Время выживания

Автор выражает искреннюю благодарность Игорю Полю за помощь при написании этого романа. Спасибо тебе, Мастер!

– Тише, любезная, тише. Уже никто никуда не идёт.

Николай осторожно подался назад, не сводя глаз с длинной, как бревно, выдры. Проклятье, неужели он переступил границу? Нет, скорее всего, просто подошёл к ней вплотную, иначе страж уже напал бы. Алые глаза-бусинки животного внимательно следили за человеком.

Отступив на пару шагов, Николай облегчённо выдохнул. Теперь остался один вопрос: как забрать подстреленную утку? Пернатая тушка плавала на поверхности воды примерно посередине между Колей и гигантской выдрой, и слабое течение постепенно сносило добычу прочь от берега.

Закусив губу, он попытался поймать настрой животного. Получилось не сразу – ему мешало ощущение, что под водой около его ног что-то движется. Он искренне надеялся, что это не какая-нибудь змея – этих тварей Коля не любил с детства.

Наконец у него получилось настроиться на плавающую неподалёку выдру. Как всегда заболела голова, после чего установился незримый контакт с животным-мутантом. И тут же он стал воспринимать окружающее по-другому. У него появился ещё один орган чувств, названия у которого не было. В этом состоянии он не мог ни читать мыслей стражей, ни передавать им свои. Зато чувствовал их эмоции. А ещё во время контакта стражи понимали его речь – во всяком случае, пару раз это выглядело именно так. Поэтому сейчас Николай и разговаривал со зверем, как с капризным ребёнком – негромко и ласково.

– Извини, не хотел отрывать тебя от важных дел.

Ответом были чужие эмоции, причём очень отчётливые. От неожиданности Коля вздрогнул и едва не потерял наметившийся контакт. Выдра была голодна. И ещё недовольна тем, что её отвлекли от охоты на упитанного леща, что затаился в подводных зарослях. Он прикрыл глаза и будто наяву увидел размытую водой картинку: лещ, размером с хорошую сковороду, лениво шевелит плавниками в гуще буро-зелёных водорослей. Из-за Коли стражу пришлось бросить охоту.

– Послушай, раз уж ты упустила леща, так и быть, забирай утку. Всё равно мне её уже не достать.

Выдра встопорщила усы и фыркнула, но с места не двинулась.

– Бери, бери, я себе ещё подстрелю. И не переживай – за границу не пойду.

Выдра оскалилась, как-то странно кашлянула – то ли ругнулась, то ли спасибо сказала, и скрылась под водой. Судя по тому, что она прихватила с собой утку, это была всё-таки благодарность.

– Вот зараза! – Коля вышел из воды на берег, заросший камышом и рогозом. – Стрелу могла бы и оставить.

Ему действительно было жалко не столько утку, сколько стрелу. Ведь каждую нужно сначала вырезать, зачистить, прокалить, отцентровать, а затем приладить оперение и наконечник. Короче, мороки немало, поэтому-то Коля и был раздосадован потерей.

С другой стороны, имелась от сегодняшней охоты и польза. Он узнал, где проходит граница по воде. Значит, в другой раз он постарается сбить утку так, чтобы она осталась внутри периметра. А ещё Коля был необычайно доволен тем, что удалось по-настоящему пообщаться со стражем. По крайней мере, выдра выполнила именно то, что он просил. С каждым разом контакт со стражами получался всё качественнее. Глядишь, так он и говорить с ними научится.

Надо продолжать охоту – иначе придётся собирать моллюсков или искать раков, а это долго и муторно. Николай посмотрел вниз по течению: метрах в ста пятидесяти от него пятеро забрасывали в воду сеть. Причём, рыбачили четверо, а пятый стоял на берегу, вооружённый длинной дубинкой, и не сводил глаз с Коли. Судя по напряженной физиономии, охранник раздумывал, представляет ли парень с луком опасность и стоит ли его отгонять. А если этим заняться, то как это сделать, не заполучив стрелу в брюхо?

Николай покачал головой – ему только проблем с конкурентами не хватало, повернулся и побрёл вверх по течению. Спустя полчаса ему повезло, и он смог подстрелить ещё одну утку. И сразу же торопливо полез в воду доставать пернатую тушку, пока её не унесло течением. Всё-таки потерять добычу дважды за день – это слишком.

– Ну, день прожит не зря: и стража покормил, и себя не забыл. Если бы ещё два раза при этом не промазал, было бы вообще замечательно.

Да, две стрелы, кроме той, которую утащила выдра, были утеряны безвозвратно. Не то чтобы Коля был плохим стрелком, просто лук у него был самодельный и корявый. И чтобы попасть из него в цель, нужно было очень и очень постараться. По сути, его оружие было распаренной и кое-как согнутой палкой. Ну так ведь оно и нужно-то только до тех пор, пока Михалыч не закончит новый арбалет. Свой старый Николай утопил весной, когда провалился в полынью, образовавшуюся словно из ничего посреди крепкого льда. Арбалет было жаль до слёз, но счастье, что сам тогда выбрался. Хотя и простыл, а потом две недели валялся с температурой и выкашливал собственные лёгкие.

Николай окинул внимательным взглядом окрестности на предмет засады и ничего подозрительного не обнаружил. Быстрым шагом он направился вверх по склону холма – туда, где виднелись остатки деревянных изгородей. Обойдя стороной копавшихся в земле женщин, он вышел на Сенную улицу, но сразу же остановился.

За два квартала от него появилась толпа богомольцев – как всегда, с иконами, хоругвями и песнопениями. Возглавлял процессию Матвей – самопровозглашённый пророк, объявивший себя в Усть-Лимане глазами и карающей дланью Господа. Богомольцев сопровождали крепкие возрастные мужики и молодые парни, как один вооружённые топорами, битами и длинными ножами, похожими на мачете. Кое у кого за плечами торчали стволы ружей.

Николай сердито плюнул – вот же не повезло нарваться на адептов. Лучше обойти этих безумцев. Так он и поступил, а сорок минут спустя он уже подходил к дому своего друга Антона, где обитал с тех пор, как остался один.

*****

Больше года назад всё и началось. Или, что вернее, закончилось. Закончилась сытая, понятная жизнь, а началось… Апокалипсис, конец света, всемирная катастрофа… Как ни назови, смысл от этого не изменится.

Коля как раз приехал в Усть-Лиман. Здесь жила тётя Наташа, когда-то заменившая мальчишке рано погибшую мать. Тётка разменяла уже седьмой десяток, любую помощь ей Коля считал своей святой обязанностью, а потому каждый отпуск он проводил здесь, в Усть-Лимане, помогая родственнице по хозяйству. Ну а заодно рыбачил, баловался пивком с друзьями детства или ходил на танцы в надежде познакомиться с симпатичной девчонкой. Да мало ли важных дел найдётся у молодого неженатого парня?

Но в нынешний приезд всё пошло не так. Началось с землетрясения. Николай очень чётко помнил свои ощущения в тот момент. Он стоял, раскинув руки в стороны, чтобы обнять тётю Наташу, с улыбкой спешившую ему навстречу. И вдруг ногами почувствовал вибрацию, словно где-то под землёй заработал громадный дизель-генератор. В воздухе появился низкий – на пороге слышимости, гул. А потом пришла первая волна. Бревна дома тёти Наташи как-то странно зашуршали и скрипнули, с крыши из-под конька свалилось старое воробьиное гнездо, но больше ничего страшного не случилось.

Коля и тётка поскорее обнялись – уже не столько от радости встречи, сколько для придания себе устойчивости. Вторая волна, третья, четвёртая – толчки следовали один за другим. Когда землетрясение прекратилось, Николай поглядел через дорогу на покосившийся, но устоявший дом. К счастью, нежилой, свидетельством чему была выцветшая надпись "Продам", значит, спасать там никого не нужно. Улицы посёлка заполнились людьми и стали похожи на разворошённый муравейник. Все что-то кричали, размахивали руками, кто-то тащил за собой ревущих детей.

Николай убедился, что тёткин дом ничуть не пострадал от подземных толчков, а помощь никому из соседей не нужна, и бросился искать новости в интернете. Поскольку землетрясений в Усть-Лимане отродясь не бывало, значит, где-то что-то рвануло. Склад боеприпасов, к примеру. А что, километрах в пятнадцати от посёлка стоит какая-то войсковая часть, помнится, мужики хвалились, что выменивали у солдат на водку комплекты ОЗК – для рыбалки прорезиненный плащ и высокие сапоги-бродни были самое оно…

В тот день в посёлке ещё было электричество, работало телевидение и существовал интернет. Николай успел прочитать, что взорвался какой-то супервулкан, и что гигантское цунами снесло с лица земли половину Азии, не говоря о куче мелких островов в Тихом океане. А вот какой именно вулкан извергался, он уже не узнал – связь вдруг оборвалась. На всякий случай Николай вытащил сим-карту, перезагрузил смартфон, убедившись в отсутствии какой-либо сетевой жизни, сунул в карман гаджет, одномоментно превратившийся в "кирпич", и включил телевизор. Однако и телевидение приказало долго жить. Недоумевающий Коля отыскал на чердаке радиоприёмник, но эфир на всех диапазонах оказался забитым треском и шипением. Тогда он подумал, что это из-за начавшейся грозы, и понадеялся, что когда непогода уляжется, связь восстановится.

Надежды оказались напрасными – гроза не утихала, напротив, только набирала силу. Толстые ветвистые молнии беспрестанно били с затянутых чёрно-серыми тучами небес, воспламеняя деревья и сжигая целые деревни. Усть-Лиман находился на возвышенности, и потому возникающие вдали пожарища были хорошо видны. Сам же посёлок по какой-то невероятной прихоти природы оставался цел – ни одна молния не ударила ни в вышку сотовой связи, ни в высокие тополя.

Зато из-за буйства стихии пострадали высоковольтные линии. Коля лично наблюдал, как молния ударила в крепкую металлическую опору, после чего фарфоровые изоляторы натурально взорвались, а толстые провода, разбрасывая брызги ослепительных искр, упали на землю. Стихия повредила и магистральный газопровод, что шёл километрах в пяти от Усть-Лимана, и теперь над местом аварии колыхался двадцатиметровый огненный факел, который почему-то никто не спешил тушить. В итоге электричество и газ пропали, да так больше и не появились.

Сухая гроза не прекращалась больше недели, воздух стал серым от дыма горящих лесов, а люди оглохли от беспрерывных раскатов грома. Потом начались затяжные дожди, перешедшие в ливни. Потоки воды очистили воздух, но на смену пеплу и копоти пришло наводнение. Ручейки превратились в бурные реки, а Волга поднялась настолько, что противоположный берег полностью скрылся под водой. Мутный поток играючи тащил по течение легковушки, брёвна и полузатопленные баржи, которыми никто не управлял. Коля тогда подумал, что явно прорвало плотину на водохранилище, иначе откуда бы взяться такому невероятному паводку?

Люди метались по улицам, не понимая, что им теперь делать. Связь с внешним миром по-прежнему отсутствовала, извне в посёлок никто не приезжал, но хуже всего было то, что и покинуть Усть-Лиман оказалось невозможно. Те, кто пытался уехать, попали под удары молний, которые жгли автомобили похлеще управляемых ракет. Храбрецов, пытавшихся вытащить сгоравших заживо людей, постигла та же участь, как и тех, кто надеялся покинуть поселок пешком. Три с половиной тысячи человек оказались запертыми в границах своего поселения.

Люди, как это принято в непонятных ситуациях, бросились скупать продукты. Из магазинов вымели сначала гречку и сахар, а следом и всё остальное. Коля с тётей Наташей убили несколько часов на длиннющие очереди, в которых то и дело вспыхивали потасовки. Им удалось добыть несколько пачек макарон, круп, чая, соли и десяток банок консервов. Они купили бы и больше, но наличка закончилась, а банковские карты без электричества и связи превратились в бесполезные куски цветного пластика.

– Офигеть просто! – в сердцах бросил Коля, – у меня денег хватит, чтобы скупить весь этот магазинчик с потрохами, а я не могу взять пару килограммов муки!

Он оказался в таком положении не один, а потому спрос на наличные взлетел до небес. Как и цены в магазинах. Впрочем, местная инфляция продолжалась недолго – ровно до тех пор, пока владельцы магазинов не прекратили продавать продукты. То ли сообразили, что самим понадобится, то ли хотели подождать, когда цены из заоблачных превратятся в космические. Но только закончилось это плохо. Русский мужик всегда отличался тем, что ежели его допечь, то мало не покажется никому.

Разгоряченная толпа при подстрекательстве вездесущих бабок успела разгромить на рыночной площади два магазина, прежде чем подоспели полицейские. Майор Никитин – начальник поселковой полиции, пригрозил пристрелить особо рьяных погромщиков, после чего люди начали разбредаться, унося с собой награбленное. Этот случай с разгоном был последним проявлением прошлой цивилизованной жизни и стал первой ласточкой жизни после Апокалипсиса. Только об этом ещё никто не догадывался.

На следующий день после беспорядков Коля едва не отправился на тот свет. Виной тому был провал в почве, образовавшийся после землетрясений к югу от Усть-Лимана. Саня и Миха Селезнёвы примчались к Николаю и, перебивая друг друга, начали делиться впечатлениями от посещения провала. На шум выглянул Антон Королёв, и вскоре все четверо отправились поглазеть на природное чудо.

Дошли, поглядели. Кроме них около провала стояли ещё пара десятков человек, и каждый пытался заглянуть вниз. Но только издали – близко к краю подходить почему-то никто не желал. Саня и Миха, поскольку уже тут бывали, остались на месте, а Коля с Антохой рискнули подойти поближе к краю.

Провал был шириной метров пятьдесят, а на дне его клубился, словно живой, какой-то странный не то туман, не то дым. Антон мельком глянул и благоразумно отошел подальше, а Николай остался. Ну, что сказать? Любопытство сгубило кошку – это как раз про него.

Что-то ослепительно сверкнуло, и воздух расколол громовой раскат. Последнее, что помнил Коля, это разлетающиеся комья дымящейся глины и резкий запах озона.

Парни притащили его домой. Ни ожогов, ни следов электрического удара на теле Николая не оказалось, однако в сознание он не приходил целую неделю. Тётя Наташа, исхудавшая, с тёмными кругами под глазами, тихо и горько заплакала, когда он открыл глаза и попросил пить.

В сознание-то он пришёл, но это принесло такое… Периодически на Колю волной накатывалась жуткая головная боль, виски словно сдавливало клещами, а предметы перед глазами начинали раскачиваться и терять резкость. После каждого такого приступа он подолгу отлеживался в постели, – обессилевший, мокрый от пота, проклинающий свое глупое любопытство, едва не стоившее ему жизни. А еще он начал слышать странные голоса. Время от времени они плавно проявлялись, возникая из ниоткуда, и так же плавно исчезали в никуда. Похоже, шизофрения развивается полным ходом – больше ничем другим присутствие голосов в своей голове Коля объяснить не мог. Это было печально, и чего ждать дальше, он даже предположить боялся.

Однако постепенно приступы стали приходить всё реже, пока не сошли на нет.

Тётка не хотела лишний раз волновать контуженного молнией племянника, а потому почти ничего не рассказывала о том, что творится в посёлке. Николай только замечал, что порции еды становятся всё меньше, а круги под глазами тёти – всё темнее. Зато Антон, Санька и Миха, не забывавшие проведать друга, в каждый свой визит вываливали на болящего целый ворох новостей. И каждая из них была странной, неприятной, а то и просто страшной.

– Помнишь магазинчик на Коминтерна? – спрашивал Антоха. – "У Ашота" назывался. Говорят, вчера ночью его ограбили. Товары – ну, что там ещё оставалось, вынесли, павильон разломали. А самому Ашоту башку пробили, когда он пытался отстоять остатки своего добра. Раньше его бы выходили, а сейчас с такой раной Ашот не жилец. Больница закрыта, аптеки больше не работают, лекарств нигде не достать.

– А полиция что? – слабым голосом спросил Николай.

– Полиция всё, самораспустилась, – ответил Санька Селезнёв. – Нет её больше в Усть-Лимане. Майор Никитин явно с катушек слетел – разогнал своих подчинённых, собрал вокруг себя местных юродивых, ходит вместе с ними по посёлку и поёт очищающие гимны.

– Сумасшедший он или нет, но служебное оружие приватизировать не забыл, – пробурчал его брат-близнец Мишка. – Когда над их походным хором начали прикалываться "мэрские", Никитин достал пушку, начал по ним палить и одному даже попал в ногу.

– А "мэрские", кстати, уже почти полпосёлка под себя подмяли. Говорят, у Ивашова с Витьком серьёзные тёрки начались.

– А банда Витька весь восточный край подмяла. Говорят, три семьи заживо в домах сожгли, когда те отказались им дань платить.

– Они ещё семейство таджиков того… И даже малых детей не пожалели.

Коля слушал слухи и сплетни, начинавшиеся с пресловутого "говорят", и не верил, что всё это происходит на самом деле. Что люди, как прежде в тёмные века, вдруг начинают избивать соседей и жечь их дома только за то, что у них чуть темнее кожа, слишком раскосые глаза или нос крючком. Что они перестали ходить друг другу в гости, зато так и норовят стянуть с соседского участка всё, что плохо лежит: от дров в поленнице до ржавого и никому ранее не нужного куска железа. Что за литр бензина теперь дают столько, сколько еще недавно стоила старенькая "Лада". И что во всём поселке не сыскать дурака, который этот литр продаст.

Когда Коля настолько набрался сил, что сумел выбраться из дома, он убедился, что друзья были не просто правы – они, скорее, преуменьшали произошедшие изменения. Буквально за месяц жизнь в посёлке поменялась настолько, что Коля не верил ни собственным глазам, ни прочим органам чувств. Ещё недавно спокойные и вменяемые люди неожиданно превратились в озлобленных и подозрительных существ. Первое время после Апокалипсиса жители Усть-Лимана ещё продолжали по инерции вести прежний образ жизни: стояли в очередях в магазинах, ходили в гости, откладывали деньги на будущие крупные покупки. Каждый – от стариков до маленьких детей, надеялся, что вскоре всё встанет на свои места, что жизнь вернётся в прежнее русло. Снова начнут платить пенсии, в магазины привезут товары, появится электричество, а с ним и телевидение, мобильная связь и интернет. Нужно лишь переждать это лихое время.

Но лихое время не заканчивалось. По-прежнему где-то вдали по земле били молнии, по-прежнему там, во внешнем мире, что-то непрерывно горело, и ветер доносил до посёлка воздух, напитанный дымом пожарищ и сладковатым смрадом разлагающейся органики. Как-то раз Колю занесло в район могильника, где сжигали и хоронили заболевших свиней, и он на всю жизнь запомнил тот густой запах разложения и горелой плоти, от которого в горле возникал ком и неудержимо тянуло блевать. После Апокалипсиса такая же вонь шла в Усть-Лиман отовсюду. Даже со стороны Волги, разлившейся до размеров хорошего моря, ветер приносил запахи тухлятины, а к берегу то и дело прибивало вздувшиеся трупы людей и животных. Николай пришёл к печальному выводу: внешний мир превратился в подобие того могильника.

Что ж, он уже смирился с тем, что старой, сытой и благополучной жизни пришёл конец. И с каждым днём вместе с остальными сельчанами он будет откатывался всё дальше назад по шкале развития. Цивилизованность слетала с людей, как никчёмная шелуха, обнажая древние инстинкты, что до поры до времени дремали, убаюканные каждодневной сытостью. Людям понадобилось совсем немного времени, чтобы вернуться в первобытные времена, когда закон джунглей становится основным правилом выживания. Причём не тот красивый книжный закон, который некогда придумал Киплинг и который представлял собой свод неписаных правил для лесных обитателей. А тот, который гласил: съешь сам, или съедят тебя.

*****

Полина Степановна – мать Антона Королёва, которую Коля с детства звал "тёть Полин", была высокой, статной женщиной сорока пяти лет. До Апокалипсиса она была жизнерадостной хохотушкой, но в последний год Коля почти не слышал её смеха, а улыбку на лице женщины видел от силы пару раз. Её муж, дядька Семён, прошлой весной повёз среднего сына Димку на конкурс талантов в Питер, и вот уже больше года о них ни слуху ни духу.

Полина Степановна принялась ощипывать добытую им утку, а сам Николай отправился колоть дрова, которые вчера приволок Антоха. Судя по всему, друг поучаствовал в разборе очередного дома – в последнее время это случалось всё чаще. Орудуя тяжеленным колуном, Коля размышлял над своим "разговором" со стражем. Да, сегодня случился настоящий прорыв, а главное, голова после такого общения почти не болела. Когда-нибудь он научится по-настоящему говорить со стражами. Коля был уверен, что так и случится, потому что с каждым разом общаться с животными-мутантами было всё легче и легче.

Незаметно воспоминания перенесли его к дню первого контакта. Это случилось зимой, спустя полгода после катаклизма. Тогда Николай остался один – умерла тётя Наташа. Ушла она так же, как и жила – тихо и незаметно, просто не проснулась однажды утром. После появления незримой границы поселковое кладбище стало недоступным, поэтому покойников теперь хоронили кто где сумеет. Коля расчистил от снега место у одинокой сосны, долго жёг костёр, чтобы оттаяла замёрзшая в камень земля, и вырыл глубокую могилу. И только после этого отправился к Королёвым, чтобы мать Антона помогла ему собрать в последний путь покойную. Полина Степановна заверила Николая, что справится без его помощи, позвала ближайших соседок и ушла, а Антон отругал Колю за то, что не позвал помочь с могилой.

За короткими похоронами последовали такие же короткие поминки, после чего Полина Степановна предложила Коле переселиться к ним. Вместе веселей, безопасней да и экономней – не надо два дома отапливать. Антон мать поддержал, а его младшая сестрёнка Ксюша и вовсе запрыгала от радости – она обожала интересные истории, запас которых у друга её старшего брата был неиссякаем.

Вот так он и переехал в дом Королёвых.

Отметив девять дней – по давней традиции, а не от избытка религиозности, Коля пришёл к могиле. Стоя около припорошённого снегом земельного бугорка, он мысленно общался с тётей Наташей. Разумеется, покойная не могла ему ответить, да он и не ждал ответа. Просто сказал, что любит её и всегда будет помнить ту, которая заменила ему мать. В памяти навсегда останутся ласковые руки, гладившие его непокорные вихры, её закушенная губа, когда тётя Наташа провожала его в город на учёбу. И её глаза, сиявшие любовью и гордостью, когда он приехал в Усть-Лиман и показал ей красный диплом.

И вдруг приступ жуткой головной боли сжег все мысли. Такой же боли, какая мучила его после удара молнии. Он-то думал, что всё уже прошло – приступов не было несколько месяцев, и вдруг боль вернулась. Чувствуя, что почти теряет сознание, Николай инстинктивно присел – если и падать, то хотя бы не с высоты собственного роста. Постепенно боль начала уменьшаться, а сквозь туман, царящий в мозгах, начали пробиваться какие-то странные звуки. Это не были те голоса, что донимали его раньше. Он вдруг понял, что не один в этом замёрзшем, заснеженном поле. Рядом находился кто-то ещё, и Коля узнал это не благодаря зрению – глаза были закрыты, или слуху – в ушах не умолкал гул прибоя. Это проявилось то, что позднее он назвал шестым чувством.

Коля "слышал" неясные отголоски недовольства, усталости и, что самое странное, любопытства. Сначала он решил, что всё, допрыгался, и кукуха его поехала окончательно. Но когда он открыл глаза, то увидел метрах в пятидесяти от себя одинокого стража – большую лохматую собаку, которая не сводила глаз с Николая. Похоже, именно его присутствие и стало причиной приступа, потому что постояв с минуту, пёс неторопливо удалился, и странные ощущения в голове тут же пропали.

Он провожал пса глазами и размышлял, как изменился мир. Выглядела эта собака обычным "двортерьером" – лохматая шерсть, вислые уши и хвост колечком. Вот только размерами псина превышала датского дога. Этот пёс появился после Апокалипсиса. Откуда – никто не знал. Просто появился и всё. Он стал вожаком у бродячих собак – тех, что сбежали из Усть-Лимана или сбежались из окрестных разорённых поселений. Эти дворняги по прихоти природы вдруг стали крупнее и обзавелись жутковатыми красными глазами. А те псы, что по-прежнему жили в посёлке с людьми, ничуть не изменились и до дрожи в лапах боялись своих собратьев-мутантов.

Раньше относительно безобидные собачьи стаи теперь превратились в смертельную опасность для всех, кто решался покинуть посёлок. Стоило человеку пересечь невидимую черту, как огромные псы бросались на него и рвали в клочья. Несколько раз местные охотники пытались проредить стаи собак-убийц, но быстро поняли бесполезность этого занятия. Во-первых, капсюли и порох стали на вес золота, а во-вторых, на месте одной убитой псины появлялось пять, а то и десять лохматых стражей.

Водные просторы стерегли огромные выдры и гигантские сомы, утаскивавшие в глубину не только людей, но даже целые лодки. А немногие выжившие рыбаки божились, будто бы видели трехметровых щук с зубами, как у заправских акул.

Несколько раз жители посёлка пытались прорваться в большой мир, но тех, кому повезло миновать стражей, ждала другая напасть. Из свинцово-серых туч прицельно били молнии, одним попаданием превращавшие нарушителей границы в обугленные головни. Люди перестали пытаться покинуть посёлок и даже просто приближаться к границе без крайней необходимости. Так Усть-Лиман превратился в гетто, охраняемое свирепыми, безжалостными хищниками и молниями-убийцами.

*****

Антон выставил на стол трёхлитровую банку с молоком.

– Вот, заработал!

– Что делал? – поинтересовался Николай, решавший сложный вопрос: можно ли ещё раз сшить лопнувший ремешок на сандалии Ксюши, или проще оторвать его и сделать другой.

– Оторви, – посоветовал Антон, с первого взгляда угадав, чем занимается друг. – В сарае был старый брезент, можно из него попробовать. А занимался я копанием подпола у одной бабки на Ливнёвой.

– На Ливнёвой? Один? – помрачнел Коля. – Не мог хотя бы Сашка или Миху позвать?

– Братьев отец на сенокос припряг, ты на охоту ушёл. Да ладно, ничего же не случилось.

Николай покачал головой. Ну вот что делать с этим оболтусом? Ведь ему уже почти девятнадцать, а никак не хочет сообразить, что нет больше прежней жизни: цивилизованной, предсказуемой, безопасной. Это год назад можно было спокойно пройти на другой конец посёлка и подзаработать деньжат перекапыванием огорода. А теперь в одиночку шляться в чужой район опасно. Смертельно опасно. Особенно с тех пор, как адепты учения Матвея стали неоспоримой силой и взялись наводить свои порядки.

– Антоха, ты дурак, – констатировал Николай. – Вот нарвался бы или на матвейцев, или на недобитых уркаганов – это ведь их бывший район. Подумай сам, что было бы с твоей мамой. И с Ксюшей.

Друг пристыженно опустил взгляд на столешницу. Коля понимал чувства Антона, но щадить его не собирался. В другой раз пусть трижды подумает, прежде чем отправляться в такое опасное место в одиночку. У семьи, оставшейся без кормильца, было только два выхода: умереть с голоду или податься в рабство к кому-нибудь более зажиточному. И если Полине Степановне, в силу возраста уже не столь сексуально привлекательной, пришлось бы просто работать за кусок хлеба с утра до ночи, то Ксюшка платила бы за еду собственным телом. Разумеется, случись что с Антохой, Коля костьми ляжет, но прокормит и Полину Степановну, и Ксюшку. Однако, он избрал самую по нынешним временам опасную профессию – охоту, а с охотником может случиться всякое. Самая распространённая опасность – переступить границу. Оглянуться не успеешь, как налетят стражи и порвут в мгновение ока. Или поджарит молнией. И вот тогда женщинам не позавидуешь.

– Слышал – на Кирюху Столярова напали?

– Да. Вчера.

– И? Неужели тоже хочешь валяться с переломанными рёбрами?

– Ежели чего, я бы убежал.

– Ну да, бегаешь ты быстро, – согласился Коля. – Бросил бы честно заработанное молоко и сбежал. В итоге, ты бы весь день горбатился впустую и ничего не принес родным.

– Ладно, понял, – буркнул Антон. – Один больше не пойду. К Михалычу не заглядывал?

Михалыч – пожилой механик, до Апокалипсиса работавший в местной автомастерской, ныне зарабатывал на жизнь кузнечным искусством. Он ковал ножи – не булатные, конечно, но неплохие, делал лопаты и косы, а ещё собирал арбалеты. Этим метательным оружием он занялся с подачи Николая, когда тот всерьёз решил промышлять охотой.

Первые два варианта Коля забраковал: один получился откровенно слабым, и подстрелить из него можно было разве что курицу в соседском огороде, да и то, если она подойдёт вплотную к забору. Второй у Михалыча получился слишком мощным – чтобы взвести его требовалось много времени и усилий. Коля тогда ещё посмеялся, мол, раньше такими разве что с крепостных стен стреляли. Зато третий образец получился на загляденье: в меру тяжёлый и убойно-точный. Болты для него Коля с Михалычем делали вместе, внося правки по мере испытаний. Именно этот арбалет и утоп в весенней полынье. Теперь Михалыч делал для Николая новый. Коля, конечно, мог бы и сам попробовать, но Михалыч был, что называется, механиком от бога. Так что, лучше заплатить и подождать, чем долго корячиться, получить в итоге неказистую поделку, а потом удивляться, почему болты летят куда угодно кроме цели.

– Заглядывал. Почти готов. Говорит, потом за твой возьмётся. Придётся нам поднапрячься, чтобы оплатить оба.

Михалыч, разумеется, работал не задаром – за два арбалета Коля и Антон обязались в течение двух месяцев приносить пожилому механику половину добычи. Это было выгодно обеим сторонам. Можно, конечно, расплатиться сразу, к примеру, отдать половину забитой свиньи. Но, во-первых, этой свиньи у них не было, а во-вторых, куда бы Михалыч девал мясо? Уже год, как в посёлке отсутствовало электричество, и холодильники жители использовали только в роли шкафов. Подполы – как говорится, наше всё. Поговаривали, что некоторые рачительные хозяева углубили свои подземные хранилища и ещё зимой натаскали в них льда. Теперь у них продукты хранятся даже дольше, чем раньше в электрических холодильниках. Коля с Антохой, как это ни прискорбно, к рачительным хозяевам не относились, и ледник в подполе соорудить не додумались.

– Вместо перекопки огородов лучше бы к Михалычу в помощники пошёл, – проворчал Николай. – Тогда бы не пришлось платить за арбалеты.

– Вот сам бы и шёл, – возразил Антон. – У меня в школе по трудам всегда трояки были. Давай Санька отправим – он мастерить любит.

– Отправь, – хмыкнул Коля. – Потом вместо него будешь сено косить. У его отца не забалуешь.

– Это да.

Во время ужина, когда разделывали приготовленную тощенькую утку, Николай поведал о том, как он лишился первой добычи.

– Вот прям так спасибо и сказала? – тоненьким голоском удивилась Ксюша. – Вот прям по-русски?

– Нет, по-своему, по-выдриному, – улыбнулся Коля. – Но ведь главное, она сделала то, о чем я ее просил. Значит, поняла. Выходит, эти сторожевые звери – разумные. Пусть не как мы. Но с ними всё-таки можно договориться.

– О чём, интересно? – Полина Степановна деликатно кусала крылышко, укоризненно поглядывая на дочку, успевшую измазать мордашку в утином жире. – Хочешь, чтобы они тебе добычу приносили?

– Это, кстати, мысль, – кивнул Николай. – Только вряд ли стражи на это пойдут – всё-таки они дикие и добычей своей делиться с людьми не станут. Хотя, если их выдрессировать… Надо подумать.

– Не вздумай, – покачал головой Антон. – Ты же видел, как они лютуют с беглецами. Словно чью-то команду получают. Раз, и от человека остается изорванный труп.

– Антон, это неподходящая тема для застольной беседы, – Полина Степановна нахмурила брови и глазами показала на Ксюшу, жадно слушавшую разговоры взрослых. – Коленька, думаю, Тоша прав. Не стоит тебе связываться со стражами.

– Хорошо, не буду, – покладисто согласился Николай. – Пойдём, Тоша, во двор, позанимаемся.

Антон, который терпеть не мог, когда мама называет его детским именем, сердито засопел и буркнул:

– Пойдём, Коленька, я из тебя весь юморной дух выбью.

– Пару дней назад один выбивальщик уже пытался, – усмехнулся Николай. – Потом пришлось его водой из колодца отливать.

– Мам, – Антон посмотрел на Полину Степановну, – у тебя же есть старая простыня. Распори её на полоски – этому типу они скоро понадобятся для перевязки. И зелёнки приготовь.

– Зелёнка – дефицит, – наставительно проговорил Николай. – Лучше сам сразу рви подорожник, да побольше. Тебе пригодится.

Женщина с грустной улыбкой проводила парней взглядом. Вроде бы и взрослые – одному почти девятнадцать, другому – двадцать четыре, а ведут себя, как мальчишки. Да и пусть их – в такое тяжёлое время способность сохранять чувство юмора дорогого стоит. А то, что они мутузят друг друга по вечерам – так это они не всерьёз, пусть иногда дело доходит до травм. Зато она отметила, что Антоша за последние полгода стал куда как увереннее. Причём, не только в разговорах с мужиками. С Олей Потаповой осмелел настолько, что пару раз даже приглашал её на свидания. Глядишь, так и до свадьбы дойдёт. Ещё бы Коле девушку найти…

Ксюша ёрзала на стуле до тех пор, пока мама не обратила на неё внимание.

– Иди уж, – разрешила она. – Может, и тебя чему научат.

А когда дочка стремглав вылетела из дому, тихо прошептала:

– Дай Бог, чтобы ей это не пригодилось.

*****

На следующий день Николай неожиданно нашёл тему для будущего "разговора" со стражами. И тема эта была вызвана неприятными и страшными событиями.

Утро началось как обычно. Ксюша ещё спала. Полина Степановна перебирала пшено, пытаясь выбрать из опрелой и поеденной мышами кучки то, что можно пустить в кашу. Антон, наскоро перекусив, умчался к мужику, который снова собирал бригаду для слома ничейных домов на южном краю посёлка. Провал в земле становился всё шире, люди покидали жилища и опустевшие дома покорно ждали, когда трещина поглотит их. Вот их и разбирали – чего добру пропадать?

Коля, прихватив лук, стрелы и бутылку с водой, отправился на западную окраину, где незримая граница вилась между полями и старыми колхозными садами. Там часто можно было подстрелить какую-нибудь живность. Да и грибы вот-вот пойдут, так что без добычи Николай сегодня возвращаться не планировал. Но планы, как известно, имеют свойство рушиться.

Не успел он пройти пару кварталов, как увидел двух кряжистых мужиков с чёрными повязками на рукавах. Матвейцы, чтоб их! А что это они тут делают? Раньше адепты нового учения в эту часть посёлка забредали редко. Во всяком случае, не таким малым числом и не безоружными. И сейчас все окрестные парни бросят все дела и соберутся отметелить пришлых. Да и сам Николай не останется в стороне – уж слишком неприятными, настырными и фанатичными были последователи пророка-самозванца. Конкретно этих двоих он в лицо не знал, но вряд ли они особо отличаются от остальных.

Впрочем, до драки дело не дошло. Коля услышал, как один из адептов вещает зычным голосом:

– Люди посёлка! Сегодня в полдень состоится казнь душегубов, пойманных на месте преступления. Великосвятый пророк Матвей созывает вас. Приходите в полдень на улицу Луговую, чтобы своими глазами увидеть суд скорый и справедливый!

Николай оторопел. Казнь? Ну и ну! Матвей, похоже, совсем берега потерял. Интересно, что за душегубов поймали?

И пока он размышлял, адепты спокойно проследовали дальше, продолжая выкрикивать своё воззвание. Местные провожали их глазами, но никто так не дёрнулся навалять чужакам.

Постепенно улица начала заполняться. Пара старушек, поспешно затягивая узелки платков под подбородками, засеменили вслед за ушедшими адептами, за ними потянулись несколько женщин. Рванувших за взрослыми детей мамаши шуганули и отправили по домам – нечего мальцам смотреть на кровавое зрелище. А что ещё можно ожидать, если адепты говорили о казни?

Николай подумал-подумал, да и отправился вслед за прочими. Хотя Луговая находилась среди "владений" последователей Матвея, вряд ли Коле сейчас что-то могло угрожать. Наверняка сегодня там соберётся много народа, и адепты не осмелятся нападать на толпу. Хотя, кто их, фанатиков, знает? Он решил не рваться в первые ряды и понаблюдать за происходящим издали, чтобы в случае заварухи можно было быстро сбежать.

На Луговой собралось человек пятьсот, не меньше. Николай остановился около ветхого сарая и осмотрелся. В толпе тут и там мелькали адепты – похоже, пророк собрал здесь всю свою рать. Мужчины и женщины с чёрными повязками цепью перегораживали улицу, некоторые вроде бы безоружные, а иные с топорами и ножами на виду. Матвейская гвардия – человек сорок мужчин всех возрастов, столпилась около наспех сколоченного помоста, возвышавшегося посреди улицы. Многие из "гвардейцев" сжимали в руках охотничьи карабины и ружья, а у некоторых на поясах болтались кобуры с "макаровыми".

Да-а, это серьёзно, решил Николай.

Народ постепенно собирался, и к полудню Луговая оказалась запружена толпой. Коля взобрался на крышу сарая – отсюда и видно лучше, и в толпе толкаться не придётся. Его примеру последовали парни помоложе, и вскоре крыши окрестных строений были усеяны зрителями.

Послышались выкрики "идут, идут", и Николай увидел, как сквозь расступающуюся толпу шествует высокий человек, одетый в длинную чёрную одежду – не то рясу, не то плащ. За ним вели троих окровавленных мужчин со связанными за спинами руками. Матвей не спеша взошёл на помост, постоял, дожидаясь, когда утихнут приветствия в его адрес, не дождался, поднял руку и заговорил. Собравшиеся тут же смолкли.

Голос у самозваного пророка был… завораживающий. Приятный баритон, про такой говорят – бархатный. Слушая его, любой мог бы сказать, что ТАКИМ голосом человек лгать не может. Возможно, поэтому Матвею и верили. Верили всему, что он говорит. Толпившиеся вокруг пророка последователи смотрели на него с обожанием и отчётливым безумием в глазах. Да и остальные тоже подпали под воздействие чарующего голоса. Во всяком случае, все внимательно слушали его речь.

– Братие и сестры! Господь услышал мои молитвы, и вот вы видите преступников, – Матвей указал на коленопреклоненных пленников на помосте. – Казнь убийц есть милость Его к нам, сирым и убогим. Я утверждаю правосудие Его на земле, и то, что произойдёт, случится по воле Его. Я забочусь о вас, как Он заботится о всех нас, детях своих. Восславим же Господа нашего, ибо Он есть любящая рука и карающая длань. Помните об этом, ведь слова мои – это благодать, ниспосланная свыше.

Николай даже головой помотал – слова проповедника против воли лезли в душу, туманили разум. Он поймал себя на том, что где-то в глубине души с нетерпением ждёт казни, и мысленно встряхнулся, сбрасывая с себя путы колдовского голоса. Вот ведь гад какой! Понятно, как он сумел подчинить себе столько народа. И без того неустойчивая психика верующих подверглась массированной обработке в виде проповедей искусного оратора, после чего окончательно капитулировала. Теперь по одному лишь слову лжепророка адепты готовы были сгореть заживо, лишь бы угодить своему пастырю.

“Кстати, – подумал Коля, – уж не надумал ли Матвей сжечь преступников, как это делала инквизиция в средневековье?”

Однако заготовленных для костра костров было не видно.

– Что они сделали? – послышался чей-то крик из толпы. – За что их казнить?

Николай с некоторым удивлением понял, что кричала женщина с чёрной повязкой на рукаве. Она ведь из его последователей, неужели не знает? Сомнительно. Скорее всего, это запланированный в ходе подготовки вопрос. Ну, так и есть: Матвей с воодушевлением обрушился на коленопреклонённых:

– Я скажу вам, в чём вина этих чудовищ, лишь по недоразумению имеющих облик людской. Этот, – лжепророк пнул в спину одного из пленников, – бандит. Помните, скольких банда Витька убила и зверски замучила? Помните, сколько домов сгорело и сколько семей осталось без крова? Эта мразь участвовала в убийствах, грабежах и изнасилованиях. Его руки по локоть в крови. Второй – такой же. Этих двоих доблестные воины Божьи пленили сегодня ночью, они последние из оставшихся бандитов. Третий…

Тут проповедник замолк, окинув пронзительным взглядом собравшихся.

– Третий убил соседа. Отнял жизнь раба Божьего, ему не принадлежащую. Он был пьян, что само по себе страшный грех, ибо нет хуже злодеяния, чем злодеяние, совершённое в добровольном помрачении рассудка. Пьяный – верный раб Сатаны, продавший душу врагу человеческому за чарку зелья! Потому, именем Божьим, возвещаю: смерть тела, да искупит грехи их на земле, а в аду души преступников будут во веки вечные мучиться и гореть неугасимым пламенем. Да будет так! Аз есмь слово Господне и длань его карающая! Приступайте, братие!

Пленников тут же подхватили и поволокли с помоста.

– Следуйте за мной! – провозгласил Матвей, спустился с помоста и направился в сторону окраины.

Собравшиеся некоторое время медлили, а потом потянулись за проповедником и его "гвардией". Коля решил, что с крыши сарая он, пожалуй, ничего не увидит, поэтому спрыгнул на землю и тоже отправился следом.

Далеко идти не пришлось. Когда последние дома и прилегающие к ним огороды остались позади, процессия остановилась посреди пустыря. Матвей обернулся к односельчанам, воздел руки вверх и прокричал:

– Да свершится правосудие Божье. Ежели Господь посчитает преступников невиновными, они выживут и вернутся к нам, очищенные, – после чего приказал конвоирам: – Приступайте!

Дюжие "гвардейцы" пинками и ударами дубинок погнали убийц прочь. По толпе прокатилась волна шепотков.

Николай, вытянувшись вверх и приподнявшись на носочках, увидел, что метрах в ста от преступников среди высокой травы мелькают хищные силуэты. Так вот что задумал этот фанатик! Прикрываясь высшим судом, он попросту хочет скормить убийц стражам. Ведь знает, подонок, что собаки тотчас же раздерут преступившего границу, невзирая на его виновность перед людским сообществом. Очень удобно – так Матвей любого может обвинить в каких угодно грехах и потом списать всё на Божий суд.

Само собой, никакого сочувствия к трём выродкам Коля не испытывал, но честнее было бы самим лишить жизни убийц, чем устраивать насквозь фальшивую казнь. Хотя, намерения Матвея понятны: он создаёт себе имидж бескомпромиссного борца с преступностью и лишний раз демонстрирует, будто бы Бог на его стороне. Умно, ничего не скажешь.

Тем временем "гвардейцы" перестали подгонять осуждённых, остановившись шагах в пятидесяти от границы. Невидимую черту можно было определить только приблизительно – обычно именно около неё и ждали стражи. Вот и сейчас разнокалиберные собаки расселись ровной линией, ожидая, осмелится ли кто-нибудь переступить роковой порог.

Трое убийц остановились, не решаясь подходить ближе к свирепым псам. В спину им полетели булыжники и куски кирпичей – адепты оказались людьми предусмотрительными и захватили метательные средства с собой. Один из осуждённых упал – камень попал ему в затылок, и больше не двигался. Двое оставшихся, то и дело дергаясь от попаданий, побрели к границе.

Стражи сидели неподвижно, словно египетские статуэтки из краеведческого музея. Наверное это приободрило преступников – они ускорились, по большой дуге пытаясь обойти собачью стаю.

Когда до собак осталось шагов двадцать, из зарослей орешника вылетел вожак. Громадное лохматое тело стрелой пронеслось над травой. В несколько прыжков пёс-мутант покрыл расстояние до приговоренных и мощным толчком сбил одного из них на землю. Человек не мог даже защищаться – руки у него были по-прежнему связаны за спиной. Единственное, что он успел, прежде чем острые клыки распороли его горло, это тоненько, как пойманный заяц, вскрикнуть.

Даже с расстояния, с какого смотрел Николай, был виден жутковатый фонтанчик крови, бьющий из разорванного горла. Пёс даже не зарычал – взревел, и, оставив бьющуюся в конвульсиях жертву, бросился на замершего в ступоре последнего из убийц. Тот неожиданно резво отпрыгнул в сторону, увернувшись от вожака, и со всех ног метнулся обратно к людям. Но убежать от неминуемой гибели ему не удалось – уже на третьем прыжке пёс настиг свою жертву. Удар в спину, утробный рык, и пёс сомкнул здоровенные челюсти на голове беглеца.

Вожак мотнул лохматой башкой, разбрызгивая капли крови. Облизнувшись, он словно бы потерял интерес к истошно вопящей жертве. Он неспешно потрусил к тому из убийц, что получил камнем в затылок, обнюхал неподвижное тело, поднял заднюю лапу, опрыскал его мочой и так же не спеша направился назад к границе.

В толпе народа послышались истерические женские крики. Коля почувствовал, что его тоже замутило – вторая жертва была ещё жива. Человек поднялся на колени, и глазам присутствующих предстало ужасающее зрелище – на нём не было лица. В прямом смысле этого слова. Пёс-мутант острыми клыками оскальпировал жертву, содрав не только волосы, но и кожу лица. Впрочем, зрелище окровавленного обрубка, в который превратилась голова несчастного, недолго пугало людей – собачья свора, словно по команде сорвавшаяся с места, набросилась на раненого и начала рвать его на части. Минуту спустя хриплый, булькающий вой жертвы смолк. Псы, не издав ни звука, оставили в траве окровавленные останки и потрусили вслед за вожаком, уже скрывшимся в зарослях.

– Правосудие свершилось! – прорезал тишину голос проповедника. – Господь выказал свою волю посредством этих ужасных созданий. Расходитесь, люди, и помните, что око Его бдит за вами, а длань Божья сурова и скора на расправу.

Матвей величественно прошествовал по улице и толпа расступилась перед ним. За пророком двигались вооружённые до зубов "гвардейцы", за ними пристраивались обычные адепты – и мужчины, и женщины. Кто-то из них затянул молитву, остальные матвейцы тут же подхватили. Под это тягучее, заунывное пение они и покинули место казни.

Николай бросил последний взгляд на несколько трупов среди травы и поспешил уйти. На душе было гадко, словно его только что окунули в бочку с дерьмом.

*****

Он бродил по старым садам часа три, но так никого и не подстрелил. Дважды из-под ног взлетали крупные перепёлки, и оба раза Коля промазал. Всё-таки лучник из него не ахти. Вот был бы в руках арбалет, тогда, может, он бы и разжился добычей. Много раз он видел удирающих зайцев, но те были слишком далеко – нечего и думать попасть. Если так пойдёт и дальше, он вернётся домой пустым.

Николай внимательно осматривал травяные заросли, скрывающие стволы старых яблонь. Здесь в прежние годы иногда охотились поселковые мужики, но тогда живности было куда как меньше. После Апокалипсиса здесь развелось просто немереное количество грызунов. Или зайцы к грызунам не относятся? Коля в этом вопросе "плавал". Хотя, какая, в сущности, разница? Грызёт косой кору? Да. Значит, будет грызуном. Осталось только найти его в пределах досягаемости стрелы. Ну и не переступить при этом границу.

Коля не забывал о границе ни на секунду. Самое пакостное то, что её не видно. Иной раз псы-стражи заранее усаживались около невидимой черты, словно предупреждая потенциального нарушителя, что дальше ходить не рекомендуется. А иногда они то ли запаздывали, то ли специально ждали, когда нарушитель перейдет черту. И тогда бедняга подвергался нападению. На памяти Николая ни один из таких несчастных не выжил. Один раз собаки порвали десятилетнего ребёнка, собиравшего грибы – это произошло ещё в прошлом году, когда люди только-только пытались понять, что же происходит. После этого родители строго-настрого запретили детям приближаться к предполагаемой границе ближе, чем на сотню шагов. Да и взрослые не очень-то стремились проверить, как близко можно подойти к запретному пределу. Разве что такие немногочисленные охотники, как Николай, были вынуждены постоянно ходить по краю пропасти. А по-другому нельзя – добыть дичь можно только удалившись от поселения. Да, охота стала по-настоящему рискованным занятием.

В этот момент Николай заметил среди травы серую лохматую спину. Судя по высоте травы, скрывающийся в ней страж мог быть только вожаком – остальные члены собачьих банд были куда как мельче. Значит, он подошёл к границе вплотную – вряд ли до нее осталось более десятка шагов.

Тут Коля вспомнил сегодняшнюю казнь и непроизвольно двинулся обратно. Несколько часов назад вожак очень даже спокойно перешёл границу, когда рвал свои жертвы. Да и остальные члены стаи поначалу сидели рядком, обозначая запретную черту, а потом вслед за вожаком двинулись внутрь периметра, который раньше никогда не переступали. Странно всё это. Может, и сейчас страж сидит себе спокойно, а потом ка-ак бросится…

Николай осторожно снял стрелу с тетивы и убрал её в колчан – не хватало ещё, чтобы пёс-мутант решил, будто человек на него охотится. В этом случае он непременно бросится в атаку – такое уже случалось, и ничем хорошим для пытавшихся убить вожака это не закончилось. Из травы тут же высунулась собачья башка. Пёс тяжело дышал, свесив из раскрытой пасти розовый язык – похоже, ему было жарко в такой шубе. Хотя, лето – одно название. Ещё в июне вовсю шёл снег, весь июль лили дожди, и только в августе установилась душная жара.

– Не подумай плохого, я не собирался тебе мешать, – тихо проговорил Коля, стараясь не делать резких движений. – Сейчас я уйду, а ты отдыхай себе.

Красные глаза зверя неотрывно смотрели на человека, словно пёс решал – нападать или для этого слишком жарко? Николай остановился. Бежать было бессмысленно – если вожак решит напасть, всё одно догонит. Сдаваться без боя Николай, конечно, не собирался, но пока есть возможность решить дело миром, надо вести себя осторожно. И потому, крепко сжав рукоятку ножа на поясе, Коля не стал доставать его из ножен.

– Я тут зайцев ищу, – продолжал бормотать вполголоса Коля. – Знаешь, наверное, это такие длинноногие, ушастые и шустрые. И ещё очень осторожные, чуть что, сразу убегают.

Тихий голос человека ручейком лился в заострённые собачьи уши. Николай говорил первое, что приходило в голову, одновременно пытаясь поймать настрой лохматого стража. Приступ резкой головной боли возвестил о контакте. Коля замер на полушаге, опасаясь разорвать незримую связь.

Пёс поднялся, тяжко вздохнул, вышел на открытое место и снова уселся. Николая словно накрыло тюлевой занавеской – окружающее подёрнулось лёгкой матовой дымкой. Он почувствовал, насколько жарко этому псу, и сам чуть не высунул наружу язык, подражая животному. Следом возникло чёткое ощущение, что это он, а не собака, сидит средь высокой травы и чувствует сотни разных запахов: разнотравья, прелой прошлогодней листвы на влажной земле, копошащихся неподалёку мышей и, самое интересное, запах собственного человеческого пота. Тут же где-то в районе копчика у Коли появился странный зуд, какой бывает после укуса комара – когда хочется чесать и чесать укушенное место. Он непроизвольно поскрёб поясницу, и в этот же момент пёс изогнулся и принялся клацать мощными челюстями, пытаясь выкусить из шерсти злобную блоху.

Вот это да! Выходит, он не просто ощутил эмоции стража, но ещё и принял его настоящие чувства. Интересно, а эта связь односторонняя, или можно что-то передать “абоненту”? Коля постарался успокоиться и тихо заговорил, пытаясь передать псу чувство доброжелательности.

– Меня зовут Николай, а твоего имени я не знаю. Но угадывать не стану. Ничего, если я буду обращаться к тебе просто "вожак"? По-моему, это достаточно вежливо. Ты ведь понимаешь, вожак, что я не хотел нарушить границу? Надеюсь, ты не станешь нападать на меня, если я поищу здесь зайцев?

Его накрыла ответная волна эмоций. Мол, возражений нет, потому что слишком жарко, чтобы попусту бегать. Но если человек переступит границу, вожак не посмотрит на духоту и выполнит свою работу. Возникла яркая картинка окровавленного тела с разорванным горлом. За ней последовала неясная мысль, которую Коля интерпретировал примерно как "лучше быть живым и голодным, чем сытым и мёртвым".

– Тебе легко говорить, – возмутился он. – Ты-то где угодно можешь охотиться, а я только здесь. И я не просто для себя охочусь – мне ещё семью кормить надо. Между прочим, уже сколько раз твои бандиты утаскивали мою добычу, когда она падала за границей.

Строение собачьего скелета не позволяет пожимать плечами, но впечатление было таким, будто именно это лохматый и проделал. К тому же Коля принял очередную порцию эмоций: стражу не было никакого дела до забот человека и тех, для кого он охотился. Его волновало только одно: чтобы люди не переступали границу. За нарушение – смерть. Это закон.

Почему-то Колю это рассердило. Не стоило, конечно, испытывать столь отрицательные чувства при тесном эмоциональном контакте, но удержаться он просто не смог. Словно какая-то плотина прорвалась в его душе, и наружу хлынули негодование и злость на несправедливость нынешнего мира, в котором он и остальные люди вынуждены были влачить жалкое существование.

– Какой такой закон? – прошипел он. – Кто тебе дал право убивать ни в чём не повинных людей?

От вожака пришла полная уверенность в правильности своих действий.

– Ну, допустим, – Николай всё сильнее распалялся, не замечая, как постепенно повышает голос. – Вот ты считаешь, что обязан убивать нарушителей. Но ведь сегодня ты был не стражем. Ты пошёл на поводу у сумасшедшего фанатика. Ты стал палачом, тупая ты псина!

Псина равнодушно смотрела на разозленного человека, и в её красных глазах не отражалось ровным счётом никаких сожалений. Николай опомнился. Что это с ним? Он разговаривает с животным, как с человеком, пытается что-то ему доказать, словно пёс может понять разницу между стражем и палачом.

– Ладно, извини, – сказал он, будто равному по разуму существу. – Погорячился. Мне идти надо. Дома девчонка голодная сидит. Щенок, понимаешь? Голодный. Эх, ни хрена ты не понимаешь.

Внезапно накатила слабость – видимо, от нервного перенапряжения. Почти затихшая головная боль вгрызлась в мозг с новой силой, и Николай, тихо застонав, рухнул на колени в траву. Морда пса исказилась, он оскалил здоровущие клыки и, утробно взрыкнув, исчез – осталась только еле заметная примятая дорожка среди зарослей ромашек и тысячелистника. Коля дождался, когда виски перестанут сдавливать невидимые клещи, с трудом поднялся на ноги и, отсчитав двадцать шагов от предполагаемой границы, двинулся параллельно ей.

Нет, сегодня явно был не его день. Пернатая дичь взлетала так быстро, что он не успевал выстрелить, а зайцы, заслышав его шаги, удирали словно ошпаренные. Вдобавок ко всему где-то неподалеку раздалось громовое рычание, сменившееся истошным визгом, после чего зайцы вообще исчезли – то ли затаились при звуках охоты, то ли сбежали от греха подальше. Единственным успехом можно было назвать перепелиное гнездо, но Коля, посмотрев на два крохотных яйца, вздохнул – толку от них не было никакого. Разве что забрать их с собой и попробовать вывести цыплят? Глядишь, так и перепелиная ферма образуется. Следом пришла здравая мысль, что яиц для этой цели надо раз в десять больше, поэтому он оставил гнездо нетронутым и уже собрался возвращаться, как услышал шорох и громкое сопение.

Он обернулся – под яблоней стоял вожак, а из его пасти свисал полосатый поросёнок. Дикие свиньи за последний год расплодились со страшной силой, ведь люди не просто перестали на них охотиться, а даже и не тревожили. Еды было полно, а хищников не так уж и много. И теперь, спустя год после катастрофы, стада диких свиней нагуливали жирок на заброшенных полях. Жаль, что в посёлок эти хитрые бестии не заходили.

Из пасти пса тянулись ниточки слюны. Коля невесело усмехнулся, представив, с каким вожделением ожидает начала трапезы лохматый страж. Вожак разжал пасть, и полосатое тельце выпало на траву. Пёс наклонил голову на одну сторону, затем на другую, словно примериваясь, куда вонзить зубы, а затем вцепился в заднюю ногу жертвы и резко встряхнул башкой. Раздался негромкий хруст и поросячья ляжка осталась в пасти вожака, в то время как остальная тушка описала высокую дугу и упала в траву шагах в пяти от собаки.

– Ещё и издевается, – пробормотал Коля, глядя, как вожак неспешно поглощает добычу.

Пёс справился с ногой довольно быстро, затем негромко рыкнул и величаво удалился. Его серая в подпалинах спина ещё несколько раз мелькнула среди травы, после чего окончательно скрылась из вида. Николай долго раздумывал, глядя на разодранную тушку. Рискнуть или нет? От того, правильно ли он понял действия стража, зависело не просто пропитание нескольких человек, но и его жизнь.

Если пёс-мутант поделился с ним добычей… Интересно, с какой бы стати? Так вот, если это так, то Коля может спокойно забрать тушку. А если нет? Тогда получается, вожак устроил ему ловушку: когда человек подойдёт поближе к границе, пёс его атакует. Хотя, вроде бы раньше ничего подобного не случалось. Но ведь всегда что-нибудь происходит впервые.

Наконец он решился. Уверенно преодолел десяток метров до поросенка, оглянулся на заросли, в которых скрылся вожак, и схватил полосатую тушку. Николай тут же метнулся обратно, и только когда удалился шагов на пятьдесят от границы, остановился, повернулся и громко крикнул:

– Спасибо, Акела! Буду должен.

*****

Арбалет у Михалыча получился замечательный: достаточно легкий, тетива из стального троса, на ложе старый механик не пожалел дефицитной морилки из старых запасов. Взводился, правда, при помощи ножной скобы, так что если промахнёшься, перезарядить быстро не получится. Зато спуск вышел лёгким и плавным. Коля опробовал оружие на деревянном стенде и остался доволен – с двадцати шагов доску в два пальца толщиной болт пробил навылет. Антоха, подпрыгивая от нетерпения, выхватил у друга арбалет, прицелился и вогнал болт прямо в центр нарисованной углём мишени.

– Прекрасно, – воскликнул он, любуясь оружием. – Коль, ты же с луком всяко лучше меня обращаешься. Давай я этот арбалет себе заберу, а ты, пока Михалыч второй не сделает, с луком поохотишься. А?

Получив в ответ комбинацию из трёх пальцев, Антон с сожалением отдал оружие другу и тут же принялся приставать к механику насчёт срока готовности второго арбалета. Михалыч, усмехаясь и приглаживая прокуренные усы, пообещал собрать через неделю, благо, что заготовки всех деталей у него имелись.

– Надо бы ремень к нему соорудить, – проговорил Антон, взвешивая в руках оружие. – А то выглядим так, как будто каждую минуту ждем нападения.

Они возвращались домой, и за ними увязалась пятёрка карапузов лет пяти-шести. Босые пацанята с вожделением разглядывали диковинное оружие, но расспросами взрослых не доставали. Николай с улыбкой прикидывал, насколько у детей хватит терпения. Хватило аж на два квартала. Наконец самый старший из них не выдержал:

– Дядь, а дядь, дай стрельнуть.

– Брысь под лавку, шкет, – добродушно буркнул Антон. – Это тебе не игрушка.

– Ну тогда покажи, как стреляет, а?

– Болт сам будешь доставать, – тихо сказал Коля, когда его друг прицелился в чей-то забор.

Это заставило Антона передумать. Выковыривать драгоценный боеприпас из дерева – задача не из лёгких.

– Потом покажу, – сказал он разочарованным пацанам. – Бегите по домам – вас уже мамки, небось, потеряли.

– Да поживее! – резко прикрикнул Николай. – Кому сказал? Бегом отсюда!

Антон удивлённо посмотрел на друга, и лишь потом увидел причину его внезапной строгости. Метрах в ста от них из двора вышли пятеро мужиков с чёрными повязками на рукавах. Матвейцы, чтоб их!

– Интересно, чего им здесь надо? – вполголоса спросил Николай. – Это ведь не их район.

– Может, в гости к кому ходили? – неуверенно предположил Антон.

– Впятером?

– А иначе отгребут – их же терпеть не могут. Ну что, уходим? Не хватало ещё с ними сцепиться.

– И что, из-за них потом крюк делать? – нахмурился Николай. – Вряд ли они по наши души. Вроде мимо идут.

– Это да. Но ведь адепты у Матвея все отмороженные. Могут и просто так напасть. Смотри, все с оружием.

– Поздно. Побежим – погонятся. Давай просто отойдём в сторонку, – сказал Николай.

Он забрал у Антона арбалет, взвёл его и наложил болт. Друзья с тревогой смотрели на приближающихся адептов. Если бы они находились около своего дома, то не раздумывая позвали бы на помощь соседских парней и мужиков, благо те полагали святым долгом навалять матвейцам при любом удобном случае. Но здесь Николай с Антоном были чужими, поэтому неизвестно, придёт ли кто-нибудь на помощь. А сектанты шли уверенно, по-хозяйски, словно находились на своей территории. Возможно, такую уверенность им придавали охотничья двустволка и топоры в руках. Женщины прятали от греха подальше детей, мужчины, работавшие на огородах, покрепче сжимали в руках черенки лопат.

Поравнявшись с друзьями адепты остановились и внимательно оглядели их, задержав взгляды на арбалете. После чего тот из них, что держал в руках ружьё, повелительным голосом распорядился:

– По приказу великосвятого пророка Матвея с сегодняшнего дня всем жителям посёлка запрещается иметь при себе огнестрельное оружие и боеприпасы. Семён, забери у них эту штуку.

Один из адептов сделал шаг вперёд, но застыл, когда острие болта нацелилось ему в брюхо.

– Не советую, – покачал головой Николай, – Во-первых, это не огнестрел, и даже до катастрофы не запрещалось иметь арбалеты. А во-вторых, с каких это пор ваш Матвей стал тут главным? Лично мне его указы до одного места. Слишком много на себя берёт.

В глазах старшего группы мгновенно зажглось бешенство.

– Ах ты мразь! Оскорблять Учителя?

Адепт вскинул ружьё, и Николай понял: этот сумасшедший без колебаний нажмёт на спусковой крючок.

С момента краха прошлой жизни прошло уже больше года, и шелуха цивилизованности слетела с жителей Усть-Лимана. В случае заварухи уже никто не задумывался о "превышении предела самообороны". Люди вернулись в первобытные времена, когда закон джунглей стал основным правилом выживания. Николай, как и Антон, не были исключением из общего правила.

Действуя скорее на уровне рефлексов, чем осознанно, Николай выстрелил, не целясь. Раздался щелчок, лёгкий звон стальной тетивы, и болт с острым четырёхгранным наконечником прошил матвейца насквозь и застрял глубоко в брюхе того, кто стоял сзади. Адепт выронил двустволку, удивленно посмотрел на кровавое пятно на рубахе, а потом повалился в придорожную траву.

Всё произошло настолько неожиданно, что Антон и оставшиеся сектанты на несколько мгновений остолбенели. Николай же понимал: терять больше нечего – матвейцы не простят ему гибели товарища, а потому отбросил разряженное оружие, выхватил нож, и с размаху всадил его в печень ближайшего адепта. Он даже успел выдернуть нож из раны до того, как двое черноповязочников, замахиваясь топорами, кинулись на него в атаку. Оставшийся на ногах раненый, тем временем, вяло отмахивался от наседавшего Антона.

Началась смертельная в своей простоте игра: тот, кто оступится или замешкается, тот и проиграл. У адептов, пытавшихся обойти Колю с двух сторон, было преимущество в длине оружия, чем они и пользовались – размахивали топорами от души. По-прежнему стоять спиной к забору смысла не было – зажмут и порубят, и Николай обманным броском сумел вырваться на дорогу. Краем глаза он увидел, что Антон тоже отскочил от стены. Что ж, теперь можно и побегать

Коля хотел растянуть нападавших, чтобы попытаться разделаться с ними поодиночке. Но едва повернулся, как один из мужиков – здоровенный, как медведь, с хеканьем метнул в него свое оружие. Наверняка он рассудил, что даже если топор не вонзится лезвием, то всяко нанесёт травму, а затем напарник добьёт раненого. В общем-то, он оказался прав, почти так всё и произошло.

Николай не успел уклониться, и топор со страшной силой ударил его обухом в грудь, вдобавок, больно приложив рукоятью по подбородку. От резкой боли дыхание сбилось, а из глаз брызнули слёзы. В следующий миг другой черноповязочник, занося оружие над головой, рванул в атаку, и оглушенный болью Николай инстинктивно бросился нападавшему в ноги.

Адепт на полном ходу перелетел через него и со всего маху грянулся на дорогу, подняв тучу пыли. Коля же, зарычав от зверской боли в груди, извернулся, вцепился в одежду оглушенного противника и несколько раз наугад ударил его ножом. Рукоять вдруг стала скользкой от крови и Николаю пришлось как следует раскачать свое оружие, чтобы не оставить его в ране. Затем он оттолкнул поверженного врага и попытался быстро, как ему казалось, подняться, но не успев разогнуться, получил несколько жестоких ударов в лицо. Перед глазами вспыхнули сверхновые звезды, он услышал яростное сопение у самого уха, ощутил на лице тошнотворное луковое дыхание, потом кто-то страшно, до звона в ушах закричал и Николай из последних сил ткнул ножом вслепую – скорее, из упрямства, чем от желания победить. В следующий миг скользкая рукоять вырвалась из рук, крик стих, затем пыльная дорога ткнулась ему в ухо, и это было последнее, что запомнилось Николаю, так как сознание, наконец, милостиво погасло, избавив его от мучений.

Он пришёл в себя от шлепков по щекам. Вяло ругнувшись, он открыл глаза и увидел встревоженное лицо Антона.

– Живой? – обеспокоенно спросил друг.

– Частично, – невнятно пробормотал Коля. Он подвигал вправо-влево челюстью и поморщился – лицо немилосердно пекло, заплывший глаз едва видел, в ушах шумело. – Как сам?

– Ни царапины, – похвастался Антон.

Николай осторожно сел, и, когда головокружение прекратилось, осмотрелся. Рядом с ним лежали двое, чуть поодаль – ещё один. Убитый арбалетным болтом скрючился в позе зародыша у забора. И метрах в пяти дальше ничком прилег последний матвеец. Никто из них не подавал признаков жизни. Похоже, они положили всю пятерку. Или нет?

– Идти сможешь? – спросил Антон. – Скоро тут будет жарко.

– Уж куда жарче, – ответил Коля и поднялся. Грудь прострелило острой болью, он пошатнулся и с трудом удержался на ногах.

– А кто это так орал? – спросил он, отдышавшись

Антон удивленно посмотрел на него.

– Ты.

Николай с трудом сплюнул комок пыли и поморщился от боли – губам тоже досталось.

– Ты вот что, Антоха, нож мой найди. Я, если наклонюсь, не разогнусь больше. И арбалет мне дай, а ружьё сам неси. И болт забери – нам следы ни к чему.

– Уже забрал, – друг похлопал по брезентовому колчану на поясе.

Пока Николай трясущейся рукой заталкивал нож в ножны, пока боролся с волнами тошноты, Антон успел по-быстрому обшарить мертвецов, особое внимание уделив тому, кто изначально был с двустволкой.

– Неплохо – шесть патронов, – сообщил довольный Антон. – Тебе арбалет взвести?

– Взведи, – безразлично ответил Коля. – Только я сейчас не стрелок. Если что, отбиваться сам будешь.

Антон подхватил его под руку и осторожно повёл прочь от места побоища. Вслед им из окрестных домов глядели местные. Когда друзья скрылись за поворотом, из двора, около которого произошла схватка, появился бородатый дедок. Бегло глянув на мертвецов, под которыми расплывались лужи крови, он покачав головой, шустро собрал в охапку разбросанные топоры и вновь скрылся за воротами.

Трупы пролежали в дорожной пыли до самого вечера, пока их не нашли адепты. На все расспросы взбешённых матвейцев местные только разводили руками, нет мол, ничего не видели.

*****

Николай любовался Вероникой, хлопотавшей возле печи. На душе у него было уютно и спокойно. Она была примерно его ровесницей – ну, может, плюс пару лет. Высокая, не худышка, но и не квашня. Вьющиеся волосы с рыжинкой забраны в длинный хвост. Правильный овал лица, полные губы, большие карие глаза. А когда она улыбалась, на ее щеках появлялись симпатичные ямочки.

Ему было приятно ощущать на себе женскую заботу. Он сидел в просторной кухне Вероники, хозяйка пекла блины, а её дочка – Алинка, то и дело высовывала из соседней комнаты нос, смешно морщилась, пытаясь сдержать смешинку, и снова пряталась. На соседнем стуле спала, свернувшись клубком, полосатая кошка. Над столом в центре кухни висела на крючке керосиновая лампа, источавшая слабый неровный свет.

Николай чувствовал себя здесь… ну, как дома. Хотя и у Королёвых к нему относились как к члену семьи. Полина Степановна, например, явно считала его за сына, из-за чего им с Антохой частенько доставалось за их поздние возвращения. Случались и задушевные беседы, темой которых становились "хорошие девушки, которых в Усть-Лимане полно". Но всё-таки в семье Антона Николай чувствовал себя иначе.

К Веронике его притащили Антоха и братья Селезнёвы, которые встретились им по пути. Посмотрев на разбитое лицо Николая и оценив серьезность травмы груди, Санёк и Мишка вынесли однозначный вердикт: нужна помощь врача.

– Во-он там Вероника живёт, – указал Михаил на какой-то дом. – Правда, она не врач, а ветеринар, но, думаю, помочь сможет. К тому же до неё ближе, чем до вас, а ты едва ходишь.

Сашка убежал поспрошать хозяйку, не откажется ли она помочь пострадавшему и сколько за это возьмёт, а Михаил с Антоном, подхватив Николая под руки, двинулись следом.

Ветеринар в помощи не отказала. Кратко расспросив Колю о самочувствии, она попросила его глубоко вдохнуть, выслушала шипящие ругательства по поводу невозможности это сделать, пробежалась пальцами по его груди и сказала:

– Сотрясение. И рёбра если не сломаны, то, как минимум, треснули. Вам, сударь, – она посмотрела на Колю, – лежать нужно неделю, не меньше. А тугую повязку я сейчас сделаю.

Она удалилась в другую комнату и вскоре вернулась со старой простыней в руках. Антон и Миха при помощи ножа быстро раскромсали постельную принадлежность на длинные полоски. Десять минут спустя Николай, ставший похожим на мумию, сидел на стуле и едва мог дышать.

– Вот и всё, – Вероника слегка склонила голову, оценивая результаты своей работы. – Организм не нагружать неделю. А лучше и дольше.

– Сколько, хозяюшка, мы тебе должны за труды? – спросил Антон.

– Тут трудов ни на грош. Простыню мне принесёте взамен этой, и мы в расчёте.

– Спасибо… Вероника, – Николай отчего-то засмущался и едва сумел выговорить её имя. – Я оклемаюсь и сразу зайду…

– Лучше бы тебе вообще никуда не ходить, а здесь остаться, – ответила девушка. – Тебе сейчас нельзя ходить, а у нас есть свободная комната. Нас с дочкой ты не стеснишь.

– Понимаешь, – Коля попытался говорить уверенно, но мысли разбегались и путались – всё-таки удар по голове не прошел даром, – за нами могут матвейцы прийти. И если я здесь… в смысле, если я буду здесь…

– Понятно, не продолжай.

Вероника посмотрела на парней и спросила:

– Они знают где вы? Шли за вами?

– Нет, – ответил Антон. – Те, с кем мы схлестнулись, уже никуда не пойдут. Но Матвей просто так смерть пятерых своих не оставит. Он будет землю рыть, чтобы нас отыскать.

– Ни фига себе! – в один голос воскликнули братья, которых Антон в подробности до сих пор не посвящал. – Вы вдвоём завалили пятерых?

– Не орите – вас на улице слышно, – шикнул Антон и искоса посмотрел на Веронику.

– Мне тоже интересно, – спокойно пояснила она. – И не думайте, что вас сдам – я этих выродков люблю не больше вашего.

– Да рассказывать-то особо и нечего, – пожал плечами Антон. – Матвей, оказывается, издал указ, запрещающий владение огнестрелами. Совсем оборзел, пророк хренов. Вот эти пятеро к нам и пристали – мол, мы им арбалет должны отдать. Слово за слово, я опомниться не успел, а Коляна чуть не пристрелили – хорошо, что он успел первым. Классный арбалет Михалыч сделал – представляете, болт прошел навылет и ещё второго ранил. Вот его-то я и оприходовал, пока Коля с остальными разбирался.

– Так он один… четверых? – округлил глаза Санёк.

– Ну-у, – протянул Антон, – скажем так: четверых с половиной, если считать того, что с болтом в брюхе. Правда, двое после него еще шевелились, пришлось добавить им обухом. А чего ты хотел? – вскинулся он, заметив удивленный взгляд Николая. – Чтобы они болтать начали? Нет уж. Собаке – собачья смерть.

Антон говорил о человеческих жизнях, как об очках в шахматной партии – отстранённо, будто только для информации, подумалось Николаю. Да, ожесточились за год люди Усть-Лимана, очерствели, всё первобытное, что скрывалось где-то глубоко, повылезало наружу. Вот разве мог он ещё год-полтора назад подумать, что зарежет троих и не будет после этого испытывать ничего, кроме удовлетворения? Коля, конечно, не знал, как бы он себя чувствовал, доведись ему отнять жизнь обычного человека, но полубезумные фанатики под руководством Матвея не вызывали у него ничего, кроме отвращения и брезгливости. Возможно, поэтому он сейчас и не терзался угрызениями совести. А чего мучиться, если внешне человеческие существа с мозгами, промытыми лживыми проповедями самозваного пророка, людьми больше не являлись? Даже кровавые стражи границы и те честнее – они хотя бы не прикрываются высшими устремлениями и моралью.

Тут же вспомнились рассказы очевидцев о том, как озверелая толпа адептов нового учения во главе с самим Матвеем устроила террор на востоке посёлка, выискивая укрывшихся бандитов Витька, а заодно сжигая дома тех, кто осмеливался хотя бы на словах перечить "великому учителю". Сколько тогда народу погибло? Тридцать человек? Сорок? Сгорели в домах заживо, скончались от побоев, замёрзли, связанные, облитые водой и брошенные на снегу. Матвейцы тогда тоже потеряли человек десять – не все жертвы безропотно принимали смерть. Потом адепты схлестнулись с "бригадирскими" – людьми Ивашова, бывшего главы Усть-Лимана, отчего обе стороны изрядно пострадали. На долгих четыре месяца в посёлке воцарилось неустойчивое спокойствие. И вот, пожалуйста, опять этот безумец взялся наводить свои порядки. Нет, Коля ничуть не жалел о содеянном. Единственное: как бы матвейцы за ним и Антохой не пришли. Полина Степановна и Ксюша могут пострадать.

– И тут Колян его р-раз! А потом еще! – донесся до Николая голос Антохи, который продолжал живописать их эпическую битву. – Этот так и остался лежать, а последний Коляна давай обрабатывать. Здоров был, что твой бугай. Кулаки у него: вот такие! С мою голову размером. Понятно, что Колька поплыл. Но потом как заорет! И в шею его ножом – раз! Не знаю, как исхитрился. А потом и сам опал, как озимые. А бугай тот ножик выдернул, отбросил, и ну Коляна ногами охаживать. Кровища с него как из крана, но стоит, падла. Живучий попался.

– А дальше? – жадно спросил Мишка.

– А дальше, – спокойно продолжил Антон, – пока он на Колю отвлёкся, я сзади подкрался и как дал ему обухом. Его же топором его и кончил.

Всё помолчали, переваривали сказанное.

– И раненых я добил, – хмуро закончил Антон. – Не место этим тварям среди людей. Так что, если местные не заложат, матвейцы нас не найдут.

– Если, – передразнил его Николай. – А если найдут? Саня, Миха, Полину Степановну с Ксюшкой возьмёте к себе на пару ночей?

– Само собой, – обиделись братья. – И вас тоже.

– Нет, мы с Антохой пока дома останемся. Если матвейцы до нас доберутся, мы найдём, чем их встретить: арбалет и ружьё есть.

– Глупости! – внезапно вмешалась Вероника. – Из тебя сейчас боец, как из курёнка петух. Тебя сейчас моя Алинка затопчет и не запыхается. Оставайся у меня, сюда эти варнаки вряд ли придут. А ты, Антон, поживи с мамой и сестрой у друзей. Если, не дай Господь, матвейцы сумеют вас вычислить, то первым делом попытаются дом сжечь, как они и делают обычно. Но там никого не будет. А если не найдут, так и хорошо.

Коля хотел возмутиться, но к его удивлению парни поддержали мнение Вероники, быстренько распрощались и удалились, оставив друга на попечение хозяйки. Девушка соорудила ему какой-то вонючий компресс на лицо, заставила поесть овощного супа и чуть ли не насильно уложила спать. Он отключился моментально и проспал почти сутки, вынырнув из тяжкого сна лишь к следующему вечеру.

Оказалось, днём прибегал Антон, рассказал, что никто их не то что не потревожил, а даже и не искал. Заодно принёс грудинку поросёнка – судя по всему, хозяйка с дочкой жили очень даже небогато, а больному, мол, бульон не помешает. А ещё литровую банку варенья – благодарность от Полины Степановны. И сбежал – наверняка, подлец хитрозадый, решил потренироваться в стрельбе из арбалета, пока хозяин тут бездельничает.

Теперь Коля смотрел, как Вероника, бегая то к печи, то в подпол, собирает угощение для внезапного постояльца. Когда всё было готово, хозяйка достала из шкафа початую бутылку водки и поставила на стол.

– Николай, прошу к столу. Алинка! Выходи, а то без тебя блины съедим.

– Я есть не хочу, – заявила девчонка, как две капли воды похожая на маму, и в противоположность своим словам тут же перетащила себе на тарелку горку блинов, залив их сверху вареньем.

Николай с улыбкой сказал:

– Страшно подумать, что было бы, будь ты голодной.

– Сладенькое-то всегда готова съесть, – вернула улыбку Вероника. – Если б она так мясо уплетала… Хотя, мяса мы уж давно не видим, так что хоть блины ест, и то хорошо. Ты, Коля, не стесняйся, накладывай себе. И вот…

Она хотела налить ему водки, но Коля покачал головой.

– Не надо, мне и без водки хорошо. Так что оставь для лекарственных целей.

Может, ему показалось, но в глазах хозяйки дома что-то промелькнуло. То ли одобрение, то ли опасение, он не понял. Ужин прошёл в разговорах обо всяких пустяках. Алинка, заглотив свою порцию блинов, теперь просто сидела, подперев подбородок руками, и беззастенчиво пялилась на гостя. Вероника, напротив, старательно избегала встречаться глазами с Николаем, хотя любую тему для разговора охотно поддерживала. Ну, почти любую: когда он спросил её о муже, Вероника, помрачнев, буркнула: "Утонул он на рыбалке, три года назад". Коля, поняв, что эта тема неприятна хозяйке, не стал расспрашивать дальше.

– Извини, не знал о твоей потере.

Тут вдруг заговорила девочка – неожиданно зло нахмурившись.

– Ничего мы не теряли! Он бил маму, когда напивался.

– Алинка, замолчи! – Вероника сердито посмотрела на дочь.

– Не замолчу! Думаешь, я не видела, как ты потом плачешь?

– Алина! – в голосе Вероники прорезались стальные нотки. – Поела? Марш к себе в комнату!

– Сейчас, только спрошу, – и, уставившись на Николая, задала неожиданный вопрос: – А ты совсем не пьёшь или только сейчас притворяешься?

– Почему же "совсем"? С удовольствием выпью в хорошей компании в праздник. Сейчас просто не хочу, – в некотором недоумении, но честно ответил Коля. – А ты почему спрашиваешь?

– Ладно, – с серьёзным видом кивнула девочка, – думаю, ты нам подходишь. Мам, если что, я не против.

– Ах ты… – покрасневшая, как варёный рак, Вероника вскочила на ноги, но Алинка со смехом уже удрала к себе. – Извини, Николай, она еще ребенок. Просто ей мужской руки не хватает, как бы она к отцу ни относилась.

– Значит, у вас коллективные выборы? – не удержался он от улыбки. – А что, неплохо: половина голосов электората у меня уже есть.

– Да ну вас обоих! – окончательно смутилась Вероника.

– Знаешь, о чём я думаю? – уже серьёзно спросил он. – Куда же Усть-Лиманские мужики глядели, если ты уже три года, как свободна?

– Кто в бутылку, а кто и просто налево, – она наконец-то посмотрела ему в глаза. – А мне ни того, ни другого не надобно. Да и кому чужой ребёнок нужен?

– Алинка – замечательная девочка. Надо её с Ксюшей познакомить, они ровесницы, думаю, сойдутся быстро. Мы с Антоном Ксюшку понемногу обучаем драться. Учим, как за себя постоять – это в теперешней жизни, боюсь, ой как пригодится. Ты не против, если я её буду водить к нам? Вдвоём им удобнее заниматься будет.

– Это было бы… – начала Вероника, но тут из-за дверей раздался тонкий голосок:

– Я согласная! И Ваське Серпухову наконец-то по шее надаю! А то он такой здоровенный, что мы с Веркой вдвоём с ним справиться не можем.

– Вот я сейчас чьё-то длинное любопытное ухо-то прищемлю!

Вероника поднялась, за дверью что-то грохнуло, потом послышался писк:

– Мамочка, я уже спать легла.

– Заноза, – улыбнулась Вероника. – Наверное, ей бы в самом деле не повредило спустить лишний пар у вас на занятиях. Только это не опасно?

– Ну, бывает, конечно, что Ксюха по носу получает. Но лучше уж на тренировке, чем… Поднатаскаем её, и Алинка будет готова драться или вовремя убежать, если не дай бог ей какой подонок на пути встретится. Она ж красавицей растёт, – Коля посмотрел на Веронику, смутился и закончил: – Вся в маму.

– Скажешь тоже, – она поднялась и направилась к двери в другую комнату. – Иди, ложись, отдыхай.

– Помочь со стола убрать?

– Я ж тебе ещё вчера сказала – организм не нагружать, – рассмеялась Вероника. – Сама уберу. А то потом скажешь, что ж это за хозяйка, которая заставляет гостей посуду мыть?

Вероника убедилась, что Николай лёг в кровать, пожелала спокойной ночи и вышла, плотно затворив за собой дверь. Он долго лежал, слушая, как хозяйка приводит кухню в порядок. И незаметно для себя уснул.

А проснулся от тихого скрипа, когда дверь открылась, а потом закрылась. Николай увидел рядом с собой смутно белеющий в темноте силуэт девушки. Он молча отодвинулся к стене и откинул в сторону одеяло. Вероника юркнула к нему под бок и прижалась, положив голову ему на плечо. Коля вдохнул ее запах – от её волос пахло чем-то приятно-травяным.

– А как же насчёт "не нагружать организм"?

– Думаю, такая нагрузка твоему организму не повредит. Лежи, не шевелись.

Она сама поцеловала его. Их первый поцелуй показался ему бесконечным.

*****

Рынок, по негласному всеобщему договору был территорией нейтральной. Располагался он в центре посёлка, и здесь каждый день собирался народ: кто продать, кто купить, а кто и просто потрепаться и послушать новости. В последние дни новостей было много.

По Усть-Лиману всегда бродили неясные слухи. Как обычно, тот, кто делился ими, лично ничего не видел, но прекрасно знал того, кто был свидетелем происшествия. И ничего удивительного, что постепенно передаваемый слух разрастался в размерах и подробностях настолько, что первоначальные события можно было угадать с трудом.

Потому Коля, услышав разговор трёх возрастных тётушек, с изумлением узнал, что на днях неизвестные уничтожили целую банду матвейцев, количеством не меньше тридцати человек. То ли это были народные мстители, то ли недобитые бандиты Витька, то ли "мэрские" – здесь мнения тётушек разнились. Сопоставив примерное время и предполагаемое место событий, он пришёл к выводу, что именно их с Антоном схватка с адептами и послужила основой для столь нереального слуха. Нет, что матвейцам ещё где-то наваляли, он вполне мог допустить, но не в таких же масштабах. Потому что сегодня уже нет в Усть-Лимане настолько организованной силы, способной противостоять поборникам сладкоречивого фанатика Матвея. Даже "мэрские" во главе с Ивашовым притихли и на территорию адептов соваться не рискуют. Правда, и на свою матвейцев не пускают.

Он собрался двинуть дальше, но остановился, услышав, что сказала другая торговка.

– Ой, бабы, помяните моё слово, скоро утопнем мы в крови. Семёновна сказала, что назавтра опять казнь объявляют. Я-то в огороде возилась, а она сама видела, как десяток матвейцев прошагал по улице, и вели они за собой семью Лутошкиных. Самого Сергея – избитого в кровь, волокли под руки матвейцы, а жену его и обоих дочек связали верёвками и тащили, словно коз.

– Чем же Лутошкины этим иродам не угодили? – заахала одна из собеседниц.

– Да ты что, Ильинична, совсем беспамятная стала? – изумилась рассказчица. – Брат Сергея Лутошкина в Усть-Лиман приехал как раз перед наказанием господним. Он же поп. Или дьякон? Не разбираюсь я в ихних иерархиях.

– Точно, точно, – закивала головой третья торговка. – Виталик Лутошкин. Он в городе в семинарии учился. Мы ещё, помню, смеялись, когда он представился отцом Никодимом. Его ж к нам отправили церковь возводить. Да только не успел он ничего построить – как была она в вагоне железнодорожном, так и осталась.

– Вот, вот, он самый. А поскольку Матвей с отцом Никодимом поспорил люто, то приказал его спымать и в тюрьму бросить.

– Чего ж они не поделили?

– Говорят, отец Никодим рассердился жутко, что Матвей присвоил себе звание пророка, вот и высказал матом, что о нём думает. Тот его в тюрьму заключил, да только нашлись люди добрые, вытащили опального и спрятали. Вот Матвей церквушку вагонную сжёг, а теперь, вишь чё, за сродственников Никодима взялся.

– Так их казнить-то будут?

– Кто ж его, безумца, знает? Может, и их. Говорят, у него уже человек десять наготове…

Потом разговор торговок переключился в огородно-растительную плоскость, и Николай отправился по рядам, подыскивая, на что бы можно обменять выделанные шкурки, добытые им на охоте. Деньги, как стандартная единица обмена, давно уже перестали существовать, и на рынке товаров и услуг царил господин бартер. Поэтому продавец и покупатель могли до посинения спорить, сколько стоит десяток яиц – два килограмма моркови, четыре солидных окунька или неработающий будильник?

Однако разговор торговок не выходил у Коли из головы. Матвей со своими присными окончательно потерял всякое представление о мирном существовании в человеческой общине. В своё время сколотив из не в меру рьяных поборников веры основу своей шайки, он постепенно стал той силой, с которой нельзя было не считаться. Бывший "мэр" Усть-Лимана, господин Ивашов, тоже подсуетился, собрав под свою руку крепких ребят, но больше в разборки не лез – видимо, накапливая силы после эпического махача с бандой Витька на рыночной площади.

В западной же части посёлка, где и жил Николай, никаких организованных силовых групп не было. Пару раз, когда адепты пытались наехать, местные мужики по первому тревожному кличу поднимались и вваливали незваным гостям по первое число. Но это случалось, когда возникала острая необходимость. А вот заниматься наведением порядка: пресечь драку, выдворить прочь загулявшую компашку или просто патрулировать окрестности, некому. Ну не было у них настоящего вожака.

Коля пытался организовать патруль, чтобы воры не лазили по местным огородам, а молодые парочки могли спокойно прогуливаться вечерами под луной. Максимум, чего удалось добиться, это собрать группу парней, куда, разумеется, вошли Антоха, Саня и Мишка Селезнёвы. Группа "дружинников" походила-походила вокруг границ "их" района, да тем и кончилось. Платить им за свою безопасность никто, разумеется, не хотел, собирать "налог на дружину" со своих соседей насильно, как это делали "мэрские" Ивашова и подручные Матвея, Коля не стал. В общем, идея дружины заглохла, как Николай ни пытался убедить соседей, что это неразумно. Рано или поздно доберутся до них чьи-нибудь боевики. Ведь недаром есть старая сказка про прутики и веник… Но на все его уговоры остальные только отмахивались – как говорится, пока жареный петух в зад не клюнет.

Выменяв заячьи шкурки на ведро молодой картошки, Коля выгрузил половину Королёвым, а вторую принёс домой. Алинки дома не было – убежала куда-то с детворой, Вероника поцеловала его, пообещала приготовить "царский ужин" и тут же приступила к готовке, а сам Николай отправился проверить силки, которые наставил на заячьих тропах. По правильному надо было это делать с утра, пока до добычи, если таковая была, не добрались стражи или люди-охотники, но лучше сейчас, чем вообще завтра.

По пути он опять услышал глашатаев Матвея – теперь они ходили человек по шесть-семь, к тому же вооружённые. Правда, не пытались отобрать у жителей огнестрелы, не доставали с вопросами, верят ли местные пророчествам "великого учителя". Просто гундосили какую-то молитву, а в промежутках громко выкрикивали время и место очередной казни. Если он правильно понял, то на казнить собирались одного вора и троих еретиков, не согласных с учением Матвея. Коля проводил мрачным взглядом бесноватых, испытывая сильнейшее желание взвести арбалет и пустить болт в кого-нибудь из черноповязочной братии.

Он брёл в сторону западной границы, машинально просеивая взглядом заросли в поисках установленных силков, а из головы не выходили мысли о предстоящей казни. Он заведомо не жалел пойманного вора: неважно, стащил ли тот пучок редиски с соседского огорода или обнёс целый подпол, обрекая обворованную семью на голодную смерть. Но те трое, которые "еретики"? Наверняка ведь этот выродок просто сводит счёты с неугодными ему людьми! С теми, кто не поддался на слащавые речи Матвея, кто не пожелал кормить задарма его оглоедов, кто не отдал добровольно свою дочь для ночных утех "гвардейцев".

Николай вдруг представил, что к нему пришли человек двадцать этих бородачей и уволокли с собой Веронику. Бешенство, забушевавшее в крови, тотчас придало окружающему красноватый оттенок. Он с трудом изгнал из мыслей ужасающую картину, одновременно взмолившись богу, чтобы ничего подобного в действительности никогда не случилось. И тут же криво усмехнулся: вот это да! Он только что горячо молился. На полном серьёзе. Ну и жизнь пошла: атеисты начинают обращаться к богу, а верующие, истово возносящие молитвы, творят такое, что не укладывается не только в религиозные, но и просто человеческие нормы.

Шагах в двадцати перед ним в траве замелькали разноцветные собачьи спины. Похоже, он подошёл к границе вплотную. Николай остановился, сел, подобрав под себя ноги, и постарался успокоиться. Он, честно говоря, сомневался, что из его затеи выйдет что-нибудь путное, но не мог не попробовать.

Постепенно дыхание пришло в норму, сердце начало стучать медленнее, а в ушах появился лёгкий звон – предвестник той странной головной боли, после которой начинался контакт со стражами.

Вот оно! Словно получив по башке мешочком с песком, он едва не рухнул от возникшего головокружения. Начали проявляться чужие ощущения. Их было много – больше десятка. Не такие ясные, как при контакте с вожаком, но довольно понятные. Псы, охранявшие границу, изнывали от влажной духоты и явно были настроены разорвать человека только за то, что из-за него они торчат на жаре в старых садах, вместо того, чтобы лежать где-нибудь около прохладного ручья. Если Коля правильно понял, то договариваться о чём бы то ни было стражи не желали.

– Эй, друзья, позовите вожака, – негромко сказал он. – Мне нужно с ним поговорить.

Бывшие дворняги даже не пошевелились. Из доносящихся от них эмоций чётко выделялись настороженность и готовность убивать, но никак не желание общаться. Коля с досадой понял, что на этот раз беседы у него не получилось. Возможно из-за того, что перед ним сейчас сидели рядовые члены собачьего патруля, а не их начальник.

– Не будьте такими сволочами, – продолжил он уговаривать. – Позовите старшего. Вам же нетрудно, а этот разговор может спасти жизни ни в чём не повинных людей.

Человеческая речь, обычно умиротворявшая стражей, на сей раз оказала обратное действие. Псы дружно заворчали, показывая жёлтые клыки, но в атаку не кинулись – только их красные глаза неотступно следили за сидящим человеком. У Коли мелькнула несвоевременная мысль, а какого, собственно, чёрта даже у рядовых стражей глаза красные? Ведь у всех собак глаза всегда были карие или чёрные. Ну или голубые, как у хаски. А эти поголовно выглядят, как заправские вампиры. Может, чтобы лучше видеть в темноте?

– Ну чего уставились? – крикнул Коля, выплескивая на них обиду и раздражение от неудавшегося разговора. – Не хотите позвать вожака, я его и сам найду. С вами, шестёрками, говорить всё равно не о чем.

Оп-па! Коля резво подпрыгнул на ноги и отступил на пяток шагов назад. Собаки явно поняли, какого он о них мнения. Псы, как один, подскочили, а морды их ощерились в злобных оскалах. Двое или трое из них даже залаяли. Судя по захлестнувшим его эмоциям, стражи разозлились всерьёз. И если бы не граница, уже разорвали бы наглого человека, который осмелился унизить их. А так им пришлось выстроиться в длинную цепь, чётко обозначив пределы безопасной для человека зоны.

– Ладно, ладно, извинюсь! – крикнул он, хотя никакого сожаления не испытывал. Псы, несомненно, это почувствовали, потому что теперь залаял весь десяток собак. От них волнами исходили злость, ярость и даже подленькое такое желание подманить человека поближе. Чтобы он приблизился к границе… и перешагнул ее.

Николай показал им весьма некультурный жест.

– Хрен вы угадали! Вот вам!

Псы вдруг замолкли, а их уши, до того прижатые, встали торчком. Собаки как-то неуверенно принялись топтаться на месте, а до Коли донеслось их… смущение? Ну да, стражи явно были смущены и даже растеряны. Что происходит? Может, где-то неподалёку появился их главный, которого он прозвал Акелой?

Появись из травяных зарослей какой-нибудь бизон, Коля, наверное, даже не удивился бы. А так он застыл в шоке. Развесистые ветки старых яблонь зашуршали, отодвинутые чьей-то рукой, и глазам изумлённого Николая предстало невероятное зрелище. Шагах в двадцати – по ту сторону невидимой границы, стоял мужчина. В довольно потрёпанной ветровке, пятнистых брюках – то ли военных, то ли охотничьих, и панамой цвета хаки на голове. За плечами туго набитый вещмешок, поверх которого приторочен рулон с палаткой, в руках карабин. Или это винтовка?

Николай оторопело потряс головой, но мужик никуда не исчез. Мало того, около него бесшумно возник здоровущий пёс, по виду весьма похожий на волка, только с хорошего телёнка размером. Судя по оскаленным пастям и поджатым хвостам собак-стражей, ни мужик, ни сопровождающий его мутант Коле не привиделись.

Незнакомец усмехнулся в бороду и спросил:

– Ты всегда так со стражами общаешься? Должен сказать, это не лучший способ договариваться.

– Да нет, – ошеломлённо ответил Коля. – Просто стражи мечтали, чтобы я переступил границу, тогда они могли бы меня разорвать. Вот я им и… показал. А ты кто вообще? И почему они на тебя не нападают?

– Долго рассказывать, – пожал плечами незнакомец. – У вас тут найдётся, где переночевать? Давненько я нормальной постели не видел.

В совершеннейшем смятении Николай смотрел на мужчину, однако отметил, что оружие тот продолжает держать наготове. И ствол его смотрит куда-то в район Колиного пупка. Он тут же пожалел, что заранее не взвёл арбалет – стоять практически безоружным перед незнакомцем было как-то… неприятно, что ли? Да и зверь его, мягко говоря, внушал опасения.

– Для хорошего человека и ночлег найдем, и стол накроем.

– Да расслабься ты, – усмехнулся мужчина. – Человек я, человек, правда, не совсем обычный. Серый, ты как всегда? На поиски дамского общества?

Коля мог бы поклясться, что на морде гигантского пса появилась улыбка.

– Ладно, дуй. Понадобишься – найду.

Громадный полуволк, будто поняв человеческую речь, бесшумно удалился. Собаки-стражи заметно расслабились.

– Ну тогда пойдём, обычный человек, гостем будешь, – ответно усмехнулся Николай. – И комната, и постель найдётся, и ужин. Правда, разносолов не обещаю – времена сейчас не столь жирные, что раньше.

– Добрые люди ходят в гости со своим угощением. Подожди, не уходи, – сказал незнакомец, сбросил на траву вещмешок и удалился в ту сторону, откуда так внезапно появился пару минут назад.

Коля посмотрел на стражей, которые, как ни в чём ни бывало расселись рядком. Они уже не скалили зубищи и не рычали, а деловито выкусывали блох из шерсти или чесали задними лапами за ушами, не обращая на незнакомца никакого внимания. А ведь он ходит по запретной стороне границы! Что ж это делается, а? Может, у него глюки от усталости и духоты? Да нет, вон же вещмешок лежит на той стороне.

Где-то неподалёку сухо щёлкнул выстрел, и минут через пять незнакомец вновь появился. На сей раз карабин у него уже был за спиной, зато в руках он держал тушку солидного поросёнка. Псы оживились и даже завиляли хвостами, но мужчина шикнул на них:

– Это не вам, прожоры, – и добавил что-то непонятное: – Вы и так на гособеспечении.

Он дошёл до Коли и протянул тушку.

– Я добыл, думаю, будет справедливо, если доставка твоя. Кстати, давай знакомиться. Александр.

– Николай, – Коля пожал его руку, отметив крепость хватки. – Пойдём. Только…

– Что? – поднял бровь Александр.

– У нас появились любители огнестрелы отбирать. Если нарвёмся на них… или через сады убегать придётся, или драться. По-серьёзному.

– Весело у вас тут, – хмыкнул Александр и, правильно оценив сомневающийся взгляд Николая, сказал: – Не переживай, мне приходилось стрелять.

Коля прочитав в его глазах завершение фразы "в человека", кивнул, закинул тушку на плечо и зашагал к дому.

*****

По пути странный пришелец с любопытством оглядывался. А Коля искоса присматривался к гостю, словно пытаясь обнаружить в нем то неведомое, что отличает его от остальных, кому переступать границу смерти подобно. Ничего особенного, конечно, не увидел. Вот разве что взгляд у незнакомца был, что называется, стальной. Такой Коля видел у тех, кто многое пережили и при этом не сломались.

Интересно, какая сейчас у него цель? Откуда и зачем он пришёл в Усть-Лиман? Но задавать вопросы Коля не спешил, понимая, захочет пришелец, сам всё расскажет, а нет… ну, на нет и суда нет.

Он в очередной раз не удержался и покосился на Александра. В его присутствии Николай почему-то чувствовал себя юным щенком, семенящим рядом с матёрым волкодавом. Это сравнение ему не нравилось, он выпрямил спину и расправил плечи. Словно угадав его мысли, Александр, поймав его взгляд, улыбнулся – хорошо так, открыто, без усмешки. И в то же время, немного печально.

Чтобы не молчать, Коле пришлось поработать гидом.

– Это крайние огороды, за ними только старые сады, откуда мы и пришли. Дальше граница. У нас её только в одном месте видно – на юге, где провал в земле. Больше года назад землетрясения было, вот этот провал и образовался. Народ на огородах выращивает, кто что может. В основном картошку. Хотя за такое короткое лето она, скорее всего, не созреет.

– Насколько короткое?

– Тепло только месяц стоит. А до самого июня у нас снег лежал, – пояснил Николай особенности нового климата.

– Ясно, теперь везде так. Извини, что прервал, продолжай.

– По ночам некоторые дозоры у огородов несут, чтоб урожай не разворовали. А вон те холмики – это могилы. Так теперь своих умерших хоронят. Иногда прикапывают и тех, кого на воровстве поймали. Сам понимаешь, теперь полиции и суда нет, поэтому разбирательства с ворами короткие. Поймали, рёбра, руки, ноги переломали и закопали то, что осталось. Хотя, бывает, и наоборот. А старое поселковое кладбище было во-он там, – он махнул, показывая направление. – Но после Апокалипсиса оно оказалось недоступным – его границей от посёлка отрезало.

– Апокалипсиса? – переспросил Александр. – В других местах конец света Рагнарёком называют.

– Да как ни назови, смысл не меняется. И Армагеддоном кличут, и концом света, и всеобщим пи… Ну, в общем, кто как, в меру своей образованности. А где именно Рагнарёком называют?

– В бывшей Европе, например, – спокойно ответил пришелец.

Сказал так, словно имел в виду соседнюю деревню. Словно он только что оттуда пришёл. Коля смущённо кашлянул – вроде врать тому смысла нет, но и доказательств не привёл. Ладно, решил он, пока поверим на слово.

– Там, – он повёл рукой, – куда мы с тобой идём, так называемый свободный район. Нет у нас тут ни банд, ни бригад, ни смотрящих, как в остальных частях Усть-Лимана. Только, боюсь, ненадолго это.

– Почему?

– Подробно дома расскажу, – хмуро ответил Николай. – Пока же просто надо смотреть в оба, чтобы на матвейцев не нарваться, если те вдруг сюда пожаловали.

– Что за звери такие? – усмехнулся Александр.

– Именно что звери, – без улыбки ответил Коля. – Последователи самозваного пророка Матвея. Раньше их бы сектой обозвали. Большинство – фанатики религиозные, но есть и обычные подонки, которые примкнули к адептам. В последнее время повадились устраивать казни.

– Людей жгут? – сразу помрачнел собеседник, а его зелёные глаза словно подёрнулись льдом.

– Хуже. Матвей, сволочь, придумал новый способ. Отправляет жертв через границу. И вещает, мол, ежели Господь сочтёт их невиновными, то обратно они вернутся целыми и невредимыми. А если их псы порвут, значит, и перед людьми, и перед богом преступники виноваты. А ведь стражам без разницы – специально или случайно человек границу перешёл. Вот они и выступают в роли палачей.

– Умно он придумал. Как же вы такой беспредел допустили? Куда ваша полиция смотрела? Или её к тому времени уже того… расформировали?

– Ага, только не расформировали, а трансформировали. Дело в том, что раньше Матвей был майором полиции Никитиным. Удивлён? Вот и все поселковые удивились, когда майор вдруг переквалифицировался в пророка Матвея. Но потом плюнули и забыли – мало ли местных сумасшедших? Поначалу никто Матвея и его сторонников всерьёз не воспринимал, – Коля перебросил тушку поросёнка на другое плечо. – Ну собирались вместе, молились. С хоругвями и иконами по улицам ходили. Матвея великосвятым пророком, оком и дланью Господа величали. А потом оказалось, что его секта раскинула свои щупальца по всему посёлку. Где-то целые семьи бросали дома и переселялись в барак…

– Что за барак?

– Так он велел снести несколько домов, расчистить участки, и на том месте адепты возвели длиннющий барак, в котором и живут все хором. Мол, ничего своего у них быть не должно, всё общее. Включая, кстати, женщин.

– И что, женщин там много при таких раскладах? – удивился Александр.

– Больше, чем можно было подумать, – хмуро ответил Николай. – Семью Матвей объявил чуть ли не проклятием, вот к нему и потянулись те, кто от семейных уз утомился. Но Матвей – тот ещё жук! Он установил закон, что любая женщина обязана спать с выбравшим её мужчиной. И наоборот тоже…

– Не понял? Что наоборот?

– Если адепт остался на ночь без пары, то любая, даже самая страшная бабища может утащить его в свою постель. И он обязан ублажить её, иначе розог дадут при всём народе. Сам понимаешь, после этого много одиноких баб у Матвея оказалось. Вот так к нему и начал народ стягиваться – кто семьями, кто просто бросая своих близких. Так, давай-ка прервёмся, я к Антохе загляну. Ты не против, если я друзьям про тебя расскажу?

– Друзьям и родичам, если они не болтуны, можно, – не стал возражать Александр. – Остальным пока обо мне знать не стоит.

Антон, круглыми от удивления глазами глядя на незнакомца, который умеет безнаказанно переходить границу, пообещал "мухой сгонять" за Сашком и Михой, и умчался. Полина Степановна попыталась, конечно, усадить внезапных гостей за стол, на что Коля выдвинул контрпредложение "лучше вы к нам" и показал на полосатую тушку на плече. Мать Антона засуетилась, собирая с собой немудрёное угощение – теперь хорошим тоном считалось ходить в гости обязательно не с пустыми руками. К тому времени подтянулись Антон, Саша и Михаил и прискакала Ксюша. В общем, к дому Вероники они пришли уже солидной толпой.

Поэтому, когда вернулась хозяйка, лечившая приболевшую козу у соседей, она увидела не только Колю, но ещё и семейство Королёвых в полном составе, обоих братьев Селезнёвых и какого-то незнакомого мужчину. Полина Степановна строгала салат из принесённых с собой овощей, Коля разделывал поросенка, Ксюша и Алинка сидели на лавке, болтая ногами и оживлённо чирикая. Ну а парни занимали незнакомца беседой.

– Ника, у нас гости! – крикнул Николай, завидев её на пороге. – Знакомься: это Александр. Он поживёт у нас какое-то время. Александр, это моя жена Вероника.

Незнакомец тут же вскочил, вытянулся по стойке "смирно", склонил голову и резко сдвинул пятки. Послышался еле слышный глухой стук.

Александр поморщился.

– Хотел поприветствовать прекрасную даму по-офицерски, да разве в берцах что получится. Никакого шарма нет в современной обуви. Вот, помню, до революции, как встанешь во фрунт – весь такой в орденах да аксельбантах, да как щёлкнешь каблуками. И такой, знаете ли, звон пойдет, что все окрестные дамы тут же падают в объятия.

Девчонки прыснули в кулачки, а остальные гости заулыбались. Вероника отметила, что Коля помрачнел и как-то слишком быстро вернулся к разделке мяса, после чего прохладным тоном сказала:

– У меня есть три замечательных подруги, две из которых не замужем. И если не возражаете, Александр, я позову их в гости – вам будет кому продемонстрировать свою строевую стойку. Уверена, они будут очарованы и без аксельбантов.

Александр на секунду завис, внимательно посмотрел в глаза хозяйке дома, потом бросил быстрый взгляд на Колю, погружённого в разделку мяса, и хлопнул себя по лбу.

– Вероника, во-первых, давай сразу перейдём на "ты". А во-вторых, я с удовольствием познакомлюсь с твоими подругами. А то и переселюсь к ним, если они возражать не будут. Николай, я во дворе видел одну интересную штуку. Да оторвись ты от этого мяса, расскажи, что это там такое. Извините, мы на минутку вас покинем.

Когда они вышли на крыльцо, Александр повернулся к Коле и тихо сказал:

– У меня и мысли не было обижать ни тебя, ни жену твою. Обещаю, больше ничего такого не повторится. Она у тебя молодец – с полпинка меня на место поставила. Не удержался при виде красивой девушки – я уже и забыл, когда за последнее время живых женщин видел.

– А мёртвых? – буркнул Коля.

– К сожалению, гораздо больше, чем живых, – помрачнел Александр. – Давай-ка, действительно, я переберусь к Антону жить, он говорил, что дом у них большой…

– Глупости! Живи у нас и чувствуй себя, как дома. Опять же, – тут Коля не удержался от усмешки, – Вероникиных подруг не придётся к Королёвым тащить.

– Они хоть симпатичные? – Александр озорно улыбнулся. – Хотя после долгого воздержания я не особо привередливый.

– Понятия не имею, – хмыкнул Коля. – Я их ещё в глаза не видел.

– Как так? – удивился Александр. – Жена их от тебя скрывает, чтоб не соблазнился?

– Жена… – Николай замялся, но продолжил: – Понимаешь, мы с Вероникой только две недели назад познакомились. Она меня подлечила после драки с матвейцами. В итоге я здесь и остался.

– Поня-атно, – протянул собеседник. – Вот дурень! Вы ж, можно сказать, молодожёны, а тут я нарисовался, весь из себя такой загадочный и вообще из-за границы. То-то ты взбрыкнул.

– Ну уж…

– Хорошо, не взбрыкнул, а показал, что недоволен происходящим. Ладно, ещё раз извиняюсь и закончим на этом. Ну, если всё выяснили, то возвращаемся? А то ведь рассказ мой долгим будет, а ещё и поесть хотелось бы.

Они вернулись, и парни тут же снова обступили Александра с расспросами. Но он предпочитал рассказы про местное житьё-бытьё, и больше слушал, чем говорил, лишь изредка задавая вопросы. Полина Степановна и Вероника колдовали над мясом, и по просторной кухне витали аппетитные ароматы. Мелкие девчонки крутились у печи и мешали хозяйкам, пока не были сосланы в комнату Алинки.

Наконец мясо было готово, картошка пожарена, салат высился горой на большой плоской тарелке, а из неприкосновенных запасов хозяйки были извлечены две бутылки водки. Вероника посмотрела на Колю многозначительным взглядом, он сообразил и громко объявил:

– Хватит разговоров, прошу за стол. Ксюшка, Алинка, выходите из заточения, не то без ужина останетесь.

Девчонки чёртиками из табакерки выпрыгнули из комнаты и заняли места на широкой лавке. Пока все рассаживались, Николай разлил по рюмкам "белую".

– Друзья! Сегодня знаменательный день: в нашем посёлке появился очень необычный человек. Как вы уже знаете, он может преодолевать границу, и стражи его не трогают. Уверен, он нам расскажет и об этом, и о том, что творится в большом мире, и ещё много чего интересного. Предлагаю поднять наши бокалы за Александра. А потом отдадим должное кулинарным талантам наших прекрасных дам.

После ужина все остались за столом, и Александр, прекрасно понимая, чего от него ждут, заговорил:

– Для начала я коротко расскажу о себе. Зовут меня, как уже знаете, Александр, а фамилия – Несвятых. Я русский. В прошлом – военный. Наемник, – уточнил он, бросив взгляд на Николая, который, вспомнив короткую фразу "приходилось стрелять", понятливо кивнул. – Перед самым Рагнарёком служил на юге Сербии, на границе с Косово. Воевал на стороне сербов. Неофициально, конечно. Друг у меня там остался… насовсем. Перед самым Рагнарёком я поехал в Норвегию исполнить его давнее желание. Да там и застрял.

Он замолк, видимо, вспоминая то время, да и остальные мыслями вернулись больше чем на год назад, когда каждый час происходили невероятные по силе землетрясения, когда несколько дней с небес опускались серные облака вперемешку с пеплом и били ужасающие по силе молнии.

– Когда пришло цунами, я был на скале Проповедника – есть в Норвегии такое место. Чувствовал я себя тогда тараканом, попавшим в посудомойку, – продолжил Александр, глядя куда-то сквозь деревянную стену дома. – Земля стонала, скалы рушились, моря вышли из берегов. Леса горели, города смывало цунами. Тогда я не понимал, как выжил…

– А теперь понимаешь? – спросила Полина Степановна.

– Да, но об этом чуть позже, – кивнул рассказчик. – Постепенно природа начала успокаиваться, но возврата к прошлой жизни уже не было. Для людей, я имею в виду. Потому что практически всё население планеты было уничтожено. Просто стёрто с лица земли. Сначала-то я об этом не знал, зато потом убедился. И не раз.

Полина Степановна выпрямилась, словно хотела что-то спросить. Александр, видимо, поняв, покачал головой.

– Простите за жестокие слова, но если у вас кто-то остался ТАМ, то… просто помните их. Шансов никаких. Одно только поднятие уровня океана уничтожило все прибрежные города. И даже целые страны. Помнится, Голландия существовала только за счёт дамб, а так она находилась едва ли не ниже уровня моря. Теперь пол-Европы и часть России просто затоплены. Из миллиардов уцелели где десятки, а где сотни человек, во всяком случае, так было в Европе. Ваш посёлок – первый, где я вижу такое большое количество выживших.

На глазах женщины появились слёзы, а Антон обнял мать за плечи.

– Тёть Полин… – Николай понимал, что сейчас она лишилась последней надежды увидеть живыми мужа и среднего сына, но подобрать слова утешения оказалось неимоверно трудно. Полина Степановна несколько раз всхлипнула и прерывающимся голосом попросила:

– Тош, налей.

Антон плеснул в стакан водки, женщина помедлила и выпила. Не чокаясь.

– Полина Степановна, может, полежите? – предложила Вероника.

– Нет, девочка, я посижу здесь, послушаю. Рассказывайте, Александр.

– Я долго болтался по руинам Европы, не понимая, куда и зачем иду, – продолжил пришелец. – Питался тем, что находил в мертвых поселениях. Вооружился до зубов, думал, обязательно кто-нибудь нападёт. Но тем немногим, кто сумел выжить после катаклизма, было не до нападений. Кого-то убивало молниями, кого-то терзали стаи быстро одичавших собак или просто диких зверей. И даже не всегда хищников. Однажды на моих глазах стадо диких свиней во главе с матёрым секачом буквально растерзало десяток несчастных. А троих вооруженных мужчин затоптали лоси. Я смотрел на это и не мог отделаться от мысли, что животные действуют… разумно.

– Это были стражи? – спросил Николай.

– Нет, – покачал головой Александр. – Стражи другие. И они появились позже. А те были… ну, простыми солдатами, выполняющими команды генерала. Генерал приказал им очистить землю от людей, и они подчинились. До меня это дошло только тогда, когда я увидел имаго.

– Что это? – в один голос спросили братья Селезнёвы.

– Это миллионы комаров, собравшихся в одну большую стаю. Представьте тучу насекомых, размером с эту комнату, – Александр повёл рукой, и все послушно огляделись. – Когда такая туча нападает, человек умирает в течение нескольких минут. Я видел, как стаи имаго уничтожили довольно большое селение: людям не помогли ни огонь, ни дым, ни укрытия в подвалах.

– А почему ты решил, что стаи этих имаго разумны? – поинтересовался Антон.

– Нет, сами они не разумны, но действуют вполне осознанно и по чьему-то приказу. Когда я попытался подойти поближе к уничтоженному посёлку – хотел поискать выживших, дорогу мне преградила одна из стай имаго. Они просто висели в воздухе, не нападали, но и не позволяли пройти дальше. А когда я пошёл прочь, стая вернулись к своим. Вот после этого я и стал замечать, что кроме имаго на меня и остальные звери не нападают. Например, стая волков пробежала мимо, будто я был обычным пеньком. Будто они знали, что я, хотя и вооружён, но для них не опасен.

– А почему ты в них не стрелял? – спросил Николай.

– Зачем связываться с хищниками, если для охоты есть травоядные? – Александр пожал плечами. – Да и охотился я нечасто – в разрушенных поселениях всегда можно было найти консервы. Так и брёл от городка к городку, благо, что Европа – это не Россия, расстояния там невелики. Хотя теперь никакой разницы между ними нет.

Он помолчал немного, явно о чём-то задумавшись, а все ждали продолжения, не решаясь побеспокоить его новыми вопросами.

– Понимание пришло ко мне, когда меня привели к небольшому поселению Варден.

– Кто привёл? – уточнил Николай.

– Да животные разные, – ответил Александр. – То медведь провожал, то парочка волков бежала впереди, показывая дорогу, то какой-нибудь енот выскочит, встанет на пути и пока за ним не пойдёшь, не отстанет. Так вот, в Вардене я впервые увидел группу людей, которые выжили после катастрофы и которых охраняли стражи. Среди местных был… надеюсь, и сейчас есть, один пожилой человек. Бывший учёный, в старину таких называли мудрецами. Именно он и высказал теорию, которая хорошо описывает происходящее. Согласно его идее, нас – человечество, наказала сама Земля.

Александр обвёл присутствующих взглядом, словно ожидая недоверчивых возгласов или характерных жестов в виде кручения пальцем у виска, но все молчали, ожидая продолжения.

– В дороге времени на раздумья у меня было много. И я согласен со старым Магнусом. Наша планета разумна. Не так, как мы с вами, у неё другой разум, и нам её поступков и устремлений, думаю, никогда не понять. До поры до времени Земля терпела все наши выходки, издевательства над ней, наше наплевательское отношение к природе. Но в какой-то момент наступил предел терпению. Мы, то есть человечество в целом, стали слишком опасны для самого её существования, и я так понимаю, что виной тому огромные запасы ядерного оружия. Вернее, не сами запасы, а наша готовность пустить их в ход.

Он покачал головой, словно о чём-то сожалея.

– Мы слишком близко подобрались к черте третьей мировой, и не хватало только малой искры, чтобы зажечь всемирный пожар. Я уверен, что если бы началась война, то мы бы погубили Землю. Не биосферу и атмосферу. Планета просто раскололась бы и перестала существовать. Я думаю, что Земля последних лет двадцать начала потихоньку изничтожать самых опасных для неё. Поэтому-то на западе и возникли всякие деструктивные движения вроде оголтелых феминисток, ЛГБТ, БЛМ, агрессивной толерантности и прочего мусора. Я, когда раньше слушал подобные новости из-за рубежа, всегда думал "как хорошо работает наша ФСБ". Ничем иным я не мог объяснить ту непреклонную тупость, с которой западные цивилизации разрушали сами себя. Да ещё и других пытались заразить своей истерией. Но после Рагнарёка у меня появилась другая мысль. Наши охранители ни при чём. Просто западники, как наиболее неадекватные и опасные для планеты, подверглись воздействию Земли. Ведь именно они постоянно взращивали мощь НАТО, именно они постоянно вели войны на уничтожение неугодных по всему земному шару. Потом Земля-матушка поняла, что процесс этот слишком долгий, а опасность уничтожения стала огромной.

И, защищая себя, она нанесла удар первой. Не разбирая, кто прав, кто виноват. Извержения супервулканов, гигантские цунами, пепел, заваливший все континенты, поднявшийся уровень океана, молнии-убийцы, бьющие без перерыва и точно в цель – всё это стёрло человечество с лица земли. Из миллиардов выжили жалкие тысячи и только там, где Земля это им разрешила. Как в Вардене или здесь, в вашем посёлке. Кстати, как он называется?

– Усть-Лиман, – как обычно хором ответили братья Селезнёвы.

– Надо же, раньше я никогда о нем не слышал. А теперь, если сумеете выжить, он станет одним из центров новой цивилизации.

– А почему ты говоришь "если сумеете выжить"? – спросила Полина Степановна. – Мы ведь уже выжили.

– Нет, – покачал головой Александр. – Вам только предоставили шанс. И даже меня привели сюда, чтобы я растолковал вам правила новой жизни. А вот сумеете вы этим шансом воспользоваться или нет, целиком зависит от вас. От вас всех, живущих в Усть-Лимане. Когда я проходил через Польшу, наткнулся на уцелевшее село. Так там такая бойня шла… Заробитчане-украинцы схлестнулись с поляками: одни припоминали Волынскую резню, другие – века жестокого панства. Безопасная территория вокруг селения сокращалась прямо на глазах. Я им норвежцем представился – узнали бы, что русский, тут же пристрелили бы. Попробовал рассказать им о принципах новой жизни, да куда там! Чуть не линчевали меня, толпой навалились, да Серый, спасибо, выручил. В конце концов они друг друга перебили – патроны у них давно закончились, так они друг друга просто резали. Когда я оттуда уходил, в живых оставались пара десятков человек, а безопасная территория сократилась до сотни метров. А ведь после Рагнарёка должны были бы забыть взаимную ненависть. Ну да, что с европейцев взять.