Нетривиальное счастье Элизабет. Новелла в прозе и стихах

Размер шрифта:   13
Нетривиальное счастье Элизабет. Новелла в прозе и стихах

Помните, что алкоголь и курение вредят здоровью.

Часть I. Тривиальный роман Элизабет

Любовь и пустыня одинаково безбрежные и равно опасные

Стоя на кухне и глядя в окно, Лизе стало невыносимо себя жалко, так жалко, что не было сил жить и думать. Метель, ветер и никого за окном, только несчастные машины, такие же брошенные, как и она.

Сразу же возникли строки, она записала на первый клочок бумаги, что был на столе возле ноутбука:

Все замело

Под снегом всё: дома и скверы…

Машины, съежившись, стоят:

Им неуютно, как и людям,

В мороз без крова ночевать.

Фонарь раскачивает ветром,

Не видно зги. Метель и мгла.

Глухая ночь. Лишь одиноко

Стою безмолвно у окна.

Ах, годы: птицей пролетели,

Как воды вешние сошли,

Но тело жаждет прежней ласки,

А сердце молит о любви.

И счастлив тот, кто в ночь глухую

Спокойно спит и видит сны,

И молча, верит в ложь святую:

Душа не требует любви.

Нет, счастлив тот, кто в ночь глухую

Весь  зацелован, и любим.

Метель под песню вековую

Баюкает уснувший мир.

Муж возвращался с работы постоянно поздно, ссылаясь на столичные пробки. И она давно уже смирилась с этим. Но этой зимой одиночество по вечерам давалось неимоверно трудно. Почему? Да кто же это поймет? Она не понимала. Вроде, все, как всегда, но нет, все не так!

Управившись с домашними делами, подошла к окну на кухне и в который раз стала рассматривать столб с, раскачивающимся из стороны в сторону фонарем. Это был ее приятель!

Одиночество души

Метель. И ветер за окном

Фонарь раскачивает тусклый.

Он, как приятель мне, знаком,

И свет его до боли грустный.

Так часто, стоя у окна,

Его я, молча, созерцаю.

Он одинок, и я одна:

Вдвоём с ним ночи коротаю.

«…Одиночество – сволочь,

Одиночество – скука,

Одиночество – сука!..»

В голове звучит и звучит голос Славы. До сих пор не очень вслушивалась в ее песни, но как вовремя появилась эта: слова как нельзя точно передают то, что  творится в её душе в последнее время. И в мозгу стучит и стучит, как дятел стучит, и всё этими словами. Она попыталась отвлечься. Но стала думать о том, как в такой семье, как у неё, имея столько родственников и подруг, можно быть такой одинокой?  Ей было себя жалко!

С утра Лизе всегда было легче, но вечером душу и мозг окутывала такая беспросветная тоска и такое омерзение к её прошедшей и теперешней жизни, что она готова была выть, и притом негромко, а тихонько и жалобно. Слёзы без конца наворачивались на глаза, и она еле успевала их смахивать. «Вся жизнь – ложь!» – в очередной раз подумала она.

Поймала себя на мысли, что получала моральное удовольствие, постоянно затевая с мужем любовные игры, (если правильно так будет сказано), отгадывая тем самым, пресыщен он уже любовью (с любовницей, естественно) или еще нет. Так она понимала, когда они встречаются, и от этого страдала еще сильнее. Лиза была отвратительна себе, усматривая в своем поведении какое-то извращение, и переживала еще и поэтому поводу тоже. Но ничего не могла с собой поделать.

Так она и продолжала изводить себя переживаниями.

Сопернице

Ты даже не соперница, никто ты для меня.

Жена – я, богом венчана; ты – пыль, туман, тоска…

И дело не в тебе совсем, как столб ты на пути;

Таких столбов отмерено, хоть лоб свой расшиби:

Я множество их обошла. И лоб мой твёрже стал.

Но в сердце раны множатся (А на душе – печаль).

И струпьями растут они. Дышать нет больше сил.

Так что же, мой любимый, меня не пощадил?

Их брак длился уже более 25 лет и считался счастливым. Никогда ни с кем не делилась ни семейными, ни душевными тайнами. Подруги так и говорили: «Лиза, ты, самая счастливая из нас!» И они искренне верили в то, что говорили. Она же иногда уставала слушать все их жалобы на жизнь и семейные неурядицы (у кого их не бывает).

Элизабет считала, что ее муж до сих пор не научился слушать то, что она ему говорила, а может, специально не прислушивался, поскольку его всё устраивало, и он ничего больше не хотел знать. Он не любил выяснять отношения и не шел на откровенный разговор. Все продолжалось, как в песенке: «Всё хорошо, прекрасная маркиза…».

Он любил свою семью, детей. Он любил свою жену, то есть её: Лиза знала это. Он успевал все и ничего не хотел менять в своей жизни. Считал, что она не догадывается ни о чём. Но, всем ведь известно, что мир не без «добрых» людей. Еще она иногда смотрела его телефон. У них это не было в семье запретом, так они условились давно, чтобы можно было ответить на звонки, если телефон звонил. Но никогда этим не злоупотребляли. Но! Однажды и это сыграло свою роль в том, что она стала знать все тайны мужа.

Разве так любят, как он любил её?– Нет, так не любят, – считала она. Еще пришла к выводу, что любви учатся в семье. Если ребенок не видит любви отца к матери в той мере и объеме, как должно быть, то где же ему учиться? Разве только ещё из книг, но это не так поучительно!

Лиза была женщиной умной и терпеливой, то есть мудрой: ради спокойствия детей и семьи, она готова была терпеть в ущерб себе все недочеты своей личной жизни. Так и шло время.

Бессловесный диалог

Из-подо лба глянула: губы поджала.

– Больше места в сердце нету для тебя.

Можешь оставаться, можешь рядом быть,

Мужем называться, без любви любить.

С болью улыбнулась, бровью повела,

Словно камень встала молча у окна.

Взгляд такой далёкий, взгляд такой чужой.

– Ты всегда прощала и звала домой.

Ты избаловала. Волю мне дала

Всех любить, кто мил мне, ты со мной лгала.

Ты и виновата!

– Да, а ты – святой,

С ликом Аполлона, но с чёрною душой!

При любых попытках объяснения Сергей, так звали мужа Лизы, выбирал тактику наступления. И это у него получалось хорошо. Лиза знала, что многие мужчины из ее окружения без ума от нее, ее неприступности. Все находили ее красивой и умной и на работе, и в любом обществе. Но ей от этого легче не становилось. Муж ей доверял, но ревновал. Он знал, что она правдивый и порядочный человек, но стоило ей исчезнуть из поля его зрения (командировка, например), как он становился похожим на раненого зверя. «Собственник, одним словом», – считала Лиза.

Из патологии любви

Твои слова больней кнута

наотмашь бьют! И без пощады

вот так, не думая, всегда

ты ранишь в сердце: без преграды

скандал, во всем меня винишь.

Всю жизнь перечеркнув, не глядя

на всё святое, и казнишь,

сжигаешь чувства, что едва ли

достанет сил им устоять.

Иль, как озимые под снегом,

морозы должны переждать,

весны дождаться и побегом

тянуться к солнцу по весне.

А чувства глохнут, совсем слепнут,

едва ли теплятся уже.

И только-только чуть окрепнут,

как снова их «нагайкой» ты:

(В век гаджетов и технологий)

умрут, не дожив до весны

(Любовь жива без патологий!)

Однажды пройденный сюжет

Из раза в раз ты повторяешь.

Накрой-ка лучше ты фуршет,

Очнись, меня теряешь!

Но он не понимал, не мог себе представить, что она может его оставить, сможет жить и быть без него, ну разве такое возможно? Сергей всегда убеждал, что любит одну ее и никто другой ему не нужен, и сам, наверное, верил в это (так проще оправдывать свои проступки). Как это больно, она страдала.

Вернись, любовь!

В руках моих букет тюльпанов!

Не радуют меня они;

любовь моя, во* лету канув,

затихла: «В колокол звони!

Звони, кричи, пусть отзовётся,

мне страшно расставаться с ней…

Моли, проси, пускай вернётся!

Упрямая, закрыла дверь».

И что же я? Как дальше буду?

Ведь я привыкла с нею жить!

Тебя с годами позабуду,

но как мне без любви прожить?

Она мне верить помогала,

стремиться, созидать, творить…

И счастье вечно обещала,

обманщица, хочу забыть!

*– в стихотворной форме допускается.

Лиза отошла от окна и попыталась смотреть телевизор. Шел очередной сериал, n-я серия, и она никак не могла въехать, о чем он конкретно. Артисты были неинтересными, играли никак, и она снова вернулась к своему окну.

Метель немного утихла, и стала просматриваться улица, двор. Увидев знакомую машину мужа, быстро подошла к зеркалу и уже через минуту блистала своим обаянием. Может, печаль выдавали только ее прекрасные глаза, может… (Но, кому сейчас это было замечать…)

Не оставляй меня одну!

Не оставляй меня одну:

одна дышать я не смогу,

уснуть одна я не решусь

и пробуждения страшусь.

Как жить одной? – Я не пойму:

Не оставляй меня одну!

Не оставляй меня одну:

цветы поникли на корню

и птицы вдруг немыми стали,

я солнце видеть перестала

и слог стиха не подберу.

Не оставляй меня одну!

Не оставляй меня одну:

я так боюсь за боль твою,

когда вернуть меня захочешь,

поняв, что без меня не можешь

уснуть, проснуться поутру.

Не оставляй меня одну!

Не оставляй меня одну!

Когда в бескрайность* я уйду,

один ты станешь задыхаться

и, разучившись петь, смеяться,

ты обретешь вдруг пустоту.

Не оставляй меня одну!

*– бескрайность – автор подразумевает уход безвозвратно.

– Знаешь, через три дня я уезжаю на встречу с однокурсниками, в субботу, – уточнила. Она проговорила это после того, как муж поужинал.

– Почему говоришь в последний момент? – спросил он, поцеловав ее в нос.

– Вот вечером позвонили, – впервые врала ему. Сочинила это на ходу: захотела вдруг уехать, вырваться с этой совместной лжи и, может, никогда больше назад не возвращаться. Захотела новой жизни, как глотка свежего воздуха. – Почему он ничего не чувствует? Почему не понимает, что вместо любви давно одна боль разочарований и в нем, в первую очередь, и ничего больше.

Раздумья

Кто ты, попутчик в жизни мой,

Мой муж, мой друг, моя любовь?

Мираж, придуманный ты мной.

Тебе я послана судьбой

Подарком, как тот оберег:

Как мать, сестра – твоя навек,

Не ласканная, не любима,

Постыла я тебе, не мила.

Меж сосен трёх я заблудилась,

В забытьи долго находилась:

Я птицей к свету полечу,

На волю вырваться хочу.

Забыть тебя, освободиться

От пут любовных и напиться

Свободы и водой живой

Умыться, обновлясь душой.

Тебе – кумиру моему —

К любимой сердцу твоему

Путей освободить тропинку.

Меня забудь, как с губ пылинку,

Сотри из памяти своей…

В субботу муж проводил ее на «Невский экспресс», который отходил от вокзала поздно вечером. Расстались, как всегда, с поцелуями, дежурными теплыми фразами. На работе она взяла отпуск на 2 недели, но не сказала об этом Сергею. Для него она уезжала дня на три.

Бежала от него, а он опять ничего не понимал. Она всей душой жаждала своей измены ему, изменить тому, кто предаёт её, наносит не рубцующиеся, постоянно кровоточащие раны, и этим облегчить душевную боль и вместе с тем ослабить муки ревности. Она жаждала мести! Ей казалось, что от сознания содеянной измены она обретет вновь себя прежнюю, уверенную в себе и безмятежную.

В таком настроении она покинула Москву!

Измена за измену

Неведом вкус медовых ягод,

Неведом страсти мне дурман,

Но этот поцелуй так сладок,

Застит мне голову туман.

Я не с тобою, не с любимым

Встречаюсь нынче на заре:

Измены болью одержима,

Хочу я изменить тебе!

Было уже поздно. Лиза не стала вступать в беседу соседей по купе, отделавшись просто приветствием и пожеланием доброй ночи, и вышла в коридор.

Она у окна. Было поздно: вагон спал. И только ночной экспресс летел сквозь темноту, рассекая её светом прожектора и полуосвещёнными окнами вагонов. Мысли, паутиной захватившие сознание, и раздирающая в клочья душу боль не давали даже передохнуть. Она приникла лбом к стеклу: за ним шёл дождь, крупный и частый. Нет, это не был ливень, который смывал всё на своём пути. Такой дождь способствовал восстановлению уравновешенности ума и души. Лиза смотрела в темноту, на борозды дождя по стеклу, сливаясь с движением экспресса, устремлённого вперёд. Она начала думать рифмами, как с ней часто случается. И, когда в конце чётко встало: «Он твой!», поняла, как всё зыбко и как всё глупо в этой жизни.

Ночь в поезде

На улице дождь, дождь.

Колеса стучат: «В ночь, в ночь…»

На сердце тоска, боль.

В виске одна мысль: «Прочь, прочь…».

Мой поезд и я: мы, мы

Несемся в ночи вдаль, вдаль.

Одна у окна я, я…

И рядом беда – да! да!

Колеса стучат: «Брось, брось…

Он предал всех вас, вас…

Он чужд* стал душой. Ой!

И больше не твой…

ТВОЙ!!!»

*чужд – не имеющий ничего общего с кем-л. по интересам и т. п.

Утром, вся всклокоченная и несуразная от своих переживаний глубоко внутри, выглядела внешне, как всегда, великолепно. Подали чай, кофе. Попутчики оказались весьма интересными людьми. Как оказалось, все они, так или иначе, навестили столицу по схожим интересам.

Совсем ещё молодая женщина возвращалась домой после операции в одной из московских клиник. Ей сделали армирование золотыми нитями (безоперационная подтяжка лица) во время мастер-класса пластических хирургов, и, поскольку еще не прошли даже сутки, она не снимала маску. Рассказала, что её уговорила подруга участвовать в этом мастер-классе: и дешево, и сердито, поскольку нити ей вставили бесплатно.

Молодой человек, находящийся в купе, тоже возвращался в северную столицу. Он посещал «Крокус-Сити» как один из участников мастер-класса по ногтевому сервису.

Они оказались весьма разговорчивыми, и слушала Лиза их болтовню, раскрыв рот. Среди них только она и была москвичкой. Ещё одна дама призналась, что её отец – пластический хирург в Питере. Трудно было поверить в такие совпадения, но всё случилось именно так!

Утро пролетело мигом, и на подъезде к вокзалу молодой мужчина протянул Элизабет визитку с приглашением посетить его салон в Санкт-Петербурге для сеанса маникюра, поскольку оказался очень востребованным в городе специалистом. Он явно оказывал ей повышенное внимание, что не очень нравилось девушке с золотыми нитями в скулах. Она бойко выхватила у Лизы визитку со словами, что вряд ли той будет случай ею воспользоваться, как москвичке, а ей пригодится.

Мужчина улыбнулся своей бархатной, многообещающей улыбкой (Профессионал ногтевого сервиса!) и протянул ещё одну с просьбой непременно позвонить накануне визита в салон.

Это всё Лизу немного развлекло, и, когда на перроне её встретил друг – муж подруги, бывший сокурсник по ВУЗу, жизнь уже не казалась совсем загубленной.

Элизабет позвонила своему новому знакомому на следующий день, и они встретились. (Это было так тривиально в её глазах, поскольку этот брутальный обаятельный молодой человек явно за ней приударил.)

Гуляли по городу, сидели в кафешках, бродили по залам Эрмитажа. Ухаживал он красиво и был очень обаятельным. Они много смеялись. Им было хорошо вместе. Лиза открылась навстречу тем чувствам, которых искала: вот она, месть, совсем рядом, еще чуть-чуть, и всё свершится. Он предложил, как бы шутя, но она поняла, почувствовала (Интуиция женская у неё была обалденной), что это всерьез: улететь на острова. Если не навсегда (Она, подыграв, со смехом категорически отвергла это сумасбродство), то на пару недель.

Кроме всего прочего, она была много старше: для нее это было очевидно! Но он был молод и свободен! И, по-видимому, влюблялся с ходу (Есть такая категория как среди мужчин, так и среди женщин). Лиза к таковым себя не относила. Его уговоры ее не убедили, она отказалась. «И на одно разбитое сердце на её пути стало больше», – улыбнулась про себя в этом месте.

Мы в разных измереньях рождены!

Ты помнишь,

как мы увидели друг друга?

Глаза в глаза. И рухнул МИР, как шар упруго

Вдруг лопнул, разлетелся на куски,

Что так надёжно строился годами.

И не успели осознать и понять мы,

Что лучше было стать врагами,

Чем рядом, умирая от тоски,

Не сметь соприкоснуться даже рукавами:

Мы в разных измереньях рождены!

Ты помнишь, как увидели друг друга мы?

Но нет возврата, жизни пройдены пути!

*– Разные периоды времени

В результате их мимолетного романа, красивого романа, поняла, что не всегда можно выбить клин клином. Ещё: самым ценным в отношениях мужчины и женщины является любовь, не страсть, а ЛЮБОВЬ! А любовь, да, она бывает разная: и горькая, и сладкая, и жестокая, и милосердная. Она – великая! И на ее пути много всего случается.

С нелюбимым

Он встретился мне как награда

За муки тяжкие мои.

Слова любви мне как услада,

Нектар – для раненной души.

Моя душа, что птичка в клетке,

Она тоскует и кричит,

Взлететь ей, умереть на ветке

Терновника, да путь закрыт.

Живи, душа, ведь время лечит,

Внимай словам из чужих уст,

Когда любимый лишь калечит,

Другой тебя возвысит пусть.

Позволь ему тебя лелеять,

Позволь бальзам на раны лить,

Позволь любимого мне предать,

Позволь любимой просто быть.

Он встретился мне как награда

За муки тяжкие мои.

Слова любви его – отрава

И яд – для раненной души.

Через неделю она вернулась в Москву. Пока она находилась в Питере, муж звонил по смартфону раз по пять на день, а вечерами желал еще перекинуться парой фраз с кем-нибудь из их общих друзей (они давно уже дружили семьями). Так осуществлял над ней контроль.

По возвращении домой, вечером, в одиночестве, как и ранее, стоя у окна, Лиза смотрела на фонарь – своего приятеля, который грустно раскачивался под ветром из стороны в сторону, будто она и не уезжала на целую неделю.

Она соскучилась по нему. Стояла, смотрела и читала ему стихи:

Мой плейбой

Метет поземка вдоль дороги,

И в тусклом свете фонаря

Мне видятся любви чертоги,

В них слышу звоны звонаря:

Душой я дивным звукам вторю,

Любви волшебная страна,

Надуманная в детстве мною,

В фантазиях живет она!

Люблю стоять я у окошка,

Когда уж спит весь шар земной:

С собой поговорить немножко…

Фонарь стоит, как тот плейбой!

ПРИЯТЕЛИ мы с ним! Знакомы

На протяженье многих лет.

Похожи с ним мы на фантомы

И виснем, как тот интернет.

*– в стихосложении допускается

Вот и всё! На звонки из Санкт-Петербурга, с неопределенного в контактах номера, Лиза не отвечала. Однажды ей позвонили из Москвы, но, услышав голос, ответила: «Извините, Вы ошиблись номером» и затем долго пребывала в задумчивости.

Пусть в Лету прошлое уходит

Пусть в Лету прошлое уходит,

Не остаётся ничего!

Мороз трескучий колобродит,

Достать – задача у него:

души моей коснуться льдинкой,

Чтоб заморозить мне её.

Прикинуться, что ль, невидимкой?

И ДУШУ спрятать от Него?

Больше не звонили: вот и вся любовь!

Часть II. Он!

Встречи случайными не бывают, бывают случайные знакомства.

Элизабет стояла у окна на кухне и привычно смотрела на улицу. Шёл снег. Под порывами ветра он закручивался вихрами, то взмывая вверх, то стелясь позёмкой вдоль дороги. Разыгрывалась непогода. И после оттепели резко начинало морозить. Тусклый из-за метели свет фонаря за окном грустно, то ли подмигивал ей, то ли делился своей проблемой одиночества. Глядя на него и непогоду за окном, подумала о том, как не хотелось бы сейчас быть на улице:

Фонарь в пургу

Стонет вьюга, злится вьюга,

Пеленает фонари.

Как бесспорно только любо

В доме быть сейчас, внутри!

Свет от фонаря нечёткий

(Он с метелью заодно?!).

Снег с него смести бы щёткой,

Сразу стало бы светло!

Он качается, мигает –

На него смотрю сквозь ночь:

Знаю, мысли он читает,

Думает, как мне помочь.

Сколько лет мы с ним уж вместе

Друг на друга по ночам

Смотрим сквозь окно, как в песне:

«МЫ – по разным берегам!».

Уже лёжа в постели, Лиза приняла снотворное и, повторяя про себя: «У меня всё хорошо, всё будет хорошо», вскоре уснула.

Утром, проснувшись от сигнала будильника, включив кофеварку, прежде чем отправиться в ванную, по привычке подошла к окну. За окном ей сразу бросилось в глаза нарядное в снегу деревце, так и льнувшее к ее приятелю – фонарю. На нем явно серебрился лед.

Собираясь на работу и уже на ходу допивая кофе, она резко затормозила: в последний момент, перед тем как выключить телевизор на кухне, услышала, что на дорогах города уже случилось много аварий из-за гололёда и автолюбителям рекомендуется пересесть на городской транспорт. Не всегда прислушиваясь к таким советам, в этот раз выложила из сумочки документы и ключи от машины и спешно направилась к метро.

Ещё было темно, и снег, который прекратился под утро, перешел в дождь. Лиза была без зонта. По привычке в голове на ходу складывались рифмы. Город с утра был не очень радостным, и она уже пожалела, что не поехала на своем верном «Ситроене». Как комфортно в своем маленьком замкнутом пространстве переживать даже московские пробки. Она научилась абстрагироваться от них, если и попадала. Под музыку так хорошо думалось, находились варианты решения каких-то вопросов, можно было совершить все необходимые звонки и даже взгрустнуть, что тоже для нее стало привычным делом.

Добравшись до работы, наспех переобулась в туфли на каблуке, как начался трудовой день.

Ноябрьское утро в Москве

Промозгло, сыро – утро – мрак!

И люди – в масках: все угрюмые.

Доказано наукой: всяк

Из-за погоды они хмурые!

Вот дождь пошел, а было в ночь:

Снежком уж всё запорошило.

Ноябрь чудит, чудак – точь-в-точь,

Хотя он начинался мило.

Народец дошлый* – детвора,

(Им так свербит померить лужи)

Геройствуют уже с утра!

Хандрит народ: не жаждет стужи!

Машины (скользко), но спешат.

Москва унылая и серая.

По полосам своим шуршат

Автобусы – вот они – смелые!

Не так их много в полосе

(Ну, это – их прерогатива),

Чтоб график соблюдали все:

Спокойны были пассажиры!

Еще не гасли фонари,

И вывески витрин сверкают –

В кофейнях уж народ внутри:

Пьет кофе, день свой начинает!

Но сумрак отступил, вон, прочь!

Отчетливо дома все стали

Видны. И прекратился дождь!

И время «пик» в Москве настало!

На полис город вновь похож:

Уже день трудовой начался!

А маски от КОВИД – ну что ж…

Конечно, снимем их однажды!

* Ловкий, бойкий, смышленый

Работала она главным бухгалтером в компании, которая обслуживала свои же бизнес-центры, помещения в которых целыми этажами сдавались в аренду под офисы различным компаниям. Работы было невпроворот, и день пролетел, как всегда, незаметно. Днем ей звонила дочь, и, забив на срочность производственных вопросов, проговорила с ней полчаса. Алиса вот уже полгода как училась в Германии по программе обмена студентами. На новогодние праздники, по окончании триместра, собиралась прилететь домой, чем очень обрадовала мать. Уже шла последняя неделя ноября, и Новый год не за горами. Сын давно был женат, жил отдельно и на новогодние праздники собирался с женой в Испанию. Детей у них еще не было, и Лиза, не будучи бабушкой, может, ещё и поэтому чувствовала себя лет на десять младше своего возраста. «Да сколько она помнит себя, всегда так и было, и она даже шутила по этому поводу с мамой, не напутала ли та чего с датой её рождения: а хорошо бы», – вздохнула она тихонько.

По дороге домой в метро ей удалось присесть, досталось место. Был час пик. Народу в вагоне электрички в такое время предостаточно. Почти все в масках. Лиза уже и не помнила, когда в последний раз видела, чтобы мужчины уступали место женщинам. Поэтому тихонько радовалась своему месту, поскольку за день на шпильках устала бегать по офису: то к шефу, то в переговорную комнату, то к сотрудникам в отдел, да так наматывался приличный метраж. Их БЦ был высокого уровня, комфортный, и она работала в нем уже несколько лет.

Прикрыв глаза, собралась вздремнуть, но вдруг, как под гипнозом, подняла глаза и встретила взгляд мужчины, который сидел на скамье напротив и в упор смотрел на неё. Во время перемещения пассажиров на остановке для входа/выхода, в просвете между фигурами людей и встретились их взгляды. Поезд тронулся. До выхода ей оставалось минут двадцать. Не давая воли своим горьким мыслям, она невольно подумала о том, как же ошибочно она полагала, что знает в этой жизни всё! Оказалось, она не знала ровным счётом ни-че-го! В смысле жизни и мужской психологии. Вот уже почти год как муж оставил ее ради другой семьи. «Нет, она об этом подумает в другой раз», – сказала себе Лиза (она научилась этому у героини романа «Унесённые ветром») и при торможении поезда на следующей остановке опять поймала на себе взгляд того мужчины.

«Скоро – на выход», – подумала и в упор ответила на взгляд незнакомца взглядом. Народа поубавилось, и делать вид, как школьница, что не замечает его внимания, не стала. Какая-то дерзость или лихость проснулась вдруг в ней. А мужчина был интересным: интеллигентный с виду и в то же время такой обычный. Но ботинки его сияли и были явно куплены в дорогом магазине. «Жена позаботилась», – отметив это про себя, стала разглядывать незнакомца дальше (пассажиров в проходе уже не было).

Улыбнулась, подумав, что внимание к обуви у нее переходит всякие границы. Когда, будучи в гостях у друзей в Будапеште (ещё с Сергеем) они гуляли в старой части столицы, она увидела припаркованный к тротуару шикарный автомобиль, а он в узких улочках старой Буды именно смотрелся шикарно, как смотрелся бы, бесспорно, и в любом другом городе. Так вот, она сразу посмотрела, во что он обут? Муж засмеялся и стал обсуждать эту её слабость с их приятелем. Она не обращала внимания. Конечно, автомобиль был обут в шины «Пирелли».

Если она обращала невольно взгляд на интересную женщину, то сразу же смотрела на её обувь, даже прежде, чем смотрела на платье. То же самое было с мужчинами, которые привлекали её внимание. Мужчина напротив явно принял улыбку Лизы на свой счёт, поскольку сидел и улыбался во весь рот. Невольно из вежливости она ответила ему тем же и вернулась к своим мыслям.

Эта непонятная слабость к обуви распространилась у нее и на авто, после того как стала водить машину сама. «Ситроен» стал для неё сродни одушевлённого друга, а может и более. Поскольку любые нарекания или критика в его адрес со стороны принимались в штыки, болезненно, и только она имела право быть им недовольной. Любовь к своему белому «Ситроену» с панорамной крышей сравнима была с любовью к домашним питомцам. Это был скромный автомобиль, но родной, как близкий человек: «Да уж! Как я радовалась, когда Сергей пригласил меня в салон посмотреть для меня авто. Я уже много их пересмотрела, то цена слишком высокая, то некомфортно чувствую себя на месте водителя, то цвет не того оттенка. А в этот как села, так сразу – мой и всё! Как мы оба были тогда счастливы!» – уже с горечью подумала Лиза.

Много ли надо для женского счастья?

Много ли для счастья надо?

Муж «Француза» подарил,

«Ситроену» я так рада!

Как же муж мне угодил!

Все завидуют подруги:

два "француза" у меня:

«Ситроен» и муж – в натуре

круче всех я – вот те на!!!

Так вот, когда в старой Буде рядом были исторические, архитектурные достопримечательности, она стояла и рассматривала автомобиль. Шины Пирелли – это красота, качество, надёжность! А почему в российском климате колёса приходится переобувать дважды в год? Да потому, что из-за разницы в температуре воздуха, осадков меняется покрытие асфальта, дорог и, соответственно, меняется сцепление шины колеса с дорогой. Как просто! Почти как у людей: обувь на каждый сезон своя, отдельная. Да, это затратное удовольствие, зато не надоест ходить в одних сандалиях, пока не сносятся до дыр. Если вернуться к шинам Пирелли, то они уже так зарекомендовали себя на всех авторалли мирового уровня, что спорить с этим брендом другим почти непосильно».

Продолжить чтение