Дорога, которой нет в расписании
Глава 1. Колготки и страх
Я стоял в углу, прижавшись спиной к холодной стене. Резинка колготок неприятно давила на живот, а внутри меня всё сжималось от страха. Отец наказал меня, и это значило, что я должен стоять в углу. Молча. Не задавая вопросов, не оправдываясь и не прося снисхождения.
В комнате было темно, только из коридора пробивался узкий луч света. Время тянулось очень медленно.
Сначала я просто скучал. Рассматривал облупившуюся краску на стене, слушал, как за дверью скрипят стулья, как щелкает переключатель телевизора.
У меня затекли ноги и казалось, что этой пытке не будет конца. Но сказать об этом означало бы снова привлечь внимание отца и вызвать его недовольство.
А он и без того был зол.
– Будешь стоять тут, пока до тебя не дойдёт, – сказал отец, захлопывая за собой дверь.
Потом я почувствовал, как подступает новая беда – мне захотелось в туалет. Я терпел, сколько мог. Потом еще. И еще. Я боялся сказать об этом отцу.
Боялся, что он разозлится и я услышу его глухое -"ты что, издеваешься?"
Мне хотелось разрыдаться, но я упорно загонял слезы внутрь себя. Знал, что у меня нет ни одного родного или даже просто близкого существа, перед которым я мог расплакаться, коли тому нашлась причина.
И меньше всего мне хотелось проявлять свою слабость перед отцом.
Потому что, согласно общепринятым правилам, мужчина должен переносить трудности с каменным лицом и стиснув зубы.
Так говорил мой отец.
Я собрал в кулак всю свою волю, и крепился. Ведь я все-таки был мужчиной, хотя и маленьким.
Поэтому я терпел до последнего. А потом просто описался.
Я до сих пор помню как по моим ногам текла тёплая, почти горячая струйка мочи и чувствую такой стыд, страх и непонимание, словно это случилось вчера.
В тот момент я чувствовал себя раздавленным, смятым и уничтоженным.
Когда отец снова зашёл в комнату, на его лице были не удивление, не злость и не презрение – просто недоумение.
– Почему ты мне ничего не сказал? – спросил он.
Я молчал. От пережитого у меня горели щеки и не знал, что ему ответить.
Он не ударил меня, не стал орать, не обозвал. Просто пожал плечами и ушел. Будто ничего и не случилось. А у меня внутри что-то перевернулось и умерло по отношению к отцу.
Он никогда не был жестоким. Не бил нас, не издевался и не кричал без причины. Ему просто было всё равно. Лишь бы его не трогали.
Может быть в молодости он был другим.
Но я узнал отца, когда он уже был взрослым и равнодушным.
Глава 2. Сигареты
Прошло несколько лет.
Я стоял с пацанами за клубом, мы курили. Табачный дым резал глаза, щипал горло, но я не подавал виду. Тут же, за углом, проходил отец. Он шел платить за телефон в местное отделение связи. Увидев меня с сигаретой он не замедлил шаг, лишь бросил через плечо:
– Дома поговорим.
Вернувшись домой я ждал мужского разговора или заслуженной взбучки.
Думал, что отец возьмет меня за плечо, посмотрит в глаза и скажет что-то важное. Может быть даже впервые назовет меня сыном.
Но он просто сказал матери:
– Он курит. Я видел его с сигаретой.
Отец не назвал меня по имени, просто сказал безликое – он.
Вот и всё. Я не знал, чего ждал от него, но точно не этих слов. Они засели эдаким червячком где-то в моём подсознании, но я решил не придавать этому значения.
Зато в тот момент я чётко понял, что хочу прожить свою жизнь совершенно иначе. Что мои дети никогда не будут расти рядом с человеком, который живет только по инерции.
Отец всю жизнь проработал на одном и том же заводе. И, кажется, даже никогда не думал о том, что жизнь можно прожить как-то совсем по-другому.
Иногда, несмотря на свой юный возраст и полное отсутствие житейского опыты я чувствовал, что имею полное право судить людей.
В такие моменты отец вызывал не ненависть, а скорее непонимание.
Это не был бунт против отца, а скорее неприятие своего возможного будущего, в котором я мог бы застрять, так же как и он.
Я не винил его. Отец был добрым человеком и всегда готов был помочь, когда его об этом просили, и остаётся таким до сих пор.
Просто сам он редко проявлял инициативу – будто ждал, что его позовут. Мне не хотелось повторить его путь. Это желание стало моим внутренним компасом, указывающим на жизнь, наполненную смыслом и осознанным выбором.
Глава 3. Поселок и день рождения
С самого рождения моя собственная жизнь, также как жизни других жителей посёлка была подчинена шаблону и должна была катиться по накатанной колее.
Если ты умудрился здесь родиться, ходи в школу. Смотри на лесопильный завод за окном, слушай пьяные разговоры взрослых и будь готов повторить их судьбу.
В нашем поселке любое событие превращалась в застолье. День рождения? Застолье. Кто-то купил машину? Застолье. Выходные? Ну как же без него? Взрослые чокались рюмками, обсуждали одни и те же проблемы, которые не менялись год от года.
Однажды я увидел объявление в детском саду:
"Дорогие родители, просьба ограничить распитие алкоголя при детях. Ваши дети чокаются кружками компота при приеме пищи."
Это было бы смешно, если бы не было так грустно.
Мои собственные дни рождения всегда проходили одинаково: взрослые сдвигали столы, сооружали скамьи из стульев и широких досок, ставили на столы крепкую выпивку, и всё это ради того, чтобы "как следует отметить".
А я?.. Я довольствовался парой одноклассников и соседом Генкой, который, когда речь заходила о хоккее, всегда говорил: "гватарь" вместо "вратарь". Мы ели магазинный бисквитный рулет, запивали его газировкой "Буратино" или "Колокольчик".
Я не знаю, можно ли назвать это счастьем. Но это было в моём детстве.
Глава 4. Дубай и теплица
В школе мне внушали, что нужно быть честным, отзывчивым к другим, что мир должен быть добрым.
Недавно я был на экскурсии в Дубае. Нам рассказывали, что раньше местные родители боялись отпускать сыновей учиться за границу. Они росли в тепличных условиях, не зная, что такое алкоголь, наркотики, драки, зависть и ненависть.
Я задумался, потому что сам никогда не стоял перед таким выбором. С алкоголем, драками и ненавистью я столкнулся ещё тогда, когда учился в школе. И не просто столкнулся, а попробовал и испытал это сам.
Я не скажу, что этот опыт был положительным, но зато, я, в отличие от них вырос в реальном, достаточно жестоком мире.
Как ни странно, такая жизнь пошла мне на мне пользу. Точнее, дала мне тот опыт, в сравнении с которым блекли те знания и истины, которые пытались вдолбить в мою голову школьные учителя.
Они восхваляли достижения гуманизма прошлых веков, торжество идеалов человечности над темным началом и так далее.
Зато я понял, что мне пригодится в будущем. Опыт поселковой жизни научил меня, что успех строится на силе и упорстве.
Поэтому я всегда, с самого детства намечал себе цель и шел к ней упорно и до конца.
Глава 5. Школа
Школа № 69. Трехэтажное покосившееся здание, выкрашенное в грязно-зеленый цвет. Там не учили, а просто следили за тем, чтобы ты не умер раньше времени.
Уроки начинались в восемь тридцать, и лучше было не опаздывать. Не из-за учителей – из-за Вишни.
Вишня был проклятием учителей и местной легендой. Здоровенный, с
вечным прищуром серых глаз, который не обещал ничего хорошего.
Он дважды оставался на второй год и был старше нас на два-три года. В подростковом возрасте такая разница очень существенна.
Ещё в школе он пил, курил, бил всех, кто попадался под руку, и, конечно, нравился девчонкам своей брутальностью.
Мимо него нельзя было пройти просто так. Он запросто мог отобрать у тебя деньги, куртку, школьный завтрак. Просто унизить или дать в глаз ради развлечения.
Став постарше Вишня ограбил и убил таксиста. Он получил пожизненный срок, который отбывает сейчас в «Чёрном дельфине», по иронии судьбы живя в том мире, который нарисовал в своей голове еще в школе.
Глава 6. Первая любовь и разочарование
В школе отношения между мальчиками и девочками делились на две категории: те, кто встречался "по-настоящему", и те, кто делал вид. Я не знал, к какой категории можно было отнести меня, пока не познакомился с Аней.
Аня была из "группы красоток". Всегда ухоженная, с идеально уложенными волосами, одетая по последней моде – ну, насколько это было возможно в нашем поселке. Пацаны завидовали мне, когда узнали, что мы начали встречаться.
Но спустя неделю я понял, что что-то у нас не так.
Я ждал от этих отношений чего-то… осмысленного. Хотел обсуждать с ней книги, фильмы, да хоть хоккейный матч с тем же "Водником". А вместо этого слышал только:
– Ах ты мой муженёк…
Каждый раз, когда мы гуляли, мне хотелось уйти пораньше. Не потому, что я считал себя лучше, просто я не понимал, о чем можно с ней говорить.
А потом я встретил её мать. Она работала продавщицей в магазине. Уставшая, вечно в переднике, но с неизменной бутылкой на столе.
И я понял, что Аня через какое-то время станет её точной копией. Что пройдут ещё пять- десять лет, и она точно так-же по вечерам будет ждать мужа с работы за накрытым столом, на котором обязательно будет стоять спиртное.
А я так не хотел.
Глава 7. Девчонки, которые уехали
В классе были ещё две девочки – Лена и другая Аня. Они не принадлежали к "красоткам", но были другими. Умными, целеустремлёнными, знающими, что хотят от жизни.
Лена мечтала исследовать Арктику. В итоге она уехала за границу и стала специалистом по климату.
Аня изучала языки, а потом работала переводчиком.
Иногда я думаю, что если бы тогда был немного посмелее или более осознанно смотрел на вещи, я вполне мог бы влюбиться в одну из них. Может быть тогда, моя судьба сложилась бы совершенно иначе.
Но тогда я был самым обычным пацаном из поселка, а они – девчонками, которые рано поняли, что хотят вырваться оттуда.
Глава 8. Те, кто остались
В итоге, большинство моих сверстников и одноклассников осело в поселке. Девчонки нашли себе мужей, парни-жён, устроились работать на тот же лесопильный завод и стали продолжением своих родителей.
Некоторые оказались в тюрьме. Кто-то за кражу, кто-то за убийство.
Я хорошо помню одного парня, который полез на столб скручивать провод, будучи уверенным, что ЛЭП давно отключена. Его ударило током и потом ему ампутировали руку.
Всё это происходило в поселке, в котором, как мне казалось, время остановилось. Там из года в год монотонно и однообразно шумел завод, а главными событиями были пьянки и застолья.
Глава 9. Новая школа
К середине седьмого класса школа в поселке не работала уже четвертый месяц – учителя бастовали из-за задержек зарплаты. Никто не знал, когда это закончится.
Я почти не появлялся дома, проводя время с одноклассниками, которые тоже были предоставлены сами себе. Всё чаще нам приходили в голову идеи, от которых сейчас моя кровь стынет в жилах.
Упавший с крыши недостроенного дома Вишня— не единственный такой случай. Мама понимала, что если ничего не изменить, я вполне могу пойти по его пути.
И тогда она решила перевести меня в городскую школу. Отцу эта идея не понравилась. Он отучился в поселковой школе девять лет, стал тем, кем был сегодня, и, по его словам, ничуть об этом не жалел. Хотя мне казалось, что ему было просто лень что-то менять в своей жизни.
Честно говоря, я даже не вникал, кем именно хотел меня видеть отец. Помню лишь одно: он настаивал, чтобы я пошёл по его стопам. С его точки зрения, любое образование было вредно. Нужно было так же как и он, после девятого класса идти на завод.
– Ты хоть понимаешь, что там с тобой сделают? – сказал он, когда узнал о том, что я перевожусь в городскую школу. – В лучшем случае проверят в драке, а в худшем разберутся по понятиям. Никто там с тобой нянчиться не будет.
Я слушал, смотрел на него и думал: «Отец, ну почему ты не можешь просто сказать мне что-то поддерживающее?»
Но мама настояла на том, чтобы я всё-таки учился в городской школе, и мы подали документы.
Здесь всё было совершенно иначе, чем в поселковой школе. Все ученики общались друг с другом без мата и угроз. Старшеклассники не шпыняли малышню и не нужно было каждый день отстаивать своё достоинство кулаками.
Никто ради потехи не издевался над слабыми, хотя наслушавшись пророчеств отца я ожидал чего-то подобного. Но вопреки моим ожиданиям, прогнозы отца не сбылись.
Меня встретили скорее с настороженностью, потому что все знали, где я учился раньше. Присматривались ко мне, осторожно расспрашивали.
Потом я встретил Ивана. Когда-то мы вместе ходили в детский сад, но я его даже не помнил. Он сам сказал мне об этом.
Моя новая школа была просторной, с длинными коридорами и светлыми классами. Отношение учителей тоже было другое. Они, действительно, учили и готовили нас к жизни, вкладывая в нас всю душу.
Я видел, что ведение уроков для них это не обычная формальность, а дело их жизни, которому они придают большое значение.
Мои новые товарищи по школе были детьми из обеспеченных семей, их
родителями были налоговики, полицейские, владельцы бизнеса.
В своей прежней школе я часто становился свидетелем того, как в школьном туалете кого-то загоняют в угол и отнимают у него деньги. А жертва вынуждена либо терпеть побои и издевательства, либо огрызаться.
Однажды в новой школе я тоже столкнулся в туалете с местным отморозком по кличке Гаврусь.
Он был один, к тому же после того, что я прошёл в нашей поселковой школе он показался мне совсем не страшным и я сразу же получил отпор.
В силу своей ограниченности он так и не понял, почему я его не боюсь, но на прощанье пообещал мне, что мы ещё встретимся.
А я был готов к драке, но после уроков меня никто не поджидал. Гаврусь оказался самым обычным трусом и на всякий случай решил со мной не связываться. Позже я узнал, что даже среди своей же шпаны он не пользовался ни уважением, ни авторитетом.
Забегая вперёд скажу, что через несколько лет Гаврусь кого-то порежет в пьяной драке и сядет на семь лет.
Я так и не стал частью класса. Меня не принимали, но и не гнали. Я знал, что обо мне говорят за моей за спиной. Мне придумали кличку, коверкали фамилию, смеялись над тем, как я одеваюсь.
Это было неважно. Главное – это было за моей спиной. Никто не осмеливался сказать это мне в лицо.
Седьмой класс закончился. Друзей среди новых одноклассников я не завел, но и старые мне тоже стали неинтересны. Их разговоры всегда сводились к тому, где достать выпивку и сигареты. В новой школе, даже несмотря на мою не слишком высокую успеваемость, меня учили и давали новые знания.
Учился я, в общем-то, неровно. Хотя при своих способностях вполне мог без особых усилий стать круглым отличником.
Но я никогда не тратил энергию попусту. Я ее экономил. Предметы, которые мне были неинтересны я полностью игнорировал.
Причем не от лености или тупости, как считал мой отец или как наверное думали учителя.
Мне было жаль тратить время жизни на всякую чепуху.
Я вполне обоснованно считал систему школьного образования изжившей себя, избыточной, косной и тупой.
Это становилось ясным, стоило посмотреть со стороны.
Зачем сколько времени тратить на изучение ненужной дребедени, которая тебе никогда не при годится? Тем более, если у человека другие способности, которые позволят ему добиться успеха в жизни иными путями.
Иван жил всего в двух автобусных остановках от меня. Он много читал, хорошо учился, но не был ботаном. Мне нравилось его слушать. А ему нравилось находиться в компании со мной.
Может быть потому, что я был его полной противоположностью. А может быть потому, что он был уверен в том, что в случае опасности я не брошу его и смогу постоять за нас обоих.
Глава 10. Лето перемен
Лето я обычно проводил в деревне у бабушки. Денег на курорты у нас не было.
Деревня – 100-150 жителей. Но летом она разрасталась вдвое, а то и втрое за счёт приезжающей молодёжи. Купание в речке, рыбалка, «Руки вверх» на дискотеке, разбавленный спирт, хлеб, лук, соль – такой вайб1 в те времена.
Дети зажиточных родителей очень быстро вписывались в деревенскую жизнь, забывая, кем они были в городе.
Серьёзных отношений ни у кого не было, но были первые поцелуи. Никто не думал о том, что это навсегда. Все знали, что разъедутся к осени и потому жили одним днём.
Это время останется для меня как самое беззаботное и счастливое.
Осенью, когда я вернулся в школу, всё будто изменилось.
К восьмому классу одноклассники резко повзрослели. Ко мне уже не относились как к изгою. А я, проведя лето с разными людьми, стал более общительным и контактным.
Совместные прогулки, походы друг к другу в гости после школы стали обычным делом.
С Иваном мы сблизились. Я начал смотреть на книги совершенно иначе и уже не думал о том, что это «инструмент ботана».
Старые друзья из посёлка постепенно отходили на второй план.
Я чувствовал в себе перемены. Мне больше не хотелось материться. Не хотелось без причины оскорблять младших или слабых.
В это время отец нашёл новую работу – слесарем на водоканале. Мы знали: он оставляет себе заначку на выпивку, а остальное отдаёт маме. Но денег не хватало и из-за этого в семье часто возникали скандалы.
Когда отец возвращался домой, первым делом бежал на кухню. Иногда прямо в куртке и ботинках. Бренчал кастрюлями, проверяя, что сегодня на ужин.
Его не волновало, что денег на жизнь не хватает. Он лишь говорил:
– А я не знаю, что делать. Я же работаю. Что вы от меня хотите?
И сразу уходил, чтобы не продолжать разговор.
Я как-то читал статью о двух братьях. Их отец был алкоголиком. Один стал успешным, а другой спился.
Когда у них спросили, почему они стали такими, какие есть, оба дали один и тот же ответ:
«Я вырос при отце-алкоголике».
Я не обвиняю отца. Я просто его не понимаю.
Он постоянно ссорился с мамой. Эти разборки часто происходили в присутствии меня и моего брата.
Однажды я не выдержал и сказал отцу:
– Я тебя ненавижу.
Он пошёл жаловаться. Кому? Конечно же, маме.
Глава 11. Девятый класс
Девятый класс – я не хороший, но и не плохой. В моей крови бурлит жуткий коктейль: молодость, ветер перемен и остатки той жизни в поселке, которые всё ещё дают о себе знать, привычка к алкоголю и дракам.
Я уже не изгой, теперь меня даже можно назвать частью класса. Всё больше меня интересует новое: книги, разговоры о будущем, те вещи, о которых раньше я даже не задумывался. Теперь я читаю книги не только для того, чтобы выполнить домашнее задание, а потому что мне это доставляет удовольствие. Я хочу совершенствоваться, быть лучше и умнее.
Девчонки из города мне нравились больше чем поселковые. Они хвастаются новыми платьями, косметикой, походами по клубам. В отличие от своих сверстниц из поселка, которые соревнуются, кто больше выпил на прошлой дискотеке.
Но вот парадокс: девчонки из города не хотят ехать ко мне, потому что я из поселка. Тогда как девчонки из поселка, наоборот, хотят идти ко мне, потому что я теперь вроде бы как городской. Возникает конфликт интересов: две противоположные стороны не могут найти общий язык.
К началу девятого класса наша компания, которая ещё совсем недавно состояла из одного меня, пополнилась. Ко мне присоединились парни из соседних посёлков левого берега города – те, кто раньше жил там, как и я. Белый, Бугай и Дунька – все трое с похожим прошлым до городской школы.
Снова забегая вперёд, скажу, что к сожалению, у Бугая было и схожее «будущее». Уже будучи курсантом школы милиции он получил тюремный срок за хранение и распространение наркотиков. Во время следствия пошёл на сделку со следствием и сдал своего поставщика. Им оказался близкий друг Бугая. Но это не спасло его от тюрьмы.
Все трое промышляли гоп-стопами2 на вокзалах и рынках, где обирали пьяных. Но Белому и Дуньке повезло, их судьба сложилась более благополучно. Они не сели. Чуточку ниже я расскажу как сложилась их жизнь.
Мы все были частью той жизни, но в какой-то момент я понял, что впереди меня не ждёт ничего хорошего и от неё нужно не просто уходить, а бежать.
Мне и сейчас хочется, хоть как-то избавиться от этого прошлого и не тащить его с собой.
Глава 12. Новый путь
К девятому классу наш класс постепенно скатился вниз. Если раньше все старались хоть как-то поддерживать фасад «образцового класса», то теперь этот фасад обвалился, и мы начали сползать в серую зону.
Золотая молодёжь нашла свои маленькие радости, которые заключались в курении за школой и распивании спирта, разбавленного с водой и лимонной кислотой. Белый мог без особых последствий выпить стакан водки и для него это стало обыденностью.
У Дуньки всегда находились деньги на алкоголь – наверное, благодаря какой-то его хитрой схеме, которую мы не догоняли.
Раньше мы проводили время в лесу, гуляя по нему с рюкзаками, полными термосов с чаем и бутербродов. Мы пытались доказать себе, что нас связывает что-то большее, чем обычная школьная дружба. А теперь наши рюкзаки наполнились бутылками – стеклотарой, которая звенела на каждом шагу.
Учителя уже не скрывали, что класс катится вниз. И задавались вопросом: была ли в этом наша вина? Может быть да, а может, и нет.
В конце концов, каждый ведь сам кузнец своего счастья. Но, что бы ни случилось, всё как-то шло своим чередом.
Мама, для меня была всем.. Она всегда была права, даже когда я не хотел её слушать. Мама знала, что если я не возьмусь за ум, если не пойду учиться чему-то серьезному, то до 11 класса мне не дожить – либо убьют в драке, или посадят в тюрьму.
В нашем городе с неполным средним образованием, как у меня, особо не разгуляешься. Дорога либо в морское училище, чтобы стать «кокером» либо в лесотехнический колледж – учиться на «лесача». Вот и весь выбор.
Но к концу девятого класса я ещё не определился, кем хочу стать. Всё мне казалось неважным. Я не знал, что мне нужно, и чем я хочу заниматься.
В этом замкнутом круге мне с каждым днем всё яснее становилось одно: нужно делать выбор. И вот, как это часто бывает, решение пришло совершенно неожиданно.
Однажды в июне, когда я сажал с мамой картошку, она вдруг сказала: «В железнодорожном училище есть места на помощников машиниста».
В тот момент я ничего не знал о железных дорогах, кроме того, что существует плацкартный и купейный вагоны. И, честно говоря, я согласился на училище не потому, что страстно хотел стать машинистом, а потому, что хотел поскорее закончить с картошкой и улизнуть на дискотеку.
Мне тогда было просто всё равно где учиться, либо совсем не учиться.
Иван остался доучиваться в школе. Белый, Бугай и Дунька поступили на учёбу в Зеленоборскую среднюю специальную школу милиции МВД РФ. Туда набирали после 11 класса и потом не призывали в армию. Курсанты и выпускники стояли на каком-то спецучёте.
Дунька после выпуска работал опером, потом перевёлся в отдел собственной безопасности МВД. Дослужился до больших звёзд на погонах и стал бороться с оборотнями в собственных рядах. Белый уволился из полиции и пошёл в моряки, потом куда-то на завод.
Это был их выбор. Я же выбрал свой путь.
Так или иначе, мы все двигались в разные стороны. Кто-то в одну, кто-то в другую. А я пошел по дороге, которую показала мне мама. Я не знал, что меня ждёт на этом пути, но, возможно, это был мой единственный шанс.
Глава 13 Разбитые бутылки и разбитые надежды
Воспоминания о выпуске из девятого класса довольно туманны, так как празднование сопровождалось употреблением алкоголя где-то на территории бывшего лампового завода и в памяти остались лишь разрозненные фрагменты.
Очнулся я уже дома у Янки – моей как бы, девушки. Её родители были ментами, прожившими всю жизнь вместе и не признававшие никаких отношений на стороне. Янкины родители отпугивали всех её парней своими пуританским взглядами.
В ситуации со мной всё оказалось наоборот: мне постелили в зале и велели Янке с утра напоить меня чаем.
Возможно, во мне видели потенциального мужа, но я придерживался другой точки зрения, впрочем, как и сама Янка.
Через много лет наши пути снова пересекутся, но на этот раз – в танцевальном кружке для малышей, куда мы приведем уже своих детей, хоть и не общих.
Глава 14 Последнее лето детства
Лето после девятого класса я, как всегда, проводил в деревне. Я всё больше ощущал разницу в общении: деревенская жизнь уже не прельщала меня так, как раньше, хотя её незамысловатый уклад меня по-прежнему забавлял.
Вся суть деревенской жизни обычно сводилась к пьянкам, сенокосу и субботним дискотекам. Деревня "Саргино" делилась на два участка – верхний и нижний.
Нижняя часть находилась под уклоном, и чтобы подняться наверх, приходилось приложить усилия. Для детей это было развлечением – зимой и летом они катались с горки на санках или велосипедах. Но для пенсионеров, идущих в магазин, это становилось настоящим испытанием.
Это было интересное время. Моего деда по маминой линии звали Лобанов Сергей Калистратович.
Он всегда был суровым, импульсивным и вздёрнутым парнем. Был молод, получил повестку в 45 от военкомата на войну, но к моменту, когда собрался, война уже закончилась.
В Калуге, где он жил, работы не было, поэтому он перебрался на север для работы по валке леса, где и там отличался своей вспыльчивостью и характером.
На лесоповале было много бывших заключённых, на которых по молодости он хотел походить, сделав похожую татуировку на руке в виде восходящего солнца, о которой потом жалел.
По праздникам он всегда надевал серый костюм и начищенные хромовые сапоги, которые называл прохаря. Они хранились у него в шкафу вместе с тремя гармонями.
Когда шёл по деревне, нож всегда был за голенищем. Из-под кожаной кепки торчал кучерявый чуб и сверкали чёрные глазища.
Но при этом он всегда вставал в пять утра, чтобы наносить воды для огорода и теплиц, накормить скот и убрать хлев. Лютый по натуре, он резко менялся в присутствии моей бабушки – просто стихал, его цыганский пыл куда-то сразу пропадал.
Она была родом из Одессы, обладала невиданным спокойствием и любовью. Она пекла вкусные пироги и всегда хранила в кладовке запас конфет.
Нам туда вход был запрещён, но конфеты мы получали всегда. Бабушка заведовала магазином и столовой – должность по тем временам считалась весьма престижной и значительной, особенно для такого небольшого посёлка.
Но, в отличие от других, она этим не пользовалась, и я считаю это правильным.
Несмотря на всю свою суровость, дед очень любил и уважал бабушку. Даже будучи пьяным с гармонью в руках, он не смел сказать ей грубого слова.
Я не зря уделил столько внимания бабушке и деду. Пока родственники со стороны отца гордились своим дедом-фронтовиком, я гордился дедушкой и бабушкой, которые прожили хоть и трудную, но интересную жизнь, полную взаимной любви.
Второго деда, по отцовской линии, звали Колесников Филипп Григорьевич. Он родился в 1924 году в городе Клинцы под Брянском. Уже в 1942 году он был призван в ряды Красной армии, прошёл обучение в снайперской школе и отправился на фронт.
В этом же году под Ворошиловоградом (ныне Луганск) во время Харьковского наступления попал под обстрел из миномёта и был тяжело ранен.
После лечения в госпитале его комиссовали, но уже в конце 43-го года он прошёл перекомиссию и снова был призван.
Служил на Западной Украине в войсках НКВД. Теперь уже автоматчиком. Там война закончилась не сразу, и вплоть до 1947 года он воевал с так называемыми "бандеровцами" – теми, кто перешёл на сторону фашистской Германии ещё во время войны.
С 1947 по 1949 год мой дедушка служил в войсках МГБ СССР и охранял дачу Иосифа Сталина на озере Рица.
В 1949 году его демобилизовали. Сказались старые раны.
Как всякий воевавший, а не отсиживавшийся в тылу человек, дед практически не смотрел военные фильмы, говорил, что война – это совсем не то, что показывают в кино. Это кровь, страх, спать в окопе, грязь, вши, голод.
Когда мы спрашивали деда про войну, он всегда отмалчивался. Иногда к нему приходили однополчане, но о войне они не говорили даже выпив. Только вздыхали и матерились.
Глава 15 Поворот на неизвестный путь
Наступил сентябрь. Мне 16 лет, летние каникулы закончились и вот я уже сижу в плацкартном вагоне. Мама собрала мне вещи и я еду в Няндому, маленький железнодорожный городок, где расположено профессиональное училище № 11.
Это было то самое училище, в котором я буду учиться несколько лет, и после окончания которого буду сам водить поезда.
В купе со мной ехали трое мужчин. Они читали газеты, пили чай и просто лежали на своих полках. А я всю дорогу читал книжку и думал о том, что меня ждёт впереди. На душе было немного тревожно.
Время в пути текло очень медленно, как всегда бывает, когда ты не знаешь, куда и зачем ты едешь.
А я, пытался за чтением отвлечься от тревожных мыслей и
как-то убить время в дороге. Но оно тянулось как резиновое. Да, и надо сказать о том, что я уже больше не употреблял алкоголь.
Во время поездки были интересные встречи. У купе проводницы я столкнулся с двумя пацанами – Серегой и Лехой.
Мы немного поболтали за чаем, и выяснилось, что они едут в тоже училище и вскоре станут моими одногруппниками.
Серега, когда проводница спрашивала, сколько налить ему чая, всегда отвечал: «Вы что, краев не видите?»
Когда через много лет, я снова его встретил, он уже будучи уволенным с железной дороги и из других предприятий находился в глубокой стадии алкоголизма.
Ну, вот, а я думал, что хотя бы этот абзац закончу без упоминаний об алкоголе.
На первое время я должен был остановиться у тети Гали. Мама договорилась с ней, и на бумажке написала мне её адрес.
Без телефона, без карт, в незнакомом городе шестнадцатилетний подросток идет к человеку, которого едва знает, доверившись только бумажке на которой написан адрес. И он не имеет права ошибиться, заблудиться или просто не найти этот дом, потому что в противном случае придется ночевать на улице или в отделении полиции.
Но в этот раз у меня все получилось и я нашел тетю Галю. Хотя до сих пор могу заблудиться в трех соснах. Если не ошибаюсь, это называется географический кретинизм.
Во всей этой истории я совершено не помню своего отца. Он как будто устранился от всего этого. Словно исчез на какое-то время.
Зато мама за меня очень переживала. Она сама предложила мне ехать именно сюда и потом все время мучила себя сомнениями.
Глава 16 Город, который забыл мечтать
Няндома – небольшой городок в Архангельской области, по размерам чуть больше моего поселка. Он держался только на том, что находился на крупной узловой станции, а 70 процентов населения работали на железной дороге.
По своим устоям и нравам он мало отличался от моей малой родины: молодежь до сих пор говорила на жаргоне, слушала «блатняк», а на рынке в отделе дешевой бижутерии всегда можно было найти перстни, похожие на воровские.
Каждый пацан в этом городе знал значение этих перстней лучше таблицы умножения и непременно хвастался этим в компании.
Наверное, всё это сохранилось до сих пор, потому что город находился далеко от так называемой цивилизации, от большого города. В центре стояли пятиэтажки, но достаточно было отойти на три километра в сторону, и уже можно было встретить дома с печным отоплением, удобствами во дворе и скотом в хлеву.
Весь уклад жизни крутился вокруг училища – молодежь с детского сада знала, куда пойдет после школы: мальчики – в машинисты или слесари, а девочки – в дежурные по станции. Железнодорожные семьи здесь существовали поколениями и это называлось трудовой династией.
Но как правило младшие члены этих династий в школе учились посредственно, зная свою дальнейшую судьбу и потому за знаниями не гнались.
В первый же день в училище, я снова ощутил себя в родном поселке, только местные порядки мне напомнили фильмы из 80-х. Я снова столкнулся с проявлениями беспричинной ненависти, злобы и агрессии.
Тут снова нужно было выживать, и выживали только сильнейшие. Избиение кого-либо в туалете было обычным делом.
Где-то я читал, что для того, чтобы в классе была нормальная психологическая обстановка, в нём должно быть 60% девочек и 40% мальчиков. В нашей же группе было 30 озлобленных парней, от которых воняло перегаром, табаком, несвежей одеждой и потом.
После той закалки, что я прошёл в своём поселке, меня уже трудно было чем-то напугать или удивить. Скорее, я просто не хотел возвращаться в прошлое. Я постоянно вспоминал свой класс: сейчас они наверное пошли в кино, на дискотеку или в поход, громыхая стеклотарой.
Девчонки каждый день меняют наряды, а Иван в моменты загрузки игры на компьютере читал книгу.
Через несколько недель ко мне приехала мама. Все места в общежитии были заняты, поэтому нам пришлось искать комнату. Мы ходили вдоль домов, читая объявления на подъездах. К счастью, искать долго не пришлось – мы нашли комнату в трехкомнатной квартире, где жила пожилая пара с взрослой дочерью. В этой комнате уже жили двое парней: один из моего города, второй из Мурманска, сын военного.
Хозяйка квартиры (я забыл её имя) с первых минут показалась мне какой-то странной, что-то необычное было в ее внешности и в цвете кожи. Позже я узнал, что она страдала от цирроза печени. Одним из симптомов данного заболевания является желтая окраска кожи.
Муж периодически её бил, когда они вместе напивались. Они крали у нас еду, а мы подсыпали им в сахар слабительное. Дочери на всё было плевать. Как итог, хозяйка скончалась буквально через восемь месяцев, после того как ей диагностировали последнюю стадию цирроза.
Мама недолго погостила у меня. Она почти сразу уехала домой и я видел, что она уехала с неспокойным сердцем, переживая за меня.
Старое, обшарпанное трехэтажное здание под названием ПУ-11 было "кладезью" железнодорожной науки – по крайней мере, так считали здешние преподаватели. Нам нужно было отучиться три курса.
Первокурсников звали "зелеными" и были правила, которые необходимо было соблюдать: нельзя проходить через группу третьекурсников, лучше обойти или подождать, пока они пройдут; нельзя курить в туалете, если там третьекурсники; нельзя садиться на скамейку рядом с ними во время перемены.
Для меня это было дико и одновременно я испытывал эффект «дежа вю» – всё это я уже прошел, забыл и не хотел вспоминать.
Мои одногруппники не представляли для меня никакого интереса. Среди них не было человека с сильным характером, на которого хотелось бы равняться и походить. Не было отличников, лидеров, вдохновителей. Всё общение состояло только из фраз "пойдём покурим" или "кому-то опять разбили лицо на дискотеке".
Девчонки, приехавшие из деревень, резко отличались от тех, с кем я учился в школе. Однажды я даже услышал, как одна из них сказала своему парню: "Ты будешь хорошим муженьком…".
Я понимал, что круг может замкнуться и тогда для меня всё начнётся сначала. И тогда я стал больше общаться с соседями по комнате. Во-первых, один из них был из моего города и уже на третьем курсе, а второй – на втором.
Но самое главное – они не пили. С ними можно было хоть о чём-то поговорить, кроме обсуждения драк, пьянок и выдуманных историй про то как: "оприходовал сразу трёх баб". Почему-то рассказы на эту тему здесь особенно ценились.
С первого дня обучения у меня в душе было ощущение, что группу абсолютно не интересует учеба. Учащиеся не уважали преподавателей, а те, в свою очередь, – учащихся.
Были преподаватели по спецпредметам, занятия которых нужно было обязательно посещать, иначе можно было поучить «неуд» по предмету. И понимая это наши наставники этим пользовались, смеясь над нами.
Как ни странно, денег никто не брал и не вымогал. Или, может, я об этом просто не знал, стараясь добросовестно учиться. Все жили с одной мыслью: всё уже заранее решено за нас, поэтому не стоит и рыпаться.
Меня это напрягало, потому что такая апатия была заразной и передавалась друг от друга.
Столовую в училище убрали за ненадобностью. И действительно, зачем в учебном заведении нужна столовая?
Молодые люди ведь могут обойтись без еды, заменив её небольшой денежной компенсацией. Нам выдавали продуктовые талоны, которые мы отоваривали в специальном магазине.
Обычно я брал тушенку, рыбные консервы, макароны, крупы. Но всё это потом оказывалось на столе у хозяйки квартиры, которая бессовестно крала у нас продукты.
Я понял, что с этим нужно что-то делать, иначе меня ждёт неизбежная деградация. Совершенно случайно я узнал от одногруппника Славика о туристическом кружке, члены которого постоянно ходили в походы, катались на байдарках, поднимались в горы и забирались на скалы.
Хоть и без особого желания, но я всё-же решил туда записаться.
Глава 17 Отбиться от стаи
Сам кружок представлял собой небольшое помещение: класс для занятий и комнату для хранения снаряжения – всё, что нужно для походов в горы, восхождений на скалы, сплавов на байдарках и других не менее захватывающих приключений.
Как я уже говорил, сначала эта идея казалась мне чем-то несерьёзным. Ну, сходим в поход, разожжём костёр – и что дальше? Но оказалось, что этот кружок круто изменил всю мою жизнь.
Благодаря ему я исколесил полстраны. Прошёл сотни километров по горам, взбирался на скалы, преодолевал речные пороги на Байкале, искал и перезахоранивал останки без вести пропавших бойцов Великой Отечественной.
Я обрёл друзей по всей стране, нашёл единомышленников, познакомился с людьми, для которых идеи и принципы значили больше, чем алкоголь и пьяные бессмысленные драки.
Я понял, что девушки могут быть не только красивыми, но и умными, рассудительными, с чистыми мыслями. Я освоил игру на гитаре и научился выживать в экстремальных условиях.
Но самое главное – я отбился от стаи.
Той самой стаи, где смысл жизни сводился к трём вещам: найти, где можно было напиться, потом подраться и кому-нибудь об этом рассказать.
Вся эта волшебная метаморфоза состоялась благодаря одному человеку. Его звали Александр Юрьевич.
Он был человеком, который учил нас стоять на лыжах и преодолевать по горам сотни километров, зимой жить неделями в палатках. Человеком, который умел вязать двадцать один узел, нужный в скалолазании, и мог добыть финансирование для поездки куда угодно – на соревнования, в экспедицию, на раскопки.
Он учил нас дисциплине, выносливости, справедливости. И доброте, но по-мужски, без излишнего сюсюканья.
Я ждал конца уроков, чтобы бежать в знакомое мне серо-розовое кирпичное здание – ДЮСШ. На второй этаж, где мы готовились к походам, изучали карты, чинили снаряжение, праздновали дни рождения и просто были вместе.
Александр Юрьевич делал всё, чтобы мы проводили больше времени в кружке и в походах – лишь бы только не пошли по кривой дорожке.
Он был человеком, которого знали даже в столице. Человеком, которому писали письма и которого отмечали наградами.
Я говорю был…
Он умер. Точнее, погиб. От пьянства.
Это было самое странное. Человек, у которого было столько друзей и знакомых по всей стране, человек, который мог убедить кого угодно и в чём угодно, ушёл в полном одиночестве.
Я читал, что Дейл Карнеги, великий оратор, собиравший толпы, умер так же как и наш любимый преподаватель – в одиночестве. Видимо, алкоголь и одиночество связаны крепче, чем кажется. Алкоголизм не зря называют болезнью одиночества. А это именно то, чего я стараюсь избегать.
Время походов и соревнований я вспоминаю с особым трепетом.
Но возвращение в училище было болезненным. После недели на природе, среди своих, я снова попадал в мир, который казался мне не просто чужим, а чуждым.
В классе не менялось ничего.
Всё те же похмельные лица, безразличные, но одновременно агрессивные взгляды. Всё те же порядки, будто списанные с тюремных понятий.
И всё же были уроки, которые мне нравились.
Например, однажды я впервые услышал о Достоевском и его романе «Преступление и наказание». Эта книга сыграла в моей жизни особую роль.
Именно благодаря Достоевскому я научился без мата излагать предложение, в котором больше трёх слов.
Что забавно, это было не на уроке литературы. Это был занятие по МХК.
Решением Министерства Просвещения РСФСР с 1977 года курс международной художественной культуры преподавался как
экспериментальный вариант обязательного предмета в старших классах общеобразовательной школы, а с 1988 года – уже как обязательный учебный предмет в старших классах общеобразовательной школы.
К концу первого курса я впервые по-настоящему заинтересовался железной дорогой. Точнее, локомотивами. Только тогда я начал осознавать, на кого вообще учусь.
А потом умерла хозяйка квартиры. От цирроза печени.
Её муж, бледный, с опухшим лицом, еле ворочая языком, сообщил нам, что мы должны съехать. Мы не слишком расстроились – начинались каникулы.
Я ждал лета в деревне с нетерпением. Хотелось увидеть друзей, которые, как и я, поступили учиться. Мне не терпелось послушать их истории. Поделиться своими.
Но в деревне всё свелось к привычному сценарию: вечером пьянка, по выходным дискотека.
Меня алкоголь уже не так привлекал. Гораздо интереснее было общение с девушками. Мне показалось, что кажется и им, тоже. Мне было что рассказать, а им было интересно послушать.
Но вдруг, впервые мне стало скучно.
Раньше я не мог представить себе летнего отдыха вне деревни. Теперь же мне казалось, что она становится тесной, как старая одежда.
Глава 18. Общий вагон
Вот и наступил второй курс. Общежитие снова было переполнено, но хозяин, у которого мы раньше снимали комнату, согласился снова меня взять. Даже, скорее, был рад этому.
Мои новые соседи по комнате – те самые парни, с которыми я встретился в вагоне в первый день учебы – связались с какими-то цыганами и часто проигрывали им деньги в карты.
Они уже были настолько зависимы и запуганы, что мне пришлось прятать деньги и еду не только от хозяина квартиры, но и от них.
Ещё один сосед дышал бензином, ацетоном, краской и пребывал в постоянном галлюциногенном состоянии. Однажды, он по неосторожности облил себя чем-то горючим и загорелся. Он сжёг себе всю паховую область и долго лечился в больнице.
В училище за истекшее лето мало что изменилось. Когда я учился в школе к новому учебному году одноклассники хорошели и взрослели – мальчики становились мужественнее, девочки привлекательнее.
А когда я увидел своих одногруппников у меня было ощущение, что они уже начали стареть. Перегар, запах табака, плоские матерные шутки и какая-то дурацкая привычка заправлять свитер в джинсы.
Преподаватели не отставали от своих учеников. Например, мастер по устройству локомотивов был одержим инопланетянами и НЛО. Почти каждый урок он уделял десять минут «просветлению», предсказывал будущее по газетным вырезкам и уверял, что однажды нас посетят инопланетяне. Всё это складывалось в одну и ту же картину постылой предрешённости: сигареты, алкоголь, тупая жизнь.
Я же после уроков сразу убегал готовиться к соревнованиям по скалолазанию. Мы тренировались не в зале, а на настоящих скалах, по несколько дней жили в палатках, каждый день прокладывая новые маршруты. Как бы странно это ни прозвучало, но скалолазание для меня стало не только спортом.
Это были вечерние сборы у костра, немного лёгкого алкоголя, разговоры до глубокой ночи. Но можно было обходиться и без всего этого – мне было достаточно играть на гитаре и общаться с новыми интересными людьми.
Меня всё больше тянуло к книгам и музыке. Нравилось приезжать домой, где кипела жизнь большого города, где были развлечения и интересные друзья.
Моим бывшим одноклассникам тоже нравилось общаться со мной – я играл на гитаре, рассказывал интересные истории, которые случались со мной в походах. Если мы и выпивали, то не на улице, а в приличной обстановке, с нормальными девчонками, играя в компьютерные игры или просто слушая музыку.
С каждым разом возвращаться в свою серую обыденную жизнь становилось всё сложнее. Даже поездки с палатками, уже не утоляли тоску. После Нового года мой одногруппник Веня предложил снимать однокомнатную квартиру на двоих – одному ему было дорого, а вдвоём вполне можно потянуть.
Подумав я согласился, тем более, что мутные дела соседей с цыганами напягали меня всё больше.
Новая квартира казалась раем: своя кухня, две кровати, диван, телевизор. И главное – никого лишнего, никакого хозяина. Теперь я мог спокойно играть на гитаре, читать, заниматься.
Но что-то всё равно не давало мне покоя. Позже я понял – каждый раз, приезжая домой, мне всё сложнее было адаптировался к этой жизни, в которой ничего не менялось, и она напоминала мне затхлое болото.
Поездки домой в общем вагоне – это вообще отдельная история. Вагон был всегда набит до отказа, на каждой полке сидело по три человека. Почти каждая поездка сопровождалась поножовщиной или дракой., разбитыми окнами, сорванным стоп-краном.
Запах залитых кипятком бич-пакетов, пота, алкоголя и ещё чего-то такого, что не поддавалось определению. Если захотел спать – лучше сразу занимать верхнюю полку.
На нижней могли сесть прямо на тебя. Обувь лучше брать с собой и класть под голову – её крали самой первой. Потом куртки и сумки. С верхней полки я не раз наблюдал за тем, как люди проигрывали в карты свою зарплату, командировочные, часы, обручальные кольца и выходили из вагона буквально в носках и футболках.
Несмотря на всё это, я держался. Учёба давалась легко, я абстрагировался от всей этой мрачной изнанки жизни. У меня была цель – закончить учёбу и вернуться домой.
Глава 19 Последнее лето в деревне
Когда после второго курса я приехал в деревню, то я уже точно решил – это последнее лето, которое проведу здесь. Те, кого я три-четыре года назад считал образцом для подражания, превратились в пьющих опустившихся мужиков, мечтающих устроиться работать на пилораму.
Девчонки, которые совсем недавно казались мне привлекательными, всё так же носили короткие юбки и колготки, но теперь выглядели уставшими и будто потускневшими.
Деревня пустела – все, кто мог уехать, уезжали. Но оставалось ещё немало тех, кто окончил девятый класс и пошел работать на ту же пилораму.
Клуб, в котором молодёжь собиралась на дискотеки и кинопросмотры, превратился в обветшалое деревянное здание с покосившимися окнами и тесным танцполом. Казалось, что уходит целая эпоха чего-то радостного и беззаботного.
Перед поездкой в деревню я всё больше времени проводил с одноклассниками. Они окончили 11-й класс и готовились поступать в университеты.
Иван, обладатель IQ 147, с самого детства мечтал стать послом где-нибудь в Тибете, поэтому собирался поступать на факультет иностранных языков или филологии. Но в итоге он выбрал религиоведение.
Для меня это был странный выбор. Я понимал, что бюджетные места в вузах чаще всего доставались ребятам из деревень и их потом массово отчисляли за неуспеваемость и пьянство.
Остальным приходилось платить, либо учиться с полной самоотдачей. Иван как раз был из таких людей, но, похоже, его мать не хотела рисковать, опасаясь, что он не сдаст вступительные экзамены.
Практически вся "камчатка", к которой относились все те, кто сидел за последними партами каким-то образом умудрилась поступить в школу милиции.
А так называемая "элита", под давлением родителей, поступила на платные факультеты в университетах. Всё это казалось предрешённым заранее.
Тем не менее, встречаясь, мы не чувствовали разницы между собой и по-прежнему отлично проводили время. Даже когда потопили лодку Сани, все вместе – включая девчонок в красивых платьях – вытаскивали её из воды.
С Янкой мы попробовали снова встречаться, но дальше поцелуев дело не пошло.
И вот он – третий курс. В воздухе витает напряжение: экзамены, а затем армия. Второе воспринималось как нечто само собой разумеющееся, поэтому сами экзамены особо никого не волновали.
"Не служил – не мужик!" – этот сомнительный лозунг претендовал на истину в последней инстанции.
Попробуй только сказать, что хочешь учиться дальше, строить карьеру или семью – моментально запишут в категорию «недомужиков»… Самое забавное, что наши преподаватели придерживались того же мнения. Разборка и сборка автомата, снаряжение рожка патронами ценились куда выше, чем знания об устройстве локомотивов.
Меня спасал кружок по подготовке к горной экспедиции. Мы должны были преодолеть 180 км на лыжах, проходя по 20-30 км в день. Вечером разбивали лагерь, устанавливали большой шатёр, где спали по 12 человек, по очереди дежурили и жгли примус.
В конце маршрута проходили соревнования по выживанию: спуск на лыжах по отвесной скале, строительство стены из глыб снега, разведение костра из подручных средств, поиск "погибшего" под лавиной и транспортировка его на базу.
Летом нас ждали другие испытания. В одном из них нужно было зайти в воду с рюкзаком, в котором были всего одна спичка, спальник и котелок, затем выйти и продержаться 16 часов: разжечь костёр, высушить одежду, выспаться.
Эти тренировки закаляли характер и воспитывали дисциплину, поэтому на раздумья об армии времени не оставалось. Но мысль о неизбежном призыве в армию всё равно не покидала меня.
Да, еще тешила мысль: отец пообещал купить мне мотоцикл «Юпитер-спорт», если я хорошо закончу училище. Я знал, что этого не будет, но мечтой жить интереснее. Поэтому, ожидание исполнения обещаний стало для меня очень важным жизненным аспектом.
После успешной сдачи экзаменов я ехал в общем вагоне, где оказалась почти половина ребят из моей группы. Но это не потому, что они решили навестить мой город – они направлялись на сборный пункт военкомата.
В обиходе его называли просто "обезьянник".
Я же смотрел на них и думал – они добились того, чего хотели. А я не знал, чего хочу. Но зато я точно знал, что не хочу быть одним из них.
Глава 20. Билеты в один конец
"Люди любят вспоминать о прошлом, особенно если в настоящем им нечем гордиться." – писал Джордж Оруэлл.
То, чего я так ждал, наконец-то свершилось. Из вагона мы разошлись в разные стороны: ребята из моей группы на призывной пункт, а я – домой. Мне конечно же было ясно, судьбу не обманешь и рано или поздно я окажусь там же. Но пока я предпочитал не думать об этом.
Повестка не приходила, а значит у меня появился шанс, чтобы устроиться на работу по приобретённой специальности.
В те годы профессия машиниста считалась весьма уважаемой и почётной. Она была хорошо оплачиваемой и я поспешил устроиться на работу. Однако, уже в отделе кадров я столкнулся с первыми реалиями.
Меня встретил недовольный взгляд начальницы отдела кадров.
– Раньше хоть брали толковых ребят, а теперь всех подряд, – пробурчала она, не глядя на меня и выдала мне направление на медкомиссию.
Позже я узнал, что она закончила педагогический вуз и по диплому была учительницей литературы. К железной дороге она не имела никакого отношения. Зато её сын был поселковым депутатом, и этого оказалось достаточно, чтобы делить людей на "толковых" и "кого попало".
Справедливости ради хочу сказать, что не все кадровики бывают плохими, но тогда я этого ещё не знал.
Медкомиссия напоминала скорее отбор в космонавты. Два дня я проходил врачей, но особенно запомнился психиатр.
Мне показалось, что этот человек живёт в своём мире. Он любил критиковать тех, кто получил «белый» билет или отсрочку, словно это делало их людьми второго сорта, недостойных не только железной дороги, но и жизни.
– Всё ли у тебя в порядке с головой? – спросил он, узнав, что я ещё не служил в армии. – Раньше нормальные парни сначала проходили службу, а потом уже шли работать.
На мой ответ, что я просто хочу немного подзаработать перед армией, он презрительно подписал обходной лист и бросил его мне со словами:
– Свободен.
Когда я наконец получил выписку о годности, то сразу поспешил в депо, предвкушая освоение профессии и первую серьёзную зарплату. До этого я работал только на заводе, окоривая бревна и перекладывая доски, где начальником был мой дед. Теперь же начиналась настоящая взрослая жизнь.
Но очередной сюрприз ждал меня в кабинете, где проходили вступительные испытания.
Мест помощников машиниста оказалось больше, чем самих машинистов. Начальнице отдела кадров не хотелось держать меня "на балансе", но отказать она не могла. Поэтому мне устроили экзамен, который больше походил на допрос.
Пятеро инструкторов начали засыпать меня сложными вопросами о техническом состоянии локомотивов, устройстве железных дорог, системах торможения, энергоснабжении и тысяче других вещей, о которых я знал только в теории. Вопросы были явно уровня инженеров.
Я пытался что-то вспомнить из курса училища, но чувствовал, что плыву.
– Раньше хоть немного знающие приходили, – многозначительно охал один из экзаменаторов.
В кабинет зашёл замначальника. Увидев моё красное лицо, спросил:
– Ну что, как он?
Один из инструкторов с довольной улыбкой опустил большой палец вниз.
– Иди, учи, через две недели придёшь, – бросил зам.
Я вышел из кабинета, ошарашенный. Что именно мне учить? Какие книги брать? Я даже не запомнил половины терминов, которые услышал на этом экзамене.
В технической библиотеке я удивил пожилую библиотекаршу списком запрошенной литературы.
– Зачем тебе эти книги? Ты ведь только пришёл.
Но я был настойчив, получил на руки несколько толстых томов и поехал домой.
Проходя мимо комнаты, где собирались машинисты и помощники, я услышал их разговоры и пришёл к выводу, что многие из них обладали таким же уровнем интеллекта, как и мои одногруппники.
Как они сдали этот экзамен? Тогда у меня мелькнула первая мысль, что у этой системы наверное есть свои правила, о которых я пока ещё ничего не знаю.
Но больше всего меня угнетало не это.
Дома меня ждала мама, которая уже видела во мне машиниста. Хоть она и не совсем понимала, что это за работа, ей казалось, что это невероятно круто.
В её мире машинисты существовали только в окне локомотива. А теперь я, её сын, должен был стать одним из них.
Но я уже не был уверен, что тоже хочу этого.
Глава 21 Снобизм по инструкции
Чтение полученных в библиотеке книг для меня оказалось непосильным занятием. Все технические страницы казались мне китайскими иероглифами. На память приходили воспоминания о последнем экзамене.
В училище экзамены воспринимались как само собой разумеющееся: нас к ним готовили, нам объясняли, что в работе будет тяжело, но, мол, вы новички и вам всё покажут, останется лишь подтянуть матчасть. К тому же обязательно будет стажировка, в ходе которой наставники помогут получить новый ценный опыт и закрепить уже приобретенные навыки.
Все эти две недели, которые мне дали для подготовки к новому экзамену, я пытался хоть как-то изучить сложную конструкцию локомотива. Попутно я вспоминал вопросы, которые мне задавали экзаменаторы. Мама иногда спрашивала:
– Когда ты выйдешь на работу?
Я отвечал, что перед практикой нужно немного подучить теорию, чтобы потом спокойно работать. Мама одобрительно кивала головой и закрывала дверь в комнату. А я думал, что скажу, если меня вообще уволят, так и не приняв.
Тем не менее из учебников я кое-что для себя почерпнул. Например, как приводится в движение дизельный локомотив, как весь состав запитывается воздухом и как с помощью электричества начинают крутиться колесные пары.
Несмотря на внутренние переживания, я находил время для общения с Иваном. Появился и Саня – тот самый, с кем мы чуть не потопили лодку. Мы часто катались на ней: то на рыбалку, то просто покупаться на косе с девчонками.
Мы любили играть на гитаре. Саню интересовала музыка и я показал ему несколько аккордов. Теперь мы играли вдвоем: он подыгрывал мне на губной гармошке.
Алкоголь абсолютно перестал занимать какое-то значимое место в моей жизни. Я стал больше читать – отчасти потому, что при знакомстве с девчонками они больше внимания уделяли Ивану, который очень интересно рассказывал всевозможные истории, цитировал умные мысли и делился занимательными фактами.
При этом он был худощавым, одевался невзрачно и немного заикался. Иван часто дарил мне книги, иногда без всякого повода.
Его вдруг неожиданно заинтересовала железная дорога. Будучи стопроцентным гуманитарием, он с неподдельным интересом расспрашивал меня о технических аспектах локомотива и железнодорожной системы.
И вот настал тот самый день пересдачи экзамена. Я должен был явиться к заму в девять утра, но уже в пять был на ногах, судорожно перелистывал книги, пытаясь предугадать будущие вопросы.
Я постучал в дверь кабинета и вошел.
– Ты по какому вопросу? – удивленно спросил зам.
– На пересдачу экзамена. В прошлый раз не сдал, но теперь готов отвечать.
Зам недолго смотрел на меня, затем спросил:
– Учил?
– Да, учил.
– Хорошо, иди устраивайся и вставай в наряд. Тебе покажут инструктора и он тебе всё расскажет.
Какое-то время я просто стоял с приоткрытым ртом, а потом развернулся и вышел. В голове крутились разные мысли, но радостными их назвать было нельзя. Я пытался понять, зачем вообще нужна была вся эта нервотрепка? Зачем взрослые люди трепали мне, мальчишке, нервы?
Снобизм – это когда человек ведёт себя надменно и демонстрирует своё превосходство. Именно такой мне и показалась вся эта ситуация. И, как оказалось впоследствии, снобизм и презрение к тем, кто младше, уже давно расцвёл в депо махровым цветом. Возможно, что и сейчас там ничего не изменилось.
Я направился в отдел кадров и снова встретил ту самую недовольную начальницу. Казалось, ей не нравилось, что люди приходят к ней устраиваться на работу, хотя это была непосредственная часть её обязанностей. Она меня даже не вспомнила.
Просто взглянула на обходной лист, увидела подпись зама, пробормотала:
– Еще один…
Выдала мне личный формуляр и отправила в инструкторскую. К тем самым инструкторам, которые две недели назад на экзамене требовали от меня знаний, минимум как от инженера.
Глава 22 Не в их планах
Инструкторская – или кабинет машинистов-инструкторов. Помещение пять на пять метров, в котором за разными столами сидели те самые люди, которые две недели назад экзаменовали меня.
Еще до того, как я дошел до двери, я слышал их громкие голоса и смех.
Я все думал, что, как только зайду, мне начнут припоминать мой проваленный экзамен и спрашивать, для чего я вообще здесь.
Именно с этого момента я стал контролировать себя, перестал додумывать за других, что они обо мне думают.
Но, когда я вошел в кабинет, на меня никто даже не обратил внимания. Я так и застыл на месте, не зная, что сказать. В тот момент до меня дошло – они меня даже не помнили. И тот экзамен тоже.
Мне нужно было назвать фамилию Елсаков, но я не знал, как обратиться к ним и начать разговор. Наконец, один из них, наконец, взглянул на меня:
– Чего тебе?
Я назвал фамилию инструктора и добавил, что я в его колонне. Мне указали на упитанного мужчину с недовольным лицом. Это был мой будущий наставника.
Он с явной досадой посмотрел на меня, взял формуляр в руки, пробежал глазами и тут же скривился.
– Почему именно ко мне?! У меня и так народу полно! – начал он возмущаться.
А когда узнал, откуда я, то вообще впал в истерику:
– Как за ним будет ездить вызывная машина, если ему ночью на работу?!
Вызывная машина по ночам забирала членов бригады из домов и везла их в депо, так как общественный транспорт уже не ходил. Но водители отказывались забирать меня – слишком далеко, хотя это была их прямая обязанность.
Нарядчики поддерживали их, потому что водители сливали бензин, а километраж у них был рассчитан уже заранее. Я в их планы явно не вписывался.
Но настоящий гнев инструктора вызвало не это.
– Ты не служил?! – взревел он. – Ты зачем вообще приперся? Отслужи сначала! Вот раньше были пацаны нормальные, а теперь что…
Он не замолкая, сыпал эпитетами, перебирал всё, что мог. Минут пять я просто стоял и слушал.
Выдав очередную тираду, он буркнул:
– Оформлю тебя, а ты в армию уйдешь… А мне потом документы оформлять, что ты уволился?
Наконец выговорившись он замолчал и безнадежно махнул рукой.
– Я не знаю, что с тобой делать. Ладно, иди к нарядчику.
Глава 23 Депо разбитых надежд
Как и следовало ожидать, нарядчица была тоже не в восторге от моего появления. Посовещавшись с водителем, она только охала, не зная, что со мной делать.
Вообще, мне было странно наблюдать, как в такой огромной организации, точнее, в отдельных её подразделениях, решения принимались на уровне обычных водителей и никто совершенно не заботился о своих бригадах.
В итоге меня определили на снабжение локомотивов водой и песком. Это была единственная работа, на которую я мог самостоятельно приезжать и уезжать на автобусе утром и вечером.
Все мои ожидания – что я начну практиковаться на локомотиве, изучать динамику, применять знания в реальном времени – уткнулись в обычную рутину.
Каждый день я видел лишь кран для подачи воды в локомотив и люк, куда засыпали песок. Воду использовали для охлаждения дизеля, а песок – для улучшения сцепления колёсных пар во время пробуксовки.
Об этом я узнал от слесарей и перегонщиков, которые доставляли локомотивы в депо, а затем наблюдали, как их ремонтируют.
На учёбе нам постоянно твердили, что профессия машиниста значима, что железная дорога – наша кормилица. Нас убеждали, что мы будем ходить с полными карманами денег и ни в чём не не будем нуждаться.
Но уже с первых дней я увидел перед собой совершенно другую картину: вечно уставшие слесари, еле сводящие концы с концами, мечтающие лишь о конце смены, чтобы выпить где-нибудь за депо, и машинистов, которые постоянно жаловались на низкие зарплаты, несправедливость начальства и свою несчастную судьбу.
– Парень, ты ещё не знаешь, куда попал. Беги отсюда! Здесь нет ни денег, ни свободы, – часто они говорили мне.
Во время обеда они говорили только о вчерашней пьянке, о рыбалке или плохом начальстве. Я видел людей, которые просто сжирали себя изнутри. В их глазах одновременно читались: гнев, страх и безразличие – и не было ни капли гордости или силы.
Через два месяца меня всё же перевели в вывозной поезд, который перетаскивал вагоны в черте города. Казалось бы, что это шаг вперёд, но первое, что меня поразило, – машинист Александр.
Круглолицый, с чуть нагловатым взглядом, он будто застрял в девяностых. Его разговоры всегда сводились к одной, вернее двум темам: разборкам в коллективе и тому, как на железной дороге всё стало плохо.
– Раньше были времена! И деньги были, и уважение… А сейчас? Копейки да плешь от начальства, – сетовал он.
Я с интересом наблюдал, как он перевоплощался из образа «крутого реального пацана», державшего под собой кафе, в роль несчастного машиниста, жалующегося на нелёгкую жизнь. Больше всего меня поразило то, что через год его застрелили из автомата прямо на крыльце своего дома. Для нашего посёлка такая смерть была чем-то из американских вестернов про мафию.
Времена тогда были почти пуританские и даже фильмы про бандитов ещё были редкостью. Не говоря уже о реальной жизни.
Все разговоры с Александром заканчивались тем, что он говорил:
– Вот начнёшь сам работать – всё поймёшь.
Его помощнику, похоже, вообще не было никакого дела ни до работы, ни до меня.
После месяца такой практики меня, наконец-то перевели на магистральные поезда. Моим новым наставником стал машинист Сидоров – мужчина весьма внушительных размеров. Именно от него я впервые услышал фразу: