Это сделал Сайман

Глава 1. Следователь

Утро. Стандартный заказ продуктов согласно утвержденному меню. Салат овощной четыре порции, рагу из мяса птицы, рыбы свежая нежирная два килограмма под луковым соусом, творог, сметана, фруктовый йогурт без сахара, яблоки сорт «Новый урожай», виноград сорт «Кишь-мишь», бананы. Дополнение списка: воды минеральная, чай зеленый краснодарский.

Обед тринадцать ноль-ноль. Согласованное меню в приложении. Активирую контроль вентиляции в технической зоне и терморежим.

– Сай-мэн.

Начинается работа!

Томное контральто, переплетаясь с густыми аккордами, коснулось плеч очарованных зрителей, затихая, накрыло их мягкой волной. Звук, преображенный десятком сонолюминесцентных ламп, превратился в рой искрящихся бабочек. Они устремились к многочисленным, словно звезды на небосклоне, светильникам. Там, смешавшись с россыпью хрусталя, визуализированный голос певицы дождем осыпался на слушателей последней, трагической нотой.

И тут же взорвался аплодисментами. Обитые благородным сапфировым бархатом кресла в миг опустели, восторженная публика, вскочив со своих мест, рукоплескала. Голограмма за спиной певицы, впитывая звуки оваций, становилась ярче и вот уже освещала силуэт артистки, казавшейся теперь хрупкой статуэткой древней богини и повелительницей этого зала.

– Браво!

– Великолепно!

Федот Валерьевич Филиппов, покосившись на соседей по зрительному залу, неохотно привстал и, воспользовавшись суетой, принялся деликатно пробираться к выходу. Он был довольно молод, высок, худощав и производил впечатление человека делового и весьма успешного, при том лишенного снобизма и вульгарного чванства, несмотря на очевидный достаток и дороговизну надетого в оперу костюма. Дамы, сперва обласкав взглядом его лицо, широкие плечи, замечали попытку бегства из зала и провожали уже с укоризной. Он виновато вздыхал и отводил взгляд.

– Дела, увы, срочные и безотлагательные. Прошу простить, – бормотал он, старательно втягивая и без того плоский живот.

Но вскоре понял, что окружающим глубоко все равно, по каким причинам он покидал переполненный зал, не дождавшись арии на бис: екатеринодарские меломаны смотрели на него с нескрываемым презрением.

Оперу Федот Валерьевич, к сожалению, не любил.

Нелюбовь к самому знаковому для русской культуры и интеллигентного человека виду искусства родилась у него в раннем детстве и впиталась буквально с молоком матери, когда та, повинуясь моде включала серьезную и одухотворяющую музыку младенцу-Федоту, изнывавшему от колик. По задумке матери музыка должна была успокоить и оздоровить его, но дала совершенно противоположный эффект, закрепившись в сознании как продолжение довольно мучительной боли.

– Ты совершенно выпадаешь из всех молодежных трендов, – вздыхала матушка, когда уже подросший сын отказывался совершать очередной семейный выход в оперу и приобщаться к высокому.

Он усмехался и имитировал головную боль, лишь бы его не трогали.

В те годы мода на классическую музыку, театр и высокое искусство достигла своего пика. Оно совпало с появлением нейро-интеллекта и искусственного человека, антропоморфа, – человечество всегда стремится к своим корням в тот самый момент, когда готово к очередному прыжку в неизвестность. Нечто подобное было в эпоху Возрождения, Новое Время… И вот сейчас, в две тысячи сто двадцать пятом году.

Детей называли на старый манер, снова появились Агриппины, Степаниды, Назары, Лавры и Никандры. Городам вернули уже почти забытые исторические названия, зачастую бытовавшие еще в царские времена. Примерно тогда Краснодар и переименовали в Екатеринодар. Горожане чувствовали что-то подобное задолго до реформы, иначе как объяснить многочисленные монограммы с буквой «Е» на городских аллеях, клумбах, в дизайне кованных оград и оформлении парковых скамеек, сделанные еще в начале двадцать первого века.

Зачем Филиппов решил сегодня проверить, отпустили ли его детские травмы, он и сам понять не мог. В город приехала труппа столичной технооперы, была обещана растиражированная постановка с новым прочтением «Бориса Годунова», прекрасные костюмы и голоса, вечная музыка Модеста Мусоргского. Федот Валерьевич поддался соблазну, но с первых аккордов пожалел о своей самоуверенности.

Что ж, он хотя бы попробовал.

Выйдя из зала в пустынное фойе, Федот Валерьевич спустился по широкой лестнице мимо инсталляции со средневековым Кремлем и костюмами исторической эпохи Ивана Грозного. Вставив пластиковый жетон в ячейку, забрал из гардероба плащ и вышел на улицу, вздохнув полной грудью теплый, пропитанный осенней прелостью воздух.

Только-только закончился дождь, залакировав и без того яркую листву, омыв от вездесущей пыли пузатые плафоны уличных светильников. Город благоухал и буквально дышал свежестью. Желтоватый свет городской иллюминации преломлялся в лужах, рассеивался и искрился, будто невидимый художник повысил контрастность изображения до максимума. Да, это было божественно, и Федот Валерьевич с трудом бы сам определил, от чего ему стало так легко на душе – от осознания наступившей осени или от окончания музыкальной пытки. Усмехнувшись собственным мыслям, он поднял воротник светло-бежевого плаща, спрятал руки в глубоких карманах и собрался на парковку. Однако, не пройдя и десяти шагов, остановился и решительно развернулся назад, направившись прямо в противоположную сторону, в горящий оранжевыми огнями ресторан «Балерина и бифштекс».

Федот Валерьевич давно оценил юмор владельцев – разместить рядом с театром балета заведение с таким красноречивым названием и провокационным меню было, безусловно, отличной идеей. Даже не будучи меломаном, он заглядывал в ресторан, чтобы попробовать судак на гриле или фирменный бифштекс из грудинки с глазурью из кваса. Вот и сегодня, подходя к элегантному крыльцу, он решил воздать себе за мучения – вечер был субботний, а по субботам он традиционно заказывал здесь столик. Правда, трапезу с ним обычно разделял его друг из уголовного розыска и коллега, Василий Яблочкин, но тот сегодня томился на дежурстве.

Так как спектакль еще не закончился, зал был почти пуст, хоть большинство мест и оказались ожидаемо забронированы – над ними витали голограммы бледно-оранжевого цвета. Высокий брюнет-администратор приветливо улыбнулся постоянному клиенту, доверительно склонился к нему, прошептав:

– Ваш столик свободен.

Федот Валерьевич кивнул, порадовавшись перспективе исправить почти испорченный вечер.

Он занял привычное место в углу, у окна – он любил наблюдать за городом, за мчащимися по улице Красной электромобилями, за деловитыми горожанами. У каждого из них – он был уверен – за плечами пряталась своя история, и Федот Валерьевич любил развлекать себя разгадыванием таких ребусов в ожидании ужина. Особенно если ужинать, как сегодня, приходилось в одиночестве.

Пожилая пара неторопливо брела вдоль дороги. Мужчина, чуть повернув к спутнице голову, что-то рассказывал ей. Та хмурилась и горячилась, сдерживаясь из последних сил – фонари то и дело выхватывали ее горящий раздражением взгляд и сжатые в тонкую нить губы. Они не были женаты, это Федот отлично понял по деликатности жеста, с которым мужчина поддерживал даму под локоть. Более того, они были не слишком давно знакомы. Вероятно, это их первый совместный выход, сделанный по рекомендации общих друзей. Не потому что у них случилась любовь и желание рассеять одиночество, а потому что «надо». Сам Федот не позволил бы даже самым близким вмешиваться в его личную жизнь. Но не все имели столько же храбрости, приправленной ослиным упорством и обеспеченной дедушкиным наследством, сколько он.

Дойдя до остановки, дама развернулась к спутнику, высвободила руку. Натянуто-вежливо улыбнулась и, бросив совсем короткую фразу, поспешила заскочить в первый попавшийся электрокар, оставив мужчину недоумевать на улице. «Не повезло тебе, друже», – посочувствовал ему Федот: тяжело, когда тебя оставляют посреди мокрой от дождя улицы. Особенно тяжело, когда тебе явно за сорок лет. Федот Валерьевич мысленно поежился и отвел взгляд – не хватало еще, чтобы бедолага почувствовал, как за ним наблюдают.

– Ваш бифштекс, – официант услужливо поставил перед Филипповым тарелку, пристроив тут же круглую корзинку с гречневыми гренками, сырную нарезку и бутылочку с негазированной краснополянской водой – все-таки есть неоспоримые преимущества, когда заходишь ужинать в заведения, где твои вкусы отлично известны.

Поблагодарив официанта, Федот Валерьевич принялся ужинать, надеясь завершить трапезу до того, как ресторан заполнят возбужденные столичной оперой зрители.

Федот Валерьевич успел доесть свой ужин только до половины, когда коммуникатор выбросил короткий световой сигнал, известив о принятом сообщении. Бело-голубая голограмма с гербом следственного комитета – в этом сигнале мужчина безошибочно угадал сообщение с работы и помрачнел: в такой час это точно не значило ничего хорошего. Не отпуская экран взглядом, он допил воду, отставил стакан в сторону и проверил номер звонившего. Переведя звонок в наушники, улыбаясь, принял вызов:

– Василий Егорович, дружище, неужели ты все-таки решил ко мне присоедиться? Я как раз приступил к бифштексу.

Василий Егорович Яблочкин был его старинным другом и сокурсником. В этот чудесный осенний вечер Василию не повезло – ему выпало ночное дежурство. По этой причине Филиппову и пришлось испытывать судьбу и собственный музыкальный вкус в одиночку.

– Я бы с удовольствием присоединился к тебе, Федот Валерьевич, – ласково пробасил товарищ, – если бы не та задница, которая у меня нарисовалась.

Филиппов рассмеялся.

– Чего там у тебя?

– Четыре трупа. И не у меня, а у нас, дело отписано тебе. Так что заканчивай там сибаритствовать в своих операх и говори адрес, откуда тебя забрать. Оперативники уже выдвинулись.

Филиппов растерялся, с сожалением посмотрел на бифштекс и нетронутую сырную нарезку. Красноречиво вздохнул:

– Я в «Балерине»…

Василий из динамика захохотал так, что пара за соседним столиком испуганно обернулась.

– Если бы я не знал, что речь о ресторане, я бы посоветовал тебе поторопиться… Все, машина, считай, уже у тебя. А я поехал на место…

Филиппов подозвал официанта и, пока тот двигался через зал, с грустью окинул взглядом светлый парадный костюм – он точно не планировал осматривать в нем трупы.

Федот Валерьевич рассчитался с официантом и вышел на улицу. Вечер помрачнел и будто бы утратил прежнюю яркость – Филиппов пытался себя убедить, что это происходит не из-за внезапной свалившейся на его голову необходимости осмотра места происшествия. Работу он любил, о чем не забывал напоминать себе по утрам, за чашечкой крепкого кофе. С неба моросил мелкий и довольно пренеприятный теперь дождь, от которого Филиппов удачно укрывался под козырьком ресторана, то и дело поглядывая на дорогу.

О приближении коллег он услышал за пару минут – у соседнего светофора взвизгнула сирена, и к россыпи оранжевых огней иллюминации добавились бело-синие маячки проблескового сигнала дежурной машины. Развернувшись на светофоре, она нырнула в карман у крыльца ресторана и остановилась.

Филиппов подождал ровно одно мгновение – чтобы улеглись поднятые полицейским электрокаром брызги – и сбежал с крыльца. Дверца автомобиля автоматически отъехала в сторону, впустив его в салон.

– Доброй ночи, – поздоровался Филлипов с водителем. – Если ночь с четырьмя трупами можно, конечно, назвать доброй.

– Здравия, господин старший следователь, – водитель чуть повернул к нему голову и вежливо склонил к плечу, кивая. Филиппов узнал его – парень был стажером, только пару месяцев назад закончившим Кубанский госуниверситет. Кажется, у него было чудное имя. Не то Викул, не то Власий. От этого имени пахло ванильными булочками, и это заставляло Филиппова улыбаться. Федот Валерьевич с трудом представлял, откуда современные родители откапывают такие имена, но Викул или Власий «звучал» очень по-домашнему. – Все не так плохо, чистенькие, свеженькие трупы… Василий Егорович сказал, управимся быстро.

«Значит, точно провозимся до утра», – Филиппов обреченно вздохнул и отвернулся к окну, за которым удалялся центр Екатеринодара, электрокар, вздохнув воздушными подушками, поднимался над городом на полицейскую высоту.

Мобильный телефон пискнул принятым сообщением. Федот Валерьевич рассеянно посмотрел на номер – мама. «Ты позвонил?» – прочитал в сообщении. Быстро набрал ответное, что он сейчас занят и перезвонит попозже, и убрал телефон в карман.

– Василий Егорович уже на месте?

Викул-Власий покачал головой:

– На место поехал, репортеров отгонять.

– Репортеров? – это показалось Филиппову интересно. Конечно, четверо убитых – это событие для СМИ, но чтобы они так быстро прибыли на место…

Викул-Власий посмотрел на него через зеркало заднего обзора с некоторым удивлением:

– Так убитый-то кто?

– Кто?

– Арсений Владимирович Вишняков с семейством.

«Елки-моталки», – протянул Филиппов, хмурясь.

Арсения Вишнякова не знал разве что отшельник-старообрядец с Соловков. Хотя и там наверняка о Вишнякове были наслышаны. Сорокавосьмилетний ученый, нейробиолог был родоначальником антропоморфизма – научного течения, обосновавшего схожесть ключевых алгоритмов искусственного интеллекта с нейроактивностью головного мозга человека. Вишняков возглавлял Южно-русский НИИ антропоморфизма и нейромодуляции, был автором сотни научных работ о головном мозге человека и… ярым противником оцифровки человеческого сознания и всеобъемлющего внедрения ИИ в жизнь человека. Поэтому интерес репортеров был понятен. Как и понятно, почему дело сразу отписали следственному комитету. И еще более понятно, почему к этому расследованию привлекли именно его. «Папенька постарался», – догадался молодой мужчина. Но в этот раз, кажется, он впервые не был против вмешательства влиятельного отца – дело намечалось чрезвычайно резонансное и интересное.

Дом профессора Вишнякова располагался в новом коттеджном поселке сразу за так называемой Немецкой деревней – старинном элитном поселке на окраине Екатеринодара, в Северной слободе. Это был район перспективной застройки, начинавшейся сразу за Атлантической улицей, от Петербургского вала до Зимней аллеи. Дома здесь строились исключительно по индивидуальным проектам, ставились на значительном расстоянии друг от друга и перемежались с живописными прудами, фонтанами и ротондами в стиле эпохи классицизма. Фешенебельный пригород Екатеринодара утопал в густой зелени, и гостю могло показаться, будто время здесь остановилось где-то на границе девятнадцатого и двадцатого столетий.

Однако за обманчивой простотой и традиционностью эти места скрывали такие жемчужины технического процесса, о которых в других регионах пока только слышали. Интерактивные баннеры с голографическими видами на Северную столицу, фонтаны, подстраивающиеся под биотоки наблюдателя и меняющие цвет своих вод и ритм течения, биоактивные панели, скрывающие обитателей от дождя или агрессивного солнечного излучения, магнитных бурь и пыли. Здесь впервые применили климатическую реконструкцию, избавив поселок от назойливой жары, а в соответствии с последними научными данными были подобраны цветы на газонах и особые деревья в скверах, чтобы каждое источало аромат с определенной нотой, каждое было наиболее активно в строго определенные часы дня и сезоны, но все вместе они создавали уникальный экологический фон.

Позднее эта практика стала применяться и в других регионах. Но пальму первенства навсегда удержала Северная слобода.

Уборкой территории здесь занимались машины, неприметно передвигавшиеся по улочкам и аллеям, а из любого места можно запросить информацию о городском траффике, связаться с кем-то по видеосвязи или заказать продукты, стоит лишь подойти к специальным стойкам и коснуться сенсорной панели ладонью: умные устройства считают информацию о вас и безошибочно установят вашу личность. «Мы здесь, чтобы сделать вашу жизнь идеальной», – значилось в рекламном буклете.

Надо ли говорить, что мать Федота Валерьевича стремилась приобрести жилье именно в этом районе.

Филиппов же бывал здесь крайне редко – столь идеальное сочетание модной культуры, быта и технических устройств вызывали у него стойкое несварение. Он мог только представить уровень апокалипсиса, когда и если все эти умные устройства окажутся отключены – а его опыт подсказывал, что любая, даже самая продвинутая техника, имеет свойство ломаться, выходить из строя и портить жизнь своим владельцам. Иногда, к слову, весьма болезненно и опасно – не просто так в новой редакции Уголовного кодекса появился целый раздел о преступлениях, связанных с использованием искусственного интеллекта и нейротехник.

Подлетая к Северной слободе, он прикидывал, какой из домов мог принадлежать профессору Вишнякову. Это мог быть вон тот бирюзово-голубой особняк с классическими колоннами и львами на лестнице? Или его нескромный сосед, копирующий Таврический дворец?

Электромобиль снизился и нырнул в транспортное окно за воротами Зимней аллеи – дальше ехать придется традиционным способом, по асфальту. Они последовали вглубь сада, за круглый пруд, украшенный плавучими клумбами и управляемыми «островками уединения», как их здесь называли. На парковке уже стояли пять микроавтобусов с лейблами крупнейших новостных компаний, несколько электрокаров без опознавательных знаков и одно желтобрюхое такси. Рядом с ними толпились журналисты, обступив высокого молодого мужчину в косухе и полицейского в форме, замершего за его спиной.

– О, Василий Егорович уже на месте, – обрадовался Филиппов, махнув рукой мужчине в кожанке. Тот встретил его мрачным взглядом и продолжил речь, обращенную к группе репортеров.

– Я еще раз повторяю. До окончания следственных мероприятий никто на место преступления не пройдет, ничего не подснимет и никакие вопросы следствию задавать не будет. Вы запасаетесь терпением и тихохонько сидите в своих фургонах, мы работаем. Когда мы завершим работу, вас пригласят на пресс-конференцию, там свои вопросы и зададите. И все будут довольны друг другом.

– Господин следователь, Майя Рабанская, «Новые известия». – Субтильная девица в стеганой куртке с ярко-оранжевым принтом на спине выступила вперед и бесцеремонно сунула микрофон под нос потемневшему от раздражения Яблочкину. – Вы подтверждаете личность убитого, это профессор Арсений Вишняков?

Василий, возвышавшийся над группой репортеров как минимум на голову, припечатал журналистку взглядом, развел руками:

– Вы меня еще поинтевьюируйте… Вон, господин старший следователь подполковник юстиции Филиппов прибыл, ему свои вопросы и задавайте.

Электромобиль, доставивший Федота Валерьевича, только успел припарковаться на служебной, огороженной от остальных машин стоянке, а сам Филиппов только-только выбрался из салона, прикидывая, снять ли парадный пиджак или остаться в нем, когда к нему хлынула толпа. Яблочкин, переглянувшись с полицейским из оцепления, скрестил руки на груди и ухмыльнулся.

Филиппов невозмутимо притворил за собой дверь электромобиля, выпрямился и оправил бежевый плащ, окинув обступивших его журналистов строгим профессиональным взглядом, выработанным под чутким контролем деда.

– Доброй ночи. На данный момент следствие только началось, так что без комментариев, – предвосхитил он все возможные вопросы. Репортеры заметно сникли. – Прошу запастись терпением и воздержаться от сбора сплетен и данных из сомнительных источников. Дополнительно напомню, что помимо информирования населения, на средствах массовой информации лежит и другая, не менее важная обязанность – представлять общественности только проверенные и достоверные факты, которыми пока следствие не располагает или поделиться не может.

– Господин Филиппов, – настырная журналистка снова выступила вперед, зеленый огонек микрофона в ее руках мигнул, сообщая о начале записи. – Скажите хотя бы убитый – это, действительно, Арсений Вишняков?

Толпа притихла, защелкали затворы фото и видеокамер, загорелись устройства записи.

– Личности потерпевших в настоящий момент устанавливаются, – холодно отрезал Филиппов и шагнул к Яблочкину, а полицейский из оцепления умело оттеснил от него гражданских.

Вместе они направились по аллее вглубь парка. Филиппов покосился на друга:

– Ну и паразит ты, Василий Егорович, сам не мог отделаться от репортеров, обязательно меня надо было светить?

– Это моя месть, – Яблочкин широко улыбнулся.

Филиппов посмотрел на него с неподдельным удивлением:

– За испорченный сон на дежурстве? Так это не я, а убийца Вишняковых…

– Не, Федот Валерьевич, у меня претензии посерьезней. – Яблочкин достал из кармана косухи серебристую бляшку и протянул ее Филиппову.

Тот нахмурился:

– Что это? – он отмахнулся и перевел взгляд на друга. – Вернее, зачем мне это?

– Твой жетон… Тебя назначили старшим следственной группы. Так что тебе все лавры достанутся, когда ты раскроешь это дело, а я справедливо начинаю завидовать, потому что рабочих лошадок из розыска опять оставят в тени.

Филиппов взял жетон, активировал его – на небольшом экране, расположенном прямо под двуглавым орлом, загорелся его табельный номер – спрятал во внутренний карман плаща и пробормотал еще более мрачно:

– Ты погоди лавры-то мои подсчитывать, по шее тоже мне получать. Готов поспорить, найдется, за что.

Яблочкин рассмеялся.

– В этом я тебе посочувствую при необходимости, – парировал друг. Он пропустил его вперед и, указывая рукой дорогу, посторонился – Филиппов и Яблочкин свернули с главной аллеи и оказались у небольшой ограды, за которой желтая в ночном свете тропинка вела к невысокому дому на холме.

– Это дом Вишнякова? – удивился Федот Валерьевич.

– Угу… впечатляет?

Филиппов не мог не согласиться. Перед ними возвышалось двухэтажное ультра-современное строение, только имитирующее общий стиль Северной слободы. Панорамные окна в пол, выполненные из затемненного стекла, матовые портики и благородный блеск отделки позолоченных пилонов. Вместо строгого фронтона – плоская крыша, утопающая в зелени. Вместо круглой ротонды – купол оранжереи. Мягкие оранжевые огни подсветки добавляли глубины и легкости зданию, подчеркивали его элегантность.

Дорожка, стоило ступить на нее, мягко осветилась изнутри, будто ожившая змейка. Федот Валерьевич остановился.

– Это что?

– Вмонтированные датчики движения, – Василий продолжал улыбаться так, будто привел знакомого из глубинки в Экспоцентр на выставку достижений науки и техники. Прищурившись, он обвел взглядом территорию коттеджа: – Тут этих датчиков, как лактобактерий в кефире… Полностью все автоматизировано.

– Умный дом? – Догадался Филиппов.

– Не то слово…

Федот Валерьевич хмыкнул:

– Дом умный, а хозяев своих не уберег.

Яблочкин осуждающе вздохнул:

– Ты слишком требователен к железяке.

Впрочем, в его голосе не было обычной настойчивости – к умной технике капитан Яблочкин, как и его друг, тоже относился с большим подозрением.

«Дом умный, а хозяев своих не уберег».

«Дом умный…»

«…не уберег».

Глава 2. Дом профессора Вишнякова

На лужайке перед домом уже установили «шатер» – так называли павильон с оборудованием и самыми необходимыми для работы следственной группы на месте происшествия устройствами. Широкий вход позволял вкатить внутрь небольшой грузовик, а секционно-радиальное деление позволяло специалистам работать, не мешая друг другу. Своего рода передвижная лаборатория. Она помогала обработать максимальное количество информации в первые, самые важные для фиксации следов, часы расследования.

Филиппов нащупал в кармане холодный жетон, вынул его. Покрутив в руках, закрепил на лацкане плаща и активировал программу формирования протокола. Отметил время своего прибытия на место преступления – двадцать часов шестнадцать минут – и шагнул к павильону. Кивнул полицейскому из оцепления, охранявшему вход.

Внутри было шумно. Судмедэксперты устанавливали манипуляторы и спорили о количестве необходимых дронов. Криминалисты уже развернули мониторы, запустили отладку ботов для удаленного осмотра местности. Помощники следователя загружали необходимые формы протоколов и «болванки» с запросами экспертам. Независимо и безмятежно выглядел только айтишник Савва Любимов – Филиппов прежде с ним не работал. Парню было около тридцати, бывший разработчик программных модулей в минцифре, пару лет назад ушел с насиженного места и пришел работать «в поля», чтобы на месте ловить все баги собственной же разработки. Сейчас, подключившись к информационной базе Северной слободы, он лениво прокручивал схему коттеджного поселка, подъездные пути, проверял подключение к камерам видеонаблюдения и сверял их наличие и параметры с заявленной экспликацией. Заметив вошедшего Филиппова, коротко кивнул, переключился на уже подготовленную к работе вкладку с планом дома и потянулся.

– Протоколы с датчиков на территории дома скачал, – сообщил прежде, чем Филиппов успел задать вопрос. – Анализирую.

Войдя в павильон, Филиппов поздоровался с коллегами и подошел к айтишнику, спросил, сдержанно улыбаясь:

– Анализируете? А что так мрачно?

Айтишник, в самом деле, выглядел озадаченным. На вопрос следователя только пожал плечами:

– Да шут его знает, ерунда какая-то… Датчиков фигова туча и еще немного сверху, данных – террабайты в час. Должны быть. – Он внимательно посмотрел на Филиппова. – А по факту почти ничего, потому что запись не ведется.

Он снова пожал плечами, с недоумением скривился.

Филиппов, признаться, тоже был удивлен.

– Савва Дмитриевич, – он в удовольствием понял, что помнит имя-отчество айтишника, – а вы проверьте, пожалуйста, данные не записывали изначально или их кто-то удалил? Есть следы зачистки? А если есть, то мне надо знать, когда и кем корректировалась база.

Айтишник кивнул:

– Уже делаю…

– И по записям системы видеонаблюдения посмотрите, нет ли зачисток.

Филиппов направился к дежурному оперативнику.

Как обычно в таких случаях он немного нервничал: первая стадия расследования всегда была самой ответственной. А с развитием искусственного интеллекта и всевозможных нейромодуляторов – еще и самой технологичной. Только на этой стадии следователь имел возможность непосредственно воспринимать обстановку места происшествия, исследовать и фиксировать ее – расследуя дело все остальные специалисты будут работать с трехмерной моделью, созданной в первые часы расследования следственной группой. Сегодня он был глазами и руками коллег, которые будут впоследствии разбираться с этим непростым делом. Механизм преступления, пути поиска преступника, возможные улики, важные для выяснения истины обстоятельства – все это сейчас лежало на поверхности в ожидании следователя и его группы. Так что нервничать было из-за чего.

Еще во времена собственной учебы Федот Валерьевич запомнил главный постулат, внушенный опытными следователями и педагогами – лучше собрать лишние данные, чем не собрать необходимые. По этому принципу он и действовал. Дотошно, последовательно, раздражающе медленно.

– Сообщите о готовности, – попросил поджидавшего его внутри павильона дежурного помощника.

Парнишка был бледный от напряжения. Моргнув, отрапортовал:

– Экспертная группа прибыла, завершает расстановку и подключение оборудования. Программное обеспечение загружено. Следственная группа тоже собрана, ждет Ваших указаний.

– Понятые, представитель управляющей компании и Северной слободы вызваны?

– Так точно.

Филиппов огляделся, кивнул.

– Кто обнаружил труп? – спросил у дежурного и поискал глазами группу гражданских – у всех были округлившиеся от испуга и любопытства глаза.

Мужчина, явно выдернутый из постели и торопившийся на место – на нем был домашний халат и тапочки, дама чуть за шестьдесят на вид, в пепельно-розовом джемпере, два студента и девушка со строгим каре. Ему была нужна самая перепуганная личность из присутствующих, ведь обнаружить труп – это из ряда вон выходящее событие. Он остановился взглядом на сидевшей на стуле пенсионерке в пепельно-розовом джемпере. Женщина была напряжена и особенно, до синевы под глазами, бледна, пальцы беспрестанно теребили носовой платок. Аккуратная укладка выглядела измятой и растрепанной, дама даже не пыталась это исправить. При том, что шум и суета вокруг стояли знатные, а собеседники ее то и дело переговаривались, смотрела она прямо перед собой, ноздри хватали воздух, а дыхание казалось рваным.

Молодой следователь сообщил:

– Домоправительница, Владислава Ивановна Тополь, – юноша кивнул на даму в джемпере. А та, заметив на себе взгляд сразу двух полицейских, побледнела еще сильнее, если это вообще могло быть возможным. – Она пришла покормить кота, но обнаружила дверь распахнутой. В холле увидела тело хозяйки, Анны Аркадьевны Вишняковой. Побежала звонить в кабинет хозяина, там обнаружила его труп. Упала в обморок, пришла в сознание через полчаса примерно…

– Это все вы говорите со слов домоправительницы?

– Да… Пришла в себя и тут же позвонила в «скорую» и нам. И уже после звонка обошла весь дом, обнаружила еще два трупа, уже молодых хозяев. Один оказался в собственной ванной, другой – в морозильной камере…

– А зачем она в морозильную камеру заглядывала? – Филиппов присмотрелся к женщине.

Дежурный замолчал. Уши у него покраснели, по кромке волосы выступили бисеринки пота.

– Не знаю. Я не спросил, – признался он.

– Ясно. Иван Дмитриевич, позаботьтесь, пожалуйста, о свидетелях и понятых. Им нужны стулья, вода. И попросите привезти какую-то закуску… мы здесь определенно надолго, – добавил он и шагнул к свидетельнице. – Владислава Ивановна, следователь Филиппов, – он похлопал себя по карманам, в очередной раз чертыхнувшись, что наряжен, будто индюк в праздничный день, а визиток, конечно, при себе не имеет. Махнул рукой и активировал виртуальную визитку, загруженную в коммуникатор. – Это вы обнаружили погибших?

Он специально не стал использовать слова «тела» или «убитые», сознательно избегая напугать свидетельницу. Женщина всхлипнула, рука с зажатым между пальцами платочком, взметнулась вверх, к уголкам мигом повлажневших глаз.

– Да, я.

Филиппов ободряюще улыбнулся:

– Хорошо… А как обнаружили первое тело, сразу вызвали полицию?

Женщина снова кивнула. Слезы теперь лились ручьем, женщине пришлось развернуть платок и уткнуться в него на время. Филиппов терпеливо подождал, пока она успокоится, и повторил вопрос.

– Да, говорю же, – сообщила дама сдавленно. – Я взошла на крыльцо, заметила, что дверь приоткрыта. Дернула ручку. Включился свет в холле, и я…

Она судорожно всхлипнула и зарыдала.

– Ну что вы, что вы… Мне нужно задать вам еще несколько вопросов.

– Да-да, конечно, я все понимаю. Простите… Я просто в шоке.

Филиппов кивнул:

– Прекрасно вас понимаю. Скажите, во сколько вы подошли к дому?

– Около шести вечера, может быть минут в пятнадцать седьмого… Я позвонила в дверь, она оказалась приоткрыта… Я еще удивилась, но потом вспомнила, что отключали электричество, предположила, что запирающее устройство размагнитилось, такое бывало.

Яблочкин, стоявший за плечом Филиппова, переместился правее. Филиппов отлично чувствовал, как насторожился друг – он и сам чувствовал себя взявшей след собакой, но стоило сдержать себя.

Филиппов посмотрел на товарища:

– Василий Егорович, у свидетельницы надо собрать отпечатки пальцев и обуви. И данные включить в модель осмотра места происшествия, все следы, оставленные Владиславой Ивановной маркировать и вывести отдельным слоем на 4D модели места происшествия.

У женщины жалобно изогнулись губы, в голосе послышалась обида:

– Неужели теперь меня подозревают в этом жутком преступлении? – она прижала руки к груди, вставая на предложенную криминалистом платформу: след ее обуви отпечатался на мягкой ткани, спустя несколько мгновений уже отразившись на мониторе компьютера. Женщина испуганно ойкнула и вопросительно взглянула на помогавшего ей криминалиста.

Филиппов успокоил ее:

– Нет, что вы… Но сейчас мы будем собирать все следы, оставленные на месте преступления, чтобы среди них найти необходимые улики, а вы, как вы сообщили моему коллеге, – он показал жестом деловито подключавшего кулер дежурного, – успели пройтись по всему дому… Кстати, почему вы решили заглянуть и в морозильную камеру?

Он сделал вид, что собирался отойти от свидетельницы, когда вспомнил о вопросе. Домоправительница отвела взгляд, поджала окрашенные светло-розовой помадой губы. Тайком покосилась на стоявшего чуть в стороне представительного мужчину в домашнем халате.

– Видите ли… – начала она неуверенно и снова посмотрела на мужчину в халате. Тот выглядел особенно недовольным, буравил женщину взглядом, откровенно прислушиваясь к разговору. – Хозяйка, Анна Аркадьевна, позволяла мне забирать кое-какие обрезки… Ну, знаете, они для кухни заказывали мясо, свежее, фермерское. Но нет-нет, да и попадалось такое, какое им не подходило. Жирное там, или жилистое. Оно оставалось. Ну и косточки всяческие. И хозяйка позволяла мне забирать это все домой. У меня собака, знаете ли… Сеттер… – Женщина нервно теребила волглый платочек, скручивая его уголки и тут же разглаживая. – Я сегодня забыла забрать перед уходом домой. И вернулась. А тут такое… И я подумала, что… Вы не подумайте чего-то такого… Просто, я подумала, что, вероятно, после смерти хозяев дом опечатают… И мне уже не позволят забрать эти… продукты, – она снова оглянулась на мужчину в халате, повторила с нажимом: – Мне Анна Аркадьевна разрешила!

– Но не из дома же с трупами! – не выдержал мужчина в халате. – Что за стервятничество!

Он спохватился, замолчал. Шагнув к Филиппову, протянув руку и деловито представился:

– Злобин, Анастас Григорович, управляющий Северной слободой. – Он пожал руку следователю и, выпустив ее, с яростью запахнул халат – под ним обнаружилась полосатая пижама.

– Как я понимаю, вы и есть наниматель госпожи Тополь? – догадался Филиппов.

Злобин кивнул:

– Совершенно верно. Весь персонал поселка нанимается централизованно, чтобы гарантировать качество и безопасность услуг… И я считаю действия Владиславы Ивановны недопустимыми! Возмутительными!

Женщина покраснела, в одно мгновение выйдя из полуобморочного состояния и превратившись в воинственную фурию.

– Возмутительно лезть не в свое дело, Анастас Григорьевич… Анна Аркадьевна разрешила мне, эти вещи были моими! Я имела право забрать их!

Филиппов остановил перепалку:

– Скажите, Владислава Ивановна, а где сейчас эти вещи… кстати, что это – пакеты, коробки? Какого размера, сколько их?

Женщина снова приобрела траурно-полуобморочный вид, пролепетав:

– Пакеты. Три пакета с логотипом магазина «Магистраль». Они остались в морозильной камере, конечно. Я не смогла бы… там Сашенька. Александр Арсеньевич, то есть, – она снова заплакала. – Такой молоденький… У самой двери. Видимо, до последнего пытался выбраться. Господи, какая беда, какая страшная смерть.

Вопросов к домоправительнице у Филиппова становилось все больше и больше. Переглянувшись с Яблочкиным, он пока отпустил свидетельницу выпить чаю, а сам вернулся к следственной группе – команда специалистов, расставив необходимое оборудование, замерла перед мониторами в ожидании команды начинать. Он окинул замершую перед мониторами, с клавиатурами или джойстиками в руках, группу.

– Готовы? Что ж, начнем.

Он положил жетон на стол рядом с собой, посмотрел на часы и проверил запись протокола.

– Время начала осмотра места преступления двадцать часов двадцать две минуты… Дом номер семнадцать по улице Невской, коттеджный поселок Северная слобода… В осмотре места происшествия участвуют…

Он методично называл бригады и сотрудников, прибывших на место и участвующих в работе. Оперативники, криминалисты, медики, техсопровождение, понятые, упомянул про разъяснение прав и обязанностей последним – за годы выработанная формула позволяла сосредоточиться на главном, на месте совершения преступления и оставленных преступником уликах. Он снова посмотрел на часы – на стандартную преамбулу ушло еще четыре минуты.

– Начинаем осмотр с применением средств удаленной фиксации.

Операторы пришли в движение, коснулись джойстиков. Картинка, занимавшая все это время их рабочие мониторы, сдвинулась и потеряла четкость. Всего на мгновение, пока оптика не настроилась на съемку в движении. За стенами павильона послышалось жужжание. Легкий порыв ветра качнул тентовое покрытие, впустив внутрь прохладный, пахнущий дождем и осенними розами воздух. Мокрая листва осталась позади. На мгновение мониторы операторов окрасились темно-синим с отблесками желтыми отблесками – екатеринодарская ночь уже совсем вступила в свои права, накрыв бархатным покрывалом старинный город.

Высокое мраморное крыльцо приблизилось.

– Бот номер один – детальная съемка с фиксацией масштаба. Бот номер два – панорамная съемка местности. Третий бот – фиксация биологоческих следов, – Филиппов распределил каналы, операторы точным движением сместили свои боты и ввели нужные показатели. Четвертый бот он пока оставил в резерве – им управлял неопытный оператор, вчерашний практикант.

На общий монитор ручейками сливалась первичная информация, которую еще предстояло проанализировать и расшифровать. Картинки стали меняться чаще, щелчки автоматических фотозатворов создавали эффект, будто десятки пластиковых бабочек бьются о поверхность экранов. Операторы один за другим отозвались о завершении фиксации входной группы.

– Боты номер три и четыре, займитесь обследованием периметра, Василий Егорович, возьмите под контроль, – он кивнул Яблочкину. – Первый и второй, приступайте к обследованию внутренних помещений.

В прежние времена всю работу делали бы вручную, аккуратно передвигаясь установленными следователем «коридорами» почти след-в-след, чтобы не затоптать важные следы. Собирали бы данные, описывали обстановку, замеряли расстояния между предметами, фиксировали все на фотопленку и камеры. Сейчас самую кропотливую работу делали удаленно, не боясь испортить картину преступления. Умные боты, начиненные чувствительными датчиками, делали съемку в нужном масштабе, проводили предварительный анализ воздуха и, используя различные фильтры, выявляли места, отмеченные биологическими следами человека. Кровь, слизь, потожировые следы, следы подтертой рвоты или выделений маркировались на местности, чтобы специальные машины их собрали и передали в лабораторию.

Все данные вносились на объемную карту местности. Пустое помещение с условным отражением мебели, предметов интерьера, постепенно, квадрат за квадратом, заполнялась данными. Очень удобно.

– Локация: холл. Бот номер два приступает к осмотру места происшествия концентрическим способом от главного входа в дом к телу номер один. Первый бот, на вас по-прежнему детальная съемка в масштабе.

У Филиппова, наконец, появилось знакомое ощущение, что он «прозревает» – боты фиксировали обстановку и отправляли снимки в павильон, на мониторы операторов. Каждый бот – это сложная машина, парившая сейчас над поверхностью, оснащенная камерами, датчиками, щупами.

Внутри дома Вишняковых было много благородного мрамора и позолоты. Большие зеркальные панно увеличивали и пространство и без того огромного холла, четыре колонны в греческом стиле поддерживали центральный купол, ведший к зимнему саду. Квадратный холл, ограниченный классическими колоннами и затейливыми панно, незаметно перетекал в гостиную, где за густой зеленью оранжереи угадывались другие помещения.

Справа и слева от центрального входа, за колоннами, высились массивные межкомнатные двери от пола до потолка, отделявшие внутренние помещения левого и правого крыла от гостевой зоны. Филиппов сверился с архитектурным планом дома – справа числилась хозяйственная часть: кухня, прачечная, котельная, комнаты для прислуги. Там же значилась морозильная камера и склад. Слева от входа – гостевая зона: удобные диванчики, низкий журнальный столик и большой, во всю стену монитор домашнего кинотеатра, судя по колонкам, с интерактивным функционалом. Такие устройства позволяли «вытащить» картинку из телевизора и добиться эффекта полного погружения в постановку.

При этом дом выглядел уютным и небольшим, без лишнего пафоса и неиспользуемых помещений. Бежево-золотистые тона, современные светильники, подсветка пола и потолка, много зелени и света. Дорого. Благородно. Дизайнерски спланировано.

Тело Анны Вишняковой лежало на мраморном полу у подножия винтовой лестницы на второй этаж, чуть правее нижней ступени. Женщина лежала лицом вверх, длинные, уложенные на манер кинозвезд светлые волосы рассыпались облаком и почти полностью скрывали лицо несчастной, а руки оказались неестественно вывернуты. Молочного цвета домашний костюм из индийского шелка оказался пропитан кровью. Невпитавшаяся в ткань кровь расползалась от тела, заполняя желобки межплиточных швов почти до самого входа.

За спиной Федота Валерьевича всхлипнула домоправительница – женщина уставилась в мониторы и снова вытирала слезы. Федот Валерьевич, отметив для себя еще один вопрос домоправительнице, продолжил вести протокол, проговорил в микрофон:

– Производится детальная съемка места обнаружения трупа женщины, на вид сорок-сорок пять лет. Прошу подключить биохимические датчики. Радион Евграфович, – Филиппов обратился к судмедэксперту, возглавлявшему сегодня группу медиков, – прошу подключиться к выявлению и забору вещественных доказательств.

Пожилой медик кивнул. Его низкий баритон почти сливался с шелестом работающих дронов и щелчками все новых порций фото и отчетами о сборе видеоматериала, приходившего на мониторы оперативников. Склонившись над пультами, шестеро медиков принялись за работу. Потом они получат непосредственный доступ к телам и проведут необходимые обследования, сейчас важно было собрать первичные данные, которые помогут установить предварительные причины смерти, время гибели потерпевшей.

Филиппов, определив участок работы экспертам и следователям, перевел взгляд на свидетельницу, подозвал к себе. Женщина с опаской придвинулась.

– В каком часу, вы говорите, пришли к дому Вишняковых?

– Шести не было… Пришла, взошла на крыльцо. А дверь открыта…

Это Филиппов уже слышал, правда, время называлось иное. Он внимательно посмотрел на свидетельницу: оговорилась? Или изначально время не зафиксировала? Или ей есть, что скрывать?

– А зачем вы пришли в такой час к дому Вишняковых?

Домоправительница опешила:

– Так говорила же я. Мя́ско для своей собачки забрать, сеттера.

Филиппов слегка улыбнулся:

– Я немного не об этом. У вас ведь рабочий день закончился, как я могу понять. А живете вы, согласно опросному листу, в районе Торгового центра «Красная площадь». Чтобы забрать причитающуюся вашему сеттеру еду, вам пришлось возвращаться в Северную слободу. Неужели забрать мясо было так срочно? Разве нельзя было дождаться утра?

Он помнил, что дежурный упоминал про кота, однако в доме до сих пор не заметили никаких следов кошки – ни миски, ни когтеточки, ни лежанки. Да и кошачьих волос отчего-то не находилось. Как и самого животного. Задавая вопрос домоправительнице, Федот надеялся, что она заговорит про домашнее животное.

– Можно, почему же нельзя, – дама поджала губы, посмотрела воинственно. – Но мне еще «кота» надо было покормить. Хозяева планировали уехать днем на несколько дней. Я и пришла…

– Кота? – На всякий случай уточнил Филиппов. – А где он сейчас?

– Вероятно, выключен.

Филиппов тряхнул головой, будто сбрасывая пелену с глаз.

– Выключен? Вы о чем сейчас говорите?

Владислава Ивановна пояснила с каким-то особым достоинством, граничащим с суеверным страхом:

– Это виртуальный кот. Покормить – это значит включить на подзарядку. После того, как я уехала, в слободе выключали свет, зарядное сбоило в таких случаях, я и пришла, чтобы удостовериться… Хозяева любят, когда кот встречает их после поездок. – Женщина смерила Филиппова взглядом, процедила: – Так и знала, что в первую очередь будут меня подозревать, вместо того, чтобы настоящего убийцу искать! Исполняй после этого свой гражданский долг…

Филиппов усмехнулся:

– Ну, предположим, гражданский долг исполнить вам бы все равно пришлось, иначе вышло бы, что вы скрылись с места преступления, а это в свете событий, выглядело бы совсем криминально… Но между тем, вас никто ни в чем не подозревает, уверяю вас. Просто вы оказались на месте преступления первой и могли заметить что-то, важное для следствия. Вы очень важный свидетель. – последняя фраза заметно успокоила женщину, та приободрилась и даже как-то приосанилась. Федот Валерьевич успел поймать ее победный взгляд, брошенный в сторону управляющего. – Скажите, Владислава Ивановна, а куда Вишняковы собирались всей семьей?

– Так на озера… На Горячий ключ. Вы же знаете, какая волшебная там сейчас стоит погода. У них там домик забронирован…

Домик в Горячем ключе – это практически «must have» для местной тусовки, практически как Ясная поляна для сочинцев или Серебряный бор для москвичей. Он понимающе кивнул.

– Ясно… Вишняковы вообще часто вместе путешествовали?

– Когда работа и учеба позволяли – постоянно. – Дама забыла, что совсем недавно обвинила следователя в предвзятости, и теперь отвечала с готовностью. – Заняты, конечно, они были сильно. У Арсения Владимировича, понятное дело, преподавание, наука. То симпозиумы, то лабораторные исследования, то лекционный период. Он же и у нас в КубГУ преподавал, и в Москве, и в Оксбридже лекции читал по приглашению… Анна Аркадьевна тоже вся в творчестве…

– Она, кажется, художник? – Федот рискнул проявить собственное невежество, чтобы окончательно расположить к себе свидетельницу, заинтересованно слушал ее рассказ и аккуратно фиксировал сказанное для протокола.

Владислава Ивановна буквально засветилась от нетерпения поделиться всем, что ей было известно о семье, деликатное покашливание Анастаса Григорьевича, то и дело доносившееся из угла для свидетелей, уже не могло ее остановить.

– Не просто художница, она дизайнер по тканям… Ну, неужели не слышали: «Анаркада»?

Филиппов многозначительно кивнул, сделав вид, что вспомнил довольно известную в России марку. Домоправительница продолжала:

– Ну так вот. Анна Аркадьевна очень талантливая, она в доме все-все сама устраивала, столько сил положила… И рисунок мрамора, и дизайн плитки, и обивка, и посуда – все, буквально все до самых незначительных мелочей в доме выполнено по ее эскизам и проекту. Очень талантливая женщина… – Домоправительница мельком взглянула на застывшее на мониторе тело, у которого работали служебные боты медиков, и всплакнула, добавив: – Была…

Филиппов поспешил отвлечь ее:

– А сыновья? Они учились, да?

– Да, старший высшую школу заканчивал, к экзаменам готовился, младший тоже… он в научный техникум планировал поступить, шел по стопам отца. Собирался выбрать научный профиль.

– Н-да, при таком графике, наверное, немного у них свободного времени оставалось, чтобы вместе провести? – он вопросительно посмотрел на свидетельницу.

Та кивнула:

– В том-то и дело. Заранее все планировали и очень дорожили этими днями.

– Угу. То есть отношения в семье были теплыми и дружественными. Я правильно вас понимаю?

Домоправительница кивнула, но в глазах мелькнуло сомнение. На опасливо покосилась на Анастаса Григорьевича и проговорила:

– Да, все так.

Филиппов сделал пометку опросить свидетельницу повторно: что-то было еще, что она не рассказала.

Глава 3. Осмотр места преступления

Пока боты продолжали работать со вспомогательными помещениями и на втором этаже, следственная группа приступила к физическому осмотру холла и помещений первого этажа, уже отснятых аппаратурой. Здесь приходилось работать по старинке – обращая внимание на то, что пропустили боты.

Федот Валерьевич этим этапом особенно дорожил. Что бы не вписали в отчет дроны, ничто не заменит опытного глаза следователя. Чем пахнет в доме, каково освещение. Каково направление ветра или есть ли сквозняк. Как распространяется звук. Ни один отчет не может заменить «картинку», которая возникает в голове следователя на месте преступления.

Потому что совокупность данных – еще не знание, как не является гора кирпичей и цемента домом.

Было уже около половины десятого, когда следственная группа переступила порог дома Вишняковых. И первое, что бросилось в глаза Филиппову – это кристальная чистота вокруг. Дом профессора пах тропической растительностью и кофе. Идеальная, практически стерильная атмосфера делали его нежилым, в корне разнясь с картинкой, которая возникла благодаря видеосъемке. Ни случайно забытого и брошенного на диване журнала, ни следов на обивке, ни намека на то, что этим помещением пользовались. Даже пульт от управления домашним кинотеатром лежал в контейнере на столе, а вокруг него – ни единого потожирового следа.

Складывалось впечатление, что этот дом стал витриной благополучной жизни образцового семейства.

Или в нем кто-то прибрался перед приходом полиции.

Федот разделил пространство на сектора, отправив одну следственную группу осматривать тело женщины в холле, две другие – наверх, в спальню старшего из сыновей Вишнякова и комнату супруги, и в морозильные камеры. Сам вместе с Яблочкиным, старательно избегая наступать на ручейки крови, направился в кабинет главы семейства.

– Что думаешь? – успел спросить у товарища, когда они проходили мимо тела Анны.

Василий пожал плечами:

– Пока не думаю. На ограбление не похоже, следов взломщиков тоже не наблюдается… Смерть Анны выглядит несчастным случаем…

– Но погибла вся семья. В один день, в одно время. Разве такое может произойти по несчастливой случайности и без злого умысла? – Федот Валерьевич задержался у тела. Над ним все еще витал тонкий аромат духов женщины. Сейчас, на холодном теле, он будто бы погас и утратил ясность, но в нем все еще угадывались тонкие цитрусовые нотки и иланг-иланг.

Филиппов вздохнул.

Яблочкин прекрасно понимал, о чем думал друг. Почесал за ухом, отозвавшись уклончиво:

– Надо по времени наступления смерти смотреть…

– Думаешь, сбой энергосети? – Федот скользнул взглядом по небольшим глазкам камер и датчиков, которым был напичкан буквально каждый метр дома. Если предположить, что сбой систем повлек смерти обитателей, то смерти, действительно, можно считать несчастными случаями. – Умный дом, он на электросеть, понятное дело, запитан. Только почему резервное питание не сработало.

Яблочкин снова пожал плечами:

– Ты веришь, что у специалиста уровня Вишнякова не было предусмотрено защитных и дублирующих систем электропитания? Не было аккумуляторов? Савва Любимов, кстати, говорит, что дом вообще запитан от солнечных панелей. Они вмонтированы в стекла и покрытие дома. Так что перебои с сетью, уверен, тут ни при чем. Да и… не знаю, камера морозильника еще могла захлопнуться. Но как сбой мог убить Вишнякову? – он кивнул на распростертое на полу тело.

– Посмотрим, что скажут судмедэксперты и криминалисты, но хозяйка погибла из-за падения с высоты. Сама или нет?

Филиппов запрокинул голову и посмотрел на верхнюю платформу лестницы – та не была снабжена перилами и выглядела довольно крутой и небезопасной. Могла женщина поскользнуться? Вполне… Мог ее кто-то сбросить с верхнего этажа? И такое тоже возможно.

Он снова вспомнил об удаленных умным домом записях: мог ли кто-то посторонний знать об этой особенности системы? Мог ли кто-то воспользоваться этим – совершить преступление, точно зная, что все данные будут уничтожены ровно в 18–00 после того как мертвый хозяин не отменит команду искину?

– Думаю, много ответов мы найдем в кабинете Вишнякова, – Федот Валерьевич прошел через оранжерею и направился к массивным дверям кабинета, как раз в тот момент, когда мобильный пискнул входящим сигналом. Филиппов чертыхнулся, заблокировав движение остальной группы, рассеянно вытащил телефон из кармана брюк и взглянул на экран. Лицо его помрачнело, губы изогнулись в раздосадованной усмешке. Отойдя чуть в сторону, он передал ведение протокола Яблочкину и знаком разрешил группе пройти в кабинет, чтобы продолжить работу, и принял вызов:

– Я, конечно, не ожидаю, что ты мне будешь сию секунду перезванивать, но можно хотя бы не доводить меня до сердечного приступа?!

Филиппов подавил вздох и, наблюдая за тем, как Яблочкин направляется к телу Вишнякова и привычно запоминая, как что расположено в кабинете, отозвался так беззаботно, как только мог, сдобрив любимым матерью обращением – обычно это помогало:

– Признаться, матушка, я вроде бы уже вырос из того возраста, когда отпрыску положено отзваниваться по каждому поводу и сообщать о своих перемещениях. Тем более, отец уже наверняка сообщил о деле, которое мне подбросили…

– Сообщил. И что? – женский голос из динамика был холоден и подчеркнуто обижен. – Теперь это повод не звонить матери?

– Но я, действительно, сейчас несколько занят, – Филиппов пытался сохранить беззаботный тон, добавив к нему толику грусти. На него смотрел Яблочкин, указывая пальцем на что-то, обнаруженное у тела. Федот Валерьевич поднял вверх указательный палец, прося дать ему еще мгновение. – Буду рад выслушать вашу отповедь несколькими часами позднее. Возможно ли это?

Яблочкин, наблюдая за великосветским разговором друга, изогнул бровь и закатил глаза – отношения Филиппова с матерью стали уже притчей во языцех. Илона Ивановна Филиппова когда-то работала дознавателем, потом ушла в науку, защитила докторскую диссертацию и теперь возглавляла кафедру уголовного процесса в КубГУ. Каждый раз, когда она появлялась в окружении Федота, его коллеги смущенно умолкали. Илона Ивановна в свои пятьдесят шесть лет была стройна и изящна, носила узкие юбки не ниже середины колена и туфли на высоких каблуках, виртуозно водила миниатюрный дамский «Авангард»-седан и умела ввести собеседника в ступор одним взглядом.

– Федот! Ты загонишь меня в гроб! – воскликнула, наконец, женщина. – Я жду объяснений. И даю тебе два часа, чтобы завершить дела, а потом ты мне ответишь, почему проигнорировал мою просьбу позвонить Пелагее.

И она нажала «отбой» – в трубке повисла блаженная тишина.

Филиппов устало вздохнул.

«Пелагея» была новым проектом матери. Около года назад она озадачилась судьбой своего единственного сына и стала активно знакомить его с родственницами и дочерями подруг и давних знакомых, откапывая поистине уникальные экземпляры. Виолончелистка Анфиса, переводчица-синхронистка с хинди Авиолла, поэтесса Галатея… Федоту казалось, что матушка собирает некую коллекцию по оригинальности имен и профессий возможных невест. Все девушки были юны – по твердому убеждению Илоны Ивановны только девушка до двадцати трех лет способна посвятить себя служению семье и карьере мужа. На вопрос, откуда у нее такие средневековые взгляды, женщина только отмахивалась. Федот сперва посмеивался над матушкиной затеей женить его, пока увлеченность не переросла в навязчивость.

Без сомнения, все эти девушки были очаровательны, но проблема была не в них, а в том, что Федот Валерьевич предпочитал собственную жизнь выстраивать сам. О чем и сообщил матери накануне, после очередной попытки познакомить его с «прекрасной, буквально созданной для брака», девушкой, ученой-селекционером Пелагеей Обручевой.

– Мне не нравится ваша идея сводничества, – ответил он, вероятно, слишком резко – мать схватилась за сердце. – Вне зависимости от личных качеств госпожи Обручевой, я не намерен заводить с ней знакомство по вашей рекомендации. Прошу впредь не ставить ни себя, ни меня, ни этих несчастных девушек в идиотское положение.

Ему казалось, что он расставил все точки над i, но уже через час после разговора с матерью, ему пришло сообщение, в котором значился номер девушки и требование ей позвонить. Собственно, в продолжении этой темы и был нынешний разговор, так некстати отвлекший Федота Филиппова от осмотра трупа знаменитого ученого. Федот чувствовал, что тучи над его головой сгущаются, и уже в предстоящие выходные случится серьезный конфликт с матерью.

Но до выходных еще надо было дожить. Может, ему повезет, и текущее дело заставит его остаться на работе. Он перевел взгляд на Яблочкина:

– Такие дела, – пробормотал он и шагнул в кабинет. – Нашел что-то интересное, а, Василий Егорович?

Филиппов не раз видел Арсения Вишнякова на фото в СМИ. Высокий, уверенный в себе мужчина с аккуратной «чеховской» бородкой, он носил очки в тонкой золотой оправе – скорее для придания значимости, чем ввиду плохого зрения, был в довольно неплохой физической форме, не брезговал пробежками по утрам и регулярными занятиями спортом.

Сидевший за рабочим столом человек определенно походил на Вишнякова.

Установление личностей убитых – один из ключевых моментов первой стадии расследования, личность определяет круг подозреваемых, мотивы и цели преступления. Когда жертвами становятся публичные люди, соблазн сразу указывать в протоколе их имена очень велик. Однако схожая внешность, одежда, маникюр или прическа могут ввести в заблуждение следствие, чем не раз пользовались преступники. Одежду можно имитировать, внешность исказить макияжем или операцией. Да и после смерти внешность человека меняется… Так что, с уверенностью утверждать, что сидевший за столом покойник, действительно, Вишняков, можно было только после проведения генетической экспертизы. Сейчас же он – мужчина сорока пяти или пятидесяти лет на вид, брюнет худощавого телосложения.

К этому моменту Яблочкин завершил описание трупа, его одежды и приметных черт вроде крохотного шрама над бровью, указал положение тела и предметов вокруг, сделал необходимые для протокола замеры – все это было сделано с помощью технических средств, когда помещение исследовали дроны. Но процедура требовала подтверждения и уточнения данных, чем, собственно, и занимался подполковник Яблочкин, сверяясь с данными технического протокола.

– Похоже, застрелился, – он кивнул на тело и сверился с данными судмедэксперта. – Выстрел с близкого расстояния, выходного пулевого отверстия не наблюдается…

Вишняков сидел, откинув голову на подголовник, в виске, у основания надбровной дуги, темнело небольшое входное пулевое отверстие с полукругом ожога на коже. Рука опущена на подлокотник, пистолет, вероятно, ставший орудием преступления, валялся тут же, у ножки стола.

Филиппов обратил внимание на расположение кресла: оно оказалось развернуто к панорамному окну, за которым открывался красивый вид на сад и Северную слободу. Вишняков перед тем, как застрелиться, любовался живописным видом? Или кресло развернулось после его смерти?

Он подошел к столу, встал за спиной погибшего и окинул взглядом кабинет.

Справа – стеллаж с книгами. В основном, по нейробиологии и нейромодуляции. Несколько томиков были пристроены довольно неаккуратно, в спешке, будто бы их вернули на полку второпях, сунув на более-менее свободные места. Это были труды Лосевского о психологии сознания и об особенностях адаптации нейросетей к логике биологического существа. Довольно популярные и спорные труды – Лосевский считал, что сознание человека и андроида не может быть полностью идентичным, так как в основе лежат разные биологические процессы. Ученого подняли на смех, потому что наличие сознания у андроидов академической наукой отрицалось полностью, тем более – сознания, основанного на биологических процессах, а в научных кругах его имя быстро стало табуированным. Тем более странно, что в кабинете Вишнякова, одного из основных оппонентов Лосевского, они оказались в непосредственной близости от рабочего места. Более того, читаны совершенно недавно и вполне увлеченно – корешок был потрепан, а из текста торчали разноцветные закладки.

Филиппов снял с полки одну из книг, наиболее зачитанную, и просмотрел выделенные Вишняковым пометки: глава о программном коде искусственного интеллекта, сравнительный анализ мозговой активности человека и андроида, ссылки на статьи зарубежных коллег. Филиппов поманил к себе зависшего под потолком дрона, дал команду зафиксировать обнаруженные данные, а сами книги передал криминалистами для работы – хорошо бы знать, как давно были сделаны эти правки и кем.

Перед Вишняковым лежал распахнутый ежедневник. Филиппов достал из кармана свою банковскую карту, аккуратно коснувшись с ее помощью ребра бумажного листка приподнял его и перевернул страницу – на ближайшие два дня, действительно, была запланирована поездка с семьей, все встречи оказались перенесены. А вот на послезавтра запланировано заседание ученого совета НИИ антропоморфизма, на котором Вишняков планировал быть – на полях, около отметки о времени начала мероприятия, стоял алый восклицательный знак и написано размашистым почерком «Т.А.Л. будет». Что обозначает это сокращение? Аббревиатура? Код? Инициалы? Филиппов посмотрел на потрепанный томик с монографией Лосевского. Его звали Тимур Альбертович. Он и есть этот самый «Т.А.Л.», который будет на заседании? Филиппов выделил эту информацию в протоколе и поставил отметку: «Проверить!». Эту информацию, действительно, стоило проверить. И узнать, общался ли убитый с Лосевским и как давно.

На столе лежали в беспорядке бумаги – Филиппов сдвинул их уголком банковской карты. Распечатки, вероятно, будущей речи, с многочисленными пометками и правками, оставленными тем же почерком, что и записи в ежедневнике. Федот Валерьевич заметил несколько графиков, распечатанных отдельно и отложенных под основную стопку документов. Среди них значились документы из НИИ экспериментальной имплантологии.

– Василий Егорович, надо эти документы зафиксировать.

– Будешь изучать? – Яблочкин усмехнулся.

– А куда я денусь…

Он заглянул под стол и посмотрел в мусорную корзину. Та оказалась пуста.

Филиппов распрямился и окинул взглядом кабинет еще раз. Предельно аккуратный, с педантично расставленными книгами и предметами интерьера, он характеризовал Вишнякова как очень сдержанного и внимательного человека, привыкшего к чистоте и порядку. Даже правки, которые он вносил в черновик своей работы, были написаны аккуратно, ровным, разборчивым почерком. Однако его стол был завален документами, книги – исписаны и поставлены не по порядку… Вишняков волновался, когда работал над текстом? Он был раздражен чем-то?

– Может, он просто торопился? – ответил ему Яблочкин.

Федот Валерьевич смутился – оказалось, он задумался и проговорил последние фразу вслух.

– Так торопился, что даже не поторопил супругу? Анна в домашнем комплекте, если ты не заметил, кофеек собиралась пить на втором этаже.

Яблочкин нахмурился:

– Да, кстати. У парней, сыновей Вишнякова, тоже сумки не собраны.

Филиппов поднял вверх указательный палец:

– Вот именно… И это довольно странно, учитывая показания домоправительницы и отметки в ежедневнике убитого… Они собирались в поездку, но почему-то вовремя не выехали.

– Может, перенесли время выезда? Поэтому все занимались привычными делами?

– Владислава Ивановна сказала, что они очень дорожили совместным отдыхом. Значит, должно было произойти нечто важное, чтобы в последний момент они отменили поездку.

– Не такой уж и последний – у парней сумки не собраны, они еще и не собирались никуда ехать.

Филиппов кивнул – он тоже об этом думал.

Он толкнул компьютерную мышь, та ожила, подсветившись ярко-голубым. Ожил и экран компьютера, открыв диалоговое окно и файл, над которым работал Арсений Вишняков. Федот Валерьевич просмотрел открытые вкладки – список продуктов, сайт туристического агентства «Адвенче», реестр допуска в лабораторию НИИ… Он просмотрел последние открытые документы.

– А вот это уже интересно. – Филиппов склонился к монитору: на нем значилась электронная запись, из которой выходило, что Вишняков назначил кому-то встречу, и она проходила ровно в тот момент, когда ученый, согласно предварительным данным, выстрелил себе в голову.

Глава 4. Первые улики

Пройдя на второй этаж, Филиппов зашел в комнату старшего из сыновей Вишняковых, Николая. Парню было чуть больше двадцати, на фото, которые помнил Федот Валерьевич, – видный парень спортивного телосложения. Собственно, это было все, что можно было сказать о парне, ничем примечательным Николай Вишняков не отличился.

Во всяком случае, комната именно об этом и говорила.

Про нее можно было сказать, что она… безликая. Стены до середины была выкрашены в цвет берлинской лазури, бело-бирюзово-синие вертикальные полосы разной ширины, словно ледяное сердцебиение, уходили под потолок и тянулись по нему, смыкаясь в центре комнаты широким прямоугольником светодиодного плафона. Идеально застеленная кровать, будто на ней никто никогда не лежал. В ложных нишах прятались шкафы. Филиппов открыл один из них – идеально разложенные вещи такой же бирюзово-серой гаммы. Никаких плакатов в любимыми кинозвездами, карт или исписанных стихами тетрадей. Даже книги на полке были обернуты в одинаковые обложки бирюзово-серого цвета. Помнится, в учебниках по юридической психиатрии, был раздел о последствиях окружения ребенка цветом в одной цветовой гамме: чаще всего это приводило к глубоким патологиями и латентной агрессии, которая выливалась в период пубертата или постпубертата в жестокие преступления, часто – обставленные театрально, на показ, еще чаще – серийные.

– А потом мы удивляемся, откуда у нас берутся маньяки, – за спиной появился Яблочкин и словно прочитал невеселые мысли Филиппова. – Мы уже здесь все осмотрели.

– Есть что-то интересное? – Филиппов прошел в середину комнаты, направился к столу, вытянул пару шкафчиков: просто, чтобы убедиться, что там внутри также все идеально организовано.

Яблочкин хмыкнул. Поманил за собой в ванную.

Тело Николая еще не убрали. Парень лежал на краю ванны, откинув голову и распахнув руки. Глаза мутно смотрели в потолок, на губах застыла кривая усмешка. Под рукой, на полу, лежал разбитый коммуникатор. Угол цифровой панели выглядывал из воды. Именно ее падение спровоцировало удар током.

– Тебе ничего странным не кажется? – Яблочкин стоял за спиной, сунув руки в карманы брюк.

Федот Валерьевич не сразу отвел взгляд от улыбки погибшего. Странно? Да тут можно энциклопедию странностей составлять. Филиппов покачал головой:

– Ты пальцы приготовил загибать?

– Не, я не о мелочах, – Егор выжидающе уставился на Филиппова, не выдержал паузы, объяснил: – Обрати внимание на пол.

Он был сухим без потеков и влажных межплиточных швов.

– Высох? – предположил следователь.

Яблочкин с сомнением покачал головой.

– Вода мыльная, он плескался в пенной ванне. Такая вода оставила бы на плиточном полу мутные разводы, согласись. А тут… – Он выразительно обвел взглядом помещение, оформленное в таких же, серо-голубых тонах с хромированной отделкой, и добавил: – Вкупе со всем остальным, включая застывшую улыбочку… Я бы так сказал, что он не умер от удара током.

Филиппов понимал, что друг прав. Если смерть наступила от удара током, она не была мгновенной. Тело содрогается от судорог, а при наполненной ванне, брызг должно быть так много, что они вряд ли бы высохли за те несколько часов, пока обнаружили тело и ехала полиция. Да и заполненность ванны должна быть иная.

– А что говорят криминалисты?

– А криминалисты говорят, что у парня признаки отравления… кровь и образцы тканей взяли на анализ, но, скажи, странненько это все…

Филиппов согласился:

– Странненько – это не то слово.

– Чтобы слова лучше подбирались, пошли к младшему Вишнякову заглянем, там, парни говорят, вообще картина маслом.

Филиппов кивнул:

– Да, только в комнату Анны сперва загляну.

Там его ждал еще больший сюрприз: комната выглядела нежилой. Аккуратно, как для фотосъемки в престижный глянцевый журнал, расставленные флакончики духов, размещенные на вешалках наряды висели на одинаковом расстоянии друг от друга, на идеально разглаженном покрывале не значилось ни единой морщинки, словно его только что заправила горничная.

Следователь, работавший в комнате, оглянулся на вошедших, улыбнулся:

– Прикольно, да? – Он встал и подбоченился, оглядывая фронт проделанной работы: – Абсолютно стерильная комната, ни потожировых следов, ни волос, ни ногтей, ни частичек кожных покровов.

Филиппов посмотрел на мигающую зеленым платформу робота-уборщика, кивнул на нее:

– Найди этого парня, у него в контейнере может быть что-то интересное.

Криминалист рассмеялся:

– Уже! Нет ничего в контейнере, он после саночистки.

Яблочкин и Филиппов переглянулись – еще одна случайность или кто-то тщательно скрывает следы?

Федот обошел комнату, заглянул в шкаф – его интересовали личные вещи Анны: если комната выглядела нежилой из-за тщательной уборки и патологической аккуратности хозяйки, то наряды-то не могли оказаться сплошь новыми. Распахнув дверцы, он провел рукой по рукавам платьев. Шелк приятно струился под пальцами, приятно холодил кожу. Анна любила элегантную одежду, в ее гардеробе не обнаружилось ничего вычурного или вызывающего. Строгие костюмы из полушерстяной ткани, кашемировые джемперы, тонкие сатиновые рубашки – все было выдержано в мягкой голубой гамме. От вещей шел горьковато-дымный аромат, густой и тягучий. Обычно такими духами пользуются брюнетки и дамы в возрасте. Анна была миловидной блондинкой, еще и творческой личностью. Но духи носила тяжелые.

Федот прошел к туалетному столику, безошибочно выделив нужный флакончик: темно-оранжевые духи заполняли его меньше, чем на треть. Чтобы убедиться в своей правоте, он наклонился и, не касаясь флакончика, принюхался – да, это был именно тот аромат.

– Вон те вещи посмотрите, – он кивнул криминалистам на вещи, на которых еще чувствовался запах любимых духов Вишняковой, – на них должны обнаружиться следы… А что, чемодана или сумки не обнаружили?

Криминалисты отрицательно качнули головами.

– Все вещи распакованы.

– Странно, – Филиппов перевел взгляд на Василия.

Тот нахмурился, предположил:

– Успела распаковать или никуда не собиралась?

– А чемодана все равно нет… Не в пакете же она собиралась везти наряды для загородной поездки…

Еще раз окинув взглядом комнату, он направился к выходу – дело выглядело все более странным.

Они спустились на первый этаж, пройдя по служебной лестнице – та обнаружилась в дальнем конце коридора, у кладовой с выстиранным и отглаженным бельем и бытовой химией. Внизу их поджидала группа во главе с младшим следователем Иваном Дмитриевичем Сухим. Судмедэксперт выглянул из морозильной камеры, позвал к себе:

– Вам на это стоит взглянуть.

Федот Валерьевич и Яблочкин направились к нему.

Тело Александра оказалось у двери. Голова направлена к створкам, руки вытянуты вперед в попытке разомкнуть запертые двери. Пальцы сбиты, под ногтями скопилась кровь. Парень был одет в обычную рубашку белого цвета и джинсы. На рубашке у воротника, по плечам и рукавам были видны красно-бурые пятна. В затылочной области головы темные волосы погибшего слиплись, на коже просматривалась рана.

Филиппов нахмурился.

– Откуда, по вашему мнению, могла появиться рана? – он скользнул взглядом по окружавшим Александра Вишневского предметам. Короба, куски мяса. В углу обозначился три пакета из супермаркета «Магистраль», очевидно, с обрезками для сеттера Владиславы Ивановны. Ни один из этих предметов не мог сделать такую рану.

– Рана нанесена тупым продолговатым предметом, имеющим ребра жесткости, – у тела все еще работал криминалист, Михаил Тучин. Толковый неулыбчивый мужик, очень внимательный. Федот Валерьевич знал, что криминалист, несмотря на свой сравнительно молодой возраст, на хорошем счету у коллег, а потому охотно брал его на осмотр места происшествия, – квадратным в срезе…

– Не мог погибший нанести себе рану сам, например, при падении?

Тучин качнул головой:

– Нет, характер повреждений был бы иным. – Он встал, согнул ноги в коленях и размахнулся, будто удерживая в руках невидимую палку. – Удар примерно так был нанесен… Точнее рассчитаем потом, во время вскрытия.

Филиппов прищурился: получалось, что кто-то ударил Александра и запер в морозильной камере. И это «кто-то» был чуть выше Александра ростом, то есть примерно метр семьдесят пять или чуть выше, убитый не отличался высоким ростом.

Савва Любимов заглянул в камеру, поморщился, покосившись на труп.

– Федот Валерьевич, у нас может быть свидетель.

Все обернулись к нему, у айтишника покраснели мочки уха.

– Камеры видеонаблюдения Северной слободы на этой улице зафиксировали пацана, лет двенадцати-пятнадцати на вид. Терся у дома днем, заглядывал в окна и проверял двери, по всей вероятности, пытаясь проникнуть в дом.

– И проник? – Филиппов повернулся к криминалистам: – Что у нас по неопознанным следам в доме?

– Да вроде все следы опознанные… – старший группы криминалистов Тучин нахмурился. – Ну разве что…

Он смолк. Айтишник снова заговорил:

– Примечательно, что около шести вечера камеры снова его зафиксировали, но уже убегающим от дома Вишняковых.

– И что? – Филиппов начинал злиться, что сведения приходится вытаскивать из айтишника чуть ли не клещами. – Ты говори, говори, не тяни…

Любимов кивнул, заговорил торопливо:

– Камера, которая выходит на парковую зону, зафиксировала удаляющуюся тень. По росту и фрагменту одежды, попавшим под освещение фонаря, похож на того же пацана.

Этот парень мог быть наводчиком, свидетелем или случайным прохожим. В любом случае, его было необходимо опросить. Филиппов повернулся к Яблочкину:

– Поднимай местную охрану, ДПС, пацана надо найти. И, Савва Дмитриевич, подключайте городскую службы видеонаблюдения, ищите, куда парень мог деться из Северной слободы, если он из нее вышел.

«Не его ли поджидал Вишняков в своем кабинете?». В любом случае, парень мог видеть или слышать что-то. Он был рядом с модом или внутри него на момент смерти Вишняковых.

Едва он завершил работу в кабинете и вышел в холл, чтобы осмотреть место гибели женщины и подняться на второй этаж, чтобы осмотреть ванну с погибшим юношей, как почувствовал движение в кармане – завибрировал мобильный. Звонило начальство.

– Филиппов, слушаю, – отозвался он, подходя к телу у лестницы и привычно осматривая холл – вдруг с этого ракурса он заметит что-то еще.

– Что там у тебя по Вишняковым?

Голос начальника управления звучал глухо и хрипло – денек у него тоже выдался не из легких, с той только разницей, что пока Филиппов спокойно работал на месте преступления, шеф отбивался от звонков из администрации, академии наук, вузов, где преподавал Вишняков, и, что самое очевидное, от прессы. Необходимость разводить политесы была одной из причин, почему Филиппов отказывался идти на повышение.

– По Вишняковым – четыре трупа, вся семья. Вишняков-старший с пулевым ранением в голову, смерть супруги наступила при падении с высоты, старший сын погиб от удара током, но есть признаки, что предварительно был отравлен, младший замерз в морозильной камере с черепно-мозговой травмой… Экспертиза, понятное дело, расскажет подробнее.

– Ужас какой.

– Да, неприятные смерти, – Филиппов кивнул, хотя сам с трудом мог вспомнить случаи, чтобы смерти были «приятными». Но оба следователя прекрасно друг друга поняли.

Начальник уточнил:

– Это точно они? В том смысле, что… фигуры и Вишнякова, и его супруги довольно значимые. Может иметь место имитация?

– Домоправительница всех четверых опознала. Показания свидетелей собираем… Эксперты работают, ДНК-пробы отправлены, сделали запрос в поликлинику за получением образцов…

– Поторопил их или до утра будут ждать?

– Поторопил, конечно, уже работают. Утром обещают выдать заключение.

– Это хорошо. Долго вам там еще возиться?

Филиппов взглянул на цифровую копию протокола, который постепенно заполняли данными все четыре следственные бригады. Ему это все предстояло еще проверить и уточнить при необходимости.

– Часа два еще, пожалуй, – прикинул и взглянул на часы.

– Хорошо. Отгул тебе не даю, как закончишь на месте, приведи себя в порядок, мне доложишь утром, как только придет заключение генетиков. Там решим… Федот Валерьевич, что по версиям думаешь?

– Пока сложно сказать. Все четверо погибли примерно в одно время, в момент сбоя на подстанции Северной слободы. Но дом запитан на резервном питании. Смерть младших Вишняковых определенно криминальная. Старшего Вишнякова тем более, – он замолчал и снова посмотрел на верхнюю ступеньку: – по Вишняковой пока не ясно, Вадим Олегович. Пока не совсем понятен механизм падения, не очень представляю, как она могла поскользнуться и упасть. Вот тут особенно жду результатов экспертизы. Таким образом, круг подозреваемых довольно обширный, учитывая характер деятельности Вишнякова.

– Ясно, – начальник загрустил. – Версию самоубийства Вишнякова ты не рассматриваешь.

– Или застрелился, или убит. Записки нет, но у него была назначена встреча, и сейчас проверяем, состоялась ли она. Данных о посетителей в его ежедневнике нет.

– Ну, посмотри записи дома, у него же там наверняка все записывалось, Северная слобода, умные дома, сам знаешь…

Филиппов взглянул под потолок, на круглый глазок видеокамеры.

– Да, тоже об этом подумал, – проговорил. – Уже направил техников изъять записи.

Шеф вздохнул, как показалось Филиппову – без облегчения.

– Ладно, добро, Федот Валерьевич, держи в курсе. Нужна будет помощь, не тяни, сразу обозначай. Сам понимаешь, какое дело нам подвалило.

Филиппов понимал, а поэтому сразу спросил:

– Вадим Олегович, вы планируете оставить его у меня или отдадите кому-то в управлении?

– Ты шутишь? Твое имя уже в сводке обозначено, если я передам кому-то другому, сразу начнут дергать – почему, неужели прежний следователь не справился, а может, кто давление на следствие оказывает. Тьфу ты, прости господи, – шеф протяжно выдохнул. Помолчав и переведя дыхание, резюмировал: – Нет уж, дорогой мой Федот Валерьевич, ответственным за это дело останешься ты. В помощь кого скажешь, того и поставлю.

– Ну, Яблочника тогда и оставляйте…

– Он там сейчас на месте?

– Да.

– Пусть работает. Обрадуй его.

И отключился. Филиппов поискал глазами товарища, но тот, очевидно, уже прошел в холл. Что ж, «обрадует» его чуть позже: «шишки», как и премии, им все-таки придется получать вместе.

– Федот Валерьевич, мы тут закончили, – к нему подошел Филатов, следователь, работавший в холле первого этажа. – Предварительно судмедэксперты подтверждают травмы, характерные при пассивном падении с высоты плюс удар головой о твердый острый предмет во время падения.

Филиппов уточнил:

– Толкнуть не могли?

Следователь Филатов пожал плечами:

– Дальше бы от основания лестницы лежала по идее. Замеры высоты, положения тела мы сделали, данные дрона проверили, уточнили. Так что ждем расчета и официального заключения.