…

Кивнув ему на прощание, Шура повернулась и скрылась за калиткой. Внутреннее женское чутьё заставило её уйти именно в этот момент, ведь Никита, такой добрый и благородный, будет считать себя виноватым в том, что не смог помочь ей. Пусть думает, что она очень страдает. Так даже лучше, чем если бы они с ним переспали. Теперь он точно никуда не денется от неё и очень скоро обязательно вернётся.

***

В дом Шура заходить не стала, потому что совсем не хотела видеть Андрея. Она села за стол на веранде и принялась думать, как же ей перехитрить брата. Полагаться во всём на Никиту Шура не собиралась. В конце концов, она привыкла всё решать сама, в том числе принимать чью-то помощь или нет.

Поставив локти на стол и задумчиво покусывая костяшку согнутого указательного пальца, Шура перебирала все подходящие варианты решения своей проблемы. Наконец её взгляд посветлел. Теперь она знала, что делать и нисколько не сомневалась в своём успехе.

***

Валентина Ивановна вошла в класс и быстро нашла глазами Любу.

– Кошкина, к директору! – громко сказала она. – Живо!

Люба переглянулась с Катей, однако безропотно поднялась из-за парты и направилась к двери. Катя хотела было пойти с ней, но учительница резким окриком одёрнула её:

– Семёнова! Сядь на место! Кошкина и без тебя найдёт дорогу! А ты лучше повтори параграф, сейчас пойдёшь отвечать к доске!

Катя проводила подругу виноватым взглядом. Она уже поняла, что Любе ничего хорошего ждать не приходится, и оказалась права.

Едва директор увидел перед собой девушку, как приподнял брови, делая довольное и даже добродушное лицо:

– Неужели? Кого я вижу?! К нам явилась Любовь Алексеевна Кошкина, собственной персоной! С чего это такая честь?

– Вы же сами вызвали меня, – проговорила Люба, ещё не понимая, к чему клонит директор.

– Я имею в виду не мой кабинет, – усмехнулся он в ответ. – Я говорю о школе в целом. Позвольте вам напомнить, дорогая Любовь Алексеевна, что в этом году ваш класс ждут экзамены, к которым я вас не допускаю по причине многочисленных пропусков без уважительной причины. Более того я уже готовлю документы на ваше отчисление, поскольку ваши знания не соответствуют нашей программе.

– Но, Лев Валерьянович, у меня же была уважительная причина! – воскликнула Люба. – Моя бабушка лежала в больнице после серьёзного приступа. Ей даже делали операцию. Как я могла оставить её одну? Она нуждалась в уходе!

– Во-о-от! – Гусев растянул губы в надменной улыбке. – Мы подошли к самому главному. Поскольку вы, Любовь Алексеевна, являетесь несовершеннолетней, а ваша бабушка, по своей сути, недееспособной, я сообщил об этом в соответствующие органы. Поэтому, будьте готовы в скором времени продолжить ваше обучение в специализированном образовательном учреждении, которое в простонародье все называют детским домом.

Люба широко распахнула глаза. Она ожидала от директора любой подлости, кроме этой. Чувствуя, как у неё перехватывает внезапно пересохшее горло, Люба проговорила:

– Почему моя бабушка недееспособная? Она просто болеет, как все пожилые люди. Вот и всё! А ещё у меня есть отец, два брата и две сестры. Они все взрослые и никогда не допустят, чтобы вы отдали меня в детский дом.

– Вы уже много лет проживаете с бабушкой и об этом знают все! – отрезал директор. – У меня есть сколько угодно свидетелей, которые готовы подтвердить, что ваш отец и остальные родственники не принимают в вашем воспитании никакого участия. К чему это приводит, мы все видим. Ваша неуспеваемость и вечные пропуски – прекрасное доказательство моим словам. Так что, как говорится, сушите сухари, милочка!

– Вы… Вы!!! – воскликнула Люба. – Вы бессовестный, бессердечный человек!

– Да что вы говорите! – рассмеялся Гусев. – Я просто хочу позаботиться о вас и делаю всё по закону. Однажды вы скажете мне за это спасибо.

– Не скажу! – воскликнула Люба. – И никогда вас не прощу!!!

– А мне плевать на твоё прощение! – Гусев откинулся на стуле и ослабил душивший его галстук. Но вдруг резко встал, уронив скрипнувший стул. Люба вздрогнула, но не отшатнулась, когда он подошёл к ней и, сузив глаза, наклонился к её лицу: – Я и сам никогда никого не прощаю. Ты могла бы и запомнить это, Кошкина! Я ведь предупреждал тебя об этом…

– Мне тоже плевать на вас! – вскинула голову Люба и, набрав полный рот слюны, плюнула директору прямо в лицо.

Глава 10

Анфиса развешивала во дворе бельё, когда увидела перед собой взволнованную Шуру.

– Что такое? Что с тобой? – пожилая женщина уронила простынь в таз, выпрямилась и с тревогой всмотрелась в лицо внучки.

– Ой, бабушка, произошло такое, что я и описать не могу, – запричитала Шура, забыв даже поздороваться со старушкой. – Я не знаю, что мне делать, и если ты не поможешь мне, просто пропаду.

– Пойдём в дом, там поговорим, – сказала Анфиса и, оставив таз с бельём во дворе, направилась к крыльцу.

Шура поплелась за ней, старательно выдавливая из себя слёзы. Бабушка должна видеть, что она очень расстроенная, тогда будет легче убедить её сделать то, что Шура задумала. Анфиса же терялась в догадках, не понимая, что могло произойти с её внучкой.

Поставив на плиту чайник, старушка выложила на тарелку печенье и подвинула угощение Шуре, но та даже не прикоснулась к нему.

– Я не чаи пришла распивать, бабушка, – заявила Шура, делая вид, что вытирает слёзы. – У меня вообще в последнее время нет никакого аппетита. А знаешь почему? Потому что мне его испортил Андрей.

– Как это может быть? – не поняла Анфиса. – Он же давным-давно уехал. Последний раз я видела его на похоронах Дашутки, и знаю, что он не собирался здесь задерживаться.

– Бабушка, он требует, чтобы я продала наш дом и хочет забрать все деньги, – всхлипнула Шура. – Ему всё равно, что мне некуда идти. Понимаешь? Разве родной брат может так поступить со своей сестрой?

– Он звонил тебе? – нахмурилась Анфиса.

– Нет, Андрей сейчас здесь. Он специально приехал, чтобы выставить меня на улицу. Что мне делать, бабушка? – Шура закрыла лицо ладонями и горько заплакала. – Скажи мне, почему я такая несчастная?!

У Анфисы сжалось сердце.

– Не говори так, девочка. У тебя все будет хорошо! Всё наладится, вот увидишь!

– Нет! – покачала головой Шура. – Не будет! Потому что я теперь бездомная!

– Шурочка, – Анфиса накрыла морщинистой ладонью руку Шуры и слегка пожала её. – Переезжай к нам с Любашей. Место тебе найдётся. Как-нибудь разместимся. В тесноте, да не в обиде. Что уж теперь…

– Место? – воскликнула Шура. – То есть просто кровать? Или раскладушку мне выделишь?

– Шурочка, – Анфисе было искренне жаль внучку. – Что ты такое говоришь? Переезжай и тут уже разберёмся, кто и где разместится.

– Но я не хочу менять шило на мыло! – Шура брезгливо отдёрнула руку, не желая, чтобы бабушка прикасалась к ней. – Что наша Заря, что твоя Касьяновка – всё едино. Дыра, забытая Богом! Но в Заре у меня, хотя бы, есть работа и дом большой. А тут? Почему я должна жить в твоей халупе? Что я буду тут делать?

Анфиса развела руками:

– Я больше ничего не могу предложить тебе, – сказала она плачущей внучке.

– Можешь! – горячо заговорила Шура. – Ещё как можешь! Я всё придумала! Давай мы продадим твой дом, и эти деньги отдадим Андрею, пусть подавится ими. А вы с Любой переедете жить ко мне. Места там всем хватит. Ты можешь поселиться во дворе, где жил в последнее время отец. А мы с Любой останемся в доме. Или, если хочешь, пусть она тоже живёт с тобой.

Анфиса задумчиво посмотрела в окно и покачала головой:

– Прости, Шура, но на это я не соглашусь. Если хочешь, перебирайся к нам, а в Зарю я не поеду. Чувствую, что долго я уже не проживу, сколько мне той жизни осталось? Но умереть хочу здесь, и на кладбище лежать рядом с отцом и матерью. Ты только не сердись…

– Бабушка, ты не понимаешь, – снова заговорила Шура. – Я нигде не смогу найти столько денег, сколько требует от меня Андрей. А суммы от продажи твоего дома на это вполне хватит. Можно отдать его кому-нибудь подешевле. Сама же говоришь, что тебе помирать скоро. Так какая тебе разница, что с твоей хатой потом будет. С собой ты её не заберёшь. Подумай сама. Мы с Любой о тебе позаботимся. Я обещаю. Ну, бабушка, сделай ты хоть одно доброе дело за свою жизнь! Мать всегда говорила, что ты зря небо коптишь. Докажи, что это не так…

Губы Анфисы дрогнули от обиды, но она сдержалась и, немного помолчав, спокойно ответила внучке:

– Это одному Богу известно, кто зря коптит небо, а кто нет. Прости, Шура, но дом свой я продавать не буду. Оставлю его Любаше. Я уже и завещание написала. У девчонки ведь ни за душой, не перед ней ничего нет. А так, по крайней мере, будет хоть какая-то крыша над головой. Да и не поедет она в твою Зарю, не любит она её и жить в твоём доме не сможет. Зачем же я буду мучить девочку?

– Её, значит, жалеешь, а на меня тебе наплевать?! – вспыхнула Шура. Она уже поняла, что разговаривать с Анфисой бесполезно. Упрямая старуха никогда ни у кого не шла на поводу. И если что-то решила, никто не мог убедить её в обратном.

– Шура, успокойся, – попросила Анфиса, невольно поднося руку к сердцу и потирая его.

Но Шура не собиралась сдерживаться.

– Как я могу успокоиться, если мои родственнички поступают со мной, как гады? А? Что за сердце хватаешься? Разжалобить меня хочешь? Ага! Сейчас! За что вы все меня ненавидите? Что я вам сделала плохого? Отец и родная сестра даже не вспоминают обо мне! Братья гонят из дома! А ты вцепилась в свою халупу, как будто это дворец какой-то! Любке ты его отписала? Думаешь, она будет благодарна за этот сарай? Да плевать ей на тебя с большой колокольни. Она, как только получит аттестат, сразу же махнёт хвостом и свинтит в город. А ты загнёшься тут одна вместе со своим вонючим домом!

Шура запыхалась и замолчала, чтобы перевести дыхание. А потом снова сорвалась на крик:

– Я пожалела тебя, поэтому и предложила переехать ко мне. Только ты, вместо благодарности, воткнула мне нож в спину. Подумай сама, хорошо ты поступаешь с родной внучкой? Кому ты ещё нужна, скажи? Любке? Ага! Как же! А я бы за тобой ухаживала! Жила бы ты спокойно, как у Христа за пазухой! Что, думаешь, я слишком дорого за это запросила? Так извини, у меня другого выхода нет. И вообще, я не Андрей, я тебя не выгоняю. Наоборот, хочу предложить лучшие условия. А ты как собака на сене, сама не гам и другим не дам!

– Шура, опомнись! – проговорила Анфиса. – Что такое ты говоришь?

– Что слышишь! – выкрикнула Шура. – Как там мать тебе говорила? Помрёшь, приходи, мы тебя похороним? Так вот! Ко мне можешь не приходить. Я палец о палец не ударю, чтобы хоть как-то тебе помочь. И на похороны твои не приду! Была у тебя внучка Шура, а теперь её нет! Но ничего! Вы меня ещё узнаете! Пропадите вы все пропадом! Ух, как я вас всех ненавижу!

Она толкнула стол, чтобы выйти, и тарелка с печеньем соскользнула на пол, разлетевшись на осколки. Шура наступила на хрустнувшее под ногой печенье, вдавила его в пол и ушла, бросив на Анфису тяжёлый, злобный взгляд.

Старушка вздохнула и скорбно сложила руки на коленях, тихо проговорив вслед ушедшей внучке:

– Ох, Шура, Шура… Как ты сама будешь жить, я не знаю. А вот, кто будет рядом с тобой, горькими слезами умоется. Спаси и сохрани, Господи, от неё всех добрых людей…

***

– Ах ты, зараза! – скривившись от отвращения, Гусев достал платок из кармана и принялся вытирать лицо.

Но когда Люба повернулась, чтобы уйти, схватил её за шею и удержал, впиваясь ногтями в нежную кожу девочки: – Бесстыжая… Да я тебя за это размажу… Нахалка малолетняя… Готовься! Завтра же вылетишь отсюда! Пошла вон!

Директор толкнул Любу с такой силой, что она с трудом удержалась на ногах. А едва девочка скрылась за дверью, вернулся к своему столу и протянул руку к телефону. Но потом помедлил. Нельзя разговаривать с начальством в таком состоянии. Надо немного успокоиться. Но ведь какая дрянь эта Кошкина. Недаром Анжелочка так сильно её ненавидит. Вот дочка у него – золото. Вся в отца. А красивая какая… Летом обязательно нужно свозить её на море, пусть отдохнёт от учёбы и экзаменов.

Мысли о дочери помогли Гусеву расслабиться, и он всё-таки набрал знакомый номер:

– Маргарита Наумовна?! Здравствуйте! Вас беспокоит Гусев Лев Валерьянович. Да-да! Узнали? Мне очень, очень приятно! Маргарита Наумовна, я хочу посоветоваться с вами по поводу одной девочки. Да, ученица нашей школы. Её зовут Любовь Кошкина. Понимаете, в чём дело, девочка находится в том возрасте, который принято считать очень ранимым. Она подросток и сейчас осталась без надзора взрослых. Мать девочки давно умерла, отец, насколько я понимаю, бросил свою семью. Люба сейчас живёт с престарелой бабушкой, которая тоже нуждается в серьёзном уходе. Она просто не в состоянии следить за своей внучкой. И меня это очень беспокоит. В последнее время у Любы очень много пропусков и учителя жалуются, что она серьёзно отстала от программы. Давайте поможем Любе вместе. Потом она сама скажет нам спасибо.

Гусев замолчал, внимательно слушая, что говорит ему начальство. Потом закивал головой, как будто Маргарита Наумовна могла его видеть:

– Да-да, у меня тоже есть дочь одного с Любой возраста, и я прекрасно знаю, о чём говорю. Девочки – подруги и у меня просто сердце кровью обливается, когда я вижу несчастную, вечно голодную Любу. Я бы ни за что не стал беспокоить вас, но мне очень жаль эту семью. Мы можем посодействовать в том, чтобы до совершеннолетия Люба обучалась в каком-нибудь интернате? А бабушку можно определить в дом престарелых и инвалидов. Поверьте, так будет лучше для всех. Мы ведь с вами знаем, что такое наркомания, пьянство и детская половая распущенность. Стыдно говорить об этом, но я уже не раз замечал, как от Любы пахнет алкоголем. Понимаете, что происходит? Девочка, вместо того, чтобы готовиться к экзаменам, выпивает и проводит время на улице неизвестно с кем. Последствия всего этого вполне очевидны: ранняя беременность, употребление запрещённых веществ, тюрьма. Я ни за что себе не прощу, если мы не убережём Любу от этой беды. Девочка такая хорошая, добрая, отзывчивая, и очень наивная. Пожалуйста, Маргарита Наумова, примите все меры, какие только можно. Назначьте проверку, посмотрите, в каких условиях проживает девочка. Мы в школе тоже проведём комиссию, составим все необходимые акты и документы.

Гусев снова стал внимательно слушать, потом опять закивал и расплылся в довольной улыбке:

– Конечно-конечно, я всё вам передам. Спасибо, Маргарита Наумовна. Я нисколько не сомневался в вашей доброте. Да-да, и вам всего доброго. Буду ждать вашего решения…

Положив трубку, Гусев тихонько рассмеялся и потёр руки:

– Ну, вот и всё, Кошкина. Вот и всё, маленькая зараза. Теперь плюйся, змеюка, сколько хочешь… А я посмотрю. И ой-ой, как посмеюсь над тобой… Вместе с Анжелой.

***

Люба вернулась в класс и села на своё место. Катя, поняв по лицу, что в кабинете директора произошло что-то очень неприятное, тут же наклонилась к ней:

– Зачем Лев тебя вызывал?

Губы Любаши дрогнули:

– Кать, я всю жизнь буду ненавидеть таких как он и Владлен.

– Какой Владлен? – не поняла Катя.

– Не важно… Просто ещё одна гадина…

– Кошкина! Выгоню!

Резкий окрик учительницы заставил Любашу замолчать. Она открыла учебник и уже не поднимала глаз до самого конца урока. Но думала она совсем не над темой, которую изучал весь класс. Она не знала, как ей спастись от новой напасти.

Может быть, поехать в город и попытаться разыскать Стаса? Он друг её отца и должен ей помочь. Хотя… Во время их той встречи он вполне чётко дал понять, что не собирается постоянно опекать её. Люба хорошо запомнила его слова:

– Видеться больше с тобой мы не будем. Тем более что мы теперь в расчёте. Всё, бывай, Люба-Любовь…

Нет, к Стасу она не поедет. Надо придумать что-то другое. Но что?! Эх, была бы тут Соня… Люба подавила тяжёлый вздох и вдруг вздрогнула: а Шура! Есть же ещё Шура! Она обязательно ей поможет. Любаша чуть не засмеялась. Ну конечно! Надо просто поговорить с Шурой и тогда всё решится.

***

Шура вернулась домой, красная от злости и сразу же наткнулась на Андрея, который, лёжа на диване, курил и потягивал пиво.

– Где ты шлялась?! – спросил он у сестры. – Дома шаром покати, в холодильнике мышь повесилась! Жрать нечего, а ты ходишь где-то.

– Пиво купил? – нахмурилась Шура. – Мог бы и продуктов купить. Или ты думал, что я тебя за свой счёт кормить буду? Обойдёшься! И не кури здесь! Фу, провонял всё вокруг! Тошнит даже…

Андрей взял бутылку с недопитым пивом и, подняв её, перевернул, выливая пенистый напиток прямо на пол:

– А мне нравится, – усмехнулся он. – И запомни, сестрёнка. Я всегда отношусь к людям точно так, как они относятся ко мне. Пока ты фыркаешь и ничего не делаешь для меня, можешь не ждать чего-то хорошего. Я сказал, ты услышала.

Шура презрительно взглянула на брата и вышла из комнаты, даже не подумав вытереть растёкшуюся по полу лужу.

***

Любаша прибежала домой и увидела, как бабушка собирает с пола осколки разбитой тарелки.

– Ой, ба! Ты не поранилась? Присядь, я сама всё уберу!

Анфиса покорно села на стул. Но Люба, бросив на неё внимательный взгляд, заметила, что с бабушкой что-то не так.

– Бабуль, ты плохо себя чувствуешь? – забеспокоилась она.

– Нет-нет, всё в порядке, – ответила ей Анфиса, – просто приходила Шура…

– Да? – расстроилась Люба. – Как жаль, что я её не застала. Мне очень нужно с ней поговорить. А зачем она приходила?

– Сказала, что приехал Андрей.

– Ой, так это же хорошо! – обрадовалась Люба. – Бабушка, директор школы сказал, что отдаст меня в детский дом, потому что я живу с тобой, а ты уже старенькая. Я не знаю, почему нам нельзя жить только вдвоём, но он так сказал и теперь к нам кто-то должен приехать с проверкой. Я хочу поговорить с Шурой, пусть она скажет, что тоже живёт с нами. Андрей все подтвердит. Тогда нас все оставят в покое.

– Ох, Люба… Боюсь, что Шура может нам отказать, – вздохнула Анфиса и рассказала, зачем к ней приходила старшая внучка.

Выслушав бабушку, Любаша задумалась, а потом сказала:

– Я всё-таки съезжу к ней и поговорю, – решила она.

***

К удивлению Анфисы не только Шура, но и Андрей встретили младшую сестру с радостью и обещали помочь ей.

– Ну ладно, Шура, – задумчиво сказала старушка. – Она надеется, что я для неё продам свой дом. Если она поможет тебе, я так и сделаю. А вот Андрей меня удивил. Не ожидала я, честное слово не ожидала.

– Бабушка, видишь, как хорошо всё складывается, – обняла её Любаша. – Мы скажем комиссии, что я живу в Заре, а за тобой просто присматриваю вместе с сестрой.

– Думаешь, они поверят? – с сомнением покачала головой Анфиса.

– А как же! – улыбнулась девочка. – Да не переживай ты так, ба! Всё будет хорошо!

***

Комиссия приехала без предупреждения и, осмотрев бедное, но чистое жилище Анфисы, потребовала, чтобы девочка показала им свой дом в Заре.

– Хорошо, – согласилась Люба и села в машину с двумя женщинами и водителем. Остальные представители опеки заняли места в другой машине.

До Зари они доехали очень быстро, и Люба гостеприимно распахнула дверь в дом, приглашая своих строгих гостей войти. Но три женщины и двое мужчин остановились на пороге, сморщив носы от невероятной вони. Всюду было грязно, натоптано и накурено. Пьяный Андрей лежал на диване перед телевизором, а Шура, стоя над ним, кричала, что он ведёт себя как свинья.

– Я только утром навела всюду порядок! – ругалась на брата Шура. – Любка должна приехать, не знаешь, что ли? Когда ты успел всё это натворить? Я же только на пять минут вышла в магазин!!!

– Это и есть ваш дом и благополучные брат и сестра? – спросила Любу главная из приезжих.

– Да, – пробормотала Люба, чувствуя, как заливается краской стыда.

– Мне все ясно, товарищи, – проговорила женщина и направилась к выходу. Остальные потянулись за ней, не обращая внимания на выбежавшую вслед за ними Шуру.

***

Узнав о дне заседания комиссии, Гусев довольно потёр руки. Он заранее подготовил речь и выступил с ней перед всеми участниками, с особенным торжеством поглядывая на Любу. Учителя все как один поддержали директора, боясь его гнева, и Люба поняла, что участь её решена.

– Уважаемые члены комиссии, по заключению, которое мы получили… – начала заключительную речь Маргарита Наумовна, поднявшись со своего места, но остановилась на полуслове, увидев, как скрипнувшая дверь отворилась и на пороге появился незнакомый мужчина.

– Простите, вы кто? – спросила его председатель комиссии.

– Я отец Любы, – ответил тот. – И имею право присутствовать на этом заседании.

– Ой, папочка! – ахнула девочка и бросилась в объятия своего отца.

Глава 11

– Иди, дочка, подожди меня в коридоре, пока мы тут кое-что обсудим с этими товарищами, – Алексей мягко подтолкнул Любашу к двери, а когда она вышла, выглянул вслед за ней в коридор и позвал кого-то: – Георгий Васильевич, уделите нам минутку вашего внимания.

Люба проводила удивлённым взглядом незнакомого ей маленького толстячка в очках с роговой оправой и с папкой в руках. А когда за ним закрылась дверь, припала к ней, пытаясь услышать то, что там будет происходить.

– Позвольте представить вам, – сказал Алексей, – Стародубцева Георгия Васильевича, юриста, который будет представлять на этом заседании наши с Любой интересы.

– Уважаемая комиссия, – заговорил Георгий Васильевич, но его голос был настолько тихим, что Люба, сколько бы не прислушивалась, могла разобрать только какие-то отдельные фрагменты непонятных ей фраз.

Девочка потёрла пылающий лоб и отошла к окну, где решила дожидаться Алексея. Её ещё била нервная дрожь и она никак не могла успокоиться. Всего пять минут назад она стояла перед равнодушными, злыми людьми и озиралась по сторонам, словно испуганный дикий волчонок, загнанный в угол. Ей так хотелось найти в их лицах хоть какую-то капельку сочувствия, однако все они были похожи на бесстрастные театральные маски.

Стоя перед ними как на эшафоте, Люба с трудом сдерживала рвущийся наружу крик. Эти люди, прикрываясь благим делом, были готовы принять страшное решение, они собирались разлучить их с бабушкой, хотели сделать им обеим плохо и больно.

А потом каждый человек из этой комиссии вернулся бы к себе домой, к своим семьям и напрочь забыл бы о только что загубленных им судьбах.

Люба глубоко вздохнула. Она не могла понять, откуда здесь взялся Алексей, но бросилась к нему, как утопающий бросается к соломинке. Она назвала его отцом, хотя прекрасно знала, что он никогда им не был. Они всегда были чужие друг другу, но теперь, когда он так вовремя пришёл к ней на помощь, Любаша была готова простить его за всё.

Заседание комиссии продолжалось ещё около двадцати минут, а потом распахнулась дверь, и в коридор выскочил разгневанный Гусев. Даже не взглянув на Любу, он торопливо пошёл прочь, проклиная Алексея и его непоколебимого юриста, который, опираясь на закон, быстро и легко разрушил все доводы комиссии.

Увидев улыбающегося Алексея, Люба по его лицу поняла, что всё будет хорошо и с явным облегчением шагнула к нему навстречу:

– Меня не отдадут в интернет, а бабушку – в Дом инвалидов?

– Нет, дочка, – Алексей обнял её за плечи. – Пойдём отсюда, подождём Георгия Васильевича во дворе. Он подпишет нужные бумаги и догонит нас.

– А кто он такой? – поинтересовалась Любаша.

– Двоюродный брат Регины, – пояснил Алексей. – Когда бабушка позвонила мне и рассказала о том, что случилось, я сразу же связался с Жорой, хотел проконсультироваться. А он решил поехать вместе со мной и даже сам купил билеты на самолёт. Вообще-то, мы должны были прилететь ещё вчера утром, но рейс перенесли и поэтому мы чуть не опоздали. Я очень волновался, но Жора сказал, что мы в любом случае добьёмся своего, просто после вынесения решения комиссии на это пришлось бы потратить чуть больше времени. А так всё очень хорошо получилось. Мы хоть и задержались, но всё-таки успели на заседание. Так что не волнуйся, дочка. Теперь всё будет в порядке.

– Пап, – вскинула на него глаза Любаша. – Почему ты решил помочь? Ты ведь знаешь, что я тебе не родная. И сам всегда говорил мне об этом.

Алексей поднял голову к небу и несколько минут молча смотрел, как белёсые рваные облака пытаются догнать друг друга. Алексей не подбирал слов и не думал, как лучше всё объяснить стоявшей рядом с ним девочке, пытливо дожидавшейся от него ответа. Он просто прислушивался к собственному сердцу и, когда снова посмотрел на Любу, сказал ей спокойно и мягко:

– Ты выросла, стала совсем взрослой. Но, может быть, поймёшь меня не сейчас, а когда-нибудь позже. Часто бывает, что человек живёт привычной ему жизнью и думает, что так будет всегда. Одним людям это действительно удаётся, а другим выпадает возможность переродиться. Кто-то из них становится лучше, кто-то хуже. Но прежним никто уже не остаётся. У меня тоже так произошло. Раньше, когда я жил с твоей матерью, мне казалось, что больше ничто не изменится. А потом появилась на свет ты, и наша жизнь стала другой. Глупо, но мы, я и твоя мать, винили в этом именно тебя. И только много лет спустя я понял, что мы сами всё разрушили. Правда, чтобы это понять, мне пришлось через многое пройти, падать и снова подниматься. Но есть моменты, которые я себе никогда не прощу. Я говорю о Даше, о тебе и одной женщине…

Люба почувствовала, как трудно ему говорить, и взяла его за руку:

– Можно, я буду называть тебя папой?

– Конечно, дочка, – он прижал её к себе и поцеловал в тёплую макушку.

Любе вдруг захотелось заплакать, но к ним уже подходил Георгий Васильевич, и она, судорожно вздохнув, заставила себя улыбнуться:

– Поедемте домой. Бабушка, наверное, просто с ума сходит от волнения… Она тоже хотела приехать сюда, но я попросила её остаться дома. Надо скорее обрадовать её.

***

Шура вошла в кухню и поморщилась: Андрей сидел за столом с двумя местными алкашами Стасом Чернышовым и Валеркой Жгутиковым, которых не только в Заре, но и во всех окрестных деревнях звали попросту Чернышом и Жгутиком. Когда-то они сидели за одной партой в школе, потом с разницей в пару дней вернулись из армии и принялись вместе куролесить, чуть ли не полгода отмечая свой дембель. Потом также вдвоём устроились в строительную бригаду, но продержались там всего пару лет, и с тех пор зарабатывали исключительно шабашками, нанимаясь по деревням на любую, даже самую грязную работу.

Они чистили коровники и свинарники у своих односельчан, косили траву на сено, спиливали деревья, кололи дрова, и за всё, кроме положенных денег, требовали обязательные пол-литра. Женаты Черныш и Жгутик ни разу не были, хотя поначалу находились бабёшки, желавшие прибрать их к своим рукам. Но, постепенно, таких становилось всё меньше и меньше. И даже Алёна, толстая, рябая дочка Ульяны Гаврилихи, почти два года прожившая с Валеркой в сожительстве, в конце концов, выставила его за порог.

Валерка долго жалел об этом. Его тёща была известной на всю округу самогонщицей, а потом и сама Алёна стала продавать спиртное, вместо состарившейся матери каждый вечер зажигая знаменитые «Волчьи глаза». Проживая в их доме в примаках, Валерка, по его собственному выражению, горя не знал. Он и сам всегда был выпивши, тайком наливая себе то вино, то самогон, и закадычного дружка угощал от всей души.

И ругалась с ним Алёна, и лупила тем, что в руки попадётся, всё было бесполезно. В конце концов, плюнула она и выгнала Валерку из дома, вышвырнув его вещи прямо на улицу:

– Язвить тебя-то! – выругался тогда обиженный Жгутик. – Чёртова баба! Все силы из меня выжала, а теперь гонит в шею!

Это было правдой. Алёна, всегда страдавшая известной бабьей слабостью, терпеливо сносила все пьянки Валерика и ругалась из-за этого на него больше для порядка. Но когда поняла, что он стал совсем никчёмным, жалеть и не подумала.

– Иди-иди, непуть, – махнула она на него рукой. – Ищи другую, которая тебя, дармоеда, за просто так кормить будет.

Вздыхая и качая головой, Валерик поднял с земли свои вещички, сунул их в валявшийся тут же холщовый мешок из-под сахара и поплёлся домой, на край деревни, где со своей престарелой тёткой жила его мать. Увидев на пороге непутёвого сына, женщина только горько вздохнула:

– Живи, чего уж…

А вот Стас Черныш свободе своего друга обрадовался:

– Наконец-то ты развязался со своей ведьмой… Как она, проклятая, в прошлый раз меня держаком от тяпки отходила! Три недели хребет болел…

Вот этих двух друзей, своих старых знакомых, и встретил Андрей, когда пришёл к деревенскому ларьку купить себе пивка и вяленой рыбки.

– Ба, Андрюха! Кошкин! Сколько лет, сколько зим! – обрадовались ему Черныш и Жгутик, как будто встретили собственную родню и засыпали его вопросами. – Когда приехал, дружище? Ну, как там на северах? Ничего себе не отморозил? Ха-ха-ха! А ты тоже, значит, за пивком? И мы! Привезли его уже! Сейчас Люська отпускать начнёт. Ну что, может, посидим по-человечески?

– Айда ко мне! – согласился Андрей.

Когда домой вернулась Шура, они, все трое, с удовольствием потягивали из огромных прозрачных кружек разливное пиво, которое тут же наливали из трёхлитрового баллона. Второй баллон, уже пустой, стоял немного в стороне, прямо на рыбьих очистках, которыми был завален не только стол, но и всё вокруг.

Отвратительный запах сразу же ударил Шуре в нос, и она недовольно поморщилась, глядя на брата и его собутыльников.

– Места вам другого нету, что ли? – напустилась она на них. – Чего сюда припёрлись? Кто вас звал?

– Ну, я, а что? – усмехнулся Андрей. – Вообще-то, это и мой дом тоже, если ты забыла!

– С тобой забудешь! – воскликнула Шура. – Ты что устроил, когда сюда Любка с комиссией приезжала? Специально, да, концерт закатил? Решил, что если Любку отправят в интернат, то она уже не будет тебе мешать, и с ней можно будет не делиться? А вот это ты видел?

Шура быстро сунула большой палец между указательным и средним и поднесла фигу брату под самый нос:

– Накося, выкуси! Я теперь тоже твоим покупателем устрою весёлую жизнь, пусть только появятся! Я здесь прописана и долю свою продавать не буду. Так им и скажу. Если хотят, пусть заселяются. Посмотрю, насколько их хватит. Пить начну! Мужиков к себе водить, гулять направо и налево…

– Каких мужиков? – не понял Андрей.

– Да вот хотя бы Жгутика с Чернышом! – Шура повернулась к друзьям, смотревшим на неё немного осоловелыми глазами: – А? Что? Придёте?! Бесплатно вас поить буду!

– А что ж… – начал Валерик, но, увидев нахмуренные брови Андрея, махнул рукой: – Иди ты, Шурка! Что ты нас с панталыку сбиваешь?

– Давай проваливай! – стукнул ладонью по столу Андрей и бросил сердитый взгляд на сестру. – Я тебе уже сказал, как будет.

– Я тоже! – вскинула голову Шура. Она была далеко не робкого десятка и уже открыла рот, собираясь безо всяких церемоний высказать брату, что думает о нём. Шура даже потянулась за банкой с пивом, чтобы разбить её прямо о стол, но увидела в окно, как возле калитки остановилась машина и ахнула:

– Никита!

Шура пулей вылетела из кухни, метнулась к трельяжу, быстрыми, ловкими движениями поправила причёску и поспешила на улицу встречать своего гостя.

Посмотрев ей вслед, Валерик покачал головой:

– Ох и сестра у тебя, Андрюха! Настоящая гюрза! В кого только такая уродилась? Ей слово, она тебе десять! Вот Сонька – совсем другое дело. Помню, как она всё за Марушем бегала. Влюбилась в него как кошка, по всем углам зажималась. А однажды и нам попалась, только обломилось…