Уроки белладонны

Глава 1. «Первое сентября без бантов»

Школа №17 встретила Анну выцветшей вывеской, где буква «О» в слове «образование» висела криво, словно подвыпивший школьник после выпускного. *«Символично, – подумала Анна. – Без "О" остаётся "бразование". Как будто кто-то выбил из них всё, кроме порки ремнём».

«Новичок?» – голос за спиной прозвучал так, будто её окликнула костяная метла в человеческом обличье. Директор Ирина Владимировна возвышалась над Анной, как голодный аист над лягушкой. Её лицо было белым, словно вымытым хлоркой, а улыбка – узкой щелью, которая не дотягивалась до глаз. Те, впрочем, и так были прищурены, будто она вечно всматривалась в мелкий шрифт чужих грехов.

– Да, я Анна Соколова. Преподаватель литературы.

– Надеюсь, вы не из тех, кто верит, что «Война и мир» может изменить мир? – директор растянула губы в оскале, напоминающем эмодзи «улыбка» после восьмичасового рабочего дня в колл-центре.

– Нет, я из тех, кто верит, что мир меняют котики в Instagram. Хотите, научу вас ставить хештег #ТолстойЛайк?

Ирина Владимировна не моргнула. Её бледные пальцы с длинными ногтями, похожими на хирургические скальпели, сжали папку с документами:

– У нас тут реализм. Почаще.

В коридоре Анна заметила девочку лет четырнадцати, прижавшуюся к стене. Алёна напоминала заблудившуюся тень – глаза пустые, руки вцепились в ранец, будто это единственный якорь в шторм.

– Это моя дочь, – бросила директор, махнув рукой, словно отмахиваясь от комара. – Не обращайте внимания. Она… необщительная.

– Понятно. Видимо, семейная черта, – Анна едва удержалась, чтобы не кивнуть на её оскал.

На первом уроке она раздала листки: «Какой книжный герой вас раздражает и почему?».

– Можете написать анонимно, – шепнула Алёне, заметив, как та сжимает ручку, будто это граната с выдернутой чекой.

Девочка вывела: «Папа из „Убить пересмешника“. Он верил, что правда всегда побеждает. Врет».

«Ох, малышка, ты ещё не знаешь, что в этой школе правда – как Wi-Fi в туалете: вроде есть, но ловит только унитаз», – мысленно вздохнула Анна.

В учительской физрук Вадим, напоминающий медведя, которого разбудили посреди зимы, пробурчал:

– Её мужа посадили. За Алёну. Год назад.

– Но она же… защитила дочь? – Анна чуть не поперхнулась чаем с ароматом пыли и разочарования.

– Защитила *себя*. Теперь Алёна для неё – как пятно на белой блузке. А вы… – он внезапно замолчал, будто вспомнил, что микрофон включён.

– Я что?

– Вы слишком… светлая. Осторожнее. Она не любит конкурентов.

– Поняла. Завтра приду в чёрном саване. С капюшоном.

Вечером, разбирая записку от Алёны («Спасибо за урок»), Анна услышала скрип за дверью.

«Надеюсь, это не местный призрак – Ирина Владимировна уже проверила, все ли туалеты заперты», – она съёжилась, вспомнив, как директорша днём парила по коридорам, словно Дементор из «Гарри Поттера» на диете.

В кармане пиджака она нащупала брошь-яблоко.

«Райское яблоко? Скорее, гремучая смесь. Половина школы – Ева, половина – змея. И все ждут, когда я откушу».

Глава 2. «Королева школьного ада»

Анна развешивала в классе плакаты с цитатами из Бродского: «Зло не имеет объема, оно двумерно».

– Ты бы ещё «Алису в Стране Чудес» добавила, – фыркнула за спиной Ольга Петровна, появившись как призрак из прошлогоднего отчёта. – Или здесь салон абсурда открываем?

– Нет, просто готовлюсь к уроку. Хотите, и вам плакат с цитатой? Например: «Лучше молчи, если врут твои губы».

Директор Ирина Владимировна вошла без стука, будто дверь – это условность для мелких смертных. Её бледное лицо сегодня напоминало экран выключенного телевизора.

– Родители жалуются, – протянула она, словно подавала блюдо с ядом. – Говорят, вы… *развращаете* детей декадентской литературой.

– О, спасибо! Не знала, что Достоевский теперь в категории 18+. Может, добавим предупреждение: «Чтение „Преступления и наказания“ может вызвать желание стать философом или серийным убийцей»?

Директор проигнорировала шутку, как игнорирует правила СанПиН:

– Отстраняю вас от классного руководства. Для вашего же блага.

– То есть, теперь я могу спать по ночам, не думая, кто из детей опять забыл сменку? Спасибо, это лучший подарок с тех пор, как мне подарили ежедневник с котиками!

На перемене в учительскую влетела Екатерина Степановна, местная депутат в розовом пальто, которое кричало: «Смотрите, я важная!».

– Где наша Мисс Марпл? – завопила она, цепляя Анну за локоть. – Коллеги, это же лицо школы! Самый талантливый и самый красивый педагог!

– Ой, да вы просто завидуете! – фыркнула Ольга Петровна, перематывая чётки. – У нас тут ценят скромность.

– Скромность? – Анна подняла бровь. – Тогда я, наверное, должна извиниться за своё существование. Простите, что дышу вашим воздухом, коллеги.

Вечером, разбирая сфабрикованные жалобы, Анна заметила, что все они написаны одинаковым почерком:

– «Препадаватель Соколова пропагандирует безнравственность»… – она зачитала вслух. – Прекрасно. Даже слово «преподаватель» они не осилили. Может, я ещё и математику веду? Объясню, что дважды два – «отстаньте от меня».

Алёна заглянула в кабинет, оставив на столе записку: «Они хотят вас сломать. Не давайте».

– Спасибо, – Анна улыбнулась. – Но я как таракан: меня даже ядерная зима не возьмёт. Разве что директорский гнев…

Перед уходом она нашла в почте письмо: «Ваша кандидатура снята с конкурса „Учитель года“». Подпись Ирины Владимировны напоминала след когтя на снегу.

– Ну что ж, – Анна закрыла ноутбук. – Зато теперь у меня есть время научиться вязать варежки. Или написать роман: «Как выжить в школе, где директор – Драко Малфой в юбке».

Глава 3. «Белая ворона, или Как меня заставили играть в покер с совой».

Директорский кабинет пахнул формалином и несбывшимися амбициями. Ирина Владимировна, сидя за столом, напоминала голодную сову, которая случайно проглотила указку и теперь мучается несварением. Её бледное лицо светилось в полумраке, как экран мертвого телефона.

– Ваш имидж… не соответствует *духу учреждения*, – прошипела она, тыкая ногтем-скальпелем в фото Анны в платье. – У нас тут не подиум. Или вы решили, что уроки литературы – это кастинг в OnlyFans для несовершеннолетних?

Анна, глядя на её костюм цвета мокрого асфальта, подумала: «Дух учреждения? Скорее, дух затхлого подвала, где хранят отчеты о несделанных реформах».

– Понимаю. Завтра приду в мешке из-под картошки. С дырками для глаз. Или в костюме Чужого – чтобы дети наконец испугались ЕГЭ.

Директор проигнорировала шутку, как игнорирует родительские собрания:

– Волосы уберите. Белый цвет – это… непрофессионально.

– Ага, я же должна выглядеть как вы – серая мышь с грозовыми тучами под глазами. Будто Малефисента на пенсии.

На следующий день Анна явилась в мешковатом свитере, который мог бы скрыть даже грехи всего педколлектива. Ольга Петровна, проходя мимо, сладко ахнула:

– О, теперь вы почти похожи на человека! Только тушь бы поменьше. А то вдруг дети догадаются, что у вас есть лицо.

Сцена: «Любовь как диагноз»

Матвей застрял в дверном проеме, как неловкий памятник собственным гормонам. Его плечи не помещались в рамке, а взгляд уперся в пол, будто там был написан ответ на вопрос: «Как влюбиться в училку и не сгореть заживо?».

– Вы… забыли тетрадь, – он протянул стопку листов, перевязанную лентой от подарочного набора «Для настоящих мужчин». На верхнем листе красовалось стихотворение Есенина, обведенное в сердечко с шипами.

Анна вздохнула. «Ну вот, теперь я ещё и педофил-романтик. Лучшее резюме для увольнения».

– Матвей, я ценю твоё… усердие. Но давай договоримся: ты пишешь сочинения, а я не показываю это твоему отцу. Он же, говорят, любит бокс?

Лицо Матвея покраснело, как помидор в учебнике биологии. Он пробормотал что-то про «спасибо» и сбежал, снося на ходу вазон с искусственным кактусом.

Сцена: «Шпион, который меня достал».

Артем Глебович, учитель истории, пахнущий нафталином и злобой, начал охоту. Он преследовал Анну по коридорам, как голодный гриф, записывая в блокнот:

– 10:15 – Соколова улыбнулась ученику. 10:20 – поправила прядь волос. 10:25 – дышала слишком провокационно.

– Артем Глебович, – обернулась Анна, – вы так усердствуете, будто Сталин лично поручил вам следить за моральным обликом коллектива. Может, добавите в отчет, как я сегодня чихнула без разрешения?

Историк фыркнул, уронив очки с дужками-вешалками:

– Вы… вы подрываете устои!

– Устои? – Анна наклонилась, поднимая его блокнот. – Тут даже грамматические ошибки подрывают устои русского языка.

Финал главы: «Квест на выживание»

Вечером Анна нашла в ящике стола анонимку: «Учительница Соколова совращает учеников стихами Бродского!».

– Боже, – засмеялась она, – хоть бы написали «совращает матом из Набокова». Это был бы комплимент.

Алёна заглянула в кабинет, бросив на стол записку:

– Это Матвея отца нашли в раздевалке с бутылкой. Говорит, вы его «спаиваете уроками».

– Отлично. Теперь я и алкодилер. Завтра начну торговать ответами за чипсы.

Перед уходом Анна заметила в окне тень директора. Та стояла, словно голограмма, и жестом приглашала в камеру наблюдения.

«Ладно, – подумала Анна, – если завтра найдут мой труп, пусть на надгробии напишут: „Здесь лежит женщина, которая носила платья. RIP“»