Порох. Бабочки. Шипы

Глава 1. Школа

Саша

Я уже минут десять придирчиво разглядываю свое отражение в большом зеркале на стене. Юбка, почти достающая до колен, кажется слишком короткой, а блузка выглядит немного откровеннее, чем во время примерки в магазине. Тонкая ткань просвечивает, и я стараюсь убедить себя: в том, что через нее видно очертания нижнего белья, нет ничего страшного.

Ладони тут же потеют от волнения, и я нервно вытираю их о темную ткань юбки. Кидаю последний взгляд в зеркало и, отбросив мысль переодеться, уверенно отворачиваюсь и беру в руки лодочки на высокой шпильке.

Первый рабочий день всегда волнителен. А когда это вообще первый рабочий день в твоей жизни, да ещё и в школе, из которой сама не так давно выпустилась – вдвойне.

Успокаиваю себя, что все будет хорошо, и школьники не разгрызут меня на части, как стая голодных гиен. Но почему-то в голове крутятся только рассказы подруги Лары, которая окончила институт на год раньше меня. Так некстати вспоминается, как в первые же выходные после рабочей недели она рыдала у меня на кухне, приговаривая, что ей достались не дети, а сущие дьяволята. А мне оставалось только утешать ее и втайне радоваться, что у самой впереди ещё целый год. Год, который катастрофически быстро прошел.

Решительно выхожу из квартиры и спускаюсь по лестнице вниз, чеканя каждый шаг. Напоминаю себе, что это Ларочка у нас тонкой и возвышенной душевной организации, и обидеть её ничего не стоит, а я не такая. И почти совсем успокаиваюсь от мысли: к концу учебного года Лара, от которой за все время нашего знакомства я практически не слышала нецензурных слов, закалилась так, что школьники стали ходить у нее по струнке.

После окончания института Лара предложила мне устроиться в школу, где работала сама, и это показалось мне отличной идеей. Начинать с чего-то нужно, а тут ещё и подвернулась прекрасная возможность съехать от родителей и отправиться в самостоятельное плавание. Квартира, в которой я проживала с самого детства, находится на другом конце города, так что я сняла жилье возле самой школы, чтобы не тратить время на дорогу. А бонусом оказалось то, что с Ларой мы теперь находились в пятнадцати минутах ходьбы друг от друга.

Я подхожу к школьному двору, когда там уже полно людей, но линейка еще не началась. Шеренги первоклашек видно издалека – именно здесь у девочек самые огромные банты на головах и объемные букеты в руках. Мальчики, как один, в белоснежных рубашках и милых бабочках и галстуках, а за спинами детей выстроились их взволнованные родители.

И также хорошо заметны стайки старшеклассников, где у мальчишек рубашки небрежно выпущены из-под пояса брюк, а девочки соревнуются между собой в том, чья юбка окажется короче, а макияж ярче. Как раз мимо них я протискиваюсь к Ларе, стоящей недалеко от школьного крыльца. Слышу вслед негромкие комментарии своей пятой точке и груди от особо остроумного парня, но не обращаю внимания. Этого следовало ожидать, даже приди я сюда в холщовом мешке.

– Саш, привет! – Лара расплывается в широкой улыбке, и я по глазам вижу, как она хочет броситься мне на шею, но сдерживается.

Я тоже по ней ужасно соскучилась. Мы не виделись почти месяц – сначала я уезжала в отпуск на море, а потом Лариса ездила в гости к родителям на целых две недели, и вернулась только накануне вечером.

Она сдержанно хватает меня за руку и довольно улыбается.

– Как я соскучилась, Сашуль!

– И я.

– Ты как, уже переехала?

– Вчера папа помог перевезти основное, а в выходные придется съездить еще раз. Осталось всего-то разобрать это все, – я сдавленно смеюсь, вспомнив гору сумок и коробок, которые я перевезла из родительской квартиры. Вчера я успела осилить едва ли половину.

– Значит, сегодня вечером мы с бутылочкой вина придем тебе помогать, – понизив голос, обещает подруга.

– Можете и Макса взять с собой, – благодушно разрешаю я.

– Вот ещё, – возмущается Лара таким тоном, будто я предложила вызвать на девичник стриптизеров. – Я его две недели лицезрела двадцать четыре часа в сутки. И хочу спокойно обсудить последние сплетни с лучшей подругой, а не слушать его постоянный бубнеж.

С Максимом Лара встречается уже больше года, а после того как весной он сделал ей предложение руки и сердца, они съехались. Правда, познакомиться с родителями друг друга и пригласить их на свадьбу решили только сейчас, и то, лишь потому, что она должна состояться уже через две недели, и отступать некуда. Поэтому влюблённой парочке пришлось съездить в гости к своим родтсвенникам и провести по неделе с каждым семейством. И, судя по настрою подруги, за этот отпуск она больше устала, чем отдохнула.

– Они мне весь мозг съели чайной ложечкой, – признается Лара. – Я вообще думала, мы по-тихому распишемся и посидим узким кругом в ресторанчике. Ага, конечно. Все намерены закатить пир на весь мир. И все бы ничего, но Макс ведь в первых рядах! Никогда бы не подумала, что для него это так важно. Как выбрать кино на вечер – так ему без разницы, и он полностью полагается на мой вкус, а тут уперся рогом в землю и бьет себя в грудь, что я должна считаться и с его мнением. Ну и началось… Они с моей мамой успели обсудить даже то, какие цветы должны стоять на столах. Можно подумать, кому-то вообще есть до этого дело. И, кстати, подружки невесты приходят в голубом – это тоже одна из их “гениальных” идей, – Лара делает руками знак “кавычек” и закатывает глаза.

Она возмущается так яростно, что из тугой прически выбивается прядь длинных русых волос. Ларка сдувает её с лица и переводит дух.

– Успокойся, – я мягко хлопаю ее по плечу. – Если уж твой жених хочет устроить для тебя свадьбу мечты, то тебе остаётся только расслабиться и получать удовольствие. Зато на денёк превратишься в настоящую принцессу из сказки, разве не здорово?

– Мне бы твой оптимизм, Саш, – Лара качает головой. – Это все, конечно, прекрасно и замечательно, но, как говорится, за чей счёт банкет? У Макса квартира в ипотеке и кредит на машину висит. А тут свадьба…

– Лар, ты решила связать свою жизнь с этим человеком. Разве ты не доверяешь ему? Не веришь, что он способен рассчитать свои силы?

– Конечно, доверяю…

– Тогда повторю: расслабься и получай удовольствие.

Подруга на несколько секунд замолкает, но прежде чем успевает мне ответить, её прерывает подошедший молодой мужчина. Он незаметно появляется откуда-то сбоку и, широко улыбаясь, говорит:

– Лариса Витальевна! Рад видеть. Выглядишь превосходно, как и всегда, – он улыбается еще шире, а потом переводит взгляд на меня. – Я смотрю, у нас пополнение в педагогическом составе?

– Привет, Ян, – Лариса кивает подошедшему и приобнимает меня за плечо. – Да, знакомься, Александра Дмитриевна.

– Ян, – зачем-то повторяет парень, хотя я прекрасно расслышала его имя, и протягивает мне руку.

Я вкладываю свою ладонь в его – большую, сухую и тёплую. Он не сводит с меня взгляда зеленоватых в крапинку глаз, внимательно изучая. А я в ответ, не стесняясь, рассматриваю его. Он ненамного старше меня или Лары, и на вид ему не больше двадцати пяти. На нем ослепительно белая рубашка, обтягивающая широкие плечи, по которым сразу становится понятно, что Ян частый гость тренажерки. На ногах – строгие брюки и начищенные до блеска туфли. Короткие волосы цвета горького шоколада аккуратно уложены, и не без помощи геля, а воротник рубашки небрежно расстегнут, что с трудом вяжется со всем остальным его образом, граничащим с идеальностью.

Я с интересом изучаю своего нового знакомого. Он красивый, уверенный и умеющий себя преподать, а еще обладающий удивительным свойством – располагать с первого взгляда. Поэтому я непроизвольно улыбаюсь, и уголки губ Яна тут же дергаются в ответ.

– Приятно познакомиться, – продолжает он. – Значит, вы с Ларисой подруги?

– Да, и именно она позвала меня работать сюда, – усмехаюсь я. – А я не смогла отказаться.

– Это было правильным решением. Вам здесь точно понравится, – обещает Ян, а потом склоняет голову набок: – Прошу извинить, мне нужно найти своих бандитов. Увидимся позже.

Лара нетерпеливо машет ему рукой, потому что на крыльце как раз появляется директор. Ян напоследок коротко подмигивает мне и скрывается в толпе. А я не успеваю расспросить подругу о нем поподробнее, потому что директор – высокий грузный мужчина с богатырским размахом плеч и тронутыми сединой волосами – начинает свою поздравительную речь.

Я пытаюсь слушать его наставления школьникам на будущий учебный год, но то и дело отвлекаюсь на собственные мысли. Они прыгают с переживаний, насколько я справлюсь со своей работой и как меня примут дети, на то, что, помимо этого, ещё нужно влиться в новый коллектив. Я краем глаза смотрю на преподавательский состав – большинство учителей со скучающими лицами стоят неподалеку от распинающегося директора. Это в основном женщины, и средний возраст коллектива давно перевалил за пятьдесят. Кроме нас с Ларой, я замечаю только двух девушек лет тридцати, увлеченно о чем-то болтающих в сторонке. А мужчин, помимо Яна, и вовсе не вижу, но, скорее всего, это потому, что на линейку собрались не все.

Директор заканчивает минут через десять, когда единственным, кто его ещё слушает, остаются первоклашки и их родители. Вздохнув, он разрешает всем разойтись по кабинетам на классный час, и двор начинает медленно пустеть.

Лара шепчет мне что-то про то, что позвонит позже и, ловко лавируя между школьниками, исчезает в школе. Я растерянно оглядываюсь по сторонам, а потом направляюсь прямиком к директору. Он замечает меня и, расплывшись в улыбке, сжимает мою ладонь сразу двумя руками, точно моё появление несказанно его обрадовало, и он не исключал возможность, что я передумаю выходить на работу.

– Александра Дмитриевна! – восклицает он и трясет мою руку в приветствии. – Ну как вы? Готовы покорять высоты?

– Как никогда, Анатолий Семенович, – заверяю его, пытаясь заодно убедить и саму себя.

– Отлично, – он открывает тяжелую железную дверь и галантно пропускает меня внутрь. – Мы с Жанной Аркадьевной, это наш завуч, решили, что вы возьмёте классное руководство над одним из девятых классов. У них с середины прошлого года, с тех пор как ваша предшественница уволилась, никого нет, и ребята предоставлены сами себе. А все-таки девятый класс, выпускной… Нехорошо оставлять их без руководителя.

Он ведёт меня за собой по длинным коридорам школы, которые все еще пахнут краской – стены только на днях покрыли нежно-голубым цветом. Здание школы уже совсем не новое, но заметно, что его стараются поддерживать в свежем виде. Пол устлан светлым линолеумом, который не успел почернеть от подошв сотен ботинок, пластиковые окна тщательно вымыты, а двери в кабинеты заменены на однотипные белые полотна со вставками стекла.

Я немного напрягаюсь от новости, что мне доверят девятиклассников – все-таки это уже почти взрослые люди. Если честно, я рассчитывала на пятиклассников, ведь куда проще стать авторитетом у вчерашних малышей, чем у подростков. А ещё не даёт покоя мысль, почему полгода класс оставался без классного руководителя. Неужели так плохо с кадрами? Или есть другая причина? Решаю обдумать это позже, а лучше расспросить Лару, потому что Анатолий Семенович останавливается у кабинета с табличкой “Заведующий учебной частью” и приписанным снизу именем – Чайкина Жанна Аркадьевна. Директор ободряюще и тепло мне улыбается и, негромко постучав, открывает дверь и приглашает войти внутрь.

За столом прямо напротив входа сидит женщина, чей возраст не поддается точной трактовке – ей одинаково можно дать как сорок, так и шестьдесят. Ее необъятная фигура с трудом умещается на сиденье, и мне становится жалко несчастный стул, которому не повезло под ней оказаться. Лицо у Жанны Аркадьевны круглое, словно блин, и выглядит примерно так же: румяное и блестящее, а подбородок царственно лежит прямо на необъятной груди, и, кажется, шеи под ним нет и вовсе. Волосы кирпично-ржавого оттенка собраны в строгий пучок, из которого не торчит ни одной волосинки. При виде нее в голове тут же невольно появляется ассоциация с жабой, лениво наблюдающей за комарами на болоте.

От одного взгляда на эту женщину мне хочется сбежать. И дело даже не в ее виде – я никогда не заостряю внимания на любых внешних недостатках человека. Дело в том, как Жанна Аркадьевна взирает на меня из-под опущенных линз толстых очков. Надменно, с презрением и непоколебимой уверенностью: я никчемный педагог, и единственное, чему могу научить детей – это как поскорее попасть на панель.

Анатолий Семенович то ли не замечает этого, то ли делает вид, а, может, уже просто привык к такому выражению лица своего заместителя. Но он бодро хлопает в ладоши и заявляет:

– Вот, Александра Дмитриевна, знакомьтесь. Это Жанна Аркадьевна, и она в стенах школы будет для вас наставницей и второй мамой. – На этих словах я хмыкаю, но директор продолжает: – По любым вопросам организационного характера можете обращаться напрямую к ней. По другим тоже, Жанна Аркадьевна всегда рада помочь начинающим педагогам.

Я еле сдерживаюсь, чтобы не рассмеяться. Судя по застывшему на лице выражению отвращения, единственное, что она будет рада сделать – это съесть их с потрохами. Но вместо этого максимально учтиво улыбаюсь женщине, надеясь, что первое впечатление оказалось обманчивым. Но стоит ей открыть рот, тут же понимаю – ни черта я не ошиблась.

– Добро пожаловать, милочка, – говорит она тоном, каким обычно желают сгореть в Аду. И ее “милочка” в конце только красноречивее подчеркивает это. – Напомните, пожалуйста, какой предмет вы будете вести?

– Математику, – сквозь зубы цежу я, не забывая улыбаться. Никогда не поверю, что она этого не знает.

– Прекрасно. – Она захлопывает журнал, лежащий перед ней на столе, и сжимает его в толстых пальцах, похожих на сардельки и густо увешанных кольцами. – Значит, будете моей преемницей. Я преподаю математику в стенах этой школы почти тридцать лет и всегда готова поделиться своим опытом с молодым поколением. Если вам это, конечно, интересно. А то знаю я вас, молодежь, у вас только гулянки да свидания на уме. Сейчас устроитесь, а потом сбежите в декрет, и поминай как звали.

– Ладно вам, Жанна Аркадьевна, – миролюбиво вклинивается директор. – Молодежь тоже разная бывает, и в декрете ничего плохого нет. А Александра Дмитриевна вообще вуз с красным дипломом закончила.

Завуч скептически изгибает тонко выщипанную бровь. Это обстоятельство ее нисколько не трогает, и она недовольно ворчит себе под нос:

– Знаю я наше современное образование. И эти “красные дипломы” тоже. Так вот, милочка, считайте вам очень повезло. Я постараюсь найти в своём загруженном расписании время и посещу ваши уроки, чтобы указать вам на сильные и слабые стороны.

Я бы, конечно, поспорила с заявлением, что мне повезло, но вслух ничего не говорю. С улыбкой киваю, всем своим видом выражая готовность перенимать бесценный опыт наставницы. Все-таки ругаться в первый же рабочий день с руководительницей в мои планы не входит.

Анатолий Семенович пользуется этой передышкой в потоке недовольств завуча и поспешно ретируется за дверь, бросив напоследок:

– Прошу меня извинить, дамы. Жанна Аркадьевна, введите, пожалуйста, Александру в курс дела. Я очень на вас надеюсь.

Женщина тяжело вздыхает и с трудом поднимается с места. Стул под ней жалобно трещит и поскрипывает, но выдерживает этот натиск. Она кивком головы предлагает мне следовать за ней, и мы вместе идем по уже практически пустому коридору к лестнице, ведущей на второй этаж. Жаба Аркадьевна – мысленно у меня непроизвольно получается называть ее только так – грузно ступает по полу, но движется при этом довольно быстро. Мне приходится едва ли не вприпрыжку скакать на каблуках рядом, и завуч недовольно морщится, когда шпильки начинают звонко стучать на лестнице, выложенной плиткой.

– Не самая подходящая обувь для школы, – замечает Жаба, поджав губы. – У нас в рекреациях застелен свежий линолеум, а шпильки оставляют на нем дыры и вмятины. Выбирайте обувь на толстом каблуке, а лучше вовсе без него. Вы сюда все-таки пришли не на показ мод, а давать знания детям. Мы и так школьниц постоянно гоняем, чтобы шпильки не надевали.

– А я и не школьница, чтобы меня гонять, – резко отвечаю я, поняв, что чаша моего терпения переполнена.

Сначала она решает, что я легкомысленная дурочка, которая далека от математики примерно так же, как сумоист от балета, и сомневается в моей компетенции, а теперь танком проходится по гардеробу. Не многовато ли для десятиминутного знакомства?

– И все же…

– Вся моя обувь исключительно на каблуке, – прерываю ее я и театрально вздыхаю. – Здесь ничего не поделать. Так что там с классом?

– Да, класс, – завуч хмурится, точно обсуждать мой внешний вид куда интереснее, чем то, зачем я вообще здесь нахожусь. – Возьмете классное руководство над девятым “г”. Но сразу хочу предупредить, они у нас ребята довольно… проблемные.

А вот и подвох. Теперь становится понятно, почему класс почти полгода сидел без классного руководителя – их просто никто не хотел брать. А я человек новый, и отказаться теперь, когда все уже по сути решено за меня, не получится.

– И что в них проблемного? – осторожно спрашиваю я.

– Класс “г” у нас особенный. Успеваемость низкая, поведение девиантное. Ничего не хотят, ни к чему не стремятся. Большинство желает просто закончить этот год и продолжать ничего не делать в каком-нибудь техникуме. Не думаю, что там хоть кто-нибудь собирается пойти в одиннадцатый класс, им бы в этом доучиться.

Я ошарашенно хлопаю глазами. Мечты о милых пятиклассниках, которых я бы провела через всю среднюю школу за руку, рассыпаются в прах прямо на моих глазах. Вместо них меня ждут самые отмороженные хулиганы школы. Я с трудом сглатываю и нервно смеюсь.

– Не слишком ли опрометчиво доверять их мне? У меня нет опыта в общении с проблемными детьми.

– Остальные педагоги отказываются, – неожиданно честно признается завуч. – У них только за прошлый год сменилось три классных руководителя, а с февраля они и вовсе без него. Вы не переживайте, милочка. Не будете справляться, что-нибудь придумаем. Нам бы их только последний год дотянуть.

В ее голосе звучит легкая нотка пренебрежения, будто она уверена: я не справлюсь, и это только вопрос времени, когда я признаю свое поражение. И в этот момент я, наверное, даже согласна с Жабой Аркадьевной, потому что усмирение трудных подростков совсем не является моей суперспособностью.

Всю дорогу до самого дальнего кабинета на втором этаже – математики, в котором теперь мне предстоит обитать – завуч продолжает кошмарить меня рассказами о вверенном мне классе. Я ее почти не слушаю, потому что и так близка к тому, чтобы развернуться и убежать. Интересно, можно уволиться сразу же, не отработав ни одного дня? От этого поступка меня останавливает только желание доказать Жабе Аркадьевне, что я чего-то стою.

Поэтому, когда она останавливается у нужного кабинета, показывая, что мы пришли, а потом негромко и совсем не искренне желает мне удачи, я набираю в легкие побольше воздуха и вхожу внутрь.

Глава 2. Сделка с дьяволом

Саша

Класс встречает меня гулом голосов, смехом и чьими-то громкими криками. Но, когда за моей спиной хлопает дверь, как по команде становится тихо. Пара десятков глаз устремляет на меня взгляды, и я мысленно призываю себя не ежиться под ними.

Они смотрят не враждебно – по крайней мере, пока, а скорее с интересом и осторожностью. Так дикие звери глядят на появившегося в лесу незнакомца: еще не знают, чего от него ждать, но им крайне любопытно. Но в то же время любое неосторожное движение, любая призрачная угроза их безопасности – и они набросятся, разорвав в клочья.

Я поднимаю подбородок вверх и уверенно иду между рядами, продолжая ощущать на себе изучающие и оценивающие взгляды. Нельзя ни на секунду дать им почувствовать свои волнение и страх, иначе результат будет тем же – меня тут же загрызут, только теперь уже забавы ради.

Собираю всю уверенность, дохожу до учительского стола и сама окидываю внимательным взглядом своих подопечных. Их около двадцати человек, и большинство из них мальчики, а девочек я беглым взглядом насчитываю всего пять. Две из них сидят на самой задней парте и напоминают друг друга, как близнецы: длинные темные волосы, куча пирсинга на лице, густо подведенные черным глаза и странная мешковатая одежда, конечно же, тоже черного цвета. На головах у обеих огромные наушники, и, кажется, их единственных во всем классе не волнует мое появление здесь. Они даже на секунду не поднимают голов от экранов телефонов.

Зато три других девочки с лихвой восполняют недостаток ярких красок в образе одноклассниц. Цветные тени, длинные наращенные ресницы, ногти, которым бы позавидовал Фредди Крюгер, кислотного цвета одежда и до неприличия короткие юбки. На ногах – туфли на острых шпильках, по поводу которых я только что выслушала целую лекцию. Я вздыхаю – они похожи на кого угодно, кроме учениц девятого класса.

Мальчики выглядят один лучше другого. Я теряюсь в количестве почти наголо бритых голов, проколотых губ, татуировок и хамоватых выражений лиц. В некоторых отсутствует даже намек на интеллект, другие кажутся не столько глупыми, сколько наполненными бунтарским духом непослушания.

Мой взгляд цепляется за парня в первом ряду. Он сидит за последней партой и, небрежно покачиваясь на стуле, не сводит с меня прищуренных глаз. На голове короткий ежик темных волос, а ярко-зеленые радужки видно даже с моего места. Огромная толстовка и широкие джинсы скрывают его фигуру, но рост у парня немаленький. Он держится уверенно и развязно, и в каждом, даже неуловимом движении его мускулов, кроется вызов. Всему обществу в целом и мне в частности.

Я сканирую его беглым взглядом и моментально понимаю, кто доставит мне больше всего проблем. Он здесь негласный лидер, и от осознания этого я одновременно немного приободряюсь и мысленно самоуничтожаюсь. С одной стороны, подобный коллектив всегда слушает своего главаря и подчиняется ему. По разным причинам – кто-то из страха, а кто-то из уважения, но большинство принимает те правила игры, которые задает главный. И если получится стать авторитетом в его глазах, остальные тоже могут сменить гнев на милость. А найти подход к одному человеку все-таки проще, чем к двадцати.

Но с другой стороны, в глазах парня горит совершенно дьявольский огонек, который очень ясно дает понять: найти к нему подход будет также сложно, как отыскать туманной ночью в лесу дорогу без компаса. То есть практически невозможно.

Я окидываю класс еще одним взглядом и говорю:

– Всем здравствуйте. Меня зовут Александра Дмитриевна, и теперь я ваш классный руководитель. Вести я буду алгебру и геометрию. Поднимите руки те, у кого в прошлом году вышла пятерка по одному из предметов.

Ни одна рука в классе даже не дрогнула. Что же, вполне ожидаемо.

– Четверка? – не сдаюсь я.

И снова ни одной поднятой руки. Я тяжело вздыхаю. Будет непросто.

– Ладно. У нас с вами будет целый год, чтобы подтянуть знания и успешно сдать экзамены. Кто из вас собирается идти в одиннадцатый класс?

Парень на третьей парте хочет приподнять руку, но вместо этого чешет затылок и снова опускает ее на стол. Я хмурюсь. Разве может в целом классе не быть хотя бы одного ребенка, стремящегося к чему-то большему? Или все, кто хотел, уже давно сбежали в параллельные?

– Хорошо, – киваю я. – У вас есть еще много времени, чтобы определиться, а я постараюсь вам в этом помочь. И, надеюсь, мы подружимся.

– Это вряд ли, – раздается хриплый смешок с задней парты, и класс тут же разражается громким хохотом, словно они только и ждали отмашки капитана.

Я невозмутимо смотрю в глаза темноволосому парню. Он не смеется, лишь дерзко и нахально ухмыляется, не планируя давать мне поблажки. Только я тоже не собираюсь, поэтому железным тоном произношу:

– Как твое имя?

– Артем. Артем Колмогоров.

– Во-первых, Артем, прекрати качаться на стуле. Во-вторых, когда отвечаешь учителю, нужно встать, – я делаю паузу, дожидаясь, пока парень поднимется на ноги. И он встает. Конечно, на его лице такое выражение, будто он делает мне огромное одолжение, но я не заостряю внимание на деталях. – А, в-третьих, иди к доске. Как раз сейчас проверим твой исходный уровень знаний.

Он явно такого не ожидает, и на долю секунды маска самоуверенности дает трещину. Но Артем тут же берет себя в руки и заявляет:

– Сегодня первое сентября. Кто вообще в праздник устраивает контрольные?

Я игнорирую и его, и возмущенно зашумевший класс, поддерживающий Артема. Встаю и быстро пишу на доске несколько элементарных квадратных уравнений, которые они должны были проходить в прошлом году. Закончив, киваю парню на задания, предлагая приступать.

– Не буду я ничего решать, – возмущается он.

– Будешь. Иначе нам придется посетить кабинет директора.

– Да и пофиг. Я там бываю чаще, чем на уроках.

– Ладно, – я захожу с другой стороны. – Тогда как насчет небольшой сделки? Если сейчас правильно решаешь эти примеры, то за вводную контрольную, которую мы будем писать на следующей неделе, поставлю тебе пятерку автоматом.

Класс гудит громче, а я не прерываю зрительного контакта с Артемом. Да, может быть, я поступаю не совсем честно, но мне просто необходимо, чтобы этот раунд остался за мной.

– Идет, – хмыкает он и легкой пружинящей походкой идет к доске. Забирает у меня из рук мел и переводит взгляд на уравнения.

Я встаю рядом и наблюдаю, как он хмурится и напряженно морщится, пытаясь найти правильное решение. Беззвучно шевелит губами и, спустя почти минуту, неуверенно пишет ответ на первое задание. Следующие он решает быстрее и, закончив с последним, смотрит на меня.

– Ну как?

– Извини, Артем, но ни одного попадания. Придется писать проверочную вместе со всеми.

– Черт! – ругается он со злостью, а потом, поймав мой осуждающий взгляд, с сарказмом добавляет: – Извините.

Собирается вернуться на свое место, но я его останавливаю, поймав за рукав безразмерной кофты. Поворачиваюсь лицом к доске и, забрав мел, начинаю объяснять, где он допустил ошибки. Бегло рассказываю ему и всем остальным правильное решение и записываю верный ответ. Понимаю, что восполнить за пять минут все пробелы в знаниях у меня не выйдет, но начинать с чего-то нужно.

Оглядываюсь на класс. Большинство не заинтересовано в том, что я сейчас говорю. Кто-то болтает, даже не глядя на доску, кто-то пялится в телефон. Некоторые вроде бы и смотрят, но особого понимания в глазах у них я не вижу. То, насколько они не ориентируются в материале, меня немного ужасает, особенно учитывая тот факт, что никто особо и не стремится восполнить недостающие знания.

Артем с невозмутимым видом смотрит на доску. Поза у него расслабленная и даже скучающая: руки засунуты в карманы джинсов, а голова небрежно наклонена вбок. У меня не получается понять, уяснил ли он хоть что-то из моего объяснения, потому что вид его до невозможного отстранен.

Я решительно стираю все написанное с доски и пишу новые уравнения, аналогичные предыдущим. Хочу понять, способен ли он анализировать и схватывать информацию, или даже не пытается это сделать. Поэтому вновь вручаю ему мел со словами:

– Еще один шанс. Условия прежние.

Артем без энтузиазма берет у меня мел и медленно подходит вплотную к доске. На этот раз он справляется даже быстрее, и я расплываюсь в улыбке, поняв, что мальчик все решил правильно.

– Молодец, – искренне хвалю его я. – Не так уж и сложно, верно? Пятерка твоя.

Он довольно улыбается и, кажется, даже вполне искренне. Я жду, пока Артем под одобрительные возгласы одноклассников вернется на место, и только после этого говорю:

– Главное, что вы должны понять – я вам не враг. И у меня нет цели завалить вас и наставить двоек, я хочу научить вас понимать предмет.

Меня прерывает звонок, означающий, что наш классный час окончен. Ребята тут же шумно подскакивают с мест, а самые проворные выбегают еще до того, как я успеваю отпустить всех по домам.

– Можете быть свободны, – повысив голос, обращаюсь я к тем, кто еще не успел уйти. – Увидимся завтра.

Глава 3. С новосельем

Саша

– И кому только пришла в голову идея дать тебе этот класс отморозков? – возмущается Лара, сидящая у меня на кухне с бокалом вина в руках.

Я раскладываю на тарелке только что нарезанный сыр и пожимаю плечами.

– Наверное, решили найти козла отпущения. А кто подходит на эту роль лучше, чем вчерашняя студентка?

Лара хмурит брови и, схватив с тарелки ломтик сыра, цедит сквозь зубы:

– Это все Жанна Аркадьевна, точно тебе говорю. Она, кажется, вообще людей терпеть не может, особенно молодых и красивых женщин. А, ну еще и детей тоже, – она заливисто смеется. – Ей бы надсмотрщиком в тюрьме быть, а не учителем в школе.

– Я уж думала, это она конкретно меня невзлюбила.

– Скажешь тоже. Она меня весь прошлый год шпыняла. То я не так выгляжу, то не так преподаю, то неправильно оценки ставлю. Как-то раз заявила, что я неверно сочинения проверяю и даю детям слишком большую свободу мнения. Но благо она только на словах цеплялась, потому что на самом деле в моем предмете ничего не смыслит, а вот тебе, подруга, не повезло.

Я тяжело вздыхаю – да уж, это я уже и сама поняла.

– Но ничего, не кисни! Максимум, что она сделает – будет таскаться к тебе на уроки и вставлять свое очень важное мнение по поводу твоих компетентности и знаний. Ты, главное, не обращай внимания, и тогда она быстро потеряет интерес. От меня она уже после Нового года отстала, а если в следующем сентябре к нам еще кто-нибудь новенький устроится, то Жанна о тебе и думать забудет – перекинется на свежую кровь.

Ага, а пока свежая кровь – это я. И до следующего года нужно еще дожить, не уволившись и не послав завуча далеко и надолго.

– А если с твоим классом будут проблемы, не стесняйся, сразу вызывай к директору. И можешь еще нашего физрука Семена Михайловича попросить воздействовать – он единственный, кроме директора, кого они в открытую матом не посылают. Потому что боятся получить в ответ – Михалыч церемониться не будет, ему все эти новомодные методы воспитания, где детей и пальцем трогать нельзя, до лампочки.

– Сегодня они вели себя довольно прилично, – замечаю я, делая глоток вина. – А Артем Колмогоров, оказывается, вполне способен решить квадратные уравнения, если предварительно ему их объяснить.

Подруга громко смеется и поудобнее устраивается на небольшом кухонном диванчике.

– Ты только не вздумай такое сказать Жанне Аркадьевне. Она у них до тебя математику вела, и я через день от нее в учительской слышала возмущения по поводу того, насколько они все, а в особенности Колмогоров, непроходимо тупы. И странно, что их вообще отправили учиться в обычную школу, а не коррекционную.

– Ну не знаю, – я почему-то испытываю острую потребность вступиться за своего ученика даже перед Ларой. – Он сегодня легко справился с моим заданием после объяснения.

– Не могу судить объективно. Меня, к счастью, миновала участь вести их уроки, у них другой учитель. Но пару раз я ее заменяла, и мне хватило. Колмогоров у нас вообще звезда школы. Если где-то что-то произошло – он и его дружки точно приложили к этому руки.

– Да что они делают-то? Максимум, что я увидела сегодня – это отсутствие заинтересованности в учебе и уважения к учителю.

– Подожди, Саш, – уверенно заявляет подруга. – Это они просто присматривались. Только за последний месяц прошлого учебного года они успели несколько раз подраться, причем прямо в стенах школы, курили в подсобке, срывали уроки своим поведением или просто на них не являлись всем классом, подложили несчастной биологичке на стол дохлую мышь, а Колмогоров еще и чуть не устроил пожар в мужском туалете. А, точно, еще разбили стекло в окне актового зала прямо во время выпускного – вот там паники было. Ну и, само собой, хамят, грубят, никого слушать не желают.

– А что родители?

– Да кто их знает. Постоянно таскаются к директору, а толку? У Колмогорова, например, только отец, матери нет. И выглядит он вполне прилично, статный такой мужчина, бизнесмен вроде бы какой-то. Яблочко от яблони далеко упало.

Я рассеянно киваю. Обнаружить у себя на столе дохлую мышь мне совсем не хочется, и после рассказов Лары желание уволиться раньше, чем это произойдет, только нарастает. Заметив мое выражение лица, подруга приобнимает меня за плечо, а потом щедро плескает в бокал еще вина.

– Да ладно тебе, Сашуль! Я же говорю, чуть только зубы начнут показывать – к директору их, и пусть Анатолий Семенович сам с ними разбирается.

Я снова киваю и делаю большой глоток вина. Понимаю правильность совета подруги, но не слишком хочу к нему прислушиваться. То ли во мне бурлит еще успевший угаснуть преподавательский энтузиазм, и хочется достучаться до этих ребят, то ли на меня произвел впечатление правильный ответ Колмогорова у доски. Но, мне кажется, не могут все двадцать человек в классе быть глупы и агрессивны. А еще у всякого поведения должна иметься причина, и не просто так у них появилось антиобщественная позиция.

Подруга же пользуется моей небольшой заминкой и выразительно поигрывает бровями:

– Ладно, забудь про детишек. Скажи мне лучше, как тебе Ян?

– Неплохо, – я неосознанно улыбаюсь, вспомнив выразительные зеленые глаза и подкачанную фигуру.

– Неплохо? – возмущенно всплескивает руками Лара. – Да он на десять из десяти! Воспитанный, красивый, обходительный и, главное, свободный. Если бы не Макс, я бы сама за ним приударила, – она смеется. – А еще ты в курсе, кто его отец?

– Нет.

– Он сын Анатолия Семеновича.

– Курбатова? Директора? – удивленно спрашиваю я, будто мы с ней знаем еще какого-то другого Анатолия Семеновича.

– Ага, – кивает подруга. – Поэтому не надо гадать, кто займет директорское место, после того как он соберется на пенсию. Так что Ян еще и перспективный. И, кстати, запал на тебя.

– Что?

– Что слышала. Видела я, какими глазами он смотрел на тебя – так и раздевал взглядом.

– Скажешь тоже, – фыркаю я. – Это еще не показатель того, что он запал.

– Точно тебе говорю, Сашуль! И ты, если не растеряешься, легко можешь прибрать к рукам самого завидного холостяка школы.

Я только отмахиваюсь от ее слов. Мне вообще никакой холостяк не нужен, даже самый завидный. У меня пока другие приоритеты: обустроиться в школе и на новом месте жительства, подружиться со своим классом и вообще заняться карьерой. И отношения находятся где-то на самом дне моих интересов. Да, отрицать тот факт, что Ян привлекателен, сложно и глупо. Но прилагать усилия, даже минимальные, чтобы он стал моим, я не собираюсь.

– Ты знаешь, что романы на рабочем месте редко хорошо заканчиваются? – парирую я.

– Почему это? Вот наши географ и химичка уже лет десять вместе, а когда-то тоже в школе познакомились. – Лара так энергично взмахивает рукой с бокалом, что капли из него разлетаются по всему столу.

Я укоризненно смотрю на нее и протираю столешницу полотенцем. Делаю глоток вина и примирительно сообщаю:

– Ладно, я подумаю, обещаю.

Лариса довольно кивает и принимается подробно рассказывать про свой отпуск, а я радуюсь, что ее удовлетворил такой ответ. И мне не придется весь следующий час слушать, какой Ян замечательный и почему мне жизненно необходимо начать с ним встречаться. Выпустив весь пар, скопившийся после визита к родственникам, Лара, наконец, вспоминает, зачем вообще пришла ко мне в гости, и принимается за распаковку коробок и сумок. Я включаю веселую музыку, подливаю нам еще вина, и мы вместе развешиваем в шкафу вещи, расставляем на кухне посуду и наводим уют.

Через пару часов квартира перестает напоминать приют беженцев, а становится вполне милой и симпатичной. И я с удовольствием отмечаю, что впервые с момента переезда, чувствую себя как дома – комфортно и уютно. Лара откидывается на диван и обводит глазами плод наших совместных трудов.

– Ну вот, совсем другое дело. С новосельем, подруга!

– Спасибо, что помогла.

– Ерунда, – Лариса делает последний глоток вина и с сожалением ставит на стол пустой бокал. – Пора идти домой, а то завтра на работу.

Она недовольно кривится и поднимается на ноги. Обнимает меня на прощание и повторяет, как рада, что я теперь живу неподалеку. Я спускаюсь вместе с подругой на улицу, и мы садимся на лавочку в ожидании такси, которое должно доставить Лару домой. Уже темно, и старый двор выглядит жутковатым и устрашающим: огромные деревья с корявыми ветками, заслоняющие собой небо, облезлые металлические ограждения на детской площадке и протяжно скрипящие от каждого порыва ветра качели. В этот момент мне кажется, что я совершила ошибку, переехав сюда из элитки в центре города, но я тут же отгоняю от себя эту мысль, не давая ей засесть в голове и окрепнуть. Сейчас не время сомневаться в собственных решениях.

Посадив Лару в машину, я поднимаюсь обратно в квартиру. Она встречает меня приглушенной музыкой и чистотой, и я облегченно выдыхаю: сегодня находиться здесь намного приятнее, чем вчера. После рабочего дня, уборки и вина наваливается тяжелая усталость, поэтому я принимаю душ и ныряю под одеяло. Сон приходит сразу же, и я засыпаю быстрее, чем успеваю коснуться головой подушки.

Глава 4. Тяжелое утро

Ярослав

Я просыпаюсь оттого, что за стенкой кто-то громко стонет, а еще от ритмичных шлепков. Морщусь и, открыв глаза, упираюсь взглядом в пожелтевший от времени и сигаретного дыма потолок. Голова гудит, а горло саднит от сухости. Я кашляю и с трудом глотаю слюну.

Опускаю ноги с кровати и сажусь. Тело отчаянно сопротивляется тому, чтобы я принимал вертикальное положение. Почти вслепую нашарив на тумбочке пачку сигарет, достаю одну и прикуриваю.

Затягиваюсь поглубже, пытаясь восстановить в памяти события вчерашнего вечера, но они упорно не хотят выстраиваться в прямую линию, мелькая лишь разрозненными вспышками. Вот пришёл мой друг Марат, принеся с собой бутылку виски. Потом нам стало скучно, и он позвал в гости каких-то девчонок. После мы пили что-то ещё, но я уже не мог точно сказать, что именно. А дальше – память подкидывает картинки, как мы курили прямо на диване, пили с Маратом на спор, не закусывая, и орали во все горло песни на балконе.

То, как одна из девчонок оказалась в моей постели, я не помню, но сомневаться в том, что этой ночью у нас что-то было с длинноногой рыжеволосой девицей, не приходится. Ее пушистые кудрявые волосы разбросаны по всей подушке, и она, высунув из-под одеяла одну ногу, сладко спит. Девушка полностью обнажена, как и я, и вряд ли мы просто решили раздеться перед сном.

Я вздыхаю и прикрываю глаза. Надеюсь, у меня хватило ума надеть защиту – обычно этот рефлекс срабатывал в любом состоянии. Только неожиданных детей мне не хватало, особенно тех, которые изначально не нужны ни одному родителю. Этим дерьмом я сыт по горло.

Стоны за стенкой становятся все громче, а к шлепкам тел друг по другу присоединяется стук спинки дивана о стену. Усмехаюсь: откуда только у Марата столько сил. Вряд ли он выпил намного меньше, а меня при одной только мысли о таких интенсивных фрикциях начинает подташнивать.

– Яр, – неожиданно ощущаю, как девушка проводит мне рукой по плечу, и поворачиваюсь к ней вполоборота.

– Что?

– Поделишься? – Она указывает длинным тонким пальцем на сигарету в моих руках. Я согласно киваю и, протянув ей пачку, помогаю прикурить.

Девушка приподнимается на локте, а потом жадно затягивается. Одеяло падает с её плеча, оголяя красивую высокую грудь, и кровь, минуя все остальные органы, устремляется прямо в район паха. И, кажется, я начинаю понимать, откуда Марат находит в себе силы пытаться сломать мой диван.

Она переводит взгляд вниз и усмехается. А потом лёгким движением сбрасывает с себя одеяло и притягивает меня поближе, накрывая губы поцелуем. Я тянусь к ней в ответ и наваливаюсь сверху, вдавливая в кровать всем весом. Она стонет и прижимается крепче, обхватывая меня руками за плечи, а ногами за торс.

Пальцами шарю в ящике тумбочки в поиске презерватива, а девушка хрипло шепчет мне в ухо:

– Я пью таблетки, можно без него.

Игнорирую её заявление и все равно достаю квадратную фольгированную упаковку, которую разрываю зубами. Никогда не прислушиваюсь к подобным заверениям девушки и предпочитаю перестраховаться. И надеюсь, что ночью у меня тоже хватило на это мозгов.

Резко вхожу в неё и начинаю быстро наращивать темп. Девушка сначала возмущенно шипит, но тут же ловит мой ритм и принимается сладко постанывать.

За стенкой вторит её подруга, и это не то отвлекает, не то заводит ещё сильнее. Отключаю голову и концентрируюсь только на собственных ощущениях. Я даже мало беспокоюсь о том, дойдёт ли до конца моя сегодняшняя партнерша – мне просто хочется закончить поскорее. Разрядка наступает быстро – слишком быстро, чтобы она тоже успела дойти до оргазма. Но рыжеволосая красотка не выглядит расстроенной, напротив, улыбается и гладит меня по спине, слегка царапая длинными ногтями.

Рывком отодвигаюсь в сторону – не люблю эти проявления никому не нужных ласк. Она оказывается сообразительной и не настаивает на продолжении, только коротко смеётся и откидывается на подушку, утопая в облаке рыжих волос.

Я встаю с кровати и, натянув спортивные штаны, выхожу из комнаты. На кухне стоит такой холод, что голая кожа на торсе тут же покрывается мурашками – это Марат сидит в одних трусах на табуретке у открытого настежь окна и курит. Несмотря на то что лето закончилось всего пару дней назад, ночи стоят холодные, а разгоряченное тело чувствует это особенно остро.

Но закрыть окно не прошу, потому что на кухне стоит явно ощутимый запах перегара, сигарет и чужих духов. Под столом две пустых бутылки виски и еще одна коньяка, а рядом с ними лежат опрокинутые тары из-под вина, но это уже, наверное, девчонок. Пол усыпан крошками от чипсов, а подоконник заставлен тарелками, выполняющими собой роль пепельниц. Простынь на диване смята настолько, что превратилась в спутанный комок ткани в изголовье. Марат приветственно кивает мне и лениво потягивается. Его черные, как смоль, волосы, обычно собранные в коротенький хвостик на затылке, сейчас заправлены за уши, а темно-карие глаза смотрят с обычным лукавым прищуром.

– Привет, Яр, – после очередной затяжки здоровается друг.

– Привет. – Я огибаю разложенный диван, чтобы пройти к раковине. Кухня не такая уж большая, и, если в сложенном виде, он еще спокойно помещается у длинной стены, то сейчас занимает почти все свободное пространство.

– Чего такой хмурый?

– Голова взрывается. – Я морщусь и наливаю полный стакан воды, а потом открываю навесной шкаф в поисках обезболивающего. Киваю на диван: – Надеюсь, он цел?

– Прости, братишка, но, похоже, какому-то механизму пришел конец, – Мара смеется, а я безразлично машу рукой. Этот диван старше меня, и ему самое место на помойке, а не в квартире, где он каким-то чудом доживает свой век.

– Хрен с ним, – отвечаю я, закидываю найденную таблетку в рот и запиваю водой.

– Твоя-то кровать хоть цела? – усмехается друг. – Я смотрю, Лиля неплохо постаралась для тебя.

Увидев замешательство на моем лице, Марат смеется в голос и поясняет:

– Да, братишка, ту рыжую бестию в твоей постели зовут Лиля.

– Я вообще ни хрена не помню, что было вчера, – делюсь я. – Знал ведь, что мешать виски с коньяком – плохая идея.

– Стареешь, Яр, – Марат поднимается с табуретки и хлопает меня по плечу.

– Пошел ты.

Мара беззлобно улыбается и поднимает с пола свои джинсы. Надевает и оглядывается в поисках футболки. Она находится в щели между диваном и стеной, и парень, придирчиво оглядев ее, как может, расправляет руками складки, и натягивает.

– Ты сегодня выходной? – интересуется он, и я киваю.

– К счастью, да. Иначе бы я сдох с похмелья прямо на работе.

– Сейчас Настя выйдет из душа, и мы сваливаем, мне надо еще заехать в пару мест. Оставить Лилю?

– Нет.

– Уверен? Ладно, тогда пойду скажу красотке, чтобы собиралась. Закину их домой по дороге.

Марат удаляется с кухни, а я щелкаю кнопкой чайника и достаю с полки банку растворимого кофе. Насыпаю в кружку полную ложку с горкой и жду, пока закипит вода. Шум душа смолкает, а из коридора доносятся приглушенные звуки разговора – Мара что-то тихо втолковывает, а недовольный женский голос, в котором проскальзывают раздраженные нотки, изредка ему отвечает.

Я даже не прислушиваюсь к разговору, мне все равно, что они там выясняют. Я заливаю кипятком гранулы кофе и глубоко втягиваю аромат. С кружкой в руках подхожу к окну, которое все еще распахнуто, и, высунувшись наружу, вдыхаю свежий утренний воздух. В кронах деревьев, растущих вдоль дома, негромко щебечут птицы, а осторожные солнечные лучи пробиваются через толщу листвы, едва достигая тротуара. Беру с подоконника сигареты, оставленные Маратом, и глубоко затягиваюсь.

Смотрю вниз, и в этот момент железная дверь подъезда громко хлопает, и на улицу выходит девушка. Ее светлые волосы мягкими волнами спускаются с плеч, и на них тут же начинают играть блики солнца. На ней надета строгая белая блуза и узкая юбка до колена, а в руках девушка сжимает легкую кожаную куртку. Помедлив несколько секунд, она ежится от порыва холодного ветра и накидывает ее себе на плечи. А потом ровным, уверенным шагом пересекает двор, цокая каблуками туфель по асфальту. В тишине раннего утра этот звук кажется особенно громким, и голова тут же отзывается новой волной боли.

Я провожаю девушку удивленным взглядом. Никогда не видел ее здесь раньше, хотя живу в этой квартире много лет и знаю всех обитателей мрачной серой пятиэтажки. Потом вспоминаю: пару недель назад с квартиры на третьем этаже съехали жильцы, и догадываюсь, что незнакомка поселилась именно там. Или это приехавшая в гости родственница. А, может, чья-то подружка, сбегающая рано утром.

– Ярослав, – слышу я за спиной голос Лили и злюсь. И почему она не может тоже незаметно исчезнуть из моей квартиры?

Я оборачиваюсь. Марат стоит у нее за спиной и, извиняясь, пожимает плечами. А потом разворачивается и громко кричит:

– Насть, я тороплюсь, детка. Собирайся скорее.

– Ярослав, – повторяет Лиля и проходит на кухню, оказываясь ближе ко мне. Она уже успела одеться, и теперь на ней короткое цветастое платье с тонкими бретелями.

Лиля натянуто улыбается и ждет, пока я что-нибудь скажу. Я молчу и делаю очередной большой глоток. Она нетерпеливо кривит губы:

– Я бы тоже не отказалась от кофе.

– Кружки вон там, – я киваю на шкафчик над мойкой.

– Не хочешь за мной поухаживать?

Я не хочу. Но все равно достаю вторую кружку и, сыпанув кофе, плескаю в нее кипяток. Движения получаются отрывистыми и резкими, и, пожалуй, обижают девушку сильнее, чем, если бы я просто сказал “нет”. Ставлю перед ней кофе и грубо замечаю:

– Извини, сахар закончился.

Лиля даже не притрагивается к напитку, от которого поднимается пар. Между нами повисает неприятная тишина, и я в очередной раз зарекаюсь приглашать девушек домой. Лучше быстро уйти самому, чем пытаться выпроводить ту, что никак не желает уходить.

– Тебе пора, – наконец нарушаю молчание.

– И все? Ни “спасибо, мне было хорошо с тобой”, ни “оставь мне свой номер, я позвоню”, ни “увидимся еще”?

– Спасибо, мне было хорошо с тобой, – усмехаясь, повторяю я. – А что касается остального, ты же понимаешь: я не позвоню?

– Не зарекайся, – Лиля коварно улыбается, подходит вплотную и проводит кончиками пальцев по животу. Потом опускается ниже, касаясь члена через ткань штанов. Я шумно выдыхаю, а она наклоняется еще ближе и мягко прикусывает мочку уха. – Я оставила номер на тумбочке. Будет скучно – звони.

И, плавно покачивая бедрами, удаляется из кухни. Провожаю ее взглядом, понимая, что вряд ли действительно наберу ее номер, как бы скучно ни было. Ко мне заглядывает Марат, уже полностью одетый и даже с привычным хвостиком.

– Кот, сегодня в восемь, помнишь?

– Помню, помню, – вяло отмахиваюсь я. – Давай уже, вали.

Я слышу, как захлопывается входная дверь, и наконец-то остаюсь один. Большим глотком допиваю кофе, достаю из шкафа огромный мусорный пакет и скидываю в него все последствия вчерашней гулянки. Забрасываю в стиральную машинку постельное белье и пытаюсь сложить диван. Мара не ошибся – механизм и правда сломался, и когда мне все-таки удается с ним справиться, жутко трещит и дергается. Не уверен, что потом его опять получится разложить, но это не так уж важно.

В холодильнике шаром покати, а желудок начинает сводить от голода, и я заказываю доставку пиццы. А пока курьер едет, собираю с пола пылесосом мусор и крошки. И даже успеваю отжаться пару десятков раз и принять ледяной душ для бодрости. И к моменту, когда коробка с горячей пиццей оказывается у меня на столе, квартира перестает напоминать наркопритон, а снова становится обычной холостяцкой берлогой.

Времени до вечера еще полно, поэтому я успеваю даже поспать и приготовить нехитрый ужин из жареной картошки и сосисок. Из дома выхожу только после семи, когда на город начинают опускаться плотные сумерки. Возле подъезда меня ждет неприятный сюрприз – Галина Петровна, соседка с первого этажа. Она сидит на лавочке, закутанная в шерстяной платок и засаленную жилетку, и щелкает семечки в смотанный из старой газеты кулек. Полностью седые волосы собраны в аккуратный пучок, а морщинистое лицо почти всегда выглядит так, словно перед ней постоянно лежит невидимая гора стухшего мусора.

Заметив меня, она кривит лицо еще сильнее и недовольно цедит:

– Вот он, пожалуйста, явился. Ты мне скажи, как долго это будет продолжаться? Что не день, так у него пьянка дома. Всему подъезду от тебя житья нет! У меня давление поднялось, аж скорую пришлось вызывать. Да когда ж ты сопьешься, ирод окаянный?

Я молча слушаю ее поток недовольств и не думаю отвечать. Знаю – ей только это и нужно, она питается исключительно чужими эмоциями, особенно негативными.

– В следующий раз милицию вызову, так и знай! Пускай опять за решетку засунут, мы хоть вздохнем спокойно. Таким, как ты, не место среди нормальных людей.

Я киваю, из-за чего ее лицо становится пунцово-красным. Получай я деньги каждый раз, как я слышу нечто подобное, я бы жил не в этой пятиэтажке на окраине, а элитках в центре города. И меня давно не трогают такие заявления – правильно говорят, ко всему в жизни возможно привыкнуть.

– И колымагу свою убери, – не успокаивается Галина Петровна. – Одним колесом на газоне стоит и клумбу вечно портит.

Я коротко усмехаюсь и выкатываю на проезжую часть мотоцикл. С тех пор как он стал обитать у нас во дворе, здесь теперь повсюду газон. Даже там, где до этого росла жиденькая трава вперемешку с чахлыми сорняками, а клочки цветков ромашек и одуванчиков отныне гордо именуются “клумбой”.

Надеваю шлем, и недовольное бормотание соседки становится тише. Слышу только, как вслед раздаются проклятия и предзнаменования моей скорой кончины от наркотиков. А потом завожу мотор и резко стартую с места.

Глава 5. Методы убеждения

Ярослав

– Кот, прием! – Марат толкает меня плечом, и я, несколько раз моргнув, понимаю, что отключился прямо на полуразвалившемся диване в самом углу огромного гаража. – Я же говорю, стареешь.

Я разминаю шею и тру пальцами виски – состояние и правда такое, будто всю ночь меня использовали вместо футбольного мяча. В очередной раз зарекаюсь пить в таких количествах, особенно в компании Мары, чей организм перерабатывает алкоголь в любых объемах.

Помещение уже успело наполниться людьми, и я бросаю взгляд на часы, чтобы убедиться: я уснул на двадцать минут. Встаю с дивана и направляюсь к металлической раковине, которая прикручена прямо к стене. Обмениваюсь крепкими рукопожатиями с несколькими парнями и машу рукой тем, кто собрался у дальней стены гаража, где оборудован тренажерный зал. Серега – огромный и высокий громила, нещадно колотящий грушу – широко улыбается и машет мне в ответ. Двое других, Сева – невысокий и юркий, как уж, и Гриша – русоволосый и широкоплечий со смазливым лицом, ограничиваются короткими кивками головы.

Пью прямо из-под крана, с жадностью глотая воду, и получаю несильный толчок в спину. Оборачиваюсь – это Серега закончил мутузить несчастную грушу и подошел ближе.

– Не выспался, малой?

Я закатываю глаза на это прозвище. Сергей всегда называет меня только так: во-первых, он лет на пятнадцать старше, во-вторых, я попал сюда в то время, когда и правда был сопливым подростком, а, в-третьих, даже спустя годы, так и остался здесь младше всех.

– Перебрал вчера, – объясняю я.

– Ты бы бросал столько бухать, малой, – нравоучительно говорит Серега. – Твоя печень спасибо не скажет.

– Папашу выключи, – огрызаюсь я. – Сам разберусь, сколько и когда мне пить.

– Не кипятись, – мужчина примирительно улыбается. – Просто дружеский совет.

Я ополаскиваю лицо холодной водой, и она медленно стекает прямо за воротник футболки, заставляя поежиться. Знаю, что он прав, но ненавижу, когда кто-то пытается заботиться обо мне, и не терплю жалости. А Серега постоянно старается наставлять, хоть и делает это грубовато и неумело. Но я так и не научился принимать его заботу, как не умел этого делать и десять лет назад.

Серега шутливо припечатывает мне в плечо удар и уходит, а я, немного подумав, занимаю место у груши. Скидываю куртку и быстро заматываю руки эластичными бинтами, чтобы не сбить в кровь костяшки. Справившись, с силой ударяю по груше. Бью снова и снова, вкладываю в эти выпады всю злость и останавливаюсь, только когда воздуха в легких совсем не остается. Глубоко втягиваю носом кислород и перевожу дыхание.

– Хороший удар, Кот, – комментирует Сева. Он страхует Гришу, пока тот поднимает над грудью штангу, но успевает наблюдать и за мной. – Серый ставил?

Я молча киваю и возвращаюсь к поединку с грушей. Этот длится дольше и выматывает меня сильнее, но опустив руки и прижавшись лбом к ярко-красной прохладной коже, наконец испытываю что-то похожее на облегчение.

– Привет, парни. – Громкий голос заставляет меня поднять голову и перевести взгляд на появившегося в гараже мужчину.

Ему не больше сорока пяти, но в тщательно уложенных волосах уже заметны первые проблески седины. На нем белоснежный спортивный костюм, при виде которого я усмехаюсь – в таком и в голову не придет заниматься спортом. Максимум – пафосно появиться в спортзале.

Мужчина окидывает всех присутствующих взглядом и устраивается на своем излюбленном место в потрепанном кресле. Остальные рассаживаются куда придется: я опускаюсь на диван рядом с Маратом, Серый садится на старую колченогую табуретку, Сева и Гриша остаются прямо на скамье. Трое остальных – бритоголовый Рик, настоящего имени которого никто не знает, обманчиво щуплый Эдик и перекачанный стероидами Вася – приземляются на маты посреди комнаты.

Эд ловит мой взгляд, хитро улыбается и подмигивает. Я киваю ему в ответ – рядом с Васей он смотрится слабым и практически немощным, но я точно знаю, что за этим внешним видом прячется настоящая машина для убийств. Грудь обжигает фантомная боль – последняя тренировка с ним закончилась для меня плачевно.

– Все в сборе? – уточняет мужчина.

– Да, Вить, – отвечает за всех Серега.

– Расклад такой, ребята. Один парень должен мне круглую сумму. Взял под процент, хотел вложиться в какой-то бизнес, но прогорел. Бизнесмен хренов. Возвращать не торопится – денег нет. Но мы-то с вами хорошо знаем, что их всегда можно найти, стоит только задать верную мотивацию. Сначала обойдемся без жести, нужно просто припугнуть. Если не поймет, будем переходить к другим методам.

Я тихо усмехаюсь. Обычно большинство понимает с первого раза. Не самое приятное общение почти с десятком мужчин умеет хорошо убеждать. После пары сломанных ребер и сотрясения мозга, многие быстро находят деньги, которых еще вчера не было, подписывают нужные документы и соглашаются на любые продиктованные условия.

Начинал Виктор с мелких кредитных организаций, выдающих деньги всем подряд под сумасшедший процент. А когда приходилось возвращать долги – нередко прибегал к помощи вышибал. И продолжает это делать, только суммы становятся все крупнее, а должники все чаще незадачливые предприниматели, не рассчитавшие сил.

Постепенно бизнес Виктора разросся, и он основал небольшую строительную компанию, занимающуюся в основном возведением индивидуальных домов и таунхаусов. Вполне законная организация, но даже здесь он то и дело прибегал к тем же методам убеждения, когда деньги и связи оказывались бессильны. А мы с ребятами стали теми самыми людьми, которым приходилось марать руки ради процветания его компании. Ну и ради денег, конечно.

Я угодил сюда лет десять назад. Мне тогда не исполнилось даже пятнадцати, и я занимался мелким разбоем на улицах. Пока не имел неосторожности выбрать себе в жертвы Марата. Он был лет на пять старше меня, но в то время еще казался очень щуплым, и поэтому я посчитал, что легко с ним справлюсь, но жестоко ошибся. Мара разбил мне лицо и оставил на теле с десяток огромных гематом. А через пару дней нашел меня на улице, привел в этот самый гараж и заявил, что разглядел во мне потенциал.

И теперь я все также занимаюсь разбоем, только в других масштабах и за большие деньги. И стараюсь не размышлять о том, хорошо или плохо поступаю – жизнь не дала мне права задумываться об этом. Я делаю и всегда делал то, что помогает выжить.

Виктор передает Серому папку с листами бумаги. Я уже знаю, что там информация о том, кого нам нужно припугнуть – имя, адрес, места, где бывает, фотографии. Даже не пытаюсь заглянуть внутрь, как это делают Рик и Эдик, а полагаюсь на Сергея. Мне неинтересно, кто очередной несчастный, оказавшийся на пути у Виктора. Плевать, какую сумму он должен, зачем вообще ему понадобились деньги и есть ли у парня хотя бы возможность вернуть долг. Это не мое дело. Все, что меня интересует – это гонорар, который заплатит нам шеф.

Виктор прощается с нами и уходит, громко разговаривая с кем-то по телефону. Парни минут двадцать обсуждают нашу будущую цель, планируют, где и как лучше к ней подобраться. Я их почти не слушаю. Закуриваю, выпускаю в потолок облако серого дыма и закрываю глаза. После поединка с боксерской грушей во всем теле приятная ломота, и теперь мне хочется просто принять горячий душ, а после рухнуть в постель и проспать часов двенадцать.

– Ладно, парни, – наконец командует Серый. – Можете расходиться. Я вам скину время и место. Будьте готовы.

Глава 6. О помощи и благодарности

Ярослав

На следующий день мне тоже не удаётся выспаться. С вечера никак не получается уснуть, несмотря на тренировку, душ и врубленный фоном телек. Обычно его мерное бормотание помогает отключиться, но не в этот раз. И в третьем часу ночи, поняв, что спать осталось часов пять от силы, мне приходится сдаться и пойти на кухню за таблеткой. Я закидываю её в рот, не запивая, а потом в ожидании, пока она подействует, успеваю выкурить пару сигарет.

А утром меня рубит спать так, точно даже эти несколько часов сна привиделись. Голову словно отлили из чугуна и доверху засыпали песком, и теперь при малейшем изменении ее положения в пространстве, мне кажется, я слышу шум перекатывающихся из стороны в сторону крупиц. Не люблю засыпать на препаратах, потому что весь следующий день напоминаю зомби, которому удалось восстать из мертвых.

Насыпаю в кружку две огромных ложки кофе с горкой и заливаю кипятком. Знаю, что мешать таблетки с кофеином плохая идея, но хреново настолько, что, наверное, хуже быть уже не может. Не хочется даже есть, и я ограничиваюсь кефиром, найденным в холодильнике.

Бодрости кофе ожидаемо не придает. Зато с этим неплохо справляется ледяной душ. Это, конечно, ненадолго, и через час-другой меня снова начнет выключать, но все же лучше, чем ничего.

Спускаюсь по лестнице на улицу и на третьем этаже неожиданно сталкиваюсь с блондинкой, которую видел из окна. Она как раз запирает дверь квартиры, и я понимаю, что оказался прав – в подъезде появился новый жилец.

Она отрывает взгляд от замка, с которым возится, и переводит на меня.  А я невольно отмечаю, что глаза у неё очень красивые – какого-то невероятного василькового оттенка. Она и сама красива: сегодня на ней надеты укороченные брюки и молочного цвета блузка, на плечи наброшен лёгкий плащ, а на ногах туфли на длинном тонком каблуке. Я залипаю на несколько секунд, отмечая незаметные на первый взгляд детали – крошечную родинку над губой, почти неразличимый шрам на щеке и пушок коротких волос, выбивающихся из укладки и попадающий в глаза.

– Доброе утро, – говорит она ровным будничным тоном, и я усмехаюсь. Не помню, когда в последний раз кто-то из соседей пожелал мне доброго утра. Единственной, кто вообще заговаривал, была Галина Петровна, но от неё скорее можно было услышать проклятия и пожелания скорой кончины.

Она не замечает моей усмешки, или просто делает вид. А снова отворачивается и принимается копаться в замке. Я протискиваюсь мимо неё вниз, мысленно проклиная строителей, спроектировавших дом с такой узкой лестницей. И уже собираюсь уйти, как вдруг она окликает меня.

– Простите, не могли бы вы мне помочь?

Я останавливаюсь и удивлённо изгибаю бровь. Не то, чтобы я был рыцарем в сияющих доспехах, готовым помочь всем попавшим в беду, но почему бы и не выручить симпатичную девушку. К тому же, это неплохой повод завязать более близкое общение. Остаётся только надеяться, что она свободна и не обременена принципами.

– У меня ключ в замке застрял. И не поворачивается, и не вытаскивается, – объясняет она. – Я уже позвонила хозяину, и он сказал, что нужно посильнее его дёрнуть. Если бы это ещё было так просто.

Она натянуто смеется и бросает быстрый взгляд на экран телефона. Добавляет:

– А я вообще-то уже дико спешу, и так потратила на этот замок почти десять минут.

Я в два шага преодолеваю лестничной пролёт, на который уже успел спуститься, и оказываюсь возле неё. Меня тут же окутывает ароматом вишни, идущим от её волос, и я с наслаждением втягиваю его, вдохнув поглубже – он несравнимо лучше того, который обычно стоит в подъезде.

Легко оттеснив плечом девушку, я одним резким движением вытаскиваю ключ из замочной скважины. Она радостно вскрикивает и широко улыбается – так искренне, будто я только что открыл для неё сейф, в котором лежит миллион долларов.

– Спасибо!

– И это все? – насмешливо откликаюсь я.

– Большое спасибо? – она немного хмурится и смотрит на меня настороженно.

– Сойдёт, – жму плечами, отдаю ей ключ и спускаюсь вниз. А потом, не сумев сдержаться, добавляю: – Кстати, зачетная грудь. И в этом лифчике она смотрится просто отпадно.

– Придурок, – шипит мне вслед блондинка.

– И это твоя благодарность? – смеюсь я, слыша её недовольное бормотание вслед.

Грудь у неё и правда отличная – это мне удалось рассмотреть, когда она оказалась слишком близко ко мне. Так что я просто сказал правду, слишком уж отчётливо выделялось кружево нижнего белья под тонкой тканью блузки.

Во дворе, несмотря на ранее время, на своём посту уже сидит Галина Петровна. Она прожигает меня убийственным взглядом и собирается с мыслями, чтобы выдать новую порцию проклятий, но внезапно её отвлекает прозвучавшее за моей спиной “Доброе утро”.

Блондинка проходит мимо меня с гордо поднятой головой, смотря точно сквозь, зато мило улыбается соседке.

– Доброе утро, – отзывается Галина Петровна, немного недовольная, что ее тираду прервали, не дав начаться. Но тут же расплывается в хищной улыбочке: – А с этим, – это она, конечно, имеет в виду меня, – успели уже познакомиться?

– Успела, – недовольно поджимает губы девушка.

– Это зря. От него лучше держаться подальше, он наркоман, уголовник и Бог его знает, кто ещё. Вы, если что, сразу нашему участковому звоните, я вам потом номерочек дам. Он у него там давно на учёте стоит.

– Спасибо за информацию, – холодно отзывается блондинка, не смотря в мою сторону. – Извините, я очень опаздываю.

И она с невероятной для таких высоких каблуков скоростью устремляется через двор. А я, бросив на Галину Петровну, злой взгляд, завожу байк и рву с места. Да уж, представила, ничего не скажешь.

Девушку я нагоняю у самого выхода со двора, прямо возле выезда на дорогу. Резко торможу перед ней, и она сначала вздрагивает от неожиданности, а потом недовольно фыркает:

– Ты нормальный? Зачем так пугать?

– Извини.

– Чего тебе? Не до конца грудь разглядел?

Я решаю промолчать, что предпочел бы посмотреть на неё без блузки и бюстгальтера, и вместо этого киваю себе за спину.

– Решил тебя повезти, а то ты вроде как опаздывала.

– Ты же не думаешь, что я сяду на это? – она откидывает мой байк скептическим взглядом, который задевает за живое – оскорбление моего железного друга приравнивается личному.

– Эй, не говори так, – обиженно возмущаюсь я. – Чем тебе не угодил байк?

– Не байк, а его хозяин, – хмыкает она и продолжает уверенно цокать каблуками по тротуару.

Я медленно еду за ней следом и сам не понимаю, зачем это делаю. Она явно не из тех, кто готов прыгнуть в койку к первому встречному, а уламывать её себе дороже – кругом полно девчонок, не обремененных строгим принципами и высокими идеалами отношений. К тому же, после моей характеристики, любезно предоставленной Галиной Петровной, она вряд ли ко мне приблизится ближе, чем на пару метров – у неё же на лбу написано, что ей подавай холеных, богатых мальчиков. Таких же, как она сама.

Я прокручиваю это все в голове, но все равно еду вдоль тротуара на черепашьей скорости. Мне просто нравится смотреть, как легко она движется, плавно покачивая бёдрами.

– Потому что я наркоман и уголовник?

– Нет, потому что ты глупо и пошло шутишь. И ты не похож на наркомана.

А вот это интересно. Потому что всю свою жизнь я слышу прямо противоположное.

– А на уголовника?

– Не знаю, – с сомнением качает она головой. – Не доводилось встречаться. Но мне в общем-то все равно.

– Точно не хочешь, чтобы я тебя подвез? Так будет быстрее.

– Мне недалеко. Я уже почти пришла.

Я оглядываюсь по сторонам, и единственным местом, в которое неподалёку можно “почти прийти” оказывается серое здание школы. Я скашиваю глаза на свою спутницу и пытаюсь понять, что она тут забыла. Неужели ученица? На старшеклассницу вроде не тянет, но черт ее знает. Встречались мне школьницы, выглядящие так, что после общения с ними можно легко присесть.

– Только не говори, что ты еще учишься в школе, – решаю проверить свое предположение я.

– Я похожа на школьницу?

– Не очень, но других причин добровольно туда идти не вижу.

– Я там работаю, – вздыхает она.

– Ты серьезно что ли?

– А что не так? – она хмурится и, резко остановившись, поворачивается ко мне всем корпусом.

– И как тебя только затянуло в это болото под названием “Средняя общеобразовательная школа №15”?

– Почему болото?

– Я там учился, так что знаю, о чем говорю, – хмыкаю я.

Воспоминания о школе – одни из самых отвратительных в моей жизни. А дерьма я повидал немало. Но одно дело оказаться одному против десятка парней старше и сильнее тебя – это страшно, больно, но зато, придя в себя на следующий день на больничной койке, ты хотя бы чувствуешь радость от того, что выжил. А когда тебя день за днем втаптывают в грязь, ненавидят за один только факт твоего существования и обвиняют в ошибках, которые ты еще даже не успел совершить – остается только бесконечное отвращение.

Я не был здесь лет десять, с тех самых пор, как, закончив девятый класс, свалил в ближайший технарь, чтобы получить специальность, по которой не собирался работать. И обычно проезжал мимо серого облупленного здания, даже не поворачивая головы. А сейчас у меня появилась возможность разглядеть его повнимательнее – и оно совсем не изменилось. Все тот же невзрачный фасад, погнутые прутья железного забора и толпы школьников, спешащих на первый урок. Память услужливо подкидывает флэшбэки, и у меня на секунду спина покрывается мурашками, а руки сжимаются на руле до побелевших костяшек. Медленно выдыхаю и напоминаю себе, что мне сюда не нужно, и это время давно прошло. Да и я больше не тот мальчишка, каким был.

– И как, директор все еще Курбатов?

Она кивает головой. Кто бы сомневался, его с этого места даже танком не сдвинуть.

– И Жаба все еще на месте?

Девушка снова кивает, и я усмехаюсь тому, что она легко поняла, кого я имею ввиду. Жанну Аркадьевну даже язык не поворачивается назвать иначе, хотя исходя из количества крови, выпитой у меня за годы учебы, она та еще кровопийца. И ее умению вводить жертву в транс с целью высосать у нее как можно больше крови позавидует любой вампир.

И ведь она была не единственной. Скорее, самой изощренной и наделенной большей властью. Так или иначе меня недолюбливали почти все учителя: кто-то чуть больше, кто-то чуть меньше. Некоторые просто презирали и не хотели связываться, некоторые боялись. Немногие относились нейтрально, не ставя меня ни выше, ни ниже других учеников. И лишь единицы проявляли истинное участие и пытались помочь.

Одной из них была пожилая историчка, которая всегда смотрела на меня с теплом в глазах. Эта старенькая, сухонькая женщина легко находила для меня доброе слово, и поэтому на ее уроках я почти никогда не дерзил. Просто сидел и позволял ее теплой энергии касаться меня. Ловил каждый луч, как изголодавшийся дикий волчонок, а она с радостью ими делилась. Вторым и последним был сторож, дядя Петя. Но, может, только потому, что частенько стрелял у меня сигареты за школой.

Я откидываю эти воспоминания подальше. Я давно не думаю ни о школе, ни о своем детстве, но сейчас, стоит только оказаться возле ненавистного здания, как они окунают меня в себя с головой, точно в унитаз, полный дерьма. И тут же растекаются по телу липкими ядовитыми потоками, разъедая изнутри. Плотно сжимаю челюсти, ставлю мысленный блок и снова беру эмоции под контроль. Растягиваю на лице улыбку, пытаясь скрыть за ней секундную слабость, и зачем-то спрашиваю:

– Светлана Игоревна, историчка, тоже все еще работает?

И непонятно почему хочу услышать в ответ “да”. Я не планировал и не планирую ее навещать, но узнать, что у нее все в порядке становится неожиданно важно.

Девушка растерянно хмурится, а потом медленно качает головой.

– Учителя истории зовут Вероника Павловна, насколько мне не изменяет память.

Я разочарованно киваю. Ушла на пенсию? Или вообще в мир иной? Ей уже тогда было лет семьдесят.

Мы как-то незаметно оказываемся у самых ворот школы. Двор уже почти пуст – звонок должен прозвенеть с минуты на минуту. У калитки со скучающим видом стоит охранник, и я с удивлением узнаю в нем дядю Петю – он за эти годы почти не изменился, только пивной животик стал немного больше, да седины в волосах прибавилось.

– Доброе утро, Александра Дмитриевна, – оживляется он при виде девушки. И даже распрямляет спину в попытке показаться выше и шире в плечах, чем есть на самом деле.

– Доброе утро, Петр Валентинович, – она вежливо улыбается в ответ.

– Значит, Александра? – негромко спрашиваю я, и она обжигает меня хмурым взглядом. Будто ее имя – это великая тайна, которую мне знать непозволительно.

– Ярослав, это ты что ли? – дядя Петя подслеповато щурится и восторженно цокает языком. – Ну точно Котов!

– Я, я, дядь Петь, – улыбаюсь, а сам не свожу глаз с Александры. – Рад встрече.

– Ты тут какими судьбами? Столько лет не виделись, а тут на тебе, явился.

– Девушку провожал.

Она фыркает и, круто развернувшись на каблуках, поворачивается ко мне спиной. Я хочу ее окликнуть и хотя бы попрощаться, но дядя Петя вырастает передо мной стеной и начинает заваливать вопросами:

– Ты как вообще? Я думал, уехал отсюда давно. Моцик у тебя что надо, конечно. Сколько лошадей? А жрет много? А разгоняется как? Кстати, сигаретки нет? А то у меня, как назло, закончились, а в магазин не сбегать, с поста отлучаться нельзя.

Я машинально протягиваю охраннику пачку сигарет, из которой он, не стесняясь, берет сразу несколько штук, и отвечаю на миллион его вопросов. Александра уже давно скрывается за дверями школы, а я все смотрю ей вслед. И мне еще долго мерещится вокруг сладкий запах вишни, даже, когда я, спустя десять минут, отъезжаю от здания школы и наконец-то еду на работу.

Глава 7. Время и деньги

Ярослав

Следующие три дня выпадают из моей жизни, потому что я провожу их на огромном складе, разгружая бесконечные фуры с товарами. А ночами пытаюсь поспать хоть немного, но получается плохо: бессонница окончательно вошла в мою жизнь и никак не желает ее покидать. Несмотря на усталость и слипающиеся к вечеру глаза, уснуть не получается, и я по полночи верчусь на кровати, а с утра просыпаюсь еще более уставшим, чем был накануне. Это злит и раздражает, а накапливающаяся усталость душит все сильнее.

Пора бы уже давно привыкнуть к этим эпизодам – проблемы со сном у меня давно, а осенью они только усугубляются. Надо уже давно обратиться к специалисту, который пропишет лечение, но, наверное, я еще не дошел до точки кипения. Знаю, что это не навсегда, и через неделю-другую организм все-таки выдохнется и отрубится, а пока ловко жонглирую коктейлем из кофе, энергетиков и снотворных. Таблетки я стараюсь использовать как можно реже, да и те, что есть, почти не помогают, но под конец третьей рабочей смены принимаю решение, что вернусь домой и обязательно выпью что-нибудь посильнее, а весь следующий выходной просплю.

В мои планы вмешивается Серега. Увидев его имя на входящем вызове, я останавливаю погрузчик и выхожу из кабины. Даю знак напарнику, что собираюсь пойти перекурить и покидаю здание склада.

– Да, Серег, – принимаю звонок.

– Привет, малой. Занят?

– На работе, – кратко отвечаю я и прикуриваю сигарету.

– Сегодня в десять нужно быть на деле. Сможешь?

Чертыхаюсь сквозь зубы. Похоже, мой план выспаться снова откладывается.

– Смогу. Кидай адрес сообщением, я буду.

Вариантов все равно нет, поэтому придётся ехать.

– Заметано, малой, – удовлетворённо говорит Серёга и отключается.

А я не спеша докуриваю сигарету и, потушив бычок об урну, возвращаюсь на склад. Весь оставшийся день рубит не по-детски, и, когда в восемь часов вечера я наконец заканчиваю смену, готов убить за несколько часов сна.

Но вместо этого я отправляюсь домой, где принимаю очередной ледяной душ, призванный взбодрить, а вместо ужина опрокидываю в себя банку с энергетиком. Почти сразу сердце начинает быстро и гулко колотиться в груди, зато спать хочется хоть немного меньше. Знаю, что это ненадолго, а, главное, очень вредно, но сейчас это мало меня волнует. Я все равно не собираюсь жить вечно.

К назначенному месту подъезжаю почти за четверть часа и оставляю байк в соседнем дворе – чтобы не палить. Серый, Гриша и Рик уже на месте, и я здороваюсь с каждым по очереди. Серёга дожидается прихода остальных и бегло вводит нас в курс дела: Сева караулит нашу жертву у работы, которую он вот-вот должен покинуть, и держит нас в курсе, движется ли он в сторону дома, где его уже дожидаемся мы.

Двор в это время тихий и безлюдный, а одинокие фонари почти не освещают тёмное пространство. Так что проблем быть не должно – быстро объясним незадачливому бизнесмену, почему ему нужно поскорее вернуть долг, и можно расходиться. Помешать тоже никто не должен, мало кто захочет связываться с десятком мужиков с кастетами.

Я закуриваю, краем уха слушая разговор Серого с Севой. Ничего не подозревающий мужчина уже движется прямо к нам в руки, и ждать остается совсем недолго. Минут через десять белый “фольц” заезжает во двор и паркуется недалеко от нас. Из него появляется мужчина лет тридцати с небольшим в рубашке и брюках. Он смотрит в экран телефона, пролистывая его большим пальцем, а вот по сторонам даже не оглядывается. Я усмехаюсь – будь он более внимательным, может, тогда у него появился бы шанс разглядеть компанию возле подъезда.

Но нам это только на руку. Серёга кивает головой, давая знак, что это наша цель, и мы синхронно натягиваем балаклавы, а я ещё и накидываю сверху капюшон от толстовки.

Двигаемся быстро и слаженно, и спустя несколько секунд, мужчина уже оказывается окружён со всех сторон. Он медленно поднимает голову от телефона, и в его глазах появляется чистый неприкрытый ужас. Он резко дергается вперед в попытке ухватиться за еще открытую дверцу машины и, нырнув внутрь, запереться изнутри. Но Вася оказывается быстрее, со всей силы шарахает дверью прямо перед носом парня и отрезает его от спасительного пространства салона. Тот интуитивно делает шаг назад, но упирается спиной в подступившего сзади Гришу.

– Что вам нужно? – срывающимся голосом произносит мужчина.

– А ты сам поразмысли, Алексей, – усмехается Серега. Выходит немного вперед, демонстративно покручивая в руках биту, от вида которой у Алексея по лбу сбегает тонкая струйка пота. Я-то знаю, что она скорее для устрашения и пускать ее в ход Серый вряд ли будет – он справится и без этого. Но нашему другу это неизвестно, поэтому он жмется спиной к машине и судорожно пытается попасть дрожащими пальцами по телефону.

Серега тоже это замечает и, сделав еще один шаг вперед, легко выхватывает у него из рук телефон и отбрасывает в траву.

– У меня нет денег, – с отчаянием выкрикивает Алексей, оказавшись на редкость догадливым. – Я уже сто раз говорил, что вложил все и прогорел.

– И что будем с этим делать? – обманчиво спокойно спрашивает Серега,склонив голову набок.

– Я всё отдам, честно! Но не сразу, мне нужно время.

– Нет у тебя времени. Деньги нужны до конца недели.

– Это же через три дня! Где я найду их за такое время? – со свистом выдыхает Алексей. С его лица уже сошли все краски, и он бледен, как лабораторная крыса. На мгновение мне даже становится его жаль, но я быстро выбрасываю это из головы. Я просто делаю то, за что мне платят деньги, и ничьи личные трагедии меня не волнуют.

– Можешь продать тачку, – советует Вася и хлопает огромной ручищей по бамперу.

– Ее даже на четверть долга не хватит!

– Квартира? – подсказывает Серый.

– Квартира матери, – быстро тараторит Алексей. – А у меня ничего нет, честное слово.

– Так иди к мамочке и попроси помочь. Не откажет же, на то она и мать.

Я бы поспорил с этим заявлением, но в случае Алексея это скорее всего правда, и его мать с готовностью продаст и квартиру, и душу дьяволу, если потребуется, чтобы вытащить нерадивого сына из неприятностей, в которые тот влез по своей же глупости. Меня это злит настолько, что даже растерянная и отчаявшаяся рожа Алексея перестает вызывать жалость. И теперь я испытываю только раздражение и желание вмазать ему посильнее, чтобы в следующий раз он думал прежде, чем влезать в долги.

Я медленно надеваю на руку кастет и несколько раз сжимаю и разжимаю пальцы. Лицо Алексея становится по оттенку близким к зеленому, а кадык нервно дергается. Он хочет отступить еще дальше, но его спина и так упирается в автомобиль. Затравленно оглядывается в поисках путей отступления, но не находит – нас много и кольцо слишком плотное. Приподнимает руки ладонями вперед и сдавленно сипит:

– Парни, пожалуйста. Я все верну, обещаю. Но за три дня даже квартиру продать нереально. Умоляю, мне нужно хоть немного времени!

Долгие разговоры – это по части Сереги, поэтому я перехожу к действиям и ударяю Алексея в лицо. Совсем несильно, хотя сдерживаться удается с трудом, но, когда металлический кастет сталкивается с тонкой кожей, она легко рвется, а мужчина вскрикивает от боли и неожиданности. Его голова резко дергается назад, и он заваливается на машину, а потом плавно сползает на землю. Серый неодобрительно косится на меня, а я пожимаю плечами – я только что сэкономил нам кучу времени.

Алексей жалобно скулит и держится за разбитое в кровь лицо. Серега опускается перед ним на корточки и хлопает по плечу.

– Три дня. У тебя есть ровно три дня, если не хочешь встретиться с нами снова. Но тогда мы уже поговорим по-другому. И если хоть одна живая душа узнает о нашем разговоре, тебе конец. А долги будем вытрясать со всех твоих родственников по порядку. Советую поторопиться. Все понятно?

Он быстро и суетливо кивает, и Серега, довольный его ответом, встает и дает знак уходить. Из двора мы исчезаем быстро, и отойдя подальше, я прячу кастет в карман и стаскиваю с головы балаклаву. Серый догоняет меня и идет рядом, подстраиваясь под мой темп.

– И что это было, малой? – тихо спрашивает он.

– Ничего. Достал ныть и оправдываться. А мне хотелось побыстрее свалить.

– Уверен?

– Уверен, Серег! – раздраженно выплевываю я.

На деле это только часть правды, но обсуждать это я не собираюсь. Можно было сдержаться, но недосып делает меня раздражительным и еще более неуправляемым. А от мысли, что даже у такого бесхребетного создания, как Алексей, есть человек, который будет за уши тянуть его из любой ямы, перед глазами и вовсе темнеет от злости. Вообще-то природой задумано, что у каждого должен быть такой человек, но иногда жизнь вносит свои коррективы.

Серега внимательно смотрит на меня и, кажется, понимает больше, чем я говорю вслух. Но от комментариев воздерживается, только замечает.

– Ты хреново выглядишь. Осунулся, глаза красные, синяки на пол лица. Ты когда последний раз нормально спал?

– Не помню, – честно отвечаю я.

– Отдохни, малой, – Серега вздыхает. – И проспись как следует.

Я молча киваю и, попрощавшись с парнями, ухожу, пока не взорвался окончательно от советов. Можно подумать, я сам этого не знаю. По дороге домой заезжаю в аптеку за препаратами посильнее – они не продаются без рецепта от врача, которого у меня и в помине нет. Но зато с фармацевтом сложилось взаимопонимание, и она спокойно закрывает на это глаза.

Заполучив заветные таблетки, я приезжаю домой и, быстро приняв душ, выпиваю. А затем падаю в кровать в надежде проспать хотя бы сутки.

Глава 8. Ответственность и долги

Саша

Первая учебная неделя пролетает со космической скоростью. Я даже не успеваю понять, когда успевает наступить пятница, а потом и выходные, которые тоже заканчиваются слишком быстро. В субботу я отправляюсь навестить родителей, а заодно забрать вещи, которые не взяла с собой сразу. А все воскресенье сначала отсыпаюсь, а затем раскладываю остатки вещей по шкафам под романтические комедии.

Если не брать во внимание Чайкину, то коллектив в школе оказался приятным и доброжелательным. И всего за неделю у меня получается неплохо в нем освоиться. Вверенный мне класс тоже пока ведет себя тихо, и за это время ребята еще ничего не выкинули, а на моих уроках сидят спокойно и делают вид, что слушают. Хотя, некоторые и правда искренне пытаются понять темы, и мне приходится прикладывать все свои знания и умения, чтобы не просто объяснить, но еще и заинтересовать.

Расстраивает только, что среди них нет Колмогорова. А ведь мне показалось, что он умный и сообразительный, просто не хочет этим пользоваться. Но я решаю пока не давить и не настаивать, довольствуясь тем, что он хотя бы тихо сидит на задней парте и не срывает уроки.

Зато среди интересующихся внезапно оказывается робкий и стеснительный парень с первой парты – Олег Мезенцев. Он выглядит в этом классе не совсем уместно – худой, долговязый, рыжеволосый, с россыпью веснушек на лице, и то и дело затравленно оглядывающийся по сторонам. Он явно способнее, чем хочет казаться, но специально подстраивается под общую успеваемость коллектива, и я с сожалением, но понимаю его. Здесь, как в логове зверей, или ты как все, или тебя сожрут. И Олег просто выбрал свою стратегию выживания среди хищников. Непонятно только, почему не перевелся в другой класс – то ли испугался, то ли привык.

Второй неожиданно оказывается самая разукрашенная девчонка в классе Ксения Ласкина. Тени на ее глазах всегда вызывающе яркого цвета – то синего, то зеленого, то фиолетового, а вот губы неизменно алые. Как и ногти, такой длины, что она с трудом может держать в них мел. Зато Ксюша легко схватывает новые темы, хоть и заметно, что пройденный ранее материал проседает, и обладает математическим складом ума. И, в отличие от Олега, который бледнеет каждый раз, давая правильный ответ, не боится показаться лучше других. Наверное, потому, что она, как и Колмогоров, на самой верхушке пищевой цепи.

А на вводной контрольной выясняется, что и две близняшки, которые на самом деле оказываются даже не сестрами, тоже неплохо разбираются в теме и разбавляют стройную шеренгу двоек твердыми тройками.

Поэтому в понедельник я просыпаюсь в приподнятом настроении. Утро стоит солнечное и теплое, и я, сварив себе ароматный кофе, подхожу к окну и выглядываю на улицу. Внизу, несмотря на раннее время, уже кипит жизнь: две молодые мамочки, зевая, стоят возле песочницы, в которой увлеченно копаются их малыши, высокая женщина в спортивном костюме выгуливает собаку. А Галина Петровна, с которой я успела познакомиться в первый же день, ходит кругами вокруг огромного мотоцикла, припаркованного прямо на земле под высоким тополем.

Видно, что она возмущена, но мне, к счастью, не слышно ее визгливого голоса. Зато она с легкостью нашла других слушателей в лице трех женщин, и теперь они с несчастными лицами вынуждены участвовать в ее выступлении. Мне становится интересно, и я, закутавшись в плед, открываю окно нараспашку, и в него сразу же врывается возмущенный голос Галины Петровны.

– Нет, вы только посмотрите, опять он газон портит! Ставит свою железяку, куда захочет!

Я придирчиво окидываю взглядом клочок земли под мотоциклом. Газоном там и не пахнет, а старый двор настолько маленький, что сюда едва влазит с десяток машин, и большинство из них припарковано колесом то на бордюре, то на пешеходных дорожках, то на траве. Реалии современного мира – советские строители, проектировавшие эти жилые районы, никак не планировали, что через несколько десятков лет в каждой семье будет по машине, да еще и не по одной. Поэтому байк, стоящий в углу двора и почти незаметный под тенью дерева, меня не особо беспокоит. Судя по лицам случайных слушательниц, их тоже, но Галину не останавливает такая мелочь.

– Я уже позвонила участковому, пусть приходит разбирается, – воинственно заявляет она.

– Галина Петровна, – замечает одна из мамочек, – он и так к нам каждую неделю ходит, а мотоцикл все еще на месте.

– Ничего, пусть ходит. Это его работа, и он за нее зарплату получает. С наших налогов, между прочим. Я всю жизнь отпахала на заводе на благо государства, так пусть теперь оно позаботится обо мне.

– Да отстаньте вы уже от него, – вставляет другая. – Пусть паркует свой мотоцикл здесь. Там под ним травы уже давно нет, голая земля, и, к тому же, укатанная, как асфальт.

– Так потому и нет, что всякие наркоманы на нее свои драндулеты ставят! – взрывается Галина Петровна. – Если ему все с рук спускать, то он квартиры пойдет вскрывать. Или убьет кого. По нему давно колония плачет.

– Ой, да ладно вам, Галина Петровна, – кривится от ее слов первая. – Он вообще ходит, как тень. Я этот мотоцикл чаще вижу, чем его.

– Ага, а кто гулянку очередную затеял несколько дней назад? – победно вскидывает указательный палец старушка. – Песни горланил во все горло? Проституток в дом привел?

– Это дело молодое, – философски вставляет собачница. – Если за каждую гулянку в колонию, то у нас можно полдома пересажать. Особенно Храмцова с третьего подъезда, у того вообще каждые выходные пьянка.

Молодые мамочки согласно кивают, поддерживая соседку, и Галина Петровна со злостью упирает руки в бока.

– Ну в такой семейке не мог вырасти нормальный человек, – уверенно заявляет она. – Папаша такой же уголовник, мамаша проститутка, а он идет по их стопам.

Я захлопываю окно, не став слушать дальше. Во-первых, терпеть не могу, когда человека поливают грязью за спиной, а, во-вторых, Галина Петровна явно относится к Ярославу предвзято. Догадаться, что речь идет именно о нем не так уж сложно – мотоцикл под деревом его, а второго столь ненавистного соседке наркомана и уголовника я не знаю. Парень, с которым я познакомилась на днях, конечно, вызывает двоякие чувства. Он далеко не образец благопристойности и вежливости, пошло шутит и не стесняется в выражениях, костяшки его пальцев сбиты, а на правой кисти я заметила кусочек татуировки, спускающейся с руки. Он не выглядит как пай-мальчик, но не думаю, что характеристика Галины верна. По крайней мере, пока нет доказательств вины, я предпочитаю видеть в людях лучшее.

Быстро собравшись, я выбегаю из дома. Торопливо проскочив мимо Галины Петровны, все еще бродящей вокруг мотоцикла Ярослава, но уже потерявшей слушателей, спешу к школе, полная энтузиазма. Но неприятности не заставляют себя долго ждать, и на втором уроке, ко мне стучится Алевтина Николаевна, невысокая и полненькая, напоминающая собой шарик, учительница по черчению.

– Александра Дмитриевна, –  сочувствующим голосом произносит она. – Пожалуйста, загляните к директору. Это срочно.

Я мгновенно напрягаюсь и перевожу взгляд с женщины на притихших семиклашек, у которых сейчас идет урок. Она вздыхает и проходит в кабинет.

– Оставьте задание, а я посижу с ними. У меня все равно сейчас окно.

Я благодарно киваю и, раздав детям, примеры, которые нужно решить к моему возвращению, отправляюсь в кабинет директора. Сердце гулко стучит, и я пытаюсь угадать, где успела провиниться и что сделала не так. А, главное, в чем такая срочность?

Но, когда я, коротко постучавшись, оказываюсь в кабинете Анатолия Семеновича, вопрос отпадает сам собой. Кроме него, там уже сидят Чайкина и Артем Колмогоров. Завуч раскраснелась от злости, и из ее ушей едва не идет пар, а парень, как ни в чем не бывало, развалился на стуле, закинув ногу на ногу.

– Всем добрый день, – здороваюсь я и, окинув взглядом всех присутствующих, останавливаюсь на Курбатове: –  Что случилось?

– Колмогоров у нас снова случился, – восклицает Жанна Аркадьевна. – Я все еще считаю, что нужно отчислить его и дело с концом! Ну сколько можно терпеть его выходки?

– Подождите, Жанна Аркадьевна, – директор морщится и трет пальцами переносицу. – Александра Дмитриевна классный руководитель Колмогорова и должна быть в курсе происходящего.

– Что он натворил? – сухо интересуюсь я.

– Курил прямо в коридоре во время первого урока, – возмущенно делится Чайкина. – А когда я его увидела, даже не попытался скрыться и извиниться, наглец! Просто продолжил курить и послал меня отборным матом. Он совсем страх потерял, Анатолий Семенович. Ему не место среди нормальных людей. Вышвырнуть его вон и дело с концом! И пусть идет в коррекционку. Хотя, зачем ему вообще образование? Все равно лес валить отправится, а там знания не нужны.

Я мысленно морщусь на ее совсем непедагогичное заявление и пытаюсь поймать взгляд Колмогорова. Но он невозмутимо смотрит в окно и ни один мускул на его лице не дергается в ответ на тираду Жанны Аркадьевны.

– Это вопиющее нарушение правил поведения в школе, и я уже молчу про опасность пожара, – продолжает завуч. – Поэтому предлагаю отчислить немедленно. Вызовите отца в школу, пусть забирает своего выродка.

– Жанна Аркадьевна! – не выдерживаю я. – Давайте обойдемся без грубостей. Все-таки мы говорим о ребенке.

– Да какой там ребенок. Это настоящее исчадие Ада.

– Действительно, Жанна Аркадьевна, давайте успокоимся и выдохнем, – встает на мою сторону Курбатов и устало протирает лоб носовым платочком. А потом обращается ко мне: – Что вы предлагаете?

– Давайте выслушаем Артема, – предлагаю я. – Артем, тебе есть, что сказать?

Колмогоров впервые за все время, что я нахожусь в кабинете, отрывается от созерцания вида за окном и переводит взгляд на меня. И в нем проскальзывает удивление, словно я первая, кому вообще стало интересно, что он думает по этому поводу. Но отвечать он не торопится, и Чайкина снова взрывается:

– Да что его слушать! Разве он вообще может сказать что-то вразумительное?

– Анатолий Семенович, давайте обойдемся без отчисления? Я поговорю с Артемом и еще раз напомню о недопустимом поведении в школе. И сама свяжусь с родителями, – я игнорирую возмущения Жабы и обращаюсь только к Курбатову.

Не знаю, зачем я это делаю. Наверное, будет проще, если Артема и правда выставят из школы. Может быть, даже класс, оставшись без лидера и зачинщика беспорядков, станет более управляемым. Но мне никак не удается договориться с совестью и избавиться от парня, даже не попробовав разобраться, в чем причины его поведения.

– Вы уверены? – брови Курбатова ползут вверх.

– Да, – быстро киваю головой, не давая себе шанса передумать. И добавляю: – Пожалуйста. Я его классный руководитель, вы сами меня назначили, так дайте теперь возможность решить эту проблему. Под мою ответственность.

Последняя моя фраза заставляет директора озадаченно кивнуть, соглашаясь. Я понятия не имею, к чему мне такая ответственность и только надеюсь, что Колмогоров не заставит меня пожалеть об этих словах.

– Спасибо, – благодарно выдыхаю я и, круто развернувшись на каблуках, выхожу из кабинета, бросив на ходу: – Идем со мной, Артем.

Я скорее чувствую, что он идет следом, чем слышу. Его шаги тонут в звуке моих, зато спиной я очень хорошо ощущаю его присутствие – Колмогоров решил прожечь во мне дыру насквозь. В кабинет мы возвращаемся к самому концу урока. Алевтина Николаевна тут же торопливо исчезает, а я хмуро бросаю Артему через плечо:

– Подожди здесь.

Он приваливается спиной к стене и наблюдает, как я, пообещав проверить примеры на следующем уроке, даю ученикам домашнее задание и жду, пока они покинут кабинет. Как только за последним из них закрывается дверь, я выдыхаю и указываю Колмогорову на парту перед моим столом.

– Садись.

Он послушно опускается на стул, и я тоже сажусь, оказавшись прямо напротив него. Наши глаза оказываются на одном уровне, мы встречаемся взглядами и несколько минут просто молчим. Первым тишину нарушает Артем:

– Зачем вы это сделали?

– Что именно?

– Отмазали меня.

– А тебе не терпелось быть отчисленным? – фыркаю я. – Если это так, вполне могу устроить.

– Нет, такое пока не входило в мои планы.

– Да? Потому что твое поведение говорит о прямо противоположном.

– Я слышу про отчисление уже который год, но все еще здесь, – хмыкает мальчишка.

– Любому везению рано или поздно приходит конец.

– Это не везение. Отец дал Курбатову немаленькую сумму, чтобы я закончил девятый класс и получил аттестат.

Он говорит это так просто, а у меня едва челюсть на стол не падает от его заявления. Вот уж не подумала бы, что директор может проворачивать такие махинации. А с виду – божий одуванчик.

– И ты так легко мне об этом говоришь?

– А что такого? – Артем пожимает плечами. – Что вы сделаете? Расскажете Курбатову?

Я бы могла придумать ему как минимум несколько вариантов, куда можно отправиться с этой информацией, о которых он не задумывается в силу возраста, беспечности или пофигизма. Но сейчас мне гораздо важнее другое.

– И почему тогда ты всеми силами этому противишься?

– Ну а что, нормальная тема получается. Батя уже заплатил и хочет получить результат, Курбатов связан по рукам и ногам – хочешь не хочешь, придется выполнять обещание. А вот Жаба осталась не при делах, с ней Курбатов забыл поделиться, или она вообще не в курсе сделки. И теперь он между двух огней: с одной стороны отец, с другой злобная Жаба, которая хочет вышвырнуть меня вон. А мне остается только подливать масла в этот огонь и наслаждаться зрелищем.

– Тебе-то в чем выгода, Артем? – я качаю головой и подпираю ее рукой. – Или просто нравится доводить людей?

– Терпеть не могу Жабу, – серьезно говорит он. – А еще не могу отказать себе в удовольствии насладиться лицом бати каждый раз, когда его вызывают в школу. А Курбатову просто не повезло оказаться на своем месте.

– Жанну Аркадьевну, – устало поправляю я. – Артем, послушай, ты взрослый человек, и я сейчас даже не буду лезть в твои отношения с отцом. Но использовать для их выяснения других людей и устраивать поле битвы в стенах школы неправильно. Как и портить человеку жизнь только потому, что он тебе не нравится. В твоей жизни еще будет полно таких людей, но нужно держать себя в руках и решать проблемы по-взрослому. А сейчас ты ведешь себя, как ребенок.

– Ой, только давайте без промывки мозгов, Александра Дмитриевна, – морщится Колмогоров и откидывается на спинку стула. – Я достаточно посетил мозгоправов, не тратьте время. Просто скажите – что хотите за то, что отмазали?

– Оказывается, тебя бы и так не отчислили, так что, получается, единственный, кому я помогла – это директор. Иначе ему бы пришлось бы придумывать другую причину для жаждущей твоей крови Жанны Аркадьевны.

Колмогоров усмехается, а в его глазах появляются яркие огоньки.

– Но вы-то об этом не знали. А все равно вписались за меня.

– Понимаешь, Артем, я привыкла давать людям шанс проявить себя и измениться. В каждом из нас есть что-то хорошее и что-то плохое. Просто в определенный период времени в силу разных обстоятельств начинает преобладать то или другое. Но всегда можно встать на верный путь, даже если сбился с него. И кто бы что ни говорил, учитель в школе – это не только человек, который учит читать, писать, считать или ориентироваться в химических элементах. Это человек, который помогает разобраться в том, какой путь на самом деле твой. И ты можешь со мной не согласиться, но я уверена, сейчас ты идёшь по чужому.

Артем задумчиво отводит взгляд и, к моему удивлению, не вставляет колкого замечания. Только тихо спрашивает:

– Вы не ответили. Что вы хотите? Не люблю быть должным.

– Вообще-то я ничего не хотела, но, если ты настаиваешь, то я прошу взамен, чтобы ты посещал мои дополнительные занятия.

– Чего? – его лицо даже вытягивается от удивления.

– Два раза в неделю. По понедельникам и четвергам седьмым уроком. Первое уже сегодня.

– Да вы, блин, издеваетесь! – Артем всплескивает руками и ударяет ладонями о парту.

– Никто тебя за язык не тянул, – улыбаюсь я.

– Ладно, уговор, – хмуро бросает он и поднимается, подняв с пола брошенный рюкзак. – Бате скажете?

– Нет, – я улыбаюсь еще шире. – Не доставлю тебе такого удовольствия.

Он раздраженно дергает плечом и, буркнув себе под нос прощание, размашистым шагом выходит из кабинета.

Глава 9. Лед тронулся

Саша

После четвертого урока я иду в учительскую, надеясь выдохнуть и собраться с мыслями за время следующего свободного часа. А заодно выпить кофе. Но в уже опустевшем после звонка кабинете меня ждет сюрприз в виде Яна, который стоит возле закипающего чайника. Он оборачивается и, увидев меня, расплывается в улыбке.

– Привет.

– Привет, – я улыбаюсь в ответ.

– Хочешь кофе?

– Я как раз за ним и шла, – тихо смеюсь я в ответ.

Ян кивает и, достав вторую кружку, насыпает в нее растворимые гранулы. Я пытаюсь понять, когда мы успели перейти на “ты”. За всю предыдущую неделю мы ни разу не оставались наедине и последний раз виделись еще в пятницу здесь же, в переполненной учительской. И тогда Ян обращался ко мне исключительно “Александра Дмитриевна”.

Наверное, этот вопрос отпечатывается у меня на лице, потому что, повернувшись ко мне с кружкой дымящегося кофе, он усмехается и спрашивает:

– Ничего, что я на “ты”? Не против?

Я совсем не против, поэтому согласно киваю и принимаю у него из рук кружку. Случайно касаюсь его пальцев и ловлю на себе внимательный взгляд зеленых глаз. Выглядит Ян, как и обычно, шикарно: отлично сидящие на нем темно-синие брюки и белая рубашка с закатанными до локтя рукавами, обтягивающая крепкие плечи. Мне так и хочется их коснуться, чтобы проверить действительно ли мускулы настолько твердые, какими кажутся. Я тут же прогоняю из головы это неуместное желание и отвечаю:

– Я не против.

– Как ты? – он делает глоток кофе из своей кружки и опирается спиной на стол, вытянув вперед ноги. – Слышал, опять с Колмогоровым проблемы?

Об этом уже слышала вся школа. Лара даже успела прислать мне сообщение со словами поддержки и обещанием встретиться после уроков.

– Никаких проблем, – заверяю я его.

– Разве? – он недоверчиво приподнимает бровь.

– Мы с ним пришли, – я делаю небольшую паузу, подбирая слово, – к взаимопониманию.

– Взаимопониманию? – брови Яна взлетают еще выше, словно он не понимает, как у меня получилось использовать это слово в отношении Колмогорова.

– Да. Думаю, он не такой хулиган, каким хочет казаться. И за его поведением кроется вполне определенный протест.

– Ты ошибаешься, Саш, – голос Яна звучит уверенно и даже раздраженно. – Он просто избалованный мальчишка, который издевается над всеми вокруг ради забавы. Ничего он не пытается доказать, у таких, как он, нет вообще никакой позиции, которую они хотели бы отстоять. Только желание привлечь к себе побольше внимания.

Мне так и хочется спросить, знает ли он о деньгах, которые взял его отец за то, чтобы Артем остался в школе, но решаю, что это плохая идея. И вместо этого говорю:

– У желания привлечь внимание тоже всегда есть причины. Что ты знаешь о его семье?

Ян морщится, явно несогласный со мной, но все-таки отвечает:

– Обычная семья. Его воспитывает только отец, мать умерла много лет назад. У него сеть ювелирных магазинов по области, так что проблем с деньгами нет. Он полностью обеспечивает сына.

– Обеспечивать – это ведь еще не все. А какие у них отношения?

– Понятия не имею. Саш, не пытайся найти проблему там, где ее нет. Парень просто с жиру бесится, чувствует свою вседозволенность и то, что папа всегда прикроет. Вот и развлекается. Не церемонься с ним, он не понимает нормального языка.

– А мне кажется, все он понимает, нужно только найти к нему подход, – я пожимаю плечами и понимаю, что мой голос звучит обиженно.

Или я еще не поняла того, что знают все остальные, или никто не хочет замечать того, что вижу я. Артем ясно дал понять: своим поведением он пытается задеть именно отца, а, значит, проблема кроется в этом. И никто не хочет разобраться, почему мальчик из обеспеченной и благополучной с виду семьи ведет себя подобным образом? Не хотят связываться? И если поведение той же Жанны Аркадьевны не вызывает вопросов – она слишком ненавидит всех вокруг, чтобы разбираться в чужих проблемах, то слова Яна неприятно оседают внутри.

– Он неуправляем и асоциален, – проводит жесткую черту Ян. – К нему уже несколько лет пытаются найти подход, но ничего не меняется.

Видела я сегодня, какой “подход” пытается найти Чайкина. Унижение, оскорбление и желание продемонстрировать свою власть.

– А ты сам никогда не пытался?

– Саш, – он вздыхает и хмурится, а этот разговор начинает его утомлять. – Я здесь, чтобы учить физике, а не решать подростковые проблемы. Для этого есть психологи, а у меня нет соответствующего образования. И это школа, а он здесь не единственный ученик, и у каждого в этих стенах есть какие-то проблемы. Но у большинства хватает ума держать их при себе. Те, кто не может и не хочет учиться существовать в социуме, в конечном итоге оказываются в местах не столь отдаленных. Или находят другой выход из реальности, – он неожиданно улыбается, и голос его становится мягче и нежнее. – Ты вторую неделю в школе, я понимаю твой энтузиазм, и это очень мило. Расслабься, скоро желание помочь всем и каждому пройдет. Есть люди недостойные спасения.

Я в корне не согласна с его мнением, почему мы находимся в школе. И мне не хочется верить, что через несколько лет я выгорю настолько, что буду рассуждать также. Знаю только, что, пока желание быть для детей не просто источником знаний не угасло, буду делать все возможное.

Ян делает шаг вперед и сокращает расстояние между нами. Оказывается так близко, что я ощущаю аромат его парфюма с нотками цитрусовых. Он забирает у меня из рук опустевшую кружку и ставит на стол, а потом аккуратно заправляет за ухо прядь волос.

– Давай сменим тему разговора. Не хочу с тобой ссориться, особенно из-за Колмогорова. Может, сходим куда-нибудь вечером? Я знаю прекрасный ресторанчик неподалеку.

– Извини, сегодня я не смогу.

– Тогда завтра?

Я делаю почти неуловимый шаг назад и думаю, как бы объяснить ему, что завтра я тоже не захочу с ним никуда идти. Несмотря на все его достоинства, наши с ним взгляды на жизнь в этой точке времени кардинально различаются, и у меня даже не возникает вопроса, чьи выбрать – его или свои.

– Завтра тоже вряд ли получится, – отвечаю я.

– Хорошо, – он широко улыбается, словно мой отказ только раззадорил его. А потом добавляет: – Я все равно добиваюсь своего, рано или поздно. И уговорю тебя сходить со мной на свидание.

И, подмигнув мне на прощание, выходит из кабинета.

***

Седьмой урок начался пять минут назад, а Колмогорова все еще нет. Я постукиваю ручкой по столу и размышляю, какова вероятность, что он не придёт. Да, он обещал, но с чего я решила, что Артем из тех, кто держит свои слова?

Еще через пять минут дверь в кабинет открывается, и наконец-то показывается Колмогоров. Даже не извинившись за опоздание, он проходит внутрь и, с грохотом бросив рюкзак в проход между рядами, садится за первую парту.

– Ты опоздал, – замечаю я.

– Извините, – лениво отзывается он, хотя раскаяния в лице ни капли. – Были срочные дела.

Судя по тому, что от него исходит стойкий запах сигарет, “срочным делом” было покурить, и хорошо, если в этот раз вне здания школы, а не внутри.

– Ладно, – я решаю не останавливаться на этом, потому что от урока уже и так прошло слишком много времени, а если продолжать выяснять причину его опоздания, пройдёт ещё больше. – Я сейчас дам тебе несколько заданий, а тебе нужно их быстро решить.

– Я не понял, вы меня на дополнительные занятия позвали или контрошки делать? – Колмогоров хмурится. – Я думал, вы будете объяснять, а я слушать.

– Для этого мне нужно выяснить, в каких темах у тебя пробелы, – стараясь сохранять терпение, объясняю я. – Давай, у тебя ровно пятнадцать минут.

Артем озадаченно смотрит в лист, который я кладу перед ним на парту и присвистывает:

– Да я этого и за час не решу! – возмущается он.

– А ты попробуй. Время пошло.

Колмогоров недовольно поджимает губы, но все-таки достаёт ручку и утыкается в листок. И на следующие пятнадцать минут в кабинете повисает тишина, прерываемая только пыхтением парня. Я буквально вижу, как ворочаются винтики в его голове в попытке найти верное решение, и он что-то быстро строчит на бумаге. Не сдаётся – уже хорошо.

Когда отведенное мной время заканчивается, я забираю у него работу и бегло пробегаюсь по ней глазами. Результаты неутешительные: из десяти заданий верно решены только два, но другого я и не ожидала. Колмогоров без слов понимает, что справился плохо и раздраженно отбрасывает в сторону ручку.

– Ничего, – подбадриваю его я. – Работы предстоит немало, но нет ничего невозможного.

– Да что вы ко мне привязались, Александра Дмитриевна, – со злостью цедит Артём. – Вам что, заняться больше нечем? Позанимайтесь с кем-нибудь другим, мне эта ваша алгебра вообще не сдалась!

– Артём, послушай меня, – резко прерываю его я. – Своим поведением ты делаешь хуже в первую очередь себе, а не отцу или кому-то ещё. Это ты выпустишься с аттестатом, в котором будут стоять одни тройки, и то только потому, что большинство поставит тебе их просто так, чтобы ты наконец ушел из школы и перестал трепать всем нервы. И это тебе потом нужно будет пытаться как-то устроиться в жизни без знаний и нормального образования. Ты же умный парень, многое схватываешь на лету, и у тебя есть все шансы закончить школу нормально.

– Не говорите так, будто знаете меня, – пренебрежительно морщится Артём. – Я слышал это уже сотни раз. Не собираюсь я никуда поступать.

– И чем же ты собираешься заниматься?

– Рисовать.

– Рисовать? – удивленно переспрашиваю я.

– Да. Для этого мне не нужна ваша математика.

– Это общее образование, Артём. И оно нужно всем. И если хочешь быть художником, то почему бы не поступить в профильное училище?

– Потому что мой отец скорее удавится, чем позволит мне поступить туда. А я скорее удавлюсь, чем пойду туда, куда хочет он.

– Закончится тем, что с твоими оценками ты вообще никуда не попадёшь, – я развожу руками. – Есть другие способы доказать отцу, что ты в состоянии сам выбрать себе специальность, кроме как завалиться на экзаменах.

– Ну и какие, например? – Колмогоров даже не смотрит на меня. Он упирается взглядом в сцепленные в замок руки, лежащие на столе, и говорит так, словно каждое слово весит по пол тонны.

– Например, вести себя по-взрослому, привести весомые доводы и аргументы, почему ты хочешь учиться именно там. А не вести себя как неразумный ребёнок.

– Достало! – его терпение лопается, как туго натянутая струна, и Артём резко распрямляется. В его взгляде арктический холод, и у меня по плечам бегут от него мурашки. – Мы вроде бы собрались для дополнительных по алгебре, а не для того, чтобы вправлять мне мозги. Отец дома лезет со своими нравоучениями, учителя каждый день зудят, ещё и вы теперь.

– Заметь, я, кроме этого, еще готова предложить свою помощь. Уверена, ты и сам сможешь разобраться с темами, но со мной будет быстрее.

– Не хочу я ни с чем разбираться…

– Так, хватит! До конца нашего занятия остается тридцать минут, и у меня нет желания потратить их на бесполезные споры. Держи, – я подталкиваю к нему поближе учебник по математике за восьмой класс. – Начнем вспоминать квадратный корень, ну или изучать заново. Судя по тому, что ты не решил простейшие уравнение, эта тема прошла мимо тебя.

И прежде чем он успевает возразить хоть слово встаю с места и начинаю объяснять материал. Колмогоров сначала сидит с отсутствующим лицом, но я то и дело стараюсь вовлечь его в процесс вопросами. К моему удовольствию, скоро он втягивается и принимается с энтузиазмом писать в тетрадке формулы, а через тридцать минут, когда наше занятие подходит к концу, безошибочно решает несколько написанных мной зданий. По его лицу расплывается довольная улыбка, а я радуюсь вместе с ним, ощущая прилив гордости и удовлетворения. Получив от меня домашнее задание, Артём уходит и даже не забывает попрощаться.

Похоже, лед тронулся.

Глава 10. Слезы и вина

Ярослав

Мне и правда удается проспать почти сутки, и в реальность меня возвращает звонок телефона. Я медленно открываю глаза и пытаюсь понять, где я и что происходит. Голова ватная, а тело с трудом слушается её приказов. Громкая трель звонка не прекращается, и больше всего мне хочется разбить телефон о стену, а еще лучше о голову звонящего. Наконец она смолкает и в комнате воцаряется долгожданная тишина.

Я ненавижу просыпаться после сильных снотворных. Организм вроде бы получает свою дозу сна, а вот мозг все еще разрывает от его недостатка. У меня ощущение, что я накачался наркотиками, и мир продолжает существовать в замедленной съёмке. А ещё вчера днем перебрал с энергетиками, и поэтому сон вышел поверхностный, и я почти не отдохнул.

С трудом нашариваю рукой телефон и поднимаю тяжелые веки. На часах уже почти семь вечера, а на экране висит пропущенный вызов от Марата. Не успеваю я даже подумать о том, что  нужно перезвонить, как телефон снова взрывается мелодией вызова у меня в руках. А следом за ним взрывается и мой воспаленный мозг. Я ругаюсь сквозь зубы и хрипло отвечаю:

– Да, привет.

– Привет, братишка, – голос Мары как всегда громкий и весёлый. – Ты спишь что ли?

– Уже нет.

– Ну ты даёшь, Кот! – восклицает он. – Кто вообще спит в такое время? Только пенсионеры и детсадовцы. Ты себя к кому относишь?

– Ты чего хотел? – я игнорирую его вопрос и задаю свой. Сажусь на кровати, и все мышцы в теле отзываются ноющей болью от долгого лежания в неудобной позе.

– Тут такое дело, братишка! Очень нужна твоя помощь.

– А конкретнее? – я напрягаюсь. Просьбы Марата о помощи – это почти всегда плохо. И обычно заканчиваются очередным мордобоем.

– Расслабься, – друг смеётся, почувствовав моё напряжение. – Помнишь Настю?

– Настю?

Голова и так плохо соображает, а Мара ещё и пытается пробудить в ней какие-то воспоминания о девушке по имени Настя. Повисает пауза, и Марат нетерпеливо выдыхает:

– Ну Настя, подруга Лили. Мы на днях зависали у тебя.

Рыжеволосую Лилю я помню. А вот то, что ее подругу зовут Настя вспоминаю с трудом. И пока не понимаю, к чему вообще мне эта информация.

– И что?

– А то, что  я хотел ещё немного зависнуть с Настей, а она уперлась, что приедет в гости только с подружкой. А Лиля поедет только, если будешь ты.

Я морщусь от громкого голоса Мары в трубке и того, как много условий нужно создать для их встречи.

– Кот, пожалуйста! Лилька запала на тебя, точно говорю. А я запал на Настю, она тако-о-ое вытворяет…

– Мар, что за тупость? Может, мы ещё на парное свидание сходим?

– Да жалко тебе что ли? Просто поразвлекай пару часов Лилю. Ну не могу я, прям прёт от неё!

Это он уже, конечно, про Настю. Марат хороший друг, и мы уже сто лет вместе, но каждую свою новую девчонку он любит так, что не замечает ничего вокруг. Правда, ненадолго. И уже через пару недель клянется в вечной любви другой.

Я даже не пытаюсь его переубедить, что Настя – не та самая. По крайней мере, скоро точно перестанет ей быть. И не обращаю его внимание на то, что, будь девушка заинтересована в нем, не ставила бы таких дурацких условий для встречи. Но Мара пока слишком ослеплен вспыхнувшими чувствами, чтобы это заметить, а вот Лиля не растерялась и организовала нам новую встречу.

Я дохожу до кухни, наливаю полный стакан воды и в пару глотков выпиваю половину. Слышу, как Марат недовольно пыхтит прямо в трубку, ожидая моего решения. Я не горю особым желанием снова встречаться с Лилей, но, с другой стороны, почему бы и нет? Она оказалась находчивой и настойчивой, а это по-своему заводит.

– Ладно, – соглашаюсь я.

– Ты настоящий друг, Кот! – радостно вопит Мара. – К девяти будем у тебя.

Он отключается быстрее, чем я успеваю возмутиться, почему встреча опять назначена у меня. Впрочем, Мара живёт с матерью и младшей сестрой – не у них же дома такое устраивать. И одним глотком допиваю воду в стакане.

***

Когда через пару часов Мара появляется у меня на пороге в обнимку с двумя смеющимися девушками и пакетом алкоголя наперевес, я уже не так рад, что согласился. Голова болит так, словно в нее засунули дрель и теперь пытаются просверлить насквозь, и к приходу друга я уже успел закинуться обезболом.

Мара протягивает мне пакет и заодно вручает Лилю, которая тут же с готовностью обвивает мою шею. Я приобнимаю девушку за талию, чтобы она не рухнула прямо в прихожей – кажется, девчонки уже успели неплохо выпить.

В этот раз Марат пожалел меня настолько, что вместо крепкого коньяка притащил десяток банок пива.

– Специально для тебя, – смеётся он, и девушки тут же подхватывают его смех.

Лиля прижимается ко мне ещё крепче, и её тело сотрясается от хохота, а мою шею обжигает горячим дыханием.

– Я соскучилась, – томно шепчет она и нежно прикусывает мочку уха.

Возбуждение тут же волной проходится по телу, и я неосознанно сжимаю пальцами её спину. А чертовка касается губами шеи, а затем плавно ведет вниз кончиком языка.

Я завожусь почти что мгновенно. Её движения развратные и чувственные, язык обжигает кожу, руки с силой сжимают плечи, а бедро ненавязчиво касается паха. Приподняв голову, она ловит мой взгляд и улыбается, закусив губу. А у меня в штанах становится тесно от её прикосновений, и не будь здесь сейчас наших друзей, я бы не сдержался.

– Идём, – я тяну её за руку за собой и, прихватив из пакета пару банок пива, отдаю остальное обратно Маре.

Сознательно игнорирую её слова о том, что она соскучилась. Я вообще избегаю таких слов. И таких привязанностей тоже. Давно знаю – быть одиночкой проще и спокойнее. А, главное, чем меньше вокруг людей, способных передать и сделать больно, тем лучше.

Лиля замечает это, но старается не подавать вид, что расстроена. А я стараюсь не обращать на это внимания – мы и так играем по её правилам, а чужие ожидания – не моя проблема.

Оставив Мару с Настей, я веду Лилю в спальню, и она послушно идёт следом. Не вижу смысла тянуть и пару часов разыгрывать спектакль, что мы не знаем, чем закончится этот вечер. Она пришла сюда с определённой целью, да и я совсем не против.

Я открываю одну из банок пива и протягиваю девушке. Она берет и тут же делает глоток, а я, открыв вторую, несколько секунд думаю, как сильно я пожалею завтра о выпитом. Коктейль в крови из энергетика, снотворного, обезболивающего и алкоголя – такое слишком даже для меня. И знаю, что только глубже закапываю себя в яму бессонницы и нервного срыва, но меня уже давно не беспокоит её глубина. Как и то, смогу ли вообще из неё когда-нибудь выбраться.

Делаю большой медленный глоток и не свожу глаз с Лили. Она оставляет свою банку на тумбочке и подходит ко мне вплотную. Перекидывает длинные волосы через одно плечо и, не разрывая зрительного контакта, опускается передо мной на колени. Ловко распутывает шнурок на спортивных штанах и тянет их вниз. Я прикрываю глаза и не сдерживаю тихий стон – не знаю, что там имел ввиду Марат, когда говорил, что Настя вытворяет что-то особенное, но её подружка тоже неплохо справляется. Отставляю пиво подальше – теперь уже не до него.

Когда я почти на пике, резко поднимаю ее и разворачиваю к себе спиной. Провожу рукой по шее, спускаюсь на грудь и двигаюсь дальше по животу, расстегиваю пуговицу на джинсах и ныряю под них. Лиля шумно выдыхает и откидывает голову мне на плечо. Я легко нахожу пальцами чувствительную точку, и девушка сладко стонет и выгибается. Я мягко подталкиваю ее в спину, заставляя опереться на кровать, и провожу рукой вдоль позвоночника. Лиля выгибается как кошка, и я нетерпеливо стягиваю вниз ее джинсы вместе с бельем. Отвлекаюсь только, чтобы достать из тумбочки презерватив, а потом резко и глубоко вхожу. Постепенно наращиваю скорость, и Лиля прогибается еще сильнее. Ее рыжие волосы разметались по спине, она негромко стонет и тяжело дышит.

Я ловлю темп, от которого она стонет сильнее, и чувствую, как она напрягается, с силой сжимая простыни. Я и сам почти на грани, но сдерживаюсь, давая ей возможность получить удовольствие первой. Наконец ее тело сотрясает мелкая дрожь и она, хрипло вскрикнув, утыкается лицом в кровать. А я еще несколько раз с силой вхожу в нее, отпускаю контроль и тоже взрываюсь.

Откидываюсь на кровать рядом с вытянувшейся Лилей и закрываю глаза. Состояние такое, что кажется, стоит только опустить веки, и тут же усну, но оно слишком обманчиво. Девушка прижимается ко мне и, пробравшись под футболку, которую я так и не снял, принимается пальцем вырисовывать какие-то фигуры на голой коже живота.

Я мгновенно напрягаюсь от ее легких прикосновений, и Лиля тоже чувствует, как каменеют мышцы под ее рукой. Она приподнимается на локте и заглядывает в лицо.

– В чем дело?

– Не люблю, когда меня касаются.

– Что? Почему? – ее рука останавливается в замешательстве, и я тут же пользуюсь этой секундной заминкой, чтобы сесть и поправить футболку.

– Просто не люблю, – расплывчато отвечаю я.

Я не хочу рассказывать почему. Может быть, Лиля не та, с кем мне хотелось бы поделиться, а, может быть, я и сам толком не знаю причины. В детстве никому не приходило в голову меня обнимать и целовать, а чужие прикосновения чаще всего оказывались ударом или шлепком. Этот жизненный урок я уяснил слишком хорошо, и он отпечатался где-то на подкорке. И теперь я уже сознательно избегаю лишних контактов, ненужных касаний и стараюсь никого не подпускать ближе, чем это необходимо. Поэтому я почти никогда не целую девушек – по крайне мере дольше, чем того требует банальная прелюдия, а еще радуюсь, когда удается вообще этого избежать, вот как сегодня.

– Ты колючий, как ежик, – резюмирует Лиля и гладит меня ладонью по спине через ткань футболки.

– Я серьезно, Лиль, – грубо обрываю я ее и дергаю плечом, сбрасывая руку.

Встаю с кровати и, взяв со стола пачку сигарет, достаю одну и предлагаю вторую Лиле. Она обиженно поджимает губы и отрицательно машет головой. Я прикуриваю, беру пиво и подхожу к окну, чтобы распахнуть форточку. В комнату тут же врывается порыв освежающего ветра и обдувает разгоряченное лицо. Лиля ежится и натягивает одеяло до плеч.

– Ты мне вообще не рад?

– А должен быть?

– Я на это надеялась.

– Мне казалось, я еще в прошлый раз сказал, что не вижу смысла больше встречаться. Мы перепили, и, признаю, было неплохо, но у этой истории нет продолжения. Но ты решила иначе, и снова оказалась здесь. Я принял твои правила игры, но ты опять недовольна.

– Мы могли хотя бы попробовать узнать друг друга получше…

– Нет, не могли бы. Этого должны хотеть оба.

– А ты, значит, не хочешь? – со злостью спрашивает она.

– Меня не интересуют отношения, я тебе сразу об этом сказал.

– Получается, просто использовал меня? Переспал и вышвырнул?

Я несколько раз глубоко вдыхаю и выдыхаю, чтобы не сорваться и не заорать. Черт бы побрал этих женщин, которые в любой ситуации способны оставить тебя виноватым.

– Я тебя не использовал, – глухо отвечаю я, чувствуя, как злость начинает бурлить внутри все сильнее. – Я тебя ни к чему не принуждал. Ни тогда, ни сейчас. И это ты поставила дурацкий ультиматум Марату, чтобы приехать сюда. И не говори, что оказалась здесь не за этим.

– Я думала, мы сначала хотя бы поговорим.

– Не заметил, чтобы ты сопротивлялась, – жестко бросаю я и, затушив окурок, выбрасываю его на улицу. Захлопываю форточку и поворачиваюсь к Лиле.

Она как фурия подпрыгивает с кровати, торопливо натягивает одежду и с третьей попытки застегивает джинсы.

– Придурок, – шипит она сквозь сцепленные зубы. – Какой же ты придурок.

Я молчу, даже не собираясь спорить. Допиваю остатки пива и наблюдаю, как Лиля, справившись с непослушной пуговицей, выбегает из комнаты. Слышу с кухни громкие голоса и, вздохнув, выхожу следом. Марат и Настя сидят на диване и, судя по тому, что футболка Мары уже валяется в стороне, а юбка девушки задрана слишком высоко, их прервали в самый неподходящий момент. Настя непонимающе хлопает глазами и смотрит на взбешенную подругу.

– Я уезжаю, Насть, – громко заявляет Лиля.

– Что? – Настя переводит непонимающий взгляд с Лили на меня, пытаясь понять, когда я успел так ее завести. – Ты же сама хотела…

– А теперь перехотела! – фыркает девушка. – Ты со мной?

– Я… – на лице Насти отражается сомнение.

Вижу, что ей хочется остаться с Маратом, и она тревожно закусывает нижнюю губу. Мара сжимает ее бедро, на котором по-хозяйски лежит его рука, и посылает мне возмущенный взгляд, так и говорящий, что я мог бы и лучше постараться и дать им с Настей еще немного времени.

– Все понятно, доеду сама, – презрительно бросает Лиля и, круто развернувшись, проходит мимо меня по коридору, даже не взглянув.

– Лиль! – кричит ей вслед Настя, но Лиля не оборачивается и, на ходу запрыгнув в туфли, хлопает входной дверью.

Мы переглядываемся, а Настя тяжело вздыхает и поправляет юбку.

– Наверное, мне нужно пойти за ней. А то еще натворит глупостей или нарвется на кого-нибудь по дороге. Она это умеет.

Я почти рычу от злости. В этот момент меня бесят все: Лиля, умудрившаяся обвинить меня в том, что я не оправдал ее ожиданий, Марат, решивший притащить их всех сюда, даже Настя, которая вообще ни в чем не виновата. Последние дни были слишком сложными, а из-за недосыпа я завожусь с полоборота. Хочется вышвырнуть отсюда вообще всех и напиться в полном одиночестве, но вместо этого я с трудом сглатываю ком злости, вставший в горле, и говорю:

– Оставайся. Я отвезу ее домой.

– Правда? – лицо Насти светлеет. – Спасибо, Ярослав!

Не знаю, зачем я это делаю. То ли все-таки чувствую себя виноватым перед Лилей, то ли не хочу портить вечер другу. Но разворачиваюсь и, пока не успел передумать, хватаю с вешалки куртку и сбегаю вниз по лестнице.

Лиля стоит возле подъезда и, когда за моей спиной хлопает подъездная дверь, оборачивается и хмурится, увидев меня.

– Зачем пришел?

– Отвезу тебя домой.

– Сама справлюсь, без твоей помощи, – Лиля складывает на груди руки и пренебрежительно морщится. – И без предательницы Насти, которая предпочла меня парню.

– Не драматизируй. Она хочет остаться с Маратом, зачем им мешать? С ролью твоего сопровождающего я вполне справлюсь.

Она несколько секунд молчит, а потом с грустью выдает:

– Почему Насте всегда везет больше? И парни, которые ей нравятся, не вышвыривают ее на улицу?

Я шумно втягиваю носом воздух. Я бы поспорил с этим заявлением, потому что слишком хорошо знаю: через пару недель Мара найдет новую Настю, а об этой даже не вспомнит. Но это не мое дело, поэтому вслух только говорю:

– Я тебя не вышвыривал. Ты сама сбежала.

Неожиданно плечи Лили начинают трястись, и она разражается громким плачем. Слезы текут по ее щекам, и девушка закрывает лицо ладонями, продолжая вздрагивать и протяжно завывать. А я растерянно смотрю на нее, не зная, что делать. Я не умею успокаивать людей, а особенно плачущих девушек. Мой уровень эмпатии вообще колеблется где-то на уровне плинтуса, и обычно я предпочитаю не пропускать через себя чувства других. Я свои-то держу под замком, зачем мне еще чужие?

Но женские слезы – мощная сила. Поэтому я переступаю через себя, подхожу ближе и обнимаю ее. Девушка жалобно всхлипывает и утыкается мне лицом в грудь, а я растерянно провожу рукой по огненным волосам. Лиля жмется ко мне так, точно я спасительный круг, а кругом бушует океан, накрывая ее с головой волнами. Чувствую себя последним ублюдком, который довел девушку до слез. Когда она злилась, было намного проще.

– Добрый вечер, – неожиданно раздается рядом, и, подняв голову, я встречаюсь взглядом с Сашей.

На ней строгое черное платье и легкий плащ, расстегнутый на груди. Она дежурно улыбается, но смотрит на развернувшуюся перед ней драму с интересом. Лиля тоже поворачивает голову, чтобы посмотреть на того, кто нам помешал.

– Привет, – хрипло отзываюсь я. Выпускаю Лилю из объятий, от чего она явно остается не в восторге. Но в этом больше нет необходимости – истерика уже прошла, и девушка больше не плачет, только продолжает тихо всхлипывать. А еще мне не нравится, что Саша видит нас вместе, и возникает неуместное желание объясниться.

Но Саше мои объяснения не нужны. Еще раз улыбнувшись, она желает нам спокойной ночи и исчезает в подъезде, а я с трудом сдерживаюсь, чтобы не проводить её взглядом. Вместо этого смотрю на Лилю, которая уже робко улыбается и вытирает лицо от слез. В голову закрадывается мысль, что это была всего лишь ловкая манипуляция, на которую я повелся. И сделал только хуже – теперь этот жест перечеркнул все, что я говорил до этого, и подарил Лиле надежду, что между нами что-нибудь может быть.

Ругаю себя за так некстати появившееся желание обнять и пожалеть девушку, но сейчас у меня нет ни сил, ни желания на очередной раунд выяснения отношений. Я отступаю на шаг назад и устало говорю:

– Поехали, я отвезу тебя домой.

– Я уже вызвала такси.

– Ладно, тогда дождусь его вместе с тобой.

Она согласно кивает, и мы молча стоим рядом. Во дворе стоит тишина, и слышен только шум машин с улицы, да то, как Лиля тихо шмыгает носом. Она смотрит куда-то себе под ноги и выглядит скорее уставшей, чем разъяренной.

– Это ничего не меняет, – тихо говорю я.

– Да, конечно, – отзывается Лиля.

Но я по голосу слышу – еще как меняет. Я догнал ее на улице, решил отвезти домой и даже обнял, а девушки вообще склонны слишком романтизировать такие поступки. И видеть подтекст там, где его нет. Мысленно даю себе пинка, что решил сегодня поиграть в хорошего парня и загладить свою несуществующую вину перед той, которая теперь будет думать, что я к ней что-то чувствую.

Я не хочу казаться лучше, чем есть на самом деле и честно признаю: я не умею ни любить, ни принимать любовь. Эта функция не идет в заводских настройках, и люди учатся этому точно так же, как ходить, говорить, читать и писать. И если остальное я осилил, то с проявлениями любви у меня оказались серьезные проблемы. Не скажу, что меня это беспокоит или расстраивает, нет, просто однажды я принял это как константу своей жизни. Принял и теперь поступаю, отталкиваясь от этой постоянной.

Во двор заезжает такси, и я почти облегченно выдыхаю. Жду, пока Лиля, попрощавшись, сядет в него, и только после этого поднимаюсь обратно в квартиру. Проходя мимо кухни, громко бросаю:

– Все в порядке. Развлекайтесь, ребята. Я спать.

Глава 11. Бей первым

Ярослав

С утра меня будит Мара, ворвавшийся в мою комнату. Он с размаху садится на кровать, и она жалобно поскрипывает под его весом. Я морщусь и вытаскиваю из-под него ногу, на которую он приземлился, а потом разлепляю глаза:

– Чего тебе?

– Вставай, Настюху я уже отправил домой.

– Да неужели… – бормочу я, но Мара не слышит.

– Кот, я, похоже, влюбился! – заявляет он. – Вот прям по-настоящему. Мне так еще ни от одной девчонки крышу не сносило. Я хоть сейчас готов ей предложение сделать.

– Не, сейчас не готов.

– Почему это? – Марат недовольно хмурится.

– Ну ты чего, Мар, – смеюсь я. – А как же кольцо? А с родителями познакомиться? А хотя бы побриться для начала?

– Блин, точно, брат, – лицо друга вытягивается, и он бегло проводит ладонью по щекам, проверяя длину щетины.

– Не сходи с ума. Вы для начала хоть месяц продержитесь. Заодно это будут самые долгие отношения в твоей жизни.

– Отвали, Кот! Я ж серьезно.

– Так и я тоже.

Марат отмахивается от меня и, закинув руки за голову, приваливается спиной к стене. На его лице безумно-мечтательное выражение, которое появляется там с завидной регулярностью. В то, что на этот раз все серьезно верится слабо, но на ближайшее время об адекватном друге можно забыть – он полностью погрузится в этот водоворот любви, пока тот не выплюнет его обратно.

– У меня на нее такой стояк, какого даже в школе не было, – ржет он. – Мне будто снова восемнадцать, и я готов любить ее всю ночь напролет.

– Ага, в этом я, к сожалению, удостоверился лично.

Бесконечные стоны этой парочки за стенкой не дали мне снова нормально уснуть, и я полночи ворочался в кровати, а в сон провалился часа два назад, и этого времени мне явно не хватило, чтобы прийти в норму. Зато Марат после своего ночного марафона выглядит бодрым и свежим, точно майская роза.

– Прости, братишка.

– Я, конечно, не эксперт в отношениях, но с каких пор стояк на девушку – признак любви до гроба?

– Не душни, Кот. Ты ни хрена не понимаешь.

С этим заявлением я не спорю. Потому что реально ни черта в этом не понимаю, а отношения Мары с его девушками – не моя головная боль. По крайней мере, до того момента, как он не заявится ко мне с коньяком оплакивать очередную несостоявшуюся любовь.

– Ты вообще что хотел? Поболтать со мной о Насте? Это не могло подождать еще пару часов?

– Не, – Мара сразу становится серьезнее, а в его голосе звучат почти умоляющие нотки. – Мать просила на огороде помочь. Выручай, брат! Я один не выкопаю шесть соток картошки. С меня магарыч.

– Да твою ж мать, Мара, – в сердцах выплевываю я. – А заранее сказать никак?

– Я хотел. А потом позвонила Настя, и я думать забыл об этой картошке. А мать с утра напомнила. Поможешь?

– Будто у меня есть выбор, – ворчу я и поднимаюсь с кровати.

***

К вечеру я чувствую себя не лучше, чем картошка, случайно расплющенная лопатой. Мышцы ломит так, что никакая тренировка в спортзале не сравнится. Даже вечно веселый и полный энергии Марат сдается и заторможенно моргает. Зато в благодарность за помощь мама Мары, тетя Альбина, готовит для нас целый казан плова на костре, и, пожалуй, это самое вкусное, что я ел за последние несколько месяцев.

Его сестра, Алинка, которая количеством жизненной энергии превосходит даже брата, все еще бодро скачет между нами, хотя весь день помогала складывать картошку в ведра. Ей всего двенадцать, и с Маратом у них почти пятнадцать лет разницы – его Альбина родила, когда ей не было даже восемнадцати от своей первой школьной любви. Поэтому отца Мара никогда не видел, мать не любила о нем рассказывать, но то, что не закончившему школу мальчишке оказался не нужен ребенок, неудивительно. Алина появилась намного позже, когда Альбина уже поднялась на ноги и встретила другого мужчину. Но через несколько лет он тоже исчез, оставив и ее, и ребенка. И с тех пор именно Марат по большей части содержал мать и сестру.

После ужина тетя Альбина отправляет нас с Марой в заранее растопленную баню, и мы почти полчаса лежим на полках. Забитые мышцы расслабляются, голова светлеет, и мешает только друг, бесконечно треплющийся про Настю. Я его почти не слушаю, только удивляюсь степени его помешательства. Может в этот раз у него и правда все серьезно? Не помню, чтобы он раньше так параноидально сходил с ума.

Ближе к девяти вечера я прощаюсь с Марой и его семьей и еду с загородного участка домой. Дорога практически пустая, и доезжаю я быстро. Оставляю байк на привычном месте, зная, что завтра снова выслушаю тонну обвинений за это. Хлопаю себя по карманам в поисках сигарет и вытаскиваю на свет пачку, в которой сиротливо болтается последняя. Приходится идти не домой, а в ближайший магазин.

Выхожу из двора и сразу вижу у ближайшего небольшого супермаркета компанию из пяти человек. Один из них, невысокий щуплый парнишка, с виду еще совсем ребенок, жмется к стене, а четверо крепких парней обступили его со всех сторон. Я хмурюсь от увиденного, и ноги сами несут меня туда. Вообще-то я и сам не лучше их, и по-хорошему нужно пройти мимо, но этот мальчишка до боли мне кого-то напоминает. А ещё после бани и вкусного ужина у меня подозрительно хорошее настроение, и хочется с кем-нибудь им поделиться. Например, с этим парнем, суетливо рыскающим по карманам в поисках налички.

– Какие-то проблемы? – я подхожу ближе, и вся компания разом поворачивается на меня.

– Вали отсюда, – грубо рявкает один из мужиков.

Вблизи мальчишка смотрится совсем мелким – ему лет тринадцать, не больше. И в его взгляде такой ужас, что даже меня пронимает.

– Вы чего, парни, это ж совсем пацан еще, – тихо говорю я. – Никого постарше не нашли?

Я медленно зверею. Кровь приливает в голову и начинает шуметь в ушах. Знаю, не мне их судить, но, вашу ж мать, попереть вчетвером на ребёнка?

– Сейчас найдём, если не свалишь отсюда, – обещает мне тот, что стоит ближе всех ко мне и угрожающе скалится.

Думает, что я испугаюсь и уйду. Но дело в том, что чувство страха сдохло во мне уже давным-давно. Еще в те времена, когда на месте этого трясущегося от ужаса пацана был я сам. Поэтому я привычным и быстрым движением снимаю куртку и бросаю её подальше прямо на землю – в футболке удобнее двигаться и меня тяжелее схватить.

Все четверо сразу понимают, что просто так я не исчезну, и двигаются в мою сторону. Мальчишка оказывается не дурак – и едва только внимание мужчин переключается на меня, со всех ног бежит в сторону оживленного проспекта.

Я не жду и ударяю того, кто стоит ко мне ближе всего. “Если драка неизбежна – бей первым” – это правило я выучил ещё в детстве и помню до сих пор. Жалко только, кастет остался в багажнике мотоцикла, он бы сейчас оказался очень кстати. Но времени на сожаления нет, и я едва успеваю увернуться от кулака, летящего прямо мне в лицо. Ударяю опять, попадаю в кого-то ещё, бью снова. Не разбираю, кому и куда прилетают мои удары и почти не чувствую те, которые достаются мне. Адреналин зашкаливает, кровь кипит, а сердце стучит как сумасшедшее.

Кто-то наваливается на меня со спины и сбоку и валит на землю. Тут же в живот прилетает ощутимый удар ногой, а следующий обжигает челюсть. Перед глазами на мгновение темнеет, дыхание перехватывает, и я делаю жадный глоток воздуха.

– Хулиганы! Вы что творите? – пронзительный женский голос разрывает тишину улицы. – Я сейчас полицию вызову!

Краем глаза вижу, что на крыльце магазина появились люди, и пожилая женщина, воинственно тряся сумкой, громко возмущается. Как ни странно это впечатляет компанию мужчин. Или они решают не рисковать и не связываться с полицией, но ретируются очень быстро. Я откидываюсь на спину и остаюсь лежать прямо на асфальте, пытаясь отдышаться. Кажется, болит все тело, но физическая боль заботит меня меньше всего. Она всегда острая, яркая и обжигающая, но шрамы от неё никогда не оказываются такими же глубоким, как от той, что осторожно и незаметно грызёт изнутри.