Тот, кто пишет

Глава 1.

Безымянная книга

Андрей Снежнов, 45 лет, высокий, сутуловатый, с вечно уставшими глазами и голосом, будто слегка простуженным, принадлежал к исчезающему типу людей – тех, кто по-настоящему верит в тишину. Он никогда не повышал голос. Разговаривал медленно. И если смеялся – то почти беззвучно, как будто вспоминал, что это когда-то было приятно.

Он работал в особом месте – Фонде редких и дарственных изданий при Научной библиотеке имени Лесгафта. Библиотека, размещённая в старом, ещё дореволюционном здании на Аптекарском острове, давно жила по своим правилам.

Казённые стеклянные лампы под зелёными абажурами. Скрипучие деревянные полы, покрытые ковровыми дорожками с вытертым узором. Здесь даже воздух казался отфильтрованным временем – пахнущим ладаном, типографской краской и мышиным гнездом.

Снежнов заведовал отдельным сектором в подвале – архив 3-В, куда допуск имели только сотрудники с допуском категории «жёлтый». Не «секретно», не «особо важно». Просто жёлтый – как предупреждение, не как приговор. Там хранились книги, с которыми «не разобрались». Такие, что попадали в фонд случайно, без учёта, без сопроводительных писем. И, по странной иронии, именно к таким томам у Андрея был наибольший интерес.

Понедельники он не любил.

По понедельникам составлялись акты списания – когда даже время сдавало позиции. Сгоревшие страницы, раскрошенные корешки, неясные полутени слов, исчезнувшие в грибке и пыли. Каждую такую книгу нужно было описать, подтвердить её смерть, подписать, – и вычеркнуть. Он терпеть не мог эту процедуру, но делал её педантично.

В тот день он пришёл пораньше. Улицы были серы и пусты. Низкие тучи зависли над шпилем здания, будто не решаясь дожить до дождя.

На служебном входе его встретил знакомый скрежет – охранник Гриша не справлялся с дверным замком.

– Понедельник, – буркнул Гриша, не поднимая глаз.

Снежнов ничего не ответил. Только кивнул. Он и сам это почувствовал.

Проход в блок 3-В был замурован в глубине здания, туда вели три лестницы, два ключа и один код на старом щелчковом замке.

Когда он включил лампу, воздух ожил: запах старой бумаги, чуть влажный, с оттенком времени и чего-то, что можно было назвать архивной пылью, если бы в ней не было столь тонкой интонации чего-то живого.

Ящик с документами стоял на старом каталожном столе. Простой картон, жёлтая бирка:

«Поступление: дар из дачи К-41, ЛО. Состояние: нестабильное. 7 единиц хранения.»

Обычно это означало: скучные брошюры. Учебники по сельхозучёту 1932 года, методички по зимовке гусей. Иногда находились заметки, рукописи, черновики. Вещи, которые интересовали только пыль и тех, кто ей доверяет.

Он разложил книги одну за другой. Перчатки. Маска. Всё по инструкции.

Шестая книга – тяжёлая. Чернокожаный переплёт. Без названия. Без нумерации. На торце – странный символ: будто латинская Æ, но вытянутая, с крестом, перечёркнутым сверху вниз.

Он прищурился. Открыл.

Страницы были плотные, тяжёлые, явно ручной литьё. Первая страница – пустая. Вторая:

«Жизнь Андрея Снежнова. Книга первая.»

Он застыл.

Прочёл снова.

Сердце сделало неуверенный толчок. Как будто это ошибка. Шутка. Самозапись?

Следующая страница:

15 апреля. Понедельник. Архив 3-В. 9:17

Андрей открывает книгу и думает, что это чья-то глупая подстава.

Он трет лоб и морщится. Пахнет дождём и пылью.

Он вспоминает про звонок матери, который не сделал вчера.

Пальцы дрожат, хотя он этого не замечает.

Он быстро посмотрел на часы.

9:17.

Ровно, как написано.

Он отступил от стола. Поставил книгу. Долго не моргал. Посмотрел в сторону камеры слежения в углу. Красный свет мерцал. Вроде, в записи.

Он не мог придумать объяснения. Ни одного.

Рукопись описывала не события прошлого. Настоящее.

Он снова раскрыл том. Страница уже была следующей.

Он решает проверить. Перечитать.

Убедиться, что всё это – розыгрыш.

Но чувствует: нет. Не розыгрыш.

Потому что книга уже знает, что он подумает следующим.

Он не стал думать. Просто молча закрыл её.

И медленно положил обратно в ящик.

Но что-то уже изменилось. Он чувствовал это не головой, не логикой, а на уровне холки – где у животных встаёт шерсть перед землетрясением.

Он должен был забыть об этой книге.

Он не забыл.

Глава 2. Каталожный шум

На столе стоял белый фарфоровый чайник с тёмным пятном на боку – ожог от забытой спички. Снежнов заваривал в нём чёрный байховый «Георгиевский», один и тот же сорт последние десять лет. Ему нравился не вкус – вкус был терпкий и плоский, – а ритуал. Сухой шелест листьев, стеклянный звон крышки, первая капля на внутренней стенке кружки. Всё это собирало день в единое целое.

На часах было 10:03. Он уже провёл 46 минут в каталожной, но ничего не нашёл.

Карточки.

Старая добрая система: деревянные ящики с металлическими ручками и слоново-костяными этикетками. Всё на месте. Всё под контролем.

Он перебрал полсотни карточек. Проверил «Дарственные», потом «Неучтённые», потом «Аномальные», – такая категория существовала неофициально, как библиотечный фольклор.

Но записи о книге с его именем не было нигде.

Он щёлкнул по клавишам старого терминала – жёлтый монохромный дисплей, в базе более полумиллиона единиц хранения, с 1897 года по нынешний день.

Проверил по ключевым словам:

«Снежнов» – нет записей.

«Æ» – недопустимый символ.

«Книга без названия» – 43 совпадения, ни одного похожего.

«Книга о читателе» – пусто.

Он даже заглянул в одну из закрытых баз – АРХ.КЛЮЧ-Б. Там были зашифрованные записи, внесённые ещё в советское время – экспериментальные издания, книги из спецфондов, где хранились экземпляры с неясной цензурной историей. Ничего.

Ничего. Никакого следа.

Он пытался сохранять спокойствие, как врач, изучающий у пациента симптомы, которые «скорее всего, пройдут сами».

Но разум отказывался мириться с таким допущением. Потому что книга не просто существовала. Она знала.

Он вспоминал страницу за страницей: то, как она упомянула забытый звонок матери. Он действительно не звонил. Он помнил, как увидел имя на экране в воскресенье, но отключил звук. Потом забыл.

Откуда она могла это знать?

Он достал блокнот. Записал на развороте:

«Книга существует физически

Записи в ней соответствуют текущей реальности

Записи обновляются, следуя за мной

Она знает внутренние мысли (или предугадывает их?)

Нет упоминаний в каталоге/базах/справочниках

Я не понимаю, как это возможно».

Он провёл линию.

Снизу написал:

«Нельзя брать домой.

Пока что.»

Он поднял взгляд – и заметил, что женщина из зала смотрит на него. Молодая, с короткими светлыми волосами, в пальто старого кроя. Сидела у стола в читальном зале, хотя книги перед ней были закрыты. Смотрела долго, спокойно. Не отводя взгляда.

Он слегка кивнул – как полагается вежливому работнику учреждения. Она не ответила.

Андрей встал, обошёл стойку, прошёл в её сторону – но когда обернулся из-за книжного шкафа, место уже было пусто.

Ни пальто, ни человека, ни книги.

Он вернулся в архив позже – после обеда. Притворился, что проверяет списки. Но не выдержал.

Он снова открыл ящик.

Книга лежала там, будто не двигалась. Чёрный переплёт. Никаких новых меток.

Но когда он её открыл, сердце пропустило удар:

«Он возвращается. Конечно, он возвращается.

Потому что есть вещи, которые не отпускают.

Потому что теперь – книга ждёт.»

Глава 3. Поправка

Он принёс авторучку. Не карандаш, не перо, а именно ручку – с чёрными чернилами, «Звезда», 1987 года. Таких больше не делали, он покупал остатки в переходе у метро «Горьковская», у старика с потрёпанной тележкой.

Книга лежала перед ним на столе, как вызов.

Он надел перчатки, потом передумал и снял. Чувствовал: нужно прикосновение кожи.

Открыл.

Текст был свежий – будто только что напечатан, но явно написан вручную. Чернила чуть впитывались в плотную бумагу, сероватую, с рельефом, как у древних инкунабул.