Котэбог

Благодарю всех наставников и учителей из Ордена ОХЗДС.

Без их помощи и водительства я бы не писал книги.

Искренний поклон Терри Пратчетту.

У него я позаимствовал вдохновение.

Пролог

Во Вселенной существуют несколько священных чисел. Одно из системообразующих и важнейших – это число семь. Семилетний цикл возвращения Селены в гороскопе; семь дней недели; семь главных планет Солнечной системы (септенер); каждые семь лет клетки человека полностью обновляются; требуется семь лет воздержания, чтобы полностью очистить чакру Свадхистану от сексуальных привязок; семислойное строение тел человека, как и семь слоёв земного мира. Семёрка пронзает и образует этот мир. Существуют группы планет числом по семь, на которых проживают существа одного эволюционного уровня развития. Планета Земля входит в свою семёрку, куда относятся также Гайа, Йорд, Мидгард, Теллус, Эрида и Терра.

На этих семи планетах обитают люди, человеческая раса. Несмотря на то что эти космические тела расположены друг от друга очень далеко на расстоянии тысяч парсеков, можно сказать, что на них живут одни и те же люди, поскольку согласно теории реинкарнации после смерти дух/эйдос человека воплощается в следующем пункте назначения. Так люди и кочуют из жизни в жизнь от планеты к планете. Условия обитания и эволюционный уровень в этой группе примерно похожи, поэтому люди даже при регрессивном гипнозе, вспоминая прошлые жизни, не чуют подвоха, считая, что предыдущие воплощения прошли на Земле.

В каждой семисоставной группе планеты соединены, с одной стороны, каждая с каждой: то есть из каждой точки теоретически можно переместиться через локальный пространственный портал (если суметь таковой выстроить) в любую точку планетарной группы. Но это лишь теоретически, потому что энергетически планеты завязаны по принципу септаграммы, Звезды Магов, где каждое тело является силовым донором для второго тела и акцептором для третьего. Поэтому легче всего перемещаться в планету-акцептор.

***

Первая четверть шестнадцатого века, глухая-преглухая деревушка с малоприметным и незапоминающимся названием, сестра-близнец села Дальние Елды. Раннее утро. Туманная дымка нехотя, еле шевелясь, начала уползать, освобождая пространство уже торопящимся сюда солнечным лучам и обнажая серые контуры старенькой деревянной церквушки с покосившимся крестом на куполе и обрывистые снежные проталины, зияющие своей чернотой на осенней земле. Намедни падал первый снег, но почти весь сошёл на нет, набирая сил для нового захода – зима была близко, но ещё не вступила в свои полные права. Вокруг царила звенящая тишина, буквально давящая на уши, лишь изредка нарушаемая скрипом дверных петель сарая, смазать которые нерадивому хозяину всё никак не доходили руки, да шелестением перьев пробуждающихся домашних птиц.

Буквально в нескольких саженях от храма стояла изба, куда более прочная, исправная и презентабельная, чем сама церковь, – дом попа-батюшки. На участке рядом с хатой располагался хлев, где петух сейчас периодически то открывал, то закрывал один глаз, тщательно раздумывая, пора ли уже оповещать миру о приходе нового дня, или подремать ещё чуток. Вот здесь-то совсем скоро и произойдёт главное действие. Можно даже сказать – Мистерия.

В доме раздался скрип половиц и крадущиеся шаги босых ног.

– Параша, доча, ты куда? – зашипела тихо (так она думала по тугоухости) попадья Марфа Матвеевна.

Слабый слух попадьи был очень избирательный: она категорически не слышала то, что не желала слышать. Зато пробирающуюся на цыпочках Парашу почуяла сразу и проснулась. Не исключено, что здесь сработал не чуткий в нужное время слух, а шестое чувство, а может быть, десять пирожков с повидлом, сожранные на ночь, не давали глубоко уснуть. А ведь сверху пирожков с трудом, но поместились ещё несколько черпаков мёда и сметаны. Даа, было вкусно!

– Я в хлев. Вечером Мурка особливо металась и суетилась, никак, рожать собралась. Пойду проведаю, – шёпотом ответила Паранья.

– Ась? – к Марфе Матвеевне вернулась тугоухость. – Чего бормочешь?

– Мурка рожать собирается, скоро вернусь! – вполголоса гаркнула доча.

– Чего орёшь?! Батюшку разбудишь! Ну ладно, ступай, только ноги не застуди, – завалилась на боковую попадья.

Мирный непрошибаемый храп отца семейства после вечернего Священнодействия намекал, что для его пробуждения придётся превысить сто десять децибел издаваемого звука. Под Священнодействием мы, закадровый голос, в унисон мнению батюшки Протопопа, в миру Афанасия Петровича, понимаем выполнение супружеского долга, предваряемое питием освящённого кагора (кровь Христова), всего по бутылке на рот, и чтением девяносто второго псалма перед тем самым, чтобы ярь в чреслах ярилась, порох в пороховницах полыхал, а ягоды в ягодицах наливались соком. А в процессе сего таинства батюшка присовывал матушке в рот… освящённую просфору (тело Христово).

Дочка Параша накинула ватник, влезла в хлюпающие галоши и пробралась в хлев. Поповская кошка Мурка лежала в скотнике на невысоком скате сена, готовая окотиться, и периодически постанывала, как истинная роженица. Для человеческого уха это звучало что-то наподобие «Мррмаауу. Мяуррмм», потом два раза «Мяа-мяа». Все эти обращения были направлены, с одной стороны, безадресно в Мироздание как жалоба на некий дискомфорт настоящий и предстоящий, а также всем кошачьим богам, чтобы в этот мир её детки пришли благополучно.

Паранья, поповская дщерь двенадцати годин от роду, уже сидела рядом, глядела во все глаза и наивно воображала, что кошка разговаривает именно с ней.

– Потерпи, Мурка, потерпи немножко. Чай не впервой, уже котятки у тебя были, поди привыкши.

Тут Паранья всколыхнулась, вспомнив, что забыла заблаговременно приготовленные широкий кусок льняной ткани и кувшин с водой. Быстренько она сбегала в хату и вернулась в обрат, опосля чего раскидала сено в стороны, сделав неглубокую нишу, и постелила ткань туда. Вот и местечко готово для новорождённых.

Поповна гладила роженицу, и её мягкие ладони снимали у Мурки излишнее беспокойство. Но вот долгожданный миг наступил! Пошли обильные кровянистые выделения, кошка тревожно замяукала, заелозила на месте, было видно, как сокращаются мускулы на её животе.

Схватки и потуги в целом длились около часа. Котята вылезали в пузыре, Мурка, как уже опытная мамка, зубами разрезала плёнку, а потом перегрызала пуповину. Паранья влажными руками обтирала новорождённого котёнка, потом уже сама мама его вылизывала. Слепые детки беспрерывно пищали, впервые войдя в жизнь, как будто бы были не рады сему обстоятельству. Так всё в одном режиме прошло с тремя котятами, которые получились разноцветными: один чёрный с белыми лапками, второй белый с чёрным пятном на хвосте, третий весь пятнистый чёрно-бело-серый.

Тут Солнце и Луна в партильном соединении вошли в пятнадцатый градус Скорпиона, и на свет появился четвёртый детёныш обычного серо-дымчатого окраса. Он сам разорвал когтем пузырь изнутри, перегрыз пуповину, открыл глаза, осмотрелся и произнес:

– Бляаа…

В этот же самый момент на расстоянии сотен парсеков двойное дневное светило и ночное светило в точном соединении вошли в центральный градус одного из четырёх Стражей Неба согласно зодиаку Теллуса. Этот градус иначе назывался Вратами Архатов. И на планете Теллус в семье богатого жреца Бога Тетраграмматона кошка родила четвёртого детёныша из помёта – это была самка полностью чёрного окраса. Новорождённая разрезала амниотический пузырь, отгрызла пуповину, открыла глаза, осмотрелась и произнесла:

– Ныне проклята из-за тебя земля: в муках будешь её плоды добывать…

***

За околицей собралась ватага ребят. Самому старшему недавно стукнуло двенадцать вёсен. Некоторые были уже чумазые – видать, поиграли в «толкалки», а теперь новое развлечение придумали. Самый смелый и старший – Василий – подошёл к невысокой калитке и несколько раз постучал. Мгновенной реакции не последовало, только пёс на привязи пару раз для приличия гавкнул: а чего горло драть, когда и так все свои, местные, ни одного нового незнакомого запаха. Васька обернулся, пожимая плечами, остальные на него неуверенно зашикали, чтобы не отступал.

Тогда парламентёр своим громким голосом завопил:

– Тётя Тася! А тётя Тася! А Волька выйдет погулять?

Таисия как раз ставила парное молоко в печку, прогреть, протомить, чтобы стало повкуснее, да и дольше сохранилось. Услыхав мальчишеский крик за забором, она нахмурилась и пошла в комнату. Мимо неё проскочил Волька, который тоже услыхал зов с улицы.

– Сына! Не ходил бы ты к ним, они опять тебя обижать будут… – обеспокоенно произнесла мать вслед удаляющейся спине сына.

А Волька, радостно припрыгивающий, что аж половицы со скрипом жалобно стонали, ничего не слышал, уже выбегал из сеней навстречу своему счастью.

– Войка! Войка! Иг'ать! Иг'ать! – по-детски агукал половозрелый недоросль.

Васька с бригадой приветствовали парня, злорадно улыбаясь. Теперь у них был превосходный кандидат на роль северного оленя.

– Здрав будь, Волька! – хором сказали ребята. – Пойдёшь с нами играть? Сегодня мы будем кататься на северном олене.

– Здавья! Аха-аха! – залучился восторгом детина. Играть он любил, когда несколько человек – так веселее, чем одному, что случалось гораздо чаще. Одному играть скучно.

– Иг'ать! Иг'ать! – вновь заголосил Волька. Словарный запас его богатством не изобиловал.

Вся кучка детей отошла чуть в сторону от деревни на полянку рядом с речкой. Все были взбудоражены в предвкушении веселья. Евлампий, сын охотника, стащил из дома рога лося и пеньку. Кое-как жестами и уговорами они объяснили Вольке, что он должен встать на четвереньки, потому что сегодня оленем будет именно он. Тот, наконец, понял, чего от него хотят, и принял нужную позу, а Евлампий кое-как, не очень умело прикрутил рога с помощью пеньки к голове «оленя». Рога тут же сползли набок, но держались, придавая глупому выражению лица Вольки смешной вид. Вся ватага заценила внешний вид оленя и громко засмеялась.

– Ну а теперь налетай! – скомандовал Васька. – Кто дольше всех удержится, тот и победит!

С гиканьем и улюлюканьем детишки напрыгнули на недоросля и пустили его в галоп – ну, по крайней мере, предполагалось, что это галоп, который больше напоминал прыжки лягушки. Таким образом Волька с хохотом и радостью поскакал вдоль реки. Из семи пацанов на нём удержались только трое, остальные слетели от дикой скачки. Боливар легко вывозил хоть пятерых – при соотношении веса Вольки и младых отроков.

– Тпрру! Стой! – закричал предводитель и для пущей доходчивости постучал по рогам скакуна. «Олень» остановился.

– Всё хорошо, – продолжил Васька, – но вот достоверности не хватает: Волька светлый, а шкура у северного оленя тёмная. Надо исправить. А ну пошли за илом!

– Войка! Иг'ать! – со счастливой до ушей улыбкой воскликнул детина.

Мальчишки бросились в реку на мелководье, двумя руками набрали ила и начали им измазывать Вольку, жёлчно ухмыляясь. Приятно, когда можно подлизнуть верхнему, то есть выполнить негласную команду Васьки, и насрать на нижнего, то есть на недотёпу Вольку. Закон курятника вполне распространялся на человечество во все времена.

Теперь, когда олень был достаточно покрашен, скачки продолжились. Отставшие взяли хворостины и хлестали на ходу «ездовое животное», подгоняя его. В итоге после непродолжительной борьбы за лидерство на спине Вольки ожидаемо победил более взрослый и ловкий зачинщик всех игр и развлечений Васька.

Позже весь грязный, но довольный Волька вернулся домой. Мать, встретив его на пороге и увидев сына в таком виде, гневно запричитала:

– Ах, псы окаянные! Негодники! Как же так можно издеваться над слабоумным?! Чтоб им пусто было! Чтоб они в геенну провалились!

– Войка иг'ать! – с глупой улыбкой по-прежнему повторял парень, как заевшая шарманка.

Слёзы выступили на глазах Таисии, она обняла сына, уткнувшись ему в грудь, потому что он был заметно выше её. Всеволод нежно погладил маму по волосам своей огромной ладонью.

– Ма. Маа! – только и смог он сказать.

Надо заметить, что детишки, любящие безнаказанную потеху над малахольным, не всегда звали Вольку играть. Для некоторых забав он не годился, например, для догонялок или для «маек». Потому что при росте почти в три аршина Волька догонял всех слишком быстро, а при его весе больше семи пудов он маял детишек так, что те хаотически отлетали на сажень-другую, потом пару недель залечивали синяки, царапины и растяжения. А в играх посложнее, где надо было хоть немного подумать, в ту же «свайку» или «бабки», недоросль вовсе не понимал сути, поэтому только мешал.

***

Холодный ветер с силой разгонял дождевые капли, которые унылым осенним потоком изливались с небес, и разбивал их в брызги об оконные стёкла старинного трёхэтажного особняка Баффетов. Сама погода будто предугадывала и подчёркивала настроение хозяйки поместья – Элеонор Баффет. Двадцатишестилетняя урождённая баронесса из древнего саксонского рода стояла перед большим окном в своём замке в пригороде Бранденбурга. На улице наступил ранний вечер, и ещё не было бы так темно, но небо затянуло чёрными тучами, и казалось, что уже глубокая ночь, а бесконечный дождь добавлял мрачности и уныния в эту грустную пору.

Элеонор не моргая смотрела вдаль в одну точку. В её сознании раз за разом пробегали разные варианты поиска и спасения бесследно исчезнувшего брата Генри. С отчаянием Элеонор снова и снова отметала всплывающие в сознании варианты как бесперспективные. Тут могло помочь, верно, только чудо. Баронесса вспоминала Генри, как они в детстве вместе играли, вместе росли, вместе учились. Они были двойняшками, Элеонор родилась на две минуты раньше Генри. То есть они были разнояйцевыми близнецами, иначе говоря, у них было два яйца на двоих. В общем, вы поняли. В целом внешне они были очень похожи, примерно одного роста, тёмно-русые волосы, только глаза у Элеонор были карие, а Генри получил свою серо-голубую радужку в наследство от отца.

Брат и сестра были очень близки, это была сильная потеря для Элеонор. Десять лет назад их родители возвращались из бизнес-поездки в Колумбийскую Конфедерацию, где проверяли свои кофейные плантации. Их пароход попал в ужасный шторм, и они разбились. Горе ещё больше сблизило брата с сестрой. Теперь они вместе вели ещё и несколько семейных дел. От этих воспоминаний у Элеонор заблестели слёзы на глазах, она достала ажурный платок из складок широкого пояса на длинном платье.

Генри пропал два месяца назад. Он не вернулся в обычное время из фехтовального клуба, его пустой паромобиль обнаружили на берегу океана. Документы и деньги остались в машине. И всё, больше никаких следов. Полицейские рыли землю. Элеонор, наступив на горло собственной гордости, обратилась за помощью к изгою семейного древа – к двоюродному дяде Бену, который занимал высокий уровень в преступном синдикате Динсгейт. Но все старательные поиски были безуспешны: ни одной зацепки, ни одного следа. Никто не требовал выкупа, никто не признавался в похищении, никакого тела не находили. Чёрное отчаяние всё глубже проникало в сердце баронессы.

От грустных дум Элеонор оторвал мажордом Бэзил – старый добрый слуга, всю свою жизнь верой и правдой прослуживший семейной чете баронов Баффетов, и ныне он продолжал исполнять свой священный долг, занимаясь всем хозяйством Элеонор.

– Прибыл Френсис Розуэлл, мисс Баффет. В своей неизменной карете с прекрасными лошадьми.

Дворецкий специально подчеркнул, что ухажёр баронессы до сих пор передвигается на лошадях: будучи человеком старой закалки, он сие одобрял, не доверяя всецело новым паровым двигателям. Сам же Френсис свободно шёл в ногу со временем, у него была своя яхта, на паромобилях он катался регулярно, на охоте использовал не арбалет, а винтовку «Риббентропа». Его же тяга к поездкам в карете с лошадьми по старинке объяснялась довольно просто: Френсис очень любил лошадей, с детства занимался верховой ездой, у него самого в конюшне размещались с десяток скакунов самых дорогих пород со всего мира.

Френсис – ухажёр и поклонник Элеонор. Один из двоих. Она позволяла себя любить и принимала его ухаживания, но в той же мере она принимала любовь и заботу от соперника Френсиса – Бутча Баскера, потомственного фермера из-за океана.

Соперники лезли из кожи вон, чтобы угодить Элеонор, чтобы переплюнуть друг друга. Элеонор это даже где-то забавляло, но пока она не была готова променять свою свободу на узы брака и закрепощение в семейном гнёздышке. В последнее время баронесса серьёзно увлеклась археологией, совершила несколько экспедиций по всему миру и планировала посетить ледяной континент южного полюса Контранорду, но её планы были нарушены похищением Генри. Баронесса была уверена, что это похищение, так подсказывало ей сердце. Теперь всё, включая миражные мечтания двух кавалеров о возможном браке, отошли на второй план.

Френсис вошёл в залу, подошёл к Элеонор, снял белоснежные перчатки и поцеловал руку баронессы.

– Добрый вечер, мисс Баффет. Как вы? Держитесь?

Элеонор с надеждой смотрела в лицо своего воздыхателя и отмахнулась от вопроса.

– Моё состояние подождёт, я справлюсь. Есть ли новости о Генри?

Френсис принял скорбный вид.

– Вряд ли могу сообщить вам что-то ценное и обнадёживающее, но маленькая ниточка всё-таки есть: мои поверенные осмотрели все морские порты на побережье, использовали и подкуп, и угрозы, и получили сведения, что одного человека, очень похожего на Генри, в бессознательном состоянии погрузили на авизо. Судно прибыло из Ла-Корунья.

– Ах! – воскликнула баронесса. – Это уже шанс! Мы должны им воспользоваться. Немедленно буду собираться в Ла-Корунья. Френсис, ты можешь зафрахтовать судно?

– Могу, конечно, – растерянно ответил кавалер. – Но не лучше ли будет послать туда специально обученных людей?

– Я не могу больше сидеть и ждать, сложа руки, как ты не понимаешь! Лучше лично возьмусь за поиски брата.

Тут вошёл мажордом и объявил о прибытии Бутча.

– Не поминали чёрта, а он всё равно припёрся, – буркнул вполголоса Френсис.

– Впусти его, Бэзил.

В холл ворвался Бутч Баскер. Его везде было слишком много, он почти всегда сопел и пыхтел, складывалось впечатление, что внутри него перманентно кипит котёл под большим давлением, который требует регулярного выброса пара наружу, чтобы не взорваться. Даже ночью это давление не уменьшалось, а только выходило во внешний мир в виде громогласного храпа.

Фермер промчался мимо соперника, не удостоив того и взглядом, и опустился перед баронессой на одно колено. Он достал красную бархатную коробочку и открыл её, обнажив миру кольцо с огромным бриллиантом.

– Элеонор! – слегка хриплым басом начал заокеанский гость. – Выходи за меня замуж!

Девушка прикрыла лицо ладонью и покраснела.

– Бутч, это уже входит в привычку! Третье предложение за месяц. Смысл сего действа? Ты же знаешь мой отрицательный ответ. Пока я точно не готова сделать судьбоносный выбор, – она одарила милой улыбкой Френсиса, от которой тот зарделся. – Друзья мои, вы мне оба милы и дороги, но сейчас надо спасать Генри! Тем более что Френсису удалось найти ниточку для поиска.

– Попробовать всё равно стоило, – ответил Бутч. – Но сдаваться я не собираюсь, я подожду. Тем более, у меня нет конкурентов, кроме времени и твоего желания.

С этими словами колумбиец наконец-то взглянул на саксонского аристократа, вложив во взгляд максимум пренебрежения.

– Ха-ха! – захорохорился Френсис. – Мечтай, мечтай, невежа: мечтать не вредно, когда тебе ничего не светит.

– Объясняю на пальцах: средний видишь? – парировал Бутч, тут же повернулся к Элеонор, оставив конкурента за спиной. – Элеонор, любовь моя, а что за след к Генри, не поделишься?

Баронесса рассказала о Ла-Корунья.

Бутч, услыхав о тонкой ненадёжной информации про Генри, расцвёл и запыхтел.

– Маленькая ниточка – это, конечно, хорошо, но у меня более надёжные сведения, – тут он перешёл на заговорщицкий шёпот. – Один мой знакомый из национальной разведки Великой Саксонии сообщил, что Генри похищен одним злым гением, неким Марко Склавулом, проживающим в Сицзане. Почему-то его называют мессиром. Так что можно не тратить время на промежуточные порты, а сразу собирать экспедицию в Сицзан.

Френсис и Бутч – две противоположности. Френсис – саксонец, высокий, с жидкими светлыми волосами, с бледной кожей, стройный, элегантный, воспитанный, с блестящим образованием, живущий на доходы рантье. Он и его семья сдавали земли молодым предпринимателям под сельскохозяйственные нужды: те выращивали эритроксилум и изготавливали из него лекарство. Лекарство было чудесным, стало почти панацеей, сотворив бум продаж на фармацевтическом рынке. Френсис являлся единственным урождённым сыном в семье герцога Розуэлла, в будущем наследующим все дела, весь бизнес и всю недвижимость своей семьи. Искусный фехтовальщик, с Генри они вместе посещали один клуб. Ровесник Элеонор.

Бутч родился и вырос в Колумбийской Конфедерации. Страну так назвали по имени первооткрывателя Кристокорифа Колумба. Иногда её поэтически величали Страной Заходящего Солнца. Конфедерация оставалась одной из немногих стран на Теллусе, где работорговля была по-прежнему открыто разрешена. В других странах хотя бы делали вид, что двенадцатичасовой рабочий день, кабальная ипотека, обязательная всеобщая воинская повинность, иллюзорная возможность голосовать на выборах (всё равно нельзя проверить правильность подсчётов) и право полицейских применять оружие при разгоне мирных демонстраций – признаки свободы и доброй воли. В других странах государственный строй назывался «демократией», что буквально означало «власть демократов», а власть предержащие были сплошь демократами – этакая закрытая каста, что-то наподобие патрициев в раннем периоде Древней Латинии.

На родине Бутча с рабами не церемонились, как и в старые времена, негров линчевали, и не только негров: в рабство мог попасть любой, кто оказался в долговой яме. Рабовладелец при покупке чёрного дерева, как правило, не интересовался причиной попадания человека в кабалу, чем ушлые дельцы из других стран с радостью пользовались, похищая людей и продавая их на невольничьем рынке Конфедерации.

В этом отношении Бутч был также неприлично богат: его состояние оценивалось в три тысячи живых душ, вкалывающих на него, как дядя Том без хижины.

Баскеру было тридцать пять лет. Он также являлся поставщиком отборной говядины – кобе и вагю – почти во все страны мира. Лучшие элитные рестораны были рады такому снабженцу. Среднего роста, жгучий брюнет, вечно с трёхдневной щетиной, коренастый, обладающей завидными мышцами и силой. Всегда в ковбойских сапогах и джинсах. Простоват и прямолинеен, как топор. Но при этом честен и благороден, несмотря на неблагородное происхождение. Очень богат и имеет отличную предпринимательскую хватку. Может смести любую цель на своём пути при должном усердии.

Саксонский пэр, услыхав о Сицзане, всполошился, подошёл ближе и громко заявил:

– Мисс Баффет, позвольте мне взять на себя расходы по организации миссии спасения Генри. Я сейчас же срочно этим займусь!

– Думаю, и без тебя обойдёмся, Фрэнки, но ты сможешь нести сзади багаж, – холодно процедил Бутч.

Френсис вспыхнул.

– Ах так! Никогда ещё потомок герцогов Розуэллов не носил багажа за париями! Я требую сатисфакции! Предлагаю дуэль на шпагах.

Бутч повернулся к герцогу, демонстративно приподнял свои большие кулаки.

– Предпочитаю старый добрый саксонский бокс – ваше, кстати, изобретение. Могу тебе втащить прямо сейчас.

– Мы в разных весовых категориях.

– Знаю, я всегда говорил, что ты до меня не дорос.

Тут уже вспыхнула Элеонор:

– Немедленно прекратите! – она подбежала и встала между двумя ухажёрами. – Вы ведёте себя, как маленькие! Генри в опасности, его похитили, нельзя терять ни минуты, нельзя терять силы, а вы собрались тут устраивать потасовку. Стыд на ваши головы!

Френсис потупился, Бутч даже бровью не повёл, ему было плевать.

– Предлагаю объединить все наши силы и поскорее отправиться искать моего брата. Я готова потратить всё состояние, лишь бы Генри остался жив! Ну-ка, молодые люди, сейчас же помиритесь: наше единство потребуется нам в дальней дороге.

Как два бойцовых петуха, колумбиец и саксонец недоверчиво приблизились друг к другу и пожали руки. На том и порешили: оба соперника, временно объединив силы, отправятся искать людей и транспорт для поездки в Сицзан.

– Господа, у вас есть если не план, то хотя бы идеи, как будем спасать Генри? – воззвала к обоим мужчинам Элеонор.

Френсис открыл рот с намерением подробно и дотошно изложить свои соображения, но через секунду закрыл, решив не сотрясать воздух зря. Потому что воздух и вроде бы даже занавески колыхались от громкого баса Бутча, который каждый раз словно взрывался в пространстве, заглушая посторонние звуки.

– Я этого злодея лично в бараний рог скручу! – потрясал пудовыми кулаками колумбиец. – Надо набрать кучу оружия, нанять бравых бывалых парней из джентльменов удачи и разнести логово этого Марко Склавула к чёртовой матери!

Только вроде бы успокоившийся Бутч вновь распалился, закипел, покраснел, начал пошагивать из стороны в сторону, не в силах спокойно устоять на месте.

– Надо нанять бомбардировщик и сравнять всё жилище злодея с землёй!

– Вместе с Генри? – с лёгкой ухмылкой уточнила Элеонор.

– В смысле? – встрепенулся фермер, чуя в вопросе подвох, но картинка жаркой победоносной битвы перед глазами мешала здравому смыслу встать на своё и так скромное место в голове Бутча.

– Ну, в этом замке или где там обитает супостат Марко, находится ещё и Генри, – девушка пару раз щёлкнула пальцами перед лицом воинственного ухажёра. – Ау, память, просыпайся!

– Ах да, я, конечно же, и не забывал про Генри. Нет, сначала мы вытащим твоего брата, а потом я лично засуну пистолет в задницу похитителю и несколько раз проверну! А уже потом выстрелю! Пистолет, конечно, жалко, придётся покупать новый, но зло не должно оставаться безнаказанным!

В процессе своей тирады Бутч достал из-за пояса под рубашкой пистолет «Шварцлозе» и пальнул вверх. Через секунду рядом с ними грохнулась огромная бронзовая люстра. Шлёпнулась почти бесшумно в том смысле, что из-за грохота выстрела уши уже были заложены. Бронза помялась, электрические лампочки разбились и погасли, хрустальные детали разлетелись вдребезги.

– Бэзил, – спокойным тоном позвала Элеонор.

Дворецкий уже был тут как тут.

– Да, мэм?

– Это наша старинная антикварная люстра?

– Да, мэм. Семидесятый век от сотворения мира, редчайшая работа латинийских мастеров из города на сваях. Сегодня её оценочная стоимость на рынке около трёх тысяч саксонских фунтов.

– Выстави счёт на оплату мистеру Баскеру, – хладнокровно сказала Элеонор и с укоризной посмотрела на Бутча.

– Уже сделано, мисс Баффет, – доложил мажордом, для него это стало привычной процедурой, потому что несдержанный колумбиец регулярно умудрялся что-нибудь сломать в особняке саксонских аристократов.

Бутч посмотрел вверх, потом на люстру внизу, и негромко, насколько это было в его способностях, произнёс:

– Семидесятый век? Пфф! Старьё какое! Такую и не жалко! Удивительно, что настолько древний хлам так дорого стоит…

– Вернёмся к плану экспедиции, – отрезала девушка. – Как видишь, Бутч, логика подсказывает, что военный отряд брать не следует, как и бомбардировщик. Сейчас это неоправданные расходы, да мы и ничего не знаем про похитителя, жив ли вообще Генри… Может быть, они хотят за него выкуп? Мне кажется, надо встретиться с Марко Склавулом и спросить, чего он хочет. У каждого есть свои слабости и тайные желания.

Френсис выступил вперёд, воспользовавшись лёгким замешательством соперника.

– Я считаю, что нам следует нанять средних размеров дирижабль. До Сицзана чуть больше семи тысяч километров, с несколькими остановками долетим. Думаю, в конечной точке нашего пути будем искать проводников до обиталища Марко Склавула, там уточним по ситуации, надеюсь, что про него хоть кто-то слышал. И ещё: насколько я знаю, в Сицзане много гор и снега, надо запастись тёплой одеждой и обувью.

– Благодарю вас, Френсис! Просто блестяще, чётко и по делу, без выстрелов и взрывов. Бутч, тебе есть чему поучиться у мистера Розуэлла.

Саксонец склонил голову в благодарственном кивке. Бутч скривил недовольную морду.

Элеонор, как истинная женщина, иногда могла быть стервозной, и поэтому любила подначивать соперников, то превознося одного, то опуская другого. Чтобы не расслаблялись: дрессировка самцов должна быть регулярной.

– Всё равно я возьму пару пистолетов и винтовку. Даже если мы едем с целью переговоров, то до них надо добраться живыми сквозь бури и опасности! Поэтому гранаты я тоже захвачу! – громко провозгласил Баскер, всегда старающийся оставить последнее слово за собой.

***

Жестокая память непрошено подсвечивает обрывки прошлого, болезненными ударами кнута и ослепляющими вспышками подкидывает ушедшее, что хотелось бы навсегда стереть и забыть.

Маленький кнезёнок Марко, чутко прислушиваясь, пробирался на кухню. Там в шкафу на верхней полке лежали свежие восточные сладости, расфасованные по небольшим холщовым мешкам согласно сорту. Скоро наступит редкий день возращения отца Янко в родовой замок. Он наведывался со службы всего пару раз в год, и это событие стоило отметить. Мама Брунхильда при всей её внешней холодности и равнодушии не поленилась и лично съездила в Браилу и накупила восточных сладостей на ярмарке. Да, эти сладости продавали турки, которые являлись, по сути, оккупантами их княжества, они практически в постоянном режиме нагибали Молдавию, Трансильванию и Валахию, облагали данью и невозбранно набирали рекрутов в свою армию. Хитрые бюрократы и политиканы даже придумали отдельное слово, когда одно государство нагибает другое в принудительном порядке в позу рака и имеет, как душа пожелает: с тех пор это называлось вассалитетом. Пройдут столетия, слово «вассалитет» слишком сильно станет ассоциироваться с коленопреклонённой позицией отверстиями к насильнику, поэтому термин изменят, и это станут называть сателлитством, или просто «прокси», но это уже другая история. Касаемо восточных сладостей от турков, то Брунхильда, опираясь на холодный и трезвый расчёт (как и во всём остальном в своей жизни), справедливо полагала, что вкусные кондитерские изделия – это вкусные кондитерские изделия, и неважно, кто их приготовил.

Теперь все эти козинаки, пахлава, ореховая и кунжутная халва, щербет, нуга, малиновый рахат-лукум, чурчхела с грецкими орехами и парварда лежали на верхней полке на кухне и изо всех манили Марко их хотя бы продегустировать. Наследник княжеского рода тщательно спланировал всю операцию своим шестилетним умишком: он убедился, что нянюшка Донка пошла во двор развешивать бельё, а маменька засела в своём кабинете за книгами, где проводила много-много времени. Чтобы достать до верхней полки, нужно было из угла кухни подвинуть топчан для порки, встать на него, потом перелезть на столешницу, а уже оттуда он, если встанет на цыпочки, дотянется до дверцы шкафа с сокровищами. Слюнки так и текли у Марко, когда он вспоминал вкус пахлавы и миндаля в глазури. Ему такое перепадало только по большим праздникам: когда возвращался отец либо на Новый Год или Драгобете.

Мальчик бесшумно проник на кухню, перед входом в которую замерев на миг, дабы убедиться, что по замку не разносится звук шагов матушки. Теперь топчан. Поднять деревянный топчан Марко было не под силу, поэтому он начал его сдвигать ближе к шкафу. Раздался жуткий негромкий скрип движения дерева по каменному полу, но для Марко это было сродни громким фанфарам на весь замок, он застыл и прислушался. Вроде всё тихо, никто не идёт. Сердце вылетало из груди у маленького Склавула, опасность задуманного будоражила, ужасала и рисовала страшные картины наказания от маменьки, если та узнает. Но ведь та не узнает, наивно полагал кнезёнок, ведь он собирался открыть всего пару мешков, взять по одной-две сладости, и снова всё вернуть в исходное положение. Вряд ли мама Брунхильда пересчитывала все орешки и кусочки нуги.

Долгий целый станьен пути проделали нары до шкафа, Марко тужился и потел, толкая их, глубоко дышал, стараясь это делать как можно тише. Всё, первый этап завершён! Теперь быстрее наверх. Мальчуган встал на топчан, подтянулся на руках, закинул ногу и с усилием взобрался на столешницу, сел на ней на пару секунд – перевести дух. Марко смахнул рукавом сорочки пот со лба, поднялся и вытянулся во весь рост к заветной двери сокровищницы. Есть! Достал! Он вытащил наугад два мешочка с тесёмками и начал их суетливо развязывать.

За спиной нарушителя громовым раскатом прозвучали негромкие слова маменьки:

– Похоже, юноша, ты преступил мой запрет.

Слова ледяным кнутом обожгли Марко, от страха и неожиданности он выронил сладости, они упали, рассыпавшись по столешнице. Руки и ноги кнезёнка застряслись.

Он медленно обернулся: на пороге кухни стояла его маменька Брунхильда, в своём неизменном чёрном платье-жилете с длинными рукавами. Платье было длиной до пола, так что невозможно было увидеть, какую именно обувь княгиня сегодня соблаговолила надеть. Из-под высокого стоячего воротника выглядывали края белой рубашки. Такой строгий чёрный наряд разительно контрастировал с белоснежно-бледной кожей Брунхильды, на фоне которой тонкие алые губы ярко бросались в глаза. Не исключено, что княгиня своим нравом и внешним видом внесёт свою лепту во всепоглощающем распространении легенды о том, какими было валашские и трансильванские вампиры.

Маменька медленно и абсолютно бесшумно, словно плыла по воздуху, приблизилась к Марко и тихо сказала:

– А теперь, маленький воришка, положи сладости и подвинь топчан на его место.

За всю свою недолгую жизнь кнезёнок ни разу не слышал, чтобы Брунхильда повышала голос. В этом не было необходимости: в звучании её негромких слов было достаточно стали и льда, чтобы смысл с болью проникал прямо в мозг, на уровень образов, идей и прямого понимания.

У Марко от страха, который быстро разгонялся до уровня панического ужаса, застучали зубы, ещё сильнее затряслись руки, он начал неудержимо потеть, так что аккуратно собрать сладости и водрузить мешочки на их законное место получилось с изрядным трудом. Зато подвинуть лежак на исходную позицию страх только помог, сил будто прибавилось вдвое.

– Снимай штаны, молодой человек, – приказала маменька.

Марко заплакал, стараясь не всхлипывать и вообще издавать как можно меньше шума, стыдливо стянул штаны.

– Ложись на топчан.

Сын лёг. Брунхильда примерилась к розгам различной толщины и гибкости, стоящим возле стены в кадке с солёной водой, выбрала для начала самую толстую.

Удар! Марко сжал зубы, не проронив ни звука. Ещё удар по оголённым ягодицам! Молчание.

Маменька для своего сыночка взяла прут потоньше и всекла с предельной скоростью, на коже Марко вспухла ярко-красная полоса. Ещё размах, свист, удар! Ещё один след на коже, ещё один гвоздь в крышку гроба под названием «доверие к женскому полу и психическое равновесие». Мальчик громко всхлипнул, не сумев сдержаться. С порога кухни чуть не сорвался второй всхлип, откуда подглядывала няня, и только зажав рот рукой, она сумела смолчать. Донка застала часть экзекуции, ей было очень жалко Марко, и его шалость не стоила столь жестокой кары, но она, бесправная крепостная, не смела ничего сказать супротив воли княгини.

– На сегодня достаточно, – лёд и стужа прошелестели из губ маменьки. – Ты и впредь будешь получать наказание, Марко Склавул, пока не уяснишь себе, что правила созданы, чтобы их соблюдать. Вся Вселенная возвёрнется в хаос, если плевать на законы, традиции и запреты. А теперь вставай и оденься.

Брунхильда поставила розгу в кадку и бесшумно проплыла в направлении своего кабинета. Няня Донка помогла Марко надеть штаны и отвела его в комнату для слуг, где обняла и прижала к груди. Мальчик теперь плакал свободно, чувствуя любовь и сострадание Донки.

– Поплачь, малыш, будет легче. У меня сердце разрывается, когда вижу твои страдания. Но ничего не поделаешь, придётся терпеть, и в этом будет благодать. Как говорится в Священном Писании: «Ибо Господь, кого любит, того наказывает; бьёт же всякого сына, которого принимает». Так что, Марко, маменька тебя любит, просто по-своему.

Кнезёнок аж перестал плакать, прервался и посмотрел на нянюшку, как на умалишённую, но ничего не сказал. Просто к нему пришло озарение, что не все мамы добрые, что Боженька тот ещё садист со своей любовью, и что он с радостью бы поменял свою маму Брунхильду на маму Донку. Нянюшка излучала тепло и заботу, она всегда могла пожалеть, поддержать, ей можно было рассказать свои мечты и мысли, поделиться своими проблемами и чаяниями, и она всегда выслушает. Донка с необъятными грудью и бёдрами всегда пахла молоком и какой-нибудь едой. Потому что готовка для представителей княжеского рода входила в её обязанности по дому.

А с маменькой Брунхильдой нельзя было свободно поговорить. Во-первых, она часто была занята в своём кабинете. Чем она там занималась среди сотен и сотен книг – остаётся загадкой, потому что входную дверь она почти всегда запирала. А во-вторых, Марко уже как-то пробовал рассказать маме о своих мечтах – та его жёстко обрубила, сказав, что нечего предаваться пустым грёзам, а надо работать над твёрдой материей, лучше больше времени потратить на что-то серьёзное. А на жалобы сына маменька просто посоветовала ему не ныть, потому что этот мир, в котором они родились, жесток, он полон хищников и убийц, поэтому что бы ни случилось, как бы тебе ни было плохо и тяжело, всегда и постоянно надо помнить, что всем глубоко плевать. Не надо ни на кого надеяться, не нужно никому жаловаться, надо просто идти и разгребать свои проблемы в одиночку. Тогда ты либо справишься – и станешь крепче камня, либо сломаешься и погибнешь – и тогда проблемы исчезнут навсегда, ведь нет человека – нет проблем.

Брунхильда много времени проводила в замке, закрывшись в своей комнате, и никто толком не знал, что именно она там изучает, даже слухов про это не было. Донка с другими служанками любили посплетничать по любому поводу, слушая их на кухне, можно было узнать самые свежие новости в ближайшей округе и слухи про далёкие города и земли. Но про маменьку они не упоминали, а если имя госпожи случайно всплывало в разговоре, то тут же старались сменить тему. Здесь Марко пригреть уши не получилось. Однажды кнезёнку плохо спалось, он встал, посмотрел в окно и увидел, как маменька, накинув капюшон чёрного плаща, покидает замок через калитку. Когда на следующий день Марко спросил об этом у Донки, та на него только злобно зашипела и сказала, что ему привиделось. Тогда наследник понял, что у маменьки есть какие-то свои секреты.

Наказание за попытку украсть сладости было не первым опытом для Марко, это случалось периодически: маменька находила повод высечь непослушного сынка, даже если тот старался вести себя согласно всем правилам. Этот факт медленно, но верно зерном вырастал в мальчике в непоколебимую уверенность, что хороший ты или плохой, ты всё равно будешь наказан. Почему бы тогда не стать плохим, раз концовка одна? Неудивительно, что Марко писался в постель вплоть до четырнадцатилетнего возраста. А ещё иногда он лунатил, прудил прямо себе под ноги, отчего, собственно, и просыпался где-нибудь в подвале или на чердаке замка. Думаю, излишне говорить, что за испачканную постель Марко получал очередную порку.

***

Под станицей казацкой под Раздорами жил да был Всеволод свет Иванович, крестьянский сын. Долго Господь не давал его родителям, Ивану и Таисии, детей, они уже и надежду потеряли обрести кормильца на старости лет. А с годами сил не прибавляется, да и здоровье утекает сквозь пальцы, без чего никак нельзя при работе в поле и по хозяйству, там расклад простой: работаешь – будет что поесть, не работаешь – ложись и помирай с голоду. Тася и сама долго молилась у иконостаса в красном углу избы, просила Бога ниспослать дитятко, и в церковь в Раздоры ездили они с супругом, свечки ставили, требы заказывали. И наконец чудо однажды свершилось, Ивану да Таисии тогда уже под сорок лет было.

Сын родился у пары! Радость на весь мир! Хоть роды и были тяжёлыми, что немудрено, ведь богатырь народился – крупный, двенадцати фунтов веса, но Таисия сдюжила, не померла, и ребёнок пришёл в мир живым-здоровым. Всеволодом назвали первенца, а по-простому – Волькой. Отец с матерью не нарадовались на сыночку, тот быстро рос, рано начал произносить первые простые слова, быстрее сверстников научился ходить, развивался не по дням, а по часам. Родители уже представляли, как передадут Вольке свои знания, научат сеять, косить, жать урожай, строить избу, удить рыбу – в общем, делать всё то, чем обычно занят нормальный крестьянин конца шестнадцатого века. Прошло три года, вот тогда-то и пало на Таисию с Иваном чёрным вороном горе страшное: заметили они, что Волька никак не научится нормально говорить, всё так же агукает, обходясь парой исковерканных детским произношением слов, завидели, что парень не умнеет, не взрослеет, не понимает многих вещей, ему объясняешь – всё впустую, как о стенку горох. При этом физически Всеволод был крупнее своих ровесников, выше на две головы, ел за троих, сила его росла день ото дня, а вот разумения не прибавлялось.

Таисия все слёзы выплакала от такой напасти: сын жив и силён, что в радость, а вот ума нет, так что печаль-беда. Сначала мать к священнику в ноги бухалась, просила помочь. Православный жрец осмотрел мальчишку, своим намётанным глазом узрел, что нет лечения от сей хвори. Наказал Тасе молиться и уповать на Бога, потому как пути Его неисповедимы.

Отчаявшаяся мать, презрев надежды на рай, обратилась за помощью к бесовскому отродью, то есть нашла народного знахаря. Ну как нашла… В деревне колдуна каждая собака знала, к нему то за лечением, то за приворотом, а то и за порчей все девки да тётки бегали. Потому что Боженька с Иисусом где-то там далеко со странными требованиями и запретами не от мира сего, а испытать забавы телесные с лю́бым хлопцем, извести со свету зловредную соседку и поправить здоровье хочется уже здесь и сейчас. Колдун Ибрагим, родом из крымчаков, подтвердил диагноз батюшки: боги Вольку разумом обделили, такова его судьба, остаётся только молиться и надеяться, потому как у знахаря нет инструментов и методов, чтобы исправить божье проклятие.

Погрустили Иван с Таисией, да делать неча, надо жить дальше: будут работать, как работали, пока силы есть, будут молиться, а там завтрашний день сам себя покажет, укажет на неизбежную судьбу. Кто знает, может быть, когда Всеволод немного подрастёт, его можно будет приспособить хотя бы снопы собирать, да землю пахать, вроде дело-то нехитрое, и то помощь будет.

Долго дело делается, да быстро сказка сказывается. Пролетели несколько лет, Вольке уже десяток, а с виду все пятнадцать – крупный, здоровый, уже и мышцы под рубахой бугриться начали. А из слов только «Тя», «ма», «Войка» да «иг’ать» знает. Попробовали несчастные родители приспособить сыночку к крестьянскому труду, взяли его с собой в поле, чтобы срезанные снопы он собирал и складывал в одну кучу. Поехали они туда на телеге, запряжённой единственной лошадкой-любимицей Ёлкой. Но всё пошло наперекосяк. Попервой Волька вроде бы понял, что от него требуется, резво начал стаскивать снопы, а потом разыгрался, начал баловаться, разбрасывать рожь, кувыркаться, бросать найденные камни на дальность. Никакие увещевания и уговоры не помогли ему вернуться к работе, недоросль просто не слышал и не понимал. Потом детёныш начал играть с Ёлкой, вздумалось ему подёргать её за гриву. Лошадка, само собой, начала вырываться и легонько лягнула Вольку, тому хоть бы хны, зато он осерчал и вдарил Ёлке от души по черепу. Лошадь упала замертво и издохла в тот же миг. Подбежал к сыну Иван, замахнулся в гневе, да увидел глупую улыбку Вольки… Тот даже не понял, что сотворил. С тяжким вздохом опустил Иван свою тяжёлую длань, плюнул с горькой досады, да пошёл взваливать тушу Ёлки на телегу – не пропадать же мясу. А вот единственную коровку и продуктовые запасы пришлось продать, добавить последние крохи сбережений и купить новую клячу. Потому как в хозяйстве лошадь нужнее: без молока как-то ещё можно прожить, а вот дрова и урожай ржи на своём горбу много не натаскаешь. С тех пор Волька стал скорее обузой, который ел за троих, а толку ни шиша, ни к какой работе родители больше не пытались его привлечь, дабы себе дороже не вышло.

Тридцать лет и три года минуло, пролетели эхом горным, рябью по реке времени, как махнула птица Гамаюн одним крылом, миг – десять лет утекло, замахнула вторым крылом – вот тебе и тридцать три стукнуло.

Сидел Волька, богатырь-недотёпа, во дворе дома на лавке, с потешкой-тарахтушкой игрался. Отец с матерью на весь день отбыли на добычу пропитания: не потопаешь – не полопаешь.

Незаметно к забору подошли калики перехожие, три странника с посохами, странные не только по странствию, но и по виду: первым шёл старец с седой бородой, сзади двое во след, как с одной картины писаные. Все вместе они выглядели, будто отец идёт и два сына в ногу ступают, либо учитель и два подмастерья идут сзади, чтобы поперёк не идти, иначе можно и по хребтине дрыном получить, что уже испробовано не раз. Всё это было недалече от правды: может и родственнички, а может и волхв с учениками, а может и то, и другое сразу.

Особо диковинными были глаза калик: с первого взгляда глаза как глаза, обычные человеческие, разве что умудрённые опытом, какой за всю жизнь не встретишь, хоть всю Россию обойди, но как глубже заглянешь в их взор, окунёшься, да утонешь там навсегда, потому что увидишь Бесконечность, неподвластную людскому разумению, да вынырнешь оттуда обратно с тихим ужасом, потому что нечто слишком огромное, необъятное и древнее, как сама Вселенная, пугает до самых тёмных и недоступных уголков души. И побывал-то там, в глубине, всего ничего, с пяток секунд, а по возвращению чувство, будто несколько лет прожил там, в Бесконечности, десяток жизней без памяти.

Одёжа странников была, как ряса, с длинными рукавами, низ её стелился по земле-матушке, а середина была грубой вервью препоясана.

Постучался старшой волхв в калитку. Пёс дворовый, по идее, должен был лай поднять – таки чужих учуял, а он забился под забор и токмо дрожал, поскуливая, будто нелюдей увидел. Волька услышал стук, подбежал, сумел открыть, посмотрел с глупой улыбкой на пришедших и громко завопил:

– Тя, ма нии! Там! – махнул малахольный рукой куда-то вдаль.

– Ни тятю, ни мамку твою нам не надо, Всеволод, – ответствовал сильным голосом старший волхв. – Мы по твою душу прибыли.

Недотёпа стоял с обычным выражением лица. Ему было интересно, какие-то новые люди, но он не понимал, что они говорят.

– Войка иг’ать? – с надеждой наугад вопросил Волька.

Старец улыбнулся.

– Да, Волька, да, мы сейчас поиграем! Выходи за ворота к нам ближе, – калики пошагали назад на полянку недалеко от хаты.

Всеволод запрыгал на месте от радости – «поиграем» он понял и вприпрыжку двинулся вслед каликам.

– Так, стой, Волька! – приказал волхв и выставил вперёд ладонь. Недоросль будто супротив воли остановился и замер, как вкопанный.

– Негоже без разума такому парню пропадать… Ты же богатырь, алмаз неогранённый!

Старшой закрыл глаза и потрогал лицо Вольки. Тот стоял как истукан с замеревшим взглядом.

– Вижу, печать забвения стоит на разуме… Чтобы не раскрылся раньше времени. Всему своё время и время всякой вещи под небом. Мы пришли вовремя, братья, пора пробуждать витязя на защиту Руси-матушки, да и вообще всего этого мира.

Волхв открыл глаза и рукой махнул своим младшим товарищам, подзывая ближе.

– Подсобите, братья, один не справлюсь.

Старший странник встал вровень перед Волькой, двумя руками дотянулся до его лба и прижал к нему ладони. Младшие встали по бокам от истукана: тот, что справа, приложил левую ладонь к левому виску Всеволода, а тот, что слева – правую ладонь к правому виску. В один голос три калики перехожие начали читать заговор-заклинание:

«ВЕЩАЮ ВЕЩИМ ГЛАСОМ ВЕЩЕЕ СЛОВО!

Ведец и сердец читателю, сокрытого и тайного ведатель,

познание даровавый и открыватель покрытого мраком.

Яко от начала веков всё Тобою ведомо и спознано,

и в Имени Твоём сокрыто всё знание.

Днесь обращаюсь к Имени Твоему Бесконечному и молю открыть разумение сына божьего Всеволода сокрытое.

Яко Ты еси Премудрости основа и всякого разума истина,

пребываяй в вечности и сокрытая познав, даруешь его разуму понимание.

Слава Тебе, Господь истины и премудрости подателю, сокровище благих и Дух Разума.

ЯВЬЮ ЯВИ ВЕДОМОЕ СОКРЫТОЕ ЯВЬ!

Аминь».

Трижды произнесли волхвы слова силы, из ладоней их полился яркий свет, проникая в голову Вольки, наполняя его божественным сиянием. Поток был так силён, что у парня закатились глаза, его всего начало трясти.

– Держите, братцы! – негромко скомандовал старший. Все трое усилили нажим и концентрацию, подсобрались, потому что дело надо было завершить до конца.

Через минуту Всеволод закрыл глаза, встал смирно. Поток прекратился, волхвы убрали руки.

– А теперь открой глаза, богатырь Всеволод, – сказал старец.

Волька открыл глаза и явил миру трезвый и здравый взгляд взрослого осознанного мужа. Он огляделся с удивлением по сторонам.

– Кто вы, люди добрые? Что подеялось? – будто от глубокого сна очнулся витязь.

– Ты вскорости сам разберёшься, что к чему, Всеволод, а пока не будем терять время на твои вопросы, нам нужно ещё кое-что тебе передать, а потом бежать дальше.

Волька только кивнул, соглашаясь. Он видел мир новым взглядом, он ощущал себя и мироздание совершенно иначе, это опьяняло, это было чудесным и необычным.

– А подай-ка ты нам кваса свежего, в яндове большой, Всеволод свет Иванович! Со пути-дороженьки с дальней сторонушки долго-долго шли, жаждою измаялись, – попросил волхв.

Удивился Волька, хотя его изумление и так не проходило с момента открытия разума, но сходил за квасом в погреб. Набрал квасу полную яндову и понёс каликам перехожим. Пока шёл туда-обратно, задумался, теперь было чем думать и чем делать выводы. Догадался он, что странники совсем не простые, и они что-то чудесное сотворили с ним. Видать, чародеи или волхвы. Возвернулся к каликам Волька Иванов сын, отдал яндову и поклонился до земли до самой матушки, рукой её касаясь.

– Низкий вам поклон, отцы-старцы! Благодарность вам моя безмерная и долг теперь пред вами неоплатный. Словно пелену вы сняли с моего разума, вспоминаю я теперь, каковым был до сего дня, и грустно-горестно мне становится, и притом радость великая за вашими стараньями исцеление!

Волхвы по очереди, от старшего к младшим, напились квасу. Старец вышел вперёд, передавая яндову в руки Вольке, там квасу хмельного ещё с половиночку.

– Твою благодарность принимаем мы, и долг твой признаём. И отдавать его придётся всенепременно и старательно. Потому что сила и ясный разум – это всегда ответственность. Чем большими способностями наделяют тебя боги, тем больше с тебя спрос, тем величественнее твоя задача на эту жизнь. Посему есть у нас к тебе ещё один дар, который тебе в дальнем странствии ой как пригодится, без него можешь не справиться.

Богатырь Всеволод держал сосуд с квасом, а старший волхв начал водить над напитком руками по часовой стрелке и читать заклинание:

– Фарр! Драрр! Абада!

Несколько раз произнёс старец формулу, на поверхности кваса закружился вихрь, этакий смерч в миниатюре. Потом всё успокоилось.

– А теперича, витязь Волюшка, ты испей у нас кваса пенного, непростого, но волшебного!

Здравый муж отпил щедро, не стесняясь.

Тут в паре шагов рос средних размеров дубок, широкоплечему мужику обхватить ствол было несложно. Вот к нему-то и подозвал старец крестьянского сына.

– Ну-ка попробуй приподнять это деревце, Волька!

Богатырь, с одной стороны, усмехнулся с сомнением: он хоть и здоровый бугай, но вырвать дерево из земли с корнями – видано ли? С другой стороны, после кваса он почувствовал в себе силушку великую, потому поплевал на руки и взялся за дерево, чутка присел и попробовал вытянуть. Заскрипел дубок жалобно, захрустели потревоженные корни, разрыхляя почву, но выдержало дерево, не поддалось.

Второй раз указал волхв на яндову:

– Ещё раз отпей, богатырь Волюшка.

Теперь два глотка сделал сын крестьянский, хлебанул со знанием дела, со смаком и жадностью. Лишь на донышке кваску чуть осталося. Огонь вулкана, разрывающий твердь земную, почуял в своём животе витязь, в голове его заструился ветер, сметающий горы, в венах его ходуном заходили волны, поглощающие целые континенты, в ногах своих он почувствовал силу хтоническую, силу всей земли-матушки, что не сдвинуть ни воде, ни огню, ни воздуху.

Без подсказки подошёл Всеволод к дереву, приобнял его, как родное, и играючи из земли выдернул, повращал чутка, да и выбросил – ко собратьям в лес, что рос неподалёку, всего-то в паре десятков саженей.

– Всё, богатырь, амба! Если выпьешь остаточек, то лопнешь, – еле вырвал старец яндову из рук тянущегося к ней языком Вольки. – Замри!

Вновь крестьянский сын превратился в истукана с остекленевшим взглядом.

– Теперь слушай сюда, Волька: разум твой открыли, силушкой богатырской тебя наделили, теперь пойдёшь долг возвращать, послужишь Руси-Расеюшке, да и всему миру. Твоя миссия – остановить злого гения по имени Марко Склавул, что проживает в Мачинских горах в Валахии, иначе он захватит и поработит весь мир. Пойдёшь к нему, как-нибудь дорогу найдёшь, твой внутренний компас приведёт тебя, куда надо. Да и помощники по пути тебе найдутся, так что должен справиться, – продекламировал старший волхв, а потом тихим голосом добавил: – Надеюсь…

Все трое калик перехожих отошли ближе к лесу и повернулись к неподвижному Вольке на прощание.

– Прощай, богатырь Всеволод свет Иванович! Мы свою часть исполнили, теперь дело за тобой! А нам пора в прошлое, в село Карачарово, надобно ещё Илюшеньку пробудить, чтобы тьму поганую вырезал с Руси-матушки.

Странники замерцали и растворились в воздухе.

Через минуту Волька-богатырь пришёл в себя, посмотрел вокруг, пожал плечами и пошёл в хату. А после заката с хлебопашества вернулись родители. Сын вышел во двор встретить их. Подошёл поближе, приложил правую руку к сердцу, а затем совершил поясной поклон, дотронувшись рукой до земли.

– Здрав буди, мати! Здрав буди, тятя! Много лет докучал вам да был обузою. Вы простите меня непутёвого, отныне будет иначе, закончились мои и ваши оковы.

Таисия заплакала от неожиданности и от радости, услыхав взрослый говор сына, увидев его ровный взгляд зрелого мужа. Даже Иван слегка прослезился. Потому что это было чудом!

– Что же такое делается, сына? Как ты излечился? Неужели Господь ответил на наши молитвы?! – скороговоркой запричитала мать.

– Насчёт Господа не знамо мне, но волхвы приходили, старец и два мужа. Они мне разум открыли, матушка! Будто с мыслей пелена спала, что закрывала всё.

Отец Иван подошёл и обнял Всеволода.

– Сын… Волька… Рад я безумно, даже слов не нахожу, – растерянно улыбался крестьянин. – Чего мы стоим? Давай, мать, метай на стол! Не грех и чарку выпить ради такого! У нас ведь, можно сказать, сын заново родился!

Семья прошла в хату за стол. Тася всё расспрашивала про волхвов, а Иван с сыном пили хмельную брагу на радостях. Отец больше пил, а сын только нюхал с непривычки. Многого не мог рассказать Волька, часть разговора с каликами он просто не помнил. Главное, что разумение появилось, говорить вот начал, а ещё силушка богатырская прибавилась.

– Ты, Волька, и раньше-то слабым не был. Вон, помнится, с одного удара Ёлку в мир иной отправил.

Погрустнел Всеволод.

– Простите меня, родичи, не со зла я, а по нездравомыслию.

– Что было, то прошло, сына, – серьёзно сказал отец. – Будет нам теперь помощник в работе и на старости! Слышь, Таисия, хоть теперь твоя мечта сбудется.

Встал с лавки витязь, вновь поклонился отцу-матери.

– Вы простите меня, ро́дные, но не могу я ныне надолго оставаться, в путь-дорогу зовёт меня далёкая звезда: волхвы не просто так мне разум вернули и силу даровали. Должен я одного злодея остановить, чтобы он, поганец, мир не захватил.

– Вот те на! Только сын появился, а тут же исчезает… – огорчился Иван. – Прямо как в пословице: не жили богато, неча и начинать.

Тася усадила Вольку за стол, села рядом.

– Ничего страшного, Иван, как-нибудь пока справимся. А потом Волька вернётся. Сына, ты же вертаешься, когда злодея одолеешь?

– Да, мама, конечно, я сразу же отправлюсь обратно сюда, домой!

– Когда в путь?

– Думал, ужо завтра, потому как время поджимает, но решил седмицу обождать, дома хочу немного побыть: я же, считай, и не жил толком, так – дитём неразумным, потому и помню не много, что делал, где бывал, что видал… Да и с дружками надобно встретиться, должок отдать, – скулы Вольки сжались, взгляд его ожесточился.

– Эх, жизнь моя жестянка! – в сердцах воскликнул Иван и замахнул чарку браги до дна. – Наливай, мать, ещё! С радости и с горя напьюсь сегодня, цельных два повода!

Два дня Всеволод ездил на работу с родичами: вспахивал поле и сеял, колол дрова, ходил за водой, помог отцу прохудившийся хлев подлатать. Всё ему было в радость и в новинку, он многого не знал, но учился на лету, только покажи. В редкие освободившиеся минуты выходил крестьянский сын к лесу, всё осматривал, вдыхал запах трав, разглядывал небо, трогал деревья – он впитывал ощущения, которых был лишён, которых не помнил.

А на третий день Волька пошёл искать ватагу ребятишек. Нашёл их недалеко от реки, те играли в «толкалки». Богатырь натянул на себя глупую привычную улыбку и завопил:

– Войка! Иг’ать!

Василий с его шайкой заметили парня.

– О, смотрите, наш остолоп сам пришёл! Вот невидаль! Играть захотел, Волька? – смеясь, спросил главный заводила.

– Иг’ать! Иг’ать! – радостно запрыгал на месте детина и встал на четвереньки, изображая оленя.

– Запрыгивай, ребятня! – закричал Вася. – Поехали кататься, в «толкалки» потом доиграем!

Детишки, кто успел зацепиться, залезли на спину гужевого животного. Остальные бежали сзади с прутами и старались ускорить Вольку, хотя тот и так с места взял галоп и очень резво поскакал к реке. У воды он побегал кругами, обождал, пока все улюлюкающие детишки прибегут поближе. А потом он встал, взял всю ребятню в охапку и скопом выбросил их в болотистую заводь – там было мелко, но грязно.

Василий и его шайка встали в воде, все мокрые и чумазые, закричали гневно на Вольку. А богатырь выпрямился, принял серьёзный вид, зло сщурил глаза и произнёс громовым басом:

– Ша, малята! Радуйтесь, что легко отделались. Это будет вам уроком, потому что негоже над убогими и сирыми изгаляться!

Замолчали все дети, как воды в рот набрали, сжалось у них всё от страха. Одно дело, когда перед ними малахольный Войка, а другое дело, когда взрослый муж с косой саженью в плечах, который одной рукой охапку людей выбрасывает, не вспотев. «Где махнёт – там станет улица, отмахнётся – переулочек».

А на седьмой день витязь Всеволод свет Иванович простился с матушкой и батюшкой – всё-таки не на прогулку вышел, а на ратный подвиг – взял с собой лишь котомку с нехитрой снедью и ни свет ни заря пошёл, куда глаза глядят, куда вёл его внутренний зов.

***

Шёл Волька спасать мир с радостью и воодушевлением. Он широко шагал по земле родной, улыбаясь всему миру, всё его радовало: тёплые лучи солнца, жужжание пчёл и шмелей, опыляющих придорожные цветы, далёкое щебетание птиц, пряный аромат трав на полях. Он прожил тридцать три года, но практически ничего не познал и не вкусил, он даже почти ничего не помнил, лишь обрывистые воспоминания кусками вываливались в его сознание, и не было ясно, то ли это фантазия, то ли отрывок из затянувшегося младенчества. С восприятием трёхлетнего ребёнка много ли запомнишь, все простейшие позывы и реакции не способны помочь познать этот мир в его полноте и красках.

Сначала богатырь шёл по просёлочной дороге, накатанной телегами, в соседнюю деревню. Не дойдя до неё, почувствовал он, что надо свернуть немного к северу – и пошёл прямо по полю, слушая внутренний голос, ведущий его к исполнению великой миссии. Казак Всеволод пересёк речушку, мелкий приток Дона, проскочил какие-то пролески, дубравы, прошествовал по бескрайним полям. Лишь пару раз наш герой остановился, чтобы перекусить из своей котомки: мать в дорогу дала большой каравай и крынку свежего молока с плотной крышкой. Волька расходовал еду бережно, незнамо, когда в следующий раз получится добыть еды, хотя голова его об этом особо не тревожилась: будет день, и будет пища.

Утро пролетело, солнце перекатилось за зенит и начало плавно клониться к западу, послеобеденный зной принялся жарить напропалую, и богатырь вошёл в густой лес под прохладу вековых елей. Лес был тёмен и выглядел непроходимым. Впору задуматься об опасности: в дремучих лесах немало волков и медведей, чай и загрызть могут. Но не знал Всеволод свет Иванович страха, потому что бояться ещё не научился за свою жизнь.

Всё дальше и дальше заходил Волька глубоко в лес, радостная улыбка по-прежнему играла на его лице. Вокруг сновали и пели лесные птицы, даря явственное ощущение жизни. Вдруг впереди в густых кустах блеснули глаза, и послышалось глухое рычание. Медленно, ощерившись и прижав уши, из кустов вышел огромный волчара, голова его была на высоте примерно в четыре локтя от земли. Волк был один, потому что его совсем недавно выгнали из стаи. Молодой самец, сильный, здоровый, да ещё глупый, не вошедший в полную силу. Жил себе, поживал среди своих, вместе охотились, всем хватало еды, надо было только подчиняться вожаку. И тут полная луна али чёрт какой дёрнул этого подъярка бросить вызов матёрому предводителю. Ещё год потерпел бы, дошёл бы до нужной стадии зрелости и крепости, там был бы велик шанс одолеть вожака и самому стать во главе стаи, но увы, не срослось. Вожак потрепал молодого подъярка, да и изгнал прочь, «выкинул Васю на мороз». Теперь приходилось охотиться одному, судя по поджарому виду и торчащим рёбрам, получалось не очень успешно.

Подъярок был жутко голоден, он не ел уже почти седмицу, и то последний раз это были останки дохлого лося, которые бросил наевшийся медведь. В животе, прилипшему к хребту, горело адским пламенем, из пасти его капала голодная слюна. Сейчас волчара съел бы что угодно. И тут он заметил человека, будто волчий бог смилостивился и послал пропитание. Про человека в стае говорили, что этот зверь редкий, да опасный, по возможности лучше такого избегать. Но голод не тётка, он затмевал разум, хотелось только жрать.

Зверь разбежался и прыгнул… И в горле его резко заболело, а дыхание перехватило наглухо, потому что Волька поймал волка за горло и слегка сдавил. Подъярок ощутил, что он наткнулся на огромную каменную скалу: он попытался достать до добычи задними лапами, громко клацал зубами, но всё впустую, дотянуться не получалось, а стальные тиски на горле сжимались всё сильнее, перекрывая драгоценный кислород.

Посмотрел витязь на затухающий взгляд волчары, и жалко ему стало животинку. Тогда взял он зверя за задние лапы и раскрутил хорошенько, а потом выбросил по диагонали, как из пушки, в полёт над верхушками деревьев. Довольно долго летел волчара, с учётом, что никогда не летал (волки в целом не приспособлены для передвижения в небесах), чувствуя себя чайкой, которая парит над всеми и срёт, и срёт… Вроде бы и гадить уже было нечем, а от страха всё-таки получилось. Никогда зверь не поднимался так высоко над землёй, о гравитации и её свойствах, соответственно, представления тоже не имел, но интуитивно чувствовал, что при приземлении ждёт его безвременная кончина.

Долго ли, коротко ли парил подъярок, аки птица, да началось приземление. В общем, падал волк кубарем, кувыркаясь и любуясь звёздами перед глазами, которые на небе ещё не появились, но перед его взором уже сияли вовсю. На том бы и закончилась жизненная эпопея одинокого зверя, да смягчили его падение пушистые лапы вековых елей. Ободрался, конечно, волчара о ветки, да жив остался. С тех пор навсегда запомнил он запах зверя под названием «человек», и обходил такую смертельную опасность за три версты.

Всеволод посмотрел вослед улетающему волку, прикрыл ладонью от некстати попавшего в глаза солнечного луча, и сделал вывод:

– Верхом пошёл! Видать, будет вёдро.

Богатырь отряхнул ладони одну о другую и направился к выходу из бора. Как только вышел казацкий сын на опушку леса, так увидел вдалеке, на самой границе земли и горизонта, темнеющие избы. Появился шанс переночевать не в чистом поле, а под какой-никакой крышей, а то и, Бог даст, пожевать чего-нибудь перепадёт. Волька хоть и слаб был ещё в знании людей и мира в силу малого пребывания в здравом уме и твёрдой памяти, но всё же по наитию понимал, что харчи запросто так, как мать с батей, чужие люди могут и не дать. На этот случай он был готов отработать, да так, как никто другой не смогёт, потому как чувствовал он в членах своих силу великую, ощущал, как бугрились тугие узлы мышц под рубахою. Казалось, что дай ему сейчас схватиться за кольца, одно на земле, а другое на небе, – притянул бы Волька твердь звёздную к земле-матушке.

Сел богатырь на один из пней на опушке, кои остались после недавней заготовки дров крестьянами, собирался доесть краюху хлеба да допить остатки молока, как тут откуда ни возьмись появился котька – с виду старый серый бандит, весь в шрамах, одно ухо торчком, второе висит. При всём при этом котэ выглядел довольно бодрым и активным. Он встал перед Волькой на задние лапы и состроил очень жалобную мордочку. Витязь был крепок задним умом, поэтому намёка не понял, с интересом продолжая смотреть на диковинку, и одновременно доедал последний кусок хлеба. Котька понял, что сейчас туговатый в мышлении детина одним залпом выпьет ароматное молоко из крынки, а ему ничего не достанется, поэтому он, наплевав на возможность раскрытия его инкогнито, вышел на следующий уровень передачи смыслов: одной лапкой он показывал себе в открытый рот, а второй наглаживал толстое пузико. Вообще, это был редкостный парадокс во внешности кошака: по его поджарости было видно, что он в тонусе, не изнежен, обилием еды не избалован, но округлое пузико у него всегда при этом присутствовало, даже когда было совсем бесхлебно. Сам котэ считал, что у него там неприкосновенный запас, который потратится, чтобы отсрочить голодную смерть, если призрак таковой появится на горизонте дня.

Случилось чудо, и богатырь понял, чего у него выпрашивает кот.

– Ааа, так ты есть хочешь, котейка! А я всё мню, чего он здесь знамения кажет.

Волька перевернул крышку крынки, налил в неё молока, как в блюдце, и поставил перед котэ. Тот с благодарственным урчанием залакал. Остальное крестьянский сын допил сам, утерев рукавом бороду. Пока котька приканчивал молоко, Волька аккуратно того погладил, рассмотрел ошейник с литерами на нём «Пушок У.», но поскольку грамоте обучен не был, прочесть не сумел.

Богатырь встал, прикрыл крынку и положил в мешок, авось ещё пригодится, и отправился в путь, куда его громко и настойчиво звала звезда. Велико же было его удивление, когда он заметил, что прямо на ходу котька трётся о его ноги и мурлычит. Волька аж остановился, взял Пушка на руки.

– Ой ты, зверь несмышлёный, животинка неразумная, – Пушок в этот момент состряпал предельно презрительную морду, но парень не заметил, – не в забаву и потеху путь-дороженька моя лежит, а на подвиг ратный иду я, Русь-матушку спасать от злыдня-чудовища, а заодно и весь мир. Зело опасна сия затея. Точно со мной иттить волеешь?

Пушок только и сказал, закатив глазки:

– Пфф!

И закивал головой. Всеволод расслышал лишь утвердительное фыркание.

– Ну что ж, котюха, мягкое брюхо, полезай ко мне в суму, чай, вместе веселее будет! – сказал детина и развязал тесьму у котомки.

Пушок заглянул в недра мешка, молча отказался от щедрого предложения погрузиться в его непроглядную тьму с риском не выбраться вовсе – слишком много утоплений собратьев в подобных мешках он повидал на своём веку, ассоциации были однозначно смертельными – и быстренько запрыгнул на шею витязя и обвил её, как пушистый воротник. Здесь было достаточно места, чтобы путешествовать с комфортом и не тратить силы на переставление лапок. Волька пожал плечами и тронулся в путь к далёким избам.

Широко и радостно быстрым шагом двигался богатырь Всеволод свет Иванович к неизвестному селу. Широким шагом бежал Ярило к горизонту. Довольно и умиротворённо возлежал котька на шее: молочка попили, теперь везут, первый этап его личной миссии завершён успешно, чего бы не быть довольным?

За полверсты перед деревней рос пролесок, небольшой, всего в цепь шириной. Подошёл к нему Волька с котькой, а тут ему навстречу пяток мужей выкатились. С виду чистые головорезы: давно не мытые, кто с дубиной, кто с топором, у каждого нож, а то и не один.

Богатырь поклонился и пробасил с открытой улыбкой:

– Здрав буди, люди добрые!

– И тебе здравствовать, мил человек, – держал ответ тот, что стоял посредине, невысокий, в красном потёртом кафтане и со шрамом на лбу, видневшемся из-под шапки. – Никак, путь в Воронцово держишь?

Один из татей подвинулся чутка в сторону и вперёд от атамана, остальные медленно начали идти в обход Вольки, двое справа, один слева. Пушок разом смекнул, что за люд им повстречался, потому стремглав соскочил с шеи и сел чуть поодаль в траве, жалея, что нет попкорна.

– Неведомо мне, как деревню величают. Но раз, хлопцы, баете, что Воронцово, то, видать, оно и есть. Вона там, впереди! – махнул Волька рукой в сторону изб.

– Да, это деревня Воронцово, – продолжил главный, положив ладонь на рукоять чекана за поясом. – Да только проход туда платный. Отдавай, что есть ценного, и живот себе сохранишь.

Помрачнел ликом витязь Волька, брови нахмурились, губа закусилась, слышно стало, как медленно скрежещут его мысли, оценивая ситуацию. Наконец, докумекал крестьянский сын, что от него хотят, и рассмеялся громко, от улыбки его чистой и бесхитростной во все стороны будто солнцем брызнуло.

– Вон оно что, братцы! Рад бы заплатить, да нечем: у меня из всего богатства котомка да крынка из-под молока, что матушка в путь-дорогу собрала.

– А вот мы сейчас и проверим! Фуфляй, обыщи его! – скомандовал главный.

Фуфляй, тощий и длинный, как жердь, вытащил кинжал, изобразил злорадную улыбку, обнажив парочку сиротливых зубов, и направился к Вольке. Богатырь, хоть и выглядел крупным, но казался атаману лёгкой добычей, потому что разбойников было пять, они тоже не лыком шиты, да и ремеслом своим лютым не первый день промышляли. А два брата Олиски из его шайки по габаритам не уступали залётному путнику.

Фуфляй подошёл к казацкому сыну на расстоянии вытянутой руки, а тот стоял и по-детски улыбался: не было в нём страха, не научился он бояться, с волком в лесной чаще был шанс изведать лихого ужаса, да и там не срослось. Единым мигом Волька схватил тощего за грудки и без раскрутки выбросил его в сторону; тот, пролетев положенный десяток саженей, спикировал под острым углом в камень и испустил дух. Всё произошло молниеносно, и птичка прощебетать не успела, лишь Пушок ехидно ухмыльнулся, наблюдая за схваткой с лучшего зрительского места.

Шагнул Волька к братьям Олискам, что справа от него были, теперича их черёд пришёл. Один уже топором замахнулся, второй булавой – и ударили они богатыря одновременно, и наткнулись они на твердь нерушимую. Волька играючи остановил их, перехватив руки с оружием, сжал легонечко, послышался хруст косточек да жалобные вскрики братьев. Потом наш герой с четверть силушки столкнул их лбами и погрузил надолго в тёмное царство.

Атаман понял, что нечего здесь играться, достал топорик и замахнулся кинуть в пришлого. Старшой метал чекан без промаха, навострился за годы тренировок и грабежей. А в такую большую цель, как здоровый Волька, промахнуться можно было бы только из-за вмешательства божьего провидения. Божественное провидение, то есть Пушок, проведя рекогносцировку боя, понял, что пришло время и ему поработать. Когда главный тать замахнулся топором и уже посылал тот в смертельный для казака полёт, он ощутил жутчайшую боль в своих причиндалах – Пушок своё кусье дело знал хорошо, челюсти сжал с предельной нагрузкой. Траектория чекана смазалась, и он, долетев до витязя, воткнулся под ноги.

Всеволод свет Иванович подскочил к атаману и ударил того по голове, вогнав в землю по колени. Пушок отскочил в сторонку. Поглядел Волька на свою работу, неудовлетворённо поцокал языком и повторил движение, вогнав бандита в землю по пояс. Вот теперь порядок!

Последний оставшийся головорез устрашающе приподнял над головой увесистую суковатую дубину, бешено завращал выпученными глазами, громко заорал во всю мощь своих лёгких и со всей дури помчался прочь от Вольки с Пушком в неизвестную даль.

Богатырь пожал плечами и собрался было продолжить свой прерванный путь в деревню Воронцово. Ступил он пару шагов, как почувствовал, что котька кусает его зубами чуть выше сапог и куда-то тянет в сторону.

– Чего тебе, животинка неразумная? Чего неймётся? Куда ты меня всё влачишь?

Пушок ответил:

– Мяу и мур, – потом, видя, что Волька его не понимает, почесал голову лапкой и добавил: – Мяв-мяв?

В итоге котэ просто подбежал к главному разбойнику и показал двумя лапками на его грудь. Волька, заинтересовавшись, подошёл и обнаружил у отрубившегося татя под рубахой висящую на шее мошну с монетами. Заулыбавшись, богатырь взял кошель и положил к себе в котомку.

Котэ к тому времени отбежал назад, громко мявкал и показывал лапами на чекан, явно на что-то намекая. Волька постоял, подумал, потом включился, на него снизошло божественное озарение, и он решил, что боевой топорик может пригодиться в будущем. Он засунул чекан за пояс, посадил котэ на шею и отправился через пролесок в деревню, насвистывая какую-то мелодию. Он сам не знал, что это за песня, и откуда она у него в памяти. Но те, кто его слышал, наверняка бы узнали в мотиве детскую колыбельную:

«Баю-баюшки-баю,

Баю, Волюшку, баю!

Приди котик ночевать,

Мою детоньку качать.

Уж как я тебе, коту,

За работу заплачу:

Дам кусок пирога

И кувшин молока».

В деревню путники вошли в аккурат, когда солнце опустилось в багряный закат за горизонт. Примета о погоде с высоко летящим волком не подвела: было ясно и вёдро, и завтра день обещал быть таким же.

***

Два дня бешеных поисков и суеты понадобились троице (двое благородных кровей и третий плебей) на сборы. Бегали, в основном, Бутч и Френсис в поисках транспорта до Сицзана, а Элеонор собирала чемодан в волнительном ожидании. Бурная фантазия то пыталась набросать ей всяческих ужасов и страшных пыток, выпавших на долю её брата, с трудом она откидывала грустные мысли и воображала, что Генри просто в плену сидит в одиночестве в сухой и комфортной темнице, и она его спасёт. Если его украли, а не убили сразу, это значит, что похитителям что-то нужно. Вот это и предстоит выяснить.

С дирижаблем, на котором планировалось добраться до Сицзана, случилась загвоздка: цеппелины только-только начали апробировать в качестве гражданских воздушных судов, это вызвало необычайный ажиотаж у пассажиров, и все рейсы были строго расписаны от и до на месяц вперёд. И никакие деньги не могли изменить утверждённый график.

Бутч, который пришёл договариваться в Гражданский Флот, рвал и метал, кричал, доставал пистолет, надавал пинков механикам, обещал всех сгноить на своей ферме на чистке навоза, что-то упоминал о своих внебрачных половых связях в извращённой форме с матерями механиков, матросов экипажа, ещё вспомнил про бабушку капитана. Потом сулил золотые горы, умолял, доставал мешки с золотыми и серебряными монетами, рассыпал их, манил, пытался всучить экипажу дирижабля. Но всё было тщетно: со всеми своими усилиями Баскер был послан к чёртовой бабушке с предложением и её не обделить своей плотской любовью, раз уж матерей всех присутствующих он, с его слов, уже оприходовал.

Колумбиец не сдался и помчался из ангара в министерство Гражданского Флота. Здесь он вёл себя слегка скромнее, всё-таки высокие чины при звании и должностях: он не упоминал про то, что может являться отцом данных чиновников чисто по физиологическим причинам, он просто пообещал всех засунуть к чёрту на кулички, в геенну огненную, в некое сленговое название прямой кишки – и всё это по очереди. Потом всех вызвал на боксёрский поединок и был вышвырнут взашей охранниками, хотя это им далось непросто. Служащие министерства в очередной раз убедились, что благородная саксонская кровь при переезде на дальний континент через пару поколений вырождается и деградирует.

До границы Сицзана семь тысяч километров по прямой, и самый быстрый способ туда добраться – по воздуху на дирижабле. Вариантом была железная дорога, но она имелась далеко не везде, далеко не во всех странах, львиную долю пути пришлось бы добираться на телеге с лошадью, а то и вовсе на оленях и собаках. Таким образом, предполагаемое двухнедельное путешествие на цеппелине могло превратиться в паровозно-тележный квест на несколько месяцев.

Ещё до Сицзана можно было добраться по воде, через океаны на пароходе. Не до самой Жёлтой Страны (как иногда называли Сицзан по цвету кожи её обитателей), поскольку она не граничила с морем, а до порта Чандпур, что в соседней стране Ганарадже. Оттуда до пункта назначения ногой подать на мулах: то есть по карте близко, но добираться придётся с мытарствами и некоторыми неудобствами. С одной стороны, в комфортабельной каюте на большом круизном лайнере путешествовать было бы очень удобно, да и для дамы благородных кровей это более подобает, чем на паровозах с многократными пересадками в диких странах. С другой стороны, по воде дорога с учётом остановок займёт больше двух недель, а Элеонор категорически отмела предложение Бутча отправиться на пароходе – она не хотела терять ни дня, пока Генри томится в плену. На цеппелине же при благоприятной погоде они смогут добраться до границы Сицзана за неделю.

Ситуация казалась безвыходной, но положение спас герцог Розуэлл, точнее, его связи в военном министерстве. Он смог договориться об аренде военного цеппелина. Это, конечно, не роскошный и комфортный пассажирский воздушный дирижабль для неспешного путешествия между континентами, но лучше, чем ничего, тем более по своим технико-тактическим характеристикам он ничуть не уступал гражданским судам.

Великая Саксония в настоящий момент не вела никаких открытых войн, воздушный флот на случай невозможного по вероятностной шкале нападения на одноимённый полуостров был укомплектован даже с запасом, поэтому дирижабль с громким названием «Король Георг», в честь правителя, однажды объединившего разрозненные и враждующие между собой саксонские племена в единый союз, большей частью прохлаждался в ангаре. Посему для сдачи в аренду у военного министерского интенданта выбор пал именно на «Короля Георга».

Строго говоря, империя Великая Саксония, пусть ныне и не монархическая, а парламентская во главе с канцлером, вела захватнические войны всю свою историю и не изменила этой привычке по сей день. Только теперь, поднакопив опыт и хитрость за пяток столетий прямых столкновений с другими странами в борьбе за ресурсы, Саксония вела войны в отдалённых землях, используя ею же разожжённые конфликты в рамках одной страны или сразу нескольких. Прибыльная игра под названием «Войнушка» для страны аристократов перешла на новый уровень: теперь она сама вручную не сшибала рога у непокорных туземцев, а лишь двигала фигуры на шахматной доске, пожиная плоды чужими руками в свою пользу. Боевая громада Великой Саксонии на самом полуострове, где она располагалась, жила и дышала в мирном спокойном режиме, поскольку все многочисленные военные потери, взрывы, массовые гибели и разрушения происходили где-то там далеко, в недоступном и чуждом «за тридевять земель», лишь изредка эхом пролетая двумя строчками упоминания в столичной газете.

Френсис очень легко и быстро договорился об аренде цеппелина для полёта до границы Сицзана: в самой горной и дикой стране полёты были запрещены. Такова была воля монарха Сицзана: не пускать никаких чужаков в их небо. Конечно, при острой необходимости можно было бы пренебречь указом царя отсталой ассуватской страны (по названию одной из частей света на востоке Теллуса – Ассува) и понадеяться на её технологический уровень прошлого века – всё равно не собьют, – но на любой «авось» найдётся свой «небось», на любую хитрую задницу обнаружится более хитрый болт с резьбой. Проще говоря, в руках застывших в цивилизационном аспекте в прошлом веке сицзанцев может оказаться вполне себе современный дальнобойный и крупнокалиберный «слонобой» нихонского производства. А мощи этого карабина вполне хватит, чтобы достать и пробить обшивку дирижабля. А водороду внутри воздухоплавающих баллонов достаточно и малой искры, чтобы породить большой взрыв.

То, что Френсису, как по щелчку пальцев, отдали военный цеппелин, объяснялось банально: в Палате Лордов, в Правительстве и в отдельных министерствах заседали все его одноклассники и друзья детства. Он по-прежнему поддерживал с ними тесную связь и регулярно виделся в различных клубах по интересам с ограниченным допуском членов. Клановость такая клановость. К властной кормушке и управлению стадом, а также финансовыми потоками допускались только те или иные рода и фамилии, без исключения. Можно сказать, что реальная власть и большие деньги передавались строго по наследству, причём соблюдалось это на всех уровнях по удалённости от верхушки. Родился купцом – можно подняться или опуститься в купеческой иерархии, но стать законодателем поможет только чудо, что лишь подтвердит устоявшееся правило. Как пелось однажды где-то там далеко, в иных местах и в иных временах: «Но, если туп, как дерево – родишься баобабом. И будешь баобабом тыщу лет, пока помрёшь».

Во времена древнейших цивилизаций на Теллусе, сразу после перехода от родоплеменного строя к рабовладению, начала формироваться жёсткая сословная иерархия и замкнутость каждого её уровня с непрозрачным фильтром. Сначала это появилось в виде обычая, традиции, общего негласного правила, потом это закрепилось юридически и нормативно. Родился в одной страте, сиречь касте, в ней же и умрёшь. Перекрёстные браки порицались, бастарды и полукровки были гонимы и презираемы повсеместно. В различных государствах, конечно, эта в целом общая для человеческого общества практика претерпевала влияние региональных особенностей. Например, в Ганарадже разделение на касты есть норма закона, за нарушение которой следует административное, а то и уголовное наказание в зависимости от степени тяжести.

В Великой Саксонии к началу семьдесят пятого века от сотворения мира уже почти сто лет была демократия со свободным голосованием и народным волеизъявлением. Так это называлось и громко декларировалось. Законодатели Палаты Лордов избирались специальной коллегией выборщиков. А вот члены коллегий выборщиков уже избирались всей толпой, то есть каждый гражданин Саксонии мог прямо и невозбранно высказать своё Очень Важное Мнение, кем именно он хочет быть управляем в следующие пять лет. Само собой, что в коллегию выборщиков допускались только потомственные дворяне, а уж они выбирали в высшие государственные органы того, кого скажут эти самые высшие государственные органы. Так было, так есть и так будет всегда. Потому что в природе нет понятия «народная воля» и её сущностного наполнения, ведь у народа как у безликой массы не может быть совместной квазиличности и достаточного разумения, чтобы иметь собственное мнение или волю. У каждого отдельного человека может быть какое-то обоснованное или не очень мнение, у него может быть даже сила и воля, а силы воли может не быть. Но когда отдельные люди собираются в кучу, или даже в кучку, их совокупный интеллект опускается на базовый биологический ярус и не отличается от такового у овечьего стада. А стадо всегда ведёт пастух, который определяет направление движение и выражает общее и непоколебимое мнение – именно это мнение каждый отдельный член стада/народа искренне принимает как своё собственное.

На разных планетах во все исторические эпохи не было и нет по-настоящему стихийных народных восстаний и бунтов. Если такое мероприятие произошло длительно, организованно и успешно, можно однозначно быть уверенным, что здесь поработал серый кардинал из высших сословий, который дал денег, мнение и схему работы по смене власти. Отсюда очевидно неравенство людей, их способностей и умений, природных задатков.

Касты отображают сущностное, исходное, прирождённое по своей сути различие людей, их место в человеческой иерархии, остальное от лукавого. Когда мы видим в общественном мнении, а далее как следствие и в народной памяти устойчивую аксиому о равенстве людей, то надо понимать, что это сказка, которая ложь, да в ней намёк. Намёк на секрет, что картина мира и общественный договор как совокупность правил и традиций спускаются сверху: пирамидально от демиургов к богам, от богов к жрецам и правителям, и так далее по нисходящей. Именно поэтому исторически сложилось, что борьба за власть во многом сводилась к схватке за обладание инструментами передачи информации. Если ты стоишь у рупора, ты и формируешь мнение у народа. Однажды это назовут PR, хотя слово «маркетинг» тоже вполне сюда подходит. Нет нужды давать мнение отдельному человеку, можно бить по площадям, по массам, по группам, по субкультурам, по стратам и кастам, а её члены впитают общее мнение своих близких как истину. Например, в религиозном варианте формирования общественного мнения маркетологи Тетраграмматона очень удачно раскрутили книгу своего бога. Тех, кто был не согласен и хотел почитать других издателей, в добровольно-принудительном порядке сожгли. Как вы прекрасно знаете, принудительный спрос – самая главная и самая эффективная методика PR.

Мажордом Бэзил вошёл в холл и официально оповестил о прибытии герцога Розуэлла. Хоть Френсис и был вхож в дом Баффетов с самого детства, он уже тогда общался с Генри и Элеонор, а его родители дружили с родителями близнецов, потому что клановость такая клановость, всё равно дворецкий строго и неукоснительно соблюдал этикет и традиции. Ведь именно этим, в конце концов, он и зарабатывал на хлеб насущный.

В комнате сидели Элеонор и Бутч в ожидании Френсиса: тот заранее телефонировал из ангара об успешной договорённости и теперь мчался к ним на паромобиле. Мисс Баффет и мистер Баскер уже были собраны и готовы к экспедиции. Девушка была одета в форменный жакет и прямые брюки тёмно-песчаного цвета, на ногах высокие кожаные сапоги. Под жакетом зелёно-коричневая рубашка, на талии – широкий кожаный ремень. Этот наряд был проверен не раз в археологических экспедициях. С учётом климата, преобладающего в Сицзане, Элеонор сложила с собой в чемодан зимнюю шапку, меховые сапоги и перчатки. Туда же были утрамбованы запасное бельё и женские штучки, включая любовный роман в мягком переплёте, дабы насладиться томной страстью персонажей в долгие часы полёта. Честно говоря, сие творение под названием «Мой любимый барон» о большой и чистой любви, как вы понимаете, барона к обычной и наивной нищенке с непременно счастливым концом, было зачитано нашей красавицей до дыр. Она пробовала читать и иные любовные романы, они ей тоже понравились, сюжеты не отличались разнообразием: героиня бедная, герой-любовник крупный предприниматель, очень богатый; она бедная, он банкир и ростовщик; она бедная, он герцог или граф; иногда бывали исключения, когда героиня оказывалась богатой наследницей рода, а её избранник – бедный джентльмен удачи, хулиган и забияка. В общем и целом, все эти прочтённые любовные истории хоть и дарили ожидаемые эмоции, но сливались в голове Элеонор в одну сплошную картину, где она не могла по памяти отделить одного богача от другого. А если всё примерно то же самое, то зачем плодить излишнее, ведь можно несколько раз перечитывать одну книгу с аналогичным успехом. Поэтому «Мой любимый барон» стал карманной книжицей саксонской аристократки.

Бутч остался верен своему стилю в одежде: на нём была клетчатая рубашка с длинными рукавами, джинсы, ковбойские сапоги. Тёплую зимнюю обувь он решил не брать, рассчитывая обойтись шерстяными носками, зато на каждой стороне пояса висели заряженные пистолеты «Шварцлозе», а ремень представлял собой пантронташ. Кожаная пилотная куртка на меху лежала в большом рюкзаке рядом с мыльно-рыльными принадлежностями, сменным бельём, вязаной шапкой и патронами, патронами, ещё патронами и двумя фитильными ручными гранатами. А ещё там, конечно же, в обязательном порядке была бережно помещена небольшая деревянная коробка с сигарами и спичками. Да, колумбиец был в курсе, что в полёте на наполненном водородом дирижабле курить нельзя, но он рассчитывал на остановки в пути. А ещё он хитромудро надеялся покурить в туалете. Во внутреннем кармане, как всегда, Бутч на всякий случай таскал с собой кольцо в коробочке.

В особняк буквально вбежал запыхавшийся Френсис.

– Мисс Баффет, дело в шляпе! Экипаж военного цеппелина заправлен водой и загружен топливом с провизией, готов к отправке в Сицзан, я договорился и оплатил аренду до границы. Как и обуславливались, половину суммы мистер Баскер мне позже вернёт.

– Выпишу тебе чек, Фрэнки, – процедил колумбиец.

– Предполагается сделать пару остановок в пути с целью дозаправки водой для двигателя, но даже так мы долетим примерно за семь дней. Это со слов капитана дирижабля.

Элеонор подошла к герцогу, приобняла его и поцеловала в щёчку, одновременно бросив коварный взгляд на Бутча.

– Ах, мой милый Френсис, вы даже представить себе не можете, как я вам безмерно благодарна. Я перед вами в неоплатном долгу.

– Помочь вам – это мой долг и моя радость, мисс Баффет.

Растаявший Френсис бросал победоносные взгляды на Баскера. Хотя бы в этот раз он одержал вверх. Бутч покраснел от еле сдерживаемого гнева и сидел, играя желваками. Потом вскочил и пробурчал что-то непонятное:

– А осью мне служил мой детородный орган!

После чего широким размашистым шагом пошёл на выход. Проходя мимо улыбающейся парочки, заморский кавалер бросил:

– Вы идёте или нет?! Время не ждёт!

Всё так же двусмысленно улыбаясь, мисс Баффет и герцог Розуэлл вышли на улицу, где их ждал паромобиль Френсиса с личным шофёром. Багаж погрузили, Бутч сел вперёд, бормоча что-то в целом неразборчивое, но если прислушаться, то можно было понять отдельные слова, наподобие «придушу», «закопаю» и «к чертям собачьим!»

Чтобы проводить мисс Баффет, на крыльцо дома высыпала почти вся прислуга: и Бэзил, и садовник, и повариха, и горничные. Все они работали в этом доме уже давно, ещё под началом ныне покойной четы Баффетов, потому что за престижное и хорошо оплачиваемое место люди держатся крепко и изо всех сил. Только одна горничная по имени Санму была новенькой, она работала у Элеонор лишь последние четыре месяца. Санму была красивой, тёмненькой и стройной на грани утончённости и хрупкости. Если старательно приглядеться, то можно было заметить, что разрез её зелёных глаз несколько у́же, чем у обычных саксонских девушек, и только это выдавало в Санму метисское происхождение.

Старт дан, шофёр тронулся, и Элеонор со своими ухажёрами помчались из пригорода Гроссдубрау к базе Воздушного Флота на краю столицы под названием Бранденбург.

Буквально через два часа после отъезда хозяйки особняка горничная Санму отпросилась у Бэзила ненадолго в город: вчера ей пришло письмо от двоюродного дяди, что он прибудет в саксонскую столицу для поиска работы. Племянница хотела его встретить и проводить до трудового общежития. Ныне самый старший по дому в отсутствие хозяев Бэзил снисходительно разрешил Санму отлучиться, но с наказом, чтобы сегодня к вечеру она была на рабочем месте. Горничная поклонилась и рассыпалась в благодарностях, плавно отчаливая кормой вперёд.

***

Детство Марко Склавула, на удивление, не было сплошь наполнено истязаниями от его матери, хотя именно эти моменты он помнил ярче всего: насыщенные сильными эмоциями события врезаются в память навсегда. Львиная доля жизни Марко состояла из учёбы, бесконечных занятий с разными преподавателями, которых маменька Брунхильда по очереди выписывала из столицы. Обучение проходило так: приезжал, например, престарелый профессор из Княжеской академии в Бухаресте и целый месяц предельно интенсивно гонял молодого школяра по латинскому, греческому и староболгарскому языкам. Профессор всё это время жил в одной из многочисленных комнат замка, харчевался на кухне чудеснейшей стряпнёй няни Донки. Потом его сменял какой-нибудь преподаватель из Коловражского университета и вдалбливал в юную голову познания по философии, грамматике, риторике и диалектике.

Во дворе родового замка, окружённого высокой каменной стеной, Марко упражнялся с лёгкой учебной саблей, а для обучения верховой езде он вместе с капитаном надворной стражи, пыркалабом Михасем выезжал за ворота. В качестве охраны дворца в отсутствие отца Янко Склавула оставались капитан и десять воинов, проживающих в притворе замка, остальных спэтар Янко забрал с собой на службу к господарскому двору.

Вся жизнь маленького Марко была расписана: учёба, верховая езда, упражнения с саблей, самостоятельное чтение, сон. Ни друзей, ни подруг, с кем можно было бы поделиться самым сокровенным и наболевшим, даже просто обсудить, какие смешные вихры торчат у преподавателя астрономии из его лысеющей головы. В замке не было других детей. Разве что с нянюшкой Донкой Марко мог поговорить, но у нянюшки был на все его жалобы простой ответ, что надо терпеть, «Бог терпел и нам велел». А какие-то моменты, связанные с учёбой, Донка не понимала в силу своей необразованности. Просто погулять за воротами маменька своего сына не отпускала, чётко отслеживая его передвижения. А Марко, вошедшему в старший отроческий возраст, до жути и до безумия хотелось обрести друзей. Он слишком остро ощущал Одиночество среди стражников, различных слуг и прислужниц, рядом с матерью и пожилыми профессорами.

Пару раз в год Брунхильда отправлялась в поездку в Бухарест или в Тырговиште на ярмарку, чтобы купить редкие ткани или те же восточные сладости к приезду отца. И брала с собой Марко. В городе им много приходилось ходить пешком. Вот тогда-то Марко из-за забора и увидел школу: было раннее утро, перед занятиями дети выбежали во двор, они смеялись, шумели, что-то обсуждали. Марко смотрел на них сквозь железную решётчатую преграду, как из тюрьмы, словно из другой, параллельной жизни, что было таковым на самом деле: ему никогда не быть среди своего круга, где он сможет общаться на равных, где он сможет делиться прочитанным, ему никогда не обрести друзей, с которыми он мог бы вместе гулять, спорить и играть. Так ему тогда казалось. Он стоял и беззвучно плакал, глядя на свору школяров. Это длилось недолго, ведь его уже окликала маменька своим негромким всепроникающим ледяным голосом, и пора идти, и нечего мечтать о недосягаемом.

– Мама, а почему я учусь один у нас дома, а не хожу в школу, как другие дети? – осмелился спросить маленький Марко.

– Не стоит якшаться с низкосортными людьми, пусть даже многие из них и дворяне. Ты наследник великого княжеского рода, твой отец не просто сотник, он воевода, а ещё и спэтар, носящий саблю и булаву господаря. Я лучше знаю, что тебе нужно учить, а что нет. А в школе тебя будут учить разному и не всегда полезному.

– Зато в школе я мог бы с кем-нибудь подружиться… – совсем тихо сказал Марко, сглатывая непрошеные слёзы раньше, чем они появятся.

Брунхильда повернулась к сыну и больно сдавила его плечи, глядя ему прямо в глаза:

– Запомни, юноша: в этом мире нет друзей и подруг! Этот мир – военный плацдарм, населённый хищниками, вампирами и убийцами, здесь каждый хочет убить каждого и отнять его ресурсы. Так устроена Вселенная, что каждый лишь использует каждого либо ведёт временное взаимовыгодное сотрудничество, пока его партнёр не даст слабину. После чего слабый будет сожран и безжалостно выброшен. Безвольные и глупые людишки, надев розовые очки, играют в дружбу, в любовь, в бескорыстие – в лицемерные игрушки, что подарил им жестокий мир с единственной целью сделать их ещё уязвимее, сделать их более лёгкой добычей! И только такие, как мы, знающие истинную природу этой жизни и этого мира, всегда начеку, мы всегда готовы защитить своё до смерти и забрать чужое, кто не может его удержать. Мы всегда будем на самом верху, потому что в мире взаимного пожирания только холодные и расчётливые хищники-одиночки смогут подняться на вершину пищевой пирамиды.

Марко смотрел в почти чёрные глаза маменьки, проваливаясь в их бездну, и ему стало страшно, кровь в венах покрылась инеем; тяжелые слова княгини гулко проникли в самые тёмные и недоступные глубины души сына и посеяли там чёрные зёрна льда, пустоты, отрешённости и безжалостности, которые скоро начнут расти.

Единственным лучом света в тёмном царстве Одиночества для Марко был приезд его отца с придворной службы домой. Янко Склавул приезжал дважды в год и оставался ненадолго, недели на три, а иногда и на две, не больше. Марко любил отца, ему очень недоставало его в жизни.

Десятилетний сын сидел за огромным столом в два станьена в тронном зале рядом с отцом, тот приехал только сегодня, и тут же закатили огромный пир в честь его возвращения. С воеводой господаря прибыли два его ближайших соратника из личного войска, они вместе уже много лет несли службу у домнитора. Марко их помнил очень смутно. Тут же за столом сидели воины, постоянно охраняющие замок, во главе с капитаном. Дубовый трапезник похрустывал от тяжести и обилия яств, вино лилось рекой, прислужницы то и дело мелькали между кухней и тронным залом. Янко травил байки, рассказывал о своей службе, всё добрея и расслабляясь с каждым выпитым кубком. Маменька Брунхильда сидела, как обычно, не изменяя своему образу Снежной Королевы, лишь изредка улыбаясь самыми краями губ. Глядя на Янко и Брунхильду, Марко очень сложно было понять, как так судьба свела столь разных людей: отец весёлый, жизнерадостный, крупный, со слегка заметным животом, с небольшой бородкой и пышными усами, которые постоянно подкручивал и с шумом вытирал после доброго глотка вина, краснолицый, щедрый на комплименты и ласковые слова; и маменька, от которой он ни разу не слышал доброго слова ни в чей адрес, которая всегда была холодна, чья бледность лица только подчёркивала, будто она родом с северного полюса, а ещё она не любила этот мир и людей.

Спэтар, слушая рассказы своих солдат и местные новости, любовно наглаживал бородку, которой безмерно гордился. Борода для боярина – не просто украшение, это высокая привилегия. Младшим боярам (второго и третьего ранга) бороды носить не разрешалось. Что дозволено Юпитеру, то не дозволено быку. При этом простолюдины, крепостные, рабы-цыгане могли ходить хоть с бородой, хоть без – иерархия и правила для высших сословий не распространялись на всяких холопов и смердов. Проще говоря, в пословице про быка и Юпитера они даже ниже быка.

Молодой красавец Янко, любимец женщин, встретил свою будущую суженую в увеселительной поездке по герцогству Пруссия. Брунхильда принадлежала к дворянскому роду, относящемуся по происхождению к Schwertadel (дворянство меча). Семья уже тогда холодной и неприступной девушки была хоть и относительно родовитой, но бедной из-за неубиваемой страсти её отца к азартным играм. На родине Янко поклонницы осаживали, атаковали и наседали: такие, не такие, совсем не такие, очень древнего рода, боярские дочери второго и третьего ранга, но юный кнез, не планировавший жениться в ближайшее время, внезапно выбрал себе невесту на чужой земле, привёз её к себе и сразу же сыграл свадьбу. Это было словно наваждение для Янко: увидел Брунхильду пару раз на прогулке по парку, пригласил погулять, поговорили о том о сём, захотелось пить, глотнул водицы из её бутылька венецианского стекла, и влюбился без памяти.

Дома, конечно, многие удивились, когда видный влах, который вот-вот вступит в должность спэтара господаря, красавец, наследник древнего богатого рода, внезапно привёз жену-чужеземку, отринув все предложения лучших благородных пассий.

Янко, даже трезвый, на словах восхвалял Брунхильду, а уж выпив, поднимал её до небес, называл самой любимой и ненаглядной. Супруга его отвечала, что «Да, дорогой, я тебя тоже люблю», и звучало это так, будто она зачитывала панихиду в добровольно-принудительном порядке. Её извечный хлад в душе и на лице не растапливался даже в присутствии любимого, как она утверждала, мужа. Чем старше становился Марко, тем более усиливалось его подозрение, что отец мог бы пробыть в родном замке и подольше, но поскорее возвращался на службу, не чувствуя искренней любви и тепла дома. Любви сына к матери этот факт, естественно, не добавлял.

Отец за пару недель успевал съездить на охоту, на рыбалку, осмотреть свои земли и деревни. Марко отправлялся с ним. Это были самые счастливые дни в его жизни! Он был с живым отцом, от которого чувствовалось тепло и искренняя забота. Янко успевал рассказать о будущем мальчика, пообещать приобщить его как можно раньше к военной службе. И Марко осмеливался мечтать, сидя в одном седле с татой. Когда Марко находился рядом с отцом и мечтал о своём взрослении, о жарких битвах, о жизни придворного должностного лица, его грёзы обретали плоть, они наливались цветом, дарили воодушевление и радость предвкушения. К такому будущему хотелось лететь на всех парах и приложить максимум усилий, чтобы оно наступило.

Потом тата уезжал в Бухарест к господарю, рядом оставалась только маменька Брунхильда, и те же самые мечты блёкли, чернели и серели, превращаясь в мутные неясные картинки. В этом будущем Марко мог стать придворным воеводой либо другим сановником, а мог и не стать, потому что кнез может оставаться и в своём поместье, лишь бы отдавал налог и отправлял по мере необходимости рекрутов в армию (чаще турецкую). После отъезда отца его мечты засыхали, оставляя безысходное однообразное настоящее, в котором не было просвета для счастливых грёз о грядущем. То ли мать заражала сына своим чёрно-серым мировоззрением, в котором нет места ярким эмоциям, где будущее, каким бы оно ни было, воспринималось одинаково отрешённо, то ли она просто, как вампир или дементор, высасывала радость из мыслей и чувств маленького Марко. Брунхильда не отбрасывала эмоции сына в отрицательный полюс, она их низводила к нулю, где всё серо, безжалостно, отрешённо, безупречно никак. В целом, можно сказать, что основной стержень её воспитания был направлен к этой цели.

Марко хотел бы больше времени проводить с отцом, но и здесь маменька умудрялась вставлять палки в колёса: она дёргала сына и заставляла его учиться, потому что «никогда нельзя расслабляться», потому что «Нужно бежать со всех ног, чтобы только оставаться на месте, а чтобы куда-то попасть, надо бежать как минимум вдвое быстрее!»

Янко Склавул был воеводой господаря и его спэтаром. Сначала на троне Валахии восседал Петру Младший, которого в тысяча пятьсот шестьдесят восьмом году сменил Александр Второй Мирча. Янко по-прежнему оставался на той же должности. Во многом так получалось, потому что домнитор являлся правителем княжества лишь формально, а не фактически. Реальная же власть принадлежала османскому султану, который имел все три княжества (Молдавия, Валахия и Трансильвания) во все отверстия и во всех позах. Кнезы и бояре трёх княжеств вместо объединения в единую цельную армию тратили силы, деньги и свои войска на междоусобную брань. Они по-мелкому воевали друг с другом, убивали друг друга, иногда объединяясь для принятия важных решений с согласия турецкого сюзерена, господарь же был третьей ступенью власти после султана и бояр.

В разные эпохи в разных государствах история нередко повторяется. Князья и бояре, заботясь о личной выгоде и той рубашке, что ближе к телу, предавали брата и соратника, разбивали государство на части, в конечном итоге в долгосрочной перспективе теряя гораздо больше, потому что худой мир лучше доброй ссоры – это скажет любой, кто хоть немного понимает в экономике. А если на троне появлялся государь с чугунными причиндалами, который брал власть стальной хваткой и объединял земли, то потом в истории оставались упоминания про злого ирода и тирана: «Грозный казнил ни в чём неповинных бояр!» Где вы видели невинных бояр?..

Однажды кто-то из древних мудрецов сказал: «Постарайся заиметь то, что любишь, иначе придётся любить то, что имеешь». Марко с детства прочувствовал искренность и справедливость этого высказывания с лихвой, до самых донных слоёв души. Брунхильда очень рано начала обучать сына разным наукам, с пяти лет, в то время как в начальные монастырские школы аристократы отдавали своих детей, когда бог на душу положит: нередко бывало, что с шестилетним юнцом за одной партой сидел десятилетний отрок. С пяти лет юный валашский кнез грыз гранит науки под чутким руководством приезжих преподавателей и под вечной угрозой маменьких розог за неуспеваемость в том числе. Будучи одарённым способностями к постижению знаний, Марко не прилагал сверхусилий, чтобы запоминать и понимать учебный материал. Он просто учился, не отдавая себе отчёта, для чего ему это надо. Под надзором Брунхильды его обучение было серым, как и его будущее.

По мере взросления внутреннее одиночество кнезёнка всё росло, превращаясь в чёрную бездонную яму в душе. И в десятилетнем возрасте после наблюдения за детьми из-за забора монастырской школы в Тырговиште, после памятной тирады матери одиночество маленького потомка древнего аристократического рода превратилось в Одиночество. Его желание найти себе друга достигло предельных величин и разбилось о каменные слова Брунхильды. Марко осознал, что ему не суждено обрести друзей или подруг, и в его пустынной душе пролетел огненный смерч, дожигая остатки эмоций и чувств.

Любая страстная тяга порождает силу притяжения к объекту. И чем недоступнее объект, тем больше растёт эта сила. Марко взял эту силу желания заиметь друзей и товарищей и обратил её на учёбу. Да, на самом деле, если посмотреть за стены каменной темницы, воздвигнутой им самим в недрах своей психики и сердца, то там можно найти маленького мальчика, алчущего любви и дружбы. Но мальчик забыл свою страсть, забыл своё истинное желание, идущее от самого духа, и бросил весь свой зуд, всю силу притяжения на постижение наук. С этого дня он спал меньше, а читал больше, он впитывал знания фанатично, как губка, он вкушал вербальные символы кусками и урывками, он пил информацию жадными глотками, не боясь захлебнуться, а где-то подсознательно мечтая, чтобы это произошло. Профессорам из университетов пришлось ускорить программу, чтобы успевать за учеником-маньяком до новых знаний. В четырнадцать лет Марко стал изучать уровень высшей школы.

***

Однажды маленький Марко Склавул поранился. Случилось это довольно банально, как говорится, дело-то житейское, мальчики в детском и подростковом возрасте много куда залезают, а изрядная доля неуклюжести лишь способствует появлению свежих ран, царапин, ссадин и синяков. В тот раз причиной оказалась природа.

В обычном режиме дня кнезёнок выехал за пределы замка под надзором дядьки Михася, чтобы и далее изучать и оттачивать навыки верховой езды. Всё проходило в обычном режиме: мальчонка несколько раз спешивался с лошади и вновь пытался заскочить, хотя при его росте это стоит точнее называть словом «залезал». Потом Марко нужно было прогнать своего коня шагом, затем рысью, а после пустить скакуна в галоп. Преодоление невысоких препятствий тоже входило в программу подготовки всадника.

И чёрт дернул Марко слишком приблизиться к троице грабов, растущих чуть поодаль от опушки: в корнях одного из деревьев козодои сделали кладку. Эта ночная тварь обычно весь день спит недвижимо и беззвучно. Но так случилось, что единственный птенец только недавно вылупился, и родительский инстинкт сделал козодоев излишне чувствительными, поэтому, когда Марко гарцевал мимо, дикие лупоглазые фурии проснулись и подали голос. А голос у козодоя напоминает удивлённый возглас чудовища Франкенштейна, слепленного из голосов сотни мучеников и гневного рыка Цербера, когда этому чудовищу засунули кочергу в задницу и повернули три раза. Конь, естественно, испугался, и задал стрекача новым видом лошадиного бега, которому название ещё не придумали. К особенностям этого бега относились скорость выше галопа, высокие подскоки и движение зигзагом.

После крика козодоя кнезёнок продержался в седле ровно полсекунды, после чего благополучно полетел кувырком, пока его центробежное движение не остановили корни граба. Марко легко отделался благодаря своему небольшому весу и тому, что его закрутило, а не шмякнуло о землю плашмя. Сильнее всего досталось левому уху, ставшему точкой приложения инерционных сил к жёсткой коре корней. Оно расцарапалось и начало кровоточить.

Пыркалаб, видя случившееся, тут же подскочил, осмотрел наследника, убедился, что заметных повреждений нет, кроме уха (мысленно поблагодарил Богородицу за лёгкий исход, в противном случае Михасю тоже здорово досталось бы). Он омыл ухо чистой водой из бурдюка, но кровь не останавливалась, пришлось быстрее возвращаться в замок и передавать Марко в целебные руки нянюшки Донки.

Донка осмотрела ухо мальчика, поцокала и поохала, потом приготовила настой герани, смочила кусок чистой ткани и обработала ранку. Первый этап очищения сделан, кровь уже почти прекратилась. Следующим шагом нянюшка-знахарка обильно смазала ухо Марко мёдом – сам порез и вокруг – и приложила сверху отрез льняной ткани, который замечательно держался на липком мёде.

– Как ты, Марко? Болит ушко? – участливо спросила Донка.

Мальчонка изобразил слабую улыбку.

– Нет, нянюшка, уже не болит. Спасибо тебе за помощь!

Донка улыбнулась и обняла кнезёнка. В этот момент в комнату для слуг вошла госпожа Брунхильда. Она заговорила, и будто ледяной стужей повеяло в помещении, хоть костёр разжигай для сугреву.

– Михась сообщил мне, что наследник поранился… – тут её взгляд упал на Марко. – Фи, юноша, какой же ты уродливый с этой повязкой на ухе. Донка!

– Да, госпожа? – склонилась служанка.

– Сколько нужно будет носить эту безобразную повязку?

– Всего пару дней, госпожа: царапина неглубокая.

– Вот что, Марко Склавул, предлагаю тебе пару дней не попадаться мне на глаза, а то мой слабый аппетит будет испорчен совсем. Либо шапку надень, что ли…

Марко понуро и привычно обречённо вздохнул – он не ожидал иной реакции от маменьки – и побрёл к себе наверх за кушмой, в которой и проходил два дня, прикрывая раненое ухо, покуда Донка не дала добро снять импровизированную повязку. От тёплой шапки голова сильно потела и чесалась, но выбора особо не было: в замке сложно было не попадаться на глаза Брунхильде, тем более у неё имелась особенность появляться бесшумно из ниоткуда и всегда невовремя.

***

Деревня Воронцово оказалась небольшой, всего с десяток домов. Солнце зашло, быстро темнело, нужно было где-то переночевать. Всеволод, за неимением житейского опыта, руководствовался интуицией, сиречь внутренним зовом. Поэтому он пошёл к старой избе с покосившимся забором на самом отшибе селения. Пушок семенил рядом. Волька заглянул через ограду – в окнах было темно, непонятно, есть кто живой, али нет. Тогда витязь слегка постучал в калитку – тишина. После этого он пальцами слегка толкнул воротную дверцу, просто чтобы проверить, открыта или нет. Калитка со скрипом и шумом отворилась: на самом деле она была заперта, но обладающий нечеловеческой силой путник даже не заметил, как сломал ветхую задвижку.

В окне появился отблеск огонька, дверь избы отворилась, откуда выглянула дряхлая под стать дому согбенная старуха со свечой в руке. Щурясь, она прокаркала скрипучим голосом:

– Кого черти на ночь глядя принесли? Я уже и спать легла, а тут неймётся кому-то… Подите прочь, тати, здесь вам нечем поживиться!

Волька подошёл поближе под свет свечи и добродушно улыбнулся:

– Здрав буди, матушка! Не серчай, пусти проходимцев на постой.

Бабулька упёрлась подслеповатым взглядом в живот богатыря и невольно с кряхтением запрокинула голову, чтобы увидеть незваного гостя. Увидела. Ойкнула. Поняла, что если у ночного татя будет намерение что-то забрать, то остановить его точно не получится: поблизости других таких здоровяков не водилось.

А Волька продолжал искренне и по-доброму улыбаться:

– Ты, бабка, не робей: мы ж не за так, а за медный пятак.

Старушенция попыталась улыбнуться во все свои три зуба. Своим тугим слухом она что-то расслышала про медный пятак. Неужто люди добрые пожаловали? А что он всё «мы», да «мы»? А где остальные?

– Ась? – спросила бабулька для уточнения.

Богатырь наклонился поближе к уху хозяйки дома и гаркнул:

– Мы не за так, а за медный пятак!!!

– Да слышу я, слышу! – заковыряла в ухе бабка. – Хотя, похоже, этим ухом уже не слышу. А где вы? Кто ещё с тобой?

– Я Волька, крестьянский сын, казак из Раздоров, и мой котейка, – ткнул пальцем вниз Волька.

Бабка нагнулась и прищурилась, поднося пламя ближе к котэ. Пушок сидел со своим обычным презрительным выражением морды и нетерпеливо ждал, когда малахольный и глухая бабка, наконец, поймут друг друга, хоть где-то их мысли должны же найти общие точки соприкосновения.

– Ой, батюшки-светы! Какой симпатичный котька! – воскликнула бабка, а Пушок предупредительно на неё зашипел, чтобы не обольщалась на его счёт.

– Ладно, не кипятись, не буду тебя трогать, котик-котик, мяконький животик, – улыбнулась бабулька. – А меня Агафьей величать. Чего пожаловали, гости незваные, чего хотели? И что там было про медный пятак? Остановимся на этом моменте подробнее.

– Обвечеряти бы нам с котейкой. А коли есть возможность, то и поесть-попить не мешало бы. Вот деньги, – достал витязь мошну и открыл.

Бабка за всю свою жизнь, проведённую в труде и поте в полях в раковых позах, никогда не видела столько денег: в мешке гостя были полушки, алтыны, копейки, гривенники, серебряные рубли, общая сумма монет была около десяти рублей. Доверие её к ночным захожим резко возросло.

– Ну, Волька, крестьянский сын, раз уговор был про пятак, то пятак и возьму. В хате положить, увы, негде, ты со своим весом трухлявые лавки совсем переломаешь, а вот на сеновале – пожалуйста. Туда же дам вам с котькой кашу и молока. Добро?

– Добро, бабка, мы не привередливые.

Всеволод и Агафья посмотрели на Пушка, тот всем видом показывал, что он очень привередливый, но сказать вслух ничего не может. Вот такая вот тирания кожаных над его пушистым величеством.

– Ну вот и ладушки! – удовлетворённо хмыкнула бабулька. – Утром деньги, вечером стулья.

– Чего?

– Пятак, говорю, вперёд давай!

Тут богатырь засмущался, покраснел и встал столбом.

– Э… Гм… Бабка Агафья, ты того: сама возьми из мошны, сколько надобно.

– Ой, батюшки-светы, а ты чего, милок, считать не умеешь?

Волька опустил взгляд.

– Не умею… Не успел още научиться.

Глаза Агафьи алчно загорелись, она не хотела упускать свой шанс и собиралась взять точно больше пятака, раз подвернулась такая возможность. Старушка потянулась в мошну за целым серебряным рублём. Тут откуда-то снизу вылезла серая лапка и ощутимо треснула ей по ладони, бабка тут же одёрнула руку и присмотрелась, откуда ей прилетело. Это был Пушок, уже перепрыгнувший на локоть Вольки. Как потом будет думать Агафья, ей явно пригрезилось, но в тот момент котяра чётко сложил лапку в кулак и молча ей пригрозил, а чтобы не оставалось сомнений в его знаках, он ещё и выпустил когти. Хозяйка аккуратно и медленно вытащила из мошны алтын и две копейки, показала проверяющему. Котейка натянул улыбку и подтверждающе махнул лапкой. Сделка состоялась.

Бабулька отдала свою свечу Вольке и показала в сторону хлева. Богатырь с Пушком прошли внутрь через дверной проём, самой двери не было. Тусклое сияние свечи осветило внутреннее пространство скотника: справа у яслей стояла чёрно-белая козулька с двумя козлятами и задумчиво жевала сено, слева был огромный стог сена, под ногами, естественно, валялся целый слой козьего помёта. Кошак сначала учуял запах мышей, а долей секунды позже и увидел: две мышки пискнули и рванули в разные стороны, спасая жизнь. Ещё через миг Пушок сидел, а из его рта торчал мышиный хвост, который он потихоньку засосал внутрь, как макаронину. Ужин, таким образом, у котэ уже состоялся.

Крестьянский сын пошёл укладываться: руками примял себе место на сене, там, где погуще. Тут и бабка подоспела с ещё одной свечой, принесла полный котелок овсяной каши и кувшин козьего молока. Всеволод поблагодарил Агафью, пожелал ей доброй ночи и принялся ужинать. Котейка уже поел, но пару раз мяукнул насчёт десерта, Волька и ему налил молока в крышечку своей крынки из дома. А потом пришёл и сон-угомон, который лучше и охотнее нападает на сытых желудком. Не прошло и пары минут, как по всему хлеву разразился богатырский храп, от которого сотрясались стены. Пушок только было устроился рядом, но слишком громкий шум раздражал и мешал расслабиться. Котька залез на храпуна и попытался заткнуть ему рот лапкой. Волька заткнулся, что-то пробурчал сквозь сон, перевернулся на другой бок. Через минуту храп возобновился немного в другой тональности. Кошак проклял этот мир и заткнул уши.

Только котэ успел заснуть, как у него начался приступ. Он резко проснулся, дико выпучив глаза, оттолкнулся всеми четырьмя лапами от могучей богатырской спины Всеволода и откатился подальше. Пушка корёжило, он нагревался и потел, он скрючился, держась лапками за пузико, и глубоко дышал. А нагревался он всё больше и больше: сено вокруг него уже начало тлеть. Понимая, что ещё секунда промедления, и вспыхнет пожар, котяра с усилием, через боль, перекувыркнулся и скатился на земляной пол. Оно пыталось вырваться, как всегда невовремя. Котька держался изо всех сил, пытаясь не выпустить его, ещё не время!

Прошли пара минут, кота отпустило, он устало забрался на своё место поближе к Вольке и мгновенно отключился. От этих приступов был один несомненный плюс: блохи все единоразово дохли от жара. Правда, обычно проходило пару дней, и они откуда-то всё равно заводились, терзая Пушка, чтобы тому жизнь мёдом не казалась.

Рано-рано утром, покуда солнце ещё не встало, Всеволод проснулся от того, что кто-то рядом чётко и довольно разборчиво бормотал:

– План воплотиться среди людей – говно! Я не хочу в нём участвовать, я брезгую!

Витязь принял вертикальное положение, потянулся, зевнул, протёр глаза и посмотрел на кота.

– Котик-котик, мяконький животик, ты не слышал, кто тут сейчас глаголил?

Пушок, который старательно наводил утренний марафет, прервался и посмотрел на Вольку как на идиота.

– Ну ладно, раз так. Наверное, приблазнилось во сне. Пора вставать и в путь!

В этот момент Агафья, как положено деревенской бабке, ни свет ни заря припёрлась доить козу, подставив под неё деревянное ведро с верёвочной ручкой. Бабка спутала козульке задние ноги, со скрипом уселась на маленький табурет, смазала соски сливочным маслом и начала поочерёдно выпрыскивать струйки молока в ведро. Пушок, чуя лакомство, подбежал к бабке и потёрся ей о ноги. Агафья намёк поняла и пару раз брызнула в сторону кошака, который ловко на лету поймал драгоценные капли.

– Куда путь держишь, добрый молодец? – спросила Агафья.

– Далёко идём, до Валахии нам добраться след, там злодей один живёт, мир захватить алчущий. Вот его мы и остановим. Такой мне от волхвов наказ, а котька за компанию, – бесхитростно и прямо ответил Волька.

– Ишь ты, как! – воскликнула бабка, удивляясь странности гостя. – Получается, что мир спасать идёшь?

– Получается так!

Чудаковатым показался Волька старушке, но в целом она видела и чуяла, что тот добрый малый, даже как-то прониклась к нему.

– А котейку твоего как звать?

– Да так и звать – просто «котька». Он вроде отзывается, а иного имени я още не дотумкал.

– Ну, пусть будет котька! Котька – хорошее имя для котьки, – скаля три зуба, засмеялась старуха.

Понравился Волька бабке своей честностью и простотой, отчего она решилась доброе дело сделать: позвала в избу, густой гречневой кашей с молоком угостила, настоем малины напоила. А в дорогу на прощание ещё и мешочек-огниво дала, авось пригодится. Раскрыл богатырь огниво, а там сухой мох, кремень и кресало, и вспомнил внезапно, для чего это надобно и как этим пользоваться. Вы не смотрите, что Волька недавно разум взрослого обрёл: он таки тридцать три года жил в мире, хоть и с младенческим восприятием, но память его много чего вбирала в себя цепко, а теперь иногда из подсознания всплывали моменты, которые зрелое сознание уже понимало, как и куда применить.

И отправились в путь-дорожку Волька-богатырь и Пушок, который пока просто котька в силу неграмотности первого путника, да и бабка Агафья, умей читать, могла бы подсказать имя котэ. Но увы, знание – сила, а здесь бабка и крестьянский сын были слабы.

Долго ли, коротко ли шли спасители мира, но добрались они до славного города Ахаса. А зачем, спрашивается, попёрлись они вверх по течению Дона, если им поскорее надобно добраться до моря? А потому что Всеволод и Пушок – они оба – чувствовали внутренний зов, как компас, который указывал, куда необходимо направляться для успешного выполнения миссии. Если звенит про Ахас, значит, надо идти тудысь.

Нынешний Ахас был не тот, что раньше. В прежние времена это было действительно городище, с крепостью, с башнями и защитными стенами. И народу немало жило, всё-таки на удобном месте пересечения речных и пеших торговых путей располагался сей град. А потом во времена нашествия Тамерлана поселение было сожжено дотла. Отстроенное заново пристанище, строго говоря, городом называться не могло, скорее просто станица, но зато теперь этот перекрёсток путей стал одной из ярчайших вольниц для ушкуйников, торгашей, татей, пиратов, грабителей, беглых крестьян и каторжников, и, конечно же, свободных донских казаков, которые здесь были на привилегированном уровне. «С Дона выдачи нет!» – таков был правдивый девиз свободных казаков, и Ахас стал сосредоточением и символом пиратской вольницы. Здесь можно было найти любой товар, взять в работу наёмника из многочисленных рядов тёмных личностей, пришедших сюда в поисках наживы, можно было нанять торговое судно, можно было самому наняться на корабль – хоть матросом, хоть грузчиком, хоть и ушкуйником.

Кипел и бурлил торговый Ахас. Былой военной мощи здесь, конечно, уже не было, но казаки отстроили себе небольшую крепость, где и заседали на правах хозяев и судей всего происходящего в торговом месте. Все тёмные делишки, преследующие целью увеличение прибыли, должны были приносить процент и хозяевам Ахаса. «Давайте, и дастся вам: мерою доброю, утрясённою, нагнетённою и переполненною отсыплют вам в лоно ваше; ибо, какою мерою мерите, такою же отмерится и вам» – так говорилось в Священном Писании, и эту цитату вольные казаки, многие из которых не верили ни в бога ни в чёрта, свято блюли в свою сторону.

Пушок с Волькой вступили в Ахас, богатырь с открытым от удивления ртом глазел по сторонам, поэтому одновременно он вступил в коровью лепёшку, коих здесь на земле валялось немало, как, впрочем, и козьих бомбочек. Ну а что вы хотели? В торговой станице торговали и животинками, да и рабов здесь можно было прикупить.

Пушок, не отвлекаясь, шёл прямо, огибая прохожих и перепрыгивая оставленными парнокопытными и непарнокопытными мины. Всё-таки котэ пришлось чуть снизить скорость и подождать недотёпу, пока тот оттирал свои сапожки от дерьма.

Время близилось к обеду, Волька уже хотел перекусить, а лучше прямо наесться досыта, Пушок тоже был не против подкрепиться, хотя не так давно поймал и съел карбыша. Общие мысли и путь двух героев стремились к харчевне, а ноги и лапы их туда принесли.

В харчевне, несмотря на раннее время, народу было довольно много. За столами сидели люди всех мастей, профессий и национальностей: были здесь и турки-торгаши, были и ушкуйники с новгородских земель, были вольные казаки, татары, крымчаки и эрзя тоже среди всех затесались. Посетители кабака – мужики лихие, бывалые, неслабые, и всё же разговоры их на секунду слегка притихли, когда вошёл детина невиданных габаритов – такому могилу копать устанешь.

В харчевне, кстати, меж суровых мужских лиц мелькали и симпатичные женские. Оно и понятно: там, где есть шальные деньги и спрос на половые утехи, будут и те, кто готов его удовлетворить, уменьшив запас наличности.

Пара столов, между которыми сновали отроки-разносчики, оказались незанятыми. Туда-то и проследовал наш дуэт. Разносчики – несколько мальчишек и одна девчушка – похоже, были детьми корчмаря: ликом вышли прямо как писаные с батиного. А батя самолично решил подойти к новеньким. Корчмарь размерами уступал Вольке лишь ненамного, только был весь квадратный и немного подзаплывший сытым жирком в силу возраста и относительно спокойной жизни. В принципе, в случае бугурта хозяин заведения мог и сам с лёгкостью выпроводить излишне буйных взашей. Лицо и передник харчевника блестели от масла с кухни.

– Здравствуй, гость… гости дорогие, – без интонации произнёс корчмарь, бросив взгляд на котьку. – Вы тут новенькие, поэтому сразу расскажу про правила: не буянить, блевать снаружи, остальные удобства там же, оплачивать вперёд. Поняли?

Волька и Пушок синхронно кивнули.

Хозяин в двух словах описал меню. Витязь выбрал щи, гречневую кашу и хлеб, всё в двойной порции, и жбан кваса. Котэ выбрал двойную порцию свежего коровьего молока.

– Три гривенника. Деньги вперёд! – напомнил трактирщик.

Волька достал мошну, высыпал деньги на ладонь, куда сразу же метнулись пару десятков голодных и алчных взглядов из-под кустистых бровей, и с лёгкой грустью попросил:

– Мил человек, посчитай сам, я, увы, не обучен.

Корчмарь вздохнул и честно взял нужную сумму. Бывало, и он обманывал посетителей, но здесь, глядя на бесхитростное лицо новенького, у него просто не поднялась рука.

Детишки-разносчики быстренько принесли заказ, и начался праздник живота. Котейка медленно смаковал молочко, а Всеволод свет Иванович, детина-переросток, смёл всё в мгновение ока. «Твоей бы пастью да мёд хлебать», – подумал Пушок.

Даже в неприличном обществе есть свои негласные традиции: например, уважающий себя джентльмен удачи постарается напиться ближе к наступлению темноты, не раньше. Но всегда и везде есть те, кто плевать хотел на традиционность. Не успели харчи провалиться в необъятный желудок Вольки, как к ним подсел на рядом стоявший табурет мелкий татарчонок с жидкой бородой, который не чтил устоявшиеся обычаи неприличного общества. К обеденному времени он уже был пьян практически в зюзю, но ещё проявлял активность, пока силы его сознания не сожгли психическое топливо полностью, в правой руке его болталась кружка с медовухой, из которой он то и дело прихлёбывал, проливая изрядную долю на усы.

– Ик! Эй, новенький!.. Тут у нас есть взносы за вступление в этот кабак. Ик!.. С тебя рубб… Ик!.. бль. Иначе выйдем в круг и ты мне ответишь на вопросы. Ик!..

Монолог хулигана прервался бульканьем медовухи, заливающейся в его горло. Сидящий вокруг люд перестал трепаться и с интересом посмотрел на Волькин стол. Судя по всему, намечалось зрелище. Если сравнить габариты гостя и вечно борзого Мурзы, который славился тем, что регулярно выхватывал тумаки за свой длинный язык, можно было сделать вывод, что скорее всего в случае схватки новенький победит. Скучновато ставить на очевидный результат, но хоть какое-то развлечение…

Надо сказать, что ножки табурета были сделаны из цельного дуба, и диаметр этих ножек равнялся двум вершкам. Волька, крестьянский сын, молча протянул руку к табурету Мурзы, обхватил ножку и сжал. Раздался треск, напоминающий больше резкий хлопок – ножка лопнула, как трухлявое дерево, только опилки осыпались. Татарчонок вскочил, дабы не упасть с трёхногого теперь табурета, посмотрел на результат Волькиной работы и ответствовал:

– Вопросов больше не имею! Ик!…

И растворился среди посетителей. Толпа снова затрещала о своём, ожидаемого зрелища схватки так и не случилось.

К столику Вольки и Пушка подскочил мальчишка-подавальщик и тонким голоском поведал:

– Тятя просил передать, что с вас ещё один гривенник за порчу казённого имущества.

Парень взглянул на Пушка, тот лишь развёл лапками, поэтому без споров и противлений Волька под чутким руководством котэ достал десять копеек и отдал мальцу.

Котейка со своим спутником повернули головы обратно к столу и обнаружили, что за ним сидит ещё одна посетительница – молодая девушка с густой копной ярких рыжих волос, заплетённых в хвост. Всем своим видом девица походила на лису: такая же рыжая, острая красивая мордочка, щедро покрытая весёлой расцветкой веснушек, и светло-зелёные глаза с оттенком в желтизну, посередь которых можно было разглядеть рыжие пятна бисером – складывалось впечатление, что когда Создатель брызгал ей веснушками на лицо, она забыла закрыть глаза. Ладно хоть рот закрыть не запамятовала, потому что зубы её сверкали редкой для той поры белизной. Рыжая была очень миловидной, всегда улыбалась, была вся такая стройная и миниатюрная, что у мужчин, глядящих на неё, с первого же взгляда возникало острое желание её накормить, приобнять, приголубить и защитить от опасностей этого мира и от всяких там иных насильников, кроме них самих. В общем, Пушку девка с её наглой рыжей мордой сразу не понравилась.

Всеволод, впервые видя вблизи симпатичную девушку, почуял в себе какие-то новые вибрации, названия которым он не мог придумать.

– Здрав буди, красна девица! – приветствовал её богатырь. – Не желаешь отведать местных яств?

Выглядела незнакомка совсем иначе, нежели «дамы полусвета». Торговки продажной любовью обычно наряжались в вульгарное, чаще безвкусное, платье, вешали рюшечки и кружева, а лицо обильно малевали румянами и помадой, чтобы уж точно никто не ошибся в их профессии и не изнасиловал, то есть не попробовал получить кусочек любви бесплатно. А эта девица облачилась по-мужски: тёмные облегающие портки с широким ремнём, заправленные в кожаные полусапожки, на тело серая рубаха, поверх которой она носила кожаную чугу со шнурками на вороте. В таком наряде будет добре хоть всадницей на коня, хоть в разведку, хоть на промысел – до зверей, а то и до людей. На лице её не было ни грамма косметики.

Девка улыбнулась самой обольстительной улыбкой.

– Здравствуй, добрый молодец! Ты с каких краёв будефь? Далече забрался? Куда путь дерввифь? Меня, кстати, Мафей звать. А твоё имя как? Не видала тебя здесь ранее, – начала говорить незваная гостья и тут же, не дожидаясь ответов на вопросы, придвинулась ближе к Вольке и продолжила тараторить сплошным потоком:

– Ты вв посмотри, какой красавец! Давно я не встречала таких богатырей: и высокий, и статный, и крепкий, и красивый, и сильный!

От обилия комплиментов Волька даже слегка засмущался, он как-то не привык анализировать и оценивать себя со стороны, это было что-то необычное для него. А ещё он понял, что у девицы что-то не так с речью. В голове его всплыло слово, подкинутое подсознанием, – «шепелявит». Даже не так: она «фепелявит».

Кстати, Мафка, то есть Машка не льстила с грязной корыстной целью, рассказывая Вольке, какой тот красивый. Нет, она, естественно, льстила с грязной корыстной целью, но не лукавила: Всеволод свет Иванович природой обижен не был, действительно красивый, статный, про силушку его неуёмную уже успели узнать, с правильными чертами лица, с открытым честным взглядом серо-голубых глаз, с тёмно-русыми космами и того же цвета бородой, добавляющей звериной мужественности и брутальности, с выпирающими сквозь одежду буграми мышц. Со всем этим экстерьером Волька являл собой образцовый пример человеческого самца. Даже без каких-то долгоиграющих планов на женитьбу и будущую совместную жизнь со стаканом воды в конце многие женщины бездумно и инстинктивно хотят заиметь детей от таких ярких представителей мужского пола, дабы редкое удачное сочетание генов не пропало зря. А то, что витязь был простоват и крепок задним умом в силу необразованности, так это мелочи, учение – дело наживное.

– Тятя с матушкой Всеволодом нарекли, сиречь Волькой, коли по-простому. А ты, значит, Мафка?

– Не Мафка, а Мафка. Я пару букв не выговариваю, – застеснялась девица. – Буквы «ф» и «вв».

– Но как же ты не глаголишь «ф» и «вв», если ты их прекрасно прогутарила? – искренне изумился богатырь.

Машка закатила глаза и вспомнила пословицу «Сила есть, ума не надо».

– Слуфай, Волька, и попробуй догадаться: я не выговариваю букву «ф» в слове «фирокий» и букву «вв» в слове «ввестокий». Понимаефь?

По лицу парня было видно, как со скрипом двигаются его мысли, пытаясь ухватить суть. Наконец, он улыбнулся.

– Вроде понял! Ты шепелявишь, кажется, это так называется, поэтому «ш» и «ж» тебе не поддаются.

Машка облегчённо вздохнула.

– Надеюсь, богатырь, мой единственный недостаток не помефает нафему обфению. О! У тебя здесь котик! – девка в кои-то веки обратила своё внимание на самого главного и важного героя. – Какой красивый! Кысь-кысь-кысь!

Слегка облезлый потрёпанный Пушок презрительно смотрел на хитрую рыжую человеческую самку, давая понять, что он, в отличие от кожаного, не поведётся на её приблуды. Он явственно чувствовал от неё подвох, градус которого поднимался с каждой минутой.

Машка протянула свою руку, чтобы погладить котэ. Раздалось шипение и громкий мявк, после чего девка со свежими царапинами мгновенно отдёрнула руку.

– Ууу, злюка какая! Скотина ферстяная!

Пушок показал ей один коготь из сжатой лапки. Похоже, что средний.

Машка присмотрелась к ошейнику котьки, уже благоразумно не приближая своё лицо на опасное расстояние.

– Смотри, у него офейник, и там его имя написано: Пуфок У. Так его зовут Пуфок?

– Честно говоря, грамоту я не знаю, читать не умею, – потупил взгляд Волька, а потом улыбнулся. – Я его называл просто котькой, а теперь благодаря тебе буду знать, что его зовут Пуфок У.

– Не Пуфок У., а просто Пуфок. У – это скорее фто-то типа фамилии. Тьфу ты! – огорчилась Машка недогадливости красавца. – Он Пуфок, только вместо «ф» у него та буква, которая посередине слова «кифки́», которые в животе. Понимаефь?

– Ааа! Понял! – озарило крестьянского сына. – Его зовут Пушок!

И витязь погладил котэ за ушками. Тот замурчал.

– Ты просто гений, Волька!

– Спасибо!

Девка придвинулась ещё ближе к парню, практически прижалась к нему, он ощутил тепло её тела, и неожиданно для него кровь прилила ко всем его членам, и к лицу тоже. Это было непонятным, волнующим, необычным, и он не знал, что с этим делать и как реагировать.

– Всеволод, а моввно я потрогаю твои мускулы? – томно спросила Машка.

Раздалось язвительное фырканье кошака.

Волька сел ровно, напрягся, словно кол проглотил, ещё больше покраснел и тихонько прошептал:

– Наверное, можно…

Маня потрогала его огромные бицепсы, пробежалась пальцами по необъятной груди, как по струнам гуслей, постучала по каменному прессу и с удовлетворением откинулась назад.

– Ты мой герой, богатырь Волька! – со сладострастной улыбкой и придыханием произнесла девица. – Ой! – тут же спохватилась Маруся. – Мне надо по ввенским делам отлучиться, сейчас вернусь.

Девка мигом исчезла, как её и не было.

Прошла минута, в течение которой Пушок становился всё более нервозным. Он уже не мог спокойно усидеть на месте, а начал ходить по табурету вперёд и назад, как тигр в клетке, сердито помахивая хвостом. Вторая минута на истечении. Тут котька не выдержал и прыгнул к котомке спутника и начал её мять лапками, недовольно мяукая и показывая взглядом, что надо бы туда заглянуть. Волька открыл свой мешок и мошну с деньгами там, конечно же, не обнаружил. Скулы богатыря сжались, взор окаменел.

– Ах ты, курва!.. – процедил он и рванул с места, Пушок за ним.

Товарищи спасатели выскочили на улицу, котэ уже на ходу взобрался на свое коронное место на шее Вольки. Но даже с этой высоты в многочисленной толпе рыжую бестию нигде не было видно. Пушок повёл носом, мявкнул в ухо богатырю и побежал по запаху-следу. Всеволод решил довериться божественной интуиции, то бишь котейке, и побежал за ним, еле успевая оббегать кучи народа, а иногда и не успевая, просто сдвигая в сторону на пяток-другой мерных саженей. Некоторые люди впервые в жизни благодаря Вольке примерно узнали, как чувствует себя птица в полёте. Также к ним пришло озарение, что самое неприятное в полёте – приземление.

Пушок бежал, вилял, поворачивал в какие-то тёмные вонючие переулки, перебегал улицы наперерез, где-то проползал снизу под препятствиями, а где-то перепрыгивал. Волька бежал сзади и в силу необходимости изучал урбанистику на ходу, меняя ландшафт Ахаса. Котька ясно чувствовал запах наглой рыжей морды, ещё чуть-чуть, совсем рядом, они приближаются…

Волька выскочил из переулка на очередную улочку на окраине торговой станицы и увидел Машку, на которую хмурый Пушок яростно указывал лапкой. Витязь взял лисью девку за шкирку и приподнял над землёй.

– Где кошелёк? – строго спросила обворованная жертва.

– Кофелёк?.. Ааа, кофелёк! Не брала я никакого кофелька! – с честными и непорочными глазами ответила рыжая.

Котэ пулей взбежал по крепкой богатырской руке, прошмыгнул к поясу рыжей девки и аккуратно, когтем за завязки, выудил из потайного внутреннего кармана портков мошну с монетами, после чего бросил презрительный и победоносный взгляд на воровку.

– Ааа, так ты про эту мофну! – спохватилась Манька. – Это не совсем то, чем тебе каввется, я сейчас всё объясню.

Всеволод тяжелым и злым взглядом насквозь буравил Манюню. Уж насколько он был добрый и бесхитростный, ведь ещё не успел ожесточиться от несправедливой жизни, но и здесь гнев его начал расти. Ведь Маша ему понравилась, это был его первый опыт общения с женским полом, а в итоге его обворовали. Обычно после такого молодые люди получают кучу своих внутренних комплексов и очень долго за версту не приближаются к носящим юбки и длинные волосы, и речь не про гордых шотландцев.

– Ах ты, лукавая! – выплюнул богатырь. – Презлым заплатила за предобрейшее… Повинна смерти!

И потащил Волька рыжую воровку к мосту через Старый Дон – здесь идти было ближе, чем до Дона, хотя тот был глубже. Всю дорогу Машка пыталась вырваться, совершала тщетные потуги кусаться, лягаться, плеваться – это было сравнимо с борьбой тушканчика против скалы; после чего она начала угрожать своими друзьями то из казаков, то из османской братии, а потом, видя бесполезность опробованных методик, перешла к мольбам: она молилась, она умоляла, обещала золотые горы, если ей сохранят жизнь, она грамотно и сноровисто пустила горькую женскую слезу, но обиженный крестьянский сын был непреклонен. Так все трое дошли до Старого Дона, через который был вырублен из деревянных брусьев решётчатый мост.

Волька остановился в начале моста и подошёл к самому краю, держа Марусю над мелководьем. Воришка мельком взглянула вниз, и у неё перехватило дыхание от страха: лететь до крупных, торчащих из воды, булыжников предстояло около семи саженей. В её богатой на воображение женской головке раздался недолгий свист падающего тела и смачный «хрусть-чавк». Манька почуяла запах смерти и сглотнула твёрдый комок в горле.

Взмолилась рыжая плутовка человеческим голосом:

– Волька-богатырь, ты вве добрый молодец! Само слово «добрый» намекает, фто не подобает тебе убивать беззафитных дев. Отпусти меня, Всеволод, по гроб буду тебе обязана!

Богатырь молчал, ни единый мускул не дрогнул на его лице. А Пушок, сидящий на мускулистой вытянутой руке, злорадно улыбнулся и показал жест: ткнул лапкой в Маньку, потом провёл когтем по горлу, а потом махнул вниз, явно на что-то намекая. Возможно, это означало, что «Женщина без головы не летает». А может быть, он имел в виду «Она почешет шею на берегу». В общем, Волька не был уверен, что понимает котьку, ведь он не учил кошачьего языка жестов.

Манюня, поняв, что вот-вот наступит её конец, решилась бросить на алтарь свободы и сохранения жизни самое ценное – девичью честь. И вскричала:

– Подоввди, витязь! Профу тебя, умоляю, отпусти меня! Сделаю для тебя всё, фто ты захочефь, отдам тебе своё самое ценное, давве своё целомудрие!

Честно говоря, кувшин у Машки был давно разбит, но она надеялась, что Волька клюнет на наживку, а там пока суть да дело, опасность минует, она уже не будет висеть над пропастью, и жизнь будет спасена.

Крестьянский сын не знал, что такое «целомудрие», на лике его отразилась напряжённая работа ума и памяти, но подсознание в этот раз подсказку не отправило. Зато Волька понимал, что значит «сделаю, всё что хочешь». Это заинтересовало, взгляд его полегчал.

– Значит, всё-всё содеешь, что я изволю? – с прищуром вопрошал Волька.

В голове девки забрезжила надежда на спасение. А котэ, почуяв перемену в настроении будущего спасителя человечества, начал его теребить лапкой и вновь повторял вышеупомянутые жесты. Кажется, ему хотелось увидеть полёт, когда рыжие длинные волосы красиво развеваются на ветру. Возможно, в своей пушистой голове он собирал личную статистическую базу о принципе работы гравитации. Не просто же так котики вечно что-нибудь сбрасывают со стола и пристально наблюдают за экспериментальным объектом, явно что-то записывая в уме.

– Всё сделаю, то есть содею! – подтвердила воровка.

Всеволод заулыбался, как второе солнце, осветив округу.

– Тогда дай обет, Мария, что ты вместе со мной пойдёшь в Валахию. Там живёт злодей, что хочет весь мир поработить. И мне суждено его остановить!

Волькин бас зазвенел на весь мир, утверждая власть произнесённого и расплавляя реальность согласно пророчеству и намерению трёх волхвов. В пространстве заиграли фанфары – настолько эпичным был момент.

– А моввет, всё-таки целомудрием возьмёфь, фтоб в такую даль не переться? – поинтересовалась Маня.

Волька опять посуровел и разбил надежды воришки на лёгкий исход в горизонтальной позе на спине.

– Так идёшь со мной или летишь вниз, о лукавая?!

– Ну раз вопрос ребром, то, конефно вве, я клянусь!

– Цельно молви, дева!

– Это как?

– Клянусь, что дойду вместе с Волькой до злодея Марко Склавула в Мачинских горах! – поучительно продекламировал герой.

Манюня повторила клятву. Всеволод свет Иванович с удовлетворённой ухмылкой поставил рыжую бестию на твердь моста. Пушок протянул мошну богатырю и с укором повертел лапкой у виска.

Героям пора было выдвигаться и покидать оказавшийся не очень гостеприимным городище Ахас, ведь мир сам себя не спасёт. Они только заглянули в жилище Машки, дабы забрать её вещички. Та снимала закуток в постоялом дворе на отшибе Ахаса. Постоялый двор представлял собой огромную хату, предприимчивая хозяйка которой сдавала койко-места и даже пару комнат пришлым людям, коих в казацкой вольнице водилось множество. Ахас – торговое место, деньгам следует крутиться, и ни один метр площади не должен простаивать. Поскольку кухню сдавать под спальное место было не совсем удобно, то хозяйка там сподобилась готовить какое-то варево, говорят, даже почти съедобное и несмертельное, и продавать небогатым поселенцам в нагрузку к спальному месту. Будет товар – будет и купец. Никто пока не умер, зато имелись случаи излечения от запора.

Машка подвела Пушка и Вольку с задней стороны дома.

– Тсс! Только тихо. Я сейчас мигом обернусь, одна нога здесь, другая – там, – шёпотом сказала воришка, перелезла через забор и проникла в дом через приоткрытое окошко.

Котэ сел на забор и внимательно следил в оба глаза за Маней. Та буквально минуту спустя вернулась со своими вещами. Скарб её был нехитрый: к имеющемуся наряду прибавилась плотная епанча с капюшоном и кожаная сума в полтора локтя с ремнём и бронзовой пряжкой. В суму плутовка положила серое шерстяное одеяло, гребень, какие-то женские тряпки и немного провизии. Кошель со сбережениями она спрятала в потайной карман, что скрывался спереди изнутри портков поближе к сакральному центру.

– А чего ты крадёшься к себе до хаты, аки тать вороватый? – логично спросил богатырь.

– Вообфе-то, воровство и есть мой промысел! – с вызовом ответила Машка. – Просто я хозяйке за пару дней простоя задолввала и рефила, что раз увв мы отправляемся за тридевять земель, то моввно и не отдавать.

Волька взглянул на Пушка, а тот только развёл лапками: мол, чего ты ожидал от наглой рыжей морды?

И двинулась теперь уже троица мир спасать. Направились они пешим ходом вдоль Дона в сторону Черкасска.

Ночь застала путников в дороге. Они отошли к лесу, набрали сухих веток для костра, а ещё в качестве топлива и подстилки на землю витязь нарубил ельник. Подсознание ему интуитивно подсказало, что дым от хвои поможет от надоедливых насекомых. Надо уточнить, что валежник собирали Волька и Машка, а Пушок гонял блох. Для него блохи являлись самыми волшебными существами во вселенной: он их выжигал полностью во время регулярных приступов, иногда он мылся в реке, устраивая тотальный блохоцид, а они всё равно откуда-то появлялись. Видимо, так устроен этот мир, что подлинное зло неискоренимо.

Наконец, с помощью подаренного бабкой Агафьей огнива Волька разжёг костёр, искры снопом вырвались в ночное небо, вокруг забегали неясные тени, а бродящие и ползающие неподалеку лесные твари слегка встревожились от запаха красного цветка и решили держаться подальше. Дым от ельника, конечно, ел глаза и самим людям (Пушок благоразумно держался поодаль, его и так жрали блохи, поэтому насекомым больше, насекомым меньше – не суть важно), но гнус отгонял исправно. Воришка и богатырь сели возле огня и стали греться.

– Фто будем есть, Волька? – нарушила молчание Манька.

– Есть? Кстати, да: аж взалкалось. Подкрепиться бы след.

– Иии? Ты умеефь охотиться? Есть ли у тебя с собой запас еды?

– Нет, не хаживал я на звериный промысел, – понуро ответил Всеволод. – Раньше не разумел, а опосля батя не успел научить – пришло время уходить.

– Опосля – это когда?

– Долгая история, потом расскажу…

Маша недовольно хмыкнула.

– Значит, охотиться ты не умеефь. Про необходимость поесть заранее не подумал. Поховве, стратегическое планирование – не твой конёк?

– А что такое «стратегическое планирование»?

– Вот я как раз об этом… Ладно, Волька, так и быть: сейчас перекусим моими припасами, а на будуфее загодя покумекаем, чем подкрепиться, а то с тобой, сильным задним умом, с голоду моввно сдохнуть.

Дева достала из сумы отдельный рогозный мешочек с сухарями, шепталой и щедрой горстью коринки. Ужин, конечно, не богатый и не особо сытный для богатырских габаритов, но червячка заморить хватило. А воду в крынку Волька ещё по дороге в реке набрал. Котейка был сыт, у него вообще особо не было проблем с пропитанием: когда он чувствовал голод, то ловил полёвку, хомяка или птичку, коими поля и пролески изобиловали. Незадолго до привала он съел мышь, а на десерт закусил каким-то особо надоедливым жуком.

В желудке слегка потеплело, снаружи согревал костёр, сон постепенно подбирался к путникам. Но Машку глодали вопросы.

– Волька, мне вот всё интересно, почему ты такую странную клятву с меня взял, фтобы я с тобой фла до страфного злодея?

– Бобылём иттить тоскливо, хоть Пушок рядом, да животинка неразумная, с ним живым словом не перекинешься.

Котька при этих словах презрительно фыркнул.

– Ты один, котейка не в счёт, у злодея моввет быть замок, моввет быть, давве целая гвардия в подчинении, раз он собирается захватить мир. Как вве ты собираефься его одолеть?

– То мне в подробностях неведомо. Волхвы, что разум мне вернули и силушкой наделили, сказали, что мне надо идти спасать мир от Марко Склавула. И я иду, нутром чуя, куда сворачивать. А там с божьей помощью всё получится. Да и чекан у меня есть, – указал на топорик за поясом Волька.

Машка от удивления аж глаза выпучила:

– Ну раз чекан есть, тогда без проблем, тогда точно получится целую армию одолеть. Ты просто храбрец и герой, Волька!

– Спасибо, Маша!

– И не страфно тебе?

– Разумею я, о чём глаголишь, Машуня, но покамест не довелось мне испытать сего чуйства.

Прошла минута молчания.

– Смотри, богатырь: я от своей клятвы не отказываюсь, есть у меня на то внутренние принципы, так фто с тобой до Валахии до энтого Марко я дойду. Но сравваться с ним или с его подручными я не подписывалась, так что подоввду снарувви. Я не давлю, но просто подумай, хоть это и непривычно для тебя: моввет быть, стоит добыть оруввие покрупнее и понадеввнее, фтобы, так сказать, увеличить фансы из минусовой плоскости хотя бы до нуля?

Задумался витязь, закручинился, чуял он правоту в словах рыжей спутницы. Всеволод погладил старого разбойника Пушка, сидящего у его ног, двумя руками почесал тому за ушками.

– Эх, Пушок, Пушок, что же нам делать? Идти против ворога с голыми руками, да и ещё только вдвоём? Это же действительно сумасбродство, истину глаголит Мария… – задал Всеволод риторический вопрос кошаку.

Пушок почесал задней лапой голову, скинул пару блох и ответил:

– Мне вот интересно, ты серьёзно спрашиваешь или действительно тупой? Это же должно быть очевидно даже недоумку: по пути встретятся станицы, и не одна, это же донская вольница. Там у них крепости, оружейницы – у них можно стырить меч и арбалет, можно даже ручную пищаль. Конечно, не думаю, что это особо поможет при вашей рукожопости, но это уже что-то. Тем более, с вами иду Я – а это ваш главный козырь в борьбе с Марко Склавулом. Можно сказать, всё у вас получится с божьей помощью, то есть с моей.

Всеволод был слишком поражён небывалым событием, что даже не обиделся на «недоумка».

– Агрх… Гм… Мария, ты это тоже слышала?! Он разговаривает?

Манюня за спиной Всеволода только и смогла кивнуть, неотрывно тараща глаза на говорящего кота.

– Пушок, ты что, разговариваешь?

– Мурр. В смысле: как бы да, если ты не заметил. Тем более, если прислушаться к смыслу сказанного, то и так можно было понять, что гениальные мысли в нашей троице могли прийти в голову только мне.

– А чего же ты раньше молчал?

– А ты у меня ничего серьёзного и не спрашивал! Да и надоело мне знаками общаться, ты всё равно толком жестикуляцию не понимаешь.

Рыжая плутовка с изучающим прищуренным взором медленно приблизилась к котэ и протянула свои кривульки. Котька неприязненно отпрянул.

– Чего тебе надо, человеческая самка?

– Откуда звук? Коты не разговаривают, так не бывает, – недоумевала Машка.

– Это кто так сказал?

– Наука.

– Ишь ты, грамотная выискалась! И читать-то она умеет, и про науку знает. Волька, помяни моё слово, Манька – либо шпиён, либо ведьма. Таких надо сжигать! Твоя наука, Маша, не стоит ломаного яйца…

– Ломаного грофа, – машинально поправила шибко эрудированная воровка.

– И его не стоит тоже, – продолжил Пушок. – Если брать только меня – я уже исключение из правил, которое перечёркивает многие постулаты твоей хвалёной науки. А сколько в мире чудес, которые наука не охватила своим узким подслеповатым взглядом? Но нет, вместо признания собственной ограниченности, учёные мужи предпочитают просто игнорировать всё, что не вписывается в прокрустово ложе их объёма знаний. Тьфу на них! – сплюнул кошак.

– Всё равно коты не разговаривают! – упёрлась рыжая бестия. Цвет её волос и выпирающее упрямство наводили мысль, что она Овен.

– Смирись уже. Тем более, я не простой кот, а божественный! – засветился от гордости котька.

– Пушок, – подал голос крестьянский сын, – а почто ты Пушок У., а не просто Пушок? Вот вопрос в думу втемяшился, никакоже не выметается.

Кошак смерил Вольку презрительным взглядом.

– Не дорос ты още, отрок, до столь сокровенных знаний! Однажды я поведаю тебе сию тайну. Но не сегодня.

– Ааа, знаю, разумляю… – раздался смачный зевок богатыря. – Притомился я, братья… и сёстры. Пора бы на боковую.

Маша достала шерстяное одеяло и начала укладываться на еловые пушистые лапы возле костра, куда подкинули ещё топлива, чтобы на подольше хватило.

– Смотри, Волька, – сказала девка, – одеяло одно, а спать будем под ним вдвоём, поэтому чур уговор: не приставать!

Детина с удивлением воззрился на Маньку:

– Я не сдюжу тебе докучать вопросами, ибо отойду в кемар.

– Она другое имела в виду, – противным смешливым голосом прокомментировал кот.

– Что же?

– Она боится, что ты её ночью проткнёшь, и ей будет больно.

– Ну не так фто бы больно, – смутилась рыжая, – скорее неприятно, когда без спросу…

– Почто мне пронзать тебя, Мария, коли я тебе живот сберёг?

– Ну не полностью проткнуть, а так, наполовину – наполовину шишки, – заржал котэ. – От этого она не погибнет. Может, даже на пользу пойдёт – желчи меньше станет.

– Ой, Пуфок, заткнись увве! – вспылила Машка. – Давайте спать.

Люди улеглись под одеяло, а котька свернулся калачиком в ногах богатыря. А потом открыл один глаз, плотоядно и хищно уставившись на вожделенное шерстяное одеяло, и облизнулся.

***

Солнце только-только собралось подняться в этой долготе мира и начать день, на полях густо распластался низкий туман, оставляя щедрый след в виде росы на траве. Ночные птицы отчаливали на покой, а дневные вполглаза чистили пёрышки, готовясь заголосить и поприветствовать новый день. Песня их ежедневно с древнейших времён и до скончания веков льётся весёлыми трелями, услаждает слух и дарует радость, внося гармонию красоты в это Мироздание; в щебетании и переливах небесных птах так и слышится, как они славят Господа-Создателя. Так кажется вечно блаженным оптимистам. Реалисты однозначно знают и отчётливо слышат, как птицы посредством прекрасных рулад кричат: «Жрать! Трахаться! Убивать! Спасайся, кто может!»

Бывалый котяра серо-грязного цвета сидел на булыжнике чуть впереди от спящих спутников и умывался. Его цвет не был настоящей грязью («Чистоплотность – моё второе имя!» – заявлял про себя котейка), просто в его чистые аристократические гены шотландской вислоухой породы методом суперфекундации вторгся какой-то дворовый Васька, поэтому и получился такой цвет. По этой же причине у Пушка одно ухо висело, как и положено представителю благородного рода, а второе стояло торчком, выдавая статус бастарда. На шее у него красовался узкий ошейник из чёрной кожи тончайшей выделки, на котором узорным готическим шрифтом было выгравировано «Пушок У.» Когда-то буквы были покрыты позолоченной краской, но от времени и от регулярного попадания владельца ошейника в передряги она почти стёрлась.

Всеволод проснулся от громкого и недовольного бормотания. Еле разлепил глаза: предрассветные сумерки давали достаточно света, чтобы увидеть источник беспокойства. Поперёд почти остывших углей на крупном валуне сидел Пушок, умывался и, сплёвывая шерсть, ругался:

– Я ненавижу этот мир, этот зоопарк, тюрьму, эту реальность – назови, как хочешь! И каждый день, хоть это и глупо, я опасаюсь подхватить от людей заразу и превратиться самому в человека… Мне нужно отсюда выйти, мне нужно освободиться!

Несколько секунд тишины и звуки вылизывания. Снова возглас:

– Я буду искренен с вами: я люблю этот мир. Просто я не люблю этих, как их там… мирян!

Всеволод со вздохом сел, обречённо понимая, что поспать дальше не удастся. Да и вставать уже пора, впереди путь неблизкий.

– Пушок! Что с тобой приключилось? Чего ты взыскался? Почудилось мне, будто тебе мирской люд зело не люб?

Кошак свысока поглядел на убогого.

– Мрмяу. Видимо, настал твой звёздный час, и ты, наконец, узнаешь, что означает буква «У» на моём ошейнике. Приготовься и трепещи, смертный и ничтожный!

Выражение заспанного лица Всеволода находилось на расстоянии пары световых миль от готовности и трепета.

– Ну и ладно! В общем, «У» – это сокращение от Уберменш, такова фамилия моего древнейшего благородного рода.

Кошак принял горделивую осанку и посмотрел на кожаный мешок ещё более свысока.

– Иии?..

– Мне показалось или в твоём голосе сквозит недоумение? Ты не понял? – сплюнул Пушок.

– А что мне надобно разуметь?

– Тьфу на вас, неграмотное поколение сайентофобов, не могущее прочитать ничего больше пары строчек, а запоминающее ещё меньше! Слушай сюда и учись! Чую, что со мной ты повысишь уровень своих знаний до высот, которые тебе и не снились. Уберменш – это «сверхчеловек» с одного древнего языка. В моём роду под этой фамилией рождалось множество достойнейших представителей голубой крови, лично в моём случае это прямое отображение сущности, – здесь Пушок взял эпическую паузу для усиления благоговения, которую ни Всеволод, ни уже проснувшаяся Машка не оценили. – Я – бог! Бог во плоти, спустившийся на бренную Землю для осуществления великой миссии.

– Ах, вон оно фто, – присоединилась к диалогу Манюня. – То-то я этакое необычное чувствовала и подозревала: в твоих позах, когда ты отрыгиваефь ферсть или справляефь нуввду под кустом, было фто-то боввественное. Это вертелось на языке и не давало мне покоя, но сейчас ты сам всё объяснил, теперь всё стало ясно.

– Я смотрю, кожаная, ты мне не веришь?

– А есть основания поверить, фто ты и есть тот самый Бог, который создал всю Вселенную и людей? С виду ты больфе поховв на кота, – рыжая плутовка намеренно внимательно во все глаза пялилась на кошака, высматривая просвечивающую божественность.

– Стоп! – громко отрезал сверхчеловек. – Во-первых, я не тот самый Бог, который по вашей главной религиозной книге создал Вселенную и людей, я бог помельче, и родом из другой Галактики, мы с Ним даже не земляки. Кстати, его словам про творение всего и вся я бы шибко не доверял: маркетологи любят преувеличивать, работа у них такая. Понапишут всякого… Вон на заборе тоже много чего намалёвано.

– А какой вве ты бог? Умеефь бросаться файерболами? Смоввефь сдвинуть гору? – издевательским тоном, прищурив один глаз, вопрошала Машка.

– Нет, конечно. Я же в теле кота, а коты такое не умеют. Ну, ты понимаешь: нисхождение Божественного Духа в материю, в тело местного существа предполагает наложение омрачений и ограничений физики данного мира.

– Как я поняла, кроме твоего признания, других свидетельств твоей боввественности у тебя нет?

– Пфф! – фыркнул кошак.

Дева громко и заливисто захохотала. К ней тихонько присоединился Волька, не желая обидеть Пушка.

– Смейся-смейся, презренная! Настанет день, и ты узришь всю силу и мощь божественной сущности Пушка Уберменша! Вот тогда смеяться уже буду я.

– Буду ввдать! – не могла остановить свой смех Манька.

Наскоро умывшись в реке (заметили, что во многих произведениях жанра фэнтези под рукой оказывается озеро, река или пещера, которая всегда кстати? Это очень удобно), троица двинулась дальше. Первоочередной задачей стояло найти поесть, потому что вести диалог на ходу было невозможно из-за слишком громкого голодного урчания Машкиного и Волькиного живота и сытого урчания из утробы Пушка.

Благо, что через пару часов ходу показалась какая-то маленькая деревенька с непримечательным названием Верхние Гузны; в любой стране множество таких селений с похожими «гузновыми» названиями, где иногда бывает кузница с кузнецом по фамилии Кузнецов и своей знахаркой, универсалом-двурушницей, с именем Бабка Темрюковна или даже Бабка Яговна (так её называли только за глаза, дабы не поминать и не тревожить ту самую Ягу из богов Древних).

В селе оголодавшие витязь с воровкой смогли, наконец, заморить пару сотен червяков, разжившись харчами у местных жителей. На поздний завтрак у спасателей мира была гречневая каша, крынка молока, овсяная каша, ещё крынка молока, сом варёный, пареная репа. С собой в дорогу Волька прикупил сухарей и тараньку. Оплачивал всё он, потому что у Машки, во-первых, не было денег (с её слов), а во-вторых, вчера питались за её счёт, сегодня черёд богатыря. И вообще: раз уж Всеволод вынудил Маньку идти с ним на Кудыкину гору, то и банкет за его счёт, а с неё взятки гладки – она только для компании, чтобы было с кем живым словом обмолвиться.

Обожравшиеся путники с полными сумами провизии медленно выползли на тракт и не торопясь двинулись к исполнению своей великой миссии. Следующим пунктом их назначения стоял довольно крупный хутор Алитуб, там нонче проходит ярмарка, а где ярмарка и веселье, там и люд многочисленный, и деньжатами разжиться можно, потому что до Мачинских гор путь неблизкий, а мошна богатыря потихоньку пустела.

Через полчаса пешего хода Волька с Манькой чутка растрясли животы и пошли пободрее. И дошли бы они, куда планировали, гораздо быстрее, да вдоль излучины Дона наткнулись на слегка заболоченное место, где обильно росли рогоз, камыш и, главное, ежевика. Накинулись путники на ароматную ягоду. Сначала наелись до синего языка и губ, а потом рыжая дева достала ситцевую тряпицу из своих закромов, в неё и насобирали ягод про запас – долго они не протянут, но перед сном того же дня посмаковать хватит.

Сумки свои перемётные Волька с Машкой заблаговременно оставили на сухой земле, дабы ненароком не намочить в болотистой почве. Пушок сначала шёл с ними, его было видно и даже слышно – он гонялся за бабочками и жрал каких-то жуков. А потом пропал. Охотники за ягодой не сразу заметили исчезновение котэ, поглощённые собирательством. Но потом Волька вспомнил о котьке и начал волноваться.

– Маня, ты Пушка зрила?

– Ага, видела. Серый, облезлый и наглый кот, припоминаю такого – раз в голову влезет, и век не забудефь.

– Я разумею: зрила нынче? В коло озарись – нетути котьки.

Маша посмотрела вокруг: котэ действительно нигде не было.

– Да и пёс с ним, никуда твой любимый не денется, это вв кот.

– Это не просто котька, это друг, товарищ и брат! Тем более, он разумный! – многозначительно поднял палец витязь.

– Умение говорить ещё не показатель разумности, – насмешливо заметила воришка.

Волька поднёс ко рту ладони лодочкой и гаркнул во всю Ивановскую:

– Пуууушооок!

В ответ тишина.

Маша поковыряла в ухе от временно наступившей глухоты.

– Ты бы хоть предупредил, что орать собираефься! А то так и оглохнуть моввно.

– Предваряю!

Манька заткнула уши, и над всей округой разлетелся громогласный басистый ор:

– Коооотькааа! Тыы гдеее?!

Волька всерьёз начал переживать. Он дёрнул спутницу и махнул рукой в сторону оставленных вещей.

– Я пойду до скарба, взыщу котьку. Если волишь, айда со мной, – сказал богатырь и широким шагом двинулся к сумам.

Воровка вздохнула, аккуратно закрыла тряпицей собранные ягоды и направилась следом. Когда оставленные путниками вещи оказались в пределах видимости – там же ярко виднелся и Пушок – Манька заорала благим матом:

– Ах ты, скотина ферстяная! Валенок ты помойный блохастый! Ты глянь, чего он делает?!

Богатырь тоже увидел котэ.

– А что он делает? – искренне спросил Волька.

А Пушок, покуда его сотоварищи увлеклись собирательством, своими шелудивыми лапками достал Машкино шерстяное одеяло и в настоящий момент активно его дрючил. Дрючил по всем правилам: он вцепился зубами в загривок одеялка, передними лапами перебирал, топча «самку», и похотливо-злобно мурчал. Процесс приближался к кульминации.

Машка ускорилась прямо на ходу. Подбежав, она шлепнула Пушка по его бочку и громко закричала:

– А ну брысь с моего одеяла, рукоблуд волосатый!!!

Пушок отстегнулся, но своё грязное дело он таки успел завершить: на одеяле блестели свежие объёмные капли потенциального кошачьего потомства.

– Твою мать, Пуфок! – справедливо разгневалась Маня. – Всё покрывало испачкал! Ууу, я тебя! – погрозила она кулаком удовлетворённому котейке.

Гордый котэ встал вертикально, подбоченился одной лапкой, а второй ткнул в сторону плутовки.

– Ты, рыжая курва, посмела поднять руку на мою божественность! Берегись, я тебе припомню! Теперь спи в полдрёмы и отрасти себе глаза на затылке, потому что я отомщу, и месть моя будет страшна. Ты разбудила во мне зверя!

– Не боюсь я твоего хомячка. Тьфу на тебя, Пуфок!

Подошедший витязь постарался успокоить враждующих:

– Ребята, давайте жить дружно!

– Волька, ты как хочефь, моввефь забирать свой ферстяной клубок и катиться дальфе срочно спасать мир, а я с места не сдвинусь, пока не отмою и не высуфу одеяло.

Волька лишь растерянно развёл руками:

– Пушок, друже, ну почто ты одеяти запачкал?

Котяра ехидно засмеялся:

– Вырастешь – поймёшь, а сейчас объяснять долго, придётся начинать с азов анатомии.

Машка с тяжким вздохом нарвала лопухов и вытерла кошачье бесчинство. Потом отнесла покрывало к реке и тщательно промыла пятна, использовав сорванный со стволов деревьев гриб-трутовик вместо мыла, после чего пришлось одеялу повиснуть на берёзовой ветке, пока не просохнет.

А пока в продвижении случился непредвиденный затык из-за кошачьих коварных преступлений, путники сели на свалившееся дерево в тени и принялись ждать. Разморённый после вручения дани Природе кошак вяло умылся и растянулся на траве пузиком к дневному светилу.

Волька недвижимо посидел минут пять, потом вышел на солнце и скинул рубаху, раскинув руки в сторону навстречу горячим лучам. Это было необыкновенно приятно! Он никогда такого не испытывал. В голове его всплыло слово «загорать».

– Неплохо словвён, – тихим голосом оценила Машка оголённый богатырский торс, – ефё бы мозгов в этот сосуд…

– Волька! – окликнул богатыря котэ.

– Аюшки, котька?

– Вот, кстати, про твои «аюшки». Ты разговариваешь вроде по-русски, а в то же время как-то по-старому, будто в прошлом застрял.

Потемнел ликом богатырь, вернулся, сел на землю, прислонившись спиной к стволу, глаза его заблестели, скулы сжались, а во взоре появилась неизбывная печаль. Помолчал он с минуту, глотая предательский комок в горле.

– Воистину застрял в минувшем, добрый котейка. На тридцать лет и три года застрял, покуда волхвы разум не возвертали. Оттого и глаголю я по-древнему.

– Так ты ускоряйся, что ли… А то от нас отстанешь: я вот вообще божественного происхождения, Машка, хоть и курва, тоже больно грамотная, и читать умеет, и про науку знает. Надо, кстати, подвесить её и допросить с пристрастием, откель такие знания у девки-простолюдинки.

Вздохнул витязь тяжко и поведал спутникам свою грустную историю: про то, как малым дитятем в теле взрослого пребывал, про калик перехожих, что на самом деле чудодеями оказались, про силушку богатырскую подаренную, про миссию спасти мир от злодея Марко Склавула.

Послушала Мария непростой сюжет жизненной коллизии богатыря и прониклась, ей даже стало его жалко: осознала она, что Волька не дурак, а просто малоопытный, считай, месяца не прошло, как заново родился.

– Даа, грусть-печаль, Всеволод свет Иванович, – промолвил котэ. – Нелёгкая тебе досталась судьбинушка. Горевать по этому поводу мы, конечно, не будем, потому что благословенны препятствия, ибо ими мы растём, всё развитие зачастую происходит не благодаря, а вопреки. Я некоторые опорные точки твоего раскрытия видел смутно через тонкий план, силушку и удаль твою молодецкую наблюдал воочию, они нам ещё не раз пригодятся. С безмозглостью в течение тридцати трёх лет сочувствую, но всякое бывает в жизни лысых обезьян, особенно если помнить, что жизнь в целом – боль.

Ладно, Волька, не дрейфь: я с тобой, поэтому успех неизбежен, как дембель.

– Что такое «дембель»? – спросил крестьянский сын.

– А, забудь, не забивай голову избытком информации.

Пушок и Всеволод замолчали и выразительно посмотрели на Машу.

– Теперь твоя очередь раскрывать карты: спой, светик, не стыдись! – с нажимом произнёс котька. – Ждём мелкие подробности твоей грязной и тёмной биографии.

– Ой, кто бы говорил! – отмахнулась рыжая. – Тебя ковырнуть поглубвве, там, поди, не скелет в фкафу, а целое кладбище!

– Мне много чего дозволено, потому что, во-первых, я кот, а во-вторых, божество во плоти.

– Мария, – мягко попросил Всеволод с чистой обезоруживающей улыбкой, – будь добра, расскажи о себе.

Растаяло суровое девичье сердце от искренней доброты, и рассказала рыжая плутовка про свой жизненный путь.

– С самого детства я помню себя при Волоцком монастыре, что в Ламском Волоке, в сиропитательнице. Видать, родители меня бросили, а моввет, и с голоду померли – теперь и не узнать. Так и росла сиротой среди мне подобных.

Недолго я там задерввалась, угнетала меня несвобода монастырская, мы с несколькими другими детьми убёгли на вольные хлеба. В тюрьме сейчас макароны по распорядку, а когда ты сам по себе, никто и не накормит. Так и научились и побираться, и воровское ремесло потихоньку освоили. Прибились к файке в Переяславле, там и работали.

Машка замолчала на минуту, собираясь с мыслями, инвентаризируя свои воспоминания.

– А потом то да сё, по разным городам мотались, кого в острог посадили, кого повесили или батогами до смерти забили. Я в одиночное плавание отправилась. Так привела меня нелёгкая в Успенский монастырь под Вороневвом…

– Етить твоих нижних вшей, Машута! – не выдержал Пушок. – Вот только не брехай, что в послушницы ударилась!

Манюся махнула рукой на котэ.

– Да куда мне в монафки, тем более в муввском ските? Рада бы в рай, да грехи не пускают. В Успенском монастыре грамоте обучали, не только фколяров, но и студентов. А студенты там многие не бедные: кто из дворян, кто из купцов, а были давве из боярских семей дети. Всегда было, чем у них поввивиться, если аккуратно работать и не отсвечивать.

Я там с одним пареньком сдруввилась, Васютой, сыном полкового воеводы. По военной линии представитель благородных кровей рефил не идти, вот и отправили его грызть гранит науки. Да только учиться Васюта не горел, тут-то я ему и пригодилась: мы с Васютой и статью, и ликом поховви были, только у него усы росли, а у меня нет. И я, приклеив усы и надев рясу, вместо Васюты ходила на занятия, а он по кабакам да по флёндрам прохлаввдался. Ему хорофо, да и мне он деневвку за такую слуввбу приплачивал, благо не свои и не последние. Так я несколько лет и проввила в муввском монастыре, заодно и грамоту выучила, и про науку узнала, – тут Маня показала язык котейке. – А когда Васюта учёбу закончил, подалась я снова на гастроли по городам и весям, попала под розыск и рванула от греха подальфе на Дон, откуда выдачи нет. Вас встретила, остальное сами знаете.

– Неисповедимы пути кармы… – задумчиво промолвил Пушок. – Мир и человечество идут спасать богатырь, воровка и божественное создание, – тут он ткнул себе в грудь лапкой. – Хотя, если вспомнить христианскую мифологию, то Иисус Яхвович тоже спасал мир, зависая между двумя разбойниками. Как интересно разворачивается мистерия!

Тут кошак залился диким хохотом, хотя кожаные рядом так и не поняли, над чем он смеялся.

– А вообще… Машку всегда можно вычеркнуть из уравнения как слабое звено, – добавил серый разбойник.

– Ой-ой! Больно мне надо переться за тридевять земель ради какого-то мифического спасения мира! Напомню для особо забывчивых блохастых валенков, фто я топаю за компанию не по доброй воле, а из обета.

– Ребята, давайте жить дружно! – встрял со своим побратимством Леопольд Всеволод.

Маня проверила своё покрывало и крикнула спутникам.

– Отбой привалу! Одеяло высохло, моввно выдвигаться. Если поторопимся, то к ночи успеем в Алитуб. Если повезёт, то заночуем увве под крыфей.

***

Леди Баффет, герцог Розуэлл и Бутч Баскер подъехали к военной базе Воздушного Флота Саксонии. Бутч уже издалека увидел прикреплённый к причальной мачте цеппелин, и с тех пор не затыкался, расточая комплименты гению человеческой мысли и издавая восхищённые возгласы.

Они только прибыли, Френсис галантно открывал дверь паромобиля для Элеонор, а Бутч уже стоял далеко впереди, присвистывал и причмокивал.

– Френсис, Элеонор! Вы только посмотрите на этого красавца! Это же чудо! Всего за семь дней мы пролетим порядка семи тысяч километров – это просто уму непостижимо!

Бутч развернулся, подбежал к своим товарищам, активно жестикулируя, указал на дирижабль, будто девушка с кавалером сами его не видели.

– Мы будем сидеть, лежать, стоять, а в то же самое время будем парить в небесах, как птицы! – колумбиец разгонялся до своей привычной экзальтации, он уже пританцовывал ногами, не в силах устоять на месте. – Вы только представьте себе каких-то сто лет назад: не было паровых двигателей, не было воздушных шаров, не было железных дорог. Люди на гужевых повозках отправились бы в дорогу и те же самые семь тысяч километров пересекли за несколько лет!

– Здесь ты явно преувеличиваешь, Баскер: лошадь с телегой движется не настолько медленно, – возразил саксонец. – Думаю, с известной долей допущения, с учётом непредвиденных задержек, можно сказать, что такое путешествие заняло бы полгода.

– Чёрта с два! – воскликнул Бутч. – Чем дольше поездка, тем больше её продолжительность. Посуди сам: в дальней дороге приходится тратить время на добычу пропитания, на готовку, останавливаться с ночевой, нужно дать время отдохнуть лошадям, кто-то заболеет, кто-то умрёт, кто-то забеременеет, потом непременно нападут бандиты! – брызгал рассудительными фантазиями заморский гость.

Френсис благоразумно не стал продолжать спор, переведя разговор в другое русло.

– Баскер, а ты ранее не летал на дирижаблях?

– Нет, только на аэростате.

Герцог снисходительно улыбнулся, как умудрённый сединами старец. Он уже не раз бывал на дирижаблях различных конструкций.

Троица взяла багаж и направилась к причальной мачте, где их встретил командир судна. С твёрдой выправкой, гладко выбритый, в чёрном офицерском бушлате, под которым виднелась белая рубашка и чёрный галстук, командир транслировал непоколебимую уверенность и надёжность.

– Капитан Хьюго Прусс рад приветствовать вас для полёта на «Короле Георге».

По привычке Хьюго дёрнул рукой для отдания чести, но вспомнил, что перед ним гражданские, поэтому ограничился приветственным рукопожатием.

На голове капитана была надета чёрная форменная фуражка с золотой тесьмой и кокардой. Слегка выпирающий подбородок указывал на сильную и даже упрямую личность, но глаза его как будто всё время улыбались.

– Господа, должен вам немного рассказать о технике безопасности во время полёта, а заодно о характеристиках нашего цеппелина. Длина несущей газовой оболочки девяносто пять метров, крейсерская скорость семьдесят километров в час, под оболочкой гондола с каютами для экипажа и для вас. Заранее прошу извинить за отсутствие некоторых удобств, всё-таки это военный цеппелин, созданный с целью боевых операций…

– Всё хорошо, капитан Прусс, – перебила его Элеонор, включив свою самую обаятельную улыбку. – Мы летим на розыски моего пропавшего брата, а не на увеселительную прогулку.

– Да, мисс Баффет, меня ввели в курс дела. Примите мою поддержку. Мне знакомо, как терять близких. Продолжу: также в гондоле у нас сзади грузовой отсек для угля, запасов воды и провизии, в пути планируется совершить две кратковременные остановки – топлива нам хватит туда и обратно, а вот воду придётся пополнять. А заодно успеете прогуляться по земле во время стоянки.

Капитан Прусс на секунду задумался.

– Летим с минимальным составом команды, я и ещё пять человек, поскольку полного приземления совершать не собираемся. Цеппелин заполнен водородом, поэтому курить в полёте категорически запрещено! Если у вас есть с собой спички или зажигалка, прошу отдать мне на хранение. Я вам выдам во время остановки.

– Нет, ничего такого нет, капитан, – тут же излишне бодро ответил Баскер.

Элеонор, зная о вредной привычке Бутча дымить сигарой, пристально и с укоризной на того посмотрела и протяжно сказала:

– Бууутч!

– Да, Элеонор, чего тебе? – спросил фермер, неотрывно глядя на командира честным невинным взглядом.

– Я знаю, что ты наверняка взял с собой сигары и зажигалку.

– Я уже бросил курить! – скороговоркой выпалил Бутч.

– Баскер! – в один голос выпалили леди и герцог.

– Ну ладно, ладно… – сдался колумбиец, хороня свою надежду втихаря покурить в туалете. – Ваша взяла.

Бутч достал спички и с понурым видом отдал капитану.

– А сигары я оставлю. Их же можно хотя бы жевать, не зажигая?

– Можно, – подтвердил Хьюго. – Прошу на посадку.

Пассажиры бросили ещё один взгляд снизу на чудо техники – сам цеппелин был выкрашен в тёмный оливково-коричневый цвет, поверх которого более светлым тоном нанесли эмблему Воздушного Флота Великой Саксонии – и направились в причальную мачту. Подъём на верхнюю швартовую площадку причальной вышки осуществлялся с помощью электрического лифта, ремни которого слегка поскрипывали. Гости погрузились в свои маленькие каюты, где была только узкая кровать, вешалка и крохотный светильник, питающийся от угольного электрогенератора. Экипаж метнулся отцеплять швартовые стропы, капитан Прусс занял свое место у руля судна. Двигатель заработал на полную мощность, матросы подкинули в топку ещё угля, цеппелин взял курс на север. Даже с земли можно было услышать громкий крик Бутча при старте:

– Их-ха!!!

Маршрут миссии был проложен до Королевства Свальбард, до её столицы Лёренског, где была оборудована причальная вышка, и там можно было совершить остановку. После чего планировалось двигаться строго на восток по одной широте до Сицзана с ещё одной остановкой на севере Ганараджи.

Двое суток летел дирижабль до Свальбарда. Капитан Прусс рулил и отдавал короткие команды, корректируя действия матросов, больше для проформы, потому что весь экипаж был опытный, не первый раз в небе и в боях, знал все свои обязанности, как пять пальцев. Один из матросов почти не отходил от плиты в камбузе – маленькой комнатке с электрической плиткой, готовя на девятерых человек. Меню было согласно армейскому пайку без изысков: мясные консервы, каши, чай с сахаром, галеты, которые сменялись сухарями, яйца вкрутую, толстые куски сливочного масла (все армии мира парадоксально и маниакально обожают пичкать солдат этим продуктом), сало и сыр. Для пассажиров капитан дал команду открыть консервы с джемом.

Элеонор Баффет читала «Моего любимого барона» в стотысячный раз, явно намереваясь в буквальном смысле протереть в нём дыру своими изящными пальчиками. Ещё она грустила по Генри, тут же воодушевляясь и надеясь, что их путешествие окажется успешным и брата всё-таки получится спасти.

Бутч первые несколько часов почти безотрывно пялился в иллюминатор в своей каюте, радуясь как ребёнок, ощущая себя птицей в небесах, а потом его тяга к курению, невозможная к удовлетворению в настоящих условиях, стала огромной и превратилась в хищного зверя, отчего настроение испортилось хуже некуда. Бутч начал ворчать что-то нечленораздельное, да так и не затыкался. В конце концов, он достал свою сигару, засунул в рот и принялся её неистово посасывать и пожёвывать, отчего никотин хоть немного попал на слизистую, и ему полегчало, на тысячную долю процента.

Френсис Розуэлл писал в дневник размышления и события, намереваясь однажды издать свои мемуары. В его кругу считалось правилом хорошего тона опубликовать книгу со своими очень умными и важными мыслями, которые, возможно, никто и не прочитает. Главное, чтобы было.

К исходу вторых суток пассажиры довольно измаялись, хотелось уже пройтись по твёрдой поверхности. Всё приедается, и даже чудо полёта через какое-то время становится обыденным. Для Бутча и вовсе каждый час делался всё более жуткой пыткой. Тяжело иметь страсть и не иметь возможности её насытить.

Наступил долгожданный миг. Капитан корабля объявил, что цеппелин «Король Георг» прибывает в Лёренског.

Бутч выпросил у Хьюго спички, выскочил самым первым, нетерпеливо суча ногами. Всё-таки ему пришлось подождать Элеонор с Френсисом, чтобы вместе спуститься по мачте вниз.

– Капитан Прусс, сколько будет длиться стоянка? – спросила леди.

– Два часа с лихвой хватит, чтобы пополнить запасы и проверить лётные системы.

– А можно мы погуляем три часа?

Командир ухмыльнулся.

– Хорошо, жду вас через три часа. Но не дольше, у нас расписание. Кстати, советую одеться потеплее, здесь север, на улице почти ноль градусов.

– Спасибо, капитан, мы захватили зимнюю одежду. А дольше мы и не задержимся, мне тоже не терпится увидеть брата.

Как только троица спустилась с мачты, колумбиец заорал от счастья, распугав пасшуюся неподалёку стайку голубей, и наконец-то задымил сигарой.

– Господа, куда пойдём? – кокетливо спросила Элеонор.

– Я предлагаю, – ответил Розуэлл, – найти какой-нибудь ресторан или таверну. На армейском рационе прожить, конечно, можно, но я бы сейчас не отказался от свежего мяса, супа и вина, лучше всё вместе.

– Суп – отличная идея, Френсис! После сухих галет и каш хочется поесть первое блюдо. А ты что будешь, Бутч?

Баскер продолжал дымить, не вынимая сигару изо рта.

– Я съем всё, но больше всего хочу пива!

Неподалёку оказалась городская пешеходная улочка, на всём протяжении которой было предостаточно всяческих заведений общепита. Не мудрствуя лукаво, путешественники зашли в первое попавшееся и не прогадали, наткнувшись на богатое меню и отличное обслуживание.

Обед, даже скорее второй завтрак, прошёл знатно и, главное, вкусно. Герцог Розуэлл с мисс Баффет выпили красного вина родом с острова Кирнос в Срединном море. А Баскер выпил аж две кружки местного пива. Они вышли на улицу, наслаждаясь настоящим моментом жизни. Бутч курил уже вторую сигару, планирую усосаться никотином до одури перед долгим перерывом. После сытной пищи даже холодная погода уже не казалась таковой, всем стало хорошо, тепло и уютно.

Тут Элеонор услышала тихое мявканье у себя под ногами и посмотрела вниз: о её сапожки тёрлась очень красивая и ухоженная с виду гладкошёрстная кошечка. Один только хвост её был пушистым, который кошка то распускала, то собирала в более тонкую версию.

– Ой, господа, посмотрите, какая чудесная киса! Кис-кис!

Леди Баффет взяла киску на руки и начала наглаживать, кошка благодарно заурчала.

– Смотрите, у неё ошейник, здесь даже имя указано – «Пушка Б.»

– Да, красивая кошка, прямо как породистая, – подтвердил Розуэлл. – И она не выглядит бездомной, тем более этот ошейник ей кто-то повесил. Странное имя – Пушка Б…

Баскер искоса взглянул на животное.

– Кошка, конечно, красивая… Но я предпочитаю собак, они как-то надёжнее. Кстати, Элеонор, если хочешь, я подарю тебе бойцовскую собаку, привезу из Конфедерации, как вернёмся.

– Спасибо, Бутч, мне всё-таки больше по душе кошачьи. Киса-киса, а где твоя хозяйка или хозяин?

– Мур-мяу, – ответила Пушка и потёрлась об Элеонор.

Мисс Баффет хотела отпустить кошку, чтобы та шла обратно к себе домой, но Пушка ни в какую не хотела уходить, она просто не отлипала от леди, будто признав в ней свою хозяйку. Элеонор даже вернулась с кошкой в кафе и поспрашивала, не знает ли кто эту кошку и её хозяев. Никто, увы, не знал, животное видели впервые.

– Похоже, Пушка, тебя придётся брать с собой, – проговорила баронесса, выйдя наружу. – Ты мне слишком понравилась, чтобы я тебя бросила.

Киса благодарственно промявкала.

Тут добрая и мягкая кошечка внезапно взревела белугой, распушила хвост трубой и бросилась в лицо стоящему рядом Розуэллу, тот от неожиданности грохнулся плашмя наземь.

– Ааа! Какого чёрта! – он пытался оторвать от себя Пушку, но не получалось, та не выпустила когти, поэтому не оцарапала Френсиса, но держалась всё равно крепко. – Элеонор, помоги…

И только Бутч успел заметить, что в тот самый момент, когда Пушка свалила Френсиса, на уровне головы, где он стоял, в деревянное перекрытие здания вонзился маленький духовой дротик. Он за доли секунд проследил за предполагаемым началом полёта дротика и увидел там ассувата с короткой трубкой, которую тот подносил ко рту, намереваясь повторить атаку.

– Ложись!!! – крикнул Бутч и напрыгнул на Элеонор, повалив её наземь. Тут же поверх них воткнулись два дротика.

– Урою гниду! – пообещал ковбой и бросился зигзагами к неизвестному врагу.

А тот уже улепётывал, сверкая пятками.

Бутчу пришлось выплюнуть свою драгоценную сигару и мчаться во весь опор. Судя по габаритам, ассуват впереди был невысокого роста и сухопарый. Это означало, что бегает он явно лучше Бутча, который весил намного больше, курил последние два часа, как паровоз, и ещё, откровенно говоря, обожрался и оппился в ресторане, добавив ещё пару-тройку килограмм веса в своё пузо. По прикидкам фермера, его выносливости хватит максимум на две минуты, после чего он просто свалится и умрёт, как загнанная лошадь. Поэтому, когда коротышка впереди повернул направо за угол здания, Бутч свернул ещё раньше, намереваясь выскочить наперерез. В узеньком переулке ему на счастье встретились верёвки с висящим на них бельём для просушки. Можно было бы достать пистолет, но на улице прогуливалось слишком много людей, поэтому сия мысль была отброшена. Про себя благодаря всех богов, ковбой на ходу сорвал верёвку и намотал кругом на предплечье. Выскочив на улицу, он увидел бегущего слева ассувата. Бег не был коньком колумбийского фермера, но он с детства вырос среди лошадей, несколько раз участвовал в родео и управлялся с лассо, как со своим вторым хвостом.

Бросок. Есть! Верёвка крепко скрутила беглеца. Бутч слегка напрягся и подтянул легковесного ассувата поближе. Тот в неудобной для себя позиции потерял котелок с головы. Если вас протащат волоком по каменной брусчатке, вы тоже много чего растеряете – остатки уважения, например.

Вражина, связанный по рукам, выглядел мелким, понурым и безобидным. Бутч даже слегка расслабился и постарался перевести дух. Но отдышаться он не успел, потому что ассуват слишком необычно резво начал освобождаться от пут, проявляя чудеса гибкости. Ковбой встал в привычную боксёрскую стойку, намереваясь отключить гиперактивность злодея. Желтолицый хмуро взглянул на белого исподлобья. И тут случился исторический момент, когда саксонский бокс встретился с неизвестным сицзанским боевым искусством, и даже масса тела не порешала: узкоглазый с молниеносной скоростью врезал по коленям Бутча сбоку, а когда тот, охнув, слегка присел, втащил ему ногой в подбородок. У колумбийца слегка потемнело в глазах и загудело в голове. Будь ты хоть негр преклонных годов… А нет, это из другой оперы. Будь ты хоть мускулистый здоровяк с весом за центнер, но когда тебе с прыжка бьют ногой в челюсть – это ощутимо.

Когда Баскер пришёл в себя, рядом валялась бельевая верёвка и котелок. Самого нападавшего и след простыл.

Элеонор с Френсисом стояли на том же месте возле ресторана. Вид у герцога был всё ещё ошарашенный, он с трудом осознавал, что только что чудом миновал смерти. И это чудо зовут Пушка, которая сейчас щурилась и мурлыкала в нежных руках леди.

Бутч подошёл к саксонцам, вытащил окурок сигары изо рта и потушил.

– С днём рождения, Френсис! Надеюсь, ты уже поблагодарил кису за своё спасение?

– У меня есть некоторые сомнения, что Пушка сделала это целенаправленно. Возможно, у неё был просто припадок, и она бросилась на меня из своих кошачьих побуждений.

– Ага, – пробасил колумбиец, – именно в момент атаки… Не верю я в такие чудесные совпадения. Поэтому предлагаю купить кисе рыбки или ещё чего, что они там едят. По поводу атаковавшего докладываю: ассуват, мелкий, желтолицый, узкоглазый, хорошо плюётся из духовой трубки и, – Бутч потрогал челюсть, – отлично пинается ногами. Убежал. Предполагаю, Элеонор, что этот наёмный убийца был по наши души от похитителя Генри.

– Да, я тоже так думаю… Иначе не могу предположить иных причин, кто бы мог желать нам смерти.

– Вот только откуда этот Марко Склавул узнал наш маршрут передвижения?.. Пока это остаётся загадкой. Ещё в пользу этой версии говорит раса нападавшего: ассуваты у нас живут только в Нихоне и Сицзане. С Нихоном у нас никаких тёрок не было. А с Сицзаном понятно.

– Теперь нам надо быть предельно осторожными! – воскликнул Френсис и потрогал свой револьвер в кармане. – Не зря мы взяли с собой оружие, оно нам пригодится.

– Ага, и ты им прекрасно воспользовался! – расхохотался Бутч. – Я лично и не доставал ствол, опасаясь попасть в людей. Кстати, напомню, что взять побольше оружия – моя идея. Фрэнки, сходи, возьми Пушке рыбки, она заслужила. Нам уже пора возвращаться.

Так в составе экспедиции по розыску и спасению Генри Баффета прибавился ещё один полноправный участник. Кисоньку угостили свежей рыбкой, которую она с удовольствием съела, также взяли ещё одну с собой, а про запас купили вяленого мяса. В качестве отдельного лакомства Элеонор захватила для Пушки молока в стеклянной бутылке, которую кок на камбузе потом прокипятил для долгохранения.