Алина
Предисловие.
Наблюдаемые психические процессы, кроме непосредственно авторского опыта, имеют научную основу и обоснование, подробно рассмотренные в работе «Теория Воли». Любые вопросы по поводу данного обоснования, возможности и достоверности описываемых психических трансформаций вы можете задать в тг-канале. Эта книга не планировалась изначально, но была создана под впечатлением песен Numb, Breaking the Habit, Lost от группы Linking Park.
Глава 1.
Конец сентября оказался особенно теплым. По-летнему яркое солнце пробивалось через тюль на больших окнах одной из московских школ и разливалось мягким светом по классу математики. Этот класс не представлял ничего особенного – старые охристо-желтые парты из стружечного материала и такого же цвета фанерные стулья расположились в 3 ряда от темно-зеленой доски и учительского стола, покрытого все тем же желтым лаком и заваленного тетрадями. У доски стоял учитель, невысокий пожилой мужчина в голубой рубашке и легкой вязаной жилетке, с блестящей лысиной и в больших очках, из под которых смотрели слегка прищуренные серые глаза, как казалось, добрые. Руками он размашисто чертил в воздухе, можно было предположить, что Михалыч рассказывает о чем-то исключительно интересном.
Михалыч заслужил большое уважение у школьного начальства и многих родителей за способность «запихивать» знания даже в тех, кто всеми силами этого избегал. Благодаря его стараниям, класс сдал егэ еще в прошлом году, что освободило время для профильных предметов в выпускном. Осталось лишь несколько наиболее «трудных» учеников, Михалыч намерен был их усиленно дотягивать.
При всем умении, он практически не ставил плохих оценок, и любил к месту пошутить, выражено и демонстративно говорил с учениками на равных, и никогда не упрекал и не выдвигал требований, но скорее настойчиво просил, тратя порой целые уроки на то, чтобы растолковать какому-нибудь отстающему «важную тему». Михалыч достал список и окинул класс взглядом.
На задней парте, у самого окна, сидела девушка в серой футболке и синих джинсах, и задумчиво глядя в это окно, наматывала на палец прядь рыжих волос – как будто она совсем погрузилась в мысли, и даже не пыталась сделать вид, что слушает урок. Черты лица казались очень тонкими и по милому детскими: аккуратные линии челюсти и слегка вздернутый маленький нос, маленький рот и ярко алые губы на белоснежно-белой коже, и конечно, большие бирюзово-зеленые глаза. Но самой броской особенностью были густые и непослушные, торчащие в разные стороны рыжие волосы, которые не выцвели, но остались в том ярком насыщенном цвете, который обычно можно увидеть только у маленьких детей. Выражение лица, задумчиво-мечтательное, создавало впечатление, будто в этом окне она искала ответы на какие-то вселенские вопросы…
Михалыч усмехнулся и покачал головой:
– Ну таким, наверное, незачем много знать… —пробурчал он под нос. – Их и так разберут…
– А теперь решим задачку на сложение массивов!
– Алина, выходите к доске! —громко объявил он, подходя к парте. – Смотрели бы мы так на доску…
– А? что? —Алина резко вскинула голову, резко встала, громко скрипнув стулом, и как-то неуклюже улыбнулась, пытаясь скрыть, вероятно, замешательство.
–Выходите к доске, будем решать задачу!
– А-а-а… Зачем? – все с той же растерянно–глупой улыбкой спросила Алина. Поняв тут же бессмысленность вопроса, Алина опустила глаза в пол.
Сегодня почему-то она совсем не ожидала, что так внезапно и вдруг ее спросят, и тем более на математике. Эта наука, со всеми бесчисленными причудливыми значками, казалась чем-то неизмеримо сложным и таким же скучным. Было совершенно неизвестно, что привлекает людей в этих черных символах на белой бумаге. Если попытаться понять их смысл – то лишь начинает болеть голова. На тех, кто порой называл это интересным, Алина смотрела с каким-то даже восхищением , как будто на самоотверженных героев, которые, жертвуя собой, превозмогают эту головную боль и двигают вперед науку. Уже скоро, через неделю, ей исполнялось 18 лет, а через 8 месяцев предстояло сдавать егэ, к которому она совершенно не была готова, но ничто из этого не волновало сейчас.
– Как, вам не нужна математика? Хотите сказать, у вас другие преимущества? – улыбаясь спросил Михалыч, в воздухе обводя указательным пальцем вокруг своего лица. Класс засмеялся.
– Знания не бывают лишними!– заявил он, подняв этот же палец верх.
– Не переживайте, плохих оценок я вам не поставлю, я просто хочу донести до вас то, что сидя здесь, вы слушать отказываетесь!
«Ай ведьма, иди сюда! Дай сожгу тебя!» – крикнул с первой парты Вовка, изображая восточный акцент. Он раскрыл руки для объятий. Это был высокий, кудрявый светловолосый парень, несомненно симпатичный. Класс снова засмеялся.
Алина медленно шла между рядов в сторону доски. Прямо сейчас ее с головой накрыло неприятное чувство, испытываемое так часто в последнее время, и возникло это чувство из-за того, что она не ответила на Вокину шутку. Она хотела удачно, ловко отшутиться, сказать что-нибудь смешное, и ему, Вовке, и учителю, поддержать их настроение, показаться, быть может, играюще-веселой, но слова не пришли в голову —и момент ушел… Она будто ощущала где-то глубоко, что способна – и конечно, хотела, но почему-то не получилось ни в этот раз, ни в какой другой – никогда не получалось. Тот образ веселости и остроумности, который Алина представляла в мыслях, она никак не могла изобразить. Казалось, непонятные силы, какое-то бессмысленное стеснение, граничащее со страхом и даже ужасом, какое-то неосязаемое и невидимое, но при том непреодолимое препятствие не давало этого сделать, отделяло «настоящую» ее от той молчаливой, испуганно смотрящей девочки, которая даже не может улыбнуться в ответ парню, которого и поцеловала бы.Она вовсе не обиделась ни на учителя, ни на Вовку. Вовка вообще смущался в ее присутствии, как казалось.
Алина привыкла уже, что ее называли и считали красивой, и что парням нравился задумчивый взгляд за окно, и даже смущение, по крайней мере, такое возможно было предположить. Многие пытались общаться – но Алина совсем не умела поддержать разговор, и под каким-нибудь предлогом убегала. Многие снова пытались – и вновь не получалось. Это бесконечно, до мурашек, злило ее. Как мало надо было сделать для того, чтобы найти, или даже выбрать друга. Как будто стоит только протянуть руку – и эту руку поцелуют и прижмут к сердцу. Может быть, конечно, так только казалось – но даже этого, самого малого, она не могла.
– Вот смотрите, открываем квадратную скобку, записываем 1,2,3 и так далее: это массив натуральных чисел. Понимаете? – учитель указующим жестом перевел взгляд Алины на доску.
– Представьте себе много-много чисел, которые сложили в мешок, он стал тяжелым, и теперь это массив. Понимаете?
– Да, массив… – глядя пустым взглядом в эту доску повторила Алина.
« Кстати, я не тупая» – это фраза после слов учителя появилась у нее в голове – тогда бы класс засмеялся , и наверное это было бы мило, и Вовке понравилось бы, а еще можно выбрать интонацию, но она не скажет… Чего же она так боится? Этот болезненный внутренний раскол между желанием и страхом Алина не могла объяснить. Может, страшно «резко менять имидж», страшно то удивление и недоумение, которое вызовет вдруг перевернувшаяся с ног на голову форма общения, может быть, она боится, что у нее спросят: « Что с тобой? Все ли в порядке?..».
А что если сказать, что она согласна, чтобы Вовка ее «сжег» – пронеслось в мыслях, подойду и скажу: «Сожги меня». Алина не смогла сдержать улыбки, и прикрывая рукой края губ, опустила голову. Это будет так «странно».
–Н-дааа… – протянул Михалыч, глубоко вздохнув. – Давайте-ка повторим еще раз. Вот смотрите…
В этот момент прозвенел долгожданный звонок. Ученики загремели стульями, бросились к выходу, как если бы опаздывали на поезд – это был последний урок. Ловко нырнув в толпу, будто исполняя отточенный до совершенства маневр, Алина в общем потоке быстро покинула класс..
Глава 2.
Алина пробежала в самый дальний угол школьного двора. Ощущение бессилия вновь сдавливало плечи, мысли путались, надо было успокоиться. Она села на скамейку и откинула голову назад. Перед глазами во все стороны раскинулось все то же так знакомое глубокое небо. Она представила, что парит над огромным морем, пытаясь увидеть что-нибудь в этой бесконечной глубине… Знакомый смех заставил повернуть голову. По тропинке вдоль забора шел Вовка с девочкой – они громко говорили и так же громко смеялись.
Почему-то это кольнуло сердце Алины – казалось, она не испытывала к Вовке особенных чувств, но он был симпатичный, и Алина совсем не отказалась побыть с ним, если бы он этого хотел. Эта девушка была самой обычной: у нее не было таких длинных ног, а может даже, они были короткие, и волосы были самые простые – блекло русые, и не густые, еще и секутся наверное … – пронеслось у Алины в голове. Но зато, она выглядит такой искренней, такой веселой…
– А ведь это самое главное! – сказала вслух Алина – и хорошо, что это главное…
И вновь, разве смогла бы она так же смеяться, так же говорить что-то бессмысленное? Наверное нет, она бы шла молча опустив голову, боясь поднять взгляд, и была бы вся красная. Алина поднесла к глазам прядь волос и провела ими по лицу, на солнце в них особенно проявлялся этот пламенный цвет… Изображае как будто театрального героя, она мысленно объявила со сцены:
–Мир, где любят за внешность – это мир животных, а не людей! Не хочу, чтобы меня любили за это! Это х**тень… И все ложь!
– Пусть они будут счастливы вместе. —Добавила Алина махнув рукой.
Продолжая глядеть в небо, она спросила громким шепотом: «Господи, за что ты проклял меня? Что за камень ты взвалил мне на плечи? Люди говорят, надо принимать себя – но ведь я не такая, я тоже хочу смеяться, и хочу говорить о всякой ерунде, и потом целоваться…».
Алина попыталась представить этот камень, как он тянет к земле, и не дает подняться. Как если кто-то подходит, подкрадывается со спины, и надавливает на плечи. И неожиданно, ей показалось, что в голове и вправду есть нечто, какая-то сущность или материя, какой-то раскинувший щупальца спрут сидит там и обвивает разум, даже будто она чувствует его под черепной коробкой. Алина с удивлением дотронулась до виска чуть ближе к макушке. «Не сошла ли я с ума?» – подумалось ей. Представляя себя сначала наедине, а затем когда кто-то, учитель, или Вовка, пытается с ней заговорить —она вновь наблюдала этого спрута, который обвил мозг, крепко сдавив. А если попытаться что-то сказать —то он еще сильнее сожмет, и Алине станет уже больно —страх перерастет в боль, будто она потеряет разум и исчезнет, утонет в этой болезненной глубине…
–Нет, не просто так я боюсь —сказала про себя Алина.
– Я боюсь потеряться в боли, мне физически больно, «реально» больно, я утону в этом страхе…
От этих мыслей стало легче , будто бессилию нашлись веские причины, и уже не было ощущения вины. В раздумьях Алина убежала постепенно совсем в другую сторону – в подземельях заколдованных земель она сражалась с монстрами, разрубая их волшебным мечом, рядом с ней сражался Вовка. Потом оказалось, что у нее была очень редкая и полезная способность, и какая-то огромная сила от древних предков. Алина еще не придумала, какая именно это будет способность – но у Вовки она тоже была, и тогда вместе их отправили выполнять важное задание…
Алина медленно шла в сторону дома. Этот бессмысленный страх будто перестал быть продолжением ее самой, стал сторонним врагом, теперь казалось, может быть этот спрут, засевший в голове – не так уж и силен. Алина решила, что будет бороться с ним. А вдруг, с завтрашнего дня, она станет тем, кем хотела быть так долго?
Алина поднялась на лифте, открыла дверь квартиры и вошла внутрь.
Глава 3.
Отец разговаривал с кем-то на кухне, видимо с начальством.
Неприятно-тянущее чувство, так знакомое, вновь накрыло с головой. Сейчас все вокруг вызывало как будто раздражение, даже отвращение – и знакомые белые обои с мелкими голубыми цветочками, и покрытая темным лаком лавка у стены, и особенно этот голос.
Очень напряженный, резкий и пронзительно высокий для мужчины, этот голос звучал как-то чересчур испуганно, заискивающе…
Отец работал учителем в школе с классным руководством – на него постоянно взваливали чужие задачи, за что за глаза он обзывал начальство последними словами, но при непосредственном общении всегда был исключительно вежлив.
– Да-да, конечно, конечно, ну что вы, конечно сделаем! Извините ради бога еще раз!.. —бормотал он.
Алина поморщилась – каким-то слишком жалким выглядел сейчас этот человек, не было причин так унижаться. Она знала уже, что случится после. Такие разговоры, особенно длинные, не проходили без последствий. Алина попыталась спрятаться за висящие на стене куртки, и незаметно выскочить в подъезд – но отец уже заметил ее, и взглядом пригласил в комнату. Опустив голову, Алина тихо прошла и села за стол, достав учебники, сделала вид, что занимается уроками.
« Да–да, до свидания» —отец попрощался, и с громким хлопком положил телефон на стол. Послышались тяжелые шаги, и такое же тяжелое, медленное дыхание. Отец как обычно ходил по кухне кругами, иногда из стороны в стророну.
Это был огромного роста, но очень сутулый, почти сгорбленный мужчина на вид лет пятидесяти, совсем уже лысый, но с очень густой, почти полностью седой бородой, подстриженной чуть более чем на 2 пальца, в некоторых местах заметны были рыжие волоски. Он не казался толстым, но как будто очень широким, сильным —с очень широкими плечами, ширину которых не могла скрыть даже сутулость, широкими бедрами и толстыми мускулистыми ногами, напоминающими 2 белые колонны, будто когда-то он занимался силовым спортом. Вперед сильно выпирал белый как бумага живот. Почти всегда по дому он ходил голым, только в трусах, а часто и вовсе без них. Его лицо, не будь на нем какого-то странного выражения не то испуга, не то обиды, наверное было бы красивым, похожим чем-то на образ древних королей или магов из древних саг: с высоким лбом и большим прямым носом, оно подошло бы для того, чтобы изобразить викинга, плывущего на драккаре в неизведанные просторы. Так казалось Алине.
В ванне послышался звук выключателя, а затем громкое недовольное сопение.
–Кто это сделал? – голос эхом разнесся по квартире.
Быстрыми тяжелыми шагами отец вбежал в комнату и резким движением руки развернул стул вместе с сидящей на нем Алиной.
–Это ты бросила салфетку? – он как-то то ли прохрипел, то ли сдавленным шепотом прокричал эти слова, наклоняясь к самому ее лицу.
От напряжения лоб весь покраснел и покрылся вздувшимися венами. В глазах заметен был знакомый, будто глубоко въевшийся испуг, и в голосе слышались еще характерные плачущие нотки, но сейчас все это перекрывала казалось очень неподдельная, искренняя, непримиримая ярость. Он был похож на затравленного зверя, загнанного в ловушку, будто Алина – охотник.
Алина молчала. Плотно сжав губы, она смотрела пустым взглядом сквозь отца куда-то в стену.Она знала – сейчас не надо ничего отвечать.
– Кто бросил салфетку в ванну? Это ты бросила? – переспросил отец еще раз, уже менее напряженно, чуть отходя назад.
– Нет, это не я… , это наверное мать, она утром мыла линзы – Алина сказала это полушепотом, едва шевеля губами, выражение ее лица казалось сейчас безжизненно равнодушным. Матери ничего не грозило, и Алина могла позволить эти слова.
–Вот как ? Понятно. – Уже почти спокойно проговорил отец. Еще несколько секунд он молча смотрел на Алину с каким-то укором, а может обидой, будто ожидая, что она скажет чего-нибудь еще. Алина все так же, пустым, ничего не выражающим взглядом изучала стену, лишь по чуть сжатым губам и дрожащим уголкам глаз можно было догадаться, что она волнуется. Отец резко развернулся и медленными тяжелыми шагами, переваливаясь слегка из стороны в сторону, пошел к выходу из комнаты.
Алина знала уже, что когда отец злится – не надо отвечать, не надо двигаться и показывать эмоции, особенно недовольство – он обязательно придерется к чему-нибудь, и тогда может произойти что-то очень плохое… Но почему-то именно сейчас, именно сегодня, ей очень захотелось сказать то, что давно уже она обдумала и давно сформулировала в голове. Она боялась, но в этот раз злоба от собственного бессилия будто победила все остальное, и она вспомнила того спрута, что сидел в голове…
Эй?! Зачем ты делаешь это? – дрожащим голосом, но громко, с какой-то отчаянной уверенностью спросила Алина.
– Это я бросила салфетку в ванную! Что теперь?!
– Чего? – отец спросил нарочито ласково, как-то по театральному развернувшись, он скорчил такую же театральную, намеренно переигранную гримасу удивления, широко открыв рот и выпучив глаза.
– Ни салфетка, ни раковина, ни огрызки не могут быть причиной твоей злобы – ты злишься потому, что унижаешься перед начальниками, или из-за какой-то другой фигни, а потом вымещаешь злобу на нас! Из-за своей трусости !»
– Не обижай больше меня и сестру! – почти прокричала Алина, это не были случайные слова, она давно заучила их наизусть.
Выражение отца резко изменилось. На секунду показалось, что он смутился, растерялся, и даже отступил на шаг назад, но затем та очень настоящая, неподдельная ярость вновь будто залила его лицо.
« Сука» – прошипел он сквозь плотно сжатые зубы, обнажив их до самых десен, и с силой ударил кулаком в стену. Громко сопя, он начал медленно приближаться к Алине.
Выражение его вновь изменилось, и вновь, с каким-то театральным удивлением, высоким, слегка плаксивым голосом, он спросил, поднеся лицо к самому лицу Алины:
–А ты у нас учитель человечества, да?
– Что , пророк? Пророк, да? Пророк?! – отец говорил все громче и громче.
–Пророк Алина, да?! Учишь людей жить?!
– Бездушная скотина!! – заорал он наконец, сделав будто бы замах рукой, но Алина знала, что сейчас отец не тронет ее, максимум потрясет за плечи.
–Скотина, какая же скотина… —повторил отец вновь с нарочито удивленной улыбкой, изображая будто недоумение от того, откуда могла появится перед ним «такая скотина».
– Может, помолиться тебе сейчас ? – с громким хлопком он сомкнул ладони в жесте будды у самого ее носа.
Алина отодвинулась назад и встала. Перемещаясь по комнате с тем же равнодушно–пустым выражением лица, она медленно двигалась вдоль стены, и затем, сделав 2 резких шага, выскочила в дверной проем комнаты, и пробежав коридор, оказалась уже на пороге входной двери.
Стоя там, она прокричала: «Я просто хочу тебе помочь ! Правда! Искренне! Ты ведешь себе недостойно!»
Сейчас ей уже не было страшно, она испытывала скорее отвращение, и быть может, какую–то даже жалость. Раньше Алина не говорила с отцом настолько прямо – и может быть, сказанные слова произвели на него впечатление.
«Пошла прочь!» —огрызнулся тот, отворачиваясь спиной.
Глава 4. Омут.
Их квартира находилась на 14 этаже 17-этажной высотки типичного подмосковного жилого комплекса, эти дома плотным кольцом окружали известный красно-зеленый супермаркет и недостроенный детский сад. В школу Алина ездила на автобусе, который ходил лишь 3-жды в день, утром в 7 часов, и вечером в 6 и в 9. Окна смотрели на большую парковку, прямо за ней расположился парк, который, впрочем, скорее был участком лесного массива, без какого–то особенного обустройства.
Алина прошла через коридор лестничной площадки до лифта и спустившись, вышла из подъезда. Сердце сильно стучало, и ей вновь казалось, что мысли путаются и разваливаются.
Уже завтра отец уезжал с классом в трехдневную экскурсию, устроенную школой в это странное время вместо какой–то отмененной в прошлом году. На эту экскурсию, на свободных местах, ехали еще мать и сестра Алины, Ангелина. Алина отказалась. На целых 3 дня она останется дома совсем одна – отчасти именно этим Алина и объясняла свой приступ смелости.
Она уже знала, что сейчас пойдет к омуту. Так многие называли парковый пруд, который находился на склоне пологой долины, созданной протекавшим внизу ручьем. От главного входа довольно долго пришлось бы подниматься вверх, это место обычно было безлюдным.
В этот пруд впадал небольшой, но очень мутный и грязный ручеек, который тек параллельно главному ручью, по склону. Может быть, от большого количества чернозема, вода в омуте была непроницаемо черной, а может, он и вправду был настолько глубок, каким казался… Черную воду окружали полусгнившие деревянные бревна, спуск присыпан крупным гранитным щебнем, такой обычно кладут вдоль рельс. Прямо на этот щебень, у самой воды, уселась Алина. Пруд был так мал, что ветви деревьев совсем завесили небо, и над водой, усыпанной осенними листьями, царил некоторый полумрак.
Алина порылась в кармане и достала оттуда смятый бледно-розовый рекламный буклет, такие обычно раздают в переходах. И бросила его в воду. Режущим глаза розовым пятном тот отплыл от берега, и покачиваясь на волнах, стал кружился в каком-то медленном течении. Алина попыталась представить, как могла бы она разозлиться на эту салфетку, оказавшуюся вдруг в неподобающем месте – наверное, это некрасиво, но это не может быть причиной ярости, никак…
Шорох где–то за спиной заставил ее вздрогнуть. Вверх по тропинке ковыляла бабка с лыжными палками, казалось, она не совсем рассчитала силы. Крутой склон давался нелегко, и все же, с гордым видом она карабкалась вверх. Громко шаркая, бабка прошла мимо и скрылась за поворотом среди ветвей.
Алина проводила ее тревожным взглядом. Какая то внезапно–неприятная мысль пришла ей в голову. Она понимала и не отрицала для себя, что боится этой бабки, как и любого незнакомого человека, особенно сейчас, когда ей так неспокойно. И всегда было понятно, что страшно ей вовсе не потому, что эта маленькая сгорбленная старушка, едва переставляющая ноги, представляет какую-то физическую угрозу. Она, Алина, боится, потому что где-то мимо проходит «человек».
В полусумраке показалось, что в этой бабке она видит образ отца – и именно его боится в ней, боится этих оскаленных желтых зубов и дрожащих тонких губ, боится этого яростного и одновременно испуганно– затравленного взгляда, боится этого громкого, жгучего голоса , который будто затекает в мозг, как какая-то очень холодная, липкая жидкость, проникает в каждую клеточку тела. В этой несчастной бабке, и во всех других —в учителе и Вовке, одноклассниках и любом, кого бы она ни встретила, она видит этот образ —и она боится этих болезненных эмоций, тех эмоций, что происходят из ниоткуда и ни зачем не нужны, их в отце не предсказать и не предотвратить. Тот спрут, что всплывает откуда-то со дна, который душит ее – это и есть этот образ страха. И она не может объяснить своему мозгу, что эта бабка – это другое, что люди другие – сколько раз она пыталась, но ничего не получалось. И если так, почему тогда это должно получиться теперь? Этот бессмысленный страх выше и сильнее разума!
Сами черты человеческого лица, какое бы оно ни было, всегда будут напоминать ей образ отца… Она всегда будет бояться этой боли, и будет бояться людей, и всегда будет их избегать.
«1,2, 3, и еще много-много» – возникли откуда то вдруг слова учителя – «если сложить их вместе, то они образуют массивы, как будто тяжелый мешок, понимаешь ?»
Алина вновь попыталась представить этого спрута, которого научилась ощущать после школы. И будто бы цепляясь за недавнее неприятное событие, в голове начали всплывать давно забытые моменты – бесчисленные слова и обрывки фраз, наполненные и пропитанные все той же тянущей болью.
–Да, это массив, – сказала Алина, – это массив воспоминаний, много-много воспоминаний… Спрут состоит из них.
Алине стало очень жалко себя.
– Ведь я и не жила никогда…. – подумалось ей.
– Вся моя жизнь – это сидеть в углу с опущенной головой! Никогда я не была настоящей! Сколько моментов я упустила!.. И зачем тогда это все? Ради чего тогда я хожу по земле? – спросила она вновь, обращаясь не то к черной воде, не то к Богу.
«Прощай земля, весь мир прощай, меня поймали в сеть – но жалок тот, кто смерти ждет, не смея умереть!» —вспомнились слова знакомой песни.
Глава 5.
Солнце скрылось за облаками, небо постепенно захватывали тучи, стало холоднее и ветер погнал по пруду мелкую рябь. Кружась в воздухе, рядом с Алиной приземлился крупный алый листок какого-то кустарника, густо рассаженного природой по всему парку, но названия никто не знал. Загнутый по краям, формой этот листок напоминал лодочку, и покачиваясь от ряби, плыл в сторону Алины. Ей вспомнились руки измазанные в клее, и 2 пальца, которые она никак не могла разлепить, когда в детстве делала кораблик из листа и зубочистки, и хотела подарить его сестре.
И подарила. Потом они вместе побежали запускать этот кораблик к ручью – он правда так и не поплыл, завалился на бок и утонул. Но это было не важно тогда… Алина запомнила лицо сестры – счастливое, и она сама была счастлива. Тогда тоже было холодно, и дул ветер, и будто даже запах был похожий, осенней прелой листвы – но все это казалось другим, не таким как сейчас…
Младшая сестра Алины, Ангелина, родилась на 2 года позже, ей исполнилось недавно 16. Внешне сестры были похожи. Ангелина оказалась чуть ниже, черты лица больше напоминали отцовские, но волосы скорее как у матери – светло русые, довольно прямые и тонкие, в них почти не было рыжего оттенка.
Алина смотрела в глубину черного пруда. Тогда им было лет 8 или 9 наверное – Ангелина давно уже выросла, но Алина с удивлением для себя обнаружила, что даже сейчас в мыслях представляет сестру в образе той маленькой девочки, да и сама она будто бы осталась там. И вообще, все настоящее осталось где-то далеко позади. Тогда, в тот момент, она жила, а потом провалилась в какой-то неприятный, скучный сон, и после не было ничего такого, что хотелось бы запомнить в последние годы – по крайней мере, так сейчас казалось…
Алина поморщилась – некоторое воспоминание врезалось в ту картину прошлого, которую так бережно она пыталась воссоздать. Очень живо и ярко возникли в голове события многолетней давности.
Воодушевившись запуском кораблей, Алина решила написать сказку о приключениях, о каких-то морских путешествиях – она сама уже не могла вспомнить, о чем именно – как будто о пиратах. И решила показать часть работы матери, мать показала отцу.
Вечером в полутемной кухне горела только настольная лампа – отец близко уткнувшись в монитор ноутбука что-то печатал, на его лице застыла странная напряженно-болезненная улыбка. По его виду Алина уже знала, что сейчас он «усталый после работы”. Рядом мать искала в навесном шкафу какие-то таблетки. Алина пыталась налить воды из чайника – пролезла к плите и потянула этот чайник на себя. Железное дно громко скрипнуло о конфорку. Отец с матерью обернулись.
– Давай налью.– Сказал отец. Он говорил как-то нарочито ласково, даже жалостливо, будто с Алиной что-то случилось, и он выражает ей сострадание. Он снял с поддона чашку, налил полный стакан и поставил на стол.
– Что, ты теперь пишешь книги, да ? – спросил отец так же ласково.
– Да нет, так, иногда… – ответила Алина неуверенно.
–Тут мать показывала, что ты написала. —отец громко положил на стол открытую тетрадь. Сначала он изобразил на лице будто какое-то уважительное удивление.
– Ты знаешь, я уверен – это настоящий прорыв !
– Прорыв… – повторил он, многозначительно покачав головой.
– Прорыв канализационной трубы!! – он хлопнул в ладоши и как-то неестественно громко засмеялся.
– Дорогой, не надо… – мать аккуратно дотронулась до его плеча. Отец удивленно перевел на нее взгляд. Мать практически никогда не перечила отцу, впрочем, она и вовсе говорила очень мало , и всегда как будто неохотно. На нее отец практически никогда не кричал…
– Да здесь ошибка на ошибке! —прошипел он сквозь зубы. – Не только орфографические —здесь стилистические ошибки!
Казалось, после слов матери, он и сам как-то немного смутился, в его виде уже не было той победоносности. Могло бы даже показаться, что он оправдывается за эту внезапно случившуюся выходку, но его еще не отпускала какая- то нахлынувшая злоба.
– Здесь нет просто художественной ценности, понимаешь? – Отец сделал жест, будто швыряет тетрадь в мусорное ведро.
– Ну ладно, держи. Учиться тебе надо! Иди учись! – сказал он Алине, даже вполне дружелюбно.
Вспоминая эту ситуацию сейчас, Алина предполагала в целом, что это можно было бы воспринимать как почти обычную шутку, но тогда момент это произвел особенное впечатление. И дело было совсем не в сказанных словах. Именно эта интонация, этот громкий неестественный смех, за которым очень явной казалась какая-то немая, задавленная ярость – именно это запомнилось, именно это было отвратительно больно. Работа была не очень, она и сама подозревала —но реакция отца казалась совсем неожиданной.