Золотой астероид

От автора

Автор выражает благодарность всем дорогим читателям, кои решили открыть этот роман.

Автор берёт на себя ответственность доказывать право этого произведения быть причисленным к жанру Научной фантастики.

Автор понимает значение слова Антиутопия.

Автор понимает значение слова Гравитация.

Автор понимает принцип работы Солнечного паруса.

Автор поддерживает теорию наличия у каждой звезды собственной Гелиосферы.

Автор НЕ является членом или участником каких-либо политических движений и партий.

Автор осуждает все проявления нетрадиционных ценностей.

Автор осуждает все проявления национальной неприязни.

Автор осуждает романтизацию арестантского уклада.

Автор призывает любить ближнего своего, не возжелать жены ближнего, уважать старших и пользоваться кремом от загара.

Благодарю.

Пролог

Грей заставил себя ждать. Сутки после посадки я просто гулял по паркам и рощам. Не подумайте, что на Марсе много парков, планетка небольшая. Что-то красивое растёт только в тех местах, где за ним ухаживают. Бамбуковым же зарослям наплевать где расти, лишь бы было жарко и влажно. Компанию бамбуку составляют многочисленные виды пальм, тропических деревьев и редкая сакура – причина аллергии у всех людей не марсианского рождения. Надевайте маски и респираторы, мойте руки перед едой, кушайте побольше местных крестоцветных и не побрезгуйте марсианскими яблоками сорта антоновка-макинтош.

На второй день заглянул в Музей Астроинженерии имени Сергея Павловича Королёва. Именно заглянул, потому что на обзорную экскурсию для туристов нужно записываться за год. К тому же, в составе групп, а у меня, как у работника Комитета Дальней Космической Разведки, бесплатный билетик только на осмотр внешнего контура музея. Мы, сотрудники Комитета, нечастые гости в Солнечной системе.

Много лет назад на Марс спустили повреждённую «клешню», космический завод для плавки астероидов. У самых первых заводов были проблемы с источником энергии. Плазматроны жрали за троих, а жрали они отнюдь не капусту марсианскую и не яблочные очистки. Реакторы отрабатывали свой ресурс, потом вся конструкция шла на слом.

Эта – самая первая “клешня”. Плавила в экспериментальном режиме даже те космические камушки, которые современные уставы требуют помечать буквой "Г", в смысле "гамма", и не трогать. Вот и подавилась малышка парой таких на букву "Г".

Восстановить реактор на орбите не взялись, а для образовательных целей “клешня” оказалась как раз. Километр на километр – хорошая конструкция. Внушает, право слово. Колоссальная!

А теперь представьте, что двенадцать ступеней лестницы перед музеем выдолблены в граните с золотыми прожилками в форме вертикальной надписи «Слава Труду!». Буквы лежат ровно, там где нужно. Всё бы ничего, да нет на Марсе гранита в таких масштабах, чтобы золотые жилы содержала. Вообще, эта равнина есть ни что иное, как континентальная плита. Геологи обещали найти в недрах уран, но нашли лишь гранит. Хотя какой там "лишь"! Вот он, под ногами истирается и выветривается! Буквы, конечно же, не природной жилы, но выглядят грандиозно.

Давно не касался золотой руды. Надо сказать, что впечатлений с той экспедиции мне хватило по горло и на половину жизни. Потянулся спустя много лет за новыми впечатлениями, а тут…

Вот, что же меня удивляет больше, артефакты и строения со спутника Брелок в далекой системе Хоровод, или вид Доски Почёта с моим товарищем и другом, а именно Греем Эрлом Якобсеном? Заслуженный работник промышленности, начальник артели редкоземельщиков. Жаль, что до сих пор не Герой Труда. Или да? Но, видите ли, член Партии, без этого никак.

Смотрю на его изображение, а ко мне подбегает пионер вожатый с фотоаппаратом в руках и глазными имплантами под чёрными бровями. Мальчишка высокий и узкоплечий с высоким голосом – дитя Марса. Слово за слово и я делаю несколько фото этого молодого человека с его пионерами. Потом отдельно по двое, по трое.

Самая мелкая, рыжая и в веснушках, пионерка увидела на моей куртке шеврон Комитета, и попросила вожатого сделать наше совместное фото на фоне Доски Почёта. Стоим мы с ней в эпических позах: руки сложены на груди, левое плечо вперёд, подбородки задраны и никаких улыбок. "Какой ваш позывной, товарищ разведчик?" – спрашивает меня мелкая. "Кулик" – честно вру я, ведь проверить это она не сможет. "После Комсомола я к вам пойду работать!" – обещает девочка и убегает вслед за отрядом внутрь периметра музея. "Лучше не надо, милая" – говорю ей вслед, но она моих слов не услышит.

Смотрю ещё раз на фото Грея. "Наверное, ты уже Герой Труда, мой старый друг," – пробормотал я и вспомнил его жалобу и похвальбу, когда мы с ним проводили многочасовую беседу по видеосвязи. Это случилось после нескольких лет взаимного молчания. Он, как слушатель не очень, ведь не просёк, что я снова в деле и уже на Веге, готовлюсь к экспедиции. Зато как рассказчик Эрл – льёт мёд в уши, и жалоба его была на то, что ему выдали несколько тонн икринок карпов кои.

То была очень уважаемая Премия имени Председателя Лю за что-то хорошее и крайне полезное. Ну, и похвальба была об успехах рыбного хозяйства. Сам я дома держу пять бассейнов с радужной форелью, чисто на нужны нашего поселения. Так что, и мне есть чем похвастать, но обязательно спрошу товарища о масштабе его успехов.

На третий день ко мне в номер постучался невысокий сотрудник Эрла Грея. Синий комбинезон с золотыми отражающими полосами – это форма артели редкоземельщиков. Кажется, это женщина. Не марсианин(-ка). Пискляво извиняется от лица начальства за долгое ожидание. Сообщив, что начальник артели будет ждать через час, передал(-ла) мне ключи от глайдера.

– У меня же нет свидетельства на право управления! – протестую я, ожидавший, что полечу пассажиром, а никак не с рычагами управления в руках.

– Не переживайте так, Павел Карлович, всё схвачено. У вас с этой минуты временное разрешение и пропуск на целые две суток. Только куртку оставьте, пожалуйста, в гостевом доме, уж слишком много взглядов она привлекает.

– Да, и не по погоде, – соглашаюсь я, смотря как из-за крыш соседних зданий со стеснением выглядывает искусственное солнце.

– Да, Павел Карлович, вчера было прохладно, сегодня до сотни по Фаренгейту.

Как же давно меня на славянский манер не называли.

Нижайший поклон Грею за такое редкое счастье – полёт на глайдере. Если не разобьюсь при взлёте, то с горем пополам долечу и так же удачно сяду. Саму же работника-работницу забрал вездеход.

Длинная машинка на шести осях при четырёх рулевых колёсах. На дверях багажного отсека было наклеено изображение панды, упитанной, земной, мирно жующей стебель бамбука. Местные панды тощие, длинные и менее лохматые. Рядом с наклейкой была надпись иероглифами, что-то про Зелёную планету. Качнувшись на гидравлике вверх-вниз, колёсная гусеница понеслась резво и, подняв пыль грунтовой дороги, скрылась в тропических зарослях. Заросли эти начинаются прямо здесь, за сетчатой оградой гостевого дома, а кончается у первого забора самого предприятия. До Комбината отсюда километров шестьдесят.

Глайдер – не вертолёт и не корабль с кучей маневровых двигателей. Это медленная дура с очень ограниченным радиусом и потолком. Электромагнитный колебательный контур, воздушная подушка для посадки и очень шумный и примитивный двигатель.

Пролетая над зарослями бамбука, иногда сменяемыми тропическим лесом, то и дело слышу и ощущаю копчиком касания дна о верхушки растительности. Высота тридцать-сорок метров. Распугиваю крупных марсианских кукушек, они как раз гнездятся у озёр и мелких речушек, поближе к насекомым. Есть на Марсе и болота с гнусом и изобилием лягушачьей фауны, но мне к ним не надо.

Держу курс вдоль трассы, идущей под лесом и различимой сверху только по синим фонарям, шахтам вентиляции и по редким вышками связи. Пробовал задрать нос, но нет – двигатель не тянет. Потолок глайдера метров пятьдесят, так что Долину Маринера мне в этот раз не увидеть. Самая большая плотина в Солнечной системе расположена именно там. Моря в ближайшую тысячу лет не предвидятся, а дамб, плотин и водохранилищ рука человека создала с избытком. Хватает и на нужды сельского хозяйства, и на производство электричества для миллиарда населения. При этом пробуждающееся ядро – является источником энергии для самого большого в Метрополии Комбината. На маленьком Марсе очень много всего "самого большого". Местные жители одни из самых высоких среди Хомо Сапиенсов. Самая большая Гора Олимп прямо по курсу. Вершину мне с поверхности Марса не увидеть. Подножие оживающего вулкана, широкое и размазанное на многие гектары, уходит в облака на высотах от полутора километров. Смотровые площадки на главную достопримечательность ныне Зелёной планеты парят значительно выше уровня облачности. На них так же годовая очередь, как и в Музей Королёва. Любоваться придётся при взлёте или с орбиты. Выше Олимпа – только самомнение Эрла Якобсена Грея.

Шутка ли?! Ты летишь, летишь, летишь, а гора ближе не становится. Наконец, ландшафт чуть приподнимается, и становятся различимы дымы Комбината и столбы испарений из градирен. На площадку складов, по сути комбинатский космопорт, прибывает платформа с грузом астероидной руды. С диспетчерской мне командуют принять в сторону административных зданий. Сажусь. Где же Эрл?

Выглядел Грей молодо, но седые виски и чёрная крашенная борода выдавали моего ровесника, человека, который на своё омоложение потратил очень много средств. Морщины разглажены, оспин или пигментных пятен не увидел. Голос и интонации моего друга напоминали о возрасте, а глаза были глазами старого мудреца, у которого есть все ответы на все вопросы. И ему достаточно только посмотреть в бухгалтерию на дебет и кредит, чтобы ответить "да" или "нет" любому проекту, с которым к нему приходят сотрудники артели. Потом удачный проект станет его проектом, и уже он сам пинком откроет дверь в администрацию Марса, чтобы ещё более мудрый чин посмотрел на свой дебет-кредит и ответил Грею "да" или "нет".

– Нет, друг, я в этом участвовать не буду, – это был мой ответ на его предложение на трёх силиконовых страницах, лежащих предо мной на столе.

– Стари-и-ик, – протянул Эрл.

– И не уговаривай, братишка, с меня довольно астероидов, тем более, что на Психее итак всё шурфовано вдоль, поперёк и вглубь. Нечего мне там делать.

– Пауль, это разработка, а не разведка. Посмотри в аннотацию ещё раз и увидишь планы на следующие сто лет. Психея это не только золото, но в первую очередь – это сталь для Марса и для новой верфи. На Веге скоро кончатся стальные астероиды и ваша верфь захиреет, а за ней и вся звёздная система. Тем временем, Марс получит шанс занять высокое место в кораблестроительной отрасли.

– На Веге верфь обрабатывает сталь в полном цикле и прямо на орбите. Тебя ввели в заблуждение, не кончится там сталь в ближайшее сто или двести лет.

– Я сам на Вегу гружу родий с титаном, Пауль. Специальные конструкционные марки ваша верфь производить уже не может. Марганец откуда? С Земли весь марганец!

– Не весь, не думай так. Добыча ведётся и в колониях Лиры, но их масштабная разработка тормозится Комитетом.

– И я воспользуюсь этой заминкой. Мне всего лишь нужен опытный человек на должность начальника управления разработки на самом астероиде.

– Это не всего лишь, Эрл. Я не в Партии. Раз…

– Я тебя назначу, а партбилет оформлю быстрее, чем ты скажешь "Комитет Дальней Космической Разведки"…

Он замолчал на секунду, на две… Смотрю на него и вижу некоторое непонимание. Мои коллеги, которые годами в разведке трудятся, при единственном упоминании Комитета готовы щёлкнуть каблуками и запеть гимн, но я уже не из них. Я – ветеран на контракте, и мне вообще не положено на спутники спускаться. Только уговоры и обещание премии подтолкнули меня согласиться спуститься на спутник Брелок. И я об этом не жалею ни секунды.

– Ты почему не реагируешь ваще никак на упоминание Комитета? У тебя с головой всё в порядке?

– Как раз из-за того, что всё у меня именно с головой в порядке, я и не реагирую, Грей. Тебе, значит, нужен не просто начальник на Психею, а партиец?

– Ты не очень идейный выйдешь партиец, Пауль, но ничего. Я пообещал в администрации, что будет руководить ветеран-разведчик, а партийцы требуют члена Партии, плюс к тому, в министерстве захотели такого человека, который уже имел опыт работ на подобных астероидах. И таки я пообещал большим людям вчера всё, что они хотели, а печати мокрые с отпечатками и подписями – сегодняшние! Ты не просто так имел удовольствие прогуляться по Марсу, ведь я в это время под тебя бумаги готовил, а ты сразу "нет". Давай, будем договариваться. Что тебе надо? Денег? Не обижу! Полёт на Ганимед в санаторий "Амфора"? Я тебе ещё абонемент на массаж простаты подарю! Ну, просто скажи, что я, должен сделать, чтобы ты, ветеран-разведчик и будущий партиец, прямо сейчас поставил свой отпечаток в контракте?

Грею моё присутствие в проекте было очень нужно и он не скупился на задобрения. Воспользоваться его щедростью я не имел морального права, ведь мой проект на Брелоке с куполом, взявшемся неизвестно откуда на краю Млечного пути, мог принести мне много больше, чем пообещает Грей и сможет дать вся артель с администрацией вместе взятые.

– Венец златой, зерцало в изумрудной рамочке и цветочек аленький, – я говорю эту белиберду с серьёзным лицом, а Грей смеётся.

– Три коммуникатора портативных, три набора косметики для молодой кожи, саженцы яблонь антоновка-макинтош! Тоже три! Тебе на перепродажу или просто дома девкам раздать? Слушай, а может быть тебе девок надо? У нас комсомольская бригада квартируется в пятом гостевом доме. Все девушки… – Грей выпучил глаза и нарисовал двумя ладонями в воздухе эскиз груши, – всё, как ты любишь!

Я рассмеялся. Давно мне не предлагали на выбор невесту.

– Удиви меня чём-нибудь ещё!

– Глайдер, на котором ты сюда прилетел, станет твоим всего за одну подпись и согласие быть начальником, – в голосе Эрла звучала мольба, его козыри кончались.

– Нет, друг. Пока текущий проект не закончу, я не могу подписывать контракты. Так прописано в моём договоре с Комитетом. Меня там ценят в том числе за опыт работы на астероиде типа Психеи.

– О! Это уже лучше, – мой друг привстал из-за стола и потянулся к звёздной карте, – как далеко ты сейчас работаешь?

– На твоей карте нет этих звёзд. Всего один переход и можно вылететь за край Галактики.

– В Гало работаете? Прямо на границе? – начальник артели удивился.

– Я тебе этого не говорил. Секретная информация для внутреннего пользования. К тому времени, как мы закончим тот проект, звёздная система точно появился у тебя на карте. Так и запомни: "Хоровод".

– Запомню, – сказал мой старый друг и нажал на кнопку коммуникатора, – Астрид, подай кофе. Нам нужно сделать паузу.

Ответа не было, но Грей, громко выдохнув, встал, подошёл к стеллажу и полез куда-то за коробки с надписью "Артель REE ltd."

Пока он там копался, я успел рассмотреть шкаф с книгами. Шкаф не из пластика из-под принтера. Это был старомодный шкаф из настоящего дерева. И книги в нём тоже были из настоящей бумаги. Встал, подошёл к этому сокровищу. Каждая печатная книга стоит как борода Эрла.

– Это моя библиотека, состоящая из моих книг, – без тени стеснения заявил Грей и поставил на стол вазочку с шоколадными конфетами "Маска".

Эти конфеты есть ни что иное, как одно из двух сладостей нашего общего с Эрлом детства. Ко второму лакомству, маминому торту, он был равнодушен, а конфеты мы использовали как предмет обмена, как деньги, которые оставляли друзьям горстями взамен игрушек, побрякушек и прочих вещей, чью ценность мы не могли оценить с высоты ребёнка из киндер-гартена. С тех пор мы усвоили правило обмена и даже торговли: Фейр-трейд, только честный обмен и никаких денег. И этому правилу следуем до сих пор.

– Честный обмен? – говорит волшебную фразу Эрл.

– Что на что? – спрашиваю, вспоминая, а что есть у меня в трюме парусника.

– Конфеты и кофе за уделённое время. Годится?

– Добавь пару грамм этанола и мы договорились.

– Идёт!

Мы пожали руки. И под гордым взглядом хозяина библиотеки я стал выбирать книгу. "Социализм vs Социократия", "Самоуправление: работа Артели", "Артель как инструмент социалистической экономики". Труды достаточно спорные, однако на каждом имелся QR-код, чётко говорящий, что скачать электронные версии – можно в любой точке исследованной Галактики.

Я протянул руку восьмому тому "Артель REE: доказательство экономической эффективности". Открыл. К моему удивлению, это был не печатный экземпляр – это была рукопись! Под каждой страницей стоял отпечаток пальца автора.

– За данные каждой страницы я отвечаю своей головой, – пробурчал себе в бороду автор и, нажав на кнопку на столе, громко спросил: – Астрид! Мне твоей тёте пожаловаться?

Не прошло и минуты, как в дверях появилась Астрид в белой блузке и в длинной черной юбке. Вместе с ней в кабинет проник ободряющий запах настоящего кофе. Семи футов росту, широкоплечая рыжеволосая девушка, с большими зелёными глазами, несла на круглом подносе кофейник с двумя чашкам. Она шла танцуя, почти не касаясь пола. Обувь моего размера, без каблука и с декоративными пряжками из светлого металла. На запястьях – несколько браслетов с самоцветами. Маленькая роскошь для маленькой планеты.

Когда кофе был разлит по чашкам, сотрудница Эрла стрельнула в меня взглядом, хлопнула ресницами, но, не получив обратной связи, удалилась так же паря над полом. Начальник артели вздохнул и, как бы извиняясь за высокую девушку, сказал:

– Племянница жены, Астрид Альфсдоттир Иттербю.

– Жена твоя такая же красавица или дело ещё и в фамилии? – я решил подколоть друга, ведь самому мне рыжие, к тому же такие высокие, никогда не нравились, а Иттербю – земное поселение, от которого именуют редкоземельный металл – Иттрия.

– Лучше, – Эрл вдохнул аромат кофе, проглотил конфету, выкинул фантик куда-то под стол, и как бы между прочим добавил: – Фамилия у Астрид от первого мужа.

В том смысле, что в разводе девушка. Эрл так прощупывал почву для дальнейших уговоров меня на работу на Золотом астероиде – Психее. Но я даже бровью не повёл. Ещё раз осмотрев библиотеку Начальника Артели, поставил книгу на место и спросил:

– Книги твои одобрены хотя бы каким-то ведомством, кроме Артели REE?

– Обещают одобрить для изучения в ВУЗах, как только смогу ещё более кратко написать "Артель по добыче редкоземельных элементов", – Эрл сунул руку под стол, достал фантик и положил в карман брюк, урны в его кабинете почему-то не было.

– "Артель REE" – для них не достаточно? – я глянул на нижнюю полку, там вместо книг стояли прозрачные кубы с образцами тех самых редкоземельных элементов.

– Когда вопрос решится, я тебе подарю свои рукописи, – автор махнул рукой; он говорил уже не о вопросе одобрения МинПросвета, а о нашем вопросе.

– Давай сначала по кофе.

– Давай.

Мы сели, выпили. Пока без этанола, но в прикуску с конфетами "Маска". Вкус из детства. Конфеты и торт моем мамы.

Из воспоминаний меня выдернул Начальник Артели и начал наступление по всем фронтам:

– Для скорейшего окончания твоего контракта могу предложить провизию. Карп консервированный с марсианской капустой, кукушка большеротая тушка замороженная, кофе зерновой в мешках по четыре фунта. Насколько это ускорит твой проект?

– В кофе я поверю, но карп и кукушатина?!

– Ага! – потёр руки Грей, – мне есть, чем тебя удивить! У меня теперь в артели два рыбных дня в неделю. Кукушка гнездится повсюду, отстреливать не успеваем, а кофе – с Ганимеда.

– Если заберёшь две отработанные алмазные головы, то трюм весь твой, – говорю, прикидывая, что эти головы во вторую экспедицию со мной летают, а применения не находят.

– Головы беру! Даже отработанные мне в самый раз, чтоб пробы брать в мягком грунте, а нет ещё чего от Комитета?

Эрл как-то воодушевился, стал размахивать руками, чуть не опрокинул кофейник.

– Только две головы и пустой трюм тонны на две, как раз под консервы, заморозку и биг-бэг кофе.

– По рукам! Третий ангар?

– Третий ангар. Честный обмен, Грей, – мы снова пожали руки, отпили замечательного кофе, прикусили конфетами.

– Отлично! – он хлопнул в ладоши, – теперь подмахнёшь контракт на Психею?

Эрл Якобсен Грей – не тот, человек, которому можно единократно сказать "нет" и надеяться, что разговор закончен. Он будет добиваться своего любыми способами.

– Нет, Грей, я занят проектом, а дома будет много дел из-за моего очередного годового отсутствия.

– Перевози свой дом на Марс! – предложил простое решение мой друг.

– Насколько это просто в реализации? – я спросил сразу и дал Эрлу повод задуматься.

Он постучал пальцами по столу, будто по кнопкам калькулятора, поджал губы и сказал:

– Ты мне только сразу только скажи, новая зам министра тяжёлой промышленности, Уксунйоки Феона Паульсдоттир, – тебе не родственница?

– Впервые слышу! – отмахиваюсь, ведь и вправду о такой не слышал.

Эрл снова задумался, но пальцами стучать перестал. Наконец, выдал предложение:

– Думаю, что смогу это сделать для главного человека на Психее за… Год! Просто дай первые результаты, а уж регистрацию человек на пять и пару котиков я тебе сделаю. Всех определю в ртель!

– Даже котиков?

– Мышеловами на мясокомбинат. Ох! Я же не рассказывал?! Мы решили коз разводить и получили почти безотходное производство. Часть отходов в рыбхоз едёт, часть аграриям, кое-что остаётся для текстильной фабрики, но это совсем крохи.

– На твоём козрыбхозе специалист по разведению форели радужной не нужен?

– Я тебе на Психее бассейн сооружу, будешь там её выращивать. Каждому своё хобби, в конце концов, – Эрл проглотил шоколадную конфету, толком не прожевав.

– Эрл, меня бы на пенсию пора, с Малым Вымпелом от Комитета, а ты мне начальственную должность предлагаешь в Метрополии.

– Тогда по-другому, – он напрягся, – что тебя останавливает от ответственности быть начальником на астероиде?

– Опыт быть начальником на астероиде, – я выпалил сгоряча.

– Будет рассказ? – Грей аж заёрзал в кресле.

– Будет, Эрл, будет. Прикажи чаю, и от сладкого не откажусь, – говорю, прихватывая из вазочки сразу пару штук "Маски".

– От сладкого ты никогда не отказывался, – Грей вызвал Астрид, – Astrid, ich bin für niemanden außer dem Minister zu sprechen. Leg uns klassische Musik auf. Wir werden Tee trinken. (Астрид, меня нет ни для кого, кроме Министра. Включи нам классическую музыку. Мы будем чай пить. нем.яз.)

Заиграла музыка. Из тумбочки выехал робот-мусорное ведро. Эрл тут же накормил его фантиками от конфет. Тот поморгал зелёными глазками-диодами и преподнёс Начальнику бутылку этанола. Настоянный на марсианском пиковом древе, он обладал зеленоватым оттенком и мятным ароматом. Грей быстро разлил грамм по пятьдесят, мы выпили и развалились в креслах друг напротив друга. Это был живительный яд, лучше которого нельзя и придумать!

Эрл кивнул мне: "Хорошо?"

Я ответил большим пальцем вверх: "Отлично!".

Чай Астрид готовила ещё дольше кофе. Мой друг снова начал извиняться за свою помощницу, сказал, что первый муж её лупил за медлительность, но я слушал музыку. Уловил последние ноты мелодии из оперы "Волшебная флейта". После неё началось вступление к менее древней опере "Узница планеты Таллера".

Или этанол из пикового древа на меня так подействовал, или вкус конфет "Маска", но я заслушался и пропустил реплику Эрла. Он что-то говорил уже достаточно долго и не про рыжую Астрид. Я же слушал музыку и попробовал подпеть, прошептал первую строчку: "Atme ein…" (Сделай вдох. нем.яз.)

– Что-что говоришь? – Эрл ждал ответа на свой вопрос, который я не услышал.

– Извини, Эрл. Мелодия из оперы… Её пела моя жена. Эта мелодия настраивает меня на какую-то сентиментальность.

– Сентиментальность? – нахмурился Эрл, но потом просиял, плеснув себе и мне на дно чашки этанола: – Так даже интереснее! Значит, будет история про женщин?

– Только не торопи.

Ария рабыни Динарии из оперы "Узница планеты Таллера"

(24.. год н.э. или 488 год со Дня Первой Революции)

(Wunder, сл. Andreas Bourani, лит. пер. с немецкого А.Анфимов)

Сделай вдох.

Ночь застала нас врасплох.

Ты в Галактике без снов,

Король спиральных рукавов.

Фортуны Колесо

Не прокрутить назад.

Открой своё лицо

И выдыхай.

Чувствуешь и живёшь,

В вальсе медленном вспорхнёшь.

В жизни смех есть и боль, пойми.

Ты мой, моё Чудо.

Ты – есть, моё Чудо.

Король, скорей осмелься,

В лицо жизни прямо смейся!

Ошибиться не бойся.

Моей любви откройся.

Твоя победа

Стоит свеч тысяч света.

Ценно не только злато,

Ведь я твоя награда.

Чувствуешь и живёшь,

В вальсе медленном вспорхнёшь.

В жизни смех есть и боль, пойми.

Ты мой, моё Чудо.

Ты – есть, моё Чудо.

Всё сущее в твоих ладонях,

Держи крепко и с любовью.

Сделай вдох.

Ночь застала нас врасплох.

Ты в Галактике без снов.

Король спиральных рукавов.

Чувствуешь и живёшь,

В вальсе медленном вспорхнёшь.

В жизни смех есть и боль, пойми.

Ты мой, моё Чудо.

Ты – есть, моё Чудо.

Ты мой, моё Чудо.

Ты – есть, моё Чудо.

Часть I. Космическая станция "ЗК". Не совсем выдуманная история: Каждый "Кулик"…

Эрл, ты когда-нибудь тонул в болоте?

Мы в составе группы из трёх человек, в сопровождении двух шестиногих роботов, одного вездехода-ровера, исследовали один не очень интересный спутник. В атмосфере присутствует ацетилен. Просто так даже лампу накаливания не включить – рвануть может от любой искры. Сажали модульную базу на открытом месте, предварительно обдувая поверхность воздухом из более высокого слоя атмосферы. Нагнали азота, вытеснили летучие углеводороды. Взлетать намеревались так же, с помощью платформы обдуть площадь и педаль в пол – на взлёт.

Работали в полумраке. Крайним квадратом поисков был участок бескрайнего болота. Предполагалось, что мы доедем до точки, вызовем робота, и он будет сачком ловить тутошнюю фауну. Пиявки ли, микробы ли – всё сгодится. Инфузорий-тапочек уже собрали коллекцию. Дохли, твари, без ацетилена. Мои товарищи, Голем и Фартинг, сказали, что не полезут больше в трясину из-за инфузорий. Не интересно было им пачкаться из-за такой мелочи. Сильно им тогда позавидовал. Спали они в те часы сном праведника в куполе Огорода, пожевав перед сном картошки или микрозелени.

А меня, как проштрафившегося, в самую клоаку и послали. Вокруг не вода, а жидкая грязь. И даже не жидкая! От гравитации на этом спутнике – одно название.

Зацепил передним колесом ровера «полынью», и машинку развернуло. Перед падением я думал, что сейчас больно ударюсь, но просто плюхнулся. Болото причмокнуло и съело меня.

Подсветка в шлеме работает. Датчик батареи – пятьдесят. Воздух – сорок. Температура внутри двадцать пять, снаружи тридцать девять. Связь отрубилась. Вопрос в том, работает ли маяк. Потеря связи с разведчиком активирует роботов. Компьютер пригонит спутник осмотреть квадрат, где был последний сигнал. Звучит хорошо: «Последний сигнал». Название столовой или прощального зала у кладбища. Там и будут обедать мои коллеги, поминая меня. Автоматика не разбудит их ради спасения меня, дурака.

А маяк-то работает. Тянусь рукой вверх, не будучи уверен полностью, что это действительно "верх". Уже глубоко опустился. Болото стало более плотным и это не вода вокруг меня. Не пузырь, надеюсь, но жижа это какая-то необычная. Надо будет потом заставить шестиногого робота зачерпнуть пробу.

Тело, тем более в скафандре, не слушается. И интересный вопрос: что закончится раньше, батарея или воздух? Если батарея, то маяк сдохнет не сразу – если воздух, то я сдохну, но не сразу. За свой имплант в гортани я уверен, сейчас только баллон наполню. Будет мне кислород цедить по кубического дециметру в час. Хватит запаса на сутки, если впасть в кому. Прощайте, живые нейроны! Но на целых десять минут хватит, если двигаться. Спокойно! Надо подумать. Думай, Пауль! Думай, Поллукс! Думай!

Меня и спасать-то роботы будут если: а) отключить маяк, б) не выйду на связь через сутки. Захотят ли шестиногие просто проверить мой квадрат из-за своей интуиции? Кажется, я стал мало разговаривать с людьми. Уже машинкам их качества приписываю. Вряд ли, вряд ли станут. Значит, времени терять нельзя! Вездеход же рядом! Выберусь и сразу в него, доберусь до панели и подам сигнал "S.O.S.". Проще сказать…

Скафандр сжат болотной жижей. Где здесь верх? Плюю в стекло шлема и наблюдаю, как слюна ползёт к фонарю, то есть к зениту. Я ещё и вверх ногами! Смешно так вляпаться из-за каких-то червей.

В пробах с этого бескрайнего болота наши лабораторные учёные нашли яйца кольчатых червей. Или плоских? Кольчатых! Лишь бы не кишечнополостных. Во-он! Да, это червяк ползёт по стеклу шлема. Хорошо, что снаружи. Это что, зубы? Если зубы, то на ком-то он паразитирует. Мне такого гражданина в товарищи, а тем более в попутчики, не надо. Зато есть зримое подтверждение, что я оказался в прямой кишке с червями. Иначе и не скажешь. Блеск!

Шевелю руками, но жижа плотно меня обнимает. А если руки из рукавов? Надо давление повысить, ещё, ещё, ещё! Ещё немного! По вискам бьёт, зараза…

Хорошо, первая рука вышла. Вторую сюда, ближе к телу и поджимаю ноги, отстёгиваю ремни. Принудительно заполняю воздух в малый баллон и цепляю его к розетке на гортани. Хороший имплант им далее и дышу. Теперь ещё немного повысим давление в скафандре, чтобы ещё чуть-чуть раздуло. По вискам давит сильно так, что газа уже болят. Замок гермошлема… открыть принудительно! Есть протечка! Ну, как сказал Юра: «Поехали!».

Почти как на реактивной тяге скафандр подбросило к поверхности болота. Плечами упираюсь в кольцо замка. Высвобождаю руку и на ощупь, лишь бы глаза не открыть, дёргаю вниз молнию на груди. Ещё один рывок вверх и на этом рывке воздух и кончился, но я уже снаружи скафандра. Машу руками в жиже, почти плыву. Рука махнула без препятствий. Вверх!

Открыл глаза. Зря… Ожёг слизистых в атмосфере углеводородов – обеспечен. Но вездеход я видел и слышал характерный звук работающего двигателя, со свистом. Фары горели в противоположном от меня направлении, значит, я позади транспорта. Вот колёса, вот подножка и я забираюсь в кресло. Все действия на ощупь. Эту колёсную машинку я знаю как облупленную. Надо ехать, но я ничего не вижу и просто вызываю робота.

"Тревога! "Код Ноль-Один» – ранение разведчика! Воздух, аптечка, сопровождение до лагеря."

Выдохся и оставшиеся силы трачу, чтобы сжимать слезящиеся глаза. Просто дышу имплантом из баллона. Похоже, что и кожа на открытых участках начинает гореть. Чувствую, как из ушей течёт кровь, а сквозь ультразвук, звонящий в мои барабанные перепонки, слышу стук своего сердца.

У робота минут пять есть, чтобы меня спасти. Хотя бы шлем бы привёз! Минутой позже – я ослепну, оглохну, лишусь обоняния, собственно, затем и жизни.

Фартинг, Фартинг, Голем, сволочь контрабандистская… Где же вы, мужики?!

Эрл, когда говорят о «Золотом астероиде» из гимна Комитета, то имеют ввиду не астероид из золота, а космический объект, на котором будет найдено что-то, чего быть там не может. Например, шатёр цирка. Красиво же! Новый лозунг для Комитета: "Каждому разведчику – по Золотому астероиду". Мне, вон, правда, с червями достался. Болотный, но с атмосферой, да такой, что аж глаза жжёт и кожа вся красная и чешется.

Глава 1. Попытка номер два

Якобсен! Имей совесть! Нормальная история вышла! Мне за червей, между прочим, премию дали. То, что песня из оперы на общенемецком языке меня пробила на слезу, это ещё не значит, что я совсем сентиментальным стал. Если хочешь, что-то совсем слезливое, то давай вспомним Клару. Да, она была моей женой. И воспоминание это имеет дату чуть более давнюю, чем история про болото и червей.

Она умерла с мыслями об уже умерших детях. Тяжелее смерти я представить не могу и не хочу. Столько лет летал к ней, а теперь прилетел к её могиле.

У нас свой, оплаченный на сотню лет вперёд, и потому не такой заросший участок – для семей из земных поселений Уксунйоки и Суоярви. У дальнего края пустые места для родителей бывшей супруги, и ныне здравствующих, а так же её братьев, продолжающих игнорировать могилу сестры. Стою среди бетонных надгробий. Здесь, в самом центре – место для меня. Хочу ли я оказаться на два метра глубже, чем сейчас стою? Нет, наверное нет.

Грей, я был в экспедиции, когда умер мой сын. Сгорел за две недели. Рак лёгких в терминальной стадии. Обнаружили случайно, думали, что бронхит.

Сообщение дошло до меня только по окончании экспедиции. Такие у нас в Комитете правила: прямой связи с внешним миром на период экспедиции быть не должно. Я уже не помню свою реакцию, не помню, какими успокоительными меня кололи до самого прилёта на Альфу. Даже сейчас не сразу вспомню, сколько ему было лет, семь ли, десять ли. Только с тех пор, как дотронулся до могильной плиты Вилена, я стал разговаривать сам с собой. Говорил не с собой именно, а с ним.

Среди моих коллег много людей с психическими отклонениями. Работа у нас – не из лёгких. Пять лет – считай уже ветеран. Болтуны или молчуны – не редкость. Это считается более-менее нормой, психиатры об этом знают. Каждый справляется со стрессом так, как может. Кто-то беговую дорожку топчет сутками, кто-то половыми излишествами извращается, лишь бы до членовредительства не дошло!

Посиди месяц на спутнике, общаясь только с шестиногими роботами – сам начнёшь болтать со всеми механическими помощниками. Не удивлюсь, если ты свою урну за хранение этанола благодаришь время от времени. Мы, разведчики, так же благодарим железки за помощь. Шестиногие роботы – нам почти братья. Определённые серийные номера роботов закрепляют за каждой группой разведчиков, если это приносит психологический комфорт людям.

В один день меня вызвал к себе Командир и сказал, что мои коллеги волнуются, ведь я, в отличии от остальных, стрессующих, разговариваю с умершим сыном. Называю его по имени, пытаюсь обучать чему-то, рассказываю о том, что предстоит в грядущей экспедиции. Да, я несколько съехал с катушек. И не несколько, раз дошло до начальства! Меня в таком состоянии нельзя было отпускать в очередную разведывательную миссию. Потому мы с Командиром заключили джентльменское соглашение: он закрывает глаза на мои разговоры, а я вместо Вилена, обращаюсь к умершему сыну по своему позывному – Поллукс.

Да, у меня тогда был позывной "Поллукс", так как меня и называли в школе. Ты и сам мою фамилию не с первого раза выговаривал. "Уксунйоки" для тех, кто впервые слышит или читает – это что-то между уксусом и Йокогамой. На том и порешили. И у меня получалось очень даже неплохо. Поллукс за те года, сколько я с ним говорил, вырос в личность и многие моменты знал лучше меня, помнил лучше меня, а местами говорил за меня. Это звучит страшно, но я так жил и я так давал результаты на спутниках и астероидах. У меня стаж – двадцать семь лет в Комитете Дальней Космической Разведки. И то, что сейчас я нейтрально отношусь к именованию моего ведомства, не стучу каблуками, не ору гимн – заслуга в том числе Поллукса.

Разложив живые цветы, обхожу каждое надгробие и мысленно прощаюсь с теми, чьи имена вырезаны лазерным лучом. Мне хотелось бы, чтобы это был мой последний прилёт на Альфу.

Я из рода Уксунйоки, потому что мои предки жили на Земле у реки Уксун. Моё имя Пауль, потому что мою мать звали Паола. Отца звали Карле, поэтому я Карлесен. Мою усопшую супругу звали Клара, она была отличницей и лучшей ученицей в нашем классе. Первая девочка, рождённая на колониальном корабле "Красин". Её назвали в честь соратницы Первых Вождей. Моего сына звали Вилен, в честь одного из Первых Вождей. А приёмных детей-близнецов зовут Рево и Люсия. Тут не нужно объяснений.

Надеюсь, мне больше никогда не придётся возвращаться в колонию, где больше нет моих близких.

На выходе с кладбища я снова зашёл в кооперативный магазин цветов. У них свои теплицы. Рассказал, что после посещения кладбища собираюсь пойти к своей любимой женщине, потому что больше не к кому. Видимо, моё бледное лицо сыграло мне на руку, потому что продавец, женщина неопределённого возраста с руками пенсионерки, но с лицом пионерки, призналась, что была в таком восторге от моего визита час тому назад, что даже позвонила в милицию. Согласился подождать и оставил ей немного живых денег, чтобы проследила за нашим участком и обновила цветы через неделю. Она заметила, что у меня как-то подозрительно много денег, и спросила сейчас же, не ограбил ли я кого-нибудь. Мы посмеялись.

Пока ждали милицейский ровер, она собирала букет для моей возлюбленной. Разумеется, без чека. Слишком много стало продаваться и покупаться на Альфе без чека. Мне точно не следует возвращаться сюда.

– Если после кладбища идёшь к женщине, значит, это очень хорошая женщина, – сказала продавец.

– Лучшая! – изображаю сдержанный восторг.

Сотрудники прибыли. Прошёл, однако, ещё час. Они проверили меня по базе данных, но не нашли интересных сведений. Со скуки зевая, выслушали нас обоих. Спросили, зачем прилетел и где остановился. Конечно же, соврал о цели своего визита и месте проживания. Спросили, что купил, и какой квадрат кладбища посещал. В этом вопросе сказал правду. Рассказал откуда деньги, дескать, были получены от экспедиции.

У ворот кладбища сотрудники не проявили сочувствия, но, возможно, они хотя бы запомнят встречу с представителем Дальней Космической Разведки, который размахивал деньгами и был без куртки и ботинок.

Они поблагодарили продавщицу за её бдительность, отдали мне честь и уехали. Ни протокола, ни листка опроса не составляли, ни денег не запросили. Посмотрел в честные глаза продавщицы, передал ей ещё одну пластину денег. Она покраснела и сказала:

– Извините, я думала, что вы… это…

– Кто? – я продолжал протягивать ей деньги.

– Ну, – она замялась, взяла пластину, но тут же уронила на пол.

– Туфли внучке купишь… – пробормотал я, взял несуразный и огромный букет и пошёл на выход, слушая, как из-под прилавка продавщица мямлит ругательства про себя и честную милицию.

Стоя на платформе в ожидании последнего трамвая, пересчитал стопку пластин. Достаточно тяжёлая, денег для Тамары должно хватить.

Глава 2. Кто такая Тамара?

Кто такая Тамара? Я точно обещал рассказ про баб, а не про Золотой астероид?

Хорошо! Заглянем ещё чуть-чуть дальше. Тот же прилёт на Альфу. Мне нужно было в нарсуд. Предъявить свою тушку, вымолить прощения.

Грей, ты помнишь вообще, что у меня судимость есть? Баранки гну!

И с какой звезды ты упал, что судимого гражданина решил поставить на разработку единственного в Метрополии Золотого астероида?

Ладно. Ладно. Рассказываю!

Прилетаю я как-то на родную Альфу… А ты не был на Альфе?

Ну, прилетаю я как-то на родную Альфу.

– Какова цель визита в колонию?

Пауза в общении с противоположным полом даёт о себе знать. Совру ли, если констатирую: таких глаз не видел с техникума. Сколько лет этой курносой наивности? Не предположу. Если улыбнётся, то ожидаю самые милые ямочки на щеках. Комбинезон зелёный по форме таможни, с кадетской нашивкой и значком Комсомола – Красным Знаменем с неизменным профилем Первого Вождя и аббревиатурой. Эту девочку ещё не родили, когда меня с Комсомола того, исключили. Комсомол – не Пионерия, вступить одно дело, а чтобы не выгнали со штампом на лбу – вот задача со звёздочкой.

– Я как бы… местный, – глупо улыбаюсь, искренне надеясь на улыбку в ответ.

– У вас отметка о снятии с регистрации, потому спрашиваю.

Что же ты мне не улыбаешься? У компьютера при проверке моих документов вопросов не возникло. Алгоритмы не имеют ничего против. А что же человеки? Если копнёт по картотеке службы исполнения наказаний, может и не пустить в колонию, инструкции соответствующие есть. Имеет право не пустить, но имеет ли право сделать этот запрос? Красная печать – не всегда хорошо. Мне тогда только с начальником смены договариваться. Меня двадцать лет назад сняли с регистрации, подумали в домоуправлении, что меня на рудники уран копать отправили. Отвечаю как есть:

– Заседание в нарсуде.

Зрачки девушки расширились. Если есть право доступа, то ей две кнопки нажать и увидит всё о моём деле. Где, с кем, а главное – за что! Но вместо этого она внимательно осмотрела моё лицо. Ну, улыбнись же мне, красавица!

– Ко мне очередь не занимать, – шлюз закрылся, а таможенница, дёрнув бровями, сказала: – Вы не похожи на преступника.

– Так же как и вы не похожи на работника таможни.

Я не врал, не похожа.

– Вызову старшего смены, – вслух подумала молодая кадет.

Нервничает. Но с чего бы это? Лист прибытия перед ней, карантин для прибывающих на своём одноместном судне не положен. Да, и в анкете у меня всё прописано: и корабль мой описан, и место ночлега, и время пребывания. Человеки, человеки… Заходит старший, и я вижу знакомое лицо. Радость-то какая! Старшим назначили Клавдия Квинта Верону.

Года полтора назад, когда я привёз на Альфу ценный груз (главное – легальный!), Клавдий был кадетом. Таким же вот, глазастым и ушастым, ни капли не привлекательным, но договороспособным. Став кадровым офицером, он нарастил мышцы на плечах и жир в голове. Мы встретились взглядами. Увидел у него полную отстранённость и отсутствие каких-либо мыслей. Так ли он договороспособен, как тогда? Я улыбнулся.

– Гражданин? – буркнул Квинт.

Что же мне никто не улыбается? Альфа мне дом родной, ну, или двоюродный. Э-эх! Не всякий советский гражданин будет рад таким как я, героям Дальней Космической Разведки, контрабандистам и рецидивистам…

– Лейтенант Клавдий Квинт? – мне почему-то на секунду показалось, что я обознался.

– Гражданин Уксунйоки? – уточнил Квинт всё так же отстранёно.

– Я тебе больше не товарищ? – изображаю обиду.

На этот раз они вдвоём внимательно осмотрели моё лицо. Да, что не так-то?

– Пройдёмте, – длинная ручища Квинта указала на створчатую дверь с табличкой «Комната досмотра».

Досмотра? Я на то и надеюсь! В прошлый раз я там камер и микрофонов не увидел. Прохожу внутрь и на некоторое время остаюсь один. Уж не запер ли меня Квинт? Изучаю пространство, стоя под яркой лампой.

Ага! Перестановка мебели. Новая скамейка, кресло, два стула и лежачий рентген с фиксаторами для конечностей. Это, безусловно, необычное оборудование, которое для обычного советского гражданина может показаться мало того неудобным, что даже пугающим. Применяли ко мне это Прокрустово ложе. Руки, ноги, голова на месте – мне больше не хочется на него ложиться.

Я присел на скамейку, но она оказалась слишком узкой для меня. Попытался было сесть в кресло, но только начал опускать свой зад, как вошёл сотрудник портового отделения милиции, усатый капитан. Такой же, как Квинт, слегка отстранённый. Ни здасьте, ни садитесь. А где Квинт?

За милиционером появилась кадет. В руках у неё мои документы – полтора пластиковых листка в её белых руках. Руки совсем без загара. А она и сама очень даже ничего: симпатичная девушка в форме. Чем дольше смотрю, тем любопытнее мне становится. Ножки у неё ровные, талия, кажется, тоже есть.

– Верхнюю одежду снять, – командует милиционер, – на рентген лечь.

Я повинуюсь. Расстёгиваю высокий воротник куртки. Кадет сразу напряглась. Когда я снял свою дорогую куртку разведчика, сотрудник поднял ладонь:

– Мне всё понятно, раздеваться дальше не надо, я пошёл.

Кадет пискнула ему вслед:

– А протокол как же?

Но капитан даже не отреагировал на слова девушки, хотя она была права. По правилам, если человека отводят в отдельное помещение для досмотра, нужно составить протокол.

Кадет повернулась к дверям, и я, глядя на неё сзади, подумал: «Может быть, она всё-таки досмотрит меня сама?»

Кстати, в этом протоколе должны расписаться и капитан, и Клавдий. Я увидел, как в дверях мелькнула фигура последнего. Он подсматривает? Пусть либо заходит, и мы договоримся мирно, либо уходит. Дружка нам не нужен.

Девушка хотела что-то сказать, но развернулась ко мне, глянула куда-то в сторону рентгена и резко выдохнула. Её грудь даже не шелохнулась. Она как-то с пренебрежением посмотрела на меня. Улыбнись же!

Чистые погоны придают ей ширины плеч. Ей точно лет двадцать пять, она комсомолка. Куда она смотрит? Что у меня там?

– Вы из Комитета Дальней Космической Разведки? – она шагнула ко мне и оказалась так близко, что я почти почувствовал её тепло, участившийся ритм сердца точно чувствую.

Резко выпрямляюсь и поднимаю подбородок, потому что произносить название «Комитет Дальней Космической Разведки» нужно громко и с гордостью, и с чувством причастности к чему-то великому и важному.

– Так точно! Сотрудник Комитета Дальней Космической Разведки, Уксунйоки Пауль Карлесен! Позывной Поллукс!

Тут я понимаю, в чём дело: имплант на моей гортани привлёк внимание таможни. Переключаю прибор в режим ожидания, делаю выдох ртом, вдох носом. От этой женщины так приятно пахнет!

– Духи «Облик»?

Удивляюсь вслух, ведь, как человек в прошлом причастный к его ввозу, я знаю этот парфюм – он редкий и относительно недешёвый. А качество соответствует ценнику. От этого аромата прямо искры из глаз. Заприте меня в комнате досмотра с этой девкой немедленно!

От моей проницательности на лицо девушки в форме упал румянец, пробившийся через слой очень качественной косметики. Улыбнись же!

Опыт подсказывает, что интерес сотрудницы таможни не связан с материальными благами. У неё и без меня с финансовым благополучием всё благополучно, раз такими духами пользуется на работе. Но она не улыбается. Вообще!

Я чувствую тяжесть в затылке, и мой внутренний голос подсказывает мне кое-что действительно страшное. От этой мысли меня будто током ударило! "Пауль! Бежим! Это ОБХСС!" – подсказывает мне внутренний голос.

Эта девушка не так проста, как кажется. Она пытается поймать меня "на живца", ведь её поведение напоминает ни что иное, как методы работы Отдела по Борьбе с Хищениями Социалистической Собственности (ОБХСС). Она привлекательна, если учесть мою длительную паузу в близком общении с женщинами, вот только трогать её нельзя. Это может привести к серьёзным последствиям. За одно прикосновение она оторвёт мне руку по самую ногу!

Молча молюсь: "Квииинт! Тормознутый ты кретин… приди и спаси душу мою от греха!" Причалить-то я причалил, а если нарсуд решит не в мою пользу, то отчалить на комитетском паруснике просто так не выйдет. Разрешение на взлёт для неграждан Альфы визирует таможня, а таможня, раньше прописанных в акте прибытия семи суток не выпускает. Бесплатно не выпускает. Меня на «бриге» в атмосфере планеты любой гражданский глайдер сможет приземлить, что уж говорить об вооружённых летательных аппаратах. Ретируюсь!

– Вы не дышали, – снова поднимает бровки сотрудница ОБХСС, – а имплант на гортани не указан в паспорте.

– Потому что информацию о модификациях указывают в личной медицинской карточке.

Указываю на тот маленький листочек, сжатый её белыми пальчиками. Потом отворачиваюсь и надеваю куртку размашистыми движениями. Обернувшись к девушке спрашиваю:

– А штампы уже стоят? Могу идти?

– Всё я уже поставила, – хлопает она ресницами, – только ответьте на вопрос: куртка ваша какого размера?

Перевожу: "Проезд дальше платный". Не с такой интонацией служащие интересуются своими материальными выгодами. Эх, курсантка! Открытая провокация.

– Вам будет великовата в бёдрах, – мои слова это проверка на чувство юмора, может быть она умеет улыбаться.

– Нет, нет! Я для своего п-парня, – она аж задохнулась.

Чтоб тебя, девочка… Вдыхаю, выдыхаю. Хорошие всё-таки эти духи, надо будет в следующий раз привезти на Альфу ещё пару ящиков. Если будет этот следующий раз…

Кадета научили правильно выбирать парфюм и косметику, но не научили, что нельзя с подозреваемыми в контрабанде говорить про интересы знакомых. Это шаблонная ошибка. Меня уже так ловили, по шаблону, и я клевал и впитал с кровью, что при первом ощущении присутствия ОБХСС, надо изображать придурка. На типичные выражения типа "спрашивала тётя моего дяди или жена сестры моей мамы…" – я не поведусь. Хоть "сын маминой подруги"! Больше Поллукс не поведётся никогда!

– Милая моя, солнышко лесное, нет у меня контрабанды, как и у тебя нет парня.

Протягиваю руку к её лицу, не касаясь курносости, но делая вид, что вытираю ей сопли. Затем отряхиваю руку, наблюдая за тем, как у девушки от злости волосы встают дыбом. Пока она злится, я быстро выхватываю свои листочки из её холодных рук и, с громким "Спасибо, до свидания!", выбегаю за дверь. На выходе сталкиваюсь с Квинтом.

– Тамара? – вопрошает он, пуча рыбьи глаза.

О, так её зовут Тамара? Томочка, милая! Кто бы мог подумать! Я думал, что у неё будет более сложное и возвышенное имя, например, Анна-Елизавета. Звёзды так сошлись, что Тамаре повезло родиться в семье не простой, не пролетарской. Она – кадет-таможенник, сотрудница ОБХСС, при этом избалованная папина принцеска. Ей многое прощается, многое позволено, и даже приветствуется её необычный стиль, который не всегда соответствует пролетарскому образу жизни. Особенно это касается духов, флакон которых стоит отнюдь не пролетарской тринадцатой зарплаты.

– Пусть идёт! – крикнула Тамара, и в комнате досмотра что-то с грохотом упало, надеюсь, рентген.

А я с радостью пойду поскорее, чтобы она меня больше не видела, или я её. Интересно, поставила ли она мне печати? Смотрю в документ. На предпоследней строке красуется зелёная закорючка размером с пиксель. Пора менять паспорт. Срок пребывания в колонии – стандартные семь дней, но я обойдусь двумя, даже не заходя по написанному мной же адресу пребывания. Правда, кто бы меня отпустил?

Оглядываюсь на лейтенанта таможни. Квинт смотрит на меня недоверчиво, но взгляд пустой. В прошлый раз он был так рад, так рад новой куртке с шевроном моего Комитета и ботинкам, вместе со шнурками. И я готов отдать ему ещё одну куртку, лишь бы завтра от выпустил меня с планеты прочь. Но мальчик вырос, и, кажется, куртка моего размера ему будет мала.

Если он пробился в старшие смены, то наверняка с кем-то делится конфискатом.

Пассажиропоток в космопорте большой, но таможенный контроль проходят только те, чьи корабли садятся в колонии, а не остаются на орбите планеты. Это едва ли две-четыре сотни человек за смену.

Работа у таможни скучная. Если что-то незаконное у гостей колонии есть, то это выявляют во время карантина. Мне всегда казалось, что скорее отсюда, с Альфы, должны вывозить образцы топлива и сферические батареи с обогатительного комбината, чем сюда ввозить ширпотреб: трусы, носки и галстуки.

Не понимаю, почему дети начальников так рвутся на таможню. Вряд ли это снова кадровый дефицит. Думаю, у Тамары родня в колониальной управе сидит, поэтому она и тянет вверх своего… как бы сказать помягче… друга.

Квин Клавдий Верона – мягкий человек. Оп! А это у него что? Значок «Отличник социалистического соревнования Созвездия Центавра». То есть, это не уровень колонии, а на ступеньку выше – освоено сорок планет в созвездии, как-никак. Всё, что ближе десяти световых лет от родной планеты Первых Вождей.

– За какие заслуги значок?

Понимаю, что перегибаю палку, но мне необходимо поговорить со старшим смены наедине. План отступления перед походом в народный суд мне нужен как кислород. Если у судей будет плохое настроение, меня могут отправить на урановый рудник перебирать зелёный песочек. Тогда побег не имеет смысла, ведь меня не выпустят из космопорта. Это слишком фаталистично, но предпочитаю готовиться к худшему.

Лейтенант слегка подталкивает меня в сторону стены. Там привинчена какая-то металлическая лайба. Толи выключатель, толи ёмкость с антисептиком. Позвоночником влетел неприятно!

В этот момент из комнаты досмотра выходит Тамара, которая от злобы покраснела так, что светится сквозь макияж. На ней зелёная форма, лицо красное, уши тоже красные, а глаза карие. Даже в гневе она кажется милой. Такой женщине невозможно отказать. Наверное, Квинт на все её требования так и отвечает: "Да, милая, да, хорошая". Сколько же честных контрабандистов попались на её уловки: на духи, на взгляд из-под густых ресниц. Но она не улыбается!

– Он всё ещё здесь? – её немного трясёт.

О, кажется, в колонии Альфа всё же возникла проблема с кадрами. У этой девушки явная профнепригодность. Я-то думал, что это просто неопытность, но нет.

Посмотрите на Квинта! Вот кто настоящий профессионал с олимпийским спокойствием. Истинный супермен. В прошлый раз он меня сразу разоблачил, но по своей сговорчивости – впереди планеты всей! Мелькнула мысль, что сейчас он меня аккуратненько кулачком приложит в лоб и в отчёт не впишет происшествие.

Удивительно, но вместо этого он кивнул Тамаре. Она нажала на кнопку на стене. Кажется, девушка начала успокаиваться. Загорелась лампочка. Шлюз для выхода открылся, и к нам подошёл милиционер, усатый капитан. На этот раз он был вооружён шокером. Видимо, в комнате ему «всё было понятно», поэтому он решил вооружиться.

– Гражданин, – обратился он, комично отталкивая рослого Квинта, – пройдёмте со мной в отделение.

Час от часу… Клавдий Квинт отошёл в сторону. Тамара уже на рабочем месте. Шлюз открылся. Когда капитан уводил меня под руку, я рассмотрел первого в очереди пассажира. Высокий и бледный с синими глазами. Узнаю любителя запрещённых повсеместно ускорителей.

– Девочка сейчас за тебя на нём и отыграется, – тихо сказал мне милиционер.

Почему-то почувствовал себя виноватым перед этим синеглазым наркоманом. Даже чуть-чуть виноватым перед капитаном. И может быть самую капельку перед Квинтом. Всё-таки, «отличник». А ему тоже достанется из-за меня. Вот же… Да, и перед этой нервной красотулькой я тоже виноват. Переключил бы вовремя систему подачи воздуха, так не было бы это ситуации. Или нет? Это всё из-за суда. Переживаю, потому сам становлюсь рассеянным. Но эта девушка…

Глянула бы она в базу, глянула бы на корабль приписки, оценила бы мой комитетский старенький парусник. Дальняя Космическая Разведка, как никак. У Квинта такого корабля никогда в жизни не будет. И вообще, жительницы колоний на статус и достаток «клюют». Прелести капитализма в социалистическом обществе искоренить нельзя.

Мои преимущества – редкая опасная работа и парусник, пусть и не в собственности. Вдруг, у Томочки не было ещё ребят из разведки? А вдруг вообще ни каких не было? Я себе льщу, но определённо, таких как Поллукс точно не было. И надо всё-таки себя одёргивать.

Привык с одними и теми же людьми общаться месяцами. Здесь, на Альфе, люди не такие, как в нашем коллективе. Сварены мы вместе дуговой сваркой и шутки наши не для советского человека. Надо сдерживаться в обществе малознакомых людей. Повторяю себе это уже пару лет. Пару десятков лет… Надо было раньше начать, а то, ждут меня теперь новые впечатления: в портовом отделении милиции не был ни разу.

За что милиционер меня оформлять будет? Пошумел на таможне – бывает. Штраф две копейки и письмо в Комитет. «Ай-яй-яй!» – скажет мне Командир корабля и пальчиком погрозит.

Глава 3. Отделение милиции

Сижу на холодном пластиковом табурете и смотрю мимо капитана. На стене тускло мерцает голограмма с изображением доброго милиционера. Он указывает на меня пальцем и проговаривает бегущую строку: «А ты написал чистосердечное признание?».

Вспомнил «принцип чайки». В вольном переводе он гласит: «Если что-то показалось на горизонте, то убедись, что это не задница, прежде чем она настигнет тебя и сядет на голову». В данном случае на горизонте что-то непонятное. Однако риск того, что оно всё же превратится в задницу, может возрасти, если я не предложу сотруднику органов материальные блага.

Я никогда этого не делал и ещё не запятнал честь разведчика взяткой. Только «фейр трейд» – только честный обмен.

– Товарищ Капитан, разрешите вопрос?

– Валяй, – не отводя глаз от планшета с протоколом и чуть пошевелив своими усами, ответил страж порядка.

– Возможно, я ошибаюсь, но когда-то был у вас начальник смены, лейтенант Смит. Джон Смит.

Капитан оторвался от планшета и посмотрел на меня. От этого взгляда у меня кольнуло в затылке, а по спине пробежали мурашки. Ещё немного и мне не хватило бы воздуха, и имплант включился бы, давая понять капитану, что я очень сильно занервничал и перепугался. Спасибо, техника у меня на гортани отказалась реагировать на скачёк пульса. В тот раз обошлось.

Упоминание человека по фамилии Смит в присутствии сотрудников внутренних дел может привести к долгому разговору под видеозапись. Это было крайне интересное знакомство для честного советского гражданина. «Смит» – это так называемый «пароль контрабандиста». Только этот пароль используется для таможни, но не для милиции.

– Вы ошибаетесь, гражданин Уксунйоки. На таможне был ваш товарищ Смит, а у нас был наш товарищ Ковальский, майор Ковальский. В чём ваш вопрос?

А вот «Ковальский» – это пароль для милиции. За это знакомство работники правопорядка так же могут спросить. Однако упоминание любого из этих паролей было сигналом для людей в погонах, что у гражданина есть что-то ценное для честного обмена.

– Несколько лет назад нынешний начальник смены, Квинт, помог мне передать гостинцы для моего товарища Смита от его родственников с колонии на Веге. Поскольку наш основной корабль приписан к порту в той звёздной системе, мне довелось там побывать и встретиться с роднёй Джона. Однако в этом году я не видел товарища Смита. Возможно, это не его смена?

Капитан снова глянул на меня острым и проницательным взглядом. В системе Веги нет постоянных населённых колоний, а есть только большой космопорт с несколькими тысячами работников верфи полного цикла. То есть, и астероиды плавили, и сталь для корпусов отливали, и – главное – занимались крупноузловой сборкой различных судов для нужд разведки и некоторых смежных артелей. Правда, до собственных сборочных линий двигателей, систем жизнеобеспечения и, тем более, реакторов – дело вряд ли дойдёт. Комитету Совет министров запретил подобные вольности после неудачной попытки запуска двигателя на гидразине.

Милиционер медленно повернул голову сначала влево, потом вправо, оглядываясь по сторонам. Его внимание привлёк тот факт, что я так много знаю о дружеских отношениях Смита и Квинта. Возможно, залётный разведчик мог бы знать что-то интересное и о нём, о честном сотруднике честной милиции честной колонии Альфа. Фактически, я, контрабандист, сдал с потрохами капитану милиции начальника смены таможни.

Это не логично и к моим словам нужно отнестись предельно внимательно. Однако я могу только догадываться, как таможня, Смит и милиция связаны все втроём между собой. Ткнуть пальцем в каждого работника и сказать, что он коррупционер – как минимум не культурно. Как вариант, после смены они все друг с другом делятся конфискованным товаром.

Я не очень хорошего мнения о сотрудниках правоохранительных органов на Альфе.

– А ему снова родственники с Веги передают подарунки? – сотрудник привстал и глянул через окно на лестницу, ведущую в отделение с первого этажа.

Само отделение невелико, а коллеги в патруле, потому слышать нас не могли. Камеры? Под камеру капитан на упоминание некоего Смита и не ответил бы.

– Да, тётя Сара, – быстро отвечаю я, – а Смита на службе нет сегодня?

– Возможно… Возможно, майор Ковальский сможет помочь, – капитан повернулся к планшету на стене, изображая, что листает список контактов.

Это "отзыв". Если майор Ковальский сможет помочь – то это очень хорошо. Значит, моя милиция меня бережёт.

– Только если майор подскажет, кто сможет передать гостинец товарищу Смиту.

Милиционер чуть задумался, подвигал усами. Для него это несколько необычная ситуация. Ведь, мне нужен Смит, а не Ковальский. Капитан поправил на поясе шокер и снова ответил себе в усы:

– Подарки от тёти Сары для Смита сможет передать только кадет Крутицкая, но боюсь, что вы не поняли друг друга или не совпали интересами.

Нервно сглотнул и про себя подумал: «Как Крутицкая? Тамара Крутицкая? А если она дочь второго секретаря колониальной администрации Альфы, Юджина Крутицкого, тогда…» День радостей и неожиданностей для Поллукса! Просто подарок, а не день!

Обратиться с контрабандой напрямую к сотруднику ОБХСС. Блеск! И что теперь делать? Как мне завтра утром стартовать на орбиту? Захотелось включить имплант и вдохнуть чистого кислорода, но баллон с собой я не взял.

– Опасаюсь, что придётся оставить гостинцы Квинту… – наиграно опускаю голову.

– Квинт сам всё и съест! – капитан намекает, что разу уж я пришёл к нему, то Клавдий уже не при делах, – обратитесь к Квинту, и лейтенант Смит не получит в этом году подарков.

Даже голова заболела. В первый день в колонии всегда так: болит голова и тошнит. Это акклиматизация. Есть совсем не хочется, разве что вечером, перед сном. А уже обед. Скоро судебное заседание.

– Тамара, значит Тамара… А как мне в нарсуд попасть поскорее? – спрашиваю я милиционера.

– Какой район? На мелкое хулиганство ты ещё не пошумел, – капитан не шутил.

– А я согласен на чистосердечное за мелкое хулиганство, – глянул на голограмму с призывающим сообщением, – если это ускорит моё прибытие в нарсуд. На штраф согласен и без общественных работ. Если работы, то на пару дней, может на недельку максимум.

– Подумать надо… Посоветоваться с майором Ковальским.

Это мне сигнал о том, что капитан не упустит своей выгоды, раз я заикнулся о «честном обмене». Он зевнул и посмотрел на мои ботинки. Затем зевнул ещё раз. Похоже, Ковальскому не привезли интересных подарков, но капитан сам проявляет интерес к моим дорогим ботинкам. В третий раз зевнув, он похрустел шеей и сразу же сменил тон, заговорив громко, чтобы воспитательный разговор был более эффективным:

– Ты, вот, курва без регистрации, зачем к нам на Альфу летаешь-то? Родственников здесь нет. Добровольно с Веги неделю переть ради заседания суда – не логично. Что там, что здесь, будешь по телекоммуникатору с судьёй говорить. Физически ты сюда зачем? У тебя что, особо тяжкое? Бегал бы в своей Дальней Разведке всю жизнь хоть за границу Галактики! Комитетский парусник тем более… Ты же выслужившийся! За каким хреном сам летаешь сюда? Что за тяга к самобичеванию? Ты же, курва, типичный дальний разведчик. Первопроходец, мать твою! Как и остальные разведчики, ты – самовлюблённый эгоист, сам себе не враг. Сейчас заполню протокол, отправлю копию куда надо, и, как оно дойдёт до твоего руководства, так и назначат тебя на гальюны месяца на полтора. Будешь ёршиком мочеприёмники полировать. Тебе оно надо?

А капитан действительно хорош. Интересно, не читает ли он лекции пионерам о важности коллектива и неизбежности Коммунизма в свободное от службы время? Рассказывает простые вещи сложными словами.

– Доставь меня на ровере в суд и расскажи, где живёт эта ваша Тамара Крутицкая.

Это сказал за меня Поллукс, совершенно забыв, что находимся мы в отделении милиции. Пришлось для важности и брови нахмурить.

Сотрудник посмотрел на меня с таким удивлением, словно мы и не говорили о товарищах Смите и Ковальском, а я прямо на его стол взятку положил! В живых деньгах и при свидетелях. Капитан занервничал и начал что-то искать у себя в карманах, не найдя того, что искал, положил руку на шокер, и сразу успокоился, почувствовав оружие в ладони. После краткого всплеска энтузиазма передо мной снова был скучающий сонный милиционер. Он усмехнулся и сказал, качая головой и шевеля усами:

– Всё-таки, ты враг себе или просто мазохист… Я-то тебя до нарсуда доставлю, не переживай. Только сменщика дождёмся и вперёд. Дело своё провернёшь и вали обратно в свою разведку, подальше от Альфы. Но если ты ожидаешь, что Крутицкая тебе просто так подпишет вылет, то ты самонадеянный придурок. Курточкой не откупишься от её обиды. Потому будь готов, что поработать может заставить, – милиционер поджал губы и зачем-то почесал нос, изображая какой-то условный сигнал, потом взял мой документ и продолжил: – А сколько там тебе лет-то? Ага?! Не похоже… Цветов возьми для Тамары и таблеточку прими для храбрости и стойкости перед лицом… Эй! Чего лыбишься, как параша, курва? К доктору тебя отправить надо, а не в нарсуд! Слышал я, что у разведчиков крыша едет медленно, но упорно. Как ты медкомиссию проходишь-то? Тебя же на народные средства отправляют разведывать… Что вы там разведываете? Радиевые жилы? Астероиды золотые? Так в вашем гимне поётся? "Там, где вы были – города стоят?" А, может, ты уже это? Того? В каком году Гагарин в Космос полетел?

– Сорок третий год от Первой Революции! – я выпрямился и задрал вверх подбородок.

– У вас в Комитете от Первой Революции даты считают? – усмехнулся милиционер.

– И от Второй тоже, – я улыбаюсь, а Поллукс внутри меня смеётся в голос так, что приходится сказать ему строго: – Тс-с-с!

Капитан с большим интересом осмотрел меня, улыбающегося идиота, цыкнул и спросил:

– Это ты кому "Тс-с-с!" сказал?

– Никому!

– Ага! Никому, значит? Если у тебя, как и у твоих соплеменников из Комитета, шестерёнки в мозгу ломаются, ты сразу так и говори честным гражданам! Нечего мне тут дурака валять! Рассказывали мне, что для вашего брата-разведчика раздвоение личности обычное дело. Ты своё "Тс-с-с!" ему говоришь? – милиционер постучал себе пальцем по лбу.

Да, иногда я разговариваю сам с собой. Обычно это происходит в стрессовых ситуациях, но иногда и в обычной рабочей обстановке. Например, когда откалываю геологическим молотком кусок кварца от скалы, я могу сказать себе: «Поллукс, а какого хера кварц здесь нашёлся?» И Поллукс, как настоящий профессионал и эксперт, отвечает мне: «Пауль, ты идиот! На этом спутнике когда-то была вулканическая активность, и кварц кристаллизовался из магмы!»

В экспедициях всё чаще Поллукс говорит за меня, потому что мои мысли не поспевают за его знаниями. И вот сейчас я не успел придумать отговорку.

– Нет, – резко отвечает за меня Поллукс.

– Ну, а кому, же, родненький? – сладко проговорил милиционер.

– Паулю, – Поллукс просто выплюнул моё имя.

Усатый вздохнул. Положил широкую ладонь себе на глаза. Подержал так секунд пять. Наконец, набрав полные лёгкие воздуха, выпалил:

– Ты, курва, полный псих! Бери планшет, печатай объяснение, почему ходил по технической зоне для персонала, а я ровер вызову.

Поллукс промолчал.

– Что про Томочку? Где с ней лучше пересечься и пообщаться? – с улыбкой доброго идиота давлю на милиционера, дожил и до такого.

– Парк Горького знаешь? Во-о-от там! А вообще-то… – он подмигнул мне, – вы нашли друг друга! Но, так даже лучше! Вы оба шизнутые, хоть сейчас вас в инвалиды умственного труда записывай! Вам, шизикам, размножаться указом Центрального Комитета Партии запрещено! Но Первичную Ячейку Общества я б вам оформил хоть сейчас, чтобы вы сожрали друг друга морально и физически. Замуж ей давно надо! Лучше приезжий, чем кто-то из местных, тем более бедный Квинт. Ты хоть представляешь, что она с ним делает?

– И представить боюсь, – отвечаю, не совсем понимая, что имеет в виду милиционер, но заявка про шизофрению и Первичную Ячейку Общества очень сильные аргументы, их надо учесть, а Квинта мне не жалко.

– Но! – капитан указал пальцем на голограмму, призывающую писать чистосердечное, – сначала ты мне, потом я тебе. Печатай, не отвлекайся! И это…

Капитан наклонился в сторону, видимо, к сейфу, и с жуткой ухмылкой поставил на стол прозрачный куб. Внутри лежали безразмерные мокасины. Такие себе… Но делать нечего. Честный обмен, так честный обмен. Расшнуровываю ботинки.

Глава 4. Грехи Поллукса

Нагрешил я, Эрл, знатно. И долги эти мне ни жизнь не погасить бы, если бы не случайность. Да, я называю случайностью – Золотой астероид.

Первая, Дважды Ордена Горького, Ордена Первого Вождя, Центаврианская колония Альфа.

Это в первую очередь добывающая колония, а уже потом Комбинат по производству топливных элементов и ядерных батарей, а также площадка для мелкосерийной сборки реакторов. Об этом свидетельствуют отчёты о внешнеторговом балансе, которые ежеквартально предоставляются колонистам. Отчёты намекают на то, что пора повышать уровень образования и расширять производство.

Однако для этого недостаточно только управленческих решений и политической воли. Вместо того чтобы приглашать работников культуры (плясунов, журналистов и прочих), нужно было давным давно пригласить школьных учителей. Хотя бы в моё время, лет эдак сорок назад. Научите школьного учителя обучать детей мечтать правильно, и через десять лет вы получите не только пролетариев, но и научную интеллигенцию, и инженерный корпус.

Всегда считал, что предел моих возможностей – это диплом профессионально-технического училища. ПТУ имени Шварцмана. Зарплата инженера казалась мне слишком низкой по сравнению с окладом машиниста карьерного бульдозера. В ночную смену она ещё выше. Без напарника – премии. Без поломок – сорок лет работы – и Герой Труда! Так я себя и настраивал, пока всё не накрылось известно чем.

В коридоре здания народного суда было много народу. Колонисты Альфы – настоящие трудяги. Они не машут лопатами, они много лет учатся управлять тяжёлыми машинами в течение десяти лет. Эти машины делают их настоящими суперменами и супервуменами.

Однако, у этих суперлюдей всё происходит так же, как и у всех остальных советских и (не очень) граждан в любой другой колонии, станции или даже может быть и в Метрополии. Они встречаются, влюбляются, создают Первичные Ячейки Общества и даже заводят детей с разрешения Министерства здравоохранения. Они меняют квартиры, разводятся и обращаются в суд по гражданским делам. А моё дело совсем не гражданское.

– Паульс? – машет мне культёй седой человек на скамье.

Рядом с ним слепой старик, лицо которого больше похоже на шляпку гриба мореля. Это мои подельники. Но моё место впереди них, ближе к экрану. Нас ожидают трое судей. Всё будет происходить в соответствии с юридическими нормами колониального права, без участия экзотического прокурора и всё более редкого адвоката.

Да, я мог бы посмотреть на судей и с Веги, как это было много лет подряд до того дня. Но что, если меня посадят именно сегодня? Сегодня просто праздничный день! Тамара, милиционер… Ведь я это всё заслужил. Заслужил реальный срок, а не постоянные отсрочки. И за то, что не сдал своих товарищей, и за контрабанду, и ещё за многое другое. Даже не "что если", а наоборот, меня должны посадить наконец-то! Который год я привожу всё более и более смешные аргументы и сегодня приведу довод, который или станет мне билетом в свободную жизнь, или не вызовет у судей и тени сочувствия, и они отправят меня догонять двух людей, сидящих позади меня, по выработке урановой руды норма в час.

– Слушается дело номер…

Как-то сразу осознал, что не люблю общаться через видеосвязь, особенно с судьями. В реальном общении можно увидеть мимику, жесты и реакцию на свои слова. С коллегами – иное, могу общаться по видеосвязи месяцами. Это часть моей работы – быть первопроходцем вдали от цивилизации. Верно вспомнил Капитан милиции строки нашего гимна: "Там где мы были – города стоят!" Мы – Колумбы и Магелланы, Америго да Веспуччи…

Когда я возвращаюсь к живому общению, это как глоток свежего воздуха. К сожалению, с годами мне нужно дышать этим воздухом всё реже.

– Пол Карлсон Уксунны, встаньте.

Я сижу. Позади заволновались старики. За столько лет на руднике, остались в живых только эти двое. Мы ровесники, но их морщинистые лица протестуют против этого утверждения.

– Пол Карлсон Уксунны!

Сижу.

– Поллукс! – тычет мне в лопатку соучастник; это не кисть, это его локоть.

– Чего? – оборачиваюсь, чтобы увидеть бельма на глазах бывшего товарища.

– Встань!

– Не просили, – упрямлюсь я.

Вступает второй судья:

– Пауль Карлесен Уксунйоки, встаньте!

Встаю. Вот теперь встаю.

– Извините, – продолжает первая судья, – вы – единственный, кто не признал вину?

– Да, товарищ судья.

– И вы единственный, кто не получил реальный срок?

– Из-за смягчающих обстоятельств, товарищ судья.

– А сейчас, согласно справок из колониального ЗАГСа, вы не имеете смягчающих обстоятельств для отсрочки исполнения наказания. У вас есть, что сказать по этому поводу?

С возрастом и эмоции притупляются. Только не тогда, когда речь идёт о смерти близких людей или о курносых девушках в форме.

– Да, уважаемый суд. Я подал иск против артели, которая работает в урановой долине. Даже Центаврианский Верховный Суд, рассмотрев результаты экспертиз, отклонил мой иск. Однако…

– Подтверждаю, – прервала меня третья судья, – согласно отчётам комиссии с Проксимы, смерть вашей бывшей жены и её детей не связана с работой артели «Долина».

– К тому же, – вступает второй судья, – в гражданском производстве до сих пор находится дело о вашем злостном уклонении от уплаты алиментов.

– Как видите, платить алименты больше некому.

– Как некому? – говорит первая, – колония Альфа выплачивала за вас ваши долги и ждёт компенсации. Возможно, плати вы алименты в полном объёме, могли бы и вовсе перевезти близких в более приятные колонии.

Дружище, я даже не знаю, как в двух словах объяснить, как так вышло, что я оказался в компании людей, осуждённых за подрыв склада батарей, и как я умудрялся столько лет не отправиться за ними на урановый рудник. Попробую по порядку.

Единственная причина, по которой дело о трупах рассматривается в народном суде, – это алименты. Несмотря на то, что это может показаться странным, именно из-за алиментов, которые я злостно не платил много лет, а не из-за смягчающих обстоятельств в виде жены с плохим здоровьем и троих детей.

Злостное уклонение от уплаты алиментов – это когда на сберегательном счёте постоянно ноль, а иногда и даже минус. Что в таком случае можно списать? Исполнительных листов других звёздных систем, а тем более созвездий, бухгалтерия Комитета на признаёт. Гражданская колония Альфа не имеет вообще никаких приоритетов перед Комитетом Дальней Космической Разведки при Совете Министров. Прелести службы в Комитете таковы, что к сберегательному счёту никто не протянет руку.

Провести покупку вещей по каталогу через комитетскую бухгалтерию с их небольшой наценкой – легко! Для бухгалтерии это план, а для меня – способ потратить кредиты, чтобы сохранять свой зарплатный счёт пустым.

Постоянно направляю отписки приставам, что весь мой доход уходит на моё собственное содержание. Покупаю только самое необходимое: носки, футболки. Иногда, конечно, заказываю коллекционные перьевые ручки или кое-что ещё для товарища Смита, гораздо более ценное. Но об этом даже коллегам своим не всегда рассказываю. Хотя они сами и подсказали, что в каталоге имеет ценность в ближних колониях, а что самому разведчику может пригодиться на необитаемом спутнике безымянной звезды.

Можно заказать вещей на три зарплаты вперёд, если подписываю контракт на три экспедиции сразу. В случае смерти Поллукса страховка покроет его долги. Но я ещё поживу. Пусть не долго и не очень счастливо.

Однажды купил кофе. Это было уже для себя хорошего, а не на продажу. Маленькая награда самому себе за десять лет безупречной службы. Порекомендовал Командир моего корабля приписки, "Герчина" – натуральный кофе с Земли. На каждой планете растёт свой кофе под куполом Огорода, но земное и неземное – это две большие разницы.

Ждал это удовольствие два года. Стоило оно мне так дорого, что просто за голову схватиться можно. Но всё равно вышло дешевле, чем продались в те два года ожидания чуда контейнеры для хранения взрывчатки, а также препараты от воздействия радиации. Я храню банку от арабики до сих пор как напоминание, что когда-то посмел себя наградить.

Дальняя Космическая Разведка – это не просто работа, это образ жизни. И не лирическое эссе, а сухая проза. Нас кормят, дают новый дом, новую семью, чувство принадлежности к чему-то очень большому и очень значимому для Человечества, а так же красивую форму. Это те основные радости социализма, ради которых девяносто восемь процентов кандидатов выбирают этот путь.

Другие два процента ищут в разведке романтику подпространственных переходов, неизведанные миры и новые яркие впечатления. Это верно, на всю жизнь хватит. По горло впечатлений.

Заливать в лёгкие кислородный гель, просыпаться через месяц, не чувствуя себя ниже плеч. Потом высадка, раскопки, пробы, потеря веса, приступы клаустрофобии и импотенция, а на последнем этапе цинга.

Но амниотическая ванна позволит за две недели после экспедиции восстановить здоровье и силы. Зарплаты хватит, чтобы вставить имплант в пещеристое тело. На пенсию не торопятся, чаще списываются Комитетом на берег по состоянию здоровья.

Радиация, электромагнитные излучения и прочие потоки частиц. Эти радости ожидают молодых разведчиков в первые два или три года. Если хватит здоровья и нервной системы, значит их могут повысить, присвоить им квалификацию. Через десять-двадцать лет Комитет передаст во временное пользование комитетскую «шхуну».

Имплант у Поллукса всего один. Зубы на месте. Анемией не страдаю. Нервы – стальные канаты. Летаю на комитетском столетнем малом межзвездном паруснике «бриг-1».

Человеческая жизнь – высшая ценность! Узкие специалисты – двойная ценность, а ценность дальнего разведчика невозможно измерить ни в одной из известных Человечеству шкалах. А его одежду, экипировку и снаряжение – еще как! Поэтому наш брат находит себя в продаже тех мелочей, которые не были использованы в экспедиции. Моя крутая куртка с шевроном примечательна не только своей экзотичностью (то есть встроенным магнитом для девушек), но и качеством и постоянным спросом на это качество.

Цена куртке в любой колонии будет такой, какую назовет продавец. Без угрызений совести. Говорят, что кто-то умудрился сменять куртку на глайдер. Но этого кого-то никто по имени не знает. Так, байки в столовой. Слушал и тихо посмеивался.

Также говорят, что этот счастливчик тот же глайдер сменял на списанную ванну с генератором амниотической жидкости. Эти ванны – тоже привилегия Комитета. Генератор в той истории был кустарный, но вполне рабочий. При иных административных структурах такой редкости, как восстановительная ванна, не найти. Нет, они есть много где, но не за деньги. За глайдер – легко!

Скажу так: от облучения ванна спасает, от рака – нет. И глайдер стоил чуть больше, чем только одна куртка, но чуть-чуть меньше, чем предлагал Смит за один шар взрывчатки "Райбс Рубрум". (Ribes rubrum – красная смородина. лат. Взрывчатка, хранится в контейнерах на стальных нитях, "гроздьями" из нескольких ярко-красных шаров различных размеров) К "красавице Райбс", как её мило называл один мой коллега, у меня – судимого – доступа не было. Потому возил в основном только куртки и ботинки.

Были, естественно, свои риски. Если в куртку зашьют годовой запас антирадиационного препарата номер восемнадцать, то она будет стоить настолько неприличные деньги, что та же "Райбс Рубрум" с завистью ухмыльнётся, а покупатель скорее сдаст продавца сотрудникам известной конторы, чем заплатит живые деньги или предложит честный обмен.

За контрабанду самого препарата от радиации смело выписывают в нарсуде пятёрку лет на урановом руднике. Иногда десятку, если чистосердечное не напишешь. Чтобы таких обстоятельств избежать, и нужен товарищ Смит. А иногда и кое-кто по зубастее Смита и Ковальского.

Для каждого ведомства есть свой "Смит", но не к каждому сотруднику этих ведомств стоит подходить с предложением честного обмена. Разведчики не верят в удачу, правда при моей сумме рисков решение обратиться к Капитану с вопросом о Смите было разумным.

Но меру нужно знать. Жадность губит честных граждан. Потому нужно дружить со Смитом, упоминать его имя не на каждом углы, а при отсутствии отзыва на пароль – ноги в руки и бежать.

В этот раз на Альфу прибыл только с тем, что на мне. Смит не отправлял мне никаких пожеланий, поэтому предвижу сложности со стартом на орбиту. Толи ещё будет!

Если не отправиться по адресу общежития, заявленному при въезде, то за стандартную неделю, которую таможня требует провести в колонии, можно легко найти себе приключения. Да такие, что пять лет в рабстве у артели «Долина» покажутся прогулкой по Парку Горького. Не надо нам такого. Мне ещё дороги мои передние зубы, поэтому я не планирую задерживаться здесь дольше, чем на два дня.

Раньше я прилетал сюда на неделю или две. Когда наш корабль отправили на плановый ремонт, я провёл на Альфе целых три месяца. В это время Клара взяла на себя заботу о близнецах. Это стоило кредитов. Кредиты предоставлял Смит. Однако Смит не любит, когда ему отказывают. Если несколько раз сказать «нет», всегда найдутся другие люди.

Мой корабль приписки уходит «на пенсию». Сейчас его трюмы и склады тщательно очищают, уничтожая просроченные препараты и прекурсоры. Весь процесс фиксируется на видео и подписывается наблюдателями, которые оставляют свои отпечатки пальцев на протоколах. Именно поэтому я не мог дать обещание в прошлый раз и не могу сделать это сейчас.

Не удивлюсь, если моя деятельность как контрабандиста, ввозящего препараты, каким-то образом повлияла на статистику смертности от радиации. В любом случае, мои близкие не смогли избежать этой участи. После смерти моей младшей дочери я занимался только тем, что возил лекарства для лечения, а не препараты для защиты.

Смит был несколько разочарован, хотя цены на лекарства всё равно были привлекательными. Однако сроки годности оказались меньше ожидаемых. Это были не простые таблетки йода или спирулины, а алкалоиды грибов и плесени, полученные из самых закрытых лабораторий, куда только удавалось задвинуть ботинки, куртки или ещё что-то интересное для научных работников. К слову, учёные с этих лабораторий были более раскованы, чем учёные с нашего корабля. Наши – молчаливые социопаты, те же – такие фантазёры, что пришлось трижды мыть трюм парусника от продуктов жизнедеятельности живого груза. А всё равно до сих пор пахнет тухлой морской фауной.

Я делал это не ради денег, а чтобы получить лекарства и экспериментальные препараты. Ещё отправлял их с коллегами и курьерами от Комитета. Потратил все свои сбережения и все, что семья накопила за годы не совсем легальной деятельности.

Коллеги предлагали взять у них деньги в долг, но я не согласился. Только безвозмездно. Не я один бегал от правосудия в Дальней Космической Разведке и не у меня одного были больные родственники. У каждого разведчика есть свой чемодан секретов и шкаф скелетов. Такие вопросы редко обсуждаются в коллективе, только если на этом заострит внимание Командир, для которого мы ценны только тем, что мы есть. И Командир действительно помогал. С его указания я подал прошение о средствах в Комитет. Стали присылать деньги из профсоюза на счёт Клары. Но их всё равно не хватило.

Хотел было осесть таки на Альфе, но с судебными делами меня взял бы только местный цирк. В клетку к дрессировщику, чтобы через горящие обручи прыгать. Разведчик – редкий зверь в десяти световых годах от Метрополии.

По статистике, из тысячи только один разведчик работает дольше десяти лет. Просто съезжает крыша у ребят. Слишком социальное животное – человек разумный. Одной высадки уже хватит, чтобы всю жизнь девчонкам в уши байки лить. Проверено!

Вспомнил о Тамаре. Квинт со своим значком "отличника" – пыль в сравнении с любым желторотым разведчиком. Нашим ребятам есть, что рассказать комсомолкам.

– Суд не смог доказать мою причастность к преступлению людей, сидящих позади меня, – сказал я и, обернувшись, увидел, как мой слепой подельник улыбнулся беззубым ртом, – потому я пошёл как знавший, но не доложивший в органы правопорядка. Это другая статья.

– Называйте вещи своими именами, – говорит третья судья, – осужденные граждане взорвали хранилище сферических батарей, нанесли ущерб обществу, погибло восемь человек. Это настоящие враги народа! Вы имели с ними связь, будучи их товарищем по кружку химии и минералогии. И ваша осведомлённость доказана двадцать лет назад.

– Так, позвольте продолжить, – говорю я, – на протяжении двадцати с лишним лет мне откладывали исполнение наказания. Поступить на работу куда-либо кроме цирка и разведки с таким личным делом – никак. Ни под одну амнистию я не попал. Ни под Трёхсотлетие Второй Революции, ни под Пятисотлетие Первой. Теперь я прошу суд рассмотреть моё прошение о снятии судимости. Согласно колониальному уголовному кодексу, двадцать лет прилежной работы дают право на применение статьи один точка пять, подпункт четырнадцать. Утверждающей применение суммы принципов перевоспитания гражданина и истекающего срока давности. Также, прошу учесть рекомендации от научного руководителя, от Командира моего корабля приписки. Письмо от коллектива и благодарность от Комитета Дальней Космической Разведки, – я забрал подбородок, – за продолжительную службу. Прошу закончить тот кошмар, который преследовал меня двадцать лет.

– Суд рассмотрит ваши доводы. Заседание назначается на завтра, на три пополудни. Все могут быть свободны.

Глава 5. Букет

Самый шикарный район в колонии. Здесь запрещён проезд на роверах и полёт на глайдерах. По периметру ходил только трамвай. На нём я и приехал сюда из народного суда. Всего семь маршрутов, приехал на пятом. После того как трамвай обогнёт Парк Горького, он направится к заводу сферических батарей. Я никогда там не был, но именно за теракт на этом заводе меня и настигает правосудие, прихватывая то за пятку, то за горло. Год на год не приходится.

В таких замечательных местах, как Парк Горького, можно на секунду забыть обо всём. И даже подышать свежим воздухом, не используя имплант.

Колония быстро развивалась из-за избытка энергии. Много рабочих мест и почти экспоненциальный рост населения. Парк Горького стал долгожданным подарком от Партии. Был вариант присвоить колонии Орден Горина-Гомеса, но решили в пользу парка.

Один из первых куполов раскрыли и превратили в рекреационную зону с несколькими элитными жилыми зданиями. Парк пять километров в диаметре. Пешком хоть ноги сотри (Особенно в мокасинах!) Бывал здесь много раз со своими… Бывал… Со своими… Как будто в другой жизни.

Теперь иду один.

Это не просто парк, а почти настоящий лес. Здесь люди наслаждаются прогулками, гуляют с детьми и животными. Среди животных можно увидеть котов и собак необычных пород и окрасов, и напоминающих оцелотов и сервалов. Возможно, через несколько поколений и люди начнут вытягиваться в этой гравитации, подобно эвкалиптам. К слову, деревья растут с радостью. Огромные эвкалиптовые дубы вместо беседок, и никаких берез. В целом, зелень радует глаз.

Лианы цветут и оплетают памятник Максимилиану Горькому. Вокруг него летают робопчёлы.

К сожалению, птицы не поют, потому что пока не привезли. Вместо них свистят и чирикают динамики со столбов освещения. В моём опыте было несколько терраформированных миров с богатой певчими птицами фауной. Чистейшая евгеника – результат работы по выведению новых видов птиц с помощью генетических экспериментов на канарейках. Эти птицы перепончатокрылы и похожи на птеродактилей, но лучше их только слышать, а не видеть.

Раздаются громкие возгласы, которыми направляющий руководит колонной пионеров. Ему отвечает ровный строй светловолосых голубоглазых школьников в коричневой форме с красными галстуками. Они маршируют по бетонной плитке к недавно установленному памятнику товарищу Гюнтеру Минейро. Памятник очень большой, он несёт на плече импульсный отбойный молоток и делает шаг вперёд, к Светлому Будущему. Если бы он мог, то, наверное, засунул бы памятник Горькому себе подмышку и пошёл дальше. Возможно, вскоре переименованию подвергнется и сам парк.

Вижу у постамента сцену. Там идёт какое-то мероприятие для сотни-другой зрителей. На День Пионерии не похоже, не та дата.

Прибыв к сцене, пионеры громко и задорно запели песенку про ветер. Иду дальше, напевая себе под нос: «Виенто аллегри, виенто аллегри». Привязчивая песенка, навивающая лучшие воспоминания о лучшем времени и лучших друзьях из кружка химии и кристаллографии… Остались эти двое, сидевшие позади меня в суде.

Без труда нашёл дом Тамары. Элитный квартал внутри парка – это пять или восемь зданий, если не ошибаюсь. Шлюз на этаже был открыт. Меня спросил о чём-то робот-привратник, и я ответил ему: «Я в гости».

На полу лежит что-то вроде синтетического ковролина. Выглядит солидно. Милиционер подсказал мне адрес дома и этаж, но не смог назвать номер квартиры. Предполагаю, что окна квартиры должны выходить на памятник шахтёру-стахановцу. Однако этот вид открывается из окон половины её соседей, ведь памятник более тридцати метров.

Мне показалось, что эта девушка не только симпатичная и гастрономически привлекательная, но и… скажем так, немного не в себе. Милиционер назвал это откровенной «шизой».

У каждого свои нейронные связи, у каждого по своему синапсы работают. Допустим, что Тамара – не просто так сотрудник ОБХСС, а настолько предана Партии, что это может даже показаться фанатизмом. Она работает на таможне, хотя её родственники – сотрудники администрации. Ну, точно! Она просто фанатик Партии. И Партия постоянно борется с такими фанатиками с разной степенью успеха.

Лучше объяснить, в чём вред обществу от такой сильной любви к Партии, мог бы милиционер из космопорта. У него это хорошо получится, с аллегориями. Я не в Партии и не фанатик.

Как говорила моя коллега Талия: «Мы все – дети Комитета. К Партии мы испытываем благодарность. Мы любим Партию. Но это сыновья любовь Аркадия Кирсанова. Не лицемерной Дианы».(Кирсановы – герои повести "Отцы и дети", Тургенев И.С., Диана – Богиня Луны, охоты и целомудрия. Убила воздыхателя, превратив в Оленя и натравив собак, превратила свою возлюбленную в медведицу, прознав о её беременности от Громовержца). Диана, Диана… Ланиты Флоры…

В руках у меня букет цветов. Несколько длинных стеблей, на каждом из которых по дюжине крупных цветков в разных оттенках розового. С древних времён мужчины дарили цветы женщинам. И я не исключение. Хотя она и таможенница, не Диана, а Тамара. Томочка, Тамара Крутицкая… У неё такая форма лица, что, когда улыбнётся, то на щеках обязательно появятся ямочки. Буду согласен и без этой улыбки посмотреть, как она выписывает мне разрешение на экстренный взлёт. Ведь кроме цветов, у меня есть ещё и кредиты. Не вся стоимость куртки, но и не ломанный грош.

Если не сработает хитрый пункт уголовного кодекса, мне придётся работать на руднике с моими подельниками. От отчаяния буду куковать марсианской большеротой кукушкой. А если не рудник, то ссылка. Я работаю в Комитете Дальней Космической Разведки. За границу Галактики меня не отправят. Это я так себя успокаиваю.

Может быть, милиционер прав, и у меня начинаются проблемы с нейронами, которые и приводят к эгоизму и самобичеванию на фоне общего фатализма. Мне уже не тридцать лет, хотя выгляжу моложе. Многие разведчики в моём возрасте ходят под себя, а я, бодр и силён, продолжаю слоняться по коридорам, иногда сталкиваясь с жильцами, спешащими на концерт к памятнику. Но они, странным образом, не знают Тамару Крутицкую. Про одного из первых колонистов они естественно слышали, Анжея из Крутицы. И про второго секретаря, внучатого племянника Анжея – Юджина, тоже знают. Про Тамару – нет. Не обманул ли меня честный милиционер?

Одна старушка решила, что я из комсомольского бюро, потому что уже ходили представители с цветами и поздравляли стариков. Ей уже подарили букет, но не такой странный, как у меня в руках. А я даже названий тех цветов не знаю.

Цветы эти я принёс с кладбища, расположенного в сорока километрах от колонии. Это место отлично подходит для продажи контрабанды.

Куртка ушла по первому звонку и по очень низкой цене. Без вшитого антирадиационного препарата она не так ценна, но магнит для женщин из неё вырезать невозможно. Поэтому покупатель, друг/сват/кум товарища Ковача, пытался найти подвох, например, неровный шов.

– Что так дёшево, служивый?

– Так надо, – ответил я, – мне сегодня много ни к чему. Просто купить венки на могилы.

– Соболезную, брат.

Парень пожал мне руку, наверное прикидывая, что на эти "мизерные" деньги – венков хватит, чтобы возложить на все могилы колонии Альфа и ещё останется.

Вот уже полчаса я стою на этаже с букетом в руках. Через открытые окна слышу доносящиеся со стороны памятника звуки пионерского концерта. Запели гимн Дальней Космической Разведки. Выпрямляюсь и расправляю плечи. Так мы, сотрудники Комитета, проявляем гордость за свою работу. Наши коллеги совершают подвиги, рискуя здоровьем на неизведанных планетах и спутниках, которые никогда не будут иметь имён, а лишь буквенно-цифровое обозначение. Я подпеваю пионерам шёпотом.

“… Разведчики мы и первопроходцы…

Ныряем в гравитации колодцы…”

После кривого и не в том стихотворном размере последнего куплета, вздыхаю и спрашиваю сам себя: "Что нужно, чтобы жить здесь? Мне бы хотелось жить именно в этом доме". "Для начала, – отвечает мне мой внутренний голос, – надо бы выйти на пенсию и обязательно в звании Ветерана Труда. Жители этого здания не просто супермены и супервумены, они всё заслужили своим трудом. Думаю, что концерт организован специально для них. Нам с тобой до этой звезды не дотянуться". Поллукс прав.

В коридорах минут как двадцать не было ни души и лифт не ходил. Наконец, я увидел старичка, который выглядел как интеллигент времён Первой Революции. Он был похож на персонажа из учебника литературы: с бородкой и взъерошенными волосами. Это старший по этажу, потому что на его свитере на стороне сердца блестел соответствующий шеврон. Свитер был синтетическим, но уже с катышками. Старшему не понравилось, что я, странно одетый человек с дурацким здоровым букетом и в мокасинах, шарахается по этажу битый час.

– Вы не с нашего дома, гражданин, – начал атаку дед.

– Согласен, – киваю, – я из Высшей Комсомольской Школы. Ищу комсомолку Тамару Крутицкую, которая работает на таможне.

– Удостоверение покажите, – дед не отступал.

– Вы имели ввиду билет?

С гордостью протягиваю удостоверение с гербом Комитета Дальней Космической Разведки на обложке. Если не вглядываться, то кажется, что оно такое же, как и у Высшей Школы Комсомола. Ордена наверху те же. Профсоюзные взносы – это обязательное дело. Дед был подслеповат. Конечно, не похож он на первого поселенца, соратника Анжея из Крутицы. Разве что на сына одного из тех великих людей.

Несмотря на почтенный пенсионный возраст и проживание в парковой зоне, родственники не скинулись на импланты для его глаз. И это учитывая, что на Альфе есть передовой центр имплантации, филиал если быть точнее. Мне вживляли имплант в гортань именно здесь. Моя нервная астма не поддаётся лечению.

– Ага, – он теперь смотрит мне в лицо.

Да, что мне все в лицо-то смотрят сегодня? Воротник задрал – имплант не видно. А дед поманил меня ближе и сказал:

– Тамара пришла сегодня очень злая. Не поздоровалась, дверь не могла сразу открыть, карточку роняла. На работе это у неё проблемы. Она же маленькая, наивная девочка. А там у них парень такой есть. Клавдием зовут. Всем комсомолкам голову дурит. Размахивает своим… этим… значком отличника! Как Игорь и Кантари махали Красным Знаменем. Вы бы это… Раз из ВКШ…

– ВКШ в курсе и разберётся с Квинтом, товарищ старший по этажу, – мой уверенный и быстрый говор заставляет старичка выпрямиться.

– Моя фамилия – Мадейра. Рональд Леонард, – быстро представился дед и заговорщицким шёпотом продолжил: – Дверь напротив, без номера.

Так вот почему скучающий капитан из космопорта не знал номера квартиры. Его просто нет. Шутник, чтоб ему звезду с пагон сняли!

– Уверяю вас, товарищ Мадейра, – теперь я выпрямился, стараясь не повышать голос, – Клавдий Квинт Верона на карандаше. Нам известно, что совсем недавно он и сам был кадетом.

Брови старичка поплыли вверх. Внушил я ему доверие. Он совсем расслабился и просто выпалил на весь этаж один из древнейших слоганов Комсомола:

– У Партии и Комсомола одна цель!

– Коммунизм! – ответил я, задрав подбородок.

Старичок удовлетворённо отправился домой, ещё раз покосившись на этот чудной букет.

Леонард Мадейра… Это не этот дед, а его отец. Возможно я ошибаюсь, но на Стелле с именами первых колонистов не было ни то что Леонарда, но и земного острова Мадейра не было.

Выглядел старший по этажу, конечно… Если бы он, подобно мне, неделями лежал в ваннах во время подпространственных скачков, то смотрелся бы сейчас не на свои восемьдесят с лишним, а лет на тридцать. Возможно, поэтому все обращают внимание на моё лицо. По документам я значительно старше, а вот по лицу… Люди задаются вопросом: «Есть ли гражданину тридцать лет?» Слишком молод для Высшей Комсомольской Школы. Однако моя «корочка» сработала. И не в первый раз, заметьте. Но за партбилет она не сойдёт. И не надо. Партии я ничего не должен.

Я в долгу перед колонией Альфа и Комитетом. Особенно за вещи, которые продаю или на которые обмениваю. Это честный обмен.

Вдохнув и выдохнув, направляюсь к Тамаре. На двери нет ни номера, ни глазка, ни звонка. С другой стороны, на этаже установлено много камер, и меня могут видеть все, кому я интересен. Стучусь.

Глава 6. Честный обмен

Мы уже достаточно приняли этанола, чтобы я рассказал о близком общении с Тамарой? Портить аппетит не будем, согласен. Подождём жареную кукушку, а пока я расскажу про Томочку. Тебе бы не рекомендовал такую.

– Кто?

Судя по голосу, это Тамара и она очень сердита.

– Из ВКШ! – отвечаю твёрдо.

Открывает сразу. Вперёд себя сую сработавший на старичке билет сотрудника Комитета, за ним букет, чтобы и самому прикрыться. Дверь приоткрылась, ногой в мокасине отталкиваю её до полного открытия и шагаю вперёд. Девочка так и не переоделась в домашнее, но косметику смыла. У-у-у! Как у неё нехорошо со щеками. От таких проблем с кожей только сера и поможет.

– Что? Кто? Я вызову…

Быстро закрываю дверь. Роняю билет разведчика на пол, прижимая девушке рот рукой, и толкаю её вглубь квартиры. Пространства для манёвра маловато. Не считая кухоньки, это стандартная каюта на корабле, плюс – санузел. А девушка не кричит и не вырывается. Отпускаю ладонь и смотрю, как таможенница напрягается как пружина и краснеет лицом, жилка на лбу задёргалась.

– Ты хотя бы с оружием? – она упёрла руки в бока.

Я опешил. Уже в карман было потянулся за деньгами, а тут… "А тут нам очень рады" – подсказывает Поллукс.

– Ну, нож перочинный есть… пластиковый.

– Что же ты такой… весь… разведчик! Быстро ударил меня по лицу и сказал, что ты хочешь со мной сделать!

Выронил букет. Я дверью не ошибся? Это точно колония Альфа? "Чего встал? Вперёд!" – торопит меня Поллукс.

– Чего встал? – девушка развернулась ко мне спиной, с каким-то скрежетом расстегнула молнию на пиджаке и отклячила задницу, – быстро меня шлёпнул!

И я шлёпнул, но не сильно, чисто обозначить соприкосновение ладони с юбкой. "Пауль, мне за тебя стыдно" – шепчет Поллукс.

– И это всё? – Тамара обернулась и презрительно глянула на лежащий на полу букет.

Смотрю на девушку, которую при других обстоятельствах я бы шлёпнул сильнее. И не один раз. И не только ладонью. Стою в лёгкой растерянности, только рука тянется в карман, где лежат пластины денег. Для меня происходящее – как минимум необычно, из ряда вон и не по правилам. Вместо приказного тона, я начинаю мямлить что-то невнятное:

– А, ну… слушай, извиниться хотел. А, то вспылил сразу по прилёту… Сама понимаешь… Перелёт с Веги, смена ваша ещё, потом суд… И ты! Такая… красивая! Меня пытаешься раскрутить со своими штучками из ОБХСС…

– Ты смеешь просить извинения у сотрудницы ОБХСС цветами? Ещё и гибискусами с мальвами? – она теперь осматривала мою обувь, проклятые мокасины от капитана милиции.

– Не знал, что они так называются. Честно! – пожимаю плечами, понимая, что я уже перед ней в чём-то виноват, но не разобрал, чем именно, – с другой стороны, знай я эти названия, точно не знал бы, как они выглядят.

Неожиданно я получил пощёчину. Не ожидал этого совсем и не был готов. Резко, снизу вверх ладошка с серебряным колечком звонко шлёпнулась мне по нижней челюсти. Недолёт, если честно, но и не апперкот. Заслужена ли была эта пощёчина? В тот момент мне показалось, что действительно её заслужил. Соображаю, что других цветов всё равно не достал бы. Я пришёл к сотруднице известного ведомства с цветами, которые купил на кладбище. Не самая лучшая ситуация, но ничего не поделаешь. Вспомнил предупреждение милиционера, что Томочка немного шизнутая. Ладно, поиграем по твоим правилам, девочка. И пока лучше мне не показывать ей кредиты. А Поллукс уже меня торопит и подталкивает к действиям.

– С Клавдием себя так вести будешь, – прихватываю её за шею одной рукой, не давя.

Она облизнула губы, быстрым движением ударила ребром ладони по руке, которой я держал её горло, и высвободилась. После этого она легко толкнула меня в живот, чтобы сбить дыхание, и начала шлёпать ладонями мои карманы. Это был профессиональный обыск.

Надеюсь, сейчас не все комсомолки такие, как Томочка. Она работает в не очень любимой моими коллегами структуре. И, кажется, в детстве её сильно ударили башкой. Гремучая смесь.

Кредиты нашла сразу, тяжёлые и холодные. Взвесила их в руке, дёрнула бровями и положила в нагрудный карман своей блузки-рубашки. Затем нашла нож. Взяла этот заточенный кусок пластика и сунула мне в руку.

– Сейчас ты меня разворачиваешь к подоконнику лицом, наклоняешь и аккуратно по шву срезаешь с меня сначала пиджак, потом юбку.

– А больше тебе ничего не отрезать? – вопрошает вслух Поллукс.

– Это я тебе отрежу кое-что, если не сделаешь так, как я приказываю!!!

Взгляд у неё дикий. Она даёт мне холодное оружие и командует мной. Это точно не очередной кошмар? Всякие страсти постоянно снятся мне в восстановительной ванне на пути на Вегу. Хочется, чтобы она ударила меня ещё раз, может быть тогда проснусь. И вот я получаю эту пощёчину, но не просыпаюсь.

Не стоит злить Поллукса. Мне некуда отступать. Мне нужно покинуть Альфу со всеми документами и печатями максимально легально. Капитан милиции говорил: «Лучше приезжий, чем кто-то из местных». Похоже, что он в курсе необычных пожеланий этой девушки. Что же, мы играем дальше!

Поворачиваю её к окну и на секунду засматриваюсь на впечатляющий вид. Вид из окна. В опустившихся сумерках продолжается концерт. Цветомузыка, фонарики мигают сквозь листву эвкалиптовых дубов. Окна с шумоизоляцией, поэтому ритмы чуть ощущаются, а звуков не слышно. Тамара дёргает меня за рукав свитера, чтобы действовал быстрее. Наклоняю её и начинаю срезать нити на вертикальном шве, который идёт от отстёгнутого воротника к нижнему краю.

– Чего так долго? Шлёпни меня хоть!

– Всё, надоела! – я резким движением пытаюсь разорвать пиджак по злополучному шву, но не рассчитал силы переусердствовал.

– Что ты сделал? Резать надо было снизу! – мне прилетает ещё одна пощёчина, слабая из-за спущенных рукавов.

Элемент таможенной формы порвался не по шву, а в районе лопаток. Зашить такой разрыв невозможно.

Вижу, что Тамара ищет взглядом, чем бы потяжелее меня приложить. Теперь есть за что извиняться, но с этим придётся подождать. Завожу оба рукава её пиджака ей же за спину и завязываю обычный узел. Если она захочет, то сможет легко высвободить руки, но если ей нравятся такие игры, пусть сама подыгрывает. И, кажется, она согласна подыграть. Не сопротивляется. Или нет… Её удар пяткой пришёлся мимо цели, и я успел поймать её ногу на обратном движении. Юбка ей мешает, она слишком узкая. Девушка не может удержать равновесие и подтягивает ногу, которая завязла у меня в руках. Теперь она резко дёргает головой, пытаясь ударить меня затылком в нос, но таможенница слишком мала ростом для этого. В очередной попытке меня ударить, девушка теряет равновесия и, схватив подмышки, я просто усаживаю её на пол. Поправляю рукава, чтобы она случайно не высвободила руки. Так можно и заиграться.

– Сиди здесь! – командую, как командовал бы шестиногому роботу на каком-нибудь спутнике, чётко и ясно, чтобы машинка не убежала.

– Сижу… – отозвалась Тамара.

И сидит. Если захочет освободиться – сделает это. Если захочет кричать – будет кричать. Но для неё это игра. Она получает от этого удовольствие. За мои деньги пусть играет. Только бы не заигралась. В её взгляде ощущается некоторое смущение, должно быть, такое продолжение игры для неё в новинку. Смотрит своими карими глазами в ожидании приказа. "Это всё? Теперь я могу покомандовать?" – не понял, спросил ли Поллукс в моей голове, или уже вслух. Девушка кивнула, а я сказал в ответ на вопрос: "Ага…". Мой внутренний голос скромно шепнул: "Ну, поехали!"

– Спой гимн Комитета Дальней Космической Разведки, – командую, сам же поднимаю с пола свой билет разведчика, а букет кладу на подоконник.

– Чего? – не понимает Тамара.

– Пой!!! – кричит на неё Поллукс.

Я сам напугался этого крика. Тамара разбудила во мне Поллукса, а он не любит, когда ему приказываются какие-то малорослые девчонки и не любит, когда они бьют его по морде своими мягкими, но когтистыми лапками.

И связанная Тамара, работница таможни «Альфы» и сотрудник ОБХСС, которая сидела в неудобной позе, так что можно было разглядеть рисунок на её трусиках, запела очень приятным сопрано.

Хруст шеи, плечевого пояса – это я выпрямляюсь, грудь колесом, равнение направо. Так и именно так нужно слушать наш гимн. Подпевать не возбраняется.

Нет ничего лучше хорошей объединяющей песни. И у нас эта песня – гимн Комитета.

Я – Поллукс. Я – часть Комитета Дальней Космической Разведки. В свою вторую по счёту экспедицию я составил геологическую карту спутника, который спустя десять лет отдали в разработку автоматическим станциям, а ещё через десять – основали постоянную обитаемую Базу, у которой есть все шансы превратиться в колонию. Это не только моя заслуга – это в первую очередь заслуга Комитета. А мы, разведчики, всего лишь люди на службе Человечества! Мы – Первопроходцы! Мы Лучшие люди!

На последних строках гимна, написанных почему-то в другом стихотворном размере, я прослезился.

"Под дланью лунных морей,

Тлеет искра Истории!

По заветам Первых Вождей

Ищем мы Золотые астероиды!"

На "Интернационале" никогда не пускал слезу, а тут сладкоголосое исполнение нашего гимна от сотрудницы ОБХСС. Только через несколько секунд я повернул голову в сторону окна, и то только из-за того, что в концертной программе сменился репертуар. Вытираю большим пальцем с левой щеки слезу. Это слеза в память о тех, кто оставил своё здоровье на безымянных спутниках.

– Ты в порядке? – поинтересовалась Тамара, подняв брови.

Я выдохнул, немного сдулся и присел рядом с ней. Посмотрел мокрыми глазами на её побледневшее лицо. Избалованная и развращённая девчонка… Что бы ты понимала в нашем нелёгком деле… Нежно отодвигаю локоны с её виска и спрашиваю:

– Мы играем дальше?

– Это как ты хочешь… – у неё даже губы дрожат от испуга.

Она наконец-то коротко улыбнулась, но это нервная улыбка и без ямочек.

– Улыбка у тебя хорошая, а ты сама плохая, – говорю ей прямо на ушко.

– Этанолсодержащие напитки употребляешь? – испуг мигом спал, она готова перехватывать инициативу.

– Встань, – это я командую, сам же ещё посижу.

Она встала, оперевшись мне на плечо.

– Что прикажешь делать дальше?

– Ты сама чего хочешь?

– Я сама хочу, чтобы ты был унижен так же, как ты унизил меня!

Оба-на! Вот и спрашивай теперь женщин, чего они хотят. Палец в рот ей не клади. "Ничего другого тоже лучше не класть!" – шутит Поллукс.

– Сядь обратно!

Она села, но села мне на колено. Девушка обладает очень неплохой задницей, но очень острым копчиком.

– Что дальше?

– Мне нужно, чтобы ты завтра меня выпустила с космопорта со всеми нужными бумагами на моём "бриге-1".

– Это твой парусник? – глаза девушки выпучились в удивлении, как у какого-то земноводного, не очень красиво.

– То есть, ты ещё и документы мои не смотрела… Так-так… – чешу затылок, морщу лоб.

– Слушай, я тебе прямо сейчас сделаю всё, что ты прикажешь, только дай посмотреть на парусник изнутри!

Мне показалось, что это заявка на честный обмен, но как-то дёшево, с моей точки зрения.

– Ты такая вся "дорогая", с парфюмом и косметикой, и со знаменитой фамилией, а парусника изнутри не видела?

– Видела… конечно… но… – теперь она мямлит.

– Что "но"? У твоей родни, небось, пара собственных "яхт" малого радиуса имеется, полный ангар глайдеров личных и коллекция иных вульгарных прелестей проклятого капитализма, нет?

– Я просто хочу, чтобы мы с тобой провернули кое-что, будучи на орбите, чтобы из окна была планета видна, может быть, закат или восход, светили огни колонии…

– Так. Из окна… То есть, у тебя фантазия не имеет границ… И что мне теперь делать? Обещать такой радости я тебе и здесь не могу, а вылет мне нужен.

– Как не можешь? Ты от радиации того что ли?

– Мне не нравятся женщины, которые по статусу выше меня, и которые раздают команды мужчинам как домашним животным. Клавдия так же унижаешь?

– Мне его имя не нравится.

– А моё?

– Пойдёт!

– Пойдёт? Ты моё имя хоть запомнила, или только то, что я разведчик?

– А как тебя зовут? – она не забыла – она подыгрывала.

– Пауль.

– А позывной?

– Поллукс.

– Вот это заявка! Поллукс! Бессмертный что ли?

Она звонко рассмеялась. На её щеках появились долгожданные очаровательные ямочки. Чтобы она не упала с моего колена, я был вынужден её придержать. И я крепко её ухватил. Под моими пальцами, через тонкую ткань блузки-рубашки и тонкого топа с поролоновыми чашечками, почувствовал, как затвердел её сосок. В нагрудном кармане слева, где лежали мои деньги, ощутил нечто похожее, но там ещё и билось девичье сердце, отдаваясь в моём предплечье.

Тамара обернулась на меня, сжала губы:

– Когда в последний раз ты трогал за грудь сотрудника ОБХСС?

Она подалась ко мне и куснула меня за щеку, до куда дотянулась. То, что в ОБХСС бывают очень хищные сотрудники я знаю. Научен и имею на шкуре отметины. Уж не корпоративная ли это этика? Что-то с девушкой делать нужно… Думаю, а руку с её небольшой грудки не убираю. Приятное ощущение.

– Эй! Ну, мы продолжаем? – она заёрзала и придвинулась поближе, повыше по моей ноге.

– Думаю, что с тобой сделать такого, чтобы и ты довольна была, и я психическую травму не получил…

– Травму? Я тебе больно делаю?

– Копчиком точно!

– Смешно, ага! Связал и за грудь честную комсомолку лапает. Нормально?

– Говоришь так, будто это впервые. Квинт тебя не лапает?

– Он не заслужил того, что я тебе позволяю. Ты какой-то особенный, Поллукс.

– Не особенный, а странный. В комнате досмотра ты меня почти продавила. Будь уверена, что твои фантазии я бы сдобрил хорошей приправой, но не с таким обращением к себе, какого хочешь ты. И любой нормальный самец Хомо Сапиенс, проведший в космосе длительный срок, глянув на такую молодую и красивую самочку за таможенной тумбочкой, слюной бы изошёл. А при первой возможности не только за грудь подержался.

– Так оно и работает в комнате досмотра? Прилетают самцы, а ты нас на живца ловишь?

– Мой метод! – это была искренняя улыбка, гордая.

– Вот и пожинай плоды своего труда.

– А что меня должно не устраивать? Букет только, знаешь, так себе… Деньги твои у меня, а ты, самец, ухватил меня своей лапищей так хорошо, как вообще давненько не держали. К тому же я связана. У меня самая выгодная позиции для девушки, желающей завести Первичную Ячейку Общества. Сейчас только придвинусь… – она придвинулась и теперь мне нужно держать в руках не только ей, но и себя, – во! А ты мне про радиацию намекал! Мне даже делать ничего не нужно! У тебя там всё хорошо! И не ври, что не хочешь продолжить.

– Вот и думаю, каким образом…

– Давай я сверху!

– Ага. Связать мне руки за головой не забудь и нож для колки льда из-под кровати достать.

– Так ты боишься?! Меня, маленькой девочки, испугался большой разведчик!

– Всё! Я придумал. Где у тебя этанольные жидкости?

– Я принесу.

Она вскочила, оставив у меня на ладони тепло своей груди, на бедре вмятину от копчика, а ещё топорщащиеся в нужном месте брюки. Резво скинула порванный пиджак, даже не развязав рукава. Расстегнула молнию на юбке, стянула её зачем-то через голову. Трусы нежно-розовые, цветочки типа розы, зелёный стебель, красные лепестки. Бёдра не очень спортивные из-за её сидячей работы. Блузка-рубашка на пуговицах. Пока расстёгивает, крутится вокруг себя и зыркает на меня с весёлой улыбкой. И именно такую улыбку этой мадмуазели я так ждал, но выходит себе дороже. Блузка-рубашка летит на кофейный столик, звякнув стопкой кредитов, так и лежащих в левом нагрудном кармане. Для Тамары Крутицкой – это не деньги.

На девушке остаётся топ с очень крупными чашечками. Поролон – вечный враг впечатлительных мальчиков и лучший друг гормонально-ущемлённых девочек. Но талия всё-таки нашлась, не смотря на живот.

Её бы к нам, на судно, на тренажёры и месяц погонять. На беговую дорожку поставить в режиме лёгкого бега и любоваться, попивая настоящий земной кофе. Избытки всего лишнего ушли бы сразу, оставив поджарую девицу, фигурой полностью соответствующую своему характеру. Борзая!

Она подскочила к шкафчику. Квартирка всё-таки на одного жильца и вдвоём тут уже тесновато. Что-то она там замешкалась.

– Отвернись на секунду!

– Ага! А ты меня шокером в спину!

– Как хочешь… – девушка пожала плечиками, не такими широкими, как они кажутся в форме.

Она берёт ножницы со стола и начинает разрезать ими красивые трусики по бокам. Ткань неохотно падает на пол. Для неё красивое бельё не имеет ценности. Она снимает топ, и вот она разворачивается ко мне. Взгляд привлекает небольшая и чуть подвисшая грудь с крупными ареолами и твёрдыми сосками. Она гладит свой живот, а между бёдер в почти вертикальном положении, слегка наклонившись вперёд, находится полулитровая стеклянная бутылка с этикеткой местного производителя. "И что мне делать с этой бутылкой?" – вслух спрашивает Поллукс.

– Ползи ко мне на коленях и открой бутылку ртом!

Эх… Нельзя её оставлять даже на минуту – сразу крышу ей срывает. Ух же…

– Ты уже глотнула что ли?

Убираю пластиковый нож в скрытый карман. Хватит играть с холодным оружием. Не успел отвести взгляд, как в меня летит бутылка. Между нами всего лишь четыре метра, и я ловлю не без проблем. Хорошо, что была закрыта. На ней надпись: «Колония Альфа». Может быть, взять её с собой на корабль? Бутылку – не девушку. Во время подпространственного прыжка автоматика не разрешает ложиться в ванну, если в организме есть этанол, формальдегид или сивушное масло изо-пропанола.

А эту красавицу лучше связать. Она неугомонная! Чего тут гадать – ОБХСС, эти звери каждый нерв лазерный скальпелем покромсают в капусту. И выход один – раз уж связался, надо связывать!

Не помню, как называется направление в любви, где принято сильно привязывать любимого человека. Надо бы спросить у кого-нибудь. Только не у неё.

– Ты в нарсуд прилетел. На что тебя осудили сегодня?

– Тебе так интересно?

– Ладно, давай ты спроси чего-нибудь, чтобы у нас равенство было, а то мы так никогда не придём к общему знаменателю.

– Надо же! Равенство… Общий знаменатель. Алкоголь вкусный, спасибо.

– Ты же знаешь, что он был бы ещё вкуснее…

– А, ну, прекрати! Давай лучше по вопросам! Каким образом ты, такая дикая, на таможне оказалась? Через ОБХСС? Там и про товарища Смита тебе рассказали?

– Это три вопроса, милый, – Тамара дёрнула бровями, – Смит мой родственник, если уж на то пошло. Духи не из воздуха берутся. А мокасины твои – второго дня прибыли из Метрополии, и ещё неизвестно, дешевле ли они твоих ботинок.

– Дешевле! – я смотрю на обнажённые груди таможенницы.

– Если к ним в подарок шёл мой адрес, то это честный обмен, – девушка облизала губы и расправила плечи, качнув грудями в мою сторону, – таможня, как и Комсомол, дают дисциплину и организованность. Осмотрись, я не каждую неделю уборку делаю. Дикая я такая, потому что мне всегда всё было можно.

– Папочкина принцесса? – хмыкнул я, переводя взгляд на ровные ноги и узкие ступни.

– Мне не говорят «нет», со мной не шутят и не спорят, меня нельзя игнорировать или унижать! И вообще, почему я до сих пор связана?

– Разрешаю развязаться.

Она быстро развязала полотенце, сковавшее её запястья честным словом. Вскочила, тряхнув вверх-вниз грудками, бросилась ко мне. В долгом поцелуе, сопровождавшемся её тщетными попытками найти в моём ремне застёжку, мы сделали только одну паузу:

– Я – злостный уклонист от уплаты алиментов.

– Какой ты нехороший…

Её руки оказались у меня под рубашкой. Ногти у неё острые. Если Томочка продолжит кусаться, то я даже кляп из её же разрезанного белья сделаю.

Яд этанола с ароматическими добавками уже настолько сильно подействовал на меня, что заниматься чем-либо с этой девушкой не очень-то и хочется. И засыпать с ней нельзя рядом, опасно. Только предварительно связав её.

Она всё воюет с моим ремнём, но это бесполезно. Кажется, это отличный вариант – использовать ремень. Он ведь не простой ремень, а ремень сотрудника Комитета Дальней Космической Разведки! Мы избранные, мы лучшие. Я только подумал об этом, а руки уже сами ухватили девушку за скользкие бёдра и приподняли её груди к моему лицу. И ей этого, кажется, только и нужно было!

Под звуки красочного фейерверка, озарявшего затемнённую квартиру, и отзвуки взрывов, разносившихся по вентиляции, девушка без формы получила то, чего так желала. Концерт в честь Гюнтера Минейро завершился, но наш только начинался.

– Так, что тебе от меня нужно?

– Ты.

– Честно?

– Я тебе ещё не врал… или…

– Куртку продал?

– Да.

– Контрабандист… – это слово прозвучало прямо над ухом и было украшено болью от её ногтей.

Утром, когда я всё же обнаружил, что спал пару часов с несвязанной работницей ОБХСС, мысли были лишь о скорейшем побеге. Но опять же, для этого нужно её саму затащить в космопорт и оформить вылет.

– Мне нужно сегодня покинуть колонию, – шепчу ей в ухо.

– Мы говорили об условиях… – сквозь дрёму отвечает девушка, – в паруснике, на орбите, мы обязаны сделать всё то же самое, что ты посмел сделать со мной за эту ночь.

– На такое я пойти не могу. И денег у меня больше нет. Можем быстро ещё раз прям сейчас.

– Тебе от меня только это нужно было? Просто вылет? – она открыла глаза и тянула ко мне свои когти.

– Да.

– Ты снова хочешь меня завести? Я была честная комсомолка. А потом пришёл злой дядя из ВКШ…

– Из Комитета Дальней Космической Разведки. Разведчик Поллукс. Приписан к Большому кораблю Дальней Космической Разведки "Герчин", борт номер одиннадцать сорок восемь. Мы продолжаем?

– Да! Чувствую, ты уже готов…

На ланч были блины. Почти настоящая мука, пластиковый яичный порошок, соевое молоко. Кто пробовал – тот знает, что это за гадость.

Сидячий образ жизни и блины – причина отсутствия физической формы у девушки в форме. И смена у Тамары начиналась сильно позже. Есть в Томочке что-то такое… Особенно когда на ней только фартук. Эстетически симпатично, но время поджимало. Здесь, как и на многих планетах обитаемой зоны, в сутках двадцать пять часов. Хоть и само космическое тело поменьше Земли. Условности, условности.

– У меня второе заседание через три часа. Ты мне вылет оформишь?

– Да, мой хороший, но только обязательно вернись сюда когда-нибудь, чтобы повторить наш загул. Денег с тебя брать не буду.

– Не обещаю.

– Я тогда сама за тобой полечу как только из Комсомола выпущусь.

– Вот это да! И из ОБХСС уйдёшь? Тебе ещё лет десять в Комсомоле гимны петь. А из ОБХСС просто так не увольняются. Скорее меня на пенсию из Комитета отправят, но заявка твоя интересная! Ну что ж, попробуй! Прилетай ко мне!

– Пять! Я тебя почти люблю, но даже не помню как тебя полностью звать…

– Пиши письма до востребования в Комитет Дальней Космической Разведки для Поллукса.

– Поллукса? А, ну да, ты говорил. Пфффф.... Сам выбрал кличку? Руку убрал!

– Эть! – она шлёпнула меня по руке, но убирать ладонь с её обеих грудок я не желал, – Поллукс – это мой позывной.

– Как пафосно! Сам выбрал, нет?

– Звать меня Пауль, то есть Пол. Уксунйоки. Пол Уксин. Полл-Укс. Ещё с ПТУ так повелось. На корабле вариант понравился ребятам.

– Пол Уксун… Поллукс! Поллукс, а Поллукс!

– Чего?

– Я хочу тебя, Поллукс! – она взяла стакан и пролила холодный сок на меня.

– Вот же… Ааа… Ну, если так…

Парусник «бриг-1» набрал достаточную массу ионов в парус, чтобы прорвать гелиосферу. Как и предполагал, меня настигает решение суда. Не за гелиосферой, а на орбите планеты колонии Альфа. Вкратце так:

«…несообщение о готовящемся теракте – погасить, по статье один точка пять, подпункт четырнадцать. Подготовить официальный запрос в Комитет Дальней Космической Разведки о взыскании с Пауля Карлесена Уксунйоки суммы в размере алиментов за пятнадцать лет, плюс проценты просрочки в пользу колонии Альфа и штрафов за каждый год. В виду явки с повинной, раскаяния за нарушение безопасности технической зоны космопорта, а так же в целях профилактических мер против злостного уклонительства от оплаты алиментов, привлечь Пауля Карлесена Уксинского к восьми месяцам обязательных общественных работ по благоустройству Парка им. Гюнтера Минейро. Судьи народного суда. Подписи. Отпечатки».

На фоне вечерних, ночных и утренних похождений с Тамарой и её эмоциональной нестабильностью, я воспринял сообщение из народного суда с необычным спокойствием. Сыграл роль и очень качественный этанольный напиток. Выводы из решения суда я так же сделал с холодной головой.

От алиментов как и от правосудия не убежишь. "Сам дурак – просил штраф и напросился на общественные работы!" – ругался Поллукс. Я молодец. Кажется, на Альфу ещё вернусь и навещу Тамару.

После нашего последнего поцелуя уже при выходе на посадочную площадку, она шепнула мне на ухо: "Это был честный обмен".

Глава 7. "Заря Коммунизма"

Малый межзвёздный парусник "бриг-1", разведчик Уксунйоки П.К., Вас вызывает Большой корабль Дальней Космической Разведки «Герчин», борт номер одиннадцать сорок восемь. Примите сообщение от Командира.

«Поллукс, скотина ты такая! Урод кибернизированный! На тебя в Комитет Дальней Космической Разведки распоряжение пришло. А мне его спустил Сам! Сам Фридрих Центендорф! Какие люди за тебя переживают, неблагодарный ты кусок космического мусора! /// обрыв сообщения/// В связи со всем выше мною сказанным, летишь до Беты Лиры своим ходом. Так безопаснее и мне меньше нервов. /// обрыв сообщения/// Что же ты, заслуженный луноход, мать мать мать, да ещё и сам признательные пишешь? Теперь любая честная колония, станция ли, корабль ли, обязаны тебя задержать и этапировать обратно на Альфу. Надеюсь, что ты уже вышел из Центаврианских колоний. Теперь мне без особого указания даже на борт тебя не принять. Чтобы ноги твоей не было на «Герчине» до начала экспедиции! А так, жду тебя на станции «Заря Коммунизма». Координаты её ищи в навигаторе. Придёшь раньше нас – убью, скотину! На мелкие кусочки порежу и в активную зону реактора кину, прожарю там до готовности сорок минут с лавровым венком! Лавры все луноходы любят! /// обрыв сообщения/// Мы ж тебе столько хвалебных од нарисовали. Всё для тебя сделали, чтобы перед крайней миссией не лишиться ногорукого лунохода! Не будет тебе в этот раз одиночной высадки! Пойдёшь с Фартингом и Големом три спутника золотом лудить! Радуйся, что коллектив к тебе сочувствием проникнут долгие годы. Как бы не это, так выставил бы тебя перед всеми честными товарищами. Пришлось бы тебе объясняться перед своими. Объяснительную напечатай, кстати, чтобы мне было, что в судовой журнал подшить. Жду. Твой Командир.»

«Герчин» передачу закончил. Конец связи.

Приплыли. Добирался до Беты Лиры две недели, что не много, но пришлось совершись аж целых три скачка. Давно не было у меня таких путешествий. Но комитетский «бриг-1» надёжен. Конечно, парус нужно было бы залатать, но это уже потом. Сначала работа – потом забота. Что интересного может произойти в крайней перед возвращением на Вегу экспедиции? Да всё что угодно!

Лиранский технический университет. Впервые узнал о нём, когда прокладывал курс в навигаторе. Там был целый рекламный проспект об этом учебном заведении. Станция «Заря Коммунизма» – необычное место. Она обозначена в каталоге как научно-исследовательская станция закрытого типа. Но, как известно, всё, что закрыто, рано или поздно открывается для Комитетских посудин.

Бета Лиры – тройная звезда с переменной активностью. Так её описывали пятьсот лет назад. Сейчас, после постройки станции, звезда претерпела изменения и стала напоминать цифру восемь с третьей «сестрой» в качестве спутника. Перспективы этой системы неопределённые. Скажем так, "орёл" или "решка". Через миллион-миллиард лет она может стать либо ярчайшей звездой Млечного Пути, либо чёрной дырой, которая в конечном итоге уничтожит нашу галактику. И монетку уже подбросили, нам остаётся только ждать.

До Метрополии девятьсот световых лет. Это самая отдалённая населённая система. На станции проживает около пятисот человек – учёные, в большинстве своём настоящие учёные-исследователи, а не социофобы, как на нашем корабле. Социально активных учёных Комитет не одобряет. А на станции «Заря Коммунизма» собрались самые настоящие учёные – ссыльные преподаватели учебных заведений.

В подобных учреждениях не требуется большое количество технического персонала. Обычно достаточно дюжины-двух специалистов. Также не нужно много надсмотрщиков, поскольку нужны только те, кто будет настраивать системы видеонаблюдения и микрофоны. Поэтому во главе станции стоит один политрук и его секретарь. Станция не считается гражданской, поэтому должность начальника станции – комиссарская. Комиссар космической станции "Заря Коммунизма" – это звучит гордо!

После стыковки нас собрали в аудитории, которая раньше была машинным отделением, но без ядерных установок. Вместо стульев были только скамейки, сделанные из стали и пластика. Однако всем их не хватило, и некоторые разведчики стояли. Я стоял там, где раньше был привинчен к полу холодильник, и на полу осталась метка. Опёрся спиной на перила и наблюдал, как со скуки некоторые мои коллеги сладко зевали. Хотя они только сутки назад выбрались из ванн, некоторые уже хотели спать.

Несколько рядов занимали местные жители – учёные в белых халатах, которые выделялись на фоне синих комбинезонов разведчиков, как морская пена. Заметил, что ссыльные были чётко разделены по половому признаку. Интересно, на станции даже столовые отдельные? Ну и ну!

Из шлюза показались последние, но не по значению разведчики. У нас не принято опаздывать, но народу слишком много, чтобы все одновременно появились в аудитории. Да и мотивация у людей сейчас не самая высокая. Это же крайняя экспедиция на «Герчине».

Заметил, как Фартинг на ходу спорит с Големом. Это мои старые друзья, так сказать. Мы начинали вместе, мы и закончим вместе. Из всех присутствующих их старше только Талия Пуэбло. А вот и она. С виду молодая женщина, а реально столетняя бабушка, едва успела. Интересно, куда она уходила? Неужели в сто лет бывают такие дни?

За кафедру поднимается человек, которого ждали все. Комиссар был широк, высок и просто статен в старомодном пиджаке поверх комбинезона. И даже большой нос и лысина не портили ни анфас, ни профиль, а добавляли мужественности. Разве что, немного хитрый прищур… Он обратился к нам:

– Товарищи сотрудники Комитета Дальней Космической Разведки! – он сделал паузу и с удовольствием осмотрел моментально поднявшихся людей в синих комбинезонах, задравших подбородки, кто-то из нас ещё и стукнул каблуками, а Комиссар продолжил: – Рад приветствовать вас на борту научной станции «Заря Коммунизма». Мы рады стать временной базой для такого заслуженного корабля, как «Герчин» и его экипажа. Исследование дальних систем – задача сложная и опасная. Потому в команде «Герчина» работают только проверенные профессионалы, не отступающие перед трудностями. Как и завещали нам Вожди Первой и Второй Революций. Мы всецело поддерживаем вас в экспедиции в очередную звёздную систему. Однако, как вам, наверное, было уже давно объявлено, флагман серии Больших кораблей Дальней Космической Разведки, – он снова сделал паузу и сам задрал подбородок, радуясь реакции на волшебные слова, – «Герчин», борт номер одиннадцать сорок восемь, будет отправлен в порт приписки на Вегу, для оценки перспектив его конструкции. Таким образом, многие из вас выйдут в отпуск на срок до года. В связи с этим, учёный коллектив станции «Заря Коммунизма» предлагает вам подать заявления на поступление в Лиранский Технический Университет. Мы будем рады иметь в рядах наших студентов людей, которые на практике, в диких условиях, так сказать, проводили анализы внеземной флоры, фауны. То есть, товарищи, тех, кто уже разбирается в космической биологии. У нас так же есть направления по роботостроению, управлению тяжёлой техникой и геолого-минералогии. Первые семестры вы проведёте в живом общении с видными учёными, а последующие возможно проводить дистанционно. Держать экзамен так же возможно по видеосвязи из удобной для вас точки Млечного пути. Пишите заявления на имя ректора. Ведь даже ректор у нас, товарищи, Настоящий Землянин. Да, да, товарищи, некоторые из вас будут учиться у Настоящего Землянина. У бывшего члена Академии Наук Солнечной системы, профессора Аполлона Вергильевича Кнаряна. Прошу любить и жаловать!

Комиссар уступил место ректору. Не все мои коллеги были знакомы с землянами. Нужно было быть более дружелюбными. Оваций не было, но я похлопал. Разведчики, кто мог, сели. Мы с Талией остались стоять.

Старик был невысокого роста, но очень бодрый. У него была борода и лысина, а на коже – оспины. А.В. Кнарян – автор почти всех учебников, которые я изучал в техникуме. Он вышел вперёд, чтобы представиться и призвать к получению высшего образования. Рядом с ним стоял учёный в белом халате, с тростью академика, адъютант его ректорского величества.

Меня толкает в плечо «старушка» Талия Пуэбло Герреро:

– Академика сослали на «Зарю» поднимать университет?

– Вы его и спросите, когда будете вступительные сдавать.

– Я слишком старовата для новых знаний, а ты пиши вместе со всеми.

Если «старушка» говорит, что делать и как, то возражений быть не должно. Маразм и прочие болезни нейронов обошли Талию стороной. Вечная девочка. Для неё всё оборудование – детские игрушки. Что алмазная голова бура, что сам робот, на котором бур установлен. Стаж в Дальней Космической Разведке – семьдесят четыре года. Прямое доказательство бессмертности разведчиков. В неполную сотню выглядит не как школьница, но лет на тридцать. Со стороны, мы рядом смотримся влюблённой парой комсомольцев. В нашем экипаже так – глаза в глаза – больше никто не смотрит друг на друга.

Сплетни, сплетни, сплетни! Ходили всегда и были специально подогреты Талией. И не только о нас двоих сплетничали, даром, что в экипаже женщин хватает. А не по возрасту детских выходок от Талии я ждал постоянно.

Зайдёт, бывало, ко мне в каюту, видит, что я читаю или кино смотрю, так сразу пакость выдаст, да такую, что соседи через стенку и по коридору потом с улыбками меня приветствуют. Где ещё может найтись такая же столетняя жизнерадостная женщина, которая просто ради забавы в одиночной каюте мужчины начнёт ни с того, ни с сего опрокидывать стулья, вещи покидает, а потом с размаху как прыгнет на койку и начнёт стонать! Тихо, как бы давя эти звуки, потом громче, с завыванием и через минуты полторы почти с криком начнёт долбить кулаком по столу или в стену. После чего быстро убегает, роняя по пути какие-нибудь свои вещи, рюкзак, куртку. Непременно взлохмаченная и с расстёгнутыми пуговицами по самым важным направлениям предполагаемой атаки.

Однажды, уже по выходу из обследованной системы и на пути к границе гелиосферы, мне написал Командир, что зайдёт на разговор по душам. Большая редкость выловить начальство в гости, но Тема была интересная, под этанол сгодилась бы. А ко мне с благими намерениями забегает Талия и начинает концерт.

Смекнув, что скоро придёт Командир, я сразу говорю ей, мол, соседи соболезнуют моей скорости, потому предлагаю спор на двойную порцию кофе, что ты не сможешь так стонать десять минут подряд. "Спорим!" – сказала "старушка", и мы запустили секундомер. На девятой минуте крики Талии стали уж слишком комедийными. Я смеялся, она била кулаком в стену. И тут заходит Командир. Ошалевшими глазами смотрит на смеющегося до слёз меня, сидящего в углу на стуле, потом на Талию, которая в верхней одежде извивается на койке. Видим мы Командира – он смотрит на нас.

Говорю притихшей женщине, которой давно за девяносто лет от роду: "Ещё десять секунд!". Она смеётся, но продолжает громко стонать, понимая, что в эти секунды через открытую дверь её слышит весь этаж. Обалдевший Командир хочет что-то сказать, но Талия извивается, стучит в стену и орёт как только может с придыханием: "А-ах! О-Ох! Д-да-да! Мой К-команди-и-и-ир! О, да-а-а-а!". И с несколькими вздохами затихает. Потом вскакивает, встаёт прямо перед Командиром. Лохматит себе волосы, расстёгивает молнию на комбинезоне, растягивает ворот футболки. Вроде, до ключиц; мне-то не видно. Вытирает пот со лба, подшагивает впритык к Командиру и оставляет на его застывшей гримасе непонимания и общего ступора поцелуи. По щекам и в нос. Протягивает ноты высоким голосом: "Это было да-а-а-а…". Слышит её весь этаж! И она просто убегает, специально топая, а наш Командир смотрит ей в след.

Шаги ещё не стихли, а из каюты слева, в которую стучала Талия, выходит здоровенный детина с позывным "Карбыш". Этот молодой человек с нами на тот момент не так уж долго, потому впечатлений ещё не набрался. Он быстро проходит несколько шагов, выговаривая громко на весь этаж: "Поллукс! Это было классно! Дай пожму твою мужественную…" и втыкается нос к носу в Командира. Поздоровавшись с начальством, и махнув мне, всё так же сидящему в углу, рукой, ретируется обратно в свою нору.

Это была сплетня, прожившая несколько лет. Командир не решившийся в тот день со мной общаться, пару дней был в задумчивости. Потом он, обычно громкий и временами действительно суровый, тихо сделал нам с Талией замечания, но без внесения в личные дела.

Вернёмся к Лиранскому ВУЗу.

Кнарян использует в своей речи много специальной терминологии и эпитетов. Мой преподаватель по нефтепереработке говорил, что Аполлон Вергильевич ни как не мог определиться, чем заниматься: Наукой или Литературой. И там, и там ему удалось достичь больших успехов. Тот же преподаватель рассказывал, якобы, «Марсельезу» за одну ночь написал солдат Революции, который ни разу не писал рифмованных текстов. Тут же озвучивался вывод, что не существует шкал для измерения таланта и гениальности.

Склоняюсь к Талии шепчу ей прямо на ухо:

– Встретить человека такого масштаба в столь удалённой системе – как найти Золотой астероид.

– Рада за твой ум, – улыбается Талия, – образ хороший. Но не думай, Поллукс, что я не прослежу за твоим именем в списке абитуриентов. Тебе это нужно, чтобы с ума не сойти, – она подняла руку и взлохматила мне шевелюру, чем привлекла взгляды местных учёных, особенно женщин, после чего кивнула на ректора: – А что он не по теме стал говорить? Что-то он не про учёбу совсем.

Действительно. Академик Кнарян рассказывал о театральных постановках. Мотивирует молодых разведчиков вернуться на станцию после экспедиции. Культурная программа, судя по словам Аполлона Вергильевича, была разнообразна и давала фору театру на Веге. Выше – только Большой Театр. Видеозаписи с отрывками в свободном доступе на любом коммуникаторе.

– Талия, вы мне всё-таки расскажите? – шепчу ей на ухо, ловя взгляды ссыльных женщин, среди которых много и совсем молодых лиц.

– Чего рассказать?

– Старики на пенсию собираются после последней миссии "Герчина". А вы?

Она толкает меня в рёбра:

– Крайней!

– Пусть так, Талия, но всё же?

Женщина тянется к моему уху. Как же это выглядит в глазах непосвящённой научной публики? Не беспокойтесь, граждане учёные, раздеваться прямо здесь мы не будем.

– Пенсия, – произносит «старушка».

Неудивительно. Если подумать, то это самое страшное слово для разведчика. Нас отправляют на пенсию вне зависимости от возраста, в основном по здоровью.

Мне про пенсию, так же как Талия, ответили и Голем, и Фартинг. И ещё ребята со стажем более сорока лет. У них уже организм сыплется. «Старики», ясное дело, не будут поступать на высшее. Остаётся человек семьдесят, основная масса которых – те, кто не имеют и десяти лет стажа. Их уговаривать на ВУЗ придётся долго. Жадные они до новых открытий. Тот же упомянутый Карбыш дослужился до комитетского парусника и только и ждёт, когда же ему под аплодисменты коллег выдадут ключи. Но это случится уже после грядущей экспедиции.

Что же о нашем корабле, «Герчине», то о возможном списании в утиль или переводе судна в другой класс нам объявили ещё четыре года назад. Но ни один член экипажа не покинул коллектив. Все наши молодые разведчики подтвердили, что не покинут корабль раньше Командира. Новых уже и не набирали.

Спустя эти года, можно чётко указать на членов коллектива, которые малыми группами будут уходить на вёслах из порта на Веге. Я же, ежегодный посетитель Альфы и Дома Правосудия, не будучи уверен в положительном исходе моего дела, не планировал ничего. Просто подписывал все предложения Комитета, как и все. Экспедиция? Я за! Дополнительный месяц на спутнике? Дайте два! А после расформирования команды "Герчина"? Нет, пока нет…

Многие коллеги предлагали протиснуть меня по своим будущим направлениям. Отбрехался, что не найду в Галактике ещё одно судно, куда возьмут человека, причастного к теракту. Сгущать краски Поллукс умел всегда. Именно такое фаталистическое отношение сподвигло Командира написать мне рекомендацию, а коллективу – совместное письмо. Под ним даже научные работники подписались. Было очень приятно понимать, что являюсь ценным кадром. Опытным специалистом…. И ещё много кем, как было написано в рекомендации.

Так же среди подписавшихся в рекомендации был и мой бывший научный руководитель из ПТУ. Он прислал мне отдельное сообщение с напоминанием одного из постулатов социалистического общества – "Главное – это коллектив". Согласен. Главное – быть частью коллектива, принадлежащего к незабвенному Комитету Дальней Космической Разведки. Чувствовать свою надобность в коллективе, и надобность Комитета в тебе через этот коллектив.

Коллектив же после будущей миссии собирался чуток отдохнуть, находясь в административном отпуске. А далее – все уже расписали своё будущее по срокам и местам работы. Тут были загвоздки исключительно в том, что большая часть кораблей будущей приписки находились на стадии ходовых испытаний. Например, старший помощник Командира больше пятнадцати лет ждал выхода с верфи своего собственного корабля.

Новейший проект Больших Кораблей Дальней Разведки, класс "Флора". Корабль построен на средства артели, многолетним начальником которой был тесть старпома. Чем именно занимается артель, никто не знает. Но не просто так же заложили специализированный корабль.

И когда корабль сошёл со стапелей, старпом лично от себя закинул разных вкусняшек по пайкам всех луноходов, типа меня. Подсыпал соли старпому наш Командир, в тот же день показав всем разведчикам, что его, из последних сил терпящего нас – кретинов, ожидает точно такой же корабль – "Флора-2". Всё бы хорошо, но в новом классе народу столько не нужно, как на "Герчине" или ему подобных судах. Потому ни кого из старого состава ни Командир, ни старпом к себе даже не позвали.

Наше пребывание на станции ссыльных учёных не будет продолжительным.

В трюме «Герчина» работают роботы-погрузчики, тягают тонны грузов. В основном, это затравки и питательные среды для белковых ферм. Суточное потребление по многоклеточному белку на нашем корабле невелика, около полутора центнеров.

У нас сотня разведчиков, десяток экипажа, дюжина техников и двадцать четыре человека учёного состава. Вспомним, что разведчики жрут больше сублиматов, чем белка. Условно, умножаем на пять и получаем семьсот пятьдесят килограммов. Это ежесуточная потребность станции "Заря Коммунизма" для пятисот человек. И свежие овощи с оранжереи никто не отменял. Очень надеюсь, что все эти пятьсот человек приносят пользы больше, чем один корабль Дальней Разведки. Едят они точно в пять раз больше. Сомневаюсь, что у них работа более энергозатратна, чем у нас. Смотрят на звезду и на приборы. Калькулируют и предсказывают активность.

Переменная Бета Лиры будет радовать вспышками, пока одна из таких вспышек не угробит «Зарю Коммунизма». Передовое оборудование для изучения звёздной активности именно мы привезли и выгрузили. У всех ящиков знакомые маркировки. С Тау Кита, например. Там кварц добывают в промышленных масштабах. Пьезоэлементы из кварцевых плит будут собирать сами ссыльные учёные. Ибо нечего высокотехнологичные приборы производить для тюрьмы. Сами пусть стараются. Это сказал Фартинг. Однако были и контейнеры с маркировкой Солнечной Системы и пломбами Академии Наук.

Командир обрадовал меня новым распоряжением. Сегодня отбываю трудовую повинность в компании пары техников. Они – за потребление ускорителей нервной деятельности. Я – за ботинки, подаренные капитану в космопорте Альфы. Взятка не доказана, был честный обмен. Административная ответственность, не более того. Правосудие настигнет каждого. Что ждёт милиционера, меня мало волнует. Лично перекладываю питание для экипажа и учёных «Герчина». Заодно и прогуливаю коллективное посещение постановки уважаемого Кнаряна. Сегодня дают «Короля Лир». Театр не умрёт никогда.

Открывается шлюз, и медленно заходит высокий техник. Это не наш, а станционный. Кого ещё принесла нелёгкая? Техник осторожно осматривается и жмёт кнопки на панели управления шлюзом. Шлюз снова открывается и появляется Комиссар. Техник, охранник Комиссара не иначе, удаляется прочь, и панель шлюза загорается красным. Теперь мы заперты и нас не выпустят, ведь здесь находится самый главный человек на станции.

– Товарищ Поллукс! Товарищ Поллукс! – машет мне Комиссар и как-то быстро для своих габаритов подбегает, – Павел Карлович!

– Меня так очень давно не называли, – отзываюсь я, не прекращая перекладывать коробки с припасами, сублиматами и прочим с одного подъёмника на другой.

– Извините, товарищ Уксинский! – басит он, – благодарю за ваше заявление на поступление. Вы один из первых из экипажа "Герчина". Знания – сила! И у меня нашлось несколько вопросов по вашей личной карточке.

Комиссар станции с ссыльными учёными ознакомился с моей карточкой. Я насторожился, но "Уксинского" как-то пропустил мимо ушей. Сказать, не сказать, что заявление писал под давлением коллектива… в лице Талли Пуэбло Герреро!

– Чем могу быть полезен?

– В вашей карте появились совсем недавно несколько новых страниц. В частности, письма от Командира «Герчина», коллектива разведчиков и членов экипажа. В том числе и учёных.

– Так нужно было… – бормочу, цепляя стропу под платформу.

– В карточке этого нет, но я знаю, что существует ещё решение народного суда Центаврианской колонии Альфа, о снятии с вас судимости в связи с перевоспитанием. Хорошая формулировка! Оно вступило в законную силу?

– Да, я теперь свободен, – слегка кривлюсь, помня об алиментах и «этапировании из любой честной колонии».

– И у вас самый большой стаж разведочных высадок на «Герчине».

– Нет, это неверно.

– Эм… – он достаёт планшет и листает таблицы.

Роботы подвозят ещё коробки с провизией. Это еда, ароматизаторы, вкусовые добавки. Прочитал надпись на коробке и сразу почувствовал на языке этот вкус. Белковый батончик будет мясом креветок, если посыпать его нужным порошком. Азот, кислород, водород, углерод. Этим дышим, этим живём.

– А, вот! – буркнул Комиссар, найдя нужную строку, – разведчики с большим стажем написали заявления на пенсию. Так что, вы – самый опытный. К тому же, все пенсионеры указали на вас.

– Указали? Я чем-то провинился? – перекладываю тяжёлую коробку.

– После этой разведывательной миссии у вас нет планов, я правильно понял?

– Может быть, – машу рукой, автоматика поднимает платформу на вторую палубу.

– Вам, наверное, говорят постоянно, что вы очень молодо выглядите.

Комплимент от начальника целой станции. Но начальник – Комиссар, а станция эта – тюрьма. Что-то же ему нужно.

– Много сплю и хорошо ем.

– А чувство юмора говорит о живости нейронов головного мозга!

Смотрю на Комиссара. Даже огромный нос на месте. Тот ли это человек, который выступал вчера перед нами?

– Товарищ Комиссар, у вас какое-то предложение?

– Сущая мелочь! Вот! – он щурится и протягивает маленький планшет-копир с брошюрами Лиранского ВУЗа.

– Это мне ознакомиться лично, или провести агитацию среди коллектива?

– О! – восклицает басом высокопоставленный промоутер, – у вас у всех на каютах есть почтовые ящики. Раскидайте материал, а по мере работы, советуйтесь с коллегами, на какое направление бы вам зачислиться.

– Мне? Вышка?

Это прозвучало слишком громко и слишком многозначно. На меня глянули с интересом наши техники, спорившие над метровой шестернёй, где верх, а где низ.

– Извините, но вы же написали заявление, – Комиссар чуть помедлил, видимо репетировал наш диалог перед зеркалом, а тут пошло не по сценарию, – среди разведчиков высшее образование большая редкость. А лишняя корочка прибавит вашей личной карте яркости в глазах кадровых служб. Карьерный рост не за горами!

– Чтобы меня в начальники записали?

– А зачем же вы заявление писали? – Комиссар в непонимании нахмурился.

– Меня заставили… – ляпнул не подумав я, а Поллукс добил: – Я в карты проигрался.

– Карточный долг, Павел Карлович? Это больше похоже на судьбу! – воскликнул Комиссар.

– Ага! – смеюсь я, – только год как начал работать в одиночных высадках с роботам. А кем мне там начальствовать? Двумя шестиногими железками? Для этого у меня есть диплом ПТУ.

– С роботами – это вообще замечательно! Вы подумайте, всё-таки, товарищ Поллукс, – он шагнул ко мне и добавил с хитрым прищуром: – Ведь бывают экспедиции на объекты такого типа, на которые ещё не было задокументированных высадок. С техникой, с которой никто до вас не работал. С новыми людьми, которые только из ПТУ.

– Желторотики? – продолжаю смеяться, – мне без опыта командования – желторотиков?

– Комсомольская бригада – целых сорок человек! – вдруг прищур пропадает, и Комиссар становится серьёзным, тем самым человеком, который вчера вещал от кафедры.

Я напрягся. Кажется, что разговор о ВУЗе – ширма для серьёзной темы. Почву прощупывал начальник тюрьмы. Дураков в Комиссарах не держат. И к желторотикам без преподавательского опыта бригадиров не пускают. "Предположим, – подсказывает Поллукс, – что зачисление в ВУЗ, пусть и фиктивное, будет необходимой галочкой для Комитета. Если экспедиция всё-таки будет проходить от имени Комитета, а не от артели."

– Так, – выпрямляюсь и стараюсь говорить поспокойнее, но не выходит, – что за объект? Что за техника? Какие задачи перед экспедицией? Какие сроки? Начало и окончание?

– Всё сказать не могу, но повторюсь, что из всех разведчиков вы мне показались самым надёжным вариантом для этой работы. Вы, Павел Карлович Уксинский, как студент нашего ВУЗа, легко выдержите экзамен на младшую преподавательскую должность. Месяца на это достаточно. Опыта высадок вам хватит, чтоб заболтать любого из наших доцентов. Вы наш кандидат "номер один".

– Уксинский, так Уксинский! Зарплата будет за две ставки? – Поллукс уже нервничать начал, а я не успеваю за языком следить.

– Не думайте о зарплате. Думайте о свершениях и открытиях. Объект очень перспективный, – Комиссар выпрямился, став на пол головы выше меня, и сказал, чтобы слышали и те двое, думающие над шестёрнёй: – Это будет ваш личный Золотой астероид!

– Что-что? Извините! Давайте без шуток! – в этот раз смеялся и Поллукс.

– Аллегория Кнаряна, Павел Карлович.

– В чёрную дыру вашего Кнаряна! – напряг нас обоих и почти вывел из себя Поллукса этот Комиссар, но надо держать себя в руках, – не шутите про Золотой астероид. Это несбыточная мечта, а не цель.

Начальник станции наклонил голову, как бы оценивая меня. Зрачки, мимика. Наконец, продолжил:

– Блуждающий объект, крупный астероид, шестьсот километров в диаметре. Не заходит ни в одну звёздную систему, но достаточно скоро будет проходить по краю нашей гелиосферы. Начальницей Экспедиции будет доктор, без пяти минут член-корр. Работать с гусеничными машинками. Задачи простые: осмотр, составление карт, шурфовка, глубинное бурение, предсказание геологии. Начало через год. Может быть, чуть позже, но мы под вас подстроимся. За год вы управитесь на последней миссии "Герчина"?

– Крайний! Корабль наш не обижайте!

– Всё-всё! Извините, – Комиссар оскалился.

– Контракт будет? Где подписать? Что по оплате в итоге-то? – спрашиваю, оглядываясь на двух коллег, так и стоящих над злополучной шестернёй.

– Эти вопросы решатся к вашему прибытию. С руководителем Экспедиции о суммах и поговорите. Не обидят. Верьте мне!

– Ладно. На словах, так на словах. Только скажите, вам показалась моя кандидатура подходящей, только из-за отсутствия в карте информации о планах после ближайшей миссии? Или больше некого бросить на амбразуру?

– Всё сложилось вместе настолько хорошо, что у вас всего лишь одна задача в ближайшие несколько месяцев!

Эта улыбка гиены меня прямо таки в себя привела, мороз по коже. Но что мне ещё ожидать от начальника станции-тюрьмы? Спасибо, что навсегда здесь не оставил.

– И какая же задача, товарищ Комиссар?

– Не умереть. Справитесь? Вот так-то лучше! Улыбайтесь! Улыбайтесь! Увидимся через год.

И он ушёл прочь быстрым шагом, оставив меня в раздумьях и с коробкой лапши быстрого приготовления в руках.

Да, да. Это была затравка для меня. И я ещё месяц не мог думать ни о чём другом, кроме как об обещанном Золотом астероиде, будь он не ладен. А потом случилось происшествие на болотном спутнике…

Глава 8. Секреты Талии

Как и ты, Эрл, моему рассказу о случившемся никто не поверил. Разве что о червях. Пересказывал эту эпичную историю легендарнейшего провала в красках и не стеснялся повторять, что моё выживание без скафандра – дело исключительно стечения обстоятельств. Не моя заслуга, не успех роботов, а простая удача. Верь – не верь! Мне крайне сильно повезло. Только временно ослеп, с остальным мясом – полный порядок.

– Наверное, так оно и было, – заканчиваю рассказ для судового журнала.

Прошло две недели с эвакуации меня хорошего со спутника. Мои коллеги-луноходы отправили своего раненного друга Поллукса первым же челноком, а сами ещё долго собирали червей и сворачивали Базу. Должны были управиться, так как время давит.

Свой план на экспедицию "Герчин" выполнил. На первой луне ребята обнаружили что-то напоминающее гранит, на второй луне девчата нашли водоросли. А вот на третьей мы с мужиками нашли и водоросли, и болото, и местную фауну в виде червей!

Черви – моя заслуга. С одной стороны, это открытие, с другой стороны, учёные предсказали это открытие по первым спутниковым снимкам и анализу атмосферы. Мне оставалось только наклониться и подобрать образец инопланетного червя. Можно было бы отпраздновать, если бы не моё ранение.

Корабль готовят к прыжку на Вегу. Я же на своём паруснике двигаюсь на "Зарю Коммунизма". Так решил Командир. Типа, мне снова нельзя в честную звёздную систему. А на станцию-тюрьму можно, оказывается. Ослепшему неплательщику алиментов… Куда ж деваться-то? Отрастить новую роговицу прямо сейчас, после ужина, не выйдет. В ванне глаза не вылечатся под закрытыми веками. А сил наших учёных не хватит на такую тонкую операцию. Зато кожа вылечится в ванне сама собой.

На станции буду в себя приходить – решено! Может, в ВУЗе между делом сессию сдам. Меня же, единственного, кто подал заявление, зачислили без вступительных.

Не припомню, были ли там гуманитарные специальности, нет? Прикинусь инвалидом по зрению, представлюсь Гомером, процитирую Илиаду. Скольких я там видел учёных с глазными имплантами? Пару штук точно. Себе что ли заказать такие же? Правда, глазам всё же стало лучше и позавчера начал хоть что-то видеть. Пользуюсь открывшейся возможностью и общаюсь с Командиром и учёными по видеосвязи.

– То есть, тебе понравилось в этом болоте? Хорошее? Хотел бы ещё разок туда нырнуть?

Командир в прекрасном расположении духа, шумит, кричит, шутит. Плохо, если молчит. Если во время экспедиции замолчал Командир, то замолчит даже ионный двигатель. Так шутят техники, намекая, что начальник храпит почти на таких же децибелах, как и двигатель во время разгона сферы в реакторе. Когда шутка удачная, Командир смеётся в голос, время от времени похрюкивая.

– На пенсию если сейчас отпустите, попрошу разрешение там домик построить, – шутка не очень, но учёные рядом с моим начальником улыбнулись, будто поняли юмор.

– Слышал, халат? – Командир толкнул научника и громко хохотнул: – Оно ещё и шутит!

– Предлагаю переименовать позывной разведчика Уксунйоки, – робко ответил учёный, поправляя халат.

– Переименовать? – замолк Командир, – ты слышал, Поллукс? Поллукс, Поллукс, Полидевк! Сейчас будет шутка года от нашего научного отдела! Слушаем!

Повисла пауза. Учёный глянул на своего начальника, главного учёного, потом просто пискнул по-птичьи:

– Кулик…

– Что-что? – не понял я.

– Кулик… Ну, – продолжил учёный, – ведь каждый кулик хвалит своё болото…

Командир посмотрел не моргая на него. Потом на главного учёного. Тот потянул за рукав младшего товарища в попытке увести из зоны поражения ударной волны. Волны смеха Командира. Наш главный смеялся заразительно, с надрывом и во весь голос.

– Хорошая шутка, учёная мелочь! А? Кулик?! Будешь Куликом?!

– Нет, не буду. Я скорее слепой филин.

– Филин, филин… Сыч ты мохноногий! Харе ржать! Всё! Отставить! – Командир резко успокоился и продолжил на обычных нотах: – Запишем как есть: ожог сетчатки, провалился в болото. Причина – отсутствие в скафандре аварийного спасительного воротника. И хочу тебе выразить благодарность, Пауль.

Ощущение, будто Командир переполнен сочувствием, в его стаже в Дальней Космической Разведке я едва ли не первый пострадавший. Но не тут-то было.

– Спасибо, что живой? – я улыбаюсь, но чувствую резь в глазах, готов заплакать.

– Тебя спас твой имплант, Пауль, – говорит Командир, – я терпеть ненавижу разумных людей с протезами! Но раз твой имплант уберёг «Герчин» от фальши в исполнении финальной ноты «ре» пятой октавы, то я поддержу предложение нашего старшего учёного.

– Кольчатых червей могут в твою честь назвать, – это говорит начальник научного отдела «Герчина».

Нашли, чем порадовать. Еле-еле выбрался из клоаки, а тамошних местных жителей, зубастых червей, теперь в честь меня назовут. И снова вспомнил: "Каждому разведчику – по Золотому астероиду!" Блеск!

– Нет, нет, нет! – глаза режет так, что откровенно плачу и машу руками, – не претендую! В честь корабля назовите! Увековечьте этим открытием весь наш дружный коллектив. Думаю, что мои напарники, Фартинг с Големом, тоже это поддержат! Мало ли, может и не увидимся в живую ни с кем больше.

– Hercynian vermes vulgaris! – восклицает вдруг автор шутки про кулика.

За годы службы я должен был привыкнуть к учёным. Но нет. Странные всё-таки наши научники. Если не сказать – психически больные. Социопат на социопате и социопатом погоняет. Других в экспедиции не берут, а то свихнуться могут.

– Да, вульгарисы Герчина!

На этот раз Командир просто ухмыляется. Учёному стало обидно, что вариант не оценили. Этого на берег спишут. Недостаточно чёрствый для научного сектора: шутит и обижается.

– Вам не нравится?

– Так, у нас намечается интересный диалог тут, – Командир улыбается мне, – но это мы уже сами, без тебя. А с тобой, Поллукс, наша Пуэбло хочет поговорить, так что я перевожу тебя на её канал. Будь здоров!

Они исчезли, вот так просто взяли и исчезли. Даже какая-то грусть нахлынула. Что ж, пишите письма на станцию "Заря Коммунизма", до востребования. Буду читать, как глаза восстановятся. Потом пройдёт год, за ним другой. Я забуду своих товарищей, как забыл Тамару и Квинта. Как обрывками в памяти всплывает лицо Клары и наших детей. Склероз и постепенные отмирания нейронов – неизбежность для любого разведчика. Особенно такого удачливого идиота, как я.

Наконец, через несколько лет забудут и меня, раз Поллукс отказался от почестей наречения ценного вида червей. Так же, как и Пауль за год забыл об обещанном мне несколько ином, чем болото с червями, “Золотом астероиде”. Позабыл и о разговоре с Комиссаром, и об экспедиции. И кто бы мне напомнил, если не она?!

В мониторе появилась «старушка» Талия с вьющимися волосами и прямым пробором. Прихорошилась перед погружением в ванну. Украсила себя и красивым голубоватым шейным платком, который ей очень подходит. Только вот где взяла? Отмечу, что её весёлый вид меня всегда воодушевляет.

– Я предложила Командиру выделить из капитанского фонда денег тебе на электронные глаза.

– Он скорее себе глаза ложкой того… выковыряет, чем поддержит твоё предложение, – смеюсь сквозь слёзы.

– Не сомневаюсь! – она тоже смеётся, – я к тебе не только с сочувствием, малыш, а по делу.

– Мне стоит уже бояться?

– Можешь поплакать, но отнесись серьёзно. У тебя же много свободного времени сейчас?

– Как у коматозника!

– Ну, не долго тебе так. Сейчас прибудешь на «Зарю», а там ждут учёные, будешь держать экзамен.

– Мне как раз приснилось, что я снова в техникуме, – кажется, глаза отпускает, надо чаще капать лекарство.

– Тебе за червей космическую биологию проставить должны. Расскажешь, может быть, даже покажешь. На себе не везёшь парочку паразитов?

– Я сам себя чувствую паразитом, когда не могу приносить пользу.

– Это ты Комиссару скажешь, а не своей любимой бабушке Талии Пуэбло Герреро, – она продолжает смеяться.

– Бабушка? Бодрая ты бабушка, Талия! Когда разрешение рожать получать будешь, в графу имени первенца – впиши моё имя.

– Услуга за услугу! – она перестала смеяться, но улыбку не спустила со своего молодого лица, а заодно и как-то задорно подмигнула мне, поглаживая свой шёлковый шейные платок голубовато-бирюзового цвета.

– Мне выдержать все экзамены на сто процентов?

– Чуточку сложнее, – она придвинула камеру ближе, так, что я вдруг увидел несколько морщинок в углу левого глаза, всё-таки не бессмертная, – хочу тебя со своей внучатой племянницей познакомить. Зовут Роза.

В мониторе появилась фотокарточка девушки, точной копии самой Талии, разве что, причёска неорганизованная и кожа выглядит моложе.

– Шутишь?

– Нет, это младшая дочь дочери моей младшей сестры, то есть – внучатая племянница.

– И что мне с ней делать? Или наоборот? Что мне с ней не делать?

Пожилая разведчица отодвинула камеру и посмотрела на меня с укором:

– Ты через месяц выходишь в экспедицию.

– Куда я выхожу?

– Не прикалывай меня, Поллукс! Ты же подписал контракт на экспедицию в составе комсомольской бригады.

– Не было такого! – протестую, припоминая, что был разговор, но подписать ничего не дали.

– Ты в университет заявление писал?

– Так точно!

– А свою практику читал?

– Кого я прочитаю, когда только-только глаза открыть смог?

– Поллукс! – камера снова наехала на разведчицу, – не шути так! Мне тебе переслать домашнее задание? Не стыдно напрягать бабушку?

– Талия! – я попытался проморгаться, чтобы тоже выглядеть взрослым, – перед прошедшей экспедицией ко мне подходил сам Комиссар «Зари». Агитировал за ВУЗ, за распространение рекламы, за получение мною преподавательской должности и что-то говорил о высадке на астероид. Вроде бы, все меня рекомендуют, но я не подписывал документов. О! Он мне личный "Золотой астероид" пообещал!

– Поллукс, ты или дурак, или хорошо прикидываешься! Какой "Золотой астероид" тебе? Сиську в рот и колыбельную!

– Обещали деньгами не обидеть. Ты, может быть, в курсе, что платят и чем мне это грозит?

– Тебе грозит экспедиция на космическое тело в команде желторотиков на восьми бульдозерах вместо обычных шестиногов. Нормально?

– Поход с пионерами? Или пионерками? Не так страшно, как звучит. Тебе-то за эту радость что предлагали? Тоже личный "Золотой астероид"?

– Забудь ты сказки эти! За червей, вот, тебе могли бы премию дать, но не Малый Вымпел и не Героя Труда.

– Для меня и деньги в радость были бы. Обойдусь без почестей и наград.

– Ты аванс уже взял?

– Нет, конечно! Я же не подписывал контракт!

– Ты дважды дурак! Надо было сразу и контракт подписать, и об оплате договориться! Это же станция-тюрьма! Там… – она осеклась, посмотрела куда-то в сторону, смахнула какую-то пылинку со своего красивого шейного платка и продолжила: – Там деньги водятся. Требуй контракт и авансом всю сумму, если ты серьёзно собираешься лезть на астероид. Потом не отдадут.

– Так. То есть могут заплатить пятьдесят окладов, а могут не заплатить вообще. Я прямо обязан возглавить этот цирк!

– Иначе как цирком предстоящее действо не назвать. Танцы с роботами под куполом, на канатной дорожке, над бассейном с крокодилами.

– И бегемотами?

– И бегемотами! Про пятьдесят окладов это тебе Комиссар сказал?

– А тебе пятьдесят предлагали?

– У меня были бы особые условия, Поллукс. Не просто так у меня позывного нет – только личное имя.

Улыбнулся ей. Талия очень редко упоминает, насколько она заслуженный ветеран нашего ведомства. "Пуэбло" это не личное имя, а часть фамилии – Пуэбло Герреро. "Пуэбло" и переводится как "посёлок" или "деревня". Её предки родом из деревни. Это же слово – её позывной.

– Особые условия всем ветеранам предлагали. Голем тоже идёт на пенсию, потому не захотел со мной и обсуждать предложение Комиссара. Как и Фартинг.

– Им предлагали меньше. Но у меня не о деньгах разговор.

– А о чём? О твоей племяннице? Вроде симпатичная…

– Даже не думай! Она хочет по моим стопам пойти, как и вся свора комсомольцев.

– Даже думаю!

– С Розой можно только после подписания Первичной Ячейки Общества! Сама буду свидетельницей!

– Свидетельницей чего?

– Ай, ну тебя! Я с тобой серьёзно, а ты опять за своё! Слушай, какой-то умный человек с партбилетом решил силами комсомольской бригады провести геологическую разведку одного хитрого астероида. Причём без лишних затрат на персонал. Комсомольцам – обучение в ВУЗе и экзамены автоматом. Лишь бы не платить зарплату. Тебя, идиота, к ним дядькой на ставке преподавателя. Потому требуй полноценный контракт и аванс.

После этих слов мне захотелось съесть любой сублимат, пусть даже без ароматизатора. Я тут же вспомнил о долге перед колонией Альфа. В том числе, из-за него мне лучше следующий (очередной) годик побыть подальше от тех мест, откуда могут этапировать.

Премию за червей не жалко. В общем описании этих паразитов будет прописан высадившийся отряд поимённо и обнаруживший их Пауль Карлесен Уксунйоки, он же Поллукс. Премию начислят на счёт, с которого тут же будет списание в пользу колонии Альфа. Так оно и будет, ведь свежего контракта с Комитетом я не подписывал. И административный отпуск свой могу с лёгкостью провести на станции "Заря Коммунизма". Лучшая шутка от Поллукса: спрятаться от правосудия на станции-тюрьме. А с астероидов экстрадиции вообще не бывает.

– Талия, ты уверена, что заплатят?

– Мне повторить? Бери максимум денег сразу и подписывай контракт! Ко-онтра-а-акт!

– Там всё настолько нечисто?

– Первое: это всё-таки тюрьма. Второе: непонятно, кто организует ваш пионерский поход. Если Комитет, то почему не официально? Третье: непосредственная Начальница – клиническая дура.

– Раз, два, три… Не аргументы!

– Аргументы, Поллукс!

– Поясни по пунктам, Талия, – не уступаю я.

– Объясняю! Начальница не просто дура, она очень социально активная дура. Она не выдержит и месяца в высадке. Когда будешь контракт читать, посмотри, кто организует. Если артель, то запомни имена, даты, станции, звёздную систему, наконец! И ещё запомни вот что: когда Экспедиция таки накроется сладким местом, то всю информацию, какую смог увидеть, услышать, додумать – выложишь следователю на тарелочке.

– Следователю? – напугался Поллукс, но я стараюсь сгладить градус стресса: – Ладно. Дальше.

– Дальше? Смотрю, ты всё-таки следователя боишься, – Талия улыбнулась одним уголком рта, показав снова пару морщин, – ты с матёрыми преступниками ещё не общался. Не понимаешь, кого нужно действительно бояться!

– Ну… – я подумал о том, что и сам могу быть к ним причислен.

– Что значит “ну”? Комиссарами на такие станции святых людей не ставят. И обитателей станции не за разбитые пробирки сослали за тридцать три звезды от Метрополии.

– Лишь бы Начальница не оказалась уголовницей, – я решил пошутить, но неудачно.

– Лучше бы была… – Талия выдохнула, – и потому я, Талия Пуэбло Герреро, готова в твою честь назвать троих сыновей, но ты только Розу не пускай в высадку!

Глаза режет ещё сильнее, и что-то липкое ползёт по щеке. Точно не слеза, покраснее.

– Только рожать сама будешь, а про Розочку твою – надо присмотреться.

– Я тебе присмотрюсь! С родами справлюсь сама. И я надеюсь, что и ты справишься с балансом своего эго, либидо и самобичевания! Чтоб ноги её не было на том астероиде!

– Договорились, Талия, – показываю большой палец вверх, вытирая уже третью кровавую слезу.

«Старушка» улыбается, гладя себя по шейному платку. Откуда же она его взяла?

– Ты стал прозревать, Пауль?

– Не совсем…

– Поллукс, Поллукс, не был бы ты испорчен прошлой семейной жизнью…

– Я не был бы тем, кем являюсь. Спасибо тебе, Талия.

Не прощаясь прерываю связь. Разведчица решила задеть за живое. Она знает меня почти как я сам. Сейчас сделаю короткий скачок и уже послезавтра пристыкуюсь к станции «Заря Коммунизма».

И так прошёл год, всего лишь очередной год.

Глава 9. Мой личный психолог

Мне пишут товарищи с работы. Общение с «Зарёй», в виду понятных причин, возможно только через текстовые сообщения и короткие видео. Как вариант сообщений – живые открытки. Очень мило.

О корабле все молчали, но зам Командира всё же раскрыл секрет. Даже Талия не стала ничего говорить, а Старпом, продолжая хвастаться своим новым назначением, обмолвился, что «Герчин» будет перестроен в транспортный корабль. Это хорошая новость, потому что корабль хотя бы не разрежут на металл. Когда я узнал об этом, то не смог сдержать слёз. Это слёзы радости. Я теперь часто плачу, но это из-за того, что глаза долго заживают.

Тамара, мой личный призрак прошлого, тоже часто писала мне. Очень часто и много! Каждый день с того момента, как улетел, судя по датам. А иногда и не по одному разу в день. Её письма и открытки – ни что иное, как нарушение этики, и я надеюсь, что эта испорченная девчонка смакует и наслаждается этими маленькими шалостями. Мне же это приносит мало радости. Сотрудница ОБХСС пишет контрабандисту в Комитет – повод для хорошего настроения следователя.

Всё, что она отправляла в Комитет, пересылали на «Зарю». За год с лишним она отправила сюда двести или триста сообщений. Похоже, она скучает.

В первую неделю на "Заре" я просто наблюдал, читал или просто слушал её сообщения, когда уже глаза уставали на неё смотреть. Она постоянно улыбалась и рассказывала о своих фантазиях, связанных с парусником на орбите. Завела какое-то необычное животное – не то белку, не то тушканчика, крысу с кисточкой на кончике хвоста. Я смотрел и слушал, но сам ни разу не улыбнулся. За исключением одного видео, где она показала свою новую причёску: красные волосы и выбритая половина черепа слева. После новостей о «Герчине» это было самое яркое впечатление из моей электронной почты.

Очень расстроили, три последних письма из Комитета.

В первом мне сообщили, что кредитную линию закрывают на два года или до тех пор, пока не присоединюсь к новому кораблю или не подпишу новый контракт.

Во втором письме было предупреждение, чтобы поскорее уладил все дела в нарсуде Альфы.

В третьем было самое ожидаемое. Подтверждение премии за червей и квитанция о переводе всей суммы на счёт колонии Альфа, Созвездия Центавра.

Лучше бы к Малому Вымпелу представили и снова его не выдали из-за прошлых грехов, чем деньгами помахали и отдали в уплату долгов. По сути, одно и то же.

Конечно же, Командир прочитал эти письма, поэтому сопроводил комментарием: «В Комитете тебя ценят, Пауль». Эти слова были приятны, особенно от нашего единственного и неповторимого Начальника. Однако, меня слишком тревожила мысль о том, что Бухгалтерия задержит оплату по заказанным по каталогу товаров для Смита. Эти товары могли бы улучшить моё финансовое положение и ускорить вопрос выплат Альфе. Долг платежом красен.

Доктора стали всё чаще отвлекать от писем. Издавна повелось называть учёных-медиков – докторами. Одним из Первых Вождей был доктор медицинских наук. Однако со временем сфера деятельности обычного учёного расширилась.

На «Заре» докторами называют учёных, которые дежурят в медицинском отсеке. Их около тридцати человек. Каждый из них является ещё и специалистом на своём квадратном метре науки, а дежурство в мед блоке лишь способ получить дополнительный паёк. Да, буду думать, что дело в пайке.

Когда я только попал на «Зарю» с ожогом глаз, первой из докторов ко мне приставили невысокую милую блондиночку. У неё скафандр биологической защиты был на два размера больше, потому неудобно было брать у меня крови из вены и колоть туда же лекарства общеукрепляющего назначения. Она много суетилась и болтала и в итоге стала поднимать мне артериальное давление своим присутствием. Пока её не заменили, успела рассказать мне, что ректор ВУЗа, Аполлон Вергильевич, также иногда дежурит в качестве доктора. Однако он обычно берёт смены на коммунистические праздники.

Спустя несколько дней у меня появились два постоянных надсмотрщика. Они приходят по очереди: лысый с неприятным лицом – Ежи Шегда, и немного квадратная брюнетка – Мария Окинава. Ежи болтает мало, задаёт хитрые наводящие вопросы. Мария молчалива, но третьего дня, на одном неврологическом тесте, так крепко прижалась к моей спине, что наличие у женщины как больших грудей, так и личного интереса перестали быть тайной для меня.

Сегодня меня навещает Ежи. Я закрываю проектор, когда слышу, что открывается шлюз. К сожалению, изображение на экране зависло, и сообщение начало повторяться. Тамара трясёт красными волосами и несёт очередную чушь про то, как скучает и хочет моего унижения.

– Извините, Пауль, – сказал учёный в скафандре биологической защиты, – я не хотел помешать.

– Ничего страшного, – промямлил я в ответ, понимая, что это не единичный случай, когда проектор глючит, давая послушать Тамару абсолютно чужим людям.

Хорошо, что это был первый раз, когда Ежи оказался в такой ситуации. Надеюсь, он не сделает поспешных выводов о моём призраке прошлого. Постоянно напоминаю Поллуксу, что ни за что не стал бы связываться с Тамарой, если бы не тот случай на таможне. Надеюсь, что не вру сам себе…

– Это ваша жена?

Учёный спрашивает как бы между прочим, просто из вежливости. Его задача на сегодня – вколоть мне три кубика яркой жидкости. Это взамен тех трёх, которыми я поделился с Окинавой вчера.

Мне хочется видеть в каждом человеке человека, независимо от того, где он находится – на станции, корабле или в колонии. То, что это научная станция для изучения вспышек и их последствий, не отменяет того факта, что это тюрьма. Под скафандром, на халате Ежи, я заметил хитрый код на бейдже. Думаю, если просканировать его, можно узнать что-то нехорошее. И мне сейчас абсолютно не хочется знать о нём больше, чем его должность и имя. Пусть колет общеукрепляющие витамины и проваливает, чтобы я послушал ещё раз Тамару с её дурными идеями.

– Девушка очень хочет создать Первичную Ячейку Общества, – от улыбки глаза снова заболели.

– У вас очень чувствительные глаза и… – Ежи замолчал, набирая в кубовый шприц коктейль витаминов.

– И? – Поллукс не выдержал этой паузы.

– Девушка с диссоциативным расстройством личности.

– Чего?

– Психическое заболевание, – белый халат подпрыгнул вместе с плечами учёного, только скафандр не шевельнулся.

– Это я не сразу заметил, – улыбаюсь в ответ, – но в целом, согласен!

Прошло совсем немного времени с тех пор, как вошёл Ежи. Удивительно, но он уже успел сделать выводы. Поллуксу стоило бы разозлиться, но эта яркая жидкость всегда немного успокаивает. Сообщение на экране продолжает зачитываться, а комментарий учёного доктора точен. Я согласен с ним. Более того, следующие слова лишь повторяют мои собственные мысли.

– Она говорит одновременно и о том, как не любит свою работу, и о том, как жить не может без неё. И вам она откровенно угрожает, а через секунду признаётся в любви.

Довелось мне слышать самые страшные и извращённые угрозы от Томочки. В основном, это были угрозы физического насилия. Смешные, но я не улыбнулся ни одной её фантазии. Стоит ли Поллуксу изливать свои чувства незнакомому ссыльному учёному, о котором я ничего не знаю, и не знаю даже, за что его сюда сослали? Нет, определённо нет.

– Я реже стал общаться с людьми и многие моменты в общении стали теряться для меня. Может, просто нейроны уже не те, но в целом, могу сказать, что люди, ведущие себя, словно головой ударились, стали меня осаждать.

Последовал ещё один укол витаминов, малоприятный, но успокаивающий.

– Хм… – учёный коротко глянул в угол палаты, давая понять, что за нами всегда смотрят, потом спросил: – Приведёте примеры?

Если нас смотрят и слушают, то можно и сболтнуть что-нибудь, чтобы задержаться в медотсеке. Может, на время проверки моего косноязычия, вообще не пустят в экспедицию – туда, незнамо куда. Ах, была не была!

– Ваш Комиссар год назад.

– У нас новый, – сразу отвечает Ежи.

– И хорошо, – просто ляпнул сходу.

– Вам есть, что сказать по этому поводу? – учёный набрал новый шприц, третий.

– Ну, если только подстрекательство к агитации коллег к повышению их образования.

– Новый Комиссар – заслуженный человек. Прошлый ушёл на повышение.

Эти протокольные фразочки… Будто и не сказал ничего. Учёный просто воздух всколыхнул.

– Так часто и бывает… – капаю глаза солёной водой и жмурюсь от нового укола, – три года назад прилетел на Альфу, Созвездие Центавра. Документы смотрит сопливый хомячок. Прилетаю через полтора года, а хомячок – уже медвежонок. И эта, психическая, вместо хомячка крутится в колёсике.

– Так почему вы с ней связь держите, раз понимаете, что она… как вы сказали, психическая?

Не милицейский ли это чин? Так меня уже когда-то ловили за язык. Поллукс – старый луноход, Поллукса просто так не взять!

– А вам показалось, что я отвечаю на письма? – говорю быстро и без запинки, – нам не доставляют почту на рабочее место – все прислали на «Зарю». Это видео – письмо из прошлого. Мне после полугода прыжков по спутникам скучно. Там, в проекторе, ещё двести сообщений. Предлагаете послушать вместо писем учебные материалы?

– Она вам интересна, – настаивает на своём доктор.

Нет, это не милиционер и не обычный учёный. Что же ты за рыба, Ежи?

– Перед такой женщиной невозможно устоять. Никто не мог ей отказать. Но в первый же день я решил показать ей, что она не особенная. И вот она уже год шлёт письма до востребования, чтобы привлечь внимание единственного человека, который может ей сказать «нет».

– Вы отвечаете за «всех» и при этом проявляете яркий эгоизм, – доктор пальпировал мне печень, но только его слова содержали острые ощущения.

Вот я и понял, кто вы такой. Вы психиатр, Ежи Шегда. Давайте сыграем в вашу игру, раз уж так надо.

– Это разве плохо?

– Это может привести к крайнему индивидуализму. Я не буду говорить об опасности индивидуализма для советского коллектива, но скажу, что это плохо для человека, живущего в обществе.

Замечательно сказано. Эту формулировку стоит запомнить. Возможно, я потом кому-нибудь её повторю, чтобы выглядеть в глазах общества чуть более образованным. На борту будущего корабля я могу оказаться самым старшим по возрасту. Но стоит ли об этом думать? Корабль… могу оказаться… Лучше продолжим игру, Ежи!

– Социалистическое общество для меня идеально. В любом другом я бы не смог, – хочу прикинуться идейным, но выходит криво, – на Альфе у меня была семья. Мой старший сын уже учился бы в ВКШ.

В скобках: “Я – идейный коммунист, Ежи. Меня голыми руками не взять”.

– Была, – спокойно отвечает учёный и далее шарашит, словно холодным душем: – Была ровно для того, чтобы не отправиться на шахты.

Поллукс моментально реагирует вместо меня:

– Да, что вы вообще такое несёте, доктор?!

Ему удалось разозлить Поллукса. И это было не просто раздражение, а настоящий гнев. Доктор этого и добивался. Вот к чему привели его игры. С доктором теперь говорит Поллукс.

Психиатр продолжает:

– Потому вы и провели двадцать лет работы в созвездии Лиры, подальше от Центавра. Ваша личная карточка – это редкий документ, товарищ Поллукс. Я же говорю с Поллуксом, верно? Ограничение в доступе к документам повысили после расформирования команды "Герчина". Мне пришлось сделать запрос лично Командиру. Мало ли, аллергия какая…

Я бросил пульт в проектор, и он заискрился, а затем погас. Запахло палёной проводкой.

– Это можно было в медицинской карте посмотреть!

Психиатр сохраняет спокойствие, что ещё больше злит Поллукса.

– Вежливость вашего Командира не знала предела. Готов был предоставить даже личные накопления, если потребуется вставлять вам импланты вместо глаз.

Я рассмеялся так громко, что снова слёзы выступили на глазах! Какая тут может быть злость? Очень скучал по шуткам Командира.

Не каждый советский гражданин может оценить юмор нашего коллектива. Например, Талия шутила о своём предложении родить троих Паулей, а теперь Командир шутит об имплантах. Он предвзято относится к людям с частичной кибернизацией, называет их недочеловеками и гордится тем, что за пятьдесят лет службы ни разу не поставил пломбы ни в один зуб. Если бы он высаживался вместе с нами в километровые кратеры или в болота с червями, то, возможно, растерял бы и зубы, и чувство юмора.

Учёный психиатр учтиво улыбался улыбкой, ни капли не подходящей его лицу. Маска угодливости просматривается даже через стекло шлема скафандра. Когда я просмеялся, психиатр задал очередной вопрос:

– Мне записать этот смех как нервный?

– Вы не поняли шутку от Командира! – говорю я.

– Шутка? – учёный нахмурился, – а! Я же говорю с Паулем, верно?

– Да, – отзываюсь я, – Вы, товарищ психиатр, не знаете и не понимаете юмора разведчиков. Вам бы понравилось у нас.

– Пусть так, – учёный прикрыл тему, глянул на планшет с данными по мне, – вы же не привезли с собой паразитов?

– Нет, не думаю, – трясу головой в ответ.

– Назначим курс антибиотиков и лактобактерий.

Как же он ловко со мной и с Поллуксом, как легко даёт почувствовать адреналин.

– Могли бы раньше об этом подумать! Сколько дней я здесь?

– Мало, Пауль.

Меня раздражает эта улыбка.

– Ежи Шегда, – обращаюсь к нему, передразнивая эту ухмылку, и чеканя каждое слово: – Кто вы такой?

Доктор выпрямился по команде “смирно”.

– Товарищ старший разведчик! Осужденный Ежи Шегда, статья восемьсот три, часть третья, пункт два, "попытка хищения с отягчающими", двадцать пять лет ограничения свободы, номер жетона пять семь ноль семь семь ноль. На станции "Заря Коммунизма" выполняю обязанности медицинского сотрудника в сфере психологического контроля. В период подготовки к Экспедиции являюсь старшим доктором бригады комсомольцев и вашими личным психологом. Прямые подчинённые отсутствуют.

Доктор выполняет первое правило для заключённых, он называет себя, статью, срок, свой род деятельности и свою заинтересованность тем, кто спрашивает. Первый раз вижу это вживую. Думал, что так бывает только в байках. Нет же! Вот он! Это настоящий "ЗК". И этот заключённый отвечает на вопрос… начальства? Если бы позволил костюм биологической защиты, он ещё бы и каблуками щёлкнул. Поллукс, Поллукс… Что ты вообще забыл на “Заре Коммунизма”? "Деньги. И только деньги…" – шепчем мне Поллукс. Соглашаюсь сам с собой же и спешу продолжить допрос заключённого:

– Кем вы ко мне приставлены?

– Информация засекречена. Отчитываюсь лично перед Комиссаром.

– Всё! Хватит! – машу перед ним руками, чтобы он перестал изображать статую борца с радиацией.

– Как вам будет угодно, товарищ старший разведчик, – улыбается мой личный психолог.

– Так, почему о паразитах подумали, Ежи?

Он делает вид, что забыл показатели, листает страницы в планшете, то и дело зыркая на меня. Он пытается понять, где происходит переход между мной и Поллуксом. Наконец, спустя почти полминуты, он говорит:

– У вас редкая группа крови – четвёртая отрицательная. Количество лейкоцитов повышено, а уровень билирубина – за неделю вырос выше нормы. Я бы сказал, что он именно скакнул выше нормы. Возможно, это связано с паразитами в печени. Давайте сделаем ультразвуковое исследование, а при необходимости – магнитно-резонансную томографию. Специально запустим ради вас магнит, а то запылился немного. Затем вы пройдёте курс лечения антибиотиками и лактобактериями. К моменту премьеры оперы «Мер-Э-Сив» вы будете чувствовать себя лучше.

Это лицо лысого доктора, который улыбается кривой улыбкой, полной угодливости, – это лицо всей станции «Заря Коммунизма».

Глава 10. Нижний уровень

В очередной открытке Тамара сообщила, что она беременна. Клавдий Квинт Верона будет рад этой новости. Судя по дате сообщения, я не имею к этому отношения. Сколько же там сообщений? Ещё сотня? Ну-ну… Стереть их все что ли?

Выключил. Хватит с меня этой красавицы на сегодня. Включил запись, которую мне передала Окинава. Если честно, ожидал эротику в её исполнении, но обошлось. На экране рослый парень в форме технической службы и с какой-то крысой подмышкой. Крыса вырывается и пищит, а парень что-то рассказывает, но запись без звука. В коридоре за спиной оратора из пола поднялся стальной гексаэдр, а сразу за ним голубоватым переливом вспыхнуло силовое поле. В ту сторону он и бросил крупную крысу. Гексаэдр среагировал развернувшись к бегущему животному шестиствольным пулемётом, но только прокрутил стволы без выстрелов. Но это не спасло грызуна – голубое поле зафиксировало его на пару секунд в воздухе. В момент прожаривания, парень-техник закрыл уши ладонями, видимо так сильно кричало бедное животное, а потом и прикрыл нос, наверное, так запахло жареным.

"Пахнет жареным…" – шепнул Поллукс. Не мог не согласиться – нам показали, что с нами будет, если мы пойдём туда – не знамо куда. Понятно. Принято к сведению.

Мне обещали, что сегодня меня выпишут. Шегда обещал, и он мне много чего обещал. И личные карточки участников экспедиции были самым приятным из всех обещаний. А реальных дел мы так и не начали делать. Одни только обещания слушаю.

В эту минуту птенцов приветствует новый Комиссар станции. Он – самый важный человек, к которому мне нужно обязательно зайти после того, как я выйду из медблока.

Хочу поговорить с ним о деньгах. Обещанные Талии блага звучат очень заманчиво. В моей ситуации обещанную сумму можно было бы разделить на десять, и всё равно было бы заманчиво. И пять годовых окладов спасут меня. Уже прикинул, что могу привезти товарищу Смиту, чтобы выручка от продажи этого покрыла мой долг перед колонией Альфа. Потыкав калькулятором, сделал вывод, что премия за червей почти покрыла пени и штрафы за пятнадцать лет.

Поленилась в своё время Клара. Клара, Клара… не захотела отмывать грязные деньги, организовав артель хотя бы по пошиву одежды или те же теплицы с цветами, как при кладбище. Гибискусы… "…и мальвы" – подсказывает моё Альтер-эго.

Моей покойной жене казалось, что лучше делать так, как ей советует подруга из канцелярии Дворца Правосудия… Нет, не лучше, а только хуже.

Сначала приём в семью двух детей из детдома, чтобы получать выплаты от колонии. Потом развод, чтобы отделить мои доходы от семейных доходов. И всё это сработало только в направлении получения от самой колонии и алиментов, и жилья получше. Но восточнее завода сферических батарей прогулки под дождём чреваты.

Стоял бы сейчас среди желторотиков мой Вилен в полный рост, слушая наставления Комиссара. Возможно, сам академик Кнарян сказал бы несколько слов лично ему, отличнику, и пригласил бы в первый ряд смотреть новую постановку.

Только “бы” мешает. Хотя, на оперы Кнаряна и сына не пустил бы, да и сам не ходил бы. Ерунда, скажу я без зазрения совести. Смотрел на планшете со слезами на глазах. Такого Мефистофеля я ещё не видел. Не стоить ходить на оперы Кнаряна – лучше посещать его лекции. Рассказывает смачно, размазывая эпитеты по предложениям как творожный сыр по кусочку хлеба.

Мои доктора говорят, что в платном буфете сейчас есть и сыр, и хлеб, и мармелад! Всё синтетическое, но за деньги мне ещё и намажут одно на другое. Надо проверить заначку, но всё поочерёдно. Не стоит забывать о предстоящем знакомстве с молодыми выпускниками ПТУ и прямым начальством. Верно ли говорила Талия о Начальнице? Проверим, посмотрим.

С лёгкой руки той Начальницы три десятка комсомольцев поступают в самый удалённый университет Галактики. Мария и Ежи напомнили мне, что все ребята горят желанием получить высшее образование. Что, разумеется, похвально.

Верю ли я в искренность их желания? Ни капли! Когда без вступительных экзаменов принимают прямо из техникума в студенты ВУЗа, а потом за год туристического похода ещё и зачёты закрывают, – это просто счастье студенческое. Иначе говоря – халява. И на руку она даже не самим студентам, а ВУЗу. И лично Кнаряну и Комиссару.

Оба они через год отчитаются о числе студентов. Работа ради количества. Будут ли думать о качестве? Кнарян возможно будет, Ежи что-то преподаёт, значит, точно будет. Окинава обязательно будет, так как её тема – радиационная безопасность. Ещё и за инструктаж отпечатки соберёт и расписки в личные дела подошьёт. Вот, Комиссар – точно не будет.

Если Талия не солгала, поглаживая свой красивый шейный платок, то комсомольской бригаде не полагается никаких денежных выплат. А что насчёт меня? Ведь я не работаю бесплатно, а получаю, как минимум, усиленный паёк. Окинава и Шегда так же прикреплены к нашему цирку за хорошее питание. В чём же интерес преподавательского состава ВУЗа? Они тоже получают пайки! Не все из них специалисты по вспышкам звёзд.

Прибегали пару дней тому как в соседний бокс доценты толпой. Играли в шахматы. Один, особенно громкий, стучался в стенку, предлагал заочно сдать ему Теорию Вероятности и Теорию Относительности из двенадцатого семестра обучения. Ответил, что у меня их с собой нет. Преподаватель посмеялся, потом предложил купить у него осциллограф по заводской цене. Зачем он мне?

Далее прибор по сотому кругу разыгрывали в какой-то экзотической настольной игре. Слышал их смех, что Кнарян в шахматы играть не умеет, потому и проиграл дорогой аппарат. Не особенно расстроился Аполлон Вергильевич, значит и не очень ценная ставка была. Оказывается, с полгода осциллограф гулял по рукам и лабораториям, не находя применения.

Какой-то молодой учёный пожаловался, что кто-то из техников забрал его ручную зверюшку. И не вернёт до выплаты карточного долга. Совет ему дали верный: не играть в карты с техниками. О судьбе зверюшки я уже знал, но голоса не подал. Итак жалко парня.

Другая группа заключённых между приёмами лекарств резалась в карты. Тузы из рукавов доставали так, что… Короче, кто-то из недавно прибывших учёных выиграл таки этот проклятый осциллограф, но проиграл место в очереди к какой-то "Дофаминовой". Судя по шуткам, "Дофаминовая" – это или женщина, продающая своё тело за какие-то сладости, или прибор, производящий наркотическое вещество.

Если такие главные ценности у заключённых, то Поллуксу со его "трефовым интересом" у Комиссара и в Экспедиции делать нечего.

На осциллограф играть больше никто не хотел. Ставки делались или на очередь на услуги, или на вещи-самоделки. Фигурки пластиковые. Обсуждали кислоты, которыми выжигают вензеля и буквы. После второго укола, учёные расслабились. Пошли в ход дурацкие анекдоты про число Пи, делённое на два. И не менее дурацкий смех. Шутники. Укололись ещё раз, поспали сутки, убежали. Зависимость медикаментозно лечат.

Вот это и есть те люди, которые занимаются наукой и преподают на станции-тюрьме. Кто-то более менее… скажем, оступившиеся советские граждане, кто-то совсем отмороженный. По каким же критериям оценки знаниям ставить-то будут? Так же в карты разыгрывать?

Среди комсомольцев есть и девчонки. Хочется верить, что будут соблюдены определённые границы между учениками и откровенными ублюдками. Глянет такой вот "преподаватель" с осциллографом, упустивший очередь к местной проститутке, на какую-нибудь девочку в красном галстуке…

Если подумать, то меня успеваемость других мало волнует. Самому бы не ударить в грязь лицом перед такими замечательными людьми.

Преподавательскую корочку ещё нужно заслужить, чтобы самому смотреть на красные галстуки комсомолок. И не только на галстуки.

Пора бы согласовывать день общения с доцентами. Меня зачислили, чтобы в поход с пионерами отправить, а экзамены проставить желательно при личном общении. К тому же, новый Комиссар потребует вести видеозаписи. Ежи меня так пугал. Пока сижу, жду встречи с Марией или Ежи, чтобы озвучили мне сроки окончательного выздоровления.

– Месяц будут глаза болеть, – сказала Мария, поправляя волосы.

С тех пор, как ко мне стали ходить без скафандров, я заметил, что Мария, время от времени, то куда-то отвернётся и нагнётся, то как-то интересно посмотрит. Или потянется вперёд за ампулой, когда можно было бы сделать лишний шаг.

Провернул с ней тот же вопрос, что и с Ежи. "Кто такая?". Ответила, что осуждена за хищение прекурсора. Потому я с ней ухо востро и держу. Только ухо… Глаз же мой падает постоянно мимо халата в её декольте. Не то чтобы мне не было интересно, но это почти футбол моими больными глазами, где ворота – пространство между хорошими грудями.

– Пусть болят. Капли мне выдайте, сам буду лечиться.

Стоит она надо мной, колет очередной цветной препарат. Потом кладёт руку мне на локоть и гладит, пока я не осознаю, что уже с полминуты разглядываю следы лазера от удаления татуировки на ключице доктора. Что-то типа розы ветров с центром на шраме от катетера в подключичную артерию. Ещё у неё сегодня свитер надет на босую грудь…

– Бензоил-оксиметил-абицикло-октан-карбоксилат поможет снять боль, и специальный препарат нанесли бы без проблем, но… мне нужно специальное разрешение, – Окинава прошептала мне на ухо каждое слово, потом потянулась через меня к тумбочке по другую сторону койки, – но синтез вещества только по необходимым объёмам.

Объёмам… Доктор при бригаде комсомольцев, преподаватель защиты от радиации, Мария Окинава, только что озвучила то, что от меня хочет и показала то, что мне взамен предлагает. Это обычное предложение честного обмена.

Объёмы, какие скрываются под тонким свитером, давно не бывали у меня в руках. И эта женщина знает цену этим объёмам и ещё знает, что для получения разрешения на синтез этого обезболивающего – её объёмов откровенно мало. Она женщина средних лет и не является чем-то вкусным для Поллукса.

– Пока пусть будет просто солёная вода, – отвечаю, смотря доктору на шею, где тоже есть след от сведённой татуировки.

Учёная женщина поджала губы, но моё "пока" оставляло в ней надёжду.

Я знаю, какое вещество она хочет (кокаин). Если серьёзно, то это было бы самое правильное лечение для роговицы. Без этого обезболивающего специальный препарат наносить – сжигать глаза заново. Но с правильным обезболивающим я бы через два дня восстановился. Не знаю, какая там доза, но доктору станет хорошо от самой мысли, что она будет синтезировать бензоил-оксиметил-забыл.

На станции полтысячи человек, каждый десятый из которых умеет из угля и воды вырастить в азотной атмосфере дорогостоящее обезболивающее, вызывающее заодно эйфорию и зависимость. Умеет. И обязательно практикует, если есть соответствующее указание.

– Мне уже можно покинуть карантин? Как там мои паразиты?

– Да, разрешение у меня. Ознакомьтесь, отпечаток сюда, – Окинава протягивает планшет, чуть нагибаясь ко мне и демонстрируя в распахнутом халате под тонким свитером затвердевшие соски на больших грудях, поддающихся гравитации, – Комиссар передавал вам пожелания крепкого здоровья и ждёт вас для личного знакомства.

– С ним или уже с паразитами?

– Мне говорили, что разведчики теряют много нейронов, но у вас с нейронами всё хорошо, – доктор кладёт мне мягкую ладонь на плечо, – вам понравится состав молодых разведчиков. Как вы понимаете, с гостями станции работает ограниченное число местных жителей.

Хотел было сказать, что так и правильно. Нечего молодым ребятам с заключёнными близкое общение иметь. Ставлю отпечаток пальца внизу.

– Вы можете кого-то выделить как медик?

– У них отменные медицинские карты. Ни остеопороза, ни хронических. Все результаты физических тестов через меня прошли, – она качнулась вперёд, ко мне, вместе с ней качнулись и её груди, потом доктор встала, отвернулась и добавила: – Комментарии в личных карточках.

– Как посмотрю, Комиссар позаботился, чтобы с составом экспедиции работали лучшие специалисты, – встаю, натягиваю комбинезон, – или я ошибаюсь?

– Эм… С дорогими гостями так и положено. Разве нет?

Окинава подаёт мне бейдж с надписью «Гость» и указанием имени: Уксинский Павел Карлович. Хотел было уточнить, про Уксинского, но доктор выпячивает грудь так, что соски пробиваются и сквозь свитер, и сквозь халат. Как-то вылетел вопрос из головы. Поллукс внутри меня облизнулся. Окинава улыбается, понимая, что я глазею на два выпирающих бугорка. Она не остановится ни перед чем, лишь бы заполучить мой отпечаток на разрешении синтеза препарата. На обман не пойдёт. Только фейр-трейд, только честный обмен.

– Вы правы, так положено, – говорю, смотря на её грудь, – зайду через пару дней.

Уже выходя из медблока подумал вслух: “Так положено. И так правильно”. Но я ещё не был готов к такого рода честному обмену.

В коридоре, ведущем к лифту, я встречаю Ежи. За ним по воздуху летит небольшой дрон – устройство для видеосвязи или слежения. Это популярная игрушка среди школьников в Больших колониях.

Дроны могут работать только в условиях нормальной гравитации, поэтому Комитет пока не спешит включать их в список разрешённого оборудования. В каталогах их тоже нет. Я бы и сам заказал себе пару таких дронов. Идёшь по навигатору, а за тобой следуют два дрона. Один сканирует поверхность на наличие электрических импульсов, а другой осматривает окрестности в поисках разумной или просто какой-нибудь жизни.

– Здравствуйте, Пауль, я как раз к вам! – учёный улыбается, ему не идёт улыбка.

– Рад видеть, – я потёр левый глаз, – Окинава меня уже выпустила. Хочу забрать вещи с парусника и до Комиссара дойти.

– Он просил передать, что сам к вам заглянет. Ваши вещи уже перенесли по приказу Комиссара. Вот ключ от каюты, – он протягивает карточку, – это самый нижний уровень. Там воздух немного другой, для глаз будет приятнее.

– Увеличенная влажность и соляная комната?

– Почти. В тумбочке найдёте защищённый паролем ящик. Внутри проектор с личными карточками ваших коллег по экспедиции. Пароль – фамилия моей коллеги.

"Окинава", значит.

– Как удобно. А вы уверены, что мне вообще можно в экспедицию?

– Поллукс! – он хочет поговорить с моим внутренним голосом и называет меня по позывному, кладя тяжёлую руку мне на плечо и не теряя свой фирменной кривой улыбки, – считайте, что сама экспедиция была организована именно под ваше участие. Кто, кроме вас?!

– Ну, например, ещё полсотни «стариков», которых мотивировал прошлый Комиссар.

– И где они теперь? На пенсии или участвуют в демонтаже двигателя с «Герчина»?

Зря он про корабль так. У многих разведчиков корабль – это дом. Случись что с кораблём, не я один бы плакал. Поллукс плакать не умеет.

– Мне кажется, Ежи, что от учёного сектора Дальней Космической Разведки вы совсем недалеко, – убираю его ладонь с плеча.

– В каком смысле?

– Вы психолог, но не работали с сотрудниками разведки. Комиссованные по здоровью научники – дело обычное. В основном, с переломом лицевой кости.

Он сообразил. Напугался.

– Извините, Пауль, – без улыбки ему лучше, – позитивный настрой помогает работать с людьми.

– Ежи! – кажется, я перехватил инициативу у Поллукса.

– Да? – ранее напористый учёный сглотнул.

– Давайте о деле, раз без меня никак.

– Что именно вас интересует?

– Сначала о деньгах, – я говорю это смотря на Ежи, но обращаюсь к дрону, висящему над нами, и к тем людям, кто смотрит глазами машинки на нас, – выплаты мне вообще положены? Комсомольским бригадам, насколько помню, никогда не платили живых денег. А я у комсомольцев за дядьку. Вы не в курсах зарплатных ведомостей?

– Это вопрос в юрисдикции Комиссара и Начальницы, – Ежи дёрнул бровями вверх, показывая, что мой вопрос был услышан дроном, – я лично работаю за профессиональный стаж и усиленный паёк. И ваш стаж преподавателя будет начислен после получения вами нужной специализации.

– Кубический метр вакуума… – Поллукс почти выругался, смотря на помаргивающий глазок дрона.

– Ещё что-нибудь? – Ежи наморщил лоб, никак не прокомментировав мои слова.

– Тогда о людях. Интересует меня Начальница экспедиции, а так же ваше мнение о всех участниках. Вы же не просто карточки в проектор заносили. Давайте, проявите вот здесь вот ваши знания психологии.

Он помялся. Как-то легко он сдулся, мой личный психолог.

– Со звёздочкой будут четыре карточки, которые требуют особого внимания.

– Это всё?

– Вы правы, Пауль, – учёный махнул дрону, и машинка отлетела в сторону на пару метров, – я не знаю, какие качества ценятся в вашей профессии. Даже представляю, как будет происходить высадка, а, главное, работа на планетоиде – только из хроники, снятой в агитационных целях. И если что-то может пойти не так, то причина будет в шести людях.

– Вы сказали, что карточек четыре.

– Ещё вы сами и Начальница экспедиции.

– Начальница экспедиции?

– На любое иное мероприятие, даже на уборку помещения, ни вас, ни Эмму ван дер Руут я бы в руководители не допустил. Но ситуация такова, что, разделив полномочия на части, мы снижаем риски.

Увидев, что я перевариваю услышанное, он быстро поклонился, буркнув «извините, мне пора», и пошёл в медблок. Дрон проследовал за ним, зачем-то осмотрев меня визором.

«Не допустил»? Выходит, это хорошо, что с экспедицией работает ещё и психолог. Личный интерес Ежи очевиден. Начальница, Эмма ван дер Руут, является какой-то сильно заслуженной или выслуженной тётей.

Обменивался с ней сообщениями. Ну, как сообщениями.

– Здрасте, я ваш новый старший разведчик.

– Здрасте, я ваша начальница.

Всё! И я не понимаю, почему она меня не встречает на выходе с лечения. Я бы встречал. Я бы себе хорошему ещё и бесплатное питание в платном буфете организовал! Удовлетворимся тем, что я для неё один из трёх десятков подчинённых. А есть ли у неё самой опыт высадок? Не удивлюсь, если руководить экспедицией будут другие люди. А она – просто парик на палке. Эта мысль посетила меня уже в лифте. Зачем я наверх поехал? Мне надо вниз. В самый низ.

На самом нижнем уровне, при выходе из лифта, меня встречает неожиданный житель станции. Жёлтый цыплёнок с какими-то странными глазами смотрит на меня от уровня ботинок. «Чирик!» – говорит он. Цыплята вроде бы пищать должны, нет? Ещё раз: «Чирик!». Присаживаюсь и подаю ему открытую ладонь. Этот птеродактиль в несколько скачков, взобрался мне на плечо, туда, где лежали такие разные ладони докторов.

Смотрю на пернатого – он на меня. "Чирик!" Это у него зубы на жёлтом клюве? Аккуратно дую в оперение. Он хохлится, но не убегает. Под перьями блестит золотом чешуя.

“Заря Коммунизма” в первую очередь научная станция, только потом всё остальное. Предо мной генетический эксперимент. А Комиссар в курсе?

– Пошли домой?

– Чирик! – отвечает желторотый птеро-ящер.

Внизу воздух действительно другой, чувствуется повышенная влажность. По схеме на стене я понимаю, что здесь находятся лаборатории ботаников и зоологов. Может быть, орнитологов? Но в схеме нет обозначения курятника. Значит, нам к шлюзу с коричневой кошачьей лапой. Давно я не видел котиков. А вот и шлюз с зелёным листочком, но нам направо. Заходим внутрь. Странно, здесь так тихо. Хотя лаборатория небольшая, всего около пятидесяти квадратных метров, в ней есть стол, шкаф и несколько огромных ширм, перекрывающих друг друга. Но где же запах животных или птиц?

Цыплёнок, почувствовав мой вопрос, громко зачирикал прямо мне в ухо. В ответ ему раздались такие же, но оглушительно громкие звуки, из-за одной из ширм. Я заглянул туда и увидел восемь клеток, поставленных друг на друга до самого потолка. В них сидели жёлтые птеродактили, которые издавали такие громкие крики, будто их резали. Интересно, это весь зоологический отдел или здесь бывают люди?

– Ау! – почти кричу я.

Птицы затихли. Из-за другой ширмы донеслось кудахтанье, и оттуда вышла курица. Пеструшка гордо вышагивала в направлении нас. Курица смотрела на меня, поочерёдно поворачивая голову то левым, то правым глазом. Или она смотрела на моего пассажира? Пассажир коротко чирикнул.

Мамашка вытягивает шею вверх, вырастая вдвое, и разводит в стороны крылья, у которых размах метра два. Кисти почти касаются ширм у разных стен лаборатории. На теле под несколькими крупными перьями скрывается рыже-медная чешуя. На большом жёлтом клюве ряд зазубрин.

Цыплёнок ещё раз чирикнул и побежал по мне вниз, умело цепляясь когтями. Подбежав к мамашке, почирикал ещё. Курица сложила крылья, ещё разок меня осмотрела и спокойно ушла обратно за ширму, так и не прекращая кудахтать. Жёлтый на прощание мне пискнул, наконец-то по-цыплячьи, и убежал за старшей. И это у него мозги куриные?

Представил, как разумные куры присягают Знамени Коммунизма, что не будут воевать с Хомо Сапиенсами. В лаборатории-курятнике этих Хомо вообще не наблюдается.

Пойду искать каюту, а то уже и поесть не мешало бы. А настоящий куриный бульон с плавающими жиринками и лапшой был бы сейчас мне в самый раз. Такой готовила Тамара на очередной открытке… Должна была уже родить.

В лабораторию ботаники я уже не решился заходить. Мало ли… цветы со щупальцами. Ещё и хищные! Возил когда-то в трюме "брига" тварей и пострашнее. Фантазия у меня, конечно, та ещё, но и станция не типичная. Всё! Хватит с меня на сегодня открытий.

Каюта, которую для меня подготовили, оказалась за складом. Рядом было ещё семь таких же кают, но без замков и пустые. Все размером четыре на четыре метра. В моей были кровать, шкаф, тумба, стол и стул – всё пластиковое, на металлических штангах.

Каюта напомнила общежитие техникума, только без соседей. Этаж был тихий, не было слышно кур, и ими даже не пахло. Бросил сумку и села на кровать. Хотелось есть.

Душевые и туалеты находились в конце коридора, были отдельные для мальчиков и для девочек. Горячая вода присутствует.

Решил подняться в столовую только на ужин, когда будут есть мои подопечные. Не хочется быть мамой-наседкой, но, кажется, это неизбежно.

Пока распаковывал вещи проверил, не рылись ли. Нет, никто в них не рылся, только проверили сканером. Заначка на месте – в банке из-под настоящего кофе с Земли. Оттуда всё ещё исходит слабый аромат арабики. Но его перебивает химический запах от белковых батончиков и усилителя вкуса, который я рассыпал несколько лет назад. Пара таких батончиков уговорит мой желудок помолчать до вечера. Заметил, что уже с полчаса не капал глаза, и мне не хочется этого делать. Не режет – уже хорошо. Значит, смогу включить проектор с личными карточками.

Приступим!

Родился, учился. Родился, учился....

У девочки красивые волосы синего цвета. Она высокая, примерно шесть футов, как и я. Вижу отметку докторов – Звёздочка, значит, отложим в сторону.

А это племянница Талии. Что так скромно в достижениях? Где пробитые лбом стены во славу идей Партии и процветания Трудового Народа? Ни грамот, ни благодарностей родителям. Дальше.

Дальше идёт шахматистка Евстафия. Не интересно, но со Звёздочкой.

Следующая из Спортшколы, зовут Ситара. Интересное имя, означает “Звезда”. Никакой оригинальности. Маленькая кругленькая спортсменка имеет две серебряные медали по многоборью. Ну, хоть кто-то порадовал…

Родился, учился. А где Эмма?

Доктор геолого-минералогических и каких-то ещё наук. Работы, труды, грамоты и целых сорок восемь публикаций, плюс единственная статья по кристаллографии. Надо почитать, раз она в свободном доступе. Начальница наша – это специалист со стажем. Это на бумаге, а в деле мы посмотрим. Высадки тоже у неё были. Два пикника – три туристических похода. Всё в нормальной гравитации в атмосфере земного типа. Ещё четыре указаны, но без данных по срокам и условиям. Мда… Талия что-то знает ещё про Эмму. Сразу набираю текст письма. Отправлю, когда на ужин пойду.

А ведь и у меня тоже где-то грамота была по минералогии. Вздыхаю, думая, живы ли те два мои товарища по кружку? В том удручающем состоянии, как год назад, несмотря на тяжесть преступлений, должны были их давно отправить в госпиталь. Артель «Долина» не щадит ни каторжников, ни мирных колонистов.

Захотелось заплакать. Это не сантименты – это химический ожог роговицы.

Читаю карточки дальше. Так и не понял, что Ежи нашёл в этих четырёх девушках. Или он намекает мне, чтобы я выбрал из них любую, заключил Первичную Ячейку Общества и свалил на пенсию? Смешно. "За такое честную комсомолку из Комсомола и выгонят!" – хихикает Поллукс. "А нам что будет?" – спрашиваю его. "А нам такое и не светит! Парторг бригады не позволит!" – смеётся мой внутренний голос.

Интересно, но в просмотренных анкетах не было отметок о парторге, профорге или хотя бы культорге. И какая же это бригада? Что за коллектив без идейного объединителя и вдохновителя? "А за это платят?" – вопрошает Поллукс. "Власта…" – произношу вслух имя девушки, которая всё-таки была в пионерские годы профоргом. Привлекательная девушка. Вот и собрались четыре кумушки.

Власта, Эсмеральда, София, Евстафия.

Может быть, они хором хорошо поют? Где табель? Восемьдесят процентов за пение. Представил, как Власта поёт «Полёт Валькирии».

"Фу! Толстая!" – сказал мне Поллукс. "Заткнись, – говорю сам себе, – очень красивая блондинка с голубыми глазами и крепким телом".

Действительно, мне Власта по этой анкете очень приглянулась. Понимаю, что и фото у неё ещё с первого курса ПТУ, но в целом она мне видится очень хорошей кандидаткой на успешное будущее в Комитете Дальней Космической Разведки. При этой мысли Поллукс заставил меня вскочить с кровати, будто зашёл Командир. Успокаиваюсь и сажусь обратно. Надо себя контролировать, особенно перед молодыми людьми. Посмотрят на меня и сделают вывод, что в Комитете одни люди в раздвоением личности работают. Не смешно! Смотрю анкеты дальше.

А почему Ежи мальчишек не отметил? Вон у Терентия за пение все сто процентов! Или это пока голос не сломался? Терентий Усинский. Часом мне не родственник? С его-то приводами и лицом в Комсомол попасть нелегко. Типаж такой… лицо каменное, неживое. Таким парням только «Интернационал» петь. Живые статуи.

При этом он имеет хороший балл по политической подготовки. Хулиган. Из крайности в крайность! Кого же мне это напоминает? Себя самого, конечно же! Средний балл неплохой, значит отличники могли тянуть или отличницы, что более вероятно. Девушки таких вот любят. Клара меня выбрала не за средний балл же.

Интересный, интересный этот Терентий Усинский. Уж, не в своё ли отражение я смотрю… Что у нас по машинистам? Кто будет редкими экспериментальными машинами управлять? Серость сплошная. Ага! Судимость! И он в Комсомоле? Хулиган, но мелкий! Машинист – не разведчик же. Далее.

"Экипа-а-аж…" – зевает Поллукс. Командир и пилоты – родственники Эммы, такие же рыжие. А ещё двое – седьмая вода на киселе. Даже не рыжие. Это наши техники высшей категории, высшего класса и больших амбиций, которым не положено работать на планетоиде. Приписка от руки Ежи Шегды: "Второй юношеский разряд по шахматам. Коэффициент интеллекта ниже среднего". Это как? Схватившись за голову смотрю на фото этих одарённых отроков. Один надул щёки, другой показывает язык. "Ты во что меня втравил, Поллукс?" – вопрошаю сам к себе, но ответом мне был ещё один сладкий зевок и возросший магнетизм синтетической подушки.

Глава 11. Знакомство

Бульдозер… Это был карьерный бульдозер. На первый взгляд, кроме блока искусственного интеллекта, номинально назначающего машину роботом, больше ничего не отличало его от тех машин, что работают в урановых карьерах на Альфе. Он такой же огромный и неповоротливый. Тридцать пять длины, одиннадцать ширины и четырнадцать высоты. Это по паспорту, если не учитывать антенны и складывающиеся надгусеничные полки. Хотя какой там паспорт? Позорище, а не серьёзная техника, пусть и экспериментальная.

Самих гусениц три, а ведущие колёса сзади, ближе к атомной батарейке, от которой и питается основной электродвигатель. Да, нет, ведущих тут шесть! Спереди, сзади. Или это натяжители? Трансмиссия хитрая, гидравлика просто космос! Только в космосе минус двести по Цельсию бывает. С маслами не совсем понятно, расширятся и разорвут все патрубки, шланги, а может быть и цилиндры.

"Чего-то я совсем запутался" – говорю Поллуксу. "Чего непонятного? – грубит Поллукс, – ядерная батарейка – сферическая. Она будет давать столько тепла, что когда на астероиде будет минус двести двадцать, то в кабине будет плюс двадцать, а гидравлика прогреется до минус двадцати". "Понятно" – отвечаю я, смотря уже на кабину.

Кабина управления чуть приподнята из-за систем жизнеобеспечения. В неё входят через нормальный космический шлюз. Система регенерации кислорода связана с оборотом воды и цистерной на две тонны. Это очень неплохо. Зона физической активности с парой стандартных тренажёров тоже порадовала. Санузел явно лучше, чем был у Тамары в её квартирке. Спасибо инженерам-бульдозеростроителям за унитаз и душевую.

Смотрю на этот передвижной коттедж глазами дилетанта. Чего же тут не хватает? Естественно, ножа с отвалом. В дальнем углу ангар лежат два в заводской упаковке. Для тренировок сами распакуем. Оборудование прибавит ещё десять метров длины. А куда будет крепиться толкающий брус? Над катками есть место для шестерни крепления бруса, но саму шестерню монтировать, видимо, будем так же сами. Болты под семидесятый ключ, толщиной в моё запястье и массой по три с лишним килограмма мягко намекают, что в обычной гравитации процедуру монтажа навесного оборудования производить не положено. Но мы обязательно потренируемся!

В поисках бура заглянул под кожух двигателя. Нашёл приводы и место для крепления с резьбами под те же толстые болты. Бур заявлен мощный с головой под гранит. Допустим, будет гранит на планетоиде, и планетоид и вправду будет "Золотым", но если стальная плита нас встретит, то погорят эти головы. И моя вместе с ними.

Ковш? Нет, ковша я не нашёл и задумался, а у бульдозеров ковши бывают в комплектации? Может быть мачта трубоукладчика могла ещё быть, но ковш это чисто моя выдумка. Рыхлительный нож? Он будет обязательно, так как заявлен в кратком описании бульдозера. Найдя место под рыхлительное оборудование, я задался ещё одним вопросом: хватит ли болтов на все игрушки? А если поломаем, то где брать замену? "До звезды!" – был краткий ответ Поллукса.

Не удивительно, что восемь таких машин сопровождает мобильная колёсная рембаза, не уступающая им в размерах, да ещё и с двумя механиками-водителями на борту. И не просто так есть два техника высшего класса, которые собственно в высадке участвовать не будут. Можно было бы пошутить, что не будут участвовать по причине низкого коэффициента интеллекта, раз уж наш доктор-психиатр оставил такую пометку, но сначала я бы хотел посмотреть и пообщаться с этими двумя индивидами. Встречают по одёжке, конечно, но если с людьми не всегда эта поговорка актуальна, то с бульдозерами мне всё ясно стало сразу.

Может быть, с точки зрения профессионала (техника тяжёлого машиностроения четвёртого разряда) этот дом на гусеницах и будет полезен на астероиде, однако, во мне говорит опыт работы с мелкими роботами, обладающими хорошими мозгами и шестью конечностями, а ещё буром помельче с головой алмазной. Планетоид наш может иметь слоистую структуру. Раскопав реголит и сняв первый слой, мы можем уткнуться в стальной щит. Голова бура шестиногого робота сталь погрызёт метров на двести, а как себя будет вести бур бульдозера – никто не знает. Опыта эксплуатации у бульдозеров – ноль целых икс десятых. И не хотелось бы чинить эту махину прямо «в поле».

Экспедиция по плану на десять месяцев, правда мне хотелось бы управиться раньше. И если есть риск, превышающий своей критичностью неопытность участников высадки, то это – техника. Смотрю в краткую инструкцию по бульдозеру. Это не инструкция, а рекламный проспект. "Граждане, пейте прохладительные напитки!" или "Летайте на парусных судах!". Машинки-то, действительно, экспериментальные. Что-то мне Талия говорила про них. Надо обсудить с Начальницей экспедиции.