Без вести пропавшие

© Пичугин Д.В., 2025

© Оформление. ООО «Издательство „Эксмо“», 2025

Одна из самых загадочных и таинственных тем для обсуждения – безвестное исчезновение людей. Сколько вокруг нее слухов и домыслов, неизведанного и загадочного, непонятного, неведомого и мистического. Чего только не рисует нам воображение. Здесь и похищения инопланетянами, и переходы в другие миры, измерения и аномальные зоны. Но легко рассуждать, пока мы наблюдаем за всем со стороны и это не касается нас лично. А когда пропадает твой близкий человек, ты понимаешь, как это страшно. Жить в неизвестности и неведении. Беспрерывно думать об этом. И, конечно, в таком состоянии мы готовы обратиться к кому угодно, от частных детективов до экстрасенсов и даже «колдунов», лишь бы помогли найти.

Итак, для кого эта книга? Как ни удивительно, практически для всех! Ни один человек в мире не застрахован от безвестного исчезновения близких людей: детей, родителей, жен, мужей, друзей, однокурсников, сослуживцев и т. д. Ведь самое страшное в жизни – потерять близкого человека и ничего не знать о его судьбе.

Мы рассмотрим, кто считается без вести пропавшим, как их ищут, я расскажу истории о безвестных исчезновениях, в каждой из них будут описаны судьбы людей, семей, их переживания, страдания, истории дружбы и любви, предательства и подвигов, самоотверженного служения стране и людям сотрудников уголовного розыска. Кроме того, книга будет очень интересной и познавательной. Но самое главное – книга научит вас тому, как обезопасить себя и своих близких, не допустить их безвестного исчезновения, а если это все же, не дай бог, произойдет, вы будете знать, как действовать и чем помочь себе и близким!

Книга основана только на реальных событиях и будет интересна широкому кругу читателей, в том числе сотрудникам уголовного розыска, занимающимся поиском без вести пропавших людей и раскрытием убийств, и добровольцам, помогающим полиции искать пропавших, читателям практически всех возрастов и даже детям, хотя с детьми я погорячился. Поставлю на книге ограничение по возрасту 16+, так как истории будут рассказаны разные…

Повествование будет вестись не в хронологическом порядке, что никак не изменит его смысла, так как каждая из них – это законченный рассказ, но с одними и теми же героями. Это реальные оперативники Московского уголовного розыска, занимающиеся поиском без вести пропавших и установлением личности неопознанных трупов. По понятным причинам практически все их фамилии будут изменены.

Вырученные от издания книги средства будут направлены на развитие Добровольческого поисково-спасательного отряда «МоскваСпас» (ДПСО «МоскваСпас»), Службы поиска и спасения пропавших людей (СПиСПЛ) и проекта «Поисково-спасательная система „Браслет безопасности“» (ПСС «БраБез»). Так что, приобретая книгу, вы вносите вклад в поиск и спасение пропавших без вести людей и участвуете в развитии добровольческого движения.

В общем, начнем.

История первая

Пропавший солдат

В кабинет влетел Крошкин с огромной папкой документов и бросил ее на стол с фразой:

– Подпиши, Владимирыч.

Я поднял на него взгляд.

– Это что?

– Ну я же в отпуск через три дня, не забыл? А меня канцелярия не отпускает, пока документы исполненные не сдам.

– Правильно делает. Ты исполнил?

– Ну я же с утра до ночи на мероприятиях.

Я сурово посмотрел на Крошкина.

– Значит, ты у нас один, бедненький, трудишься на передовой, а остальные только штаны просиживают?

– Да я не это имел в виду, Владимирович. Я, в общем-то, уже все исполнил. Там исполнять-то нечего, одни формальные запросы. Я по учетам всех пробил. Все чисто, у нас никогда не «светились». Справки вывел, штампик «В дело» поставил. Тебе только расписаться.

С его лица не сходила радостная улыбка. Конечно, уже практически в отпуске. Счастливый.

– Хорошо, Дениска, все подпишу.

– Спасибо, Владимирович, – сказал Крошкин и так же стремительно вылетел из кабинета.

Я улыбнулся. Вот же метеор! Открыл увесистую папку и начал подписывать документы. Много же накопил, засранец. Но в основном действительно запросы на «проверку по учетам». Вот, из Следственного комитета Хабаровского края, где возбуждено уголовное дело по ч. 1 ст. 105[1] по факту безвестного исчезновения 53-летнего мужчины, который три года назад ушел в лес на охоту и не вернулся. Маловероятно, что он объявится вдруг в Москве, но запрос на проверку нам прислали, как и в другие регионы России. Вот из УВД[2] по Нижегородской области, где заведено разыскное дело о пропаже тридцатишестилетней женщины. Вот по факту обнаружения в Ленинградской области неопознанного трупа мужчины возрастом 60–70 лет и т. д. По всем запросам Денис подготовил справки, что «проведенной проверкой по оперативно-справочным и разыскным учетам местонахождение разыскиваемых в г. Москве не установлено и не подтверждено». Некоторые запросы приобщались к делу, некоторые возвращались инициатору.

Примерно в середине папки я нашел стандартный ответ заявителю, выполненный на бланке УУР ГУ МВД России по г. Москве[3].

Уважаемая Светлана Игоревна!

Управлением уголовного розыска Ваше обращение о розыске сына Порошина Ивана Сергеевича рассмотрено.

Проведенной проверкой его местонахождение в г. Москве не установлено и не подтверждено. В оперативно-справочных учетах ГУ МВД России по г. Москве имеется информация, что ранее Порошин И.С. находился в федеральном розыске по ст. 338 УК РФ «Дезертирство», но 3 года назад Магаданским областным судом был признан умершим.

По имеющимся вопросам вы можете обращаться в органы внутренних дел по месту Вашего жительства.

Начальник 8-го отдела Д.В. Большов

Прочитал ответ, исправил ошибки. Перевернул и стал читать само обращение, которое оказалось очень большим:

Уважаемые сотрудники Московского уголовного розыска!

Пишет вам мать солдата, рядового Порошина Ивана Сергеевича, призванного в армию шесть лет назад из Магаданской области. Службу проходил в войсковой части в Московской области.

Через три месяца службы Ивана отпустили в первое увольнение. В письме, написанном перед этим, сын с гордостью сообщил, что за прилежную службу его поощрили первым увольнением, и собирался в этот день посмотреть Москву, Кремль и обязательно позвонить мне с Центрального телеграфа. Я радовалась, волновалась и очень ждала звонка. Накрыла стол и собрала соседей и родственников. Мы все очень гордились нашим Ванечкой.

Но сын все не звонил. Я прождала до глубокой ночи, но звонка так и не было. Конечно, я очень расстроилась, но меня все успокаивали, это же Москва, наверное, не смог добраться до телефона или загулялся, засмотрелся на город, а когда опомнился, надо было бегом возвращаться в часть. Решили подождать, что напишет в следующем письме, или, может, позвонить сможет. На том и разошлись.

Утром меня разбудил звонок. Я, еще не проснувшись, радостная закричала в трубку:

– Алло, сынок, ты почему так долго не звонил?

В трубке прокашлялись и строгий мужской голос спросил:

– Порошина Светлана Игоревна?

– Да, – растерянно ответила я.

– Это командир части, где служит ваш сын.

Почувствовав, как онемело все тело, я села на диван.

– Что случилось? Что с моим сыном?

– Да вы не волнуйтесь. Мы не знаем. Он вчера просто не вернулся из увольнения.

У меня затряслись руки.

– Как не вернулся? Где мой сын? – закричала я.

– Он вам не звонил?

– Не-е-ет! – кричала я в трубку. – Где мой сын?

– Да вы не волнуйтесь. Найдем его. Я вам позвоню.

И в трубке послышались гудки.

Не буду описывать, что со мной происходило. Но вы должны меня понять. Я мать! Растила сына одна, так как его отец погиб. Он был моряком. Отдала своего единственного сына в армию, защищать Родину. А мне звонят и говорят, что он пропал. В мирное время. В общем, словами описать, что я пережила, просто невозможно.

Несколько дней я была как в бреду. Везде писала, звонила. Обзванивала по справочнику все больницы Москвы и Московской области, все отделы полиции. Но безрезультатно. Каждый час звонила в часть сыну, но ответ был один: его ищут, как найдем, с вами свяжутся.

А потом позвонил следователь из военной прокуратуры и сообщил, что мой сын сбежал со службы и в связи с этим возбуждено уголовное дело по статье «Дезертирство», Иван объявлен в федеральный розыск.

До этого момента я думала, что страшнее уже быть не может. Но, оказывается, может. Моего сына объявили предателем. Его ищут по всей России как преступника. Мой сын, которого я воспитывала в любви к Родине, у которого даже в мыслях не было, как у его сверстников, «косить» от армии. А после армии Ванечка собирался поступить в мореходное училище и стать моряком. Что могло случиться, раз он сбежал? Может, над ним издевались? Но почему он не рассказал мне об этом, когда звонил? Не написал ни разу? Конечно, переписку могли читать, а разговоры контролировать. Но сын всегда держался бодро и говорил, что ему нравится служить.

Но самое главное, почему не выходит со мной на связь? Даже если допустить, что он действительно сбежал, почему не приехал домой? Не прислал никакой весточки? Он же знает, что мама всегда поймет и поможет. Как бы там ни было, мы бы всегда нашли выход.

Потом начались допросы. Меня почти каждый день вызывали то в прокуратуру, то в полицию. И все время спрашивали, не выходил ли на связь, не приходил ли, когда последний раз общались, что говорил перед исчезновением. Я отдала им все письма. Также допрашивали всех родственников, друзей сына и соседей. Несколько раз приезжали с обыском. Даже думали в квартире устроить засаду. Развесили по всему району ориентировки: «Внимание! Разыскивается преступник! Статья УК 338 „Дезертирство“. Все, кто его видел или обладает любой информацией, просьба сообщать в полицию!» И на всех фото моего сына в форме.

Я перестала выходить на улицу. Рыдала не переставая. Не знала, как смотреть людям в глаза. Я мать дезертира, предателя. Я не знала, как жить дальше, да и стоит ли.

Прошло два года. Но ни одной весточки от сына так и не поступило. Все как-то успокоились. Меня стали намного реже вызывать на допросы. Но я сама стала еще больше везде ходить и обращаться, куда только можно, чтобы мне вернули сына, но все без толку. Сын как в воду канул, а его фото продолжило висеть у входа в нашу полицию на стенде «Внимание, разыскиваются преступники». Но один адвокат, к которому я обратилась, рассказал мне, что в законе есть такая возможность – признать человека умершим, если он длительное время находится в розыске. И я поняла, что, наверное, это лучший выход. Пусть лучше все будут считать Ванечку погибшим, чем предателем и преступником. И я через суд признала его умершим. После этого все успокоились и про меня больше не вспоминают.

С момента, как пропал мой сын, прошло уже почти шесть лет, но сердце матери никак не успокоится. Каждую ночь я вижу сына во сне. И он всегда говорит одно и то же: «Мам, я не виноват». Каждый раз я просыпаюсь в слезах.

Дорогие сотрудники Московского уголовного розыска! Я знаю, что вы раскрываете все преступления и всегда всех находите! Я как мать солдата, а не предателя умоляю вас! Я уверена, что он ни в чем не виноват! Найдите его! Куда я только не обращалась, отовсюду приходят только отписки: «Как найдем, сообщим, и вообще, ваш сын умер». Умоляю, разберитесь, что же случилось. Только вы можете это сделать. Мне больше не к кому обратиться. Вы моя последняя надежда!

С.И. Порошина

К письму было приложено фото. Юный веснушчатый парень, совсем ребенок, в форме рядового внимательно глядел на меня серьезным взглядом.

Я долго смотрел на письмо. Сколько же в нем было боли и страдания. И действительно, вообще непонятно, куда делся солдатик. Если сбежал, почему за шесть лет ни разу не связался с мамой? Как вообще столько лет можно жить без денег, без общения с любимой мамой, да еще и находясь в федеральном розыске. А если с ним что-то произошло в части и это скрыли? Да-а-а… Вопросов много.

Я нажал кнопку селектора:

– Наташа, срочно найди мне Крошкина.

– Конечно, Дмитрий Владимирович.

Через три минуты Крошкин влетел в кабинет.

– Что случилось, Владимирович? Куда едем? Тревога?

Показал ему обращение Порошиной.

– Ты это читал?

– Ну, конечно, про солдатика. Маму, конечно, жалко, но мы-то при чем? Она живет в Магадане. Солдат дезертировал в Московской области. Москва тут вообще никаким боком. По учетам я, конечно, все проверил. В больницы не доставлялся, ни по «уголовке», ни по «административке», ни в Москве, ни в области не задерживался. В СИЗО[4] не содержится. Разыскивался как дезертир. Потом его признали «умершим». Мы-то что можем сделать? Это вообще дело военных, да еще и из Московской области.

И формально он был прав. Таких писем и обращений в МУР поступает сотни ежемесячно со всей России и СНГ. И людей-то понять можно, они верят в легендарный МУР, что он поможет. Но дело в том, что Московский уголовный розыск отвечает только за территорию Москвы. В Московской области есть свое Управление уголовного розыска, в Ленинградской – свое, и в Магаданской тоже свое. И если человек пропал не в Москве, то мы в принципе сделать ничего не можем.

– Ладно, Дэн, иди.

– Владимирович, ну ты чего? Ты чего так расстроился? Маму очень жалко, но где мы, а где Магадан? Нам бы с нашими, московскими, разобраться.

Ну да, у нас своих без вести пропавших больше четырех тысяч.

– Хорошо, иди. Я подумаю.

– Владимирович, я у себя, – сказал Крошкин и выбежал.

Я просмотрел приложенные документы с результатами проверки. Прочитал рапорт. Порошин Иван Сергеевич, родился в Магаданской области, учился, призван в армию 15 ноября, службу проходил в войсковой части такой-то, расположенной в Московской области, поселок Щербинка, рядовой, 20 февраля был отпущен в первое увольнение, из которого не вернулся. Проверка в части показала, что неуставных отношений не было. Характеризовался положительно. 25 февраля военной прокуратурой Московской области возбуждено уголовное дело по части 1 статьи 338, и Порошин И.С. объявлен в федеральный розыск как дезертир. Приметы: рост 175 см, волосы русые, короткие, глаза серые. Особых примет нет. Через три года решением Магаданского областного суда Порошин И.С. признан «умершим».

И вроде все. Можно было бы поставить подпись и отправить матери очередной ответ, что информацией о вашем сыне не располагаем. Но… Мы же действительно из МУРа, и что-то не давало мне поставить подпись на документах. Очень хотелось помочь убитой горем матери. Мы действительно ее последняя надежда.

Я нажал кнопку селектора.

– Ваня, зайди.

Вскоре в кабинет зашел Ваня Княжин, начальник отделения по неопознанным трупам.

Я показал ему письмо.

– М-нда-а-а… Дела. Маму жалко. Но мы-то что можем сделать?

– Василич, а поднимите-ка все трупы мужчин, обнаруженные в Москве и области в том году с 20 февраля и в течение следующего месяца.

– Сделаем, Дмитрий Владимирович. Разрешите идти?

– Конечно.

Иван ушел. Я стал дальше изучать и подписывать документы, которых, как всегда, было очень много.

Как наступил вечер, я и не заметил. Постучали в дверь.

– Дядя Дима, разреши?

Заглянули Княжин и Олег Кошкин, «важняк»[5], лучший специалист в России по неопознанным трупам.

– Конечно, заходите.

– Дядя Дима, мы принесли все по обнаруженным трупам мужчин, как ты просил.

– Выкладывайте.

Всего в год исчезновения Порошина, с 20 февраля по 20 марта, в Москве и области было обнаружено пятьдесят три неопознанных трупа мужчин в возрасте от восемнадцати до тридцати лет. Из них сорок восемь уже были опознаны, осталось пять. Мы стали рассматривать фото трупов, сравнивая с Порошиным, но ничего даже близко похожего не было. Пересмотрели еще раз, но снова ничего не нашли.

Первый труп – гнилостно-измененный, части зубов нет, но есть несколько вставных металлического цвета. В медицинской карте у Порошина все зубы свои. Сразу в сторону – не наш.

Второй – весь обгоревший, трудно на нем вообще что-либо рассмотреть, обнаружен в сгоревшем заброшенном доме первого марта. Место обнаружения: деревня Крюково Химкинского района Московской области. Конечно, район не подходит, находится ровно в противоположной стороне от Щербинки. Но отложил в сторону. Изучим подробнее.

Третий труп – молодой парень лет двадцати пяти, одет в зимнюю куртку и джинсы, что-то общее вроде с солдатиком есть, правда, волосы длиннее, чем уставные, и Порошин в форме был, хотя, конечно, мог и переодеться. Посмотрел дату обнаружения: 21 февраля, Люберцы, в подъезде жилого дома. Причина смерти – «передозировка наркотиков». На всякий случай отложил к предыдущему для подробного изучения.

Ребята согласились, что сходство есть. Дал указания:

– Ну-ка подготовьте телеграмму по нашему солдату и отправьте по всей России. Пусть тоже проверят все свои трупы по приметам Порошина, а близлежащие области пусть пришлют нам всех своих неопознанных мужчин восемнадцати-тридцати лет. Не может быть, чтобы вообще за шесть лет с матерью не связался. Значит, одна из основных версий – он умер. Конечно, если сбежал, то мог и позднее скончаться. Но начнем со дня пропажи. Идите, готовьте пока бумаги, а я еще подумаю.

Взял комплект на четвертый труп. На фото – изуродованное тело, вся одежда в крови, от лица ничего не осталось. Без обуви, без документов. Дата обнаружения – 20 февраля. Причина смерти – ДТП, сбила машина на МКАД, район ЗАО[6]. Возраст определить не удалось. Причина смерти – травмы, несовместимые с жизнью, вызванные ДТП.

Та-а-ак! Вот это уже интересно. 20 февраля – день исчезновения Порошина. И в принципе не так далеко от Щербинки.

Разложил фотографии, взял увеличительное стекло, стал подробно рассматривать. Волосы русые, короткие, головной убор отсутствует, одежда защитного цвета, вся в крови и грязи, без отличительных знаков.

Постоянно кто-то заходил, звонил. Я сбегал на совещание к генералу. Подписал много документов, какие-то «завернул». В общем, текущую работу никто не отменял.

Уже всех сотрудников отпустил домой, но почти никто, как всегда, не ушел: было много работы, часть ребят уехали в город на оперативно-разыскные мероприятия.

Когда разобрался со всей срочной и текущей работой, на часах было 20.00. Посмотрел в окно: стоял мартовский вечер и падал снег.

Письмо мамы солдата не выходило из головы. Опять пододвинул к себе фотографии, включил настольную лампу с зеленым абажуром, которой было, наверное, лет шестьдесят, я ей очень дорожил и гордился, представляю, сколько дел было раскрыто в ее мягком свете, сколько человеческих судеб она видела, сколько горя от утрат и счастья от приобретения, какая в ней должна заключаться сильная энергетика, взял лупу, тоже старинную, массивную.

Разложил перед собой фотографии и стал каждую внимательно рассматривать. Взял фотографии погибшего от передозировки наркотиков и Порошина, положил рядом. Что-то общее между ними было. Открыл блокнот, разделили лист на две половины, подписал колонки «За» и «Против». В колонку «За» записал возраст, хотя и выглядит старше лет на шесть, но умершие часто кажутся старше своего возраста. Цвет глаз совпадал. Цвет волос тоже, но длина отличалась, так что записал волосы в обе колонки, все-таки три месяца службы, это совсем еще «молодой» по армейским меркам – и никто не позволит ходить с неуставной прической, тем более перед увольнением. Рост 177 см тоже занес в колонку «За». Одежда была полностью гражданская. Где Порошин мог бы ее раздобыть, если приехал в часть три месяца назад и еще не был ни разу в городе. Хотя, мог кто-то из сослуживцев одолжить. Ладно, пока решил это дело отложить.

Взял комплект на неизвестного, погибшего в ДТП. Лица практически нет. Надо же, какая глупая смерть. Зачем перебегать МКАД? Сто процентов приезжий, не представляющий, какая это смертельная опасность. В крови алкоголя и наркотиков не обнаружено. Зачем ему понадобилось перебегать МКАД? Видимо, очень спешил куда-то. Понятно, почему найден без ботинок: слетели от удара в момент столкновения. Документы, скорее всего, были в сумке или пакете, которые могли отлететь от удара, и в результате их не нашли.

Все это время что-то не давало мне покоя, в голове крутилось, что я упускаю нечто важное. Стал рассматривать фотографии миллиметр за миллиметром. И тут… Вот оно. Взгляд выцепил на кофте под курткой, в районе сердца, какие-то едва различимые под слоем грязи светлые знаки. Внимательно всмотрелся. Да это же цифры! Только сильно запачканные кровью и грязью. Я набирал Кошкина.

– Олег, зайди срочно.

– Бегу, дядя Дима.

Через несколько секунд Крошкин уже был в моем кабинете.

– Смотри.

Подвинул ему фото, отдал лупу и показал еле различимые цифры.

– Сможешь максимально увеличить это место?

– Конечно. Сейчас сделаю.

Он убежал и вскоре вернулся. На фото была увеличена область сердца, и уже можно было разглядеть цифры. 1.84…3. Меня как током ударило! Да это же номер!

Насколько я помнил по своему опыту службы в Вооруженных силах, мы выводили на своей форме личные номера. Залез в интернет, чтобы убедиться, и, действительно, в первой же статье нашел подтверждение: на вещах и предметах одежды, находящихся в подразделении (фуражки, куртки, мундиры, сорочки верхние солдатские, галстуки, брюки), обуви и снаряжении, которые выдаются военнослужащим срочной службы, проставляется клеймо № 3 с обозначением номера военного билета военнослужащего.

Вызывал Крошкина, Княжина и всех, кто еще оставался на работе. Провели мини-совещание. Все согласились, что это личный номер, да и защитный цвет одежды стал понятен.

– Крошкин, срочно готовь запрос в часть, какой у Порошина был личный номер, сейчас подпишу, и завтра рано утром ты должен быть там. И фото трупа покажешь, может, еще остались, кто служил тогда.

– Иван Василич, Олег, выясните завтра, что с трупом. А теперь быстро все по домам.

Следующим утром в 7.30 я уже подходил к своему кабинету, между ручкой и дверью заботливо была вставлена скрученная в рулон сводка преступлений по городу[7], которую по нашей линии каждое утро отрабатывала Наташа Крысанова, приезжавшая для этого на работу в 6.30. Подумал, что надо бы ей при жизни памятник поставить. Только успел снять пальто, раздался звонок, Наташин голос в трубке звонко произнес:

– Доброе утро, Дмитрий Владимирович. Кофе готов, заходите.

Взял папку с документами на подпись, сводки и спустился на четвертый этаж, к Наташе. Пахло свежим кофе и домашним печеньем.

– Доброе утро, Натуля. Опять вкусняшки? Мы же договаривались: вы с Маришей меня каждый день сладким кормите. Хотите, чтобы я стал толстым и ленивым?

– Доброе утро, Дмитрий Владимирович. Так это не я. Это мама напекла, вам и ребятам передала. Ну и еще, честно говоря, все же знают, когда вы сладкое едите, становитесь добрым и все подписываете. А у меня вот много документов вам на подпись.

Я с улыбкой сел за стол.

– Ну раз мама, тогда передавай ей большое спасибо.

Начинаю изучать сводки и пить кофе.

– Резонансы есть?

– Дмитрий Владимирович, ничего необычного. Все как всегда. Двадцать два пропавших без вести, из них восемь детей, пять домашних, трое – из детских домов. Почти все ранее уходили, только шестнадцатилетний мальчик из Строгино первый раз, но там родители признались, что был конфликт из-за девочки, с которой он хочет встречаться, а родители против, так как она из неблагополучной семьи, плохо учится и уже курит. СЗАО[8] уже работает по нему, я поставила им на контроль. И по остальным детям тоже округа и «земля»[9] уже работают. Из четырнадцати взрослых – восемь пьющие и ведущие антисоциальный образ жизни. Криминала[10] нет. И обнаружено семь неопознанных трупов, все лица БОМЖ[11], без внешних признаков насильственной смерти[12].

Я слушал Наташу, изучал сводки, а сам все время думал о пропавшем солдате. Неужели нашли? Хоть бы это он оказался.

В 7:55 набрал начальника МУРа.

– Товарищ генерал, доброе утро. Большов. Разрешите зайти, доложить по сводкам и подписать документы?

– Доброе утро. Что-то серьезное есть? Документы срочные? Я сводку смотрел, у меня вопросов нет, сам знаешь, что делать.

– Никак нет, товарищ генерал, ничего срочно.

– Тогда работай. Детей, как обычно, на контроль, вечером доложишь, и подпишу тебе все.

– Есть, товарищ генерал.

Ну и хорошо. В кабинет влетела Марина Любимова, опер по особо важным делам.

– Доброе утро, Дмитрий Владимирович, привет, Натусик.

И положила на стол коробку с пирожными.

– Во, успела к кофе.

Я посмотрел на коробку, потом на Марину, затем на Наташу. Та прыснула.

– Вы чего? – недоуменно спросила Марина.

Я показал на большую коробку с печеньем.

– Если у тебя тоже много документов на подпись, вставай в очередь. Но теперь я спокоен. От голода мы точно не умрем.

Мы засмеялись.

– Дмитрий Владимирович, если сейчас не съесть, к обеду мальчишки все растащат.

Мальчишками она назвала наших оперативников.

– Ну пусть ребятки кушают.

Пока пил кофе, подписал девчонкам все документы. Печенье, правда, было восхитительное.

– Ладно, девочки, спасибо. Работаем.

Я поднялся, но, перед тем как выйти из кабинета, Марина все-таки сунула мне в руки пакетик с печеньем и несколькими пирожными.

В 9:00 собрал ежедневное оперативное совещание, выслушал доклады, поставил задачи на сегодня, собрал документы на подпись и всех распустил. Оставил только «спецов по трупам».

– Товарищ полковник, докладываем, – отрапортовал Кошкин, – труп неизвестного мужчины, которого на МКАД сбила машина, был доставлен в трупохранилище в Лианозово, находился там месяц, пока шло следствие по факту его гибели. В СК по ЗАО г. Москвы было возбуждено уголовное дело по части первой статьи 109 «Причинение смерти по неосторожности». Но следствием было установлено, что виновником ДТП был сам погибший, перебегавший МКАД в неположенном месте. Документов при нем обнаружено не было. Личность следствием не установлена. Обращений о розыске без вести пропавшего с такими приметами не было. В итоге через месяц было принято решение захоронить погибшего как неизвестного на Перепеченском кладбище, где хоронят всех неопознанных, обнаруженных на территории г. Москвы, труп № 24856, могила № 072541.

– Хорошо, спасибо. Идите.

Вот так. Мало того, что человек погиб так нелепо, да еще и похоронен как неизвестный и никому не нужный… Зазвонил мобильный. Это был Крошкин.

– Дмитрий Владимирович, доброе утро.

– Привет, Дэн. Ты в части?

– Так точно. В части. Сижу у командира, чай пью. Ждем, когда поднимут списки с личными номерами. Шесть лет все-таки прошло.

– Хорошо, сразу звони, как будет информация, очень жду.

– Конечно, Владимирович! Сразу позвоню.

Минут через десять на телефон пришло сообщение, и тут же Крошкин позвонил снова.

– Дмитрий Владимирович, я отправил фото.

С замиранием сердца я открыл сообщение и увидел фото из личного дела рядового Порошина с номером 1084263. Посмотрел на фото неизвестного: 1.84…3. Он! Сомнений быть не может. По телу побежали мурашки. Нашли! Меня наполнила радость.

Набрал Княжина, сообщил ему о находке.

– Ваня, срочно отправь запрос на Перепеченское, на эксгумацию[13], сделаем официальное опознание, и тело маме передадим для захоронения.

– Есть, Дмитрий Владимирович, сейчас принесу.

Вскоре в кабинет вошли, как всегда, двое неразлучных друзей, Княжин и Кошкин, оба в очках, как профессора. Да в принципе в своей области профессора и есть. Лучше их никто не разбирается в теме идентификации неопознанных трупов.

Нетерпеливо протянул руку.

– Давайте запрос. Надо срочно ехать на Перепеченское. И вызывать маму. Ребята, мы его нашли! Мы лучшие!

Но они молча сели на диван, переглянулись и замялись.

– Вы чего? Запрос где? Почему не принесли? Что случилось?

Заговорил Олег.

– Дядя Дима, тут такое дело…

– Да что случилось? Говорите уже.

– В общем, это. Трупа солдата на Перепеченском кладбище нет.

– Как нет? Вы что? Куда он делся?

– Тут такое дело…

И Олег рассказал, что все неопознанные трупы, обнаруженные на территории Москвы, действительно захоранивают на Перепеченском кладбище, но оказывается, через пять лет после захоронения их выкапывают и перевозят на Николо-Архангельское кладбище, где кремируют.

– Олег, зачем? Это правда, Васильевич?

– Правда, дядя Дима. Делается это с целью освобождения места под новые захоронения, иначе негде будет хоронить следующие неопознанные трупы.

– Вот это новость! Сколько лет служу, не знал о таком.

– Не знал, потому что мы с этим практически никогда не сталкивались. Всегда раньше находили.

– Это да. Ну хорошо, слава богу, мы хоть по номеру его определили и тогда по фото опознание сделаем. Значит, получается, урна сейчас на Николо-Архангельском?

Они вновь переглянулись.

– Что еще?

– У нас еще есть не очень хорошая новость. Точнее, очень нехорошая.

– Что?

– В общем, после кремации урны хранятся там один год. А потом – все.

– Что – все?

– Их уничтожают.

– Как уничтожают?

– Ну, под бульдозером.

– Как так? То есть через шесть лет от человека не остается вообще ничего? Даже пепла?

– Ну такие правила, Дмитрий Владимирович.

Волосы у меня встали дыбом.

– Когда он был захоронен?

– Шесть лет назад, 20 марта.

Я посмотрел на календарь. 19 марта.

– То есть завтра урны будут уничтожены? И у нас остался всего один день?

– Точно. Завтра же! – взялся за голову Княжин.

– Срочно звоните в крематорий!

Олег вскочил. Набрал номер.

– Але, Лев Аронович? Здравствуйте, Олег Кошкин, МУР, сейчас передам трубку начальнику, Дмитрию Владимировичу.

– Лев Аронович, здравствуйте. Вы урны еще не уничтожили? – закричал я в трубку.

– Здравствуйте, Дмитрий Владимирович, – растерянно ответили в трубке. – Простите, какие урны вы имеете в виду?

– Урны с прахом неопознанных трупов с Перепеченского кладбища.

– А, эти. Дмитрий Владимирович, не извольте беспокоиться. Все уже готово, я все бумаги подписал. Завтра утром все уничтожим. Вы хотите приехать проконтролировать?

– Не-е-ет! – закричал я. – Отставить! Ничего не уничтожать. Завтра мы приедем.

– Хорошо, конечно. А что случилось?

– Лев Аронович, завтра мои сотрудники все вам объяснят.

– Дмитрий Владимирович, но мы же ничего не нарушили! У нас все по графику. Все документы в порядке.

– Лев Аронович, просто сделайте, что я вам сказал. Не уничтожайте урны.

– Да, да, конечно. Не извольте беспокоиться, все до единой урны будут в целости и сохранности.

– Спасибо. До свидания.

Я положил трубку. Сердце бешено колотилось. Неужели успели? Вроде дело о неопознанном трупе, да еще погибшем шесть лет назад, а адреналин зашкаливает как при боевой операции.

– Василич, Олег, идите, срочно готовьте запрос на изъятие урны.

Взял письмо мамы солдата. Несколько раз глубоко вздохнул, успокаиваясь. Набрал номер. Долго звучали гудки. Сердце стучало. Как начать разговор? Как рассказать матери обо всем, что случилось?

– Слушаю, – раздался безжизненный, отстраненный голос.

– Светлана Игоревна?

– Да.

– Здравствуйте. Вас беспокоят из Московского уголовного розыска.

– Слушаю вас.

– Светлана Игоревна, это по поводу вашего сына.

– Надо прийти на допрос? – спросила она устало, но вдруг оживилась: – Что? Откуда? Вы из Москвы? Из МУРа? Я вам письмо писала.

– Да, Светлана Игоревна, я вам поэтому и звоню.

– Вы что-то узнали? Есть новости? Спасибо, что позвонили, – голос ее совершенно преобразился.

– Светлана Игоревна, вы могли бы прилететь в Москву? Это очень важно.

– Я? Конечно! Если нужно! Я и сама уже собиралась! Хотела к президенту в Кремль. – И потом с надеждой: – Вы нашли его? Он жив?

– Светлана Игоревна, я бы хотел, чтобы вы приехали ко мне и мы бы обо всем поговорили. Мне надо вам показать очень важные документы. Обещаю, что помогу вам.

– Конечно. Я прямо сейчас поеду в аэропорт. Но до Москвы ведь лететь восемь часов. Я только завтра, наверное, смогу прилететь.

– Светлана Игоревна, вы можете прилететь в любое время, как вам будет удобно.

– Спасибо большое. Я собираюсь, я все поняла. Вопросов не задаю. Ой, а куда к вам ехать?

– Петровка, 38.

– Ой, конечно, я же сама вам писала. А как мне из аэропорта к вам добраться? Это какое метро?

– Светлана Игоревна, не волнуйтесь. Вас встретят мои ребята.

– Вот спасибо огромное! Я уже собираюсь. Я ближайшим рейсом прилечу. Все документы привезу и фотографии.

– Светлана Игоревна, как возьмете билет, пожалуйста, позвоните и сообщите номер рейса. У вас же мой номер определился?

– Сейчас посмотрю. Да, определился. Ой, извините, пожалуйста, а как вас зовут?

– Светлана Игоревна, это вы меня извините, что не представился, начальник восьмого отдела Московского уголовного розыска Большов Дмитрий Владимирович.

– Дмитрий Владимирович, я записала. Спасибо вам большое.

– За что спасибо?

Она замолкла, а потом тихо ответила:

– Вы знаете, за последние годы вы первый, кто мне позвонил из правоохранительных органов и не разговаривал как с врагом государства. Я вам позвоню из аэропорта, – и положила трубку.

Я занялся текущими делами, оставляя эмоции на потом. Через час в кабинет влетел Крошкин.

– Владимирович, ты гений!

– Что? Сомнений больше нет?

– Заместитель командира части по воспитательной работе как раз тогда был его командиром взвода и лично провожал Порошина в увольнение. Он уверенно опознал его по фотографиям трупа. Протокол опознания я составил.

Дверь открылась, вошли полковники Щукин и Карпов, начальник второй оперативно-разыскной части и его заместитель, мои непосредственные начальники. Уселись на диван, достали сигареты.

– Мы покурить. Доставай пепельницу.

Вообще-то на Петровке курить в кабинетах запрещено. Но учитывая, что я не курю, а мой кабинет находится на верхнем этаже да еще в самом дальнем углу, проверки до меня практически никогда не доходили, и многие этим пользовались, в том числе руководители.

Я достал пепельницу, открыл окно, включил кофемашину.

– Ну что с солдатиком?

– Нашли! – похвастался Крошкин.

– Да ладно?!

Подвинул им протокол опознания.

– Мн-да-а-а… Вот это, – он выругался матом. – Значит, парня просто сбила машина, а его шесть лет искали как дезертира? Большов, ты, как всегда, лучший!

Щукин знал, что такая характеристика для меня – это лучшая награда.

– Спасибо, Андрей Викторович. Только вот не знаю, как матери все это рассказать. Как в глаза ей смотреть. Шесть лет ее сына считали предателем и преступником. Ее унизили как только можно и растоптали.

– Мн-да-а-а уж…

Мы молча пили кофе.

– Ты уже сообщил ей?

– Нет еще, только пригласил в Москву.

– Ну да, по телефону такое не объяснить. А вообще, мы чего зашли-то: завтра в министерство вызывают, на заслушивание по Самрит Мират. Едешь с нами. Ты ее розыск возглавляешь, соответственно больше всех владеешь информацией, вот и докладывать будешь.

– Викторович, а как же мама солдата?

– Ну не переживай. Крошкин с Кошкиным завтра встретят, съездят с ней в крематорий, получат урну, а потом привезут на Петровку.

– Понял, Андрей Викторович. Крошкин, все слышал?

– Все сделаем, Дмитрий Владимирович.

Все вышли, а я продолжил сидеть и думать: мама шесть лет ждала сына, искала, а получит только прах. Как же в глаза ей смотреть?

Из раздумий меня вырвал звонок.

– Дмитрий Владимирович, это Порошина, я взяла билет, прибываю в Шереметьево завтра в 10.35.

– Понял, Светлана Игоревна. Номер рейса какой?

– SU-5616, Аэрофлот.

– Светлана Игоревна, все записал, не переживайте, вас встретят мои сотрудники. Я вам пришлю номер телефона, как приземлитесь, наберете.

– Спасибо большое. Дмитрий Владимирович, сможете сказать хоть что-то сейчас? Есть хоть какие-то новости? Вы его нашли?

У меня защемило сердце.

– Светлана Игоревна, я хочу с вами поговорить лично, не по телефону. Обещаю, как только приедете, мы с вами обо всем поговорим.

– Я поняла. Тогда до встречи.

Как же мне было нехорошо. Тут позвонил Щукин.

– Зайди ко мне.

Я взял ежедневник, спустился на четвертый этаж, постучал в кабинет.

– Разрешите, Андрей Викторович?

В кабинете уже сидел народ.

– Заходи. Ты чего такой? Что случилось? На тебе лица нет.

– Викторович, как завтра маме в глаза смотреть? Что говорить? Отдала сына Родину защищать, а его объявили преступником. Шесть лет говорили матери, что ее сын дезертир и предатель. А мальчика просто сбила машина. Это уму непостижимо.

– Так, Большов, успокойся. Я тебе тысячу раз говорил, что у нас такая работа. Мы с тобой разгребаем дерьмо за другими. Не мы с тобой виноваты, что все так произошло, что солдату зачем-то понадобилось перебегать МКАД, что нерадивый следователь не принял меры по опознанию трупа, а опера из области, которые искали «дезертира», не проверили его по приметам московских трупов. Но благодаря тебе мама завтра найдет сына. Да, к сожалению, неживого. Но найдет! И только благодаря тебе вернет сыну честное имя. Ее сын не преступник и не предатель. И это наша работа. А теперь отставить сопли и давай готовиться к завтрашнему заслушиванию, не хочу, чтобы меня отымели, как кота помойного.

– Андрей Викторович, кошку, – поправил кто-то.

– Что «кошку»? – не понял он.

– Ну котов же не имеют.

– Ага, Головатов если рассердится, ему все равно, кот ты или кошка. Сидеть точно долго не сможешь.

Утром в 10.00 мы уже были на заслушивании в МВД. Все прошло более-менее гладко. Сделано было много, мы практически уже вышли на след. Но, как всегда, звучало «усилить», «углубить». Я слушал вполуха, все записывал, а сам думал о встрече с мамой солдата. Представлял, как она накинется на меня с кулаками. Ведь это я нашел ее сына погибшим. Я последний, с кем она будет общаться как с представителем силовых структур, которые обвиняли ее сына в предательстве.

Когда все закончилось, мы, по традиции, зашли к ребятам из ГУУР. Бато Доржиевич Шонджонимаев, один из старейших и опытнейших сыскарей России, напоил вкуснейшим бурятским чаем, поддержал меня и пытался успокоить. Обсудили дела, поговорили за жизнь. И мы поехали обратно на Петровку.

Пока сидел на совещании, Крошкин и Кошкин написали мне, что маму солдата встретили и по дороге на Николо-Архангельское кладбище все аккуратно рассказали, подготовили.

В 13.00 пришло сообщение: «Урну получили, едем на Петры». Заказал пропуск на Порошину.

В 14.20 в дверь постучали, и, пропустив вперед Светлану Игоревну, вошли Крошкин и Кошкин.

Я встал. Ко мне шагнула невысокая, очень симпатичная, но рано постаревшая женщина с россыпью морщинок вокруг глаз. В руках она держала урну с прахом, которую бережно, как ребенка, прижимала к груди. Но меня поразили ее глаза. Они сияли! Возможно, оттого что она стояла напротив окна, в них отражалось голубое небо.

– Здравствуйте, Светлана Игоревна, – начал я, с трудом подбирая слова. – Я хочу вам выразить соболезнование от лица Московского уголовного розыска. И сказать спасибо… за сына…

Но я не успел закончить. Светлана Игоревна бросилась на меня. Я ждал ударов, понимал, что это неизбежно. Закрыл глаза и приготовился. Нервы матери, которые за шесть лет сжались как тугая пружина, в один момент разжались. Но вместо ударов она вцепилась в меня, обняла, крепко прижалась, из ее глаз хлынули слезы. Мы так и стояли. Мама погибшего солдата, плачущая и прижимающаяся ко мне, и я, обнимающий и прижимающий ее к себе, а между нами – урна с прахом ее сына.

Сердце матери успокоилось. Она нашла сына. Да, к сожалению, погибшим, но нашла. Она столько лет боролась и доказывала, что ее сын не преступник и не предатель. И она победила.

А я гладил ее по волосам и думал, что у нас лучшая работа в мире. И решил, что не стану рассказывать маме солдата, что опоздай мы всего на один день, и от ее сына не осталось бы даже пепла…

А потом мы пили чай. Пришли Щукин, Карпов, ребята и девчонки из нашего отдела. Светлана Игоревна не переставая говорила, как благодарна нам. А на столе стояла урна с прахом погибшего в мирное время солдата. Он как будто был с нами. Потом Крошкин и Кошкин отвезли Светлану Игоревну в аэропорт и посадили на самолет.

А через месяц мне пришло сообщение от Светланы Игоревны с фотографией: памятник на свежей могиле, на памятнике – красная звезда и фотография, с которой смотрел молодой солдат Иван Порошин. Могила была усыпана цветами и венками, на одном из которых виднелась надпись: «От Министерства обороны». Вместе с фотографией пришло сообщение: «Спасибо вам, что вернули мне сына! МУР действительно лучший и легендарный! Низкий вам поклон от матери солдата! Вы вернули мне сына и, главное, его честное имя! Мое сердце успокоилось».

История вторая

Черный BMW

Практически весь личный состав МУРа направили на отработку адресов по заказному убийству. Нас разделили на группы по три человека, со мной работали Крошкин и Любимова. Закончили мы в Строгино около восьми. Перед тем как разъехаться по домам, заехали в фастфуд поесть.

Голодные, усталые, мы набрали еды и уселись за стол. Только я поднес горячий, вкусно пахнущий бургер ко рту, раздался звонок. Щукин. С сожалением я отложил вкусноту и нажал зеленую кнопку.

– Алло, ты где? – закричал он в трубку так громко, что было слышно всем вокруг.

Ребята тоже замерли, смотря на меня.

– Викторович, вот только закончили, зашли поесть. Что случилось? Ты чего так кричишь?

– В каком районе, я спрашиваю?

– В Строгино.

– Отлично! Только что на «ноль два» позвонила женщина, у нее ребенка похитили. Четыре года. На черном BMW. Генерал всех по тревоге поднял.

– Адрес?

Он назвал улицу и дом и добавил:

– Это как раз недалеко от вас.

– Едем.

Ребята так и не притронулись к еде, ждали окончания разговора.

– Откладывается? – спросила Любимова.

– Ага. Мариша, собирай все с собой. Дэн, заводи.

Запрыгнули в наш «Форд» и через пять минут были на месте. Во дворе уже стояли несколько «цветных» машин[14] с включенными мигалками, озаряя весь квартал вспышками. Собралось очень много людей. С трудом пробравшись сквозь толпу, мы увидели зареванную молодую женщину, которая что-то сбивчиво рассказывала нескольким полицейским.

– Кто старший? – спросил я.

– Ответственный от руководства ОМВД Строгино подполковник Петров.

– Начальник восьмого отдела МУРа Большов, – представился я, показав удостоверение.

– Ого, здравия желаю, как быстро вы. Еще даже СОГ[15] не подъехала.

– Мы как раз рядом работали. Что случилось?

– Да вот у женщины дочку похитили. Говорит, на черном BMW.

– Сколько лет ребенку?

– Четыре года, товарищ полковник.

– Рассказывайте, – повернулся я к потерпевшей.

Совсем молодая женщина. Вся в слезах. Рядом стояла еще одна мамочка с ребенком. Одной рукой она держала коляску, другой – обнимала и гладила подругу, пытаясь успокоить.

– У ме-ня доч-ку ук-ра-ли, – всхлипывая на каждом слоге, сказала потерпевшая.

– Как вас зовут?

– Люд-ми-ла.

– Людмила, пожалуйста, попытайтесь успокоиться. Я вам обещаю, мы найдем вашу дочку.

– Прав-да? – спросила она и с надеждой посмотрела на меня.

К девушке подошла Марина, взяла за плечи и, глядя в глаза, четко произнесла:

– Людмила, мы из Московского уголовного розыска. И всегда всех находим. Но чтобы начать работать, мы должны знать все. Чем быстрее вы успокоитесь и начнете нам помогать, тем быстрее мы найдем вашу дочь.

– Да, да, конечно, – вытирая мокрым насквозь платком глаза, ответила Людмила. – Мы с дочкой гуляли на площадке, – она махнула рукой в сторону. – И уже когда пошли домой, встретили Свету. – Людмила повернулась к подруге, которая ее успокаивала. – И мы стали разговаривать. А Варечка все домой тянула. Я даже не заметила, как она свою руку из моей вытащила. А когда стали прощаться со Светой, смотрю, дочки нет нигде, а от нас отъезжает черный BMW и заворачивает за угол дома, – закончила она и указала туда, где скрылась машина.

– Товарищи, кто что может рассказать по данному факту, пожалуйста, подходите.

Марина и Крошкин открыли блокноты.

Толпа увеличивалась, прибавлялись новые люди, которые узнавали об исчезновении девочки. Стали слышны выкрики:

– Что творится-то! Средь бела дня детей уже похищают! Куда полиция смотрит?

Люди начинали вести себя все агрессивнее. Я обернулся к ответственному от руководства:

– Организуйте оцепление. Пусть останутся только те, кто сможет дать показания.

– Есть, товарищ полковник.

Начали опрашивать Людмилу, ее подругу и всех очевидцев.

– Муж где ваш? В номере машины хоть какие-то цифры или буквы запомнили? Опишите подробно, во что была одета дочка…

Я набрал телефон Сергея Куренкова, начальника отдела видеонаблюдения, как раз недавно созданного в МУРе.

– Сережа, привет. По похищению ребенка работаю.

– Привет, Дим. В курсе, нас уже подключили. К тебе оперативников на помощь направили, а мы готовы камеры отсматривать.

– Принял, Сереж, спасибо.

– Какой подъезд и точное время?

Я повернулся к Людмиле.

– Вы в каком подъезде живете?

Она сказала, что в пятом.

– В каком месте это произошло? Во сколько точно?

– Я-я не помню.

Она была растеряна и напугана.

– Вы помните? – повернулся я к подруге.

– Конечно. Я с коляской вышла из дома ровно в двадцать ноль-ноль. Пока спустились, пока встретили Люду, пока поговорили – где-то пятнадцать минут прошло. Мы здесь и стояли. А BMW заметили, как раз когда машина от нас отъезжала. Черная, большая, «затонированная».

– Сережа, смотрите с двадцати ровно. Девочка пропала примерно в двадцать пятнадцать между четвертым и пятым подъездами. Мама с девочкой живут в пятом.

– Принял, Дим, сделаем.

Подъехали следственно-оперативная группа и кинолог со служебной собакой, подошли к нам.

– Откуда начинать? – обратился к нам старший группы.

– Людмила, вы на каком этаже живете?

– На втором.

– Дома кто сейчас?

– Дома мама, а муж с работы едет уже.

– Вы вообще ни одной цифры в номере не запомнили? Другие машины были какие-то?

– Не заметили…

Позвонил Куренков.

– Дима, черный BMW был, отъехал от девятого подъезда и проехал мимо. Мы установили владельца. Житель Ростовской области, он вышел из подъезда в двадцать ноль девять. Скорее всего, снимает квартиру. Машину в розыск уже объявили. За две минуты до этого еще белая «Хонда» проехала. Номеров не видно, правда.

– Сережа, спасибо, дорогой. А вообще, по камерам есть хоть что-то?

– Нет пока. Мамы остановились как раз посередине, между подъездами, так что не видно ничего. Но обе машины проехали, в принципе не снижая скорости, так что или ребенка очень быстро подхватили и затащили в машину, или оба водителя ни при чем.

– А мог девочку кто-то в подъезд затащить?

– Нет. Ни на одной камере не видно, чтобы ребенка кто-то куда-то затаскивал. Ну, конечно, еще будем внимательно все изучать.

– Принял, работаем.

Сергей отключился.

Я стал анализировать информацию. Интересно получается: пока единственная версия мамы и свидетельницы – похищение девочки кем-то на черном BMW. Целей и мотивов явных нет. С мужем потерпевшая не в разводе, долгов и кредитов, с ее слов, у них нет, врагов у нее и у мужа – тоже. Но если исключить похищение, вернее, похищение с использованием машины, то тогда что произошло? Куда делась девочка? Почему не закричала? Да и если бы посторонние пытались забрать ребенка, этого не могли бы не заметить. Прямо как сквозь землю провалилась.

Думай, Дима, думай… Я повернулся к Людмиле.

– У вас с собой есть какие-нибудь вещи Вари?

– Да вот же, – Людмила достала из кармана маленькие вязаные варежки.

– Кинолога ко мне.

Народу все прибавлялось. Полицейские уже не справлялись, и кольцо вокруг нас все сужалось. Все чаще слышались недовольные крики:

– Чем вообще полиция занимается? Что за беспредел?

Ко мне подошла кинолог ГУВД Танюша Корсакова, которую я очень хорошо знал, так как часто привлекал к розыску пропавших. С ней была ее бессменная Энечка, красивая девочка, ротвейлер.

– Дмитрий Владимирович, мы готовы.

Татьяна взяла варежки, присела к собаке, погладила ее несколько раз.

– Эня, нюхай!

Эня интенсивно заработала ноздрями, потом подняла взгляд на хозяйку и завиляла маленьким хвостиком, мол, «я готова».

– Работай, Эня! След! Искать!

Собака радостно вскочила и начала нюхать землю вокруг нас.

– Товарищи, пожалуйста, разойдитесь! – закричали полицейские.

Эня несколько раз обошла мамочек по кругу. Ненадолго остановилась, глубоко втягивая воздух, и вдруг сорвалась с места, утягивая Татьяну за собой вдоль дома. Мы все последовали за ними. Эня добежала до одного из подъездов и уселась возле него, виляя хвостом и смотря на хозяйку.

– Это не наш подъезд, – закричала Людмила. – Наш соседний, мы оттуда выходили.

Но Эня упорно сидела и смотрела то на хозяйку, то на дверь. Дверь была закрыта на кодовый замок.

– Кто из этого подъезда? – обратились Марина к людям, которых сдерживали полицейские.

– Я, – поднял руку пожилой мужчина.

Он был с мальчиком лет шести, по всей видимости, с внуком. Приложил «таблетку», замок запищал, и дверь открылась. Эня сразу рванула внутрь. Мы побежали за ней. Собака немного покружилась у лифта и уверенно стала подниматься по лестнице. На втором этаже нам открылась такая картина: маленькая девочка в белой шубке и такой же шапочке сидела на полу и горько плакала. Эня подбежала к ней и стала лизать руки и лицо.

– Варя! – закричала Людмила, поднимавшаяся за нами.

Она подбежала, подхватила девочку на руки и крепко прижала к себе. Мы все выдохнули и радостно переглянулись. Нашли!

Тут же зазвонил телефон. Щукин. Вот всегда чувствует.

– Ну что там у вас? Почему не докладываешь? Генерал ждет.

– Андрей Викторович, «похищение» раскрыто!

– Как раскрыто? Уже? Так быстро?

– Так точно, товарищ полковник, можете доложить генералу, что ребенок найден и находится на руках у мамы.

– Ну, Большов, ну ты даешь. Что было? Поймали похитителей?

– Андрей Викторович, не было похищения. Все очень просто: мама девочки, возвращаясь с прогулки, встретила подругу и, пока с ней болтала, не заметила, как девочка самостоятельно пошла домой, но перепутала подъезды. А в это время из соседнего подъезда как раз кто-то выходил, и ребенок спокойно вошел. Поднялась по лестнице на второй этаж и пришла в ужас, когда поняла, что не может найти свою дверь.

– Вот же… – сказал Щукин, и дальше послышался длинный поток нецензурных слов. – Мы же всю Москву на уши поставили. Подожди! А черный BMW?

– Когда мама с подругой, увлеченные беседой, осознали, что ребенка нигде нет, увидели, как от них отъезжает черный BMW. И соответственно сразу назначили виновного в исчезновении ребенка.

– Да уж, ну все как всегда. У нас все виноваты вокруг, кроме себя, а больше всех, конечно, полиция. Все, побежал докладывать генералу. Пришли фото девочки с мамой, покажу ему.

Сразу же опять зазвонил телефон. Это были сотрудники ГИБДД, которые со спецназом жестко задержали водителя черного BMW, участвовавшего в загадочном «исчезновении» ребенка. Объяснил ситуацию и попросил принести извинения. Ошарашенного водителя отряхнули, извинились и отпустили.

Когда мы вышли из подъезда, народ радовался, и из толпы раздавались крики о том, какие полицейские молодцы. Я нагнулся и поцеловал в нос Энечку, которая мгновенно раскрыла «таинственное исчезновение» маленькой девочки. Эня в ответ облизала меня своим горячим влажным языком.

– Танюша, завтра килограмм шоколадных конфет привезу Эне.

– Дмитрий Владимирович, ну нельзя же конфеты. Лучше докторскую колбасу, а конфеты мне можно.

– Не можно, а нужно, – улыбнулся я.

И тут Марина вспомнила, что у нас в машине лежат гамбургеры. Крошкин сбегал за ними, и мы скормили их нашей героине. Со всеми попрощались и сели в наш «Форд».

– Ну что, теперь можно поесть? – с надеждой спросил Крошкин.

– Теперь можно! – улыбаясь, ответил я. – Мы тоже заслужили.

И тут же зазвонил телефон. Это снова был Щукин.

– Слушай, тут такой дело, – начал он издалека.

Ребята уставились на меня.

– В общем, вы пока не разъезжайтесь, понимаю, что устали, – виноватым голосом проговорил он, – но у нас опять резонанс.

– Викторович, да мы с ребятами с раннего утра на ногах, дай хоть отдохнуть немного, – проговорил я со слабой надеждой.

– Да понимаю я все и у генерала пытался вас отпросить, но он сказал, что потом отгулов даст, сколько захотите, но дело срочное и важное, ему замминистра звонил. Так что давайте срочно на Петровку.

Мы переглянулись и в один голос произнесли:

– У нас лучшая работа в мире.

История третья

Таинственное исчезновение в электричке Тула – Москва

1998 год, начало июня, ранним утром на центральном вокзале Тулы родители провожали семнадцатилетнюю дочь в Москву поступать в техникум.

– Доченька, ты как доедешь и разместишься, сразу позвони. Там в общежитии телефон должен быть. Разрешат же, наверное, по межгороду звонить. Если что, звони за наш счет, мы все оплатим.

– Хорошо мама, – ответила симпатичная девушка, одетая в легкое короткое платье и туфельки на каблучках.

– Ты деньги-то не доставай все, а понемногу в кошелек перекладывай, – наставлял отец, – там часть в чемодане, а часть мать в трусы зашила.

– Ой, пап, там этих денег-то, кому я нужна.

Подошла электричка. Зашли в вагон, отец занес чемодан, поднял на полку над окном.

– Сама снимешь-то?

– Пап, не переживай, попрошу кого-нибудь.

Отец оглядел вагон, еще несильно заполненный: несколько женщин с большими клетчатыми сумками и корзинами, несколько семейных пар, некоторые с детьми, группа молодых, опрятно одетых узбеков или киргизов, группа музыкантов с инструментами. Девушка уселась у окна.

Объявили отправление, провожающие замахали. Электричка тронулась. Утирая слезы, мама девушки тоже махала, папа прижимал жену к себе. Хотя хвост электрички уже исчез из виду, родители долго еще стояли на перроне.

– Все же будет хорошо? – спросила мать у отца.

– А как по-другому? Чай в Москву поехала, а не на край света. Недаром столица нашей Родины. Там за порядком сильно следят. Ладно, побежали уже, а то я на работу опаздываю.

Осознание беды пришло вечером, когда дочь так и не позвонила. Мама не находила себе места, отец успокаивал.

– Ну не переживай ты так, видно, в общежитии нет междугороднего телефона. Пока доехала, пока разместилась, пока документы подала, видно, на переговорный пункт уже поздно было идти. Ну что с ней может случиться? Взрослая девочка уже. Завтра позвонит обязательно.

Но завтра дочь тоже не позвонила. Тогда родители побежали в милицию. Дежурный по отделению, выслушав их, успокоил:

– Ну что вы волнуетесь? Это же Москва! Молодая девчонка. Представляете, как там все интересно? Все новое. Сколько знакомств. – Он мечтательно заулыбался. – Когда, говорите, уехала? Вчера только? Да что вы панику поднимаете? Нагуляется и объявится. А вот если вдруг не появится, то тогда приходите через три дня, раньше у вас заявление принять не смогу.

Родители ушли, но не находили себе места. Постоянно звонили в приемную комиссию, в общежитие, обзвонили все больницы и морги Москвы. Дочери нигде не было.

Через три дня, рано утром, они снова пришли в милицию. Заявление наконец-то приняли, и дежурный оперативник уголовного розыска опросил их. Он повторил слова дежурного, что дело молодое, это Москва, нагуляется и объявится. Но мать не переставая рыдала, понимая, что случилась беда. Отец все время молчал, винил себя в произошедшем, так как поддался на уговоры дочери и матери и отпустил дочь одну в Москву.

Оперуполномоченный уголовного розыска лейтенант Солянин, совсем еще юный, только недавно надевший погоны, отпустил родителей и сразу же отправил сопроводительный документ на Курский вокзал города Москвы, где должна была выйти девочка, составил рапорт о проведенной проверке и, приложив заявление, понес на подпись начальнику. Тот прочитал и спросил:

– Уверен, что Москва?

– Так точно, товарищ майор. Где же еще? Родители дождались, пока электричка уедет, махали в окошко. По дороге, средь бела дня девушку с чемоданом никто насильно вытаскивать из вагона не будет, сразу милицию вызовут. Я проверил по сводке: по дороге до Москвы никаких происшествий в этот день не было. Так что у нас ее точно нет, а выйти, кроме Москвы, она нигде не могла. Значит, там пусть и ищут. Да и что с ней могло произойти средь бела дня? Там в электричке народа полно было. Да наверняка загуляла, как на свободе оказалась. Так что пусть москвичи ищут там у себя.

– Ну так-то да, – сказал начальник и подписал.

Через десять дней утром, когда Солянин пришел на работу, его окликнул дежурный:

– Михаил, тебе там письмо в канцелярии из Москвы.

Солянин зашел в канцелярию, расписался за полученный конверт из Линейного отдела внутренних дел Курского вокзала Москвы. Пришел в кабинет и, нетерпеливо вскрыв конверт, начал читать.

«Уважаемые коллеги. Информации, подтверждающей, что несовершеннолетняя Суханова Н.Н. прибыла на Курский вокзал г. Москвы, не получено. Разыскиваемая проверена по всем видам оперативно-справочных и разыскных учетов г. Москвы и Московской области. Какой-либо значимой информации в ее отношении не получено.

В соответствии с нормативно-правовыми актами, регламентирующими разыскную деятельность, розыск Сухановой Н.Н. должен быть организован вами, так как последним достоверно установленным местом ее нахождения является г. Тула».

К письму прилагались все отправленные им в Москву материалы проверки. Солянин озадаченно почесал затылок. Делать нечего, опять вызвал родителей, повторно опросил. Мать с отцом, не находившие себе места, сразу же приехали, надеясь хоть что-то узнать о дочери. Но выяснив, что их дочь так и не начали искать, мать снова начала рыдать.

– Что, так ни разу не позвонила и не написала?

– Вы думаете, мы бы не сообщили? – возмутился отец.

– Ну я на всякий случай, вдруг на радостях забыли.

– Так что же, ее до сих пор искать даже не начали? – продолжал возмущаться отец.

– Да нет, ну что вы! – поспешил успокоить его Солянин. – Информация о том, что она пропала, во всех сводках есть, – промолчав, правда, что есть она только в сводках по Тульской области.

Солянин, хлопнув ладонями по столу, эмоционально заявил:

– Ну я им покажу! Совсем уже охамели в этой Москве. Я с ними разберусь. Я на Петровку, 38, на них пожалуюсь, уж они-то там быстро разберутся.

– А дочку-то когда начнете искать? – спросил отец.

– Так мы уже ищем. Не волнуйтесь. Обязательно найдем. А теперь распишитесь здесь и здесь. И идите домой. Как будут новости, мы вам сразу сообщим.

Когда родители Сухановой вышли, Солянин сел писать новый рапорт и новый сопроводительный документ, только уже в ГУВД[16] г. Москвы. Как закончил, принес все на подпись начальнику. Тот прочитал и спросил:

– Так где девушка пропала? Кто должен искать?

– Товарищ майор, ну точно не мы. Вот видите, и родители повторно подтвердили, что посадили Суханову на электричку и махали в окно, пока электричка не уехала. Ну, значит, от нас точно уехала. По дороге нигде не выходила, я во все отделы запросы направил, никто не подтвердил. Значит, точно в Москве вышла. А раз на Курском вокзале не хотят работать, мы их через ГУВД заставим.

– А может, что-то случилось с девочкой?

– Может, и случилось, товарищ майор, только не у нас уже точно. А где-то в Москве. Вот пусть они и разбираются. Мы-то отсюда что сделаем?

– Ну так-то да, – сказал начальник и подписал документы.

Родители все это время били во все колокола, писали и обращались, куда только можно…

Через неделю Солянина вызвал начальник.

– Ты что же, твареныш, подставляешь меня?

– Я, товарищ майор? Вы что? Как я могу?

– Только от начальника Управления приехал! Размазал, как половую тряпку! На, читай, – майор бросил на стол папку бумаг, – из Москвы твоей ответ, начальник Управления вручил, на него документы пришли.

Дрожащими руками оперативник взял бумаги. В ответе черным по белому было написано:

«В соответствии с существующим законодательством розыск без вести пропавших осуществляется органом внутренних дел, на территории которого достоверно установлено последнее местонахождение разыскиваемого. Учитывая, что таковым является железнодорожный вокзал г. Тулы, где последний раз видели Суханову Н.Н., заявление Сухановых о розыске дочери Сухановой Н.Н. вам следовало направить в Линейный отдел милиции на ж/д станции Тула.

Одновременно сообщаем, что Суханова Н.Н. в г. Москве не зарегистрирована, пострадавшей в результате несчастного случая не значится, в следственном изоляторе не содержится, органами внутренних дел за совершение правонарушений не задерживалась.

Копия материала также направлена в Линейный отдел милиции на железнодорожной станции Тула для проведения дальнейшей проверки и принятия решения в соответствии с законом».

– Прочитал, специалист? Но это еще не все, – начальник бросил на стол еще одну папку с документами, – родители обратились в прокуратуру, где было принято решение о возбуждении уголовного дела по факту безвестного исчезновения несовершеннолетней по статье «Убийство». Доигрался, Пинкертон? Пожаловался на Петровку?

– Так я это… – ошарашенный оперативник сел на стул.

– Пшел вон отсюда! Бегом! Работать! Землю носом рыть! Мне лично докладывать о результатах каждый день.

Солянин опрометью выбежал из кабинета.

И понеслось. Запросы, допросы, осмотры, экспертизы, ориентировки…

Но девушка как сквозь землю провалилась. Родители точно помнили, что посадили ее в электричку. Но никто не видел, где и когда Суханова вышла. Ее постоянно сверяли со всеми неопознанными трупами женщин и в Тульском регионе, и в Московском, и по маршруту следования электрички. Во все отделы милиции по всей России были разосланы разыскные задания. Но нигде ничего не обнаружилось. Суханова Наташа таинственным образом исчезла.

Газеты и телевидение сообщали о таинственном исчезновении молодой девушки в электричке Тула – Москва. Брали интервью у машинистов: не было ли в дороге чего-то необычного, не видели ли «летающую тарелку», может, пересекали какие-то аномальные зоны. Но девушка как сквозь землю провалилась.

Родители, конечно, обращались к экстрасенсам и гадалкам. И в Туле, и в Москве. Все выдавали различную информацию, одни говорили, водя над фотографией руками, что девушка погибла, другие, держась за стеклянный шар, – что жива, но без сознания, третьи – что ее похитили и она находится в секс-рабстве или что живет в Москве и т. д.

Семнадцатилетняя Наташа Суханова, исчезнувшая при загадочных обстоятельствах, так и не была найдена.

2018 год, май. Работаю в кабинете с документами, как всегда, кто-то заходит, непрерывно звонит телефон. И вот очередной звонок. Беру трубку.

– Слушаю.

– Дмитрий Владимирович, здравствуйте, МИД беспокоит, Ольга Сиротинская.

– Олечка, привет. Рад слышать.

Ольга занималась обращениями граждан из-за границы. Периодически мы помогали друг другу по работе.

– Дмитрий Владимирович, и я вас. У меня к вам просьба.

– Конечно, Олечка, давай.

– К нам поступило обращение от жительницы Киргизии, которая просит выдать ей российский паспорт. Уверяет, что ранее была гражданкой России. Но двадцать лет назад переехала в Киргизию. Мы направили запрос в УФМС, чтобы установить, выдавался ли ей ранее российский паспорт, а нам пришел ответ, что в 1998 году в отношении ее было возбуждено уголовное дело по статье «Убийство». Какая-то запутанная история. Поможете нам разобраться? Сможете проверить?

– Конечно, Олечка, присылай все на почту. Разберемся.

– Спасибо большое, Дмитрий Владимирович. Тогда прямо сейчас все пришлю.

Едва я положил трубку, по электронной почте пришло письмо с прикрепленными файлами.

Заявление в Консульство России в Республике Киргизия от гражданки Судуковой Натальи Николаевны:

«Уважаемый господин Консул Российской Федерации в Республике Киргизия!

Обращается к вам жительница города Ош Судукова Наталья Николаевна. Прошу выдать мне российский паспорт, так как являюсь гражданкой России, переехавшей в 1998 году в Республику Киргизия. Я решила вернуться на родину. До замужества носила фамилию Суханова.