Макабр. Книга 1

Серия: «Сектор Фобос», книга 2

© Влада Ольховская, 2025

Часть 1

Семья

Каждый, кто попадает в Сектор Фобос, умирает сразу – он просто не знает об этом. Исчезает тело, а с ним теряется и возможность вернуться домой. Только перепуганная душа несется через вечную пустоту, проходит один кошмар за другим, даже не догадываясь, что всё это – плата за былые грехи. Грехов ведь у каждого хватает, просто большинству удобно не признавать их за собой, то не веря в них, то оправдывая чем-то вроде «У меня не было выбора» или «Все так делают». Ну а оказавшись в Чистилище, души пытаются понять, почему же их самоназначенной праведности не хватило на иную судьбу.

Сабир Марсад прекрасно понимал, что это в высшей степени ненаучные мысли, поэтому и держал их при себе, не делился таким ни с братом, ни с невестой. Возможно, они и поддержали бы его – им ведь тоже приходилось выживать в Секторе Фобос. Но рисковать Сабир не хотел: с тех пор, как стало известно про астрофобию, многие начинали коситься друг на друга с подозрением при первой же странности. В мире странностей, вот ведь ирония…

Зато думать Сабир был волен о чем угодно, даже о том, что наверняка насмешило бы его до начала этого путешествия. О начале он вообще старался не вспоминать, слишком тяжело становилось от мысли, что не нужно было соглашаться на эту проклятую миссию – и что он не мог не согласиться, даже если бы знал, какой ад его ожидает.

Сейчас можно было отвлечься от собственной судьбы. Сабир стоял перед обзорным иллюминатором в техническом отделе и наблюдал за потоком астероидов, пролетающим впереди величественной рекой. В Секторе Фобос они были особенно прекрасны: между каменными глыбами то и дело мелькали разноцветные вспышки света, определить происхождение которых пока не удавалось. Когда их становилось больше, казалось, что в стороне раскинулась грандиозная лента северного сияния, привет с далекой и, пожалуй, навсегда потерянной Земли…

Как и любая красота в Секторе Фобос, поток был смертельно опасен, однако он относился к предсказуемой опасности. Станции достаточно было замедлиться перед ним, не остановиться даже, просто переждать. Такие потоки не были постоянными, они иногда попадались на пути, их можно было пропустить и двигаться дальше. Ну а в долгие часы ожидания – смотреть на них, брать у этого мира лучшее, что он способен дать, и стараться не верить в то, что сияющие астероиды – на самом деле души тех, кто наивно прибыл сюда первым.

– Эх, перехватить бы хоть один, – с тоской заметил Демир.

Он тоже остался в техническом отделе. Они оба знали, что лучший обзор сейчас на смотровых площадках. Проблема в том, что знали об этом не только они, там сейчас наверняка не протолкнуться, а давка, духота и неизменно связанная с этим агрессия окружающих восхищению красотой не способствуют. Сабиру даже больше нравилось смотреть через иллюминатор, а не через стеклянный купол, он держался за иллюзию, будто что-то способно защитить его от Сектора Фобос.

Его коллега воспринимал все иначе. Демир Хафиз был из добровольцев, из тех, кто рвался попасть в Сектор, даже зная, что это проклятая дыра, пожирающая души. Хотя вряд ли Дем воспринимал это так. Он предпочитал более восхищенные формулировки – вроде «неведомых территорий» и «новых горизонтов». Сабир считал это банальным до тошноты, но помалкивал, его мистический взгляд на мир тоже никому не близок.

– Молись, чтобы хоть один из них не перехватил нас, – проворчал Сабир.

– Знаешь, что сейчас делает твой внутренний ученый? – поинтересовался Дем. – Порицает тебя! За трусость.

– Благодарит за возможность выжить.

– Да тут риск минимальный! Их движение давно просчитано, станция в безопасности. Так почему бы не попробовать перехватить их дроном?

– Дрона потеряем.

– Ради такой цели можно рискнуть! – не унимался Дем.

– По-моему, они и так ближе, чем надо… Они должны быть так близко?

Дем всегда был эмоциональней, чем Сабир. Когда затевался спор, пусть даже ничтожный, он обязательно смотрел на собеседника, он и сейчас отвлекся от иллюминатора. А вот Сабир продолжил наблюдать за тем, что происходило снаружи, поэтому он первым заметил, как сияние полыхнуло ближе, да и рассмотреть внушительные каменные глыбы, кажется, стало легче.

Но Сабир в расчетах маршрута астероидов не участвовал, он не знал, на какое расстояние они могут подлететь до того, как станут угрозой. А вот Дем как раз таким занимался, он резко повернулся к иллюминатору, разве что не подскочив на ходу.

Он не ответил, но нахмурился, и уже это было плохо. Дальше стало только хуже, ведь Сектор Фобос явил очередную странность, будто желая доказать лично Сабиру: да, это действительно преисподняя, не Чистилище даже, и надеяться больше не на что.

Астероиды изменили направление полета. Они не могли – конечно, не могли, это ведь просто булыжники, по сути, увлекаемые вперед не собственной волей, а силой, воздействующей на них! Именно поэтому потоки считались одной из меньших угроз, с ними проявляли осторожность, но их давно уже не боялись по-настоящему.

Сегодня все сложилось иначе. Если бы развернулся весь поток, это было бы дико, однако хоть сколько-то объяснимо. Сектор Фобос же решил, что ему претит предсказуемость. От общего потока отделилась небольшая и все равно впечатляющая группа астероидов, направившаяся прямо на станцию.

Они напоминали Сабиру живых существ, как и многое на этой территории. Весь поток – это стая зверей, мигрирующая непонятно куда и зачем. А эта группа – хищники, которым внезапно захотелось крови, и они как раз увидели подходящую добычу…

– Так не может быть… – пораженно прошептал Дем. – Так не должно быть, они не могут отклониться, это неправильно!

Он был парализован открывшимся перед ним зрелищем, потому что он оставался человеком науки и знал, что наука такое объяснить не могла. А вот Сабиру как раз помогала недавно обретенная вера в мистику. Он не отрицал, что научное объяснение все равно найдется, просто позже. А сейчас он, в отличие от Дема, понимал, что нужно не спорить с реальностью, нужно поверить в демонов и спасаться от них.

Поэтому он перехватил напарника за руку и потащил за собой – подальше от иллюминатора, поближе к защищенным, хорошо укрепленным тоннелям технического отдела. Идеально было бы вернуться в жилую зону, предупредить всех… Лейса и Шукрию предупредить! Но Сабир уже знал, что не успеет.

Чуть легче стало, когда взвыла тревога. Да, она должна была испугать, ведь она подтверждала, что опасность вполне реальна. Но она же успокоила, потому что она была призвана отпугнуть людей подальше от уязвимых иллюминаторов и уж тем более наблюдательных площадок. Она давала шанс, что спасутся все – и его родные спасутся!

Сабир бежал в полумрак коридоров, но думал он сейчас не о них. Воображение рисовало то, что происходило снаружи. Гигантская металлическая туша станции казалась неуязвимой, только когда плыла через пустоту в одиночестве. Однако теперь появились хищники, и многое изменилось. Они сейчас набросятся, вгрызутся в открытый бок, раздробят стекло, порвут металл, уничтожат… всё уничтожат!

Сабир надеялся ошибиться до последнего, убеждал себя, что поддался суевериям, заигрался с верой в потустороннее. Станция справится, должна, все будет хорошо, они ведь уже научились выживать в Секторе Фобос!

Но, похоже, именно это Сектор Фобос им не простил. Он будто почувствовал, что они начали привыкать к нему, и ударил в полную силу. Где-то бесконечно далеко и одновременно пугающе близко громыхнули взрывы. Сирена взвыла так, что предупреждением это быть точно не могло. Станция дернулась, резко, сильно, как игрушка, которую забавы ради встряхнул гигант. Удержаться на ногах было почти нереально, а Сабир и Дем в этот момент еще и бежали… Ничем хорошим это закончиться не могло.

Сабир не видел, что стало с его напарником, не до того было. Он почувствовал, как невидимая сила подхватила его, сжала удушающей хваткой, сделала так, чтобы мир вокруг него закружился. Сабир пытался изменить хоть что-то, но не мог, от него уже ничего не зависело, он даже не понимал, где верх, где низ, откуда веет жаром, что можно сделать… Потом была металлическая стена тоннеля, приблизившаяся слишком быстро, будто из пустоты вынырнувшая, удар, вспышка боли – и тишина.

Он не думал, что очнется. Да он вообще ни о чем подумать не успел, даже о том, что исчезнет! И все же на этот раз Сектор Фобос сжалился над ним, не добил, отпустил. Когда сознание начало проясняться, Сабир почти сразу вспомнил, что произошло. Хотел тут же вскочить на ноги, бежать, помочь, но тело оказалось резко против. Какой уж там бег, если даже глаза открыть не получается: веки опухли, скорее всего, без сотрясения мозга не обошлось.

Но он все равно был жив и даже не ранен серьезно – по крайней мере, контроль над телом он сохранил, да и боль пульсировала лишь в голове. Сабир заставил себя не спешить, даже если спешить очень уж хотелось. Беспокойство гнало вперед, первыми пришли мысли о Лейсе: этот придурок малолетний мог и не спастись, он всегда был неорганизованным! Сабир понимал, что помогать ему, возможно, уже поздно, и все равно должен был хотя бы попытаться.

Второй в памяти мелькнула Шукрия, однако за нее Сабир по-настоящему не беспокоился. Она наверняка выжила, она умная и осторожная. Она не отмахнулась бы от сигнала тревоги, она за пять минут нашла бы себе лучшее убежище из возможных! Поэтому сначала нужно было отыскать Лейса, потом только выяснить, что случилось с Шукрией.

А до всего этого – как-то отскрести себя от пола, что тоже было непросто.

– Эй, – прозвучал совсем близко знакомый голос. – Ты как? Живой?

Сабир все-таки заставил себя открыть глаза, хотя головная боль от этого усилилась. Хорошо еще, что свет в коридоре стал совсем тусклым, иначе можно было снова потерять сознание. Уже этот тусклый свет говорил о многом: похоже, станция получила серьезные повреждения, и теперь центральный компьютер бросил основные ресурсы на поддержание жизнеобеспечения, а не комфорта.

Зрение постепенно адаптировалось к сумраку, и Сабир смог рассмотреть, что рядом с ним по-прежнему находится один лишь Дем. Напарнику досталось меньше: ссадина на лбу, кровь заливает лицо, но на этом – все, взгляд спокойный, движения уверенные. Судя по всему, Дем пришел в себя уже давно, ему не требовалась долгая пауза, чтобы просто не развалиться на части.

– Паршиво, – тихо отозвался Сабир. Губы болели: то ли потрескались от жара, то ли были рассечены во время падения. – А со станцией что?

– Тоже паршиво. Рация работает, так что я успел связаться с нашими. Есть одна хорошая новость и много плохих.

– Начни с хорошей.

– Ну да, так быстрее будет. Хорошая новость в том, что погибших очень мало. Только те, кто совсем уж неудачно упал или задохнулся в дыму – были пожары, их потушили. Мы пока не всех посчитали, но уже можно сказать, что случаев массовой гибели нет.

Это не означало, что Лейс и Шукрия выжили – но Сабир предпочел думать, что означает.

– Давай плохие, – позволил он.

– Было прямое попадание… Значительная часть тех глыб, которые мы с тобой видели, врезалась прямиком в станцию. Система защиты раздробила их, что-то отклонила, но не всё.

– И?

– Есть повреждения… Серьезные. Система жизнеобеспечения задействовала резерв, но пока держит. А вот двигатели… Есть подозрение, что нашим двигателям по большей части каюк. Если не случится чудо, может оказаться, что мы застряли здесь… надолго.

Перед словом «надолго» Дем сделал слишком очевидную паузу, которая сводила все его попытки приукрасить ситуацию к нулю. Ложь была настолько явной, что ученый, предельно честный в другое время, не смог произнести ее уверенно. Он и сам понял свою ошибку, смущенно отвернулся, однако объясняться не стал. Он ведь не с ребенком разговаривал, Сабир готов был принять правду.

Конечно же, Дем имел в виду не «надолго».

Если не случится чудо, они застряли в Секторе Фобос навсегда.

Даже у заключенных, приговоренных к смертной казни, есть определенные права. Ну такие, сувенирные скорее – но тем не менее. Например, право составить меню последнего ужина. Не из чего угодно, а на определенную сумму, и никто не гарантирует, что тебе туда не плюнут или чего похуже, однако для правозащитников такие моменты не уточняются. Или право выбрать одежду, в которой ты будешь казнен. Или возможность записать последнее видеообращение, своего рода исповедь перед всем миром с поправкой на то, что всему миру эти душевные излияния не покажут, порадуются им только психологи-криминалисты.

Я не возмущаюсь, если что. Я считаю, что тех, кто наработал на смертную казнь, в принципе можно хранить в темной коробке вплоть до последней инъекции или заряда в затылок, как предполагалось в моем случае. Потому что за хорошие дела и искреннее добро такое наказание обычно не присуждают, и заключенные-смертники – это не обиженные миром изгои, а ублюдки, каких мало. Но обществу нравится изображать святош и, делая мелкие поблажки моральным уродам, ощущать собственную неописуемую доброту.

Я от всех этих забав сразу отказался. Не от чувства вины, его как не было, так и нет, хотя насчет себя я иллюзий не питаю. Просто ничего из этого набора не могло меня развлечь. Однако если бы мне предложили такое теперь, один пункт я бы все-таки отметил: возможность выбрать надгробную надпись. Думаю, мне подошло бы что-нибудь вроде «Единственный в мире великий злодей, который ушатал сам себя во имя добра». А, как звучит? В меру пафосно для могильной таблички, в меру честно для очищения души.

Поверить не могу, что я действительно это сделал. Ну, ничего, времени на самобичевание и осознание глубины той ямы кретинизма, в которую я себя загнал, у меня хватало. После многоуровневой медицинской комы только и можно, что думать. Помнится, смотрел я какой-то старый фильм, в котором герой после двадцатилетней комы бодро вскочил с койки и попрыгал кузнечиком в сторону рассвета да по ромашковому полю.

А так делать нельзя. Даже если ты в коме провел не годы, а месяцы или недели. Любая попытка попрыгать после такого приведет лишь к тому, что внутренние органы слипнутся в неопрятный комок, который захочет покинуть тело скорее рано, чем поздно, и интрига лишь в том, какой путь он для этого выберет.

Я в медицинской коме оказываюсь не первый раз, знаю, что это такое – и что нужно делать. Преимущественно ничего. В первые часы после пробуждения сознания телу нужен абсолютный покой, чтобы мозг снова обрел над ним полную власть. Поэтому я не дергался, да еще и предусмотрительно оставил глаза закрытыми. Со стороны наверняка казалось, что я сплю, и ко мне не приставали с дурацкими вопросами. Я же в это время анализировал собственное положение.

Новость номер один: хорошая. Медицинская кома помогла, насколько я могу судить на начальном этапе, тело восстановилось полностью. А это оставалось под вопросом до последнего, я-то прекрасно помню, до какого состояния себя довел! И, что еще приятней, мозг работает как раньше. Чтобы убедиться в этом, я мысленно начертил формулу «рипера», потом просчитал, сколько противопехотных бомб потребуется, чтобы убить всех солдат на «Виа Феррате», провел полное вскрытие среднестатистического кочевника… Не то чтобы я собираюсь это делать – в ближайшее время или вообще. Мне просто важно знать, что я могу. Память тоже не подводила, хотя ее я касался с привычной осторожностью, в этом лабиринте не туда свернешь – ощущения похуже будут, чем от воспаления мозга. Например, смотреть, как сектант корчится в предсмертных муках, весело и даже познавательно. А говорить с Кристиной больно… все еще больно. Но я как личность уцелел, и на том спасибо.

Новость номер два: хорошая. Мое внутреннее оборудование не тронули. Не представляю, сколько им вообще об этом известно – все зависит от того, какое обследование провели, пока я был в коме. Но даже если рассматривать худший вариант, это не так уж важно. Что с того, что они знают? Повлиять на внутренние хранилища оружия можно только моим же нейрочипом, а он на месте. Работает нормально, вскрыть даже не пытались, да и не смогли бы. Короче, когда пройдет болезненная слабость и я смогу восстановить потерянную мышечную массу, у меня есть все шансы стать прежним.

Новость номер три: плохая. Все эти крайне приятные перемены были бы невозможны, если бы меня уволокли в какой-нибудь темный угол и просто позволили отоспаться там. Похоже, меня полноценно лечили, а сделать это можно только в центральном медицинском отсеке. И, судя по гулу окружающего меня оборудования, там я и нахожусь. То, что я не связан, не имеет никакого значения: они-то знают, что я в ближайшие дни буду не особо прыгуч, они реальность не по фильмам, а по учебникам познают. Удрать будет чуть сложнее, чем мне хотелось бы.

Новость номер четыре: плохая. И она, как ни странно, тоже связана с тем, что я здоров и прекрасно себя чувствую. Получается, кочевники никак мне не отомстили, а они от такого не отказываются. Любопытно, что это означает. Сатурио еще жив? Или им не хотелось лишать себя удовольствия пытать меня, когда я все чувствую, а не валяюсь тут коматозным бревном? Очень может быть, кочевники – своего рода романтики смерти.

Новость номер пять: плохая. Конечно же, ведь плохих новостей в моей жизни всегда было больше. Я потерял свое прикрытие, которое значительно упрощало мне жизнь на станции. Не знаю, частично или полностью, но я его лишился. Даже не потому, что валялся тут в собственном обличье, это как раз ничего не значит. Просто все это время моя маска не мелькала на виду, даже самые тупые из кочевников соотнесут одно с другим.

Ну да и ладно. Все, о чем я думал в эти часы, вообще не влияло на мое настроение. Это были просто обстоятельства, с которыми мне предстояло работать. Не худшие, кстати. Когда я вел охоту, лучшую охрану смог позволить себе ныне покойный и, вероятнее всего, кремированный губернатор. После того, как все закончилось, я оказался на полностью роботизированной барже с прессованными отходами, где в моем распоряжении было три пищевых пайка, крем от солнечных ожогов и аптечка парапланериста-любителя, а бонусом – ожог шестидесяти процентов тела и перелом четырех костей. Жизнь учит изобретательности.

Терзаться тем, что я спас всю станцию, я вообще не собирался – как и гордиться этим. Как по мне, экзистенциальные кризисы уровня «так плохой я или хороший» уместны в образовательных программах для детей до шести. В осознанном возрасте ты не плохой и не хороший. Ты просто делаешь то, что нужно, а потом несешь ответственность за свой выбор.

К моменту, когда мое тело снова было готово к движению, я определился со своим местом в реальности. Настала пора проверить, насколько эта реальность способна меня принять.

Я открыл глаза. Встать пока не пытался, у меня и так был неплохой обзор благодаря приподнятой медицинской кровати. Открытий оказалось чуть больше, чем я ожидал…

Первым из них стала Мира. Она оставалась рядом со мной и, судя по тому, как она тут обустроилась, делала это уже давно. Если бы это был стандартный визит на пять минут, она бы просто зашла, поговорила со мной, как с бодрствующим, полила слезами мою героическую грудь, ну или что там делают благодарные девицы, и с чистой совестью умотала по своим делам. Она же без сомнений захватила половину тесной медицинской каюты: приволокла откуда-то большое кресло, столик, установила компьютер, позволявший ей наставлять своих подчиненных на путь истинный прямо отсюда. Не думаю, что это из любви ко мне… Да понятно, что нет. Просто Мира была в состоянии оценить, как много на этой станции набралось желающих разобрать меня на запчасти.

Этого я ожидал – выжить я мог только с внешней помощью, и на момент, когда я отключился, все было очень сложно. А союзников у меня вообще полторы штуки – Мира целиком и половинка адмирала, которой принципы претят полностью перейти на мою сторону. Да, Мира должна была наблюдать за мной, и поразило меня не это… Меня поразило то, что рядом с Мирой стоял я.

Судя по всему, я как раз у собственной постели не дежурил. Я ненадолго зашел, передал Мире какой-то планшет. Пока она изучала схему, открытую на нем, я даже пошутил – не смешно, но вполне связно! Больше, чем можно ожидать от того, внутри кого пусто. Потом Мира заверила подпись, я забрал планшет и покинул палату.

Когда за мной закрылась дверь, Мира заперла ее и повернулась к кровати.

– Я знаю, что ты проснулся, – сообщила она. – Я слышу, как ты дышишь. В момент, когда ты увидел его, дыхание чуть заметно сбилось.

И мы оба знали, что самый обычный человек такого не заметил бы. Но ведь у Миры по-прежнему была ее тайна, и она будто намекала мне, почему помогает. Она не бросилась ко мне с объятиями, но я этого и не ожидал. Теперь, когда таиться не было смысла, я устроился на кровати поудобней, заодно и проверил, как после долгой комы двигается тело. Нормально… могло быть и хуже.

– Здесь есть камеры? – спросил я.

– Были, я убрала. Мне иногда нужно отсюда выходить, и, если бы я оставила тут камеры, Барретты не упустили бы возможность отрезать тебе ногу. Убивать тебя им запрещено, про ноги разговора не было.

– Сатурио жив?

– Да. Иначе Отто не пошел бы на сделку… да и я бы тебе не помогла.

Тут она права. М-да, надо будет подумать, как его починить… Если он протянул так долго, шансы очень велики.

Кстати, об этом…

– Сколько я здесь?

– Двадцать восемь земных суток, – сообщила Мира. – Врачи сказали, тебе этого хватило.

– Правильно сказали. Почему ты не представила меня своему приятелю?

– При виде которого у тебя перехватило дыхание? Мне показалось, вы и так знакомы.

Похоже, за время моего лечения Мира успела подточить зубки… Интересно. Причин может быть две: она считает, что я ей должен, и тогда у нас проблема. Или на станции уже успело произойти нечто такое, что до Миры дошло: выживут только сильные и уверенные, нужно соответствовать.

Ставлю на второе. Мира недостаточно глупа для слепой наглости, а в Секторе Фобос спокойно и не бывает.

– Кое-кто на корабле допускает, что теперь, когда тебе даровано помилование, ты будешь играть по правилам хотя бы частично, – продолжила она. – Я-то знаю, что ты захочешь смыться, когда окончательно встанешь на ноги. Поэтому я решила, что нужно сохранить твое прикрытие. Благодаря тому, что оно мелькало на виду, пока ты спал, оно станет только лучше.

– Правильно решила. Как ты это сделала?

– Да просто, на самом деле. Это же не резиновая маска прошлого, это, по сути, несколько кибернетических протезов, соединенных в костюм. Я поместила внутрь электронику от сервисного дрона, написала пару простеньких программ, ну и сделала так, чтобы у получившейся куклы не было потребности в сложных действиях. Разницу с тем, как ты вел себя изначально, можно было бы заметить, но никто по-настоящему не присматривается.

– Спасибо.

Вот теперь Мира застыла, посмотрела на меня недоверчиво, так, будто я только что чихнул и по медицинскому недосмотру вывернулся наизнанку.

– Что? – нахмурилась она.

– Спасибо, – невозмутимо повторил я.

– Вот так… просто?

– У меня достаточно высокая самооценка, чтобы благодарить людей, которые этого заслуживают. А теперь давай обсудим… Так, нет, не обсудим. Сейчас опять начнется шоу.

Мира не стала спрашивать, что я имею в виду, она услышала все, что нужно, пораньше меня. В коридоре зазвучал топот – никто не шумел намеренно, просто приближение примерно десятка человек не скроешь. И я не думаю, что толпа оказалась здесь в день моего пробуждения случайно. Так что или меня решили поприветствовать по какому-нибудь древнему обычаю, или что-то опять пошло не по плану.

Будет наверняка второе, Сектор Фобос же. Хотя я бы посмотрел на первое – кочевникам пошли бы русские кокошники.

Мира напряглась, пытаясь понять, что делать, я – нет, я просто закинул руки за голову, устраиваясь на кровати поудобней. Вставать и драться я даже не собирался. Начать хотя бы с того, что я голый – та распашонка, которую натягивают на коматозников, не в счет, она настолько бестолковая, что могли бы обойтись и без нее. Да и потом, тело двигается плохо и неуклюже, драка в таких обстоятельствах превратится в сценку «Голый и смешной». Нет уж, спасибо, если меня вдруг решили убить, хоть умру с достоинством.

Дверь была заперта, но я сразу понял, что это не будет иметь значения, и не ошибся. Естественно, у начальника полиции был доступ повыше, чем у заместительницы начальника технического отдела. Да, в мою палату хлынули Барретты – куда больше, чем я хотел бы видеть сразу после пробуждения. Хотя бы потому, что я их вообще видеть не хотел.

Похоже, притащилась вся семейка минус Амина и Сатурио. Наверняка я сказать не мог, все бы в палату не поместились. Вошел Отто, с ним влилась троица его детишек, но в коридоре маячили дополнительные лысые головы.

И все они были чертовски злы. Не головы, Барретты целиком. Отто скрывал это почти идеально, только по глазам было видно, что он в ярости. Кочевники же скрывать даже не пытались, они скалили на меня клыки совсем по-звериному.

Ну, прилетели. И с чего вдруг? Я знаю, за что они меня ненавидят, так ведь за двадцать восемь дней могли бы подостыть! Это не избавило бы их от желания убить меня, но заставило бы действовать изящней. Пока же, насколько я мог судить, от стаскивания меня с кровати и хаотичного разделения на ошметки Барреттов останавливала только Мира, ставшая прямо перед моей кроватью.

Что за оборванный канат хлестнул их белесые задницы? Сатурио, что ли, преставился? Как не вовремя… Да и почти жаль.

– Что здесь происходит? – поинтересовалась Мира.

Она справлялась с ситуацией лучше, чем я ожидал. Она прекрасно понимала, что представляет собой группа разъяренных кочевников, но не похоже, что она боялась. Хоть кого-то Сектор Фобос изменил к лучшему!

Я в разговор не вмешивался, но смотрел на кочевников вполне уверенно. Это раздражало их куда больше, чем любые слова. Младшая девица, Бруция, рванулась было ко мне, но Отто жестом велел ей и остальным ждать.

– Мы забираем его для немедленной казни, – заявил патриарх Барреттов. – Выбор способа умерщвления на наше усмотрение.

Знаю я их усмотрение… Вивисекция, как вариант – с прожариванием моих органов на гриле под моим же наблюдением.

– На основании? – уточнила Мира так холодно, что я едва не поаплодировал ей. – Ему даровано помилование. Означает ли это, что вы собираетесь убить полноправного обитателя станции?

– Помилование отозвано. Он будет наказан за свои преступления. Правила «Виа Ферраты» допускают отказ от суда при таком серьезном приговоре.

– А еще они подразумевают, что начальник полиции не может отозвать помилование. Только командир станции.

– Все верно. Именно это и произошло.

Внезапно. Не думаю, что Отто стал бы врать о таком – не его стиль, слишком мелочно. А он еще и не ограничился словами, он передал Мире компьютер, на котором даже я мог разглядеть приказ, заверенный цифровой подписью адмирала Согард.

И это был непостижимо бредовый приказ. Даже не из-за того, что меня полагалось убить, а я такое ни в одной формулировке оценить не могу. Просто в этой писульке говорилось, что я пришел в себя, изучил состояние Сатурио Барретта и наотрез отказался его спасать, сославшись на личную неприязнь.

Вот и как это понимать? Да я откашляться толком не успел, не то что настроить против себя самых могущественных созданий на станции! А еще, как бы иронично это ни звучало, личной неприязни к Сатурио я не испытываю, его родня нравится мне куда меньше.

Однако подпись смотрелась подлинной… Что это вообще значит? Адмирал прекрасно знала, что Сатурио важен для Барреттов. Они провели эти двадцать восемь дней с надеждой, что я смогу все исправить, вернуть им любимого сына и брата. Но вот я просыпаюсь, говорю такое, и я уже не просто враг, я тварь, которую надлежит уничтожить максимально мучительно. Елена Согард не отвернулась от меня, она меня подставила.

А не должна была. Не потому, что я ей нравлюсь – на этой стации я нравлюсь только себе. Просто это совершенно не ее стиль поведения. Насколько я помню, она даже своим личным врагам мстила хладнокровно, она все продумывала. Я же ей не сделал ничего плохого, я ей помог. Так зачем натравливать на меня стаю дегенератов, которые сначала отрывают чужую голову, а потом думают своей?

У меня были все шансы умереть, вот так тупо – после почти невероятного спасения, не получив ответ. Однако ж повезло: единственный человек, который мог мне этот ответ дать, умудрился протиснуться через толпу очень злых кочевников прямиком в мою палату. Для этого, правда, пришлось вышвырнуть вон Бруцию, ну так оно и к лучшему.

Вряд ли Елена пришла одна, ей по должности не положено. Но ее сопровождающие ждали в коридоре, а адмирал не побоялась остаться наедине с серийным убийцей, хоть и не очень активным, и кочевниками, активными сверх меры.

– Я не совсем понимаю, что здесь происходит, – равнодушно произнесла она. – Но, уверена, вы мне сейчас расскажете.

Она не стала объяснять, как оказалась здесь, да еще и вовремя, однако догадаться было несложно. Скорее всего, ей сообщили уже о том, что я очнулся, когда Мира заперла дверь. Ну а когда в медицинский отсек пожаловала свора недружелюбных Барреттов, врачи наверняка позвонили еще раз с просьбой поторопиться.

– Ничего особенного, – так же спокойно отозвался Отто, он тоже не вчера родился. – Просто выполняем ваш приказ.

– Какой приказ?

Ситуация становилась все интересней. Если бы Елена действительно послала Барретту приказ меньше часа назад, она бы сразу поняла, о чем речь. Но она действительно не знала! А подпись чертовски похожа на настоящую. Вопрос дня: что именно я проспал?

Отто тоже почуял неладное, объясняться он не стал, просто передал Елене тот же документ, который недавно показывал Мире. Надо отдать должное адмиралу, ни один мускул не дрогнул на ее лице. Хотя то, что она наблюдала перед собой, было тяжелейшим преступлением – если приказ действительно прислала не она. Кто-то добрался до ее подписи, подделал все так идеально, что даже у начальника полиции не возникло сомнений в подлинности письма. Это сулило серьезные проблемы вдобавок к тем, которые щедро отсыпал нам всем Сектор Фобос.

– Произошла ошибка, капитан, – только и сказала Елена. – Я поручу техническому отделу этим заняться. Что же до приказа… В нем изложена неверная информация. Я не беседовала с Павлом до нынешнего визита. Он не обсуждал со мной судьбу Сатурио. Нет никаких оснований для отзыва помилования – которое, должна напомнить, никогда не было связано с судьбой Сатурио. Но раз уж до этого дошло… Павел, как вы считаете, сможете ли вы помочь Сатурио Барретту?

– Буду стараться изо всех сил, командор, – смиренно отозвался я. – Сначала я не умру сам, потом помогу не умереть Сатурио.

Последняя фраза предназначалась уже не ей, а Барреттам. Такой вот непрозрачный намек: если не прекратят меня целенаправленно истреблять, с Сатурио могут попрощаться уже сейчас.

А Сатурио все-таки нужно поднять на ноги как можно скорее. Держать его как запасной ресурс нет смысла: даже если медики провели чистку, он все равно под действием яда, затяну с лечением еще немного – и все, нулевые шансы. Да и потом, пусть Барретты воспринимают это как жест доброй воли. Кочевники не оценят, а вот старый Отто вряд ли останется в долгу.

Палату наконец освободили, рядом со мной снова была только Мира. Она перенесла испытание лучше, чем я мог предположить, и я не выдержал:

– Как-то ты быстро возмужала. Что именно на это повлияло?

– Даже и не знаю, с чего начать список, – криво усмехнулась она.

– Можешь начать с того, что на корабле появилась крыса, которая меня чуть не убила руками кочевников.

– Про это я и сама ничего не знаю. Давай-ка лучше обсудим гигантскую, невозможную бандуру, которая прямо сейчас висит за нашими иллюминаторами…

Все оказалось даже хуже, чем ожидал Сабир – при том, что он изначально не ожидал ничего хорошего. Систему жизнеобеспечения удалось наладить, хотя никто не брался сказать, сколько еще она проработает. Ну а двигатели… С ними беда. Большая часть была уничтожена столкновением с астероидами, и уже это стало грандиозной проблемой. Позже выяснилось, что программа, отвечавшая за диагностику и управление двигателями, дала сбой, который никто не мог объяснить.

Все это было очень плохо. Станция не погибла, но мобильной считаться точно не могла. Раньше Сабиру казалось, что самым страшным на их миссии стал день, когда они окончательно потеряли связь с Землей. Но ведь не зря говорят, что все познается в сравнении! Они остались одни, однако у них было преимущество движения, был хоть какой-то контроль над ситуацией… теперь все это исчезло. Станция, обгоревшая, изуродованная столкновениями и взрывами, превратилась в металлический остров, зависший в пустоте.

Поток астероидов прошел стороной, реальный вред причинила лишь небольшая группа, атаковавшая их тогда. Но никто не брался сказать, вернется ли сюда поток – и когда это произойдет. Сектор Фобос отучил их строить планы.

От того, что происходило со станцией теперь, веяло отчаянием, а отчаяние – это, пожалуй, худшее, что может случиться в космосе. Хуже смерти, потому что смерть наступает быстро, а отчаяние лишает самой надежды на жизнь. Сабир опасался, что дойдет до беды, люди сорвутся, вместо того, чтобы искать решение, они поддадутся хаосу…

Однако командиру удалось этого избежать. Его выбор был чуть ли не единственно верным в такой ситуации: он приказал каждому заниматься своим делом. Поэтому Сабир больше не выспрашивал подробности повреждений, не узнавал, реально ли починить двигатели. Он доверил это другим, а сам сосредоточился на задании, порученном ему.

Сабиру предстояло создать безопасную среду для изучения астероидов – тех, что после взрыва не улетели обратно в породившую их пустоту, а застряли в металле станции. Он, как и многие другие, упрямо называл их «астероидами» даже в своих мыслях, хотя давно стало понятно, что это нечто другое… худшее. Новое. Но пока у этого не было официального названия, Сабир предпочел держаться за привычное слово.

В первые месяцы после катастрофы о том, чтобы изучить астероиды, не приходилось и мечтать. Дело было не только во всеобщей панике или бушевавших на станции пожарах. С огнем разобрались очень быстро, с угрожающими жизни людей повреждениями – тоже. Но подступиться к глыбам, застрявшим в обшивке и поврежденных частях корпуса, все равно не получалось, радиационный фон там стоял такой, что роботы ломались от самой попытки его измерить.

А хуже всего то, что радиация даже не была самой большой проблемой. Когда смертоносное излучение отходит на второй план, ничего хорошего ожидать не стоит… Они и не ожидали. Они пытались понять природу другой энергии, окружавшей астероиды плотным коконом, да так и не смогли. Она просто… просто была там. Невидимая человеческому глазу, но отчетливо пульсирующая на сканерах. На станции были собраны лучшие приборы, однако ни один не мог определить, что за дрянь таскали на себе каменные глыбы. Быть может, именно она стала причиной того, что астероиды атаковали станцию, как живые существа?

В те месяцы Сабир все больше склонялся к мысли, что изучить глыбы попросту не получится. Вместе с другими учеными он начал продумывать, как избавиться от участков станции, пораженных странными объектами. Да, это уменьшило бы и без того скудную площадь «Слепого Прометея». Но уж лучше так, чем жить по соседству с невидимым убийцей!

Впрочем, до такого все-таки не дошло. Приборы показали, что все виды излучения пошли на спад. Какая бы энергия ни таилась в камнях, она постепенно себя исчерпывала. Еще примерно через полгода ведущий инженер объявил, что можно начинать работу.

И вот тут как раз настал черед Сабира, именно он должен был создать камеры, которые позволили бы изучить астероиды, при этом изолировав их от станции. Многие считали, что это лишнее – да тот же Дем, которому не терпелось поскорее приступить к осмотру странных объектов. Излучения ведь больше нет, значит, все в порядке!

Сабир не собирался полагаться на такой аргумент. Даже называя то, с чем им предстоит работать, астероидами, он ни на миг не забывал, что речь идет о неизвестных космических объектах.

Для начала он понаблюдал за ними через камеры – как только камеры начали работать рядом с этой дрянью. Дем требовал, чтобы он собирал данные не дольше недели, но тут Сабир его сразу послал. Жертвовать безопасностью тысяч обитателей станции только потому, что у кого-то научное любопытство зачесалось, он не собирался.

В космосе астероиды оставались неизменными. Сабир никак не мог избавиться от ассоциации с живыми существами, да он уже и не пытался. И вот эти живые существа атаковали, застряли, потом погибли. В условиях Сектора Фобос с ними не происходило ничего особенного. Сабир решил, что безопасней всего будет воссоздать эти условия в ангаре, наскоро переоборудованном под лабораторию, а уже потом проверять, как на астероиды повлияет искусственная атмосфера.

Он готов был создать пять защищенных залов. Сабиру казалось, что больше не нужно, можно перенести на станцию пять астероидов, а от остальных поскорее избавиться. Но тут уж в споре победил Дем, руководство согласилось оставить камни застрявшими в корпусе станции, просто как резерв.

Залы напоминали гигантские кубы из укрепленного стекла. При всех мерах предосторожности, помещать в них астероиды следовало очень аккуратно. Но Сабир готовился к этому, ему казалось, что он все предусмотрел, неприятных сюрпризов точно не будет…

Только когда его жизнь вообще была простой?

Проблемы начались почти сразу… Да лучше бы сразу! Если бы все случилось в момент, когда грузовые дроны только подобрались к первому астероиду, миссию еще можно было отменить. Но нет, они внесли эту потенциально смертоносную дрянь в ангар и должны были передать внутренним дронам – которые не работали.

Точнее, не хотели работать. Быстрая диагностика показала, что машины исправны, их просто не запрограммировали. И теперь в их электронных мозгах царила блаженная пустота, заменить их было некем, а первый астероид застыл в воротах угрожающей темной тушей, не позволяя людям отгородиться от Сектора Фобос.

Это было плохо. Они-то предполагали, что ворота останутся открытыми не дольше пяти минут! Это точно не навредило бы искусственной атмосфере… Но время шло, драгоценный воздух продолжал утекать в пустоту, компьютер начал подавать первые сигналы тревоги – пока еще осторожные, машина будто не хотела верить, что люди способны совершить такую глупость. Как же так? Станция защитила их, прикрыла собой, а они смерть внутрь принесли!

И один только Сабир в этот момент знал, что дело не в людях как таковых, дело в конкретном человеке, который просто не выполнил свою работу. Опять. Но раньше это могло считаться незначительной оплошностью, не такой уж важной, и Сабир прощал, старался не ругать слишком сильно, щадил… Получается, он сам создал избалованного монстра? Мысль об этом хлестнула злостью, ну а злость изгоняла страх.

Пока остальные понемногу поддавались панике, Сабир работал. Он не смотрел на пустоту, не смотрел на астероид, с которым на воздухе могло произойти что угодно. Он не думал о холоде и о том, что экран контроля уже мигает красным. Он сосредоточился на личном компьютере, который подключил напрямую к дронам. Он наскоро писал программу, на которую давал другому человеку несколько дней…

У него все-таки получилось. Сабир не хотел даже думать, сколько времени оставалось до коллапса системы жизнеобеспечения, как долго ему теперь придется объясняться с руководством. Получилось ведь! Дроны двинулись с места, принимая на себя грандиозный вес астероида. Люди позволили себе вздохнуть с облегчением, некоторые даже хотели поздравить Сабира, но он был не готов слушать. Ему казалось: если он не выпустит ярость, она сожжет его изнутри.

Поэтому он объявил перерыв и направился домой. Конечно же, Лейс был там… Сидел себе на кухне, пялился на экран личного компьютера, насвистывал какую-то незатейливую мелодию. Нужно было привлечь его внимание, объяснить, что произошло, почему подобным образом поступать нельзя… Обычно Сабир так и делал, а сегодня не смог, гнев в его душе был слишком силен.

Он сразу ударил. Не сказав ни слова, в полную силу, ударил так, что паршивец слетел со стула, прокатился по комнате и замер у стены. Правда, Лейс был крепче, чем казался, сознание он не потерял и даже сразу вскочил на ноги. Но Сабир уже видел, что у него рассечена верхняя губа, а на скуле наверняка очень скоро нальется цветом синяк. Он не жалел, впервые в жизни не жалел.

– Что ты должен был сделать? – сквозь сжатые зубы процедил Сабир. Удар не помог, гнев даже не думал угасать.

– Ты совсем охренел?! – возмутился Лейс, но чувствовалось, что он скорее напуган, чем зол. Еще бы! Старший брат никогда так себя с ним не вел. Как раз в этом Сабир теперь и видел проблему.

– Что я поручил тебе сделать?

– Ты что, про ту программу дебильную? Да напишу я ее, напишу! Там работы на пять минут!

– Сегодня! – рявкнул Сабир. – Она нужна была сегодня! Ты хоть понимаешь, как ты подставил меня и остальных?!

– Слушай, ну я забыл!

– Ты не имеешь права забывать! Это не школьное задание, от которого ты можешь отмахнуться с вредом только для себя. От работы нашей лаборатории зависит судьба станции!

– А я не просил такой ответственности! – огрызнулся Лейс. – И тебя на роль папочки не просил!

– В том-то и дело: я не папочка, я твой начальник!

– Или надзиратель?

На шум, конечно же, выглянула Шукрия. Вмешаться она не пыталась, хотя наверняка заметила кровь на лице Лейса. Ее это вряд ли волновало, Сабир всегда знал, что она недолюбливает его младшего брата. Шукрии хватало такта не делать это слишком уж откровенным, но и изображать симпатию она никогда не пыталась.

Лейс и не нуждался в заступниках, он, сбитый с толку ударом, уже пришел в себя и смотрел на старшего брата с нескрываемым вызовом.

– И что ты мне сделаешь? – спросил он. – Давай, наказывай! Можешь избить, если тебе это так уж понравилось!

– Не говори глупостей.

– А, то есть теперь я должен чего-то не делать? Или делать? Определись!

– Пошел вон, – вздохнул Сабир. – Пожалуй, это лучшее, чего от тебя можно ожидать.

– О, супер, хоть в чем-то мы сошлись!

Продолжать разговор Лейс точно не собирался, он захватил со стола свой компьютер и рванулся прочь из маленькой каморки, выделенной их семье после изоляции. Сабир же почувствовал себя бесконечно уставшим – он никогда не любил ссориться с младшим братом, а тут еще и стресс от сегодняшнего происшествия в лаборатории наконец нагнал его.

Сабир медленно опустился на диван, закрыл лицо руками. Хотелось перезагрузить самого себя, как компьютер, чтобы худшее просто исчезло и снова появились силы продолжать… А так не получалось. Он по-прежнему чувствовал себя выпотрошенным и слишком старым для собственного возраста.

Чуть легче стало, когда Шукрия опустилась на диван рядом с ним, обняла за плечи, прильнула, как кошка.

– Ты слишком мягок с ним, – тихо сказала она. – Я знаю, это из-за любви. Но ты делаешь ему хуже.

– Я не хотел давить на него… Думал, здесь, в этом аду, он станет взрослее, сам поймет, что должен делать… Другие ведь поняли!

– Кто понял, любимый? Те отморозки, которые уже после изоляции начали договариваться с полицией третьего сектора? Психи вроде Эли Бланчарда, который наркотик даже из ржавчины сделает? Или головорезы, которых тут зовут разнорабочими? Это корабль преступников, ты ведь не веришь всерьез, что их всех Сектор Фобос изменил к лучшему?

– Да плевать мне на всех! Я думал, он станет другим…

– Твоя ошибка в том, что ты считаешь брата слишком похожим на тебя, – покачала головой Шукрия. – Ты веришь, что он хороший человек, на которого просто давят обстоятельства. Но ведь правда куда страшнее, милый. Ты сделал для него больше, чем другие сочли бы возможным, а Лейс этого просто не оценил. Потому что не способен.

– Да все он способен… Просто нужно время, – возразил Сабир, однако на сей раз даже его голос звучал не слишком уверенно.

Он действительно больше не знал, каким человеком стал его младший брат. Изначально он был уверен, что за всеми мерзостями, которые творил Лейс, стояло очень большое горе. Когда погибли родители, младший не был ребенком – но не был и взрослым, который твердо стоит на ногах. Лейс оказался на хрупком пограничье собственной жизни, моменте, когда формируется истинная личность. Он должен был добиться первого успеха, а столкнулся с чудовищной болью. Кто бы на его месте справился?

Да еще и Сабир тогда не помог ему, это приходилось признать. Должен был, такова уж печальная участь старших братьев. Однако он не справился с собственной болью, он с головой ушел в работу, чтобы закрыться там, в привычном мирке своего кабинета, от трагедии, обрушившейся на его жизнь. Он следил лишь за тем, чтобы младший брат был накормлен и ночевал дома. Он не особо интересовался, чем там вообще занят Лейс.

Ну а Лейс решил объединить природную одаренность и подростковое скудоумие, которое некоторые зовут максимализмом. Он не смог признать, что гибель родителей была случайностью, ему хотелось кому-то мстить, красиво, совсем как в кино. В итоге он не придумал ничего умнее, чем назначить своим врагом федеральное правительство. Вместе с горсткой таких же озлобленных на весь мир малолеток он вскрывал сайты, принадлежащие министерствам, один за другим… Может, его напарников и интересовали деньги, но Лейс никогда ничего не крал. То, что он считал благородной местью, оборачивалось мелкими пакостями – вроде гневных писем на главных страницах федеральных порталов.

Еще одной типично подростковой ошибкой Лейса стала вера в то, что он неуязвим. Они с дружками самые умные, их никогда не поймают! Сюрприз пришел в дом сам – разбитой дверью, дымовой шашкой и группой захвата, ворвавшейся в комнату.

Вот тогда Сабиру пришлось отвлечься от работы и обратить внимание на младшего брата. Он понимал, что проблема серьезна – но не думал, что она настолько серьезна. Да, Лейс вскрывал правительственные сайты. Но он ведь не шпионил на пиратов, не продавал данные! Он развлекался типично подростковой дурью: писал глупости и размещал фотографии голых задниц на месте портретов государственных мужей. За это нужно было наказывать, тут Сабир не спорил, вопрос был лишь в том, какое наказание за такое полагается. Лет пять исправительных работ, например, штраф, который Лейс будет выплачивать сам, что-нибудь такое…

А дали в итоге сорок лет колонии строгого режима. Когда Сабир впервые услышал об этом, он ушам своим не поверил. Он нанял нового адвоката, попытался обжаловать приговор, но все оказалось бесполезно. Лейс, шокированный, раздавленный, вмиг растерявший революционный пыл, должен был провести лучшие годы своей жизни за решеткой…

Сабир бился за него, как никогда раньше, но все оказалось бесполезно. Ни денег, ни влияния было недостаточно, эти проклятые сорок лет зависли над Лейсом неотвратимым проклятьем.

Ну а когда отчаяние закрепилось, к Сабиру пришел рекрутер и предложил примкнуть к миссии «Слепой Прометей», призванной исследовать загадочный Сектор Фобос. Потому что если согласится он, полететь позволят и Лейсу, его срок заменят этой миссией. Ну а дальше младший брат будет свободен, пятнадцать лет вместо сорока, новейшая станция вместо колонии строгого режима – разве не удачная сделка?

По крайней мере, так казалось на первый взгляд. Когда же Сабир разобрался во всех тонкостях организации миссии «Слепой Прометей», радость сменилась настороженностью.

– Почему вы предлагаете это мне, а не ему? Насколько я понял, это проект для заключенных…

– Не только для заключенных, – возразил рекрутер. – Часть экипажа будет состоять из них, часть – из добровольцев. Ваш брат пойдет туда как заключенный, работающий за помилование, вы – как доброволец, вам положена зарплата и руководящая должность.

– Но зачем мне туда идти? Мне это не нужно!

– А нам не нужен Лейс. Предложение открыто для заключенных, но не для всех. Ваш брат сам по себе не дотягивает до необходимого нам уровня, господин Марсад. Поэтому либо он идет в комплекте с вами, либо проводит ближайшие сорок лет в тюрьме.

Что ж, сегодняшний случай доказал, что рекрутер был прав… Но тогда Сабир в это не верил. Он, совсем как Лейс, искал всюду теории заговора. Что, если его брату присудили такой срок, чтобы привлечь к проекту его – инженера с блестящим будущим, у которого не было ни единой причины хоронить свою жизнь в Секторе Фобос? Хотелось отказаться… Нужно было отказаться! А он почему-то не смог.

Шукрия его решение не одобрила. Сначала она уговаривала его спокойно, взывала к разуму, доказывала, что он совершает ошибку. Но он об этом и так знал, а поступить правильно все равно не сумел. Когда она поняла это, она кричала, плакала… Он был уверен, что она его бросит. Было больно как никогда раньше, и все же он терпел: призраки родителей смотрели откуда-то из туманной пустоты, они не простили бы предательство брата.

Он никогда не просил Шукрию присоединиться к нему. Он и мысли не допускал о том, что это возможно! Он попытался отговорить ее, но она твердо сказала:

– Я не хочу просто сидеть тут и ждать тебя в безопасности. Я не одобряю твое решение. Но как твоя будущая жена, я должна быть с тобой.

По идее, старт путешествия должен был стать финалом печальной истории и началом хорошей. Разве они этого не заслужили? Разве не доказали, что они – настоящая семья? Им полагалось сплотиться в таком чудовищном месте, как Сектор Фобос!

Только вот ничего не вышло. Лейс не чувствовал ничего похожего на благодарность и хамил всем без исключения. Шукрия его едва терпела. Сабир иногда ловил себя на том, что любит и ненавидит младшего брата с одинаковой силой.

И все-таки они справлялись… Как-то справлялись. А теперь «как-то» уже не получится. Сабир не испытал никакого удовольствия, ударив брата, но и раскаяния он не чувствовал. Надо будет – ударит снова, за каждую выходку, за каждый поступок, который поставит под угрозу чужие жизни! Потому что теперь, когда они привезли в лабораторию эти проклятые астероиды, Сектор Фобос не только снаружи, он своей цели добился – он внутри, и Сабир подозревал: станция совсем не готова к тому, что ее ждет.

Елена Согард не ожидала ничего подобного, однако поддаваться панике не собиралась. Проблема уже произошла, необходимо решение. Причины не столь важны – неплохо бы их узнать, но если не получится, то и не страшно. А вот источник здесь важен, потому что он напрямую связан с решением.

Кто мог это сделать?

Вариант с компьютерной ошибкой Елена отмела почти сразу. Конфликт был построен на эмоциях, предугадать которые машине сложно. Да и на то, чтобы создать подходящую программу для компьютера, ушло бы больше времени, чем миновало между пробуждением Гюрзы и появлением Барреттов.

Наиболее вероятным подозреваемым, как бы иронично это ни звучало, был как раз Отто Барретт. Елена прекрасно знала, что он не одобряет многие ее решения. Он привык к неограниченной власти, на других станциях он с легкостью забирал ее у официальных руководителей, даже не смещая их. Он просто приказывал – а они выполняли. С Еленой так не получилось, и он наверняка не отказался бы сменить ее на кого-нибудь более сговорчивого.

Так что если бы она в палате заметила, что Отто спокоен, она подозревала бы его. Но подвох как раз в том, что он не играл. Барретт отлично владеет собой, он неплохой актер, и все же не идеальный. В тот момент он не сумел скрыть боль и страх, он был отцом, теряющим любимого ребенка, Елена прекрасно знала это чувство. Получается, на сей раз он не при делах, его действительно обманули.

Но кто? Техническими возможностями сотворить такое обладали многие, станция полна отличных профессионалов, в том числе и преступников. Им могло быть не выгодно смещение Елены, но они выполнили чей-то заказ.

А может, все сводилось к Гюрзе? Вот уж у кого врагов больше, чем можно вообразить! Елена попала под удар случайно, главной целью с самого начала было уничтожение Гюрзы руками кочевников. Если так, найти преступника будет еще сложнее.

После нескольких часов размышлений Елене пришлось признать, что она не догадается. Не сейчас так точно, маловато улик, а если преступник не проявит себя еще раз – то и никогда. Да и потом, она не могла позволить себе и дальше сидеть здесь и думать только о подделке подписи, у нее была задача поважнее.

Елена подошла к обзорному экрану и посмотрела на громаду чужой станции, четко просматривающуюся в свете дальних звезд. Вот на чем нужно сосредоточиться. Подделка подписи адмирала – преступление административное, не угрожающее жизням людей… Кроме Гюрзы, разумеется, но он не в счет. А эта станция – нечто необъяснимое, то, что может стать источником и помощи, и угрозы.

Они наблюдали за станцией уже несколько недель, но там ничего не происходило. Сначала объект и вовсе показался им точной копией «Виа Ферраты»: силуэт совпадал, а любые отличия стирались разрушениями, через которые прошла неизвестная станция. Но более внимательное изучение показало, что это все-таки другая модель – вероятнее всего, предыдущая версия.

Елена прекрасно понимала, что ее спутники по-прежнему в шоке. Мистические настроения поутихли, однако полноценного объяснения не нашлось. Всем было известно, что до них в Сектор Фобос отправилась лишь экспедиция Нерии-Рузанова – и там никаких станций не было, тридцать лет назад их еще не изобрели. Адмирал знала чуть больше, но не считала нужным сообщать это. История все равно не поможет, им нужно разобраться, с кем они имеют дело здесь и сейчас.

Она велела Личеку подготовить полный отчет, используя все ресурсы технического отдела. На этот раз подчиненный не подвел, но Елена никогда и не отрицала, что он талантливый ученый. Личек не поднялся бы так высоко за счет одного умения целовать задницы – этот нехитрый навык, к сожалению, освоили многие. Альберту он был нужен для того, чтобы ускорить продвижение по карьерной лестнице, не более. Елена считала использование таких методов бедой молодого инженера, но свое мнение держала при себе.

– Станция неподвижна, – отчитался Личек. – Все крупные двигатели уничтожены, повреждения очевидные, механические.

– С чем они столкнулись?

– Сложно сказать, вероятнее всего, это были несколько объектов малого и среднего размера, ничего крупного. При столкновении станция получила серьезные, но не критические повреждения. На данный момент работают лишь маневренные двигатели, выполняющие функцию якоря: они оставляют станцию на месте.

Елена не стала спрашивать, для чего это нужно, и так ведь понятно. Сектор Фобос опасен… он весь опасен, и все же одни участки таят в себе больше угроз, в этом уже убедился экипаж «Виа Ферраты». Должно быть, обитатели той станции решили остаться в более-менее безопасной зоне, когда стало понятно, что дальше они не полетят.

– На сохранившейся части корпуса нет никаких указаний на название станции, – продолжил Личек. – Но технологии, которые нам удалось изучить, уступают аналогичным технологиям «Виа Ферраты» лет на двадцать.

– Что с системой жизнеобеспечения?

– Несомненно работает, сохранились также защитные поля, пусть и слабые. Станция выпустила батареи внешнего забора энергии, но, думаю, внутри находится минимум один реактор, не похоже, что у них ограничено питание. Медицинские сканеры подтверждают, что внутри есть жизнь…

На этом моменте Личек запнулся, и Елене пришлось его поторопить:

– Но?

– Но мы не можем полноценно эту жизнь изучить, – признал глава технического отдела. – Мы тут посовещались с коллегами и выявили три причины – скорее всего, действуют они не по отдельности, а вместе, и наверняка дополняются чем-то еще. Первая – остаточные защитные поля. Вторая – внутреннее изменение самой станции, похоже, там провели значительную перепланировку, и оставшееся население держится подальше от внешних стен. Третья – характерные для Сектора Фобос помехи, уже сбивавшие раньше работу нашей техники.

– Источник помех? Сама станция или что-то рядом с ней?

– Это определить не удалось.

– Ясно, – кивнула Елена. – Продолжайте попытки связаться с ними.

Личек спорить не стал, хотя они оба подозревали: если станция не ответила сразу, то уже не ответит. При том, что жизнь внутри есть… Это напрягало. Их игнорируют намеренно? Или то, что осталось внутри, на контакт просто не способно?

Хотелось пролететь мимо. Сделать вид, что не было никакой станции, продолжить путь, сказать людям, что загадочный корабль – всего лишь один из миражей Сектора Фобос. Но Елена понимала, что это слишком опасная позиция.

Да, у той станции защита была похуже, чем у «Виа Ферраты», и у нее не было кораблей сопровождения – это адмирал, в отличие от своих спутников, знала наверняка. Но речь все равно идет об отличной системе обороны, которая в итоге не помогла. Станция, рассчитанная на вековое автономное путешествие, превратилась в бесполезный металлический остров. Кто сказал, что такое не произойдет с «Виа Ферратой»? Это был тот случай, когда Елена предпочитала учиться на чужом опыте.

Поэтому им нужны были хотя бы базовые сведения о судьбе станции. Вопрос в том, как их получить – и не потерять при этом команду разведчиков. Соблазнительней всего было послать туда роботов, однако Елена сомневалась, что от них будет толк… и что они вообще сохранят исходную программу, пролетев через Сектор Фобос.

Нет, нужны люди, но кто и как их обезопасить? К своему стыду, Елена поймала себя на желании посоветоваться с Гюрзой. Она не собиралась этого делать, не собиралась даже никому о таком говорить, однако она знала о собственной слабости. Адмирал привыкла полагаться на свои решения, изредка консультироваться со специалистами, но желание узнать мнение серийного убийцы серьезно ее задевало…

Она как раз размышляла об этом, когда в пункте управления к ней присоединился один из ее заместителей, Овуор Окомо. Он оставался невозмутим, всегда, и Елена ценила такой подход – хотя и признавала, что это вечное кажущееся равнодушие порой раздражает.

– Вам уже удалось определить, кто подделал вашу подпись? – спросил заместитель.

– Нет, и прямо сейчас я не считаю это приоритетной задачей. Для нас важнее собрать группу, которая отправится на разведку.

– В самом деле?

– Что вас смущает?

– То, что появилась угроза изнутри, – пояснил Овуор. – Как можно выбирать команду на особо важную миссию, не зная, кто угроза? Что, если вы невольно направите туда преступника?

Елена собиралась направить туда преступника вполне осознанно, но об этом она говорить не стала.

– У вас есть конкретные предложения? – спросила она.

– Как минимум – собрать совет, создать для вас новую подпись, поговорить с полицией.

– При общении с полицией я бы не стала акцентировать на этом внимание.

– При всем уважении, адмирал…

Елена давно уже заметила, что обычно самые рискованные, а порой и оскорбительные высказывания звучат после слов «при всем уважении», в личных беседах – после «я не хочу никого обидеть». После такого обычно обижают и уважение проявить не стремятся. Вот и теперь ей было любопытно, на что решится Овуор.

Однако узнать это ей так и не довелось: поступил вызов по защищенной линии, предназначенной только для руководства, а это никогда не сулило ничего хорошего. Овуор тоже понял, что момент опасный, он замолчал, позволяя Елене ответить.

– Это Лилли Хетланд, – донеслось из динамика. – Адмирал, я хотела бы запросить ваше присутствие в техническом зале номер пятнадцать.

Надо же, оба ее заместителя решили пообщаться с ней… То молчали сутками, а теперь как будто сговорились! Если в техническом зале произошло нечто необычное, обратиться должны были сначала к заместителю, тут все верно. А Лилли только выглядела как перепуганный воробей, Елена уже убедилась, что на самом деле она хороший специалист, способный справиться со многими вызовами. Если уж помощь запросила даже она, проблема должна быть серьезной.

Этого только не хватало…

– Что произошло? – поинтересовалась Елена.

– Это… Вы не могли бы просто посмотреть?

– Ожидайте, я буду через пять минут.

Елена могла бы настоять на ответе, но не видела в этом смысла. Даже если Лилли на словах объяснит, идти все равно придется, так лучше уж не тратить время на болтовню.

Овуор последовал за ней, хотя она его не звала. Возражать Елена не стала, спросила только:

– Вам что-нибудь известно?

– Я слышал, что был запрос командованию и полиции. Но с нашей стороны запрос приняла Хетланд, не было смысла вмешиваться еще и мне.

– Теперь, похоже, вмешаемся все мы.

Елена не представляла, что еще произошло. Насколько ей было известно, Гюрза по-прежнему оставался в медицинской зоне, он просто не успел бы… Или успел? До того, как он проснулся, на станции было относительно спокойно! Нет, лучше не гадать. Елена знала: напрасные ожидания мешают правильно реагировать на проблему, лучше оставить за собой право на объективное восприятие.

Но с этим все-таки не сложилось. Когда Елена увидела, что именно поджидает в техническом зале, первой мыслью стало: отстраниться от этого не получится.

Такие технические залы не были предназначены для общего пользования, да и ничего особенного они собой не представляли. В небольшом круглом помещении был обеспечен доступ к компьютерным узлам, контролирующим систему бытового обслуживания, только и всего. Выглядело это как зал, образованный трубами, аккуратными сетями проводов и сенсорными экранами.

По крайней мере, раньше. Теперь от мирного, скучного даже интерьера мало что осталось. Главным цветом в пятнадцатом зале стал красный – цвет свежей крови, покрывавшей все вокруг. Она озером залила пол, она высыхающими разводами осела на стенах, добралась даже до потолка, будто стремясь нарисовать на нем сложный языческий узор, символ божества, которому предназначалось это чудовищное жертвоприношение.

Источник крови тоже был здесь… много источников. Зал, и без того небольшой, стал еще меньше, потому что в него уместили больше десятка обнаженных тел. Они, изуродованные, изорванные, лежали на полу, часть осталась на стенах – то ли прибитая, то ли вдавленная так сильно, что они не могли соскользнуть вниз. Странная, обжигающая ужасом скульптура из плоти и костей. Зрелище было настолько пугающим, что присмирели даже кочевники, добравшиеся сюда раньше адмирала. Лилли, уже успевшая все изучить, смертельно бледная, бросила беспомощный взгляд на Елену. Овуор, будто разучившийся проявлять эмоции, на этот раз поддался, замер в явном шоке.

Но для них для всех это было просто бессмысленной, будто выскользнувшей из ночного кошмара резней. Елене же приходилось хуже, намного хуже…

Потому что из всех собравшихся только Елена видела такое раньше.

Извиняться Лейс Марсад не собирался – как и возвращаться домой. Он не отказался бы от честной драки, настоящей, в полную силу, но прекрасно знал, что проиграет: Сабир всегда был выше и сильнее. Поэтому лучшим, что он мог сделать, стал побег и полное игнорирование старшего брата.

Виноватым он себя не считал. Ну да, он забыл про то дурацкое задание. Так он ведь и не вызывался его выполнять! А если уж Сабир назвался главным, мог бы и проследить за тем, как работают его подчиненные, особенно откровенно неблагонадежные. Но нет, он предпочел кулаками размахивать! После такого Лейс решил, что теперь может позволить себе что угодно.

Например, затеряться в переплетении коридоров и тесных залов четвертого уровня. Атмосфера здесь была не лучшая: шумно, людно, душно… Но в ближайшее время ничего не изменится, нужно привыкать. Территория все еще распределялась: одни стремились урвать себе уголок поуютней, другие надеялись, что блокировку снимут и все станет как прежде. Лейс привык готовиться к худшему, да и руководству он никогда не доверял, вообще никакому. Так что он присматривал себе постоянное убежище.

Когда случилась катастрофа, станция заблокировала все уровни без исключения, таким был протокол безопасности. Делалось это для того, чтобы можно было сбросить в космос блок, в котором откажет система жизнеобеспечения, и сохранить остальные с наименьшими повреждениями. Но до такого не дошло, уцелели все уровни. Лейс понятия не имел, сняли ли уже блокировку между остальными, четвертый так точно оставался изолированным.

А он как раз для жизни не предназначался. В хвостовой части станции располагались двигатели, ангары, хранилище оборудования, запасная лаборатория, один из блоков системы жизнеобеспечения… Словом, то, что нужно, чтобы работать – и не более.

Теперь это пришлось менять. После блокировки в четвертом уровне осталось больше тысячи человек, преимущественно заключенных, так что с ними можно было не церемониться. Им передали парочку универсальных генераторов пищи и фильтров для воды, но ворота так и не открыли. Официальной причиной значилось то, что именно на территории четвертого уровня, пусть и снаружи, располагались все застрявшие в обшивке станции астероиды. Считалось, что блокировку снимут, когда станет понятно, что они такое. Сабир верил в это, вот и проводил в лаборатории дни напролет.

А Лейс верить не хотел. Он не задумывался, откуда именно появилось это нежелание – от недоверия к руководству или стремления насолить брату. В любом случае, торчать в лаборатории он не собирался, он планировал обустроить собственную нору.

Да, с таким он затянул – конечно же, из-за Сабира. Но ничего, было у него и преимущество: Лейс все-таки получил неплохое инженерное образование, он знал устройство станции лучше, чем простые механики и разнорабочие. Для начала он заскочил на склад, порадовался тому, что его пропуск все еще работает, и набрал необходимых деталей. Журнал инвентаризации он проигнорировал: зачем вести учет, если у них тут конец света? Или вроде того.

Подготовившись, Лейс направился к воздушным фильтрам. Их он трогать не собирался – слишком опасно. Но он знал, что возле них хватает небольших помещений, где хранятся сервисные дроны. Часть уже опустела – когда дронов привлекли к работе в лаборатории. Этим и собирался воспользоваться Лейс, такое место подходило ему идеально, тут и воздух почище, и народу поменьше.

Оставалось лишь сменить коды доступа и наварить дополнительный замок. Все, берлога готова! А Сабир и эта его змеюка пусть вдвоем развлекаются в своей каморке, Лейсу давно следовало от них свалить, это брат просил его остаться поближе.

В этом беда с Сабиром: он всегда рядом. Когда он был нужен, не было, а теперь душит, один поводок за другим цепляет… Достал! Мысли о брате неизменно приносили с собой обжигающую злость, от которой Лейс даже не пытался избавиться. Если бы не Сабир, все сложилось бы намного лучше…

Братья никогда не ладили. Может, из-за четырнадцатилетней разницы в возрасте, или просто такими уж они уродились – бесконечно разными. Сабир всегда был тихим и раздражающе успешным, у него получалось все, за что он брался. Лейс тоже не был обделен умом, но стремление к протесту и драке со всем миром неизменно его подводило. Старший брат казался ему слишком скучным, пресным каким-то, идеальный раб системы!

Пока были живы родители, братьям еще удавалось поддерживать некое подобие перемирия. Лейс никогда о таком не говорил, но для него было важно мнение матери и отца, их он как раз любил. А потом их не стало… утром были, вечером – нет. Их спальня продолжала ждать их дома, их вещи остались на своих местах, мир как будто отказывался мириться с тем, что два человека, еще такие молодые, с такими планами, просто перестали существовать. Лейс даже не поверил, решил, что это какая-то ошибка, обман, заговор… Он потому и напросился с Сабиром на опознание тел: он хотел посмеяться над старшим братом, когда выяснится, что с их родителями все в порядке, это система дала сбой!

Однако никакой ошибки не было. Лейс сразу же пожалел о своем решении прийти, но было уже поздно… Память не очищается по первому желанию. Самым страшным оказалось не то, что взрыв изуродовал родителей, а то, что их по-прежнему можно было узнать. Эти образы, новые, сохранившие страдание даже через печать смерти, наложились на любимые. Лейс сорвался… Он не помнил, что именно с ним происходило. Кажется, он кричал. И дрался с кем-то, и вырывался. И плакал прямо при всех. Может, не кажется – так и было на самом деле… Он не запомнил.

А Сабир запомнил. Этого Лейс ему тоже не простил.

Возможно, общая трагедия и должна была сблизить их с братом, да не сложилось. Скорее, наоборот! Лейс видел, что Сабир просто принял смерть родителей и двинулся дальше, нырнул в уютное спасительное болотце своей карьеры. Он не боролся и не мстил! Лейс поверить не мог, что у них с этим слизняком общая кровь.

Сам же Лейс поднимать белый флаг не собирался. Он так и не выяснил, кто именно виновен в смерти родителей, но он знал, что они работали на государственную лабораторию. Поэтому он мстил всей системе сразу. Он нашел единомышленников, которые указывали ему цели. Лейс не задумывался о том, что именно он разрушает и кому вредит. Это принадлежит федеральному правительству? Достаточная причина для уничтожения!

Правда, он не ожидал, что его поймают. Может, и следовало бы, но Лейсу казалось: он был настолько осторожен, что эти недоумки из службы защиты никогда на него не выйдут. К собственному стыду, он действительно испугался… Не так, как в день смерти родителей, совсем по-другому, но он все равно чувствовал себя слабым и беспомощным. А Сабир, который изначально не делал ничего ради мамы и папы, теперь изображал из себя праведника и притворялся, что пытается помочь.

Только ничего он на самом деле не пытался. Лейс прекрасно знал: к тому моменту брат стал уважаемым инженером, много зарабатывал, обзавелся влиятельными друзьями. Хотел бы помочь – помог бы. Но нет, сорок лет проклятья остались неизменными.

По крайней мере, до тех пор, как в камеру Лейса вошел рекрутер и предложил ему примкнуть к программе «Слепой Прометей». Естественно, он согласился сразу. Да, это была работа на правительство… в некотором роде. Но ведь совсем другая работа! Не ради чьего-то обогащения, а ради будущего человечества. У Лейса появилась важная цель и шанс стать героем, его ничто не привязывало к Земле, он хотел полететь в Сектор Фобос!

А потом явился Сабир и все испортил. Зачем, ну вот зачем брату понадобилось это делать? Они могли расстаться друзьями и через пятнадцать лет встретиться уже совсем другими людьми. Так нет же, Сабир слишком ценил контроль! Он не видел разницы между братом и домашним питомцем, он не отпустил Лейса на свободу.

То, что могло стать приключением мечты, обернулось металлической клеткой. Сабир стал его непосредственным начальником – хуже не придумаешь! Еще и поселиться пришлось в одной квартире с той стервой, которую Сабир с собой приволок. Лейс в долгу не остался, портил им жизнь, как мог, протестовал по любому поводу, но это так, мелочи, которые мало на что влияли.

И вот теперь Сабир даже притворяться перестал, начал наказывать брата ударами, как какое-то животное! Этому нужно сразу положить конец. Лейс признавал, что и так затянул, следовало уйти раньше. Но ничего, катастрофа – это тоже перезагрузка. Теперь все пойдет как надо!

Покончив с обустройством убежища, Лейс отправился бродить по четвертому уровню, ему было любопытно посмотреть, как живет общество, образовавшееся в изоляции.

Общество пока толком не жило – оно формировалось. Многие оставались в растерянности. Среди залов и коридоров уже сбивались будущие банды, Лейс умел такое подмечать. Но большинство людей не примкнуло ни к кому, они с надеждой посматривали на наглухо заблокированные ворота, ведущие на третий уровень. Правда, надежда эта таяла все стремительней. Если в первые недели изоляции работу дисциплинированно выполняли все, то теперь многие ее игнорировали. Начальство не рисковало привлекать их к ответственности. Немногочисленные полицейские, тоже застрявшие на четвертом уровне, предпочитали не нарываться.

Паршиво… Лейс понятия не имел, что здесь будет, если перестанут поддерживать даже видимость порядка. Люди попытаются взять ворота штурмом, прорваться на третий уровень? Очень вряд ли. И дело даже не в самих воротах, их можно и вскрыть, и уничтожить, не вопрос. Дело в том, что за ними начинаются две перемычки, только по ним и можно пройти в основную часть станции. А еще их очень легко взорвать, и, если в руководстве работают не совсем уж дураки, бомбы уже установлены.

Поэтому для четвертого уровня оставалось всего два пути: снятие изоляции, если у Сабира и других зануд все получится, или анархия. Даже Лейсу, предпочитавшему свободу, больше нравился первый путь, так что после не слишком приятной прогулки он снова направился к лаборатории.

Общаться с братом он по-прежнему не собирался, да это и не требовалось. Лаборатория ведь не настоящая, это на самом деле ангар, а в ангаре хватает переходов и технических помещений, известных только инженерам. Вот и у Лейса получилось подобраться так, чтобы его никто не заметил, зато сам он легко мог наблюдать за тем, что происходит внутри.

Перемещение к этому моменту завершилось: все астероиды, которые решено было изучать, оказались в стеклянных кубах. Пожалуйста, обошлись и без Лейса, можно было кулаками не размахивать! Но Сабир, судя по спокойствию, это так и не осознал, никакого раскаяния он не испытывал. Вместе со своей подружкой он стоял возле центрального компьютера, анализировавшего данные из всех стеклянных кубов, и просматривал какой-то отчет.

– Похоже, их можно разделить на три типа, – бросил он своей стерве, тоже следившей за монитором.

Три? Это любопытно. Лейс, наблюдавший за собранными астероидами со стороны, мог выделить лишь два. Первым были каменные глыбы, казавшиеся самыми обычными: серо-черный цвет, гладкие линии, такого добра не только в Секторе Фобос хватает.

Астероиды второго типа оказались любопытней… Они выглядели более острыми, как будто отломанными от чего-то, да и цвет странный: светло-бежевый, как у песчаника на бесконечно далекой Земле. Хотя самой удивительной их чертой было, конечно, не это. На их поверхности что-то блестело, не слишком ярко, но заметно. Лейс, укрывшийся в техническом коридоре, не мог рассмотреть, что именно. Да и какая разница? Так не должно быть… Но их даже в лаборатории два, значит, это не аномалия, а нечто типичное.

– Может, это один вариант? – Мерзкая стерва постучала ногтем по монитору.

– Нет, содержимое слишком разное, – покачал головой Сабир. – Обозначим вот этот как тип третий.

Стерва, конечно же, проявила типичное для нее скудоумие:

– Уже сейчас? Может, сначала вскроем их, потом будем по типам распределять?

– Это же предварительная оценка, можно пока так. А вскрытие будет не сегодня и не завтра, с ним лучше не торопиться.

– Почему? Все ведь работает как надо.

Прежде, чем ответить, Сабир переключил что-то на компьютере, показал другие исследования.

– Датчики наблюдают в астероидах активность.

– Наверняка остаточное излучение! Защитных костюмов должно быть достаточно для работы.

– Если бы речь шла только о радиации, я бы с тобой согласился. Но компьютер не распознает источник излучения, и у всех типов оно разное. Нужно ждать, пока оно исчезнет.

– Мы не можем столько ждать! – возмутилась стерва. – Ты же сам слышал, что сказал адмирал! Пока не будет ответов, ворота не откроют, мы застряли в этой вонючей дыре!

– Я помню. Но адмирал делает это не просто так, он хочет обеспечить безопасность большинства обитателей станции – которые сейчас за воротами. По этой же причине мы должны проанализировать все как надо, Шу, а не просто подогнать под нужный нам результат.

– А если не получится? Если излучение не исчезнет – вообще никогда?

Она явно хотела смутить Сабира, выбить из колеи, но не на того напала – уж Лейс-то знал упрямство своего старшего брата! Сабир и сейчас выдержал гневный взгляд стервы без особого труда:

– Тогда, возможно, всем нам придется привыкать к четвертому уровню «Прометея», потому что мы здесь надолго.

Мира снова и снова повторяла себе, что это не настоящие люди, но легче не становилось. В воздухе пахло настоящей кровью. В техническом зале, превращенном в гротескное подобие алтаря, были свалены грудами куски настоящих тел. Мира упорно отводила взгляд от обнаженных костей и растянутых в непростительной насмешке внутренностей, но они все равно прожигали память. Ей не нравилось то, что она видела, и вместе с тем она должна была увидеть. На станции появилась новая угроза, и Мира не имела права отворачиваться от нее – даже если противостояние таким угрозам было не ее обязанностью.

Полиция уже закончила работу на месте преступления, теперь наводить здесь порядок предстояло медицинским дронам. Мира хотела взглянуть на окровавленный зал до того, как он будет зачищен. Ей почему-то казалось, что она способна понять нечто такое, что другие проглядели… Наивно. Ничего она на самом деле не поняла.

Она направилась прочь по коридору и уже там чуть не столкнулась с Рино.

– Тоже посмотреть хотел? – мрачно усмехнулась Мира. – Тогда тебе повезло: ты опоздал.

– Я не хотел, видел уже человеческий фарш, от такого зрелища бежать надо, а не к нему идти, – поморщился пилот.

– Они не совсем люди…

– В нынешнем состоянии не отличишь, не так ли?

Отличить и правда сложновато. Даже полиция изначально решила, что на станции снова резвится серийный убийца. Барретты тут же рванули в палату к Гюрзе, но он не счел нужным даже объясняться с ними, просто продемонстрировал, что под одеялом у него нет окровавленного оружия… да и вообще ничего нет. Барретты намек не оценили, но поняли.

В это время в зал прибыли медики, которым предстояло собрать жертв так, чтобы можно было провести опознание. Они-то и выяснили, что это не люди… Не полноценные обитатели станции так точно.

Кто-то добрался до медицинских клонов. Мира даже не знала, что их доставили на «Виа Феррату»! Понятно, что они теперь не такие редкие, как во времена своего изобретения, и все равно очень дорогие. Хотя стоило ли удивляться? На фоне элитного оборудования станции они смотрелись вполне гармонично… пока использовались по назначению, а не разрывались на части в технических залах.

Споры о том, насколько этично выращивание клонов для пересадки органов, не утихали десятилетиями. Одна сторона доказывала, что человеческие жизни священны и сохранять их нужно любой ценой. Вторая сторона парировала тем, что у клонов тоже есть жизни – разве они не священны? Да и потом, лишь часть искусственных людей пойдет на реальное спасение кого-то, остальных разберут на запчасти для молодящихся стариканов. В ход шли любые аргументы: научные исследования, опросы общественного мнения и даже слезливые фильмы многовековой давности.

Проблема решилась лет пятьдесят назад, когда были запатентованы медицинские клоны. Они представляли собой генномодифицированных человекоподобных созданий, у которых с человеческими совпадали все органы кроме одного: головного мозга. Он как раз развивался лишь до минимума, необходимого для поддержания жизни. Это неизбежно влияло на внешность медицинских клонов, все они отличались маленькой головой, низким лбом и грубыми лицами. Из-за этого общественность по большей части приняла необходимость их смерти. Они же ничего не понимают, и они не милые – для большинства все сводилось к такому выводу.

Тем не менее, медицинские клоны не использовались без особой необходимости, но на многолетних экспедициях такая необходимость как раз была. Естественно, никто не собирался брать с собой взрослых клонов – их при любом уровне развития нужно кормить. Нет, в медицинский отсек загружались эмбрионы, которые в нужный момент активировались и развивались в специальной камере до нужного возраста.

Когда об этом стало известно, от Гюрзы окончательно отстали. Да, медицинские клоны растут очень быстро, этому способствует как раз их ограниченное развитие. Но на взросление все равно требуются недели, а не часы. Получается, готовить эту кровавую постановку начали еще в то время, когда Гюрза и не думал просыпаться, не смог бы просто.

Как бы странно это ни звучало, убить обычных людей было бы быстрее и проще, чем вырастить клонов. Зато клоны не сопротивлялись бы, их можно было заставить прийти в тот зал, потом резать, как покорных животных, и одни спокойно наблюдали бы за смертью других, ожидая своей очереди. Все это не давало реальных сведений о физической силе убийцы, но многое говорило об уровне его подготовки. Начать хотя бы с того, что он не выпотрошил клонов, повинуясь внезапной вспышке ярости, он готовился к этому! То, что кто-то способен хладнокровно вытягивать внутренности из тел, пугало Миру намного больше, чем откровенное буйное безумие.

Теперь техническому отделу было поручено выяснить, кто добрался до эмбрионов и почему. Понятно, что он наверняка маскировался, как мог, но хоть какой-то след они обнаружить должны! Мира пока этим не занималась, она хотела сначала посмотреть на тела, наивно предполагая, что они дадут хоть какую-то подсказку… Конечно же, ничего они не дали.

– Так почему ты здесь? – спросила Мира.

– Тебя искал. Ты уже знаешь?

– Знаю что?

– Понятно, тогда я первым сообщу, мне интересно твое мнение, – заявил Рино. – Помнишь, мы считали, что тот, кто это устроил, подтер за собой следы?

– Ну да… Разве это не логично?

– Логично. Только он ничего не подтер.

– Сохранилась подпись? – не поверила Мира.

– Именно! Эмбрионы были извлечены системой, ею же помещены в капсулы развития.

– Ну да, процесс можно автоматизировать. Но команду все равно должен дать человек!

– Человек и дал, – подтвердил Рино. – Под запросом стоит подпись адмирала Согард собственной персоной!

Снова эта подпись… Такого Мира не ожидала – да и никто не ожидал! Уже та история с попыткой казнить Гюрзу была странной. Но тогда все еще можно было списать на месть именно Гюрзе или даже техническую ошибку. Теперь же Гюрза явно ни при чем, резня в зале не имеет к нему отношения, все сводится к Елене Согард.

И в этом вообще нет смысла! Елена не массовая убийца, она никогда не была связана ни с чем подобным. Зачем бы ей делать это? И зачем кому-то подставлять ее таким варварским способом? Чтобы дискредитировать адмирала, логичней было бы использовать более изящную ложь – злоупотребление полномочиями, коррупцию… но не расчленение медицинских клонов!

– Ты веришь, что это сделала она? – спросила Мира.

– Личек верит.

– Даже не сомневаюсь в этом! После того, как при попытке поцеловать ее в зад адмирал пару раз дала ему по губам, Личек ее на дух не переносит. Но ты ведь не веришь, что это она?

– Я… Нет, пока – нет, – вздохнул Рино. – Только, честно тебе скажу, я во всем этом запутался. Я хочу верить моему командиру, ты и сама понимаешь, насколько это важно в Секторе Фобос. Но я понимаю, что доказательств вины адмирала тоже набирается немало.

– Каких еще доказательств? Только то, что кто-то украл ее подпись? Перестань, это как раз доказывает ее невиновность! Если бы это действительно сделала адмирал, разве она не сумела бы удалить подпись?

– Так подпись и пытались удалить, восстановить ее удалось только через использование технических кодов. Но дело даже не в этом… В зале насчитали одиннадцать тел. Следовательно, кому-то нужно было вырастить одиннадцать клонов так, чтобы об этом никто не узнал. У адмирала были все ресурсы, чтобы не допускать людей в нужную часть медицинского отсека, пока там шла подготовка. Да и потом, установлено, что приказ поступил через командную сеть. Ее тоже взломали?

Мира хотела спорить с ним – и не могла. С одной стороны, она нутром чуяла: Елена Согард не могла такое сотворить, это совершенно на нее не похоже! С другой стороны, для полиции что-то там чующее нутро – не аргумент. Но ведь никто не выигрывает от такой подставы… или нет?

– Может, все дело как раз в том, что ты сказал? – задумалась Мира.

– А конкретней?

– Ты упомянул, что для тебя важно доверять командиру. Это для всех важно! Порядок на стации во многом зависит от авторитета Елены. Что будет, если ее захотят сместить и начнется непонятно что?

– Но кто может ее сместить?

– Да много кто, на самом деле… Иногда заинтересованные высовывают свое рыльце уже после того, как начались беспорядки, а мы не можем этого допустить!

Мира помнила еще и о том, что из-за всех этих сложностей откладывалась разведывательная миссия на соседнюю станцию. Может, это и было целью с самого начала? Кто-то не хотел, чтобы они попали туда и узнали… что-то. С учетом предыдущих тайн, Мира допускала любой вариант.

Она знала, что Рино ей никаких подсказок не даст. Мира ценила то, что он пришел с ней посоветоваться, и знала, что его расстроит ее стремление поговорить с кем-то другим – он ведь без труда догадается, к кому она пошла. Но поступить иначе она не могла.

Ей нужно было срочно узнать мнение Гюрзы. При всех своих недостатках он действительно умен – и он сам преступник. Для Миры и Рино те ничтожные улики, что удалось собрать по этому делу, не имеют смысла, а для него все может быть иначе.

Визиты в медицинский отсек стали уже привычными, там Мира проводила больше времени, чем в своей каюте. У входа, как обычно, дежурила медсестра – к которой со дня пробуждения серийного убийцы присоединился полицейский. Барретты больше не нападали на Гюрзу, но не скрывали, что не доверяют ему, поэтому сторожили единственный выход из отсека.

Хотя, с точки зрения Миры, это было лишним. Куда бы он делся? Он слаб. У него нет никакой одежды. Он постоянно подключен к сканерам, которые взвоют, если он попытается отсоединить датчики от своей кожи. Нет, пока он застрял тут, хотя бы на неделю…

Мира действительно верила в это – ровно до того момента, как вошла в палату. Сканеры продолжали мирно работать – с подрезанными и заново перекрученными проводами, убеждавшими компьютер, что все идет как надо. На полу валялась медицинская рубашка, которую Гюрза называл «меньше, чем ничего». Кровать, подушка, одеяло, всё осталось на месте…

Не было только Гюрзы, который никак не мог покинуть медицинский отсек без разрешения, но, конечно же, давно ушел.

Сабир считал, что нужно еще подождать. Два дня – это слишком мало, для полноценной проверки требуется хотя бы неделя. Только вот его друзья не желали об этом даже слышать, Дем – из-за научного фанатизма, Шукрия – потому что изоляция четвертого уровня с каждым днем угнетала ее все больше. Ей почему-то казалось, что к открытию ворот могут привести любые сведения. Сабир не спорил с ней, чтобы не расстроить еще больше.

Сам он оценивал стремление руководства творить добро не так высоко. Для тех, кто остался по другую сторону ворот, будет иметь значение не то, что они детально изучили один вид астероидов, а то, что два других продолжают фонить.

Но третий тип действительно два дня не испускал никаких сигналов, с ним можно было работать. Сабир все равно настоял на том, чтобы люди не входили в стеклянный куб. Он запустил туда несколько дронов и тут же вновь изолировал небольшой зал. Он, Дем и Шукрия замерли возле пульта управления и теперь наблюдали за действиями роботов через прозрачную стену.

Они еще на этапе сканирования установили, что астероид только выглядит монолитом. Внутри сразу обнаружились пустоты – и кое-что еще. Нечто, отличавшееся по плотности от основного материала, но при этом как будто… прозрачное? Варианты у Сабира были, однако с ними он не торопился.

Прямо сейчас им предстояло узнать, что кроется внутри, потому что даже возможности сканеров были ограничены. Сабир усилил освещение так, что внутри куба практически не осталось теней. После этого он запустил лазер, казавшийся до смешного тонким, как будто безобидным, но при этом без труда рассекавшим черную поверхность астероида.

Они могли бы произвести рассечение быстро, но Сабир вновь не торопился. Он периодически посматривал на показания сканеров, установленных внутри куба, он готов был все прекратить по первому же тревожному сигналу. Однако ничего особенного не происходило – радиация не вернулась, неопознанное излучение тоже отсутствовало, из астероида не вырвался ядовитый газ, не полезла неведомая тварь… Пока все оставалось под контролем.

Наконец пласт, который они наметили, был отрезан от остального астероида и откатился в сторону. Внутри каменная порода напоминала гигантский улей – пустот оказалось даже больше, чем показало сканирование, они располагались часто, почти на одинаковом расстоянии друг от друга. Людям будто открылась гигантская губка, только каменная… или окаменевшая?

– Посмотри! – Шукрия направила на одно из центральных отверстий синий световой луч. – Там что-то есть, у самого среза! Достань скорее!

– Я работаю над этим, – невозмутимо отозвался Сабир.

Он отвел в сторону лазер и направил к срезу сервисный дрон с манипуляторами разного размера. Такие обычно предназначались для ремонта сложной техники, но и с изучением неизвестного объекта он мог справиться неплохо.

Сабир уже видел то, что привлекло внимание Шукрии. Различал в основном по блеску, даже в ярком освещении рассмотреть странный предмет почему-то не получалось. Но Сабир, в отличие от своих спутников, не спешил, не поддавался любопытству – он, увлеченный работой, этого любопытства даже не чувствовал, он просто четко знал, что нужно делать.

Подцепить предмет оказалось не так просто, щупы не могли его удержать. А вот клейкая поверхность справилась, и дрон наконец извлек то, что таилось внутри астероида. Открытие оказалось по меньшей мере неожиданным…

– Господи! – выдохнула Шукрия, не сводя глаз с находки.

– Это то, что я думаю? – пораженно прошептал Дем.

– Сканеры считают, что ты, скорее всего, прав, – ответил Сабир.

Компьютер не смог окончательно распознать находку, однако с вероятностью девяносто процентов указывал, что перед ними алмаз. Да еще какой! Камень не был огранен – но уже сиял так, как не могли мечтать земные бриллианты. Он оказался идеально прозрачным, настолько, что его сложно было рассмотреть, даже когда Сабир заставил дрон приблизиться к стене. Это был самый совершенный камень из всех, которые инженеру доводилось видеть, да еще и крупный – с грецкий орех размером, не меньше.

– Это одно из тех уплотнений, которые мы видели на снимках сканера, – определила Шукрия.

– Да, скорее всего, так.

– И все эти уплотнения были однородными… Ты понимаешь, что все это значит?!

Для Шукрии это означало, что они только что нашли ящик с сокровищами. Да и Дем, судя по радостной ухмылке, разделял ее мнение. Отчасти они были правы: сканер показывал, что астероид хранит в себе несколько сотен таких алмазов. И это только один, а ведь даже в ангаре астероидов такого типа сейчас два! Похоже, кое-кто в уме уже занялся подсчетами и дележкой будущих богатств.

А вот Сабир радоваться не спешил, и не только потому, что в Секторе Фобос нет толку ни от алмазов, ни от денег. Он думал совсем о другом.

Шукрия заметила это первой:

– Ты чего такой кислый? Это же здорово, посмотри, какое чудо!

– Это не чудо. Это проблема.

– Как ты умудряешься найти проблему даже в красоте?

– Мы прибыли в Сектор Фобос не для того, чтобы любоваться красотой, – напомнил Сабир. – Начнем с того, что сканер выявил внутри этого астероида несколько отличающихся от основной материи веществ. Мы не можем исключать, что в прошлом тут была органика.

– Но сейчас-то ее в любом случае нет! – заметил Дем.

– Согласно земным сканерам. Которые настроены на земные показатели. Но дело даже не в этом… Хорошо, не будем пока обсуждать то, чего мы не знаем, поговорим о том, что нам известно наверняка. Могли ли алмазы появиться на астероиде?

– Мы этого не знаем наверняка, даже в пределах исследованного космоса сохраняется вероятность…

– Могли или нет? – настойчиво перебил его Сабир.

– Скорее всего, нет, – проворчал Дем.

– Ну и что? – удивилась Шукрия. – Что с того, что на астероид их занесло откуда-то еще?

– Дело не в том, что их занесло, а в том, что это не астероид. Мы с самого начала использовали это название очень условно, но теперь держаться за него нет смысла. Перед нами, похоже, осколки какого-то крупного космического объекта – и мы понятия не имеем, как он был уничтожен и что еще скрывается у него внутри.

Рино де Бернарди терпеть не мог тайные собрания. Даже больше, чем работу руководителем – хотя обычно одно тянуло за собой другое. Ему куда ближе была честная правда полета через пустоту. Да, ты в опасности, ты рискуешь жизнью – но ты свободен! Ты паришь, а не копошишься в куче гнилья, выискивая место потеплее да объедок повкуснее. И плевать Рино было на звания, награды и деньги.

Так что, если бы его позвали на тайное собрание на Земле, он уверенно ушел бы, хлопнув дверью, он такое пару раз проделывал. Но в Секторе Фобос даже Рино пришлось принять новые правила: тут знания ценились не меньше, чем смелость. За секунду до того, как послать приглашавшего его на встречу Альберта Личека подальше, пилот заметил, что в списке нет Миры, и поспешно закрыл рот.

Получается, интриги уже начались… И большой вопрос, почему не позвали Миру – равную по должности Рино! Из-за ее дружбы с маньяком? Тогда еще ладно, а если по другой причине? Так что Рино, пусть и неохотно, согласился на мышиную возню.

Встреча проходила не в зале собраний – и не только среди механиков. Рино в последний момент прислали технические координаты комнаты отдыха в зоне гостевых кают. Этой зоной сейчас не пользовались, зайти туда случайно никто не мог… С этого момента собрание интересовало Рино куда больше.

Список приглашенных и правда оказался ограниченным. Пришел Альберт Личек, притащил с собой Рино и Живана Савича, но напрочь проигнорировал Миру, уже не раз спасавшую станцию, и того толстяка, Хьюго, которого Рино про себя называл Хрюго. Пришла Кети Сабаури из медицинского отсека, которой не полагалось тут быть, потому что она не из руководства и вообще заключенная, а вот ее начальника не было. Пришла распорядительница жилого сектора, с которой Рино предпочитал лишний раз не пересекаться, эта тетка его напрягала. Дальше, у стены, маячили еще несколько второстепенных персонажей – не главы отделов, но часто их заместители, это уже много.

Тут уже проще сказать, кто не появился! И важнее, потому что не было представителей высшего руководства и не было никого из полиции. Это еще как понимать? Барретты побрезговали или кто-то решил действовать за их спиной? И где большие боссы?

Ответ на последний вопрос появился раньше, чем ожидал Рино: в зал шагнул Овуор Окомо. Вице-адмирал демонстративно запер за собой дверь, давая понять, что никого больше ждать не нужно.

– Благодарю, что явились так быстро, – привычно невозмутимым тоном сообщил Овуор. – Именно я позвал вас сюда. Ни адмирал Согард, ни Лилли Хетланд не знают об этой встрече.

– Хорошенькое начало! – нервно улыбнулся Личек. – Мятежом каким-то повеяло!

Он рассмеялся, негромко и натужно, но этот смех никто не поддержал. Все взгляды были устремлены только на Овуора.

– Это не мятеж, – покачал головой вице-адмирал. – Но – да, мы должны поговорить о возможном ограничении власти Елены Согард.

– На основании? – равнодушно осведомился управляющий фермами, которого вообще непонятно зачем сюда пригласили…

Или понятно? Рино не любил интриги, однако это не значит, что он не был способен их истолковать. Овуор поступил умно: он знал, что никто не решится на нечто столь серьезное, как оспаривание власти адмирала, сразу. Но он собрал здесь представителей всех отделов, чтобы выяснить, какие настроения сейчас на станции. Что же до их должностей… Здесь не было никого, кто обладал бы властью арестовать Овуора за сами разговоры о мятеже. Это объясняло и отсутствие Барреттов: Отто не питал особой любви к Елене Согард, но власть он забрал бы только себе, ни с кем из заместителей он бы объясняться не стал, а это не устраивало как раз вице-адмирала.

Правда, несколько странно дела обстояли с медиками… Но там отдел небольшой, а Петер Луйе неплохо общается и с Отто Барреттом, и с Еленой Согард, он мог бы рассказать им о собрании…

Проклятые интриги.

– Основания есть, поверьте мне, – заявил Овуор. – Я всегда уважал Елену Согард – я слышал о ней до того, как познакомился с ней лично. Я признаю, что ее достижения действительно впечатляют. Но мы живем не в прошлом, а в настоящем – том, где с ней творится нечто странное.

– Вы про ту историю с подписью? – уточнил Личек.

– Не только – хотя даже история с подписью подводит нас к двум серьезным преступлениям. Но дело не только в этом, я вижу, что после того рискованного перехода адмирал изменилась. Она стала рассеянной, быстрее устает, больше времени проводит в одиночестве. Это то, что я знаю наверняка, а есть еще предположения, которые всё усложняют.

– Например? – уточнил Рино, надеясь, что голос прозвучал не слишком раздраженно.

– Галлюцинации – звуковые, визуальные или все сразу. Я вижу, как капитан иногда следит взглядом за тем, чего нет. Иногда она переспрашивала о чем-то после того, как мы долгое время оставались в полной тишине.

– Это может подтвердить кто-то, кроме вас? – нахмурилась Киана Бокео. Рино только сейчас заметил, что она тоже здесь. – Первый заместитель Лилли Хетланд, например?

– Я не думаю, что Лилли в данной ситуации способна остаться объективной, – покачал головой Овуор. – Адмирал ей симпатична, в принципе, их можно назвать подругами. Поэтому Лилли будет толковать любую спорную ситуацию в пользу адмирала. Для меня же на первом месте остается благополучие экипажа.

– Возможно, адмирал просто устала, – отмахнулась распорядительница жилого сектора. – Со всеми бывает!

– Или это может быть астрофобия, – встряла Кети Сабаури. – То, что вы описали, похоже на некоторые ее симптомы…

– Но атак с птичьим криком больше не было, – напомнил Рино.

– Ну и что? Мы слишком мало знаем об этой болезни, чтобы вводить такие ограничения!

– Вот именно, мы слишком мало знаем, – проворчал фермер.

– С этим я согласен, – кивнул Овуор. – Поэтому прямо сейчас я не ожидаю ни от кого из собравшихся каких-либо действий. Я просто хочу, чтобы вы правильно понимали ситуацию. Возможно, адмирал действительно устала, и все наладится само собой. Но если нет… остается вероятность, что мне понадобится ваша поддержка, это не должно стать громом среди ясного неба. Нашу сегодняшнюю встречу я прошу сохранить в тайне от адмирала в любом случае.

Все покивали – и Рино тоже покивал. Личеку, внимательно наблюдавшему за ним, этого хватило. Пухлый прекрасно знал, как много для пилота значит обещание… В принципе, Рино мог зацепиться за то, что обещаний он как раз не давал, а кивок можно трактовать по-разному. Но такие уловки он считал для себя унизительными – он кто, летчик или торгаш?

Он действительно не собирался бежать к Елене Согард с докладом, изображать хорошего мальчика, который просто хочет выслужиться. А еще он понимал, почему сюда не позвали Миру: о том, что она на особом счету у адмирала, в руководстве знали все.

Поэтому именно к Мире Рино и отправился.

Лейс понятия не имел, зачем снова пришел сюда. Зарекался ведь являться на работу! И не являлся, днем он держался подальше от этого места, ожидая, когда же Сабир свяжется с ним и засыплет упреками.

Однако старший брат будто позабыл о нем. Лейсу позволили заниматься всем, что душе угодно, и он показательно бродил по изолированному участку станции без дела, примыкал к каждой шумной компании, которую встречал, и уже утром был пьян. Он делал все, чтобы быть заметным, раздражающим даже… Если уж Сабир его не увидит, так пусть окружающие бегут жаловаться уважаемому господину Марсаду на то, как ведет себя его родственник!

Раньше так и было бы, но после катастрофы многое изменилось – и продолжало меняться. Люди еще не отчаялись, однако уже держались настороженно, с опаской поглядывали по сторонам, прикидывали, кто станет новым начальством, когда старое свергнут. Лейс уверенно делал ставку на анархию и организованную преступность, таких святош, как Сабир, тут слишком мало для прежнего порядка.

Он и ночь планировал провести весело, искал какую-нибудь веселящую таблетку – но, неожиданно для себя самого, вколол в вену отрезвляющий препарат. Тут же пожалел об этом, однако было поздно: лекарство его душевными терзаниями не интересовалось, оно работало безупречно, и ближайшие два часа Лейс мог бы пить алкоголь, как воду.

А он предпочел еще более странное поведение: он пошел в лабораторию. Он знал, что там никого не будет, Сабир в самом начале установил график работы и отдыха, чтобы люди не выдохлись раньше времени. Сейчас настал черед короткого перерыва… Может, оно и к лучшему? Это давало Лейсу возможность проверить, на какой стадии исследование астероидов, не попадаясь на глаза брату.

Его пропуск по-прежнему работал, это радовало. Лейс не стал раздумывать о том, махнул брат на него рукой или все еще верил, он просто порадовался бонусу, ползать в душных и темных технических коридорах ему надоело. Входя в лабораторию, он приготовился включить свет, но свет уже оказался включен.

А вот это было странно… Нет, центральное освещение не активировали, однако запустили местную подсветку. Как это понимать, ночник для самых пугливых астероидов? Сабир ведь говорил, что нужно экономить энергию! Впрочем, долго гадать о причинах не пришлось: впереди Лейс заметил знакомую фигуру.

Он знал Демира Хафиза несколько лет, но близко с ним не общался – тот был другом брата и наверняка считал Лейса избалованным идиотом. Мнение, впрочем, было почти взаимным: Лейс считал Демира идиотом занудным. Когда стало известно, что Сабир вызвался участвовать в миссии «Слепой Прометей», Хафиз тут же примкнул к нему, как моська какая-то. Хотя уж лучше он, чем стерва – все познается в сравнении.

Сейчас Демир был тут один, он возился с компьютером, установленным возле одного из астероидов – тех, которые блестели. Судя по мрачному выражению лица, сверхурочная работа его не радовала, он пытался ввести какие-то команды, однако система неизменно отвечала красным экраном блокировки.

– Полуночничаешь? – полюбопытствовал Лейс.

Он даже не пытался подкрасться, шагал спокойно, не скрывал свое присутствие – и все равно Демир подпрыгнул так, будто у него малую противопехотную гранату прямо под ухом взорвали. Ученый еще и попытался в этот момент обернуться, не удержал равновесие и начал заваливаться на пол. Кто-нибудь подобрее да потактичнее, тот же Сабир, уже помог бы ему, удержал от падения. А Лейс об этом даже не подумал, так и остался стоять на месте, спрятав руки в карманы.

– Ты напугал меня, – нервно улыбнулся Демир.

– Я вижу. И делаю вывод, что тебе тут быть не положено, обычно ты не такой дерганый.

– Да и тебе тоже! Сколько дней тебя не было, почему ты именно сейчас явился?

– Какая разница? Мне косячить можно, от меня другого не ждут, – напомнил Лейс. – А ты ведь обычно такой же праведный, как мой братец. Ну и что случилось?

– Твой брат как раз и случился. Сабир задерживает работу… Нет, я понимаю его осторожность: мы действительно столкнулись с уникальными объектами! Если бы такие же исследования проводились на Земле, я бы его поддержал. Но тут у нас мало времени – и мало ресурсов. Все исследования, которые возможны, мы провели, Сабир делает ставку на выжидание: мол, угроза может проявиться со временем! Но иногда нужно просто действовать, рисковать…

– А спорить ты не умеешь, потому действуешь и рискуешь тайно, – рассмеялся Лейс.

– Пытаюсь действовать… Сабир подстраховался! Он же по-прежнему числится начальником, он ввел кучу ограничений. Я думал, что смогу провести ряд опытов с образцами прямо там, внутри куба, потому что это можно делать только под защитой…

– Но?

– Но система меня не пускает.

– Он заблокировал лично тебя? По-моему, вы уже не лучшие подружки!

– Он ввел ограничение для всех! Теперь нельзя… – Демир запнулся, задумался, а потом посмотрел на собеседника по-новому, уже с нескрываемым интересом. – Слу-у-ушай… А ведь ты можешь мне помочь!

– Я-то с какой стороны? – удивился Лейс.

– Твой брат ввел ограничение в систему безопасности: любой эксперимент могут проводить только двое полноправных ученых. То есть, чтобы получить защитный костюм, нужно два пропуска, чтобы войти в куб – тоже… Ну и так далее. Ты можешь мне помочь!

– Могу. Но не буду.

– Почему?!

– Да не упало мне торчать тут всю ночь! Я зашел посмотреть, чего вы добились, узнать, что ничего, посмеяться и уйти на вечеринку. Годный план, как по мне.

– Бездарное прожигание жизни, – вздохнул ученый. – Но ты все равно можешь себя ему посвятить. Ты обеспечишь мне доступ к скафандру и на изолированную территорию. Выйти я смогу и без тебя, есть система эвакуации. Так что помоги мне – и вперед! Кстати, это разозлит твоего брата.

– А ты умеешь убеждать!

Лейс делал вид, что ему на все плевать и он рад возможности сотворить очередную пакость, но на душе все равно было неспокойно. Что, если Сабир прав? Может, соваться к этим штукам еще рано, слишком опасно? А с другой стороны, ничего безопасного не осталось, с изоляцией четвертого уровня нужно что-то делать… Лейс не знал, что именно, поэтому заставил себя подыграть Демиру.

Но уходить он все равно не спешил. Он остался рядом с ученым, помог Демиру облачиться в громоздкий защитный костюм. Лейс открыл стеклянный куб своим пропуском, а когда ученый направился внутрь, толкая перед собой тележку со сканерами, инструментами и реактивами, перешел к управляющему компьютеру.

Он ждал подвоха. Лейс неохотно признавал, что во многом уступает своему брату, но уж по-настоящему опасную ситуацию он распознать бы смог! Он вывел на экран основные показатели по защищенной территории, он ждал перемен.

Воображение продолжало играть против него. Оно рисовало покрытые шипами щупальца, вырывающиеся из астероида, как из гигантского яйца, сжимающие Демира, разрывающие на части – так, что обнажаются кости и мышцы рвутся, как тонкая ткань. Лейс снова и снова напоминал себе, что это невозможно, что сканеры обнаружили бы живое существо внутри… Но – вдруг? Что, если оно невидимо для земных технологий? Но оно все равно есть, оно сейчас выскочит, пробьет маску, бросится на лицо Демира, сорвет с черепа кожу и плоть…

– Почему ты еще здесь? – прозвучал из динамика недовольный голос ученого. – Тебя там местные проститутки не заждались?

– Правильно произносится «шлюхи», – назидательно сообщил Лейс. – И да, заждались, так что пусть тебе будет стыдно! Я тут с тобой нянчусь, вынуждая девочек заниматься всякими непотребствами друг с другом.

– Очень смешно. Я же говорил – иди!

– Кто ж тебя подстрахует, если ты облажаешься?

– Точно не ты, – хмыкнул Демир. – Мы оба знаем, что твой максимум – приложить пропуск к считывателю.

– Так, все, понял, в лаборатории остаются только девственники!

Насмехался Лейс по привычке, на самом деле почему-то было не смешно. Он заставил себя уйти, ему казалось, что остаться слишком унизительно. Но тревожное чувство отказывалось отступать, умоляло вернуться, подстраховать – Сабир ведь все-таки не дурак, он не зря ввел требование о проведении экспериментов вдвоем!

Лейс запретил себе такие мысли. Когда Демир вошел в стеклянный куб, никаких изменений в состоянии астероида не было, да и не могло быть, это ведь не живое существо! Демир знал, что делает, он в защитном костюме, который выдержит, пожалуй, даже ядерный взрыв. Компьютер следит за жизненными показателями, все обязательно будет хорошо! Тревожась о нем, Лейс просто выставляет себя посмешищем, пытающимся угодить старшему брату.

Мысли о том, что Сабир сочтет себя победителем, привычно подхлестнули, помогли перезагрузиться. Лейс припомнил, где сейчас гремит самая шумная вечеринка, и направился туда.

Вообще-то, веселиться в таких обстоятельствах не полагалось никому, но тех, кто отказался от работы в пользу нового ритма жизни, становилось все больше. Потому что это очень удобно – никогда не трезветь и позволить другим разбираться с проблемой.

Сегодня они заняли один из больших залов, убрали часть оборудования, чтобы обеспечить побольше места. Под потолком привинтили колонки, и теперь музыка, бездумная, бессмысленная, ревела так, что дрожали оставшиеся трубы. В воздухе висел дым, ради которого наверняка скрутили пожарную сигнализацию. Он был настолько густым, что дурманил сам по себе, обвивал кольцами, как ядовитая змея. Но Лейсу такого было маловато, он нашел в хихикающей, шатающейся толпе Эли Бланчарда, привычно расслабленного, рассматривающего мир ненормально блестящими глазами.

Эли всегда был одурманен – и всегда сохранял деловую хватку. Лейс подозревал, что, если торговец однажды протрезвеет, он превратится в совершенно другого человека, не имеющего ни малейшего понятия о том, как он жил последние двадцать лет.

Разговор у них был короткий… да не было, по сути, разговора. Эли задал лишь привычный вопрос:

– За оплату или за услугу?

– За оплату, – отозвался Лейс, доставая из кармана кислородную маску. Оставаться в долгу у торговца он не собирался, а забыться хотел.

Эли оценил маску в три белые таблетки, четыре черных и бесплатную выпивку на всю ночь. Белая таблетка помогла расслабиться, две черные обеспечили Лейсу девушку – настоящую, живую, не андроида какого-нибудь! Он понятия не имел, как ее зовут, да это было и не важно. Она стала тем, чего он так давно искал: забвением.

Девушка сама нашла для них укромный уголок: небольшую нишу между трубами, завешенную какими-то тряпками. Видно, не первый раз отрабатывала развлечения на вечеринке у Эли! Лейсу было все равно. Прижимаясь губами к шее девушки, он чувствовал ее пульс, обжигающий жар кожи. Синтетический запах цветов переплетался с горьковатым запахом пота. Девушка была настоящим моментом, примитивным, пронизывающим удовольствием, которое делает неважным все остальное – и разум, и совесть, и долг…

В момент, когда Лейс не удержался, вскрикнул, чувствуя полыхнувшее внутри электрическое удовольствие, ему показалось, что где-то совсем близко громко, будто судорожно звенит коммуникатор. Но это больше не имело значения.

Демир Хафиз чувствовал: он один понимает, какое чудо перед ними оказалось. Сабир воспринимает все как техник какой-то, он настроен на результат и не забывает о безопасности… И это хорошо, но порой осторожность слишком сильно задерживает прогресс. Шукрия и вовсе напугана, она хочет выслужиться перед начальством, чтобы блокировку четвертого уровня поскорее сняли, а в таком настроении лучше и вовсе не браться за научную работу.

Демир же сохранил ясность мышления, он первым заподозрил: им всем досталось чудо. Именно с научной точки зрения – хотя слово «чудо» вроде как неприменимо в науке. Ничего, Демир позволил себе эту маленькую слабость, ведь работу он все равно не прекращал.

Его коллеги в большинстве своем сосредоточились на том, что кристаллы, покрывающие астероид, – не живое существо. И только Демир поставил перед сканером другую задачу: определить, мертвы ли они. Тут компьютер раз за разом давал сбой. Он не просто не мог полностью отрицать, что в странной субстанции точно нет жизни, он не определял, органика это по происхождению или нет.

Кристаллы оставались абсолютно неопознанным веществом – а значит, абсолютно новым! Такое нужно исследовать в специальной лаборатории, оснащенной подходящим оборудованием. А что было в наскоро переделанном ангаре? Да в основном сервисные дроны, которые для таких сложных задач подходят плохо. В этом свете стратегия выжидания, выбранная Сабиром, смотрелась еще комичней. Чего он ждет? Что эти железяки сами эволюционируют до совершенных компьютеров?

Демир допускать такую же ошибку не собирался. Он подозревал, что у него уйдет несколько ночей, чтобы вскрыть защиту, установленную начальником. Но тут ему удачно подвернулся Лейс, который был бесполезен во всем, кроме обладания допуском нужного уровня, и это упростило ситуацию.

Теперь Демир не замечал ничего – ни времени, ни окружения. Он, даже увлеченный, действовал осторожно, но и это не помешало ему получить первые результаты, гораздо большие, чем исследования компьютера. Кристаллы реагировали! Некоторые вещества были способны их уничтожить, как и экстремальные температуры. Но потом те образцы, с которыми он работал, восстанавливались – даже будучи отделенными от астероида. Получается, астероид им не нужен? А что тогда нужно?

К тому же кристаллы не были однородными. Одни все-таки разрушались в условиях, которые задавал Демир. Другие эти же условия выдерживали, да еще и увеличивались. Но ситуация не выходила из-под контроля, даже близка к этому не была, и он продолжал работу.

Сканер показывал, что кристаллы находятся не только на поверхности астероида, они проросли в него, заполнили пустоту в пористой породе. Теперь Демиру отчаянно хотелось узнать, чем они отличаются от внешних. Судя по показаниям компьютера, именно они, внутренние, дольше всего хранили неизвестное излучение.

Но чтобы исследовать их, сначала требовалось их достать. В полноценной лаборатории Демир поручил бы это дронам, но тут правильно настроенных не было. Пришлось действовать самому – браться за пилу, обычно использовавшуюся для совсем других целей. Нет, Демиру было не впервой адаптировать ремонтные инструменты для научных нужд. Но обычно он поручал исполнение приказов ассистентам, ученые не должны тратить на такое силы!

Теперь же пришлось заниматься этим самому, потому что Лейс давно смылся, да и вряд ли этот пацан выполнил бы поручение. Ничего, все справляются… насколько сложно это вообще может быть?

Принцип действия и правда оказался нехитрым, подвели обстоятельства. Защитный костюм не обладал никакими усилителями, он сам был тяжелым и сковывал движения человека, находящегося внутри. Да и Демир не был самым тренированным из обитателей станции, обычно это его не волновало, он считал себя человеком ума, не мускулов. А вот сейчас привело к проблеме…

Он даже не заметил, как это произошло, его предупредил компьютер: на небольшом экране, закрепленном возле лицевого щитка, всплыло оповещение о разгерметизации. Целостность защитного костюма была нарушена, а Демир даже не заметил, как и когда это произошло! Он еще и разглядеть сам себя нормально не мог, он чувствовал себя заключенным в громоздкий кокон. Все же в порядке, костюм целый, это просто ошибка системы! Или нет?

Он все-таки нашел разрыв. Ничтожный, смешной даже – сантиметра два, не более. Похоже, он задел рукавом острое лезвие пилы, когда готовил инструмент к работе. Демир поспешно оторвал от изоляционной ленты кусок подходящего размера и заклеил прорыв. Компьютер тут же угомонился, его вполне устраивало то, что целостность восстановлена, и не важно, как.

Демиру прийти в себя оказалось чуть сложнее. Сердце колотилось бешено, быстро, словно намеренно билось в ребра, чтобы уйти, уйти подальше. Воздуха не хватало, и Демир дышал часто, глубоко. Он понимал, что объективных причин для этого нет, поиск и решение проблемы не так уж его утомили. Но подавить стресс было непросто, и ему потребовалось несколько минут, чтобы прийти в себя.

Ничего страшного не случилось. Это главное. Лабораторный костюм провел максимальную диагностику, на какую был способен, и не выявил не то что проблем – намека на них. Демир разрезал пилой только костюм, кожу и даже собственную одежду не задел. Пила еще не использовалась для работы с астероидом, лезвие было чистым. В этот момент ученый находился в дальней части защитного куба, образцы лежали на столе, он был на расстоянии нескольких шагов от них. Изоляционная лента полностью восстановила герметичность, все в порядке, можно работать дальше. Демир прекрасно знал: если он выйдет сейчас, обратно без помощи Лейса уже не войдет, а снова обращаться к этому избалованному пацану было даже унизительно.

Он поразмыслил о риске, решил, что все неплохо, и вернулся к работе. Очень скоро она привычно увлекла его, заставила позабыть обо всем вокруг. Демир сначала срезал незначительную часть астероида, близко к поверхности, и убедился, что кристаллы там есть. Да еще какие! Они, защищенные от разрушительного воздействия космоса, казались более прозрачными и яркими, чем скромные осколки песочного цвета, оставшиеся на поверхности. Что же тогда скрывается на глубине, там, где больше пустот?

Демиру хотелось поскорее узнать об этом – и точно так же астероиду не хотелось открывать свои тайны. Работать стало тяжелее, основная порода, сначала легко поддававшаяся лезвию, будто затвердела. Возможно ли такое? Демир даже проверил показания сканеров, но они оставались прежними. Астероид не менялся, а задача все равно усложнялась!

Демиру потребовалось некоторое время, чтобы понять: меняется он. Странно так… Если бы речь шла о ком-то другом, а Демиру предложили разобраться в этом, как в теоретической задаче, он бы сразу сказал – конечно же, все дело в том, что человек начал прилагать меньше усилий! Но теперь, когда он стал тем самым человеком из задачи, все оказалось не так просто.

Он-то знал, что прилагал столько же усилий, сколько и раньше. Значит, ослабли мышцы… Он утомлен? Так скоро? Нет, не должен был, это же несложно! Но как бы он ни спорил сам с собой, реальность была неумолима: он работал все хуже. Мышцы наливались непривычной тяжелой усталостью. Суставы как будто ныли… Уже сейчас, хотя, по идее, нагрузка должна была сказаться гораздо позже! Голова болела, мыслить становилось все труднее. Сердце, лишь недавно успокоившееся после шока, снова разогналось до немыслимой скорости.

Он и не думал, что довел себя до такой паршивой физической формы. Демир разозлился сам на себя и запретил себе отдых. Он завершит эксперимент, нравится это проклятому телу или нет!

Но оказалось, что игры с природой так не работают. Тело не поддалось приказу, оно продолжило замедлять Демира. Внутри, где-то в груди, разгорался болезненный жар. Желудок сжимали спазмы, как при отравлении, хотя позывов к испражнению не было. Температура определенно поднялась. Все это Демир старался отмечать с хладнокровием ученого, однако получалось плохо. Он не был медиком, но и его знаний хватило, чтобы понять: эти симптомы не сулят ничего хорошего.

Воздух стал болезненно сухим, он колол изнутри. Тоже странно: после долгой работы в костюме воздух становится скорее влажным, это давняя проблема, известная всем ученым, не опасная, но неприятная. Однако сейчас Демиру казалось, что он попал в горячую пустыню и песок уже забивает легкие. Кашлять хотелось все сильнее, пришлось отложить пилу, потому что иначе все могло закончиться очень плохо.

Демир все-таки позволил себе этот кашель, надеясь, что в горло просто попала какая-то соринка, если избавиться от нее, сразу станет легче!

Но легче не стало. Кашель напоминал пламя, расползающееся по горючему: когда все началось, процесс не остановить. Боль в легких и зуд в горле не ослабевали, они нарастали. Демир уже не смог бы сдержаться, даже если бы захотел. Приступы сгибали его пополам, он прижимал руки к груди, скорее инстинктивно, просто чтобы делать что-то в ситуации, когда ничего сделать нельзя.

Он надеялся на паузу – и получил ее, ценой, которую ему совсем не хотелось платить. Откуда-то изнутри вырвался поток горячей жидкости, скользнул по горлу, унимая зуд, выплеснулся изо рта. Если бы Демир был в обычной одежде, жидкость пролилась бы на пол, теперь же она залила лицевой щиток, и яркий свет лабораторных ламп позволил ученому разглядеть, что это густая вишневая кровь.

Он больше не собирался размышлять, что происходит и почему, он поддавался панике. Демир чувствовал, как подступает новый приступ кашля, он знал, что болен. Ему срочно нужна была помощь, сейчас же!

Он запустил на коммуникаторе вызов личного номера Сабира Марсада и… не получил ответа. Начальник не то что не снимал трубку, компьютер показывал, что его коммуникатор отключен. Кажется, Сабир говорил о чем-то таком… Это все Шукрия, она просила его не использовать канал связи хотя бы ночью, в недолгие часы отдыха. Но Сабир говорил, что связаться с ним можно в любое время по каналу экстренной связи, он всегда был осторожен, он бы не отрезал себя от мира в такой опасный период!

Беда заключалась в том, что Демир не мог вспомнить, как запускать экстренную связь. Он знал, конечно же, знал, все знали! Но боль и страх сыграли с ним злую шутку, лишили его возможности мыслить здраво. Так иногда бывает: ты забываешь самое простое, и оно ускользает, упрекать себя бесполезно… Даже какой-нибудь полуадекватный Лейс уже вспомнил бы, а у него, блестящего ученого, ничего не получалось!

Так, стоп… Лейс! Есть ведь еще Лейс, малолетка наверняка не спит. Да, он не поможет, но даже ему хватит ума разбудить Сабира и рассказать правду. Нужно связаться с ним! Демир попытался и даже получил подтверждение, что сигнал пошел.

А ответа все равно не было. Лейс, в отличие от своего брата, ничего не отключал, он просто не реагировал на вызов. Должно быть, уже обкуренный, с какой-нибудь шлюхой, смотрит на экран, тупо хихикает, думая, что это очередная мелкая гадость… А время истекает, безжалостно истекает!

Демир больше не мог ждать, да и надеяться на чужую помощь не имел права. Он сам это начал – сам и спасет себя! Из-за крови, заливающей щиток, он ослеп, боль и жар делали его слабым, но он упрямо отказывался признавать, что это конец. Не может быть, не так, не с ним!

Он рванулся к выходу, надеясь попасть на свободу и просто бежать к людям, нашел дверь наощупь, кое-как, рванул рычаг эвакуации… Провал, снова провал. Снаружи наверняка был звук, но Демир его не услышал. Он получил лишь сообщение от компьютера на внутренний экран: выход запрещен. Карантин. У объекта слишком быстрые и критические изменения жизненных показателей, опасность для станции велика.

Наверно, это было правдой, но Демир не желал сдаваться. Плевать ему на станцию, полную уголовников, он должен спастись! Спорить с компьютером было бесполезно, оставалось лишь взломать машину. У Демира были на такое все шансы, но точно не в громоздком защитном костюме. Сначала нужно избавиться от этого нелепого кокона, вернуть себе свободу движения, а заодно и хотя бы приглушить жар, сжигающий его изнутри. Тогда можно и спастись!

Снимать костюм в одиночку всегда тяжело. Делать это, когда тело пылает непривычной, одурманивающей болью – тяжело вдвойне. Однако Демир очень хотел жить, он заставил себя вспомнить нужные движения, он расстегнул замки и потянул тяжелую ткань вниз, он справился!..

Защитный костюм сошел вместе с кожей.

Мое мнение таково: большинство кочевников дебилы, поэтому и организм у них по большей части дебильный. Мнение предлагаю считать научным, потому что другое все равно никто не предложит – побоятся.

Нет, в случае Сатурио Барретта природу было за что благодарить: он протянул достаточно долго, чтобы дождаться помощи. Да я и сам, помню, удивился, что он не отбросил копыта сразу… Тогда у меня не было времени разбираться, значительная часть моей энергии уходила на то, чтобы дышать и не захлебываться кровью, я только и успел, что подкинуть Сатурио кочевникам. Решил: займусь этим позже, если сам доживу.

Теперь «позже» наступило. Я изучал отчеты, составленные за прошедшие месяцы медицинским отделом, и моя уверенность в генетической дебильности кочевников только крепла. Вот на кой, спрашивается, его организм перегнал на место прокола костные ткани? Защититься хотел? Поздравляю, защитился: теперь ко всем прочим проблемам добавилась еще и костная бляшка прямо внутри черепа, а как бонус – накопление жидкости со всеми вытекающими последствиями… М-да, двусмысленно прозвучало. Медики уже два раза сцеживали жидкость, чтобы снизить давление. Почему не убрали дурацкую бляшку – не знаю. Наверно, побоялись в процессе убить Сатурио и обеспечить себе долгую и мучительную гибель от рук Барреттов, которые славились чем угодно, но не сдержанностью.

А меня они уже ненавидят, мне терять нечего, так что я готов рискнуть. Мне требовалось избавить Сатурио от того не слишком приятного аксессуара, который слепило его тело, и устранить действие яда. Понятия не имею, получится ли, с кочевниками я так еще не работал. Но если не получится, плакать не буду, буду просто лучше прятаться. Ну, или убью всех Барреттов, если других вариантов не останется. Но все по порядку.

Для начала нужно было решить, как именно вернуть мозг Сатурио к прежнему, и без того незавидному размеру. Вариантов у меня два: операция или химическое растворение. Операция вроде как безопасней, однако она требует сложного оборудования и опытных ассистентов. Все это на «Виа Феррате» есть, просто тогда мне придется выбраться из укрытия и снова общаться с окружающими, а я только-только удачно сбежал от них.

Значит, придется рискнуть, но не собой, так что не страшно. Сначала Сатурио получит еще больше яда, на этот раз представленного растворяющим токсином. В идеале, правильно рассчитанная доза просто разложит костное новообразование… или превратит мозг в желе, но это уже не в идеале. Организм Сатурио это вряд ли оценит и отреагирует чем угодно – хоть инфарктом, хоть инсультом, хоть сепсисом… Нет, сепсисом вряд ли успеет, но подготовиться лучше ко всему. Мне нужно будет перенастроить оборудование так, чтобы кочевник протянул чуть дольше, и ввести ему противоядие.

Занятные будни серийного убийцы.

Прелесть моего плана в том, что я в любой момент могу удрать, почуяв опасность, и это даже не обязательно убьет пациента. Недостаток – нужна долгая и тщательная подготовка. Ею я и был занят, когда ко мне пришла Мира.

Я сам позволил ей меня найти. Последние дни получились загруженными: сначала я искал подходящую лабораторию, где меня не побеспокоят, потом собирал по станции нужные ингредиенты. На то, чтобы следить, что еще успели испортить окружающие, меня уже не хватило, поэтому я позволил Мире отыскать меня – мне нужны были новости. Не могу сказать, что я полностью доверяю Мире из-за всего, что она для меня сделала. Понятно, что у нее свои интересы: охраняла, пока я могу быть полезен, и сдаст, когда полезным быть перестану. И все же она нравится мне чуть больше, чем другие, пока что я готов довольствоваться этим.

Для приготовления необходимых мне препаратов я использовал закуток, который при проектировании станции считался вспомогательным складом. Поэтому условия были те еще: ограниченное освещение, никакой вытяжки, недостаток пространства. Но хватило места для установки рабочего стола, переносной лампы, центрифуги… Словом, всего, что мне требовалось прямо сейчас.

Когда пришла Мира, я как раз заканчивал работу и не хотел отвлекаться. Она осталась у входа, прислонилась к двери спиной, скрестила руки на груди и некоторое время наблюдала за мной. Она не выказывала никакого триумфа по поводу того, что нашла меня. Видно, сообразила: случайно это не произошло бы, я ее, по сути, вызвал.

– Как ты это делаешь? – наконец спросила она.

Похоже, за недели моей комы она забыла: я не отвечаю на вопросы, которые можно трактовать двояко. Так что в воспитательных целях я промолчал.

Она быстро сообразила, что к чему, и уточнила:

– Как ты умудряешься так работать? Ты когда-нибудь замечал, что двигаешься без единой паузы? Ты заканчиваешь наливать что-то в одну склянку, тут же берешь другую, включаешь вон ту машинку, отмеряешь… Ты не перепроверяешь и не задумываешься, как будто ты уже репетировал то, что делаешь сейчас!

Надо же… Я думал, она задаст очередной пропитанный праведным гневом вопрос о том, как я игнорирую мораль и нравственность. Или как я убегаю, даже если это не нужно. Я не догадывался, что ее заинтересует нечто подобное – хотя бы потому, что я раньше сам за собой такого не замечал.

В качестве награды за умение меня удивить я все-таки ответил:

– Я предпочитаю сначала думать, потом делать. При таком раскладе лишние движения уже не требуются, равно как и паузы.

– Если бы это было просто, все бы так делали!

Я осторожно упаковал в защитный чехол шприц, полный самого опасного токсина на этой станции. Подозреваю: если эта штука прольется, она растворит стандартный металл. Хотя это было бы расточительством, растворять металл можно куда более дешевыми веществами.

– Опять не отвечаешь, – вздохнула Мира. – Ну и ладно. Зачем позвал?

Она все-таки поняла это «внезапное обнаружение» правильно. Хорошо, плюс один балл в ее пользу.

– Что происходит на станции? – поинтересовался я, пытаясь найти в заблаговременно украденных медицинских отчетах нынешний вес Сатурио. – Основные события.

– Про вторую станцию ты уже слышал?

– Слышал излишне эмоциональные трактования, не понимаю суть.

– Суть там никто не понимает. Мы случайно наткнулись на другую космическую станцию… Мобильную, хотя «Виа Феррата» считалась первой, запущенной в «Сектор Фобос», в экспедиции Нерии-Рузанова станций точно не было, только корабли. Сначала мы решили, что это такая же модель, как наша, мы будто сами себя увидели! Но более тщательный осмотр показал, что модель перед нами все-таки попроще и постарше.

Ну надо же… Некоторое время я не подозревал, почему адмирал Согард не хочет давать мне доступ к засекреченным архивам. Теперь я начинал догадываться об этом.

– Станция получила серьезные повреждения, но ее осознанно удерживают на одном месте маневренными двигателями, – продолжила Мира. – Центральный компьютер изначально не был на такое настроен, следовательно, там остались люди. Но связаться с ними не удалось.

– Возможно, причина та же, что и с «Марией Яниссар».

– Точно нет: внутри есть жизнь, причем в немалом количестве. И жизнь эта достаточно разумна, чтобы поддерживать станцию в рабочем состоянии. Они как минимум звездные панели для захвата энергии выставляют! Но до использования рации эта разумная жизнь уже не додумалась.

Или просто не хочет общаться с нами. Понимаю и не осуждаю.

– Какие планы? – уточнил я.

– Сначала мы сосредоточились только на технических средствах изучения станции. Но это дало не так уж много, и тут мнения разделились. Кто-то считает, что нужно лететь дальше, кто-то – что мы должны послать туда разведывательную группу. Адмирал поддерживает второй вариант, и, подозреваю, тебя в эту группу включили по умолчанию. Подыграешь?

– Да.

– Серьезно? – удивилась Мира. – Я думала, ты торговаться начнешь…

– Не в этот раз. Я понимаю, почему адмирал выбрала это решение. Станция, пусть даже ранней модели, обладала защитными ресурсами, близкими к нашим. Мы должны знать, почему они ее не спасли и к чему нам готовиться. Срок отправления уже определен?

– Твой побег планирование не облегчил, – укоризненно заметила Мира. – Но дело даже не в этом… Есть еще большая новость номер два: с адмиралом происходит что-то странное.

Она рассказала мне все – от попытки убить меня посредством Барреттов, о которой я и так знал, до того, что ей нашептал Бернарди. Да уж, любопытная ситуация… Маловато данных, чтобы определить ведущих актеров этого спектакля, да и цель не очевидная. В другое время я сразу решил бы, что кто-то пытается сместить адмирала – желающих хватает. Но сейчас наметилось еще и разделение мнений по второй станции. Возможно, Елену Согард атакуют не из-за ее должности как таковой, а из-за ее позиции насчет разведки.

Этим нужно заняться. Я ведь изначально знал, что интриги будут – человеческое общество, даже урезанное до минимума, жить без них не может. Всегда найдутся прирожденные лидеры и те, кому лидером быть хочется, да природа обделила всем, кроме амбиций. Вторые начинают подсиживать первых, отчаянно критиковать, потому что критиковать проще – все допускают ошибки. Они легко находят сторонников, род человеческий с готовностью ведется на жалобы. Изначально эволюция устроила это ради выживания вида, но потом вид использовал этот же принцип, чтобы сам себе наживать проблемы.

Беда тех, кто получает власть через критику и уничтожение истинных лидеров, в том, что они творчески бесплодны. Они лают, пока есть на кого. Но когда власть все-таки попадает в их дрожащие от радости лапки, оказывается, что они не способны и на половину того, чего добились их предшественники. Однако они достаточно умны, чтобы здраво оценивать свои силы, так что предшественников убивают в самом начале пути, и откат к былому порядку уже невозможен.

Изначально я не собирался объяснять все это Мире, но потом решил, что, если я стану на чью-то сторону в конфликте, мне понадобится сильный союзник, и все-таки устроил небольшую лекцию. Мира, надо отдать ей должное, слушала внимательно, но от колкости все же не удержалась:

– Завидное знание природы власти для серийного убийцы!

– Чего только не узнаешь, когда готовишься к убийству губернатора, – равнодушно отозвался я. – Готово.

– Что именно?

– То, что решит проблему с Сатурио Барреттом. Так или иначе.

– Начало было многообещающее, а потом ты привычно все испортил, – проворчала Мира. – Ты уверен, что он не умрет из-за такого лечения?

– Нет. Но это тоже будет решением проблемы.

На сей раз я даже не шутил. Не могу сказать, что мы с Сатурио очень похожи, но что-то общее все-таки есть. И если бы я оказался на его месте и узнал, что полноценная жизнь больше не доступна, я бы предпочел умереть, а не существовать безвольным, загнивающим изнутри овощем.

Ему я подарю выход из тупика. Может, прозвучит странно, но самым серьезным своим противникам мы порой должны не меньше, чем лучшим друзьям. Однако это Мире я объяснять не стал.

– Моя помощь понадобится? – спросила она. – Или тебе просто нужен был личный секретарь?

– Нужен был. Но и медсестра может пригодиться.

Обретенное многообразие ролей Миру не впечатлило, она нахмурилась:

– Может, позовем Кети или кого-нибудь еще?

– Смысла нет. Кети или кто-нибудь еще может в любой момент начать голосить, мне это не нужно. К тому же на этот раз особые навыки не понадобятся. В основном способность подать лекарство в нужный момент и подержать дверь, если кто-то начнет ломиться с другой стороны.

– Если я буду в этом участвовать и Сатурио умрет, Барретты и меня пометят как личного врага.

– Да. Это проблема?

Я наконец посмотрел на нее, и Мира выдержала мой взгляд неожиданно уверенно, насмешливо даже.

– Нет. Как раз для меня это меньшая проблема, чем для тебя.

Что ж, мы оба знали, на что она намекает, но… Я ожидал от нее более трепетного отношения к собственной тайне – раньше оно таким и было! Похоже, Сектор Фобос действительно меняет людей. Хорошо, что мне падать уже некуда.

Идти нужно было ночью, когда следить за состоянием Сатурио оставят только машину… Ну, или должны были оставить, однако наивно было ожидать от старика Отто такой наивности, когда он знает, что я по станции шастаю. Конечно же, он оставил у дверей кочевника – кого-то из младших, я не стал присматриваться, это было не принципиально. Возиться с ним я все равно не собирался, просто мы с Мирой вошли в палату через зону вентиляции – я так из собственной палаты сбежал, очень удобно оказалось. Да, не так удобно, как по техническим коридорам, но жить можно.

Первым делом я установил энергетический блок, потом настроил голографический экран. Трюк нехитрый, но тут слабое умственное развитие кочевников сыграет на моей стороне. Каждый раз, когда нынешний дежурный или его сменщик будут заглядывать внутрь, они увидят неподвижно лежащего в коме старшего брата. Вряд ли они решатся подойти, у них с эмоциями туго. Но если вдруг кому-то приспичит именно этой ночью обнять Сатурио и порыдать у него на груди, толку не будет: энергетический блок сдержит лучше запертой двери. Конечно, с этого момента начнется возня и паника, однако я успею удрать в любом случае.

Покончив с приготовлениями, я перешел к кровати кочевника. Сатурио выглядел болезненным, но похудел он меньше, чем я ожидал, здоровье мутанта все-таки отличная штука, повышающая шансы на успех моего маленького эксперимента.

Я выложил на подставку у кровати два шприца: пневматический с лекарством и самый обычный с токсином. Этот я еле нашел, он изначально предназначался для исследовательских нужд и был сделан из закаленного стекла и укрепленного металла. Словом, игла не расплавится до того, как токсин перейдет в тело Сатурио… надеюсь.

Я подкатил поближе аппарат для сердечно-легочной реанимации, закрепил на голове Сатурио датчики сканера для лучшей картинки. Что ж, врачей я могу похвалить: доклады они составили точно. У Сатурио в голове оказалось на одну кость больше, чем следовало бы, однако новообразование хотя бы не увеличилось, и на том спасибо.

Мира сначала наблюдала за мной молча, потом прошептала:

– Тот, за дверью, точно нас не услышит?

Я не счел нужным отвечать. Она реабилитировалась, поняв молчание правильно, и следующий вопрос задала уже привычным тоном:

– Послушай, ты… ты хочешь его убить?

– Я же здесь, – отвлеченно отозвался я, осматривая место прокола.

Нужно будет ввести иглу точно под таким же углом и на ту же глубину, что и в прошлый раз… В прошлый раз, когда нож, раздробивший мне ребра, вспарывал мое легкое, а Сатурио даже секунду-другую ухмылялся, празднуя победу над самим Гюрзой. Может, все-таки убить сучонка? Ай, ладно, с остальными Барреттами возни еще больше.

Наконец определившись с углом и силой удара, я бесцеремонно вогнал иглу в череп. Мира вздрогнула, я – нет. Это была еще безопасная часть плана, дальше начиналась интрига для всех нас.

Благодаря предельно точному сканеру я мог наблюдать за работой токсина. Большинство жидкостей, включая лекарства, просто брызнули бы обратно, натолкнувшись на кость. Но не токсин, нет… Я видел, как он заполняет собой белую костяную бляшку у стенки черепа – примерно так же выглядит черная краска, расползающаяся по молоку. Только вот токсин не окрашивал – он уничтожал. Пока что только центр новообразования, но вполне эффектно, я видел, как постепенно, неспешно даже образуется пустота.

– Там же ничего нет… – прошептала Мира, и на сей раз голос она понизила инстинктивно, а не пытаясь скрыться от дежурного.

– Да, – кивнул я. – Слухи о том, что мозг кочевников приводит в действие бурундук в колесе, сильно преувеличены.

– Да я не о том! На месте удаленной кости ничего не появляется!

– И не может. Кость плюс токсин равно «ничего», а не «мозг».

– Но как же он будет жить? И если ты сейчас пошутишь про «так же, как все», клянусь, я тебя придушу!

Вид у нее был такой, будто она и правда готовилась на меня наброситься, поэтому я позволил идеальным вводным для шутки пропасть зря. Я пояснил:

– Там и не могло ничего появиться магическим образом, мозг – слишком сложный орган, чтобы восстановиться после такой травмы по щелчку пальцев. При наиболее благоприятном исходе у Сатурио есть шанс выздороветь. Но в целом, именно эта зона мозга не связана ни с какой сложной деятельностью. Даже если бы обычному человеку ампутировали такой фрагмент мозга из этой зоны, он бы, скорее всего, выжил. Опасность не в отсутствии, а в том, чем его организм заполнит пустоту.

– А если снова костью?

– Вряд ли. То была реакция на яд, его я сейчас нейтрализую.

Я продолжал наблюдать за тем, как токсин разъедает костяную бляшку. Сам процесс Сатурио не вредил – потому что кочевник, вопреки потугам своего организма, в этой штуке и не нуждался. Проблемы начались бы, если бы токсин двинулся дальше, перешел к выжиганию здоровых тканей – тогда мне пришлось бы действовать очень, очень быстро.