Cambridge Guy Portrait

1

В этом дерьме можно доверять только Крису…

Пролог

– Надеюсь, всё готово?

В комнату с круглым столом серого цвета, который освещало кольцо бледных ламп, внесли огромную стопку каких—то бумаг. По периметру сидели незамаскированные короли преступного мира: люди разных цветов и габаритов, выражений лица и степени волнения, может, сомнительного счастья, проступавшего искажёнными гримасами сквозь нервные тики.

Некоторые пили воду из тонких стаканов и нервно сжимали ручки, некоторые кривили рожи отражению в металлической столешнице. К потолку густился сигаретный дым; сладковатый аромат духов смешался с запахом моря и пота.

Мужчина в форме встал и произнёс:

– На этих листах – наше будущее. Подпишите и мы навсегда останемся без шансов быть уничтоженными.

Серый крейсер сливался с пасмурным океаном. Штормовые волны с пеной ревели в безграничной плоскости воды, асфальтовая стихия глотала большую часть судна. Массивные лопасти чёрных конвертопланов показались из-за облаков. Их было штук десять, может, ещё больше. Ни маркировок, ни символики. Внутри люди в таких же чёрных костюмах. Эта тяжесть шагала с небес, будто что—то существующие вне человеческого и божественного контроля. Одна из машин испустилась дронами, которые, подобно пулям, ринулись к крейсеру.

– Что так гудит? – спросили в комнате за столом.

– Это из машинного. Двигатель.

Дроны, прицепившиеся к крейсеру, пропищали и моргнули красными глазами. Пилот, конвертоплан которого стоял во главе строя, прохрипел, прочищая горло:

– Босс, мы готовы.

С соседнего кресла встал мужчина утончённых и в тоже время грозных лица и взгляда.

– Слушаем мою команду. Цель – документы, связанные со сделкой о покупке и массовом производстве нового вида химического оружия. Работаем быстро и чисто, – он взглянул на крейсер из открытой двери, глаза заслезились на холоде. – Сопротивляющихся убивать на месте, остальных доставить на ближайшую базу.

Приёмник пропищал во второй раз.

Из чёрных машин начали высаживаться с помощью карабинов и тросов вооружённые алтайскими винтовками люди. Мужчина вздохнул, послал по—японски жизнь к чёрту и спрыгнул, приземляясь на палубе, полной боевиков. В воздухе, помимо океана, теперь оживал запах горелой плоти и пороха, пластмассы, взрывов. Вопли и звон пуль заполоняли свободное пространство.

– Они внизу закрылись, – сказали в наушнике.

Мужчина сорвался с места, словно тень, шмыгая в толще криков и выстрелов.

На нижнем уровне коридор уже напоминал пандемийное средневековье, где тел было столько, что они тухли на улицах, пока чумные доктора копали сотни могил. Ведь в тот день на крейсер проникла настоящая болезнь, тошнотворная мигрень, которая перешагивала труп за трупом к своей цели, внушая неподдельный страх. «Управлять не значит показывать лицо, важно, чтобы твоё присутствие чувствовали и поджимали хвосты, молили о пощаде – это власть, это истинное превосходство над стадом» – думалось ей. Смерть шла по пятам, бесы таились в бездонных матовых глазах. Костлявая не могла подступиться и схватить мужчину за глотку, потому что рисковала развалиться на гниющие кусочки – она заглушала желание, забирая других.

Этот день был одним из тех, когда овцами, собаками и свиньями правила головная боль2.

– Босс! – у бронированной двери стоял мужчина.

– Как дела, Джерри?

Тот начал ругаться, плюнув на английский и вспомнив все прекрасные выражения великого и могучего, затем достал баллон с пеной и газовую горелку из сумки. Дверь отлетела за считанные секунды.

Сидевшие внутри выпучили глаза.

Мужчина с узким лицом зашёл в комнату и хотел было взять бумаги со стола, как его за руку схватили. Острые глаза впились в оппонента.

Спустя десять минут этот же мужчина вышел с документами. Чёрные перчатки оставляли красные следы на белых листах. Джерри незадачливо оглядел чью—то голову, повернул её каблуком туфли и пошёл следом.

На палубе уже давно стояла тишина. Бумаги были уложены в кейс. Джерри зацепил канат и с чемоданом под мышкой поднялся в воздух.

– Верните корабль в порт и отправляйтесь домой, – мужчина кивнул подчинённым.

***

– Бинг, не отставай!

Рынок в одном из предместий Кембриджа был наполнен людьми и смогом. Развивающиеся заводы по часам выкашливали в небо ядовитый и плотный туман. Народ хрипел и задыхался, глаза бесконечно слезились, а в слюне встречалась кровь – это цена величия капиталистической Британии. Никакой социальности: плати, развивай, расширяй, и, может, ты станешь достойной частью нового порядка, а потом убей себя – сделай одолжение.

Невысокая, просто сложенная женщина в таком же простом бежевом платье шла по торговым рядам с сумкой. За её руку цеплялся маленький худощавый мальчик с чёрными глазами. Его тонкая кожа была покрыта фиолетовой нервно—сосудистой сеточкой и отливала зелёным – он напоминал ходячего мертвеца. Миссис Псих, брошенная мужем задыхаться в химической помойке, работала на предприятиях, чтобы обеспечить себя и сына, который не переносил местной экологии.

Тем утром они шли за продуктами.

Женщина принялась осматривать прилавки. Мальчик оглянулся и увидел в переулке странную фигуру.

– Мам, можно я отойду?

– Только недалеко, – Миссис Псих поцеловала сына в лоб.

Бинг побежал в щель, образовавшуюся из двух домов с трещинами на персиковой штукатурке. Пахло бензином и серой, перегаром от рабочих, дешёвым виски, сигаретами. В свои шесть лет Бинг успел насмотреться и нанюхаться и не такого.

В переулке сидела гадалка. Цветные тряпки скрывали её тело, на руках звенели стальные побрякушки, золотое кольцо переливалось в тени. Бинг подошёл к ней, вопросительно хлопая ресницами.

– Кто Вы? – мальчик сложил руки за спину. Его светлые шортики и рубашка были измазаны пылью, а волосы хаотично лежали.

– Почему ты подошёл? – цыганка прищурилась.

– Я не видел Вас здесь ни разу. Вам помощь нужна?

– Такой вежливый.

– Мама говорит, что я не должен быть грубым. Чем Вы занимаетесь?

– Я гадалка: будущее предсказываю. Дай руку.

Бинг недоверчиво протянул ладошку. Цыганка поводила по ней тёмными пальцами, что—то мыча и спустя секунду закричала:

– Дьявол! Смерть!

– Что такое…

– И сойдёт не то с Небес, не то выползет из Ада! – глаза гадалки округлись.

– Бинг! – позвала миссис Псих, идя к сыну навстречу.

Внезапно из—за угла выскочил автомобиль с конвоем полицейских. Женщина закричала. Пыль стояла столбом.

Когда песок осел, Бинг увидел свою мать. Она лежала на дороге. Люди начали подходить, охая. Воздух наполнился стонами. Мальчик побежал.

– Мама! – Бинг сел рядом, пачкая коленки в крови. – Очнись!

Глаза женщины опустели, побледнели. Цыганка села рядом с мальчиком.

– Упокой, Господь, её душу и отмой души тех, кто позволяет себе унижать нас, ибо придёт за ними смерть и боль раньше, чем за нами.

Мальчик поднял испуганные глаза и начал сильно кашлять, задыхаясь.

***

Восемь часов утра, ну, или около того. Солнце весело заглядывает в окна, размахивая полупрозрачными ручками жителям города. Транспорт чуть шумит. Свежесть играется со светлыми занавесками, словно они не весят ни единого грамма.

На белой постели звёздочкой развалился герой нашего романа (хотя логичнее считать это «индийским кино» не в обиду, а скорее в шутку). С кровати свисает босая нога, пальцы которой слегка дёргаются, почуяв прохладу, карамельные чуть волнистые волосы короткими прядками обрамляют загорелое лицо. Полые, расслабленные губы во время медленных вдохов и выдохов тихонько шевелятся.

Неожиданно восхитительную негу нарушает пронзительный визг будильника. Шатен разлепляет серые глаза и, жмурясь от яркого солнца, насильно тащит себя из тёплой постели. Он лениво потягивается, плетётся в ванную комнату, умывается, а затем, придя на кухню, ставит чайник под утреннее радио…

Меня зовут Доминик. Фамилия «Кейн» досталась мне от покойного отца – игрока со смертью, однажды выпившего лишний и последний стакан, вовлёкший его в драку. Когда он умер, матушка моя тяжело заболела и не смогла меня растить и воспитывать, как подобает, а сделать из своего сынишки приличного английского джентльмена завещал ещё отец, поэтому я попал в закрытую школу—интернат для мальчиков. В пятнадцать лет, это не так весело, как кажется. Волей—неволей ты учишься спать с открытыми глазами и перемещаться в пространстве, как мышка—полёвка. Потом я поступил в университет, уехал в Швецию, надеясь оправиться от тех издевательств и ужасов, что встретили меня, пока я был подростком. Мать к концу моей иностранной практики выздоровела и ждала моего возвращения домой, в графство Девон.

И это уже давно не тот Девон, каким вы его, возможно, привыкли видеть. Аномальная волна туристов после скандального объявления о розыске какого—то сумасшедшего мужчины, кормившего своих леопардов человечиной, породила нереальный интерес к провинциальному югу Британии, как и ко всей стране в целом, потому что в один момент огромные токсичные помойки, существовавшие веками и приносившие тонны доходов, пропали, а люди прекратили умирать от удушья, голода и отравления. Естественно, за несколько лет деревеньки превратились в города, улучшилось всё: медицина, коммуникация, социальная сфера…

Небольшое прибрежное селение, в котором я родился, разрослось в порт. Самое прекрасное в нём – трамвайная линия. Многоэтажки рядами – все до единой – вели к берегу, а рельсы сновали между ними, как нарисованные. Небольшие вагончики наполнялись одними и теми же людьми – я знал почти всех, потому что пешком ходил на работу крайне редко, а вагончики в солнечные дни наполнялись особым воздухом. Пожилой кондуктор любил с утра полистать свеженькую газету, каждый раз охая, читая последние новости. Женщина с маленькой девочкой всегда выходили около странного переулка, в котором по вечерам раздавался собачий лай. Парень и девушка, заходившие раньше всех, учились в колледже искусств. Пожилая леди в лиловом пальто ехала нянчить внука…

Учёба моя была быстрой – я проходил практику будучи совсем зелёным. После я работал на побегушках в каком—то социальном центре, из которого уволился, когда мне предложили место поинтересней.

Теперь я работаю в психиатрической больнице. Смейтесь и говорите, что я безумец: я привык. Просто меня слишком задела ситуация с мамой – она ведь слегла от нервов.

Полчаса спустя я вышел из дома и побежал в сторону линии. Часы привередливо тикали на запястье. Солнце радостно било в глаза, купаясь в синем море неба…

Глава I «От любви до ненависти – один шаг»

– Доминик, привет!

– Джо!

Джо – охранник, в прошлом – бандит. В день нашего знакомства он казался мне страшней атомной войны: высокий, грозный любитель наминать бока сначала не то хрюкнул, не то фыркнул:

– Дом, тебя начальство ждёт.

– Опять будут драть за манерность? – я повесил пальто, поправляя бейдж.

– Сто процентов. Слушай, тебе не надоело, что местные подколодные змеи плетут про тебя и под себя?

– Надоело. Но куда мне ещё идти? – я вздохнул.

– Уехать в другой город не пытался? – Джо загудел, поднимая брови.

– У меня здесь семья и друзья. Что мне делать в мегаполисе, вот ты скажи?

– Ты прямо настоящий провинциал, – хихикнул охранник, – простачок. Серьёзно, Доминик, моя жена считает, что ты мог хотя бы моделью стать! Причём, любой.

– Ага, конечно. Нравлюсь ей, что ли? – заржал я.

– Не ей, зато одной рыжей. Приходила давеча: «Ну, скажите же мне, кто это ваш пупсик с серыми глазками!» – Джо изобразил голос кокетливой девушки, корча такую рожу, что я чуть не покатился по плитке. – Вот—вот, а ты не хочешь ехать за большой жизнью.

– Сам—то сидишь!

– Не—е, я скоро еду на континент. Дед мой там помер. Иди давай, Дом, ждут.

Я, уже надеявшийся провести тихий день в компании сонных больных, закатил глаза.

Начальство этой «весёлой» мясорубки меня не любит. Во—первых, я умудряюсь помочь даже тем, кто безнадёжен до косточек. Во—вторых, я часто участвую в судебных процессах, накликая на боссов горы бумажной работы. В—третьих, меня знает в городе каждый дурак, и, в случае чего, ищут именно меня, а не нашего главврача с практически нулевыми навыками работы и его эго, раздутым до размера взорвавшейся звезды Бетельгейзе. Из—за этого все благодарности адресуются мне. Алкоголь я всегда отдавал Джо и другим врачам, конфеты – медсёстрам. Шоколадные плитки я обычно оставлял себе или угощал детей, которые либо лечились, либо увязывались за родителями. Поэтому молочный шоколад, особенно, с орешками, стал превращаться почти в оргазмическое удовольствие. Достаточно одного кусочка, чтоб Доминик Кейн на миг выпал из реальности.

Идя наверх, я молился всем богам, чтобы меня отправили в детское отделение. Да, это моё любимое место. Дети, в отличие от взрослых, редко врут и относятся к своим проблемам с большей серьёзностью. Конечно, назойливые родители меня бесят: из—за них потом подростки готовы об стенку головой стучаться. Я люблю слушать этих «взрослых детей». Никто просто этого не делает, а у них «накипает». Если говорить о совсем малышах, то это отдельное удовольствие: они много улыбаются и смеются, хотя и могут вдруг залиться слезами и забояться «дядю доктора», как чёрта. Быть детским специалистом сложно, но очень интересно. А как они радуются, когда после долгого лечения их отпускают домой! Сердце от этого скачет.

Но мои начальники отослали меня к самым нестабильным пациентам, так ещё и привязали к кому—то из них. Самое смешное, что личное дело привезут только во вторник. Русская рулетка. Игра «в бутылочку». Лотерея.

Я откусил половину плитки бельгийского шоколада, пялясь в стену. Представить, что будет завтра? Слишком сложно. Часы на запястье медленно тикали. Оконные стёкла покрылись моросью, кабинет потемнел.

Мне всегда было тяжело ходить по коридорам, где на постоянной основе содержались пациенты. Ты идёшь, они смотрят на тебя, не мигая, словно приведения. Кто—то лает, кто—то замирает у окна с решёткой или у телевизора – время в отделении течёт по—иному, по кругу. Общение с этими людьми – поиск языка, символов и способов коммуникации с сознанием каждого. Морально тяжело, выматывает. Ты отдаёшь им частичку себя в надежде оживить их душу и разум. Я считал это проклятьем первые годы практики в Стокгольме, пока к нам не перевели старушку Кальдор из соседнего стационара. Пожилая леди панически боялась маленьких детей, потеряв когда—то своих, и её память очищалась каждую неделю, как по расписанию. Я потратил около полугода, чтобы найти с ней общий язык. Она обожала Ван Гога и в свободное время восковыми мелками разрисовывала копиями «Звёздной ночи» столешницы и стены палаты. Ко мне она относилась по—матерински, часто спрашивала, как я себя чувствую. Помню, после переезда в Девон, я долго искал работу: студент, сдавший программу экстерном, параллельно практикуя, вызывал подозрения у профессоров. Когда всё более—менее успокоилось, я поехал в гости к своему наставнику – седому шведу, в больнице которого я и встретился со своей старушкой. Мы разговаривали в коридоре в тот момент, как в конце его показалась Кальдор. Она медленно подошла и посмотрела на меня. Я ожидал, что память угасла вновь, но услышал: «Доминик, ты?» и был обнят.

Может, тогда я осознал, зачем работаю…

***

Я не спал всю ночь. Лицо моё помялось, волосы не хотели ложиться в привычную для них причёску. Плюнув на гель и оставив хаос на голове, я переоделся, бросил в сумку кое—какие вещи и, доев на ходу свой завтрак, выбежал на улицу.

Папку с личным делом мне всучили, пока я, повоевав с волосами, клевал носом в кружку с кофе. Чёрт, один диагноз на другом – печати образовали ядрёное цветное месиво. Здесь возились многие врачи, безуспешно чикали штампы. Одной шоковой терапии сколько назначили и не провели, какие—то препараты… ими ещё лечат?

Серые стены сжимали со всех сторон. Всегда мечтал позвать сюда ораву детишек, которых я угощаю шоколадом, и дать им краски, чтобы они тут всё раскрасили. Но многие больные начинают бунтовать и паниковать при виде ярких цветов. Серость – способ сдерживания, кнут для воображения, стабильность, которой ты нехотя подчиняешься.

Решётки и двери закрылись за мной. Как в тюрьме.

Я медленно шёл по коридору в изолятор. Видимо, рвался, раз сразу посадили. Я открыл дверь. Белые мягкие стены и пол тут же ослепили меня. Чёрт, когда везде сделают нормальное освещение?! Я потёр красные от недосыпа глаза и огляделся.

В углу, сгорбившись, сидела маленькая худенькая фигурка. Тёмные короткие волосы хаотично торчали из стороны в сторону. Своим приходом я издал серию микроскопических шумов, которые мышиные ушки быстро уловили. Казалось, будто они чуть дёргались, как у маленького животного. Я стал гадать, какого действительно оно пола и возраста.

Ответ последовал сразу: она повернула голову и большущие синие глазищи, красные от слёз, сурово уставились на меня.

– Ещё один, – прошептал сбивчивый голосок.

– Мы можем поговорить?

Крутит головой. Разговор не состоится.

– Я вернусь, когда тебя переведут в палату.

Кивок. Она уставилась в стену. Я тихонько вышел.

***

Я вошёл в палату спустя несколько часов. Девушка что—то искала в прикроватной тумбочке. Огромная футболка больничного костюма свисала с миниатюрных плеч и худых рук, которые осторожно перекладывали вещи.

– Можно?

– Да.

Я прошёл в комнату и присел в небольшое кресло. Пациентка весьма неуклюже забралась на заправленную кровать и скрестила ноги по—турецки. Пара бездонных синих глаз стала пристально смотреть на меня, изучая, вычисляя уровень угрозы. Худенькое лицо с остатками детской пухлости, тёмные прямые пряди волос, брови и крепкая шея – она напоминала чуть потрёпанную шарнирную куклу.

– Итак, – начал я. – Как тебя зовут?

– Ника Псих, – прошептала она, почесав затылок.

– Не бойся, я не буду смеяться, – я улыбнулся.

– Спасибо. Простите, если напугала тогда. Просто разговор бы у нас точно не получился бы, ну, или был бы равносилен беседе с кабачком. И п-простите, пожалуйста, за то, ч-что я вырывалась… мне было страшно.

– Ничего, я понимаю. Я Доминик Кейн – твой лечащий врач.

Внезапно Ника распахнула широко глаза и, изогнув бровь, уставилась на меня.

– Мы с тобой тёзки.

– В смысле?

– Я же Доминика, – засмеялась она.

Я улыбнулся и моргнул.

– Ой, а я могу называть тебя Домиником? «Доктор Кейн» звучит слишком официально.

– Можно просто: Дом.

– Нет. Мне не нравятся сокращённые имена. Полное тебе идёт. Оно огненное, как солнце на закате.

– Разве у имён есть цвета? – спросил я.

– А почему нет? Моё, например, чернильное, – Ника взъерошила волосы. – Мне кажется, вопрос лишь в нашем воображении. Почему бы небу не быть жёлтым, если я так хочу?

– А как же законы физики?

– Их придумали те, кто хочет власти, Доминик. Одинаковое мышление – абсолютная власть.

– Ты считаешь, что всё подвластно разуму?

– Наоборот, чем меньше в тебе рациональности, тем больше ты понимаешь, – Ника почесала затылок.

– Хорошо. Что ты помнишь о себе?

– Ничего, кроме имени. Со временем я вспомню, но это не точно. Сестра Бонни, кажется, сказала, что мне отменили кое—какие таблетки, может, поэтому я начинаю вспоминать. А ещё было бы здорово перекусить. В животе как-то уж жутко урчит.

– Я скажу Бонни, – я улыбнулся и вышел из палаты.

Бонни, девушка среднего роста с пухленькими щёчками, расписывала и раздавала указания подопечным.

– Туда… Да, бог с тобой! Нельзя это проводить сейчас, дурында…

– Бон—бон?

– О, Дом, – старшая медсестра нашла меня взглядом и поманила меня рукой. – Как успехи?

– Всё нормально. Доминика просит её покормить.

– Бедняжка! Я видела, в каком состоянии её сюда привезли: худющая, дрожит периодами. Нельзя так с ней: психи же, как дети малые. Прости меня: это я попросила начальство тебя направить. Наш Клайди, конечно, мировой лекарь, но он не умеет общаться с детьми и жертвами. И сам он… туша такая… – Бонни стала набирать номер, стуча белыми ноготками по кнопкам. – Бенни, иди к чёрту со своими графиками. Это не дурдом, а психушка какая—то! Прости, Дом… Тебе бы тоже поесть. Хочешь?

– Нет, спасибо. Дети из третьего корпуса пади скучают?

– Скучают, Дом, даже очень. Они тебе пачку рисунков передали и плитку шоколада, – медсестра положила красную папку на стол.

– Передай им, что я благодарен, – я взял рисунки и ушёл.

***

Ника заканчивала трапезу, когда я вернулся в палату. Длинные тонкие пальцы ловко обхватывали вилку, на выдаче которой я настоял – не было причин лишать больную чудес цивилизации. Отложив приборы, Ника промокнула губы салфеткой, проявляя в этом действии приторможенную аристократичность, машинальность.

– Ты снова здесь?.. Нет, я должна была не так сказать… Дура…

– Всё хорошо, – я положил папку и плитку шоколада на тумбу.

– Что это? – поинтересовалась Ника.

– Шоколад и рисунки. Хочешь?

– Да. Я никогда не пробовала шоколад. Или я просто не помню, – девушка осторожно взяла предложенный мраморный кусочек и положила в рот. Синие глаза вспыхнули мелкими искорками. – Как вкусно!

– Я тоже люблю. Чем реже ешь, тем меньше надоедает.

– Ты редко ешь шоколад? Это сумасшествие, Доминик, сумасшествие свободного мира.

– Да, мне просто некогда…

– М—да, время убивает. С каждой минутой мы приближаемся к смерти. Часы лишь пугают.

– Ты самый интересный пациент, – сказал я, удивляясь очередной спонтанной фразе.

– В заточении, даже под таблетками, есть время подумать. А, может, я просто что—то вспоминаю. Недавно, например, я вспомнила, что в детстве мама водила меня на шоколадную фабрику. Я видела, как делают плитки белого шоколада с мятой, вафлями и фисташками, – Ника почесала переносицу.

Синие глаза робко посмотрели на меня.

– Я мало что помню. Со мной что—то сделали, я не могла просто здесь оказаться, я чувствую.

Я заметил на тумбочке «Вино из одуванчиков» Рэя Брэдбэри.

– Тебе нравится читать?

Девушка улыбнулась.

– Сестра Бонни принесла мне эту книгу. Сказала, что чтение помогает упорядочивать мысли в голове. Мне нравится книга, Доминик.

***

Так прошли три дня. Ника каждый раз рассказывала новую историю то про неправильные калькуляторы, то про пересохшие цветы в вазе, то про что—нибудь космическое. И сама она была космической, но взволнованной и заторможенной иногда. Каждый день я всматривался в её движения, выслушивал малейшие колебания голоса, но не мог понять, что не так.

Джо уехал. Моя ежедневная рутина приобрела все оттенки грязи: живительное солнце прощало облака, которые пеленой закрыли небо. Противный осенний дождь размывал дороги. Желания шевелиться вообще не было, однако же, да, работа, она самая, хоть как—то разбавляла серость.

В пятницу я строго наказал всем подчинённым своего отделения пациентов стеречь с усердием и таблетками бездумно несчастных не поить.

В воскресенье я преспокойно развалился на ковре перед телевизором в своей растянутой футболке и свободных пижамных штанах. Шло какое—то глупое шоу, где люди только и делали, что орали друг на друга. И ради этого мы смотрим телевизор? Погода ужасная. Капли скрипят, сползая по стеклу. В углу остывает паста с морепродуктами.

Идиллию сопения, чмоканья и почёсывания живота нарушил неожиданный телефонный звонок. Какой—то писклявый и донельзя противный голосочек сообщил мне, что на базе обитания сонных сумасшедших случилась чрезвычайная ситуация, и только святой Кейн может всех спасти. На дорогу мне дали двадцать минут. Учтите, милые мои, что обычно я до работы добираюсь за час.

Сорвавшись с места, я наскоро оделся в первое, что упало на меня с полки шкафа, схватил телефон и поскакал на улицу.

Больные почему—то словили единый приступ кошмаров. Ночь была беспокойной. Усыпить всех и каждого удалось только к десяти часам утра. Я, вымотанный по самое не хочу, сидел в палате у Ники, которая преспокойно спала в этом хаосе в обнимку с книгой. Колено саднило, потому что какой—то псих умудрился меня укусить. Глаза слипались, словно паточные, поэтому я, приметив диванчик в углу палаты, переместился со стула на него и тут же уснул.

Проснулся я, бог знает, когда.

Открываю глаза. Кто—то укрыл меня пледом.

Пытаюсь сесть. Визжу, как свинья на бойне, от того, что в позвоночнике резко стреляет. Лежал, как попало. Чешу затылок. Закусив губу, сажусь на ноющую задницу. Колено продолжает болеть. Поворачиваю голову на резкий хлопок двери.

Входит Бонни с подносом, а за ней – Ника.

– Доминик, ты как? – медсестра принялась хлопотать надо мной. – У тебя лицо измученное.

– Я просто устал, спасибо, – я размял шею.

– Я принесла тебе поесть, – Бонни указала на поднос и ушла.

Ника очень странно на меня уставилась.

– Всё нормально? – спросил я.

– Впервые в жизни вижу тебя не в официальной одежде. У тебя классные кеды.

Я был одет в узкие чёрные джинсы, длинную белую футболку и блестящие кеды. Волосы были хаотично разбросаны гребнем, светлая щетина отросла за выходные. Такое агрегатное состояние я принимаю лишь летом в отпуске, но не в рабочее время. Я поджал губы.

– Я знаю, что ночью был бунт. Ты замёрз ночью.

– Прости за вторжение.

– Не надо, Доминик, – пациентка задумалась на минуту и продолжила. – Такое со всеми случается.

– Тебя не разбудило?

– Мне не привыкать спать под вопли и грохот, особенно, пьяниц и других больных.

Я улыбнулся. Ника робко взъерошила волосы.

***

В тускло освещённом зале, окна которого были завешаны тяжёлыми алыми шторами, собирались люди в чёрной одежде. Стены были отделаны гладким деревом, а в центре находился огромный стол из серого мрамора. Над ним висела шикарная витиеватая хрустальная люстра, напоминавшая ветви с задержавшимися на кончиках каплями дождя.

В комнату зашёл высоченный коренастый мужчина. Его карие глаза отливали янтарём, накрахмаленный воротник рубашки выбивался в общей чёрной массе костюмов.

– Прошу, рассаживайтесь в соответствии с позывными. Мы начинаем через две минуты, – учтиво обратился он к присутствующим.

На мраморной сенсорной столешнице начали высвечиваться наборы символов напротив кожаных кресел. Люди заняли места. Каждый поднёс белый циферблат наручных часов к дорожке букв, сменивших цвет с красного на белый и зависших в воздухе.

Кареглазый мужчина с белым воротником окинул внимательным взглядом зал.

– Идентификация прошла успешно, – констатировал он, прищурившись, и открыл дверь.

В помещении показался другой мужчина. Он был ниже ростом, гармонично сложен, отчего на нём, как на модели, сидел чёрный костюм: пиджак с двойным рядом пуговиц, брюки с выглаженными стрелками, белая сорочка и шёлковый галстук. Высокие каблуки глянцевых туфель-челси стучали по паркету с официозной надменностью.

Лицо вошедшего было круглым, но костистым – скулы напоминали лезвия – алебастровым, гладко выбритым. Тёмно-русые волосы были аккуратно уложены. В полутьме ярко светились голубые глаза. Их зловещий арктический холод при зрительном контакте заставлял кровь в сосудах постепенно кристаллизоваться. К зрачку стекалась насыщенная комическая глубина, которая манила исчерна-синим колдовством на самое своё дно, наполненное густой, глухой, смертоносной тьмой.

– Благодарю, Кристофер, – кивнул мужчина. – Не вставайте. Я рад вас всех сегодня видеть. Должен буду извиниться за столь импульсивное решение устроить совещание, но мировому порядку вновь угрожают.

– Неужели, – худой шотландец положил руку на грудь и встревоженно посмотрел на сидевшую рядом женщину с розовыми волосами.

– Мы давно с этим не сталкивались, поэтому я введу вас в курс дела, – мужчина подошёл к своему месту и просканировал часы. Над столешницей замелькали чёрно-белые изображения. – Задолго до того, как был основан наш скромный круг, страной управляли диктаторы. После окончания войны они прониклись идеями фашизма и грезили восстановить былое могущество Британской Империи. В партийной элите было несколько семейств, возможно, вы помните их: Стерны, Уолстенхольмы и Хюррикейны. Первым поколениям падальщиков удалось изничтожить всю номенклатуру партии и вернуть демократию, заменённую семействами на мерзкого самозванца. Но Томас Хюррикейн – вождь – смог выжить. Этот человек обладает большим влиянием даже сейчас. Его не отправили под трибунал за преступления против человечности.

– Как давно он активизировал свою деятельность, босс? – спросила женщина с розовыми волосами.

– Он всегда угрожал мне, Кэт, – вздохнул мужчина. – Но сейчас Хюррикейн начал мобилизацию ресурсов и угрожает теперь организации. Он подключает правительственные ресурсы. Его главная цель – члены верхнего эшелона, то есть, вы, господа и дамы. Я требую от вас максимально сосредоточиться на защите важнейших ресурсов и людей, работающих под нашим крылом.

– Босс! – в зал вбежал мужчина с ноутбуком. Он остановился, прокашлялся и хрипло продолжил: – Кейн… младший…

– Что случилось, Джерри? – Кристофер протянул ему стакан воды.

– Я перехватил разговор… На него заказали убийство. Он в государственном учреждении работает.

– С чего бы вдруг? – шепнул Кристофер.

– С того, что я нашёл в той больнице Нику. Ну, помните, ту, которую похитили из наших рядов. Из-за неё его грохнут – оглянуться не успеем.

– Перешли всё мне. Кристофер, будь любезен, помоги ему, пока я здесь закончу.

Двое выбежали вон.

– Кейн-младший?

Глава II «Кошка и мыши»

Две недели работы и… ничего. Я сидел в своём кабинете, положив лоб на столешницу. Доминика выглядит совершенно здоровой – её память стремительно оживает. Ни один тест не дал мне понимания ситуации. Единственное, что я знал: амнезия была медикаментозная, а, значит, девушка действительно была помещена в дурдом с чьей—то подачи. Надо написать прокурору.

Стук.

– Войдите, – проскрипел я, поднимая голову.

Дверь со скрипом открылась, и я увидел седеющего мужчину в полицейской форме. Филипс – мой старый знакомый. Посещать суды каждые две недели бывает полезно – можно наладить связи. С шефом местной полиции я познакомился год назад, когда обсуждалось дело моего соседа сверху: тот оказался домашним насильником, почему я часто слышал визг его жены. Я написал заявление, которое позже получил Филипс. Экспертиза выявила у соседа «беду с башкой», его отправили на лечение в мою больницу, а потом в колонию. В последствие я добровольно работал с женщиной, зашуганной настолько, что хлопок двери чуть ли равнялся её сердечному приступу. Филипс оценил подобный подвиг и предложил свою дружбу. Теперь, если кому—то из нас нужна помощь, то другой должен быть рядом. Ну, и про посиделки в местном баре тоже забывать не стоит.

– Доминик!

– Привет, Ал! – я встал. – Давно не виделись. Как дела?

– Всё хорошо. А у тебя, вижу, плоховато.

– Да—да…

– Я тут кое—что узнал о твоей подопечной, как ты и просил, – Альберт подал мне жёлтую папку. – Тебе как эксперту понравится.

Я открыл и начал пролистывать сероватые бумаги.

– Сирота на одного родителя, – комментировал Филипс. – Отец пропал без вести, но пока считается живым. Мать, которая ей не мать, а опекунша с поддельными документами, работает в модельном агентстве. Жила долгое время с отчимом. Потом была похищена, а после помещена в психиатрическую лечебницу с подачки какой—то важной шишки.

– Где ты это нашёл? – я косо посмотрел на друга.

– Выпало из кармана одного магната. Противный тип. Живёт, вроде, здесь. Чёрный «Бентли», красное пальто. Низкий. Сопровождали его позавчера в аэропорт. Он выронил папку, я посмотрел одним глазом и тут вспомнил, что ты просил меня нарыть личное дело Доминики Псих, а это оно и есть. Ну, я и прихватил. Понимаю, подло поступил, но эта вещь может ей помочь, как думаешь? Ты только про мамашу не распространяйся, об этом знает человек пять в стране, включая меня. И не спрашивай, откуда.

– Даже не знаю. Можно попробовать спросить у Ники. Момент выбрать только надо, а то ещё и травмировать не хватало, – я почесал затылок.

– Я тебе верю, дружище, – Альберт похлопал меня по плечу. – Если уж кто и разбирается в жертвах, то это ты.

Я поджал губы.

***

– Хорошо, Кейн, – прорычал начальник.

Я вышел из кабинета. Два часа уговоров закончились тем, что Доминике всё—таки разрешили сходить на прогулку.

– Ты долго, – сказала она. В своём полосатом свитере (да, личные вещи я тоже выпросил) и джинсах Ника была похожа на школьницу. В почти двадцать—то лет.

– Воевал с начальником. Если бы он отказал, ты бы сидела в изоляторе.

– Я ничего не сделала. Они считают меня опасной, – прошептала Доминика.

– Эй, ты не опасна. Начальники у меня смутные просто, – я взял девушку за плечи.

– Тогда почему ты всё ещё тут работаешь?

Мы шли по коридору.

– Мама живёт в соседнем районе, все друзья и знакомы – мои соседи. А ещё у меня полное отделение маленьких пациентов, – объяснил я, открывая двери. – Осторожно, лестница.

На первом этаже мне помахал новый охранник. Господи, верните мне Джо.

Доминика спустилась с крыльца и сделала глубокий вдох. Теплое солнце сентября радовало своим появлением.

– Доминик, идём! Я давно не была на улице! Смотри, как красиво! – ребёнок потащил меня за рукав. – Всё такое жёлтое!

– Осень, как—никак.

– Куда пойдём? – синие глаза загорелись.

– Будем ходить по территории. Дальше нельзя.

– Отлично! Хоть какой—то простор! Это что? – спросила она, показывая абстрактную статую, подаренную когда—то моему начальнику.

– Понятия не имею, – я пошёл вслед за Доминикой, которая радостно бежала вдоль лавочек и других пациентов. Коллеги странно смотрели на меня, мол, у тебя псих визжит и прыгает по бордюрам, – Доминика, здесь лучше вести себя спокойно. Нас могут неправильно понять.

– Извини, я просто немного увлеклась. Два года по карцерам така—ая скука! О чём поговорим?

– Ты не против, если я спрошу кое—что о родителях?

Девушка вдруг помрачнела. Я заволновался.

– Что конкретно?

– Почему тебе не нравится отчим?

– Он глупый и злой. Не знаю, как мама с ним встретилась. Постоянно задавал вопросы о личной жизни, причём такие, что адекватным людям стыдно становится. С друзьями не пускал, ругался. Мама часто уезжала, а я дралась с ним. Он плохо говорил о папе, что я вся в него.

– Противно.

– Тошно, Доминик. Лучше у маньяка в лапах, чем с ним в одном доме.

– А что с похищением? Ты помнишь что—нибудь?

– Да, но говорить о нём на улице опасно. Агенты повсюду, – Доминика оглянулась.

– Какие агенты? – спросил я, насторожившись.

– Я не могу об этом говорить. Когда—нибудь, может, узнаешь.

Внезапно у одного из прохожих зазвонил телефон.

– У него Адель… играет…

Доминика смотрела на меня страшными глазами. Я растормошил её за плечо. Лицо девушки вдруг позеленело, она поджала губы и вцепилась в меня, крепко обнимая от ужаса. Ей что—то почудилось, она что—то вспомнила.

***

Ночное дежурство. Бонни спит за соседним столом, я заполняю бумаги, параллельно подробно изучая информацию о препаратах, которыми кормили Доминику. Честно, поить человека ядом намного безопасней, чем этими таблетками. Я скопировал тексты и, вставив в электронное письмо, отправил Альберту. Может, хоть это докажет факт того, что девушка полностью здорова и сидит здесь действительно по щучьему велению или ещё из—за чего похуже.

В личных вещах, кстати, я нашёл часы. Необычные – никогда таких не видел – дорогие: чёрный металлический пояс и белый циферблат с лазерной гравировкой – «Ника». Мать—модель никак не обеспечивала дочь, Доминика не работала. Чей дар – загадка. Если это дело рук похитителя, то в голове возникает несколько версий: либо это какой—то акт морального насилия, либо наш маньяк втрескался в жертву. Когда я отдал часы владелице, она слабо улыбнулась и спрятала их. Всё это очень странно.

Думалось о похищении.

Я зевнул и размял шею. Темнота обволакивала этаж. Ночь была тихой, я захотел домой, но оставить Бонни одну не мог, хотя та убеждала, что выдержит смену за нас двоих.

Внезапно послышался крик. Медсестра вскочила.

– Это двести вторая. Первый раз за месяц.

– Доминика! – я понёсся по коридору.

– Дом, подожди! Успеем! – Бонни с саквояжем догнала меня.

Я открыл дверь, и от увиденного мне стало больно: девушка металась по постели, прошибаясь холодным потом. Стон и крик наполнял комнату ядовитым облаком. Бонни принялась искать успокоительное: весь этаж проснётся.

– Пожалуйста… не убивайте их… – всхлипнула девушка. – Пощадите…

Я запрыгнул на постель и сцепил хрупкую фигурку в объятиях. Крики боли заставляли меня ненавидеть сюрреалистичный мир светлого будущего, в котором родился, потому что при всей прогрессивности и гуманности тенденций люди продолжали страдать.

Спустя секунд тридцать Ника перестала дрожать и уснула. Я отпустил и укрыл её одеялом.

– Как у тебя получилось? – шепнула Бонни.

– Её кошмары, – сказал я, вспоминая жёлтую папку. – Это пугает меня больше всего. В них больше смысла, чем в любых документах.

– Дом, ты уверен?

– Абсолютно. Она здесь, потому что знает больше положенного. Какой—то урод не хочет, чтобы Доминику выпустили. Он боится её. Или же верха считают, что здесь ей безопаснее, но при этом они кормят её ядом.

– Почему?

– Не знаю. Но два года, проведённые с неизвестным убийцей, могут дать свои плоды.

– Весёлая история.

– Если я смогу доказать её безобидность…

– Напоминает какой-то второсортный триллер.

– И не говори, – прошептал я, чувствуя, будто что—то прошмыгнуло в темноте. Обернулся и увидел лишь тени шкафов и занавесок. Но я слышал тихие, кошачьи, медленные шаги.

По пути из палаты я наступил на стеклянную ампулу и чуть не обделался. Когда же нам заменят уборщицу?

***

– Би… Его зовут Би…

Я делал заметки в блокноте, когда услышал эту фразу на следующее утро. Доминика напряжённо сминала пальцами одеяло, как маленький ребёнок, прячась под ним от неизвестного монстра, порождаемого тенями. Короткие пряди волос прилипли на пот к лицу.

– Что ты конкретно видела тогда? Можешь его описать? Это поможет полиции найти его, – ввязываться в козни маньяка не хотелось, но пришлось.

– Нет. Но я могу нарисовать. Можно? – она указала на мою ручку и блокнот, всхлипывая.

Я кивнул и протянул ей книжечку. Тонкие паучьи пальцы обхватили ручку и принялись что—то чиркать. Я стал наблюдать, как из маленьких чёрточек постепенно собиралось лицо. Через полчаса на меня смотрел мужчина с геометрическими формами лица. Холодные глаза, острые кости. Этот человек показался мне знакомым, словно он живёт где—то в подкорках моей памяти.

– Доминик, этот человек пугает меня. Я видела это лицо ночью, во сне: он сидел на краю кровати и что—то шептал… он ко мне прикасался… – девушка побледнела и ощупала себя.

– Ты не против, если я покажу рисунок своему знакомому?

– Покажи, пожалуйста… Не уходи только…

– Я здесь, – я успокоил её.

Я сфотографировал карикатуру и отправил Альберту. Звонок.

– Дом, это что?

– Маньяк с пера Доминики.

– Да, тут таких людей, как мух. Что—то ещё?

– Он живёт здесь, в Девоне, – выпалила Доминика.

***

День за днём в течение двух месяцев, после, я показывал Доминике фотографии подозреваемых, вычёркивая имена из списка. Филипс сказал, что подобный метод безнадёжен. Ну, мы хотя бы сократим список.

– Эти люди одинаковы, – однажды сказала девушка, – Доминик, он очень хорошо прячется.

– Может, ты ещё что—то помнишь?

– Ничего. У меня словно дыра в мозге. Но я постараюсь…

Телефон заверещал.

– Алё?

– Кейн, ты уволен!

Я замер.

– Почему?..

***

Итак, меня выкинули с работы.

Я сидел в пабе, недалеко от дома, и думал, что мне делать дальше. Люди куда—то исчезли. Тихо, странно и жутко. Мне не объяснили причину, просто бросили на асфальт.

Виски в стакане переливался золотыми бликами ламп. Я почесал затылок.

Я не смог помочь. Даже факт того, что Доминику, по сути, поили ядом, не даёт надежды на хороший расклад. Зачем я вообще пытаюсь ей помочь? Теперь на меня сто процентов выйдет этот маньяк, прощай, жизнь, прощай, мама, привет, покойный отец!

– Приятель, у тебя всё хорошо?

Я увидел высокого мужика в чёрном костюме. Карие глаза слегка озабоченно смотрели на меня. Сейчас точно вспомнит, что я тот самый егоза—врач, сажающий пациентов в тюрьму. Хотя, теперь я точно не он. Теперь я просто Доминик – чудаковатый шатен с коллекцией снежных шаров.

– Паршиво, – я опрокинул алкоголь в себя. Горло обожгло.

– Ты ведь Доминик Кейн, да?

– Предположим.

– Держи, – незнакомец протянул мне странный конверт, – и не благодари.

Я замялся, а того и след простыл. В конверте оказался какой—то документ и записка: «Твоему другу—полицейскому будет интересно это почитать». Почерк был очень интересный, немного староватый для современного мира. М—да, печатные буквы сейчас в моде, а тут чернильная! пропись.

Я вышел на улицу. До участка топать минут десять. Гул двигателей застыл в ушах. Я зашагал в нужном направлении. Надеюсь, Альберт ещё на работе.

В приёмной меня чуть было не выгнали (а я выпил всего один стакан), но вскоре позвали шефа.

– Дом?

– Ты должен это почитать, – я протянул ему листок.

Филипс недоверчиво взял, и его глаза поползли на лоб:

– Это же решение проблемы!

Глава III «Путешествие в Страну Чудес

3

»

Я сидел в кабинете. Филипс оживлённо уже минут двадцать с кем—то разговаривал по телефону. От скуки чуть пьяный мозг стал изучать стены: награды, шкафы, вырезки. С моим кабинетом вообще в сравнение не пойдёт. Я никогда не завешивал стены, потому что пациенты начинали отвлекаться или паниковать. Как хороший специалист, я это понимал.

– Альберт, там тебя, – низенькая секретарь чуть открыла дверь.

– Дом, посиди здесь, – полицейский вышел. Я вздохнул в потолок. Конечно, понимаю, что ожидания – и есть наша жизнь, но не в этот козырный момент. Я ввязался в козни какого—то психопата и по доброте душевной пытаюсь помочь совершенно незнакомому человеку. Мама меня всегда предупреждала, что рано или поздно нарвусь. А тот незнакомец из бара? Кто он? Кто его послал? Почему он помогает? Ведь в той бумаге было доказательство, над которым я бился все эти недели.

Я повернул голову вправо и увидел доску из пробки. Я подошёл к стене. Вырезки из газет, фотографии с мест преступлений, рисунок Доминики.

– Дом?

– А?

– Я вижу, ты заинтересовался моим расследованием, – Альберт подошёл ко мне.

– Что ты знаешь о нём на данный момент? – спросил я.

– Я подозреваю, что тот магнат и есть Би. Папка не случайно выпала, наказания не последовало. Плюс, нам не дали никакой информации о нём. Да, её и нет, – Филипс щёлкнул пальцами. – Лицо он своё не показывал, поэтому найти его просто так нельзя. Поглядим, что покажет экспертиза того письма. И, смотри, все фото с мест имеют общую черту: там нет ни единого трупа. Только однажды было найдено тело. Он не оставляет даже лужу крови после себя. Ходят слухи, что именно этот уродец и скармливает тела леопардам, но я слабо верю.

– Думаешь, освобождение Доминики входит в его план?

– И этот план скоро исполнится. Чего ждать – непонятно. Одно я знаю: он в курсе, что Доминика у нас. Я чувствую.

– В смысле? Как вы…

– Её забрали силовики. Мы отправили запрос властям, поэтому в психушке они никого не слушали и свободно вошли. Успокойся, они не дадут ему до неё добраться.

– Он там будет не один. Если тот мужчина в баре – его посыльный?

– Тогда, всё плохо. Нас могут прослушивать. Кстати, – Альберт фыркнул, – это шут убивает только тех, кто совершил безнаказанные преступления.

– Серьёзно? Я встречал случаи, когда у убийцы был конкретный типаж жертвы, но такой… верно—полезный впервые.

– Простых смертных он не трогает. Прямо добродетель какой—то, смотри—ка! Поэтому… может, будет лучше, если ты заберёшь Доминику к себе?

– Альберт, меня выгнали с работы. Скоро вылечу из квартиры. Бабка—хозяйка мне уже мерещится.

– Считай, что ты принят в мою команду экспертом. Я тебе сколько предлагаю, а ты всё сидишь в том аду.

Я замер.

– Спасибо, – я улыбнулся. – Где мне забрать Доминику?

– Сейчас она сто процентов на третьем этаже получает документы. Я наберу парням. Иди, Дом.

Через час маленькое хрупкое существо в страхе прижималось ко мне. Мы шли вдоль домов. За нами втихую следовали двое силовиков. Филипс убедил меня, что они не будут попадаться на глаза и уйдут, когда мы окажемся дома. Честно, я больше боюсь их, чем маньяка.

Мы добрались за десять минут. Доминика с опаской принюхивалась и оглядывалась.

– Всё в порядке?

– Да… просто мне стыдно, что я тебя в это впутала. Ты работу потерял из—за меня, прости, Доминик, – прошептала она, вздрагивая.

– Ничего, всякое бывает…

– И ты ещё меня к себе селишь! – на меня посмотрели испуганные детские глаза. – Мы знакомы всего месяц! Ты ничего не знаешь обо мне, а я о тебе! За нами охотится Би! Доминик, что ты творишь?!

– Я хочу помочь. Так уж я воспитан. Тебе нужно учиться и строить жизнь, а какой—то неизвестный гад пытается помешать. Моя мать болела, когда я проходил этот этап. Мне никто не помогал, и я поплатился нормальной юностью. Я стал занудой—доктором в двадцать с небольшим и никому не желаю такой же судьбы.

– Извини, я не знаю, кому верить, – Доминика поникла.

– Меня можешь не бояться. Филипс тоже за нас. Всё будет хорошо.

– Би говорил точно так же, – девушка потёрла руками плечи.

– И?..

– Не соврал, – Доминика толкнула открытую мной дверь. – Он никогда не врал.

– А часы? Его…

– Да. Что бы ты там не думал, все его люди носят такие же. У него есть своя банда разведчиков, поэтому я не хотела тогда говорить.

– Ты участвовала в каких—то рейдах?

– Я расскажу, Доминик, но сначала… – девушка прошла в гостиную. – Какие окна! До пола! Ты собираешь снежные шары? – спросила она, указывая на полку из белого дерева.

– Было дело. Сейчас некогда.

– Мне нравится твоя квартира. Здесь так светло! В больнице серо, – Доминика плюхнулась на ковёр—шкуру. – Теперь я расскажу тебе, как всё было…

Имени его никто не знает, его не найти ни в книгах, ни в газетах. Единственный раз, когда оно произносилось на ТВ, имел место быть в девяностых, после широкого рейда в парламенте. О нём, мне кажется, все слышали, кто тогда жил…

То было обычное утро. Я собиралась на занятия под крики отчима. Мама была во Флориде, на фотосессии. Фыркнув, я вышла из дома. Улица почему—то пустовала. Серьёзно, просто никого не было, даже автомобили исчезли. Вдруг стало темно.

Я не могла пошевелиться. Мышечная чувствительность как—то намекала на то, что меня тащили или везли. Сердце колотилось, поддаваясь инстинктивному страху.

Новым ощущением стал запах свежей шпаклёвки. Какие—то голоса слышались вблизи. Я решила молчать в тряпочку, не зная, как правильно дальше действовать. Паниковать бесполезно.

Тьма сменилась ослепительно белым светом. Глаза болели, но я смогла рассмотреть приятелей по несчастью: это были взрослые люди из зомбоящика, который так полюбился отчиму. Один из них начал кричать и рваться, но в ту же секунду упал без чувств. Я еле слышно взвизгнула и задрожала. Краем глаза я заметила группу людей в чёрных костюмах. Они были вооружены и выглядели, мягко говоря, жутко. Западня. Мне больше всего было интересно, зачем им обыкновенная девчонка—дочь модели. Если они решат шантажировать мной мамашу, то это будет бесполезным ходом. Мать я вижу раз в три месяца и какой—то любви не получаю. Я сирота.

Силовики пугали: высокие и статные мужчины с серьёзными глазами. Я принялась исподтишка изучать их. Неожиданно группа начала движение в мою сторону. Я опустила глаза. Бетон – отличный проводник, особенно, если повисает тишина.

– Крис?

– Босс отправил.

– А сам не может?

– Будь осторожен со словами. Ничто не мешает мне заложить тебя. Я надеюсь, что с девочкой всё в порядке.

– Вон. Тихо сидит. Дрожит только что—то слишком сильно.

– Спасибо. Ну, вы, конечно, те ещё идиоты, – вздох. – Велели привезти женщину! А что вы, уроды, учудили?! К кошкам захотели?!

– Кристофер, мы понимаем, что…

– Радуйтесь, что босс уехал. Если он был бы здесь, через двое суток я бы соскребал ваши останки с железа и относил в печи! Сидите тихо, пока не приедет он, усекли?!

Первые дни я провела в непонятном месте. Серые стены давили со всех сторон. Шансы на побег были ниже нуля. От скуки я царапала заколкой на бетоне кружки. Я была ещё жива, и это радовало. Попасть в логово какого—нибудь извращенца из телевизора не хотелось. Я слышала каждую каплю, каждый шаг, скрип дверей и дыхание за соседней стеной. Приложив стакан к стене, я узнала, что это какой—то опорный пункт и что босс сейчас занят, поэтому «овцой» (как мерзко) займётся какой—то Крис. В соседней комнате задохнулся астматик. Потом я просто сидела в углу, вспоминая лица своих друзей. Я не хотела домой, но и тут находиться желания не было. За попытку скребнуть себя куском стекла (мало ли, может из—за ран они меня выведут, и я сбегу) я получила пинок в живот.

И вот в один прекрасный день я услышала:

– Забери её отсюда!

– Зачем надо было бить? Жить надоело?

– Она пыталась себе навредить. Что я должен был делать?

– Набрать мне!

Шаги. Я забилась в угол и затряслась. В комнату вошёл высоченный мужик лет тридцати. Мне пришлось задрать голову, чтобы рассмотреть его лицо. Широкие плечи, тот же чёрный костюм, но уже с белым воротником. Какой—то начальник этой заварушки? У него были спокойные карие глаза, кудрявая шевелюра и плотная щетина. Я сглотнула и поджала губы.

Этот бугай (простите, слова закончились) заметил мои действия и сказал:

– Слушай меня внимательно. Я работаю с этим человеком уже давно и хочу тебе помочь. Делай то, что говорят, не спорь, иначе эти гиены тебя сожрут. Верь мне, ибо другого выбора у тебя нет.

– А Вы ещё кто? – спросила я.

– Я отвечу на этот и другие вопросы, когда мы уедем отсюда.

***

Так я попала на другой объект. Там было значительно уютнее и никого, кроме меня и того мужика.

– Меня зовут Кристофер. Здешние гиены зовут меня Крисом или ещё какими—нибудь погонялами.

– Я Доминика.

– Я знаю, – сказал он. – Я знаком с твоим отцом. Он придумал тебе имя. Ты Доминика Псих.

– Откуда?

– Скажем так, мы работали вместе до его исчезновения.

– Где я? Почему я здесь?

– Тебя случайно похитили, исполняя приказ босса. Ты когда—нибудь слышала о Би?

– Нет.

– Странно, ведь твоя мать причастна к делу.

– Я её вижу два раза в год, – я пожала плечами. Какое дело?

– Хорошо. Этим словом мы называем нашего босса. Он охотится за фашистами и подобными товарищами. Это нужно для поддержания стабильности в стране и мире. Но власть не согласна с подобным, поэтому они провозгласили его своим врагом. Да, методы весьма кровавые, но рабочие.

– Почему меня просто не отпустить? Зачем ему я? Разнообразия в жизни нет? – я хихикнула своим странным мыслям.

– Боюсь, даже чёрт не знает, что творится в голове Би. Именно поэтому я хочу тебе помочь с побегом. Босс велел тебя оставить среди тех уродов, но он уехал на шесть месяцев в Америку. Гиены не дадут мне тебя отпустить ветром в поле, а с ними тебе будет невесело: ты совсем ребёнок, они придурки. Поэтому я решил, что научу тебя выживать в этой среде. Ты сама спасёшь свою шкуру.

– Я обычная девчонка. Я не хочу связываться с каким—то психопатом—ассассином и его свитой.

– Я тебя прекрасно понимаю, но даже, если ты просто уйдёшь, не дав ему отпор, он вернётся за тобой. Я знал таких людей. Сейчас их ошмётки покоятся на кладбищах, а прах – дорожная пыль.

Какая—то чересчур глупая история получилась. Мне пришлось согласиться.

Началось моё тяжёлое обучение. По дому я не скучала, потому что Кристофер оказался хорошим человеком. Иногда он заботился обо мне пуще родной матери, хотя и пропадал время от времени. Гиенами он называл силовиков и разведчиков, которые нуждались в надзоре, пока босс зажигает в США.

– Запомни его главный принцип: лучше холодно отступить на миг, чем бороться до последнего.

– Почему он так считает?

– Босс говорит, что любой конфликт исчерпывается двумя—тремя ударами. Вдобавок, отступление помогает подкопить силы для следующего нападения. Животные так делают. Но это, возможно, даст определённую фору.

– Вы сейчас так говорите, словно я пристрелю этого вашего «дядю» во время побега.

Я училась различать оружие и боеприпасы. Логично, ведь, если дело дойдёт до драки на каком—нибудь оружейном складе, я должна знать, из чего, помимо пальца и палки, можно стрелять. Желание жить морально меня поддерживало. Я нашла свой телефон с работающей картой. Ни одного пропущенного от отчима или матери. Что и требовалось доказать.

К Кристоферу я привыкла. Страх практически исчез и к неизвестному боссу. По крайней мере, застрелиться я теперь всегда могу.

Спустя месяц меня начали учить задерживать дыхание на семь минут. Никакой страх смерти не мог прекратить хохот на первых парах. Кристофер говорил, что за семь минут можно не торопясь вскрыть наручники или замок и всплыть. Наручники вскрывать он меня тоже научил.

– Пойми, Би плевать, что ты ещё ребёнок, он не знает слов «пол» и «возраст».

– Я надеюсь, он детей не насилует, как в кино.

– Нет. Детей он не трогает. Они незначительны лет до шестнадцати. Потом у них формируется мировоззрение, от которого зависит отношение босса к ним. Он интересный человек со своими скелетами в шкафу.

– Там, по—моему, не скелеты, а скелетищи.

Кристофер преподал мне важный урок о бесполезности стратегий. Бить надо сразу по самому больному. Оказалось, что убийца страшен не планом, а своей импровизацией.

На третий месяц я училась стрелять. Лежа, вниз головой, под углом, убивать одним патроном троих. Запах пороха въелся в волосы, но занятие было достаточно интересное. Я подумала, что после освобождения обязательно схожу поиграть в пейнтбол со своими врагами из класса.

– Би отличается манерностью. Но не думай, что это даст тебе поблажку. Никогда не выпускай всю очередь сразу – поможешь врагу. Я, в принципе, предпочитаю револьверы.

– Вы похожи на героя вестерна. У Вас есть шляпа?

– Больше скажу: у меня даже свой конь имеется.

– Правда?

– Да.

Я научилась взламывать электронные замки.

Много интересного я узнала о человеке, от которого должна была сбежать. Би был повёрнут на аристократических манерах. Меня перекосило от мысли, что, наверное, придётся драться в платье. Кристофер похлопал меня по плечу и засмеялся. Стало легче.

– Его любимое: правило двух выстрелов. Когда допрашиваешь человека сначала стреляешь в колено, а затем в голову. Желание жить заставляет мозг говорить правду. А ещё Би не любит устрицы. Не упоминай о них, молчи.

Я тогда прыснула, но потом испугалась.

Так прошли ещё два месяца. Однажды мы с Кристофером сидели и играли в шахматы. Погода была ужасная: молния разрезала фиолетовое небо, дождь хлестал жестокими струями. Внезапно мужчина отошёл в поисках телефона. Я подошла к окну, как вдруг то открылось, и меня вытащили из тёплого помещения. Ничего не было видно, только терпкий парфюм ударил в нос.

Очнулась я там же, где оказалась шесть месяцев назад – в комнате с толпой взрослых. Страшно. Они молчали, шептали, наверное, молясь. Я стала оглядываться. Кристофера нет. Что делать?

Внимание привлекла решётка у открытого окна. Я неожиданно вспомнила первый принцип своего противника.

– Отступать, значит, – прошептала я, подтянувшись на локтях к окну. Глядь, а решётка—то слабая. Не мудрствуя лукаво, я толкнула её. Железо соскочило с реек. Свобода.

Вылезаю. Соседи не обратили на меня внимания, хотя я пыталась их вытащить.

Темно. Я оглядываюсь. Прожекторы лениво освещают территорию. Перелезла через ограждение, сдирая кожу в кровь. Кусты. Я вылезла из зарослей и пошлёпала по лужам.

Шум мотора и свет заставили меня замереть. Из чёрного «Бентли» вылезла фигура, раскрывая большой тёмный зонт.

– И куда мы?

Голос прозвучал так сладко, так напевно. Я проигнорировала его и пошла дальше.

Неожиданно меня прихватили за плечо. Сердце заколотилось.

– Идём со мной. Ты отступила, оценив свои возможности, а не от страха.

Я поворачиваю голову. Чернильные глаза глядят, не мигая. Би, нисколько не смущаясь, пытается растормошить меня:

– Эй, очнись! Я не собираюсь тебя убивать. Идём! Холодно. Ты промокла, – с этими словами он впихивает мне зонт, снимает красное пальто и набрасывает его на мои плечи, затем, аккуратно взяв за руки, ведёт в сторону чёрного автомобиля. Я впадаю в истерику, но, заметив Кристофера, успокаиваюсь. Всё будет хорошо. Я ещё толком ничего не видела в темноте, только красные части пальто и чёрные перчатки. Жуть какая!

Дрожа, словно осиновый лист, сажусь. Тепло обжигает холодную кожу. Хочется спать, но я боюсь себе этого позволить.

Алый салон, тихий гул мотора и резкий запах дорогого насыщенного, чуть горьковатого парфюма. Тот, кто вытащил меня через окно пах также. От данной мысли мне стало не по себе.

Я решила посмотреть на того самого «дядю». Кристофер спокойно сидел за рулём. Я начала медленно поднимать глаза. Честно, чуть не подавилась. Ожидая увидеть кого—то страшного и староватого, я не подумала о том, что могу так сильно ошибаться. Рядом сидел мужчина не очень высокого роста. Если придираться, можно было дать ему лет тридцать пять. Необычное лицо, которое вообще не подходит убийце, зачёсанные назад пушистые тёмные волосы, тонкие бледные губы, лёгкая щетинка. Глаз я не видела, он прикрыл их ладонью, с которой была стянута перчатка. Голубые вены выделялись на тонкой светлой коже. Одежда была какой—то странной для поездки в США на переговоры: чёрный костюм, но не такой, как у силовиков. Пиджак с запонками из белого золота и чёрных брильянтов, чуть расстёгнутая агатовая рубашка и брюки. Он вздохнул, и я увидела ослепительно белые подтяжки.

Би издал какое—то рычание и отнял руку от лица. Я вновь увидела чернильного цвета глаза. Мужчина помассировал виски и спросил:

– Кристофер, мы вовремя приедем?

– Не факт, сэр. Видимость практически нулевая, – ответил водитель.

Би задумчиво размял шею, поплотнее укутал меня в своё дорогущее пальто. Я дернулась и дико, трущобными воспалёнными глазами посмотрела на него. Би что—то в них прочитал. Сказать, что мне было страшно – промолчать в пустоту.

– Боишься? – голос был необычный, с лёгкой хрипотой.

– Нет.

– Тогда почему насупилась? Я же не кусаюсь, в самом деле.

– Сложно оставаться спокойной в одной машине с убийцей, – смогла выдавить из себя я. Сердце начало выползать из глотки. Чего я боялась, было непонятно: то ли он был слишком хорош для себя, то ли слишком плох для всего этого.

– Во—первых, я не убийца. Во—вторых, ты перешла порог моей немилости. В—третьих, в машине Кристофер, – прошипел Би.

Я зевнула и почувствовала немного женственную руку, вдавливающую в сиденье. Поддалась, ощущая сонливое тепло. Изнеможение брало верх, но я не закрыла глаза, продолжая таращиться в потолок. За окном шумит вода, а Би не может смириться с моим недоверием. Я с его присутствием тоже.

– Мне поклясться?

– Не поможет.

– Я такой же был, а потом начал стращать преступников, – Би сменил позу. – Твои односложные ответы никак не вяжутся с разговорчивостью, которую приписывал тебе Кристофер.

– Просто Кристоферу я доверяю больше, чем Вам, – я зарылась в пальто.

Би выгнул бровь.

***

Мне выделили комнату на втором этаже особняка, персонал которого перемещался незаметно, а он там был, судя по хирургической чистоте. Этот огромный домина был знаком мне по фотографиям. Я думала, что он заброшен.

В первую же секунду, когда за мной захлопнулась дверь, я ушла в ванную.

Горячий душ всё исправит.

Несмотря на дрёму в автомобиле, сонный мозг грозил полным отключением, поэтому окрашенная кровью вода была замечена не сразу. Жжение отрезвило сознание. Содранная кожа коленей дала о себе знать. Шипя, я выбралась, наскоро оделась и начала искать аптечку или врача – как повезёт.

Скулю от саднящей боли. Организм не слушался, мышцы ныли. Села на кровать. Тут дверь открылась.

– Ты чего пищишь… Чёрт подери! – Би проносится по комнате, перекапывая шкафы. Наконец он садится рядом, подавая ледяное полотенце и веля приложить его к бедру, на котором уже расплывался гигантский синяк. Сам Би принялся рыться в небольшом саквояже.

– Дай руку, – тёплые костлявые пальцы осторожно берут напряжённую кисть. Я заскрипела от перекиси водорода и туговатого бинта. Лицо мужчины спокойно. Понимания происходящего не было.

– Ложись, – он принимается за колени, – Болит? Хрустит?

– Просто саднит.

– Тебе лет сколько?

– Через неделю шестнадцать.

– Ммм, думал, младше. Ноги, как у балерины.

– Претензия?

– Факт, – Би пожал плечами, – Сразу ясно, что тебя дрессировали, хотя я не просил. Я хотел лишь, чтобы они грамотно выполнили поставленную мной задачу. Крис всегда отличался неоднозначным восприятием каждого моего слова.

– Кристофер… он, что такой особенный?

– Да, пожалуй. Человек с задатками отца-добряка. Его у нас очень любят за это.

– Что случилось с теми людьми?

– Не завидуй им, – мужчина усмехнулся, показывая чуть кривоватый зуб. – Как зовут?

– Доминика Псих.

– Сумасшедшая фамилия.

– Чёрный юмор?

– Убийственная шутка. Не туго?

– Нормально, спасибо. А как действительно зовут Вас? Мне не сказали Вашего имени.

– Тебе не нужно его знать, Доминика. Я просто Би, – мужчина встал и вышел из комнаты, медленно закрывая за собой дверь. Я нырнула под одеяло и отключилась, подогнув саднящие ноги.

Наутро боль притупилась, но «грация слонёнка» никуда не делась. Я кое—как спустилась в низ, чтобы осмотреться и, возможно, перехватить что—нибудь на завтрак, хотя поесть для меня было пока трудновато. Но события резко поменяли свой ход.

– Боже, почему кто—то до сих пор покушается на Кейнов!

Я пожала плечами, стоя в холле. Би резко отхлебнул сухого красного из бокала: другое вино он не пил.

– Босс?

– Да, Кристофер?

– Можно я заберу Доминику на пару слов?

– Разумеется.

Кристофер увёл меня в другой конец особняка.

– Он невероятно зол и бездумен сейчас. Будь осторожна, – прошептал он.

– На кого покушаются?

– Один из его прошлых сподручных имел семью и был убит. Би защищает их.

– А Вы тоже мечтаете о семье? – осторожно спросила я.

Кристофер по—доброму улыбнулся.

***

– Спасибо, Кристофер, – поблагодарил мужчину Би, когда тот принёс вино. – Больше ничего не нужно. Можешь идти спать.

– Слушаюсь, сэр.

Би остался на балконе один. Полы кровавого халата и ворот чёрной рубашки подрагивали на вечернем ветру. Тонкие пальцы осторожно проводили маленькие линии по холсту, словно от их размещения зависело всё существо.

– Что скажешь?

Я, наблюдавшая исподтишка за маньяком, взвизгнула от неожиданности.

– Как Вы узнали?

– Это было ожидаемо, – Би ухмыльнулся. – И всё—таки: тебе нравится?

Я всмотрелась в полотно, которое оказалось точной копией ночного неба и далёкого, темнеющего в синих тонах солнца. Фантастика.

– Это прекрасно.

– Благодарю. Хочешь вина? – Би наполнил один бокал.

– Нет, спасибо, я не пью, – я замялась, опуская голову. – Вы были очень злы утром.

– Я прошу прощения за данное поведение, – сказал Би. – Я стараюсь сдерживать свой гнев.

– Почему Вы охотитесь на преступников, сами являясь преступником?

– Люди… я абсолютно уверен, что величайшее творение природы стало ей врагом. Им можно внушить всё, что угодно, и они, словно дикари, будут поглощать и радоваться этому внушению. Неважно, что бросишь – сожрут без остатка. Они думают, я монстр, только потому что им это сказали. Это никак не контролируется. Хорошее и плохое нынче размыто. Человеческий ум уже заполнен внушениями, – Би снял халат, оставаясь в чёрных брюках и рубашке, которые скрывали большую часть его тела в ночной глубине. – Наше мышление скованно. СМИ продалась и заставляет нас делать ровно то же самое – превращаться в безмозглых рабов. Наши кумиры, идеалы – выводки пропаганды. Люди не готовы осознать своей ошибки. Они поддаются красивым лицам, голосам, красивым женщинам и шикарным мужчинам из глянцевого мира. Те, в свою очередь, завязывают им глаза и тащат в круги забвения и стерильности. Мир – синтетика, Доминика, – Би сделал несколько мелких мазков.

– И Вы думаете, что людям уже никак не помочь?

– Смерть лечит всё, но даже она не способна побороть этот массовый гипноз. Впадая в прострацию, ты замечаешь, как приглушаются все звуки. Наше понимание имеет чудовищное искажение. Люди глупеют, появляются голод и болезни. Внушение – чума, которую мы не способны победить. Это цикл нашего существования, система, где каждый элемент является вспомогательным. Ушёл один – пропали все. Цепная реакция. Из—за этого она так смертоносна. Люди – добытчики, а топливо – внушение. Сама производит, сама потребляет – никаких отходов. Прервать систему – открыть миллионам глаза. Она газ – нужна лишь искра.

– То есть, Вы убиваете людей, чтобы на их местах появлялись новые?

– Таков неестественный отбор, – мужчина потянулся, – Хотя, если считаю нужным, я могу и совершать убийства на заказ. Встречаются люди, с которыми я солидарен. Обычно они потом тоже попадают под раздачу, потому что зарятся на чужую жизнь. Кстати, – Би поднял свой халат, – мы через год едем в гости к одному из лордов. Тебе понадобится платье.

– А куда едем?

– Лондон.

– Из Девона до Лондона? – переспросила я с нудным удивлением, – Это же…

– Да, это очень далеко, но Кристофер любезно вызвался нас везти. Его бросила девушка.

– Бедолага.

– И не говори! – Би хлебнул вина. – Несчастный человек. У него даже никаких родственников сильно—то нет… Зато мы можем лететь на конвертоплане.

– Он ещё и конвертопланом управляет?!

– Конечно. Кристофер может укротить любую вундервафлю.

– А с какой целью мы едем в гости? Я не хочу, чтобы на моих глазах кто—нибудь умер.

– Ты боишься смерти? – спросил Би.

– Есть немного, – я потёрла плечи.

***

– Всё чисто, сэр, – сообщил Кристофер.

– Двигатель не глуши, – Би вылез и вежливо подал мне руку.

– Приятной охоты.

Ноги побаливали от каблуков. Чёрное платье уже надоедало и не имело ничего из того, что имеют диван и пачка чипсов. Я старалась держать лицо, но злостные лямки бесили своим непостоянным местоположением.

Би прекрасен. Тёмные волосы были чуть зачёсаны назад, серебристый пиджак поблескивал в медовом свете хрустальных люстр. Ровный шаг тянет за собой, попутно отгоняя журналистов. Огромный дом был доверху заполнен магнатами и представителями власти.

– А долго нам ждать приглашения? – спросила я.

– Полчаса, – Би поправил рукава, – А пока можем развлечься. Пить нельзя, но можно попробовать вон те канапе с креветками.

– Там есть устрицы, – я принялась глазами исследовать шведский стол, но тут же притупилась, осознав глупость своих слов.

– Мерзость, – шипение с фырканьем. Как кот на цитрусы.

– Вы тоже не любите их.

– Аж, трясёт, – Би передёрнул бровями. Шикарный мужчина с бездонными синими глазами и гладко выбритым на нестареющим лицом – все присутствующие дамы уже успели пощебетать о своем, девичьем, осматривая симпатичного джентльмена с головы до ног.

– Вы британец? – спросила я.

– Ещё немного англичанин и бельгиец. А что?

– Да, так… Мой отец тоже с англо-бельгийскими корнями. Это единственное, что я знаю.

– Что произошло? – взволнованно спросил Би. Честно, не ожидала я такой реакции. А уж его мирное прельстительное поведение в моём отношении меня пугало, ибо я всё ещё похищенная этим миловидным негодяем восемнадцатилетняя дурочка. И что от него ждать – пёс знает.

– Пропал без вести. Мама редко его вспоминает.

– Мне очень жаль. Зря я, наверное…

– Нет. Лучше с маньяком, чем с моим отчимом, – я вздохнула. – Мне просто не везёт.

– Везение – вещь субъективная. На него лучше не надеяться. Знаешь, в соседней комнате, по—моему, подают горячий шоколад по—итальянски. Принести?

– Да, спасибо.

***

(Спустя пять минут, Би вернулся в залу с двумя кружками горячего шоколада. Доминики там не было. Мужчина стал прислушиваться. Услышав странные звуки наверху, он поставил напитки на стол и поднялся по лестнице на крышу, где Кристофер преспокойно попивал водичку.

– Я за оружием.

– Что—то случилось?

– Доминика пропала, – объяснил Би, доставая два пистолета и засовывая их под пиджак. – Меня, скорее всего, хотели выловить. Напиши здешним парням, пусть заберут лорда и привезут его ко мне. Там я подумаю, что с ним делать. И, прошу, подгони конвертоплан к балкону.

– Хорошо, – Кристофер достал телефон.

Би спрятал пистолеты и поспешил на второй этаж. В кабинете лорда что—то шумело. Недолго думая, мужчина со всей силы выбивает дверь ногой. Древесина с хрустом падает. В центре комнаты привязанная к стулу Доминика ударяет одного из охранников. Грохот останавливает драку.)

– Это старый извращенец приставал ко мне, но, как видите, со мной пока всё в порядке. Боже, храни Кристофера!

Би возбуждённо обшарил комнату глазами.

– Мне помнится, Вы обещали, что не притронетесь к моему человеку, – сказал Би, пристреливая двух охранников.

– Ты ревнуешь? Я не думал, что эта малолетка… – засмеялся лорд.

– А что так заметно? – прорычал Би. – Нет, не ревную, но ты совершил тотальную ошибку. Я расторгаю договор.

– Что?

– Твои преступления вскроются, – маньяк вынул второй пистолет и выстрелил в лорда.

– Боже! – взвизгнула я в третий раз, прерывисто дыша.

– Это дротик. Спит. Точно всё в порядке? – меня освободили.

– Да—да, спасибо. И что теперь?

– Бежать. Он уже вызвал полицию.

Мы выбежали на балкон. Огни далёкого города весело поблескивали, а с неба начали сыпаться ядрёные капли. Где—то наверху шумели лопасти. Би схватился за чёрную перекладину.

– Обними меня.

– Чего? – переспросила я.

– Обними, иначе останешься. А они там головой не думают, особенно, когда видят молодую девушку в шикарном платье.

Сильная рука подхватывает меня за талию. Я вцепилась пальцами в бока мужчины. Гул усиливается. Конвертоплан начинает движение. Земля уходит из—под ног. Я, испугавшись, жмусь сильнее. Би хихикает:

– Не бойся, я держу тебя.

– Срамное это платье…

– По—моему, очень даже тебе идёт. Выше ползи, – Би подтягивает меня одной рукой за плечи вверх и смотрит на конвертоплан, из которого высунулся человек с рассечённым белой полосой виском.

***

– Ну, и приключение, скажи же?

– Да. Теперь я до самой смерти буду бояться всяких сальных мужланов, – я размяла шею. – Спасибо.

– За что? – Би поднял брови.

– Что не убили при мне тех людей и что вмешались, – я закрыла лицо руками. Мотор «Бентли» зарычал сильнее.

– Эй, всё хорошо.

– Мне было страшно, правда. Я подумала, что опять получу на орехи. А Вы выломали чёртову дверь, – я неожиданно для себя начала плакать.

– Чего ты? Всякое бывает. От плохих людей не укрыться, – он протянул мне белоснежный платок.

– Я не должна плакать, я должна держаться…

– Сильные люди…

– Зачем Вам я?! – хрипло крикнула я, смотря в чернильные глаза.

Кристофер ощутимо вздрогнул за рулём. Би молчал. Я не могла отдышаться. В тот момент могло случиться всё, что угодно. Поздно накатило осознание, поздно включился здравый смысл. Я забыла про ту осторожность, которую мне прочил Кристофер в течение шести месяцев. Я поняла, что единственная причина моей целостности и сохранности – кудрявый прислужник, чуявший сейчас всем своим нутром, что дело накаляется, что, возможно, я могу поплатиться за своё присутствие здесь в полном сознании и адекватности.

Меня пробрал страх. Я почувствовала желание опустошить желудок и спазмы в животе. Сердце колотилось невероятно, тело начало промерзать. Я не могла даже моргнуть.

Би приложил два пальца к моей сонной артерии и что—то прошептал. Я начала задыхаться от ужаса. Эти бледные нечеловеческие руки с омерзительно длинными сильными пальцами… От прикосновения мне стало совсем дурно, панически страшно. Тело выкручивало от желания двигаться и бежать, кричать, но что—то сверху давило, с пудовым усилием заставляя неметь всеми конечностями.

– Доминика, ты очень важный человек, потому…

– Босс!!

Темнота…

***

– …Я очнулась уже в больнице. Меня допрашивали, – закончила Доминика и вытерла слёзы, – Я боялась, но он ни разу не причинил мне боли. Тот год я прожила хорошо.

– Ты винишь кого—то в том, что случилось?

– Он не успел сказать что—то важное, я чувствую, – девушка села на диван.

– Может чай?

– Давай…

Спустя пять минут я вернулся из кухни с двумя чашками ромашки и тарелкой зефира. Доминика обхватила чашку и молча начала без остановки пить. Я откусил зефир и посмотрел на неё. Девушка выдохнула и улыбнулась мне.

– Случалось ли там что—то странное? Как он себя вёл?

– Слишком тепло ко мне относился. Хотя иногда я слышала крики. Однажды я наступила в лужу крови, когда зашла умыться на первом этаже. Представь: холодная светлая плитка в ванной, три ночи… Я спустилась вниз, потому что наверху краны не работали. Было влажно и темно. Я зашла в уборную, включила свет и увидела на стенах красные разводы. Это были чьи—то ладони, отпечаток лица. Чем—то тухлым воняло. Я просто стояла там, смотрела на стены…

– Как в фильме ужасов?

– А—то. Такое ощущение, что там кого—то долго убивали. Вспомнила!

– Что?

– Слушай…

Уже прошло много времени с момента моего попадания в «злачное место». В один момент я сидела в комнате, а та была не сильно большая: окно большое с широким подоконником, рядом кровать и шкафы. Я смотрела вниз из окна на зелёную лужайку заднего двора, влажного от недавнего дождя, и пила чай. Было уютно. Но внезапно за моей спиной хлопнула дверь и послышались тяжёлые шаги. Я повернула голову.

В проходе стоял Би. Я немеющими руками поставила чай на подоконник и спросила:

– Вы что—то хотели?

– Кристофер сказал, что из дома тебя вытащили разъярённую. Почему?

Мужчина мрачно смотрел на меня исподлобья. Жуть какая, в особенности, потому что в этом положении его глаза начинали светиться белым.

– Я тогда поссорилась с отчимом. Обычное дело: наша ненависть взаимна. Мать не живёт с нами. Я даже не уверенна в её родственности, хотя в документах пишут, что она меня родила.

– Он тебя бил?

– Вам—то какое дело? Вы и Ваши люди меня чуть вообще не убили, – я фыркнула.

Чернильные глаза вмиг наполнились чем—то страшным.

– Сними верх, – спокойно сказал Би.

– Зачем? – спросила я, выпучивая глаза. Внутри что—то задавило, затряслось и похолодело. Я попятилась от брюнета в надежде нырнуть в ванную и там перелезть через окна на этаж ниже, чтобы спокойно найти Кристофера, с которым шансы выжить росли на глазах. Но не успела

Мужчина резко подошёл ко мне со спины и стянул свитшот. Я съёжилась, оставаясь в одном спортивном топе. В горле собирались слёзы.

Тонкие пальцы прошлись по коже воротниковой зоны.

– Шрамы. На простые побои не похоже. Что он делал? – хрипло произнёс Би.

– У меня ещё и под челюстью шов. Он просто кидал меня на дверные косяки, шкафы, будто тряпку, – мои глаза наполнились слезами. – Я не знаю, почему… Всем всегда было наплевать на это. Я попадала на ступени, углы, ручки мебели. Мне зашивали бок… Травмпункт стал вторым домом для меня, а любимая еда – ибупрофен, особенно, если у идиота в руках оказывалась бутылка или какой—либо другой предмет.

– Мать хорошо платила органам опеки, – прошептал мужчина, нежно ощупывая левый бок, на котором и сейчас можно заметить яркую полоску. – Мне так жаль.

– В тот день я легко отделалась синяком под глазом, но разозлилась. Я устала от безразличия к себе. У меня нет родителей, а сверстники считают меня мазохистской. Мне хотелось покончить с собой или сбежать, но уходить мне сильно некуда.

Я села на кровать и натянула свитшот обратно, поджимая под себя ноги и утыкаясь в колени носом.

– Может, оно и к лучшему, что мне суждено умереть здесь.

– Не говори так, – Би сел рядом.

– Вы ведь могли прикончить меня, как случайного свидетеля. Почему не сделали?

Чернильные глаза посмотрели на меня, моргнули и смягчились.

– Я помогаю случайным людям время от времени. Доминика, ты не заслуживаешь к себе плохого отношения.

– Я видела какие—то пятна внизу, в уборной.

– Не беспокойся об этом. Ты в безопасности, – мужчина встал и вышел из комнаты.

***

– Так и сказал?

– Ага. Но всё равно он страшный. Особенно после того, как узнаёшь про леопардов, кровь и печи, – Доминика убрала с лица волосы.

– Ты бы хотела его ещё увидеть?

– Не знаю. Лучше бы забыть вовсе, но не могу: отчим бы меня убил, если бы Би решил вернуть меня домой. С ним было… лучше?

Глава IV «Жнец»

Декабрь скребётся в окно. Доминика поступила в колледж искусств, я работал в полиции. Там было лучше, чем в больнице.

Ночь. Голова тонет в подушке. Неожиданно слышится шум. Сонный и разморенный, я заглянул в соседнюю спальню. Хрупкая фигурка сидела у окна, поджав ноги и тихо плача.

– Что случилось? – я коснулся костлявого плечика, ощущая до боли знакомые мурашки.

– Всё ложь. Так не бывает. Доминик, мне страшно.

– Ты чего?

– Это сон. Какой—то слишком крепкий сон.

Я понял, о чём она говорит.

– Это не сон, – я сел рядом, – Всё реально.

– Из—за таблеток я путала два мира. Может быть это очередная галлюцинация?

– Нет, Доминика.

Вдруг девушка прижалась ко мне, утыкаясь носом куда—то в плечо. Искреннее, мучительное отчаяние слышалось в стуке заячьего сердца. Я обвил её руками, чуя рвение защищать это болезненное существо.

Спустя час, я пошёл к себе. Наполнив стакан водой, я посмотрел в окно. Город не спал.

– Доминик…

Хриплый голос мужчины. Я на миг готов был упасть в обморок. Это какие же воры…

– Доминик…

Я оглянулся. За мной стоял невысокий брюнет. Огни города чуть освещали геометрическое лицо. В голове промелькнула какая—то мысль.

– Би…

– Молодец, – он улыбнулся.

Я не знал, что делать. У меня в кухне сейчас находится опасный преступник, поубивавший половину парламента. Он был в точности таким, каким его описывала Доминика.

– Вы! – вскрикнул я и почувствовал, как мне на голову надели мешок и вкололи что-то в плечо.

***

В висках, ускоряясь, стучали маленькие молоточки. Я приоткрыл глаза, чувствуя давление в разных частях тела. Связан. Сижу в позе алмаза на полу.

Я покрутил головой: огромные окна комнаты в квартире были завешаны алыми шторами, на стенах висели фотографии и газетные вырезки, за спиной – дверь. Передо мной на журнальном столике на подставке приторно чуть дымилась кисэру.

Я дёрнул руки, ноги, спину – безрезультатно.

– Меня много лет обучали ходзёдзюцу. Не беспокойся: верёвки шёлковые и не причинят тебе боли, – сзади застучали каблуки.

Пот побежал по затылку. Никакие приёмы не могли успокоить мозг, увидевший Би, о существовании и степени ужасности которого я знал по рассказам Ники да уликам моего друга.

Би поставил на столик три большие горящие свечи, взял трубку и с сурово опущенными бровями втянул дым.

– Я рад познакомиться с тобой. Прошу прощения за столь внезапное вторжение в твою жизнь.

– Доминика… если…

– Доминика спит в гостевой комнате твоей квартиры и ни о чём не догадывается, – сухо перебил меня мужчина. – Она настолько тебе дорога, что отбивает инстинкт самоcохранения?

Мои внутренности заныли. Я приоткрыл рот и выпучил глаза.

Би низко хмыкнул, выпуская очередную затяжку.

– И как же столь успешный молодой психиатр решился отдать свою жизнь за жизнь незнакомки? Давай подумаем вместе: ты воспитывался любящей мамой, врач, а все они дают клятву Гиппократа. Доминика – бедное существо, маленькая девочка, которую жуткие псевдородители чуть не довели до самоубийства; настоящий отец пропал, и мать, кстати, тоже; вскоре её похищает страшный и жестокий монстр, и после всего вышеперечисленного Доминика попадает в дурдом. Ты полез туда с «Клянусь Аполлоном врачом, Асклепием, Гигиеей и Панакеей, всеми богами и т.д.»?

– Не знаю, – я опустил голову.

– Пошёл против системы, против своих принципов прямо в пекло, а теперь боишься говорить.

– Я не шёл против своих принципов. Я шёл против начальства, которое пыталось угробить Доминику.

Глаза заискрились новым оттенком голубого.

– И взяточная история у тебя чиста… Я помогу вам.

– Что? – я вздрогнул.

Би, словно тень, скользнул за меня и дёрнул за узел на спине. Шёлковые верёвки вмиг расслабились, и я освободился от них.

– Сиди спокойно – или мне придётся снова обездвижить тебя, – мужчина ушёл, захлопнув дверь.

Я привстал на коленях и подкрался к окну. Отодвинув немного штору, я увидел свой дом и тихонько спавшую Доминику под одеялом и пледом, тепло завернувшись в них. На прикроватной тумбочке светился зелёный ночник в виде гриба с эльфами.

Всё это время он следил за нами. Всё это время он был рядом. Всё это время он дышал нам в затылок.

Я сел около столика и закрыл лицо руками, пытаясь восстановить дыхание.

Би возник в проходе с бутылкой и двумя пузатыми бокалами.

– Я же сказал, что помогу вам. Не бойся меня, Доминик, – мужчина открыл штопором вино. – Удивительно, но эта бутылка досталась мне от по—настоящему верного человека. Единственной его ошибкой за всю жизнь было рассказать мне о своей семье.

– Вы… убили их?

– Пф, – брюнет вздул щёки и смешно выпучил глаза. – Я похож на человека, который способен причинить вред невинной женщине, которая два дня назад, простите, стала матерью, и её маленькому ребёнку?

– Не знаю… Но в чём заключалась ошибка?

– Работа остаётся на работе, а дом в доме – нельзя смешивать, – Би наполнил два бокала и протянул один мне. Лицо мужчины было спокойно, в глазницах лежали лёгкие морщинки. Мирный и умный взгляд. Я понюхал бокал и сделал осторожный глоток.

Мужчина вновь закурил.

– Филипс до многого додумался?

Я вздрогнул.

– Расслабься, я наоборот хочу его спасти.

– Почему?

– Скажем пока так: у нас общий враг, – уклонился от чёткого ответа Би. – И он пытается убить вас всех. Я против умерщвления невинных, поэтому прикрою вас и найду его. Я хочу, чтобы ты был начеку.

– Я меня есть вопросы о Доминике.

– Конечно, спрашивай обо всём, что поможет поскорее найти отравителя и скорректировать последствия.

– Она точно не сумасшедшая, но очень странно себя ведёт, когда я спрашиваю о Вас.

– Часы?

– Откуда?..

– Догадался, – фыркнул Би. – Их носят все мои люди.

– Что реально тогда происходило?

– Всё то, что рассказала она. Ничего более, клянусь.

– Босс? – в комнату заглянул тот кареглазый мужик из бара. Наверное, это и есть Кристофер.

– Докладывай, чего молчишь?

– Ещё трое. Поцарапали окошко маленько.

– Видишь? – сказал Би. – Тебя даже с работы выгнали не случайно.

– И что делать? Поверить Вам?

– Хотя бы. Мой тебе совет – езжай со своей подругой к маме на каникулы. Частный дом легче обезопасить. Доминике про меня ни слово. Даже, если спросит, увидит похожего. Кристофер проводит тебя до дома.

Снег сыпал мелкими хлопьями. Погода была серая, немного грязная и влажная. Я поправил воротник своего серого пальто, которое выкрали из квартиры вместе со мной.

– Доминик? – мы наконец-то пожали руки. – Я Кристофер.

– Я так и подумал. Что же за враг-то там такой?..

– Прости, пока сказать не могу. Не бойся, если язык распускать не будешь, то поживёшь до старости. Би не такой страшный, каким кажется.

– Босса не закладывать, так это у вас? – сострил я.

***

Холод овладел городом, многие ждали Рождества, а я ждал развязки истории, в которую впутался. Мне было страшно, но я не показывал этого.

Рутину бесконечной работы нарушил приезд моей мамы. В тот день я сидел на кухне и пил чай. Доминика ушла на занятия. Звонок.

– Дом, сыночек! – мама поставила пакет и обняла меня.

– Мам? – я хлопнул глазами от удивления.

– Ну, неужели я не могу навестить своего любимого мальчика? – она разделась и прошла в гостиную, – Как у тебя дела, золотце?

– Всё хорошо, мам, – я улыбнулся.

– Как работа? Легавые не мешают?

Я засмеялся:

– Ты всё ещё любишь комедии про полицейских?

– И шпионские боевики, юху! – выпалила мама. – Мы должны посмотреть парочку в Рождество. Думаю, надо позвать тётю Ли и всех наших друзей.

– Ага…

– Доминик, я пришла! – послышалось.

– Я не знала, что ты с девушкой. Ничего мне не сказал! – фыркнула мама.

– Мы соседи, мам.

– Ой, – Доминика показалась в коридоре, – простите!

Миссис Кейн прищурилась. Я вспотел.

– Мам, это Доминика. Ей нужна была помощь с жильём.

– Я Аманда.

– Приятно познакомиться, – сказала девушка.

– Ты безбожно худая. Этот засранец тебя совсем не кормит?

– Всё в порядке. И Доминик не засранец.

– Это я тоже знаю, но тебе срочно необходим мой вишнёвый пудинг! – мама взяла Доминику за руку и повела на кухню. Слава богу, пусть позаботится хоть о ком—то, кроме меня.

Они быстро подружились и проболтали до трёх ночи. После мама устроила мне расстрел:

– Вопрос первый: ты влюбился?

– Мам, не начинай.

– Честно, Дом. Не ври.

– Не знаю, наверное, да! – неожиданно для себя выпалил я. Что я наделал, дурень белобрысый.

Мама подняла брови.

– По тебе видно: вон уши красные. Она знает?

– Я сам ещё толком не разобрался.

– Не тяни. Ты, по—моему, тоже её симпатичен.

– Думаешь?

– Дом, – хихикнула мама: – в любом случае, не тяни. Надеюсь, что хорошо пойдёт, и у меня появятся внуки.

– Мам! – заскрипел я, отклоняясь на стуле.

– Дом, тебе без пяти тридцать. Я же переживаю за тебя. Отец хотел, чтобы ты прожил достойную жизнь с близким человеком. Я не давлю, Дом, но он был прав.

– Он бросал тебя на месяцы, уходя, чёрт знает, куда. Прости, мам.

– Поэтому не бросай нас. Я твоя мать, она возможная спутница. Не будь, как отец.

Я прикусил губу.

На экране мобильника всплыло сообщение от Филипса:

«Дом, вы в дерьме. Вокруг вашего дома было замечено штук десять агентов Би. Не подавайте виду, я уже направил сигнал тревоги в спецслужбы. Надеюсь, что всё обойдётся.»

– Мам, а ты не будешь против, если мы поживём какое-то время у тебя?

– Сдурел такие вопросы задавать. Мои двери для вас открыты всегда, – мама крепко обняла меня.

Глава

V «Sell yourself to save your soul»

Вот уже неделю мы с Доминикой живём у моей мамы. Коттедж располагался в уютном районе и за долгие годы своего существования не утратил ни крупинки своей привычности и тепла. Единственное, пожалуй, действительно плохое воспоминание о нём связано с моим отъездом в интернат, а так я любил сюда приезжать, потому что только на этой тихой улице жил человек, которому я был по—настоящему дорог.

Ёлка, наряженная в сотни цветных огней, мирно стояла в гостиной. Вкусные запахи овевали комнаты: мама занималась выпечкой, а Доминика, натянувшая на себя очередной оранжевый свитер со снежинками, под её строгим носом варила горячий шоколад. По радио крутили «Queen», за окном веселились дети.

Я сидел в гостиной в кресле, которое когда—то купил мой отец на распродаже, сказав маме, что оно самое удобное в мире. На столе, около камина, стояла корзинка с имбирным печеньем. Цветные звёздочки из глазури блестели в тихом треске дров. Я не чувствовал себя спокойно. Первое декабря клеймилось в моей голове, меня охватила паранойя, но ни убийц, ни подозрительных людей в чёрных пиджаках я не видел. Неужели мне всё это почудилось, или Би действительно так хорошо выполняет свою работу?

– Дом, – позвала мама, – иди открой дверь. Кто—то стучал.

Я поднялся с кресла и, улыбнувшись, направился в прихожею. Венок с Санта—Клаусом мне подмигивал. Жуткий дед, если честно, надо будет купить новый в следующем году. Я потянул за ручку.

На пороге стоял мужчина – низенький брюнет в белых брюках, чёрном бушлате, покрытом снегом, тёмно—синем свитере с горлом (ну, да, мой, с оленями, тут инфаркт схватил). Я незамедлительно узнал человека. Он улыбался, держа в руках небольшую коробку с голубой лентой.

– Здравствуйте?

– Добрый вечер, Доминик, – прошептал он.

– Что Вы здесь делаете?

– Вас сторожу. В дело вмешались все: и правительство, и фашисты. За голову Доминики выкатили нехилую сумму. Боюсь, что сидеть на дне слишком долго вы не сможете.

– А Вы?

– Я имею чистейшее представление о том, как будут действовать киллеры. Поиграем сначала в «паровозик», а потом в ящики, – прошептал Би, намекая глазами на маму, которая появилась за моей спиной, – С Рождеством!

– И Вас.

– Я переехал сюда буквально только что, извините за внезапный визит, Миссис Кейн.

– Аманда. Это Доминик – мой сын.

– Бингхэм, – улыбнулся мужчина.

– Зайдёте? – пригласила мама. – Вы кажетесь одиноким.

– Кстати, я не знал, что можно подарить вашей семье, поэтому принёс сервиз из японского фарфора, – он протянул коробку.

– Батюшки, таких же не найти и во всей Британии, даже в интернете.

– У меня есть друзья в Японии.

– Заходите! Нельзя праздновать Рождество в одиночку, – мама взяла Би за руку и затащила в дом.

Я молча наблюдал за ним. Брюнет снял пальто, улыбнулся. Он был похож на доброго дядюшку, выглядел уж слишком безобидно. Я не верил ему, замечая, как легко эта маска путает людей.

– Доминик? – меня тронули за плечо.

– Дом, если ты будешь меня так пугать…

– Ладно тебе! – девушка обняла меня, и моё сердце ухнуло вниз.

– Доминика, знакомься, это Бингхэм – наш сосед, – мама представила брюнета, – Это Доминика.

Девушка нахмурилась. Неужели узнала?

– Очень приятно, – Би улыбнулся. В чернильных глазах светилась радость и что—то ещё непонятное мне.

– Взаимно. Вы кажетесь мне знакомым.

– Не уверен, что мы встречались, я в течение двадцати лет жил в Азии.

Я задумался. Зачем он ей врёт? Почему он не посвящает Доминику в курс дела? Боится или имеет план? Мне казалось, что Би и девушку связывали не только похищение и возможный стокгольмский синдром. Было там что—то, чего не знает или не понимает Доминика и умалчивает Би.

***

Шли недели. Би не появлялся у нас, я видел его через окно дома, когда уходил по делам. Мама вечерами учила Доминику вязать. Мне кажется, если бы не возраст и мои чувства, она бы удочерила девушку. Я чувствовал себя нормально и спокойно, попивая чай на кухне. Наверное, я начал наконец—то созревать, понимать, что такое близиться к третьему десятку лет.

Доминика отпраздновала свой двадцатый день рождения. Среди подарков оказалась странная чёрная коробка. Я уже на уровне интуиции знал, от кого она. Внутри лежала «Божественная комедия» Данте.

Весна обрушилась внезапно. Одним тёплым утром я высунулся на улицу. На соседнем участке Би, засучив рукава рубашки, выносил из гаража коробки.

– Вам помочь? – спросил я.

– Да, было бы здорово, – прокряхтел брюнет.

Я взял коробку и пошёл за ним вглубь дома.

– Почему Данте?

– Что? – переспросил Би.

– Почему Вы подарили Доминике «Божественную комедию»?

– Когда она жила со мной, она сказала, что хотела бы понять книгу правильно, но не чьи пометки не помогали. В том экземпляре моё толкование. Кстати, как? – брюнет поставил коробку на стол и размял шею.

– Вроде бы, ей понравилось.

– Доминика очень умная. Как её голова?

– Нормально. Даже вес набрала.

– Без обид, но на выпечке твоей мамы располнеть легче лёгкого. Ты достаточно худой, в чём секрет?

Я засмеялся. Би хихикнул.

– Бегаю по вечерам, – ответил я.

– Хорошее дело, особенно, когда не под дулом снайперской винтовки.

Я прищурился и спросил:

– Скольких Вы убили за то время, что жили здесь?

– Штук десять. Ещё троих перехватили мои люди. Что—что, а связываться с профессиональным убийцей опасно для любой твари, пусть она и вооружена до зубов и когтей. Для банд я слишком изворотлив – полезешь в нору и окажешься у дверей правительства. Для того, в свою очередь, я тёмная лошадка, потому что даже их самые лучшие бойцы либо глупы и, думая, что убили меня, поворачиваются спиной, либо слишком напуганы, чтобы действовать.

– Страх – ваше главное оружие?

– Не совсем верно, Доминик. Человеческая природа – вот чем я руководствуюсь. Это то немногое, что люди не успели утратить. Человечность, например, – чрезвычайно редкое блюдо на столе мироздания.

– Что утратили Вы?

– Я психопат, Доктор Кейн, если вы не заметили. Я по определению не считаюсь человеком. Ты ничего не знаешь обо мне, Доминик, – Би передёрнул бровями.

– Я понимаю.

– Я выгляжу в глазах людей монстром, это правда, поэтому помни одно, пожалуйста – чудовище не знает жалости, оно не щадит никого. Моя мания – уничтожать тех, кто надеется, что карма не настигнет их… Доминик, я предлагаю сменить тему, потому что, если я начну рассказывать о своих деяниях подробно, ты можешь почувствовать себя плохо. Не хочу, чтобы ты страдал от страха, я помню твоё поведение первого декабря.

– А я—то как, – я сглотнул, пробираясь мурашками.

– Может, чай? У тебя лицо бледное.

– Не волнуйтесь, такое бывает.

– Ты обеспокоен, я понимаю. Сейчас, – Би ушёл.

Я посмотрел в окно. В висках что—то застучало, заныло.

Внезапно послышался свист.

– Доминик, наверх!

Комната рядом со мной вспыхнула. Грохот. Пыль. Дверь наружу оказалась завалена. Я побежал вверх по лестнице и нырнул в одну из комнат.

– Сюда! – мужчина сидел под окном.

– Что случилось? – я плюхнулся рядом.

– Тебя видели. Где Доминика?

– На занятиях.

Би прокрутил циферблат своих часов. Чёрный диск засветился, мигая красным.

– Босс? – послышалось оттуда.

– Крис, ты сейчас где?

– В паре километров от вас.

– Меня атаковали. Доминика в колледже, забери её без рукоприкладства, потом – за мной.

– Понял, сэр.

Циферблат погас.

– Так вот зачем эти часы, – прошептал я.

– Будем сидеть здесь, пока не кончится обстрел, – Би поморщился. – Именно так я шпионил за тобой и девушкой в той лечебнице. Я смог даже туда проникнуть.

– То есть, тогда у Доминики был не припадок? – я не верил своим ушам.

– Да, она действительно меня видела.

***

Низенький рыжий профессор с пенсне на носу в панике пихал документы в сумку. По маленькому лбу стекали капли пота, руки дрожали, дышал он часто и сбивчиво.

Шум. Профессор подпрыгивает на месте и, схватив вещи, бежит из лаборатории по длинным плитчатым коридорам, скользя туфлями и сбивая по пути тележку с реактивами.

Дождь мерзко обливает коротышку. Профессор ныряет в первое попавшееся такси.

– В аэропорт, срочно!

– Слушаюсь, – таксист будто говорил не с ним, – сэр.

Кашель. Профессор подумал, что машина уже занята, и дёрнул за ручку. Заперто.

– Выпустите меня! – крикнул коротыш, чувствуя гашение голоса в горле.

– Тише, тише, профессор, – сказали мягко.

– Пожалуйста! – заскулил рыжий. – Я не хочу умирать… Я помню тебя.

– Правда, Венемум? – из темноты показался Би. Тени обволакивали острые скулы, а из чётко очерченных глазниц горели две чернильные лампы. Би скалился, издавая смех, похожий на рычание. Венемум вжался в сиденье. – Кристофер, трогай. Пора показать профессору, к чему приводит неосторожность.

Двигатель зарычал.

Венемум сидел, притихнув. Свет менялся за окном.

Внезапно машина остановилась. Кристофер открыл дверь. Профессор выбрался из автомобиля. Его окружили белые стены тумана.

– Где мы?

– Психиатрическая больница. Идёмте, доктор.

Венемум мелкими шашками последовал за Би. Кристофер шёл сзади.

Тёмные коридоры с мигающими лампами. Они прошли мимо медсестры, которая уснула, положив голову на стопку карт. Рядом с ней клевал носом врач, не заметивший троих мужчин. Би открыл дверь одной из палат и вошёл внутрь.

На постели лежало хрупкое, худое тельце. Девушка слегка дрожала, сжимаясь в клубок.

– Она была под длительным воздействием Ваших ядов. Вы не защитили свои исследования от плохих людей, и теперь разработки используются во зло, – Би сел на край кровати. – Она не первая и не последняя жертва конспирации и случайных смертей.

– Мне так жаль, – Венемум вздохнул. – Я ведь искал противоядия, хотел спасать.

– Я понимаю. Вы можете помочь. Кристофер отвезёт Вас туда, где Вы сможете работать без лишних посредников и исполнять свою миссию как врача достойно. Вас защитят.

– Я могу что—то сделать для неё?

Би кинул профессору пузырёк. Тот прочитал этикетку, полез в сумку, покопался там и извлёк склянку с голубоватой жидкостью. Венемум протянул ампулу мужчине.

– Благодарю, – чуть слышно, болезненно прошептал Би. – Можете ехать. Кристофер сопроводит Вас. Не беспокойтесь о личных вещах – мои люди уже доставили их к месту.

Мужчина остался один. Он наполнил заранее подготовленный шприц жидкостью и осторожно вколол девушке антидот.

– Совсем уже большая, – подоткнув одеяло, тихо сказал Би. – Всё пошло черти—как. Прости меня, Ника. Я не хочу и не могу больше прятаться от тебя.

Мужчина улыбнулся и сжал тонкую бледную руку.

Внезапно девушка открыла глаза и закричала. Би опешил, слыша шаги за дверью, затем вскочил и спрятался в тени.

В палату врываются молодой врач и медсестра. Первый тут же прыгает на кровать и сжимает припадочную девушку в объятиях, успокаивая. Слёзы лились из синих глаз, но тишина наступила быстро.

Би исчез.

***

Пол внезапно разразился осколками.

– Вы спасли ей жизнь.

– Ты не представляешь, насколько она мне дорога. Много времени я убил на поиски и вновь лишился её, – мужчина с рыком вытащил кусок стекла из бедра.

– Осколок большой…

– Вижу.

– Артерия может быть порвана, я сейчас.

Я понёсся в ванную. Лестницу также завалило, пол походил на минное поле из кусков стекла и дерева. Пыль стояла густым туманом в горячем воздухе.

– Скорую вызывать нельзя? – спросил я, затягивая жгут.

– Ну, естественно, – сказал Би, подтягивая на руках больную ногу, – Если мои догадки верны, то здесь замешан один очень интересный человек, который вполне способен расправиться со мной в таком положении. Пусть надеется, что мы все мертвы. Чё—ёрт…

– Босс? – под окном появился угольный «Бентли».

– Крис! – взвизгнул Би, – Доминик, лезь на карниз и сползай по трубе.

– А Вы?

Би привстал.

– Лезь, Доминик.

Я оказался на улице.

– Держи, – Кристофер передал мне сонную Доминику, – Садись сзади. С ней всё хорошо, пришлось использовать снотворное.

– Крис, помоги мне!

– Сейчас, сэр, – каким—то чудом брюнет оказался на карнизе и спустился на землю. Кристофер поднял его под плечи.

Мы сели. Крис нажал на газ.

– Этого человека зовут «Ураганом» от фамилии. Хюррикейн был в свои годы уважаемым генералом, но он был слишком амбициозен: хотел меня поймать, – Би откинулся на сиденье.

– Я служил в его отряде, – добавил Кристофер. – Босс, куда едем?

– В особняк. Свяжись с Джерри. Пусть собирает всех падальщиков, что у нас есть.

Кристофер заговорил по рации. Я держал Доминику на руках. Внутри бешено колотилось сердце, я часто дышал.

– Всё будет хорошо, – шепнул я.

– Скажи ей.

– Простите?

– Признайся ей в своих чувствах, пока не поздно, – выдавил Би, косясь от боли. – Мы можем погибнуть в любой момент – это главное. А чувства обеспечивают мотивацией или придают смерти смысл.

– Доминика упомянула, что Вы когда—то не успели договорить…

– Рано или поздно ты узнаешь правду, – отрезал мужчина.

Дорога прошла спокойно. Я наблюдал за сменой пейзажа за окном.

Нас привезли в какую—то густую еловою рощу. Очень странно для Девона. «Бентли» остановился около огромного особняка красно—коричневого цвета. Холод пробирался к сердцу, страх давил на череп.

«Дом, я предполагаю, что он обитает где—то вблизи города. Там сотни брошенных поместий, принадлежащих какой-то компании, – Филипс прокашлялся.»

Доминику с рук у меня забрали какие-то люди в чёрных костюмах.

Кристофер провёл меня внутрь. Аккуратное аристократически—деревянное убранство меня поразило. Светлый мраморный мол, высокие потолки, тёмные стены – всё это давило на сознание.

– Идём, – позвал Кристофер. – Я покажу тебе твои апартаменты.

Я оглядывался по сторонам. Уютные коридоры длиной в бесконечность укрывали мысли ватным одеялом. Я продолжал волноваться.

Миновав огромные тёмные двери, мы пошли через гостиную, затем поднялись на второй этаж. Кристофер был быстр, поэтому мне оставалось только перебирать ногами и глотать воздух, как собака. Тишина ничем не нарушалась, поглощала всё, что только можно, строила планы, как любой нормальный злодей, попав в логово.

Наконец, мы приблизились к очередной тёмной двери. Я стал рассматривать пёстрые узоры на коврах.

Кристофер открыл дверь.

– Держи, – мужчина протянул мне небольшой серебряный ключ и пластиковую карту. – Замки гостевых у нас двойные.

Комната была вытянутой и довольно большой, светлой. Пол, частично закрытый коврами, был выложен паркетом. Спальная зона отделена перегородкой из тёмного дерева. Два окна были просто огромными, алые шторы подвязаны чёрными лентами. Слева – дверь в ванную и гардеробную.

Мужчина подошёл к письменному столу в углу.

– Видишь белые конверты? Если тебе что-то понадобится, чиркни на листочке, заклей и оставь в стеклянном кармане снаружи, рядом с замком.

– Здесь нет телефонов? Ах, да, у вас всех же часы… Спасибо, – я положил ладонь на затылок.

– Гостевые часто проверяют ответственные падальщики на наличие сторонних устройств, жучков. Не бойся: они не войдут, если ты спишь, не одет или в ванной. Но впустить их минут на пять всё же придётся: личные вещи не тронут – проверяют с помощью техники – иначе дело иметь будешь уже с Би.

– Он доверяет только своим – понял.

– Обычно гости даже неосознанно проносят с собой то, что угрожает секретности. Тебе повезло, что ты не связан ни с какими организациями вроде ЦРУ или МИ-6: таким наши могут и в задницу залезть прежде, чем впустить.

– А если агент под прикрытием? Просто интересно.

– Ну, скрыть что-то от Джерри невозможно, как и от наших психологов. Мы используем сверхчувствительную технику. В крайнем случае, допрос с пристрастием, но это за последние лет десять такое было от силы пару раз, – кареглазый почесал щетинистый подбородок с будничной лёгкостью в глазах.

– Жесть, – фыркнул я.

– Работа такая. Отдыхай, я пойду – у меня вагон и маленькая тележка не перелопачена. И ещё: сильно по домине не броди, пожалуйста. На первом этаже можно только в правое крыло – у нас там гостиная и библиотека.

– Понял. Спасибо.

***

– Доброе утро, Мисс Псих.

Доминика вскочила на постели. В комнате стоял Би. Одетый в тёмный свитер и брюки, хозяин поместья опирался на гладкую чёрную трость.

– Вы? Что Вам нужно?

– Доминик тоже здесь.

– Меня Кристофер вырубил: залетает, блин, такая туша среди бела дня, хватает меня и колет в плечо снотворным. Что с Домиником? Вы притащили его насильно?

– Нет. Доминик всё это время контактировал со мной, чтобы защитить всех вас от головорезов. Не вини его – моих рук дело.

– Стоп. Сосед… Вот же идиотская память, – девушка схватилась за волосы и поджала ноги.

– Мой милый домик взорвали, когда мы с Домом заносили коробки, – мужчина пожал плечами и закусил губу.

– Вы следили за нами всё это время… Кристофер был прав – Вы не отпускаете просто так, – Доминика побледнела. – Что с ногой?

– Царапина. Без каблуков я кажусь ниже, – Би вышел.

***

В огромной гостиной, в камине полыхало жаркое пламя. Его прекрасные, широкие языки суетились за чёрным стеклом, излучая волны тепла. За окном бушевал ливень, облака затянули небо: графство Девон приобрело не свойственный ему оттенок тьмы, похожий на цвет угольного карандаша на молочно—белой бумаге. Комната погрузилась в полусумрак, тени готично тянулись к потолку.

Кристофер, поправив белый воротник, что—то искал за ноутбуком. Низенький рыжий профессор (представился как Венемум) бегал туда—сюда с коробками и кейсами.

Я не мог найти себе места. Сидя на краю кресла, я пытался успокоиться и мыслить более позитивно. Я чересчур переживал.

– Эй, дружище, – Кристофер сел напротив меня на корточки, – всё хорошо?

– Не очень, – я вздрогнул.

– Я знаю, каково это – связаться с Би. Когда он до меня добрался, я был так же молод, – мужчина хмыкнул.

– Не хотите поделиться? И расскажите про этого Хюррикейна.

– Отчего нет? Я рос в приличной семье с оравой старших братьев. После учёбы ушёл служить родине. Там меня рекрутировал Хюррикейн. Его целью было поймать неизвестного, но чрезвычайно опасного убийцу и сохранить власть. Несколько отрядов не вернулись, и отправили меня с моим знакомым. Его потом нашли полуживого неподалёку.

– А Вы?

– Этот дом – ловушка для здравого смысла. Имея желание, Би может превратить его в лабиринт, что тогда и произошло. Я смог пройти, можно сказать, испытание и даже достал нужные документы, но слишком поздно понял, что выхода просто нет.

– Что было потом? – я прищурился.

– Он знал обо мне всё, – Кристофер почесал затылок. – Би предложил мне поработать в обмен на жизнь моего друга. У того была семья, я не имел выбора. В последствие, я осознал, что нахожусь здесь не из—за друга: я не хочу, чтобы кто—то повторял мои ошибки. А ещё Би – единственный человек, который за меня малость переживает. Хюррикейн считает, что я умер, родственники меня не искали, а когда я на момент вернулся домой… у меня нет семьи, фамилии. Вся моя жизнь свелась к падальщикам.

– Но у Вас же жизнь была до?

– Была. И она чуть не закончилась бесполезной смертью.

– У Вас нет псевдонима, но Вы не представляетесь фамилией.

– Здесь она ни к чему. Мои документы лежат где—то глубоко в шкафу…

– Уолстенхольм, – голос Би осел на мраморном полу.

Кристофер напрягся. Би медленно подошёл к нему, положил руку на плечо и сказал:

– Кристофер не очень любить ворошить собственное прошлое. Ты как?

– В норме. Я подумал, что Доминик должен знать, что мы – люди.

Би печально улыбнулся.

– Ты, как всегда, прав, мой друг. Прости.

– Вы стали слишком часто просить прощения, сэр. Но для начала Вам надо простить себя, затем просить других это сделать.

– И здесь ты прав.

– Вы очень трепетны к договорам, затем впутали Доминику. Я держу своё слово, босс.

– Спасибо. Тебя в приёмной ждут глазговцы.

– Дурак, совсем забыл, – мужчина вскочил, накинул пиджак.

– Крис.

– Что-то ещё босс?

– Не стыдись своей фамилии – ты с лихвой очистил её карму.

Кристофер хмыкнул и ушёл. Его спокойствие, адекватность и некая печаль чинили.

– Как Вы живёте, зная, что из—за Вас страдает столько людей? – спросил я.

– С болью, со спицами в сердце, – Би сел в обитое кожей кресло, напротив.

– Мой отец говорил, что человек страдает не от мыслей, а от осознания.

– Так он говорил обо мне. Джимми Кейн никогда не был разгильдяем. Он начал эту историю.

Я опять не поверил своим ушам.

– Мой отец?

– Да, Доминик. Он слишком сильно любил тебя и маму, ушёл под прикрытие, а потом на него совершили покушение, которое я не смог предотвратить. Я сожалею.

– Боже, – я схватился за волосы и наклонился вперёд.

Би посмотрел мне в глаза.

– Послушай меня: вы с мамой ничего не знали из соображений безопасности. Время тогда было опасное. Даже здесь о семье Джимми знали всего пятеро. Твой отец сделал всё, чтобы ты не попал ни сюда, ни в руки Хюррикейна. Мне пришлось нарушить данное ему обещание, чтобы спасти твою жизнь.

– Мой отец был не просто врачом…

– Да, он возглавлял один из наших отделов. Он также руководил деятельностью этого филиала.

– Ф-филиала? В смысле?

– Мы работаем по всему миру, Доминик. Мы везде. И мы годами материально поддерживали вас с мамой в благодарность за то, что сделал для организации твой отец.

Я вздохнул.

– Ты стал врачом из—за чьих—то проблем, ты хочешь помогать. Это делает тебя человеком, который достоин нести свой крест. Доминик, поверь, даже истинно верующие люди – эгоисты. Они делают добро ради Рая, а не ради самого добра, не ради того, чтобы подарить кому—то облегчение. Твой отец как—то сказал, что хотел бы иметь сына, который тратит своё время во благо людей, который будет спасать их. Посмотри: ты помог странноватой девушке, плюнув на статус, жизнь, последствия. А если мы вспомним остальных твоих пациентов, детей, жертв насилия? Джимми спал и видел, каким человеком вырастит его сын, поэтому тебя зовут Доминик – «принадлежащий Богу», – мужчина говорил беспрерывно, сверля меня взглядом. – Твой отец умер за идеалы, за твоё безоблачное будущее.

Я сглотнул и напрягся.

– А у Вас получается красиво говорить, – заметил я. – Хочу верить, что это всё правда.

– Ты постепенно найдёшь подтверждение моим словам, Доминик.

Глава VI «Гейша»

– Доброе утро, Доминик!

Я разлепил сонные глаза. Солнце освещало комнату мягкими лучиками. Девушка сидела на краю кровати. Короткие прядки были зачёсаны назад и закреплены несколькими маленькими заколочками с уточками. На сером свитере красовалась та же птица. Доминика улыбалась. Мышиные уши топорщились, всё также улавливая микроскопические шумы, как и в больнице. Но на этот раз я видел перед собой живого человека, а не белый кокон ткани. Девушка сильно изменилась и, в отличие от меня, чувствовала в доме Би себя совершенно спокойно. И спокойствие её не плод убеждения или банального бесстрашия, скорее, «Мой дом – моя крепость».

Всё страннее и страннее мне казалось поведение этих двоих. Они не выглядели как маньяк и жертва похищения. Доминика могла спокойно что—то рассказывать, а Би совершенно непринуждённо отвечать и реагировать, будто они были старыми друзьями. Нет, я не считал это дикостью, просто это реально странно для девушки, которая дрожит от малейшего шороха, и холоднокровного убийцы. Да, и сам Би внешне вообще походил на какого—то дядюшку в свитере, клетчатых брюках и тростью, которой он всё ещё пользовался, хотя смысла в этом не было никакого. Наверное, он применяет её для чего—то по хозяйству.

Так называемых «падальщиков» я видел постоянно. Люди в строгих чёрных костюмах сгустились вокруг особняка, намекая на накал ситуации. Ежедневно я видел какие—то кейсы, кипы. Падальщики не вызывали у меня восторга: они были похожи на мафию со своими правилами и законами. Би не был деспотичен по отношению к ним. Как позже мне объяснил Кристофер, страшнее всего карается предательство, хотя и были случаи, когда человек лишался, скажем, уха, если имел наглость и интерес к тому, как Би расправляется с жертвами. Кристофер сказал, что постепенно человек привыкает к такому образу жизни. Сюда сбегали диверсанты, члены кланов якудзы, революционеры, недовольные, молодые. Женщин было конкретно в этом филиале мало. Система была отработана идеально. Вы никогда не узнаете, что ваш сосед – падальщик, что почтальон, распихивающий письма по ящикам в восемь утра – падальщик, что ваш преподаватель по вокалу – падальщик. Большая часть работы людей – наблюдение. Иногда они устраивают саботажи, расследуют, считают бюллетени на голосовании. Имя получили за главную обязанность – следовать по пятам за Би и «доедать остатки»: чистить места, отзывать полицию, уносить тела, завершать план. Падальщики жили хорошо, имея широкую свободу действий. В шкафу каждого висел чёрный костюм, прошитый металлом и волокнами. Кристофер был среди всего этого столпотворения одним из самых главных, поэтому имел белый воротник у рубашки. Бандиты всех стран прекрасно знали дресс—код падальщиков, поэтому боялись и уважали: они понимали, что те подчинялись, человеку, который в Японии, к примеру, был единственным, кто мог конкурировать с боссами мафии, потому что, по словам Кристофера, убил одного из них по заказу правительства.

– Доброе, – я сел.

– Я жду тебя внизу, – Доминика встала. – Нам нужно поговорить.

***

– Скопление падальщиков привлекает внимание негодяев.

– И что думает Би?

– Предположительно, по наши души придут очень и очень скоро. Би говорит, что нам с тобой нужно бежать.

– Будет месиво? – спросил я.

– Да, – Доминика почесала затылок, – Мы попадём под раздачу. Просто так мы выйти в люди не можем, значит, скорее всего будем ползти по канавам.

– Звучит далеко не радужно.

Мы шли по лужайке за особняком.

– Куда мы идём? – спросил я.

– Тихо, – Доминика поманила меня к маленькому зданию—пристройке. Внутри было тихо, повсюду разлеглись леопарды. Я нервно сглотнул.

– Не бойся, они добрые, – девушка прошла вперёд. – Смотри, тут сюрприз для Би.

В корзинке лежал пятнистый котёнок. Серебристый загривок переливался в полутьме. Доминика положила ладонь на живот малыша.

– Кристофер сказал, что он родился, когда мы ещё жили у твоей мамы.

– Кличку дали?

– Би ещё не знает. Мне кажется, Кэс? Будет в самый раз.

– Согласен.

Котёнок открыл глаза и мяукнул.

– Привет, – хихикнула Доминика. Малыш поднялся на лапы и прыгнул на неё. – Тихо, завалишь!

Я присел рядом. Девушка обняла котёнка и улыбнулась. Пушистый тёплый комок лизнул её в лицо.

– Эй? – заглянул Кристофер. – Как там Кэс? – мужчина почесал леопарда за ухом; тот начал ловить пальцы мужчины зубами. – Парень, ты бы прекратил кусаться.

– Почему Би ничего не знает?

– Сегодня скажем. Я тут недалеко, в случае чего.

Мы остались с Доминикой.

– Я хочу, чтобы всё закончилось хорошо.

– За маму волнуешься?

– За тебя тоже. Ты мне нравишься, Ника. Я не хочу, чтобы с тобой снова произошла какая-нибудь дребедень.

Два синих глаза посмотрели на меня с интересом, а мышиные ушки покраснели. Я почувствовал, как к лицу прилила кровь. Доминика улыбнулась и, опустив взгляд, прошептала:

– Ты мне тоже.

Теперь заулыбался я. Кэс мяукнул. Леопарды мирно лежали, прикрыв шикарные зелёные глаза.

***

– Попрошу всех обратить внимание на меня! Хорошо, – Би ткнул тростью в огромную электронную карту Англии на стене. Мы с Никой стояли в толпе падальщиков. Чёрная масса погрузилась в глобальную тишину. Босс уже минут двадцать раздавал приказы, параллельно корректируя общий план обороны сети. – Хюррикейн пойдёт сюда с батальоном почти что элитных бойцов, присланных из разных уголков мира. Он будет насчитывать тысячу человек, плюс ещё полиция и техника. Нам предстоит отбить у большей части желание идти до конца, в крайнем случае – уничтожить. Первая отправляется в Лондон нарушать каналы связи и работу военной техники. Вторая залегает в точке А. Третья группа остаётся на подходах к гнезду. Джерри!

– Да, босс? – из толпы выбежал хмуроватый светлокожий мужчина с высоко поставленными волосами и полоской шрама вдоль виска. Сощуренные чёрные глаза внимательно смотрели на Би, руки сжимали мертвой хваткой бумаги.

– Ты должен будешь курировать данные по работе всех подразделений и передавать данные мне. Проверь часы. Мы не должны разрываться.

– Да, сэр!

– Будьте готовы к возможному сигналу о побеге. Бросайте всё и прячьтесь, нам не нужны потери, – Би окинул толпу спокойным взглядом.

– Сэр, позвольте поинтересоваться, каков запасной план?

– Уже проработанная сеть отходов, – вмешался Кристофер. – Каждый из вас будет пробираться своим путём. Босс, разрешите идти?

– Занимайтесь делом. Завтра при неосторожности может быть последним.

Я сглотнул. Доминика ушла наверх.

– Кейн, пойди сюда.

Би посмотрел на меня исподлобья.

– У меня есть индивидуальный запасной план. Вы с Доминикой и Кристофером депортируйте в Японию, если ситуация совсем выйдет из—под контроля. Я договорился с местной мафией – они обеспечат сохранность ваших жизней, поскольку с падением британского и моей смертью временно падут и все филиалы. Но придётся… устроить небольшой маскарад.

– Какой? – я прищурился. Нет, но вы подумайте головой: жил я себе, работал, а тут сначала покушения, затем это змеиное гнездо. Только японской мафии для красоты не хватает.

– Местный босс сказал, что защитит только моих людей, просить о большем я не могу, иначе Хюррикейн – меньшее из зол для вас троих. Кристофер и Доминика являются частью моей организации. Тебе придётся стать падальщиком, чтобы выжить среди преступников. Просто так, на слово, тебе не поверят. Бандиты помешаны на правде.

– Что?.. Нет… Вы втянули меня в свой план, велели обманывать Доминику и хотите, чтобы я стал одним из ваших покорных псов? Гиеной? – я схватился за волосы. Какая наглость!

– Выбора у тебя нет.

– Нет, Би! – я часто и тяжело задышал от возмущения и страха.

– Доминик, выслушай меня. Я даю тебе своё обещание, что не заставлю тебя заниматься грязной работой. Твоя жизнь практически не изменится, и, если вам не придётся бежать в Азию, ты получишь здесь хорошую должность, безопасность. Вы с Доминикой сможете жить без страха.

– Скажите мне, – я надавил, – Вы ведь делаете всё это ради Доминики?

Би сверкнул глазами.

– Ради вас обоих.

– Из—за отца? Из—за стокгольмского синдрома? Почему? – я зарычал.

– Ты настырный, – Би прищурился. – Я всё вижу. Я вижу, как вы смотрите друг на друга оленьими глазами. Я не могу позволить себе уничтожить ваше счастье, потому что я сам его не имел! Мой долг – спасать людей от войн, произволов, нечестной игры!

Я выпучил глаза. Би вздохнул, восстанавливая спокойствие, которое на момент переросло в агрессию.

– Доминик, ты психиатр, проработавший несколько лет в лечебнице. Потом ты стал помогать Филипсу. Да, ты принимаешь сторону противника. Но, подумай: освободив Доминику от лечения препаратами, ты уже пошёл против системы. В крайнем случае, вас всех посадят в ту же лечебницу, а меня казнят. Я не горю желанием покидать этот прекрасный мир. Здесь вы в безопасности. Подумай, почему последней просьбой твоего отца было передать мне письмо, с просьбой защитить тебя и маму.

– А письмо есть? – спросил я.

– Да, ты получишь его вместе с вещами Джимми, – Би кивнул.

– Вы говорите, что ничего не поменяется. Я буду психиатром?

– Последнего недавно убили бандиты. Неосторожный был парень. С тех пор такие люди грязной работой не занимаются. Джерри с тобой поделится спецификой подобных должностей.

– У меня действительно нет выбора?

Би пожал плечами.

– Тогда мне придётся присоединиться к этому цирку уродов.

Би улыбнулся, показывая чуть кривой зуб. «Не пожалеешь» – читалось в глазах. Ну, ну, посмотрим, что будет дальше. Поверить не могу.

– Идём.

Чувствовал себя последним идиотом. Не думаю, что отец зря скрывал своё место работы. Сколько помню, он всегда отмалчивался или шутил, мол, Дом, ты ещё маленький, знай, что папа делает правильные вещи. Я думал, он, наверное, герой. А «правильность вещей» оказалась настоящим законсервированным терроризмом… или как это называть?

Би ни за что мне не расскажет, кто он. Мне кажется, это не случайно, а хитро подстроено. Этот уродец с крючковатым носом если и не мог законно освободить, то не отдал бы Доминику в незнакомые руки, тем более, с его связями.

В глубине особняка находилась огромная комната с различными ящиками. Би тростью открыл дверь. Такое ощущение, что я зашёл на какую—то военную базу. В детстве я однажды попал на экскурсию в подобное хранилище, в музее. Оно было бутафорским. Но сейчас в ящике с названием и калибром действительно лежали пистолеты, в кейсе с маркировкой «токсично» действительно лежали баллоны с ядами.

Би по—хозяйски открыл один из ящиков.

– Вот ни за что не поверю, что сын Джимми вообще не обладает никакими навыками самообороны. Рассказывай.

– Я ножи метать умею. Это было единственным развлечением в интернате.

– Насколько хорошо?

– Могу люстру с цепи сбить, – я почесал затылок.

– Я тебя подучу. У нас есть время, – Би поманил меня, – Смотри.

В раскрытом металлическом ящике я увидел фотографию отца. Он обнимал маму, на руках которой был совсем уж маленький я. Би подал снимок мне, затем достал конверт.

– Это письмо. Это вещи твоего отца. Ничего не унесли, не спрятали. Тебя здесь не потревожат, если захочешь покопаться. Идём дальше, тебе нужен костюм.

– Что произошло? – я присел на корточки, аккуратно спрятал письмо и снимок в карман и взял в руки часы отца.

– Яд. Он уже тогда работал из тени. Тело нашли в баре, потому ходил слух, что он умер от пьянства. Джимми волновался за вас и ушёл, чтобы помаленьку воспитывать тебя. Его отравили, в надежде, что испоганят наши планы. Я виноват в его смерти, не отрицаю, – Би склонил голову.

– Вы сказали, что он всё начал. Как?

Би достал из ящика очки с голубыми линзами в серебристой оправе.

– Когда—то давно, во время беспорядков, первый босс сопротивления, которого я даже не знал, решил отобрать у партии Хюррикейна власть, нашёл группу сообщников, среди которых был Джимми. Три покушения, два перехвата номенклатуры, и Кейн заподозрил неладное. Бингхэм слишком грезил о верхах, не потерпел честной игры и напал на Джимми. Убив босса, тот нашёл меня, мы переосмыслили цели. Со временем всё изменилось, и твой отец практически совсем ушёл из управленческого эшелона.

– Он был для Вас важен?

– Другом… почти лучшим, – мужчина усмехнулся.

– Вино, – я положил часы в ящик.

– Мы были в Италии. Он, смеясь, купил ящик, сказал, что оно окончательно созреет к моменту нашей с тобой встречи. В бомбёжке с сицилийцами уцелела одна бутылка, которую мы выпили. Ты смышлёный, позитивный – похож на него. Джимми был загруженным, однако с ним любые поездки были веселее. Поспрашивай у наших «ветеранов», как он дурачился, называл нас гангстерами и шутил, что Аль Капоне позавидует таким связям.

– Дома вёл себя похоже…

– Мне тоже без него грустно, Доминик.

Би встал и с помощью парочки сканеров открыл огромный шкаф с рейками.

– Так… Пиджаки у нас необычные. Пули им не страшны, внутри есть множество полезных функций. Обязательна портупея с карабинами: конвертопланы у нас любимое средство бегства. Тебе, как моему приближённому полагается отличительный знак. Надо подумать, какой.

– Вам виднее, – промямлил я, как заворожённый, смотря на сотни чёрных костюмов.

– Знаю! – Би достал из глубины коробку. – Галстук от «Армани». Я привёз его несколько лет назад. Самое чудесное, что на нём расположены сотни микрокамер. Достаточно два раза поправить узел, как эти крохи начнут фиксировать происходящее вокруг.

– А от чего питается?

Би цокнул языком и с хитрющей ухмылкой достал ещё одну коробочку. Внутри лежали серебристые зажимы для галстука.

– С изнаночной стороны —батарея. Заряда хватает на три часа. С другой стороны – накопитель. Вмещает в семя трёхчасовой видеофрагмент.

– Таких технологий я ещё не видел.

– Американцы. Цены этой вещи нет. Крупным державам нужны шпионы. Знал бы ты сколько оборудования здесь из США, СССР, Китая, Британии. Обычно я получаю гаджеты вместе с оплатой услуги диверсантов, но Джерри перекодирует их так, что отследить ни одно устройство нельзя. Держи, – Би отдал мне две коробочки, костюм в чехле и изъял из стены кейс, – Перчатки. Не пачкаются, не оставляют следов. Рекомендуется носить постоянно. Но на случай мозговой атаки есть это, – я получил серебристый тюбик. – Удаляет отпечатки пальцев на несколько часов, при нагревании превращается в клей, которым можно залить ранение, дыру в резине. Русские способны сделать универсальное приспособление из чего угодно, не говоря уже о том, что они вполне могут починить атомный реактор изолентой. Поэтому за эту штуку им, спасибо. Она спасала меня по молодости, когда я отличался любовью ловить все пули.

– И Вы работали?

– Я ходил в сопровождении твоего отца и нескольких крепких парней. Сейчас только я и Кристофер, второй – за рулём. Туфли. Подошва, которая не отличается от классической, но подавляет шум, как подушечки на лапках у кошки. Вроде всё…

Я, нагруженный одеждой и снаряжением, к которому всё—таки Би ещё добавил несколько странных вещей, шёл к себе.

– Доминик, это ты?

Я вытянул шею. Девушка заинтересованно осматривала меня.

– Да, – протянул я.

– Пошли! Би, я думаю, отпустил тебя ненадолго.

***

– Джимми, ты же не убьёшь меня?!

– После того, как ты нас предал? После того, как ты решил нарушить наш уговор?

Мужчины стояли на плоской крыше особняка. Первый, внешне напоминавший крысу, худой, трусливо держал руки в замке. Другой, блондин с мощными плечами и зелёными глазами, направил на крысорыла пистолет.

Щелчок предохранителя.

– Джимми, мы друзья!

– Друзья равны друг другу. Ты поддонок, – выстрел.

Лес вокруг здания взвыл, затрещал ветками и криком птиц.

По лестнице с писком поднимается женщина и смотрит на труп густо накрашенными глазами и сужает губы.

– Теперь мы без руководства. Ты будешь аппероль, Джимми?

– Красный, как твои шмотки? Элис, ты неисправима.

Женщина кокетливо накрутила прядь волос на палец.

– Аманда сделала из тебя примерного гражданина. У этого уродца есть кто—нибудь?

– Нет.

Элис вздула щёки и закурила тонкую сигарету с цветочным орнаментом. Будучи информатором, она не представляла будущее группки взбунтовавшихся против режима страны. Беднеть было страшно и смертельно, а работать на «дядю» не хотелось. Джимми Кейн был идеальным кандидатом, но придурок успел влюбиться и не поддавался манипуляциям. Он не мог вести людей против преступности и решать проблемы мирового характера.

– Он думал, что сможет так просто сдать нас.

– Он думал, мы не найдём выход? – Элис засмеялась, кутаясь в серый полушубок.

– Уже нашли, – Джимми вздохнул. – Я лечу.

– Ла—адно, выпивка потом, – Элис пошла вниз.

***

– Доминик, давай выходи, – девушка сидела на кровати, болтая ногами и крича мне подсказки сквозь дверь.

Я вернулся в комнату, надев на себя все выданные мне вещи. Чёрт, там даже носки были с сенсорами. Самое странное – лёгкость и красота: я в таком костюме мог бы спокойно идти на свадьбу, светское мероприятие. Галстук оказался немного зеленоватым. Видеть себя в чёрном было непривычно. Себя, миленького добренького шатена с однодневной светлой щетиной и коллекцией снежных шаров.

– А ну, покрутись—ка!

Я повернулся на триста шестьдесят градусов. Доминика сделала смешное выражение лица и показала палец вверх.

– Модник. Би тебе галстук отдал. Теперь будешь местной сенсацией на пару недель.

– Хюррикейн нападёт в любой момент.

– Не—е—е, – Доминика махнула рукой, – Первая группа сделал своё дело. У нас есть время.

– Я магазин гаджетов! – взвизгнул я, когда галстук неожиданно мигнул.

Девушка засмеялась.

***

– Пожалован галстук с царской шеи, – присвистнул Кристофер, заметив меня. Я шёл к Би, который обещался меня подучить метанию ножей. – Босс носил его в США несколько лет назад. Полезная вещь.

– Завидуешь?

– Шучу, у самого револьвер по спецзаказу, – Кристофер приподнял полу пиджака, и я увидел в кобуре белую рукоять. – Иди, он не любит ждать. Только не пугайся. И… это… там тебе скажут, что делать.

Меня по пути встретили неизвестные мне двое и помогли совершить «обряд омовения». Оставив обувь и поклонившись, я прошёл в небольшую комнату. Там стояла тишина, над огнём очага стоял котёл с водой. Эта часть дома, насколько я знал, была заброшена. Здесь было по—японски красиво, приятно пахло. Я присел на татами.

– Доминик…

Моё сердце подскочило. Осмотрелся.

Я увидел фигуру в чёрном кимоно и интересной причёской. Она повернулась и направилась ко мне. Я видел на подоле пионы и облака. Ближе – белое лицо с алыми акцентами. Я видел гейшу, в руке которой был веер, красивую гейшу. Что за фокусы?

Она что—то сказала по—японски и поклонилась. Я пытался всмотреться в лицо, пока не услышал:

– Приветствую тебя, Доминик.

Мужской голос, чуть хриплый, знакомый.

– Би? – я выпучил глаза в ужасающем недоумении.

– В Японии я почётная гейша. Эта издревле мужская профессия помогла мне убить босса мафии, потомки которого будут вас защищать, – Би придерживал кимоно и пояс левой рукой, выглядя противоестественно с ног до головы. – В веере были спрятаны ножи. На празднике, во время танца, один из них попал в лоб большого человека. Тебя смущает мой образ?

Мужик… если бы ты знал, как мне сейчас страшно и смешно одновременно… Кажется, ещё не поздно вернуться в психушку и прожить там до пенсии, а, может, и вовсе уехать к монахам, в Тибет, лечить нервы.

– Странно немного. Вас не узнать, – я почесал затылок.

– Тебя тоже. Словно наружу вылезла твоя тёмная сторона, тёмный Доминик Кейн, опасный человек.

Я поёжился.

– Страсть и страх.

Гори, пламя.

Обернись, Луна!

Би произнёс хокку, практически не шевеля губами, как заклинание, затем мило мне улыбнулся.

Цирк какой—то.

Би занял место напротив и предложил мне так называемую кайсэки. Ничего не понимая и боясь наляпать ошибок, я осторожно наблюдал за действиями оппонента. После я вышел за пределы комнаты, наблюдая, как мужчина меняет свиток на букет из хвойных веточек и светлых цветов.

Тишина стояла невообразимая, пока Би очищал утварь и готовил чай. Мягкие звуки меня будто гипнотизировали. Я наблюдал за действиями худых рук и думал, что попал не в ту историю, не к тому начальнику, где тебе навешивают пинков и рвут нервы. Спокойствие потекло по сосудам, я почувствовал, что дышу на порядок легче.

Би подал мне тяван, шёпотом объясняя, что делать. Спустя несколько минут заторможенных действий и сластей, я получил чашку чая.

– Здесь так красиво.

– Это отдых от внешнего мира. Чай и красота лечат, как по мне.

Я сделал глоток.

– Это ведь матча?

– Да, присланный недавно в подарок. Обычно я его заказываю у одного моего друга. Он создал этот набор много лет назад.

– Вам близки вещи, полученные от друзей.

– Я ценю их энергетику. Особенно, предметы искусства.

– Это красиво. Хотел бы я прикасаться к таким вещам чаще.

– Отпусти проблемы, ты сейчас в единении с прекрасным. Посмотри на эти чашки: им двадцать пять лет. А чайник? Ему полсотни. Эти предметы хранят в себе частицы других людей, их голоса и мысли о блаженстве, – Би улыбнулся.

– Почему именно сейчас и именно чай?

– Тебе нужен отдых. Здесь нельзя говорить о буднях, проблемах. Здесь можно забыться. Я часто провожу чайные церемонии. Этому меня обучили там, оказав великую честь. Дыши, думай о хорошем. Об этом говорится в свитке.

– Спокойствие и жизни людей в предметах?

Би кивнул.

Мы беседовали в гробовой тишине. Я чувствовал себя странно и комфортно, наблюдал за чашками. Подумать только, в этом холодном особняке был уголок чайного домика, созданный, чтобы отделиться от мира.

Часом позже Би извинился и покинул комнату. Я вскоре сделал тоже самое, замечая поклонившегося мужчину.

Ещё через некоторое время я сидел на крыльце и пытался переосмыслить то, что произошло. Меня отвлёк голос:

– Вот ты где сидишь.

Я взвизгнул от внезапного появления гейши с бумажным зонтом персикового цвета и схватился за сердце.

– Ты совсем размяк, как мокрая вата.

– Я думал, ножи кидать буду, – я пошёл за Би.

– Успеешь, – мужчина вёл меня тропинками вглубь внутреннего двора. – С таким ворохом тревог тебе нужен отдых. Здесь все, как на иголках, но ты отдельный экземпляр.

– Особо тревожный?

– Какого чёрта стал психиатром, – еле слышно прошипел Би. – Ты измотал себя работой. Когда был последний отпуск?

Я пожал плечами.

– А потом он спрашивает, почему чай.

***

Эти несколько дней я жил, как каменщик, обучаясь. Тело постоянно болело из-за бесконечных занятий по растяжке, на которые меня чуть ли не с палками гоняли. Я мало спал, резался. Би всё также расхаживал в кимоно, но уже без парика и макияжа. Чаем меня теперь поили без церемоний, зато стабильно и в керамических чашках с толстыми стенками. К вечеру я размякал и засыпал. Би начал жечь какие—то благовония на рабочем месте. Как врач, я был в шоке от того, насколько это действенно.

Однажды ко мне в четыре утра влетел Би и потащил «дышать рассветным воздухом», шлёпнув несколько раз по голове веером за отсутствие боевого настроя. Дышать, кстати, пошли ещё Кристофер с Доминикой, которые засмеялись, увидев заспанного меня.

Время поджимало.

Проблему связи решили. Мы ожидали нападения через несколько дней. Кристофер вёл себя крайне странно: он как—то без ведома своего начальника пропал часа на четыре. По возвращению, кареглазый в ответ на возникшие вопросы пожал плечами и закурил…

В один прекрасный день я пошёл в залу, чтобы отпахать очередную тренировку. Веер, которым меня затравливали, я всё—таки разрезал, скрутившись непонятным мне образом. Ножи стали какими—то родными, я уже подумывал начать ими чуть ли не бриться.

В комнате находились Кристофер и Би. Первый был в своём привычном виде с таким выражением лица, как будто он был на грани падения в глубокую апатию; а второй, видимо, решил, что сегодня будет соответствовать своей банде: чёрный костюм, перчатки, белые подтяжки. Волосы мужчины налились смолью, а на бледной коже не было румянца. Глаза светились электрически синим светом.

– Доминик.

Я замер. Радужки словно выстрелили в меня молнией или ещё чем похуже.

– Поди сюда, – Би покровительственно посмотрел мне в глаза. Я сжался внутри от энергии, витавшей вокруг. – Настал тот самый момент. Ты становишься настоящим падальщиком. Ты готов защищать мои интересы?

– Да, сэр…

– Ты готов работать во благо человечества?

– Да, сэр.

– Ты готов защищать Доминику?

Что?

– Да, сэр, – я не мог поверить в происходившее.

– Твои документы в твоём распоряжении. Однако, ты можешь брать их, только когда находишься вне костюма и этого здания, вне выполнения поручений. Твоё связное имя – Uno. Ты наследуешь его у отца.

Кристофер достал из маленькой коробки часы с гравировкой и надел мне на руку. Я сглотнул и поджал губы.

Би улыбнулся:

– Расслабься. Я хочу ещё кое—что тебе подарить, – мужчина вручил мне деревянную коробку, внутри которой на белой подушечке лежали те самые серебристые ножи, – Это убедит мафию в том, что ты мой человек. Тебе нужно оружие, которое достойно прослужит. Они ежегодно точатся в Японии. Поздравляю, Доминик, – Би поклонился и пожал мне руку.

– Можно вопрос?

– Разумеется.

– Почему Вы спросили про Доминику?

Би улыбнулся:

– Ты обязательно узнаешь правду. Идёмте, Кристофер и Доминик, у нас есть дела.

Я шёл с дрожащими коленями. Вы, верно, подумайте: ты должен быть спокоен, парень. Но я тоже живой человек и могу терять самоконтроль, особенно, когда маньяк, скармливающий людей леопардам, дышит в затылок каждые пять минут и жадно смотрит тебе в глаза. Это мне тоже рассказал Кристофер. А информация из архивов меня поразила ещё больше… И мой папашка умудрился принять в этом участие – вот истинная причина изменений в стране и мире.

Глава

VII

«Интерлюдия»

Тишина разлеглась по округе. Ночь – любимое время всех убийц, ведь крик навряд ли разбудит крепко спящих, а тело и кровь обнаружат только утром. Кристофер сидел за рулём чёрного «Бентли», вглядываясь в густую темноту улиц. Адель тихо пела по радио.

Их никто не должен видеть.

Би, смотря в прострацию ледяными, чёртовыми глазами, щёлкнул предохранителем, поправил рукава чёрно—белого смокинга и произнёс:

– Сегодня умрёт жена одного из американских сенаторов. Особенный день, ведь она не достанется кошкам.

– Хотите оставить тело в доме? – спросил Кристофер.

– Я решил: мой враг должен сразу понять, что он следующий.

– Хорошо, сэр.

– Человек, который посадил невинных за решётку ради спасения реальных негодяев, заслуживает смерти, – Би натянул кожаные перчатки чёрного цвета. И весь он помрачнел, только светлая кожа и чернильные глаза горели жестоким огнём. – Ты согласен, Кристофер?

– Я не буду врать.

– Как дела на личном фронте? Ты какой—то поникший.

– Плохо, сэр, – Кристофер размял шею.

– Мне жаль. Можешь отдать эту гадину на растерзание леопардам, я разрешаю, – Би смягчился, вылез из автомобиля и растворился в черноте ночи.

– Приятной охоты, босс…

Наутро сенатор Карлос обнаружил в гостиной труп жены и послание на обоях, сделанное кровью.

***

– Он нашёл меня! – на заседание ворвался сенатор, – Он нашёл меня!

Члены обоих палат британского Парламента странно посмотрели на заезжего американца с дикими глазами и полными испуга волосами. Его одежда висела клочьями, голос осип.

– Уважаемый сенатор Карлос, – начала Премьер Министр, – Мы рады, что вы посетили нас, но я, к сожалению, должна попросить вас уйти.

– Как вы не понимаете?! – Карлос впал в истерику, размахивая руками. – Он нашёл меня!

– Кто? – спросили из зала.

– Би!! – крикнул басом сенатор, тут же сжимаясь в клубок.

Вмиг в огромном помещении повисла мёртвая тишина. Даже голуби за окном перестали курлыкать. Премьер Министр сглотнула:

– Если Вы не врёте, то опасность грозит всем нам. Мы должны принять меры, – протрещала она сбивчивым писклявым голосом.

– Какие, к чёрту, меры! От него не спастись!

– Откуда Вы узнали, что Би вышел на вас? – опять спросили из зала.

– Он убил мою жену. Я следующий.

– Боже, храни Королеву! – ахнула Премьер, – Мне жаль.

– Что делать с Би? – загоготали члены палат. Они боялись, боялись смерти и огласки. Боялись удариться лицом в грязь перед народом.

– Соблюдайте тишину!

– Как умно, госпожа Премьер Министр, – достаточно низкий с хрипотой голос раздался в зале. Волны звука отскочили от толстых стен, создав ощущение дрожи.

В проходе стоял невысокий мужчина. Красное пальто было отделано чёрным шёлком и перьями на рукавах, что делало владельца похожим на стрижа или демона, какой складывает тёмные крылья чтобы в последствие либо ударить ими, либо расправить их, вспорхнуть и хищно наброситься с небес на беззащитную жертву. Угольные туфли блестели медовым глянцем, ледяные глаза таились за кровавыми линзами очков, но это не мешало им погружать окружающий мир одновременно и в смертельный холод с миллиардами осколков, и в катастрофический пожар. Тёмно—каштановые волосы стремились вверх. Маленький рост не мешал человеку с прямой спиной, широкими плечами, худой фигурой и птичьи профилем походить на величественного хищника.

Зал погрузился в ужас.

– Воочию, я рад, что вижу вас всех здесь, – Би начинает медленно идти в сторону Премьер Министра, внушая каждым шагом смерть и страх. – Зачем же в столь жуткий час прервали гомон, звуки речи?

– Би? – взвизгнула женщина, когда тот подошёл вплотную. – Монстр!

– Я полиция лжи, – улыбнулся он.

Премьер Министр попыталась что—то сказать, но начала заикаться, пальцы её задеревенели судорогой. Би смерил её спокойным взглядом и положил руку в чёрной перчатке на женское плечо. Испуганные глаза моргали в постепенно расплывавшейся туши.