Наин

Глава 1

Крутя педали велосипеда, Наин размышляла, что должна быть какая-то связь между шепотом и ростком, который появился у нее между пальцев. И если она права, то непонятный звук, который она слышит, больше походит на чей-то тихий голос. Наин прислушалась посильнее. Она не имела ни малейшего понятия, кому этот голос принадлежит. Звук был слышен отчетливее ранним утром, когда все спали, и становился слабее с каждой секундой, что она приближалась к центру города. Шепот почти пропал, когда она проезжала под эстакадой. Значит, звук был связан с чем-то в городе, раз то слышался четче, то вовсе исчезал. Наин остановила свой велосипед на пешеходном переходе и посмотрела на росток между пальцами. Внешне он ничуть не изменился. Она отвела взгляд и через мгновение заметила парня, стоявшего под деревом гинкго[1].

Из толпы подростков, шедших в ее школу, парень выделялся, потому что был одет в другую школьную форму. Он посмотрел прямо на Наин и помахал ей рукой. Вместо того чтобы ответить на приветствие, Наин потерла глаза тыльной стороной ладони. Лицо парня было ей знакомо, ведь они однажды уже встречались. Случилось это в районе сорок третьего шоссе. Тогда Наин показалось, что в темной ночи трава сверкает, словно кто-то положил на землю и зажег множество маленьких голубых фонариков. Когда она остановила велосипед и всмотрелась повнимательнее, вокруг уже царила полная темнота, поэтому она и не была уверена в том, что именно видела. Парень был каким-то нереальным, словно привидение, но не пугающим, а вселяющим приятное предчувствие, что рядом есть какая-то тайна.

Наин ненадолго закрыла глаза, а когда открыла, парня уже не увидела. Оставалось надеяться, что на самом деле он не был привидением, а просто успел уйти и что в тот раз у поля Наин просто почудилось, будто там есть еще кто-то, кроме нее. Но подавить вздох у нее все же не вышло:

– Ну и дела…

Странности начались несколько месяцев назад, и с тех пор ощущение чего-то непонятного, причудливого лишь росло, словно пятно плесени в углу, пока не достигло пика. Когда сигнал светофора переключился на зеленый, Наин вместе со всеми поспешила перейти улицу, вспоминая, что вчера услышала от тети.

Тетя сказала, что, даже если кажется, будто слышишь что-то, что не слышат другие, не стоит волноваться, просто пришло нужное время. Так что же это за мальчик, который появляется и исчезает, как иллюзия, и почему Наин снова увидела его сегодня утром? И на самом ли деле у нее появились ростки между пальцами, или ей это тоже чудится?

– Неужели я схожу с ума? – пробормотала она.

У главных ворот школы шум стоял громче, чем обычно. Некоторые учителя что-то испуганно восклицали. После того как Наин оставила велосипед на стоянке и обернулась, она поняла, что учителя преграждают путь старику. Пожилой мужчина изо всех сил пытался прорваться вперед и указывал на кого-то в толпе. Учителя кричали ученикам, которые с любопытством глазели на происходящее у главных ворот и весело болтали, чтобы они быстрее шли в здание школы. Дети, то ли послушавшись, то ли заскучав, начали медленно расходиться. Когда Наин ступила на территорию школы через главные ворота, кто-то вынырнул из остатков толпы и схватил ее за плечо. Наин почувствовала аромат засушенных роз и сразу же поняла, что остановила ее Мирэ и никто другой.

– Невежливо так пялиться на человека, – сказала подруга и коснулась подбородка Наин, отворачивая ее от сцены у ворот.

– Впервые вижу, чтобы учителя так отчаянно пытались кого-то остановить.

– Тебе не понравится то, что я сейчас скажу, – пробормотала Мирэ. В ее голосе звучало беспокойство.

Мирэ всегда знала обо всем, что происходит в городе, и всегда могла сообщить только на сто процентов точные новости. Потому что сама узнавала их от полиции города Сонён, – точнее, от мамы, которая там работала.

О событии, послужившем причиной сегодняшнего происшествия, уже знал весь город, как бы кто-то ни старался замять дело.

– Полиция ведь считает, что это был просто побег из семьи, – пожала плечами Наин.

По Мирэ было видно: она не собирается притворяться, будто не знает, что кто-то намеренно пытается уберечь происшествие от огласки. Два года назад пропал ученик их школы и до сих пор не вернулся, и вообще не было слышно ни о каких подвижках в этом деле. Полиция считала, что парень просто сбежал из дома. Отец пропавшего искал ребят, с которыми его сын виделся в последний раз перед исчезновением. Трое мальчиков дали показания, что не дружили с ним и ни разу толком даже не общались; после один все-таки признался, что был близок с пропавшим. Однако сменить статус дела с побега на исчезновение это не помогло. Казалось странным, что в школе этих двоих не видели вместе. Только и всего – странным. Но не настолько уж и значительным.

Наин разглядывала тех самых трех учеников, пересекавших спортивное поле. Они направлялись к запасному выходу из школы и выглядели подозрительно. Мирэ поднесла к губам средний и указательный пальцы и сделала глубокий вдох, изображая, будто курит.

– Видела их раньше, когда выносила мусор.

Пока Наин поднималась по главной лестнице, ее терзали мысли о тех школьниках и о том, что они скрывают. Над мальчиком издевались? Ведь они не были друзьями. Но если бы его доставали, тогда, наоборот, цеплялись бы к нему на глазах у других – задиры любят внимание. А если бы те трое действовали скрытно, то все равно вели бы себя так, что кто угодно бы почувствовал нехорошие намерения с их стороны. Друзей обычно вытесняют из окружения жертвы, чтобы оставить ее без поддержки и защиты. В таком случае от пропавшего хотя бы слышали о том, как ему тяжело и одиноко в школе. Как Мирэ и говорила, уж слишком много чего вызывало сомнения.

Но если речь заходила о странностях, то и Наин было что сказать. Она замерла и вдруг выпалила:

– Мне все время чудится, что из моего тела что-то растет. И я вижу странного парня.

Она думала, что сможет избавиться от наваждения, если ей скажут прийти в себя. Однако ответ она получила не от Мирэ, а от Хёнчжэ:

– Ты заболела?

Он встал рядом с ними. Кудрявый круглоглазый парень все зимние каникулы твердил, что болен, и носа не казал из дома, а в первый учебный день вдруг предстал перед подругами, заметно вытянувшись в росте. Мирэ потом говорила, что была поражена этому настолько, что ее подбородок еще долго болел. Хёнчжэ, который раньше был на полголовы ниже Наин и на голову ниже Мирэ, теперь же на полголовы возвышался над Мирэ, так что причина челюсти отвалиться действительно была.

Мирэ подтрунивала над Хёнчжэ, спрашивая, чем он таким занимался на каникулах и что скрывает, а Хёнчжэ отвечал с видом, словно столкнулся с настоящей несправедливостью, что из-за боли только и мог, что лежать. Тогда Мирэ вспылила: он же не трава, чтобы расти лишь от воды! Так как можно было вымахать настолько, просто лежа? Она была помешана на всем миленьком, поэтому из-за таких резких перемен в кругленьком и маленьком Хёнчжэ ей казалось, что он теперь чужой и ее предали.

Даже несмотря на это, Мирэ не могла бы упасть в обморок из-за предательства – только потому, что сама подросла после многих лет споров с другом о том, кто из них выше. Но как только Хёнчжэ заговорил сейчас, Мирэ проигнорировала его и пошла вверх по лестнице. Хёнчжэ спросил Мирэ со спины:

– Мы посмотрим фильм на выходных?

Мирэ сказала «да», даже не обернувшись. Наин тоже заметила, как странно ведет себя подруга, и уже даже догадывалась о причинах, а вот Хёнчжэ, выросший под присмотром старших сестер, никак не мог понять, почему Мирэ замолкала или быстро уходила каждый раз, когда он появлялся. Какое-то время Хёнчжэ смотрел вслед уходящей подруге, а затем ушел сам.

Они начали дружить четыре года назада, в июне, когда тринадцатилетняя Мирэ перешла из другой школы в пятый класс, где учились Наин и Хёнчжэ. Классный руководитель написал на доске имя «Шин Мирэ» и рассмешил класс словами: «У нашего класса есть настоящее, но не останется ли оно в прошлом?» Даже тогда Мирэ никак не отреагировала, сохраняя свойственное ей холодное выражение лица, а вот Хёнчжэ, который сидел в том же ряду, что и Наин, попытался спрятать запылавшие щеки. И поскольку место рядом с Хёнчжэ было свободно, Мирэ пришлось стать его соседкой. Одноклассники, хихикая, попеременно смотрели то на «будущее», то на «настоящее»[2]. Мирэ поставила сумку рядом с партой и посмотрела на Хёнчжэ, который до этого момента держал голову опущенной, а затем внезапно приподняла его вьющуюся челку и спросила: «Ты плачешь?» Нос Хёнчжэ покраснел, из глаз действительно текли слезы. Наблюдавшая за ними Наин пояснила, что Хёнчжэ обычно много плачет. Тогда Мирэ убрала руку.

Мирэ переехала в новый жилой комплекс. Хёнчжэ жил в квартире, расположенной на другой стороне города, а Наин – в доме, до которого можно было добраться по сорок третьему шоссе, выехав из Сонёна. Так каждый из троих словно отвечал за восточную, западную и южную части школы. Они учились в одном классе, но подружиться с кем-то всегда не так просто, если вы не живете в одном доме или не ходите на подготовительные в одну академию. Поэтому если бы они сами не решили стать друзьями, то просто оставили бы свои имена в выпускном альбоме и забыли друг о друге. В тот день, когда Мирэ перешла в их школу, все трое обменялись лишь несколькими словами насчет плачущего Хёнчжэ, а затем заняли свои места в четвертом ряду и до конца учебного дня больше не разговаривали. Однако на пятом уроке пошел дождь и продолжился до конца дня, и оказалось, что из всего класса только они не взяли с собой зонты.

Трое ребят, которых некому было забрать, сидели бок о бок перед школьным зданием и ждали, пока дождь прекратится. Мирэ, смотревшая на ливень, спросила Хёнчжэ, почему он плакал. Хёнчжэ, поколебавшись, ответил, что ему не нравится, когда его дразнят из-за имени, и Мирэ сказала сообщить ей в будущем, если кто-либо будет смеяться над ним. Она пригласила ребят к себе в гости, рассказав, что любовник ее мамы – шеф-повар ресторана и он пообещал продемонстрировать свои кулинарные навыки, когда ее друзья придут в гости. Наин и Хёнчжэ оживились, и все трое сразу же определились с датой встречи. Потом Наин сказала, что живет со своей тетей и даже не знает, как выглядят ее родители, а Хёнчжэ – что иногда спит со старшей сестрой, потому что ему страшно.

Когда лифт, везший их обратно в лобби, остановился, Мирэ улыбнулась и сказала, что ее открытие на фоне их теперь даже и не выглядит открытием. В феврале, когда им было по четырнадцать лет, Хёнчжэ ходил с гипсом на ноге, и они вместе сидели у него дома и ели мандарины; а когда Наин участвовала в соревнованиях по тхэквондо, Мирэ высмеивала ее соперников, из-за чего ее выгнали со спортивной площадки; а когда Мирэ возвращалась после встречи с отцом и вдруг звонила в слезах, троица тайком на рассвете собиралась в цветнике тети Наин и выпивала. Однажды они пообещали не хранить секреты друг от друга, но если они все же появятся, то ни за что не скрывать их; и вот сейчас у двоих из них была тайна. Они хотели оставить этот момент в тени хотя бы ненадолго, потому что рано или поздно все равно правда об этой странной связи между ними будет раскрыта. Никто из них пока не стремился говорить о своих чувствах, но они знали, что обязательно сделают это в будущем. Это было неофициальным правилом для них троих.

Быстро шагая, учитель вошел в класс и попросил дежурного откликнуться. Сидящий рядом одноклассник постучал Наин по плечу.

– Что?

– Тебя вызывают.

Тогда Наин подняла руку.

– Пожалуйста, сегодня обязательно отнеси парты и стулья в кладовку. Я просил с прошлой недели, но до сих пор все на месте.

Позднее, когда начались самостоятельные занятия, из тихого коридора до Наин донесся шум ветра, игравшего с рамой открытого окна. Наин взяла книгу и медленно подошла к окну. Легкий ветерок щекотал ее лицо. На спортивной площадке никого не было видно, но шум отчего-то было все еще слышно: то он раздавался будто совсем близко, то как будто прилетал издалека на ветру. Наин осторожно положила книгу на стол.

– Кто там?

Звук тут же затих, словно был застигнут врасплох.

Окутанная сырым запахом подвала, Наин расставляла принесенные парты между теми, которые уже стояли. Среди оставленных по разным причинам учебных мест Наин, не зная имени исчезнувшего старшеклассника, сразу узнала его парту – она была вся обклеена записками и, казалось, стояла в недоступной зоне, к которой никто не осмелился бы даже подступиться. Было ощущение, что если сделать неправильный, неосторожный шаг, то расколется минное поле печали, долго скрывавшейся под полом. Наин подошла к парте. Прикрепленные к ней записки шептали слова надежды на то, что хозяин этого места вернется. Прижимая пальцем отклеившиеся уголки бумажек, Наин долго рассматривала их, прежде чем покинуть подвал. Везде было одно и то же имя, оно выделялось так, будто выпрыгивало с листов бумаги. В отличие от остальных слов, оно, казалось, было живым.

Пак Вону – так звали пропавшего ученика.

Когда она уже закончила уборку и сидела вместе с Сокгу, с которым ходила в одно и то же додзё[3] для занятий тхэквондо, и ела ттокпокки, позвонила тетя и сообщила, что сегодня придет позже. Наин плохо слышала ее голос, возможно, потому, что та находилась в шумном месте.

– Говорят, что скоро должен пойти дождь. Не замерзни.

– Не волнуйся.

– Ну конечно.

Около года назад Наин узнала про Ассоциацию. В какой-то момент тетя начала закрывать цветочный магазин три раза в месяц или хотя бы каждые две недели и уходить на какие-то встречи. Говорили, что Ассоциация лесного хозяйства представляет собой содружество нескольких уважаемых людей, которые разводят цветники и выдвигают идеи, как зарабатывать на жизнь. Но, даже выслушав объяснение от тети, Наин не поняла, что такое Ассоциация, и задалась вопросом, существует ли такая вообще. В любом случае, если тетя Чжимо отправлялась куда-то, кроме магазина «Бромелия», в девяти случаях из десяти это была именно встреча Ассоциации. Хоть собрания проходили и нечасто, было нелегко представить, как Чжимо общается с незнакомыми ей людьми. Однажды Наин поделилась своими опасениями с Мирэ и Хёнчжэ. Мирэ сказала, что чувствовала то же самое, когда у ее матери появился любовник, и что, хоть это чувство и вызывает грусть, у Наин нет выбора, кроме как смириться. Потому что это способ уважать Чжимо.

– Что с тобой? Что-то произошло? – спросил Сокгу, опустив в рот целую клецку и несколько раз причмокнув, чтобы проверить, горячая ли она. Наверное, было странно видеть, как Наин, которая обычно ела крабов с закрытыми глазами, ест сейчас с той же скоростью, что и Сокгу, державший палочки для еды и пощелкивающий ими, как будто считал песчинки. Что она могла ответить Сокгу? Она чувствовала неловкость из-за своего беспокойства о Чжимо, а Сокгу был не тем человеком, которому можно было все рассказать.

– Ты сказал, что ходил в нашу школу, верно?

Сокгу был на два года старше пропавшего студента и его друзей. Она не знала, были ли они знакомы, но слышала, что они вместе ходили в школу. Сокгу кивнул и положил в рот еще пару клецок.

– Значит, ты в курсе, что ученик нашей школы пропал?

Наин задала этот вопрос без какой-либо особой цели и уж тем более без надежды услышать ответ. Но когда Сокгу выплюнул клецки, которые не пробыли у него во рту дольше мгновения, на тарелку перед собой, незначительный вопрос явно превратился в серьезный. Правда, ответа на него она так и не получила.

По дороге в «Бромелию» Наин то и дело вызывала в памяти выражение лица Сокгу. Он что-то знал, но пока не был в курсе, насколько много знала сама Наин. По крайней мере, это означало, что был ученик, который пропал, когда Сокгу ходил в школу. А может быть, Сокгу знал даже что-то больше. Но даже так это не имело особого значения.

Наин припарковала велосипед у ворот и вошла в пустой тетин магазин. Даже без света найти тропинку-лабиринт в помещении, где цветочные горшки плотно стояли друг к другу, ей было так же легко, как идти по тротуару средь бела дня. Это пространство площадью шестьдесят шесть квадратных метров было первым миром, который завоевала Наин, первым местом, в котором она оказалась после рождения.

В этом магазине продавалось сто пятьдесят шесть видов редких растений со всех уголков планеты. Половина из них имели на листьях странные узоры, напоминающие панцирь насекомого, а другая половина были «воздушными» растениями, не требующими почвы. Поэтому нередко люди, заходившие в цветник с ожиданием увидеть широкие листья и ароматные цветы, торопились уйти, испугавшись растений странной формы или свисающих с потолка. Единственным человеком, который находил продаваемые здесь растения красивыми, была тетя Чжимо. Девяносто восемь процентов посетителей оказывались лишь зеваками, которые пришли поглазеть на причудливые растения, и только два процента – реальными покупателями, которые регулярно приобретали новые растения. Постоянные клиенты владели магазинчиками с необычным интерьером и любили покупать редкие растения, чтобы выгодно перепродать или рассказывать о них затейливые истории. Лишь очень небольшое количество людей готовы купить такие растения по более высокой цене. Мало было и тех, кто разыскивал что-то столь же редкое, как здешние товары, и чьи вкусы совпадали бы со вкусами Чжимо. Наин не знала, откуда все это поступало в магазин, но ее впечатляла способность тети выращивать редкие растения даже за пределами их родины. Чжимо настолько хорошо справлялась с ними, что можно было лишь гадать, не родилась ли она с таким необычным талантом. Необычным настолько, что могла оживить даже мертвые растения или сделать так, чтобы живые никогда не умирали.

Когда однажды Наин во время ссоры с друзьями разбила в школе цветочный горшок, Чжимо подарила директору бромелию, в честь которой назывался цветочный магазин, чтобы возместить потери. Директор неохотно принял подарок. А потом, подумав, сказал, что листья сансевиерии[4] в цветочном горшке, который разбила Наин, уже засохли и отмерли, а сам горшок тоже имел трещины и зубцы в разных местах, так что ему давно следовало выбросить цветок на улицу или что он даже собирался это сделать, но забыл. Это была просто случайность, и вины Наин в ней не было, поэтому платить за горшок или приносить растения на замену было не нужно. Но Чжимо решила расставить все на свои места. Хотя тетя и видела, что директор колеблется, она не обратила на это внимания, поставила цветочный горшок в место, защищенное от прямых солнечных лучей, и шепнула растению:

– Ты никогда не умрешь, не волнуйся.

Цветы, выращенные Чжимо, не умирали, где бы в магазине или квартире они ни стояли. Доказательством была та самая бромелия, подаренная директору, – она не засохла и не завяла даже через восемь лет.

Точно так же растения с поврежденными листьями или стеблями возвращались к своим владельцам такими же зелеными и целыми, какими были и раньше, если Чжимо бралась позаботиться о них в течение нескольких дней. Клиенты считали, что у Чжимо есть секрет или особый дар и что она скрывает его, потому что это коммерческая тайна, но на самом деле ничего такого не было. Чжимо, которую знала Наин, просто заботливо протирала листья, разглаживала их и разговаривала с ними каждый день. Возможно, общение с растениями вполне могло сойти за секрет. Но ведь с ними разговаривают все, кто любит растения, так что какая тут тайна?

Пока Наин регулировала кондиционер и осушитель воздуха, за окнами пошел обещанный дождь. Робкие редкие капли внезапно превратились в сильный ливень. Наин посмотрела на стеклянный потолок магазина, помутневший от дождя. Поскольку дом ее находился недалеко, она могла бы сразу пойти туда. Но было приятно чувствовать прохладу и слышать звук ливня, похожий на падающий с небес душ. Ощущение было такое, будто дождь смывает все ненужные мысли. Убедившись, что дверь в цветник заперта, Наин взяла с комода одеяло и села в кресло. А потом просто уснула.

Именно Мирэ сказала, что счастье может быть похоже на мимолетный вкус, испытываемый в середине жизни. Точно так же, как вы ощущаете сладкое, горькое, вяжущее, острое, кислое и соленое, счастье может быть просто тем, что вы чувствуете в зависимости от вашего выбора, подобно тому, что вы ели. По словам Мирэ, рождение, вероятно, связано с целью слиться с миром. Когда ей было тринадцать, она говорила, что если бы не было смысла жить, то не имело бы значения, выскочи она на дорогу и погибни под колесами автомобиля. Каждый раз, когда Мирэ произносила что-то подобное, Хёнчжэ плакал и просил ее не говорить таких вещей, а Наин молча держала подругу за руку, чтобы та не выбежала на дорогу. Про себя Наин думала, что слова Мирэ звучат запутанно и на самом деле волноваться о таком не стоит. Однако подруга была серьезна, и Наин боялась, что с ней может что-то случиться.

Поэтому однажды Наин решила поделиться с Мирэ одной из тайн мира, которую знала. Подруга скрестила руки на груди и безмолвно слушала Наин.

Говорят, что взрослеть – значит раскрывать тайны мира. Если вы будете постигать эти тайны одну за другой, будто снимая с луковицы слой за слоем, то одни секреты переварятся, впитаются и станут для организма питательными веществами, а другие вызовут воспаления во всех уголках вашего тела. Было бы хорошо избежать плохого, но мир как система устроен так, что придется познать каждый его уровень со всех сторон, чтобы перейти на следующий. Если еще слишком рано, вы не сможете переварить полученные знания, заболеете или задохнетесь и умрете. Если слишком поздно, вы не сможете поглотить секрет и просто вытолкнете его, оставив тело пустым, ничего не знающим. Так сказала тетя Чжимо. Наин не могла решить, был ли этот монолог подходящим ответом на ее вопрос, куда делась женщина, которая ее родила, но кивнула в знак понимания. Похоже, тогда было неподходящее время. Она согласилась с тетей, потому что была еще мала и боялась, что задохнется от тайны. После того как Наин поняла, что секреты, которые ей предстоит раскрыть, и истина, таящаяся в них, огромны, она больше никогда не поднимала этот вопрос.

Тогда Наин сказала Мирэ, что, когда придет время, она естественным образом раскроет правду. А пока они втроем будут раскрывать другие тайны мира одну за другой, чтобы однажды узнать то, что всегда их интересовало.

Позднее Наин испытала чувство облегчения, когда поделилась мыслями с Мирэ и Хёнчжэ и те не заявили, что задумка не имеет смысла или что они не хотят ждать. Мирэ, которая всегда считала, что у нее нет причины для жизни, и которая поэтому не цеплялась за нее, с тех пор стала терпеливо и постепенно раскрывать тайны мира. На случай, если кто-то из них найдет огромный секрет в одиночку, они договорились потом обязательно все рассказывать. Друзья пообещали, что будут верить друг другу, даже если правда покажется невероятной. Как, например, если бы кто-то из них сказал, что умеет колдовать, отправился в цифровой мир и вернулся или что он инопланетянин…

Наин разбудил шум, смешавшийся с каплями дождя, ударяющимися о крышу. В этот раз она не ощутила ни страха, ни растерянности, ничего из того, что испытала, услышав звук в первый раз. Теперь она лишь чувствовала желание найти источник звука. Наин быстро подняла голову, чтобы не дать существам, издающим этот шум, скрыться от нее. Будь то монстры или феи, она хотела увидеть их.

Однако Наин увидела только землю, светящуюся голубым светом. Почва и горшки в саду мерцали, как будто усыпанные синими драгоценными камнями. Наин встала и медленно пересекла сад. За непрозрачным стеклом магазина она видела, что снаружи тоже светилась такая же голубая земля. Дождь уже почти прекратился, почва снаружи мерцала голубым, и среди этого стоял парень. Наин поняла, что ни в коем случае не должна упустить возможность, и бросилась к нему, схватив за руку. Ей казалось, что парень знает причину происходящего. Просто интуитивно.

Наин тяжело дышала.

– Кто ты?

– Это не я сделал, – сказал парень, как будто уже знал, что именно интересует Наин.

– Нет, ты. – Она была убеждена, что парень и светящаяся голубая земля как-то связаны.

– Меня зовут Хэ Сынтэк. Сынтэк. Я пришел, чтобы назвать свое имя.

– И что с того, что я знаю твое имя?..

– Так тебе будет легче меня звать. Ты думаешь, что я галлюцинация, да?

– …

– Ты действительно ничего не понимаешь. Странный звук, который ты слышишь, – это разговор растений. Ты слышишь его, потому что ты тоже растение. Просто сильно эволюционировавшее.

Чокнутый.

Глава 2

Чжимо всегда вела себя так, словно была готова уйти в любой момент. Казалось, что ее ноги не касались земли, а сердце блуждало без цели. Тетя говорила, что до того, как открыть свой цветочный магазин, она много странствовала. Места, о которых Наин от нее слышала, включали окрестности тоннеля Самсинбон на юго-востоке горы Чирисан, дорогу 1131, проходящую к востоку от горы Халласан, и долину Мисирён на севере горы Сораксан. Чжимо так часто переезжала, что иногда забывала, где останавливалась. Она говорила, что пробыла в тех местах по нескольку месяцев, но самое долгое ее пребывание длилось не более трех лет. Когда Наин спросила, почему она так часто переезжала, Чжимо ответила, что ей просто так хотелось. Поэтому то, что в городе Сонён тетя прожила семнадцать лет, было почти чудом. Когда Наин спросила, почему она на этот раз не стала менять место, Чжимо ответила: «Ради тебя».

– Твоя тетя действительно очень особенная, не так ли? – часто говорил Хончжу, один из постоянных клиентов цветочного магазина. Хончжу владел довольно большим кафе неподалеку от «Бромелии». У кафе был большой двор и открытая для посещений крыша, и по выходным туда приезжало много клиентов. Хончжу говорил, что, несмотря на владение таким огромным пространством, у него не было таланта к выращиванию растений, поэтому в кафе не было ни одного горшка с цветами. Еще он говорил, что, хотя цветы и выглядели бы красиво, он боялся, что не сможет за ними ухаживать и они погибнут. Тогда ему пришлось бы покупать новые растения, что его совсем не устраивало. «В конце концов, это живые существа, и использовать их как украшение немного неправильно», – качал головой Хончжу. В ответ на это Чжимо подарила ему растение под названием «сейделиана» с длинными листьями, похожими на перья лука, и красивым розовым цветком. Хончжу волновался, что не сможет долго за ним ухаживать, но растение, подаренное Чжимо, не погибло. С тех пор Хончжу начал приносить собственноручно приготовленное печенье и свежесваренный кофе в цветочный магазин. Возможно, он был единственным человеком, знавшим Чжимо так же хорошо, как и Наин.

Но не только Хончжу находил Чжимо необычной. Любой, кто проводил с ней хотя бы немного времени, чувствовал особую атмосферу вокруг нее. Однако никто не мог точно объяснить, в чем она заключалась. Наин тоже не могла. Чжимо была немного странной, эксцентричной и в то же время определенно особенной. Но вся ее особенность сводилась к фразе: «Женщина, которая одна воспитывает племянницу». Некоторые люди были уверены, что ни один здравомыслящий человек не станет растить чужого ребенка. В их глазах Чжимо была дамой не в своем уме, и иногда, видимо желая ее «вразумить», они открыто говорили ей, что она пожалеет о сделанном выборе и потраченном времени.

Манера, в которой Чжимо отвечала таким людям, тоже была странной, эксцентричной и особенной. Она молча слушала до конца, а потом вдруг начинала смеяться или плакать. Это обычно пугало собеседника, и тот, испытав смесь презрения и непонятного страха, быстро ретировался. Возможно, такое поведение Чжимо и способствовало распространению слухов о ее «ненормальности».

– Почему ты так реагируешь? – как-то раз спросила Наин. – Просто скажи им, чтобы не говорили такие вещи.

Чжимо лишь цокнула языком, будто бы Наин ничего не понимала.

– Если бы эти люди понимали нормальные слова, они бы и не говорили подобное с самого начала. А если с ними говорить мягко, они подумают, что их мнение имеет значение, и будут продолжать навязывать его, – объяснила Чжимо.

– Но тогда будут продолжать ходить слухи, что ты сумасшедшая, – возразила Наин.

– Это неизбежно. И слухи верны, – спокойно ответила Чжимо.

– Что? – удивилась племянница.

– Наин, тетя действительно не в своем уме. Причем не просто «немного». Если я открою рот и расскажу все, о чем знаю, здесь все перевернется: придет полиция, журналисты из новостей будут делать репортажи – начнется настоящий хаос, – произнесла Чжимо с улыбкой.

А потом засмеялась. Не стоило просто считать ее странной и оставлять это без внимания. Надо было сразу спросить ее, что она имела в виду под «не в своем уме» и «все, о чем знаю». Но Наин не спросила.

После того как Сынтэк назвал ее растением, Наин перестала замечать в школе, как летит время, а сразу после занятий ехала на велосипеде в цветочный магазин. Слова Сынтэка крутились в голове не замолкая: «Неужели ты не замечала, что с тобой что-то не так? Почему у тебя нет родителей, почему ты не ходишь в больницу, когда болеешь, и почему твоя тетя решает все проблемы дома, будто знает все сама? Тебе не кажется это странным? Как ты думаешь, разве она не странная?» Почему Сынтэк называл Чжимо то «тетей», то «тетей по материнской линии», а иногда и вовсе «та женщина»? Это бесило. Бесило, потому что было как будто вовсе не про Чжимо.

Тетю называли Чжимо потому, что ее фамилия была Ю, а имя – Джи. В детстве Наин называла ее «тетя Ю Джи», потом сократила до «тетя Джи», и в конце концов та стала Чжимо. Однажды выбранное прозвище редко меняется. Чжимо казалась вполне довольной. Теть много, а Чжимо в мире одна. В любом случае все, что сказал Сынтэк, в самом деле имело смысл. Он сумел выяснить, что Чжимо действительно странная. Видимо, тщательно и планомерно провел тайное расследование.

Наин застала Чжимо пересаживающей растения в цветочном магазине. Тетя удивленно посмотрела на племянницу, которая в этот час должна была заниматься в додзё.

– Сегодня занятий нет? – спросила она.

– Есть, просто я хотела тебя кое о чем спросить, – ответила Наин.

Теперь, когда дело дошло до разговора напрямую, Наин внезапно стало стыдно и неловко. Если она спросит, не растение ли она, то Чжимо, вероятно, засмеется от всей души, как в тот раз, когда пятнадцатилетняя Наин убежала из дома на полдня и вернулась. Поэтому Наин старалась говорить как можно более уклончиво – и сказала, что вчера кто-то пришел и сказал ей нелепость, якобы она растение, и это ее позабавило.

– Кто это тебе сказал? – переспросила Чжимо с каким-то мрачным выражением лица. Почему она так отреагировала?

Каждый раз, когда Чжимо о чем-то задумывалась, она разговаривала с растениями в цветочном магазине. Со стороны казалось, что ей очень не хватает собеседника, отклика со стороны на заботы и проблемы. Люди видели ее такой и думали, что она одинока, и жалели ее. Некоторые даже ругали Наин, утверждая, что Чжимо до сих пор одна из-за нее, что, если бы у нее был спутник жизни, она бы не разговаривала с растениями. Наин, еще с начальной школы делавшая уроки за большим круглым столом в магазине, не понимала, за что ее ругают. Но ей не было обидно, потому что Чжимо еще в раннем детстве научила ее пропускать мимо ушей девять из десяти слов, сказанных взрослыми. Тем не менее Наин действительно было любопытно: неужели Чжимо каждое утро здоровается с растениями из-за того, что у нее нет возлюбленного? Почему бы не сказать все эти слова ей, Наин, а не растениям или воображаемому другу?

Как-то утром, когда за ночь выпал снег, мир стал белым, а земля замерзла от холода, Чжимо заговорила с растениями, и Наин, глядя ей в спину, сказала:

– Чжимо, ты кажешься странной.

Она хотела сказать совсем не это, но спросить Чжимо, не из-за одиночества ли она так себя ведет, Наин не могла. Эти слова были слишком сложными и глубокими для нее в то время. Чжимо, услышав ее замечание, посмеялась веселее обычного и, обращаясь к растениям, сказала: «Слышали? Она говорит, что мы странные» – и снова засмеялась. Затем внезапно взглянула на Наин и спросила, действительно ли та считает ее странной. Наин, притворившись задумавшейся, покачала головой. На самом деле ей вовсе не казалось, что Чжимо странная. Даже если все говорили, что это странно, Наин нравилось, что Чжимо разговаривает с растениями. Слушая эти монологи, Наин чувствовала спокойствие, ее тело расслаблялось, начинало клонить в сон. Чжимо поманила племянницу, чтобы та подошла поближе. Когда Наин села рядом, Чжимо поделилась с ней секретом:

– Они все слышат и даже отвечают. Другие люди этого не понимают. Но я знаю. Просто твои уши еще недостаточно развиты, чтобы это слышать. Когда-нибудь ты услышишь. Так что сегодня я почищу тебе уши.

Сейчас Наин поняла, что совсем забыла о том, что когда-то сказала ей Чжимо. Тетя вовсе ничего не скрывала. Даже когда Наин однажды приехала домой с разбитой после падения с велосипеда коленкой, Чжимо встретила ее на пороге вопросом: «Ты что-нибудь слышишь в последнее время? Не переживай, так и должно быть». Тетя повторяла это и раньше, и несколько дней назад. Наверное, это было одной из тех тайн, которые Наин должна была принять.

Правда страшна. Правда, осознанная слишком поздно, еще страшнее. Мирэ, например, больше всего на свете боялась узнать правду о том, что ее родители не любят друг друга. Она смутно это чувствовала, но не хотела признавать, избегала подтверждений. Родители тщательно скрывали холод между собой, чтобы Мирэ не узнала. Когда она поняла, что вся их показная любовь была ложью, ей было очень страшно. Принять, что все это время их семейная гармония была лишь иллюзией, было так же больно, как рушить стену голыми руками. Рассказывая об этом, Мирэ махала кулаками в воздухе и добавляла, что теперь благодаря этому она может разрушить почти все своими силами.

Хёнчжэ, по сути, не должен был родиться. Но по какой-то причине все же появился на свет. Он узнал об этом от своей сестры, которая была старше его на восемь лет. Это случилось, когда они еще детьми бросали друг в друга игрушки и дрались. Хёнчжэ, плача, позвал маму – и услышал от сестры: «Ты знаешь, что мама хотела тебя стереть? Так что не зови маму, она тебя не любит». Неизвестно, помнила ли его сестра, что сказала это. Хёнчжэ никогда потом не спрашивал у нее, правда это или нет. Возможно, она соврала в гневе, но с тех пор Хёнчжэ больше не ссорился с сестрами из страха, что родители могут его бросить. Он никогда не проверял, правдой ли были те слова, и не собирался. Это была правда, которую Хёнчжэ не хотел знать.

Когда Мирэ и Хёнчжэ раскрыли свои страхи, Наин не нашла что сказать. Отсутствие родителей она давно воспринимала как данность, это не было страшной правдой, которую она не хотела бы знать. Но теперь у нее появилась такая. Хотя она не была уверена, стоит ли раскрывать этот секрет для начала себе самой.

Чжимо поставила пульверизатор на стол и взяла Наин за руку. Она повела ее в самый дальний угол цветочного магазина, к маленькой клумбе с цветами, посаженными не для продажи, а просто для собственного удовольствия. Там росли растения, названия которых Наин не знала и происхождение которых было неясно. Чжимо присела перед клумбой и жестом показала Наин, застывшей неподалеку, чтобы та села рядом.

Там были растения, похожие на кораллы из моря, низкие деревья с колючками, похожими на кактус, и цветы с восемью разными видами лепестков на одном стебле. Чжимо указала на одно из растений. Это был стебель примерно метр в высоту, с одиноким белым бутоном, похожим на ландыш. Стебель казался таким тонким, что его могло согнуть даже дыхание, но он твердо удерживал большой бутон. Наин посмотрела на растение, затем повернулась к Чжимо, не понимая, к чему все это. Она нахмурилась, как бы требуя, чтобы Чжимо наконец ответила на ее невысказанный вопрос.

– Это ты, – сказала Чжимо, держа Наин за руку. Потом начала нежно поглаживать каждый палец Наин. – Этот стебель рос вместе с тобой, на кончиках твоих пальцев. Так что это – ты. Пока ты пряталась в земле, я видела, как этот цветок растет, и знала, что ты тоже хорошо растешь.

– Не говори так серьезно. Это звучит как правда, – ответила Наин с неловкой улыбкой. Чжимо была из тех, кто даже шутки произносил всерьез, так что было легко поверить ее словам. Сейчас верить ей было опасно. Но Чжимо, не обращая внимания на реакцию племянницы, протянула руку вперед.

– Покажи. Мне было интересно.

– Что?

– Побег, выросший из твоих пальцев.

Наин на автомате поднялась. Она не могла понять, то ли Чжимо просто подыгрывает племяннице, говорящей глупости, то ли все это всерьез. И в этом была проблема. С одной стороны, происходила очевидная чепуха, но Чжимо воспринимала ее как нечто естественное, имеющее место быть, и даже знала то, чего Наин не говорила. Девушка была сбита с толку серьезностью тети и даже думала теперь, что все сказанное может быть правдой.

Чжимо продолжала тянуть вперед руку и смотрела на Наин.

– Прости, что не сказала тебе раньше.

Похоже, она не собиралась признавать, что это шутка.

В альбоме, который хранился в кладовке цветочного магазина, обнаружилась фотография Чжимо, держащей новорожденного, всего измазанного в грязи. Младенец выглядел так, будто его только что вытащили из земли, как огромный батат или редьку. Сама Чжимо на фотографии походила на фермера, радующегося хорошему урожаю. Тетя сказала, что этот «батат» и есть Наин. Наин настолько пристально вглядывалась в фотографию, что у нее начали слезиться глаза. «Если его хорошенько помыть, может, будет больше похоже на человека?» – подумала она и принялась тереть фотографию рукавом. Чжимо не уставала повторять, что собиралась когда-нибудь ей все рассказать, что это не было бы тайной вечно. Наин слушала ее вполуха и продолжала листать альбом. Фотографии в нем шли в беспорядке. Фотография момента ее рождения была на первой странице, а дальше оказались только снимки одного и того же растения. Наин заметила, что это было то самое растение с белым цветком, которое Чжимо показывала ей ранее.

То растение было сначала размером с палец, потом становилось все больше, пока не сравнялось по высоте с Чжимо. За десять дней до рождения Наин появился крошечный бутон, который все разрастался, а потом полностью распустился в день ее рождения. Чжимо говорила, что этот цветок – часть тела Наин. Она невнятно кивнула. Ей было нелегко принять, что она, столько лет твердо верившая, что росла в материнской утробе, на самом деле пустила корни в земле. Увидев, как лицо Наин становится все более смущенным, Чжимо достала из кладовки какую-то книгу и открыла ее.

«Посадите росток в землю. За десять дней он пустит длинные и крепкие корни. Некоторые из корней, растущих во все стороны, утолщатся. Они постепенно увеличиваются в размерах, сплетаются и в конце концов образуют неровный комок. Это происходит примерно через тридцать дней после посадки. Это семя жизни. Иначе говоря, зародыш или ядро рождения. Корни будут поглощать питательные вещества из земли, и неровный комок, напоминающий батат, начнет принимать форму. Появятся голова, руки и ноги. По мере роста зародыша растение на поверхности земли также станет больше. Через полгода комок, похожий на батат, становится подобием младенца, и корни соединяются с его десятью пальцами и стеблем растения. Младенец, свернувшись калачиком, как белка в зимней спячке, получает питание через пальцы. Он растет и растет, и, когда растение на поверхности земли зацветает, приходит время извлечь ребенка. У родившегося таким образом ребенка в свое время появятся в пальцах зародыши, которые в будущем могут прорасти. Эти ростки можно сохранить и посадить в землю, чтобы создать новую жизнь. Однако не все десять ростков из пальцев превращаются в зародыши. Это зависит от человека: некоторые ростки умирают до посадки, а некоторые, будучи посаженными, не дают жизнь. В среднем менее трех из десяти ростков превращаются в зародыши».

Наин внимательно изучала описание рождения, приведенное на двух страницах книги, и затем посмотрела на кончики своих пальцев. Это были просто пальцы. На них не осталось следов, от которых шли бы ростки.

Чжимо взяла ее за руку и сказала:

– Я понимала, что, раз ты уже начала слышать звуки, значит, скоро придется рассказать правду. Я думала, что, если скажу тебе об этом сама, ты меньше испугаешься, но кто-то опередил меня. В любом случае, хотя твое рождение и отличается от остальных, ты все равно часть общества. Ты тоже состоишь из плоти и крови. Ты ничем не отличаешься. Так что не бойся.

«Ты ничем не отличаешься». Эти слова казались Наин очень чуждыми.

– Не отрицай это слишком долго.

Чжимо обняла Наин. Ее большие и грубые руки нежно поглаживали затылок племянницы. Наин, слушавшая ее историю сидя, как деревянная кукла, наконец-то расслабилась, почувствовав теплые прикосновения. Она крепко обняла Чжимо и, уткнувшись лицом ей в плечо, начала говорить. Ее голос звучал приглушенно, но Чжимо, казалось, слышала и понимала все. Наин объяснила, что уже несколько дней как слышит звуки, что у нее на пальцах росли побеги и что она была очень сбита с толку и подавлена. Ей казалось, что она сходит с ума, она хотела рассказать об этом Чжимо, но ее охватил страх, и она не смогла легко раскрыться.

Чжимо кивнула, как будто полностью понимала замешательство Наин. Она сказала, что Наин слышала звуки, которые издают растения, и что они звучат на другом языке, непонятном людям.

Вернувшись домой и плюхнувшись на кровать в своей комнате, Наин почувствовала, как ее тело словно проваливается в простыни. Казалось, что, лишь пошевелив пальцем, она сможет выбраться из чувства беспомощности, как из ночного кошмара, но она намеренно ничего не предпринимала. Ей хотелось еще немного повисеть в этом состоянии. В конце концов, комната была всем, что она имела. Наин глубоко выдохнула, еще больше расслабляя тело. Руки и ноги покалывало, и чувство беспомощности постепенно отпускало. Глядя на отдаляющийся потолок, Наин размышляла, что изменилось. Она ожидала потрясения, способного перевернуть весь мир, но теперь, лежа на кровати и размышляя, поняла, что ничего подобного не чувствует.

Она оказалась в ситуации, которую восприняла драматично, как персонаж сериала. Если вдуматься, то раскрылся всего лишь секрет ее рождения, а такие секреты, вообще-то, не редкость. Даже если оглянуться вокруг, можно найти много тому примеров. Например, Хёнчжэ, который с самого рождения прошел через множество испытаний. Наин решила, что ей нужно побыть одной, и пропустила ужин, но чем больше она думала, тем сильнее убеждалась, что у нее нет таких уж серьезных проблем. По крайней мере, так она себя чувствовала. Ее даже начал мучить голод – верный признак того, что тревога из ее мыслей отступает все дальше.

Однако все же нужно было прийти к заключению. Наин снова вернула к себе ускользающую мысль. Изменилось ли что-то? Конечно нет. Или же… Все-таки на самом деле уже что-то изменилось. Появился звук. Если верить словам Чжимо, то растения начали издавать звуки. Это означает, что теперь она не просто видит деревья на горизонте и вдоль дороги, сорняки на клумбе и цветы в школьном дворе – она слышит звуки, издаваемые растениями. Так же как и другие живые существа, растения издают звуки, хоть они и недоступны для восприятия человеком. Несмотря на это, они существуют, дышат, и живут, и дают миру знать о себе через звуки. Это важный момент, но в то же время не слишком. Ведь с течением времени эти звуки станут такими же естественными, как и любой другой шум, и перестанут привлекать внимание Наин. Поэтому, хотя это и изменение, оно с течением времени перестанет казаться значимым.

Следовательно, важным было только то, что звуки менялись в зависимости от места. Там, где много деревьев и травы, звуки раздавались громче, чем в городе, где таких растений было меньше. Это было интересным открытием, которое привело Наин к пониманию природы звуков. Поэтому голоса, которые сейчас доносятся к Наин из-за окна, можно считать нормальным явлением. Наин села на кровати, распахнула окно. На другой стороне четырехполосной дороги, за цветочным садом, виднелась гора Сонёнсан. В свете яркой луны были видны высокие деревья и столбы электропередачи, раскиданные по склонам. Наин придержала рукой раму окна, а подбородок положила на подоконник, вслушиваясь. Прозвучало слово. Слово, которым они называли себя на своей родной планете. Планете под названием Ригель. Здесь жили представители расы Нууб. Они не смогли спасти свою планету от гибели, и половина населения отказалась от эвакуации, приняв решение погибнуть вместе с родиной. Один из двух космических кораблей столкнулся с астероидом, и лишь ничтожная часть пассажиров смогла добраться до Земли. Это было очень давно, очень-очень давно.

То, что она услышала, походило на народные сказания, передающиеся из уст в уста. Невозможно с точностью утверждать, произошли ли описанные в них события на самом деле, или кто-то их выдумал и эти события происходили только на словах. Может ли что-то еще измениться? Помимо того, что Наин не человек, а Нууб? Возможно, она просто сохранит еще одну тайну, о которой не расскажет никому. Такие секреты есть у каждого. Может быть, в настоящем или будущем, в которых как будто уже нет никаких секретов, на самом деле скрывается тайна, о которой не говорят. Поэтому иметь свой секрет не так уж и необычно. Как и сказала Чжимо, Наин остается частью общества и продолжает жить как его член.

Наин достала из ящика лист бумаги. Прижав его к подоконнику обеими руками, она задумалась. Под кожей ощущались маленькие проростки. Это что, яйцеклетки и сперматозоиды? Странное сравнение, но Наин почему-то решила, что вполне похоже. Хотя и звучит как аналогия с чем-то взрослым. В любом случае если посадить эти ростки в землю, то из них может появиться жизнь. Наин убрала руки. Из десяти проростков три были высохшими и черными. В книге было сказано, что в среднем из растения-человека жизнь могут дать меньше трех зародышей. Высохшие проростки казались мертвыми, но в то же время Наин чувствовала облегчение: увиденное не отличается от того, что было описано в книге. Она отложила три мертвых зародыша в сторону и достала из ящика старый бумажный пакет. В нем раньше лежала коробка с конфетами, которую ей подарил Хёнчжэ, – клубничными, лимонными, виноградными. Она выкинула резинки для волос, которые лежали внутри, и аккуратно положила в пакет завернутые в бумагу живые проростки. Это были всего лишь зародыши, но, по ее мнению, их стоило беречь. Возможно, они покажутся ей драгоценными, когда настанет время. И это время наступит естественным образом. А если не наступит, значит, так и должно быть. Наин тихо вышла на улицу и закопала три высохших проростка в маленьком саду при доме. Что, если они не мертвы? Она немного волновалась, пока работала лопатой. Она не хотела брать на себя ответственность за жизнь. Но, вероятно, иначе быть не могло. По сравнению с другими зародышами, эти были сухими, так что, даже если в них и теплится какая кроха жизни, они вряд ли прорастут. Естественное вымирание неизбежно. Наин отбросила лопату и сложила ладони, будто в молитве. Она прощалась с проростками, хотя так и не знала, как их назвать. Как-то стыдно было что-то говорить вслух.

«Рада была познакомиться».

Глава 3

Наин припарковала велосипед и подобрала с тротуара помятую листовку с фотографией пропавшего старшеклассника. Листовка была приклеена скотчем к чему-то и, судя по немногочисленным следам от подошв на ней, упала недавно. Наин осмотрелась, чтобы понять, откуда она отклеилась, и быстро осознала, что со стойки для велосипедов. Между двумя объявлениями, прикрепленными друг над другом, было пустое место. Размером ровно в одну листовку. Наин уже и не помнила, как давно ее там разместили. Хотелось бы думать, что вчера вечером или сегодня утром, но следы влаги после дождя на листе бумаги в ее руках были видны отчетливо. Листовка уже давно висела здесь, но Наин только сейчас заметила ее, хотя неоднократно проходила мимо, просто не обращала внимания. Даже несмотря на то, что та была прямо перед глазами. Наин медленно перевела взгляд на листовку. Внизу был указан телефон для связи. Свидетелям предлагалось вознаграждение за информацию. Наин приклеила листовку обратно, тщательно прижимая ее к стойке, чтобы скотч снова не отошел. Она просмотрела фотографию Пак Вону, дату его исчезновения, приметы и последнее место, где его видели. Пак Вону не вернулся домой после того, как его в последний раз заметили 9 июля 2020 года в 22:07 на перекрестке Сонён под путепроводом Инчхонской скоростной автомагистрали направляющимся в сторону горы Сонёнсан.

Мирэ постучала по столу Наин в обеденное время, привлекая внимание подруги. До этого Наин полдня то смотрела в пустоту, то лежала, уткнувшись лицом в стол. Поняв, что Наин много о чем думает, Мирэ не беспокоила ее, лишь просто погладила по спине во время перерыва после второго урока. Это было кстати. Если бы Мирэ проявила любопытство, Наин пришлось бы как-то объяснять свою задумчивость, и она могла бы почувствовать раздражение и вспылить. Сейчас Наин подняла голову и увидела подругу, присевшую рядом на колени.

– Ты заболела? – спросила Мирэ, складывая руки на ее парту.

Наин покачала головой.

– Ты знаешь, что весь день лежишь, уткнувшись в стол?

Наин кивнула.

– Но говоришь, что не больна?

Наин снова кивнула.

Мирэ смотрела на нее недоверчиво. Когда Наин, вспоминая вчерашние события, крепко прикусила губу, Мирэ схватила ее за нижнюю губу и потянула на себя. Наин неразборчиво пробормотала: «Мирэ-э-э-э!» Подруга отпустила ее, и тогда Наин спросила:

– Что, если бы я была не человеком, а растением? Ну, то есть человеком, но растением.

Конечно, она не ожидала, что ей поверят. Ей хотелось увидеть реакцию со стороны, чтобы убедиться, насколько все это абсурдно. Мирэ всегда смотрела на мир сухо. Она верила, что эмоции ничего не могут изменить, и если и чувствовала грусть по какому-то поводу, то считала необходимым анализировать причины и решать проблему, чтобы больше не чувствовать эту грусть. Например, когда Хёнчжэ плакал, Мирэ всегда искала причину его слез и устраняла ее. Если кто-то его дразнил, она находила этого человека и наказывала или просила помощи у взрослых. Когда он проваливал экзамен, она говорила, что плач ничего не изменит и лучше потратить это время на заучивание английских слов или решение задач по математике. Некоторые одноклассники не любили Мирэ за такой неприятный подход к жизни, но Наин и Хёнчжэ ценили ее за это.

Наин надеялась, что Мирэ рассмеется или подшутит над ней.

– Деревом? Цветком? Кактусом? – Иногда Мирэ была странно доброй.

– Нет, забудь о том, что я только что сказала.

Наин почувствовала, как лицо запылало от смущения, и Мирэ сделала вид, что не заметила, как покраснели ее уши.

У стойки для велосипедов у школьных ворот Наин снова увидела одного из трех старшеклассников, которых допрашивали по делу Пак Вону. Не осознавая этого, она замедлилась. Старшеклассник рассматривал объявление о пропавшем пареньке, приклеенное к стойке.

– Квон Тохён, что ты делаешь? Иди быстрее, придурок! – издалека звали его другие ученики. Старшеклассник поспешно ушел.

Значит, его звали Квон Тохён.

Это действительно похоже на кровь, размышляла Наин, лежа в углу додзё и рассматривая пятно на потолке. Оно осталось после того, как Хёчжон и Сокгу расплескали колу во время драки. «Жаль, что я тогда опоздала», – думала Наин. В тот день она проспала и пропустила жестокую схватку между ними, из-за которой у Хёчжон остался синяк под глазом, а у Сокгу – на ребрах. Прошло уже полгода, но они так и не рассказали, из-за чего подрались. Вдруг в поле зрения Наин появилась Хёчжон.

– Если ты бездельничаешь, может, пойдешь со мной за перекусом для ребят?

Они вышли на улицу. Хёчжон была серебряным призером чемпионата Азии по тхэквондо среди юниоров. Наин узнала об этом, подслушав разговор тренера с родителями Хёчжон. До этого Наин не знала, что Хёчжон участвовала в таких крупных соревнованиях, потому что та никогда об этом не упоминала. Она также узнала от Сокгу, что Хёчжон не пойдет в университет, хотя и прошла по баллам на спортивный факультет в университет К. Но Сокгу не сказал больше ничего, так что это было все, что знала Наин.

Они поставили корзину, полную закусок и мороженого, на кассу. Когда Хёчжон доставала карту, которую дал ей тренер, она вдруг решительно обратилась к Наин:

– Принеси мне банку пива.

Хёчжон тайком положила пиво среди закусок и, вручая карту кассиру, одним взглядом попросила Наин сохранить это в секрете. Когда на улице Хёчжон открыла банку, несколько прохожих неодобрительно обернулись на звук и недовольно покосились, но она не обратила на них внимания и продолжила пить, шагая по улице.

– Так что случилось? – спросила Наин.

– Ничего.

– Ничего? – переспросила Наин.

– А у тебя что? – поинтересовалась Хёчжон.

– Тоже ничего, – ответила она.

– Да ну? – с недоверием произнесла Хёчжон.

Они обе замолчали. Если бы можно было кому-то рассказать все как есть, подумала Наин, то как бы она выразила это словами? Она теребила ручку пакета, пытаясь подобрать нужные слова, но ничего подходящего на ум не приходило. И можно ли вообще было назвать это проблемой? Любая проблема подразумевает решение, а в ситуации, которая тревожила Наин, не было и намека на решение.

Хёчжон, которая молча шла вперед, наконец выкинула пустую банку из-под пива в мусорный бак и спросила:

– Для кого-то, кто собирается бросить тхэквондо, ты слишком часто приходишь в додзё, не находишь?

Чтобы объяснить, почему она продолжает заниматься тхэквондо, несмотря на намерение бросить, Наин пришлось бы вспомнить причину, по которой она решила прекратить тренировки. А чтобы вспомнить причину, нужно было вернуться к тому, почему она начала заниматься тхэквондо. С этим было легко. Кимоно выглядело круто. Однажды, гуляя по улице, Наин увидела двух спортсменов в кимоно для тхэквондо. Они выглядели потрясающе. Носить кимоно, повязывать пояс и заниматься боевыми искусствами – как это могло не быть крутым? С тех пор она решила, что однажды обязательно научится тхэквондо.

Когда Наин пришла в додзё, оказалось, что боевое искусство было даже интереснее, чем она ожидала. Она думала, что бросит, если станет скучно, но так и не бросала, потому что не скучала. Продолжая тренироваться, она постепенно улучшала навыки и даже стала участвовать в соревнованиях. Иногда ей везло, и она побеждала, а иногда нет. Втягиваясь все сильнее и сильнее, она постепенно перешла от восприятия тхэквондо как веселой забавы с ударами ногами к тому, что встала перед серьезным выбором будущей карьеры и профессии, что оказалось для нее очень трудным.

Тетя Чжимо полностью поддерживала Наин в любых вопросах. Она не принуждала ее продолжать, но и не отговаривала. Наин долго размышляла, лежа в постели, может ли она действительно продолжать заниматься. Несколько дней спустя она сказала тренеру, что не хочет связывать жизнь с тхэквондо. Тренер с грустью спросил почему. Наин спокойно ответила: «Потому что я больше не плачу, когда проигрываю».

– Почему важно плакать, когда проигрываешь? – спросила Хёчжон.

Наин немного подумала и пожала плечами.

– Просто кажется, что где-то в мире для меня есть что-то другое. Что-то, от чего слезы текут. Что-то, что, если не получается, вызывает злость, обиду, ненависть к себе. Но в итоге ты все равно продолжаешь этим заниматься.

Люди называли это недостатком страсти. Некоторые соперники Наин, проигрывая ей, плакали так сильно, словно она украла у них медаль. Они проливали слезы, не менее крупные, чем капли пота, выступавшие у них на лбах под шлемами. А Наин почему-то не плакала. И в какой-то момент она поняла, что однажды проиграет тому, кто будет лить такие горькие слезы.

Хёчжон не сказала ни «не сдавайся», ни «молодец, что решила прекратить». Продолжила молча идти рядом и только у здания додзё заговорила:

– Я тоже ухожу в следующем месяце. Уже все обсудила с тренером. Решила сказать заранее, чтобы ты не посчитала это предательством.

– Почему ты уходишь?

Хотя Наин слышала, что Хёчжон отказалась от поступления в университет и не стала участвовать в отборе в национальную сборную, она все равно считала, что Хёчжон будет заниматься тхэквондо всегда.

Так странно устроено сердце. Утром все было в порядке, но, когда Наин узнала, что со следующего месяца Хёчжон больше не будет приходить, додзё показалось ей чужим. Хотя она посещала занятия и до появления Хёчжон и знала, что однажды всем им придется уйти, все равно это казалось странным.

Сердце действительно непостижимо. До того как она узнала о растениях, прибывших с другой планеты, все казалось таким естественным. Но после, когда она услышала эту историю, Земля внезапно показалась ей чужой. Обычные вещи, такие как разговоры, дыхание и еда, начали казаться непривычными и странными. Точь-в-точь как с додзё.

В ту ночь, когда Наин закопала мертвые ростки в саду, Чжимо тоже не могла заснуть и пришла к ней в комнату. Они лежали на кровати рядом, и тетя рассказывала, что кто-то рождается из земли, кто-то из яйца, кто-то живет мальком в воде, прежде чем выйти на сушу, а кто-то вылепливает свое тело, словно сосуд из глины. Наин подумала, что девять месяцев, которые требуется вынашивать ребенка, это очень долго. Она спросила Чжимо, живут ли на Земле другие инопланетяне. Та ответила, что нет. Раса Нууб была единственной, кто полностью переселился на Землю из-за исчезновения своей родной планеты, а другие лишь меняют планеты, как люди меняют дома или путешествуют.

– А люди знают об этом?

– Наверное, нет, не знают.

– Почему?

– Все хотят скрыть свою истинную сущность, чтобы не выдать себя.

– А как же тогда ты узнала о существовании инопланетян?

– Просто увидела и подумала: «Ага, ясно, вот этот человек – пришелец». Есть люди, которые не переходят дорогу, когда мигает сигнал, или отдают свое место старикам или детям в автобусе, или не садятся в метро, пока все не выйдут. Они, казалось бы, так спокойно соблюдают порядок. И вот эти люди – пришельцы.

– Почему?

– Они следуют установленным правилам, но остаются чужаками.

Слушая слова Чжимо в ту ночь, Наин решила: в мире много пришельцев. Так что не стоит слишком серьезно воспринимать свой секрет.

Наин затормозила велосипед в паре шагов от автобусной остановки на окраине дороги. Никто не садился и не выходил здесь, поэтому автобус часто просто проезжал мимо. Сейчас тут был только ящик с песком, чтобы посыпать дорогу при сильном снегопаде, и одинокий мужчина, расклеивающий листовки. Это оказался тот самый мужчина, который несколько дней назад приходил к воротам школы. Наин задумалась. Может, просто пройти мимо? Все равно они не были знакомы и она узнала о пропавшем старшекласснике совсем недавно.

Наин поставила ногу на педаль, но тут же нахмурилась, опустила ногу и повела велосипед пешком. Ее охватило беспокойство. Лучше бы она вообще не узнавала об этом происшествии.

– Извините.

– …

– Извините, пожалуйста!

Мужчина, клеивший объявления на синий скотч, обернулся. Увидев Наин, он в спешке поднял листовки, упавшие на землю. Их было довольно много. Он неловко улыбнулся и пустился в путаные объяснения, переживая, что Наин велит ему убрать листовки:

– Эм-м, не переживайте, завтра или послезавтра их тут уже не будет. В полицейском участке сказали, что листовки могут провисеть здесь несколько дней.

– Дело не в этом. Просто здесь все равно никто не садится и не выходит. Даже если приклеите их, никто не увидит.

Мужчина наконец огляделся вокруг и заметил, что поблизости нет ни одного магазина и почти нет прохожих.

– Правда? Все равно мне будет спокойнее, если хоть одну здесь повешу…

– Видите вон там цветочный магазин? – Наин кивнула в сторону видневшейся вдалеке «Бромелии».

Мужчина повернул голову, посмотрел, куда указывала Наин, а затем снова на нее.

– Этот магазин принадлежит моей тете. Туда часто заходят покупатели. Если вы дадите мне несколько листовок, я раздам их покупателям или использую для упаковки растений. Конечно, использование их для упаковки может показаться странным, но к нам приезжают со всех концов страны. Так что листовки с портретами пропавших людей могут распространиться на самые дальние расстояния, что будет лучше, чем если их тут совсем никто не увидит. Ведь так?

Мужчина немного помедлил, а затем передал Наин часть листовок.

– Спасибо, большое спасибо…

Его пальцы все потрескались от расклеивания листовок голыми руками. Сынтэк заглянул в магазин, когда Наин, держа пачку листовок обеими руками, укладывала их на стол. Девушка внезапно схватила его за запястье, затянула внутрь и закрыла дверь, чтобы он не смог убежать.

Сынтэк родился где-то в Янъяне, в провинции Канвондо. Будучи маленьким ростком, он выдержал сильный морской ветер, но потом ослаб и долго не мог выходить на улицу, выживая только благодаря капельницам. Несмотря на лечение, здоровье его не улучшалось. На следующий год Сынтэк поехал в Канаду, в провинцию Альберта, чтобы стать пациентом некоего доктора Миллера. Альберта оказалась чудесным местом: изумрудное озеро Луиз, Скалистые горы, густые хвойные леса. Лечебница, где жил Сынтэк, находилась в двухэтажной хижине, плотно окруженной елями, лиственницами и соснами, словно забором. Там не было телевизоров, компьютеров и мобильных телефонов. Сынтэк играл с мячом, рисовал или читал книги – и все. У Сынтэка был свой близкий человек, как Чжимо для Наин, и Сынтэк называл его отцом. Именно он и рассказал ему о Наин, которая родилась в тот же год.

– Ты занималась тхэквондо, каталась на велосипеде, и у тебя был мобильный телефон. А я должен был избегать радиоволн, потому что они были для меня вредны. В общем, мне все время говорили, что если я буду хорошо держаться, то смогу делать все то же, что и ты.

Мечтой Сынтэка, выросшего под морским ветром, было стать яхтсменом. Он отказался от нее на полпути. Но сказал, что если однажды его тело полностью восстановится и он станет таким же здоровым, как Наин, то он хотел бы попробовать снова. Если останется на Земле до того времени.

– Поэтому мне было очень любопытно познакомиться с тобой.

Наин молчала.

– Ты была моей единственной подругой. Мы никогда не встречались, но для меня ты была таковой. Поэтому я думал, что ты тоже знаешь про меня. Я вырос, слушая рассказы о тебе, и думал, что ты тоже должна знать обо мне. В тот год на свет появились только мы двое.

Наин поразмышляла над фразой «на свет появились» и пришла к выводу, что она значит то же самое, что и «родились».

– В любом случае теперь, когда я тебя увидел, все в порядке. Я рад, что ты жива.

С таким видом приветствия она никогда раньше не сталкивалась. Наин не могла придумать подходящий ответ. Ей было сложно объяснить свои чувства, так что она просто посмотрела на Сынтэка в нерешительности.

– Ты достиг своей цели. Поздравляю.

Сынтэк усмехнулся, словно тихо выдохнул. Наступила тишина. Наин внезапно почувствовала неловкость. Сынтэк сказал, что хотел ее увидеть, не изменив при этом ни выражения лица, ни интонации. Наин стало стыдно, что она задержала его, как будто ловила вора.

– То есть в тот год родились только мы двое? – уточнила Наин.

Сынтэк кивнул.

– В Корее?

– Нет. На Земле.

Слова Сынтэка сбили ее с толку, как внезапный удар в бок. Она не знала, что сказать.

– Нуубы сейчас живут только на Земле. Год назад, два, три и раньше никто пока не рождался. До нас Нуубы появились на свет лишь двенадцать лет назад.

– Из десяти семян в среднем прорастают два или три.

– Сейчас, если посеешь десять, все десять погибнут.

– Почему?

– Все изменилось. Земля, дождь, воздух. Ты действительно ничего не знаешь.

Наин только теперь осознала значение слов, которые слышала в ночь, когда узнала секрет своего рождения.

– Поэтому все умирают. Я тоже слышала.

– Именно поэтому ищут другую планету. Если ты дашь семена, твои дети не смогут прорасти на этой земле. Их придется переселять. В любом случае мы вымираем. Мы живы, но если все останется так, то скоро исчезнем.

Наин казалось, что слово «вымирание» как-то не сочетается с ней. Возможно, потому, что она так долго жила, веря, что она человек.

– Ищут другую планету? – переспросила Наин.

– Именно. Нам нужно покинуть это место. Если останемся здесь, мы действительно исчезнем. Если в следующем году и в последующие годы не смогут вырасти побеги, мы обязательно исчезнем. Ты знаешь Ассоциацию, на встречи которой ходит твоя тетя? Там собираются представители Нуубов. Они подбирают планету для переселения.

Почему Чжимо не рассказала ей об этом? Может, посчитала, что в этом нет необходимости? Наин почувствовала, как у нее сдавило грудь. Слово «вымирание» казалось нереальным. Она должна грустить? Но для того, чтобы чувствовать грусть, безысходность должна быть связана с ее жизнью напрямую, а сейчас это не так. Возможно, ей придется покинуть это место. Скоро она отправится куда-то еще. Как и на чем они будут перемещаться в космосе, Наин не знала, но если они уже однажды прибыли сюда, то переместиться в другое место не составит труда. Все уйдут? Вряд ли. Она ведь слышала, что перед тем, как они прибыли на Землю, те, кто не захотел переселяться, остались на своей родной планете и погибли вместе с ней. Если и сейчас обойдется без принудительной эвакуации, то только те, кто захочет, покинут Землю. Обдумав это, Наин почувствовала, как ее быстро бьющееся сердце начало успокаиваться. Она не хотела уезжать. Ей трудно было представить, что она оборвет все свои связи здесь. Но захочет ли Чжимо остаться здесь, так же как и она? Наин не была уверена.

Когда-то, когда люди шептались о Чжимо, Наин казалось, что тетя выглядит одинокой. Ей не хотелось соглашаться с чужими словами, но так оно и было. И то, что Наин отворачивалась, не делало эту реальность менее явной. Когда же Чжимо была счастлива? Конечно, она всегда говорила, что счастлива, что ей весело и что она находит умиротворение в цветочном магазине, но она редко долго стояла перед зеркалом или с удовольствием выбирала обувь для выхода. Возможно, Чжимо говорила, что ей не одиноко, просто потому что не знала, что такое одиночество. Как она сама говорила, большинство людей делают вид, что понимают, но на самом деле знают очень мало, так что Чжимо могла просто не знать, что такое одиночество. Это означало, что и Наин тоже могла не знать. Но так или иначе, Наин искренне надеялась, что Чжимо любит это место так же сильно, как и она. Иначе придется выбирать между Чжимо и друзьями, и это будет ужасно.

– Но ведь мы родились в конце концов, – сказал Сынтэк, улыбаясь, как будто утешал ее.

Наин не была уверена, можно ли принять это как утешение, и неловко улыбнулась в ответ. Они долго говорили о растениях, о звуках, которые те издают, не возвращаясь к теме их возможного отъезда, и время уже подошло к полуночи. Когда Наин встала, сказав, что уже поздно, и начала собираться, Сынтэк тоже поднялся, чтобы помочь ей задвинуть стул. И Наин спросила его:

– Так у тебя теперь есть?

– Что?

– Мобильный телефон.

Сынтэк кивнул, и они обменялись номерами прямо на месте. На выходе из магазина Наин взяла со стола одно из объявлений о пропавшем старшекласснике и протянула его Сынтэку. Он спросил, что это, а потом, пробежав глазами по листку, аккуратно сложил его и убрал в карман. Наин долго смотрела вслед Сынтэку, надеясь, что он не исчезнет внезапно, как в прошлый раз. Но Сынтэк просто неспешно удалялся.

Закрыв дверь «Бромелии», Наин немного помедлила. Если пойти налево, то она придет домой, а если направо – то к горе Сонёнсан. Она знала, что идти в горы после полуночи опасно, но в итоге повернула направо.

Наин спросила у Сынтэка, почему он отправился именно в Канаду. Сынтэк ответил, что, хотя Миллер и жил там, главной причиной была необходимость скрыть свет. Для этого подходили места, куда не доходят люди и где поблизости нет мест их обитания. Этот свет – ту самую силу, которую Наин видела прошлой ночью, заставившую землю вокруг «Бромелии» светиться синим, – Сынтэк называл «взаимопомощью».

– Земля и растения подпитывают нас, а мы накапливаем их энергию в своих телах, чтобы в определенный момент, когда придет время прорастать, мы могли бы вернуть эту энергию земле и растениям.

Наин не смогла понять это сразу, и Сынтэк объяснил проще: они используют одну и ту же энергию, которую можно обменивать по необходимости. Он сказал, что нужно идти в лес после захода солнца. Спокойно устроиться в укромном местечке, где никто и ничто не будет мешать, и тогда в какой-то момент земля начнет светиться синим. Так земля будет поглощать энергию внутри Наин. Это может показаться страшным, но бояться не стоит. Будет приятно. Энергия не исчезнет, ее просто станет меньше, и поэтому это должно происходить ночью, когда растения спят. Если делать это днем, то можно потерять слишком много энергии. Но земля и растения никогда не причинят вреда, они обеспечат уютное убежище, чтобы Наин могла чувствовать себя спокойно, ведь там был ее дом до того, как она проросла.

Лесная тропа, которую вытоптали жители деревни, тайком ходившие за дикими травами, была довольно крутой. Это вообще едва можно было назвать тропой – всего лишь немного утоптанная от частых шагов земля. Наин поднималась в гору, используя растущие по обеим сторонам кусты в качестве опоры. Вокруг нее постоянно слышался непрерывный щебет.

Когда она схватилась за ствол одного дерева, оно, кажется, проснулось и зашуршало листьями, что-то тихо говоря. Вскоре окружающие растения тоже начали перешептываться, как будто вели разговор. Возможно, они спрашивали, кто она такая и как ее зовут. В любом случае они не звучали враждебно. Как говорила Чжимо, хоть их язык кажется непонятным, легко понять, что они чувствуют. Сейчас растения вокруг приветствовали Наин.

Летняя ночь была жаркой даже после захода солнца. От крутого подъема тело Наин быстро разогрелось. Она остановилась, чтобы стереть пот со лба тыльной стороной ладони.

Она вспомнила, как после окончания средней школы зимой поднималась сюда с друзьями, чтобы любоваться звездами. А в другую ночь она обнаружила на горе подходящее укромное место, о котором говорил Сынтэк, – тогда они с Чжимо собирали здесь травы. Наин добралась до небольшой лесной полянки и сначала присела в траву, а потом опустила все тело в ее мягкие объятия.

Лежа на спине, Наин смотрела на небо, усыпанное звездами. Летний треугольник[5] ярко выделялся на фоне множества других звезд, и от его одной вершины можно было разглядеть созвездие Орла. Наин глубоко вздохнула. В этот момент деревья, которые непрерывно шептались вокруг нее, внезапно замолчали. В тишину вплетались звуки ночных насекомых, стрекотание цикад вдалеке и крики сов. Наин закрыла глаза, вдыхая запахи земли, травы и влажного летнего воздуха.

Хотя она и не признавалась в этом Сынтэку и Чжимо, Наин все еще не могла поверить в правду о себе до конца. Некоторые слова казались ей ложью, другие – достаточно правдоподобными. Доказательством того, что она не землянин, а представитель расы Нууб, пришедшей из далекого космоса, были молодые побеги, растущие из ее пальцев. Но ей было трудно поверить, что она может обмениваться энергией с растениями Земли или что их раса находится на грани вымирания.

Ее тело, лежащее в траве, постепенно расслаблялось. Наин чувствовала себя так, словно укуталась в пушистое одеяло после только что принятой ванны или задремала на кушетке у окна под солнечными лучами. Она забыла, что находится на склоне горы, ей просто захотелось спать. Когда шепот растений возобновился, Наин медленно открыла глаза.

Она была поражена. Фантастическое зрелище льющегося отовсюду синего света восхитило ее. Земля и деревья окрасились в синий цвет, листья и цветы расцвели, получив новую жизненную силу. Побеги стремились ввысь, выпуская крупные и крепкие листья, а цветы широко раскрывались, потрясая стеблями. Наин с улыбкой наблюдала, как синий свет передает ее энергию деревьям и растениям.

И вместе с этим светом откуда-то шел голос, зовущий ее. Мягкий приятный голос.

Глава 4

Как только Мирэ вошла в дом, то сразу же услышала сигнал входящего сообщения.

«Я ушла. Не забудь поесть».

Она помнила: мама говорила, что вернется на рассвете, но на самом деле точно сказать было нельзя. Если она вернется рано, то это будет на рассвете, а если поздно, то утром следующего дня, а если еще позже, то только вечером следующего дня. Мирэ выключила экран, не ответив, но прежде, чем она успела снять обувь, пришло еще одно сообщение. Очень короткое.

«Дегустация».

Не раздумывая, Мирэ снова обулась и вышла из дома. Она только что вернулась из школы и была очень голодна.

В какой-то момент Йоханна, самая близкая подруга ее мамы, стала ей ближе, чем сама мама. Йоханна говорила, что Мирэ легче общаться с ней, потому что она моложе, но на самом деле Йоханна была всего на четыре года моложе мамы и на восемнадцать лет старше Мирэ. Тем не менее Йоханна казалась ей скорее сестрой, чем «тетей» со стороны.

Почти никто не воспринимал Йоханну на ее возраст. Люди думали, что ей около двадцати, максимум тридцать. Йоханна выглядела моложе благодаря своей внешности, но Мирэ считала, что большее значение тут имели ее одежда и вкусы. Йоханна стремилась к комфорту и естественности. Она предпочитала легкую одежду, и ей это очень шло. Вот почему люди не могли с ходу определить ее возраст. Йоханна не была привязана к одежде, которую нужно носить в определенном возрасте или которую можно носить только по достижении этого возраста. К тому же в ее речи не было и намека на назидательный взрослый тон, поэтому, общаясь с ней, Мирэ ощущала, что разговаривает с подругой или сестрой, с которой у нее небольшая разница в возрасте. Поэтому со временем она все больше общалась с Йоханной, а не с мамой; казалось, это было неизбежно.

Мирэ проверила входную дверь ресторана – закрыто – и обогнула здание. На парковке стояло несколько машин сотрудников, а рядом со служебным входом были аккуратно сложены большие мешки с мусором, собранным за день. Со стороны служебного входа пробивался слабый свет. Дверь оставили открытой, чтобы Мирэ могла войти, потому что ее отпечаток пальца не был зарегистрирован в кодовом замке. Мирэ взялась за ручку, открыла дверь и сразу услышала голос Йоханны.

В пустой кухне были только Йоханна и сушеф. Последний, сложив руки на переднике, сдержанно кивал каждый раз, когда Йоханна заканчивала фразу. Хотя та говорила тихо, по атмосфере было понятно, что сушеф получает выговор. Йоханна всегда критиковала людей мягко. Мирэ знала лучше всех, что сказанные таким тоном слова могут нанести серьезный внутренний урон, даже если это незаметно снаружи.

Мирэ громко кашлянула. Йоханна, заметив ее, похлопала сушефа по плечу и сказала, что он может идти. Мирэ кивнула сушефу в знак приветствия, когда их глаза встретились, и заговорила только после того, как он вышел из кухни.

– Так никого не останется, – сказала она насмешливо.

Йоханна только усмехнулась в ответ на ее замечание, слегка наморщив нос. Мирэ пододвинула высокий стул к кухонному столу и села. Протерев руки теплым полотенцем, которое ей протянула Йоханна, она сделала высокий хвост, чтобы волосы не падали на лицо.

Мирэ знала, что Йоханна начала просить ее пробовать приготовленные ею блюда с намерением подружиться. В день их первой встречи – той, что организовала мать, – Йоханна, заметив, что Мирэ просто молча смотрит на нее, спросила, не хотела бы та попробовать ее новое блюдо первой. Когда Мирэ не отреагировала, она начала в красках описывать свое творение – слегка поджаренный на огне свежий лосось с особым соусом. Хотя Мирэ не была особенно голодна, но воодушевленное выражение на лице Йоханны, рассказывающей о блюде, не смогло оставить ее равнодушной. Йоханна шепнула, что может тайком налить немного вина, если она согласится. С тех пор Йоханна всегда просила Мирэ дегустировать ее новые блюда.

На этот раз Йоханна приготовила две мясные фрикадельки с кремовым соусом, обжаренным луком и картофельным пюре. Меню ресторана, которым управляла Йоханна, преимущественно состояло из блюд западной кухни, ключевыми были стейки и паста. Хотя в меню был и гамбургский стейк[6], его добавили туда скорее в угоду клиентам из числа молодежи, чем как основное блюдо. Мирэ знала, что блюда из рубленого мяса обычно вообще не попадают в меню для гостей, и поэтому посмотрела на Йоханну с удивлением. Та, опираясь на стойку, взглядом указала на блюдо, как бы говоря: «Не задавай вопросов, просто попробуй».

Фрикадельки были достаточно плотными, так что пришлось поработать ножом. Мирэ использовала обе руки, чтобы более удобно резать их на кусочки. Как всегда, еда, приготовленная Йоханной, была восхитительна. Увидев блаженство на лице Мирэ, Йоханна улыбнулась.

– Это соевое мясо. Если бы я не сказала, ты бы и не догадалась, верно?

Мирэ кивнула и положила в рот еще кусочек фрикадельки. Пока она ела, Йоханна вытирала жир с газовой плиты. Она всегда что-то чистила. Сегодня это была плита, в прошлый раз – посуда, а до этого – кухонный пол. Похоже, Йоханна старалась очистить все, что принадлежало ей, до полного износа, как будто предпочитала уничтожить дорогое сердцу сама, чем позволить кому-то другому это сделать. Целью Йоханны было открыть ресторан, названный в ее честь. Мирэ никогда не спрашивала, как та провела свои двадцать лет работы поваром, но из редких упоминаний знала, что Йоханна работала в ресторанах во Франции, Италии и Корее. Возможно, она вкладывала свою молодость в работу так усердно, как делала свежевыжатый утренний сок.

Когда Йоханна впервые поприветствовала Мирэ и протянула ей руку для рукопожатия, девушка заметила шрамы на ее пальцах и тыльной стороне руки. Позже она узнала, что одни из них были порезами от ножа, другие – ожогами, а третьи – последствиями неаккуратного обращения с картофелечисткой.

Мирэ взяла пустую тарелку и направилась к раковине.

– Просто оставь ее в воде, – сказала Йоханна.

Если уж запрещаешь другим наводить хоть какой-то порядок, то тогда сама перестань чистить плиту, подумала Мирэ, проигнорировала ее слова и открыла кран. Йоханна, которая до этого тщательно вычищала углы плиты, повернулась на шум воды.

– Ты совсем не похожа на сестрицу, – заметила она. Маму Мирэ Йоханна называла только так.

– Она немного ленива.

– Ну да, не без этого. А ты, наоборот, такая усердная, что людям становится неловко.

– Ты умеешь так похвалить, что это звучит как ругань.

– Я могу и ругаться, словно хвалить. Это полезное качество для шефа. Сказать правду, не обижая.

– Ты знаешь, что это еще хуже, да?

– …Мне обязательно это знать? Я бы предпочла делать вид, что не знаю, и продолжать ругать. Ведь они не понимают, что мне самой больнее, когда я их ругаю.

Йоханна говорила так, но, вероятно, и сама знала, что подобное обращение надолго оставляет шрамы в сердцах людей. Поэтому и старалась маскировать критику под похвалу. После долгой паузы, во время которой Мирэ мыла тарелку, девушка тихо заговорила:

– Я такая из-за отца. У него была мания чистоты, он не мог терпеть грязь.

– Правда? – спросила Йоханна.

– Да. Но после развода он стал немного неряшливым, – пожала плечами Мирэ.

Йоханна усмехнулась.

– Похоже, ты унаследовала от сестрицы ее любовь к колкостям.

– Человек, который дружит с моей мамой, отлично знает ее недостатки.

– Да, она дорога мне даже с недостатками.

– А вот мои родители слишком сильно ненавидели недостатки друг друга.

Йоханна наконец прекратила уборку, замерла, разминая напряженные мышцы шеи и плеч, и опустила грязную тряпку в ведро с чистящим средством. Мирэ закончила мыть посуду и выключила воду, и на кухне воцарилась короткая тишина. Мирэ подумала, что она действительно похожа на свою мать, раз говорит такие колкие вещи, даже осознавая, что они могут ранить. Родители Мирэ часто ссорились из-за этого. Мать говорила обидные слова, зная, что причиняет боль, а отец предпочитал молчать, даже если следовало бы что-то сказать. Их разговоры напоминали диалог существ из разных миров, которые не понимали язык друг друга. Это не было общением.

В доме оставалось много таких брошенных слов. Они скапливались, как пыль, пока окончательно не превращались в нее. Их можно было стереть одним махом. Мирэ когда-то тратила целые дни, убирая эти слова. Она протирала все уголки дома тряпкой, иногда падая на пол и плача. Ей хотелось бы собрать эти слова и вернуть их родителям, но у нее не было такой способности. Поэтому она просто плакала и наводила порядок. Это было все, что она могла сделать. Она делала уборку без просьб, получала хорошие оценки и не проказничала, думая, что родители останутся вместе хотя бы ради нее. Если бы она поняла раньше, что это не в ее силах, она бы так не старалась.

Когда Мирэ взяла сумку, Йоханна, завязывая еще не вынесенный мешок мусора, сказала:

– Подожди немного. Я скоро закончу, и мы cможем выйти вместе. Я подвезу.

– Пешком мы быстрее дойдем. На машине уйдет больше времени. Давай просто пойдем, сейчас.

– В такое время тебе не следует ходить одной. Я буду переживать, если оставлю тебя без присмотра.

– «Сестрица» сейчас на работе и не отвечает на звонки.

– Тогда подожди меня.

– Я сдамся только тому, с кем мне не стыдно проиграть.

Йоханна вышла проводить ее, вытирая руки о передник.

– Тебе со мной стыдно?

– Ты не тот соперник, победой над которым можно хвастаться.

Оказавшись на прохладной улице после теплой кухни, где был выключен кондиционер, Мирэ почувствовала выступивший на спине и пояснице пот. Ей захотелось поскорее добраться домой и принять душ.

– Конечно, было бы лучше, если бы ты отвезла меня.

– Не используй меня, как тебе вздумается.

– Будь осторожнее со словами.

– Сделаю вид, что осторожна.

– У меня уже нет слов.

– Ты ни разу не сказала мне спасибо.

– Если выигрываешь, зачем благодарить?

– До скорой встречи, – сказала Йоханна и, когда Мирэ уже развернулась, чтобы уйти, снова обратилась к ней, вспомнив что-то: – Если тебе трудно говорить с сестрицей, можешь поговорить со мной. Я настоящий спец по советам в сложных ситуациях.

Внезапно разговор пошел о чем-то серьезном. Мирэ выразила свое недоумение взглядом.

– У тебя на лице написано, что тебя что-то беспокоит. Похоже, будто это проблема, которую нужно смыть водой. Неужели не заметила? Особенно я мастер, когда речь заходит о любовных советах…

– Сегодня было вкусно. Теперь я в самом деле ухожу.

Прерывая разговор, Мирэ помахала рукой. Йоханна просто чудо, правда.

«Я решила, что мы с твоим папой отныне будем только друзьями». Слова, услышанные семь лет назад, внезапно зазвучали в памяти так живо. «Я не помню, назвала ли я имя Мирэ перед тем, как сообщить твоему отцу об этом, и извинилась ли я потом. Все, что я помню, – эти слова прощания, и они остались в моем уме». Мама сказала это спокойно и нежно. Поэтому Мирэ не могла возразить. Ей пришлось кивнуть. Она должна была это сделать. Иначе эти слова тоже оказались бы забыты и превратились в пыль. Ее родители расстались так же спокойно и нежно, как говорила с ней в тот вечер мама.

Проходя мимо главного входа в ресторан, Мирэ вдруг остановилась и посмотрела на вывеску. «Арсенал». Йоханна как-то сказала, что назвала ресторан в честь здания у крепости святого Иоанна в Хорватии. Она и рада была бы назвать его в честь себя, но собственное имя казалось ей слишком религиозным, и она пока не могла решиться и только мечтала. Имя Йоханне дал ее дед – таким был обычай в ее христианской семье. Дед был так уверен, что первым ребенком в семье его сына будет мальчик, что Йоханна получила имя еще до своего рождения. Однако прямо перед рождением Йоханны дед неожиданно умер, и мать не смогла попросить его выбрать имя для дочери. Игнорируя предложения выбрать новое имя своими силами, бабушка упрямо записала в официальные документы то, которое предложил дед. Так Йохан стал Йоханной.

В школе ее часто дразнили, и некоторые учителя даже спрашивали, почему ее назвали именно Йоханной. Но когда она выросла, то с удивлением обнаружила, что ей даже завидуют из-за необычного звучного имени. Хоть все еще иногда ошибаются, думая, что она парень, – Йоханну даже пару раз принимали на работу именно благодаря подобным забавным неувязкам. Она сказала, что познакомилась с мамой Мирэ также благодаря своему имени. И «Арсенал» тоже сыграл в этом роль. Точнее, крепость. После развода с отцом мама отправилась в одиночное путешествие и в нем подружилась с Йоханной. Не в Корее, а в Хорватии. Из всех туристических мест – именно рядом с крепостью святого Иоанна. Мама, наверное, прошла через многое, чтобы оказаться в нужном месте в нужное время. Интересно, стало ли легче у нее на душе, когда она поняла, что должна была пройти через развод с отцом, чтобы встретить по-настоящему близкого человека? Наверное, все случилось так, как должно было.

Мирэ быстро вернулась к задней двери ресторана и, обнаружив Йоханну сидящей на ступеньках и курящей, спонтанно задала вопрос:

– Как ты поняла, что мама стала тебе дорога? Наверное, был момент, когда ты это почувствовала?

Йоханна ответила с невозмутимым выражением лица:

– Просто мне было пофиг. Мне было все равно на ее недостатки. Меня не волновало ничего, кроме нее самой.

Мирэ и глазом не моргнув выслушала ответ Йоханны, торопливо поблагодарила ее, пожелала хорошего вечера и поспешила прочь. Было стыдно задавать такой вопрос, и она ускорила шаг, чтобы быстрее уйти.

Дойдя до перекрестка, где находилась школа, Мирэ остановилась, заметив Хёнчжэ на другой стороне пешеходного перехода. Она поняла, что уроки закончились. Хёнчжэ был занят только своим мобильным телефоном и не увидел Мирэ. Чтобы дойти до дома, ей нужно было перейти дорогу, но, как только сигнал светофора изменился на зеленый, Мирэ скрылась за зданием. И оставалась там, пока Хёнчжэ не прошел мимо.

Глава 5

Возможно, на этот раз она действительно сошла с ума.

Наин, сдерживая прерывистое дыхание, медленно выдохнула и села на пол. Ее сердце колотилось, как у рыбы, выброшенной на сушу. Тело мелко дрожало, и она не могла понять, то ли это от страха, то ли от изнурительного бега. Она не могла различить, от чего вся вспотела – от жары или от ужаса. Наин бежала к своему дому, словно от этого зависела ее жизнь, не оглядываясь. Лишь когда дыхание немного успокоилось, она поднялась на ноги и посмотрела наружу через окно. Убедившись, что ее никто не преследует, она наконец сняла обувь. Может, ей просто почудилось? Или это был просто шум ветра? Или, может быть, в предрассветный час голоса людей, проходивших у подножия горы, показались ей особенно громкими? Наин перебирала всевозможные объяснения, но ни одно из них не могло затмить отчетливость услышанного голоса. Этот голос четко обратился к ней, спросив, может ли она его слышать.

Наин нырнула в кровать, натянула одеяло до самого подбородка и положила руки на живот. С каждым глубоким вдохом и выдохом тонкое летнее одеяло двигалось вместе с ней. Знакомые ощущения и запахи дарили чувство спокойствия и безопасности. Постепенно ее сердце, которое до этого бешено колотилось, замедлилось. Наин наконец смогла трезво обдумать произошедшее.

Чтобы подтвердить слова Сынтэка, она отправилась в горы почти в полночь и там обнаружила, что из ее тела действительно может исходить странная энергия. Земля светилась голубым, и даже в сиянии луны листья и лепестки растений распускались, как под солнцем. Звуки, которые казались выше птичьего щебета и могли бы рассеяться от одного дыхания, доносились как из ближайших кустов, так и издалека. Хотя Наин понимала, что это звуки растений, ей казалось, что где-то за темными зарослями скрывается что-то, издающее эти звуки, и она продолжала идти в ту сторону. Голубой свет распространялся в том направлении, куда она шла, подобно разгорающемуся огню. Высокая трава касалась ее голеней, приветствуя. Наин думала, что, возможно, это было просто ее воображение. Но даже если и так, сном это быть точно не могло. Это не сон. Она никогда не видела таких ярких снов и не могла бы представить такие сцены. Поэтому все это определенно было реальностью. Подобных ощущений она никогда не испытывала. Так, вероятно, чувствовал себя человек, впервые ступивший на Луну, или тот, кто открыл Новый Свет, или осознал гравитацию. Слово «восторг» казалось слишком мелким, а слово «экстаз» – слишком абстрактным, чтобы передать то, что она почувствовала. Она не хотела, чтобы наступало утро. Надеясь, что этот яркий предрассветный час никогда не закончится, она села отдохнуть, прислонившись к дереву. Тогда она это и услышала.

Наин спустила одеяло до пояса. Она была так напугана, что сразу сбежала с горы, но даже в этом состоянии не забыла слова, сказанные ей. Ей нужно было поспать, но она не могла уснуть. Она посмотрела на необычно яркое ночное небо, по которому разливался лунный свет.

По выходным в «Бромелию» всегда приезжало много покупателей, даже издалека. Чжимо, которая собиралась выйти пораньше, стояла у дверного порога, нанося на лицо лосьон. Она заметила застывшую в нерешительности Наин и спросила, что случилось. Намазывая губы бальзамом и закрывая крышку, Чжимо взглядом дала понять, что если у племянницы есть что сказать, то лучше говорить сейчас. Наин, чувствуя это давление, все-таки решилась:

– Могут ли растения говорить как люди?

Чжимо удивленно округлила глаза и нахмурилась, словно эта фраза не имела никакого смысла. Она не удосужилась ответить на вопрос и, только бросив, чтобы Наин пришла в магазин, если у нее будет время после завтрака, быстро ушла из дома. Это означало, что ее вопрос был настолько нелепым, что не заслуживал ответа. Если бы это было не так, Чжимо хотя бы сказала «нет».

Наин стояла у выхода из дома, надеясь, что Чжимо вдруг поспешно зайдет обратно и, как будто забыла дать ответ, скажет, что иногда и такое бывает. Но Чжимо не вернулась, и Наин продолжала смотреть на закрытую входную дверь.

На подходе к «Бромелии» Наин заметила у входа в магазин отца пропавшего старшеклассника, державшего черный пластиковый пакет. Когда она подошла и поздоровалась, мужчина неловко улыбнулся и протянул ей пакет. В нем оказались йогурты и витаминные напитки.

– Вы хотели что-то приобрести? – спросила Наин.

– Нет, просто проходил мимо… – ответил он.

Место, где находился магазин, не стали бы посещать без надобности, ведь пешком сюда не так-то и просто дойти. Он не мог оставить помощь Наин без внимания. Так же поступали и владельцы многоквартирного дома, где жила Наин. Когда она помогала заменить лампу в чьей-то гостиной или накачать воздух в колеса велосипеда чьего-то внука, ее не только многократно благодарили, но и на следующий день приносили ей вареную кукурузу или корзину с бататом. Чжимо называла это сообществом пожилых людей, которые, как и в переписке в мессенджере, не могли закончить общение, не поблагодарив собеседника.

Наин предложила мужчине зайти, но тот настойчиво отказался. Он сказал, что должен вернуться как можно скорее, чтобы не оставлять магазин без присмотра, что противоречило его предыдущему заявлению про то, что он просто проходил мимо. Наин начала прощаться с ним, но он уже поспешил прочь, а затем неохотно обернулся на звук ее голоса.

– В следующий раз заходите посмотреть. У нас много интересных растений. И спасибо за йогурты.

– Да, вам спасибо, – неловко улыбнулся мужчина, кивнув. Его губы сузились, а скулы приподнялись, но глаза совсем не смеялись, из-за чего он в целом напоминал глиняную куклу, которую заставили улыбнуться. Мужчина снова отвернулся, немного ссутулившись. Знал ли он о записках, приклеенных к парте его сына? Вряд ли. Если бы знал, то не оставил бы это без внимания. Наверняка он не знал, что этот стол теперь стоит в подвале, раз остался без хозяина и не нужен другим детям.

Наин отвела взгляд, когда мужчина начал переходить дорогу. Казалось, если бы он узнал, что парта его сына теперь в подвале, ему было бы очень грустно.

Проводив мужчину взглядом, Наин дошла до цветочного магазина, но никак не могла сконцентрироваться на работе. Она уронила горшок с растением, несколько раз не услышала, как ее зовут клиенты, пока наконец Чжимо не поймала ее и не вывела на задний двор.

– Клиенты раздражаются, когда они зовут сотрудника, но им никто не отвечает. О чем ты думаешь? – строго спросила Чжимо.

Наин не могла сосредоточиться, ее мысли витали где-то далеко. Она только создавала проблемы, и ей было жаль.

– Извини. Думаю, сегодня мне лучше пойти домой, – ответила Наин.

– Что бы там ни случилось, обсудим это вечером. Извини.

После взаимного обмена извинениями Чжимо вернулась в цветочный магазин, а Наин побрела к горе Сонёнсан, а не домой. За прошедшую ночь страх превратился в любопытство, а «может быть» – в «почему бы и нет». Мысли Наин легко изменили направление. Сейчас, когда она начала раскрывать секреты мира, неважно, что ждет ее впереди. Даже если с ней говорил не человек, то почему она сочла это невозможным? Так что Наин решила проверить. Если сегодня она не найдет то, что искала, то попробует завтра, а если и тогда не удастся, то она решит, что услышала неправильно. С такими мыслями Наин шагала вверх по горе, в этот раз чуть медленнее, чем вчера.

Лес, по которому шла Наин, изменился, как будто стал тропическим. Листья и лепестки теперь были намного крупнее, чем у обычных растений, а ветви длиннее. На мгновение она потеряла разум, глядя на густо переплетенные ветки, не пропускающие свет, и цветы, которые были ей по пояс. Благодаря густому покрову из растений, будто указывавшему дорогу, она легко нашла вчерашнюю поляну и дерево. Подойдя поближе, Наин всмотрелась повнимательнее – это в самом деле было дерево, к которому она ночью прижалась на мгновение, к нему был привязан старый бант. Наин остановилась перед деревом.

– Привет, – неловко произнесла она. – Это ты было вчера, да? – Листья и травинки вокруг зашелестели на ветру. Казалось, что растения стали еще громче болтать, наблюдая за тем, как Наин обращается к дереву. Молчало только само дерево. – Ты вчера говорило со мной, правда? – продолжила Наин.

Внезапно все вокруг затихло. Казалось, все растения замерли в ожидании ответа. Наин услышала голос, смешавшийся с шумом ветра. Это был голос дерева.

Она начала понимать, почему это дерево могло говорить с ней, в отличие от других растений. Дерево когда-то было человеком. Ее звали Кымок. Это было задолго до того, как гору назвали Сонёнсан, еще до того, как здесь проложили скоростную дорогу Кёнгинин, и до того, как в этих местах поселились люди. В те времена Кымок с семьей ночью убегала от японских солдат через гору. Кымок было двенадцать лет, когда она упала, сраженная выстрелом японского солдата, а ветви юного дерева, которому было всего пару лет, пронзили ее тело.

На пороге смерти Кымок почувствовала, как дерево впивается в ее плоть. Кровь и дыхание пропитали растение, став корнями, ветвями и листьями. Душа не смогла покинуть тело и оказалась привязанной к дереву. «Наверное, это было очень больно», – подумала Наин.

Глава 6

«И она даже не берет трубку?» – промелькнула в голове Мирэ мысль, пока она рассматривала толпу людей, поднимающихся вверх по эскалатору. Но ничего не менялось. Наин так и не появилась. До начала фильма оставалось всего десять минут – но ни звонка, ни сообщения. Это было странно. Наин не могла так просто забыть. Они же договаривались посмотреть вместе последнюю часть любимой серии фильмов. Неужели она все забыла?

Первые выходные после премьеры последней части в кинотеатре всегда оборачивались сущим адом. От кассы до кафе и залов ожидания – все было заполнено людьми. Среди шумной толпы, двигавшейся то вперед, то назад, Мирэ одна стояла столбом, держа в руке телефон, который так и не зазвонил.

– Может, вернем билеты и пойдем? – спросил Хёнчжэ. Они договаривались посмотреть фильм втроем, и, хоть то, что Наин не пришла, было обидно, казалось правильным прийти сюда в другой раз вместе. Хёнчжэ был уверен, что Мирэ тоже так думает. Однако она оторвала взгляд от эскалатора и покачала головой.

– Раз уж мы пришли, давай посмотрим. Жалко ведь.

– Вдвоем?

– Да. С ней потом тоже посмотрим. Все равно показ не заканчивается сегодня. Ты будешь попкорн?

Мирэ встала в очередь к прилавку с закусками. Вид у нее был такой, будто она сильно злилась. Хёнчжэ снова набрал Наин, но та не ответила.

Хёнчжэ казалось, что в последнее время Наин была где-то не здесь. Было очевидно, что что-то случилось, но она молчала, и Хёнчжэ надеялся, что со временем подруга сама все расскажет. Наверняка и Мирэ так думала. Она всегда понимала такие вещи быстрее, чем Хёнчжэ. Это и беспокоило его. Мирэ, казалось, была уже на грани, терпеливо ожидая, когда Наин заговорит. Конечно, и он сам кое-что скрывал, но от этого ситуация не становилась легче.

Не только они двое заметили, что Наин была не в себе. Мобильный телефон завибрировал. Уже в четвертый раз. Наин не приняла ни одного звонка, лишь смотрела, как телефон звонит и затем отключается. Покупателей не было, но Чжимо все еще была занята уборкой. Она заметила вслух, что Наин звонят, лишь первые два раза. Казалось, Наин нарочно не отвечала, и на это у нее были свои причины.

Весь день она пробыла на горе, а вернулась в магазин с грязью и пылью на одежде и обуви. На первый взгляд можно было подумать, что она каталась по земле. Посмотрев на Наин, которая не ответила на четвертый звонок, Чжимо тихо покинула оранжерею. Человек, который мыслями витает где-то далеко, может выглядеть по-разному, но сердцем все равно поймешь, что он не здесь. На лицо Наин набежала тень. Лучшим решением сейчас было оставить ее одну.

Чжимо не хотела, чтобы Наин узнала правду от других людей. Нет, если бы это вообще было возможно, она хотела бы, чтобы Наин до конца своих дней считала себя человеком. Но это было невозможно. С самого начало правду о ее происхождении нельзя было скрыть. Так же как было невозможно скрыть Наин от мира. Чжимо знала, что невозможно полностью скрыть такой секрет, если только не разорвать все связи с внешним миром, поэтому она планировала рассказать Наин как можно позже. Когда правда все равно станет очевидной, но когда Наин уже будет достаточно сильной и стойкой, чтобы не страдать из-за этого на Земле.

То, что Наин родилась здоровой, было благословением для Чжимо. Другого ребенка, появившегося на свет в тот же год, пришлось отправить в Канаду, потому что казалось, будто он может сломаться в любой момент, но Наин могла пробежать несколько кругов по стадиону и все еще сохраняла силы. Когда Наин сказала, что кимоно для тхэквондо выглядит круто, Чжимо без колебаний записала ее на занятия. Она взяла за правило просить только о том, чтобы Наин росла здоровой. Чжимо регулярно посещала встречи Ассоциации и сообщала, что Наин растет здоровой и крепкой, потому что, если бы она не появилась хотя бы раз, те люди сами бы пришли.

Страх и тревога, которые занимали их мысли, не могли остаться для Чжимо незамеченными. Существа, покинувшие свой родной мир, всегда боялись, что их будущее на новом месте окажется стерто. Даже если они и пытались приспособиться, этот мир никогда не станет для них родным. Чувствовалось, что они как будто парят в неведении. Им было трудно описать это чувство – чувство чуждости, незнакомства, усталости. Их могли изгнать отсюда в любой момент. Или подвергнуть угрозе их жизни, а они не смогли бы обратиться за помощью. Иностранцы не могли стать местными жителями. Беспокойство цепко охватывало их, как плющ. Они делили свои жизни пополам: одной были здесь, на Земле, а в другой думали о страшном прошлом и туманном будущем.

Чжимо делала все возможное, чтобы Наин не узнала правду, но кто-то перечеркнул все ее старания. Когда это произошло и Чжимо попыталась узнать, кто выдал Наин секрет, племянница выглядела беззащитной. Все вопросы сразу показались Чжимо неуместными. Чтобы избежать лишнего чувства вины, Чжимо решила ждать, пока Наин сама не расскажет.

Когда она вытирала пыль с горшков, которые днем стояли на улице, Наин, словно высохший лепесток, прилипший к столу, робко выпорхнула наружу. Поколебавшись, словно она собиралась что-то сказать, племянница наконец произнесла банальную фразу, что собирается встретиться с друзьями.

– Возвращайся не слишком поздно.

Наин кивнула и поспешно ушла. По ее виду было ясно, что идет она не к друзьям.

Как и предполагала Чжимо, Наин направилась вовсе не в кинотеатр к Мирэ и Хёнчжэ. Она без остановки прошла до центра города, обнимая себя за плечи и нервно поглаживая обнаженные руки. Расстояние было слишком большим для пешей прогулки, но ей не хотелось ехать на автобусе или велосипеде. Ей нужно было время, чтобы привести мысли в порядок. Однако до того, как она пришла туда, куда хотела, Наин лишь больше запуталась и теперь не знала, что сказать и как объяснить ситуацию.

Она остановилась у входа в полицейский участок и задумалась. Девушка поняла, что все же следовало рассказать Чжимо то, что она узнала, и прийти вместе с ней.

Но объяснить все Чжимо тоже было сложно, и, поразмыслив, Наин решила, что лучше ей ничего не говорить. Чжимо бы посоветовала делать вид, что ничего не случилось. Разве она не говорила всегда, что не стоит вмешиваться в чужие дела? Для Наин, которая никогда раньше не переступала порог полицейского участка, зайти туда одной было непросто. Когда Мирэ вместе с ней приходила, чтобы передать что-то маме, Наин всегда ждала в кафе напротив. Полицейский участок, мимо которого она проходила каждый день, сегодня казался больше и внушительнее. Наверняка внутри было полно людей.

– Ах, вы снова здесь. Офицер Сим вышел. Сейчас его здесь нет.

– Ну, тогда я просто оставлю это на его столе, раз он занят.

Наин повернулась на знакомый голос. Это снова был отец пропавшего старшеклассника. В руках у мужчины была коробка с энергетиками «Бахус». Он разговаривал с дежурным.

– Лучше дайте это мне. Я передам ему.

Мужчина с недовольным выражением лица повертел коробку в руках.

– Вы действительно передадите?

– В прошлый раз я тоже это сделал. Он был очень рад и попросил вас поблагодарить.

– Но почему же с ним так трудно встретиться?

– У него много работы.

Отец пропавшего старшеклассника, будто стряхнув пыль с коробки, протянул ее дежурному, который принял ее обеими руками и еще раз заверил, что обязательно передаст офицеру. Заложив руки за спину, мужчина пошел обратно, то и дело оглядываясь. Казалось, что он оставляет что-то ценное, и на лице его застыли сожаление и тоска. Эти чувства, как нарыв, который невозможно скрыть, просачивались из глубины его сердца наружу. Сам мужчина, вероятно, даже не осознавал, что у него такое выражение лица.

– Ах, черт… – пробормотала Наин себе под нос.

Почему именно сейчас пришлось увидеть его? Наин ведь даже не успела подумать как следует, что ей делать.

Наин быстро прошла мимо полицейского, державшего коробку, и вошла в здание.

Внутри полицейский участок выглядел гораздо скромнее, чем снаружи. Ощутимо пахло канализацией, и Наин наморщила нос. Она остановилась перед информационной доской и взглянула на названия отделов. Отдел уголовного розыска, отдел обеспечения безопасности, отдел расследований, отдел дознания и отдел по расследованию исчезновений. Наин вернулась на улицу и направилась к отдельному зданию, где на первом этаже располагался вход в отдел по расследованию исчезновений.

Она дважды постучала в железную дверь. Изнутри не раздалось ни звука. Похоже, она стучала слишком тихо. Тогда она постучала сильнее. В ответ из-за двери раздался низкий и грубый голос, но Наин не расслышала, что он сказал. Это было либо приглашение войти, либо просто сообщение, что он на месте. Слишком размыто. Пока Наин медлила, дверь открылась, и на пороге появился полицейский. На его лице было написано: «Почему ты не входишь?» Страж порядка прислонился к дверному косяку. Казалось, он не собирается тратить на Наин много времени.

– По какому вопросу?

Его голос и взгляд излучали уверенность. Уверенность в том, что, по какому бы вопросу Наин ни пришла, дело не срочное. Наин не могла прямо посмотреть ему в глаза. Она заговорила, украдкой поглядывая на полицейского. Ее руки оставались в карманах.

– Д-дело… Раньше… пропажа…

– …

– В горах…

– …

– То есть в горах…

– Эй!

– Да?

– По какому делу ты пришла? – скучающим тоном снова спросил полицейский. Через его плечо она видела пустую коробку из-под энергетиков «Бахус», стоящую на столе неподалеку от кулера. Вскоре туда, вероятно, поставят новую коробку, которую дежурный только что принял. Почему он солгал, что офицера нет? Наин попыталась что-нибудь придумать, но быстро отказалась от этой мысли, так как, казалось, знала ответ. Она посмотрела на коробку, затем опустила глаза. У нее не хватало смелости взглянуть в лицо полицейскому. Она сразу поняла, что ее слова не убедят его. Полицейский прекрасно знал, что поддержание разговора с посетителями – часть его работы, поэтому не прогонял Наин. Он понимал, что если немного потерпит, то посетитель уйдет сам, устав ждать какого-либо ответа.

– Наин?

Наин повернула голову.

– О, правда ты.

По лестнице спускалась Кёнхе, мама Мирэ. Наин посмотрела на указатель, прикрепленный к лестнице. На втором этаже этой пристройки находился офис киберкоманды.

– Кёнхе, ты знаешь эту девочку? – спросил полицейский, указывая на Наин. Кёнхе подошла к ним.

– Да, это подруга моей дочери. Что ты здесь делаешь? – спросила Кёнхе Наин, хотя ее взгляд был направлен на полицейского в ожидании, что он объяснит ситуацию.

– Я… я потом зайду, – пробормотала Наин, поклонившись и отступив назад, затем снова подняла голову. – Здравствуйте. До свидания.

Избегая взгляда Кёнхе, Наин еще раз низко поклонилась и вышла из пристройки, не оборачиваясь. Ей было неловко и смешно, что она пришла сообщить о чем-то и в итоге сбежала.

После того как Наин вышла из полицейского участка, она пробежала через перекресток до главной дороги и остановилась только на старой автобусной остановке. Села на корточки и выдохнула. Пот стекал по ее лбу к подбородку, пока она рассматривала объявления об исчезновении старшеклассника, расклеенные по остановке. Затем опустилась на землю и закрыла лицо руками. Она чувствовала себя жалкой неудачницей. Слезы текли по ее щекам, они были горькими и солеными, как морская вода. Наин не могла взглянуть на объявления. Точнее, на портрет старшеклассника на них. Она выругалась. Она не могла не ругать себя за то, что не смогла сделать ничего, кроме как прийти в полицейский участок и показать себя полной дурой. «Черт возьми, дура. Самая настоящая дура…» Она вынула из кармана пуговицу, которую теперь всегда носила с собой, потому что собиралась предъявить ее в качестве улики, если попросят. Зачем? Никто не будет рассматривать это как улику. Даже если и так, то Наин еще предстоит доказать, что эта пуговица принадлежала пропавшему студенту. Это было бы ключом к тому, чтобы начать расследование.

Ее звали Кымок. Фамилия – Со, полное имя – Со Кымок. Ее мать звали Сим Суни, а отца – Со Юнсу. Ее брат Со Чэсу был старше ее на два года, а сестра Со Мокхи – младше на семь лет. Когда Чэсу арестовали за чтение и написание чего-то запретного, отец Юнсу, понимая, что скоро придут за всеми членами семьи, взял жену и двух дочерей и ночью бежал в горы. Чтобы Чэсу смог найти их, если вернется живым, отец оставил записку под столом у дочери. Однако японский полицейский заметил их, когда отец справлял нужду в горах. Кымок считала, что если бы отец сразу сдался, то, возможно, остался бы жив, хоть и подвергся бы жестокому наказанию. Она неоднократно выражала свое сожаление по этому поводу. Но отец думал иначе. Он считал, что в темноте их не узнают, если они побегут. Несмотря на приказы японского полицейского остановиться, отец велел бежать. «Бегите, бегите, не оглядывайтесь, бегите». Кымок побежала. Она знала, что их могут убить, если поймают, но все равно побежала, потому что так сказал отец.

Она не помнила момент, когда пуля пронзила ее грудь. Не было боли. Она почувствовала лишь жжение, словно сердце запылало огнем. Увидев, как ее кофта, сшитая мамой в прошлом году, покрывается темными пятнами, она наконец приложила руку к груди и поняла, что не сможет остановить кровь. Та текла так обильно, что девушку сковал страх. Она не знала, больно ли ей, просто было жарко и страшно. Когда мать пыталась приблизиться к ней, чтобы помочь, отец приказал той срочно уходить с Мокхи. Он сказал, что сам понесет Кымок. Когда мир перед глазами превратился в черное-белое мелькание и она пришла в себя, оказалось, что отец несет ее на своей спине. Она услышала его голос, он звал ее: «Кымок, Кымок!» Она хотела ответить, но голос не слушался, и она просто продолжала беззвучно плакать. Именно в этот момент раздался ужасный раскат грома, который оказался звуком выстрела. Отец упал, а тело Кымок перекатилось через него вперед. Что-то острое прошло через отверстие от пули в ее груди, но она не издала звука, ведь боли уже не чувствовала.

Она хотела сказать отцу, чтобы он оставил ее и бежал, но рана в груди не давала нормально дышать. Она могла закрыть глаза, но они оставались открытыми, и она видела, как отец умирает перед ней. Она думала, что теперь наступила ее очередь, но два японских солдата подошли, слегка пнули ее ногой и ушли, словно зная, что она скоро умрет. Кымок молча ругалась им вслед: «Ублюдки, негодяи!» Она провела эту долгую, печальную, холодную и страшную ночь, с трудом дыша и думая, что доживает последние часы на свете. Но потом выглянуло солнце, и Кымок открыла глаза. Она почувствовала тепло и уют, легкие и приятные прикосновения ветерка.

Она ждала, когда придет мать, но та так и не появилась. В какой-то момент Кымок поняла, что мать, вероятно, ушла уже навсегда. Кымок спросила у Наин, сколько дней прошло, какой сейчас год. Услышав ответ Наин, Кымок поняла, что мать действительно ушла, и грусть одолела ее.

– Как ты можешь меня слышать? У людей всегда была такая способность? Или я просто слишком мало прожила и не успела об этом узнать? – спросила Кымок.

Наин ответила, что это не так, но смутилась, не зная, как все объяснить.

– Если не так, то почему ты меня понимаешь? И почему медлишь с ответом? – спросила Кымок, поторапливая Наин.

Наин просто сказала, что она не человек. Слово «инопланетянин» так и не сорвалось с ее губ.

– Что значит – не человек? Ты пытаешься себя принизить? – поинтересовалась Кымок. – Или дело в другом?

– Нет, не совсем, – ответила Наин. – Даже не знаю, как объяснить.

– Черт возьми, как все запутано. Что же там с тобой может быть?

– Просто я пришла издалека.

– Издалека? Ты переплыла океаны?

– Нет. Я просто… из космоса.

Она звучала глупо. Кымок наверняка подумала, что она шутит, что ей все равно, понял ли кто Кымок после стольких лет или нет. Дерево молчало. Эти абсурдные слова о приходе с небес наверняка отпугнули ее.

– Глаза, нос, рот – все есть? – внезапно спросила Кымок.

Наин ответила утвердительно, но была сбита с толку.

– Уши, руки, ноги тоже?

Наин снова ответила утвердительно. Она совершенно не понимала, к чему Кымок задает свои вопросы.

– Хорошо, этого уже достаточно. Если у тебя есть все, что нужно для общения, то какая разница, откуда ты? Если и разделять людей и не-людей, то только по умению здраво мыслить. Так что нет никакой необходимости делать все еще более запутанным.

Кымок сказала, что пора заканчивать эту странную беседу, но затем вспомнила кое-что интересное:

– Как хорошо, что я вспомнила. Я не знала, кому рассказать, и все же не забыла. А ты знаешь, что тут закопан человек?

От духа Кымок, обитающего в дереве, Наин услышала историю о том, что в этом лесу похоронен человек. Когда это точно произошло, было неизвестно. Кымок не могла ориентироваться во времени и говорила, что это было то ли вчера, то ли десять лет назад, меняя свою версию несколько раз. Поэтому слова Кымок нельзя было считать достоверным свидетельством. Однако следовало учитывать, что Кымок не знала, какой сейчас год, и воспринимала освобождение Кореи как недавнее событие. Подумав, Наин отложила вопрос о времени. Следующим, на что она обратила внимание, было то, что слова Кымок были не прямым свидетельством, а скорее подслушанным разговором. Хотя, строго говоря, Наин не подслушивала. В любом случае Кымок помнила тот день так живо, как будто это было вчера. Лес в последнее время был безлюден, туристы на гору Сонёнсан не поднимались. Поэтому для Кымок этот разговор был тем, чего она не могла забыть.

Голоса, о которых говорила Кымок, звучали очень живо и ясно. Четыре голоса. По тому, что все они были низкими, но смешанными как будто с легким писком, можно было предположить, что они принадлежали подросткам. По фразам «приятель» или «дружище» Кымок поняла, что они, вероятно, были сверстниками, а потом трое из них одновременно стали издеваться над четвертым. Они говорили мягко, но в их словах сквозило напряжение, и просьбы больше напоминали угрозы. Кымок хорошо слышала шорох, с которым они протирали пыль с одежды, их шаги, когда они спотыкались о сломанные ветки, и их испуганные голоса. Груда камней, на которой они сидели, спешно названные имена… Наин еще раз повторила слова, сказанные Кымок. До того как Кымок назвала эти имена, Наин надеялась, что это были просто воспоминания заключенной в дерево девушки, что это произошло давно или вообще было фантазией. Неужели в нынешнюю эпоху возможно, чтобы кто-то был погребен и до сих пор не был найден? Кымок повторила Наин имена, которые назвали те подростки.

Лучше бы Наин не слышала их. Она готова была сделать что угодно, лишь бы не помнить те имена. Она могла бы притвориться, что не знает их обладателей. Но вероятно, тогда это осталось бы в ее сердце до самой смерти. Храня это знание, она бы дрожала, даже когда просто пила бы воду, часто видела кошмары и жила как человек, утаивший грех, в страхе, что ей придется это кому-то рассказать. Так что раз уж она не могла притворяться, что не знает, то нужно было успокоиться и сориентироваться в ситуации. Она без плана побежала в полицейский участок – и что получилось? Наин почти сказала, что видела. Нет, точнее, она не видела. Потому что не видела. Она услышала. Кымок сказала, что она точно слышала все это тогда. Проклятия и недопонимание. Ошибки и сожаления. Страхи и жестокость. Она слышала, как голос, призывающий имена, постепенно менялся. Из издевательского он стал гневным, из гневного – отчаянным, из отчаянного – грустным, а потом принялся все отрицать. Она слышала стук бьющей по земле лопаты и шорох сыпящейся почвы. Тот человек еще не умер. Он был жив, но другие люди из-за страха и ужаса не обратили внимание, и в какой-то момент дыхание прекратилось. Теперь в этом лесу был похоронен человек. Если копать землю, там обнаружится скелет. Кымок не знала их лиц, лишь слышала голоса. Потому что те, кто был в лесу тогда, закончив копать, продолжали называть имена: «Пак Вону», «Квон Тохён».

Из всех них, вероятно, похороненным человеком был Пак Вону. Потому что только владелец этого имени ни разу не отозвался.

Если действительно, как сказала Кымок, Пак Вону, пропавший два года назад, похоронен здесь в лесу, почему его не нашли? Мирэ говорила, если бы отец Пак Вону сказал полиции, что его сын пошел на встречу с Квон Тохёном, его могли бы найти быстрее. Сонёнсан ведь совсем рядом, в шести километрах от школы.

Чем больше Наин думала об этом, тем сильнее чувствовала удушье. Она резко вставала с места, намереваясь сама искать останки, но через несколько секунд садилась обратно. Ей бы хотелось иметь более убедительные доказательства, чем пуговица. Доказательства… Может, они найдутся в останках? Если исследовать останки, можно будет получить ДНК, как в фильмах и сериалах. Ногти, волосы, что-то ведь должно найтись, правда? Но чем больше Наин об этом думала, тем более нереальным это казалось.

Есть ли способ подтвердить, что Пак Вону действительно похоронен там, не выкапывая его? Если бы можно было точно установить, что там есть тело, можно было бы что-то придумать. Наин схватилась за голову. Если бы она знала, что все так обернется, то лучше бы подумала заранее, начинать ли с деревом разговор. Сейчас голова совершенно не работала. Прокручивая в памяти рассказ Кымок снова и снова, Наин вдруг почувствовала невыносимую грусть и горечь. Человек умер так, что никто не знал о его смерти. И его до сих пор считали живым.

Она надеялась: то, что он узнала, неправда. Искренне надеялась.

Глава 7

Случаются дни, которые особенно трудно забыть. Тогда выдался именно такой.

Девятого июля 2020 года даже звонки казались настойчивыми. Звонили уже в третий раз. Обычно если не берут трубку, то оставляют сообщение или перезванивают позже. Но в тот день телефон долго вибрировал, и если звонок прерывался, то через несколько секунд раздавался снова. Словно кто-то настаивал, словно был зол. Вонсын в конце концов положил пульт от телевизора на диван, встал и направился к столу. Из ванной рядом с кухней доносился звук воды. Вонсын взял телефон Вону. На экране высветилось имя: «Квон Тохён». Вонсын позвал сына, но тот, видимо, не услышал: шум воды не стих. Пока Вонсын раздумывал, стоит ли ответить самому и сказать, что Вону моется, вибрация прекратилась. В тот же момент в ванной тоже стало тихо. Вонсын, переживая, что Вону подумает, что он лазил в его телефон, быстро положил его обратно на стол и вернулся на свое место.

Вону вышел из ванной в одних трусах, с мокрыми волосами и спиной. Остановившись на коврике, он продолжал вытираться. Вонсын осторожно сказал, что кто-то звонил. Вону, казалось, удивился, и он переспросил: «Звонил?» Затем, вытирая волосы полотенцем, подошел к столу. Телефон как раз опять зазвонил. Вонсын отвел взгляд и переключился на новости, посчитав, что сын сам разберется. Но вскоре его взгляд снова вернулся к столу, у которого стоял Вону. Сын принял звонок и теперь молча слушал собеседника, не произнеся даже обычного «алло».