Такова жизнь
Когда это случилось впервые – ты помнишь?
Был понедельник, четверг или грёбаный вторник?
I
Мужик сверху снова долбил стену перфоратором. Это повторялось каждое субботнее утро на протяжении двух месяцев. Вика и представить не могла, что можно делать столько времени, разве что бесполезные дыры ради издевательства над соседями. Но вместо того чтобы подняться и поговорить, она предпочитала лежать и проклинать. В её голове порой возникали мерзкие картины, и она сама сокрушалась над своей жестокостью, и всё-таки было бы приятно провести хоть одно субботнее утро в тишине, если бы этот кретин грохнулся и наткнулся глазом на сверло.
Не надеясь на дальнейший сон, Вика отбросила одеяло в сторону, лениво потянулась и встала с кровати. Отодвинув лёгкие шторы, которые нисколько не задерживали солнечный свет, она некоторое время смотрела во двор, где играли дети. Их голоса полностью тонули то в вороньем карканье, то в грохоте перфоратора. Да и железная дорога, проходящая совсем рядом, не оставляла шансов на тишину. Но зато аренда здесь была невысокой – всего десять тысяч в месяц, – и Вика мирилась со всеми недостатками во имя крохотной выгоды.
Вике шёл двадцать третий год, она не умела ни жить, ни тем более выживать. Последние пять лет превратились в сущий ад. Она не поступила в институт – да и было бы где брать деньги, – не смогла устроиться на работу и перебивалась подработками. Прошлой зимой слегла с пневмонией, страшно замёрзнув, пока раздавала листовки. А перед этим заплатила неподъёмные для неё полторы тысячи за стыренный кем-то другим товар во время ночной выкладки в гипермаркете. Но вернуться домой ей не позволяла гордость, и она с ужасом осознавала, как эта гордость потихоньку сталкивает её в пропасть.
Намылившись остатками фруктового геля, Вика услышала телефонный звонок. Выключив воду, она прислушалась, резво выскочила из ванны и, поскользнувшись на мокрой плитке, упала, разбив лоб о порог, губы о пол. Горько захныкав, она села, потёрла ушибленное колено и пошла в комнату, только когда телефон перестал дребезжать.
Прокляв на чём свет стоит звонившего, Вика неприятно удивилась, увидев номер хозяйки квартиры. Вспомнила, что вчера должна была заплатить аренду, и несмело перезвонила.
– Алло, Вика, ты спишь, что ли?! – накинулась хозяйка.
Вика перевела взгляд на часы: половина девятого.
– Нет, Раиса Петровна, не сплю.
– Тогда чего на звонки не отвечаешь? Ты опять за аренду не заплатила! Ты обещала в этом месяце заплатить вовремя.
– Я помню. Я сегодня заплачу.
– Ты вчера должна была заплатить!
– Простите, пожалуйста, я… Я сегодня обязательно заплачу.
Раиса Петровна не ответила и бросила трубку. Вика обречённо вздохнула, кинула телефон на кровать, отжала волосы прямо на пол и ногой потёрла мокрое пятно на ковре. Задумавшись, достала из ящика шкатулку и насчитала шесть тысяч триста сорок восемь рублей. Порывшись в карманах и сумках, наскребла ещё пятьсот тридцать рублей и поджала губы. У неё не хватало на аренду, через неделю придёт квитанция на коммуналку, а она ещё за прошлый месяц не заплатила.
В тысячный раз задумавшись о своей жизни, Вика решилась снова отнести мамин кулон в ломбард. Обычно за него давали две с половиной тысячи. Может, сегодня ей удастся выпросить все три.
Пока раздавала листовки за сто пятьдесят рублей в час, пока мыла огромные окна пекарни за сраный косарь, Вика осознавала, что в её действиях нет логики. Почему она считает возвращение домой позором, а неуважение к собственной жизни нормой? Разве это нормально, когда твоё время стоит гроши? Она, молодая и привлекательная девушка, растрачивается по мелочам, моет чужие окна, обливаясь грязной водой, практически за спасибо. Только чёрный труд едва ли наградит её судьбой Золушки.
Потратив уйму времени на внешность, Вика надела кружевное синее бельё, ультракороткое платье, жутко неудобные босоножки на платформе и отправилась в бар. Чтобы сэкономить деньги, она поехала на автобусе, где старательно игнорировала похотливые и осуждающие взгляды. Всем своим видом она строила из себя неприступную даму, а уже в баре примерила роль игривой девицы. Она внимательно присматривалась к людям, отшивала непривлекательных, пьяных и извращенцев. Наконец рядом с ней сел солидный с виду мужчина, слегка за сорок, при галстуке. Вика скользнула по нему заинтересованным взглядом, но первой заговаривать не стала.
– Могу я вас угостить? – спросил он.
Вика без улыбки кивнула.
– Ждёте кого-то? – спрашивал он.
Она помотала головой.
– И я пришёл один. Скрасим вечер друг другу?
– Только если оплатите мне такси, – сказала она, безжизненно улыбнувшись.
Он окинул её понимающим взглядом, встал и поманил за собой. Вика подчинилась. Они остановились у туалета, мужчина протянул ей пятитысячную купюру и беззлобно спросил:
– Этого хватит на такси?
– Вполне, – согласилась она, убрала деньги в сумку, и они вошли в туалет.
Прижатая лицом к холодной плитке, Вика отрешённо смотрела на висящую над унитазом чёрно-белую картинку с психоделической кляксой. Мужчина жадно пыхтел ей в затылок, остервенело вбиваясь в неё, вжимал её в стену и хаотично лапал в промежности. Наконец кончив, он шумно выдохнул, облизал ей шею и грубо развернул к себе. Очертив пальцем овал её лица, погладил по волосам и сказал:
– Могу добавить на кофе за минет.
– Я не люблю кофе, – шепнула она.
Мужчина гадко ухмыльнулся, присел и взасос поцеловал её внизу. Вика с трудом сдержала стон и вздрогнула от удовольствия, осторожно оттолкнув его.
– Нравится? – спросил он, нагло глядя ей в глаза.
Вика не ответила, молча подтянула трусы и первой вышла из туалета. Руки у неё дрожали, в голове стоял туман – она снова продала себя. Правда, сегодня выгоднее, чем в прошлый раз. Да и будь посмелее, смогла бы и удовольствие получить, и выручить больше. Сколько бы он дал на кофе?
Отгоняя безрадостные мысли, Вика приехала в ломбард, заложила мамин кулон, выпросив три тысячи. Собранной суммы должно было хватить и на аренду и на коммунальные платежи. Только на жизнь оставалось чуть больше сорока рублей. Завтра снова придётся раздавать листовки. И пора обновить резюме, да только указать в нём нечего: ни образования, ни опыта работы. А гроши она и без того способна заработать. И даже больше, если предлагать не навыки, а кое-что иное.
– Соня Мармеладова, – сказала она и поехала к хозяйке.
Раиса Петровна не обрадовалась позднему визиту, забрала деньги и хлопнула дверью перед носом квартирантки. Вика постояла в тихом подъезде, вышла на улицу и, сняв трусы, выбросила их в урну. Закурила и посмотрела в грязно-серое майское небо, в котором таял след самолёта, похожий на улыбку, – будто насмешка самой жизни. Виктория в стране кошмара. Иначе не назовёшь.
– Сколько? – вывел её из задумчивости мужской голос.
Вика вздрогнула, растерянно поморгала и усмехнулась.
– Десять тысяч, – фыркнула она, сделав последнюю затяжку.
– А чего так дорого? – без удивления спросил парень.
– А почему бы и нет?
Он окинул её оценивающим взглядом, вогнав в смущение, достал из кармана деньги и, отсчитав десять тысяч, протянул ей со словами:
– Снимай трусы.
Вика смотрела на него ошеломлённо, не зная, как поступить. Её всю мелко затрясло, и ноги стали ватными. Мозг напрочь отключился и твердил только одно: в следующем месяце снова платить аренду. И Вика понимала, что он прав, да только согласиться не могла, пока нравственность тихо, но назойливо шептала о приличии.
– Настоящие, – сказал парень. – Можешь проверить.
Вика неверной рукой взяла деньги, неумело проверила каждую купюру и хотела вернуть, но парень схватил её под локоть, завёл в подъезд и задрал ей платье. Ощупав голую задницу, одобрительно усмехнулся.
– Подготовилась, – шепнул он, развернул её лицом к стене.
Рваные движения и жаркое дыхание на затылке показались знакомыми. Она будто и не уходила из того злополучного туалета, только там была гладкая плитка, а здесь шершавая стена, неприятно царапающая щёку. Парень, полностью задрав платье, жадно стискивал её грудь, целовал шею и постанывал от удовольствия. И пока он наслаждался её плотью, Вика не смела мешать, она осторожно достала из сумки вибрирующий телефон и молча приняла вызов.
– Вика? – позвала сестра.
Вика молчала, парень рычал, яростно вбиваясь в неё.
– Ты там трахаешься, что ли?
Парень кончил, звонко и больно шлёпнул её по заднице, застегнул ширинку и вышел из подъезда.
– Вика! – звала сестра.
– Я тебя слушаю, – отозвалась она, медленно оправляя платье.
– Ты что там делаешь?
– Ничего. Просто занесла деньги за квартиру, сейчас иду домой. Слушай, Юль, можешь перевести мне денег? Тысячу хотя бы.
Юля не ответила и, помолчав, спросила:
– Ты с папой помирилась?
– Нет.
– Приезжай.
– Извиняться я не буду! – вспылила Вика.
– Не надо. Он умер.
Вика шумно выдохнула в трубку и небрежно ответила:
– Завтра приеду.
Она сбросила вызов, вышла на улицу и дрожащими руками закурила. Её стошнило. На глаза навернулись слёзы, и она тихонько завыла.
II
Юля не особо готовилась к приезду сестры, её больше заботила подготовка похорон. Она только испекла любимый яблочный пирог Вики и заварила сливочный чай. Поставила запекаться курицу с картошкой и порезала салат. С утра она ходила задумчивая, срывалась на детях, пристающих к ней с простыми вопросами, утюгом сожгла своё чёрное платье и постирала белое постельное с красным полотенцем. Расстроенная, она в отчаянии вывалила в мусорку сгоревший обед и поставила на плиту вчерашний суп.
– Мам, когда мы пойдём в библиотеку? – спросил её сын.
Даня окончил третий класс и был крайне обеспокоен выданным на лето списком литературы. Ему хотелось скорее всё прочитать, чтобы точно успеть, и тревоги матери он не ставил на первое место, хоть понимал: смерть дедушки – горе.
– Ну явно не сейчас! – рявкнула Юля, обжегшись о кастрюлю. – Блин, Даня, иди поиграй с сестрой! Скоро тётя Вика приедет, а у нас жрать нечего!
Даня, красный от обиды, молча постоял на месте, глядя на мать с лёгкой надеждой, что она обернётся и извинится, но та продолжала яростно размешивать воняющий на всю кухню капустный суп.
Через полчаса, разыгрывая бурную радость, появилась Вика. Она обняла детей, подарив им мешок конфет, познакомилась с ними, полагая, что они – особенно маленькая Даша – едва ли её помнят. Посмотрела их игрушки, которыми они наперебой принялись хвастать, потом вошла в кухню, сморщив нос, – капустный суп она с детства не любила и была уверена, что Юля нарочно приготовила именно его.
– Как доехала? – спросила та, бросив на неё короткий взгляд.
– Душно в автобусе. И от бабки капец как воняло. А твой где?
– В командировке. Руки мой, обедать будем.
Вика протиснулась к кухонной раковине, вымыла руки, помогла накрыть на стол и села напротив сестры. Дети сидели между ними, лениво мешая суп ложками. То же самое делала Вика, искоса поглядывая на сестру, которая ела с абсолютным равнодушием.
– Ты нашла работу? – прямо спросила Юля.
Вика слегка растерялась и криво улыбнулась.
– Да. Я в типографии работаю, – солгала она. – Там мало платят.
– Найди другую работу.
– Я ищу. Типография – это на время.
– А парень у тебя есть?
– Нет.
– Надеюсь, ты не крутишь шашни с женатым мужиком?
Припомнив давнюю историю, когда она, семнадцатилетняя дура, влюбилась в женатого мужика, на двадцать лет старше её, Вика недовольно поджала губы. Тот роман не был серьёзным, и планов она не строила, но Юля обеспокоилась – или обзавидовалась – и сдала её отцу с потрохами. Тогда и разразился тот страшный скандал, после которого Вика уехала почти за тысячу километров от родного дома, не представляя, где, как жить и что делать дальше.
И пусть история была давней, неоправданное пренебрежение в голосе Юли не исчезло. Вика озлобилась и резко отодвинула тарелку, облив и руки, и скатерть.
– Какая же ты сука, Юль! Мы столько лет не виделись, а ты о херне всякой вспоминаешь!
– Следи за своим поганым языком!
– Думаешь, твои детки слов таких не слышали?
– Закрой! Свой! Рот! – заорала Юля.
Вика послушно замолчала, хоть знала, как поязвительнее ответить, как побольнее уколоть. Ссориться с самого начала она не хотела, выдавила из себя улыбку и опустила голову. Юля молча доела, поторопила детей и жёстко, с наледью злости сказала: