Акцентор

LAV. Темный роман на русском

© Вероника Десмонд, текст

В оформлении макета использованы материалы по лицензии © shutterstock.com

© ООО «Издательство АСТ», 2025

Предупреждение о триггерах

Дорогой читатель, это мрачный дарк роман, который включает в себя насилие, принуждение и откровенные сексуальные сцены. Я пишу про неоднозначных, морально серых героев. Пожалуйста, внимательно прочтите список триггеров, прежде чем приступить к истории. Ваше психическое здоровье имеет значение.

Триггеры:

Влажные мечты о бальзамировании.

Потеря памяти; ПТСР; тревожное расстройство; диссоциативное расстройство; явная социопатия.

Преследование.

Дабкон (сомнительное согласие).

Primal kink (тип сексуального извращения или отклонения, заключающийся в том, что во время секса партнер ведет себя как животное: может включать царапание, кусание, грубую силу).

Сцены насилия, которые включают в себя: жестокое избиение; убийство; извлечение глазных яблок; оскопление.

Подробные сексуальные сцены, которые включают в себя: игра со страхом; игра с дыханием; игра с ножом; игра с пистолетом; игра с маской; игра с кровью; кинк на похвалу; сомнофилия; анальный секс; двойное проникновение.

Если вы все еще хотите прочитать про социопата-блондина, который мечтает вас бальзамировать, то добро пожаловать на темную сторону и приятного чтения.

ПЛЕЙЛИСТ

The Weeknd – Angel

Me and the Devil – Soap&Skin

Fleurie, Tommee Profitt – Breathe

Isabel LaRosa – HAUNTED

Adam Jones – You Can Run

The Rigs – Devil’s playground

Lilith – Saint Avangeline

Weeknd, JENNIE & Lily-Rose Depp – One of the Girls

Ceilings – Lizzy McAlpine

Adele – Skyfall

Måneskin – GASOLINE

Nessa Barrett – keep me afraid

Dutch Melrose – RUNRUNRUN

Isabel LaRosa – eyes don’t lie

MILCK – Devil Devil

Gracie Abrams – I Love You, I’m Sorry

Глава 1

Протест

• «…Let the sky fall.
• Пусть небеса обрушатся»

Adele – Skyfall

Кингстон, Шотландия.

Тень.

Этот момент похож на игровую Дьявола, где всегда побеждают грешники.

Ледяной ужас толкает меня вперед.

Ночной воздух пронзает до самых костей, рваные вдохи и выдохи вырываются из моего рта, образуя легкие клубки пара.

Ощущения на грани страха и азарта смешиваются в симфонию хаоса, заставляя каждый дюйм моего тела гудеть от напряжения.

Я бегу сквозь мрак шотландского леса и чувствую свое сумасшедшее сердцебиение. Силуэты деревьев сливаются в беглом взгляде, а луна шепчет ужасные истории, погружая мысли в панику.

Искривленные стволы будто призраки из другого времени. Темнота кажется живой, она охватывает, тянется руками, но я не останавливаюсь.

Мои изголодавшиеся легкие вдыхают отчаянный запах смолы и зелени. Я чувствую, как холодный пот струится по спине, как каждый шаг отдается глухим призрачным стуком.

Я не слышу ни собственного тяжелого дыхания, ни шороха животных, которые могут напасть на меня в любую секунду.

На периферии мелькает фантом, и я мчусь вперед, отказываясь замедляться.

Дерьмовые галлюцинации.

Мои пальцы крепче сжимают телефон. Через несколько минут на экране мелькают сообщения из нашего чата:

Флоренс: Ты уже на месте, Эль?

Вивьен: Просто укради его и возвращайся. В доме никого нет.

Вивьен: Тебе следует поторопиться. У тебя осталось полчаса.

– Черт.

Я спотыкаюсь, отвлекаясь на переписку, и чуть не падаю на грязную траву и мокрый мох, но в последний момент сохраняю равновесие.

Это невероятно абсурдно? Черт побери, поверьте, я знаю. Если бы не данное мной обещание, я бы никогда не согласилась на нечто подобное, но мои принципы и не самая хорошая текила заставляют меня двигаться к цели.

Я едва вижу дальше собственных пальцев, потому что лес невероятно глубокий и такой зловещий, что тошнота сдавливает мое горло, когда страх пробирается под разгоряченную кожу.

Это… захватывающе. Страшно и захватывающе.

Дыхание холодного ветра приносит очередной запах сырой земли и высоких сосен. Туман густо окутывает мои черные туфли и скрывает дорогу, которую я изо всех сил стараюсь не упускать из виду.

Каждый дюйм моего тела напряжен до предела, а легкие разрываются от недостатка кислорода, пока я бегу так быстро, как только могу.

Все дело в том, что вчера мой разум перешел от пассивного состояния до состояния слепой паники. А сегодня я решила поспорить с негласным Антихристом Соединенного Королевства – мисс Флоренс Грейсон.

Проклятье, я уже представляю, как Кэт будет читать мне нотации. Моя лучшая подруга – правильная до мозга костей, а я… неправильная, даже отвратительно сломленная. Но я ношу доброжелательную маску и никому не показываю своих слабостей.

А сегодня еще и веду себя иначе, хотя вчера я сломалась. Ненадолго.

Провалив очередное прослушивание, я вернулась в пыльную комнату и играла на скрипке до тех пор, пока слезы не опустошили меня, но зудящая мозоль на шее продолжала служить постоянным напоминанием.

Я ненавидела себя.

Ненавидела отвратительные слова из прошлого и мое больное сознание. И собственный голос, который мне не подчинялся.

Вечер закончился тем, что я выпила несколько стопок текилы и включилась в игру.

В конце концов, «правда или действие» всегда было паршивым занятием, не так ли? Но моя задача не такая уж и невыполнимая: мне просто нужно добраться до особняка и метафорически заняться кражей.

Идти практически ночью. Одной. Вы думаете, я сумасшедшая? Пожалуй, это действительно так. Но если вы учитесь в Кингстоне – лучшем учебном заведении Великобритании, вам стоит уяснить несколько правил. Называйте это как хотите. Мантра, закон, невысказанное проклятье.

Правило первое: никогда не показывать свою слабость, иначе вас социально сожрут заживо.

Правило второе: всегда помнить о первом правиле.

Есть еще одно. Пожалуй, самое важное: никогда, ни в коем случае и ни при каких обстоятельствах не переходить дорогу главным подонкам Кингстона – Кастилу Сноу, Чон Хвану, Эрику Боулмену и Аарону Кингу.

Их жажда насилия была настолько сильна, что четверка организовала жестокое и кровавое посвящение в их эксклюзивный клуб.

Количество крови и жестокости было просто за гранью понимания, но каждый молодой человек хотел стать его частью.

Почему? Знакомства, связи, деньги и беспрекословная вседозволенность.

Вы автоматически поднимаетесь до самого верха пищевой цепочки, становясь жестоким хищником.

Иногда «Дьявол» транслировал часть зверств в свои закрытые соцсети. Никто не боялся последствий, потому что их семьи настолько богаты, что скрыть преступление не составляет большого труда. В том числе скрыть реальное убийство.

Я знаю, что в прошлый раз Боулмен практически проломил череп одному студенту, используя гипсовую фигуру Софокла, а Кинг заплатил около двадцати тысяч фунтов стерлингов, чтобы тот мог поиграться с телом, как с гребаной пиньятой, наполненной игрушкой и конфетами.

Это не просто отвратительно, это бесчеловечно, неправильно. Аморально.

Однако для «Дьявола» насилие – это искусство, способ приблизиться к Богу.

И все закрывали на это глаза.

Весенняя инициация будет уже в следующую субботу. А в эту… я во что бы то ни стало собираюсь выполнить свое чертово действие.

Наконец, перед моими глазами появляются высокие ворота особняка, и я с облегчением выдыхаю, чувствуя, как мои легкие горят от долгого бега.

Я знаю, что я не должна быть здесь.

Возможно, это ошибка, которая будет стоить мне головы.

Но какая-то часть меня хотела доказать, что я не просто тихая и правильная Элеонор Смит, поэтому я украла чужие ключи и вторглась на чужую собственность.

Несмотря на то, что в этом поместье в основном живет только Вивьен, я чувствую отвратительную атмосферу, заставляющую меня замирать. Мои дрожащие пальцы проводят по черной ковке и гладят огромный замок.

Наверное, не нужно было смешивать сорокаградусный алкоголь с остатками сильного снотворного и транквилизаторами. Да неужели?

Следы, которые я оставила, медленно стираются дождем, поэтому, если меня захотят убить, никто не узнает, что произошло на самом деле. Мой позвоночник вздрагивает от ледяного адреналина.

Ох черт, это отвратительный настрой.

Просто сделай это.

Дрожащей рукой я достаю из кармана куртки ключ, вставляю его в замочную скважину и поворачиваю ровно три раза.

Понятия не имею, почему Кинги забывают про такие базовые вещи, как сигнализация и электронные замки, хотя трудно найти человека, который бы по доброй воле сунулся на их территорию.

Густой воздух наполняется жутким предчувствием.

Я осторожно шагаю по внутреннему двору, рассматривая пугающее трехэтажное здание.

Его каменные стены покрыты зелеными мхами и трещинами, словно память о былом величии постоянно напоминает о своём присутствии. Темные окна, будто безжизненные глаза, вглядываются в окружающий мрак.

Под туфлями шуршит гравий, а ветер пробирает до самых костей. Моя одежда не очень подходит для бега, но я никогда не думала, что буду носиться по лесу, как безумный кролик.

На мне все от «Миу Миу» – утонченно и мило, однако у отца мог бы случится сердечный приступ, если он бы увидел мою любимую короткую юбку в коричневую клетку и еще более короткую рубашку, прикрытую объемным бомбером. Но у закрытого пансионата есть свои преимущества – мистер Смит и миссис Аттвуд видят меня только на каникулах.

Мои мысли медленно угасают, когда я оказываюсь в коридоре. Найдя выключатель, я щелкаю им один, два, три раза и хмурюсь, понимая, что не знаю, как включить источник питания.

Высокая хрустальная люстра остается безжизненной. Мягкий лунный свет льется из окон, но этого недостаточно, чтобы я почувствовала себя комфортно.

– Вот… дерьмо.

Мой шепот разрезает воздух, пока щупальца страха ползут по моему телу.

Жутковатая атмосфера напоминает фильм ужасов. Я всегда сплю с ночником или не сплю совсем – например, в те дни, когда у меня случается сонный паралич или когда я не могу сдержать панику, поэтому я ненавижу темноту.

Темнота тесно связана с чудовищами. А их в моей жизни было предостаточно.

Я знаю, мне нужна терапия, но я не хочу расстраивать отца еще больше. Он и так не в восторге от моей жизни, не хватало еще психологических проблем для полной коллекции.

Не трать время, Смит.

Потратив мучительные шесть минут на поиски, я нахожу телефон в комнате, в которой медицинских деталей так много, что даже без света она выглядит, как стерильный кабинет доктора Фостер.

В груди разжигается триумф. Гребаная миссия выполнена.

Элеонор: я возвращаюсь обратно.

Убрав телефон в карман, я быстро смотрю в зеркало и провожу пальцами по длинным каштановым локонам. Мне нравится моя внешность, я унаследовала ее от матери. У меня такая же бледная кожа, светло-голубые глаза и темные волнистые волосы. Папа говорит, что я ее точная копия. Судя по фотографиям, так и есть. Хотела бы я ее помнить, я имею в виду свою биологическую мать, но, как я уже говорила, в моей жизни было слишком много дерьма.

Нервное постукивание моих пальцев по бедру медленно вырывает меня из равновесия, посылая очередной всплеск холодной паники.

Выпитый алкоголь бьет в голову, а в животе бурлит тошнота. Ужас пронзает мою грудь, когда я пытаюсь пошевелиться, но мои конечности остаются связанными призрачными веревками.

Ты не можешь контролировать все, Элеонор. Но ты можешь контролировать собственный разум.

Я зажмуриваю глаза.

Слова психиатра врываются в мое болезненное сознание, и я делаю несколько глубоких вдохов. Подобные признаки обычно означают, что у меня начинается приступ.

– Двигайся, – шепчу я в пустоту и облегченно вздыхаю, когда у меня получается сделать шаг. – Отлично.

Игнорируя дикую боль в конечностях, я заставляю себя открыть балконные двери. Холодный, влажный воздух вгрызается в кожу, а затем медленно просачивается в легкие.

Мне нужно выбраться отсюда. Сейчас же.

Моя цель достигнута, осталось только добраться до Кингстона, отдать телефон Вивьен, и я забуду об этой ночи навсегда.

В тот момент, когда я выхожу на балкон, чтобы замедлить панику, мой позвоночник резко выпрямляется, и вокруг воцаряется жуткая тишина.

Здесь и до этого было тихо, но сейчас каждая унция воздуха резко становится зловещей.

Словно кто-то стоит прямо позади меня.

Словно кто-то пристально наблюдает и ждет подходящей секунды, чтобы наброситься.

Ужас подскакивает к моему горлу. Но прежде чем я успеваю обернуться, сильная рука обхватывает мое запястье и резко дергает. Мои волосы разлетаются под силой ветра, а дыхание обрывается.

Его темные глаза – единственное, что останавливает меня от обморока.

Мрачный Жнец.

Он пришел за мной.

Это галлюцинации? Это мое больное воображение?

Мне хочется кричать, но вместо этого я впадаю в странное оцепенение, когда он сжимает мое горло в хватке, которая перекрывает мне большую часть кислорода. Вид маски-черепа только усиливает кошмарную реальность.

У человека передо мной твердые, как скала, мышцы и внушительный рост, который подчеркивает его превосходство. Боже, он такой высокий.

Лучшее и худшее творение создателя. У меня нет ни единого шанса.

Монстр медленно, слишком медленно наклоняет голову, подобно последнему психопату, а затем холодный металл пистолета прижимается к моей щеке.

Я с шумом втягиваю те порции воздуха, что могу поймать, и хватаю его руку, пытаясь оторвать ее от себя. Мое тело движется само по себе, как будто оно мне не принадлежит – это просто выживание.

Я начинаю дергаться, царапаться и бить по всему, до чего могу дотянуться, но его хватка такая же стальная и уверенная. Поскольку я в плохой физической форме, я едва могу причинить ему боль, но адреналин качает мою кровь с такой силой, что в какой-то момент мне удается увернуться и проскочить мимо него.

Пока он не дергает меня за волосы, заталкивая обратно на балкон.

Я идиотка.

Мой пульс учащается до барабанной дроби, затмевая паникой весь рассудок целиком и без остатка. Страх закручивается в моем животе, сжимая его, и, несмотря на попытку сохранять холодный разум, я могу думать только о том, как на следующий день во всех газетах будет мелькать мое расчлененное тело.

Или как семья будет скорбеть над моей могилой. Господи… я умру?

Я могу умереть сегодня.

Мужчина грубо толкает меня вперед, и я ударяюсь спиной о сломанные кованые перила полуразрушенного балкона. При взгляде вниз меня накрывает волна тошноты. Если бы он толкнул меня немного левее, я бы могла запнуться об остатки старой ковки и упасть, сломав себе позвоночник и, вероятно, умерев медленно и мучительно.

Я замираю, когда дьявол резко поднимает руку и направляет дуло пистолета прямо на меня.

Моя грудная клетка разрывается от ударов сердца. Удар. Удар. Удар.

Мне хочется закрыть глаза, но вместо этого я продолжаю смотреть в лицо своей смерти.

Его взгляд сталкивается с моим, а затем на его губах расцветает садистская усмешка.

Но проходит одна секунда.

Две.

Три.

И когда я думаю, что ничего не произойдет, он незаметно отводит пистолет и нажимает на затвор. Холодный пот выступает на моей коже и стекает по спине.

Выстрел.

Это был выстрел. Прямо возле моего уха. Встревоженные птицы начинают кружить в ночном небе, превращая момент в гротескную сцену из фильма ужасов. Нет, это и есть фильм ужасов. Это чертов триллер.

Вся аура этого человека пронизана абсолютной пустотой, безумием, свойственным психопатам, убивающим людей ради развлечения. У него впечатляющее тело, очертания его пугающе широких плеч легко просматриваются сквозь черное пальто.

Но самое ужасное в его внешности – глаза.

Они настолько мертвы и настолько темны под покровом ночи, что прожигают душу, заставляя дрожать от страха.

Я делаю как можно более глубокий вдох и срываюсь с места, пытаясь втиснуться в проход, но не успеваю я пройти и пяти футов, как меня резко поднимают на руки. Сначала он швыряет меня лицом в грязный, мокрый от дождя пол, а затем беспощадно переворачивает и садится прямо мне на талию, прижимая к земле своим огромным весом.

Я вырываюсь, бью, впиваюсь в него ногтями, но он невероятно сильный, невероятно тяжелый, и невозможно бороться с той энергией, с которой он подчиняет себе мое тело.

Темные глаза сверкают сквозь прорези маски, широкая ухмылка растягивает его губы.

А потом я замираю от парализующего страха, когда мой больной разум впервые распознает его слова:

– Маленький ангел спустился для меня с гребаных небес…

Примечание:

Протест как психологический феномен – это паттерн поведения, направленный против реальной или воображаемой угрозы безопасности, потери благ, нарушения личностных границ, а также ограничения свободы, самореализации и масштаба личности. Протест может быть ситуативной реакцией и устойчивой личностной характеристикой (протестность) и сопровождаться субъективным переживанием несправедливости, унижения, угрозы потери благ, свободы, достоинства и ценностей. (А. Ш. Гусейнов).

Глава 2

Стимул

• «…Devil, devil
• Дьявол, дьявол…
• Bones of metal metal
• Кости из металла, металла.
• You torture saints with a single glance
• Ты пытаешь святых, лишь взглянув на них,
• Make them think they ever stood a chance
• Внушаешь мысли, что у них когда-то был шанс»

MILCK – Devil Devil

Кингстон, Шотландия.

Тень.

Ледяной ветер пронзает кожу, но я не чувствую холода.

Несмотря на то, что сильная дрожь пробирает меня до костей, я чувствую жар.

Волна ужаса, поднимающаяся изнутри, желает, чтобы я оцепенела, но я заставляю себя цепляться за те малые части разума, которые все еще функционируют.

– Отпусти меня. Ты больной ублю… – я вздрагиваю, когда дуло его пистолета оказывается возле моих губ.

– Следи за своим языком. В конце концов, я могу забрать его и скормить бездомным животным.

Я чувствую пульсирующую боль в коленях и царапины на ногах. Из-за слез зрение становится размытым, но каким-то образом я вижу это ясно.

Он хочет поиграть со мной, прежде чем убить. Моя смерть не будет милосердной.

Я могу сказать это по блеску в его глазах и улыбке, которая касается его губ, когда я облизываю свои.

Я открываю рот и захлопываю его.

Черт побери. Я не знаю, как выбраться из этой ситуации.

– Весьма захватывающе, не находишь? То, что ты ни разу не закричала. Так почему ты не закричала? – он направляет оружие мне в лицо, размазывая по нему слезы.

Мой подбородок дрожит:

– Ты хочешь убить меня? Мой отец очень влиятельный, он может предложить тебе все что угодно.

– Ты выбираешь быть подстреленной или все-таки ответишь на мой вопрос?

Я стискиваю зубы, горло сжимается.

– Что это вообще значит? Ты хочешь поговорить?

– Я не буду спрашивать дважды.

Давление дула пистолета заставляет меня приоткрыть рот.

Дерьмо. Дерьмо. Дерьмо.

– Я не закричала, потому что мне страшно. Обычно я… цепенею.

– Да, тебе страшно. Вот почему это весело. Руки вверх и за голову.

Ему весело.

Ублюдок.

Я задыхаюсь, медленно делая то, что он просит. Невыносимый ужас сдавливает мое горло, я никогда не чувствовала настолько сильный страх. Никогда.

Его длинные пальцы, облаченные темной кожей перчаток, тянут за молнию моей куртки-бомбера, и мгновение спустя он касается моей вздымающейся груди. Внутренности скручиваются, и я снова немею, но мои глаза не отрываются от его губ.

– Как ты здесь оказалась?

Меня воспитали в чопорной английской семье, с бешеной стойкостью и выдержкой, достойной королевы, но все это не помогает мне сосредоточиться на чем-либо, кроме его медлительных движений, из-за которых мои нервы трепещут.

– Отпусти меня, – выдыхаю я злым голосом.

Мой живот сжимается, когда он обводит пальцами некрасивый шрам чуть выше пупка.

– Ты не очень вежлива со мной. Разве ты не должна умолять?

– Ты… ты сумасшедший.

– Да, – говорит он с пугающей легкостью. – А ты моя добыча. Только посмотрите-ка, твои соски напряжены. Ты хочешь, чтобы я одарил их вниманием?

Что?..

Мои щеки, шею и грудь обжигает, я хочу закричать, что все это из-за холода, но слова застревают в горле, когда он, пробравшись под топ, больно щипает меня за сосок.

Моя спина выгибается дугой, и я вскрикиваю.

– Нет!.. Хватит!

Он делает это еще раз. И еще. Заставляя меня извиваться и рыдать под ним, пока он наслаждается каждым росчерком мучения на моем лице.

Проклятье, он улыбается. Ему это нравится.

– Хватит… пожалуйста… хватит…

Черт. Это так больно.

– Будь хорошей девочкой и умоляй. Тогда я подумаю.

Он не прекращает. Ни на секунду. Моя грудь болит и пульсирует, отдавая иной пульсацией внизу живота.

Я сжимаю зубы.

Пошел он к черту.

Я не дам ему то, что он хочет.

– Я бы мог мучить эти соски до тех пор, пока твое лицо не будет залито слезами. Умоляй.

– Умолять о чем?

Я до боли прикусываю губу, когда он останавливается и пожимает плечами.

– Меня устроит любой вариант. Например, умоляй меня позволить тебе встать на колени и взять мой член в рот. Или сделай минет моему оружию. Твоя милая борьба меня чертовски возбуждает.

Мои губы дрожат.

Я – Элеонор Смит, никто и никогда не разговаривал со мной в подобном тоне, хотя бы по той причине, что мой отец – одна из главных фигур в Верховном суде Соединенного Королевства, а мама – герцогиня.

Температура моего тела повышается до чистой ярости, и тем не менее нервный голос выдаёт меня с головой:

– Я могу умолять отпустить меня?

Уголок его губ снова приподнимается, а пистолет прижимается к бьющейся жилке на моей шее. Чертов псих.

– Разве это весело?

Все кружится. Я думаю, что сначала меня стошнит из-за адреналиновых американских горок, а потом я потеряю сознание.

Подонок хватает меня за горло и наклоняется так низко, что я чувствую его дыхание на своих губах.

Я не дышу. Даже не двигаюсь. Он хлопает меня по щекам.

– Ну-ну-ну, не отключайся, не так быстро. Я еще не наигрался с тобой. И не смотри на мои губы, если ты не хочешь, чтобы тебя поцеловал сам дьявол.

Его пальцы медленно убирают мои волосы за ухо, поглаживая ласково и аккуратно. Я вздрагиваю, и мне нестерпимо хочется провалиться под землю.

– Ты вся горишь, мой очаровательный ангел. И до сих пор смотришь. Должен ли я воспринять это как приглашение?

Я испуганно перевожу взгляд на маску черепа с пустыми глазницами, из-под которых виднеются его – сверкающие и темные, а затем снова на губы. Это просто инстинкт.

– Потрясающе, – выдыхает он с… восхищением? – Я заинтригован. Ты пришла сама, ко мне в руки, и просишь поцеловать. Ну разве ты не прелестный маленький подарок?

Я нервно качаю головой.

– Я не хочу, чтобы ты целовал меня.

Он улыбается. Такой завораживающей улыбкой, что мое сердце пропускает удар, а бедра сжимаются.

Да что, черт возьми, со мной не так?

– Не сопротивляйся моему грандиозному обаянию. – Его рука ложится на мою ногу и начинает медленно двигаться вверх, поглаживая кожу до мурашек. – Я думаю, что тебе следует преподать небольшой урок. Не волнуйся, я буду весьма милосерден.

Мое дыхание тяжелое и ужасно рваное, а паника из-за его прикосновений лишь усугубляет ситуацию.

– Какой урок?

Когда он поднимается во весь свой рост, мое горло сжимается.

Под тусклым светом луны он кажется монстром из ада. Черное пальто, капюшон, скрывающий волосы, маска и кожаные перчатки, пустой дом и оружие. Мой разум начинает медленно проясняться сквозь пелену алкоголя. Господи…

– Ты хочешь меня убить?

– Встань на колени, – приказывает он.

– Зачем…

– Выполняй.

Сжав зубы, я подчиняюсь. Он собирается пристрелить меня? Его губы изгибаются в улыбке.

– Ближе.

Я двигаюсь на два фута, пока не сажусь прямо возле его ног, как гребаная собака. Он гладит меня по влажным от дождя волосам.

– Блядь, ты выглядишь такой чертовски аппетитной. Я бы забрал больше, но мне понравилось представление. Раздвинь ноги.

– Но…

Я вздрагиваю, когда он стреляет в плитку рядом, осколки разлетаются во все стороны.

– Еще одна попытка. – Его пальцы проводят по моим волосам, ласково скользят по щеке и дотрагиваются до нижней губы. – Может быть, ты хочешь, чтобы умолял я? Пожалуйста, раздвинь свои прекрасные ноги, ангел, и дай мне почувствовать твой вкус.

Жар проникает в мою кожу и сосредотачивается внизу живота.

Я хочу ударить его, но пистолет делает меня податливой.

Я медленно перемещаю правое колено. Он снова гладит меня по голове, пока я стараюсь не смотреть на внушительную эрекцию, выступающую через его брюки.

– Хорошая девочка. Сдвинь белье и проведи дулом по своей милой киске.

Он протягивает мне оружие.

Я не могу дышать.

Я просто не могу дышать…

Почему он?..

– Он заряжен? В нем еще есть пули?

– Да.

Мое лицо пылает от стыда и от впившегося в кожу ужаса.

– Я могу выстрелить в тебя.

– Можешь. Но ты этого не сделаешь. Ну же, я могу перейти к другому варианту.

Я закрываю глаза, дыхание учащается. Сделай это. Это лучше, чем смерть.

Моя дрожащая рука сдвигает трусики, берет тяжелый пистолет и проводит между ног.

Вот и все.

Он забирает оружие обратно, проводит пальцами по моим волосам и сжимает подбородок, заставляя меня посмотреть ему в глаза.

Поднеся дуло к своему рту, он широко его облизывает, а затем приставляет его к моим губам и приказывает:

– Соси.

– Что?

– Оближи свое возбуждение и поцелуй меня. Это наш первый бесконтактный поцелуй. Разве это не очаровательно?

Мое возбуждение? Он, должно быть, выжил из ума?

– Если ты не будешь слушаться, я заменю его своим членом.

Злые слезы обжигают мои глаза. Открыв рот, я впускаю его оружие. Холодный и отвратительный вкус металла взрывается на моих рецепторах, но меня волнует иное, чем возможная смерть.

Он вытаскивает свой член, и его эрекция находится прямо перед моим лицом, пока он продолжает трахать мой рот своим пистолетом.

Опасность, скрытая его маской, пугает меня.

Член слишком толстый и слишком длинный. Такой твердый, что мне хочется отшатнуться. Это в первый раз, когда я… мой взгляд падает на его губы.

– Маленький ангел, ты плохо сосешь. Открой рот шире.

Черт побери.

Я зажмуриваюсь, чувствуя, как по щекам стекают признаки беззвучных рыданий. У меня голова идет кругом.

Когда самый конец касается корня языка, я давлюсь, но заставляю себя успокоиться. Мой язык кружит по металлу, вызывая приливы накатывающей тошноты. Он проталкивает оружие дальше.

Я протестующе стону, когда дуло заполняет мое горло до предела. Он не снял перчатки, черная кожа движется по всей внушительной длине. Он поглаживает свой член, пока все его карающее внимание приковано ко мне. Только ко мне.

Дыхание прерывается, зловещие мурашки бегут по моему позвоночнику.

Этот кошмар закончится.

Либо он пристрелит меня, либо я подавлюсь дулом, либо и то, и другое.

Слюни образовываются вокруг рта и капают на подбородок. У меня болит челюсть, но он продолжает бить по задней стенке моего горла. Его рука яростно гладит член. Вверх-вниз.

Снова. Снова.

И снова.

Я смотрю на его губы.

– Умница.

Когда я думаю, что упаду в обморок от недостатка кислорода, дуло пистолета покидает мой рот, а затем я чувствую крепкую хватку, не позволяющей мне сомкнуть губы.

Что?..

Острый соленый вкус попадает на мой язык.

Я замираю. Господи. Нет. Это не то, что я подумала? Это не…

Я так растеряна, что даже не замечаю, как он поднимает меня на ноги и наклоняет мою голову, чтобы я проглотила все до капли, а затем происходит то, что вводит меня в стазис.

Его губы.

Они целуют меня.

Его губы дотрагиваются до моей щеки, поднимаясь влажными касаниями до самого уха, а потом я слышу угрожающий, мрачный шепот. Достаточно громкий, чтобы я услышала:

– Мой потрясающий напуганный ангел… Я, блядь, трахну тебя насухо, если ты еще раз побежишь по лесу одна. Держи окна закрытыми, Элеонор. Иначе клянусь, мой член не покинет твоей киски, твоего рта и твоей соблазнительной проблемной задницы следующие двадцать четыре часа. Ты поняла меня?

Мой взгляд встречается с его. Злым. Немигающим.

Я настолько потрясена, что мой мозг отказывается обрабатывать услышанное.

– Ч-что?

Он хватает меня за челюсть, и его теплое дыхание опаляет мои дрожащие губы:

– Ты, блядь, поняла?

Что, мать твою, это было?

Он собирается отпустить меня?

Я нерешительно киваю.

– А теперь беги. Так быстро, чтобы я не смог тебя поймать.

Я делаю медленный шаг назад, а затем срываюсь на бег, вытирая рукавом следы его спермы.

Он кончил на меня.

Он мастурбировал на то, как я облизывала его пистолет.

Паника поднимается к горлу, превращая вены в лед.

Лестница… Холл… Подъездная дорога… Светящиеся в темноте фары машины…

Стоп. Фары?

Я резко останавливаюсь перед знакомым «Астон Мартин».

– Смит, твою мать! – Разъяренная рыжеволосая девушка выходит из машины, тычет пальцем и резко хлопает дверьми, заставляя меня вздрогнуть и прийти в себя. – Я убью тебя, только попробуй выкинуть нечто подобное или еще раз связаться с этой сукой. В машину. Живо.

Кажется, она сказала именно это. По крайней мере, контекст явно был такой.

Уже сидя на теплом переднем сиденье, я смотрю в окно и громко выдыхаю, сжимая пальцами ремень безопасности.

Он все еще стоит на том злосчастном балконе.

С широкой ухмылкой. И глазами, направленными прямо на меня. Глазами, которые принадлежат Хищнику.

Примечание:

Стимул (от лат. stimulus, буквально – остроконечная палка, которой погоняли животных, стрекало) – наблюдаемый внешний раздражитель, оказывающий воздействие на человека, формируя его реакции и через них – поведение. Подлежит корректировке путем введения новых стимулов или замещения реакций на существующие.

Глава 3

Эмоциональный дисбаланс

• «…Je te laisserai des mots
• Я оставлю тебе записку,
• En sous de ta porte
• Под твоей дверью,
• En sous de la lune qui chante
• Под поющей луной»

Patrick Watson – Je te laisserai des mots

Кингстон, Шотландия.

Тень.

Я смотрю на время: уже почти обед, а я еще даже не завтракала, с самого раннего утра пропадая в музыкальном классе.

И я знаю – это из-за ужасающих слов, надежно поселившихся в моем тревожном сознании и цепкого мрачного взгляда, который ни на минуту, ни на одно мгновение не хотел отпускать меня.

«Беги…»

Я раздраженно вздыхаю и вновь подношу скрипку к подбородку, чувствуя приятное давление ладони на грифе.

Мои нервы напряжены. Я слышу каждую ноту, каждое вибрирующее колебание струн. Весь мир сокращается до скрипки и меня. Остается лишь надрывная чувственная мелодия, быстрое движение руки, механика пальцев и мурашки, пробегающие по коже.

Мой живот сжимается на последних аккордах, а сердцебиение учащается. Я медленно опускаю смычок, ощущая, как напряжение покидает мое тело.

– Боже мой, Элеонор. Это было так красиво.

Я вздрагиваю и чуть не роняю скрипку на пол. Что?.. Быстро обернувшись, я с облегчением вздыхаю, увидев в дверях светловолосую голову Катерины.

Заметка для себя: выпить успокоительное и больше никогда, никогда не думать о… том, что произошло вчера.

– Ты напугала меня.

– Прости, – она мило улыбается. – На самом деле я звала тебя, но ты не услышала. Превосходная мелодия, Эль. Что это?

Моя лучшая подруга смотрит на меня с восхищением, заставляя кровь прилить к моим щекам. Я не привыкла получать похвалу, хотя бы потому, что предпочитаю заниматься музыкой в одиночестве. У меня есть некоторые проблемы с выступлениями на публике, и Кэт, и Эмма – одни из немногих, кто слышал, как я играю и пою.

Кэт подходит к пюпитру с композицией Кейсуке Ота – я люблю его джазовые и импровизационные работы, они заставляют мою душу скорбеть. Наверное, в эти редкие моменты я по-настоящему честна с собой. На самом деле, с музыкой иначе и быть не может.

Катерина наклоняется, чтобы получше разглядеть мои заметки. Я люблю свою подругу, но иногда она слишком любопытная. Я познакомилась с Катериной в младших классах, а в этом году мы даже успели разделить с ней одну комнату в студенческом общежитии. Жить с ней было чрезвычайно весело, Кэт – очень аккуратная и очень красивая. У нее длинные светлые волосы и глаза, напоминающие грозовое небо. И если бы Кэтти не перелила мои бедные растения, эта девушка была бы просто идеальна.

– Кэйсукэ Ота. Японский композитор.

– Ты добавила что-то от себя?

– Да, немного изменений в тональности.

Иногда я видоизменяю произведения, подстраивая их под свое настроение. Профессор Уотерс называет это кощунством, но меня это не сильно беспокоит. У меня и так слишком много поводов для паники.

Например, хриплый голос, шепчущий мне на ухо угрозы вперемешку с комплиментами.

«…Мой очаровательный ангел. Ты до сих пор смотришь».

Приди в себя. Сейчас же.

Я убираю инструмент в футляр, наблюдая над тем, как ливень затапливает живописные леса и старинные поместья. Кингстон расположен на севере Шотландии, недалеко от берегов неспокойного Северного моря, так что подобная погода – совсем не новость.

О, и на случай, если у меня не было времени вам рассказать, спешу напомнить: Кингстон является альма-матер для многих членов британской королевской семьи, аристократов из других стран и наследников самых влиятельных корпораций Великобритании.

Помимо лучшего образования мы имеем безграничные возможности. Каждый студент может заниматься чем угодно (в рамках закона, конечно же – хотя некоторую элиту это вовсе не беспокоит): регби, футбол, лакросс, плавание, сквош, верховая езда, у нас даже есть уроки по яхтингу. Выбор довольно широк. Как показывает практика, золотая молодежь – довольно капризные создания, и администрация делает буквально все, чтобы обеспечить наш комфорт.

Например, закрывает глаза на процветающее насилие и печально известный клуб «Дьявол», но это уже совсем другая история.

– Эмма ждет нас в обеденном зале?

Катерина кивает, отвлекаясь от нот.

– Судя по тысяче сообщений в нашем чате – да. И я думаю, нам следует поторопиться, иначе она перейдет к манипуляциям.

Я прикусываю губу, сдерживая смех. Первая положительная эмоция за день.

Это очень похоже на Эмму Кларк. Вчера Эми превратилась в настоящую маму-медведицу, заставив меня залезть под горячий душ и выпить снотворное.

Всю ночь меня лихорадило, а сны были зловещими и до невозможности реалистичными, будто Вергилий приглашал меня войти в первый круг ада – лимб, населенный душами тех, кто не смог познать истинного Бога. Это не место вечного блаженства и не место вечных мучений[1].

Но я знала, что это было началом.

Я знала, что дьявол придет за мной.

Наверное, мой разум медленно сходил с ума.

Именно по этой причине я вцепляюсь в Кэт, когда мы пересекаем порог главного кампуса.

Это моя наименее любимая часть Кингстона. Целый зал снобов, оценивающие взгляды, громкие разговоры с последними сплетниками. Я провожу рукой по своему синему джемперу и клетчатой юбке, проверяя, все ли в порядке, и надеюсь, что никто не заметит моего печального состояния.

Надежды – это так глупо, не правда ли?

Конечно, от Эммы Кларк едва ли возможно что-то утаить. Несмотря на тот факт, что я всегда была самой наблюдательной из нашей троицы, Эми обладает особым чувством эмпатии. Как и Катерина. Но Кэтти слишком тактичная, а Эмма – прямолинейная до мозга костей.

При виде нас Эми прищуривается, а затем откидывается на спинку стула, не прекращая трогать свой потрясающий рыжий хвост.

– Вы задержались. Что-то случилось?

– Прости, – говорит Кэт извиняющимся тоном, а затем мило улыбается. – У Элеонор появилась еще одна версия. Настолько впечатляющая, что я потеряла дар речи.

Зелёный взгляд Эммы смягчается. Черный чай с бергамотом и молоком, вероятно, сделал ее добрее.

– Ты сыграешь ее на моем дне рождения?

Я вздыхаю, чувствуя, давление в грудной клетке. У меня возникает иррациональное желание сжать скрипку в руках, а затем обнять ее, но я заставляю себя держать инструмент под деревянной скамьей.

– Сколько человек ты планируешь пригласить? – спрашиваю я, размешивая пюре из запеченной брюквы с картофелем. – И, Эми, спасибо, что заказала нам еду.

Эмма делает глоток из фарфоровой чашки, а затем стучит по столу длинными блестящими ногтями.

– Пустяки. Сколько будет гостей? Мм, думаю сотня. Или этого мало?

Я едва не давлюсь едой, вытираю рот салфеткой и хмыкаю, широко улыбаясь:

– Боже мой, Эмма. Сто человек – это целая толпа.

Я просто обожаю этих девушек. Я не верю во вторые половинки, во всяком случае, потому что мое сердце уже поделено на три части, две из которых навсегда будут принадлежать Эмме и Катерине.

– Подумаешь. На прошлом дне рождения нас было двести сорок восемь… двести сорок девять, если считать труп в виде пьяного в хлам Боулмена.

Эрик Боулмен – рыжий анархичный подонок.

Он может прикинуться сумасшедшим Шутом, а затем, когда вы меньше всего этого ожидаете, приставит нож к вашему горлу.

Я перевожу взгляд на репродукцию Вермеера для того, чтобы девочки не заметили моей странной реакции. Эрик, проблемный кузен Эммы, входит в четверку монстров, известных своим насилием, драками, манипулированием и возведением своего закрытого клуба до настоящего культа.

Каждый из них обладает асоциальными наклонностями. Я бы назвала их социопатами или даже психопатами. Эти жестокие парни – будущая правящая верхушка, будущая власть. Слава богу, они редко посещают общие мероприятия и живут отдельно, нарушая главный закон Кингстона: не показывать свою привилегированность.

Больше всего я боялась самого безумного из них – Кинга. Хоть Кастил и был их негласным лидером, Аарон является настоящим воплощением зла и олицетворением анархизма.

Они так похожи, не так ли?.. Я имею в виду его и Аарона.

Первым делом я проверила его социальные сети, но он, как и сказала Вивьен, был в Нью-Йорке, время от времени выкладывая посты о своей бурной жизни. Алкоголь, размытые фотографии, новые татуировки на его тренированном теле, какие-то финансовые сделки и девушки. Много девушек.

Перед глазами всплывает его последнее селфи: светлые волосы, карие глаза, резкая линия челюсти и реалистичное тату паука прямо на уровне сердца. Этот парень обладает убийственной красотой и такой же невероятной харизмой, и хуже всего – он знает об этом, ведя себя, как гребаный Бог.

Он нарцисс и социопат. О, Аарон Кинг – определенно социопат.

Я раздраженно вздыхаю, машинально залезая в свой телефон. И снова это мерзкое чувство.

Но почему мне кажется?.. Я оборачиваюсь, растерянно вглядываясь в толпу студентов, но все заняты своим делом.

– Думаю, не стоит пока говорить о выступлении Эль. Как насчет твоей любимой британской группы и каверов Битлз? – спрашивает Катерина мягким голосом.

– Черт, мне нравится эта идея, – Эмма пристально смотрит на меня. – Что с тобой, Элеонор? Ты чертовски побледнела.

– Ничего… я просто задумалась.

Ложь.

Кэтти наливает чай и сует его мне под нос:

– Тебе нужно перестать тратить все свободное время на уроки музыки. Мне не нравится, как ты выглядишь.

Эмма поджимает губы:

– Может быть, Элеонор стоит почитать сказку о Гензель и Гретель, прячущихся в гребаном лесу. После обеда мы покажем тебя врачу. Это не обсуждается.

– О чем вы? – Кэт хмурится, смотря на меня с беспокойством.

Ну вот, я не хотела никого волновать.

– Со мной все в порядке. Правда, – ложь. – Не хотите съездить в Эдинбург на шопинг в следующие выходные?

Заодно пропустим отвратительное кровавое зрелище, мнимое «инициацией».

– Не меняй тему, – говорит Эмма строгим голосом. – И ты не заманишь меня шопингом.

Легкая улыбка приподнимает мои губы.

– Правда?

– Конечно же нет.

Мы переглядываемся и смеемся, вспоминая, что было в прошлый раз: нам удалось скупить половину бутиков на Джордж-стрит, объесться самым вкусным фиш-энд-чипс в Шотландии и поссориться с какими-то байкерами в баре, потому что наши «Манчестер Юнайтед» проиграли их «Ливерпулю».

Катерина тяжело вздыхает, привлекая к себе наше внимание.

– Вы должны мне невозможно сладкий кофе, долгий рассказ и дюжину пончиков.

– Элеонор выступает спонсором, – Эмма пересаживается на мою скамью, чтобы обнять меня за плечи, и облегчение проносится по каждой клетке моего тела. Может быть, все не так плохо? И я быстро забуду про… ну вы знаете. – Я волнуюсь за тебя, Эль. Ты даже не начала беседу о своих растениях.

– Это тревожный звонок, – кивает Кэт. – Кстати, как твоя рука? Зажила?

Я машинально касаюсь левого запястья.

– Да, все отлично.

– Ты часто падаешь, – Эмма делает паузу. – С тобой точно все хорошо?

– Точно, не беспокойся, – отвечаю я. – И спасибо, девочки, – я обнимаю подруг, чувствуя, как в мои легкие проникает запах фрезий и вишни. – Едем в Старбакс?

Небольшая кофейня в Элгине – наше убежище, наполненное ароматным кофе, вкусной выпечкой и теплыми разговорами. Это должно сработать. Всегда срабатывало.

Девочки кивают.

– Едем в Старбакс.

Боже, благослови малиновый латте и кофейни. Аминь.

Обычно у меня есть строгое, идеальное расписание, которого я придерживаюсь, чтобы мой разум не сводил меня с ума.

Я также люблю составлять списки и вычеркивать пункты, чувствуя радость от того, что достигла хоть какой-то небольшой цели. Это ощущение приносит мне дорогие эндорфины и внутреннее спокойствие, за которым я гонюсь больше всего в своей жизни.

Чертов баланс.

И вот он безвозвратно, почти непоправимо нарушен.

Мой будильник звонит в шесть утра, я собираюсь, ухаживаю за растениями, после чего иду в конюшню и катаюсь на лошади, затем принимаю обжигающий душ, пакую сумку и отправляюсь на занятия.

Помимо обязательных предметов, мне необходимо заниматься латынью, философией, сольфеджио, играть на фортепиано и скрипке, а также посещать приют для бездомных, находящийся в Элгине – городе неподалеку от Кингстона.

Вы можете подумать, что я скучная, но я действительно наслаждаюсь каждой минутой своего времени, не тратя ее на что-то ненужное. Плюс, когда вы заняты, в вашем мозгу нет места для тревожных мыслей.

И вот тревога поглощает меня без остатка.

Я уже неделю чувствую липкую тревогу, не имея возможности отвлечься. Все, о чем я могу думать, это мрачный взгляд и обещание сделать со мной ужасные вещи. Возможно, мне стоило пойти в полицию или хотя бы обратиться в администрацию, но одна мысль о том, что отец узнает о произошедшем, приводит меня в ужас.

Меня воспитали как сильную англичанку, которая никогда не испугается какого-нибудь подонка и сделает все возможное, чтобы он понес наказание, но мой папа…

Не поймите неправильно, я очень люблю своего отца, но терпимость никогда не была в списке его достоинств. Довольно часто он требователен и жесток, как и полагается судье его ранга, и скорее всего мистер Смит запрет меня в высокой башне, прежде чем простит мне мою выходку.

Однако молчание съедало. И мне казалось, что за мной… что за мной кто-то…

– Мисс Смит, не отпускайте поводья!

Я в замешательстве оборачиваюсь на сердитый голос профессора и обнаруживаю, что соскальзываю с седла, но затем беру себя в руки.

Гребаный ад. Мне просто необходимо успокоиться.

Сильвер подо мной тревожно дергается, резко меняя направление. Мне приходится гладить ее по светлому шерстяному боку, чтобы внушить ей спокойствие. Удивительно, насколько животные тонко чувствуют настроение. Через какое-то время снова мне удается вернуть контроль, однако Сильвер все еще нервничает.

Потому что я нервничаю, черт меня побери! И злость преследует меня все занятия.

Я злюсь на себя за то, что по какой-то причине теряю бдительность и изо всех сил заставляю свой разум погрузиться в учебу. На ужине Эмма и Кэт смотрят на меня с подозрением и пытаются отвлечь беседой, но ничего из этого не помогает. Я улыбаюсь в ответ, притворяюсь, участвую в их разговоре, без аппетита поедая свои овощи, а затем облегченно вздыхаю, наконец, оставшись наедине в пустом зале музыкального класса.

Ну наконец-то.

Из-за проливных дождей воздух стал тяжелый и влажный, смешиваясь с едва заметным запахом пыли от залежавшихся нотных учебников. Я оставляю гореть только одну лампу, освещающую мой пюпитр, и позволяю себе на мгновение отвлечься на сумрачное небо.

Думаю, сегодня будет Томазо Альбинони. Надрывное, печальное Адажио соль-минор идеально подойдет для рефлексии.

Я беру скрипку и подношу ее к подбородку, делая несколько глубоких вдохов. Спустя пару часов непрекращающейся игры у меня болят руки, спина, и ноет шея, но я играю до тех пор, пока небо не становится чернильно-синим. Когда часы пробивают полночь, я откладываю инструмент в сторону и сжимаю пальцами переносицу.

– Пожалуйста, – шепчу я в пустоту. – Можно это чувство уйдет…

Плечи опускаются, я бросаю отчаянный взгляд на рояль. Сегодня все так, как мне нравится: пасмурная погода, темнота в классе и редкие капли дождя, стучащие по окнам.

Просто попробуй, Эль. Ты в безопасности.

Я нерешительно приближаюсь к огромному инструменту и провожу пальцами по гладкой поверхности клапа.

«Будь хорошей девочкой и умоляй…»

Зловещий фантом врывается в мою броню, оставляя огромную пробоину и оглушающее чувство тревоги. Мои руки дрожат, когда я поднимаю крышку, снимаю слуховые аппараты и играю первый аккорд.

Так тихо.

Будто я в вакууме.

Пальцы замирают над клавишами. Моя диафрагма учащенно вздымается, и сердцебиение вот-вот пронзит грудную клетку.

Я ничего не слышу. Боже мой, я ничего не слышу.

Моя рука тут же дергается к усилителям звука, но я останавливаю себя, прежде чем прикасаюсь к ним.

Давай. У тебя получится.

И опять этот мрачный голос на ухо. Мурашки по коже. Сбившееся дыхание.

Иногда я так сильно ненавижу свой больной разум.

«Потрясающе… Ну разве ты не прелестный маленький подарок?..»

Взгляд падает на чернильно-белые клавиши, такие прекрасные и такие манящие. Первое касание – самое сложное, но я играю по памяти: медленно, затаив дыхание и ощущая знакомую легкость в пальцах. Наверняка я ошибаюсь, попадаю не туда, куда нужно, а еще зажата так сильно, что болят челюсти: нелегко лишиться важной части, которую ты ненавидишь, но без которой не можешь жить.

Однако я просто… делаю это.

В момент максимальной уязвимости мои глаза закрываются, и я начинаю петь, погружаясь в музыку. Пальцы механически попадают по клавишам, мне даже не приходится смотреть на них – я играла «Je te laisserai des mots»[2] так часто, что мои руки помнят все наизусть.

У меня не крайняя степень тугоухости, но из-за взрыва я больше не могу слышать тихие звуки и звуки средней громкости, общение стало очень проблематичным и требует существенных усилий. Мой отец запретил мне изучать язык жестов, поэтому я научилась читать по губам. Через некоторое время я стала в этом совершенна. Я снова стала идеальной дочерью – той, которой я должна была быть, чтобы соответствовать своей фамилии.

На самом деле, в большинстве случаев моя особенность не приносит мне неудобств. Я ношу карманные слуховые аппараты, которые размещаются за ушной раковиной. Они совсем небольшие, и почти незаметны для окружающих. В моей комнате их насчитывается около тридцати: разных цветов, узоров и украшений.

Я научилась воспринимать звуковой усилитель как аксессуар – не более. И с ним я слышу почти так же, как слышит обычный человек.

Наверное, это иронично – музыкант с тугоухостью, но музыка – единственное, что излечивает мою душу, игра – то немногое, что вдохновляет меня, а пение… пение помогает мне забыться, отключиться от суеты, разъедающей мою голову.

Я в последний раз нажимаю на клавиши и заканчиваю произведение, ощущая себя так, будто могу задохнуться. Это было чересчур. А его голос так никуда и не исчез. Он переворачивает внутренности, сводит с ума и обжигает:

«Мой потрясающий напуганный ангел…»

Почему я не могу перестать думать об этом?

В классе – звенящая тишина, медленно угасающая злость и мои тревожные мысли во всем этом безумии. Открыв глаза, я протягиваю руку, чтобы забрать прибор с корпуса, но та нащупывает пустоту.

Моя ладонь глупо шарит по поверхности, однако на рояле ничего нет, хотя я точно помню, что положила слуховой аппарат на инструмент. Я проверяю под роялем и возле него, но ничего не нахожу.

Я бы соврала, если бы сказала, что еще ни разу не теряла слуховые аппараты, но память меня не подводит. С того момента – никогда.

Я ищу прибор около двадцати минут, медленно обшариваю каждый угол. А еще чертов выключатель сломался. Температура моего тела поднимается, и я тру грудную клетку ладонью.

Один раз. Второй. Третий.

За окном, среди мрака, качаются деревья и льет дождь. А я даже не вижу собственных пальцев. Все расплывается. Стены начинают выглядеть так, будто их нарисовал мистер Бретон[3], а конечности становятся слишком легкими.

Дерьмо.

У меня не может быть приступа. Не второй раз за неделю.

В поле моего зрения мелькает фантом. В животе бурлит холодный необоснованный ужас, заставляя мое гребаное сердце умирать от быстрого ритма. И снова это противное чувство.

Словно кто-то смотрит на меня.

Не оборачивайся назад.

Я расправляю плечи и сжимаю кулаки. Нельзя быть настолько параноидально сумасшедшей.

Я разворачиваюсь, а затем смотрю в пустоту, размышляя, как быстро мистер Уолш сочтет, что меня следует забрать в психиатрическую. В музыкальном классе никого нет: инструменты, тусклое свечение от лампы, мое сотрясающееся от дрожи тело, приоткрытая дверь… стоп.

Задержав дыхание, я медленно подхожу к скамье, достаю из рюкзака нежно-розовые лютики и нащупываю привязанный клочок бумаги.

Мои пальцы дрожат, пока разворачивают записку. А затем я медленно оседаю на стул возле рояля, разглядывая резкий, четкий почерк – такой же мрачный, как его обладатель:

«Скучно. Скучно. Скучно. Скучно. Скучно. Скучно. Скучно. Скучно. Скучно. Скучно. Скучно. Скучно. Скучно. Скучно. Скучно. Скучно. Скучно. Скучно. Скучно. Скучно. Скучно. Скучно. Скучно. Скучно. Скучно. Скучно. Скучно. Скучно. Скучно. Скучно. Скучно. Скучно. Скучно. Скучно. Скучно. Скучно. Скучно. Скучно. Скучно. Скучно. Скучно. Скучно. Скучно. Скучно. Скучно. Скучно. Скучно. Скучно. Скучно. Скучно. Скучно. Скучно. Скучно. Скучно. Скучно. Скучно. Скучно. Скучно. Скучно. Скучно. Скучно. Скучно. Скучно. Скучно. Скучно. Скучно. Скучно. Скучно. Скучно. Скучно. Скучно. Скучно. Скучно. Скучно. Скучно. Скучно. Скучно. Скучно. Скучно. Скучно. Скучно. Скучно. Скучно. Скучно. Скучно. Скучно. Скучно. Скучно. Скучно. Скучно. Скучно. Скучно. Скучно. Скучно. Скучно. Скучно. Скучно. Скучно. Скучно. Скучно. Скучно. Пиздец. Как. Скучно.

Не бойся быть собой, мой прекрасный ангел. Иначе я накажу тебя.»

Примечание:

Эмоциональный дисбаланс – это следствие сильных эмоциональных переживаний (стресса), наступает в ярко эмоционально окрашенных социальных ситуациях.

Глава 4

Обсессия

• «…I’m feeling out of my mind
• Я чувствую себя не в своем уме,
• Cos I’m a fucking psycho
• Потому что я гребаный псих»

Asking Alexandria – Psycho

Элгин, Шотландия.

Хищник.

Терпение.

Подобное качество предполагает принятие человеческого несовершенства, что делает мое существование более утомительным и трудным занятием.

Скука. Я ненавижу ее.

Высокая концентрация адреналина пропитывает воздух. Я стою над полуживым телом, окруженный границами ринга, и размышляю над тем, как удовлетворить свою природу.

Все дело в том, что моя шишковидная железа не умеет синтезировать серотонин в нужном количестве, поэтому я всегда ищу более мощные стимулы. У меня также очень низкая терпимость к разочарованию и низкий порог для разрядки агрессии, включая насилие.

Ядовитая нетерпеливая злость будоражит мое сознание, пока чужой страх оседает на языке. Парень подо мной жалко скулит, привлекательно истекая кровью, и пытается отползти назад, но я просто придавливаю его ботинком.

– Куда ты? Разве мы закончили?

– Хватит… Я сдаюсь… Пожалуйста, отпусти меня.

Мои рецепторы обостряются, а перед глазами всплывает воспоминание с дрожащим гребаным Бэмби с поразительно голубыми глазами.

Блядь.

– Зачем мне отпускать тебя? – Я поднимаю клюшку для гольфа, преследуя вполне законную добычу. – Разве ты не согласился на это? Ты хочешь, чтобы я лишил себя радости?

Очередная жертва пытается сделать выпад в мою сторону, и я безошибочно попадаю клюшкой по чьим-то ребрам. Звук боли и ломания костей насыщает меня нужной дозой, усиляя реакцию моих нейромедиаторов.

– Серьезно? – я усмехаюсь и наклоняю голову, чтобы получше рассмотреть результат моего удара. – Ты мог бы еще завизжать, и тогда я бы точно заметил тебя. Номер пять, ты меня разочаровываешь.

За сегодня уже пятый.

Увы, никто из этих слабых ублюдков даже близко не приблизился ко мне, не говоря уже о том, чтобы ударить меня. Хотя я делал ставку на двухметрового пловца – того, что истекает кровью у меня под ногами. Что происходит с этим примитивным миром? Почему все вдруг начали резко деградировать?

Подобные акты насилия помогают мне находить баланс и удерживают меня от того, чтобы стать серийным убийцей.

Когда я был ребенком, мои родители быстро пришли к осознанию, что мой мозг работает иначе.

В анамнезе мозгоправов указано, что я непостоянен, агрессивен и склонен к эмоциональным всплескам, включая приступы гнева. Впервые услышав мой диагноз, мама была в ужасе, а я лишь улыбнулся, искренне считая все вышесказанное комплиментом.

Я могу с уверенностью утверждать, что каждый член моей семьи – нейротипик. Алан и Элизабет Кинг – одни из самых влиятельных людей Великобритании. Они владеют крупнейшей финансовой корпорацией, которая с успехом ведет банковскую, инвестиционную и страховую деятельность, и имеют двух прекрасных отпрысков: будущего идеального адвоката Дарси и хорошую девочку Вивьен со странной тягой к розовому цвету и судебной медицине.

Думаю, мои родители мечтали о скучной, правильной семье, но первым родился я, заставив всех сильно понервничать. И нет никаких сомнений, кто станет наследником конгломерата.

Спасибо моему гениальному математическому уму и девиантным наклонностям, которые позволяют в девятнадцать лет управлять учредителями, пока мой нейротипичный отец находится в коме.

Я рано осознал, что являюсь кукловодом, и что манипулировать людьми, то есть марионетками, – будет проще простого. Несмотря на мою антисоциальность, я научился вписываться в социум.

Я активно пренебрегаю правилами и нормами закостенелого общества.

Я социопат. Не психопат. Не путайте – это разные понятия.

У меня охренительная харизма и высокий интеллект. Я не способен на такие печальные вещи, как стыд, раскаянье и эмпатия. А еще мне приходится брать на себя ответственность, которую трудно взять примитивному человеку.

Я хожу по ту сторону смерти и выживаю. Этим я и привлекателен.

И сейчас, блядь, я хочу получить свою чертову дофаминовую дозу.

– Имя?

Мой ботинок опускается на чужое сломанное ребро, и блондинчик тут же начинает плакать. Ну какая прелесть.

– Джон, – хрипит он. – Джон Ричардс.

– Джон, – я сажусь на корточки и наклоняю голову. – Дай мне нож.

– К-какой нож?

– Тот, что ты прячешь в своем кармане.

– Я ничего не…

– Я могу проломить твой череп одной клюшкой. И я не люблю, когда мне врут, Джон.

Он начинает жалко трястись, но все же тянется за небольшим сложенным лезвием, а затем отдает его мне.

– Ричардс… Разве твоя семья не находится на грани банкротства?

Джон отводит глаза, потом выдавливает:

– Да. Возможно, это мой последний семестр в Кингстоне.

– Как печально. Я дам тебе десять тысяч фунтов стерлингов, если ты порежешь себе запястье.

Его взгляд возвращается ко мне.

– Что?

Я протягиваю ему нож.

– Порежь запястье. Наверху есть медики, ты не умрешь.

– Я не…

– Предложение действует десять секунд.

Я вижу, как Джону мучительно дается решение. Я вижу, как его кадык дергается. Я вижу, как дрожит его рука, когда он забирает нож и медленно режет себе вены. Багровая кровь начинает стекать по его коже и окрашивает маты, но я, блядь, ничего не чувствую.

Я думаю о другом.

– Дорогой Джон Ричардс, – мой голос бодр, – у тебя есть ровно две минуты, чтобы убраться из «Дьявола». – На моем лице появляется вежливая улыбка. – Иначе я убью тебя нахуй.

У меня испортилось настроение. Поэтому я игнорирую свои инстинкты, приказываю охраннику дать Джону пачку нала, выхожу на улицу и сажусь в «Мерседес-Бенц» – огромный черный внедорожник, в котором удобно прятать тела.

Ха-ха, шучу.

Я такой обаятельный весельчак, не так ли?

Люди должны быть благодарны за то, что живут со мной на одной планете. Я красив, умен и охуительно трахаюсь, хотя в последнее время с этим появились некоторые проблемы.

Вернемся назад. Например, в тот день, когда я случайно набрел на одно пугливое и скучное существо.

Допустим, я немного развлекся.

И знаете что? Она, блядь, никому не сказала обо мне.

Эта чопорная девочка вела себя сдержано и делала вид, что ничего не случилось.

Потерянная маленькая Элеонор… Это пугливое создание определенно обладает мазохистическим типом личности, плюсом в копилку шло день рождения, делающее ее уязвимой, и назревающая истерика. Это было… интригующе.

Должен заметить, что порой я следил за ней.

Я не сталкер, не навешивайте ярлыки. Просто по какой-то причине Элеонор Смит притягивала мое внимание. Длинные каштановые волосы, сдержанный характер и огромные глаза заблудившегося Бэмби. Она очаровательно наивна.

Только есть одно но: меня совершенно не интересуют девственницы.

Я не трахаюсь с ними.

Вот почему я не трогал Элеонор. До недавнего времени.

Но теперь я заинтригован. Потому что вместо того, чтобы подчиниться, она боролась как кошка, а потом замерла, когда я просто сжал ей горло. Ей нравятся игры с дыханием и доминированием?

У меня моментально встает. Блядь. С каких пор я начал отходить от своей эмоциональной нормы?

«Я не хочу, чтобы ты целовал меня…»

С тех самых пор, как услышал ее гребаный тихий голос.

Мои уши никогда не слышали ничего прекраснее. Я даже оставил ей записку, едва подавив в себе желание намотать на кулак темные волосы моего маленького ангела и впиться в ее шею. Элеонор закостенелая, зажатая и боится себя так патологически, что давно научилась притворяться другим человеком.

Но я увидел ее истинную сущность. Я, блядь, почувствовал вкус ее возбуждения, облизывая влажный металл, а еще кончил на красивые искусанные губы.

Мы попробовали друг друга. Высшая точка сближения.

Интересно, до какой степени могут потемнеть небесные глаза, если в следующий раз я заставлю ее глотку подавиться моим членом?

Что за гребаный пиздец. О чем я только что думал, мать твою? У меня не бывает обсессий.

Мне требуется полчаса быстрой езды по трассе и несколько сигарет, чтобы заставить своих демонов заткнуться.

Наш общий особняк располагается недалеко от Кингстона – прямо на берегу Северного моря. Мой взгляд скользит по студентам, тратящим свою жизнь впустую: каждый из них совершенно пьян. Заслуга Боулмена – рыжего Люцифера, за которым мне пришлось убирать, используя манипуляции и взятки. Признаюсь, я тоже был немного на взводе и даже травмировал нескольких ребят из Грейс Холла. Слегка. Не волнуйтесь.

Но они перешли на личности, а мы не терпим оскорблений. Мы сжираем всех нахуй, если кто-то смеет к нам сунуться, и наслаждаемся процессом.

Я закуриваю очередную сигарету и поднимаюсь на второй этаж, куда разрешено входить лишь четверым. Густая тьма окутывает мой больной разум, поглощает, манит, чертовски увеличиваясь с каждой гребаной секундой.

Все, что вам нужно делать, чтобы не злить меня, – это не попадаться мне на глаза и дать покой, в котором я периодически нуждаюсь. Благодаря Кастилу мои демоны сидят на цепи, но по какой-то причине я снова чувствую этот край.

Сейчас я вижу бездну.

Возможно, я переборщил с алкоголем или сигаретами, потому что перед глазами появляется красная пелена, а тело трясет, как при передозировке. Дойдя до шкафа, я достаю свой любимый револьвер «Торос Рейджинг Булл 454», наливаю себе виски и усаживаюсь на диван, прожигая взглядом статую с ангельскими крыльями.

Кажется, Хван приобрел ее за несколько тысяч фунтов. Может быть, цена исчислялась сотнями тысяч. В любом случае, искусство существует лишь для удовлетворения человеческих потребностей, а мои потребности всегда были и всегда будут во главе стола.

Наклонив голову, я пью виски, чувствуя, как холод алкоголя обжигает горло, и делаю выстрел.

И еще один.

И еще.

Через пару секунд от ангела остается лишь жалкий прах, а я начинаю улыбаться.

– Какого хрена здесь происходит?

Я поворачиваюсь в сторону Кастила. Он самый сильный после меня. Такой психопат. Обожаю этого ублюдка. Безумие – увлекательная черта.

Он проводит рукой по своим черным волосам.

– Что ты делаешь, мать твою?

– Стреляю, – я пожимаю плечами, возвращаясь к статуе и делая новый выстрел.

Люблю оружие из-за ощущения пороха на пальцах. Мне также нравится, когда мой пистолет прижат к тонкой шее, принадлежащей пиздец какому красивому созданию. Или когда она его сосет, склонившись передо мной на коленях.

«Я могу умолять отпустить меня?..»

И снова, блядь.

– Он в хреновом настроении? – Эрик садится на диван и забирает у меня стакан, заставляя меня думать о том, как красиво будет смотреться пуля в его черепе.

Увидев мою улыбку, Боулмен сглатывает и встает на ноги.

Хорошие инстинкты.

– Нет, он чем-то заинтригован, – наш спокойный кореец-британец Чон подходит к камину, чтобы взять в руки сохранившийся кусок крыла.

– Я еще здесь.

Он даже не вздрагивает, когда я делаю четкий выстрел, разбив мрамор прямо в его ладони.

– И ты поймешь, когда Кинг будет в хреновом настроении, – добавляет Хван. – Все поймут.

– Что тебя так заинтересовало? – спрашивает Кастил. – Инициация?

Несколько лет назад мне понадобилось устроить охоту, реальную охоту на людей, чтобы отобрать лучших из лучших, и Кастил поддержал эту идею. К тому же резать плоть практически до критического состояния… питаться чужим страхом… самая качественная доза дофамина.

Но чем больше я наблюдал за Элеонор, тем больше убеждался, что зона моих интересов впервые за все время сменила направление.

Эта девушка – скучная и жалкая, напоминает тень. Она никогда не сможет дать отпор, никогда не пойдет на конфликт и никогда не повысит голос.

Элеонор – пацифистка. Обожает животных, не ест мясо, занимается благотворительностью и иисус-мать-его-христос волнуется из-за бездомной твари, которая встретилась ей на улице.

Она даже тихо плакала, пока ее никто не видел. Каждый гребаный вечер, когда сидела у себя в комнате.

Поэтому мне пришлось забрать кота из приюта.

Парни охуеют, если узнают, что теперь у меня есть Ствол – пушистое исчадие ада, которое не смогло определиться с цветом собственной шерсти.

По расписанию мой милый ангел сейчас должен играть скучные этюды в своем пыльном классе.

Должен ли я навестить ее? Возможно, это прозвучит печально, но мне придется наказать Элеонор за то, что она привлекла мое внимание.

Как известно, мои наказания бывают довольно жестоки. Но я хочу снова почувствовать вкус ее кожи, поцеловать ее румянец, увидеть расширившиеся зрачки, окруженные светло-голубой радужкой.

Ну и моя сперма у нее в горле все еще мелькает прямо перед глазами. Раз, блядь, за разом. Не переставая.

Она едва справлялась с собственным страхом, который я чувствовал как аромат. Самый соблазнительный аромат.

Я хочу его. Вот моя доза.

Беги, малышка Эль.

Потому что иду охотиться на тебя, мой очаровательный ангел.

Примечание:

Обсессия (от лат. obsessio – «одержимость») – это навязчивые мысли, идеи, желания или страхи. Они появляются спонтанно или из-за какого-либо провоцирующего события – триггера.

Глава 5

Иллюзии

• «…Run and hide, it’s gonna be bad tonight
• Беги, прячься – эта ночь не предвещает ничего хорошего,
• Cause here comes your devil sideВ
• едь сегодня ты выпускаешь
• свою дьявольскую сторону наружу»

Foxes – Devil Side

Кингстон, Шотландия.

Тень.

Такое ощущение, что вся Шотландия превращается в один большой потоп. Дождь льет не переставая, заряжая воздух до предела.

Я смотрю на лицо Эммы и заставляю себя не нервничать. Катерина называет Эмму бурбоном восемнадцатилетней выдержки, и, черт возьми, подобное сравнение лучше всего описывает эту девушку. Для мисс Кларк не существует никаких правил, у нее довольно ограниченный круг друзей, и Эми ничего не боится. Буквально.

Больше всего на свете я хотела бы перенять это качество у своей лучшей подруги, но мир слишком жесток, чтобы мы могли получить все, что хотим.

Сегодня состоится футбольный матч между Кингстоном и Грейс-Холлом. Мы сидим на трибуне стадиона, держа в руках огромный черный зонт, и молимся, чтобы нас не затопило.

– Напомни, почему я согласилась пойти с вами? – спрашиваю я Эми, пытаясь перекричать болельщиков.

– Потому что ты очень хорошая девочка? – Эмма широко улыбается, а затем морщится, когда жует конфету «Черный Джек». – Эль, пожалуйста, держи зонт крепче.

Хмыкнув, я глубоко вздыхаю и перевожу взгляд на игровое поле. Вода превращает газон в скользкую глиняную массу, делая игру сложной и непредсказуемой. Некоторые футболисты уже покалечены. Почему? Потому что воздух так мрачен не только из-за погоды, но и из-за их присутствия.

В последнее время Кингстон стал отвратительно шумным, в поле зрения появились пугающие лица с ссадинами и гематомами, и все просто сошли с ума.

Номер двадцать три, Аарон Кинг, несется на всей скорости, не заботясь о безопасности людей на поле. На экране мелькает его приближенный портрет. Аплодисменты и крики студентов смешиваются с шумом дождя.

– …Кинг!

– …Кинг!

– …Кинг!

Боже, ему определенно не помешает психологическая помощь.

Наслаждаясь скандированием своего имени, Аарон широко улыбается и стягивает мокрую футболку через голову, показывая твердый пресс и четкую V-образную линию, уходящую под шорты. Чертов эксгибиционист.

Его телосложение феноменально, даже смертоносно, а паук на его груди и змея, оплетающая ключицы, излучают зловещую, хищную силу.

Женская половина трибун превращается в сплошной оглушительный гул. Мне пришлось снять один из слуховых аппаратов, потому что девушка справа не перестает визжать.

Я сжимаю зубы.

Черта с два я буду считать его привлекательным.

Аарон смахивает со лба потемневшие от дождя пряди и после небольшого перерыва почти сразу же с легкостью зверя перехватывает мяч у соперника, передав его Кастилу – темноволосому парню с глазами психопата.

Я уверена: каждый из этой четверки – психопат, без исключения.

И еще один гол, опять крики, и его безумная харизма на огромном экране. Кинг как будто точно знает, какую силу он имеет, и нарочно нервирует публику.

– Черт. А он хорош, – выдыхает Эмма.

– Да, – Кэт смотрит на игру с хмурой складкой между бровями. – Но им стоит быть осторожнее.

Я хочу отвлечься на разговор, но тут на мой телефон приходит сообщение.

Неизвестный номер: Привет, ангел. Соскучилась по мне?

Сначала я думаю, что это может быть он. Гребаный маньяк в маске.

Но за следующим сообщением возникает уверенность – вместе со рваным дыханием и жжением в груди.

Неизвестный номер: Приходи поиграть.

Неизвестный номер: Замок Даффус. Девять вечера.

Неизвестный номер: *эмодзи красное сердце* *целующий эмодзи* *эмодзи красное сердце*.

Дрожь пробегает по моему позвоночнику, сопровождаемая резким всплеском адреналина.

Каждый дюйм тела кричит и умоляет, чтобы я убиралась отсюда. Немедленно. Но я не могу. Я не убегаю от проблем, я их решаю.

Я сжимаю переносицу пальцами и с шумом выдыхаю.

– Что-то не так, Эль? – голос Катерины встревожен. Она дотрагивается до моей руки, протянувшись через Эмму.

Все.

Все не так, Катерина. Ужас, странная реакция моего тела, бешеное сердцебиение и чудовище, которое всю неделю жило у меня в голове. Мое сердце бьется так быстро, и мне приходится думать о скучных академических этюдах, чтобы перевести дыхание.

– Если честно, я не имею ни малейшего желания здесь оставаться.

– Матч почти закончился, – отвечает Эми. – Маловероятно, что результат изменится, но мы досидим до финала?

Пять – ноль в пользу Кингстона. У Грейс-Холла изначально не было ни единого шанса на победу.

Я киваю, не желая отрывать девочек.

Мои подруги всегда были удивительными и давали почувствовать себя любимой с самого первого дня нашего знакомства. Я вполне способна потерпеть каких-то жалких двадцать минут. Но это ошибка.

Стоило дыханию хоть немного прийти в норму, как Эрик Боулмен со всей силы влетает в нападающего команды соперников, а затем на экране мелькает кровь, очень много крови и кость, порвавшая кожу голени.

О господи.

К горлу подступает тошнота, и я закрываю глаза, пытаясь ее сдержать. Мне показалось? Мне просто показалось, верно? Тогда почему трибуны затихают до ужасающего шепота?

– Твою мать, – лицо Эммы бледнеет. – Это очень серьезный перелом. У парня сломан…

– Пожалуйста, без подробностей, – выдавливаю я.

Глубокий вдох.

Долгий выдох.

Меня трясет, и я даже не могу сделать гребаный вдох, потому что в голове крутится всё тот же кошмар.

Вечер, кровь, крики, а затем оглушительная тишина.

Доктор Уолш уверен, что это лишь мои иллюзии: расстройство восприятия и игра активного воображения. Но иногда монстры бывают слишком реальны.

– Врачи уже подошли? – спрашиваю я, отказываясь смотреть на варварское проявление жестокости.

– Еще нет.

– Он без сознания?

– Просто посмотри на чертово поле, Элеонор, – срывается Эмма, но тут же исправляется: – Извини, детка. Я знаю, как ты относишься к виду крови. Но проблемы моего брата автоматически означают, что я тоже в полной заднице.

– Друзья прикроют его, – я сжимаю руку Эммы, направляя свой затуманенный взгляд на рыжие волосы подруги. – Всегда прикрывали.

Я чувствую, как Эмми напрягается.

– Может быть, если бы они не начали гребаную драку на глазах у всех преподавателей.

– Что?..

Среди трибун снова поднимается шум, пока мой больной мозг отказывается перезагрузиться.

Вот дерьмо. Кажется, сегодня я не ограничусь простыми медитациями.

После тихого лета таблетки, прописанные доктором Уолшем, остались нетронутыми, но сейчас я впервые ловлю себя на мысли, что, возможно, мне просто необходима медицинская помощь.

Испытав сильное эмоциональное переживание в возрасте десяти лет, я навсегда забыла не только свою мать, но также такие понятия, как здоровый сон и чувство безопасности. Мне категорически нельзя нервничать. Однако с недавних пор я делаю это постоянно.

– Я убью его, – злой голос Эммы доносится до меня, как из-под толщи воды.

Я отдаю зонт Эми, заставляю себя подняться на ноги, а потом бормочу:

– Встретимся позже, хорошо?

Катерина сует мне свой зонт, придвинувшись к Эмме. Я промокаю насквозь за считанные секунды, но по какой-то причине продолжаю заторможенно смотреть на протянутую руку подруги, пока каждый дюйм моего тела борется с надвигающейся паникой. Ливень быстро делает мою одежду невероятно тяжелой, прижимая меня к земле подобно бетонной плите.

Я не слышу ответа. Вместо этого я разворачиваюсь и делаю шаг, а потом еще один и еще. Мои мышцы болят и напрягаются в ожидании приступа, но я не замираю.

Понятия не имею, почему перед самым уходом мой взгляд падает на футбольное поле.

«Будь хорошей девочкой и умоляй. Тогда я подумаю…»

Хриплые слова врезаются в мою голову, когда я смотрю на очередного монстра.

Упав на скамью, я в полном ужасе наблюдаю, как Кинг ударяет кулаком по лицу парня, и тот падает на колени, кашляя и сплевывая кровь. Все это транслируется на главном экране, висящем прямо перед трибунами. Охранники пытаются разнять группу разъяренных игроков, но у них ничего не выходит.

Студент Грейс-Холла прикрывает руками свое окровавленное лицо. Кровь брызжет на его футболку и мокрую землю.

Но Аарон бьет его снова. На этот раз уже лежачего.

Он не останавливается, продолжая бить, бить и бить, превращая чужие черты в неузнаваемое кровавое месиво.

Но самое ужасное – это улыбка Аарона.

Довольная и широкая улыбка серийного убийцы.

Он сумасшедший.

Я вздрагиваю, когда блондин поворачивается в сторону камер, а затем разворачиваюсь и делаю то, о чем громко кричит моя интуиция, буквально призывая к немедленному действию.

Я убегаю.

Час стояния под обжигающим душем, две чашки крепкого черного чая, всего полчаса игры на скрипке, и я снова в порядке.

Я в порядке.

Кэт находит меня, когда я направляюсь в конюшню, чтобы поухаживать за Сильвер. Мы пьем горячий латте по дороге и обсуждаем новые книги. Обычно я провожу вечера вместе с подругами или работая в приюте, но сегодня мне нужно исправить ошибку.

Из-за низкой концентрации я перестала контролировать свою учебу, что привело к первой «B» по философии.

Начинать семестр таким образом – не самая лучшая идея, так что я сижу в библиотеке до позднего вечера, пока слова Канта не въедаются в мою голову до такой степени, что все тревоги забываются. Поэтому, когда я прихожу домой уставшая, у меня нет другого выбора, кроме как лечь спать, верно?

Чертовски неверно.

Несмотря на усталость, я до сих пор чувствую себя клубком подавленных эмоций.

Все, о чем я могу думать, сосредоточено лишь на одном человеке.

Темные глаза, маска мертвеца, пугающе внушительная фигура и пистолет. Ледяная дрожь подчиняет мое тело, цепляясь за новых призраков, возникших в голове в мгновение ока.

И эти призраки произносят мое имя, вторя мужскому грубому голосу.

А еще он знает мой гребаный номер.

Мне трудно оставаться спокойной. Но я стараюсь. Клянусь.

Запретив себе думать о навязчивом голосе, я хватаю сумку и выбегаю из главного здания, натыкаясь на толпу пьяных студентов. Большинство учащихся Кингстона питают нездоровую тягу к клубу «Дьявол», который принадлежит главной монстроподобной элите, периодически устраивающей безумные вечеринки – конечно, за небольшим исключением тех, кого не привлекают подобного рода развлечения.

Не то чтобы я не любила вечеринки. Просто я получаю расслабление через другие вещи: после игры на рояле или долгого чтения мои серые дни окрашиваются в яркие цвета.

На улице уже темно, и в воздухе пахнет мокрой землей и густой влажностью от недавнего дождя. Я проталкиваюсь сквозь толпу и выхожу на длинную дорогу к моему общежитию как раз в тот момент, когда мне звонит отец по видеосвязи.

– Привет, Эль.

Я широко улыбаюсь.

– Привет.

– Обязательно приезжай домой.

– Я только приехала в Шотландию, – я перевожу взгляд с густой аллеи на телефон и смотрю на уставшее лицо папы.

– Элеонор, мы соскучились по тебе.

Маркус Смит – самый лучший человек на планете с очаровательной улыбкой, которую могут наблюдать только избранные. Из-за его работы мы не видимся так часто, как мне бы хотелось, однако приглашение в Лондон наверняка несет за собой какую-то подоплеку.

Его ярко-голубые глаза прищуриваются.

– Кстати, почему ты возвращаешься так поздно?

– Я была занята учебой. Ты же знаешь, как жестока система Кингстона.

– Я поговорю с директором о твоей нагрузке.

– Черт возьми, пап, – я сжимаю губы и оглядываюсь назад. Мне не очень нравится эта часть территории, окруженная лесом. – Прошу тебя, не начинай.

– Эль! – Мама появляется за спиной отца и расплывается в сдержанной улыбке герцогини. – Боже мой, почему тебя так плохо видно?

Риз – не моя родная мать, однако она стала ей, когда мне исполнилось двенадцать. Я не сразу свыклась с присутствием чужой женщины в доме и обретением сводного брата – Блейка Аттвуда, но сейчас у нас с Риз сложились очень близкие отношения. А с Блейком… С Блейком любому трудно найти общий язык.

– Какие-то неполадки с уличным освещением, – отвечаю я.

Черт. Это просто отвратительное совпадение.

Я продолжаю идти вперед в полной темноте, несмотря на нависающие надо мной древние деревья и пугающие звуки, смешанные с воем ветра. Я чувствую, как моя кожа покрывается мурашками, а сердце начинает биться быстрее.

– Отец уже рассказал тебе про ужин с его оксфордскими друзьями?

Ужин с оксфордскими снобами, ну конечно же.

– Мы бы хотели, чтобы через две недели ты была дома, Элеонор, – говорит папа своим фирменным приказным тоном. – На самом деле, я уже купил вам билеты.

– Вам?

– Ты поедешь в Лондон вместе с Блейком. И детка… – Хмурое лицо папы приближается к камере. – Ты чем-то расстроена?

– Во-первых, мне уже восемнадцать, я могу осилить самостоятельный перелет, – я показываю родителям широкую улыбку, несмотря на липкое чувство тревоги, вгрызающееся в мои кости. – А во-вторых, со мной все в порядке.

Сколько раз я лгала на этой неделе? Я ненавижу ложь, но не могу сеять сомнения в голове отца.

Я не могу расслабиться с тех пор, как вломилась в чужой дом и столкнулась с монстром в маске. У меня даже развилась настоящая паранойя: мне кажется, что за мной кто-то наблюдает. Я постоянно чувствую чей-то взгляд, но знаю, что мое больное воображение играет со мной злую шутку, ведь нет места безопаснее, чем Кингстон.

Камеры на каждом шагу, закрытая территория, лучшие системы безопасности. Я в безопасности.

И я до сих пор не знаю, как объяснить эту чертову записку.

На самом деле, я почти была готова пожаловаться отцу для того, чтобы великий и ужасный мистер Смит во всем разобрался, но это чертово перекладывание ответственности. В том числе банальный страх, что меня запрут в Лондоне и отправят в юридическую школу.

Я не могу повесить свои проблемы на других людей. Мне просто необходимо разобраться в этом самой. Иначе мои приступы никогда не прекратятся.

Риз отправила меня на терапию именно из-за моих панических атак. Она думала, что я в одном шаге от депрессии. Папа до самого конца сопротивлялся тому, чтобы оставить меня в Кингстоне, но я настояла, желая пожить самостоятельно некоторое время, и приступы прекратились.

Или почти прекратились.

Неизвестный номер: Разве я не говорил, что накажу тебя, ангел?

Я тут же сбиваюсь с шага, контролируя себя до такой степени, что мышцы сводит судорогой.

Нет, нет, нет. Этого не может быть. Я же…

Лицо Маркуса превращается в одну жесткую маску из-за того, что я так и не дала свой ответ.

– Элеонор, ты должна сказать директору об отъезде и подготовить речь вместе с мистером Чендлером.

– Да, – мой голос дрожит, когда я читаю текст снова.

Снова.

И снова.

Мои внутренности скручиваются. Он не может быть где-то поблизости, верно? Я воспользовалась чужим телефоном и натравила на него полицию, оставаясь незамеченной. Его должны арестовать, но что-то подсказывало мне, что он слишком умен, чтобы его так легко поймали.

Неизвестный номер: Мы начнем с двух уроков, Элеонор.

Неизвестный номер: Урок первый: не гулять ночью, когда я так жажду напасть на тебя.

– Я позвоню вам завтра? – спрашиваю я с натянутой улыбкой, несмотря на то, что желаю сорваться на бег.

– Хорошо, детка, – Риз убирает за ухо темную прядку. – Напиши, как доберешься до кампуса.

– Конечно.

Мой пульс учащается до барабанного ритма, я нервно оглядываюсь по сторонам и всматриваюсь в тени густых деревьев. Мой телефон снова вибрирует.

Неизвестный номер: Ты боишься? Я чувствую тебя.

Неизвестный номер: Мм, персики и животный страх… Так сладко и безумно очаровательно.

Слева раздается шорох. Я вздрагиваю и всматриваюсь в темноту, как будто смогу увидеть монстра, скрывающегося где-то рядом.

Не задумываясь, я поддаюсь панике и перехожу на бег, радуясь тому, что на мне удобные сапоги для верховой езды.

На лбу выступает пот, мои легкие горят от бега.

Мне понадобится больше времени, чтобы вернуться, поэтому я должна добраться до жилого поместья до того, как мое сердце остановится из-за приступа.

Меня тошнит от паники и от кислого металлического привкуса на языке, но я не сбавляю темпа и набираю номер экстренной службы. И в этот момент мой телефон садится.

– Черт возьми! – выдыхаю я испуганно.

На самом деле, я ужасно напугана.

Твою мать, я в ужасе.

Я точно помню, что у меня оставалось около пятидесяти процентов. Я не из тех, кто безалаберно относится к таким базовым вещам. До общежития остается около пяти минут, и я делаю судорожный вдох, когда выхожу на самую темную дорогу.

Мои пальцы не перестают нажимать на кнопку включения, и я думаю, что могу упасть в обморок.

Это самый быстрый бег за всю мою жизнь.

Все начинает раскачиваться, ноги становятся легкими.

Почему он преследует меня?

Он собирается причинить мне боль? А затем… убить?

Призрачные щупальца страха заползают мне под куртку и впиваются в кожу.

Болезненное сознание подкидывает самые ужасные варианты событий, превращая каждое мгновение в извращенную пытку.

Господи, Элеонор, успокойся. Сейчас же.

Я облизываю пересохшие губы и кидаю взгляд на резко включившийся телефон. Когда я читаю новое сообщение, с моих губ срывается крик.

Неизвестный номер: Попалась.

Слезы делают мир расплывчатым, я заставляю себя двигаться вперед во что бы то ни стало, несмотря на то, что каждый дюйм тела гудит от напряжения.

Наконец, я поворачиваю на слабо освещенную дорогу, и, прежде чем мои пальцы успевают набрать номер экстренной помощи, я врезаюсь прямо в его объятия.

– О боже.

Крик глушится его широкой ладонью, а мое дыхание останавливается.

Он действительно похож на дьявола, и самое жуткое, что я не уловила ни одного его проклятого шага.

Мой живот сжимается от резкого желания разрыдаться, а в груди жжет от страха. На нем снова мертвый лик и объемная толстовка с широким капюшоном.

– Бог? Нет, не он, – он наклоняется, доводя меня до истерики, а затем его хриплый голос щекочет мое ухо: – Но ты была близка, ангел.

Моя диафрагма поднимается и опускается, мысли сходят с ума, но я не делаю попытки вырваться на свободу, потому что мое тело предает меня в самый неподходящий момент.

Он наклоняет голову, его темные глаза сверкают в лунном свете.

Я даже, мать твою, не могу сосредоточиться, потому что он слишком близко. Одной рукой он продолжает давить на мой рот, а другой начинает нежно поглаживать затылок.

Холодные пальцы нащупывают пульс и сжимают шею. Мое дыхание сбивается, и я задыхаюсь с каждым вдохом и выдохом.

Табачный дым. И гребаный отбеливатель.

Почему он пахнет отбеливателем?

Это слишком… Я просто не могу это выдержать.

Злые слезы начинают катиться по моему лицу, приводя его в восторг. Потому что этот подонок улыбается. А потом он тянет меня за волосы и наклоняется еще ниже – до такой степени, что между нами остается какой-то дюйм свободного пространства.

Его взгляд – пустой и темный, не сулит ничего хорошего. У здорового человека не бывает такого взгляда.

– Ты смотришь, – шепчет он завороженно. – И ты так близко… Невозможно прекрасна…

Разве может кто-то смотреть настолько апатично и при этом разговаривать таким голосом?

Господи, он просто играется с тобой.

Дикий страх запирает мое тело в ловушке и разрушает сознание. Я буквально ощущаю свой пульс в ушах – громкий и неконтролируемый. Мои глаза остаются приклеены к его гротексной маске.

Тихий, хриплый смех оголяет каждый нерв.

Его рука перестает сжимать мой рот, а затем я чувствую острый нож прямо возле своей сонной артерии. Меня трясет, когда он мимолетно касается моей щеки. Его теплое дыхание призрачно отражается от моей кожи и посылает дрожь по позвоночнику.

Он ничего не говорит.

Ни единого слова.

Он просто обнимает меня, трогает, глубоко вдыхает, пока его нож все еще угрожает моему горлу.

– Отпусти меня, – мой голос срывается.

Широкий капюшон и маска черепа, вводящая в крайнюю степень ужаса. Я запомню эту сцену надолго. Особенно его темные глаза и широкую улыбку – такую садистскую, что мне становится плохо.

Он снова целует меня в щеку, и я снова задыхаюсь от его тяжелого запаха.

– Пожалуйста, не надо.

Ему все равно на мои мольбы, он просто… молчит и наблюдает.

Изучает.

Пугает до смерти.

– Пожалуйста…

– Тише. – Его язык касается моей щеки, слизывает слезы, отчего я начинаю плакать еще сильнее.

Острое лезвие надавливает на мою кожу. Из моей груди вырывается судорожный всхлип, и я пытаюсь толкнуть его в грудь, стараясь не думать о стальных мышцах, которые могут сломать меня, даже не напрягаясь.

– Пожалуйста, оставь меня в покое. Отпусти меня. Пожалуйста… – я вскрикиваю, когда он целует мой мокрый висок. – Чего ты… чего ты хочешь?

Его взгляд темнеет до такой степени, что воздух начинает трещать от зловещей энергии.

– Разве не очевидно? – дикая широкая улыбка украшает его губы, он убирает нож и отходит назад.

Лишившись его объятий, я теряю всяческую опору и едва не падаю на землю.

Господи, пожалуйста, можно все это закончится.

Я действительно молюcь, чтобы Бог спас мою душу, но Бога здесь нет.

Вместо него ко мне пришел дьявол.

– Я хочу тебя, – шепчет он.

Монстр медленно наклоняет голову, когда я делаю ничтожный шаг назад. Я зажмуриваюсь, чтобы прогнать галлюцинации, а затем вскрикиваю, потому что его пальцы суют нож мне в ладонь.

– Сожми руку, – приказывает он с властностью, которая пробирает до костей. Мои пальцы дрожат, когда сжимаются вокруг холодной рукоятки. – Я дам тебе побегать, ангел.

Я не могу соображать, моим разумом все еще правят мрачные образы. Подняв голову, я сглатываю и ловлю его взгляд.

– Ты отпускаешь меня?

Ничтожный проблеск надежды будит спящие инстинкты, пытаясь затмить панику.

И снова эта улыбка. Тяжелый запах, убивающий мои легкие. И глубокий голос, звучащий, как мрачная симфония:

– Десять…

Каждая моя мышца гудит от напряжения, а дыхание прерывается.

– Девять…

Я делаю несмелый шаг назад, крепко сжимая нож в своей руке.

– Восемь… Семь…

Мне говорили, что монстры бывают только в сказках, но это реальность.

– Шесть…

Я не жду пяти.

Я разворачиваюсь и убегаю…

Примечание:

Иллюзии – восприятие с неправильным узнаванием реально существующих предметов и явлений. Другими словами, предмет воспринимается неверно, не тем, чем он является на самом деле.

Глава 6

Внушение

• «…Oh, oh, do you shiver?
• О, ты дрожишь?
• Shiver now skies ablaze I’m gonna bring you down
• Дрожи, теперь небо в огне, а я собираюсь сбить тебя с ног»

Tommee Profitt, Fleurie – Can You Feel The Heat Now

Кингстон, Шотландия.

Тень.

Я задыхаюсь.

Ужас бурлит в моих венах с невероятной силой, но я продолжаю бежать.

Мои легкие горят, и каждый дюйм меня пробуждается к жизни.

У меня не было бы шансов, если бы я побежала по главной дороге. На прямом пути меня догнали бы за считанные секунды, а так я еще могу молиться на то, чтобы встретить будку охраны.

Я пытаюсь вести себя тихо, но ветки громко хрустят под моими ботинками. Но это не самый безумный звук, который я слышу. Страх внутри меня растет, а смех позади меня становится громче…

Больной ублюдок.

Я слышу его шаги, слышу его дыхание, его смех, его шепот, доводящий меня до крайней степени исступления. Его присутствие раздается отовсюду.

Он играется со мной.

Гнев наполняет меня ледяным адреналином, когда я крепко сжимаю нож в руке. Понятия не имею, почему я продолжаю держаться за него, как за спасательный круг, учитывая, что в кармане моей куртки лежит гораздо более серьезное оружие, припасенное для особого случая.

Но, черт возьми, нет случая более особенного, чем этот.

Меня преследуют.

Нет, он желает меня преследовать, применяя на мне свои игры разума.

Гребаное дежавю, верно?

Это ужасная новость, учитывая, что я нахожусь посреди ночного леса. Даже если я закричу, шансы быть услышанным ничтожно малы. Я только облегчу ему работу, выдав свое местоположение.

Погоня по ночному лесу похожа на кошмарный сон, который не заканчивается, и не заканчивается, и не заканчивается. Из-за влажных клубов тумана я едва вижу дорогу и несколько раз запинаюсь то о кору, то о камни, но успеваю удержать равновесие.

Мое бедное сердце сходит с ума, отдавая болью в грудной клетке. Температура тела поднимается до критической, и мой организм бросает все резервы на обеспечение мышц кровью.

Тень моего преследователя продолжает мерцать на краю моего зрения, заставляя меня ускориться. Вероятно, если я остановлюсь, то либо задохнусь от длительного недостатка кислорода, либо потеряю сознание от усталости.

Ему нравится видеть, как меня пожирает безумие? Ему нравится мой страх?

Ветки, попадающие на пути, царапают руки, а холодный воздух лишь немного охлаждает мою разгоряченную кожу.

«Я дам тебе побегать, ангел…»

Этот ледяной и абсолютно пугающий голос, бьющий по нервам. У него присутствует сильный американский акцент, что отбрасывает как минимум половину подозреваемых.

Либо этот подонок из Кингстона, либо он настолько умен, что каким-то образом смог пробраться на закрытую территорию.

А еще он взломал мой гребаный телефон. И камеры. И освещение.

Я в полном дерьме, я знаю.

Мне хочется плакать от бессилия, но это лишь усугубит мою ситуацию, поэтому я стараюсь держать себя в руках, пока несусь на всей скорости, петляя между деревьев, как бешеный кролик. Но мои силы не безграничны. На самом деле у меня ужасная физическая форма, и я до печального слабая.

В какой-то момент чужие шаги исчезают, и я останавливаюсь, чтобы перевести дыхание и уменьшить боль в легких.

У меня кружится голова, и гудят мышцы. Спрятавшись среди густых деревьев и кустов, я прижимаю ладонь ко рту, чтобы не выдать себя шумным дыханием.

Черт возьми, я выберусь отсюда. Даже если мне придется впервые за всю свою жизнь поступиться своими принципами.

Когда я оглядываюсь по сторонам, чтобы определиться с направлением, сзади раздается призрачный звук.

Отвратительная дрожь пробегает по моему позвоночнику, а живот сжимается, желая избавиться от еды, которую я съела на ужин. Я оборачиваюсь, и из моего горла вырывается крик.

Он был прямо здесь.

Все это время.

Мои губы дрожат и подрагивают, пока я наблюдаю над тем, как он лениво прислоняется к дереву, скрестив руки.

Нормальный человек не поступил так, как планирую поступить я.

Я могла бы убежать, но у меня так болит бок, что я с трудом выдержу больше пяти минут – в отличие от монстра, дыхание которого пугающе ровное и тихое.

Слезы собираются на моих глазах. Он наклоняет голову и внимательно следит за тем, как соленые капли проскальзывают мимо ресниц и скатываются по подбородку.

– Ты не очень хорошо играешь в прятки.

Мои легкие сжимаются от звука его мрачного голоса, я медленно поднимаюсь на ноги и отбрасываю нож в сторону.

– Детка, это был не самый умный поступок, – дразнит он улыбаясь.

Такие люди, как он, испытывают наслаждение от мучений, насыщая свою темную и невероятно садистскую сущность.

Мне требуется вся моя сила воли, чтобы потянуть за ползунок молнии на кармане. Давай же, Эль.

Почувствовав приятный холод металла, я вытягиваю руку вперед и наставляю на него свой револьвер.

Та-дам, подонок!

У меня около пяти патронов, и все, что мне нужно сделать, – это повернуть барабан и нажать на спусковой крючок.

Но он даже… не дергается. Ему все равно, что я могу подстрелить его?

Мои руки начинают дрожать сильнее, когда медленная ухмылка приподнимает уголки его губ.

– Пистолет? Ты флиртуешь со мной?

Я шумно выдыхаю, и мне моментально становится слишком жарко. Что он только что сказал, черт возьми?

В его глазах появляется странный блеск, делающий его взгляд ярче и чудовищнее.

– Мой очаровательный ангел хочет поиграть?

Он приближается, тихо, плавно и очень пугающе. Мне приходится запрокинуть голову, чтобы посмотреть на него. Я ненавижу то, какой он высокий, хотя я всегда была немного выше среднего роста.

– Сделаешь шаг, и клянусь, я выстрелю.

Он вытягивает руку и сгибает пальцы на манер пистолета.

– Я тоже.

Мое лицо пылает.

– Ты… ты психопат.

– Социопат, если быть точным. Который хочет поцеловать тебя.

Я втягиваю тяжелый воздух, мой пульс учащается, когда его взгляд перемещается от моего лба к бровям, пробегая по ресницам и касаясь губ. Это, черт побери, совсем не то, что вы ожидаете услышать от гребаного серийного убийцы.

– Ты удивительная, Элеонор, – его тихий голос почти парализует. – Такая невозможно красивая. И хрупкая. Совершенная.

Я словно погружаюсь в транс. Это какая-то извращенная версия манипуляций? Я никогда не ощущала такого жара, такого раздражающего чувства, сжимающего все мои внутренности.

Он делает еще один шаг вперед, заставляя меня напрячься. На самом деле, если подумать, хищники всегда были одарены невероятной красотой, чтобы заманивать своих жертв в свое логово. У моего преследователя внушительный рост, слишком широкие плечи и дьявольская улыбка. Даже в маске я могу назвать его привлекательным.

То, что он красив, не значит, что он не хочет тебя убить, Эль.

Я ухожу в сторону, чувствуя, как жар ползет на мою шею и грудь. Я не могу считать монстра привлекательным. Это ненормально.

– Не… не подходи.

– Мм, ты сказала, подойти ближе? Мне кажется, что ты слишком торопишь события, детка.

Мою грудь сдавливает от наглости этого ужасного человека.

Я делаю шаг назад.

Он – шаг вперед.

Мы играем в кошки-мышки, и, твою мать, ему это нравится.

– Ты знаешь, что твоя кожа чертовски розовая прямо сейчас? Не искушай меня облизать ее.

Я игнорирую его слова и, вздернув подбородок, произношу как можно увереннее:

– Я знаю около ста способов, как избежать наказания за убийство.

– А я знаю около тысячи способов, как его совершить, – он наклоняет голову, маниакально улыбаясь и пожирая меня взглядом. – Мой очаровательный ангел, ну разве мы не идеальная пара?

Мои губы приоткрываются.

Черт меня побери, да что с ним не так?

– Чего ты хочешь?

Я держу пистолет наготове, целясь в то место, где у нормальных людей должно быть сердце. Один выстрел может окажется смертельным, но он точно даст мне фору.

– Я же уже говорил, маленькая мышка. Я хочу тебя. Но прежде чем мы перейдем к основному блюду, я должен получить некоторую компенсацию за неприятную встречу с полицией, которая обидела мое хрупкое эго. Я чертовски разочарован. Как ты могла не прийти на наше первое свидание?

Мой шаг назад.

Его шаг вперед.

Под моими подошвами хрустит ветка, и я вздрагиваю от резкого звука, находясь на пределе своих психических возможностей. Его темные глаза светятся чистым садизмом, когда подонок замечает мой испуг.

– Блядь, – резко бормочет он, переводя взгляд на мои губы. Я задерживаю дыхание, когда его шаги становятся шире. – Стой на месте, Элеонор, пока я не решил, что хочу трахнуть тебя сегодня. Это будет очень грязно и очень грубо – с твоей кровью на моем члене. Вероятно, после этого ты не сможешь ходить, и я буду вынужден нести тебя на руках.

Мои губы дрожат, пока я инстинктивно делаю несколько шагов назад, с ужасом наблюдая, как напрягаются его мышцы.

– Не надо, – умоляю я.

По моим щекам безостановочно катятся слезы, пока монстр напротив меня медленно закрывает глаза и шепчет:

– Твой нежный голос. Теперь моя любимая доза.

Его голос ударяет мне прямо в голову. Однако прежде чем я успеваю собраться и сказать хоть слово, он с ужасающей скоростью оказывается рядом, хватает меня за горло и вжимает в дерево. Я задыхаюсь куда сильнее, чем от долгого, изнурительного бега.

Сначала в легкие врывается табачный аромат с примесью тяжелого парфюма. Затем мой взгляд упирается в кадык, который дергается, когда я шумно выдыхаю.

А потом я окончательно схожу с ума. Потому что его чертовы пальцы… они медленно расстегивают мою куртку и скользят по обнаженным ключицам, вызывая дрожь, которая вибрирует по всей моей коже.

– Почему от тебя пахнет персиками?

Он погружает пальцы в мои темные волосы, затем отводит их в сторону и открывает ухо со слуховым аппаратом. Я дергаюсь, когда его начинают осторожно вытаскивать.

– Шшш, – шепчет он мрачно. – Я лишь хочу получить настоящую тебя, без этой пластмассы.

Мой голос тихий, дрожащий и… приводящий его в восторг, судя по вновь возникшей полуулыбке:

– Но я не буду слышать.

Он наклоняется, чужие губы касаются раковины моего уха и целуют так невесомо, что рыдания прорываются из моей груди с невероятной силой.

Я упираюсь ладонями в твердые мышцы, и когда он вынимает другой слуховой аппарат, мои пальцы намертво вцепляются в ткань его толстовки.

– Разве ты меня не слышишь? – его хриплый голос доносится до меня, как из-под толщи воды. Вероятно, он говорит громко и отчетливо – прямо возле моего уха, поэтому его слова остаются различимыми. – Отвечай, Элеонор.

Я киваю и крепко зажмуриваюсь, когда медленные поцелуи, словно бабочки, начинают гореть на коже. Господи… почему моя голова так кружится?

– Используй слова. Ты меня слышишь?

Его поцелуй…

Мой украденный вдох…

И так по кругу…

– Да, – шепчу я, не различая собственного голоса. – Откуда ты знаешь мое имя?

– Это глупый вопрос, мышка. Вернемся к персикам. Почему я чувствую этот охренительно сладкий запах?

Его грубые слова действуют на меня не так, как я того ожидаю. Я…

Даже не думай об этом.

Я пытаюсь оттолкнуть его, но сила, с которой он захватывает мое пространство, заставляет меня оставаться неподвижной, в состоянии повышенной готовности.

Выживание. Вот на что это похоже.

Монстра в маске не заботит тот факт, что я все еще крепко держу свой пистолет. Прикусив до боли губу, я сдвигаю руку таким образом, что дуло упирается ему в живот.

Его губы изгибаются в безумной усмешке, а блеск в глазах разгорается сильнее. Я никогда не видела такого темного, пристального взгляда, напоминающего черное дно океана, готового утянуть тебя на самое дно.

Я сжимаю зубы, даже когда его дыхание щекочет мою кожу, и страх поедает меня заживо.

– Ты неправильно целишься, ангел, – его голос похож на зловещую колыбельную. А затем он крепко хватает меня за запястье и направляет пистолет на свой висок. – Если ты выстрелишь сюда, то я умру почти сразу. Если сюда… – Гребаный сталкер перемещает дуло левее своего сердца, моя кожа покрывается мурашками от его холодных пальцев. – То я буду умирать долго и мучительно.

Он немного сдвигает пистолет, подушечка большого пальца нежно гладит тонкую кожу моего запястья. Господи. Мое сердце пропускает удар, и я раскрываю губы, делая глубокий вдох.

– Но если ты выстрелишь сюда, Элеонор, то у тебя будет фора, чтобы убежать от меня. – Он отстраняется, поднимает мой подбородок пальцами и медленно произносит одними губами: – Стреляй, мой ангел.

Меня всю трясет. Мое печальное состояние также усугубляет его улыбка и пальцы, поглаживающие точку пульса на моей руке.

Соберись, Эль.

– Я знаю, как пользоваться оружием, – отвечаю я уверенно.

В одно мгновение он поднимает меня, и я давлюсь вдохом, когда его твердая эрекция прижимается к низу моего живота. Мне приходится оплести его бедра ногами и вцепиться в плечи для равновесия, но больше все меня пугает тот факт, что я чувствую то, что не должна.

Дрожь пробегает по моему позвоночнику и скапливается между ног. Мое лицо пылает от смущения, страха, стыда и возбуждения.

Господи, мне угрожали ножом и преследовали, и впервые в своей жизни я возбуждена.

Я.

«Хорошая девочка Элеонор», «Сломанная фригидная девушка Элеонор», «Никогда не смотревшая порно Элеонор».

Я знала, что мой разум болен, но у меня не было ни одной мысли о том, что все может пойти не так, и я почувствую влечение к гребаному психопату.

Я действительно ненормальная.

Обе руки сжимают мои ягодицы, и он вжимается в меня сильнее, вызывая новую вспышку удовольствия. Черт… это…

– Ты умеешь пользоваться оружием, – бормочет он мне на ухо, и я задыхаюсь от его пугающего и чертовски притягательного запаха. – Пожалуй, это самое сексуальное, что я когда-либо слышал.

Из меня вырываются задушенные звуки, когда он отстраняется, а затем прижимается снова. Я чувствую его губы на своей шее, и прежде чем я успеваю осознать происходящее, меня пронзает боль от сильного укуса и мокрого движения его языка.

Дерьмо… он укусил меня.

Он укусил меня, а потом облизал, как какое-то гребаное животное.

Мне снова приходится читать по губам, чтобы распознать его слова.

– Стреляй.

– Что?..

– Стреляй, Элеонор. Как думаешь, где окажется мой член, если ты этого не сделаешь? Ты хочешь повторить момент нашего сближения, когда мой член кончил на твои губы? Или ему стоит познакомиться с твоей мокрой киской?

Мне хотелось бы, чтобы все это было игрой, но в его пустых глазах нет ни капли мягкости.

Моя шея нагревается, а пульс зашкаливает от ледяной паники, когда я ощущаю, что он сжимает меня крепче. На моих бедрах наверняка останутся отметины от его пальцев, укус на шее и невидимые шрамы от его губ.

– Ты сумасшедший? – мой голос дрожит.

Больше нет улыбки. Даже его карие глаза стали практически черными.

Он разочарованно вздыхает.

– Мы же уже определились с этим, ангел. Да, да и еще раз – да. Я могу перейти к своему десерту или ты меня порадуешь?

Мне приходится приложить всю силу, чтобы вдавить дуло в его грудь и хоть немного отстранить его от себя.

– Пожалуйста… прекрати.

– Пожалуйста?.. Ты имела в виду: пожалуйста, трахни меня?

– Я не хочу в тебя стрелять, – я чувствую, как мой разум расщепляется, пока я рассматриваю маску черепа с пустыми прорезями для его глаз.

– Я тоже не хочу получить пулю. Значит мы выбираем второй вариант?

Несмотря на сопротивление, он с легкостью наклоняется к моей шее и дарит новый поцелуй.

– Поставь меня на ноги.

– Не хочу. Тебе не нравятся мои объятия?

И еще одно легкое касание – прямо в ямку рядом с ключицами.

– Не… трогай меня. Зачем ты это делаешь?

Я едва сосредотачиваюсь на его губах, поэтому он дублирует слова, говоря в самое ухо, а затем возвращает мне слуховой аппарат:

– Я хочу получить ответы, маленькая мышка.

– Какие ответы? Господи, я отвечу на все, что ты захочешь.

– Почему ты ненавидишь себя, Элеонор?

Я прикусываю губу и закрываю глаза.

– Это неправда.

– Маленькая одаренная девочка с паническими приступами. Разве это не привлекательно? – его тон становится пугающе монотонным.

– Прекрати.

– Есть причина, по которой у тебя случаются эпизоды деперсонализации?

Нет.

Мрачная атмосфера так душит, что я начинаю задыхаться.

Я отчетливо помню, как пообещала себе, что никогда больше не заговорю об этом.

Обычно приступ происходит во время моих выступлений… точнее попытки сделать хоть что-то, однако для других все выглядит не иначе как банальная боязнь сцены.

Я ненавижу, когда мир начинает ощущаться, словно в тумане. Это похоже на острое чувство оторванности, как будто время проходит сквозь меня. Мои учителя любят напоминать о том, что я вундеркинд, который каким-то образом умудрилась растерять свой талант. Жалость… вы знаете, насколько она отравляет?

Кроме психотерапевта, никто, ни одна живая душа, даже мой отец не знает об этом.

Так как, черт возьми, у него получилось достать до самого дна?

– Хватит.

Он поворачивает барабан на револьвере и надавливает на спусковой крючок, все еще держа в плену мою руку. Мое сердце останавливается.

– Стой! – кричу я, рыдая. – Я не буду в тебя стрелять.

– Я задал вопрос, Элеонор.

Редкие капли дождя начинают просачиваться через густые ветки деревьев, сливаясь с моими слезами.

– Я… я пережила травмирующее событие.

– С чем оно связано?

Грани моего разума постепенно сдвигаются. Я уворачиваюсь от его порыва поцеловать меня в щеку.

– У меня… амнезия.

– Не говори того, что знает твой психотерапевт и родители. Я хочу услышать правду.

Мое состояние ухудшается из-за его жестокого тона. Почему он спрашивает меня об этом? Почему он хочет залезть туда, куда даже я не имею доступа?

– Я не помню… ее… и его… Я не помню их… Я помню только огонь и крики… Иногда их так много, что я не могу выносить все это… Слишком много…

Я не в силах остановить рыдания, рвущиеся из груди, и назревающую истерику, ломающую всю мою защиту.

– Хорошая девочка, – он все-таки целует меня в щеку, а затем гладит по волосам, как маленького ребенка. – А теперь стреляй.

– Я не… не могу.

– Стреляй.

Он не дает мне выбора.

Он просто хочет, чтобы я сделала это.

Впервые за долгое время я делаю по-настоящему глубокий вдох, а затем направляю руку в небо и нажимаю на спусковой крючок.

Всего один выстрел.

Мои ноги подкашиваются, когда он ставит меня на землю, но я не позволяю ему отстраниться. Я зарываюсь пальцами в его толстовку, ловя его запах и тепло, которые почему-то дарят мне спокойствие.

Я пытаюсь остановиться, но не могу.

Он обнимает меня, пока я тону в рыданиях, вцепившись в него мертвой хваткой.

Только что я пережила худшее душевное состояние, так почему же это ощущение такое освобождающее? Мы стоим под моросящим дождем, кажется, целую вечность, пока он не обхватывает пальцами мою шею и целует в лоб.

– Идем.

– Куда? – Я смотрю в его темные глаза, все еще находясь в бреду.

– Я провожу тебя до общежития.

Мой подбородок дрожит, когда его длинные пальцы касаются моих. Он тянет меня вперед, заставляя идти за собой, однако через пару минут каждый новый шаг становится все тяжелее.

– Ты устала?

Я отрицательно качаю головой.

Вздохнув, самый пугающий монстр подхватывает меня на руки и направляется в сторону Кингстона.

Боже мой…

Мои жалкие инстинкты говорят мне быть начеку, но я даже не помню, куда делся мой пистолет. Мои веки тяжелеют, и я больше не могу сопротивляться желанию положить голову ему на плечо.…

– Не засыпай на моих руках, ангел. В конце концов, я могу похитить тебя.

Но я делаю именно это.

Я засыпаю на руках у монстра.

Примечание:

Внушение (лат. suggestio) – психологическое воздействие на сознание человека, при котором происходит некритическое восприятие им убеждений и установок. Внушение может использоваться для улучшения самочувствия человека и лечения психологических травм.

Глава 7

Когнитивная беспомощность

• «…Maybe I just wanna be yours
• Может, я просто хочу быть твоим,
• I wanna be yours, I wanna be yours
• Я хочу быть твоим, я хочу быть твоим»

Arctic Monkeys – I Wanna Be Yours

Эдинбург, Шотландия.

Тень.

Честно говоря, я мастер игнорировать некоторые важные события, которые произошли в моей жизни за последнее время. Вчера у меня, Эммы и Кэт был спа-день, и мы провели его в «Балморал» – в пятизвездочном отеле на Принсес-стрит.

Интересный факт: часы на башне всегда переводятся на три минуты вперед, так что вы никогда не опоздаете на поезд. О, и еще один: в люксе под номером 552 Джоан Роулинг закончила последнюю часть «Гарри Поттера». Само здание напоминает викторианский замок, а интерьер настолько роскошный и потрясающий, что становится понятно, почему здесь так часто останавливается Королева.

Я же говорю вам: мастерское отвлечение.

Никакого мрачного голоса, темных глаз и поцелуев-укусов.

Никаких сообщений, сыплющихся на мой телефон с завидным постоянством.

И никаких гребаных снов с его участием.

Я расслаблена и довольна, особенно после шестичасовой игры на скрипке и долгого массажа.

Не ври себе, Смит.

– Элеонор, ты слышишь?

– Да? – я перевожу взгляд на Катерину и думаю о том, как заставить свой мозг не воспроизводить одну и ту же сцену на повторе с завидным постоянством.

– Ты опять выпала из разговора. Ты чем-то огорчена?

О, Кэтти, «огорчена» – слишком мягкое слово для моего состояния.

Черт возьми, я в бешенстве.

– Нет. То есть не совсем. Я все еще не очень хороша в латыни.

Что? Это правда. Латынь – единственный предмет, который не хочет поддаваться моему завидному трудолюбию. Да, я не настолько помешана на учебе, как Катерина, но у меня никогда не было плохих оценок.

– Хочешь, я позанимаюсь с тобой?

Я улыбаюсь. Почему Кэтти такое солнце?

– Если тебе несложно.

– Что за глупости. Конечно, мне несложно, – Кэт садится на край кровати и сжимает мою руку. – Какую часть «Дневников Бриджит Джонс» мы выбираем?

– Ты еще спрашиваешь? – Эмма выходит из ванны с влажными волосами и одетая в бело-розовый халат от «Виктория Сикрет». – Ответ очевиден. Мы просто обязаны увидеть сексуальную драку Марка и Дэниэля.

Кэтти смеется и пересаживается, освобождая для нее место на кровати, где мы собираемся провести следующие двадцать четыре часа. Номер-люкс, уход за кожей, старые ромкомы, обсуждение книг и нездоровая доза фиш-энд-чипс в дополнении целого ведра клубничного мороженого – вот мое лечение.

«Мой очаровательный ангел хочет поиграть?..»

Глубоко вздохнув, я переворачиваюсь на живот и нажимаю на кнопки пульта, чтобы включить «Нетфликс».

Я. Сказала. К черту. Его.

Мне абсолютно плевать на горящий след от его гребаных зубов на моей шее, который я едва умудрилась замазать консилером. Мне абсолютно наплевать на то, что после произошедшего я проснулась в своей кровати практически голая (спасибо, что оставил нижнее белье, подонок). И мне абсолютно наплевать на гору белых лютиков, заполонивших всю мою комнату.

Мой телефон вибрирует, будто издеваясь надо мной, и я не могу удержаться от того, чтобы не взглянуть на экран.

Социопат: Ты решила спрятаться от меня, ангел? Весьма глупый поступок, учитывая то, что я для тебя готовлю. Заинтригована?

Социопат: Не игнорируй меня, детка. Я расстраиваюсь *плачущий эмодзи*.

Глубокий вдох. Долгий выдох. Капли дождя барабанят по окну и отвлекают от грохочущего пульса. Погода в Эдинбурге сегодня пасмурная и унылая, но дружелюбный коридорный разжег для нас камин, создав в комнате особенно уютную атмосферу.

– Кстати, Эмма, как прошло твое свидание? – спрашивает Кэтти, удобнее устраиваясь на подушках. Серые глаза подруги прищуриваются. – Ты ведь ответила на приглашение?

Ее светлые волосы сияют, обрамляя красивое лицо. Вот кто действительно похож на ангела – Катерина. Понятия не имею, почему он дал мне такое прозвище.

Мой телефон снова вибрирует.

Социопат: Я купил тебе скрипку. Тебе нравится?

Перед моими глазами появляется инструмент с подчеркнутым светло-красным оттенком. Скрипка очень похожа на изделие Страдивари, но, конечно, он не будет тратить на меня десятки тысяч фунтов.

Мои пальцы дрожат. Зачем он делает это? Это что, какая-то извращенная система сталкерских ухаживаний?

Социопат: Советую ответить мне, прежде чем я решу перейти к менее приятным методам воздействия.

В нашу первую встречу он кончил мне на язык после того, как заставил меня отсосать его заряженный пистолет. Что, черт побери, значит менее приятным методам воздействия?

– Да, – Эмма зачерпывает целую ложку мороженого. – Но в последний момент решила не идти.

– Почему? – спрашиваю я. – Тебе же понравился Эндрю. Он милый, умный и имеет множество наград по поло. Сексуальный спортсмен в твоем вкусе, разве нет?

Эмма щелкает меня по носу.

– Еще и виконт, – добавляет Кэт. – Ты бы обращалась к нему «Мой Лорд»?

Теперь достается Катерине: Эмма кидает в нее синей подушкой и морщится, как от зубной боли.

– Иисус Христос, нет. Я не буду изменять Волан-де-Морту.

– Просто признайся: ты все еще питаешь надежды выйти замуж за Гарри Стайлза.

Эмма отмахивается от меня и закатывает глаза.

– Вы не будете такими саркастичными, когда я получу его фамилию. И знайте, я выберу самый отвратительный цвет платья подружек невесты… Какой-нибудь лимонно-оранжевый.

Мы смеемся, когда на экране телевизора появляется Бриджит со своим списком «Никогда больше». Ну что ж, я присоединяюсь к этой иконе и отныне вхожу в свой собственный личный список, где первым пунктом будет «Я больше никогда не подумаю о нарциссическом подонке с манией величия».

– Мы одиноки в восемнадцать лет, – вздыхает Кэтти. – Разве это не печально?

– Технически тебе еще семнадцать, – напоминает Эмма, улыбаясь. – Что за меланхолия, Катерина? Ты снова проходишь фазу Остин?

Катерина прищуривается, возвращая Эми подушку.

– Не называй это фазой. Джейн – настоящая королева.

– Да, королева драмы. А что у тебя, Эль? Пожалуйста, скажи, что ты скрываешь от нас кого-нибудь? У меня развилась одержимость ромкомами c тропом «тайный роман».

Я замираю, застигнутая врасплох шуткой Эммы, а затем прочищаю горло и цитирую цитату из «Гордости и предубеждения»:

– Только глубокое чувство может толкнуть меня под венец…

Катерина подхватывает, и остаток фразы мы говорим вместе:

– Поэтому быть мне старой девой.

И снова звук нового уведомления.

Социопат: Я очень хочу похитить тебя, ангел. Поэтому если ты не ответишь мне в течение одной минуты, то я выкраду тебя из гребаного Балморала.

Мое сердце замирает, когда я вспоминаю хриплые, жестокие ноты в его голосе. Он не мог последовать за мной до самого Эдинбурга. Это, мать твою, невозможно.

Элеонор: То, что ты делаешь, уголовно наказуемо. Я буду давать показания полиции до тех пор, пока тебя не поймают.

Социопат: Блядь, ты такая сладкая… Я съел так много персиков сегодня, но ничего из этого не сравнится со вкусом твоей кожи. Я поцелую и оближу тебя при встрече, мышка.

Мое лицо так разгорается, что я отвожу взгляд в окно, заставляя себя отвлечься.

– Эль?

– Мм? – я выключаю телефон и откладываю его в сторону.

– В последнее время ты сама не своя. Кто тебе пишет? – Катерина смотрит на меня, как мама-медведица.

– Блейк. Родители утверждают время ужина в Лондоне.

Мой ужасный сводный брат действительно писал мне утром.

– И ты пойдешь?

– Да. На самом деле это отличная возможность найти новых спонсоров для благотворительной программы Риз.

Эмма наклоняет голову.

– Я узнаю Терезу-тире-Элеонор, но какого черта ты такая красная?

Прикусив губу, я киваю в сторону камина.

– Здесь жарко.

– Правда?

– Может, попросить отключить его? – предлагает Катерина.

Я качаю головой, возможно, даже немного нервно.

– Нет, все в порядке. Давайте лучше посмотрим фильм?

– Ну хорошо, – я знаю это выражение лица Эммы, обычно оно означает «я допрошу тебя позже».

Как я могу сказать им, что у меня происходит?

Знаете, меня, кажется, преследует серийный убийца, у которого нездоровая обсессия на моем голосе и который любит дарить мне цветы. И скрипку.

Ах да, кажется, я впервые проспала восемь часов, ни разу не просыпаясь. Связано ли это с тем, что сначала он чуть не довел меня до сердечного приступа, напомнив о ценности жизни, а потом заставил ощутить контроль? Без понятия. Но я до сих пор помню несколько секунд моего освобождения: мрачный приказ, нажатие на курок и расслабление пружины, мучившей меня долгое время.

«Хорошая девочка…»

Матерь божья. Его голос когда-нибудь прекратит всплывать в моей памяти в самые неподходящие моменты?

Следующие два часа проходят относительно спокойно: мы наблюдаем за удивительной химией мистера Дарси и Бриджит, едим вредную пищу и болтаем обо всем и ни о чем, пока телефон Эммы не начинает разрываться.

– Да?

Я впервые вижу Эми настолько растерянной. Ее лицо бледнеет, а голос затихает до пугающего тона.

Мы с Катериной переглядываемся. Кто и что превратил бесстрашную мисс Кларк в робкого кролика? Эмма закусывает губу и протягивает мне свой айфон в чехле, полностью покрытом стразами.

– Это тебя.

Клянусь, мое сердце останавливается. Он бы не стал…

– Это Блейк Аттвуд.

Глубокий вдох расслабляет мои легкие. Господи, вероятно, я просто выключила свой телефон, и Блейк не смог до меня дозвониться. Последнее, что мне бы хотелось делать в воскресенье – разговаривать со своим снобом-братом, но, если Аттвуд позвонил Эмме, значит, это действительно что-то серьезное.

Стоп.

– С родителями все в порядке? – выдыхаю я взволнованно.

От резкого голоса Блейка у меня сводит живот.

– Даже если и так, ты бы не узнала об этом, потому что твой гребаный телефон выключен, Элеонор.

– Да или нет?

– По какой причине ты не можешь выйти на связь, и я вынужден искать тебя?

Я предупреждала вас, мой сводный брат – настоящий засранец.

– Ответь на вопрос, Аттвуд.

– Да, Смит. Они в порядке и ждут нас в Лондоне.

Я медленно встаю с кровати.

– В конце месяца?

Блейк издает тяжелый раздражительный вздох.

– Через три часа. Я жду тебя в «Намбер Ван» внизу. И я очень надеюсь, что к моменту, когда я допью свой чай, ты будешь готова.

– Как ты узнал, что я здесь?

– Твоя рыжая подруга обожает следить в интернете.

Честно говоря, я не хочу ничего знать о том, почему мой брат посещал профиль Эммы. По крайней мере, это очень нетипично для него, а значит… Нет, я действительно не хочу знать. Это чертов Блейк Аттвуд, непризнанный Люцифер, и некоторые мотивы его действий – ужасные дебри, не поддающиеся объяснению.

– К чему такая поспешность?

– Спросишь у Маркуса, когда мы окажемся в Лондоне.

А потом он сбросил.

Он, черт возьми, сбросил.

Я быстро включаю свой телефон и вижу множество пропущенных от Блейка, мамы и папы, а еще десятки сообщений от социопата, которые я игнорирую. Спустя короткий разговор с Риз, быстрые сборы, прощание с девочками и двадцать минут небезопасной езды Блейка, мы оказываемся в аэропорту Эдинбурга, где нас уже ожидает частный самолет.

Я смотрю на Блейка осуждающе, едва останавливая себя от лекции по поводу загрязнения окружающей среды. Но обычно ему просто все равно, поэтому я отворачиваюсь к иллюминатору и готовлюсь к гнетущему молчанию на протяжении всего полета. Подобная роскошь – вовсе не рациональна, даже несмотря на тот факт, что наша семья очень богата.

– Мама подготовила для тебя одежду.

Я отрываю свое внимание от окна и смотрю в бессердечные зеленые глаза Блейка.

У Аттвуда темные отросшие волосы, снобистское поведение аристократа и самый снисходительный на свете взгляд. Уверена, он считает большинство людей глупыми и возносит себя до Бога. Конечно, ему далеко до психопатии Кастила Сноу, но я понимаю, почему эти двое общаются.

– Мы не заедем домой?

– Очевидно, что нет. Они уже ждут нас в Ритц.

Ритц – это пятизвездочный отель с замечательным рестораном на Пикадилли, одно из любимых мест элиты Великобритании и отличный экземпляр для определения серпентария.

– Кто еще приглашен?

– Кинги.

Я давлюсь чаем с бергамотом и осторожно ставлю чашку на стол.

– Кинги?

– Не заставляй меня повторять.

– Какого черта нам понадобилось ужинать с Кингами?

– Я не знаю.

Блейк надевает очки и открывает «Тошноту» Сартра. Думаю, мне тоже нужно будет перечитать ее, потому что я ближе к экзистенциальному кризису, чем когда-либо.

– Ты знаешь, – хмурюсь я. – Ты просто мечтаешь увидеть мою реакцию. Признай свой ужасный антагонистический характер вредителя.

Его губы изгибаются в усмешке.

– Признаю, Эль, – он бросает на меня последний взгляд, прежде чем снова вернуться к своей книге. – Это будет довольно… интригующе.

– Что будет интригующе?

А потом меня игнорируют до самого Лондона.

Примечание:

Когнитивная беспомощность – это психологическое состояние, при котором человек испытывает бессилие и беспомощность перед какой-либо задачей или проблемой.

Глава 8

Одержимость

• «…Sitting on a stolen throne
• Ты сидишь на краденом троне.
• Playing God with a heart of stone
• И играешь в Бога с каменным сердцем»

Måneskin – GASOLINE

Лондон, Англия.

Хищник.

У меня нет лояльности к какой-либо группе, кодексу или ценностям. Я живу по одному правилу: «Утоли жажду, достигни цели, повтори».

Однажды я пообещал себе никогда не давать людям второго шанса.

Впрочем, меня вполне можно обвинить в ненависти ко всему человеческому роду.

И сегодняшний день – наглядный пример того, каким человеком я являюсь.

Мое утро началось с игры на бирже, где мы с Кастилом заработали еще несколько миллионов фунтов для реализации наших планов. Деньги давно перестали быть чем-то захватывающим, но это необходимый ресурс и надежный метод манипуляции.

Цель.

Моего статуса и влияния семьи Кингов, блядь, недостаточно, поэтому мне приходится играть на публику, показывая всем маску молодого безумного трейдера и наследника крупнейшей финансовой корпорации Англии.

Для всего общества я не кто иной, как богатый псих с манией величия.

Каюсь, это не так уж далеко от правды.

Получив от Хвана необходимые сведения, я отправился на небольшую охоту и успешно поймал стайку жалких пешек. Оказалось, что двое из них занимались незаконным оборотом оружия, но не сохранили информацию о своем заказчике, что делает процесс моих поисков еще более утомительным.

Ску-у-ука.

Наверное, из-за скуки мои извращенные пытки стали потрясающе кровавыми, а дом на краю Лондона превратился в пристанище ада. У меня есть милый подвал, и иногда (ладно, часто) я делаю грязную работу сам, получая необходимую насильственную дозу.

От клюшки, что я таскаю за собой, слышится противный скрежет, пока безвольное тело, привязанное к стулу, начинает терять сознание.

– Ну-ну, – я широко улыбаюсь, подходя ближе. – Малыш уже хочет спать? Разве еще не рановато для сновидений?

Надавив клюшкой на сонную артерию, я наклоняю голову и наблюдаю над тем, как в красные глаза ирландца возвращается разум.

– М-м-м, – мычит он. Его лицо изрезано, а во рту не хватает нескольких важных зубов.

– Ты должен произнести что-то внятное, – говорю я спокойно. – Иначе я перейду к твоим глазам. Тебе какой больше нравится? Правый или левый?

– Не… надо.

– Что не надо?

– Не…

Так не пойдет.

Я медленно надеваю латексные перчатки и рассматриваю лицо Дугласа. Левый глаз уродливее, чем правый. Начнем с него.

Моя нога нетерпеливо сбивает стул, и, когда этот ублюдок падает на землю, я фиксирую его голову и давлю большим пальцем на его глазное яблоко. Он визжит, дергается и стонет под моими чудными прикосновениями, но в моей голове тишина.

Его глаз мутнеет, внутри виднеется кровоподтек, а потом из него начинает вытекать жидкость.

– Имя.

– Ма-а-а….

– Имя, Дуглас.

– Ма-арк-кус С-смит.

Интересно. Уже второй человек говорит мне это.

Я извлекаю остатки, перерезав зрительный нерв с сосудами, брезгливо вытираю кровь и глазную жидкость с рукава рубашки, а затем поднимаю стул, включая тяжелое тело, и извиняюще улыбаюсь.

– Зияющее отверстие выглядит так отвратительно. Ой, прости-прости! Но у тебя еще есть правый глаз, верно?

На мой телефон приходит уведомление, я заталкиваю часть окровавленной клюшки ему в рот, чтобы остановить крики, а затем любезно уточняю:

– Ты не против, если мы ненадолго прервемся?

Находясь в бреду, рыжий ублюдок яростно трясет головой, пока я наслаждаюсь общением с девушкой, которая по какой-то причине заполонила мои мысли.

Ангел: То, что ты делаешь, уголовно наказуемо. Я буду давать показания полиции до тех пор, пока тебя не поймают.

Я улыбаюсь, вспоминая вкус моей девочки. Гребаные персики.

После того как я вышел со сделки, которая, несомненно, наведет потрясающий хаос, я проследил местоположение Элеонор и отправил ей несколько сообщений. Но она, блядь, не ответила. Ни разу.

Когда маленькая мышка наставила на меня пистолет, то начал метаться между двумя вариантами: трахнуть ее как животное, а затем выбросить, или дать нам немного времени поиграть. Ведь это будет та-ак интригующе, учитывая роль Маркуса Смита во всей истории.

Элеонор… Мне хочется спровоцировать маленького ангела, чтобы она плакала и молила о милосердии.

Предвкушение охватывает каждый дюйм моего тела, и я облизываю губы, размышляя над тем, как накажу ее за игнорирование. После наших захватывающих кошек-мышек, Элеонор спряталась в Эдинбурге вместе с подругами, и мне пришлось прибегнуть к удивительному терпению, чтобы не выкрасть ее из Балморала.

– Мистер Кинг, – в тоне Даниэля, моего верного пса, сквозит страх и отвращение. – Он умирает.

– Да? Жаль.

Я пишу ответ ангелу, а затем возвращаюсь к жертве, которая странным образом напоминает отвратительного Боулмена. Может быть, стоит отправить ему фотографию? В качестве воспитательных мер.

Что ж, вернемся к ублюдку.

Перед вами Дуглас Мюррей.

Ирландец, тридцать четыре года, наемный убийца и, как я уже упоминал ранее, нелегальный продавец и инсайдер. И пока его напарник дожидается меня наверху, валяясь без сознания, наш милый Дуглас отказывается давать мне информацию.

Нехорошо, не правда ли?

Вероятно, этот ублюдок захлебнется кровью, собственным языком или пулей, а затем отправится прямиком под святую землю Великобритании.

Шучу.

Я ведь не какой-то серийный убийца.

Пока еще нет.

Вы удивляетесь, почему я до сих пор не передал его в Скотланд-Ярд? Потому что они никогда не смогут распутать паутину, которую сплела Виктория. Так что эта работа ложится на вашего верного слугу.

Я широко улыбаюсь, наслаждаясь ощущением того, что в моих руках находятся тысячи жизней, но ничто из этого не сравнится с увлекательным развлечением, у которого потрясающие глаза заблудившегося олененка.

Поэтому сперва я очищу Лондон от нескольких ублюдков, а затем перейду к более интригующему зрелищу – к моему ангелу.

Элеонор Смит, ты ведь уже соскучилась по мне?

Трудно представить, но сегодня мне со всеми своими потрясающими сторонами: слабостью интернального контроля, нестандартному отношению к этике и морали, жестокостью и беспощадностью – удается быть гребаным джентльменом.

Сегодня я хороший мальчик.

Вы заинтригованы?

Я не зависим от насилия. И хотя моя суть стремится к периодической анархии, нет никаких сомнений, что во всем хаосе должен быть расчет.

Элеонор никогда не входила в мои планы, но я подумал, что было бы забавно использовать ее, чтобы добраться до Смита, поэтому я нажал несколько кнопок, что вызвало ряд очевидных событий, в которых Эль вместе со своими родителями и братом-мудаком сидит напротив меня с реакцией, которая приводит меня в восторг.

Мой ангел в ужасе. Это видно по неестественно прямой осанке и слегка подрагивающим рукам.

Ее попытки скрыть свои эмоции выглядят так мило, что мой член моментально твердеет, и я улыбаюсь. Широко.

Мне нравится наблюдать, как гордые светло-голубые глаза пытаются избегать моего взгляда. Эль вежливо отвечает на вопрос общительной миссис Кинг, а затем делает глубокий вдох, в очередной раз кусая свою губу.

Розовую, пухлую, манящую. Ее губы быстро станут красными, когда я буду вбиваться в ее маленькую глотку на полную.

Ох, черт.

Иисус, мать его, Христос, меня даже не волнует тот факт, что справа от меня сидит моя мать и розоволосая Барби Вивьен Кинг.

Так уж вышло, что я лишен чувства стыда. И знаете, что?

Меня невероятно возбуждает эта милая мышка с ангельским голосом. И не просто возбуждает, а интригует, что весьма печально для ее жизни.

Потому что я не остановлюсь, пока не получу то, что я хочу.

Весь спектр моих чувств сосредотачивается на одном конкретном существе, облаченном в элегантное черное платье с бретелями настолько тонкими, что мне пришлось выкурить пять сигарет и выпить два бокала солодового виски, чтобы удержать себя от выпада затащить ее в темный угол и порвать ткань ножом.

Но я сижу на своем месте, наблюдаю… выжидаю, пока Элеонор разговаривает с моей матерью, используя гребаные манеры герцогини Кембриджской.

Сегодня на моем ангеле высокие каблуки, но они не делают ее менее крошечной. Фактически, у Элеонор средний рост, но, как я уже сказал, она крошечная настолько, что мне ничего не стоит сломать ее.

Что непременно произойдет рано или поздно.

Мне быстро надоедают вещи – за исключением, может быть, оружия.

– Какое искусство вам ближе всего? – голос Эль слегка дрожит, когда я царапаю своим взглядом ее лицо.

Я понимаю, малышка, мало кто способен выносить мой взгляд, но тебе придется потерпеть ради моих грандиозных планов. Не факт, что ты выйдешь из битвы живой, но разве не в этом суть веселья?

– Я изучала живопись в детстве, так что она всегда останется особенной для меня. А тебе, Эль?

Элизабет Кинг – миниатюрная светловолосая женщина, которая меня родила, смотрит на Элеонор с почитанием и преклонением. Впрочем, как и любой другой в этом ресторане.

– Я больше увлечена музыкой.

Я прикрываю глаза, дыша ее мягким голосом. Голоса людей обычно меня раздражают, но когда Эль говорит, я замираю, а когда она поет – мне хочется встать на колени.

И сейчас Элеонор напугана.

Просто охренительно сладко напугана.

Их разговор проносится мимо меня. Она задерживает дыхание, зная, что я наблюдаю за ней, а потом ее прекрасное лицо покрывается румянцем. Пиздец, как очаровательно, мой ангел.

Я хочу трахнуть ее до такой степени, чтобы она потеряла свой потрясающий голос от криков, пока я буду вколачиваться в нее со всей силы.

Успокойся.

Никакой охоты. Пока что.

Удивительно, что я игнорирую свою жажду, когда дело касается этой девушки.

– Правда?

– Эль виртуозно играет на нескольких инструментах, – встревает Маркус Смит. – Фортепиано, скрипка, виолончель.

– Ты сыграешь нам на вечере Оксфорда? Думаю, нашим родителям будет приятно, – на лице Блейка мелькает улыбка, но я узнаю эту пустоту в глазах.

Я живу с этой пустотой с самого рождения.

Я притворяюсь, мимикрирую, машинально повторяю социальные сигналы. Как мой лучший друг – психопат Кастил Сноу.

Элеонор мило поджимает губы, а потом выдыхает тихое:

– Я подумаю.

Ложь.

Она ни за что не выступит на широкой публике, по крайней мере, не в ближайшее время. Эль предстоит долгий период обучения, но я до сих пор не уверен, готов ли я к тому, что мой нейротипичный интерес к этой девушке выйдет за рамки увлекательных экспериментов.

Я откидываюсь на спинку мягкого кресла и медленно закуриваю сигарету, переводя взгляд на ее отца. Его попытки продать мне свою дочь выглядят по меньшей мере жалко. Интересно, маленькая мышка знает о подоплеке действий ее папочки? Она будет также смотреть ему в рот, когда я сделаю первый ход?

Эль – умная девочка. Безусловно, она знает, и поэтому она так напугана.

Среди элиты договорные браки не были чем-то из ряда вон выходящим. Конечно, она никогда не станет моей женой, но мы неплохо повеселимся в процессе.

Разрушение, Элеонор… Оно так близко граничит с обожанием.

– С каких пор ты так много куришь? – недовольный голос мамы неожиданно отвлекает меня от моего хмурого ангела с волосами цвета расплавленного шоколада.

Я бросаю сигарету в стакан с водой, позволяя пеплу раствориться в прозрачной жидкости, а затем отвечаю:

– Ты хочешь, чтобы я меньше курил?

На лице миссис Кинг мелькает удивление. На самом деле, я стараюсь не расстраивать свою мать и периодически надеваю маску нормального человека, чтобы супер-Эго позволяло ей спать. Так уж случилось, что она родила гениального социопата, а я, в свою очередь, никогда не являлся неблагодарным ублюдком.

И сегодня я хороший мальчик, вы помните?

– Конечно, я хочу этого.

– Хорошо.

– Спасибо, Аарон, – мама улыбается, но быстро отворачивается, испуганная чем-то в глубине моих глаз.

В приглушенном свете Ритца бледная кожа Элеонор светится, маня росчерками вен, посреди которых будут прекрасно смотреться мои следы. Член в моих брюках утолщается сильнее, когда я медленно перевожу взгляд на шею, где красуется след от моего укуса.

Она, блядь, скрыла его косметикой. Вы можете себе это представить? Какое кощунство.

Неожиданно я чувствую, как меня тянут за рукав белой рубашки, а затем злой шепот Вив раздается в моем ухе:

– Даже не думай.

– Думать о чем?

Дарси остался с отцом в Нью-Йорке, а малышка Вив вместе с мамой решили составить мне компанию на этот удивительно увлекательный вечер. Вивьен и Дарси – близнецы, младше меня на один год и до отвращения правильные. Не считая любви моего братишки к рингу.

Вив мило улыбается остальным, наступает каблуком на мою ногу, а затем снова шепчет:

– Говори тише, Аарон.

На самом деле, я несколько удивлен силой своей крошечной сестры. Ее карие глаза зло сверкают, а розовые волосы под лучами теплого света отливают гребаными персиками, возвращая меня к дрожащему напротив существу. Я переключаю свое внимание на Эль.

Ангел изображает легкую улыбку и, когда подходит официант, даже не прикасаясь к меню, говорит:

– Не могли бы вы принести салат?

Я опускаю взгляд на ее тарелку. Она не притронулась ни к одному блюду из сета, хотя я лично убедился, чтобы все позиции были без мяса. Маленькая соблазнительная вегетарианка, помешанная на альтруизме и растениях. Кто бы мог подумать, что мои вкусы кардинально изменят направление?

– Какой салат вы хотите, мисс?

– Любой, – она снова улыбается, и по какой-то причине я задерживаю дыхание. – Можно самый простой?

Официант кивает и уходит.

– Не делай этого, – шипит Вив так тихо, что я едва распознаю ее слова.

Или все дело в том, что Элеонор начинает увлекательно рассказывать о композиторе из Японии, погружая миссис Кинг в транс. Твою мать, я даже хочу подсесть ближе, чтобы слышать ее приятный голос отчетливее.

– Будь конкретнее, Вивьен, – хриплю я, делая очередной глоток крепкого алкоголя.

– Ты ее не заслуживаешь. И хватит пялиться на нее, как какое-то животное.

– Следи за языком.

Вив застывает и каменеет, встретившись со мной взглядом. Полагаю, она боится, что я совершу некую анархическую месть за ее неожиданное нападение.

Я смеюсь и ерошу ее волосы.

– Не будь такой напряженной.

Моя сестра рвано вздыхает, отворачивается и сосредотачивается на бокале розового шампанского. Время от времени она любит делать вид, что мы семья, но я уверен, что после сегодняшнего вечера Вивьен предпочтет игнорирование и избегание, которое она успешно практиковала со мной с сознательного возраста.

– Какие у тебя планы после Кингстона, Элеонор? – спрашивает миссис Кинг. – Кажется, Маркус упоминал про консерваторию.

Следующие несколько секунд мистер Смит не сводит взгляда со своей дочери, отчего Элеонор чувствует себя некомфортно. Такие, как он, мастерски умеют контролировать свои эмоции.

Он молчит, но взгляд говорит за него.

Его стеклянные голубые глаза опускаются к ее шее и поднимаются к лицу. В его пристальном взгляде сквозит липкое, странное напряжение.

Маркус делает с Элеонор то же самое, что делал с ним.

Ублюдок.

Я беру нож со стола. Кручу его один раз.

Второй.

Третий.

– Эль? – мягко произносит ее мачеха-герцогиня.

Через мгновение мужчина коротко вздыхает, поспешно отводя взгляд, а затем медленно делает глоток вина, словно возвращаясь к реальности.

– Ответь, Элеонор, – приказывает он с легким налетом раздражения, но я уверен: Маркус Смит в бешенстве.

Медленно откинувшись на спинку стула, я отговариваю себя от того, чтобы перерезать ублюдку горло на глазах у его жены и детей. Но решение последствий будет весьма проблематичным занятием, поэтому я откладываю этот момент до лучших времен. Смит – важная фигура в моей партии. Но когда она будет отыграна, от этой мрази не останется и дюйма живого мяса.

Я распилю его грудную клетку и выжгу сердце, пока он еще будет в сознании. Перед этим заставлю медленно истекать кровью в моем подвале. Может быть, я начну со сдирания кожи? Кожу неприятно отделять, но что поделать.

Справедливое наказание за то, что он, блядь, убивает, вероятно, лучшее создание на этой планете.

Элеонор выпрямляет плечи, а затем тихо отвечает:

– Я размышляю над поступлением в Королевский колледж музыки.

– Или на юридический в Оксфорд, – дополняет Маркус, проводя рукой по гладко зачесанным темным волосам. – Я беседовал с мистером Берком, ее готовы взять уже в следующем году.

Моя мать хмурится.

– Но она должна окончить Кингстон.

Люди и чужие проблемы мне абсолютно безразличны.

Однако что-то не дает мне покоя.

Неестественность ее зажатых движений. Пустой взгляд, направленный в середину стола. Никто не замечает, что ее дыхание замедляется до ненормального ритма.

Элеонор уходит от меня. У нее приступ.

– Вовсе не обязательно. Элеонор уже исполнилось восемнадцать, – добавляет Смит.

После захватывающего инцидента с преследованием мышки мне в голову пришла идея, которая включала в себя изматывающую двойственность. Я бы мог извращать Эль в облике незнакомца, тогда как моя реальная личность станет показателем идеального ванильного мальчика, а потом я бы использовал ее против собственного отца.

И хотя я никогда не отказываюсь от своих планов, Эль обладает странной способностью рушить их, даже не пытаясь.

Она превратилась в тень у всех на глазах, и никто, блядь, не заметил.

Не трогай ее.

Не трогай ее.

Не трогай ее.

Мать твою, к черту.

Я уже начинаю вставать со стула, но тут к Эль подходит официант и ставит перед ее носом салат, возвращая девушку в сознание. Она делает глубокий вдох, нервно заправляя каштановую прядку за ухо.

– О, вы… – лицо официанта вытягивается, когда он замечает ее слуховой аппарат. Черный. Видимо, под цвет ее платья.

Прежде чем убрать посуду, улыбчивый парень делает несколько движений рукой. Это «BSL» – жестовый язык, используемый глухими и слабослышащими в Великобритании. Я знаю, потому что когда-то учил его.

И этот ублюдок сказал ей, что она очень красивая.

Эль замирает. Краснота медленно ползет по ее лицу и сосредотачивается на шее, пока за столом повисает пауза.

– О боже… – бормочет моя мать, рассматривая девушку так, будто она, блядь, заразная. – Маркус, почему ты не сказал мне? Но про какую консерваторию может идти речь, если Элеонор…

Она не заканчивает фразу. Мои мышцы напрягаются, и я чувствую ярость, одновременно понимая, что веских оснований для этого нет. Элеонор – всего лишь временное развлечение, попытка развеять скуку и небольшой пазл в схеме. Ничего больше.

– Вы уволены, – гремит Маркус.

– Простите, сэр… что…

– Тебе лучше убраться с моих глаз, пока я не заставил охрану вышвырнуть тебя на улицу.

Мое периферийное зрение фиксирует быстрый уход официанта, но на самом деле я не смотрю ни на кого кроме нее. Эль не дышит и не шевелится. Она словно застывшая статуя – ни эмоций, ни дыхания, ни боли.

Пока тупой маленький ублюдок, который сидит за соседним столом, не тычет в нее пальцем, произнося писклявым голосом:

– Мама, она немая?

Элеонор вздрагивает, как от сильного удара, а затем сжимает салфетку, чтобы скрыть дрожь в руках.

– Извините. Думаю, мне стоит… Я скоро вернусь.

Ее лицо ничего не выражает, а голос звучит безжизненно. Она медленно встает из-за стола и практически бегом движется к выходу.

После секундной заминки я иду следом.

Потеряв ее из виду, я допрашиваю персонал, а затем нахожу ее во внутреннем дворе отеля – темном и холодном куске улицы, скрытом от лишних глаз. Эль как будто бы заранее знала, куда идти, чтобы спрятаться.

Она делала это раньше?

Не трогай ее.

Элеонор сидит на корточках в самом углу. Темные волосы рассыпались по плечам, скрывая ее лицо. Мне приходится подойти ближе, чтобы рассмотреть, что она делает. Кажется, ее не заботит ни моросящий дождь, ни холодная погода.

– Привет, дружок, – бормочет она тихо.

Я выхожу из-за темного угла. Шорох камней под моими ботинками заставляет ее обернуться, и тогда я замечаю маленькое пушистое существо, свернувшееся на ее коленях.

Котенок. Она разговаривает с гребаным котенком.

– Ты… – она поджимает губы и поднимается на ноги, прижимая кота к своей груди. – Почему ты пошел за мной? Тебя подослали родители? Я скоро вернусь, дай мне несколько…

– Я здесь не из-за твоей семьи, Элеонор.

Ее голубые глаза светятся даже в темноте, и я хочу запустить руку в ее мягкие волосы, чтобы притянуть ее лоб к своему.

Но я останавливаю себя.

Держу руки в карманах. Практически не двигаюсь.

Не трогай ее.

Не трогай ее.

Блядь, не трогай ее.

Складка между ее тонких бровей становится глубже.

– Ты не мог бы оставить меня одну?

– Ты дрожишь.

Она открывает губы, словно не веря в то, что услышала. Я делаю небольшой шаг вперед. Медленно, неторопливо – так, чтобы она не захотела уйти от меня на глубину своего разума.

– Какую игру ты затеял, Аарон?

Я замираю, застигнутый врасплох своим именем, произнесенным этим прекрасным голосом, а затем снимаю пиджак и накидываю одежду на ее хрупкие плечи, стараясь не вдыхать ее сладкий запах.

– С чего ты взяла, что я играю с тобой?

– Я не идиотка. Я знаю, что ты вытворял в «Дьяволе». И извини, но ты не похож на джентльмена и хорошего мальчика.

«Я знаю, что ты вытворял в Дьяволе»? Блядь, пожалуйста, скажите, что она следит за мной. В этом случае, после нашей слащавой фазы я трахну ее так заботливо, как только могу.

– Не волнуйся. Я не причиню тебе вреда.

Пока что.

Иначе она узнает меня. Мне даже пришлось имитировать отвратительный американский акцент, и я не собираюсь жертвовать своими планами ради минутного удовольствия.

– Уходи.

– Ты хочешь вернуться? – спрашиваю я, смотря на нее сверху вниз, потому что ангел едва достает до моих плеч. Твою мать, почему она такая крошечная?

Элеонор вскидывает подбородок и прищуривается, несмотря на то что до сих пор едва дышит, а я делаю все возможное, чтобы не улыбнуться.

– Ты совершенно не умеешь вести диалог.

– Я предлагаю варианты. Либо я возвращаюсь вместе с тобой, либо отвожу туда, куда ты захочешь.

На самом деле она уже едва держится на ногах, находясь на грани истерики, и у мышки есть примерно минута, чтобы ответить мне согласием, иначе я насильно запихну ее в свою машину.

В очаровательных светло-голубых глазах мелькает замешательство. Кот в ее руках начинает тревожно мяукать, и Элеонор сдается.

– Ты мог бы отвезти меня на Вулвич-Роуд?

Примечание:

Одержимость – полное и всеобъемлющее подчинение разума человека чему-то, какой-либо мысли или желанию.

Глава 9

Интеракция

• «… Я в углу твоей клетки,
• Тушь струится по моему лицу.
• Дверь открыта, но я остаюсь на месте»

Nessa Barrett – keep me afraid

Лондон, Англия.

Тень.

При виде огромного «Мерседес-Бенц» я делаю медленный вдох.

Сложно представить, насколько же было безумно довериться Аарону-мать-его-Кингу, но у меня нет другого выбора.

Либо я сажусь в эту проклятую машину и позволяю ему довести меня до безопасного приюта для животных, где я смогу осмотреть бедного кота, а затем забиться в угол. Либо я ловлю кэб и молюсь, чтобы я не отключилась перед незнакомым человеком.

Иисус, я действительно выбрала Кинга, а не незнакомца-водителя? Должно быть, я спятила.

Я пытаюсь сохранять гребаное спокойствие, когда парень проводит пятерней по своим светлым волосам, а потом, слабо улыбаясь, кивает в сторону переднего сиденья.

– Садись, – говорит он тоном, который может поставить на колени.

Этот подонок умудрился перекрыть Пикадилли-стрит, поэтому звуки сигналящих машин вокруг нас просто тошнотворны.

– Я сяду сзади.

Предотвращение последствий аварии и все такое.

– Садись в машину, Элеонор.

Он преграждает мне путь и придерживает переднюю дверь, как самый настоящий джентльмен, но я знаю – это последнее слово, которым можно описать Аарона.

Я поджимаю губы.

– Почему я не могу сесть сзади?

– Потому что там лежат мои вещи.

В его карих глазах загорается странная эмоция. Я делаю все возможное, чтобы не поежиться, и, сдавшись, быстро сажусь в машину. Он возвращается на водительское место, заводит двигатель, а затем поворачивается в мою сторону.

Он смотрит на меня всего пару секунд, но по какой-то причине я начинаю тяжело дышать, пока он внезапно не наклоняется ко мне.

Мое сердце пропускает удар, глухо отдавая болью в грудной клетке. Что, черт возьми, он…