Людоед, людоед, хочешь Люду на обед?

© Издательство «РуДа», 2024.

© Зеленин А. С., текст, 2024

© Рюмшина М. B., обложка, 2024

1

В новой школе Данька уже почти три месяца. И никак не может привыкнуть. И не просто к школе. Хотя прошлые разы всё сразу удавалось: и с новыми одноклассниками сдружиться, и с учителями сойтись, и в самих школах не блуждать.

В этом учебном учреждении всё не так: сплошные коридоры и переходы – большое здание с кучей пристроек, заблудиться – раз плюнуть.

Учителя… Каждый считает, что его предмет самый важный. Особенно учитель физкультуры, который, узнав, что у Даньки разряд по шахматам, а не по бегу, не по лыжам, на всех своих уроках издевательски – по поводу и без – сипит: «Это тебе не лошадью ходить!»

В классе… Все чётко поделены на группы: эти – дети гражданского персонала, эти – дети прапорщиков и тех, кто на подобных должностях, третьи – дети офицеров. Группы между собой не общаются: не по статусу…

В первый же день, после первого урока, на перемене к Даньке подошёл Кучков. Такого же роста, той же комплекции, но боксёр, как Данька узнал позднее, и вообще.

– Подполковник Гришин твой отец? – спросил Кучков.

– Да, – согласился Данька.

Кучков протянул руку:

– Нормально. Меня зовут Всеволодом. Мой отец начальник твоего отца. Полковник Кучков… – И объяснил про группы, иначе – касты: с этими дружить нельзя, с теми – тоже; общаться можно, но не стоит. – Нас, офицерских, в классе немного, но мы элита.

Что такое элита, Данька знал. Отец объяснил ещё в начальной школе. Сказал:

– В словарях всё чётко прописано, но ты, сын, усвой: элита – это те, кто принимает самые важные и ответственные решения – и за себя, и за тысячи и миллионы других людей. Мы, военные люди, защищаем жизни всех граждан нашей страны. Мы – элита в том смысле, что мы лучше всего умеем защищать Родину, и мы делаем это первыми. То есть быть элитой – значит быть первыми во всех важных, нужных, полезных делах.

У Кучкова, у Снежаны, дочери майора-медика, у Эдика, подполковничьего сына, у братьев Голявко, отец которых был заместителем командира части по тылу, у Есении и Дарьи – тоже офицерских дочерей – смысл элиты сводился к презрению всех, кто не входил в круг их отцов.

С Кучковым и компанией Данька не сошёлся. Почти сразу же. После представления своей персоны восьмому «А» один урок – первый – просидел за столом с «элитной» Снежаной, как предложила классный руководитель – математичка Римма Алексеевна. А вот на втором уроке указал на свой недостаток зрения – минус пять на оба глаза, а это увы-увы – и сам выбрал себе место. Не за предпоследним столом, со Снежаной, а за первым, где обитала дочь гражданского водителя Маша Шабаршова.

– Ты чего, совсем идиот? – спросил на второй перемене Кучков.

– Нет, – помотал головой Данька. – Но я реально плохо вижу.

– Ты плохо понимаешь, – Кучков постучал пальцем по своему лбу. И кивнул в сторону Маши: – У неё отец камаз водит. – И предложил: – Возвращайся к Снежке.

– Оттуда плохо видно, – Данька улыбнулся, но улыбка не сработала.

– Идиот, – повторил Кучков.

– Дебил! – выдохнула в сторону Даньки Снежана.

Остальные офицерские дети предпочли брезгливо промолчать.

Зато весь класс шушукался до обеда.

В обед Данька отличился снова. Он выбрал не салат, не пирожное, не кофе – тарелку гречневой каши и стакан чёрного чая: питательно и полезно. А кашей, супом, чаем в восьмом «А» питались только те, кто не принадлежал к элите.

– Простая еда – удел простых, – хмыкнул Кучков.

– Дебил, – повторила Снежана.

Больше с Данькой никто – ну, понятно, кроме учителей – не разговаривал. Даже Маша Шабаршова. Нет, она, конечно же, ничего не сказала против того, что Данька сел рядом с ней. Но и про то, что она Шабаршова и Маша, Данька узнал не от неё, а прочитав обложку одной из Машиных тетрадей.

Мама днём (она не работала – занималась самой младшей Данькиной сестрой) про школу задала только один вопрос:

– Ну как?

– Нормально, – пожал плечами Данька; жаловаться было не в его правилах.

– Это хорошо, – согласилась мама и умчалась к Дуняше – менять подгузник; младшая плохо перенесла переезд на новое место: подпростыла и требовала внимания чаще обычного.

Отец пришёл вечером – в первый официальный день службы на новом месте его отпустили домой пораньше; он сам зашёл в детский сад за второй Данькиной сестрой – Дианой.

Дианка от нового садика и своей новой средней группы была в восторге; в пять лет какие элиты?! Главное: повезло с воспитателями – обе оказались добрыми и обнимались с детьми так же, как воспитатели из того военного городка, в котором Гришины жили до переезда на новое место.

Кстати, на Данькином веку это был уже четвёртый переезд и пятый военный городок – пятая воинская часть: часть не самая большая, но очень важная для отца. Отец окончил академию, получил подполковника, какое-то время оставался на прежнем месте службы и – вот – получил новое назначение, с повышением: начальником оперативного отдела.

Пока все слушали Дианкину болтовню, молчали. А дальше – Данька успел опередить отца:

– И как тебе полковник Кучков?

Отец приподнял правую бровь:

– Уже знаешь моё начальство? – Похвалил: – Молодец. – Немного помолчал и, прямо как сын, пожал плечами: – Нормально. – И ещё через паузу добавил: – Должны сработаться. – Про школу он спросил уже практически перед сном: – Смотрю, не особо тебе первый день здесь.

– Мы здесь, в городке, уже второй день, – поправил отца Данька. – Это в школе я – первый. – И, выдержав паузу, добавил: – Сработаюсь. Мне ведь, как тебе, не привыкать!

Отец обнял Даньку за плечи – сидели на диване, смотрели телевизор, очередной выпуск новостей – взгрустнул:

– Не подвело бы тебя зрение, учился бы ты в суворовском училище и сейчас уже помкомвзода был бы!

Данька улыбнулся – не грустно, не весело – просто уголки губ дёрнулись вверх. А потом… Потом понеслось!

Учёба, учёба… Кроме пятёрок бывали и четвёрки, и физкультурник на каждом уроке – голоса не было, сорвал, наверное, в самом начале учительской карьеры – сипел уже привычное: «Это тебе не лошадью ходить!» Хотя за шахматную команду школы – на областном соревновании – Данька выступил лучше всех: выиграл все партии, и благодаря этим победам вся команда смогла занять третье призовое место – впервые в истории школы! Довольная директриса на общешкольной линейке поставила Даньку в пример всем. В итоге восьмой класс окончательно разделился на четыре категории-касты: элита, не очень элита, гражданские и Даниил Гришин.

А потом Данька влюбился.

2

У Людмилы отец тоже подполковник. Должность только другая – не штабная. Впрочем, для Даньки это не важно. Важно то, что, когда Данька видит Люду, у него чуть ли не столбняк случается. А потом – отходняк. Такой отходняк, что, если на уроках про уроки спрашивают, он такую галиматью нести начинает! Учителя сразу переживают: может, к врачу? Даже физкультурник ко лбу – к Данькиному – руку прикладывает: сказал ведь – через коня прыгать, а ты зачем на брусья пошёл? А потом ещё всем в назидание выдаёт: «Я же говорю: шахматы до добра не доводят!»

Людмила на год младше – в седьмом учится. Тоже с буквой «А» класс. При этом, кто не знает, Люду за десятиклассницу может принять: высокая, фигуристая брюнетка с причёской а-ля Мирей Матье. Ну, про Мирей Матье – это для особо продвинутых индивидов, кто видел знаменитую французскую певицу хотя бы на фотографиях.

Когда Данька первый раз на Людмилу загляделся – в школе, на перемене, Кучков предупредил:

– Людка моя. Понял?

– Сестра, что ли? – свалял дурака, но совершенно искренне, Данька.

– Я тебе врежу! – выдал Всеволод, сжимая кулаки. – И не только потому, что боксёр.

Так Данька узнал, что Кучков занимается боксом и то, что звезда по имени Людмила ему не светит. Впрочем, про свет звезды – это шло из уст Кучкова и не означало, что небесное светило может светить только ему, ведь на ночные звёзды могут любоваться все без исключения.

Про ночные звёзды Данька подумал вслух, и Кучков замахнулся, и замахнулся вполне серьёзно, но школьным коридором шла директриса – близкая знакомая семейства полковника Кучкова – и на замахе всё и приостановилось. Именно приостановилось, а не закончилось.

А потом Даньку спасли школьники. И те, кто помладше, и старшеклассники уже знали, что Данька – шахматист. И когда Данька при виде Людмилы впадал в «столбнячное» состояние, про него говорили:

– Шахматные партии в голове решает. Умный, но чокнутый.

И Кучков Даньку не трогал. Наверняка догадывался, что не шахматные партии у Даньки в голове, однако, если все говорят про шахматы, не будешь ведь Отелло из себя изображать!

А Данька не знал, как рассказать о своих чувствах. Рассказать, естественно, Людмиле.

Впервые в жизни с ним такое случилось: влюбился. И не хотелось обращаться за помощью к отцу, и стеснялся спросить маму и тем более сестёр – они же совсем младшие! Не, ну, понятно, что Дианка что-нибудь да наболтает – глупости, конечно же. А Дуняша… Та вообще – посмотрит внимательно и скажет: «Гх!» – это у неё и удивление, и восторг, и имя брата – всё одновременно. А конкретно: вот как рассказать? Не в лоб же говорить: «Я в тебя влюбился!» Ну, подойдёшь, ну, скажешь, а дальше что? Сто процентов обсмеёт. Это же только у него, у Даньки, всё так серьёзно. Это у него столбняк, а Людмила мимо идёт, на него, на Даньку, даже не смотрит. Что ей Данька! – ей одиннадцатиклассники проходу не дают: и улыбочки, и разговорчики, и шоколадки…

Может, коробку конфет подарить? Карманные деньги у Даньки есть: что-то сам заработал – летом, в прошлой школе ещё из учеников отряд по благоустройству городка создавали, официально, с зарплатой, Данька два месяца работал, да плюсом кое-что даёт отец.

В Интернете, в соцсети, друзей у Даньки много – больше двухсот человек. Могло быть и больше, но не зря, не зря Данька написал на «стене»: «Количество может превалировать над качеством исключительно в цифрах, тогда как качество может побеждать за счёт невидимой мысли». Высказывание про количество и невидимую мысль Данька придумал сам, ещё в пятом классе, чем гордился всякий раз, заходя на свою страничку. Но, самое главное, в интернет-друзьях теперь у Даньки были только те, с кем действительно можно было поговорить. И поговорить серьёзно.

На вопрос «Как сказать девушке, что ты в неё влюбился?» в течение получаса откликнулось больше ста человек. Варианты предложений были разными, но чаще всего встречалось: «Подари огромный букет …» – дальше кто-то писал про розы, потому что это круто, кто-то – про хризантемы, потому что они дольше стоят, другие писали просто – «цветов». Подарить коробку конфет тоже предлагали – «чем больше, тем лучше», потому что «девушки любят сладкое». Ещё предлагали найти её страничку в Интернете и усыпать её фото или страничку сердечками, написать под окнами – краской: «Я тебя люблю» – и подписаться своим именем, «а дальше будь что будет». Один человек предложил сказать прямо – в лоб, ведь «не убьёт же!», а если смеяться будет – «значит, дура!».

Данька каждому – в личку – ответил: «Спасибо за совет! Подумаю…» И только Наташке, с которой когда-то учился с четвёртого по пятый класс, написал больше. Во-первых: «Здравствуй!» Во-вторых: «Но я же не поэт!» И в-третьих: «Ладно, попробую!» И приложил картинку шахматного короля, посылающего воздушный поцелуй.

С Наташкой Данька дружил: сошлись в школе на общей теме – шахматах. Периодически – в Интернете – устраивали дружеские матчи. Счёт на последние дни был ничейным, потому что, если честно, Данька несколько раз поддавался – не хотел обижать девчонку, которую считал настоящим другом.

А Наташка предложила сочинить стихотворение. Или даже несколько. Написала: «Если бы это была я, мне было бы приятно общаться с человеком, который выделяет меня особенным образом. Стихотворения просто так не пишутся. Если парень пишет девушке стихи, значит, он выделяет её среди всех-всех. Девушка должна понять это. Если это действительно девушка. Которая не пьёт, не курит, не двоечница…»

Данька задумался: «Не пьёт, не курит, не двоечница…» И заскрёб лоб: «Ничего-то я про Люду не знаю. Блин!»

Но в итоге несколько ночных часов Данька провёл за своим ученическим – домашним – столом. Сначала перечитывал классиков – Пушкина, Есенина, Лермонтова, Блока и ещё несколько других, чтобы уяснить для себя ритм стихотворений, слог, попытаться разобраться с рифмами. Шахматное мышление помогало. Мешали глаза – устали. И – хотелось спать.

А стихотворение получилось. Потом. Уже утром.

Проснулся, кинулся к ноутбуку, пощёлкал мышкой, открывая текстовую страничку, и написал:

Начало последней строчки Даньке понравилось гораздо сильнее, чем окончание. Ну что это такое: «Иль или?» – бред! Хотя если размышлять логически, то всё понятно…

Найти в Интернете страничку Люды труда не составило. Данька давно уже – тайно – заходил смотреть фотографии, которые казались ему верхом совершенства. Её фотографии. Все тысяча четыреста семьдесят шесть.

В сообщении он подписал, кому посвящено стихотворение, и под самим стихотворением напечатал свои имя и фамилию: Даниил Гришин.

Не прошло и нескольких секунд после отправки поэтических строчек, как ноутбук негромко «булькнул»: «Вам сообщение».

Сердце сжалось: «Уже ответ? Так быстро?!»

Сообщение было не от Людмилы. У того, кто отправил его, на страничке не было совсем ничего: ни одной фотографии, ни одной новости, никакой информации, кроме даты рождения, скорее всего выдуманной, и придуманного имени – «Какая есть».

А в сообщении было написано: «Ты мне тоже нравишься».

«Тоже?! – удивился Данька. – Почему – тоже?!»

3

Людмила стояла у входа в школу. Не у дверей, не у крыльца – чуть поодаль: несколько шагов вправо – там было очищенное от снега место; слева школьный дворник ещё работал лопатой.

Снег сыпал вечером – недолго. Ночью небо было тёмным, но чистым. Когда Данька писал стихотворение, он выглядывал в окно – видны были звёзды. А утром снова повалило. И, главное, ветра особенно не было! Однако снежная туча наползла на городок…

– Мне никто и никогда не писал стихов, – Людмила покачивала головой, не то удивляясь, не то разминая шею – так показалось Даньке. – Ты меня впечатлил, – голос девушки был одновременно бархатным и строгим; так Даньке казалось или было на самом деле, он не понимал.

Людмила сама подошла к нему. Первая. Ждала! Его!! Даньку!!!

– Приходи сегодня ко мне домой. Вечером. В шесть часов. Я хочу, чтобы ты прочитал своё стихотворение вслух. Мне. Адрес знаешь?

– Улицу и дом – да, – согласился Данька про адрес. – Номер квартиры – нет.

– Двадцать вторая, – улыбнулась Людмила улыбкой, от которой Даньку бросило в дрожь. – Второй этаж. Номер на двери есть – не ошибёшься. С домофоном, надеюсь, справишься – я открою.

– У-гу, – Данька смог выдавить из себя два звука.

– Ну, тогда до вечера, – Люда улыбнулась снова, подняла правую руку и, прощаясь, подвигала пальчиками; она была без перчаток, и в свете из школьных окон Данька смог понять, что ногти у Люды покрашены лаком в алый цвет.

Строчки – нелепые, но искренние – сами выплеснулись из головы наружу:

– Обалдеть! – округлила глаза Люда. – Это ты прямо сейчас?!

– У-гу, – снова бесформенно отозвался Данька.

– Запиши! – потребовала Людмила. – Вечером и это стихотворение прочитаешь.

В школу она не зашла – забежала. Распахнув дверь, на мгновение остановилась и, прежде чем зайти внутрь, ещё раз помахала Даньке.

А Данька ещё долго стоял на улице, не решаясь сделать несколько шагов к ступенькам, которых коснулись ЕЁ сапожки. Сердце колотилось так, будто пробежал стометровку – подряд раза три или четыре. Лицо горело, и стёкла очков туманились и застывали.

В школьный двор заходили толпы ребят: младшие, средние, старшие – вперемежку. Кто-то опять заметил – про Даньку:

– Видишь, снова про шахматы думает! Ненормальный, но умный.

Протопал Кучков, кинув на Даньку не подозрительный – злой взгляд.

Проходили одноклассники – кто-то не спеша, кто-то торопясь. Снежана, Есения и Дарья что-то обсуждали – ранцы-сумки за плечами, в руках смартфоны; увидев Даньку, захихикали и вприскочку, словно горные козы, заскочили на крыльцо, забежали в школу.

– Ты не заболел? – голос, раздавшийся рядом, заставил Даньку вздрогнуть.

– Что?!

– Вид у тебя… болезный. Словно жаром пышешь…

Данька глянул поверх застывших очков – этаким «профессорским» взглядом. Рядом стояла Маша – соседка по парте.

– Ты со мной почти три месяца не разговаривала. Что произошло?

– Три минуты до звонка, на урок опоздаешь, – щёки у Маши алые – бежала, обдало ветром, морозцем; шапки на голове нет – капюшон пуховика: пуховик серый, капюшон серый, из-под капюшона на лоб светло-русыми волнами завитые прядки чёлки.

– Из-за причёски задержалась, – Маша опустила глаза. – Пока голову помыла, пока высушила, пока плойкой…

– Полторы минуты осталось, – перебил одноклассницу Данька. – До звонка. – И, не отдавая себе отчёта, забыв про свой вопрос: «Ты со мной почти три месяца не разговаривала. Что произошло?», схватил девчонку за руку и потянул за собой.

В раздевалке они были уже со звонком.

Потом, перепрыгивая через две ступеньки, поднимались на третий этаж, неслись по коридору – обогнали Римму Алексеевну; первым уроком была алгебра. И как-то разом затормозили, оглянувшись:

– Здрасьте, Римма Алексеевна!

– Здравствуйте, здравствуйте, – отозвалась учительница, догнав ребят и остановившись рядом с ними. Бросив короткий взгляд на Машу, о чём-то – тоже быстро – задумалась и осветилась улыбкой:

– А! Маша! С днём рождения!

– Спасибо, Римма Алексеевна! – Маша улыбалась.

– У тебя день рождения? – удивился Данька.

– А когда паспорт получаешь? – Римма Алексеевна продолжала смотреть на Машу.

– На следующей неделе.

– А-а… Ну да, ну да… – учительница закачала головой. – Сегодня пятница, там выходные. Всё равно – заранее поздравляю. Совсем взрослой становишься.

– Паспорт? – ещё раз удивился Данька. Подумал – вслух: – А я в прошлом году получил…

– А я с шести лет в школе учусь, – Маша мило пожала плечами. – Мне только сегодня четырнадцать исполнилось.

– Ага? – сказал Данька.

– Ага, – улыбнулась Маша. И вдруг предложила: – А ты приходи сегодня ко мне. На день рождения. Если сможешь. Мы в половине седьмого собираемся. Народу немного будет. Можешь без подарка. Я пойму… Если сможешь…

– Сходи-сходи! – неожиданно поддержала Машу Римма Алексеевна. И серьёзно посмотрела на Даньку: – Вот что, Гришин! Ты человек серьёзный, ответственный, шахматист…

– Чёрт! – тихонько – в сторону – ругнулся при последнем слове Данька.

Римма Алексеевна не заметила или сделала вид, что не заметила Данькиного ругательства, продолжила:

– Ты у нас почти отличник, а Маша последние месяцы что-то учиться стала хуже. Из троек не вылезает. Вот и возьми-ка над ней шефство. Подтяни по всем предметам. Особенно – по алгебре! Это будет тебе такое общественное задание. Берёшься?

– Ну-у… – протянул Данька, не ожидавший такого поворота событий.

– Значит, договорились, – поставила точку в разговоре учительница. И глянула на Машу: – Адрес ему свой дашь, а дальше без меня договоритесь. Хорошо?

– Хорошо, – кивнула Маша. И, не поднимая глаз, – это ж надо так умудриться! – посмотрела на Даньку: – Я тебе на листочке напишу. И ты приходи. Прямо сегодня. Полседьмого. Если сможешь…

В кабинет они зашли так: впереди Римма Алексеевна, за ней Маша. Данька галантно, открыв дверь, пропустил вперёд представительниц прекрасного пола. Последним зашёл сам.

На стуле – на его, Данькином, стуле – лежал листок бумаги. Сложенный пополам небольшой листок блокнота. От него пахло – тонко, нежно – женским парфюмом.

«Знакомый запах», – подумал Данька и развернул листок.

Торопливым, но округлым – сто процентов не мальчишечьим! – почерком – синей пастой – будто по линейке – было выведено – одной строчкой: «Не ходи сегодня к Л.».

4

– Что-то серьёзное? – шёпотом спросила Маша, когда Данька, прочитав записку, убрал её в свой ранец. И пояснила: – У тебя лицо изменилось.

– На перемене поговорим, – также шёпотом отозвался Данька, понимая, что и на перемене ничего такого соседке по ученическому столу не расскажет.

– Шабаршова! Гришин! – Римма Алексеевна постучала по столу ручкой, напоминая, что идёт урок. И огорошила класс: – Приготовьтесь! Сегодня спрошу каждого! Каждого! – повторила она, задерживаясь взглядом на каждом, кто находился в кабинете. Выдержав эффектную паузу, Римма Алексеевна закончила свою мысль: – Спрошу каждого, кроме Гришина и Шабаршовой.

И класс тут же – практически все – возмутились:

– Почему?!

– Ну, Гришин и так знает алгебру на «пять», – ответствовала учительница, – а у Шабаршовой сегодня день рождения.

– И чё?! – быстрее всех высказал своё отношение к происходящему Кучков.

– Не «чё», а «что», – поправила Кучкова Римма Алексеевна. – Это во-первых…

– А во-вторых?! – Кучков повысил голос.

И Данька понял, что ещё немного и – без того давно попавшая в низшую касту гражданского персонала – Маша может совсем оказаться под катком «элитного» Всеволода с компанией. Оглянувшись, он увидел, как заёрзала на своём месте Снежана, как Эдик, сидевший рядом с Кучковым, злобно переглянулся с братьями Голявко.

«А Матросов, когда у него гранаты закончились, своим телом лёг на амбразуру фашистского дота!» – такая мысль мелькнула в голове за мгновение до того, как Данька поднял руку:

– А, во-вторых, разрешите я кое-что скажу?

Не дожидаясь реакции учительницы, Данька встал из-за стола, сделал пару шагов к доске, развернулся и произнёс:

– Я в вашем… нашем классе уже почти три месяца. Декабрь, ноябрь, октябрь… Вас… нас в классе двадцать пять учеников. Вот скажите, у кого за эти три месяца были дни рождения?

Ответом Даньке была тишина. Не совсем мёртвая, потому что кто-то заёрзал, кто-то кашлянул, но всё-таки тишина.

– Ну, хорошо, – качнул головой Данька. – Говорить у вас… у нас не принято. Но идёт урок. А на уроке принято поднимать руку. У кого в декабре, ноябре и октябре были дни рождения? Поднимите руки. Или слабо?

– На слабо не бери, – тут же отозвался Кучков. – Не прокатит.

До словесного столкновения дела не дошло. Вмешалась Римма Алексеевна. Вспоминая, память у математички была что надо, она, с паузами, назвала шесть фамилий:

– Насколько я помню, в декабре только у Маши день рождения, а вот осенью у нас родились Сидорова, Хачидзе, Яговкин, Черепахин, Гиниятуллин и Вовк.

– Я в пятом военном городке, – Данька как-то по-детски поскрёб затылок, поправил очки… – В школу я пошёл во втором. Городке. То есть эта школа… наша школа для меня уже четвёртая. И первая, где никто никого не поздравляет. Это неправильно.

– А кто правила устанавливает? – перебил Даньку Кучков.

– Люди, – спокойно ответил Всеволоду Данька. И, опережая одноклассника, выдал: – У животных правил нет. Они живут по принципу: поел, нагадил, поспал. Если они не хищники. У хищников принцип другой: убил, поел, нагадил, поспал, убил… Иногда хищники объединяются в стаи. Но принцип стаи остаётся прежним: убил, поел, нагадил, поспал… И, кстати, когда животные выходят из повиновения, люди их убивают!

– Круто! – выдохнул кто-то в классе, и началось: заперешёптывались, заговорили – гул поднялся к потолку.

– Тихо! – требуя внимания, Данька поднял руку. – Я не договорил.

И класс стих.

– Люди отличаются от животных не только тем, что у них нет хвоста, не только тем, что они умеют говорить словами, не только тем, что умеют думать. Люди отличаются силой. Той силой, которой нет у животных! Люди, настоящие люди, умеют быть людьми. Потому что быть животным может любой дурак. А люди, настоящие люди, они никогда не говорят дурных слов. Потому что сказать гадость может любой слабак. Люди умеют читать книги, умеют хранить память, люди всегда помогают тем, кто слабее. Потому что ни один слабак никогда не поможет тому, кто слабее его. Он его – того, кто слабее, – гнобить будет, издеваться над ним… А человек, настоящий человек, он всегда поможет! Руку помощи протянет.

И он всегда… Всегда сможет поздравить с днём рождения. День рождения – это же событие. Редкое. И живут люди не так долго, как хотелось бы. Вот давайте так… – Данька, чувствуя, что волнение захлёстывает его с головой и почему-то начинает мутнеть перед глазами, шагнул к столу, за которым сидела Маша, опёрся о него обеими руками. – Вот давайте так. С сегодняшнего дня… Осенние… Ну, те, кто осенью родился, уж простите. Давайте с Маши начнём. Вот каждый – давайте – по одному слову, по одному пожеланию. Можно, конечно, хором «С днём рождения!» сказать. Но мы же не первоклассники. Нас двадцать пять человек в классе. Ну, Маша не в счёт, не будет же она сама себе что-то желать. Одно пожелание. Одно или два слова. Больше не нужно. От каждого. Маше. Могу и я начать, но я лучше закончу, потому что последнему говорить всегда сложнее, ведь надо, чтобы пожелания не повторялись…

Данька не договорил.

– Даниил! – руку, как ученица, подняла Римма Алексеевна. – Нас в классе двадцать шесть человек. Я ведь тоже человек. Только я взрослый человек. И я очень тронута твоей речью. И тронута тем, что многие ребята тебя внимательно слушали и кое-кого твоя речь задела за живое. Это очень, очень хорошо! И пусть я не ученик восьмого «А», но я, повторюсь, я человек. И позвольте мне первой поздравить Машу. Только у меня не одно слово будет. Слов будет несколько, и они будут с пояснениями. Маша! – учительница встала из-за своего стола и подошла к Шабаршовой, встала рядом с Данькой. – Я от всей души желаю тебе как можно больше таких друзей, как Даниил. Потому что такие друзья всегда будут рядом.

– Ага! – подло улыбаясь, выдал Кучков. – Особенно ночью…

Он хотел сказать что-то ещё, но не успел. Есения, сидевшая перед Владиславом и Эдиком, неожиданно вскочила и, развернувшись, закатила Кучкову такую пощёчину, что показалось, звон пронёсся по кабинету.

Кучков сжал кулаки, начал приподниматься, но его осадил Эдик – свистящим шёпотом:

– Ой не надо! Ой ты лопухнулся!

А Есения уже шла к Даньке и Римме Алексеевне. Встала рядом и, глядя на Машу, сказала, с трудом успокаивая дыхание:

– Одно слово. Счастья.

Потом к Маше подходили и другие одноклассники. И пожелания сыпались как из рога изобилия:

– Радости. Здоровья. Удачи. Везения. Любви. Пятёрок. Только хорошего. Добра. Успехов…

Кучков к Маше не подошёл. Данька отметил это, но не стал заострять внимания. Бог с ним! Сказав своё пожелание однокласснице: «Просто – будь!», он долго смотрел вслед уходящей на своё место Есении. Аромат её парфюма – тонкий, нежный – один в один совпадал с запахом бумажного листка. Того самого, на котором было написано: «Не ходи сегодня к Л.». При этом Есения на Даньку не смотрела. Совсем. И от Кучкова пересела к Снежане. Впрочем, ненадолго – на один урок.

Через урок Снежана пересела к Дарье, и Есения осталась за своим столом одна.

5

– Почему ты со мной три месяца не разговаривала, а сегодня – вдруг?

– Ну, во-первых, у нас так не принято. В классе. Сам же знаешь: группы разные, статус там…

– А во-вторых?

– А во-вторых, наверное, неправильно девочке с парнем разговор начинать.

– Так ведь не тебе же разговор надо было начинать! Я, когда с тобой сел, когда от Снежаны ушёл, я же с тобой первым поздоровался, сказал, что здесь буду сидеть, с тобой. Объяснил, что зрение у меня не очень, что чем ближе к доске, тем легче. И ещё спросил, не против ли ты, что я с тобой сел. Помнишь?

– Помню.

– Так чего тогда молчала?

– Ну стеснялась, наверное.

– А сегодня что изменилось?

– А ты сам почему три месяца молчал?

– Что?!

– Почему ты сам три месяца ни с кем не разговаривал?!

– Как не разговаривал?! Да сколько раз! Да каждый день!

– Ну да… «Маша, скажи, пожалуйста, где находится кабинет физики?», «Скажи, пожалуйста, как зовут учителя истории?» – вот и все твои разговоры!

– А что, не разговоры?

– Конечно нет! Вот сегодня ты себя показал! Так поговорил, что… Что мне даже… приятно.

– Так это ты меня простимулировала!

– Что?!

– Простимулировала…

– Как это?

– Ну у тебя же день рождения, а тебя только классная поздравила.

– И что? Меня до этого вообще никогда в школе не поздравляли. А я в этой школе, между прочим, с первого класса. Я в этом городке родилась. Всю жизнь здесь живу. И никуда не переезжала. Так получилось, у меня папа – не военный человек…

– Нет, а почему сегодня ты ко мне подошла?

– Ну… Ну вот подошла. Ну ведь может такое быть?

– Конечно может. Ты же подошла!

– И что, что подошла?

– Так почему три месяца молчала, а именно сегодня заговорила?!

– Ну Даня-я-а!

– Я пятнадцать лет Даня, и что?

– А ничего! – Маша вдруг расхохоталась на всю улицу – так, что немногочисленные днём в городке прохожие заоглядывались на парочку.

Данька стоял немного растерянный, смотрел, не зная, что делать, на хохочущую девчонку и думал: «Как она искренне смеётся! Так смеются от души. Вот только почему, почему она смеётся?»

– Думал, почему я смеюсь? – Маша вдруг стала серьёзной; привстав, заглянула Даньке в глаза: – Не поверишь. Просто захотелось. Это так здорово! Я, честное слово, так давно не смеялась. Вот так – на пустом месте.

– Место не пустое, – возразил Данька; мозг шахматиста не всегда позволял юмору брать верх. – Мы стоим на снегу. Под снегом асфальт. Под асфальтом земля…

– А в земле корешки и червячки! – Маша снова хохотнула. И опять стала серьёзной: – Пришли. Это мой дом, мой подъезд. Этаж первый, квартира четвёртая. Домофон у нас не работает, но дверь всегда открыта. А если вдруг она будет закрыта, просто постучи в это окно, – Маша махнула рукой в сторону правого от подъезда окна. – Услышим. А, вообще… – она вдруг быстрым движением скинула с плеча ранец, дёрнула молнией, открывая внешний кармашек, и достала мобильник. – Давай номер телефона. Наберу сейчас. У тебя высветится мой.

Назвать одиннадцать цифр – это так просто!

Гораздо сложнее было произнести:

– Знаешь, Маш, я не уверен, что смогу прийти к тебе. Сегодня. На шесть вечера у меня запланировано одно мероприятие…

Глаза Маши потухли – так, будто в гостиной, где светило сразу пять лампочек по сто ватт, выключили свет. Выключателем: щёлк! И – тьма.

– Не приходи ко мне! – одноклассница резко повернулась к Даньке спиной, в три шага оказалась у двери, распахнула её и скрылась в подъезде.

Закрываясь, дверь грохнула так, что задребезжал весь дом – вся четырёхэтажка, а с крыши между первым и вторым подъездами съехал снег – немного, но тоже звучно: ба-бах!

…Дома, как обычно, встретила мама:

– Ты чего такой?

– Какой?

– То ли грустный, то ли задумчивый.

– В гости пригласили.

– Наконец-то!

– В каком смысле?

– Так за три месяца никуда не сходил, друзьями не обзавёлся. Я рада, что сегодня наконец-то ты идёшь в гости! Кстати, во сколько?

– Меня сразу в два места пригласили…

– Ух ты! – мама радовалась искренне. Но вопрос повторила: – А во сколько?

– В одно место в шесть часов вечера, в другое – в половине седьмого.

– Шикарно! – покачала головой мама. Задумалась: – Папа сегодня не придёт, у него сутки. Дуняшу врач сказал не выгуливать ещё пару дней – сегодня приходила, смотрела. Сможешь Дианку из садика забрать? К пяти часам придёшь за ней – они группой как раз гуляют – с улицы заберёшь. Вернётесь, и – в гости шагай. Правда, не представляю, как ты в два места сможешь?

– Да я от одного практически отказался… – Данька не договорил.

В детской заревела маленькая сестрёнка, и мама помчалась туда, уже из детской крикнув:

– Пообедай самостоятельно!

Данька пообедал. В школе он, конечно, тоже ел, но семь уроков силы забирают. Поэтому и суп, и второе, и компот он буквально проглотил. Потом сел за уроки. В этом военном городке в школе было странное расписание: все учились пять дней в неделю. Можно, конечно, было в пятницу не мучиться с домашним заданием, сесть за него в субботу или даже в воскресенье, но Данька привык так: пришёл из школы – сделай то, что задано, даже если впереди выходной.

…Дианка кинулась навстречу так, будто не виделась с братом как минимум месяц:

– Даня-я-а!!!

Заоборачивались с соседних площадок детского сада: и на Даньку, и на Дианку.

Ирина Геннадьевна, воспитатель, молитвенно сложила на груди руки:

– Какая прелесть! Настоящие родственные чувства!

– Здравствуйте, – поздоровался с воспитателем Данька.

– До свидания! – завопила Дианка и бросилась на Ирину Геннадьевну – обниматься.

– Здравствуй, – поздоровалась с Данькой Ирина Геннадьевна; они уже были знакомы – Данька не первый раз забирал сестру из детского сада. Воспитатель потискала в объятьях Дианку и отпустила её со словами:

– До понедельника. – Обратилась к Даньке: – Сегодня до ужина забираете. Куда-то собрались?

– Я собрался – вздохнул Данька. – В гости.

– К девушке? – лицо Ирины Геннадьевны буквально осветилось улыбкой, словно она тоже, как мама, искренне радовалась грядущему Данькиному походу в гости.

– Ну да, – согласился Данька, глубоко вздохнув.

Воспитатель восприняла это по-своему:

– Не хочешь идти в гости к девушке?!

– Ну как?.. – Данька пожал плечами, вспоминая записку-предупреждение и нежелание Есении общаться с ним, когда на одной из перемен он подошёл к ней с вопросом «Почему?».

– А к кому хоть, если не секрет? – поинтересовалась Ирина Геннадьевна.

И Данька, вздохнув ещё раз, признался:

– К Людмиле.

– К какой Людмиле? – удивилась Ирина Геннадьевна. – У нас в городке на все двадцать с лишним тысяч населения ни одной Людмилы нет. Поверь мне, я знаю – у меня у брата жена в администрации работает.

– Как нет?! – теперь удивился Данька. – А Аширова? Она же в нашей школе учится, в седьмом «А».

– А-а-а! Ты про эту! – Ирина Геннадьевна слегка скривилась, но взяла себя в руки. И даже попыталась улыбнуться, последующими словами чуть ли не «убив» Даньку: – Так ведь она не Людмила. У неё совсем другое имя!

6

Ровно в семнадцать пятьдесят девять Данька нажал нужную кнопку нужного домофона нужного подъезда нужного дома.

– Даниил? – спросил домофон голосом, от которого у Даньки по спине тут же промчались мурашки озноба.

«Боже! Какой голос! Какой тембр!» – подумал он искренне и одновременно – с интонациями театрального актёра, уставшего от сцены, – так получилось. Впрочем, вслух он ответил коротко:

– Да.

– Проходи, пожалуйста, – разрешил голос. И напомнил: – Второй этаж.

– Спасибо, – Данька снова был краток.

Людмила… Впрочем, называть её этим именем Даньке уже не хотелось, поэтому про себя он назвал девчонку по фамилии – Аширова.

Аширова стояла в дверях: длинное, почти в пол чёрное с серебряными нитями платье с открытыми плечами без рукавов и разрезом до бедра. Разрез был справа. Туфли на тонком высоком каблуке подчёркивали превосходство в росте.

Поднимать голову Данька не стал. Упёрся взглядом в подбородок Ашировой и сказал:

– Здравствуй.

– Виделись уже, – улыбнулась Аширова. И напомнила: – Утром. – И громко возмутилась: – А почему без цветов? Я надеялась, ты, как настоящий кавалер и влюблённый поэт, придёшь ко мне с шикарным букетом! Неужели букета не будет?!

– Будет, – согласился Данька. И выдал так, что удивился сам себе: – Цветы будут, но не здесь и не тебе.

– Ка-ак?! – протянула Аширова, и по её интонации Данька понял – она не удивлена, а шокирована. Впрочем, девчонка практически тут же взяла себя в руки: – А стихотворение? Стихотворение-то ты читать будешь?

– Конечно, – Данька согласно качнул головой и шагнул вперёд – в квартиру.

Аширова отшатнулась, пропуская его – каблучки звонко процокали по ламинату: цок-цок-цок.

– Я сниму обувь, – Данька говорил и действовал одновременно. – И куртку тоже сниму. Это ненадолго.

Он сам сдвинул в сторону дверцу встроенного шкафа в прихожей, отметив про себя: гостей у Ашировой много. В шкафу на плечиках висела куча одежды: куртки, дублёнки, пуховики. Под одеждой стояла разномастная и разноразмерная обувь.

Он сам, будто хозяин, прошёл по коридорчику, не заглядывая в комнаты, двери которых были закрыты. Опять же – про себя – отметил: справа комната и кухня, прямо – ванная и туалет, слева две комнаты – дальняя, рядом с санузлом, с открытой дверью, видимо, гостиная – там его ждут.

– Здравствуйте!

Гостиная действительно была полна народу – полтора десятка человек: элита восьмого «А», впрочем, без Есении и… без Эдика; несколько, судя по глупым улыбкам, семиклассниц – одноклассниц Ашировой и несколько старшеклассников: парней и девушек – Данька видел их в школе.

Аширова остановилась за его спиной – не смогла обойти Даньку. И Данька улыбнулся, представив выражение её лица. Впрочем, издеваться над Ашировой не входило в его планы, поэтому он сделал шаг в сторону, опять же по-хозяйски махнув рукой в сторону свободного кресла:

– Садись, пожалуйста.

– Разрешаешь?! – вскинула брови Аширова.

– Конечно, – Даньке захотелось улыбнуться, но он не стал. Обведя взглядом присутствующих, произнёс: – Я ожидал увидеть здесь только Всеволода с его компанией… Однако это даже лучше, что людей здесь больше…

– А что, стихотворения не будет? – неожиданно пискнула одна из семиклассниц.

И это было смешно.

Смеялись достаточно долго. И Данька тоже.

Не смеялись только Кучков и Аширова.

Данька, как заправский оратор, остановил веселье поднятой рукой – раскрытой пятернёй, которую практически тут же сжал в кулак:

– Посмеялись – хватит. В полседьмого я приглашён на день рождения. К девушке. К девушкам опаздывать нельзя. А стихотворение… Оно будет. Только не то, что я отправил по Интернету. Хотя оно было написано искренне. На тот момент, когда я его писал, искренне… Сейчас я прочту другое стихотворение. Когда я шёл сюда, у меня родились такие строчки, – Данька почти вплотную подошёл к Ашировой, успевшей усесться в кресло и даже успевшей принять почти царственную, насколько позволяла ситуация, позу. – Это стихотворение я тоже посвятил тебе. Но не Людмиле, а Люции. Ведь твоё настоящее имя Люция, правда?

– А-а… – приоткрыла рот Аширова.

И тихий возглас удивления пронёсся по гостиной; половина гостей тоже приоткрыла рты.

Строчки прозвучали в полной тишине. Каждое слово было и ярким, и тяжёлым. И почти каждое слово Данька отделял друг от друга значительными паузами:

Ему не аплодировали – только одна девчонка-старшеклассница покачала головой и восторженно выдохнула:

– Ух ты-ы!

– Всем всего доброго! – Данька повернулся спиной к зрителям, но задержался, бросив через плечо – причём не столько Ашировой, сколько всем сразу: – Провожать не надо. Дорогу знаю.

…И всё-таки его проводили. Та самая старшеклассница, которая выдохнула «Ух ты-ы!».

– Знаешь, – сказала она Даньке, когда он, уже одевшись, открывал дверь на лестничную площадку, – никогда бы не подумала, что заинтересуюсь парнем моложе себя. – Поясняя, протянула руку: – Будем знакомы. Меня зовут Нина. Я из одиннадцатого «Б».

– Даниил Гришин, восьмой «А», – Данька пожал руку – одновременно нежную, крепкую и… властную.

Нина была ниже почти на голову. «А ведь одиннадцатиклассница!» – пронеслась у Даньки мысль касательно роста девушки.

Нина будто поняла. Улыбнулась:

– Маленькая собачка до старости щенок. Так говорила моя мама. У неё рост – метр пятьдесят один. А у меня – метр пятьдесят два. Но я ещё немного подрасту.

Данька торопился, Нина почувствовала и это.

– Беги, беги, – сказала она. Улыбнулась: – Впрочем, от судьбы не убежишь.

Данька удивлённо приподнял брови, глянув на Нину поверх очков.

– Это я так, философски… – взгляд одиннадцатиклассницы стал серьёзным. – А что я хотела сказать по поводу твоего стихотворения… Которое ты здесь прочитал…

И Данька понял, что его первые поэтические строчки Люция показала очень многим. «Обидно», – подумалось.

– Так вот, по поводу последнего стихотворения, – Нина приподнялась на цыпочки. – Я за него хочу тебя… поцеловать. – Она чмокнула ошалевшего Даньку в щёку. В правую. Опустилась обратно – твёрдо встав на ламинат: – Первые две строчки, кстати, так себе. Зато третья и четвёртая – это мощно! Это очень мощно! Это я тебе и как человек говорю, и как поэт. Ну не совсем поэт, но я тоже пишу. В общем, ещё увидимся. А сейчас – иди. Нельзя опаздывать. К девушке.

7

К Маше Данька – всё-таки! – немного опоздал. В цветочном киоске слишком долго оформляли букет. Даже не оформляли – что там такого: завернуть в прозрачную плёнку и обмотать бантиком! Букет обматывали газетами, чтобы не замёрз. Декабрь – зима; в это время погода теплом не балует.

Подарок, точнее, два подарка Данька купил в обычном магазине известной торговой сети; чего там только не было! – даже книги.

Бежал по улице, торопясь. Два раза поскользнулся, но не упал – зато весь вспотел, представив, что упал бы на цветы или на коробку конфет в ярком праздничном пакете. В пакете была ещё детская книжка с русской народной сказкой «Репка» – купил её так: с одной стороны, для улыбки, с другой – решил сказать короткую, но яркую речь, связанную именно с темой этой сказки. «Если пустят на день рождения…» – не давала покоя мысль. Помнились спина Маши и её вскрик: «Не приходи ко мне!»

А домофон не работал.

И дверь оказалась закрыта.

Сначала Данька хотел стукнуть в окно, но, поразмыслив, понял, что так его скорее точно не пустят, чем будут рады. И тогда он сел на скамейку у подъезда и достал смартфон.

Прошло всего два гудка, и в ухо раздалось не «Да?», не «Алло?», а, будто и не расставались, – продолжением разговора:

– Я же сказала: не приходи ко мне!

В окне, в которое Маша предлагала стучать, если дверь будет закрыта, вспыхнул свет. За занавеской возник силуэт. Потом занавеска дёрнулась в сторону, и Данька увидел Машу.

И Маша увидела его.

– Я хочу извиниться, – Данька заторопился со словами, боясь, что девчонка отключится, перестанет слушать его. – И за то, что опоздал, тоже. И ещё я очень хочу поздравить тебя с днём рождения! Кстати, ты очень красиво смотришься за окном. Но я точно знаю, что стекло искажает черты. В реальности ты много красивее…

– И? – Маша шмыгнула и свободной рукой быстро коснулась глаз – будто смахнула слёзы.

– И цветы замёрзнут, если не окажутся в тепле, – Данька шмыгнул тоже – случайно так получилось. И улыбнулся: – Я-то – ладно, а их жалко. Они такого отношения не заслужили.

Секундная пауза показалась ему вечностью.

– Я сейчас… – Маша вздохнула. – Я открою… Ты только не уходи.

Одета она была совсем не празднично. Если смотреть снизу вверх: обыкновенные – бесцветные – шлёпанцы, обыкновенные джинсы, обыкновенная блузка – как и джинсы, голубого цвета.

– С днём рождения тебя, Маша! – Данька передал однокласснице букет. Вздохнул, успокаивая дыхание: – На улице открывать не стал – действительно замёрзнут. Там хризантемы. Не розы, потому что розы стоят недолго. А хризантемы – долго.

– Спасибо, – в глазах Маши сверкнули слёзы. Быстро приподнявшись на цыпочки, она чмокнула Даньку в щёку и, развернувшись, рванула домой. – Давай за мной!

Теперь на Данькиной щеке пылало уже два поцелуя, и Данька не мог понять, какой из них горячее. В голове творился бардак. Люция, Нина, Маша… Непонятно с чего вспомнилась ещё и Наташка – она посоветовала написать стихотворение. Всё с неё началось! Да! А ещё та, что спряталась под ником «Какая есть». «Ты мне тоже нравишься», – написала она.

«Значит, она тоже нравится мне! А кто мне нравится? – мысли путались, путались… Пришла и такая: – А ещё Есения! Я что? Я прямо как Казанова?!»

– Гостей сегодня собралось! – Маша улыбалась, качала головой, и кудряшки её волос качались словно морские волны – только русые, немного серого цвета.

– А что, обычно меньше бывает? – Данька сначала сказал и только потом понял, что сморозил глупость.

Впрочем, Маша не обиделась. Ответила просто:

– А-га! – И, прижав к груди так и не распакованный букет, выдохнула: – Ты знаешь, я так рада. Так рада!

Встроенного шкафа, как у Люции, и плечиков в прихожей у Маши не было. Да и вешалка – старая, наверное, ещё с советских времён – была невелика.

Куртку Данька просто всунул между других курток и пуховиков. Ботинки оставил у самой двери. И только войдя в комнату, понял, что его ждали. И впустили бы – однозначно!

Вдоль дивана стоял длинный стол, надставленный ещё маленьким, наверное взятым с кухни. Стулья, табуреты – все были заняты. Все! Кроме двух.

– Здравствуйте всем, кого не видел, кого не знаю, – стараясь казаться серьёзным, произнёс Данька.

А его уже облепили со всех сторон совершенно «не-элитные» одноклассники – все, кого утром в классе перечисляла Римма Алексеевна. Все, родившиеся в восьмом «А» прошедшей осенью: Вера Сидорова, два Александра – Хачидзе и Яговкин, Паша Черепахин, Динияр Гиниятуллин и Мара Вовк.

– А мы тебя ждём, ждём…

– Так здорово, что ты пришёл!

– Вообще, спасибо тебе!

И Машин отец – невысокий такой, но крепкий в плечах мужичок – до хруста сдавил Данькину ладонь. И Машина мама обняла Даньку как родного. И подошли поздороваться Машина крёстная и дядя с женой и двумя детьми – класса четвёртого и шестого, и ещё две девчонки из параллельных «Б» и «В» – восьмых, и ещё две из родного «А»…

И Даньку усадили рядом с Машей. Во главе стола. И Данька пошутил, поняв, что шутка придётся кстати:

– Вот если бы не возраст, можно было бы подумать, что свадьбу играем.

Хохотали от души – и над шуткой, и над залившейся румянцем Машей.

А потом Данька дарил подарки. Обратился сперва к одноклассникам:

– Честное слово, не знал, что придёте! Так бы каждому по шоколадке приготовил бы. А тут – одна коробка конфет…

– Не огорчайся! – смеялся Сашка Хачидзе. – В этой коробке шестнадцать конфет, я знаю. Каждому ребёнку по одной, всё остальное – Маше.

– Ай молодца! – радовался Машин отец. – Находчивый парень! Не пропадёшь!

– А то! – поднимал нос к потолку Хачидзе.

Вручая книгу со сказкой, Данька сказал речь:

– Книга, честное слово, хороший подарок! Как напоминание, что мы всё-таки люди. Сказки… Они не устаревают. Их можно читать и перечитывать в любом возрасте. Тем более эту. Её ещё и рассматривать можно – с картинками ведь! Ну а почему «Репка»? Знаете, о чём подумал? Начать хорошее дело может и один человек. А вот завершить его можно только сообща. И итог его будет полезным для многих людей.

Взрослые качали головами: какой умный парень – и поднимали стопки со спиртным.

Парни кричали:

– Выпьем! – и, чокаясь стаканами и бокалами друг с другом и со всеми девчонками, пили вишнёвый компот.

Крёстная Маши гордилась:

– Из моего сада вишенки-то!

И все говорили-говорили. И слушая, и не слушая говорящих. И было весело.

И ели салаты – четырёх видов: совершенно обалденный «оливье», с крабовыми палочками, острый – из сыра с яйцом и чесноком и простой – из свежих огурцов, помидоров и зелёного лука. И было горячее: куриные ножки с пюре. И была нарезка из ветчины, из сервелата, из грудинки. И были фрукты и конфеты…

– Ты себя как… нормально чувствуешь? – в один момент спросила Маша, прислонившись к Даньке, то есть практически прокричала в самое ухо, поскольку в комнате было шумно – и говорили, и играла музыка.

– Ты знаешь, – ответно проорал Данька, – что-то так устал за сегодняшний день!

Его услышали все. Так совпало.

– Я тебя так понимаю! – выпалила Сидорова. – Ты ведь сегодня такой герой!

– Я бы, наверное, так не смог, – признался Динияр. – Встать и всему классу так сказать!

– Ребята! – поднялся Хачидзе. – Давайте все его проводим! Тем более время – уже десятый час.

– Тебе отоспаться надо, – заметила Мара. – Поверь мне: сон – лучшее лекарство не только от усталости, но даже от болезней!

И все тут же стали собираться. Даже взрослые:

– Проводим! Проводим! Заодно и свежего воздуху глотнём.

Уже в прихожей раздался звонок от мамы:

– Данечка, ты где?

– Мама, я уже домой иду. Я недалеко… – Данька не договорил.

Маша выхватила у него смартфон:

– Здравствуйте! Меня зовут Маша. Даня был у меня на дне рождения. И я вам хочу сказать, что у вас самый замечательный сын в мире! Можно я вам завтра лично об этом скажу? Можно?

– Ну-у… – протянула мама. И разрешила: – Можно.

– Спасибо! – выдохнула Маша, сама отключила смартфон и вернула его Даньке.

– Ну ты даёшь! – покачал он головой.

А на улице было красиво. Лёгкий снежок, свет фонарей…

Топали толпой – весело: смеялись, подкатывались, падали…

У Данькиного дома, на скамейке у Данькиного подъезда, сидел Кучков. Заснеженный, застывший, злой.

– Меня ждёшь? – в лоб спросил Данька, глядя Всеволоду глаза в глаза.

Кучков отвёл взгляд, потом глянул на одноклассников, на взрослых:

– Была нужда! Ты один, что ли, здесь живёшь?

– Не один, – Данька покачал головой, чувствуя, как начинают потеть ладошки и нехорошо становится в груди. Справившись с секундной трусостью, порадовался, что пошёл домой не один. А вслух сказал. Стараясь казаться спокойным:

– Давай в понедельник поговорим. Терпит до понедельника?

– Ну-у… – протянул Кучков, снова оглядывая одноклассников; мальчишки – и Сашки, и Динияр – напряглись… – Ну ладно. До понедельника.

8

– Я, конечно, понимаю, что ты у меня человек сознательный, – сказала мама, – но всё-таки… Дыхни.

Данька улыбнулся, дыхнул и обнял маму:

– Только вишнёвый компот и немного чая – кружку. Под торт.

Мама не стала высвобождаться из объятий сына, но задала второй, тревожащий её, вопрос:

– А… эта Маша… Вы с ней только вдвоём были?

– Были одноклассники, Машины подруги, Машины родители и их родственники – толпа народа! – Данька расслабил руки, и мама выскользнула на свободу.

– Девочки спят. Отец задерживается до утра – у него какая-то вводная. Ты есть хочешь?

– Ма-ам! – протянул Данька. – Я же с дня рождения!

– Точно! – согласилась мама. И махнула рукой: – Ладно! Тогда чисти зубы, умывайся и – спать.

– Есть, товарищ жена подполковника! – положив левую ладонь на маковку и отдав честь правой, весело согласился Данька.

Водные процедуры много времени не отняли. Уходя из ванной, Данька показал язык зеркалу, осторожно прошлёпал босыми ногами через гостиную, где уже спала мама (она засыпала очень быстро: голова на подушку – и спит!), и, не заходя в детскую (зачем тревожить сестрёнок?), ушёл в свою комнату – маленькую, но свою.

На прежнем месте отцовской службы квартира у них была двухкомнатная. Здесь – статус изменился – уже трёшка. Мама радовалась. Отец тоже был доволен. И Дианка, как только поняла, что теперь она в комнате не втроём, а вдвоём, прыгала от восторга.

Отец приехал сюда первым. Договорился с местными – сделал косметический ремонт. Обставил квартиру мебелью – и старой, которую отправили заранее, контейнером (Данька с мамой и сестрёнками какое-то время оставались в старом городке, спали на полу, на матрацах, потому что и кровати отправили «на новое место службы»), и новой – купил на свой вкус книжный шкаф, кухонный гарнитур и кое-что из мелочи.

Голова немного кружилась – действительно, устал за день, перенервничал, ведь несколько раз прошёлся по лезвию ножа… Вдруг вспомнился Высоцкий, песни которого обожали отец и дед – отец отца: «Настоящих буйных мало, вот и нету вожаков…» «Получается, я сегодня стал буйным, – не похвалил себя, но подвёл итоги дня Данька. – Теперь позиции сдавать нельзя. Кстати, приятно быть лидером. И девчонок сразу вокруг сколько! Маша – вообще прелесть! Такая классная! Из неё настоящая жена офицера может получиться. Ну и что, что отец шофёр? А Нина! Как поцеловала. Ну старше, да – сама сказала. И как сказала! – Данька поднапрягся мыслями, чтобы вспомнить дословно ту фразу: – Как же она сказала? «…Никогда бы не подумала, что заинтересуюсь парнем моложе себя…» Так, что ли? Надо же! – Данька покачал головой. Впрочем, покачать не получилось – получилось помотать головой по подушке. И сон куда-то делся. – Люцию жалко. Я ведь её обидел. А с другой стороны? Что она со мной сделать хотела?»

Вспомнился разговор с Ириной Геннадьевной – воспитателем Дианки. Впрочем, какой – разговор? Данька в основном слушал. Говорила Ирина Геннадьевна:

– Люция ведь в наш детский сад ходила. Раньше в городке четыре садика имелось, их нынче в один объединили. А раньше это отдельные учреждения были. Так вот, Люция в наш детский сад ходила. Ой девка была! Оторви да брось. Всех мальчишек колотила. И девчонкам доставалось. Кто не по ней, могла и волосы рвать. Да-да, прямо клочками вырывала. Было. В шесть лет решила, что она не Люция, а Людмила. Детей быстро выдрессировала. И взрослых тоже. Кто не Людмилой называл, кусала. Как собачонка, вцепится – не оторвать. Ну в школу пошла, её уже все там Людой звали. Хотя до шестого класса особо-то себя не показывала. А потом, лето прошло, расцвела девушка. Фигуристая стала, яркая. Лейтенанты молодые заглядываться стали, представляешь? Ну вот она и стала пользоваться. Над мальчишками глумиться начала. Завела компанию себе. Кучкова сынок, полковника, у неё в фаворе – он же, полковник-то, в генералы метит, вот Люция с ним и гуляет. А тех, кто в неё влюбляется, позорит всяко. В гости приглашает, мол, ты да я, да больше никого, а парень приходит – там толпа. С Кучковым во главе. Сначала обсмеют, а потом Севка… Ну Всеволод, с дружками своими, есть у него такие, ещё и молотит пацанов. За этот год двоих уже так-то до больницы довели – из тех, кто в городке недавно. Так что ты, парень, не ходи к Люции. Не надо.

– Пойду, – твёрдо сказал Данька. Принял решение – про себя для себя: – Пойду.

И пошёл…

«А Люции сейчас, наверное, плохо. Очень плохо, – пришла мысль. – Надо ей написать – извиниться».

И Данька поднялся с кровати. Включил ноутбук, вошёл в сеть.

«У вас непрочитанное сообщение», – оповестила техника.

– От кого? – шёпотом спросил Данька у ноутбука. И сам себе ответил. Удивившись. Вопросом: – От Есении?!

Друзьями они не были. Ни в классе, ни по жизни. В Сети – тоже. Впрочем, записку Есения ему написала.

И то, что это была именно она, сомнений у Даньки не было.

«Зачем ты ходил к Машке?!!!»

В сообщении была одна строчка. Как и в записке – листке из блокнота: «Не ходи сегодня к Л.».

Разница была не только в разных словах. В интернет-сообщении отсутствовал запах парфюма.

«Здравствуй», – написал Данька в ответ. Отжал Enter, подумал и вторым сообщением ответил на вопрос: «Потому что Маша пригласила меня на день рождения».

…Зайти на страничку к Есении Данька не успел. Хотел посмотреть на фотографии, на тексты – попытаться понять, почему Есения предупредила его о Люции. За день как-то не удавалось задуматься об этом: то выступление по поводу Машиного дня рождения и вообще, то дорога домой – с Машей, то домашнее задание, то Люция, то снова Маша… В школе Есения избегала его на всех переменах – куда-то словно исчезала. Данька – честно – хотел подойти. А потом – честно – забыл.

И вот – Интернет в помощь!

Есения не спала. Сидела за компьютером. За своим. Где-то в городке. Посреди декабрьской ночи. Может быть, не спалось. Может быть, с кем-то общалась. Может быть, ждала, что Данька прочтёт её сообщение, ответит.

«А чего к Сидоровой не ходил?! – булькнул ноутбук. – У неё тоже день рождения был!»

«Во-первых, не знал. Во-вторых, не приглашала».

«А Машка пригласила?!»

Данька потёр нос, глаза… Ноутбук – справа, внизу – показывал время: двадцать три тридцать две.

«Я весь день, в школе, к тебе хотел подойти. На каждой перемене!»

«Зачем?»

«Хотел спросить: почему? Почему ты мне написала, чтобы я к Люции не ходил?»

«А может быть, это не я написала!»

«Твой парфюм сложно спутать:)»

«Это мой любимый!»

«Тебе идёт!»

«Спасибо!»

«Спасибо тебе. За записку. И – да! – я был у Люции».

«Я знаю!»

Данька не успел написать: «Откуда? Как?» Есения сразу же прислала следующее сообщение:

«Кучков хочет тебя побить. Возможно, он будет не один. Убивать он тебя не будет, но инвалидом может сделать – точно. Он боксёр!»

«Я знаю», – хотел написать Данька. И снова не успел. Текст Есения набирала быстро.

«Ты обидел Л. Ей наплевать на Кучкова. По большому счёту. Но Кучков в неё влюблён. Я боюсь за тебя!»

«Почему?» – на сей раз Данька успел написать и отправить своё сообщение.

«Потому что…» – пришло от Есении. И через пару секунд ещё: «Я в тебя влюбилась!» – И затем она вышла из Сети.

9

Разбудил Даньку телефонный звонок.

– Спишь? А я к вам в гости собралась. Ну ладно, спи, спи! Отсыпайся! Тебе надо, – Маша почему-то хихикнула на последних словах и отключилась.

Данька глянул на время: восемь пятьдесят четыре – уже утро. Подумал: «Вот, блин!» – И снова уснул: будто в какую-то чёрную яму провалился.

Во второй раз его попыталась поднять Дианка. Она просто залезла на брата и чуть ли не в полный голос завопила в ухо:

– Ты со мной сегодня гулять пойдёшь? А то в садике выходной, а мне гулять хочется!

– А сколько времени? – простонал Данька.

И Дианка завопила, призывая маму:

– А-у-у! Ма-ма-а! Сколько сейчас времени?

Мама в комнату буквально влетела:

– Ты зачем кричишь? Папа со службы пришёл, спит! Шёпотом разговаривай! Шёпотом!

Шёпот у Дианки был не тише крика:

– Сколько времени?!

– Половина десятого.

– Чёрт! – даже не вспоминая про «блины», выдал Данька и провалился в состояние между сном и явью.

В третий раз его поднял отец:

– Рота, подъём!

Шутка была старой, и Данька ответил «на автомате»:

– Рота, конечно, может состоять из одного человека, но я ещё не военнообязанный.

– Зато спросом у девушек пользуешься, – отец улыбался. – Даже мне пришлось подняться, чтобы не принимать гостью лёжа в постели.

– Ну Машка! – и без «блинов», и без «чёрта» простонал Данька. И спросил у отца: – Сколько времени?

Отец глянул на наручные часы:

– Без восемнадцати одиннадцать.

Данька соскочил с кровати, пулей оделся в домашнее – трико и футболка – и босиком выскочил из своей комнаты. На ходу надел очки и… открыл рот.

В гостиной, на уже заправленном диване, сидела… Нина.

– Удивлён? Я тоже себе удивляюсь. Но… Нашла тебя утром в Интернете, зашла на твою страничку – ты был там ночью. Написала – не ответил. Решила зайти вживую. Не думала, что ты так долго спишь. Прости.

– Нина, ты чай будешь чёрный или зелёный? – из кухни выглянула мама.

– Нина, у нас ещё травяной сбор есть, – тут же добавил отец.

– А вы что? – удивился Данька, переводя взгляд с родителей на девушку и обратно. – Вы уже знакомы?

– Ну! – улыбнулся отец. – Не знать младшую дочь начальника гарнизона!

– Генеральскую дочь, – подхватила мама.

– Ой, перестаньте! – Нина сделала слабую попытку отмахнуться. – Я – какая есть. А травяной сбор – там что?

– Классика! – сказал отец. И начал по памяти перечислять: – Душица, зверобой, лист смородины, лист малины, тысячелистник, пижма, клевер, крапива…

– Крапива?! – удивилась Нина. – Она же жалится!

– В чае – нет! – отец с видом знатока поднял к потолку указательный палец правой руки. – Помогает при болезнях желудка и крови. Впрочем, мы не болеем. Мы крапиву в чай для профилактики добавляем. Старики пили – долго жили. А мы чем хуже? Тоже хочется пожить.

– Ну тогда я тоже пожить хочу! – рассмеялась Нина.

В общем, пока Данька умывался, родители накрывали на стол. А чай пили – то ли завтракали, то ли уже обедали – все вместе. Причём Дуняша, едва Нина поманила её, тут же ушла на ручки к генеральской дочери.

Мама удивлённо зацокала языком:

– Ну надо же! Ни к кому не идёт, а тут… Ну надо же!

Дианка, глядя на младшую сестру, тоже запросилась на колени к Нине. Однако на неё родители поглядели уже сурово. Дианка насупилась, но Нина и тут оказалась на высоте:

– Я тебя в другой раз – обязательно – на колени посажу, и мы с тобой сыграем в «Поехали-погнали»!

– Я запомню! – пригрозила Дианка.

– Я тоже! – с той же интонацией отозвалась Нина.

В общем, она понравилась всему семейству Гришиных. Поэтому родители и не спорили, когда, встав из-за стола, Нина безоговорочно заявила:

– Я у вас Даниила ненадолго украду.

– Но, надеюсь, вернёшь? – делано забеспокоилась мама.

– Конечно! – пообещала Нина.

И Данька отправился на улицу. С Ниной. Понятно, одевшись уже в уличное.

– Я тебя под руку возьму, – предупредила Нина и тут же прижалась к Данькиному боку. – Скользко.

– Не заметил, – приглядевшись, ответил Данька.

– Зря, – улыбнулась Нина. Пояснила, несколько туманно: – Я сейчас твою жизнь спасаю. В смысле, здоровье.

– В каком смысле? – Данька даже остановился.

– В самом прямом! – Нина усмехнулась и потребовала: – Шагай давай! Не стой на месте. Это летом можно постоять, а зимой я мёрзну.

– Совсем ничего не понял! – Данька поглядел на Нину поверх очков, но при этом задвигался – в том плане, что зашагал.

С Ниной многие здоровались, и она отвечала каждому: кому-то словом, кому-то кивком, кому-то улыбкой. Приходилось здороваться и Даньке – на него, кстати, смотрели с неподдельным интересом.

– Я кто? – спросила Нина, когда они свернули с улицы в сквер, где народу было поменьше.

– Нина, – пожал плечами Данька.

– А ещё что ты про меня знаешь? – Нина улыбалась, не глядя на Даньку, но при этом возникало полное ощущение, что девушка просто не сводит с него глаз.

– Ну дочь генерала…

– Да, – согласилась Нина, – весь наш городок, весь гарнизон под его началом. Да и все военные области, по сути, тоже ему подчиняются…

– Солидно! – выдохнул Данька.

– Не отвлекайся! – Нина покачала головой. – Что ещё ты знаешь про меня?

– Ну…

– Не нукай, не запряг!

– Не буду.

– Договорились. Что ещё?

– Стихи пишешь.

– Молодец, запомнил. Всё?

Данька остановился. Шагнул так, чтобы встать к Нине лицом. Чуть опустил голову, чтобы видеть её глаза, её взгляд.

Взгляд был немного воспалённым.

– Плохо спала?

– Мало, – поправила Даньку Нина. Потребовала, не отводя взгляда от Данькиных глаз: – Что ещё? Говори!

– Ты – девушка, – Данька по-мальчишески шмыгнул носом. – Только ты старше, чем я. И я, в принципе, на старших не заглядывался так, чтобы вот… Даже не знаю, как это объяснить. В общем… Не могу сказать, что ты красивая, но что-то в тебе есть такое! С тобой рядом хочется быть.

Только-только на губах Нины играла улыбка, и вдруг она исчезла. Губы, глаза – всё лицо, вся она вдруг стала серьёзной, напряглась…

– Мне никто и никогда не говорил такого комплимента…

– Я без комплиментов, я искренне…

– Помолчи! – Нина опять, как прошлым днём в прихожей у Люции, приподнялась на носочки. Глаза её оказались почти напротив Данькиного взгляда: – Я тоже не могу объяснить себе это. Но твоя искренность… Вот ты – это ты. И это… Ты… Ты как-то странно зацепил меня. Поэтому я решила помочь тебе, защитить.

– Как? Для чего? – Данька хотел спросить ещё: «От кого?»

– Помолчи! – снова произнесла Нина. – Ты, может быть, и не обидел Люцию, но ты очень сильно оскорбил Людмилу и её компанию. Такое не прощается. Мои одноклассники и те, кто помладше, особенно Кучков, хотят тебя наказать. Поэтому я пришла к тебе сегодня. Поэтому мы и гуляли с тобой по городку. Поэтому я сейчас ещё раз поцелую тебя. Нас видят, на нас смотрят… И все знают, чья я дочь. Поэтому парни тебя не тронут. Понял? Я спасаю тебя. По крайней мере, твоё здоровье. И никого не бойся.

– До понедельника, – вдруг усмехнулся Данька.

– Не поняла? – во взгляде Нины появилось удивление.

– В понедельник я буду драться, – Данька вздохнул. – С Кучковым. Он ждал меня вчера вечером у дома. Я договорился поговорить с ним в понедельник. И, как я теперь точно понимаю, это будет драка.

– Я переговорю по этому поводу со своим отцом…

– Не надо. Это будет совершенно неправильно!

– Тогда я тебя – точно – поцелую. Есть за что.

Поцелуй был в ту же щёку. Почти в то же место.

– Сейчас проводишь меня до дома и спокойно вернёшься домой. Понял? – Нина опустилась, снова подхватила Даньку под руку. – До понедельника время есть. Что-нибудь придумаю.

– Я придумаю, – поправил Нину Данька.

10

Возле дома Нины – «Наши апартаменты на втором этаже, через два подъезда, там стены так прорублены, а окна выходят во двор!» – Данька вдруг озадачился мыслью насчёт Есении: «Записку написала, насчёт Маши наезжала, в любви призналась… Что ещё может?»

– Что-то загрузился, смотрю, – Нина уже приложила кнопку ключа к домофону.

Данька предусмотрительно рванулся вперёд и открыл дверь.

– Молодец! Хвалю! – генеральская дочь сложила руки – в белых пушистых варежках – на груди. – Ты просто джентльмен! – И повторила: – Что не так?

– Да знаешь… – Данька замялся, держа дверь открытой. – Даже не знаю, как сказать. Это про другую девчонку… А ты же внимание на меня обратила, и я…

– Ха-ха-ха! – откровенно играя, рассмеялась Нина. – Если я сказала, что заинтересовалась тобой, это не значит, что я в тебя влюбилась! Ты, кстати, обрати внимание: я, вообще-то, старше тебя! Причём значительно! Я в этом году школу заканчиваю, а ты, между прочим, только в девятый класс пойдёшь. Стоп-стоп-стоп! – Нина вдруг расширила глаза – и Данька впервые обратил внимание на их цвет: серые! – Стоп! Или ты в меня влюбился?!