Семь нот до небес

1

– Явился, наконец, – вздохнула с облегчением Агафья Петровна, впуская в дом своего непутёвого сына, от которого несколько дней не было ни слуху ни духу. – Батюшки-светы! Да ты на ногах едва стоишь! Как тебе не стыдно приходить домой в таком виде?!

Прозвучавшие слова, казалось, пролетели мимо ушей осунувшегося мужчины на вид сорока с небольшим лет, тщедушного и ничем не примечательного. После нескольких дней и ночей, проведённых в загуле, выглядел он неважно, что было неудивительно. Тот образ жизни, который вёл Николай Модестов, в здоровом обществе считался предосудительным и даже смертельно опасным.

– Ах, Коля, Коля… – покачала головой огорчённая мать, утирая со щеки набежавшую слезу. Она усадила горе-сына на стул и помогла ему снять куртку, на рукаве которой зияла прожжённая сигаретой дырка. От него разило перегаром, и это заставило её закрыть нос рукой и отвернуться.

– Да всё нормально, мам! – махнул рукой Николай, как ни в чём не бывало. – Ну, перебрали немного с Лариской, с кем не бывает!

– И это ты считаешь нормальным?! – с досадой вскрикнула Агафья Петровна. – Как ты можешь такое говорить?! Посмотри на себя! На кого ты похож? Уж явно не на успешного человека, у которого есть нормальная работа, приносящая хороший доход, кто имеет свой собственный дом, верную, любящую жену, а не эту твою Лариску! Вот уж два сапога пара! А всё могло быть иначе, если бы ты в своё время не валял дурака, а трудился как все нормальные люди.

И она была права. В свои сорок с небольшим у Николая до сих пор не было ничего, чем он мог бы гордиться: ни постоянной работы, ни семьи, ни детей. Даже для своих родителей – казалось бы, самых близких и дорогих на свете людей, – он не смог стать гордостью и опорой. А ведь они возлагали на сына большие надежды, уверенные в том, что он станет достойным и уважаемым всеми человеком!

Николай родился в NN, небольшом провинциальном городке близ красивых и величественных Уральских гор, в семье небезызвестных учёных агрономов – Агафьи Петровны и Болеслава Никифоровича Модестовых.

Поначалу маленький Коля был подобен ангелу, который, казалось, для того и сошёл с небес, чтобы радовать и делать счастливыми окружающих его людей. Но не тут-то было! Вместо радости и счастья, становясь взрослее, он доставлял им одни лишь беспокойства и неприятности. Коля рос непослушным, капризным и непоседливым ребёнком. Как самые настоящие трудоголики, родители не могли уделять ему много внимания.

Занимались ли они его воспитанием? Скорее нет, чем да. У них попросту не хватало времени на сына. Нанятая ими няня с соседнего двора, которой по большому счёту было наплевать на мальчугана, нередко отвешивала ему увесистые оплеухи за малейшую провинность и непослушание – такова уж была её манера воспитания неугомонного, лишённого любви, внимания и тепла ребёнка.

К счастью, в семье Модестовых та долго не продержалась. Мальчик своими проказами намеренно довёл её, что называется, до белого каления, и однажды она не выдержала и сказала: «Всё, с меня хватит! Я ухожу из этого дурдома!»

Та же участь постигла всех последующих нянек, а их за несколько лет было немало.

В конце концов, наступило время, когда Коля уже больше не нуждался в присмотре посторонних женщин, сменявших одна другую, и от которых не было никакого толку. Произошло это в семь лет, когда он пошёл в первый класс.

Ах, как же нелегко далась ему школьная пора! Тщетно пытались родители заставить его учиться, ибо он не проявлял никакого интереса к занятиям. В итоге они махнули рукой на своё неразумное чадо, окончательно поставив на нём крест и предоставив его самому себе.

– Что ж, если ты хочешь быть неучем и лодырем, пожалуйста! – в сердцах бросил ему как-то отец, не отличавшийся особо мягким нравом. – Мы тебе мешать не будем. Учти, ты об этом пожалеешь, но будет поздно!

Так оно впоследствии и оказалось. Не получив никакого образования, кроме среднего, Николай не мог устроиться на достойную и высокооплачиваемую работу. Кому он был нужен с его-то скудными знаниями, бесцеремонностью и непостоянством? Сменив массу профессий, не требующих особых навыков и умений, он от отчаяния решил попытать счастья в сельском хозяйстве, которым всю жизнь занимались его родители. Но и в этом весьма непростом занятии, требующем от человека много сил, выносливости и терпения, он не нашёл себя, как не старался.

С деньгами у Николая, естественно, было туго. Не имея постоянной работы, он перебивался лишь случайными заработками, и их не хватало на независимую от родителей жизнь. Это вынуждало его сидеть у них на шее, и конфликты становились чаще. Практически все заработанные небольшие деньги он тратил на выпивку, чтобы утопить в ней свои печали и неудачи.

Вот так, что и следовало ожидать, Николай Модестов оказался на обочине жизни, и выхода из подобной жизненной ситуации он не видел. Время от времени его приводили в чувство родные, напоминая о том, кем он по своей же глупости стал, и кем мог бы быть, живи в нём хоть капля здравого смысла, упорства и целеустремлённости.

– Вот видишь, что происходит с теми людьми, у кого нет цели в жизни, и кто ни к чему хорошему не стремится! – то и дело укоризненно говорила Агафья Петровна. – Они начинают пить и гулять, вместо того чтобы…

– Мама, хватит! – Николай заткнул уши и зажмурился, чувствуя в себе закипающую ярость. – Я уже устал от твоих упрёков и нравоучений! Да, у меня нет ничего, что есть у других, но зато я свободен делать то, что захочу! И ни ты, ни отец не вправе указывать, как мне жить!

– Неужели? – усмехнулся Болеслав Никифорович, встав на сторону жены. – Пока ты живёшь в этом доме, ты будешь слушаться нас! А иначе можешь убираться отсюда, неудачник ты этакий! Как ты только посмел втоптать наше доброе имя в грязь, став тем, кого сторонятся нормальные люди?!

Николай молча опустил голову, чувствуя свою беспомощность. Он не придумал ответа отцу, который только что оскорбил его, назвав неудачником. Впрочем, ему было не привыкать слышать от родителей подобные слова, задевающие самолюбие и чувство собственного достоинства.

– Я должен вам кое-что сказать, – неожиданно произнёс Николай, чувствуя приближение неизбежного скандала. – Лариса ждёт от меня ребёнка…

– Что? – вскрикнула, как от удара, Агафья Петровна. От услышанной новости та побагровела. – Боже правый!

– Только этого ещё не хватало! – возмутился отец, и лицо его исказила гримаса негодования. Казалось, он был готов провалиться сквозь землю от стыда за сына сию же минуту. – Какой позор! И как только ты мог связаться с этой… ненормальной?! Она же пьющая и гулящая женщина, и недостойна того, чтобы стать членом нашей семьи!

Лариса была одной из немногочисленных подружек Николая, имевших достаточное терпение сносить его скучное общество. У него, равно как и у спутницы, за душой не было ничего, что вызывало бы восхищение, однако это не мешало ей встречаться с ним вопреки запретам Модестовых-старших.

Обычно представительницы слабого пола предпочитали мужчин умных, образованных, тех, что с харизмой, состоятельных. А также тех, рядом с которыми можно было почувствовать себя, словно за каменной стеной.

К сожалению, Николай не соответствовал этому образу идеального мужчины, а Лариса – образу идеальной женщины. Как и её избранник, она была ничем не примечательной, такой же неудачницей, находящей утешение в выпивке и гулянках, как и он. Правильно говорят: люди не случайно притягиваются друг к другу, а сообразно своим взглядам на жизнь, привычкам и убеждениям.

В отличие от Николая, Лариса родилась в неблагополучной и бедной семье, не знавшей ни счастья, ни радости. Рано лишившись отца, жестокость которого не знала границ, ей пришлось бросить учёбу в школе, чтобы хоть как-то прокормить себя и свою больную мать, не способную самостоятельно позаботиться о себе.

Устроившись посудомойкой в местной забегаловке, она едва сводила концы с концами. Там она пристрастилась к алкоголю и начала вести разгульную жизнь. Когда её мать, наконец, ушла в мир иной, Лариса пустилась во все тяжкие – регулярно устраивала в доме шумные попойки, лишь бы только убежать от себя и от одиночества, нависшее над ней, словно грозовая туча. Именно тогда она и познакомилась с Николаем, к которому со временем очень привязалась, ибо нашла в нём своё отражение. Они подружились, их встречи становились всё чаще, общение теснее, а результатом стала беременность. Ребёнок скоро должен был появиться на свет.

– И что вы будете делать? – с опаской поинтересовалась Агафья Петровна. – Как жить дальше? Только не говори, что собираетесь избавиться от ребёнка. Это же большой грех!

– Поначалу собирались, но потом передумали…

– Вам обоим лечиться надо от алкоголизма, а не детей рожать! – нравоучительно заметил Болеслав Никифорович, скрестив руки на груди. Он это делал всегда, когда был особенно чем-то раздосадован. Его недовольство становилось всё сильнее день ото дня по мере того, как жизнь его единственного сына неуклонно катилась вниз. – Чему вы можете их научить? Да ничему хорошему!

Агафья Петровна взяла мужа за руку в надежде хоть немного его успокоить. Она с грустной улыбкой посмотрела на него и покачала головой, недвусмысленно дав понять, что не стоит лишний раз подливать масло в огонь – обстановка в доме и так была накалена до предела. Вроде бы подействовало. Ненадолго…

– Ну что ж, – смягчившись, наконец, произнёс отец и неожиданно зааплодировал. – Поздравляю! Так держать! Наконец-то наш сын скоро станет папочкой! Только вот в голове не укладывается: ребёнку-то семья требуется, а для этого её нужно создать! А ещё дом, в котором эта семья будет жить…

– Да знаю, знаю, – отмахнулся от назидательных речей Николай. В его планы явно не входило создавать семью, однако у него не было другого выхода. – Не беспокойтесь, я уже сделал Ларисе предложение, и она согласилась. Мы поженимся через несколько дней.

– Очень хорошо, – натянуто улыбнулся Болеслав Никифорович. – Только учти: нас с твоей матерью на вашей свадьбе не будет! Живите, как хотите, и на нашу помощь можете не рассчитывать. Вот так-то!

На этой неутешительной ноте их разговор закончился. Николай с гневным выражением лица удалился в свою комнату – собирать вещи. Он был рад, что уже скоро покинет, наконец, родительский дом, жить в котором ему стало невыносимо, и переедет к своей будущей жене.

Одно только и успокаивало его: он наконец-то заживёт самостоятельной жизнью, которая, впрочем, сулила быть очень непростой…

2

Возвратившись домой после напряжённого трудового дня, Алексей Викторович обнял свою горячо любимую и ненаглядную красавицу-жену, которая с нетерпением ждала его, чтобы сообщить очень приятную новость. Услышав о том, что жена беременна, он был на седьмом небе от счастья. Гордость за свою семью, в которой скоро будет пополнение так и распирала его!

Ещё недавно Варвара Иннокентьевна была всего лишь скромной учительницей в школе и даже не могла себе представить, что однажды станет одной из самых богатых и уважаемых дам в городе. Выйдя замуж за Алексея Незабудина, преуспевающего и очень известного предпринимателя, который владел несколькими магазинами, она стала предметом разговора и даже зависти многих женщин, мечтавших оказаться на её месте. Ещё бы, ведь красиво жить хотелось всем, особенно тем людям, кого жизнь «обидела» скромным достатком и незавидным положением в обществе! Уж кого-кого, а подобных людей, завистливых и недовольных своей судьбой, было в NN хоть отбавляй. Впрочем, как и в любом другом городе…

Варвара познакомилась со своим будущим мужем уже в зрелом возрасте, когда все её надежды на семейную жизнь постепенно разрушались, словно карточный домик. Красавица знала себе цену, в то же время была общительной и обаятельной, чем и покорила Алексея – человека гордого, вспыльчивого и своенравного. Произошло это в театре, где они впервые и встретились. Варвара была заядлой театралкой, не пропускала ни одной премьеры, а он – пришёл, чтобы просто расслабиться и отвлечься от дел, которых у него было всегда невпроворот. В кои-то веки ему удавалось в своём плотном графике выкроить хотя бы несколько дней и всецело посвятить их чему-то другому, нежели бесконечным деловым поездкам и встречам.

– Это самая лучшая новость, которую я когда-либо слышал, дорогая! – обрадовался Алексей, обнимая жену. – Наконец-то, после стольких лет ожидания, у нас появится ребёнок! И я уверен, что родится девочка!

– Откуда ты знаешь? – возразила Варвара, нежно поглаживая слегка выпирающий животик. – А, может, мальчик?

– Нет, девочка! – покачал он головой, словно волшебник, умеющий предсказывать события. – Такая же красивая, умная, как её мама. Ну, а если всё-таки родится мальчик, то такой же сильный и уверенный в себе, как его папа…

Его слова оказались пророческими: девочка и правда родилась очень красивой и умной – вылитая мама. Если бы талантливый художник захотел запечатлеть на холсте самую счастливую женщину на свете, то он сделал бы это, изобразив её, как мадонну с ребёнком на руках. Воистину, счастье для женщины – стать матерью. Позднее материнство Варвара Иннокентьевна восприняла как дар с небес, и она называла свою малышку: «моя маленькая звёздочка».

Алексей Викторович сиял от счастья, держа на руках своё долгожданное дитя. Отец, забыв обо всём на свете, на время отложил работу – та отнимала у него уж очень много времени и сил.

По своему многолетнему опыту он знал: чтобы жить хорошо, нужно и работать хорошо. Под лежачий камень вода не течёт. В этом он не раз убеждался, встречая на своём жизненном пути многих людей, которых никак нельзя было назвать успешными и счастливыми. Вот, например, на днях он проходил мимо очень странного невзрачного дома, из окон которого доносились звуки громкой музыки, режущей слух, и смех нетрезвых людей. Присмотревшись к нему внимательнее, он вдруг увидел, как из него высыпала горстка пьяниц, и, не стесняясь никого, стала мочиться прямо на дорогу, распугивая случайных прохожих. При этом они громко смеялись и матерились. Разве можно было назвать их успешными и счастливыми людьми? Вряд ли.

А вот ещё пример, показывающий то, насколько низко могут пасть люди, не имеющие уважения к труду, особенно чужому. Однажды мужчине стало известно о дерзком ограблении одного из своих магазинов. Пойманные врасплох, ни продавцы, ни охранники ничего не могли сделать, чтобы обезвредить нападавших в масках, которые, по всей видимости, заранее подготовились к своему чёрному делу.

От магазина практически ничего не осталось – те разгромили его, вытащив из него всё самое ценное, а затем подожгли. К счастью, ни один человек не пострадал.

С тех пор прошло уже полгода, а грабителей так и не удалось найти. На душе у Алексея от этого случая остался горький осадок. А что, если злоумышленники вновь попытаются провернуть подобное грязное дельце, но уже не с магазином, а с его домом? Уж из него-то было, что вынести ценного, – его хозяин не поскупился и создал в нём роскошный интерьер. Кроме того, он имел привычку хранить в доме деньги и драгоценности, причём не где-то там, в толстом стальном сейфе, как это было принято у людей осторожных и предусмотрительных, а в обычном комоде! Он почему-то был уверен: никто и никогда не рискнёт проникнуть в его святая святых, где он счастлив со своей семьёй.

Внешне его дочка, казалось, была воплощением самой любви, поэтому её и назвали Любовью. Она словно сошла с портрета средневекового художника: на мир доверчиво смотрели огромные голубые глаза, а светлые волосы переливались чистым золотом под солнечными лучами. Родители очень любили её, а потому баловали чрезмерно, особенно отец. Ни в чём девочка не знала нужды – всё, чего она хотела, тут же получала.

Едва только Любе исполнилось пять, как мать основательно взялась за её обучение. Будучи женщиной разносторонне образованной, Варвара Иннокентьевна мечтала, чтобы её дочь выросла такой же. С восторгом наблюдая, как та схватывала всё на лету, она, педагог с многолетним стажем, была вне себя от счастья. Редко той приходилось сталкиваться в своей практике с такими одарёнными детьми, наподобие её маленькой принцессы, которые вызывали в ней восхищение и чувство гордости.

Прошло ещё два года, Люба стала первоклассницей. Благодаря матери она была настолько хорошо подготовлена к школе, что с первых же дней учёбы приятно удивила учителей.

То же самое удалось сделать и одному из её одноклассников, некоему мальчику по имени Вадим. Тот, между прочим, оказался не только самым ярким – природа наградила его весьма экстравагантной внешностью: у него были кудрявые огненно-рыжие волосы и сплошь усыпанное веснушками лицо. Когда он улыбался, те смешно собирались на его детских упитанных щеках, окрашивая их в румяный оттенок, – но и одарённым мальчиком. Вадим был сыном Сергея Петровича Замятина – близкого друга и бывшего партнёра отца Любы по бизнесу.

Много лет проработали два весьма успешных предпринимателя бок о бок, прежде чем один из них решил сменить сферу деятельности, перейдя на важную должность в местной администрации.

Планы Сергея, амбициозного, властолюбивого, одного из состоятельных в NN людей, были дерзкими и далеко идущими: он мечтал занять кресло мэра города! Несколько лет он пытался стать самой большой в городе «шишкой», но безуспешно. В итоге, потерпев очередное фиаско на выборах, он сказал себе: «Что ж, видно, не судьба…», и вскоре оставил свою затею. Всё, что ему оставалось делать, – это довольствоваться своим и без того высоким положением в обществе, которого он добился нелёгким упорным трудом.

Несмотря на то, что дороги двух приятелей разошлись, они никогда не забывали о том, какой трудный путь прошли вместе, начиная с простых менеджеров в магазине. Очень часто они встречались где-нибудь за чашечкой кофе и обсуждали разные новости, которыми полнился мир, или же просто вспоминали былые времена. Однажды они встретились, чтобы поведать друг другу нечто, вызывающее у них обоих неподдельное чувство восторга.

– Вот это да! – засмеялся Алексей, искренне радуясь за друга. – Ну ты даёшь, дружище! И когда же ты станешь отцом?

– По срокам уже к концу этого года. А ты когда?

– Чуть раньше. Надо же, какое совпадение! Как удачно для нас расположились звёзды!

Так оно и получилось. Они оба стали счастливыми папами в одном и том же году с разницей лишь в три месяца.

3

Свадьба Николая и Ларисы была похожа больше на недоразумение, чем на какое-то значимое событие в их жизни, а потому прошла тихо и незаметно. Никто из родственников не пришёл поздравить их и пожелать счастья: ни со стороны жениха, ни, тем более, со стороны невесты.

Свидетелями рождения их семьи стали лишь несколько «почётных» гостей, иначе собутыльников, с которыми они весело проводили время.

Дом молодожёнов находился в крайне запущенном состоянии. Он больше напоминал проходной двор, нежели тёплый семейный очаг, и разительно отличался от тех хором, в которых до свадьбы жил Николай, не знавший никакой нужды. Шумные компании собирались в нём чуть ли не каждый вечер, и даже присутствие ребёнка их нисколько не смущало, скорее, забавляло.

«Ну и что? – думали пропившие последние остатки разума нарушители тишины и спокойствия. – Подумаешь, какой-то ребёнок! Теперь больше не приходить из-за него что ли? Пусть привыкает к нам! Глядишь, таким же вырастет, и когда-нибудь присоединится к нашим весёлым посиделкам!»

Своему первенцу родители дали, как им казалось, самое красивое и необычное имя: Герман. Среди множества других не менее привлекательных имён они почему-то выбрали это. Наверное, чтобы хоть как-то выделить своего ребёнка из всего огромного числа детей, населяющих планету, и отнести его к разряду необыкновенных. А ещё, чтобы за счёт имени сына слыть людьми умными и образованными.

«Глядите, мол, какие мы молодцы, что нашего мальчика назвали Германом, а не каким-то там Ваней, Васей или Петей, коих можно найти в каждой деревне!» – думали они, преисполненные родительской гордостью.

Несмотря на то, что с рождением сына жить Николаю и Ларисе стало ещё трудней и хлопотней (они по-прежнему испытывали острую нехватку в деньгах, большую часть которых тратили на выпивку), где-то в глубине души они чувствовали, что сын – их большая удача. Уже потому, что его звали Германом, и никак иначе.

Они вдруг поверили в него так, как никогда не верили в себя, и даже прониклись к мальчику самыми нежными родительскими чувствами. Произошло это в момент, когда они впервые взяли его на руки – таким он оказался лапочкой, что не мог не вызвать чувства безграничного умиления. И как только однажды они могли допустить мысль о том, чтобы избавиться от своего ещё нерождённого чада?

– Оказывается, иметь детей не так уж и страшно! – признался как-то Николай, подбрасывая мальчика вверх, словно пёрышко. Тот радостно смеялся, шевеля ручками и ножками. – А временами даже забавно…

– Чего уж тут забавного-то? – проворчала Лариса, с тоской взглянув на целую кучу грязных пелёнок, отложенных для стирки. А ещё на гору грязной посуды, лежащей в раковине. – Я бы сказала – накладно и хлопотно. То одень его, то раздень, то накорми, то уложи спать… Ах, как же много этих «то», сил на них не хватает!

– А ты чего хотела? – усмехнулся Николай, передав ребёнка. – Райской жизни, что ли? На, вот, держи своё сокровище! Кажется, он опять пелёнки испачкал…

Мальчуган рос, как и заботы, но родители не переставали любить его и считать подарком судьбы. Правда, любовь их к ребёнку была своеобразной и антипедагогичной. Например, они могли спокойно закрыть его в комнате одного, дабы тот не мешал им совершать обильные возлияния вместе со своими друзьями-алкоголиками. Чтобы уж наверняка не было слышно маленького проказника, любившего устраивать шумные концерты, они включали громкую музыку. Впрочем, делали они это независимо от того, мешал он им или нет. Едва только резкие и неприятные звуки касались чувствительных ушей Германа, как он начинал кричать ещё громче, выражая тем самым протест и срочно требуя к себе внимания отца или матери. Иногда горе-родители всё же вспоминали о своём дитяти, и кто-либо из них наведывался к нему в комнату. А затем брал его на руки и приносил прямо в «эпицентр событий», то есть в гостиную. Именно там, как правило, и происходило всё самое интересное…

Иногда Герману приходилось даже танцевать. Конечно, не самому, а на руках у изрядно захмелевших отца или матери. Тогда он сразу же приковывал к себе внимание посторонних ему людей, и это, на удивление, нисколько его не пугало, а наоборот, веселило. Словно чувствуя на себе их уставшие от бессмысленной жизни взгляды, он начинал громко смеяться, сучить ножками и крутить головкой из стороны в сторону.

Находиться в компании ему нравилось гораздо больше, чем сидеть одному в запертой комнате.

– Ах ты, маленький артист! – хохотал Николай, легонько ущипнув сына за щёчку. – Любишь же ты привлекать к себе внимание!

– Глядишь, станет какой-нибудь звездой! – раздался чей-то голос из числа захмелевших гостей, которые никак не хотели расходиться по домам; хотя стрелки на часах уже давно перевалили за полночь.

– А то! – воскликнула Лариса. На какое-то время она представила своего мальчугана в лучах славы и всеобщего признания, и из глаз у неё чуть не полились слёзы. – Он такие порой концерты закатывает, любо-дорого смотреть!

От её слов никто не удержался от смеха. Невероятно, но Герману удалось пробудить во всех членах неугомонной компании какие-то доселе неизведанные им светлые чувства. Каждому вдруг захотелось подержать его на руках, потискать и посюсюкаться, как со своим собственным ребёнком. И так ещё полчаса бедный мальчишка ходил по рукам, прежде чем его уложили в кроватку…

Шло время, и отпрыск семьи Модестовых рос, привыкая к окружающей его среде, к дому, к родителям… Непростая, многогранная личность Германа начала складываться ещё в то время, когда он учился ходить, произносить первые звуки, а затем с помощью слов выражать свои детские мысли и желания. Он унаследовал от отца упрямый, капризный и непоседливый характер, а от матери – массу всевозможных страхов, беспокойный нрав и нервозность.

Однако в мальчишке всё же было нечто такое, что делало его уникальным, непохожим ни на кого и своеобразным. У того прослеживалась очень тонкая и чувствительная натура, обладающая харизмой, не приемлющая никаких форм грубости и насилия.

Ах, до чего же было ему невмоготу сносить побои отца, который нередко поднимал на него руку, и матери, имевшей обыкновение устраивать истерики по любому поводу, – от неё он даже чаще, чем от отца, получал свою порцию оплеух и шлепков по попе, стоило только ему в чём-либо ослушаться! Особенно его угнетала музыка, лишённая красоты и изящества, которую они врубали на всю катушку во время бесконечных шумных попоек!

Увы, ему приходилось её терпеть, и она вовсе не доставляла ему удовольствие, равно как и всё, что творилось в доме после того, как родители приходили с работы.

Лариса подрабатывала посудомойкой в ресторане, куда любили захаживать богатые и знатные люди города, а Николаю каким-то чудом удалось устроиться грузчиком в магазин строительных материалов, владельцем которого оказался небезызвестный Алексей Викторович Незабудин. Работой, конечно, он был, как всегда, недоволен, поскольку там приходилось выкладываться по полной за весьма небольшую зарплату, однако – удивительно! – но мысли о жене и сыне останавливали его от мыслей бросить эту опостылевшую работу. Впервые в жизни он подумал не только о себе, но и о тех, за кого нёс ответственность как глава семьи.

«Куда я пойду, чем буду заниматься? – такие невесёлые мысли частенько одолевали его. – Воровать, что ли? Ну уж нет, хоть я и неудачник, никчёмный пьяница, но не вор, и никогда им не буду!»

Когда невмоготу было находиться дома в компании пьяных родителей и их назойливых дружков, Герман выходил на улицу и, вопреки запретам старших, доходил до самого леса, что располагался неподалёку – уж чем-чем, а Урал-батюшка славился своими лесами и невообразимыми красотами!

Там он наслаждался иной музыкой, далёкой от пустопорожних разговоров, пьяного хохота и едкого запаха сигаретного дыма и алкоголя. Его чуткий музыкальный слух, которым наградила его матушка-природа, ласкало звонкое пение птиц, звук шептавшихся между собой деревьев-исполинов и падающих с них шишек, шелест папоротников гигантского размера с пышными, как опахала, листьями, лёгкое порхание бабочек, случайно пролетавших мимо него в поисках ароматного цветка…

Герман слышал буквально каждый шорох, вносивший свою ноту в удивительную по красоте и благозвучию лесную симфонию, созданную незримым музыкантом. Ах, до чего же она была прекрасна!

В том, что у них родился необычный ребёнок, достойный своего имени и счастливой судьбы, Николай и Лариса окончательно убедились, когда тот чуть ли не каждый день начал бегать по дому, размахивая руками, словно дирижёр, и произнося какие-то непонятные звуки, смутно напоминающие неизвестную музыкальную композицию.

– Ты только посмотри на него! – прыснул как-то со смеху Николай, пытаясь угнаться за мальчиком, у которого за спиной, казалось, вращался пропеллер. – Ну, держись! Сейчас я тебя поймаю!

– Похоже, к нам с крыши залетел сам Карлсон и поселился в нашем доме! – пошутила Лариса, уже привыкшая к тому, что её чудо-сын не мог долго усидеть на одном месте. – Вот непоседа, каких свет не видывал! – говорила мать, с нежностью глядя на сына.

Шутки-шутками, но ни родители, ни сам Герман не догадывались, какая непростая судьба уготована будущему артисту, коим когда-то окрестил мальчика его отец. Именно он первым увидел в нём маленькую звёздочку, которой суждено было засиять на небе среди других звёзд, снискать заслуженную славу и признание.

Но главная проблема Германа была в том, что он не мог сосредоточиться ни на чём: ни на учёбе, ни на чтении книг, ни на просмотре любимых мультфильмов, ни на общении со сверстниками, которые посмеивались над ним, едва он появлялся в школе.

По этой причине учёба была для него сущим наказанием, как, впрочем, в своё время для его отца. Но только последний не любил учиться в принципе, из-за лени, прочно укоренившейся в нём на всю жизнь, а другой – из-за отсутствия внимания, сосредоточенности и маломальского терпения. Всё, что влетало ему в одно ухо, тут же вылетало через другое.

Учителя, конечно, были не в восторге от такого ученика, к которому, несомненно, требовался особый подход, чтобы посеять в нём хоть крупицу знания. И никто из них так его и не нашёл, что было очень печально. Родители не придавали проблеме Германа большого значения и особо не интересовались его школьной жизнью, поскольку были заняты своими личными делами. Их жизнь изо дня в день протекала по одному и тому же сценарию: работа – дом – шумные посиделки с собутыльниками, нередко заканчивающиеся скандалами и пьяными разборками. Если и было место Герману в их жизни, то, к сожалению, самое незначительное.

Несмотря ни на что, сын любил своих родителей, а они – его. Вот такие своеобразные отношения сложились в этой семье. Родители продолжали упорно верить, что рано или поздно их наследник достигнет успеха и станет уважаемым человеком, не как его отец и мать.

Родители Николая, Агафья Петровна и Болеслав Никифорович, также не интересовались жизнью их внука, что осложняло и без того непростую ситуацию, в которой мальчуган оказался, рискуя повторить жизненный сценарий Николая и Ларисы. Увы, всё к этому и шло…

4

Как ни старался Николай удержаться на работе, куда он нередко приходил в нетрезвом виде, да ещё и опаздывал, в один прекрасный день он лишился и её.

В магазин строительных материалов, где он работал грузчиком, приехал владелец, в собственности которого было несколько точек, чтобы встретиться с управляющим и получить отчёт о продажах.

Алексей Викторович был человеком очень требовательным к своим подчинённым, а потому не упускал ни малейшей возможности проконтролировать их работу. Конечно, его жёсткий контроль касался прежде всего административно-управленческого персонала, среди них главным был Владимир Павлович, который в своё время прошёл серьёзный отбор на должность управляющего.

Он отвечал за всё, что происходило в магазине – как в торговом зале, где трудились продавцы, товароведы и кассиры, так и на складе, где выполняли свою нелёгкую работу кладовщики и грузчики, одним из которых являлся Николай. Будучи далеко не самым хорошим работником, он уже успел получить массу замечаний из-за своего неуживчивого характера. Мало того, что всё валилось у него из рук – алкоголь медленно, но верно убивал, лишая физических сил, – так ещё он умудрился поругаться с заведующим складом, который несколько раз делал ему замечания за пьянство на рабочем месте.

Как же был рассержен Алексей Викторович, когда выяснилось, что темпы продажи за последние несколько месяцев резко снизились, тогда как в других его магазинах, напротив, выросли. Все свои претензии хозяин высказал управляющему за то, что тот недостаточно хорошо выполнял свои обязанности, предпочитая больше отсиживаться в своём кабинете, нежели способствовать увеличению товарооборота.

Методов это сделать, по мнению самого Незабудина, знающего толк в торговле предпринимателя, было множество, нужно только…

– «Временами отрывать задницу от мягкого кресла, включать мозги и действовать!» – именно такие нелицеприятные слова и услышал Владимир Павлович от работодателя.

– Какой к лешему кризис?! – вскипел Алексей Викторович, услышав от управляющего, грузного и неуклюжего мужчины лет пятидесяти, неубедительные оправдания по поводу сложившейся ситуации. – Виноват не кризис, а твоя безответственность и безынициативность, Владимир Павлович. Как же ты меня подвёл! Это ж надо так запустить магазин, в который и заходить-то противно, не то, что в нём что-либо покупать!

Незабудин поморщился, вспоминая о том, какое отвратительное впечатление произвели на него старая облупившаяся краска на фасаде здания и невзрачная, непривлекательная реклама строительных товаров, на которую потенциальный покупатель вряд ли обратил бы внимание.

Но больше всего его поразили неприветливые лица продавцов, которые, казалось, разучились улыбаться. А ведь улыбка, доброжелательный взгляд и умение разговаривать с покупателями способствуют успеху в торговом бизнесе. Впрочем, что уж тут говорить о продавцах магазина, если и сам управляющий не отличался улыбчивостью и красноречием! На все многочисленные замечания хозяина тот лишь кивал, сунув руки в карманы, и приговаривал, словно заезженная пластинка: «Будет сделано! Будет сделано!», а затем: «Исправимся! Исправимся!», и наконец: «Примем на вооружение! Примем на вооружение!»

– Я надеюсь, – вздохнул Алексей, потирая вспотевшие от негодования ладони.

После той неутешительной картины, что предстала перед ним в торговом зале, где господствовал хаос и неразбериха, он решил, что перед отъездом нужно ещё осмотреть и склад… Ох, лучше бы он этого не делал!

Когда он, в окружении суетящегося возле него руководящего персонала, спустился в складское помещение, где на огромных стеллажах хранился запакованный товар, готовый к реализации, Николай Модестов достал припрятанную у него за пазухой на опохмел бутыль с заветным «лекарством» – у него жутко болела голова после очередной попойки, – не прячась, прямо на глазах у высокого руководства, сделал смачный глоток. Затем вызывающе плюнул на пол, где лежала обронённая им коробка с очень хрупким содержимым.

– Это что ещё за безобразие?! – возмутился владелец магазина. – Это немыслимо! Это отвратительно! Это… Это…

– Ну ты влип, приятель… – злорадно ухмыльнулся кто-то из кладовщиков.

Почти все они не особо-то уважали Николая, у которого уже в привычку вошло работать спустя рукава. У того и кличка была соответствующая – «сачок».

– Идиот, – тихо выругался завскладом, покачав головой. – Вот идиот! Я же его предупреждал не употреблять на работе. Теперь нам всем влетит по полной…

– Ты… Ты когда в последний раз сюда заходил? – спокойным, твёрдым, слегка насмешливым голосом спросил Незабудин, переводя испепеляющий взгляд с потерявшего дар речи грузчика на директора, у которого на лбу выступила испарина.

– На прошлой неделе, – ответил тот, достав из кармана платок. – Да, где-то так… Я уверяю вас, завтра здесь всё будет в полном порядке! А это… просто недоразумение какое-то! Мы всё исправим!

– Неужели? – засмеялся Алексей Викторович, подойдя поближе к Николаю, который продолжал стоять молча, словно истукан. Ничего другого, кроме отвращения к этому горе-работничку он не испытывал. – Эй, да от тебя перегаром воняет! У вас что, здесь так принято? Прямо на работе?

– Вовсе нет, Алексей Викторович! – поспешил к нему завскладом. – Вовсе нет! Простите, пожалуйста, такого больше не повторится! Этого алкаша, злостного нарушителя трудовой дисциплины, уже давно следовало уволить. Он никому здесь не нравится и толку от него нет никакого!

– Тогда гоните его отсюда! – скомандовал хозяин, теряя самообладание. – Кто додумался принять этого типа на работу?! В моём магазине я не потерплю пьянства.

– Боже мой, какое сумасбродство! – добавил потрясённый увиденным Владимир Павлович. – Ай-ай-ай, это ж надо до такого додуматься! Квасить как последний забулдыга!

– Хочу и квашу! – выдал Николай, вдруг набравшись смелости. – Подумаешь, напугали! Больно надо мне на вас, жирдяев и толстосумов, пахать, получая жалкие гроши! Я сам от вас ухожу… Пропадите вы все пропадом!

Такого наглого поведения и столь оскорбительных слов Алексей Викторович ещё не видел и не слышал. Николай Модестов, простой грузчик в грязной рабочей одежде и с едва зажившим синяком под глазом, оказался первым, кто осмелился бросить их солидному человеку в лицо.

– Внимательнее следите за тем, кого нанимаете на работу! – раздражённо бросил Незабудин, продолжая осматривать склад. – Набираете всякий сброд, при виде которого аж плакать хочется…

– Конечно-конечно, Алексей Викторович, – заискивающе произнёс пристыженный управляющий магазином. – Примем на вооружение!

Николай шёл по улице, опустив голову. Его распирало от негодования и злости на весь мир.

– «Вот невезуха! Что же мне теперь делать? – вертелось в его ноющей от похмелья голове. – Как же я так облажался-то, а?»

Находясь в крайне затруднительном положении, лишившись работы, пусть и небольшого, но единственного источника дохода, он решил пойти к родителям, которых не навещал вот уже несколько лет – с тех самых пор, как родился Герман. Это решение далось ему очень непросто, однако просить помощи было не у кого.

Все его так называемые друзья, будучи людьми неблагополучными и несостоятельными, сами выживали, как могли. Кто-то из них трудился на какой-нибудь неблагодарной и унизительной работе, получая, как и он – теперь уже, конечно, в прошлом, – за свой труд гроши. А кто-то опустился настолько, что ничем толковым не занимался, а лишь жил на иждивении близких родственников, действовал на нервы и пропивал все их деньги.

Подойдя к родительскому дому, покинутому им когда-то со скандалом, Николай вдруг предался воспоминаниям, не вызвавшим в нём особой радости. И это немудрено: после памятного последнего разговора с родителями, которые, по сути, никогда его не любили и не заботились, каждый раз отдавая его чужим тётям на воспитание, ему было крайне неприятно просить у тех какой-либо помощи. К тому же, это задевало его гордость и самолюбие, а точнее – то, что от них ещё осталось. И если бы в его жизни не было собственной семьи, находящейся сейчас на грани распада, он ни за что бы к ним не обратился. Гораздо проще жить одному и ни о ком не заботиться, не привязываться ни к кому, не нести ответственность, не беспокоиться о чьей-либо судьбе… Именно так, в своё удовольствие, и жил Николай Модестов до того дня, когда женился на Ларисе, и у них родился замечательный сынишка. И, пожалуй, лучшего подарка себе и мужу она сделать не могла…

– Вот так сюрприз! – воскликнула от неожиданности Агафья Петровна, нехотя впуская сына на порог дома, очень просторного и уютного, где тот некогда жил, не нуждаясь ни в чём, разве что только в любви, внимании и поддержке. – Явился, не запылился. Ты чего пришёл? Неужто соскучился по родителям?

– Здравствуй, мама, – сухо поприветствовал её нежданный гость. – Мне нужна помощь. Меня… уволили с работы, нам с Ларисой и нашим сыном скоро будет не на что жить… Мы едва справляемся, и это горькая правда… В общем… Нам очень нужны деньги. Прошу, помогите!

– Пить надо меньше, и будет хватать на жизнь, – холодно сказала та, учуяв от него привычный запах алкоголя. Тот проклятый запах, от которого её всегда тошнило. – А ты и не изменился, всё такой же, какой и был…

– С какой стати мы должны тебе помогать? – вступил в разговор Болеслав Никифорович, приблизившись к нему. Николай с грустью заметил, как сильно постарел отец. Его лицо покрылось морщинами, волосы поседели и стали редкими. – Разве мы не говорили тебе, чтобы ты не рассчитывал на нашу помощь? С тех пор, как ты женился на той сумасбродке, ты перестал для нас существовать. Будет лучше, если ты уйдёшь отсюда немедленно!

– У нас растёт удивительный сынишка, – Николай сделал вид, что не слышал этих обидных слов. – Ваш внук… Разве вам не интересно хоть раз взглянуть на него? А поиграть с ним? Он такой забавный!

– Нет, – отрезал отец, демонстративно отвернувшись в сторону. Но Николай почувствовал неискренность в его словах. – Не интересно.

– Ну и ладно! – вздохнул Николай, медленно направляясь к выходу. При этом он тысячу раз пожалел, что обратился за помощью к тем людям, кому всегда было на него наплевать. – Без вас справимся! Да-да, обязательно справимся!

– Постой! – окликнула его Агафья Петровна. Голос матери неожиданно смягчился, а на лице даже появилась улыбка. – Как у него дела? У мальчика?

– У него всё хорошо, – ответил Николай перед тем, как уйти, громко хлопнув дверью. Уйти, чтобы никогда больше не вернуться… – Мой сын молодец, не то, что я в его возрасте. Хоть ему и порой бывает с нами трудно, и сам по себе он очень беспокойный, но, по крайней мере, прекрасно справляется без нянек и не слышит бесконечных нравоучений. А ещё он знает, что нужен своим родителям, что они любят его, верят… Так, как никогда не любили и не верили в своего сына его бессердечные бабушка и дедушка…

Когда дверь с громким стуком закрылась, Агафья Петровна и Болеслав Никифорович ещё долго обсуждали слова сына. Они не узнавали его. Николай ли это был? И он ли сказал нечто такое, от чего стало стыдно им обоим? Или всё же сыну удалось достучаться до их очерствелых сердец?

Впрочем, это было не так уж и важно: они не догадывались, какая драма вот-вот разыграется в семье Модестовых…

5

В тот злополучный день, когда Николая с позором выгнали с работы, его жена едва не разделила с ним его горькую участь оказаться на улице безо всяких средств к существованию. И только факт, что она трудилась очень давно, а также жалость администратора ресторана под названием «Хорошее настроение», где у неё была самая скромная должность посудомойки, спасли от необходимости искать новое место работы. Это стало бы для неё сродни трагедии, ведь ничего другого, кроме как мыть посуду, она делать не умела, да и не могла – последствия регулярного употребления алкоголя, а также курение, уже негативно сказывались на её слабом здоровье. И это в сорок-то с небольшим, когда жизнь у других людей, куда более успешных и не обременённых всевозможными вредными привычками и психологическими травмами, только начиналась!

Кроме того, у неё был сын с непростым характером, который требовал к себе особого внимания и заботы. Ах, как же ей было сложно с ним, и порой она не знала, как совладать со своим собственным ребёнком! Не могла найти ключика к его тонкой и ранимой натуре. И это бессилие облекалось в форму рукоприкладства, как способу воспитания, по её мнению, наиболее эффективному.

Физическое насилие было обычным делом в их семье. К такому способу нередко прибегал её отец, жестоко наказывающий дочку за всякую малую провинность. Например, когда ей было тринадцать, он в порыве гнева едва не забил её до смерти за то, что та посмела ослушаться, отказавшись помочь матери прибраться в доме. К сожалению, эту модель поведения Лариса забрала и в свои отношения с сыном. Как она могла дать своему ребёнку того, чего сама не имела?

«Особенность» Германа заключалась лишь в том, что он был очень активным, неусидчивым ребёнком, не способным долго удерживать внимание на чём-либо и сосредоточиться. И был подобен маленькому беззащитному кораблику, зависящему от воли переменчивого ветра – куда он подует, в ту сторону тот и поплывёт. Очень часто бывало так: как только Герман начинал заниматься чем-то одним, его внимание тотчас же переключалось на посторонние предметы… Это негативно сказывалось на его развитии и школьной успеваемости. К сожалению, тонкости детской психологии для Ларисы оставались тайной за семью печатями. И непонимание с сыном лишь усиливалось. Да ещё и с работой у неё не всё ладилось.

В тот вечер она явно была кандидатом на увольнение, хотя косвенно вина лежала на одной из официанток, Анжеле. Как оказалось, у неё появился некий ухажёр, с которым девушка любила подолгу болтать по телефону. Естественно, это отвлекало от работы, которой в тот памятный вечер было невпроворот – ей, как и другим официанткам, приходилось разрываться между клиентами. И среди них были две очень важные персоны, которых часто можно было увидеть вместе за изысканным обедом или за чашечкой кофе, бурно обсуждающих свои дела.

Они всегда приходили в одно и то же время и садились за столик, специально оставленный для них. Официанты чуть ли не из кожи вон лезли, чтобы как можно лучше обслужить их, ведь в награду они получали солидные чаевые.

Обед, состоявший из нескольких блюд, уже был готов, оставалась самая малость – подать его гостям и с очаровательной улыбкой аккуратно разложить перед ними тарелки и пожелать приятного аппетита. Но не тут-то было! Еду почему-то долго не несли, и это заставило изрядно нервничать этих двух завсегдатаев. А всё из-за того, что девушка-официантка, закрутившись, словно белка в колесе, вдруг вспомнила про один очень «важный» звонок. Не найдя никого, кто мог бы её подстраховать, она от отчаяния обратилась к Ларисе, едва справлявшейся с горой грязной посуды.

– Эй, ты, подруга, выручай! – заискивающим голосом позвала она посудомойку. – Мне нужно срочно позвонить кое-кому. Не могла бы ты отнести этот поднос с тарелками за пятнадцатый столик вместо меня?

– Как это? – опешила от удивления Лариса. – Отнести вместо тебя? Я… я не знаю. Тебе, наверное, лучше попросить кого-нибудь другого…

– В том-то всё и дело, дурёха, что мне некого попросить, кроме тебя! Посмотри: ты видишь хоть одного свободного официанта, который мог бы выполнить мою просьбу? Ну пожалуйста! Я тебя о многом не прошу. Просто отнеси поднос, и всё! Неужели это так трудно сделать?

– Хорошо, – нехотя согласилась та, снимая с себя резиновые перчатки и старый замызганный фартук. – За пятнадцатый, говоришь?

– Да-да, за пятнадцатый, – подтвердила Анжела, наспех одевая на неё свою рабочую официантскую блузу. – Эти две тарелки поставишь перед тем мужчиной, что в чёрном пиджаке, а эти три – перед тем, что в синем. Смотри, не перепутай! Да, и ещё: как подойдёшь к ним, не забудь улыбнуться, а уходя – пожелай приятного аппетита! Вежливая улыбка – наша визитная карточка. Всё поняла?

– Кажется, да, – неуверенно кивнула Лариса, взяв дрожащими от волнения руками большой и тяжёлый поднос, уставленный ароматными блюдами. Слегка покачиваясь из стороны в сторону, она вышла к посетителям, чего никогда раньше не делала. А зачем? Она была простой посудомойкой…

Подойдя к нужному столику, за которым сидело двое одетых с иголочки мужчин, с нетерпением ожидавших свой заказ, Лариса от волнения почувствовала лёгкое недомогание: в глазах у неё неожиданно потемнело, ноги стали предательски ватными, а руки, с трудом державшие поднос – он оказался для неё неимоверно тяжёлым, – затряслись…

К несчастью, благополучно донести запоздалый обед ей не удалось – она потеряла равновесие и опрокинула все тарелки вместе со всем их вкусным содержимым на одного из VIP-персон.

– Дура! – вскрикнул тот, мгновенно приковав к себе всеобщее внимание. – Ты что наделала?

– Извините, – виновато пролепетала она, принявшись тотчас же вытирать с его дорогого костюма остатки еды.

– Убирайся с глаз долой, криворучка! – гневно бросил Алексей Викторович, это был именно Незабудин, снимая с себя безнадёжно испорченный пиджак. – Ты что, новенькая? Я тебя никогда здесь раньше не видел…

– Я… я, – не нашлась, что ответить Лариса. – Да, я…

– Друг, похоже, день у тебя не задался с самого начала, – с едва видимой улыбкой заметил его приятель, Сергей Петрович, взглядом провожая весьма странную особу, вид у которой был не то, что непривлекательный, скорее отталкивающий, какой-то болезненный. Ещё никогда он не видел женщин с таким бледным, как у неё, лицом, покрытым морщинами, и с каким-то потухшим взглядом.

– Да уж, – покачал тот головой, – не задался. Мало того, что мне с самого утра испортил настроение этот толстяк, которого я по ошибке назначил управляющим одного из своих магазинов, так мне ещё и досталось от какой-то неуклюжей официантки, чёрт бы её побрал! Пришёл, называется, пообедать…

– Ничего, с кем не бывает! Пойдём-ка отсюда, а то на нас уже смотрят, как на прокажённых…

Получив в свой адрес массу извинений от администратора ресторана, а также заманчивое предложение в будущем отобедать бесплатно, Алексей Викторович немного смягчился. Есть он, конечно, уже не хотел и, чтобы не привлекать к себе излишнего внимания, чего ему никогда не нравилось, вместе с другом поспешил удалиться.

Ларисе же, напротив, за свою выходку влетело по полной. Это был, пожалуй, один из худших дней её жизни. И когда она пришла домой, то долго ещё вспоминала этот «несчастный» случай, из-за которого её едва не выгнали с работы.

6

Радости Варвары Иннокентьевны, казалось, не было предела, когда однажды её маленькая Любочка заявила, что в будущем хотела бы стать… учительницей! С восхищением глядя на свою мать, которая с гордостью носила звание заслуженного педагога, в девочке разгорелось огромное желание последовать по её стопам.

«А почему бы и мне не попробовать себя в роли той, кто дарит детям, таким маленьким и несмышлёным, как я, знания? – подумала как-то Люба, представив себя на её месте. – Это наверняка очень интересно!»

– Какая дочка у нас умница! – воскликнула счастливая мать, не переставая восхищаться своим чудо-ребёнком. – Едва только пошла в третий класс, а уже знает, кем хочет стать! Когда я была в её возрасте, то близко не задумывалась о своей будущей профессии.

– Это всё ты виновата! – улыбнулся не менее счастливый отец. – Если бы у тебя не было такого сильного на неё влияния, то вряд ли бы она захотела заняться в жизни тем же, чем и ты. А, хотя… побольше её слушай! Она же ещё ребёнок, и решение может тысячу раз поменяться. Уж что-что, а непостоянство в своих желаниях свойственно всем детям. Вот я, например, сначала хотел стать юристом, как и мой отец. Через некоторое время, насмотревшись по телевизору на разных дядек в деловых костюмах – дипломатом, а затем, поддавшись влиянию одноклассников, простым дальнобойщиком. В итоге же стал ни тем, ни другим, ни третьим.

– Нет, папа, – вставила вдруг своё слово златовласка – так дочку любила называть мама. – Я обязательно стану учительницей, и когда-нибудь у меня будет своя собственная школа!

– Ишь ты подишь ты! – засмеялся довольный Алексей Викторович, прижимая к себе дочку, в которой души не чаял.

Он был готов исполнить для неё любое желание, даже самое невозможное. С его-то деньгами и положением в обществе, о которых мечтают многие люди, он мог сделать всё, что угодно. Ну, или почти всё…

– Вот видишь, – с гордостью сказала Варвара Иннокентьевна, – она уже точно знает, чего хочет!

– Ну что ж, – вздохнул неравнодушный к выбору дочери отец. – Время покажет. А пока… не будем торопить события. Как у нашей красавицы дела в школе?

– Сегодня получила ещё одну «пятёрку», – ответила девочка, показывая родителям дневник. – По английскому языку. Вчера по немецкому, а позавчера по французскому…

– Ух ты! – обрадовался Алексей Викторович, усадив её к себе на колени. Каково же было его удивление, когда тот, взглянув в её дневник, не увидел ни одной плохой оценки. Все они были только отличными, и больше всего их было по английскому, французскому и немецкому языкам. – И в кого ты у нас такая… Такая «языкастая»?

– Есть в кого, – озорно улыбнулась Варвара Иннокентьевна. – Конечно в меня! А также в свою бабушку, которая владела двенадцатью иностранными языками!

– Да? – удивился он. – А я и не знал… Ты никогда не говорила мне, что твоя мама была полиглотом.

– Und Sie war also eine Lehrerin, – картаво, по-немецки, добавила златовласка, проговаривая каждое слово. Похоже, учёба в престижной школе явно шла ей на пользу. Недолго думая, она перевела свою фразу на французский: – Et also elle a été enseignante. А затем на английский: – She was also a teacher…

– Чего-чего? – не понял Алексей Викторович, чувствуя себя полным профаном в иностранных языках. Затем, вспомнив, что когда-то изучал английский – это спасло его от неминуемого конфуза, – улыбнулся: до него, наконец, дошёл смысл сказанного его развитой не по годам дочерью: «Она была также и учительницей».

– Теперь ты понимаешь, почему она хочет стать учительницей? Это заложено в её в генах. Ею являюсь я, ею была когда-то моя мама, а также моя бабушка. У нас целая династия педагогов!

– Вот как… – задумался глава семейства. – Что ж, это мне по душе. Если нашей красавице суждено стать учительницей, то она непременно ею станет.

Уже с самого раннего возраста Герман осознал, что ему будет крайне непросто добиться чего-то в жизни. Нелегко ему давалась учёба в школе, а общение со сверстниками, для которых тот уже успел стать объектом для насмешек и даже оскорблений, не доставляло никакой радости. Мальчик чувствовал себя чужим в их компании. Он не верил в собственные силы, и это очень сильно угнетало его, убивало всякое желание что-либо делать.

«А зачем? – думал он, глядя на свой исписанный красными чернилами дневник, в котором не было ни одной хорошей оценки, ничего, что вызвало бы на его лице улыбку. – У меня всё равно ничего не получится…»

Это убеждение прочно укоренилось в его сознании. Получалось, что у мальчишки не было ни единой, пусть хоть самой малой, крупицы радости в жизни. Ни единого повода гордиться собой.

Возможно, успеваемость Германа была бы выше, если бы его родители, живи они в достатке, выбрали для него школу получше, а не ту, где «отбывали свой срок» дети из неблагополучных семей – в таких школах, как правило, качество преподаваемых знаний оставляло желать лучшего, да и учителя в них не отличались большими стараниями. Однако, это мало бы что изменило – к нему требовался особый подход, который до сих пор никто не мог найти.

Некоторые, так называемые педагоги, уже поставили на Германе крест, думая о нём, как о бездарном ребёнке, которого, как ни старайся, ничему нельзя научить. Так, предоставленный самому себе, подросток столкнулся с большой вероятностью пополнить ряды неудачников, недовольных жизнью людей, в числе которых, что греха таить, были его родители.

Помимо безразличия учителей, которые не особо-то беспокоились о судьбе своего ученика, Герману довелось столкнуться и с жестокостью своих одноклассников. Они не только устраивали ему всевозможные пакости, обзывая разными унизительными словечками, но даже иногда и били. Конечно, не все из них, а только те, которые считали себя самыми сильными и умными в классе.

Уж кого-кого, а таких выскочек хватало везде, не только в школе, где имел несчастье учиться Герман.

Однажды они подкараулили его по пути домой, чтобы кулаками напомнить ему о том, кем он, по их мнению, являлся – трусом, слабаком и тупицей.

– Эй, ты, олух! – грубо окликнул его один из забияк, преградив дорогу. – Куда это ты так спешишь? Что, не терпится дома под одеялко забиться от страха?

– Я вас не боюсь! – смело ответил Герман, осознавая: если сейчас поддастся на очередную провокацию и вступит в неравный бой, ему снова придётся несладко. Оставалось только одно – спасаться бегством! Только он хотел рвануть со всех ног, как споткнулся о подставленную кем-то подножку.

– Ха-ха-ха! – дружно засмеялись все четверо обидчиков, принявшись пинать ногами свою жертву. – Вот умора! Ты думал, что сможешь убежать от нас? На вот тебе ещё! Получай!

Герман лежал на холодной, усыпанной полусгнившими листьями земле, скорчившись от боли. Такой привычной и знакомой ему по получаемым регулярно побоям от рук своей матери, с противным привкусом жалости к себе. Опять ему досталось и уже в который раз! Ах, если бы только он был таким, как все, насколько легче было бы ему жить! Он наверняка бы обзавёлся друзьями, ходил бы вместе с ними в школу, возможно, получал бы «пятёрки», а ещё… Нашёл бы какого-нибудь слабого мальчишку для битья без возможности ответить, и при любом удобном случае демонстрировал бы на нём свою силу (а, точнее, бессилие).

А почему бы и нет! Это же так забавно чувствовать себя мачо, издеваясь и унижая более слабого! Нет, и ещё раз нет! Он никогда не стал бы этого делать, уже потому, что он – Герман Модестов, не терпящий жестокости, насилия и грубости! Удивительно, но даже будучи сломленным и униженным своими давними обидчиками, он не чувствовал ни злости на них, ни желания им отомстить! Ничего, кроме сострадания, ибо парнишка понимал, что они были такими же несчастными детьми, лишёнными родительского тепла, любви и заботы. А иначе стали бы они так жестоко себя с ним вести, даже если бы он на самом деле был тем, за кого его принимали? Скорее всего, нет.

Боль уже немного утихла, но Герман продолжал лежать. Он закрыл глаза и внезапно услышал… Звуки прекрасной музыки, которые почему-то всегда ни с того ни с сего возникали в его голове. Непонятно откуда взявшиеся, они будто бы пытались достучаться до его ещё детского, несформировавшегося сознания, указать ему некий путь, следуя по которому он смог бы достичь большого успеха. Но что это был за путь, он не имел ни малейшего представления.

7

Возможно, Герман ещё долго не осознал бы, в чём его предназначение, если бы однажды не посетил вместе с родителями одно недавно открывшееся местное развлекательное заведение под названием «Северный бриз». Популярным стало оно тем, что в нём за сравнительно небольшие деньги можно было весело провести время, расслабиться, на время забыть все тяготы жизни, получив при этом большее эстетическое удовольствие, нежели в обычных кабаках, ресторанах и ночных клубах.

Выглядело здание очень солидно, как снаружи, так и внутри; чувствовалось, что его хозяин был человеком состоятельным, со вкусом. Он очень хорошо разбирался в том, как привлечь не только людей денежных, кто мог похвастаться толстым кошельком, но также и тех, у кого «финансы часто пели романсы». К числу последних относились Лариса и Николай, решившие разнообразить свои скучные, серые будни и, что называется, культурно провести время. Не так, как они обычно это делали…

Поводом к столь необычному событию послужило желание родителей вывести своего единственного сына в люди, чтобы хоть как-то приободрить его, а заодно повеселиться самим. Семья Модестовых переживала непростые времена, и это сказывалось на всех её членах: Николай безуспешно занимался поиском новой работы, что очень сильно напрягало его и выбивало из сил. Ларисе несладко приходилось в ресторане, где после того памятного инцидента она стала посмешищем и предметом сплетен среди официанток и некоторых посетителей. Герман, чувствуя себя маленьким тупицей, мечтал по кирпичику разобрать школу. Зная, что сын не любил одиночество, предпочитая больше находиться в обществе людей, родители нисколько не сомневались в том, что ему понравится в «Северном бризе», где публика была весьма разношёрстной.

Но Герман, оказавшись среди незнакомых людей, вскоре почувствовал страшную скуку и всевозрастающую потребность незаметно ретироваться. С его неуёмным темпераментом сложно было усидеть на одном месте, но тот не стал испытывать судьбу. Ему не хотелось расстраивать родителей, которые в кои-то веки подумали о нём, решив сводить сына почему-то именно в развлекательный клуб, а не куда-нибудь, например, в зоопарк или… в цирк?

Да-да, в цирк! Он бы очень хотел побывать в цирке, чтобы посмотреть на акробатов, жонглёров, клоунов, фокусников и прочих цирковых артистов, которые без устали смешили и восхищали своим искусством людей. Тем не менее, Герман был доволен и даже счастлив, что ему выпала удача хоть раз в жизни повеселиться вместе с родителями.

Скуке Германа внезапно наступил конец, когда на небольшую сцену, где, скрывшись в полутьме от посторонних глаз, таинственно поблёскивал чёрный рояль, похожий на огромную птицу с чёрным крылом, под громкие аплодисменты вышел какой-то пожилой человек в элегантном чёрном костюме, белой рубашке и с красной бабочкой на шее.

Каким-то непонятным образом ему сразу же удалось приковать к себе внимание всех посетителей клуба. Оказалось, что возможность вживую услышать музыку, исполненную талантливым пианистом, была ещё одной отличительной особенностью «Северного бриза», которая в короткие сроки принесла этому заведению популярность. Здесь помимо того, что люди могли от души потанцевать (для танцев была оборудована роскошная танцплощадка), отметить какое-либо значимое событие в жизни (например, день рождения, покупку недвижимости, карьерный рост или… даже свадьбу!), не мешая при этом другим посетителям, а также вкусно поесть, причём не хуже, чем в любом ресторане, или чего-нибудь выпить, уединившись за барной стойкой, но ещё и насладиться прекрасной музыкальной программой с её потрясающими мелодиями!

Едва только Герман услышал звуки музыки, такие нежные и волнующие, как тысячи невидимых искр света, казалось, обволокли его со всех сторон. Он, словно оказавшись в крепких объятиях творимого на его глазах чуда, стоял, не в силах пошевельнуться, и заворожено глядел на пожилого музыканта. Ах, как же чудесно он играл! А какие потрясающие аккорды издавало фортепиано по воле его волшебных рук!

– Во даёт! – воскликнул Николай, ни на минуту не отходивший от барной стойки. За то недолгое время, что он находился в клубе, он уже успел изрядно набраться, как и его жёнушка. – Что ни говори, а мне нравится, как играет этот старый пердун!

– Смотри-ка! – вдруг заметила Лариса, с хмельной улыбкой наблюдая за Германом. – Похоже, наш сынок балдеет от его музыки! Ты когда-нибудь видел его таким счастливым, сосредоточенным и спокойным? Я – нет. Интересно, что происходит с нашим чадом?

А случилось нечто невероятное. Каждой клеточкой своего тела вслушиваясь в удивительные по красоте и благозвучию мелодии, доносившиеся со сцены, Герман, казалось, возносился на недосягаемую высоту от счастья. Его будто подменили: впервые в жизни он почувствовал, что у него не было нужды куда-либо бежать, о чем-либо беспокоиться, суетиться, а его чрезмерно подвижному, словно перескакивающая с дерева на дерево обезьянка, уму, не знавшему покоя, – впервые захотелось взять «таймаут». Как факир, умело играя на дудочке, магическим образом гипнотизировал змею, таким же образом и пианист, виртуозно играя на рояле, воздействовал на Германа, всецело захватив всё его внимание. Звуки, льющиеся свободным, мощным потоком, завладели им, удивительным образом войдя в резонанс с теми прекрасными звуками, которые постоянно звучали в его голове. Как они были похожи!

Когда пианист закончил играть, Герман, окрылённый, не чувствуя под собой ног от восторга, устремился к нему под аккомпанемент несмолкающих оваций. И ничто, казалось, не могло его остановить, даже землетрясение.

– Сын, а ну с-стой! – не ожидавший такого поворота событий, Николай безуспешно пытался схватить мальчика за рукав. Но, как говорят: ищи ветра в поле. Карлсон, одним словом…

– Герман, вернись немедленно! – не на шутку испугалась Лариса, потеряв его из вида в толпе. – Ну, держись, маленький проказник, я тебе задам перцу!

Взбежав на подмостки, где стоял маэстро, Герман безо всякого стеснения, по-детски, крепко прижался к нему. Получилась достаточно милая и в чём-то символичная картина, которая вызвала у благодарных слушателей искренние улыбки: два поколения людей, одно – уже отживающее свой век, а другое – только-только начинающее свой жизненный путь, встретились на сцене жизни, чтобы запечатлеть прошлое с его опытом, ошибками и достижениями, и будущее, с его надеждами и светлыми ожиданиями, в моменте «здесь и сейчас».

Именно в этом отрезке времени, именуемом настоящим, в Германе родилось страстное желание в будущем стать тем, кого будут знать и уважать; кому будут рукоплескать и бросать под ноги цветы; кем будут восхищаться и гордиться.

Неожиданные объятия юного слушателя привели артиста в лёгкое замешательство. Он слегка похлопал мальчика по плечу, оценив смелость, а затем, не переставая одобрительно улыбаться, взял за руку и подвёл к музыкальному инструменту.

Усадив его рядом с собой, он жестом указал на клавиши, словно хотел сказать: «Играй, дружок, а мы тебя послушаем!»

У Германа от волнения пересохло во рту, однако он, совершенно не беспокоясь о том, получится ли у него сыграть что-либо путное или нет, неуверенно пробежался по клавишам. Воздух тотчас же сотрясли хаотичные звуки, которые затем, на удивление всех присутствующих, начали складываться в какие-то замысловатые мелодии, на ходу придуманные Германом. Конечно, они были далеки от совершенства и нуждались в тщательной доработке, но, тем не менее, его импровизация заслужила свою порцию аплодисментов.

– Молодец! – похвалил пианист, оценив по достоинству «игру» мальчика. – Из тебя получится отличный музыкант!

– Правда? – обрадовался Герман, чувствуя, что произвёл-таки хорошее впечатление на публику. – И я однажды смогу заиграть так же хорошо, как и вы?

– Конечно! И даже лучше, чем я. Запомни, друг мой: совершенству нет и не может быть предела! Тот, кто думает, что достиг вершины горы, на самом деле находится у её подножия. Истинные мастера своего дела никогда не останавливаются на достигнутом, ибо понимают, что остановка смерти подобна. Чем бы ты ни занимался в жизни, всегда стремись к совершенству, которое есть движение в бесконечность!

Вскоре после окончания музыкальной программы семья Модестовых покинула «Северный бриз» и направилась домой. Немало усилий пришлось приложить родителям, чтобы вытащить Германа из клуба. Ещё бы! Ведь после того, что произошло с ним на сцене, для него, казалось, перестал существовать целый мир, не то, что дом родной. Он настолько вошёл в роль, вообразив себя пианистом-виртуозом, что забыл о том, что на следующий день надо было идти в школу и получать очередные «двойки» за невыученные уроки.

– Герман, ну ты и учудил! – улыбнулся Николай, поражаясь выходке сына. – Я всегда подозревал в тебе артиста, но… Что ты взойдёшь на сцену в столь юном возрасте… Ай, да ну! – не то иронично, не то искренне произнёс отец.

– Да ещё и сорвёшь такие громкие аплодисменты! – с гордостью добавила Лариса. – Что сказал тебе тот старик?

– Сказал, что из меня получится отличный музыкант, – похвастался Герман, в точности повторив его слова. – А ещё, что однажды я смогу заиграть так же хорошо, как и он. И даже ещё лучше!

– Ого! – воскликнул Николай и в тот же миг внезапно почувствовал режущую боль в груди. Изрядная доля выпитого алкоголя дала о себе знать. Ноги его заплелись, и он, как подкошенный, рухнул на землю.

– Папа, что с тобой? – испугавшись, Герман подбежал к отцу. – Папа!..

– Коля! – вскрикнула Лариса с широкими от ужаса глазами. – Вставай-ка! Ты чего это разлёгся здесь, а? До дома не мог потерпеть?..

– Мне… Мне плохо, не могу встать, – прохрипел Николай, хватаясь за сердце. – Кажется… Я умираю…

– Не говори ерунду! – выдавила сквозь слёзы Лариса, склонившись над мужем. – Ты что, собрался меня вдовой сделать? Ну уж нет! Я этого не переживу!

– Папа, не вздумай умирать! – заплакал и Герман, обхватив дрожащими руками побледневшее лицо отца. – Ты слышишь меня? Не вздумай!..

Несколько минут Николай лежал на спине, глядя в далёкое звёздное небо, пока боль постепенно не утихла.

– Как ты? – с надеждой спросила Лариса, перепуганная до смерти. – Живой?

– Да, вроде бы отпустило. Что со мной случилось?

– Не знаю, но явно что-то нехорошее… Тебе нужно срочно показаться врачу! – она бросилась поднимать мужа, но тот жестом остановил её, продолжая лежать на земле.

– Герман, сынок, – произнёс Николай с блаженной улыбкой на лице. – Посмотри, какое красивое небо над нами! А сколько звёзд на нём! Много-много, не сосчитать! Поразительно, как же я раньше не замечал такую красоту!

Сын с недоумением посмотрел на мать, а затем, повинуясь желанию отца, устремил взгляд наверх, в завораживающую небесную высь.

– Герман, иди ко мне! – вдруг услышал он. – Ляг со мной, вот так… Давай помечтаем вместе! Давно, ещё мальчишкой, я взял у отца книжку со странным названием: «Встретимся на Млечном Пути». Так галактика наша называется. Откуда название? Есть такая легенда, как богиня Гера пролила молоко. Там наши души встречаются… Видишь вон ту красивую яркую звезду? Знай же: это ты. Я и твоя мама тоже думаем, что из тебя получится отличный музыкант! То, как ты сыграл на рояле, даже толком не зная, как это делать, очень впечатлило нас. И если в будущем ты решишь стать пианистом, я уверен: ты им станешь. Это твоё!

– А те две звезды, что светятся рядом со мной, это ты и мама, – улыбнулся Герман, указав в небо рукой.

– Нет, сынок, – покачал головой Николай. – Мы, твои родители, как старые звёзды на ночном небе, давно погасли, не успев разгореться и не найдя в нём своё место. Мы потухли прежде, чем сумели достичь чего-то в жизни, став лишь парочкой неудачников и горьких пьяниц, влачащих жалкое существование. А ещё теми, об кого сильные мира сего без зазрения совести вытирают ноги. И только ты, сын, сможешь вернуть нам наше достоинство, если станешь успешным и счастливым человеком, чья музыка будет будоражить умы людей и вызывать у них восхищение!

– Да, Герман, это правда, – подхватила Лариса. – Посмотри на нас! Разве мы похожи на две светящиеся звезды? Вовсе нет! Но ты совсем другой, не такой, как мы. Ты – наша гордость, большая удача и надежда! И ты, в отличие от нас, добьёшься огромного успеха! Мы верим в тебя…

«А для этого, – подумал Герман, вспоминая слова пожилого музыканта, – нужно стать мастером своего дела, который никогда не останавливается на достигнутом и постоянно стремится к совершенству! Но… Удастся ли мне хоть на шаг приблизиться к нему, и хватит ли у меня для этого сил и терпения?..»

8

Николай, несмотря на внезапное ухудшение здоровья, так и не обратился к врачу, продолжая вести прежний образ жизни. Пить он меньше не стал, хотя здравый смысл подсказывал, что нужно поскорее завязывать с выпивкой, пока та не свела его в могилу. Вредная привычка всякий раз оказывалась сильнее голоса разума, который иногда просыпался в нём, а затем, не будучи услышанным и воспринятым всерьёз, снова засыпал.

То же самое относилось и к Ларисе. Перемены в поведении матери не на шутку встревожили Германа. Например, она могла неожиданно впасть в истерику, сопровождавшуюся громким хохотом или плачем, или начать ни с того ни с сего рвать на себе волосы, или с яростью бить в доме посуду… И это было далеко не всё, что она могла делать, находясь в алкогольном угаре. Жить с ней стало небезопасно не только для мужа, но и сына, которому доставалось больше всего. Иногда, спасаясь от матери, он убегал из дома, лишь бы только не быть свидетелем безумия, и также часто закрывался у себя в комнате, заткнув уши, не зная, как помочь близкому человеку.

Безумные выходки Ларисы, несчастной, психически неуравновешенной и больной женщины, однажды вывели из себя Николая, который уже сам начинал понемногу сходить с ума, и всё чаще испытывал провалы в памяти. После очередной ссоры, вспыхнувшей между супругами, он вышел из дома в сгустившиеся сумерки, громко хлопнув дверью. В тот момент он и не подозревал, что ему не суждено было вернуться… Произошли события, которые самым печальным образом отразились на его дальнейшей судьбе.

Проснувшись рано утром на скамейке в парке, Николай пытался отчаянно вспомнить, кто он, и каким ветром его сюда занесло. Так и не выяснив, он с потерянным видом наугад пошёл по дороге, которую ещё вчера тот знал. Она должна была привести его к дому, но случилось нечто очень странное. Николай, словно находясь в тумане, сам не заметил, как прошёл мимо него. Мало того, что он заблудился, так ещё и забыл: куда шёл и зачем.

«Где я? – подумал он, в страхе озираясь по сторонам. – И как я здесь оказался? Я же только что был в парке и собирался… идти домой? Кстати, а где мой дом? Или я бездомный? Ничего не понимаю…».

Неожиданно его внимание привлёк истошный женский крик, раздавшийся откуда-то из-за спины. Он обернулся и, внимательно приглядевшись, увидел перед собой небольшой и очень красивый двухэтажный дом – его хозяин был явно человеком состоятельным и респектабельным. Он приблизился к забору, внимательно осмотрелся и прислушался. Всё утихло. Снова прислушался и… Вдруг раздался звук бьющегося стекла, а затем снова крик, принадлежавший уже ребёнку.

Нетрудно было догадаться, что в доме творилось что-то неладное – об этом говорили не только странные звуки, крики, но и взломанный замок на входной двери, которая была слегка приоткрыта. Недолго думая, Николай осторожно вошёл внутрь…

То, что он увидел, лишило его дара речи. Прямо перед ним лежала женщина, видимо упавшая с лестницы и потерявшая сознание. На её бледном как полотно лице были видны многочисленные кровоподтёки и царапины – последствия не только страшного падения, но и ударов чьей-то тяжёлой руки. Едва Николай приблизился к ней, с трудом пробираясь сквозь беспорядок, оставленный кем-то, кто проник в дом, скорее всего, грабителями, как услышал громкий плач ребёнка, по всей видимости, девочки, запертой в комнате наверху. Она безуспешно пыталась выбраться из неё, колотя по двери руками и ногами, и тонким голоском звала: «Мама! Мама!»

– Да что здесь, в конце концов, происходит?! – растерянно произнёс Николай, не зная, то ли ему остаться внизу с бедной женщиной, которой он ничем не мог помочь, то ли устремиться наверх и попытаться освободить девочку. Выбрав последнее, он не подозревал, что наверху его ждала жуткая сцена…

Не успел Николай подняться на второй этаж, как услышал шум, доносившийся из соседней комнаты с настежь раскрытой дверью, откуда была видна большая двуспальная кровать, старинное трюмо и комод.

– Ну наконец-то! – услышал он голос, принадлежащий человеку в чёрной кожаной куртке и маске. – Наконец, я нашёл в этом доме что-то по-настоящему ценное! Вот простофили! Кто же хранит деньги и драгоценности в простом комоде для белья?! Ну, люди!

– Эй, ты! А ну положи на место, что взял, и выметайся из этого дома! А не то…

Не успел Николай договорить, как вор резко метнулся к нему и со всей силы начал бить всеми попавшимися под руку предметами. Получив сильный удар по голове чем-то тяжёлым, Николай без чувств рухнул на пол. В последующие несколько минут произошло нечто из ряда вон выходящее: вор, вместо того чтобы сразу убежать со своей добычей, применил неожиданную тактику: он начал одевать на Николая свои штаны, куртку и маску, попытавшись тем самым подставить его и выдать за себя. И у него это без труда получилось.

– Не знаю, кто ты такой, приятель, – цинично усмехнулся преступник, примеряя на себя одежду своей жертвы, – но ты оказался здесь весьма кстати. Подумать только, как ты мог устроить в доме такой бедлам? А женщина? Её-то ты зачем избил и сбросил с лестницы? Ай-ай-ай…

– Извини, но такова жизнь, – напоследок бросил он, накинув на плечо сумку, содержимого которой хватило бы на то, чтобы прожить довольно долго припеваючи, не нуждаясь ни в чём. – В этом мире выживает не только самый сильный, но и самый умный. Теперь все будут считать тебя вором, не поделившим добычу со своими сообщниками, а с меня – взятки гладки. В этот же день я исчезну из этого города навсегда, и никто и никогда меня не найдёт!

В ту же минуту грабитель молниеносно выбежал из дома и скрылся в неизвестном направлении…

Алексей Викторович, стоя на пороге своего дома, пришёл в неописуемый ужас, переросший затем в неистовую ярость. Он был готов голыми руками придушить тех подонков, кто посмел обокрасть его дом, причинив вред любимой семье. Одним из них, по злой иронии, оказался Николай, у которого в голове на самом деле не было никаких дурных намерений. Напротив: он хотел лишь помочь, но в одно мгновение его назначили преступником и опасным для общества элементом. И закованного в наручники, в полуобморочном состоянии, вывели на улицу под многочисленные взгляды зевак и вспышки фотоаппаратов, подоспевших к месту происшествия репортёров.

– Ах ты ублюдок! – не сдержал своего гнева хозяин дома и с кулаками набросился на задержанного. Стражам порядка пришлось приложить немалых усилий, чтобы разнять их.

– Успокойтесь! – повысил голос следователь в штатском. – Этот человек будет наказан за то, что натворил, но не здесь и не таким образом. Вы что, решили устроить самосуд?

Алексей, не проронив ни слова, направился к машине скорой помощи, куда только что поместили его жену и дочь. Медики уже оказывали им необходимую помощь.

– Как они? – с надеждой спросил он, чувствуя, что у него вот-вот случится нервный срыв. На него это было никак не похоже, все знали его твёрдые, как камень, характер и выдержку.

– С девочкой всё хорошо, – ответил молодой фельдшер. – Отделалась лишь лёгким испугом и синяками на руках и ногах. А вот женщина…

– Что с ней? Ну же, говорите!

– Ей повезло меньше. Она в тяжёлом состоянии, и нам нужно срочно везти её в больницу. Вы поедете с нами?

– Разумеется, – с подавленным видом кивнул он. – Едем немедленно!

9

Новость об ограблении дома Незабудиных тотчас же разлетелась по всему городу. Вокруг этого происшествия поднялась такая шумиха, что Алексей Викторович впервые в жизни пожалел о своей известности. Чего бы только он не отдал, чтобы не видеть своего имени в газетах, не говоря уже о фотографиях, размещённых без его ведома! Они не вызвали ничего, кроме отвращения.

«Боже мой, как такое могло случиться? – не переставал думать он, укоряя себя за то, что не смог должным образом обезопасить свой дом и близких ему людей. А ведь после ограбления одного из его магазинов несколько лет назад, его как-то посещала мысль о том, чтобы поставить надёжную защиту, но он проигнорировал её. – Из-за моей беспечности и непредусмотрительности моя жена теперь не может ходить, а дочь боится каждого шороха… Будьте прокляты те, кто лазает по чужим домам, наживается на людских бедах, а также тех, кто делает из этого сенсацию!»

Отложив на какое-то время все свои дела, Алексей решил всецело посвятить себя жене и дочери. После того, что произошло, он не хотел надолго оставлять их одних, особенно Варвару Иннокентьевну, утратившую возможность самостоятельно передвигаться. Он нанял для неё опытную сиделку и сам старался не отходить от неё ни на шаг. Исключение, конечно, составляло то время, когда он лично, во избежание каких-либо неприятных неожиданностей, отводил дочь в школу и забирал домой.

«А вдруг за девочкой следят и, воспользовавшись удобным случаем, вздумают похитить её средь бела дня? – с опаской думал заботливый и любящий отец. – Ну уж нет! Я никогда не позволю, чтобы до моей маленькой принцессы кто-то дотронулся даже пальцем, а иначе я оторву руки тому, кто попытается это сделать!»

Выйдя из комнаты, где отдыхала его жена, Алексей прошёл в гостиную, достал из бара своё «лекарство». Пытаясь снять стресс проверенным способом, он погрузился в раздумья. Вскоре их прервал чей-то стук в дверь, которую он открыл не сразу.

– Ну вот, а мы уж думали, что никого нет дома! – бодрым голосом произнёс Сергей Петрович, снимая тёмные очки.

Рядом с ним стоял его сын, Вадим, с большим букетом цветов в руках. От внезапно поднявшегося ветра они поёжились.

– Это для Варвары Иннокентьевны, – в знак приветствия парень поздоровался с хозяином дома.

– Надеюсь, мы не помешаем своим приходом?

– Нет-нет, – устало улыбнулся Алексей Викторович, широко открывая перед гостями дверь. – Проходите же, не стойте у порога! Вадим, ты можешь подняться наверх и подарить цветы своей учительнице. Она будет очень рада!

– Ага, спасибо, – кивнул тот и вскоре оставил приятелей наедине.

– Узнав о том, что произошло, я вернулся из Москвы так скоро, как только смог, – слегка извиняющимся тоном сказал гость, бегло оглядывая дом. От погрома в нём не осталось и следа, будто и не было вовсе. Всё стояло на своих местах, вот только сама атмосфера казалась слегка напряжённой. – Ещё раз извини, что не смог приехать раньше. Как ты?

– У меня, как видишь, всё хорошо. Я жив-здоров, – сухо ответил хозяин дома на вполне предсказуемый вопрос. – А вот мою жену и дочь на днях едва не убили… Только чудом остались живы, и слава Богу! Не знаю, как бы я пережил их утрату.

– Какой ужас! Представляю, каково твоё состояние.

– Но это ещё полбеды, – тяжело вздохнул он, налив себе и другу щедрую порцию «лекарства». – Врачам удалось спасти жизнь Варваре, которую грабители сначала жестоко избили, а потом… Сбросили с лестницы, но… – он ненадолго умолк, сглотнув комок, подступивший к горлу, – всё это не обошлось без последствий. При падении она очень сильно повредила позвоночник и уже вряд ли когда-нибудь сможет ходить…

– Мне очень, очень жаль, – искренне посочувствовал Сергей Петрович. – И что, теперь ничего нельзя сделать, чтобы поставить её на ноги?

– Шансов практически нет, но есть одна очень хорошая клиника в Санкт-Петербурге, где ей, возможно, смогут помочь. В ближайшее время мы уедем из этого проклятого города навсегда…

В гостиной на несколько секунд воцарилась тишина, прерываемая лишь отдалёнными раскатами грома и встревоженным лаем соседской собаки. Взгляд Сергея выражал искреннюю боль за друга.

– Постой-ка, что значит «навсегда»? Неужто ты решил переехать в Питер?

– Да, – кивнул Алексей Викторович, наливая себе ещё порцию. – А ты думал, что я останусь здесь после того, что случилось? Ну уж нет! Я не хочу, чтобы обо мне и о моей семье сплетничали на каждом углу, а местные борзописцы в своих газетёнках смаковали новые подробности нашей трагедии, высасывая их из пальца. Как я могу быть уверенным в том, что история с ограблением моего дома или магазина не повторится вновь? Кроме того, я должен думать о будущем своей дочери. Возможностей получить достойное образование и сделать затем хорошую карьеру в Питере куда больше, чем здесь.

– Я понимаю, понимаю. Наверное, на твоём месте я сделал бы то же самое. Но… хм… Вот так, легко и просто обрубать концы… Кстати, а как же твой доходный бизнес, этот прекрасный дом, на строительство которого ты потратил столько средств, времени и сил? Что с ними станет, ты хорошо подумал?

– Я уже нашёл кое-кого, кто сможет их купить. Конечно, не за такую высокую цену, как хотелось бы, но всё же. Вырученных денег мне должно хватить, чтобы начать новую жизнь, забыв обо всём этом кошмаре.

– Ну, если так, то ладно, – вздохнул Сергей Петрович. – Вижу, что переубедить тебя остаться, у меня не получится. Надеюсь, твой неожиданный переезд не скажется на нашей многолетней дружбе.

– Нет, ну что ты! – поспешил успокоить его Алексей. – Старая дружба не ржавеет: мы будем приезжать друг к другу в гости. Знай же: двери моего нового дома всегда будут открыты для тебя, твоей жены и сына.

– И моего тоже, – грустно улыбнулся гость, а затем, сменив тему разговора, поинтересовался: – Удалось ли кого-нибудь задержать? Я имею в виду тех отморозков…

– Да, одного из них, как это ни странно. Того самого, кто избил Варвару и сбросил её с лестницы. К счастью, она смогла его опознать, хоть на нём и была маска. А остальным его подельникам, по всей видимости, удалось скрыться незамеченными. По какой-то непонятной причине те вырубили его напоследок увесистым ударом по башке и оставили валяться без сознания на полу в моей спальне.

– Как это произошло? Они что, не поделили между собой добычу? Надо же! Я всегда поражался людской жадности и глупости.

– Не знаю. Скорее всего, так оно и было. Знаешь, что во всей этой истории самое трагическое? – с презрением усмехнулся Незабудин, вспоминая события прошедших дней. – А я ведь узнал того грабителя! Им оказался бывший грузчик, который работал в одном из моих магазинов! Мы как-то с ним пересеклись, и его бандитская рожа мне сразу не понравилась. Мало того, что он был, как мне сказали, пьяницей, который постоянно приходил на работу поддатым, так ещё и хамом! За то, что он оскорбил меня на глазах у моих подчинённых и квасил прямо на работе, мне пришлось вышвырнуть его, как собаку! Да-да, а что ещё мне оставалось делать?

– Ну и поворот! – не сдержал своих эмоций Сергей, а затем задумался. – И ты думаешь, он залез в твой дом вместе со своими дружками, чтобы отомстить?

– Я думаю, им двигала не только месть, но и обыкновенная жажда наживы, – уверенно высказал своё мнение Алексей Викторович. – Послушай, друг, прежде чем я уеду отсюда, я бы хотел попросить тебя, человека со связями, об одном одолжении. Позаботься о том, чтобы этот негодяй сполна получил по заслугам. Ему нет и не может быть прощения, как и его приспешникам! Жаль, что они до сих пор разгуливают на свободе, а не сидят в тюрьме, где им самое место!

– Не волнуйся, – кивнул тот, пожимая собеседнику руку. – Я лично прослежу за тем, чтобы его сгноили за решёткой!

Закончив беседу, они поднялись и зашли в комнату, где в инвалидном кресле сидела Варвара Иннокентьевна.

Рядом с ней находилась её дочь, которая вместе со своим одноклассником пыталась развеселить и вывести женщину из депрессивного состояния, но безуспешно. В руках она держала подаренный ей букет цветов и невидящим взглядом смотрела в окно. На улице уже начал накрапывать дождь…

10

– Ты только взгляни на это! – всхлипывая, сказала Агафья Петровна и протянула газету мужу. Едва тот взял её в руки, как лицо его стало мрачнее тучи. – Я не верю, что наш сын мог решиться на такое зверство! Не верю! Это какая-то ошибка…

– Да, и я не верю в этот бред! – произнёс Болеслав Никифорович, потрясённый прочитанным. – Господи, этого нам ещё не хватало! А что, если это правда? Что, если он, находясь в крайней нужде, на самом деле совершил… – сомнения вдруг начали раздирать несчастного старика.

– Он ни в чём не виноват, ты слышишь меня?! Моё материнское сердце подсказывает, что наш Коля не мог сделать того, в чём его обвиняют. Да он и мухи не обидит! Какое уж там покушение на жизнь человека! Бред сивой кобылы, да и только!

– Мне тоже так кажется, но… факты, увы, говорят об обратном. На этой фотографии изображён наш сын, которого задержали прямо на месте преступления. Ты что, его не узнаёшь? Это он, и сейчас он ждёт суда.

– Мы должны помочь ему! – решительно заявила она, вытирая слёзы. – Это наш родительский долг, и мы не можем сидеть, сложа руки, как делали это раньше. А наш внук? Ты подумал, что станет с ним, если он лишится отца? Бедняжке и так пришлось несладко с самых пелёнок! Мы совершили большую ошибку, что не навещали мальчика, не говоря уже о том, чтобы позаботиться о нём так, как в своё время не позаботились об отце. Ведь в том, что с ним произошло, виноваты и мы!

– Ну, да. Ты права, надо что-то делать, чтобы спасти Николая и честь семьи Модестовых. Я не удивлюсь, если после этой жуткой истории, о которой написали в газете, на всех нас будут показывать пальцем, как на прокажённых.

– Ну и пусть, – махнула рукой Агафья Петровна, поглядывая на часы – Злые языки всегда найдут повод для сплетен – от них никуда не деться. Самое важное сейчас – это будущее нашего сына! Пойдём, нам нельзя терять время! Нужно скорее увидеться с ним!

Николай Модестов, в сопровождении двух рослых конвоиров, вошёл в комнату для свиданий, где его с нетерпением ждали родители. Увидев сына, они поразились его болезненному и какому-то отрешённому виду. У близких родственников, разделённых друг от друга толстой стеклянной перегородкой, было всего лишь пять минут, чтобы поговорить.

– Ну, здравствуй, сын, – первым заговорил Болеслав Никифорович, сняв трубку. – Как ты себя чувствуешь?

– Привет, – сухо произнёс Николай, болезненно поморщившись. Он осторожно прикоснулся к ране на голове, которую совсем недавно едва не раскололи пополам, словно грецкий орех. – Башка болит. Очень…

– Ты знаешь, почему ты здесь? Тебя обвиняют в воровстве, а также в попытке убийства женщины и маленькой девочки. Это правда, что здесь пишут? – спросил отец, показав ему измятую газету.

– Я… Я не знаю, – ответил он, пожав плечами. – Не знаю…

– Коля, – Агафья Петровна вдруг выхватила трубку из рук мужа. – Как ты оказался в том доме? Скажи, что ты не принимал участия в этом преступлении!

– Я… Я не помню…

Дальнейшие расспросы не дали никаких результатов. Николай не помнил ровным счётом ничего из того, что произошло, и это значительно осложняло положение, в котором тот оказался.

Удар по голове был таким сильным, что Николай потерял память, и, естественно, ничего не мог сказать в свою защиту.

– Ладно, видимо, это бесполезно, – покачал головой Болеслав Никифорович. Он посмотрел на настенные часы: оставалась всего лишь минута… – Твоя жена знает, что ты здесь?

– Да, она вчера ко мне приходила, – ответил Николай, грустно улыбнувшись, – вместе с нашим сыном… Пожалуйста, позаботьтесь о нём! Лариса совсем тронулась умом, и сыну небезопасно оставаться с ней.

– Не волнуйся, мы присмотрим за ним, – заверил отец, прикоснувшись рукой к холодному стеклу. То же самое со своей стороны сделал и Николай. – Ты только… это… Крепись, сын! Всё будет хорошо, мы вызволим тебя отсюда! Ты слышишь? Всё будет хорошо…

– Спасибо, – поблагодарил он и, прежде чем повесить трубку, тихо произнёс: – Если можете, простите меня! Я не хотел, чтобы всё так вышло…

– И ты нас прости, – дрожащим голосом произнёс Болеслав Никифорович. Ему было очень жаль своего несчастного сына, у которого шансы в ближайшее время выйти на свободу фактически равнялись нулю. Ведь все обстоятельства по злой иронии сложились против него! – За всё… Прости!

11

Лариса сидела у себя дома и безутешно рыдала. После ареста мужа за то, чего он не совершал – в его невиновности у неё не было никаких сомнений, – её захлестнуло глубокое отчаяние. И только присутствие Германа, который ни на шаг не отходил от матери, немного приободряло и успокаивало её. Хоть ему и несладко жилось с больной и неуравновешенной матерью – та зачастую без всякой причины могла накричать на него или, что ещё хуже, поколотить, – он всё же старался вести себя по-мужски и не отсиживаться, словно маленький трусишка, в своей комнате. Герман прекрасно понимал, что его матери нужна поддержка, которую никто, кроме него – он был в этом уверен – не мог ей оказать. Но он ошибался!

О том, что у его отца были родители, находившиеся в полном здравии и жившие неподалёку, Герман узнал недавно, когда те в один прекрасный день вдруг решили навестить их. Увидев стариков на пороге своего дома, Лариса едва не прогнала их. И не потому, что не узнала. Она испытывала к ним неприязнь за их высокомерие, чёрствость и равнодушие, с которыми они всегда относились к ней.

– Зачем вы сюда пришли? – холодно бросила Лариса, вытирая рукавом слёзы. – Неужто позлорадствовать? Если так, то вы ошиблись адресом…

– Успокойся, доченька, – мягко сказала Агафья Петровна, с состраданием глядя на невестку. Та едва держалась на ногах. – Сейчас не время ругаться и выяснять отношения. Мы пришли, чтобы помочь…

– Да? – усмехнулась она, пряча Германа за спиной. Тот с любопытством разглядывал необычных гостей, которые внешне очень сильно отличались от надоедливых собутыльников его родителей. – А где же вы были раньше-то, а? Что-то я не припомню, чтобы вы, с тех пор как я стала женой вашего сына, и как родился Герман, хотя бы раз пришли в этот дом и справились о наших делах! Почему же именно сейчас вы решили это сделать?

– Потому что мы, наконец, поняли, что поступили жестоко, когда отвернулись от вас, единственно близких и дорогих нам людей, – переглянувшись с супругой, ответил Болеслав Никифорович. В его голосе прозвучали искренние нотки сожаления, которые он и не пытался скрыть. – И ты имеешь полное право осуждать нас и даже хлопнуть перед нами дверью, лишив возможности увидеться с внуком, но… Поможет ли это тебе вернуть домой Колю, которому никто, кроме нас, не сможет помочь? Сделать это будет очень непросто, учитывая то, в чём его обвиняют.

Лариса молча кивнула, а затем широко распахнула дверь и всё же впустила гостей. Какого же было их удивление, когда те увидели, в каких жутких условиях жили внук и отец с матерью! Повсюду царил беспорядок, а из кухни доносился запах подгоревшей еды. Видимо, хозяйка не очень-то заботилась о чистоте и уюте в доме.

– Боже мой, – не удержалась Агафья Петровна, прикрывая рукой нос. Ещё ни разу ей не приходилось дышать столь отвратительными запахами. Увидев перед собой мальчика, её сердце дрогнуло, а глаза наполнились слезами.

– Так, значит, вы – моя бабушка? – обрадовался он, робко обняв её.

– Да, дорогой, – кивнула она и заплакала.

Болеслав Никифорович попытался успокоить её, но и сам едва сдерживал нахлынувшие эмоции. Ведь он впервые за девять с лишним лет увидел своего внука!

– А вы – мой дедушка? – догадался Герман, тут же переключившись на незнакомого мужчину.

– Да, – улыбнулся тот, протянув ему руку. – Он самый.

– Но… Разве вы не умерли? Мне мама сама сказала, что…

– Герман, ты задаёшь слишком много вопросов, – сердито перебила Лариса. – Иди в свою комнату и не выходи оттуда, пока я тебя не позову!

– Зачем ты сказала ему, что мы умерли? – с удивлением спросил Болеслав Никифорович, когда они остались втроём. – Что, решила похоронить нас раньше времени?

– А что, по-вашему, я должна была ему сказать? Что его бабушка и дедушка оттого не навещали своего внука, что им было глубоко на него наплевать? Я, конечно, могла рассказать Герману всю правду, вот только не хотела его лишний раз огорчать…

– Ладно, не будем об этом, – вздохнул он, сев на полуразвалившийся диван. – Лучше поговорим о том, что нам делать дальше. В первую очередь, необходимо как можно скорее освободить Николая, доказав его невиновность.

– Да, но как? – поникшим голосом произнесла Лариса, вспоминая свой последний разговор с мужем. – Он ведь ничего не помнит, будто с луны свалился! Да и все улики, как назло, против него!

– Мы наймём одного из лучших адвокатов в городе, и я уверен, у нас всё получится. Главное – не унывать, не паниковать и верить в удачу. Может, хоть на этот раз она улыбнётся нашему непутёвому сыну… Господи, и как только его угораздило попасть во всю эту передрягу!

– Ты прав, не нужно отчаиваться, – кивнула Агафья Петровна, и в глазах её засветилась надежда. Затем она посмотрела на невестку и, воспользовавшись тем, что та немного успокоилась, обратилась к ней с просьбой: – Пока твоего мужа не оправдают и не выпустят на свободу, мы бы хотели, чтобы Герман какое-то время пожил у нас. Пожалуйста, позволь нам забрать его!

– Нет! – резко сказала Лариса, повысив голос. – Я никогда не отдам вам своего сына! Вы слышите? Никогда! Только через мой труп…

– Послушай, – сдержанно произнёс Болеслав Никифорович, пытаясь направить разговор в спокойное русло, – мы не собираемся навсегда разлучать тебя с Германом. Мы лишь хотим, чтобы он несколько дней побыл с нами, привык, узнал нас. Ведь мы же ему не чужие! Мы пообещали Николаю заботиться о мальчике.

– Убирайтесь прочь! – вдруг закричала Лариса, едва не швырнув в гостей вазу. – Я его мать, и я сама смогу позаботиться о нём! Вам он никогда не был нужен так же, как и вы ему!

– Пойдём, дорогой, – вздохнула Агафья Петровна, взяв мужа за руку. – Пока в нас не прилетело что-нибудь…

– И правда тронутая, – под нос сердито пробурчал тот, а затем громко сказал: – Хорошо, мы уйдём, но в ближайшее время вернёмся. Может, к нашему следующему приходу ты передумаешь и разрешишь нам забрать мальчика. Пойми, это сейчас лучший выход для ребёнка! Хуже будет, если он останется здесь…

– Не вам решать, что будет для моего сына лучше, а что хуже! Вы даже не знаете, когда у него день рождения, или, к примеру, какое у него любимое блюдо. Так вот, к вашему сведению, оно будет ровно через три месяца, и ему исполнится десять лет! А любит он больше всего жареную картошку с грибами. А вы знали, что у него, оказывается, очень хорошие музыкальные способности? Не-а! Вы ещё много чего не знаете о нём, так и как же вы можете говорить, что для него будет лучше, а что хуже?

– Ты видел его? Он такой милый! – сказала Агафья Петровна, выйдя из дома, где ей поплохело. – Боже мой, в каких ужасных условиях живёт наш внук! Мне так его жаль! Мы должны что-то придумать, чтобы ребёнок жил с нами.

– Боюсь, нам вряд ли удастся забрать Германа к себе, – Болеслав Никифорович покачал головой. – Эта сумасшедшая ни за что не отдаст нам мальчика. Нам остаётся только как можно чаще навещать его, но… Даже в этом случае мы не будем полностью уверены в его безопасности. Ты видела у него синяк под глазом? Конечно, это её рук дело!

– Ты думаешь, она его бьёт? Батюшки-светы!

– А чего ещё ждать от женщины, которая не в себе? Явно ничего хорошего…

– Это уж точно, – согласилась Агафья Петровна, и внезапно её лицо стало серьёзным, словно у неё появилось какое-то дурное предчувствие. Всю дорогу до дома она больше не произнесла ни слова, погрузившись в свои мысли. Замолчал и её муж – у того тоже будто кошки заскребли на душе.

Надвигалась какая-то беда, которая вот-вот должна была произойти, и они оба чувствовали её приближение.

12

Доказать невиновность Николая, который на самом деле не совершал никакого преступления, оказалось не под силу даже самому лучшему адвокату в городе. Несмотря на все его попытки, судья, будучи хорошим знакомым Сергея Петровича, остался непреклонным и назначил подсудимому довольно суровое наказание: пятнадцать лет колонии строгого режима. Однако случилось непредвиденное: через две недели после оглашения приговора Николай серьёзно заболел – последствия тяжёлой травмы головы и нестерпимые боли в сердце сделали своё дело, – а ещё через неделю скончался…

Неожиданная смерть Николая потрясла всех его родных и близких, особенно Германа: для него потеря отца оказалась очень тяжёлым и болезненным ударом. Даже спустя несколько недель после его похорон, он долго не мог прийти в себя, как и его мать. Убитая горем, она так и не смогла смириться с тем, что больше никогда не увидит своего мужа, с которым прожила недолгую совместную жизнь, где было немало и хорошего. Несмотря на все ссоры и разногласия, она поняла, насколько сильно любила, но, к сожалению, это понимание пришло к ней слишком поздно – когда его уже не стало. Острое чувство одиночества и безысходности вновь охватило её, как и несколько лет назад после смерти матери. И если бы не Герман, который не переставал заботиться о ней, ей было бы совсем тяжко. Любовь, забота и участие сына на какое-то время облегчили её боль, но не избавили полностью – она продолжала пить, заливая внутреннюю пустоту алкоголем, что погубило и её… Герман даже не подозревал, что скоро ему предстояло пережить ещё одну потерю – такую же страшную и невосполнимую, как смерть отца…

Трагедия произошла незадолго до того дня, когда Герману должно было исполниться десять лет. Он с нетерпением ждал этого приятного и значимого для него события – его первого юбилея, возвещавшего об окончании детства (очень трудного детства, которое для него так внезапно закончилось), начале отрочества и юности, следующих этапов в его жизни.

– Ах, Герман, Герман, я никогда не была для тебя хорошей матерью, – как-то разоткровенничалась Лариса, заливаясь слезами. Она будто чувствовала, что вот-вот покинет этот мир вслед за своим мужем. – Сколько раз я ругала и поднимала на тебя руку! Мне так стыдно… Пожалуйста, прости меня! Я не достойна иметь такого замечательного сына, как ты.

– Мама, не говори так! – не сдержался Герман и тоже заплакал. Прозвучавшие слова пролили ему бальзам на сердце, и в то же время ранили. – Мне не за что тебя прощать! Ты такая, какая есть, и я очень люблю тебя!

– И я тебя тоже, – улыбнулась та, нежно прикоснувшись к его щеке, покрасневшей от её недавней пощёчины.

Внезапно её осенило: она никак не могла быть той обезумевшей женщиной, которая в припадке ярости то и дело била своего любимого сына! Да-да, её, скорее всего, просто использовали какие-то злобные сущности, завладевшие ею, чтобы причинить вред не только ей, но и близким людям! Находясь в здравом уме, она никогда бы не посмела поднять на Германа руку, который души в ней не чаял! А Николай? Разве она позволила бы ему уйти из дома и провести ночь где-то на улице? Нет! Настоящая Лариса не была способна сделать ничего плохого.

– Это была не я, – покачала головой Лариса. – Не я! Ты веришь мне, Герман? Я бы никогда не причинила тебе боль! Я бы, я бы…

– Я знаю, мама, знаю, – успокаивал Герман, взяв за руку. – Что было, то прошло, и я не сержусь на тебя.

– Правда? – произнесла она, словно из последних сил.

Горе, вызванное смертью Николая, и мучившее её чувство вины перед сыном окончательно подкосили несчастную женщину.

– Да, правда. Как я могу сердиться на мать, которая родила и вырастила меня? А на отца? Послушай, уже очень поздно, и нам обоим пора спать! Пойдём, я помогу тебе, мамочка.

Лариса кивнула и, слегка опираясь на Германа, нетвёрдой походкой направилась к себе в комнату. Позже, лёжа в кровати, она по привычке достала сигарету и закурила. Размышляя об очень важном для неё разговоре с сыном, она сама не заметила, как заснула…

Герман проснулся от едкого запаха дыма, наполнившего его комнату. Резко вскочив с кровати, он в панике огляделся по сторонам и увидел чуть поодаль жёлто-оранжевые языки пламени, жадно и с треском поглощавшие всё вокруг. Ещё немного, и они добрались бы до него, но он успел схватить одежду и выбежать в гостиную, которая уже была почти полностью охвачена огнём.

– Мама! Мама! – неистово закричал Герман, закрывая руками лицо.

Его глаза слезились от едкого дыма, а тело испытывало такой сильный жар, словно его засунули в печку. Нужно было скорей выбираться из дома, пока его горящие стены не рухнули и не погребли заживо! Но, прежде чем выбежать, он должен был спасти свою бедную мать…

– Мама! – снова закричал он, кашляя и с трудом уворачиваясь от падающих на него обугленных головёшек. – Где ты?! Я иду к тебе! Иду!

Едва Герман пнул ногой дверь, точнее, то, что от неё осталось, которая вела в комнату матери, как натолкнулся на непроходимую стену из огня. Ему ничего не оставалось, как отступить назад и направиться к выходу через кухню, заваленную частью обвалившегося потолка.

Стоя перед непреодолимой преградой, он вдруг услышал какие-то громкие голоса и шум – это пожарные пытались проникнуть в полыхающий дом.

К счастью, им это вскоре удалось. Заметив напуганного до смерти мальчика, попавшего в огненную западню, из которой тот самостоятельно уже не смог бы выбраться, они поспешили к нему. Но вдруг случилось ужасное: оставшаяся часть обгоревшего потолка неожиданно со страшным грохотом рухнула прямо на него…

13

Крепким мужчинам в специальных огнеупорных комбинезонах понадобилось несколько минут, чтобы разобрать завал и вытащить Германа, которого затем с многочисленными переломами и ожогами увезли в больницу. Невероятно, но ему каким-то чудом удалось выжить в том адском пекле, ненароком устроенном его матерью.

Когда же он, придя в себя, узнал, что мама сгорела заживо, его охватила такая истерика, что бабушка Агафья и дед Болеслав едва смогли его успокоить. Они приехали к внуку почти сразу же: о случившемся несчастье им сообщили бдительные соседи дома Николая и Ларисы Модестовых, наблюдавшие жуткую картину ночного пожара. Именно они и вызвали пожарных, которым, к счастью, удалось спасти мальчика от неминуемой гибели.

Больше всего у Германа пострадали руки, которыми он вовремя прикрылся, чтобы защитить голову от рухнувшего на него потолка. Это помогло избежать тяжёлой черепно-мозговой травмы. Уже через три недели после того кошмара, что ему пришлось пережить, Герман выписался из больницы. К счастью, его ждало новое жилище – для него уже была приготовлена отдельная комната в уютном и просторном доме, где некогда жил его покойный отец.

– Ну вот, – с волнением произнесла Агафья Петровна, открывая перед внуком красивую деревянную дверь с вырезанными на ней замысловатыми узорами. – Добро пожаловать, Герман! Теперь это твой дом, в котором ты будешь жить вместе с нами.

Герман нерешительно кивнул и попытался улыбнуться – не получилось. Уже в который раз. Воспоминания о страшных событиях, то и дело всплывавшие в его памяти, были ещё очень свежи и болезненны. Он испытывал непроходящую тоску по родителям, в смерть которых до сих пор не мог поверить. И тот дом, куда его привели вдруг объявившиеся бабушка с дедушкой, которые оказались весьма обеспеченными, интеллигентными и приятными людьми, показался ему совершенно чужим. По крайней мере, пока…

Зайдя в свою новую комнату с комфортными условиями, Герман с потерянным видом сел на кровать, чувствуя подкатывающий к горлу ком. Ничто не радовало его, даже мысль о новом жилище. В том, что он теперь будет окружён заботой и вниманием, у него почему-то не было никаких сомнений. Может, потому что успел проникнуться симпатией к родителям своего отца, чувствуя, что она взаимна? Герман видел, что старики пытались загладить свою вину перед внуком, что так долго не хотели о нём знать, игнорируя сам факт его существования.

– Ну как, тебе нравится? – поинтересовался Болеслав Никифорович, погладив внука по голове. – Мы очень старались обставить эту комнату так, чтобы тебе было приятно в ней находиться. Посмотри, здесь есть всё и для учёбы, и для отдыха… Если ты захочешь что-либо убрать отсюда или, наоборот, добавить, только скажи, и мы вместе это сделаем… – тут он осёкся, вспомнив о том, что Герману какое-то время нельзя было поднимать ничего тяжёлого: с его рук только-только сняли гипс!

Мальчик ничего не ответил, продолжая тихо и молча сидеть. У него вдруг появилось странное ощущение, что он находится где-то в гостях и вот-вот должен был скоро уйти… Домой. Вот только дома-то уже не было! Того старого, жалкого, но родного дома, где он впервые познал боль, нужду, отчаяние, а также мечту стать известным музыкантом, и где жила его пусть и неидеальная, но всё же родная семья.

– Да, – вполголоса произнёс Герман, равнодушно оглядываясь по сторонам. Пожалуй, о лучших условиях он не мог и мечтать, но сейчас ему было всё равно. – Очень…

– Вот и замечательно! – обрадовался Болеслав Никифорович. Он и его жена знали, что оставались считанные дни до дня рождения их внука, и у них уже был готов для него поистине необычный подарок. Он ждал его в соседней комнате, которая оставалась закрытой от него до поры до времени…

– Как ты думаешь, ему понравился наш дом? – с беспокойством спросила Агафья Петровна, выйдя из комнаты Германа, который так и остался неподвижно сидеть на кровати, глядя прямо перед собой, и упорно молчать. Кроме двух коротких слов «да» и «очень», он больше ничего не сказал. – А мы с тобой?

– Не знаю, но надеюсь, что наш внук остался доволен, – предположил Болеслав Никифорович, слегка приобняв жену за талию.

Вместе они направились в гостиную, где могли бы обсудить всё случившееся.

– Я думаю, ему нужно время, чтобы привыкнуть к этому дому, так же как и к нам. Бедняга, ему и десяти лет не исполнилось, а уже столько пережил! Потерять отца и мать в таком юном возрасте, самому чуть не погибнуть во время пожара… Ужасно!

– А у меня было предчувствие какой-то беды, но я старалась не думать об этом. И вот, она случилась. И даже не одна… Сначала умер наш сын, так и не выйдя на свободу, – её голос слегка задрожал от нахлынувших чувств, – затем не стало нашей невестки… Какой кошмар! Она сгорела заживо в собственном доме! Слава Богу, что хоть с Германом всё обошлось хорошо, не считая травмы рук.

– Да уж, ему несказанно повезло. Страшно подумать, что было бы, не успей пожарные приехать вовремя…

– Мы должны позаботиться о нём, чего бы нам это ни стоило, – твёрдо сказала Агафья Петровна, с горечью вспоминая своё недавнее холодное и равнодушное отношение к сыну, которого она всё-таки сумела полюбить и простить. – Нельзя повторять те же ошибки, что мы совершили в прошлом. Мы виноваты в том, что случилось с Колей. Если бы мы с самого начала относились к нему, как к любимому сыну, а не как к чужому ребёнку, он бы, по крайней мере, не закончил свои дни в тюрьме.

– Увы и ах, – тяжко вздохнул от запоздалого раскаяния Болеслав Никифорович. – Да, мы оказались слишком плохими родителями, чёрствыми, гордыми и эгоистичными. А сына передавали из одних чужих рук в другие, лишь бы самим не принимать участия в его воспитании. Какие ж нормальные отец и мать так поступают? Вот и получилось в итоге так, что он, лишённый нашей любви и поддержки, погубил сам себя. Надеюсь, Герман не последует дурному примеру отца и не натворит глупостей, о которых будет жалеть потом всю жизнь! Мы, конечно же, сделаем всё, что от нас зависит, чтобы этого не произошло… А знаешь, я уже присмотрел для него очень хорошую школу! Я уверен, она ему понравится…

Агафья Петровна ничего не сказала, а лишь улыбнулась, лелея мысль о том, что её внук, наконец, по праву получит то, чего долгое время был лишён. А по-другому не могло и быть! Его бабушка и дедушка, с которыми ему теперь предстояло жить, были полны решимости позаботиться о нём и подарить ему свою любовь.

14

– Пойдём, дорогая, – Алексей Викторович указал на роскошный бежевый автомобиль, приехавший за ним и его дочерью. Любезно предоставленный администрацией города, тот должен был как можно скорее отвезти их на вокзал – до отправления поезда в Санкт-Петербург оставалось не так уж много времени. Усадив девочку на заднее сиденье, он подмигнул ей и, слегка дотронувшись до кончика носа, поинтересовался: – Ну что, красавица, ты готова отправиться в путь?

– Да, папочка, – радостно кивнула та, предвкушая скорую встречу с дорогой её сердцу мамой, с которой та не виделась уже целых две недели.

– Тогда поехали, – Алексей Викторович захлопнул за ней дверь. Сев рядом с водителем, он мельком взглянул на часы, а затем попросил: – На перекрёстке сверни-ка на Кленовую, от неё до вокзала рукой подать…

– Хорошо. Но там, кажется, ремонт…

– Ничего, проедем.

До того, как вернуться из Питера в родные края, Алексей, тщательно ознакомившись с городом, сумел довольно быстро найти дом, подходящий для своей семьи. Он располагался недалеко от центра города рядом с частной клиникой, где теперь проходила лечение Варвара Иннокентьевна. Убедившись в том, что жена оказалась в надёжных руках высококвалифицированных врачей, он со спокойной душой взял обратный билет до NN, где его с нетерпением ждала дочка, временно находящаяся на попечении семьи Замятиных.

Какова же была её радость, когда она встретила отца, приехавшего за ней! Его отсутствие, длившееся всего лишь несколько дней, показалось целой вечностью.

– Что случилось? – нахмурившись, спросил водителя Алексей Викторович, когда автомобиль вдруг резко затормозил.

– Кажется, колесо полетело, – ответил тот.

Впервые за два дня безвылазного пребывания в своей комнате, Герман решился-таки выйти на улицу, на которой он теперь жил. Она была очень красивой, тихой и ухоженной. Главной примечательностью её были высокие раскидистые клёны – оттого-то её и назвали Кленовой. Мало кто из водителей отваживался по ней ездить, поскольку деревья, пустившие в землю глубокие корни, сделали её очень узкой, удобной лишь для езды на мотоцикле или велосипеде, но никак не на автомобиле.

Всё ещё находясь в подавленном состоянии, вызванном недавними событиями, Герман с мрачным выражением лица уселся на скамейку. Он даже забыл о своём дне рождения, который уже наступил. Подумать только: а ведь он мог бы отпраздновать его вместе со своими родителями, будь они живы! Как бы он хотел вернуть их, но, увы, это было невозможно.

«Папа, мама, где вы сейчас? – мысленно задал он себе вопрос, на который у него не было ответа. – Неужели вас больше нет? Я не могу в это поверить, не могу! Смерть, будь ты проклята! Та забрала у меня моих родителей! Ненавижу тебя!»

Герман закрыл глаза и попытался отбросить мысли о смерти, подумав о чём-нибудь приятном. Неожиданно он вспомнил о том дне, наверное, самом счастливом в его жизни, когда родители взяли его с собой в «Северный бриз». Вопреки их запретам, он смело взбежал на сцену и удостоился чести поиграть на рояле. Пусть это у него не очень хорошо получилось, однако, ему удалось произвести впечатление на публику. Невероятно, но он сумел в тот вечер облечь в фортепианные звуки музыку, которую слышал, казалось, с самого рождения.

Возникло желание вновь повторить это волшебство: снова сесть за рояль и играть, играть… Повинуясь внутреннему порыву, он вытянул перед собой ещё не окрепшие от травм руки и положил их на воображаемую клавиатуру. Его пальцы зашевелились в такт зазвучавшей у него в голове музыке, которая вновь чудесным образом напомнила о себе. Откуда она взялась? И тут его осенило…

Вскочив со скамейки, словно ужаленный, Герман огляделся вокруг и внимательно прислушался. Всё окружающее его пространство, казалось, тонко вибрировало, издавая множество едва слышимых и различимых звуков. Подойдя к раскидистым клёнам, он вдруг услышал исходящую от них музыку, вибрации которой были столь тонки и неуловимы, что обычный человеческий слух не мог их воспринять. Отойдя от деревьев, Герман, находясь под впечатлением от своих наблюдений, подошёл к розам, росшим на клумбе, наклонился к ним и услышал их уникальную мелодию. Какая же она была чудесная! А у камней, лежавших у забора!.. Немного глуше, но не менее выразительная и гармоничная, вливающаяся в великую симфонию звуков, которыми полнился мир.

Неожиданно до чувствительного слуха паренька долетели голоса, раздавшиеся на некотором расстоянии от него. Он обернулся и увидел на дороге двух мужчин. Один из них, одетый в деловой костюм, с напряжённым выражением лица ходил назад и вперёд, то и дело поглядывая на часы, а другой суетился возле автомобиля, в спешке меняя спущенное колесо. Неподалёку от них, любуясь красавцами-деревьями, гуляла какая-то девочка на вид лет десяти-двенадцати. Её волосы в солнечных лучах, казалось, переливались чистым золотом. Проходя мимо Германа, она повернула голову в его сторону, а затем, вдруг резко замедлив шаг, остановилась.

– Привет, – помахала та рукой, щурясь от яркого полуденного солнца.

– Привет, – улыбнулся Герман, пряча за спиной самую красивую розу, которую он успел сорвать с клумбы для очаровательной незнакомки.

Секунду-другую они стояли молча, смущённо глядя друг на друга. Первым нарушил тишину Герман, шагнув к ней навстречу.

– Меня зовут Герман. Я живу на этой улице, вон в том доме… А ты где?

Она ничего не ответила, лишь пожала плечами, а затем выразительным жестом дала понять, что ей нужно идти, а, точнее, ехать. Не прошло и десяти минут, как водитель, вытирая ветошью руки, вдруг громко произнёс: «Готово!»

– Детка, где ты? – раздался голос отца. – Сейчас не время для прогулок! Поезд нас ждать не будет!

– Вот, это… Для тебя, – набрался храбрости Герман и подарил ей розу. – А мы ещё увидимся?

– Не знаю, – застенчиво улыбнулась та, бережно взяв в руки цветок. – Какая красивая! Спасибо, Герман. Ну, я пошла…

Герман улыбнулся в ответ – он это, наконец, сделал! И долгим взглядом проводил девочку, даже не спросив её имени от волнения. Он знал лишь, что эта незнакомка сразу запала ему в душу. Странно, но пообщавшись с ней всего пару минут, он напрочь забыл о своей депрессии. Да ну её! Ну и что с того, что у него было трудное детство; что так рано стал сиротой; что едва не превратился в пепел, оказавшись в огромной адской печке? К счастью, этого же не произошло! Так чего же расстраиваться? Наоборот, надо радоваться каждому новому дню!

«Герман, только представь: у тебя же сегодня десятый день рождения!» – мысленно напомнил он самому себе, направляясь домой.

Его второй день рождения случился всего лишь несколько недель назад, от этих мыслей он невесело усмехнулся. Значит, дважды рождённый!

15

Переступив порог дома, Герман почувствовал аромат вкусной еды. Бабушка Агафья хлопотала над праздничным обедом. Пройдя в гостиную, он раскрыл рот от изумления – перед ним во всём своём великолепии стоял огромный, накрытый разнообразными блюдами стол, в центре которого красовалась хрустальная ваза с цветами. Никогда раньше он не видел перед собой столько яств, приготовленных – да-да! – в его честь, разве что только в кино. Герману сразу же вспомнился фильм, который он как-то увидел. В нём одно большое и дружное семейство изо дня в день собиралось за обеденным столом, чтобы не только утолить голод, но и обсудить насущные дела.

– «Да уж, в такой семье точно не заскучаешь!» – подумал он тогда с некоторой завистью.

– С днём рождения, Герман! – послышался у него за спиной голос Агафьи Петровны. Она подошла к внуку, погладила его по голове, крепко прижала и поцеловала.

Болеслав Никифорович с гордостью, по-мужски пожал имениннику руку. Не такая уж она оказалась и слабой!

– Мы с твоей бабушкой желаем тебе вырасти здоровым, успешным и счастливым, таким, каким ты сам хочешь видеть себя в будущем! И мы сделаем всё возможное, чтобы так оно и было, ведь ты же наш любимый внук!

– Да, дорогой. Мы пообещали твоему отцу позаботиться о тебе, и мы с радостью это сделаем. Он сам попросил нас об этом, потому что очень сильно тебя любил. Как и твоя мама…

– Спасибо, – смущённо произнёс Герман, зардевшись лёгким румянцем. Глаза его при этом стали влажными от слёз. – Но как вы узнали, что именно сегодня?..

– Здрасьте, пожалуйста! – развела руками Агафья Петровна, сделав вид, что слова задели её. Тут же она вспомнила свой первый и последний визит к невестке, которая ненароком обмолвилась о грядущем дне рождения её сына, а ещё о его любимом блюде и скрытых музыкальных способностях. Как же она была ей благодарна тогда за эти очень важные сведения! – Ай-ай-ай, Герман, что за вопрос? Ты думал, мы, твои бабушка и дедушка, не знаем о дне, когда ты родился? Да, мы очень долго не навещали тебя, но это не значит, что мы не интересовались тобой. Вовсе нет. Напротив, мы всегда думали о тебе и беспокоились о твоём благополучии!

– Но почему же тогда вы ни разу не пришли проведать меня? Я думал, что вы…

– На то были свои причины, о которых сейчас лучше не говорить, – мягко перебил его дед. – Придёт время, и мы расскажем тебе о них, а также о том, что случилось с твоим отцом.

– Ладно, – кивнул Герман, и его внимание тотчас же переключилось на щедро накрытый стол. У него уже давно настойчиво урчало в животе, и он то и дело глотал слюнки.

– Ну что же мы стоим? Давайте скорее обедать! – предложила бабушка Агафья, вытаскивая из духовки запечённую картошку с грибами – её главное блюдо, приготовленное специально для внука. – Герман, садись, не стесняйся! Всем приятного аппетита!

Как же Герману понравилась бабушкина еда! Ещё никогда в жизни он так вкусно не обедал, как на своё десятилетие. Агафья Петровна была превосходной хозяйкой, и угощения у неё получались – пальчики оближешь. Герман с превеликим удовольствием съел бы ещё что-нибудь, да вот только в него уже больше ничего не лезло. А ведь оставался ещё торт!

– А торт мы покушаем позже, после того как покажем тебе кое-что, – заинтриговал внука дед Болеслав. – Какой же день рождения без подарка?

– Подарка? – переспросил Герман, еле-еле вставая из-за стола. Он уже забыл, когда в последний раз получал подарки.

– Ага-а, – протянула Агафья Петровна, завязывая ему глаза. – Подарка, которого достоин наш внук! Сейчас ты его увидишь! Подожди-ка…

Через пару минут Герман уже стоял в комнате, в которую ещё ни разу не заходил. Не потому, что не хотел или не знал о её существовании, а потому, что она всё время была закрыта. Как оказалось – не просто так.

Когда повязка спала с глаз мальчишки, и он увидел его – небольшой чёрный рояль, одиноко стоявший у окна, то обомлел от восторга. Нетвёрдой от волнения поступью он подошёл к нему, затаив дыхание. Старинный, грациозный, с резными ножками, рояль стоял в ожидании, негласно приглашая поиграть на нём всякого, кто не равнодушен к музыке. Герман Модестов – новый обладатель этого сокровища – прикоснулся к его клавишам и удивительно мягкий, ни с чем несравнимый звук, наполнил комнату. Он был таким чудесным, мелодичным, так радовал и ласкал слух, каждую клеточку тела, что мальчик ощутил себя в гармонии с чем-то прекрасным, неизведанным и великим. Почувствовав неуловимый магнетизм, исходящий от чёрно-белых клавиш, слегка потертых от времени, Герман страстно и самозабвенно влюбился в то звучание, которое они издавали.

– У меня теперь есть рояль, на котором я буду играть, – словно не веря своим словам, вскрикнул Герман. – Уж не сон ли это?

– Нет, дорогой мой, не сон, – ласково сказала бабушка Агафья и благодарно взглянула на мужа. Похоже, совместными усилиями им всё-таки удалось растопить лёд между ними и внуком. – Мы рады, что тебе понравился наш подарок.

– Понравился?! – воскликнул Герман, кинувшись им в объятия. – Да не то слово! Я так мечтал о рояле! С тех пор, как впервые заиграл на нём в… Э-э-э… «Северном Бризе».

– Где-где? – переспросил дед Болеслав.

И тут он всё рассказал. И о своём походе в клуб, и о том, какой переполох он там устроил, оказавшись на сцене. А ещё о том старом пианисте, по достоинству оценившим его первое импровизированное выступление.

– Невероятно! – приятно удивилась Агафья Петровна, выслушав до конца торопливый рассказ. – А сейчас ты можешь что-нибудь сыграть?

Герман, недолго думая, сел за фортепиано и с важным видом принялся в каком-то только ему ведомом порядке нажимать на клавиатуру. Поначалу нестройные звуки вскоре начали складываться в мелодии, отдалённо напоминающие те, что прозвучали однажды в «Северном бризе». Конечно, они не отличались гармонией – куда уж там! – и не содержали в себе мало-мальски глубокой мысли, которую вкладывали в свои мелодии великие пианисты прошлого и настоящего, но слушать их было по крайней мере приятно, и они не резали слух.

– Браво, Герман! – захлопали в ладоши Агафья Петровна и Болеслав Никифорович, убедившись в том, что их внук и впрямь обладал музыкальным даром, коего не было больше ни у кого в их семье. – Ай да молодец!

– Вам правда понравилось? – недоверчиво спросил Герман, потирая вспотевшие от волнения ладони. Ему было очень важно услышать их мнение.

– Потрясающе! – не сдержалась бабушка Агафья от нахлынувших чувств. Она крепко обняла мальчика и поцеловала в лоб. – Как тебе удалось покорить этот старый рояль?

– Я и сам не знаю, – ответил Герман, пожав плечами.

И он не лукавил.

– Как хорошо, что мы подарили нашему внуку именно фортепиано, а не какой-либо другой музыкальный инструмент! – сказала как-то Агафья Петровна. – Ты заметил, какой он был счастливый, когда только-только увидел его?

– Да, – усмехнулся Болеслав Никифорович, вспоминая ту милую сцену. – Мы, сами того не подозревая, исполнили его давнюю мечту! Если бы я не купил рояль у одного своего старого приятеля, решившего от него избавиться, как от ненужной вещи, и не привёз бы его домой, Герман, наверное, до сих пор бы ходил, как в воду опущенный. Кстати, дорогая, что ты думаешь по поводу того, что он рассказал?

– А что тут думать? Родители, конечно, сглупили, взяв его с собой в тот клуб. Хотя… Если бы они этого не сделали…

– То Герман не выступил бы на сцене и не искупался бы в море оваций, – закончил за неё дед Болеслав, едва сдерживая смех. – И как только он не побоялся выйти на сцену? Он же ведь ещё ребёнок!

– Который уже наверняка знает, кем хочет стать. Я не удивлюсь, если в дальнейшем он свяжет свою жизнь с музыкой.

– Тогда нам нужно найти для него хорошую музыкальную школу или на худой конец специалиста, кто смог бы учить его играть на фортепиано прямо у нас дома. А почему бы и нет? Мы можем себе это позволить.

– В том-то и дело, что в нашем городе нет таких школ, – с сожалением сказала Агафья Петровна. – Это я уже выяснила. Да и хороших учителей музыки не так-то просто найти. Их единицы!

– Что верно, то верно, – вздохнул Болеслав Никифорович, задумчиво почесав подбородок. – Ладно, не будем отчаиваться раньше времени! Я думаю, рано или поздно выход обязательно найдётся!

16

Германа перевели в другую школу, которая считалась самой лучшей и престижной в городе. В ней учились дети, родители которых были весьма состоятельными и успешными людьми.

Поначалу её директор не хотел принимать нового ученика, сославшись на то, что классы якобы были переполнены. Но просьбы стариков были очень настойчивыми. Он вдруг вспомнил, что недавно из школы ушла одна девочка… Вот вместо неё и взяли Германа, определив того в класс, где она когда-то училась.

Когда новая классная руководительница, пришедшая на смену Варваре Иннокентьевне, представляла его классу, она ещё не знала, с каким «экземпляром» ей предстояло иметь дело. Как выяснилось позже, знания всех её учеников заметно превосходили те, коими успел обзавестись Герман с начала его школьной поры. А начало её было не таким уж радостным и обнадёживающим.

К сожалению, таким же оказалось и её продолжение – учёба в новом месте у него не заладилась с самого первого дня. Равно как и отношения с большинством одноклассников, которые то и дело подшучивали и насмехались над ним. А всё потому, что те считали себя умнее и способнее, чем он, хотя это было далеко не так.

Германа не обидела природа отсутствием каких-либо способностей, ума и таланта. Напротив, он был очень щедро награждён ими, вот только… Верил ли он сам в это? Он чувствовал в себе огромный потенциал, только не знал, какой ключик подобрать к своей внутренней драгоценной «шкатулке». И с момента спонтанного выступления в «Северном бризе» мальчик понял, что этот ключик уже в руках. Вернее, это и есть его руки. Руки будущего музыканта. Этой мечтой он жил, и она помогала ему сносить все несправедливые насмешки в свой адрес.

Одним из немногих сверстников, для кого Герман не стал мишенью для издёвок и ядовитых шуток, оказался Вадим Замятин.

Этот паренёк, как это ни странно, не кичился тем, что учился лучше всех, а потому не считал себя вправе смеяться над кем-либо, как это делали другие. Герман проникся к нему симпатией, и они подружились. Вадим, как выяснилось, не был из разряда отличников-зубрил. Напротив, с ним было очень интересно общаться. Больше всего Германа забавляло его легкое отношение к учёбе, которая давалась ему чересчур просто.

К тому же его отец, желая, чтобы сын достиг в жизни таких же высот, что и он, а без хорошего образования это вряд ли возможно, дополнительно «приставил» к нему целую «гвардию» репетиторов по математике, физике, химии, биологии и так далее.

Всё бы хорошо, но по глубокому убеждению Германа, в этом длинном списке обязательных для изучения предметов не было… Музыки – ей как-то не придавалось большого значения.

– «А без понимания мира музыки, – считал он, – её благотворного влияния на жизнь человека, образование не может быть полным. Более того, оно ущербно!»

Увы, Сергей Петрович не позаботился о том, чтобы привить своему сыну хороший музыкальный вкус. Если бы Вадим им хоть немного обладал, вряд ли бы он стал слушать низкопробную музыку, вибрации которой разрушительны для человеческого организма.

Германа считали «не от мира сего», особенным со знаком «-». Может, поэтому его то и дело противопоставляли не столько Вадиму, сколько бывшей ученице 5 «А» класса – той особенной со знаком «+», которая, ко всеобщему сожалению, переехала жить в другой город.

Герман не раз слышал от учителей, недовольных его успеваемостью, восклицания: «Ах, Любонька, если бы ты только знала, какого неуча взяли вместо тебя! Неравнозначная замена!»; «Герман, ну разве так можно?! Когда же ты, наконец, возьмёшься за ум? Вот, если бы на твоём месте была наша Любонька… Как жаль, что она уехала!»

И так далее, и тому подобное. Герман старался представить образ этой самой «Любоньки», о которой так тепло и нежно отзывались учителя. Каждый раз слышал это имя, уже ставшее ему ненавистным.

Однако он захотел однажды встретиться с этой «легендой» отнюдь не для того, чтобы познакомиться поближе, но, чтобы… Высказать всё, что он о ней думал! Бросить ей в лицо, как он её ненавидит! Как устал слышать ничего не значащие для него россказни о том, какая она хорошая, какая пригожая! А он, видите ли, такой, сякой…

Та жуткая неприязнь, что ни с того ни с сего возникла между Германом и некоторыми его одноклассниками, была сродни какому-то необъяснимому явлению в природе, ставшему загадкой для учёных всего мира. В человеческом обществе очень часто случается так, что совершенно незнакомые люди, впервые встретившись друг с другом, причём неважно, подростки или взрослые, начинают враждовать между собой, не имея на то серьёзных причин. Вот и у тех, кто невзлюбил Германа, не было никакого повода развязывать с ним войну, с самым миролюбивым мальчиком в классе!

Герману вновь пришлось несладко, когда вскоре вся школа узнала о том, что он был сыном того самого Николая Модестова – отброса общества, как прозвали его некоторые люди, – якобы по вине которого едва не погибла многоуважаемая Варвара Иннокентьевна и её дочка – та самая всеобщая любимица, оставившая у всех приятные о себе воспоминания!

Оказалось, что одна из девочек, случайно узнав от кого-то подробности о том прогремевшем на весь город скандале, в котором оказалась замешана ни в чём не повинная семья Модестовых, дабы посрамить и унизить Германа, сразу же растрезвонила по всей школе обо всём, что узнала.

А дальше пошло-поехало… Над Германом стали смеяться пуще прежнего, показывать на него пальцем, шептаться у него за спиной, оскорблять и считать его чуть ли не исчадием ада. Причём он сам не понимал, чем заслужил такое к себе мерзкое обращение. Деду Болеславу скрепя сердце пришлось рассказать парню всю правду, когда тот однажды пришёл домой из школы после очередных «разборок».

– Вот так всё и было, – закончил Болеслав Никифорович свой печальный рассказ. Он с состраданием посмотрел на внука и положил ему на плечо руку. – Ты только держись, родной…

– Нет, я не верю в то, что отец мог совершить такое, – решительно покачал головой Герман. – Не верю! Да, он пил, скандалил, но был добрым…

– На наши вопросы о том, что случилось, он не смог ничего вразумительного ответить, – с грустью произнесла Агафья Петровна. – Похоже, он был не в себе. Вполне возможно, что он… Знал тех, кто покусился на чужое имущество и совершил насилие над той бедной женщиной. Сам же он этого не делал и никогда бы не сделал, я в этом уверена! А вот его дружки, с кем он общался, вполне могли…

Герман опустил глаза, сбитый с толку её рассказом. А что, если бабушка говорила правду, и отец всё-таки был как-то замешан в случившемся, хотя сам и не осознавал этого? Провалы в памяти у него случались частенько, и злоупотребление алкоголем было тому причиной. Нередко это состояние толкало его на совершение необдуманных поступков.

– И что мне теперь делать? – с отчаянием в голосе спросил Герман. – Как мне жить дальше с тем, что я сейчас узнал? Возможно, мой отец не совершал никакого преступления, но все в школе, включая даже уборщиц, думают иначе. Если раньше надо мной просто смеялись, то сейчас попросту презирают!

– Этого-то я и боялся, – вздохнул дед Болеслав, нахмурив брови. – Послушай, Герман, нам очень жаль, что ты оказался в таком сложном положении из-за своего отца, но… Ты должен быть сильным и не поддаваться унынию. А ещё в любую минуту быть готовым постоять за себя.

– Да, но… – засомневался Герман, опустив глаза, – не проще ли мне перейти в другую школу? Или, может быть, не ходить туда вовсе?

– Ах, мальчик мой, если бы всё было так просто! Ты думаешь, оказавшись в другой школе, на тебя не будут показывать пальцем, обзывать или даже пытаться физически расправиться с тобой? В нашем маленьком городке вряд ли найдётся кто-то, кто не слыхал бы о семье Модестовых, и о том, какое грязное пятно позора на ней лежит. Так что бежать или скрываться в четырёх стенах – это не выход. Ты должен продолжать ходить в ту школу, которую мы для тебя выбрали. Ты достоин того, чтобы в ней учиться.

Герман ничего не ответил, а лишь кивнул, молча соглашаясь с доводами дедушки. Он был прав: не стоило бросать школу только потому, что он кому-то был неприятен. Ведь, где бы он ни оказался, всегда найдутся желающие отравлять ему жизнь, смеяться над ним, унижать, пока… он сам не положит этому конец. Но как?

– Подростки часто бывают жестоки и нетерпимы к тем, кто им не нравится, – добавила бабушка Агафья. – Иногда дело доходит даже до драк. Но одной лишь физической силой нельзя заставить себя уважать, на одного сильного найдутся, как минимум, двое ещё более сильных.

– Как же тогда это сделать? Заставить себя уважать…

– А как ты думаешь, Герман? – вопросом ответила та. На её лице выступила чуть заметная улыбка. – Ну, во-первых, заставлять кого-либо себя уважать не нужно, неблагодарное это дело. Уважение само приходит к человеку, который знает, чего он хочет достичь в жизни. Во-вторых, уважения достоин тот, кто терпелив и привык трудиться, не покладая рук, а не праздно проводить время. Бездельников и лентяев в здоровом обществе не любят, их всегда будут сторониться и осуждать. В-третьих, люди всегда с уважением относятся к тем, кто не пасует перед трудностями, а стойко их преодолевает, кто смел, решителен и целеустремлён. Кто постоянно работает над собой и снисходителен к окружающим, принимая их такими, какие они есть… – тут она осеклась, вспомнив о покойном сыне, которого долго не могла принять и простить. А когда поняла свою ошибку, то было уже слишком поздно.

Герман глубоко вздохнул, обдумывая ответ. Он несколько смутил его, но в то же время подкинул пищу для размышления. Похоже, ему предстояло выбрать: либо он и дальше продолжит оставаться лёгкой мишенью для своих неприятелей, либо сделает так, чтобы его начали уважать. Да, он должен заслужить к себе уважение, что будет не так-то просто, учитывая напрочь испорченное о себе впечатление и дурную молву о своём отце. Невесёлые размышления Германа прервала бабушка Агафья:

– Герман, у нас для тебя есть очень хорошая новость! На днях в наш город приехала одна очень известная и уважаемая женщина, которая сможет научить тебя играть на фортепиано. Она наша знакомая. Очень талантливая пианистка, и преподаёт в Санкт-Петербургской консерватории имени Римского-Корсакова по классу фортепиано. Так уж получилось, что судьба забросила её в наш городок. Я случайно встретила её на рынке и рассказала ей о тебе. Она заинтересовалась тобой и согласилась взяться за обучение. Ведь ты же не против, правда?

– Заинтересовалась? Мной? – удивился Герман, и глаза его засветились. – А как… Как её зовут?

– Вера Андреевна, и завтра она придёт к нам в гости, – ответил дед Болеслав, заметив, как лицо его внука озарила открытая мальчишеская улыбка. – Так что, Герман, приготовься достойно встретить свою учительницу.

1

На следующий день Герман вышел из школы в приподнятом настроении, что случалось крайне редко, и направился прямиком домой. Сердце его радостно билось в предвкушении встречи с Верой Андреевной, о которой так много хорошего рассказали дедушка с бабушкой.

Это большая удача, ведь не каждый день в их городок приезжают такие известные люди, как она! Ему не терпелось встретиться с ней, ведь она была проводником в мир его мечты!

Зайдя в дом, Герман услышал, как из комнаты, где стоял рояль, доносились радостные голоса, смех, а затем полилась прекрасная, трогательно-нежная музыка! Он, словно загипнотизированный, медленно пошёл на её звуки и вдруг увидел очень милую женщину на вид лет пятидесяти в больших очках, одетую в небесно-голубое платье в горошек. Она непринуждённо сидела за музыкальным инструментом и музицировала, при этом весело о чем-то разговаривая с радушными хозяевами дома. Увидев его, они прервали разговор.

– А вот и наш Герман пожаловал! – воскликнула бабушка Агафья, подойдя к внуку. – Ну наконец-то, дружок! Мы тебя совсем заждались. Познакомься, это та самая Вера Андреевна из Санкт-Петербурга. Она какое-то время поживёт в нашем городе, а затем вернётся к себе.

– З-здравствуйте, – с волнением произнёс Герман. – Мне… мне очень приятно познакомиться с вами. То есть, пока вы здесь, вы…

– Здравствуй, Герман, – улыбнулась Вера Андреевна, протянув ему руку. – И я тоже рада знакомству с тобой. Да, пока здесь, я буду приходить к тебе в гости и обучать игре на фортепиано. Твоя бабушка рассказала о твоих музыкальных способностях и мечте стать пианистом. Я подумала и решила взять тебя на обучение, если, конечно, ты этого пожелаешь.