Осколки

Светлые, неестественно белые стены квартиры, которые должны были делать пространство шире и чище, нависали над десятилетним мальчишкой с неприкрытой угрозой. Широкие экраны в половину стен трезвонили о чём-то тревожно и пронзительно, и весь этот гам сливался воедино с причитаниями его матери, активно жестикулирующей руками, размахивающей тонкой пластиной-планшетом, словно бы ажурным веером.

Её глаза – холодные, отчуждённые, серые, как небо в пасмурный день, пускай и выглядели намеренно строго, но в своей сути ничего не выражали. Абсолютно. Мальчик прекрасно помнил, насколько они были пустыми, именно этим она всегда его и пугала – своим активно скрываемым за дисциплиной безразличием. Ей всегда было всё равно.

Даже сейчас, когда она активно отпечатывала в его голове необходимость идеала во всём, к чему он не прикасался, мать ничего не чувствовала. В тон ей продолжали блёкло моргать, а после внезапно вспыхивать экраны, вызывая желание отпрыгнуть, сощуриться, закрыть глаза, но ничего из этого мальчик сделать не мог.

– В который раз повторяю тебе, Евгений: девяносто восьми процентов за тест недостаточно! Чтобы быть лучшим, тебе нужна сотня. Сто, не меньше! Ты слышишь меня?

Он прекрасно слышал, пожалуй, даже слишком хорошо. И без того звонкий голос матери усиливался его головой в несколько раз, становясь нестерпимо громким, пронзительным, режущим слух. Мальчишка терпел первое время, как и всегда, а после под давлением белых стен, всполохами экранов и крикливыми ругательствами матери закрыл уши хрупкими ладонями. Сначала несильно. Малыш надеялся, что окружающие предметы сами почувствуют его тревогу и поутихнут, но нет; мать пуще прежнего принялась бранить, вот только теперь её голос походил на вопль – всё такой же чужой, безразличный, холодный, как лезвие хорошо заточенного меча.

– Всегда на сто!

Вспышка света, крепкая ладонь хватает его за запястье.

– Лучшим! Всё должно делаться безукоризненно!

Мальчик вырывался, но рука матери ещё требовательнее сжимала его собственную. Стены вот-вот норовили сложиться прямо на их головы.

– Ты должен быть идеальным…

Ребенок рванулся в сторону, когда почувствовал, что уже не мог просто дышать. Он высвободился из крепкой хватки матери, и в тот же миг белоснежные стены рухнули вместе с ненавистными экранами; всё затихло.

Мальчик пытался успокоиться, но в абсолютной темноте его продолжали преследовать безумные серые глаза, молчаливо наблюдавшие за каждым его шагом. Из темноты начали выплывать всевозможные фигуры – треугольники, квадраты, круги, тетраэдры, словом, каких там только не было! Все они раскрывали свои голодные «пасти», будто дикие звери, надвигались на беспомощно застывшего мальчишку. Тот вновь был не способен пошевелиться, тупо уставившись на фигуры, показавшиеся самой страшной угрозой, которая могла только существовать.

Квадраты перемешивались с треугольниками, менялись местами с кругами, вытягивались и меняли свою форму; буйство красок, вспышек, беспорядочного движения – всё это походило на обряд, на танец, по сути никогда не существовавший и не имевший в себе никакой логики. В конце концов все фигуры сошлись в одну-единственную белую точку в черной пустоте. Четкую, ровную. Идеальную.

Мальчик закричал, и Женя проснулся. Ледяной пот струился по бледному лицу, в то время как тёмно-синие глаза, округлившиеся от опоясавшего ужаса, в панике метались от стены к стене, от экрана к экрану. Со сна в обстановке комнаты мало что изменилось.

Парень тяжело вздохнул. Он по привычке схватился за длинный полосатый шарф, накрепко завязанный на шее даже во время сна; сине-голубая ткань оказалась на месте, шарф всё ещё был на нём. Это вернуло спокойствие и какое-никакое самообладание. Несколько раз обмотав шарф вокруг левой ладони, он чётко отсчитал ровно четыре витка, а после встал с постели, принявшись за привычные утренние сборы.

Евгений Перов, будучи самым обыкновенным студентом третьего курса, поступил в медицинский в 2095 году, и выпуск должен был состояться уже довольно скоро. Учился прилежно – порой, пожалуй, даже чересчур, – вставал ни свет не заря, ложился поздно, и всё ради одного… ради своего идеала.

Парень выглядел немногим старше, чем на свой двадцать один год. Одевался очень тепло даже дома, потому что постоянно мёрз, а сама по себе одежда, чаще всего, была невзрачных серо-чёрных тонов из ярого желания не привлекать к себе ненужного внимания. На этом монохромном полотне ярким пятном всегда выделялся лишь шарф, который он не снимал ни при каких обстоятельствах – иначе быть катастрофе, студент был в этом уверен.

Женя, стараясь лишний раз не смотреть в зеркала, расположенные вдоль и поперёк на протяжении всей квартиры и чередовавшиеся с шумными экранами, направил стремительные шаги к кухне. Со стола, приветливо махая изогнутым хвостом, пронизанным сеткой тоненьких светодиодов, спрыгнул механический кот. Парень слабо улыбнулся своему верному компаньону, проведя рукой по его ледяной спине, вылитой из высококачественной стали: кот, как и было заложено его программой, прогнулся, красиво выгибая спину в ответ на лёгкое поглаживание. «А ведь когда-то коты были тёплыми, – думал про себя Евгений, не убирая руки с механического друга, – быть может, даже пушистыми».

Женя сел за стол, ловко взмахнул пальцами в воздухе, после чего объёмная проекция сама собой всплыла перед ним: в пару выверенных движений он запустил механизм, находившийся на противоположной стороне кухни. Металлические клешни машины принялись за работу, и спустя пару минут механическая рука уже подавала на стол крепкий эспрессо с миниатюрной булочкой на блюдце. Парень решил, что с напитком расправится сейчас, а вот немногим больше похожую на еду булку он возьмёт с собой. Вновь очертив в воздухе своеобразную фигуру, интерфейс был свёрнут, и студент принялся за свой завтрак, который, по-видимости, сегодня будет состоять из одного только эспрессо. Что ж, лучше, чем ничего.

За отсутствием бюджета заставить механизм готовить что-то большее Евгений не мог. Аппаратура, конечно, сама по себе была дорогая, однако подобной заведомо оснащали любые квартиры в новостройках, обладателем одной из которых ему посчастливилось стать. Тем не менее, приготовление стоило денег, причём немалых; за ненадобностью практически все люди со временем разучились готовить, а машине за работу приходилось платить – вернее сказать, государству. Так что разбрасываться едой возможности не было совершенно никакой.

Наверное, поэтому Евгений был настолько худым при своём-то довольно высоком росте. Он взял в руку стакан, отметив, что жидкость была ещё горячей, а после поднялся и принялся неспешно расхаживать по квартире, то и дело отпивая немного жгучего горького эспрессо. Кофе всегда помогал отвлечься от ночных кошмаров, которые преследовали его вот уже несколько лет подряд. Со смерти матери.

Он ходил, пытаясь огородиться от экранов, которые шумно извещали о самых важных событиях в городе, регионе, целой стране… они кричали наперебой друг другу, светились, мигали, а пёстрые изображения многократно отображались в ближних зеркалах. Покоя нигде не найти. Экраны и зеркала обязаны быть в домах по закону, зачем и почему – большинство предпочитало не интересоваться, просто приняв это правило, как данное. Наверное, их просто не тревожили постоянные вспышки света, крики из экранов, отражения. Жене же всё это было чуждо и некомфортно, неизбежно напоминая о не самом счастливом детстве.