Хранители историй: фиолетовый Марс
История Моруна
В комнате было темно. Морун взял в руки телефон, лежавший рядом. Четыре часа утра.
«Давно я не просыпался так рано… – подумал он. – В девять часов вечера я тебя буду ждать на лавочке около входа в парк, не опоздай», – прогремел голос в голове так, что Морун сразу же откинул мысли о сне.
Сердце билось очень быстро, всё тело дрожало. Немного отойдя от этого, он встал, открыл медленно дверь, чтобы ручка издавала меньше шума. Высунув голову в коридор, он осмотрелся по сторонам. Никого не было.
«Фух, в этот раз мать не уснула в коридоре». Едва его нога шагнула в коридор, как бутылка тут же была толкнута. Звон прошёл будто по всей квартире и эхом вернулся назад. Морун застыл на месте, задержав дыхание и проговаривая про себя, чтобы сердце, звучащее в его ушах, тоже перестало издавать звуки. Через минуту он понял, что остался незамеченным.
«Мать, походу, сильно напилась, её и танк не разбудит, наверное». Он продолжил осторожно выходить из комнаты, перешагивая бутылки.
«Что-то в этот раз она слишком много выпила, четыре бутылки не пойми чего. Когда же ты сдохнешь уже и оставишь меня в покое?» – злость накрывала его, которую он пытался заглушить мыслями о Кусванне. «Надо бы сегодня за ней понаблюдать, давно я этого не делал», – тихонько посмеявшись в слух подумал он.
Зайдя на кухню, Морун увидел на полу отблеск ещё трёх бутылок. Он осторожно начал набирать воду в кружку, открыв кран так, чтобы вода лилась тонкой струйкой. Дождавшись, пока ёмкость полностью заполнится, закрыл кран и выпил всё до дна за пару глотков.
«Всё равно не уснуть, пойду гляну, что на улице происходит в это время хоть». Выйдя на балкон, он выглянул в окно. На улице было тихо, ни ветра, ни людей, никого и ничего. Будто весь мир замер на время пришедшей тьмы.
Простояв так примерно полчаса, Морун решил пойти в комнату. Но тут в коридоре послышались шаги.
«Блять, мать, если меня заметит, убьёт, она просто ненавидит, когда я по ночам хожу». Звон катящейся бутылки прозвенел по квартире. Задержав дыхание и присев за стенку балкона, он вслушивался в каждый звук. Шаги приближались. Послышался звук выключателя и открытия двери.
«В туалет пошла, хоть бы на кухню не зашла, сука». Как Морун и боялся, после туалета она зашла на кухню и, увидев открытую дверь балкона, подошла и закрыла её.
– Да пиздец… – прошептал он.
Резко прозвучал стук по стеклу пальцем, потом еще и еще. Морун, подняв голову, увидел мать, которая сказала:
– Не хочешь спать, сука, у себя – значит, будешь спать здесь.
Проговорив еще что-то неразборчивое, она развернулась и ушла.
На улице уже начинали петь птицы. Он встал, чтобы поглядеть на них, но не увидел ни одной. А они все пели и пели.
Моруна накрыли воспоминания пятилетней давности. Тогда в его жизни все было хорошо: мать не пила, а наоборот, была трезвенницей до мозга и костей. Отец же пытался ее спаивать, будто для него это был вызов. От воспоминаний сразу стало тепло на сердце. Хорошие дни были тогда – будто свет солнца теплее, трава зеленее, а мир красочнее. Ему было лет двенадцать или тринадцать.
И все разрушилось в один день – двенадцатого июня. Эта дата отпечаталась в его голове навсегда.
В последние месяцы отец Моруна, Каврий Рси, был какой-то странный – будто перестал получать удовольствие от жизни. Но в тот день он был навеселе, словно грусть его отпустила, и он снова начал радоваться жизни. Каврий сам приготовил всем еду, сделав сыну порцию котлет и макарон больше, чем себе и жене.
Мать ушла на работу, а он целый день, счастливый, занимался домом: перебирал вещи, гладил их и раскладывал по полкам. Морун с радостью помогал ему.
Пообедав, отец взял чемодан и, закрывшись на время в комнате, вышел с ним в коридор. На вопрос сына, зачем ему чемодан, он ответил, что у него отломалась ножка и его надо отнести в ремонт.
После того дня Каврия Рси больше никто не видел. Полиция ничем не помогла: отца в последний раз заметили с какой-то женщиной на вокзале, после чего след оборвался.
Мать злилась на отца с каждым днем все сильнее. Сначала она немного выпивала по вечерам, потом – все больше. В итоге бросила работу и начала ходить по мужчинам, иногда приводя их домой. Всю ненависть к бывшему мужу она вымещала на сыне – избивала и наказывала за малейшие проступки. Она установила свои правила: что можно, а что нельзя.
Когда Морун попытался высказаться о ее образе жизни, она сломала ему руку скалкой. В больнице Тринна, так ее звали, сказала, что он упал с лестницы. Морун пытался объяснить, что это она его избила, но мать настаивала на своем: мол, он трудный ребенок и все выдумывает. Врачи поверили ей.
К кому бы Морун ни обращался за помощью, никто не верил ему. Все верили Тринне – ведь для окружающих она была хорошей матерью с трудным ребенком, которого бросил отец.
Солнечные лучи начали бить в глаза. Вытирая слезы от воспоминаний, он встал и начал стучать в дверь. Через какое-то время пришла мать и выпустила его.
– В следующий раз я тебя выпущу только через неделю, сученыш, – сквозь зубы проговорила она и ударила его по щеке.
Морун ничего не ответив, просто пошел к себе в комнату. Там он лег на кровать и посмотрел на часы. Шесть часов тридцать семь минут. «Через минут двадцать выйду и пойду типа в школу, а сам буду просто гулять до конца дня… Хм, или мне выйти и подождать, пока она не уйдет к какому-нибудь своему мужику, а сам втихаря посплю днем, а вечером пойду следить за Кусванночкой. Отличный план. Мать обычно в четверг ходит к нему и проводит у него время до утра, даже и не узнает, что я в школу не ходил. Вот это я гений». Улыбнувшись, Морун начал собираться. Неожиданно для себя он обнаружил рюкзак, который еще вчера кинул около подъезда и который, как он думал, украл кто-то. «Походу, мать притащила».