Гончая сна

Глава 1

Скорбь, железо и пепел.

Именно так пахло в этой комнате. Тягучее ощущение безжалостного горя окутывало каждый угол помещения, оседало пеплом на мебели и забивалось в нос, не позволяя сделать вдох полной грудью. Кожу стягивало от сухости и жара, словно кто-то вытягивал саму влагу из окружения. Соленые, красные капли стекали по алебастровой коже вдовы. Женщина не издавала звуков, не тряслась, сидела прямо и величественно, лишь судорожно крутила тонкими, длинными пальцами шелковый платок насыщенного алого цвета. Ее красивое, сотканное, словно из серебристых нитей лицо не выражало никаких эмоций, только в темных, полночных глазах вопила об утрате боль.

– Он уже в лучшем мире, – смиренно сообщила Морана, осторожно беря в свои руки пальцы Нерты. Скандинавская богиня плодородия заметно вздрогнула от неожиданного прикосновения, словно ее ударили током. В глазах мелькнула легкая волна узнавания старой подруги.

Вытянутая спина заметно сгорбилась, когда Нерта едва различимо опустила свои худые плечи. Она пыталась стать меньше, скрывая слабость, которая рвалась из нее воплем утраты. Я чувствовала это. Магия выплесками расходилась от худого тела Нерты, причиняя почти физическую боль моим нервным окончаниям.

На моей ладони с пальца на палец играюче перелетала маленькая бабочка, успокаивая и утешая. Ее полупрозрачные, невесомые крылья заботливо касались кожи, оставляя затейливые перламутровые разводы. Я пыталась сосредоточиться лишь на взмахах чешуекрылой подопечной. Находиться в компании двух древних божеств было слишком тяжело.

– Я понимаю это. Головой я осознаю тот факт, что смерть не конец пути, а лишь одна из дорог для души, – черные глаза девушки вновь наполнились слезами, когда она сделала судорожный, прерывистый вдох. – Мы были вместе всего пятьдесят лет… Морана, которые пронеслись, словно мгновение.

– Смертная жизнь хрупка и коротка, – кивнула Богиня смерти, все еще держа руки Нерты в своих. Большим пальцем она осторожно чертила руну спокойствия “Одал” на коже скандинавской гостьи. Руна выглядела как перевернутый знак бесконечности без нижнего полукруга в завершении.

– Он отказался от амброзии греков, не принял от меня яблоки молодости… Он.. – Нерта зажмурилась, качая головой, словно пыталась выкинуть из воспоминаний трагичные моменты бесполезных ссор. – Михаил… он был таким прекрасным мужчиной, никто из Богов и смертных с ним не сравнится.

– Мгновения с любимым дороже всего на свете, – кивнула Морана. – Мы позаботимся о Михаиле.

– Он обещал, что найдет меня в своей новой жизни. Просто скажи мне, удалось ли ему уже переродиться?

– Боги смерти не могут видеть будущее ушедших за навь. Мы лишь проводники душ, не более.

– Но ты ведь можешь что-то сделать! – глаза Нерты лихорадочно забегали из стороны в сторону. Она пыталась давить на жалость. Плохая идея. Морана была всем известна своей неподкупной справедливостью. Принудить ее к чему-либо невозможно. Многие смертные и бессмертные пытались провернуть подобный трюк, заканчивалось это плачевно. – Морана! Я ведь… – начиналось неприятное – истерика женщины, потерявшей своего избранника.

От эмоционального всплеска Нерты у меня заломило в висках, я ощутила неприятное жжение в носу, почувствовала тошнотворный запах горячего железа обволакивающий дыхательные пути. Обычно за этим следовало кровотечение. Древние были сложны тем, что порой забывают сдерживать мощь своей силы.

Мать бросила на меня всего один строгий взгляд, и я проскользнула незаметной тенью вдоль белоснежной стены, не издав ни звука. Осторожно прикоснувшись к вискам Нерты, я наслала на нее зачарованный сон. Я ощутила как сознание Богини непроизвольно дернулось в моих руках, сопротивляясь. Вспышка недовольства прокатилась волной жара по моей коже, мышцы непроизвольно сократились, отчего пальцы впились в голову Нерты лишь сильнее. Женщина пыталась развеять мой морок, отогнать его словно назойливую мошку, что летала перед глазами. Но я была на земле своей силы, на земле своего рода, в то время как Нерта находилась слишком далеко от места рождения своей магии.

Она была слабее меня, по крайней мере в данный момент, в данном конкретном месте. Ее сопротивление закончилось там же, где и началось. Нерте не удалось даже издать слабый вздох недовольства или отчаяния, когда ее красивые темные глаза смиренно сомкнулись, а сознание уплыло в мир грез.

Несколько полупрозрачных, серебристых бабочек сели мне на плечи, запутались в золоте волос, приятно щекоча крыльям кожу. Их прикосновения дарили мне спокойствие и помогали направлять свою силу.

Нерта очаровательно обмякла на небольшом диванчике. Пламя ее длинных волос растеклось лавой по кожаной обивке, заботливо окутывая бледное лицо в рыжих прядях.

Стоило мне отнять пальцы от висков Богини, как прямо из пола материализовались две безликие тени и подхватили женщину, растворяясь в серебристом мерцании. Их словно и не было вовсе здесь. Всего лишь доля мгновения, меньше секунды.

Комнату заполнила оглушающая тишина. Большое круглое окно осветил такой редкий луч солнца, словно радуясь от того, что на одно древнее божество в комнате стало меньше. Росчерк желто-золотистого цвета окрасил стены, игриво мазнул по небольшой каменной тумбочке и разлился теплом по паркетному полу. Солнце в городе было большой редкостью, но в кабинете Мораны оно появлялось раз в сто лет, не иначе. Богиня Зимы и Смерти имела свойство отпугивать все теплое, что могло проникнуть в ее жизнь.

Испарились защитные руны, начертанные могильным пеплом по всему периметру помещения, растворились предметы силы Богини Смерти – серп и клубок с нитями жизни.

Морана устало опустилась на большое, мягкое кресло. Закрыв глаза, она провела бледной ладонью по лбу, пытаясь перевести дыхание. Ее грудная клетка мерно опускалась и поднималась. Новая тень появилась в комнате и принесла серебристый поднос с двумя дымящимися кружками ромашкового чая. Морана любила этот чай, временами казалось, что этот напиток единственное, что все еще держит Богиню на смертной земле.

– Бессмертные просто невыносимы в своем желании управлять и приказывать, – с долей раздражения вздохнула мама. Приподнявшись, она махнула рукой, и к ней подъехал стеклянный столик. На нем лежало несколько бежевых папок с индивидуальным символом Богини Смерти – перекрещенные серп и железная коса. На вид эти два предмета очень схожи с собой, но выбирать, например, черного ворона или крест было бы слишком… банально.

– Она потеряла мужа, – тихо напомнила я причину сложившейся ситуации, опускаясь на мягкий бежевый диванчик, на котором раньше сидела Нерта. Скрестив ноги, уперлась локтями в колени. Наблюдать за Мораной всегда было интересно и завораживающе. Да, она была моей матерью, но также женщина являлась могущественной Богиней, которая прожила не одну тысячу лет. Временами, я забывалась, ощущая убийственные магические волны, растекающиеся от Мораны.

– Как бы Нерта не плакалась, но Михаил уже третий ее «единственный». И каждый раз она устраивает сцену, достойную театра Диониса и Афины, – сделав быстрый глоток обжигающе горячо чая, Морана с громким стуком опустила фарфоровую чашку на стол и открыла верхнюю папку из стопки. Шелест страниц пронесся по комнате, я ощутила запах древних чернил, в которые мама обмакивала гусиное перо.

– Хочешь сказать, что Нерта преувеличивает? – уточнила я, обхватив пальцами вторую кружку. Мои ноздри затрепетали, когда я ощутила нотки яблока и карамели. Вкусовые рецепторы взорвались от удовольствия, стоило только сделать осторожный глоток. – Боль утраты все еще витает в воздухе,– я сделала глубокий вдох, ощущая на кончике языка вкус пепла. Он стал заметно слабее, после ухода Нерты, но был все еще силен.

У меня неприятно сжался желудок, и горечь поднялась по горлу, заставляя скривиться и сглотнуть.

– Она убедила себя в том, что ее чувства настоящие. И для нее они истинны. Но на самом деле, все в ее голове, – мама коснулась длинным черным ногтем своего виска и внимательно посмотрела на меня. – Ты еще юна, Дарена, – Богиня тепло улыбнулась, ее глаза наполнились звездными искорками, заставляя меня вспыхнуть от смущения. – Ты родилась в новом времени, с новыми, другими Богами, поэтому для тебя еще в новинку такие манипуляции древних.

– Мне восемнадцать, – напомнила я, недовольно поджав губы и пряча раздражение за чашкой чая. – Я уже не ребенок.

– Для меня ты всегда будешь крошкой, Дарена, – маме определенно нравилось напомнить мне о том, что для большинства магических существ я несмышленый карапуз, которому еще предстоит познать прелести и боль жизни. – К тому же, ты разбираешься в современных технологиях и не выделяешься среди современных смертных.

Я взглянула на маму. Она была высокой и худой. Именно худой, а не худощавой или стройной, ее ребра немного выпирали, и даже через свободно сидящую белую блузку я видела острые углы плечевых и локтевых костей. Водопад черных с серебристыми переливами волос всегда привлекал внимание окружающих. Красивое лицо, словно высечено из самого дорого и качественного мрамора. Черные брови, большие, выразительные карие глаза и алые, как кровь губы.

Да, мама выглядела другой. Правда, в современных реалиях мира, она не сильно и выделялась. Если бы только в ее глазах не мерцали погибшие звезды, то никто бы и не отличил ее от простой смертной.

– Госпожа, – в комнате появилась тень – высокая и безликая. Лицо закрывала серебристая вуаль, а тело скрывал лишенный цвета брючный костюм. Безликие, как называли их прочие, Серые – принятое в обществе Богов обозначение. – Мы разместили Нерту в одной из свободных комнат, она отдыхает.

– Спасибо, сообщите мне, когда она пробудится, – тень исчезла, и карий взгляд женщины вернулся ко мне: – Сколько силы ты в нее влила? – спросила мама, задавая вопрос уже мне.

– Достаточно, чтобы она отключилась на три-четыре часа без снов. Мне показалось хорошей идеей, подарить ей мгновения без боли.

– Ты очень добра, дочь, – кивнула Морана, снова делая какие-то записи в папке. Мама обратилась к своей работе и перестала обращаться на меня внимание.

В этих бумагах Богиня Смерти отмечала души погибших, которые уже были переправлены в навь. В ее владениях находились все славянские народы. И пусть в современном мире люди практически перестали верить в магию и Богов, однако, их души все еще были привязаны к родной земле, поэтому и после смерти у них имелось определенное место для перерождения.

Временами игнорирование родительницы задевало меня. Особенно агрессивно это ощущалось, когда я была помладше. Пусть я росла среди магических существ и Богов различных Пантеонов, но мне, как и обычному ребенку хотелось внимания и понимания. Но увы, его сложно заполучить, когда один твой родитель следит за душами всех славянских народов, а другой практически не появляется, потому что занят своей транспортной компанией и торговыми комплексами в Афинах, посылая множество подарков и писем, но редко появляясь лично.

Моим отцом был Гермес из мифов и легенд Древней Греции. Прекрасный и очаровательный Бог, покровительствующий торговцам и сопровождающий души. Он был тем, кто доносил мысли и решения Старших, но от этого не становилось легче.

Я хотела обычных маму и папу, которые бы приходили на родительские собрания, водили меня в парк аттракционов или переживали, когда я заболевала.

Но как потомок Богов я не страдала ослабленным иммунитетом, да и обучалась дома под гнетом и неусыпным вниманием одного Серого.

Поэтому вздохнув и выкинув из головы поток глупых и наивных мыслей, я покинула рабочий кабинет мамы и направилась в свое любимое место в доме – на террасу на третьем этаже, которая выходила аккурат на Смоленское кладбище. У Мораны особое понимание того, что необходимо Богине смерти и зимы, и сто сорок лет назад, как рассказывал брат мама выкупила три этажа в доме и обустроила здесь свою резиденцию. Соседи не беспокоили, потому что боялись нашей семьи как огня, а меня радовало и то, что мы живем не на самом кладбище.

Выйдя из кабинета, я проскользнула по коридору, попутно замечая едва различимые тени, что сновали по всему дому, аки неприкаянные души. На самом деле они ими и были – бесплотными, которые решили остаться служить своей Госпоже смерти, оберегая ее покой и исполняя любой приказ. Я привыкла к этим теням, они были со мной с самого детства, принося игрушки или помогая делать домашнюю работу по математике, потому что мне никогда не давались точные науки.

– Дитя, – услышала я знакомый строгий голос за спиной и едва не подскочила на месте.

Застыв, я сделала глубокий вдох и обернулась к говорящему:

– Да, Григорий?

В коридоре с самым строгим выражением лица стоял мужчина. Он был не просто тенью, как большинство Серых в доме. Высокий, как жердь и такой же тощий. Казалось, что он являл собой само олицетворение смерти и чародейства. Длинные темные волосы завязаны в низкий хвост на затылке, аккуратная борода заплетена в косичку и перетянута кожаным шнуром.

Одетый в черную рясу и тяжелые ботинки, мужчина умел быть незаметным и пугающим. Он крался в ночи, терялся в комнатах, будто какой-то наемный убийца или домовой, который появляется лишь после полуночи.

Глубоко посаженные светлые глаза, казалось смотрели прямо в душу, разделывая ее, как матерый мясник на рынке. Григорий был правой рукой своей госпожи, был тем, кто управлял нашим домом и остальными Серыми в обители Мораны. А еще он был тем, кто неустанно следил за мной, как самой младшей в семье.

– Прибыл ваш брат, он ожидает на террасе, – голос Григория был сухим и тихим. Мужчина разговаривал совершенно безучастно. Временами мне казалось, что у него эмоциональный диапазон как у зубочистки, как сказала бы Гермиона из “Гарри Поттера”

– Оу, – выдохнула я удивленно. – Он не говорил, что заскончит сегодня, – задумчиво хрустнул пальцами левой руки, я тряхнула головой, прогоняя лишние мысли. – Прекрасно, подай нам фруктовый чай и булочки с корицей.

– Будет исполнено.

Григорий испарился также внезапно и тихо, как и появился.

– Ассасин чертов, – прошептала я себе под нос и направилась на террасу.

По моей коже пробежали предательские мурашки, и я была уверена, что Григорий прекрасно слышал мою последнюю фразу. Такова уж была работа правой руки Морены, или нашего домоуправляющего, или надзирателя, называй как хочешь, а смысл един.

Григорий – жуткий тип, к которому я так и не привыкла за свои восемнадцать лет и порой он пугал сильнее, чем какая-нибудь Черная немочь, или взбеленившийся болотник, решивший, что градостроители слишком обнаглели и загрязняют его пристанище.