Когда боги смеются…

Я очнулась от невыносимой боли в правом боку. От того, что меня переворачивали, словно я какой-то старый тюфяк. Приподняли и шмяк! – плюхнули на левый бок. Да больно так! Чьи-то настойчивые руки меня грубо щупали, прикладывали ко мне что-то холодное, смазывали тело жидкой пахучей дрянью. Они проделывали все это молча. Голова нещадно гудела, будто в нее запустили рой пчел. Опять приподняли и шмяк! – плюхнули на правый бок. Те же манипуляции проделали. Потом на живот небрежно опрокинули. Словно я и не человек, а тряпка безвольная.

Ощущения были те еще… Нестандартные. Все тело ныло. Еще бы! Если меня не прекратят так нещадно ронять на плоскость, что подо мной, то я вся в синяках буду. Пошевелить ни рукой, ни ногой не могу – как парализованная лежу. И рот почему-то не открывается. Пожаловаться на боль и попросить быть понежнее не получится. На глазах какая-то повязка силиконовая.

Затем мне что-то вкололи. Исчезло сразу все в единый миг. Не было ни времени, ни пространства. Звуки, запахи и краски стерлись в небытие. Не было даже меня самой. Я словно ослепла и оглохла – исчезла во тьме. Меня не стало.

Очнулась я в палате. Все белое – апофеоз стерильности. Больница? Вполне может быть. Только стены как бы сияют изнутри. Значит, краска дорогая, а не та дешевка, которой красят в наших больничках. Випка? Я в элитной больнице? Это кто же такой щедрый и за меня такие бабки готов оплатить? Почему я здесь? Что со мной случилось? Ничего не помню. А надо бы вспомнить…

– Эй, кто-нибудь! – прохрипела я.

Никто не отозвался. Тишина меня почему-то стала пугать. Какой-то нерациональный страх появился. Еще и пошевелить руками и ногами не могу. Хорошо, что хоть помню, как меня зовут. Мария Павлова.

– Эй, есть тут кто? Помогите! – прокричала громче.

Нет ответа. Жутко. Вдруг я тут одна? Про меня забыли, и я тут умру от голода и холода? Помирать не хотелось. Предпочитаю жить!

– А в ответ – тишина… – сказала я сама себе, подбадривая, пытаясь хоть так изгнать липкий страх. Захотелось разбить гнетущее безмолвие…

Пригляделась. Рядом нет никаких кнопок для вызова медперсонала. Привычная для пациентов российских больниц мебель отсутствует: ни тебе тумбочки, ни шкафа. Ничего. Кровать подо мной и не кровать вовсе, а какое-то устройство. Подобие стола в морге. Но лежать на нем удобно и мягко. Значит, точно не морг. Для трупов удобства не предусмотрены. Никто не приходит. Оборудование какое-то стоит, но я такое никогда не видела ни в кино, ни в реальной жизни. И так тихо работает, что в палате стоит мертвая тишина. Технологии будущего?

Прошло часа четыре, не меньше. Никто так и не появился. От нечего делать пытаюсь вспомнить, что было до этого. А «до» был понедельник…

Понедельник. День тяжелый, как говорится. В постели было тепло и уютно. Вставать не хотелось. На работу идти не было желания. И настроение на нуле. Я потянулась, посмотрела в окно, где солнце не наблюдалось, а по небу бродили хмурые свинцовые тучи, грозя дождем. Начала фантазировать, что же мне такого соврать, чтобы от работы отмазаться. Как же не хотелось выходить на улицу в сырую туманную холодрыгу!

Ничего приличного в голову не приходило. Все версии я уже жалостливо озвучивала своему непосредственному начальнику. Перебираю пригодные варианты, как откосить от работы. А тут еще и воспоминания проклюнулись.

Память – вечный провокатор совести, услужливо подсовывала моменты жизни. Как в последний рабочий день до корпоратива мы стояли в коридоре во время перерыва. И вдруг разговор пошел о дисциплине.

– Однажды шеф тебя на вранье поймает и небо с овчинку покажется. Ленивая ты, Машка, хотя и не без таланта. На нем и выезжаешь, – завистливо высказывал мне коллега Петя из отдела маркетинга.

Трудоголик и правдолюб. Кому нужна его правда? Разве что ему самому, чтобы тешить свое больное самолюбие. Вот, мол, я какой честный! Смотрите и завидуйте. Очередь из завистливых коллег что-то не выстраивалась. Даже наоборот. Петю в коллективе презрительно жалели… Был он не от мира сего и повернут на теме пришельцев. Слушая его рассуждения об иных мирах и альтернативной истории, многие потом крутили пальцем у виска.

– Я не ленивая, я экономная! Экономлю свою жизненную энергию и не трачу ее по пустякам, – выдвинула я свою версию бытия.

– Ты думаешь, шеф не понимает, что Машка ему нагло врет? – задала риторический вопрос Яна, моя верная подруга детства и по совместительству Совинформбюро местного масштаба. – Давай на чистоту, Петруччо. Именно Машка все на себе в отделе тянет. Потому и отношение к ней другое. Нежное.

– Ну, так-то да. Кто спорит? – сразу капитулировал Петя.

– То-то же! Против такого весомого аргумента все твои претензии к Машке несостоятельны, – припечатала Янка, закончив беседу.

Я скромно стояла и пила кофе, будто их спор меня никак не касался. Оба были правы по-своему. Но в этот раз безоговорочная победа осталась за Янкой, моей неустанной защитницей и опорой. Мы с ней вместе в один день устроились в эту фирму. Именно у нее все узнавали новости нашей конторы. Новости всегда были свежие, горячие и приправлены перчиком.

Все прекрасно понимали, что у шефа ко мне нежные чувства, поэтому он старательно делал вид, будто верил в мои нелепые сказки, а коллеги его жалели. Я та еще… Шахерезада Львовна.

В общем, новых версий, чтобы прогулять сегодня работу, у меня не было, а старые уже не прокатят. Да и никакая версия после вчерашнего корпоратива не пройдет. Я так думаю. Поскольку я шефу вчера высказала свое презрительное «фу». Четко, кратко и бескомпромиссно, исключив любую надежду на взаимность. Да еще и в грубоватой форме, что совсем на меня не похоже.

А виновата во всем она – бутылка коварной ведьминой настойки под названием «Кьянти». Вино было красное, легкое и сладкое, что свойственно итальянским винам. И я не заметила, как это зелье правды развязало мне язык.

В общем, выложила правду-матку. Ударила по самому дорогому, что у него есть… По самолюбию. Один плюс в этом был: я высказала ему наедине все, что думаю. Без свидетелей. Когда он стал меня зажимать в темном коридоре, я не стерпела грубого надругательства над моей тонкой душевной организацией и высказалась. Шеф был сильно пьян и еле стоял на ногах. Авось не вспомнит. Впрочем, зря я это сделала. Погорячилась. Работу терять мне сейчас никак нельзя. Если что, скажу, мол, пьяная была, а я, когда выпивши, такая непредсказуемая. И вообще ничегошеньки не помню. Авось прокатит…

И все-таки придется собираться и идти арбайтен…

На работу я пришла, как ни странно, вовремя. Надо же, какой парадокс: не торопилась и успела.

– На работу пришла, няшка, – блудливо пропел молодой охранник – шкаф с интеллектом двоечника. Это мы так с ним пикируемся. Он часть стиха сочиняет, я должна ответ пропеть, слагая рифму на ходу. Пароль – ответ.

– Тороплюсь, целую, Машка! – промурлыкала ему в ответ и пронеслась ураганом до лифта. Охранник от удовольствия аж хрюкнул и заржал.

Голова гудела и была настолько тяжелой, что, пройдя в опенспейс в офисе, я водрузила свою симпатичную задницу на законное рабочее место, сложила руки на столе, как примерная школьница, уткнула голову в них, как в подушку, и… заснула. Хотела немножко полежать, чтобы котелок стал воспринимать информацию. Не срослось…

Видимо, я заснула. Разбудил меня крик. Даже не крик, а визг начальника. Он бешено вращал выпученными глазами, брызгал слюной во все стороны, изображая душ, и размахивал куцыми ручонками, словно вентилятор, что означало крайнюю степень озлобленности. Сейчас будет увольнять…

– Какая наглость! Спать на рабочем месте! Павлова, ты совсем берега попутала! Ты уволена! – прокричал он мне чуть ли не в ухо. И победно так уставился своими бесцветными глазками. Отомстил, значит. Ну-ну….

– И? – поощрила я его продолжить скандал.

Видно же, что он еще не все мне сказал. Распирает парня, того и гляди, лопнет от натуги. Много у него для меня припасено эпитетов красивых. Пусть выпустит своих демонов.

– Ты здесь не работаешь! – опять прокричал он, протягивая мне приказ об увольнении. Хоть без статьи за нарушение уволил – и то хлеб. А то мог бы и опоздания мне припомнить, и прочие косяки. Ан нет, пожалел. Шеф пусть и не красив, зато благороден. Только вот зачем так кричит? Не понятно.

И так голова болит, а тут этот крикун горло дерет. Еще бы мегафон взял для убедительности. Чтоб совсем мою головушку добить. Посмотрела на него глазами кота в сапогах из известного мультика. Шеф сразу как-то сдулся, стал незначительным и серым, как половая тряпка. Неужели пожалел меня?

– Зачем кричать? Не работаю? Могу идти домой спать? Отрабатывать не надо две недели? – уточняю на всякий случай.

– Компания обойдется без ваших услуг.

Уже и тон сменил, и грудь тщедушную перестал выпячивать, словно индюк какой. Сдулся. Ждал, что я стану брыкаться? А на-ка, выкуси! Я девица гордая. Уйду по-королевски…

Спецы наши вылезли из своих перегородок и уставились на меня в немом изумлении. Чего же это я не протестую?

– Все, граждане мазурики. Кина не будет – кинщик заболел. Засим прощевайте, не поминайте лихом рабу божью Марию! – начала я ерничать.

Количество зрителей кратно увеличилось. Вылезли даже те, кто не хотел присутствовать при моей казни. Вытащили сотовые и стали снимать в ожидании концерта по заявкам радиослушателей.

Вот хороняки бесстыдные!!! Развернулась и пошла, виляя попкой. Пусть снимают себе на память, как счастье уходит от них вальсирующей походкой. Попрощалась таким макаром и с занудой шефом.

Пошла летящей походкой в бухгалтерию. Пусть позолотят мне ручку на прощание. Девчонки там адекватные, над истеричным шефом неоднократно смеялись. Так что от них подвоха и пакостей я не ждала. Деньги, скорее всего, сегодня же переведут. Мне денежка ой как нужна.

Сначала я расстроилась, что так все обернулось. Вот не любила я никогда корпоративы: на них либо до жути скучно, либо потом после них стыдно. Притом косячат другие, а стыдно почему-то мне. Не надо было идти на корпоратив. Но пошла вопреки интуиции и получила пощечину от судьбы. В общем, расстроилась, хоть и кривлялась на публику и делала вид, что все мне ни по чем. Когда дошла до кадров за трудовой, поняла, что все к лучшему. Допустим, оставил бы меня этот упырь. И что? Нервы бы трепал? Или того хуже, опять бы приставал. Ну его на фиг, такое счастье…

А так я птица вольная: куда хочу, туда лечу. На юг хочу, к солнцу! А сейчас пойду и отмечу увольнение, как победу над шефским маразмом. Свобода!!!

По дороге домой зашла в бар. Открылся у нас в районе маленький уютный кафе-бар: кормят вкусно и поят сладко. Цены там были приемлемые, дизайн мне понравился, да и чистота радовала глаз. Добавляли плюсов бару относительная тишина и двухметровый мускулистый громила, что выполнял роль вышибалы, обеспечивая порядок в питейном заведении.

Поэтому свое увольнение я пошла праздновать именно туда: безопасно, дешево, сердито. Вышибала – мордоворот с внешностью орка (клыков только не хватает) имел вполне человеческое имя – Саня. На двери висело объявление о вакансии официантки. Когда я пришла, в баре было двое посетителей: у окна камуфлировалась за шторку одинокая девица неприметной наружности и сутулился за столом в углу мужчина субтильного телосложения. Такой же неказистый и серый, как его пиджак. Я сделала заказ и заняла место в другом темном углу, куда тут же подкатил обладатель альтернативной наружности по имени Саня. С ним и поговорила о работе.

– Я работу ищу. Примете? – и затаила дыхание.

– Ты? Здесь? – оглядел меня с ног до головы. Но уже как-то иначе, по-хозяйски. Руку мою своей накрыл. Смотрит ласково, как кот на сметану.

– Предупреждаю, на работе ни-ни, – попыталась пресечь поползновения, быстро убирая руку.

У того глазки заблестели. Именно ни-ни его и интересует, как я поняла.

– А что так? Не нравлюсь?

– Не в этом дело, – решила расставить точки над «и». – Просто правило у меня такое, что на работе шашни не кручу. Чревато последствиями.

– Понятно. Со старой работы поэтому ушла? – протянул разочаровано.

–Угу.

– Ну, если работа интересует, то можешь завтра приступать с утра.

Побеседовали, обговорили зарплату и обязанности, нюансы разные. Зарплата порадовала: почти на треть выше прежней, плюс еще чаевые будут. Отлично! В общем, решила поработать тут, пока работу по профилю буду искать. Временно…

Пока я пила и кушала в баре, ко мне никто не подходил. За этим с бдительностью маньяка следил вышибала, он же – хозяин этого заведения, как оказалось. То ли меня решил застолбить, то ли ему меня жалко стало…

В общем, из бара я вышла целой и невредимой. Это я вспомнила легко, поскольку пила я мало, да и спиртное меня почему-то не брало.

Вышибала развлекал меня рассказами про жизненные ситуации своих друзей и подруг, коих, по его словам, было неисчислимое множество. И все они его до гроба любили. Он все болтал ни о чем, набивая себе цену, сам же над своими рассказами смеялся, не замечая, что мне уже хотелось выть от безысходности…

Вскоре я попрощалась. Саня набивался в провожатые, но я отказалась от столь сомнительной чести. Он мне в баре мозг выел маленькой ложечкой. Хотя воров, грабителей и насильников он бы вспугнул: если не кулаками, то внешностью точно… Просто мне хотелось тишины и одиночества.

Выйдя за порог бара, я медленно пошла по улице. Как-то резко стало темно. Неужели я весь день в баре проторчала? Надо меньше пить! В общем, я накеросинилась и брела домой, пеняя всемогущему на свою несчастную судьбинушку. Очнулась, когда поняла, что зашла куда-то не туда. Впереди тупик и полная безнадега… И мне так жалко себя стало, что я разревелась, закинула голову к небу и стала орать Богу, чтобы он меня услышал, во всю мощь своих легких.

Все претензии высказала, что накопились за мою недолгую жизнь. И про то, что жизнь у меня серая, что приключений в ней нет, что живу непонятно зачем, что никто меня не любит, а только попользоваться хотят молодым крепким телом. Аргументы в споре с Богом заканчивались, а скандалить и жаловаться еще хотелось. Бог в ответ молчал, что меня только разозлило.

– За что? За что ты так со мной? Я думала, что ты меня любишь! А ты вон как. А я такая добрая, красивая, смелая, умная и покладистая, вышивать могу и варенье варю вкусное… кизиловое! – кричала я в небо.

– Последнее могла бы и не кричать. Бог все-таки. А ты, как торговка на базаре, цену себе набиваешь, – громко проговорил кто-то.

Внезапно от стены отделилась фигура и пошла мне навстречу. С пьяных глаз я его сначала не узнала. А вот когда он ощерился, тут меня и озарило: да это же субтильный из бара.

– Ну что, привет, красотуля, – процедил сквозь зубы серый.

– Зд-д-д-расьте… – промямлила я.

– Потанцуем, лапуля?

– Спасибо. Я пешком постою, – невпопад проблеяла я со страха.

Сутулый дернул рукой, и блеснуло лезвие ножа. Большого такого. Мачете называется. С собой, что ли его таскает? В штанах? Или где он его спрятать умудрился? Ничего там себе случайно не отрезал? Ярко представив эту картину, нервно хихикнула, чем, видимо, раззадорила мужика.

– Что так напряглась, милая? – ехидно поинтересовался серый.

– Ножичек вот ваш рассматриваю, дяденька.

– Нравится? Это Гунгнир. Я им тебя любить буду, – нежно проворковал голубь сизокрылый, распахнув свой пиджак.

Приключений я у бога просила. Не отпираюсь. Но не такие же! Он же явно не тростник сюда рубить пришел этим Гуинг… мачете. Сейчас маньячина меня будет убивать. Труп разделает и скинет в реку. Даже скидывать не будет: тут тупик, никто не ходит и нет смысла труп прятать. И бежать мне некуда. Единственный выход из тупика перекрыл серый. Бежать пьяной на каблуках? Далеко не убегу – догонит. Вот если бы его оглушить.

Я не сдамся без боя! Я, может быть, только жить начала, только свободу обрела – из офисного плена вырвалась. А меня сразу за это убивать? Ну уж дудки! Я схватила с земли камень и бросила в него. Попала! Убить не убила, а вот разозлила изрядно. Он встрепенулся и побежал ко мне. И тут…

Что было дальше, я плохо помню. Сначала маньяка что-то от меня отшвырнуло. Потом он стал гореть, как факел, но не красным, а ярко-голубым пламенем. Я сразу Бога за спасение поблагодарила. Подняла ясны очи к небу и вознесла молитву. Он сверху мне луч добра послал… или длань… Или что это было?