Выбор твой

Часть 1

День, когда отец ушел, стёрся из моей памяти, будто его вычеркнули из книги моей жизни. Помню, как плакала, будто чувствуя, что исчезновение – лишь начало чего-то большего. Мне было восемь. Тогда я не могла знать, что его возвращение спустя десять лет станет днём, который навсегда останется в моих воспоминаниях, окутанный тайной и странным предчувствием.

Отец появился внезапно, как привидение из прошлого. Я сидела на ступеньках крыльца и увидела его. Он тяжело ступал. Фигура некогда сильная и уверенная, теперь казалась обременённой не только выцветшим рюкзаком и громадным чемоданом, но и чем-то невидимым, тяжёлым. Оно лежало на его плечах. Лицо, посиневшее от усталости, впечатляло изрезано морщинами. А шрам, тянувшийся через всю шею белой полосой, говорил о том, что он побывал в местах, где граница между жизнью и смертью стирается. Волосы, некогда аккуратные, выглядели спутанными и грязными, а руки, покрытые струпьями и старыми порезами, казались руками человека, который слишком долго боролся с чем-то опасным.

Он остановился передо мной, и его кривая усмешка заставила внутренне содрогнуться.

– Что, Буяна? Не узнала отца? – прохрипел он.

Он закурил сигарету, и дым, уносимый ветром, окутал фигуру, словно вуалью. Я позвала маму, но даже её появление не развеяло странного ощущения, что этот человек, стоящий перед нами, – не совсем тот, кого мы знали.

Она смотрела на него, как и я, с немым вопросом в глазах, пытаясь понять, что за тайну он принёс с собой в этот день.

– Лариса, неси рюмку мужу. Встречай с дальней дороги! – его голос похожий на кашель прозвучал как приказ, и в нем чувствовалась естественная легкость, будто он давно перестал заботиться о том, что подумают соседи или случайные прохожие. Его фигура, обветренная и неухоженная, казалась частью пейзажа, будто он был призраком, вернувшимся из далеких земель.

Мама, подчиняясь неведомому ритуалу, подала ему граненый стакан с водкой, увенчанный соленым огурцом. Он взял тот с видом знатока, зажмурился и начал пить неторопливо, смакуя каждый глоток, пытаясь распробовать вкус, скрытый в напитке. Скупым взглядом скользил по нашему дому, который служил пристанищем для проезжающих туристов, по темнеющему лесу вдалеке и, наконец, остановился на нас.

– Скучали, вижу, – произнес он, откусывая огурец, которым занюхивал водку.

Слова прозвучали как загадка, в которой скрывалось больше, чем казалось на первый взгляд. – Хорошее ты выбрала место для воспитания ляльки. Тихое. Хм, неприметное.

Мама кивнула, будто на то ее осознанный выбор. Я же знаю правду: мы оказались здесь не по своей воле. После его отъезда нас выгнали из городской квартиры. Этот дом стал нашим убежищем. Он же, материализовавшийся призрак, вернулся, чтобы нарушить наше хрупкое спокойствие.

– Пойдет, – бросил он, заметив на соседнем огороде любопытствующего Ивана Петровича. – Эй, мужик! Как там тебя, по батьке? Подгребай-ка сюда и помоги мне поднять чемодан, по-соседски, так сказать. Поживу здесь, семья, все ж как никак.

Без тени сомнения он поднялся по ступенькам крыльца, точно знал, что вернется сюда. Я бросила вопросительный взгляд на маму, но она лишь молча последовала за ним. Осмотрел дом, заглянул в каждую комнату, будто искал что-то, что оставил здесь давным-давно.

– Показывай, – обратился он к маме, и в его голосе прозвучала необычная смесь требовательности и любопытства. – Где твоя спальня?

Повисла тягучая тишина. Сама атмосфера сжалась от неожиданного появления этого человека. Он стоял, тяжело дыша, его взгляд, прямой и грубый, скользил по нам, будто оценивая, достойны ли мы его присутствия. Меня впечатлило то, что он не подумал даже на миг, что возможно у нас с мамой кто-нибудь есть. За десять лет можно десять раз выйти замуж и развестись, но он, судя по поступкам, был человеком неприхотливым и не привыкшим к сантиментам. За моей спиной зашебаршил сосед, Иван Петрович, таща чемодан двумя руками, надрываясь от усилий.

– И как звать-то вас? – его вопрос прозвучал как скрип старой двери, открывающей тайну, которую никто не хотел раскрывать.

Отец бросил взгляд на маму, затем на меня и на соседа, недовольно взвешивая, кому можно доверить свое имя.

– Семен для тебя. Семен Потапович по батьке, – произнес он, и в голосе прозвучала угроза. Он предупреждал: лишних расспросов не будет.

– Военный я. Воевал все эти годы в горячих точках. Родину от врагов защищал. Понял?

Иван Петрович, немного помявшись, кивнул маме и вышел. Мужик он был дружелюбный, но отец ему явно не понравился. В его взгляде читалось что-то невысказанное, словно он знал больше, чем говорил.

Я тихонько спросила маму: «И как мне его называть?» – до меня наконец дошло, что он будет жить с нами. Возможно, навсегда. Вообще-то у меня уже было три отчима, но я так никого из них отцом и не назвала.

Он обернулся, бросив свирепый взгляд на чемодан, а затем перевел его на нас.

– Для тебя, я отец, – рассердился он. – Что вы на меня смотрите? Думаете, я пустым приехал? Не думал о вас?

Он стащил с плеч рюкзак, бросил с грохотом на пол, открыл и достал пачку денег. Протянул маме.

– Когда эти закончатся, выдам еще, – а затем посмотрел на меня крайне суровым взглядом и гаркнул: – Не смей смотреть на меня, как на забулдыгу, девочка! Я генерал! И генералом помру!

И я поняла, что этот человек принес с собой не только деньги, но и тень прошлого, которое, возможно, никогда не отпустит его.

Глава 1-1

Несмотря на то, что одежда на нем выглядела старой и помятой, местами заношенной, сам он нравом топорный и речь, и голос у него рванные, на местных алкашей или бомжей он совсем не походил. Он напоминал мне простого солдата, которого жизнь изрядно потрепала и замотала.

Теперь он на пенсии и откровенно и быстро спивается. Агрессия ощущалась в нем чрезвычайно, и я боюсь его. Такой человек, как мой отец мог распускать руки и работать кулаками, если чуть что не по его воли.

Иван Петрович рассказывал, прежде, чем прийти к нам, он приехал в обед в наш город. Правильнее сказать поселок городского типа. Расспрашивал о нас с мамой, о гостевом домике, и о том, сколько и как часто гостят туристы. Есть ли спрос на наш бизнес? Бизнес слишком громкое слово для двух, а иногда трех комнат. Гостиница тоже. Только услышав от людей хорошие отзывы, он пришел к нам.

Я не встречала более не общительного человека, чем он. Отец вернувшись домой вел странный образ жизни, но по расписанию. Днем он ходил по поселку, или где-то гулял, изучал окрестности, дороги и соседние деревни, а вечером он сидел в зале на первом этаже и пил водку, смешанную с пивом. Пил и молчал.

Если с ним пытались заговорить постояльцы, или я или даже мама, он игнорировал нас. Взгляд его при этом дергался и казался отсутствующим, словно он сам был в каком-то ином месте или мире. Казалось он ненавидит всю вселенную. После нескольких попыток наши гости оставляли его в покое. Мы же давно уже привыкли и не трогали его.

Ко мне, как отец, он не проявлял никакого интереса и единственное, о чем спрашивал, никто из новых людей не появился ли в поселке, нет ли новых детей в нашем подразделении университета? Вдруг кто переехал? Ни оценки, ни мое поведение, ни тем более моя жизнь его не интересовала. Один раз к нам зашел Антон с моего потока. Мы делали общие задания.

Я пошутила, что он новенький.

Отец долго смотрел на парня насупившись, сверлил его взглядом, словно присматривался, принюхивался, а затем начал спрашивать его откуда он. Убедившись, что тот не врет и рассказывает, что живет здесь с рождения, испепелил меня злым взглядом.

После этого он сменил тактику. Мы договорились, что я никогда больше не буду так шутить. А в случае новых людей, сразу же сообщу ему. А он со своей стороны обеспечит меня карманными деньгами. Из-за этого, в выходные, когда его мучало похмелье и он не мог встать с кровати, он отправлял меня погулять по селу и посмотреть, что твориться вокруг. Я прилежно таскалась на улицу, но там ничего интересного никогда не происходило. Что может случиться интересного в небольшом поселке? Самое интересное, как чья-то свинья опоросилась прямо на центральной улице. Кто-то потерял снова кредитную карту. Или новость о том, что в очередной раз какой-то урод рисует на женском сушащемся на веревке белье шариковой ручкой член и яйца. Такие новости.

Постепенно мне стало ясно, что он избегает людей не просто так и больше всего его интересуют не любые люди, а военные. Люди похожие на военнослужащих, с хорошей выправкой, твердым взглядом, или даже колючим и чужим. Его паранойя и его жуткий рванный голос, будто зараза инфицировали и меня. Через некоторое время, мне начали сниться ужасы и кошмары о людях, что могли бы приехать в наш поселок. Они приходили во снах в уродливых обличиях, покалеченные войной, в шрамах, на костылях, безногие и безрукие и неизменно с жуткими физиономиями, а порой и вовсе в облике чудовищ.

Со временем я перестала бояться отца. Он был рядом и не так страшен, как неизвестные бравые люди, что могли принести в наш сонный и спокойный мир тревоги и неприятности. Да, он много пил, так много, что бывали вечера, когда ноги не держали его, а он начинал разговаривать сам с собой. Он грозился на тюрском. Тюркестах соседнее государство, граничащее с нашим, не отличалось спокойной жизнью, но там не часто происходили военные конфликты. Иногда его иностранная речь мешалась с нашей и тогда в зале разносились страшные, трехэтажные маты, перемешанные с проклятиями и жесткими угрозами в адрес кого-то. Он ругался во всю глотку, не обращая ни на кого внимания, а я поражалось витиеватости его речи.

Глава 1-2

Как любому алкашу, ему требовалась иногда компания. И те люди, что останавливались у нас становились его заложниками. Он вламывался в их номера и приглашал к столу, заставляя брать граненные стаканы и пить с ним. Дрожа от страха эти люди, пили с ним, а затем они начинали дрожать от его рассказов о войне и ее ужасах.

Он заставлял их кричать «За Победу»!, снова и снова, пока не оставался довольным и весь наш домик содрогался и трясся от хоровых воплей. Они старались перекричать друг друга, и отец от их криков становился совершенно необузданно воинственным.

Он приходил в ярость, если кто-то смел не выполнять его команд и пытался проявить свою волю. Тогда он свирепел, начинал вопить и выгонял наших постояльцев в чем они были на улицу, выкидывая их вещи и дорожные сумки следом, невзирая на любую погоду.

Он требовал от них беспрекословного подчинения, и если кто-то был не внимателен или падал от алкогольной дозы под стол, тогда он называл его «слабаком» и никого не выпускал из зала, пока несчастные люди не выпьют предназначенное павшему.

Уйти спать все могли, только когда он сам решал, что ему пора в кровать. Тогда по домику разносился несказанный вздох облегчения, а также шелест проклятий в наш адрес и его рассказы.

Он рассказывал о переворотах, о казнях, о том, как легко убивать людей, и при определенном стечении обстоятельств это совершенно безнаказанно. Он также рассказывал о состояниях людей во время паники, когда люди, не помня себя перестают сознавать себя и превращаются в жутких животных ведомых лишь одним чувством страха.

Он утверждал, что принадлежит к военной элите, что он один из лучших. Что мир полон отъявленных злодеев и головорезов и самые извращенные из них стоят у власти. Он повествовал о страшных преступлениях и называл имена известные на весь мир людей, что бывают в новостях и в газетных заголовках, именуя их убийцами и злодеями из злодеев.

Мама постоянно убивалась из-за всего происходящего. Так как те несчастные, что попадали в оборот отца и его требование компании, оставляли кошмарные отзывы и писали жалобы в правовые органы. Посетителей с каждой неделей становилось все меньше и меньше. Никто не хотел останавливаться у нас. Да, и кто захочет слушать всю ночь трёхэтажные маты, терпеть унижения и пить с таким ужасающим и тяжелым человеком, как мой отец. Впрочем, это касалось случайных людей.

Местные любители выпить и адреналина стали часто захаживать к нам. Их будто тянуло к нему. И в рассказах отца иногда случались любопытные истории о выживании, о спасении заложников с счастливым финалом. Его знал весь наш городок и только одно его присутствие вносило в нашу размеренную жизнь неожиданно приятное напряжение. Теперь у всех появилась излюбленная тема для беседы.

Местные незамужние дамы восклицали «Ах, какой мужчина! Настоящий полковник». Пожалуй, одноимённая песня, выпустись она ремейком стала бы золотым хитом у наших старых дев. По их словам, такой человек, как мой отец мог стоять во главе государства и рулить всем. Порядка тогда было бы гораздо больше, на их романтичный и незамужний взгляд.

А мы с мамой на самом деле несли убытки, в буквальном смысле. Та пачка денег, что он дал, за несколько месяцев была целиком потрачена, и новых он не давал. У мамы не хватало духу твердо попросить новые. Стоило ей заикнуться о них, и о том, что нам нужна помощь, он замолкал и смотрел на нее с шипящей яростью, казалось он немо клокочет и ненавидит ее.

Она не могла выдержать взгляд отца больше трех минут и выбегала из комнаты. Плакала, отчаянно жаловалась мне, но не требовала у него. Я откровенно терялась от странности их отношений. При его присутствии у мамы начисто исчезало собственное мнение и всякое проявление воли.

Она буквально на глазах превращалась в куклу из теста, которое могло расти сдобой, растекаясь по поверхности, требовалось ее поставить в печь. Я объясняла ее поведение тем, что она любит его. Ее крики за закрытыми дверьми спальни и сладостные вздохи, говорили, что отец умеет доставить ей неземное наслаждение. Вероятно, поэтому она прощала ему буквально все и боялась больше всего, что он покинет нас.

Он не хотел пускать маму в свою жизнь. Делил с ней постель, ел и пил, стирался, мылся в нашем доме, но не разрешал ничего покупать ему. Никаких мелочей типа нижнего белья, носков, или осенней куртки. Он никуда с ней не выходил на люди и не звал. Отец ходил в той же одежде, что привез с собой. Она выглядела старой поношенной, но вполне рабочей. У него не было сотового телефона.

Он относился с большим презрением к телевиденью, называя его ящиком для кукловодов. К интернету относился еще хуже. Так что за месяцы, что он жил с нами, он не читал никаких книг или газет, не получал никаких писем и ни с кем не общался в трезвом виде. Я не видела более скрытного человека на свете. Но скоро я выяснила, что ни один мой отец имел секреты от всего мира.

В один из буйных вечеров, в оборот тостов «За Победу! За наших! За жизнь!» попал Иван Петрович. Отец заперся в зале с ним и еще одним постояльцем, и они вопили песни военных лет и кричали тосты, когда в дом ворвалась его жена Мария Тимофеевна в компании с сельским психологом Андреем Николаевичем Васильевым.

В таких городках селениях, как наше всегда не хватает рук. Людей намного меньше, чем рабочих мест. Нужен народ, чтобы возглавлять сельский клуб, книжный кружок, требуется тренировать команды по футболу и хоккею. Многие службы нужны как воздух: человек на пульт пожарной охраны, скорой помощи, горячая линия по вопросам насилия в семье, для подростков и так далее. Андрей Николаевич слыл известным лицом в нашей местности и вел активную жизнь.

Мария Тимофеевна тарабанила в двери зала, но ей никто так и не открыл. Тогда, мама предложила подождать, по ее расчетам водка должна была вот-вот закончиться и тогда дверь распахнется. Когда это произошло, Мария Тимофеевна ворвалась в зал, но к сожалению, опоздала. Иван Петрович пал пьяным сном под столом и не подавал признаков сознания.

– У него сердце! Мы вас засудим. Это же сволочизм какой! – бормотала она, подымая мужа вместе с Андреем Николаевичем на ноги.

Андрей Николаевич высокий блондин с серыми глазами, выглядел очень спортивным и подтянутым. Он нравился всем без исключения своим внешним видом, и умением казаться привлекательно даже в джинсах и обыкновенной рубашке. На фоне моего пьяного заросшего и опустившегося отца, он смотрелся как новый рубль против затасканной пятирублевки времен СССР. Он редко бывал у нас, но зато я его часто видела в городе и в клубе. Он давал фору многим местным красавцам, и выглядит Бредом Питтом, так что как и всем местным девчонкам. Мне он тоже нравился, но смотрел на меня в силу разницы в возрасте, как на ребенка.

– А ну-ка, кабанчиком хватай стакан и давай выпьем, – рявкнул отец, нависая над ними тремя, и решая, что оставшийся блюющий под стол постоялец, скорее всего дохлый слабак, так что не помешает новый собутыльник.

Андрей Николаевич, ничего ему не ответил, а продолжил поднимать Ивана Петровича. Отец не ожидал такого игнорирования, со всей дури грохнул по столу своим кулачищем, заставляя посуду зазвенеть, а нас с мамой нервно вжать головы в плечи. Мы вроде бы уже и привыкли к этим вечерам в компании, но до сих пор реагировали на его ярость нервно дергаясь.

Вспышка не произвела на психолога ровным счетом никакого действия. Не знай его, я решила бы что он глухой! Все разом замолчали только один Андрей Николаевич, как ни в чем не бывало продолжил давать указания Марии Тимофеевне по подъему ее мужа, сохраняя добродушность и ровность в речи.

Моему отцу совершенно не понравилась такая демонстрация непослушания, и на его фиолетовом лице начали проступать белые пятна гнева. Он снова грохнул уже двумя кулаками по столу, и пронзительно гневно взглянул на всех, а потом как заорет во всю мощь рванной глотки мешая слова с отборным матом:

– Я сказал молчать, в моем доме!

– Вы вообще к кому обращаетесь? – спросил Андрей Николаевич, наконец посмотрев в его сторону.

– К тебе! К кому же еще? – ответил отец и между каждым его словом стоял мат.

– Послушай мужик, – психолог нахмурился, но не отреагировал на агрессию. – Если ты так продолжишь пить, то скоро переедешь на кладбище! И в мире станет на одного грязного алкаша меньше. И чище.

Сказать, что мой отец пришёл в неописуемую ярость, значит ничего не сказать. Он вскочил на ноги, схватил с полки на стене разделочный нож для мяса и начал размахивать им перед носом враз побледневшей обернувшейся соседки и психолога.

Андрей Николаевич продолжил тащить едва дышавшее перегаром тело Ивана Петровича, дальше. Даже не вздрогнул. Только голос его стал более громким и твердым, наверное, чтобы слышали его лучше.

– Если ты ублюдок, сейчас же не уберешь нож. Я клянусь, очень скоро ты окажешься на скамье подсудимых. И не только по делу об угрозах, но также по статье о нападении и принуждении гражданских лиц к действиям, угрожающим их жизни и здоровью.

За дверью он сгрузил тело Ивана Петровича на хрупкие плечи мамы и руки Марии Тимофеевны, и обернулся. Их взгляды вонзились, врезались друг в друга. Обычно мама выбегала из комнаты, а Андрей Николаевич стоял на месте, и никуда не девался. Я замерла, прижавшись к стене в зале с ужасом и восхищением наблюдала за ними. Отец сдался первым. Он убрал нож на полку и рухнул на свой стул, опустив глаза, и налил себе новую порцию водки.

– А теперь, вот что я скажу, – произнес психолог, бросив взгляд в мою сторону, а затем снова на моего отца. – Раз в моем ведении оказалась неблагополучная семья с пьющим и буйным отцом, я буду следить за тобой. И днем и ночью. Не только я, но и наш участковый.

Отец вскинулся на него и тут же погасил гнев, смотря на Андрея Николаевича тяжело исподлобья.

– И, если до меня дойдет, хоть одна. Хоть одна маленькая жалоба! Хоть от кого. Я сделаю все, чтобы тебя вышвырнули отсюда. Поверь, власти у меня хватит на любого генерала в этой стране. Не смотри, что я не при пагонах.

Он развернулся и ушел. А отец в тот вечер больше не буянил, отпустил своего второго собутыльника в номер, и когда тот уполз, сам пошел наверх и завалился спать.

Глава 2

За летом пришла мокрая осень с холодными сырыми ветрами. Туристический поток иссяк, и мама не знала, на что жить дальше. Она пристроилась поломойкой на подработку в универ при содействии Андрей Николаевича, но этого нам не хватало. Тогда она нашла еще место, а заботы по дому целиком легли на мои плечи. Несмотря на то, что у нас не было постояльцев, сам дом и хозяйство съедали все свободное от занятий время.

Но нас мучало не безденежье, а вина. Соседи перестали здороваться с нами и косились в нашу сторону с вящим осуждением. К концу осени стало ясно, сосед Иван Петрович скорее всего не увидит нового года. Та попойка сказалась губительно на его здоровье, он слег и с каждым днем бедному становилось все хуже и хуже.

В последние дни ноября, снег опустился на землю плотным одеялом до конца зимы. Местность поменяла окрас на серо-мглистые цвета. Все чаще ревели вьюги. Солнце перестало радовать яркими лучами. Отец как обычно шатался неизвестно где в легкой куртке, и казалось, его не берет ни мороз, ни холод.

Смотрелось так, будто он не мерзнет.

Его мучал жар. Сколько я к нему не притрагивалась, он казался пышущим огнем, точно у него температура. На его голове появилась лишь кепка. С тех пор, как он схлестнулся с психологом, он стал брать с собой на прогулки складной нож. Однажды он объяснил мне, что нож длинной в четыре человеческих пальца способен достать сердце человека. Его нож был в два раза больше.

В то утро он сказал, что вернется к обеду. Раньше обычного. Я решила, наверное, из-за погоды он сократил время прогулки. Он вышел из дома. Хорошо было видно через окно, как валит пар от его тела и изо рта. Он выдохнул с матом ругань на мерзкую погоду, спустился с крыльца, и, фыркая на ветер, ушел по своим делам.

Мама была на работе. У меня отменили занятия из-за ковида. Так что я управилась с делами по дому и накрыла в столовой для отца, надеясь, что мне не придется столкнуться с ним лишний раз за сегодня нос к носу. В дверь неожиданно позвонили и спустя пару секунд, на пороге стояла женщина. Я никогда раньше не видела ее в нашем поселке.

Она была с мороза, под красными скулами угадывалась необычная бледность. Это подчёркивалось её черными волосами, из-за ветра те торчали по сторонам меховой шапки. Цыганка, как подумалось мне, потому что в одном ухе у нее висела огромная золотая серьга калачи со сканью.

Одета она была в меховой полушубок, но вот юбка у нее была в пол. На военного человека она ничем не походила, а во взгляде и в том, как она смотрела, ощущалось что-то строгое, жесткое. Он цеплял изнутри. Мы поздоровались.

– Что вы хотите? – спросила я, стараясь разглядеть по косой в окно машину, или хотя бы чемоданы на крыльце.

Напрасные ожидания.

– Я вижу, что у вас не ресторан. Знаю, что это гостевой дом. Можно мне чашку чая, – спросила она, снимая перчатки, и доставая из кармана небольшой сумочки сотню. На ее руке отливал черным лаком безупречный маникюр, ногти были длиннющими и ухоженными.

Сотне я, конечно, обрадовалась. Все карманные деньги я отдавала маме, из-за элементарной нехватки продуктов. А еще требовалось платить по счетам и покупать вещи по хозяйству. Пусть сотня и не великие деньги. Но как же будет здорово потратить ее на себя. Я проводила незнакомку в зал, указав на ближайший стул. А сама собралась на кухню поставить чайник. Она не стала раздеваться и я решила, что она замерзла и согревается.

– Подожди, – сказала она, разглядывая меня. – Подойди ко мне.

Я послушно подошла.

– Ты накрываешь обед для генерала Жела? – она указала на сервированное место отца.

На скатерти стояла пустая плоская тарелка, ложка, вилка, нож, а также блюдце с хлебом и небольшой графин с водкой и рюмка.

– Нет, – ответила я с удивлением, от того, что поняла значение слова «Жел». Это ветер. – Я не знаю никакого генерала Жела. Стол накрыт для моего отца. Но если вам интересно он бывший военный.

Незнакомка усмехнулась и принялась разглядывать меня вновь, с любопытством.

– А знаешь, – она улыбнулась мне. – Это совершенно ничего не меняет. У него шрам во все горло, и он невероятный грубиян, когда напивается. Руки он не распускает, но вот компанию в хорошей драке составить может, а когда трезвый молчит, как истукан. У твоего же отца тоже есть шрам. Точно?

Я кивнула, раздумывая, не уже ли эта женщина приятельница моего отца? Он сам странный, приятели у него такие же.

– Вот я хочу узнать, живет он тут или нет, – продолжила женщина. – И где он сейчас?

– Он ушел по делам, обещал вернуться к обеду, – сообщила я, включая чайник и наливая заварку в кружку.

– И часто он уходит, по делам?

– Каждый день.

– И скоро вернется? – спросила она, беря из моих рук дымящийся напиток.

– С минуты на минуту, надеюсь, – сказала я, наблюдая, как она села и пьет чай.

– А вы точно уверены, что он вам обрадуется?

Она кивнула. Однако во взгляде у нее светилось нечто опасное, нехорошее, и оно расползалось по всему ее лицу. Я очень сомневалась, что отец обрадуется. Он вообще никогда ничему не радовался, кроме выпивки. Но что я могла сделать в сложившейся ситуации? Сотня грела карман домашнего худи.

Женщина попивала не торопясь остывающий чай, а стрелки на часах медленно и уверенно ползли к двум часам дня. Я рассматривала ее и пришла к выводу, что в ней есть нечто особенное. У нее абсолютно прямая спина и развернутые плечи. Обычно люди так не ходят и не сидят. Все немного горбятся. Я подумала, будет хорошо предупредить отца о ее нахождении в зале заранее и я пошла в коридор. Незнакомка громко цикнула и недобро сказала:

– Нет, нет, девочка! Эта плохая идея. Стой, где стоишь!

При этом во взгляде проскочило нечто совершенно безумное. Я тут же сделала шаг назад. Но она следом улыбнулась и принялась цедить свой чай, как ни в чем не бывало, нахваливая его. Будто она старая мамина приятельница и зашла к нам поболтать, а пока той нет, коротает время в компании со мною.

– У меня тоже есть дочь, твоего возраста, – рассказала она. – В этом возрасте все девочки похожи друг на дружку. Я очень люблю ее. Ведь для девочки что важно, быть спокойной и послушной. Слушаться родителей. Вот если бы Жел растил тебя, тебе не пришлось повторять дважды. У Жела слишком твердая отцовская рука… И он всегда…

За это время она успела встать, подошла к окну в гардеробной и смотрела в него, продолжая что-то бормотать. Я подумала, что она несет? Какой Жел? Мой отец растил меня до пяти лет, хотя я этого практически не помню. Мама рассказывала, что он не всегда был таким, м-м-м ужасным. Он учил меня читать, играть в солдатики и рассказывал загадки, которые вместе со мной потом разгадывал.

– Думала торчать мне здесь до темноты, – оживилась незнакомка, оторвавшись от окна. – Наконец-то сам генерал Жел! Собственной персоны. Пошли-ка обратно в зал, спрячемся там и сделаем ему большой сюрприз. Больше всего на свете он любит, обожает сюрпризы! Знаешь девушки из торта все такое…

Я очень сомневалась, что мой отец «обожает» что-то, кроме алкоголя. Но она меня не слушала, схватив за руку, потащила в зал и спряталась дверьми, запихав себе за спину.

– Ш-ш-ш, – велела шипя.

Она казалась мне чем-то неприятной, и мне было не по себе от одной мысли, как разозлиться отец, когда мы ему сделаем вот такой сюрприз. Страшно представить, каковой будет его реакция? От женщины пахло дорогим парфюмом, и она была выше меня на целую голову, но сумочка в ее руках подрагивала.

У меня глаза на лоб поползли, когда она раскрыла ее и внутри пустого дна я увидела нож. Небольшой, но достаточный, чтобы тронуть сердце человека. Сама же она постукивала носком сапожка.

Отец вошел в комнату, распахнув двери, и никуда не глядя сразу пошел к столу. Он был уверен, я налила ему суп и ушла наверх. Так обычно у нас происходит общение.

– Генерал Жел! Сладкий мой, – выпалила незнакомка, выскакивая из-за двери.

Отец не успевший сесть, пронзительно подскочил и сделал три больших шага в нашу сторону, остановился как вкопанный. Я могу поклясться, его зрачки расширились максимально возможно, глаза распахнулись, от неожиданности у него открылся рот и он перестал дышать.

Он смотрел на незнакомку и не мог поверить, что видит ее, а она стоит посередине комнаты. А затем на его лице пробежала тень испуга и он резко всем собою опал, сдулся, как мыльный пузырь.

– Неужели ты не узнаешь меня! А приятель? Так стала коротка твоя память или ты пропил в отчаянье все мозги?– сказала она, не сводя с него глаз.

– Малика, – выдохнул он кое-как.

– Узнал-таки, наконец! – отозвалась она, практически нараспев. – Не все пропил, видать. И боевых товарищей делящих с тобой и поек и пули не забываешь, старый. Ах, сладкий мой, Жел! Как давно мы не виделись, страшно представить.

– Ладно, – прорычал отец, но в голосе не звучало и десятой доли его обычного напора или гнева. – Ты нашла меня, и стоишь тут передо мной. Зачем ты явилась, сюда?

– Узнаю тебя Жел, не меняешься, – произнесла женщина по имени Малика и вытащив меня из-за спины, обняла за шею рукой, так словно намеривалась придушить. – У тебя славная дочь. Не ожидала от тебя. Давай мы ее сгоняем за добавкой и закуской, к твоему пузырю. А пока она погуляет, мы с тобой потолкуем и вспомним старое. Наше славное боевое прошлое. Столько лет не виделись. М?

– Никуда она не пойдет, – заявил отец. – Дома все есть.

– Неси тогда, будь послушной заинькой, – сказала Малика, отпуская меня.

Я сходила в погреб и принесла банку огурцов и еще бутылку водки. Мой отец и его странная приятельница сидели за столом на его углу и тихо шушукались. Она так и не стала раздеваться, даже шапки не сняла. Под их взглядами, я открыла банку и поставила чашку с огурцами на стол, рядом бутылку и вторую стопку.

– А теперь иди наверх, – приказал отец. – Двери в зал оставь открытыми!

– Оставайся паинькой, – велела Малика, беря в руки бутылку. – Хорошие дочери не суют свой нос во взрослые дела.

Мне ничего не оставалось делать, как подняться наверх. Дверь в свою комнату, закрывать я не стала. Сидела в ней и смотрела на курсовые задания, тетради, книги. Думала о том, что там происходит внизу.

Полчаса было тихо, как будто в доме вообще не было ни души, что совсем не похоже на попойки отца. Затем спустя еще полчаса по нарастающей стали слышаться звуки на чужом языке перемежающейся с руганью отца. И в конце концов он заорал, грохая по привычке кулаками о стол.

– Нет! Нет! И еще раз тысячу раз нет! Ты меня не слушаешь! Хватит!

Затем пауза и снова воющий рев отца:

– Нас всех там перестреляют, как визжащих свиней. И если дело дойдет до того, в расход пойдут всех! Я сказал. Мое слово!

А затем раздался грохот от падения мебели. За все месяцы проживания с нами, ни разу не доходило до крушения мебели и битья посуды. Мне было невероятно сложно представить, как они могли драться. У женщины и у отца разные весовые категории. Я мгновенно вскочила на ноги и спустилась на половину лестницы, выглядывая оттуда и силясь рассмотреть хоть что-нибудь. В тот же миг, из зала выскочила Малика без шапки и с ножом в руке. Ее черный волос развивался и блестел в свете ламп, словно эпоксидная смола дергающаяся туда и обратно. Затем я увидела отца, ковыляющего за ней. На его широком бицепсе по ткани гимнастерки расплывалось алое пятно. В одной руке он держал нож, другой прикрывал рану.

Малика обернулась и метнула в него свой нож. Отец ловко увернулся. Он двигался, как большая гора неумолимо и сурово. Так страшно, что сомневаться не приходилось, он убьет свою давнюю знакомую, даже глазом не моргнет. Женщина распахнула дверь и выскочила на улицу. Отец не пошел за ней, лишь запер дверь на замок, а затем, подняв голову, посмотрел на меня парализованную случившимся.

– Не бойся, – сказал он, хмуро. – Эта тварь больше сюда не вернется. Будет бежать до самой границы, сверкая пятками. А теперь принеси мне еще выпить.

Я спустилась вниз, и мои глаза притянулись к окну. И в самом деле, за окном вдалеке виднелась фигура женщины, которая резво двигалась в сторону леса. В подобную непогоду, снег конечно пока не лежал сугробами, но все-таки на дворе почти зима, она шла удивительно проворно и бодро.

– Бегом, – рявкнул отец, а сам пошатнулся, отчего кровь с его раны закапала на коврик. – Неси, я сказал!

Я спустилась в погреб, доставая оттуда бутылку, и задержалась там на несколько минут, чтобы перевести дух. Все-таки подобные вещи со мной случились впервые. А когда я возвращалась назад, то услышала, как в зале опять что-то падает, скрепит ножками стол в движении и глухой шлепок. В это время в дом вошла с мороза мама. Я обмерла и бледная, как смерть посмотрела на нее, решив, что та женщина вернулась. Мы вошли в зал и увидели, как на полу лежит отец. Мама заголосила.

– Он живой, – отозвалась я, надеясь, что она замолчит.

Отец и в самом деле дышал. Но он был ранен и явно не в себе. Вдвоем мы не с первой попытки смогли поднять его на ноги, дотащили до ближайшей комнаты с кроватью. Все равно к нам никто не приезжал. Уложили его. Он тяжело и шумно дышал, лицо его налилось багровыми тонами, глаза он то и дел закатывал под веки.

– Мама, он ранен. Нужно вызвать врача. Звони в скорую.

– Нет, нельзя, – она заламывала руки, мечась взглядом по отцу, пока я разрывала ему рукав, чтобы посмотреть, что с рукой.

– У него течет кровь. Нужно остановить её, – я сама не разбираюсь в подобных вещах, но мама когда-то в молодости работала медсестрой. – Мам, помоги!

Она очнулась, кинулась за аптечкой и за водкой. Когда вернулась, она уже взяла себя в руки, по крайней мере, не была так растеряна.

– Позвони, Андрею, – велела она, начала обрабатывать рану. – Если вызовем врача, заведут уголовное дело. А если узнают соседи, нам вообще тут не жить. Нас сгнобят, сживут заживо.

Я позвонила Андрею Николаевичу, и тот сказал, что приедет через десять минут. Он находился у кого-то рядом в гостях.

– Но как он сможет нам помочь? – спросила я.

– В молодости он работал военным хирургом. Он поможет.

– Он же молодой вроде.

– Буяна, он кажется тебе таким.

Когда приехал Андрей Николаевич, в доме даже дышать стало легче. Он вошел, посмотрел на отца и его рану, пока мама размахивала руками.

– Помоги ему, Христа-ради. Очень тебя прошу, я могу его обработать, но зашить, – просила она.

Если Андрей Николаевич и умел проявлять сочувствие к людям, как психолог, на отца оно не распространялось.

– Лариса, успокойся, – произнес он. – У него небольшой порез и только. Крови много, потому что алкоголь разжижает ее и мешает сворачиваться. Он такой же раненный, как если бы я наступил на ржавый гвоздь. Он просто перепил. Иди лучше делами займись, мне Буяна поможет. Верно детка?

Я кивнула, полагая, что лучше маме не рассказывать про заходившую к нам женщину. Мама тяжело выдохнула и согласилась. Вышла из комнаты.

– Сходи, принеси воды и чистые тряпки, нужно смыть лишнее, – велел Андрей Николаевич.

Когда я вернулась, он успел раздеть отца по пояс. И теперь тот лежал перед ним, едва дыша.

– Тут небольшой порез, – сообщил он, копаясь в нашей аптечке.

До этого я не видела отца ни разу обнаженным даже по пояс. Я уставилась на его татуировки. А их было много. И все до одной говорили о принадлежности вовсе не к военному миру, а намного хуже. Все эти надписи, голые сисястые бабы и русалки, черепа и перевернутые кресты, такие ужасные. Мне стало душно. Что он там говорил? Что он герой войны? Элита и сливки силовых структур? Рассматривала я их не одна, Андрей Николаевич тоже смотрел. И сдается мне понимал в том, что видел намного больше, чем я.

– Детка, – обратился он ко мне. – Ты же не боишься крови?

– Нет, – ответила я.

Мы промыли ему рану, и он зашил ее, затем вскрыл ампулу с просроченным димедролом и еще какую-то, я подумала, антибиотик, вколол в плечо отцу. Тот все это время лежал, закрыв глаза, но в момент укола открыл их, уставившись на нас полным бешенства взглядом:

– Где эта тварь? – заорал он, не своим голосом, наливаясь кровью. – Убью!

– Никакой твари здесь нет, не считая той, что лежит перед мною, – ответил Андрей Николаевич будничным голосом, удерживая отца за плечо лишь одной рукой. – Еще раз скажу для тех, кто не услышал меня в первый раз. Если ты так будешь пить, то следующего раза ты не переживешь. Ты понял? Скажи спасибо своей чудесной жене и дочери, за то, что они хлопочут за тебя. Хотя ты этого ни разу ничем не заслужил.

– Тварь. Она тварь! – не унимался отец, но с каждым слогом голос его становился слабее и тише.

– Я бы на твоем месте думал, что говорю и выбирал слова, – не понял психолог.

Отец его не слушал, он закрыл глаза и откинувшись на подушки, пытался шевелить руками, с каждой секундой все более вяло. В комнату вошла заплаканная мама, и по лицу Андрей Николаевича, мне стало ясно, что он искренне не понимает по поводу чего и кого она льет слезы. Было бы по кому.

– Он будет жить? – тревожилась она.

– Будет, – ответил мужчина. – Если перестанет принимать алкоголь и возьмется за ум. Но скорее ад замерзнет, и черти в рай переедут, чем это случиться. Я сделал все что мог. Вколол снотворное, так что он проспит не меньше суток. Повязку менять не нужно. Только через сутки. У него есть все признаки цирроза и их видно не вооруженным глазом. Подумай лучше о малышке и о себе. И запомни, Лариса, жить ему осталось не долго.

Глава 3

На следующие сутки отец пришел в себя. Мама ушла на работу, и заботиться о нем предстояло мне. Ничего сложного, принести лекарства и перевязать рану, но уж очень не хотелось. Я оттягивала время, как могла, не спускаясь на первый этаж до самого обеда.

Отец обитал в комнате, предназначенной для туристов. Только переместился на середину кровати и, засунул подушки под спину. Он сидел, а не лежал в ней. Выглядел он, как дырявый башмак, выброшенный на улицу и потасканный собаками: слабо, потрепано и нервно.

– Буяна, – обратился он ко мне, в кое-то веки по имени.

Я застыла на месте, осторожно ставя лекарства на прикроватную тумбу, боясь уронить.

– Ты единственное, что мне в жизни удалось, – произнес он. – Ты знаешь, что я не обижал тебя. Даю деньги. И я рядом. Теперь, когда я стар и мне хреново, все предали меня. Ты одна можешь мне помочь!

Я вопросительно скосила на него взгляд, не зная, куда деть руки, спрятала их за спину.

– Принеси своему непутевому отцу выпить!

Я молча смотрела в пол, вспоминая наказ психолога и мамы. Отцу нельзя пить. Дни его сочтены, но алкогольное отравление сделает все в разы быстрее и легче.

– Мама сказала…

Отец громко фыркнул, выражая гнев и недовольство.

– Мама! Что твоя мамка, понимает? Всю жизнь просидела взаперти, как мышь в подвале. И тебя такой же вырастила. Вон трясешься запуганной ветошью. Не знаешь ничего кроме!!! – он обвел глазами комнату. – Думаешь это жизнь? Это-то мир!? Гнилая тюрьма. Вонючая яма! Я видел настоящую жизнь! Знаешь, какая она на самом деле? Я наблюдал исходы целых народов, как сгоняют людей, словно мух навозных с места и те идут куда скажут. Как земля переворачивается и уходит из под ног от землетрясений и дома кварталами складываются, точно карты в колоды, и только писк живых тварей мешает. Это жизнь! Когда вымирают целыми селениями от неведомых лихорадок, и ноют проклятые за то, что распахали землю, а зверье с болячками жмется к ним, орошает пометом все вокруг. А люди… Люди мрут от этого, как мягкие черви! Я не хочу умирать в постели, как то гнилье. Если я не выпью, умру! А мне нужно встать на ноги. Клянусь тебе честью генерала!

За всю его речь, я сделала несколько шагов к выходу, он не заметил, продолжив:

– Смотри на меня! Смотри, я сказал, – он вытянул свои ручищи вперед. – Видишь, как дрожат? А когда то были руками снайпера! И глаз орла. А теперь, – в его голосе проскочила истеричная жалостливая интонация. – Я стареющий вояка. Если не выпью, не смогу встать с кровати. Буду лежать как старая развратница, ноющая мочалом без продирающего намывка! Привыкла она, сжилась с ним. Понимаешь!? Кажется ей, похоже вот-вот… так и я. Вон мне мерещиться уже черте что! Старые друзья, люди которые давно подохли. Я не могу здесь гнить, мне нужно на волю. Я ветер! Я свободный человек. Это все что имеет для меня значение!

Он ныл и ныл, все настойчивее и одержимее, так что я подумала, не сойдет ли он так с ума? Выглядел он откровенно не в себе. Отец говорил и говорил, не замолкая ни на секунду. Пытался удержать меня и не дать ступить за порог комнаты, будто от этого завесила его жизнь. Что отчасти, правда. В какой-то момент он неведомым чувством понял, что я потеряла твердость в намерениях выполнить наказ мамы. Она просила и умоляла меня не давать ему алкоголь.

Легко сказать!

Отец поддался сизым телом вперед.

– А давай я тебе заплачу!? Хочешь денег, Буяна? У меня много денег! Больше чем ты можешь себе представить.

Слышать такое стало очень обидно. Мы едва сводим концы с концами, а он предлагает мне продать стакан водки.

– Много это сколько? Миллион? – я стояла у двери, и думала о том, что если он бросится на меня, я выскочу на улицу и чтобы не замерзнуть пойду ждать маму к соседям. Мне стало невыносимо думать, что мы так живем, когда у отца много денег.

– Много больше! – он откинулся на подушки, и смерил меня взглядом параноика. – Миллиарды, и не только бумагой, но и золотом.

Я не поверила ему. В одном чемодане и рюкзаке столько не может уместиться. А если у него нет с собой, то и мне не надобно. Я смущенно выдохнула, полагая, что от одного стакана водки ему не станет плохо. И мама меня не убьет за это.

– Двадцать пять тысяч. Чтобы покрыть наши долги, – произнесла я ровно, глядя на него. – Заплати маме и, я принесу стакан водки.

– По рукам.

– Дай слово!

– Слово генерала Жела, – сказал отец, и довольный засопел.

Принесла я ему граненный стакан наполненный до краев. Он схватил его, несколько раз глотнул, а затем начал растягивать удовольствие, пил по глотку смакуя и продлевая. Он щурился и всхрапывал от наслаждения.

–Да-а-а то, что надо! Спасла батьку, – фырчал он, за тем выпив последнюю каплю, закрыл глаза и пару секунд сидел и не шевелился, снова открыл, взглянул на меня значительно бодрее. – Не думал, что так придется. Мне полегчало.

Я смотрела на него и думала, что обычно люди переживают за стакан воды в старости. У нас явный разрыв шаблона. Я собралась уходить, радуясь, что до ужина не увижусь с ним.

– Скажи, а долго мне жопу мять? – спросил он, на глазах становясь обычным собой, грубым и раздраженным.

– Мама сказала пару дней.

– А щас, пару дней! – взбеленился он. – Еще твою мамку забыл послушать. Пока я тут буду валяться, мне успеют приглашение выписать и участок застолбят.

– Приглашение куда?

– На стрелку и участок на кладбище, – ответил он. – Та тварь что приходила, бывшая моя! Свирестелка, знаешь какая? Только и думает, как деньги проматывать. Все бабы транжирят. Туда-сюда, на всякую фигню, а я вот не такой. Потому и имею много. Столько сколько обычным людям и не снится. Миллионеры разве так поступают? Да они хранят их, и не тратят лишнего. Ничего они не получат.

Он скрутил пальцами кукиш и показал его мне, отбрасывая с себя одеяло.

– Все! Нагостился! Семью повидал, пора и дальше двигать!

Он начал елозить ногами и волосатой жопой, преодолевая матрас, а когда добрался до края и свесил ноги, жестом подозвал меня. Схватил за руку и используя как опору, попытался встать. Я старалась ему помочь, ощущая, как сильно тянет руку, но вместо этого рухнула рядом с ним на кровать. Отец обозлился и рассвирепел.

– Что ж ты дохлая такая? Чуть нажал на тебя, и ты уже рогаткой к верху. Давай помогай!

Я села, толкая его и он, все-таки встал на не твердые ноги. Выругался вслух, тяжело дыша, посмотрел на дверь.

– Я их все обману, всех!

Он попытался шагнуть. Его шатало из стороны в сторону так, что он уцепился за мое плечо, насильно сдавил до хруста.

– Мне больно, – вскрикнула я.

– Мне тоже, – прорычал отец. – Терпи!

Он сделал еще попытку, и его накренило опасно вперед, удержался, выровнялся и в этот раз сел на кровать, отпустив меня. Пока я сидела рядом и вытирала слезы, он молчал и смотрел на дверь, испепеляя взглядом. Затем сказал:

– Доконала меня эта тварь! Не ножом задела, душу вывернула, хр-р-р, словно водки пережрал. Давай, помоги…

Я помогла ему лечь, и укрыла одеялом. И уже выпрямилась, чтобы уйти, когда он остановил меня и посмотрел в лицо.

– Буяна, – сказал он, после некоторой паузы и разглядывания. – Ты запомнила ту женщину?

– Малику?

– Да, ее самую, – он поморщился, будто проглотил лимон. – Эта женщина плохая, для тебя злейший враг. Она страшный человек, но тот, кто ее послал намного, намного хуже. Я хочу, чтобы ты запомнила: если я не успею отсюда свалить. До того, – он замялся, проглатывая мысли. – Того, как они выпишут мне приглашение. Да. Если это случится, ты должна знать, они хотят получить мой лептоп.

Он тяжело и сипло выдохнул, пока я пыталась понять, что такое лептоп.

– Тогда ты, ты должна взять тачку! Садись на первую встречную, какую найдешь в этой дыре. Любую. Да! И езжай к участковому, в полицию, да хоть к этому чертовому психологу. Тогда уже будет все равно. Нужно арестовать всех, повязать, кто явится сюда. Все эти люди служили золотому Жулдызу. Я был первым его телохранителем, и я знаю, один только знаю, где находятся все документы и счета. Он сам мне все передал, когда умирал в Туркасе. Я до сих пор вижу, как он истекает кровью рядом с машиной, будто вчера. Мои люди обороняли периметр. Вижу, и знаю, все знаю. Поняла?

Я кивнула, решив, что он бредит. Президент Жулдыз, был последним президентом соседнего с нами государства, и он умер примерно год назад. В народе его прозвали «Золотой Жулдыз», за непомерную тягу к золоту и воровству. Власти других стран объявили его тираном, в новостях же показали, как местные радикалы взорвали его машину, где-то в пустыне и уже на месте собственная охрана сама его добила.

– Что такое приглашение, – спросила я, беспокоясь и нервничая.

– Ты должна знать, опаснее всех Малика, жадная тварь! Значит? Назначить встречу, на которой ты, скорее всего не выживешь. Я не видел, чтобы кто-то выживал. Если не явиться, за голову объявят куш. Очень большой. Но ты пока, я ничего не сказал тебе, а они ничего не сделали, тоже не делай. Смотри в оба, девочка. Не пропусти ее.

– Ее?

– Да, ее? Я уверен, это будет либо Малика, либо бородатый Мачо. Его тоже нужно бояться. Редкий змей и очень опасный. Прошу тебя, ты мое наследие. Я все оставлю тебе, когда-нибудь…

От эмоций и усилий, он потерял на минуту сознание. Скорый поток его странных слов, в конце концов, иссяк. Он так и не принял лекарство, а я побоялась приводить его в чувства и настаивать. Чего все-таки люди не говорят в бреду и в забытье. У меня возник огромный соблазн пойти в комнату матери и посмотреть на его вещи. Я прогуглила слово и с удивлением обнаружила, что лептоп синоним ноутбука. У человека, который ненавидит коммуникации и компьютеры есть ноутбук? Серьезно? Я вообще не уверена, а к добру ли случившейся разговор? Не придет ли он в себя и не пришибет ли? Отцовских чувств отец ко мне точно не питал. Но если он не врал, это же значило, что нам с мамой грозит опасность. Я решила дождаться ее и все рассказать.

Вечером мне не удалось с ней поговорить с глазу на глаз. Умер наш сосед Иван Петрович. Его жена была так поглощена горем, что мама вызвалась в помощницы и занялась организации похорон, тут же припахивая и меня. Она надеялась, что хотя бы так сможет сгладить разрушенные нашим отцом отношения с соседями. И так как поминки и похороны нуждались в большом пространстве, то наш зал и гостевой домик стал временным прибежищем для скорбящей родни Ивана Петровича.

Спустя два дня после похорон, казалось, отец вернулся к прежней жизни. Он ел, как обычно, но на похоронах выпил много лишнего. Гости побаивались его сурового вида и лишних вопросов не задавали, а мама и я в хлопотах особо не следили за ним.

Денег он никаких маме не дал и свое слово нарушил. Ничего оно не значило. И все его рассказы были ничем иным, как способом выпить еще водки. Но, тем не менее, мы с мамой его боялись. Так как в эти дни он вел себя суровее и несноснее, чем обычно. Он фыркал, ругался, кряхтел, разрождался критикой на все, даже на гостей на похоронах. И никто не мог ему ничего сделать или сказать, хотя бы заткнуться и вести себя тише. Его настрой и манеры, окончательно отвернули от нас всех соседей.

Он был слаб, не мог гулять, как привык и выходить на улицу. С трудом отец добирался от кровати до окна, открывал его и впуская морозный и свежий воздух в комнату, дышал усиленно и глубоко полной грудью. Но дышал тяжело и очевидно, что гас он с каждым днем все сильнее и сильнее.

Так же как он забыл о своем обещании дать денег, он также не вспоминал о случившемся разговоре. Я молилась, чтобы он думал, что все ему привиделось. Ведь он был не в себе. Но теперь он пялился в мою сторону, насупившись, подозрительно, и каждый раз, когда я приносила лекарство, он клал на тумбу складной нож. Теперь он держал его при себе все время.

На пятый день после похорон, он неожиданно улыбнулся мне, напомнив чудовище из мультика про «Красавицу и чудовище». Не умел он улыбаться. Эти мышцы на его лице годами не тренировались. Я приняла за оскал его зверскую улыбку, с перепуга шарахнулась в сторону, выронив поднос с коробками таблеток и стаканом воды. Когда я снова посмотрела на него, он отвернулся и не смотрел больше в мою сторону.

– Вы не понимаете, – шептала я, пытаясь выбраться. – Это опасно. Для всех нас.

Он лишь усмехнулся, словно знал что-то, что мне было недоступно.

– Я знаю, – ответил он тихо. – Но у меня свои причины.

С этими словами он подтолкнул меня вперед, и мы медленно двинулись к дому. Каждый шаг давался с трудом, и я чувствовала его взгляд, неотрывно следящий за каждым моим движением. Я провела его в дом до спальни, где сидел отец, успевший прийти в себя и снова выпить. Мужчина напирал на меня сзади, носками его ботинок давя по моим пяткам в сапогах. Он практически нес меня. Мне было так не по себе и страшно, что я едва перебирала ногами, рискуя упасть на каждом шагу. Выбора не было никакого, кроме как подчиниться, и всё равно уже, чей гнев обрушится на мою голову.

У двери он толкнул меня в сторону, оглушительно выбив ногой дверь и ввалился в полумрак спальни.

– Ну, здравствуй, сволочь.

Голос его звучал громогласно. Такими легкими и голосовыми связками можно было бы позавидовать. Наверняка его услышал не только отец и я, но и вся округа. Я рванулась от него, но далеко не ушла.

– Не включай, – велел незнакомец, проследив мой взгляд до выключателя.

Отец поднял на него глаза, затуманенные водкой. Он встрепенулся. Я впервые увидела действие «мгновенно протрезвел». Видимо, на отрезвление сознания ушли все его силы, и он никак не отреагировал на незнакомца, только фыркнул. Затем он попытался перелезть на другую сторону кровати, подальше от него.

– Тю-тю-тю, – сказал мужчина. – И куда это ты собрался? Наверное, решил уползти от меня? Под кроватью спрятаться не удастся. Тебя везде отыщут. Пришел твой час. Милая, поди-ка сюда, – велел он таким голосом, что не повиноваться у меня не нашлось сил.

Хотя секунду назад я собиралась броситься из дому и бежать, куда глаза глядят, я подошла к нему. Он сунул руку в карман пальто и достал оттуда бархатную визитку. Коричневого цвета, она на ощупь была как выделанная кожа. На ней стоял золотой логотип, чем-то напоминающий масонские символы.

– Передай приглашение.

Я взяла визитку, её холодный бархатный материал казался странно неуместным в этой ситуации. Отец, видимо, все еще не до конца понимая, что происходит, посмотрел на меня со смесью удивления и страха.

Глава 4

После того, как я рассказала маме, как на духу, та всплеснула руками, обвинив меня. Конечно, виновата я, а не он. Мне следовало рассказать всё раньше. К моему удивлению, она знала что такое «Выписать приглашение», ей не требовалось разъяснений.

Когда речь заходит о деньгах, на самом деле лишь шесть процентов убийств совершается гражданскими лицами. Мы же имеем дело не только с деньгами, но и с далеко не простыми людьми. Мы с мамой отчаянно нуждаемся в капиталах отца. В конце концов, он должен нам, не только то, что потратилось пока он жил у нас, но и мне по праву рождения. А маме, за то, что сломал жизнь. Она так сказала и я ей верила. Нам предстояли отцовские похороны, а это большие траты и, по нынешним временам непонятно что дороже вылечиться или умереть? Мама знала намного больше, чем делилась со мной. Она сказала, что мы не можем оставаться, нужно уходить. Потом вернемся, когда угроза минует. Она имела в виду, что тот человек мог вернуться в любой момент. В любой.

Я ощущала жуть от мысли о том, что в нашем доме не переводятся покойники, а в округе бродят люди. Они обучены убивать, и делают чудовищные вещи не моргнув глазом. Нам нужна официальная защита властей и безопасное место. Но она позвонила не в полицию, а на мое удивление, Андрей Николаевичу.

Нашла защитника!

Он не мог нас забрать сразу же, так как был в городе и потому велел самим идти к нему. Жил он на другом краю поселка, поэтому одевшись потеплей и взяв документы, мы вышли из дому.

Зимой темнеет рано, и скоро включились уличные фонари. Мы шли по поселку, выбирая скрытые проулки, и небольшие улицы. Убедившись, что за нами никто не следует и не следит, мы отправились к дому психолога. Весь мир вокруг, дворы, свет в окнах, чернеющие деревья, лай собак и шум людей – все привычное мне с детства, теперь казалось зловещим, подозрительным и потенциально непредсказуемым.

И пока мы шли, я решила, пожалуй, мама приняла единственно верное решение. Обратись мы к Марии Тимофеевне, помогла бы она в сложившейся ситуации? Станет рисковать, укрывая нас от неизвестных людей? С нами даже не здоровались, вряд ли кто-нибудь поможет. Жители нашего поселка обычные люди, а значит, трусоваты, и придерживаются кредо «Моя хата с краю, ничего не знаю».

Мы пришли в дом Андрей Николаевича, и, достали спрятанный ключ под горшком у сарая. Вошли в дом. Наконец мы могли выдохнуть с облегчением и немного перевести дух. Смена обстановки пошла нам на пользу.

Он вернулся из города спустя два часа. Спешил, как мог. И мама сразу же рассказала ему обо всем без утайки. Все, что я рассказала ей. По беседе с каждой минутой становилось понятно, одной мне не известно, кто такие Малика и большой Мачо. Мама и Андрей Николаевич явно знали их не понаслышке. Местная полиция стоит на стороже с тех пор, как отец поселился у нас, а вторую неделю чуть ли не в ружье.

Настолько опасная компания людей появлялась теперь регулярно в нашем поселке. Андрей Николаевич рассказывал, как местные жители исправно доносят и стучат на всех подозрительных личностей, которые покупают что-либо в магазинах, на рынке и интересуются чем-либо. Стало ясно, почему наши соседи сторонятся нас и обходят стороной. По поселку ползли безобразные слухи о генерале Желе и его людях.

Люди боялись за близких, за себя, запирали двери, занавешивали окна и, сеяли панику. Никакие разъяснения участковым и начальником полиции никого не успокаивали. На нас с мамой скопился ящик из-под бумаги «Снегурочка» доносов и жалоб с подозрениями в пособничестве террористам.

– Проклятые трусы, – разорялась мама, сжимая и разжимая кулачки. – Мы живем здесь больше десятка лет, никуда не выезжаем, и мы преступницы? Мы!? Хоть раз кто пришел и помог нам. Нам стоит вернуться.

Решила она. Андрей Николаевич плохо воспринял эту идею.

– Мне плевать на опасность, – сказала решительно она. – Ни я, ни Бу никогда ничего не боялись. И сейчас не будем, даже если страшно. Нам никто в этом убогом месте не способен помочь, даже ты. Мы должны вернуться и забрать все деньги, что найдем. Это наши деньги! Хоть по закону, хоть как. Мои и Буяны. И видит бог, они нам нужны! Я десять лет ждала его возвращения. Наделась, к старости образумится и угомониться. Но нет, неприятности за неприятностями. Дерьмо за дерьмищем. Хватит! Деньги решат уйму проблем. И если мы не возьмем их, они достанутся его бывшим сослуживцам. Пошли!

Сказала она мне, начав собираться.

– Послушай, это безумие, – возмущался Андрей Николаевич. – Они же профессиональные убийцы. Если вы столкнетесь, они не пожалеют. Ради бога, Лариса, не рискуй так. И тем более, Буяной.

Но она не желала его слушать, и я прекрасно понимала ее. А если у отца в том рюкзаке или чемодане лежит миллион рублей или долларов? Что если там есть что-то, что серьезно может улучшить нашу жизнь и навсегда покончит с нищенским существованием, которые мы с ней вели все эти годы. Нам не кому было помочь, и никто не помогал. Мы сами решали все свои проблемы и трудности.

– Можно я возьму у тебя кухонный нож, – спросила она, когда мы собрались идти.

– Не можно, – буркнул Андрей Николаевич, одеваясь и собираясь. – Тут нужно что-то серьезнее.

Он показал кобуру, а в ней пистолет. Вот тебе и психолог. Он задержался, только потому, что кому-то звонил. Мы вышли на улицу и сели в его машину. Не включая фар, Андрей Николаевич поехал к дому.

Я смотрела на поселок и слышала в ушах вовсе не шум машинного мотора или ворох колес по заснеженной дороге, а бешено колотящееся собственное сердце. Безумие возвращаться домой, но разве я могла бросить маму, могла отпустить ее в дом, где возможно нас поджидает группа вооруженных головорезов. Андрей Николаевич конечно настоящий мужик, но мама не его женщина. Он нам не семья.

Подъезжать близко к дому, мы не стали. Остановились за три двора, свернув в небольшой карман. За это время, на улице значительно похолодало, и ночь обещала быть морозной. Когда студено, в наших краях над головой нет облаков, только Луна висит и освещает замершие леса и равнины вокруг. Мы шли огородами, исподволь, наблюдая, как пар валит из наших ртов и носом от нервного дыхания. Нельзя шуметь. А в случае гостей, требовалось уходить очень быстро, и мы оставляли за собой все калитки распахнутыми. К счастью по пути к дому, нам никто не встретился и мы никого не увидели. Никого и ничего подозрительного.

Дом с огорода выглядел, как обычно. Все окна темнели, а вокруг стояла тишина. Мама и Андрей Николаевич первыми прокрались через черный вход и убедившись, что в доме никого нет, закрыли все вторые двери и зашторили окна. У нас висели специальные светонепроницаемые шторы, для того, чтобы гости могли спать даже днем при полной темноте. Сегодня они пригодились, чтобы скрыть свет для прохожих на улице.

Я вошла в дом, тяжело дыша, прислушиваясь к звуками и запахам. Мама зажгла небольшой фонарик, который мы держали вместе со свечками и спичками на случай аварий. Чудно понимать, мы у себя дома, но крадемся во тьме будто воры, а в одной из комнат лежит тело моего отца.

Мы убедились, что он все еще там. При виде его мама не удержалась от слез, немного загундев. Мы поднялись наверх в их спальню, и там тоже закрыли окно, дополнительно опустив жалюзи. Только после этого мама включила свет.

– Вот они, – сказала она, открывая глубокий шкаф, в котором можно при желании жить, так как он был больше похожим на лестничный чулан.

В его дальнем углу, за коробками с обувью и двумя рейками с одеждой стояли чемодан и рюкзак отца.

– Давайте торопиться, пока никто не явился, – наполнил Андрей Николаевич, видя, что мы не решаемся их вытащить наружу.

Я достала рюкзак, но вот чемодан мне не удалось даже сдвинуть с места. Тогда в шкаф залез Андрей Николаевич, а в следующую секунду издал звук удивления и с усилием, дернув его на себя, выволок наружу.

– Это вовсе не чемодан, – сказал он, едва не присвистнув, настолько сильным было его изумление. – А ручной пулемет, сирийского производства со съемным стволом, при случае его можно использовать, как гранатомет, типа Хаммер. Ты знала, что у вас в доме есть, такое?

Ну, откуда ей знать. Отец мог хранить в нем что угодно, даже ядерный комплект боеголовок, она бы не стала интересоваться.

– Ты уверен, что там нет денег, – спросила она, расстроенно, хлопая глазами.

– Нужно его открыть и выяснить.

«Чемодан» блокировал кодовый замок. Мы открыли рюкзак. Внутри лежало сменное белье, носки, свежие джинсы и джемпер, летняя кепка с надписью Туркас и несколько красных футляров с медалями. Но ни ключа, ни документов или хотя бы денег в нем не было.

– Может быть, пароль есть на нем. Брелок или что-то еще? – предположил Андрей Николаевич.

Мы согласились. Спустились вниз, в комнату, где лежал отец. Мама обшарила его карманы в одежде, посмотрела кровать, поискала на шее. Не нашла ничего, кроме складного ножа, приглашения и пачки сигарет с зажигалкой.

– У нас мало времени, – заметила она. – Я ничего не вижу.

Мы втроем стояли и смотрели на труп. Я думала, что отец при жизни доставлял много проблем, и после смерти продолжает в том же духе.

– Тогда пошли? – предложил психолог.

– Нет, мы не уйдем отсюда, пока не выясним, что в том чемодане, – маму уже было не остановить. – Я посмотрю в комнате, а ты посмотри его еще раз.

Велела она мне. Включив фонарик на сотовом, я начала перебор тряпок и вещей по новой, но ничего так и не нашла. Сев на матрас, задумалась. Отец не выглядел человеком, который все помнит, при таком количестве алкоголя, мог ли он бояться забыть набор цифр. Я решила, что мог, покосилась на его тело.

Встав, я отбросила одеяло, которым мы накрыли его, разглядывая. Он лежал на полу в футболке и трусах в той же позе, в какой рухнул. Потянувшись за складным ножом и натянув на нем ткань, разрезала футболку от шеи до края, разглядывая татуировки. И в самом деле, на внутренней стороне правой руки почти у подмышки стояли пять цифр. Странная тату, решила я, запомнив их, поднялась наверх.

– У него тату 49856, – сказала я.

Андрей Николаевич, набрал код и замок на «чемодане» лязгнул, открывшись. Мы все трое заглянули внутрь.

Невообразимо, но он оказался прав. Отец притащил в дом оружие. Что он собирался делать? Устроить опорный пункт и вести бой? Небольшую войну!? Уму непостижимо. Тем не менее, внутри лежал разобранный пулемет и боеприпасы. Сверху два толстых пакета размером с альбомный лист. В одном оказались пачки денег. При виде их, мама радостно взвизгнула и выдохнула с облегчением, а в другом сумка с тонким ноутбуком и шнурами.

– Что ж, – сказала мама. – Теперь можно говорить соседям, что он приличный человек. Хотя бы оставил тебе наследство.

Оставил? Я посмотрела на нее не разделяя и не чувствуя никакой радости. Она открыла пакет с деньгами и начала их тут же пересчитывать, словно больше никуда не нужно торопиться. Пока Андрей Николаевич рассматривал ноутбук, я заметила тонкий листок, свалившийся за железо. Оказалось фотокарточка.

Небольшая, выцветшая, на ней отец стоял в обнимку с Маликой, а рядом молодой черноволосый парень. Буквально вчерашний подросток. Я попыталась найти в его лице приметные черты отца или Малики. Подумала, может быть у меня есть брат. Но затем решила, что юноша не брат, так как он одет в военную форму, а руки защищали перчатки, как будто он где-то на полигоне. Мало ли кто это? Кто угодно. Я вспомнила, что нужно спешить и бросила взгляд на маму, хотела возмутиться, но поняла, что она смотрит на пачки денег в изумлении. Деньги оказались разных стран. В пачках юани, доллары, фунты, евро, другие.

– Похоже, он хранил нычку на случай быстрого отхода, – решил Андрей Николаевич, разглядывая документы, вместе с ноутбуком.

Непонятный звук привлек мое внимание. Я вскинула руку и шикнула. Мы все трое затихли и стали прислушиваться.

За окном в ночной тишине, казалось доносится шорох шин, которые я сегодня уже слышала. Кралась чья-то машина, тихо подкатывая к нашему дому. Мама зашуршала пачками, торопливо и лихорадочно все скидывая назад в мешок, пока Андрей Николаевич, подошел к окну и, погасив свет, выглянул за штору.

Меня прошиб озноб. Все приехали, и сейчас нам понадобится пулемет отца. Представляю, как соседи будут с нами здороваться, после того, как мы жахнем хаммером по чужой машине прямо посредине ночи. Наверное, заикаясь. Я тоже подошла к окну и выглянула.

Из машины выскользнули четыре тени. Люди передвигались бесшумно, как приведения. Сердце сжалось от понимания, что возможно это конец. Мы конечно, вооружены, но мы мирные люди. Психолог дал знак, всем замереть.

Глава 5

Уровень тревоги подскочил до такой степени, что никто ничего не скрывал. Спуститься вниз и поговорить, казалось разумной идеей. Ведь чужаки пришли ни к нам, а к отцу. Что означает потерять все найденные деньги. К тому же они не знают, что в доме, есть кто-то еще.

–Что будем делать? – спросила я, наблюдая, как Андрей Николаевич достает из кобуры пистолет, сжимая под мышкой ноутбук.

Мама усердно прятала деньги под куртку.

Никто мне не ответил.

Послышался поворот ручки двери, затем тихий удар в окно и несколько осколков на кухне упало на плитку. Мы ждали. Люди проникли в дом неслышно. И судя по звукам, они направились в комнату, где лежал отец.

– Медленно спускаемся вниз, – прошептал Андрей Николаевич. – Попробуем проскочить.

Мы были так напуганы, что даже не взяли фонарик. Просто встали и на цыпочках пошли гуськом вниз. Первый психолог, потом мама, затем я. Никогда я не кралась еще так тихо. В тот момент, когда мы преодолели половину лестницы и оказались на площадке лестничного пролета, в комнате отца вспыхнул свет. Мы буквально вжались в тень стены, разом задержали дыхание.

– Он мертвый, – послышался голос Мачо.

Очевидно, их поразило увиденное, несколько секунд из комнаты не доносилось ни звука. Кто-то грязно выругался.

– Нужно обыскать его, – ответил ему мужчина, голос слышался свирепым и недовольным.

Андрей Николаевич двинулся вперед и мы за ним. Мы едва успели скрыться во второй гостевой комнате, как снова послышался Мачо.

– Его уже обыскивали! Видишь, порвана.

– Может он сам ее на себе рвал.

– Разорвал ножом?

– Тц, заткнулись. Ищите лучше! Ты, ты наверх, – этот женский голос я узнаю, где угодно.

Мама на цыпочках, подошла к окну и потихоньку, словно в замедленной съемке, начала открывать. Я слушала звуки дома. Трое людей оказались очень быстро в спальне наверху. Загорелся свет, и теперь они не таились.

– Ты говорила, здесь будут деньги.

– К черту деньги. Ищите ноутбук. Вот в том ящике. Да. Говнюк, запер его. Мамба, на трупе ключа нет?

– Тут кодовый замок, идиот, – сказала Малика. – Если не найдем ноут, вам конец!

– Рюкзак чист.

– Ищите код.

– Эй, проверь, – крикнул мужчина внизу. – 49856.

Они обыскивали комнату, шарили по углам. Мама успела за это время приоткрыть раму окна, и вылезла наружу. Я пошла следом, перелезла и забрала у психолога ноутбук.

– Его нет. Похоже, мелкая, забрала.

Они усилили поиски. А мы бегом отходили по двору в сторону огородов.

Не везло нам крупно. Через дом у людей был праздник, и они начали запускать салюты. В тот момент, когда мы бросились от дома к забору, небо осветил огненный цветок и снопы искр высветили нас словно зайцев в тире, привлекая внимание людей смотрящих на него из спальни мамы.

– Бегом, – заорал Андрей Николаевич, хватая меня за ворот. – Не останавливайся.

Раздались выстрелы. При таком шуме и хлопках, не понятно, откуда и кто стрелял. Мама вскрикнула, и упала навзничь. Я закричала, подлетела к ней, пытаясь понять насколько сильно она ранена. Куда?

– Живот, – взвыла она, пока мы с Андрей Николаевичем поднимали ее.

Слышались новые выстрелы. И он принял решение, передал мне пистолет и взвел курок.

– Стреляй, – велел он. – Я ее потащу. До сарая.

Я обернулась и увидела, как человек стоит в оконном проеме спальни и целится в меня. Других людей не было видно. Я подняла руки и выстрелила. Было неважно, попала я или нет, главное, человек в окне исчез, и мы снова побежали вперед, прячась.

Достигнув через три секунды сарая, мы укрылись в нем, стараясь не шуметь. Это был старый сеновал, на котором соседи в жаркие сезоны сушили сено, скошенное в ручную. Зимой он пустовал, продуваемый ветром. Его древесина приобрела темный цвет насыщенного шоколада, а доски разошлись и иссохли, так сильно, что стены стали походить на решето.

– Они где-то здесь, – шумно дышала Малика, оглядываясь.

Я не сводила с нее глаз, наблюдая за ее метаниями в щель между досок. Андрей Николаевич забрал пистолет и перезарядил его, взвел курок. Лицо у него освещалось от взрывов салютов оранжевыми полосками, зрачки казались огромными, и выглядел он, сосредоточено, как никогда. Я посмотрела на бледную маму. Она держалась.

– Жаль, не убила сразу. Мелкое тварь, копия отца! – психовала женщина, крутясь волчком на одном месте и осматриваясь.

Одета она была, как и при первой встречи, только в руках у нее сверкал нож.

– Ищите их, ребята! Ищите! Куаныш, обыщи дом, – крикнула человеку в окне. Тому самому, в которого я стреляла. – Вырежи глаз.

У нее зазвонил сотовый, завибрировал издавая звуки похожие на совий свист. Будто где-то недалеко кричала птица. И женщина посмотрела недовольно куда-то в сторону леса.

– Малика, ты слышишь, – из соседнего сарая вышел мужчина. – Сигнал. Надо уходить.

Слова рассердили ее. Она вскинулась и наставила на него оружие.

– Уходить, – рявкнула и зашипела. – Ты идиот, и всегда был. Мы не можем уйти пустыми. В ноутбуке, вся наша жизнь. Они, где-то здесь поблизости. Видишь кровь на снегу?

– Ты глухая, – ответил мужчина, свирепея в ответ. – Убери ствол.

– Ищи, давай. Ищи везде. Черт! Я сказала, делай, – заорала она.

Мужчина грязно выругался, посмотрел на второго, подошедшего к ним.

– За домом пусто. Нужно уходить, – отозвался он. – Нас кто-то сдал. Ты говорила дом без сигнализации.

Она не могла держать двоих на мушке. И это бесило ее.

– В этом ноуте миллиарды. А вы мямлите, про каких-то деревенских легавых. Если мы их получим, вы станете миллиардерами! И вы хотите удрать? Испугались деревенщин? Вы профи недобитые. Не нашлось среди вас ни одного с яйцами, чтобы прийти к Желу и сделать предложение, только, что и можете на подхвате визитки таскать. Чего вы теряете? Перебьем всех! А деньги, на эти деньги можно купить весь мир!

На ее крики подошел еще один мужчина. И теперь я их видела всех вместе. Малика, Мамба, Мачо и Куаныша.

– Нужно уходить! В доме нет. Они его забрали с собой.

Малика завыла раненным зверем. Слова последнего так огорчили ее и обозлили, что она в припадке ярости начала палить по сообщникам, сначала по ногам, а когда они бросились в рассыпную и по ним.

– Ничтожество! Шакалий боқ. Яйцедятлы, – вопила она под продолжающийся салют в небе.

Мужчины успели за это время достать оружие. Они зло ругались, не пытаясь ее убить, только попасть в пистолет. Со стороны, свист пуль и ее кружащие движения волчком, выстрелы, все вместе казалось сумасшествием. Один из них попал. Пистолет из рук женщины отлетел в сторону. Они бросились на нее. Завязалась драка.

За это время на нашу улицу на пригорке въехало три полицейских машины. Они сигналили и их мигалки оглушительно оповещали о совершающемся происшествии. Салют прекратился, в возникшей, почти вакуумной паузе раздался новый совиный крик, а затем выстрел. Все три мужчины бросались к машине, а Малика осталась стоять, озираясь полным безумия взглядом по сторонам.

Она стояла на не твердых ногах. Противно и гнусновато выла. Волосы рассыпались по плечам, полушубок изодранный в клочья подрагивал. Ее глаза блестели от неистовства. Она чем-то походила на бешеного песца. Послышалось, как машина рванула с места, и за ней усилив и поменяв тональность звучания и настойчиво бибикая, понеслись в погоню две полицейские машины.

Малика дышала тяжело, но подходить к ней было опасно и страшно. Мне кажется, она поняла, что умирает. Потому как она застыла на месте, тело ее дрожало, и она прислушивалась к себе и не переставала скулить. Вероятно, от боли, страха перед неизбежным или ярости. Из ее рта начала выходить толчками кровь.

Я бросила взгляд на маму. Та лежала на замершей земле, и делалась с каждой минутой все бледнее и белее. В отчаянье я просила бога сберечь ее. Для меня. Я оторвала от нее взгляд, только когда заткнулась Малика. Женщина повалилась на землю, навзничь и под ней растекалась чернеющая в ночном лунном свете кровь. Я видела, как остекленел ее взгляд, а мышцы лица расслабились, пропитавшись безжизненной скорбью.

В дом вошли полицейский. Андрей Николаевич оставил нас, пошел к ним на встречу. Я поднялась на ноги, вышла из сарая и подошла к Малике. Уходить далеко от мамы, не хотелось. Я смотрела на женщину и думала об ее словах. Как не терпелось той убить меня. Она убийца, сомневаться не приходилось. Но так близко я видела подобного человека в первый раз.

Глава 6

Спустя пять минут Андрей Николаевич вернулся с подмогой. Мы перенесли маму в дом. Наш начальник полиции, в поселке его звали Танцор, за смешную фамилию Вальс и страсть к танцам, подоспел вовремя, вызвал скорую и криминалистов. У Андрея Николаевича хватило опыта и ума позвать на помощь его. Если бы не он, мы бы погибли.

Мама стонала. Ей становилось хуже. Несмотря на то, что мы с ней обе были напуганы, а она ранена, мы испытывали облегчение. Ведь вокруг нас сновали люди. Она передала мне пакет с деньгами.

В то время, как медики забирали ее, она стонала, пока врачи не ввели ей обезболивающее, и она уснула.

– Отвезем в город, – сказал медик. – Завтра, сможешь навестить. А пока даже не знаю, в какую ее возьмут больницу. Да и ты, что там делать будешь? Сидеть и ждать. Кто за тебя отвечать будет?

Они не разрешили мне поехать с ними. Андрей Николаевич сказал, что присмотрит за мной. Затем приехала машина и забрала трупы. Люди собирали улики, фотографировали дом. Наступила очередь протоколов и отчетов.

Мой рассказ о происшедшем прервали вопли по рации. За поселком, в лесу завязалась перестрелка. И танцор вместе с бригадой бросились туда, оставив нас ждать. Мы слышали по рации, как раздавались маты, пока они ехали, а затем начались переговоры. В которых были угрозы и наезды. Их предводитель Малика была убита ими же, мой отец тоже мертв, они спасались бегством, и в погоне не справились с управлением, машина налетела на бревно и завалилась в овраг. Трое мужчин засели за ней, отстреливаясь, не подпускали к себе полицейских.

Казалось, ну куда можно деться на морозе, ночью в лесу. Будут огрызаться пока не закончатся пули. А потом…

Спустя полчаса полицейские вернулись в дом. За это время я успела дать все показания и оглядывала кошмарный беспорядок. Все-таки наш дом не настолько большой. Но как можно все перевернуть верх дном за такой короткий срок, это казалось нереальным. Они искали не только в шкафах и ящиках, но и в стенах, в полу. Так что перевёрнуты были и картины и шкафы с книгами и ковры.

– Так говоришь, не ограбление? – спросил начальник полиции. – Что они тогда искали, девочка?

Он рассматривал беспорядок, а я смотрела на Андрея Николаевича, как он качает головой. Ноутбук продолжал лежать в сарае. Я оставила его там с мамой, когда пошла посмотреть на Малику.

– Они хотели узнать код от чемодана, в котором лежало оружие. Они же бандиты,– сказала я, подумав, добавила. – Деньги они тоже искали. Мы с мамой за ними и вернулись. Это настолько страшно, что я уже жалею об этом.

– Верно, девочка моя, верно, – согласился он. – Бандитам всегда нужны деньги.

– Вы их убили?

– Нет, – он явно не хотел об этом рассказывать, так что скривился и сжал зубы. – К ним подоспела подмога. Ушли гады.

Его слова меняли ситуацию в корне. Настолько, что я открыла рот, не зная и что мне теперь делать.

– И что теперь будет, – начала я.

– Андрей Николаевич, у нас психолог, пока поживешь у него, – велел шеф полиции.

– Лучше не у меня, а у Тараканова. Все же у него дети, семья. А я один. Так будет безопасней, – ответил психолог.

Тараканов работал в нашем подразделении преподом по информатики, это его сын приходил со мной делать курсовые. Они дружили с Андреем Николаевичем. И хотя сам по себе учителем он был странным, например, он никогда не задавал курсовых заданий и ничего не спрашивал у студентов.

– Да, ты ж холост, – вспомнил шеф полиции. – Все правильно. Поехали к нему, объясню ситуацию. Собирай вещи Буяна, поживешь у него пару недель.

Я пошла в комнату и наспех собрала рюкзак, а Андрей Николаевич сходил в сарай и забрал ноутбук. И после, мы втроем отправились в дом к Таракановым.

Мы подъехали к воротам дома, стоящим в стороне от поселка. Местные кумушки рассказывали, Таракановы живут на этом месте уже несколько столетий. В ночной темноте, въезд, представляющий кирпичную оштукатуренную арку, казался воротами в таинственный мир. По сторонам от неосвещенной дороги темнели вековые сосны, в конце располагалась усадьба. Освещение у нее было скромным, в лунном счете угадывался яблоневый сад, а за ним видны выбеленные круглые колонны, расположенные по фасаду двухэтажного дома прошлого столетия. Для проезжих с основной трассы было трудно угадать, что за деревьями стоит жилой дом.

В доме Таракановых не держали слуг, только приходящих работников. Антон говорил, отец не любит посторонних, поэтому его бедной матери приходиться самой управляться со всем хозяйством. А друзья детей не приветствовались им совсем, поэтому я здесь никогда до этого не была.

Внутрь дома пустил сторож.

Мужчина провел нас по коридору, выстеленному бежевым ковралином, на второй этаж в большой кабинет. Даже не кабинет, помещение, напоминающее лабораторную мастерскую техники или роботов, так как везде на столах лежали наваленные кучей провода, схемы, компьютеры и много деталей говорящих, что в этой комнате активно занимаются инженерными и электротехническими изобретениями. Не секрет, что наш учитель информатики чинил технику и компьютеры всему поселку. В самом дальнем углу, стоял стол, относительно расчищенный, с несколькими мониторами и клавиатурой. За ней и сидел Анатолий Евгеньевич Тараканов.

Он всегда ходил в строгом костюме, доме же предпочитал в обычной футболке и спортивных штанах. Он был высоким, почти метр девяносто ростом, всегда очень коротко стригся и нос его был крючковатым. По возрасту, я не дала бы ему больше 40 лет. Выражение лица у него всегда оставалось спокойным, флегматичным, без каких-то ярких эмоций, но голос не равномерный и временами взрывной.

– Какая большая компания, – заметил он, вставая нам на встречу и пожимая руки мужчинам.

Я была удостоена внимательного осмотра и кивка головой.

– Что вас привело в столь поздний час?

Начальник полиции Вальс рассказал все чему мы с Андрей Николаевичем были свидетелями всего полтора часа назад. И пока он рассказывал, с трудом заменяя матерные слова из-за моего присутствия, психолог и Анатолий Евгеньевич многозначительно переглядывались, словно параллельно с монологом между ними шел еще один безмолвный разговор. Слушал он с большим интересом, а когда рассказ дошел до места в котором моя мама по известным причинам вероломно ломанулась в дом, и девочке, то есть мне пришлось стрелять в бандита, Анатолий Евгеньевич с восхищением посмотрел на меня и закивал головой, сказал: «Ай, молодец. Не из робкого десятка. В твоих жилах течет кровь бойца». Начальник полиции не разделил его похвалы. Рассказ закончился на том, что теперь моя мама в больнице и скорее всего сейчас ее оперируют, а меня некуда деть. В нашем посёлке нет ни детских домов, ни приютов. А после истории с бандитами, оставлять меня без присмотра не разумно. После этих слов начальник полиции удалился. Так как не все его дела были завершены на этот поздний и такой хлопотный вечер, плавно перешедший в ночь.

Мы остались втроем.

– Так, хорошо. Я вас понял. Моя жена рано ложится спать, так что одну минуту, – сказал Анатолий Евгеньевич и вызвал своего старшего сына Антона, а затем обратился ко мне: – Ты побывала в настоящей перестрелке и смогла выстоять, нужно сказать это много о тебе рассказывает. Знаешь, это были не сопливые бандиты, каких показывают в кино, а бойцы спецназа, хоть и бывшие. Не плохое для подростка боевое крещение.

Он вернулся за стол, приглашающим жестом указал на два кресла стоящие у него по бокам. И мы, не сговариваясь с Андреем Николаевичем с радостью сели на них.

– Так что они искали в вашем доме?

Тараканов не поверил версии про пулемет и деньги, а также в историю о том, что Андрей Николаевич не мог приютить меня у себя. Андрей Николаевич протянул ему ноутбук.

– Думаю, вот это.

Мы уставились на него, разглядывая со всех сторон. Было видно, что ему хочется узнать, что в нем. Нам тоже не терпелось, но в это время в кабинет вошел Антон и Анатолий Евгеньевич сказал:

– Антош, Буяна поживет у нас. Отведи ее на кухню и накорми для начала, потом к нам, а сам постели ей в комнате для гостей.

Если Антон и удивился, то виду не подал. Ничего не уточняя у отца, отвел меня на кухню, разогрел в микроволновке вкусную лазанью и напоил меня газировкой. Он спрашивал меня о том, что случилось, и я рассказала ему, как все было с точки зрения полиции. Затем мы вернулись в кабинет, а он ушел.

В кабинете витал легкий запах алкоголя и сигарет, но на столе ничего не было.

– Приступим, – сказал Анатолий Евгеньевич, поворачивая к себе ноутбук и втыкая в него шнуры.

– Притупим, – согласился психолог.

– Вы слышали, что-нибудь о генерале Желе?– спросила я.

Анатолий Евгеньевич поднял на нас взгляд и усмехнулся.

– Я? Слышал ли я о нем? Да, я работал одновременно с ним на президента Жулдыза. Твой отец был отменным наемником, он возглавлял охрану и лишь благодаря ему золотой ублюдок прожил столько, сколько прожил. Его боялись не только свои, но и чужие. О твоем отце ходили легенды, о которых никто никогда не напишет нигде. Его так боялись начальники спецслужб, что никто не решался даже подумать, чтобы совершить покушение на тирана.

Я тяжело и шумно выдохнула.

– Да, – кивнул Андрей Николаевич. – Опасный был человек. Говорят, что он заграбастал все наколенные деньги Жулдыза и спрятал их. И не мало!

– Пс-с, – сказал Анатолий Евгеньевич. – Деньги! Деньги у обычных смертных, а тут речь о нескольких бюджетах страны. Туркестах отнюдь не бедная страна, одной нефти хоть ложкой ешь. Ваши бандиты искали вовсе не деньги. Они не рискнули бы перейти границу и совершить вылазку, если бы на кону не стояло так много!

– Вот давай и узнаем, – перебил его Андрей Николаевич. – За что мы сегодня чуть не поплатились жизнью, верно Буяна. А твоя мать заплатила за это здоровьем, будем надеяться, у нее все хорошо. Я думаю, в этом ноутбук есть ключ к тому, где могут быть эти деньги, возможно на офшорах, может счет в банке, где-нибудь в швейцарском хранилище. В общем, дорогая моя, твоя мама возможно права, – он улыбнулся. – Твой отец оставил тебе очень хорошее наследство.

Я стояла и не могла поверить в то, о чем они говорят. У меня в рюкзаке лежал пакет с деньгами, каких я никогда не видела и не держала в руках. Я представить себе не могла, что это возможно. А эти два человека психолог и программист говорят о не мыслимых, не реальных фантастических суммах.

– И, – спросила я, не понимая, что именно требуется. – Что нужно?

Они оба смотрели на меня с непонятным намерением.

– Мы поможем тебе их взять, но хотим долю, – сказал Анатолий Евгеньевич. – Скажем по 25 процентов. Ты согласна?

– Как они могут это сделать? – спросила я.

Они заулыбались.

– Ну, мы работали не всегда в гражданке, Буяна. Так же, как и не всегда в жизни случается такая удача и возможность, какая может быть сейчас, – ответил Анатолий Евгеньевич. – Мы не знаем, конечно, что внутри. Может быть пустышка. Но пока не узнали, стоит договориться. Так будет лучше в первую очередь для тебя девочка и для твоей матери. Дело не простое и требует определенных навыков, которых у тебя нет.

– А можно подробнее, – сказала я.

– Десять дет назад, твой отец был личным телохранителем президента Туркестаха и его доверенным лицом, – начал рассказывать Андрей Николаевич. – После того, как машину того взорвали в пустыне, и он погиб, выяснилось, что кто-то снимал с национальных счетов огромные суммы и выводил их разными путями. Деньги эти были украдены. И вслед за этим началась на них охота. Все равно новый президент списал те, как невозместимые убытки. С тех пор, никто ничего не нашел. Решили, что бывший президент спрятал их. И вот, у нас в руках ноутбук, принадлежащий его личному телохранителю и другу. Как думаешь, что там внутри?

– Я не знаю, может быть, фильмы для взрослых?

Они рассмеялись, понимая, что я шучу.

– Хорошо, согласна, – сказала я, понимая, что нет у меня никакого выбора. Я могу либо отказаться от этих денег, либо согласиться на их предложение. – Но есть условие. Мама об этом ничего не должна узнать. А если я умру, вы позаботитесь о ней.

Так сказала, будто меня кто-то куда-то берет с собою.

– Отлично, – согласился психолог. – И зови нас обоих по имени, а то я чувствую себя старой развалиной.

Я послушно кивнула.

Программист включил ноутбук и тот высветился загрузочной программой, а затем прогрузил операционную систему. Синий экран, белые печатный моно шрифт. На вид она была похоже на программу, в которой пишут программы или Биос.

– Таак, – произнес Анатолий (Евгеньевич).

Его пальцы запорхали по маленькой клавиатуре, набирая в командной строек символы и приказы. Мы с Андреем (Николаевичем) смотрели с любопытством, через его плечо, понимая, открой и включи мы ноутбук, все равно ничего не поняли бы.

На голубом экране не высвечивались привычные глазу логотипы и заставки. Вместо них мигала белая палочка в командной синей строке ожидая указаний.

– Его пароль? – предложил Андрей (Николаевич).

– Может быть, – программист посмотрел на меня, затем потер подбородок. – Буяна, а когда у твоей матери день рождения.

– Первого января, – ответила я, разглядывая экран.

Тот перестал синеть и теперь на дисплее проплывали и исчезали фотографий. На них отец выглядел значительно моложе, вполне счастливый и довольный, настолько, что покажи мне снимок на бумаге днем раньше, я не узнала бы его. А вот Малику я узнала бы и парня, который был на старой бумажной фотке в его чемодане тоже. Мне хотелось разглядеть его, понять кто он, но вместо этого фотоснимки исчезали, таяли на синем экране и не повторялись, заставляя меня ощущать досаду. Я совсем не знала отца и он этого не хотел. Большой вопрос знала ли его мама? Душу мучали сомнения.

– Что ж, у нас будет не больше трех попыток. Затем придется ломать.

– А это плохо, – спросила я, разглядывая экран.

– Не хотелось бы. Не известно, что за система защиты стоит на этой малышке.

– В смысле?

Анатолий Евгеньевич улыбнулся мне.

– В смысле, давай проверим, есть ли на нем взрывчатка, сначала, – он встал и пошел к шкафу достал оттуда нечто похожее на маленький пылесос, и приблизившись к столу просканировал ноутбук. Прибор, мне был не известен. Я с удивлением, разглядывала устройство, задержав дыхание. Ух, прямо, как в боевиках или криминальных детективах. – Чисто.

– Хорошо, – Андрей Николаевич сел на стол и набрал в командной строке дату рождения моей матери, взглянул на нас, а затем нажал на кнопку ввод.

Сначала ничего не случилось. Тишина. Затем, ноутбук зажужжал вентилятором и синий экран мигнул, сменился черным цветом с файлами на рабочем столе и обычной компьютерной заставкой.

– Почему ее? – я не представляла, по какой причине, отец использовал именно день рождения мамы. Он же даже не писал нам, не то, что звонил. Ни открытки, ни сообщения, ни денег, ничего.

– Наверное, все-таки любил, – отозвался Андрей (Николаевич) разглядывая растерянность на моем лице. – Характер у него скверный, но видимо в глубине души…

Я не поверила ему. Он разговаривал со мной, как с малым дитём. Утешал. Я кивнула, делая вид, что верю.

– Итак, что ты нам расскажешь, – пальцы психолога запорхали по клавиатуре.

Он с такой легкостью и скоростью открывал и закрывал каталоги проводника, файлы и программы, что спустя пять минут, у меня зарябило в глазах от мешанины картинок и строчек.

– Вот это, – остановил Анатолий. – Открой файл 49856.

Открывшийся файл показывал сфотографированный лист бумаги. На нем от руки были выведены закодированные строки двойные. Стройные ряды цифр, некоторые зачёркнутые, некоторые нет.

– Это шифр Оттендорфа, – выдала я машинальная, сама не понимая, откуда знаю это.

Оба мужчины уставились на меня и у программиста дернулись губы в полуулыбке.

– Правильно, девочка. Знаешь, что он значит.

– Набор букв, означающий номер строки и номер буквы в определенной книге, – я ощутила странное чувство растерянности и узнавания. Моргнула.– Я не знаю, откуда я это знаю.

– А никакая книга не приходит тебе на ум?

Я молчала, и воспоминание родилось картинкой в моей памяти.

– Ветер в ивах. Детская книжка.

– Путешествие старого крота, – отозвался Анатолий, набирая на своем компьютере поиск книжки, а затем вбивая в программу по расшифровке шрифтов цифры с листа ноутбука. Спустя полчаса мы получили список имен и фамилий, а также сумм рядом с ними. Имена, имена, имена.

– Это долги? Или кому он должен? – спросила я, гадая, что это за список, в нем числилось имя Малики.

Файл сам по себе был не большим, но когда Анатолий стал открывать файлы на ноуте отца, с номерами у фамилий людей, оказалось, что этих файлов не меньше сотни. В каждом записаны конкретные данные по каждому человеку. Когда выдавались суммы, когда возвращались, денежные итоги и под итоги, всевозможные комментарии на эту тему с пометками «Не вернула сука», «делает вид, что не помнит», «Скормить», «Выписать приглашение». Я уже знала, что означает последнее, означает, что человек уже умер, а долг его взыскан.

Этих файлов было много, и велись они больше десяти лет. Очень аккуратно, подчеркнуто скрупулёзно и понятно.

– Мой отец, был бухгалтером? – спросила я, ничего уже не понимая.

– Нет, детка, – отозвался психолог. – Скорее всего файлы принадлежали бухгалтеру Жулдыза, а он слил их себе. Так сказать для подстраховки. Ведь некоторые люди из этого списка до сих пор живы и при власти.

– Уже заодно это можно было его прикончить, стоящая информация. Странно, что его не убили.

– А может быть он был тем, кто использовал эти файлы, как базу данных, выполняя указания, – я показала на строку с именем человека, в самом конце напротив суммы стояла запись «Выписать приглашение». – База данных периодически пополнялась, и …

И программист, и психолог переглянулись, а затем оба закивали головой. Говорить вслух никто не стал, отец мог быть простым наемником, головорезом, но и отрицать никто не потрудился. Помнилось по учебникам истории, президент Жулдыз пришел к власти в результате кровавого переворота. А любые перевороты требуют больших денег, на которые покупается не только лояльность, но и поддержка.

– Ладно, здесь все более-менее понятно, – Андрей закрыл файлы.

Он уступил место Анатолию, и тот подключил к ноуту шнуры от своей аппаратуры. Спустя семь минут, он крякнул:

– Точный жук. Прямо маньяк. Смотрите, как хитро.

На экране было нарисовано множество линий, прямо мешанина из разноцветных прямых.

– Выглядит, как абстракция. Картинка. По характеристикам файл JPEG. А на деле, документ из «Автоката». Это схема Президентского дворца.

Его пальцы щелкали по мышке, и картинка все увеличивалась и увеличивалась, пока не достигла увеличения в 1 миллион раз. И тогда файл, который с виду невозможно было так сильно сжать, стал читаем.

На его схемах изображено множество помещений с пометками выведенными шрифтом. На карте много дополнений разных цветок. Два центральных входа, в центре дворца укрепление в скрытых помещениях и толстых стенах, названных «Бункер». В глаза бросались три разных помещения, разнесенные по дворцу и отмеченные черной штриховкой, на одном из которых была пометка «Доки по счетам здесь». При расширении разрешения этой зоны появилась еще одна надпись сделанная белым шрифтом, и спрятанная в виде точки, стоящей, как будто случайно сбоку от помещения:

«Высоко под потолком в Бункере, систему отключить к А. От север-юг.

В районе столовой. Еще узел. Система Б. От запад-восток.

В саду у восточной стену, есть схрон. Ящик гранатометы.

Кроме оружейной, еще есть у входа, подпол Южный портик. Центр».

Генерал Жел.

Ничего не было ясно из этих записей, но мужчин они привел в невероятный восторг, потому что, несмотря на поздний час ночи, на то, что всем давно пора было спать, они оба казались крайне воодушевленными и возбужденными. Оба улыбались друг другу, переглядываясь, будто двое юнцов.

– Я немедленно, через час отправляюсь в Турхестах, – Анатолий повернулся к Андрею. – Тебе придется уволиться или взять отпуск, я и так с сегодня в отпуске. Приятное совпадение, хоть и не вероятное! Буяна у тебя есть загранпаспорт? Виза там совершенно не нужна. А тебе, тебе, придется вспомнить все свои старые навыки. Тренировки начинать с этого дня. Я поеду первым, нам нужны хорошие позиции и локация, оборудования и команда! Да! Придется собрать команду проверенных людей. Когда мы получим наследство Буяны, мы все сказочно разбогатеем. Аха-хахаха! Не могу поверить в удачу принесённую ветром Желом.

– Остановись и остынь, – осадил его Андрей. – Сейчас мы все вместе отправимся спать, а завтра утром на свежую голову, составим план наших действий. Спешка развалило не одно прекрасное начинание и нам с тобой оно не к чему! Мы поедим все вместе, и не возражай. Только так, к тому же нам необходимо нотариальное разрешение матери Буяны. Я это возьму на себя, а пока вспомни о команде Жела, что сегодня удирала от нас. Ты думаешь, они все забыли, и не будут продолжать охоты!?

Кажется, Анатолий после напоминаний о друзьях моего отца немного остыл, и подумав кивнул.

– Ты прав, сгоряча действовать опасно. Завтра все обсудим, и в путь. Я уверен нам во всем будет несказанно везти!

Глава 7

Мама говорит «Утро вечера всегда лучше», так и вышло в нашем случае.

Анатолий (Евгеньевич) никуда не уехал на утро, а только спустя неделю. Мы же с Андреем (Николаевичем) позвонили в справочную, выяснили, куда увезли маму и отправились в город.

Для начала, мы заехали в универ. Директор не обрадовался новости об отпуске психолога. Сдается мне, выполнять ту чертову тучу обязанностей, которую выполнял Андрей (Николаевич), ему совершенно не хотелось. Затем заехали к маме в больницу, рассказали историю про еще большее наследство отца и про то, что для этого нужно ехать в Туркас. И никак нельзя откладывать, пока не нашлось других желающих. Возможно, мама пребывала еще под наркозом и не отошла, но она согласилась на удивление легко, на все предложения Андрей (Николаевича). Мы оформили бумаги у нотариуса и свозили его к ней в больницу.

Оставшуюся часть времени подготовок к поездке, я провела в ожидании, посещая занятия и живя в семье Таракановых. Младшие дети ходили в садик, а жена Анатолия Евгеньевича крутилась в хозяйственных делах и заботах, так что я общалась почти все время с Антоном.

Мы много говорили о предстоящей поездке. Он искренне завидовал, рассказывая о возможных препятствиях, с которыми можно столкнуться в Президентском дворце. С другой стороны, сам он считал, что никто никуда не пустит меня дальше порога гостиничного номера. Я же девчонка. А вот он! Антон хакер, и может быть полезен отцу. Жаль, взрослые так не думали.

Я навела порядок в нашем с мамой доме, радуясь, что мы подключены к отоплению поселка, и забрала вещи, которые нужны были для жизни и для поездки. Иногда, я подолгу стояла у сарая, разглядывала занесенное замершее пятно крови, оставшееся от Малики. В багряном мерзлом овале было все: смерти, стрельба, та ночь. Оно, как переход, как граница, между той жизнью и этой.

За две недели до новогодних праздников (все мои мечты о том, что не нужно заканчивать семестр и наконец-то забыть о холоде, хотя бы на время (в Туркасе зимой больше плюс пятнадцати) растаяли, как дым), наконец-то нам позвонил Анатолий (Евгеньевич).

Мы с Антоном присутствовали при разговоре с Андреем.

Тараканов рассказал, как долго исследовал город, разбирался с городскими сетями и коммуникациями, и в результате отыскал помещение идеально расположенное по отношению к интересующему нас объекту (Президентскому дворцу). Он не только нашел с точки зрения коммуникаций подходящее место, он даже начал его оборудовать. Это сложная задача, требующая осторожности, чтобы не привлекать внимание местных служб безопасности. Ведь нам требовалось довольно много специфического оборудования. И как он нас уверил, лучшего места с точки зрения хакерской атаки не найти. В этой точке были не только нужные ему развязки, но и узлы электросети, а также запасные каналы связи и даже свой собственный генератор и хранилище для баз данных.

Найти место помог старый приятель, Натан Титов. Он оказался не только удивительно сведущим риелтором, отлично разбирающимся в местной недвижимости, но и отчаянным торгашом. Впрочем, как заметил Тараканов в Туркасе, люди до сих пор говорят об утерянных миллионах Жулдыза и стоило намекнуть, что мы их разыскиваем, помощники встраивались в ряд и складывались штабелями к его ногам.

Когда я спросила Антона, а не слишком ли рискованно намекать на деньги? Разве это не секрет? Тот ответил, что отец всегда знает, сколько нужно выдать информации и у меня нет оснований для недоверия. За его простыми словами стоит огромная работа по изучению местности с помощью топографических и специальных карт, разведки, опроса местных жителей, поиска других источников информации, ночных аэросъемок и много чего другого. Затем построение профиля по карте, обозначение мертвых пространств показывающих слабые места нашей и их систем. Требуется навигационное оборудование с курсопрокладчиком для прокладывания курса движения и вычерчивания пути атаки на защитные системы дворца. И это далеко не все, так что мои туристические представления и реальность далеки друг от друга, а отцу без посторонней помощи не обойтись.

Место, которое отыскал Титов, называлось «Жезөкше». Он не только хорошо знал город, он также умел отчаянно торговаться и потому, мы сняли помещение совсем не дорого. Титов сумел выбить для нас отменную скидку на аренду помещения. Когда же мы с Антоном погуглили, кто этот гуру, оказалось, что Интернет не любит его. Нашлись клиенты и журналисты утверждающие, что отыскать более продажного риэлтора в Туркасе крайне трудно. Он способен вам продать вашу собственную квартиру, не то, что чужое имущество. Его называли «Черный риелтор» и поговаривали, что он ни раз участвовал в разных сделках с сомнительной репутацией. Тараканов утверждал, что это все наветы и ложь конкурентов. Все-таки в Туркестахе мало крупных городов, а такой большой в два миллиона жителей, как столица вообще один.

И хотя место Тараканов нашел относительно быстро, с оборудованием и командой хакеров все оказалось совсем не так радужно, как в наших планах и мечтах. Нужна была группа из восьми-десяти человек. И подобрать толковых и надежных людей знающих свое дело и умеющих вести себя адекватно оказалось трудно. Как выразился Тараканов «Врут, как дышат».

Он отсеял несколько десятков человек, и даже уже отказался от мысли, что команда будет таковой. Возможно нам придется обходится тремя-пятью или даже искать их за пределами Туркаса. Но тут ему улыбнулась удача, так сказать добрый случай.

Разглядывая подробнее место аренды в «Жезөкше», расположенное на втором этаже не большого дома, Тараканов встретил его владельца. Оказалось, что он не только сдает недвижимость в аренду, но также являясь человеком многогранным и талантливым занимается бизнесом связанным с организацией разного рода мероприятий и увеселений, а также имеет кадровое агентство занимающееся подбором персонала. Вот это была удача. Сам он бывший айтишник и в молодости работал по профессии, пока не занялся бизнесом. Но профессию так и не бросил. Он не только знает лучших и самых компетентных специалистов в стране, он также сам не прочь поучаствовать в нашем деле и немного подзаработать. К тому же он знаком с многими поставщиками оборудования и в то утро, как раз занимался сменой оптико-волоконного кабеля на более новый вид для своего здания. Так сказать улучшение места для аренды.

Он так живо рассказывал об общим с Таракановым мире, так красочно, что Тараканов нашел его весьма сведущим и опытным собеседником. Зовут его Давид Батыров, и, по мнению Тараканова он настоящий наш человек. С виду он выглядит типичным метросексуалом, ходит в тренажерный зал и не выглядит, как айтишник. Но эта внешность богатого бизнесмена весьма обманчива, на самом деле, в душе он самый настоящий программист, любящий железо и софт больше всего на свете. Он настолько впечатлил Тараканова, что тот предложил ему место в команде. Именно Батыров помог ему добрать людей, а также протестировать и проверить тех, кого он сам взял до встречи с ним. Оказалось, что люди не только врут, как дышат, они еще умеют подделывать документы. Так что двух из четырех они сменили.

Кроме того у него есть очаровательная секретарша Виктория, что оказалась без сомнения высококлассным вышколенным профи не только в секретарском деле, но и в снабженческом. Более сведущую в железе бабу, как она, Тараканов никогда не встречал. Так что дела по оборудованию сдвинулись с мертвой точки и пошли в гору.

Чтобы не отвлекаться от нашего дела, все свои бизнесы, коих, как оказалось не мало, Батыров перепоручил Виктории. А после этого целиком сосредоточился на нашем важной и щекотливом деле. И мне жутко было любопытно, как именно Тараканов рассказывал или намекал людям о том что, мы собираемся проникнуть в Президентский дворец и найти там несметные богатства? Скорее всего он говорил о том, что у предыдущего президента были нужные ему вещи или бумаги, которые его клиент поручил ему найти и изъять, а нынешний президент о них не в курсе. Но это лишь домыслы, что на самом деле говорил Тараканов айтишникам я не знаю.

Что касается, силовой части команды, то здесь нам на помощь пришел старый друг по давним годам армии Андрея Васильева, капитан на пенсии, бывший спецназовец Георгий Трудов. Но о нем позже.

Мы закончили все свои дела и собрались в дорогу. Я чувствовала себя птичкой выпущенной на волю из клетки. И испытывала одновременно страх и возбуждение. Ведь до этого, я нигде не бывала, кроме поездок в наш большой город. Для меня это было первым в жизни полноценным путешествием, да еще заграничным, и абсолютно не рядовым. Люди ездили в Туркестах на шопинг, путешествовали по нему и отдыхали на его курортах. Я же ехала за деньгами отца. Мое сердце каждый раз при мыслях обо всем этом прыгало в груди, и стучало о грудную клетку, ускоряя ритм. Антон тоже хотел поехать, и открыто просился, и ни раз. Он с призрением относился к тому, что я еду, а он нет. Андрей взял бы его, признавая, что для него это был бы интересный опыт, к тому же Антон не плохо разбирается в технике и программировании, но к сожалению его мама оказалась категорически против. Антон не вышел нас провожать в день отъезда.

Нам оставалось накануне только перевести мою маму из больницы домой. Что мы и сделали на следующий день. Вальс выделил для охраны нашего дома рядового сотрудника, который совсем был не против разнообразить скучные будни, новой деятельностью. Вальс разрешил его использовать, в том, числе и в подсобных целях, помощи по хозяйству и по гостинице. Мама выписывалась из больницы в отличном настроении и полная надежд, что теперь, когда отец умер, ей удастся наладить гостиничный туризм, восстановить отношения с соседями и она даже запланировала кое-какой ремонт в доме. Она словно помолодела на десяток лет.

Мне совсем не понравился мужчина, что выделили ей в помощь. Дело было вовсе не в нем, а в кокетстве и во взглядах мамы, что она бросала на него, совершенно не скрывая от нас свои планы. Новый отчим не входил в мои планы, я свирепела от мысли о том, что пока нас не будет, вполне возможно, резко повысятся мои шансы обзавестись братом или сестрой. А то и сразу двумя. А у меня нет времени понять, что за человек новый помощник? А с другой стороны, если вдруг люди Малики вернутся, а мама одна? Мне казалось, что наступил конец света. Я не могла скрыть своего отношения ко всему происходящему, да и не желала. Пусть знает, что после отца, ни какой черт мне не страшен, а ему тут совсем не рады. Мое отношение заметил и психолог, и, подозвав меня к себе сказал:

–Знаешь, иногда, люди оказавшись на краю гибели, перестают думать, что у них все впереди и начинают относиться к жизни проще.

Меня не тронули его слова. Что значит проще? Что это значит? Я не стала говорить на эту тему, пожала плечами и отошла, решив, что пора бы уже забыть, что он муниципальный психолог. Я решила, буду делать вид, что он сосед и значит теперь он для меня и в самом деле не Андрей Николаевич, а просто дядя Андрей или Андрей, я не определилась до конца.

Мы добирались до Туркеса традиционным способом. Сначала на машине до города, а потом на самолете. Поэтому спустя пять часов пути, я вышла на трап самолета, разглядывая большой аэропорт чужий страны, улыбаясь теплому солнечному ветру, что ласкал мое лицо совершенно по-весеннему. Затем получив багаж, мы взяли такси и направились в город. По дороге я рассматривала все подряд, и от мельтешения новых образов глаза скоро заболели. Пришлось закрыть их, и дать отдых.

А когда машина остановилась и я открыла их, то увидела, что мы стоим у здания прошлого века. Вся улица была явно старинной, если не сказать старой, потому что асфальт хоть и залатан, но весь в трещинах. А само здания хотя и было по свежему оштукатуренным, на офисный центр для хакеров ничем не походило.

Нас встречал Тараканов. Он пожал руку Васильеву, пока шофер выгружал многочисленный багаж. Васильев, застыл на окна, я тоже перевела туда взгляд и удивилась. В пяти окнах в ряд, два с одной стороны входа и три с другой, на нас смотрели молодые женщины. Но не их лица привлекли его внимание, а одежда. Точнее ее отсутствие, либо присутствие только  в виде нижнего белья. Я с удивлением перевела взгляд на покрасневшего психолога и подумала, может быть им всем тут жарко?

Тараканов не обращал на местный бомонд никакого внимания. Васильев перевел взгляд с окон на него, потом на меня и снова на него. А затем, прочистив горло, возмущенно спросил:

– Ты совсем сдурел? Ты нас куда привез?

Тараканов смущенно улыбнулся, и пожал плечами:

– Поверь мне, мой друг, здесь никому не придет в голову искать командный пункт нашей операции.

– А ты подумал о девочке? – Васильев похоже пришел в ярость. – Она же совсем ребенок! Что я потом скажу ее матери?

 Тараканов как будто с  извинением посмотрел в мою сторону, а затем крякнул:

– М-да, о Буяне, я как-то совсем забыл.

Он развел руками.

– А что-то случилось, – спросила я, тоже не понимая, в чем дело.

– Случилось, – Васильев смотрел на Тараканова, как на осла. – Я надеюсь, твоя мама никогда не знает, где тебе доведется прожить ближайшие пару недель.

– Мы скажем, что живем в пятизвездочном отеле, – предложил программист.

– Угу, – отозвался Васильев, поднимая с асфальта наши сумки. –  И при нем был элитный бордель. Просто замечательно! У меня нет слов, одни крепкие и не цензурные выражения.

На что я, наконец, поняв суть ситуации, рассмеялась. А про себя подумала: стоит ли нам надеется, что в окна смотрят не наши программисты?

Глава 8

Спустя пару дней, Анатолий протянул мне коробку. Мы завтракали в маленьком кафе на углу недалеко от нашего жилья. Тараканов снял весь второй этаж для командного пункта, мы же обосновались на третьем. А собственно сам бордель занимал весь первый этаж.

– Это что? – я уставилась на коробку, похожую на обувную, перестав жевать булочку.

– Нужно сходить в офис Батырова, отнесешь. Мне некогда, Андрей занят, так что ты, – отозвался Тараканов, уплетая драники и запивая их чаем.

– Тяжелое, – отозвалась я, беря в руки посылку.

– Не урони. Это дешифратор. Вещь нужная, когда занимаешься делами подобными нашим.

– А куда идти?

Он назвал адрес, показал на карте. Всего пара остановок. Офис располагался в новом здании на углу пересечений центральной улицы и набережной. Внизу расположился элитный ресторан, там и ждал меня Давид Батыров.

Я обрадовалась возможности пройтись по городу, посмотреть на людей, на красивые витрины магазинов и познакомится, наконец, с этим самым уникальным бизнесменом Тараканова, которого он сам называл не иначе, как Волшебником.

После нашей зимы, столица Туркас казалась тропическим раем. Тепло, настолько, что я ходила в летних платьях. Хотя говорили, в этом году зима выдалась жарче обычного. Я не могла не воспользоваться возможностью загореть, хотя бы пока иду по улице с коробкой в руках и пялюсь по сторонам. Мне казалось прикольно жить в таком городе, где не нужно ездить на море. Можно экономить на отпуске. И меня совсем не раздражали толпы туристического народа снующие туда-сюда по объектам святынь столицы, а также всякие сёрфингисты, загорающие и просто приезжие.

Уже сам вход ресторана мне понравился. Мраморная ступенька, зеленные деревья в двух глиняных катках по бокам, швейцар в красном сюртуке и в белых перчатках стоял на входе и открывал стеклянные двери с металлической ручкой.

Внутри тоже оказалось приятно. Современный интерьер с большим количеством витринных окон, черных стен, черных столов с идеальной сервировкой и цветами в хрустальных вазочках в белых и зеленных тонах. Пол мраморный, но более дорогого сорта. Наверное, вечером, когда на набережной зажгутся фонари, а зал будет освещаться искусственным светом, ресторан приобретет утонченную гламурную атмосферу, подумала я, остановившись на входе и не решаясь пройти дальше.

В зале преимущественно сидели мужчины. Пахло сигаретным дымом. Вероятно, здесь можно курить. Они завтракали, разговаривали, о чем-то смеялись. В их виде четко угадывалось, все эти люди не бизнесмены. Они казались откровенно не собранными, а местами и не чесанные и не бритые. Мужские глаза скользили любопытствующими взорами по моему белому платьицу, по оголенным ногам, по лицу и волосам и не отворачивались.

А в левом углу у стены сидел мужчина, совершенно на них ничем не похожий. Несмотря на утро, на убаюкивающий шум прибоя, на мягкую музыку в зале, он казался излишне собран. Он как будто сбежал с делового совещания. Черный костюм с иголочки, галстук, белая рубашка, черный волнистый волос зачесан назад, в руках бокал с янтарной жидкостью. И что-то мне подсказывало, что пил он не облепиховый чай с медом. Он казался слишком крупным, высоким, хватким и совершенно не веселым. Он спокойно пил, и поглядывал на завтракающих с властным превосходством, сквозящем в каждом его жесте. И взгляд у него был холодным, цепким, таким знакомым, что я на секунду задержала дыхание. Я видела подобный взгляд. У человека, чья кровь в виде морозного пятна до сих пор стыла и вымораживалась на нашем заднем дворе. У человека у стены был именно такой же. Мужчина встал и направился в мою сторону. И это вызывало во мне сильнейшую растерянность.

Мои ожидания были связанны с киношными шаблонами. Я ждала увидеть кого-то похожего на Джеймса Бонда, может быть Супермена, или типичного бизнесмена. Как в журналах. Но жизни все равно на все мои туристические представления. У этого человека, потому, как он шел, как двигался было намного больше общего с Маликой или Мачо, но не с предпринимателями или айтишниками. Общее, такое неосязаемое, тонкое и знакомое для меня. И хотя выглядел он классно, одет, пах, смотрел по-доброму, мне хотелось отступить, и быстро мелькнула мысль, может быть он мимо? На выход?

Я замерла, застыла в пороге ресторана, удерживая коробку в руках и пытаясь перевести взгляд от мужчины в зал. Поискать иного претендента… Но нет. Не судьба. Он остановился прямо передо мною.

– Вы господин Батыров? – спросила я, бороздя просторы вселенной в зале и пиная подохшую надежду.

– Да, куколка, – ответил он, низким бархатным голосом. Ему бы в опере петь. – Я Давид Батыров. А ты Буяна?

Надежда померла в его приятном аромате одеколона, но я упорно искала ее признаки жизни. Глупо, конечно. И в этот момент он сделал то, что я совершенно не ждала. Одной рукой на бедре я придерживала коробку Тараканова. А вторая (пальцы), что была свободными, они оказались в руках мужчины.

– Рад познакомиться, – Он сжал их, и я вздрогнула, перевела на него испуганный взгляд. – Ты племянница Анатолия, верно? Наслышан о тебе.

Его пальцы и рукопожатие оказались настолько сильными, крепкими и горячими, что меня прошило насквозь нервное перевозбуждение. Эмоциональный накал от его телодвижений выбил почву из под ног. Я хватанула с перепуга ртом воздух, ощущая в полной мере особую остроту жизни.

Наслышан? Правда? А что именно?

Не знала, куда деть в раз образовавшуюся во мне энергию. Ее было так много, что казалось я переполнилась ею через край. И в этот момент, в задней части ресторана, как раз у дверей, через которые официанты выносят еду, с углового столика сорвался человек. Он метнулся к служебной двери, очень быстро. Всего секунда, как он был в поле моего зрения, но этого хватило, чтобы я узнала его. Мятное дыхание, большая седая борода.

– Эй! – завопила я, направляя энергию в голос. – Это бородатый Мачо! Мачо!

Давид Батыров отреагировал молниеносно, бросив командный взгляд на официантов.

– Поймайте его! Чего встали?

Два официанта сорвались с места, ломанулись в ту же служебную дверь. Было слышно, как там бьется посуда и слышны нецензурные выкрики.

– Да, хоть сам дьявол, куколка. Они его поймают!

Я попыталась вытащить руку, но не смогла. Он слишком сильно сжимал пальцы. А потом, заставши мой перепуганный взгляд, понял, что я уже таращусь на него пытаясь вырваться и резко отпустил.

– Прости, ты отреагировала слишком, – он усмехнулся. – Слишком ярко.

Только вот взгляд у него был совсем не озабоченный, скорее фальшивый, сценичный, будто наигранный.

– Как ты сказала, его зовут?

– Мачо, – прошептала я. – Разве Тараканов вам ничего не рассказывал? О людях Малики? Бывшая охрана президента Жулдыза.

– Что? – брови Батырова полезли на лоб. – Мой ресторан локация этой швали? Господа! Минуту вашего драгоценного внимания!

Я прямо там и выпала в осадок. А Батыров повернулся к парням сидящим за столиками и широко, но вполне так по хищнически улыбнулся. Этакий альфа и его стая.

– Все видели этого мужика? – спросил он, оглядывая зал.– Кто-нибудь видел его до этого в этом ресторане или где-то еще?

Его стая дружно отрицательно замотала головами. Никогда, даже ни разу, отвечали официанты шестерки поменьше. Ты, что босс, мы бы запомнили такую ухоженную бороду.

– Косым, ну-ка иди сюда.

Из-за того столика, где только что сидел бородатый Мачо встал щуплый мужик, вполне себе восточной внешности, черноволосый, даже неприметный в чем-то. Он подошел к нам и встал, широко расставил ноги, недовольно разглядывая меня, словно я какой-то червяк. Он с цокающим звуком прогнал слюну между верхних зубов и засунул большие пальцы рук в джинсы.

– Да, босс?

– Твой гость. Что за Мачо? – весь вид Батырова говорил, что он и в самом деле относится к случившемуся очень серьезно.

– Да, не знаю, я босс. Спрашивал о работе. Ищет место в команде. По городу слухи-то ползают всякие. Через моего шурина обратился ко мне. Где мне по твоему деловые встречи проводить? В парке или на набережной?

– Работу говоришь? Таскаешь мне вечно, какую-то шваль! Ладно, свободен.

Когда Косым отвалил и сел назад за свой столик, мужчина наклонился ко мне и фамильярно, так точно мы знакомы сто лет, завел руку за мой затылок, будто гладил и прошептал на ухо:

– Классный программист этот Косым Улукбеков, но такой не разборчивый. Вечно всем пытается сделать добро.

Не похож был этот Косым на доброго человека. Совсем не похож. Зато жест Батырова мне понравился. Он смотрел на меня и обращался, как со взрослым человеком. Мне льстило. Так приятно, на фоне Тараканова и Васильева, обращающихся со мной, как с малым дитем. Оба каждый раз устраивали шоу, из моих походов в туалет на первый этаж. Там же бордель… Ох, боже ты мой! Толку-то, что хозяин бизнеса и здания программист. Интернет конечно высокоскоростной, суперски, а вот починить водопровод, канашку и мой толчок не может. Вода еле-еле набиралась в бачок. Чтобы помыться требовалось полдня набирать ванную. Не проще ли сгонять в душ и в туалет на первом этаже? Быстрее и эффективнее. Но нет же! Нельзя. Это дурное влияние. Вот тебе и морально-этический выбор. Быть телом грязной, но в душе этически чистой, либо наоборот. Я выбираю наоборот.