Холст и Кровь или фемозный Давид. Мистическо-готический рассказ о художнице, одержимой совершенством

В старом особняке на окраине Вены, где стены дышали сыростью, а витражи ловили лунный свет, словно паутину, жила Вера фон Клейст. Ее мастерская, заваленная холстами и гипсовыми слепками, напоминала алтарь забытого культа. Семь лет она пыталась воссоздать его— Давида Микеланджело, но не того, что застыл во Флоренции, а своего, «фемозного», идеально несовершенного. «Совершенство – это изъян, принятый за добродетель», – шептала она, смешивая краски с каплями собственной крови.

Каждую полночь к ней являлись Тени. Сначала – как туманные силуэты, потом обретали черты: античные боги, демоны Ренессанса, а позже – Он. Давид с треснувшей плотью, с фемозной складкой, словно шрамом на бедре. «Ты не закончишь меня», – глумился призрак, а его мраморные пальцы сжимали горло Веры, оставляя синяки в форме виноградной лозы.

Кодекс Крови

В ящике секретера, под слоем пожелтевших писем, Вера хранила Кодекс – тетрадь с рисунками, украденную из архива Уильяма Хоркуна. На страницах, испещренных символами, была запись ритуала: «Дух воплотится, если художник отдаст зрению душу». Вера смеялась, читая это, но однажды заметила – чернила на её эскизах шевелятся. Контуры Давида пульсировали, как вены, а краска сочилась, словно живая. Той же ночью она провела ритуал. Сожгла волосы, смешанные с ладаном, и нарисовала круг из свинцовой пыли. Когда часы пробили три, из зеркала вышел «Он» – не призрак, а плоть. Его кожа была холодной, как мрамор, но фемозная складка на бедре дышала теплом. «Ты вызвала меня, но я пришел за тобой», – произнес Давид, и его голос звенел, как разбитое стекло.

Карнавал Плоти

С тех пор мастерская стала клеткой. Давид, теперь материальный, требовал жертв. Сначала – голубей, чьи крылья Вера вплетала в холсты. Потом – кошек, чьи глаза светились в темноте, как у демонов Нургла. Но однажды он указал на её отражение: «Ты – последний мазок».