Семь ключей к тьме

Глава 1. Падение печати

Тьма стояла в воздухе, как сырой туман. От него першило в горле. В сердце леса высились мрачные стены древнего монастыря. Камень, покрытый зеленоватым мхом, источал вековую сырость, а узкие окна-бойницы с треснувшим стеклом, смотрели в никуда. Массивные ворота, окованные ржавым железом, скрипели под напором ветра. Надвратная арка, увитая плющом, хранила следы вырезанных крестов, но время и дожди стёрли их очертания, оставив лишь убогие остатки.

Сотни лет назад, пожалуй, в самую темную ночь, когда луна и звёзды укрылись за плотной завесой облаков, в центре монастыря собрались семеро. Монахи этого места. Избранные. Их фигуры тонули в тяжёлых плащах – ткань, потемневшая от сырости и времени, была расшита золотыми символами. Эти символы в отблесках огня казались живыми, готовыми соскользнуть с материи и убежать прочь от этого места. Лица монахов прятались в тени глубоких капюшонов. У алтаря. Грубого алтаря из чёрного гранита, – стояли песочные часы. Их стекло покрывали тонкие трещины, а песок внутри струился медленно, отсчитывая последние мгновения перед неизбежным. На алтаре лежал свиток с древними письменами. Это было пророчество, гласившее, что тьма пробудится, если её не связать до полуночи этой ночи.

В полночь факелы вспыхнули сами собой. Их пламя бросало тени на стены, где каменные ангелы шевелились в отблесках – то ли в предостережении, то ли в насмешке. Пол под ногами был выложен плитами, по которым от старости уже пошли трещины. В центре зала чернела семилучевая звезда. Она была вырезанная в камне глубокими бороздами. На алтаре лежал медальон – старый, потемневший от веков, но металл его сиял болезненным блеском. Семилучевая звезда на нем пылала багровым светом.

Семеро заняли свои места, встав на лучи звезды. В правой руке каждого был ключ – тяжёлый, отлитый из потускневшего металла, с рукоятью, покрытой сломанными рунами. Ключ ветра засиял серым, низкий монах с нервным тиком шептал молитвы; ключ земли горел коричневым, грузный монах сжал его, хрустя суставами, и пробормотал: «Земля нас не простит»; ключ воды покрылся инеем, худой монах с длинными пальцами капал воском себе на руку, не замечая боли, и дрожал: «Она живая, я слышу её»; ключ металла звякнул о камень, молодой монах со шрамами выкрикнул: «Если конец, пусть плавиться!»; ключ огня вспыхнул алым, старый монах с горящими глазами молчал, но его руки дрожали; ключ воздуха засветился белым, высокий монах с астматическим свистом выдохнул: «Воздух густеет… оно здесь». Главный, Отец Рафаэль, возвышался над алтарём. Высокий, с аскетичным лицом, изрезанным морщинами, он казался высеченным из того же камня, что и стены. Глаза горели лихорадочным огнём, но в них таилась тревога. На шее висел седьмой ключ – чёрный, с зазубренными краями и руной крови. В руках он держал фолиант – кожа переплёта потрескалась, страницы крошились.

– Мы не знаем, что зовём, – голос монаха ветра сорвался.

– Семь стихий, семь печатей. Так велено – сказал монах металла решительно, но взгляд метался. – Пророчество не лжёт: она идёт за нами всеми.

– Она живая. Она нас не пощадит, – тихо сказал монах воды и опустил глаза.

Монах огня молчал, но его пальцы, сжимавшие ключ, дрожали. Он бросил быстрый взгляд на алтарь, где лежал медальон, и его губы едва заметно шевельнулись, словно он шептал что-то, чего не должны были услышать другие. Рафаэль заметил это, его брови нахмурились.

– Хватит, – Рафаэль вскинул ладонь, требуя тишины. – Это наш долг – связать её, пока она не пожрала мир. Семь стихий – семь печатей. Мы не творим магию, мы запираем древнюю дверь. Если не успеем – она распахнётся сама. Если тьма предаст, я не дам ей взять всё.

Он коснулся кармана плаща, где лежал чёрный флакон. Это была его тайна, его подстраховка. Братья не знали, но он предполагал: заклинание из древних свитков могли прочитать неверно. Если тьма выйдет, то он отравит свою кровь – последнюю нить ритуала.

Рафаэль начал читать. Слова на мёртвом языке – резкие, шипящие – взвились в воздух. Пламя факелов затрепетало. Тени закружились, вытягиваясь в когтистые силуэты. Земля дрогнула, пыль посыпалась с потолка. За стенами раздался жалобный крик – тонкий, звериный. Монах металла дёрнулся, выронив ключ из руки. Ключ упал и звякнул о камень. Рафаэль вскинул ладонь, требуя продолжать. Но в этот момент он заметил, что монах огня что-то прячет в рукаве. Это был маленький нож, которым он незаметно вырезал на краю алтаря символ похожий на глаз, смотрящий из камня.

– Каждое слово, каждый шаг, каждый вздох – это часть цепи. Любая ошибка, одно слово не туда – и цепь рвётся, – голос Рафаэля сорвался, но монах огня лишь опустил голову, его глаза заблестели в свете факелов. – Что ты делаешь?

– То, что должно быть сделано, – прошептал монах огня так тихо, что слова утонули в гуле ритуала. Рафаэль хотел шагнуть к нему, но земля дрогнула сильнее, и он вернулся к фолианту.

– Ты нарушил круг… этот знак – не часть Печати. Он зовёт, а не сдерживает! Врата открываются, – прошептал он, и тень сомнения мелькнула в голосе. – Семь душ… семь стихий…

Когда последняя строка сорвалась с губ, он вскинул голову, капюшон соскользнул, обнажая седые волосы, прилипшие ко лбу. Остальные заговорили – голоса слились в гулкий хор, отражаясь от стен. Песок в часах замер. Факелы вспыхнули багровым, медальон задрожал. Внезапно резкий порыв ветра ворвался в зал. Пол затрясся, плиты сдвинулись с глухим скрежетом. Стены загудели. Трещины побежали по камню, выпуская тонкие струи чёрного дыма.

Медальон вспыхнул ослепительно, багровый свет залил круг, волны жара ударили в лица. Пламя рванулось к потолку. Стекло песочных часов лопнуло с резким звоном, песок высыпался. Монах ветра захрипел, схватившись за горло, глаза закатились, оставив белки, чёрная струйка стекла по подбородку. Он рухнул, но ключ так и остался зажат в кулаке. Остальные застыли их лица побелели от испуга.

Чернота сгустилась в центре. Из неё вырвалось нечто – не тень, не дым, а живое, с пульсирующим голодом. Щупальца протянулись, оставляя чёрные прожилки на камне. Монах воды вскрикнул, когда одно коснулось его руки, выжигая звезду на коже. Стены задрожали, осыпая пыль и камни.

Рафаэль замер. Уверенность рухнула, сменившись ужасом. Глаза расширились, отражая багровый свет, зрачки сузились до точек. Они вызвали нечто древнее, жадное, бесконечное. Он ударил кулаком по алтарю, фолиант упал, раскрывшись на полу.

– Я не отдам тебе мир! – крикнул Рафаэль, но голос сорвался. – Неужели зря? – выдохнул он.

Он знал, что уже не спасёт остальных. Но если его смерть задержит Тьму хоть на миг – это будет не зря. Рука рванула флакон из кармана, пальцы дрожали так, что стекло едва не выскользнуло. «Простите, братья… я думал, что получится. Но…», – прошептал он, слёзы текли по щекам, смешиваясь с ядом на губах. Он не знал, сработает ли. Но древние слова гласили: если ритуал треснет – добровольная смерть Избранного может стать печатью. Горькая жидкость обожгла горло, разлилась по венам, отравила кровь – последнюю печать. Ее тьме сорвать не удалось. Ключ крови упал на пол.

Крики монахов утонули в рёве – низком, оглушающем. Двери монастыря распахнулись, ночь хлынула внутрь. Тьма смешалась с той, что родилась из центра алтаря, пожирая всё на своем пути. Шестерых убила она. Рафаэля – его выбор. Ритуал провалился, и тьма прорвалась. Но яд связал её. Не удержал, но замедлил… А на алтаре, среди хаоса, остался символ, вырезанный монахом металла: круг с тремя линиями, как глаз, который смотрел в пустоту, зная, что всё было предрешено.

9 марта 2025 года.

Андрей Савельев стоял у границы оцепления, глядя на тело в узком переулке. Обычный городок, обычное утро – сырость, серое небо, ленивый гул улиц. Но жертва была другой. Мужчина лежал, скрючившись, с застывшим лицом, а в его правой руке, сжатой до белизны костяшек, торчал ключ. Старый, тяжёлый, с непонятными письменами. Ветер вдруг усилился, принося далёкий шёпот. Андрей стиснул кулаки, списав это на усталость. Но холод кольнул в груди, воспоминания – тёмный коридор, гул, холодный металл в ладони – вспыхнули и пропали. Свет мигалок отразился в ключе, и на миг ему почудился багровый отблеск, как в кошмарах. Он моргнул, отгоняя видение. Это не сон. Это реальность.

И она только начиналась.

Глава 2. Все только начинается

Андрей проснулся среди ночи. Сон оборвался резко. Тишина в квартире была такой, будто кто-то зажал ладонями ему уши изнутри. В голове ещё были отголоски кошмара. Тьма, шёпот, и ключ, который медленно вращался в пустоте. Он видел его ясно, слишком ясно. Ключ был тяжёлым, с потемневшим металлом. И с непонятными символами. В его снах ключ всегда парил между потолком и полом, между мирами. Когда Андрей тянулся к нему, невидимая сила отбрасывала его назад. И так каждый раз.

Он провёл рукой по лицу, стирая пот со лба. Кошмары тянулись за ним с детства. Не каждую ночь, но часто. Он привык списывать их на нервы или обрывки прошлого, похороненные так глубоко, что память их не находила. Но сегодня тревога была другой. Тревожнее. Намного тревожнее чем обычно. Андрей встал, босые ноги коснулись пола. Прошёл на кухню. Щёлкнул выключателем – тусклая лампочка мигнула, осветив стол, заваленный бумагами, и кружку с кофейным осадком. Андрей поставил чайник, его руки двигались машинально. В голове всплыла фраза бабушки, сказанная в детстве, в деревенском доме, где зимой пахло дровами и печным дымом: «Не смотри в темноту слишком долго, Андрюша, а то она посмотрит на тебя». Он отмахнулся, но эти слова невозможно было забыть. Чайник загудел, пар поднялся к потолку. Вдруг за окном что-то шевельнулось. Это была тень. Она мелькнула в отблеске фонаря. Андрей прислушался. Тишина. Только тиканье часов за стеной показалось чужим, слишком медленным, будто время растягивалось. Он подошёл к окну. Никаких теней. Ничего. Только тусклый свет фонарей через дождевые капли на стекле превращал улицу в размытые пятна.

На место преступления он приехал ранним утром 9 марта 2025 года, когда город ещё дремал. Узкий переулок. Воздух пах сыростью уходящей ночи. Свет полицейских мигалок отражался в лужах. И бросал тревожные блики на облупленные кирпичные стены.

Периметр оцепили жёлтой лентой, за которой уже толпились зеваки – редкие прохожие, привлечённые жутким магнетизмом смерти. Оперативники двигались чётко: фотограф щёлкал камерой, голоса опрашивающих свидетелей доносились приглушённо. Тело лежало у стены. Оно было накрытое простынёй. И эта белая ткань шевелилась на ветру.

Андрей перешагнул ленту, подошёл ближе. Рядом с телом стоял Матвей, молодой оперативник, который всегда выглядел так, будто не спал неделю. Он стоял, пряча руки в карманах, и пытался ухмыляться. Но глаза его бегали. Всматривались в темные углы. Он с детства боялся таких мест – после того, как старший брат запер его в подвале. На всю ночь запер. С тех пор тёмные переулки, темные коридоры и темные комнаты вызывали у него дрожь и страх. Патологоанатом, седой Азмирович, склонился над телом. Машинально поправил очки. Они вечно сползали на кончик носа. Вытер лоб тыльной стороной перчатки и оставив на коже грязный след.

– Ну, Савельев, с добрым утром, – Матвей кашлянул, пытаясь скрыть дрожь в голосе. – Хотя какое тут доброе… Глянь на этого бедолагу, у меня от него мурашки по всему телу побежали.

– Что с ним? – Андрей присел на корточки, откинув простыню. Голос его был хриплым, как после долгой ночи без сна, и он мысленно выругал себя за это – нельзя показывать слабость, не здесь.

Мужчина, лет тридцати, лежал, скрючившись, с застывшим лицом – глаза раскрыты, рот открыт. Кожа была бледной, почти серой, с тонкими синими прожилками. Азмирович выпрямился, снимая нитриловые перчатки с тихим чпоком.

– Ран нет, крови тоже, – голос его был ровный, почти без эмоций. – Смерть около трёх ночи. Кожа высохла, будто из него вытянули всё до капли.

– Вытянули? – Андрей нахмурился, вглядываясь в серую поверхность. – Ты серьёзно?

– А ты сам посмотри, – Азмирович пожал плечами, ткнув пальцем в тело. – Ни кровоизлияний, ни следов. И знаешь, я читал про такое… в старых книгах, где тьма забирает всё, что может.

– Вампир? Да тут сам Дракула бы обосрался, – Матвей фыркнул, но тут же осёкся под взглядом Андрея. – Ладно, молчу. Хотя жутко, согласен?

Андрей кивнул на запястье жертвы.

– А это что?

На бледной коже темнел символ – круг с семью пересекающимися линиями, выжженный, но без ожогов. Андрей провёл пальцем над ним, не касаясь.

– Печать какая-то, – сказал он тихо. – Сфотографируйте, пусть разберутся.

– Уже, – Матвей кивнул на фотографа. – Но скажу тебе, Андрей, это не просто псих с ножом. Тут что-то… ненормальное.

Свет фонаря мигнул, выхватив из-под простыни сжатую руку. Между пальцев блеснул металл. Ключ. ключ выглядел старым, с рукоятью, покрытой пятнами ржавчины и символами. Андрей застыл. Тот самый ключ. Ключ из его снов. Перед глазами вспыхнули образы: тусклые свечи, каменные стены, шёпот из темноты. Он невольно отшатнулся. Ключ как будто смотрел на него.

– Андрей, ты чего? – Матвей шагнул ближе, прищурившись. – Бледный стал, как этот покойник.

– Ничего, – буркнул Андрей, отгоняя остатки видения. – Забирайте ключ, пусть изучат. И свидетелей проверьте.

– Да какие свидетели, – Матвей закатил глаза. – В три ночи тут только крысы шныряют да ветер воет. Никто ничего, впрочем, как и всегда.

Андрей кивнул, но знал: это не важно. Ключ был не просто уликой. Это было звено – к чему-то древнему, зловещему. И, возможно, к нему самому.

Андрей вернулся домой поздно. Квартира встретила его гулкой тишиной, нарушаемой только жужжанием холодильника. Он бросил куртку на стул, но промахнулся и она упала на пол. Щёлкнул выключателем настольной лампы. Мягкий свет разлился по комнате. На столе лежала стопка бумаг, старый блокнот и фотография – он, ещё ребёнок, рядом с бабушкой, улыбающейся на фоне деревенского дома. Её руки пахли травяным чаем, а голос дрожал, когда она шептала ему перед сном: «Берегись ключей, Андрюша, они тебя найдут». Тогда он смеялся, но теперь эти слова вызывали тревогу и уже не казались смешными.

Он достал блокнот, ручку и набросал: Ключ. Символ. Нет крови. Нет свидетелей. Слова смотрели на него с бумаги, но не складывались в ответ. Слишком много пустоты. Андрей откинулся на кровать. Уставился в потолок. Пальцы сжались сами собой. Глаза начали слипаться. И Андрей не заметил, как заснул.

Коридор, узкий и сырой, уходил куда-то вниз. Там не было света. Шорохи, глухие голоса. Пол под ногами дрожал, стены сочились чёрной жижей, пахнущей серой. В глубине полумрака стояла фигура. Она была высокая, в тяжёлом плаще. В её руке поблёскивал ключ – массивный, старинный, испускающий багровое свечение. Фигура шагнула вперёд, бесшумно, как призрак. Стало тяжело дышать. Она протянула ключ, и пол треснул под её ногами, выпуская тьму. Капюшон упал, обнажая лицо – знакомое, но искажённое, с пустыми глазницами, из которых текла чёрная кровь.

Андрей внезапно проснулся. Он сел на кровати, тяжело дыша. Пот стекал по вискам. Это лицо… он знал его. Бабушка? Нет, нет, не она. Точно не она. Но где же он его видел?

3 Глава. Ложный след

Андрея передёрнуло от стерильности лаборатории – пахло железом, как в операционной. Таким воздухом дышать не хотелось. Свет был ярким и резал глаза. Стены были будто смыты до костей. На металлическом столе лежали две улики: старинный ключ и фотография с увеличенным символом с запястья жертвы.

Седовласый эксперт, Григорий Павлович, оторвался от микроскопа.

– Ключу несколько столетий. С виду – древний, но будто только что выточен, – сказал он. – Это… не обьяснимо. Никакой коррозии, ни следов износа. Даже грязи под ногтями – и то больше.

Андрей потёр шею. Он смотрел на ключ. Этот ключ Андрей знал. Узнал бы из тысячи. Ведь он снился ему с детства. Андрей стиснул зубы, подавляя вспышку злости. Сны – это не улики, чёрт возьми, мне нужны факты, а не эта муть, которая лезет в голову.

– А символ? – спросил он резче, чем хотел.

Молодая криминалист, Мария, с мягкими чертами лица, постукивала ручкой по столу, чем раздражала всех вокруг.

– Пока ничего точного. На вскидку похож на ритуальные знаки, но совпадений я пока не обнаружила. Хотя… – она замялась, ткнув пальцем в фотографию, – вот смотри, линии на символе повторяют узор на рукояти ключа. Видишь? Семь лучей, семь изгибов. Какое-то странное совпадение?

Андрей взял фотографию. Как загипнотизированный он провёл пальцем по бумаге, повторяя очертания звезды. Где-то Андрей ее уже видел. И не просто видел. Он знал. Воспоминание мелькнуло и тут же пропало. Это не просто улика – это вызов. Кто-то играет с ним, оставляя намёки, зная, что он не сможет отмахнуться.

– Проверьте ещё раз, – бросил он, возвращая снимок. – Ищите связь.

Григорий Павлович неприятно кашлянул, его глаза сузились за стёклами очков:

– Ты, как всегда, с этими своими тараканами, Савельев. Хоть череп раскрою – и то не найду того, что тебе нужно. Я не волшебник из страны Оз.

Андрей не ответил. Уверенности не было. В голове лишь каша из улик и обрывков воспоминаний.

Андрей закрыл очередное дело, но папка выскользнула из рук и упала на пол. «Да что ж такое?» – раздраженно сказал Андрей, потёр глаза и откинулся на стул. Наклоняться за папкой и подбирать ее с пола совсем не хотелось – и без того всё тело ныло. За последние часы он перелопатил десятки отчётов о сектах и культах. Большинство – сборища фанатиков, играющих в мистику. Просто возомнили себя великими магами и колдунами. Просто хотели власти или внимания. Или и того и другого. Хаотичные, но не опасные.

Но один отчёт заставил его задуматься. Секта, которая действовала в регионе десятилетия назад. А возможно, и по сей день. Их ритуалы. Их знаки. Символ на странице был пугающе похож на тот, что нашли на запястье жертвы. Андрей провёл пальцем по строчкам: встречи в лесах, костры до утра в полнолуние, знаки на деревьях. Если убийца – это очередной безумец, играющий в религиозные ужасы, его можно вычислить. Его можно поймать. И это было бы логично. Рационально. Он цеплялся за эту мысль, как за спасательный круг. Но внутри, шевельнулось сомнение. А если это не безумец? Если ключ и символ – не театр, а что-то настоящее? Стоп. Стоп это все усталость. Просто усталость, да? Я просто вымотался, вот и всё.

Секта ютилась на окраине города, в старой полуразрушенной церкви. Андрей толкнул скрипучую дверь, которая каким-то чудом еще держалась на ржавых петлях и вошёл. Запах благовоний смешивался с запахом плесени. Низкое пение разносилось по залу. Это было крайне неприятно слушать. Пол скрипел под ботинками, усыпанный мусором и осколками свечей. «Не секта, а мусорщики какие-то» – мелькнула мысль в голове Андрея. На стенах висели грубые изображения – черепа людей и животных, непонятные символы, кости. Эти изображения намеренно устрашали, но даже с далека было видно, что это дешевая китайская подделка.

Люди в чёрных одеждах скользили между свечами, бросая настороженные взгляды. Андрей уловил их: оценивающие, но пустые. Это были люди больше похожие на душевнобольных с манией величия, а не на реальных адептов древних тайн. Один из них, низкий, с капюшоном, натянутым до носа, замешкался у свечи, бросив косой взгляд на центр зала, где стоял лидер. Когда Андрей прошёл мимо, сектант шепнул, едва шевеля губами: «Уходи, пока можешь». Он явно возомнил себя кем-то значимым. В дальнем углу, за занавесью из потрёпанной, просмальцованой ткани, как давно нестираный фартук, мелькнула тень. Или это просто занавесь качнулась от сквозняка? Андрей шагнул ближе, но тень пропала.

– Вы хотите присоединиться к нам или просто зевака?

Голос прозвучал за спиной, близко и неожиданно. Из-за колонны выступил высокий мужчина в мантии. Худой, с резкими чертами лица и тревожным блеском в глазах. В них была смесь фанатизма и любопытства. Андрей развернулся, уверенным жестом он вытащил свое удостоверение и показал лидеру.

– Вы здесь главный? – ответил вопросом на вопрос Савельев.

Мужчина в мантии гордо кивнул.

– Андрей Михайлович Савельев, детектив полиции. – представился Андрей, показывая удостоверение. – Я расследую дело, – продолжил Андрей, вытягивая сложенный листок. – Ваш символ показался знакомым.

Он тыкнул фотографию в лицо лидера, следя за реакцией. Мужчина наклонил голову. Посмотрел на изображение. Его губы дрогнули, вытянувшись в тонкую улыбку. Его пальцы начали мусолить край мантии.

– О, это старый знак, знания о нем мне передал мой наставник через сны. Этот знак использовали в ритуалах давно. Наверно в прошлом столетии, а может и еще дальше, – голос звучал ровно, почти учтиво, но взгляд метнулся к стеллажу в углу, где лежала книга. – Вряд ли он связан с вашим делом. Уже никто и не помнит точно в каких ритуалах он использовался. Да и мы здесь занимаемся лишь духовным поиском, ростом. Просвещением.

Но Андрей заметил сбой: напряжение в глазах, лёгкое подрагивание губ. Этот человек лгал. Этот псевдогуру даже не понимал, насколько поверхностны его знания. «Ты не знаешь, что это за символ, правда?» – подумал Андрей, но вслух сказал:

– Значит, вы отрицаете связь вашей организации с недавними событиями?

Лидер кивнул слишком быстро.

– Разумеется. Мы не занимаемся насилием и не проводим ритуалов с жертвоприношением. Это все в прошлом. Но если вас интересуют древние практики и ритуалы, взгляните на наши книги.

Он указал на стеллаж с потрёпанными фолиантами. Один из них, в углу, был старше остальных. На его корешке виднелась выцветшая звезда, едва заметная в полумраке. Андрей шагнул к стеллажу, но зацепился ботинком за осколок свечи и чуть не упал, выругавшись про себя: «Чёртовы мусорщики», но лидер тут же кашлянул, встав на пути.

– Но для этого вам нужно наше посвящение, эти книги могут читать только избранные – бросил он, слишком поспешно.

Андрей сжал кулаки, подавляя желание рявкнуть. Пустая трата времени. Перед ним был актёр, а не знаток древних культов. Но та книга… и тень за занавесью. И шепот сектанта, звучащий в голове, как предупреждение. Кто-то здесь знал больше или это просто его фантазия разыгралась?

– Ясно, – сказал он, убирая фотографию. – Если что-то вспомните, свяжитесь со мной, вот мой номер телефона.

Лидер чуть склонил голову, улыбнувшись с намёком на превосходство. Он пытался выглядеть бесстрашным, но мелкая дрожь в руках его выдавала. Он явно чего-то боялся. Андрей вышел дверь скрипнула за спиной.

Андрей выдохнул, выйдя из здания. На свежем воздухе дышалось легче, но этот дурацкий песнопев все еще звучал у него в голове. Неужели убийство связано с оккультным? Он всю жизнь избегал таких тем, предпочитая факты, логику, улики. Но улики говорили об обратном. Ключ, которому сотни лет, но он словно новый. Символ, которого нет в справочниках. Секта, играющая в ритуалы, но прячущая что-то настоящее. Он сжал кулаки, злость кипела внутри. Это бред. Я не верю в мистику, и точка. Но как объяснить ключ? Как объяснить сны? Он провёл рукой по лицу, будто мог стереть эти мысли.

Андрей достал телефон, нехотя пролистал контакты. Этот звонок означал признать, что он не справляется. Что логика трещит по швам. Гудок. Один. Второй. На третьем трубку сняли.

– Да? – ответили на другом конце провода.

– Это Андрей Савельев. Мне нужен специалист по оккультным символам. У меня дело, которое может вас заинтересовать.

– Савельев? – голос дрогнул, пауза затянулась, – Приезжай. Но будь готов: вещи, которые откроются, останутся с тобой до конца жизни. Хочешь ты того или нет.

Связь оборвалась. Андрей замер, сжимая телефон. Он вдруг понял – не он ведёт расследование. Его ведут.

Глава 4. Метка Избранных

Андрей остановился перед антикварной лавкой. Старая пошарпанная вывеска над входом гласила: «Здесь хранятся тайны». Буквы почти стерлись. «Почему нельзя заменить на новую. Фиг прочитаешь, если не знаешь» – подумал Андрей. Фасад здания выглядел таким же убогим, а за витрину кажется вообще забыли, все в пыли и в паутине. «Господи, куда меня занесло? – Андрей сжал челюсть, прогоняя раздражение. – Это место – это осколок бреда, театр для мистиков». Андрей стоял перед лавкой и все не решался зайти внутрь. Ему нужны ответы, а не декорации. Прошло пару долгих минут прежде, чем детектив толкнул дверь и шагнул внутрь.

Звонкий и громкий звон колокольчика раздался на всю лавку и ударил по ушам. Андрей невольно ругнулся. Все в этом месте его раздражало. В ноздри мигом ворвалось много разных запахов – то ли трав, то ли благовоний. «М да, явно аллергикам сюда вход заказан»– скривился Андрей. Он остановился возле входя, все никак не решаясь пройти дальше. Андрей огляделся. Бесконечные полки тянулись к потолку и были заставлены хаотичным собранием прошлого: фолианты, иконы с выцветшими ликами, резные деревянные шкатулки, статуэтки непонятных форм. Медальоны с затёртыми узорами, кубки, в которые бог знает что наливали раньше, свитки, стеклянные колбы с разноцветными порошками и жидкостями. Здесь хранилось всё: от предметов легенд до, казалось бы, совершено ненужных дешевых побрякушек.

Андрей шагнул вперёд, пол скрипнул под ботинками. Он никогда не бывал в таких местах и даже не подозревал, что в его городе, среди серых улиц, прячется этот осколок иного мира. Он потёр шею, пытаясь скрыть свое раздражение. Оккультизм не его территория. Ему нужны чертовы улики, а не пыльное барахло для любителей оккультизма. Но раз он здесь, придется копать.

В центре полутемной комнаты, за массивным столом заваленным пергаментами, сидел пожилой мужчина. Его худое лицо, изрезанное морщинами, освещала тусклая лампа с потрёпанным абажуром. Жилистые пальцы сжимали крышку резной шкатулки. Видимо антиквар изучал ее до прихода Андрея. Но сейчас глаза старика были направлены на детектива. Он внимательно и с любопытством изучал гостя.

– Вы Андрей? – голос антиквара оказался приятным и мягким. – Мне звонили. Сказали, вам нужны ответы про символы.

– Да, – Андрей опустился на стул, скрипнувший под весом, и достал телефон. Пальцы нарисовали на экране ломанную линию. И экран разблокировался. – Что это за знак? Откуда он?

Антиквар подтянул телефон, наклонившись ближе. Лампа высветила его руки – сухие, с выступающими венами. Он вглядывался в изображение, что-то бубня себе под нос. После долгих минут изучения фотографии, морщины на лбу старика углубились. Его пальцы начали нервно постукивать по столу.

– Это ерунда, молодой человек, – он отмахнулся, голос стал резким, взгляд на мгновение опустился вниз. – Старый знак, ничего особенного.

Он замолчал. Пауза затянулась и в тишине Андрей слышал, как скрипит стул под его весом. Он сжал челюсть, наклонился вперёд, стул скрипнул громче.

– Хватит темнить, старик, – голос звякнул сталью. – Я расследую странное убийство и мне нужен убийца, а не сказки. Говорите прямо – что это?

Старик начал заметно нервничать, но пытался скрыть это.

– Это… связь с иным, – голос упал до шёпота, глаза сузились. – Не просто символ. Это часть древнего ритуала.

– Какого ритуала? – Андрей ударил ладонью по столу, шкатулка подпрыгнула.

Антиквар сгорбился, выдохнул с хрипом.

– Его знали избранные, – продолжил он, отводя взгляд. – Маленькая группа…

Андрей выжидательно посмотрел на него ожидая продолжения. Антиквар молчал.

– Вы знаете больше, – Андрей подался ближе. Впился взглядом в старика.

– Этот символ был на убитом. Кто его использовал? Зачем? – Он продолжал давить, не позволяя старику уйти от ответа.

Старик поднял глаза, встретив решительный взгляд Андрея. Губы дрогнули, но слова застряли. Он выдохнул – тяжело, с хрипом – и поднялся, опираясь на стол. Движения были медленными, но уверенными.

Андрей следил, как он пересёк комнату и подошел к дальней полке, где свет лампы выхватывал ряды книг. Там было очень много пыли. Видимо старик не заморачивался с уборкой. Пальцы антиквара скользнули по корешкам, остановились на массивном фолианте в темном переплёте. «Зачем ты только приперся?» – уловил Андрей шепот старика. Антиквар притащил книгу к столу. Она заскрипела, раскрываясь, страницы зашуршали. Он перелистал их, бормоча под нос: «Не то, это тоже не то».

– Вот, – пальцы остановились на нужной.

Перед Андреем возник символ – семилучевая звезда с буквами, которые прочитать было невозможно простому смертному. Чернила выцвели, но линии оставались чёткими, будто выжженными.

– Это знак ритуала семи врат, – голос антиквара стал глухим, дрожь пробивалась в каждом слове. – Его носили избранные.

Слово "избранные" он выдохнул с опаской, будто боялся, что кто-то услышит. Пальцы замерли над страницей, не касаясь её.

– Те, кто его носил, связывались с иными мирами, – продолжил он, голос на грани шёпота. – Для одних это был дар – сила, знание. Для других – проклятие, от которого не сбежать.

Андрей поморщился, не веря ни слову. «Иные миры? Чушь собачья!» – он сжал кулаки под столом. Это бред. Он хотел что-то рявкнуть антиквару, но лавка исчезла – полки, стол, старик. Словно исчезли за одно мгновение.

Ему восемь. Дом бабушки – запах угля и дров из печи, скрип половиц, тепло одеяла, пахнущего морозной свежестью. В углу стоит шкаф, накрытый простынёй. На стене висит медальон – старый, с семилучевой звездой, выгравированной в металле. Он всегда там висел, левее шкафа, над комодом с кружевной салфеткой и старыми фотографиями. Мальчишкой Андрей смотрел на него, чувствуя странное тепло от узора. Бабушка всегда протирала его тряпкой, молча, с задумчивостью в глазах. Иногда он ловил её взгляд – тяжёлый, будто она видела в медальоне больше, чем говорила. "Старинная вещь," – отвечала она, но голос дрожал, и Андрей чувствовал, что это не вся правда.

Мурашки побежали по коже, холодные и быстрые. Он не вспоминал этого раньше – память молчала, похоронив те дни под слоем лет. Почему сейчас? Почему этот символ? Андрей моргнул, отгоняя воспоминания. Это ерунда. Усталость. Лавка вернулась – запах трав, скрип стула. Антиквар молча смотрел на него, прищурившись, будто заметил его замешательство.

– А ключ? – голос Андрея вышел хриплым, горло пересохло. Он достал фото ключа, найденного у жертвы, и положил его на стол.

Старик наклонился, изучая снимок. Его пальцы скользнули по бумаге, дрожа. Он прищурился, морщины вокруг глаз углубились.

– Вне времени… живая сила, – он отшатнулся, сбивая статуэтку на пол, та упала с глухим стуком, но не разбилась.

– Славу богу цела! – вырвалось у антиквара. Он уже потянулся чтоб подобрать статуэтку, но голос детектива оборвал его.

– Хватит загадок! – рявкнул Андрей. Его раздражение достигло пика.

– Ты не поймёшь, уходи! – старик вскинул голову, но тут же сгорбился. – Больше не знаю… уйди, прошу!

Оборонительная поза, дрожь в руках. Он знал больше, но говорить точно не станет. Андрей это понял. Он поднялся, не отводя взгляда.

– Если что-то вспомните, звоните – бросил он, голос твёрдый. Он развернулся к двери, половицы скрипели под ногами, запах лавки цеплялся за одежду.

Старик промолчал, но его взгляд тяжёлый и настороженный провожал Андрея до порога. Дверь захлопнулась с тихим стуком, колокольчик звякнул напоследок.

На улице холодный воздух прогнал пряный невыносимый запах лавки. Андрей остановился, засунув руки в карманы, и уставился на мутное небо, где облака сливались в единое серое месиво. Вопросы рождались в голове один за другим: что за "семь врат"? Кто эти "избранные"? Что за ритуал? Почему сейчас? Как жертва связана с этим? Чего боится антиквар? Почему ключ "вне времени"?

Но один вопрос выбивался из общей массы: почему этот символ знаком ему? Это не воспоминания – это обман. Усталость, нервы, всё что угодно, но не правда. Он не верит в это. Не хочет верить. Но шаги замедлились, а в груди росло что-то тяжёлое. Предчувствие, впрочем, Андрей в него тоже не верил. Он должен найти убийцу – это всё, что важно. Остальное – чушь. И всё же… он уже не был так уверен, как раньше.

Он не заметил, как в глубине лавки антиквар замер у стола, глядя на закрывшуюся дверь. Его пальцы, дрожащие, потянулись к телефону, который все это время валялся под грудой пергаментов. Старик набрал номер и поднёс телефон к уху. Гудок. Еще один гудок. Тишина. Затем хриплый голос прошептал:

– Оно возвращается.

Связь оборвалась. Антиквар опустил трубку, сгорбившись, будто тяжесть слов придавила его к земле и пробормотал: «Прости, парень».

Глава 5. Воспоминания

Андрей сидел в полутёмной квартире, уставившись на чашку с остывшим кофе, пить холодный уже не хотелось, но и выливать рука не подымалась. На столе рядом валялась скомканная салфетка, которую он так и не донёс до мусорки. Тишина в комнате была абсолютной. Или это Андрей так глубоко погрузился в свои мысли, что звуки из вне почти не доходили до его ушей. Иногда что-то скреблось и гудело за пределами окна. Машина. Зверь или просто его нервы. Окно, слегка приоткрытое, впускало холодный сквозняк, шевелящий занавески.

В голове крутились вопросы, острые и беспощадные, на которые ответов пока не было. Символ. Ключ. Антиквар. Воспоминание. Тот проблеск прошлого, что вспыхнул в лавке, выдернул из глубин памяти нечто, о чём он не думал годами. Или, может, нечто, что он заставил себя забыть? Мысли путались, цеплялись друг за друга, не давая покоя. Ему нужен убийца, а не сказки. Андрей мысленно повторял себе: только логика, только факты, только чёртовы улики – всё, что не даёт поверить в эту муть, о которой шепчутся бабки на лавочках у подъезда. Сны и смутные догадки он отметал как мусор. Но сейчас всё внутри твердило: это не случайность. Неизвестность выводила из себя – хуже, чем страх, хуже, чем всё то, с чем он сталкивался на этой работе. Оставался только один выход – искать ответы. Но что, если эти ответы окажутся хуже вопросов? Ум Андрея до сих пор сопротивлялся посмотреть в глаза потустороннему. Он сжал виски ладонями, прикрыл глаза.

Тёмный коридор.

Он знал его слишком хорошо – длинный, бесконечный, уходящий во мрак. Стены, неестественно гладкие, без трещин, без окон, блестели, как отполированный камень, отражая слабый свет, что струился откуда-то сверху – холодный, голубоватый. В конце коридора, в полумраке, парил ключ. На нем была грубая руна земли, что дрожала в воздухе, будто живая. Ключ светился мягким, призрачным сиянием, манил его, гипнотизировал как удав кролика. Андрей шагнул вперёд. Его ноги дрожали, тело вспотело, каждый последующий шаг давался сложнее предыдущего. Он тянулся к ключу, пальцы дрожали, воздух густел, становился вязким, сковывая движения. Дверь – массивная, деревянная, с ржавыми петлями и трещинами возникла перед ним из ниоткуда. Она захлопнулась с глухим стуком, отрезая путь.

Он рванулся к ней, не понимая, что происходит, ударил кулаком по дереву – раз, другой, третий. Содрал кожу на костяшках. Выступила кровь. Андрей молотил по двери из всех сил, не обращая внимания на раны. Но дверь не поддавалась. Звук шагов за ней – тяжёлых, медленных – заставил его перестать молотить по двери. Кто-то был там за дверью. Или что-то. Андрей не из пугливых, многое повидал за годы работы детективом, но сейчас замер от ужаса. Ключ за дверью вспыхнул ярче, сияние пробилось сквозь щели, ослепляя его, и шёпот – низкий, невнятный, заполнил коридор. Андрей вслушивался, но ни черта не мог понять. Ни одного знакомого слова, ничего.

Андрей открыл глаза, рывком выпрямившись на стуле. Пот заливал лоб, рубашка прилипла к спине, сердце колотилось так, что он слышал его в ушах. Он шумно выдохнул, сбрасывая наваждение, потёр лицо ладонями, ощущая холодный пот на коже. «Неужели я так быстро отключился? Это же был сон. Просто сон… да?» – попытался успокоить себя Андрей. Но ключ был настоящим – он видел его в переулке, держал в руках, чувствовал его тяжесть. Это не просто кошмар. Это что-то большее. Он сжал кулаки и зачем-то посмотрел на них. Наверно хотел убедиться, что крови нет. Он не верит в мистику. Не хочет верить.

Но воспоминания не отпускали – они цеплялись за него, тянули назад, в прошлое. Андрей встал, прошёлся по комнате, деревянный пол скрипел под ногами. Подошёл к окну, распахнул его шире – холодный ветер ударил в лицо, прогоняя остатки сна. Но вопросы остались.

Его родители. Их смерть.

Сколько себя помнил, он жил с бабушкой. Её мягкий голос, чуть дрожащий от возраста, рассказывал одну и ту же историю: мать и отец погибли в автокатастрофе, когда он был совсем маленьким – года три, а может четыре пять, она никогда не уточняла. И Андрей верил ей. Никогда не сомневался. Никогда не проверял – ни свидетельств, ни газетных вырезок, ни вопросов соседям. Просто принимал её слова как должное, как ребёнок принимает сказку перед сном и верит в происходящее. Но теперь он задумался: почему? Почему он не копнул глубже? Почему эта история, такая простая и удобная, теперь казалась ему чужой?

Он попытался вспомнить их лица – мать с тёмными волосами, отец с усталой улыбкой, – но образы ускользали, расплывались, как отражения в мутной воде. Он знал их только по фотографиям, что стояли на комоде в доме бабушки, где они улыбались, глядя в объектив. Но теперь он всматривался в память и видел тень в их глазах – или это было его воображение? Почему он не замечал этого раньше? Почему не спрашивал? Тогда это было не важно.

И ещё одна деталь, что раньше казалась мелочью, а теперь резала глаза: в его жизни не было никого, кроме бабушки. Ни тётей, ни дядей, ни двоюродных братьев или сестёр – ни единой ветви семьи, что уходила бы за пределы их маленького дома на окраине города. Только он и она, в окружении старых стен, запаха выпечки и тишины, что скрывала больше, чем говорила. Будто его семья родилась из ничего, будто у неё не было корней, прошлого, истории. Это ненормально. Он должен был заметить это раньше.

Бабушка…

Добрая, мудрая, с мягкими морщинами вокруг глаз и руками, пахнущими детским мылом. Она всегда была рядом – варила суп, лепила вареники, штопала его носки, учила завязывать шнурки. Её голос, тихий и тёплый, рассказывал ему про звёзды, про травы в саду, про птиц, что пели за окном. Но стоило ему спросить о родителях, о том, кем они были, где жили до него, её лицо каменело. Глаза, тёплые и серые, тускнели, и она отвечала одно и то же: "Некоторые вещи лучше не ворошить, внучек." Голос её был мягким, но в нём звенела сталь – не угроза, а предупреждение.

Он не настаивал. Тогда для мальчишки его возраста это было не главное знание. Гораздо интереснее было бегать по двору с соседскими детьми, мастерить рогатки из веток, мечтать о велосипеде, дергать девчонок за волосы и плеваться косточками от кислых вишен. Тайны и мистика казались ему далёкими и не интересными. Поэтому бабушка легко и умело уводила его от вопросов – то рассказывала про воробьёв, что клевали крошки у крыльца, то ставила перед ним тарелку горячих оладий, то спрашивала про уроки и успехи в школе, пока он жевал. Он и не замечал, как ловко она гасила его любопытство, как мягко закрывала двери, что он пытался приоткрыть.

Но одна деталь из прошлого теперь выжгла в нём дыру.

Медальон.

В его детской комнате, на стене рядом с высоким шкафом, накрытым белой простынёй, что колыхалась от сквозняка, всегда висел медальон. Не над шкафом, а чуть левее, на гвозде, вбитом в потрескавшуюся штукатурку. Он не был украшением – не блестел, как дешёвые побрякушки, не радовал глаз. Этот кусок чёрного металла казался чужеродным в их доме, где пахло пирогами, сушёными травами и тёплым деревом старой мебели. В детстве он не придавал этому значения – просто ещё одна вещь, часть привычного мира, как облупившаяся краска на подоконнике или скрипучая ступенька на крыльце.

Почему бабушка держала его на виду? Почему не спрятала в сундук, не убрала в ящик комода, если это была "просто реликвия"? Он спрашивал её об этом – не раз и не два, в те моменты, когда любопытство пересиливало её отвлекающие манёвры. "Это просто старая вещь, Андрюша. Не придавай ей значения," – отвечала она, гладя его по голове с мягкой улыбкой. Но в её глазах мелькала тень – тревога, которую он тогда не понимал, а теперь видел ясно. Она что-то скрывала. И это "что-то" теперь смотрело на него с запястья мёртвого человека.

Он закрыл глаза, и медальон встал перед ним, как живой. Круглый, тяжёлый – тяжелее, чем должен быть для своих размеров, словно в нём пряталась невидимая масса. Металл, потемневший от времени, но не тронутый ржавчиной. По краям вились узоры – тонкие, извивающиеся. С обратной стороны – гладкая поверхность с едва заметной надписью, стёртой до невнятных царапин, будто кто-то пытался скрыть её смысл. А в центре – семилучевая звезда, заключённая в двойной круг. Лучи пересекались тонкими линиями, образуя сеть, похожую на трещины в стекле, а между ними – письмена, на не понятном языке.

И ещё одна деталь, что резанула его: в центре звезды – маленький круг с крошечным отверстием. Как будто центр чего-то важного. И это тот же символ, что выжгли на жертве. Тот же, что он видел в книге антиквара. Тот же, что висел в его комнате. Андрей вспомнил, как в детстве смотрел на этот символ, заворожённый его линиями. Они казались живыми – пульсировали, дрожали в отблесках света из окна. Конечно, это могло быть игрой теней, воображением мальчишки, что видел лица в облаках и монстров под кроватью. Но однажды он сделал большее, чем просто смотреть.

Ему было семь или восемь. Летний день, жара, запах скошенной травы за окном, гудение шмеля, бьющегося о стекло и далёкий лай соседской собаки, которую кто-то опять забыл привязать. Он встал на цыпочки, протянул руку к медальону – просто из любопытства, из желания прикоснуться, понять, – но носок зацепился за край потёртого коврика, и он чуть не упал, схватившись за край комода. На комоде звякнула старая жестяная банка, где бабушка хранила пуговицы. Пальцы коснулись металла, и в тот же миг он нагрелся – не обжигающе, а странно, как живое существо, отзывающееся на тепло кожи. А затем – разряд. Резкий, как удар током, прошёл через ладонь, отдаваясь в запястье, в локте, заставляя его отдёрнуть руку с коротким вскриком. Ладонь покраснела. Рука дрожала, но боли не было – только сильный испуг. «Бабушка меня сейчас отругает» – скользнула мысль.

Он обернулся – бабушка стояла в дверях, её лицо побелело. Она бросилась к нему, быстрым движением сорвала медальон со стены и прижала к груди, обхватив его обеими руками. Не его, Андрея, а медальон – словно защищала его от мальчика, а не мальчика от него. Глаза её были широко раскрыты. Она прошептала что-то невнятное – "Не твоё время" или "Не сейчас" – Андрей точно не помнил. И тут же замолчала, сжав губы, будто проглотила слова, что рвались наружу.

Медальон исчез на несколько дней. Комната казалась пустой без него – гвоздь торчал в стене, одинокий и голый, штукатурка вокруг осыпалась мелкой пылью. Андрей боялся спрашивать, куда он делся, боялся её взгляда – того, что он увидел в тот момент. Но потом, без объяснений, медальон вернулся на место – висел, как прежде, будто ничего не случилось.

– Что это было? – спросил он тогда.

Бабушка не рассердилась, не отругала. Она опустилась на колени перед ним, погладила по голове – мягко, но с лёгкой дрожью в пальцах – и сказала: "Просто будь осторожен, Андрюша. Некоторые вещи не любят, когда их трогают." Голос её был тихим, почти шёпотом, а в глазах мелькнул страх. Он кивнул, не понимая, но чувствуя, что спорить сейчас себе дороже.

Теперь, спустя годы, это воспоминание не было детской выдумкой. Оно жило в нём, острое и реальное, как та боль в ладони от того разряда. Медальон что-то значил. Он был не просто "старой вещью" – он был ключом, дверью, частью чего-то большего. Но где его искать?

Дом бабушки давно продан. После её смерти – пять лет назад, от старости, тихо, во сне – он не мог там оставаться. Слишком много тишины, слишком много пустоты. Он продал его через агентство, не вникая в детали, кто купил, лишь бы избавиться от груза. Теперь там живут чужие люди наверняка новые обои, новая мебель, новые запахи. Вряд ли они оставили медальон на стене, скорее всего выбросили. Но что, если он не покинул тот дом? Что, если он всё ещё там – спрятанный в щели пола, за шкафом или в коробке на чердаке в самом дальнем углу? Или бабушка унесла его с собой – в могилу, в тайник, в место, о котором он никогда не узнает?

Андрей резко встал, опрокинув чашку с остатком кофе. Оно выплеснулось на стол, оставив тёмное пятно. «Зато не жалко выливать»– приободрил себя Андрей- «Потом вытру». Он схватил куртку, накинул её на плечи, не глядя в зеркало, и шагнул к двери. За спиной что-то шевельнулось. Тень скользнула по стене. Занавески дрогнули. И шёпот – тот же, что во сне – коснулся ушей. Он замер, но не обернулся. Это нервы. Просто нервы. Верить или не верить уже не имело значения. Важна была правда. Только правда, какой бы она ни была. Он толкнул дверь и шагнул в темноту. Но он не знал, что она давно уже ждала его с улыбкой.

Глава 6. Новое убийство

Андрей сидел в офисе, рассеянно постукивая пальцами по заваленному бумагами столу. Тишина гудела в ушах, прерываемая лишь скрипом стула, когда он менял позу. Мысли путались, упрямо возвращаясь к прошлому – к бабушке, к медальону на стене, к родителям, к детским воспоминаниям, что теперь обретали зловещий оттенок.

Он провёл рукой по лицу, щетина хрустнула под ладонью. Висок ныл. Мозг гудел. Кем была жертва? Почему именно этот символ? Что за ключ? И почему его собственное прошлое всё чаще проступает в этом деле? Он потер шею. Ни кофе, ни сна, ни ответов. Потянулся к клавиатуре. Если родители действительно погибли в автокатастрофе, как говорила бабушка, в архивах должны быть записи – даты, протоколы, что-то, что подтвердит или опровергнет её слова. Простая проверка. Хотя бы один факт, чёрт побери, чтобы не шевелился, не плыл, не лгал. Почему она никогда не показывала их могилы? – мелькнула мысль. Андрей вдруг осознал, что ни разу не был на их могилах, более того он даже не знал где они расположены. А может их и нет вовсе.

Телефон на столе зазвонил, выдернув Андрея из его размышлений.

– Савельев, ко мне! – голос Тарасова, командира отдела, был коротким, жёстким, с ноткой напряжения, которой раньше не было.

Андрей нахмурился, нехотя встал, чувствуя, как стул протестующе скрипит, и направился в кабинет начальника. Дверь, обитая потёртым дерматином, открылась с тихим стоном. Тарасов сидел за столом, заваленным папками и всякими бумагами, пальцы сплетены в замок, лицо – хмурое, словно вырезанное из камня. Взгляд из-под очков в тонкой оправе изучал Андрея – цепкий, оценивающий, будто пытался понять, выдержит ли он то, что сейчас услышит.

– Садись, – он кивнул на стул напротив, потёртый и шаткий, как всё в этом кабинете.

Андрей сел, спина напряглась, ожидая. Тарасов молчал, перебирая листы в папке, шуршание бумаги было единственным звуком в комнате. Наконец, не поднимая глаз, он спросил:

– Как продвигается расследование убийства?

– Медленно, – Андрей сжал губы, решив говорить прямо. – Символ на запястье жертвы связан с ритуальными знаками, но его точное значение пока неясно. Ключ – тоже загадка. Сохранность металла необъяснима, возраст – столетия. Это не похоже на обычное преступление. Пока вопросов больше, чем ответов.

– Это на тебя не похоже, Савельев. – Тарасов кивнул, взгляд скользнул по бумагам, словно он искал в них подтверждение. Затем, после тяжёлой паузы, медленно произнёс:

– Есть новости, которые возможно тебя продвинут в расследовании.

Он потянулся к другой папке, потёртой и толстой, открыл её, и его пальцы замерли на верхнем листе.

– В Тенеграде найдено ещё одно тело. Почерк убийства – тот же.

Андрей почувствовал, как внутри что-то оборвалось. Он не ошибался. Это не единичный случай. Это цепь. Кто-то следовал плану, выверенному и зловещему.

– Ритуальное? – голос вышел тише, чем он хотел.

– Именно, – Тарасов кивнул, сдвинув очки на переносицу. – Если бы это было просто совпадение, я бы не позвал тебя. Но, Савельев… символ тот же. А значит, у нас цепочка. Но есть деталь.

Он перевернул лист, его взгляд поверх очков цепко смотрел на Андрея.

– Ключ другой. Форма та же, но знак на нём отличается. Смотри, – он ткнул пальцем в фото, – изгибы, как струи воды.

Пальцы Андрея похолодели. Несколько ключей. Разные знаки. Это не просто улики – это система, часть механизма, что медленно раскрывалась перед ним. Что они открывают? И сколько их всего?

– Значит, у нас уже не одно дело, – голос Андрея стал твёрдым, как сталь. – Если разберёмся в символах и ключах, сможем найти убийцу до следующего тела.

Тарасов кивнул, его взгляд был тяжёлым, как свинец.

– Вот почему ты едешь туда. Возможно, там убийца оставил какие-то улики.

Андрей резко поднял глаза, сердце дёрнулось.

– Кто ведёт дело?

– Баранов из криминального отдела. Они тоже ранее не сталкивались ни с чем похожим. Я говорил с ним – готовы сотрудничать.

Второй случай. Цепочка длиннее, чем он думал.