Дети с фотоаппаратом

Елена Елькина

Дети с фотоаппаратом

2020-2024

Лучше сломать шею, обе ноги, чем стать посмешищем.

А. П. Чехов

Самый неблагодарный, да и неприятный возраст – 17-20 лет. К жизни ещё не привык, к себе самому тоже. Ни жизни, ни людей не понимаешь, а между тем убеждён, что отлично всё видишь, понял и даже во всём слегка разочаровался.

Зинаида Гиппиус

Трудно относиться спокойно ко всем глупостям молодежи <…> В их тирадах полно ерунды, и все же там не только ерунда. <…> многое нужно забыть и многому научиться, когда впервые лицом к лицу сталкиваешься с жизнью. Не так это легко – отказаться от своих идеалов, и жестокие факты нашего повседневного бытия – горькие пилюли. Душевные конфликты юности бывают очень жестоки, и мы так мало можем сделать, чтобы как-то помочь.

Сомерсет Моэм

1 ЧАСТЬ

1 глава

Солнце светило в правый глаз, коридор уже заканчивался, неумолимо приближая двустворчатую дверь, а я никак не мог выучить слова роли. Понадеялся, что Шекспир легко зайдёт. Я никогда так не ошибался.

По коридору прокатилось эхо железного ведра уборщицы.

«Достаточно трёх сантиметров стали…»

Я сверился с бумажкой. Трёх дюймов. Точно, что-то я маловато взял.

«Достаточно трёх дюймов этой стали —

И не проснётся он; ты ж в это время

Проткнёшь… проткнёшь…»

Какой там святоша?

Я уткнулся в распечатку. Благоразумный. Сколько меня уже ждут? Ёлки! Полчаса. А я ведь даже не обедал.

«Проткнёшь благоразумного святошу,

Чтоб он не вздумал нам читать мораль».

Мне прилетело дверью в лоб. Голову как пилой прорезало. Из актового зала улепётывала зарёванная семиклассница. Святые угодники, да что у них опять?

Я засунул распечатку в сумку, чтобы не палиться, и огляделся. Малышня на зрительских креслах кромсала цветную бумагу, десятый класс ворочал по сцене разрисованные фанерные кубы, девчата подгоняли костюмы. Кто-то учил слова, кто-то уже гримировался, но привычного источника наших мучений в поле зрения не оказалось, – наверняка терроризирует кого-нибудь за кулисами. Не исключено, что саму библиотекаршу – руководителя школьного театра.

Ева с недовольной миной рылась в куче тряпья. Я сел рядом с ней в зрительское кресло и спросил в ожидании подтверждения своей догадки:

– Куда Анна Петровна делась?

– Пошла внука из садика забирать, – протянула Ева и уже тише прошипела. – Теперь Ника за главного.

Я осознал ценность нынешнего затишья и достал из сумки кефир и булочку.

– Здорово у нас, конечно, генпрогоны проходят, – протянул я, откручивая крышку.

– Паш, иди в другое место, ещё костюмы испортишь, а наедет она на меня.

– Ладно, не ругайся.

Так, с кефиром в одной руке и с булочкой в другой, я прошествовал через зрительный зал и уселся в первом ряду. На удивление удобно устроился, кстати. Стоило мне засмотреться на то, как близнецы из девятого вешают на задник сухие ветки деревьев, из-за кулис вышла Ника, будто забивая в сцену гвозди своими каблучищами.

– Где стулья?!

Попавший под горячую руку Вася замер, как испуганное животное.

– Вот. Стоят. Две штуки.

– По-твоему наши театралы такие стройные, что впятером поместятся на двух стульях? – саркастически заметила Ника. – Не будь льстецом.

– Так в математике стульев больше нет свободных.

– Классов в школе тоже больше нет?

– Так закрыты все.

– Мне проверить?

Ника вздёрнула бровь. Паренёк понял, что дело безнадёжное, и ушёл на поиски стульев. А, может быть, места, где можно переждать эти тёмные времена. Тем временем Ника, скрестив руки на груди, расхаживала по залу и убивала у людей остатки желания участвовать в общественной деятельности:

– Элин, это кошмар. Надо подшить. Где гирлянда?

Мимо проковылял Ярик с коробкой хлама, бормоча под нос: «Кто-то повеситься взял».

Наконец, очередь дошла и до меня.

– Паш, где тебя носило?

– В магазин ходил, – невозмутимо ответил я.

– Надеюсь, ты хотя бы сегодня свои слова выучил? Ярик! Ты куда прожектор лепишь? На краю сцены поставь!

– Выучил-выучил. И не надо злиться. Булочку будешь? – спросил я и помахал уже кусанной булкой в воздухе.

– Не хочу. Доедай своё хрючево и шагай на сцену, надо один отрывок переделать.

Я даже поперхнулся, а когда откашлялся, Ники рядом уже не оказалось. Пришлось отправляться на поиски этого белобрысого диктатора. По следу недовольного бубнежа я нашёл её в закутке, где за допотопным агрегатом в куче проводов обычно сидел школьный техник Серёга, но сегодня его нервы, кажется, сдали, и он благополучно свалил.

Ника безуспешно пыталась воткнуть флешку то в одно гнездо компьютера, то в другое, и бесилась ещё больше прежнего от того, что ни одно из них не считывало устройство.

– Дай сюда.

Я забрал у неё флешку, выудил из кучи проводов нужный кабель и подключил флешку через него.

– Ну и хлам. По этому ведру давно помойка плачет, – только и сказала она, устраиваясь за компьютером.

– Ник, давай об изменениях поговорим, – отвлёк я её.

– Замечательно. Пойдём на сцену, обсудим вместе со всеми.

Она бодро зашагала на поле боя, попутно собирая ребят, исполнявших роли в спектакле. Все обречённо, будто бурлаки на Волге, плелись следом.

– Итак, – Ника вышла на середину сцены. – В чём проблема: Себастьян и Антонио в первой сцене второго акта не на своём месте. Они не должны сидеть в дальнем углу и выкрикивать свои насмешки, чтобы зрители смогли их услышать. Тогда все персонажи на сцене знают, что над ними издеваются, а это никуда не годится. Предлагаю пересадить насмешников на край сцены. Будет органично. И кто вообще пустил библиотекаря руководить театром?

Все молча стали расходиться на свои места. Все кроме меня.

– Давай оставим всё как было?

– Зачем? Освещение остаётся на середину сцены, так что ваши с Васей персонажи всё равно находятся в тени. Логика сохраняется, что ещё надо?

– Ничего не надо. Мы целый месяц репетировали из того угла и вдруг за час до выхода всё меняется.

– Всего-то нужно: пересесть, – закатила она глаза. – Со второго акта. Сцена первая, поехали.

Почему с ней так тяжело?

Мы начали. Реплики удачно всплывали в памяти, мы с Яриком очень умеренно валяли дурака, придраться не к чему. Ребята за кулисами хихикали и шушукались, всё как всегда. Как вдруг…

– Стёпа! Хватит ржать, ты убитый горем отец, в конце концов.

– Смешно же, – один из близнецов из девятого развёл руками.

– Смешно? Как ты собрался выступать?

– Ну, буду вспоминать, что нашу собаку летом машина сбила, – промямлил Стёпа.

Веселье за кулисами затихло. Ника, по-прежнему не расцепляя скрещенных рук, подошла к нему и, нависая над стриженной под машинку головой, спокойно спросила:

– Разве сейчас тебе что-то мешает об этом вспомнить?

Стёпа растерялся. Повисло молчание. Пришлось отодвинуть пацана и вмешаться.

– Ник, перебарщиваешь. Не должны же мы каждую репетицию как выступление играть.

– Репетиции для того и проводят, – возразила Ника. – Раз за разом приближаться к совершенству. Слова проговорить и в голове можно.

Я заметил, что вдобавок к скрещенным рукам она сутулится.

– Не знаю, как Стёпе, – сказал я, – но мне бы не хотелось вспоминать о чьей-то смерти так… – я пошарил в закромах памяти, но нужного слова не нашёл. – Из практических соображений.

На бровях Ники появился надменный излом.

– Это для тебя слишком прозаично?

Последнее слово она прямо-таки прошипела. Я не знал, откуда в ней столько злопамятности.

– Это просто лишнее. Учителя в любом случае будут в восторге, главное, что мы старались.

Ника посмотрела в сторону, потом перевела взгляд обратно на меня.

– Значит, это всё для учителей делается? Ладно. Ещё бы кто-нибудь старался в самом деле.

Я покосился на народ: шестиклашки с порезанными и заклеенными пальцами, встрёпанные близнецы с вылезшими из штанов рубашками, Ева и Элина в нитках и блёстках от костюмов, Ярик сидит на полу, привалившись к стене.

– Слушай, – обратился я к Нике, – катись со своими проживаниями роли знаешь куда? Опомнись, это не сцена Мариинки, ты в дыре живёшь! И вообще это школа, хватит сходить с ума и воображать себя гением! Задолбала всех уже в край.

Позади пробежал оживлённый гул. Ника и бровью не повела, только вскинула подбородок.

– Какая разница, где мы живём? Это не сложно – обойтись без дилетантства.

– Вот именно, – отбил я нападку. Кто-то из девчонок хихикнул.

Дверь в актовый зал отворилась, и внутрь протиснулся Вася с двумя стульями в охапке.

– Народ, там зрители собираются, – оповестил он. – Пустить их?

– Подождут, – распорядилась Ника и убрала с лица белёсую кудряшку. – Сцена с начала.

В этот момент сгрохотало: Вася вместе со стульями растянулся на сцене: его нога запуталась в проводе. Мы с Никой проследили за кабелем и остановили взгляд на прожекторе, рухнувшем с авансцены. Я вздохнул, взял прожектор и потащил его за кулисы.

– Эй! Ты что творишь?

Ника кинулась следом и обеими руками вцепилась в светильник. Элина и Ярик не сдержались и захохотали.

– Он нужен для тайного разговора! – кричала Ника. – Везде свет выключим, оставим только этот. Ну же! Малый круг внимания.

Я выдернул фонарь у неё из рук и поставил за собой.

– Тайный разговор? Поменяй локацию, чучело. Оставляем боковой свет, – для наглядности я указал на прожекторы под потолком, – и декорацию сдвигаем правее.

– Сдались эти декорации! – взвизгнула Ника. – Можно в поле выйти с тремя фонариками и получится шедевр!

– Серьёзно? – на мгновение я увидел в Нике маленькую капризную детсадовку.

– Всё, ребят, хватит, давайте репетировать, – вклинилась Элина.

Я обернулся к ней, давая понять, что лучше бы она молчала. Ника же равнодушно уставилась в стену. Я мысленно начинал молиться, чтобы она взбесилась и ушла, но было не разобрать, что творится в её голове. Она наконец расцепила руки и, поправив манжеты своей вечной белой рубашки, заявила:

– Вообще-то от природы не все одинаково одарены.

Мне даже смешно стало. Да, она рвалась командовать, но я думал, что в ней играет самолюбие, а оно вон как, за плебеев нас держит.

– А, ты одарённая у нас?! Тогда сними монументальное полотно! Нет, правда: чего мелочится на школьный театр? Ты же у нас новый Тарковский! Дерзай! Чего ждёшь?

Ребята смеялись, прикрываясь ладошками, некоторые устраивались поудобнее прямо на полу сцены, ожидая, что будет дальше. А Ника только буркнула:

– Тарковский – отстой.

– Даже так? Ну так покажи, как надо снимать! Хотя бы маленькую киношку сделай для начала, – я нарочно стал растягивать слова, чтобы её побесить. – Всё как ты любишь: заумные смыслы, драма и три фонаря в чистом поле.

– Хм, напугал, – фыркнула Ника. – Только с тебя то же самое. Как ты любишь: жирно, прямолинейно, но с тремя фонарями в чистом поле, – передразнила она меня, и выглядело это нелепо.

Она протянула руку. Я взглянул на розовую блестящую от пота ладошку и перевёл взгляд на её лицо с бровями, сведёнными судорогой. Обернувшись к ребятам, я увидел, как все они затаили дыхание. Что ж, сама напросилась. Без обид.

– Идёт.

Я будто рыбу пожал, а не руку, – такая же сырая и холодная. Она уже хотела выскользнуть, но я удержал.

– На что спорим?

– На что пожелаешь, – повела она плечом.

– А на желание.

– Хорошо.

– Ребят, вы серьёзно? – очнулась Элина. – Выпускной класс, вам заняться нечем?

– Разруби, – сказал я ей.

Она вяло шлёпнула своей рукой по нашим. Ника тут же спустилась со сцены в зал и полезла в свою сумку за салфетками.

Двери актового зала отворились, и в них повалила толпа школьников, подгоняемых явившей себя народу Анной Петровной – поэтически возвышенной и нарумяненной щуплой пенсионеркой.

– Всё, ребят, одеваемся, – объявила Элина и первой ушла за кулисы.

Ника, насупившись, следила, как мы расходимся по своим местам, но так и не присоединилась к нам. Зато библиотекарша сподобилась. Толку от неё и правда было мало, разве что помогла Стёпе костюм застегнуть в перерыве между комплиментами о том, какие мы все красивые. Люди сосредоточенно одевались и настраивались на спектакль. Младшие классы, оставшиеся без ролей, доделывали декорации.

– Как думаете, она больше не придёт? – Нарушил молчание Ярик.

– Сомневаюсь, – сморщилась Ева, заплетая Элине волосы. – Если и так, на выступления всё равно ходить будет, чтобы в школьной газете нас грязью полить.

– По себе людей не судят, – осклабился Вася и толкнул её плечом.

– Предлагаю новую игру, – Ярик поднял руки над головой. – Кто быстрее найдёт Нику в зале.

– Видишь Нику? – потешались ребята.

– Нет.

– И я не вижу. А она есть.

Все заржали. Шапито, не иначе. Я случайно оторвал пуговицу от камзола.

Рядом со мной на принесённые стулья плюхнулся разодетый рыжий Вася.

– Что будем снимать? – оживлённо спросил он.

– Пороюсь у себя в заметках, – пожал я плечами. – Там видно будет, что в наших реалиях получится снять.

– Это звёзды сошлись, точно говорю. Я вчера новый объектив для фотика заказал.

Я покивал головой. Ярик оставил попытки застегнуться и округлил глаза:

– Да ладно? Принесёшь? Ты же жмотишься постоянно.

– Ради благого дела не жалко.

Близнецы из девятого, услышав наш разговор, неспеша подплелись и встали рядом.

– Когда снимаем? – спросили они.

Я закрыл лицо рукой. Они-то зачем лезут в эту историю? Неужели настолько озлобились, что готовы человека заклевать только за то, что их заставили работать? Тоже мне, униженные и оскорблённые. Зато люди сами нашлись, проблемой меньше.

– Да хоть завтра! Только основу для сюжета подберу.

– Куда спешить? – проговорила Ева, присаживаясь на реквизитное кресло. – Эта овца всё равно не соберёт команду. Будет в одиночестве «Пластилиновую ворону» лепить.

– Девочки! Мальчики!

Повеяло застарелыми цветочными духами и в наш кружок вклинилась Анна Петровна, едва достававшая до плеча большинству из нас. Она окинула всех влюблённым взглядом из-под лиловых век и выдохнула:

– Какие вы у меня все солнышки! Расходитесь по местам, мы начинаем.

Она просеменила на авансцену, чтобы устроить традиционную заминку с нерабочим микрофоном.

– Паш, – Элина горячо дохнула мне в затылок. – Ты же понимаешь, что она и правда в театре теперь будет лишняя?

– И что? Мне двери забаррикадировать?

– Скажи ей, чтобы не приходила больше.

– Не стану я этого говорить. Что за детский сад? Может, вообще бойкот устроим?

Элина поджала губы и ушла к девчонкам. Анна Петровна разобралась с микрофоном и, заливаясь соловьём, объявила начало «Бури».

2 глава

Новый день обернулся желанием выброситься из окна при одной только мысли о вчерашнем пари. Овсянка капала мимо рта, а чай остыл прежде, чем был замечен прямо под носом.

– О чём задумалась? – окликнул Нику отец.

– Ни о чём. Не выспалась.

Для наглядности она зевнула, потягиваясь, и снова уставилась в стол невидящим взглядом. В этот момент в кухню вошёл уже одетый в форму гимназиста младший брат Ники – Ваня. Слепив себе толстый бутерброд из всего, что нашёл на столе, он заявил:

– Опять, наверное, кино про любовь смотрела.

Ника вскипела.

– Я не смотрю такое кино! Это крайне глупо – в жизни не бывает так, чтобы всё строилось вокруг личной жизни. А в искусстве главный залог – это многогранность истории, чтобы можно было полнее раскрыть заложенный смысл. Истории про любовь – плоская бурда. Снимать об этом кино – делать некачественный продукт, а плохие фильмы я не смотрю!

– Почему тогда покраснела?

Ника секунду медлила.

– От злости, – нашлась она и плюхнула ложку в кашу.

В то же время в кухню вошла мать Ники, подкручивающая ухоженными пальцами нарочно выбеленные локоны а-ля Мерилин Монро.

– Что случилось, котята? – спросила она, наливая себе кофе. – Опять что-то не поделили?

– Мелкий дразнится.

Она вскочила с табуретки и зашагала в свою комнату. Из кухни доносились фразы: «Ванюш, хватит Веронику дразнить», «Да ладно, весело же», «Ну пошутил он, что такого?»

Поднявшись по лестнице и захлопнув за собой дверь, Ника плюхнулась на кровать.

«И зачем я ввязалась в этот спор? Может, объяснить Пашке, что я погорячилась? Ну да, как же! Пойдёт он на попятную! Японский Болконский, что мне теперь делать?! Я команду вовек не соберу. Только если наших бездарей-театралов звать. О боги…»

Она какое-то время смотрела в стену, притянув колени к себе, но быстро вспомнила про уроки и принялась одеваться.

С Пашкой она столкнулась, едва переступив школьный порог. Он улыбнулся ей, Ника, застыв на месте, вздёрнула бровь.

– Как успехи? – поинтересовался Пашка и, не дожидаясь ответа, пошёл дальше.

Ника насупилась и зашагала в раздевалку под номером 10-11, где копошился с ворохом тетрадей десятый класс. В дверях она столкнулась с Яриком.

– Привет, – ляпнула она.

Ярик удивлённо попятился.

– Привет.

– Ты же знаешь, что будем кино снимать. Не хочешь присоединиться?

Ника почувствовала, что сердце начинает колотиться чаще, и попыталась расслабленно улыбнуться. То ли попытка не удалась, то ли воспоминания о спектакле оказались слишком свежи, но Ярик чётко сказал «не хочу» и выскользнул из раздевалки, цепляясь пухлыми боками за пёстрые куртки.

В голове у Ники всплыла навязчивая мысль: «Формулировка была тупая. Он же Пашкин друг. Он знает о вашем пари».

Скрежетнув зубами, она прошла вглубь раздевалки и скривилась ещё больше, – опять какая-то псина заняла её вешалку. Двумя пальцами она перевесила красную куртку и заняла привычный крючок своим белым пальто. Ей показалось, что десятиклассницы бросили списывать домашку и проводили Нику осуждающим взглядом.

В коридоре она не глядя протолкалась через толпу возле расписания, поднялась на второй этаж, вошла в кабинет английского и заняла своё место за первой партой. Не то что бы Ника рвалась к получению знаний, просто отсюда не было видно дражайших одноклассников, а в наушниках можно было вовсе отгородиться от внешнего мира по всем фронтам.

«А формулировка была тупая».

В целом, день был самым обычным. Никто её не трогал, можно было спокойно сидеть в одиночестве за возлюбленной первой партой и слушать музыку, чтобы не раздражаться лишний раз от болтовни этого сброда. Чтобы не встречаться с Пашкой, достаточно было на него не смотреть, а без этого патлатого зрелища в толстовке с дурацким принтом обойтись было не трудно. Но на длинной перемене обыденность всё же себя исчерпала.

На выходе из класса математики Ника так увлеклась распутыванием наушников, что столкнулась с Васей из театра. Она уже прикинула его на роль в своём сценарии, и он более-менее удачно вписывался в общую картину своими тёмно-рыжими кудрями. Нике это казалось элегантным, да и выбирать было особо не из чего.

Она притянула его за рукав и огорошила вопросом:

– Хочешь поучаствовать в съёмках?

Выходившая из класса Элина отпихнула Нику с дороги. Вася отшатнулся назад, пробормотал нечто похожее на «мне некогда» и скрылся из виду. Предчувствуя неладное, Ника поправила сумку на плече и зашагала к столовой, где надеялась встретить девятый класс.

Близнецов-театралов она завидела издалека, равно как и они её, потому что стоило ей ступить пару шагов им навстречу, как ребята круто развернулись и растворились в толпе. Девчонка как вкопанная застыла посреди коридора.

Из столовой, жуя сладкий пирожок, выплыла семиклашка. За месяц её участия в театральном кружке Ника так и не запомнила имени девочки, зато двинулась к ней самым решительным шагом. Та взвизгнула: «Я кино не хочу!» и убежала на второй этаж. Картина прояснилась, осталось только уточнить одну деталь.

Ника перешагнула порог столовой и огляделась. Элина стояла в очереди у раздаточного окошка в компании своих шерочки с машерочкой: Ева нарощенными ногтями перебирала дреды, что-то щебеча, а толстозадая Рита, игнорируя подруг, заглядывала в кухню.

Под перезвон алюминиевых ложек Ника приблизилась к Элине и тихо спросила:

– Можно тебя на пару слов?

– Чё?

– Хочу поговорить, – рявкнула Ника.

– Хорошо. Возьми себе что-нибудь, поговорим.

К этому времени очередь дошла до девочек. Элина взяла себе белёсую лапшу и компот из сухофруктов, Ева ограничилась капустным салатом, Рита же позволила себе и то, и другое, взяв вдобавок котлетку, едва ли превосходящую размером пятак.

– Мама говорит, питаться нужно основательно, – пояснила она.

Ника тем временем вытерла стол антибактериальной салфеткой и скромно села напротив подружек. В руках у неё была плюшка с джемом и отдающий хлоркой чай в гранёном стакане.

– Что, опять не поехали? – с хитрым прищуром допытывалась Элина у Евы.

– Конечно поехали, во втором часу меня домой привёз, – Ева заправила за ухо пару косичек. – Вообще-то прошлый раз тоже ездили, я просто не говорила…

– Вот врушка! – воскликнула Элина.

Рита смущённо ковыряла салат.

– Ну а что такого? – Ева надула губы.

– Что такого, что такого… Делись впечатлениями! Что, он лучше Стасика?

– Ну, в шею он целует точно приятнее.

Девицы засмеялись. Рита, покраснев и сделав вид, что не особо увлечена темой, попыталась разломить мясную просвирку, но промазала ложкой по тарелке. Элина, продолжая смеяться, придвинулась к Еве и зашушукала ей на ухо, прикрывшись ладошкой. Та встретилась с уничтожающим взглядом Ники перед холодным вонючим чаем и локтем пихнула подругу в бок.

– Так о чём ты поговорить хотела? – как ни в чём не бывало улыбнулась Элина.

– Хотела спросить, – ответила Ника, – кто настроил против меня школьный театр.

Ева демонстративно вздёрнула брови и поджала губки, Рита отвлеклась от котлеты, а Эля фыркнула:

– Ты, конечно. Лучше тебя с этим никто не справится.

Ника отодвинула чай и наклонилась ближе к Элине.

– Я далеко не дура, что бы ты об этом ни думала, и могу отличить неприязнь от бойкота.

– Вот это самомнение, – прошептала Ева, будто бы случайно наклонившись к Рите.

– Ты серьёзно думаешь, что я не услышала тебя? – деловито отчеканила Ника.

Ева состроила утомлённую гримасу и уткнулась в свой салатик. Элина устало осклабилась.

– Никто не устраивал тебе бойкота. Все захотели работать с Павликом, вот и всё.

– Серьёзно? А малолетки ему зачем? Седьмой класс? С девятым он тоже не особо дружен.

– О, а вот и он, – обрадовалась Эля и помахала кому-то ручкой, гремя браслетами.

Через секунду рядом с Никой бухнулся Пашка. Ника отползла на край скамейки.

– Спасибо, я твой должник, – он протянул Элине тетрадку. – Кстати, будет время в воскресенье?

– А что ты хотел? – пропела Элина, попутно запихивая тетрадь в сумку.

– Думал пробы провести. О, Ник, привет. Отдыхаешь после тяжких трудов? Много наснимала?

– Уже здоровались, – буркнула Ника и встала из-за стола.

– У, какая серьёзная, – шутливо покачал головой Пашка, и подружки захихикали Нике вослед.

«Придурки, – думала Ника, шагая в спортзал. – До семнадцати лет дожили, а мозгов как не было, так и нет. Так себя в начальных классах ведут не самые одарённые дети. Что у них в голове? Впрочем, лучше не знать».

Она остановилась перед девчачьей раздевалкой. Там уже кто-то верещал и смеялся. Ноги у Ники налились ленивой болезненной тяжестью, а плечи заныли и ссутулились. «Может, свалить?» – промелькнуло у неё в голове, но сила воли придушила это поползновение и заставила дёрнуть ручку.

Щеколда как обычно была сломана. Полуголые девицы обсуждали какой-то сериал, воняло дезодорантом и сухариками. Ника переоделась в дальнем углу, подальше от двери, и вышла со звонком, возвещавшим начало урока. В раздевалку, шумно топоча, влетели Элина и компания. Из соседней двери лениво вытекли парни, все как один в кислотных кроссовках, кроме, разве что, патлатого тощего Германа, опять собиравшегося откосить от физры забытым дома освобождением.

Физрук – упитанный дядька в салатовых трениках – объявил волейбол. Ника до последнего надеялась, что её оставят на скамейке запасных, но все чихать хотели на неравное число игроков и всё же взяли её в команду по остаточному принципу.

Мяч незамедлительно полетел навстречу лицу. Ника шагнула в сторону. Мячик бухнулся на пол, отскочил в стену и бодро запрыгал в направлении, откуда был отправлен. Взвизгнул свисток.

– Ты чего не отбиваешь?! – растягивая слова, упрекнула Рита.

– Мне руки пока ещё нужны!

Парни ехидно лыбились в сторонку, Рита закатила глаза.

Следующий мяч полетел в Германа, спокойно сидевшего на скамеечке. После нападения он прижался к косяку у входа в спортзал, решив, что там безопаснее. Через пару нормальных подач мяч прилетел и туда.

Ника переходила с одной цифры на другую, даже не пытаясь втягиваться в игру. Зато мысли о театре и съёмках не давали ей покоя.

«Если я не могу позвать театралов, – рассуждала она, – то где мне брать людей? Кружок в школе искусств? Там совсем сопляки. С улицы набрать? Ага, в нашей-то деревне: десять тысяч человек и половина из них пенсионеры. Может, объявление? Звонить будут без конца не по делу. Наверное. Может, в гимназии ребята окажутся более сговорчивыми? Хотя там вся городская элита, ещё гаже, чем здесь. А, может, фильм одного актёра? Буду и швец, и жнец, и на дуде игрец. Почему бы и нет? Всего-то нужно сценарий пере…»

В ухе хлопнуло, в глазах потемнело, коленка и ладони встретились с полом. Ника ощупала ухо, щёку… Рисунок от мячика отпечатался на коже, голова звенела. Тимур и Феликс на другой стороне поля хихикали в кулаки. Все стояли на местах, только физрук подошёл и отправил к медику. Прижимая к лицу холодную ладонь, Ника ушла в раздевалку.

К медику идти не имело смысла, её работа в школе ограничивалась периодической проверкой на вшивость и кормёжкой активированным углём по поводу и без. Поэтому из спортзала Ника прямиком отправилась в библиотеку, где на уроках проектирования создавалась школьная газета.

Анны Петровны на месте не было, – а когда бывало иначе? – зато вместо себя она оставила круглолицую девчонку с большими, как у куклы, глазами и длинной косой шоколадного цвета. Ника частенько её здесь видела, но не знала ни имени, ни класса, в каком она училась, ни возраста – слишком кукольным было личико. Этим она и раздражала. А ещё бежевой вязаной кофтой, в которой ходила круглый год.

– Привет, – голос у неё был мягкий и мелодичный. – Если хочешь книжку взять, я запишу. Анна Петровна к завучу ушла.

«Угу, чай пить».

– Нет, я школьную газету делаю, – Ника села за остававшийся свободным компьютер. – С урока отпустили раньше.

– Ого, – девушка повернулась к Нике, сидящей у противоположной стены. – Какую колонку ведёшь?

«О нет, любезные разговоры из вежливости».

– Культурную. Кино, книги.

– Здорово. Писать, наверное, сложно?

– Ничуть, – Ника раскрыла перед собой толстую тетрадь, в которую записывала наброски сюжетов и художественных решений.

– Правда? А я себе такой дурой кажусь, когда задают сочинения!

«Тебе не кажется».

– Глупости. Я уверена, ты хорошо справляешься.

– По оценкам вроде бы всё так, но внутри чувство такое неприятное. В общем, газету я бы точно не стала делать.

«И слава богу. Вот докопалась, захлопнись уже».

Ника отрывисто улыбнулась ей и уткнулась к себе в тетрадь. Девушка помолчала немного и вернулась к работе. Пальцы забегали по клавиатуре как у заправской стенографистки, нарушая тишину пустой пыльной библиотеки.

Концовка сюжета никак не клеилась, все события приводили только к двум противоположным вариантам, разделяя смысл на чёрное и белое.

«Но ведь в жизни так не бывает!»

Вдобавок тяжело давалось название. «Одержимость» – занято, «Сладкий кошмар» – идеально для дешёвой дамской беллетристики, «Сон», «Видение», «Мания» – всё не то…

С пустой головой Ника откинулась на спинку стула и уставилась в тетрадь. Клавиши клацали, по спине гулял сквозняк, молчание казалось неловким.

«Лабиринт сна» – так и пышет эзотерикой, «Мечта» – слишком буквально, «Отрава» – близко, но не то, содержит субъективное суждение. «Погоня»? «Бред»?

Клавиши перестали стучать. Ника встряхнулась и с сомнением повернулась к девушке.

– А ты, – промямлила она и продолжила твёрже, – здесь часто бываешь. Работаешь над чем-то?

– Домашку делаю, – она обрадованно снова повернулась к Нике. – У меня дома нет компьютера, а на телефоне неудобно печатать.

– Понятно. А я вот не могу придумать название. Для статьи. Одной.

– Может быть, отдохнёшь и придумаешь. Я в этом не сильна, честно! Извини.

«Чего и следовало ожидать».

– Ничего страшного, ребята придут и помогут, – вежливо отмахнулась Ника.

Из коридора донеслись голоса тех самых ребят, цоканье каблуков и хохот. Постепенно библиотека заполнялась старшеклассниками, Ника полезла в сумку за наушниками, но не успела.

– Розу выгнали наконец-то! – радовалась Рита.

– А кто в финал прошёл? Я два прошлых выпуска не смотрела, – Ева надула губы. На ней была отнятая у Феликса кофта.

Ника с недоумением покосилась на девочек, увлечённых трескотнёй про шоу певца, публично разыскивающего себе невесту.

– Барбара и Маруся, – ответила Рита. – Маруся вообще бесит, такая стерва.

– Да, она жуткая, – согласилась Элина. – Но у неё ногти всегда клёвые. Я себе на дискотеку сделаю такие, как…

«О, очередной шабаш намечается. Счастье-то какое,» – Ника угрюмо вставила наушники и включила на плеере «Linkin Park».

Ребята заняли стоявший посередине длинный стол и принялись кто за домашнюю работу, кто за поиски статей в интернете, чтобы выдать их за свои. Учитель английского, курирующий газету, тоже не заставил себя ждать, так что Ника была вынуждена отложить всяческие удовольствия и заняться общим делом.

На самом деле Ника любила работу в команде, но не тогда, когда команда состояла из конченых идиотов. А если учесть, что таковыми она считала всех своих одноклассников, урок по проектированию был для неё одним из самых трудных.

Уже второй год их класс занимался реализацией проекта с гордым названием «Школьная газета «Юность». Уместнее было бы название «Через пень колоду», но англичанин хотя и оценил юмор, сказал, что лучше не портить отчётную документацию. Распечатывалась газета в чёрно-белом виде, потому что у школы не было денег на содержание цветного принтера за пределами кабинета директора. Ко всему прочему эту газету никто не читал, все выпуски в лучшем случае становились подстилками для купленных в столовой булочек; в худшем обнаруживались в отхожих местах, потому что денег у школы не было совсем. И даже при всей непопулярности газеты её создатели умудрялись в пух и прах разругаться во время составления очередного выпуска.

В это время в городской гимназии школьники снимали видеовыпуски школьных и городских новостей и записывали радиоэфиры.

Кроме ведения культурной рубрики на Нику была возложена должность верстальщика и корректора по причине самых тёплых отношений с орфографией и пунктуацией. Статья «Ингмар Бергман и его размышления о смерти» была давно написана и уже оформлена, и теперь Ника занималась компоновкой анекдотов на заднем обороте. По шуткам было заметно, что над рубрикой снова работал один Игорёк. Отсутствие необходимости бриться он компенсировал бородатым юмором. Другие ребята, ответственные за юмористическую рубрику – Роберт и Игнат – пару раз приносили ей ими же созданные мемы, но это было ещё хуже. Пробовать что-то другое у них не было желания, а у Ники не было желания заставлять.

На анекдоте про девочку, которая надела хула-хуп, а он ей как раз, с дальнего конца библиотеки подошли Рита и Стас, ответственные за рубрику новостей. Стас молча и даже не глядя положил на стол флешку и отошёл в сторону, залипнув в телефоне.

Тем временем Рита стояла над душой и ждала, что на неё обратят внимание. Нике стало интересно, насколько её хватит, поэтому продолжала работу как ни в чём не бывало. Завершив вёрстку анекдотов, она переключилась на колонку «Стиль и дизайн». Рита сдалась.

– Вероничка, там в 9 «Б» надо сходить. На открытии фонтана один мальчик делал фотографии. Саша. Саша-Саша… Как его?

Она повернулась к Стасу. Тот ковырнул прыщ на подбородке и протянул:

– Чеплыгин. Чеплашкин, блин.

– Во! Чеплыгин.

– Почему сами не договорились?

– Времени не было.

– А у меня его, конечно, в избытке. Ладно, валите. Вы мешаете.

Рита цокнула языком, Стасик, продолжая пялиться в экран, забрал флешку. Ника осталась в одиночестве. Внезапно навалилась такая усталость, так захотелось домой, в душ и под одеялко…

Ника уже не могла противостоять искушению и отпросилась с урока пораньше, пользуясь необходимостью взять фотографии у девятиклассника, пока он не ушёл из школы. Спустившись на первый этаж, она прошла мимо раздевалок, изучила расписание и поднялась обратно на второй, к кабинету физики. Едва прозвенел звонок, она ворвалась в класс и спросила:

– Тут учится Саша Чеплыгин?

– Я! – поднял руку бритоголовый паренёк в первом ряду.

– Звонок для учителя, – напомнила физичка – суровая дама преклонных лет с буклями и прокуренным голосом.

– Извините, – сказала Ника и скрылась за дверью.

Скоро Саша вышел из кабинета. Ника удивилась тому, что бритый череп не похож на картофелину, а имеет весьма приятные глазу очертания и дополняется орлиным носом и круглыми глазами, делавшими его похожим на птицу. Ещё удивительнее было то, что Ника не замечала его прежде.

– Ты за фотографиями? – спросил он.

– Да. Можешь в личку кинуть, если флешки нет, а я…

– Смотри, какие лучше?

Он уже нависал над ней как сыч, подставляя под нос телефон. Ника застыла. Одна фотография, другая, третья…

– Где ты так снимать научился?

– Нигде, – Саша запросто пожал плечами, продолжая листать изображения. – Крёстная на ДэРэ фотик подарила когда-то, щёлкал всё подряд.

У Ники в голове не укладывалось, как в этой задрипанной шараге она могла встретить этого едва ли не гения. Сфотографировать захолустную толпу так, чтобы она стала праздничной, ловить мгновение и мимолётные эмоции, от которых пресловутые, претившие Нике деревенские физиономии становились прекрасными и чистыми – невероятно.

Он смахнул немного дальше, чем следовало, и на экране появилось изображение женщины, собирающей бусы в свете настольной лампы. Только Ника хотела спросить, что это за фильм, как паренёк спохватился и перелистнул обратно.

– Это как раз крёстная была, – пояснил он.

– Очень красиво, – оживилась Ника.

– Значит, не зря со светом заморочился, – скромно улыбнулся Саша.

– Ага… – выдохнула Ника и вспомнила, зачем пришла сюда. – Давай я напишу тебе, куда фотографии выслать?

– Конечно, можешь прямо здесь.

Он протянул ей телефон. Ника нерешительно взяла его в руки и напечатала свой ник. Она открыла было рот, но передумала и молча вернула агрегат владельцу, обеспокоенно глядя куда-то в сторону.

– Вечером я отправлю фотографии, – пообещал паренёк.

– Ага. Ладно.

Ника развернулась и медленно зашагала прочь, держась вспотевшими руками за ремешок сумки. У лестницы она остановилась, мысленно отвесила себе подзатыльник и побежала обратно.

– Саша! Подожди, забыла сказать!

Он не успел далеко уйти, а услышав, что его зовут, совсем остановился.

– Хочешь поснимать кино?! – выпалила Ника, запыхавшись.

Паренёк то ли ошарашенно, то ли восторженно посмотрел на неё.

– Кино? Нет, я не смогу, ты что.

– Перестань! Вон фотки какие делаешь! К тому же, кино любительское.

– Ну ладно, – засмущался он. – С удовольствием. Я люблю всякие штуки в компании делать.

– Круто. Когда подберу актёров, я тебе напишу. Ну всё, бывай.

Ника окончательно выдохнула только оказавшись на улице. Октябрьский ветер растрепал почти белые кудри и освежил голову. И тут до Ники дошло.

«Начало положено».

Она шла домой, шурша осенними листьями и подставляя лицо пока ещё тёплому солнцу.

3 глава

10. ИНТ. БИБЛИОТЕКА – ДЕНЬ

Ученики склоняются над домашней работой. Кое-кто пытается перешёптываться, но библиотекарша пресекает разговоры грозным взглядом.

Вася вместе со стулом двигается ближе к Алёне. Стул скребёт по полу, библиотекарша отвлекается от журнала с ещё более зверским видом. Вася утыкается в книгу, но стоит библиотекарше снова увлечься журналом, как он вытягивается ближе к Алёне.

ВАСЯ

Была в выходные на выставке?

Алёна удивлённо смотрит на него.

АЛЁНА

Что я там забыла?

ВАСЯ

Там красиво. И ты красивая. Сходим вместе?

Библиотекарша с укором смотрит на Васю. Он притягивает к себе тетрадь. Алёна растеряна и старается быстрее придумать ответ.

АЛЁНА

У меня репетиция. И день рождения у подруги. И генеральная уборка.

ВАСЯ

(пришибленно)

Не каждый же день ты так занята.

За их разговором начинает следить сидящая напротив Оля.

АЛЁНА

Да. Дальше будет только хуже.

ВАСЯ

Может, я тебе смогу помочь?

Алёна напускает на себя свой обычный вид усталой рок-звезды и скребёт ногтями по столу, от них остаются следы. Оля накручивает волосы на палец.

ОЛЯ

Я могу сходить с тобой на выставку.

Она кокетливо смотрит на Васю. Он растерян.

– Тупые девки, – сказал я потолку. – Им в жизни не сыграть это нормально. Готовы-то они на всё, но делать ни хрена не умеют.

Часы на телефоне показывали восемь утра. Давно так долго не засиживался, уже, наверное, недели две. Я включил общую фотографию девчонок с первого сентября и расстроился ещё больше. Подведённые брови с изломом, румяные щёки, широкие футболки и джинсы. А нет, одна в юбке. Да, они красивые, но как с конвейера сошли. А, может, задействую психологию? Растолкаю подсознание, вытяну их сущность. Святые угодники, да кого я обманываю? Облажаюсь перед Журавлёвой, как пить дать.

Я растёр лицо руками и снова посмотрел на часы. Бабуля наверняка уже проснулась.

Собрав со стола пустые кружки из-под кофе, я вышел из комнаты. Кухню-веранду заливало осеннее солнце. На плите парила и брякала крышкой кастрюлька с кукурузой, но никто за ней не следил. Сгрузив чашки рядом с раковиной, я вышел в пустой огород. Там оказалось довольно зябко, под тапочками хрустнул иней.

Проковыляв по дорожке между кустами смородины, я упёрся в отворённую дверь погреба, откуда слышался плеск. Бабуля переливала вишнёвую настойку. Кисленький и тёплый запах вытекал из подвала на улицу. Я так смачно втянул носом аромат, что захлебнулся и закашлялся, заставив бабулю обернуться.

– Ты куда голышом выперся? Продует ведь!

– Нормально, ба, футболка тёплая.

– Какая тёплая? А ну, брысь домой.

Она закупорила бутылку и, подобрав с табуретки стёганый жилет, замахнулась на меня, но я успел отскочить и забежать на кухню. Пока я перемывал кружки, бабуля накрывала к завтраку и продолжала ворчать о том, какая я бессовестная свинья, что не берегу себя. Когда посуда была вымыта, а на столе появились тарелки с кашей и блюдце с курагой, она всё-таки увидела моё белое лицо с синими мешками недосыпа.

– Опять сидел до утра?

– Так сценарий писал, – сказал я, не успев донести ложку до рта.

– Сценарий он писал. Зачем в задир полез? Сам страдаешь теперь.

– Зато знаешь, что у меня получается? Подожди минутку, – чуть не опрокинув стул, я пулей рванул в свою комнату и вернулся уже с ноутбуком. – Прочитай.

Бабуля достала из кармана чехол с очками и начала читать. Я встал у неё за спиной, чтобы читать вместе с ней.

– Какая прелесть, – восхитилась бабушка и обернулась ко мне. – А что, без спора этого дурацкого не написал бы?

– Понравилось, да? Как думаешь, в том моменте, где…

– Делали бы вместе. Может, собачиться перестали бы.

– …не слишком пафосно?

Бабуля молча покачала головой, то ли отрицательно, то ли разочарованно. Я сел на место и уткнулся в тарелку.

– Сонечка сегодня придёт? – вдруг спросила бабушка.

– Не знаю. Мы не договаривались. Сегодня ещё надо будет выйти на работу.

– Ты же с ребятами встретиться хотел. Успеешь?

– Не переживай, тарелки от меня никуда не убегут. В магазине надо что-нибудь?

– Да ну, сама схожу, всё какая-то разминка будет. Ты лучше патефон на помойку отнеси, я же надорвусь переть его.

– Ба, я же сказал: починю. Зачем выкидывать? Иголку заменить и на продажу.

Соскоблив остатки каши в кошачью миску, я убрал за собой со стола, споткнулся о прибежавшего Барсика и пошёл одеваться.

По пути на стадион я встретил Игорька. Ударив по рукам, дальше мы пошли вместе.

– Чего случилось-то? – проговорил он. – Меня два дня не было.

– Чего-чего: Журавлёва довыпендривалась. Сказала вчера, что в театре никто не старается, и это от того, что не все от природы одарены. Зато она, блин, Да Винчи.

– Не понял. Это тут при чём?

– Говорит, что снимет шедевр, – я развёл руками. – А я же тупой, оказывается. У меня всё жирно и примитивно.

– И ты повёлся? – Игорьку стало весело.

– В смысле повёлся? Это я спор предложил. Достала она в доску. Всех, кстати.

– Чем достала? Не трогай её и вонять не будет, – фыркнул Игорёк. – Прямо как…

– До оскорблений не скатывайся.

– Тебе-то что?

– Не по-джентельменски. Здрасьте, девочки!

– Привет, мальчики.

Хорошенькие девчонки из школьного театра сидели на трибуне. Клёны роняли жёлтые листья на стадион, по которому кучка мелюзги гоняла мяч.

Поздоровавшись за руку с Яриком и Васей, я окинул компанию взглядом. Из девчонок кроме Элины и Евы пришли десятиклассницы: чернобровая блондинка Лера и утончённая Настя, помешанная на современной поэзии. Они участвовали в спектаклях только при избытке женских ролей, так что над Шекспиром вместе с нами не страдали. Тем не менее, кто-то успел им рассказать о моих съёмках и теперь людей было ровно столько, сколько нужно. Осталось роли раздать так, чтобы не подрались.

– Давно скучаете?

– Вообще-то не скучаем, – ответила Ева. – Нам фотки с Дня учителя скинули. Математичка – гусеница.

– Почему? – я сел рядом с Евой на скамью.

Она разблокировала экран телефона и повернула его ко мне. Я наклонился, уклоняясь от бликов. В центре общей фотографии 9 «Б» стояла математичка, обтянутая платьем, из которого она выросла пару размеров назад. Ребята хихикали, вспоминая фотографию.

– Ей бы ещё трубку в зубы, будет в тему, – заметил я.

– Зачем трубку? – Ева перестала смеяться и выпучила на меня глаза.

– Курительную. Как у гусеницы в «Алисе в стране чудес». Как раз Льюис Кэролл математиком был.

– Это кто? – Игорёк напряжённо сдвинул брови и начал вспоминать.

– Он «Алису» написал.

– А-а…

Повисло неловкое молчание.

– Ладно, – сказал я. – Кому главную роль?

– Тебе виднее, – пожал плечами Вася. – Нам откуда знать?

– Если я решу это один, тоже будет неправильно, – сказал я и объяснил. – Это будет моё личное суждение, а я могу быть неправ. Так что давайте решать вместе.

Я достал из внутреннего кармана куртки блокнот и, долистав до нужной страницы, зачитал:

– Главный герой. Он зануда и в каждой бочке затычка.

Послышался гул.

– Может, героиня? – Лера поиграла чёрными бровями.

– Слишком много чести, – скривилась Элина.

– Ребят, тихо, это совпадение. Сценарий ещё давно начат.

– Тогда нужна приписка, – подскочил Игорёк, изображая руками рамочку. – Все персонажи вымышлены, все совпадения случайны.

Все опять засмеялись. Да что ж это такое?

– Всё, послушайте меня, – я подождал, пока они угомонятся. – Кроме того, главный герой не уверен в себе. Он учится в выпускном классе, школьные годы заканчиваются, а он как был лопухом, так и остался, в его жизни ничего не меняется и ничего не происходит. Тогда главный герой решает наверстать упущенное и найти себе девушку. Он выбирает басистку из школьной рок-группы и пытается её завоевать. Он учится играть на гитаре и в конце помогает своему врагу, подменяя гитариста из её группы на школьном концерте. Девушка видит в нём нормального человека, хеппи-энд. Эдакая подростковая комедийная мелодрама. Что-то такое.

– Романтично, – улыбнулась Настя.

– Может, не делать его выскочкой? – предложил Вася. – Не клеится с образом ботаника.

– Можно не делать, – вздохнул я. – Хотел тебе предложить эту роль. Никто не против?

Девочки загалдели.

– У тебя же рубашка есть полосатая! – подскочила Элина к Васе. – Всё, костюм есть. А я для фоточек очки заказывала с простыми стёклами, можно их добавить! Тебе очень пойдёт.

Вася расцвёл и даже немного покраснел.

– Супер, – кивнул я и сделал пометку в блокноте. – Главная роль за тобой.

Роли распределили довольно легко. На удивление, никто не стал ругаться, разве что Ева слишком настойчиво выпрашивала главную женскую роль, так что пришлось уступить. Лера подошла бы лучше, но она не настаивала, а ссоры на пустом месте между девчонками – тем более между девчонками – мне ни к чему. Пока девочки придирчиво подбирали себе роли и обсуждали костюмы, близнецы из девятого ушли в сторонку покурить, вскоре к ним подтянулись остальные парни.

По правде сказать, мне наше кино надоело уже к этому моменту. Но уходить, не оценив масштабов предстоящей работы было нельзя.

Я убрал блокнот обратно в карман и встал перед девчонками.

– Ну что, красотки, проверим, как вы в кадре смотритесь?

– Я готова, – сказала Ева и подскочила, тряхнув копной косичек.

– А Соня знает про твои делишки? – спросила Настя.

– Знает, – пожал я плечами. – Что тут такого?

Мы медленно пошли к воротам, ведущим со стадиона. Близнецы бросили окурки и тоже заспешили за нами.

– Ничему тебя жизнь не учит, Павлик, – пропела Элина. – С одной девушкой разругался, смотри, как бы со второй не повторилось.

– С какой девушкой? – опешил я. – Сонечка первая.

– Да? – удивилась Эля. – Я думала, вы с Никой до восьмого класса гуляли.

Я фыркнул и заржал. Иначе это не назвать.

– До восьмого класса? Мы же мелкие были!

– Ну и что? – завела глаза Ева. – Я в двенадцать лет с мальчиками гуляла.

– Никто не сомневается, – уверил я.

– Да, мы помним, – подала голос Лера, – как тебя отчитывали за тисканье с десятиклассником под камерами у школы.

– Это было в тринадцать, – поправила Ева.

Святые угодники, ну и обезьяны…

– Девчат! – прикрикнул я и уже мягче добавил. – Давайте займёмся делом. У нас мало времени.

Галдёж разом прекратился, пацаны наконец-то догнали нас и встали рядом.

– Чё делать? – спросил Игорёк.

– Идём к карусели и пытаемся разыграть одну сцену.

– Нафига?

– Надо. Я хочу, чтобы вы примерили на себя персонажей и нашли между ними общий язык.

– Паш, погоди, – Вася забежал вперёд и пошёл рядом со мной. – Между кем найти язык?

Я даже остановился.

– Между персонажами своими. Чтобы поняли, кто к кому и как относится. Взаимоотношения наладили.

– В театре же без этого обходились, – сморщилась Ева.

Я снова встал перед всеми, как на сцене.

– Хорошо. Я просто хочу посмотреть на вас в кадре, – и, подумав немного, добавил. – Чтобы заранее знать, как отшлифовать ваш талант до идеального состояния.

Ярик посмотрел на меня, как на умственно отсталого. Девчонки оживлённо рванули к карусели.

– Талант? – фыркнул Ярик мне под ухом.

– Ярый, – обратился я к нему с мольбой. – Пожалуйста, не обращай внимания на то, что я буду говорить. Ты ещё и не такое услышишь.

– Тупые девки? – с видом знатока усмехнулся он.

– Не в этом дело. Я пока не знаю, как… как руководить процессом правильно.

– Как идёт, так и руководи, – Ярик пожал плечами и побежал к остальным на карусельку.

Для меня места не осталось, поэтому снова пришлось встать в позу фитнес-инструктора. Девять пар глаз смотрели на меня. Я перемялся с ноги на ногу и стал объяснять.

– Короче. Девочки сидят на карусели и болтают. Можете сами придумать, о чём. Ребят, вы просто идёте мимо по той дорожке. Ярик подходит к карусели и разговаривает с девчонками. В это время Вася топчется под этим деревом. Иди сюда, сразу становись. Его замечает Ева. Ев, ты просто поглядываешь на него. Потом остальные присоединяются, а Ева слезает с карусели и подходит к Васе, здоровается, стесняется, а потом одёргивает себя и с наездом спрашивает, что он здесь высматривает. Всё. Для пробы хватит.

– Можно вопрос? – Лера подняла руку.

– Конечно.

– Она так и будет на нас пялиться?

Вся компания смотрела мне за спину. Я обернулся. На парковой скамейке шагах в десяти от нас сидела куча разноцветных волос и тряпья, что-то чёркая в блокноте. Куча подняла голову, открывая конопатое лицо девчонки неопределённого возраста. Оглядев нас, она вернулась к блокноту, а потом снова бросила на нас мимолётный взгляд и зачёркала ещё сильнее.

– Пипец, – выдохнула Ева.

– Давно я в нашем городе бомжей не видел, – Игорёк слез с карусели и стал рыться в карманах.

– Может, она детдомовская, – сочувственно проговорила Настя.

– Вряд ли, – возразил Вася. – Вон велик какой стоит.

Я сразу даже не обратил внимания на розовый велосипед с мощными колёсами. Да, по местной грязюке только на таком и можно рассекать.

– Во! – Игорёк выудил из кармана штанов пятак. – К убогим надо быть милосерднее.

Он швырнул пятак на дорожку перед девчонкой. Она с любопытством взглянула на монетку. Перевела на нас округлившиеся глаза и картинно приложила руки к щекам. Блокнот тут же был отправлен в огромный зубастый рюкзак. Девчонка подняла монетку с земли и аккуратно очистила пальцами, подняла её над головой, внимательно разглядывая.

Все покатились со смеху, а я осознал, что всё это время следил за девчонкой и ждал, что будет дальше.

А дальше звякнуло. Игорёк схватился за затылок.

– Ты! Сучара!

– А у тебя жопа грязная! – крикнула девчонка и, вскочив на велосипед, умчалась в закат.

– Реально, – близнецы заржали ещё громче, только уже над Игорьком.

Тот принялся отряхивать штаны и приговаривать:

– Да ладно вам, поди на карусели грязь была.

Девочки встревожились и вскочили со своих мест. Дальше я уже не слышал своих мыслей. Репетиция накрылась медным тазом. Штаны оказались грязными у всех. Кроме меня. Даже как-то хорошо на душе стало.

– Давайте тогда до понедельника, – решил я. – Вышлю вам сценарий, учите реплики.

– Обязательно, – то ли огрызнулась, то ли согласилась Ева. – Блин! А если не отстирается?

– Меня мама убьёт, – причитала Настя.

– Будет повод купить новые штаны, – пожал плечами Ярик и, пожав мне руку, пошёл домой, даже не пытаясь отряхнуться.

Близнецы решили, что поедут в этих штанах копать картошку.

Так наша команда разбрелась, а я пошёл в ресторан, надеясь на то, что поминальный кисель ещё не присох к полусотне тарелок и от него будет легко избавиться.

Мне казалось, что репетиция прошла удачно. Пробы не сделали – ну и пусть. Главное, что мы не топтались на месте и я увидел общий настрой. Ребятам не хватало собранности, но я думал, что это временно. Они должны были загореться историей, потому что она получилась забавной и логично построенной, такое люди всегда любили. В любом случае, даже если их не зацепит юмор, заинтересую их чем-то другим. Уж кто-кто, а я точно что-нибудь придумаю.

4 глава

Отсутствие идей выводило из себя. Ника и без того с самого пробуждения пребывала в скверном расположении духа, – надо же было проспать до половины десятого! Настолько бездарно тратить своё время не входило в её привычку, но новости о существовании чудесного Саши, так взволновали её ум, что потребовалась его основательная перезагрузка.

Впрочем, очевидно, перезагрузка не сильно помогла, потому что за весь бесценный выходной она так и не смогла написать ни строчки, ни одной разумной идеи для концовки. Придумать название тоже по-прежнему не удавалось. Ника тупо пялилась на блинчик настольной лампы, бликующий на оконном стекле, и катала по столу карандаш.

Тем временем небо посинело, так что в окне проступило её вечно растрёпанное отражение.

«Уродские волосы,» – подумала она и попыталась скрутить их в пучок на макушке, но резинки под рукой не оказалось. Тогда она засунула в волосы карандаш, оказавшийся абсолютно бесполезным, потому что лохматый комок тут же развалился.

«Пакля,» – сердито сплюнула Ника и уткнулась обратно в тетрадь.

Мысль блуждала по клетчатому полю. Или нет. Ветки за окном качались под ветром.

«А вдруг у этого Саши будут руки трястись?»

Руки потянулись к копилке. Судя по весу, денег там было мало.

«На штатив не хватит».

Она вернулась за стол. Поджала под себя ноги. Вцепилась взглядом в тетрадный лист.

«Жрать хочется».

Ника пошебуршала бумагами на столе и выудила пакет, в котором кроме крошек от печенья ничего не обнаружила. Одной печалью стало больше.

Силой воли она посадила себя на стул нормально, как положено, с карандашом в руке и вниманием к раскрытой тетради. Тетрадь пялилась в нависающее над ней лицо как бы вопрошая: «Да что тебе надо от меня?» В конце концов Ника плюнула в сердцах и вышла из комнаты. Как водится, совершив тем самым ошибку.

На кухне было жарко и пахло жареным мясом. Мать порхала от мойки к плите, от плиты к духовке и всё это не отрывая взгляда от телевизора, где в очередном ТВ-шоу обсасывали личную жизнь давно устаревшей звезды, всё ещё жаждущей оваций.

Стараясь не привлекать к себе внимания, Ника забурилась в холодильник в поисках варенья. Первым под руку подвернулось абрикосовое. В стремлении насытить утомлённый мозг она набила полный рот и присовокупила к нему кусочек булочки.

– Вот бедняжка, перетрудилась она, – фыркнула мать. – Что ни артист, одно и тоже. Ну ведь строят рожи на камеру, телеса оголяют, а потом плачут, что это тяжёлый труд! Я вот весь день на ногах и работаю руками, и голову каждой клиентке мыть – кожа портится на руках, но я же молчу! Согласна со мной?

Ника едва не подавилась от неожиданности. Дожёвывая кусок, она активно закивала головой.

– Как поживает уборка?

Аппетит пропал.

– Пока никак. Я писала сочинение.

– Хотя бы тетради ненужные собери. Во вторник повезём макулатуру. Подай, пожалуйста, салат.

Ника повиновалась и удивилась:

– Вы же обычно с папой отвозите.

– Папа не сможет, ему нужно товар принимать, – мать разжевала ответ со вздохом, как нечто само собой разумеющееся.

– Весь день что ли?

– Да, весь день, – отчеканила мать, разрубая кочан и пресекая всякие возражения. – Это всё не так просто, как ты думаешь.

«Ладно заливать. Как будто я при этом ни разу не присутствовала».

– Я даже мелирование и стрижку перенесла, чтобы мы с тобой успели съездить.

– У меня во вторник театр, – возразила Ника и тотчас вспомнила, что никакого театра у неё больше нет. Впрочем, это мало кого волновало.

– Пропустишь один раз, ничего не случится. Или мне одной переть этот хлам от машины? Не хочешь меня пожалеть, пожалей окружающую среду. Будь добра, порежь сельдерей.

Ника перемялась с ноги на ногу. Ей вдруг захотелось рассказать о театре и пари, и про бойкот, и про свои идеи, и про выбранный университет… В этот момент мать с её маникюром, джинсовыми бриджами и повязкой вокруг копны идеально-уложенных белокурых локонов показалась чужой. Настолько чужой, что будто бы к ним на кухню ворвалась незнакомая женщина с улицы, даже не соседка и не троюродная сестра бабкиной племянницы. Ника отвела взгляд от её спины и принялась кромсать сельдерей.

Звезда в телевизоре продолжала щебетать с томными придыханиями, ножи стучали по доскам, шкворчала сковорода.

Едва Ника скинула сельдерей в салатник, по лестнице гулко стукнули чьи-то ноги. Сердце её сорвалось с положенного места, а по спине холодом шмыгнул первобытный страх за свою берлогу.

Телевизор зазвучал гитарными рифами из рекламы, и Ника грозно затопала в прихожую. На верху лестницы застыл Ваня с фотоаппаратом. С её фотоаппаратом.

– Кто разрешил? – гаркнула Ника, поднимаясь по ступеням.

– В смы… а… Ты чего? – опешил несчастный ребёнок.

– Это ты – чего. Что в моей комнате забыл?

– Ты это, ножик убери.

Ника посмотрела на свою руку, в которой до сих пор сжимала кухонный нож.

Она спустилась вниз, оставила холодное оружие на столике у входной двери и вернулась на лестницу с прежней претензией во взгляде.

– Не смотри на меня так, – попросил Ваня. – Нам просто…

– Не просто, – отрезала Ника. – Дай сюда.

Она попыталась выхватить у мелкого фотоаппарат, но тот прижал его к себе обеими руками и попятился.

– Ник! Ник, нам домашку по физике задали, нужен фотоотчёт!

– Прими мои поздравления. При чём тут я?

– Да не ты! Мне же опыты!..

– Моя комната. Моя камера!

Из гостиной выглянул хмурый отец:

– Хватит орать, телевизор не слышно.

Ничего иного ожидать не приходилось. Ника вырвала камеру из рук брата и, обогнув его, вбежала в свою комнату.

– Ник! Мне же двояк влепят!

– Фотографируй на телефон, – рыкнула Ника и хотела уже захлопнуть дверь, но вспомнила ещё об одной детали. – Ещё раз увижу в своей комнате, устрою погром в твоей.

– Да пожалуйста.

Ваня пнул дверь комнаты так, что Нике едва не прилетело по лбу.

«Мелкий уродец».

Ника положила фотоаппарат на полку и опустилась на стул. Спина держалась безукоризненно прямо, руки висели, взгляд блуждал по виду за окном: узкая щербатая дорога, потемневший от времени деревянный дом на другой её стороне, серые вязкие лужи, облетевшие деревья. Вороны на деревьях. Пришибленные бесцветные прохожие. Кот, пометивший территорию.

«Что я здесь делаю?»

Она положила руки на стол, – показалось, что запястья слишком тонкие, – нашла среди беспорядка чистый лист и схватила карандаш. Мысль ватным облаком лепилась к голове, но не собиралась в слова. Ника обернулась к шкафу и вопросительно взглянула на отражение. Как-то нелепо смотрелась она в этой комнате со скошенным потолком. За окном всплеснулся вороний грай.

«К чёрту».

Ника вывела на листе цифры, а напротив них слова:

1. Три этюда снять

2. Видеоэссе – экспликация, съёмка, монтаж

3. Фотографии (репортаж, предметные, портрет, пейзаж) – 100 штук

4. Дочитать список литературы по режиссуре

5. Собрать команду

6. Дописать сценарий

7. Снять фильм, смонтировать

8. Перебрать прошлые работы, собрать творческую папку

9. Накопить на ж/д билеты

«Один, два, три, четыре, пять, шесть, семь, восемь, девять. Нет… Ещё закончить учёбу с нормальными оценками, подготовиться к экзаменам и не сойти с ума».

Написанное выглядело как катастрофа. Ника опустила голову на руки.

– Ужин готов! Прошу к столу, – донёсся из кухни бодрый голос.

Семья собиралась за стол почти четверть часа, пока родители из побуждений быть со своими детьми на одной волне выбирали романтическую комедию про американских школьников – самый непонятный для Ники жанр кинематографа, в котором прилежные девочки с темпераментом картошки внезапно становились жертвами любви самых красивых и выдающихся (читай как «смазливых и пафосных») старшеклассников. У Ники накопилось немало вопросов к сценаристам таких шедевров, в том числе о том, учились ли они в школе сами, потому что кто-кто, а Ника имела право утверждать, что в прилежных девочек никто не влюбляется. Ради интереса она даже попыталась представить себя гуляющей за ручку с самым элитным парнем в школе. На этом этапе вышла осечка, и она поняла, что дело не в ней, а в отсутствии более-менее приличной пародии на принца. «Я слишком хороша для этого мира,» – заключила Ника.

Ваня наслаждался уже вторым куском грушевого пирога, внимание матери было поглощено смартфоном. Выходило, что фильм смотрели только Ника и отец. В самые глупые моменты он, вздыхая, грузно поднимался из-за стола, чтобы налить себе ещё чаю. У Ники же настолько не было сил заниматься чем-либо, что она неподвижно сидела на стуле и молча смотрела телевизор.

Три киношных подружки-стервы до крайности знакомыми приёмами выводили из душевного равновесия, а тестостероидный друг-качок «принца» даже через экран вонял лосьоном и туалетной водой, так что нежнейшая курочка просилась наружу за компанию с овощами. Жутко хотелось выйти на улицу, но там некуда было идти, а от тупого бездействия размягчались не только мышцы, но и мозги. Хотя, казалось бы, – куда больше?

Ника сползла на сидении так, чтобы можно было положить голову на спинку стула.

– Какой молодец! – воскликнула мать. – За что пятёрки по математике?

Ваня, продолжая жевать, ответил:

– Ва контвольнуу и к дофке выходил.

– Ну вот видишь, а ты не хотел к репетитору ходить.

– А я на этой неделе оформила газету, – встряла Ника.

– Я знаю. Светлана Михайловна приходила вчера на стрижку, показывала. У тебя всегда темы такие мрачные. Зато умные, мне нравится. А интервью у вас какие-то дилетантские. Вы же давно газетой занимаетесь. С какого класса? С девятого? За это время можно было научиться.

– Интервью я не занимаюсь, ничего поделать не могу. И газету мы ведём с прошлого года.

– Всё равно. Целый год – немало. Попроси себе интервью. Статьи с интернета скопировать и дураки могут, а тебе надо практиковаться, журналистами просто так не становятся.

Говорить, что все свои статьи она писала сама, означало рыть себе яму, в которую будут сыпаться вопросы и недоумения: «Зачем на это время тратить?», «Ты сама до этого додумалась?», «Кто тебе даёт такие темы?» Ника промолчала.

– Не хочешь на курсы съездить? – встрепенулась мать. – В институте проводят курсы для поступающих. Они в каникулы бывают. Очень удобно.

– Зачем оно мне?

– Как зачем? Наверное, что-то полезное расскажут. В программе написано, что они даже готовят к собеседованию. Тебе не помешало бы. Говорят, тех, кто был на курсах, всех зачисляют.

– Пока не до этого, – Ника устало отвернулась обратно к телевизору.

– По-моему, тебе вообще ни до чего нет дела, – обиделась мать.

– Оставь её, пусть делает, что хочет, – прогудел отец и, хлебнув чаю, потянулся за пирогом.

– Хорошо, оставлю, – мать подняла руки, сдаваясь. – Ты сам будешь её до пенсии одевать и кормить?

– Всё равно кто-нибудь замуж возьмёт, – весомо заметил отец. – Да, Вероник?

– Да.

Ваня хрюкнул. Ника сделала вид, что его здесь нет. Лучше бы в самом деле не было. Никого из них. К сожалению, жила она не в новогоднем фильме, чтобы это желание исполнилось.

– Я пойду, перепишу сочинение на чистовик, – привычно солгала Ника, вставая и не поднимая глаз.

– Спускайся потом к нам, скоро передача начнётся, – проворковала мать.

Лестница гулко отозвалась на шаги, дверь тихонько щёлкнула, закрываясь.

«Журналистика всё же не каторга, – уговаривала она себя. – В конце концов, режиссёры французской новой волны начинали как журналисты и критики. Почему бы и нет?»

Ника лежала на кровати, разметав курчавые льняные пряди. Она даже не стала включать в комнате свет, довольствуясь тем, что болезненно сочился с уличного фонаря. Отчего-то замёрзли руки и ноги.

«Уж себя бы не обманывала».

По стене пробежал луч автомобильных фар.

«Уехать бы куда-нибудь».

Она обводила пальцем едва видимый в темноте узор покрывала из «Веток миндаля», и перестала о чём-либо думать. Внизу по телевизору включился песенный конкурс.

«Нельзя лежать, нельзя. Под лежачий камень вода не течёт. Так? Так. Надо что-то делать».

Ника подняла себя с кровати, передвинула к шкафу, и через минуту уже надевала пальто в прихожей, зажимая коленями свою заветную тетрадь.

– Куда собралась? – мать выглянула из ванной с лицом, покрытым розовой пеной.

– Нужно Элине книжку отдать.

– Хорошо. Только долго не засиживайся.

Она снова скрылась за дверью ванной.

«Когда это я где-то засиживалась? Тем более у Эльки?»

Ника мельком мазнула по зеркалу со своей кислой физиономией и, сунув тетрадь за пазуху, окунулась в осенний холод. Густой, как сливки, воздух, пропитанный влажной землёй, наполнил лёгкие, но стало только хуже. К горлу подступил комок, дёрнулась сначала нижняя губа, потом кончик носа. Ника звонко шлёпнула себя по щеке. Полегчало.

Она спустилась с крыльца на мокрый асфальт. Дождь, поливавший с самого утра, закончился, и на небе меж остатками рваных туч проступали белые звёзды. По безлюдной улице сновал хлёсткий тугой ветер.

«Скоро снова дождь пойдёт», – подумала Ника и медленно побрела среди глядящих жёлтыми глазами домов.

Сладко пахло прелыми листьями и дымом топящейся где-то бани. На перекрёстках в жидком свете фонарей всё же мерцала мелкая мокрая взвесь, но она казалась несущественной, если не сказать приятной. Ветер отчаянно хулиганил, швыряясь сухими берёзовыми листьями и запуская ледяную лапу за воротник. Ника не возражала. Она просто медленно шагала вперёд, сунув руки в карманы, и наслаждалась тишиной.

Опомнилась лишь спустя три квартала. Пройдя ещё столько же, она оказалась бы на центральной улице. Там хотя бы была возможность полюбоваться старинными зданиями и фонари горели вдоль всей дороги, а не только на перекрёстках, но, с другой стороны, её просили не задерживаться и будут ждать.

«Подождут», – решила Ника.

В центре города оказалось так же безлюдно, разве что проехала пара заниженных машин с бомбящими динамиками. Тёмные вывески нависали над тротуаром, ветер лениво гонял по дороге пакет.

Звёзд больше не наблюдалось не то из-за ярких фонарей, не то из-за вновь набежавших туч. Ника быстро, будто боялась, что её заметят, вытерла с носа холодную каплю и огляделась. Ни души. Жилых домов в этом квартале нет, только конторы и магазины. Автомобилей тоже не слышно.

Она вышла на середину дороги. Вид улицы с этой точки оказался совершенно иным.

«Это должно быть сном», – решила Ника и медленно пошла вдоль шва между полосами асфальта.

Краснокудрые рябины тянули ветки к окнам бывших усадеб, уже которое десятилетие терпевших свои не лучшие годы. По стенам вились не столько вензеля и карнизы, сколько серые потёки и стебли засохших диких вьюнков. Разбитый и вывороченный асфальт тротуаров так и кричал: «Ты не пройдёшь!», – а провода, занятые нахохлившимися птицами, – снизу и при таком свете не разглядеть, какими именно, – перечёркивали небо.

«Здесь он пойдёт на звук музыки. В том дворе покажется тёмная фигура, и дальше он станет пятится, чтобы видеть этот треклятый двор, не станет спускать с него глаз, чтобы знать, что никто за ним оттуда не вышел. Здесь он… О боги, как красиво здесь падает свет! Здесь он услышит голос, который подпевает песне. Её голос, конечно. Тогда он обернётся…»

Песне действительно подпевали. Спьяну мямля невпопад нечто напоминающее «Луна, луна, цветы, цветы». Ника огляделась. Позади из-за угла вывалился пьяный потасканный мужик в сползающих штанах с оттянутыми коленками.

– Нам в жизни часто не хватает друзей и доброты, – на распев прошамкал он.

Ника, не раздумывая ни секунды, метнулась в тень дерева и свернула на узкую улочку. За спиной раздалось жёваное:

– Де-уш-ка! Хотите быть моим другом?

«Да что за день такой!» – подумала Ника и прибавила шаг.

Дождь по-настоящему заморосил. Пьянчуга не сильно беспокоил Нику, она понимала, что идти чуть быстрее более чем достаточно, чтобы от него оторваться, если он всё ещё не завалился в канаву, но дождь заставил по-настоящему переживать.

«Мне сейчас болеть нельзя,» – втолковывала она себе.

Дождь припустил сильнее. Крытых автобусных остановок в их захолустье отродясь не водилось, зайти было некуда – куда ни посмотри, везде закрытые магазины без козырьков над дверями.

Впереди замаячил жёлтый свет. Не болезненный фонарный, а сочащийся мёдом по старым плитам тротуара. Это могло быть только одно место, и Ника ускорила шаг.

Кафе работало вопреки графику. Очевидно, его закрыли на спецобслуживание, но Нике до того хотелось согреться, что она рискнула проскользнуть внутрь.

Дверь поддалась, и её обдало теплом и карамелью, под ноги бросился ворох воздушных шаров, подхваченных сквозняком, уши заложило от ребячьего визга. Хозяйка кафе – утончённая женщина с раскосыми глазами – почти дремала за стойкой несмотря на гомон и громогласное объявление конкурсов мамой именинника.

Ника осторожно, пытаясь не привлекать к себе внимания, проскользнула к стойке, заставленной банками с разнокалиберными леденцами. Хозяйка оживилась и улыбнулась ей.

– Можно переждать у вас дождь? – спросила Ника. – Или я помешаю?

– Можно, конечно, – хозяйка кивнула, и в её ушах закачались резные медные серьги. – Если этот галдёж не помешает тебе. Ты одна точно столько шума не наделаешь.

– Это верно, – улыбнулась Ника. – Тогда можно мне какао?

– Будет сделано, – хозяйка засуетилась за стойкой, брякнула кастрюлькой и спросила. – Куда ходила так поздно? Или секрет?

– Никуда, – Ника удивилась вопросу. – Просто гуляла.

– Одна? В такой час?

– Что в этом особенного? – Ника насупилась, ожидая подвоха.

– Так делают романтики, – хозяйка мечтательно улыбнулась. – Поэты, художники. По моим наблюдениям. Вот. Ты стихов не сочиняешь?

Нике не понравилось излишнее любопытство этой китайской принцессы, так что вопрос остался без ответа. Ей показалось на мгновение, что заходить сюда не стоило, что неизвестно, во что может вылиться этот разговор, и что лучше будет выпить какао залпом и сразу же уйти. Слишком уж ждала доверия к своей персоне эта хозяйка кафе. Ника бывала здесь всего три или четыре раза. Это не повод вести себя так, будто они давние знакомые. Что вообще происходит?!

– Нет, стихов не пишу. Истории сочиняю.

Сердце сжалось и тревожно задрожало.

– Ого! Писатель? Что тебе ближе: романтика или ужасы?

Ника растерялась. В глазах женщины полыхал такой неподдельный восторг! Она не отрывала от Ники взгляда, помешивая в кастрюльке и ждала ответа. Какого ответа?

– Пока не знаю, пробую всё подряд, – Ника уткнулась в банку с карамельками, пряча смущённую улыбку. – Думаю, время покажет.

– Или ты ему покажешь, – хозяйка вынула из подставки половник и подмигнула. – Впишешь своё имя в историю.

– О, ну это вряд ли, – засмеялась Ника. – И я скорее сценарист, а не писатель. О многих сценаристах вы слышали? Спасибо.

Перед Никой оказался высокий розового стекла стакан на ножке, покрытый белой шапкой молочной пены. Ника полезла в карман за деньгами.

– А как же Чехов? Островский? А Шекспир? – китайская принцесса дополнила какао хрустящей вафельной трубочкой.

– Это театр, – Ника поморщилась и отсчитала мелочь. – В кино такого, кажется, нет.

Хозяйка отмахнулась от монет и придвинула стакан к Нике.

– Это пока нет.

Запыхавшаяся мама именинника подошла к стойке и попросила воды. Хозяйка переключила своё внимание на неё и достала из буфета стакан из зелёного стекла.

– Спасибо, – ещё раз поблагодарила Ника и получив ответ-улыбку, села за дальний столик у двери. Бабахнула хлопушка.

Оставшись в пальто, ещё и с горячим стаканом в пальцах, Ника быстро отогрелась. Малышня играла в фанты, бегала между столиками и наперебой кричала, будто соревнуясь в громкости. Один мальчик едва ли не каждые пять минут с самым важным видом поднимал стакан с морсом и произносил тосты, девочки канючили, желая танцевать, но, согласно плану мамы именинника, танцы должны были завершать вечер, о чём она без конца повторяла.

В итоге малышню заставили играть в «Крокодила», отчего Ника напрочь забыла про какао. Какие пантомимы они выдавали! Все жесты и позы детей дышали такой непосредственностью, до которой школьным театралам было расти и расти.

«Пантомимы».

Ника догрызла вафельную трубочку и открыла блокнот, чтобы записать идею. Стоило взять в руки ручку, как она почувствовала, что на неё кто-то смотрит. Пристально.

Она повернулась и встретилась с подведёнными глазами. Глаза сразу отскочили и уставились в блокнот: на другом конце кафе сидела девчонка-подросток с разноцветными волосами. Неудивительно, что Ника не заметила её прежде, – так искусно сливаться с пёстрой толпой малышни надо уметь.

Ника настороженно понаблюдала за ней и вернулась к заметкам. Опять зазудело с одной стороны. Ника опять повернулась. Опять девчонка сделала вид, что она не при делах.

«Да что она пялится на меня?!»

Ника уставилась на своё отражение в стеклянной входной двери. Причёсанные ветром волосы лежали опрятно, пальто вроде бы тоже… Может на лице что-то намазано? Да сколько можно?!

Ника резко повернулась и насупилась. Девчонка возилась с цветными карандашами.

Девчонка чесала нос.

Девчонка искала что-то в блокноте.

Девчонка зевала.

Девчонка потянулась за соком, не зная, что во время питья лучше смотреть не вдаль, а в стакан, иначе появляется угроза встретиться лицом к лицу с угрюмой Никой.

Девчонка хрюкнула соком на стол, на блокнот, на себя, на всё вокруг. Малышня обернулась на неё, мамаша именинника одарила брезгливым взглядом, а девчонка – всё нипочём – спустила ноги со стула, надела тапки, подхватила блокнот и стакан и, пройдя сквозь ватагу семилеток, приземлилась рядом с Никой.

– Извини, я просто рисовала, – сказала она и развернула блокнот, чтобы Ника могла убедиться в правдивости её слов.

Она убедилась настолько, что едва не уронила челюсть.

Такой уродливой она себя ещё не видела.

Даже в гриме.

Даже с недосыпа.

Ника скривила подобие улыбки и покивала головой.

– Я часто рисую здесь. Ты очень удачно села. Тут жёлтый свет. А с улицы синий. И рисунок светотени такой…

«Понятно, почему у меня рожа синяя, как с перепоя».

Голос у неё был звонкий, как у образцового мальчишки-пионера. Девчонка говорила что-то ещё, кажется, продолжала оправдываться и извиняться, но Нику слова не особо волновали. Куда больше вопросов вызывала связка крестов и треугольников в её ушах и дважды проколотая бровь. Многослойные сливово-салатовые тряпки торчали друг из-под друга, не давая ни малейшего шанса определить, каким именно предметом одежды они являются. Нике оставалось только гадать, каково живётся подростку в таком виде в их захудалой дыре, но и эти размышления сразу отошли на второй план, если не на десятый.

Такой живой мимики она ещё ни у кого не встречала. Мистер Бин в девичьем обличии, не иначе. Жесты её были такими бурными и выразительными, что Ника всерьёз удивлялась, как эта девчонка до сих пор не опрокинула свой стакан. Вишенкой на торте она уселась, задрав коленки. Трещала без умолку, это верно, но было в ней что-то притягательное, а не отталкивающее, что бывало с большинством болтунов. В чём дело? В богатых модуляциях голоса? Просто в харизме? Вряд ли она поможет, если человек выглядит так, будто живёт под мостом.

Ника поняла, что сидит с каменным лицом, поэтому для разнообразия переключила внимание на первое, что попалось на глаза – заляпанный соком блокнот.

– В общем, извини ещё раз, – сконфузилась девчонка и, проследив за взглядом Ники, перелистнула страницу. – Вот. Карапузы тоже есть. Ещё стадо гоблинов видела в парке.

Она снова перелистнула страницу. Ника сперва фыркнула, а приглядевшись, засмеялась в голос.

Как давно она не хохотала! И как это было приятно!..

– Ты чего? – девчонка тоже стала смеяться, заодно с Никой.

Стало так хорошо и просторно, будто всё внутри прополоскали в ледяной воде и уже свеженькое положили обратно. Незабываемые косички Евы, торчащие солнышком вокруг головы, лягушачья голова Элины и гомункул-Игорёк стоили дня, прошедшего наперекосяк.

Ника перевела дух и проговорила:

– Знаю я этих гоблинов. Это гениально.

– Да, я знаю, – девчонка задрала нос и, пересев по-турецки, протянула руку. – Джес.

– Прямо именно так? – замялась Ника.

– Лучше так, – кивнула девчонка.

Ника ответила на рукопожатие.

– Ника. Лучше так.

«Надеюсь, я не пожалею потом», – мелькнула шальная мысль.

***

– Не жалею, не зову, не плачу, всё пройдёт, как с белых яблонь дым…

«С первых яблонь. Не так трудно запомнить. Пятнадцати минут перед сном достаточно, чтобы выучить стих».

Ника томилась от скуки и не скрывала этого. Сохранившееся с давешнего знакомства настроение было слишком хорошим, чтобы злорадствовать, но всё же недостаточно, чтобы проявить снисходительность к окружающему миру. Надо было срочно развлечь себя, чтобы совсем не затосковать и дожить до встречи с Джес.

Следом за Евой к доске вышла Элина. С надрывом, драматическими пропастями между словами, громко, словно бьющийся сервиз, она рассказывала «Письмо к женщине». Ника сдерживала снисходительную улыбку и старательно отводила глаза к облетевшим сиреням на школьном дворе. Пожалуй, ещё неделю назад она описала бы такое исполнение резким «омерзительно», но не сегодня.

«Жалко и безвкусно. Может, когда-нибудь она дорастёт до осознания этого факта».

Ника устало откинулась на спинку стула и взглянула на Элину, кричащую о том, что не понимает, «куда несёт нас рок событий». По лицу накрутившей себя Эльки текли крокодильи слёзы. Ника с усмешкой хрюкнула. Сама не ожидая от себя такого, она поспешно швыркнула носом, делая вид, будто чихнула, и скрылась за волосами.

«Что-то я расслабилась. Соберись, тряпка. Они, конечно, лохи, но не поднимать же их на смех из-за этого. Не стоит брать с них пример. Так – вдох, выдох. Ну вот, теперь… Ох, как не вовремя. Зараза, сбил весь настрой».

Присосавшись к книжке глазами, Пашка очень медленно вставал и уходил от стола. Это был верный признак того, что он ничего не выучил, но ему всё равно поставят нормальную оценку за красивые глаза. Опять.

Лицо Ники украсила ехидная усмешка.

– Отговорила роща золотая берёзовым весёлым языком, – бодро начал Пашка и сразу запнулся.

«Вот дурак. Самое сложное выбрал».

Дальше он перепутал журавлей с аистами, над словом «конопляник», разумеется, все похихикали как пятиклассники, из-за чего Пашка окончательно сбился и начал придумывать отсебятину.

Ника со скептически надменной улыбкой наблюдала за его муками и чувствовала, как сама наполняется силой настолько, что даже дышалось иначе. Встречалась взглядом со своим отражением на лакированном шкафу, и его очертания были идеальны. Окидывала взглядом то Пашкин куцый хвостик, то дурацкую толстовку с пингвинчиками и ощущала своё превосходство.

– Хватит, – учительница ткнула ручкой в журнал. – На следующем уроке пересдашь.

Такого поворота никто не ожидал. Пашка окинул класс скромной полуулыбкой и виновато пожал плечами.

Кашлянул школьный звонок, и все, поспешно скинув вещи в сумки и рюкзаки, ломанулись к выходу. Только Ника никуда не торопилась, провожая Пашкину спину насмешливым взглядом.

«Ну и убожество. У него хоть девушка есть?»

– На себя посмотри! – крикнул кто-то.

– Ты на кого быканул?!

Спортсмены из восьмого класса затевали очередную драку, собирая тем самым любопытную публику и создавая в коридоре затор. Не сбавляя скорости, Ника вяло развернулась.

Обходной путь лежал через фойе, мимо большого зеркала. Было слишком трудно удержаться и не посмотреть на себя со стороны: прямая спина, точёная талия, широкий шаг, волосы развеваются за спиной подобно ангельским крыльям, такая умная, такая талантливая – чистый восторг! Стихия несётся по коридору – не человек.

– Приветик.

Обратно в реальность выдернула библиотечная кукла. Она на миг мелькнула в толпе своей вязаной кофтой, но этого хватило, чтобы спутать мысли и замедлить шаг. Тут же кто-то толкнул, наступил на ногу, запнулся об неё, а Ника запнулась о ступеньку, потому что оказалась на лестнице. Рядом протиснулся тощий шкет, потянув за собой полы одежды и что-то ещё. Ника сначала не поняла, что именно, но взглянув под ноги, увидела оторванный от наушников плеер.

Его пнули, наступили, бомба-пятиклашка не глядя шаркнула по нему ножкой, так что волшебный приборчик полетел в бездну между пролётами. Ника зашипела и кинулась вниз по ступеням.

Он разбился о битую плитку. Внутренности торчали наружу, стекло экрана рассыпалось мутными брызгами. Ника припала к нему и бережно взяла в руки пластиковую мозаику, скрепленную проводками. Найти в этих осколках карту памяти не представлялось возможным.

«Треклятая толстуха! Ходит в своей кофте драной… Зачем здороваться со мной? Подружку нашла?»

Снова подкралось мрачное настроение. Ника откопала в сумке бумажные платочки и аккуратно, стараясь ничего не сместить, запеленала прибор как в одеяло и спрятала во внутренний карман пиджака. Звонок снова кашлянул, загоняя учеников в классы.

Ника добралась до нужного кабинета только к тому времени, когда все расселись по местам и по приказу математички вырвали по листку из тетрадей. И без того рассеявшееся внимание Ники окончательно дало сбой, когда она увидела перед собой интегралы. Это было нечестно. Казалось бы, разве может стать ещё хуже?

Но и это был не предел. На следующей перемене позади Ники чавкали Роберт с Кариной, свистели и скрипели видосы в смартфоне Игорька, Феликс с Гариком ржали над Евой, рассуждающей об автомобилях, а Алина с Ритой трещали про тряпки и сериалы. Казалось, звуков не производили только Элина, увлечённая модной антиутопией про подростков, и не-такой-как-все Герман, отгородившийся от мира длинными патлами и здоровенными наушниками.

«Счастливчик», – скривилась Ника и обречённо уставилась в висевшую за учительским столом карту мира.

– Здарова! Сегодня ничего нового не будет, проходим следующий уровень. Не забудьте подписаться и поставить лайк!

– Сдам на права и буду в универе парней троллить, что они на маршрутках катаются.

– Ну да, так бывает. Вроде отношений не было, ну, в смысле серьёзно, а забыть и новые начать не можешь.

– Прямо здесь? Ну не знаю…

– Будешь в пробках стоять, а они на метро доедут.

– Да! Комбо-бинго-суперудар!

– Нет, не оранжевая. Она такая, как бы красно-жёлтая, чуть с розова.

– Да иди ты со своим сцеплением, мне папа «автомат» купит!

«Вдох-выдох. Не нервничай. Всего один урок и встретишься с Джес, – уговаривала себя Ника, буравя невидящими глазами остров Мадагаскар. – Да, погуляем, поговорим, придумаем что-то. Наконец-то займусь делом, а эти в очередной раз утрутся».

Внезапно нарисованный мир вздрогнул на своём гвоздике, ибо из орущего коридора явился Пашка.

– Радуйся! У тебя трояк, – провозгласил он.

Ника вздрогнула и испуганно обернулась. Пашка мазнул по ней взглядом и, приземлившись рядом с Игорьком, усмехнулся:

– Не переживай, Журавлёва, не у тебя.

– Да уж очевидно, – фыркнула Ника и снова уставилась в карту.

Ничего нового на ней не появилось.

– Она таааак бееесит, – протянула Рита. – Вообще.

Ника подскочила, будто от укуса осы. Медленно повернула голову в сторону девочек.

– Да, она жуткая, – согласилась Алина. – Но не нам решать. Главное, чтобы они были счастливы.

Ника снова отвернулась к карте.

«Опять это дебильное шоу. Насколько непривередливым интеллектом надо обладать, чтобы смочь переварить подобную дичь?»

– Вы на дискотеку пойдёте? – Алина перевела тему.

– Конечно! – Элина захлопнула книжку. – У меня ноготки сегодня.

– Знаете, что я думаю? – оживилась Ева. – Может, скинемся?

– По сколько?

– А что брать будем?

– Я со своим приду.

Ника закрыла лицо руками. Такой цирк уродов с лихвой компенсировал отсутствие театра в городе, и если даже простая перемена превращалась в представление, то на мысли о дискотеке воображение Ники выдавало невероятно дикие картины. И это было любопытно.

«Ведь не все же вокруг идиоты? – неуверенно допустила она. – Быть может, получится найти актёров там? Да в конце концов – хоть раз в жизни схожу на танцы».

***

– Танцы? Серьёзно? Пф! Туда одни идиоты ходят.

– И где ты предлагаешь команду искать? Ходить по квартирам, как сектанты?

– А что, это забавно, – оживилась Джес и проговорила с постной миной. – Добрый вечер, не хотите поговорить о кино?

Остаток дня выдался пасмурным. Иногда мелкими каплями срывался ледяной дождик. Людей по обыкновению почти не было: горожане в любую погоду предпочитали сидеть по домам у телевизоров, а нынче и вовсе только голуби оживляли городской пейзаж.

Они наматывали круги по площади. Джес крошила и подобно пахарю разбрасывала страшно толстый батон, так что за ней шлейфом тянулась голубиная процессия. Ника недовольно косилась на это художество, но молчала.

– Если серьёзно, надо уменьшить круг поиска, – заявила Джес и задумчиво отправила в рот кусок батона.

– Школьная дискотека! Куда уж меньше, – бросила Ника, придавливая носком сапога вылезший сквозь брусчатку одуванчик.

– Лучше в школу искусств сгонять.

Упрямство Джес уже начинало вызывать лёгкое раздражение и подкожную чесотку.

– Чем тебе не нравится вариант с дискотекой? Ведь логично, что там именно тот контингент, который нам нужен. Там людей с харизмой должно быть видно!

– Хоть одного такого видела?

– Я ни разу на дискотеках не была, но если рассуждать логически…

– Окей, – с натяжкой выдавила Джес, бросая крошки в толпу голубей под ногами. – Такие типы, о которых ты говоришь, обычно страшные мудилы. К сведению.

Нику передёрнуло.

«Кто главный? Я главная. Слушаем меня».

– А на баян очень красивые парни ходят. Прямо огонь.

Джес лукаво покосилась на совершенно отстранённую и холодную Нику. Её губы были сжаты так плотно, что совсем побелели, а спина – прямая, как палка – увенчивалась вздёрнутыми плечами, делавшими девочку похожей на комод.

– А о чём снимать? – Джес резко перевела тему. – Есть сценарий?

Ника наконец выдохнула. Вот он, звёздный час! Неужели её мысли заинтересовали! Пришло время продемонстрировать свою гениальность. Ника расправила плечи, сложила руки напротив солнечного сплетения, как это делают в фильмах благородные правители, выступающие перед народом, и увидела перед собой эту нелепую веснушчатую девицу с чуть раскосыми смеющимися глазами, в пёстрых тряпках и берцах с нарисованной на них красной звездой.

«Боги, что это? Гуашь? Почему я трачу на неё время?»

Руки опустились, Ника перевела взгляд на перекошенную плитку под ногами. Изморось медленно, но верно становилась дождём.

– В общем, – глухо начала она. – Парню снятся сны, и он становится ими одержим.

– О, я смотрела «Начало»! Так нам нужна свежая версия Ди Каприо?

Пожалуй, если бы Ника летела с верхнего этажа небоскрёба, кровь в жилах не похолодела бы так, как она это сделала сейчас. Как она могла упустить такое жирное совпадение? Быть того не могло – плагиат, вторичная поделка. Позор.

Ника устало обмякла, но вовремя спохватилась, что сейчас не время и не место переживать творческий кризис, и взяла себя в руки.

– Нет.

Она и сама не понимала толком, кому отвечала – Джес или собственным мыслям.

– Они вообще не похожи, – заверила Ника.

– Охотно верю. Сюжет скажешь, нет?

«Почему она на меня наседает? Слишком дотошная. Втирается в доверие? Вдруг она украдёт мою идею и исчезнет? Что мне тогда делать? Нет, пожалуй, это бред. Почему она за мной увязалась? Нет, я сама попросила. Тем более! Чем я думала вообще? Мозги из головы выложила? Голову дома забыла? Блин, что делать?!»

– К несчастью, я не взяла с собой сценарий, – официально оповестила Ника.

– Ну в общих чертах вспомни. Давай зайдём куда-нибудь, не хочу мокнуть.

В двух шагах от площади – как раз напротив кафе – находился магазин канцтоваров. Внутри всё было заставлено коробками с книгами и тетрадями, так что покупателям приходилось преодолевать лабиринт, чтобы попасть к кассе, затерянной между стеклянными витринами. Продавщица – сухопарая молодящаяся леди с ядрёно-бордовыми волосами – обычно обитала в дальнем углу в компании термоса и произведения романтической фантастики в яркой обложке.

– В общем, – вполголоса начала Ника, едва за ними захлопнулась дверь, потревожившая феншуйные колокольчики. – Это история про сны. Там главный герой борется с сонливостью. Он постоянно везде засыпает, и ему снится каждый раз одна и та же девушка, которую он стремится догнать. Постепенно он начинает игнорировать реальный мир и становится одержим своими снами. Он делает всё, чтобы скорее снова заснуть и всё-таки догнать её.

– Ну вот, мелодрама, – протянула Джес. – Хотя бы одна шутка будет или нет?

Из дальнего угла донеслось чуть обиженное:

– Девочки, вы покупать что-то будете?

– Да, конечно, – отозвалась Ника, брезгливо перебирая тетради в ближайшей коробке, и уже вполголоса продолжила. – Это не мелодрама. Там философский подтекст, и в каждом сне герой будет сталкиваться со своими страхами. И антураж разный, так что…

– Супер! А мордобойни будут? Или сюр?

Джес извернулась, пытливо заглядывая Нике в лицо. В глазах у неё горел такой неподдельный энтузиазм, что жалко было портить.

– Не уверена.

– А если сделать отсылки к произведениям искусства? Ну там типа сидит тётка с котом на руках, а по цвету и композиции похоже на «Даму с горностаем»?

– Какую даму? – Ника даже отвлеклась от рытья в коробках.

– С горностаем. Да Винчи.

Ника окинула её взглядом с головы до ног и снова остановила взгляд на разрисованных берцах.

– Отличная идея, – с трудом выдавила она.

«Боги, какую ж фигню мы слепим».

– Правда? Как насчёт «Купания красного коня»? Его можно…

– Только не предлагай раздевать актёров, – сморщилась Ника.

Джес расплылась в хитрой лепреконской улыбке:

– Искусство требует жертв.

– Джес!

– Что?

– Фу.

– Ну ладно.

– К тому же, где достать коня?

– У меня в деревне есть знакомый дед, и он…

– Нет.

Голос Ники звякнул холодом. Джес удивлённо притихла. Обе помолчали, глядя в одну и ту же коробку и соображая: Ника – как выкрутиться из неловкой паузы, а Джес – что такого она ляпнула.

Наконец Ника глазами нашла самую дешёвую толстую тетрадь и серьёзно, как ни в чём не бывало, произнесла:

– Послушай, нам нужны интересные места в городе, где можно снимать сны. У меня пока всего одна идея, и то сыровата, так что мне хотелось бы…

– Фигня-вопрос, – отмахнулась Джес и принялась перечислять по пальцам. – Гаражи, заброшки, овраг за речкой… О! В здании почты есть камин на втором этаже. Старинный, о-о-очень красивый. Нужен список задач! Давай карандаш купим.

Продавщица подплыла к кассе и, положив «Любовь среди драконов» открытым разворотом вниз, принялась пробивать тетрадь и простой карандаш. С бумажной обложки на Нику глядел терминатор с головой Леголаса, обнимающий тощую девицу с бордовой косой. Ника перевела взгляд на продавщицу.

– Сорок два.

Ника выгребла из кармана мелочь и пересчитала.

– Только тридцать восемь, – она повернулась к Джес. – У тебя есть?

– Уно моменто.

Сперва она выгребла из куртки несколько десятикопеечных монет, в кармане штанов завалялся рубль. Не хватало семидесяти копеек. Тогда Джес полезла внутрь куртки, пошерудила с одной стороны, с другой…

– Полтинник.

Она шлёпнула бумажку поверх мелочи. Продавщица снова обиделась:

– У меня сдачи нет.

Пришлось поменять карандаш на стержень для ручки.

Пока девочки бродили по магазину, дождь закончился. Пахло сырой землёй и свежим печеньем, в заполненных водой выбоинах на дороге купалось солнце. Через витрину и стеклянную дверь кофейни виднелись занятые столики.

– Для начала нужно достать деньги, – решила Джес. – Сто процентов придётся что-то покупать.

Ника с сожалением отметила, что сама об этом ни разу не думала. Она открыла хрустящую обложкой тетрадь и, вооружившись стержнем, написала вверху первой страницы «Задачи» и чуть ниже «Деньги».

– Так, – кивнула Джес. – Ещё найти камеру. И подобрать костюмы. Дальше договориться, чтобы пустили на почту. Серьёзно, Ник, камин – бомба, а не камин.

Бомбой оказались её слова.

Ника медленно закрыла тетрадь и вперилась в Джес мрачным взглядом. Ей хотелось многое сказать, формулировки в голове складывались такие, что любой почувствовал бы себя ничтожным червём, будь эти слова обращены к нему.

Но Ника умела считать до двух. Большего пока и не требовалось, потому как кроме этого лилово-рыжего безумия и Саши-Золотые-ручки союзников у неё не было. Ника отфильтровала речь сквозь сжатые зубы:

– У меня есть камера. И на почту мы не пойдём, потому что камина мне не надо.

– Ну ладно. Можно потом просто так посмотреть. Ты не представляешь, как там здорово! Не целую же вечность мы будем это кино снимать, правда? И перерывы всё равно нужны.

Ника растерялась. Об этом она тоже ни разу не думала. Появилось паршивое чувство, будто на плечи давит что-то вроде арестантских колодок, но это Джес всего лишь положила руку, высказывая очередную дурость. Ника попыталась ненавязчиво повести плечом, чтобы освободиться, но эффекта этот жест не возымел.

– …Ведь репетировать тоже где-то нужно? – Джес уставилась на неё в ожидании согласия со своими словами.

Здесь Ника окончательно почувствовала себя ничтожеством, неспособным спланировать даже самые элементарные вещи.

– А в кафе? – неуверенно заикнулась она.

– Днём куча народу, а ночью маму с папой тревожить не хочу. Они и так весь день на ногах, а мы всё равно будем шуметь, орать. На втором этаже всё очень хорошо слышно.

– Хорошо, что-нибудь придумаем, – Ника немного разочаровалась и принялась вносить в список очередной пункт.

– Погоди-ка, а музыка?

У Ники ёкнуло внутри. Это карман пиджака стал чуть более осязаемым, чем прежде.

– Послушай, лучше перенести…

– Что-то случилось? – Джес заглянула Нике в лицо. – Ты сегодня какая-то не такая.

– Ничего из ряда вон выходящего. Не подскажешь, где можно плеер починить?

– У Жеки можно. Только идти далековато. Зато он технику прямо из мёртвых воскрешает! Подожди минуту, забегу домой за бутербродами. Или тоже зайдёшь?

Ника отрицательно помотала головой.

– Я быстро!

Джес перебежала дорогу и скрылась в кафе. Ника уставилась на фасад дома, пытаясь по окнам угадать, как выглядит квартира на втором этаже, но кроме птичьей клетки на подоконнике ничего увидеть не смогла.

Мимо проехала одна машина, другая. Черепашьим шагом проковыляла бабка с палочкой и авоськой. Пробежала собака.

«Где её носит? – Ника свернула тетрадь трубочкой и сложила руки на груди. В луже у самых её ног плескалось солнце и ковырялись воробьи.

«Начинается… Не так сложно вернуться быстро, если сказала, что придёшь быстро. Бутерброды ей приспичило. Что можно делать столько времени? В туалете застряла? Или суп хлебает? Куда она вообще собралась идти? Я же просто спросила! «Немного далековато». Дальность – понятие относительное. Торчу тут, как тополь на плющихе. Посреди дороги. Под чужими окнами. Никуда я не пойду. Тем более с ней, её слишком много. Такая мелкая и тощая девчонка, а угнетает как толпа народу. Да пошла она. И я, пожалуй, пойду – сколько тут куковать можно?»

Ника сделала пару шагов, и тут же дверь кафе распахнулась, и из неё вылетел цветной вихрь с бумажным пакетом и зубастым зелёно-розовым рюкзаком.

– Держи.

Джес сунула ей в руки ещё тёплый свёрток лаваша с мясом, овощами и чем-то ещё. Нику накрыло противное чувство, и, что удивительно, обращено оно было к ней самой. Резко захотелось почесаться, отряхнуться, вымыться, – что угодно, лишь бы избавиться от него, но руки были заняты.

– Спасибо, – буркнула она и засеменила следом за Джес, продолжая держать угощение в руках и не решаясь откусить.

– Слушай, а что, если девушка, за которой гонится главный герой – это призрак?

– Ты же не хотела мелодраму, – Ника закатила глаза, пользуясь тем, что шла позади.

– Да плевать! Я такой костюм придумала – офигеешь.

– И какой же?

– Белый дождевик, – Джес повернулась к Нике и пошла задом наперёд. – В него как в туман одеваешься. Надеть что-то бежевое, а сверху его, будто на голое тело. Знаешь, как красиво будет?

«Какое-то помешательство на голых телесах. Кстати, куда мы всё-таки идём? Пожалуй, я себя плохо чувствую. Точно. Голова болит, и горло, и кости ломит, и пошла-ка я домой…»

– Чего не ешь? – звонкий голос вырвал из мыслей. – Остынет же.

Ника покосилась на по-прежнему зажатую в руке шаурму и поняла, что убегать с ней наперевес будет не вежливо. Не есть – тоже. Пришлось кусать.

– Ого, очень вкусно, – из вежливости Ника изобразила восхищение незатейливой стряпнёй.

– А то, – Джес расплылась в улыбке. – Ты ещё папину запеканку не пробовала – пища богов! Он всё пытается научить меня готовить, но выходит страшная бурда. Видно, я в маму пошла, – Джес засмеялась, и Ника улыбнулась. – Посмотрим, что будет с кофе. Если и это не пойдёт, начну думать, что я приёмная.

Подобные откровения оказались приятны, но чувство неловкости только нарастало.

Ветер сорвал с деревьев горсть последних листьев и закружил их по дороге. Девочки уже покинули центр города, и по обе стороны от них тянулись ряды разнокалиберных домиков с палисадниками и резными наличниками. Изредка появлялись дома в сайдинге с железными заборами или старые белёные строения, почти на половину первого этажа ушедшие в землю.

– Ещё далеко? – благодушно спросила Ника, разомлевшая от еды.

– Знаешь где дачи за Ширенкой? Нам туда.

Благодушию мгновенно пришёл конец.

– Так это за городом?!

– Это же почти город. Не так уж далеко, километра четыре от моего дома.

«Зашибись».

Спорить посреди дороги Ника благоразумно не стала, решив, что плеер дороже. И прогулка до леса не такая уж плохая идея – дышать свежим воздухом полезно. Разве что не на ночь глядя.

Мёрзлый воздух начинал густеть. Улица давно лишилась тротуара, так что приходилось шагать по высохшей и раскисшей от сырости траве, ибо на дороге покоилась непролазная грязь. Здесь же бегали куры. Вдоль почерневших от времени бревенчатых домов тянулись жёлтые, неприлично яркие трубы, в окнах торчали цветочные горшки и коты. Под сапогами противно чавкало. Лишь одно радовало, – Джес наконец-то перестала трещать и молча шла, любуясь упадническими видами, но счастье было недолгим.

– Знаешь, один сон можно снять на причале. Там тоже есть рябина, а берег весь песчаный и на нём старые лодки валяются. Очень круто.

У Ники внутри снова всё скукожилось, как будто там грязными руками ковыряли. Она промолчала.

– Мой брат может нас отвезти когда-нибудь, – Джес воодушевлённо поправила лямки рюкзака. – Он иногда приезжает на выходные. Ну, и не на выходные тоже, студент он так себе, если честно…

Девочки вышли к дощатому мосту через узкую вонючую речку. В мутной воде плюхались утки и полоскали ветви старые ивы, оголившие свои корни так, будто собирались уйти отсюда куда подальше. Неподалёку зудела лесопилка.

– …И зачем он в эту шарагу поступал? Тоже мне, юрист нашёлся!

Не было никаких сил её слушать, тем более под аккомпанемент распила древесины. Пока Джес отбойными прыжками пересчитывала поперечные доски моста и продолжала говорить, мозг Ники выключился сам собой, игнорируя любые звуки. Она понятия не имела, сколько продлится эта пытка и когда они наконец придут, и спрашивать была уже не в состоянии, – было мучительно даже рот открыть, не то что строить словесные конструкции.

Опустевшие огороды и крашеные извёсткой хибары пейзаж не украсили. Впереди маячил еловый лес. Сапоги стали похожи непонятно на что, пальто, тёршееся о придорожные сухоцветы, – тоже.

Вожделенная дача оказалась на самом отшибе, отгороженная парой ёлок от соседней развалюхи, давно запущенной, если судить по замшелой крыше и облупившейся краске на двери. Искомый домик обладал незаурядной внешностью: сбоку лепилась несуразно маленькая веранда из старых оконных рам, служившая переходом в крашеный морилкой сарайчик. Навершием дома служила разлапистая крыша, под которой тускло светилось рыжим внушительных размеров поделённое ромбиками окно, делавшее дом похожим на большой скворечник. Дополнением к образу служила деревянная будка вполне конкретного назначения.

Ника недоверчиво замедлила шаг, но Джес уже перемахнула через низенький заборчик из штакетника и зашагала по брошенным на грязь доскам. Ника двумя пальцами потянула калитку, но та оказалась заперта на крючок. В попытке дотянуться до него рукав пальто оказался надет на мокрую гнилую штакетину, а носик брезгливо сморщился. Освободившись от крючка, калитка сама откинулась в сторону, чем очень порадовала Нику. Она бочком протиснулась во двор и, цокая заляпанными каблуками, следом за Джес прошла за обшитую дерматином дверь.

Здесь гадко воняло кислятиной и чем-то вроде отсыревшей штукатурки. Ника закрыла нос ладошкой и осмотрелась. Комната занимала почти весь этаж. В темноте тонули очертания русской печки, пухлого дивана и пары кресел. Прямо у дверей, слева, начиналась крутая лестница на мансарду. Джес ждала наверху.

Ника почувствовала себя в хоррор-квесте. Не хватало разве что жаждущей крови образины за углом.

– Ну что, готова? – бодро спросила Джес, когда Ника поднялась по лестнице, и, не нуждаясь в ответе, толкнула дверь с ромбовидным стёклышком.

Привыкшие к темноте глаза пережало тусклым голубым свечением, запахло старым ковром и нагретой пылью. Монотонный гул сливался с шипением электрического чайника, светящегося с полки стеллажа. В углу комнаты возвышалась пирамида из одеял, отвёрнутый от двери монитор ютился на столе, обложенном разномастными коробками, а над ним, опасно кренясь, висела полка. Под ней копошилась груда тряпья.

– Здарова, мистер! – голос Джес прозвучал как салют на поминках. – Я привела клиента.

Из-за монитора показалась патлатая голова в шапке. Что можно было наверняка разглядеть на мертвенном от экранного света лице, так это чёрные глаза, украшенные мешками для картошки.

– Заходи, – сказала голова и скрылась обратно.

Джес пропустила Нику вперёд и вошла следом по вытоптанному паласу.

– Подожди минутку, – сказала она и, заглядывая за монитор, спросила. – Где планшет?

– Там, – из-за монитора вынырнула костлявая рука с непропорционально большой кистью.

Джес в два шага оказалась у груды коробок, из-под которой торчали железные ножки. Пока она увлечённо и весело бормоча себе под нос занималась поисками, внимание Ники привлёк старый магнитофон. Он пылился на стеллаже, прямо под кипящим чайником – чёрный, матовый, с множеством серебристых кнопок. Рядом краснел старый дисковый телефон, поверх которого лежали несколько кассет, верхняя была подписана как «Ария. Химера». Ника почувствовала, как по шее пробежали мурашки. Толкаясь и перебивая друг друга, в голову полезли новые идеи сюжета, заставив Нику застыть с блуждающим, но невидящим взглядом.

Перед глазами главный вход театра освещался зелёным фонарём, вокруг сновали артисты в пёстрых одеждах. Вдруг загорелся красный свет. Театр сменился багровым телефоном на парковой скамейке, его заволакивало туманом, в котором растворялся неистовый звонок.

– Ты что, уснула там? – послышался голос Джес.

Ника вздрогнула и обернулась. Она не заметила, когда зажёгся свет и выключился чайник. Человек за компьютером щурился, прикрываясь ладонью от лампы, болтавшейся под потолком, зато теперь его было лучше видно. Курносый нос сочетался с недельной щетиной и совершенно тусклыми немигающими глазами. Пальто, в которое он был закутан, топорщилось, будто под ним скрывались латы. По-верблюжьи выгнув шею, он печатал.

– Я просто задумалась, – проговорила Ника, на подходе к столу вынимая плеер из кармана. – Можно ли это починить?

Человек в пальто продолжал печатать. Девочки переглянулись.

– Жека! – крикнула Джес.

Жека повернулся к ней.

– Аюшки?

– У тебя спросили, можно ли починить плеер.

– Я думал, не у меня. Какой плеер?

– Смотри же, тебе протягивают, – вздохнула Джес.

Жека, прищурившись, одарил устройство долгим взглядом и выдал:

– Купи новый.

И вернулся к печатанию.

– Хотя бы карту памяти можно вынуть? – уточнила Ника немного раздражённо.

Он протянул когтистую ладонь, и Ника, помедлив, двумя пальцами положила на неё куски пластмассы, которые тут же исчезли в костлявых длиннопалых руках. Отросшим ногтем был произведён на свет крохотный чип с великолепной музыкальной подборкой. Приговор звучал коротко и ясно:

– Трещина.

Нике почудилось, будто тупой пилой от неё отковыривают кусок, возможно, столь же значимый, как рука или нога. Неряха вдруг стал вызывать ещё большую неприязнь и отторжение. Он положил прибор на засыпанный какими-то опилками край стола. Ника кончиком пальца столкнула плеер в стоявшую подле мусорку.

«Не день, а дерьмо».

– Что ж, пусть, – нарочито легко отмахнулась она. – Семь лет – достойный срок для такой вещи.

– Сколько?! – восхитилась Джес. – Ну и динозавр! Я знала девчонку, она постоянно телефоны то на камни роняла, то в унитазе топила. Ей на каждый день рождения дарили новый. Семь лет! Такое бывает?

– В сарае «Зингер» стоит, – подал голос Жека, не отлипая от монитора.

– Это ты к чему?

– Работает.

Джес состроила физиономию и взмахнула руками. Ника клоунады не оценила и застегнула пальто, собираясь уходить.

– Подожди полминутки, – сказала Джес и пристала к Жеке. – А когда нужные детали придут?

Нике ещё больше захотелось уйти, но она продолжала стоять посреди комнаты, от безделья переводя взгляд из угла в угол. «Дошики» на тумбочке, коробка от обогревателя, унылая вагонка на стенах и потолке, – удивительно, как скучно способен жить человек.

«Как теперь жить мне? – думала Ника. – Она за один день всю душу вымотала. Что же дальше будет? И в школе сидеть без музыки никаких нервов не хватит».

Беседа этих двух сумасшедших окончилась тем, что Джес вытащила из рюкзака бумажный пакет и плюхнула его перед Жекой, заставив его задаться вопросом:

– Зачем?

– Чтобы всякую пакость не ел.

– А, ну ладно.

Джес покачала головой и, подцепив Нику под локоть, вытащила её из комнаты. На лестнице Ника освободила руку и ускорила было шаг, но почти сразу же оступилась в потёмках, – вокруг леса за окном сгустился сумрак, через который предстояло пробираться домой.

– Зачем этому олуху дом? – прошипела она. – Мог бы подвалом в городе обойтись.

– Ника!

– Что?! Говорю, как есть, свободу слова никто не отменял.

– Я не о том, пойдём обратно.

Она взлетела по лестнице. Ника привалилась спиной к перилам и осталась на месте, не имея ни малейшего желания возвращаться. Долго ждать не пришлось, – Джес выскочила обратно меньше, чем через минуту.

– Забыла что-то? – без интереса осведомилась Ника.

– Нет, решила проблему, – похвасталась Джес. – Можем репетировать здесь.

Сначала Ника подумала, что это дурацкая шутка, но потом поняла, что конопатое лицо честно светится от счастья. Потребовалось молча выйти на улицу, чтобы остыть.

Когда Джес закрыла за собой дверь и встала рядом на крыльце, – снова шёл дождь, – Ника бесцветно произнесла:

– Я не собираюсь каждый раз ездить в эту дыру. Пешком ходить – тем более.

Джес сдвинула брови и спрятала руки в карманы.

– Может, тебе ещё дом культуры арендовать?

– Зачем хвататься за первый же попавшийся сарай? Мне здесь не нравится.

– Да тебе весь день всё не нравится! Ты просила помочь, я помогаю. Держи, Ника, мои знания! Держи, Ника, мои идеи! Держи, Ника, моё время, чёрт побери! А ты морду воротишь, царскую слюнку в душу мне сплёвываешь, а потом стоишь вся такая в белом пальто красивая. Мол, «я не хочу», – Джес скривила прегадкую брезгливую рожу.

Ника обиделась.

– Мне не понравилось только это место, – спокойно сказала она, глядя на лес. – Не преувеличивай.

– Да ладно! – Джес картинно удивилась. – А почта, костюмы, лошадь? Ладно, хрен с ней, с лошадью, но Ника! Нельзя же так! Или ты безвольных рабов себе ищешь, чтоб сапоги облизывали?!

– Не-ве-ре-щи-по-жа-луй-ста! – поморщилась Ника. – В ушах звенит.

Зазвенело от повисшей в воздухе тишины.

– Как вам будет угодно, – едва слышно бросила Джес и уселась на ступеньки.

Ника посмотрела на её макушку сверху вниз, подождала с минуту. Ничего не менялось, девчонка сидела на крыльце и подставляла под дождь вытянутые руки.

Застегнув воротник пальто плотнее, Ника спустилась на разбитую дорожку. Пнув калитку – скрипучую и будто бы ещё более отвратительную, чем полчаса назад, – она зашагала домой.

Плутание в незнакомом районе, да ещё и по щиколотку в грязи взбешивало, надвигавшаяся темнота угнетала, а жужжащая лесопилка высверливала зубы и мозги.

«Ещё один бестолково прожитый день. Люди отвратительны. Поголовно. Терпеть не могу эту пёструю девку! Размазала бы её рожу о ступени. Всё равно. Ну проиграю я спор, и что? Кто меня обяжет выполнять условия? Перебьются».

Она вышла к реке в квартале от моста. Пришлось продираться по вытоптанной тропке-размазне. Глинистая грязь присасывалась к подошве и поедала каблуки. Колготки зацепились за куст шиповника, посаженного каким-то треклятым натуралистом.

У первой же автобусной остановки Ника возблагодарила небо и заскочила в людный после рабочего дня «пазик», надеясь, что удастся проехать «зайцем». Ещё последнюю мелочь на эту тетрадку истратила…

Овальное дверное стекло отражало на наружной темноте суровое лицо юной девчонки.

«Может, научиться делать анимацию? – рассуждала она. – Сделаю мультик. И в итоге компьютер скажет мне «прощайте» и отправится следом за плеером. Ещё бы он был мой собственный, а не семейный».

В сумке зазвонил телефон. За окном проплыло светящееся кафе. Ника опять нахмурилась и, переступив с одной ноги на другую, решила не отвечать на звонок. Она прекрасно понимала, что это беспокоится мать, против обыкновения вернувшаяся домой раньше дочери. Дом был уже близко, а брать телефон руками после поручней и этой хибары с дурацким забором – фу.

Между остановкой и домом голова была пуста от мыслей. Телефон снова звонил, в висках начинала пульсировать боль.

Едва Ника переступила порог дома, на неё обрушилась болтовня телевизора и материнский возглас:

– Почему ты не берёшь трубку? Я же с ума схожу!

– С беззвучного забыла убрать.

– Где ты была? Почему не предупредила?

– Ма, дополнительное занятие. Всем раздали индивидуальные проекты.

– Собственный проект, конечно, полезно, – одобрительно кивнула мать, – но можно было предупредить.

Ника стянула пальто и, волоча сумку, поднялась к себе. Не включая свет, она швырнула на стол купленную тетрадь и размашисто черкнула на обложке «Химера». Но даже обретённое название для истории мало что изменило.

«Пашка, хотя и гнида, но в целом добрый. Ну хорошо, не злой хотя бы. Может, смогу его отговорить?»

5 глава

– Нет.

– Послушай, это же в самом деле глупо. Ну погорячились. Сейчас не до этого, надо к экзаменам готовиться, к поступлению, и кроме них дела тоже есть!

Не знаю, что произошло у Журавлёвой, но выглядела она паршиво, особенно для сюрприза, поджидающего в школьной раздевалке с раннего утра.

– Мудрецы ищут возможности, глупцы ищут отговорки, – философски заметил я. – Всё остаётся в силе.

Я мог сколько угодно смеяться, но загривок неприятно зудел. Она не могла быть настолько наивной, чтобы подумать, будто я пойду на попятную. Это на неё не похоже. Обычно она зубами выгрызает возможность поспорить, поупрямиться и выставить всех идиотами.

Если же она правда хотела отступить, это означало, что она или не смогла найти людей, или нашла, но с ней никто не хочет связываться. Я обернулся, чтобы снова взглянуть на неё. Она брезгливо сворачивала полы пальто, и отвешивала от него чужие куртки. В целом, обычная картина, так что я поставил бы на второе.

До звонка оставалось десять минут. Этого должно было хватить.

Я прошёл несколькими шумными коридорами и оказался в безлюдном закутке. Здесь едва уловимо пахло валерьянкой и йодом, скамеечка для ожидания была пуста. Такое бывало редко. Я поскрёбся в дверь, и мне разрешили войти.

– Здрасьте, – я одарил медика лучезарной улыбкой.

– Здравствуй, Пашенька. Что-то случилось?

Медсестра – маленькая старушка с короткими тёмными волосами – отвлеклась от холодильника с лекарствами и обеспокоенно на меня посмотрела.

– Да, – покаялся я. – Творческий порыв.

– Главное, что не нарыв! – захохотала медсестра.

Я снял с плеча рюкзак и сел на стул для пациентов.

– Лариса Евгеньевна, у меня к вам просьба.

– Так, слушаю, – продолжая расплываться в улыбке, она поправила очки с витыми лиловыми дужками и вернулась к пузырькам в холодильнике.

– Только никому не говорите, – я доверительно понизил голос, медсестра заинтересованно отвлеклась. – Я снимаю кино. Небольшой фильм на конкурс.

– Ого, – она снова поправила очки.

– Мне нужен медицинский кабинет, а ваш подходит идеально.

– Так-так, – Лариса Евгеньевна села за свой стол напротив меня.

– Здесь и свет, и пространство.

– Приходи в любой день после уроков. Я до четырёх работаю, пока кружки не закончатся.

– Спасибо. Вот только…

Медсестра с пониманием выставила перед собой руки, заставляя меня замолчать.

– Могу задержаться на часик, мне не сложно.

– Нужна актриса на роль врача.

– О-хо-хо! – она смущённо отмахнулась. – Девочек попроси. Я-то старуха страшная.

– Да, вы не молоды, но очень обаятельны. Честно. Вам просто нужно быть собой и сказать несколько реплик.

– Ох, Пашка, – она хлопнула себя по коленям. – Что делать-то с тобой? Ладно уж, на старости лет во все тяжкие пущусь.

Она снова захохотала и встала из-за стола. Тем временем я незаметно вытащил из рюкзака шоколадку и положил её на стол, специально слегка задев стакан с железными лопатками, чтобы он погремел. Лариса Евгеньевна обернулась.

– Это что такое? А ну, убирай!

– Любой труд должен оплачиваться, – заявил я не терпящим возражения тоном и пошёл на выход. – До свидания.

– Вот же ж! Пашка, себе бы лучше оставил…

Она ещё продолжала причитать, когда я закрывал за собой дверь.

Если говорить честно, Ника меня смешила. Обычно она напоминала персонажа из старых добрых мультиков. Беззвучно чихала, и от этого шевелюра подскакивала, как стог сена. Округляла глаза, когда с ней кто-то начинал говорить. Когда её звали, вертела головой, как суслик. Обматывалась наушниками, как паучиха и скрючивалась над блокнотом как ведьма над котлом. Но только не в тот день.

Тогда она вела себя как конченая стерва.

Она сидела на своём стуле, откинувшись и закинув локоть на парту позади и смотрела на всех как на удобрение. Не в том смысле, что видела в людях пользу, а в том, что ей воняло. Это было сезонное обострение, и в этот раз сильнее, чем обычно. Святые угодники, раз нежная такая, шла бы на домашнее обучение. Нет, лучше спорить с русичкой о трактовке стихов, втоптать историчку в грязь за то, что она назвала «красных» своими, а «белых» врагами, и пинать рюкзаки в проходе между партами, ибо ей мешается. Прямо гадливо делалось от её присутствия.

– Пойдём, пока нас не убили, – сказал я Игорьку на большой перемене.

Я назначил встречу в столовой для всей команды. За едой люди редко спорят и больше слушают, чем говорят, так что это был лучший способ обсудить план действий.

Мы спускались по лестнице в крыло столовой, когда Игорёк спросил с наглой ухмылкой:

– Кто будет медсестричкой? Сонечка?

– Ты будешь, – осадил я его.

– Я серьёзно. Все же роли разобрали.

– Медсестра и будет.

– Серьёзно? – Игорёк опешил. – Как это?

– Да так, – я пожал плечами. – Просто поговорил, попросил.

– Ну ты жучара! – Игорёк хохотнул и хлопнул меня по плечу.

Мне это, конечно, польстило, и меня понесло.

– А ты тараканище. Сбрей уже свои усы позорные, выглядит мерзко.

– Да пофиг. Всё равно отрастут опять.

– А ты знаешь, как сделай? Девки покупают полоски, вот такую же наклей себе поперёк…

Игорёк толкнул меня в бок, и мы оба заржали.

– Себе наклей!

Мы ввалились в шумную столовую. Учителя чинно сидели за своим столом, ученики орали и гремели посудой. Мы взяли себе обед и сели за стол, где собралась моя команда.

– Привет, кого не видел, – сказал я. – Все прочитали сценарий?

– У меня времени не было, – объявила Ева.

– Так, немного, – неуверенно сказали близнецы, воняя куревом.

– Дочитала до концерта, – отозвалась Лера. Она единственная ничего не ела.

Остальные прочитали всё, и это радовало. Я хлебнул остывшего сладкого чая, чтобы собраться с мыслями. Нужно было подвести народ к обсуждению характеров. Пока я подбирал слова, Ярик покончил с пиццей и хлопнул в масляные ладоши.

– С чего начнём? – спросил он.

– Можно вопрос? – перебила его Лера. – Где мы будем брать машину?

Я усмехнулся и гордо задрал нос.

– Дедовскую «шоху» из гаража выгоним.

– Вах! Какой шик! – засмеялся Вася.

– Она у тебя ездит? – удивилась Элина. – Ведь столько лет стоит без дела…

Я наклонился к середине стола и как бы по секрету сказал:

– Не стоит и не без дела.

Пока ребята смеялись, Ева как обычно надула губы:

– Для чего машина-то нужна?

– Ты бы знала, если бы прочитала, – поддразнил я её.

Она надулась ещё больше. Я поспешил исправить положение.

– Да ладно тебе. Главный герой с другом, то есть Вася с Яриком, будут учиться водить машину, чтобы впечатлить девушку, которая ему нравится, то есть тебя.

– Сомневаюсь, что «жигуль» кого-то впечатлит…

– В этом и комедия!

Пока я распинался перед напыжившейся Евой, команда вовлеклась в обсуждение сцены с вождением. Они фантазировали, шутили, говорили так громко, что учителя оборачивались на нас. Я всё пропустил мимо ушей, услышал только, как Вася в лицах описывал попытку персонажей завести машину.

– О, пусть Ярик набухается! – вставил свои пять копеек Игорёк. – Для храбрости!

– Ну это какой-то идиотизм, – отозвался непосредственно Ярик.

Мысленно я с ним согласился и тут же заметил, что перекручиваю наручные часы. Я сцепил руки и облокотился о стол, чтобы наконец перейти к делу, но ребята никак не могли остановится.

– И ты такой: кажется, стало на одного пешехода меньше, – испуганно замерла Лера, изображая персонажа Васи.

– Ага, и спрашиваешь у Ярика потом: ты вообще на машинах ездил? – Завёл Игорёк шарманку и заранее начал смеяться. – А Ярик… хи-хи.. говорит: когда на красный переходил!

Я вложил в сценарий многое из своей жизни. В этой сцене я описывал первую поездку за рулём, ещё с дедом. Тогда и правда было весело. Сейчас же происходило надругательство над моим умом, моей биографией. Услышь дед такие шутки, что бы он сказал?

Звонок прозвенел очень вовремя. Я одним махом откусил половину котлеты в тесте и отнёс стакан к грязной посуде. Ребята крутились около меня, но я им был не нужен. Потому и удивился, когда услышал от Ярого:

– Когда снимать будем?

Мы уже вышли из столовой, и все застыли посреди коридора, глядя на меня с половиной котлеты.

– Сразу после каникул. Как раз подготовимся.

– Может, на каникулах? – Робко предложила Настя.

– Первой снимем сцену в школе. Нужна массовка, это лучше сделать на переменах, – пояснил я.

Ответ всех удовлетворил, и мы разошлись на уроки.

Вот только думал я не о физике. Мне нужно было добиться авторитета, чтобы меня не перебивали и вообще позволяли хоть слово сказать. За мои идеи хватались, на меня оглядывались, но не принимали за лидера. Я подумал было о том, что во мне видят только соперника Ники, поэтому прилипают, но про Журавлёву уже все забыли. Как бы то ни было, я не должен был ударить в грязь лицом перед командой. По этой причине после урока я отправился на следующую миссию.

– Тоня! Тоня-Тоня-Тонечка!

Я побежал через переполненный учениками коридор к десятикласснице в короткой юбке.

– Привет, – она заправила за ухо розовую прядь. – Что хочешь?

– Ты ещё не выбросила гитару для карликов?

– Каких карликов? А! Укулеле?

– Не знаю, тебе виднее. На ней мужик с бигудями напечатан.

– Это Джоджо! Его нельзя выкидывать. А тебе зачем? Перешёл на нашу тёмную сторону?

Тоня гадко захихикала. Я едва сдержал улыбку, но для вида упёр руки в боки.

– Дай в аренду, – попросил я, когда она отсмеялась. – На неделю, может, на две.

Тоня призадумалась, прикинула что-то в уме.

– А что мне будет? – прищурилась она.

Я жестом попросил её подойти поближе, она сделала шаг. Я наклонился и сказал вполголоса:

– За тетрадь с сочинениями по литре за весь прошлый год.

– Забирай насовсем.

На Тоню, кажется, обрушился столбняк от счастья. Я поклонился ей по-японски и сказал:

– Аригато. Я напишу, когда будет нужно.

– Жду с нетерпением!

Голос её дрожал. Единственное, что теперь было важно – не затягивать со съёмками до конца учебного года, чтобы не разочаровать её.

Уладив все дела, я пошёл на работу. Столовка с кооперативной вывеской «Ресторан» занимала оба этажа бывшего зоотехникума. Именно здесь проводилось большинство свадеб, выпускных, поминок, новогодних корпоративов и других способов напиться в стельку. Хотя я многого насмотрелся здесь за три года, винить людей я не спешил. В конце концов, такой досуг был их единственным развлечением в этом городе.

Быть мойщиком посуды было не сложно. Такое нехитрое дело позволяло не быть обузой для бабули. Я устроился сюда на полставки ещё в четырнадцать, едва получив паспорт, и за первый год работы накопил на простенький компьютер, а за второй – на новый телевизор для бабули взамен древнего и пузатого, так что жаловаться мне было не на что. Вдобавок, устать на такой работе было почти невозможно. Я, скорее, отдыхал здесь умом после занятий, чтобы вечером с новыми силами делать домашку или готовиться к сдаче экзаменов.

– Здрасьте! – огласил я кухню после того, как переоделся в рабочую одежду. – Заждались меня, наверное?

Тётушки-поварихи приветствовали меня улыбками, а шеф-повар – внушительная дама с золотыми кудрями – сочувственно махнула рукой в сторону мойки:

– Нет, Паш. Сегодня людей немного, заняться почти нечем.

Она всегда думала, будто все вокруг хотят пахать как лошади. Я пропустил её вздохи мимо ушей и окинул взглядом своё рабочее место. Кроме привычной посуды для готовки там покоились всего десятка два тарелок. Рабочий день обещал быть лёгким.

Так и случилось. Большую часть времени я болтал с добродушными тётушками или читал с телефона книгу для подготовки к поступлению.

Обычно я уходил последним. Ставил дверь на электронный замок, запирал на обычный ключ и относил его в будку охранника, сторожившего по ночам «Ресторан» и соседние с ним универмаг, стоматологию и цветочный. Это тоже давало мне определённое преимущество в нашем с Никой пари. Конечно, существовали определённые риски, но я был убеждён, что мне удастся договориться и снять здесь одну сцену для своего фильма.

Поварихи уже ушли, когда я переодевался и мне позвонила Сонечка. Я натянул кофту и ответил на звонок.

– Салют, милый.

У неё был тонкий, немного хрипловатый, воздушный голос. Я растаял.

– Привет, – я постарался вложить в это слово максимум тепла. – Слышу, ты где-то идёшь?

– Иду, – игриво ответила она. – А ты?

– Собираюсь выходить. Правда, нужно задержаться на пару минут.

– Тогда поговорим позже?

– Если ты хочешь…

– Чао.

Было ясно, как день, что она снова шла меня встречать, несмотря на мой запрет бродить по потёмкам. Это было невероятно приятно.

Я закинул рюкзак на плечо и вышел в банкетный зал. На ходу я достал тетрадь и ручку и стал зарисовывать план зала. Затем я обозначил на нём лампы, вернулся в раздевалку и на щитке включил люстру, которую зажигали только на торжества.

Сфотографировав зал с таким светом, я снова пощёлкал в щитке и включил на этот раз простые светильники. Это я тоже зафиксировал на телефон. В итоге, убрав тетрадь в рюкзак и погасив везде свет, я вышел на улицу.

Запирая дверь, я услышал шаги по мокрому гравию. Я сделал вид, что не заметил их. В следующий миг горячие ладошки закрыли мне глаза. Я взял их в руки и обернулся.

Длинная рыжая чёлка выбивалась из-под голубой шапки, а карие глаза… Она привстала на носочки и горячо чмокнула меня в шею где-то под ухом.

– Рыжая бестия, – промурлыкал я.

Сонечка сощурилась от удовольствия. Ей почему-то нравились всякие злые прозвища вроде «ведьмы» или «бандитки».

– Родители уедут на эти выходные, – начала она с главного.

– Почему без тебя?

– Тётушка в третий раз выходит замуж. Решили поберечь мою психику. Ну так что?

Я усмехнулся.

– Даже не знаю…

Вдруг она скользнула ко мне и ни с того, ни с сего стащила у меня резинку с волос.

– Что ты делаешь?

– Ты опять лохматый, как домовёнок.

– Наверное, когда кофту надевал…

Она принялась завязывать мне новый хвост. Я наклонил голову, чтобы ей было удобнее, и не удержался – притянул её к себе и поцеловал. Так мы и стояли в свете фонаря у задней двери столовки, только музыки не хватало. Наконец, она поёжилась и отодвинулась от меня, глядя в глаза. Такое точёное лицо, такие плавные движения я не видел ни у одной девушки.

– Ну, так что ты скажешь? – спросила она.

6 глава

«Пора смываться отсюда», – в отчаянии заключила Ника, топчась у зеркала в переполненном вестибюле.

Стол вахтёрши оккупировали двое пацанов из параллельного: один принимал плату за вход в железную коробку из-под чая, пока другой синей ручкой писал прибывающим номера на запястьях. Над душой у них во избежание мошенничества стояла завуч с телохранителем-завхозом. Число 76 на руке внушало Нике необъяснимый ужас, а сердце отплясывало джигу, хотя спортзал ещё не открыли.

«Как много людей. А мы там поместимся?» – Ника пыталась соотнести площади вестибюля и спортзала и определить примерное пространство для одного танцующего человека. Предварительные подсчёты оказались неутешительными и ясно давали понять, что в этот вечер будут нарушать личное пространство. Очень сильно.

Даже сумки не было в руках, чтобы потискать её и успокоиться, – Ника взяла с собой только телефон. Алина и Карина, объятая Робертом, стояли неподалёку и по очереди бросали на Нику удивлённые взгляды со вскидыванием густо накрашенных бровей. Роберт периодически развлекал себя тем, что тыкался в лакированные кудри.

Мимо пробежал Тимур, пряча под полой куртки две банки пива.

У Ники вспотели ладошки и ей захотелось домой. В другом конце вестибюля зычно заржал здоровяк из местного ПТУ. К зеркалу, лавируя между группками школьниц, подобрался высокий тощий парень в костюме, вооружённый лаком для волос. Поправив шевелюру, он ретировался тем же путём, а Ника осталась нюхать распылённый лак и хотеть кашлять, но почему-то постеснялась сделать это. Восьмиклассницы, впервые получившие доступ к дискотекам, дефилировали туда-сюда на подкашивающих ноги каблуках, так что им приходилось поддерживать друг друга. Ника в этот раз была умнее. Она пришла в «конверсах». Но спокойнее от этого не становилось.

«Так не пойдёт, нужно расслабиться, – мысленно проговаривала она себе. – Никому до тебя нет дела. И танцевать не обязательно. Просто получай удовольствие, слушай музыку. Но ведь эта музыка настоящая гадость. Переживёшь, ты работать пришла».

Зал оглушил синими и розовыми вспышками и ремиксами последних хитов. За джойстиком припрыгивал пухлый Ярик в кигуруми с заячьими ушами. Люди рассредоточивались вдоль стен, и только восьмиклассники начинали топтаться под музыку, едва оказывались в зале.

Ника встала у стенки и осмотрелась. Обстановка была довольно тухлая. В основном все просто разговаривали, а при таком раскладе событий осуществить поиск харизматичных людей не представлялось возможным. Ко всему прочему почти треть людей из вестибюля отсутствовала по неопределённым причинам.

«Где-то должны быть анимешницы из десятого, можно позвать одну из них, – вспомнила Ника. – Может быть, их поискать? Стою тут одна, как дура. Собственно, почему как?»

Ника отлепилась от стены и поплелась по периметру спортзала, сутуля плечи и обнимая себя за бока. В какой-то момент ей показалось, что её джинсы пахнут залежалым тряпьём от долгого прозябания в ящике, а голубая рубашка со стразами на воротнике слишком старомодная даже для хранения в шкафу.

Понемногу девушки из старших классов стали вытаскивать парней на середину зала. Ника медленно наматывала круги. Музыка была не из приятных.

«Хотя бы посмотри по сторонам», – заставляла она себя и плелась дальше, глядя под ноги. В зале становилось всё больше танцующих, и уйти уже не просто хотелось – требовалось. Решив, что вернётся чуть позже, Ника вышла из зала.

В коридоре гуляла прохлада. Какие-то незнакомцы бродили по двое, по трое, чему-то смеясь и делясь друг с другом газировкой, и нигде не было места без людей. Тогда она поднялась по освещённой тусклой лампой лестнице на второй этаж.

За старой деревянной дверью скрывалась темнота, в которой корягами торчали фикусы на окошках. Было тихо и пахло освежающей пустотой. Ника оставила чуть скрипнувшую дверь приоткрытой и по узкой полоске света прошла вперёд. Ноги сами собой несли к библиотеке, хотя прекрасно знали, что она закрыта. На полпути Ника подошла к одному из окон и положила ладошки на край высокого подоконника.

«Нельзя уходить просто так, – пыталась она доказать сама себе. – В конце концов, я что – клуша какая-то? Вовсе нет. Я красива, умна, талантлива, не чета всем собравшимся там, внизу. Неужели мне трудно снизойти до них? Но как? Ладно. Это как актёрская игра. Нужно всего лишь почувствовать себя другим человеком. Тем, кто способен с кем угодно запросто поболтать о любых пустяках, кому всё равно как он выглядит со стороны, кому нравится эта атмосфера и эти люди. Кто свой в доску. Рубаха-парень. Зря я с Джес поругалась».

Ника обречённо вздохнула и прикрыла глаза, пытаясь ощутить смену энергии в плечах, бровях и коленях. Вдох-выдох. Брови расслабились, губы потянулись в умиротворённую улыбку. Вдох. Выдох. Плечи опустились, по ключицам пробежал холодок, тянущийся от окна…

Нике стало девятнадцать – любимое число, – волосы красиво колышутся при каждом шаге, вечная улыбка глазами, которой все восхищаются, безукоризненно красивая одежда украшает её тело. Бурные, но изящные жесты. Она любит этот мир во всех его проявлениях, и… хочет уничтожить тех тварей, которые сосутся дальше по коридору.

Захотелось сказать что-то вроде «Приятного аппетита», но это было бесполезно и, к сожалению, некрасиво, поэтому пришлось стыдливо ретироваться.

На лестничной площадке девятиклассники подшучивали друг над другом. Ника нашла в себе силы взглянуть на них, но ничего не увидела за простецкими лицами и модными стрижками.

В вестибюле на вахте толпился параллельный класс и несколько человек из своего. У зеркала поправляли цветные стрижки анимешницы Аня, Таня и Тоня, принимавшие участие в школьном театре до того, как перекрасили волосы и стали носить кукольные платьица. Нике стало немного легче, и она почти бегом метнулась к ним.

– Привет, девчонки. Как дела?

– А? – обернулась лилововолосая Таня. – Ничего. Вот, пришли только что.

– Привет, – глядя на отражение Ники, помахала рукой синеволосая Аня.

Тоня заколола розовую прядь особой шпилькой и улыбнулась Нике, ожидая, что она ещё что-то скажет.

Но она ничего не говорила и напряжённо водила глазами по сторонам, сцепив руки.

– Так, может, пойдём танцевать? – предложила Тоня.

– Да, пойдём, – схватилась Ника за соломинку. – Не стоять же нам здесь.

В спортзале творилось что-то невообразимое. Пара близнецов-девятиклассников топталась на музыкальных колонках, привлекая к себе школьников с развитым стадным инстинктом. В другом конце зала мялись вставшие кружком девушки, между которыми порхал лунной походкой с разворотами высокий парень в костюме и с укладкой, которого Ника видела у зеркала. На него агрессивно смотрели пристенные плечистые и стриженые под машинку пацаны со сжатыми до белых костяшек кулаками. Одним словом, жизнь проходила мимо.

Волосы анимешниц здесь стали одинаково перламутровыми. Все трое сразу же устремились к толпе у колонок, заставив Нику снова растеряться. Ей больше улыбалась перспектива пообщаться с тем парнем, который уже отплясывал рок-н-ролл с какой-то девчонкой, – столь вожделенная харизма едва из ушей не лезла.

«И как мне с ним заговорить? – задумалась Ника. – Если откажется, я позора не переживу. Может, отозвать его в сторонку? Ну уж нет, подумает ещё не то. Или выяснить, где он учится, и будто случайно встретить там? О боги, ну и бред».

Пока она думала, музыка плавно сменилась, и парень сбежал из зала настолько быстро, что пристенные пацаны не успели сообразить. Ника посмотрела на выход. Окинула взглядом зал и снова взглянула на двери. Сердечко разошлось как на сдаче нормативов по физре, и страх провала оказался сильнее. Ника встала рядом с переливающимися всеми цветами Ане, Тане и Тоне, танцевавшими в задних рядах.

Отбивая ногой монотонный ритм в качестве альтернативы танцам, Ника выпалила:

– Здесь не особо интересно, не находите?

«Согласитесь, и я позову вас в занятие поинтереснее».

Аня и Тоня пожали плечами, Таня, продолжая танцевать, ответила:

– То ли ещё будет. Один раз наши мальчики напились вина и подрались. Тогда трудовик был дежурным учителем, они и ему синяк набили, когда он их разнимал.

– Разве это весело?

– А что ещё здесь может произойти? Это же дискотека. О, привет, Марк.

К девочкам подошёл ушастый белокурый паренёк с бутылкой минералки. Ника вздохнула и обвела зал глазами. Достала из кармана джинсов телефон и посмотрела на часы.

– Будешь пить? – спросила Таня, предлагая воду.

– Нет, спасибо, – улыбнулась Ника, прикидывая, сколько микробов и чужих слюней на горлышке этой бутылки.

Тогда Таня отпила сама и тут же её глаза полезли из орбит.

– Холодная! – взвизгнула она. – Прямо горло скребёт.

– Это с колонки, – пояснил парнишка. – Мы просто выпили уже всё, что было.

Музыка заметно притихла. Со свистом проскрежетал микрофон, и Ярик объявил медленный танец. Даже эта музыка оказалась противной. Ушастый паренёк тут же пригласил Таню. Она вручила Нике бутылку и пошла с ним за ручку в центр зала. Аня и Тоня тоже куда-то исчезли.

Приближался довольно симпатичный парень. У Ники сердце опять неистово заскакало и забилось, но, ударившись о хребет, шлёпнулось в желудок: пригласили не её, а чудовищно прыщавую девчонку в очках. Не столько огорчившись, сколько рассвирепев, Ника перехватила ледяную бутылку другой рукой и принялась ждать дальше, сама не зная чего.

Ева и Феликс в обнимку топтались на месте и, косясь, кажется, на Нику, что-то говорили и смеялись, так что ей окончательно захотелось уйти. Ещё и бутылка эта. Пальцы закоченели и перестали гнуться.

Вдруг сбоку объявился стриженный под горшок парень в футболке с эмблемой Бэтмена и что-то спросил.

– Что? – переспросила Ника.

Из-за томных подвываний снова ничего было не разобрать.

– Я не расслышала.

Тогда он подошёл максимально близко и сказал на ухо:

– Пойдём танцевать.

Ника толкнула его под дых и выбежала из зала, благо выход был недалеко.

«С меня хватит, – думала она, мчась к раздевалке мимо множества людей, не заинтересованных в медляках. – Это чудовищно. Почему всем нравятся эти шабаши?»

Прямо перед носом метнулось чьё-то тело. Грохнувшись о железную дверь раздевалки, оно осело на пол и тут же вскочило. Тело оказалось Тимуром.

– Это ты зря, – рявкнул он парню в костюме. Тому самому, что недавно зажигал с девчонками.

Тимур бросился на него с кулаком. Пижон изящно увернулся. Следующий удар попал в цель. Укладка сбилась, расцвёл фонарь. Ника прижалась к стене в обнимку с бутылкой. Люди требовали зрелищ.

Косой взгляд из-под сбитых волос. Разминка толстой шеи на мясистых плечах. Хук с разворотом. Кровь на кафеле. Треск ткани. Удар. Ещё удар. Коренастая туша сносит стол вахтёрши. Рывок. Под дых. Скула. Локоть. Запрещённый приём и…

– У! Шакалы! Стоять, козу вашу дери за ногу!

Грузными шагами приближался завхоз с метлой. Пижон отполз от скрюченного Тимура и прислонился к двери раздевалки. Ученики спешно побежали в зал, якобы их здесь вообще не было. Стас и Алина подбежали к покалеченному однокласснику.

– Щас завуча приведу, – пригрозил завхоз и так спешно, как мог, потопал по лестнице в учительскую. Где же ещё дежурные преподаватели могут пить чай?

– Я вообще не из этой школы! – крикнул ему в спину пижон и пальцами тронул разбитую скулу.

«Вот он, мой звёздный час», – поняла Ника. Порхнув к нему, она взяла его под локоть и сказала:

– Пойдём, тебе надо умыться.

Возражать он не стал и, прижимая к плечу оторванный рукав, пошёл следом. Позади вывернуло Тимура.

Ника привела пижона к умывальникам рядом со столовой. В этой ветке коридора было безлюдно и вероятность того, что их будут искать здесь, сводилась к минимуму. Парень открыл воду и сунул под неё разбитый кулак.

– Из-за чего вы подрались? – участливо спросила она, вертя в руках бутылку.

– Из-за того, что это животное приставало к мелкой девчушке.

– Как приставало? – опешила Ника.

Он отошёл от раковины, оставив воду бежать, и упёрся руками в стену по обе стороны от Ники, оказавшейся ниже на полголовы.

– Примерно так. Ведь это неприятно?

– И неловко, – выдавила Ника, вжимаясь в стену. – А если бы Тимурчик так делал, было бы совсем гадливо.

– Ты даже знаешь этого урода? – Пижон вернулся к воде.

– Одноклассники, – прошипела Ника с изрядной долей яда.

– Передавай привет.

– Не выйдет. Я с ними не разговариваю. По возможности.

– Даже так? – удивился пижон и, плеснув в лицо водой, сморкнулся. – Прошу прощения.

Пижон вытирал лицо рукавом, привалившись к раковине. Синяк на скуле расцветал всё пышнее, затвердевшие от лака волосы торчали в разные стороны.

– Вот, держи, – Ника протянула ему запотевшую от холода бутылку. – Приложи к лицу.

– О, спасибо, – удивлённо оценил он. – Ох… Класс.

Он даже глаза прикрыл от удовольствия. Ника с жалостью свела брови домиком и спросила:

– Может, не стоило нарываться?

– Кто нарывался? Я вежливо попросил, а он меня толкнул.

– М, понятно, – Ника присела на край подоконника. – А ты неплохо танцуешь. Видела тебя в зале.

С видом утомлённой звезды он возвёл очи горе.

– Ясно, – парень отнял бутылку от лица. – Не обижайся, но гулять с тобой я не буду. Ты не в моём вкусе.

– Не нужно со мной гулять! – вскинулась Ника и уже мягче добавила. – Мне нужна помощь. Я снимаю кино, и мне нужен актёр на главную роль. Ты подходишь идеально. Ну, по крайней мере лучше я вряд ли найду.

– Какая мне с этого выгода? Время тратить?

– Как будто ты проведёшь его более разумно, если откажешься, – фыркнула Ника.

– Поверь, я найду, чем себя занять. Всего хорошего и спасибо за воду.

Пижон поставил бутылку рядом с мыльницей и отправился прочь.

– Жалеть потом не будешь?

Парень остановился и устало повернулся к Нике.

– Не буду.

– Уверен?

– Ты какая-то неправильная девушка, – задумчиво проговорил он. – Ты меня раздражаешь. Всё, пока. Хотя нет, прощай.

«Да уж, проще было его сперва соблазнить, а потом просить о помощи, – с горечью подумала Ника, глядя пижону вслед и тут же себя одёрнула. – Ещё чего не хватало. Ладно, попытаемся отыграть это в духе Джес. Если и этого не смогу, грош мне цена, и ни о какой дороге в кинематограф речи быть не может».

Она вздохнула, прикрыв глаза, настроилась и побежала за парнем.

Он уже был у двери в вестибюль, когда Ника опередила его и, склонив голову, чтобы заглянуть в глаза, произнесла:

– Брось, отлично проведём время!

– Отстань. Пожалуйста.

– Э, нееет. Я приставучая. И целеустремлённая.

– Не отвяжешься, да? – Вздохнул пижон.

– Не-а, – улыбнулась Ника и, встав перед ним, протянула руку. – Ника. Да, как богиня победы. Своего добиваюсь всегда.

Парень усмехнулся и, пожимая протянутую ладонь, представился:

– Гена. Да, как крокодил. На гармошке не играю, уж не обессудь.

Ника звонко рассмеялась. Гена опешил:

– Чего ты ржёшь? Не так уж и смешно вообще-то…

Она сама не понимала, отчего так смеялась, но внутренний голос повёл её по этому пути.

– Извини, – выдохнула Ника. – Просто… Неважно.

– Гадость какую-то вспомнила, да? – Скривился Гена.

– Нет! Что ты…

Сердце неистово билось о грудную клетку, как попугай, в голове газировкой бурлила необъяснимая радость, а плечи были странно расслаблены. В какой-то момент ей показалось, что фингал Гены похож на Африку, такую же жаркую, как этот парень.

«О боги», – подумала Ника и мысленно отвесила себе отрезвляющую оплеуху. Оплеуха сбила и былой настрой.

– Ладно. Но если мне не понравится, я уйду, – поставил Гена перед фактом и открыл дверь, пропуская её вперёд. – И что-то мне подсказывает, что так и будет.

«Это мы ещё посмотрим, дорогуша. Давненько я не играла, даже забыла, как меня может заносить, надо осторожнее. Но лёд тронулся, господа присяжные заседатели! Он человек эмоциональный, для актёра это хорошо, с этим можно работать. И такой ухоженный. Ни одного прыща, волосы уложены, парфюм – господи, сколько он стоит?»

Удивительно, но в школе, казалось, не осталось никого. Куртки тоже исчезли из раздевалок, а это могло означать лишь одно – учителям надоели подростковые разборки, и они всех разогнали по домам. Где-то гремел вёдрами и бурчал завхоз. Лампа горела только над главным выходом.

Только закутавшись в своё белое пальто, Ника осознала, что не спросила у Гены, как с ним связаться. Проклиная собственную глупость, она уже мысленно хоронила многострадальные труды прошедшего вечера, но, как оказалось, Гена в сером пальто стоял у выхода и с кем-то разговаривал по телефону. Увидев Нику, он прикрыл трубку рукой и спросил:

– Тебе куда?

– На «доман».

– Ну и ладно, пешком дойдёшь, – и уже обращаясь к телефону, сказал. – Дворянская, двадцать восемь. – Пауза, широкая зубастая улыбка. – Спасибо. Доброго вечера.

«И в самом деле пижон, – осознала Ника и, окинув взглядом пальто Гены, поправила себя. – Мажор».

Он убрал телефон в правый карман, из левого достал кожаные перчатки.

– Пока, – бросил он Нике.

– Эй, подожди, – возмутилась она. – Продиктуй свой номер.

Гена вздохнул и встал, как памятник. Неподалёку брякнуло ведро и забубнил завхоз.

– Окей, только на улицу выйдем.

Перед школой, на сиреневой аллее, ссохшейся от наступивших холодов, всё ещё толпились группками ученики, не спешившие домой. Все в цветастых куртках, только некоторые девочки были в похожих простеньких пальто. Кто в круглогодичных кроссовках, кто в одинаковых коричневых ботинках, купленных у добродушной армянки в местном универмаге, кто в резиновых сапогах. Гена здесь был до крайности неуместен, даже не смотря на фингал. В этом Нике уже начинала мерещиться проблема.

С другой стороны, он же не сказал: «Фу, простолюдинка, проваливай отсюда, воняешь».

Об этом Ника думала, когда записывала номер телефона.

– Записала? – нетерпеливо спросил Гена, когда к школьным воротам подъехало такси.

– Подожди.

Ника нажала кнопку вызова. Пошли гудки. Ещё гудки. Гена осуждающе посмотрел на неё и, не глядя достав телефон из кармана, сунул его Нике под нос. Звонок шёл, только в беззвучном режиме.

– Совсем меня за сволочь держишь? – уточнил Гена.

– Доверяй, но проверяй, – повела Ника плечом.

– Ну бывай, – Гена бесцветно попрощался и отошёл на пару шагов. – Смотри, по ночам не звони.

– Я лучше по утрам. Вместо будильника.

Гена медленно обернулся и, прищурившись, дал ей знать, что наблюдает за ней. Ника невозмутимо тряхнула волосами и вдруг наткнулась взглядом на Карину, изумлённо таращившуюся на неё. Ника напряглась и подумала, что ближайшие пару недель не отказалась бы от возможности прогулять школу, пока сплетни не утихнут.

Конец первой части

Интермедия №1

Макар щебечет в клетке. Я смотрю на свои рисунки. Мама садится рядом.

– Эй, лапушка, не грусти.

– Не грустю.

От мамы пахнет кофе и календулой. Тёплой рукой она расчёсывает мне волосы и говорит:

– Папа говорит, шоколадной глазури осталось много. Пойдём чай пить?

– А это заманчиво, – отвечаю я.

Гасим свет и выходим в коридор. По стене ползут змейки света из гостиной сквозь занавесь синего стекляруса. Он звенит и крошится небесными бликами о розовую ладонь.

Папа сидит в кресле и смотрит телепередачу. Сегодня рассказывают о технике изготовления голубой египетской керамики. Папа любит смотреть такие передачи, а я люблю смотреть их вместе с ним. Иногда он смешно шутит, а иногда сам рассказывает то, что видел в других передачах.

Мама разливает чай. Ромашковый, жёлтый, а в нём плавает блинчик лампы.

Сигнализация! Соседское авто. Папа подскакивает и проливает на себя чай. Он оценивает пятно и делает невозмутимое лицо, а один ус у него загнут почти по-гусарски. Хочу нарисовать это, ноги и руки рвутся в комнату за альбомом, но мне лень.

Мы пьём чай и слушаем забавную женщину.

Мне хорошо.

– Мам, пап, я прогуляюсь. Я недолго.

– И недалеко, – добавляет папа.

Надеваю куртку. Беру рюкзак и выхожу во двор. Дождик полощет чьё-то бельё. Двор на три дома один, но я не знаю людей из соседних домов, только здороваюсь. Прохожу под яблоней-дичкой. Под ногами хлюпают грязь и мелкие яблочки. Их даже птицы не едят. Через старые ворота выхожу на улицу.

Загривок пробирает дрожью. Вот оно, счастье. Дракон с шипастой спиной ждёт на месте детского сада. Канцтоварка – старая птица с раззявленным клювом крыльца – кто войдёт, тот пропал. Фонарные столбы с гнёздами похожи на колья с лохматыми головами на них. Ух! Два широко расставленных окна на лице музея под карнизом насупленных бровей. Впереди, где раньше был парк, – остовы кораблей. Смотрю в сторону. В свете крыльца администрации – Ленин. Думаю, что неплохо бы его покрасить в восковой жёлтый. Или красный. Жаль, что вокруг администрации камеры. А церковь похожа на горы, даже дерево растёт на одной вершине. Перехожу улицу. Асфальт уходит из-под ног и кажется небом. На нём блестят каменные звёзды, отшлифованные колёсами. Тихий дом. Окна светятся под плющом рыболовной сети. Да! Подводный корабль! Наутилус. Концерт Баха для органа. Где твои крылья, которые нравились мне?¹ Тьфу, Даня! Зачем включил?

Достаю телефон из широких штанин и смотрю на часы. Через восемь зим четверть века. Пока ещё мало, но вдруг конец света через полгода? Пора домой.

Прохожу по размазне под яблоней. Одна простыня валяется на земле, теперь видно доски рядом с сараем. Беру одну и кидаю под яблоню. Теперь можно ходить.

Иду в ванную. По плану сегодня невыносимо важные дела.

Для начала делаю глубокий вдох. Изменение себя – ответственный процесс. В ванной прохладно и пахнет лавандой. Это ненадолго. Лопаткой перемешиваю тон с окислителем.

Потрясающий запах! Руки в розовых, как свиньи, перчатках, на плечах специальный чёрный плащ с эмблемой косметической фирмы. Чувствую себя злодейским алхимиком из комиксов. Хороший знак. Можно начинать.

Только шлёпаю кисточкой на голову, как в кармане звякает телефон. Интересно знать, в каком именно? Неважно, пусть пишут столько, сколько захотят, обязательно прочту, но потом.

Локон за локоном, корешок за корешком. Теперь второй цвет. Снова пишут. Очень хочется ответить, но нужно держать себя в руках. В конце концов, я злодейский алхимик. Добавляю окислитель во вторую посудину и злодейски хохочу. Басом. Ну, по крайней мере пытаюсь. Становится веселее.

И снова сообщение. Может, онлайн-школа? Почему так много писем? Пофиг. Пока краска не проявилась, надо успеть нанести. Запах крепчает, и уже даже немного тошнит. Заканчиваю и отмываю мисочки, кисточки, поросячьи перчатки, которые и правда теперь грязные, как свиньи. Опять кто-то написал. Со злодейским кличем «Кто тревожит мою душу?!» ищу телефон по всем карманам. Он почему-то слева. Сажусь на край ванны и включаю. И начинаю смеяться, жаль не по-злодейски. Все сообщения от одного человека.

«Привет. Извини за моё поведение, я вела себя как скотина. Должно быть, это плеер меня так расстроил».

«Может, немножко ревновала к своей истории».

«А ещё я нашла потрясающего актёра. Между прочим, на дискотеке. Могу познакомить».

«Если хочешь, конечно. Я не настаиваю».

Ух ты ж, божечки, даже все запятые расставила. Надо быть с ней настороже. Ладно, шучу.

Что же мне ей ответить? Ага, уже волосы покрасила? Нет, слишком много яда, хотя она его и заслуживает. Что за чертовщина творится у неё в голове? Ну да, кто бы спрашивал.

Пишу: «Окей». Перечитываю и дописываю: «Интересно посмотреть, какие гоблины водятся на дискотеках». Да, гоблины. Это аксиома, я тут ни при чём.

Когда уже краску смывать?

2 ЧАСТЬ

7 глава

Солнце светило с пронзительно лазурного неба. У лица завивался барашками пар, а на лице и руках искрами плясал лёгкий морозец.

Погода всего за одну ночь переменилась с дождя и тумана на собачий холод, от чего улицы оказались покрыты мутными зеркалами вчерашних луж и хрупким крупинчатым снегом. Деревья искрились инеем, а горожане даже выползли из домов и контор на пахнущий зимой воздух. Коты на завалинках недовольно поджимали под себя пухлые лапки.

Ника тихо радовалась свободе от занятий и улыбалась свежести, заполнившей улицы. Каблучки ритмично стучали о студёную землю и всё казалось чище и новее. Трудно было сказать, что именно вызвало подобное настроение: каникулы, погода или дела, шедшие на лад, – да и разве это так важно? А вот что действительно имело значение, так это встреча с ребятами. Долгожданная репетиция, – что может быть прекраснее?

Очутившись на городской площади, Ника замедлила шаг и остановилась едва ли не по центру. Сейчас придут остальные, и все вместе они отправятся в парк в двух шагах отсюда. У них с Джес уже имелась проработанная до деталей идея одного из снов главного героя, действие которого происходило среди деревьев. Девочки сразу отмели лес как локацию для съёмки, – слишком далеко добираться, а снимать придётся с самого утра, чтобы успеть засветло. Единственным вариантом оставался городской парк, и, хотя был он довольно неказистым, если не сказать убогим, Ника даже не стала отстаивать идею с лесом. Хотела. Но не стала.

«Камера всё делает лучше,» – уговаривала она себя.

Из-за угла показалось рябое кислотное пятно в полосатой шапке-чулке с кисточкой. Пятно помахало обеими руками и ускорило шаг, попутно расстёгивая рюкзак и вынимая из его глубин знакомый блокнот, так что, оказавшись перед Никой, Джес уже совала ей под нос очередной рисунок. Удивительно, но даже не страшный.

– Смотри, – улыбка девчонки растянулась до ушей.

Ника проигнорировала работу и воззрилась на её создателя. Красно-зелёные. Зелёно-красные. Зелёные с красными концами. Ну почему?!

– Джес, – сдержанно начала Ника. – Цвет красивый, но не вздумай перекрашиваться, когда начнутся съёмки.

– А что? В каждом сне новый цвет волос! Будет прикольно.

– Не будет. А рисунок… Да, красиво, – Ника мазнула взглядом по листу. – Подожди, зачем нам постер к фильму? И цвета больше подойдут для мрачного фэнтези, у нас другая концепция, и здесь решение более-менее очевидное, если не сказать попсовое, и это тоже не годится, потому что кино у нас ближе к авторскому…

Джес запрокинула голову и заорала. Ника закусила губу.

– Как это на тебя похоже! Окей, придумаю другой. Повесим на базе для поддержания боевого духа! Лишним не будет.

В солнечном сплетении будто ковыряли пальцем, – противно так. Ника сунула руки в карманы пуховика, но тут же передумала и выпалила:

– Извини. Я как-то представила себя на твоём месте тогда, на даче и… Я иногда в самом деле некрасиво себя веду, командую, диктатуру навожу. Но знаешь, кто-то должен контролировать процесс. И если мы будем работать вместе, нужна честность. Говорить прямо, как есть, иначе все станем друг другу угождать и получится убого, нелепо и непонятно, зачем всё это было. Так что давай на прямоту.

На лице Джес расцвела фирменная лепреконская улыбка.

– На прямоту? Тебе не идёт розовый. Ты на медузу похожа.

– Знаю, – Ника отвела глаза, игнорируя свою одежду. – Ему уже четвёртый год, мама выбирала.

Джес сжала губы бантиком и поискала темы для разговора по сторонам: на площади топтались голодные голуби и бабки с авоськами. От дверей администрации кисло щурился гипсовый Ленин. Этим подсказки исчерпывались.

– Не стоило извиняться, – отмахнулась Джес, возвращаясь к прежней теме. – Я тоже не сладкий подарок. Если бы кто-то свои ручонки к моим рисункам тянул, я бы, может, даже побила – кто знает? Просто столько всего происходит, вот меня и штырит. Не обращай внимания, это пройдёт. Наверное. Очень сильно на это надеюсь, а то ещё перекрестишься и убежишь, а оно мне надо? Правильно, не надо. Я ведь только тебя увидела, и сразу такая: это мой человек! Хочу дружить! Ну вот, я опять не затыкаюсь. Да что же это такое?!

Она дурашливо зарычала. Ника почувствовала, как краснеют её щёки: с ней хотят дружить! Странное дело, но даже мороз показался приятным, что уж говорить об их разговоре. Может, когда-нибудь она сможет привыкнуть к её словесному…

– Доброе утро, девчат!

Через перекрёсток перебегал Саша в бирюзовой шапке, из-под которой торчали розовые уши.

– Привет, Саш. Это Джес.

– Рада знакомству, – Джес протянула руку в перчатке без пальцев. – У тебя красивые глаза.

Саша смущённо жмякнул протянутую ладошку и, покраснев, проговорил нечто вроде «да ну, обычные».

– А что с волосами?

«Уж кто бы говорил».

– Странно что ты у меня это не спросила, – произнесла Ника в сторону.

– А что не так? У тебя офигенные кудри. Саш, а ты что, каждый день голову бреешь?

– Ну… – Саша смутился и замялся. – Нет, они просто не растут.

Ника бы растерялась, окажись она в такой ситуации, но не Джес.

– По-моему, тебе идёт. Сними шапку на минуту. Пожалуйста.

Саша покорно стянул шапку за помпон.

– Потрясающе, – выдохнула Джес и обошла парня кругом. – Идеальная форма черепа! Можно называть тебя Чупой?

– Не знаю, – прошелестел Саша, обратно натягивая шапку.

Джес не обратила на его слова особого внимания и огляделась по сторонам.

– И где носит твоего гениального актёра? – осведомилась Джес.

– Хотела бы я знать…

Морозец лип к щекам, нос изрядно подмёрз, равно как и пальцы на ногах. Ника набрала номер и позвонила. Гудки тянулись, как грузовой состав на железнодорожном переезде. Саша с Джес о чём-то говорили, ноги мёрзли. Ника принялась ходить взад-вперёд, чтобы хоть немного разогнать кровь и согреться. Звонок остался без ответа.

Ника посмотрела на время – четверть двенадцатого – и снова позвонила. В ожидании она прошла почти до самой улицы с торговыми рядами, но трубку так и не взяли.

Вернувшись к ребятам, она застала их увлечёнными телефоном.

– Ути, божечки! Мои вы сладкие!

Джес сжимала щёки кулаками, Саша с улыбкой перелистывал фотографии. Нике показалось, что удалось немного согреться.

– Ну какие зефирки! Ник, посмотри!

Ника подошла ближе и заглянула Саше через плечо. На фотографиях красовались нежно-рыжие пушистые толстенькие щеночки на бирюзовой подстилке. Ника закусила губу и сдержала едва не растянувшуюся улыбку. Но глаза всё равно предательски умилённо засверкали.

– Хорошенькие, – сказала она и посмотрела на Сашу. – Твои?

– Ага. Мама с отчимом разводят. У нас ещё две лайки есть, они уже старенькие.

– Их же можно в санки запрягать! – подскочила Джес.

– Ну, раньше я делал так, – Саша скромно улыбнулся, прячась в воротник, отчего стал похож на нахохлившегося воробья. – Теперь они меня не увезут. Тебя, наверное, смогли бы.

– Так, – Ника вклинилась между ребятами. – Давайте обсудим собачьи упряжки позже, а сейчас займёмся делами. Гена не берёт трубку. Предлагаю пойти к нему домой.

Возражать никто не стал.

Идти было не слишком далеко, но достаточно, чтобы обсудить с Сашей его часть работы. Он внимательно слушал, периодически кивал и не возразил ни слова, от чего Нике стало намного спокойнее, – одной Джес с её воодушевлением хватало с лихвой, так что ещё одного безумного гения её нервная система просто-напросто не пережила бы. От послушности будущего оператора даже появилась некая уверенность в затеянном.

– Это всё? – спросил Саша, когда Ника замолчала.

– Всё, – кивнула она. – Конечно, будут небольшие подвижки на месте, всё не спланируешь, но в общих чертах я рассказала.

– Надо придумать что-то другое.

Ника споткнулась.

Джес заинтересованно обернулась на них и сбавила шаг, чтобы идти ближе и слышать лучше.

– Другое?

– Или нужно купить хотя бы два видеосвета с аккумуляторами, дым-машину и кальку с фольгой, чтобы сделать отражатели и рассеиватели. Сколько у нас в распоряжении денег?

– Ноль рублей, ноль-ноль копеек! – провозгласила Джес. – Мы нищеброды, поэтому кино будет очень дешёвое и очень странное. На нормальное у нас денег нет.

– В копилке что-то есть, – тихо проговорила Ника. – Но там только на фольгу и кальку. Обойдёмся естественным, для улицы можно походные фонари принести.

– Изображение будет грязное, – Саша снова нахохлился, будто боялся, что его ударят. – Может, уберём ночные сцены или хотя бы перенесём их под крышу? Домашние лампочки лучше светят, у них сиэрай повыше.

– Что повыше? – поморщилась Ника.

– Просто поверь.

Ника, скрипнув зубами, не ответила, – только тяжело вздохнула.

Джес бойко шагала впереди и на каждом перекрёстке, сопровождая слова жестами регулировщика, спрашивала, куда поворачивать. Снежная крупа хрустела под ногами, хорошо пахло снегом и меховым воротником, щекотавшим щёки, а на деревьях чирикали птички. Иногда Саша с удивительной точностью их передразнивал, а Джес из желания покрасоваться принималась насвистывать себе под нос. Близилась первая репетиция, и ничто не могло испортить этот день. Это неповторимое чувство возвращения в свою стихию переполняло Нику так, что едва из ушей не лезло, так что никакие переделки были не в состоянии испортить ей настроение. Подумаешь – придумывать всё заново! Дополнительная разминка для мозгов ещё никому не повредила.

Миновав вереницу ржавых гаражей с засыпанными щебнем ямами у ворот, компания очутилась на широкой улице. Ноги ступили на идеальный асфальт, глаза увидели подстриженную изгородь из можжевельника, а нос учуял тонкий шлейф женского парфюма. Джес присвистнула.

– Дворянская улица? Мы сюда побираться пришли?

Саша вежливо и тихо посмеялся.

– На какой же дискотеке ты была? Тусовке для богатых? – не унималась Джес.

Ника хотела что-нибудь съязвить, потом решила, что уместнее будет пошутить, но в итоге поняла, что слишком долго думала, и теперь отвечать поздно, поэтому промолчала. Джес, так и не дождавшись ответа, пожала плечами и принялась любоваться безвкусной архитектурой.

Особняки с эркерами и балконами, подъездные дорожки с фигурной плиткой и туями, подобие Баскервиль-холла, в котором поместилось бы шесть таких домов, как у Ники, дом в американском стиле с жёлтой дверью и закисшим бассейном перед ним, замок из серого кирпича с башенкой и пластиковыми стеклопакетами, розовый сгусток лепнины с кованой золочёной оградой и гипсовыми пуделями на столбиках, – здесь всё кричало о том, как много у здешних жителей денег и как мало у них мозгов.

Участок с цифрой «28» не был обнесён забором, – по его краю торчали только кирпичные опоры под него. Сад отсутствовал, на его месте высился засохший и заиндевевший бурьян, а рядом с гаражом красовалась куча из остатков кирпичей, досок и черепицы. Дом ещё не был облицован, стены покрывал каркас из металлопрофилей и жёлтые куски утеплителя, и только подъездная дорожка с белоснежными бордюрами и тяжёлая металлическая дверь оживляли обстановку.

На Нику навалились сомнения: верно ли она запомнила адрес, и если да, то живёт ли здесь кто-нибудь вообще, но, подойдя ближе, она увидела открытую форточку и почувствовала струящийся из неё мясной аромат. От сердца отлегло. Она поправила меховой воротник, бодро поднялась по каменным ступеням и позвонила в звонок.

Дверь открыла миниатюрная женщина неопределённого возраста с острыми скулами и наращёнными тяжёлыми ресницами. Из комнат позади доносились звуки сериальных страданий.

– Здравствуйте. Мне нужно с Геной поговорить. Он дома?

– Здравствуйте, – лицо женщины не выражало ничего, застыв, словно маска. – Сейчас позову, подожди минуту.

Дверь закрылась. Ника радостно выдохнула и сбежала обратно на дорожку. Саша встревоженно чесался и потирал кончик носа, Джес отрешённо косилась на кучу строительного мусора.

– Забираю свои слова назад, – покачала она головой. – По каким притонам тебя носило? О, мой бог, видимо, по хорошим…

В проёме двери, томно облокотившись о дверной косяк, красовался Гена. Широкие штаны, широкая футболка, прядь волос, спадающая на лоб – классика. Из гостиной позади него доносилось весёленькое танго.

– Про будильник ты не шутила, – прохрипел он сонным голосом.

Джес закрыла лицо руками, отошла в сторону и тихо запищала.

– Ты почему дрыхнешь? – возмутилась Ника. – Мы же договаривались.

– У меня законные каникулы, имею право.

Ника поднялась по ступенькам.

– Если договорились о встрече, нужно выполнять обещание, а не заставлять людей задницу морозить и тебя вытягивать из дома за уши. Собирайся.

– Так, погоди, – Гена потёр переносицу и переступил с одной босой ноги на другую. – Откуда ты мой адрес узнала?

– Ты вызывал такси, у меня хорошая память.

– Гадство.

– Блин, Гена! Быстро одевайся. Тебя ждать никто не собирается.

– Правда? – он вскинул бровь. – Вот и хорошо.

Пижон отлепился от косяка, и дверь поплыла на своё положенное место. Ника подставила ногу. За дверью сердито зафырчали, и створка снова приоткрылась.

– Я даже не завтракал!

– Не моя беда, – Ника скрестила руки на груди.

Гена поводил глазами вокруг, как бы отыскивая повод отказаться от затеи, но в конце концов скривил такую физиономию, будто его пытались напичкать манной кашей, и сдался.

– Будь добра, убери ножку. Сейчас выйду.

Ника послушалась, и дверь закрылась.

На подъездной дорожке Джес с блуждающей улыбкой мерила шагами кирпичики плитки и перебирала кисточку на шапке. Саша от нечего делать тыкал носком ботинка в бордюр.

Гена, с лоском причёсанный и одетый в прежнее пальто, удостоил их своим присутствием только спустя четверть часа. Ника не стала уточнять, на что он потратил это время – завтрак или прихорашивание, ответ был слишком очевидным. Вдобавок, ещё больше портить отношения с актёром главной роли было чревато последствиями.

– Знакомься: это Саша, это Джес. Ребята, это Гена.

На этот раз Джес не стала нарушать ничьих границ и мягко, почти скромно, улыбнулась, а Саша неуверенно сделал шаг вперёд и поднял руку для рукопожатия, но Гена это движение проигнорировал. Он сонно мазнул по Джес глазами, перевёл взгляд на Нику и спросил:

– Какие у нас планы на сегодня?

При его показной отстранённости Нике на секунду почудилось, что он спрашивает о планах, касающихся их двоих, и никого более. Она оценила расстояние между ними и, немного попятившись, выдавила:

– Я же говорила вчера, идём в парк. Репетировать.

Тем временем Гена картинно закатывал глаза и вздыхал:

– Ну почему так далеко?

– Это ещё не самое страшное, что тебя сегодня ждёт, – многообещающе заметила Джес и кокетливо стукнула его кулаком по плечу. Он одёрнул рукав и, благоухая парфюмом, прошёл между девочками на дорогу, приговаривая:

– Раньше начнём – раньше закончим.

Джес проводила его угасающей улыбкой и растерянно посмотрела на Нику. Та не придумала ничего лучше, чем развести руками и поспешить следом за Геной, – лишь бы не объяснять ребятам, какую свинью она им подложила находкой этого дарования. Оставалось молиться на то, что он в самом деле сможет сыграть хоть что-нибудь, и никого при этом не накроет приступ испанского стыда.

– Сделай лицо попроще, – вполголоса, чтобы ребята не слышали, сказала она Гене, поравнявшись с ним.

– Увы, не могу, – покачал он головой. – Чем наградила природа, того не отнять.

«Тоже мне, писаный красавец,» – Ника покосилась на скулу, где под смачным слоем тонального крема робко проступал давешний фингал.

Пререкаться с ним дальше она благоразумно не стала, иначе разговор скатился бы в театр абсурда и пустую трату времени, которого из-за этого самовлюблённого экземпляра и так оставалось не слишком много. Едва она собралась с мыслями, чтобы перейти к обсуждению роли, как по другую сторону от Гены нарисовалась Джес. Решение провести время с пользой накрылось медным тазом.

– О чём болтаете? – излишне размеренно и кратко поинтересовалась Джес и замолчала в ожидании ответа.

Это было что-то новенькое.

Гена отвечать не спешил, так что Ника сбила с себя оторопь и сказала:

– Обсуждаем роль.

– Момент, – Гена вскинул перст к небу. – Как я должен выглядеть?

– Обычно, – пожала плечами Ника. – Надел пальто и – в путь.

Джес, сцепив пальцы, проговорила куда-то в сторону:

– Да, у тебя пальто красивое. И материал приятный.

Её блуждающий взгляд встретился с округлёнными глазами Ники. Комплимент сразу дополнился привычным мальчишески бойким:

– Да, Ник? Нам как раз подходит!

Ника вжала голову в меховой воротник, пытаясь переварить происходящее. С Джес творилось неладное, и соображения по поводу, что же именно, имелись вполне конкретные. Ника поспешила отогнать эти мысли в надежде, что ей почудилось.

Гена плотнее закутался в воротник пальто и, как ни в чём не бывало, бросил утомлённое:

– Что там с ролью?

Ника с радостью принялась пересказывать предысторию его персонажа, поясняя все причинно-следственные связи и воздействие происходящего на разум героя. К её удивлению, Гена внимательно слушал и даже задавал уточняющие вопросы, так что от души у неё отлегло, и единственным вопросом, повисшим в воздухе, оставалось непривычное молчание Джес. Даже не верилось, что всё может быть настолько идеально.

Едва Ника разошлась в описании попыток главного героя уснуть, как Гена вытянул перед ней руку, пресекая обильный поток измышлений, и сказал:

– Ладно, красотуль, я понял. Химеру кто играет?

– Я тебе не красотуля, – процедила Ника.

– Я, – тихонько подала голос Джес.

– Ладно, Горгоной будешь, – пожал плечами Гена.

Ника фыркнула, Джес снова вклинилась:

– У меня роль…

– У меня есть имя.

– У меня роль Химеры.

Гена закатил глаза и наконец-то удостоил Джес своим вниманием:

– Да понял я, не тупой!

– Мне показалось, что глухой! – вскинулась она. Очевидно, внимание ей не сильно понравилось.

Раздался смачный чих. Ребята замерли и обернулись. Позади них шагал всеми забытый Саша.

– Будь здоров, – сконфуженно проговорила Ника.

– Спасибо. А вы уже всё обсудили? Так быстро…

Он опять смешно нахохлился. Гена флегматично развернулся и пошёл дальше. Джес тоже было увязалась за ним, но Ника схватила её за локоть и потянула назад, устанавливая девчонку рядом с Сашей как непоседливую первоклашку на линейке.

– Расскажи Саше, где и как мы будем снимать будни и пробуждения. Я на тебя полагаюсь.

Пресекая всякие возражения, она поспешила за главным актёром, чтобы закончить погрузку психологии и философии в его невыспавшийся мозг.

В парке, как всегда, людей было не много, можно сказать, их не было совсем, если не брать во внимание бабку с внучатами на карусели и молодую пару с коляской дальше по аллее.

Шурша мёрзлыми потемневшими листьями, Ника повела ребят в дальний конец парка, где деревья росли гуще, и развернулась к команде. Джес, обиженно отклячив губу, ковыряла разрисованным берцем толстый слой гнилой подмороженной листвы, Саша, задрав голову, высматривал птичек, а Гена, привалившись к дереву чуть поодаль от всех, увлечённо созерцал собственные ногти.

Ника хлопнула в ладоши, переводя их взгляды на свою персону.

– Что ж, начнём! – Ника нарочито бодро потёрла руки, переплела пальцы и распорядилась. – Саша, готовь камеру. Гена, встань между теми клёнами ко мне лицом.

Джес проводила взглядом спину в сером пальто и оживилась:

– А мне в какую сторону? Тоже туда? Что, нет?

Ника покачала головой и жестом подозвала её к себе. Джес тут же сорвалась с места, споткнулась, обернулась на клёны и уже спокойно просеменила оставшийся путь, шурша листьями.

– Я слушаю, – проговорила она.

– Прекрати этот цирк, – вполголоса сказала Ника и, подумав, добавила. – Пожалуйста.

– Какой цирк? Я сама серьёзность.

По веснушчатому лицу и правда не блуждали обычные ухмылки, глаза не щурились с хитрецой и брови не отплясывали джигу. Оставалось загадкой, на сколько хватит этой сосредоточенности, так что Ника, рассудив, что от добра добра не ищут, согласно кивнула и принялась настраивать девчонку на роль заранее подготовленными словами:

– Запомни, что тебя объективно не существует. Ты – сновидение, плод его воображения, поэтому делай, что хочешь. Ты – стихия. Не человек. Поняла?

Джес молча кивнула. Глаза у неё на долю секунды метнулись в сторону. Ника вздохнула.

– Начинай от качелей и двигайся позади него. Остальное на твоё усмотрение

Джес по-солдатски отсалютовала и рванула к указанному месту. Замёрзшие листья хрустнули под ногами, и этот звук растворился в тишине, – парк опустел. Кроме них не было никого.

Ника подняла глаза. Саша тискал телефон, Гена на положенном месте позировал по меньшей мере для обложки «Джей Кью». Джес мяла пальцы и нервно перетаптывалась с ноги на ногу. Сквозь решето ветвей на землю пятнами ложились солнечные лучи. На секунду воображение дорисовало недостающие фрагменты настоящей киноплощадки. Гримёры порхают с пудреницами. Листы сценария. Ассистент с хлопушкой. Гул голосов. Аппаратура. Экраны. Слепящий свет. По спине пробежали мурашки.

– Саш, начнём с крупного плана, – голос у Ники дрогнул. – Ребят, не обращайте внимания на камеру, съёмка черновая. Просто взаимодействуйте. Приготовились!

Гена опустил голову, Саша навёл на него объектив телефона, Джес замерла. Звук сенсорной кнопки.

– Начали!

Гена поднял голову, Саша в такт с его движением отдалил камеру. Гена осмотрелся, пытаясь угадать, где оказался. На долю секунды он зацепился взглядом за камеру, но тут же посмотрел вниз, потом вверх. Прислушался к происходящему за спиной.

На Нику волной нахлынула значимость происходящего. Вот оно! Здесь и сейчас всё начинается! Именно в этот миг!.. И все такие красивые и такие серьёзные! По-настоящему.

Джес на цыпочках вбежала в кадр, то бросая на Гену лукавые взгляды, то вскидывая ногами сухие листья и кружась, будто настоящая лесная нимфа. Он обернулся через одно плечо, но её не увидел. Обернулся через другое. Нашёл. Побежал.

Саша ломанулся следом. Ника, держась в отдалении, чтобы никому не помешать, не дыша и не мигая, следила за происходящим.

Джес вынуждала Гену наматывать круги между деревьями, так что он уже едва ли мог ровно стоять на ногах. Она то пятилась, то выглядывала из-за ствола и подмигивала ему или строила рожицы. Кокетливо хватала за плечи из-за спины.

Вдруг она показала ему язык и спряталась за клёном. Гена недоумённо нахмурился и остановился посреди лужайки. Джес выпорхнула, закружилась вокруг него в темпе вальса, заставляя хвост шапки угрожающе развеваться. Гена уже если кого-то играл, то разве что новогоднюю ёлку, обречённую на муки. Сцена затягивалась и уплывала не туда.

В итоге Гена не выдержал. Он прошагал к ближайшим качелям, уселся и, скрестив руки, отвернулся от цветастого вихря. Саша выключил камеру и виновато посмотрел на Нику.

– Ну как? Что получилось?

Джес подбежала и жадно уставилась на телефон. Саша прижал его к груди и оглянулся на Нику. Ника сердито буравила взглядом Гену. Гена подставлял лицо солнечным лучам.

Почувствовав на себе взгляд, он повернулся.

– Я отказываюсь работать в таких условиях, – осведомил он.

Ника вздёрнула бровь:

– Ты обнаглел?

– Отнюдь, – покачал он головой. – Какой был уговор? Снимаем кино. А это больше похоже на издевательство. Или же вы дилетанты и не соображаете, что творите.

Ника представила, как крошит его череп о сломанные качели.

– А ну, иди сюда, – приказала она.

– Что, на больное наступил?

– Я сказала: иди сюда, – Ника вскинула подбородок. – Буду учить. Ты всё испортил.

Гена округлил глаза и не нашёлся, что на это ответить. Только мазнул брезгливым взглядом по Джес. Тем временем она робко похлопала Нику по руке, привлекая внимание.

– У него же хорошо получилось. Уверена, на видео всё очень красиво.

– С тобой мы потом поговорим. Гена! Сюда, я сказала.

Он сложил руки на коленях, и опираясь о землю ногой, начал раскачиваться.

– Фи, как грубо.

– А не отвечать партнёру по сцене не грубо?

Он даже остановился. Молча посмотрел на Нику.

– Вы должны научиться взаимодействовать, – выдохнула она. – Это самое главное. Я не хочу, чтобы вы потом на съёмке тянули одеяло каждый на себя.

– Ты видела, что она делала? – Гена вскочил с места. – Это же испанский стыд! Я так не играю.

Джес, раскрасневшись и пряча глаза, от досады топнула ногой.

– Ты тоже не гений, – подал голос Саша.

– А ты, смотрю, самый умный? – пижон прищурился.

Ника широкими шагами подошла к нему и прошипела так, чтобы ребята не слышали:

– Если ты будешь себя так вести, с другой стороны у тебя тоже появится фингал. Я тебя не заставляла соглашаться. Ты согласился сам. Что и кому ты пытаешься здесь доказать, я не знаю, но терпеть это не стану. Не хочешь – найду другого актёра. Дом не далеко – вали.

Биение сердца отдавалось в ушах. Ника понимала, что идёт сейчас ва-банк и сильно рискует остаться без актёра, но ведь почему-то он согласился. Почему-то он не остался дома. Почему-то спросонья из-под тёплого одеяла он попёрся на холод с ними. Почему?

– Чуть что – сразу фингал. Подыграю, что с вами делать.

Джес сделала ему навстречу пару шагов и улыбнулась:

– Да, Ника бывает грубовата. Привыкнешь! Ты всё равно молодец.

Ника скрипнула зубами и похлопала Сашу по спине, отправляя его с камерой на изготовку. Гена мазнул по Джес взглядом и снова застыл между двумя клёнами в образе фотомодели.

«Мамкина принцесса. Да что он о себе возомнил? Великий мастер выискался, видите ли дилетантам он неровня… Может, поучит меня, раз такой профессионал?»

Ника топала за Сашей, когда Джес схватила её за руку и блестящими глазами заглянула в лицо:

– Что делать, Ника? Он сказал… Что, на самом деле всё так плохо?

«Вот же дурочка! Увидела укладку и пальто и сразу втюрилась. Ведь не из-за фильма переживает – из-за него! Предательница».

Ника отцепила от себя её руку и сказала:

– Да, плохо. Нужно меньше суеты и больше холодности. Издевайся над ним, а не заигрывай.

Она оставила Джес размышлять над полученной информацией и встала рядом с оператором, как положено настоящему режиссёру.

– Да, Джес! – окликнула она. – Это первый сон. Держись от него на отдалении, приближаться будем позже.

Девчонка застыла с видом ребёнка, которого забывчивая мамаша оставила занимать очередь на кассе магазина.

– Камера. Мотор. Начали!

Подъём головы. Отдаление камеры. Появление Химеры. Оборот. Бег.

Джес стояла, как вкопанная, округлив глаза и сдвинув брови домиком.

Ника шлёпнула себя по лбу. Гена зарычал. Саша печально вздохнул и выключил камеру.

– Ника, послушай, – сказал он, убирая телефон в карман. – Сейчас нет смысла снимать.

«Ну вот, ещё один бунтарь выискался».

– Что? – рявкнула Ника. – Надоело? Устал? Есть хочешь?

– Нет, – потупился он. – Просто в такую погоду свет ложится нехорошо. Лучше в пасмурную, чтобы тени от деревьев кадр не дробили.

Так погано Ника себя ещё не чувствовала.

«Как будто сговорились».

– Какие ещё замечания? – с неохотой процедила она, косясь на огрызавшихся друг на друга Гену и Джес.

– Никаких, – Саша пожал плечами. – Я бы резкости убавил, но дым-машины у нас нет. Блажь это. Не бери в голову.

Становилось предельно ясно, что в идеальном виде они своё кино не снимут. Придётся постоянно идти на компромиссы.

–Ты тоже в прошлый раз тормозил! – рявкнула Джес. – Я просто растерялась!

– Что, синдром Стендаля? – Гена с ехидной улыбочкой подошёл вплотную к Джес.

Ноздри девчонки раздулись, брови сдвинулись. Она сдёрнула шапку и замахнулась на Гену. Он дал дёру и спрятался за Никой. Та отшатнулась. Он вцепился. Джес приближалась, грозно размахивая кисточкой. Гена прижался ближе к Нике.

– А ну, тихо! – осадила их Ника, выдирая рукав из хватки пижона.

Джес всё же влепила Гене шапкой по лицу. Он отшатнулся, запнулся о корень и хлопнулся на землю. Кажется, падение расстроило его больше, чем унизительный шлепок шапкой. Он капризно скривился, огляделся и, не придумав ничего лучше, бросил в Джес гнилыми листьями. Та вскипела.

– Сели! Оба.

Ника слишком устала, чтобы злиться, хотя следовало бы.

«Бестолковые дети…»

Джес нахлобучила шапку на лоб, зло зыркнула на Гену и села на качели как проштрафившийся игрок, всем своим видом выражая недовольство.

Гена отряхнул пальто и, вальяжно проходя у Джес под носом, рывком поправил воротник, взбивая облачко парфюма. Ника закатила глаза. Саша тихонько подпирал дерево и ждал, когда же всё это закончится.

Ника потёрла переносицу, пытаясь собраться с мыслями и сообразить, что делать с этими истеричками. Ничего лучше репетиции в голову не приходило, потому что только так можно было, не теряя времени, найти общий язык.

Вдруг Джес подскочила и полезла внутрь куртки. Из недр пёстрых карманов был извлечён на свет звонящий телефон.

– О, как вовремя! – простонала она. – Мне нужна скорая психологическая помощь. Ник, я очень скоро вернусь, клянусь твоими нервами.

Никто не успел что-либо возразить, – через мгновение её силуэт уже нёсся между деревьями. Гена выдохнул и плюхнулся на освободившуюся качель. Ника посмотрела на него, как он замученно ковырял облупившуюся краску на поручнях.

«Нужен ли он нам вообще? – задумалась она. – Принёс раздор в команду, оскорбляет всех подряд, а играет не настолько хорошо, чтобы я терпела его выходки. И у Джес башню сорвало. Вот уж не думала, что она из разряда дурочек, страдающих по первым встречным. Что же делать с тобой, мальчик с Дворянской улицы?»

– Посмотри прогноз погоды. Нужно выбрать день для съёмки, – попросила она Сашу и направилась к пижону.

– Вставай, – скомандовала она.

Гена не шелохнулся и продолжил с кислой миной ковырять ржавчину. Прядь волос уныло болталась у него перед носом, воротник пальто против обыкновения был наглухо застёгнут, а плечи ссутулены. В этой картине мерещилось нечто настолько знакомое, что в голове у Ники сама собой сложилась не самая нравственная, но, вероятно, рабочая идея…

Она села перед ним на корточки и сочувственно спросила:

– Что случилось?

– Ничего. Извини, но я больше не приду.

Он встал, оправил пальто и достал из кармана перчатки. Идея слишком быстро пришла в негодность. Ника вскочила, не зная, что лучше – всеми силами заставлять его остаться или отпустить с миром и вернуться к поискам актёра. Опять.

– Как-то несерьёзно, – пояснил Гена.

– Уж кто ведёт себя как принцесса, так это ты, – снова ощетинилась Ника. – Ты нас ничем не лучше.

– Откуда тебе знать? – поморщился пижон.

– Потому что в кадре не держишься. У тебя внимание сразу рассыпается, и ты не можешь сосредоточиться на задаче, – она выдержала паузу и равнодушно бросила. – Кому нужен такой актёр?

Ника сознательно сделала вид, будто его персона не играет для неё никакого значения, и принялась боковым зрением следить за ним, ожидая реакции.

Он не заставил себя ждать: помрачнел, по его глазам мелькнула тень презрения к высокомерной девчонке. Пижон всучил Нике перчатки и, вернувшись к несчастным клёнам, с вызовом вскинул подбородок.

– Давай, – сказал он. – Командуй. Что там положено? Камера, мотор?

– Начали.

Ника внутренне улыбалась своей гениальности. Если она не ошиблась в своих догадках, должно произойти нечто из ряда вон выходящее.

Произошло.

Как будто прежде нечто сковывало его. Недоумение на лице теперь сменилось тревогой, суетой, попыткой успокоиться…

Настороженность.

Он медленно повернулся, зацепился за что-то взглядом. Медленно пошёл. Ускорил шаг, побежал.

В одну сторону. Замер. Резкий поворот. Снова бег. Шаг назад, другой. Растерянно замер посреди лужайки в полном одиночестве.

– Теперь устроит?

– Ничего выдающегося, – Ника расплылась в улыбке и прищурилась. – Если перестанешь выдумывать себе галлюцинации и повторишь всё это с Джес, может и сойдёт.

Пресекая всякие возражения, она воодушевлённо зашагала на прежнее место, но обнаружила только Сашу, который с наведённой камерой подкрадывался к синичке. Джес, пренебрегая клятвой, так и не вернулась. Ставшее было цветущим настроение упало ниже плинтуса.

– Где её носит?! – рявкнула Ника.

Саша вздрогнул, птица упорхнула.

Шурша листьями, Ника направилась в том же направлении, где в последний раз видела Джес. Шорох кучи листьев под ногами откровенно бесил. Уродливые облетевшие деревья сменились кособокими ёлками и рябинами в редких, почти уже склёванных гроздьях. Дальше была только улица.

Снедаемая подозрениями о дезертирстве, она свернула на тротуар и замерла.

– О, а вот и она! – воскликнула Джес, показывая на Нику пальцем.

Она обращалась к типу, одетому в чёрное и зеркальные очки. Он курил, привалившись к капоту «Газели» и, смеясь, говорил что-то, – Ника не разобрала, потерявшись в звуке его голоса. Ветер закружил позёмкой облетевшие с деревьев листья. Они заскользили по асфальту, шурша до мурашек, растворяясь в морозном ветре, перехватившем дыхание. Или ветер ни при чём? Защебетали птицы. Снизошёл солнечный луч.