Богемский лес. Книга 2

КНИГА 2

Это был один из тех сказочных дней, который навсегда остается в памяти, заключая в себе счастье и часть сбывшихся мечт, а остальное – упования и мечты о блестящей судьбе. Так думала вся трепеща Амелия, подъезжая к пригороду Парижа, где ее уже ждал наемный экипаж тетушки. Она пересела в коляску и та тронулась, неспешно стуча колесами по каменным мостовым.

Хоть и стояла осень, но день выдался солнечный и довольно теплый, вторя настроению Амелии. Хотелось дышать глубже несмотря на отсутствие природы, и плясать от радости, несмотря на физическую невозможность. Амелия вертела головой и жадно впитывала все, что попадалось на глаза. Никогда она не видела такого количество разношерстной публики. Тут бедняки мешались с богатыми экипажами, за темными портерами которых нельзя была разглядеть и силуэта вельможи. Торговцы разных национальностей сновали туда-сюда. Более зажиточные буржуа: владельцы богатых лавок, нет-нет показывались на пороге и исполняли какие-то свои дела. Циркачи, калеки, священники, знатные лица, простые граждане – все играли свои роли. Вокруг стоял гвалт, с непривычки хотелось заткнуть уши. Через двадцать минут такой поездки у графини разболелась голова, но глаза неустанно впитывали все новую информацию. Коляска проехала по довольно богатым тихим кварталам с тенистыми аллеями, потом вдруг вынырнула на огромный перекресток и встала. От неожиданности у Амелии перехватило дух. Сколько экипажей! Тут толкались самые дорогие кареты, фургоны, дилижансы, почтовые кареты, телеги и даже мелькнуло пару портшезов. Вся эта пестрая масса застряла на перекрестке в пробке из-за того, что кто-то не мог разъехаться. И теперь кучера и слуги кричали все друг на друга, отдавали команды, размахивали руками и плевались, стараясь провести своих пассажиров как можно быстрее в пункт назначения.

У Амелии появилось время внимательнее рассмотреть экипажи и их пассажиров. В открытых колясках находились в основном знатные люди, учитывая их манеру держать себя и богатство одежды. Впрочем, были здесь и скромно, но аккуратно одетые личности. Никто не смотрел на Амелию. Может быть, только пару раз она поймала на себе любопытствующие взоры дам и нескольких господ, но то скорее от скуки. Это, конечно же, не деревня, где обсудят малейшую деталь гардероба  на каждом прохожем, в городе никому нет дела ни до кого.

Наконец экипаж въехал в очередной тихий квартал с очаровательной аллеей посередине и остановился перед дверью особняка с богатой тонкой лепниной. Дверь тут же раскрылась и на пороге появились слуги.

Амелию провели в прохладную, темную залу, обставленную недорого, но с тонким женским вкусом, судя по преобладающим в интерьере цветам.

А вот и тетушка де Колонь собственной персоной в домашнем пеньюаре спорхнула с лестницы, дыша легкостью и улыбками.

– Ох, дорогая моя, не успела еще привести себя в порядок. Да, я знаю, что уже второй час, но мы вчера играли в ломбэр у мадам Бовэ до двух ночи… Знаете ли, обычный досуг, ничего особого. Но проходите, теперь вы дома, где вам всегда рады, дитя мое. Вас проведут в вашу спальню, и я вас жду в будуаре, как только распакуетесь.

Маркиза продолжала еще некоторое время, щебеча словно птичка, пока вела племянницу наверх по золоченой мраморной лестнице.

Апартаменты тетушки оказались очень даже недурны, во всяком случае для непритязательного вкуса Амелии, которая привыкла к бедности замка в Испании, а затем к старому, пусть и добротному интерьеру дворца в Богемии.

Дамы наконец оказались в спальне, предназначенной для Амелии. Что ж, и здесь тетушка ничем не ущемила свою родственницу. Амелия нашла спальню милой и даже современно и со вкусом обставленной. Она осматривала детали, одновременно слушая мадам и отвечая ей, так вежливо и учтиво, как только могла, ведь она являлась ее спасительницей.

Итак, наконец маркиза соблаговолила удалиться с тем, чтобы привести себя в порядок и позавтракать, так как за разговором обе дамы не заметили, как пролетел час, а значит шел уже третий час дня. Удаляясь, маркиза сообщила, что желала бы ввести Амелию в курс парижских обычаев, если та не хочет ударить лицом в грязь.

– Я придумала для вас легенду, наилучшим образом должную вписать вас в светское общество.

Начала маркиза, после того как дамы отобедали и перешли в будуар, где их никто не мог бы побеспокоить или «погреть уши».

– Легенда? Позвольте, но разве ж моей истории недостаточно?

– Вы неопытны и не можете знать здешних нравов. Нам нужно, во-первых, расположить к вам парижское капризное до изощренных рассказов общество, во-вторых, как можно скорее достойно выдать вас замуж! И, кстати, если говорить про ваше незнание, вам необходимо будет во всем следовать моим советам, так мы с вами пройдем наиболее короткий путь. Послушайте же, что я придумала.

И так Амелия узнала следующее: она несчастная жертва деспота-протестанта, который довел ее до тяжелой болезни, отказывал ей в надлежащем статусу содержании, старался (о,ужас) обратить в свою веру и совершенно ее в остальном игнорировал, и, конечно же, запирал дома, не позволяя ни с кем общаться. Поэтому она сбежала в Париж, где ее верная католической вере тетушка бралась поправить ее здоровье и нервы. Также ей вменялось в обязанность ни при каком раскладе не переходить на личности, так как ее «муж» все-таки герцог, и не какой-то там герцог, а отчасти из Габсбургского рода. К тому же в Париже, пока не заработал себе никакого авторитета, нельзя было высказывать свое слишком личное мнение, так как результаты этого высказывания могли плохо обернуться для высказывающего их. Фокус предлагалось сделать именно на бедственном положении Амелии, что непременно должно вызвать у публики сочувствие или хотя бы участие. Но слишком сильно жертву из себя строить так же некрасиво, так как господам не отчего уже спасать бедняжку, а излишнее нытье никогда никому не по нраву.

Амелия постаралась уяснить остальные детали ее щекотливой легенды. Все выглядело филигранно сложно, но маркиза обещала поддерживать племянницу в каждом шаге.

– А завтра, дорогая моя, – продолжала мадам, – у нас визит в салон маркизы де Кондорсе, давно я у нее не была. Если честно, там скучно со всеми их научными беседами. Но для вас он будет идеален. Там собирается более чем понимающее общество. И ваша ситуация пустит там самые благодатные корни и даст далее крепкий росток. Моя знакомая ярая защитница прав женщин, об остальном сделаете выводы на месте.

Дамы провели еще некоторое время в будуаре, так как маркиза набрасывала портреты завсегдатаев салона и описывала как следует себя вести с каждым из них. Потом дамы занялись гардеробом, благо это был единственный пункт из жизни Амелии, не вызывавший никаких опасений. Весь день прошел в мелких заботах о завтрашнем дне и беседах за чаем.

Уже после полуночи Амелия оказалась в прохладной постели и тишине. Ее немного лихорадило от волнения и предвкушения новой жизни и открытий. Сердце в груди так и трепетало. Только сейчас она чувствовала себя на своем месте, или скорее готова была вот-вот его занять. Ей казалось, Париж наиболее созвучен ее натуре: амбициозной и любящей разнообразие и оживление. Она мечтала, как будет блистать при дворе, какую одежду наденет на встречу с высшей придворной знатью, как будет себя вести и какую реакцию вызовет. Многие говорили, что Париж – это грязный и шумный город, где постоянно воняет и никто никого не любит. Но пока она ехала в коляске, то не увидела ни того ни другого, а это поистине хороший знак.

В таких мыслях Амелия и не заметила, как провалилась в сон.

Следующее утро выдалось еще более радостным, чем прошлый день. Всю первую половину дня Амелия ловила себя на мысли, что постоянно улыбается. Она не ходила, а летала по дому из комнаты в комнату, представляя, как принимает у себя гостей. Присаживалась то на софу, то в кресло, беспрестанно смотрелась в свое отражение то в зеркале, то в тот предмет, который имел способность отражать в принципе, дабы оценить как она выглядит и держится.

Маркиза полдня была занята своими делами. Иногда она пересекалась с племянницей и посвящала ей добрую улыбку и комплимент.

– Как вам идет этот румянец. Вы прямо ожили, дорогая моя! Никогда не видела, чтобы ваши глаза так искрились удовольствием. А какой гибкий у вас стан, это надо непременно подчеркнуть легким платьем.

Наступил, наконец, ранний вечер и обе дамы сели в экипаж маркизы и выехали.

– Я вот все думаю, дорогая, – начала вдруг маркиза, – раз вы замуж так и не вышли, то не отзовет ли ваш несостоявшийся муж свои деньги назад? Тем самым он может нам все испортить. Надо бы подумать как мы можем защитить вас.

– За проведенное с ним время я могу сделать вывод, что он так не поступит, мадам. Он мог бы это сделать еще давно, но не сделал. К тому же он думает, что я поехала в Испанию. Пока правда вскроется, я придумаю что-то еще, чтобы не возвращаться туда.

Маркиза задумалась. Ее блестящие глаза выдавали напряженную работу мысли.

– Вот не пойму никак, или этот фон Аррас донельзя благороден, или совсем глуп. Уж чего, но загадочности ему не занимать.

Вскоре дамы оказались у другого не менее богатого особняка в приятном новом квартале, который активно застраивался не менее пленяющими взор особняками и отелями. Поистине услада для самолюбия неискушенной молодой души. Амелия не прекращала трепетать и вместе с тем гордилась возможностью вырваться из оков небытия сразу в объятия шикарных особняков и торжественных светских вечеров. Однако ее самолюбие и тщеславие стали улетучиваться минута за минутой, как только она оказалась в большой зале, где уже присутствовало человек пятнадцать и далее, когда она была представлена хозяйке салона – мадам де Кондорсе. Амелия не могла знать это общество или даже понять кто есть кто, но все (как ей казалось) держали себя здесь с таким апломбом: вели такие чинные и изощренные в остроумии беседы, двигались так изящно, что Амелии начало казаться, будто она держится совершенно не так, а, проще сказать, вообще никак не держится. В общем-то, не держаться никак – это тоже своего рода манера держаться пусть и странноватая.

После того, как ее представили еще двум-трем господам бедняжка совсем раскисла. Увы, не дотягивала она до изысканности их манер и речи даже наполовину. Ах, как все было проще в родном замке! А во дворце фон Арраса вообще никто не церемонился. Как назло, мадам де Колонь куда-то запропастилась.

Между тем это общество на самом деле нельзя было считать таким уж высшим, если Амелия прожила в Париже хотя бы месяц, то поняла бы, что даже мелкий буржуа ведет себя с неменьшей самоуверенностью, его выдают только неуклюжесть речи и грубоватость манер. А в доме у маркизы просто собрались люди науки слишком умные и оттого, в массе своей, навевавшие скуку. Посему представленная сама себе, Амелия не нашла ничего лучше, чем хранить молчание, любезно улыбаться тем, кто улыбался ей и давать односложные ответы, если к ней обращались.

Тетушка возникла из ниоткуда, шелестя пурпурным шелком, шедшим к ее каштановым волосам. Она подплыла к Амелии. Эту женщину все же можно было назвать пленяющей сердца, несмотря на ее длинный нос с горбинкой, тонкие губы и грубоватые руки. Все же блеск глаз завораживал, и в целом фигура сохраняла юную стройность.

– Что ж вы встали как вкопанная тут, возле стены? Расслабьтесь. Вас оценивают, да, но не ведут на эшафот. Все находят вас премилой, юной и нежной. Все остальное вам простят. Юные неискушенные девы в Париже – это диковина, им всегда все прощают. Мадам де Кондорсе особенно к вам расположена, я уже успела поведать ей вашу историю.

Только маркиза договорила эту фразу, как к ним присоединилась компания из трех человек. И ближайшие десять минут Амелию то и дело занимали беседой. По душевной простоте она забывалась и иногда говорила от души, а иногда просто улыбалась, когда следовало бы отвечать, что вызывало снисходительные улыбки у ее собеседников. Как она ни подбирала слова, все равно нет-нет кто-то из собеседников красноречиво растягивал уголок губ в вышеупомянутом типе улыбки.

– Мою племянницу отец держал в самом отдаленном от цивилизации замке в стесненных обстоятельствах, сам пребывая долгие года в расстройстве духа. Затем ей достался деспот-муж, представьте, господа, каково это жить полжизни взаперти и в лишениях. Но неправда ли, чем больше прячешь такое сокровище, тем ценнее и приятнее оно становится глазу? Многие в обществе уж и не вспомнят, что такое кристальная чистота души и тот вид неискушенности и скромности, когда радуешься каждому цветочку и букашке.

Маркиза постаралась вступиться, дабы завуалировать простоватые, часто деревенские обороты речи Амелии.

– Так вы воспитывались в провинции, мадемуазель? – осведомилась одна из гостий, – Что же, надо поскорее выдать вас замуж за достойного человека, пока кто-нибудь более находчивый и хитрый не познакомил вас с прелестями Парижа раньше времени. Право, как прекрасно, что вы под таким бдительным протеже.

Амелия вспыхнула, оскорбившись, но ничего не ответила. Маркиза нашлась быстрее.

– Если у вас есть такие благовоспитанные юноши непременно сообщите мне об этом, мадам. А я позабочусь о чести моей племянницы.

В этот момент к их компании присоединился еще один человек, который кидал поначалу внимательные взгляды на девушку и затем решил подойти. В это время шла баталия о пользе провинциальной жизни и ее достоинствах в сравнении с городской. Амелию закидывали вопросами, чтобы узнать ее мнение, хотя она вовсе не воспитывалась в деревне. Просто ее обитель в целом отстояла далеко от цивилизации. Но публика почему-то отказывалась это понимать, красноречиво делая снисхождение ее наивности и простоватости.

Мужчина поначалу слушал молча, но, заметив, как Амелия замялась и теперь обратила внимание на него, ища в его внимательном взгляде поддержки, решил высказаться, для начала попросив маркизу представить его Амелии. Молодой человек оказался заместителем губернатора Шартра и членом королевского парламента, звали его граф Анри д’Обиньи.

– Рад знакомству с вами, мадемуазель. Не вашего ли отца зовут Фернандо Суарез-ди-Фигуэро? – и получив утвердительный ответ, он продолжил очень чинно, бросая взгляды на остальных собеседников, как бы говоря им «смотрите-ка кто эта особа на самом деле». – Я наслышан о нем, с ним ведет переписку один из моих знакомых. А верно ли, ему удалось восстановить свое положение при испанском дворе и он вернулся в Мадрид в былом блеске? Вернул ли он свои владения? Я слышал, будто его финансовые дела неожиданно наладились.

Глаза Амелии заблестели, и она как-то воспряла духом. Лица остальных же вытянулись в немом удивлении. Снова получив утвердительный ответ, д’Обиньи продолжил речь, поздравив Амелию с возвращением ее отца в ряды грандов и понадеялся когда-нибудь свести с ним личное знакомство.

Не успела эта новость еще улечься в мыслях публики, как позвали к столу. Д’Обиньи вовремя подоспел под бок прелестной графини и предложил ей руку, так как столовая находилась на первом этаже.

– Вы выручили меня из затруднения, благодарю вас. Находясь в первый раз среди столь почтенных господ я, признаться, растерялась, особенно потому, что провела большую часть жизни почти взаперти. Простите мою искренность, сударь, наверное не стоило вам этого говорить.

Молодой человек, польщенный откровением прелестной девушки, успел расцвести и чувствовал себя хозяином положения, но усердно это прятал. Надев на себя роль покорного слуги, он поспешил заверить ее, что именно ему она может полностью доверять.

– Даже не представляете, насколько мне лестно и дорого ваше доверие. Я понимаю, вы в первый раз в Париже и именно мне выпала честь вызвать ваше доверие. Тогда, чтобы укрепить его еще больше и заручиться, быть может, вашей дружбой, дам совет: не стоит беспокоиться о произведенном впечатлении. Парижскому обществу крайне трудно угодить, будьте сами собой и те, кому вы полюбитесь, останутся с вами и станут верными друзьями, а остальным доверять не стоит, так как чаще всего мысли большинства находятся в конфликте с их словами.

Между тем молодой граф нет-нет да посвящал Амелии нежный взор, чем каждый раз смущал ее, вызывая на щеках румянец. Он находился к ней так близко, ведь он вел ее к столу, что Амелия уже несколько раз за эти пять минут готова была провалиться сквозь землю от смущения, а когда дошли до стола, ее ручка как-то слишком быстро выскользнула из-под его локтя и Амелия, спешно склонив голову, прошла к своему месту.

Весь ужин граф продолжал посматривать на нее, чем постоянно смущал. Тетушка де Колонь заметила это и прошептала крестнице на ухо:

– Крепитесь, дитя мое. Это Париж, тут фаты дружно соседствуют со скромными почтительными мужчинами и порой очень тяжело отличить одного от другого. Вас вовсе не принуждают отвечать ему на взоры. Ведите себя как обычно и ни в коем случае не давайте ему надежду своим румянцем. Если вы станете так робеть, он подумает, будто приятен вам.

Как только ужин подошел к концу, гости поднялись из-за стола и направились в салон, где их ждало обсуждение нового произведения одного из гостей сегодняшнего ужина. Амелия увязалась за маркизой, желая избежать общества графа только потому, что она еще не решила как стоит к нему относиться.

Однако тут же в их компанию вклинилась хозяйка вечера и, взяв Амелию под руку, отвела ее от маркизы.

– Знайте, дорогая, я принимаю в вас искреннее участие. Так много женщин выдаются замуж насильно и даже не имеют возможности, какое унижение, хотя бы раз взглянуть на будущего мужа. Будьте уверены, в моем лице вы получите полную поддержку и всегда сможете обратиться за помощью. Но скажите, разве дон Фернандо, почтенный гранд, не желает помочь своей дочери в столь стесненных обстоятельствах?

– Мне очень приятно получить вашу поддержку, мадам, и я полностью доверяюсь вам, так как тетушка очень ценит вашу дружбу и мне лестно думать, что вы согласились стать мне близким человеком, поэтому буду искренна. Отец никогда не примет подобного поведения от меня и скорее отречется, ведь я нарушила их договоренности. Соответственно, у меня нет ни приданного, ни даже сотни ливров. Я проживаю на милости тетушки, да вознаградит ее господь бог за такую доброту. Мне, право, очень от этого неудобно.

Глаза мадам сверкнули, Амелии даже показалось, она слегка повернула голову в другую сторону, чисто чтобы скрыть начавшую намечаться улыбку.

– О милости мадам де Колонь я бы так сильно не беспокоилась. Конечно, в доброте она ищет и выгоду, в которой, впрочем, нет ничего постыдного. Маркиза хороший человек, но судьба просто долгое время была к ней несправедлива. А вы, дитя мое, для нее такой же ангел-хранитель, как и она для вас.

Амелия непонимающе взглянула на собеседницу. В душе ее взметнулось два чувства: первое, это негодование оттого, что ею вновь хотят воспользоваться, второе – благодарность за свое вызволение из плена и возрождение надежд, которые до недавнего времени тлели слабым огоньком.

Когда общество оказалось в салоне и расселось по местам для публичного чтения, Амелия расслабилась еще больше. У молодого графа не нашлось возможности заговорить с ней и он ограничивался томными взглядами, которые Амелия научилась вполне успешно игнорировать или делать вид, будто не замечает их.

2

На следующий день, пробудившись ближе к обеду, Амелия снова порадовалась свободе. Ведь это самый счастливый период в ее жизни и вновь она воздала благодарность небесам. Пожалуй, необходимо по данному случаю сходить в храм.

В замке ее давно бы уже подняли с раннего утра и следили бы за всей ее деятельностью вместо воспитания или вместе с ним. Во дворце герцога она вообще ощущала себя каждый день как на иголках и, в принципе, не была там ни дня счастлива. А у родственницы ее никто не трогал, не контролировал, ни в чем не обвинял и ничем не неволил.

Маркиза уже принимала гостей у себя в спальне, прямо лежа в постели. Амелия же не потрудилась привести себя в порядок и расхаживала по дому в шелковом с воланами неглиже, поедая оставленные на столе с вечера сливочные печеньки. И пока занимала себя примеркой образа светской дамы.

Впрочем, вскоре в зал вошла горничная и протянула юной графине записку, подписанную нетрудно догадаться кем.

В записке ее новый воздыхатель извинялся за смелость писать ей, не испросив разрешения на вчерашнем приеме. Но потом следовало строк пять-семь в качестве извинения почему он так поступил. Одновременно он заверял графиню в своей искренней дружбе и самом большом желании быть ей полезным. Посему, может быть, она будет так любезна принять его сегодня и лично убедится, что каждое его слово совершенно искренне, так как будет тотчас же подкреплено делами. Амелия затрепетала и снова смутилась. Она все еще не знала стоит ли его поощрять и как именно или лучше держать его на расстоянии, как лучше составить письмо и стоит ли ему вообще отвечать, нужно ли пускать его в дом и так далее.

Через пару часов раздумий в ее голове не родилось ни одной здравой мысли, впрочем, маркиза освободилась от посетителей и сошла к «завтраку», заняв все внимание Амелии.

Также ее ожидала радостная новость: записка с адресом шевалье Деланкура. Амелия просила ее разузнать адрес еще при выезде из Богемии.

После завтрака она побежала к себе скорее писать ему письмо и провела за этим занятием часа три, испортив листов десять. В общем-то, вынеся написанное на суд маркизы, пришлось испортить еще два листа. Итак, письмо было передано лакею с тем трепетом и страхом, будто оно могло бы вершить судьбу Амелии. Прошло уже столько времени, она совсем не знала, что с ним сталось. Вдруг он разлюбил ее, или женился, или…. Столько мыслей теснилось в воображении!

Если бы не спасительная поездка вечером в Камеди Франсэз бедняжка бы промаялась целый вечер. Но как то свойственно юному уму, когда одно впечатление резко сменяется вторым, а потом третьим – в таком вихре впечатлений легко забыть даже саму себя.

Полдороги до театра маркиза хвасталась, что раздобыла самые видные места в ложе у сцены и все для любимой племянницы, чтобы ту смогли разглядеть все видные лица аристократии и она могла бы показать себя во всей красе.

Действительно, ложа оказалась расположена так, что Амелия видела из нее почти весь зал и весь зал мог бы легко ее разглядеть. Впрочем, у красавицы дух перехватило от великолепия залы и сцены, поэтому она разглядывала все вокруг с нескрываемым восхищением и не замечала, как некоторые поглядывали на нее, кривясь в снисходительных улыбках и шепчась. А когда заиграла музыка и на сцену вышли актеры тут уж Амелия совсем пропала. И музыка, и актерская игра оказалась сродни волшебству для нее, она словно перенеслась в другой мир и сделалась ему безмолвным, но сопереживающим свидетелем.

В это время маркиза о чем-то вполголоса беседовала с соседкой, едва глядя на сцену, чему Амелия неприятно удивлялась. В конце концов обе дамы прыснули со смеху, прикрываясь веерами, и послышалась речь собеседницы маркизы:

– Вы только посмотрите на нее, сударыня, она постоянно вяжет! Сколько можно вязать. Педро уже пятый раз пытается добиться руки Хуаниты, а мадам Коранж совершенно все равно, ее беспокоит только семейный очаг.

Амелия нахмурилась. Была б ее воля, она бы высказала хохотушкам замечание о неуместном поведении, но не сдержалась и тоже устремила взгляд на одну из лож. Там действительно сидела дама с коклюшкой. А потом, скользнув взглядом по зале и в ложи, она опешила оттого, что спектакль, кажется, смотрела только она одна.

Зрители предпочитали вести беседы друг с другом, некоторые особенно громко. Кто-то даже жестикулировал, что-то объясняя собеседнику, а остальные, улучив свободную минутку от беседы заглядывали в лорнет и мерили им всю залу. У Амелии тоже был лорнет, но она не видела в нем необходимости. После первого акта, когда прозвучал звонок на антракт, Амелия осведомилась у тетушки отчего же никто не смотрит спектакль и что все так усердно разглядывают в лорнеты. Она выразила свое негодование и сообщила, что на ее взгляд пьеса прекрасна.

– Ох, – небрежно бросила маркиза, – я забыла вас предупредить, театр – это не место творчества, а собрание светских кругов. В последнюю очередь здесь смотрят спектакль. Я бы даже сказала прийти в театр и смотреть спектакль так, как это делаете вы – дурной тон. Сюда приходят поговорить и обсудить всех в зале, а для этой цели в ход идут лорнеты. Вы бы тоже им воспользовались, дорогая. Будете удивлены сколько людей на вас смотрят и обсуждают. Для этого мы сюда с вами и пришли. Прекрасное место показать себя и при этом ни с кем не заговаривать, так у людей может сложиться о вас свое мнение. А так как вы прелестны и юны, со вкусом одеты. Будьте уверены, это мнение исключительно положительное.

Маркиза вся раскраснелась от бесед и духоты, беспрестанно обмахивалась веером и в конце концов куда-то им по неосторожности запустила. Пока она поворачивалась из стороны в сторону, дабы в толпе и за своей пышной юбкой обнаружить потерянный аксессуар, Амелия уже его нашла и нагнулась было, намереваясь подобрать. Но маркиза опередила ее жест, схватив под локоть и потянув наверх. Только сейчас Амелия поняла: к вееру еще кто-то потянулся. Она заметила мужскую руку, перевела взгляд выше и тут же вся духота, все ее мысли, все люди вокруг, все ее прошлое негодование улетучились, когда она увидела д’Обиньи собственной персоной.

В это время маркиза, кажется, упрекала ее за лишние движения и что даме себя так вести не стоит, ведь всегда есть готовые прийти на помощь мужчины. С последними словами она уже глядела на графа и игриво улыбалась тому. Амелия не слышала ее речей, так как застыла, потом вспыхнула, а потом и растерялась. Она совершенно забыла дать ответ на его записку и до сих пор не придумала как быть. Юноша поприветствовал дам и посвятил Амелии страдающий взор.

– Ужели я чем-то успел заслужить вашу  недоброжелательность, мадемуазель? – горько осведомился он, когда они отстали от маркизы с подругой.

– О, что вы, вовсе нет! – выпалила Амелия и запнулась. Что обычно в таких случаях говорят светские дамы? Как выпутываются?

В то время граф находил очаровательной ее неопытность и неискушенность и готов был улыбнуться, но сдержался.

– Я принял бы любую вашу реакцию. Но молчание породило во мне мысли, будто вы не желаете со мной общаться. Этим бы вы разбили мое сердце, ведь мы договорились быть искренни с друг другом, помните? Или вы решили передумать? Могу я узнать причину? Если оно так, то я намерен всеми силами вернуть ваше расположение.

– Вовсе нет, сударь… господин д’Обиньи…Я долго думала, что может ответить незнакомому мужчине неопытная в светских вопросах девушка только на днях переехавшая в Париж. Право, мне не хочется, чтобы вы подумали обо мне что попало и обнадеживать вас своим расположением тоже пока не решаюсь, но мне будет приятна ваша дружба для начала.

– Бог с вами, мадемуазель, я и не думал ни о чем, кроме искренней дружбы! Так сложно в этих местах встретить такого искреннего и чистого человека, прям отдушина.

– Вы действительно хотите стать моим другом?

– Больше всего на свете! И еще хочу доказать это как можно скорее своими действиями!

– Тогда прекратите для начала так на меня смотреть. Вы ставите меня в неловкую ситуацию.

– Как же я на вас смотрю, сударыня?

Амелия снова смутилась и опустила голову. В это время юный граф перехватил бразды правления над душой графини.

– Будьте покойны, я смотрю на вас так, как смотрят, когда принимают самое искреннее участие в судьбе дорогого человека, когда ждут, что этот человек позволит засвидетельствовать ему почтение и по праву заслуженное уважение, ведь этот человек чист душой и благороден, а таким людям очень хочется всегда чем-то услужить!

Юный граф рассуждал в таком духе, чем окончательно расположил Амелию к себе, прогнал ее опасения и даже вытянул нежную дружескую улыбку себе в награду.

Антракт незаметно подошел к концу и начался второй акт пьесы. В этот раз Амелия решила-таки воспользоваться лорнетом и действительно убедилась в том, что ее то и дело кто-то разглядывает. Она посвятила этому делу около десяти минут, и на этом терпение ее кончилось. Она чувствовала, как горят щеки и вообще ей сделалось жутко не по себе от подобных привычек публики. Но и этот момент тоже смущал только ее одну. Так как все собравшиеся чувствовали себя в своей тарелке. Никогда не приняла и не поняла бы, наверное, она подобный порядок поведения в театре.

По окончании спектакля снова явился поклонник Амелии и предложил дамам свою карету, чтобы доставить их домой. Амелия собиралась было отказаться, ее полностью устраивала их наемная коляска, но маркиза расцвела от такой любезности и поспешила согласиться.

Пока они ехали втроем в карете граф выпросил у Амелии разрешение нанести ей визит и отправлять записки по необходимости.

Следующие два дня маркиза решила устроить выходные, дабы дать Амелии отдых и возможность переварить все события, свои действия и слова.

Последняя решила отправиться в храм с целью благодарственных молитв о будущем. Так как до храма было всего минут двадцать ходьбы решено было пойти пешком.

День выдался хмурый, а высокие дома бросали тень на всю улицу. Тем не менее вокруг кипела жизнь, так же как и в первый день приезда. Амелия заглядывала в витрины лавок, где красовались наряды, аксессуары, ароматное мыло и разные притирания и дорогие ткани. Удивительное количество лавок так затмило женское воображение, что Амелия не могла отдать отчета в какой момент времени ошиблась с поворотом и скоро прелестные лавочки сменились мелкими развалами для горожан, а потом вдруг резко кончились и далее начиналась темная улица с мусором и ужасной вонью. Амелия остановилась и огляделась, попробовала пойти назад, но снова свернула не туда и попала на очередную неприятную взору улицу. Так она петляла добрых полчаса, пока совершенно не отчаялась и не выбилась из сил. А ведь она даже не помнила точно название улицы, где жила.

Тут ее настиг испуг, это, несомненно, отразилось и в лице. Она встала и принялась беспомощно озираться по сторонам, стараясь припомнить хоть что-то.

– Сударыня, мне кажется или вы пишете круги? Я натыкаюсь на вас уже третий раз. Могу я вам чем-то помочь? – послышался вдруг чей-то голос.

Амелия вздрогнула и обернулась в сторону голоса. Он принадлежал господину в летах, но все еще не пожилому. Скромно, но со вкусом и аккуратно одетого в серые одежды. Он восседал в приличном экипаже, видимо, личном. Похож на вид он был на какого-то высокого служащего, в целом вид он имел довольно порядочный, невзрачный, в общем, обычный.

Амелия сообщила о своем затруднении. Незнакомец обрадовался и ответил, что тоже держит путь в этот же храм. Он помог Амелии забраться в коляску, и через десять минут петляний коляска очутилась аккурат у дверей храма.

– Даже если бы мне не нужно было сюда, я бы все равно вас довез. Здесь я ожидаю крестную, она наверняка еще не окончила молитвы. Смею настаивать, мадемуазель, отвезти вас домой. Боюсь, вы снова потеряетесь.

Амелия начала отказываться, так как не знала сколько времени пробудет в храме, но он продолжил настаивать с еще большим рвением, и они сговорились на том, что он отвезет родственницу, если та освободится раньше, и вернется за Амелией. Что касается господина, его звали Шарль Бовэ, он действительно оказался служащим, не дворянином, а финансистом, причем глубокоуважаемом, согласно его словам. Господин Бовэ давал ссуды даже королевской казне.

Итак, Амелия вошла в храм и огляделась по сторонам. На скамьях там-сям молча молились люди и не обратили внимания на нового гостя. Она прошла к дальней скамье и села в укромном уголке, чтобы ничем не отвлекаться.

Амелия принялась за молитву, которая больше шла от сердца, нежели чем по канону и делала это так усердно и искренне, что не только потеряла счет времени, но и начала неосознанно молиться вслух, бормоча некоторые фразы, которые ей хотелось бы, чтобы бог обязательно услышал.

Она просила его о мудрости, прежде всего, смочь достойно вписаться в новое общество и чуткости, дабы смочь вовремя понять его законы, обычаи и вкусы, просила защиты от злых людей и их происков и покровительства для достижения своих целей. Она желала бы, чтобы он руководил ей всецело и смирялась на его волю полностью, так как ему с Небес виднее, куда вести свою паству, еще она желала быть счастливой и жить в достатке. Она желала иметь самые модные платья из лучших тканей, есть заморские яства каждый день в своем особняке и иметь большой штат слуг, обязательно ливрейных лакеев, ездить непременно в изысканной карете с двойной подвеской на рессорах и многое другое. Что плохого в том, когда хорошенькая женщина желает жить в достатке и стремится к этому? Взамен она обещала помогать бедным и жертвовать большие суммы на благотворительность.

Вдруг ее молитву прервал чей-то кашель рядом. От неожиданности Амелия вздрогнула и обернулась, думая, что в своем местечке находилась одна. Но нет, рядом, через два ряда, сидела женщина в темном одеянии. Та до сих пор ничем себя не выдавала. Теперь она вышла в проход и как-то шатко, держась за скамьи, направилась в сторону выхода. Ее состояние показалось Амелии странным, поэтому она продолжала провожать даму глазами. Не прошло и пары минут, как женщина согнулась, поднесла руку к груди и упала.

Амелия охнула и тотчас же оказалась рядом. Женщина дышала, но очень тяжело и пребывала в полубеспамятстве, бормоча что-то.

– Держитесь, сударыня, что с вами? Как я могу помочь?

Голос Амелии дрожал, она в первый раз попала в подобную ситуацию и представить не могла какие действия предпринимают в подобных случаях. Она похлопала даму по щекам. Та вроде как немного приоткрыла глаза и сжала рукой свой кошель на поясе, снова что-то бормоча. Амелия инстинктивно потянулась к сумочке и нащупала там какую-то склянку. Это оказалась нюхательная соль. Вялые движения дамы и бормотания давали понять: в этой склянке заключалось ее спасение. Амелия поднесла соль к носу дамы и через пару мгновений та, казалось, начала приходить в себя, но еще была очень слаба. Тут же вызванный шум поднял со скамьи человека, он так же пришел на помощь.

– Меня должна ждать коляска, помогите поднять эту даму в нее. – попросила она мужчину-горожанина, который без слов подхватил даму. Амелия встала с другой стороны и они почти выволокли ее на улицу.

Господин Бовэ читал газету в экипаже и не сразу сообразил что к чему, но, как только увидел троицу, побледнел и запричитал.

– Бог мой, крестная! Опять этот приступ, будь он неладен. Мадемуазель ди Фигуэро, вы просто ангел-спаситель! Давайте ж скорее посадим ее в коляску…

С этими словами втроем они уложили больную в экипаж, Бовэ протянул пару монет мужчине, довольно бедной наружности, но тот отказался и поспешил удалиться.

Бледность покрывала лицо женщины, она охала, ахала и тяжело дышала, но пока ей едва ли становилось лучше. Амелия, так же бледная, теребила в руках платок и библию и не знала чем помочь, не обращая внимания на слова благодарности господина Бовэ.

– Не беспокойтесь, сударыня. Скоро ей обязательно станет лучше, я обещаю. Мы ей ничем не поможем, но через десять минут мы будем дома,  и я дам ей все лекарства. Вот увидите, она воскреснет почти сразу же!

– Но отчего же ей стало плохо?

– Врачи точно не знают причину болезни, но зато знают: сырость тут имеет очевидное влияние и еще духота. Мадам принимает лекарства для значительного облегчения приступов, но не излечивают их, увы.

Экипаж уже подъехал к особняку. Лакеи помогли поднять больную в ее покои, и Амелия, не желая ее покидать, наблюдала, как господин Бовэ со знанием дела мешает микстуры и поит больную. Вскоре воцарилась тишина. Мужчина вышел из спальни, раскрасневшись от всех событий, он решил перевести дух в гостиной, куда пригласил и Амелию, но та изъявила желание остаться на случай чего.

Действительно, не прошло и получаса, как больная пришла в себя. На щеках ее заиграл румянец, губы заалели. Эта женщина уже достигла шестого десятка на вид. Она имела тонкое аристократичное телосложение и, как позже выяснилось, обладала такими же изящными манерами, покладистостью характера и добротой. Хотя жила она, кстати сказать, в весьма скромных апартаментах с самой необходимой мебелью и без излишеств. Квартира могла бы принадлежать мелкому буржуа, которые держали лавочки в городе, а женщина, скорее всего, приходилась ему женой или дочерью. Так думала Амелия, пока разглядывала даму.

Между тем глаза дамы открылись еще шире, когда она разглядела девушку в сумерках комнаты. Та поначалу сидела неподвижно, словно фарфоровая статуэтка, аккуратно сложив точеные ручки на коленях. Волосы были забраны наверх и скрыты под шляпкой, обнажая тонкую, прекрасного цвета и сложения, шею.

– О, благослови вас господь, милая моя, не знаю кто вы, но похожи на ангела. Ужели я умерла?

Амелия спешно поднялась и подошла к даме. Та во все глаза смотрела на нее и при этом выражение лица с вопросительного стало проясняться и глаза начали блестеть, словно ее озарила какая-то приятная мысль.

– Нет, сударыня. Вы живы, так же как и я во плоти и крови стою перед вами. Вам сделалось плохо в храме, вы потеряли сознание и…

– О, я помню! Дорогая, избавьте меня от этих печальных подробностей. Я хоть и слаба, но память меня еще пока не подвела. Это же вы пришли мне на помощь! Как благородно и чутко с вашей стороны! По вашему лицу и что до сих пор не оставили меня видно – у вас доброе сердце. Я так вам благодарна и, клянусь, в долгу не останусь.

Амелия еще раз высказала беспокойство о здоровье новой знакомой, однако с момента ее отлучки прошло уже более двух часов, тетушка волнуется и ей необходимо срочно уйти о чем Амелия сразу же и сообщила. Но она просила пожилую даму уведомить ее запиской о выздоровлении.

Дама была безмерно тронута вниманием, глаза ее увлажнились, она дала Амелии это обещание, на том они и распрощались. Господин Бовэ, как и обещал, доставил Амелию домой с таким почтением и церемониями словно вез саму королеву и тоже пообещал ей, что обязательно найдет, как ее отблагодарить, хотя та упорно отказывалась от всех подарков.

Через пару дней Амелии передали целых два послания. Одно от госпожи П., та самая дама, которой в храме сделалось плохо. Она писала, что уже встала на ноги и всегда будет рада видеть свою спасительницу в гостях.

Второе послание было от маркизы де Кондорсе, та спрашивала отчего Амелия пропустила вчерашнее собрание и просила посетить следующее, так как у нее имеется хорошая новость. Впрочем, эту записку граф д’Обиньи принес ей лично, под предлогом встречи.

Маркизы в это время не было дома, она куда-то отлучилась, и Амелия вынуждена была принять его одна. Они устроились в гостиной на первом этаже, так как Амелия не хотела никаких компроматов, скрывать ей было нечего, поэтому она предпочитала быть на виду хотя бы у слуг.

Между тем она все же замечала нежные взоры графа, робела сама, так как он нравился ей все больше, и боялась, что он нарушит их дружеские договоренности, так как не знала как себя вести в таком случае. Это был поистине статный, высокий молодой человек, около тридцати лет. Можно сказать, щеголь, потому что его одежда поражала изысканностью и одевался он по последней моде, не боясь мешать цвета. Всегда при параде и с такими высокими манерами и выдержкой, что мог бы понравиться любой даме, если уж не внешне, то действиями.

Они поговорили о том о сем. А когда нейтральные темы кончились, молодой человек заговорил, видимо, ожидая этого момента:

– Позвольте кое-что сказать и выслушать меня до конца не перебивая, ma chère amie, мадемуазель Амелия. Мне кое-что стало известно из вашего положения здесь. Имею в виду ваше материальное положение. Посему считаю долгом, как ваш друг, сделать вам приятное. Прошу принять в дар один из моих выездов. Я знаю наверняка, такой прелестной даме как вы негоже ходить пешком по грязным улицам и пользоваться услугами всяких сомнительных лиц. Не хочу, чтобы вас украли или вы были обязаны, какому-то неприятному человеку.

– О, ладно вам, сударь. Мне вполне хватает экипажа маркизы и ее слуг. Не хотелось бы вас обременять…

Амелия хотела продолжать в таком же духе, но граф поднял руку и напомнил об обещании выслушать его.

– Я ваш друг, сударыня, если вы забыли. Вы сами согласились на это. Так к чему теперь отказы? От друзей всегда можно принять помощь, не боясь ни за свою репутацию или лишней ответственности и чувства долга. Я дарю вам этот экипаж в полное пользование, даже если вы решите рассердиться на меня за что-то и порвать дружбу. Поверьте, для меня этот дар – мелочь, я подарил бы хоть десять таких экипажей, если бы вы согласились. Мне всегда приятно помогать близким людям. А вы исключительно никогда не должны ходить пешком.

Отказываться далее было невежливо. Впрочем, рассердиться на графа – это он явно перегнул палку, в чем Амелия заверила его с удовольствием. А он снова посвятил ей нежный, печальный взор. Даже чуть больше, чем просто нежный, так как Амелия тут же вспыхнула и опустила глаза, стараясь перевести тему. Молодые люди подошли к окну, где красовался личный экипаж юной графини. Экипаж поистине достойный. Новый, черный с позолотой. В упряжке стояла пара породистых гнедых, а на козлах восседали два подтянутых лакея. Можно было без стыда усадить в такую коляску герцогиню.

Пока Амелия восторженно разглядывала экипаж, граф рассматривал ее. Впрочем, он принял безразличный, спокойный вид, будто ничего особенного и не произошло, как бы подчеркивая незначительность подарка.

– Что ж вы так долго рассматриваете экипаж, право, он совершенно обычный, – небрежно бросил граф. – Вот если бы вы сказали, чего вам больше всего хочется из предметов для знатной дамы, то сделали бы меня самым счастливым. Я бы непременно исполнил ваши мечты зная, что они ваши, а не мои догадки, как с экипажем. Я был бы счастлив вызывать вашу улыбку и видеть вас всем довольной. Когда вы улыбаетесь и вас что-то захватывает, как тогда в театре, я наблюдал за вами, это была поистине чарующая картина….

Амелия вспыхнула и с укором посмотрела на графа, желая, впрочем, скрыть свой внутренний трепет при его словах. Они пробуждали в душе приятное тепло.

– Что я слышу? Так вы смотрели на меня, вместо спектакля? Хорошо, что я вас не видела, иначе пристыдила бы…

– А куда же мне еще было смотреть, сударыня, если вы затмили собой весь спектакль.

– Что вы такое говорите, я уже начинаю сомневаться в вашей дружбе… Ужели в Париже и правда никому нельзя доверять. И, знаете, я, как неопытная еще пока предпочту перестраховаться с осторожностью и….

Видя, что пассия его сейчас вскипит и наговорит ему глупостей, граф поспешил с горячностью разуверить ее в опасениях. Ему было это нетрудно, так как он употребил все свое светское красноречие, в то время как Амелия не имела и половины того. Но все же он видел, как алеют ее щеки и она беспрестанно отводит глаза. А это для него был первый признак, что крепость скоро будет сдана. Потому внутри он больше порадовался, нежели чем испугался. И дабы не вызывать подозрений, спешно ретировался под предлогом срочных дел.

3

Через два часа после ухода д’Обиньи, когда дамы сидели в салоне и болтали, обсуждая подарок и воображая куда бы можно было в нем выехать, вошел лакей доложить о визитере, пришедшем к мадмуазель Суарез-ди-Фигуэро. Однако приключения на этом не закончились, день обещал быть щедрым на неожиданности.

Дамы переглянулись. Амелия никого не ждала, но предположила, что это снова мог быть д’Обиньи. Когда же посетителя ввели в залу, она застыла и тут же сильно покраснела. Маркиза, видя, какое впечатление произвел посетитель на родственницу, поспешила узнать у того имя и причину визита и, все тут же поняв и не найдя причин для беспокойства, решила удалиться.

Возле входа в залу, не решаясь двинуться с места, стоял шевалье Деланкур. Юноша едва ли изменился, только возмужал чуть более, и одет он был так же изысканно, как и подобает обеспеченным отпрыскам дворянских городских семей. Так, молодые люди стояли и смотрели друг на друга некоторое время. Первым нашелся юноша.

– Прошу извинить меня за столь неожиданный визит, дорогая Амелия… Хотя мне теперь стоит называть вас по титулу герцогиня фон Аррас… или мадемуазель Суарез-ди-Фигуэро…

У Амелии перехватило дыхание при этих словах и она залепетала:

– О, вы действительно явились как снег на голову. Я думала уж, вы оскорблены и не ответите. Хотя в моем письме я ясно обрисовала ситуацию.

Молодые люди были оба сильно смущены. Амелия постоянно запиналась, то и дело робея, а он едва мог подобрать слова и тоже вел себя крайне неуверенно.

– Да, я прочел ваше письмо и решил лично приехать… по определенным причинам… от меня не зависящим. Ах, мадемуазель, столько всего произошло после нашей разлуки!

Амелия побледнела, подумав, что должно быть он женат. Сердце ее бешено колотилось, но не от переживаний или разбитого сердца, а все еще от неожиданности визита.

– Ну что же, если вы женаты, в этом нет ничего страшного. От начала нашей встречи вы были совершенно свободны в своем статусе. Я сама нарушила обещание. Вы вправе были злиться на меня, но раз вы здесь, скажите, сильно ли вы оскорблены? Давно ли женаты?

Деланкур медленно кивнул и прошел по зале, ближе к Амелии, и тут встал.

– О, прошу, присядем, – нашлась она, указав ему на кресло напротив своего, куда так же присела. Мне, право, нечего добавить к своему рассказу из описанного в письме. Какая печаль, у меня не нашлось возможности сообщить вам заранее.

– Вы правы, новость о вашем замужестве стала для меня как гром среди ясного неба. Я мог бы уговорить родных дать согласие на этот брак. Но когда все узнал от вашего отца без возможности беседы с вами… или хотя бы письма, то действительно впал в отчаяние, чем мои родные и воспользовались. И да, со стыдом сообщаю, я имел некоторую обиду на вас, хотя можно было бы понять: вы обязались повиноваться отцу в его желаниях. Но теперь я раскаиваюсь в этом. Я был ослеплен горем и во мне говорил эгоизм. Только после вашего письма я понял, как ошибался в вас и каким самовлюбленным идиотом был и, наверное, это стоило бы теперь просить прощения за все действия против нашего союза и за мои мысли…

Юноша опустил голову и сник. Он сидел напряженный и словно чужой перед Амелией. Она смотрела на него и не понимала, почему все еще они не бросились друг другу в объятия или хотя бы не рассказали, как сильно скучали друг по другу. Словно между ними пролегла еле заметная трещина.

Она с горячностью поспешила разуверить его в виновности перед ней. Наверное, так бы они сидели до самого вечера и извинялись друг перед другом, пока Деланкур неожиданно не выдал, собравшись, наконец, с силами:

– Дорогая мадемуазель Амелия, простите эту вольность, но вы для меня близкий человек, и я привык так вас называть. К чему теперь наши извинения, если есть обстоятельства из-за каких мы никак не можем быть вместе! Знайте же, я обручен, но не с женщиной, нет. Это было б не так печально. Я обручен навсегда с церковью. И теперь не могу претендовать ни на какой брак.

Мой отец еще до встречи с вами предлагал церковный сан и аббатство. Я упорно отказывался до поры до времени, желая сделать карьеру в армии. Но у него были свои связи и лучшей карьеры он для меня бы не нашел… Но вы сами знаете, как все происходят в семьях с младшими детьми, не мне вам рассказывать. В общем, после новости о вашем замужестве я сгоряча согласился на его предложение и, пока приходил в себя, мой отец быстро организовал покупку сана и теперь утрясает последние формальности. Вступление в сан у меня намечается через несколько месяцев. Я, в общем-то, смирился с судьбой, ведь моя должность позволит жить даже лучше, чем мне жилось у отца. Вся семья, довольная таким положением, показала мне преимущества быть аббатом. Как бы я ни желал отказаться, но теперь уж ничего не поделать. Хотя вы для меня важнее жизни и я теперь буду успокаивать себя тем, что вы были первой и последней девушкой, которую я желал бы сделать женой. Я счел своей обязанностью сообщить вам эти важные новости лично, ибо питаю к вам большое уважение и желал бы всегда и во всем поддерживать вас и считать достойнейшей из женщин.

Деланкур замялся и склонил голову. Амелия же едва понимала как реагировать. С одной стороны, она радовалась отсутствию у него жены. С другой – счастлива была, что юноше так повезло с карьерой. С третьей стороны горечь разбитых надежд грызла сердце. Она также чувствовала, что Деланкур держит себя довольно сдержанно, не выказывая особо нежных чувств, и не могла понять причиной ли тому эта манера общения французов или он охладел к ней. Но точно было ясно одно: встреча их оказалась не так нежна, как она себе это представляла.

В конце концов она начала нелепо дергать плечами, это побудило юношу вопросительно посмотреть на нее. На самом деле Амелия просто старалась подобрать слова.

– О, какая неожиданность. Решение сообщить лично очень мудро. Даже не знаю как бы я отреагировала, получив письмо. Это так любезно с вашей стороны. Знаете, для меня главное – ваше счастье. Разве не к этому стремятся все люди? И ведь не все достигают. Вы правы, жизнь в вашем сане не прекращается, может быть, накладывает некоторые особые предписания. Но… они могут быть приятными… Знаете…Это может быть даже лучше, чем погибнуть на войне…

В общем, Амелия распространялась в таком духе между тем чувствуя, что несет какую-то околесицу. К тому же Деланкур имел вид слегка удивленный ее речами и как бы застыл в ожидании следующих странных речей. Действительно, находясь здесь с близким человеком, как выразился шевалье, она чувствовала, что даже наедине их разделяют нелепые каноны городской высокопарной манеры общения, которая придает окраску наигранности и двуличия любым отношениям.

В итоге шевалье не выдержал и попросил у Амелию ручку. Та ему ее охотно предоставила, памятуя старые их отношения. Он слегка сжал ее ладонь в своей, но это был скорее аккуратный дружеский жест без тени страсти, но с некоторой долей нежности.

– Я хотел бы, чтобы вы знали еще одну вещь. Почему еще я решил навестить вас. Моя должность требует отбытия в Руан для знакомства с аббатством и по другим вопросам уже через неделю. Я должен присутствовать там неизвестно сколько времени. Не увидеть вас перед отъездом я не мог. И хотел бы просить вас сохранить наши теплые отношения и, если вы разрешите писать вам, то я стану писать. Прошу вас, рассчитывайте также на меня в любой трудной ситуации. И, так как лично быстро на помощь я прийти вам не всегда смогу, но одну вас тут оставить не имею права, то хотел бы отрекомендовать вам двух своих друзей. Они надежные, благородны душой и сердцем. Я им полностью доверяю и вы можете положиться на них. Я написал им о вас. Пока я в Париже, разрешите вам их представить? Прошу, не отказывайтесь, иначе я буду сильно беспокоиться о вашем благополучии здесь.

Далее беседа пары уже не представляла особого интереса. Они проболтали максимум полчаса, учитывая обоюдное напряжение. Оба это чувствовали, но пока еще не могли понять какова его природа. Шевалье вскоре отбыл. Амелия направилась к себе перевести дух и подумать.

В общем-то, через пару часов бездействия в спальне, после попыток выжить из себя слезы горя и боль разбитых надежд, она поняла, что не способна ни на первое, ни на второе. И с печалью решилась признать: наверное, чувства ее и вправду охладели. Тем не менее она оставалась грустна весь вечер, как бы нося траур по умершей любви.

Тетушка ее все прекрасно поняла без слов и старалась не заводить бесед на эту тему и даже более старалась увести грустные мысли племянницы в сторону приятных тем. Возможно она предавалась бы грустным мыслям и на следующий день, если бы не одно приятное событие, которое всегда радует женские сердца и позволяет позабыть, пусть и на время, любые горести.

Ближе к обеду к особняку маркизы подкатил экипаж, и когда Амелия спустилась, то обнаружила на столе в гостиной множество посылок, а вокруг порхала счастливая маркиза, трогая то одну вещь, то другую.

– О, какие прекрасные пирожные, даже и не видела таких. Какая тонкая работа. А эти фрукты… что это? Какие-то заморские… Это подарки, тетушка? Кто же вам их подарил?

– Подарки, дорогая моя, как мило, – игриво ответила маркиза, – и они не мои, а ваши. И кто их подарил мы сейчас и узнаем.

С этими словами она протянула смущенной племяннице записку. На ней стояло имя господина Бовэ.

Маркиза была в курсе приключения Амелии на днях. И когда прослушала содержание записки, то начала восхищаться щедростью этого господина. Ведь помимо нескольких корзин со всеми видами заграничных фруктов и коробок с пирожными на столе лежало два мотка самого тонкого бордового шелка и нежно лиловой парчи. О которой господин упоминал, что Амелия всегда может применить ее по назначению и цвет ткани был подобран дабы оттенить достоинства внешности юной особы.

Маркиза в этот момент была довольна даже больше, чем сама Амелия. Однако дамы, недолго думая, принялись дегустировать пирожные и щупать ткани, уже прикидывая какой именно костюм из них лучше было бы шить.

Остаток дня прошел как обычно, ровно как и следующий. Дамы нанесли пару визитов ничем особо не примечательных. А еще через день вновь собиралась вся публика у мадам де Кондорсе. Там Амелию ожидал какой-то важный разговор.

В салоне уже толклась публика. Из всех лиц Амелия имела счастье свести знакомство примерно с половиной. Сегодня должны были обсуждать какое-то новое открытие маркиза де Кондорсе, так как помимо философии он еще занимался несколькими точными науками. Амелия уже приготовилась скучать. Д’Обиньи вел беседу с какой-то новой группой лиц и лишь мельком поглядывал в ее сторону. Между тем взгляды его все еще заключали нежность и поэтому она предпочла вообще не смотреть в его сторону. В какой-то момент времени мимо нее прошествовали собеседники с прошлого собрания, тогда они довольно предвзято оценили ее прошлый образ жизни, но после защиты д’Обиньи теперь поклонились юной графине с особой вежливостью и это не могло не радовать.

Хозяйка вечера так же заняла себя беседой, но как только освободилась, то поспешила направиться к двум своим гостьям, приветствуя их.

– Мадемуазель ди Фигуэро вам очень повезло! – начала она, доверительно беря Амелию под руку и уводя ее от маркизы. – Удача улыбается вам, это хороший знак, ведь вы только приехали в Париж. Сейчас мы дойдем до кабинета и я все вам расскажу.

Маркиза казалась довольной сама собой, на лице ее играла улыбка. Между тем беседу она вела покровительствующим степенным тоном, как бы не подразумевающим возражений.

– Я, кажется, нашла вам прекрасное место, ведь вы стеснены в финансах. Но теперь у вас появится отличная возможность это исправить. Надеюсь, вы проявите рассудительность и дальновидность и примите мой дар. Впрочем, я уже взяла на себя смелость дать согласие от вас заранее. Но вы сейчас обо всем узнаете сами…

Итак, есть одна знатная дама, моя знакомая, иногда мы обедаем вместе. Эта женщина в летах и не совсем здорова, из-за чего вынуждена жить в городе, так как тут рядом врачи и храм находится в пешей доступности. Знаете, здоровье не позволяет ей совершать продолжительные поездки в экипаже. Она благовоспитанна, в меру добра, довольно набожна, из-за чего может казаться суховатой в обращении, но в целом это премилая женщина. Она сохраняет прекрасную ясность ума, несмотря на плохое здоровье, и умеет вести беседу так, что становится приятна всем, кто с нею болтает. А это я все к чему? Она давно ищет себе компаньонку, но никак не может найти. Что-то ей никто не нравится….

– Компаньонку? – воскликнула Амелия с легким оттенком досады, – Я никогда никому не прислуживала, миледи, даже не представляю каковы могут быть мои обязанности. И знатного ли она рода?

Маркиза приняла убедительное выражение лица и поспешила ответить:

– Об этом вам не стоит волноваться, позвольте договорить. Ее положение вас более чем устроит. В конце концов, разве ж стала бы я отправлять вас к кому попало?! Обязанности у вас будут самые приятные: просто иногда проводить с нею время, ведь бедняжка совсем одна. Увы, она уже не выходит в свет и едва ли с кем-то поддерживает связь, отчасти из-за нездоровья, но большей частью, думается мне, нездоровье – это лишь предлог для удаления от всех. Думаю на этом все, как видите, она ведет очень скромную и закрытую жизнь.

И знаете, главное, когда я рассказала о вас без надежды, что мое предложение не то что примут, но даже услышат, она почему-то заинтересовалась! Правда, она слушала меня молча, но по паре вопросов можно было заметить ее заинтересованность, и она выразила готовность познакомиться с вами. Не спешите отказываться, дитя мое, для начала пусть хотя бы так, потом мы придумаем что-то другое. Без рекомендаций новичку сложно пробиться в высшие слои общества, знаете ли.

Амелия имела вид растерянный и не знала стоит ли ей дать ответ сейчас или можно подумать. В конце концов она рискнула сослаться на мнение своей тетушки. Ее Амелия должна была уведомить позже.

– Что же, – медленно протянула маркиза, – конечно нужно посоветоваться с близким человеком, ведь вы полностью пользуетесь ее благами, тем более нужно отдать дань уважению первого мнения. Но также, мадемуазель, прошу помнить, у вас имеется и своя голова на плечах, в свете ваших приключений, принимающая очень верные решения. К тому же я предложила вам это место, так как заметила вашу смелость и самостоятельность и, как мне показалось, у вас хватит духа самой устроить свою судьбу. Вы относитесь к прогрессивной молодежи, которую мы тут с почтением принимаем.

Мадам де Колонь даст вам совет, скорее всего, искать более жирную птицу или спешно уговорит выйти замуж за богатого старика. Но вы ведь не желаете вырвавшись на волю из одних пут тут же попасть в другие. Разве нет?

– О, конечно не желаю и мне приятно, что вы такого обо мне мнения. Никто еще не называл меня прогрессивной. И сама я даже и подумать не могла о себе в таком ключе.

– Ну вот, со стороны виднее. Я точно не ошиблась в одном: вы захотите охотнее зарабатывать самой и иметь возможность выбрать мужа, нежели  бежать сломя голову под венец с неприятным вам человеком. Мадам де Колонь другого мнения, понимаете? У нее самой не сложилась жизнь и она, не желая того, может распространять на вас свои несбывшиеся желания из лучших побуждений.

– Как же это она не сложилась, миледи, что вы хотите сказать?

Амелия было начала перечислять достоинства и достижения своей тетушки, но, видя снисходительную улыбку мадам де Кондорсе, как-то быстро осеклась.

– Разве она не поведала вам свою историю? Что ж, позвольте мне рассказать её в нескольких словах. И пусть вас не смущает моя откровенность: я не нарушаю ничьих секретов, ведь это известно всем при дворе. Знаете ли, маркиза – женщина исключительного ума и больших амбиций. Её честолюбие, хотя и значительное, остаётся в рамках приличий, и всё же она никак не может достичь желаемого положения при дворе.

Причина в том, что ей не повезло с рождением. Она воспитывалась гугенотами, а её предки принадлежат к Лотарингскому дому. Эти обстоятельства – вера, происхождение, и даже отголоски былых связей её семьи – наложили на её репутацию тень, от которой трудно избавиться. Вы же знаете, как обстоят дела в Версале: королева с её взыскательными вкусами не питает ни малейшей симпатии к иноверцам, а Лотарингский дом не вызывает у неё ничего, кроме холодного презрения. Этого достаточно, чтобы придворные дамы, жаждущие угодить Её Величеству, избегали любых связей с маркизой. Вы и сами можете понять, что это значит в обществе, где одно лишь слово королевы способно поднять на вершину славы или низвергнуть в безвестность. Маркиза же, несмотря на всё это, не сдаётся: она с поразительным упорством стремится вписаться в этот блестящий, но беспощадный мир. Не правда ли, её борьба заслуживает уважения? Вы для нее, дорогая моя, самое прямое средство к спасению. Я рада за подругу, так как именно ей удалось спасти вас от лап мужа протестанта. Может теперь общество научится видеть в ней верную католичку и добрую женщину.

В этот момент маркиза молитвенно подняла глаза и приняла блаженный вид, стараясь завершить свой нелестный рассказ на позитивной ноте. Впрочем из-за двери раздался звонок к ужину. В это время обе дамы молчали добрых пять минут, каждая погрузившись в свои мысли. Но маркиза встрепенулась, поднялась с кресла и сделала шаг к выходу. Амелия последовала за ней.

– Ах, бог мой, чуть не забыла за этой печальной историей и своими дружескими переживаниями о вас. Вот, возьмите записку с адресом, если вдруг захотите навестить мою знакомую. Меня уведомлять нет необходимости.

Маркиза нагнулась к письменному столу, взяла перо и наспех написала адрес, протянув его Амелии.

За ужином д’Обиньи оказался возле Амелии. Весь ужин он ухаживал за ней так предупредительно и учтиво, что обратил на себя взоры нескольких гостей. Но в этом он виноват совсем не был, так как отсутствие ненаглядной в течение нескольких дней немного затуманило его разум. Сердце теперь говорило громче всего. Впрочем, Амелия тоже рада была его видеть, но наличие посторонних не позволяло ей даже немного это показать.

Через день Амелия все же решилась нанести визит по адресу от мадам де Кондорсе. Она совершенно не знала чего ожидать, поэтому оделась скромно, но аккуратно, отдавая предпочтение темным оттенкам одежды.

Вот переработанный отрывок с добавлением тепла, трепета и намёков на будущее:

Из адреса на бумаге выходило, что дама жила в том же квартале, а потому через пятнадцать минут Амелия уже оказалась у её дверей. Каково же было её удивление, когда за этими дверями оказался не так давно ею посещаемый дом. Войдя, она на мгновение замерла в замешательстве: убранство, хотя и аккуратное, выглядело достаточно скромно. Вряд ли дама, живущая здесь, могла бы обладать высоким титулом, не говоря уж о возможности предложить достойное вознаграждение. Но что-то останавливало Амелию от поспешных выводов – какая-то необыкновенная атмосфера, словно в этом доме жили вещи, которых не встретить в более богатых покоях.

Мадам Элоиза Пикар, как представилась уже знакомая по происшествию в церкви дама, встретила Амелию так искренне и с такой теплотой, что последняя, привыкшая к холодной манерности светского общества, на мгновение растерялась. В этом доме, как в тихом островке добродетели, царило чувство спокойствия и уюта, которые пробуждали доверие. Амелия, до сих пор с трудом привыкающая к светским играм, неожиданно для себя почувствовала лёгкую зависть к той простоте, которая, казалось, наполняла этот дом.

– Вы удивлены видеть меня, мадемуазель ди Фигуэро, – улыбнулась Элоиза, её белёсые глаза светились добротой. – А между тем, по рассказу моей подруги, я сразу вас узнала. Как удивительно всё складывается! Сам Бог свёл нас, и я не могла упустить эту возможность. Надеюсь, Он способствовал нашей встрече не случайно. Как вы считаете?

– Признаюсь, я была весьма удивлена, оказавшись у вашего дома. Действительно, Провидение Божье непредсказуемо и тем прекрасно. Так вы ищете компаньонку, мадам?

– О вас я не хотела бы говорить так, – ответила Элоиза с лёгкой улыбкой. – Мне хотелось бы предложить вам совершенно особенные условия. К тому же я пока ещё передвигаюсь сама и, смею надеяться, соображаю вполне неплохо. Но прежде чем мы поговорим о делах, позвольте кое в чём признаться.

Она села на кушетку. Её тонкая фигура, полупрозрачная кожа и водянистые глаза делали её похожей на светлый силуэт, но от неё исходило тепло, какое бывает только у тех, кто всей душой стремится к добру. Её взгляд, проницательный и доброжелательный, задержался на Амелии.

– Дело в том, что я прониклась к вам уважением ещё в храме. Когда вы молились вслух, давно я не слышала таких искренних слов и устремлений.

– О, разве вы всё слышали? – Амелия почувствовала, как её щеки заливает румянец.

– Я не подслушивала специально, что вы! Просто вы сидели так близко, прямо передо мной. Сначала вы молились тихо, но потом до меня стали доноситься ваши фразы. Я честно старалась не вслушиваться. Но ваш голос… он был полон такой страсти, такой веры, что, признаться, я не смогла остаться равнодушной. Но я нарушала ваше уединение, и посему хотела уйти, но дальше вы знаете. Ваши слова наполнили меня трепетом. Как отрадно быть молодой, питать такие высокие мечты и так страстно желать их исполнения.

Элоиза вздохнула и замолчала на мгновение, словно осмысливая сказанное.

– Мне очень жаль, что вы всё услышали, – тихо ответила Амелия. – Мне следовало бы быть осторожнее. Но раз теперь мои мечты известны вам, мадам, мне остаётся только смириться.

– Не беспокойтесь, мадемуазель, – мягко сказала Элоиза. – Ваши тайны я унесу с собой в могилу. Но пока мне дана жизнь, я бы хотела сделать для вас что-то хорошее. У каждого в этом мире есть своё предназначение. Быть может, моё – помочь исполнить ваши мечты. Позвольте мне это, и я буду рада знать, что приложила руку к счастью хотя бы одного человека.

Амелия почувствовала, как в её сердце просыпается давно забытое чувство безопасности, словно она нашла уголок, где её действительно поняли.

– Что же вы желаете мне предложить? И чем я могу быть полезна вам?

От мадам не укрылся оттенок пренебрежения в тоне юной графини. Она сразу же поняла его природу, но не обиделась.

– Прежде всего, знайте, я вполне состоятельная женщина. Мой муж был уважаемым банкиром и ссужал деньгами почти всех герцогов при короле. Но он умер, и теперь я полновластная наследница его состояния. У меня нет титула, я за ним никогда не гналась, ведь я родилась без него. По праву крови я не могу называться ни графиней, ни маркизой и рассчитываю умереть честно. Надеюсь, вы понимаете ход моей мысли. Здоровье не позволяет объезжать поместья, часть из которых проданы. Образ жизни мой довольно сдержанный. Но это вовсе не значит, будто я стеснена в деньгах. И если вы согласитесь стать мне подругой, то убедитесь в этом. Да, мне не нужно служить, я понимаю прекрасно ваши мысли. Но жить в одиночестве довольно тяжело, особенно если осталось совсем недолго…

В вашем лице я вижу человека склад ума и мировоззрение которого еще не испорчены городской избалованностью и надменностью. И, мне думается, вы их сохраните надолго. Мне было бы очень отрадно просто проводить с вами время, иногда выезжать в церковь и, может быть, вы могли бы заботиться обо мне во время приступов. Все это раза два-три в неделю. Если не сможете прийти, просто пришлите записку. Как видите, никаких особых обязательств.

Рассказ Элоизы был исполнен простой мудрости и чистоты и не мог не тронуть душу, а точнее те глубокие струны ее, которые действительно заключало в себе сердце юной графини. Элоиза это тонко чувствовала, пропуская мимо глаз и ушей наигранные амбиции Амелии. Амелия еще более устыдилась своих прошлых мыслей, так как не то, что поняла, а скорее почувствовала чуткость мадам Пикар. Конечно графиня согласилась на все условия. Они оказались более чем приятными и позволили бы не зависеть полностью от тетушки. Дамы договорились, что их отношения будут больше дружескими, чем рабочими. Они провели в приятной беседе еще некоторое время и распрощались.

Следующим вечером маркиза де Колонь и Амелия отправились в театр. В этот раз Амелия решила последовать совету крестной и не отдаваться так безвозвратно игре на сцене. Как только спектакль начался, она вооружилась лорнетом и принялась рассматривать зал. Каково же оказалось ее удивление, когда она обнаружила, что половина зала действительно тоже водит лорнетами во все стороны. Кто-то опускал свой лорнет, но чаще с тем, чтобы поделиться мыслями с собеседником рядом, и тогда оба уже принимались смотреть в сторону интересовавшей их персоны. Амелию тоже нет-нет да кто-то рассматривал. Это обстоятельство ее смутило, она на время забыла за лорнет и погрузилась в пьесу. Однако через некоторое время вновь подняла его и посмотрела в ложу, где ей привидилось знакомое лицо.

Однако оно куда-то исчезло. Ложе занимали несколько знатных дам, явно из окружения короля. Одна из них, довольно юная леди с высокомерным сухим взглядом вдруг подняла свой лорнет и посмотрела прямо на Амелию. Уголки губ ее при этом опустились в недовольной гримасе. Одна из ее подруг что-то шептала ей на ухо, но эта дама, казалось, и не слышала ее.

Не раз еще Амелия направляла свой взгляд в эту ложу, и каждый раз незнакомка оттуда делала то же самое. В конце концов Амелия начала задаваться вопросом: кто же эта дама. И вдруг, когда она в очередной раз взглянула в ее ложу, то заметила возле незнакомки графа д’Обиньи, который довольно нежно смотрел на эту даму и что-то ей говорил в очень учтивых тонах. Амелия вспыхнула и, тут же убрав лорнет, решила более в ту сторону не смотреть. В сердце ее поднялось горькое чувство ревности. Оно лишь усилилось оттого, что молодой человек не подошел к ней после первого акта. Он кружил возле той дамы в дальнем конце залы во время антракта и, видимо, был ею очень занят.

Но, когда спектакль окончился и дамы собрались уходить, д’Обиньи возник из ниоткуда прямо перед ними, а, точнее, перед Амелией, так как ее крестная отлучилась поздороваться с одной из знакомых.

Амелия, уже совсем обидевшись на графа, в первые мгновения растерялась, когда он приветствовал ее, а как только заговорил, она посвятила ему недовольный холодный взгляд.

– Вы решили все же поприветствовать меня, сударь? Как любезно с вашей стороны, действительно, лучше поздно, чем никогда.

Граф, открыв рот, застыл, уловив все, что душа Амелии могла бы таить в себе по этому поводу. И тут же почувствовал, как его честолюбие и самоуверенность начинает расти словно на дрожжах, но при этом он лишь покорно склонил голову и вымолвил:

– Понимаю, вы рассержены на меня, сударыня, верно, мы виделись ранее, но я был так занят теми почтенными дамами, и они требовали к себе столько внимания сами, постоянно занимая меня разговорами, что я просто не мог отлучиться ни на минуту. Но поверьте, я всеми силами стремился к вам, и все мысли были заняты лишь вами. А как только позволила возможность, как видите, я тут же бросился к вам засвидетельствовать свое почтение. Мог бы я уйти отсюда не поговорив с вами?! Право, вы обо мне тогда совсем плохого мнения.

– Вовсе нет, я отношусь к вам с наивысшим уважением, как относятся к близкому другу. Возможно, вам не стоило оставлять тех почтенных дам из-за меня. Я лишь, как ваша близкая знакомая желала узнать, как вы поживаете и что у вас нового… Но уже все расходятся,нам  стоит….

Тут неожиданно подоспела маркиза и, взяв Амелию под руку, потянула ее в свою сторону со словами:

– О, дорогая моя, а вот и мадам де Соланж, только вышла из ложи. Пойдемте скорее, я вас ей представлю, раз обещала. А то она снова ускользнет или ее внимание кто-нибудь займет. Вы же нас извините, господин д’Обиньи? Но, право, это важное дело не может обождать.

Маркиза слащаво улыбалась, спеша утянуть родственницу за собой, и молодому человеку не оставалось ничего другого, как поджать губы и покорно склонить голову.

– Но зачем же вы это сделали?! Ведь мы уже представлены. – прошептала Амелия маркизе. – Нехорошо так прерывать разговор…

– Ну и ладно, зато я спасла вас от глупости и вы должны быть мне благодарны, дорогая.

– Это какой же?

– А такой, что вы, сами того не замечая, чуть не позволили графу распознать ваши чувства, если они, конечно, существуют. А если их вовсе нет, то это было бы ещё более нелепо. Или даже втройне унизительно – ведь вы, по сути, устроили ему настоящий допрос на ровном месте, как будто в трактире, а не в гостиной благородного дома. Вы же не из простонародья, чтобы позволять себе столь прямолинейное поведение! Учитесь искусству лоска и манер у дам высшего света, у тех, кто своими холодными улыбками и мягкими намёками способны увести любого мужчину в лабиринт сомнений. Они неприступны, как бастионы, и мужчины вынуждены ломать голову, чтобы понять, как заслужить их расположение. И тем не менее, мужчины тоже могут разглядеть тайные желания и намерения собеседницы по одному лишь наклону головы или едва заметному жесту. Поймите, ваша искренность, столь прелестная в иной обстановке, в этой ситуации едва не стала вашей погибелью. Ведь вы бы буквально выдали себя, не приди я вам на выручку.

– О, ужели все было написано на моем лице?! – вспыхнула Амелия. – Какой стыд.

– Почти все, но мы успели создать интригу, пусть теперь ломает голову. Не смейте более заговаривать с ним об этом. И вообще, вернемся к знатным дамам. Вам лучше полностью взять их привычки, так вы защищены со всех сторон. Ведь чтобы вести себя так искренне, открыто и по-доброму ко всем нужно в придачу обладать большим опытом в познании людских душ, чутьем и хорошо знать свет и его привычки, эти качества послужат щитом, чтобы не остаться обманутой или преданной. У вас же есть только первое, а это в своем чистом виде ваша верная погибель.

На следующий день служанка передала Амелии небольшую бархатную коробочку, которая содержала прелестное жемчужное колье и браслет с рубиновыми вставками и записку.

Конечно же, это юный граф, который чувствовал свою вину и таким образом решился испросить прощения. Но записка была написана в таких нежных тонах, что Амелия вспыхнула, пока ее читала. Он очень плохо прятал свои чувства, может быть специально.

И почти сразу же прибыл лакей от Деланкура с приглашением Амелии на ужин к известному обществу. Удивительно, но заглядывая теперь в свое сердце, Амелия едва ли находила там остатки чувств, только легкое сожаление с неприятным осадком горечи все еще гнездилось где-то в самой глубине души.

Итак, полдня оставались свободны, их решено было посвятить визиту к мадам Пикар. Она находилась у себя в спальне и читала, когда Амелия прибыла. Лицо ее покрывала болезненная бледность, о чем Амелия ей взволнованно сообщила, спросив не вызвать ли врача. Но она отказалась и вместо этого попросила девушку почитать ей, пожаловавшись на боль в глазах. Впрочем, постепенно старушку сморил сон и она задремала, а Амелия пассивно застыла в кресле и слепо уставилась в книгу, погрузившись в свои мысли. Она не сразу услышала, как в комнату кто-то вошел. Только легкое покашливание вернуло ее в реальность. Это оказался господин Бовэ. Он теперь стоял посередине комнаты, не решаясь ни пройти ближе и присесть, ни сказать что-либо, но как-то смутился и молчал.

– О, это вы господин Бовэ, как неожиданно. О вас не доложили. Извините, я немного испугалась.

– Прошу меня извинить, сударыня, вы правы. Мне следовало доложить о своем приходе, к тому же о тетушке теперь есть кому заботиться, и в моих подобных явках уж нет необходимости. Вы ладите и подружились, это доставляет мне радость. Действительно, более прекрасной подруги трудно найти. Вы очень добры, мадемуазель. Вас послало само небо к моей бедной родственнице. Прошу вас, не оставляйте ее…

Господин Бовэ замялся и как-то померк, ища в себе внутренние силы к продолжению разговора. В то время как Амелия, словно хозяйка положения, не понимала почему тот так странно себя ведет и в целом смутилась из-за подобных речей. А потом и заверила его, что вовсе она не с неба и дружба ей полностью приятна и исходит из самых искренних побуждений, а, соответственно, просить ее о ней нет смысла.

Собеседник ее помялся на месте, не зная уйти ему или остаться, при этом он бросал на Амелию извинительно-нежные взгляды. Видя, что он не уходит, она предложила выпить чаю, пока его родственница отдыхает. Но он вдруг оживился, будто проснулся, встрепенулся и вспомнил о своем неожиданном деле и, беспрестанно извиняясь, попятился вон из комнаты.

Амелия проводила его недоумевающим взглядом, пожала плечами и вновь уселась в кресло.

Впрочем, ее пассивное времяпрепровождение кончилось, когда в комнату вошел лакей и доложил о приходе гостя, назвав его имя. Мадам Пикар спала так крепко, что Амелии пришлось выйти из комнаты, дабы внизу уже встретиться с юным д’Обиньи. Он, побуждаемый известными лишь ему порывами, не мог более ждать Амелию у нее дома и вообще, ему вдруг показалось, что он ее не увидит в ближайшие дни, потому что тетушка озвучила ему плотное расписание Амелии, поэтому он решил явиться в дом мадам Пикар и предложил подвезти Амелию до дома, а заодно и побеседовать. В общем-то, она и сама уже начала по нему скучать и поэтому не смогла скрыть своих нежных взоров и благодарности за подарок. Таким образом, юноша, видя, что его если не принимают, то хотя бы не отвергают, воспрял духом и решился попросить для поцелуя прелестную ручку, которую ему предоставили после минутных колебаний. После сего жеста он и вовсе стал питать радужные надежды.