Реинк 2.0, 3.0, 4.0, 4.1…

Темнеющие громады туч внезапно стали неестественно растягиваться, сперва в кусочке видимого, а потом всё шире и шире, и наконец грозовой фронт отчётливо разорвало надвое. Диагональный разлом почернел как трещина в скале, но клубящиеся края размывали его очертания, и он больше стал походить на перекосившуюся пасть. Она проскользнула на панорамном виде влево, и весь его заполнило густое месиво фиолетово-серых ворочающихся туч. Оно было однообразным и при этом безостановочно меняющимся. Ринкто почувствовал, как двойник закладывает вираж всё сильнее по тому, как его стало всё туже вдавливать в левый край глубокого кресла. Если бы не высокий прочный подголовник, то мышцы шеи уже бы давно изныли, и на очередном завороте её, наверное, просто сломало. На приборной панели была прикреплена фигурка древнего болванчика, голова которого неистово моталась из стороны в сторону, показывая, как это могло выглядеть.

Но двойник явно не дожимал до максимума, это вызывало невольную досаду пилота. Он полностью контролировал эмоции, тем более понимая, что дело не в перестраховке за его здоровье. Автопилот осторожничал по другой причине. Пока Ринкто нырнул в модель ближайшего будущего, весь контроль систем остался на двойнике, и тот снизил степень риска. Вибрация тонким дребезжанием выскальзывала из любой не до предела закреплённой детали, а мощные неслышимые её тона глухими волнами охватывали весь ракетоплан. Конструкции натягивались и сжимались, заклёпки втягивало в гнёзда, и весь скелет фюзеляжа то и дело невидимо гнуло титаническими напряжениями. Ринкто превратился в точку среди облачной панорамы, быстро прокрутив прогноз на пять минут вперёд – дальше точность приобретала совершенно мизерные значения – дуговыми штрихами накинул траекторию снижения, и быстро переключился обратно в пилотирование в моменте. Сознание резко стало отчётливей. Снова перед глазами горы бурлящего неба, и спустя полсекунды шока, выдохнул:

– Распределись на крылья. И отследи как дюзы выдерживают.

Автопилот исчез из инфополя общего управления. Его фрагменты распределились по самым нагруженным элементам. Ринкто сосредоточился на выдерживании траектории. Импульсные броски ветра дёргали то одно, то другое крыло, и ему приходилось безотрывно сглаживать движение, отклоняясь и будто парируя удары шторма.

Искин бодро подколол пилота:

– Виляешь как будто пьяный.

– Я бы посмотрел, как ты стал заходить на снижение сейчас.

– Поменяемся?

3Д-модель, висевшая в своём фрагменте инфополя, накладывала на неровную, но плавную зелёную линию плановой траектории реальную оранжевую, дёрганую словно рисунок эпилептика, проходящего курс арт‑терапии, которого убедили рисовать в состоянии вот-вот готового начаться приступа. Ринкто вполголоса отмерил:

– Занимайся тем, что у тебя лучше получается.

Подумал, что прозвучало грубовато. Но искину должно быть пофиг. Его оценки заботят. Но не волнуют. Однако добавил:

– На последних тестах ультрашторма у тебя выживаемость заметно подросла.

– До тебя пока далеко, – объективно подчеркнул двойник.

– Зато у меня растёт медленнее, – так же строго оценил себя Ринкто.

– У меня есть шансы перегнать тебя. К тому моменту, когда нам выдастся шанс вляпаться в это.

Ни тени задора не проскользнуло в голосе. Ринкто знал, что это не заложено в модель двойника, хотя, заглядывая в ежемесячные скрины учёбы, отмечал, что тот вкладывается в скил по общению столь же усердно, как и в пилотирование. Ну, насколько ему позволяли ограничения.

Сильный вихрь вынырнул из общего шквала и обрушившись на правое крыло, будто огромным камнем прокатился поперёк ракетоплана и сбросился в бездну с левого крыла. Уравновесить его не получилось, и машину повело винтом. Не дав ей сорваться в штопор, Ринкто выжал последние резервы из форсажных двигателей. У самого аж дыхание перехватило от сжатия в грудной клетке. В глазах поплыли круги. Но хватку штурвала он не ослабил ни на йоту, и система ничего не заметила. Двойник заметил:

– Осторожней. Перегрузки в красной зоне твоей шкалы.

Произнёс в динамик вместо чата инфополя, в очередной раз. И это не попадёт в протокол. Так же, как и:

– Отрубишься тут в рисковый момент, а я в одиночку эту хреновину посадить не смогу. В такую погодку.

– Норм. Больше не буду.

– Ты больше и не сможешь. Всё над горами растранжирил. Все эти пируэты были на грани, если бы там такой вихрь попался, то он бы нас как молотом бахнул. И об скалы нас как об наковальню раздолбало.

– Бы, – добавил Ринкто, делая рывок вправо.

– Что?

– Раздолбало БЫ, – медленно проговорил пилот, сосредоточенно разворачивая машину, и как гигантским лезвием врезаясь ею в налетевшую широкую волну, которая бежала впереди штормового фронта, – А сейчас нам предстоит приземлиться на наковальню.

Облачная масса распахнулась, словно занавес, который вместо того, чтобы плавно поднять над сценой, разрывают с треском в разные стороны. Пенящиеся валы чёрно-зелёной воды двигались неровными изломанными рядами всего в сотне метров под ними. Среди паутинной сети, в которую сливались белые линии их гребней, над поверхностью воды возвышалась часть огромного серого шара. Но, если приглядеться через остервенело бьющиеся в его края пласты тёмной воды, можно было различить несколько колец, обрамлявших эту выпуклость. Она была, скорее, как перевёрнутая глубокая плошка, уложенная на плоскую тарелку. И та, и другая метров по пятьдесят в диаметре и из толстенных металлических пластин. Композитное покрытие делало их похожими на старое отшлифованное каменное изваяние, только изъеденное мелкой рябью эрозии. Камеры ракетоплана отключились, втянувшись в корпус, под защиту таких же композитных щитков. Но сперва разошёлся лобовой щит, открывший центральный обзорный иллюминатор.

И вживую выгнутая над морем поверхность казалось ещё более размытой. Древним чудовищем, вынырнувшим из глубины, она вперивалась своей безглазой мордой сквозь переполненное брызгами пространство между водой и облачной массой. А потом по сферической поверхности разбежались трещинами три полосы из центра в края. А между ними тёмные линии разделили каждый из трёх ровных секторов на аккуратные параллельные полосы. И начиная от верхушки, от треугольников, смыкавшихся в центре, эти кусочки стали отползать на соседние. Полоска за полоской, от коротких верхних до самых широких в основании, вся поверхность разъехалась в стороны, раскрыв круглую плоскость с вычерченным на ней белым кольцом и перекрещенными через него двумя линиями. В их краях и перекрестии мигали красные сигнальные огни. Наконец-то появилась радиосвязь. Получили короткую серию сигналов и ответили стандартным протоколом для синхронизации слежения.

– Заходим на наковальню, – бесстрастно озвучил Ринкто, – Заново откалибруй тягу.

Небольшой слой воздуха под облаками словно отрезал их от бушующей небесной массы сверху, и позволил плотно выровнять траекторию. Зелёная линия на 3D-модели легко добежала до небольшого кружка с перекрестием, а из полупрозрачного серого массива, отображавшего облака, выплыла оранжевая линия, аккуратно наложившись на зелёную путеводную нить.

Из осторожности пилот развернул экран инфополя в обзор 360 – элементы кабины, просвечивавшие по бокам, исчезли – вокруг распахнулась безбрежная панорама чего-то бурлящего и перемешивающегося. Будто в ведьминском котле размером с океан готовилось какое-то дымное варево. И вид был из глубины испарений над самой его жуткой сердцевиной. Запах серы непроизвольно пропитал мысли. Ринкто мельком превратился в точку, нырнув в ближайшее будущее. И тут же резко вырвался оттуда, оттягивая штурвал на себя. Искин мгновенно уловил это и, предугадав угрозу до того, как она проявилась в инфополе, начал выстраивать градиент по закрылкам. Тугая просевшая вниз масса бушующего неба ринулась на них. Ракетоплан бросило в бороздами расчерченное море. Они внезапно оказались совсем близко, и снизу сквозь корпус рассеялся тупой удар. Бросило вверх. Засверкали огни бортовой панели, сигналя о повреждениях.

– Катапультируйся! – заорал Ринкто.

– Ты первый по инструкции…

– Вали, Дэйв! У тебя данные полёта!

А сам полностью растворился в показателях перепадов давления по поверхностям крыльев и маневровых усилиях и попытался, вырулив из-под мощных вихрей, вместе с крупным градом посыпавшихся сверху, проскользнуть, не попав под ещё один удар молота. И только краем внимания заметил, как за полторы секунды разметилась на экране полоска прогресса эвакуации. Её цветные фрагменты стремительно пробежали эстафету один за другим: отсоединение шлейфов, капсуляция ядра, отстыковка креплений и короткая красная поперечина финиша – выстрел. Заряды бахнули негромким эхом по всему корпусу.

И снова всё обложил воющий шум вибрирующих частей. Тугие металлические волны от резких изгибов пластин обшивки. Инстинктивно рванул инициатор форсажа и тут же стиснул зубы, чтобы не выругаться. Пустой. Боковой удар слева развернул корпус. Ещё один справа снизу, кабину вздёрнуло. Что-то хрустнуло в глубине.

Переложив ускорение на левый борт, он вытянул чуть ровнее, и приметив подбирающийся рядом грозный водный перевал, нарочно поднырнул на него. Отскочив от него не пружиной, а с грохотом удара. Как камень, пущенный вдоль воды мощным броском, он словил отскок. Резко. Тело отозвалось волной внутри. Кисловатый привкус плеснулся во рту. Подбросило неровно. Невысоко. Но достаточно, чтобы перемахнув тяжёлым снарядом через пограничные кольца, бухнуться плашмя на край платформы. Среднее кольцо ударило своим выступом где-то за кабиной. Армированное стекло иллюминатора, почти неслышно цыкнув, превратилось в мелкую сетку. Личная система эвакуации моментально обхватила пилота дополнительными ремнями, поджав предплечья к телу. Сверху накрыл защитный кожух, лязгнув креплениями кресла.

Секунду прислушивался к ощущениям, т.к. датчики заметались в противоречивых показаниях. И почувствовал, как тяжёлый хвост начал угрожающе заваливаться назад. Липкий ком подступил к горлу. Серия ударов прошлась по фюзеляжу снаружи, и Ринкто облегчённо выдохнул – магнитные гарпуны ухватили его.

Нос корабля потянуло вперёд, внезапно левый борт дёрнуло, и донёсся низкий звук, металл загудел и быстро затих. Один из захватов сорвался. Мысленно прикинув, сколько он будет затягиваться обратно лебёдкой, прежде чем снова выстрелит, пилот сорвал пломбу изнутри и отжал рычаг – ремни ослабли и кожух чуть отошёл. С силой выпнув его в сторону обеими ногами, Ринкто вновь схватился за штурвал, выжал движки на максимум и невольно сам подался всем телом вперёд. На тяге оставшихся захватов махина с трудом перевалилась целиком через край платформы. Можно было бы попытаться выпустить опоры, чтобы уменьшить трение, которое скрежетом отзывалось до боли в зубах. Но из лежачего положения у сервомоторов мощности не хватит, а приподняться над платформой сейчас чересчур рискованно. Сзади по фюзеляжу что-то размашисто шлёпнуло. Мощная волна накрыла, перемахнув через всю длину и часть её плеснулась вперёд. Разбитое стекло выгнулось внутрь, но плёнка на его внутренней стороне выдержала. Только зашипела под действием кислоты, просачивающейся через трещины. Но скрежет дна перекрыл и это, и натужное завывание двигателей. Кое-как корабль вполз в круг с перекрестием. Теперь можно было закрывать купол.

Но всё как будто замерло. Ринкто заглушил двигатели, и подключившись по радиоволновой связи к модулю посадочной платформы, вызвал изображение снаружи. 3D-шка показала завалившийся на бок фюзеляж, едва вписавшийся в круг платформы. Размытыми очертаниями, словно помехи на экране, налетали с разных сторон беснующиеся волны. Напряжённо следя, Ринкто бросил взгляд на небольшой выступающий квадрат на другом конце платформы, почти незаметный на модели. Если купол заклинит, то придётся выбираться и, рискуя быть смытым волнами, добираться до ручного люка. Спустя пару секунд он наконец увидел то, чего ждал: из краёв платформы стали подниматься обратно стенки купола. Полоска за полоской. Слева. Справа. Но треугольник сзади корабля, едва начав подъём, замер. Руки легли на крепления ремней кресла. Секунда. Где-то позади раздался надсадный лязг.

Третий сектор купола наконец-то продолжил движение навстречу уже сомкнувшимся двум частям. Слева лёгкий толчок прокатился по фюзеляжу. Похоже, неудачный магнитный захват снова выстрелил, теперь в нём уже не было сильной необходимости. Если только для фиксации. Полосы последнего сектора выстраивались всё выше и выше. Ещё одна массивная волна захлестнула платформу через него. Корабль тряхнуло. А потом стекло иллюминатора, натянувшись, разлетелось вдребезги, мелкими осколками осыпав кабину. И с ней влетела чёрно-серо-зелёная распадающаяся на крупные брызги вода. Она окропила фигуру, съёжившуюся в кресле, и та судорожно задёргалась, словно объятая пламенем. И серый дымок стал с шипением расходится повсюду.

Ринкто почувствовал боль только в самый первый момент, когда она пригвоздила его, словно в гигантской мышеловке, тяжёло и неудержимо. Его сознание снова превратилось в точку. Она слабо вспыхнула в полном мраке, а потом её закрутило вокруг незримого центра как в центрифуге. Какая-то слабая связь, державшаяся за этот центр, натягивалась и истончалась, всё быстрее было вращение. Всё это длилось один миг. Нить оборвалась, и точку выбросило далеко-далеко во мрак. И больше не осталось ничего.

*

Его словно подбросило. Как будто спрессованный в точку резиновый баллон внезапно надули огромным давлением. И он приобрёл форму. Форму человеческого тела. Ощущения кожи непривычно саднили. И ощущать своё тело казалось непривычно. Это было так досадно, что далеко не сразу понял, что кроме этих ощущений чего-то не хватает.

В животе что-то тяжело оплывало, конечности тянулись в стороны. Но в полной темноте. Вся эта осязаемая чувствительность была где-то внутри темноты. Внутри него. А снаружи ничего не было. Не было вообще чего-либо, что можно было бы назвать наружным. Ни света, ни звуков, ни запахов.

Потом вполз вкус. Вернее, сперва проявился опухший язык, теснившийся среди зубов. Там было сухо, вязкая слюна, которую хотелось сглотнуть, и никак не получалось. Силясь сделать это, провёл какое-то время, пока не услышал первые слова:

…если бы он там и смог сесть, то кто бы его потом забирал? Этот полёт изначально был перегружен рисками.

Слова были тоже сухими, вязко расползающимися и слабо ощутимыми. И похоже были далеко не первыми. Вереницей они тянулись откуда-то сверху:

– И то, что он успел приземлиться до усиления ветра, это большое везение.

– Не везение, а расчёт, – второй голос тоже глухо слышался, но обладал большей силой. И даже сквозь ватную темноту звучал решительностью. А первый словно обволакивал его мягкой плотной массой:

– Это был расчёт с большими ограничениями. И чудо, что он вообще сумел приземлиться.

– Не чудо, а мастерство, – упрямо возразил второй, нарезавший фразы словно широкий нож, от буханки отрезающий ломти хлеба.

– Ты его выделяешь как мастер лучшего ученика. И я могу тебя понять…

– Не можешь. Он не лучший, и я строго взвешиваю положение, – в темноте повисла неопределённая пауза, а потом тот же голос продолжил, – А теперь давай оставим разбор полётов, потому что я пришёл сюда посмотреть его состояние вживую. Свяжусь с тобой позже.

Темнота стала беззвучной. Ринкто понял, что разговор был по интеркону, и рядом с ним только командир. И тот, наверное, вот-вот готов уйти. А так хотелось узнать от него, что происходит. Очень хотелось подать голос, но Ринкто забыл, как это.

Вдруг почувствовал на плече плотное, крепкое прикосновение. От него шло тепло. Потом где-то в стороне раздался шорох, и твёрдый голос отлетел куда-то туда:

– Дина, привет. Как он нынче?

– Уже заметно лучше. Первые дни было совсем тяжело, но сегодня уже констатировали состояние как стабильное, – этот голос впорхнул лёгким дуновением свежести, тихо и мягко, – Мы же только-только перевезли его из климатической капсулы.

– Да-да, я как раз поспешил увидеть, как он тут.

– В целом, состояние уже не требует постоянного контроля, критических ухудшений не должно быть. Для полного обследования с утра ввела ему сыворотку с микронами, но они медленно распределяются по тканям, так что с их данными придётся подождать.

– Так да, я понимаю. Ему сейчас нужно восстанавливаться неспеша.

– Если не дадут регенеративную терапию… то очень долго. А почему медлят? – она внезапно осеклась, а он не заметил это, потому что сам замялся:

– Видишь ли, тут много причин… Приходится осторожничать. Он всё-таки неоднократно проходил через глубокую переделку, а как это может сказываться на состоянии не до конца изучено… Так что здорово, что ты тут так о нём заботишься.

– Ну я же не врач, а медсестра. Моё дело простое. Ухаживать… – она некоторое время молчала, и было совсем непонятно, смотрят ли они друг на друга, или на него, или ещё куда-то. Но потом как будто подхватила утерянную прежде нить, – Не смотрите, что он внешне так плох. Кожа больше всего пострадала. Но так-то он приходит в себя. Он, может, даже слышит нас сейчас, – в её чистом голосе прозвучала улыбка.

– Как? Правда? – твёрдый голос будто на секунду оплавился и стал мягче. Потом на плечо снова бережно легла тяжеловатая рука, и будто сквозь неё донеслось, – Держись, Рин. Всё путём. Ждём тебя снова в строю.

Внутренне заметавшись, Ринкто никак не мог произнести приветствие, и, видимо, это как-то отразилось на мониторе его состояния.

– Что-то опять неладно… – тревожно зашептала девушка, – Сейчас введём стабилизаторы давления.

– Я может лучше потом ещё зайду? – вполголоса добавил командир, но ему не ответили. И через несколько секунд дверная створка с негромким шорохом скользнула в сторону, а потом закрылась за ним. Тишина снова рассеялась в темноте. А потом на плече проявилось прикосновение. Оно было лёгким, едва ощутимым. И от него тоже шло тепло. Пальцы чуть скользнули по плечу, прежде чем пропасть в той наружной неизвестности, которая заполняла всё вне. Но тёплый след от них какое-то время реял в сознании, как облачко на небе. А потом он растаял. И постепенно растаяли все прочие ощущения.

**

Небольшой укол в плечо. Почти не больно, но неожиданно – немного дёрнулся.

– Ой, извини, – донеслось виноватым колокольчиком, а потом тут же плавно перелилось в бодрое, – Ага, да ты уже двигаешься!

Ничего себе движения, – подумалось в глубине тёмного колодца, – Прям норматив на спортивный разряд. Смешно до слёз, и тех нет. И ведь даже это движение я повторить не смогу.

Непроизвольно вздохнул чуть глубже. Разница с тем мерным движением грудной клетки, которое он уже привык наблюдать за собой от безделья, была минимальной. Но она похоже заметила:

– Вот это да! Ты определённо идёшь на поправку.

Ну, если ты так считаешь, – отозвалось во мраке, – Так и быть я тебе поверю.

– Да-да! Пришли первые сводки с внутреннего сканирования. Большинство органов близки к норме. Травмы от сотрясения уже почти полностью исчерпаны…

Да там и сотрясения-то не было почти. Кислотой только облило с головы до ног. И всего делов, – он почувствовал, как учащается пульс, его внутренние часы, которые день за днём отмеряли пребывание в пучине. Хотя нет, считать их удары было невозможно, их уже целая бесконечность миновала. Они только звучали мерным фоном, подсказывая, что он ещё не призрак. Хотя чувствовал себя им. Хотелось увидеть, что там вокруг. Даже белые стены палаты, пластик оборудования, халаты врачей сейчас бы показались акварельным шедевром. Эй, как тебя там, – Дина? – что там с моими глазами?

– … В мозг микроны медленнее всего проникают. Его было бы проще через нейроинтерфейс отсканировать, но внешний разъём у тебя повреждён. Поэто…

Она замерла на полуслове, видимо, тоже заметив учащение пульса, который явно где-то на дисплее онлайн. И, может, ещё что-то – у докторов там тьма показателей. Как они только в них ориентируются? То ли дело гироскоп, высотомер, углы закрылок – всё легко представить, всё понятно.

Дыхание стало успокаиваться.

– Ты обязательно поправишься. Вот подожди, ещё будешь прыгать с вышки опять. Только поосторожней, – её голос совсем чуть-чуть улыбнулся, и это было спрятано под суровым укоряющим тоном. Но спрятано недостаточно.

А вот он внутренне заулыбался во всю ширь – так она похоже знает про предыдущую его реинкарнацию. Так-так. А ведь этот случай скрывали. Занятно. Ладно уговорила, буду выздоравливать. Прислушался к собственному дыханию, оно совсем замедлилось. И пульс тоже.

И даже не отреагировали на то, что на его плечо снова легло невесомое прикосновение. Она, наверное, подумала, что он заснул. И волна нежного тепла бархатисто разошлась под кожу. Туда в темноту, в то, что было им. Он и, правда, постепенно проваливался куда-то внутрь себя, всё глубже и глубже. Но всё ещё чувствовал это лёгкое тепло, будто оно провожало его куда-то далеко. А потом едва ощутимо сверху спустилось её дыхание, и возник запах её духов – где-то в вышине над ним словно распустился цветок – слабый аромат вплыл в сознание убаюкивающими нотками чего-то невыразимо нежного. Темнота на минуту поблекла. И воображение плавно заполнили переливы акварельных красок, и всё объяло сном.

Дина осмотрела операционную после приборки – визуально как обычно чисто. Подключила наложение фильтра по биоактивности и, ещё раз внимательно оглядев помещение, заметила пару мерцающих пятен, поставила виртуальные маркеры. Пока робот-уборщик, выползший из стенного шкафа, устранял свои огрехи, успела закинуть заявку на контроль его датчиков. Уже третий случай за месяц. По-хорошему её осмотр должен быть чистой формальностью. Да, именно – чистой! А не гонять технику на повтор того, что та и так должна делать безукоризненно. И проверять себя должна сама.

Деловито шебуршащий полотёр прошмыгнул рядом с ней, вильнув в сторону, когда она направилась за инструментами. Переложила на сверкающий поднос те, которые остались на стойке с другой стороны стола. Стянула подстилку, почти не забрызганную кровью, скомкала и бросила в утилизатор. Тот стал плавно разогреваться. Поднос с инструментами Дина аккуратно взяла двумя руками и пошла к автоклаву, взглядом внимательно провожая полотёра, который уже направился в свою конуру. Моргнула в левом углу на иконку сервиса, посмотрела, что заявка ещё не зарегистрирована, и стрельнула глазами на иконку чата техподдержки:

– Джош, сделай нам замену сегодня, если не успеешь проверить полотёра. Завтра снова операция, – голосовое улетело в очередь, но почти мгновенно отметилось прочитанным. Обратное пришло текстом, – вот же олух, – как будто не понимает, что это зрение загораживает!

Робот замешкался в проходе, вильнул в сторону, уступая место, когда она пошла к автоклаву напрямик. И тут мелькнула метка – заявка принята. отправлено на тех.осмотр – робот, внезапно дёрнувшись с места, бросился ей под ноги, она пошатнулась. Поднос сильно качнуло, хирургические инструменты, тонко звеня, покатились на край. Дина, падая на одно колено, постаралась выправить положение, левой рукой повыше задрав тот край подноса, и невольно приподняла большой палец, не давая инструментам посыпаться на пол. Кольнуло почти неощутимо. Сперва даже показалось, что перчатку не прорезало.

Но когда она усмирила гремящую кучу, а потом бережно переложила всё в лоток автоклава, то заметила на большом пальце выступившую тёмно-красную горошинку.

– Ах, ты, недотёпа! – воскликнула в сердцах то ли на себя, то ли на неуклюжего ползуна, который уже подкатил к двери операционной. Выскользнул в её нижней части через небольшую прямоугольную полу, толкнув её собой. Она ещё некоторое время раскачивалась на петлях, которыми крепился её верхний край, чуть шурша боковыми краями в прорези двери.

– Смотри не сбей там никого по пути, – сердито проворчала ему вдогонку. Задвинула лоток автоклава, выбрала режим и запустила на стерилизацию. Сурово оглядела палец, потом скинула обе перчатки и докинула их в утилизатор. Тот уже совсем распалился и готов был всё переплавить.

Пошла к маленькой аптечке за пластырем. В дальнем углу за ширмой открыла шкафчик и сперва достала антисептик, когда услышала, что дверь в операционную приоткрылась. Раздался негромкий мужской голос:

– Нет никого, можем тут поговорить, – голос суховатый, но напористый принадлежал главврачу Стенсону. Его тихие шаги в мягкой обуви плавно забрались в помещение. Вслед за ним, отстукивая каблуками ботинок, зашёл кто-то, заговоривший хорошо отработанным командным голосом, явно с трудом сниженным до полушёпота:

– Персонал не объявится?

– Какой? У нас тут кроме твоих пилотов почти ничего серьёзного, раз в месяц только бытовой травматизм, и то обычно лёгкая степень. И без хирургии, и автоматика легко обработает. Только медсестра потом за порядком приглядит. Сегодня вот исключение, один техник рассечение получил. Но и то я минимально поучаствовал, а тот уже завтра снова на смену.

– А медсестра? – настойчиво уточнил второй, и Дина хотела было подать голос, но ответ прозвучал быстрее:

– Так сегодня Дина на смене, она ж быстро всё сделала, и уже, наверное, умотала в стационар проверять своего ненаглядного, – суховатая усмешка была доброй, но её всё равно кольнуло. Почувствовала, как густо краснеет.

Поэтому сперва даже не поняла, о ком заговорил посторонний:

– Нам нужно полное восстановление…

– Погоди, – перебил Стенсон, – Ты не по адресу, я выполняю свою работу, а не распределяю ресурсы. Ты знаешь, что с полимерами сейчас прижимает. И ему не положено полное.

– Не положено по штатному, – аккуратно проговорил посетитель, и тут Дина узнала в нём командира лётной группы, который приходил проведать Ринкто на прошлой неделе. Стало быть, о нём и речь, – Но согласно той самой последней директиве, ограничение может быть преодолено, – он проговорил каждое слово отчётливо, особенно выделив последние, – По решению ведущих специалистов с одобрения Совета.

– Хочешь вынести на согласование, Вальц? – устало откликнулся Стенсон.

– Слушай, Ричи, он наш ведущий пилот. На нём все рискованные операции…

– Ага, – перебил врач, пользуясь неспешной речью собеседника, – И поэтому он почём зря вляпывается в такие травмы, что на него сразу весь месячный лимит вылетает.

Дина почувствовала, как в голову даёт резкий запах антисептика, флакончик которого она так и держала перед собой. Но захлопнуть колпачок побоялась, чтобы щелчок не выдал её, – только вытянула руки немного вперёд, чтобы горечь не проникала глубоко. И, склонившись к ширме, попыталась разглядеть что-либо в тонкую щель её изгиба. В ней удалось поймать полоску с начальником, лицо почти не разобрать. Он выжидающе молчал.

– Ты это на неудачный прыжок намекаешь? Мало кто знает об инциденте, и большинство не понимает, что к чему, только пеняют попусту. Это испытание нового снаряжения, тут риск изначально был ясен.