Песня о сыне
Авдотья проснулась до рассвета, умылась, поплескала на сморщенное лицо из медного рукомойника, причесалась и надела чистую рубаху. Помолившись, она достала из сундука пожелтевшую от времени бумажку, разгладила ее сухой коричневой рукой и задумалась…
Много лет назад получила Авдотья эту маленькую бумажку, принесшую ей большое горе. Много раз повторяла она слова, извещающие, что ее сын, пограничник Василий Русых, пропал без вести.
Два раза подавала Авдотья запросы, разыскивая сына, но никто не знал, где он и что с ним.
Семь лет изо дня в день надеялась она, что Василий вернется. Летом, ходила на пристань к каждому пароходу, а зимой на дорогу, тянувшуюся по Иртышу из далекого города.
Уже вернулись все деревенские фронтовики, оставшиеся в живых. Последним из кадровиков пришел Кирюха Пешнин, с которым Василий до войны вместе охотился. Уходил Кирюха в армию здоровым, румяным парнем – Авдотья помнила, как на проводах он лихо наигрывал на двухрядке, – вернулся желтым, как палый лист, с провалившимся ртом и вдавленной грудью.
О себе он рассказывал, что в сорок первом был ранен в Латвии, попал в плен и всю войну проработал в Неметчине. Там, на германских рудниках да в лагерях, и оставил он свое здоровье, а вывез неизлечимую грудную болезнь. Он никуда не ходил, только тихо и жалобно играл на своей двухрядке, приложив к ней ухо, да кашлял. На другую весну Кирюха умер. С его смертью стала умирать и надежда на возвращение сына, согревавшая сердце Авдотьи.
– Видно, не дождусь, – все чаще шептала она.
Уже никто не ждал Василия. Невеста его, Анютка Нилина, давно стала Анной Соболевой. Авдотья же совсем состарилась, все ниже клонясь к земле. Глаза ее от частых слез вылиняли, потускнели. К пароходам она ходила изредка, лишь за тем, чтобы продать проезжающим овощи со своего маленького огорода. Поглядит Авдотья на палубу – много народу нарядного стоит, а лиц не разобрать, плохи глаза стали, да и высматривать некого.
Лишь Пешнина Марья, мать Кирюхи, иногда спросит, нет ли вестей каких, Авдотья только головой покачает да всплакнет.
Завидовала Авдотья Марье. Кирюха ее умер дома. На своем деревенском кладбище лежит: сходить можно, навестить. И только Авдотье некого проведать.
Как-то прослышала она, будто в заморских странах живут наши пленные и их не отпускают.
Опять беспокойно стало на сердце Авдотьи. «Уж не там лй Василий? – думала она И недоумевала: – Как это не пускают?»
Авдотья снова решила послать запрос, нет ли ее сына среди увезенных за море, И потребовать, чтобы его непременно отпустили, если он окажется живым.
…Двадцать второго июня сорок первого года, ночью, Василий пришел за разводящим на свой пост.
Через несколько минут разводящий со сменившимся часовым направились обратно, растаяв в густом орешнике. Василий остался один. Удобнее передвинув на шее ремень автомата, он пошел, стараясь не задевать мокрых от недавнего дождя веток кустарника, всматриваясь в чужой берег за рекой. Там, как и на этом берегу, склоняясь к воде, темнели низкорослые ивы; выше, по косогору, кудрявился орешник.