Последнее слово шамана

Размер шрифта: 13

Сибирский приключенческий роман

Глава 1
Неизвестный сосед

– Это их рук дело, сваловцев, я тебе говорю! – Кузьма, обтерев нос почерневшим от золы пальцем, не сводил глаз с Михаила Степнова.

– Ла-лад-дно, – опустив глаза, несколько смутился в ответ тот и, сделав из кружки небольшой глоток остывшего чая, опрокинул в себя стакан с сильно разбавленным водой спиртом и без вздоха сразу же запил его чаем. – Фу-у-у-ы-ы! – громко выдохнул он, скривившись.

– Молодец, Миша, – похлопал товарища по плечу Кузьма. – Так что, дядь Витя, и не знаю, что и сказать-то. За парнем идет охота, это я вам, как тогда говорил, так в этом уверен до сих пор.

– Опять дядя? – возмутился сухощавый старик, сидевший напротив Кузьмы, и, почесав проросшую по щекам на полсантиметра мягкую седую щетинку, улыбнулся.

– Да ладно, Вить, ты ведь младше моего отца-то лет на семь? Больше?

– На восемь, – поправил Филиппова Виктор Муравьев.

– А Мишку-то полечи, прошу тебя-я. – Голос у опьяневшего Кузьмы стал мягким, вальяжным. – А то у него совсем того, может, и совсем, – сдавив сильно губы, закивал он головой. – Миш-ша… – Кузьма, щурясь от черного дымка, сквозняком обдавшего его лицо, прикрылся от него ладонью.

Огонь на «свечке» выровнялся и потянулся вверх. А Михаил, потеряв интерес к смотревшему ему в глаза другу, опустил их ниже, на «свечу». Она была настолько необычной, что он часто разглядывал ее, тускло горевший рыбий хвост, торчавший из серой, потерявшей свой алюминиевый цвет кружки.

– Придумал же, свечу, Вить, – нашел о чем продолжить разговор Кузьма. – Никогда не думал, что ее можно заменить рыбой.

– Т-та эт-т-т-то, т-то, т-т-т-т, – подняв ладонь с вытянутым вверх указательным пальцем, не отрывая глаз от Кузьмы, пытается поддержать удивление Виктора Михаил.

– А-а, нашел чему удивляться? – с улыбкой смотрит на Степнова с Филипповым Виктор. – Это ендырские ханты меня этому научили. Осенняя рыба здесь тоже жирная, вот попробовал, – махнул рукой в сторону «свечи», и получилось, поэтому с тех пор не таскаю с собой в лес ни свечей, не керосина с лампами.

А Кузьма от выпитого совсем окосел, чего не любил Михаил. Когда Филиппов в таком состоянии, то начинает приставать к нему с глупыми расспросами, как сейчас.

– Миша, ну, чего смотришь так на меня, а? Ну, скажи слово какое-то, – не спуская со Степнова глаз, заплетающим языком просит Кузьма. – Миша, Мишка! Ну, хоть слово еще какое-нибудь вымолви, а? Скажи мне, нельзя-я пи-ить. Миша!..

– Н-наз-за… – выдавил из себя Степнов.

– Молодец, Мишень-ка-а! – разулыбался Кузьма. – Ну а дальше, Миша? Ну-у! – Филиппов привстал и, смотря Степнову в глаза, прошептал: – Ну ладно, ладно, все, все. Витя, я на тебя молиться буду. Я верю, что ты поставишь Степка нашего на ноги со своим этим, шаманом. Понимаешь, Витя, он – мой друг! – глубоко вздохнув, усевшись на скамейку и подперев подбородок ладонью, продолжил свою речь Кузьма. – Мы с ним где только ни быва-али. Ты знаешь, что такое военная развед-дка? Витя-я?! Это как ты! Только ты здесь, в лесу, все знаешь! – Кузьма ткнул рукой в сторону окна. – А мы там, в горах, работали, в Аф-га-не. Тебе с Мишкой будет легко, – мотает головой Кузьма. – Он сильный. Давай. – И, налив в кружку Муравьева немножко спирта, поднял вверх свою. – За Михаила! Витя, верни его к жизни, а то без работы он остался, инвалидом стал. – И, чокнувшись с Муравьевым, выпил из своей кружки остатки спиртного.

– Попробую. – Отставив в сторону кружку, Муравьев встал и пошел к печи. – Каша уже готова, давайте ужинать.

– Да, да, давай, – согласился с ним Кузьма. – Миша? – посмотрел он на своего товарища, сидевшего у окна. – Обязательно поешь и во всем слушайся дядю Витю. Понял?

Резкий запах разваренной гречневой крупы вызвал у Михаила сильное слюноотделение, и он невольно от этого начал причмокивать ртом, словно уже смакуя разварившуюся гречку, в которую хозяин избы только что положил большой кусок серого смальца. Его правая часть губы, крупная, на ней хорошо остались видны белые метки от швов, и поэтому Михаилу, чтобы открыть рот, приходилось больше опускать нижнюю челюсть. Он этого стеснялся и поэтому в свое время долгие часы, сидя у зеркала, учился сильнее раздвигать левую часть губы. И вот сейчас, причмокивая, он по привычке сильно открывал левую часть губ, что заметил Виктор, но сдержал улыбку и вовремя отвел глаза в сторону, чтобы Степнов не заметил внимания Муравьева к его некоторым несуразностям.

Закрыв кастрюлю, Виктор укутал ее в старый дырявый темно-синий свитер и начал легонько потрясывть, приговаривая:

– Медвежий смалец, он силу дает, Миша. Силу! Может, и на вкус наперво он покажется тебе противным, но ты, Миша, признавай его как лекарство. Вот как. А со временем привыкнешь к нему и к его запаху. – Он с улыбкой посмотрел Степнову в глаза. – Да-да. Миша.

Степнов, смутившись, натянул на лицо что-то наподобие улыбки.

– Давай кушай, кушай. – И, сняв с кастрюли крышку, черпая большой деревянной ложкой из нее кашу, накладывал ее в алюминиевую глубокую миску, стоявшую на столе рядом со Степновым.

– Пробуй, понравится?

Набрав немного каши в свою деревянную ложку, Михаил поднес ее к губам и, принюхиваясь к ней, обжегшись горячим паром, идущим от крупы, резко убрал нос.

– Не любишь кашу? – спросил старик.

Михаил не ответил. Приоткрыв рот, взял с краю ложки несколько крупинок и начал их, пожевывая, посасывать во рту.

– Вот те да, – урывками поглядывая на Кузьму, уселся на скамью Муравьев.

– Ты это о чем? – не понял Филиппов.

– Да так, – отмахнулся Муравьев, – вспомнилось кое-что. – И, подмигнув Степнову, уселся за стол.

А Михаил действительно кушал кашу как-то необычно. Наберет полную ложку крупы, поднесет её к губам, задержит на несколько секунд у открытого рта, дуя на нее, а потом начинает вдыхать в себя идущий из нее белесый пар и только после этого снимает губами первый слой верхних крупинок и рассасывает их, как конфеты монпансье.

– А-а. – Заметив внимание Муравьева к Степнову, Кузьма приблизился к уху старика и стал шептать: – Так у него ж губа была порвана сбоку с мышцами щеки! Я когда вытаскивал его из машины, думал, что он уже все: нижняя челюсть раздроблена, с ушей кровь. А Чурсин взялся – и, посмотри, как будто ничего у Мишки и не было-то, восстановил челюсть у парня. Два перелома на ней было, кости лба были сломаны, собрал его из нескольких частей, скрепил…

– А кто это, Чурсин? – поинтересовался Муравьев.

– Голова медицинская, я тебе скажу. Нейрохирург. К нему сюда из Екатеринбурга, Тюмени люди едут… И он ставит их на ноги. Ты вот его не знаешь, а он, вот, о тебе наслышан, ты у нас тоже звезда. Когда ему про тебя хотел рассказать, так он сразу тебя по имени назвал и по отчеству. Про тебя хант ему рассказывал, Колька Осипцов.

– А-а, Хромая Белка, – улыбнулся Муравьев.

– Да, да, как ты ему ногу замороженную спасал.

– А, – махнул рукой Виктор, – спасал, спасал, а все равно у него с ногой что-то не так, хромает. Вот какие дела. Сейчас к нему же и веду твоего друга Мишу. Я ж уже не раз тебе говорил, что у того силы волшебные какие-то есть. Такие, что ой-яй-ой. Настоящий колдун, а вот себя лечить не может. Удивительно.

– Так, я не об этом, – глубоко вздохнув, отмахнулся от Муравьева Кузьма. – Не перебивай! Я про Чурсина-то не закончил рассказ. Ты ж просил. – Голос у Кузьмы стал тверже, опьянение проходило. – Коля Чурсин кого только ни спасал. Парню нашему пуля в голову попала, вылечил. Во-от это человечище! Давай за его здоровье?

– Погоди, погоди, тебе же сейчас уходить? – остановил Кузьму Виктор. – Напьешься, Голый пуп не пройдешь.

– А если по сосьвинскому зимнику пойду, а не через него?

– Злое нынче там место, – вздохнул Муравьев. – Ягоды нынче мало, так там три медведя и две самки с потомством пасутся на болоте и в кедраче, и в тайге, что рядом. Вот какие дела.

– Ё-ё-ё, – с испугом, схватившись руками за голову, запричитал Филиппов. – А на Голом пупе что, нет ягоды?

– Затоп он, бобры чи еще кто, перекрыли приток Малого Воя в Безымянное озеро.

– А как же мне его проходить-то? – В голосе Кузьмы появилась паника.

– Может, вернешься в город назад по той дороге, по которой шел сюда с Мишей?

– По железке на трассу? Да я ж тебе говорю, Витя, за мной следили, – начал бить себя в грудь кулаком Кузьма.

– Вот какие дела. Чи нашалил где-то? – поморщившись, смотрит из-под бровей на младшего товарища Муравьев.

– Да, похоже, не я. – Кузьма указал подбородком в сторону Михаила. – Охотятся, похоже, на него, что-то лишнее увидел али написал. После аварии к нему в больницу гости от Свалова приходили, интересовались его здоровьем. Главврач сказал, что Мишка сильно болен и память навряд ли у него восстановится. Это мы главврача так попросили всем говорить. Понимаешь? А тебе, дядя Витя, больше ничего и не нужно знать, а то спать плохо будешь, – усмехнулся Филиппов.

– Если «дядя Витя», то, значит, все очень серьезно? – посмотрел на Михаила Муравьев. – Вот какие дела.

– Завтра, в восемнадцать ноль ноль, в городе объявим, что он, Мишка, пропал. Время подошло. И я к этому времени должен быть на месте, понимаешь? И никто не должен меня видеть сейчас выходящим из лесу, а то не поверят, что Мишка пропал. Все знают, что мы с ним дружки.

– Понятно, – кивнул головой Муравьев. – Тогда пойдешь по Пупу. Подмосток помнишь?

– Да, да.

– Вот какие дела. Затопило его. Где тропка к нему идет, развилка будет за выворотнем. Ну, понял? – посмотрел в глаза Кузьмы Муравьев.

– Да помню! – отмахнулся Кузьма. – От дерева корень. От кедра, что ли.

– «Что ли»! – повысил голос Муравьев. – Слушай меня внимательно! Три шага вперед от него сделаешь, от выворотня, и сразу вправо поворачивай, на все девяносто градусов, через два шага в пенек уткнешься, он тонкий, еловый. Переступишь его и на луну лицом пойдешь. Пупок-то помнишь?

– Так там же не раз мы с тобой бывали, по нему ходили, шалаш рядом в кедраче ставили, когда на утку да на косача на току охотились там.

– Вот-вот. Посередине его пройди, не ошибешься, а на болото выйдешь, три березы на нем лежат, прямо по верху мха, за ними снова, метров тридцать в длину. Вот какие дела. Но мостик этот топкий, если промахнешься ногой, по пояс окунешься, не кричи, вылезай и иди дальше. Другого хода нет.

– Это ж сколько мне топать по ним-то, дядь Витя? – по голосу заметно, Кузьма совсем протрезвел.

– Так кого тогда боишься? Видно, сам начудил сильно, а не Мишка. Ну, это понятно, ты ж у нас начальник полицейский, за тобой, видно, не один грешок, вот и следят за тобой! Сколько тебя знаю, вечно наделаешь себе кучу неприятностей.

– Дядь Витя, но если чувствую.

– А с поезда с вами кто-то выпрыгивал? – спросил Кузьма.

– Нет, но мало ли. Да и в вагоне сидели три бабки да два старика. Ну а когда пошли к тебе, у первого болота почуял, что кто-то за нами следом идет.

– Вот какие дела, – покачал головой Муравьев. – Ну, твое дело. Если бы то был медведь, то ты его и не почуял бы, да и не дошел бы сюда, если он бы охотился на вас. А если думаешь, что это люди? Ну, ладно. Слушай дальше. По тем березкам метров с тридцать идти. Понял, да? Ногами прощупывай бревна-то, будь внимателен, они не шибко толстые. Здесь береза тонкая, тянется к свету, а я не лесоруб, да и сил уже нет тех, как раньше в молодости.

А когда к лесу подойдешь, сворачивай сразу налево, к дороге, к старому зимнику. Она в сторону Снеженска, через газопровод идет, с километр до него будет. По нему направо иди, к Нагиришской шоссейке выйдешь, по зимнику дальше не иди, медведя там много. – Виктор смотрит Кузьме в глаза. – Ты меня слышишь? Эй!

– Да знаю, – махнул Кузьма. – Ты же там со мной как-то шатуна брал.

– А, было дело, но не забывай об этом.

– Спасибо, дядя Витя, извини, чуть не забыл. Там, за железной дорогой, на стоке Малого Воя сбросил тебе три рюкзака с консервами, порохом, дробью, спичками.

– Хорошо, хорошо, будет время, заберу. В кульках-то спрятаны они, не в воде лежат? – щурится Муравьев.

– Да что ты прям, а? Я все на пригорок сбросил, в шиповник.

– Вот какие дела. Ну и хорошо. Помоги мне парня уложить, а то уснул за столом. – Указав подбородком на Михаила, Муравьев встал со скамейки… – А как он отнесся к потере родных, а, Кузьма?

– Он до сих пор находится в состоянии амнезии, что-то помнит, что-то нет. Да, да, многое помнит, а про семью ничего пока, как будто ее и не было у него. Врачи предупредили…

Михаил открыл глаза, посмотрел на Кузьму, стоявшего рядом, и закрыл веки, проваливаясь в сон.

Запах ухи будоражил. Михаил, сглотнув слюну, повернулся на бок и, уложив удобнее голову на ватник, принюхавшись, невольно удивился тому, что во сне он смог уловить запах приснившейся ему ухи.

…Обрывистый берег речки Эсски зарос мелкой травой. Расположившись на ней, Михаил рассматривал воду, освещенную лучами большой луны. Поверхность реки сейчас напоминала бумажный ковер, настолько она была ровной. Ни брызг, ни разводов от рыбы, охотившейся за мальками, жучками, листвою, падающей с деревьев.

Удочка, лежавшая рядом с ним, дернулась, и какая-то сила потянула ее в воду. Михаил обеими руками ухватился за ее конец и потянул удилище на себя. И как вовремя он это сделал! Огромный налим, схвативший наживку, мог спокойно затащить удочку в глубокий омут. Но теперь он лежал на берегу, и Михаил, разделывая его ножом, укладывал куски рыбьего мяса в ведро, в котором уже закипела вода.

Запах вареного рыбьего мяса был сладковатым. Михаил бросил в кипящую воду пригоршню брусники с клюквой. Запах ухи после этого стал сладковато-кислым. Кипящая вода стала выплескиваться из ведра, а вместе с ней на костер полетело и рыбье мясо. Михаил осмотрелся по сторонам, но, как назло, никак не мог найти тарелки с ложкой, чтобы спасти хоть какие-то куски.

«Нужно бежать в избу за ложкой», – подумал Михаил и, вскочив на ноги, оступился и сорвался с обрыва в реку.

…Поднявшись с нар, Михаил отметил, что правую руку с пальцами не чувствует, отлежал. Стал шевелить пальцами, смотря на ладонь, освещенную серебристыми лучами луны, пробивавшимися в избу через оконное стекло. Они освещали и заставленный посудой стол, и пустую скамейку, и дальнюю часть избы с пустыми нарами. Видно, Виктор провожает Кузьму, выдумавшего, что за ним кто-то следит.

Наконец-то пальцы ожили, он их почувствовал, как и судорогу, пронизавшую болью руку в предплечье.

Встав с нар, напившись воды из ведра, засунул в печь, в ее ярко-красную золу, несколько толстых дровин и вышел из избы.

Холодный, сыроватый воздух коснулся лица. Звезды, рассыпавшиеся по небу, подмигивали ему. Найдя ковш созвездия Большой Медведицы, Михаил по привычке стал считать его звезды. Потянулся, зевнув.

«Может, порыбачить?» – эта мысль показалась ему самой подходящей, потому что хотелось очень есть. Ощупывая рукой сырые бревна избы, пошел вдоль них и в углу нашел тайник для червей, который вчера днем показывал ему хозяин избы. Удочка, длинная осиновая палка, стояла рядом, опершись на стену дома. Шар луны, опустившийся за черные кроны деревьев, тускло освещал лес.

По памяти Михаил тихонько пошел вправо от избы, цепляясь удилищем за ветки деревьев, и через несколько минут оказался на открытой местности, где река под невысоким обрывом образовала омут. Часть его, что под самым берегом, была хорошо освещена луной.

Степнов, чтобы привыкнуть к этому необычному серебристому лунному освещению, присел и стал осматриваться по сторонам. Березы, белесые стволы которых хорошо просматривались в лунном свете, собрались гурьбой на той стороне берега реки и с интересом рассматривали нового человека. Старая сосна, стоявшая совсем рядом с Михаилом, затрещала своими верхними ветками, видно, чтобы немножко нагнуться и внимательнее осмотреть Михаила. Где-то справа испуганная птица, забив крыльями, слетела с ветки.

Михаил поежился, стал дальше осматривать вокруг себя лес и прислушиваться к его звукам.

…То, что он оказался здесь, это не просто так. Много Кузьма, его старый друг, в свое время рассказывал о Муравьеве Викторе. А произошла с ним сразу же после службы в армии такая же история, как с Михаилом в прошлом году, он попал в аварию, работая в леспромхозе водителем. Спасибо врачам, скроили его тело, дали зажить ранам. На медкомиссии дали ему вторую группу инвалидности. И все. А это для молодого человека своеобразный приговор.

С большим трудом Кузьма ходил на костылях. Потом к ним привык, быстрее стал двигаться. Девушка, с которой он до аварии собирался расписаться, ушла от него. Запил Филиппов, а как переберет лишку, так искал приключений на свою голову. То на середину дороги, под колеса лесовоза, бросится, то петлю из веревки на шею надевает, а другую ее петлю, с обратной стороны, пытается на сук дерева набросить, чтобы повеситься. Но вечно в этот момент рядом с ним оказывался кто-то из людей и не давал Кузьме распрощаться с жизнью.

Через полгода такой никчемной жизни отец Кузьмы привел в дом невысокого мужчину, Муравьева Виктора. Легенды об этом человеке в их городе ходили давно. Рассказывали даже такое, во что и нельзя было поверить. Например, как Виктор двух медведей без выстрела убил. Медведи на него вышли в лесу. Остановились, рассматривали маленького человечка, обнюхивая воздух. Потом оба двинулись к нему. А Витька, замерев с испугу, как истукан, выронил из рук ружье, его приклад, падая, сломал сухую ветку, что под ногами лежала. Та громко хрустнула. А медведи, от неожиданности испугавшись этого звука, развернулись да кинулись назад. Да недолго бежали они от Виктора, от разрыва сердца шагов через пятьдесят оба померли.

А удостоверился в этом сам Виктор, пройдя по их «мокрым» следам. Его дружки-охотники, увидев это, глазам своим не поверили. Шкуру каждого умершего медведя через увеличительное стекло осмотрели и дырочки от пули или от дробины так и не нашли.

Или еще вот такая история с Виктором как-то приключилась. Он, как-то летом потерялся в лесу, был без ружья, а только с одним ножом (за грибами ходил), три недели прожил в тайге, не голодая. Добывал глухаря, рябчика, зайца, с помощью охотничьих хитростей, ставя капканы или подкрадываясь к дичи.

И когда он нашелся на одной из делян лесорубов, те люди рассказывали, что поначалу приняли его за Маугли. Одежда у Виктора была из заячьих шкур, шапка из глухариных крыльев.

Вот тогда Муравьев, по сговору с отцом, забрал с собой сопротивляющегося всеми силами Кузьму в лес. Знакомые лесорубы завезли их в избу, которая находилась далеко за Верблюжкой, что расположилась в стороне Сосьвинского зимника. Лесорубы отвезли их туда, до ручья. Как преодолели оставшиеся два километра через болото и ручей, Кузьма не помнит. Но то, что через несколько месяцев он на ноги встал, а к весне здоровье восстановил, помнит. Это и дало ему возможность добиться своей мечты, поступить на юридический факультет.

Вот и пришла теперь очередь узнать о лечении Витьки Муравьева самому Михаилу.

«Дай бог удачи!» – перекрестился Михаил и стал на ощупь разворачивать леску на удилище.

Что удивило, кроме крючка, на леске ничего больше не было: ни грузила, ни поплавка. Значит, поклевку рыбы, если она, конечно, будет, он должен ощутить руками.

Нацепив на крючок длинного червя, Михаил опустил его в воду Эсски и замер.

Прохладный воздух, остудив горячее тело Михаила после сна в избе, нашел уязвимое местечко в его теле и потянул правую ногу в ступне. Холодок от нее тонкой змейкой пополз выше, сначала под коленку, потом добрался и до поясницы и начал стягивать все сильнее и сильнее своими обручами мышцы на бедрах, на ягодицах.

Понимая, чем это может закончиться, Михаил со стоном поднялся на ноги и, упершись о толстый ствол сосны-великана, стал разминать тело руками. Сначала икры правой ноги, потом мышцы бедер и, добравшись до спины, попробовал потихонечку потянуться. Удалось. Но лучше от этого не стало, нога продолжала «тянуть» спину, потихонечку скручивая его тело, и, чтобы не довести до худшего, Михаил понял, что нужно прекращать эту глупую затею с рыбной ловлей.

Присев на одно колено, ухватившись за конец удилища, приподнял его, отошел подальше от кроны дерева, чтобы не запутать леску в его ветвях. Но, спасаясь от одной опасности, не заметил другой: внизу, у самой воды, растет кустарник. Крючок зацепился за него. Вот беда.

«Может, утром лучше прийти сюда, когда светло будет, тогда я и размотаю леску, – подумал Михаил. – А то сейчас ее можно порвать в два счета».

Положив удочку на землю, Михаил поднялся во весь рост, и осмотрел берег вокруг себя. Заметив толстую ветку, подтащил ее к удилищу, чтобы придавить его, но удочка исчезла. Бросив ветку, Михаил стал осматриваться. Что-то сильно плеснулось в воде справа от него, и, взглянув в то место, Степнов с силой хлопнул рукой по колену. Видно, он не распознал, что на другом конце удочки рыбина поймалась, а не ветка, как он подумал.

Обтирая слезу с лица, не знал, что и делать. Вот как получается, Кузьма привел его к старику-медвежатнику, а тот вместо того, чтобы вести себя, как подобает больному, такую глупость сотворил, лишил старика удочки.

Что делать? В реку лезть?

Стянув с себя штаны, с курткой, рубахой, Михаил, хватаясь за кустарник, только сейчас почувствовал, что он колючий. Оторвав от него руку, зубами вытащил из ладони несколько иголок и сделал шаг в сторону от него, упираясь в торчавшую ветку сломанного корня. К счастью, он был твердым и его вес удерживал, не сломался и не согнулся. Ухватившись рукой за тонкое деревце, растущее рядом, Михаил стал приседать и коснулся воды стопой.

Холодная вода тут же обожгла его ногу, но Михаил не отдернул ее. И как бы он ни хотел этого сделать, ничего не получалось, и поэтому он не нашел ничего лучшего, как искать ногой дно. И он его, кажется, нашел. Почувствовал, как нога замедлила свой ход и проваливается во что-то скользкое. Упершись левой ногой в корневище, Михаил потянул правую ногу на себя, но она не поддалась.

«Неужели ее засосало?» – подумал он про себя и, ухватившись обеими руками за корневище, что повыше, напрягшись всем телом, с неимоверным усилием стал тянуть ногу вверх. И, к счастью, она поддалась, вылезла из речного глиняного дна. Забравшись наверх и усевшись на землю, Михаил только сейчас заметил, как дрожит всем телом от холода.

Кто-то на том берегу кашлянул. Замерев, Степнов не сводил с того места глаз. Это был человек. А может, нет?

Кустарник шевельнулся, и на берег реки вышел человек. Лунные лучи его хорошо освещали со спины, а вот лица не рассмотреть, так как он смотрел в сторону Михаила, а луна только и могла, что освещать его затылок. Присел, всматривается в реку, что-то ищет в ней. Сколько это длилось по времени, трудно сказать, но показалось, что долго. И, не найдя того, что хотел, человек обернулся к кусту, и только теперь у Михаила появилась возможность рассмотреть его лицо.

Это был старик с седой бородой, закрывшей все его лицо. И на голове у него шапка необычная, похожая то ли на шляпу белого гриба, то ли на чагу – березовый гриб. И вот снова старик обернулся к реке и всматривается в нее или в противоположный берег, на котором почти напротив него сидит в небольшом кустарнике дрожащий от холода Михаил.

И глаза у него зеленые, светятся маленькими точками.

Дрожь еще сильнее охватила тело Степнова.

Старик исчез в тени молодых березок, собравшихся на том берегу у самого обрыва. То, что тело старика движется, не было видно из-за тонких белесых станов березок. А вот глаза – пара зеленых огоньков, спустились вниз, к самой воде и замерли. Они хорошо видны Михаилу. И он не сводит с них глаз.

Что-то резко плеснулось на том берегу, глаза стали двигаться то вправо, то влево, и вода забурлила, но обрыв, прикрывающий лунные лучи в том месте, не дает рассмотреть, что там происходит. И только через несколько минут старик появился в лунных лучах наверху обрыва. Он удерживая в руках что-то искрящееся в серебристом свете, исчез в лесу.

– Фу-у-у, – громко вздохнул Михаил и, ухватив обеими руками одежду с кроссовками, босым побежал в сторону избы.

А в ней так никого и не было.

«Может, на той стороне был сам Витька Муравьев? – подумал он, протягивая дрожащие руки к тлеющим уголькам в печи. – Но разве у человека могут светиться глаза зеленым светом? Нет, конечно. Кто же это был? Медведь?»

Михаил сильнее потянул на себя входную дверь и, усевшись подле нее, не отрывал глаз от огня, беснующегося на тонких березовых ветках.

«Вот так, кто же это мог быть? Нужно Виктору рассказать. С бородой вроде. У Виктора ее нет, короткая. Может, это Кузьма назад пришел? А глаза? Почему тогда у него они зеленые? Да, да, он еще и рыбу в реке поймал, я это видел. Руками, голыми руками».

– Миша, Миша, что ты здесь сидишь, у двери?

Степнов, услышав вопрос, вздрогнул и посмотрел на человека, смотревшего на него.

– А-а-а, т-там, – показывая в сторону двери, прошептал Михаил. – Т-та-там у-у-у. Вы…

– Успокойся, успокойся, говоришь, кто-то напугал тебя? – Муравьев вышел из избы, а через несколько минут вернувшись, присел рядом и внимательно посмотрел в глаза Михаилу, освещаемые блеском печного огня.

– Я все осмотрел, никого там нет. Привиделось тебе что-то видно, а может, приснилось? Понаслушался нас с Кузьмой, а мы – мастера всякое выдумывать. Вставай, вставай.

Михаил, ухватившись обеими руками за протянутые ладони Муравьева, с трудом встал на ноги и хромая прошел к скамье.

– Чаю будешь? Правильно, тебе нужно согреться, а то утро уже, работать надо начинать. Не за горами зима, Мишенька. Вот какие дела.

Михаил с завистью наблюдал за быстрыми действиями хозяина избы. Все у него в руках спорилось. Заполнил из ведра водой чайник и поставил его на железную подставку на печи. Быстро стал убирать мусор со стола, кружки, флягу, тарелки и вынес их наружу избы.

– Потом все помою, – сказал он Михаилу и, присев с ним рядом, улыбаясь, посмотрел в глаза гостя. – Ты это, будь здесь, как у себя дома, а меня признавай как своего товарища, как Кузьму. Ну, вот и хорошо. – И похлопал Михаила по локтю. – А чего ты без штанов? В туалет не успел сходить?

– Н-нет, – замотал головой Михаил.

– Так, давай я их простирну и повешу сушиться во дворе. Солнышко их быстро высушит…

– Н-нет, н-нет, – перебил его Михаил. – Там, там, – стал он показывать пальцем в сторону двери. – С-с-с, с-сы.

– Не понял, Миша, я тебя. Пальцами опиши, что хочешь сказать, – попросил Муравьев.

Михаил взял лежащую на полу маленькую веточку и показал, будто это большая палка, и он закидывает ее через себя.

– Удочка? – спросил Виктор.

– А-а-а, – закивал головой Михаил.

– Ты рыбачил?

– А-а-а! – закивал головой Михаил.

– И что, поймал?

– Не, не, – замахал руками Степнов и показал, что эта палка упала куда-то.

– В реку удочка упала? – спросил Муравьев.

– Да-да, – заулыбался Михаил.

– Вот какие дела. Хм, и такое бывает, – улыбнулся дядя Витя. – Не переживай, и леска у меня есть в загашнике, и крючки, а удилищ, как видишь, полный лес.

– Та-а-а, – закивал головой Михаил и, поднявшись, ухватив Муравьева за рукав, потащил его к двери.

– Так, оденься сначала, Миша, – подняв с полу джинсы и осмотрев их, остановил Степнова Виктор. – Не лето в лесу. – И помог гостю их надеть на себя.

У речки Виктор, слушая возгласы Михаила, стал внимательно всматриваться в реку.

– У-у, – заурчал Михаил.

– Тут, значит, упала удочка? – переспросил хозяин избы.

– Не-е.

– Уволокла рыба удочку?

– А-а-а.

– Не понял тебя. – На лице Виктора появилась вопросительная гримаса.

– Т-да-а, – собравшись с силами, выговорил сложное слово Михаил.

Удочку Виктор нашел быстро по торчащему из воды ее кончику с привязанной к нему леской. Вытащил он ее благодаря валяющейся на земле длинной ветке. Сделав у нее на кончике рогатину, зацепил леску и потянул на себя. Удочка с легкостью поддалась. Ее крючок был пуст.

Увидев это, Михаил развел руками.

Как ему сейчас хотелось много рассказать Виктору не столько об этой рыбалке, как о том незнакомце, который ночью поймал на том берегу реки огромную серебристую рыбу. И, увидев под ногами часть земли, с отсутствующей на ней травой, тут же нарисовал палочкой человечка и, показав на свой подбородок, протянул сложенными пальцами чуть-чуть вниз.

– Человек? Он был с бородой? – улыбнулся Виктор. – Показалось тебе, Миша. Нет здесь никого из людей. Вот какие дела. Хотя может, кто-то из охотников? – пожал плечами Муравьев. – Не знаю. Но, сколько знаю, люди в эти места по одному не ходят. Вот какие дела. Здесь вокруг слишком много медвежьих следов. Так ты точно видел здесь человека, Миша? – переспросил Муравьев.

– Т-да, – закивал головой Степнов.

– Может, медведя видел?

Этот вопрос для Михаила был настолько неожиданным, что он чуть не вскрикнул от удивления.

– А, а, у, н-н, о-о. – Он снова стал рукой показывать бороду.

– Это, скорее всего, ты видел бурого медведя. Здесь неподалеку живет медведица соломенно-рыжего цвета. Значит, это она приходила сюда, – задумался Виктор. – Этого мне еще только не хватало.

– А-а-а?

– Вот и я думаю, неужели уходить нужно нам с тобой отсюда? На кухне две хозяйки не управятся, как и на этом островке – человек с медведем. Вот какие дела. Так где, говоришь, она была? Медведица?!

Михаил указал рукой на ряд растущих на краю берега молодых березок:

– Т-там.

Михаил помог хозяину накачать резиновую лодку, они спустили ее с ним на воду. Он проследил, как Муравьев переплыл на ту сторону речки и, таща лодку за собой, залез на обрывистый берег.

Назад вернулся Муравьев к полудню, когда солнце находилось уже в зените. То, что он показал Михаилу, было непонятно: рыбья шкура. Создавалось такое впечатление, что она была снята с язя мороженого, ни жиринки на ней, ни кусочка мяса, а с другой стороны чешуя только в двух местах была снята, у головы и хвоста.

– Следа медведя не нашел, – прошептал Виктор, – ни одного животного. Удивительно. И так с рыбой разделаться ни человек, ни животное не может. Голова высосана, кости хребта разжеваны, высосаны и сплюнуты. Прямо как человек делает, когда мелкую рыбу ест. Так ты говоришь, с бородой он был, так?

Михаил кивнул головой.

– Что у него, когти или присоски на пальцах были, чтобы язя такого килограмма на три с воды ухватить, или руки у него такие огромные, как лопаты?

Михаил пожал плечами.

– Вот какие дела. Что-то ты не договариваешь.

Михаил встал и показал себе по плечи рост того человека, которого видел ночью на том берегу.

– С мой рост, что ли? А ну-ка, погоди. – И, прыгнув в лодку, Виктор переплыл на тот берег.

Забравшись к березам, напротив которых Михаил видел ночного деда, спросил:

– Такого он роста был?

Михаил рукой показал ему, что нужно левее стать. Присмотрелся, закачал головой и показал, что дед был повыше него.

– Так? – Виктор поднял руку над собой.

– Не, не, – громко сказал Михаил, показывая, что дед был еще выше.

– Докудова? – не унимался Муравьев.

– Э-э. – Михаил показал на ветку сосны, под которой стоял.

– А, понял, – сказал Виктор и, подхватив под ногами палку, ткнул ею в верхнюю ветку березы.

– Та, та, – закивал головой Степнов.

– Хм, – усмехнулся Виктор, – а говоришь, что он был ростом тебе по плечо. Метра два с половиной роста получается. Вот какие дела, – стал внимательно осматривать ветки на березах Виктор. – А ты прав, вон одна из них наживую содрана со ствола, видишь, висит? Видно, она ему мешала, он ее и сорвал, даже с листвой. Ничего себе! Кто ж это нас ночью посетил? Навряд ли это мишка косолапый? Он сейчас на болоте кормится, да и с рыбой здесь скудновато, жиру на зиму не нагуляешь. Вот тебе на-а. Неужели леший нас посетил, а? Или йети?

Михаил пожал плечами.

– Вот какие дела. Теперь и не знаю, что будем делать. Давай собираться, пойдем на выруб, там, правда, староватая изба на сопке стоит. Голодновато будет нам, но гриб с куропаткой да рябчиком нас прокормят.

Через некоторое время, когда Виктор по каким-то делам ушел в лес, Михаилу показалось, что он громко кричал: «Фу, Гангг, фу!»

Может, показалось? Скорее всего, да, это Виктор чихал или кашлял.

Глава 2
Щучий глаз

– Ц-ц, – тихо цыкнул Виктор и подбородком показал в сторону ветки, свисающей красными ягодами рябины к воде.

Михаил вглядывался туда, но не видел того, что там видел Муравьев, только одну мутную воду.

Виктор начал медленно опускать в воду веревочную петлю. Ее часть потихонечку стала утопать, и тут же что-то взорвалось в воде, обрызгав Муравьева. Михаил с испугу шагнул назад, оступился и, громко вскрикнув, упал на спину в колючий кустарник шиповника.

Виктор со смехом протянул Михаилу руку и помог подняться на ноги.

– Ты что, щуки так и не увидел? – спросил Виктор.

Михаил пожал плечами.

– Нужно время, чтобы научиться этому. Пойдем дальше, может, еще повезет. – И, отряхнув от воды веревку, положил ее себе на плечо и двинулся по берегу реки дальше.

Михаил старался не отставать от него, но, помня слова Муравьева, чтобы он шел не по краю берега, а на метра два-три подальше от него и не шумел, постоянно смотрел под ноги, боясь наступить на какую-нибудь сухую ветку, чтобы она не треснула и не перепугала рыбу, стоящую под обрывом.

Ольха, широко раскинувшаяся на возвышенности, остановила Виктора. Он смотрел на одну из нижних веток, свисавших над водой.

Что там так заинтересовало его? Михаил медленно протянул правую ногу вперед и, упершись на большой палец ступни, продвинулся немножко дальше, чтобы ему не мешало плечо Муравьева.

– О-о-о! – невольно вскликнул он, увидев на ветке свившуюся клубком черную гадюку, которая, немножко вытянув шею, замерла, наблюдая за близко стоящим к ней Виктором.

– Она ядовитая. Осенью особенно, – сказал Виктор, не оборачиваясь к Михаилу, и сделал несколько небольших шагов назад. – Не одно, так другое. Плохой день сегодня. Видно, нам нужно отсюда уходить. Давай на старый выруб пойдем? – И посмотрел на Степнова. – Там старый вагончик остался, в нем и переночуем.

Михаил в ответ покачал головой.

– Почему? – спросил Виктор. – Так это лучший вариант, понимаешь?

Михаил снова покачал головой.

– Тогда змеей поужинаем, – улыбнулся Виктор и повернулся к ветке, на которой еще три-четыре секунды назад была гадюка. Но теперь там ничего не было. – Уползла. Только куда, вот в чем вопрос? – стал смотреть себе под ноги Муравьев, потихоньку поднимаясь по бугру к Михаилу. – Ну что, Миша, останемся пока здесь, вот такие дела.

Степнов пожал плечами.

– Да, да, давай останемся. Или за вами с Кузей точно кто-то шел? – Он пристально посмотрел в глаза Михаилу. – Нет, да? Точно? Что, Кузьма снова выдумал? Ведь я проследил за ним до Верблюжки и смотрю, вместо того чтобы к Вою на Пуп идти, он свернул к железке. Так ты в аварию попал? В тебя никто не стрелял? Уснул за рулем? – И, дождавшись, когда Михаил ответит кивком или мотанием головы, или пожмет плечами, продолжил расспрашивать. – А ты из-за травмы теперь инвалид?

Михаил кивнул.

– Понятно. И хочешь вылечиться? Молодец. Но я не доктор, лес – доктор. К шаману свожу. Ладно, потом поговорим об этом.

Степнов, попятившись, поскользнулся и, не устояв на ногах, сел на траву.

– А вдруг там змея? – спросил Муравьев.

Михаил, воскликнув, тут же вскочил на ноги.

– Реакция есть и работает, это уже хорошо. На гриб ты наступил, смотри, – указал Виктор на раздавленную на траве темную кашицу, – потому и поскользнулся. Вот какие дела. Меня-то помнишь?

Михаил, не сводя глаз с Муравьева, несколько раз кивнул головой.

– Я ведь тоже смотрю, лицо-то знакомое. Рубец на скуле только правую сторону тебе исказил. Широкий! А рана-то не стеклом сделана, рваная. Когтем сделана! Я тебе говорю. Вот какие дела. Хотя, может, и на сук дерева щекой попал, он и порвал щеку.

Михаил пожал плечами.

– Ладно, придет время, все вспомнишь. Да, Миша?

Степнов поднял глаза и, сжав губы, несколько раз кивнул головой.

– Ты только меня слушайся, хорошо? Что скажу тебе, то и делай.

Михаил кивнул головой.

– Ты лучше говори со мной, а то привык головой махать. Хорошо?

– Тэ.

– Ну и отлично. Я к избе пойду, а ты попробуй на ужин что-нибудь поймать здесь. – И всунул Михаилу в руку веревку. – Пока.

«Поймай. Мне легко. А мне легко?» – никак не мог правильно сложить в своих мыслях ответ на вопрос Виктора Михаил.

Муравьев, немножко пройдя вперед, остановился и обернулся к Михаилу:

– Ты же журналист? – спросил он. – Так, Миша?

Этот вопрос для Степнова был сейчас так неожидан, что он, открыв рот, некоторое время безмолвно смотрел на Муравьева.

«Журналист? Журналист. Да, да, он ходил в газету, его там все обнимали, и все лица у них знакомые».

– А-э?! – выдавил из себя Михаил, помня требование Виктора с ним говорить, а не махать головой.

– Ладно, парень, попробуем вместе вылезти из твоей амнезии или беспамятства, или, как там, дохтора это называют? – И, улыбнувшись и махнув рукой Михаилу на прощание, скрылся за кустарником.

«Амнезия? Амнезия» – это слово Михаилу было знакомо, он его слышал не раз, а вот что оно означало?

Сдавив веревку в ладони до боли, Михаил некоторое время смотрел на то место, где только что стоял Муравьев. Обернувшись к реке, вспомнил, что на ветке недавно была змея. Он знал, что она опасна, а значит, нужно уйти в другое место, где ее нет. Куда? Посмотрел влево, там река поуже.

Прошел туда, берег спускается с бугра вниз. Он здесь пологий, из сухой глины, в некоторых местах «побитый» зеленой травкой, заползающей в воду. Прошел к ней и чуть с испуга не вскрикнул, когда в водорослях что-то сильно плеснулось.

Михаил, выставив вперед руку с петлей, стал всматриваться в воду, в поисках стоявшей у берега рыбы. Вода серая. В полутора метрах от берега колыхалась торчащая из воды палка. А почему она колышется? Интересный вопрос. Присел, опустил руку в воду, которая была, как живая. Удивительно, он хорошо чувствовал, как она обволакивает его ладонь и подталкивает своим течением.

Умывшись, Михаил улыбнулся своему отражению в воде. Снял с себя кепку и, набрав воды в сложенные ладошки, плеснул ее себе на волосы. И тут же она прохладными ручейками побежала ему за пазуху, на спину.

– Ай! – вскрикнул он и, тут же испугавшись, что так громко вскрикнул, приподнялся и стал осматриваться по сторонам. Но никого рядом не было, только кустарники, деревья, трава и река.

«Но он что-то должен делать? А что? Что?»

Натянув на мокрые волосы кепку, стал смотреть на реку, на торчащую из воды и качающуюся от течения черную палку. Потом глянул дальше, на кустарник, свесивший свои ветки в воду на том берегу, до которого совсем недалеко, шагов десять. Нашел в листве кустарника пичугу, которая прыгала с ветки на ветку и громко щебетала. А какая она красивая: грудка темно-зеленая, клюв у нее большой черный, а хвоста нет. Наверное, его кто-то у нее оборвал.

Михаил улыбнулся этой мысли и посмотрел на веревку, лежавшую под ногами.

«А-а, теперь понятно, Муравьев просил, чтобы он поймал рыбу. Рыбу. – Подняв веревку, Степнов стал ее внимательно осматривать, ища крючок. Но его на концах веревки не было, а только петля. – Зачем она? А-а-а, – вспомнил он, – чтобы ее накинуть на рыбу, сдавить ею и вытащить рыбу на берег!» – вспомнил Михаил.

Прошел чуть дальше по берегу, и снова что-то в подводной траве сильно плеснулось и стрелой понеслось к тому берегу.

«Щука! – подумал Степнов и снова удивился этой мысли. А ведь, действительно, он откуда-то знает, что это сделала именно щука. – Значит, я об этом раньше знал, а сейчас об этом вспомнил. Неужели прав Кузьма с Виктором, и здесь он быстро выздоровеет? А как хочется быть здоровым. Но нужно говорить».

– Тэ, – выдавил из себя Михаил эту ему хорошо поддающуюся фразу. – Ми-са, су, нэ, сука. Нэ, шжука. Нэ, шуда. Нэ, – пытаясь правильно назвать эту хищную рыбу, как в памяти, вслух, Михаил засеменил дальше, смотря себе под ноги.

Снова что-то с сильным шумом плеснулось у берега, но теперь Михаил увидел темную, как широкая палка, спину рыбы, медленно двигающуюся к середине реки.

– Шу-ка! – громко вскрикнул он, и в то же мгновение это живое «бревно» остановилось.

Михаил замер, наблюдая за рыбиной. И она замерла, только хвост ее плавно движется из бока в бок, чтобы удержать себя на течении реки.

«И я – щука, – подумал Михаил, – и хочу тебя поймать. Щука, я дерево, не бойся меня, плыви ко мне», – начал мысленно уговаривать хищницу Михаил.

Напряженные ноги стали уставать, но Михаил держался, боясь хоть на полшага двинуться в сторону, рыба это сразу заметит и уйдет. Правая нога стала затекать, давя куда-то в верхнюю часть ягодицы.

«Нет-нет, нужно ждать!»

Когда Михаил не почувствовал стопы, не выдержал, двинулся дальше к траве, которая росла на возвышенности. Забрался на бугор и, разминая стопу, уселся на бревно. Вода напротив него посередине реки бурлила, пенясь у толстого бревна, лежавшего поперек. Потянувшись немножко вперед, Михаил посмотрел под обрыв, на стоящую в этом месте воду.

«А здесь нет течения», – подумал Михаил и громко вздохнул.

Лучи солнца приятно согревали спину, подбородок тяжелел, зевалось. На секунду прикрыв глаза, Михаил расслабил плечи и, двинув их немножко назад, во что-то твердое уперся спиной.

«Это березка», – вспомнил он, еще раз сильно зевнув, закрыл глаза…

Мальчишки играют в футбол. Зовут к себе Михаила, а он не хочет идти к ним. Он подпрыгнул и полетел, как птица. Он летает над друзьями, а они, забыв об игре, бегут за ним и хлопают в ладоши, крича: «Гуля, гуля». Но Михаил не голубь и об этом кричит своим друзьям. Но они его не слышат, потому что сами громко кричат.

«Ну и пусть! – подумал Михаил и полетел дальше. Дальше. Нет, ему сейчас не нужно играть в футбол, ему нужна щука, Муравьев просил. Вот и озеро, вода прозрачная в нем. А вон и щука плывет, огромная, как акула. Михаил летит к ней, опускает петлю с веревкой в воду и накидывает ее, ведет от хвоста к передним плавникам этой огромной рыбины. Дергает, но рыба уходит, не успел он затянуть на рыбине петлю.

Жалко. Взмывает Михаил ввысь и заново ищет в озере рыбу. А та щука далеко не ушла, плавает себе на поверхности воды недалеко от него.

И снова Михаил подлетает к ней, но петлю теперь заводит на рыбину не с хвоста, а с головы: теперь она не уйдет. И точно, успел он затянуть удавку на рыбе, но та и не думает поддаваться ему. И сколько Михаил ни тащит к себе веревку с пойманной щукой, а она легкая, не чувствуется сопротивления рыбы. Видно, хитрая рыбина, плывет в его сторону, чтобы расслабить удавку на себе. И не ошибся, она из воды выпрыгнула прямо под ним и, открыв свою зубастую пасть, вот-вот схватит его за руку. И сколько ни пытается Михаил взлететь вверх, чтобы не попасться ей, но никак не может этого сделать…

Открыв глаза, Михаил вздохнул, лежит он под деревцем, и не гонится за ним щука, и не умеет он летать. Хотел было вытереть пот со лба, но увидел сидящую над собой на ветке серую птицу величиной с голубя. Она поет: ци-иу, ци-иу, ци-иу, ци-и-и-иуу.

«Неужто рябчик? – подумал Михаил. – А ведь он это», – прищурившись, Степнов не сводит с него глаз.

Услышав сильные хлопки крыльев, боится в сторону посмотреть, где сорвалась птица. А этого и не нужно делать. Она села рядом с рябчиком, со своим братом или сестричкой, чистит клюв о ветку, пискнула: цик, цик.

«А может, это рябчонок, он к маме или к папе подлетел. А может, это сам папа или сама мама».

Что-то кольнуло большой палец на ладони, упертой в землю. Но Михаил не отдернул руку, чтобы не вспугнуть птиц. Что-то подсказало, что рядом с ним целая семья рябчиков. Точно, точно, их птенчики попискивают с ним совсем рядом, даже не зная, как для них опасен этот человек, на ладонь которого один из них пытается забраться.

И все-таки удалось серому цыпленку при помощи крыльев взлететь и сесть на ногу Михаила. Он чувствует вес этой птицы. Рябчик уселся на него и, почистив свои перышки клювом, умостился животом на штанине и замолчал. Отдыхает.

Тихонечко приподняв голову, Михаил нашел его глазами. Цыпленок закрыл глазки, ему комфортно сидеть на ноге Михаила. Еще один, легонько царапая своими тонкими коготками кожу руки, забрался к нему на правую ладонь и, уловив тепло, уселся на ней.

«Ну что, вот и ужин, – подумал Степнов. – Только вот как бы изловчиться и схватить обеих птиц».

Освободив левую руку от веревки, приготовился. И, как назло, холодок попал в нос, забрался в переносицу к нему, и – чих.

И птиц как не было, все разлетелись по сторонам.

«Обидно!» – вздохнув полной грудью, Михаил повернулся на бок и, хватаясь за дерево руками, встал.

Солнышко уже спускалось со своего зенита на землю. До вечера еще есть время, нужно подумать, что на ужин принести.

Михаил глянул на поверхность воды, ничего не видно, здесь вода не прозрачная, как в приснившемся ему озере. А жаль. Подняв веревку, ступая на пятку, медленно опускает стопу на землю, чтобы не нашуметь.

Рябчики, сидевшие на нижней ветке березки, не сводили с него глаз. Да, они еще не знают, что это за чудище. Попискивают между собой, обсуждают, но не улетают. А Михаилу до них дела нет, эту птицу руками не ухватишь, и поэтому отвернулся от рябчиков и внимательно всматривается в речную гладь. Здесь она узкая, а вот подальше, снова разлилась в ширину.

«Почему? Не старица ли там? Точно, точно, вроде бы старица, – догадался Михаил, рассматривая два рукава Эсски. – В одном вода стоячая, в другом – бурлит местами. Вот здесь щука должна стоять. А вот как ее найти и поймать?»

Ветка, потянувшая его за рукав, и подсказала, как можно ухватить щуку. Срезал ее ножом снизу и верхние ветки тоже, получилась рогатина. Стал ее концы затачивать. Вот и вилы получились, только палка коротковатая, но зато тяжелая. Если резко ударить ею рыбину, то точно проткнет ее.

У старицы травяной берег, часть ее в воде. Какая-то рыбина, быстро раздвигая ее, стала уходить на середину старицы, а за ней и вторая, третья. Это щуки, узнал он их по длинному змеевидному телу.

Михаил замер, всматриваясь в травяной берег. Ничего не видно, только трава. Сделал несколько шагов к воде и, остановившись у самого ее края, снова замер, как на посту часовой стоит у полкового знамени, немножко расслабившись.

Со временем почувствовал, рука начала затекать. Положив острогу на другое плечо, стал шевелить пальцами правой руки, плечо заныло, кровь пошла к пальцам. Через несколько минут снова взял острогу в правую руку и положил ее себе на плечо.

Справа что-то двинулось по воде. Стал следить за этим местом. Рыбы на поверхности воды не видно, а вот линия разрезаемой чем-то воды в его сторону хорошо заметна.

«Это щука», – догадался Михаил и сильно сжал пальцами свою пику.

Рыбина прямо к нему движется, вот-вот подойдет совсем близко. Но вдруг какая-то другая полоса резко двинулась к этой, и вода забурлила, образуя вокруг пузыри, кидая из стороны в сторону длинные косы зеленой травы.

И, поняв, что это, может, единственный шанс завладеть рыбой, Михаил с силой ткнул свою пику в эту бурлящую воду и, одной рукой удерживая палку, упав на колени, стал рукой хватать скользкое тело рыбы.

Повезло, это была щука с полметра в длину. Михаил, придавив ее ко дну, нащупав ее голову, что есть силы сдавил ее ладонью и, чуть-чуть приподняв пику, бросил рыбину на берег.

«Вот радость-то какая!»

Михаил присел около пойманной щуки и не сводил с нее глаз.

«Вот радость!.. Еду поймал», – и, проткнув насквозь тело рыбины, взяв ее обеими руками, побежал к избе.

Не отрывая глаз от Виктора, Михаил следил за каждым действием Муравьева.

Тот укладывал на землю три разрубленных бревна, на них – следующие, только поперек, и на них еще один ряд.

Горящая спичка, поднесенная к толстым сосновым бревнам, потихонечку таяла в пальцах Муравьева. Огонь лизал дерево и, вдруг ухватившись за него, полез по дровине внутрь.

Дымок, появившийся на уложенных дровах, удивил Михаила.

«Неужели спички хватило, чтобы разжечь бревна? – подумал он. – Как это? Они же большие! Бывает, и хворост не сразу загорается, а здесь – толстые бревна?»

– Они сухие и в смоле, – заметив удивление на лице Михаила, сказал Виктор. – Рыбу разделал?

– Тэ, – ответил Михаил.

– Что «тэ»? – спросил Виктор.

– Шуку. – Михаил бьет по своей ладони ребром другой ладони.

– Не понял, – издевается Муравьев.

– Руз-рызал, тэ, – с трудом выдавил из себя эти два слова Михаил.

– Умница. Ставь сковороду на огонь, сейчас жарить будем твою щуку.

– Тэ.

– Нужно сказать, например, – задумался на секунду-другую Муравьев, – хорошо.

– Ха-хохо, – попытался повторить это слово Михаил.

– Молодец.

– Са-са-бо, – сбиваясь, поблагодарил Муравьева Степнов и поставил на огонь, пробивающийся через ребра дровин, сковороду.

Серый кусок медвежьего смальца стал превращаться в мутную лужицу на дне сковороды. Неплотно уложенное между собой рыбье мясо начало стрелять горячими каплями жира по лицу, по рукам Михаила. Но он глаз со сковороды не отводил. Вспомнилось, как раньше жена жарила так же щуку, когда он ее привозил с рыбалки.

«Жена? Да, была жена, была», – смахнув с лица слезинку, Михаил тут же подчинился просьбе Виктора перевернуть на сковороде рыбу.

– А что мы забыли сделать, Миша? – спросил у него Муравьев.

По привычке Михаил пожал плечами.

– А-а, – вспомнил он и начал тереть большой палец с указательным и средним.

– Правильно, – улыбнулся Виктор, – нужно посолить. Но у меня есть другое предложение. – И из глубокой миски на рыбу, жарящуюся в сковороде, стал ложкой выкладывать пюре из раздавленных ягод. – Это клюква с рябиной. Витамины вместо соли.

– Сол?

– Ль, – улыбаясь, посмотрел на Михаила Муравьев. – Скажи «ль». Со-ль.

– Л-лы, – выдавил из себя Виктор.

Что-то сильно треснуло сзади. Обломанная ветка упала с сухой сосны, и огромная птица, сорвавшись с дерева, раскрыв крылья, спланировала вниз и, громко захлопав крыльями, улетела в сторону реки.

– Уарь! – вскрикнул Михаил.

– Стари-ик, лет семь с ним вижусь, – прошептал Муравьев.

– О-о-о.

– Ты прав. Я за ним скучаю.

– А-а-а, том? – указав подбородком на избу, спросил Михаил.

– Это временное мое гнездышко. С Кузьмой, с Сашей Сараной, знаешь же их?

– Тэ, – кивнул Михаил. – На войны был.

– С Сараной.

– Да-а. С-са-ашэ.

– А-а-а. Так вот, мы с ними зимой на вездеходе привезли сюда бревна, листы ДСП, фанеры и собрали избу здесь. Место не ягодное, не рыбное. Дичи, правда, много, рыбы чуть-чуть, новый год здесь четыре раза встречали.

– А-а-а, уар?

– Не-ет, рука, Мишенька, на него не поднимается. У дома никогда не охотимся, здесь мир со всеми. Там, на вырубах, да, а здесь – нет, глухарь – это покой. Мудрая птица, Мишенька. Еще три избы у нас есть. Я-то уже все, детей вырастил, пенсионер, внукам не нужен, у них хобби не рыбалка с охотой, не сбор ягоды с грибами, а компьютер с разными энергетическими напитками да автомобили. А когда мою жинку убили, ушел сюда, в лес. В город боюсь возвращаться, пристрелю того, кто убил мою жену. И не просто, а сначала колени ему перебью, потом – локти, пусть помучается. А я точно знаю, кто в смерти ее виновен. – У Виктора на глазах появилась слеза. – А если ошибаюсь, то на толику. Пусть он не своими руками это сделал, но он. Да ладно, Мишенька, вот таки вот дела у меня.

Михаил опустил глаза в землю. Слышал он об этом. Весь город об этом говорил, но доказать этого невозможно. Деньги, связи, и те не помогут, так как у Алексея Алексеевича Свалова есть сила и во власти, и среди бандитов. А это его работа, это я тебе говорю. – Виктор застучал кулаком себе в грудь.

– Та, та, – глубоко вздохнул Михаил.

– Дай бог, чтобы восстановился быстрее. Тебе ведь еще лет десять до пенсии?

Михаил показал два пальца.

– Двенадцать или восемь? – Виктор не сводит глаз с Михаила.

– Та, сам.

– Семь, значит. – Виктор поморщился. – Так, молод ты еще, завидую даже. Мне уже семьдесят два.

– Тва? – удивился Михаил.

– Что, еще старше выгляжу?

– Нет, ш-ш-шщесшат.

– Просто худой и почему-то без морщин, – улыбнулся Муравьев. – Спасибо. – И похлопал Степнова по плечу.

Щучье мясо хорошо пропиталось горьковатым клюквенно-рябиновым соусом. Михаил, посасывая косточку, начал разжевывать ее и, скривившись от непонятной боли на рубце щеки, ухватился за нее.

– Не порвалась, будь спокоен, а разминать нужно, – осматривая рубец, прошептал Виктор. – Думал, порвалась?

Михаил, морщась, посмотрел на Муравьева.

– Смотри, – показал тот на правую сторону своего подбородка. – Сейчас уже не так видно. Медведь. Мне было лет около тридцати, когтем порвал мне здесь. – И провел по щеке.

– К-как?

– А тут все и было. Щуку на старице ловили, по два-три килограмма каждая. Два мешка ею набили. Сашка мне кричит, что на другой старице язя на спиннинг зацепил. Пошел к нему из любопытства посмотреть. А назад возвращаюсь, смотрю, кто-то в кустарнике нашу щуку ворует. Прямо слышно, как мешковина рвется. Ну и со спиннингом туда. А там косолапый, меня и махнул лапой. Я кубарем в реку.

– Ш-што?

– Я в реку, а он в лес. Испугался меня.

– Уммр?

– Не знаю. Мы с Саней как рванули отсюда.

– Хм.

– Так рана-то у меня, кровь хлыстала знаешь как?

– А-а-а, – махнул рукой Михаил.

Налив в кружку горячего чая, Михаил начал вылавливать в нем своей ложкой брусничные листики.

– Это морс, ты листики съедай, это все – витамины, – не сводя глаз со Степного, прошептал Муравьев. – Давай, давай.

Когда ужин закончился, пошли в избу. Печь нагрела воздух.

– С-спасиба, – прошептал Михаил и невольно глянул наверх, на подвешенную на стене огромную щучью голову.

– Ну что, узнал? – спросил Виктор. – Это щучья голова.

– А шу-шу-ка. – И, обернувшись к Виктору, Михаил, собрав пальцы в кулак, тут же их разнял.

– А-а, точно, точно, – посмотрев на полку, засмеялся Виктор, – блестит. Это щучий глаз блестит. Но он не с твоей рыбы, года три как висит здесь, а вместо глаз там стеклянные шары. Не помню, кто уже и подарил мне, кажется Кузя.

Глава 3
Новый хозяин

Виктор нервничал. Котелок с чаем уронил прямо в костер, потом его чуть в реке не потерял. Когда ягоду в кастрюльке давил, все это темно-красное пюре рассыпал на траве.

Но, когда все это происходило, Михаила рядом не было, хотя это как сказать. Он был то за кустом, то за огромным муравейником, построенным насекомыми прямо на краю бугра, под большой плакучей березой. И повторять то, что не доделал хозяин, Михаил не собирался, чувствуя, что это не понравится Муравьеву, поэтому и занимался своими делами, собирал гнилушки и складывал их недалеко от избы, куда показал Виктор.

Зачем они нужны, Муравьев не сказал, а догадаться сложно, потому что Степнов и придумать не мог, для чего они могут пригодиться. Натаскал валежника много, его куча напоминала стог, только не из сена, а из веток. Ладони от гниющего дерева пожелтели, да и запах от рук шел кисловатый.

Когда нашел еще несколько березовых веток, которые буквально рассыпались в руках, когда сильно сдавил их в ладонях, бросил. Но Виктор был рядом и, заметив это, подбежал к нему и, показав на них, выставил вперед большой палец, мол, не бросай добро, это именно то, что нужно.

Для чего ему они были нужны, узнал скоро. Под кучу веток засунул много сена, сухих сосновых веток и поджег. Костер быстро угас в этой груде гнилья и задымил, как мокрая листва. Вторую кучу гнилых веток они расположили с другой стороны избы, и Виктор ее также поджег, и она, как вулкан, закурилась бело-желтым дымом.

Ветер, растерявшийся от этого, так и не знал, куда задуть, гулял вокруг избы, как вода в омуте, затянув все вокруг белым дымом, который толком и не поднимался, а полеживал на траве, пряча избу в свой кислый туман.

– Все, теперь он сюда не придет, – улыбнулся Муравьев.

– То? – спросил из любопытства Михаил.

– А кто знает, – посмотрел на Виктора Муравьев. – Может, медведь, а может, леший.

– Ши? – удивился Степнов.

– Ле-ший, – разложил на два слога это слово Виктор.

– Га-ши, – попробовал повторить это слово Михаил.

– Вот сейчас еще скажешь неправильно, он обидится, и нам тогда с тобой несдобровать.

Михаил поморщился, хотел сплюнуть, но не получилось, слюна повисла на подбородке и скатилась ему на куртку.

– А он злопамятный. Это я тебе говорю. С ним надо любя разговаривать, с Лешим.

Снова Михаил поморщился, а потом, набравшись силы воли, сказал:

– Казка?

– Не-е-а, – помотал головой Муравьев. – Это в городе сказка, а здесь все взаправду происходит. Помнишь шкуру с язя?

– А-а-а, – закивал головой Михаил.

– Не человечья это работа и не медвежья. А его, Лешего. Он какого роста был?

– Во-о, – вытянул свою правую руку вверх Михаил.

– Это он прикинулся таким маленьким, а на самом деле он еще выше.

– Та-да? – прошептал Михаил и сел на скамью у избы.

– Я его сам не видел, а вот чувствовал не раз, что он рядом. А ты вот увидел его. Редкость.

– Та-та, – закивал головой Степнов.

– А чтобы он на тебя не злился, нужно его угостить.

– Та-а?

– А вот нельзя забывать об этом, – сел рядом с Михаилом Муравьев. – Ты вот щуку поймал, а мы взяли ее с голоду всю и съели, не оставили ему ни кусочка. А он разгневался, и все теперь из рук моих падает. Боюсь, ночью он придет сюда и развалит нашу избу, а ее бревна нас раздавят. Вот поэтому и зажег гнильцу, пусть воняет, может, и ему будет от этого неприятно, не подойдет.

– А-а-а.

– Вот тебе и «да», Мишенька. Сам я раньше в это никогда не верил. Правда, Хромая Белка мне об этом не раз говорил. Только называл он его как-то по-своему, то ли утчи, то ли унху – лесной дух в переводе. Хромая Белка, говорил, что еще здесь есть Йипыг-ойка – это «Старик-филин» и Мис-нэ – «Лесная дева». Вот встретишь ее, влюбишься, в лес уйдешь, пропадешь.

Холодные мурашки пошли по телу Михаила, стал поеживаться то ли от холода, то ли от веры, что они сейчас с Виктором здесь беззащитны, и вот-вот с ними что-то может страшное произойти.

– Да, да, – заметив беспокойство Михаила, продолжил свой рассказ Муравьев. – Ты видел Йипыг-ойка?

Михаил покачал головой.

– А когда я увидел его, сразу и не понял, кого увидел. Вроде филин на дереве сидит, а вроде и не филин. Росту-то он, как невысокий человек. Посмотришь на него боковым взглядом – чистый старик. Посмотришь на него прямо – филин. А он так тихо летит, и не слышно. Залетит вперед и садится не на тонкую ветку, на вершину дерева, а на ту, что потолще. И снова смотрит на тебя так пристально.

Ну, нервы у меня не выдержали, вскинул ружье и прицелился в него. А у него такая сила во взгляде, что и близко к нему мушку даже вывести не могу, сил не хватает.

– Та-а, – открыв рот, не спускает своих глаз с Виктора Михаил.

– Вот тебе и «да». Испугался я, честное слово, разомкнул ружье, а патроны, как приклеенные, в стволах остались. Я стволы поднял, трясу-трясу ружье, а они не выпадают. Шомполом пробовал их выбить, не получилось. Вот так, Миша. Растерялся, не знаю, что и делать, а этот Йипыг-ойка, действительно, не филин, а самый настоящий Йипыг-ойка. Смотрит на меня стариковским лицом, человеческим и улыбается, и головой так водит, мол, не балуйся, не у себя дома. А я совсем тогда растерялся. Уселся под деревом и тут же почувствовал, что сил нет у меня, на сон клонит.

Уснул я или нет, так до сих пор и не пойму. Вроде сплю, а вижу, как он спрятал крылья и спрыгнул на землю с дерева. А когда спрыгнул, земля подо мною вздрогнула, видно, был он очень тяжелый.

– Та-а? – с удивлением не сводил глаз с Муравьева Михаил.

– Вот так-то. Подошел он ко мне, и немаленький старик-то, большой. На ногах у него вроде лапти, а присмотришься внимательнее к нему, ноги птичьи, как у глухаря. Представляешь?

– Та-а.

– И нос у него интересный. Когда издалека на него смотришь, нос, как у человека, а когда он к тебе своим лицом приближается, клюв загнутый такой, как у филина. И говорит он мне что-то, цокает, ухает, не пойму, что говорит. Ну я и говорю ему про себя, что не понимаю его слов. А он, как в сказке, представляешь, на чисто русском языке и говорит: «Береги лес, лишнего не бери».

А я ему говорю, что дед Архип мне тоже об этом говорил и приучал меня к этому. И он прямо на глазах моих стал превращаться в моего деда Архипа, который и умер уж давно. Мы-то его тогда сколько ни искали в лесу, так и не нашли. Старик был болен, взял корзинку и пошел в лес, чи по грибы, чи по ягоду, не помню.

Я уже большой был тогда, в пятый класс уже ходил или в четвертый. Ну, с дедом и пошел в лес, по указу мамки, мол, чтобы помочь ему грибы или ягоды собирать. А он меня на опушке остановил и сказал, чтобы я домой шел и ему не мешал. А если он назад не вернется, то пусть не ищут его, он к Мис-нэ в гости пойдет, мол, звала она его к себе. И говорит, она на его умершую жену похожа, как в молодости.

До сих пор, Миша, помню эти его слова и улыбку дедовскую тоже помню. Такая хитрая была. А когда познакомился я с Хромой Белкой, шаманом, то он мне сказал, что вызовет деда и я сам у него обо всем расспрошу.

– И-и-и?

– Нет, Миша, до сих пор этого боюсь. Нет, нет, дед в лесу всю жизнь прожил, был охотником, белку, соболя, лису добывал. Нет, не здесь, на Урале, жил. А потом, когда здесь начали строить железную дорогу, сюда с бабкой и своим сыном – моим отцом, приехал, добывал здесь живицу. Тогда за нее хорошо платили, а жил прямо на Агранга-туре вместе с егерями. А батька мой с бабкой – в поселке. Бабка болела сильно, умерла, так и не дождавшись деда. Потом ругал батьку, что не позвал его на похороны. А мы ведь передавали людям, кто с дедом работал, чтобы ему передали. Мы-то и толком не знали, куда он на новое место перебрался. Вот так-то было.

А когда дед Архип совсем старым стал, к нам в поселок переехал. А потом ушел к своей Мис-нэ. Это к Лесной деве, значит. А моя мамка, когда я говорил ей, что дед ушел к Мис-нэ, охала и у виска пальцем крутила, и говорила, что дед на старости совсем с ума сошел, вот и пошел свою смерть в лесу искать. И нашел не Мис-нэ, а голодного медведя или росомаху, или волчью стаю. Ушел и не вернулся, – вздохнул Муравьев.

– Таа-а, – опустил глаза Михаил. – Та-а.

– Не нашли мы его. До сих пор иногда кажется, что он со мной в трудную минуту встречается. Вон вчера Кузьму провожал, назад возвращаюсь, что-то хрустнуло слева у ручья Большого Воя, когда спустился с Верблюжки. Знаешь то место?

– Та, та, – закивал головой Степнов.

– А потом что-то произошло, так и не понял, что, медведь на дорогу выскочил и деру от меня дал. Что его могло напугать?

Михаил пожал плечами.

– Вот и я не знаю. А то, Миша, я бы сейчас здесь с тобой не сидел. После того как тебя Кузьма привел, не пойму, что стало, страх меня прямо за горло берет. Ну, ну, не смотри на меня так, неправильно сказал я.

Михаил пожал плечами.

– Ладно, ложись спать, подежурю первым. Потом – ты, хорошо?

Михаил кивнул головой.

Слушая глубокий кашель спящего в избе Виктора, Михаил не сводил глаз с костра, с котелка воды, висящего над ним, с искрящихся оранжевых углей и волн, темными линиями пробегавших по золе. Видя их, Степнов удивлялся данному явлению, пытаясь найти хоть какой-то ответ появлению этих темных полос.

То, что они не тень от какого-то предмета, крутящегося над костром, это точно, как и то, что под горящей золой не было какого-то вращающегося жернова. Приблизил к костру свои ладони и, ощущая ими все более горячий воздух, когда стало невмоготу, отпрянул руками назад. Повторил это движение еще раз, потом еще. Рассмотрел кожу на ладонях, усыпанную мелкими черными точками от золы, и только сейчас ощутил остужающий кожу сквознячок.

«Неужели это ветер так рисует эти бегущие яркие и темные полоски на золе? – подумал Михаил. – Точно ветерок. Хм»

Вода, забурлив в котелке, закипела. Сняв его и поставив на землю, бросил в воду жменю листьев смородины, ягод – голубики с брусникой, и через какое-то время, подождав, пока настоится, отлил морса в кружку.

Вспомнилось, как дед, однажды именно так его лечил. Приехали они тогда с отцом к деду в лесную избу. Услышав кашель внука, пошел с ним к реке, набрал листьев смородины с голубикой и брусникой, заварил их в чайнике, а потом напоил этим морсом внука. А утром Михаил проснулся здоровым.

Отпив чая, Михаил улыбнулся своим воспоминаниям. Морс был несколько кисловат Добавил в него две жмени голубики и, раздавливая ее в кипятке ложкой, пошел в избу. Муравьев пил принесенный Михаилом морс сначала мелкими глотками, потом большими и после, пожав руку Степнову, снова улегся спать. Больше не кашлял, и Михаил с облегчением вышел из избы и сел на скамейку. Глубоко вдохнув грудью, только сейчас почувствовал, что в воздухе уже нет той кислоты от дыма кострищ с гнилых дров, которые они с Виктором собрали вечером и подожгли вокруг избы.

Круглая луна, застилаемая бегущими по небу облаками, появлялась теперь в своей красе не так часто, как вчера, что, в принципе, не раздражало Михаила. Опасный зверь Муравьева, гоня которого, он жег гнилушки, похоже, был не больше, чем его выдумкой. Доказать себе обратное Степнов никак не мог, потому что знал, что Муравьев, по рассказам Кузьмы, охотник – одиночка. С выходом на пенсию, он стал больше времени проводить в лесу, обживая несколько своих избушек, сложенных им в разных местах.

И, что самое интересное, за это время, которое он прожил в лесу, ничего с ним не случилось. Ни медведь, ни росомаха с волками не задрали его. Выходит, рассказ его об опасном соседе, который появился здесь совсем недавно, всего лишь Муравьевская выдумка. Говорят, в этом плане, он – хороший сочинитель. Ну и ладно.

Поежившись от холода, Михаил потянулся, вытягивая ступни до хруста вперед, и стал снова прислушиваться к лесу. Иногда где-то неожиданно ломалась ветка, или раздавался крик испуганной птицы. Причина этому понятна: то ли хорек, то ли соболь нападал на птицу, спящую на дереве. Они – ночные охотники. А может, все и не так, а все из-за сна. Приснится что-то страшное птице, вот и вскрикнет с испуга.

Подложив в костер несколько дровин, Михаил вернулся на свое место и стал пить еще неостывший ягодный чай. Его сладкая, ароматная жидкость разбудила что-то в его памяти. Да, да, именно «разбудила» воспоминания о детстве.

А-а-а, как они в детстве с мальчишками варили ягодное варенье в лесу, на костре. Точно, точно, Кузьма приносил сахар, он – литровую жестяную банку из-под огурцов. Они наливали в банку капельку воды, заполняли четверть банки давленой ягодой, посыпали ее сахаром и подвешивали над золой. Через некоторое время эта каша начинала кипеть, выделяя вверх, как вулкан, много розовато-чернильных пузырьков, и лава закрывала всю ягоду.

Потом сверху насыпали еще ягоды с сахаром и, глотая слюну, ждали, когда сладкая «лава» закроет своим сиропом эту горку. Терпеливо следя за всем этим процессом и, давая еще минутку-другую покипеть варенью, ломая краюху хлеба, снимали банку, и начинался пир.

Да, вкуснее того лесного варенья Михаил больше нигде ничего и не пробовал.

А потом они забирались в шалаш и начинали рассказывать что-нибудь страшное. Кузьма – о горке, на которую, не прокричав по-петушиному, лучше не забираться, а то скинет. И не просто, а кубарем, бока так наломаешь, что и встать не сможешь. Где эта гора находится, только Кузьма знал, обещал сводить на нее.

А Сашка Сарана такие страшилки рассказывал, что весь шалаш дрожал. То о колдовских голубях, что со старого кладбища вылетали при большой луне и нападали на рыбаков да охотников, оставшихся в лесу ночью. То о черной рыси, задравшей егеря, и теперь охотившейся на его детей и внуков. У Кузьмы дед был егерем, так он Сашке сразу начинал рот затыкать…

«Ку-у-у-аа, куа-а-ууа-а».

От неожиданно раздавшегося громкого крика Михаил вздрогнул и перекрестился. Разломив ружье, продул стволы и вставил в них патроны. Крепко сжимая одной рукой приклад, другой – цевье ружья, подвинул вперед рычажок предохранителя.

«Ку-у-у-аа, куа-а-ууа-а».

Руки задрожали.

«…А голуби были огромными, как глухари, – шептал Сарана. – Они вылетали прямо из могил и, найдя человека, летали кругами над ним. Человек, увидев их синие отблески на крыльях…»

Михаил, глянув на луну, вышедшую в этот момент из облака, начал искать их, колдовских голубей.

«Вот они!» – вздрогнул Степнов, уставившись на огромную крону кедра и пробивавшийся через сеть его веток белый свет луны.

«Ку-у-у-аа, куа-а-ууа-а».

Наведя стволы под кедр, стал всматриваться в тень ночи, укрывшую своим черным одеялом лес.

«А может, это хохот того лесника, который пошел искать в лес свою жену, пропавшую там? Говорили, что он больше не вернулся, его укусил волк и он после этого стал вурдалаком. Сашка Сарана раз пять его видел и говорил, что если бы не икона, которую он всегда с собою носил, то дух лесника-вурдалака его бы увидел и убил».

«Ку-у-у-аа, куа-а-ууа-а».

Этот сильный, оглушивший Михаила крик раздался как раз, в том месте, куда направил стволы ружья Михаил. Привстав, он стал всматриваться в темноту, ожидая, что вот-вот, сейчас раздастся или громкое хлопанье крыльев колдовских голубей, или засветятся красные глаза духа лесника-вурдалака.

Справа что-то легонько хрустнуло. Облизав губу, Михаил прицелился и, положив палец на курок, приготовился в любое мгновение нажать на него.

А это точно те самые колдовские голуби. Михаил хорошо слышал, как они собрались недалеко от него, у самой поляны, и готовятся на него напасть.

«Ко-кррррау-крро-кро-кро-крррро, – переговариваются мистические птицы между собою. – Ко-кррррау-крро-кро-кро-крррро», – и, как бы тихо они ни переговаривались, он их отчетливо слышит.

Слева от поляны хрустнула ветка.

«Может, мне первым стрельнуть туда? – подумал Михаил. – А вдруг они этого только и ждут? Они знают, что у меня два патрона и поэтому хотят, чтобы я стрельнул. Так?»

Михаил полез левой рукой в карман штанов и, нащупав две гильзы, вытащил их наружу.

«Нет, колдовские птицы, вам меня не взять».

«Ко-кррррау-крро-кро-кро-крррро», – перешептывались они, наблюдая за ним.

Ему показалось, что с их стороны кто-то человеческим голосом говорит.

«Неужели с ними дух лесника-вурдалака?», – разворачиваясь то вправо, то влево, думал Михаил.

– Сейчас его схватим. Пусть, пусть стрельнет, – расслышал Степнов и резко навел стволы ружья в то место, откуда раздался этот тихий старческий голос.

– Выходи, лесник! – сказал про себя Михаил.

Но дух не ответил на его вызов, молчал.

– Куда, куда, куда? – спросил голубь.

«Сюда выходи», – подумал про себя Михаил и, понимая, что этого мало, попытался прошептать эти плохо поддающиеся ему слова. – С-смотры, жены твоей нат. Я ия не бил, неа, не убл, неа, не бивал-лия, – с дрожью в губах стал шептать Михаил.

Чик, что-то сильно стрельнуло в ярко-оранжевой золе костра.

Отскочив от него к избе, Михаил присел на правое колено, продолжая водить стволами ружья то вправо, то влево.

– Ну, т-ты, тарик? – вслушиваясь в тишину, прошептал Степнов.

«Ку-а-а-а!» – вскрикнул дух и захлопал крыльями.

Михаил направил в это место стволы и, приложив приклад ружья к своему подбородку, прицелился.

Тишина.

«Ко-кррррау-крро-кро-кро-крррро, – защебетал колдовской голубь справа, громко шаркая своими коготками по сухой сосновой листве. – Ко-кррррау-крро-кро-кро-крррро».

– Нат, нат, вы меся отвлекаете, я-то думал, – шептал про себя Михаил, продолжая смотреть то в ту сторону, то перед собой. – Нат, нат, я знаю, что та тат, – закашлявшись, перестал говорить Михаил.

«Да, да, передо мной ты стоишь, дух лесничий, – продолжил про себя говорить Степнов».

– Нат дес твоя жана. Иди болото иси! – стал советовать Михаил. – На ас-ску иди. – И снова, путаясь в словах, продолжил думать Степнов, надеясь, что дух лесной хорошо понимает его мысли.

«Нет, не туда ты пришел. Она, скорее всего, на речке Эсске потерялась, рядом с городом. Отец мне говорил, что там, у Вонючки, гиблые места, болота глубокие. Вот она, скорее всего, там и хотела собрать клюквы, да и провалилась в трясину. Ты меня слышишь, дух лесника?» – всматривался в темень Михаил.

«Ко-кррррау-крро-кро-кро-крррро», – ответил ему колдовской голубь.

«Да, ты, дух, не с ними говори, а со мною. Я ведь тогда, когда ты потерял свою жену, только родился, как я мог ее увести у тебя? Что вы, голуби демоновские, не можете ее под землей найти? Летите на Эсску, на Вонючку, на их болота и отыщите. Что ж вы народ-то пугаете? Или вы от Кольки пришли мне что-то сказать? Так не виноват я в его гибели в Афганистане, я в другом месте тогда был. Или вы, птицы колдовские, от его матери пришли, которая всю оставшуюся свою жизнь меня понукала, ругала, стыдила прямо при людях, что я виноват в смерти ее сына?! Так я был в десантных войсках, а он в мотострелковых. И операции у нас были в разных местах. Идите вы к ней, голуби ведьмины…»

«Ку-у-а-а-а!» – раздался громкий крик птицы.

И что есть силы сдавив ружье, Михаил придавил чуть-чуть курок, готовясь нажать его до конца.

Луна снова осветила серебряным светом полянку у избы, и в этот момент вышли на нее несколько птиц. Остановились, осматриваются, переговариваясь между собой: «Ко-кррррау-крро-кро-кро-крррро, сак, сак, саккрр».

И первая пошла прямо к Михаилу.

Выстрел, за ним второй, смели ведьминых голубей с поляны, раскидывая их тела в разные стороны. Несколько птиц сорвались и поднялись на крыло, улетая в ночь.

– Что, что случилось? – закричал, выскочивший из избы, Муравьев.

Всматриваясь в лес, он спросил:

– Что там, Миша? В кого стрелял?

– Голаб ведман, голаб, ведман, – показывая в лес, продолжал повторять еле выговариваемые слова Степнов.

Включив фонарь, Виктор сделал несколько шагов вперед, потом двинулся чуть дальше и, радостно вскрикнув, поднял несколько тушек птиц.

– Ты настоящий охотник? – обернулся к Степнову Муравьев и, высоко подняв вверх тушки птиц, пошел к нему. – Это куропач с семейством к тебе на костер пришел. Ох, и любопытные эти птицы. Ничего не страшатся, а как увидят костер, всем семейством к нему идут.

– Эт-та голаб веема, – встав во весь рост, замахал свободной рукой Михаил.

– Что ты говоришь? Голубь?

– Та, та, – закивал головой Михаил.

– Нет, нет, ошибаешься, – похлопал по плечу Михаила Муравьев. – Это там, у Эсски, пара диких голубей живет. У реки Конды на втором завале, напротив Снеженска, слышал, что вяхири живут. У ручья Воя за железной дорогой видал парочку их, но не здесь. Это же куропатки, смотри. – И, осветив фонарем тельца двух серых птиц, Виктор приблизил их к лицу Степнова. – Видишь?

– Та, – прошептал Михаил.

– Может, там еще есть убитые птицы? – не отводил взгляд от глаз Михаила Виктор. – На рассвете посмотрю.

– Та, та, там, – показал чуть в сторону Михаил. – Два голаба.

– Да, не голуби это, я же тебе говорю, – вернулся на середину поляны Муравьев. – Точно еще две куропатки! – воскликнул он. – Видно, стайка здесь целая была, да? Вся их семья?

– Голаба во! – Михаил подвел руку к своему поясу.

– Такими большими бывают здесь только глухари, не путай их с голубями, – с недоверием посмотрел на Степнова Муравьев. А кричал громко куропачий папа. А ты что думал, какое-то страшилище? – усмехнулся Виктор.

Разомкнув стволы, Михаил вытряхнул из них пустые гильзы и, сомкнув ружье, поставил его у двери избы.

– Нет, Мишенька, у тебя еще полтора часа дежурства осталось. Или спать пойдешь?

– Нат, – замахал головой Степнов. – Идти, идти, м-м, Выта.

– Молодец! – похвалил Михаила Муравьев и, подвесив тельца куропаток у входа в избу, ушел внутрь дома.

А Михаил никак не мог прийти в себя после произошедшего. Да, да, ведь он прекрасно знал, что это крик курапача, а не какого-то выдуманного ими, пацанами, ведьминого голубя. Но вот, позабылось, и сверху еще накрутил себе пугающих детских историй. Смешно получается.

Потянувшись, Михаил раздул костер и, уложив в него мелкие ветки, ждал, когда он хорошо разгорится. И огонь захрустел ими, наподобие того, как Степнов хрустит, пережевывая, косточками жареной мойвы. И зачем вспомнил об этом? Когда с деньгами трудно, Михаил покупал эту рыбку в магазине и не жалел. Жарил ее, подбрасывал в уху, мойва жирная, молол ее с картошкой, котлеты мягкие получались, вкусные – не оторваться от них. А если в них еще добавить манной крупы, лука с чесноком!

Несколько раз причмокнув, Михаил осмотрелся по сторонам, видел ли кто, как он размечтался? Навряд ли. Виктор спал, а за ним, если кто сейчас и наблюдает, так это животное или птица, или мышь лесная.

И снова, только о чем-то подумаешь, так оно тут как тут. Мышь размером с небольшую крысу вышла на серединку поляны и, встав на задние лапки, обнюхивала травку.

«Ничто не пугает ее, ни человек, ни костер, – размышлял Михаил. – У нее полно своих дел. Вот-вот холода придут, нужно сена заготовить, гнездо утеплить. Хм, а ведь не ошибся», – не сводил со зверька своих глаз Степнов и наблюдал, как мышь, собрав несколько перьев от убитой им птицы, побежала под избу.

Вторая мышь, вышедшая из-под дальнего угла избы, была меньше первой и, кажется, темнее. Она испугана, постоянно привстает на задние лапки и осматривается, принюхивается. Остановилась возле углей от старого костра и что-то ищет.

Костер, разгоревшись, стрельнул, расправляясь с сучком на толстой ветке, а мышь и глазом не повела, всматривается в сторону леса. Луна, как в цирке, направила на нее свои лучи-прожекторы, как будто ничего интереснее вокруг и нет и все зрители должны смотреть, то только на мышонка. И Михаил не отрывал от нее глаз, ожидая, что она сейчас покажет всем какой-нибудь номер.

И произошло. Тень от спикировавшей на мышь совы он заметил только после того, как она так же бесшумно, как слетела, так и поднялась и уселась на ветку. Мышь в ее лапах было трудно рассмотреть. Только по тому, как она нагибалась и что-то клевала у себя в лапах, можно было только догадаться, что поедает маленького, только что пойманного ею грызуна.

«Вот так и в жизни бывает, – вздохнул Михаил, – живешь-живешь, даже не знаешь, что с тобой может произойти в любое мгновение».

Сколько раз он пытался вспомнить поминутно все свои действия до произошедшей аварии на машине, но память его близко к последнему моменту еще не подпускала. Но его память почему-то возвращала в другие воспоминания. Да, да, как он приезжал с егерем на какую-то лесную деляну, где за день до этого работала бригада лесорубов, не имеющая на разрешения на выруб в этом участке леса. Но на том месте ничего, кроме обрезков веток от поваленных деревьев, не осталось. Все они обыскали вокруг этого места, как говорится, до палочки, до спички с бычками от сигарет, консервных банок. А когда нашел несколько чеков из магазина, работавшего на Снеженском рынке, их егерь назвал очень важной деталью для расследования. По ним можно уточнить, кто скуплялся.

Услышав это, Михаил с недоверием посмотрел на егеря Федора Ивановича Скобского. А тот, улыбнувшись, указал пальцем на строчки, напечатанные на чеке. «Свитер – три тысячи пятьсот рублей», «спортивный костюм – три тысячи рублей», «спортивный костюм – две тысячи восемьсот рублей», «носки…»

– Итого семнадцать тысяч рублей. – Егерь поднял вверх свой указательный палец. – Здесь целая бригада работала, и бригадир скупался на выделенную для этого сумму денег их хозяином. Понятно? То есть не наличными деньгами, а на карточку хозяина, заказчика леса.

– Не доказательно, – замотал головой Михаил, держа включенным диктофон.

– А на втором чеке указано, как и на первом, что двадцать третьего августа в магазине было закуплено десять бутылок водки, сорок банок тушенки, двенадцать булок хлеба, десять килограммов макарон, соль и все остальное прочее на сумму шестнадцать тысяч рублей пятнадцать копеек.

– Извините, Федор Иванович, так здесь эти чеки мог любой человек выкинуть. Тот же охотник, грибник, ягодник. Убрал все лишнее из карманов и выбросил.

– Ты прав. – Скобский осмотрелся по сторонам и вдруг неожиданно вскрикнул. – А вот здесь, похоже, у них и мусорник был.

Он нагнулся у кустарника и начал своим ножом раскидывать в стороны наломанные ветки.

И, как оказалось, был прав. В яме лежало с десяток пустых консервных банок, ломанные пластмассовые ложки, вилки, куски недоеденного хлеба.

– Культурно как, – удивился Скобский, – это не украинцы были, не наши, и не с востока ребята. Скорее всего, прибалты.

– Почему так думаете?

– Смотри, во всем аккуратность. Ветки обрубленные собраны не в кучу, а уложены по величине своей в дровники, будто здесь дом стоит, а это – двор, в котором должна быть чистота.

– Краускас.

– Что вы сказали, Михаил? – Скобский с улыбкой посмотрел на Степного.

– Ну, это так, – смутился Михаил. – Живет в Советском один литовец, крупный коммерсант, депутат районной думы.

– Вот и я о том же, Михаил Валентинович. Сколько раз пытался поймать его за руку, но не удавалось. То потому, что раньше узнавал о моем интересе, то вот депутатом стал, а то и присылал своих молодчиков «в последний раз» меня предупредить. Чувствую, что это он, но никак не могу этого доказать. И сейчас произошла та же история. Смотри, сколько леса положили! Кубов пятьсот, триста двенадцать деревьев. Сволочи. Где же они его хранят, вот в чем вопрос.

– Так в километрах двенадцати отсюда вырубили огромный участок леса, сделали там склады.

– Так-то самого нашего, – поднял вверх указательный палец лесник, – мэра. Нет, тот так мелко воровать не станет, он здесь столько земли в аренду взял. Нет, нет, диктофон не включай, и говорить об этом не советую, коль хочешь дальше здесь жить и работать.

– Убьет меня?

– Я этого не говорил, – захаркал горлом Федор Иванович. – Нет, нужно бросать курить.

– Так зачем я вам тогда здесь нужен? – удивился Михаил.

– А тот и попросил посмотреть.

– Мэр?

– Скорее всего, он. Меня попросили люди, приближенные к нему.

– Смешно, Федор Иванович, им-то раз плюнуть проверить это.

– Не знаю, мне сказали проверить и тебе тоже, я так понял, сказали?

– Да, редактор сказал, что вы просили, – опустил глаза Михаил.

– Вот и давай узнавать. Нам еще с тобой до пенсии лет по десять осталось. Так задача сначала ее заработать.

– Верно.

Дорожку, по которой вывезли лес, Федор Иванович нашел, как собака, по нюху. А как оказалось, по аккуратно выбранному и вновь уложенному на место дерну беломошника.

Метров шесть убрали его с полянки. И когда Михаил подошел к раскидистым осинам, Скобский его остановил:

– Посмотри вверх.

И только теперь понял Михаил, как Федор Иванович вычислил это место. Куда ни глянь, сосна растет, а здесь – неожиданно осина.

– Так она еще и срубленная, – добавил Скобский, – вкопали стволы на метр в песок. Так и стоит. Понятно?

– Ну что, пойдем дальше?

– В Афгане, говорят, ты служил? – с издевкой посмотрел на Михаила егерь.

– Было дело.

– Ну и снова готов без оружия сунуться под огонь.

– Не понял? – остановился Степнов. – А-а-а, думаете, стрелять будут?

– Ну а ты как думаешь, люди пропадают в лесу. Я не о простых говорю людях, грибниках разных, рыбаках, – шепчет егерь. – Пошли, пошли, а то ушей знаешь сколько нынче…

…Хрустнувшая ветка у реки испугала Михаила. Взял ружье, переломил его, вставил патроны и стал всматриваться в то место.

– Кяу, кяу, кяу, – сорвалась с ветки, сильно захлопав крыльями, птица.

«Дятел, – по ее крику догадался Михаил. – Он в дуплах живет. Может, змея его вспугнула, хотя так высоко эта тварь навряд ли полезет, да уже и не лето, прохладно. Может, дятел не успел в своем дупле на ночь спрятаться и остался на ветке дерева. Скорее сова его спугнула или зверек какой – белка, бурундук, тот же соболь».

Ночь в лесу полна звуков: скрипов дерева, шелеста веток, редких криков птиц, писков мышей. И сейчас среди них Михаил пытался выделить что-то необычное. Вот, к примеру, взять человека крадущегося. Первое, что он невзначай сделает – хрустнет веткой, выругается, запнется обо что-то. А если взять медведя, лося, то, говорят, их шага и не услышишь. Один – охотник, другой – дичь, как-то они это понимают и поэтому стараются ходить бесшумно.

«Так кто же мог так сильно хрустнуть веткой? – Михаил сомкнул стволы ружья, тихонечко передвинул скобку предохранителя вперед. – Может, росомаха? А почему бы и нет. Напала на того же оленя, вот он и хрустнул веткой, пытаясь убежать от нее. А может, это волк набросился на зайца. Хотя нет, заяц бы сильно закричал, как испуганный ребенок».

Плотные ветки рябины раздвинулись, одна из них немножко опустилась вниз и раскачивалась. Это Михаил видел хорошо, но только не того, кто это сделал. Всматривался, но ничего не было видно. И тот зверь, видно, увидев томящийся костер, а может, и Михаила, остановился и раздумывал, как поступить дальше.

Дрожащей рукой Михаил приподнял ружье и чуть не выстрелил, увидев, как что-то темное спрыгнуло на землю и тут же запрыгнуло на ветку дерева назад и спряталось в них. Оторопев от испуга, Михаил, открыв рот, немножко привстал, всматриваясь в замершие ветки рябины.

Хруст съедаемого зверька он расслышал хорошо. Это, скорее всего, был соболь или колонок. Именно такой величины было животное, спрыгнувшее на землю. Они шишками не питаются, значит, следили за какой-нибудь мышью, кормящейся на земле.

Стрелять в то место, где приблизительно находилось животное, Михаил не стал, вспомнив слова своего старого наставника Угриновского: «Убивай только то, за чем пришел в лес».

Соболь или колонок ушел тихо, это Михаил понял, увидев несколько раскачивающихся по очереди веток рябины.

«Приятного тебе аппетита!» – вздохнул Степнов и, упершись спиной в стену избы, стал вслушиваться в лес. Ни о чем плохом, о том, что произошло с ним раньше, после аварии, думать не хотелось. Теперь он находится в реабилитационном отпуске и должен научиться произносить эти сложные, плохо выговариваемые слова. Редактор дал ему год. Если Михаил не восстановится, то в августе придет на его место в редакцию выпускник ханты-мансийского журфака.

– Ы-ы-ы-ы, м-м-м-м, с-с-с-с, – стал тихонько распевать буквы Михаил, – л-л-лр, л-л-рыл-л…

Эта песня помогала ему выговаривать буквы лучше и лучше. А сегодня, что его приятно удивило, он выговорил для себя несколько новых слов – это «голаб ведман» и «Вытя», а на самом деле должен был сказать «голубь ведьмин» и «Витя». Но мысленно сказать легко, а вот произнести это слово вслух очень сложно.

– И-и-и-ы-ы-и-и, о-о-о-у-у-уо, с-с-с-с, и-и-и-ис… – Веки становятся тяжелыми, глаза слипаются. – И-и-и-у-у-у-у…

…А соболь снова появился на ветке дерева и наблюдал за Михаилом. Шкурка его лоснится, сверкает в лучах солнца. Нужно добыть его. А он-то почему не боится Михаила… Думает, что он – мышь? А-а-а, он следит за его пальцами и думает, что они какая-то не знакомая для него козявка, и намеревается съесть ее. Давай, давай, соболь, из твоего меха хорошая шкурка на воротник выйдет. Ну-ка, ну-ка, сейчас еще поиграем пальцами, ну, что смотришь, прыгай!

И соболь начинает спускаться, спрыгивая с одной ветки на другую. «Ой, какой он большой! Да с его меха целую шубу сшить можно», – только и успел подумать Михаил, как это огромное животное спрыгнуло на него и принюхалось к нему. А какой у него огромный нос, голова – человеческая? Вся в шерсти, как у медведя, но это не медведь. Кто же это?

А тот смотрит своими глазами человеческими на Михаила, рассматривает его. И хорошо видны его зубы, желтые клыки. Откуда они у человека? Или это не человек, а тот старик, как его Виктор называл? Йипыг-ойка – «старик-филин». Или это сам унху – лесной дух?

Унху открыл рот, откашлялся, и пошла сильная тошнотворная вонь из его рта, такая, что Михаил, не выдержав, сразу же прикрыл рукой свой нос.

А тот испугался его жеста и стал без остановки пятиться до тех пор, пока не скрылся за деревьями.

Отдышавшись, Михаил открыл глаза. На поляне светло, утро пришло. Солнца еще не видно, просыпается за избой. Виктор, как следопыт, ходит чуть вдали от него и всматривается в землю, словно пытаясь что-то на ней найти или прочесть чей-то звериный след.

– Выта, – позвал его Михаил.

– Ты здесь ничего не видел? – на секунду оторвался от своих дел Муравьев.

– Нэ-э, – встал со скамейки Михаил.

– Сиди, сиди, пока не мешай мне.

– Э-э-т, собол, собол там!

– Где? – посмотрел в указанную сторону Михаилом Муравьев. – А-а-а, видел след, мышкой позавтракал. Так ты точно, ничего здесь не видел? Проспал, значит. Я так и думал. Похоже, здесь новый хозяин появился.

Глава 4
Капкан

Михаил не сводил глаз с затылка Виктора, с маленькой лысинки, похожей по своей форме больше на улитку. Да, да, на виноградную улитку, лежащую на седом затылке Муравьева бочком. Таких улиток они со своим двоюродным братом собирали ведрами на рисовом поле, приносили бабушке и перемалывали их в большой мясорубке. А бабушка кормила этим улиточным фаршем утят.

Да, улитки с рисовых полей по своей форме сильно отличались от виноградных улиток. У тех раковины были круглыми, невытянутыми, как у тех, что живут в рисовых балках. Да, и цвет у земных улиток был коричневым с белыми полосками, а у водяных – серо-зеленый. А вот у Виктора на голове «улитка» белая.

Присмотрелся и ёкнул от удивления, лысина-то у Груздева была и совсем не лысиной, а широким рубцом. Кожа рваная. Видно, правду люди говорили, что медведь ему шапку сбил, и если бы не пробитое сердце у косолапого, то разделался бы тот с горе-охотником раз и навсегда.

«Как научусь говорить, обязательно расспрошу его об этом», – подумал Михаил и стал вместе с Виктором всматриваться в лесную чащу.

– Это профессионалы, – обернулся к Михаилу Муравьев. – Это точно.

– К-к-как?

– А ты что, не видишь? Ну вон, около ели пень стоит высокий, видишь?

– Т-та, – выдавил из себя трудное слово Михаил.

– И что?

Михаил пытался понять, что заинтересовало Виктора на том ободранном от коры пне. Пень, как пень, весь ободран, и, скорее всего, когтями медведя, полосы от них на сердцевине дерева хорошо видны.

– А вниз пня посмотри, – подсказал Муравьев.

Михаил опустил глаза, вроде ничего такого. Дерево обсыпано со всех сторон какой-то непонятной трухой, искрящейся мелкими искорками в солнечных лучах. Это, скорее всего, смола от дерева.

– С-с-ма-сма-та.

– Нет, это не опилки, политые смолой, – догадался Виктор, – а соль. Обычная крупная соль.

– Та?

– Здесь лосиная тропа. Понятно? А лось любит соль, егеря постоянно подкармливают ею животных. Вот и эти ребята решили далеко не ходить в поисках лося, прямо у железной дороги сделали солонец. Кто это, новички или наши местные браконьеры? Нет, не наши, чужие, браконьеры, – размышлял вслух Муравьев.

Михаил, похлопав его по плечу, показал, что идти нужно вправо, там они с Кузьмой прыгали, у самого ручья. А это еще далеко отсюда.

– Что говоришь? – посмотрел на Степнова Муравьев.

– Та-там та…

– Что там? – Виктор сделал вид, что не понял, о чем ему хочет сказать Михаил.

– Месо.

– Мясо?

– У-у-у, – качает головой Михаил и дергает рюкзак Муравьева за лямку. – Мясок.

– Ме-шок, – разбил на гласные это слово Виктор. – Ме-шок.

– Мя-со-кх.

– Молодчина! – улыбнулся старик. – Глядишь, Новый год будешь встречать дома.

Михаил, поморщившись, отвернулся от Муравьева, вытирая с лица набежавшую слезу.

– Только не торопись, Миша, – похлопал по плечу Степнова Виктор. – Место какое-то непонятное, боюсь, живыми отсюда можем не выйти.

Михаил резко обернулся к Виктору.

– Сзади, не знаю, как и прошли ловушку и не попались.

– Ч-че-то?

– Смотри назад. – Не вставая с земли, Виктор показал на молодую березу. – Видишь петлю?

Михаил стал внимательно осматривать плотно растущую под деревом бруснику.

– Не туда смотришь, – прошептал Муравьев, – чуть выше гляди. Петлю видишь?

И только сейчас Михаил увидел толстую веревку, свисающую с березы. Её широкая петля была растянута в своем радиусе на метра полтора-два.

– Это и есть петля, лось попадется в нее и затянет эту удавку на своей шее, и все, повесится, как человек на ней. А дерево молодое, гибкое, оно, Миша, амортизируя, не даст лосю сломать себя. Вот такие вот дела. Посмотри на землю, кругом соль. А второе, я-то сразу и не приметил, что мелкая береза порублена. Вон она по бокам лежит, видишь?

– Та-та, – с трудом раскрыв губы, сказал Михаил.

– На, воды попей. – Муравьев протянул Степнову пластмассовую флягу.

Тот, сделав несколько глубоких глотков воды, открыл рот, проглатывая ее, и только после этого сделал еще несколько небольших глотков. Напившись, вернул флягу старику и, приложив правую руку к сердцу, попытался поблагодарить его: «Са-бо».

– Вот, значит, кто вас сопровождал, Миша, когда вы с Кузьмой шли ко мне в избу.

Михаил, поморщившись, посмотрел на Муравьева, пытаясь понять, о чем он ему говорит.

– Ну, Кузьма говорил, что за вами кто-то шел.

Вспомнив об этом, Михаил тут же несколько раз кивнул головой.

– Скорее всего, так и было. Кому еще нужен этот потрепанный лис Кузьма? Наступил на хвост браконьерам, те и проверили, кто он и что.

Михаил улыбнулся.

– Не верится, что этот участок остался без наблюдения. Где-то здесь должны дежурить, если такую серьезную охоту устроили. И, думаю, здесь не одна такая петля. Коровник лосиный здесь неплохой, знаю. Вот-вот начнется гон, и лосей здесь соберется немало. Короче… – Виктор посмотрел вопросительно на Михаила. – Наше дело не мешать этой команде, она пришлая.

– Па-па-ч-чем? – с заиканием спросил Степнов.

– Потому что местные здесь не раз обжигались. Егеря здесь – частые гости, так как земли эти, Мишенька, местной мафии, которая здесь может выставить свой дозор. А так как она у власти находится, так дозор этот государственный. Понятно говорю?

Михаил, сморщив лоб, промолчал.

– Значит, понятно говорю. И, скорее всего, эти ребята не из Свердловской области, а относятся к лесорубам, которых и наняла эта же мафия. Лес-то здесь редеет постоянно, то там сосну взяли, то здесь. Помнишь ельник перед своротком на Безымянное озеро? Это отсюда к Снеженску в четырех километрах. В этом году его не стало. А у озера выкосили кедровник. – Виктор сжал губы. Завтра, послезавтра через болото зимника перелезут, чувствую. А там знаешь, какой лес?! Хоть сейчас вали и корабли из него строй метров тридцать в длину. А какие дома из него получатся! Века простоят, смолистые, – вздохнул Виктор. – Так прямо хочется пойти к губернатору и спросить, куда он смотрит, а. Ну, куда? Вот киваешь головой, а ведь ты – журналист, ты куда смотришь, а?

Услышав такой резкий укол в свою сторону, Михаил резко встал и, бросив на землю ветку, с ненавистью посмотрел на Муравьева.

– Извини, паря, – с дрожью в голосе прошептал тот. – Это я так, не подумал. Ты же инвалид, и, может даже, из-за этого. Ты прости меня, старого дурака, Мишенька.

– Та! – резко отвернулся от него Михаил и, накинув на плечо ружье, показал свободной рукой, мол, пошли.

– Да, да, да. – И, ухватив за локоть Михаила, потянув его вниз. Виктор, прислушиваясь к каким-то только ему слышимым звукам, показал Степнову, что нужно присесть. – Что-то здесь не так, сердцем чувствую, – шепчет Муравьев. – Дикие это люди и, похоже, голодные. – Сделав глубокий вдох носом, Виктор посмотрел на Степного. – Чуешь? Серой не может вонять, неоткуда ей здесь взяться. Похоже, мясом протухшим пахнет.

Михаил, осматриваясь по сторонам, тоже стал принюхиваться к лесным запахам, но никак не мог уловить именно тот, который почувствовал Муравьев.

– А какое нам дело до него, Миша? Да, Миша? Ну, повалили лося, да плохо за собой убрались, вместо того чтобы закопать кишки в землю, забросали их ветками. И лежит оно, скорее всего, там. – Виктор ткнул пальцем в сторону солнца. А там, у Воя, ваши рюкзаки лежат, понимаешь? И нам желательно их забрать, понимаешь? Потому что здесь нам с тобой больше нечего делать. Слухи прошли, что кто-то здесь жилку златую нашел, чи бандиты себе дворцы строят, чи какое начальство.

Слышал, что один кабана за Сосьвой разводит для охоты. Человек большой. И рыбку к себе в ручьи с озерами завозит, и начальство московское привозит сюда поохотиться. Так и что нам от этого, а? – Виктор не сводил глаз с Михаила.

Тот в ответ пожал плечами.

– Так свободы у нас простых людей здесь скоро вообще не будет. Лес вырубят, ягода уйдет, песок, как на Каракумах, появится. А он только этого и ждет, тайга с ним как может борется, но только на пять-десять сантиметров его под своим дерном прячет от ветра. Не задумывался об этом, Миша? Эх, как я мечтал в детстве стать следователем, – громко вздохнул он. – А оказался слабаком. Как только отец подарил мне ружье, все свои мечты тут же и похоронил, так захотелось друзьям нос утереть, охотником-медвежатником стать…

Настроение Виктор умел портить. Что-то ему не понравилось в чьем-то поступке, так он сразу же к нему пристроил «гору» разных слухов и «поджег» их, как вчера вокруг избы гниляк с прошлогодней листвой. Теперь дыши этой мерзостью.

«А сам-то сколько медведя, лося положил, не имея лицензии на убийство этих зверей, – глядя на впереди идущего Муравьева, думал Михаил. – Нет, в своем глазу мы бревна, конечно, не видим, только в чужом. А, что говорить про Обвалова, ведь это об его заимке Виктор говорил, что расположена в Березовском районе у малой речушки с тайменем, окунем. Там он в своих угодьях держит кабана, да дикого оленя кругом много. Ну а нам, простым людям, до него какое дело? Богач он, так и пусть варится в своем соку. Может, без этого его бизнес не пошел бы? Ведь что ни говори, а если хочешь у кормушки сидеть, то нужно подкармливать и тех, кто к ней тебя пускает».

– Тихо! – Виктор резко остановился. – Вроде люди говорят.

Михаил поправил на плече правую лямку от рюкзака и стал осматриваться.

– Люди вроде? – Муравьев прислушивается. – Нет, не люди, показалось. Там дерево чешется. Точно, оно! Значит, ветер поднялся. – И, задрав голову, посмотрел на кроны сосен. – Может, все и не так страшно, Миша, как я говорю.

Степнов пожал плечами и улыбнулся Виктору.

– О-о, смеешься. Но что-то на сердце давит, а оно, Мишенька, лучший подсказчик. Ладно, сейчас перейдем железную дорогу и пойдем по краю выруба к Вою. Знаешь этот ручей, он в Безымянное озеро впадает. Заберем ваши гостинцы и крюк сделаем небольшой, к Торским озерам. Ну что, Мишенька, пошли.

Перейдя железнодорожную насыпь, Виктор, не сбавляя хода, углубился в тайгу. Степнов только и успевал за ним, чтобы не потеряться.

– Давай, давай, поторапливайся, – не оборачиваясь, громко шепчет Виктор. – Еще часов пять-шесть дневных у нас есть. Нужно успеть.

Ничего в голову не лезет. Да Михаилу и некогда думать, ноги бегут, голова только и успевает уклоняться от веток, ноги перепрыгивают через поваленные стволы деревьев. Руки цепкими пальцами впились в ружье. Некогда думать. Глаза стараются не потерять быстро удаляющейся спины Виктора, прося ноги увеличить, или, как правильно сказать, ускорить шаг.

И наконец-то удалось догнать Муравьева, который, несмотря на свой возраст, за семьдесят, быстр на ногу. Может, он и не так быстро идет, как кажется Степнову, но без привычки, без остановки на передышку, по лесу идти по мягкому ковру беломошника или плотного брусничника нелегко. Одышка Михаила становится громче и громче, но Виктор ее не слышит, как назло, еще и ускоряет свой шаг, словно куда-то опаздывает.

– И-та, – не выдержал Михаил, громко произнося имя Муравьева.

Но тот не слышит.

– Ви-та! – еще громче кричит Михаил.

И в этот момент спина Виктора исчезла, и если бы не его рука, потянувшая ворот куртки Степнова в сторону, то он со всего маху кубарем бы полетел с неизвестно откуда взявшегося обрыва.

– Тихо, тихо, тихо! – на ухо Михаилу зашептал Виктор. – Отдышись, и пойдем к вырубу. Он недалеко. А там и Вой, и ваш гостинец. Ты там схоронишься на час-два, а я гляну тех браконьеров.

– Нат, нат, – замотал головой Михаил.

– Почему? – Муравьев не сводил глаз со Степнова.

– А то. – И Михаил легонько бьет своей ладонью по груди Виктора.

– А-а, – догадался Муравьев, – ты напоминаешь, что я сердцем чувствую какую-то опасность? Да, да. Ну ладно, там посмотрим. Отдохнул? Пошли!

– С-с-тай, – удержал Виктора Михаил и посмотрел ему в лицо, и провел пальцем по лбу. – Шина, – прошептал он.

– Что?! – не понял товарища Муравьев и стал ощупывать пальцами свой лоб.

А Михаил глядел на него и, покачивая головой, улыбался.

– Да что там, Мишенька? – волнуясь, повысил голос Виктор.

– Граз. – И, нагнувшись, поднял с земли жменю гнилой листвы.

– А-а, – махнул рукой Муравьев. – Напугал. Ну, ты даешь. – И прямо на глазах Михаила он изменился. Расправленные плечи упали, прямая спина ссутулилась. – Старый уже я, но, Мишенька…

– Нат, – покачал головой Степнов, – на то. Граз, крав, крав. – И провел указательным пальцем, как лезвием ножа, по запястью своей руки.

– Кровь? Откуда, я не ранился вроде?

Михаил снял с головы Виктора темно-зеленую бейсболку и задержал ее у глаз Муравьева.

Его удивлению не было предела.

– Это что ж, мы там прошли, а на дереве что-то было. – И стал обнюхивать бурые пятна на шапке. – Это кровь, воняет, фу. Что же это там было? Нужно вернуться и посмотреть.

– Нат, нат, – замотал головой Михаил.

– Надеюсь, не человек это? – обтирая седые колючки на щеке, прошептал Виктор.

– Нат, нат. – И, сняв с плеча Виктора парочку длинных волосков, один из которых уже присох к куртке в пятне от ссохшейся крови, подал их Муравьеву.

– Лосиные, – осмотрев их, сделал вывод тот. – Ничего не понимаю. Лося на дерево повесили? – И, сняв с себя рюкзак, присел на пень, обросший брусникой. – Я и не заметил. Не может быть, – посмотрел он на Михаила.

Да, сдался Муравьев. И где делась его напористость, сила в шаге? Идет какой-то обмякший, никуда не торопясь, перестал разговаривать с Михаилом. Молча, вскрыл рюкзаки-гостинцы от Кузьмы, нашел в них спички, соль. Патронов не взял, только две банки с порохом да мешок с дробью, кулек с солью, а все остальное спрятал в старой лисьей норе.

Шел не торопясь, по невысокому, метра в два, обрыву над Малым Воем. Узкая полоска речки в некоторых местах была очень бурной, а в некоторых – пряталась под сосновыми завалами, корнями и завалами из веток.

Шли долго, может, час, может, два, петляя вместе с руслом реки по высокому сосновому бору. В нескольких местах русла Малого Воя встречались, их разделяло друг от друга буквально несколько десятков метров, но Виктор не обращал на это внимания, шел себе и шел, петляя по ним, о чем-то своем думая. И Михаил старался не мешать медвежатнику, так Кузьма звал Муравьева, да и многие другие знавшие этого человека, так прозвали его.

Глухарь, сорвавшийся с земли с сильным хлопаньем крыльев, «разбудил» Виктора. Но он не вскинул ружья, а от испуга присел и, проводив огромную птицу глазами, обернулся к Михаилу и сказал:

– Видно, на медведя удавку ставили. Хотя нет, нет, на лося, а, поймав его, не убрали ее, а мясо порубили и часть его подвесили на дерево. А охотятся, видно, они на медведя. Но он там никогда и не держался. Там сухо, возвышенность, ягоды мало, шишки тоже нет. Медведь в это время пасется на болотах, как и глухарь, косач, клюквой, брусникой кормится, шишкой кедровой. Понимаешь?

Михаил закивал головой.

– Я ж говорю, пришлые те браконьеры. Думают, мясо лося раскидали, оно запахи свои распустит по бору и медведь на эту приманку по запаху к ним придет. Нет, нет, до зимы еще есть время, он пока кедровой шишки с ягодой не наестся, мясом его не сманишь, – вслух рассуждает Виктор. – Ворона на то мясо прилетит, сорока, да. Даже кедровка. Росомаха не откажется от такого застолья, лиса тоже. А медведь нет, нет. Так?

И вот смотри, – сдернул с ветки шиповника вязаную шапку. – Хм. Вижу же, что иду по свежему следу человека. Шаг короткий, бежал. Быстро бежал. А от кого? За ним следа нет. А вот по той стороне, смотри… – Виктор показал на ту сторону берега Воя. – Видишь, по обрыву, по глине кто-то скользил. Это тот человек, что шапку оставил. Кто за ним гнался, интересно? Ты меня слышишь?

Михаил закивал головой и начал быстро что-то говорить:

– А-а-а, ата, ата, м-м-м, а-а-а.

– Кричать нужно? – догадался Виктор.

– Та, та, – закивал головой Михаил.

– Хм, Мишенька, поздновато. Дождь был десять дней назад, мелкий. Глина сухая. Минимум неделя прошла с того времени, когда он бежал. И если без остановки, то через пять часов на Нагиришскую дорогу выскочит. Она там полукруг делает. Что прямо бежать, что влево, что вправо, на ней окажешься, а если назад бежать, железная дорога. Не потеряешься. Не их ли искала полиция? Помнишь, Кузя говорил?

Степнов закивал головой.

– Вот и хорошо, Мишенька. Так где же это мы сейчас с тобой? – Виктор стал осматриваться по сторонам, ища хоть какой-то знакомый ему ориентир. – Нет, нет, косолапый туда не пойдет. Ладно, пошли дальше. Болото же не проходили еще? – то ли спросил он у Михаила, то ли продолжал рассуждать сам с собой вслух Виктор. – Нет, не проходили, и не нужно. А вон и воронье гнездо, значит, скоро будем на месте.

Воронье гнездо, о котором говорил Муравьев, Михаил нашел не сразу. Оно расположилось на высоком черном остове старого дерева, скорее всего, сосны. Оно стоит в метрах ста, нет, двухстах, от них, а может, и дальше, на самом краю выруба, заросшего молодым березняком. Просто очень высокое, а лес кругом мелкий, поэтому остов и хорошо виден издалека.

– Через минут сорок выйдем на избу, – сказал Муравьев. – Не знаю, в каком состоянии она, года три в ней не был. Лесорубы ее подлатали, печь переложили. Молодцы! Но все равно ненавижу их, хоть они и простые работяги, где покажут, там и рубят. Но столько лесу молодого положили, сосны. Ладно, что их ругать, пошли.

Михаил догнал Муравьева.

– А-а, кто лас бил? – спросил он у Виктора.

– Да не признались. Но в три бензобака землицы насыпал. Долго их трактора здесь после этого простояли. Я здесь как разведчик был. – Муравьев остановился. – Летом свалили лес, техника пришла за ним в феврале, через болота только по зимнику можно пройти. Так я и насыпал землицы в их бензобаки и вышел на след машин. Представляешь, через железку переползали по-умному, по бревнам.

У вороньего гнезда Виктор свернул влево, в сторону выруба, по плотному березняку вышли на ту сторону леса, и по невидимой дорожке Виктор повел его между невысокими сопками к болоту. Оно было широким, с берегами, упиравшимися в другие сопки.

– Только в болото не лезь, нынче оно глубокое, воды много. Вой здесь разошелся сильно. Он по центру Ондатрового болота, Мишенька. Это я ему такое название дал. Иногда промышляю ее здесь. Шкурку нашел куда сбывать, но дед постарел, что шапки шьет, а учеников у него нет. Правнучка вроде начала у него учиться. Ну, как говорится, время придет, посмотрим, а так заработать на шкурке ондатры можно.

– А-а…

– Что? – остановился Муравьев.

Михаил показал ему на сухие деревья по тому краю выруба.

– А, Мишенька, пожар два года назад был здесь. Пожарным десантом затушили его, а то такой бы лес пропал.

– Нат, нат, – закашлялся Степнов и снова показал на сухостой.

– Что там? – снова посмотрел в ту сторону Муравьев. – Косачи? Точно, целая стая, – удивился Виктор. – Ну, у тебя и глаз, паря, как у орла. На той стороне у них ток, но к нему не подобраться нынче, болото топкое. Хотя они, так как там мокро, воды много, могут и к избе нашей приблизиться. Я другого боюсь, хоть бы изба наша осталась. Пошли.

– А-а. – И ткнул на шапку, которую Муравьев снял с куста шиповника.

– Тебе отдать ее?

– Нат, над, дома эта.

– Думаешь, этот мужик мог забраться в избу?

– Та, та.

– Ну а кто ему запрещает, Мишенька? Посмотрим, что за человек. Изба лесная – не городская квартира. Она построена для лесных людей. А хозяина, построившего ее, уже на нашем свете нет. Вот такие, паря, дела.

Муравьев преобразился прямо на глазах. Его глаза уже не бегают по сторонам, стал спокоен, в его тихом голосе чувствуется неимоверная силища.

Огромное черное рогатое, как лось, дерево, стоявшее на краю выруба, было видно издалека. Оно намного было выше молодых берез, растущих на вырубе, сосняка, вставшего плечом к плечу, чтобы не пропустить в свой бор осину с березой, пытающуюся своей ордой подчинить себе все лежащие вокруг земли.

Виктор сказал, что это многовековой кедр, молния его лет двадцать назад сожгла. И сейчас для них это – главный ориентир. Именно под ним находится тропка к избе. От рогача до неё шагов пятьдесят будет. А хозяин, построивший ее, – знаменитый на всю округу был охотник. Звали его Петр Павлович Тихонов. На медведя он один ходил и на лося без собак и друзей. Чуял он, когда гонимый им сохатый будет возвращаться к своему старому следу, чтобы запутать охотника. И Тихонов в этот момент возвращался назад и брал его.

– А могилка его невдалеке от избы, – продолжает свой рассказ Муравьев. – Когда совсем состарился, как собака, ушел из дома и не вернулся. Весь город подняли тогда на поиски деда. А нашел его твой друг, Кузьма, через год. Пришел в эту избу и нашел его кости. Удивительно, ни волк, ни росомаха, ни медведь не тронули трупа старика. На том месте и крест поставили, и похоронили деда.

– Та, та, – вспомнил эту историю Степнов. – Та, та.

– Мишенька, а ты ничего не чуешь? – Муравьев осматривался. – Запах здесь стоит такой, как у дороги. Не чуешь?

Виктор, сказав Михаилу, чтобы остался на месте, сам исчез в бору. Вышел из него так же тихо, как и вошел, через полчаса. Чтобы не испугать Михаила, несколько раз постучал палкой по дереву.

– След видел, как медвежий, но больно широкий, – вздохнул он. – Великаний. Фу-у, даже не знаю, что и думать об этом. В прошлом году такой же след видел, в декабре, в малиновском бору, у Эсски. По следу этого йети пошел, в волчью шкуру с двумя передними лапами уперся. Она висела на нижней ветке березы, свежая, видно, часа два-три назад с ним этот великан разделался. Поэтому не пошел дальше по его следу, с шатуном опасно встречаться.

Потом в феврале снова столкнулся с его следом, он там оленя задрал, опять же на Эсске, на восьмом километре, это в пятидесяти километрах от того места. А морозы этой зимой какие были? Около сорока градусов и больше… А он, видишь, не боится их. И вот снова след того же медведя. Ничего не понимаю, что же его привело сюда? А знаешь, как руки чешутся добыть этого великана, хотя бы не добыть, а увидеть этого старика.

– Таика?

– Да, да, Мишенька, ему, судя по следу, под шестьдесят лет или около того. Редкий медведь. Ростом, наверное, метра под три. На Эсске, у той избы, где еще вчера мы жили с тобой, его след видел. И здесь он такой же. Не один и тот же ли это медведь? Боюсь, что и здесь мы с тобою не задержимся, пойдем к Хромой белке, за Торн.

– Сама?

– Да, Мишенька, к шаману нужно идти, а то уже поджилки у меня трясутся. Этого еще не хватало. Сколько мне Бог отпустил жить, не знаю, но так неохота погибнуть в лапах медведя. Знаешь, сколько я их загубил в свое время?

– Нат.

– Тридцать восемь, – не сводил глаз с Михаила Муравьев.

– О-о-о.

– Вот тебе и «о-о», Мишенька. Но у меня теперь другие планы, Мишенька. Пока не разделаюсь с другим косолапым, нет желания уходить на тот свет. Давай выздоравливай быстрее, будешь моим помощником, если не забоишься, конечно.

– Кат, нат, нат, кот.

– Кто? – похлопал Степнова по плечу Муравьев и улыбнулся. – Та росомаха, в ковычках, Мишенька, которая мою жену убила и осталась за это безнаказанной. Но она не знает, что я догадываюсь, как ее имя, она не знает, где я выставлю на нее капкан. А то, что она придет ко мне, сердцем чувствую. Ладно, пойдем, только тихо, шаг в шаг за мной, ветки не ломай. Ты ж бывший разведчик. Постарайся. – И, разломив свое ружье и продув стволы, вставил в них патроны.

Так сделал и Михаил.

Без рюкзака идти легко, создается такое впечатление, что плечи превратились в крылья, поднялись над шеей, стали легкими, воздушными и вот-вот взлетишь, как во сне. Но Виктор шел очень медленно, осматривая каждую веточку, травинку или нагнувшись, проводил ладонью по белому мху, как по ворсу ковра.

Михаил, затаив дыхание, наблюдал за его движениями. Наконец, Муравьев, обернувшись к нему, остановился и не сводил с него своих глаз. Были в его глазах грусть, волнение. Сжал губы и, перекрестившись, забросив ружье на свое плечо, громко пошел вперед.

Но Михаил не стал повторять действия Виктора, а, мягко наступая на мох, крадучись пошел за ним. За плотными ветками двух молодых сосен открылась небольшая полянка. На ее середине стояла покосившаяся на бок изба. На потрескавшихся бревнах, поросших зеленовато-седым мхом, чувствовалась усталость. Дом был так же стар, как, видно, и его бывший хозяин Тихонов, и уже доживал свои последние деньки-годы.

Осмотрев избу, Михаил даже удивился рассказу Муравьева, что якобы лесорубы ее отремонтировали. Этого совсем не было видно. Дверная рама так же перекосилась, как и изба, дверь, упершись своим нижним углом в землю, была больше похожа на костыль, на который дом упирался, как дряхлый старик-инвалид.

Михаил потянул ее на себя, но Виктор его сразу одернул:

– Стой. Капкан это!

Не поняв, Михаил снова потянулся к двери, но Муравьев его резко потянул на себя:

– Отойди! – И показал на подпору, на скривившееся в своем центре бревно, упертое в крышу. Оно с молодой живой березы, в диаметре двадцать пять – тридцать сантиметров и с большим трудом выдерживало тяжесть покосившейся на него крыши дома. Посередине ее ствола хорошо просматривались трещинки, по которым стекал желто-оранжевый сок.

– Так.

– Молчи, Мишенька. Эта опора поставлена совсем недавно, она вот-вот лопнет, не выдержит тяжести крыши. А посмотри на дверь, она – та же самая опора, как и это бревно, только поддерживает три бревна под крышей. Ой, а посмотри на дверные царапины. Не топором сделаны, а, похоже, когтями медведя. И здесь он побывал. Хм, что ему от меня нужно? Все, все, пошли назад, а то скоро ночь. Там у меня место есть хорошее, переспим. Давай, давай, Мишенька, пошли отсюда. – И, перекрестившись, Муравьев быстро пошел назад.

Глава 5
Три дня бега

Голод – не тетка. Такое впечатление, что в животе живет зверь, если ему вовремя не дали еды, то он пожирает все внутренности. И не просто пожирает, а, как паук, высасывает из них всю кровь, лишая организм энергии, сил. Единственное, что оставалось надежда, что это все скоро закончится.

Михаил, открыв глаза, чтобы хоть как-то не думать о голоде, посмотрел на небо. Звезд мало. Ковш Медведицы всегда привлекал его внимание. Почему-то ему всегда было жалко тех людей, которые жили на этих звездах, находящихся так далеко друг от друга. Он считал, что каждое созвездие – это одно государство, в котором живут близкие друг другу люди. На одной звезде живут родители, на другой – дети, на третьей – дяди с тетями, на четвертой – их дети, а на пятой – бабушки с дедушками. Хорошо на Земле, сел на поезд или на самолет и полетел в гости. А там этого сделать просто невозможно, так как между этими звездами расстояние в миллионы световых лет и космических кораблей, которые очень быстро летают, как самолеты на Земле, у них, наверное, еще нет.

…Но то, что под деревом, на ветках которого они с Виктором спят, брусничник, он хорошо помнит. Пока Муравьев наверху крепил бревна, он горстями собирал и жевал кисло-сладкую ягоду. Спустившись вниз, спрыгнул на землю и, не удержавшись, чуть не наступил в костер.

– О, Мишенька, а я только думал тебя будить, – услышал он голос удержавшего его за руку Муравьева. – Ну что, Мишенька, теперь я несколько часов посплю. Покушай сначала, кашу сделал пшеничную на медвежьем жире. Может, она из-за этого не так вкусна, как на сливочном масле, зато сытная. – И, зевая, передал Михаилу котелок, показывая, чтобы тот держал его за проволочную ручку. – Давай кушай, все до последней крупинки. Ружье – вот. – И показал Михаилу на двустволку, упертую в сосну. – Ну, давай, Мишенька. Сейчас четыре утра, в семь подъем. Нам далеко идти. Выдержишь?

– Та, – улыбнулся Степнов и, зачерпнув ложкой каши, обжигаясь, начал кушать ее.

Виктор, упираясь ногами на прибитые к стволу дерева палки, полез вверх.

…Сытость не только приятное чувство, но и опасное. Скорее всего, поэтому Муравьев и приготовил кашу перед тем, как ему нужно было ложиться спать. Но не подумал, что тем самым ставит в сложное положение Михаила, наевшегося досыта. Теперь ему нужно было бороться с дремой.

…А еще очень хотелось пить. Взяв котелок, Михаил, предупредив командира группы, начал спускаться к арыку. То, что на этом участке нет мин, им сообщил еще утром сапер. А в течение дня их группа так и просидела в засаде, никуда не двигаясь.

Михаил по скальной трещине сполз вниз и, нырнув в кустарник, на корточках пополз к арыку. В струну, натянутую между низкими ветками, он уперся носом. Холодок сразу же прошел по всему телу. Мина! Этого еще не хватало. Приподнялся, переступил через проволоку, а за ней вторая струна, потом – третья, четвертая, а до арыка, который казался совсем рядом, еще далеко. И вдруг он почувствовал то, чего сейчас боялся больше всего, нога его зацепила и потянула за собой струну. Щелчок, раздавшийся рядом, говорил о смерти. Закрыв глаза и спрятав руками голову от осколков мины, Михаил что есть мочи закричал: «А-а-а-а!»

…Открыв глаза, он вскочил и, поняв, что все это ему приснилось, осмотрелся по сторонам.

– Что там у тебя? – спросил сверху Виктор.

– А-ам, та…

– Уснул? – переспросил Виктор.

– Та, та, – признался Михаил.

– Бывает. – Бревна заскрипели на лабазе под повернувшимся телом Муравьева. – Выдержишь-то дежурство, Миша?

– Та, та, – громко сказал Степнов.

– Ну, давай.

Созвездие Малой Медведицы, как ни пытался Михаил, так и не нашел, мешали ветки дерева. Встал, на ощупь, медленно выставляя ногу вперед, обошел дерево, на котором был установлен лабаз. Постоял, прислушиваясь к ночным звукам. Было тихо. Лес спал. Но это не успокаивало его.

«Покой, он – вестник приближающегося боя», – вспомнились Михаилу слова их командира, капитана Зяблина. Мужика лет тридцати. Может, по возрасту, он и моложе был, но, глядя на его лицо, стертое афганскими ветрами и шрапнелью от камней, этого не скажешь. Да и поседел комроты раньше времени: за полгода семь человек погибло в его подразделении, а Витька Пашков, Сережка Балабаев, Игорь Бузинов остались живыми, но сильно израненными, инвалидами.

Михаил поморщился, вспоминая лица свих однополчан.

«А мне всегда везло. Один раз камнем после взрыва поцарапало шею, да две легкие контузии были. – Михаил вздохнул. – А Кузя две тяжелые контузии имел и перед самым дембелем ранение в плечо получил. Пуля задела какие-то мышцы и нервы, в результате чего шею его скрутило вправо. А от контузии еще и пострадали мышцы на лице. Врачи говорили, что из-за этого он инвалидом станет и говорить хорошо не сможет. Да, да, так именно и было.

А когда я после третьего курса из университета приехал домой на короткую побывку, встретился с ним, чего почему-то больше всего боялся. Ведь мне всегда везло больше, чем ему в Афганистане. И как я тогда удивился, встретив не инвалида Кузю, а, как всегда, здоровяка, весельчака и балагура. Даже не верилось, что после того ранения он так хорошо восстановился.

А потом узнал, что он еще и в аварию на лесовозе попал, прицеп на гололеде ушел вправо и кабину потянул за собой и бревнами падающими ее сорвало вместе с Кузей. И после этого он выкарабкался, так что еще неизвестно, кому больше везло. Ему всегда везло на людей, окружающих его, и благодаря врачам, а после другу его отца Муравьеву. – Михаил посмотрел на лабаз, где спал Виктор. – А ведь я тогда ему и не поверил. И так судьба сложилась, что теперь сам должен пройти курс лечения медвежатника Муравьева. Восстановлюсь ли? Да и как это возможно?»

С шумом какая-то птица уселась на высокую ель. Михаил напрягся всем телом и не сводил с ее вершины глаз. То, что это прилетел глухарь или копылуха, понял сразу. Глянул на костер. От него ничего не осталось, даже красных углей не видно, покрывшихся зольной пылью.

Сдавив в руках ружье, стал вглядываться в очертания еловых веток, которые все лучше и лучше просматривались на фоне белеющего неба. В самом верху ели две макушки. Михаил не ошибся, это были две еловые макушки, и не сводил с них глаз. Сняв с предохранителя ружье, прицелился в них, ожидая, какая из них оживет.

– Мишь, глухарь не там сидит, – услышал шепот Виктора. – Он на сосне, что справа. На краю средней ветки сидит. Видишь? Только не вздумай стрелять. Нас здесь нет!

Михаил направил стволы ружья на сосну и стал искать сквозь ветки хоть что-то похожее на очертания птицы.

– Миша, ты меня слышал? – громко спросил Виктор. – Я сказал, нельзя стрелять.

«На этой ветке нет, – осмотрев одну из них, пришел к выводу Михаил. – На этой – тоже. А это, а это». – Взгляд Михаила остановился на сдвоенных ветках, трущихся друг о друга. С минуту не сводил с них глаз и никак не мог понять, это птица или нет.

– Ты меня слышал? – Муравьев стукнул Михаила по плечу.

– Та, та! – поднял вверх свое ружье Степнов.

– Сегодня еще нельзя стрелять. Ты пропал в лесу. Кузя сказал. Да? Ты пропал вообще, помнишь?

– Та, та, – закивал головой Михаил.

Обещанного часу для отдыха Виктор так и не дал Михаилу. Снова Муравьеву показалось, будто за ними кто-то следом идет. Как это он чувствует, не признался. Быстро собрались и тихонько пошли по только Муравьеву известной тропке.

Пройдя выруб, плотно заросший березняком с ольхой, молодой сосной с можжевельником, пошли по «мокрому» лесу, расположенному в низине. Здесь деревья – тонкоствольные ель с сосной, мокрыми кажутся. Кора у них черная. Зеленый мох в сухом болоте, как ковер мягкий и высокий, через секунду там, где продавишь его ногой, быстро поднимается и скрывает твой след.

Удивительно. Сколько Михаил в таких местах ни бывал, а на это никогда не обращал внимания. А вот теперь идет следом за Виктором и видит все это.

Правда, идти тихо по такому болоту не получается, местами стоит вода подо мхом и травой, чавкает. Где-то на ветку наступаешь, но она мокрая, не лопается, но издает какой-то протяжный звук, похожий чем-то на крик испугавшегося или раненого зайца. Пусть все это происходит не так уж и громко, но если за ними кто-то следом идет, может все это слышать.

Боясь этого, Михаил часто оглядывался, смотрел по сторонам, но ничего, кроме стволов деревьев, не видел.

– Давай, давай, не отставай, – торопил Михаила Виктор.

И тот снова ускорял шаг, сильнее и сильнее хлюпая по зеленому мху, проваливаясь глубже и глубже в его пучину. Ноги устали, и еще как! Особенно бедра. Создается такое впечатление, что они внутри наполнились цементным раствором и вот-вот превратятся в какие-то бетонные формы, которыми Михаил уже не сможет не то что управлять, а даже передвигать их.

И рюкзак тяжелее и тяжелее становится. Хорошо, что он не нажал тогда на курок и не убил глухаря. Ему бы пришлось еще и его тушу трех-пятикилограммовую на себе тащить. Виктор бы его не взял, у него и так рюкзак огромный. Чего только в нем нет: и патроны, и дробь с порохом, и соль, и медвежий жир, и сухой спирт, и спирт, и фляга с какой-то микстурой для Михаила, и…

Вспомнилось, как в Афганистане, когда они в горы уходили на несколько дней, чего только с собой ни несли кроме сухого пайка и патронов, да еще и бронежилет на себе, мины или ленты с патронами для пулемета… А еще ему, молодому, «дед» подсунул на всякий случай десять коробок с автоматными патронами да три гранаты. А Мишка тогда, запуганный старшими товарищами, что может в бою ему и этих боеприпасов не хватить, брал что давали. И если бы сержант, его командир, это вовремя не увидел, то тащил бы на себе всю эту тонну.

Но, спасибо командиру отделения, увидел и наехал, как полагается на «бойцов», оставшихся в казарме в ожидании борта, на котором они вот-вот улетят в Союз на дембель.

«Хорошо не убил глухаря…» – громко хрустнул сухой веткой Михаил.

– Слепой, что ли? – выругался Муравьев.

– Та, да, – срываясь на громкое дыхание, выдавил из себя Степнов.

Виктор, внимательно смотря в глаза Михаилу, сощурился и, присев, сказал:

– Поздравляю с новой буквой.

Михаил, еще не поняв, о чем говорит сейчас его старший товарищ, остановившись, сделал шаг назад, и снова под его ногой громко хрустнула ветка.

– Спасибо, тебе, дорогой. Ты че, Мишенька? – И повернул указательным пальцем у виска. – Ты что, Мишенька, не видишь, что из болота вышли и нужно тихо идти, чтобы не наступать на ветки и вообще не шуметь? А?

– Да, да, те, т-те мна, – снова с испугу шагнул назад Михаил и, проваливаясь в мох с водой, оступившись, упал на спину.

– Ёклмнэ, Мишенька, ёкаранный бабай.

– Те, те, – ухватившись за руку Виктора, Михаил с трудом встал на ноги.

– Разведчик называется, – сплюнул Муравьев.

– Та, д-та.

– Мы же только что вышли из болота – и на тебе, наследил как. – Виктор указал на белый мох, замоченный черной водой. – Прямо на берегу все им рассказал. Дурачина ты, Мишенька.

– Та, та.

– Ладно, ёкаранный бабай! Назад идем. Жди меня здесь. – Таким злым за три дня Михаил еще ни разу не видел Виктора.

Муравьев скрылся на бугре, а потом через несколько минут, задом вернулся к Михаилу.

– Что стоишь, пошли. И попробуй мне только сейчас устать! – Резко отвернувшись от Михаила, пошел вглубь болота.

Теперь у Михаила не было возможности вспоминать былое. Виктор прибавил шагу, и теперь за ним успеть было почти невозможно. От напряжения начала болеть правая скула со шрамом, да так, что начала трястись нижняя челюсть. Желание ее поддержать рукой только и оставалось желанием, так как обе руки были заняты: одна держала лямку рюкзака, другая – оттягивала вперед от груди, насколько возможно, ремень от висевшего на плече ружья.

А рюкзак тут же напомнил о себе, давя своей тяжестью на грудную часть позвонка, тем самым сбивая не только дыхание, но и притягивая к себе мысли Степнова. Да еще и ноги все глубже и глубже утопали в болоте, их становилось все сложнее и сложнее вытягивать наружу.

До боли, сдавливая зубами нижнюю губу, Михаил начал громко сопеть. Но если Виктор и слышал это, то все равно ходу не сбавлял.

Начали чесаться глаза. Михаил этого очень не любил, потому что он хорошо знал – это было связано не только с глазным давлением, а и внутричерепным, что дополнялось болью в висках, а потом и болью в лобной части головы.

– Сюда! – Резкий окрик Виктора сбил с плохих мыслей Михаила.

Оглядевшись, Степнов увидел Муравьева, стоявшего чуть сзади, слева.

– Отдышись! Нам еще долго идти. – И, подняв вверх ладонь, Виктор стал прислушиваться к звукам.

А время продолжало медленно течь, что невольно, с болью в мышцах, ногах ощущал Михаил. Его плечи от тяжести уже сложились на спине, как крылья, и создавалось такое впечатление, что они вот-вот вместе с лямками рюкзака, с руками обвалятся, оголяя позвонок, в болото.

Натянув на себя лямку, Михаил, освободив правую руку, дрожащей ладонью начал растирать глаза.

– Стой! Ты что, дурак? – В глазах Виктора блеснула искра. – Я что, тебя еще на себе должен тащить? Кто виноват, что сюда пошли, а, Мишенька? Ты пойми, сейчас ты снова на войне! За нами кто-то идет и, скорее всего, охотится на тебя. Ты это понимаешь?

– Да, да, – закивал головой Степнов.

– Я тебя поздравляю, Мишенька, ты стал новую букву «д» выговаривать. Не ошибаюсь?

Михаил, услышав эти слова, напряг лоб и вопросительно посмотрел на своего старшего товарища и, наконец, поняв смысл его слов, широко улыбнувшись, повторил:

– Да, да, да, да.

Похвала за поступок – это самая настоящая обезболивающая таблетка. Теперь у Михаила появилось второе дыхание и, забыв о тяжести рюкзака, о болях в висках, об окаменевших ногах, он не то что шел, а несся за Виктором, дыша ему чуть ли не в затылок. А испуга за то, что за ними кто-то гонится, он не ощущал.

Ручей Большой Вой был таким же узким, как и его брат, Малый Вой. Огибая болото по самому краю, его бурная вода, стекающая сюда между невысокими сопками, здесь отдыхала. Первые желтые и красно-бурые листочки, упавшие на воду с деревьев, напоминали рыбацкие лодки на озере. Слабенький ветерок то придавал им скорость, то, наоборот, останавливал, отражаясь от торчащего из трясины почерневшего от влаги корня-паука, или от кочки, снизу доверху покрытой ковром темно-зеленых веточек брусники.

Несмотря на усталость, Михаил не отрывал своих глаз от стайки мальков, плавающих на поверхности воды. Они что-то ловили, может, пыльцу с деревьев, может, личинок комаров, может, еще что-то микроскопическое, как цветочная пыльца, видимая только им.

«Как интересен мир, который нас окружает, – размышлял про себя Степнов. – У них он не такой, как у нас. Им не нужно ходить в школу, получать образование. Их мир очень прост и в то же время очень сложен и опасен. Они борются за свое выживание, прячась от хищников, поедая кого-то. И мы с Виктором сейчас, наверное, не отличаемся от них. Он думает, что за нами кто-то гонится. Если это не человек, то кто? Медведь, волк, росомаха? – освободив от лямки рюкзака плечо, Михаил вздохнул и посмотрел на Муравьева.

А тот, сжав губы, не снимая с себя рюкзака, замер, вслушивался в звуки леса.

«И зачем он меня взялся лечить? – продолжал думать Михаил. – Ну, заработает на этом. А сколько? Двадцать тысяч, о которых говорил Кузьма, и от кого-то еще получит столько же. Не понимаю. Кто-то, видно, за меня так же беспокоится, как Кузьма. Ну ладно, тот товарищ – он пытается отблагодарить меня за то, что я сделал в Афганистане, таща его, раненого, с высотки к бронетранспортерам, стоявшим на перевале. А кто второй? Кто? Редактор газеты? Нет, нет, тот человек из другого мира. Он постоянно находится среди городской и районной элиты, коммерсантов и может нечаянно что-то лишнее сболтнуть, чего Филиппов очень боится. А чего?» – эта мысль в последнее время все больше и больше волновала Михаила.

Да, он помнит, что попробовал во время выборной кампании поддержать мэра города и подготовил пару статей о нем как о законнике. Один из вопросов, входящих в его кандидатскую Программу был о преступной деятельности, связанной с незаконными вырубами, заготовкой и продажей леса. Она стала более организованной и охватила практически все стадии производственного цикла – от приобретения права лесопользования, выделения участков лесного фонда, заготовки леса до реализации, уплаты платежей и налогов.

Кое-кто из старых знакомых предупредил Михаила, чтобы тот не лез в такие дела. Да, да, это был егерь-пенсионер. Максим Федорович его предупредил по-простецки, по-доброму, рассказав несколько случаев о пропаже двух егерей, пытавшихся бороться с этими преступниками.

Но больше Михаила об опасности раскрывания этой темы никто не предупреждал. Да, да, все понимали, что мэру нужно что-то говорить, как-то привлечь к своей кандидатуре больше голосов. Хотя, с другой стороны, был прав редактор, сказав Степнову, что борьба с преступным вырубом леса в районе не входит в компетенцию мэра города.

А когда егерь Скобский Федор Иванович предложил Михаилу сделать в районной газете фоторепортаж о преступлениях, Степнова тоже никто не отговаривал. Только одна из корреспонденток в чайной спросила у него: «Тебе что, больше всех нужно? Жить, что ли, надоело?»

Стоп, стоп, а ведь это и было предупреждением, которое Михаил тогда сразу же осудил. А кстати, и обидел этим тогда Милявскую. Она после этого больше с ним и не разговаривала на закрытые в редакции темы, считая его безбашенным дураком. А он еще тогда отослал эту статью в окружную газету, но она почему-то так и не увидела свет. И, более того, была отправлена мэру района, который, не приглашая к себе Михаила, дал какой-то ответ в прокуратуру округа. А может, и не давал, так как в той статье не было фамилий, точных данных по незаконным вырубам лесов, о задержанных правоохранительными органами тех, кто этим занимался. Просто так, прозвучал холостой выстрел.

– Нам еще километра три отсюда идти. Только прислушивайся, ни о чем со мной сейчас не говори, – перебив размышления Михаила, тихо прошептал Виктор.

– Та, да, – согласился с ним Степнов.

Он пристально следил за действиями Муравьева, взявшего слегу, по бревну, лежавшему поперек ручья, перешел на ту сторону и, забравшись на кочку, тыкая слегой в болото, начал топтаться, потихонечку удаляясь вперед.

Это болото по размерам нельзя было сравнить с предыдущим. В ширину метров триста. И оно не такое топкое, как то, поросло небольшими сосенками, и буквально в метрах пятидесяти идущего по нему человека или крупного животного уже не увидать. Они скроются за деревцами.

Виктор вернулся назад минут через двадцать.

– Ну что-то слышал? – спросил Виктор у Михаила.

В ответ тот помахал головой.

– Ну и хорошо, Мишенька. – И помог ему надеть на себя рюкзак, подал Степнову ружье и быстро пошел по краю ручья, заросшего высокой зеленой травой в сторону сопок.

Третий день бега сломя голову. Правда, он проходит уже не так напряженно, как предыдущие два. Чувствуется, что Виктор успокоился. Идет медленно по ручью, наверное, по Большому Вою. Но, что удивительно, его протоки здесь шире, местами до десяти метров доходят и больше.

Муравьев теперь в болота не лезет, идет по верхам невысоких сопок, иногда спускается в низины, но только для того, чтобы взобраться на новую сопку. Судя по коловороту солнца, направляется на восток, значит, они скоро пересекут автомобильную дорогу на поселок Нагириш, потом – на поселок Зеленоборск и выйдут в девственную тайгу, раскинувшуюся на сотни километров до самой Оби и Иртыша.

Озерце, разлившееся в низине на сотни метров, мелкое. По всей его глади, куда ни глянь, торчат пни от деревьев. Нет, их не рубили, они погибли от болезней, и в первую очередь от воды, в которой росли.

Продолжить чтение

Последнее слово шамана

Глава 1Неизвестный сосед

Глава 2Щучий глаз

Глава 3Новый хозяин

Глава 4Капкан

Глава 5Три дня бега

Глава 1
Неизвестный сосед

Глава 2
Щучий глаз

Глава 3
Новый хозяин

Глава 4
Капкан

Глава 5
Три дня бега