На языке ненависти, голосом любви

Предисловие
Эту книгу я пишу не из обиды.
Не из мести.
И не для того, чтобы кого-то обвинить или опозорить.
Я пишу её, потому что хочу выйти из круга.
Из круга, где боль передаётся по наследству. Где женщина молчит, терпит, глотает слёзы. Где дети растут в доме, полном напряжения, но с красивой внешней картинкой. Где любовь – это борьба, унижение и выживание.
Я не хочу, чтобы мои дочери повторили мою или мамину судьбу.
Я не хочу, чтобы кто-то из вас, кто откроет эту книгу, чувствовал себя один в своей боли.
Я верю, что слова лечат.
И если моя история откликнется хотя бы одному человеку – то всё это было не зря.
Это не будет гладкий рассказ. В нём есть страх, стыд, гнев, любовь, одиночество, надежда и желание жить иначе.
Это моя правда. И только я решаю, как её рассказать.
Введение
Однажды я поняла, что боюсь не умереть. Я боюсь прожить не свою жизнь.
В детстве я защищала маму от отца.
В юности я защищалась от брата.
В своей семье я снова стала щитом – теперь уже для детей.
И каждый раз мне казалось: ну вот, ещё немного, и станет легче.
Я смогу быть хорошей дочерью. Хорошей женой. Хорошей матерью. Хорошей девочкой.
Но однажды я проснулась с ощущением, что больше не могу.
Не хочу.
Что если эта «хорошая девочка» – не я?
Что если настоящая я – та, которая любит танцевать, учить языки, смеяться, рисовать, говорить «нет», плакать, когда больно, и не молчать, когда страшно?
Меня зовут Анна, и это моя история. История о том, как вырваться из круга, как найти голос, когда его столько лет душили, и как собрать себя – настоящую – по кусочкам.
Часть I.
Глава 1. Семейная сцена: за закрытыми дверями.
«Мир, где страх и боль становились привычными, а любовь – невидимой.»
На улице мы были обычной семьёй.
Улыбки, походы на природу, поездки на речку, шашлыки.
Мама – хозяйственная, всегда в порядке. Отец – добродушный трудяга.
Люди, наверное, смотрели на нас и думали: «Хорошая семья».
Но я помню, как выглядел дом вечером.
Когда за дверью щёлкал замок.
Когда мама переставала улыбаться.
Когда напряжение в воздухе становилось густым и вязким, как туман, который не рассеивается утром.
Мой отец часто приходил с работы усталым и раздражённым.
А мама – наоборот: вычищенный дом, ужин готов, дети на месте.
Только глаза красные. И спина чуть согнута.
Иногда он начинал с крика. Иногда с молчания. Иногда с удара.
А я – ребёнок – стояла между ними.
Я вставала перед мамой, как щит.
Маленькая, худенькая, с дрожащими руками – но я стояла.
Я не могла понять, почему она не отвечает. Почему не уходит. Почему продолжает готовить ему ужин.
Я видела, что мама слабее физически.
Я защищала её. Я хотела, чтобы нас кто-то защитил от него!
От этого монстра с кулаками!
Она плакала, но никогда не говорила о чувствах.
И никогда – ни разу – не спросила о моих.
***
Мне лет шесть. Мы живём в квартире.
На обед пельмени – те самые, которые накануне лепили всей семьёй.
Казалось бы, обычная семейная трапеза.
Но мама заперлась от отца после скандала и наварила нам пельменей.
А отец – с топором – бил по двери, пытаясь её открыть.
Мама сидела напротив меня, руки дрожали, но она говорила:
«Ешь, ешь. Не бойся. Не отвлекайся от еды».
А я смотрела, как у неё трясётся ложка, и не могла понять – это нормально? Это и есть семья?
Под Новый год тоже было «почти счастливо». Ёлка стояла наряженная, в воздухе – запах мандаринов.
А потом – снова ссора.
Мама в отчаянии плеснула в отца ведро с сывороткой. Они оба кричали. Они казалось были командой, держали скот, коров, поросят. Столько делали вместе… Но вместе ли?
Я не знаю, как мама выдерживала это всё.
Отец спорил по любому поводу. Вечно раздражён. Переспорить его было невозможно.
Семья была для него помойкой, в которую он сливал всё своё недовольство, свою ярость.
Любовь он искал на стороне.
И мама знала.
Но всё равно оставалась.
Насколько же разрушительными были эти отношения.
И как тяжело было быть ребёнком в этом доме.
Мама никогда не разговаривала со мной по душам.
Между нами было стекло: я видела её, но не могла достучаться.
Никогда за всю мою жизнь –
Она не поговорила со мной об этом!
Это была глубокая рана!
А потом наступали выходные.
Семейный выезд, поход за грибами, лес, смех, пледы на траве.
И всё казалось почти настоящим.
Но я знала, что это лишь сцена.
Спектакль, поставленный для внешнего мира.
Иногда я думала, что, может быть, это нормально.
Что так живут все.
Потому что никто из родственников или друзей не знал – или делал вид, что не знает.
А может, просто не хотел знать.
Я выросла в доме, где была любовь – скрытая, неуклюжая, изломанная, искалеченная.
Но было и насилие. Был страх. Было одиночество.
И я уже тогда пообещала себе: когда я вырасту, у меня всё будет по-другому.
Только я ещё не знала, насколько сложно выбраться из того, что кажется привычным.
Из того, что называлось «семьёй».
Мама пыталась защищаться, но уйти – не могла.
Она мечтала переехать из квартиры в дом.
Отец строил его долго. Двухэтажный, с комнатами для каждого.
Когда мы переехали, я пошла во второй класс.
Тогда он начал избивать её.
А может, и раньше. Просто я не видела.
Когда я становилась между ними – мне тоже доставалось.
Он оттаскивал меня за волосы. Его глаза были бешеными.
Я это сделаю вместо неё, думала я. Если она не может защититься, я это сделаю.
Но мама… мама нас тоже била.
Шлангом.
И считала это безобидным пустяком.
У меня было плохое зрение.
Мама удивлялась: «У нас у всех нормальное, откуда у тебя?»
Ходила со мной к врачу, помогала выбрать очки.
Но однажды вернулась с какого-то праздника подвыпившая.
И прямо с порога – удар в глаз. Прямо в те самые очки.
Я растерялась. Мне было больно.
Я ведь всегда защищала её.
За что она так?
Как можно так ненавидеть собственного ребёнка?
Утром она извинялась.
Но боль осталась.
И до сих пор я не понимаю – как можно так плюнуть в своего ребёнка. Сделать вид, что он – ничто.
Глава 2. Я никогда не была жертвой, которая просто терпит.
«Я взрослею рано. Не по годам – по обстоятельствам.»
Когда в доме постоянная тревога, ты учишься быть настороже.
Улавливать настроение по дыханию.
Определять уровень опасности по звуку шагов.
Заранее угадывать, как обернётся вечер: ударом по стене или молчаливым ужином.
Ты учишься читать лица. Замолкать вовремя.
Прятать настоящие эмоции и носить вежливую маску — даже если тебе всего восемь.
Мама не справлялась. Но и не признавалась.
Она была, как машина: готовить, стирать, убирать, терпеть.
Когда я пыталась с ней говорить, что-то важное, личное – будто сталкивалась с невидимой стеной.
Не от злости – от её собственной боли, в которую меня не пускали.
А брат…
Брат был как отдельная система. Сложный, непредсказуемый.
Он мог врезать – и уйти.
Он мог унизить – и потом громко смеяться.
Я не знала, где заканчивается игра и начинается жестокость.
Я снова защищалась. От него. От отца. От мира, где не было безопасного угла.
Никогда не была «жертвой», которая просто терпит.
Я могла закричать, дать сдачи, сказать обидное в ответ.
Только вот после таких сражений мне было хуже. Просила помощи у мамы.
Я оставалась одна. Ни у кого за спиной. Ни у кого в сердце.
Когда я плакала, никто не спрашивал «почему».
Когда я замирала от страха – всё, что я слышала: «Не мешай».
Словно моя боль – это мое упрямство. Мой характер. Моя вина.
И всё же, где-то внутри я уже тогда понимала: это не должно быть нормой.
Я не знала, как выглядит «здоровая семья»,
но точно знала, как выглядит больная.
Я жила в ней каждый день.
В детстве мне пришлось поменять школу,
У меня были подруги, поддерживающий учитель,
Но из-за переезда в другой район,
Меня перевели.
Теперь я увидела, что и учителя могут быть больные
Учитель орал, ненавидел детей,
Но я смогла найти друзей
Выдержать это. Хоть было и нелегко.
Там я была ни плохой, ни отличницей. Ни шумной, ни тихоней.
Старалась не привлекать внимание. Не вызывать вопросов.
Потому что дома мне уже хватало зрителей и осуждения.
Мне хотелось исчезнуть. Раствориться.
И, может быть, родиться заново в другой семье, где мама обнимает,
где папа не кричит,
где брат – это друг.
Но я родилась здесь.
Пока что я – это девочка с глазами настежь,
которая слишком много чувствует
и слишком рано поняла, что спасать не должна – но всё равно спасала.
Моя душа искалечена моим детством.
Жизнью с отцом. С братом.
И с матерью, которой, кажется, было наплевать.
Я думала, что смогла залить эти раны.
Что они затянулись как-то сами собой.
Я жила, училась радоваться, строила жизнь.
Но теперь понимаю – это всё из детства.
Даже когда мне хорошо, даже когда я смеюсь – что-то внутри сдерживает радость.
Как будто за ней всегда стоит тень.
След насилия никуда не делся.
Он живёт во мне – в моей тревоге, в недоверии, в затаённой боли.
Но я больше не хочу быть в его власти.
Я хочу быть свободной от того, что произошло.
И я знаю – я смогу.
Это нить насилия уже продолжалась, от отца к сыну.
Я воспринимала это как норму,
Но кто-то должен её прервать. Я верю, что это возможно.
Глава 3. Мама: строгий взгляд и важный шаг.
«Её взгляд не оставлял мне места для ошибок. Он заранее осуждал каждое моё движение, каждое слово.»
Некоторые вещи в детстве происходят впервые – и ты не знаешь, как себя вести.
Когда у меня начались месячные, я испугалась.
Мама до этого говорила: «Если пойдёт кровь – скажи сразу».
Но когда это случилось, я не сказала.
Я спрятала запачканные трусы в шкаф.
Не потому что хотела обмануть.
А потому что боялась.
Я не боялась самой крови. Я боялась маминого взгляда.
Того взгляда, который будто прожигал тебя насквозь:
строгий, оценивающий, будто снова что-то сделано не так.
Слов было немного – но глаза говорили всё.
И от этих глаз хотелось исчезнуть.
Так было не один раз.
Я боялась рассказывать что-то личное.
Боялась просить что-то купить.
Она не знала ни про какие отношения
Словно любое моё чувство, любое желание – это уже ошибка.
Мама иногда будто пыталась показать мне другую жизнь.
Она отправляла меня путешествовать с родственниками в другой город.
Не знаю, что это было – забота, необходимость или попытка дать передышку.
Но там я впервые увидела, что отношения бывают другие.
Можно не бояться говорить. Можно просто быть.
***
У меня была подруга. У неё не было отца.
Она смотрела на нас, как на идеальную семью.
Мы брали её с собой на природу. Смеялись. Фотографировались.
Но я ни разу не сказала ей, что происходит в доме на самом деле.
Я не могла.
Потому что тогда всё рухнуло бы.
Сказка – даже такая хрупкая и фальшивая – была единственной защитой.
Мама тоже не говорила ничего своим подругам.
Они ей открывались, она знала про их семьи всё, но сама глубоко прятала свои чувства и терпела.
И меня учила неискренности, недружбе.
Она меня учила, что насилие – это норма.
И только в 9 классе я впервые почувствовала, что что-то во мне может быть ценным.
Мы сдавали пробный экзамен по английскому.
Я сказала всего одно предложение.
И учитель поставил мне «пять».
За это одно предложение.
Тогда мама впервые сказала:
– Давай найдём тебе репетитора?
Это был маленький шаг. Но он был про меня.
Про мою способность. Про мой интерес.
Про то, что я – это не только чья-то дочь или чья-то тень.
За этот шаг я ей безумно благодарна.
Потому что, возможно, именно с него начался путь в другую реальность.
В ту, где у меня будет свой голос. Свои слова. Свой мир.
Я начала учиться выражать своё мнение.
Я училась мыслить.
Мама сама мечтала учить английский.
Но смеялась: «Не судьба».
Она часто говорила фразы, в которых звучало примирение с несчастьем, как будто: "Ну а что делать, такова жизнь. Главное, что ты будешь знать английский.»
Где-то глубоко внутри она хотела для меня другой жизни. Не как у нее.
Без слез. Открытой, свободной. С правом говорить и быть услышанной.
Часть II.
Глава 1. Мечта о профессии переводчика.
«Мечты – это не просто иллюзии. Это маленькие маяки, которые ведут, даже когда весь мир вокруг тебя кажется темным.»
В подростковом возрасте появляется что-то своё.
Ты больше не только дочка, сестра, хорошая девочка.
Ты – человек, у которого есть мечты. Свой вкус. Свои тайные желания. Свои дневники.
Я помню, как зашла однажды в школьный кабинет английского.
На полке стояла книга о профессии переводчика.
Толстая, серьёзная, с фотографиями аэропортов, конференций, людей с наушниками.
Я буквально застыла у этой книги.
Мне вдруг стало до слёз важно понять, о чём они говорят.
Как устроен их мир. Как это – быть в других странах. Говорить на другом языке.
Быть другой. Свободной. Умной. Своей.
На тот момент я ещё никогда не была заграницей.
Но внутри меня жила тоска по чему-то большему.
По людям, с которыми можно просто говорить.
По городам, в которых не надо бояться шагов в коридоре.
По жизни, в которой можно дышать.
Когда брат ушёл в армию на два года, стало немного легче.
Дом впервые стал тише. Я будто выдохнула.
Но с родителями всё оставалось сложным.
Учиться в такой атмосфере – когда каждый день как бой – было тяжело.
Словно ты на войне, а не в школе.
И всё же у меня появился маяк.
Репетитор по английскому.
Она была не просто учителем – она знакомила меня с реальными людьми, своими учениками, которые приезжали из других городов.
Устраивала живую практику, разговоры, обмен.
Это был вызов. Было страшно – но интересно.
Я поняла: там, за страхом – мой рост.
Мне также нравились публичные выступления,
В школе я выступала на конференциях,
Хотелось работать над своей дикцией и артикуляцией.
Развивать свою речь!
Когда я поступила на международные отношения, это стало доказательством:
я иду туда, куда давно смотрела.
В университет я переехала – сначала в общежитие, потом на 3 курсе в квартиру, которую купили родители.
До этого был разговор с мамой:
я спросила её, когда она вытирала слёзы, почему она не уходит от него.
Она ответила:
– А куда же мне идти? Он же тебе помогает.
Я сказала:
– Мне от него ничего не надо.
В новом городе я почувствовала, что живу вне их мира.
Не просто физически – эмоционально.
У меня появились друзья. Свобода. Пространство, где я могу быть собой.
Но и боль осталась.
Она шла за мной. Жила внутри.
Я уже знала: из семьи можно уехать.
Но из себя – не сбежишь.
И чтобы по-настоящему освободиться – нужно пройти дальше.
Глава 2. Моё тело, мой голос.
«Моя жизнь – это не набор случайных событий, а череда уроков, которые помогут мне стать тем, кем я должна быть.»
Университет стал миром, где я впервые по-настоящему начала жить.
Не просто выживать – а жить.
В общежитии было тесно, шумно, иногда странно.
Но никто не кричал, не унижал, не швырялся словами.
Там я познакомилась с Павлом – моим первым парнем.
Он был мягким, музыкальным, словно соткан из другого материала.
Мы могли говорить часами. Он умел слушать.
Он не торопил. Ни в чём.
Он прикасался так, будто просил разрешения – даже если молчал.
Это был первый сексуальный опыт, о котором я могла бы только мечтать.
Чистый, бережный, настоящий.
Ничего похожего на ту грубость и насилие, что я видела в детстве.
С Павлом я впервые поняла, что моё тело – не враг.
Что прикосновение может быть языком любви.
Что я красивая. Что я могу желать – и быть желанной.
И было не только нежно, но и романтично.
Мы целовались на улице, как в фильмах, —
долго, без оглядки, с полным ощущением, что нас никто не видит,
и весь мир в этот момент – только фон.
Он играл для меня на гитаре.
Смеялся заразительно, шутил глупости, пел.
С ним было весело и задорно – по-настоящему легко.
Расставание было болезненным для меня.
Год отношений, объятий, прогулок.
Он ушёл – не к другой, а просто дальше по своему пути.
А я осталась. С благодарностью и болью.
С мамой я о нём не говорила.
Очень хотелось, но не получилось.
Она будто чувствовала, что кто-то есть – но не спрашивала.
А я… я всё ещё не знала, как открыться, чтобы не получить в ответ тишину или укол.
Такой разговор казался невозможным. Даже опасным.
В те годы я начала танцевать.
Парные танцы. Контакт. Пластика. Музыка.
Моё тело раскрывалось, как цветок на солнце.
Я занималась растяжкой, йогой, воздушной гимнастикой
Любовалась в зеркале на себя:
прекрасные линии, грация, мягкость.
Я начала ощущать себя женщиной – не по возрасту, а по состоянию.
Не жертвой. Не девочкой из «хорошей семьи».
А женщиной – в теле, в движении, в жизни.
Были ещё отношения.
Я была в поисках:
Кто мне нужен? Что мне по-настоящему откликается?
Я позволяла себе искать.
Ошибаться.
Пробовать.
Я больше не боялась прикасаться к себе и к жизни.
Словно после сковывающего детства я впервые разрешила себе дышать.
И тогда появился Сергей. Я влюбилась в него до глубины души.
Как знаково, ведь и мой папа тоже Сергей.
Моя мама Елена и его мама Елена.
Но когда ты влюблен,
Знаки не имеют значения.
Просто случайное совпадение.
Подумала тогда я. Хотя удивилась.
Но случайности не случайны.
Ведь я входила в тот самый сценарий.
Где есть боль и борьба.
Но поняла я это лишь 10 лет спустя.
Глава 3. Когда сердце сказало «вот он».
«Словно мы не знакомились заново, а просто вспомнили друг друга.»
Иногда любовь приходит не громко.
А просто – всё становится на свои места.
Вот он.
Вот кто мне нужен.
Вот кого я так долго чувствовала где-то на грани жизни и сна.
Я встретила Сергея в разговорном английском клубе.
Он был совсем не похож на кого-либо до него:
высокий, светловолосый, с этой внутренней уверенностью,
которая не давит, а будто поддерживает изнутри.
Он говорил на английском легко, шутил, искрился.
С ним было интересно, спокойно.
После встречи в разговорном клубе я не могла перестать думать о нём.
Мы не обменялись номерами сразу,
но внутри у меня уже жила уверенность —
что эта история только начинается.
Каждый день я надеялась, что он напишет.
Просто появится.
Словно откликнется на ту волну, которую я ему послала – без слов.
И через неделю он действительно написал.
Я помню, как сердце забилось, когда я увидела его сообщение.
Он пригласил меня в театр.
Это было как дыхание судьбы.
С этого вечера наши отношения начали развиваться стремительно.
Связь крепла так быстро, будто мы просто вспомнили друг друга,
а не знакомились заново.
Всё было легко. И в то же время глубоко.
Смеялись, гуляли, переписывались ночами.
Он не тянул, не играл, не отдалялся.
Он был рядом – и всё было по-настоящему.
Позже он сказал мне:
– Я с самого начала понял, что ты – моя будущая жена.
Я был в этом уверен. Я искал, такую, как ты.
Это было не просто красиво.
Это было глубоко спокойно.
Когда мужчина уверен – тебе не нужно доказывать, заслуживать, бороться.
Просто быть.
С ним я почувствовала:
можно доверять.
Можно любить.
Можно идти навстречу – не со страхом, а с радостью.
Но впереди у меня была запланированная поездка – на Филиппины.
Я уезжала с чемоданом и… со слезами.
Там – я плакала. Скучала.
Так сильно, как будто потеряла часть себя.
Наша связь уже была больше, чем просто «начало отношений».
Это было чувство, что ты дома – только этот дом не географический. Он в человеке.
Я не знала, что будет дальше.