Извольтесъ рассказ
Свадьба.
На хуторе Дымовка, что затерялся в бескрайних полях Полтавщины, готовились к свадьбе. Мыкола, парубок видный да статный, должен был обвенчаться с Галей, дивчиной румяной да голосистой. Любовь их была чиста, как роса на рассвете, и крепка, как дедов самогон. Но, как водится, не обошлось без чертовщины.
За неделю до свадьбы на Дымовку нагрянули Мыколины родичи из самого Петербурга. Дядья, тетки, кузены – все в шелках да кружевах, словно павлины заморские. Да только вместо добрых пожеланий привезли они с собой яд змеиный да козни адские.
А все потому, что приглянулся Мыкола богатой помещице – вдове Горпине Опанасовне. Баба она была видная, с персями, что дыни спелые, да кошельком, что бездонная бочка. И втемяшилось ей в голову, что Мыкола – ее суженый. Родня же, алчная до денег, решила помочь ей в этом богопротивном деле.
Начались каверзы да пакости. То Гале подбросят гнилое яблоко в сундук, то выльют на юбку чернила, то пустят слух, будто она с кузнецом ночи коротает. Галя плачет, Мыкола бесится, а родичи потирают руки да подливают масла в огонь.
Главным же зачинщиком был дядя Тарас, мужик плешивый да брюзгливый, словно старый пень. Он, словно бес вселился в него, день и ночь строчил письма Горпине Опанасовне, расписывая все «недостатки» Галечки да «достоинства» Мыколы.
В день свадьбы, когда Галя, словно лебедушка, стояла у алтаря, дядя Тарас совершил злодеяние неслыханное. Подсыпал он яд змеиный в чашу с вином, из которой молодые должны были испить.
После обряда, Галя отпила глоток, и вдруг, словно подкошенная, упала наземь. Крики, вопли, слезы – все смешалось в единый кошмар. Мыкола, обезумев от горя, поднял Галю на руки и помчался к знахарке. Но было поздно. Яд сделал свое дело. Галя умерла на руках у любимого, оставив его с разбитым сердцем да черной тоской.
Родичи же, вместо соболезнований, принялись шептаться да переглядываться. Дядя Тарас, усмехаясь в усы, уже строил планы, как свести Мыколу с Горпиной Опанасовной.
Но не тут-то было. Мыкола, словно зверь раненый, выслеживал убийцу своей Галечки. И вот, однажды ночью, когда дядя Тарас, пьяный как свинья, возвращался домой, Мыкола настиг его в темном переулке.
Что там произошло – история умалчивает. Но наутро дядю Тараса нашли мертвым, с кинжалом в груди. А Мыкола исчез, словно сквозь землю провалился.
Говорят, бродит он до сих пор по полям Полтавщины, неприкаянный да безутешный. Ищет он свою Галечку, да только нет ее больше на этом свете. А над Дымовкой висит проклятие – ни одна свадьба не обходится без беды.
Монах.
Чудный выдался денёк, словно маслом по сердцу размазанный. Благодать невинная парила над Москвой, обволакивая златоглавые храмы и суетливые торговые центры единым покровом умиротворения. И только монах Евпатий, что уже двадцать лет от мира сего шарахался по обителям да пустыням, чуял неладное. Сердце его, закалённое в молитвах и покаяниях, болезненно ныло, предчувствуя скверну, крадущуюся в сияющей белизне дня.
Евпатий, бывший когда-то Егором, профессором филологии, волей небесной (или, как он теперь думал, дьявольской) призванный к иноческому подвигу, стоял у входа в метро "Площадь Революции". В простом подряснике, с посохом в руке, он выделялся среди толпы, словно гриб-поганка среди благородных опят. Люди шарахались от него, как от прокаженного, бросали косые взгляды и шептали про себя слова, смысл которых Евпатию был хорошо знаком: "Фрик… Сектант… Отсталый…"
Но Евпатий не обращал внимания. Его внимание было приковано к двум молодым людям, что стояли неподалеку, словно Адам и Ева перед соблазном. Девушка, Лолита, как звали её подруги, была сама невинность, упакованная в коротенькую юбчонку и обтягивающий топ. Глазки – два омута, полные кокетства и задора, а губки алым маком расцвели, маня к себе. Рядом с ней стоял Игорь, парень видный, но с хищным блеском в глазах и самоуверенной ухмылкой на устах. Чувствовалось в нём что-то нечистое, словно бес вселился в его душу и теперь сквозь щели глаз злобно посмеивался.