Фантазии и выходки
Предисловие
2022 год стал переломным для всего мира. Начнёшь вспоминать, сколько всего произошло на постсоветском пространстве, и сам себе не поверишь. Ну, дурной сон же… И сказка. Одновременно. Почему дурной сон – и так понятно. Почему сказка – особый вопрос.
Русский народ – и под это определение подпадают все национальности, живущие в нашей стране: имперский плавильный котёл делает своё дело, – горяч до споров, склок и драк (а вместе с тем горяч и до скорых примирений, полных душещипательных признаний в любви к недавнему оппоненту; не врагу, а именно оппоненту – это разные вещи). И поэтому удивительно, насколько 2022 год всех нас сплотил.
Не обходится, конечно, без некоторых казусов, но в целом – происходит небывалое единение.
И когда народ в таком состоянии, фокус его внимания смещается с оформленной финтифлюшками пустоты – на самого себя. Мы открываем друг друга. Находим такой духовный кладезь в соседе, которого знали не один десяток лет, что не устаём пить его чистейшую родниковую воду.
Таким «соседом» оказался и Дмитрий Молдавский.
Он 1977 года рождения. В идеальной ситуации (разве ж такие бывают?) он должен был выстрелить плюс-минус в то же время, что и Борис Рыжий (1974–2001) или Олег До́зморов (р. 1974), Андрей Коровин (р. 1971) или Александр Переверзин (р. 1974), – времени было достаточно. Но Молдавский не вписался в это поколение. Судьба сложилась так, что его приход к читателю отодвинулся на значительное время.
Тем не менее все черты поколения – налицо.
Традиционная поэтика, точные рифмы, тяга к классическим стихотворным жанрам (в данном случае к стансам), особое внимание к XIX и даже XVIII веку, осторожное приятие модерна и неприятие любого пост- и неомодерна. И самое главное – никакой головной зауми, всё – из сердца и сердцем написано.
Поэтому, наверное, так причудливо и немного чудно́ воспринимаются стихотворения Дмитрия Молдавского, полжизни проработавшего на военном заводе – он обслуживает вентиляционные установки, помогающие заводу функционировать в должном режиме, – и ломающего все современные шаблоны. Казалось, такой типаж вымер вместе с пролетарской литературой, небольшими литературными объединениями при заводах и в целом – вместе с Советским Союзом.
Ан нет: есть, оказывается, ещё дикорастущие, абсолютно самостоятельные и уникальные авторы.
Впрочем, тут мы немного лукавим. Прежде чем устроиться на завод, Молдавский какое-то незначительное время проучился в Литературном институте им. А. М. Горького. Ушёл – не сдав даже первую сессию. А дальше – жизнь сберегла и пристроила.
Летом 2022 года он подал заявку к нам в литературную мастерскую Захара Прилепина. Обычно на такие мероприятия берут исключительно молодёжь до 35 лет, но мы на этот раз решили убрать какие-либо ограничения – и, как видите, не прогадали. Во время смены Молдавский (тихий и скромный, но как доходило до разборов текстов – въедливый, внимательнейший и строгий) поразил всех – и слушателей (уже, кстати, в той или иной степени признанных – типа Антона Шагина или Елены Заславской), и нас, кураторов, и приглашённых литераторов.
Поразительно было, что поэт такого уровня только-только становится более-менее известным.
Жизнь преподнесла очередной сюрприз – и осенью Молдавский был уже нарасхват. Не будучи членом никакого союза писателей, не печатаясь в толстожурнальной периодике, не выступая ни на каких поэтических вечерах, он со своими стихами оказался сразу в трёх антологиях, посвящённых военным действиям на Украине: в «Воскресших на Третьей мировой» (подготовлено нами), «ПоэZии русского лета» (подготовлено Маргаритой Симоньян и её командой) и «Блокпосте» (подготовлено Анной Ревякиной).
Этот результат вполне заслужен. И, мы уверены, Молдавского ожидает ещё большее количество подобных сюрпризов.
Вот и ты, дорогой читатель, дождался настоящего поэта (сколько бы ни народилось гениев, их всегда не хватает!). А поэт – тебя. Уверены, всё в этом лучшем из миров будет по любви. А как иначе?
Олег Демидов,
Алексей Колобродов,
Захар Прилепин
«Глухонемой поэт заводит речь…»
- Глухонемой поэт заводит речь
- на языке, принадлежащем рыбам,
- который не способен перетечь
- в ответное спасибо.
- Но, может быть, на этом языке
- удастся повести́ иные речи —
- понятные дождю, ручью, реке —
- нечеловечьи?
- Попытка стоит времени и свеч!
- Поэт порой и сам не понимает,
- когда издалека заводит речь —
- как далеко его заводит речь
- глухонемая.
«Проснувшись раньше всех, и впопыхах…»
- Проснувшись раньше всех, и впопыхах,
- не завтракав, помедлить не рискуя,
- художник с инструментами в руках
- торопится подняться в мастерскую,
- где, судорожно в памяти ища,
- в чём, собственно, причина
- этой спешки? —
- карандаши готовит натощак,
- как семечки луща их, как орешки.
- За полчаса, оставшихся ему,
- из расписанья выкроенных чудом,
- он даст воображенью своему
- излиться переполненным сосудом.
- С решительностью, чуждою уму,
- провозгласив свободу от традиций,
- он даст воображенью своему
- сосудом переполненным излиться.
- Он будет трогать кистью полотно;
- подхвачен вдохновением под локоть,
- в распахнутое выскочит окно
- и станет город той же кистью трогать;
- носиться с Солнцем наперегонки
- по кронам тополей, по крышам башен,
- чтоб город шёл по берегу реки,
- под Хохлому до пяток разукрашен!
- Когда ещё усилит он нажим,
- прочерчивая контуры трамваям —
- на первый взгляд почти непостижим,
- а на второй уже неузнаваем, —
- родится день. И с видом хитреца
- вообразит себе, какой он милый,
- чем и докажет правоту творца,
- пусть критика его и разгромила!
«Пускай не раньше, но хотя бы в школе…»
- Пускай не раньше, но хотя бы в школе,
- узнав на деле – вот мы каковы! —
- я мог бы усомниться: не смешно ли
- выдумывать тебя из головы?
- Когда учили: счастье где-то рядом,
- но, из последних выбиваясь сил,
- изо всего, что задавали на́ дом,
- я образ твой до дома доносил.
- Забросив в угол книжки и тетрадки,
- просиживал часами у окна,
- пытаясь докопаться до разгадки
- загадки, что в тебе заключена.
- Но мой ответ не совпадал с ответом
- в учебнике. Несчастный лоботряс,
- я становился, может быть, поэтом,
- с трудом переходя из класса в класс.
«Похоже, я в долгу. Ну а пока…»
- Похоже, я в долгу. Ну а пока
- не расплачу́сь сполна по старой ссуде,
- других подачек от судьбы не будет.
- Пожалуй, я готов. Лети, строка!
- Мальчишке восемь лет. У паренька
- уже есть дар, который в нём разбудят
- обида, одиночество, тоска —
- лет через пять.
- Но он-то прям сейчас
- почувствовал (бывает же такое):
- вот девочка стоит перед доскою,
- и на неё спокойно смотрит класс.
- Из них лишь он один обеспокоен
- и прячет взгляд, не подымает глаз.
- А девочка берёт рукою мел
- и, повернувшись к мальчику спиною,
- записывает заданный пример.
- И мальчик – назову его героем —
- внезапную осилил паранойю,
- а притяженья – нет, не одолел!
- Он видит: вот старательно рука
- выводит цифры, розовея кожей.
- Вот солнышком пригретая доска
- вибрирует неслышно мелкой дрожью,
- как от щекотки. Вот строку итожит
- ответ искомый (кто его искал?)…
- «Садись! Отлично!» На соседний ряд
- (пусть для удобства будет «героиня»)
- она проходит. А герой подряд
- без остановки повторяет имя:
- её (три пятых – гласные одни),
- своё (как будто камушки в кармане
- боками трутся). Могут ли они
- сложиться и равняться заклинанью?
- Тогда и родило́сь в его душе
- то, что во мне сегодня созревает.
- Но он ещё не мог, а я уже
- способен набросать в карандаше —
- подробности вот только забываю…
- В моём герое, в этом малыше,
- жила любовь. Но, будучи немою,
- желала всё же голос обрести,
- росла. Ну и ему пришлось расти
- и постепенно становиться мною.
«Двух одноклассниц усадив на лавочку…»
- Двух одноклассниц усадив на лавочку,
- по памяти читал, не глядя,
- из первой собственной тетради
- стихи. И было всё до лампочки!
- Они такие были лапочки,
- что согласились: Бога ради!
- К одной из них дышал неровно я,
- а со второй дружила первая.
- Я знал, что лирика любовная —
- путь непростой, но дело верное.
- Хотя писал на тройку с минусом —
- читал намного офигеннее,
- как все непризнанные гении.
- И это было мозга выносом,
- и ни Елена, ни Евгения
- не смели ни дохну́ть, ни двинуться!
- Осенняя темнела улица,
- но к лавке был фонарь приставлен.
- Я б был прославлен, как Кустурица,
- но не был он тогда прославлен…
«О’кей, не в школе, но уж после школы…»
- О’кей, не в школе, но уж после школы,
- раз отхватив студенческий билет,
- я мог бы, рассудив своей башкою,
- учёбе уделить хоть пару лет?
- Но между пар, да и во время пары,
- не видя в ней ни смысла, ни конца,
- едва-едва вниманья мне хватало
- следить за выражением лица,
- чтоб по случайно вспыхнувшей ухмылке,
- по взгляду, утонувшему в окне,
- не догадалась строгая училка,
- что не диплом у парня на уме!
- Так продолжалось с осени до лета.
- Извлёк ли я из этого урок?
- Я всё ещё пытался стать поэтом,
- но на зачётку не хватило строк.
«Так хорошо всё это рифмовалось…»
- Так хорошо всё это рифмовалось,
- настолько сам себе казался крут,
- что выбора, считай, не оставалось:
- Литинститут. О’кей, Литинститут.
- И вновь вокзал, и заново экзамен.
- – Одна «четвёрка»? – разве я не за?
- Вошёл в аудиторию – и замер,
- увидев здешней старосты глаза!
- Все обсуждали дискурсы и курсы,
- судьбу Белграда, обнищанье масс,
- а я смирялся до потери пульса
- который раз. А всё как в первый раз!
- Я наплевал не только на учёбу,
- сменил и гардероб, и туалет.
- Тут многие поверили – ещё бы! —
- что я и так вполне уже поэт.
«Я тот, кого ты столько лет ждала…»
М. И. Цветаевой
- Я тот, кого ты столько лет ждала:
- твой ученик, твой гость глубоконо́чный,
- кого ты, не надеясь, позвала
- из вечности. И я пришёл: досрочный,
- нежданный вовсе (разве через сто
- минувших лет, в каком-то новом веке).