Волшебный вкус любви

Глава 1. Белые рубашки

– …а теперь укладываем тесто гармошкой… – красивый широкоплечий мужчина в белой рубашке улыбался мне с экрана. – Заливаем смесью яиц, молока и манной крупы, сбрызгиваем растопленным сливочным маслом, посыпаем коричневым сахаром – и в духовку! Не забудьте добавить цедру лимона – она придаст пирогу свежесть и кислинку. Греческие десерты – это квинтэссенция сладости, и если вы не любитель приторных десертов…

Словно завороженная я смотрела, как он заливал, посыпал и ставил, и двигался от стола к духовому шкафу с таким азартом, будто вел мяч к воротам, обходя защитников. И всё это со своей неподражаемой улыбкой – ласковой, чуть дразнящей. Будто обещал не сладость выпечки, а сладость поцелуев.

– Опять он! – услышала я позади сонный голос. – Дашка, я уже скоро ревновать начну.

Сонно протирая глаза, Антон зашел в комнату и плюхнулся в кресло. Он был только в трусах и даже без майки, красуясь рельефными мышцами.

– Двадцать минут – и готов прекрасный Тряпичный пирог… – летело с экрана. – Всего доброго! Готовьте с душой, смотрите душевную кухню с Душаном Богосавецом.

– Тряпичный! Что за дурацкое название! – фыркнул Антон.

– Ничего ты не понимаешь, – я поцеловала его в щеку и выключила телевизор, чтобы не раздражать своего любимого. – Тряпичный пирог делается из тончайших полос пресного теста, поэтому и такое название. Это классика греческой кухни. Помнишь, я готовила на день рождения Светки? Тебе понравилось.

– Мне нравится всё, что ты готовишь, – заверил меня Антон, наблюдая, как я подкрашиваю глаза перед зеркалом. – И нравится, как ты выглядишь…

– Нет, только не сейчас, – покачала я головой, угадав, к чему он клонит. – Мне еще добираться через полгорода. Не хочу опоздать в первый рабочий день.

Моя рубашка была белой – наибелоснежной, без единого пятнышка, отглаженная на совесть. Я повесила ее на плечики и упаковала в чехол, и улыбалась при этом, но Антону не понравилась моя улыбка. Он подошел сзади и уныло протянул:

– Зря все это, Дашка. Зачем менять постоянную работу на бесплатную стажировку?

– Да что ты! – изумилась я, легонько отталкивая его и убирая волосы в высокий пучок, чтобы не выбилось ни одного волоска. – Это же один из лучших ресторанов в стране! Это же ресторан самого Богосавеца!..

– Опять ты про него… – простонал Антон.

– У него три звезды Мишлен!

– Всего три?

– Всего?! – я расхохоталась. – Да он первый из сербских шеф-поваров получил три звезды! Ты просто не представляешь, что он за человек! Мне сказочно повезло, что он решил открыть ресторан в нашем городе, и что меня туда пригласили!

– Ай, какой замечательный парень, – Антон, паясничая, состроил уморительную гримасу. – Улыбается с экрана – вам покушать от Душана!

Я шутливо шлепнула его по макушке, а потом сказала очень серьезно:

– Он и в самом деле замечательный. Он был первоклассным футболистом, играл за «Патриот»,[1] а после травмы, когда его выкинули из спорта, всего за два года сделал карьеру шеф-повара. Его девиз: если судьба преподнесла вам лимон, приготовьте мясо по-грузински. Работать у него – это мечта. Понимаешь? Это все равно, что для тебя сыграть на одной сцене с «Роллинг Стоунс».

– Ну, если мечта… – Антон зевнул. – Ладно, старушка, топай к мечте, а я потопал досыпать.

Я послала ему воздушный поцелуй и отправилась навстречу мечте.

В ресторан «Белая рубашка» я была приглашена стажером. На прошлой неделе соучредитель ресторана, компаньон самого Душана Богосавеца, попробовал мое блюдо в кафе, где я работала поваром, и пригласил на стажировку с испытательным сроком в один месяц. Я была страшно горда и страшно счастлива, и уволилась в этот же день, хотя владелец кафе (и шеф-повар по совместительству) умолял меня остаться и намекал на прибавку к зарплате.

Но разве можно упустить шанс, который выпадает раз в жизни?!

Весна уже поселилась в нашем городе, а не задержалась проездом. Деревья зеленели, газоны пестрели ирисами и тюльпанами, а между ними нагло лезли одуванчики – яркие, как желтки.

Я быстро шагала к станции метро и наслаждалась солнечным днем, безоблачным небом и предвкушением настоящего счастья – а ведь в ресторане «Белая рубашка» меня могло ждать только счастье. В сумочке был припрятан календарик с улыбающимся Богосавецем – я рассчитывала попросить автограф, когда увижу знаменитого хозяина знаменитого заведения. Я узнаю секреты великолепных рецептов, окунусь в атмосферу высокой кухни, изысканности, буду готовить из первоклассных продуктов!.. Это ли не счастье?

Метро поглотило меня, а потом выплюнуло вместе с толпой на Кузнецкий проспект. Я перебежала улицу и восхищенно остановилась, разглядывая светлое, воздушное здание, блестевшее на солнце окнами, как бриллиантовыми гранями.

«Белая рубашка»!..

Лучший ресторан города, где весь персонал носит белые рубашки – фирменный знак заведения. Теперь я тоже одна из них.

Гордо расправив плечи, я поднялась по ступенькам, но не успела войти в сверкающие двери-вертушку, потому что передо мной появился весьма недружелюбного вида тип в белой рубашке и бабочке, бритый почти налысо.

– Ресторан еще закрыт, – сказал он вроде бы и вежливо, но так окинул взглядом мои джинсы с прорехами на коленях и ветровку, что я попятилась.

– Я на работу… – пробормотала я, спускаясь еще на одну ступень. – Меня пригласил Алексей Аркадьевич… На стажировку…

– Тогда вам – через черный ход, – отчеканил тип, указывая в сторону ажурной металлической калитки. – И советую поторопиться, уже без десяти восемь. А вам еще переодеться.

Я послушно затрусила к калитке, потом бегом преодолела крохотный сад, приютившийся между стенами зданий, и толкнула металлическую дверь, возле которой стоял железный мусорный бак.

Внутри было темно, и я пошла на ощупь, вытянув перед собой руки. Внезапно сбоку открылась дверь, и оттуда пулей вылетел человек в белой рубашке и поварском колпаке. Мы чуть не столкнулись – я успела отскочить, а человек промчался мимо и нырнул в другую дверь. Солнечный свет лег золотистым пятном на стену, а потом опять стало темно.

Я нашарила дверную ручку и вошла в ту комнату, откуда вышел мужчина. Здесь двумя рядами стояли запертые на замки шкафчики, на некоторых валялись брошенные впопыхах куртки и блузки.

У меня еще не было шкафчика, поэтому я торопливо стянула кофту и достала из чехла заветную рубашку. Быстро переодевшись, я вышла в темный коридор, так же на ощупь нашла другую дверную ручку, повернула – и оказалась в огромном холле, залитый солнцем. Арочные окна, невесомые занавески – это был он!.. ресторан со звездами Мишлен!.. Даже коридор производил впечатление неслыханной роскоши. Это был совершенно другой мир, отличный от моего, и теперь мне выпала удача приобщиться к нему.

Поднявшись по лестнице, я оказалась лицом к лицу перед шеренгой мужчин и женщин, одетых в белые рубашки. Их было человек двадцать, и они стояли, как солдаты – по одной линии, сосредоточенные, серьезные. Все – в головных уборах, в поварских колпаках или банданах, и все повернулись в мою сторону, когда я появилась.

– Здравствуйте, – сказала я, и мой голос подхватило веселое эхо. – Я стажер…

– Стажеры – в самый конец! – зашипел на меня высокий худощавый мужчина, смуглый до черноты. – Быстро! Уже почти восемь!

Я метнулась в конец шеренги и застыла, как остальные. Прошла минута, другая, а мы все стояли, молча и не шевелясь. У меня затекли ноги, и я потопталась на месте, оглядываясь, чтобы полюбоваться на потолки с лепниной. У кого-то запиликал мобильник, и спустя секунду раздалось:

– Шеф задерживается!

Эти слова оказались сродни команде «вольно». В коридоре сразу стало шумно, люди задвигались, заговорили, кто-то достал из кармана передника бутылку с водой.

Стоявшая справа от меня девушка – хрупкая и хорошенькая, как фарфоровая статуэтка, вытащила банку апельсинового сока с соломинкой и спросила, глядя на меня голубыми, словно нарисованными глазами:

– Ты тоже на стажировку? – она сунула соломинку в рот, и подняла брови, глядя вопросительно.

Я кивнула, глазея по сторонам. Все происходящее казалось мне нереальным. Шикарное место, люди совсем другого круга и уровня, чем тот, к которому я привыкла… Все равно, что взлететь, если раньше только ползал.

– Почему опоздала? – сердито спросил смуглый мужчина, подходя к нам.

– Сказали прийти к восьми, – ответила я, робея перед его напором.

– К восьми – это значит, опоздала! – повысил голос смуглый. – Построение в семь сорок пять. Если хочешь здесь работать – спи поменьше.

Он нахмурился и пробормотал что-то непонятное сквозь зубы – как будто выругался на странном языке – слова понятны, а смысл ускользал.

– Я – Ирина, – голубоглазая кукла протянула мне маленькую крепкую ладошку, с причмокиванием выпуская соломинку из розовых губ. – А тот, что орал – Петар, с ним лучше не спорить. А ты почему без косынки?

Спохватившись, я вытащила из сумочки белую косынку и повязала на голову.

– Он строгий, – кивнула я в сторону смуглого Петара.

– Он ворчун, – дернула плечиком Ирина и улыбнулась. – Но лучше бы тебе не опаздывать. Три опоздания – и будешь уволена.

– Мне ничего об этом не говорили, – призналась я.

– А никто и не обязан ничего рассказывать, – встрял в разговор парень, стоявший сразу за Ириной. Он был круглолицый, немного курносый и глядя на него сразу вспоминались персонажи русских сказок – Ванюшка-дурачок и Матюша Пепельной. – Тут тебе не поварской колледж, тут тебя никто ничему учить не станет, если сама не научишься. Я – Матвей, кстати.

– Даша, – неловко представилась я.

Ух ты! И правда – Матюша! Мне захотелось немного посмеяться – то ли оттого, что угадала имя стажера, то ли оттого, что мечта сбылась.

– Внимание! – крикнул Петар. – Шеф подъехал!

Сразу же воцарилась гробовая тишина, бутылки с водой и баночки с соком исчезли, как по волшебству. Я застыла вместе со всеми, но когда справа раздались шаги, не удержалась и скосила глаза, чуть подавшись вперед.

Мама дорогая! Это был сам Богосавец! Мне стало трудно дышать, а сердце пропустило пару ударов, а потом заколотилось, как бешеное.

Душан Богосавец – шеф-повар, звезда экрана и кумир домохозяек – шел вдоль шеренги, внимательно осматривая персонал. На Богосавце была белая рубашка – без единой складочки, с крохотным циферблатом в петлице воротника. Простота, элегантность – с ума сойти!.. Я следила за ним взглядом почти со священным восторгом, а шеф чуть хмурился и бросал короткие сухие фразы:

– Застегни пуговицу. Поправь косынку. Покажи руки.

Каждое его распоряжение выполнялось быстро и беспрекословно – люди застегивались, поправляли косынки и послушно вытягивали руки, поворачивая ладонями то вверх, то вниз.

Богосавец был похож на экранного себя и не похож одновременно. Он оказался неожиданно высоким – под два метра, точно! – но двигался легко, как танцевал. Фигура у него была – только купальные плавки рекламировать! Широкие плечи, узкие бедра, ноги прямые и мощные… Помимо воли я залюбовалась, как сидели на нем брюки – как влитые! Конечно же, и брюки идеально выглажены, а о стрелки вполне можно порезаться.

Все в нем было образчиком хорошего вкуса, строгой изысканности и… огромных денег. Я знала, что невесту он тоже выбрал под стать – актрису и модель Лилиану Калмыкову, дочку «угольного короля» Артура Калмыкова. В прошлом году она выиграла номинацию «открытие года», после того, как снялась в популярном сериале, играя провинциальную девушку, попавшую в жестокий мир шоу-бизнеса. Я не смотрела сериал, но на постеры с главными героями натыкалась всюду. Даже в кафе, где я работала прежде, висела афиша, на которой светловолосая красавица в платочке клонила голову на плечо небритому красавцу, небрежно демонстрировавшему золотые часы на запястье.

Я мысленно представила вместо небритого красавца Богосавеца, и подумала, что в этом случае афиша ничуть б не проиграла, даже выиграла.

А Богосавец, наконец, добрался и до нас. Он остановился, разглядывая конец шеренги и покачиваясь с пятки на носок. Брови нахмурены, взгляд цепкий, даже расслабленность позы – обманчивая. Как будто он был готов сию же секунду сорваться с места и броситься в бой.

Все же шеф сильно отличался от себя самого на экране. Да, теперь я это ясно увидела. Он был такой же смуглый, с модной стрижкой, с упрямо выдающимся подбородком, но не было той веселости, что Богосавец демонстрировал, выступая в программе «Душевная кухня».

Вот шеф посмотрел на меня, и я улыбнулась, про себя отметив, что глаза у него серые, светлые и прозрачные. Это настоящая удача, что я могу посмотреть в них вот так – совсем близко…

– Что это? – резко спросил Богосавец, не сводя с меня взгляда.

От волнения я позабыла даже собственное имя, и только спустя пару секунд ухитрилась выдавить:

– Даша… Дарья Иванова… Алексей Аркадьевич попробовал мое блюдо в кафе… и пригласил на стажировку…

– Я знаю, кто вы, – сказал недовольно Богосавец. – Я спрашиваю: что вот это? – и он стремительно шагнул вперед и ткнул пальцем мне в грудь.

Ничего не понимая, я проследила за его пальцем и увидела крохотную желтую капельку на рубашке. Капелька апельсинового сока…

– В этом заведении первое правило – рубашка должна быть белоснежной, – отчеканил Богосавец. – Выйдите и оденьтесь надлежащим образом.

– Что, простите? – пробормотала я, потеряв способность соображать, когда он стоит вот так – совсем рядом, нависая надо мной, как скала.

– Переоденьтесь, – подсказал он почти вкрадчиво.

Строй в белых рубашках замер, и я физически ощутила, что сейчас грянет буря. Причем, эпицентром ее буду именно я.

Переодеться? Я растерянно хлопала глазами, глядя в его лицо – такое знакомое и одновременно незнакомое, и пискнула:

– Но… во что?

– Мне отдать вам свою рубашку? – спросил он чрезвычайно вежливо. – Жду пять минут, или вы уволены.

Я бросилась вниз по лестнице, по которой поднялась, и на одном дыхании влетела в комнату со шкафчиками.

Но у меня не было второй белой рубашки. И во что я переоденусь?!

Значит… уволена? В первый же день?!. И из-за чего?.. Из-за какой-то ерунды!..

Дверь приоткрылась, и молодая женщина в белой бандане улыбнулась и подмигнула мне, протягивая белую рубашку.

– Спасибо, – пробормотала я.

– Переодевайся быстрее, – посоветовала женщина. – У тебя остались три минуты пятнадцать секунд.

Никогда еще я не переодевалась так быстро. Рубашка оказалась немного велика, но на ней не было ни одного пятнышка. Я торопливо застегнула пуговицы и бегом бросилась обратно.

Богосавец и все остальные ждали меня, и когда я встала в шеренгу, пытаясь отдышаться, шеф придирчиво оглядел меня с ног до головы, подойдя вплотную.

Только от этого можно было упасть в обморок – вот он, рядом! Такой великолепный! И живьем! От него пахло морозом и свежестью, немного крахмалом и… и все. Похоже, он даже не пользуется одеколоном…

– Все допущены, – объявил Богосавец, возвращаясь во главу шеренги. – Всем доброго дня, по рабочим местам.

Однако никто не двинулся с места, пока шеф в сопровождении Петара не удалился куда-то на второй этаж, и только тогда люди выдохнули и задвигались.

– Стажеры – все за мной! – скомандовала женщина, которая дала мне рубашку. – Меня зовут Елена Казарина, я – второй роттисёр[2] на кухне «Белой рубашки». Я всё расскажу и всё вам покажу. Сюда, пожалуйста.

Мы потянулись за ней бестолковой толпой – семь человек. Три парня, четыре девушки. Голубоглазая Ирина оказалась рядом со мной и просительно сложила ладошки:

– Ты прости за сок, ладно? Даже не заметила, как так получилось.

– Забудь, – улыбнулась я ей.

Елена взглянула на меня как-то странно – быстро и с усмешкой, но в следующую секунду хлопнула в ладоши, привлекая внимание, и заговорила четко и лаконично:

– Вы приняты сроком на месяц. Но не все доработают до конца месяца. Каждые четыре дня будет отсеиваться один стажер, и работу получит тот, кто останется последним.

Ее слова были встречены гробовым молчанием. Каждые четыре дня одного будут увольнять? Да ладно!

– Остаться должен только один! – произнес Матвей басом и состроил зверскую гримасу.

Я прыснула, потому что это и вправду показалось мне смешным. Принять семерых, чтобы отсеять шесть человек?!

– Это не смешно, – строго сказала Елена. – Отнеситесь к нашей кухне со всей серьезностью, если не хотите вылететь отсюда с позором. Советую приносить с собой запасную рубашку, – она указала на меня. – Чтобы больше не было подобных досадных инцидентов.

– Простите, – пробормотала я.

В самом деле, если бы не ее помощь, я вылетела бы уже сегодня, не дожидаясь пяти дней. И это, в самом деле, было бы позором.

– Правило первое в нашем ресторане, – продолжала Елена, поднимая руку и выставляя большой палец. – Рубашка должна быть белоснежной в любое время дня и ночи. Правило второе, – она выставила указательный палец, – никаких служебных романов. Ничто так не портит работу в коллективе, как нерабочие отношения. Будете думать о личном, а не о блюдах – вас выгонят взашей. Правило третье… – к двум первым прибавился средний палец, – узнает тот, кто пройдет стажировку. А останется, – Елена посмотрела на Матвея, и в ее глазах я увидела даже не улыбку, а ее тень, – останется только один.

[1] «Патриот» – знаменитый футбольный клуб Сербии

[2] Специалист по мясным блюдам

Глава 2. Настоящая семья

Останется только один!

После таких пафосных слов я невольно поежилась, представив, как элегантный Богосавец кухонным тесаком отрубает стажерам головы – по очереди, как курятам.

– Ваша главная задача в первую неделю, – продолжала Елена энергично, – наблюдать за нашей работой, во всё вникать, не мешать и не наделать ошибок. Запоминать ваши имена никто не будет, поэтому на время стажировки вам будут присвоены номера. Прошу откликаться без заминок. Понятно?

Мы переглянулись. Я перехватила взгляд одного из парней – высокого, холеного, с красивым тонким лицом. Парень прищурился – недоуменно и презрительно. Но я была полностью с ним согласна. Номера? Мы лошади на забеге, что ли?

– Сейчас я зачитаю вас пофамильно, – Елена достала из кармана фартука сложенный пополам листочек, – объявлю ваши номера и скажу, за какой работой вы будете закреплены. Чтобы не было недовольных, сразу говорю: распределением и присвоением номеров занимается шеф. Им были изучены ваши личные дела, и он сам решает, где вы будете полезнее. Запоминайте с первого раза. Итак… Номер один – Поклевский Стас, разделка мяса, – она сделала паузу, глядя на красавчика, а тот смотрел на нее. – Не слышу ответа, – сказала Елена ледяным тоном. – Вам ясно?

– Да, – бросил красавчик и скрестил на груди руки, всем своим видом выражая высокомерную отстраненность.

– Номер два – Брюханова Вероника. Мытье посуды.

Девушка с тремя серьгами в ухе, прекратила жевать жвачку и так же, как и Стас бросила: «Ясно». После чего прошипела сквозь зубы: «Зашибись».

А Елена продолжала зачитывать список дальше:

– Номер три – Перфилова Алла, разделка мяса.

– Ясно! – отчеканила стройная и по-спортивному подтянутая девушка.

Рубашка сидела на ней, как рыцарские доспехи, а поварской колпак был натянут до бровей. На лице ее не было ни грамма макияжа, в ушах, на шее и пальцах не было ни одного украшения, и вся она была полной противоположностью Вероники, которая кроме серег могла похвастаться браслетами на обеих руках и серебряными кольцами в три ряда.

– Номер четыре – Трясогузов Андрей, разделка мяса.

– Ясно, – отозвался со смешочком парень невысокого роста, стоявший, сунув руки в карманы модных джинсов, и добавил развязно: – Но повышение-то будет?

Елена подняла глаза от списка и спокойно ответила:

– В конце второй недели, если будете справляться со своими обязанностями, и шеф будет вами доволен, возможно переведение в статус ученика.

– Ясно, – Андрей достал из кармана сотовый.

– Перед работой сложите сотовые в кабинки, – распорядилась Елена. – Кто будет замечен на работе с телефоном – будет немедленно уволен.

– Прям тюрьма, – сказал Андрей, но тихо, чтобы Елена не расслышала, и сотовый убрал.

– Номер пять – Пугач Матвей, чистка овощей и фруктов.

– Ясно!

– Номер шесть… – Елена на мгновение замолчала. – Номер шесть – Суханова Ирина. Шеф написал, чтобы вас звали не по номеру.

– А как? – голубоглазая куколка удивленно захлопала ресницами.

– Здесь написано – Дюймовочка. Разделка рыбы.

Мне показалось, Елена с трудом сдержала усмешку.

Ирина, которая отныне превращалась в Дюймовочку, посмотрела на меня. Глаза у нее были огромными от изумления, я в ответ сочувственно пожала плечами. Оказывается, Богосавец – шутник еще тот. Но Дюймовочка – Ирине это прозвище шло бесподобно. Она и в самом деле была крохотная, хрупкая, из-под косынки на висок выбился белокурый локон, и если я не ошибалась – белокурость была природная, а не из тюбика с краской.

– Номер семь, – зачитала Елена, завершая список, – Иванова Дарья. Мытье посуды.

– Ясно, – кивнула я, испытав огромное разочарование.

Мыть посуду! И это после того, как мои блюда похвалили?

– Вопросы есть? – спросила Елена, убирая список.

– Есть, – я подняла руку. – А разве мы не будем готовить?

– Сначала надо заслужить право взять кухонный нож, – Елена скрестила на груди руки и воинственно вскинула подбородок. – Если кто-то недоволен, мы никого не держим. Но обратно не принимаем. Запомните, что не бывает ненужной работы. От того, как будет почищен картофель, лук, разделано мясо или порезана на стейки рыба, будет зависеть вкус блюда. В «Белой рубашке» неумёх и недотёп отсеивают на предварительном отборе. Считайте, что он начался. Проходим на кухню, не толпимся, занимаем свои рабочие места.

Стажеры потянулись в кухню, а я задержалась.

– Спасибо за рубашку, – поблагодарила я Елену. – Постираю и завтра отдам.

– Не торопись, – щедро разрешила она. – И лучше прикупи штук пять рубашек. Лишним не будет. Если пройдешь стажировку, получишь фирменные рубашки – семь штук, по одной на каждый день. Но в моем шкафчике всегда висят четыре, – она подмигнула.

Я закивала, обрадованная ее поддержкой, и прозевала, когда стажеры отступили к стене, давая дорогу Богосавцу. Я заметила шефа, только когда повернулась и уперлась носом ему в грудь. Медленно подняв голову, я обнаружила, что он смотрит на меня с высоты своего двухметрового роста, и взгляд не предвещал ничего хорошего. Совсем некстати посетила мысль: с таким ростом ему надо было идти не в футбол, а в баскетбол.

– Знаете, что главное на кухне? – спросил Богосавец таким тоном, что я подавила желание сразу же сунуть голову под тесак.

– Наверное, хорошо готовить, – ответила я и кашлянула, потому что голос подвел.

– Самое главное – не путаться под ногами у других, – сказал шеф. – Кухня – опасное место. Вы можете пораниться сами и поранить других. Впредь постарайтесь быть внимательнее, Номер Семь. Разини моему ресторану не нужны.

– Извините, – я отступила, давая ему дорогу и ощущая легкое головокружение от запаха крахмальной свежести, исходившего от него.

Богосавец прошел мимо, и мы все замерли, глядя ему вслед. Потом стажеры выдохнули и двинулись в кухню, а я всё не могла отвести от шефа глаз. Он легко взбежал по лестнице, на верхней ступеньке мелькнули его начищенные до зеркального блеска черные ботинки – и только тогда я вернулась с небес на землю. Рядом со мной стояла лишь Елена и уже не скрывала улыбки.

– Что, не похож на принца кулинарии, которого ты видела по телевизору?

– Совсем, – ответила я и поспешила поправиться: – То есть – не совсем.

– На самом деле, он веселый и добрый. Но не в том, что касается работы. Работа – его жизнь, кухня – его фетиш. И как любой жрец богини Кулины он требует ото всех поклонения и служения в святая святых.

Я посмотрела удивленно, и Елена рассмеялась.

– Не обращай внимания, – сказала она добродушно. – Мы все тут немного сумасшедшие, привыкай.

– Меня этим не удивить, – отмахнулась я, – видела бы ты моих прежних коллег…

– О! Правда, что Лёлик нашел тебя в какой-то забегаловке?

– Правда, – смущенно признала я. – Я чуть в обморок не упала, когда какой-то дядька сказал, что я могу пройти стажировку у Богосавца. Алексей Аркадьевич решил, что у меня есть потенциал. Я приготовила говядину в слоеном тесте, Алексей Аркадьевич попробовал и впечатлился.

– Удивительно, с чего это он стал обедать по забегаловкам, – сказала Елена словно самой себе, а потом поправилась: – То есть дешевым кафе. Без обид. Обычно Лёлик очень щепетилен в этом плане, – и пояснила, таинственно понизив голос: – Мы за глаза зовем его Лёликом, но в глаза – ни-ни. Все очень официально.

– Без обид, – ответила я, – там и в самом деле забегаловка. Мы обслуживаем за день около двухсот человек, из них сто пятьдесят – в обеденный перерыв. Только успевай поворачиваться.

– Этот опыт тебе пригодится, – заверила меня Елена. – Когда будешь мыть посуду и натирать ножи и вилки. Идем, я совсем с тобой заболталась, – и она быстрым шагом направилась в кухню.

– Но я умею готовить, – запротестовала я. – И умею разделывать мясо и рыбу.

– Подожди хвастаться, – бросила она через плечо.

В кухне уже полным ходом шла работа. Мы, стажеры, сбились в кучу, пока Елена представляла нам персонал: су-шеф Милан Бранкович, главный помощник Богосавца, первый ротиссёр Ян Гудель, а по совместительству мастер гриля и фритюра, пуассонье – мастер по рыбе Йован Дуляй, смуглый ворчун Петар Костич – овощной мастер, готовящий салаты, закуски и гарниры, Сречко Любурич – повар выпечки и десертов, и повар первых блюд – Ринат Мигаязов. В большинстве своем повара были сербы, и переговариваться между собой предпочитали на своем языке, а не на русском.

– Надо привыкнуть, – сказала Елена, наблюдая за нами. – Русский знают все, но в запале чаще всего переходишь на родной язык. Повара не могут менять своих привычек, так что вам придется подстроиться под них. Приводите себя в порядок и занимайте рабочие места.

Мы вымыли руки, потуже завязали платки и банданы, и приступили к первому дню работы в элитном ресторане.

Оказалось, что наша работа была совсем не узкой направленности. Те, кто резал мясо, таскали еще и ящики с продуктами, а мы с Вероникой, хотя нам полагалось стоять у мойки, носились по кухне, как девочки с пропеллерами – надо было собрать грязную посуду, ухитрившись не налететь на поваров, не попасть под нож, горелку или рукой в кастрюльку с соусом, не подвернуться никому под ноги, протереть плиты и столы.

Почти сразу же я поняла, как мне повезло, что Богосавец не поставил меня на разделку мяса или рыбы. В кафе, где я работала прежде, не разделывали каре ягненка и палтуса.

Пока не началась запарка, я краем глаза поглядывала, как Стас Поклевский с хирургической точностью срезает с мяса жир, зачищает кости, а потом полирует их до блеска. На разделке мяса стояли трое, на разделке рыбы – одна Дюймовочка. Ее работа больше походила на жонглирование ножом, и я следила, раскрыв рот. Нужно было видеть, как хрупкая девушка с размаху шлепает на доску огромную рыбину, длиной чуть ли не метр, потом аккуратно и четко – и за считанные секунды! – разделывает рыбную тушу на четыре филе, а потом точным круговым движением извлекает самый деликатесный кусочек палтусовой плоти – щеку, похожую цветом на жемчужную устрицу.

Дюймовочка напоминала мне экранного Богосавца – своей манерой двигаться на кухне так же изящно, как танцевать.

Про себя я позавидовала ее мастерству, и поняла, как верно шеф нас распределил – предоставив каждому проявить свои сильные стороны. Это было круто, но в то же время обижало. Получается, что мы с Вероникой были самыми слабыми звеньями, раз нам не доверили разделку дорогих ингредиентов. Мы и еще Матвей, которого посадили на овощи.

Сдвинув почти на макушку поварской колпак, он чистил горы лука и моркови. Картофель полагалось чистить непосредственно после заказа, и едва они начались, Номер Пятый пропал под шквалом картофельных очисток.

На моей прежней работе мы чистили картофель заранее и опускали в воду, чтобы не потемнел. И чистили, стараясь срезать кожуру потоньше, чтобы было меньше отходов. В «Белой рубашке» все оказалось иначе. Толщину очищенной кожуры никто не проверял, и опускать картофель в воду строго воспрещалось. Почистили – в готовку!.. Почистили – в готовку!..

Но не успела я подумать, что Матвей очень даже неплох, строгая овощи, как вдруг он метнулся в кладовую и притащил несколько странных зеленых блинов. Он нес их на полотенце и положил с осторожностью. Я вытянула шею, чтобы лучше разглядеть это чудо.

Кактус! Это был кактус!

Плоские листья кактуса, ощетинившиеся иголками, как ежи!

Матвей перехватил мой удивленный взгляд и хитро подмигнул. Придерживая лист полотенцем, он срезал жесткие основание и края листа, поскоблил с одной и другой стороны, избавляясь от иголок.

– Ты что так вытаращилась? – сердито толкнула меня локтем в бок Вероника. – Начищай ложки! Опунции не видела, что ли?

Опунция…

Конечно, я видела это растение – в горшке, на окошке, в нашей районной поликлинике. Но вот как их готовят, наблюдала впервые, и даже не думала, что подобные ингредиенты можно раздобыть у нас. А Матвей, судя по всему, был давно с ней знаком.

Подготовленные ингредиенты отправлялись или на лед, или сразу в кухню, где уже повара колдовали над жарко разогретыми плитами.

К обеду я уже едва стояла на ногах, а ведь ресторан еще и не открылся! Зато когда главные двери «Белой рубашки» распахнулись – я поняла, что всё, что было до этого, это было цветочками.

– Номер Семь! – орал ворчун Петар. – Зелень, шампиньоны! Подай быстро!

Матвей как раз убежал в кладовку, чтобы принести очередную партию овощей, и я, оставив ящики с натертыми до блеска вилками и ложками, бросилась к его столу, чтобы подхватить вымытую и высушенную петрушку, и таз с шампиньонами.

– Долго! Долго! – надсажался Петар, пока я летела к нему, лавируя между ротиссёров и пуассонье. – Шевелись, Номер Семь!

Он вырвал у меня пучок петрушки и принялся нарезать зелень, орудуя ножом с ошеломляющей скоростью. Я поставила шампиньоны и позволила себе тридцать секунд смотреть в руки повару, подмечая, как он шинкует, сберегая силы и экономя время – действует ножом, как рычагом, почти не отрывая кончик ножа от стола, приподнимая только рукоятку.

Чак-чак-чак! – лезвие сочно врубалось в зеленые стебли, и я словно улетела на другую планету, позабыв обо всем.

Чудовищный звон, раздавшийся у мойки, заставил вздрогнуть только меня. Остальные повара даже не подняли головы, напряженно вглядываясь в сковородки, кастрюльки или затачивая ножи. Ни у кого не было времени отвлекаться от работы.

Только су-шеф Милан поднял голову, от тарелки с пробной порцией супа, и коротко приказал мне:

– Номер Семь! Быстро подобрать и перемыть!

Я вернулась к своему рабочему месту на подгибающихся ногах. Только что вымытые и натёртые до блеска вилки для рыбы, десертные ложки и ножи валялись на полу, перемешавшись и весело поблескивая, словно издеваясь надо мной.

Как же так?!.

– Быстро! – последовал новый окрик Милана, и я встала на колени, торопливо подбирая и фасуя столовые предметы.

Как они могли упасть? Наверное, кто-то пробегал мимо и впопыхах задел ящики. Задел все три ящика?

Но раздумывать над этим не было времени, как и не было больше времени глазеть по сторонам. Рядом с космической скоростью перемывала тарелки Вероника, и я, встав у второй раковины, принялась перемывать ложки, стараясь не отставать в скорости.

Работа в кухне не прекращалась ни на секунду. Нам, стажерам, предоставили по два перерыва на двадцать минут – немного отдохнуть и поесть. Уходить на обед полагалось не всем сразу, а по графику, и мне выпало обедать с Матвеем.

Устроившись в поварской столовой, мы достали из холодильника сыр, нарезали хлеб и быстро вскипятили чай, после чего рухнули на стулья, давая отдых ногам. Жуя бутерброд, я похвалила умения Матвея, и он довольно промычал в ответ.

– А где ты научился обрабатывать опунцию? – полюбопытствовала я.

– Раньше стажировался в ресторане «Дикари», – рассказал он, – там её часто готовили. Богосавец меня там увидел. И переманил. Да я сам рад был сюда уйти. Молекулярная кухня – это все-таки не мое. Заумь какая-то, – он взял еще ломоть хлеба и положил на него щедрый кусок сыра. – А тут – классика. Но в «Дикарях» я посмотрел, как работать с разными ингредиентами. Даже туну смогу приготовить.

Я промолчала, не зная, что такое туна.

– А ты где стажировалась? – спросил он.

– Я не стажировалась, работала в кафе, поваром.

– В каком кафе?

– В «Пышке», которая на юго-западном.

– А-а, – протянул Матвей с таким разочарованием, что я почувствовала себя дилетантом на кухне.

К восьми вечера посетители начали усиленно заказывать палтуса. Пуассонье Йован чуть не довел Дюймовочку до слез, требуя рыбное филе – и немедленно. Милан велел мне бросить мытье тарелок и перейти к Дюймовочке, помогать резать стейки.

– Каждое филе режешь на четыре части, – показала мне Дюймовочка, потому что я никогда не работала с такой рыбой. – Стараешься, чтобы куски были одинаковой величины, ножом ведешь плавно, не измочаль рыбу. Поняла?

– Да, – ответила я, вооружаясь ножом.

Резать рыбу – это уже повышение! И я собиралась показать, что у меня есть определённые навыки. Правда, раньше мне приходилось разделывать на филе минтая и ледяную рыбу…

Филе палтуса обваливалось в пряностях и жарилось на раскаленной сковороде по три минуты с каждой стороны. Я сверяла время и могла только восхититься, как безошибочно пуассонье отмерял по три минуты, даже не глядя на часы.

Покончив с палтусом, я была переставлена на чистку креветок.

Полупрозрачные рачки, пересыпанные льдом, так и норовили выскользнуть из рук. Пальцы скоро окоченели, но я дышала на них и не смела остановиться ни на секунду. Дюймовочка работала, как конвейер – методично отрубала креветкам головы, взрезала спинки, вынимая кишечную вену, бросала тушки в таз со льдом. Креветки вылетали из ее рук, как пули из пулемета.

Богосавец влетел в кухню, словно смерч, но никто не оторвался от работы, хотя все сразу подобрались. Я выпрямилась, расправляя плечи, чтобы шеф не заметил, что я устала, и занялась креветками с удвоенным усердием.

– Йован! – крикнул Богосавец, заглушая шум миксеров, шипение масла и стук ножей.

– Да, шеф! – Йован тут же бросил палтуса, которого обваливал в пряностях, и с готовностью подбежал к шефу, вытирая руки полотенцем, заправленным за пояс фартука.

– Рыба порезана слишком тонко! – Богосавец был вне себя и тыкал пальцем Йовану в грудь. – Кто резал эту ё<…>ю рыбу?!

Дюймовочка испуганно уронила нож и посмотрела на меня, а я посмотрела на Богосавеца, пискнув:

– Номер Семь… я резала…

Я уже собиралась начать оправдываться, но Богосавец не дал мне этого сделать, напустившись на Йована.

– Рыба порезана неправильно! – от звука его голоса у меня заложило уши, хотя кричал он сейчас не на меня. – Ты видел это?

– Да, шеф, – коротко ответил повар.

– Тогда ты должен был швырнуть ей эту рыбу в лицо! Второй раз она бы резала, как надо! Вырви ей руки и к заднице приставь! Иначе я их тебе вырву и в задницу запихну!..

Я задохнулась от возмущения, и Богосавец обратил свое драгоценное внимание на меня:

– Хотите что-то сказать?! – он посмотрел на меня в упор.

Глаза были холодные, полные неприязни. Да какая там неприязнь! Я чувствовала, что сейчас он ненавидит меня. Но за что…

– Не слышу ответа! – взорвался Богосавец.

Я отрицательно покачала головой.

– Йован! – Богосавец немного остыл и повернулся к рыбному мастеру, машинально поправляя ворот рубашки.

– Да, шеф?

– Еще что-то подобное – и я тебя вышвырну вместе с ней! – он ткнул пальцем в мою сторону, а потом широким шагом вышел вон.

Я ждала взбучки от Йована, но тот вернулся к плите, даже не посмотрев в мою сторону.

– Не останавливайся! – недовольно поторопила меня Дюймовочка.

Она уже подняла нож и готова была продолжать рубить головы креветкам, но я замешкалась.

Всего-то пара минут, но вот уже Йован орет, что нужны креветки, су-шеф требует поторопиться, официанты отпускают язвительные шутки по поводу медлительных поваров, а заказы всё валятся и валятся! И все требуют рыбу, рыбу, рыбу!..

А какая рыба, если меня только что обругали ни за что, да ещё чуть не уволили!

Руки дрожали, и я никак не могла схватить креветку.

– Быстрее! – взвизгнула Дюймовочка.

Надо успокоиться, Даша! Успокоиться!

Креветка схвачена, панцирь снят… вторая… третья… десятая…

Теперь ясно, что кумир домохозяек – не сладкий круассанчик. Он орёт и матерится. Во время готовки!.. Я еле слышно фыркнула – вот тебе и душевная кухня – с матерками!

До конца смены мы доработали без происшествий.

– Последний заказ! – объявил су-шеф, и все восторженно замычали, в предвкушении окончания рабочего дня.

Рубашки у всех были мокрыми, стажеры вычистили ножи, убрали разделочные доски и вымыли столы, а я, закончив, наконец, с бесконечными креветками, отправилась домывать посуду, которая лежала в раковине, дожидаясь меня.

Вероника уже вытирала свою раковину насухо, потом сняла перчатки и пошла в сторону раздевалки, постанывая и разминая шею. Стажеры потянулись следом – молча, разговаривать никому не хотелось.

Повара тоже чистили ножи, молча протирали рабочие столы.

Я старалась мыть посуду быстро и не слишком греметь тарелками. Чтобы никто не заметил, что я здесь. Не хватало ещё снова нарваться на шефа, чтобы он отчитал меня за нерасторопность.

Словно в ответ на мои страхи дверь в кухню со стороны ресторанного зала распахнулась, и вошёл Богосавец. Повара замолчали, уставившись на него. Лицо у шефа было усталым, но он улыбался. Верхняя пуговица рубашки была расстёгнута, рукава подвёрнуты, а в руках он держал бутылку из зеленоватого стекла.

– Милан! – скомандовал он. – Штопор! И бокалы!

Сразу же зазвучали смех, шутки, зазвенел хрусталь, и Богосавец самолично открыл бутылку и разлил белое вино.

Я смотрела, как он пожимает руки поварам, целует в щеку Елену, а она вся красная, смущена и улыбается.

– По какому поводу вино? – спросил Йован, делая глоток из бокала и довольно прижмуривая глаза.

– Сегодня здесь был Боровиков, – ответил Богосавец, отпивая из своего бокала.

Все дружно ахнули, а я даже не знала – кто такой Боровиков. Елена испуганно схватилась за лицо, и су-шеф Милан мягко перехватил её руки. Она совсем смутилась, и не стала пить вино – отставила свой бокал в сторону, едва пригубив.

– Ему все понравилось, – продолжал шеф. – Особенно рыба! – он хлопнул Йована по спине, и тот довольно захохотал.

– А ведь Боровик рыбу терпеть не может! – объявил он. – В прошлой статье написал, что палтус – самая мерзкая рыба, которую только можно вообразить! Кошмар для повара!

– Съел все, – заверил его Богосавец, – до последнего кусочка.

– Почему не сказали, шеф? – спросил Серчо, возбужденно тараща глаза.

– Зачем? – весело ответил Богосавец и улыбнулся знакомой мне тёплой и добродушной улыбкой – так он улыбался телезрителям с экрана. – Чтобы вы занервничали? Критик – такой же посетитель, как и остальные.

Критик… я забыла про посуду, опустив тарелку. Значит, сегодня в зал приходил критик… Надо будет погуглить про этого Боровикова, что за личность. Судя по всему – хам ещё почище шефа, если позволяет себе назвать палтуса «мерзкой рыбой».

– Такой же посетитель? – недовольно хмыкнул Петар. – С этим можно и поспорить.

– Всё хорошо, не ворчи, – Богосавец обнялся с ним, и они выпили, звонко чокнувшись бокалами.

– И всё-таки лучше бы вы предупредили, шеф, – заметил Милан. – Это серьёзное дело.

– Лучше не будем спорить, – перебил его Богосавец, обвел всех взглядом и сказал: – Спасибо ребята. Отличная работа. Вместе мы – сила!

– Сила! – подхватили повара, поднимая бокалы.

Ругань во время готовки была забыта. Теперь я видела не шефа и подчиненных, а соратников, друзей. Они были… настоящей семьей.

Моё раздражение от тяжелого дня сменилось завистью и восторгом.

Неужели мне и в самом деле выпал шанс попасть в эту семью? Справлюсь ли я? Примут ли они меня когда-нибудь? Как бы я хотела оказаться достойной носить белую рубашку не стажером, а поваром…

Богосавец вдруг оглянулся на меня, нахмурился, кивнув на мойку, и я поспешила схватить следующую тарелку, чтобы не вызвать ещё большего недовольства.

Глава 3. Вип-посетители

Второй день работы, как и третий, оказался ничуть не легче. Я приходила домой, похожая на выжатый лимон, бросала рубашки в стиральную машинку, принимала душ и падала в постель, сонно бормоча, что устала, когда Антон пристраивался рядом. Он был недоволен, но я и в самом деле больше походила на труп, чем на женщину, способную к сексуальным забавам.

– Что ты там делаешь? – заворчал он, когда я отказала ему в очередной раз. – На шесте, что ли, крутишься? Я думал, ты нашла работу своей мечты!..

– Так и есть, – ответила я, не открывая глаз и поудобнее устраиваясь на подушке. – Работа мечты, Антоша. Но оказалось, что там – настоящий ад.

– Так бросай такую работу!

– Это мечта, мечта… – ответила я, уже засыпая.

Антон психовал и уходил смотреть телевизор, а я проваливалась в благословенный сон – безо всяких сновидений.

Мысленно я утешала себя, считая, что привыкну к бешеным нагрузкам. Ведь остальные работают – значит, и я смогу.

Я прикупила дюжину рубашек и теперь считала себя вооруженной до зубов. Теперь мне не придется краснеть, а у шефа не будет повода меня отчитывать. Я выстирала и выгладила рубашку Елены и отнесла ей с благодарностями.

Она смешливо сморщила нос:

– Да брось ты! Мы же тут все как родня. Помогаем друг другу.

Пятый день стажировки ознаменовался первым увольнением.

– Номер Четыре свободен! – объявила Елена, когда мы выстроились в шеренгу, ожидая приезда шефа.

– Что?! – воскликнул Трясогузов, высунувшись из шеренги.

– Вы свободны, – повторила Елена невозмутимо. – Шефу не нравится, как вы разделываете мясо. От посетителей были жалобы, что кости каре недостаточно хорошо очищены.

– Я хорошо их чищу! – возмутился Трясогузов. – Да меня сюда отец устроил!

– Мы знаем, кто ваш отец, – спокойно ответила Елена. – Передавайте ему привет. Надеюсь, вы уделите больше внимания технике работы с ножом, а не технике электронной.

– Вообще, беспредел… – буркнул Трясогузов и покинул шеренгу, громко хлопнув дверью на прощание.

Мы все смотрели ему вслед, а я ощущала холодок по позвоночнику – вот так просто вышвырнули? Недостаточно хорошо чистишь кости? Разве это причина для увольнения?

В положенное время появился Богосавец, придирчиво осмотрел нас, допустил к работе, и мы снова окунулись в кухонный ад.

– Вип-клиенты! – объявил около пяти вечера Милан. – Суп из осетрины с лимоном и маслинами, мясо на вертеле, мятный чай, вегетарианский салат и авокадо, политое лимонным соком.

Обычно су-шеф не работал на раздаче, но в этот раз сам встал к плите, помогая Елене. Я знала, что подобных блюд нет в меню, и гадала, что за важные лица пришли в «Белую рубашку». Может, опять критики?..

Кстати, через интернет я навела справки обо всех известных критиках и была неприятно поражена цинизмом, с каким они, порой, распекали тот или иной ресторан. Казалось, у них было соревнование – кто напишет больше гадостей. Обоснованы или нет были эти гадости, я не знала, но о «Белой рубашке» не нашла ни одного отрицательного отзыва. Похоже, критики любили кухню шефа Богосавца так же, как жители нашей страны любили его телепрограммы.

Мне велели принести приборы из особого сервиза – германского, в нежных голубоватых разводах. Расставляя тарелки, я успела заглянуть в узкое окошко, ведущее в зал.

Круглые столики, покрытые белоснежными скатертями, яркий, но не слепящий свет – в зале все соответствовало бренду ресторана с мишленовскими звездами. И публика тоже соответствовала.

Богосавец стоял возле столика, за которым сидел маленький, полный мужчина, лысоватый, с черной щеточкой усов. Он с завидным аппетитом поглощал закуску из морских гребешков, а напротив него расположилась красивая девушка, увешанная бриллиантами, в которой я сразу же узнала Лилиану Калмыкову. Она смотрела на шефа, загадочно прищуривая глаза, а тот сам развернул салфетку и положил ей на колени.

«Невеста и будущий тесть», – догадалась я.

Суп и салат были готовы, и официанты торжественно понесли «випам» угощение. Мне некогда было любоваться на них, меня ждала мойка, но даже над чередой грязных тарелок, сковородок и противней эта картина – Богосавец и модельная красавица, нежно влюбленные друг в друга – стояла перед моими глазами. Испытывала ли я зависть к прекрасной Лилиане? Да. И отрицать это было бы глупым лицемерием. Ей досталось в жизни всё – красота, богатство, любовь. Как можно было не позавидовать?

Совершая очередной забег по кухне, чтобы подобрать грязную посуду, я не удержалась и снова заглянула в окошко. Богосавец уже сидел за столиком «випов», разговаривая с невестой и ее отцом. Калмыков кисло кивал, с чем-то соглашаясь, но когда принесли мясо, заметно оживился. Лилиана смеялась и то и дело клала руку на плечо Богосавцу, как будто желала показать всем, что этот мужчина принадлежит ей. Шеф рассеянно отвечал, потягивая воду из бокала.

Потом он и Лилиана встали из-за стола и прошли в фойе, к лестнице. Я уже знала, что там находился кабинет шефа. Наверное, решили пообщаться в приватной обстановке.

Я вздохнула и забрала сковороду с пригоревшими остатками мяса. Придется потрудиться, чтобы это отчистить. Но не успела я пустить из крана воду и вооружиться металлической мочалкой, как Милан крикнул, заглядывая в кухню:

– Номер Семь! Апельсиновый сок в кабинет шефа! Лёд не надо, и порежь тонко лимон! Быстро! Лилиана не любит ждать!

Бросив недомытую посуду, я метнулась за соковыжималкой и апельсинами, и через несколько минут уже поднималась по лестнице, осторожно держа поднос со стаканом сока и блюдцем, на котором лежали веером тончайшие ломтики лимона.

На втором этаже я не была ни разу, и медленно пошла по коридору, оглядываясь по сторонам. В отличие от первого этажа, полного света, второй был погружен в полумрак. Тяжелые пунцовые шторы были приспущены до середины окон, не давая солнцу заглянуть.

На паркетном полу лежал темно-красный ковер, заглушавший шум шагов.

Где же кабинет шефа?

Как ответ на мой вопрос, из-за одной двери тут же послышался голос Лилианы:

– Глупо отказываться от участия!

Говорила она громко и была явно недовольна. Я затопталась возле дверей, не зная – можно ли войти, потому что голосок госпожи Калмыковой звучал все громче и резче.

– Что за капризы, Душан?! Я тебя совсем не понимаю! Это – шикарная реклама для ресторана!

– Только в случае победы, – услышала я спокойный голос шефа. – Я считаю, что рисковать не стоит. Дела и так идут неплохо.

– Ты не уверен в своих силах? С каких это пор? Что это с тобой случилось?

– Просто мне не хочется участвовать.

– Что за бред? – горячилась Лилиана. – Я уже сообщила в интервью «Лоску и блеску», что ты будешь участвовать!

– Сообщишь в другом интервью, что ошиблась.

– Ошиблась? Ты будешь участвовать в этом конкурсе!

– Неужели? Заставишь меня силой?

Градус беседы между женихом и невестой нарастал.

Я совсем растерялась, потому что стоять здесь у меня не было времени, но и входить сейчас, когда за дверью все искрит и шипит, было страшновато…

– Не забывай, что все мы – совладельцы ресторана, – услышала я голос Лилианы – она произнесла это почти с угрозой. – Я соберу совет директоров, и мы потребуем, чтобы ты участвовал.

– А если я откажусь, меня уволят? – с иронией поинтересовался Богосавец.

– Ты бесишь!.. – резко распахнув двери, Лилиана вылетела в коридор, едва не столкнувшись со мной.

Я отшатнулась, немного сока выплеснулось из бокала на поднос.

– Еще бы завтра пришла! – вспылила Лилиана и помчалась к лестнице настолько быстро, насколько позволяли огромные каблуки.

Сок оказался никому не нужным, и я уныло посмотрела на стакан с соломинкой. Наверное, мне лучше уйти…

Я на цыпочках попыталась пройти мимо кабинета, но на пороге уже стоял Богосавец. Сначала я решила, что он собирается бежать следом за невестой, но он устало потер лицо ладонью, глядя на меня.

– Апельсиновый сок? Давай сюда, – он взял стакан, вынул соломинку, бросил ее на поднос, залпом выпил сок до дна и бросил в рот дольку лимона, съев его, даже не поморщившись, а потом неожиданно спросил: – Как тебе на новом месте?

– Всё очень интересно, – ответила я, дожидаясь, пока он вернет стакан на поднос, но Богосавец не спешил этого делать. Тогда я робко сказала: – Простите, я пойду, там много работы.

– Подожди, – Богосавец поманил меня пальцем. – Зайди-ка на минутку.

Я несмело сделала шаг, второй и оказалась в небольшом кабинете, где у окна стоял стол, заваленный бумагами, а возле стены – диванчик, на котором валялась смятая подушка. Стены были завешаны фотографиями футбольных команд и команд поваров.

– Да, кухня – то же футбольное поле, – сказал Богосавец, подходя к столу и усаживаясь в кресло. Он всё еще держал стакан и задумчиво крутил его, ловя гранями солнечный свет. – Без хорошей команды не выиграть. Я хочу, чтобы ты играла в моей команде.

– А… я… – у меня пропал дар речи от такого заявления.

Играть в команде Богосавца!.. Это же… это же… мечта!..

А шеф продолжал:

– Алексей говорит, что попробовал, как ты приготовила говядину по моему рецепту. Но почему ты добавила красный лук вместо белого?

Мне пришлось собраться с мыслями, чтобы сообразить, о чем он говорил – так огорошили меня слова о работе в его команде.

Красный лук вместо белого…

Конечно, говядина в слоеном тесте…

Блюдо, которое совладелец ресторана «Белая рубашка» попробовал в кафе, где я раньше работала, было копией блюда Богосавеца из его передачи «Душевная кухня» – говядина в слоеном тесте.

Красный лук…

Глубоко вздохнув, я сказала, напомнив себе, что даже шеф Богосавец – всего лишь человек, и не надо замирать перед ним в благоговейном восторге.

– Красный лук более сладкий, – сказала я, – а говядина была фермерская. Корова была выращена на натуральных травяных кормах, поэтому вкус у мяса более пряный. Нельзя было забивать этот вкус резким вкусом белого лука, тут требовалось что-то более сладкое – красный крымский лук и немного сахара, чтобы получилась карамель.

Взгляд шефа затуманился, а я боялась дышать, глядя на него во все глаза.

– Да, пожалуй, – кивнул Богосавец, подумав. – Но только на моей кухне ничего подобного быть не может. Никакой импровизации – только рецепт. Поняла?

– Меня еще не допустили к плите, я еще ничего не готовила, – торопливо сказала я.

– Рыба, – напомнил он.

Кровь бросилась мне в лицо, и под испытующим взглядом шефа я почувствовала себя маленькой девочкой, отвечающей у доски, когда урок не выучен.

– Ты порезала рыбу тоньше, чем требовалось в рецепте.

– Да, тоньше, – признала я. – Но филе этого палтуса было гораздо плотнее, чем у остальных. Если бы я порезала кусками обычной толщины, внутри они бы остались сырыми. Ведь все куски жарятся вместе и одинаковое время.

– Никакой импровизации, – повторил Богосавец и поставил стакан на стол.

– Да, шеф, – тут же ответила я и забрала стакан

– Можешь идти, – сказал Богосавец.

– Да, шеф, – я попятилась, посчитав, что сразу поворачиваться к нему спиной – это невежливо.

Именно поэтому я не заметила, как в кабинет кто-то зашел, и налетела на этого кого-то, едва не уронив поднос.

– Осторожнее, осторожнее! – сказал человек со смехом. – А, это Дарья Иванова? Уже на особых поручениях?

– Просто принесла сок, Алексей Аркадьевич, – ответила я, узнав совладельца ресторана, и бочком продвигаясь к двери.

В самом деле, Лёлик – это ему подходило больше, чем помпезное – Алексей Аркадьевич. Он был маленький, плотный, с хорошо наметившимся брюшком, и одевался, как Карлсон – в смешные клетчатые брюки, пиджак и еще нацепил для креативности красную бабочку.

– Считай, это знак особого доверия! – подмигнул он. – Душан, ты уже проэкзаменовал ее? У девочки огромный потенциал…

– Она моет посуду, – отрезал Богосавец.

Лицо Лёлика вытянулось.

Я выскользнула из кабинета, закрыла дверь, но позволила себе задержаться ещё на пару минут, потому что мужчины говорили обо мне.

– Душан, зачем посуда? – спросил Лёлик недоуменно. – Девчонка готовит, как Бекасс! Я пробовал! Отвечаю!

Сердце моё сладко забилось после этих слов.

– А я отвечаю за кухню, – раздался равнодушный голос Богосавца. – Ты забыл, что этот пункт предусмотрен в договоре? И никто из вас не смеет соваться и обсуждать мои решения. Если я сказал, что Бекасс на моей кухне будет мыть посуду, значит, б<…>ть, Бекасс будет мыть посуду. Всё ясно?

Последовала пауза, а потом Лёлик рассмеялся.

– Ну ты и сухарь! – сказал он весело. – Ладно, поговорим о другом…

Я отошла от двери на цыпочках, хотя ковер все равно глушил шум моих шагов. Было обидно и грустно, но я не позволила себе думать о резких словах шефа. В конце концов, это и правда его ресторан, а если я хочу стать поваром в его ресторане – мне надо следовать его правилам.

И всё равно мысли о Богосавце не отпускали меня – до тех самых пор, пока я не открыла двери кухни и не услышала, как Йован орет по-сербски:

– Номер Семь! Где сковородка? Где сковородка?! Где этот Номер Семь?!

– Две минуты! – крикнула я в ответ, составляя в мойку стакан и поднос, и бросаясь к сковородке.

Глава 4. Поле битвы и солдаты

Все это совсем не походило на «душевную кухню с Душаном». Это был сущий ад. Утром в семь часов сорок пять минут мы все собирались в холле, выстраиваясь навытяжку перед Богосавцем, и он придирчиво осматривал наши рубашки.

Потом были горы тарелок, сковородок, кастрюль, лука, а еще – горы картофеля, горы креветок, горы салата.

Вскоре я поняла, что не все стажеры играли честно. Это стало ясно после того, как вымытые мною ложки перевернулись в третий раз. Поймать злоумышленника я не могла, потому что не всегда находилась в кухне – приходилось бегать в кладовые или на второй этаж с поручениями. К тому же, разборки в кухне «Белой рубашки» гасились на корню, и правило было только одно – чья работа испорчена, тот и виноват, независимо от причин и предпосылок. Немедленно переделать – не возмущаться, не обсуждать, не подозревать коллег. А потом мне и вовсе стало не до вычисления пакостника – я осталась возле мойки одна, потому что Веронику повысили, и теперь она помогала Матвею чистить овощи.

Это была откровенная пощечина моим кулинарным талантам и старанию, но пришлось стиснуть зубы и трудиться дальше, потому что Богосавец проходил мимо, не удостаивая меня даже полувзглядом, а я так мечтала, чтобы он посмотрел, чтобы оценил, чтобы поверил в меня…

Но я мыла посуду. Каждый день.

Елена говорила, что работников по кухне распределяет только Богосавец, да я и сама успела в этом убедиться. Значит, он считал, что я недостаточно хороша, чтобы чистить картошку.

В один из обеденных перерывов нам выпало отдыхать вместе с Вероникой, и пока я разогревала в микроволновке бутерброды с сыром, Номер Два делилась со мной своей первой победой.

– Если меня примут сюда, – говорила Вероника, мечтательно глядя в потолок, пока я заваривала чай, – то года через два смогу уехать во Францию, в какой-нибудь настоящий ресторан.

– А здесь – не настоящий? – спросила я удивленно.

Она презрительно фыркнула:

– Тут болото, живите сами в своем «совке», – она взяла чашку и бутерброд. – Нет, отсюда надо валить при первой же возможности. Что я в Рашке не видела?

Мне показалось, что входная дверь тихо стукнула, но когда я оглянулась – в подсобке никого кроме нас с Вероникой не было.

Я не стала с ней спорить. Уехать во Францию? Да я о таком даже не думала. Я живу здесь, здесь мои родные, здесь Антон, я мечтала работать именно с Богосавцем, к тому же – не знаю французского языка… И, собственно, английского толком не знаю… Но даже если бы и знала…

Мысленно я снова увидела залитую солнцем кухню, Душана Богосавеца у плиты, его улыбку, услышала его голос: готовить с душой. Всегда готовить с душой.

Как я буду готовить с душой во Франции, если моя душа здесь? В этом городе, на этих улицах, под этим небом, которое редко бывает синим – чаще серым и хмурым. Но всё здесь было моим, родным, знакомым…

– Уснула, что ли? – толкнула меня в плечо Вероника. – Перерыв закончился. Пошли.

– Уснула, – я улыбнулась и бросила в рот последний кусочек бутерброда.

Мы с Вероникой вернулись в кухню, где всё уже шипело, жарилось, варилось и шинковалось, и я уже закончила мыть кастрюли от мясного бульона, когда появился Богосавец, и лицо его не предвещало ничего хорошего.

Мы все подобрались, с тревогой ожидая, на кого сейчас обратится гнев шефа. Он держал блюдце, прикрытое белой салфеткой, и даже повара бросили работу. Если не удалось какое-то блюдо…

– Овощная нарезка, – позвал Богосавец. – Номер Два.

Вероника от неожиданности икнула и чуть не подавилась жвачкой.

– Номер два! – повысил голос Богосавец.

– Да, шеф, – испуганно отозвалась Вероника.

– Салат смешивали вы?

– Да, шеф.

– Потрудитесь объяснить, как вот это попало в тарелку клиенту? – Богосавец приподнял салфетку и показал всем серебряное кольцо-печатку.

– Это не мое! – крикнула Вероника.

Но всем и так было ясно, что ее. Я даже узнала это кольцо – на щитке была гравировка змейки.

– Напоминаю всем, – заговорил Богосавец ровным голосом, будто читал лекцию, – что недопустимо оставлять в блюде посторонние предметы.

– Я всегда оставляю кольца вот здесь, – Вероника метнулась к окну, где на подоконнике грудой лежали ее кольца и браслеты. – Я не могла!.. Точно не могла!..

– Вы уволены, оставьте мою кухню, – Богосавец широким шагом подошел к Веронике и сунул ей в руки блюдце с кольцом, а потом обернулся к поварам. – Где палтус на третий столик? Клиенты ждут уже пятнадцать минут.

Кухня вновь закипела в привычном безумном темпе. Уже никто не обращал внимания на Веронику, которая, постояв у окна, сгребла в горсть все свои украшения, и вышла из кухни.

Я поймала взгляд Матвея – тот округлил глаза и сделал выразительный жест ребром ладони поперек горла. Я кивнула, возвращаясь к мойке.

В тот же вечер, после окончания работы, я рассказала о своих подозрениях Елене.

– Не думаю, что это Вероника потеряла кольцо, – сказала я, когда мы переодевались. – Кто-то подложил его специально, чтобы её уволили. Надо сказать шефу, это несправедливо…

– Кольцо – ерунда, – отмахнулась Елена, бросая в сумку белую рубашку, в которой провела день у плиты, воротничок со внутренней стороны был черным, как будто второй ротиссёр работала в шахте, – Душан сразу сказал, что она у нас не задержится.

– Почему? – я выглянула из-за дверцы, и Елена сразу же отвернулась – она была в одном только лифчике.

– Нет задоринки, работу выполняет на «отвяжись», – сказала она, торопливо натягивая футболку. – Понимаешь, готовка должна быть от сердца.

– С душой! – язвительно подхватила я.

– Ничего смешного, – Елена обернулась, глядя на меня пристально, изучающее, и мне стало не по себе от такого взгляда. – Мы все здесь выкладываем на тарелку не мясо или рыбу, а самих себя. А Вероника этого не понимала. К тому же, она не хотела работать здесь. Для нее «Белая рубашка» – всего лишь старт. Душану не нужны такие, кто хочет залезть к нему на колени, чтобы потом встать на голову и забраться повыше.

«Если меня примут… – вспомнила я слова Вероники, – через два года я уеду… Оставайтесь в своем болоте… надо валить…».

Неужели, тогда дверь хлопнула совсем не случайно?

Я замерла, стоя в расстегнутой рубашке.

Кто-то подслушал наш с Вероникой разговор и донес Богосавцу. А может, и сам Богосавец подслушал… С него станется… Превратил ресторан в тюрьму…

– Болтать надо поменьше, – сказал Елена, словно в ответ на мои мысли. – Мы здесь для того, чтобы работать, а не болтать.

Мне ужасно хотелось спросить, о чем это она – о том, что я слишком много болтаю, надоедая ей, или речь шла о Веронике. Но, поразмыслив, решила, что безопаснее и благоразумнее оставить управление рестораном его шефу и не вмешиваться в кадровую работу. Я мечтаю стать поваром, и именно на это надо направить все усилия.

– В пятницу у нас заказ, будет свадьба, – сказал мне Елена на прощанье. – Готовься выложиться по полной. Скорее всего, работать будем до утра.

Она была права, и ночь с пятницы на субботу оказалась особым адом – адом в квадрате.

Пришлось позабыть о походах в туалет, не то что о перекусах. Страшно хотелось пить, было жарко, и нервы были – как натянутые струны. Мы успевали только хлебнуть воды на бегу. Иногда официанты забывали поставить нам бутылки с холодной водой, и тогда кто-то из поваров разражался руганью на сербском, требуя воды и немедленно.

Сто человек гостей, шесть перемен блюд, плюс сладкое.

Всё надо делать быстро, по плану, но без спешки.

Нельзя запороть продукты – переделка, это лишнее время. Лишнее время – это задержка блюда. Задержка блюда – недовольство гостей. Или – что страшнее – недовольство Богосавца.

К работе привлекли всех стажеров, и я, помимо того, что мыла посуду, снова чистила креветок, перебирала салат, носилась в кладовую и обратно, собирала грязную посуду в кухне. Остальным стажерам тоже пришлось выполнять работу, не входящую в их обязанности – Матвея допустили жарить овощи, Стас и Алла подготавливали каре и обваливали его в специях, готовя на жарку, а Дюймовочку поставили у плиты – следить, как готовится осетрина. Поэтому мне пришлось бросить посуду и заняться разделкой рыбы.

На этот раз это был лосось, а не палтус. Огромная туша – длиннее моей руки, а толстая – как моя нога. Я наточила нож, выпотрошила рыбу, отрезала ей голову и начала разрезать тушку вдоль хребта, но меня сразу же остановил гневный вопль Богосавеца.

– Номер Семь! – заорал он, и я чуть не уронила нож с перепугу. – Посмотри на меня!

– Да, шеф! – отозвалась я, выбегая из-за разделочного стола.

Никто из персонала даже не поднял головы – только Дюймовочка быстро оглянулась через плечо.

– Ты что делаешь? – Богосавец почти оттолкнул меня, прошёл к столу и поднял рыбу, разворачивая разрезом. – Ты что наделала?!

– Что? – тупо повторила я, не понимая, за что он меня ругает.

– Ты её испортила! – он швырнул рыбу в таз, где лежали обрезанные головы и плавники. Ты представляешь, сколько она стоит? А ты распилила её, как коровью тушу!

– Шеф… – забормотала я, но прикусила язык.

Признаться, что я первый раз разделываю целого лосося? Это значит – тут же быть уволенной.

– Смотри, – Богосавец схватил нож и достал со льда очередную рыбу. – Отрезаешь голову – держишь за голову. Отрезаешь не до конца, только до хребта. Поняла?

– Да шеф, – коротко ответила я, глядя, как он жонглирует ножом.

– Потом ведешь вдоль хребта, над хребтом, насквозь, – он провел ножом так легко, словно разрезал масло, и откинул на столешницу филе – гладкое, будто полированное, ярко-оранжевое, блестящее от жира. – Потом срезаешь хребет и отрезаешь голову до конца, – он срезал хребет, не отделяя его от головы, и бросил вместе с головой в таз, где лежала испорченная мною рыба.

Конечно, он был прав. Теперь лишь одного взгляда хватало, чтобы понять, что лосось, разделанный мною, никуда не годился. Моя рыба больше походила на добычу собак.

– Запомнила?

– Да, шеф. Спасибо, что помогли, – я хотела подхватить нож, который он бросил на стол, но Богосавец больно ударил меня по руке.

– Никогда не подхватывай ножи, – сказал он, будто отчитывал меня за неправильно решенную задачку по математике. – Поранишься, – и добавил уже другим тоном – немного скучающе, немного устало: – Я бы тебе голову отрезал за испорченную рыбу. Можешь забрать её себе на ужин, стоимость отработаешь.

Он отошёл, оставив меня с красными от стыда ушами, и тут же накричал на Матвея, из-за того, что Матвей жарил баклажаны на слишком слабом огне, отчего они превратились в тряпку, а не в лакомство с хрустящей корочкой.

Досталось и Дюймовочке, и Алле, которая начала резать мясо слишком рано, и из него обильно потек сок.

– Б<…>ть, что же ты творишь? – говорил он, методично сбрасывая куски мяса в обрезки. – На моей кухне готовят блюда высшего класса, а не жёваное дерьмо! А ты сделала именно жёваное дерьмо! Ты же видишь, у Яна ещё полная сковорода! Куда ты пилишь? Куда пилишь?!

Алла всхлипнула и пулей метнулась вон из кухни.

Богосавец забористо выругался, оглянулся, нашел меня взглядом и приказал:

– Верни её немедленно! Истеричка… – он сам встал на разделку мяса, а я бросилась следом за Аллой.

Я нашла её в подсобке – Алла плакала, уткнувшись лицом в фартук.

– Эй, успокаивайся, – сказала я, погладив ее по плечу. – Шеф зовет. Не плачь, с кем не бывает…

Но она сбросила мою руку, отняла фартук от лица и посмотрела на меня так злобно, словно это я обругала её при всех.

– Забей, – сказала я дружелюбно. – Шеф на всех орет, не принимай близко к сердцу.

– А я и не принимаю, – сказала она зло, вытирая слезы рукавом. – Я все равно пройду эту стажировку, даже если надо будет порезать на филе тебя! Дура!

Она несколько раз глубоко вздохнула и вышла, а я так и осталась стоять с открытым ртом. Нет, этого мне было не понять. Работа мечты – конечно, здорово, но надо оставаться людьми. Даже если шеф ведет себя по-хамски.

Последнее блюдо было подано около четырех часов утра, но музыка ещё звучала – тихо, приглушенно, играл саксофон, и официанты обносили гостей шоколадными трюфелями и коньяком, а наша работа была закончена.

Богосавец и су-шеф остались в ресторане, пока банкет не закончится, а повара и стажеры потянулись домой – все уставшие, словно провели три футбольных матча подряд против бразильского «Интернасьонала».

Мы с Еленой уходили последними, потому что я домывала посуду, а Елена подождала меня, чтобы запереть подсобку.

На улице было свежо и прохладно, и я жадно вдыхала свежий воздух – словно пила лучшее шампанское в мире.

– Убедилась? – спросила Елена.

– В чем? – переспросила я, лениво, говорить совсем не хотелось, даже думалось с трудом.

– Кухня – поле битвы. Не убьешь другого, убьют тебя.

Я посмотрела на нее с ужасом, и она рассмеялась.

– Это в переносном смысле, а не в буквальном, – сказала она, посмеиваясь. – Но настоящий повар должен быть воином – не сдаваться ни при каких обстоятельствах. Переживать любую трудность, падать и снова подниматься. Если тебе достался лимон…

–…сделай мясо по-грузински, – закончила я с невеселым смешком.

– Да, именно, – Елена кивнула. – Далеко живешь? Хочешь, подвезу?

Я не отказалась и с удовольствием откинула сиденье в ее «тойоте», где в салоне вкусно пахло ванилью.

– Мы с Душаном с самого начала, – рассказывала Елена, сворачивая на Садовую. – Он пришёл к нам в ресторан после того, как его вышвырнули из футбола. И он был… как настоящий генерал! – голос её задрожал от восхищения. – Когда он на кухне – никому не дает поблажек, ни себе, ни другим. Но он создаёт, действительно, уникальные блюда! Он привнёс в гастрономию новую философию. Приготовить что-то необычное из обычного – на такое мало кто способен. Большинство из нас могут только следовать рецепту, он может импровизировать.

– Но сам не любит, когда импровизируют другие, – заметила я.

– Потому что импровизация – это особый талант, – возразила Елена. – Нельзя просто смешивать ингредиенты. Должно быть понимание сущности блюда, его души. Так говорит Душан! – она засмеялась над каламбуром. – Не переживай, у тебя всё получится. Ты молодец. Мне нравится, как ты держишься, и нравится, что ты добрая. Ты не ссоришься, не злишься, ты всегда спокойна. Приятно работать с такими людьми, как ты.

– Спасибо, – сказала я искренне. – Ты тоже очень добрая.

– Это я притворяюсь! – она подмигнула мне и свернула в переулок, где была квартира Антона. – Ну всё, отдыхай. Завтра у стажеров выходной.

– Хорошо-то как! – обрадовалась я, и сил сразу прибавилось. Можно будет вечером сходить куда-нибудь с Антоном, поужинать в кафе или посмотреть кино…

– Приходите на работу к семи вечера, – закончила с улыбкой Елена. – А до семи – отсыпайся.

– Ну вот… – я всплеснула руками.

Прощай ужин в кафе и кино!

Помахав Елене на прощанье, я поплелась к подъезду. Окно в нашей спальне горело – наверное, Антон ждал меня и уснул, позабыв выключить свет. Я постаралась не греметь ключами, чтобы не разбудить его, быстро приняла душ, погасила свет и блаженно вытянулась на постели.

Антон что-то забормотал во сне, повернулся и притянул меня поближе. Я поцеловала его в плечо и уснула сразу же, как будто меня кто-то выключил, нажав на кнопку.

После свадебного банкета уволили Аллу. По поводу ее увольнения Богосавец снизошел до нас, стажеров, соизволив прочитать небольшое внушение:

– Номер Три была уволена, – говорил он, хмуро оглядывая нас четверых, выстроившихся перед ним в шеренгу, – и я знаю, что некоторые не понимают причины, – он посмотрел на меня, а я покраснела, как варёный рак, потому что только накануне говорила Дюймовочке, что у Аллы – великолепная техника, и странно увольнять её.

– Находясь в кухне, повар не имеет права на истерику, – Богосавец говорил чётко, командирским голосом, и я вспомнила слова Елены – настоящий генерал.

Ага. Кухонный генерал.

Захотелось хихикнуть, и я с трудом сдержалась, потому что шеф всё так же буравил меня взглядом.

– Техника – дело наживное, – продолжал он. – Сегодня у вас нет техники, а завтра она появится. Но главное – настоящий повар не позволяет себе никаких эмоций, когда он у плиты. Или… у разделочного стола. Допустив ошибку, он исправляет её и идет дальше. Бегать и плакать будете дома. Всем ясно?

– Да, шеф! – отчеканили мы хором.

– Тогда по рабочим местам, – велел Богосавец.

После увольнения Аллы мы все были допущены к плите. Правда, были больше на подхвате – заколеровать лук, прокалить муку, но иногда поручались и более сложные дела – поджарить гребешки или отварить спаржу.

Я старалась изо всех сил – присматривалась к работе поваров, запоминала, в свободное время штурмовала интернет, чтобы добрать ту базу, которая была у остальных стажеров. Всем им приходилось бывать в ресторанах высокой кухни, а я могла похвастаться лишь готовкой в забегаловке. А то, что мое прежнее кафе было забегаловкой – я убеждалась всё больше и больше. Даже обыкновенную яичницу-болтунью, которая звалась буржуйским словом «скрэмбл» надо было готовить по французской рецептуре – снимая с огня каждую минуту, чтобы сохранить яркий цвет желтков. А однажды Богосавец поручил мне сделать яичную смесь для японского омлета – томаго-яки, для очередного «випа», и под руководством шефа я взболтала четыре яйца и один желток, приправила мирином, соевым соусом, солью и сахаром, а потом несколько драгоценных минут смотрела, как Богосавец жарит на квадратной сковородке яичный рулет – сначала толстенький блинчик, потом сворачивает его трубочкой, подливает еще порцию взбитых яиц, опять сворачивает… Это было настоящее искусство – вкусное, радующее запахом и видом. Подобного я никогда не узнала бы, оставшись на прежнем месте работы… Пусть мне приходилось осваивать всё в процессе, я гордилась, что никогда не допускала одну и ту же ошибку дважды.

Через четыре дня вылетел Поклевский – он трижды пережарил стейк, пока Богосавец каждые двадцать секунд заглядывал в кухню, требуя заказ на восьмой столик.

Потом мы распрощались с Матвеем – он плохо очистил лук-порей от песка, и у клиента заскрипело на зубах.

К концу месяца остались только мы с Дюймовочкой, и мне заранее было страшно, потому что Дюймовочка казалась неуязвимой – как-то незаметно она от разделочного рыбного стола стала постоянной помощницей пуассонье, и я слышала, как Йован хвалил ее в разговоре с су-шефом.

Она и в самом деле всегда была собрана, сосредоточена, никогда не отвлекалась, никогда ничего не делала слишком медленно или слишком быстро. Она была идеальна, и это удручало.

Я старалась изо всех сил, но моих знаний было недостаточно, чтобы конкурировать с синеглазкой.

Оставалось четыре дня до конца испытательного срока, и меня даже по ночам преследовали кошмары – как Богосавец указывает на дверь, выгоняя меня из ресторана.

Когда мы с Дюймовочкой остались вдвоем, на кухне каким-то волшебным образом появились посудомойки и грузчики. Судя по насмешливому взгляду Елены, так и было задумано – еще одно испытание, о котором мы и не знали.

За день до конца стажировки, я была уже на пределе от ожидания результата. Может, Богосавец изменит правила и примет на работу нас обеих – меня и Дюймовочку?

В тот вечер снова явились «випы», Милан влетел в кухню, оглядел занятых поваров, и нашел меня взглядом:

– Номер Семь!

– Здесь! – тут же бросила я овощи, которые шинковала для того, чтобы добавить в тушеное мясо и выбежала из-за стола.

– Клиент заказал «томаго-яки». Душан говорит, ты готовила его и знаешь рецепт. Справишься?

– Да, шеф! – крикнула я, а сердце чуть не выпрыгнуло из груди. Вот он – мой шанс отличиться! Готовить для «випов»!

– Приступай, – велел Милан.

Ничего в этом омлете сложного. Я обязательно справлюсь. Тут главное – размешивать яйца деревянными палочками, а не взбивать вилкой. Вилка – это для европейских блюд. Азиатские блюда более деликатны.

Я прекрасно помнила всё, что делал Богосавец, когда жарил томаго-яки – японский омлет. Я повторила всё точь-в-точь, добавила специи и жарила не до полной прожарки, а чтобы внутри яичный рулет оставался сочным.

– Заказ-«вип»! – гаркнул Милан, снова появляясь в кухне, а за ним важно вплыла официантка – в белой рубашке, гладко причесанная, свеже-воздушная, как крем из взбитых сливок. К этому времени повара больше походили на загнанных лошадей.

– Готово! – я нарезала омлет поперечными кусочками немного наискосок, добавила томатный соус и резаный зеленый лук.

Все выложено на черную лакированную тарелку, рядом – на простом блюдце порция на пробу.

Милан отпил из бокала воды, отрезал крохотный кусочек омлета, отправил в рот, прожевал…

– Ну как? – спросила я, волнуясь.

Су-шеф как-то странно взглянул на меня и сделал еще глоток из бокала.

– Попробуй сама, – предложил он.

В кухне было жарко, но я похолодела. Торопливо взяла кусок тамаго-яки с блюдца, откусила…

Пересолено.

Невозможно пересолено.

Дико пересолено!

– Как же так… – прошептала я. – Я ведь всё сделала правильно…

– Петар! – скомандовал су-шеф. – Бросай салат, займись заказом-«вип». Пять минут!

– Да, шеф, – проворчал Петар хмуро и заступил к плите, оттеснив меня в сторону.

Это был крах. Полнейший, безоговорочный. Я смотрела, как энтреметье взбалтывает яйца, тщательно отмеряет мирин и соевый соус, и понимала, что вижу это в последний раз. Больше меня не впустят даже на задний двор «Белых рубашек».

– Номер Семь! – строго окликнула меня Елена. – Овощная нарезка нужна через две минуты!

Я отмерла и бросилась шинковать овощи. Пусть даже вечером меня уволят, днем я – повар в ресторане Душана Богосавеца, и умирать попросту нет времени. Нашинковать, размешать, потушить, посолить… Работа отвлекала от тяжелых мыслей, и я решила забыть обо всём – пока я здесь, буду наслаждаться готовкой. А там – пусть будет, как будет.

И все же… Как я могла пересолить омлет?! Ведь я положила соли ровно столько, сколько нужно, и учла даже солоноватость соевого соуса… Я ведь пробовала смесь для омлета…

Стоп! Мысли мои метались, как ошпаренные, а нож методично нарубал зелень – чак-чак-чак! – четко, ровно, без задержек.

Я попробовала смесь, а потом… потом побежала за кисточкой, чтобы смазать сковородку. Две секунды до шкафа с кухонными принадлежностями, две секунды обратно. Четыре секунды – максимум. В это время чашка с омлетной смесью стоит без присмотра, у плиты. А рядом – солонка.

Мне захотелось расплакаться от бессильной злобы. Яснее ясного, что кто-то воспользовался моей раззявистостью. Если я расскажу об этом Богосавцу – поверит ли он мне? А если поверит – не скажет ли, что я сама виновата, и не надо было оставлять блюдо без присмотра…

После сомнений и метаний, я всё же решила поговорить с шефом и объяснить, что не могла испортить блюдо. Это сделал кто-то за меня.

Ещё один рабочий день подошел к концу, повара один за другим прощались и уходили, а я, переодевшись, стояла возле дверей во внутреннем дворе.

Богосавец никогда не ходил через черный ход, но здесь был гараж, в котором стояла его машина. Он обязательно появится.

Фонари уже зажглись, а я продолжала терпеливо стоять, подпирая стену.

Но вот скрипнула калитка, и долговязая фигура шефа на миг заслонила свет.

Я глубоко вздохнула, набираясь смелости, отлипла от стены, но не сделала ни шага, потому что следом за Богосавецем трусила Дюймовочка. Она уже сняла белоснежную бандану, и теперь светлые волосы рассыпались по плечам и спине идеальной волной. Рядом с двухметровым шефом Ирина выглядела особенно хрупкой и маленькой. Как там у Цветаевой? «Верзилы-то завсегда малюточек любят».

Они не заметили меня и прошли к гаражу. Богосавец нажал кнопку брелка, открывая ворота, а Дюймовочка, наконец-то, догнала его и теперь стояла перед шефом, что-то рассказывая.

Хорошенькая, маленькая, как фарфоровая куколка, она застенчиво посматривала на Богосавеца и робко улыбалась. Мне не было слышно, о чем она говорила, но шеф слушал её внимательно, а потом улыбнулся.

Эта улыбка подбодрила Дюймовочку, потому что она сразу перестала смущаться, встала на цыпочки и поцеловала Богосавеца в щеку. Он никак не отреагировал на этот поцелуй, и Дюймовочка снова встала на цыпочки и снова поцеловала – прямо в губы.

Я наблюдала за ними, и мне казалось, что земля под ногами ходит ходуном. То, что я видела – это было… несправедливо. И больно. Если бы Богосавец целовался с Лилианой – мне не было бы так больно. Потому что ревновать к дочке магната, актрисе и просто красавице – это как ревновать к радуге. Но вот так… После всех разговоров про запреты романов на работе…

Я не стала любоваться ими дальше, и пошла на улицу. Молодец, Дюймовочка. Сразу было ясно, что она своего не упустит. Может, это она и насыпала соли в мой омлет. А что? Вполне могла. И кольцо Вероники в салат тоже могла она подбросить. А может, и то пятно апельсинового сока на моей рубашке появилось вовсе не случайно.

Дойдя до метро, я застыдилась своих мыслей.

Дашка, если ты сама боишься подойти к красивому мужчине и предпочитаешь обожать его издали – это не значит, что надо завидовать тем, кто смелее.

Осмелилась бы я вот так поцеловать Богосавеца?..

Поцеловать легенду.

Вздохнув, я вошла в вагон, села в уголочке и закрыла глаза, стараясь не думать ни о чем.

Завтра все решится.

Завтра.

Поэтому нечего умирать сегодня.

В этот вечер Антон не спал, когда я пришла домой. Он тоже только-только пришёл, и как раз стягивал куртку в прихожей, когда я отперла двери.

– Привет, – сказал он, целуя меня. От него пахло пивом, и он был в игривом настроении. – Дашуня, а я соскучился…

– Антоха, ты просто выпил, – я мягко, но вывернулась из его рук. – Ты же знаешь, когда выпьешь – потом меня до утра мучаешь, а толку нет. А у меня завтра серьезный день. Завтра объявят результаты стажировки.

– Опять эта стажировка, – махнул рукой Антон. – У меня уже такое желание рвануть этот чертов ресторан!..

– Не сердись, это очень важно для меня, – я поцеловала его в щеку, забирая из шкафа полотенце и отправляясь в ванную.

Приняв душ и вымыв голову, я забралась в постель и прижалась к Антону, который уже засыпал.

– Кто-то специально насыпал соли в омлет, который я готовила, – сказала я, глядя в темноту, – а стажерка, которая осталась со мной вдвоем, целовалась с шефом. Боюсь, меня уволят завтра.

Я затаилась, дожидаясь ответа. Конечно, Антон ничем не мог мне помочь, но мне хотелось, чтобы он поддержал меня. Сказал что-то вроде: брось, Дашунь, ты и без этого ресторана не пропадешь, да с твоими талантами…

Но Антон только сонно хмыкнул:

– Очень на это надеюсь. Я бы сам с твоим Богосавцем поцеловался, лишь бы он тебя уволил.

Я не ожидала услышать такого – это было обидно, очень обидно. Но Антон уже отвернулся и сладко засопел.

Ночью я спала отвратительно и вскочила рано утром, еще до того, как проснулся Антон. После того, что он сказал вчера, мне не хотелось разговаривать с ним перед работой.

Сегодня ресторан был забронирован для проведения банкета по случаю юбилея какого-то журнала. Я прибежала одной из первых, распахнула свой шкафчик, чтобы переодеться, и…

Мне понадобилось секунды три, чтобы прийти в себя.

В шкафчике висела форменная рубашка повара этого ресторана.

Зашла Елена, а я даже не смогла говорить – только ткнула в шкафчик пальцем, вопросительно поднимая брови.

– Твоя новая форма, – с улыбкой ответила Елена. – Что ты так удивляешься? Стажировка закончена, шеф сказал, тебя зачислят в штат. Подойдешь вечером в бухгалтерию.

– А Дюймовочка?! – выдохнула я.

– Белову уволили, – ответила Елена. – Шеф был недоволен, как она работает со специями.

У меня дрожали руки, когда я надевала заветную рубашку.

Богосавцу не понравилось, как Дюймовочка работала со специями. Нет ли в этом другого смысла? Шеф видел, как она насыпала соли в омлет? Или все дело было во вчерашнем поцелуе? Готовясь к работе, я пришла к выводу, что Дюймовочку уволили именно из-за поцелуя. Перестаралась, красавица. Я позлорадствовала в душе, но тут же забыла о ней, потому что началась работа и думать о чем-то другом, кроме как о готовке, времени не было.

Меню для дамского банкета было легким и изысканным – палтус на пару, креветки на пару, коктейли, салаты. У меня образовалась мозоль на пальце от шинковки овощей. А еще гостьи постоянно требовали что-то, чего не было в меню – авокадо с лимонным соком, коктейль, теплый салат из запеченной свеклы с брынзой. Эти мелкие капризы посетителей были совсем не мелкими в исполнении на кухне, и я забегалась, постоянно летая в холодильник и кладовку за каким-нибудь очередным ингредиентом.

В свой перерыв я быстренько сжевала бутерброд, а потом позволила себе постоять десять минут у окошка, наблюдая, как Богосавец лично обслуживает гостей (вернее – гостий, потому что на банкете присутствовали исключительно женщины), наливает вино, интересуется, всё ли понравилось. Теперь это был тот же самый Душан, которого я видела по телевизору – с потрясающей улыбкой, веселый… Мечта, а не мужчина.

Я видела, что женщины бессовестно флиртовали с ним, а он с удовольствием им подыгрывал – шутил, смотрел прищурив глаза, галантно расстилал салфетку на коленях у какой-нибудь красавицы, похожей на утку из-за искусственно надутых губ.

Мне казалось, я ненавижу их всех – всех этих «уточек», у которых не только губы надутые, но и груди и еще кое-что. А Богосавец обращался с ними, как с богинями олимпийскими, снисходительно принимая их шуточки и капризы.

Одна из приглашенных особенно наседала на Богосавца, капризничая на публику – то вино для нее было кисловато, то палтус недостаточно нежен. Она стреляла глазами и улыбалась так зазывно, что понятно было даже креветке, что вино и палтус ни при чем.

Наверное, Богосавец тоже это понял, потому что разговаривал с дамой ровно, сдержанно улыбаясь, ничем не выказывая раздражения. Но когда дама аккуратно вложила в карман рубашки Богосавеца визитную карточку, он и глазом не моргнул, только улыбнулся обещающе, многозначительно.

Глава 5. Победа и поражение

Меня словно молнией ударило от этой улыбки.

– Что там? – Серчо, у которого начался перерыв, тоже подошел к окошку. – А, Душан тёлочек обольщает? Это называется – привлекать клиентуру, – он подмигнул мне, и в это время в кухню вернулся Богосавец.

– Горячая штучка, – сказал ему Серчо. – Я ее сразу узнал. Это Эльвира Равшанова. Часы свидания она тебе на визиточке не указала?

– Понятия не имею, кто это, – пожал плечами шеф, который едва переступив порог, превратился в холодного демона кухни – куда только пропала задушевная улыбка.

– Это моделька, – с удовольствием пояснил Серчо. – Сейчас они все называют себя моделями, – он, паясничая, жеманно повел плечами и покрутил бедрами, а потом хохотнул: – Пойдешь с ней?..

– Нет времени, – ответил шеф и, не глядя, отправил визитку в мусорницу.

Тут он заметил меня, и я пулей бросилась вон, чтобы не получить замечание, что отлыниваю от работы.

Банкет закончился в пять вечера, и повара, едва стоявшие на ногах, радостно зашумели, когда Богосавец принес бутылку шампанского.

– Благодарю за отличную работу! – объявил он, разливая вино по бокалам. – Ребята!.. И дамы, конечно, – он улыбнулся Елене, которая стояла рядом, – я вами горжусь. Вы – лучшие.

– Рад, что вы понимаете это, шеф! – отчеканил Серчо, и все весело рассмеялись.

Богосавец наполнил бокал и передал его Елене. Та чуть пригубила и стрельнула глазами в мою сторону. Я стояла за дальним разделочным столом, очищая ножи. Теперь я – одна из «белых рубашек», а значит, слова благодарности шефа относились и ко мне. Пусть он даже не посмотрел в мою сторону.

– Даша, шапманского, – услышала я голос Богосавеца, и едва не уронила нож, который протирала ветошкой.

Шеф стоял рядом, протягивая мне бокал, и сказал со своей экранной улыбкой:

– Котенок тоже заслужил. Ни разу не мяукнул.

Я взяла бокал, чувствуя себя, словно во сне, и сделала глоток, не сводя с Богосавеца глаз. Даша… Котенок… Теперь я не Номер Семь… Я почти не почувствовала вкуса вина, но оно обожгло меня, как солнце – мгновенно согрело изнутри, даря ощущение легкой эйфории, как во время солнечного теплого дня, когда сидишь в тени деревьев.

– Вкусно? – спросил Богосавец.

– Да, – только и смогла я пробормотать. Мне даже думалось с трудом, когда он вот так стоял рядом, улыбался, и рубашка была расстегнута на три верхних пуговицы.

– Можешь сегодня пораньше уйти с работы, – разрешил он. – Прямо сейчас. Считай, что у тебя выходной.

– Спасибо, – прошептала я, а Богосавец уже отошел от стола, перебрасываясь шутками с Миланом.

Выходной! Вот так подарок! Еще вчера я прыгала бы от счастья, что смогу провести спокойный вечер дома, но сегодня этот щедрый подарок меня огорчил. Мне показалось, что шеф избавился от меня, чтобы отпраздновать удачный день со своей семьей, в которой я, получается, была пока на правах падчерицы.

Переодевшись, я забросила на плечо сумку и пошла через черный ход.

Возле гаража стоял Богосавец и задумчиво смотрел на цветочную клумбу. Я хотела пройти мимо, но он окликнул меня.

– Хочешь, подвезу домой? – спросил шеф очень благожелательно. Но я сразу насторожилась.

– Нет, спасибо. Я на метро. Как раз книгу дочитаю…

– Что читаешь? – спросил он с интересом, и этот интерес насторожил и испугал меня еще больше.

– «Практические основы кулинарного искусства», Александровой-Игнатьевой, – ответила я сухо. – Очень интересно. Особенно когда грызешь сушку с маком.

Богосавец удивленно вскинул брови, а потом рассмеялся.

– Собственно, я тебя жду, – сказал он, сунув руки в карманы брюк. – Хотел кое-что тебе сказать. Раз не хочешь, чтобы я тебя подвозил, то пойдем, до метро провожу.

«Помните ли вы, где метро», – подумала я, но только передернула плечами – мол, запретить вам идти рядом со мной по улице я не могу.

Мы вышли на проспект и неторопливо пошли к остановке.

– Я рад, что ты прошла стажировку, – сказал Богосавец. – Я знал сразу, что именно ты останешься. Лёлик не ошибся. Он никогда не ошибается.

Я косилась на него, гадая, что сейчас услышу. Ведь в самом деле – не ради же комплиментов он пошел царскими ножками по улице.

– Мне нравится, как ты работаешь, – продолжал шеф. – Ребята тебя хвалят – ты все схватываешь на лету, не ноешь. Это важно, Даша. Так что теперь ты – повар на моей кухне, и тебе пора узнать третье правило.

– Третье правило? – навострила я уши, сразу вспомнив, о чем говорила нам Елена при первой встрече.

– Да, третье, – шеф остановился, и я остановилась тоже. – Третье правило – быть верным только «Белой рубашке». Ты у меня на особом контроле, потому что легко бросила свое прежнее место работы. Настоящий повар привязан к ресторану, он считает его своим домом. «Белая рубашка» – мой дом, и я хочу видеть здесь только членов своей семьи, а не захожан и прохожан.

– Кого? – переспросила я.

– Не тех, кто заходят и проодят, но не остаются. Есть такие, приходит ко мне за опытом и славой, а потом уходит туда, где больше платят, – сказал Богосавец громко и раздельно. – Таких тут не держат, и обратно не принимают.

– А что, кто-то просился обратно? – не удержалась я от вопроса, потому что сказано это было с таким апломбом, словно выше «Белой рубашки» был только «Гай Савой».

– Все, – ответил Богосавец равнодушно.

Я ехала домой под огромным впечатлением от этой короткой беседы, но уже подъезжая к своей остановке размечталась, как чудесно прведу вечер с Антоном – а то он все время жалуется, что я о нем позабыла, и что совсем перестала готовить дома.

Затарившись в местном супермаркете, я приступила к приготовлению пасты и особого соуса. Сегодня устрою Антону ужин, как в мишленовском ресторане. Ну, почти как в мишленовском, потому что раздобыть элитные продукты в «Ашане», конечно же, невозможно. За специалитетами надо ехать на Даниловский рынок, а главные продукты раскупают с самолета, по огромному блату. Но мы с Антоном не гордые, съедим, что попроще.

Соус был готов, и креветки, и я уже накрыла стол в комнате, расставив тарелки и свечи. Антон приходит к семи – вот тут и будет сюрприз. Мне останется только быстро отварить пасту, смешать салат и зажечь свечи.

Я погасила свет, чтобы устроить сюрприз, и когда Антон загремел ключами, тихонько пробежала в прихожую, встав у стены. Он сразу не заметит меня, и получится настоящий сюрприз.

Дверь открылась, и свет из подъезда косой линией упал на пол. Антон заходил как-то странно – спиной, неуклюже переминаясь с ноги на ногу, а потом я услышала его низкий ласковый шепот, а потом… женский смех.

Я наотмашь ударила ладонью по выключателю, не веря тому, что происходит. Но сюрприз и в самом деле удался – Антон держал в объятиях хрупкую блондиночку и… целовался взасос.

Когда я включила свет, парочка шарахнулась, бестолково вытаращив на меня глаза.

– Приятного вечера, – сказала я.

– Дашунь? – растерянно спросил Антон. – А ты здесь откуда?..

– От верблюда, – ответила я зло. – Может, познакомишь со своей гостьей?

– Это Лера, – машинально представил Антон. – Наша бэк-вокалистка.

Блондинка Лера что-то невнятно пискнула и попятилась.

– А сейчас ты что делал? – кивнула я на блондинку. – Проверял, не испортились ли у нее голосовые связки?

Лера испарилась тут же – только дверь хлопнула. Антон проводил девицу растерянным взглядом и сразу же бросился ко мне.

– Даш, ты все не так поняла!

– В ход пошла классика, – кивнула я, отправляясь на кухню.

Зачем-то я поставила кастрюльку на плиту, налила кипятка и сунула туда спагетти.

– Даша, – Антон вслед за мной появился в кухне и встал на пороге, держась за косяки. – Я совсем не виноват, между прочим!

– Конечно, – подтвердила я, не глядя на него, и яростно размешивая спагетти. – Это она тебя целовала и ворвалась к нам в квартиру без твоего согласия.

– С моего, – Антон смутился, но потом воинственно встряхнул головой. – Но это ты виновата!

– Я?! Вот так новости! – отбросив спагетти, я вывалила их на блюдо и перемешала с соусом.

Наверное, все это помогало не свихнуться, потому что мне казалось, что мысли лезут из головы, пробуравливая черепную коробку. Как он мог? Как – он – мог?!

– Ты! – почти крикнул Антон, и я впервые поняла, что у него визгливый голос.

И поет он таким же визгливым голосом. Как тинейджер в период полового созревания.

– Ты обо мне совсем забыла! – обвиняюще заявил он. – У тебя все время работа! Ресторан этот грёбаный! Ты на мои выступления не ходишь, а я – человек творческий! Мне нужна поддержка!

– Я тоже творческий человек, – сказала я, забирая блюдо со спагетти, чтобы поставить его на стол. – Но ты ни разу даже не выслушал меня толком, когда я говорила про работу.

– Быть поварихой – это не творчество! – отрезал он. – Варить пельмени – это не искусство, это ремесло. В кастрюлях нет утонченности.

– Так ты изменил поварихе, потому что она недостаточно утонченная для тебя? – съязвила я.

– А ты сама?! – теперь он уже кричал в голос, подбежав ко мне почти вплотную. – От тебя только и слышно про этого кекса – как там его? Душана! И на работе ты все время пропадаешь!

– В отличие от тебя, я и правда – работаю, а не завожу романы.

– Да неужели?! – Антон вытаращил глаза и был красный, как вареный рак. – А может он там не дораду жарит, а тебя у плиты?

– Какая же ты мразь! – сказала я сквозь зубы и одним махом перевернула блюдо со спагетти ему на голову.

– Я еще и мразь?! – теперь уже Антон визжал по-настоящему, смахивая с ушей и лица спагетти. Лапша противно шлепалась на пол, и он топтался на ней, пытаясь очистить лицо. – Это ты – тварь неблагодарная! Живешь в моей квартире! И мне же претензии!.. Выметайся сейчас же! И шмотки свои забирай!

Он бросился в спальную, и там сразу же раздался грохот. Когда я заглянула в комнату, Антон остервенело выворачивал ящики комода и шкафа, выбрасывая мою одежду – нижнее белье, чулки, футболки.

– Ноги твоей чтобы здесь больше не было! Повариха деревенская!..

Он говорил это, чтобы меня обидеть. Он знал, что я родилась в этом городе, просто до шестнадцати лет жила с мамой, в Муроме, а потом вернулась сюда учиться.

Я перешагнула через кучу тряпок, взяла из тумбочки документы, и пошла в прихожую.

– Вали, вали! – орал мне вслед Антон. – И можешь не появляться здесь!

От души хлопнув дверью, я вышла из подъезда, прошла в соседний двор и там села на скамейку. Красиво ушла – все оставив. И куда теперь? Денег в сумке нашлось всего пятьсот рублей. Остальные лежали в книжке стихов Пушкина, но я в запале совсем о них позабыла. Можно было вернуться, потребовать отдать деньги, чтобы снять квартиру хотя бы на сутки, но возвращаться к Антону не хотелось. Совсем не хотелось.

Я набрала номер Светы, с которой мы вместе учились, и которая теперь жила в общежитии на Литейной. Мне не повезло – у Светки сегодня был романтический вечер с парнем. Романтический вечер в общежитии… Ладно. Я набрала номер другой подруги, к которой могла попроситься переночевать, но оказалось, что у Тани отпуск, и она уехала к маме в Челябинск. Не везет. По полной не везет.

Чтобы вернуться в квартиру Антона не могло быть и речи. Я поднялась со скамейки, закинула на плечо сумку и зашагала к метро.

Мое бывшее место работы – кафе «Пышка» закрывалось в одиннадцать, и я как раз успела к закрытию.

– Даша?! – ахнула официантка Жанна, с которой мы чуть не столкнулись на входе. – Ух ты! Какими судьбами?