Монада. Маленькая история о большом одиночестве
© Наталья Винокурова, 2025
ISBN 978-5-0067-1031-3
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
Монада. Маленькая история о большом одиночестве
1. Несвеженькая
Вот тут-то мы с вами и встретились – прямо под кухонным гарнитуром. Давайте, можете поближе меня рассмотреть, пока я тут лежу. Одна моя нога в нише под Катиной тумбой. Вторая под таким углом, что с первого взгляда может показаться, что она сломана, но не переживайте, с ней всё в порядке. Мои плохо окрашенные волосы закрывают большую часть моего плохо накрашенного лица, и за это им большое спасибо. Думаю, если бы вы сразу увидели мое лицо, то желание рассмотреть меня поближе пропало бы мгновенно. Правая щека немного растеклась по ворсистому советскому ковру. Я помню этот ковёр. Два года назад мы с Катей сняли его со стены и постелили на пол, чтобы ногам было тепло. Тогда мы еще не знали, что спустя столько времени им воспользуется моя щека. Если бы я это знала, подарила бы Кате на новоселье новый ковер. Помягче.
Моё тело пролежало в одном положении часов шесть. Ни один сустав не желал двигаться. Голова отекла и стала больше похожа на арбуз: и по размеру, и по весу. Не успела я с этого посмеяться, как по арбузу кто-то постучал:
– Может, она умерла?
– Вот что ты мелешь? Ей, наверное, плохо вчера стало.
– Кать, ты мне скажи лучше, когда ей станет хорошо. Вся кухня вон, как после бомбёжки.
– Тоже правда. А постучи ещё!
Мишка постучал ещё раз.
Я захотела ему ответить, но не смогла разлепить рот и в комнате послышалось мычание.
– Нет, Катерин, у нее речь уже отняло. Может, инсульт?
– Миш, а что там у тебя с работкой сегодня?
Тут уже сдержаться было невозможно. Сухие губы медленно разлиплись, и я захрипела от смеха. Катерина была уверенным обладателем черного пояса по пассивной агрессии. За долгие годы дружбы я заметила, когда Катя выходила из себя – на её губах появлялась нездоровая улыбка, а в речи – дополнительные суффиксы.
– Всё, побежал одеваться.
Видимо, Мишка тоже это знал. Мы с Катей остались на кухне вдвоем. Следующие полчаса она приводила меня в божеский вид, потом еще полчаса пыталась привести в порядок кухню, на которой мы вчера успешно посидели, перетирая все подробности моего романа.
– Саша, вы разошлись?
Да, меня зовут Саша. Да, мы разошлись. Я кивнула.
– Окончательно?
– Он мне ещё не сказал.
Тут нам придется прояснить еще кое-что. Не знаю, как расходитесь вы, но мы с бывшим пилили хвост наших отношений уже полгода. Мы тщательно собирали все свои претензии друг другу, чтобы выяснить всё одним махом. Потом разбивали пару тарелок, хватали друг друга за руки, кричали, что больше так жить невозможно, и я уезжала на неделю к Кате. У Кати я много плакала, много пила, много ела и очень много говорила. Миша, который был вынужден при этом присутствовать, из-за своей огромной любви к Кате и не менее огромной любви к свежим сплетням, часто маячил на горизонте, время от времени вздыхал и что-то недовольно бормотал себе под нос. Временами он просто цокал языком и уходил, а иногда и прямо спрашивал у Кати «Когда уже?», кивая в мою сторону. Потом, как водится, мой, на тот момент бывший парень, присылал мне пару смс, мы созванивались, чисто символически ходили в кино, обнимались на остановке, а потом… Короче говоря, потом заканчивалась неделя, я собирала свои пожитки и ехала обратно.
Сейчас все пожитки снова были здесь, на Катином балконе, а значит, неделя началась.
– Боже, Катя, если бы ты знала, как я устала. Знаешь, что он вчера сказал? – моя рука потянулась к недопитому бокалу.
– Я представляю, Санечка. Вы, наверное, многое друг другу наговорили. – Катина рука немного подвинула бокал к себе.
– И про работу мою сказал, и про зарплату, и про то, как я выгляжу, и про то, что раньше я была совсем другая. Как будто он сейчас такой же!
– Это, конечно, все очень печально, но что ты собираешься делать дальше?
Я допила чай и понесла кружку в раковину:
– Ничего, конечно! Я-то тут причем? Научится разговаривать как нормальные люди – пусть приходит. А пока он не извинится – нет, эта телега никуда не поедет. – как-то было некрасиво, что я со вчерашнего дня оставила недопитое вино. Я снова потянулась к бокалу, но Катя уже взяла его в свою руку:
– Именно про телегу я хочу поговорить.
– Ты о чем?
– Санечка, – так, разговор будет неприятный, – помнишь, когда ты в первый раз приехала и спросила сколько можно побыть, я сказала: «Столько, сколько нужно»?
Я молчала и пыталась покрепче сжать в руках деревянную столешницу.
– Так вот, похоже я себя переоценила. Давай пересмотрим этот момент.
Я столешница. Я стойкая, твердая, покрытая лаком деревянная столешница.
– Боюсь, тебе нужно съехать. Мне, правда, жаль, что я не поговорила с тобой раньше.
Стойкая, твердая, покрытая лаком деревянная столешница вдруг начала истекать слезами:
– Катя, ты чего? Мы же с тобой шесть лет дружим. И что теперь? Это из-за Миши? Это он тебе сказал?
– Да нет, при чем тут Миша? Он даже не знает о нашем разговоре. Это я так решила.
Из-за отчаянной попытки слиться со столешницей в одно целое, мои пальцы отекли и, кажется, треснул один ноготь.
– Понятно. – глухо сказала я. Или подумала, или все-таки сказала. Уже не помню. Ноги стали ватными и плохо двигались. В голове шумело. Эх, Катька, ну как же так? Я была уверенна, что мы, как обычно, завалимся на диван, Катя сделает свои фирменные горячие бутерброды, заварит нам чай с лимоном, и мы вместе под «Холодное сердце» обновим друг другу маникюр. Потом придет Мишка и мы весь вечер будем смеяться и чистить картошку. Потом мне напишет мой бывший… Господи, а если он не напишет? Если он, как и Катька, тоже передумал? Вдруг он тоже решил забыть, как нам было хорошо, и просто выкинет меня из своей жизни? Что мне тогда делать? Кого я себе найду?
Все стало мутным. Я не помню, складывала ли я свои вещи или уже начала упаковывать чужие. Кажется, я трижды обувала кеды, снимала их, укладывала в чемодан, снова доставала, обувала, снимала и засовывала в чемодан. Когда я в последний раз завязывала шнурки, перед моими глазами появилась бумажка с номером телефона и адресом. Откуда-то издалека, будто из-за глухой стены, донесся голос Катьки:
– Это адрес моей прошлой квартиры, я там жила до Миши. Она очень хорошая, правда немного… Несвеженькая. Но, я думаю, тебе понравится. Я договорилась с хозяином, чтобы ты посмотрела. Цена очень приятная.
Я смяла бумажку в кулаке и пошла за чемоданом. И как я его вообще сюда заперла? Видимо, на вчерашнем энтузиазме, он казался мне пушинкой. Теперь я пёрла эту громадину к двери и мне казалось, что он привязан к моей шее веревкой. Если сейчас споткнусь и он мне переломает мне пару позвонков – я только обрадуюсь. Хоть квартиру не нужно будет смотреть.
Я толкнула дверь и вышла в подъезд.
– Сань.
Господи, главное не заплакать. Главное не плакать. Я столешница. Я деревянная, прочная, стойкая.
– Саш, все будет хорошо.
Нет, мантра про столешницу не помогла, и я разрыдалась прямо в подъезде. Вот соседям будет на что посмотреть через глазок.
– Ну, Саш…
– Вот что? Что. Мне. Делать.
Каждое слово я пыталась сказать четко и быстро вставить его между отдельными всхлипами. Я посмотрела на подругу через слёзные линзы. Это были мои специальные линзы, чтобы хуже видеть. Я надеялась, что она мне что-то скажет. Что она не будет просто вот так пялиться на меня своим грустным лицом, а скажет хоть что-нибудь. Что мне делать? Пойти в спортзал? Сменить работу? Сделать стрижку? Записаться к психологу? Сходить в церковь? Найти другого мужика? Или лучше двух? Из всех возможных вариантов Катя выбрала свой:
– Я не знаю.
Я зашла в лифт не попрощавшись. Внизу я молча впихнула чемодан в такси и пока садилась не посмотрела наверх. Думаю, Катя была на балконе. Она всегда выходила, чтобы махнуть мне рукой. Хотя, кто его знает, может, сейчас не вышла. Может она и это решила изменить. Я уткнулась лбом в стекло и буркнула: «Дура». Кому я это буркнула – не знаю.
– Ну что, какой адрес?
Я дёрнулась. Совсем забыла про таксиста. А куда мне, собственно, ехать? Я вспомнила квартиру, где мне всегда были рады. Где пахло пирогом, который готовили на варенье с чаем и орехами, а перед сном взбивали подушки так, что гусиные перья всю ночь впивались в кожу. А вот утром… Внезапно у меня начался острый приступ мигрени, и я протянула таксисту мокрую от пота бумажку с адресом.
Катя забыла добавить, что квартира была не в центре. Мы петляли улицами города минут тридцать и, наконец-то, остановись в поросшем амброзией дворе старой пятиэтажки. Я вытащила чемодан, махнула таксисту и набрала номер хозяина. Ответил бодрый старческий голос. То, что голос бодрый – радовало, то, что старческий – не очень.
– Аллоу! Кто это?
– Это Саша, я от Кати. Она вам, наверное, говорила про…
Уточнить, что там говорила Катя, я не успела. Скрипучий собеседник быстро перехватил инициативу:
– А, Катюшка, да-да! Когда вам показывать квартиру?
– Да я, собственно, уже под подъездом.
– Отлично, я буду через 15 минут, подождите в палисаднике.
Дедуля бросил трубку. Я осмотрелась. Думаю, палисадником это было, когда дедуля еще не был дедулей. Теперь же весь участок порос кустами амброзии вперемешку с одуванчиками, разросшимися так густо, что хлипкий низенький заборчик еле сдерживал это буйство зелени.
Я села на лавочку, которая, как и мои волосы, отчаянно ждала покраски, и закурила.
Боже, неужели все правда закончилось. Нет, вряд ли. Я слишком хорошо нас знаю. Нужно подождать недельку и все будет как раньше. Он напишет, я позову нас на кофе, и мы со всем разберемся. От этих мыслей мне стало немного легче. За домом что-то громко затарахтело и во двор въехала каштановая девятка. С водительского сиденья бодро выскочил седой дедуля в клетчатой рубашке с барсеткой в руке, и кинулся ко мне.
– Это вы от Катюшки?
Я кивнула. Дедуля активно потрепал мою руку в дружеском рукопожатии. На носу у него были огромные очки, которые увеличивали его глаза раза в три, а так как он был на голову ниже меня, можете представить, как сильно он был похож на совёнка. Еще эти седые волосы, ну точно, пух.
– Очень приятно! Сергей Петрович. Проходите в подъезд, второй этаж, налево. Тут аккуратно, лампочку все никак не вкрутят. За перила не держитесь, они хлипкие такие, вечно скрипят. Ещё, не дай бог, сломаем, а тут женщина по подъезду такая, знаете. Не хочу, в общем, с ней ругаться. Сюда, налево.
Мы остановились возле старой, обшитой искусственной кожей двери. Сергей Петрович достал ключ и с усилием открыл её.
– Тут просто чуть повозиться надо, замок старый. Вы, когда открывать будете, чуть надавите и вверх! Вот так, видите? Вверх её! И она пойдёт. Сама квартирка хорошая. Однушка. Вон балкон какой, видите? Я его сам месяц назад красил. Большой балкон. Сейчас в новостройках таких не делают. Построят метр на метр и мучайся. Только тут тюль старый, видите? Вы как проветривать будете, двигайте его. Я вот сейчас тут дверь открою, а то воздух спёртый. Я сюда давно уже не заходил, надо и проветрить. Закроете потом сами.
Сергей Петрович продолжал тарахтеть, описывая все прелести квартиры, а я начала осматриваться. Помню, мы с одноклассником раз в неделю заходили к его бабуле, занести продукты, так как старушка, в силу возраста, уже не так часто ходила в магазин. Как ее звали? Нина Григорьевна? Инна? Не помню. В общем, мы у нее пили горячий компот, и она нас отпускала с кулёчком конфет на улицу. Вот она жила точно в такой квартире. Старый письменный стол с облупившимся лаком, крашенный пол, советская мебель. Правда, технику Сергей Петрович, видимо, частично обновил. Вот и микроволновка, и холодильник. Еще и окна пластиковые вставил. Я зашла в ванную – она была вся выполнена в зеленом цвете, кроме унитаза. Он почему-то был, как и девятка, каштановый. Может, это его любимый цвет? Все было старое, но чистое.
– А что по оплате? – спросила я у Сергея Петровича. Он сидел в коридоре, что-то рассказывал про времена, когда клеили эти обои и вытирал лоб платочком.
– Можно сказать символическая! – он показал сумму на пальцах.
Не знаю, к чему была такая конспирация. В квартире, кроме нас, все равно никого не было, но я согласилась. Сумма, действительно, была символическая.
Петрович хлопнул себя по коленям.
– Вот и отлично! Тогда в первых числах будем рассчитываться. Давайте я вам покажу, как тут со всем справляться.
Со всем, это было точно сказано. Сначала Петрович объяснил, как «справляться» с диваном, потом со счетчиком, потом вспомнил про плиту и стиралку. Все в квартире требовало особого отношения и индивидуального подхода. Мне даже стало завидно.
Мы рассчитались за первый месяц и Петрович пошел к выходу.
– Так, ну, вроде, все. Будут проблемы, зовите, я рукастый, все умею. – я про себя скрестила пальцы, чтобы помощь мне не понадобилась. – Я вам говорю, квартира отличная. У меня тут мама жила, царство ей небесное.
Что-то внутри меня сжалось. Кажется, желудок.
– Но вы не переживайте. Она не здесь умерла. В больнице. – мне стало полегче. – Здесь ей просто стало плохо.
Мне тоже поплохело, но хозяин квартиры уже успел уйти, напоследок звякнув замком.
Стало тихо. Я намеренно громко вздохнула. Прямо очень тихо. Мне вдруг показалось, что я, один в один, героиня американского ужастика, которая забрела в старое поместье. На всякий случай я крикнула:
– Эй, тут кто-нибудь есть?
Слава богу, все оставалось таким же тихим. А может, дух бабушки просто не знал законы американских ужастиков и не сообразил, что сейчас его коронный выход.
Я продолжала думать страшные мысли, одновременно успевая потеть и дрожать. Второй этаж. Даже если предположить, что я не нужна умершим, вдруг через окно залезут живые? Я не знаю этот район, и дом выглядит довольно старым. Откуда я знаю какие тут соседи? Может, местные уже прознали, что квартира пустует? И вообще, я же никогда не жила одна?! С чего я вообще взяла, что у меня получится прожить тут месяц?! Доживу ли я вообще до завтра?
По спине побежали мурашки, а в груди что-то сильно сжалось. Сердце стало так громко стучать, что я не слышала ничего кроме его стука. Коридор начал стремительно темнеть. Кажется, за углом начала расти чья-то тень. Круглая. Огромная. Вот она потянулась к коридору. Расползаясь в пространстве, пятно медленно поползло ко мне. Я услышала страшный, высокий визг. Что-то больно впилось мне в руку. Мир закружился и старый, обитый линолеумом пол коридора, полетел мне прямо в лицо.
2. Кардиолог
Мой бывший был не самым постоянным человеком. То он делал широкие жесты в виде дорогих подарков, то отчитывал, что мне нужна от него каждая копейка. Иногда мы сливались с ним в одну любвеобильную массу и оставались в таком состоянии все выходные, а иногда он принципиально делал вид, что меня нет, и сливался в одну массу с ноутбуком. Временами мы ворковали друг с другом так, что в наших диалогах были слова только с уменьшительно-ласкательными, а иногда я видела, как его слюна падает на ковер, когда он орёт и хватает меня за плечи. Но чтобы бить по лицу? Нет, такого я не припомню. Или, может… Нет, точно не было. С чего вдруг сейчас ему бить меня? Может, я сошла с ума?
Но нет, вот же он. Стоит надо мной, бьет по лицу, кричит и тычет мне в нос что-то жутко вонючее. Он наклонился еще ниже, подставил смердящую тряпку прямо мне под нос и закричал:
– Нюхай, давай!
Это уже не в какие рамки не лезло. От возмущения я замотала головой и вдруг…
Мои глаза наконец разлиплись, и я смутно различила старую квартиру и старика в огромных очках.
Старик с платком в одной руке и маленькой бутылочкой чего-то очень вонючего в другой, сидел рядом на корточках.
– Ну, слава богу, я уже хотел скорую вызывать! Сашенька, что же вы не сказали, что вы сердечница? Я бы вам таблетки оставил, если плохо станет.
Я уставилась в пол. Голова гудела. К горлу временами подкатывали волны тошноты. Я подлезла к стене и постаралась дышать медленно и глубоко.
– Я не сердечница.
Петрович возмутился еще больше.
– Как это не сердечница?! Сажусь в машину, шарюсь по карманам, уже думал, неужели ключи от машины здесь забыл, как слышу, орёт кто-то. Я думал, убивают! Выскакиваю, а это из моей квартиры! Ну, я и прибежал. Дверь открываю, а тут вы. Это хорошо, я с собой всегда аптечку вожу, без нее никак. Так я за ней вниз, потом наверх. Пока добежал, чуть у самого сердце не выскочило. Уже седьмой десяток, все-таки. Думал скорую вызывать!
Еще раз, дабы обозначить масштабы произошедшего, уточнил Петрович.
Я снова поборола тошноту.
– Но у меня такого никогда не было.
– Ну, не было. – дедуля снял очки и со вздохом протер их чистой стороной платка. Вернув очки на место, он сдвинул брови к переносице и серьезно спросил. – Сколько лет?
– Двадцать девять.
Петрович многозначительно хмыкнул, и ехидно сказал:
– Пора бы и к кардиологу сходить.
Я закрыла рот рукой, чтобы не потерять челюсть. Так про мой возраст еще не намекали. Я думала, что услышу это, максимум, от внуков, когда, как и Петрович, разменяю седьмой десяток. Ну и хамло! Возмущение отрезвило меня и придало сил. Я медленно, но твердо встала на ноги и холодно, насколько это было возможно, ответила:
– Со мной все в порядке. Спасибо.
Но Петровича это не переубедило.
– Не надо мне вот это, в порядке! Я второй раз бежать не буду, не мальчик! Поедем в больницу, пусть врач скажет. А потом уже, пожалуйста, делайте что хотите.
Петрович засунул в барсетку бутылочку, платок и, недовольно бубня под нос замечания в мой адрес, зашаркал к двери.
А вдруг, правда, сердце? Ладони снова покрылись потом. Я ведь ни разу не была у врача. Может, мне пора стать частым гостем у терапевта? Вдруг Петрович прав, и я слишком хорошего мнения о своем здоровье?
Я с грустью взяла сумочку, еще раз обвела взглядом злополучный коридор, и поплелась за своим спасителем на улицу.
Ехали мы до ближайшей поликлиники молча. Петрович сосредоточенно следил за дорогой, а я смотрела на темнеющие улицы. Близился конец сентября, а значит, день стремительно шел на убыль.
Я говорила, что терпеть не могу осень? Нет? Вот, сейчас говорю.
Мы плавно подрулили к серому зданию поликлиники. Петрович быстренько выскочил, подхватил барсетку и бодро зашагал в сторону пластиковых дверей. Не могу поверить, он в свои семьдесят двигается активнее, чем я в двадцать девять. Может, действительно, пора завести карту в местном амбулатории и начать активно ей пользоваться?
Пока я переводила дух после подъема, мой герой уже взял табульку к кардиологу и активно шаркал в сторону нужного кабинета.
Кабинет был на первом этаже, что меня очень обрадовало, так как вид шустрого старичка постепенно переставал расстраивать и начинал раздражать. Темный коридор больницы был пуст. Так как дело шло к вечеру, мы с Петровичем оказались единственными посетителями.
– Ну, удачи! Я тут вас подожду.
Эх, дорогой мой седовласый друг. Как бы мне хотелось поменяться местами и также с улыбкой оставаться сидеть в прохладном темном коридоре в ожидании новостей. Но, делать было нечего, и я постучала в дверь.
Кардиологом оказалась женщина лет пятидесяти. В ее кабинете царил полумрак и, судя по ее виду, полумрак тут царил во вторую очередь. В первую очередь царила она, конечно. Такая серьезная, даже немножко суровая, она восседала на своём кресле и заполняла какие-то, видимо, очень важные бумаги. По крайней мере, насупленные брови выражали важность бумаг или, как минимум, важность конкретной строчки, над которой она нависла. Мне стало жутковато, что она сейчас так и надо мной нависнет.
Женщина оторвалась от документов и тыкнула ручкой в кресло напротив. Как только я оказалась там, где нужно, дама достала бюллетень и начала опрос:
– Фамилия, имя.
– Королёва Александра.
– Возраст?
– Двадцать девять.
Рука кардиолога стремительно заметалась, тщательно выписывая все данные, которые я знала о своём теле. Я постаралась как можно точнее описать ей что случилось, было ли такое раньше и как вообще у меня в последнее время обстоят дела со здоровьем. После очередной заполненной строки врач, наконец, сказала:
– Проходите на кушетку. Посмотрим, что там с вашим сердцем.
Я сняла кофту и легла рядом с аппаратом. Дама закрепила проводки, включила экран и нахмурилась. Я с трудом подавила желание спросить: «Ну что?». Наверное, еще рано. Хотя она так хмурится. Лучше бы она комментировала вслух все, что видела. Но нет. Кардиолог упорно молчала, хмурилась и следила за скачущими зигзагами. Может, сейчас уже можно спросить: «Ну что?». Прошла целая вечность, пока она отклеила все присоски и махнула рукой в сторону моей кофты: «Одевайтесь». Наконец-то, вот он мой звездный час:
– Ну что?
Дама еще раз всмотрелась в напечатанную диаграмму, черкнула в своих бумагах пару строчек и сказала:
– Ничего.
Я села на своё прежнее место и попыталась заглянуть в описание своих сердечных ритмов. На мой непрофессиональный взгляд могу сказать только то, что они выглядели довольно симпатично, но больше мне это ни о чем не говорило.
– В каком смысле, ничего?
Кардиолог потянулась за печатью и прицелилась под своим заключением.
– В том смысле, что с сердцем у вас все в порядке, так что, – она сделала паузу, чтобы громко клацнуть печатью об бумагу, – это вам не ко мне.
Я окончательно растерялась.
– А к кому тогда?
И тут кардиолог сделала то, чего я совсем от неё не ожидала. Она посмотрела в выписке мое имя и, почему-то, улыбнулась. Не подумайте, улыбалась она приятно, но в тот момент резкая перемена на ее лице меня совсем не порадовала.
– Сашенька, смотрите как обстоят дела…
Второй раз за сегодня ко мне ласково обращались перед не самыми хорошими новостями, а вариант имени «Сашенька» уже успел стать моим нелюбимым. Пока я думала об этом, рука врача потянулась к стопке с направлениями к специалистам совершенно другого рода.
3. Другое направление
Вы когда-нибудь были у психотерапевта? Я – ни разу. Но есть у меня одна родственница, которая была. И даже не один раз, а целых три.
Старая подруга моей мамы, (старая, только потому что общаются давно, так-то ей всего пятьдесят два), ходила на терапию после того, как ее уволили с работы. Скорее даже дело было так. Свету уволили с работы, месяца два она была в алкогольном анабиозе, но потом свеженькая и бодренькая прибежала к нам в гости. Как у неё получилось сохранить цветущий вид после двух месяцев терапевтического пьянства – не спрашивайте. Мне бы ее секрет, и я бы избежала пары очень неприятных встреч. Так вот, прибежала Света, будучи выше себя прежней ровно на 12 сантиметров, и продемонстрировала изящный каблук новых туфель. Мы, разумеется, ее похвалили (и за бодрый вид, и за изящный каблук) и Света после чая поспешно удалилась домой. Но, как оказалось, удалилась она дня на три. Потом она пришла на чай и продемонстрировала новые сапожки. Через пару дней она принесла лаковые лодочки в коробке. Потом кожаные ботиночки. Потом босоножки на танкетке. Так, жертва кадрового сокращения и ближайшего обувного, начала появляться у нас с завидной регулярностью, 1—2 раза в неделю. Сначала мы думали, что это Света так старается держаться, но потом, подслушав ее разговор с бывшим мужем оказалось, что Света совсем не держится. Хуже того, Свету конкретно понесло на разорение обувных полок в попытках возвыситься хотя бы на 12 сантиметров над злосчастным зданием по улице Фрунзе, которому она отдала 16 лет своей жизни.
Мы с мамой перебирали все варианты вежливо намекнуть на необходимость «помощи со стороны», но пока мы думали, уже кто-то другой записал Свету на ближайший сеанс к мозгоправу. Туда Света сходила те заветные три раза и перед ней встала дилемма: потратить пару тысяч на четвёртый сеанс или на обувной шопинг. И, взвесив все за и против, Света логично рассудила, что плачет она одинаково, но приятнее, все-таки, плакать в новых туфлях. Так сеансы у терапевта были спешно прекращены.
Мама моя поставила точку в этой истории заявив, что приличные люди такой пошлостью, как походы к психологу не занимаются, а сор из семьи можно выносить в совочке только в квартиру ближайшей подруги.
Вот, пожалуй, и все мои знания об этой теме.
Ну и, пожалуй, добавлю ещё мое личное наблюдение. Во время учебы наш филологический соседствовал как раз с психологическим и, иногда во время перемен, мы пересекались с местными студентами. Глаза их вечно были полны грусти и сочувствия, как у спаниелей, которые познали всю тяжесть жизни. Логично рассудив, что грусть эта не должна выходить за пределы ее носителей, я стала избегать и этих редких пересечений в коридорах.
Вот, теперь точно все. Можете представить, как я обрадовалась направлению, написанному в мой адрес.
Вышла из кабинета я изрядно поникшая и поплелась в сторону выхода. Из коридора раздался крик:
– О, Саша, вы уже все? Как успехи?
Петрович. Вот он сейчас в картине моего вечера был совсем лишний.
– А, Сергей Петрович. Да, как, нормально. С переменным успехом.
Старичок нахмурился и подошёл поближе:
– А врач-то что сказал? Как сердце?
– Сказал, что все хорошо с сердцем, можно не беспокоиться.
– А что же это тогда было?
Боже, неужели я это скажу? Может что-то соврать? Но никакой диагноз-заменитель мне в голову не приходил, поэтому пришлось выдать то, что есть.
– Паническая атака. Получается.
Зачем я добавила «получается» – понятия не имею, но вот хотелось в конце какое-то слово добавить, чтобы как-то разбавить напряжение. Идея, видимо, не возымела успех, потому что Петрович не подавал признаков диалога. Так мы и стояли где-то с минуту втроем: он, я и неловкая ситуация. Наконец, он пришёл в себя:
– Так, это к кому вам теперь?
Тут я тоже никакого заменителя не придумала.
– К психотерапевту.
Петрович взял ещё раз свои законные полминуты тишины. Вот бы он хоть что-то сказал, чтобы я выдохнула, и мы закрыли эту тему.
– Это что-то с головой?
А вот и нет, лучше бы он все-таки молчал. Сейчас он подумает, что у меня что-то не в порядке, откажется сдавать квартиру, и что мне потом делать? Куда мне ехать? В груди так сдавило, что мне стало трудно дышать. Темнота коридора стала надвигаться на меня, обволакивая своей чернотой.
– Саша, с вами все хорошо?
Я набрала в легкие побольше воздуха и схватилась за то, что оказалось ближе всего – локоть Петровича. Темнота все ещё была ужасающей, но, чтобы не напугать дедулю, я медленно сказала:
– Нет, не очень хорошо. Давайте сядем.
Мы вместе сели на лавку. Я постаралась дышать ровнее и выдала ему максимум правды, на которую была способна:
– Как я сказала, не очень хорошо. Может стресс меня подкосил, и вот теперь я немного выпадаю из жизни. Иногда в прямом смысле, как видите.
Петрович внимательно смотрел на меня через огромные линзы.
– Это все, что я могу сказать. Возможно, вам нужно поискать другого жильца в вашу квартиру, а я посмотрю другие варианты.
Петрович опустил голову и уставился на свои руки, будто хотел на пальцах посчитать, стоит пускать меня в квартиру или нет.
– Вы вообще сможете жить одна?
На этот вопрос у меня ответа не было, и я сказала, как есть:
– Не знаю, но я бы постаралась.
Петрович задумался и ещё раз посмотрел на свои руки. Посидев так немного, он вздохнул, взял свою барсеточку и махнул рукой в сторону выхода. Мы вышли в холодный вечер. Вокруг больницы уже никого не было. Машины по трассе мчали своих владельцев по домам, прятаться от осени и пить горячий чай. Мы сели в машину. Вдруг Петрович сказал:
– Я вам показывал, как колонку выключать?
Я уставилась на него.
– Нет, не показывали.
– Хорошо, – заключил Петрович, – значит, надо показать.
Он хлопнул себя по коленям, завёл мотор и начал выруливать на дорогу.
Через час мы уже сидели в квартире. По дороге я заскочила в магазин за чаем и песочным печеньем, а он по приезду проверил исправность всех счетчиков и показал мне как пользоваться той самой газовой колонкой.
За чаепитием он рассказал мне, что сын с невесткой и внучкой живут в другом городе и видятся они на выходных. Вместе они ездят в местный парк и, если позволяет погода, то пару часиков могут порыбачить и покормить местных уток хлебом. Петрович уверен, если бы не они с их семейными традициями, местные утки давно бы вымерли или, в лучшем случае, перелетели бы в другой парк. Говорит он так уверенно, что я смотрю на него и понимаю – верю. Если бы не его доброта, все утки парка давно бы вымерли. Уж я-то знаю.
После чая он откланялся и незаметно выложил из барсетки на тумбочку ту самую вонючую баночку, которая привела меня в чувство. Пробормотав что-то, типа «Так, на всякий случай», он двинулся к выходу и тут меня осенило:
– Подождите, мне кажется, я сегодня видела вашу маму!
Петрович обернулся и с сомнением посмотрел на меня:
– В каком смысле?
Мне уже стало неловко от того, что я-таки решилась это сказать.
– Ну, когда мне днём стало плохо, помните? Я видела ее, перед тем как упала.
Петрович грустно вздохнул:
– И как же она выглядела?
Я чуть замялась:
– Ну, знаете, такая большая женщина. Кругленькая, что ли. Там, в зале.
Петрович заглянул мне за спину и кивнул в сторону зала:
– Вон та, что ли?
Я обернулась и моё тело мгновенно охватил озноб. В темноте зала двигалась огромная круглая тень. Сейчас тень повернулась в сторону коридора и потянулась к нашим ногам. По моему позвоночнику побежали мурашки.
– Это шторка. Я же говорил вам закрыть балкон, когда проветрится. Сейчас раздуется, а потом ходи, снимай ее со шкафа.
Сказать, что мне стало стыдно – это ничего не сказать. Петрович снова взялся за дверную ручку, потом ещё раз обернулся и добавил:
– Это я про шторку, разумеется. Мама моя, как вы понимаете, по шкафам не лазила.
Всё. На этой ноте он развернулся и ушёл. Я закрыла дверь на ключ и ещё раз с опаской повернулась в сторону зала. Прихватив, на всякий случай, пузырёк с вонючкой, я, озираясь, пошла проверить слова Петровича. Прыгнула к выключателю и зажгла свет в зале. Да, там действительно была шторка, раздутая из-за осеннего ветра до состояния паруса.
Закрыв балконную дверь, я ещё раз осмотрела своё убежище. Огромный шкаф, диван, разложенный под кровать, старая софа, письменный стол, пузатый телевизор, книжный шкаф и одно потертое кресло. Ах, да! Ещё злополучная шторка. Вот и все, чем меня могла побаловать моя квартира. Но, все-таки, на ближайшие тридцать дней она была моя. Я не хотела в ней оставаться, но других вариантов пока не было.
Я ещё раз померила квартиру шагами. Как там про неё сказала Катя? Несвеженькая? Я со вздохом опустилась в кресло и закрыла лицо руками. То же самое я сейчас могла сказать и про себя.
4. Новоселье
Это официально была самая бурная ночь в моей жизни. Я потела, дрожала и изо всех сил пучила глаза – такой ошеломляющий эффект на меня произвела старая пустая квартира после наступления полуночи. Я, насколько это было возможно, старалась одновременно следить за балконной дверью и за входной. Раз в полчаса я шла на кухню включить свет, попить воды и громко покашлять. Это я так придумала оповестить соседей и потенциальных преступников, что я здесь живу. Потом я бежала обратно под одеяло, включала погромче телевизор и продолжала нести свою вахту. Ну, вы понимаете. Следить за двумя дверьми. Чтобы лучше разбираться в психологии потенциальных преступников, я включила детектив и как губка впитывала знания о всех возможных вариантах нападения и всех возможных вариантах преступников.
Около трёх часов ночи я решила, на всякий случай, положить под диван кухонный нож. Если принять во внимание то, что у меня не получается ровно отрезать даже кусок хлеба – не знаю, как я представляла себе эту картину. Но, хочу сказать, что весь шестой класс я ходила на фехтование и, все-таки, рассчитывала, что у моего тела хорошая мышечная память.
Сидя напротив телевизора и, в режиме маяка, обозревая все возможные входы и выходы, я заснула. А, может, даже отрубилась, уже не помню. В любом случае, открыв глаза утром, я несказанно обрадовалась. Телевизор все ещё работал, а значит, местные теперь знают, что тут живет темная лошадка, которая бдит в оба, не спит по ночам и много кашляет.
Переезд мой случился перед выходными, сегодня была суббота. Я сделала себе чай с печеньем и залезла обратно в кровать.
Не могу сказать, что у меня не было опыта одинокой жизни. Иногда мама с Игорем уезжали в отпуск, и я оставалась сторожить квартиру. Обычно первый день проходил достаточно быстро: для фона я включала телевизоры во всех комнатах и благополучно проживала в режиме белого шума несколько часов. Потом, когда начинали сгущаться сумерки, я закрывала все шторки, проверяла двери и запиралась в дальней комнате, чтобы покусать ногти и дождаться свою спасательную бригаду. Спасательная бригада в виде Кати, Леночки и Жени прибывала к часам семи, и я со спокойной душой выходила из своего укрытия. Мы откупоривали бутылочку вина, включали «Отчаянных домохозяек» и обсуждали чей дом нам нравится больше, и чей муж нам нравится больше. Всегда выигрывала Леночка. Она говорит, что у нее от бабки передался намётанный глаз на кобелей и она очень хорошо чувствует ауру перспективных отношений. Мне от бабушки глаз не достался и вот, сами видите, к чему это привело. Я рассматриваю старые обои на потолке, а Леночка, где-то там высиживает в кафешке очередной удачный роман.
И тут меня осенило. Зачем придумывать велосипед? Леночка жила с родителями, а Женя в общаге с соседкой по комнате. Так зачем нам всем мучиться? Мы прекрасно ладили, вместе ходили в кино, пили кофе в булочной на Кировском и нам всегда нравились разные парни! Разве это не идеальный вариант?
Вкус нашей будущей совместной жизни уже буквально был у меня во рту. Вот мы вместе на выходных идём по магазинам, вот Женя готовит обед, а Леночка по утрам приносит кофе. Вот мы вместе считаем наши зарплаты и скидываемся на клининг, а вот мы перед сном скидываем в общий чат шутки про наших бывших. Да и за дверью следить втроём намного легче!
Я набрала номер Леночки. Через пару гудков меня порадовало знакомое сердцу щебетание:
– Алё, Сашуль, привет!
– Леночка, привет. Как ты?
– Мы сейчас с Женей в торговом на Ульяновой, ищем ей куртку и… Жень, а что мы ещё ищем?
Издалека послышалась Женя:
– Колготки двойку, поплотнее.
– И плотные колготки двойку. – довольно заключила Леночка.
– А в гости ко мне не хотите?
– Ой, нет, к тебе ехать долго, а я сегодня на низком старте. Если Витя позвонит, то мы вечером идём в кафе. У него там на работе что-то получилось, а до этого что-то долго не получалось, а я от тебя доехать не успею.
– Так я переехала, от Ульяновой пять минут на автобусе.
В трубке все затихло и послышался шёпот: «Она говорит, что переехала. У них что-то случилось, ты не знаешь?», Женя зашептала, что не в курсе и зашуршала куртками. Я вздохнула, Лена опять забыла прикрыть трубку ладонью.
– Леночка, я все слышу.
– Ой, Саш, это я у Жени спрашиваю, что у вас случилось.
– Я знаю, я же слышала. Так, ты у меня спроси.
– А что у вас случилось?
– Приедешь – расскажу.
Да, я применила прямой шантаж. И кто меня осудит? В перспективе было сидеть в одиночестве всю субботу. Вот кому это нужно? А здесь маячил вполне реальный вариант рассказать мою версию событий.
Лена явно прикидывала все «за» и «против». С одной стороны, ехать ей было лень и сюжет истории она, приблизительно, знала, с другой стороны и я знала Лену. Если бы выбирали куртку для неё – у меня бы не было шансов, а так как куртка была не для неё…
– Кидай адрес, мы будем часика через два. – Женя на фоне одобрительно зашуршала куртками.
Отлично! Я была собой крайне довольна. Подхваченная ветром энтузиазма, я полетела в ванную приводить себя в порядок. Петрович оказался действительно рукастый и газовая колонка работала как новая. После душа я вытряхнула косметичку и нарисовала себе заново все плюсы на лице, мягко растушевав минусы. Все, я была готова покорять местный супермаркет.
Закупиться продуктами пришлось основательно. Я решила в один заход купить всё для девчачьего фуршета, а вторым набегом купить еду будних дней. Потом оказалось, что вся нужная химия не помещается в два пакета и я побежала в магазин в третий раз.
В первый раз за долгое время я тащила сумки сама. Руки еле отрывали баулы с продуктами от земли, но я пыхтела изо всех сил и клялась, что как только мы сойдёмся с бывшим, все эти мучения я ему припомню.
Накрыла на стол я быстро: меня спасали три вида бутербродов, фруктовая нарезка и сырные рулетики. Так как посуды не было, я купила в отделе подарков картонные тарелки с принцессами. Как символично для такого дня! Пока я примеряла куда бы всунуть среди всех закусок шампанское – в дверь позвонили.
Я побежала открывать. На пороге оказались две мои подруги и сразу заняли собой весь коридор.
– Мой желудок очень плохо реагирует на еду, приготовленную без старания, поэтому я Вите сказала, что уровень отношений «студенческое кафе» очень плохо сказывается на моем пищеварении. – вещала Леночка, стягивая с себя пальто.
– Не помню, чтобы у тебя были такие проблемы, когда мы ездили на море. Хотя отношения у нас были уровня «заварная лапша». – ответила Женя, скидывая ботинки и протягивая мне куртку, шепча «Новая, смотри».
– Так ты же ее готовила со старанием. – невозмутимо продолжила Леночка и двинулась в сторону зала.
– Как тебе куртка?
Эти диалоги были как мёд на душу, как же я по ним соскучилась.
– Куртка – огонь! Выглядит не подростково, но и не по-бальзаковски. Самое то.
– А Лене мы шарфик взяли, серый в мелкую розочку.
Она протянула мне тёплую ткань. Розы пудрового цвета были равномерно рассыпаны по всему шарфу и слегка блестели под лампой. Я улыбнулась:
– Очень красивый, сама бы себе такой взяла.
Довольная Женя пошла вешать все в шкаф.
Леночка осматривалась в квартире. Она осторожно обошла ее, выглянула с балкона и, в конце концов, пристроилась на краю кресла.
– Ну, что он натворил?
И вот, я разлилась красками по огромному холсту, изображающему всё буйство моих страданий. Вот наша битва, вот мои ультиматумы, вот мои мольбы, вот мои угрозы. Я кричала, просила, уговаривала и, в конце концов, не выдержав, ушла первой.
Чтобы не слушать это все на голодный желудок, а мой рассказ был энергетически затратен, мы постепенно перешли в кухню и приступили к подведению итогов уже параллельно подкладывая бутерброды картонным принцессам на тарелках. Наконец, я иссякла.
Леночка вынесла вердикт первая:
– Жесть. – для правдоподобности она помотала головой и издала протяжный вздох. На этом ее комментарий закончился. Я в ожидании второго комментария повернулась к Жене.
– Ты мне, вроде, говорила это по телефону.
– Нет, не говорила.
– Тогда откуда я это слышала?
У Жени очень хорошая память, но почему-то сегодня этот факт совсем меня не радовал.
– Не знаю, наверное, полгода назад, когда мы ссорились я тебе звонила, вот тебе и вспомнилось. – процедила я.
– Ну, может быть. – пожала плечами Женя. – В любом случае, разошлись, так ему и надо.
– Да! – подхватила Леночка и подняла бутерброд. – За одинокую Сашку! Самую одинокую из нас!
– Пусть квартирка будет в радость. – довольно заключила Женя.
У меня в животе что-то неприятно зашевелилось. Наверное, сыр.
– Ну, может, мы ещё сойдёмся…
Интересно, это было достаточно «как бы невзначай»? Вроде, достаточно.
Женя, перечитывая этикетку шампанского, бросила через плечо:
– Не переживай, вряд ли.
Сыр заворочался активнее.
– Ты так думаешь?
– Говорят, если женщина съезжает на отдельную квартиру, шансы на примирение снижаются в разы. Не знаю, в чем там конкретно дело, возможно заморочки с арендой и разные другие прелести одинокой жизни играют роль. Как бы там ни было, опыт одиночества мимо не проходит и пары редко сходятся снова, после таких-то перерывов. Кому оно надо, опять шмотки с пола собирать? Ещё и не свои, правильно?
Я немножко подлила себе игристого и молча глотнула.
Леночка, кивавшая в такт каждому Жениному слову, откусила кусок персика и добавила:
– Тем более, он мог уже вообще, другую найти. Покувыркается там с кем-то, а потом к тебе придёт. Ну и нужен он тебе после этого?
– Конечно, нет. – заключила Женька. – Тем более, Саш, ты первая из всех нас съехала одна жить. Это опыт какой! После этого уже ничего не страшно. У меня тётка в деревне семнадцать лет одна жила, так она говорит: «Одна поживешь, никакой мужик не нужен будет».
Леночка опять закивала. Это было довольно забавно, потому что Леночка бы точно без мужика не жила. Ее девиз был: «Если рядом нет папы, значит должен быть кто-то ещё». Интересно, она слышала, что говорила Женя? Потому что Леночка такая, что могла и не слышать.
Женя уже отвлеклась от разговора и усердно пыталась подсчитать сколько сахара в шампанском. Так как она была старше нас на четыре года, её раньше всех торкнуло бороться за жизнь своего организма. Жизни организма, вроде как, ничего не угрожало и анализы стабильно показывали норму, но Женя всегда зловеще добавляла «пока что», и исключала из жизни очередную угрозу. Под раздачу уже попали томаты, мясо, мучное, красители и, по-моему, масло. Сейчас к ним, в утиль, полетел и сахар.
Я решила взять паузу и пойти в уборную. Закрыв дверь, я включила воду в раковине, закрыла унитаз крышкой и залезла на него с ногами. Сейчас, почему-то, перспектива нашей совместной жизни меня радовала намного меньше.
Мы ходили вместе в кино, пили кофе, могли съездить в отпуск, но выдержали бы наши отношения уровень «сожительства»? Если кто-то из нас начинал встречаться с парнем, а значит 2—3 раза в неделю выходить на романтические прогулки – мы называли это «свиданничный формат». Если встречи были один раз в неделю – это называлось «формат-променад». Формулировка жутко удобная и в разы сокращает время на объяснение: «Что там у вас?». Может, на дружбу это тоже распространялось, и наш с девочками «променад» навсегда изничтожил бы себя за пару совместных суровых будней?
Я решила все-таки затронуть эту тему, но сделать это аккуратно. Выйдя из туалета, я застала подруг за обсуждением всех родственников, живущих одинокой жизнью. Вот, сейчас тот самый момент:
– Слушайте, а вы никогда не рассматривали вариант, чтобы мы сняли одну большую квартиру на троих? Вроде, и по деньгам выгодно, и с родителями жить не надо.
Лена и Женя ответили незамедлительно:
– Нет. – замотала головой Лена.
– Исключено. – поддержала Женя.
Вот так сразу? Они что, уже это обсуждали?
– Ты же знаешь, я пишу в журнале. Чтобы делать это качественно, каждое утро я встаю в восемь, пью воду и пишу, а если не пишу – значит читаю колонки из других журналов. – начала Женя.
– А я не люблю журналы в доме, меня это угнетает. Будто снова в гостях у прабабки. – сморщила нос Лена.
– Плюс, Лена любит перед сном вспомнить все свои одинаковые романы и порассуждать, какие знаки зодиака были у бывших.
– Они не одинаковые. – лицо Леночки приобрело серый оттенок.
– Это ты так думаешь. – Женя откусила яблоко. – А гороскопы меня бесят.
– Что бы ещё мы могли услышать от водолея. – Лена самодовольно повела бровью.
Но я уже, если честно, мало что понимала, кроме одного – ночью все-таки было не так страшно, как сейчас, когда я представила в этой квартире одновременно и бывших Лены и Женин сахар. Голова трещала от тёплого шампанского и мне очень захотелось, чтобы, как его там… Витя? Позвонил с работы и пригласил Лену отмечать что-то в кафе, где старательно готовят еду.
Удача была на моей стороне и через десять минут Витя действительно позвонил, а уже через двадцать минут я закрывала дверь за своими ненавистницами сахара и журналов.
В тот день я поняла, что безумно люблю своих подруг. Даже сильнее, чем три часа назад. Кроме того, я поняла ещё одну вещь: наша любовь на расстоянии только крепла и кто я такая, чтобы мешать этому процессу своими глупыми предложениями о сожительстве.
5. Мама
Вечер субботы закончился хуже некуда и, чтобы не жалеть до конца дней о том, что произошло, я сделаю вид, что принесла себя в жертву очень плохого показательного примера. А вы, пожалуйста, уж сделайте вид, что поняли, что все это было исключительно ради демонстрации «Как делать не надо».
Итак, запоминайте правило трёх «Не», если вы недавно с кем-то расстались:
– Не пейте.
– Не пейте рядом с телефоном
– Не пейте рядом с телефоном, в котором есть номера бывших. (Пишу во множественном числе, потому что в моем случае, если я не дописалась последнему, то начинаю строчить в хронологическом порядке. Был один критический случай, когда я дошла до парня, с которым мы были на продлёнке во втором классе.)
Тем вечером я допила все, что нашла в доме и, в процессе, к сожалению, нашла телефон, а там уже сам нашёлся и номер бывшего, и вопрос, который я давно хотела ему задать. Точнее, так как вопросов было много, а думать времени не было, пришлось спросить то, что было на поверхности. Так и родилась моя первая смска с вопросом: «Ты спишь?». Это на следующий день меня так ломало от стыда, что я целый день делала вид, что меня не существует. Но это же было утром, а вечером субботы я проблемы в вопросе не видела. Загвоздка была только в том, что бывший не отвечать, ни даже читать смску не планировал. А если не читал, значит был чем-то занят. А чем можно заниматься в субботу? Явно ничем хорошим. Вот я в субботу ничем хорошим не занимаюсь, очевидно, что и он ничего хорошего не делал.
Бесило ещё и то, что я ему написала, а он мне нет. А так как я написала первая, мне уже было не суждено оказаться в ситуации, где он мне пишет первый, с тревогой сплю я или нет, а я занимаюсь чем-то постыдным. Не знаю как вы, а я идеальное расставание именно так и представляю.
Но написала я. Мне пришлось допивать недопитое, чтобы в случае фиаско было на кого это скинуть. Вроде как, если бы я это делала при трезвой памяти, тогда понятно, что виновата я, а так, вроде как, и не я, получается. А все знают, что Я и Я-Пьяненькая, это два незнакомых друг другу человека.
Но он все не отвечал, и я уже начинала ненавидеть Лену. Ну вот зачем? Зачем она сказала мне, что у него может уже кто-то быть? Зачем она вообще завела эту тему и сказала так, будто это ничего не значит. С одной стороны, у меня от злости на Лену аж зубы скрипели, с другой стороны, если бы она подумала и не сказала, я бы злилась не меньше.
Он все ещё не отвечал. Ситуация была хуже некуда: Женя уехала в общагу, Лена устроилась в кафе, а я сидела дома и от нервов переключала каналы каждые пару секунд. Каждый был занят своей жизнью и одна я, похоже, с неистовым рвением лезла в чужую. Чтобы никто, типа моего бывшего, не подумал, что я в субботу сижу дома, я записала ему голосовое с объяснением. Алиби состояло в том, что я спросила спит он или нет, так как сама сейчас не дома, и мне нужно срочно узнать, не у него ли осталось мое «платье выходного дня», так как в пятницу я кое-куда иду. Потом я ещё семнадцать раз прослушала сообщение, чтобы удостовериться в правдоподобности голоса.
Шли часы, но сообщения были не прочитаны. Когда моя истерика вошла в стадию крутого пике, я достала то самое платье, про которое и спрашивала, накрасилась и сделала укладку. Сначала я репетировала нашу встречу под все известные мне песни, во всех знакомых местах. Конец, конечно, всегда был один: бывший трясся мелкой дрожью и в матерной форме жалел об упущенных возможностях. Когда мои репетиции были окончены, я решила попробовать себя в ближнем бою и в таком виде приготовилась выйти покорять центр города, но меня остановило само время. Оказалось, что пока сменялись все этапы моего сумасшедшего дефиле, прошло около пяти часов и стрелки давно перевалили за полночь.
Я погромче включила телевизор, залезла в кресло и расплакалась. Открыла глаза я уже утром: я так и заснула, в коктейльном платье и босоножках. Как возле сбитой ракеты, вокруг меня валялись мои обломки: бокал, бутерброды, косметика, лак для волос, вся обувь и одежда. В завершении всего, я ещё и вступила в сырный рулет, пока шла в уборную.
Я легла в ванную и включила душ так, чтобы он с полной силой бил мне в голову. Так прошло минут тридцать. Я пыталась не думать о вчерашнем дне, но судя по тому, что рука моя была во рту, а ногти активно грызлись, у меня ничего не получалось. Я нещадно прокручивала вчерашний позор во всех подробностях, которые становились все страшнее. В голове стучало: «Господи, ты что, идиотка? Кто так делает? Ну вот, на кой черт ты вчера вообще брала в руки телефон? И как теперь выкручиваться? Хорошо, что тебя в таком виде никто не видел, позорище!» Я решила запретить себе прикасаться к телефону как минимум сутки, но как раз тут издалека раздалось жужжание.
Я очнулась. Ванная наполнилась водой до краёв. Я даже не заметила, как закрыла ногой слив. Выйдя из уборной, я пошла на поиски звука. Телефон оказался среди одежды и, хоть я сама себе его запретила, кто я была такая, чтобы сбросить главную женщину моей жизни. Кроме того, женщина, если я не отвечу, могла очень обидеться, а я меньше всего сейчас хотела подкидывать к своей куче сверху лопатой. Я нажала на экран:
– Ку-ку!
– Привет, мам.
– Как дела?
– Да хорошо, вот в ванной сидела…
– Что делаешь?
Как-то слишком быстро, наверное, что-то случилось.
– Говорю же, вот только вышла из ванной, в порядок себя приводила. Сейчас хочу…
– А знаешь, что?
А, вот сейчас мы и узнаем, что случилось.
– Не знаю. Что?
– Мы ездили на выходных на речку жарить шашлыки и вот только сейчас вернулись!
– Ого, круто! Как все прошло?
– Отлично! Мы гуляли, катались на кораблике, ходили в аквапарк, хотя ты знаешь, у меня от него давление, а потом мы гуляли по набережной!
– Класс!
Класс. Мама старше меня почти в два раза и на выходных она ест шашлыки на набережной, а не плачет ночью в платье. Так я себе свой тридцатник совсем не представляла. Если так у всех, то я понимаю, почему между тридцатью и сорока годами так много суицидов.
– Алло, ты слышишь? Я спрашиваю, а у тебя что?
– У меня? Ничего.
– Точно?
– Ох, нет, не точно.
Голос начал дрожать, и я откусила кусок хлеба, чтобы как-то забить рот и было плохо слышно:
– Мы пошшорилишь и я уешала.
– Что? Уехала? Куда?
– Да, тут недалеко. Возле Ульяновой.
В трубке стало тихо. Только связь отзеркаливала шум от моего жевания.
– Ну, ничего страшного! – бодрым голосом отрапортовала мама. – Как поссорились, так и помиритесь! Вы вон сколько ругались и ничего, все равно вместе!
Мне стало так горько:
– А вдруг в этот раз не сойдёмся?
– Как это не сойдётесь? Сашка, ты мне вот это брось! Конечно, сойдётесь, куда вы денетесь!
– А вдруг он уже кого-то нашёл?
– Погуляет и вернётся, ещё расстраиваться из-за этого. Не бери в голову! Потом все обсудите, простишь его и дело с концом. Будете жить как раньше. – голос мамы сладко растянул последнюю фразу и, кажется, она в ней растворилась.
Я устала ждать, пока она снова появится в разговоре и спросила:
– Мне тут на днях посоветовали к психотерапевту заглянуть. У тебя есть знакомые по этой части?
– К психотерапевту? – мда, как-то в лоб получилось. С другой стороны, уж слишком долго она молчала, довольная тем, что все когда-нибудь будет хорошо. – А у тебя что, какие-то проблемы?
Доброе утро. Вот и поговорили.
– Нет, просто выходные освободились, а вышивать и фитнес я уже пробовала.
– Очень странно. Это что, сейчас модно?
– Вроде того.
– Остался номер того, к которому ходила Света.
– Ну, давай его.
– Сейчас скину. Но Саш, ты тоже, прими к сведению – может, у нас в семье и было много неприятностей, но все живы-здоровы, и с головой у всех в порядке, хотя никто из нас по терапевтам не ходил. Все как-то справились своими силами и счастливы.
– Это точно. Ну, давай, созвонимся ещё.
Как только в трубке послышались гудки, я отложила телефон и задумалась о своей семье. О всех моих многочисленных родственниках. Я попыталась вспомнить всё, что приходило мне в голову: фразы, жесты, улыбки и гримасы, их шёпот, их крики, их молчание. Все, что приходило ко мне на ум, сливалось в один калейдоскоп из моих родных. Вроде бы таких разных, но сейчас смешавшихся в водовороте моих мыслей так, что я при всем желании не могла отделить одного от другого. На экране телефона засветилась смска с номером. В голове всплыла мамина фраза «И с головой у всех в порядке, хотя никто из нас по терапевтам не ходил».
– А зря. – вздохнула я и, подхватив телефон, пошла записываться на приём.
6. Люба
Когда мой дядя работал на литейном заводе, ему на ногу упал ковш. Он договорил задание, проверил рабочих на местах, а потом позволил себе вольность закричать. Надеюсь, кричал он достаточно по-мужски, потому что потом он больше переживал именно об этом, а не о переломе.
Когда мой отец сменил направление «семья» на направление «где-то в сторону крайнего востока», сообщив об этом маме под мерный стук колёс поезда, мама доделала отчёт, попрощалась с коллегами, доехала домой, (на троллейбусе, на минуточку!), и там расплакалась.
Когда я рассталась с парнем, то на четвёртый день записалась к психотерапевту. Да, про мои страдания книгу не напишешь. Я рада, что мне не пришлось об этом позоре рассказывать многочисленной родне, потому что дед, например, сразу плюнул бы на пол и сказал, что это у меня в бабушку. После чего, наверняка, сделал бы жест где-то в районе головы.
Несмотря на такой родственный бэкграунд я уже была записана к терапевту на утро субботы. Хуже всего в этой ситуации было то, что сейчас был понедельник, а значит, времени сомнения и обдумывания у меня было полно.
С другой стороны, был в этом и плюс: началась рабочая неделя, а значит, мне не нужно было день и ночь торчать в квартире. Я сделала все, что могла, чтобы выглядеть свежо и, если вдруг Люба спросит, как у меня дела с парнем я, не моргнув глазом, совру, что все отлично (и в этот момент мой внешний вид сыграет мне на руку).
Вставать пришлось в 5.30. За утро я успела сменить на лице две маски со слизью улитки и к шести утра уже любой проползающий мимо моллюск, по сравнению с моим лицом, выглядел сухим как изюм. А уж если даже беспозвоночные мне завидуют, то Люба тем более обзавидуется.
Цель моего вида была: подбить, но не уничтожить, так что очень важно было не переборщить. Нужно выглядеть так, как выглядит любящая и уважающая себя женщина, и чтобы все это не съехало в истерическую гримасу. Короче, всем своим видом нужно было врать. И вот я соврала джинсами, водолазкой и новым пальто.
Мы с Любой уже пять лет работали вместе в дешевом рекламном агентстве. Весь рабочий день мы занимались оформлением документов для съемки видеороликов и придумывали слоганы для местных каналов, в названии которых в конце обязательно была какая-нибудь цифра. Любе было тридцать четыре, пришла она на работу чуть раньше меня, соответственно, работала чуть дольше. Я же пришла в агентство после магистратуры, во время которой два года работала в газете. Люба не была моим начальником, но и просто сотрудницей быть не хотела, так что отношения у нас были так себе. Время от времени мы брали канат и тянули его на себя: она с криком, что старшая, я с криком, что она мне не хозяйка.
Так и тянулись эти пять лет: слоганы писались, видео снимались, мы с Любой ругались.
Почему я была уверена, что Люба спросит меня хоть что-то про личную жизнь? Это был уже другой канат: на одном конце Люба со своими одноразовыми связями, а с другой стороны, я, настаивающая на долгосрочных отношениях, где взрослые люди могут позволить себе впиться друг в друга как в последний раз. Вот и получалось, что мы с Любой ждали разного: я ждала, когда она перестанет подкатывать глаза, глядя на мои счастливые фото, и признается, как ей одиноко, а она ждала, когда я расстанусь.
Теперь вы понимаете, почему сегодня мне кровь из носу нужно выглядеть хорошо? Да, я проиграла в негласном споре, но Люба никогда об этом не узнает. Или я съем свою улитковую маску.
Я приехала на работу чуть-чуть опоздав, чтобы Люба оценила мой цветущий вид, зашла в кабинет и за секунду обдала сединой пару волосин.
Если я врала джинсами и новым пальто, то Люба решила нагло, прямо мне в лицо, сбрехать стрижкой, укладкой, новым платьем и сапогами. Ещё и накрасилась, скотина. Что хуже всего, по ней совсем не было видно, что она проснулась в 5.30, из чего я мрачно сделала вывод, что она ещё и выспалась.
– Что-то у тебя лицо уставшее, не выспалась? – кинула Люба, не отрываясь от косметички.
Я промычала в ответ что-то невразумительное и начала проверять почту. Горя моего было так много, что мне даже захотелось поработать. Однако в воздухе витало что-то ещё. На меня надвигалась буря: Люба не могла усидеть на месте, перекидывая ноги то в одну позу, то в другую. Она явно была не в силах утерпеть и не рассказать жутко важную новость. Все мое нутро подсказывало, что для меня эта новость будет печальной, поэтому я ещё ниже склонилась над монитором. Наконец, заглушка не выдержала, и из Любы брызнул поток значимых событий:
– Саш, я тебе сейчас такое расскажу, ты с ума сойдёшь. Помнишь Вовку?
– Угу.
Вовку я хорошо помнила. Он работал у нас дизайнером. У них с Любой время от времени вспыхивал роман, но все было в стиле Любы, недолговечно. Потом Вова перевёлся в фирму конкурентов и, вроде как, стал зарабатывать хорошие деньги, делая ту же работу, но за тройной чек.
– Так вот! Мы на выходных встретились, посидели в ресторане, вспомнили прошлое и… Угадай, что?
– Ты после обеда набрала пару килограмм?
– Он позвал меня в Турцию на неделю! Сказал, что ему ни с кем не было так хорошо, и он хочет провести весь отпуск со мно-о-ой!
Сколько она тянула последнее слово, столько же я летела по ступеням своей самооценки вниз, пробивать дно. Раньше казалось, что я, итак, нахожусь ниже некуда, но нет, это я просто еще не слышала, как у Любы выходные прошли.
Я немного скривила нижнюю губу, чтобы со стороны это было похоже на улыбку. Нужно было соорудить из слов поздравление, но получалось только: «Да как так… Ты же вообще… Да кто ты такая… Да вы и не встречались толком!»
Мне не хотелось улыбаться. И поздравлять Любу мне не хотелось. Мне хотелось только плакать и кричать, что это не нормально. Так не должно быть. В отпуск должны ехать другие. Это я должна ехать на это чёртово море!
Мои глаза предательски засверкали.
От фальшивых поздравлений меня спасла секретарша. Она приоткрыла дверь, занырнула головой в кабинет и сообщила, что меня ждёт начальник. Потом перевела взгляд на Любу и, конечно, восхитилась ее прической. Я была даже рада такому положению вещей: сейчас секретарша, сама того не зная, выдаст моей напарнице дневную норму комплиментов, а она в этой теме была натренирована (она же секретарша), и мои комментарии будут уже лишними. Я выскочила из кабинета и побежала к шефу.
Мы про себя называли его Дорогой Усач. Усач, потому что главное богатство пушилось на его лице – каштановые усы, которые он тщательно расчесывал перед каждой встречей и, как кот, любовался ими в зеркале. Дорогой – исключительно из уважения к добродушному боссу. Такому начальнику памятник при жизни нужно поставить за его «неначальниковский» характер. Злился он крайне редко, но в этих редких случаях можно было воспользоваться пунктом номер один и похвалить его усы. Сердце шефа сразу таяло, а волоски под носом радостно топорщились. Все, за карьеру можно было не переживать.
Вспомнив на ходу последние отчеты и подобрав пару эпитетов, типа пышные, блестящие, модельные, я постучалась в кабинет и потянула дверь на себя.
День сегодня не задался с самого утра. Вместо начальника в кресле сидела статная дама с округлыми формами, которые с неистовой силой рвались наружу из-под грубого клетчатого пиджака. Белые локоны были собраны в пучок, прищуренные глаза скрыты за «кошачьими» очками, а четко очерченный рот мог подарить это миру только слово «уволена». Начальник сидел на диване, разглаживал складочку на новеньких штанах и так на них смотрел, будто в чем-то перед ними провинился. Когда он увидел меня и встал, чтобы пригласить войти, я обомлела. Усов больше не было.
7. Новая ложь
Я села в кресло «для сотрудников» и хоть знакомы мы были уже 5 лет, ерзала я на нем будто в первый раз. Кажется, тут даже темнее, чем на прошлой неделе. Так тихо. На секунду мне показалась, что я оглохла, но тут начальник подал голос:
– Сашенька, это Алевтина Георгиевна. Она приехала к нам с проверкой: документики посмотреть, счета подбить и…
Бледная рука с длинными синими ногтями метнулась вверх, и начальник тут же затих. Боже, а вдруг это она его обрила?
Красный рот растянулся в хищной улыбке, а хозяйка рта повернула голову к нашему Дорогому Усачу:
– Василий Евгеньевич, спасибо, что представили, дальше я сама.
Медленно перебирая документы на столе, она всматривалась в каждую строчку.
– Итак, Александра. Компания, в которой я работаю, занимается финансированием издательств, рекламных агентств и, в частности, выдаёт деньги на финансирование всего, – она небрежно обвела карандашом кабинет, – этого. Подбив цифры, мы заметили некоторую бесперспективность наших дочерних компаний, в частности, и вашего. Ситуация, не то, чтобы критичная, но, – она посмаковала слова и, наконец, подобрав наиболее противное, сказала, – удручающая. Держать две фирмы одинакового уровня, просто нецелесообразно и мы хотим объединить эту и одну издательскую компанию. Надеюсь, вы понимаете, что при подобном раскладе, такое количество сотрудников нам не нужно.
Сделав акцент на слове «такое», она взяла паузу и отпила воды из стакана. Мы с начальником молча смотрели на неё, стараясь не подавать признаков движения. Я, на всякий случай, даже дышала пореже.
– Так вот, – продолжила Алевтина Георгиевна, – учитывая объём работы и одинаковый функционал у вас с Любовью Андреевной, – она заглянула во вторую бумажку, – выбирать нам приходится между вами. Разумеется, моя бы воля, я бы набрала новый персонал, но, – она с улыбкой ткнула карандашом в сторону начальника, – Василий Евгеньевич, широкой души человек, настаивает на сохранении хотя бы одного сотрудника.
Она снова замолчала и взялась за стакан. Чувствовала она себя явно комфортнее, чем мы. Будь я в первый раз в этом кабинете, мне бы и в голову не пришла мысль, что это не ее кресло. Казалось, что все начальнические кресла мира по праву принадлежали ей, и она только разрешала чужим людям в них сидеть. Даже при довольно внушительных формах, двигалась она плавно, уверенно и порой, будто шутя. Но, несмотря на эту плавность, не покидало чувство, что мне в любой момент могут прокусить шею.
Начальник заговорил так внезапно, что я даже испугалась:
– Хотелось бы, конечно, двоих оставить. – и он улыбнулся хищнице, прервавшейся на водопой.
– Мм! – Алевтина Георгиевна отставила стакан и промокнула губы салфеткой. – Щедрость, очаровательное качество для мужчины, – дама оскалилась, – но только когда он щедр за свой счёт. За ваши бы финансы, так я бы и пятерых оставила.