Дьявол в бархате

Размер шрифта: 13

John Dickson Carr

THE DEVIL IN VELVET

ООО «Издательская Группа

„Азбука-Аттикус“», 2025

Издательство Азбука®

* * *

Посвящается Лиллиан де ла Торре

Глава первая
Призрачная дверь открывается

Что-то разбудило его посреди ночи. Наверное, из-за опущенного полога стало нечем дышать.

В полудреме он не мог припомнить, как опускал полог над ложем, которому было без малого три сотни лет. Пронеслась мысль: перед сном он принял слишком много хлоральгидрата. Может, потому и не запомнил.

Судя по всему, снотворное продолжало действовать. Лежа в темноте, он попытался напрячь память, но та выдавала лишь неясные образы, скрытые за плотной колышущейся завесой. Слова, которые он силился произнести, выходили из разомкнутых уст неслышно, словно облака пара из трещин в иссохшей земле.

Такой и была его речь сейчас – тонкая струйка дыма во тьме.

– Мое имя – Николас Фэнтон, – проговорил он, продираясь сквозь дурман хлоральгидрата. – Я профессор истории в колледже Парацельса, Кембридж. Сейчас идет одна тысяча девятьсот двадцать пятый год. Мне пятьдесят восемь лет.

До него дошло, что слова превратились в слабый шепот. Завеса памяти всколыхнулась, на миг подарив ему зыбкое видение. Это было вчера. Да, вчера вечером.

Он сидит внизу, в гостиной, в доме, который он снял на лето, ведь, как известно, летом в Лондоне «никого не остается». Напротив него, на канапе из дуба, среди подушек в парчовых наволочках – Мэри. На голове у нее – шляпка-колокольчик, знак краткосрочного визита, а в руке – стакан виски с содовой. Мэри, естественно, много младше его и почти что красавица.

– Мэри, – сказал он. – Я продал душу дьяволу.

Николас Фэнтон знал, что Мэри не будет смеяться, даже не улыбнется. Девушка сдержанно кивнула.

– Неужели? – спросила она. – И как же выглядел тот дьявол, профессор Фэнтон?

– Поверишь ли, – ответил он, – никак не вспомню. Он будто на глазах менял обличья. Освещение было тусклым, сидел он вон в том кресле, а мое проклятое зрение…

Мэри подалась вперед. Глаза у нее были какими-то особенными – в юности он сказал бы, что они «с поволокой»: их цвет то сгущался почти до черного, то светлел, становясь темно-серым, словно на юное лицо набегала неуловимая тень.

– Вы и правда продали душу, профессор Фэнтон?

– Ну не то чтобы продал… – Его сухой смешок потонул в тишине. – Для начала, не поручусь, что это был князь тьмы собственной персоной. Меня мог разыграть какой-нибудь приятель-лицедей. Паркинсон из Каюса, к примеру, – с него станется. И потом…

– И потом? – повторила Мэри.

– Не считая истории с доктором Фаустом, – задумчиво проговорил Фэнтон, – дьяволу его фокусы всегда обходились слишком дешево.

– Поясните.

– Вопреки общепринятому мнению, в дьяволе нет ни капли благородства. Он выбирает себе жертв из числа простаков и нещадно мухлюет. А вот умные соперники ему еще не встречались. Если я и заключил с ним сделку, то на крючок попался дьявол, а не я.

Он улыбнулся, давая понять, что к его словам не стоит относиться слишком серьезно. И вдруг – возможно, то была лишь фантазия одурманенного человека, лежавшего теперь наверху за плотно задернутым пологом кровати, – вдруг сцена в гостиной стала еще больше походить на сон.

Бокал в руке Мэри больше не был обычным стеклянным бокалом. Он превратился в начищенный до блеска серебряный кубок. Когда Мэри поднесла его к губам, свет отразился от поверхности и в глаза Фэнтона ударила ослепительная вспышка. Говорят, свет холоден. Но Фэнтон явственно ощутил жар, словно то была вспышка жгучей ярости.

И кажется, в углу комнаты шевельнулась какая-то тень?

Но нет. Иллюзия, не более того. И в бокале, который держала Мэри, не было ничего примечательного.

– И о чем же вы попросили дьявола? – поинтересовалась девушка. – Вернуть молодость, как Фауст?

– Нет. Молодость меня не волнует.

В этих словах была толика истины: Фэнтон неустанно повторял про себя, что время над ним не властно.

– Выходит… вы попросили дать то, что недалекие люди называют вашим наваждением?

– В некотором смысле. Я попросил перенести меня в прошлое: в конкретный день третьей четверти семнадцатого века.

– О да, там вы были бы в своей стихии! – прошептала Мэри.

Как же ему иногда хочется, чтобы она не смотрела на него так сурово и внимательно. И что интересного это дивное создание находит в беседах со старым брюзгой? Загадка.

– Никто из историков, – горячо продолжала Мэри, – не знает эту эпоху лучше вас. Главное, проявляйте осмотрительность, в особенности следите за речью. Тогда ни одна живая душа ничего не заподозрит.

Фэнтон в очередной раз поразился: честное слово, иногда эта юная девушка выражается как умудренная жизнью дама века эдак из семнадцатого.

– И все же, – продолжила Мэри, – я не понимаю.

– Я и сам не понимаю. Но если дьявол сдержит слово…

– Нет, я о другом: вы, должно быть, уже не раз желали перенестись в прошлое.

– О да. Желал – слишком мягко сказано. Боже! – прошептал вдруг Фэнтон, и по его телу пробежала холодная дрожь. – Как я этого жаждал! С той же страстью, с какой мужчины грезят о деньгах и женщинах, я грезил о прошлом… Но раньше я думал, что причиной тому лишь научное любопытство.

– Что же изменилось?

– Во-первых, любопытство усилилось настолько, что дальше терпеть невозможно. Во-вторых, у меня появилась миссия. А в-третьих, я и помыслить никогда не мог, что вызвать дьявола – такое пустяковое дело.

Казалось, из всей тирады Мэри услышала одно-единственное слово.

– Миссия, профессор Фэнтон? Что за миссия?

Фэнтон ответил не сразу. Он поднес руку к утонченному лицу и поправил пенсне, потом машинально провел ею по высокому черепу с зачесанными назад редкими прядями темно-рыжих волос. Фэнтон был высоким и худощавым, а страсть к чтению сделала его еще и сутулым.

Он знал, что для человека, вознамерившегося нырнуть в темные воды прошлого, он слишком немощен: бешеное течение подхватит его и швырнет на скалы, переломав все кости… Но пока что Фэнтон предпочитал об этом не думать.

– В этом самом доме, – произнес он, – десятого июня одна тысяча шестьсот семьдесят пятого года отравили человека. Это было убийство, мучительное и жестокое.

– Вот как! – Мэри поставила бокал на стол для закусок. – Прошу простить меня за недоверчивость, но вы и вправду располагаете доказательствами случившегося?

– Да. У меня даже имеются гравированные портреты каждого из обитателей дома. Узнаю любого, появись он сейчас передо мной.

– Убийство, – медленно проговорила Мэри. – И кто участники этой истории?

– Трое из них – женщины, все красавицы. Впрочем, – добавил Фэнтон поспешно, – сей факт никоим образом не повлиял на мое решение. – Он резко выпрямился в кресле. – Слышали? Какой-то странный, низкий звук? Будто вон там, у книжных стеллажей, кто-то рассмеялся?

– Нет.

Из-под шляпки Мэри выглядывали два треугольника коротко стриженных волос – два черных блестящих крыла на молочно-белой коже. Фэнтону показалось, что взгляд девушки стал жестким.

– Далее, – быстро заговорил он, – сам хозяин дома. Э… что любопытно, он мой тезка. Его тоже звали Николас Фэнтон.

– Ваш предок?

– Нет. И даже не дальний родственник – я проверял. Сэр Николас Фэнтон был баронетом. Последний из его потомков скончался на исходе восемнадцатого века. Так кто же совершил это убийство, Мэри?

– Хотите сказать, что не знаете? – с недоверием спросила девушка.

– Не знаю! Не имею понятия! Ни малейшего!

– Тише, профессор Фэнтон. Вам нельзя волноваться. Иначе ваш голос…

– Прошу меня простить. – Фэнтон взял себя в руки, пытаясь унять вновь охватившую его дрожь. – По неизвестной мне причине, – продолжил он, уже спокойно, как всегда, – в отчете Джайлса Коллинза недостает трех листов. Кого-то арестовали, подвергли допросу и, выбив чистосердечное признание, казнили. Но страницы с подробным описанием следствия утеряны – или украдены. Остается лишь два человека, в чьей невиновности мы можем быть совершенно уверены.

– Неужели? – удивилась Мэри. – Кто же это?

Ее собеседник поморщился:

– Во-первых, сам сэр Николас. Во-вторых, некая женщина. Имя ее не указано, но я все равно догадался, кто она такая. По заметкам в конце документа. Ничего не попишешь – придется работать с тем, что есть.

– Но постойте, – возразила Мэри, – не может быть, чтобы об этом убийстве написал один лишь Джайлс Коллинз.

– Я тоже так полагал. Но в «Процессах о преступлениях против государства» Хауэла упоминания об этом деле нет – что естественно. Как и в первом томе «Полного Ньюгейтского календаря», ведь капитан Джонсон не вел подробного перечня преступлений. Девять лет – представьте себе, целых девять лет! – я занимался расследованием этого убийства: сидел в библиотеках, давал объявления о покупке хоть какой-нибудь книжонки, или памфлета, или, на худой конец, объявления, которые развешивали перед казнью. И ничего.

– Девять лет, – прошептала Мэри. – И я впервые об этом слышу.

Лицо девушки помрачнело; тени, обволакивавшие волосы и глаза, казалось, переползли на лицо.

– Как вы сказали, в деле замешаны три женщины. Осмелюсь предположить, что ваш «сэр Николас» был страстно влюблен в одну из них?

– Что ж… так и есть.

Почему ей, ребенку, есть до этого дело? Ведь двадцатипятилетняя Мэри, дочь его старого друга, доктора Гренвила из Парацельса, всегда была для него, Фэнтона, лишь маленькой девочкой.

– Вы не понимаете, – веско произнес он. – Во имя Гос… дьявола, я сделал все, что было в моих силах! Даже прошел курс по криминалистике и судебной медицине – та еще головная боль. Полагаю, я могу вычислить убийцу. – Он заговорил громче. – Но полной уверенности нет.

– Вот как. – Мэри повела изящными плечами. – Значит, вы решили во что бы то ни стало отправиться в прошлое и отыскать истину?

– Не забывай, у меня миссия. Быть может, мне удастся предотвратить преступление.

Воцарилась звенящая тишина.

– Предотвратить преступление? – переспросила Мэри.

– Именно.

– Но это невозможно! Это событие – лишь мгновение, погребенное в глубине веков. Оно уже свершилось, стало частью потока истории. Вы не сможете изменить…

– Это мне уже говорили, – сухо прервал ее Фэнтон. – Но я стою на своем!

– Кто говорил? Ваш дьявольский друг? Что еще он вам сказал?

О, как непросто ему было описывать ту встречу в беседе с Мэри! Со стороны могло показаться, что двое завсегдатаев какого-нибудь клуба мирно беседуют в курительной комнате. Дьявол действительно нанес ему визит, за час до Мэри. Вопреки сложившимся представлениям, не было ни языков адского пламени, ни оглушительных стонов грешников: хозяин преисподней просто-напросто возник в шпалерном кресле, стоявшем у противоположной стены гостиной.

Фэнтон не лукавил, когда говорил Мэри об облике дьявола. Комната была едва освещена – единственным источником света служила настольная лампа, задрапированная несколькими слоями темно-фиолетового шелка: глаза Фэнтона улавливали лишь дрожащие, неверные очертания фигуры. Голос же посетителя напоминал беззвучный шелест.

– Да, профессор Фэнтон, – учтиво проговорил дьявол. Его произношение, слегка старомодное, больше подошло бы наследнику благородного английского рода, нежели князю тьмы. – Думаю, я смогу все устроить наилучшим для вас образом. Вы не первый, кто обращается ко мне с подобной просьбой. Помню, вы называли конкретную дату…

– Десятое мая одна тысяча шестьсот семьдесят пятого года. Ровно за месяц до убийства.

– Ах да. Приму к сведению. – В голосе гостя появились мечтательные нотки. – Если мне не изменяет память, в те суровые дни кровь лилась рекой. Но вот дамы! – Тут он звучно причмокнул, и Фэнтона передернуло от отвращения. – Милостивый государь, дамы были ослепительны!

Фэнтон промолчал.

– Досадно, однако, – разочарованно протянул гость, – что двое джентльменов вынуждены беседовать о сугубо деловых предметах. Условия мои вам известны, как и… хм… цена. Так отчего же не заключить сделку незамедлительно?

Фэнтон улыбнулся. Его гость не наделен особым умом, – это очевидно. Властью – бесспорно. Но не умом.

– Вы слишком торопитесь, сэр, – мягко возразил он, поглаживая жиденькие волосы на макушке. – Прежде чем мы ударим по рукам, я хотел бы, чтобы вы выслушали мои условия.

– Ваши условия?

Фэнтон почти физически ощутил, как из темной глубины кресла поднялась волна высокомерия, столь мощная, что, казалось, сейчас она сметет весь дом – камня на камне не останется. И Фэнтон, не испытывавший до того ни страха, ни даже благоговения перед гостем, по-настоящему испугался. Однако волна тут же спала, и высокомерие сменилось показной вежливостью.

– Давайте послушаем, – зевнул гость.

– Условие первое: я хочу отправиться в прошлое именно как сэр Николас Фэнтон.

– Это само собой разумеется. – Гость, казалось, удивился. – Впрочем, принято.

– А поскольку мне удалось узнать не так уж много о сэре Николасе, условие будет не единственным. Он был баронетом. Но как вам известно, в те времена этот титул нередко носили выжившие из ума чудаки.

– Верно, верно. Но…

– Я должен быть богат, и в жилах моих должна течь благородная кровь, – продолжал Фэнтон. – Я буду молод и совершенно здоров, и ни мое тело, ни мой разум не станут страдать от хворей и всевозможных изъянов. И вы не должны делать ничего с расчетом лишить меня всего этого.

На секунду Фэнтону показалось, что он зашел слишком далеко.

На сей раз его обдало волной детского раздражения, словно маленький мальчик рассерженно затопал ножками по полу.

– Я не… – Повисла угрюмая пауза. – Хорошо. Да будет так.

– Благодарю. И вот еще что: я наслышан о вашем обыкновении подтасовывать, забавы ради, дни и часы, на манер злодеев из старомодных детективных романов. Поэтому если я говорю «десятое мая одна тысяча шестьсот семьдесят пятого года» – я имею в виду именно десятое мая одна тысяча шестьсот семьдесят пятого года. И вы не станете менять ход событий. К примеру, меня не посадят в тюрьму и не казнят за убийство. Я должен прожить жизнь в точности так же, как сэр Николас. Договорились?

Ему показалось, будто топот детских ножек прекратился, но злость никуда не делась.

– Договорились, профессор Фэнтон. Полагаю, список ваших условий на этом закончился?

– Остался один-единственный пункт, – ответил Фэнтон, у которого на лбу уже выступили капли пота. – Пребывая в теле сэра Николаса, я сохраню собственный разум и не забуду ровным счетом ничего из того, что знаю сегодня, в одна тысяча девятьсот двадцать пятом году.

– Прошу меня простить, – прервал его посетитель. – Боюсь, выполнить это условие полностью мне не под силу. Заметьте, я совершенно откровенен с вами.

– Потрудитесь объяснить.

– В целом, – промурлыкал гость, – вы человек добросердечный и кроткий. Потому-то я и ценю вашу ду… вашу компанию столь высоко. У вас с сэром Николасом, должен признать, много общего. В душе он был хорошим человеком – добродушным, щедрым и даже жалостливым. Но вместе с тем сэр Николас, как сын своей эпохи, был грубоват, обладал необузданным нравом и нередко впадал в гнев.

– Я по-прежнему не понимаю, к чему вы клоните.

– Гнев, – терпеливо объяснил гость, – сильнейшая из человеческих эмоций. И если вы, вы лично – профессор Фэнтон в теле сэра Николаса, – потеряете самообладание, сэр Николас захватит ваш разум и будет владеть им до тех пор, пока вспышка гнева не угаснет. На это время вы станете истинным сэром Николасом. Справедливости ради отмечу, что его приступы никогда не длились более десяти минут. Если вы согласны, я принимаю ваше условие. Что скажете?

Лоб профессора вновь покрылся испариной. Фэнтон лихорадочно обдумывал слова гостя: в чем подвох?

Однако никакого подвоха не было. Скорее всего, за десять минут разъяренный мужчина успеет причинить окружающим массу беспокойства и даже устроить настоящий погром. Но чтобы он, профессор Фэнтон, потерял самообладание? Крайне маловероятно (и вообще, подобное допущение – возмутительная наглость!). Да, с возрастом у него повысилась нервозность – что правда, то правда. Но когда случается очередной приступ, единственное, что он может «натворить», – это сотню раз переложить с места на место курительные трубки, лежащие на полке возле камина. И даже если допустить, что он вдруг потеряет над собой контроль – мало ли! – ему ничто не угрожает, ведь остальные условия будут выполнены. А уж эти условия, поверьте, продуманы до мелочей. Они вроде толстых длинных гвоздей, которыми он надежно заколотит входную дверь, как только выставит дьявола за порог.

– Ну так как? – вкрадчиво спросил посетитель. – По рукам?

– По рукам! – рявкнул Фэнтон.

– Очаровательно, милостивый государь! Осталось лишь скрепить нашу сделку.

– Я… Мне вот что интересно… – начал Фэнтон и поспешно добавил: – Нет-нет, больше никаких условий! Я лишь хотел кое о чем спросить.

– Друг мой, – проворковал гость, – я к вашим услугам.

– Осмелюсь предположить, что подобное выходит за рамки нашей сделки – и даже за пределы вашей власти, – однако же: что, если я пожелаю изменить историю?

Фэнтона обдало очередной волной – вот только на сей раз маленький мальчик заливисто смеялся, будто потешался над ним.

– Ход истории невозможно изменить, – просто ответил гость.

Но Фэнтон не унимался.

– Неужто вы и правда хотите сказать, – изумленно воскликнул он, – что я, человек из просвещенного двадцатого столетия, знающий историю как свои пять пальцев, не смогу на нее повлиять?

– Сможете, – согласился гость. – Вот только не на всю историю, а на пару-тройку несущественных обстоятельств. Главным образом на то, что будет происходить в пределах вашего особняка. Однако, что бы вы ни сделали, конечный результат будет тем же. Так что, – вежливо добавил он, – пробуйте на здоровье.

– Благодарю. Я попробую, будьте уверены.

И дьявол исчез – в своей обычной бесцеремонной манере. Николас Фэнтон долго сидел в своем кресле, успокаиваясь при помощи трубки. А потом пришла Мэри.

Когда он закончил свой рассказ, Мэри несколько минут молчала.

– Так, значит, вы продали ему душу, – произнесла она наконец.

Это было утверждение, а не вопрос.

– Дорогая моя Мэри, надеюсь, что нет.

– Но ведь так оно и есть!

Отчего-то Фэнтону стало немного совестно: кажется, он повел себя не слишком честно со своим соперником. Пусть даже соперник – сам владыка преисподней.

– На самом деле, – нерешительно произнес он, – я, так сказать… приберег туз в рукаве. Только не спрашивай ни о чем. Сдается, я и так наговорил много лишнего.

Мэри резко поднялась с кушетки:

– Мне пора. Уже поздно, профессор Фэнтон.

Как же он мог забыть? Нельзя задерживать девочку после десяти, иначе родители начнут волноваться. И все же, провожая ее до двери, он почувствовал себя уязвленным: слишком уж спокойно Мэри отнеслась к его словам – а ведь он рассказал ей о сделке с самим дьяволом!

– Так что ты думаешь? – не выдержал Фэнтон. – Кажется, совсем недавно ты была на моей стороне.

– Я по-прежнему на вашей стороне, – прошептала Мэри.

– И?..

– Это все ваш разум, – сказала она. – Вы сосредоточили всю его мощь на истории и литературе. Поэтому ваш дьявол получился чем-то средним между умным светским мужчиной и грубым, невежественным мальчишкой. Я хочу сказать, что он совершенно неотличим от человека конца семнадцатого века.

С этими словами она сбежала по низенькому крыльцу и направилась в южный конец Пэлл-Мэлл. Фэнтон остался стоять у распахнутой двери. Вечер выдался влажным и промозглым, и застарелый ревматизм тут же напомнил о себе тянущей болью. Фэнтон запер дверь и вернулся в тускло освещенную гостиную.

Кроме него, в доме не было ни души – даже пса, который бы мог составить ему компанию. Миссис Уишвелл, женщина немолодая, но энергичная, пообещала приходить каждое утро, готовить завтрак и наводить порядок. А каждую неделю они с дочерью будут устраивать мероприятие с многообещающим названием «капитальная уборка».

Остается разве что лечь спать. Хорошо, что врач дал ему бутылочку с хлоральгидратом, которую Фэнтон надежно спрятал в глубине резного дубового серванта в гостиной.

Профессор Фэнтон никогда не злоупотреблял алкоголем. В день он позволял себе лишь одну порцию виски. Вот и сейчас он налил себе стаканчик на сон грядущий: направился к серванту, плеснул виски и щедро разбавил его содовой. Потом уселся в уютное кресло, откинулся на спинку и сделал глоток.

Кажется, на сей раз снотворное подействовало быстрее, чем обычно. Уже через десять минут очертания комнаты начали размываться, и он еле-еле…

Только это и удалось ему вспомнить сейчас, когда что-то разбудило его среди ночи. Или на рассвете? Из-за плотно задернутых штор определить время суток было невозможно. Воздуха не хватало. Сердце тяжело колотилось в груди. А ведь врач предупреждал… Одурманенный хлоральгидратом – как ему думалось, – Фэнтон с трудом сел, опершись о подушки, и попытался восстановить события вечера.

– Уму непостижимо! – пробормотал он. Как все одинокие люди, профессор привык разговаривать сам с собой. – Какой невероятный сон. Впрочем, ничего невероятного. Я, должно быть, выпил это адское зелье намного раньше, просто позабыл.

Он машинально провел рукой по голове, до самого затылка, удивленно замер, потом провел еще раз и медленно опустил руку.

Жидкие пряди, которые он вечно зачесывал поперек черепа, исчезли. Его обрили налысо, словно заключенного.

Но вот что странно: под ладонью явственно ощущалась жесткая щетина, причем даже там, где волос отродясь не было.

Тут до Фэнтона дошло, что впервые за много лет он не надел пижаму. И не только пижаму – он вообще отправился спать голышом.

– Ну и дела! – вполголоса произнес он.

Перевернувшись на левый бок – простыни отчего-то показались слишком жесткими, – он ухватился за полог кровати. Невзирая на кромешную тьму, он понял, что это та самая кровать, в которой он заснул: полог – из плотной небеленой ткани, с наружной стороны украшенный красной вышивкой. Фэнтон видел эту кровать несколько дней назад, когда только оформил договор аренды, и прекрасно помнил, что она невысокая: он присел на край, и даже ноги от пола не пришлось отрывать.

Фэнтон решительно кивнул: да, все так. Он откинул одеяло в сторону и резким движением раздвинул шторы, отозвавшиеся глухим бряцаньем деревянных колец. Первым делом нужно найти пенсне – оно на прикроватном столике. Потом осторожно, держась за край столика, добрести до двери и нашарить выключатель.

Фэнтон потянулся к изножью кровати и даже не удивился, когда рука нащупала некий предмет одежды из шелка, с оторочкой из гладкого меха на вороте и рукавах.

Ну конечно, халат. Фэнтон машинально накинул его на себя, сунул руки в рукава – и почуял неладное. Что случилось с телом? Он всю жизнь был высоким и жилистым, с длинными, худыми конечностями. Так откуда эта мощная грудная клетка, плоский живот и крепкие мускулистые руки?.. Фэнтон свесил ноги с кровати – и не почувствовал под ними пола.

И тогда из горла Николаса Фэнтона, уважаемого профессора истории Кембриджского университета, вырвался стон, больше похожий на низкий животный рык, чем на его обычный голос – профессор говорил негромким баритоном.

Фэнтона затрясло. Его охватил панический ужас – перед непроницаемой тьмой, перед самим собой и неведомой сверхъестественной силой, по воле которой он сидел, обливаясь холодным потом, на краю головокружительной пропасти…

– Прыгай! – прогремел в его ушах чей-то могучий голос. – Кутила, распутник, картежник, прыгай!

Фэнтон прыгнул. И пребольно ударился пятками об пол, который оказался намного ближе, чем он думал.

– Где я? – проорал он в темноту. – Кто я?

Ответом была тишина.

Вокруг царила непроглядная тьма, будто в комнате не было ни единого окна. Фэнтона качнуло в сторону, правая нога коснулась чего-то твердого. Домашние туфли из жесткой кожи. Фэнтон сунул в них ноги и ненадолго замер на месте.

И без того удушливый воздух был пропитан каким-то странным, неприятным запахом. Так, что он хотел сделать? Ах да. Найти пенсне и добраться до выключателя. А что, если?..

Ухватившись за полог, чтобы сохранить направление, Фэнтон бочком двинулся вдоль кровати. В изголовье у стены он действительно обнаружил что-то вроде столика. Фэнтон вытянул вперед руку – и ощутил под пальцами человеческие волосы.

На сей раз он не закричал, даже не вздрогнул. Всего-навсего парик на подставке – обычный парик с завитыми тяжелыми локонами ниже плеч.

Фэнтон кивнул: здесь должно быть что-то еще. Рука скользнула вправо. Так и есть: большой шелковый платок, сложенный в несколько раз. Наверняка той же броской расцветки, что и халат.

Повинуясь внезапному побуждению, Фэнтон сгреб платок со стола, встряхнул и с проворством – чего сам не ожидал от себя, так сильно тряслись руки – повязал вокруг головы. Он был хорошо начитан и знал: любой уважающий себя знатный мужчина, отдыхая в собственном доме en déshabillé[1], непременно скрывает бритую голову под платком.

Тяжело дыша, чувствуя, что в его груди – здоровые легкие молодого человека, которому не доводилось задыхаться от хлора во время второй битвы при Ипре, Фэнтон с удивлением понял, что почти успокоился. Но решил проверить еще кое-что.

Он обшарил поверхность стола, однако пенсне так и не нашел. Обогнув стол, он оказался у двери. Дверь на ощупь была грубой и как будто выпирала из проема. Выключателя на его обычном месте не обнаружилось, а вместо круглой фарфоровой ручки на двери была деревянная щеколда, которая изгибалась наружу и вниз, наподобие огромного когтя.

– Вот оно как! – сказал Фэнтон.

И едва не засмеялся, до того нелепо прозвучали его слова.

На столе он нашел свечу в подсвечнике. А вот спичечного коробка… точнее, трутницы – не было. Ждать до рассвета Фэнтон не мог: темнота почти физически давила на него. Если и вправду случилось то, о чем он думает, в доме есть и другие люди.

Другие люди… В памяти всплыли знакомые лица…

Профессор Фэнтон поднял щеколду и распахнул дверь.

И здесь темнота. Но сориентироваться несложно: его спальня – в задней части дома, наверху. Самая большая из всех. По обеим сторонам коридора есть еще спальни, намного меньше по размеру. Впереди Фэнтон заметил слабую полоску света, пробивавшегося сквозь щель под одной из дверей слева.

Фэнтон на трясущихся ногах двинулся к ней. В коридоре стоял уже знакомый гадкий запах. Поравнявшись с полосой света, Фэнтон не стал стучать. Подняв задвижку, он толкнул дверь.

И вдруг почувствовал, будто с глаз его сорвали непроницаемую черную повязку.

У стены напротив двери он увидел туалетный столик. В расписном фарфоровом подсвечнике горела свеча, распространяя вокруг себя тусклое сияние. На столике стояло длинное прямоугольное зеркало, прислоненное к стене.

Перед зеркалом кто-то сидел. Кто именно – сказать было сложно: высокая узкая спинка дубового кресла, обтянутая желтой тканью, с ровными рядами крошечных отверстий, – почти полностью загораживала обзор.

Ясно было одно – это женщина: таких длинных, ниже плеч, черных волос у мужчин попросту не бывает. И женщина эта знала, что он придет. А потому даже не шевельнулась, хотя точно слышала стук задвижки и скрип открывающейся двери.

На миг Фэнтон ощутил сверхъестественный ужас. Если она сейчас обернется, если он увидит ее лицо – последний бастион между его собственной жизнью и тем, что было два с половиной века назад, рухнет.

Но как бы Фэнтону ни хотелось оттянуть это мгновение, оно все-таки настало. Женщина поднялась с кресла, отодвинула его в сторону и повернулась к Фэнтону. Несколько секунд он ошарашенно смотрел на нее, отказываясь верить своим глазам.

– Мэри! – выдохнул он наконец.

Глава вторая
Скандальное поведение двух дам

– Ник… – проговорила женщина.

В ее интонации было нечто странное.

Звук собственного голоса вогнал Фэнтона в ступор, и некоторое время он не мог произнести ни слова. Мэри Гренвил ни разу не обратилась к нему по имени, но это совершенно точно был ее голос. Правда, ее внешность поразительно изменилась, и все же Фэнтон чувствовал: это Мэри.

Он привык к тому, что девушка намного ниже его, и сейчас, обнаружив, что он выше ее всего на полголовы, почувствовал себя не в своей тарелке. Впрочем… Все дело в том – внезапно понял он, – что его рост теперь – пять футов шесть дюймов. А Мэри – отнюдь не ребенок. И как он раньше не замечал очевидного?

На женщине был халат из желтого шелка, слегка засаленный, но сшитый с большим вкусом. Широкие рукава, отороченные белым мехом, складки ворота, окаймленного таким же мехом, спускающиеся едва ли не до талии. Она небрежно придерживала халат на груди, не давая ему распахнуться. В неверном сиянии свечного пламени казалось, будто над белоснежной кожей женщины витает серая дымка – точь-в-точь как вчера.

Мэри стояла, чуть вздернув подбородок, и улыбалась. От ее улыбки Фэнтону сделалось не по себе. Да и выражение, застывшее в серых глазах, настораживало.

И тут он все понял. По крайней мере, решил, что все понял.

– Мэри! – снова произнес он. – Ты тоже попала в прошлое? Выходит, вчерашняя беседа мне вовсе не приснилась? Как не стыдно – могла бы сразу сказать, вместо того чтобы сидеть и слушать меня с участливым видом! Тебя тоже перенесли назад во времени!

Ход оказался неверным.

Женщина в испуге отшатнулась. Кокетливо-лукавое выражение вмиг слетело с ее лица.

– Ник! – воскликнула она с мольбой в голосе. – На каком чудовищном наречии ты говоришь со мной? Если ты обезумел, ступай к другой, а меня оставь!

Ее речь, изобиловавшая протяжными гласными, была непривычна для слуха. Впрочем, Фэнтон прочел столько пьес и писем, датированных концом семнадцатого века (он даже сделал несколько граммофонных записей собственного голоса), что сымитировать произношение было для него парой пустяков. Нередко он делал это на заседаниях кафедры в Парацельсе, смеха ради.

Он вытянулся по струнке и отвесил глубокий, изысканный поклон, на который настоящий сэр Николас никогда бы не сподобился.

– Мадам, если вы соблаговолите меня выслушать, – проговорил он, подражая манере женщины, – я готов объясниться.

На сей раз она его поняла, но и этот ход оказался ошибочным. Женщина дышала тяжело и прерывисто, – казалось, она вот-вот гневно плюнет Фэнтону в лицо.

– Безумец! – прошипела она. – Вино и девки лишили тебя остатков разума. Как и лорда Рочестера!

«А я, похоже, тот еще сорвиголова», – подумал Фэнтон.

Вывод неутешительный, зато теперь ясно, что делать.

– А ну, прикуси язык! – рявкнул он. – Тело Христово! Верещишь как резаная, будто вежливый мужчина тебе в диковинку!

Правая рука, которую женщина подняла, закрываясь от него, безвольно повисла. Крохотное пламя свечи затрепетало, всколыхнув наступавшие со всех сторон тени. Женщина откинула назад пышные волосы. Выражение лица вмиг стало кротким и покорным, на глаза навернулись слезы.

– О, прости меня, – с мольбой произнесла она. Разъяренная тигрица вдруг превратилась в бедную овечку. – Это все оттого, что я не нахожу себе места: ведь ты отвел мне опочивальню напротив покоев твоей супруги… Любимый, я даже не помню, что сейчас тебе наговорила!

– Слышишь ты меня или нет? – продолжал греметь Фэнтон, довольный произведенным эффектом. – Я что, по-твоему, пьян? Или же лишился рассудка?

– Любимый мой, я сказала глупость, признаю!

– А я признаю, что вел не самую праведную жизнь. Ну да полно сожалеть о прошлом! Сейчас мы всё исправим. Давай-ка, шутки ради, – он громко рассмеялся, – представим, будто мы вовсе не знакомы и хотим узнать друга. Итак, кто ты?

На мгновение серые глаза с каймой длинных ресниц удивленно расширились. На лице женщины появилось лукавое выражение.

– Если уж я для вас незнакомка, – ответила она, – тогда меня не знает ни одна душа на свете!

– Чума на твою голову! Зовут-то тебя как?

– Я Магдален Йорк, но вам доставляет удовольствие называть меня Мэг. А кто такая Мэри?

Магдален Йорк.

Джайлс Коллинз не раз упоминал о «мадам Магдален Йорк». Обращение «мадам» не обязательно означало, что женщина замужем, иногда оно лишь указывало на высокое положение в обществе. Точно так же слово «миссис» перед именем театральной актрисы добавляло респектабельности. Однако женщина, которая стояла сейчас перед ним, мало походила на виденный им портрет. Наверное, портретист не отличался особым талантом. Эта Магдален Йорк была…

– Сэр Ник… – вкрадчиво прошептала Мэг.

Она подплыла к Фэнтону и замерла, не зная, стоит обвить руками его шею или все же нет. Зеркало, которое она все это время закрывала собой, оказалось прямо напротив Фэнтона.

Фэнтон подошел к столу, поднял подсвечник и поднес его к зеркалу, чтобы лучше рассмотреть себя.

– Матерь Божья!

На этот раз у него не повернулся бы язык обвинить художника. Из-под коричневой с белыми полосами шелковой повязки на Фэнтона смотрело смуглое, не лишенное привлекательности лицо. Под длинным носом чернела тоненькая полоска усиков, на губах играла добродушная ухмылка.

«Сэр Ник Фэнтон, родился 25 декабря, 1649; умер…» О, так ему сейчас лет двадцать шесть, не больше! Он всего на год старше Мэри… то есть Мэг. В голову вдруг хлынули неожиданные образы – профессор Фэнтон не ожидал такого от себя. Под коричневым халатом с алыми маками, оконтуренными серебряной нитью, отчетливо ощущались крепкие мышцы рук и накачанный пресс.

– Ну же, – проворковала из-за его плеча Мэг. – Больше не станешь изображать из себя безумца?

– Не стану. А вот побриться, – Фэнтон погладил подбородок, – можно было бы и получше.

– Мне все равно, побрит ты или нет! – Тут ее тон изменился. – Любимый… Твои слова о том, чтобы исправить свою жизнь… ведь ты сказал их не всерьез?

– Неужто ты этого не желаешь?

Он отвернулся от зеркала и поставил свечу на стол. Теперь ее тусклое сияние освещало Мэг с ног до головы.

– Желаю – если ты бросишь волочиться за каждой юбкой! – произнесла Мэг с неожиданной серьезностью. Щеки ее пылали, но голос был спокоен. – Вот уже два года я люблю тебя, люблю до умопомрачения! Не вздумал ли ты оставить меня?

– Как я могу?

– Что ж, тогда… – пробормотала Мэг.

Она отрешенно уставилась в пол и как бы невзначай разжала руку, которой крепко сжимала на груди полы желтого халата. Под халатом не оказалось ничего: ни ночной рубашки, ни даже короткого дамского пеньюара, модного в семнадцатом веке.

И тут профессор Фэнтон, уважаемый преподаватель Оксфордского университета, ощутил предательский зов плоти. От вида обнаженной Мэг у него закружилась голова.

«Нет, это уже никуда не годится», – подумал он.

Пытаясь сохранять невозмутимый вид, он попятился к креслу, стоявшему за его спиной, и с размаху уселся в него. Мэг, тайком наблюдавшая за возлюбленным из-под опущенных ресниц, издала сдавленный смешок.

– Наш распутник превратился в праведника? – промурлыкала она. – Какая гадость!

Воистину, у женщин престранное чувство юмора.

Улыбка слетела с ее губ, но щеки по-прежнему горели румянцем.

– Я так разозлилась на тебя оттого, что живу напротив опочивальни твоей жены – застань она нас здесь вдвоем, поднимется нешуточный скандал! О, я была готова тебя убить! Но это в прошлом. Я простила тебя. С чего нам ее бояться?

– Действительно, – хрипло ответил Фэнтон.

Руки у него тряслись, сердце исступленно билось, словно рыба, попавшаяся на крючок. Он поднялся с кресла, Мэг распахнула объятия… Но дотронуться до нее Фэнтону было не суждено. Глаза Мэг все еще были подернуты поволокой, но взгляд вдруг метнулся к двери.

– Щеколда! – прошептала искусительница. – Глупец, ты забыл опустить щеколду! Тихо! Ты это слышал?

– Что еще на тебя нашло? Я…

– Ты не слышал, как кто-то ударил кремнем о кресало? – Мэг разгневанно топнула. – Мой дорогой кузен, твоя супруга будет здесь скорее, чем ты успеешь пересчитать пальцы на обеих руках. В кресло, живо!

Фэнтон пробормотал что-то невнятное. Кажется, слова какой-то политической клятвы последних лет Реставрации. Вероятно, на мгновение им завладел сэр Ник – сознание профессора помутилось.

Но стоило ему сесть в кресло, как сэр Ник исчез.

Фэнтон попытался сосредоточиться на деталях. Когда Мэг улыбнулась, он заметил, что у нее ровные белые зубы. С чего бы? В этот век уход за зубами не в чести: их чистят лишь самые дотошные, с помощью мыльной палочки, да и то изредка. А еще кожа у Мэг слишком белая и чистая, что странно, учитывая… Фэнтон тут же одернул себя, но было слишком поздно: мысли снова приняли опасный поворот.

В спальне напротив глухо стукнула дверная задвижка. Мягкое сияние свечи озарило коридор, и мгновение спустя, под тихий шорох ткани, кто-то вплыл в комнату.

– Милая Лидия! – сладко пропела Мэг, плотно завернувшись в халат и невинно хлопая ресницами.

«Так, значит, вот она, – подумал Фэнтон, не осмеливаясь взглянуть на вошедшую через плечо, – женщина, образ которой я лелеял в своем сердце последние девять лет».

Наконец он собрался с духом и все-таки обернулся.

Лидия, она же леди Фэнтон, выглядела так, словно с минуты на минуту была готова отправиться на королевский бал. На ней было платье без рукавов сине-розового цвета. Лиф в форме сердца был украшен каймой из венецианского игольного кружева; чуть расклешенная юбка полностью закрывала лодыжки. Пышная прическа напоминала шапочку: светло-каштановые кудри были туго уложены по краям головы, при этом несколько прядей спускались до плеч – согласно новой моде, которую ввела фаворитка короля Луиза де Керуаль.

Стройная и изящная, Лидия была ниже Мэг, хотя и надела туфли на каблуках. Ее можно было бы назвать совершенно очаровательной, если бы не одна деталь. Руки, плечи и грудь покрывал толстый слой белой пудры, а лицо напоминало жуткую маску: круглые пятна румян на мертвенно-бледных щеках, ярко-алый рот, одна мушка в виде сердечка наклеена у левого глаза, вторая – в уголке рта.

Леди Фэнтон производила почти ужасающее впечатление. Подобный макияж был бы к лицу семидесятилетней куртизанке, но никак не девушке, которой исполнился всего двадцать один год. Она походила скорее на восковую куклу, нежели на живого человека.

– Дражайшая кузина! – промурлыкала Мэг.

Лидия, покачиваясь, словно каждый шаг давался ей с трудом, направилась к камину, находившемуся слева от нее. Поправив свечу, она поставила ее на каминную полку. Фэнтон не видел лица своей супруги, но точно знал, что у нее прекрасные голубые глаза, которые блестят от невыплаканных слез.

И тут Фэнтон выкинул странный фокус. Схватившись одной рукой за спинку тяжелого кресла, он высоко поднял его и с грохотом опустил на пол.

– Наш милостивый государь Карл Второй, – проговорил он звучно и нараспев, – милостью Господней король Англии, Шотландии и Ирландии, защитник веры… – Затем добавил, еще более восторженно: – Мирно почивает сейчас во дворце Уайтхолл.

– Или где-нибудь еще, – хихикнула Мэг и дернула плечом. – Дальше-то что?

Лидия, казалось, не замечала ее присутствия.

– Сударь, – обратилась она к Фэнтону. Голос у нее был глубокий и приятный. – Вам известно, сколько всего пришлось мне претерпеть. Но вы, наедине с этой женщиной, в трех ярдах от моей опочивальни…

Мэг, ретировавшаяся к прикроватному столику, изумленно раскрыла рот. Весь ее облик кричал о том, что эту невинную девушку только что опорочили.

– О, какая гнусность! Какая мерзость! – Она задрожала всем телом. – Моя прекрасная кузина! Не думаешь же ты, что мы с Ником…

Лидия не удостоила ее даже взглядом. Возможно, именно поэтому Мэг и замерла на полуслове. А возможно, ее лишил дара речи поступок профессора Фэнтона. Низко склонившись перед Лидией на колено, Фэнтон взял ее ладонь в свою руку и поцеловал.

– Госпожа моя, – с нежностью произнес он. – Мне ли не знать, сколько боли причинил я вам? Могу я уповать на то, что вы даруете мне прощение? – Он поднялся и продолжил: – Я отнюдь не жестокий мужлан, коим вы можете меня счесть. И если позволите, я докажу вам это не словом, а делом.

Во взгляде Лидии появилось странное болезненное выражение, от которого у Фэнтона защемило сердце.

– Вы просите прощения? У меня? – прошептала Лидия. – Тогда я тоже умоляю вас простить меня. – Вдруг ее голубые глаза расширились от страха. – Вы клянетесь? – спросила она с мольбой в голосе. – Ваши слова – не злая шутка?

– Клянусь остатками своей рыцарской чести.

– Тогда прогоните эту женщину. – Лидия сжала его руку в своих ладонях. – Не дайте ей остаться здесь еще на день, даже на час! Любимый мой, умоляю! Она ваша погибель, – я знаю это. Она вас…

Лидия не договорила. Мэг схватила со столика зеркальце и швырнула его в нее. Бросок оказался неточным, и зеркальце, пролетев между Лидией и Фэнтоном, окончило свой путь в коридоре, о чем известил звон разбитого стекла.

«Да уж, – подумал профессор Фэнтон. – В нынешнем веке сдержанность явно не почитают за добродетель».

Вдруг он почувствовал, как к голове прилила кровь. Вены на шее вздулись, возвещая о вспышке ярости, – и Фэнтон был бессилен ее остановить.

– Стерва! – взвизгнула Мэг.

– Распутница! – резко ответила Лидия (сказать «продажная девка» ей не позволило воспитание).

– Белорожая!

– Французская зараза!

– Французская зараза? – ледяным голосом переспросила Мэг.

Более страшного оскорбления нельзя было вообразить.

Забыв о халате, целомудренно запахнутом на груди, Мэг резким жестом указала на столик. Тот был завален салфетками, баночками и бутыльками со всевозможными мазями – арсеналом, который она пустила в ход, чтобы стереть с себя косметику.

– Это я-то французская зараза? – усмехнулась Мэг. – Так, значит, это я прячу лицо под слоем пудры? И несу погибель мужскому полу? А может, это наша благообразная женушка, дочь чокнутого индепендента, внучка цареубийцы, проклятого висельника…

Внезапно Мэг умолкла.

Ярость обрушилась на Фэнтона, как цунами, ослепив и оглушив не только тело, но и душу. Он схватил обеими руками кресло и с такой легкостью, словно оно было сделано не из дуба, а из фанеры, поднял его над головой, целясь в Мэг.

На сей раз та испугалась по-настоящему: с криком отшатнулась и бросилась на пол. Волосы разметались по лицу, пальцы, больше похожие на хищные когти, вцепились в пыльный ковер.

Ей повезло: сэр Ник слишком вожделел ее, чтобы убить на месте. Но в ее спасении была и заслуга самого Фэнтона. Несколько мгновений, пока слепая ярость застилала ему разум, он отчаянно боролся. Ему самому это казалось сражением с крышкой старого дряхлого гроба, которая приподнялась, угрожая выпустить немыслимую разрушительную силу. По счастью, он одержал победу, и крышка вновь захлопнулась.

Трясясь всем телом, Фэнтон поставил кресло на место. К горлу подкатила тошнота. Бросив взгляд в зеркало, он увидел бледное, без кровинки, лицо с нахмуренными черными бровями, с тонкой полоской усов над верхней губой – и не узнал себя. Он резко обернулся – откуда взялся этот незнакомец? – но тут же спохватился и овладел собой.

– Надеюсь, я не испугал вас, мадам? – спросил он, обращаясь к Лидии, не к Мэг.

– Разве что самую малость, – ответила та. – Не беспокойтесь обо мне.

Она устремила на него полный надежды взгляд:

– Вы и вправду отошлете ее прочь?

Фэнтон услышал издевательское хихиканье у себя за спиной и обернулся.

Мэг по-прежнему стояла на коленях между столиком и кроватью, с руками, упертыми в пол. Прищурившись, она смотрела на Фэнтона сквозь черные волосы, упавшие на лицо, и смеялась, не разжимая рта. Фэнтон знал: эта царственная шлюха в восторге от устроенного им зрелища.

И тут Фэнтон решил – вполне разумно, – что на сегодня с него хватит.

– Если таково ваше желание, – сказал он Лидии и некрепко сжал ее обнаженное плечо. – Но… не сейчас. Эту ночь, любезная жена, я проведу один. Я должен все обдумать.

Он направился к двери. На пороге он обернулся и рявкнул:

– А вам, дамы, я желаю преспокойной ночи!

По своему обыкновению, он сильно стукнул дверью, позабыв, что та не оснащена современным замком и не захлопнется. Дверь снова приоткрылась, и сквозь дюймовую щель в коридор, до того совершенно темный, полился слабый свет. Фэнтон заковылял к своей спальне, потом остановился и уткнулся головой в стену, чтобы отдышаться и привести мысли в порядок.

Ну и в переплет он попал – врагу не пожелаешь.

Дважды за ночь сэр Ник почти полностью завладел его разумом. И дело не только в гневе, о котором упомянул дьявол, как бы невзначай. Царь преисподней (в будущем не стоит недооценивать его коварство) ничего не сказал о физической страсти. Казалось бы, она никак не связана с гневом, однако имеет над человеком не меньшую власть. К тому же страсть – явление естественное и возникает сама собой, когда тебе двадцать шесть и ты здоров как бык.

За эту ночь Фэнтон начал чуть лучше понимать характер сэра Ника. Сэр Ник пылает неистовой страстью к Мэг Йорк, он никогда не избавится от нее и не причинит ей вреда. Одновременно сэр Ник любит свою жену и не позволит, чтобы с ее прелестной головки упал хоть один волос. По силам ли пятидесятишестилетнему мужчине – читай: мужчине зрелому и опытному – контролировать свои порывы? Безусловно. Вот только… хочет ли он этого? Смутно – и не без ужаса – Фэнтон вдруг осознал, что в глубине души разделяет чувства сэра Ника.

Но он уже пообещал выгнать Мэг Йорк.

Однако не это было сейчас его головной болью. Джайлс Коллинз записал в своем отчете: «Если бы не сэр Ник, Лидия скончалась бы от отравления ровно через месяц». И судя по некоторым подробностям, указанным в манускрипте, убийцей была Мэг Йорк.

Вот с чем он должен был разобраться в первую очередь.

Шаркая скрипучими кожаными туфлями, Фэнтон побрел в свою спальню.

Глава третья
Лидия в коричневом. И яд

Проснувшись, Фэнтон осознавал все совершенно ясно. Теперь он был твердо уверен, что происходящее – не сон, а самая что ни на есть реальность.

Сквозь полог из небеленого льна пробивался тусклый свет утренней зари. Шторы вновь оказались плотно задернуты, было душно, и от этого смрадный запах, царивший в спальне, ощущался еще сильнее. Но даже эта неприятность не портила ему настроение. Он не помнил, когда в последний раз чувствовал себя утром таким счастливым и отдохнувшим. Фэнтон с наслаждением напряг мускулы, обтянутые тонким шелком халата, и вдохнул полной грудью.

Поразительно, каким молодым можно ощущать себя в пятьдесят… Стоп! Ему же всего двадцать шесть! Вчерашние неразрешимые проблемы, тяжким грузом лежавшие на сердце, теперь казались легче перышка. Вышвырнуть Мэг и спасти Лидию – просто, как дважды два!

И даже если Мэг невиновна – пусть убирается, невелика потеря.

– Мир, плоть и дьявол, – сказал он самому себе. – Три непримиримых врага души, и я бросил вызов всем троим! – Профессор Фэнтон улыбнулся. – А потом, у меня есть преимущество. Как там у Этьена? «Если бы молодость знала, если бы старость могла»? Так вот, я, по счастью, и знаю, и могу!

В тот же миг, как по сигналу, шторы разъехались в разные стороны и в образовавшемся проеме возник маленький сухой человечек. Он был в темной ливрее незамысловатого кроя, однако из дорогой ткани, в бриджах и шелковых чулках. Человечек стоял, чуть склонив голову и сомкнув ладони на уровне груди. Фэнтон узнал его мгновенно – благодаря гравюре – и в этот раз оказался на высоте.

Конечно же, это был Джайлс Коллинз, слуга-секретарь сэра Ника. Огненно-рыжие волосы топорщились, как проволока; худое длинное лицо заставляло думать, что перед вами стоит пуританин. Но Фэнтон хорошо знал, что таких дерзких нахалов надо еще поискать. Врожденная наглость позволяла Джайлсу говорить все что вздумается даже хозяину. Но вместе с тем – как упоминалось во многих источниках – в целом мире не нашлось бы слуги преданнее, чем Джайлс Коллинз.

– Доброго утречка, сэр, – произнес он приторным голоском.

Фэнтон перекатился на бок, дал себе несколько секунд, чтобы придумать подобающую случаю фразу, и взревел:

– Здорово, нахалюга! – По его мнению, именно так сэр Ник приветствовал по утрам своего верного слугу. – Что, уже на ногах, в такую-то рань?

– А как же… Пришел по вашу душу, – ответил Джайлс. – А вы опять упились перед сном, я смотрю? Доколе? Заведите уже какую-нибудь новую привычку. Хотите, подскажу?

– Не мели чушь.

– И то верно, как тут удержаться? – сочувственно вздохнул Джайлс, гнусно ухмыляясь при этом. – Ох уж эти дамы, верно? Стоит только мадам Йорк… – Последовало описание некоего действа, столь детальное и колоритное, что приводить его здесь мы не рискнем: что бы там ни говорили древние, временами и бумага краснеет. – А уж коли она начнет…

– А ну попридержи язык, шельмец!

Рыжеголовый болтун втянул голову в плечи и, казалось, стал еще меньше. Он выглядел глубоко оскорбленным.

– Да будет тебе, – проворчал Фэнтон. – Я не хотел тебя обидеть.

– А я лишь хотел быть полезным вам, сэр! – заискивающе произнес Джайлс.

– Что до этой распутной девки Магдален Йорк, то она покинет мой дом сегодня же. Дам ей карету – и пусть катится на все четыре стороны. С ней покончено раз и навсегда, ясно тебе?

Тут Фэнтон озадаченно смолк. Джайлс глядел на него, чуть наклонив голову вбок, а его вытянутое протестантское лицо выражало… оно не выражало ровным счетом ничего: ни заискивания, ни согласия, ни даже обычной Джайлсовой наглости.

– Джайлс, что с тобой?

– Ничего особенного, сэр, – ответил слуга. – Просто я не нахожу в ваших словах ничего удивительного – ведь я слышу их далеко не в первый раз.

Фэнтон уселся на кровати, а Джайлс бесшумно скользнул к столику, стоявшему у ее изголовья. На столике, рядом с черным париком – кудри были уже туго завиты и блестели на свету, – Фэнтон увидел массивный серебряный поднос, на котором дымилась громадная серебряная кружка с горячим шоколадом.

Джайлс ловко поднял поднос и поставил его на колени Фэнтону. Потом так же ловко и умело раздвинул все шторы, составлявшие полог кровати, и привязал их к четырем столбикам у изножья. Фэнтон тем временем потягивал шоколад и украдкой осматривал свои покои.

В комнате было два окна. Тяжелые портьеры из тускло-белой парчи с красными полосами были раздвинуты и подвязаны. Со своего места Фэнтон видел лишь серое, полное туч небо да верхушки деревьев, мотавшиеся на ветру. На полу лежал восточный ковер, такой пестрый и яркий, что глазам стало больно. При взгляде на огромные дубовые стулья Фэнтон ощутил тоску: вот уж поистине вызов возможностям человеческого тела. И вообще, комната с низким потолком и стенами, обшитыми коричневыми панелями, производила гнетущее впечатление.

Фэнтон еще раз отхлебнул из кружки и скривился: не шоколад, а какая-то переслащенная жижа, резкая на вкус. Ладно, организм молодой, переварит что угодно. Джайлс, внимательно наблюдавший за хозяином, не выдержал и взмолился:

– Сэр, некогда рассиживаться! – Он страдальчески заломил руки. – Час уже поздний…

– А который час?

– Восьмой давно уж пробил. Да и лорд Джордж скоро прибудет…

– Разве ж это поздно? – зевнул Фэнтон, делая вид, что он еще немного навеселе. – Ты, морковная голова, лучше вот что скажи: какой нынче день и месяц? Да и год, если уж на то пошло?

Джайлс одарил его многозначительным взглядом, однако милостиво сообщил, что на дворе вторник, десятое мая, одна тысяча шестьсот семьдесят пятый год от Рождества Христова.

«Значит, вчерашняя ночь, – подумал Фэнтон, – на самом деле была ранним сегодняшним утром!»

Хоть в чем-то Отец лжи не смухлевал. А лорд Джордж – это, надо полагать, не кто иной, как Джордж Харвелл, второй сын герцога Бристольского, лучший друг и сображник сэра Ника.

– Ваше одеяние, сэр! – Джайлс закружился вокруг стульев, на которых были разложены какие-то вещи, указывая то на один, то на другой. – Скромно и элегантно. Сюртук из черного бархата, бриджи, черные чулки. И конечно, шпага Клеменса Хорна.

Фэнтон с задумчивым видом остановился у высокого стула, на спинке которого висела узкая кожаная портупея с серебряной пряжкой.

– Сегодня может пролиться чья-нибудь кровь, – проговорил Джайлс. – Как бы вы, сэр, не перегнули палку.

– Кровь? – воскликнул Фэнтон. – Что ты несешь?

Ни о чем подобном Джайлс не упоминал. Может, никакого кровопролития и не случилось – если только автор не решил умолчать о нем.

– Одобряете наряд, сэр?

Фэнтон окинул взглядом предметы одежды: все они были хорошо ему знакомы по картинам и книжным иллюстрациям, вот только он понятия не имел, что с ними делать. Оставалось лишь одно.

– Облачай меня! – рявкнул Фэнтон слуге, чувствуя себя последним идиотом.

Джайлс подвел его к столику: почти такой же, что был в спальне у Мэг, он стоял в углу между окном слева от Фэнтона и глухой стеной. Джайлс уже поставил на него громадный серебряный таз и чудовищного размера кувшин с горячей водой; на точильном бруске покоилась огромная, смахивавшая на небольшой тесак бритва (Фэнтону стало слегка не по себе); рядом стояло несколько чаш с кусками слишком уж ароматного мыла. Завершала натюрморт гора подогретых салфеток и полотенец.

Джайлс с нарочитой торжественностью поклонился и широким взмахом руки пригласил Фэнтона сесть на круглый стул – единственный в комнате, – где лежала толстая мягкая подушка. Джайлс принялся за дело. С суровым и торжественным видом – ни дать ни взять французский цирюльник – он размотал тюрбан на голове Фэнтона. Потом, не расплескав ни капли воды, омыл ему кисти рук, захватив лишь пару дюймов кожи выше запястья, и насухо вытер их теплым полотенцем.

Завершив ритуал, Джайлс победоносно воскликнул:

– Вуаля!

Фэнтон, все это время терпеливо помалкивавший, не выдержал. Он поднял правую руку и, покрутив ее перед собой, одобрительно заявил:

– Вот это я понимаю – чистая работа! Ну а если рискнуть и помыть до самого локтя – что скажешь? А может, мне и вовсе ванну принять?

Джайлс недоуменно вздернул рыжие брови:

– Простите, сэр?

– Мне говорили, – задумчиво продолжал Фэнтон, – что десять с лишним лет назад королева Екатерина Брагансская, после свадьбы с нашим королем, приказала установить в одной из своих уайтхоллских опочивален большую ванну с насосом.

– Ваша правда, сэр. Но помыться водой из Темзы – все равно что изваляться в сточной канаве. – Джайлс презрительно сплюнул на ковер. – Эти иностранцы хуже свиней!

– Что ж ты тогда корчишь из себя француза, морковная ты голова? Все равно ведь не похож.

Джайлс напыщенно фыркнул.

– У нас тоже ванна имеется, – заявил он. – В подвале. Большому Тому приходится вытаскивать ее на свет божий раз шесть в год, не меньше: леди Фэнтон с мадам Йорк до одури помешаны на чистоте.

– Попридержал бы ты язык, Джайлс.

– А я что, я ничего.

Джайлс умолк и, опустив пальцы правой руки в чашу с мылом, принялся орудовать ими, как венчиком. Через несколько секунд над краем чаши показалась плотная ароматная пена. Тогда Джайлс снова принялся за свое.

– Наши прекрасные дамы, – произнес он, – могут обойтись – и обходятся! – без всякой ванны. Перед выходом в свет они моют шею, руки и плечи, что естественно, ибо эти части тела выставляются напоказ. А иногда, по особо торжественным случаям, я полагаю, желают помыться с ног до головы.

Тут Джайлс заговорщически подмигнул, и выражение его лица стало совершенно хулиганским – ни дать ни взять шаловливый мальчишка.

– Джайлс, – с напускной укоризной проговорил Фэнтон. – Ты бессовестный шлюший сын.

– Как и всякий из нас, и стар и млад, – парировал рыжий болтун. – И утверждать, будто это не так, станет лишь лицемер. А лицемерие – грех, как учит Святое Писание.

Ловким движением левой руки он набросил Фэнтону на шею теплую салфетку, а потом откинул его голову назад, да так резко, что Фэнтон пребольно ударился затылком об округлую спинку стула. Теперь профессор не видел перед собой ничего, кроме стыка двух деревянных панелей и штукатурки, почерневшей от сажи и пыли. Джайлс с воодушевлением принялся обмазывать его подбородок густой пеной.

– Итак, продолжим…

– Тело Христово, когда ты уже уймешься?

– Сэр Ник, вы слишком много сквернословите. Голову назад, пожалуйста.

Резкое движение – и затылок снова заныл от тупой боли.

– Все женщины, начиная от знатных дам, навроде мадам Картвелл, чья французская болезнь, как ни странно, не смущает его величество, и кончая простолюдинками, навроде мисс Китти, нашей кухарки, на которую вы неоднократно обращали свой похотливый взор…

– Что-о?

– Рот лучше не открывать, сэр, иначе наглотаетесь пены. Так вот. Все женщины от природы имеют наружность куда как более соблазнительную, нежели мы, несчастные бедолаги, коими они вертят, как захотят. И потому куда как чаще раздеваются.

Пена была прохладной и мягкой, но источала ядреный, почти тошнотворный аромат. Фэнтон приоткрыл один глаз:

– Поосторожней с бритвой, нахалюга! Еще бы шпагу взял, ей-богу.

– Волноваться не о чем, сэр, – пропел себе под нос Джайлс. – Вы почувствуете лишь легкое прикосновение, как от перышка.

И это была сущая правда: Фэнтон едва ощущал скольжение стального лезвия по коже, даже когда Джайлс перешел на участок между челюстью и шеей.

– Что же касается мужского пола, – не унимался Джайлс, – не секрет, что и нам надлежит от случая к случаю очищать телеса наши от макушки до пят. Также недурственно было бы открывать окна во всем доме, дабы сквозняк выдувал из него смрад ночных бдений.

– Смрад, будь он неладен! – воскликнул Фэнтон и резко выпрямился. По счастью, Джайлс отреагировал молниеносно, и обошлось без перерезанного горла. – Почему в этом доме так отвратительно воняет?

Джайлс смахнул салфеткой остатки пены с его шеи и пожал плечами:

– Вы так говорите, сэр, будто в этом моя вина, а не ваша…

– А я-то тут при чем?

На сей раз плечи Джайлса поднялись настолько высоко, что почти достигли ушей.

– Ну как же. Подвал наш наполовину затоплен смрадными массами, да только что поделать? – Он горестно вздохнул. – Вы у нас член парламента, приближенный его величества и самый ярый защитник интересов Партии двора[2]. С полсотни раз вы клялись, ударяя кулаком по столу, что непременно добьетесь от сэра Джона Гилеада разрешения проложить канализационную трубу не менее трехсот ярдов длиной до главного стока. Но вечно забываете.

– На этот раз не забуду, даю слово, – пообещал Фэнтон и покорно запрокинул голову. Затылок снова пронзила адская боль. Хорошо хоть, терпеть оставалось недолго.

– Безусловно, – пробормотал Джайлс, – есть еще одна лазейка.

– Это какая?

– Откачать нечистоты прямо на улицу, по примеру сэра Фрэнсиса Норта. Правда, боюсь, соседи сие решение встретят без восторга.

На этот раз Фэнтон не нашел в его словах ничего смешного.

«Удивительно, – подумал он, – как они все до сих пор умудрились не умереть от тифа и чумы?»

А вслух громко расхохотался:

– Помню, как же: Роджер Норт в своих мемуарах… – Фэнтон спохватился и быстро добавил: – Мистер Норт вечно рассказывает об этом, стоит ему пропустить пинту-другую в «Дьяволе», что в Темпл-Баре.

Бритва зависла в воздухе. Вся дерзость Джайлса вмиг испарилась, и Фэнтон явственно ощутил, что старик не на шутку испугался.

– Не хотите же вы сказать, – быстро произнес Джайлс, – что бывали в таверне «Дьявол»? У поворота на Ченсери-лейн, рядом с «Королевской головой»?

– Если и так, что с того?

И здесь Фэнтон совершил первую серьезную ошибку. Он понял это не сразу: его мозг был так поглощен одной-единственной задачей – не проколоться на повседневных мелочах, – что оставил без внимания крупный промах.

Политические пристрастия сэра Ника не были для него секретом, – более того, когда Фэнтон, изучая личность тезки, узнал о них, то несказанно обрадовался, ведь они совпадали с его собственными. Однако он сразу не сообразил, при чем тут «Королевская голова». Ему вдруг показалось, что в дурно пахнущей комнате стало пасмурно и мрачно, как за окном.

По счастью, Джайлс пропустил его ответ мимо ушей.

– Склоните голову над тазом, – попросил он, – я вас умою.

Через двадцать минут Фэнтон стоял в полном облачении перед ростовым зеркалом и удивленно рассматривал свое отражение. Если бы эти черные блестящие кудри венчали голову профессора Фэнтона (с неизменным пенсне на носу), тот выглядел бы, мягко говоря, по-идиотски. Но они обрамляли широкое смуглое лицо, с серыми глазами и узкой полоской усов над верхней губой, и придавали ему привлекательный и мужественный вид.

Длинный, почти до колена, сюртук из черного бархата сидел превосходно и не стеснял движений. С правой стороны поблескивал короткий ряд серебряных пуговиц, скорее декоративных – застегивать сюртук было не принято. Никаких украшений Джайлс не предложил, за что Фэнтон был ему искренне благодарен. Довершали наряд бархатка, отороченная кружевом, длинный жилет из черного атласа с красными полосами, бриджи из черного бархата и черные гольфы. Лишь один предмет гардероба вызвал у Фэнтона яростный протест.

– Даже не уговаривай! – рявкнул он и ткнул Джайлса кулаком в грудь.

Он намеревался лишь убрать его с глаз долой, но совершенно позабыл о своей молодецкой силе. Джайлс отлетел к стене и растянулся на полу.

Вставать он не стал – уселся там, где упал, и, гордо сложив руки на груди, принялся вполголоса браниться.

– Я надену что угодно, – взмолился Фэнтон, – но только не эти твои проклятущие туфли!

Джайлс пробубнил нечто нечленораздельное и щелкнул пальцами.

– У них четырехдюймовые каблуки, – продолжал Фэнтон. – Да я и полдюжины шагов не пройду! Что до этих подколенных подвязок и бантов на туфлях – мне хорошо известно, что такова нынешняя мода, но смириться с ней я никак не могу, хоть убей!

Кажется, Джайлс пробормотал что-то про капризы и хлыщей.

– Я же не коротышка, на кой черт мне каблуки? – не сдавался Фэнтон. – Эй, Джайлс! Неужто у меня нет обычных удобных башмаков?

Джайлс саркастически хмыкнул.

– Есть такие, – ответил он. – Старые кожаные туфли, в которых вы ходите по дому.

– Отлично! Вот их и неси!

Воцарилась гробовая тишина. Рыжие волосы Джайлса стояли торчком – ни дать ни взять гоблин из сказки.

– Сэр Ник может бросить вызов дьяволу и Господу Богу, – тихим голосом произнес Джайлс. – Сэр Ник может выплеснуть бокал вина в лицо самому лорду Шефтсбери. Но сэр Ник, человек безупречного вкуса, никогда не позволит себе выйти на улицу в комнатных туфлях.

– Давай их сюда!

Джайлс с обреченным видом поднялся на ноги. Бросив на хозяина быстрый взгляд – в котором, кроме удивления, промелькнуло нечто странное, – он смиренно ответил:

– Уже несу, сэр.

И пулей вылетел из комнаты.

Фэнтон снова повернулся к зеркалу. Рука сама потянулась вниз и влево, к эфесу шпаги.

Так же машинально Фэнтон взялся обеими руками за ремень и слегка сдвинул его вправо. С ремня на двух тонких цепочках свисали ножны из тончайших деревянных плашек, склеенных друг с другом и обтянутых шагренью, – они почти ничего не весили.

– Клеменс Хорн, – задумчиво произнес Фэнтон. – Некогда величайший клинковый мастер Европы.

Пальцы правой руки обхватили рукоять с витой дужкой. Отвернувшись от зеркала, Фэнтон вынул шпагу из ножен.

По лезвию скользнула слабая вспышка света. Это была не старая добрая рапира роялистов, с чашевидным эфесом и непомерно длинным, громоздким клинком, пригодным лишь для нанесения рубящих ударов и бесполезным против молниеносных уколов шпагой.

Строго говоря, клинок Фэнтона тоже являлся рапирой – точнее, промежуточным звеном между рапирой и шпагой. Гарда из стали напоминала не до конца раскрывшийся бутон. Короткие загнутые квилоны крестовины, ни на что не годные в бою, служили только для украшения. Будучи короче рапиры старого образца, имея ширину всего в полдюйма и оставаясь незаточенным (не считая кончика), клинок был намного легче ее и куда смертоноснее.

Едва прикоснувшись к нему, Фэнтон вдруг ощутил, как внутри поднимается гордость, смешанная с удовольствием: это было не просто оружие – клинок олицетворял собой непоколебимость и власть. Интересно, откуда взялись эти чувства – он ведь никогда не держал в руках оружия?

Нет, конечно, в молодости он посещал занятия по фехтованию и слыл весьма умелым бойцом. Но о тех учебных сражениях смешно говорить, ведь по сравнению с этим фехтовальная рапира – просто игрушка. Такой «специалист», как он, и двадцати секунд не продержится против настоящего мастера. И в то же время…

«В нашей милой беседе с дьяволом, – подумал Фэнтон, – не было ни слова о дуэли. Он пообещал, что преждевременная кончина мне не грозит. И от болезни я не умру. А от удара шпаги?..»

– Ваши туфли, милостивый сэр, – прервал его размышления Джайлс.

От неожиданности Фэнтон едва не выронил шпагу. Настроение Джайлса никогда не угадаешь заранее: сейчас, к примеру, он всем своим видом выражал покорность, был добродушен и весел.

– Если изволите присесть, – сказал он, держа туфли бережно, словно редкую драгоценность, – я их надену. Вот так так! Я гляжу, вы отрабатывали свой тайный прием.

Фэнтон, стоявший к зеркалу боком, взглянул на свое отражение – и обомлел. Верхняя губа поднята, белые зубы обнажены в мрачной ухмылке; парик сполз на лоб; правая нога выдвинута вперед и согнута в колене, левая ступня повернута; шпага прекрасно лежит в руке.

Тут он очнулся и нарочито громко расхохотался.

– В этом приеме, впрочем, нет ничего тайного, – сухо прокомментировал его позу Джайлс. – Так его называют лишь недалекие болваны. Заметьте, как левая нога подбирается к правой. А рукоять слишком близка к телу. Ха! Уж я-то знаю, о чем говорю.

– Да ведь я не фехтовальщик, – беззаботно ответил Фэнтон.

Он сунул шпагу обратно в ножны и уселся, приподняв полы сюртука и сдвинув ножны набок, чтобы не мешали. Джайлс снова посмотрел на него с каким-то странным выражением. Он открыл было рот, собираясь что-то сказать, но Фэнтон его опередил.

– Дела не ждут, – рыкнул он сурово, и Джайлс от неожиданности дернулся, будто получил пощечину. – Лорд Джордж Харвелл уже прибыл?

– Нет, сэр, не думаю.

Джайлс натянул ему на ноги разношенные, презренные, но такие удобные туфли.

– Хорошо. Как прибудет – скажешь, чтобы дождался меня. А сейчас сделай вот что. Ступай к моей супруге…

Рыжие брови Джайлса взметнулись вверх, темные глаза полезли из орбит.

– К супруге?

– Ты что, глухой? – спросил Фэнтон.

– У меня прекрасный слух. Я лишь подумал…

– Ступай к ней и спроси, – продолжал Фэнтон, помня об этикете общения с законной супругой в семнадцатом веке, – не будет ли она столь любезна при первой возможности навестить меня в моих покоях?

Именно так: муж никогда не пойдет к жене, если имеются свидетели, а вызовет ее к себе.

– Уже бегу, – буркнул Джайлс, изо всех сил стараясь спрятать хитрющую ухмылку.

Фэнтона так и подмывало дать ему пинка под зад, но он слишком хорошо знал, что этот старый пройдоха (которому запросто можно было дать как пятьдесят, так и семьдесят лет) все равно увернется.

– Мм… – промычал Джайлс. – Простите мою дерзость, сэр…

– Ну что еще?

– Ежели я, по несчастливой случайности, повстречаю мадам Йорк…

– Шли ее к чертовой матери!

Дверь захлопнулась.

Фэнтон принялся шагать туда-сюда. Как только он увидит Лидию, его снова затянет в водоворот эмоций. Но ведь сегодня он чувствует себя совсем иначе! Он молод, красив и полон сил. К тому же он целых девять лет чах над дурно выполненным портретом, воображая, какой на самом деле была эта женщина. Так неужели сейчас, увидев ее во плоти, он не найдет в своем сердце ни капли доброты и участия?

Но даже это не имело значения. Фэнтон схватился за голову, вновь удивившись тому, что на ней – длинные черные кудри. Если бы вчера он не был так разбит и измотан, то сразу бы понял, почему Лидия устроила весь этот маскарад.

Сэр Ник не заставит себя долго ждать. Он едва терпит супругу, а значит, нужно сделать так, чтобы Мэг и Лидия ни в коем случае не встречались. Эти женщины как огонь и порох, малейшая вспышка – и пиши пропало.

В коридоре послышался дробный стук дамских каблучков. Он быстро приближался, а в паре ярдов от двери замер, будто женщина остановилась, чтобы собраться с духом. Через несколько мгновений в дверь тихонько постучали.

– Войдите!

Дверь распахнул Джайлс, но Фэнтон, оглушенный внезапно накатившей волной эмоций, даже не заметил его. Лидия неуверенно переступила через порог.

– Боже! – невольно вырвалось у Фэнтона.

Он беззастенчиво уставился на супругу, и та покраснела от смущения.

На Лидии было домашнее платье из светло-коричневой ткани. Рукава и высокий воротник украшали скромные рюши; белый треугольный лиф был зашнурован крест-накрест от талии до самой шеи. Но Фэнтона поразил не наряд супруги: на ней не было и следа отвратительного макияжа. Свежее лицо, обрамленное светло-каштановыми волосами, больше не казалось измученным и больным. Широко расставленные голубые глаза, маленький носик, пухлые губы, круглый подбородок – Лидия с ее простой, бесхитростной внешностью была далека от нынешних идеалов женской красоты. Но сердце Фэнтона затрепетало, как птица, пойманная в силки. В туфлях на низком каблуке Лидия казалась еще миниатюрнее.

– Вам… – Она запнулась и смущенно опустила глаза. – Приятен ли вам мой облик?

– Приятен ли? – переспросил Фэнтон.

Он подошел к Лидии, взял ее руку и, коснувшись губами, прижал к щеке.

– Вчера, – пролепетала девушка, – вы сделали то же самое. Впервые с того времени, как…

Она смолкла. Теперь, стоя всего в нескольких дюймах от нее, Фэнтон заметил на ее лице немного пудры: на лбу, возле линии волос, и на щеке. Возможно, плечи и руки она тоже припудрила. Если он уговорит Лидию лечь на кровать, даже этого скудного освещения будет достаточно, чтобы выяснить, справедливы его подозрения или нет.

– Миледи, – мягко произнес Фэнтон, – не соблаговолите ли вы прилечь?

Внезапно до него дошло, что они не одни. Джайлс Коллинз, замерший у прикроватного столика, явно не спешил уносить поднос с чашкой из-под шоколада и принадлежности для бритья (это было ниже его достоинства и входило в обязанности горничной). Вздернув брови так высоко, что те едва не коснулись волос, Джайлс восторженно присвистнул.

– Ах ты, вшивая мартышка! – взревел Фэнтон, озираясь по сторонам: чем бы запустить в рыжего нахала? – Да я тебя… Пошел вон, лоботряс! Вон отсюда!

Джайлс бросился мимо него к двери, ловко увернувшись от пинка. Точь-в-точь озорной мальчишка! Фэнтону даже стало немного совестно.

– Джайлс! – грозно позвал он.

– Да, господин?

Джайлс уже устоял за порогом, хитро ощерившись.

– Проследи за тем, чтобы нас никто не беспокоил.

– Я лично встану на страже, сэр Ник.

С этими словами Джайлс захлопнул за собой дверь.

Фэнтон повернулся к Лидии. Та покорно лежала рядом с неубранным серебряным подносом. Было заметно, что ее бьет дрожь. Фэнтон присел на краешек кровати.

– Миледи… – тихим голосом начал он.

– Неужто в вашем сердце не осталось ни капли нежности? – прошептала Лидия, не осмеливаясь открыть глаза. – Называйте меня «Лидия». Или же… – Она помедлила, набираясь храбрости. – Или же… «душа моя».

Сердце Фэнтона болезненно сжалось. Но причиной была не наивность этой девочки, а ее глубочайшая привязанность к мужчине, которым в реальности он не был.

– Душа моя, – сказал он, беря ее за руку и незаметно нащупывая пульс. – Вы ведь помните, что в семнадцать лет я получил степень магистра искусств в Парацельсе? И пожелал изучать медицину, однако отец мой счел сие занятие недостойным его отпрыска?

Эти сведения Фэнтон, конечно же, почерпнул из рукописи Джайлса. Лидия кивнула. Часов у Фэнтона не было, но он и так понял, что дело плохо: пульс Лидии, слабый, неравномерный, едва прощупывался. Фэнтон дотронулся до ее щеки. Кожа была холодной и немного липкой.

– Так вот, – продолжил он, – довожу до вашего сведения, что я ослушался отца и освоил-таки медицинскую науку. Я могу вас излечить. Вы доверяете мне?

Голубые глаза широко распахнулись.

– Разве может быть иначе? – удивленно проговорила Лидия. – Ведь вы мой дорогой супруг. И я… я люблю вас.

В ее голосе звучала такая неподдельная искренность, что Фэнтон стиснул зубы.

– Вот и хорошо, – улыбнулся он. – Но сначала мы кое-что сделаем.

Он спрыгнул с кровати, быстрым шагом направился к столику, взял чистое полотенце, обмакнул один его конец в кувшин с остывшей водой и вернулся к Лидии.

– А сейчас, Лидия, – сказал он, аккуратно прикоснувшись влажным полотенцем к ее лбу, – нам нужно…

– Нет! Нет, ни за что!

Она неистово замотала головой и отвернулась, но Фэнтон уже увидел то, что хотел, – розовую сыпь, напоминавшую экзему. На щеке под белым пятном пудры виднелось то же самое.

Фэнтон осторожно ощупал левую голень Лидии, затем правую. Обе немного вздулись и наверняка болели при ходьбе. Лишь выносливость, невероятная для столь юной девушки, и упрямство заставляли Лидию верить, будто она здорова.

– Лидия! – веско произнес Фэнтон.

Девушка резко развернулась, чуть отползла назад и прислонилась спиной к стене. Пальцы молниеносно развязали бант на лифе, и тот разделился надвое. Лидия сорвала с себя шелковую блузку, стеснявшую движения, и высвободила плечи и руки. Обнажившись до пояса, она выхватила у Фэнтона полотенце и принялась с ожесточением тереть левое плечо, руку и бок.

– Узрите же мой позор! – воскликнула она. «Позор» представлял собой лишь крошечное высыпание, но Лидия была готова разрыдаться. – Как я посмею показаться на людях? Все будут глумиться надо мной! А вы? Разве вам не мерзко смотреть на меня?

– Ничуть, – улыбнулся Фэнтон, глядя ей прямо в глаза. – Лидия, как вы думаете, что с вами?

Лидия отвернулась от него и, закрыв лицо руками, судорожно всхлипнула.

– Вчера ночью, – прошептала она, – когда эта женщина – это чудовище! – сказала, будто я больна французской заразой, я едва не упала замертво от стыда. Она и раньше так говорила! Но это клевета, ведь, Богом клянусь, я никогда в жизни… И все же мне так страшно.

– Лидия! – резко прервал ее Фэнтон. Он схватил ее за плечи и рывком заставил сесть. – Вы сказали, что верите мне. Так посмотрите же на меня.

Лидия опустила руки, однако так и не повернула головы.

– Вы не больны – ни французской, ни другой заразой. Я могу излечить вас всего лишь за день. – Фэнтон рассмеялся, но негромко, чтобы не напугать ее еще больше. – Позвольте, я это докажу. Бывает ли, что вас мучает невыносимая жажда?

– Я… я пью столько ячменной воды, что того и гляди лопну. Но откуда вам это известно?

– И нередко вы страдаете от боли, – он легко коснулся ее голеней, – вот здесь, не правда ли?

На лице Лидии появилось выражение благоговейного ужаса. Голубые глаза, затуманенные слезами, смотрели на него не моргая. Ноздри широко раздувались, губы дрожали.

– А иногда, через четверть часа после того, как вы что-нибудь съедите или выпьете, у вас начинает ужасно болеть живот и к горлу подкатывает тошнота – не так ли?

– О да, именно так! Вам поистине известно все! Но откуда…

Фэнтона страшила мысль о том, чтобы сказать ей правду, но выхода не было.

– Лидия… Кто-то пытается, и уже давно, отравить вас мышьяком.

Глава четвертая
Мэг в алом. И кинжал

Фэнтон боялся не напрасно: Лидия впала в истерику. Для нее, как и для большинства людей в этом веке, яд был оружием сверхъестественного невидимого мира; смертоносным зельем, что варит злая колдунья в черном котле под леденящие душу завывания ветра в дымоходе… Короче говоря, Фэнтону потребовалось немало времени, чтобы успокоить перепуганную девушку.

– Так, значит… я не умру?

– Ни в коем случае! Разве вы чувствуете себя при смерти?

– По правде сказать, нет. – Она задумалась и добавила: – Мне лишь слегка нехорошо, самую малость.

– Это потому, что яд вам подсыпали всего несколько раз, к тому же не каждый день. Если будете меня слушаться, бояться нечего.

Лидия схватилась за лоб.

– А эти… эти мерзкие пятна?..

– Исчезнут без следа. Это лишь признак отравления мышьяком.

– Но кто бы мог… – дрожащим голосом произнесла Лидия.

Фэнтон не дал ей закончить.

– Об этом мы поговорим позже, – заверил он ее. – После того, как избавим вас от недуга.

Лидия, будучи вне себя от радости и облегчения, смотрела на него во все глаза. Страхи окончательно рассеялись, и она стала куда спокойнее. Фэнтон попытался простейшими словами объяснить ей, что такое яд и как он действует. Лидия, конечно же, ничего не поняла. Да что там Лидия – он вряд ли бы нашел понимание даже в Королевском обществе. Предыдущей ночью он отметил про себя, как ладно сложена Лидия. Теперь, принимая во внимание особенности ее наряда, он получил лишнее подтверждение этому.

– А все эти россказни, – продолжал разглагольствовать Фэнтон, – о крови летучих мышей, лягушачьих кишках и прочих составляющих, тошнотворных, однако безобидных, – детский лепет, по сравнению… я хотел сказать… – Он запнулся. – О чем это мы?

– Душа моя, – нежно произнесла Лидия, отчего-то заливаясь румянцем. – Вы неотрывно созерцаете мою…

– Да-да, вы правы! Я слегка забылся.

Фэнтон соскользнул с кровати.

– Не могу сказать, что это не доставляет мне удовольствия, – призналась Лидия.

Тогда Фэнтон предпринял последнюю попытку продемонстрировать свое отцовское отношение. Он подошел к изголовью кровати, нагнулся и поцеловал Лидию, едва коснувшись ее губ. Однако замысел потерпел полный крах. Лидия крепко обхватила руками его шею – точнее, парик. Фэнтон запрокинул голову девушки назад и снова поцеловал. На сей раз, стоит признать, вышло вовсе не по-отечески.

– Ник, – выдохнула Лидия, когда их губы разомкнулись.

– С-слушаю?

– Когда ты попросил меня прилечь, я подумала то же, что и Джайлс. А потом спохватилась: неужто вот так, при посторонних?..

– Знаю.

– Быть может, наше свидание состоится сегодня ночью?

Это было безрассудно. Чрезвычайно безрассудно, учитывая состояние Лидии. Но разум Фэнтона стремительно сдавал позиции.

– Сегодня ночью, Лидия, ты вряд ли будешь желать свидания…

– Я любила бы тебя, – горячо прошептала она, – даже на смертном одре. А разве я умираю?

– Да нет же! Духи преисподней, конечно нет!

– Так значит, мне ждать тебя сегодня?

– Да!

Он заключил ее в объятия, и кожа Лидии под его ладонями (матушка-природа взяла-таки свое) больше не была ни холодной, ни влажной. Очередной поцелуй вышел настолько страстным, что идея отложить свидание до ночи начала казаться обоим откровенной глупостью. Как вдруг…

Джайлс доблестно держал оборону, и все же настал тот момент, когда дверь с грохотом отворилась – и в комнату вошла Мэг.

Фэнтон мгновенно ощутил, как сэр Ник вынырнул из водоворота его эмоций и, влекомый вожделением, устремился к Мэг. Однако сам Фэнтон, напуганный и растерянный, все же чувствовал еще кое-что. Ярость – мощную, ослепляющую ярость, которая угрожала поглотить его целиком.

Едва взглянув на кровать, Мэг отвернулась и медленно направилась к окну. Руки ее заметно дрожали. Лидия же, напротив, не выказала ни малейшего смущения. Как только Мэг возникла на пороге, она тут же натянула покрывало до самой шеи – создалось обманчивое впечатление, будто она совсем неодета.

– Решили почтить нас своим присутствием с утра пораньше, мадам? – почти прорычал Фэнтон.

– Отчего бы и нет, – холодно ответила Мэг.

На ней была черная шляпа с необычайно широкими полями; Мэг высоко держала голову, чтобы они не закрывали обзор. Задняя часть головного убора чуть выгибалась кверху, а спереди его украшало перо золотистого цвета. Под черной шляпой, в обрамлении блестящих черных волос, уложенных на тот же манер, что и у Лидии, бледное, словно подернутое невидимой дымкой, лицо Мэг казалось ослепительно-белым.

Несмотря на теплую погоду, Мэг надела черную меховую мантилью длиной до локтя. Мантилья была расстегнута, и все могли видеть черно-красный полосатый лиф, а также невероятно глубокое декольте, украшенное миниатюрными черными рюшами. У левого бедра Мэг висела крошечная золотистая сумочка с кольцом нашитых на нее рубинов; руки, по моде того времени, были спрятаны в муфту из черного меха. Под ярко-алой юбкой пряталось несметное число атласных подъюбников, при ходьбе издававших шуршание, которое легко можно было принять за шум ливня.

– Ник, дорогой, – игриво произнесла Мэг. – Я приказала заложить твой экипаж: сегодня утром он мне понадобится. Я знаю, ты не против.

– Да что вы, мадам?

Мэг, очевидно, твердо вознамерилась игнорировать присутствие Лидии; та сидела с отрешенно-мечтательным видом, уставившись в пустоту. Не удержавшись, Мэг все-таки взглянула на нее исподтишка и едва не задохнулась от злости.

– Мне захотелось, – беззаботным тоном продолжила она, обращаясь к Фэнтону, – отправиться в Пассаж. Пройтись по галереям, прикупить пустячок-другой. Ох, милый мой, я такая транжира! Но двадцати гиней, думаю, мне хватит.

– Вы уверены, мадам?

Мэг бросила на него оценивающий взгляд. Фэнтон приближался к ней плавно и бесшумно, словно приготовившийся к нападению зверь. Женщина с деланой непринужденностью прошла вдоль прикроватного столика и встала спиной к стене. Фэнтон медленно развернулся, не спуская с нее глаз. Лицо его почернело, уголки губ поползли в стороны, обнажая зубы.

Надвигался приступ ярости, и Фэнтон был бессилен предотвратить его. Невидимый стальной обруч стиснул грудь, не давая дышать. Что-то непроницаемо-черное, как капюшон палача, опустилось на голову, просачиваясь в мозг. Фэнтон боролся изо всех сил, но…

– Да полно тебе! – воскликнула Мэг. Она попыталась рассмеяться, но вышло слишком нервно. – Ты же не ревнуешь меня ко всем этим щеголям, что болтаются по галереям в своих глупых белых париках и пожирают меня жадными глазами? Подумаешь, дала одному подержать мантилью, второму – муфту, а третьему…

Ее прервал тихий резкий свист. Шпага – тонкая серая молния – вылетела из ножен, и ее кончик уперся в лиф Мэг, чуть выше середины.

– Прежде чем мы продолжим, – произнес хриплый голос, – избавься от кинжала, который прячешь в муфте.

– Какого кинжала? – переспросила Мэг, хлопая длинными черными ресницами.

– Он не вмещается в ладонь, ты придерживаешь клинок большим пальцем. Даже слепой заметил бы.

– Какая мерзость! Думать, будто…

– Либо выкинь кинжал, либо я проткну тебе брюхо. Подумайте хорошенько, мадам. Выбор за вами.

Сэр Ник не шутил, и Мэг наконец поняла это. Ее серые глаза округлились. Пальцы сэра Ника крепче сжали эфес, готовясь без промедления вонзить шпагу в ее тело, пока Фэнтон из последних сил боролся с собой.

Всем своим видом выражая презрение, Мэг спокойно вынула правую руку из муфты. Маленький венецианский кинжал из неполированной стали со стуком упал на деревянный пол.

– Премного вам обязан.

Мужчина в парике, двигавшийся с грацией хищной кошки, опустил шпагу, наклонился, поднял кинжал и швырнул его через комнату. Потом распрямился и спрятал шпагу обратно в ножны:

– А теперь говори. – Он кивнул в сторону кровати. – Кого из нас ты намеревалась заколоть?

На лице Мэг отразилось искреннее недоумение.

– Дочку круглоголового, кого же еще? – Она указала на Лидию. – Я видела, как она бежит сюда со всех ног. И мне хватило ума представить для чего. Есть деяния, которые я не считаю за преступление.

– Видит Бог, в твоих словах есть доля истины. – Фэнтон заговорил тише. – Но не смей замыслить ничего подобного против меня или моей жены. Иначе ты горько пожалеешь. Прошедшей ночью ты оклеветала мою жену, намекнув на нечто отвратительное и постыдное…

Мэг озадаченно пожала плечами.

– Если это послужило мне на руку, что с того? – спросила она. – Я вольна поступать, как мне вздумается.

– Вот оно как? Джайлс!

Джайлс проскользнул в комнату. На его морщинистом лице явственно читался ужас.

– Да, сэр?

– Проследи за тем, чтобы мадам Йорк выдали ее двадцать гиней. – Фэнтон повернулся к Мэг. – Карету можешь взять, но потом непременно верни. Это еще не все. – Рука снова потянулась к эфесу шпаги. – Нам с Джорджем Харвеллом нужно в переулок Мертвеца, дойти до него куда быстрее, чем доехать на карете. Если до моего возвращения ты не уберешься из этого дома со всеми своими пожитками, клянусь, я обойдусь без этого. – Он поднял ножны и потряс ими перед носом Мэг. – Не вижу большой радости в том, чтобы добровольно совать голову в петлю. Нет. Все будет по закону. Я вызову мирового судью, и ты отправишься за решетку.

Мэг так резко вскинула голову, что широкие поля шляпы заходили ходуном.

– В чем я виновата?

– Вот тогда и узнаешь. Но будь покойна: дело пахнет виселицей. А теперь уходи.

– Неужто вы прогоняете меня навсегда? Я не верю вам!

Шпага наполовину обнажилась. Лицо Фэнтона было черно от ярости, вены на лбу и шее угрожающе вздулись. Мэг отшатнулась и ударилась спиной о стену, ее шляпа сдвинулась набекрень. Она бросила на Фэнтона быстрый взгляд из-под опущенных ресниц.

– Даю тебе минуту, – процедил Фэнтон сквозь зубы. – Убирайся.

Мэг притворилась, будто ей стало душно. Она сняла мантилью и повесила ее на муфту – белоснежные плечи явились во всей своей пленительной красе, – потом поправила шляпу и прищурилась. Губы Мэг растянулись в хитрой ухмылке. Фэнтона окутало облако терпких духов, предназначенных для того, чтобы кружить мужчинам голову. Легкое, едва заметное движение, навевавшее воспоминания…

– Известно ли вам, – произнесла Мэг, – что капитан Дюрок, приближенный короля Франции, уже снял для меня апартаменты на Ченсери-лейн? Между прочим, самые роскошные в Лондоне. И что он, стоя на коленях, как и подобает человеку чести, умолял меня уйти к нему?

– Надеюсь, капитан Дюрок останется доволен.

– Ник! – вскрикнула Мэг – кажется, только сейчас осознавшая, насколько серьезны намерения ее возлюбленного.

– У тебя полминуты.

– Если вы и вправду желаете прогнать меня, – ледяным тоном произнесла она, – я не стану противиться вашей воле. Но прошу, не сегодня! – Ее голос смягчился. – Мне попросту не хватит времени, чтобы собрать свой нехитрый скарб. Сэр, неужто вы не позволите остаться мне еще на одну ночь?

– Я… я… так и быть! Одной ночью больше, одной меньше – невелика важность.

(Лидия, которая уже успела прикрыться его халатом, изменилась в лице и резко выпрямилась.)

– Но вот что я вам скажу, – добавила Мэг. По ее щекам струились слезы; можно было запросто подумать, что она плачет искренне. – Прогоните меня, бросьте в объятия капитана Дюрока или любого другого – судьба все равно сведет нас снова. Это предчувствие посетило меня вчера, и я не нахожу ему объяснения. Однако запомните мои слова: мы связаны навеки, и друг без друга нам не жить.

Повисла тишина. Снаружи бесновался ветер: жалобно скрипели ставни, деревья тревожно шумели. Мир мертвых – и все же такой живой мир… Голос сэра Ника внезапно изменился.

– Мэри! Возможно ли, чтобы…

Фэнтон, все это время сражавшийся с крышкой гроба, сумел наконец его захлопнуть. Зрение и разум вернулись к нему, однако он по-прежнему не позволял себе расслабить ни единого мускула. Фэнтон знал: эта женщина, Мэг (даже если на самом деле ее звали Мэри, что, впрочем, было маловероятно), должна завтра же покинуть дом, иначе все его труды пойдут прахом.

– Время вышло, – рявкнул он. – Ступай!

Ножны издали тихий стук. Решив, что продолжать спор себе дороже, Мэг поспешно направилась к выходу. На полпути она остановилась, накинула на плечи муфту и снова поправила шляпу с золотым пером.

Она замешкалась, явно собираясь что-то сказать напоследок, но передумала и вышла из комнаты с видом оскорбленного достоинства, под оглушительный шелест нижних юбок. Жаль, что в тускло освещенном коридоре не было ни души и некому было заметить таинственную улыбку на устах мадам Йорк.

Фэнтон покачнулся, но удержался на ногах.

Он одержал уже две победы над сэром Ником. Но что, если дух последнего становился все сильнее? Фэнтон машинально спрятал шпагу в ножны. Он вспотел и чувствовал слабость, словно только что закончил изнуряющий поединок. Да и роль сэра Ника на сей раз далась ему непросто: слова вспоминались без труда, но своеобразный, чуждый ему акцент выжал из него все соки.

Фэнтон поднес руку к горлу, но вместо кожи ощутил под пальцами кружевной воротничок. Сюртук из черного бархата и бриджи вдруг стали невероятно тяжелыми. Ему показалось, будто он иссох и одежда болтается на нем, как на скелете.

«А вдруг, – пронеслось в голове, – все мы – лишь призраки?»

Однако дубовый стул, до которого он дотронулся, был самым настоящим. Как и Лидия: по-прежнему кутаясь в его халат, она сидела на кровати, подогнув ноги под себя, и не сводила с него глаз. Стараясь не выдать волнения, он подошел к ней и робко произнес:

– Лидия. – Он взял ее лицо в ладони. – Простите, что совсем позабыл о вас, пока говорил с… вашей кузиной.

От ее взгляда, в котором читалось лишь беспредельное обожание, Фэнтону захотелось провалиться сквозь землю.

– Позабыли? – повторила она. – Душа моя, вовсе нет, – напротив, тогда вы вспомнили обо мне! – Влажные пухлые губы задрожали. – На сей раз она и правда уйдет? Эта… это существо? Вы не измените своего решения?

– Она уйдет, – заверил ее Фэнтон.

В его голосе звучала непоколебимая уверенность. Ее почувствовал даже Джайлс, который молча стоял в сторонке с бесстрастным видом, а ведь настроение хозяина всегда было для него тайной за семью печатями.

– Вернемся к вашему недугу…

– О, вздор! – воскликнула Лидия. – Сколько шума из-за сущего пустяка!

«Сущий пустяк». Как же… Если не вылечить девочку от этого «пустяка», она через месяц умрет от отравления мышьяком. Его жена. Умрет. Стоп. А жена ли она ему?.. Ну конечно, что за бредовый вопрос? Иначе вся эта трагикомедия попросту лишена смысла. Это его законная жена, и он никому не позволит причинить ей вред.

– Лидия, постарайтесь вспомнить: когда рези в животе и тошнота впервые побеспокоили вас? Недели три назад, сдается мне?

Лидия принялась медленно загибать пальцы.

– Воистину! Три недели!

– Какие кушанья и напитки вы принимали все это время?

– Когда у меня в первый раз разболелся живот – после обеденной трапезы, – я убежала к себе и заперла дверь на засов. И делала так впредь, чтобы ни одна живая душа не видела, как я страдаю. – Она бросила на Фэнтона заговорщический взгляд. – Никто не знает о моих мучениях.

– А после этого?

– После этого я всегда обедала в своих покоях. Каждый полдень горничная приносила мне миску поссета, он и был моим единственным кушаньем все эти дни. Но иногда, пусть и нечасто, даже он вызывал дурноту… Ужасное воспоминание!

От ее слов веяло беспросветной тоской и одиночеством.

– Лидия, о чем вы тогда подумали?

Взгляд девушки затуманился.

– О… Я подумала, что пришла моя смерть. Ведь люди беспрестанно умирают, поди разбери почему. – Лидия умолкла. Она явно колебалась, будто боролась сама с собой. – Нет! Господь свидетель, я не могу лгать! Меня и вправду посещала мысль о яде. Но я думала, что это вы, душа моя… И поэтому ничего вам не говорила.

Фэнтон невольно сжал кулаки и отвернулся. Позор на вашу голову, сэр Ник: это как же нужно постараться, чтобы законная супруга заподозрила вас в покушении на убийство?

Однако Лидия восприняла его поведение по-своему.

– Господь всемогущий да простит меня! – закричала она. – Но ведь я ни в чем не виновата! Ник, Ник! – Она в бессилии заколотила кулаками по одеялу. – Да, я подозревала вас, но лишь потому, что разум мой помутился! О, сколько огорчений я причинила вам, муж мой!

Фэнтон посмотрел на нее и улыбнулся.

– Ничего подобного, – ответил он и, обхватив ладонями лицо жены, снова поцеловал ее в губы. – Вы огорчите меня, только если не будете чистосердечно отвечать на мои вопросы. Итак, вспомните: что еще вы ели и пили каждый день, помимо поссета?

Лидия задумалась.

– Ничего. Только ячменную воду из стеклянной бутыли, но из нее пьют все в доме.

– А что за поссет вам готовили?

– Самый обыкновенный: четыре взбитых яйца, полпинты молока, четыре куска сахара. И полбутылки хереса.

Фэнтон нагнулся, подобрал с пола кинжал Мэг и задумчиво взвесил его на ладони.

– Джайлс?

– Слушаю, сэр.

– Полагаю, тебе известна наша «тайна».

– Вы были столь любезны, что сами посвятили меня в нее, сэр, – вчера, когда обнаружили, что…

– Вот и хорошо, – оборвал его Фэнтон. – Мне нужны те, кто готовил поссет и относил его наверх. И все, кто имел возможность прикоснуться к миске. Собери их в моем… в моем кабинете.

Джайлс поклонился. Его лицо оставалось серьезным – ни малейшего намека на обычную самоуверенную наглость.

– Скажи им, – продолжал Фэнтон, – что кто-то отравил их госпожу мышьяком, и я выведу злокозненного нечестивца на чистую воду. Ну и крик сейчас подымется…

– Крик? – эхом отозвался Джайлс. – Ну что вы, сэр. Не просто крик, а блеянье, кудахтанье и поросячий визг, от которых и глухому тошно станет. Этот скот, – добавил он высокомерно, – давно пора высечь девятихвосткой, да хорошенько. Я обо всем позабочусь, сэр, будьте покойны.

Фэнтон собрался было возразить, но Джайлс уже исчез за дверью.

Лидия, которая явно не доверяла рыжему пройдохе, по-прежнему сидела с поджатыми ногами, неотрывно глядя на Фэнтона. Но взгляд ее голубых глаз стал смешливым, а в голосе, когда она заговорила, послышалось радостное возбуждение.

– Я знала! – произнесла она. – О, в тот самый день, когда мы обвенчались – ровно три года, один месяц и четыре дня тому назад, – я все поняла!

– Что ты поняла, дорогая?

– Наклонитесь, я прошепчу вам на ухо. Нет, ближе, ближе…

Фэнтон поднял край парика и послушно склонился к ее губам. В этот миг Лидия сотворила то, отчего Фэнтон подпрыгнул. Впрочем, нужно признать, что шалость супруги доставила ему немало удовольствия.

– Это что еще за фокус? – воскликнул он, не в силах сдержать расползавшуюся по лицу широкую ухмылку. И, в шутку наставив на Лидию кинжал, грозно спросил: – Признайся, кто тебя научил?

– Так ведь ты и научил. – Лидия удивленно вздернула брови. – Я знаю еще сотню таких. – Вдруг ее взгляд стал напряженным, а голос серьезным. – Я скажу тебе кое-что, Ник. Скажу, потому что сегодня ты совсем другой. Накануне нашего венчания я… я говорила о тебе с отцом. Он ненавидел тебя всей душой. Знаешь, что я ему сказала?

– Лидия, ты бы лучше…

Но Лидия не слушала его. Гордо вскинув голову, она произнесла, наивно и торжественно:

– «Кроток, как служитель Господа, – сказала я, – и дерзок, как круглоголовый».

Повисла тишина.

Что-то темное взметнулось со дна трухлявого гроба и с чудовищной силой врезалось в крышку.

Худшего сценария для влюбленных вообразить было нельзя. Позвольте пояснить. В гражданской войне между роялистами и круглоголовыми, отгремевшей за три десятилетия до того, самыми ярыми сторонниками короля были отец и дед сэра Ника. Так уж вышло, что Фэнтон разделял политические взгляды своих тезок. А потому каждый раз, споря с Паркинсоном из Каюса, горячо поддерживавшим круглоголовых, он испытывал лютую ненависть к своему противнику.

– Ну что ты, я не заслуживаю столь лестных слов, – вежливо, даже чересчур вежливо заметил Фэнтон. – Но ты, верно, оговорилась. На деле ты имела в виду: «Дерзок, как роялист»?

В глазах Лидии промелькнул страх.

– О нет, нет, стой! – взмолилась она, закрывая лицо руками. – Господь всемогущий, прости меня! Еще одно слово – и мы снова все испортим!

– О чем ты, душа моя?

Лидия откинулась на подушки и приняла позу умирающей: вытянула руку, затем изнеможенно опустила на нее голову.

– Ник, – раздался ее сдавленный, еле слышный голос. – Почему ты пожелал взять меня в жены?

– Потому что я любил тебя.

– Выходит, я не ошиблась. Но в этом гадком доме, стоит мне лишь упомянуть имя, к которому мне с самой колыбели прививали любовь и восхищение, как ты поднимаешь меня на смех. Даже великий Оливер…

– Великий Оливер… – шепотом повторил Фэнтон. Левая рука с силой сжала кроватный столбик, правая – рукоятку кинжала. – Ты хочешь сказать «Кромвель»?

Последнее слово прозвучало как «Кроммель». Оно вылетело из его уст словно плевок, словно сгусток жесточайшей ненависти, какую только способен испытывать человек.

– Я родился, – заговорил сэр Ник, – в тот самый год, когда милые твоему сердцу круглоголовые обезглавили короля Карла Первого. Говорят, на дворе стоял январь. Утро было зябким и снежным, но они все равно соорудили эшафот едва ли не под окнами Банкетного дома. Наш король начал свой последний путь от Сент-Джеймсского дворца: пересек парк, прошел через Гольбейновы ворота в Уайтхолл, а оттуда направился к эшафоту, на котором и расстался с жизнью.

Сэр Ник – а может, и сам Фэнтон – издал глубокий скорбный вздох.

– Ни один человек еще не смотрел так храбро в глаза смерти. Ни один не был достоин называться королем в такой мере, как он. И не было среди королей мужа благороднее. Люди плевали в него, пускали табачный дым ему в глаза, а он словно ничего не замечал. – Сэр Ник молниеносно развернулся и всадил кинжал в столбик по самую рукоять. – Будь они прокляты – они и весь их поганый род!

Лидия резко выпрямилась и села. Халат, в который она завернулась, сполз с ее плеч. В глубине души она не желала спорить с мужем о политике, но этого, увы, было не избежать.

– В таверне «Гончая», – произнесла она, – ты хвастался, что сумеешь «приручить девчонку из круглоголовых». Поэтому ты на мне и женился?

– Вовсе нет.

– Но до меня дошла молва, Ник.

– Тело Христово, да верь чему хочешь!

– Что ж, ты так и не приручил ее. – Голос женщины дрогнул. – Твоя распутница Мэг сказала правду: мой дед был цареубийцей. Я была совсем ребенком, когда началась Реставрация, и на казнь меня не взяли. Поэтому я не видела, как его повесили и четвертовали, как бросили в костер его внутренности. Но я слышала, что он тоже храбро встретил смерть.

– А известно ли тебе, что на самом деле казненных цареубийц было ничтожно мало?

– Откуда тебе знать?

– На заседании совета Карл Второй заявил лорду Кларендону: «Я устал от повешений. Довольно».

Но Лидия, казалось, не слышала его.

– Мэг, это порочное создание, – продолжала она, – гнусно солгала, когда назвала отца моего спятившим индепендентом. Он был из пресвитериан, смерть короля повергла их всех в ужас. И подтверждений тому сохранилось великое множество! – Она снова закрыла глаза руками. – И он вовсе не был сумасшедшим, Ник. Все это знали. Он был мягкосердечным человеком, но его сила духа и бесстрашие вызывали восхищение. Его бросили в темницу лишь из-за того, что он нес людям слово Божие. Все это я позабыла – ради тебя, Ник. Впрочем, разве это важно? Почему я должна жить, какой в этом прок, если твои разум и сердце мертвы?

«Так не годится, – в отчаянии подумал Фэнтон. – Пора с этим кончать».

Опустившись на колени, он схватился руками за край кровати. Он может одолеть сэра Ника. Прежде всего потому, что последняя битва разожгла в нем неукротимое пламя; симпатия Фэнтона к Лидии давала ему неоспоримое преимущество перед противником. На сей раз бой был самым коротким из всех – и в то же время самым изматывающим. Чудовищные щупальца взметнулись со дна гроба и сжали внутренности Фэнтона.

– Помоги мне, Лидия, – взмолился он, протягивая руки. – Помоги!

На лице Лидии отразилось полное непонимание, но все же, повинуясь внутреннему побуждению, она схватила его ладони и прижала к своей груди. И обрадовалась, увидев, что его взгляд наконец просветлел.

– Лидия, – прохрипел Фэнтон, тяжело дыша. – Есть то, чего я не могу объяснить. Представь себе… нет, лучше не представляй. Видишь ли, иногда я становлюсь сам не свой, даже если не выпил ни капли вина. Будь рядом…

– Разве я прошу чего-то большего?

– …И когда безумная ярость вновь застит мой взор, крикни: «Вернись, вернись!» Тогда, знаю, она не завладеет мной. И послушай меня, душа моя, – добавил он мягко, – какое нам дело до стародавних распрей? Они давным-давно канули в вечность. И круглоголовый, и тот, кто предан святой англиканской церкви, равно достойны почестей. Даже сэр Оливер, да упокоится с миром его непокорный дух.

– Тогда пусть Господь помилует и короля Карла! – горячо воскликнула Лидия и обвила руками шею Фэнтона.

Между ними установилось если не понимание, то, по крайней мере, перемирие.

– Позволь спросить, – снова заговорила Лидия. – Нет, я вовсе не желаю тебя разгневать, но… почему ты нынче беспрестанно говоришь о неведомых мне «органах власти», «политических дебатах», «голосованиях»?

Фэнтон погладил ее шелковистые светло-каштановые волосы.

– Разве? Я и не заметил, – рассеянно сказал он. Поймав на себе удивленный взгляд Лидии, он поспешно добавил: – Если я говорю это, то лишь потому, что трагедия прошлого вот-вот разыграется вновь.

– О чем ты?

– А вот о чем. Карл Первый умер. Почти десять лет нами правил Кромвель, похваляясь силой, которой у него не было. Потом умер и он, оставив после себя оскудевшую казну. При его преемниках она опустела окончательно. Но к счастью – или к сожалению, – в тысяча шестьсот шестидесятом году к нам возвратился сын прежнего монарха, Карл Второй, чтобы взять в свои руки бразды правления.

– Я до сих пор помню эту ночь.

– Первые лет десять, душа моя, все шло благополучно. Но потом зазвучали недовольные голоса. Поначалу их удавалось заглушить, однако парламент все чаще начал показывать когти. Как и во времена Карла Первого, камнем преткновения стали деньги и религия. Отовсюду гремел могучий клич: «Нет папизму! Нет папизму!»

– Тише! – зашипела Лидия, испуганно озираясь по сторонам. – Кто знает, не подслушивает ли нас какой-нибудь папист! Замолчи!

На ее лице застыло выражение непритворного ужаса. Фэнтон улыбнулся поверх ее головы – наивное дитя! – и продолжил:

– Хорошо, я буду говорить вполголоса. Должен ли я испытывать недоверие к этим людям – называй их католиками, – которые разбрасывались золотом и проливали человеческую кровь, защищая отца нашего короля? И ждали любого повода, чтобы проломить шлем какому-нибудь круглоголовому? Могу ли я думать, что они причинят зло нынешнему королю? Если бы я не был англиканцем, то был бы католиком!

– Господь всемогущий, ты снова одержим! – пробормотала Лидия, прижимаясь к нему. – Вернись! – крикнула она. – Вернись!

– Милое дитя, посмотри в мои глаза. Разве похож я на одержимого?

– О нет, теперь я вижу, что это ты – истинный ты. Но выслушай же меня.

– С превеликим удовольствием.

– Наш бедный король, – начала Лидия, – так безволен…

По лицу Фэнтона снова расплылась широкая ухмылка, но Лидия опять ее не заметила.

– Им руководят порочные, злокозненные женщины. Королева – папистка. Величайшую власть над королем имеет Луиза де Керуаль, мадам Карвелл, герцогиня Портсмутская – папистка и французская шпионка. Все знают, что даже брат короля стал папистом. Неужто во всем этом нет злого умысла? – Фэнтон взял Лидию за подбородок и слегка приподнял ее голову. – Раз уж тебе известно так много, скажи: чем нынче заняты те, кто называют себя друзьями короля?

– Ник, я ведь ничего не смыслю в политике! Давай лучше…

– Они отреклись от него, Лидия, или вот-вот отрекутся. Лорд Шефтсбери, этот дрянной коротышка, перебежал в противоположный лагерь еще два года назад, однако по сю пору посещает заседания совета, убежденный, что не получит отставку, ибо он слишком важен и влиятелен. Его светлость герцог Бекингем, сумасброд, хоть и не без способностей, тоже давно не служит королю. Есть и другие, кто на каждом углу кричит: «Нет папизму!» – но по сравнению с этими двумя они дети малые. Шефтсбери с Бекингемом основали сборище, называемое «Клубом зеленой ленты». Его члены носят зеленую ленту и устраивают свои собрания в таверне «Королевская голова». Называй их как угодно: хоть оппозицией, хоть патриотами, хоть партией предателей. Но они не станут сражаться открыто, как некогда круглоголовые. О нет! Их главное оружие – поганые острые языки, способные за сутки намолоть сколько угодно вздора и заполонить им весь Лондон. Гнусная писанина, клевета, обыкновенная угроза – вот способы, к которым они прибегают. Любой честный человек сочтет их презренными и низкими. И последнее, что я хочу сказать. Сейчас стоит затишье, но вскоре разразится страшная политическая буря, такая, каких еще не было в нашей стране. Помяни мое слово: пройдет всего три года, и…

Фэнтона прервал тихий стук в дверь. В спальне возник Джайлс.

– Скот в загоне, сэр, – доложил он. На губах его играла коварная ухмылка, свидетельствовавшая о том, что он ощутил вкус власти и этот вкус пришелся ему по душе. – Хочу сказать, что я собрал всех в вашем кабинете.

– Все спокойно?

– Спокойнее не бывает, сэр.

Лидия уже переместилась к изголовью; спрятавшись за шторой, она натягивала рукава платья и шнуровала лиф. Время от времени она корчила милые рожицы, подмигивала и улыбалась Фэнтону в знак любви и нежности. Фэнтону вдруг вспомнились ее слова, от которых почему-то защемило сердце: «Кроток, как служитель Господа, и дерзок, как круглоголовый!»

«Боже, – взмолился он про себя, – сделай так, чтобы старый сухарь в теле юноши был достоин этого, или хотя бы дай ему шанс доказать, что он достоин…» Но Фэнтон знал, что мольбы бесполезны.

– Возвращайся в свои покои, – обратился он к Лидии. – Говоришь, на двери есть засов?

– Все верно, крепкий деревянный засов, но…

– Запри дверь и не открывай, пока не услышишь мой голос. Сегодня ты будешь есть и пить лишь то, что приготовят по моему приказанию.

По лицу Джайлса пробежала тень страха.

– Да будет вам, сэр! – Он насмешливо махнул рукой, что вышло не очень убедительно. – Не думаете же вы…

– Именно что думаю, морковная голова, – оборвал его Фэнтон. – Уж это-то я умею. В доме прячется зло, тошнотворное и смертельное: оно хуже, чем подвал, затопленный нечистотами. И я собираюсь извлечь его на свет божий.

Глава пятая
Китти в сером. И плетка-девятихвостка

В коридоре было всего два окна: в дальнем конце и в стене справа, над лестничной площадкой. Джайлс замер в поклоне, дожидаясь, когда Фэнтон выйдет из спальни. Едва оказавшись в коридоре, Фэнтон кое-что вспомнил.

– Слушай, Джайлс.

– Я весь внимание, сэр!

Джайлс тут же оказался рядом с Фэнтоном; выражение его сморщенного лица было еще более глумливым и наглым, чем раньше.

– В той рукописи… то есть сегодня утром, – спохватился Фэнтон, – ты упомянул некую мисс Китти.

– Китти Софткавер, нашу кухарку?

– Точно! Так ее и зовут!

– А я еще сказал, – продолжил Джайлс и глазом не моргнув, – что вы неоднократно обращали на нее свой похотливый взор.

– Так вот, эта Китти… Я… Мы с ней?..

– Помилуйте, мне-то откуда знать? – Джайлс поджал губы, изображая святошу. – Ежели вы сами в сомнениях, тогда это известно наверняка одному лишь Господу. А вы, сэр, стали весьма странно выражаться – ваша речь приобрела необычную утонченность. Так вот… – Его губы снова искривились в озорной усмешке. – Вы частенько на нее смотрите. Точнее, с позволения сказать, так и пожираете ее глазами. И ваше намерение здоровенными буквами написано у вас на лице. Ну да идемте, сейчас я вам всех представлю.

Джайлса, похоже, ничуть не смутило, что хозяина придется знакомить с прислугой, постоянно проживающей в доме. Однако, поразмыслив, Фэнтон пришел к выводу, что ничего странного в этом нет: лишь в исключительных случаях благородный муж снисходит до того, чтобы знать всех слуг в лицо и поименно.

Они спустились в гостиную, оказавшись лицом к парадной двери. О, как изменилась эта гостиная со вчерашнего вечера, когда Мэри Гренвил нанесла визит Фэнтону! Теперь помещение было обшито черными панелями из дуба, на стенах горели серебряные светильники, а у стены стоял большой резной сундук.

Парадная дверь была распахнута настежь.

Фэнтон был готов к тому, что в семнадцатом веке Пэлл-Мэлл будет выглядеть несколько иначе, и все же испытал потрясение: вместо широкой улицы он увидел узенькую аллею, петляющую меж деревьев. Липы, росшие прямо перед входом, уже цвели; сладкий аромат доносился до самых отдаленных уголков гостиной. В памяти Фэнтона всплыла некая Элеонора Гвинн. Он точно знал, что ее поместье располагается по соседству, но не мог вспомнить, переехала она или все еще живет в своей резиденции на севере.

– Сэр, не соблаговолите ли пройти в свой кабинет? – пробормотал Джайлс.

– Погоди. Лорд Джордж уже здесь?

– Прибыли с час назад.

– И как он? Уже ударился во все тяжкие?

– Что вы, сэр, вовсе нет. Он в конюшне, пребывает в добром расположении духа. Сказал лишь… надеюсь, его слова не ранят вашу тонкую натуру?

– Да ты вконец обнаглел, я смотрю! – разъяренно взревел Фэнтон. Джайлс от неожиданности шарахнулся в сторону. – Что он сказал? Выкладывай!

– Слушаюсь. «Если Ник обхаживает только одну из них, – сказали его светлость, – отчего же мне приходится ждать его целую вечность?»

– Но ведь я…

– «Оттого, – ответил я, – что сэр Ник – знатный гурман и любит подолгу смаковать одно и то же блюдо». – «Вот оно как, – отозвались его светлость, – что ж, дело хорошее. Не будем ему мешать».

Фэнтон снова бросил взгляд на парадный вход. Снаружи стоял швейцар с жезлом. У швейцара был величественный и отстраненный вид; он молча, без лишней суеты впускал желанных гостей и отваживал нежеланных. Отличное решение: не нужно раз за разом хлопать дверьми, и в гостиной нет столпотворения. Жаль, что в двадцатом веке от него отказались.

– Сэр, сэр! – позвал Джайлс, открывая дверь в дальнем конце гостиной. – Не будете ли вы столь любезны войти?

И Фэнтон вошел.

Небольшой кабинет был сверху донизу заставлен книгами в кожаных переплетах. Прямо напротив двери располагалось единственное окно, у которого стоял массивный блестящий стол из темного дерева. Вся мебель была из дуба, а на полу, лишний раз напоминая о богатстве Ост-Индской компании, лежал невероятной красоты ковер. Справа, у стены, помещался резной шкаф высотой с человеческий рост, на который был водружен огромный серебряный подсвечник с тремя восковыми свечами.

Переступив порог, Фэнтон испытал гнетущее чувство: эти стены были пропитаны слезами, мольбами и угрозами. Но при мысли о Лидии его сердце ожесточилось. Он чувствовал, как в нем поднимается злость, и это была его, Фэнтона, злость – а не ярость сэра Ника, налетавшая внезапно, как буря, и стихавшая самое большее за десять минут.

В кабинете, лицом к Фэнтону, стояли, выстроившись полукругом, четверо: мужчина и три женщины. Джайлс с хладнокровным видом снял с крюка у двери небольшую плетку с девятью кожаными хвостами; на конце каждого поблескивал стальной наконечник. Девятихвостка шла в ход лишь в случае чрезвычайно серьезного проступка, но со стены ее снимали всегда – для устрашения.

– Сейчас я представлю всех по очереди, сэр, – сказал Джайлс и ткнул рукоятью плетки в мужчину, стоявшего с левого края. – Это Большой Том, кухонный слуга.

Большой Том всецело оправдывал свое прозвище. Здоровенный детина с копной нечесаных волос был с ног до головы перепачкан сажей: черные пятна покрывали лицо, фланелевую рубаху, замшевый жилет и кожаный фартук. Очевидно, ему приходилось выполнять самые разные обязанности. Он смотрел на Джайлса с нескрываемым презрением, на Фэнтона же – с благоговейным ужасом. Том втянул голову в плечи, подергал себя за густую челку и издал нечленораздельное бульканье.

Кончик рукояти передвинулся правее.

– Нэн Кертис, судомойка.

Женщина, на которую указал Джайлс, отличалась необычайно пышным телосложением, хотя на вид ей не было и тридцати. Толстое румяное лицо в один миг стало белее простыни, нижняя губа отвисла, как у младенца. Женщина была в чепце и в целом выглядела довольно опрятно, не считая нескольких сальных пятен на переднике. Звучно всхлипнув, Нэн затихла.

Фэнтон чувствовал, что с каждым движением кнута от этих людей исходит мощная волна страха и гнева: она накатывала на книжные стеллажи, билась о стены, заставляя трепетать огоньки свечей.

– Следующая, – продолжил Джайлс, – Джудит Пэмфлин, горничная мадам.

Фэнтон окинул горничную внимательным взглядом.

Джудит Пэмфлин, старая дева, высокая и сухая, давно разменяла пятый десяток. Лицо жесткое и неприятное, жидкие волосы уложены вокруг головы. На горничной было туго зашнурованное платье из серой шерсти; она стояла вытянувшись, сомкнув ладони перед собой.

Нет, Лидия ее точно не любила. Впрочем…

– И наконец, – сказал Джайлс, направляя хлыст на третью женщину, – Китти Софткавер, кухарка.

Фэнтон смерил ее ледяным взглядом, в котором не было и намека на упомянутое Джайлсом сладострастие.

Из всех четверых Китти производила впечатление самой спокойной и кроткой. Это была невысокая, пухленькая девушка лет девятнадцати, одетая в свободную рубаху из небеленого полотна и поношенную шерстяную юбку. Во многих местах ткань была прожжена – из-за постоянной готовки на открытом огне, – но кожа Китти была безупречно чистой, не считая темного пятнышка на носу. Фэнтону прежде всего бросились в глаза волосы Китти. Точнее, ярко-рыжее облако, плотное и пушистое. Казалось, будто голова Китти объята ярким пламенем. Девушка бросила на Фэнтона быстрый взгляд. Что за глаза! Темно-синие, почти черные – и большие. Даже слишком большие для этого маленького личика, украшенного крошечным вздернутым носиком.

Эти глаза словно хотели сказать: «Я была с тобой, мне все известно, и я тебя не боюсь». Неудивительно, что именно Китти заговорила первой.

– Сэр, сэр, вы ведь не сделаете мне ничего худого? – спросила она смиренно, однако с таким сильным акцентом, что Фэнтон едва разобрал слова.

– Вам всем известно, – зычно произнес он, обводя взглядом слуг, стоявших перед ним, – что некто вознамерился свести в могилу вашу госпожу посредством яда, называемого мышьяком. Его подмешивали в поссет. Кто готовил это блюдо?

– Я, – незамедлительно отозвалась Китти и снова посмотрела на Фэнтона так, будто их связывала общая тайна.

«Я – и что с того?» – читалось в ее синих глазах.

– Каждый раз?

– Да. – Кэтти кивнула и медленно повернула голову вправо. – Но в кухне вечно кто-нибудь ошивается. Я тут ни при чем.

– Кто относил поссет моей супруге?

Фэнтон впился взглядом в прямую, как жердь, Джудит Пэмфлин. Теперь ее руки-плети были сложены на плоской груди; плотно сжатые губы побелели. Казалось, женщина всерьез размышляла, стоит удостаивать ответом это грубое животное или нет. Наконец она заговорила, умудряясь двигать лишь нижней губой:

– Поссет вашей супруге всегда относила я.

– Джудит Пэмфлин, – произнес Фэнтон, – давно ли ты служишь моей супруге?

– Я служила ей задолго до того, как она имела несчастье назваться вашей супругой, – ответила горничная, глядя в глаза Фэнтону. Ее голос, слегка гнусавый, звучал твердо. – Не раз я слышала, как вы, перебрав вина, называли ее круглоголовой сучкой, сектанткой и отпрыском презренного цареубийцы.

Глаза Фэнтона сузились.

– Джайлс, – сказал он едва слышно. – Плеть.

Джайлс послушно протянул ему девятихвостку.

Продолжая смотреть на горничную, Фэнтон взял плетку. Эта женщина давно привыкла к выходкам сэра Ника, и он знал: ни руганью, ни угрозами ее не проймешь. Хочешь сломить эту женщину – дай ей понять, что ты сильнее духом.

И Фэнтон пригвоздил ее взглядом к полу. Какое-то время Джудит не моргая смотрела на сэра Ника, но наконец ее веки дрогнули и она опустила глаза. В тот же самый миг Фэнтон вскинул руку и со всей силы хлестнул плеткой по спинке стоявшего рядом с ним стула. Девять хвостов, угрожающе просвистев в воздухе, впились в дерево с такой силой, что стул подпрыгнул на месте.

– Женщина, – бесцветным голосом произнес Фэнтон, – не смей говорить так со мной.

Повисла пауза. Даже Джайлс Коллинз стал белее мела.

– Я… – пролепетала Джудит. – Я поняла.

– Как ты станешь меня называть?

– Господин.

Женщины задрожали. Только Большой Том сохранял самообладание.

– Вот и славно, – с тем же безразличием проговорил Фэнтон и вернул кнут Джайлсу. – Ты когда-нибудь видела собственными глазами, как готовился поссет?

– Его ни разу не готовили без меня.

Джудит по-прежнему стояла, гордо вытянувшись, но в ее хрипловатом голосе слышалась дрожь.

– Почему? Ты подозревала, что госпожу хотят отравить?

– Нет. Но эта похотливая шлюшка… – Джудит выставила сухую руку, показывая на Китти, – стала подворовывать, едва грудь выросла. Вьется вокруг каждого новенького: ублажает его, а потом заставляет красть для нее все, что плохо лежит. – Голос Джудит набирал силу. – Господь милосердный уже предназначил ей во веки веков гореть в огненном озере, и огонь тот…

– Избавь меня от своих протестантских бредней.

Джудит Пэмфлин снова сложила руки на груди и поджала губы.

Китти, за которой Фэнтон наблюдал краем глаза, больше не изображала кротость. Узкие полные плечи поднялись, огромные глаза с ненавистью уставились на Джудит. Пухлая верхняя губка поползла вверх, обнажая испорченные зубы.

– Мышьяк, – сказал Фэнтон, – выглядит как белый порошок. – И, подумав, что в семнадцатом веке мышьяк мог иметь несколько иной вид, добавил: – Или как небольшой кусочек белого бисквита. Джудит, могла ли кухарка без твоего ведома бросить нечто подобное в миску с поссетом?

Джудит терпеть не могла Китти, но ей в сильнейшей степени было свойственно чувство справедливости. Разжав губы, она произнесла:

– Нет.

– Ты уверена?

– Я бы непременно заметила.

– Когда ты относила миску наверх, кто-нибудь попадался тебе на пути? Быть может, этот человек пытался отвлечь твое внимание, чтобы сделать свое мерзкое дело?

– Никто и никогда.

– Что ж, – сказал Фэнтон, немного поразмыслив. – Ты вызываешь доверие, и у меня нет сомнений в твоей верности. Я хочу поговорить с тобой наедине.

Фэнтон подошел к двери и наполовину приоткрыл ее. Джудит, стоявшая спиной к письменному столу – сколько раз Джайлс Коллинз упоминал о нем! – бросила на Фэнтона настороженный взгляд. Но когда она проходила мимо Фэнтона, вид ее был уже не таким суровым и непримиримым.

– Подожди меня, – приказал Фэнтон.

Женщина долго колебалась, но наконец покорно склонила голову и вышла из кабинета. Фэнтон последовал за ней. Он не стал полностью закрывать за собой дверь, оставив узкую щель.

– Быстро ступай на кухню, – тихо сказал он. – Возьми большую суповую ложку и зачерпни горчичного порошка. Есть он у вас? – (Джудит молча кивнула.) – Разведи порошок в кружке теплой воды. Если потребуется, добавь щепотку соли или масла. Еще… – Он замешкался, лихорадочно вспоминая, какие еще продукты наверняка есть в особняке семнадцатого века. – Оливковое масло найдется? – (Джудит снова кивнула.) – Смешай в равных долях с соком китайских апельсинов и давай госпоже несколько раз в час. И пусть пьет ячменную воду, много ячменной воды. Под ноги – горячие камни или кирпичи. Если навалится слабость – теплые полотенца на живот и… – (Морфина в доме точно не было.) – Опиум есть? – Очередной молчаливый кивок. – Возьми ложку порошка и размешай в воде, раствор должен быть крепким. Госпожа на несколько часов впадет в дрему. Вечером ей станет намного лучше. Ну же, поспеши! Когда приготовишь все необходимое, вернись сюда и постучи.

Джудит наклонила голову и развернулась, собираясь уйти.

– Погоди! – сказал Фэнтон. – Еще кое-что.

– К вашим услугам, господин.

– Твоя верность несомненна. Женщина с нечистой совестью не посмела бы говорить так, как говоришь ты. За что же моя жена невзлюбила тебя? И почему, когда ей было дурно, ты не имела права входить в ее покои?

На суровом, застывшем лице Джудит появилось странное, едва уловимое выражение. Горничная дотронулась до своей щеки:

– Все оттого, что Господь не дал мне красоты. Оттого, что я помогла бы ей, но вас я презираю, и она это хорошо знает. Оттого, что в детстве я учила ее, в чем заключается воля Господа…

– Опять ты за свое? Сказал же, избавь меня от этой пуританской тарабарщины!

– Но я знаю волю Господа!

– Да ты сама скромность! Еще и мудрейшая из женщин!

– Вовсе нет, – тихо сказала Джудит и вся как будто сжалась. – Я самая ничтожная из тварей Божьих…

– Однако же тебе известна Его воля. Послушай, если твои бредни достигнут ушей моей жены, тебе несдобровать. Пороть тебя я не стану – ты не испугаешься плетки. – (Фэнтон раскусил ее, и Джудит это знала. Она отвела глаза.) – Я вышвырну тебя на улицу. А значит, обреку твою госпожу на верную смерть. Ты поняла меня?

Он снова одержал победу над Джудит Пэмфлин.

– Случается, – произнесла женщина, – и вы ведете себя достойно. Господин.

Последнее слово прозвучало почти уважительно. Джудит снова выпрямилась и, гордо вскинув голову, направилась к крошечной площадке, откуда можно было попасть в помещения под главной лестницей.

Фэнтон долго стоял у кабинета, придерживая дверь, и задумчиво глядел на липовую аллею.

Жизнь Лидии под угрозой, а значит, он не вправе проявлять излишнее милосердие. Он поклялся, что не даст Лидии умереть, пусть даже придется сразиться с самой историей и дьяволом за компанию. Итак, кто же он, таинственный отравитель?

Что бы ни говорила Джудит, самый очевидный ответ – Китти Софткавер. Ясно как божий день, что девчонка – недавний трофей сэра Ника. Фэнтону она ничуть не понравилась. Он чувствовал, что за привлекательной внешностью рыжеволосой синеглазки скрывается холодная, скользкая душонка. Какой же он болван, этот сэр Ник!

Сразу видно, что Китти – безмозглая дурочка, которая Мэг Йорк и в подметки не годится! (Интересно, с какой стати ему вообще пришло в голову это сравнение?)

Да, вначале он подозревал Мэг, но лишь потому, что к этому подводил Джайлс Коллинз в своей рукописи. Мэг прикончила бы жертву мгновенно, повинуясь порыву: заколола бы кинжалом, застрелила или насыпала в поссет мышьяка на десятерых. В этом они с сэром Ником были похожи.

Нет, тут был кто-то другой.

А если провести эксперимент? У Джайлса в описании дела ничего подобного нет, но рискнуть все равно стоит. Фэнтон поправил парик и, твердо решив не уступать ни истории, ни дьяволу, вошел в кабинет и захлопнул за собой дверь.

Все стояли там, где он их оставил. Никто не шелохнулся, лишь пламя свечей затрепетало от порыва воздуха.

– Похоже, – начал Фэнтон, – что мисс Пэмфлин вне подозрений. Остаетесь вы трое.

Нэн Кертис не выдержала и прижала ладони к щекам, будто у нее разболелись сразу все зубы. По ее толстым щекам полились слезы.

– Да за что же нам такое несчастье? – закричала она. В ее голосе было столько горя, что у Фэнтона от жалости екнуло сердце. – Вот и погибель наша пришла, Том! Пропали мы с тобой, Том!

– Нет, – гулким басом отозвался Большой Том и разразился тирадой, булькая так, что Фэнтон не смог разобрать ни слова и попросил Джайлса перевести.

– С превеликим удовольствием, сэр, – улыбнулся тот, поигрывая плеткой. – Этот малый восхищается вами, как дитя. Он говорит, что в жизни не сделал бы вам зла. И что во владении шпагой вам нет равных во всей Англии.

Такого ответа Фэнтон не ожидал.

«Судя по всему, – подумал он, – я действительно считаюсь умелым фехтовальщиком. Жаль только, что это совсем не так».

– Спасибо, Том, – поблагодарил он здоровяка. – Хотел бы я поверить твоим словам, но не могу.

Китти Софткавер теперь открыто разглядывала Фэнтона, не скрывая беспокойства: казалось, она понимала, что это вовсе не сэр Ник. Глаза ее лихорадочно бегали, как у сороки, схватившей блестящую безделушку.

– Но, сэр… – кротко произнесла Китти, с игривой улыбкой глядя на Фэнтона. – Вы говорите, мисс Пэмфлин вне подозрений – а как же я? Сами ведь слышали, что сказала эта карга: я никак не могла подсыпать отраву. – Ее голос перешел на интимный шепот. – Ну же, касатик… – Затем она добавила уже громко: – Неужто, по-вашему, я виновата?

Фэнтон смерил ее равнодушным взглядом:

– Это зависит от того, насколько хорошо видит мисс Пэмфлин и достаточно ли у тебя наглости. Предположим, однако, что вы все невиновны. Дайте-ка мне пройти.

Китти ощерилась, но Фэнтон даже не взглянул в ее сторону и направился к столу из полированного темного дерева. За несколько лет он выучил рукопись Джайлса чуть ли не наизусть, и стоило ему лишь подумать о нужном фрагменте, как слова, напоминавшие своим видом витиеватый орнамент, тут же всплыли перед глазами:

«9 мая, в понедельник, сэр Ник обнаружил в своем письменном столе бумажный сверток. Надпись на свертке, выполненная грамотно и аккуратно, гласила: „Мышьяк, смертельно опасный яд“, а под нею синими чернилами был нарисован какой-то знак. Сэр Ник, немало удивившись, тут же послал за мной. „Откуда это?“ – спросил он. Я ответил, что не имею чести знать. Тогда он спросил: „Как по-твоему, что это за знак?“ Я сказал ему, что это, вне всякого сомнения, знак с вывески, какие вешают над аптечными дверьми».

Фэнтон посмотрел на стол, который до этого видел лишь в своем воображении. Под крышкой был всего один выдвижной ящик. Фэнтон дернул его на себя.

А вот и сверток. Слегка измят, но видно, что лежит тут недавно. Три дюйма в ширину, из листа белой бумаги, сложенного в продольном направлении, со спрятанными вовнутрь концами. Довольно пухлый. Одного прикосновения достаточно, чтобы понять: внутри порошок.

Фэнтон взял сверток в руки и быстро развернул:

– Это мышьяк. Тот самый яд. Видели такой раньше?

Большой Том издал булькающий звук и помотал головой. Нэн Кертис на мгновение смолкла, мельком взглянула на содержимое свертка – из чистого любопытства – и снова принялась рыдать. Китти, которая стояла в тени огромного шкафа, еле слышно пробормотала что-то, но Фэнтон все же разобрал слова:

– Придержал бы ты язык, касатик. Что ты несешь?

– Расскажи-ка мне вот что, – обратился Фэнтон к Нэн Кертис, опасаясь, что та снова заголосит. – Откуда брали припасы, из которых готовили поссет для моей супруги? Они хранятся вместе с остальными, в общей кладовой?

Нэн Кертис задумалась, а потом всхлипнула:

– Нет, сэр, вовсе нет. Они хранятся по отдельности. Молоко, к примеру, берется свежайшее, из-под коровы.

– А вот это уже любопытно! – воскликнул Фэнтон. – Многое встало на свои места. Что скажешь, Джайлс? А, Джайлс?

Джайлса он окликнул потехи ради: тот стоял, опершись о шкаф, сбоку от Китти Софткавер, поэтому она не могла видеть устремленных на нее жадных глаз. Светло-рыжие волосы Джайлса и медные волосы Китти резко выделялись на фоне резного шкафа, сплошь украшенного головами сатиров. Джайлс Коллинз в эту минуту выглядел, надо сказать, куда похотливее любого сатира.

Однако его было не так-то просто застать врасплох.

– Да что тут скажешь, сэр, – откликнулся он почти незамедлительно. – Все ясно как день.

– Поясни.

– С радостью. Нам известно, что эта… эта бедняжка никак не могла подсыпать яд в миску с поссетом. Известно и то, что никто посторонний не притрагивался к миске, когда ее относили наверх. Остается одно: яд содержался в одном из продуктов.

– Ты молодчина, Джайлс! – Фэнтон окинул взглядом всю троицу. – Проверить твою догадку проще простого. Мы спустимся в кухню и состряпаем поссет – в точности так, как его готовят для моей супруги. А потом дадим его каждому из вас.

Том, Нэн и Китти застыли на месте. Несколько мгновений звенящую тишину кабинета нарушал лишь вой ветра за окном. Наконец до несчастных дошел смысл сказанного, и окаменевшие лица ожили.

– Славно! – рявкнул вдруг Большой Том и прогрохотал нечто нечленораздельное. Судя по интонации, это были слова одобрения.

Нэн Кертис, у которой даже чепец намок от слез, упала на колени:

– Не надо, хозяин! Пощадите, не убивайте!

– Прекрати, – оборвал ее Фэнтон. – Разве моя жена мертва? – Он неторопливо завернул порошок в бумагу и сунул сверток в правый карман сюртука. – Ничего с вами не случится, разве что живот скрутит. Или если отравитель не пожалел яда, будет такое чувство, словно нутро горит огнем. Через день пройдет. Это первая часть проверки. Тот, кто откажется… – Фэнтон умолк и, немного поразмыслив, продолжил: – И вот еще что. В припасах может не оказаться яда. Тогда я сам подсыплю его в миску. – Он дотронулся до кармана со свертком. – Тому, кто откажется пить. И подсыплю достаточно, чтобы вызвать смерть. Поэтому наказание понесет лишь тот, у кого нечиста совесть, невинный же не пострадает. А кто не станет пить…

– Я не стану, – заявила Китти.

Фэнтон снова окинул ее равнодушным взглядом:

– Вот как? В таком случае придется поступить по-другому.

Китти открыла рот, обнажив плохие зубы, и снова захлопнула его. Потом прижалась спиной к шкафу, вцепившись обеими руками в головы сатиров.

– Коли вздумаете пороть…

– Вовсе нет. Ты предстанешь перед магистратом. Потом перед следующим. И еще одним. Рано или поздно среди них найдется тот, кто хорошо знаком с тобой. Бьюсь об заклад, на совести у тебя воровство или иное злодеяние, которое карается петлей. Ты красивая и складная, для своих девятнадцати лет – даже слишком. Зачем тебе прятать свою красоту среди горшков, день за днем корпеть над проклятым очагом? Чтобы не угодить на виселицу – вот зачем.

Глаза Китти сузились, превратившись в уродливые щелочки.

– Вранье все! – фыркнула она. – Я что, воровка? Чушь собачья!

– Чушь, говоришь? Полагаю, ты с удовольствием водила сэра Ника за нос. Услаждала его слух сладкими речами, в душе потешаясь над хозяином-тугодумом. – Голос Фэнтона стал ледяным и беспощадным. Слова посыпались на Китти как яростные удары хлыста. – Но я тебе не богатенький олух, не «касатик», как ты дважды назвала меня. Да, я знаю, что это означает на вашем воровском наречии.

Китти, видя, что водить сэра Ника за нос больше не удастся, вмиг забыла и о своем тяжелом акценте, и о неуклюжей манере выражаться.

– Позвольте мне сказать, сэр…

– Скажешь. Но прежде выбирай: поссет или магистрат.

Не успела Китти и рта раскрыть, как раздался резкий, дробный стук и дверь кабинета распахнулась настежь.

– Сердечно прошу меня простить, – раздался густой, добродушный голос, в котором не было ни капли сожаления, – но я тебя обыскался, Ник! Заглянул в каждый угол, кроме разве что комнатушки, где ты держишь книги. Вижу, ты уже кончил ублажать свою женушку и даже накинул кое-какую одежку ради меня, – я так тронут. Но у нас на половину девятого намечено одно дельце, ты помнишь? Я чудом проснулся, думал, Богу душу отдам, а ты тут…

Голос смолк.

С порывом воздуха в кабинет ворвался терпкий аромат конского навоза и винных паров, но отчетливее всего ощущался возмутительный запах газов. Фэнтон повернулся к двери и ухмыльнулся. Из всех участников этой истории гравер наиболее достоверно изобразил лорда Джорджа Харвелла.

Белый парик с длинными локонами венчала залихватски сдвинутая набок широкополая шляпа из бобрового меха с низкой тульей, украшенной золотой лентой. Под белыми кудрями задорно поблескивали карие глаза. Прибавьте к этому крупный нос, тонкую полоску белых усов, ухмылку, намек на второй подбородок – и получите точный портрет лорда Харвелла.

Джордж был на два дюйма выше Фэнтона, однако в последнее время заметно располнел, что, по свидетельству Джайлса Коллинза, весьма прискорбно сказалось на его умении владеть шпагой. Он надел костюм из фиолетового бархата; пальцы были унизаны перстнями, рукава оканчивались пышными рюшами, а шею охватывал кружевной воротник. Облачение гостя выглядело кричаще и безвкусно – так, как тот и хотел.

Почуяв неладное, Джордж насупился, однако не смог понять, что именно его встревожило. Оба незамедлительно приступили к исполнению обычного приветственного ритуала.

– Джордж! – воскликнул Фэнтон. – Гнить твоей душонке рядом с Оливеровой.

– Ник! – искренне обрадовался Джордж. – Чтоб тебя обезобразила оспа сильнее, чем Карла, а все лекари в мире передохли.

Пока шел обмен любезностями, Джордж усердно вытирал о нижний край двери сапоги, измазанные конским навозом.

– Прошу, не обращайте внимания на мои манеры, – скорбно произнес Джордж, обращаясь ко всем сразу, – я конченый человек, с тех пор как меня крестили. Никаких шуток. Я уже тысячу раз рассказывал, как… – Его взгляд остановился на Джайлсе. – Погоди-ка, а тебе рассказывал?

– Нет, милорд, – с низким поклоном ответил Джайлс.

– Неужто? Да чтоб меня! – Лорд Харвелл в искреннем изумлении выпучил карие глаза. – Это не такая уж великая тайна. Семейство мое – народ приличный, в большинстве своем. Вот только бабуля моя, чтоб ей провалиться, была немецкой жабой. А мать моя с отцом, чтоб… им было хорошо, страшно хотели заполучить ее денежки. Потому-то при крещении мне дали имя Джордж. Да, меня зовут Джордж, то бишь Георг. – (Если у кого-нибудь из присутствующих и были сомнения в его искренности, то к этой минуте от них не осталось и следа.) – Германское имя, мерзкое, как ревматизм. Пусть на этих землях больше не будет ни одного германского Георга, во веки веков.

– Аминь, – мрачно кивнул Фэнтон. – Боюсь лишь, что твоему пожеланию не суждено сбыться.

– Отчего же? Если…

Джордж осекся: он только сейчас заметил плетку в руке Джайлса.

– Вот оно что, – пробормотал он и щелкнул пальцами. Рубины, изумруды и бриллианты в его перстнях ослепительно вспыхнули отраженным пламенем свечей. Китти распахнула свои огромные синие глаза и следила за его рукой как зачарованная.

– Я попал на суд, – заключил он. – Судья, присяжные, обвиняемые – все в сборе.

Он так поспешно развернулся, что серебряная гарда шпаги, висевшей на поясе, с грохотом ударилась о дверь.

– Пойду-ка я отсюда, Ник. А ты делай, что должен. Хоть мне и не по душе эти судилища. Буду ждать тебя в конюшне…

Тут Фэнтон краем глаза увидел, как Джудит Пэмфлин поднимается по лестнице, держа перед собой огромный поднос.

– Джордж, постой. Это может подождать. Джайлс!

– Сэр?

– Не выпускай никого из кабинета. – Фэнтон кивнул на троицу. – Покуда я не вернусь. Дай им стулья, пусть отдохнут. Но никто не должен спускаться в кухню. Нам с лордом Джорджем надо отлучиться по делам. Мы скоро вернемся.

Когда до Джорджа дошло, что порки – двадцати ударов плеткой хватило бы, чтобы вогнать в беспамятство взрослого мужчину, а тем более женщину, – не будет, его румяное лицо просияло от облегчения.

– Черт меня дери, а эта девица хороша! – воскликнул он и отвесил Китти изящный поклон. – Как поживаешь, прелестница?

– Уже лучше, милорд, благодаря вашей милости. – Китти присела в реверансе.

– Ба! Ник, она еще и умна!

– Возможно.

– Слушай, Ник. Касательно «не терпящего отлагательств дела», о котором ты мне написал. Твое письмо такое mystérieux[3], как говорят французы, черт бы их подрал, что я ни слова не понял.

Фэнтон вынул из кармана сверток и протянул Джорджу:

– Я обнаружил это вчера. Кто-то спрятал его втайне от меня. Прочти надпись.

– Яд! – Джордж отшатнулся и задрожал. – Забери, скорее забери!

Удивительно: неустрашимый лорд Харвелл, который всегда первым бросался в бой (со слезами на глазах заявляя, что война претит ему и он дерется ради мира), побледнел как смерть при виде мышьяка.

– Мне конец? – со страхом спросил он. – Яд просочился в руку? Как думаешь, она вспухнет и почернеет? Черт возьми, Ник, я серьезно!

Фэнтон взял у него злополучный сверток и ответил:

– Успокойся. Смотри: я же держу его, и ничего. Теперь к делу. Ты разглядел рисунок под надписью, выполненный синими чернилами?

– Я… признаться…

– Сам я не догадался, но Джайлс помог. Он говорит, такой знак рисуют на аптечных вывесках.

– С чего это?

– Похоже на ступку и пестик над ней. По всему выходит, что это аптека «Голубая ступка».

Джайлс самодовольно хмыкнул и завел глаза к потолку.

– Спросим у грузчиков или носильщиков, кто-нибудь да знает, что это за место.

– А им-то откуда знать?

– Мы скажем, – невозмутимо ответил Фэнтон, дословно цитируя рукопись Джайлса, – что ищем аптеку под вывеской «Голубая ступка», в переулке Мертвеца, недалеко от Стрэнда, рядом с «Головой дикаря». Там мы и выясним, кто купил мышьяк.

– Умно, умно! – закивал Джордж, который никогда не отличался сообразительностью. – Отправляемся сию же минуту?

– Да. Я лишь ненадолго зайду к супруге…

Глаза Джорджа чуть не вылезли из орбит.

– Боже милостивый, Ник! Опять ты за свое?

– А ты, я гляжу, за свое? Угомонись. Лидия просто-напросто должна услышать мой голос. А потом… – Фэнтон осекся. Им вдруг овладело дурное предчувствие: вот-вот случится нечто ужасное. – А потом – в «Голубую ступку», что в переулке Мертвеца!

Глава шестая
Доверительная беседа в «Голубой ступке»

В чем в чем, а в вывесках на Стрэнде не было недостатка. Те, что висели рядом, сталкивались с грохотом и лязгом, иные врезались друг в друга с коротким оглушительным треском, напоминавшим пистолетный выстрел; вывески-одиночки раскачивались на своих цепях и закручивались вокруг себя, производя, в зависимости от тяжести и размера, самые разнообразные звуки – от высокого заунывного скрипа до загробного стона.

А все потому, что по Стрэнду гулял ветер, да не простой, а крепкий и порывистый, задувавший с Чаринг-кросса. Он гнал перед собой облака сажи, грозил сорвать шляпы и парики с голов добропорядочных прохожих, заставлял дергаться в диком танце вывески. Рассохшиеся и грязные, они, однако, поражали воображение буйством красок и сюжетов.

Вот раззявленный рот цвета новехонькой печной трубы; чуть дальше, над входом в харчевню, – зеленая русалка; а еще глаза, собачьи головы, три пьяные рыбы, и все они подпрыгивают, пляшут, качаются на волнах солнечного света, брызжа во все стороны малиновыми, пурпурными и золотыми вспышками, ветер же носится как безумный, врезается в облака сажи и, смешиваясь с ними, превращается в черный вихрь.

И все же, какой бы оглушающей ни была многоголосица вывесок, она тонула в гвалте, гомоне и грохоте, которые производили люди. Когда-то Стрэнд представлял собой солидную улицу с респектабельными домами; задние фасады их смотрели на туманные воды Темзы. Однако уже давно, задолго до Великого пожара, уничтожившего девять лет назад самые отдаленные районы – Истчип и Чипсайд, – Стрэнд пал под натиском торговцев всех мастей.

Теперь здешний воздух был наполнен омерзительной вонью, шедшей из сточных канав и канализационных труб, а от беспрестанного грохота колес о булыжники мостовой и ругани кучеров закладывало уши. Прибавьте к этому выкрики уличных торговцев, перекрываемые воплями зазывал, расхаживавших перед каждою лавкой, и вы в полной мере ощутите колорит Стрэнда образца семнадцатого века.

– Ткани, сэр! Вы пощупайте – бархат, ни дать ни взять! Но на три четверти дешевле!

– Чистейший уксус! Прозрачный, как слеза младенца!

– Медные горшки, железные горшки, чайники, сковородки – чиним все!

– А борделя лучше, – орал тем временем лорд Джордж в ухо своему спутнику, – я в жизни не видал! Мамаша Кресвелл знает свое дело, дай ей Бог здоровья!

– Что?

– Истинный храм Венеры, клянусь! Там тебя… Ник, черт побери, смотри, куда идешь! В канаву хочешь свалиться или под колеса попасть? Так вот…

Они шли уже довольно долго. Выйдя из дома, оба направились на запад по Пэлл-Мэлл, миновали длинную живую изгородь, опоясывавшую Весенние сады, свернули на юг и оказались на открытой площади, где сухая земля была сплошь изрыта солдатскими сапогами.

– Да что с тобой, Ник? – не выдержал Джордж.

Поведение приятеля начинало его беспокоить. Фэнтон то и дело останавливался и медленно крутил головой по сторонам, при этом взгляд его был совершенно остекленевшим. А временами он открывал и закрывал рот, произнося про себя названия строений, которые казались ему смутно знакомыми.

Когда они подошли к конной статуе Карла Первого, Джордж положил руку на плечо Фэнтону и задумчиво произнес:

– Проклятье. Ты будто перебрал кларета. Но ведь я сам видел, что перед выходом ты ничего не пил.

Фэнтон отмахнулся от него, указывая рукой на север:

– Там Королевские конюшни, где квартируют солдаты, верно?

– Ну да. Оттуда вечно доносится барабанный бой, ты сам его не раз слышал.

– А восточнее – церковь Святого Мартина-в-Полях?

– Что же еще? Слушай, Ник…

– А на юге, – перебил его Фэнтон, поворачиваясь на месте, – Кинг-стрит. Слева от нас…

Он протянул руку к длинной веренице кирпичных зданий между Кинг-стрит и набережной, наполовину скрытых в облаках серого дыма.

– Дворец Уайтхолл, – сказал Фэнтон и взмахом руки указал на противоположную сторону. – Справа, за железной оградой, личный сад короля, а за ним – Сент-Джеймсский парк.

– А какой еще? Ник, его же видно с твоего заднего двора!

Фэнтон, казалось, ничего не слышал. Он зачарованно смотрел на квадратную башню, сложенную из красных, синих и желтых кирпичей, на каждом углу которой вертелся флюгер. В центре башни зияла огромная арка – проход в Вестминстер.

– Гольбейновы ворота. – Фэнтон медленно повернулся. – А на юго-западе, скорее всего, Весенние сады.

Джорджа откровенно забавляло его поведение. Если Ник притворяется, будто не знает, где Весенние сады, дело вовсе не в том, что бедолага рехнулся. Это лишь означает, что он пьян – и пьян в стельку! Придя к этому умозаключению, Джордж был готов расхохотаться.

Как вдруг…

– Умоляю, не смейся надо мной, – попросил Фэнтон, до того бледный, что Джордж опешил. Облизнув губы, он бросил взгляд на восток, в сторону Нортумберленд-Хауса, Биржи и Стрэнда, потом развернулся, наклонился, взял немного земли у подножия статуи и задумчиво просеял ее сквозь пальцы.

– Я и вправду здесь, – пробормотал он.

Но стоило им нырнуть в толпу на северной стороне Стрэнда, как Джордж мигом позабыл о странностях друга. Он открыл рот, чтобы с упоением рассказать другу о борделе своей мечты, и Фэнтон, который глазел по сторонам, едва не угодил под колеса катафалка.

– Ник, смотри под ноги! – Джордж был явно обескуражен. – Я не возражаю против пары стаканчиков с утра, это дело вкуса, но, видит Бог…

– Прости, – сказал Фэнтон и ожесточенно потер залепленные сажей глаза. – Я уже протрезвел.

– Это хорошо. Давай уже, кончай считать ворон, или…

– Или свалюсь в канаву, я помню.

– Канавы – это еще полбеды, куда страшнее местный народ. Все эти голодранцы, попрошайки, бродяги – да даже носильщики! – только и ждут, пока ты…

Его голос был заглушен протяжным гудком рожка в мясной лавке. Один из чистильщиков обуви, стоявших наготове с банками сажи, смешанной с прогорклым растительным маслом, со всех ног бросился к Джорджу. Тот отогнал его взмахом руки, и мальчишка так же быстро помчался назад.

– Тебя примут за неотесанного деревенщину или, что еще хуже, за «мусье», как тут кличут французишек. Поиздеваться над таким – святое дело. Они тебе не дадут проходу, налетят, как шершни; оглянуться не успеешь, как тебя облапошат да еще и побьют. И тогда ты, само собой, обезумеешь от ярости и схватишься за шпагу.

– Я буду осторожен, Джордж.

«По-видимому, – размышлял тем временем Фэнтон, – все эти чудовищные вывески просто-напросто необходимы, ведь мало кто умеет читать. Для большинства людей в этой толпе, особенно для носильщиков, слова и цифры – китайская грамота. Но как, должно быть, владельцы гордятся оформлением своих забегаловок: красные оконные решетки таверн, фонари у входа в кофейни…»

Что-то ударило Фэнтона по колену, и он встрепенулся. В бурном море людей у каждого второго на поясе висели ножны; стоило зазеваться, как они цеплялись за одежду или пребольно били по ногам.

Фэнтон снова протер глаза – проклятая сажа! – и, стараясь не обращать внимания на вонь, заставил себя вынырнуть из размышлений. Первым делом он проверил, не унесло ли ветром его шляпу, крепившуюся к парику длинными золотыми булавками. Та была на месте.

Сквозь пелену облаков вновь прорезался солнечный свет, и Фэнтон наконец начал замечать, что творится вокруг. Двое слуг несли паланкин, в котором гордо восседал какой-то вельможа. При виде паланкина уличные оборванцы скалились и прыскали со смеху. Большинство горожан были одеты в плащи из камлота, шерстяные чулки и туфли с пряжками. Фэнтон знал, что не встретит здесь богатых торговцев в роскошных мехах, с золотыми цепями на шее: они обретались в Сити, где после Великого пожара на месте деревянных зданий выросли кирпичные. Фэнтон поднял голову и окинул взглядом противоположную сторону улицы: дома здесь были старыми, с закопченными крышами и почерневшей от сажи штукатуркой.

В одном из домов распахнулась створка окна, за ней – вторая, и в проеме возникла заспанная девица лет шестнадцати, растрепанная, в одной ночной рубашке, и с безразличием оглядела улицу, одной рукой почесывая плечо. В другой руке у нее была кружка с пивом.

– Ага! – воскликнул Джордж, заметив, куда смотрит Фэнтон.

Лорд Харвелл уже долгое время о чем-то сосредоточенно думал. Теперь наконец его осенило.

– Вспомнил!

– О чем ты вспомнил?

– Ну как же, о храме Венеры! Так вот, слушай…

– Кстати, о Венере, Джордж, – не дал ему закончить Фэнтон, на лице которого было написано крайнее смятение. – А если бы я сказал тебе, что отныне из всех женщин на свете мне нужна только Лидия?

– Что?

– Если бы это было правдой, что ты ответил бы?

Карие глаза Джорджа забегали, из могучей груди вырвался тяжелый вздох, рука потянулась к шее, чтобы ослабить воротник. Камни в перстнях ослепительно блеснули на солнце, мгновенно притянув к себе жадные взгляды уличных бродяг.

– В таком случае, – произнес Джордж, – я бы справился о здравии Мэг Йорк.

– Ну да, Мэг. Завтра она покинет мой дом.

На лице Джорджа появилось странное выражение.

– Мэг уезжает? С чего это?

– Могу лишь сказать, что содержать ее будет некто капитан Дюрок, о котором мне ничего не известно.

– Вот как? – пробормотал Джордж, хватаясь левой рукой за эфес шпаги.

– Я вот что хотел спросить… Погоди-ка! Мы почти на месте.

Фэнтон встал как вкопанный; его лишь чудом не задела огромная бочка с топленым свиным салом, покоившаяся на плече носильщика. Если бы тот вовремя не свернул в сторону, Фэнтон мог бы остаться без головы. На улице по-прежнему стоял оглушительный шум, и ему снова пришлось кричать.

– Это где-то здесь, если только мы не прошли мимо. Там, впереди, – Фэнтон указал на длинную вереницу мрачных колонн, уходившую к югу, – старый Сомерсет-Хаус, а за ним – церковь Сент-Клемент.

– Старый Сомерсет-Хаус? – озадаченно переспросил Джордж. – Неужто где-то построили еще один?

– Когда-нибудь построят, – быстро сориентировался Фэнтон, – но, если честно, назвать нынешний Сомерсет-Хаус «новым» язык не повернется. А теперь ты смотришь направо, я – налево. Нам нужен переулок Мертвеца, он недалеко от «Головы дикаря», – надо думать, это название таверны.

– Черта с два! – Джордж раздосадованно сплюнул. – Это табачная лавка, а никакая не таверна. И мы уже пришли. Глянь, вот она, вывеска.

Он кивком указал на вывеску в пятнадцати футах от них. Деревянная доска со скрипом развернулась, явив жуткое лицо: вытянутое, коричневого цвета, с двумя рядами хищных зубов, сжимающих длинную глиняную трубку. Вероятно, так выглядели, в представлении художника, североамериканские индейцы.

Как и большинство мелких улочек, примыкавших к Стрэнду, переулок Мертвеца начинался с небольшого туннеля, куда входили через арку футов десяти в высоту и восьми-девяти в ширину. Сам туннель, выложенный гладким камнем, тянулся примерно на двадцать футов – достаточно, чтобы сверху поместился небольшой дом. В конце туннеля, у стены, стояли в два ряда двенадцать ведер из красной кожи, наполненных затхлой и мутной водой.

Снаружи завывал ветер, но в туннеле не ощущалось ни малейшего дуновения. Приятели долго откашливались – горло саднило от гари и пыли – и счищали с сюртуков хлопья сажи. Наконец-то можно было поговорить спокойно, не надрывая голос до хрипоты.

– Смотри-ка, ведра, – усмехнулся Джордж. – Как думаешь, для чего они тут?

– Джордж, ты что, пьян?

– Кто бы говорил!

– Каждый торговец, – принялся объяснять Фэнтон, – обязан иметь наготове ведро с водой. И не важно, что у него за лавка – крошечная или размером с полквартала. После пожара об этом издавали указ за указом, столько всего – одному Богу известно. Неужто ты забыл?

– Хм… – замялся Джордж, – я…

– По мне, эти ведра – сущее проклятье, вечно о них спотыкаешься. На кой черт их держат, когда и так развернуться негде? Я еще понимаю, в театрах, но в лавчонках ведь никто проверять не станет. Отчего бы их вовсе не отменить?

– О, узнаю Ника Фэнтона!

Фэнтон изобразил искреннее удивление:

– А ты сомневался, что я – это я?

– Не то чтобы сомневался, однако…

Оборвав свою речь на полуслове, Джордж неопределенно помахал руками. Он не выносил разговоров о том, что было выше его понимания. Для него это было сущим кошмаром, он терялся и всеми силами стремился к восстановлению привычной ему реальности. Поэтому Джордж тут же произнес:

– Вернемся, однако, к Мэг Йорк…

– Завтра она покинет мой дом. Забыл сказать: этот капитан Дюрок якобы снял ей апартаменты на Ченсери-лейн. Если у тебя есть желание взять ее к себе…

– Взять к себе? – взревел Джордж; вид у него был глубоко уязвленный. – Ник, чтоб тебя, да я жениться на ней хочу!

– Жениться… на Мэг?

– А почему нет?

Джордж возмущенно запыхтел. Мощная грудь заходила ходуном, угрожая с корнем вырвать золотые пуговицы на атласном жилете.

– Мэг – дама благородная, тех же кровей, что и твоя жена. Приданое ей ни к чему – я, слава богу, не бедствую. – Тут Джордж осекся и, смущенно глядя на Фэнтона, добавил: – Конечно, мне известно о ваших отношениях…

«Жаль, что мне неизвестно», – подумал Фэнтон.

– Назови хоть одну благородную даму, – с вызовом продолжил Джордж, – не считая королевы Екатерины, леди Темпл и, пожалуй, Лидии, которая до свадьбы не раздвигала ноги перед каким-нибудь резвым ухажером! Такова их порочная природа, и таково время, в которое мы живем.

Джордж опустил глаза и неуклюже переступил с ноги на ногу.

– Ник, – выпалил он, – как думаешь, она согласится?

– О, в этом я не сомневаюсь, – ответил Фэнтон. – Я лишь не уверен, что ты достаточно осведомлен о нраве этой женщины. – Чего греха таить, он не был уверен даже в собственных чувствах. – Тело Христово! – выругался он. – За прошедшие сутки я дважды едва не убил ее: в первый раз – чуть не проломил ей голову стулом, во второй – чуть не проткнул ее шпагой.

Джордж тут же повеселел.

– Не унывай, друг мой! – усмехнулся он. – Милые бранятся – только тешатся.

– Не спорю. Вот только вряд ли ты будешь настроен столь же благодушно, когда она воткнет кинжал тебе под ребра… или поднесет бокал вина, щедро насыпав туда мышьяка.

В глазах Джорджа промелькнул уже знакомый страх.

– Мышьяк! Бог мой, я и забыл!

Он бросил взгляд на свою правую руку и, убедившись, что та все еще не почернела, решительно зашагал к выходу.

Переулок Мертвеца был не более двенадцати футов в ширину. Справа высилась кирпичная стена длиной футов в тридцать, на которой там и сям зияли трещины. За ней был поворот на следующую улочку, но проход преграждали запертые решетчатые ворота. Слева тянулся длинный открытый склад зерна и сена. Рядом с каменной поилкой стояла пустая телега. Везде – ни одной живой души. Далее шли лавки. Над одной из них раскачивалась вывеска с голубой ступкой.

Джордж резко остановился и повернулся к Фэнтону.

– Какой в этом смысл? – проворчал он. От негодования у него на лбу проступили красные пятна. – Никого ведь не отравили, Ник! Не думаешь же ты, будто Мэг…

Он осекся, увидев помрачневшее лицо приятеля.

– Не знаю, Джордж, – сказал Фэнтон. – Я долго считал, что это ее рук дело, но сегодня у меня появились сомнения, и притом серьезные. И все же я не могу с уверенностью сказать, виновна она или нет.

– Я это выясню.

– Нет! Расспросы оставь мне.

С этими словами Фэнтон толкнул голубую дверь и оказался в грязной комнатке с одним-единственным, однако внушительным по размерам окном: куски зеленоватого волнистого стекла были вставлены в свинцовые кольца. Тусклый наружный свет падал на дубовый прилавок, выкрашенный в темный цвет, и маленькие, невесть чем заляпанные латунные весы. За прилавком, склонившись над огромной конторской книгой, стоял сухонький седовласый человечек в черной шапочке. Он поднял взгляд на вошедших и, поправив на носу овальные очки в металлической оправе, произнес:

– Доброго дня, господа. – Голос походил на скрип уличной вывески. Человечек поклонился, но без всякого раболепия. – Чем могу служить?

Аптекарь Уильям Виннел в глубине души был жизнерадостным весельчаком. Будь ему лет на тридцать меньше, он мог бы выступать на летних ярмарках как акробат или канатный плясун. Однако за много лет аптекарь научился носить маску, которая срослась с его физиономией. Поджав губы, он окинул посетителей грустным и суровым взглядом человека, придавленного грузом знаний о жизни.

– Господин аптекарь, мое имя – Фэнтон.

– Не имею ли я чести, – спросил аптекарь, снова кланяясь без тени услужливости, – говорить с самим сэром Николасом Фэнтоном?

– Если вы считаете это честью, что ж, так и есть, я Николас Фэнтон.

Сказать по правде, старый аптекарь был действительно польщен таким обращением со стороны знатного вельможи.

– Вы очень добры, сэр Николас! Позвольте узнать, что привело вас ко мне?

Фэнтон сунул руку в правый карман, в котором поверх свертка с ядом лежал увесистый мешочек, полученный от Джайлса.

– Я бы хотел купить кое-какие сведения, – сказал он.

Он вынул мешочек, развязал его и вытряхнул часть содержимого. По прилавку с тихим звоном покатились монеты: золотые – гинеи, десятишиллинговые «ангелы», двадцатишиллинговые бродписы[4] – и серебряные. Уильям Виннел гордо распрямился и, казалось, стал на голову выше.

– Сэр, – с упреком произнес он. – Довожу до вашего сведения, что я – аптекарь и химик и мое ремесло по своей важности уступает разве что ремеслу хирурга или лекаря. Прошу вас, уберите свои деньги, до той поры, пока… мы не выясним, есть ли у меня товар, который вы ищете.

Повисла тишина. Джордж открыл рот, собираясь расхохотаться, но сдержался, заметив знак, который сделал Фэнтон.

– Ваши слова совершенно справедливы, – кивнул Фэнтон, собирая монеты. – Я всецело заслужил ваш упрек, господин аптекарь, прошу меня простить.

Джордж с аптекарем уставились на него в немом изумлении. Вежливое извинение из уст представителя благородного английского рода – такое не каждый день услышишь. Аптекарь был покорён, и Фэнтон знал, что теперь из него можно веревки вить – разболтает любой секрет.

– Прежде всего… – Фэнтон положил мешочек с монетами в карман и вынул сверток. – Полагаю, это куплено в вашей аптеке?

Мастер Виннел взял сверток и внимательно осмотрел.

– Совершенно верно, – подтвердил он. – Если бы я хотел скрыть это обстоятельство, сэр Николас, то не стал бы ставить свою печать. Довожу до вашего сведения, что продажа мышьяка не запрещена законом. В этом городе едва ли не каждый дом населен паразитами, а именно мышами, крысами и насекомыми, и яд – вернейшее средство от них. Но аптекарь продает его по своему усмотрению, то есть лишь тому, чьи помыслы не вызывают у него сомнений.

Глаза старика беспокойно забегали.

– Надеюсь, – добавил он, глядя на Фэнтона с плохо скрытым страхом, – не произошло… какого-нибудь несчастья? Ведь нет?..

– Нет, что вы. – Фэнтон ободряюще улыбнулся. – Видите, сколько порошка осталось? Я занялся этим лишь для того, чтобы научить слуг разумной бережливости.

До него донесся еле слышный вздох облегчения. Лицо старика вмиг перестало быть сурово-торжественным, глаза за стеклами очков радостно заблестели. Он только что не приплясывал от нетерпения и всем своим видом давал понять, что сгорает от желания помочь.

– Не припомните ли, – спросил Фэнтон, – когда именно вы продали этот сверток?

– Не припомню ли? Да я скажу вам сию же секунду!

Аптекарь кинулся к конторской книге, перелистнул пару страниц и ткнул пальцем в какую-то запись.

– Вот. Шестнадцатое апреля. Чуть более трех недель тому назад.

– А не знаете ли вы… это, конечно, вряд ли, однако… не могли бы вы сказать, сколько порошка было израсходовано?

– Отчего же невозможно, сэр Николас? Момент!

Аптекарь бросился к весам и положил на одну чашу сверток, а на вторую – небольшой камешек.

– Весы не совсем исправны, – пробормотал он, – увы, я слишком беден, чтобы… Так! Недостает трех-четырех гранов.

– А сколько гранов вы продали?

– Сто тридцать. Об этом есть запись.

Кто-то купил целый сверток мышьяка и убивал Лидию три недели кряду…

– Довольно ходить вокруг да около! – рявкнул Джордж, чье терпение давно лопнуло. – Мы хотим знать…

– Спокойно, – оборвал его Фэнтон и шепотом добавил: – Иначе все испортишь. – Он снова повернулся к аптекарю и продолжил будничным тоном: – А купил его?..

– Она не представилась, сэр.

Темная каморка была неопрятной, но пахло здесь на удивление хорошо. Услышав зловещее «она», Фэнтон взглянул на Джорджа: тот выглядел так, будто ему только что вынесли смертный приговор.

– Но, сдается мне, – продолжал аптекарь, – она работает на вас.

– Опишите ее наружность.

– Приятная девица, милая и скромная. Лет восемнадцати-девятнадцати. На плечах – платок, на ногах – деревянные башмаки. А что за волосы! Темно-рыжие, на солнце так и полыхают! Я как ее увидел, так сразу понял, что это честная и целомудренная девица.

– Китти, – шепнул Джордж, тихонько барабаня пальцами по прилавку. – Ник, ты слышишь? Это же Китти, твоя кухарка.

На лице Фэнтона не дрогнул ни один мускул.

– Не сомневаюсь, господин аптекарь, – сказал он, – что вы задали ей немало вопросов: кто она такая, кто ее послал и прочее в том же духе?

– А как же, сэр Николас, – лукаво улыбнулся аптекарь и подался вперед. – Сейчас я вам все расскажу. Приходит она и говорит, что хочет купить мышьяка, «сколько влезет в самый большой куль». А я ей: «Милая, да куда ж тебе столько?» А она: «Крыс травить. У нас крысы завелись, здоровенные, размером с кошку. На кухне так и кишат, ступить негде! Жрут все без разбору. Страшно мне, ой как страшно!»

– Продолжайте, прошу вас.

– Ну, я и говорю ей: «Душа моя, а кто твои хозяева?» Она отвечает: «Сэр Николас и леди Фэнтон». Я, само собой, наслышан о ваших боевых… о ваших победах в палате общин, сэр Николас. «А кто, – спрашиваю, – послал тебя за ядом?» А она мне: «Госпожа».

– Лидия? – пробормотал Джордж, в изумлении уставившись на Фэнтона. Тот даже глазом не моргнул.

– Ну да я не лыком шит. Спрашиваю: «А как выглядит твоя госпожа, милое дитя?»

– Господин аптекарь, неужто вы знакомы с моей супругой?

Человечек развел руками:

– Что вы, сэр, столь высокой чести я не удостоен. Однако смысл вопроса не в том, что она скажет, а в том, как она это скажет. Станет неуверенно бормотать и запинаться или ответит просто и ясно? Отведет взгляд или будет спокойно смотреть мне в глаза? Как видите, дело нехитрое.

– И как же она описала леди Фэнтон?

– В точности так, сэр, как я и ожидал: высокая, волосы как смоль, глаза серые, но часто меняют цвет, а кожа белая, как молоко.

Воцарилась звенящая тишина. Казалось, прошла целая вечность, прежде чем Джордж сдавленно произнес:

– Это не Лидия! Это… это…

– Спокойно, Джордж. Господин аптекарь, не назвала ли девица христианское имя своей госпожи?

– Нет, сэр, она… Впрочем, погодите-ка! – Аптекарь прищелкнул языком. – Вспомнил! «Коли вы сомневаетесь…» – сказала она и улыбнулась. Губки у нее такие милые, пухлые. Потом она из дружеского расположения принялась теребить пуговицы на моем сюртуке, а я… Кхм! Так вот, она сказала: «Коли вы сомневаетесь, имя моей госпожи, той, что сегодня владеет сердцем моего хозяина, – Магдален, или Мэг».

Фэнтон опустил голову.

Только сейчас он заметил слева от себя витую дубовую трость, прислоненную к прилавку. Фэнтон машинально поднял ее и взвесил в руке.

К чему себя обманывать? Он ждал этого. В рукописи Джайлса содержался намек на то, что убийца – Мэг. Правда, ее имя не называлось прямо, однако Фэнтон, просидев над рукописью много лет в стремлении решить все загадки, пришел к выводу, что именно Мэг отравила Лидию.

Вот только выяснилось, что в повествовании не хватает важнейших подробностей, а их становилось все больше с каждым часом! Фэнтон чувствовал себя слепцом, который пытается на ощупь найти выход. Чертова Джайлсова рукопись – только и годится, что на растопку камина!

И тут произошел самый настоящий взрыв.

– Лжец! – разъяренно взревел Джордж. – Поганый лжец! Подонок! Дрянь!

Он выбросил вперед свою ручищу, намереваясь вцепиться в горло аптекарю. Весы опрокинулись и с грохотом упали на пол. Аптекарь, пытаясь сохранить остатки достоинства, кинулся в сторону, обогнул прилавок и забежал за спину Фэнтону.

– Джордж! Не надо! Успокойся!

Но тот его словно не слышал. Вконец обезумев, он жаждал лишь одного – запугать старикашку до смерти – и прибегнул к самому верному средству, а именно ко лжи.

– Совершено убийство! А ты – подельник убийцы! Тебя упекут в Ньюгейтскую тюрьму, откуда отправят прямиком на виселицу! И уж я этого зрелища не пропущу! То-то я посмеюсь, когда на твою цыплячью шею накинут петлю и…

– Да чтоб тебя, Джордж! А ну заткнись!

Лорд Джордж Харвелл застыл на месте: левая рука угрожающе поднята, правая сжимает рукоять шпаги. Впервые за день он услышал… настоящего Ника Фэнтона, если угодно.

Тем временем облик его приятеля изменился: на висках вздулись синие вены, лицо будто потемнело, губы растянулись в ухмылке. Он держал трость обеими руками, горизонтально, на уровне пояса, и стискивал ее все сильнее.

И тут Джорджу, в глубине души чувствительному и даже суеверному, почудилось, будто приятеля обхватило за плечи невидимое жуткое существо. А может, оно было внутри Ника или вилось вокруг него… Так или иначе, оно побуждало Ника бросить трость, а тот изо всех сил сопротивлялся.

– Ник, не надо! – крикнул Джордж. – Если ты снова разозлишься…

Аптекарь между тем решил, что гостям пора бы и честь знать. Он быстро засеменил к двери, собираясь учтиво распахнуть ее перед господами. Остановившись у окна, мастер Виннел глянул сквозь мутное стекло на улицу, посмотрел налево, потом направо.

И задрожал так, будто внезапно оказался голым на морозе.

– Сэр Николас! – позвал он и повернулся к Фэнтону.

При виде его хищного оскала аптекарь отшатнулся и в ужасе прижался к стене.

– Не беспокойся, старик, – тихо прорычал Фэнтон, прилагая немало усилий, чтобы его голос звучал дружелюбно. Он оторвал одну руку от трости и пошарил в кармане. – Вот пара гиней. Возьми.

Это превышало выручку аптекаря за целый месяц.

– О вас ходят дурные слухи, сэр, но все они лживы, – сказал мастер Виннел. – Я возьму ваши деньги, – Бог свидетель, они мне понадобятся. Однако вам нельзя уходить сию минуту. Позвольте пригласить вас в мою бедную гостиную.

– Почему это мы не должны уходить?

– Видите ли, придворным особам навроде вас, должно быть, неизвестно, что неподалеку от Флит-стрит, рядом с Темплом, есть гнусный квартал, называемый Альсатией.

– Неужели? – ухмыльнулся сэр Ник.

– Альсатия – законное убежище для злодеев и нечестивцев. Даже те, кто творил ужасные, богомерзкие деяния, преспокойно обретаются там. А самые отпетые зовутся головорезами.

Джордж бросился к окну и, отыскав в волнистом стекле прозрачный пятачок, прильнул к нему.

– Один из них, – тараторил аптекарь, – скрылся за лавками в конце переулка. А второй – вон там, в арке, что ведет на Стрэнд.

– Я его вижу, – рявкнул Джордж.

Мужчина, о котором они говорили, небрежно стоял, привалившись правым плечом к грязной кирпичной стене: руки сложены на груди, ноги скрещены так, что носок одного сапога упирается в землю, во рту – длинная соломинка. Мужчина жевал ее, перегоняя из одного уголка рта в другой, с его лица не сходила глумливая усмешка.

1 В домашнем платье (фр.).

2 Партия двора в парламенте состояла из роялистских депутатов, Партия страны – из депутатов, враждебно относившихся к монарху.

3 Загадочное (фр.).

4 Бродпис – золотая монета достоинством в 20 шиллингов.

Продолжить чтение

Дьявол в бархате

Глава перваяПризрачная дверь открывается

Глава втораяСкандальное поведение двух дам

Глава третьяЛидия в коричневом. И яд

Глава четвертаяМэг в алом. И кинжал

Глава пятаяКитти в сером. И плетка-девятихвостка

Глава шестаяДоверительная беседа в «Голубой ступке»