Инструкция к распаду
Глава 1. Будни
Будильник на телефоне даже не успел начать свою мерзкую трель. Марк ударил по экрану за долю секунды до назначенного времени – семь ноль-ноль. Он не просыпался, он просто переходил из состояния покоя в режим функционирования. Сон был лишь необходимой перезарядкой системы, часто серой и вязкой, как и все остальное.
Комната встретила его привычной полутьмой. Плотные шторы не пропускали блеклый рассвет спального района. Порядок на столе был почти хирургическим: учебники ровными стопками, ручки в стакане параллельно друг другу, ноутбук закрыт и идеально выровнен по краю. Ни пылинки, ни случайного предмета. Контроль начинался здесь.
Он сел на кровати, не потягиваясь, не зевая. Просто сел, прямой спиной, глядя в стену напротив. Секунд десять неподвижности, пока внутренние механизмы прогружались. Мысли заработали неспешно, как шестерни старого часового механизма: школа, последний год, бессмысленный ритуал перед следующей стадией. Одиннадцатый класс – финишная прямая перед тем, как придется выбирать новую декорацию для своей игры. Опоздать – значило бы проявить слабость, допустить сбой в программе. Этого Марк не допускал. Пунктуальность была частью его безупречной маски.
Он встал, босые ступни ощутили прохладу ламината. Движения выверенные, экономичные. Ни одного лишнего шага на пути в ванную. Зеркало отразило симпатичное, но какое-то неживое лицо. Ровные черты, чистая кожа, волосы, которые лягут как надо после минимальных усилий. Но глаза… он задержал на них взгляд чуть дольше. Обычные серо-голубые глаза, но если присмотреться, за ними не было тепла. Пустота? Нет, скорее, холодный наблюдательный пункт. Он чуть приподнял уголки губ – репетиция дружелюбной улыбки для внешнего мира. Получилось убедительно.
Зубная щетка двигалась методично, по заданному алгоритму. Паста пенилась, оставляя во рту резкий мятный привкус, перебивающий затхлость сна. Струя холодной воды в лицо – быстрый, эффективный способ стереть последние следы ночной перезагрузки. Он вытерся жестким полотенцем, наблюдая, как кожа слегка краснеет. Реакция есть. Физиология в норме.
Обратно в комнату. Шкаф открылся без скрипа. Одежда висела на одинаковых вешалках, рассортированная по типу и цвету. Сегодня – темные джинсы, неброская серая футболка, поверх – черная толстовка. Стандартный камуфляж городского подростка. Ничего кричащего, ничего запоминающегося сверх меры. Идеально для того, чтобы быть своим в любой компании, но не привлекать лишнего внимания к деталям. Он одевался быстро, привычными движениями. Каждое утро – один и тот же спектакль перед зеркалом, только костюмы меняются.
Застегнув молнию толстовки, он бросил короткий взгляд на телефон. Семь двадцать три. Отлично, запас времени есть. Можно было бы посидеть еще минут десять в тишине своей стерильной комнаты, но внизу уже наверняка начиналась утренняя суета. Мать. Отчим. Два постоянных раздражителя, взаимодействие с которыми требовало дополнительных энергетических затрат на поддержание нужного образа – образа послушного, пусть и немного замкнутого сына.
Он подхватил рюкзак, уже собранный с вечера. Еще раз окинул комнату взглядом – все на своих местах. Контроль подтвержден. Можно выходить во внешний мир. Марк открыл дверь и шагнул в коридор, готовясь надеть следующую маску. Утро только начиналось, а представление уже шло полным ходом.
Спуск по лестнице был как погружение в другую, менее упорядоченную реальность. Из кухни уже доносились звуки – приглушенное бормотание телевизора и резкий стук посуды. Значит, мать была на ногах. И, судя по звукам, не в лучшем настроении.
Марк вошел на кухню. Картина ожидаемая: на столе громоздились тарелки со вчерашнего ужина, в раковине – чашки с засохшими кофейными разводами. Крошки на полу, слегка липкое пятно на столешнице. Контраст с его комнатой был разительным, почти физически неприятным. Мать, Елена Викторовна, стояла у плиты спиной к нему, в старом халате, сутуля плечи. Она демонстративно громко звякнула кастрюлей.
«Доброе утро», – бросил Марк ровным тоном, направляясь к кофемашине. Это был необходимый элемент утреннего ритуала вежливости.
Мать медленно повернулась. Лицо у нее было помятое, под глазами залегли тени. Она поджала губы, окинула взглядом кухню, потом перевела взгляд на сына.
«Доброе… Если оно доброе», – голос был надтреснутым, с явной претензией. Она снова повернулась к плите, плечи поникли еще больше. «Всю ночь глаз не сомкнула. Голова трещит. А тут еще… вот это все». Она неопределенно махнула рукой в сторону раковины.
Марк нажал кнопку на кофемашине. Жужжание аппарата наполнило тишину. Он молчал, ожидая продолжения. Оно не заставило себя ждать.
«Мы с Виктором вчера так поздно вернулись, сил не было даже тарелку за собой убрать», – начала она жалобно, голос дрогнул. «Работаем как проклятые, чтобы ты ни в чем не нуждался. А помочь по дому некому. Совсем некому».
Она снова повернулась к нему, и Марк заметил, как ее глаза предательски заблестели. Началось. Классическая увертюра к концерту вины.
«Посмотри, какой свинарник! А ведь люди приходят… Стыдно же. Неужели так трудно было вчера вечером хоть посуду сполоснуть? Ты же все равно сидел у себя до полуночи».
«Я делал уроки», – спокойно ответил Марк, не отрывая взгляда от наполняющейся чашки.
«Уроки! – она всхлипнула, настоящие слезы покатились по щекам. – Вечно у тебя уроки! А у нас, значит, не работа? Мы не устаем? Я вчера ноги еле приволокла, спина отваливается. Виктор тоже никакой. А тебе хоть бы что! Лишь бы в твоей комнате чисто было, да? Там у тебя небось пылинки не найдешь! А на остальную квартиру наплевать?»
Он взял свою чашку с кофе. Аромат был единственным приятным ощущением в этой сцене.
«Я тоже устаю, мама», – сказал он так же ровно, без эмоций. «У меня одиннадцатый класс. Экзамены скоро. Думаешь, это легко – целыми днями в школе, потом до ночи за учебниками?»
«Ой, не сравнивай! – отмахнулась она, слезы мгновенно высохли, сменившись раздражением. – Учеба! Что там твоя учеба… Мы здоровье гробим на этой работе! А ты… Эгоист ты, вот кто!»
Марк сделал глоток горячего кофе. Обжигало язык, но это было лучше, чем слушать дальше. Он знал этот диалог наизусть. Любые его аргументы разбивались о стену ее вечной усталости и жертвенности. Спорить было бесполезно, это лишь отнимало время и энергию.
«Мне пора», – сказал он, ставя чашку на стол. Он даже не притронулся к еде. Аппетита не было.
«Конечно, пора! – язвительно бросила она ему в спину, когда он уже шел к выходу из кухни. – Беги в свою школу! Только помни, кто тебя кормит и одевает, пока ты там учишься!»
Он не обернулся. Просто молча вышел в прихожую, натягивая кроссовки и подхватывая рюкзак. Дверь за ним захлопнулась, отрезая его от привычного утреннего яда. Еще один уровень пройден. Впереди – школа, еще одна арена со своими правилами и игроками.
Утренний воздух был прохладным и влажным, пах выхлопными газами и чем-то прелым из мусорных баков. Стандартный аромат утра в их районе. Марк шел размеренным шагом, рюкзак удобно сидел на плечах. За углом, у обшарпанного киоска с прессой, его уже ждал Анд.
Андрей, или Анд, как его все звали, был полной противоположностью Марка в плане внешнего лоска. Вечно немного взъерошенный, в чуть помятой одежде, с бегающими глазами и нервной улыбкой. Сегодня он выглядел особенно потрепанным – легкая припухлость под глазами и слишком уж бодрый, почти лихорадочный вид. Он топтался на месте, переминаясь с ноги на ногу.
«Марк! Здарова!» – Анд шагнул навстречу, растягивая губы в широкой, заискивающей улыбке. От него едва уловимо пахло вчерашним перегаром, замаскированным мятной жвачкой.
«Привет», – кивнул Марк, останавливаясь. Он скользнул взглядом по Анду, моментально считывая все признаки – бессонная ночь, алкоголь, последующее вранье. Привычная картина.
«Слушай, Марк, тут такое дело…» – Анд замялся, сунув руки в карманы джинсов. «Короче, Дуара вчера опять мозг выносила, где я был. Ну, я и сказал… типа, мы с тобой у тебя зависали, проект доделывали. Допоздна». Он вопросительно посмотрел на Марка, ища поддержки. «Ты же не против? А то она бы меня съела».
Марк мысленно усмехнулся. Проект. Конечно. Анд и проекты – вещи несовместимые. Скорее всего, опять какая-то вписка у малознакомых типов или посиделки с дешевым пивом в подъезде. Но Марку было все равно. Анд врал всем – родителям, учителям, своей Дуаре. Главное правило их негласного договора: Марку он не врет. Или, по крайней мере, Марк должен знать правду, если ложь касается его напрямую. Эта ложь для Дуары была безобидной. Даже полезной – поддерживала иллюзию, что Анд общается с «правильным» и «серьезным» Марком.
«Без проблем», – пожал плечами Марк. «Какой проект?» Нужно было знать детали легенды на случай, если Дуара вдруг решит что-то уточнить. Маловероятно, но предусмотрительность не помешает.
«А, да там по истории что-то… Типа презентация про реформы Петра», – быстро соврал Анд, явно придумывая на ходу. «Да она не будет спрашивать, главное, что я с тобой был. Она ж тебя уважает».
«Ясно», – коротко ответил Марк. Уважает. Скорее, боится или просто считает его надежным, в отличие от своего разгильдяя-парня. Анд в глазах Марка был полезным ресурсом. Немного денег у него всегда водилось – родители хоть и не богатые, но сыну не отказывали, а он легко тратил их на всякую ерунду, часто угощая и Марка. Плюс, Анд был предан, как верный пес, и готов был выполнить любую мелкую просьбу «всемогущего» друга. За это Марк терпел его вранье и общую несуразность. Дешевая плата за лояльность и мелкие услуги.
«Слушай, кофе хочешь? Я угощаю», – тут же предложил Анд, кивая на киоск, где уже дымился аппарат с растворимым пойлом.
«Давай», – согласился Марк. Пусть платит. Это укрепляло их роли.
Пока Анд покупал два стаканчика бурды, называемой кофе, Марк смотрел на приближающихся одноклассников. Школа – еще один театр масок. И Анд был одной из его полезных декораций. Главное – держать его под контролем и вовремя дергать за нужные ниточки. Вчерашнее вранье Анда было лишь очередной мелкой деталью в общей картине управляемого хаоса его жизни. Пока что все шло по плану.
Они отошли от киоска, держа в руках пластиковые стаканчики с мутной горячей жидкостью. Пар лениво поднимался в прохладном утреннем воздухе. Анд сделал большой глоток, поморщился, но тут же принял вид знатока.
«Норм бодрит», – соврал он и тут же переключился на главную тему, явно желая поскорее замять утреннюю неловкость с выдуманным проектом. «Короче, Марк, ты не представляешь, какая вчера была движуха!»
Марк шел рядом, глядя прямо перед собой. Улица оживала: спешили на работу сонные взрослые, кучковались у остановок другие школьники. Все та же серая, предсказуемая рутина. Он сделал маленький глоток кофе – горько и химически.
«Да? И что там?» – спросил он ровно, давая Анду сигнал продолжать.
«Ну, мы сначала с пацанами посидели немного, чисто символически», – Анд махнул рукой, как бы преуменьшая начало, чтобы потом раздуть основную часть. «А потом поехали на одну хату… Там такие типы были, серьезные! Музыка орала, народ – тьма!» Он понизил голос, делая вид, что делится секретом. «Чуть не попали в замес там один, но я чисто на скилле всех развел, ты бы видел!»
Марк едва заметно кивнул. «На скилле». Он представил Анда, пытающегося что-то мямлить перед настоящими «серьезными типами». Скорее всего, кто-то просто не обратил на него внимания, или вся «движуха» проходила в прокуренной однушке с тремя полупьяными подростками. Но Анд рассказывал с таким упоением, так явно наслаждался собственной выдуманной крутизной, что перебивать его не имело смысла. Это было частью его функционала – быть ведомым, немного жалким, но уверенным в своей значимости рядом с Марком.
«Там одна девчонка была, с другого района, такая…» – Анд причмокнул, глаза его заблестели. «Я сначала думал подкатить, но там ее кент такой здоровый был, быковать начал. Но я ему пару ласковых сказал, он сразу сдулся».
«Ага», – снова кивнул Марк. Мысленно он уже прокручивал первый урок – физика. Контрольная намечается на следующей неделе, надо будет глянуть задачи. Лена сидит на два ряда впереди, всегда поворачивается, когда отвечает Сергей. Раздражает.
«…и мы там до трех ночи почти тусили», – продолжал вещать Анд, не замечая отсутствующего взгляда Марка. «Я потом еле на такси денег наскреб, прикинь? Чуть пешком не пришлось пилить через весь город». Он вздохнул, изображая тяготы бурной ночной жизни. «Вот Дуаре и пришлось задвинуть про проект. Ну а что ей скажешь? Правду, что ли?» Он нервно хохотнул.
Марк промолчал. Правда. Для Анда это было чем-то абстрактным, инструментом, который можно использовать или игнорировать по ситуации. В этом они были чем-то похожи, с той лишь разницей, что Марк управлял ложью осознанно и эффективно, а Анд барахтался в ней, как муха в паутине.
Они подходили к школьным воротам. Впереди маячила разношерстная толпа учеников. Анд допил свой кофе и скомкал стаканчик, ища глазами урну.
«Слушай, Марк», – он снова понизил голос, вернувшись к более насущным проблемам. «Ты не мог бы… буквально сотни три занять до завтра? А то я вчера все слил, а на обед вообще не осталось».
Марк остановился, посмотрел на Анда. Тот заискивающе улыбался. Привычная просьба. Мелкая плата за лояльность и поддержание иллюзии дружбы.
«Ладно», – Марк полез во внутренний карман толстовки. «Держи».
Он протянул три смятые сторублевки. Анд просиял.
«Спасибо, Марк! Ты лучший! Я завтра точно отдам!»
Марк знал, что «завтра» может растянуться на неделю, но три сотни были небольшой ценой. Они вошли на школьный двор. Представление продолжалось.
Они почти дошли до крыльца школы, когда из боковой аллеи, ведущей от жилых домов, появилась быстрая фигурка. Дуара. Она шла быстрым шагом, явно нагоняя их, и вид у нее был решительный. Темные волосы собраны в небрежный хвост, на лице – смесь раздражения и недоверия. Она была симпатичной, но сейчас ее черты заострились от злости. Увидев их, она ускорила шаг.
Анд заметно напрягся, его показная бодрость моментально улетучилась. Он бросил быстрый, панический взгляд на Марка.
«О, Дуара, привет!» – попытался он изобразить непринужденность, но голос прозвучал слишком громко.
Дуара проигнорировала его приветствие, остановившись прямо перед Марком. Ее взгляд был цепким, изучающим.
«Марк, привет», – сказала она чуть мягче, чем можно было ожидать по ее виду, но все равно с напряжением в голосе. «Извини, конечно, но я хотела у тебя спросить».
Марк встретил ее взгляд спокойно, без тени удивления. «Спрашивай».
«Анд сказал, вы вчера у тебя сидели до ночи. Проект делали», – она произнесла это как утверждение, но вопрос явно читался в ее глазах. Она смотрела только на Марка, словно слова Анда не имели никакого веса без его подтверждения. «По истории, да? Про Петра?»
Анд замер рядом, боясь дышать. Марк видел, как он напряженно сглотнул.
«Да, с ним самым», – Марк кивнул так естественно, словно они действительно провели вечер за изучением реформ. Он даже позволил себе легкую тень усталости в голосе. «Засиделись прилично. Там с картами этими возились долго, пока разобрались, что к чему для презентации». Он добавил эту деталь – карты – чтобы придать легенде веса. Простое упоминание темы казалось слишком плоским.
Дуара внимательно слушала, ее взгляд не отрывался от лица Марка. Несколько секунд она молчала, словно взвешивая его слова. Марк выдержал паузу, сохраняя спокойное, чуть утомленное выражение лица. Анд рядом почти перестал дышать.
Наконец, напряжение на лице Дуары слегка спало. Она верила Марку. Или, по крайней мере, не решалась ему не верить.
«Понятно», – она перевела тяжелый взгляд на Анда, который тут же виновато потупился. «Значит, проект… Ладно. Но ты, – она ткнула пальцем в сторону Анда, – телефон мог бы и взять, когда я звонила!»
«Так он на беззвучном был, чтобы не мешать!» – тут же нашёлся Анд, ухватившись за спасительную соломинку Марковой легенды.
Дуара фыркнула, явно не до конца убежденная его оправданием, но спорить дальше не стала. С Марком она уже все согласовала.
«Ладно, идите», – бросила она и, развернувшись, быстро пошла к школьному крыльцу, не оглядываясь.
Как только она отошла на безопасное расстояние, Анд шумно выдохнул.
«Фух… пронесло», – пробормотал он, вытирая со лба воображаемый пот. «Спасибо, Марк! Ты просто бог! Я уж думал, она меня сейчас прямо тут прикопает».
Марк ничего не ответил, просто слегка пожал плечами. Бог. Забавно. Манипулировать этими примитивными созданиями было до смешного легко. Он бросил взгляд на часы. Пора было заходить внутрь. Первый акт утреннего спектакля успешно завершен.
Толпа у входа в школу была гуще обычного. Не просто стояли, курили или болтали – чувствовалось напряжение, любопытство зевак. Пройдя несколько шагов, Марк и Анд увидели причину: у стены, под водосточной трубой, несколько старшеклассников окружили невысокого, сутулого парня в очках и мешковатой куртке. Шон. Вечный школьный мальчик для битья.
Шон вжал голову в плечи, прижимая к груди стопку потрепанных тетрадей, и что-то неразборчиво бормотал. Вокруг него стояли трое парней, один из них, Костя – туповатый качок из параллельного класса – с ухмылкой тыкал Шона пальцем в плечо. Остальные посмеивались. Толпа наблюдала с ленивым интересом.
Анд замедлил шаг, не зная, как реагировать. Марк же, увидев эту картину, даже не изменился в лице. Его шаг не ускорился и не замедлился. Он просто направился прямо к эпицентру событий.
Толпа расступилась перед ним почти инстинктивно. Разговоры стихли. Костя, почувствовав перемену в атмосфере, обернулся. Ухмылка сползла с его лица, сменившись настороженностью.
Марк остановился в паре шагов. Он не смотрел на трясущегося Шона. Его холодный, спокойный взгляд был направлен прямо на Костю.
«Костя», – голос Марка был ровным, почти тихим, но в наступившей тишине прозвучал оглушительно. «У тебя какие-то дела с Шоном?»
Вопрос был задан без угрозы, но сама интонация подразумевала, что правильный ответ только один. Костя замялся, перевел взгляд с Марка на своих приятелей, ища поддержки, но те предусмотрительно сделали вид, что изучают трещины на асфальте.
«Да мы так… шутим», – выдавил Костя, пытаясь сохранить остатки лица.
«Шутки кончились», – так же спокойно констатировал Марк. Он сделал едва заметное движение головой в сторону. «Проваливай».
Это было сказано без злости, без повышения голоса. Просто как факт. Как команда, не подлежащая обсуждению. Костя мгновение колебался, его лицо побагровело от унижения, но перечить Марку он не посмел. Все в школе знали – Марка лучше не злить. Никто точно не знал, почему, но слухи ходили разные, и проверять их на себе желающих не было. Тем более из-за Шона.
Костя что-то буркнул под нос и, пихнув своих приятелей, поспешил ретироваться. Толпа зевак тут же потеряла интерес и начала расходиться.
Только теперь Марк повернулся к Шону, который все еще стоял, вжавшись в стену. Взгляд Марка был лишен сочувствия. Скорее, в нем читалось легкое раздражение.
«Опять проблемы на ровном месте находишь?» – спросил он холодно.
Шон вздрогнул и поднял на Марка испуганные, но благодарные глаза.
«Н-нет… Я н-ничего… Они с-сами… С-спасибо, Марк!»
Марк проигнорировал его благодарность.
«Мне нужна будет твоя помощь после третьего урока», – бросил он. «Найди меня у кабинета физики. И не потеряйся».
Это было сказано не как просьба, а как приказ. Шон закивал так рьяно, что очки едва не слетели с носа.
«Д-да, конечно! Я буду! Обязательно!»
Марк больше не сказал ни слова. Он развернулся и направился к школьным дверям. Анд поспешил за ним, бросив на Шона мимолетный взгляд, в котором смешались жалость и легкое презрение.
«Круто ты их», – восхищенно прошептал Анд, догнав Марка. «Одно слово – и разбежались».
Марк слегка пожал плечами. Шон был его. Его личная шестерка, выполнявшая мелкие поручения – списать контрольную, достать нужную информацию, сбегать куда-нибудь. Полезный, хоть и жалкий ресурс. А свои ресурсы Марк защищал. Не из доброты. Из принципа. Никто не смеет трогать то, что принадлежит ему. Это нарушало порядок. Его порядок.
Физика тянулась медленно, как патока. Монотонный голос учителя, скрип мела по доске, жужжание лампы над головой – все это сливалось в усыпляющий белый шум. Марк сидел на своем обычном месте у окна, взгляд блуждал по серому пейзажу за стеклом. Он не слушал. Формулы и законы, которые объяснял физик, казались ему набором абстрактных правил для скучной игры, не имеющей отношения к реальной жизни. Реальная жизнь была здесь, в классе – в том, как Лена снова поправила волосы, когда Сергей начал отвечать, в том, как Макс на задней парте пытался незаметно списать у соседа, в том, как Анд тупо пялился в окно, явно все еще переваривая утренние события.
В кармане тихонько завибрировал телефон. Марк мельком глянул на экран, прикрыв его ладонью от учителя. Сообщение от тети Марины. Он ожидал чего-то подобного.
«Маркуша, привет! Напоминаю, сегодня вечером у вас собираемся! Как обычно, посидим немного ;))) Не забудь свою девочку пригласить! Мы все так хотим с ней познакомиться! Целую!»
Марк безэмоционально прочитал сообщение. Пятница. Значит, очередной сеанс семейной терапии под алкогольными парами. Мать, отчим, вечно сующая нос не в свое дело тетя Марина, возможно, дядя Игорь со своими бесконечными рассказами про рыбалку и машину. Бессмысленная трата времени, но его присутствие было обязательным условием программы. И, конечно, тетя не упустила случая напомнить про «девочку».
Его девушка. Дайка. Полное имя – Дайкислава, вычурное и немного нелепое, как и многое в ней, но Марк звал ее просто Дайкой. Она училась в одиннадцатом классе другой школы, на другом конце города. Это было удобно – меньше шансов на пересечение с его школьным кругом общения, меньше контроля. Тетя Марина видела ее всего пару раз мельком и теперь горела желанием «познакомиться поближе», что означало допрос с пристрастием и последующие пересуды за его спиной.
Пригласить Дайку? Он поморщился. Тащить ее на это сборище было последним, чего ему хотелось. Наблюдать, как она пытается очаровать его родственников своей эксцентричной манерой общения, слушать их неуклюжие шутки и советы… Нет. Но игнорировать прямую просьбу тети было бы неразумно – это вызвало бы лишние вопросы и подозрения.
Марк отложил телефон. Разберется позже. Он уже договорился встретиться с Дайкой после уроков. Она сама должна была подойти к его школе. Можно будет решить на месте – либо придумать убедительную отговорку, почему она не сможет прийти, либо, если отговорка не найдется, подготовить ее к визиту к «предкам». Еще одна задача в списке дел на сегодня.
Он снова уставился в окно. Физик что-то писал на доске про силу тока. Марк мысленно уже просчитывал варианты разговора с Дайкой и реплики для семейного ужина. Все должно быть под контролем. Всегда.
Звонок оглушительно прозвенел, выплескивая учеников в гудящие коридоры. Третий урок закончился. Марк неторопливо собрал свои вещи, проигнорировав попытку Макса завести разговор о предстоящей контрольной. Он вышел из класса и направился к кабинету физики. Шон уже ждал там, нервно переминаясь с ноги на ногу и поправляя очки. Он явно прибежал сюда со всех ног.
Увидев Марка, Шон выпрямился, насколько позволяла его сутулость, и шагнул навстречу.
«М-Марк! Я здесь!»
Марк остановился, окинул его коротким взглядом.
«Шон. У меня к тебе поручение».
Глаза Шона за стеклами очков испуганно-радостно блеснули. Поручение от Марка – это знак доверия. Или, по крайней мере, знак того, что он все еще полезен.
«Д-да? Что нужно?»
«Нужны цветы», – сказал Марк так же ровно, как если бы просил принести ему тетрадь. «Небольшой букет. Что-нибудь… нейтральное. Не веник, но и не три гвоздики. Чтобы выглядело прилично».
Шон непонимающе моргнул. Цветы?
«Ц-цветы?»
«Да, цветы», – Марк слегка нахмурился, нетерпение скользнуло в его голосе. «У тебя проблемы со слухом? Мне нужен небольшой, свежий букет к концу уроков. Принесешь его сюда, к главному выходу».
«А… а з-зачем?» – вырвалось у Шона прежде, чем он успел подумать.
Марк наградил его ледяным взглядом. «Это не твоя забота. Твое дело – принести цветы». Он сделал паузу, давая Шону осознать свою оплошность. Затем добавил самое важное: «Разберешься с оплатой сам».
Лицо Шона вытянулось. Он явно не рассчитывал на такие траты. У него и так с деньгами было туго, родители выдавали строго на обеды. Но отказать Марку… это было немыслимо. После утреннего инцидента он был в неоплатном долгу.
«Д-да… конечно, Марк», – пролепетал он, лихорадочно соображая, где взять деньги. Может, попросить у мамы? Соврать, что на учебники? Или… «Я… я все сделаю. Найду».
«Вот и отлично», – кивнул Марк, уже теряя интерес. «Букет должен быть нормальным, понял? Чтобы мне не было стыдно. Все, можешь идти».
Он не стал дожидаться ответа, просто развернулся и пошел в противоположную сторону коридора, к лестнице. Шон остался стоять столбом, провожая его взглядом, в котором смешались ужас перед необходимостью найти деньги и рабская преданность.
Марк же думал о другом. Цветы. Банально, предсказуемо, но на девушек вроде Дайки это обычно действовало. Небольшой знак внимания, который смягчит ее перед неприятной новостью о необходимости присутствовать на семейном сборище. Дешевый трюк, но эффективный. А то, что за него заплатит Шон… это просто оптимизация расходов. Все ресурсы должны работать.
Глава 2. Дом
Последние звонки отгремели, коридоры опустели, и школа погрузилась в гулкую тишину, нарушаемую лишь шагами уборщиц и редких задержавшихся учителей. Марк не спешил. Его рабочий день только подходил к концу. Он методично обошел несколько укромных уголков – задний двор, туалет на третьем этаже, пустую раздевалку спортзала. Короткие, деловые разговоры, быстрый обмен – хруст купюр, перекочевавший в его карман. "Старосты" банд, державшие под собой классы, знали правила: хочешь спокойствия и неофициального контроля над своей территорией – плати Марку. Эта простая система приносила ему доход, которому позавидовал бы иной взрослый с полноценной работой. Он нигде не светился, действовал через подставных лиц или короткие встречи тет-а-тет, но все знали, кто держит невидимые нити власти в этой школе.
Наконец, дела были закончены. Карман приятно оттягивала дневная "выручка". Марк спустился к главному выходу. У самых дверей, нервно озираясь, его поджидал Шон. В руках он держал букет – неброский, но вполне симпатичный, собранный из каких-то белых и розовых цветов, перевязанный простой лентой. Увидев Марка, Шон почти подбежал к нему, протягивая цветы.
«В-вот, Марк! Как ты просил!» – зашептал он, боясь, что их кто-то услышит даже в пустом холле.
Марк молча взял букет, мельком оценив. Нормально. Не шедевр флористики, но и не стыдно.
«Молодец, Шон», – бросил он безразлично. «Можешь идти».
Шон с облегчением выдохнул и пулей вылетел из школы, радуясь, что миссия выполнена и можно исчезнуть. Марк остался один. Он толкнул тяжелую входную дверь и вышел на крыльцо.
И сразу ее увидел. Дайка стояла чуть поодаль, у школьной ограды, обхватив себя руками, хотя было не так уж холодно. Плечи опущены, голова наклонена, темные волосы упали на лицо. Даже на расстоянии было видно – она расстроена и порядком устала ждать. Он задержался дольше обычного, решая свои дела.
Марк медленно направился к ней, держа букет за спиной. Он видел, как она подняла голову, услышав его шаги. Во взгляде мелькнула смесь обиды и какой-то обреченной надежды.
«Марк…» – начала она тихим, дрогнувшим голосом, явно собираясь высказать все, что накопилось за время ожидания. «Я уж думала…»
Он не дал ей договорить. Остановился прямо перед ней и вынул букет из-за спины.
«Это тебе», – сказал он спокойно, протягивая цветы. На его лице была легкая, обезоруживающая улыбка – та самая, которую он репетировал по утрам.
Дайка замолчала на полуслове. Ее глаза расширились от удивления. Она переводила взгляд с цветов на лицо Марка и обратно, не веря.
«Ой! Цветы?» – она осторожно взяла букет, словно боясь, что он исчезнет. Щеки ее слегка порозовели. «Марк… Зачем?»
«Просто так», – он слегка пожал плечами, сохраняя улыбку. «Захотелось. Долго ждала?»
Обида в ее глазах еще не исчезла, но уже была сильно разбавлена удивлением и смятением. Этот неожиданный жест сбил ее с толку, разрушил подготовленную линию обороны. Именно этого Марк и добивался. Теперь можно было переходить к следующему этапу – приглашению на пытку семейным вечером.
Он смотрел, как Дайка осторожно касается пальцами лепестков, ее лицо постепенно смягчалось. Любовь. Странное, аморфное понятие. Марк не был уверен, что способен на такое в общепринятом смысле. Была ли у него любовь к Дайке? Нет. Но она была… удобной. Приятной привычкой. Предсказуемой переменной в его сложном уравнении жизни. Она была умной – отличница, победительница олимпиад, все дела – но ее ум был другого рода. Книжный, правильный, лишенный его собственной хищнической изворотливости и цинизма. Ее доброта и честность были не силой, а уязвимостью, брешью в броне, которой он умело пользовался. В его искаженной системе ценностей это удобство, эта предсказуемость и легкость манипуляции, пожалуй, и были самым близким эквивалентом того, что другие называли любовью. Он получал от нее то, что хотел – внимание, восхищение, иногда помощь с какими-то школьными мелочами, которые ему было лень делать самому, и, конечно, статус «парня с девушкой». А она… она, кажется, верила в его маску.
«Марк, они красивые… Спасибо», – сказала Дайка уже совсем другим тоном, поднимая на него взгляд. Обида почти ушла, осталась лишь легкая растерянность. «Но я прождала тебя почти час… Я волновалась».
«Прости», – сказал он искренне звучащим голосом. Искренность – еще один инструмент. «Задержали немного дела после уроков. Сам не ожидал, что так выйдет». Он не стал уточнять, какие дела. Пусть додумывает сама – дополнительные занятия, разговор с учителем, что угодно приличное.
Дайка вздохнула, прижимая букет к груди. Цветы сработали безотказно. Она была готова простить.
«Ладно… Главное, что ты пришел». Она слабо улыбнулась. «Я уже думала, может, случилось что?»
«Все в порядке», – заверил он ее. Он подождал еще пару секунд, давая ей окончательно расслабиться, насладиться моментом с цветами. И затем, как бы между прочим, перешел к главному:
«Слушай, Дайк… Тут такое дело. У меня сегодня вечером предки собираются. Ну, ты знаешь, наши пятничные посиделки с родственниками». Он постарался придать голосу легкую нотку обреченности, словно это была досадная обязанность. «И мама с тетей очень просили, чтобы я тебя пригласил. Хотят познакомиться наконец».
Он внимательно следил за ее реакцией. Улыбка на ее лице дрогнула.
Улыбка Дайки действительно дрогнула, но не так, как ожидал Марк. Вместо ожидаемого ужаса или неловкости в ее глазах промелькнул… интерес? И даже какой-то азарт.
«Серьезно?» – она выпрямилась, глаза ее загорелись. «Твои родители? И родственники? Марк, это же… это же такой шаг!»
Марк слегка опешил. Она восприняла это не как пытку, а как шанс? Шанс стать «своей», войти в его семью? Наивная. Она совершенно не представляла, во что ввязывается.
«Я… я бы очень хотела!» – выпалила Дайка, ее щеки снова порозовели, теперь уже от волнения. «Только… я же не могу так пойти!» Она оглядела себя – школьная форма, немного помятая после долгого дня и ожидания. «Мне нужно переодеться! Пойдем ко мне сначала? Это недолго, я быстро!»
Вот этого Марк и боялся. Тащиться на другой конец города, ждать, пока она будет копаться перед зеркалом, выбирать «подходящее» платье для знакомства с его пьющей родней… Пустая трата времени и сил. Ему хотелось покончить с этим как можно быстрее.
Он покачал головой, принимая серьезный и заботливый вид.
«Дайк, послушай», – он взял ее за руку, заглядывая ей в глаза. Букет она все еще держала в другой руке. «Я ценю, что ты хочешь произвести впечатление. Но, честно говоря…» Он сделал паузу, словно подбирая слова. «Мои родители и родственники – они… ну, не совсем такие, как твои, наверное».
Он решил сказать ей часть правды. Не всю, конечно, но достаточно, чтобы отбить охоту наряжаться.
«Это просто обычные пятничные посиделки. Будет шумно, будут выпивать, много говорить ни о чем. Знаешь, такая… алкашня немного», – он усмехнулся, стараясь, чтобы это прозвучало самокритично, а не презрительно. «Никто там не будет смотреть, во что ты одета. Серьезно. Главное, чтобы тебе самой было комфортно. Так что не парься, иди как есть. Или надень что-нибудь простое, удобное. Джинсы, свитер – самое то».
Он видел, как энтузиазм в ее глазах поугас, сменившись недоумением, но не сдачей. Образ торжественного знакомства рушился, но желание Дайки предстать в лучшем виде оказалось сильнее его «честных» предостережений.
«Алкашня?» – переспросила она тихо, но тут же встряхнула головой, словно отгоняя неприятную мысль. «Марк, даже если так… Я все равно хочу выглядеть… ну, достойно. Первое впечатление и все такое. Пожалуйста, пойдем ко мне? Я очень быстро, честно! Просто надену что-нибудь другое, не школьное».
Она смотрела на него с такой упрямой мольбой во взгляде, что Марк понял: дальнейшие уговоры бесполезны. Либо он соглашается на эту ненужную поездку, либо рискует испортить ей настроение еще до начала «веселого» вечера, что осложнит ему задачу позже. Он мысленно выругался. Лишняя трата времени. Но проще было уступить.
«Ладно», – он постарался, чтобы вздох не прозвучал слишком раздраженно. «Хорошо, пойдем к тебе. Только давай действительно быстро, а то они там уже, наверное, собираются».
Лицо Дайки просияло.
«Спасибо, Марк! Я мигом!»
Поездка на автобусе на другой конец города показалась Марку вечностью. Одно дело – его район, привычный и понятный, другое – это царство панельных многоэтажек, где жила Дайка. Все казалось другим: чище, тише, как-то… правильнее. В ее подъезде не пахло мусоропроводом, а на лестничной клетке стояли цветы в горшках. Квартира у Дайки была небольшой, но светлой и уютной, полной книг и каких-то милых безделушек. Полная противоположность гнетущей атмосфере его собственного дома.
«Проходи, садись», – бросила Дайка, уже скидывая туфли и исчезая в своей комнате. «Я буквально пять минут!»
Марк остался в гостиной. Он прошелся по комнате, рассматривая фотографии на полках – улыбающаяся Дайка с родителями на море, Дайка с грамотой на школьной линейке, Дайка с подругами. Все такое нормальное, почти стерильное. Он сел на диван, постукивая пальцами по колену. Пять минут растянулись на десять, потом на пятнадцать. Из-за двери доносились шуршание одежды, щелчки вешалок, тихие сомнения вслух. Марк чувствовал, как нарастает раздражение. Время уходило.
Наконец, дверь комнаты открылась, и на пороге появилась Дайка. Она действительно переоделась. Вместо школьной формы на ней было темно-синее платье – простое, но элегантное, явно выбранное для «особого случая». Волосы она распустила, чуть подкрасила ресницы. Она выглядела мило, но, как и опасался Марк, немного… чересчур старательно для сборища его родственников. Она явно проигнорировала его слова про «алкашню» и «удобную одежду».
«Ну как?» – она нервно улыбнулась, делая небольшой пируэт.
Марк поднялся с дивана. Сказать ей, что она выглядит нелепо для предстоящего мероприятия? Слишком поздно, да и незачем портить ей боевой настрой перед боем.
«Отлично выглядишь», – сказал он ровно, даже выдавил легкую одобрительную улыбку. «Очень красиво».
Дайка просияла от его похвалы.
«Правда? Я рада! Ну все, я готова! Пойдем?»
«Пойдем», – кивнул Марк, внутренне готовясь к долгому и неприятному вечеру. Ну что ж, по крайней мере, она будет красивой мишенью для любопытных взглядов его родни. Возможно, это даже отвлечет их внимание от него самого.
Уже с порога их накрыло волной шума и запахов. В небольшой прихожей было не развернуться от наставленной обуви и висящей на вешалке верхней одежды. Из гостиной доносился гул голосов, прерываемый взрывами смеха, и резкий запах чего-то жареного, смешанный с терпким ароматом дешевого вина и сигаретного дыма (хотя мать и клялась, что дома никто не курит).
«О! Маркуша пришел! И не один!» – тетя Марина выплыла из гостиной, раскрасневшаяся, с бокалом в руке. Ее цепкий взгляд тут же впился в Дайку, оценивая ее с ног до головы. «Какая девочка! Даечка, да? Я Марина, тетя Марка! Проходите скорее, чего в дверях стоять!»
Дайка слегка смутилась от такого напора, но вежливо улыбнулась.
«Здравствуйте, Марина. Очень приятно».
«Да какие там здравствуйте! Давай на ты!» – тетя Марина фамильярно обняла ее за плечи, почти силой увлекая в гостиную.
Гостиная выглядела так, словно в ней взорвалась небольшая бомба энтропии. На журнальном столике, сдвинутом в угол, громоздились тарелки с закусками – нарезанная колбаса, сыр, какие-то салаты вперемешку с пакетами чипсов и бутылками. На диване и креслах расположились остальные участники действа: мать Елена Викторовна, уже с характерным блеском в глазах; отчим Виктор, пытающийся изображать радушного хозяина, но выглядящий уставшим и слегка потерянным; и дядя Игорь, громко рассказывающий какой-то анекдот, судя по всему, не в первый раз за вечер.
Марк молча прошел следом, внутренне съеживаясь. Каждый звук, каждый запах, каждая деталь этой обстановки вызывали у него почти физическое отторжение. Фальшивые улыбки, пустые разговоры, натужное веселье, заливаемое алкоголем… Он видел всю эту картину не как семейный вечер, а как выставку человеческих слабостей и убожества. Его родственники. Его фон.
Дайку же, казалось, ничто не смущало. Она с той же вежливой улыбкой здоровалась со всеми, отвечала на вопросы, которые тут же посыпались со всех сторон.
«А ты в какой школе учишься, Даечка? А кем родители работают? А какие планы после школы?» – тетя Марина усадила ее рядом с собой на диван и начала свой привычный допрос, притворяясь искренним интересом.
Дайка отвечала терпеливо, стараясь быть милой. Она даже восхитилась каким-то салатом, который приготовила мать («Ой, Елена Викторовна, так вкусно!»), чем вызвала довольную улыбку последней.
Марк сел чуть поодаль, в кресло, и молча наблюдал. Его тошнило. Тошнило от приторной любезности тети, от бахвальства дяди Игоря, который уже перешел к рассказам о том, как он «один раз так порыбачил…», от заискивающей улыбки матери, явно довольной произведенным «впечатлением», от неловких попыток отчима вставить слово.
«А Маркуша наш – парень серьезный!» – заявила тетя Марина, потрепав Дайку по плечу. «Ты уж его держись! Таких сейчас мало!»
Дайка посмотрела на Марка с нежностью и гордостью.
«Я знаю», – тихо сказала она.
Марка передернуло. Он поймал взгляд матери – в нем читалось самодовольство. Она использовала Дайку, чтобы похвастаться «удачным» сыном перед родственниками. Все как всегда.
«Виктор, налей девочке вина!» – скомандовала мать.
«Да нет, спасибо, я не пью», – вежливо отказалась Дайка.
«Ой, да ладно, чуть-чуть! За знакомство!» – настаивала тетя Марина.
Марк видел, как Дайка слегка растерялась под этим напором, но все же мягко настояла на своем. Он оценил ее стойкость, но сама ситуация была отвратительной.
Вечер катился по накатанной колее. Громче становился смех, бессвязнее – разговоры. Дядя Игорь уже трижды рассказал один и тот же анекдот про рыбалку, каждый раз смеясь громче всех. Тетя Марина переключилась на обсуждение каких-то общих знакомых, щедро делясь сплетнями. Мать периодически жаловалась на усталость и тяжелую жизнь, незаметно подливая себе вина. Отчим в основном молчал, улыбаясь невпопад.
А Дайка… Дайка сидела среди всего этого, поддерживая разговор, кивая, улыбаясь. Она смеялась шуткам дяди Игоря, сочувственно кивала на жалобы Елены Викторовны, терпеливо отвечала на бесконечные вопросы тети Марины. Марк смотрел на нее и не понимал: она действительно не замечает всей этой пошлости, фальши, убогости? Или она так хорошо играет свою роль? Ее доброта и воспитанность казались здесь чем-то инородным, нелепым, как ее нарядное платье в этой прокуренной, заставленной бутылками гостиной.
Его воротило от собственных родственников, от этой липкой атмосферы пьяного «родства». Он чувствовал себя чужим, наблюдателем из другого мира. И только присутствие Дайки, ее наивная попытка вписаться в этот балаган, делали вечер еще более невыносимым. Она была здесь из-за него. И это было еще одним поводом презирать и себя, и их всех.
Вечер начался на удивление… прилично. Родственники Марка, казалось, включили режим «гостеприимство для важной персоны». Вопросы Дайке задавали, но без излишнего любопытства, больше походя на светскую беседу. Тетя Марина хвалила ее платье и умный вид. Мать налила ей сока, даже не пытаясь предложить вино, и с гордостью рассказывала Дайке о «достижениях» Марка в учебе (сильно преувеличенных, как отметил про себя Марк). Дядя Игорь рассказал пару относительно безобидных анекдотов и даже поинтересовался у Дайки ее мнением о какой-то книге, которую она упомянула. Отчим поддерживал разговор общими фразами, стараясь выглядеть солидно.
Марк сидел и наблюдал за этим спектаклем с плохо скрываемым внутренним цинизмом. Он видел, как напряжена мать, как она одергивает скатерть, как неестественно громко смеется шуткам дяди. Он замечал, как тетя Марина сдерживает язвительные комментарии, которые обычно слетали у нее с языка. Он видел, как отчим старательно подбирает слова. Они все играли роли. Играли для Дайки, для этой милой, умной девочки в красивом платье, которая была «девушкой Марка». Они создавали иллюзию нормальной, дружной, пусть и шумной семьи. И это представление было почти таким же отвратительным, как их обычное пятничное состояние, если не хуже – из-за своей лживости.
Но Дайка… Дайка сияла. Она явно принимала все за чистую монету. Ей нравилось внимание, нравилась эта атмосфера «теплого» семейного круга. Она смеялась, отвечала, рассказывала о себе, чувствовала себя принятой и оцененной. Ее искренняя радость и легкое волнение были почти осязаемы.
И странное дело – глядя на ее неподдельное удовольствие, Марк почувствовал, что его собственное раздражение и отвращение немного притупились. Ее наивность, ее неспособность или нежелание видеть фальшь, создавали вокруг нее какое-то защитное поле, которое частично гасило его внутренний мрак. Он все так же презирал эту комедию, но злость не разъедала его так сильно, как обычно. Ее присутствие, как ни странно, делало вечер терпимым. Не хорошим, но терпимым.
Когда пришло время уходить, Дайка прощалась со всеми с искренней теплотой.
«Спасибо вам большое! Мне было так приятно познакомиться!» – говорила она, и ее глаза светились счастьем.
«И нам, деточка, и нам! Приходи еще обязательно!» – рассыпалась в любезностях мать, провожая их до двери.
Они вышли на улицу, в ночную прохладу. Дайка взяла Марка под руку, все еще переполненная эмоциями.
«Марк, у тебя такие замечательные родители! И тетя с дядей такие веселые! Мне так понравилось!» – щебетала она. «Я так волновалась, а они оказались такими… такими милыми!»
Марк посмотрел на ее счастливое лицо. Милые. Веселые. Замечательные. Он видел совсем другое – видел заискивание матери, фальшивую бодрость тети, натужные шутки дяди. Видел отчаянное желание его семьи выглядеть лучше, чем они есть, перед его «приличной» девушкой. Но он не стал ее разубеждать. Зачем?
«Я рад, что тебе понравилось», – сказал он ровно, даже позволив себе легкую улыбку.
Он проводил ее до самого дома. Всю дорогу она рассказывала, как ей понравился салат Елены Викторовны, как смешно шутил дядя Игорь, какая приятная женщина его тетя Марина. Марк слушал, кивал, вставлял короткие фразы. Ее хорошее настроение действительно не дало его собственному рухнуть в привычную пропасть отвращения к миру.
У ее подъезда она обняла его на прощание.
«Спасибо за вечер, Марк. И за цветы». Она коснулась губами его щеки. «Позвони завтра».
«Обязательно», – пообещал он.
Он смотрел ей вслед, пока она не скрылась в подъезде. Затем развернулся и пошел прочь. Спектакль окончен. Маска вежливости, которую он носил весь вечер, сползла, оставляя привычную холодную пустоту. Но сегодня она была не такой всепоглощающей. Дайка, сама того не зная, своей наивной верой в хороших людей ненадолго разогнала мрак. Забавно. И жалко.
Ночная прохлада приятно остужала лицо после душной квартиры и приторного послевкусия семейного спектакля. Марк шел по знакомым улицам своего района. Фонари выхватывали из темноты обшарпанные фасады панелек, пустые детские площадки, редких запоздалых прохожих. Привычный, унылый пейзаж. Контраст с чистым, ухоженным районом Дайки был разительным. Здесь все было честнее в своей неприглядности.
Он свернул в узкий проулок между домами – короткий путь к его подъезду. Стандартная подворотня: мусорные баки, источающие кисловатый запах, граффити на стенах, тусклая лампочка над входом в какой-то подвал, едва разгоняющая мрак. Марк шел быстро, погруженный в свои мысли, анализируя прошедший вечер, просчитывая следующие шаги. Он не боялся этих переулков, он сам был здесь хищником.
И тут он замер.
Что-то было не так. Впереди, метрах в десяти, на кирпичной стене дома, там, где раньше была лишь облупившаяся краска и нецензурная надпись, теперь висело пятно абсолютной тьмы. Не тень, не грязь – именно чернота, поглощающая свет тусклой лампочки. Оно было почти идеально круглым, размером с большое блюдо, и слегка мерцало по краям, словно горячий воздух над асфальтом.
Марк инстинктивно напрягся, его мозг лихорадочно пытался найти рациональное объяснение. Галлюцинация? Чья-то дурацкая шутка с проектором? Но чернота была слишком… плотной, слишком неправильной.
И в этот момент из центра черного круга медленно, словно проталкиваясь сквозь вязкую смолу, показались две руки. Человеческие по форме, но покрытые чем-то черным, блестящим и густым, похожим на мазут или старую нефть. Эта грязь стекала с них редкими, тяжелыми каплями, не оставляя следов на стене под кругом. Одна рука сжимала в грязных пальцах идеально черный куб, размером с небольшой мяч. Его поверхность была матовой, словно поглощающей свет, возможно, слегка шершавой на ощупь. Вторая рука держала небольшой, сложенный вдвое листок пожелтевшей бумаги.
Руки замерли, протягивая предметы вперед, в пустоту подворотни. Они не двигались, не дрожали. Просто висели в воздухе, высунувшись из ниоткуда.
Марка сковал холодный, первобытный ужас. Вся его расчетливость, цинизм, контроль испарились в одно мгновение. Перед ним было что-то абсолютно чуждое, невозможное, выходящее за рамки всего, что он знал или мог представить. Это не были люди, это не была шутка. Это была… херня. Необъяснимая, отвратительная, пугающая до дрожи в коленях херня.
Он не помнил, как развернулся. Ноги сами понесли его прочь из подворотни, обратно на улицу. Он бежал, не оглядываясь, сердце колотилось где-то в горле, в ушах стучала кровь. Он пробежал мимо своего подъезда, завернул за угол, пронесся еще квартал, прежде чем остановился, тяжело дыша, согнувшись пополам и уперевшись руками в колени.
Он поднял голову, дико озираясь по сторонам. Обычная улица, фонари, окна домов. Ничего странного. Он заставил себя посмотреть в сторону той подворотни. Отсюда ничего не было видно.
Галлюцинация? От усталости? От напряжения? Он потер лицо руками. Руки дрожали. Нет. Это было слишком реально. Грязные руки, черный куб размером с мяч, бумажка… Образ намертво впечатался в его сознание.
Марк выпрямился, пытаясь восстановить дыхание и взять себя в руки. Он не пошел проверять. Не сегодня. Он быстрым шагом, почти бегом, добрался до своего подъезда, пулей взлетел по лестнице и захлопнул за собой дверь квартиры, дважды повернув ключ в замке. Он прислонился спиной к двери, все еще тяжело дыша. Что это, черт возьми, было?
Заперев за собой дверь квартиры, Марк на мгновение замер в тишине коридора. Звуки из гостиной, где, вероятно, еще продолжался банкет или уже начиналась стадия пьяных разборок, сюда почти не доносились. Он прошел в свою комнату, щелкнул замком и на двери своего убежища.
Порядок. Тишина. Контроль. Но сегодня даже идеальная геометрия его комнаты не приносила облегчения. Образ грязных рук, протягивающих черный куб из невозможного пятна тьмы, стоял перед глазами, накладываясь на воспоминания о фальшивых улыбках родственников, заискивающем взгляде Шона, наивной радости Дайки и холодной механике его собственных манипуляций.
Слишком много.
День выдался перегруженным. Школа, поддержание иерархии, сбор "дани", утреннее представление с матерью, натянутый спектакль с Дайкой и семьей, а потом… это. То, чему не было названия, объяснения. Его мозг, обычно работающий как холодный калькулятор, сейчас был переполнен, отказываясь обрабатывать иррациональный ужас вкупе с накопившейся за день усталостью и отвращением.
Он не стал раздеваться. Не стал, как обычно, раскладывать вещи или планировать завтрашний день. Он просто подошел к кровати и рухнул на нее лицом вниз. Тяжесть мгновенно навалилась на тело, словно кто-то выключил рубильник.
Не было мыслей о руках, о кубе, о Дайке, о деньгах, о школе. Не было анализа, страха или планов. Только свинцовая усталость, затопившая сознание. Предохранители выбило. В ту же секунду, как его голова коснулась подушки, Марк провалился в глубокий, тяжелый сон без сновидений. Система требовала аварийной перезагруз
Глава 3. Анализ
Сознание вернулось рывком, выдернув Марка из плотной, вязкой темноты небытия. Не было плавного перехода, как обычно. Просто резкий всплеск адреналина, учащенное сердцебиение и образ, мгновенно вспыхнувший перед внутренним взором: черные, блестящие от мазута руки, вылезающие из невозможного пятна тьмы, протягивающие черный куб.
Он рывком сел на кровати, тяжело дыша, озираясь по сторонам. Комната. Его комната. Утро. Бледный свет пробивался сквозь щель в шторах. Все было на своих местах, до стерильности упорядоченное. Но чувство вчерашнего первобытного ужаса никуда не делось. Оно сидело холодной иглой под кожей.
«Херня какая-то», – прошептал Марк в тишину комнаты, проводя рукой по лицу. Рука слегка дрожала.
Галлюцинация? Он лихорадочно перебирал варианты. Усталость? Да, день был дерьмовый. Стресс от семейного сборища? Возможно. Но чтобы такое? Он не пил, не употреблял ничего. Это было слишком ярко, слишком… реально. Ощущение неправильности, исходящее от черного круга, липкая грязь на руках – мозг отказывался верить, но тело помнило панику, бегство.
Может, розыгрыш? Какие-нибудь идиоты с проектором и реквизитом? Но как они добились такого эффекта черноты? И зачем? Кому нужно было пугать его в этой забытой богом подворотне? Бессмысленно.
Он встал с кровати, подошел к окну, осторожно отодвинул штору. Внизу медленно оживал двор. Дворник лениво мел асфальт, какая-то старушка выгуливала собачку. Обычное утро. Никаких следов вчерашнего безумия.
Марк заставил себя глубоко вдохнуть, выдохнуть. Контроль. Нужно вернуть контроль. Это была либо игра его собственного разума, либо чья-то очень странная шутка. В любом случае, поддаваться панике – непростительная слабость. Он не позволит какой-то необъяснимой херне выбить себя из колеи.
Он бросил взгляд на часы. Время идти в школу. Рутина. Порядок. Лучшее лекарство от иррационального страха. Он отбросил мысли о руках и кубе в дальний угол сознания. Запер их там. Нужно было собраться, умыться, одеться, надеть привычную маску.
Но когда он стоял в ванной перед зеркалом, механически чистя зубы, его взгляд зацепился за собственное отражение. Глаза казались чуть более запавшими, чем обычно, а под ними залегли едва заметные тени. И на мгновение ему показалось, что в глубине зрачков отразилось не тусклое освещение ванной, а что-то темное, маслянистое…
Он резко тряхнул головой, сплюнул пасту в раковину. Хватит. Это просто усталость. Он разберется с этим позже. Возможно, заглянет в ту подворотню после школы. Просто чтобы убедиться. Чтобы доказать себе, что там ничего нет. А сейчас – школа. Иллюзия нормальности. Она была ему необходима.
Он одевался быстро, привычными, отточенными движениями. Темные джинсы, футболка, толстовка. Каждое действие – шаг к восстановлению привычного порядка, изгнанию вчерашнего хаоса из мыслей. Он зашнуровывал кроссовки, намеренно сосредотачиваясь на монотонном движении пальцев.
«Галлюцинация», – мысленно повторил он, как мантру. «Чистой воды глюк на нервной почве». Семейка вчера постаралась, вымотала все нервы своим спектаклем. Плюс накопившаяся усталость за неделю. Вот мозг и выдал картинку – собрал все подсознательные страхи и дерьмо в один кумулятивный бред. Грязные руки – символ всей той липкой мерзости, в которой он варился. Черный круг – пустота, которую он иногда ощущал внутри. Куб… просто случайная деталь, абсурдная, как и вся ситуация.
Он усмехнулся про себя, затягивая шнурки туже, чем обычно. Надо же, он – Марк! – испугался теней в подворотне, как какой-нибудь первоклашка. Драпанул так, что пятки сверкали. Секундная слабость, помутнение рассудка. Жалкое зрелище. Он, кто держал в узде полшколы, кто манипулировал людьми как марионетками, повелся на дешевый спецэффект собственного воображения. Стыдно.
«Руки из стены, ага», – он фыркнул, подхватывая рюкзак. «Может, еще НЛО над районом летало? Или домовой в шкафу поселился?» Бред сивой кобылы. Мир работал по понятным, пусть и отвратительным, законам. Законам силы, денег, манипуляций. В нем не было места для черных дыр в стенах и мазутных конечностей из ниоткуда. Это была территория истеричных баб и впечатлительных идиотов, но не его.
Он еще раз окинул взглядом свою комнату. Порядок. Все под контролем. Вчерашний сбой – не более чем досадный эпизод, который уже почти стерся. Он просто устал. Нужно будет выспаться на выходных, привести нервы в порядок. И забыть эту чушь.
Он вышел из комнаты, закрыв за собой дверь. В коридоре было тихо – мать и отчим, видимо, еще спали или уже ушли на работу. Отлично. Меньше раздражителей с утра.
Марк направился к выходу, поправляя рюкзак на плече. Никаких подворотен сегодня. Прямой путь в школу. Обычный день. Обычные дела. Все идет по плану. А вчерашнее… вчерашнего просто не было. Он не позволит этому быть.
Несмотря на все попытки самовнушения, червячок сомнения продолжал грызть где-то на периферии сознания. Весь день в школе Марк ловил себя на том, что мыслями возвращается к вчерашнему вечеру. Физика, история, болтовня Анда, даже привычные ритуалы сбора "дани" после уроков – все проходило как в тумане. Образ грязных рук, вылезающих из неестественной черноты, вспыхивал в памяти непрошено, вызывая короткий, неприятный холодок. Он злился на себя за эту слабость, но избавиться от навязчивого воспоминания не мог.
Рационализация давала трещину. Если это был просто глюк, почему он такой стойкий? Почему так отчетливо помнятся детали – маслянистый блеск грязи, матовый куб, пожелтевшая бумажка?
Когда уроки закончились и обычные "дела" были улажены, Марк, вместо того чтобы сразу идти домой, помедлил у школьных ворот. Он сказал Анду, что задержится, придумав какую-то неубедительную отговорку. Ему нужно было идти домой другим путем. Через ту подворотню.
Решение далось нелегко. Часть его, та, что отвечала за холодный расчет и контроль, кричала, что это идиотизм – тратить время на проверку бредовой галлюцинации. Но другая часть, разбуженная вчерашним ужасом, требовала доказательств. Ему нужно было увидеть собственными глазами, что там ничего нет, чтобы окончательно закрыть этот гештальт. Чтобы стереть этот сбой в его упорядоченной системе.
Он шел знакомыми улицами, но шаг был не таким уверенным, как обычно. Приближаясь к нужному повороту, он почувствовал, как неприятно засосало под ложечкой. Сердце забилось чуть быстрее. Он заставил себя сделать глубокий вдох. «Просто подворотня. Обычная, засранная подворотня», – повторил он про себя.
Он свернул в узкий проулок. Солнце уже клонилось к закату, и здесь, между домами, было сумрачно. Вот она – та самая стена с облупившейся краской и старым граффити. Вот мусорные баки. Вот тусклая лампочка над входом в подвал.
Марк остановился, вглядываясь. Ничего. Абсолютно ничего необычного. Никакого черного круга. Никаких рук. Просто грязная кирпичная стена. Он подошел ближе, почти вплотную, всматриваясь в то место, где вчера висело пятно тьмы. Обычный кирпич, старая краска, пыль.
На мгновение его накрыло волной облегчения. Глюк. Точно глюк. Он даже усмехнулся собственному страху. Идиот.
Он уже собирался развернуться и уйти, как вдруг ощутил… холод. Странный, локальный холод, исходящий именно от этого участка стены. Не сквозняк, воздух был неподвижен. Просто неестественное ощущение низкой температуры, как будто кто-то приложил к кирпичам кусок льда. Он осторожно протянул руку – кожа моментально ощутила эту разницу температур.
Марк отдернул руку, как от огня. Холод. Здесь. Почему?
Он снова осмотрел стену, пол под ней. Ничего. Ни капель мазута, ни следов. Только этот необъяснимый холод.
Облегчение сменилось новой волной тревоги, смешанной с раздражением. Рациональное объяснение снова ускользало. Холод в конкретной точке стены – это тоже галлюцинация? Тактильная? Бред какой-то.
Он постоял еще несколько секунд, борясь с желанием снова потрогать стену и одновременно с желанием убраться отсюда подальше. Второе победило.
Он уже собирался развернуться и уйти, чувствуя смесь облегчения и раздражения на самого себя, как вдруг его взгляд зацепился за что-то у самого плинтуса стены, там, где кирпич переходил в грязный асфальт. Что-то маленькое, темное.
Марк нахмурился и подошел ближе, присел на корточки. Это была не грязь. Это была застывшая капля чего-то черного, вязкого, с маслянистым блеском, даже в тусклом свете подворотни. Она была похожа… да, черт возьми, она была похожа на ту самую «нефть», которая покрывала вчерашние руки. Он осторожно ткнул в нее носком кроссовка. Капля была твердой, как застывшая смола, но не крошилась.
Холодок пробежал по спине Марка, на этот раз сильнее. Это уже не тактильная галлюцинация. Это вещественное доказательство.
Он выпрямился, снова осматривая стену и пол вокруг. И тут он заметил еще кое-что. За мусорным баком, почти невидимый в тени, лежал небольшой, сложенный в несколько раз листок бумаги. Бумага была старая, пожелтевшая по краям, и выглядела так, словно ее долго держали в чем-то грязном – на сгибах виднелись темные, маслянистые отпечатки пальцев.
Сердце Марка сделало кульбит. Это была она. Та самая бумажка, которую держала вторая рука. Он помнил ее совершенно отчетливо. Но где куб?
Преодолевая брезгливость и внезапно вернувшийся страх, он подошел и осторожно поднял листок. Бумага была плотной, грубоватой на ощупь. Он развернул ее. Внутри не было текста в привычном понимании. Только несколько строк, написанных выцветшими чернилами, странным, угловатым, архаичным шрифтом. Язык был вроде бы русским, но слова казались корявыми, словно переведенными дословно с чего-то древнего:
Цена: Три.
Одна – к Гибели.
Вторая – Клеймо.
Третья – Поступок.
Желание – как Сказано.
Под этими строками был грубо нарисован простой черный куб.
Марк стоял посреди грязной подворотни, держа в руках этот странный листок. Холод от стены все еще ощущался спиной. Застывшая капля черной гадости на асфальте у его ног. Бумажка с нелепыми, зловещими правилами и отпечатками нечеловечески грязных пальцев.
Галлюцинация отменяется.
Это было реально. Что бы это ни было – оно было реальным. И оно оставило ему послание. Но где сам предмет? Где куб?
Тревога смешалась с новым, незнакомым чувством – острым, хищным любопытством. Что это за игра? Какие правила? И что, черт возьми, значит «Желание – как Сказано»?
Он аккуратно сложил листок и сунул его во внутренний карман толстовки. Затем еще раз бросил взгляд на застывшую каплю и холодный участок стены. Теперь эта подворотня не казалась просто грязным проулком. Это было место контакта. Место, где реальность дала трещину.
Марк вышел из подворотни уже другим человеком. Страх никуда не делся, но теперь к нему примешивался азарт исследователя и расчетливость игрока, которому подкинули новую, опасную, но потенциально очень интересную головоломку. Он не знал, что делать дальше, но одно он знал точно: он не сможет это просто забыть.
Следующие несколько дней Марк действовал с удвоенной, почти лихорадочной энергией. Он погрузился в школьную рутину, как утопающий хватается за соломинку. Пунктуальность стала еще более выверенной, ответы на уроках – еще более четкими и безупречными (когда он решал отвечать). Он активно участвовал в обсуждениях, поддерживал разговоры в компаниях, улыбался нужным людям, игнорировал ненужных – все как обычно, только с большим усердием, словно пытался доказать самому себе, что мир все еще подчиняется его правилам, его контролю.
Листок с архаичными правилами лежал дома, спрятанный под стопкой старых тетрадей в самом дальнем углу ящика стола. Он не доставал его, не перечитывал, но его присутствие ощущалось как невидимый груз. Мысли о подворотне, о холодной стене, о черной капле и, главное, о пропавшем кубе, постоянно всплывали на периферии сознания, требуя внимания. Марк отгонял их, забивая эфир школьной суетой.
На уроках он заставлял себя слушать учителей, вникать в уравнения и даты, но иногда его взгляд стекленел, устремляясь в окно или на стену. В голове прокручивались строки: «Цена: Три… Одна – к Гибели…» Бред. Бессмысслица. Но почему тогда она так навязчиво лезет в голову?
В общении с одноклассниками он тоже старался держать марку. С Андом обсуждал какие-то сплетни, с Максом – предстоящие экзамены, с другими – музыку, фильмы, планы на выходные. Но иногда он вдруг замолкал посреди разговора, словно прислушиваясь к чему-то внутреннему, или отвечал невпопад, чего раньше за ним почти не водилось.
«Марк? Ты чего завис?» – спросил однажды Анд на перемене, когда Марк не отреагировал на его вопрос о какой-то вечеринке.
Марк вздрогнул, возвращаясь в реальность. «А? Да так, задумался», – он отмахнулся с легкой улыбкой, но Анд несколько секунд смотрел на него с удивлением. Марк обычно не «зависал».
Даже его манипуляции стали чуть… топорнее. Он по-прежнему легко добивался своего, но иногда в его голосе проскальзывало непривычное раздражение, если кто-то не понимал намека с первого раза, или он действовал чуть более прямолинейно, чем обычно, полагаясь на свой авторитет, а не на тонкую игру. Словно ему не хватало терпения на привычные прелюдии. Контроль над собой требовал больше усилий, и часть ресурсов уходила на подавление внутренних демонов, а не на виртуозное плетение интриг.
Никто не мог бы сказать точно, что изменилось, но ощущение легкой «неправильности» витало вокруг него. Он был все тем же Марком – умным, обаятельным, чуть отстраненным, но теперь в его поведении появилась едва заметная лихорадочность, скрытая под маской стоического спокойствия, словно он бежал марафон, изо всех сил стараясь не показать усталость и сбитое дыхание.
Особенно заметны эти внутренние сдвиги стали в тех сферах, где Марк привык действовать с максимальной расчетливостью и холодностью – в управлении своей теневой школьной империей. Сбор "дани" всегда был процессом четким, почти ритуальным. Короткие встречи, минимум слов, быстрый обмен. Но теперь что-то изменилось.
На этой неделе, встречаясь с одним из "старших" по классу, который немного замешкался с передачей нужной суммы, Марк не стал, как обычно, терпеливо ждать или использовать тонкий намек.
«Быстрее, не тяни резину», – бросил он неожиданно резко, его голос был лишен обычной маскирующей вежливости. Парень, обычно чувствовавший себя относительно уверенно под «крышей» Марка, вздрогнул от непривычно жесткого тона и торопливо сунул смятые купюры ему в руку.
«Д-держи, Марк, извини, отсчитывал…»
Марк молча сунул деньги в карман, даже не пересчитав на месте, как делал иногда для проформы, и развернулся, чтобы уйти, оставив парня в легком недоумении и страхе. Обычно Марк был холодным, но не таким… дерганым. Словно его что-то по-настоящему злило.
Похожая сцена повторилась и с другим "клиентом". Марк задал несколько лишних, почти параноидальных вопросов о том, все ли спокойно в их классе, не появилось ли "проблем", которых он, Марк, мог бы не заметить. Его взгляд был более пристальным, колючим. Это была уже не уверенность всезнающего контролера, а скорее нервозность того, кто боится потерять хватку.
Даже Шон, его верная шестерка, почувствовал перемену. Когда Марк давал ему очередное мелкое поручение (узнать расписание дополнительных занятий у Лены), он говорил быстрее обычного, почти не глядя на Шона, и в конце добавил нехарактерное: «Только без глупостей, понял? Мне сейчас не до твоих косяков». Шон испуганно закивал, чувствуя исходящее от Марка напряжение, похожее на туго натянутую струну.
Эти мелкие изменения, сбои в привычном поведении, накапливались. Сам Марк, возможно, их не замечал, слишком занятый внутренней борьбой с навязчивым воспоминанием и попытками восстановить статус-кво в своей голове. Но система, которую он выстроил вокруг себя, начала едва заметно реагировать на эти вибрации. Иллюзия его непоколебимого контроля, хоть и не рухнула, но покрылась сетью тонких, почти невидимых трещин. Он все еще был на вершине, но его трон, казалось, слегка покачнулся.
Самым сложным для Марка стало поддержание иллюзии нормальности в более личных, хоть и поверхностных, взаимодействиях. Его обычная способность легко «отзеркаливать» собеседника, подстраиваться под тон разговора, дала сбой.
Разговаривая с Максом, своим искренним и простодушным «лучшим другом», Марк поймал себя на том, что не слушает его восторженный рассказ о каком-то новом фильме. Его мысли снова унеслись к холодной стене и пожелтевшему листку бумаги.
«…и там такой поворот в конце, прикинь!» – завершил Макс, ожидая реакции.
Марк молчал, глядя куда-то сквозь него.
«Марк?» – Макс осторожно тронул его за плечо. «Ты как? Все нормально?»
«А? Да, нормально», – Марк встряхнулся, возвращаясь. «Фильм, говоришь… Круто». Но его ответ прозвучал механически, без тени энтузиазма, и Макс озадаченно нахмурился, чувствуя фальшь, но не решаясь расспрашивать дальше.
Даже с Дайкой, которая после памятного пятничного вечера стала еще более внимательной и восторженной, общение стало напряженным. Он отвечал на ее звонки и сообщения, но разговоры были короче, его ответы – односложнее. Он ссылался на усталость и подготовку к экзаменам, но Дайка чувствовала холодок, отстраненность, которой раньше не было. Она списывала это на его «серьезность» и загруженность, но тень сомнения начинала закрадываться в ее мысли.
Однажды в школьном коридоре он почти столкнулся с Катей. Она, как всегда, просто и дружелюбно улыбнулась: «Ой, прости, Марк! Задумалась». В обычное время он бы ответил вежливой формальностью или просто прошел мимо. Но в этот раз, на долю секунды, его лицо исказилось странной гримасой – смесью страха и раздражения, словно ее простое присутствие было угрозой. Он тут же взял себя в руки, но Катя успела заметить этот мимолетный сбой. Она ничего не сказала, но ее внимательный, чуть удивленный взгляд задержался на нем дольше обычного.
Эта скрытая нервозность, эта рассеянность, эти короткие провалы в контроле над мимикой и тоном – все это создавало диссонанс. Марк изо всех сил старался держать фасад неприступности и порядка, но внутреннее напряжение просачивалось наружу мелкими, но заметными для наблюдательного глаза деталями. Он все еще был в центре своей вселенной, но сама вселенная, казалось, начала подрагивать, реагируя на смещение его внутреннего стержня. И чем сильнее он пытался игнорировать причину этого смещения, тем очевиднее становились симптомы. Мир вокруг него еще не знал о подворотне и странном листке бумаги, но уже начинал чувствовать эхо того столкновения с необъяснимым.
Вечер опустился на город, окрашивая небо в грязные оттенки фиолетового и серого. Марк сидел за столом в своей комнате. Домашнее задание было сделано – механически, без особого вникания, но правильно. Ужин прошел в обычном молчаливом напряжении с матерью и отчимом – он съел свою порцию, не поднимая глаз от тарелки, и ушел к себе, не удостоив их даже дежурным «спасибо».
Комната была его крепостью, его лабораторией контроля. Но последние дни эта крепость ощущалась… осажденной. Невидимым врагом, засевшим у него в голове после того вечера в подворотне. Он откинулся на спинку стула, провел ладонью по лицу. Легкая головная боль тугим обручем стягивала виски – результат постоянного внутреннего напряжения, попыток подавить то, что он видел, и раздражения на собственную несвойственную ему реакцию, длившуюся эти несколько дней.
Он вспомнил свою рассеянность на уроках, нехарактерную резкость с «клиентами», мимолетную гримасу при виде Кати. Вспомнил удивленные взгляды Макса и Анда. Слабость. Сбой программы. Он, Марк, который гордился своей способностью управлять собой и другими, последние дни вел себя как дерганый невротик. И из-за чего? Из-за странного видения и куска старой бумаги с бредовым текстом?
Он встал и подошел к зеркалу над комодом. Всмотрелся в свое отражение. Да, выглядел не лучшим образом – чуть бледнее обычного, под глазами тени. Но главное – выражение лица. Не то. Не его обычная холодная маска уверенности. Во взгляде читалась затаенная тревога, которую он тщетно пытался скрыть даже от самого себя все это время.
«Жалкое зрелище», – тихо произнес он своему отражению. Презрение к собственной недавней слабости поднялось внутри волной горечи. Страх? Паника? Нервозность? Это эмоции для жертв, для тех, кем он манипулировал, но не для него. Он – хищник, игрок, кукловод. А кукловод не может позволить себе дрожащие руки или мутный взгляд.
Что произошло в той подворотне несколько дней назад? Неважно. Пока неважно. Было ли это реальностью, галлюцинацией, чьей-то идиотской шуткой – сейчас это не имело значения. Значение имело то, как он на это отреагировал потом. Он позволил этому влиять на себя, на свои действия, на свой контроль. Недопустимая ошибка.
Он медленно выдохнул, глядя себе в глаза в зеркале. Нужно было вернуть себя. Старого, настоящего Марка. Того, кто видит мир как набор ресурсов и препятствий. Того, кто действует, а не рефлексирует. Того, кому плевать на необъяснимое, пока оно не мешает его планам.
Он вернулся к столу. Открыл ящик, достал из-под стопки тетрадей тот самый пожелтевший листок. Развернул его. Строки все так же смотрели на него своей архаичной, корявой бессмыслицей. «Цена: Три… Гибель… Клеймо… Поступок…»
Раньше, в эти дни, этот текст вызывал у него подспудный страх и тревогу. Сейчас он смотрел на него иначе. Холодно. Аналитически. Это была информация. Непонятная, возможно, бесполезная, но информация. Не более. Он аккуратно сложил листок точно по старым сгибам. Никакой паники. Никакой мистики. Просто факт: у него есть этот клочок бумаги.
Он подошел к своему шкафу, открыл небольшую металлическую коробку, где хранил немного наличных и пару ненужных сим-карт. Положил сложенный листок на дно, под деньги. Закрыл коробку, поставил ее на место. С глаз долой – из сердца вон. Или, по крайней мере, из активной памяти. Это был файл, отложенный в архив до тех пор, пока не появится новая информация или необходимость его извлечь. Например, если снова объявится тот черный куб.
Затем он вернулся к столу. Выровнял стопку учебников, которые и так лежали идеально ровно. Поправил ручки в стакане. Маленькие ритуалы восстановления контроля над физическим пространством помогали восстановить и внутренний порядок.
Он сел обратно на стул. Головная боль начала отступать. Он снова посмотрел на свое отражение в темном экране выключенного ноутбука. Вот он. Марк. Спокойный, расчетливый, готовый к следующему дню.
Он откроет учебник по математике и начнет решать самые сложные задачи. Не потому, что это нужно для школы, а чтобы загрузить мозг привычной, логичной работой. Чтобы окончательно вытеснить иррациональный мусор последних дней.
Тот странный вечер и последовавшая за ним нервозность были просто сбоем. Система перезагружена. Марк снова был в строю. Холодный, собранный, готовый играть по своим правилам. А странная подворотня и ее загадки? Это проблема для будущего Марка. Сегодняшний Марк вернулся к своим делам.
Глава 4. Рационализм
Марк лежал в темноте своей комнаты, глядя в потолок. Сон не шел. Учебник по математике был закрыт и убран на место, ритуалы контроля выполнены, но мозг, освобожденный от дневной суеты, не желал отключаться. Он снова и снова возвращался к пожелтевшему листку бумаги. Тому самому, что теперь лежал, сложенный вчетверо, в его паспорте, прижатый к странице с фотографией. Иронично. Документ, удостоверяющий его личность в реальном, скучном мире, теперь хранил ключ к чему-то совершенно иррациональному. Он носил эту загадку с собой, в кармане джинсов, каждый день.
«Цена: Три.»
Просто и лаконично. Как в прайс-листе. Цена за что? За исполнение желания, очевидно, судя по последней строке. Три единицы. Но чего? Его первая, самая циничная мысль была – деньги? Информация? Услуги? Но источник… эти руки, эта чернота… они не выглядели так, будто им нужны рубли или компромат на директора школы. Это было что-то другого порядка.
Жизни?
Эта мысль, самая драматичная и очевидная, снова всплыла, но он тут же попытался ее отбросить. Слишком… по-книжному. Слишком просто. Хотя… три строки, следовавшие за «Ценой», намекали на что-то серьезное. Гибель. Клеймо. Поступок. Это не похоже на плату за подписку на журнал.
«Судьбы». Вот какое слово вертелось на языке, когда он пытался подобрать синоним. Не просто физическое существование, а вся совокупность жизни человека – его путь, его удача, его суть. Три судьбы. Чьи? Неужели он, владелец этого… чего-то… должен будет сам выбирать?
Он представил себе этот процесс. Холодный выбор. Как он выбирает, кого из своего окружения пустить в расход ради собственной выгоды. Мать? Отчим? Анд? Макс? Шон? Мысль была неприятной, но не из-за моральных терзаний, а из-за потенциальных последствий для него. Убрать фигуру с доски – это одно, но если это вызовет расследование, подозрения, нарушит его собственный комфорт и контроль? Неэффективно.
А если речь не о знакомых? Если можно выбрать случайных людей? Из новостей? Звучит безопаснее, но как это работает? И откуда эта… сущность… узнает о его выборе?
Нет, пока это все вилами по воде. Слишком много неизвестных. «Три» – это просто число. «Цена» – просто слово. Пока у него нет самого артефакта – того черного куба размером с мяч – все это лишь странный сувенир из подворотни, лежащий в его паспорте. Просто клочок бумаги.
Но он не мог отделаться от ощущения, что это не просто бумажка. Что это – часть чего-то большего. Правила игры, в которую его, возможно, пытаются втянуть. И первый пункт правил гласил: есть цена. И она измеряется в чем-то значительном. Три. Он запомнил это число. Три.
Мысли Марка перескочили от общего числа «три» к конкретным пунктам, описанным на листке. «Одна – к Гибели. Вторая – Клеймо. Третья – Поступок.» Это уже не абстрактная цена, а конкретные категории последствий. Он начал препарировать их своим холодным аналитическим скальпелем.
«Одна – к Гибели.» Самое понятное и самое брутальное. Гибель. Смерть? Вероятно. Самый простой способ устранить «судьбу». Но слово «гибель» шире, чем просто остановка сердца. Это может быть и полное разрушение жизни – финансовый крах, потеря рассудка, превращение в овоща, социальная смерть, изгнание. Возможно, форма «гибели» выбирается не владельцем, а самой… системой? Это было бы логично, чтобы добавить элемент непредсказуемости и снять часть прямой ответственности с пользователя. Но результат один – одна из трех «единиц» цены списывается со счетов окончательно и бесповоротно.
«Вторая – Клеймо.» Вот это уже интереснее и туманнее. Клеймо. Метка. Что это значит? Физический уродство? Шрам? Болезнь, видимая всем? Или что-то внутреннее? Неизлечимая черта характера – трусость, жадность, патологическая лживость? Или, может, социальное клеймо – вечное невезение, статус изгоя, неспособность найти любовь или доверие? Слово «клеймо» подразумевает что-то навязанное, несмываемое, то, что будет преследовать носителя постоянно. Звучит изощреннее, чем просто «гибель». Потенциально – источник долгих мучений для «оплаченной» судьбы. И опять же – кто выбирает вид клейма? Если владелец – это мощный инструмент для унижения или наказания. Если система – то это лотерея с неизвестными, но гарантированно неприятными последствиями для жертвы.
«Третья – Поступок.» Еще одна категория с подвохом. Не состояние, как «клеймо», а действие. Один конкретный поступок? Предательство в решающий момент? Преступление? Публичное самоунижение? Или это не разовое действие, а некая модель поведения, компульсия? Заставить кого-то постоянно лгать, или воровать по мелочи, или причинять вред близким? Это уже прямое вмешательство в волю человека. Заставить марионетку дернуться так, как нужно кукловоду. Или как нужно системе? Поступок, который разрушит жизнь или репутацию. И снова вопрос выбора – кто диктует этот поступок?
Три разных категории. Одна судьба уничтожается, вторая – портится навсегда, третья – используется как инструмент для совершения чего-то разрушительного. Похоже на хорошо продуманную систему оплаты, где каждая часть цены выполняет свою функцию. Это не просто плата, это… обеспечение последствий, распространение хаоса.
Марк не чувствовал ужаса от этих размышлений. Скорее, азарт дешифровщика, пытающегося понять правила сложной и опасной игры. Он видел в этих пунктах не столько моральные бездны, сколько потенциальные функции инструмента. Гибель – для устранения. Клеймо – для наказания или маркировки. Поступок – для манипуляции.
Оставался главный вопрос – как все это приводится в действие? И где, черт возьми, сам инструмент – черный куб? Без него все эти правила – лишь любопытная аномалия. Но он запомнил структуру цены. Гибель. Клеймо. Поступок. Три четких пункта.
И наконец, последняя строка, вишенка на этом сомнительном торте: «Желание – как Сказано.» На первый взгляд – просто констатация факта. Желание будет исполнено. Но формулировка… «как Сказано». Не «как Задумано», не «как Хочется». Именно «как Сказано». Марк почувствовал здесь главный подвох, скрытый за обманчивой простотой.
Буквальность. Абсолютная, лишенная контекста, эмпатии и здравого смысла буквальность. Это классическая ловушка из сказок про джиннов и чертей, но здесь она была сформулирована с холодной, протокольной точностью. Система, стоящая за этим, не будет додумывать, не будет учитывать нюансы или благие намерения. Она исполнит слова. Точно так, как они были произнесены или, возможно, помыслены в момент активации.
Марк начал прокручивать в голове гипотетические сценарии, проверяя эту теорию.
"Хочу быть богатым". Что это значит буквально? Неограниченный доступ к деньгам? Или просто факт обладания большим количеством денег? Можно получить сундук золота, который невозможно потратить или который тут же конфискуют. Или быть погребенным под лавиной монет. Или получить огромное наследство – ценой одновременной гибели всех родственников, включая тех, о ком и не подозревал. Буквально – богат. Последствия – не оговорены.
"Хочу, чтобы она меня полюбила". Классика. Буквально – она будет испытывать чувство, которое система интерпретирует как любовь. Это может быть слепая, безумная одержимость, превращающая ее в безвольную куклу или опасную маньячку, лишенную собственной личности. Любовь? Формально – да. Желанный результат? Вряд ли.
"Хочу быть самым умным". Буквально – обладать всеми знаниями. Но выдержит ли мозг такой объем? Или это знание сделает невозможным любое действие, парализует волю? Или знание придет ценой потери всех остальных чувств и эмоций? Умный? Да. Человек? Уже нет.
Эта буквальность была самой изощренной частью ловушки. Она перекладывала всю ответственность за последствия желания на самого желающего. Не справился с формулировкой? Сам виноват. Не учел все возможные трактовки? Твои проблемы. Система лишь выполнила заказ «как Сказано». Безупречно и безжалостно.
И это подводило его к пониманию всей системы целиком. Три судьбы – это плата за активацию, за сам факт исполнения. А подвох буквальности – это встроенный механизм контроля, наказания или просто извращенной иронии, который гарантировал, что желание, скорее всего, принесет больше проблем, чем пользы. Система не просто исполняла желания за цену, она играла с желающим, используя его собственные слова против него.
Кем бы или чем бы ни была та сущность, что протянула ему эти правила, она обладала холодным, расчетливым, почти компьютерным разумом и черным чувством юмора. Она не давала даров, она предлагала сделки с заранее прописанными штрафами за неточность в договоре.
Марк потер виски. Голова гудела от этих размышлений. Он собрал все части головоломки: Цена (Три Судьбы: Гибель, Клеймо, Поступок) + Условие (Желание исполняется Буквально). Все логично, в рамках своей извращенной системы. Но не хватало главного – активатора. Интерфейса. Черного куба размером с мяч.
Без него все эти правила были лишь теорией, интеллектуальным упражнением. Но если Куб найдется… если он снова появится… игра начнется по-настоящему. И Марк, несмотря на весь свой цинизм и расчетливость, не был уверен, готов ли он стать ее участником. Хотя… азарт узнать, как это работает на практике, уже шевелился где-то в глубине его холодного разума.
Он перевернулся на другой бок, закрыл глаза. Хватит на сегодня анализа. Нужно спать. Завтра – новый день, новые задачи. Но теперь к его обычной повестке дня добавился еще один пункт: быть начеку. На случай, если недостающее звено этой дьявольской цепи решит снова напомнить о себе.
Глава 5. Понятный мир
Утро встретило Марка привычной серостью за окном и ощущением восстановленного внутреннего порядка. Прошлым вечером он сознательно вытеснил иррациональную тревогу, заменив ее холодной логикой и анализом. И это сработало. Он проснулся за минуту до будильника, как всегда, без резкого толчка паники, просто перейдя из режима ожидания в активное состояние.
Первым делом – комната. Это был его ритуал, его способ заземления. Он не просто убирал, он вылизывал свое пространство до состояния хирургической стерильности. Кровать была заправлена с армейской точностью, покрывало лежало без единой складки. Он протер влажной салфеткой идеально чистый стол, убедившись, что на поверхности нет ни пылинки, ни отпечатка пальца. Поправил стопку книг, выровняв их по линейке. Проверил положение ручек в стакане – строго параллельно. Осмотрел пол – ни соринки. Каждый предмет занимал свое единственно верное место. Этот тотальный контроль над небольшим участком физического мира давал ему иллюзию контроля над хаосом всего остального. Сегодня это было особенно важно – как подтверждение того, что он снова «в норме».
Закончив с комнатой, он прошел в ванную, выполнил стандартные гигиенические процедуры – быстро, эффективно, без лишних раздумий. В зеркале на него смотрел привычный Марк – спокойное, чуть отстраненное лицо, холодные глаза без следов вчерашней тревоги. Маска была на месте, сидела плотно.
На кухне он налил себе кофе из машины, проигнорировав оставленный кем-то на столе недоеденный бутерброд и грязную чашку. Мать появилась из своей комнаты, уже одетая для работы, с недовольным выражением лица. Она бросила на него короткий оценивающий взгляд, поджав губы, но ничего не сказала. Марк тоже молчал, сосредоточенно потягивая кофе. Тишина была напряженной, но привычной.
Он допил кофе, сполоснул чашку – единственный акт поддержания порядка вне своей комнаты – и направился к выходу. Рюкзак уже ждал у двери, собранный с вечера.
Когда он уже обувался в прихожей, из кухни донесся голос матери – негромкий, но пропитанный ядом:
«Опять убегаешь, не поговорив? Хоть бы раз спросил, как дела, нужна ли помощь. Только о себе и думаешь».
Марк замер на мгновение, завязывая шнурок. Еще несколько дней назад такая реплика, возможно, вызвала бы у него приступ глухого раздражения или даже ответную колкость. Но сейчас он не почувствовал ничего. Абсолютно ничего. Словно белый шум. Он молча закончил со шнурками, выпрямился, накинул рюкзак на плечо и открыл входную дверь.
Он вышел из квартиры, не обернувшись, не ответив. Ее слова остались висеть в затхлом воздухе коридора, не достигнув цели. Система была полностью восстановлена. Марк шел в школу – спокойный, собранный, готовый к новому дню манипуляций и контроля. Бумажка в паспорте и воспоминания о подворотне были надежно убраны в архив. До поры до времени.
Обычный маршрут к школе пролегал мимо той самой автобусной остановки, где часто кучковались старшеклассники. И сегодня Марк издалека заметил знакомые фигуры – Анд и Дуара. Картина была почти идентичной той, что он наблюдал несколько дней назад, но с одним отличием: сегодня Дуара не просто выглядела расстроенной, она была в ярости. Ее руки были скрещены на груди, она стояла вплотную к Анду и что-то говорила ему низким, злым голосом, активно жестикулируя. Анд выглядел еще более жалким, чем обычно – бледный, испуганный, он что-то лепетал в ответ, то и дело бросая панические взгляды по сторонам, словно ища пути к отступлению.
Марк замедлил шаг, внутренне готовясь. Он сразу понял – Анд опять где-то накосячил и, судя по его панике, не успел или забыл предупредить Марка, какую новую легенду он скормил своей девушке на этот раз. Испытание. Что ж, он готов. Вчерашний сеанс самоанализа вернул ему холодную уверенность. Он справится.
Он подошел к ним спокойным, размеренным шагом.
«Доброе утро», – произнес он ровным тоном, обращаясь к обоим.
Дуара резко обернулась. Ее глаза метали молнии. Увидев Марка, она на секунду осеклась, но злость тут же вернулась.
«Марк! Отлично! Может, ты мне объяснишь?!» – она ткнула пальцем в сторону съежившегося Анда.
Марк слегка приподнял бровь, изображая вежливое недоумение. Он не имел ни малейшего понятия, в чем дело. «Объясню что, Дуара?»
«Этот твой друг!» – выпалила она, игнорируя Анда, который попытался что-то вставить. «Вчера вечером! Клялся, что помогал тебе с презентацией по литературе у тебя дома! А я звонила ему раз десять – телефон отключен! А потом его видели совершенно в другом месте, с какими-то уродами!»
Марк мысленно усмехнулся. Презентация по литературе. Опять учеба как прикрытие. И Анд умудрился не только соврать, но и спалиться. Классика. Нужно было импровизировать, причем быстро и убедительно. Он перевел спокойный, чуть укоризненный взгляд на Анда, словно говоря: «Ну и что ты опять натворил?» Анд в ответ только виновато шмыгнул носом.
«А, так вот в чем дело», – Марк снова повернулся к Дуаре, его голос звучал рассудительно и немного устало, как у человека, которого отвлекают от важных дел чужими разборками. «Дуара, ну что ты так кипятишься? Да, он был у меня. Да, делали презентацию. По Достоевскому, кстати, та еще муть, если честно». Он добавил конкретную деталь, чтобы придать вес легенде.
«Но его видели…» – начала было Дуара, но Марк мягко ее перебил.
«Видели? Кто видел? И где? – он слегка нахмурился, словно пытаясь что-то припомнить. – Погоди… Мы же вчера потом выходили ненадолго. Кажется, за кофе или еще какой-то ерундой. Может, он отлучился на пару минут, пока я в телефоне копался? Я не следил за ним каждую секунду, мы же не в детском саду». Он говорил спокойно, уверенно, глядя Дуаре прямо в глаза. Он создавал новую реальность, в которой Анд действительно был с ним, но допустил небольшую оплошность, отлучившись на короткое время.
«А телефон почему был выключен?» – не сдавалась Дуара, хотя ее напор уже ослаб под влиянием спокойной уверенности Марка.
«А вот это хороший вопрос», – Марк снова перевел взгляд на Анда, на этот раз более строгий. «Анд? Почему телефон был выключен? Я тебе говорил держать его включенным, вдруг мне бы что понадобилось».
Анд, уловив спасительную нить, тут же подхватил: «Д-да я… он разрядился, Марк! Совсем в ноль! Я и не заметил… Забы-был зарядку дома…» Он заискивающе посмотрел на Марка, ища подтверждения.
Марк едва заметно вздохнул, словно смиряясь с безалаберностью друга. «Разрядился… Ну вот, Дуара, видишь? Никакой трагедии. Просто разрядился телефон, и он на пару минут отошел, пока мы работали. А ты уже скандал устроила». Он сказал это беззлобно, почти по-дружески, но с легким оттенком покровительства.
Дуара замолчала, сбитая с толку. Логичная, хоть и выдуманная, картина, представленная Марком, плюс подтверждение (пусть и жалкое) от самого Анда, разрушили ее обвинения. Она все еще была зла на Анда, но оснований не верить Марку у нее не было. Марк не врет. Марк – серьезный.
Она бросила на Анда последний испепеляющий взгляд. «Ладно… Поговорим еще», – процедила она сквозь зубы и, резко развернувшись, пошла к школе, не сказав больше ни слова.
Анд проводил ее взглядом, затем повернулся к Марку с выражением безграничной благодарности и восхищения на лице.
«Марк… Ты… Я не знаю, как тебя благодарить! Я думал, все, конец… Она бы меня точно прибила!»
Марк лишь слегка пожал плечами, на его лице не дрогнул ни один мускул. «Просто в следующий раз думай головой, прежде чем врать. И предупреждай меня заранее». Он сказал это холодно, без тени дружеского участия. Это был не совет, а инструкция по эксплуатации.
Он справился. Легко, изящно, вернув ситуацию под свой контроль. Ни тени вчерашней нервозности. Старый Марк вернулся. И он был готов к игре. Любой игре.
Они подошли к школе. И картина повторилась с почти сюрреалистической точностью. Та же толпа зевак у входа. Тот же угол у водосточной трубы. Тот же Шон, вжавший голову в плечи, только тетрадей в руках уже не было – они валялись на грязном асфальте, одна раскрытая страница была затоптана чьим-то ботинком. И тот же Костя, тупой качок, снова нависал над Шоном, на этот раз уже не просто тыча пальцем, а схватив его за воротник мешковатой куртки. Его приятели стояли рядом, скалясь.
Марк остановился. Внутри у него что-то щелкнуло. Холодно и резко. Он вспомнил свой собственный первобытный ужас в подворотне. Свою панику, свое бегство. Свою слабость перед лицом необъяснимого. И эта тупая, предсказуемая сцена насилия перед ним – Костя, самоутверждающийся за счет беззащитного Шона – вдруг стала не просто раздражающей помехой. Она стала личным оскорблением. Напоминанием о том унизительном страхе, который он испытал и который теперь презирал в себе больше всего на свете. Он ненавидел себя за то, что позволил себе испугаться той херни. И эта ненависть требовала выхода.
Он не пошел к ним. Он просто стоял на месте, у входа на школьный двор, и его взгляд, холодный и неподвижный, впился в Костю. Он не кричал, не звал. Но Костя, словно почувствовав этот взгляд затылком, обернулся. Ухмылка снова сползла с его лица, но на этот раз на нем отразилась не просто настороженность, а явный, почти животный страх. Он знал, что перешел черту, нарушил негласное правило – не трогать Шона после первого предупреждения Марка.
«Костя», – голос Марка прозвучал тихо, но в наступившей тишине его услышали все. «Отойдем на пару слов».
Это не было вопросом или предложением. Это был приказ. Костя медленно разжал пальцы, отпуская воротник Шона. Он бросил затравленный взгляд на своих приятелей, но те уже предусмотрительно отступили на шаг, делая вид, что они вообще не при делах. Толпа зевак замерла в напряженном ожидании.
Костя, опустив голову, медленно побрел в сторону Марка. Он знал, что его ждет. Марк развернулся и молча пошел за угол школы, туда, где был заброшенный сарай для спортинвентаря и глухая стена. Костя поплелся за ним, как на заклание.
Никто не видел, что происходило за углом. Никто не слышал криков – возможно, их и не было. Через пару минут Марк вышел оттуда один. Он шел так же спокойно, как и уходил. Рубашка была идеально заправлена, волосы лежали как обычно. Он достал из кармана платок и тщательно вытер костяшки пальцев на правой руке, где кожа была слегка сбита. На его лице не было ни злости, ни удовлетворения. Только холодная, опустошенная сосредоточенность.