Золотой астероид

Название: Золотой астероид

Автор(-ы): Антоний Анфимов

Ссылка: https://author.today/work/306299

От автора

Автор выражает благодарность всем дорогим читателям, кои решили открыть этот роман.

Автор берёт на себя ответственность доказывать право этого произведения быть причисленным к жанру Научной фантастики.

Автор понимает значение слова Антиутопия.

Автор понимает значение слова Гравитация.

Автор понимает принцип работы Солнечного паруса.

Автор поддерживает теорию наличия у каждой звезды собственной Гелиосферы.

Автор НЕ является членом или участником каких-либо политических движений и партий.

Автор осуждает все проявления нетрадиционных ценностей.

Автор осуждает все проявления национальной неприязни.

Автор осуждает романтизацию арестантского уклада.

Автор призывает любить ближнего своего, не возжелать жены ближнего, уважать старших и пользоваться кремом от загара.

Благодарю.

Пролог

Грей заставил себя ждать. Сутки после посадки я просто гулял по паркам и рощам. Не подумайте, что на Марсе много парков, планетка небольшая. Что-то красивое растёт только в тех местах, где за ним ухаживают. Бамбуковым же зарослям наплевать где расти, лишь бы было жарко и влажно. Компанию бамбуку составляют многочисленные виды пальм, тропических деревьев и редкая сакура – причина аллергии у всех людей не марсианского рождения. Надевайте маски и респираторы, мойте руки перед едой, кушайте побольше местных крестоцветных и не побрезгуйте марсианскими яблоками сорта антоновка-макинтош.

На второй день заглянул в Музей Астроинженерии имени Сергея Павловича Королёва. Именно заглянул, потому что на обзорную экскурсию для туристов нужно записываться за год. К тому же, в составе групп, а у меня, как у работника Комитета Дальней Космической Разведки, бесплатный билетик только на осмотр внешнего контура музея. Мы, сотрудники Комитета, нечастые гости в Солнечной системе.

Много лет назад на Марс спустили повреждённую «клешню», космический завод для плавки астероидов. У самых первых заводов были проблемы с источником энергии. Плазматроны жрали за троих, а жрали они отнюдь не капусту марсианскую и не яблочные очистки. Реакторы отрабатывали свой ресурс, потом вся конструкция шла на слом.

Эта – самая первая “клешня”. Плавила в экспериментальном режиме даже те космические камушки, которые современные уставы требуют помечать буквой "Г", в смысле "гамма", и не трогать. Вот и подавилась малышка парой таких на букву "Г".

Восстановить реактор на орбите не взялись, а для образовательных целей “клешня” оказалась как раз. Километр на километр – хорошая конструкция. Внушает, право слово. Колоссальная!

А теперь представьте, что двенадцать ступеней лестницы перед музеем выдолблены в граните с золотыми прожилками в форме вертикальной надписи «Слава Труду!». Буквы лежат ровно, там где нужно. Всё бы ничего, да нет на Марсе гранита в таких масштабах, чтобы золотые жилы содержала. Вообще, эта равнина есть ни что иное, как континентальная плита. Геологи обещали найти в недрах уран, но нашли лишь гранит. Хотя какой там "лишь"! Вот он, под ногами истирается и выветривается! Буквы, конечно же, не природной жилы, но выглядят грандиозно.

Давно не касался золотой руды. Надо сказать, что впечатлений с той экспедиции мне хватило по горло и на половину жизни. Потянулся спустя много лет за новыми впечатлениями, а тут…

Вот, что же меня удивляет больше, артефакты и строения со спутника Брелок в далекой системе Хоровод, или вид Доски Почёта с моим товарищем и другом, а именно Греем Эрлом Якобсеном? Заслуженный работник промышленности, начальник артели редкоземельщиков. Жаль, что до сих пор не Герой Труда. Или да? Но, видите ли, член Партии, без этого никак.

Смотрю на его изображение, а ко мне подбегает пионер вожатый с фотоаппаратом в руках и глазными имплантами под чёрными бровями. Мальчишка высокий и узкоплечий с высоким голосом – дитя Марса. Слово за слово и я делаю несколько фото этого молодого человека с его пионерами. Потом отдельно по двое, по трое.

Самая мелкая, рыжая и в веснушках, пионерка увидела на моей куртке шеврон Комитета, и попросила вожатого сделать наше совместное фото на фоне Доски Почёта. Стоим мы с ней в эпических позах: руки сложены на груди, левое плечо вперёд, подбородки задраны и никаких улыбок. "Какой ваш позывной, товарищ разведчик?" – спрашивает меня мелкая. "Кулик" – честно вру я, ведь проверить это она не сможет. "После Комсомола я к вам пойду работать!" – обещает девочка и убегает вслед за отрядом внутрь периметра музея. "Лучше не надо, милая" – говорю ей вслед, но она моих слов не услышит.

Смотрю ещё раз на фото Грея. "Наверное, ты уже Герой Труда, мой старый друг," – пробормотал я и вспомнил его жалобу и похвальбу, когда мы с ним проводили многочасовую беседу по видеосвязи. Это случилось после нескольких лет взаимного молчания. Он, как слушатель не очень, ведь не просёк, что я снова в деле и уже на Веге, готовлюсь к экспедиции. Зато как рассказчик Эрл – льёт мёд в уши, и жалоба его была на то, что ему выдали несколько тонн икринок карпов кои.

То была очень уважаемая Премия имени Председателя Лю за что-то хорошее и крайне полезное. Ну, и похвальба была об успехах рыбного хозяйства. Сам я дома держу пять бассейнов с радужной форелью, чисто на нужны нашего поселения. Так что, и мне есть чем похвастать, но обязательно спрошу товарища о масштабе его успехов.

На третий день ко мне в номер постучался невысокий сотрудник Эрла Грея. Синий комбинезон с золотыми отражающими полосами – это форма артели редкоземельщиков. Кажется, это женщина. Не марсианин(-ка). Пискляво извиняется от лица начальства за долгое ожидание. Сообщив, что начальник артели будет ждать через час, передал(-ла) мне ключи от глайдера.

– У меня же нет свидетельства на право управления! – протестую я, ожидавший, что полечу пассажиром, а никак не с рычагами управления в руках.

– Не переживайте так, Павел Карлович, всё схвачено. У вас с этой минуты временное разрешение и пропуск на целые две суток. Только куртку оставьте, пожалуйста, в гостевом доме, уж слишком много взглядов она привлекает.

– Да, и не по погоде, – соглашаюсь я, смотря как из-за крыш соседних зданий со стеснением выглядывает искусственное солнце.

– Да, Павел Карлович, вчера было прохладно, сегодня до сотни по Фаренгейту.

Как же давно меня на славянский манер не называли.

Нижайший поклон Грею за такое редкое счастье – полёт на глайдере. Если не разобьюсь при взлёте, то с горем пополам долечу и так же удачно сяду. Саму же работника-работницу забрал вездеход.

Длинная машинка на шести осях при четырёх рулевых колёсах. На дверях багажного отсека было наклеено изображение панды, упитанной, земной, мирно жующей стебель бамбука. Местные панды тощие, длинные и менее лохматые. Рядом с наклейкой была надпись иероглифами, что-то про Зелёную планету. Качнувшись на гидравлике вверх-вниз, колёсная гусеница понеслась резво и, подняв пыль грунтовой дороги, скрылась в тропических зарослях. Заросли эти начинаются прямо здесь, за сетчатой оградой гостевого дома, а кончается у первого забора самого предприятия. До Комбината отсюда километров шестьдесят.

Глайдер – не вертолёт и не корабль с кучей маневровых двигателей. Это медленная дура с очень ограниченным радиусом и потолком. Электромагнитный колебательный контур, воздушная подушка для посадки и очень шумный и примитивный двигатель.

Пролетая над зарослями бамбука, иногда сменяемыми тропическим лесом, то и дело слышу и ощущаю копчиком касания дна о верхушки растительности. Высота тридцать-сорок метров. Распугиваю крупных марсианских кукушек, они как раз гнездятся у озёр и мелких речушек, поближе к насекомым. Есть на Марсе и болота с гнусом и изобилием лягушачьей фауны, но мне к ним не надо.

Держу курс вдоль трассы, идущей под лесом и различимой сверху только по синим фонарям, шахтам вентиляции и по редким вышками связи. Пробовал задрать нос, но нет – двигатель не тянет. Потолок глайдера метров пятьдесят, так что Долину Маринера мне в этот раз не увидеть. Самая большая плотина в Солнечной системе расположена именно там. Моря в ближайшую тысячу лет не предвидятся, а дамб, плотин и водохранилищ рука человека создала с избытком. Хватает и на нужды сельского хозяйства, и на производство электричества для миллиарда населения. При этом пробуждающееся ядро – является источником энергии для самого большого в Метрополии Комбината. На маленьком Марсе очень много всего "самого большого". Местные жители одни из самых высоких среди Хомо Сапиенсов. Самая большая Гора Олимп прямо по курсу. Вершину мне с поверхности Марса не увидеть. Подножие оживающего вулкана, широкое и размазанное на многие гектары, уходит в облака на высотах от полутора километров. Смотровые площадки на главную достопримечательность ныне Зелёной планеты парят значительно выше уровня облачности. На них так же годовая очередь, как и в Музей Королёва. Любоваться придётся при взлёте или с орбиты. Выше Олимпа – только самомнение Эрла Якобсена Грея.

Шутка ли?! Ты летишь, летишь, летишь, а гора ближе не становится. Наконец, ландшафт чуть приподнимается, и становятся различимы дымы Комбината и столбы испарений из градирен. На площадку складов, по сути комбинатский космопорт, прибывает платформа с грузом астероидной руды. С диспетчерской мне командуют принять в сторону административных зданий. Сажусь. Где же Эрл?

Выглядел Грей молодо, но седые виски и чёрная крашенная борода выдавали моего ровесника, человека, который на своё омоложение потратил очень много средств. Морщины разглажены, оспин или пигментных пятен не увидел. Голос и интонации моего друга напоминали о возрасте, а глаза были глазами старого мудреца, у которого есть все ответы на все вопросы. И ему достаточно только посмотреть в бухгалтерию на дебет и кредит, чтобы ответить "да" или "нет" любому проекту, с которым к нему приходят сотрудники артели. Потом удачный проект станет его проектом, и уже он сам пинком откроет дверь в администрацию Марса, чтобы ещё более мудрый чин посмотрел на свой дебет-кредит и ответил Грею "да" или "нет".

– Нет, друг, я в этом участвовать не буду, – это был мой ответ на его предложение на трёх силиконовых страницах, лежащих предо мной на столе.

– Стари-и-ик, – протянул Эрл.

– И не уговаривай, братишка, с меня довольно астероидов, тем более, что на Психее итак всё шурфовано вдоль, поперёк и вглубь. Нечего мне там делать.

– Пауль, это разработка, а не разведка. Посмотри в аннотацию ещё раз и увидишь планы на следующие сто лет. Психея это не только золото, но в первую очередь – это сталь для Марса и для новой верфи. На Веге скоро кончатся стальные астероиды и ваша верфь захиреет, а за ней и вся звёздная система. Тем временем, Марс получит шанс занять высокое место в кораблестроительной отрасли.

– На Веге верфь обрабатывает сталь в полном цикле и прямо на орбите. Тебя ввели в заблуждение, не кончится там сталь в ближайшее сто или двести лет.

– Я сам на Вегу гружу родий с титаном, Пауль. Специальные конструкционные марки ваша верфь производить уже не может. Марганец откуда? С Земли весь марганец!

– Не весь, не думай так. Добыча ведётся и в колониях Лиры, но их масштабная разработка тормозится Комитетом.

– И я воспользуюсь этой заминкой. Мне всего лишь нужен опытный человек на должность начальника управления разработки на самом астероиде.

– Это не всего лишь, Эрл. Я не в Партии. Раз…

– Я тебя назначу, а партбилет оформлю быстрее, чем ты скажешь "Комитет Дальней Космической Разведки"…

Он замолчал на секунду, на две… Смотрю на него и вижу некоторое непонимание. Мои коллеги, которые годами в разведке трудятся, при единственном упоминании Комитета готовы щёлкнуть каблуками и запеть гимн, но я уже не из них. Я – ветеран на контракте, и мне вообще не положено на спутники спускаться. Только уговоры и обещание премии подтолкнули меня согласиться спуститься на спутник Брелок. И я об этом не жалею ни секунды.

– Ты почему не реагируешь ваще никак на упоминание Комитета? У тебя с головой всё в порядке?

– Как раз из-за того, что всё у меня именно с головой в порядке, я и не реагирую, Грей. Тебе, значит, нужен не просто начальник на Психею, а партиец?

– Ты не очень идейный выйдешь партиец, Пауль, но ничего. Я пообещал в администрации, что будет руководить ветеран-разведчик, а партийцы требуют члена Партии, плюс к тому, в министерстве захотели такого человека, который уже имел опыт работ на подобных астероидах. И таки я пообещал большим людям вчера всё, что они хотели, а печати мокрые с отпечатками и подписями – сегодняшние! Ты не просто так имел удовольствие прогуляться по Марсу, ведь я в это время под тебя бумаги готовил, а ты сразу "нет". Давай, будем договариваться. Что тебе надо? Денег? Не обижу! Полёт на Ганимед в санаторий "Амфора"? Я тебе ещё абонемент на массаж простаты подарю! Ну, просто скажи, что я, должен сделать, чтобы ты, ветеран-разведчик и будущий партиец, прямо сейчас поставил свой отпечаток в контракте?

Грею моё присутствие в проекте было очень нужно и он не скупился на задобрения. Воспользоваться его щедростью я не имел морального права, ведь мой проект на Брелоке с куполом, взявшемся неизвестно откуда на краю Млечного пути, мог принести мне много больше, чем пообещает Грей и сможет дать вся артель с администрацией вместе взятые.

– Венец златой, зерцало в изумрудной рамочке и цветочек аленький, – я говорю эту белиберду с серьёзным лицом, а Грей смеётся.

– Три коммуникатора портативных, три набора косметики для молодой кожи, саженцы яблонь антоновка-макинтош! Тоже три! Тебе на перепродажу или просто дома девкам раздать? Слушай, а может быть тебе девок надо? У нас комсомольская бригада квартируется в пятом гостевом доме. Все девушки… – Грей выпучил глаза и нарисовал двумя ладонями в воздухе эскиз груши, – всё, как ты любишь!

Я рассмеялся. Давно мне не предлагали на выбор невесту.

– Удиви меня чём-нибудь ещё!

– Глайдер, на котором ты сюда прилетел, станет твоим всего за одну подпись и согласие быть начальником, – в голосе Эрла звучала мольба, его козыри кончались.

– Нет, друг. Пока текущий проект не закончу, я не могу подписывать контракты. Так прописано в моём договоре с Комитетом. Меня там ценят в том числе за опыт работы на астероиде типа Психеи.

– О! Это уже лучше, – мой друг привстал из-за стола и потянулся к звёздной карте, – как далеко ты сейчас работаешь?

– На твоей карте нет этих звёзд. Всего один переход и можно вылететь за край Галактики.

– В Гало работаете? Прямо на границе? – начальник артели удивился.

– Я тебе этого не говорил. Секретная информация для внутреннего пользования. К тому времени, как мы закончим тот проект, звёздная система точно появился у тебя на карте. Так и запомни: "Хоровод".

– Запомню, – сказал мой старый друг и нажал на кнопку коммуникатора, – Астрид, подай кофе. Нам нужно сделать паузу.

Ответа не было, но Грей, громко выдохнув, встал, подошёл к стеллажу и полез куда-то за коробки с надписью "Артель REE ltd."

Пока он там копался, я успел рассмотреть шкаф с книгами. Шкаф не из пластика из-под принтера. Это был старомодный шкаф из настоящего дерева. И книги в нём тоже были из настоящей бумаги. Встал, подошёл к этому сокровищу. Каждая печатная книга стоит как борода Эрла.

– Это моя библиотека, состоящая из моих книг, – без тени стеснения заявил Грей и поставил на стол вазочку с шоколадными конфетами "Маска".

Эти конфеты есть ни что иное, как одно из двух сладостей нашего общего с Эрлом детства. Ко второму лакомству, маминому торту, он был равнодушен, а конфеты мы использовали как предмет обмена, как деньги, которые оставляли друзьям горстями взамен игрушек, побрякушек и прочих вещей, чью ценность мы не могли оценить с высоты ребёнка из киндер-гартена. С тех пор мы усвоили правило обмена и даже торговли: Фейр-трейд, только честный обмен и никаких денег. И этому правилу следуем до сих пор.

– Честный обмен? – говорит волшебную фразу Эрл.

– Что на что? – спрашиваю, вспоминая, а что есть у меня в трюме парусника.

– Конфеты и кофе за уделённое время. Годится?

– Добавь пару грамм этанола и мы договорились.

– Идёт!

Мы пожали руки. И под гордым взглядом хозяина библиотеки я стал выбирать книгу. "Социализм vs Социократия", "Самоуправление: работа Артели", "Артель как инструмент социалистической экономики". Труды достаточно спорные, однако на каждом имелся QR-код, чётко говорящий, что скачать электронные версии – можно в любой точке исследованной Галактики.

Я протянул руку восьмому тому "Артель REE: доказательство экономической эффективности". Открыл. К моему удивлению, это был не печатный экземпляр – это была рукопись! Под каждой страницей стоял отпечаток пальца автора.

– За данные каждой страницы я отвечаю своей головой, – пробурчал себе в бороду автор и, нажав на кнопку на столе, громко спросил: – Астрид! Мне твоей тёте пожаловаться?

Не прошло и минуты, как в дверях появилась Астрид в белой блузке и в длинной черной юбке. Вместе с ней в кабинет проник ободряющий запах настоящего кофе. Семи футов росту, широкоплечая рыжеволосая девушка, с большими зелёными глазами, несла на круглом подносе кофейник с двумя чашкам. Она шла танцуя, почти не касаясь пола. Обувь моего размера, без каблука и с декоративными пряжками из светлого металла. На запястьях – несколько браслетов с самоцветами. Маленькая роскошь для маленькой планеты.

Когда кофе был разлит по чашкам, сотрудница Эрла стрельнула в меня взглядом, хлопнула ресницами, но, не получив обратной связи, удалилась так же паря над полом. Начальник артели вздохнул и, как бы извиняясь за высокую девушку, сказал:

– Племянница жены, Астрид Альфсдоттир Иттербю.

– Жена твоя такая же красавица или дело ещё и в фамилии? – я решил подколоть друга, ведь самому мне рыжие, к тому же такие высокие, никогда не нравились, а Иттербю – земное поселение, от которого именуют редкоземельный металл – Иттрия.

– Лучше, – Эрл вдохнул аромат кофе, проглотил конфету, выкинул фантик куда-то под стол, и как бы между прочим добавил: – Фамилия у Астрид от первого мужа.

В том смысле, что в разводе девушка. Эрл так прощупывал почву для дальнейших уговоров меня на работу на Золотом астероиде – Психее. Но я даже бровью не повёл. Ещё раз осмотрев библиотеку Начальника Артели, поставил книгу на место и спросил:

– Книги твои одобрены хотя бы каким-то ведомством, кроме Артели REE?

– Обещают одобрить для изучения в ВУЗах, как только смогу ещё более кратко написать "Артель по добыче редкоземельных элементов", – Эрл сунул руку под стол, достал фантик и положил в карман брюк, урны в его кабинете почему-то не было.

– "Артель REE" – для них не достаточно? – я глянул на нижнюю полку, там вместо книг стояли прозрачные кубы с образцами тех самых редкоземельных элементов.

– Когда вопрос решится, я тебе подарю свои рукописи, – автор махнул рукой; он говорил уже не о вопросе одобрения МинПросвета, а о нашем вопросе.

– Давай сначала по кофе.

– Давай.

Мы сели, выпили. Пока без этанола, но в прикуску с конфетами "Маска". Вкус из детства. Конфеты и торт моем мамы.

Из воспоминаний меня выдернул Начальник Артели и начал наступление по всем фронтам:

– Для скорейшего окончания твоего контракта могу предложить провизию. Карп консервированный с марсианской капустой, кукушка большеротая тушка замороженная, кофе зерновой в мешках по четыре фунта. Насколько это ускорит твой проект?

– В кофе я поверю, но карп и кукушатина?!

– Ага! – потёр руки Грей, – мне есть, чем тебя удивить! У меня теперь в артели два рыбных дня в неделю. Кукушка гнездится повсюду, отстреливать не успеваем, а кофе – с Ганимеда.

– Если заберёшь две отработанные алмазные головы, то трюм весь твой, – говорю, прикидывая, что эти головы во вторую экспедицию со мной летают, а применения не находят.

– Головы беру! Даже отработанные мне в самый раз, чтоб пробы брать в мягком грунте, а нет ещё чего от Комитета?

Эрл как-то воодушевился, стал размахивать руками, чуть не опрокинул кофейник.

– Только две головы и пустой трюм тонны на две, как раз под консервы, заморозку и биг-бэг кофе.

– По рукам! Третий ангар?

– Третий ангар. Честный обмен, Грей, – мы снова пожали руки, отпили замечательного кофе, прикусили конфетами.

– Отлично! – он хлопнул в ладоши, – теперь подмахнёшь контракт на Психею?

Эрл Якобсен Грей – не тот, человек, которому можно единократно сказать "нет" и надеяться, что разговор закончен. Он будет добиваться своего любыми способами.

– Нет, Грей, я занят проектом, а дома будет много дел из-за моего очередного годового отсутствия.

– Перевози свой дом на Марс! – предложил простое решение мой друг.

– Насколько это просто в реализации? – я спросил сразу и дал Эрлу повод задуматься.

Он постучал пальцами по столу, будто по кнопкам калькулятора, поджал губы и сказал:

– Ты мне только сразу только скажи, новая зам министра тяжёлой промышленности, Уксунйоки Феона Паульсдоттир, – тебе не родственница?

– Впервые слышу! – отмахиваюсь, ведь и вправду о такой не слышал.

Эрл снова задумался, но пальцами стучать перестал. Наконец, выдал предложение:

– Думаю, что смогу это сделать для главного человека на Психее за… Год! Просто дай первые результаты, а уж регистрацию человек на пять и пару котиков я тебе сделаю. Всех определю в ртель!

– Даже котиков?

– Мышеловами на мясокомбинат. Ох! Я же не рассказывал?! Мы решили коз разводить и получили почти безотходное производство. Часть отходов в рыбхоз едёт, часть аграриям, кое-что остаётся для текстильной фабрики, но это совсем крохи.

– На твоём козрыбхозе специалист по разведению форели радужной не нужен?

– Я тебе на Психее бассейн сооружу, будешь там её выращивать. Каждому своё хобби, в конце концов, – Эрл проглотил шоколадную конфету, толком не прожевав.

– Эрл, меня бы на пенсию пора, с Малым Вымпелом от Комитета, а ты мне начальственную должность предлагаешь в Метрополии.

– Тогда по-другому, – он напрягся, – что тебя останавливает от ответственности быть начальником на астероиде?

– Опыт быть начальником на астероиде, – я выпалил сгоряча.

– Будет рассказ? – Грей аж заёрзал в кресле.

– Будет, Эрл, будет. Прикажи чаю, и от сладкого не откажусь, – говорю, прихватывая из вазочки сразу пару штук "Маски".

– От сладкого ты никогда не отказывался, – Грей вызвал Астрид, – Astrid, ich bin für niemanden außer dem Minister zu sprechen. Leg uns klassische Musik auf. Wir werden Tee trinken. (Астрид, меня нет ни для кого, кроме Министра. Включи нам классическую музыку. Мы будем чай пить. нем.яз.)

Заиграла музыка. Из тумбочки выехал робот-мусорное ведро. Эрл тут же накормил его фантиками от конфет. Тот поморгал зелёными глазками-диодами и преподнёс Начальнику бутылку этанола. Настоянный на марсианском пиковом древе, он обладал зеленоватым оттенком и мятным ароматом. Грей быстро разлил грамм по пятьдесят, мы выпили и развалились в креслах друг напротив друга. Это был живительный яд, лучше которого нельзя и придумать!

Эрл кивнул мне: "Хорошо?"

Я ответил большим пальцем вверх: "Отлично!".

Чай Астрид готовила ещё дольше кофе. Мой друг снова начал извиняться за свою помощницу, сказал, что первый муж её лупил за медлительность, но я слушал музыку. Уловил последние ноты мелодии из оперы "Волшебная флейта". После неё началось вступление к менее древней опере "Узница планеты Таллера".

Или этанол из пикового древа на меня так подействовал, или вкус конфет "Маска", но я заслушался и пропустил реплику Эрла. Он что-то говорил уже достаточно долго и не про рыжую Астрид. Я же слушал музыку и попробовал подпеть, прошептал первую строчку: "Atme ein…" (Сделай вдох. нем.яз.)

– Что-что говоришь? – Эрл ждал ответа на свой вопрос, который я не услышал.

– Извини, Эрл. Мелодия из оперы… Её пела моя жена. Эта мелодия настраивает меня на какую-то сентиментальность.

– Сентиментальность? – нахмурился Эрл, но потом просиял, плеснув себе и мне на дно чашки этанола: – Так даже интереснее! Значит, будет история про женщин?

– Только не торопи.

Ария рабыни Динарии из оперы "Узница планеты Таллера"

(24.. год н.э. или 488 год со Дня Первой Революции)

(Wunder, сл. Andreas Bourani, лит. пер. с немецкого А.Анфимов)

Сделай вдох.

Ночь застала нас врасплох.

Ты в Галактике без снов,

Король спиральных рукавов.

Фортуны Колесо

Не прокрутить назад.

Открой своё лицо

И выдыхай.

Чувствуешь и живёшь,

В вальсе медленном вспорхнёшь.

В жизни смех есть и боль, пойми.

Ты мой, моё Чудо.

Ты – есть, моё Чудо.

Король, скорей осмелься,

В лицо жизни прямо смейся!

Ошибиться не бойся.

Моей любви откройся.

Твоя победа

Стоит свеч тысяч света.

Ценно не только злато,

Ведь я твоя награда.

Чувствуешь и живёшь,

В вальсе медленном вспорхнёшь.

В жизни смех есть и боль, пойми.

Ты мой, моё Чудо.

Ты – есть, моё Чудо.

Всё сущее в твоих ладонях,

Держи крепко и с любовью.

Сделай вдох.

Ночь застала нас врасплох.

Ты в Галактике без снов.

Король спиральных рукавов.

Чувствуешь и живёшь,

В вальсе медленном вспорхнёшь.

В жизни смех есть и боль, пойми.

Ты мой, моё Чудо.

Ты – есть, моё Чудо.

Ты мой, моё Чудо.

Ты – есть, моё Чудо.

Часть I. Космическая станция "ЗК". Не совсем выдуманная история: Каждый "Кулик"…

Эрл, ты когда-нибудь тонул в болоте?

Мы в составе группы из трёх человек, в сопровождении двух шестиногих роботов, одного вездехода-ровера, исследовали один не очень интересный спутник. В атмосфере присутствует ацетилен. Просто так даже лампу накаливания не включить – рвануть может от любой искры. Сажали модульную базу на открытом месте, предварительно обдувая поверхность воздухом из более высокого слоя атмосферы. Нагнали азота, вытеснили летучие углеводороды. Взлетать намеревались так же, с помощью платформы обдуть площадь и педаль в пол – на взлёт.

Работали в полумраке. Крайним квадратом поисков был участок бескрайнего болота. Предполагалось, что мы доедем до точки, вызовем робота, и он будет сачком ловить тутошнюю фауну. Пиявки ли, микробы ли – всё сгодится. Инфузорий-тапочек уже собрали коллекцию. Дохли, твари, без ацетилена. Мои товарищи, Голем и Фартинг, сказали, что не полезут больше в трясину из-за инфузорий. Не интересно было им пачкаться из-за такой мелочи. Сильно им тогда позавидовал. Спали они в те часы сном праведника в куполе Огорода, пожевав перед сном картошки или микрозелени.

А меня, как проштрафившегося, в самую клоаку и послали. Вокруг не вода, а жидкая грязь. И даже не жидкая! От гравитации на этом спутнике – одно название.

Зацепил передним колесом ровера «полынью», и машинку развернуло. Перед падением я думал, что сейчас больно ударюсь, но просто плюхнулся. Болото причмокнуло и съело меня.

Подсветка в шлеме работает. Датчик батареи – пятьдесят. Воздух – сорок. Температура внутри двадцать пять, снаружи тридцать девять. Связь отрубилась. Вопрос в том, работает ли маяк. Потеря связи с разведчиком активирует роботов. Компьютер пригонит спутник осмотреть квадрат, где был последний сигнал. Звучит хорошо: «Последний сигнал». Название столовой или прощального зала у кладбища. Там и будут обедать мои коллеги, поминая меня. Автоматика не разбудит их ради спасения меня, дурака.

А маяк-то работает. Тянусь рукой вверх, не будучи уверен полностью, что это действительно "верх". Уже глубоко опустился. Болото стало более плотным и это не вода вокруг меня. Не пузырь, надеюсь, но жижа это какая-то необычная. Надо будет потом заставить шестиногого робота зачерпнуть пробу.

Тело, тем более в скафандре, не слушается. И интересный вопрос: что закончится раньше, батарея или воздух? Если батарея, то маяк сдохнет не сразу – если воздух, то я сдохну, но не сразу. За свой имплант в гортани я уверен, сейчас только баллон наполню. Будет мне кислород цедить по кубического дециметру в час. Хватит запаса на сутки, если впасть в кому. Прощайте, живые нейроны! Но на целых десять минут хватит, если двигаться. Спокойно! Надо подумать. Думай, Пауль! Думай, Поллукс! Думай!

Меня и спасать-то роботы будут если: а) отключить маяк, б) не выйду на связь через сутки. Захотят ли шестиногие просто проверить мой квадрат из-за своей интуиции? Кажется, я стал мало разговаривать с людьми. Уже машинкам их качества приписываю. Вряд ли, вряд ли станут. Значит, времени терять нельзя! Вездеход же рядом! Выберусь и сразу в него, доберусь до панели и подам сигнал "S.O.S.". Проще сказать…

Скафандр сжат болотной жижей. Где здесь верх? Плюю в стекло шлема и наблюдаю, как слюна ползёт к фонарю, то есть к зениту. Я ещё и вверх ногами! Смешно так вляпаться из-за каких-то червей.

В пробах с этого бескрайнего болота наши лабораторные учёные нашли яйца кольчатых червей. Или плоских? Кольчатых! Лишь бы не кишечнополостных. Во-он! Да, это червяк ползёт по стеклу шлема. Хорошо, что снаружи. Это что, зубы? Если зубы, то на ком-то он паразитирует. Мне такого гражданина в товарищи, а тем более в попутчики, не надо. Зато есть зримое подтверждение, что я оказался в прямой кишке с червями. Иначе и не скажешь. Блеск!

Шевелю руками, но жижа плотно меня обнимает. А если руки из рукавов? Надо давление повысить, ещё, ещё, ещё! Ещё немного! По вискам бьёт, зараза…

Хорошо, первая рука вышла. Вторую сюда, ближе к телу и поджимаю ноги, отстёгиваю ремни. Принудительно заполняю воздух в малый баллон и цепляю его к розетке на гортани. Хороший имплант им далее и дышу. Теперь ещё немного повысим давление в скафандре, чтобы ещё чуть-чуть раздуло. По вискам давит сильно так, что газа уже болят. Замок гермошлема… открыть принудительно! Есть протечка! Ну, как сказал Юра: «Поехали!».

Почти как на реактивной тяге скафандр подбросило к поверхности болота. Плечами упираюсь в кольцо замка. Высвобождаю руку и на ощупь, лишь бы глаза не открыть, дёргаю вниз молнию на груди. Ещё один рывок вверх и на этом рывке воздух и кончился, но я уже снаружи скафандра. Машу руками в жиже, почти плыву. Рука махнула без препятствий. Вверх!

Открыл глаза. Зря… Ожёг слизистых в атмосфере углеводородов – обеспечен. Но вездеход я видел и слышал характерный звук работающего двигателя, со свистом. Фары горели в противоположном от меня направлении, значит, я позади транспорта. Вот колёса, вот подножка и я забираюсь в кресло. Все действия на ощупь. Эту колёсную машинку я знаю как облупленную. Надо ехать, но я ничего не вижу и просто вызываю робота.

"Тревога! "Код Ноль-Один» – ранение разведчика! Воздух, аптечка, сопровождение до лагеря."

Выдохся и оставшиеся силы трачу, чтобы сжимать слезящиеся глаза. Просто дышу имплантом из баллона. Похоже, что и кожа на открытых участках начинает гореть. Чувствую, как из ушей течёт кровь, а сквозь ультразвук, звонящий в мои барабанные перепонки, слышу стук своего сердца.

У робота минут пять есть, чтобы меня спасти. Хотя бы шлем бы привёз! Минутой позже – я ослепну, оглохну, лишусь обоняния, собственно, затем и жизни.

Фартинг, Фартинг, Голем, сволочь контрабандистская… Где же вы, мужики?!

Эрл, когда говорят о «Золотом астероиде» из гимна Комитета, то имеют ввиду не астероид из золота, а космический объект, на котором будет найдено что-то, чего быть там не может. Например, шатёр цирка. Красиво же! Новый лозунг для Комитета: "Каждому разведчику – по Золотому астероиду". Мне, вон, правда, с червями достался. Болотный, но с атмосферой, да такой, что аж глаза жжёт и кожа вся красная и чешется.

Глава 1. Попытка номер два

Якобсен! Имей совесть! Нормальная история вышла! Мне за червей, между прочим, премию дали. То, что песня из оперы на общенемецком языке меня пробила на слезу, это ещё не значит, что я совсем сентиментальным стал. Если хочешь, что-то совсем слезливое, то давай вспомним Клару. Да, она была моей женой. И воспоминание это имеет дату чуть более давнюю, чем история про болото и червей.

Она умерла с мыслями об уже умерших детях. Тяжелее смерти я представить не могу и не хочу. Столько лет летал к ней, а теперь прилетел к её могиле.

У нас свой, оплаченный на сотню лет вперёд, и потому не такой заросший участок – для семей из земных поселений Уксунйоки и Суоярви. У дальнего края пустые места для родителей бывшей супруги, и ныне здравствующих, а так же её братьев, продолжающих игнорировать могилу сестры. Стою среди бетонных надгробий. Здесь, в самом центре – место для меня. Хочу ли я оказаться на два метра глубже, чем сейчас стою? Нет, наверное нет.

Грей, я был в экспедиции, когда умер мой сын. Сгорел за две недели. Рак лёгких в терминальной стадии. Обнаружили случайно, думали, что бронхит.

Сообщение дошло до меня только по окончании экспедиции. Такие у нас в Комитете правила: прямой связи с внешним миром на период экспедиции быть не должно. Я уже не помню свою реакцию, не помню, какими успокоительными меня кололи до самого прилёта на Альфу. Даже сейчас не сразу вспомню, сколько ему было лет, семь ли, десять ли. Только с тех пор, как дотронулся до могильной плиты Вилена, я стал разговаривать сам с собой. Говорил не с собой именно, а с ним.

Среди моих коллег много людей с психическими отклонениями. Работа у нас – не из лёгких. Пять лет – считай уже ветеран. Болтуны или молчуны – не редкость. Это считается более-менее нормой, психиатры об этом знают. Каждый справляется со стрессом так, как может. Кто-то беговую дорожку топчет сутками, кто-то половыми излишествами извращается, лишь бы до членовредительства не дошло!

Посиди месяц на спутнике, общаясь только с шестиногими роботами – сам начнёшь болтать со всеми механическими помощниками. Не удивлюсь, если ты свою урну за хранение этанола благодаришь время от времени. Мы, разведчики, так же благодарим железки за помощь. Шестиногие роботы – нам почти братья. Определённые серийные номера роботов закрепляют за каждой группой разведчиков, если это приносит психологический комфорт людям.

В один день меня вызвал к себе Командир и сказал, что мои коллеги волнуются, ведь я, в отличии от остальных, стрессующих, разговариваю с умершим сыном. Называю его по имени, пытаюсь обучать чему-то, рассказываю о том, что предстоит в грядущей экспедиции. Да, я несколько съехал с катушек. И не несколько, раз дошло до начальства! Меня в таком состоянии нельзя было отпускать в очередную разведывательную миссию. Потому мы с Командиром заключили джентльменское соглашение: он закрывает глаза на мои разговоры, а я вместо Вилена, обращаюсь к умершему сыну по своему позывному – Поллукс.

Да, у меня тогда был позывной "Поллукс", так как меня и называли в школе. Ты и сам мою фамилию не с первого раза выговаривал. "Уксунйоки" для тех, кто впервые слышит или читает – это что-то между уксусом и Йокогамой. На том и порешили. И у меня получалось очень даже неплохо. Поллукс за те года, сколько я с ним говорил, вырос в личность и многие моменты знал лучше меня, помнил лучше меня, а местами говорил за меня. Это звучит страшно, но я так жил и я так давал результаты на спутниках и астероидах. У меня стаж – двадцать семь лет в Комитете Дальней Космической Разведки. И то, что сейчас я нейтрально отношусь к именованию моего ведомства, не стучу каблуками, не ору гимн – заслуга в том числе Поллукса.

Разложив живые цветы, обхожу каждое надгробие и мысленно прощаюсь с теми, чьи имена вырезаны лазерным лучом. Мне хотелось бы, чтобы это был мой последний прилёт на Альфу.

Я из рода Уксунйоки, потому что мои предки жили на Земле у реки Уксун. Моё имя Пауль, потому что мою мать звали Паола. Отца звали Карле, поэтому я Карлесен. Мою усопшую супругу звали Клара, она была отличницей и лучшей ученицей в нашем классе. Первая девочка, рождённая на колониальном корабле "Красин". Её назвали в честь соратницы Первых Вождей. Моего сына звали Вилен, в честь одного из Первых Вождей. А приёмных детей-близнецов зовут Рево и Люсия. Тут не нужно объяснений.

Надеюсь, мне больше никогда не придётся возвращаться в колонию, где больше нет моих близких.

На выходе с кладбища я снова зашёл в кооперативный магазин цветов. У них свои теплицы. Рассказал, что после посещения кладбища собираюсь пойти к своей любимой женщине, потому что больше не к кому. Видимо, моё бледное лицо сыграло мне на руку, потому что продавец, женщина неопределённого возраста с руками пенсионерки, но с лицом пионерки, призналась, что была в таком восторге от моего визита час тому назад, что даже позвонила в милицию. Согласился подождать и оставил ей немного живых денег, чтобы проследила за нашим участком и обновила цветы через неделю. Она заметила, что у меня как-то подозрительно много денег, и спросила сейчас же, не ограбил ли я кого-нибудь. Мы посмеялись.

Пока ждали милицейский ровер, она собирала букет для моей возлюбленной. Разумеется, без чека. Слишком много стало продаваться и покупаться на Альфе без чека. Мне точно не следует возвращаться сюда.

– Если после кладбища идёшь к женщине, значит, это очень хорошая женщина, – сказала продавец.

– Лучшая! – изображаю сдержанный восторг.

Сотрудники прибыли. Прошёл, однако, ещё час. Они проверили меня по базе данных, но не нашли интересных сведений. Со скуки зевая, выслушали нас обоих. Спросили, зачем прилетел и где остановился. Конечно же, соврал о цели своего визита и месте проживания. Спросили, что купил, и какой квадрат кладбища посещал. В этом вопросе сказал правду. Рассказал откуда деньги, дескать, были получены от экспедиции.

У ворот кладбища сотрудники не проявили сочувствия, но, возможно, они хотя бы запомнят встречу с представителем Дальней Космической Разведки, который размахивал деньгами и был без куртки и ботинок.

Они поблагодарили продавщицу за её бдительность, отдали мне честь и уехали. Ни протокола, ни листка опроса не составляли, ни денег не запросили. Посмотрел в честные глаза продавщицы, передал ей ещё одну пластину денег. Она покраснела и сказала:

– Извините, я думала, что вы… это…

– Кто? – я продолжал протягивать ей деньги.

– Ну, – она замялась, взяла пластину, но тут же уронила на пол.

– Туфли внучке купишь… – пробормотал я, взял несуразный и огромный букет и пошёл на выход, слушая, как из-под прилавка продавщица мямлит ругательства про себя и честную милицию.

Стоя на платформе в ожидании последнего трамвая, пересчитал стопку пластин. Достаточно тяжёлая, денег для Тамары должно хватить.

Глава 2. Кто такая Тамара?

Кто такая Тамара? Я точно обещал рассказ про баб, а не про Золотой астероид?

Хорошо! Заглянем ещё чуть-чуть дальше. Тот же прилёт на Альфу. Мне нужно было в нарсуд. Предъявить свою тушку, вымолить прощения.

Грей, ты помнишь вообще, что у меня судимость есть? Баранки гну!

И с какой звезды ты упал, что судимого гражданина решил поставить на разработку единственного в Метрополии Золотого астероида?

Ладно. Ладно. Рассказываю!

Прилетаю я как-то на родную Альфу… А ты не был на Альфе?

Ну, прилетаю я как-то на родную Альфу.

– Какова цель визита в колонию?

Пауза в общении с противоположным полом даёт о себе знать. Совру ли, если констатирую: таких глаз не видел с техникума. Сколько лет этой курносой наивности? Не предположу. Если улыбнётся, то ожидаю самые милые ямочки на щеках. Комбинезон зелёный по форме таможни, с кадетской нашивкой и значком Комсомола – Красным Знаменем с неизменным профилем Первого Вождя и аббревиатурой. Эту девочку ещё не родили, когда меня с Комсомола того, исключили. Комсомол – не Пионерия, вступить одно дело, а чтобы не выгнали со штампом на лбу – вот задача со звёздочкой.

– Я как бы… местный, – глупо улыбаюсь, искренне надеясь на улыбку в ответ.

– У вас отметка о снятии с регистрации, потому спрашиваю.

Что же ты мне не улыбаешься? У компьютера при проверке моих документов вопросов не возникло. Алгоритмы не имеют ничего против. А что же человеки? Если копнёт по картотеке службы исполнения наказаний, может и не пустить в колонию, инструкции соответствующие есть. Имеет право не пустить, но имеет ли право сделать этот запрос? Красная печать – не всегда хорошо. Мне тогда только с начальником смены договариваться. Меня двадцать лет назад сняли с регистрации, подумали в домоуправлении, что меня на рудники уран копать отправили. Отвечаю как есть:

– Заседание в нарсуде.

Зрачки девушки расширились. Если есть право доступа, то ей две кнопки нажать и увидит всё о моём деле. Где, с кем, а главное – за что! Но вместо этого она внимательно осмотрела моё лицо. Ну, улыбнись же мне, красавица!

– Ко мне очередь не занимать, – шлюз закрылся, а таможенница, дёрнув бровями, сказала: – Вы не похожи на преступника.

– Так же как и вы не похожи на работника таможни.

Я не врал, не похожа.

– Вызову старшего смены, – вслух подумала молодая кадет.

Нервничает. Но с чего бы это? Лист прибытия перед ней, карантин для прибывающих на своём одноместном судне не положен. Да, и в анкете у меня всё прописано: и корабль мой описан, и место ночлега, и время пребывания. Человеки, человеки… Заходит старший, и я вижу знакомое лицо. Радость-то какая! Старшим назначили Клавдия Квинта Верону.

Года полтора назад, когда я привёз на Альфу ценный груз (главное – легальный!), Клавдий был кадетом. Таким же вот, глазастым и ушастым, ни капли не привлекательным, но договороспособным. Став кадровым офицером, он нарастил мышцы на плечах и жир в голове. Мы встретились взглядами. Увидел у него полную отстранённость и отсутствие каких-либо мыслей. Так ли он договороспособен, как тогда? Я улыбнулся.

– Гражданин? – буркнул Квинт.

Что же мне никто не улыбается? Альфа мне дом родной, ну, или двоюродный. Э-эх! Не всякий советский гражданин будет рад таким как я, героям Дальней Космической Разведки, контрабандистам и рецидивистам…

– Лейтенант Клавдий Квинт? – мне почему-то на секунду показалось, что я обознался.

– Гражданин Уксунйоки? – уточнил Квинт всё так же отстранёно.

– Я тебе больше не товарищ? – изображаю обиду.

На этот раз они вдвоём внимательно осмотрели моё лицо. Да, что не так-то?

– Пройдёмте, – длинная ручища Квинта указала на створчатую дверь с табличкой «Комната досмотра».

Досмотра? Я на то и надеюсь! В прошлый раз я там камер и микрофонов не увидел. Прохожу внутрь и на некоторое время остаюсь один. Уж не запер ли меня Квинт? Изучаю пространство, стоя под яркой лампой.

Ага! Перестановка мебели. Новая скамейка, кресло, два стула и лежачий рентген с фиксаторами для конечностей. Это, безусловно, необычное оборудование, которое для обычного советского гражданина может показаться мало того неудобным, что даже пугающим. Применяли ко мне это Прокрустово ложе. Руки, ноги, голова на месте – мне больше не хочется на него ложиться.

Я присел на скамейку, но она оказалась слишком узкой для меня. Попытался было сесть в кресло, но только начал опускать свой зад, как вошёл сотрудник портового отделения милиции, усатый капитан. Такой же, как Квинт, слегка отстранённый. Ни здасьте, ни садитесь. А где Квинт?

За милиционером появилась кадет. В руках у неё мои документы – полтора пластиковых листка в её белых руках. Руки совсем без загара. А она и сама очень даже ничего: симпатичная девушка в форме. Чем дольше смотрю, тем любопытнее мне становится. Ножки у неё ровные, талия, кажется, тоже есть.

– Верхнюю одежду снять, – командует милиционер, – на рентген лечь.

Я повинуюсь. Расстёгиваю высокий воротник куртки. Кадет сразу напряглась. Когда я снял свою дорогую куртку разведчика, сотрудник поднял ладонь:

– Мне всё понятно, раздеваться дальше не надо, я пошёл.

Кадет пискнула ему вслед:

– А протокол как же?

Но капитан даже не отреагировал на слова девушки, хотя она была права. По правилам, если человека отводят в отдельное помещение для досмотра, нужно составить протокол.

Кадет повернулась к дверям, и я, глядя на неё сзади, подумал: «Может быть, она всё-таки досмотрит меня сама?»

Кстати, в этом протоколе должны расписаться и капитан, и Клавдий. Я увидел, как в дверях мелькнула фигура последнего. Он подсматривает? Пусть либо заходит, и мы договоримся мирно, либо уходит. Дружка нам не нужен.

Девушка хотела что-то сказать, но развернулась ко мне, глянула куда-то в сторону рентгена и резко выдохнула. Её грудь даже не шелохнулась. Она как-то с пренебрежением посмотрела на меня. Улыбнись же!

Чистые погоны придают ей ширины плеч. Ей точно лет двадцать пять, она комсомолка. Куда она смотрит? Что у меня там?

– Вы из Комитета Дальней Космической Разведки? – она шагнула ко мне и оказалась так близко, что я почти почувствовал её тепло, участившийся ритм сердца точно чувствую.

Резко выпрямляюсь и поднимаю подбородок, потому что произносить название «Комитет Дальней Космической Разведки» нужно громко и с гордостью, и с чувством причастности к чему-то великому и важному.

– Так точно! Сотрудник Комитета Дальней Космической Разведки, Уксунйоки Пауль Карлесен! Позывной Поллукс!

Тут я понимаю, в чём дело: имплант на моей гортани привлёк внимание таможни. Переключаю прибор в режим ожидания, делаю выдох ртом, вдох носом. От этой женщины так приятно пахнет!

– Духи «Облик»?

Удивляюсь вслух, ведь, как человек в прошлом причастный к его ввозу, я знаю этот парфюм – он редкий и относительно недешёвый. А качество соответствует ценнику. От этого аромата прямо искры из глаз. Заприте меня в комнате досмотра с этой девкой немедленно!

От моей проницательности на лицо девушки в форме упал румянец, пробившийся через слой очень качественной косметики. Улыбнись же!

Опыт подсказывает, что интерес сотрудницы таможни не связан с материальными благами. У неё и без меня с финансовым благополучием всё благополучно, раз такими духами пользуется на работе. Но она не улыбается. Вообще!

Я чувствую тяжесть в затылке, и мой внутренний голос подсказывает мне кое-что действительно страшное. От этой мысли меня будто током ударило! "Пауль! Бежим! Это ОБХСС!" – подсказывает мне внутренний голос.

Эта девушка не так проста, как кажется. Она пытается поймать меня "на живца", ведь её поведение напоминает ни что иное, как методы работы Отдела по Борьбе с Хищениями Социалистической Собственности (ОБХСС). Она привлекательна, если учесть мою длительную паузу в близком общении с женщинами, вот только трогать её нельзя. Это может привести к серьёзным последствиям. За одно прикосновение она оторвёт мне руку по самую ногу!

Молча молюсь: "Квииинт! Тормознутый ты кретин… приди и спаси душу мою от греха!" Причалить-то я причалил, а если нарсуд решит не в мою пользу, то отчалить на комитетском паруснике просто так не выйдет. Разрешение на взлёт для неграждан Альфы визирует таможня, а таможня, раньше прописанных в акте прибытия семи суток не выпускает. Бесплатно не выпускает. Меня на «бриге» в атмосфере планеты любой гражданский глайдер сможет приземлить, что уж говорить об вооружённых летательных аппаратах. Ретируюсь!

– Вы не дышали, – снова поднимает бровки сотрудница ОБХСС, – а имплант на гортани не указан в паспорте.

– Потому что информацию о модификациях указывают в личной медицинской карточке.

Указываю на тот маленький листочек, сжатый её белыми пальчиками. Потом отворачиваюсь и надеваю куртку размашистыми движениями. Обернувшись к девушке спрашиваю:

– А штампы уже стоят? Могу идти?

– Всё я уже поставила, – хлопает она ресницами, – только ответьте на вопрос: куртка ваша какого размера?

Перевожу: "Проезд дальше платный". Не с такой интонацией служащие интересуются своими материальными выгодами. Эх, курсантка! Открытая провокация.

– Вам будет великовата в бёдрах, – мои слова это проверка на чувство юмора, может быть она умеет улыбаться.

– Нет, нет! Я для своего п-парня, – она аж задохнулась.

Чтоб тебя, девочка… Вдыхаю, выдыхаю. Хорошие всё-таки эти духи, надо будет в следующий раз привезти на Альфу ещё пару ящиков. Если будет этот следующий раз…

Кадета научили правильно выбирать парфюм и косметику, но не научили, что нельзя с подозреваемыми в контрабанде говорить про интересы знакомых. Это шаблонная ошибка. Меня уже так ловили, по шаблону, и я клевал и впитал с кровью, что при первом ощущении присутствия ОБХСС, надо изображать придурка. На типичные выражения типа "спрашивала тётя моего дяди или жена сестры моей мамы…" – я не поведусь. Хоть "сын маминой подруги"! Больше Поллукс не поведётся никогда!

– Милая моя, солнышко лесное, нет у меня контрабанды, как и у тебя нет парня.

Протягиваю руку к её лицу, не касаясь курносости, но делая вид, что вытираю ей сопли. Затем отряхиваю руку, наблюдая за тем, как у девушки от злости волосы встают дыбом. Пока она злится, я быстро выхватываю свои листочки из её холодных рук и, с громким "Спасибо, до свидания!", выбегаю за дверь. На выходе сталкиваюсь с Квинтом.

– Тамара? – вопрошает он, пуча рыбьи глаза.

О, так её зовут Тамара? Томочка, милая! Кто бы мог подумать! Я думал, что у неё будет более сложное и возвышенное имя, например, Анна-Елизавета. Звёзды так сошлись, что Тамаре повезло родиться в семье не простой, не пролетарской. Она – кадет-таможенник, сотрудница ОБХСС, при этом избалованная папина принцеска. Ей многое прощается, многое позволено, и даже приветствуется её необычный стиль, который не всегда соответствует пролетарскому образу жизни. Особенно это касается духов, флакон которых стоит отнюдь не пролетарской тринадцатой зарплаты.

– Пусть идёт! – крикнула Тамара, и в комнате досмотра что-то с грохотом упало, надеюсь, рентген.

А я с радостью пойду поскорее, чтобы она меня больше не видела, или я её. Интересно, поставила ли она мне печати? Смотрю в документ. На предпоследней строке красуется зелёная закорючка размером с пиксель. Пора менять паспорт. Срок пребывания в колонии – стандартные семь дней, но я обойдусь двумя, даже не заходя по написанному мной же адресу пребывания. Правда, кто бы меня отпустил?

Оглядываюсь на лейтенанта таможни. Квинт смотрит на меня недоверчиво, но взгляд пустой. В прошлый раз он был так рад, так рад новой куртке с шевроном моего Комитета и ботинкам, вместе со шнурками. И я готов отдать ему ещё одну куртку, лишь бы завтра от выпустил меня с планеты прочь. Но мальчик вырос, и, кажется, куртка моего размера ему будет мала.

Если он пробился в старшие смены, то наверняка с кем-то делится конфискатом.

Пассажиропоток в космопорте большой, но таможенный контроль проходят только те, чьи корабли садятся в колонии, а не остаются на орбите планеты. Это едва ли две-четыре сотни человек за смену.

Работа у таможни скучная. Если что-то незаконное у гостей колонии есть, то это выявляют во время карантина. Мне всегда казалось, что скорее отсюда, с Альфы, должны вывозить образцы топлива и сферические батареи с обогатительного комбината, чем сюда ввозить ширпотреб: трусы, носки и галстуки.

Не понимаю, почему дети начальников так рвутся на таможню. Вряд ли это снова кадровый дефицит. Думаю, у Тамары родня в колониальной управе сидит, поэтому она и тянет вверх своего… как бы сказать помягче… друга.

Квин Клавдий Верона – мягкий человек. Оп! А это у него что? Значок «Отличник социалистического соревнования Созвездия Центавра». То есть, это не уровень колонии, а на ступеньку выше – освоено сорок планет в созвездии, как-никак. Всё, что ближе десяти световых лет от родной планеты Первых Вождей.

– За какие заслуги значок?

Понимаю, что перегибаю палку, но мне необходимо поговорить со старшим смены наедине. План отступления перед походом в народный суд мне нужен как кислород. Если у судей будет плохое настроение, меня могут отправить на урановый рудник перебирать зелёный песочек. Тогда побег не имеет смысла, ведь меня не выпустят из космопорта. Это слишком фаталистично, но предпочитаю готовиться к худшему.

Лейтенант слегка подталкивает меня в сторону стены. Там привинчена какая-то металлическая лайба. Толи выключатель, толи ёмкость с антисептиком. Позвоночником влетел неприятно!

В этот момент из комнаты досмотра выходит Тамара, которая от злобы покраснела так, что светится сквозь макияж. На ней зелёная форма, лицо красное, уши тоже красные, а глаза карие. Даже в гневе она кажется милой. Такой женщине невозможно отказать. Наверное, Квинт на все её требования так и отвечает: "Да, милая, да, хорошая". Сколько же честных контрабандистов попались на её уловки: на духи, на взгляд из-под густых ресниц. Но она не улыбается!

– Он всё ещё здесь? – её немного трясёт.

О, кажется, в колонии Альфа всё же возникла проблема с кадрами. У этой девушки явная профнепригодность. Я-то думал, что это просто неопытность, но нет.

Посмотрите на Квинта! Вот кто настоящий профессионал с олимпийским спокойствием. Истинный супермен. В прошлый раз он меня сразу разоблачил, но по своей сговорчивости – впереди планеты всей! Мелькнула мысль, что сейчас он меня аккуратненько кулачком приложит в лоб и в отчёт не впишет происшествие.

Удивительно, но вместо этого он кивнул Тамаре. Она нажала на кнопку на стене. Кажется, девушка начала успокаиваться. Загорелась лампочка. Шлюз для выхода открылся, и к нам подошёл милиционер, усатый капитан. На этот раз он был вооружён шокером. Видимо, в комнате ему «всё было понятно», поэтому он решил вооружиться.

– Гражданин, – обратился он, комично отталкивая рослого Квинта, – пройдёмте со мной в отделение.

Час от часу… Клавдий Квинт отошёл в сторону. Тамара уже на рабочем месте. Шлюз открылся. Когда капитан уводил меня под руку, я рассмотрел первого в очереди пассажира. Высокий и бледный с синими глазами. Узнаю любителя запрещённых повсеместно ускорителей.

– Девочка сейчас за тебя на нём и отыграется, – тихо сказал мне милиционер.

Почему-то почувствовал себя виноватым перед этим синеглазым наркоманом. Даже чуть-чуть виноватым перед капитаном. И может быть самую капельку перед Квинтом. Всё-таки, «отличник». А ему тоже достанется из-за меня. Вот же… Да, и перед этой нервной красотулькой я тоже виноват. Переключил бы вовремя систему подачи воздуха, так не было бы это ситуации. Или нет? Это всё из-за суда. Переживаю, потому сам становлюсь рассеянным. Но эта девушка…

Глянула бы она в базу, глянула бы на корабль приписки, оценила бы мой комитетский старенький парусник. Дальняя Космическая Разведка, как никак. У Квинта такого корабля никогда в жизни не будет. И вообще, жительницы колоний на статус и достаток «клюют». Прелести капитализма в социалистическом обществе искоренить нельзя.

Мои преимущества – редкая опасная работа и парусник, пусть и не в собственности. Вдруг, у Томочки не было ещё ребят из разведки? А вдруг вообще ни каких не было? Я себе льщу, но определённо, таких как Поллукс точно не было. И надо всё-таки себя одёргивать.

Привык с одними и теми же людьми общаться месяцами. Здесь, на Альфе, люди не такие, как в нашем коллективе. Сварены мы вместе дуговой сваркой и шутки наши не для советского человека. Надо сдерживаться в обществе малознакомых людей. Повторяю себе это уже пару лет. Пару десятков лет… Надо было раньше начать, а то, ждут меня теперь новые впечатления: в портовом отделении милиции не был ни разу.

За что милиционер меня оформлять будет? Пошумел на таможне – бывает. Штраф две копейки и письмо в Комитет. «Ай-яй-яй!» – скажет мне Командир корабля и пальчиком погрозит.

Глава 3. Отделение милиции

Сижу на холодном пластиковом табурете и смотрю мимо капитана. На стене тускло мерцает голограмма с изображением доброго милиционера. Он указывает на меня пальцем и проговаривает бегущую строку: «А ты написал чистосердечное признание?».

Вспомнил «принцип чайки». В вольном переводе он гласит: «Если что-то показалось на горизонте, то убедись, что это не задница, прежде чем она настигнет тебя и сядет на голову». В данном случае на горизонте что-то непонятное. Однако риск того, что оно всё же превратится в задницу, может возрасти, если я не предложу сотруднику органов материальные блага.

Я никогда этого не делал и ещё не запятнал честь разведчика взяткой. Только «фейр трейд» – только честный обмен.

– Товарищ Капитан, разрешите вопрос?

– Валяй, – не отводя глаз от планшета с протоколом и чуть пошевелив своими усами, ответил страж порядка.

– Возможно, я ошибаюсь, но когда-то был у вас начальник смены, лейтенант Смит. Джон Смит.

Капитан оторвался от планшета и посмотрел на меня. От этого взгляда у меня кольнуло в затылке, а по спине пробежали мурашки. Ещё немного и мне не хватило бы воздуха, и имплант включился бы, давая понять капитану, что я очень сильно занервничал и перепугался. Спасибо, техника у меня на гортани отказалась реагировать на скачёк пульса. В тот раз обошлось.

Упоминание человека по фамилии Смит в присутствии сотрудников внутренних дел может привести к долгому разговору под видеозапись. Это было крайне интересное знакомство для честного советского гражданина. «Смит» – это так называемый «пароль контрабандиста». Только этот пароль используется для таможни, но не для милиции.

– Вы ошибаетесь, гражданин Уксунйоки. На таможне был ваш товарищ Смит, а у нас был наш товарищ Ковальский, майор Ковальский. В чём ваш вопрос?

А вот «Ковальский» – это пароль для милиции. За это знакомство работники правопорядка так же могут спросить. Однако упоминание любого из этих паролей было сигналом для людей в погонах, что у гражданина есть что-то ценное для честного обмена.

– Несколько лет назад нынешний начальник смены, Квинт, помог мне передать гостинцы для моего товарища Смита от его родственников с колонии на Веге. Поскольку наш основной корабль приписан к порту в той звёздной системе, мне довелось там побывать и встретиться с роднёй Джона. Однако в этом году я не видел товарища Смита. Возможно, это не его смена?

Капитан снова глянул на меня острым и проницательным взглядом. В системе Веги нет постоянных населённых колоний, а есть только большой космопорт с несколькими тысячами работников верфи полного цикла. То есть, и астероиды плавили, и сталь для корпусов отливали, и – главное – занимались крупноузловой сборкой различных судов для нужд разведки и некоторых смежных артелей. Правда, до собственных сборочных линий двигателей, систем жизнеобеспечения и, тем более, реакторов – дело вряд ли дойдёт. Комитету Совет министров запретил подобные вольности после неудачной попытки запуска двигателя на гидразине.

Милиционер медленно повернул голову сначала влево, потом вправо, оглядываясь по сторонам. Его внимание привлёк тот факт, что я так много знаю о дружеских отношениях Смита и Квинта. Возможно, залётный разведчик мог бы знать что-то интересное и о нём, о честном сотруднике честной милиции честной колонии Альфа. Фактически, я, контрабандист, сдал с потрохами капитану милиции начальника смены таможни.

Это не логично и к моим словам нужно отнестись предельно внимательно. Однако я могу только догадываться, как таможня, Смит и милиция связаны все втроём между собой. Ткнуть пальцем в каждого работника и сказать, что он коррупционер – как минимум не культурно. Как вариант, после смены они все друг с другом делятся конфискованным товаром.

Я не очень хорошего мнения о сотрудниках правоохранительных органов на Альфе.

– А ему снова родственники с Веги передают подарунки? – сотрудник привстал и глянул через окно на лестницу, ведущую в отделение с первого этажа.

Само отделение невелико, а коллеги в патруле, потому слышать нас не могли. Камеры? Под камеру капитан на упоминание некоего Смита и не ответил бы.

– Да, тётя Сара, – быстро отвечаю я, – а Смита на службе нет сегодня?

– Возможно… Возможно, майор Ковальский сможет помочь, – капитан повернулся к планшету на стене, изображая, что листает список контактов.

Это "отзыв". Если майор Ковальский сможет помочь – то это очень хорошо. Значит, моя милиция меня бережёт.

– Только если майор подскажет, кто сможет передать гостинец товарищу Смиту.

Милиционер чуть задумался, подвигал усами. Для него это несколько необычная ситуация. Ведь, мне нужен Смит, а не Ковальский. Капитан поправил на поясе шокер и снова ответил себе в усы:

– Подарки от тёти Сары для Смита сможет передать только кадет Крутицкая, но боюсь, что вы не поняли друг друга или не совпали интересами.

Нервно сглотнул и про себя подумал: «Как Крутицкая? Тамара Крутицкая? А если она дочь второго секретаря колониальной администрации Альфы, Юджина Крутицкого, тогда…» День радостей и неожиданностей для Поллукса! Просто подарок, а не день!

Обратиться с контрабандой напрямую к сотруднику ОБХСС. Блеск! И что теперь делать? Как мне завтра утром стартовать на орбиту? Захотелось включить имплант и вдохнуть чистого кислорода, но баллон с собой я не взял.

– Опасаюсь, что придётся оставить гостинцы Квинту… – наиграно опускаю голову.

– Квинт сам всё и съест! – капитан намекает, что разу уж я пришёл к нему, то Клавдий уже не при делах, – обратитесь к Квинту, и лейтенант Смит не получит в этом году подарков.

Даже голова заболела. В первый день в колонии всегда так: болит голова и тошнит. Это акклиматизация. Есть совсем не хочется, разве что вечером, перед сном. А уже обед. Скоро судебное заседание.

– Тамара, значит Тамара… А как мне в нарсуд попасть поскорее? – спрашиваю я милиционера.

– Какой район? На мелкое хулиганство ты ещё не пошумел, – капитан не шутил.

– А я согласен на чистосердечное за мелкое хулиганство, – глянул на голограмму с призывающим сообщением, – если это ускорит моё прибытие в нарсуд. На штраф согласен и без общественных работ. Если работы, то на пару дней, может на недельку максимум.

– Подумать надо… Посоветоваться с майором Ковальским.

Это мне сигнал о том, что капитан не упустит своей выгоды, раз я заикнулся о «честном обмене». Он зевнул и посмотрел на мои ботинки. Затем зевнул ещё раз. Похоже, Ковальскому не привезли интересных подарков, но капитан сам проявляет интерес к моим дорогим ботинкам. В третий раз зевнув, он похрустел шеей и сразу же сменил тон, заговорив громко, чтобы воспитательный разговор был более эффективным:

– Ты, вот, курва без регистрации, зачем к нам на Альфу летаешь-то? Родственников здесь нет. Добровольно с Веги неделю переть ради заседания суда – не логично. Что там, что здесь, будешь по телекоммуникатору с судьёй говорить. Физически ты сюда зачем? У тебя что, особо тяжкое? Бегал бы в своей Дальней Разведке всю жизнь хоть за границу Галактики! Комитетский парусник тем более… Ты же выслужившийся! За каким хреном сам летаешь сюда? Что за тяга к самобичеванию? Ты же, курва, типичный дальний разведчик. Первопроходец, мать твою! Как и остальные разведчики, ты – самовлюблённый эгоист, сам себе не враг. Сейчас заполню протокол, отправлю копию куда надо, и, как оно дойдёт до твоего руководства, так и назначат тебя на гальюны месяца на полтора. Будешь ёршиком мочеприёмники полировать. Тебе оно надо?

А капитан действительно хорош. Интересно, не читает ли он лекции пионерам о важности коллектива и неизбежности Коммунизма в свободное от службы время? Рассказывает простые вещи сложными словами.

– Доставь меня на ровере в суд и расскажи, где живёт эта ваша Тамара Крутицкая.

Это сказал за меня Поллукс, совершенно забыв, что находимся мы в отделении милиции. Пришлось для важности и брови нахмурить.

Сотрудник посмотрел на меня с таким удивлением, словно мы и не говорили о товарищах Смите и Ковальском, а я прямо на его стол взятку положил! В живых деньгах и при свидетелях. Капитан занервничал и начал что-то искать у себя в карманах, не найдя того, что искал, положил руку на шокер, и сразу успокоился, почувствовав оружие в ладони. После краткого всплеска энтузиазма передо мной снова был скучающий сонный милиционер. Он усмехнулся и сказал, качая головой и шевеля усами:

– Всё-таки, ты враг себе или просто мазохист… Я-то тебя до нарсуда доставлю, не переживай. Только сменщика дождёмся и вперёд. Дело своё провернёшь и вали обратно в свою разведку, подальше от Альфы. Но если ты ожидаешь, что Крутицкая тебе просто так подпишет вылет, то ты самонадеянный придурок. Курточкой не откупишься от её обиды. Потому будь готов, что поработать может заставить, – милиционер поджал губы и зачем-то почесал нос, изображая какой-то условный сигнал, потом взял мой документ и продолжил: – А сколько там тебе лет-то? Ага?! Не похоже… Цветов возьми для Тамары и таблеточку прими для храбрости и стойкости перед лицом… Эй! Чего лыбишься, как параша, курва? К доктору тебя отправить надо, а не в нарсуд! Слышал я, что у разведчиков крыша едет медленно, но упорно. Как ты медкомиссию проходишь-то? Тебя же на народные средства отправляют разведывать… Что вы там разведываете? Радиевые жилы? Астероиды золотые? Так в вашем гимне поётся? "Там, где вы были – города стоят?" А, может, ты уже это? Того? В каком году Гагарин в Космос полетел?

– Сорок третий год от Первой Революции! – я выпрямился и задрал вверх подбородок.

– У вас в Комитете от Первой Революции даты считают? – усмехнулся милиционер.

– И от Второй тоже, – я улыбаюсь, а Поллукс внутри меня смеётся в голос так, что приходится сказать ему строго: – Тс-с-с!

Капитан с большим интересом осмотрел меня, улыбающегося идиота, цыкнул и спросил:

– Это ты кому "Тс-с-с!" сказал?

– Никому!

– Ага! Никому, значит? Если у тебя, как и у твоих соплеменников из Комитета, шестерёнки в мозгу ломаются, ты сразу так и говори честным гражданам! Нечего мне тут дурака валять! Рассказывали мне, что для вашего брата-разведчика раздвоение личности обычное дело. Ты своё "Тс-с-с!" ему говоришь? – милиционер постучал себе пальцем по лбу.

Да, иногда я разговариваю сам с собой. Обычно это происходит в стрессовых ситуациях, но иногда и в обычной рабочей обстановке. Например, когда откалываю геологическим молотком кусок кварца от скалы, я могу сказать себе: «Поллукс, а какого хера кварц здесь нашёлся?» И Поллукс, как настоящий профессионал и эксперт, отвечает мне: «Пауль, ты идиот! На этом спутнике когда-то была вулканическая активность, и кварц кристаллизовался из магмы!»

В экспедициях всё чаще Поллукс говорит за меня, потому что мои мысли не поспевают за его знаниями. И вот сейчас я не успел придумать отговорку.

– Нет, – резко отвечает за меня Поллукс.

– Ну, а кому, же, родненький? – сладко проговорил милиционер.

– Паулю, – Поллукс просто выплюнул моё имя.

Усатый вздохнул. Положил широкую ладонь себе на глаза. Подержал так секунд пять. Наконец, набрав полные лёгкие воздуха, выпалил:

– Ты, курва, полный псих! Бери планшет, печатай объяснение, почему ходил по технической зоне для персонала, а я ровер вызову.

Поллукс промолчал.

– Что про Томочку? Где с ней лучше пересечься и пообщаться? – с улыбкой доброго идиота давлю на милиционера, дожил и до такого.

– Парк Горького знаешь? Во-о-от там! А вообще-то… – он подмигнул мне, – вы нашли друг друга! Но, так даже лучше! Вы оба шизнутые, хоть сейчас вас в инвалиды умственного труда записывай! Вам, шизикам, размножаться указом Центрального Комитета Партии запрещено! Но Первичную Ячейку Общества я б вам оформил хоть сейчас, чтобы вы сожрали друг друга морально и физически. Замуж ей давно надо! Лучше приезжий, чем кто-то из местных, тем более бедный Квинт. Ты хоть представляешь, что она с ним делает?

– И представить боюсь, – отвечаю, не совсем понимая, что имеет в виду милиционер, но заявка про шизофрению и Первичную Ячейку Общества очень сильные аргументы, их надо учесть, а Квинта мне не жалко.

– Но! – капитан указал пальцем на голограмму, призывающую писать чистосердечное, – сначала ты мне, потом я тебе. Печатай, не отвлекайся! И это…

Капитан наклонился в сторону, видимо, к сейфу, и с жуткой ухмылкой поставил на стол прозрачный куб. Внутри лежали безразмерные мокасины. Такие себе… Но делать нечего. Честный обмен, так честный обмен. Расшнуровываю ботинки.

Глава 4. Грехи Поллукса

Нагрешил я, Эрл, знатно. И долги эти мне ни жизнь не погасить бы, если бы не случайность. Да, я называю случайностью – Золотой астероид.

Первая, Дважды Ордена Горького, Ордена Первого Вождя, Центаврианская колония Альфа.

Это в первую очередь добывающая колония, а уже потом Комбинат по производству топливных элементов и ядерных батарей, а также площадка для мелкосерийной сборки реакторов. Об этом свидетельствуют отчёты о внешнеторговом балансе, которые ежеквартально предоставляются колонистам. Отчёты намекают на то, что пора повышать уровень образования и расширять производство.

Однако для этого недостаточно только управленческих решений и политической воли. Вместо того чтобы приглашать работников культуры (плясунов, журналистов и прочих), нужно было давным давно пригласить школьных учителей. Хотя бы в моё время, лет эдак сорок назад. Научите школьного учителя обучать детей мечтать правильно, и через десять лет вы получите не только пролетариев, но и научную интеллигенцию, и инженерный корпус.

Всегда считал, что предел моих возможностей – это диплом профессионально-технического училища. ПТУ имени Шварцмана. Зарплата инженера казалась мне слишком низкой по сравнению с окладом машиниста карьерного бульдозера. В ночную смену она ещё выше. Без напарника – премии. Без поломок – сорок лет работы – и Герой Труда! Так я себя и настраивал, пока всё не накрылось известно чем.

В коридоре здания народного суда было много народу. Колонисты Альфы – настоящие трудяги. Они не машут лопатами, они много лет учатся управлять тяжёлыми машинами в течение десяти лет. Эти машины делают их настоящими суперменами и супервуменами.

Однако, у этих суперлюдей всё происходит так же, как и у всех остальных советских и (не очень) граждан в любой другой колонии, станции или даже может быть и в Метрополии. Они встречаются, влюбляются, создают Первичные Ячейки Общества и даже заводят детей с разрешения Министерства здравоохранения. Они меняют квартиры, разводятся и обращаются в суд по гражданским делам. А моё дело совсем не гражданское.

– Паульс? – машет мне культёй седой человек на скамье.

Рядом с ним слепой старик, лицо которого больше похоже на шляпку гриба мореля. Это мои подельники. Но моё место впереди них, ближе к экрану. Нас ожидают трое судей. Всё будет происходить в соответствии с юридическими нормами колониального права, без участия экзотического прокурора и всё более редкого адвоката.

Да, я мог бы посмотреть на судей и с Веги, как это было много лет подряд до того дня. Но что, если меня посадят именно сегодня? Сегодня просто праздничный день! Тамара, милиционер… Ведь я это всё заслужил. Заслужил реальный срок, а не постоянные отсрочки. И за то, что не сдал своих товарищей, и за контрабанду, и ещё за многое другое. Даже не "что если", а наоборот, меня должны посадить наконец-то! Который год я привожу всё более и более смешные аргументы и сегодня приведу довод, который или станет мне билетом в свободную жизнь, или не вызовет у судей и тени сочувствия, и они отправят меня догонять двух людей, сидящих позади меня, по выработке урановой руды норма в час.

– Слушается дело номер…

Как-то сразу осознал, что не люблю общаться через видеосвязь, особенно с судьями. В реальном общении можно увидеть мимику, жесты и реакцию на свои слова. С коллегами – иное, могу общаться по видеосвязи месяцами. Это часть моей работы – быть первопроходцем вдали от цивилизации. Верно вспомнил Капитан милиции строки нашего гимна: "Там где мы были – города стоят!" Мы – Колумбы и Магелланы, Америго да Веспуччи…

Когда я возвращаюсь к живому общению, это как глоток свежего воздуха. К сожалению, с годами мне нужно дышать этим воздухом всё реже.

– Пол Карлсон Уксунны, встаньте.

Я сижу. Позади заволновались старики. За столько лет на руднике, остались в живых только эти двое. Мы ровесники, но их морщинистые лица протестуют против этого утверждения.

– Пол Карлсон Уксунны!

Сижу.

– Поллукс! – тычет мне в лопатку соучастник; это не кисть, это его локоть.

– Чего? – оборачиваюсь, чтобы увидеть бельма на глазах бывшего товарища.

– Встань!

– Не просили, – упрямлюсь я.

Вступает второй судья:

– Пауль Карлесен Уксунйоки, встаньте!

Встаю. Вот теперь встаю.

– Извините, – продолжает первая судья, – вы – единственный, кто не признал вину?

– Да, товарищ судья.

– И вы единственный, кто не получил реальный срок?

– Из-за смягчающих обстоятельств, товарищ судья.

– А сейчас, согласно справок из колониального ЗАГСа, вы не имеете смягчающих обстоятельств для отсрочки исполнения наказания. У вас есть, что сказать по этому поводу?

С возрастом и эмоции притупляются. Только не тогда, когда речь идёт о смерти близких людей или о курносых девушках в форме.

– Да, уважаемый суд. Я подал иск против артели, которая работает в урановой долине. Даже Центаврианский Верховный Суд, рассмотрев результаты экспертиз, отклонил мой иск. Однако…

– Подтверждаю, – прервала меня третья судья, – согласно отчётам комиссии с Проксимы, смерть вашей бывшей жены и её детей не связана с работой артели «Долина».

– К тому же, – вступает второй судья, – в гражданском производстве до сих пор находится дело о вашем злостном уклонении от уплаты алиментов.

– Как видите, платить алименты больше некому.

– Как некому? – говорит первая, – колония Альфа выплачивала за вас ваши долги и ждёт компенсации. Возможно, плати вы алименты в полном объёме, могли бы и вовсе перевезти близких в более приятные колонии.

Дружище, я даже не знаю, как в двух словах объяснить, как так вышло, что я оказался в компании людей, осуждённых за подрыв склада батарей, и как я умудрялся столько лет не отправиться за ними на урановый рудник. Попробую по порядку.

Единственная причина, по которой дело о трупах рассматривается в народном суде, – это алименты. Несмотря на то, что это может показаться странным, именно из-за алиментов, которые я злостно не платил много лет, а не из-за смягчающих обстоятельств в виде жены с плохим здоровьем и троих детей.

Злостное уклонение от уплаты алиментов – это когда на сберегательном счёте постоянно ноль, а иногда и даже минус. Что в таком случае можно списать? Исполнительных листов других звёздных систем, а тем более созвездий, бухгалтерия Комитета на признаёт. Гражданская колония Альфа не имеет вообще никаких приоритетов перед Комитетом Дальней Космической Разведки при Совете Министров. Прелести службы в Комитете таковы, что к сберегательному счёту никто не протянет руку.

Провести покупку вещей по каталогу через комитетскую бухгалтерию с их небольшой наценкой – легко! Для бухгалтерии это план, а для меня – способ потратить кредиты, чтобы сохранять свой зарплатный счёт пустым.

Постоянно направляю отписки приставам, что весь мой доход уходит на моё собственное содержание. Покупаю только самое необходимое: носки, футболки. Иногда, конечно, заказываю коллекционные перьевые ручки или кое-что ещё для товарища Смита, гораздо более ценное. Но об этом даже коллегам своим не всегда рассказываю. Хотя они сами и подсказали, что в каталоге имеет ценность в ближних колониях, а что самому разведчику может пригодиться на необитаемом спутнике безымянной звезды.

Можно заказать вещей на три зарплаты вперёд, если подписываю контракт на три экспедиции сразу. В случае смерти Поллукса страховка покроет его долги. Но я ещё поживу. Пусть не долго и не очень счастливо.

Однажды купил кофе. Это было уже для себя хорошего, а не на продажу. Маленькая награда самому себе за десять лет безупречной службы. Порекомендовал Командир моего корабля приписки, "Герчина" – натуральный кофе с Земли. На каждой планете растёт свой кофе под куполом Огорода, но земное и неземное – это две большие разницы.

Ждал это удовольствие два года. Стоило оно мне так дорого, что просто за голову схватиться можно. Но всё равно вышло дешевле, чем продались в те два года ожидания чуда контейнеры для хранения взрывчатки, а также препараты от воздействия радиации. Я храню банку от арабики до сих пор как напоминание, что когда-то посмел себя наградить.

Дальняя Космическая Разведка – это не просто работа, это образ жизни. И не лирическое эссе, а сухая проза. Нас кормят, дают новый дом, новую семью, чувство принадлежности к чему-то очень большому и очень значимому для Человечества, а так же красивую форму. Это те основные радости социализма, ради которых девяносто восемь процентов кандидатов выбирают этот путь.

Другие два процента ищут в разведке романтику подпространственных переходов, неизведанные миры и новые яркие впечатления. Это верно, на всю жизнь хватит. По горло впечатлений.

Заливать в лёгкие кислородный гель, просыпаться через месяц, не чувствуя себя ниже плеч. Потом высадка, раскопки, пробы, потеря веса, приступы клаустрофобии и импотенция, а на последнем этапе цинга.

Но амниотическая ванна позволит за две недели после экспедиции восстановить здоровье и силы. Зарплаты хватит, чтобы вставить имплант в пещеристое тело. На пенсию не торопятся, чаще списываются Комитетом на берег по состоянию здоровья.

Радиация, электромагнитные излучения и прочие потоки частиц. Эти радости ожидают молодых разведчиков в первые два или три года. Если хватит здоровья и нервной системы, значит их могут повысить, присвоить им квалификацию. Через десять-двадцать лет Комитет передаст во временное пользование комитетскую «шхуну».

Имплант у Поллукса всего один. Зубы на месте. Анемией не страдаю. Нервы – стальные канаты. Летаю на комитетском столетнем малом межзвездном паруснике «бриг-1».

Человеческая жизнь – высшая ценность! Узкие специалисты – двойная ценность, а ценность дальнего разведчика невозможно измерить ни в одной из известных Человечеству шкалах. А его одежду, экипировку и снаряжение – еще как! Поэтому наш брат находит себя в продаже тех мелочей, которые не были использованы в экспедиции. Моя крутая куртка с шевроном примечательна не только своей экзотичностью (то есть встроенным магнитом для девушек), но и качеством и постоянным спросом на это качество.

Цена куртке в любой колонии будет такой, какую назовет продавец. Без угрызений совести. Говорят, что кто-то умудрился сменять куртку на глайдер. Но этого кого-то никто по имени не знает. Так, байки в столовой. Слушал и тихо посмеивался.

Также говорят, что этот счастливчик тот же глайдер сменял на списанную ванну с генератором амниотической жидкости. Эти ванны – тоже привилегия Комитета. Генератор в той истории был кустарный, но вполне рабочий. При иных административных структурах такой редкости, как восстановительная ванна, не найти. Нет, они есть много где, но не за деньги. За глайдер – легко!

Скажу так: от облучения ванна спасает, от рака – нет. И глайдер стоил чуть больше, чем только одна куртка, но чуть-чуть меньше, чем предлагал Смит за один шар взрывчатки "Райбс Рубрум". (Ribes rubrum – красная смородина. лат. Взрывчатка, хранится в контейнерах на стальных нитях, "гроздьями" из нескольких ярко-красных шаров различных размеров) К "красавице Райбс", как её мило называл один мой коллега, у меня – судимого – доступа не было. Потому возил в основном только куртки и ботинки.

Были, естественно, свои риски. Если в куртку зашьют годовой запас антирадиационного препарата номер восемнадцать, то она будет стоить настолько неприличные деньги, что та же "Райбс Рубрум" с завистью ухмыльнётся, а покупатель скорее сдаст продавца сотрудникам известной конторы, чем заплатит живые деньги или предложит честный обмен.

За контрабанду самого препарата от радиации смело выписывают в нарсуде пятёрку лет на урановом руднике. Иногда десятку, если чистосердечное не напишешь. Чтобы таких обстоятельств избежать, и нужен товарищ Смит. А иногда и кое-кто по зубастее Смита и Ковальского.

Для каждого ведомства есть свой "Смит", но не к каждому сотруднику этих ведомств стоит подходить с предложением честного обмена. Разведчики не верят в удачу, правда при моей сумме рисков решение обратиться к Капитану с вопросом о Смите было разумным.

Но меру нужно знать. Жадность губит честных граждан. Потому нужно дружить со Смитом, упоминать его имя не на каждом углы, а при отсутствии отзыва на пароль – ноги в руки и бежать.

В этот раз на Альфу прибыл только с тем, что на мне. Смит не отправлял мне никаких пожеланий, поэтому предвижу сложности со стартом на орбиту. Толи ещё будет!

Если не отправиться по адресу общежития, заявленному при въезде, то за стандартную неделю, которую таможня требует провести в колонии, можно легко найти себе приключения. Да такие, что пять лет в рабстве у артели «Долина» покажутся прогулкой по Парку Горького. Не надо нам такого. Мне ещё дороги мои передние зубы, поэтому я не планирую задерживаться здесь дольше, чем на два дня.

Раньше я прилетал сюда на неделю или две. Когда наш корабль отправили на плановый ремонт, я провёл на Альфе целых три месяца. В это время Клара взяла на себя заботу о близнецах. Это стоило кредитов. Кредиты предоставлял Смит. Однако Смит не любит, когда ему отказывают. Если несколько раз сказать «нет», всегда найдутся другие люди.

Мой корабль приписки уходит «на пенсию». Сейчас его трюмы и склады тщательно очищают, уничтожая просроченные препараты и прекурсоры. Весь процесс фиксируется на видео и подписывается наблюдателями, которые оставляют свои отпечатки пальцев на протоколах. Именно поэтому я не мог дать обещание в прошлый раз и не могу сделать это сейчас.

Не удивлюсь, если моя деятельность как контрабандиста, ввозящего препараты, каким-то образом повлияла на статистику смертности от радиации. В любом случае, мои близкие не смогли избежать этой участи. После смерти моей младшей дочери я занимался только тем, что возил лекарства для лечения, а не препараты для защиты.

Смит был несколько разочарован, хотя цены на лекарства всё равно были привлекательными. Однако сроки годности оказались меньше ожидаемых. Это были не простые таблетки йода или спирулины, а алкалоиды грибов и плесени, полученные из самых закрытых лабораторий, куда только удавалось задвинуть ботинки, куртки или ещё что-то интересное для научных работников. К слову, учёные с этих лабораторий были более раскованы, чем учёные с нашего корабля. Наши – молчаливые социопаты, те же – такие фантазёры, что пришлось трижды мыть трюм парусника от продуктов жизнедеятельности живого груза. А всё равно до сих пор пахнет тухлой морской фауной.

Я делал это не ради денег, а чтобы получить лекарства и экспериментальные препараты. Ещё отправлял их с коллегами и курьерами от Комитета. Потратил все свои сбережения и все, что семья накопила за годы не совсем легальной деятельности.

Коллеги предлагали взять у них деньги в долг, но я не согласился. Только безвозмездно. Не я один бегал от правосудия в Дальней Космической Разведке и не у меня одного были больные родственники. У каждого разведчика есть свой чемодан секретов и шкаф скелетов. Такие вопросы редко обсуждаются в коллективе, только если на этом заострит внимание Командир, для которого мы ценны только тем, что мы есть. И Командир действительно помогал. С его указания я подал прошение о средствах в Комитет. Стали присылать деньги из профсоюза на счёт Клары. Но их всё равно не хватило.

Хотел было осесть таки на Альфе, но с судебными делами меня взял бы только местный цирк. В клетку к дрессировщику, чтобы через горящие обручи прыгать. Разведчик – редкий зверь в десяти световых годах от Метрополии.

По статистике, из тысячи только один разведчик работает дольше десяти лет. Просто съезжает крыша у ребят. Слишком социальное животное – человек разумный. Одной высадки уже хватит, чтобы всю жизнь девчонкам в уши байки лить. Проверено!

Вспомнил о Тамаре. Квинт со своим значком "отличника" – пыль в сравнении с любым желторотым разведчиком. Нашим ребятам есть, что рассказать комсомолкам.

– Суд не смог доказать мою причастность к преступлению людей, сидящих позади меня, – сказал я и, обернувшись, увидел, как мой слепой подельник улыбнулся беззубым ртом, – потому я пошёл как знавший, но не доложивший в органы правопорядка. Это другая статья.

– Называйте вещи своими именами, – говорит третья судья, – осужденные граждане взорвали хранилище сферических батарей, нанесли ущерб обществу, погибло восемь человек. Это настоящие враги народа! Вы имели с ними связь, будучи их товарищем по кружку химии и минералогии. И ваша осведомлённость доказана двадцать лет назад.

– Так, позвольте продолжить, – говорю я, – на протяжении двадцати с лишним лет мне откладывали исполнение наказания. Поступить на работу куда-либо кроме цирка и разведки с таким личным делом – никак. Ни под одну амнистию я не попал. Ни под Трёхсотлетие Второй Революции, ни под Пятисотлетие Первой. Теперь я прошу суд рассмотреть моё прошение о снятии судимости. Согласно колониальному уголовному кодексу, двадцать лет прилежной работы дают право на применение статьи один точка пять, подпункт четырнадцать. Утверждающей применение суммы принципов перевоспитания гражданина и истекающего срока давности. Также, прошу учесть рекомендации от научного руководителя, от Командира моего корабля приписки. Письмо от коллектива и благодарность от Комитета Дальней Космической Разведки, – я забрал подбородок, – за продолжительную службу. Прошу закончить тот кошмар, который преследовал меня двадцать лет.

– Суд рассмотрит ваши доводы. Заседание назначается на завтра, на три пополудни. Все могут быть свободны.

Глава 5. Букет

Самый шикарный район в колонии. Здесь запрещён проезд на роверах и полёт на глайдерах. По периметру ходил только трамвай. На нём я и приехал сюда из народного суда. Всего семь маршрутов, приехал на пятом. После того как трамвай обогнёт Парк Горького, он направится к заводу сферических батарей. Я никогда там не был, но именно за теракт на этом заводе меня и настигает правосудие, прихватывая то за пятку, то за горло. Год на год не приходится.

В таких замечательных местах, как Парк Горького, можно на секунду забыть обо всём. И даже подышать свежим воздухом, не используя имплант.

Колония быстро развивалась из-за избытка энергии. Много рабочих мест и почти экспоненциальный рост населения. Парк Горького стал долгожданным подарком от Партии. Был вариант присвоить колонии Орден Горина-Гомеса, но решили в пользу парка.

Один из первых куполов раскрыли и превратили в рекреационную зону с несколькими элитными жилыми зданиями. Парк пять километров в диаметре. Пешком хоть ноги сотри (Особенно в мокасинах!) Бывал здесь много раз со своими… Бывал… Со своими… Как будто в другой жизни.

Теперь иду один.

Это не просто парк, а почти настоящий лес. Здесь люди наслаждаются прогулками, гуляют с детьми и животными. Среди животных можно увидеть котов и собак необычных пород и окрасов, и напоминающих оцелотов и сервалов. Возможно, через несколько поколений и люди начнут вытягиваться в этой гравитации, подобно эвкалиптам. К слову, деревья растут с радостью. Огромные эвкалиптовые дубы вместо беседок, и никаких берез. В целом, зелень радует глаз.

Лианы цветут и оплетают памятник Максимилиану Горькому. Вокруг него летают робопчёлы.

К сожалению, птицы не поют, потому что пока не привезли. Вместо них свистят и чирикают динамики со столбов освещения. В моём опыте было несколько терраформированных миров с богатой певчими птицами фауной. Чистейшая евгеника – результат работы по выведению новых видов птиц с помощью генетических экспериментов на канарейках. Эти птицы перепончатокрылы и похожи на птеродактилей, но лучше их только слышать, а не видеть.

Раздаются громкие возгласы, которыми направляющий руководит колонной пионеров. Ему отвечает ровный строй светловолосых голубоглазых школьников в коричневой форме с красными галстуками. Они маршируют по бетонной плитке к недавно установленному памятнику товарищу Гюнтеру Минейро. Памятник очень большой, он несёт на плече импульсный отбойный молоток и делает шаг вперёд, к Светлому Будущему. Если бы он мог, то, наверное, засунул бы памятник Горькому себе подмышку и пошёл дальше. Возможно, вскоре переименованию подвергнется и сам парк.

Вижу у постамента сцену. Там идёт какое-то мероприятие для сотни-другой зрителей. На День Пионерии не похоже, не та дата.

Прибыв к сцене, пионеры громко и задорно запели песенку про ветер. Иду дальше, напевая себе под нос: «Виенто аллегри, виенто аллегри». Привязчивая песенка, навивающая лучшие воспоминания о лучшем времени и лучших друзьях из кружка химии и кристаллографии… Остались эти двое, сидевшие позади меня в суде.

Без труда нашёл дом Тамары. Элитный квартал внутри парка – это пять или восемь зданий, если не ошибаюсь. Шлюз на этаже был открыт. Меня спросил о чём-то робот-привратник, и я ответил ему: «Я в гости».