Царский подарок

© Дорош Е., 2025

© Оформление ООО «Издательство „Эксмо“», 2025

Посвящается городу, давшему мне так много

Неслучившийся подарок

Афанасий Федорович вбежал в приемные покои губернатора, задыхаясь. Секретарь тотчас вскочил и выпучил глаза.

– Господин коллежский асессор!

Болван! Так и не научился делать в присутствии начальства приличествующий вид!

Понимая, что выглядит странно и несолидно, Афанасий Федорович злился и искал, на ком сорваться.

– Николай Иванович у себя? – спросил он, пытаясь выровнять дыхание.

– У себя-с.

– Так доложи, дубина стоеросовая! – гаркнул Тухачевский.

Секретаря как ветром сдуло.

Через мгновение из кабинета выбежал Кочетов и, взглянув на предводителя дворянства, выпучил глаза точь-в-точь как секретарь Пузырев.

– Господи, Афанасий Федорович! – всплеснул он руками.

Не дав губернатору засыпать его вопросами, Тухачевский схватил Кочетова за рукав и почти затолкал обратно в кабинет.

– Да что случилось-то, господин Тухачевский? – попытался сопротивляться губернатор.

– Тише, умоляю, – прошептал Афанасий Федорович, запирая за собой дверь кабинета.

Прислушавшись, не припал ли секретарь к замочной скважине, он повернулся к губернатору.

– Посольство уже выехало?

– С ночи в пути, – недоумевающим тоном отозвался Николай Иванович.

– Надобно вернуть. Посылайте нарочного.

– Да что произошло в конце концов? – прошипел губернатор, белея лицом.

– Вчера ночью император Павел Петрович преставились.

С минуту губернатор оторопело смотрел на предводителя.

– Нельзя мешкать, Николай Иванович, – взял его за плечо Тухачевский. – Ежели мы сейчас со своим подарком…

– Да как же? Да с какой стати ему умирать понадобилось?

Тухачевский притянул к себе Кочетова и прошептал в самое ухо:

– Не своей смертью будто бы. Заговорщики.

Николай Иванович на мгновение закрыл глаза. Ужас какой! Даже представить этакое страшно! Но Тухачевскому можно верить на слово! Кто-кто, а Афанасий такие новости завсегда первым узнает. Тем и полезен.

– Пресвятая Богородица, спаси и помилуй мя!

Дрожащей рукой Николай Иванович перекрестился и, взяв себя в руки, решительно шагнул к двери.

– Тотчас капитана Власова ко мне!

Тухачевский отошел к окну и стал смотреть, как по утоптанному грязному снегу как раз напротив губернаторской канцелярии народ спешит на другой берег Волги. Пока вглядывался, посыпал мокрый снег, и картина сразу будто пеленой подернулась. Даже ближнего высокого берега не стало видно в мутном мареве мартовского утра.

Да, паршиво начинается тысяча восемьсот первый. Зима была мерзкой, а теперь кажется, что и весна будет не краше. Кто знает, что их ждет впереди. Эх, Кострома-Костромушка, сколько бед тебе еще пережить доведется.

– Костовстреха, одним словом, – прошептал предводитель дворянства и тяжело вздохнул.

Возок несся по московскому тракту почти без остановок. Хоть и скакала рядом вооруженная охрана, а все ж таки береженого, как известно, бог бережет. Шутка ли! Подарок самому императору везут! Поэтому, несмотря на отвратность мартовских дорог, скакали что есть мочи и останавливались лишь на короткое время: по малой нужде сходить.

Лошадей собирались менять уже под Переславлем, а пока нахлестывали этих, гнедых да быстрых.

Неожиданно послышались крики, в окошко возка постучали.

– Ваше сиятельство!

– Что еще? – крикнул через стекло Петр Петрович.

И зыркнул глазом. Чего, мол, балуешь!

– Гонится за нами кто-то! – крикнул начальник конвоя и указал назад.

Приоткрыв дверцу, Петр Петрович высунулся и всмотрелся в серую снежную муть позади.

– Что? – дернул его за рукав шубы митропо лит.

– Не разберу.

– Приказания какие будут, ваше сиятельство?

– Да погоди ты! – прищурился Петр Петрович, славившийся острым зрением. – Это вестовой вроде или нарочный! Гляди: лошадь казенная и форма… вроде как из губернаторовой охраны… подождать надобно, вдруг важное что передать забыли.

– Всем глядеть! – заорал подпоручик.

Петр Петрович откинулся в глубь возка и перекрестился.

– Да чего там? – снова сунулся отец Иоанн.

– Нарочного губернатор за нами послал. Догонит, узнаем, что за нужда такая приключилась.

Доскакав, всадник спрыгнул с коня и рванулся к губернаторскому возку.

– Стой! Куды? – преградила путь стража.

– Срочная депеша! – задыхаясь, крикнул тот.

– Пустите, – махнул рукой Петр Петрович, приоткрывая дверцу.

В возок тотчас залетел злой ветер и стал перебирать мех на шубе. Даже ушастый парик, и тот шевельнулся на голове.

Нарочный подошел, расстегивая сумку.

– Господин губернатор велели догнать и срочно передать.

– Стой тут, – все еще не понимая, с какой стати Кочетову потребовалось посылать депешу, приказал Петр Петрович и, закрыв дверь, сорвал губернаторскую печать.

Митрополит пересел на его сторону и приник головой.

– Что за оказия?

Шевеля губами, оба прочли записку и посмотрели друг на друга.

– Господь Всемогущий, – прошептал митрополит затвердевшими губами.

У Петра Петровича губы, напротив, вдруг мелко затряслись.

– Это что же получается? Это, батюшка ты мой…

– Бережет нас Господь, – прошептал митрополит и припал губами к наперсному кресту. – Вовремя до Николая Ивановича весть дошла.

– Как пить дать, – перекрестился следом Петр Петрович. – Впросак попали бы с этим подарком, ежели явились бы…

– И не говорите. Особливо учитывая обстоятельства.

– Апоплексический удар, сказано.

– Оно конечно. Апоплексический, знамо дело. Только…

– Тише, отец Иоанн.

– Да чего тише? Не приведи господь, конечно, но нас могли и в тюрьму с нашим подарком…

– Тьфу! Тьфу! Тьфу! Что вы такое говорите, батюшка?

– Мне тамошние порядки известны. Немало поездил с епископом. Навидался. Надобно назад ворочаться.

Петр Петрович хотел было отдать приказ и вдруг подумал: а точно ли все так, как доложили губернатору. Может, враки?

– Погоди, отец Иоанн. Ты посиди маленько, а я ноги разомну.

Яшка, ехавший рядом с кучером, почувствовав через овчину тулупа тычок палкой в крышу возка, соскочил и, расторопно расчистив от грязи и налипшего снега ступеньку, помог сойти.

Петр Петрович разогнулся, потирая поясницу, и взглянул в небо. Темное, густое, того и гляди то ли снег повалит, то ли ливень начнется.

Ох, не любил он март! За мрачность, за то, что никогда не знаешь, чего от погоды ждать. То солнышко пригреет, то мороз ломанется, и именно тогда, когда надумаешь шубу в сундук прятать. Вот и сегодняшние вести совершенно в том же духе. То ли горевать по усопшему, то ли радоваться. С одной стороны, от Павла Петровича одна ерунда, прости Господи, по всей России-матушке который год идет. Устали уже от императорских выкрутасов. А с другой – уж больно неожиданно все. Ежели не поверит народ, что своей смертью царь помер, может и бунт случиться. Да похуже Пугачевского!

В Петербурге посольство от Костромской губернии ждали. Не только свои – епископ Евгений, выехавший в столицу задолго, и представители родовитых костромских семейств. На встречу с государем обещались прибыть верхушка Московского патриархата и министры, среди коих были те, встречи с которыми Кочетов добивался едва ли не дольше, чем возможности вручить подарок императору Павлу.

Если сегодняшняя весть окажется зряшной, каково будет всем им?

Другой раз и на порог не пустят.

А если все так, как сказано в записке, написанной торопливо и с ошибками, то…

То лучше пересидеть лихие времена дома. За печкой. Авось пронесет.

Петр Петрович походил туда-сюда еще малость и залез в теплое нутро возка.

– А с подарком что делать? – пригорюнился митрополит, когда тронулись в обратный путь.

– Да кому он теперь нужен! – бросил в сердцах Петр Петрович и, тут же спохватившись, добавил: – Однако беречь его следует как положено. Вещь, сам понимаешь, весьма ценная.

Оба посмотрели на обитый черной буйволовой кожей сундучок под лавкой.

– И куда теперь эту бесценную девать, – пробормотал митрополит, пряча себя в теплой волчьей шубе.

– Ужо решим, как вернемся, – ответил Петр Петрович, ежась от налетевшего и проникшего в щели возка мартовского ветра.

Ему было обидно, что сорвался такой удобный случай показать себя. Быть представленным императору Павлу Первому – давнейшая потаенная мечта. Не всякому чиновнику для особых поручений такое даже во сне снилось, а у него прямая возможность была.

Была, да сплыла. Не случился подарок.

– Поспешай! – крикнул возница, стегая выносную.

Лошади побежали ходко, дружно натягивая уносы.

Им тоже хотелось побыстрей попасть домой.

Норка для двоих

Давненько Палычу не попадалось место, столь подходящее для жизненного пристанища в любое время года. Надыбал он его случайно. В позапрошлом году долго не мог приткнуться на зимовку так, чтобы и тепло, и безопасно, и сытно. Летом с этим делом проблем не было. Как говорится, под каждым кустом уж готов и стол, и дом. А вот зимние стойбища в городе подыскивались тяжело. Собратья обычно в это время подаются на закрытые дачи. Выбирают участки попроще, чтобы не словить проблемку с полицией, и вперед! В дорогие дома и зимой частенько наведываются хозяева.

Неугомонные! Не сидится им в городе! Надо обязательно припереться на дачу! Шашлыки начнут жарить, дух такой, что взвоешь! Однажды возле такой дачи терся и не стерпел – отважился подобраться к жаровне, что стояла за домом, и схватить шампур с нанизанными на него вперемежку с кольцами лука смачными кусочками свинины. От воспоминаний о том пире до сих пор слюнки текут. Однако второй раз такой номер не прокатит, это он понимал, поэтому загородные жилища всяких олигархов старался обходить десятой дорогой. Другое дело дачки честных тружеников. Они закрывались на всю зиму и потому пользовались среди бомжацкой братии особым спросом. Выбирали, конечно, с отоплением, желательно печным. Бывало, за крепкие и теплые дома драка шла. Порой и он проводил в таких холодное время, но чаще старался остаться на зимовку в Костроме. Ну не деревенский он житель, что поделаешь!

И вот два года назад прибился он к одной бабешке, тоже бомжихе со стажем. Та и показала ему чудное местечко на Лесной. Когда-то давно в здании на углу был мукомольный завод. Заводец, понятное дело, приказал долго жить, а крепкое здание осталось и было пущено под всякие, как говорила его Валюшка, «охфисы». Рядом повырастали жилые дома – один краше другого, – которые все строились, строились и никак не могли достроиться. Что-то не так с подземными водами, разузнала бойкая Валюшка. На что Палыч ей авторитетно отвечал: по-другому и быть не могло, ибо подо всей Костромой скрываются реки, когда-то загнанные властями под землю. Там, где теперь «Сковородка», текла полноводная Сула, по площади Конституции, местность вокруг которой много лет назад называлась Замостьем, – река Черная, а у Татарской слободы в нее впадала Субботка. И это еще что! На перекрестке Горной и Лесной и поныне стоит дом, у которого выходили наружу аж семь ключей. Весь город за водой ходил. Бочками возили!

– Батюшки святы! – ахала впечатлительная Валюшка, и Палычу это нравилось.

– Твои строители, видно, в школе плохо учились, а то бы знали, где можно строить, где нет, – со знанием дела говорил он подруге.

Другим несомненным преимуществом облюбованного места была близость Вознесенской церкви, когда-то претерпевшей немало бедствий от советской власти. Сперва отдали ее под общежитие портовых грузчиков, потом под склад и столовую для рабочих мельничного завода. Чтобы здание не напоминало храм, власти уничтожили пятиглавие и разрушили колокольню. А в пятидесятые все, что еще осталось, переделали в жилой дом.

Но это дела прошлые, а при новых порядках в церкви снова шли богослужения, а значит, им с Валюшкой можно было кормиться подаяниями.

О самом жилье и говорить нечего! Теплая норка со всеми удобствами и как раз для двух квартирантов!

Даже высокообразованный Палыч не мог сказать, откуда почти в центре города взялось подземное жилище с лазом, выходившим наружу в весьма неприметном, надежно спрятанном от постороннего взора месте. Валюшка рассказывала, что, обнаружив подвал, долго приглядывалась и проверяла, не наведывается ли в него кто-нибудь. Народу вокруг шастало немало. Одни строители чего стоили! Вечно искали тихое укрытие, чтобы косить от работы!

Однако уютный подвал, идеально подходивший для жилья, оказался ничейным, и Валюшка заняла его на законных основаниях.

Палыч долго не решался перейти в Валюшкины пенаты именно из-за обилия вокруг людей. Одно дело субтильная дама. Юркнула между чепыжей, никто и не заметил. Он – дело другое. Видному мужику пластаться ужом по земле неловко. Унизительно как-то для такого эстета!

Валюшка долго уговаривала, а ему и хотелось, и сомнения брали. До тех пор, пока лично не убедился, что о практически заваленном подземном жилище не известно, кроме них, ни одной живой душе.

Но самое интересное Палыч открыл для себя позднее, начав обследовать новые апартаменты.

Это была не просто неизвестно кем и когда вырытая нора, а сохранившийся невесть с каких времен подземный ход, уходивший глубоко под землю и тянувшийся, как предполагал Палыч, на несколько километров. Понять, куда именно, было невозможно. Через несколько метров ход сужался, начинался второй, за которым угадывалось неведомое и пугающее. Набравшись храбрости, Палыч как-то попробовал дойти до конца одной ветки и обнаружил, что заканчивается она каменной кладкой.

В иные дни Палыч долго стоял возле завала и расслышал, как ему показалось, шум далекой воды. А, может, это только чудилось. Во всяком случае, никакого намека на присутствие в подземелье людей он не обнаружил.

Была ли пещерка началом или, наоборот, концом подземного пути, понять сложно, да и незачем. Главное, чтобы опасность не угрожала им с Валюшкой ни с какой стороны – ни спереди, ни сзади. Убедившись, что так и есть, Палыч успокоился.

Миновала их и другая беда – затопление. Вода под землей – дело опасное. Недаром застройщик новых домов мучился и все никак не мог решить проблему грунтовых вод. Но те, что строили подземный подвал, видимо, дураками не родились и нашли путь в обход русла реки. Поэтому и стены норы были крепки.

Ну а третьим фактором, который Палыч счел важным, был вопрос о справлении малой и большой нужды. Выбираться для этого наружу каждый раз, когда припрет, означало в один прекрасный день спалиться и лишиться всего. Два взрослых человека и дерьма производили немало.

И тут уходящий глубоко проход снова сыграл положительную роль. Ушел подальше, сделал свое дело и присыпал чем придется. Зимой все вымерзнет, как будто и не было ничего.

Решив все насущные проблемы, Палыч с Валюшкой наконец устроили новоселье и постановили: сколько бог даст, столько здесь и проживут.

Зиму и, почитай, уже два лета радовала их уютная норка. Все бы хорошо, но Валюшка по весне стала сильно кашлять и жаловаться на прострелы в спине. Терпела долго, но в мае стало его подруге совсем невмоготу, и Палыч отвез болезную в больницу. Иначе, боялся, отдаст баба концы прямо в норе, и что ему тогда делать?

Оставшись один, Палыч загрустил. Одно дело делить подземелье с живым человеком и совсем другое – сидеть слепым одиноким кротом. Несмотря на скитальческий образ жизни, пить один Палыч так и не научился. Всегда стремился к обществу соплеменников, коими он называл таких же, как сам, любителей вольного образа жизни.

Был у него один приятель, который умудрялся бродяжничать при живой жене и трехкомнатной квартире. При этом он вовсе не от жены бегал. Просто любил бомжевать и видел в этом свое предназначение.

Вел он подобный образ жизни не год и не два, а целых пятнадцать лет. Пропустил даже смерть жены. Потом, правда, его все же разыскал сын и, чтобы батя наконец взялся за ум, уговорил уехать в Америку, где у сына были ранчо и куча денег. Это Палыч слышал от самого приятеля и радовался за него. На старости лет поживет человек в тепле и довольстве. В Америке, говорят, морозов, как у них в Костроме, не бывает, и полицаи не то чтобы добрые, а просто нет им до тебя никакого дела. Живи как хочешь, делай что вздумается.

А года через три приятель вернулся и нашел Палыча. Оказалось, что выдержал он американской сытой жизни ровно год, а потом ушел из дома, прибившись к каким-то старым потрепанным хиппи, с которыми стал кочевать по стране.

Сын этого допустить не мог и, после того как отца обнаружили в наркоманском притоне, привез обратно, на прощание сказав, что горбатого могила исправит.

На радостях, что его оставили в покое, приятель сколотил целую компашку из местных бомжей и принялся рассказывать им про американские нравы. На всю зиму рассказов хватило, и с той поры не было у Палыча лучше компании.

Разве что с Валюшкой, бабой, тонко чувствующей и понимающей.

Утром он ходил навещать ее и узнал, что лежать ей в горбольнице еще недели две, не меньше.

После этого известия Палыч, и без того державшийся из последних сил, загрустил окончательно, поэтому в норе своей вечером сидеть не стал. Приготовил кое-какую снедь к добытой по пути из больницы бутылочке пивка и, как стемнело окончательно, вылез наружу. Звезды – тоже ему подружки. Не раз ночевал под ними и всегда дивился их красоте. И никакие они не равнодушные, как думают некоторые. Озорные и любят подмигивать.

Обустроившись на траве возле лаза, Палыч откупорил пиво, сделал, как положено, три глотка и, закусив чипсами из супермаркета – спер из тележки у кассы, – сказал:

– Ну, будем здоровы, звездульки мои.

Звезды, как и ожидалось, весело подмигнули в ответ, и Палыч почувствовал, что огорчения, как ржавчина, потихоньку смываются с его души.

Он стал мечтать о возвращении Валюшки и о том, какой бы сюрприз приготовить для нее к этому дню.

Задумавшись, Палыч так увлекся, что не слышал ни шорохов за спиной, ни шагов.

И только увидев прямо перед собой двоих в черном, сначала оторопел от ужаса, а потом дернулся в попытке встать.

Попытка не удалась, и Палыч не понял, почему вместо того, чтобы подняться, остался сидеть на земле. Несколько мгновений он удивленно смотрел на торчащий из собственной груди нож и расплывающееся вокруг него бурое пятно.

Он еще успел подумать, что рубашка почти новая и носилась бы долго, особенно если не портить хорошую вещь стирками, а потом вдруг ему стало так больно, что стерпеть эту невыносимую боль Палыч не смог.

Один из двоих наклонился, вытащил из груди нож и, обтерев о рубашку покойника, убрал в карман.

– Залезай внутрь, я протолкну голову, ты втянешь тело, – сказал он, обернувшись ко второму, держащему в руках какие-то инструменты.

– Поместимся сами-то? Там, скорей всего, узко.

– Они вдвоем там жили, я говорил.

– Ладно. Потом инструменты подашь.

– Подам. Куда без них.

Через минуту у входа в лаз никого не было.

Как не бывало.

Звездочка на небе мигнула, а потом вдруг сорвалась и полетела вниз.

Смерть Ивана Ильича

Саше снилось что-то странное, непонятное, не дающее себя рассмотреть. Она пыталась вникнуть в суть и не могла. Всему виной был сопровождающий и без того запутанный сон звук – высокий, на одной ноте вой.

– Что за хрень? – спросила она саму себя, просыпаясь.

Сон оборвался, а вой – нет.

Для человека, который никогда не держал в доме никакой живности, Саша довольно быстро сообразила – воет чья-то собака.

Вот только чья? В подъезде было четыре псины. На восьмом, шестом и две на втором. Прямо под ней.

Оценив силу звука, она решила, что воют все-таки на втором. Справа или слева?

Прислушиваясь, Саша сунула ноги в тапки и потопала в кухню. Пока пила воду, решила, что воют у Самойловых.

– Вот паразиты! Сами не спят и другим не дают!

Разозлившись, она схватила телефон и набрала номер соседки снизу. Пятый час? Да плевать!

– Алло! Валентина Петровна, извините за поздний… тьфу, то есть ранний звонок. Соседка ваша Александра беспокоит. Нет, ничего не случилось. Скажите, это ваш пес воет? Нет? Ваш на даче? Тогда простите, пожалуйста. Да вот. Сил нет слушать уже. Раз не ваш, то точно Лаптевых. Как нет? А чей же тогда?

Последний вопрос завис в воздухе, потому что Самойлова уже отключилась.

Что ж. Придется выяснять эмпирическим путем.

К уже надетым тапкам она добавила зеленый банный халат с раскиданными по всему полю черными терьерами и решительно вышла на лестничную площадку.

Готовая ко всему, она вызвала лифт и вдруг услышала пробирающий до костей вой совсем рядом: из-за двери в квартиру Ивана Ильича.

Саша подошла и прислушалась. Так и есть. Собака в квартире старика.

Только откуда у Ивана Ильича собака и где он сам?

Саша нажала на дверной звонок. Вой мгновенно затих, по полу процокали лапы, и прямо у самой двери кто-то тихонько тявкнул.

– Ты кто? – растерянно спросила Саша, присаживаясь на корточки.

Пес не ответил.

– А Иван Ильич где? – продолжала допытываться она.

За дверью вздохнули.

– Вот черт? Ты от голода, что ли, воешь?

И тут ей показалось, что в квартире послышались шаги. Она придвинулась ближе и оперлась рукой о входную дверь.

Та скрипнула и отворилась.

Если бы ее реакция была хоть немного хуже, Саша завалилась бы и клюнула носом в линолеум.

Не клюнула. Успела подхватить себя и удержаться.

– Иван Ильич? – окликнула она. – Вы дома?

На ее призыв из-за двери показался пес.

Кудлатый хвост крючком. Умная морда. На хаски похож, но окрас другой – шерсть светлая, почти белая. Все ясно – непонятно кого и с кем помесь.

– Привет, Шарик, – растерянно поздоровалась она.

Пес посмотрел недоуменно.

– Не Шарик, значит. Ладно, потом разберемся.

Поднявшись, она вошла в квартиру.

– Иван Ильич, ну где же вы? Я уже столько шума подняла, что и мертвый проснется.

Она сделала еще три шага и заглянула в кухню.

Хозяин квартиры лежал на полу в луже крови и глядел на нее стеклянными глазами.

Саша прижала к губам ладонь, немного постояла, выравнивая дыхание, а потом присела возле трупа и протянула руку, чтобы пощупать пульс.

Нет, трогать нельзя. Да и бесполезно. Все и так ясно.

Поднявшись, она достала телефон и набрала короткий номер.

Полиция приехала через полчаса. Следом – мужики из Следственного управления.

Один сразу прошел к лежащему на полу телу и, разложив чемоданчик, принялся изучать труп. «Криминалист», – догадалась Саша.

Другой походил вокруг, позаглядывал в углы и направился к ней, сидевшей на стуле в коридоре.

Она сто раз видела по телевизору, как допрашивают свидетелей. Странные, нелогичные вопросы и полное равнодушие к человеку, которому их задавали. Смешно, но с ней случилось то же самое.

Неряшливый и, сразу видно, невыспавшийся мужик на нее взглянул лишь мельком, сразу начал сыпать вопросами и все время отвлекался, кося глазом в сторону кухни.

«Наверное, по тем же самым сериалам методику допроса изучал», – подумала Саша.

– Так, говорите, гражданка Смолина, ничего не слышали?

Саша сжала зубы. Ничего, что ты уже дважды об этом спрашивал?

– Почему же? – терпеливо ответила она. – Слышала. Собака выла.

– А в котором часу это было?

– Точно сказать не могу. Проснулась я около четырех, но вой, как мне кажется, начался раньше.

– По покойнику выла, – раздалось из кухни. – Оплакивала любимого хозяина, так сказать.

– Не суйся, Прохоров, – ответил тот, кто ее допрашивал.

Она взглянула на него.

– Напомните, пожалуйста, как вас зовут.

Неряшливый со вздохом достал удостоверение.

– Капитан Селезнев.

По привычке Саша хотела сказать «очень приятно», но вовремя одумалась.

Что может быть приятного в общении с полицией?

– Дело в том, капитан, что у Ивана Ильича никогда не было собаки. Он звонил мне три дня назад. Просил купить кое-что из продуктов. Соседи все разъехались по дачам, вот и…

– А раньше кто ему покупки носил?

– Не знаю, простите. Я утром ухожу, вечером прихожу.

– Откуда у него ваш телефон тогда?

– Он говорил, что иногда звонит старшей по подъезду – Валентине Самойловой. Она дала мой номер на всякий пожарный случай.

– Вас не поставила в известность?

– Да просто забыла, наверное.

– Может, это она продукты носила?

– Не знаю.

– Так что там про собаку?

– Когда я принесла покупки, Иван Ильич открыл дверь и попросил подождать, пока сходит за деньгами. Дверь оставил приоткрытой. Вряд ли собака не вышла бы.

– А в квартире у него вы бывали?

– Нет. Он не приглашал, а я не стремилась. Но насчет собаки уверена. Не было ее. Три дня назад, по крайней мере.

Селезнев равнодушно пожал плечами.

– Ну так, может, именно в эти три дня он ее и завел. Шел, увидел пса, пожалел и взял к себе.

– Иван Ильич этого сделать не мог. Он уже лет шесть из дома не выходит. Самойлова говорила.

– Ну тогда кто-то оставил. На передержку, так, кажется, собачники говорят.

– Кто?

– Это вы нам скажите – кто. У кого из ваших соседей такая собака?

– Вы что, не видите: это дворняга.

– Ну и что? Люди и дворняг держат.

Было заметно, что Селезневу разговор казался скучным. Собака могла его заинтересовать только в том случае, если бы ее оставил убийца. Забыл на месте преступления. Но поскольку вряд ли такое вообще бывает, то пса можно в расчет не брать.

– Ну, что у тебя? – сунулся Селезнев в кухню.

– В горло нож воткнули. Сзади и чуть сбоку подошли. И не полоснули, а ударили. Точно вот сюда, видишь? – услышала Саша.

– Красиво.

– Не то слово. Один удар, и нет пенсионера.

– Значит, к убийце он спиной стоял. Доверял?

– Или не ожидал просто.

Селезнев вышел из кухни и пристально взглянул на Сашу.

Она хотела поинтересоваться, не ее ли подозревают в убийстве, но промолчала.

– Родственники у Кузнецова были?

– Не знаю. Не видела ни разу.

– А с кем из соседей общался?

– Тоже не в курсе. Иван Ильич здесь живет много лет, а я всего полгода.

– То есть соседей еще не всех знаете?

– Некоторых знаю, но с кем из них общался Иван Ильич… С соседями по площадке – возможно, а с остальными…

– А другие ваши соседи сейчас дома?

Саша вдруг разозлилась.

– Пойдите и проверьте. Поквартирный обход, кажется, ваша работа?

Селезнев даже удивился немного. Сидела, сидела, а тут вдруг наехать решила.

– Свою работу мы и без ваших указаний выполним, гражданка Смолина.

– Желаю успеха.

Ишь ты! Еще и дерзит!

Виктор взглянул на свидетельницу повнимательней. А ведь красивая баба. Бледная и усталая, конечно, но потенциал есть. По паспорту ей тридцать шесть, в разводе, бездетная. Вполне подходящие производственные характеристики. И работа у нее для семьи самое то – руководит автосервисом. Да любой мужик за такую жену руками и ногами держаться должен. Это ж сколько от нее пользы! Машина всегда присмотрена, самому ни о чем думать не надо!

Он взглянул на Смолину еще раз и подумал: когда все закончится, он с этой авторемонтной леди познакомится поближе. Даша? А что Даша? Даша пока не в счет!

Тут совершенно не к месту Виктор вдруг учуял запах собственной рубашки. Противный запах немытого мужского тела и нестираной одежды. Вот что значит три дня колесить по области, не имея возможности нормально помыться! Думал, что вернется домой и сразу кинется отмокать в баню, а вышло иначе. Пришлось на вызов ехать. Самому-то ему плевать, а свидетельницу шокировать не хотелось бы.

Селезнев покосился на Смолину и вдруг решил, что непохожа она на бабу из автосервиса. Уж больно утонченно выглядит. Вон какие пальчики тоненькие. Ей бы где-нибудь в институте преподавать или в приличной конторе сидеть.

Подумал и тут же удивился на самого себя. Утонченно! Где только слово такое выискал?

Скорей всего, интеллигенткой эта Смолина просто прикидывается, а сама – обыкновенная стерва. Охотницы на мужиков всегда так делают.

Это умозаключение отрезвило Селезнева и вернуло на твердую почву профессиональной деятельности.

Ничего у тебя не получится, дамочка! Не поддастся он!

Саша, сидевшая в ожидании продолжения допроса, между тем думала совсем о другом.

Откуда в доме Ивана Ильича взялась собака? Возле мойки она заметила миску для корма, а в коридоре поводок. Да и сам пес выглядел ухоженным. Особенно удивил ее новый ошейник.

– Можно я заберу собаку?

Капитан, глядевший куда-то вбок, покосился.

– Чего? А-а… собаку… Берите, конечно. Куда ж ее девать? Если объявится хозяин, запишите его координаты и немедленно сообщите нам.

По его тону Саша поняла, что допрос окончен, и поднялась.

А что, если пес не захочет с ней идти? Как уговорить?

Она поискала его глазами. Куда забился?

Собаку она нашла на лестничной площадке и удивилась. Из квартиры вышел, но никуда не убежал, хотя дверь подъезда была распахнута и приперта кирпичом.

– Ты, что ли, воспитанный? Без разрешения никуда не ходишь? – поинтересовалась она, подходя.

Пес глянул внимательно, словно догадался, что теперь придется идти с ней.

Саша осторожно дотронулась до холки. Пес шевельнул ушами. «Позволяет, значит», – догадалась она и провела рукой по густой светлой шерсти.

– Ишь ты, плюшевый какой! Ну, пойдем, что ли. Я в соседней квартире живу.

Дома она осмотрела собаку внимательней. С виду пес совершенно здоров, и даже ей, невеликому специалисту, ясно, что отлично дрессирован.

Теперь надо решить проблему с кормом.

Саша налила в миску воды и, глядя, как пес лакает, подумала, что в квартире Ивана Ильича корм наверняка есть. Потом она купит такой же, а пока можно поискать у старика. Надо только дождаться, когда отчалят полицейские.

Ждать пришлось долго. Она несколько раз выглядывала в окно и прислушивалась, стоя у двери, а люди все сновали туда-сюда, слышались голоса, топот ног и звонки телефонов.

Наконец машины выехали из двора, и все стихло.

Саша вышла и смело двинулась к соседней двери. Разумеется, квартира была опечатана. Такое Саша уже видела. Когда-то дверь ее собственной квартиры тоже вот так заклеили бумажкой.

Оглянувшись, она достала из кармана халата – все еще была в банном с терьерами – нож и осторожно поддела край бумажной полоски с печатью и надписью «опечатано».

Бумага была не специальная, а обычная. Мазнули ПВА и присобачили. Клей еще не застыл, поэтому отошла полоска довольно легко.

Из второго кармана Саша достала ключи и еще раз похвалила себя за смекалку.

Ведь надо же было сообразить, уходя, прихватить запасные ключи, висевшие на крючке возле двери. Она обратила внимание: те, которыми пользовался Иван Ильич, лежали на столе в кухне.

Нехорошо, конечно, и даже противозаконно, но она же не собирается ничего трогать. Просто найдет корм, и все. Никто ничего не заметит. Когда-то ей уже приходилось проделывать подобное. Выхода другого не было. В квартиру родителей ее не пускали, а носить что-то было надо. Вот она и наведывалась тайком за одеждой. Сейчас взяла ключи почти на автомате, неосознанно, а оказалось – поступила дальновидно.

В квартире Кузнецова было темно, валялись разбросанные вещи, только ходики на стене тикали успокаивающе.

Ноги сами понесли ее туда, где обнаружили тело. Взгляд сразу упал на пол. Странно, но на нем не было никаких меловых линий, обозначавших положение трупа. О том, что тут толпилась уйма народу, напоминали только затоптанный линолеум и забытый кем-то окурок на краю мойки.

Саша обвела взглядом нехитрую обстановку: столик, покрытый клеенкой, плиту со стоявшим на ней чайником, старый холодильник, обклеенный магнитиками, – и до нее вдруг дошло: Ивана Ильича убили. Убили жестоко и беспощадно. Убили в собственной квартире. Прямо здесь, на этом полу он умер.

– Боже, – выдохнула Саша, опускаясь на стул.

Какая же она тупая и бессердечная. Соседа убили, а она осознала весь кошмар случившегося только сейчас.

Злые слезы так и хлынули из глаз. Почему она так равнодушно восприняла смерть одинокого старика?

«Ты уже видела все это раньше», – ответил кто-то в голове.

Ну и что? Это не оправдание!

Саша заспорила сама с собой, поймала себя на этом странном диалоге и сразу остановилась.

Какой вообще смысл посыпать голову пеплом?

Она стала открывать дверцы шкафов и нашла несколько упаковок с собачьим кормом.

Отлично. Можно уходить.

Но что-то мешало уйти. Сама не понимая зачем, Саша прошла в комнату и встала на пороге.

Шторы на окне были задернуты, но полумрак не казался мрачным фоном к картине преступления. Просто солнце светило в окно, вот хозяин и закрыл его плотной тканью. Она сама всегда так делает летом, когда жарит немилосердно.

Саша повернулась, чтобы уйти, как вдруг что-то резко ударило в стену возле окна. От неожиданности она вздрогнула и оглянулась. Телефон выпал из рук, сделал пируэт, упал и, крутясь на гладком полу, провальсировал под диван.

Штора приподнялась от влетевшего в комнату ветра и заколыхалась. Догадавшись, что сама создала сквозняк, Саша кинулась к окну и закрыла форточку.

– Фу ты черт, – прокомментировала она случившееся.

Надо достать телефон и уходить.

Саша легла на живот и стала шарить рукой под диваном.

Не видно ничего. Ага. Вот он.

Но это был не мобильник, а небольшая, как раз размером с телефон, книжка.

– Псалтирь, – прочла она название.

Книжица была потрепанная, не единожды читанная. Откуда она у Ивана Ильича?

Саша снова прошлась по квартире. Ни в углах, ни просто на полках не было ни одной иконы. Откуда все же псалтирь?

Может, от родителей осталась? Ну, типа, как память. Тогда почему валялась под диваном? Непочтительно как-то.

Не совсем понимая зачем, она сунула книгу в карман халата, выудив наконец телефон.

Закрыв дверь, нарушительница ловко пристроила на место бумажку с печатью.

Ни за что не догадаются.

Собака ждала там, где она ее оставила, – в кухне.

– Отличная у тебя самодисциплина, – похвалила Саша, насыпая в миску корм.

Собака посмотрела, но осталась сидеть.

– Ешь, – сказала она.

Пес подошел и стал неторопливо хрумкать.

– Ну ты вообще, – поразилась Саша. – Мне бы твою силу воли.

Она где-то слышала, что во время еды собак лучше не трогать: подумают, что у них хотят отобрать добычу.

Саша дождалась, когда пес отошел от пустой миски, и склонилась над ним.

– Кто купил тебе такой красивый ошейник?

Пес не ответил, но ей показалось: понял вопрос.

– Тогда можно я его расстегну?

Почему-то ей было важно рассмотреть ошейник.

Собака позволила снять ремешок и села рядом, наблюдая.

Интуиция не подвела. На обратной стороне поводка был написан номер сотового и слово «чеченец».

Чеченец? Это собаку так зовут?

Она уже было решила, что так и есть, но вдруг взгляд упал на миску, прихваченную у Ивана Ильича. Сбоку было что-то нацарапано. Подняв ее, Саша прочла:

– Чингу.

Собака вскочила и подошла.

– Так это твое имя? Чингу?

Пес посмотрел чуть раскосыми карими глазами и вдруг улыбнулся.

– Мама дорогая! Ты еще и улыбаешься! Ну ты человек!

Она уже собралась набрать номер, но взглянула на часы и передумала.

До начала рабочего дня полтора часа осталось, и лучше потратить его на сон.

Серый чеченец

Она собиралась сделать звонок часов в девять, но с самого утра все пошло наперекосяк.

Прискакал Мещеряков и, матерясь на каждом слове, поделился неприятным известием: запчасти для «Range Rover», которые они ждали уже почти три недели, снова не приехали.

Это была паршивая новость. «Англичанин» и так стоял у них почти месяц. Владелец, конечно, все понимал, поэтому лишними вопросами не доставал, но автомобиль они обещали завести через три недели. Три недели благополучно прошли, а они не получили даже запчасти. Дело стало попахивать скандалом и потерей имиджа.

– Хозяин что? – спросила Саша, понимая, что спрашивать об этом глупо.

– Пока не звонил, – ответил Мещеряков после очередной порции мата.

– Заканчивайте все остальное, я свяжусь с поставщиком сама.

– Скажи ему, что он…

– Сама знаю, что сказать! – рявкнула Саша.

Она тоже умела здорово материться и иной раз делала это с удовольствием, но Мещеряков привык втыкать матерные слова даже в «доброе утро», а это подчас раздражало.

На разговоры-уговоры с поганцем поставщиком она убила без малого час. Своего добилась: мерзавец поставил доставку на сегодняшний день, – однако нервы уже были раскачаны для бурной деятельности, поэтому, не сходя с места, она позвонила еще троим и была столь убедительна, что и от них получила все, что хотела.

После этого остановиться Саша уже не могла и о том, что собиралась позвонить неведомому чеченцу, вспомнила ближе к вечеру.

Странно, но ей ответил женский голос.

– Простите, мне нужен чеченец, – несколько растерявшись, сказала Саша.

– Будет после шести, – равнодушно сообщила женщина. – Если хотите застать, приезжайте на базу.

– А где это?

Услышав адрес, Саша несколько удивилась, потому что эта самая база, как выяснилось, находится за городом. Учитывая, что дел невпроворот, поездка была совершенно не в тему, но Саша все же поехала. Просто привыкла все доводить до конца.

Адрес принадлежал воинской части, и, уже подъезжая, Саша поняла, что при всем желании ее туда не пропустят. Вряд ли на территорию попадают с улицы и всяк, кто пожелает.

Спасло то, что за воротами толпились мужики в форме.

Она подошла, и все повернулись к ней, как по команде. Внутренне подобравшись, Саша окинула толпу равнодушным взглядом и вежливо спросила, не помогут ли ей разыскать чеченца.

– Так вам Серый нужен? – с охотой отозвался стоявший ближе всех. – Эй, ребята, где Чеченец?

Мало того, что чеченец, так еще и серый. Жутковатое сочетание.

– Он за углом курит, – ответили ему.

Чувствуя все нарастающее раздражение, Саша завернула за угол КПП и спросила у стайки курильщиков:

– Ну и кто из вас серый чеченец?

Один из мужиков повернулся, и у Саши сразу появилось стойкое желание подойти и врезать ему по физиономии.

Трудно сказать, почему у нее возникла столь кровожадная идея. Может, потому, что она была взвинчена с самого утра, а может, просто от того, что мужик беззаботно улыбался.

У них тут убийство, а этот гад и в ус не дует. Стоит и лыбится во всю свою чеченскую рожу.

На чеченца он, кстати, не походил ни разу. Русые волосы, светлые глаза, типичная славянская физиономия. Ничего примечательного.

– Ну и почему чеченец? – поинтересовалась она и удивилась, что сказала это вслух.

Продолжая улыбаться, мужик шагнул к ней.

– Вы ко мне?

– К вам, если вы серый чеченец.

Мужики вокруг заржали.

– Ну, во-первых, не серый, а Сергей Ильич. И Чеченец – это не кличка, а моя настоящая фамилия.

– Откуда такая странная фамилия у нас в Костроме? – ляпнула Саша и сразу пожалела, что спросила.

Явилась без приглашения, так еще и ведет себя беспардонно. То по роже хочет дать, то с вопросами лезет. Нехорошо. А еще высшее гуманитарное образование получила.

Мужик, однако, и глазом не моргнул. Ответил так, будто ждал этого вопроса всю жизнь.

– Да ничего странного. Обычная русская фамилия. Чеченя – это плетеная корзина с крышкой для рыбы. Типа садка.

– Ваши предки рыбаками были?

– Может, и рыбаками. Но скорее плели эти чечени, я так думаю.

Она посмотрела и поняла, что он над ней смеется.

И в самом деле, чего пристала к человеку? Какая ей разница вообще?

Сделав строгое лицо – это она умела, – Саша спросила:

– Чингу – ваш пес?

Снисходительная улыбка сразу сползла с его лица, и Саша почувствовала себя отомщенной.

– Что с ним?

– С ним ничего, а вот Иван Ильич… Он умер.

– Когда?

Ей показалось, что Чеченец не удивился известию.

А ведь должен был.

– Вчера, – коротко ответила Саша, решив, что помогать ему не будет.

Кажется, он понял.

– Давайте отойдем в сторону, и вы мне все расскажете. Идет?

«Давайте отойдем» прозвучало довольно безапелляционно, но после вопроса он неожиданно заглянул ей в глаза и сделал это так, что, не возразив, она молча проследовала в указанном направлении.

Они сели на лавочку с обратной стороны КПП, и Саша рассказала обо всем, что произошло.

Человек со странной фамилией слушал, не перебивая и не задавая лишних вопросов. Даже про пса. Словно не сомневался, что с собакой все в порядке. Или понимая, что смерть человека важнее.

Про пса Саша спросила сама.

– Чингу – это что значит?

– «Друг» в переводе с корейского.

Она ожидала уточнений, но почему с корейского, он объяснять не стал.

– Так вы заберете пса?

– Пока некуда. Сможете подержать его у себя еще немного? Чингу, как видно, не против.

«Мое мнение не учитывается?» – хотела съязвить Саша и почему-то не стала.

– Могу, конечно. Только…

– Я буду привозить корм или деньги дам, как вам удобнее.

Привозить? Так он собирается продолжить знакомство? То-то Горячев обрадуется!

Вспомнив про Олега, она вдруг подумала, что понятия не имеет, как ее любовник отреагирует на появление в доме дворняги.

– Это редкая порода. Пхунсан называется, – услышала она и удивилась.

Мысли умеет подслушивать?

– Чингу – отличный компаньон и защитник, если надо.

– Я была уверена, что это дворняга.

– Я так и подумал.

Саша решила, что пора заканчивать разговор. И знакомство – тоже.

– Знаете что? Не надо привозить корм. Я справлюсь. Когда надумаете забрать, позвоните, чтобы я была на месте. Договорились?

И, поднявшись, протянула ему визитку.

Чеченец молча взял кусочек картона, посмотрел, записал на обратной стороне свой номер и вернул.

Неизвестно почему, но Саше вдруг стало обидно. Не оставил даже из вежливости.

– До свидания. Провожать не надо, – ледяным тоном произнесла она и быстро пошла в сторону своей машины.

Сев за руль и пристегнувшись, она все же посмотрела в его сторону. Чеченец так и сидел на лавке, задумчиво глядя на качающиеся над ним верхушки сосен. Даже не обернулся.

Ну и ладно!

Она проехала километров пять и только тут подумала, что обида не имеет под собой никаких оснований, и вообще – ее реакция странная сама по себе.

Уже очень давно она слывет женщиной с железобетонной выдержкой. По-другому не бывает, если руководишь сугубо мужским коллективом, к тому же состоящим из автомехаников. С чего вдруг проснулась школьница в пубертатном периоде? Совершенно на нее не похоже. Она вообще редко обижается, считая это проявлением слабости. На Горячева, например, обиделась один раз, и то в самом начале их отношений.

А тут вообще обижаться не на что. Чеченца этого она увидит от силы еще раз, когда будет отдавать пса. Почему же ей неприятно его невнимание и равнодушие, которые так и назвать нельзя, ведь он не обязан испытывать к ней даже благодарность? Собаку она взяла по собственной инициативе, никто ее об этом не просил. Чего ж теперь губы дуть?

Или это чисто женская реакция? Привыкла, что мужики на нее реагируют всегда одинаково, и ждала того же от Чеченца? Может быть. Только не учла, что у него, скорей всего, красивая жена. И дети. А это вкупе всегда накладывает на мужика обязательство не пялиться на других баб и не строить им глазки. Если мужик порядочный, конечно, а не балало в штанах. Так чего ж она парится?

– И чего ты паришься? – спросила она себя вслух и неожиданно рассмеялась.

Вечером приедет Горячев и, как обычно, привезет чего-нибудь вкусного. Она познакомит его с Чингу, и они все вместе погуляют после ужина по Берендеевке.

Эта мысль настолько развеселила Сашу, что, когда позвонил кладовщик Семчев и сообщил: заказанные ко вторнику форсунки приедут не раньше четверга, она даже слова худого ему не сказала.

– Поняла, Витя. Держи меня в курсе.

Обескураженный Витя отключился, а она неожиданно решила приготовить в субботу форель.

Рыбки ужасно хочется. И белого португальского вина. Холодного и чуть шипучего.

Личная жизнь и не только

С Горячевым они познакомились вполне традиционно. Олег приехал сдавать в ремонт машину и о чем-то спорил с механиком. Она вышла разбираться, а когда разобрались, клиент пригласил ее в ресторан. Саша отказалась и решила, что вопрос закрыт. Однако клиент попался непонятливый, поэтому на следующий день позвонил снова. С тем же предложением и с тем же результатом.

Мужчина, кстати, ей понравился сразу, но таковы были правила – никаких шашней с клиентами. Распространялось оно на всех, но Саша всегда делала это показательно. Чтобы подчиненные видели: начальница соблюдает правила игры.

Кажется, Горячев это понял, потому что приставать с рестораном перестал, а когда машину ему вернули, в сервисе больше не показывался.

Однако через неделю он снова появился на небосклоне, подойдя к ней на выставке Айвазовского в арт-галерее.

– Так и знал, что вы любите маринистов, – сообщил он, вручая бокал шампанского. – Ведь вы сами похожи на море: непредсказуемая и прекрасная.

Заходец был так себе, но Саша оценила находчивость и согласилась на совместный ужин.

Столик был заказан в самом дорогом ресторане в центре города, и по тому, какое шампанское они пили и какие дивные розы были ей преподнесены, Саша догадалась, что Олег надеется на продолжение.

В принципе, она была не против, но врожденная вредность характера не позволила сдаться так быстро, поэтому в постели они оказались только через месяц.

Потом она часто думала, зачем ей понадобилось тянуть так долго, но ответа не находила. Ее единственный, еще студенческий брак давно распался, не принеся ни страданий, ни комплексов неполноценности. Для них с Володей семейные отношения стали пробой пера – что было полезно в плане усвоения навыков совместной жизни, – но большего не дали. Получив свидетельства о разводе, оба вздохнули с облегчением и, дав обещание остаться друзьями, расстались, чтобы больше никогда не встречаться. В общем, эта история никак не тянула на причину ее холодности.

Олег воплощал собой тот тип мужчины, который нравится всем женщинам без исключения. Отменно воспитанный, но не услужливый, мягкий, но не беспринципный, умеющий ухаживать, но не навязчивый, образованный, но не заносчивый. В общем, именно такой, какие нравились и ей самой.

И все же Саша тянула, пока ее поведение не стало совсем уж неприличным. Ну взрослые же люди! В итоге все закончилось в духе времени, и, кажется, ни один из них не остался разочарованным.

С тех пор прошло почти полгода, – без недели пять месяцев, если точнее, – и все было прекрасно. Может быть, именно потому, что съезжаться они не стали. У каждого была своя обжитая территория, позволявшая отдохнуть и от работы, и друг от друга. Наверное, поэтому они почти не ссорились и всегда были друг другу рады.

Только в самом начале возникла ситуация, заставившая Сашу насторожиться, но после выяснения отношений подобное больше не повторялось, и она решила, что тот эпизод был случайностью. Во всяком случае, повода сомневаться в его порядочности Олег больше не давал никогда.

Иногда, правда, случались мелкие размолвки, но скорее от того, что оба много работали, уставали и подчас все же срывали друг на друге недовольство. Но это были пустяки. Главное, что вместе им комфортно.

Иногда, очень редко, Саша задумывалась о том, хочет ли выйти за Горячева замуж. Их отношения развивались динамично, и ответ, казалось, лежал на поверхности, но их семейную жизнь она почему-то представить не могла.

К тому же Горячев о своих планах на этот счет тоже не заговаривал, и, подумав, Саша решила, что за это стоит быть ему благодарной. Все же пять месяцев – не срок.

Хотя, возможно, все дело в ее строптивом характере. Наверное, Горячев тоже раздумывает, стоит ли приобретать такое сокровище. Ясно как божий день, что идеальной жены из нее не получится.

На свадебную тему Саша размышляла всю дорогу, но подъехав к дому, тут же выкинула бабские глупости из головы.

И чего она парится? Ей же не пятьдесят! Остаться на старости лет одной пока не грозит! Подумает об этом, когда припрет!

В окнах ее квартиры горел свет.

Горяев позвонил после обеда и попросил разрешения прийти до ее возвращения. Таковы были правила, и после того случая, когда выяснилось, что он без спроса взял запасные колючи от квартиры, Олег ни разу их не нарушил.

– Дай угадаю, – ответила она игриво. – Хочешь сделать мне сюрприз?

– Очень хочу.

– Я не против.

– Тогда не раньше семи, договорились?

– Обещаю, – хмыкнула она, зная, что раньше восьми все равно до дома не доберется.

Припарковав машину, Саша вышла и потянулась, вдыхая пахнущий липовым цветом июльский воз дух.

Сейчас ее встретят вкусные запахи, полная ванна воды и…

И тут она вспомнила про собаку.

На свой третий этаж Саша вспорхнула вспугнутой птицей.

А что, если Чингу кинулся на Олега и загрыз? Как там Чеченец говорил: хороший защитник?

Мама!!!

Дверь была не заперта, и она открыла ее пинком, предвидя самое страшное.

Горячев сидел на полу в коридоре и, разложив на коленях ноутбук, что-то правил в экселевской таблице.

Напротив на почтительном расстоянии стоял в боевой позе Чингу. Увидев ее, не зарычал, не залаял, а посмотрел с готовностью. Дескать, какие будут указания?

– Фу, Чигу, фу! – крикнула она, понятия не имея, какую команду должна отдать.

Горячев поднял голову и взглянул, как ей показалось, устало.

– Олег, прости окаянную! Забыла предупредить! Чигу, на место иди!

Еще пару мгновений пес глядел на них обоих, а потом раздвинул рот в улыбке.

Горячева аж передернуло!

– Кошмар какой! Где ты его взяла?

Подниматься, однако, он не спешил. Дождался, когда пес неторопливо удалился в комнату, и только тогда, кряхтя, встал.

– Черт, всю задницу отсидел!

– Прости!

– Так откуда дворняга?

– Это… В общем, у нас катастрофа. Убит сосед. Иван Ильич, помнишь его?

– То есть как – убит? В смысле, это криминал, что ли?

– Криминал.

– Ты так спокойно говоришь об этом?

Саша пожала плечами.

– Ты должна немедленно уехать! Ко мне или куда захочешь! Убийца может вернуться и прирезать кого-нибудь еще!

– Да меня-то ему зачем резать? Я при чем?

– А сосед при чем был? Его за что убили?

– Не знаю. Следствие идет.

– А если это маньяк, который всех без разбора? Если в следующий раз ему попадешься именно ты?

– Олег, ты преувеличиваешь опасность.

– А если нет? Наоборот, преуменьшаю? Короче, собирай вещи!

– Чингу тоже с собой возьмем?

– Черт! Нет! Зачем вообще дворнягу притащила? Что ты с ней собираешься делать?

– А куда ее девать?

– На улицу. Ну, хорошо. Не на улицу. В питом ник.

– Чингу, кстати, не дворняга. У него порода редкая. Корейская какая-то.

– Кто тебе сказал?

– У Чингу хозяин есть, только он сейчас забрать его не может. Просил подержать несколько дней.

– Не понял. Так это не соседа твоего пес?

– Нет. Он просто жил у него. Временно.

– Чушь какая-то! Дай мне телефон хозяина, я вправлю ему мозги!

– Вот этого не надо!

– Саша!

– Олег! Остынь, пожалуйста. Я сама разберусь. И с собакой, и с хозяином, ладно? Тем более, что я никуда не еду.

Бурный диалог утомил обоих, они поняли, что надо сделать перерыв.

Первым дал задний ход Горячев.

– Купил мяса на ужин. Давай приготовлю, пока не стухло. Будешь?

– Умираю с голоду, если честно. Поэтому съем даже непрожаренное.

– Тогда с тебя паста.

– Идет.

Через полчаса они мирно ели, сидя напротив друг друга за обеденным столом.

Чингу, что удивительно, в кухне не показывался, хотя аромат мяса был упоительным.

«Вот ведь какая воспитанная собака», – удивлялась Саша, поглядывая в сторону комнаты, где у дивана Чингу облюбовал себе место.

– Как, ты сказала, порода называется? – спросил, вконец успокоившись, Олег.

– Не запомнила. Корейская какая-то.

– Сейчас попробуем найти.

Достав телефон, Горячев стал рыться в интернете и через минуту удивленно поднял брови.

– Пхунсан. Действительно редкая порода. И очень дорогая. В России таких не разводят. Откуда она у твоего знакомого?

– А я откуда знаю? Он военный. Может, воевал там.

– Где там? В Северной Корее?

– Или подарили.

– Этот знакомый в каком звании?

– Да я даже не поняла. Не приглядывалась, – равнодушно ответила Саша, наматывая на вилку спагетти.

– Еще вина налить?

– Налей.

– Между прочим, это бордо из провинции Медок. Вино оттуда считается одним из лучших региона Бордо. Выдержанное в бочке не менее пяти лет. Может, уже похвалишь, наконец?

– Ой, прости, пожалуйста! Задумалась просто.

– Надеюсь, не о новом знакомом?

– Всего лишь об убийстве.

– Ты что-нибудь знаешь об этом?

– Абсолютно ничего.

– А что менты говорили?

– Что они могут сказать? Да ладно. Забудем. А вино в самом деле отличное. Налей и, если можно, положи еще кусочек мяса.

– С удовольствием, любимая. Для тебя все, что угодно.

Прозвучало это многообещающе.

Саша ответила улыбкой и выгнала прочь из головы все посторонние мысли.

Ночевать Олег не остался. Она поняла, что из-за собаки.

Так даже лучше.

Ей не мешает выспаться.

Записи на полях

Сашу разбудили шорохи и негромкий скрежет, доносившиеся из соседней квартиры. «Дежавю», – подумала она, открыв глаза, и еще минут пять лежала, прислушиваясь.

Нет, не показалось. В квартире убитого Ивана Ильича кто-то есть. Может, менты? Приехали по какой-то надобности. Два дня прошло. Наверное, нужны дополнительные сведения, вот и приехали снова. Черт! Наверняка заметят, что в квартиру заходили. Ну и что? Необязательно подумают на нее.

Она взглянула на часы. Какие менты в час ночи?

Мгновенно и с головой накрыла паника. Что делать? Бежать туда или проверять, не забыла ли она запереть дверь своей квартиры?

Отдышавшись и выровняв сердцебиение, Саша быстро накинула поверх ночнушки халат с собачками, ставший почти что одеждой для выхода в свет, и остановилась перед дверью в раздумье: взять с собой молоток или кухонный нож подлинней?

– С ума сошла, что ли, – прошептала она, глядя на себя в коридорное зеркало.

Зеркало отразило испуганное лицо и лохматые волосы.

Она осторожно повернула ручку входной двери и вдруг застыла от ужаса.

То же самое кто-то сделал в соседней квартире.

Саша замерла, не смея дышать. Дверь открыть она не успела, поэтому никого не увидела, а лишь услышала, как мимо нее быстро и почти бесшумно прошли двое. Почему-то ей показалось, что мужчины.

Тихие шаги по лестнице, и все стихло.

Сзади послышалось тихое рычание.

– Иди на место и не высовывайся, – шепотом приказала она псу.

Чингу рычать перестал, но не ушел.

Пришлось отвести его в комнату и, глядя в глаза, настойчиво попросить никуда не ходить.

Пес послушался.

С трудом выдохнув, она собрала волю в кулак и вышла на площадку. Дверь в квартиру Кузнецова была закрыта и опечатана. Саша присмотрелась. Бумажка приклеена кривовато, вчера у нее получилось гораздо аккуратней.

Раздумывать было ни к чему, и Саша, оторвав полоску бумаги, толкнула дверь. Так и есть – не заперта.

В квартире темно, но не настолько, чтобы не понять: здесь был обыск. И такой… капитальный. Саша прошлась по помещениям, пытаясь представить, что могли искать у пенсионера. Ударные силы ищущих были направлены на шкафы и ящики. Ну, это понятно. Но зачем надо было открывать и вытряхивать банки с огурцами и вареньем? Или то, что они искали, такого маленького размера, что можно засунуть в банку? Драгоценности, что ли?

Делая обход, она попутно попыталась вспомнить, что знает о Кузнецове, и почти ничего не вспомнила. Только то, что ему восемьдесят шесть и он, кажется, до пенсии работал на фабрике. То ли водителем, то ли мастером. Как-то мимоходом он об этом упомянул.

Саша призадумалась.

Все в доме говорило о том, что никаких драгоценностей у Ивана Ильича не водилось сроду. И тем не менее получается, что убийцы приходили сюда уже дважды. Первый раз был неудачным, и они убили хозяина квартиры. А второй?

Нашли ли они то, что им нужно?

Вопрос был риторическим и никаких надежд на ответ не оставлял.

Почему-то ей ни разу не пришла в голову мысль позвонить в полицию. А, собственно, почему? Неужели в ней нет ни капли доверия к правоохранительным органам?

Впрочем…

Тот капитан – Селезнев, кажется – оставил визитку. Она положила ее на столик в коридоре и забыла. Вернуться и позвонить?

А может, не полицейскому, а тому мужику со странной фамилией? Иван Ильич ему родственник. Путь Чеченец в полицию и названивает!

Саша сунула руку в карман в поисках телефона и нащупала что-то твердое. Ах да, псалтирь. Забыла о ней совершенно.

Как и телефон, который, скорей всего, остался на прикроватной тумбочке.

В любом случае здесь ей делать больше нечего.

Перед тем, как выйти на площадку, Саша долго прислушивалась, стоя под дверью. Если увидит кто-то из соседей, потом полиция точно решит, что это она устроила хаос в квартире Кузнецова. И что за этим последует? Правильно. Обвинение в убийстве. Хорошо хоть догадалась ничего не трогать в доме. Впрочем, ее отпечатки наверняка обнаружат на ручках кухонных шкафов.

Ну и дура ты, Сашка!

Вернувшись в кухню, она схватила полотенце и протерла все, к чему могла прикасаться, понимая при этом, что сделать это надо было раньше. Сейчас уже не вспомнить, за что хваталась, когда искала корм.

Ее отпечатки где-нибудь да найдут. После этого уже не отвертеться.

– Да плевать! – разозлилась она. – Найдут, значит, найдут. Пусть докажут!

В состоянии крайней рассерженности Саша вышла из квартиры соседа и, не думая об осторожности, протопала к своей двери.

Будь что будет, а там посмотрим!

Чингу ждал ее под дверью и – сразу видно – был готов к драке.

– Все хорошо, все нормально, – поглаживая собачью холку, сказала Саша.

Чингу вывернулся из-под руки и лег поперек входной двери.

– Да я и сама никуда больше не пойду, – махнула рукой она и пошла спать.

Однако снова уснуть не удалось. Пришлось заварить чаю и устроиться на диване.

В бок ткнулась лежащая в кармане псалтирь.

Самое время псалмы почитать. Для успокоения души.

Саша достала и стала задумчиво листать книжицу, пытаясь понять написанное.

Это оказалось делом нелегким. Некоторые слова имели настолько искаженную с точки зрения современного человека форму, что выговаривались с трудом.

– Господи, управи ум мой и утверди сердце мое не о глаголании устен стужати си, – запинаясь, произнесла она.

Нет, это неподъемно. Тут каждое слово переводить надо! Старославянский у них на филфаке был в ознакомительном формате, так что в памяти осталось немного.

Саша полистала еще немного и вдруг заметила мелькнувшие на одной из страниц написанные от руки слова. Она нашла их и прочла:

– Павловский крест.

Стала листать страницу за страницей и нашла еще одну запись. Фраза «золотые поля» была написана в самом низу одной из страниц примерно в середине книги. А уже почти в конце обнаружилась третья – «рожок вниз».

Очень интересно, но непонятно.

Поскольку спать все равно не хотелось, Саша решила попробовать расколдовать этот ребус.

Открыв ноутбук, для начала набрала три словосочетания в поисковике. Результат ожидаемо был нулевой.

Она попробовала сделать то же самое с каждым в отдельности, едва не утонула в ссылках, но очень быстро поняла, что этот путь тоже тупиковый.

С непривычки Саша устала. Еще бы! Столько лет не занималась подобными вещами! А ведь когда-то собиралась в аспирантуру! Теперь та, почти забытая ею жизнь казалась сказкой.

Несбывшейся сказкой.

Под утро Саша все же забылась коротким сном, разумеется не выспалась, поэтому сразу на работу не поехала. Решила немного пройтись по центру города.

Даже малюсенькая прогулка ей сегодня крайне необходима. Иначе будет целый день не в духе, начнет орать на мужиков, и хорошо бы только на своих, а то ведь и на клиентов собаку спустит.

А это уже непрофессионально.

Она доехала до торговых рядов, которые назывались Мучными, и, припарковавшись напротив Сырной биржи, пошла бродить. Дышать утренним воздухом. Лето все-таки.

Сначала хотела пройтись по «Сковородке», как все называли Сусанинскую площадь, но передумала – в такую жару там обуглишься и не заметишь. Поэтому отправилась к фонтану возле Красных рядов и сделала пару кругов, подставляя сначала одно, потом другое плечо легким брызгам воды.

В этой части Костромы у нее всегда возникало удивительное чувство, будто время замерло и не собирается никуда бежать, стойко охраняя атмосферу уютной патриархальности городка девятнадцатого века. Поэтому, вместо того чтобы вернуться к машине, неожиданно для самой себя Саша свернула на улицу Чайковского и, щелкнув по носу забавную бронзовую фигурку Зайца-трактирщика, обосновавшегося со своим прилавком у столба на самом углу, – чудесные они все-таки, эти «мазайские» зайцы! Кто только их придумал? – направилась к беседке Островского.

Сам писатель ее и в глаза не видел, зато, стоя на высоком валу, легко вообразить себя Ларисой Огудаловой, высматривающей, не идет ли по реке пароход Паратова.

Спускаясь к набережной, Саша подержалась за бронзовое ушко «мазайской» Зайки-гимназистки, беззаботно толкающей палкой обруч, – кажется, эта игра называется серсо – и подумала, что беззаботностью и ей не помешало бы разжиться.

Зачем ее понесло гулять посреди рабочего дня, было непонятно, но когда, шагая по набережной, она увидела на другой стороне дороги корпус родного вуза, уставшую голову посетила весьма здравая мысль.

А что, если с этими непонятными крестами, полями и рожками толкнуться к старым преподавателям? Может, конечно, все это ерунда. А вдруг нет?

Смерть Ивана Ильича и книга, как будто спрятанная под диваном. Возможно, между ними есть какая-то связь?

Мысль тут же побежала дальше, и Саше уже стало казаться, что книга – и есть ключ к убийству соседа.

У них на филфаке был курс краеведения, который читал Савелий Игоревич Разбегов. Подруга с исторического потом писала у него диплом, вот Саша и запомнила. Наверняка Разбегов еще работает. Известный краевед, немало повидал разного интересного. Вдруг зацепится за какое-то из слов!

Привычка ничего не откладывать в долгий ящик толкнула ее перейти улицу и зайти в корпус, где раньше располагался исторический факультет.

Она стала расспрашивать охранника, выяснила, что, к счастью, Савелий Игоревич Разбегов жив-здоров, в данный момент находится на кафедре, и уже хотела рвануть туда, но не тут-то было. Внутрь ее пустили только после предъявления паспорта и вопросов. Саша почти пожалела, что все это затеяла, но тут ее мытарства неожиданно закончились, и на турникете загорелась заветная зеленая стрелка.

Предупрежденный охраной несколько растерянный Разбегов встретил ее у двери в кабинет. Саша представилась по полной программе, но этим только еще больше насторожила старика.

– Моя подруга Света Свешникова защищала у вас диплом, – зачем-то сказала она, желая снизить градус напряжения, и тут же поняла: глупо напоминать о том, что было пятнадцать лет назад.

Неужели упомнишь всех студентов!

Однако Разбегов неожиданно закивал.

– Я помню Светлану. Она защищала диплом по губернской периодике второй половины девятнадцатого века. Отличная была работа. Половина диссертации. Надеюсь, она продолжает заниматься наукой?

Окончив вуз, Светка сразу пошла в продавщицы, а после переквалифицировалась в гувернантки и уехала в Германию, поэтому Саша широко открыла глаза и всплеснула руками.

– Ну и память у вас, Савелий Игоревич!

– Ну а как же! – довольно улыбнулся Разбегов. – То ли еще выяснится! Так чем могу быть полезен?

Саша замялась, не зная, как начать. Разбегов понял и, предложив гостье располагаться «вольготно», усадил в старое кресло у окна.

– Лучше?

– Лучше, – кивнула Саша и неожиданно легко рассказала о своей находке и цели прихода.

– Понимаете, я чувствую, что эти надписи сделаны неспроста.

Савелий Игоревич включился мгновенно:

– То есть вы угадываете в них какую-то закономерность?

– Именно. С одной стороны, они никак не складываются в целое, с другой…

– Определенно связаны между собой.

– Да! Кроме того, такое ощущение, что в этой псалтири они… не знаю, как сказать… спрятаны, что ли. От чужого глаза. Ну, вроде как напоминалка, но только для того, кто способен ее понять.

– Напоминалка. Смешное слово.

– Я очень хочу разгадать эту загадку, но одной мне не под силу. Вот я и… Ужасно стыдно занимать вас этим, но, поверьте, для меня это важно. Очень.

– Могу я поинтересоваться почему?

– Псалтирь принадлежала одному человеку. Недавно он… умер. Я должна понять, зачем он хранил эту книгу.

– Он ею дорожил?

– Мне кажется… Да. Дорожил.

– То есть записи сделаны его рукой?

– Честно говоря, не знаю.

– Могу я увидеть эту таинственную псалтирь?

Саша вынула из сумочки книжицу.

– Здесь, здесь и вот еще.

Разбегов прочел написанное и вдруг спросил:

– Этот человек, он что, писал перьевой ручкой?

– Не знаю. Может быть.

– Тогда это было лет семьдесят или восемьдесят назад. Не современная ручка, а такая, знаете, похожая на карандаш, только со вставленным пером. Таких уже давно не существует. Только в музеях.

– Как вы это поняли?

– Человеку, который подобной никогда не видел, объяснить сложно, но я знаю, что говорю. Этим записям уже много лет, но сама книга еще старше. Я невеликий специалист, но, судя по шрифту и прочим признакам…

– Я искала год издания, но…

– Помилуйте, она же не в типографии имени Горького издавалась! И это делает ее еще более загадочной.

– Вам интересно, Савелий Игоревич?

– Ну… не скажу, чтобы очень… Я вообще занят сейчас… сами понимаете…

– Если согласитесь помочь, я заплачу за работу, – догадалась Саша и умоляюще сложила ладони.

– Но ведь результата может и не быть. Не хочу быть самонадеянным.

– Я понимаю, но если удастся установить, о чем идет речь, это будет… Это очень важно, поверьте.

– Вы оставите псалтирь?

Отдать книгу Саша отказалась, но обещала сбросить фотографии с хорошим разрешением.

– Ничего не обещаю, но попробую подумать, – пожевав губами, нехотя согласился Разбегов.

Саша вспомнила, что фраза «попробую подумать» всегда была его любимой присказкой. Она улыбнулась и стала прощаться.

На самом деле, говоря, что надписи в книге заинтересовали его не слишком сильно, Разбегов лукавил. Он вообще был падок на всякие исторические загадки. А то, что бывшая студентка Смолина скрыла причину, по которой слова вызвали в ней такое волнение, придавало всей истории флер таинственности.

То, что эта таинственность может быть связана с криминалом, Разбегову в голову не пришло. Как, впрочем, и Саше. Потом она не раз корила себя за то, что в тот день пошла в университет, но знать будущее им обоим было не дано, поэтому обратный путь по Молочной горе она проделала весело, преисполненная надежд и ожидая от лета еще и других радостей.

Однако не успела она сесть в машину, как позвонил старший механик Шевченко и буквально потребовал от начальницы, чтобы она явилась на работу, не дожидаясь производственного коллапса.

Так и сказал – «производственного коллапса».

Саша помчалась в автосервис, однако уйти с головой в проблемы и заботы не получилось. В голове все время вертелась мысль о тех двоих, что приходили в квартиру Ивана Ильича.

Вдруг они искали псалтирь? Может такое быть, что таинственные записи в книге – как раз то, за чем охотятся преступники? Звучит фантастически, но если они приходили не за книгой, тогда за чем? Что такого мог хранить старый человек, явно живущий на пенсию. Или она про Кузнецова чего-то не поняла? Тогда самым правильным будет позвонить в полицию и рассказать про ночное вторжение.

Скорей всего, так она и сделает. Вечером. После работы. Найдет визитку и позвонит. Ясно, что потом покоя не жди, но это лучший выход.

Или лучший – как раз сделать вид, что ничего не слышала и не видела? Пусть этот – как там его? – сам разбирается?

– Шеф, выйди в зал, – заглянул в кабинет Мещеряков.

– Что там у вас?

– Да левый по ходу генератор.

– Для «Тойоты»? Как так? Мы же родной заказывали.

– Ага, родной. Щас увидишь, какой он родной.

Саша поднялась и решительно двинулась следом за Мещеряковым.

Ладно, ввязываться в это дело или нет, она решит вечером.

Вечером Разбегову не терпелось заняться таинственными фразами, поэтому поел он плохо: потыкал для виду вилкой в салат, торопливо выпил чай и поднялся.

– Ты не заболел? – тревожно спросила дочь.

– Нет, просто у меня срочная работа.

– Работа мешает нормально поесть? Опять завкафедрой загрузил? Когда ты уже научишься посылать его на три буквы?

– Нет, Мариночка, тут другое. Можно сказать, работа на частное лицо.

– Да? А сколько заплатят?

– Точно не знаю, но обещали. Да мне и самому интересно. Возможно, эта загадка таит большее, чем можно предположить.

– Ну, понятно, – скривила губы Марина. – Потратишь кучу времени за бутылку коньяка и коробку конфет.

– И все же я надеюсь на большее.

– Неужели на две бутылки?

– Мариша, хватить ерничать. Ты же знаешь, прежде всего я – краевед и не могу пройти мимо того, что касается истории Костромы.

– Ну-ну, – отрезая кусочек форели, буркнула дочь, не глядя на него.

Савелий Игоревич немного помялся на пороге столовой, ожидая, не скажут ли ему чего-нибудь еще, глянул на вечно недовольного, но сегодня молчаливого зятя, а потом тихонечко поднялся по лестнице и засел в кабинетике на втором этаже.

За окном окончательно стемнело, значит, домашние скоро угомонятся, и ему никто не помешает получать удовольствие.

Ну-с, начнем, благословясь.

Деня уже ногу поставил на стену, как вдруг Левчик схватил его за рукав.

– Нет, подожди! Послушай, бро, может, блин, ну на хрен это все?

– Ты че? Зассал, что ли? – осклабился Деня и посмотрел презрительно.

– Да мне-то чо! Не я ведь лезть собираюсь! Просто это ступидити!

– Какие еще питиди? Хватит всех своим английским чмарить!

– Ну треш полный тогда!

– Ну и что! Пацан сказал, пацан сделал, не в курсе? – процедил Деня и для убедительности сплюнул.

– Ладно! Фиг с тобой! Лезь!

– Так я и лезу! Спину подставляй!

Встав на Левчикову спину, он поднял одну ногу, утвердил на еле видимом выступе, затем подтянулся и сумел ухватиться рукой за край стены. Получилось. Тренированное за годы паркура тело слушалось беспрекословно, и это вселило в него уверенность. Оказавшись наверху, минуту Денис лежал, распластавшись и рассматривая территорию, а потом присел, оттолкнулся и, сделав в полете кувырок, бесшумно приземлился на траву.

Хорошо, кстати, что тут асфальта нет. Вышло бы громче.

Продумывая маршрут, он решил, что несколько минут обязательно потратит на то, чтобы, лежа в траве, еще раз убедиться: по ночам тут никто не шастает.

А то кто их знает… этих…

Однако сделал почему-то по-другому. Быстро поднялся, перебежал за ближайшее строение и оттуда, не тратя времени, рванул к нужному месту.

Левка не обманул. Дверь действительно была не заперта. С пятницы на субботу неизвестно по какой причине ее всегда оставляют открытой. Деня осторожно потянул дверь на себя и юркнул в образовавшуюся узкую щель. Шире нельзя, а то заметить могут.

Оказавшись внутри, он замер на несколько секунд, чтобы перевести дух и успокоиться. Левчика рядом не было, понты кидать не перед кем, поэтому Деня дал волю внезапно подступившему страху.

Стремное все же место! Тут и днем-то жутко, а уж ночью и говорить нечего!

Наконец ему удалось унять сердцебиение – крутой он все же чел! – и заставить себя двинуться к назначенному месту.

Ага, вот и гробик чей-то! Тебя-то нам и надо, дорогой!

Гроб был, конечно, пустым, но от этого не менее пугающим. Однако отступать было некуда. Он сел на край гробницы, достал телефон и вставил в селфи-палку. Руки немного дрожали, но он справился.

Камера включилась, и от ее свечения в темноте стало еще страшнее.

«Не дрейфь, мужик», – приказал он себе и, подняв палку повыше, улыбнулся в камеру.

– Ну, здравствуй, Таня! Я сдержал обещание. Посмотри, откуда веду репортаж.

Он повернул камеру так, чтобы она могла убедиться: он именно в том самом месте.

– Ну что, Танечка, убедилась? А теперь скажи… – начал Деня и не закончил.

Прямо за его спиной медленно поднялась четко очерченная на выкрашенной белым стене голова в надвинутом на лицо капюшоне.

В свете камеры блеснули пустые глазницы.

Денис вскрикнул и упал на кирпичный пол, ударившись о край каменной гробницы.

Савелий Игоревич так и не понял, сколько просидел у компьютера. Очнулся от боли в шее и понял, что спал, уронив голову на стол. За окном вовсю копошилось утро, домашние давно на ногах, и сейчас ему попадет от дочери за ночные бдения.

С трудом поднявшись, Савелий Игоревич походил немного, делая наклоны из стороны в сторону, растирая закостеневшую шею и одновременно прислушиваясь к голосам внизу.

Интересно, дома ли зять? По утрам особенно сильно не хочется видеть его постную физиономию.

Когда убедился, что слышны лишь голоса дочери и внучки, спустился.

– Привет, деда! – крикнула внучка из коридора.

– Будешь завтракать? – не поворачиваясь, спросила Марина.

– Чай и бутерброд с колбасой. Даже два, – чувствуя, как разыгрывается аппетит, ответил Разбегов, усаживаясь за стол.

Дочь поставила перед ним кружку и тарелку с бутербродами.

– А ты?

– Мы уже позавтракали. Ты ешь, не торопись.

Маринин голос звучал ласково, и Разбегов успокоился. Раз веселая, значит, все хорошо.

Он жевал и думал о том, что будет делать днем.

Вчера кое-что нашел и даже сумел скачать на флешку. Пока все свежо в памяти, надо разобрать материалы и подумать, где еще можно поискать доказательства тому, что удалось установить ночью.

– Только не торопись с выводами, – сказал он себе и улыбнулся в кружку с чаем.

И в этот миг в его голове родилась – буквально как Афродита из морской пены – блестящая идея. Даже не идея, а гипотеза! Инсайт, случающийся только с гениальными исследователями. Когда из ничего, буквально из осколка факта вдруг вырастает чудо, которое называется научным открытием!

Конечно, при условии, что гипотезу удастся подкрепить неопровержимыми доказательствами. Лучше не доказательствами, а самим артефактом!

Это будет настоящая сенсация!

Научный мир ахнет и содрогнется!

– Йо-хо-хо! – воскликнул Савелий Игоревич.

– Дед! Ты чего? – испугалась внучка.

– Ничего, внученька! Просто сегодня встал с той ноги!

Гипотеза от краеведа Разбегова

Вчера она так и не позвонила следователю. Сочла, что ее активность может показаться подозрительной. С какой, вообще, стати вмешиваться? Сами разберутся.

Последнее утверждение, впрочем, нуждалось в подтверждении, а его-то как раз и не было. Почему полиция не проверяет, опечатана ли дверь? Почему с тех пор ее не вызвали на допрос? Не опросили всех соседей?

Она спрашивала у Валентины Самойловой. Та ни сном ни духом. Сказала только, что полицейские побывали в двух квартирах, и все.

И этим людям она собирается помогать? Только хуже выйдет!

А как насчет Чеченца? Хотя бы его в известность поставить. Квартира наверняка ему отойдет, значит, имеет право знать, что в ней теперь проходной двор.

Было около девяти вечера, когда она набрала его номер. Прозвучало два гудка, после чего он сбросил звонок и прислал сообщение: «Занят, перезвоню».

Занят в девять вечера? Да не смешите! Наверняка сидит в пивной с такими же, как он, вояками!

Саша рассердилась по-настоящему, поэтому отключила телефон и легла спать.

Вот прямо-таки взяла и легла! В конце концов, ничьих звонков дожидаться не обязана!

Из вредности на следующий день телефон она включила после обеда. Это было глупо, но обижаться так обижаться!

Ни неотвеченного звонка, ни сообщения от Чеченца не было, зато позвонил Савелий Игоревич.

Вообще-то Разбегов не планировал встречаться с заказчицей в ближайшие дни. Хотел разобраться в деле более тщательно, ведь звание ученого обязывало не спешить с выводами, а сначала все стократно перепроверить.

Однако терпеливость, как выяснилось, не была его сильной стороной. Савелий Игоревич еле дождался, когда закончатся лекции для заочников, и позвонил Смолиной на мобильник. Черт знает почему, но Разбегову захотелось поразить ее своим умением работать с источниками, продемонстрировать высочайшую квалификацию или, как любит говорить внучка, крутость.

С чего вдруг его так разобрало, Савелий Игоревич не анализировал. Где-то в подсознании мелькнула мысль, что на старости лет он вдруг возжелал славы и почета, но она была немедленно изгнана.

Все его труды только во славу отечественной науки! Только!

– Прямо сейчас приехать не могу, – огорченно сказала Александра, ответив на звонок. – На работе запарка. До какого часа вы сможете меня подождать?

– Ну…

– Я попробую закончить как можно скорее.

В ее голосе звучали умоляющие нотки, и Разбегову почему-то было приятно их слышать.

– Хорошо, но не позже шести.

– Спасибо огромное, Савелий Игоревич! Вы – лучший!

После этих слов Разбегов неожиданно ощутил такой прилив бодрости, что сразу углубился в работу, забыв пообедать.

Черт побери! А эта Смолина – хорошая девушка! Сразу видно, не вертихвостка какая-нибудь!

Пришла она запыхавшаяся. Торопилась, как видно. Уселась напротив и уставилась в ожидании.

Выдержав паузу, чтобы подогреть ее интерес, Савелий Игоревич прокашлялся и задал неожиданный вопрос:

– Что вы слышали о гербе Костромской губернии Павла Первого?

– Я всю жизнь была уверена: как дала Екатерина Вторая нашему городу герб, так он… до сих пор и есть, – растерянно ответила Саша.

– Отнюдь, мадмуазель, отнюдь, – потирая руки, произнес Савелий Игоревич.

Саша хотела поправить, давно, мол, не мадмуазель, но постеснялась прерывать монолог. В конце концов, это даже приятно.

– Все было несколько сложнее. Начнем с того, что до указа Павла об образовании Костромской губернии от двенадцатого декабря тысяча семьсот девяносто шестого года мы были просто наместничеством. Появилась губерния, появился и новый герб. По вполне понятным причинам Павел не особо чтил заветы своей матушки, поэтому герб придумал совершенно не похожий на прежний. Странный, надо сказать.

– А мне всегда казалось странным, что на гербе Костромы изображена галера «Тверь». С какой стати, вообще? Пошутила над нами?

– Вполне вероятно, – зашелся мелким смехом Разбегов. – Матушка Екатерина Алексеевна еще та шутница была. Однако, скорей всего, не слишком заморачивалась с этим делом. Но Павел, поверьте, заморачивался еще менее. Вот смотрите.

Савелий Игоревич повернул к ней экран монитора. Саша взглянула на изображение. Герб как герб. Видела похожие, и не раз. Разделен на четыре поля. Два желтых по диагонали пустые. Другая диагональ – вверху красный, внизу зеленый. В красном квадрате – странный с широкими концами крест, а в зеленом – перевернутый полумесяц.

И что?

– Вижу на вашем челе мучительные раздумья, – заметил Разбегов и снова зашелся смехом.

И чего он так веселится?

– Налюбовались? – отсмеявшись, спросил Савелий Игоревич.

– Ну… вроде… Нет, постойте. Этот крест… он чудной какой-то.

– Верно. Чудной, потому что по форме похож на мальтийский. Павел Первый, да будет вам известно, был провозглашен Великим магистром Мальтийского ордена.

Саша посмотрела на изображение еще раз и вдруг поняла:

– Павловский крест?

– Совершенно верно. А насчет «золотых полей» не догадываетесь?

– Эти два желтых?

– Так точно. А «рожок вниз» – это полумесяц, разумеется.

– Ну, хорошо. А какое отношение герб…

– Да самое прямое, мадмуазель! – прервал ее Разбегов. – Именно в гербе все и дело!

– Не понимаю.

– Сейчас объясню.

Савелий Игоревич поерзал на стуле, по-видимому, предвкушая увлекательное времяпрепровождение, и посмотрел в сторону чайника.

– Не хотите?

– Спасибо. Выпью с удовольствием, – кивнула Саша, радуясь возможности наконец вручить свои дары. – Я ведь к вам не с пустыми руками.

Увидев печенье и конфеты, Савелий Игоревич пригорюнился.

– Дочь запретила сладкое. Угроза диабета, говорит.

Взглянул еще разок и залихватски махнул рукой:

– А давайте! Уж больно завлекательные коробочки!

Так, прихлебывая чай вприкуску с печеньем и пастилой, Саша узнала, что случилось в славном городе Костроме в марте тысяча восемьсот первого года от Рождества Христова.

– Николай Иванович Кочетов, тогдашний костромской губернатор, был личностью противоречивой. С одной стороны – бравый военный, дослужившийся от прапорщика Измайловского полка до подполковника, кавалер орденов Святого Владимира, Святой Анны, командор ордена Святого Иоанна Иерусалимского, и, кроме всего прочего, женатый на сестре сподвижницы Екатерины Второй Екатерины же Романовны Дашковой Нине Петровне Хрущевой. А с другой – назначенный на должность уже при Павле Кочетов полным доверием не пользовался.

– Почему?

– По разным причинам, которые мы смело можем оставить за скобками нашего разговора. Но для лучшего понимания личности Кочетова все же скажу, что супруге своей он изменял и наконец бросил ее с пятью детьми на произвол судьбы, а сам стал жить с женой городничего. Каков?

Саша развела руками. Все, мол, ясно с этим Кочетовым.

– Важно другое – Николай Иванович жаждал привлечь внимание императора и, так сказать, выслужиться. Желание вполне объяснимое и даже похвальное.

– Да уж, – хмыкнула Саша.

– Не судите, да не судимы будете. Управление губернией, знаете ли, требует определенной политической изворотливости. Но сейчас не об этом, а о том, что в качестве повода для того, чтобы явиться императору на глаза, был придуман подарок.

Савелий Игоревич шумно втянул в себя горячий чай и задумчиво запихал в рот сразу две пастилки.

«Ну, будет ему от дочери на орехи», – подумала Саша и улыбнулась в чашку.

– Накануне того дня, как губернатору пришла в головушку идея подарка, в Ипатьевском монастыре обнаружили старую – конца четырнадцатого века – рукописную книгу. Это были переписанные евангельские тексты, среди которых наиболее хорошо сохранились Послания апостола Павла. Слышали о таких?

Саша помотала головой.

– Почитайте на досуге. Весьма поучительно, поверьте. Особенно полезна глава тринадцатая из Первого Послания Коринфянам.

– А что в ней?

– Прочитайте. Вам понравится.

И взглянул хитро.

«Мутит чего-то», – подумала Саша и не стала расспрашивать.

– Так вот. Именно в тот момент, когда об этом узнал губернатор, возникла идея подарка. Хотя, если честно, идея принадлежала не ему, а Афанасию Федоровичу Тухачевскому, предводителю костромского дворянства. Заключалась идея в следующем: Послания апостола Павла заново переплести и подарить императору.

– Неплохо.

– Весьма неплохо, однако, главная ценность подарка заключалась не только в старинных текстах, но и в переплете. О! Это мыслилось как подлинное произведение искусства. Задник – поверх дорогой кожи золотая пластина с чеканкой, изображающей виды Костромы, а спереди, тоже на золотой пластине – тот самый герб. Вместо желтого, как вы уже поняли, – золото, красное и зеленое поля – эмаль, а вот крест и полумесяц представляли собой искусно подобранные – одного размера и цвета – и тесно уложенные бриллианты.

– Ничего себе!

– Герб занимал всю поверхность книги и, по мысли авторов, сам по себе являлся произведением искусства. Если честно, то особого искусства там не было, потому что изображение на гербе было довольно примитивным, но все вместе да с такой начинкой внутри являло собой вещь, достойную российского императора. К тому же размер книги был немалым. Чуть меньше, чем современный формат А-три.

– Солидно.

– К тому же объемно, – поднял палец Разбегов. – Рукописные тексты были написаны на толстых листах, с виньетками, с красной строкой – в общем, получилось нарядно.

Савелий Игоревич с сомнением поглядел на следующую конфетку, подумал и сунул в рот.

– Нарядно-то нарядно, вот только эта бездна стараний оказалась абсолютно бесполезной. В ночь, когда подарок выехал наконец в столицу, стало известно о смерти государя-императора. Это случилось в марте тысяча восемьсот первого года.

– И куда же он делся, этот подарок?

– Вернулся обратно. Успели догнать, слава богу.

– И?

– Что и?

– Дальше что было?

– А вот этого, мадмуазель, никто не знает. Тайна, так сказать, покрытая мраком. Вся эта история описана секретарем губернатора неким Пузыревым, но о дальнейшей судьбе книги он не упоминает. Ни единым словом.

– Не может быть. Неужели не осталось никаких следов?

– Ни единого, представляете?

– Нет, не представляю!

Это прозвучало так возмущенно, что Савелий Игоревич счел нужным отставить чашку с чаем.

– Знаете ли вы, что такое восемнадцатый век?

– Уже девятнадцатый.

– Все едино. Тогда не было информационных систем.

– Это я понимаю, но речь идет о подарке императору. Это же… ну… не иголка в стоге сена.

– Наверное, они все жалели, что подарок – не иголка. Судите сами – как он мог быть расценен при новом императоре?

– Да что особенного! Царю все подарки дарят!

– Это вам как человеку двадцать первого века кажется, что ничего страшного случиться не могло. У людей того времени было совершенно другое мышление. Само существование этого подарка могло всех инициаторов поставить под удар.

– Но этого не случилось? Никто из них не пострадал?

– Слава богу, нет, но, возможно, именно потому, что книга исчезла. Окончательно и бесповоротно.

– Подождите, Савелий Игоревич, – наморщила лоб Саша. – Вы что хотите сказать? Книгу просто уничтожили?

Разбегов пододвинул чашку и стал мешать чай ложечкой.

– Честно говоря, не знаю, что ответить. Два дня назад я был убежден, что вы напали на след именно этого печально знаменитого подарка. Потом меня стали терзать сомнения, не морочу ли я вам голову. Вдруг его в самом деле не спрятали, а уничтожили? Нет, текст наверняка остался. Когда-нибудь найдется. А вот саму книгу… Бриллианты – в колье для губернаторши, золото – в переплавку. Да наверняка так и было! Иначе почему эта тема – даже просто тема – за два с гаком века нигде не всплыла?

– Тогда как в псалтири появились эти записи про павловский крест и золотые поля? Вы же только что их расшифровали!

– Это лишь гипотеза. Полет фантазии старого краеведа.

– Ерунда! Уверена, что речь идет о том самом подарке! А это значит, что хозяин псалтири знал о нем!

– Возможно, но не факт, что он существует до сих пор.

– А зачем тогда писать?

– Не знаю.

– Знаете, Савелий Игоревич! Тот, кто сделал запись, был уверен, что книга сохранилась, и пытался ее найти. Или нашел!

– Ну и где же она тогда?

– Он ее перепрятал. А записи – ключ.

– К тайнику?

– Почему нет?

Порозовевший от горячего чая и споров Разбегов посмотрел на Сашу со снисходительной симпатией.

– Эх, мне бы ваш азарт лет сорок назад, я бы докторскую диссертацию защитил. Даже две. Жару не хватило, а может, ленив был. Потому и сижу теперь на хлебе и воде.

Саша украдкой взглянула на костюм Савелия Игоревича и незаметно усмехнулась. Тысяч пятьдесят, не меньше.

Разбегов что-то уловил в ее лице и рассмеялся.

– Не смотрите на прикид, как выражается внучка. Это все не мое. Дочь отдала. Так сказать, перешло по наследству от зятя. Он толстеет быстрее меня, и я успеваю донашивать его вещи. Гордость при этом страдает, зато вид имею приличный.

– Простите, Савелий Игоревич, не хотела вас смутить.

– А вы и не смутили.

– Так что вы посоветуете?

Разбегов стал серьезен.

– Как раз не торопиться. Я, конечно, не оракул, но мне кажется, что, поверив первой попавшейся гипотезе, вы зря потратите время.

– Разве гипотезы не надо проверять?

– Но вы же не ученый! У вас нет для этого никаких ресурсов! Нет времени сидеть в архивах и чахнуть над пыльными манускриптами. Вы же, кажется, автомобили чините.

– Чиню, но…

– Вы простите меня, Александра, но мое время истекло. Пора бежать на лекцию.

– Да, конечно. Еще раз спасибо, Савелий Игоревич. Вы мне очень…

Она даже не успела закончить фразу. Не глядя на нее, Разбегов выскочил из-за стола и припустил к двери, нервно поглядывая на экран телефона.

Это было настолько неожиданно, что Саша еще пару минут сидела в кабинете, пытаясь понять, почему он сначала не попросил выйти ее.

Казалось, сейчас он вернется, чтобы попрощаться и закрыть кабинет, но за дверью было тихо.

Наконец, решив, что все имеют право на тараканов в голове, она вышла в коридор, заметив в замочной скважине ключ, заперла дверь, на выходе сдала его вахтеру и неторопливо пошла вдоль набережной.

Дойдя до маленькой кофейни с видом на Волгу, Саша забралась за самый дальний столик и махнула рукой, подзывая официанта.

– Принесите, пожалуйста, какое-нибудь длинное блюдо. Мне нужно подумать, – глядя в меню, попросила она.

– Для подумать рекомендую мороженое. Оно как раз самое длинное. Все остальные десерты обычно съедаются за минуту.

Саша подняла глаза. Официант был исключительно серьезен. Она оценила.

– Тогда три шарика пломбира и шоколадный топинг, – улыбнувшись, сказала она.

Кивнув, официант удалился и буквально через две минуты вернулся с заказом.

– Быстро вы, – удивилась Саша.

– Чтобы мысль не успела убежать, – невозмутимо ответил тот.

Потихоньку поедая мороженое, Саша думала о неадекватности поведения Разбегова. Сначала буквально заразил ее своей версией насчет подарка императору, а потом с той же горячностью стал уговаривать в нее не верить. Да еще и сбежал от нее. Как будто испугался чего-то.

Возможно, это объясняется обычными странностями старого человека? Загорелся, потом подумал, что гипотеза шита белыми нитками, поэтому не стоит убеждать в ней доверчивого дилетанта?

Наверное, так и есть. Тогда почему ей кажется, что Разбегов поверил в версию, будто фразы «павловский крест» и «золотые поля» относятся именно к неудавшемуся подарку?

Она съела мороженое до последней, уже растаявшей капли и с сожалением отодвинула креманку.

– Что-нибудь еще? – незаметно материализовавшись за спиной, спросил официант.

– Можно кофе? – взглянула она снизу вверх.

– Сливки? Сироп?

– Черный без сахара, – ответила Саша и уже не удивилась тому, с какой скоростью парень выполнил заказ.

Надо оставить чаевые. Прямо горит на работе.

Настроение неожиданно так улучшилось, что она вдруг подумала: «А на Чеченца обижаться не стоит. Похоже, нормальный мужик».

Из окна соседнего кабинета Разбегов видел, как уходила Смолина, и похвалил себя за то, что догадался вовремя прервать разговор. В конце концов, он выполнил заказ: объяснил смысл найденных слов. Большего барышня не просила, а стало быть, он не должен ничего рассказывать. Даже если дамочка надумает проверить гипотезу, далеко ей не забраться. Да и зачем красивой женщине вся эта докука? Как она там говорила? Хочет узнать, почему усопший хранил псалтирь? Да мало ли почему! Псалмы любил почитать на досуге, вот и весь сказ! Для скучающей дамочки этого достаточно.

Савелий Игоревич вернулся в кабинет и сел за компьютер.

Его просто распирало от желания углубиться в удивительную историю «неслучившегося», как выразился Пузырев, императорского подарка.

Только он сможет раскрыть тайну книги.

Эта работа не для любителей, а для профессионалов высочайшего уровня.