Ильменская сюита

ИЛЬМЕНСКАЯ СЮИТА

Шаг в болото

Валентина определённо тонула. Она хотела надеяться, что нащупает в чёрной торфяной жиже опору, хотя бы утонувшую кочку или тонкое бревно, всё в слизи и каповых наростах. Но ноги, потерявшие уже и резиновые сапожки, и даже один шерстяной носок, болтались в болоте как в невесомости. Рукам тоже не за что было ухватиться, и они беспомощно шлёпали по торфу в попытках схватить, что попало, например, гадюку. Ближайшая лежала на камне в абсолютной недосягаемости и щурила подслеповатые глазки.

– 

Смотришь, гадина? – вяло сказала Валентина. И гадина, и смотрит. И ничего с этим поделать нельзя. И если сейчас младшая научная сотрудница ИВП РАН утонет в новгородской трясине, то последней, кто увидит её жалобный взгляд, будет эта змея.

Пальто из ретро-ткани под названием «букле» в поход по лесам Валентина надела, конечно, зря. Перво-наперво, она нацепляла на узелки шерсти, равномерно распределённые по основе, всякого мусора: паутины, иголок, какой-то серой плесени… а, нет, не плесени. Это был лишайник, старый и засохший, который ссыпался на неё с мёртвой осины. Причём в самый пиковый момент, когда Валентина присела по естественной человеческой надобности. Тогда же к ней за шиворот упали четыре удивлённые переменой жизни «лосиные мухи». Со злости на Валентину, мстя за нежданную миграцию, они искусали своей наезднице всю шею, которая немилосердно зудела и, ожидаемо, вспухла. Пальто только больше натёрло кожу. А сейчас, раскрывая весь свой потенциал, моментально намокло и потащило хозяйку ко дну – если у этого болота вообще было дно.

К трясине Валентину привёл голод. Сначала она нашла на кочках и основательно поела сладкой, лопающейся на губах черники. Потом – полуспелой брусники и клюквы, вязких и даже горьких, от которых во рту начала скапливаться слюна. Вот-вот вырвет. В кикиморском виде – зелёная, опухшая, в паутине и коричневых точках, она и вышла к тому, что показалось тропой. Вдоль тропы были натыканы вешки. Когда вешки кончились, Валентина не заметила, потому что загляделась на чёрные, обгоревшие стволы деревьев, страшно торчащие из глубин топи. Конечно, это только казалось, будто их корни уходят к центру земли. На самом деле, это обломки бывшего леса, уже родившиеся и выросшие на болоте, были слабенькими. И корни у них были слабенькие, едва цеплявшиеся за кочки, всплывшие брёвна да островки мха-сфагнума. Вот как сейчас цеплялась сама Валентина, стараясь не заорать во весь голос. Стыдно же… А почему, собственно, стыдно? И она закричала во всё горло:

– 

Па-ма-ги-те-е-ее-е!

Вот прямо так и закричала, скоро уже целый кандидат наук, и почти доцент – года два осталось, максимум. Валентина Андреевна. Валечка Лисёнкова, специалист по озёрной фауне и экосистемам русского Севера, ихтиолог широкого профиля. И чего кричала? Тишина… Болото чвякнуло, глубже засасывая кандидата наук всероссийского Института водных проблем, само являя пример самой настоящей водной проблемы в микромасштабе.

– 

Воль, на голову ей мешок надень, пока она не перебаламутила тут всех, – раздался из-за спины мужской басок. Валентина даже не успела удивиться, а повернуться и вовсе бы не смогла, как на голову ей действительно накинули мешок, причём не пустой, а доверху налитый водой. Опешив, Валентина сделала сразу и вдох и глоток, а потом – ещё один: сознание её помутилось и, ускользая в обморок, она подумала, что странно в наше время, в конце 21 века, быть утопленной на болоте неизвестным убийцей. Последнее, что она видела – зелёный зрак змеи, пустой и недвижный, будто стеклянный.

Следующий кадр был такой: вокруг вода. И сама Валентина в этой воде, как русалка. Руки в бинтах, ноги в бинтах. Хвост, правда, не отрос. И снится Валентине, что подплывает к ней благообразный русал с серебристым хвостом, в очках, похожий на профессора Преображенского из фильма, и что-то спрашивает, спрашивает… А она ему улыбается только и рукой машет. Русал раздражённо фыркает и уплывает, а Валентине опять становится хорошо, только она так и не понимает, почему у неё-то хвост не вырос? От этакой лютой обиды, она начинает плакать масляными слезами, и, упиваясь обидой, засыпает…

– 

И скажите на милость, зачем вы её притащили, олухи? – действительно профессор, но не Преображенский, а Галицкий, Иван Семёнович, ругался на аспирантов, одновременно стаскивая подводный скафандр комфортного передвижения, ПОКОС.

– 

Нет, ну вы мне объясните! Да, тонула. Но вынули бы из грязи, отчистили, сопроводили до пункта «Авдошки», там круглосуточно волонтёры из Лесмониторинга. И всё. Всё! Но нет, вы притащили её на исследовательский объект, использовали на девушке экспериментальное средство – макромолекулярную плёнку, перерезали её о коряги как варвары какие, пока тащили…

– 

Иван Семёнович, – сказал баском один из ругаемых аспирантов, тот, что пониже. – Так она бы нас увидела, неизвестно как бы отреагировала в таком состоянии. А мы змей кормить пришли…