Выпьемте чаю?

1

Виктор слишком рано оторвался от родителей. Причиной тому был младший брат, которым в семье занимались все, а его, Виктора, уже с четырнадцати лет воспринимали как помощника по хозяйству, как человека, на которого этого младшего брата можно оставить.

Сам по себе наш герой закончил последние классы школы, сам по себе выбрал будущую профессию, сам по себе уехал поступать в институт. А поступив, назад уже не вернулся, даже на остаток лета. Слишком дорого было возвращаться, да и много оказалось других нерешенных проблем.

Поселился он в общежитии на окраине Москвы. Перебивался ночными подработками, булочками из соседнего киоска, супом, который иногда готовили хлебосольные соседки. Их родители жили близко, и на каждые выходные девушки уезжали домой. Оттуда привозили целые сумки картошки, капусты, огурцов, варенья, а иногда и огромный пакет замороженного мяса. Из этого мяса готовили похлебку на неделю в большом казане. Каждое утро доставали его из холодильника, а потом торжественно возвращали обратно. Есть по-нормальному (так называл про себя Виктор приготовленную его соседками пищу) ему удавалось один или два раза в неделю, но и этим он был чрезвычайно доволен.

Крепких связей за время института у него не сложилось. Было несколько девушек, которые ему нравились и с которыми он даже гулял. Была среди них и москвичка, живущая у бабушки где-то неподалеку от Партизанской. Несколько раз она приглашала его к себе. Но так как ехать до нее было от его общаги часа полтора, то каждый раз он в последний момент передумывал и оставался, пускай и не в самых идеальных, но в привычных условиях, дома.

Когда долго живешь в каком-нибудь месте, волей-неволей делаешь его своим: появляются любимые книги, любимые вещи, дорогие сердцу черточки на обоях, даже свет, каким бы он ни был, пускай от просто висящей без всякого абажура тусклой и пыльной лампочки, – все становится родным, все знакомым.

После выпускных экзаменов Виктору уже определенно казалось, что уезжает он не из общежития, а из дома. И только потом выяснилось, что не только из дома, но и из хоть как-то, а устроенной жизни.

На первой работе, на которую он устроился сразу же после окончания института, ему не заплатили. Продержали полтора месяца. Иногда приходилось работать с раннего утра и до самого позднего вечера. Совмещать ее с какой-либо другой было невозможно. Да и не думал он, что нужно ее совмещать. Люди казались порядочными, добрыми… Когда же ему объявили, что испытательный срок им не пройден и что денег ему заплатить не могут лишь по той причине, что денег этих в организации нет, спорить не стал. Не стал разбираться с договором, который, кажется, подписывал, потому что в голову ему не приходило, что такие договоры нужно читать, и что стремление не согласиться с подобной несправедливостью может привести к желанному результату. Он был слишком гордым и поэтому просто ушел, презрительно хлопнув дверью.

Некоторое время ему еще казалось, что сейчас они одумаются (не могут же не понимать, что оставили человека на улице и без денег), попросят прощения, выдадут хотя бы часть. Но звонков не поступало. В Москве стояли первые прохладные дни, а перед Виктором – первая ночь, когда его вещи нужно будет забирать неизвестно куда. Оплаченное время в квартире закончилось еще неделю назад. Еще неделю назад он обещал хозяйке, что рассчитается со своей зарплаты в первый же вечер. Непонятно было, где мыться, где заряжать телефон, куда идти. «Хорошо бы попросить социальную помощь. Ведь должны же быть в этом городе хоть какие-то социальные службы?!» – заносчиво думал Виктор. Но где находятся эти службы и как их найти, он не знал.

Сердобольная хозяйка квартиры дала ему на дорогу добрую дюжину пирожков и пакет сметаны. Солгала, что ей принес сын, но сама не ест, а отдать назад – обидится, а выбросить – неудобно.

Она же подсунула своему гостю и 250 рублей, пояснив, что неправильно подсчитала плату за электричество, что оказалось меньше. Уходить от такой доброты не хотелось. С трудом Виктор нашел в себе силы: собрал вещи, втянул воздуха в грудь и, высоко подняв голову, с пятью разной величины сумками, набитыми книгами, дисками и проводами, остатками домашней утвари, которой он обзавелся в общаге, одежками разных сортов, и с трудом, но вышел наружу.

Оказавшись на улице, Виктор сел на первый же подошедший к остановке троллейбус и поехал неизвестно куда. По дороге пытался обдумать, что делать, хотел позвонить приятелю, но было стыдно. «Приду, а у него семья! И живут в одной комнате. Ну, положат меня на пол, а дальше?» – рассуждал он. Захотел позвонить на вахту своего бывшего общежития: «Может, спросить, не пустят ли на ночь?» Подумал еще и о том, что неплохо бы зайти в институт, там, на кафедре, где была у него горстка знакомых, откровенно рассказать, что с ним случилось, но было стыдно. На мгновение появилось желание позвонить на работу, с которой его сегодня утром прогнали, и все-таки потребовать денег, но это желание он тут же и выгнал. Было противно даже слышать голоса этих людей. И новая идея – набрать телефон отца, сказать, что не справился, спросить, не смогут ли выслать хоть на первое время, хоть в долг, даже пообещать: «Я верну, как только с этой ситуацией справлюсь». Такая идея понравилась Виктору больше всего. «Они ведь все-таки родители, значит, поддержат!»

Набрав знакомый номер, который он уже не набирал месяца полтора, с тех пор как сообщил, что нашел в Москве великолепнейшую работу, Виктор сказал:

– Папа, выслушай меня, пожалуйста! У меня проблемы! Ты помнишь, я тебе рассказывал, что устроился в одну очень серьезную компанию? Я работал там хорошо! Все делал, все успевал! – Виктор чувствовал себя так, будто он в старшей группе детского сада оправдывается перед отцом за то, что нечаянно сломал игрушку. – На меня не жаловались! Даже никто и слова не говорил, что я делаю что-то не так, но в конце концов уволили и денег не заплатили… Как, в полицию?.. Полиция у нас такими делами не занимается! А если и будет, так я не хочу!.. Пусть они подавятся этими деньгами!.. Не можешь?.. Ну ладно… Извини… Я тогда сам разберусь!.. Как?.. Придумаю!.. При-ду-ма-ю! Ты, главное, матери не говори!.. Нет, мне ничего не надо!.. Сказал тебе: не надо!.. Не беспокойся!

Виктор резко завершил разговор и впервые – уже не помнил за какое количество лет – ощутил, как по лицу его полились слезы. Он снова чувствовал себя ребенком, которого отлупили за то, в чем не был он виноват, которого все покинули и не любят, но, быстро взяв себя в руки, решительно побрел в сторону альма-матер. Денег на необдуманные звонки не было, не было их и на проезд, и уж тем более на ночлег, а идти по улице с пятью сумками получалось не так-то просто, но 250 рублей, подаренные хозяйкой, казались ему теперь неприкосновенным запасом.

От остановки, на которой Виктор вышел, чтобы позвонить отцу, до института надо было пройти почти весь центр города и еще пару станций. На середине пути он сник и, присев на одну из скамеек Страстного бульвара, окружив себя, будто крепостью, своими баулами с разных сторон, провалился в тяжелый и глубокий сон. Тяжелый, потому что казалось ему, будто засасывает его в большую воронку, а потом выбрасывает и снова засасывает, а потом на бешеной скорости несет по черному и узкому коридору неизвестно куда. Глубокий, потому что ничего вокруг не слышал он и не видел. Очнулся ночью. На бульваре и на дорогах было пустынно.

Виктор стал судорожно проверять свои вещи, ощупывать, не унесли ли. Кажется, все было на месте. Не заметил наш герой лишь одного. И выяснил он это, когда, опустив ноги на асфальт, почувствовал мелкий гравий и сырость. Оказалось, с него сняли ботинки. И он в ужасе осознал, что не может идти в носках. Да и куда идти в столь поздний, небезопасный час, когда все и везде закрыто? Оглядевшись по сторонам и попытавшись вспомнить что-нибудь из уроков ОБЖ по преодолению экстремальных ситуаций («Вас обокрали…», «Вы не можете позвонить…»), Виктор сумел вспомнить лишь то, что надо обратиться в полицию и там заявить о своих проблемах. «Но не будут же они всерьез искать, где ходит теперь по Москве моя обувь, купленная три года назад на Черкизовском рынке? И где же найти эту полицию в такое время?!» – рассеянно рассуждал он.

Неподалеку, на соседней скамейке, спала женщина в черной длинной одежде, плотно прикрыв голову черным платком. Всем своим туловищем она лежала на пухлой челночной сумке, приоткрытые икры ее ног тускло мерцали под лунным светом. На дальней скамейке, через аллею, под ярким фонарем, спал, ничего не замечая, мужчина. Спал, плотно уткнувшись в голые доски лицом. Вещей у него не было, а вся его поза выражала полную обреченность. «Бедняга!.. Может, предложить ему куртку?» – подумал Виктор, но подойти не решился и долго еще лежал, то рассуждая, то проваливаясь в объятья сна.

Наутро стало так зябко, что спать было уже невозможно. Достав со дна рюкзака свои зимние ботинки и надев их вместо ушедших, наш герой взгромоздил на себя все пять сумок, которые чудом, но уцелели, и отправился в путь.

На перекрестке Садового кольца его остановил полицейский:

– Ваши документы, молодой человек!

Виктор не без труда достал паспорт, специально запрятанный на самое дно одного из дорожных баулов, и еще не закончившийся студенческий. Кратко рассказал историю, которая с ним приключилась.

– Спасибо! – вежливо проговорил полицейский, вручая ему назад документы. – Будьте в следующий раз повнимательнее! Опыт учит! Дай Бог!

Виктор был немного обескуражен вежливостью представителя власти. И в то же время удивлен, что тот не попытался засадить его за бродяжничество, проверить сумки, выписать штраф или, наоборот, предложить хоть какую-то помощь.

2

Был седьмой час утра, когда перед Виктором замаячила заветная дверь института. Он постучался. Охранник, весь помятый и заспанный, тут же его впустил, посадил в сторожку, предложил чаю.

– Вот ведь как бывает-то! Бедолага! А в Москве таких много! Из людей все силы вытянут – и за дверь! Куда ни ступи – везде шарлатаны… А как потом человек жить будет, этих иродов и не касается! «Выкрутится как-нибудь» – думают… Ну, так и выкрутишься! А куда тебе? Не домой же возвращаться? Не Москву же из-за них покидать?! Сюда потом шиш вернешься!.. Да ты, Витька, не расстраивайся! Мы тебе сейчас работу быстро найдем. Вот только оставить я тебя у себя не могу, меня за это уволить могут.

– А что же делать? – растерянно спросил уже расслабившись было Виктор.

– Что делать? А Бог его знает, что делать. Сейчас на вахту в общежитие позвоню, спрошу, нельзя ли тебя как-нибудь туда на время пристроить. У тебя там знакомые есть? Ребята, чтобы согласились тебя, если что, у себя положить?

Виктор задумался. Очень не любил он обременять кого-либо своим присутствием, да и сам чаще всего предпочитал жить один. Вспомнил Валеру с младшего курса, который раньше изредка оставался у него, потому что сосед Валеры по комнате приводил к себе девушку и оставлял на ночь.

– Валерий Шкловский, двести пятнадцатая! – уверенно заявил Виктор.

Через четверть часа, допивая чай, услужливо приготовленный охранником, и завершая приятную болтовню, он уже навьючивал на себя вещи, чтобы ехать в общагу.

Дорога была быстрой и приятной, потому что была знакомой. Виктору захотелось вернуться в свои институтские годы. «А кто сказал, что в общежитии плохо?! Кто сказал, что плохо всегда учиться?! Можно ведь и учиться, и работать одновременно! И семью заводить!» – деловито рассуждал он, пристроив сумки на соседнее сиденье автобуса и уже с любопытством поглядывая в окно.

Валера оказался настоящим товарищем. Выслушав краткую историю Виктора, он похлопал его по плечу и сказал:

– Ну, брат, держись! Бывает же, встречаются на свете и сволочи. Что с этим теперь поделать? Ничего не поделать. Надо работу тебе искать. Но для начала выспись! Вон ведь какой помятый пришел! Смотреть страшно.

Виктор счел, что три удачи сошлись над его головой. Первая заключалась в том, что его вчистую не ограбили, не избили и не сделали калекой прошедшей ночью. Вторая – в том, что у охранника оказалось доброе сердце: другой мог бы и не открыть, и уж тем более не стал бы звонить и решать не очень-то важные для него вопросы. Третья – в том, что Валерий не сделал вид, что их дружба закончилась, а повел себя как настоящий товарищ.

Не сойдись три этих важных обстоятельства в одно – и мог бы оказаться наш герой не в чужой комнате на филькиных правах и без денег, а где-нибудь на ближайшей помойке, рыская по грязным пакетам, чего бы поесть. Или рядом с метро, протягивая прохожим просящую руку. Да и непонятно, удалось бы ему там стоять или нет. Ведь по Москве ходят слухи, что нищие – это целая мафия, сгоняющая не принятых ею чужаков с «насиженных» мест. Да и кто будет подавать милостыню молодому человеку в полном расцвете сил? Подумают только: «Шарлатан! Тунеядец!» Виктор раньше и сам так думал, но теперь…

В комнате Валеры собрался чуть ли не ученый совет. Ребята с младшего курса, которых еще недавно сам Виктор поучал жизни – рассказывал, как приспособиться в общаге, как прожить на стипендию и мелкие, нечастые подработки, как сдать экзамены, готовясь к ним в последний момент, – теперь учили жизни его. И каждый из них пытался навязать свою, только ему ведомую формулу счастья.

Высокий парень с длинным хвостом уверял, что надо пойти в правительство, потому что там хорошо платят и есть возможность для карьерного роста.

– Но с улицы туда не войдешь! На собеседование записываться надо, резюме отправлять… А я слышал, что они на эти резюме и не смотрят. Курят да в нарды играют. А потом возьмут кого-нибудь своего, – возражал этому ему очкастый парень с третьего курса.

– Позвонить в приемную и спросить, не требуется ли кого… Наглых там любят! – не унимался хвостатый.

Сосед Валерия, выпуская в форточку колечки сигаретного дыма, деловито рассуждал, что нужно открывать все сайты по трудоустройству, идти завтра же, сразу в несколько компаний. Где возьмут – там и оставаться. Только договариваться, чтобы деньги каждый день выдавали.

– Ну, где же я тебе такую работу найду? – сомневался Виктор.

– Как где? Бывают такие работы! Коробки разбирать, курьером документы по Москве доставлять… За такие работы часто посуточно платят. В ток-шоу каком-нибудь сняться… За скандальные роли тысячи по четыре дают.

– Вот только денег таким образом особенно не заработаешь, – печально говорил Валера. – А ему ведь жить где-то надо, кушать на что-то… И с жильем так сразу не угадаешь. Возьмут, да и кинут!

По общежитию уже ходило немало историй о том, как выпускники снимали себе жилье, как платили сразу за два месяца, а потом то агент пропадал, то квартира оказывалась закрыта… Бывало и так, что проживут они в своем новом доме месяц-другой, поприладятся, обзаведутся вещами, а хозяева вдруг возьмут, да и сообщат, что к ним родственники приезжают и что они вынуждены расторгнуть договор.

– Что ж ты, непутевый такой, москвичкой, пока было время, не обзавелся? – возмущался щеголеватый парень с кудрявой челкой.

– Где же я ее возьму? – добродушно усмехался Виктор.

– Где-где? Вон сколько их по улице ходит, – восклицал оратор, не замечая, что показывает на пустой тротуар у дома напротив. – И все любви хотят!

– Они же неглупые! Тоже выгоду ищут, – пытался заступиться за друга Валера.

– Женщину главное влюбить, а потом хоть веревки из нее вей. Она же сама все поступки твои и оправдает, – уверенно утверждал с подоконника Валерин сосед. – Москвичкам сложно. Гордые очень… Сами за парнями не ходят, а, следовательно, все лучшее разбирают без них.

Тем временем звонить куда-то стало уже поздно. За разговорами незаметно промчался вечер, началась ночь. Виктора прекрасно накормили. Кровать свободную не нашли, зато принесли матрас из соседней комнаты, освободили место в шкафу, чтобы он смог положить свои вещи.

– Долго быть у нас не получится, – сказал ему Валера в тот момент, когда они, стоя перед умывальником, в полусомнамбулическом состоянии чистили зубы. – Мой сосед против, чтобы мы жили втроем, но на пару-четверку дней согласился. Я предлагаю завтра же пойти в институт, вдруг там на кафедре или еще где найдется тебе работа. Может, хоть дворником возьмут, и тогда вынуждены будут дать тебе комнату. Нужно попросить у них такую работу, чтобы день оставался свободным, и чтобы ты смог работать где-то еще.

Виктору идея друга понравилась. По объявлениям ходить ему больше не хотелось, а в институте (он был уверен) заплатят точно. Да и с жильем тогда будет вопрос решен.

Этой ночью он спал как младенец (настолько легко и спокойно было ему в привычном месте и среди привычных людей), а утром отправился в компании Валерия в сторону института.

Охранник, у которого Виктор еще вчера сидел в будке, полный отчаяния и напрочь пришибленный жизнью, радостно приветствовал их. Даже поднялся:

– Ну что, хлопцы, придумали, как жить дальше?

– Придумали-придумали! – весело отозвался Валера, подталкивая друга за плечо в сторону хозяйственной части.

На пороге Виктор остановился:

– Слушай! А может быть, в ректорат зайдем? Ведь берутся же откуда-то там эти всякие секретари, секретарши! И я мог бы секретарем работать.

– Что ты? – поморщился Валера. – Там платят копейки, а сидеть целый день. Оно тебе надо?

Виктор не отличался особенной привязанностью к деньгам, и, по правде сказать, ничего страшного не видел в скромной зарплате, но все же ответил:

– Не надо, конечно! Не для этого же я институт заканчивал, чтобы всю жизнь на него и работать!

Но в хозяйственной части свободных мест не нашлось, а плотник и дворник сами предложили товарищам пойти, поискать рабочие места в ректорате.

– Что ж, очень рад, молодой человек! Очень рад, – вежливо сказал ректор, внимательно разглядывая Виктора через очки.

Героя нашего подвела к нему очень высокая рыжеволосая девушка-секретарша, в трех словах объяснив проблему, которую той, в свою очередь, в трех предложениях разъяснил Валерий.

Ректор, по старинке впиваясь пальцем в металлический диск телефона, набрал отдел кадров:

– Лизочка Ивановна, у меня тут парень. Красивый! Можем пристроить?.. Да, наш он… Что?.. В приемную комиссию – так в приемную комиссию, – ректор жестко хлопнул трубкой, не завершив разговор и, ласково посмотрев на очень высокую рыжеволосую девушку-секретаршу, произнес: – Таечка, проводите, пожалуйста, молодого человека, пусть сегодняшним днем оформляют.

– Спасибо!.. Спасибо!.. – только и успели сказать Валерий и Виктор спине ректора, выходящего в дверь.

На следующий день наш герой с великим удовольствием шел на работу. Не нужно было больше думать о том, где жить, что есть, чем заниматься… «А трудоустройство по специальности можно присматривать себе и в процессе, – рассуждал он. – Не обязательно ж сразу!»

Специализация была у него странная: социология политических и общественных коммуникаций. Фирм, которым требовались такие специалисты, оказалось на рынке немного, а места в них были заняты давно и надолго.

Соседка Виктора по кабинету, добрая и улыбчивая студентка второго курса, училась на заочном, а в свободное время посещала собачий приют в одном из уголков Подмосковья. Выгуливала, кормила, вычесывала несчастных животных. И каждый раз, когда на работе случалась пауза или, еще того лучше, обед, с удовольствием рассказывала Виктору о своих подопечных.

Особенно запомнилась ему история о маленьком песике с кличкой Зеленый Гном. Его нашли в одном из московских подъездов почти полностью измазанного зеленкой. Каким образом он туда попал, кому и зачем пришла в голову идея так по-идиотски покрасить собаку, навсегда осталось загадкой. Понравился Виктору и рассказ про сенбернара по кличке Цой, которого привела в приют семидесятидвухлетняя женщина в экстравагантной шляпке. Каким образом у нее оказался столь важный пес, а уж тем более, как она умудрялась справляться с этим теленком, тоже было никому неизвестно. Однако Цой теперь жил в приюте, и выгуливали его по два часа в день. Если же волонтеры не успевали как следует выгулять Цоя, вечером он устраивал такой лай и вой, что постепенно питомник превращался в хоровое отделение собачьего института.

Студентку-второкурсницу звали Катя. Сперва герою нашему даже показалось, что у него с ней может получиться роман. По нескольку часов они проводили каждый день вместе, с ней было приятно общаться и было о чем говорить, да и товарищи по общежитию стали намекать, что неплохо эта Катя и выглядит, что пускай и живет она не в Москве, а в Подольске, но характер у нее покладистый, а гулять и требовать много денег не будет.

Но проходил месяц, другой, а роман так и не начинался. Вначале Виктор даже подумывал: «Может быть, куда-нибудь ее пригласить?», но не решался. А время шло, шло… Постепенно он расслабился и уже не искал никакой альтернативы своей работе. Вместо этого стал задумываться: «А не поступить ли тоже, между прочим, в аспирантуру?!» Все, кто оставался после института работать при вузе, чаще всего уже в ней учились и не хотели терять контакт с кафедрой и преподавателями, или же собирались в нее поступать, но лень и мечты о лучшей работе не давали им осуществить свои планы.

Когда пришло время подавать документы, Виктор, никому не сказав, решил испытать судьбу. Вопросы социальных коммуникаций мало кого интересовали. Желающих поступать оказалось три с половиной калеки, и поэтому, не готовясь ни дня, он был принят.

– Помню-помню! – воскликнул Алексей Евгеньевич, один из его бывших преподавателей, а теперь научный руководитель. – Только не очень-то ты был активен. На лекциях не наблюдал я в тебе какого-либо интереса к науке. Но это ладно. Бывает, что молодые люди взрослеют не сразу.

Неожиданно Алексей Евгеньевич взял над Виктором полное шефство. Теперь он звонил ему с раннего утра и просил то распечатать какую-нибудь бумажку перед началом занятий, то разыскать телефон какого-нибудь студента, то помочь проверить курсовую работу, потому что у самого времени не хватает. Постепенно он начал брать Виктора с собой в столовую и, сидя за столиком, рассуждал:

– Вот уйду я на пенсию! Кто меня заменять будет? А заменять будешь ты, больше некому! Я ведь один остался… Женам, знаешь, деньги нужны… А в нашей профессии где их возьмешь, эти деньги?

Виктор мало понимал, как связаны замена на кафедре и жена, но про себя подумывал, что уходить ему нужно из института как можно скорее. Он не только не мечтал, но и был глубоко против того, чтобы всю жизнь отдавать науке.

Прошли полгода. И сама собой растворилась та радость, с которой он возвращался в общежитие и в стены родного вуза. Его раздражали знакомые, которые по всякой ерунде стремились стучать в его дверь: кто скоротать вечер за болтовней, кто попросить мелкую помощь в ректорате, а кто и одолжить какую-нибудь глупую хозяйственную мелочь, вроде молотка или ниток с иголками, которых сам Виктор не имел никогда. Такие визиты порой начинались с раннего утра, а заканчивались за полночь.

Он был молод, поэтому работники вуза не считали нужным беречь его личное пространство, а студенты принимали за своего.

Закончилось это тем, что Виктор даже приучился ходить по лестнице боком (так, чтобы не слишком много людей его замечало), включать в комнате лишь настольную лампу (так, чтобы не каждый мог понять, что он дома) и открывать дверь далеко не каждому, кто в нее постучал.

Все больше проявлялась в нем страсть к одиночеству, апатия, неуверенность в том, что что-то можно исправить, а вместе с тем подступала пора работать над диссертацией и с головой (как он это называл про себя) погрузиться в науку. Это обстоятельство радовало Виктора, потому что не давало окончательно впасть в тоску, и в то же время означало, что еще года три ничего радикально менять не нужно.

Только по ночам нет-нет да и проскальзывали у него странные мысли: «Мне уже двадцать три, а я еще ни в кого по-настоящему не был влюблен. Конечно, мне нравились девочки… Некоторые умиляли, даже вызывали восторг. Но так, чтобы я лишался сна, ни о чем не мог думать, не мог есть… Такого еще не случалось. А некоторые из них бывают так настойчивы, что успевают надоесть быстрее, чем к ним появится какое-нибудь серьезное чувство». Или еще: «Мне двадцать три. А я так и сижу на зарплате, на которую можно только подтягивать штаны. Мне двадцать три, а я так еще ничего в своей жизни и не добился».

Его прежний друг Валера заходил к нему теперь редко, считая, что Виктор пошел по пути неудачников и пессимистов. Мечтал как можно скорее устроиться в крупную компанию и на хорошую должность или на маленькую, а потом быстренько возвыситься, обзавестись жильем, семьей, машиной, позволять себе поездки за границу хотя бы раз в год, и рассказывал о своих желаниях на каждом шагу. «Обыватель!» – думал про Валерия Виктор.

Между тем в институт наш герой уже входил как к себе домой. Все его знали, приветствовали, улыбались… Многие были без него как без рук, потому что только Виктор умел быстро найти нужную записку, оставленную на столе ректором или деканом, путем шептания нужных слов заставить принтер работать, за несколько минут добыть телефон какого-нибудь преподавателя или студента. Да и научный руководитель привязался к нему точно к сыну, которого у Алексея Евгеньевича не было никогда. Имелась лишь дочь. Она жила где-то очень далеко, и с ней он почти не общался, все свое время проводил в институте, дома тоже занимался делами вуза. Если же работа заканчивалась – выпивал и иногда уходил в запой.

Вскоре Виктор стал замечать, что почти все преподаватели пьют, если вдруг у них нет работы. Даже начал приходить к мысли, что хорошо бы не давать им выходные, а наоборот, раскидывать лекции по расписанию так, чтобы они были вынуждены ходить на работу почти ежедневно. Затем Виктор стал подмечать, что большинство из них даже понятия не имеют, как живут и чем увлекаются их студенты, не интересуется, поняли они что-нибудь на лекциях или нет. Куда больше преподавателей интересовал их собственный профессиональный и личностный статус, мелкие дрязги на кафедре, цены в магазинах и дачи.

Однажды, попав в огромную пробку, Алексей Евгеньевич попросил Виктора отпроситься из приемной комиссии и начать лекцию вместо него. Виктор удивился:

– О чем же я буду говорить?! Я же ее не знаю?

– Вбей «Социальная стратификация современного общества» в поисковик, прочитай несколько предложений, и вперед! – властно заявил Алексей Евгеньевич. – У умного человека всегда что сказать найдется! Недаром же ты столько лет учился! Или просто поговори с ними… спроси, что они знают, как сами понимают заявленную тему.

Виктор вошел в аудиторию. Юные студентки тут же устремили на него свои взоры: в каких-то прослеживалось любопытство, в каких-то – недоумение, а в каких-то – игривость. Поднимаясь на кафедру, Виктор торжественно объявил тему и, как учил его Алексей Евгеньевич, спросил:

– Кто-нибудь может нам объяснить, что это понятие подразумевает?

Сразу несколько рук ринулись вверх. Студенты начали рассуждать, разъяснять, спорить, потому что их предположения не сходились. Время от времени Виктор вставлял пару фраз, просил замолчать, призывал послушать, несколько раз даже ударил кулаком по кафедре и замахнулся линейкой. Такого он и сам от себя не ожидал, но когда, наконец, приоткрылась дверь и вошел Алексей Евгеньевич, разочарование было и у Виктора, и у студентов. Дебош и гвалт прекратились, и вместо пробудившего всех страстного диалога начался усыпляющий монолог.

Виктору казалось, что Алексей Евгеньевич после этой пары заревнует к нему студентов и, может быть, даже постарается не допускать его до преподавательской работы, а получилось ровно наоборот: теперь Алексей Евгеньевич почти каждую неделю позволял себе опаздывать, ссылаясь то на давление, то на пробки, то на ключ, который потерялся и никак не хочет найтись. Так Виктор стал одним из преподавателей вуза. Ему постепенно выдали несколько тем, постепенно он обзавелся костюмом, портфелем и даже стал на постоянной основе писать статьи в один серьезный журнал.

Тем временем младший брат Виктора был всецело увлечен молодостью. И ничего то, кроме женского пола и дружеских тусовок, не вызывало у него интереса. Родители всецело были обеспокоены тем, чтобы хоть как-то вызвать у него ответственность по отношению к учебе, и уже старшего сына просили:

– Взял бы ты Митьку в Москву! На каникулы, например, по музеям бы поводил, на ВДНХ бы… Увидит, как ты себе в жизнь дорогу протаптываешь, понравится, может, ему в столице, и глядишь, сам за голову возьмется.

Но Виктору нянькой быть не хотелось, да и не считал он свою дорогу достойной примера. Часто наш герой даже завидовал тем, кто остался в своем родном городе, получил простенькую профессию, обзавелся семьей, живет дома. И рядом родные, друзья… И выходные этот кто-то проводит не за чтением нудных и никому не нужных курсовых и конспектов, а в гостях, на природе, с семьей… Родителям же Виктор объяснял это так:

– Я тут сам на птичьих правах. Чтобы брата на неделю у себя поселить, это еще к коменданту идти, уговаривать надо… И сложно это: поступить бесплатно, жить в чужом городе, учиться и работать одновременно. На стипендию тут каши не сваришь! Да и вам без него скучно будет. Пусть лучше учится рядом с вами.

И родители соглашались, а у Виктора в сердце колыхалась обида: «А меня им отпускать черт знает куда было не жалко?! Даже и не задумывались тогда: поступлю – не поступлю… выживу или не справлюсь…»

3

Однажды Виктор резко проснулся ночью. Ничего то его пробуждения не предвещало: не хлопнула дверь, не стало холодно или жарко. Раньше он спал крепко и даже не видел снов, а тут одна за другой, натыкаясь и сталкиваясь друг с другом, понеслись мысли: «Мне двадцать восемь. Уже двадцать восемь! А я лежу фиг знает где… Живу в общаге… Нет семьи, хотя бы маленького намека на нее… Нет идей… Нет особых желаний… Может быть, это старость? Я никогда еще не был не то что за границей, но хотя бы на юге. Зачем я живу? Разве я глупее многих или уродливей? Нет». Виктор тщетно пытался заснуть, переворачивался с одного бока на другой, прошелся к умывальнику и обратно, включил компьютер, почитал несколько новостей, но его взбудораженный мозг выдавал ему вопросы снова и снова. «У меня же завтра лекции, пары…» – попытался воззвать к своей совести Виктор. Потом вынул из холодильника завалявшуюся бутылку вина, выпил ее и уже к рассвету заснул.

Однако поведение его после этой ночи сделалось странным. По вечерам он, как ошалелый, носился по городу. Просто гулял, но при этом ходил быстро, точно куда-то ему было надо. Разместил свое резюме и даже побывал на трех собеседованиях, но остался недоволен условиями труда и оплатой. По выходным ездил то в Царицыно, то в Коломенское, а то в Коньково… Заглядывался на девушек, которые устраивались на траве с книжками или телефонами, и даже несколько раз пытался с ними заговорить. Некоторые отшучивались, многие отшивали. Но Виктора это не расстраивало. Ему стало все равно, как они на него реагируют. Ему важно было это делать.

Теперь у него складывалось сразу несколько приятных интрижек. Пара из них целиком состояла из дружеской переписки. Одна – с юной работницей институтской столовой, милой девушкой с русой косой, которая сразу после школы не смогла поступить и теперь решила немножечко поработать. Другая – со студенткой четвертого курса. И именно эта интрижка так и норовила превратиться в роман.

Гордая тем, что ее поклонник – преподаватель, девушка иногда готовила для него воскресный обед на общей преподавательской кухне: чистила картошку, резала мясо, помешивала ложечкой какое-нибудь харчо или щи. Вместе они бывали в библиотеке, ходили в магазин, смотрели кино, иногда даже прогуливались по аллее, которая находилась через дорогу от их общего дома. Иногда она так и норовила сделать в комнате Виктора генеральную уборку, но как только видела, что тот начинает нервничать (а он не любил, когда кто-то трогал его личные вещи), тут же сводила свою затею на нет. «И слава Богу, что она православная, – рассуждал про себя Виктор. – Пока сам я не решу – ничего и не будет!» Разумеется, думал он не о вопросах уборки.

В одном из разговоров Виктор точно невзначай поинтересовался родителями своей подруги, и, узнав, что живут они в каком-то там удмуртском селе, был этим фактом очень доволен. Уже давно прошло то время, когда его мнение зависело от мнений друзей. Он, в отличие от них, не считал, что жениться нужно исключительно на москвичке. Постоянные требования, жалобы и выдумывание воздушных замков – так, по его наблюдениям, вели себя столичные фифы. Девушки же из провинции были куда менее требовательны, но более аккуратны. Они не болтали часами по телефону, не наносили на лицо косметику в десяток слоев. Их мини-юбки и топы скрывали хотя бы самые интимные части тела.

На четвертый месяц их плотной дружбы с Валерией (так звали четверокурсницу) он решился пригласить ее на свидание. У саркастичных читателей, возможно, возникнет вопрос: «А как же общие щи, походы в магазин, уборка?» Но герой наш не задумывался об этом. Для него это была обычная дружба. Просто дружба двух хороших людей. Периодически Лера заходила к нему то по одной своей надобности, то по другой.

Началось все с учебников и конспектов, потом – с вопросов:

– Виктор Сергеевич, одолжите мне, пожалуйста, пару щепоток соли!.. Найдется ли у вас открывалка для консервной банки?.. А вы хотите немножечко прогуляться? Очень хочется подышать свежим воздухом, а мои соседки гулять не любят.

Иногда она рассказывала нашему герою о выставках и фильмах, на которых бывала, о книгах, которые успевала прочесть. И он с удивлением и удовольствием слушал. «Какая молодец, – думал он. – И учится, и по выставкам ходит!» Конечно же, многие уже судачили об их свадьбе, чем невольно подталкивали Виктора к тому, чтобы превратить их приятное общение хотя бы в роман.

Дойдя до двери Валерии, он на минуту остановился, поправил волосы, проверил ворот надетой с утра белой рубашки, внимательно осмотрел букет, купленный им в ближайшей цветочной лавке и специально принесенный в продуктовом пакете, чтобы не привлекать внимания любопытных, и только после этого постучал.

Валерия открыла дверь в наскоро запахнутом бордовом халате, с волосами, разбросанными по плечам, и от недоумения покраснела. Глаза ее расширились и засверкали:

– Виктор Сергеевич, это вы? Вернее, это мне?

– Я давно хотел признаться вам… тебе, – улыбнулся Виктор, – что вы мне нравитесь! – И медленно прошел в комнату, предупредительно закрыв за собой дверь. – Мне кажется… – и уже глуховатым голосом он продолжил: – Я очень давно заметил, что вы добрая, отзывчивая, симпатичная. Мне очень нравится проводить с вами время.

«Подожди! – подумал про себя Виктор. – Ты же ей не предложение делаешь! А всего лишь хочешь на свидание пригласить!»

– Приглашаю вас на вечеринку! – выпалил он.

– На вечеринку? – еще более удивилась Валерия. – Но разве вы ходите по вечеринкам?

– А это необычная вечеринка! Только для меня и для вас, тебя… Два кресла, стол, а перед нами экран, но именно нам предстоит выбрать фильм, который на нем покажут. Я заказал десять самых известных фильмов о любви. Надеюсь, какой-нибудь вы, извини, ты не видели, и мы сможем посмотреть его вместе!

К Виктору окончательно вернулось самообладание и, глядя на Валерию, он спокойно сел на стул за ее столом.

– Но вы бы хоть предупредили! – даже разозлилась она. – У меня и волосы немытые, и ногти в порядок не привела. И что это вы все цветы в руках держите? Если уж принесли, так дарите!

Тут с Виктором случилось нечто, для самого него неожиданное. Он пал на одно колено и, протягивая ей снизу вверх букет, произнес:

– О, моя прекрасная королева, позвольте мне вручить вам эти хризантемы, такие же чистые и благородные, как и вы.

Наш герой неуклюже поднялся.

– Вы представляете, у меня даже нет вазы! – уже суетилась Валерия. – О Господи, во что же их поставить?! – И начала открывать то один шкафчик, то другой, пытаясь найти подходящую емкость.

«Такая же, как и все!» – раздраженно подумал Виктор, уже несколько жалея о сделанном шаге.

Подруга его тем временем уже с кем-то ворковала за дверью:

– У тебя вазы никакой не найдется? Или банки трехлитровой?

– А зачем тебе?

– Цветы подарили!

– Кто подарил? – удивленно восклицал голос.

– Потише… Потише… – раздавался полушепот Валерии.

– Неужто Виктор Михайлович? – прозвучал в ответ такой же громогласный шепот, перепутавший отчество нашего героя. – Недаром ты его полгода супом кормила! Вот, на, держи! Зайди, расскажи потом, как все было!

И Валерия с еще более растрепанными волосами влетела в комнату.

Виктор стоял у стены и рассматривал фотографии, висевшие над ее кроватью:

– Какой тут странный набор! Цой… пара незнакомых мне рэперов… виды Парижа… Сейчас на часах 17:30. Я зайду за вами через сорок минут. – И, даже не посмотрев на Валерию, вышел.

В своей комнате он ни на чем сосредоточиться не сумел: впервые сердце в груди билось так, будто хозяин его и вправду влюбился.

«Но почему так поздно? – рассуждал Виктор. – Разве влюбленность приходит не в первые дни знакомства?! А сколько мы тут с ней сидели вдвоем! Я слушал ее болтовню о фильмах, музыке, подругах… Да, мне было приятно, но…» Виктор должен был признаться хотя бы себе, что с удовольствием и не пошел бы никуда, а просто пригласил бы ее к себе, начал бы целовать и лег бы с ней вот на эту постель. Но сказать об этом Валерии он бы никогда не решился.

Физическая близость с женщинами случилась у него лишь несколько раз. Все по сиюминутному стечению обстоятельств, с большими перерывами, да и инициаторами чаще всего выступали девушки, а не он. Первый раз – в одиннадцатом классе, на выпускном, когда было выпито так много, что все произошло как-то само собой, без участия чьего-либо мозга. Его одноклассница, которая даже не то чтобы очень ему нравилась, – девушка опытная, можно сказать, все сделала сама. Некоторое время он даже скучал по ней, просыпался глубокой ночью и, будто ее, гладил промокшую от пота постель. Голова его плыла как в тумане. Но когда через несколько дней выяснилось, что она уезжает, все эти переживания как рукой сняло, да и предстоящие экзамены в институт волей-неволей заставили о себе думать.

Еще три мимолетные половые связи произошли у Виктора уже здесь, в общаге. И несмотря на то что многие говорят, будто мужчина без половых отношений не может, что от долгого воздержания у него начинаются проблемы, у нашего героя их не обнаруживалось. В юности он научился справляться со спонтанным желанием сам, а потом даже эти необузданные вспышки исчезли. Но сейчас Виктор почувствовал подобную вспышку.

Через сорок минут Валерия постучалась сама. На ней было классическое синее платье с широким поясом, на ногах – классические черные туфли, в ложбинке между аккуратно уложенными в бюстгальтер грудями искрился кулон. Легкий аромат непонятных духов едва доставал до ноздрей Виктора и дурманил. Губы его спутницы явно порозовели, стали влажными и уже этим одним, казалось, намекали на поцелуй.

Валерия не слыла красавицей. Немного полноватая по сравнению с большинством современных женщин, не отличалась она и яркими чертами лица. Но при этом Виктор считал ее симпатичной. Вьющиеся волосы ее и серые застенчивые глаза волновали.

Через полчаса они уже стояли в небольшом переулке, где в одном из цокольных этажей зданий располагалось кинокафе (его посоветовал Виктору студент, который часто заводил в это странное заведение своих спутниц). Их провели в комнату метров в пятнадцать. Во всю ее стену висел экран, на полу лежал ворсистый ковролин алого цвета, посередине стояли два кресла и небольшой сервировочный стол. По сторонам было разбросано несколько пуфов.

– И откуда вы о таком месте узнали?! – восхищалась Валерия. – Я никогда в таком не была!

– И я не был, – откровенно признался Виктор.

Работник кинотеатра торжественно внес и открыл шампанское, зажег в стеклянной колбе свечу, поставил на столик тарелки с фруктами, сладостями и сыром.

– Как чудесно! – проворковала Валерия. – Я даже и не подозревала, что такие места бывают!

– И мне нравится, – признался Виктор. – Вроде бы в общественном месте, а мы одни… Предлагаю поднять первый тост, за нашу настоящую встречу!

Но тост поднять не удалось. Дверь распахнулась. На пороге появился все тот же юноша и медлительно произнес:

– Вам какое киноменю подать? Меню для семейной пары или меню для влюбленных?

«Я же им все уже объяснил! Болван!» – чертыхнулся про себя Виктор, но вслух сказал:

– Для влюбленной пары!

Валерия чувствовала себя скованно в непривычной для нее обстановке и теребила завязочки на поясе платья. Чтобы скорее это напряжение снять, Виктор опять предложил ей поднять бокалы.

– За нашу встречу…

Но тут дверь снова открылась:

– Мне подойти попозже? Или определитесь сейчас? – протянул все тот же молодой человек, буквально нависая над ними и размахивая киноменю в красном кожаном переплете.

– «Еще раз про любовь», – уверенно произнес Виктор самое первое название, попавшееся ему на глаза.

– «Еще раз про любовь»? – неуверенно переспросил тот.

– Да, именно «Еще раз про любовь»!

– Но я хочу вас предупредить, что это черно-белая картина!

– Не возражаем, – парировал Виктор.

Валерия изумленно смотрела на своего спутника, не слишком понимая, что происходит, потом взяла и без всякого тоста осушила бокал.

На экране под романтическую музыку поплыли первые титры.

– Давайте выпьем еще! – деловито заявил Виктор.

– За что?

– За нас!.. За наше первое свидание! За наш романтический вечер!

И залпом осушив по бокалу шампанского, они крепко поцеловались.

Поцелуй был таким долгим и упоительным, что сам по себе начался и продолжился фильм. Сам по себе отъехал в сторону фуршетный столик. И сами по себе они оказались на мягком полотне ковролина, в крепких и чарующих объятьях друг друга.

Виктор и сам удивился, как нашел на спине Валерии застежку лифа, как расстегнул, как на мгновение затрещало под его рукой ее платье.

– Но, Виктор Сергеевич, разве так можно? – пыталась возразить сквозь поцелуи она. – Мне надо вам что-то сказать… Могут войти!.. Пожалуйста!.. Виктор Сергеевич! – но начинала сама целовать его еще быстрее и крепче.

И уже в тот момент, когда он одним движением срывал с нее сразу колготки и то, что было под ними, отшатнулась и попыталась произнести:

– Вы по… Вы понимаете, это у меня в первый раз!.. Я… – но он уже очень мало улавливал смысл ее слов.

Валерия застонала, и, испугавшись вдруг ее голоса, своего и ее прерывистого дыхания, Виктор попытался взять пульт со стола и прибавить звук, с опаской взглянув в сторону двери. На ней висела увесистая, шумонепроницаемая портьера. И уже забыв обо всем, он провалился в блаженство.

Через полчаса или час Валерия, поглаживая его по волосам, говорила:

– Вот это кино! Никогда бы не подумала, что таким вот образом можно смотреть фильмы!

Неохотно они поднялись, попытались затереть оказавшиеся на ковролине следы произошедшей кульминации. Вокруг них все качалось, плыло и казалось другим, неизвестно откуда взявшимся миром.

То он, то она пытались объявить новый тост. Но каждый раз вместо того, чтобы разлить шампанское по бокалам, уходили в ласковый и продолжительный поцелуй. Наконец, собравшись с силами, допили бутылку и съели все принесенное к столу. Общаговская жизнь давала о себе знать – ни он, ни она не привыкли оставлять еду на тарелке.

– Какое счастье, – нежно признавалась Валерия, – что вы так все придумали! Мне кажется, что это было самое волшебное кино в моей жизни.

– Мне кажется, слово «ты» здесь больше подходит, – улыбаясь, поправлял ее Виктор.

А между тем по экрану шли последние титры.

4

Эту ночь Валерия провела у нашего героя. Это как-то даже не обсуждалось, а будто случилось само собой. Только утром отправилась она в свою комнату захватить необходимые вещи.

В институт они выходили вместе. Из института тоже возвращались вдвоем. А вечером Виктор и Валерия посмотрели на экране компьютера тот самый фильм, смысл которого так и не смогли уловить накануне. В главных ролях там оказалась Доронина – любимая актриса их мам, поэтому весь фильм они с удовольствием рассказывали друг другу о детстве.

От основного общежития преподавательское крыло отделяли тяжелые черные двери, которые лишь изредка запирались на ключ, а в крыле этом почти все жили без пары. Только у доцента кафедры психологии имелась худощавая и нервозная жена. Почти каждый вечер она то плакала, то кричала на него, то била посуду… Да так, чтоб слышали все. «Бедный!.. Завел, чтобы не забывать про свою работу и дома. Вот ведь не повезло человеку!» – ехидно подшучивали над ним мужчины, радуясь, что их подобная судьба миновала. Женщины рассуждали иначе: мол, от хорошей жизни жена истерить не будет. Да и какая тут может быть хорошая жизнь, когда тебе под сорок, а ты в общаге?!

На общей кухне представителей сильного пола было значительно больше. Совместно и в складчину они готовили жареную картошку, плов, макароны по-флотски, жарили чебуреки. Иногда занимались поисками или уточнением рецептов на просторах инета. К вечеру их клуб разрастался. На кухне всегда была настежь распахнута форточка, потому что мужчины много курили, иногда выпивали по рюмочке, вели философские беседы, спорили о политике, спорте, обменивались услышанными за пролетевший день новостями, решали вопросы.

Женщины-преподаватели обычно появлялись на этой кухне и исчезали, как тени. Если же говорили о чем-то, то звучало это примерно так:

– Фу, как накурено!.. Какой ужас!.. Опять тараканы!.. Вам что, на работе всей этой болтовни не хватает?.. Скажите мне, пожалуйста, кто снова загадил плиту?..

На этой кухне давно уже никто и ни с кем не флиртовал. Всем и смотреть друг на друга было немного тошно. Большинство обитателей давно уже считались загрубевшими холостячками и холостяками, а потому появление в их рядах улыбающейся девушки, а рядом с ней того, кто на всю жизнь, казалось бы, обречен был остаться один, сразу вызвало настоящий фурор и привнесло в общее обиталище ощущение домашности и лиризма.

Нецензурную лексику представители могучего пола стремились убрать, окурками и обертками от продуктов старались попадать в ведро, а не на пол. Все вокруг начали улыбаться. Валерия всплывала в кухню, точно блин в масле. Лицо ее лоснилось, сияло, глаза выражали полное радушие и восторг. В руках у студентки-старшекурсницы были то кастрюлька, то пакетик с продуктами, которые она бережно ставила на стол и начинала готовить, всем своим видом показывая: «Как я горжусь, что я сегодня здесь, с вами! Как я всем в жизни довольна!»

Постепенно появился на кухне и дамский кружок. Без всякой договоренности его участниц он приходил туда чуть раньше мужского и при первом же появлении представителей последнего распадался. В новообразованном кружке отсуждались диеты, новые театральные постановки, перемывались косточки декану, ректору и иже с ними, часто ребром ставился вопрос, выходить замуж или не стоит. Как оказалось, у каждой преподавательницы где-то там, на стороне, имелся какой-то там воздыхатель, который обычно ухаживал за ней уже несколько лет и лишь в некоторых случаях появился недавно. Он настойчиво приглашал ее к себе в гости, собирался познакомить с мамой, а иногда и с оставшимися от первого брака детьми, но она никак не могла на это решиться и вот со своими подружками, на кухне, обсуждала, что делать дальше.

Валерия, конечно, догадывалась, что половина таких историй – фантом, но делала вид, что каждому слову, которое ей доверили, верит. И только еще шире открывала громадные серо-голубые глаза, хлопала ресницами и со всеми их доводами была согласна. Через некоторое время она стала чем-то вроде общего психотерапевта, которого экстренно зазывали в гости, как только проблема разрасталась до таких размеров, что о ней уже было чревато молчать. Все их тайны складывались в памяти Валерии, как в сундуке, код от которого было найти невозможно.

Настало лето. Влюбленные уже несколько месяцев жили вдвоем. Виктор иногда подумывал, но не мог решиться сделать Валерии предложение, потому что не знал, как к этому подступиться, а в результате решил, что никакого предложения и не нужно. «Что бы оно могло изменить?! И кому вообще нужны эти бумажки!» – уверенно рассуждал он.

Сразу после экзаменов Валерия собралась поехать домой. Отец ее, пару лет назад перенесший инфаркт, ничего почти по дому не делал. И не потому, что не мог, а потому, что не было настроения. Когда же настроения не было особенно сильно, погружался в запои. Перед приездом дочери и в сам приезд был трезвенником, чтобы не упасть перед ней лицом в грязь, даже начинал устраивать какую-то хозяйственную работу. Мать относилась к Валерии как к единственному смыслу своей тусклой и безрадостной жизни, очень ждала, очень скучала, часто надеялась, что дочь окончит институт и вернется домой, снова будет жить с ними.

В самый неудачный момент, когда Валерия с ожесточением втискивала в чемодан свои нежелавшие влезать в него вещи, Виктор нерешительно произнес:

– Может, поженимся? Иначе как же я к твоим родителям поеду?

– А ты поедешь со мной? – не сориентировавшись, воскликнула Лера. – Об этом же раньше думать было надо! Не уверена, что на мой поезд еще остались билеты.

Лицо ее стремительно заливалось краской. Она внимательно посмотрела ему в глаза и переспросила:

– Поженимся?

– Ну да! А что здесь такого? – уже раздраженно ответил Виктор.

Почему-то настроение его сильно испортилось. Ему от этой сцены стало противно. И разве сам он был уверен, что хочет провести с ней всю жизнь?! Почему-то в идеальных представлениях нашего героя о жизни в ней не было семейных отношений. Там были походы, встречи с друзьями, путешествия на байдарках по какой-нибудь Карелии или поездка в какую-нибудь алтайскую деревню на целое лето. Представлялись ему и умные разговоры в кругу приятных людей, работа в какой-нибудь занимающейся важным общественным делом компании, в которой он как специалист очень ценен. И пускай ничего этого с ним не происходило, но он искренне верил, что когда-нибудь произойдет.

Валерия неожиданно повернулась к стене, и Виктор даже не понял, а физически почувствовал, что она плачет.

Уже через час жених и невеста сидели в кафе посередине Неглинки и распивали бутылку «Кьянти».

– Предлагаю все-таки обменять твой билет хотя бы на послезавтрашний поезд. Заявление можно подать завтра. Наверное, загсы работают с утра. У меня первая пара в двенадцать, – деловито рассуждал Виктор.

– Да, можно! Хотелось бы сделать это красиво. Сегодня я приведу в порядок твою белую рубашку и мой костюм. Но если мы подадим заявление сейчас, то когда же свадьба? Я не собиралась через месяц возвращаться в Москву.

– Об этом я пока не подумал, – признался Виктор. – Мне кажется, надо завтра просто сходить и начать с того, что спросить: нельзя ли записаться на более позднее время? Можно, конечно, посмотреть на сайте или с утра позвонить, но тогда мы никуда не успеем.

Страх и раздражение Виктора исчезли, вступило в силу планирование: что, когда, почему… А Валерия чувствовала себя уже настоящей невестой. Глаза ее сверкали, волосы распушились. И теперь она казалась Виктору очень красивой. Что-то от греческой богини появилось в ее лице. Пребывая в романтическом настроении и обсуждая планы на грядущую жизнь, они позабыли про поезд, а когда вспомнили, он уже полчаса как ушел.

В июле Виктор впервые на две недели прогостил у своих (раньше он приезжал на пару-четверку дней), и впервые за несколько лет, а, может быть, даже и жизнь, разговор с ними сложился. Вместе с отцом они ездили на рыбалку, ночевали на берегу озера в старой холщовой палатке. По вечерам разжигали костер, готовили пищу, разогревали чай, пили коньяк. От одного присутствия рядом друг с другом им было и радостно, и спокойно. Пьянил Виктора и вид черного леса, подступающего к их палатке с разных сторон, и запах хвои и мха, раздававшийся из соседней канавы, и белое стадо звезд, ходившее по зыбкой глади реки, а утром – долгое наблюдение за тем, как появляется в воде то рыбка, то еще какая-то живность.

Сам процесс рыбалки занимал Виктора мало. Он не любил убивать. Ему приятнее было бы думать, что шпроты, колбасы, стейки растут на деревьях, а не готовятся из тех, кто еще недавно блеял, плавал, бегал или летал. Но и его отец не особенно стремился к улову. Тому больше нравилось бродить по берегу, прощупывая палкой трясину, гулять по лесу, разжигать костер и незаметно поглядывать на сына, рассуждать: «Вот ведь какой парень вышел!.. Серьезный!.. Преподаватель!..»

С матерью Виктор посетил ее сестру, ненавистную ранее тетю Нину. Ненавистную лишь потому, что, каждый раз появляясь у них в гостях, она тут же нарушала хоть какое-то спокойствие в доме. Голос у нее был зычный, отрывистый, характер бойкой. Со времен юности он ее не видел и теперь был приятно удивлен, что она предстала перед ним доброй, тонко чувствующей людей женщиной, с уставшим, но все еще симпатичным своей приветливостью лицом, а не злобной мегерой.

В один из воскресных дней приехал и его младший брат со своей женой и маленькой дочкой. Он жил с семьей где-то неподалеку от города, но так как работал в двух автосервисах сразу, а еще помогал тестю в строительстве дачи, времени у него было в обрез. Но и с ним у Виктора в этот раз получилось что-то похожее на разговор по душам. Младший гордился старшим, а старший втайне завидовал младшему, потому что у него самого не было еще ни жены, ни дочери, ни тестя, ни двух работ, ни, уж тем более, дачи.

В начале августа с небольшим чемоданом в руках, в белой футболке и старых отцовских шортах Виктор высадился на почти заросшем травой перроне. Едва успел он спуститься с подножки поезда, как на шее у него повисла, чуть не повалив его, Лера. Когда они подъезжали, герой наш пытался высмотреть любимую из окна, но почему-то не смог заметить. Теперь же лицо его, чуть удалось ему на нее поглядеть, сияло от удовольствия и восторга. Загорелая, сильная, в цветастом, развивающемся от легкого ветерка сарафане она повела его прямо через луга. Трава то колола, то ласково щекотала их ноги. В какой-то момент Виктор не выдержал и, крепко обняв, повалил свою невесту в траву.

– Что ты! Что ты! Нас же увидят! Здесь же люди! – смущалась и смеялась она.

– А мы просто полежим. Просто полежим на траве. Я с самого детства не лежал на траве… А ты? – И взявшись за руки, они смотрели на бледно-голубое, покрытое грядами мелких облаков небо.

Лежать так долго не получилось. Насекомые, быстро заприметив добычу, начали по ним ползать, покусывать, изучать, и потому спустя четверть часа влюбленные уже стояли на крыльце дома родителей Леры.

Дом был одноэтажный, с калиткой и воротами, с огородом и садом, с двумя крылечками и большим чердаком. «На две семьи, кажется», – деловито подумал Виктор. Сам он вырос в девятиэтажке на центральном проспекте большого города и в таких местах почти не бывал, поэтому все, что сейчас происходило вокруг, напоминало ему скорее фильм, чем реальность.

– Родители уже знают о нашей свадьбе? – спросил жених.

– Да… И очень хотят приехать!

– Но куда же мы их поселим?

– На время у девочек комнату попрошу. Все ж разъехались. Теперь много пустых комнат, – уверенно отвечала невеста.

Дверь неожиданно распахнулась, а из нее им навстречу с визгливым лаем вылетела виляющая хвостом собака. Следом за ней появилась мама Валерии с едва задетыми сединой черными волосами, с заспанным и усталым лицом, в длинном платье, свободно облегающем ее полноватую фигуру. Медлить было невоспитанно – и будущий зять протянул руку.

5

Со стороны Виктора явился на их свадьбу только отец, да еще пришла парочка приятелей по студенческой жизни, со стороны Валерии – оба родителя, а вместе с ними бабушка, тетка и пара племянниц, очень дальняя родственница со стороны отца, которая почему-то решила познакомиться с Лерой в день ее свадьбы. Пришло и несколько подруг проводить невесту в долгий семейный путь. Сама невеста была на седьмом небе от счастья. Стать женой, еще и не окончив институт, – что может быть лучше! Раньше Валерия боялась, что если покинет Москву, то замуж выйти ей уже не удастся. «Приедешь к себе, а там – никого! – рассуждала она. – Если чудом и остались там какие-нибудь непьющие парни, то все уже заняты. А те, кто уехали, назад уже не вернутся».

Подобные мысли не казались Валерии расчетом или предательством по отношению к жениху. Они не мешали ей любить его, заботиться о нем, относиться к нему так, как относилась бы она к любому самому родному на Земле человеку. К тому же ее будущий муж не пил, не гулял, не курил, был заботливым и добродушным. Это делало его особенно привлекательным женихом. Для Леры, как для старомодной, провинциальной девушки, все еще действовал закон: «Не важно, богат или беден, красив или не очень… Главное, чтоб человек был хороший!» А Виктор казался ей очень хорошим человеком.

Случаи, когда мужья не только пили, курили, но и поколачивали своих жен, происходили в ее поселке довольно часто, и про себя Валерия еще в детстве решила, что ни в коем случае не согласится так жить.

Прошло три месяца, и Виктор (сам этого стесняясь) начал себя спрашивать: не совершил ли он большую ошибку, женившись на Лере? Любимая уже не казалась ему такой прекрасной, домашняя еда надоела, очень часто в комнате хотелось побыть одному, а она точно этого не понимала. И мало того, что никуда не уходила сама, так еще и забегали иногда в гости ее подружки и оставались часами болтать о какой-нибудь ерунде. У Валерии был последний, дипломный год, и, пролистывая те или иные конспекты, она нервничала и невольно барабанила пальцами по столу, шуршала бумажками или лузгала семечки (а этого Виктор терпеть не мог), стала хуже одеваться и теперь уже далеко не всегда приветствовала его кольцом крепких объятий. А между тем, хотел он или не хотел, ему приходилось подстраиваться под их общий распорядок семейной жизни, вставать раньше, чем до женитьбы, помогать Валерии с завтраком, делать несколько вещей, о которых он прежде утром и не задумывался, что они существуют: например, заправлять кровать, убирать со стола, мыть посуду. Обычно все это прекрасно ожидало его раньше до вечера или даже до выходного, но Валерия очень любила, чтобы все и всегда было в порядке.

Виктора начало раздражать, что они потратили столько денег на свадьбу, на поездки к родителям, на мебель для комнаты и на новое обустройство житья. В голове у него то и дело стали проскальзывать мысли: «Но почему я обо всем этом раньше не думал? Ведь мы же уже жили вместе! Почему я, скажем, весной всего этого не замечал?» Но тут…

Но тут ворвалось в их жизнь одно довольно обычное обстоятельство, которое мгновенно все перевернуло вверх дном: Валерия поняла, что беременна и что месяц это уже не первый.

Сначала у обоих был шок. Как же без квартиры, без нормальной зарплаты… и вдруг ребенок?! Последний курс, госэкзамены, и в это время рожать?! Академический? А что же дальше? В общежитии уже жили две преподавательницы со своими детьми. Однако им было хуже, чем нашим героям (по крайней мере, так думали Виктор и Лера), потому что обе они были без мужа. Один из детей, мальчик лет четырех, часто бегал и даже ездил на велосипеде по общему коридору, а иногда и сам ходил по гостям. Была еще двенадцатилетняя дочь преподавательницы истории искусств, задумчивая и тихая, но ее уже сложно было назвать ребенком.

Так или иначе, а Виктору стало казаться, что вся его жизнь покатилась коту под хвост. Какие теперь походы, какие путешествия, когда все время будет уходить на то, чтобы зарабатывать деньги и как-то кормить еще один рот?! Валерия тоже пребывало в ужасе, потому что в ее мыслях совершенно не укладывалось, как можно с утра до вечера сидеть дома и заниматься ребенком, а именно так представлялись ей первые месяцы материнства. Но пока его родители рассуждали, ребенок в теле матери рос и начал толкаться.

– Может быть, это не нога, а голова?! – ощупывая живот жены, говорил будущий папа. – Просто она такая маленькая, что мы не можем себе представить.

Виктор и не заметил, как начал чувствовать благоговение перед тем, что происходит в организме жены, и перед всем тем, что происходило в их жизни. А уже через несколько недель после первых движений ребенка оба родителя к нему привыкли так, будто он уже и родился. Каждое утро и каждый вечер начинались с разговоров о нем: буйный он сегодня или спокойный? Зарождались фантазии о характере и даже о способностях малыша. Вечерами Виктор подолгу держал руку на животе жены и беспокоился, если ребенок не давал знать о себе, заботливо и осторожно прощупывал его ручки, ножки и тельце. У Валерии вошло в привычку советоваться со своим малышом, о чем-то его спрашивать и самой же за него отвечать, а Виктора вновь с неимоверной силой начала напрягать жизнь в общаге.

Раздражали курящие и праздно болтающие люди на кухне. Стало вдруг противно оттого, что ты заходишь в душ, а под ногами у тебя болтается чья-то обертка от мыла, одноразовая бритва, а иногда и, чего доброго, чья-то прокладка или клок противных волос. Раньше он не замечал этого. Не замечал и тараканов на кухне, неприятного запаха от мусоропровода, грязной плиты в чьих-то луковых ошметках или огромных каплях сбежавшего жира. Мало того, теперь он слышал по ночам все: стук двери, пьянку у дальних соседей, как постоянно то поднимается, то опускается лифт. Казалось, что это не у Леры, а у него самого – беременность полным ходом. Изменились его вкусовые пристрастия и привычки. Теперь он внимательно читал все, что было написано на упаковке продуктов, перестал есть особо жирное, особо острое, напрочь убрал из их рациона чипсы и колу.

Такие изменения даже у Валерии вызывали улыбку:

– Зачем так издеваться над собой? Еда, прежде всего, должна быть вкусной! Да и не ты рожаешь! Что бы ты ни съел, на ребенке это не отразится никак. А вот то, что ты вдруг стал раздражительным, так, мне кажется, это от недостатка приятной пищи, – ласково издевалась она.

Виктор не соглашался:

– Как ответственные родители, мы должны отвыкать есть всякую дрянь!

Поддерживала его и заезжавшая теперь чуть ли не раз в два месяца теща.

– Ты, Лерусечка, мужа слушай! За беременность, знаешь, как лишний вес наберешь! Ты не о себе, ты о ребенке теперь должна думать.

Про себя Валерия возражала: «Но ведь дети рождаются не для того, чтобы мучить своих родителей постоянно! У несчастных родителей не могут быть счастливые дети. Почему с рождением ребенка в жизни человека должно закончиться все? У ребенка будет своя жизнь, а у меня своя», – но вслухпредпочитала молчать. Она знала, что мама скоро уедет, а спорить с ней бессмысленно, потому что для нее слова Леры были как младенческий лепет.

Выяснилось, что у Виктора и Валерии будет дочка. На последнем месяце беременности будущей маме стало действительно сложно. Ее привычный вес увеличился килограммов на двадцать, ноги отекали, живот, казалось, вот-вот возьмет и вывалится из ее тела. По ночам спать было жарко и душно: не знаешь, как повернуться, куда положить ноги, а куда – руки… И голову, и все тело наполняла непривычная тяжесть.

Теперь Валерия никуда не ездила и не ходила, кроме соседнего магазина и ближайшей аптеки, но даже до них Виктор стремился ее проводить. Прогулки казались ему делом небезопасным и, уходя в институт, он постоянно говорил:

– Не выходи без меня. Будь, пожалуйста, дома.

Малышку решили назвать Амалией. Имя выбиралось ими по старой студенческой традиции: зашли в библиотеку, Виктору завязали глаза, перевернули вокруг себя три раза, чтобы он не очень ориентировался в пространстве, а дальше подвели к первому попавшемуся шкафу и попросили вытащить первую попавшуюся книгу.

Это оказался роман Жорж Санд «Консуэло». Валерия открыла в книге случайную страницу и торжественно прочла первое женское имя, попавшееся ей на глаза.