Не умереть за Родину

© Издательство «РуДа», 2023

© Радченко О.В., 2023

Фотографии к изданию предоставлены из личного архива автора

Плауэнский гарнизон

В середине октября 1969 года я проснулся в зеленом военном автобусе на руках у мамы. За окном была глубокая ночь, на дороге кое-где лежали осенние листья, мне было три года, только недавно отгремели выстрелы на острове Даманском и озере Жаланашколь. Еще свежи были события «Пражской весны», а Германия очень хорошо помнила, чей солдат разбил войска вермахта и поднял красное знамя Победы над Рейхстагом.

Наш автобус стоял на тесной улочке небольшого немецкого городка Плауэн, всего в 16 км от стыка границ Чехословакии, ГДР и ФРГ. Правда, обо всем этом мне еще предстояло узнать, а пока я видел в окне перед автобусом большой кирпичный трехэтажный дом с острой крышей, освещенный несколькими уличными фонарями. Мой отец, молодой капитан, получил новое назначение в 29-й гвардейский мотострелковый полк, куда и прибыл со своей семьей к новому месту службы.

Если бы я тогда знал, что с этого момента вся моя жизнь будет тесно связана с армией и военной службой, что в скором времени я встречу людей, с которыми моя судьба будет переплетена на долгие годы, а с некоторыми впоследствии придется столкнуться на кровавых дорогах Южного и Северного Кавказа. Что свою первую армейскую школу я пройду всего через несколько лет, и что все заложенное в меня впоследствии поможет мне выходить победителем и выкручиваться из самых опасных, нелепых и смертельных ситуаций… Хотя, если бы я это и знал, все равно ничего бы, скорее всего, не изменилось.

Наш военный гарнизон в этом уголке Германии состоял из расположенных недалеко друг от друга и разделенных небольшой, покрытой лесом сопкой танкового и мотострелкового полка, на территории которого спрятался отдельный разведывательный батальон славной 20-й гвардейской мотострелковой дивизии. Семьи офицеров жили в домах, разбросанных на территории между полками, кое-где перемешиваясь с жилыми домами немцев. Магазины – как наши, так и немецкие – посещались в равной степени одинаково как нами, так и немцами. Футбольное поле, построенное еще в 30-х годах прошлого века, в равной степени использовалось для занятий как нашими солдатами, так и немецкими пограничниками и курсантами пограничного училища, находившегося тут же рядом с нашими жилыми домами. На футбольном поле мы гоняли наперегонки с немецкими мальчишками на велосипедах. Играли в куче песка. Устраивали взаимовыгодный обмен резиновых игрушечных индейцев на наших оловянных солдатиков, короче говоря, в меру своих сил и возможностей укрепляли дружбу между Советским Союзом и демократической Германией.

Отец большую часть своего времени проводил на службе. Видел я его редко. Но если у него выпадали свободные минутки в напряженном военном графике, то он обязательно брал меня в полк, где я во все глаза рассматривал выстроенные бронетранспортеры, автомобили, орудия и танки, знакомился с солдатами, часто бывал в казармах или столовой, а в выходные дни смотрел в клубе вместе со всеми фильмы, обычно про войну.

Мама, как и все жены военнослужащих, участвовала в женской самодеятельности, выступала на концертах во время праздников в том же клубе в составе хора, а в свободное время готовила меня к школе, обучая чтению и математике. Периодически нас, детей, вместе с мамами собирали все в том же клубе и проводили обязательные для всех занятия, на которых мы узнавали о том, что рядом с нами живут бывшие эсэсовцы. И о том, что немцы не забыли своего поражения в прошедшей войне. И еще о том, что в любой момент может случиться «час Икс», когда немцы могут организовать вооруженное нападение на гарнизон или жилые дома. Что граница рядом и эвакуировать нас всех могут просто не успеть. О том, что нужно делать в случае бомбежки, обстрела или провокаций на улице. Куда можно ходить, а куда категорически запрещено. Все это было вполне обыденно. Никто не охал и не падал в обморок. К таким занятиям относились вполне серьезно, потому как редко, но всетаки в нашего часового мог прогреметь выстрел из ночной темноты, а ушедшего за яблоками в немецкий яблоневый сад солдатика могли найти через несколько дней в том же саду подвешенным за ноги со вспоротым и набитом яблоками животом… Да мало ли еще что могло случиться в чужой стране, которая была совсем недавно разделена на две неравные части, как и ее столица, бывшими союзниками-победителями. Да и сам город, являясь при Гитлере одним из основных промышленных центров по производству бронетанковой техники, в марте и апреле 1945 года был 18 раз подвергнут бомбардировке с воздуха союзниками. И хотя к нашему приезду за прошедшее с конца войны время Плауэн был заново отстроен, ее следов в то время было еще много на немецкой земле. Они торчали рядом с заросшими лесными дорогами разбитыми, ржавыми корпусами простреленных легковых машин. Смотрели в небо глазами темных луж со дна заросших и еще не засыпанных огромных воронок в лесах и парках. Пугали ночью сохранившимися остовами разбомбленных зданий в самом центре города, на, пустырях, на месте бывших жилых кварталов. Изредка хмуро глядели на нас тяжелым взглядом пожилых инвалидов в старых потертых армейских кепи, со споротыми нашивками. И все-таки этот городок остался для меня воплощением всего самого лучшего, что может вырасти с тобой придя из далекого и беззаботного детства.

Жили мы на самом верхнем, третьем, этаже старого, но крепкого кирпичного дома. Наши окна и балкон выходили на гремевшую трамваями большую и красивую площадь имени Розы Люксембург, которая только называлась площадью, а на самом деле являла собой небольшую рощицу из старых кленов, берез и дубов, с раскинувшимися в самой ее середине ветвями огромного старинного и толстого бука. Рядом через площадь наискосок в старых казармах располагалось немецкое пограничное училище, а чуть дальше, через дорогу, в казармах бывшего полка СС находился наш полк, где служил мой отец. Вплотную к КПП полка прижималось большое и красивое здание нашей новой четырехэтажной школы с огромными, в половину стены окнами.

В квартире был камин, на кухне всегда топилась плита, на которой мама часто жарила вкусные рогалики. Стол, как и стулья в квартире были очень старые и очень крепкие, с резными ножками и витыми спинками, а если я смотрел на них снизу, то там с интересом разглядывал четкие печати с орлами и свастиками, под которыми темнели цифры инвентарных номеров. Туалета в квартире не было, он находился отдельно на лестничной площадке, один на три квартиры, как это было принято в немецких жилых домах, построенных еще при кайзере. Сама лестничная клетка была очень просторной и широкой, по обе ее стороны были сделаны дубовые перила, которые держались с одной стороны на кованых металлических рамах, а с другой – на вмурованных прямо в стену скобах. Окна на лестничной клетке были не из обычного стекла, а из скрепленных между собой свинцовыми полосками разноцветных стеклянных кусочков. Каждый раз, когда я на них смотрел, мне было интересно знать, как такая красота смогла уцелеть вместе с домом в ходе бомбежек.

В нашем доме жило много детворы примерно моего возраста. Дружили мы обычно семьями, и если мамы были подруги не разлей вода, то и их дети тоже дружили крепко. Отцы наши служили в одном полку, приехали мы в Германию примерно в одно время, и поэтому интересы у нас всех были общими. Мы смотрели одни фильмы, нам читали одни книжки, на детскую площадку в гарнизонный клуб ходили вместе. Таких друзей у меня было четверо – Юрка, парнишка на год старше меня, очень крепкий и подвижный мальчик. Спокойный и рассудительный Вадим, мой одногодка. Его младший, на два года, светленький брат Саша и пухленький, всегда осторожный Игорь, которому было на год меньше, чем мне. Дружили мы крепко, да и сейчас продолжаем дружить. Те, кто остался. Несмотря на то что жизнь разметала нас по разным концам нашей огромной страны. Именно с этими моими друзьями детства и были связаны все последующие события, которые предопределили нашу судьбу.

Первые три года нашей службы в Плауэне проходили, в общем-то, для всех нас однообразно. Все обитатели военных городков в Германии в то время употребляли именно это слово – «служили». Потому как все наши повседневные дела, наших отцов, непосредственно служивших на разных должностях в полках и батальонах, дорогих мам, работавших вольнонаемными все в тех же полках, военном госпитале, школе, обеспечивая жизнь и быт все тех же полков и батальонов, так и нас – детей, по мере своих сил участвовавших в повседневной жизни гарнизона, были связаны со службой. Мы выступали на концертах самодеятельности перед нашими солдатами и немецкими пограничниками. Каждый год помогали мамам заготавливать овощи в полковом овощехранилище и убирали вместе со всеми территорию во время субботников. Участвовали в обмене делегациями с немцами при посещении немецких школ и предприятий, где общались с такими же, как и мы, немецкими мальчишками и девчонками. Мы прекрасно понимали друг друга, смешивая немецкие и русские слова, при помощи жестов, а если не хватало слов, то открытыми детскими улыбками.

В праздничные дни или в редкие выходные мы собирались семьями и вместе выходили гулять в город или по ближайшим окрестностям, рассматривая местные достопримечательности. Просто гуляли по лесам или лесопаркам, которые и лесом язык назвать не поворачивался. Непривычно было видеть стройные ряды сосен или елей, по-военному стоящих ровными рядами и шеренгами, под которыми не было ничего, кроме опавшей хвои и редких муравьиных куч. Даже опавших сучьев не было. Спрятаться в таком «лесу» было совершенно невозможно. Деревья стояли строго в четырех метрах одно от другого и были точно выровнены, как по линеечке, даже по диагонали. Любого человека или животное там можно было увидеть километра за два совершенно свободно. Так мы однажды, гуляя всей семьей, увидели оленей. Красивых животных было четверо. Один большой, с ветвистыми рогами, стоял чуть впереди остальных, высоко подняв голову. За ним стоял олень поменьше, наверное, самочка, а к ней прижимались два маленьких олененка. До них было метров двести. Они стояли и смотрели в нашу сторону, а когда я заорал:

– Смотрите! Олени! – все их семейство, одновременно развернувшись, неторопливо удалилось за ближайший пригорок.

– Ты зачем кричал так громко? – строго спросил меня отец. – Их папа – главный олень – вполне мог броситься на нас. Ты видел, что у них были маленькие оленята?

– Видел, – ответил я. – Нет, он бы не бросился, он добрый! И я у вас тут маленький, он же видел.

Отец засмеялся, но потом сказал:

– Никогда не пугай животных своим криком. Да и вообще, не кричи в лесу ни при каких обстоятельствах. Лес этого не любит. Если ты будешь молчать, но внимательно наблюдать вокруг, то лес покажет тебе много интересного.

– И Лешего покажет?

– Нет, Лешего, наверное, не покажет, но он тебе обязательно поможет.

– А в чем поможет? – спросил я.

– Скоро узнаешь, – сказал отец.

Если было возможно, мы ходили на озера ловить рыбу. Отец очень любил рыбалку, как и отцы Юры, Владика и Саши. Иногда к нам присоединялись семьи немецких офицеров из пограничного училища, и тогда дело уже обходилось не только рыбалкой, но и совместным застольем на природе с шашлыками, жареными сосисками на костре, с неизменным немецким пивом и русской водкой. Видимо, высокое начальство всячески поощряло совместные мероприятия, в том числе и внеслужебные, между военнослужащими дружественных армий, отцы которых еще совсем недавно убивали друг друга в огненной мясорубке прошедшей войны. Мы вместе пели песни, много смеялись, детвора плескалась в озере, а потом строила из палочек на песке игрушечные форты и играла в индейцев. На таких мероприятиях немцы всегда хмелели быстрее наших отцов, хотя закуску ели одинаково много. Однако песни горланили весело и с удовольствием, обхватив соседей руками и одновременно раскачиваясь в такт песне в стороны, вправо-влево.

– А правда, что вы – русские – пьете три стакана водки без закуски, как в фильме? – спросил отца немецкий майор, когда мы отдыхали подобным образом на берегу небольшого озера.

Несколько дней назад в пограничном училище показали фильм «Судьба человека», где солдат Андрей Соколов перед расстрелом выпил без закуски три стакана водки у немецкого коменданта лагеря, за что был отпущен с булкой хлеба обратно в барак. Немцев этот эпизод почему-то очень сильно поразил, и я не раз слышал подобный вопрос впоследствии.

Отец отлично знал немецкий язык и часто выполнял роль переводчика. Звали его Василий. Он перевел вопрос нашим офицерам и их женам.

– Правда! – очень серьезно ответил отец Юры, хитро подмигнув моему отцу. – Наливай, – придвинул он стакан немцу.

Немецкий майор, чуть помедлив и слегка растерявшись, налил полстакана.

– Наливай полный, – сказал отец Юры. – Сейчас увидите.

Отец перевел майору. Все притихли и стали наблюдать за происходящим. Особенно немцы.

Дядя Ваня залпом выпил стакан и подставил майору снова. Немец, помедлив, наполнил стакан вновь. Шептавшиеся о чем-то немки тоже притихли. Дядя Ваня снова быстро осушил стакан и снова подставил его майору, кивнув головой. Немецкий майор снова наполнил полный стакан водкой и с сомнением поднес горлышко бутылки к своему носу, понюхал содержимое и отдернул бутылку, слегка поморщившись. Дядя Ваня вновь залпом выпил водку, опустил стакан, не торопясь отломил полкусочка хлеба, закусил и, крякнув, весело сказал: – Эх. Хорошо пошла! – ошалевшим от такого зрелища немцам.

Отец Владика и Саши, начальник физической подготовки и спорта нашего полка, успевший употребить некоторое количество пива и водки, спокойно встал, сделал сальто назад в прыжке. Затем сделал стойку на руках и прошелся на них несколько метров, легко вскочил на ноги и вернулся на место.

– Да. Теперь я понимай, пошему ви победил в прошедшей война, – очень серьезно сказал второй немец.

– Кстати, Вазил, – сказал он моему отцу, – откуда у вас настояшый бэрлынский акцент?

– Я вас не возил! – ответил отец по-русски, чуть нахмурившись, и затянул песню «Ой, мороз, мороз…»

Зимой мы, мальчишки, строили из мокрого снега на стадионе снежные крепости, лепили снеговиков. Гонялись за зайцами, пытаясь найти их по запутанным следам в небольшом лесу. Лазали на болото, покрытое слоем льда, в которое превратился небольшой старый заросший пруд, где искали и находили оружие, брошенное фольксштурмом при приближении американцев в 1945-м. В больших количествах тут же валялись ребристые цилиндры противогазных коробок, каски и штыки. Иногда попадались и вовсе экзотические и необычные находки – керосиновые фонари причудливой формы или пристегивающиеся к обуви коньки с высоко загнутыми кверху круглыми носами.

Однажды мы с Юрой катались по льду болотца на найденных нами тут же старинных металлических санках, похожих на широкую скамейку с длинными полозьями-коньками по бокам и приделанной сзади удобной ручкой, позволявшей толкать перед сбой это необычное сооружение.

Юра был старше меня на год, повыше ростом и посильнее. Ему легко удавалось разогнать санки, когда в них сидел я, и они весело летали от берега к берегу, показывая неплохую маневренность, огибая кое-где коряги и кочки. Была моя очередь катать Юру. Я толкал санки изо всех сил, упираясь ботинками в сухие, торчащие из-подо льда пучки травы. Мне хотелось показать, что я тоже такой же сильный и ловкий, как он. Разбежавшись от берега впадающего в болотце ручья, я разогнал санки с Юрой и, вскочив на выступающую снизу подножку, покатился вместе с санками. Санки скользили легко и быстро домчали нас до противоположного берега. Пора было разворачиваться, чтобы не влететь на обнажившийся от снега влажный песок. Я соскочил с подножки и, налегая всем телом на ручку санок, стал поворачивать их уже у самого берега. Вдруг моя нога, соскочив с кочки, провалилась под треснувший прибрежный лед. Споткнувшись обо что-то, я упал на четвереньки, уйдя под воду в образовавшуюся полынью обеими ногами. Санки с Юрой, проехав несколько метров, остановились, и, пока я поднимался и скользил, пытаясь выбраться из водяной западни, Юра, выскочив на берег, подбежал ко мне и, протянув руку, помог выбраться из воды.

– Там какая-то железка. Я об нее запнулся.

– От мамки тебе попадет, – серьезно сказал он, глядя на мои мокрые до самых колен ноги.

– Ничего страшного, сейчас в снегу изваляюсь, скажу, что снежки лепили, может, и не попадет. Давай лучше посмотрим, что там. Вдруг каска или патронный ящик целый и с патронами?

– Точно, а может фаустпатрон настоящий попадется, – мечтательно сказал Юрка. – Я тут лопату видел недалеко, сейчас принесу.

Он сбегал к впадающему в болотце ручью и принес старую саперную лопату со сломанной ручкой. Мы установили санки над полыньёй, оперев их одной стороной на уцелевший лед, а другой на берег, и, встав на них, по очереди лопатой стали нащупывать нашу находку. Сперва на берег вылезла старая немецкая каска с сохранившейся нарисованной свастикой на покрытой ржавчиной поверхности. Затем обрывки ветхой ткани, а потом лопата зацепила самый настоящий револьвер, правда без барабана.

– Давай я покопаю, – предложил я. – А ты пока револьвер отмой.

Следующая находка нас совсем не обрадовала, когда на поверхности воды появилась кость.

– Собака, наверное, – сказал Юра. – Немцы тут летом собак дохлых бросали.

Копаться дальше в холодной воде расхотелось. Спрятав санки в кустах заброшенного вишневого сада и забрав наши находки, мы пошли по домам. Револьвер Юра отдал мне, сказав при этом:

– Бери, это тебе, как человеку, пострадавшему от наводнения.

Идти мне было недалеко, я быстро разулся, вылил из ботинок воду, обулся, пробежал через стадион, попутно извалявшись в снегу, и направился домой. Дома, быстро раздевшись и забросив незаметно от мамы мокрые штаны в стиральную машину, юркнул в свою комнату и нырнул под кровать. Там я спрятал найденный револьвер в коробке с игрушками, в которой уже отдельно от солдатиков хранились стреляные гильзы, звено пулеметной ленты, самый настоящий противогаз, несколько парашютов от осветительных ракет, армейские значки и танковый шлемофон. Все это добывалось обычно путем обмена между мальчишками. Что-то приносили домой наши отцы, а большую часть этих, таких драгоценных для любого мальчишки вещей можно было раздобыть у солдат после возвращения полка с очередных учений, которых проводилось тогда великое множество.

Все мы уже знали, что любые учения начинаются с тревоги и оповещения офицеров, и если вдруг видели, как из полка выскакивали посыльные, то уже знали: если солдаты бегут к жилым домам без оружия – это значит, что тревога учебная. Наши отцы, быстро собравшись на плацу, после общего построения, скорее всего вечером, вернутся обратно. Ну, может быть, кое-кого из них оставят дежурить. Если же посыльные бежали с оружием и противогазами, затянутые наплечными ремнями, с вещмешками и пехотными лопатками, тогда было ясно – приехала какая-то инспекция и наши отцы вернутся теперь только через сутки-двое, после того как в полку будут проведены разные тренировки, построения и усиления караула. Или это просто внезапный подъем полка по тревоге. Тогда загудят машины, взревут моторы танков и тягачей, техника выйдет из ворот хранилищ, а через некоторое время вернется обратно, не покидая территории полка.

А вот если после посыльных из ворот полка стремительно выскочат и умчатся куда-то мотоциклы разведчиков, а за ними двинутся длинноносые бронетранспортеры с нарисованной на бортах буквой «К» в белом круге; неторопливо покатят по маршруту, выставляя на перекрестках городка регулировщиков в черной кожаной форме из комендантского взвода, с фонариками на груди, белых касках, автоматами за спиной и с полосатыми палочками в руках, то тут могло быть только два варианта: или это учения, или боевая тревога!

Разница была только в том, что по боевой тревоге техника с людьми в кузовах с прицепленными пушками и зенитками выезжала после комендачей через несколько минут. А вот если это были учения, то регулировщики на своих постах могли стоять по нескольку часов, терпеливо ожидая выдвижения колонн. Тогда мы выносили им завернутые в бумагу быстро сделанные нашими мамами бутерброды, сэндвичи и чай в термосах и фляжках.

Многих комендачей я знал по именам и, когда бывал в клубе на просмотре фильмов, был несказанно горд тем, что меня узнавали, здоровались, подсаживали повыше, чтобы мне было виднее, а после фильма брали с собой в столовую, где угощали сладким солдатским чаем.

Иногда, после ухода техники, снова могли появиться посыльные и объявить общий сбор членов семей офицеров на площадке возле школы. Нам, мальчишкам, было в такие дни весело, мы знали, что после общего сбора, когда всех проверят и пересчитают, наши мамы обязательно поведут нас в гарнизонный магазин, находящийся поблизости, где кто-то из них обязательно нам что-нибудь купит. Обратно мы будем возвращаться мимо нашей военной пекарни, из окошка которой солдаты будут раздавать свежеиспечённый еще горячий хлеб и булочки, а потом мы обязательно пойдем друг к другу в гости, где мамы будут вздыхать и переживать за своих мужей, обсуждать события в мире или смотреть телевизор, а мы будем делиться между собой впечатлениями от новой увиденной техники или гордиться новыми знакомствами с посыльными и регулировщиками.

С полигонов после учений техника полка всегда возвращалась, обязательно проезжая мимо наших жилых домов. От тех же комендачей-регулировщиков мы по секрету узнавали точное время прибытия колонн. К этому времени на тротуарах собиралось все население наших домов, радостно махая проезжавшим бронетранспортерам, машинам, пушкам и мотоциклам. Все это немножко напоминало кадры военной хроники, когда население встречало своих защитников и освободителей, которые я видел в кино.

Каждый из нас старался среди множества проносящихся мимо усталых и улыбающихся лиц рассмотреть своего отца, а те, в свою очередь, махали нам сигнальными флажками, фонариками, фуражками или просто руками. Колонны с техникой сворачивали к воротам полкового технического парка, останавливались на короткое время, чтобы высадить людей и тут же рассыпаться в стороны, освобождая место въезжающим следом машинам. Спешившиеся солдаты строились и уходили в казармы. Боевые машины, бронетранспортеры и автомобили въезжали вначале на мойку, где дневальные по парку из шлангов мощными струями воды смывали с них пыль и налипшую полигонную грязь. Затем техника двигалась на пункты заправки, где ее дозаправляли под завязку горючим и только после этого машины разъезжались по своим стоянкам и боксам. В самом конце ремонтные тягачи и бронетранспортеры втягивали в ворота на буксирах неисправную технику и волокли своих поломанных собратьев к зданию пункта технического обслуживания и ремонта. Именно с этими разбитыми и беспомощными теперь грозными машинами возвращался обычно мой отец.

Солдаты любили и уважали моего отца, ставшего уже майором. Как-то на стадионе, во время товарищеского футбольного матча между нашими и немцами, я сидел вместе со всеми, наблюдая за игрой, и случайно услышал свою фамилию. Рядом сидящий со мной солдатик, видимо водитель, рассказывал своему товарищу о своих впечатлениях на прошедших учениях.

– Ты понимаешь, – говорил он своему другу, – ночь, темно, приказали ехать со светомаскировкой, кругом лес, я и не заметил, как с дороги съехал чуть в сторону, переднее колесо в канаву попало. Машина застряла, я газую, машина только еще глубже закопалась. Колонна мимо меня едет, задачу выполнять-то нужно, а дорога узкая, с трудом две машины разъехаться могут, а у меня еще и прицеп. В общем, сел я крепко. Ротный на меня наорал, сказал, что если не догоню, то меня после учений на губу вместо обещанного отпуска отправит.

– Ну а ты что? – спросил его товарищ.

– А что я? Взял лопату, стал колесо выкапывать, смотрю, а оно еще и проколото. Штырь какой-то в канаве оказался. С полчаса возился, ничего не получается. А тут смотрю, техническая летучка едет, а в ней майор. Остановились рядом со мной. «Что случилось?» – у меня спрашивает. Ну, я доложил. «Ерунда, – майор говорит, – сейчас вас вытащим».

– В летучке технари из ремонтной роты ехали, майор им задачу поставил, бревно спилить подходящее. Сам со мной рядом к колесу, показал, куда бревно подложить, как на него домкрат поставить. Отцепили от моей машины прицеп, колесо мы быстро сменили на запаску. Летучка вперед проехала, меня дернули, вытащили, в общем.

«А вы ужинали, товарищ водитель?» – майор спросил. «Нет, – говорю, тут застрял, рота вперед ушла».

Пока прицеп технари цепляли, меня еще и бутербродами накормили. Через час примерно мы роту мою нагнали, они уже в район прибыли. Ротный на меня снова орать начал, а майор отвел его в сторонку и что-то втолковал, больше меня не ругали.

Тут я и понял, что солдаты про моего отца и говорили.

– Справедливый он у нас, – сказал второй боец. – Но если попадешься ему, когда у машины беспорядок или грязь, то и влететь от него может. Тогда ему лучше не попадаться.

И они весело заорали и заулюлюкали, потому что наши забили гол немецким пограничникам.

Стоял теплый май. Была суббота, а по субботам в полку всегда проводился парково-хозяйственный день. Часть личного состава наводила чистоту на территории. В казармах солдаты чистили оружие, а водители и экипажи боевых машин работали в парке на своей технике.

Для нас, мальчишек, такие дни были и интересными, можно было вплотную увидеть и потрогать самую настоящую боевую технику, и полезными, потому как завязывались новые знакомства, что, в свою очередь, помогало раздобыть необходимые любому мальчишке предметы военного снаряжения, подшипники для изготовления самодельных самокатов, складные ножи, значки, а если повезет, то и макеты оружия, учебные гранаты или патроны.

Я всегда старался попасть в такой день в полк, и отец обычно разрешал приходить к нему в парк, предупредив дежурных по полку и КПП, чтобы нас пропустили.

Мы вчетвером – я, Вадик, Саша и Игорь – ждали возвращения Юры из школы, чтобы всем вместе идти в полк, как мы заранее и договорились. Юра уже заканчивал первый класс и был для нас непререкаемым авторитетом, не только потому, что уже учился в школе, а нам с Вадиком только предстояло идти туда этой осенью, но еще и потому, что вездесущий Юрка знал все лазейки в полку и имел почти в каждой роте знакомых солдат. С ним всегда мы чувствовали себя увереннее и веселее. А пока мы сидели у дальних футбольных ворот и наблюдали за немецкими курсантами из пограничного училища, которые в теплое время года всегда занимались на улице под открытым небом. Занятия у них начинались с утра и проходили до обеда на плацу училища или на стадионе, куда они выходили строем, человек по 25, под руководством одного или двух офицеров в полевой форме и с оружием. Тут они и занимались вначале под гортанные команды своих унтеров строевой подготовкой, а затем и специальной. Заканчивалось все обязательными физическими упражнениями, отработкой приемов рукопашного боя и обязательным кроссом вокруг нашего общего военного городка.

Когда между занятиями объявляли перерыв, все курсанты, кроме часового у оружия, валились в траву недалеко от нас, курили, о чем-то весело разговаривали между собой. Некоторые подсаживались к нам и пытались разговаривать с нами по-русски. Отношения с ними были всегда скорее дружескими, правда по-русски говорили они плохо, особенно первокурсники, но мы их всегда понимали, вставляя знакомые нам немецкие слова и фразы. Это не мешало устанавливать нужные нам контакты.

Сегодня курсанты бросали на дальность и точность учебные гранаты в расчерченные на земле круги.

– Хорошо гранаты немцы бросают! – восхищенно сказал Вадик.

– Да, – сказал Игорь, – метко попадают.

– А вдруг война, мы тоже должны так уметь, как они, – добавил я.

Саша достал из кармана курточки небольшой теннисный мяч.

– Подойдет как граната? – спросил он у своего брата, и мы, подражая курсантам, стали бросать упругий теннисный мяч Саши как гранату, соревнуясь между собой, кто дальше бросит.

Настала очередь неповоротливого и пухленького Игоря, и он, размахнувшись, запустил мячик куда-то вверх. Тот исчез, застряв среди покрытых молодыми листочками ветвей высокой одичавшей яблони.

– Ну вот, и как теперь его оттуда достать? – спросил у Игоря маленький Саша.

– Ну не знаю, давай палкой попробуем сбить, – ответил Игорь.

Вадик попытался залезть на дерево, но зацепиться было не за что, и он соскользнул обратно.

Попытка залезть не получилась и у меня. Когда-то частично обгоревший ствол дерева не имел ни одного подходящего сучка. Тут у немцев объявили перерыв. Два курсанта подошли к нам, сняли каски и о чем-то спросили Сашу. Тот показал на дерево и сказал: – Мячик застрял.

– Мьячик, вас ист?.. – спросил у него один из курсантов.

– Да вот, застрял, – сказал Вадик и, изобразив руками маленький круг, ткнул пальцем в сторону дерева.

– Яволь! – второй курсант шутливо вытянулся перед Вадиком по стойке смирно, рассмеялся, а затем, надев свою каску на голову Саши, а потную пилотку на мою, скинул ремень. После чего ловко стал карабкаться на дерево, обхватив его руками и помогая ногами, обутыми в короткие сапоги со специфическим рисунком подошвы. Добравшись таким образом до самых верхних ветвей, он осмотрелся, что-то удовлетворенно пролаял, пошевелил ветками и оттуда к нам упал Сашин мячик.

– Во, дает, – уважительно сказал Вадик.

Немец ловко спрыгнул с дерева, шагнул ко мне и, сняв с меня пилотку, надел ее на свою белобрысою голову, а я хорошо рассмотрел пупырчатый узор на темно-серых пластмассовых пуговицах его полевой формы.

– Да, с такими воевать трудно будет, – произнес рассудительный Вадик, задумчиво глядя вслед уходящим немцам.

– А зачем с ними воевать? – недоуменно спросил маленький Саша. – Они же наши.

– Кто это – наши? – не понял Игорь.

– Наши с ними на войне воевали, – объяснил Вадик своему маленькому брату.

– Значит, и мы с ними воевать будем, когда вырастем, – сказал Игорь Вадику.

– За них или против них? – уточнил Вадик. – Они за кого будут? – спросил он Игоря, и тот запнулся с ответом.

Наконец появился из школы долгожданный Юрка, и назревающий спор закончился сам по себе, так и не начавшись, а мы дружно двинули в сторону полкового КПП.

Однако дежуривший там сержант серьезно сказал нам, чтобы мы поворачивали обратно и дули домой, потому как сейчас должно приехать начальство. При этом он важно поднял указательный палец, показав куда-то на небо, – и потому пропустить он нас, не может.

– Как же так, – растерянно сказал Юра, – мой отец сегодня дежурит.

– Не велено! – строго сказал сержант и, заложив руки за спину, посмотрел на нас, дав понять, что разговор закончен. В это время к воротам КПП подрулила черная «Волга», на которой обычно приезжали генералы, а за ней следом два командирских «газика». Сержант, показав жестом, чтобы мы встали ему за спину, вытянулся по стойке смирно и отдал честь сидящим в машинах людям. Все они были одеты в военную форму, и только один из них, сидящий на заднем сидении «Волги» у окошка, был одет в синий плащ, под которым был виден темный пиджак. Пока солдатик дневальный сноровисто открывал ворота, человек из машины внимательно разглядывал нас, и я встретился с ним глазами. Человек улыбнулся, по-доброму кивнув головой. Ворота открылись, и вся кавалькада проехала мимо нас куда-то к штабу.

– Вы еще здесь? – спросил дежурный сержант, повернувшись к нам. – А ну, шагом марш домой! – скомандовал он. – В следующий раз приходите, – и, повернувшись, зашел в помещение КПП.

– Ну вот, – огорченно сказал Игорь, – а я хотел попасть к музыкантам на репетицию.

Отец Игоря – дирижер нашего полкового оркестра – сегодня проводил репетицию и готовил клуб, в котором вечером должен был состояться концерт с участием приехавших знаменитостей из Москвы, которых очень хотели увидеть наши мамы.

– Что делать будем? – спросил Вадик. – Домой если пойдем, то мамки нас точно теперь не отпустят гулять до вечера.

– Есть одна идея, – сказал Юра и посмотрел на меня.

Первый отбор

Игорь остался у КПП ждать, когда снимут запрет и разрешат вход на территорию. Мы же вчетвером крадемся вдоль забора с тыльной стороны полка к закрытым воротам парка.

– Теперь главное не попасть на глаза часовому. Если заметит, поднимет тревогу, и мы тогда точно никуда не попадем, – шепчет Юра, когда мы остановились рядом с воротами, спрятавшись за штабель бетонных плит, приготовленных немцами для ремонта дорожных бордюров.

– А если заметит, стрелять будет? – спросил маленький Саша.

– Наверно, не будет, – неуверенно ответил Юра. – Нам нужно незаметно проскочить от этих ворот вон к тому овощехранилищу. Лучше по одному, – добавил он.

Всем немножко страшновато, хоть мы и храбримся. Если часовой поднимает тревогу, то смена из караула прибегает очень быстро. Мы знаем, что часовой днем ходит по тропинке вдоль забора и что за воротами есть неглубокая канава, в которой можно спрятаться, если часовой или смена караула внезапно появятся на этой тропинке. Но и в полк попасть нам просто необходимо, ведь нас там ждут! А тут эта комиссия с начальством…

Дождавшись, когда часовой скрылся из виду, повернув за продуктовый склад, Юра быстро перебежал дорогу и прополз под забором через небольшое отверстие над канавой, чуть не застряв при этом. На наши габариты эта дыра точно не была рассчитана, когда ее тут оставили. Пролезть можно, но можно и зацепиться. Я смотрю в сторону ушедшего часового. Вижу, как Юра карабкается по склону и подползает к углу овощехранилища. Вроде бы все спокойно. Страх вдруг куда-то пропадает. Выскакиваю из-за плит и бегу к забору. На ходу мысленно быстро перебираю варианты, как лучше и побыстрее просочиться за ворота и нырнуть в канаву. Только сейчас замечаю, что столб, на которых висит половинка ворот, вплотную к забору не примыкает. Пространства для меня вроде бы хватит… Просовываю туда голову – пролезла! Протискиваюсь сам и ныряю в канаву. Оглядываюсь, часового не видно. Смотрю наверх – Юра машет рукой и уползает за угол овощехранилища. Карабкаюсь наверх, цепляясь за траву, и слышу, как за спиной к воротам подбегает Вадим. Еще немножко и я доберусь до верха склона… Так, есть. Добрался! Ползу к углу овощехранилища, оглядываюсь и вижу, как Вадим пытается протиснуться между столбом и забором, но у него ничего не получается, и он лезет в дыру внизу… Замечаю лицо Саньки, выглядывающее из-за плит. Вдруг Санька вскакивает – интересно почему? Доползаю до угла овощехранилища, где меня поджидает Юра… И тут недалеко от нас раздается грозный окрик часового: – Стой, стрелять буду!

Ну ясно, влипли! Часовой каким-то образом появился над воротами и увидел проползающего в дыру Вадика.

Так, что делать? Часовой кричал не нам, значит, он нас не видел, Юрка машет рукой и перебегает к соседнему овощехранилищу. Там сделан въезд для машин с углублением ниже уровня земли. Забегаем туда… Как раз вовремя. Слышим, как мимо нас пробегает смена из караульного помещения. Слышим, как спрашивают Вадима, кто он такой и зачем на территорию пролез. Ну все, ушли… Теперь последний бросок уже на территорию парка! Все, тут уже часовой не командует. Прорвались незамеченными! У боксов танкистов видим моего отца и, как ни в чем не бывало, направляемся к нему, но при этом на глаза караула стараемся не попадаться. На их беготню почти никто внимания не обращает, все привыкли, что караул часто бегает: то проверка, то вызов. У них своя служба.

Отец оглядывает нас: – Ну что, пришли? Хорошо.

Он проводит с нами самый настоящий инструктаж, на котором рассказывает, что сейчас будут делать солдаты, в какую роту идти можно, на какую технику нас пустят, где и в чем можно помогать экипажам боевых машин и водителям, куда соваться не следует, что можно трогать, а к чему прикасаться запрещается. Собственно говоря, нам разрешалось делать все, что делали экипажи танков и расчеты боевых машин, главным условием было слушаться старших, не путаться под ногами, не подходить к боеприпасам и не трогать тяжелые железяки.

Мы помогаем экипажам чистить и смазывать орудия, подаем ключи и ветошь. Вытаскиваем из гильзосборников пустые пулеметные ленты и собираем рассыпанные по боевому отделению стреляные гильзы. Наблюдаем, как брызжет ослепительными огоньками газосварка и пляшут на стенах бокса веселые зайчики и как танкисты обувают танки и стучат кувалдами, дружно натягивая тяжелые гусеницы. Нам разрешают посмотреть в прицел орудия, покрутить рукоятки наведения наводчика, потрогать рычаги управления танком и послушать, как в шлемофоне пищит настраиваемая радиостанция. А когда лейтенант, командовавший танкистами, объявил перекур, то мы вместе со всеми получаем из рук прибывшего в парк с двумя помощниками усатого старшины доппаек, состоящий из большого ломтя свежеиспеченного хлеба с увесистым шматом вкусного сала и кружки сладкого солдатского чая. Уплетали мы это все тут же у снарядных ящиков, слушая солдатские шутки и разглядывая орденские планки и нашивки, теснившиеся на могучей старшинской груди.

– Ну, все, спасибо за службу, орлята! – говорит нам после перекура лейтенант. – Мы будем боеприпасы в танки загружать, – кивает он головой в сторону штабелей снарядных ящиков, которые мы только что использовали как столы. – А вам тут нельзя будет.

Он достает из кармана и вручает каждому из нас по зеленому значку «воин-спортсмен», жмет нам на прощание руки и командует танкистам построение.

Время близится к обеду, на территории парка наводят порядок, убирают кучи мусора и ветоши в стоящий неподалёку самосвал. Техника и хранилища закрываются и опечатываются. Скоро будет общее построение, и территорию будут сдавать под охрану караулу, а мы совсем забыли, с какими приключениями проникли на территорию!!!!! Надо срочно исчезать из парка! На наше счастье, отец, закончив свои дела, забирает нас с собой, и мы вместе с ним шагаем к казармам, звеня на ходу гильзами в набитых ими карманах.

У штаба нас встречает отец Юры, он сегодня дежурит по полку, а это значит, что он самый главный начальник сегодня после командира. С ним никакой караул нам уже не страшен. Вроде бы все спокойно. Никто на нас особого внимания не обращает. Уф, обошлось, но лучше пока помалкивать. Мы переглядываемся с Юрой и молча киваем друг другу объединенные нашей маленькой тайной.

– Так, – говорит дядя Ваня, отец Юры, – идите в казарму, там умоетесь и ко мне, я вас в столовую отведу до общего построения.

– Ясно? – спрашивает он нас.

– Ясно! – отвечает Юра, а я молча киваю.

– Тогда выполнять!

Дежурный по полку всегда обедает самым первым, это старая традиция, как объяснял мне отец, чтобы весь полк не отравился, если пища приготовлена некачественно или диверсанты поработали.

Мы выходим из казармы и идем к штабу, как нам и было сказано. У подъезда нас поджидает отец Юры. И тут… надо же такому случиться, из соседней казармы выходит тот самый человек в пиджаке из «Волги». Следом за ним командир полка в сопровождении офицеров, приехавших на уазиках, а последним тот самый сержант, дежурный по КПП, который не пускал нас на территорию полка, и вся эта группа направляется к штабу в нашу сторону.

Мы с Юрой растерянно переглядываемся… Узнает, или он нас не запомнил? – написано на лице Юры. Те же мысли и у меня. Мы знаем, что с дисциплиной тут строго, и что мы, нарушив все правила, пролезли в полк без разрешения, и что кому-то сейчас за это может здорово влететь.

Мы пытаемся спрятаться за спину Юркиного отца и тем самым, скорее всего, себя и выдаем. Сержант внимательно смотрит на нас и обращается к командиру полка:

– Товарищ полковник, разрешите обратиться к дежурному по полку!

Командир полка замедляет шаг: – Разрешаю, – останавливается и поворачивается в нашу сторону.

– Товарищ капитан, – громко обращается дежурный к Юриному отцу, – это те самые, о которых я вам докладывал, два часа назад у ворот крутились, еще одного потом караул задержал, один удрать успел, а эти как-то сюда попали, с ними еще один был, но остался у КПП!!!!

– Так, – нахмурился дядя Ваня, – значит, это не немцы были, а вы? – Интересные дела!

Тут на нас с интересом обратила внимание уже вся группа офицеров.

– Так вот кто нам тут переполох устроил! – сказал один из них.

– Это ваши? – спросил командир полка у дяди Вани, указав на нас рукой.

– Один мой, а второй его друг, – ответил тот.

– Ну что ж, разберитесь, как они сюда попали и после обеда доложите о принятых мерах начальнику штаба, – и добавил: – Кто бы мог подумать. Человек в гражданском костюме осмотрел нас со всех сторон, зачем-то провел рукой по моей спине и весело сказал: – Однако от разведки еще никто не уходил.

Оказывается, дежурным по КПП, который нас всех запомнил, стоял сегодня сержант из разведывательного батальона.

– Вызовите ко мне через полчаса начальника караула, – распорядился дядя Ваня сержанту.

– Ну и натворили вы тут дел, – это было сказано уже в наш адрес.

– Ладно, пошли в столовую, а по дороге рассказывайте все по порядку.

Обедать уже не хочется, мы понуро бредем к столовой, я отмалчиваюсь, и все объяснения взял на себя Юрка. Его отец хмуро слушает и изредка задает короткие уточняющие вопросы мне. Я молча киваю в ответ.

Дядя Ваня тяжело вздыхает и с самым серьезным видом, весьма внушительно и строго, объясняет нам, в каких случаях часовой имел полное право применить оружие, какие хитрости и уловки используют немцы, чтобы проникнуть на территорию советской военной части, а то, что мы сегодня натворили, это практически мечта любого настоящего диверсанта. Мы со стыдом узнаем, что теперь из-за нас попадет всем, начиная от не заметившего нас часового и заканчивая самим дядей Ваней, потому что это случилось в его дежурство. Попадет начальнику караула за то, что это его часовой нас не заметил, дежурному по парку, за то, что он нас видел на территории, но никому об этом не доложил и не спросил, а что, собственно, мы тут делаем. Оказывается, попадет даже и моему отцу, за то, что он не поинтересовался, как мы попали в парк, зная о том, что территория полка будет закрыта до обеда.

– Вот такие дела! – сказал дядя Ваня в конце своего рассказа.

– И что теперь будет? – спрашивает Юрка, глядя на отца исподлобья.

– А ничего, ремня вам всыпят и в угол поставят на гауптвахте, чтобы знали два оболтуса, что такое дисциплина! – говорит нам дядя Ваня.

Вот, оказывается, как, думаю я. Многих сегодня в угол на гауптвахте поставят, наверное, там и углов на всех не хватит. Настроение окончательно испорчено. А тут еще, как назло, на выходе из столовой попадается и мой отец, и, видя наш понурый вид, спрашивает у меня: – А что вы тут натворить успели?

Я молча смотрю на дядю Ваню, и тот коротко рассказывает о наших приключениях.

– Так! – присвистнул отец. – Ну жди меня у штаба, потом с тобой поговорим.

Дядя Ваня вместе с начальником караула уводят Юрку к тыльным воротам смотреть дыры, через которые мы проникали мимо часовых, а я понуро жду отца, отойдя в сторонку к дежурному бронетранспортеру, стоящему тут же на краешке плаца, где сейчас строится весь полк. Мне стыдно и кажется, что весь полк смотрит на меня, и каждый знает, что это из-за меня сейчас всем тут попадет…

После построения отец берет меня за руку, и мы идем в штаб, «на разборки», как сказал отец. В классе, куда он меня привел, уже находится несколько офицеров, там я снова вижу человека в гражданском костюме, который о чем-то весело разговаривает с командиром полка, а тот хмурится и улыбается одновременно.

Ну вот, думаю я, сейчас наказывать меня тут будут, а этим весело. Какой-то капитан заводит в класс Юру и, спросив разрешения почему-то у человека в костюме, садится за стол.

– Ну что, разбойники, – обращается к нам командир полка, – страшно?

Мы с Юркой молча стоим, прижавшись плечами друг к другу, признаваться в страхе не хочется, а что говорить, мы не знаем.

Человек в костюме весело смотрит на меня и вдруг снова подмигивает.

– Дыры в заборе все нашли? – спрашивает он у капитана, который привел Юрку.

– Так точно, – отвечает тот. – Этот малец нам все места показал, где они проникали сквозь забор.

– Ну вот и хорошо, – сказал человек в костюме. – Главное, чтобы не было дыр, где собака пролезть может. Мало ли что на нее навесить могут.

Нас просят рассказать, сколько раз и где мы таким образом попадали в полк. Как мы определяли время движения часовых, кто нам об этом рассказывал. Куда можно спрятаться от часовых, уже попав на территорию полка.

Я в основном отмалчиваюсь, на все вопросы снова отвечает Юра. Он волнуется и вначале говорит сбивчиво, но затем успокаивается и достаточно подробно и толково рассказывает, как наблюдал за часовыми, когда осенью нас приводили на переборку картошки. О том, как мы ходили вдоль забора и присматривали подходящие места. В какое время часовых вообще нет у тыльных ворот. О том, как и где лучше прятаться на территории, чтобы тебя не видно было с караульных вышек. Он рассказал удивленным офицерам даже о том, почему не стоит попадать таким путем в полк, когда в карауле стоят танкисты, и почему можно, если в карауле зенитчики.

Нас внимательно слушают. В угол вроде бы ставить не собираются, постепенно я тоже успокаиваюсь. Уверенность от Юры передается и мне. Я начинаю осматриваться и замечаю, что рядом со мной на столе лежит большой лист ватмана с нарисованной на нем разноцветной тушью схемой территории полка. На схеме один из офицеров синим карандашом наносит какие-то пометки. Ага, вот забор, вон тыльные ворота, рядом с ними как раз отмечена дыра, через которую пытался пролезть Вадик. Интересно, где он сейчас, неужели на гауптвахте? А вот пометки у овощехранилища, где мы прятались, а отметки на воротах, где пролез я, почему-то нет. А ведь и там собака пролезть может, я же пролез! Я смотрю на человека в костюме, потом снова на схему и снова на человека. Я не знаю, как об этом сказать и очень стесняюсь.

– Ты что-то хочешь сказать? – спрашивает меня сидящий рядом с ним офицер. Я молча киваю и заливаюсь краской от волнения.

– Однако неразговорчив ты, братец, – говорит мне человек в костюме. – Ну, докладывай, ты же будущий солдат!

И тут я вспоминаю маленького суворовца из фильма про офицеров, который смотрел на прошлой неделе. Поднимаю голову и громко говорю, показывая пальцем на схему: – Там, на схеме, ворота не отмечены, где пролез я.

– Он пролез под забором, – поворачиваюсь я к Юре, – а я, чтобы быстрее было, пролез через ворота.

– А как ты там пролез, там же узко? – спросил меня сидящий у схемы офицер.

– А я всегда сначала голову сую, и если она проходит, то значит, и я сам пролезу, так и протиснулся вот тут.

И я снова тычу пальцем в схему, удивляясь собственной смелости и снова краснея.

– Так вот почему у тебя спина в ржавчине испачкана была, – улыбается человек в костюме.

Офицеры тоже улыбаются, переглядываются и о чем-то перешептываются.

– Ты в схеме разобрался или наугад ворота нам показал? – спросил меня вдруг отец.

– Я разобрался, тут же написано, где парк, а вот тут поворот дороги у нашего дома, – говорю я отцу.

– Ты и читать умеешь? – задал мне кто-то вопрос.

– Угу, – мычу я, снова смутившись.

А командир полка вдруг спросил, обращаясь к Юре: – А ты знаешь, какой БТР стоит у штаба?

– Плавающий, – неуверенно ответил Юра.

– БТР-60П, – вдруг снова набравшись смелости, громко ору я.

Все смеются, и мой отец тоже.

– А это ты откуда знаешь? – снова спросил меня тот же офицер и переглянулся с человеком в костюме.

– Так я слышал, как этот БТР солдаты называли, – отвечаю я.

Снова все смеются. Нас расспрашивают о том, любим ли мы читать и какие книжки, что мы любим делать и что не любим. Просят показать, что звенит в наших карманах и рассказать, откуда у нас значки. Иногда офицеры о чем-то загадочно перешептываются, а человек в костюме что-то записывает в своем блокноте.

Нас просят прочитать на память какие-нибудь стихи, и Юра рассказывает что-то про небо и осень, а я про «Мойдодыра» и как ехали медведи на велосипеде.

– Ну, эти орлы точно подойдут по вашей части, – вдруг загадочно сказал командир полка человеку в костюме, и тот не менее загадочно кивнул в ответ.

– Если с дисциплиной у них будет все в порядке, – вдруг строго и серьезно говорит мой отец.

О чем это они, про какую часть? Ничего непонятно. Я думал, попадет, а тут стихи заставили рассказывать и гильзы чуть не отобрали. Интересно, где же все-таки Вадим, думаю я.

– А что вам в полку нашем нравится? Что вас тут притягивает? – вновь спросил нас командир полка. И мы с Юрой рассказываем о том, где мы чаще всего бываем, с кем дружим, что видим и в каких уголках и подразделениях.

– Ну ладно, – вроде бы подводя итог, говорит человек в костюме. – Забирайте их, и обязательно покажите комнату боевой славы, пусть посмотрят, – говорит он моему отцу. Отец поднимается и подходит к нам.

– Боевое знамя полка покажите, им будет интересно, разрешаю, – говорит командир полка. И добавляет, уже обращаясь к нам: – Ну что же, хоть вы и хулиганским способом проникли в полк, устроив переполох, но вы нам все-таки здорово помогли. Так что наказывать мы вас не будем, но чтобы самодеятельность вы больше тут не устраивали! Все ясно?

– Ясно, – дружно киваем мы с Юрой.

– Ну, все, идите! – говорит он нам, а человек в костюме улыбнулся широко и открыто и вдруг снова подмигнул мне. Отец берет нас за плечи, и мы выходим.

– Потренировали они нас сегодня, – слышу я голос капитана, который привел Юру.

– Лучше уж они, чем реальное проникновение, – отвечает ему кто-то.

– Считайте, что это и было реальное, – резко обрывает всех командирский голос, и все замолкают.

Отец ведет нас на второй этаж, туда, куда вход категорически запрещен без разрешения командира полка. Мы останавливаемся у закрытой металлической двери. Отец нажимает на кнопку рядом с дверью и говорит куда-то в стену: – Прошу открыть, по разрешению командира.

Откуда-то сверху из динамика раздается искаженный, но узнаваемый голос дяди Вани: – Входите!

Что-то щелкает, отец нажимает на дверь. Она открывается, и мы входим в коридор.

– Моего пришли ко мне, Василий, – снова слышится голос дяди Вани. Отец возвращается в коридор и, придерживая дверь, снова говорит куда-то в стену: – Хорошо, принял, – и отправляет Юру обратно вниз.

Я оглядываю довольно широкий коридор с рядами дверей, часть из которых такие же металлические, как и входная. Тут же справа, в тупике, на красной ковровой дорожке стоит, не шевелясь, серьезный часовой в парадной форме с автоматом на груди, мне даже показалось, что он не дышит. У него за спиной на стене висит развернутое и чем-то поддерживаемое красное полотнище с прикрепленными у древка орденами, на котором большими золотыми буквам написано «За нашу советскую Родину!».

– Смотри, – говорит мне отец, – это и есть Боевое знамя полка. Его всегда охраняет часовой. Если Боевое знамя будет утеряно, то и полк будет расформирован. Все, кто заходят сюда, всегда отдают воинскую честь знамени. Ты тоже будешь солдатом, а ну, отдай воинскую честь Боевому знамени! – говорит он серьезно, надевая мне на голову свою фуражку. Помедлив, я подношу правую руку к отцовской фуражке так же, как это делали солдаты на плацу. И вдруг часовой, чуть улыбнувшись и снова став серьезным, коротко взглянув на меня, тоже выпрямился, став по стойке смирно.

– Видишь, часовой тоже приветствует тебя в ответ, – сказал отец. Он снял с меня фуражку, отдал воинскую часть Боевому знамени, и мы вышли на лестницу.

– Вот ты и выдержал свой первый экзамен, – вдруг задумчиво сказал мне отец, положив свою крепкую руку на мое плечо.

Большая политика

На следующий день, нас, дошколят, собрали вместе с мамами в гарнизонном клубе, разместившемся в старинном красивом двухэтажном особняке, построенном еще при кайзере на большой лесной поляне, пересекаемой несколькими вымощенными булыжником дорожками, освещаемыми в ночное время не менее старинными фонарями. Саму поляну окружали высокие сосны, по которым, смешно цокая, носились рыжие белки, выпрашивая у гуляющих угощение в виде конфет или орехов. Лавочек между дорожек не было, вместо них кое-где группами стояли разукрашенные под березу пеньки, окруженные большими искусственными мухоморами, из-за чего клуб и носил название – «Пенёчки».

Собирали в клубе нас часто, просто так и на лекции, на какие-нибудь общественные мероприятия и на чей-нибудь день рождения. Тут же проводились детские утренники, и взрослые, ожидающие своих детей, могли пойти в библиотеку, бильярдную комнату или музыкальный класс. Летом для детворы в клубе организовывалась детская площадка, открывались кружки и секции, а вечерами, по выходным, тут же крутили художественные фильмы.

Сегодня утром все было как на обычном детском утреннике. Необычным было лишь то, что строгая молодая тетенька из школы перед самым началом прямо от дверей громко зачитала по списку десятка полтора фамилий, среди которых оказалась и моя. Затем она попросила всех детей, кто был в списке, подойти к ней. Нас увели в танцевальный класс, построили, вручили каждому по маленькому красному флажку, а потом вывели на сцену, где ведущая еще раз торжественно зачитала наши фамилии и объявила, что мы все, стоящие на сцене, с этого момента становимся совершенно взрослыми, потому что осенью пойдем в школу, а сегодня нас посвящают в ученики. Еще она сказала, что теперь нам, как совсем взрослым детям, разрешено ходить все лето на детскую площадку, на которой мы должны перезнакомиться друг с другом. Со старшими ребятами мы будем петь, играть, веселиться и готовиться к школе, а еще нас будут возить по Германии на разные экскурсии, а в августе в школе с нами проведут подготовительные занятия. Потом нас сдвинули в сторону, на сцену вышли малыши и стали читать стихи про школу и петь песни для всех, сидящих в зале. После аплодисментов малышам на сцену поднялся начальник клуба и объявил, что в честь Дня Победы 9 мая мы все приглашены на экскурсию в полк, а вечером будет показан фильм про Брестскую крепость. Еще он сказал, что к нам в гарнизон приезжает какой-то очень большой начальник, который будет встречаться с нашими мамами и для этого организовывается вечер вопросов и ответов.

В конце утренника нам вручили подарки и усадили за праздничный стол с чаем, тортами и пирожными. Мы с удовольствием уплетали угощение, настроение у всех было праздничное, впереди было целое лето, а потом нас ждала такая интересная, манящая и немножечко пугающая школа!

Я вспомнил, как год назад, точно так же, как и нас сегодня, в школьники посвящали Юрку, с каким серьезным лицом он стоял тогда на сцене, держа в руке красный флажок. Наверное, сегодня у меня было такое же лицо, как тогда у Юры, подумал я, и мне стало смешно.

Мы тогда тоже читали стихи и пели песни для всех собравшихся, а потом еще выступали немецкие дети, которых пригласили на утренник, а потом все вместе фотографировались. Сегодня все точно так же, как год назад, только нет немецких детей и их родителей, и нас почему-то не фотографировали.

Потом было 9 мая. Отец, надев парадную форму, ушел рано утром, а мы с мамой пошли в полк после обеда, догнав по пути тетю Валю с Вадиком, Сашей и незнакомой молодой тетенькой, ведущей за руку мальчика лет пяти.

– Вот, знакомьтесь, – поздоровавшись с нами, с улыбкой говорит тетя Валя, кивнув в сторону тетеньки с мальчиком. – Наши новые соседи!

– Людмила, мы только позавчера по замене приехали, – говорит она моей маме. – А это мой Стёпочка, – слегка подтолкнула она мальчика в нашу сторону, наверное, приглашая с ним познакомиться.

Наши мамы засыпают тетю Люду вопросами, а я, поздоровавшись с мальчишками и пожав руку Степану, молча смотрю на Вадика. Он почему-то смущается и отводит глаза в сторону. Саша пытается мне что-то сказать, но Вадим молча дергает его за руку, и Санька, посмотрев на Степана, ничего не говорит.

– А вы давно тут живете? – нарушает молчание Степан, обращаясь ко мне.

– Давно, больше года, – говорю я, вспомнив, как меня учил отвечать на подобные вопросы незнакомых людей мой отец.

– А как тебя зовут?

– Олег, – снова отвечаю я.

– Олежка-тележка! – вдруг хихикнув, выкрикивает Степан.

Я удивленно смотрю на него, у нас не принято дразниться, мы же находимся в чужой стране и должны показывать всем пример своим поведением и сдержанностью. Вадик возмущенно сопит. Я смотрю на тетю Люду, но та занята разговором с нашими мамами и не обращает на нас внимания. Ну ладно, промолчу, думаю я.

Интерес к новому мальчику сменяется тихой обидой. Мы даже не успели познакомиться, а он уже обзывается.

– Громкий у вас мальчик, – вежливо говорит тетя Валя маме Степана.

– Ой, он просто еще маленький, – отвечает та.

– Ты когда в школу идешь? – спрашиваю я Степана.

– Через год! – гордо заявляет тот и показывает мне язык.

Я отворачиваюсь от Степана и придвигаюсь поближе к Вадику. Мне интересно расспросить его, что с ним было после того, как его задержал караул, но в присутствии Степана говорить не хочется. Нас догоняют тетя Нина с Игорем, она тоже знакомится с новенькими. Беседа женщин вспыхивает с новой силой, и тут Степан вдруг начинает хныкать и просить у своей мамы попить воды, громко перебивая взрослых. Игорь, уже почти подошедший к Степану, тоже удивленно смотрит на него и, заметив, что мы идем отдельной группой, примыкает к нам. Так и идем мы дальше, молча слушая, как мама пытается успокоить своего капризного Стёпочку.

Почти все население военного городка сейчас выдвигалось в расположение нашего мотострелкового полка. Так уж было принято в гарнизоне, что все общественные мероприятия проводились именно тут, в довольно просторном клубе части. В выходные дни в этом же клубе вечером показывали фильмы или с концертами выступали приезжие артисты. Афиши вывешивались тут же, через дорогу, напротив КПП у командирского дома, заранее извещая весь городок и наших немецких соседей о предстоящих мероприятиях.

Жителей нашего городка пускали через КПП на время, указанное в афишах, беспрепятственно, потому как практически все тут знали друг друга в лицо. Немцы же могли попасть на эти мероприятия только по специальным пропускам или по пригласительным билетам. Нас всех, бегло осмотрев, пропускают свободно, а вот идущих за нами следом новеньких дежурный по КПП остановил и, вежливо поздоровавшись, спросил у тети Люды, какое сегодня число.

Секундную заминку нарушила веселая тетя Валя, пришедшая на помощь растерявшейся от неожиданного вопроса маме Степана.

– Это наши новые соседи, только позавчера приехали, – с улыбкой сказала она дежурному.

– Скажите хоть, сколько сейчас времени? – вежливо, но настойчиво попросил дежурный, обращаясь к тете Люде, разглядывая ее серьезными глазами.

– Я не знаю, сколько точно, у меня часов нет, – смущенно ответила она.

– Ладно, проходите, – улыбнулся в ответ дежурный и, посторонившись, отдал нам всем честь, пропуская идущих за нами людей.

– Чего это он? – испуганно прошептала тетя Люда, обращаясь к нашим мамам.

– Не пугайся, – ответила за всех мама Игоря. – Это он убедился, что вы наши, услышал русскую речь и пропустил, вы же новенькие. Скоро примелькаетесь, и вас пропускать будут запросто.

Весь полк уже стоял в парадном строю. Семьи разместились вдоль строевого плаца напротив построившихся ровными коробками солдат.

Мы с Вадиком и Сашей встали рядом, протиснувшись в первый ряд перед взрослыми, и, пока шел митинг, Вадик горячим шепотом быстро рассказал мне о том, как его забрали в караульное помещение и продержали, пока за ним не пришел его отец.

– А ты на гауптвахте был? – спросил я его.

– Нет, – удивленно ответил Вадик. – Меня в комнате начальника караула держали, солдатской кашей накормили. Я доклады от часовых помогал по графику принимать, – гордо сказал он. И добавил чуть погодя: – Правда, от отца дома влетело сильно. Больше я в полк не полезу через забор.

– Отец сказал, чтобы мы никому не говорили о том, что случилось.

– Да, – сказал я, – мне тоже.

После митинга был торжественный парад, после которого взрослым предложили пройти в клуб, а детей разделили на несколько групп и повели на экскурсию – кого в казарму к разведчикам, кого в столовую, а кого в комнату боевой славы, показавшуюся мне небольшим музеем. В этом месте полка я был впервые. Да, в общем, и в музеях я раньше никогда не был. Видел их только по телевизору и немного читал о них в своих детских книгах. А тут у меня от любопытства глаза разбежались от обилия флагов, оружия, плакатов и картин. Нас встретили замполит полка и знакомый мне усатый старшина, угощавший меня с Юрой чаем и бутербродами. Оба фронтовики в парадной форме с орденами и медалями на груди. Замполит полка, моложавый подполковник, что-то рассказывал об истории полка. Однако цифры и даты мне были совершенно не интересны, и я почти ничего не запомнил.

Покрутив головой, я потихоньку отошел к стендам с оружием и увидел, что там уже крутится вездесущий Юра.

Мы рассматриваем винтовки и пулеметы, разложенные на стеллажах и стендах.

– Такие же, как в Брестской крепости, – авторитетно заявляет Юра. Я молчу, потому что в Брестской крепости еще не был, но помню из позавчерашнего фильма, что наши там отбивались от фашистов именно таким оружием. Пытаюсь сдвинуть ствол «Максима» в сторону, а Юра приподнимает винтовку со штыком и дергает затвор.

– Тяжелая, – говорит он и кладет винтовку на место. Я перехожу к стенду с трофейными гранатами и тянусь к одной из них.

– А вот эти штуки лучше не трогать, – вдруг раздается сзади не громкий, но строгий бас старшины.

– Не нужно трогать незнакомые предметы, которые могут бабахнуть у вас в руках, – продолжает он. – Даже если кажется, что они выглядят безопасно.

Мы увлеклись и не заметили, как к нам тихо подошел усатый старшина. Наверное, он давно уже наблюдал за нами на всякий случай, не мешая, однако, изучать оружие.

– А чего это вы, разбойники, от остальных оторвались? Непорядок! Пойдемте ко всем, я расскажу о таких же, как вы ребятах, с которыми на фронте вместе воевал, – и он тихонько потянул нас, взяв за плечи в соседнюю комнату к большому стенду с фотографиями, где уже столпились другие дети.

Этот рассказ старшины о мальчиках и девочках, воевавших с немцами во время прошедшей войны в Сталинграде, я запомнил очень хорошо!

Оказалось, что, когда полк участвовал в боях в Сталинграде, в его рядах воевал воспитанник полка Миша Протасов, которому в то время было 12 лет. В октябрьских боях 1942 года у завода «Красный октябрь» на позиции стрелкового батальона, в котором находился Миша, в атаку пошло 10 танков с пехотой. Бойцы батальона берегли Мишу и старались держать его в тылу. Однако какой же уважающий себя мальчишка, к тому же считающий себя настоящим солдатом, будет там отсиживаться!.. Миша внимательно наблюдал за боем, и когда первая траншея нашей обороны была прорвана, побежал в обход наступающим танкам, пользуясь тем, что немецкая пехота залегла под огнем наших. С собой он прихватил бутылку с зажигательной смесью, а по пути у убитого бойца подобрал еще и противотанковою гранату. Спрятавшись в развалинах, Миша дождался, пока мимо проедут танки, и смог гранатой подбить один из них, а бутылкой с зажигательной смесью поджег второй. В бою он был тяжело ранен, но, после того как атака была отбита, бойцы батальона вытащили Мишу из развалин и отправили в госпиталь.

Нам рассказали и о других юных героях. Мы с удивлением узнали о том, что в Сталинграде за время боев было совершено больше тридцати подвигов детьми разного возраста. И о том, как бесстрашно они воевали, и что при этом большинство из маленьких защитников своего родного города погибли.

От впечатлений об услышанном я не запомнил всех событий и имен. Но я накрепко и на всю жизнь запомнил слова замполита о том, что за время войны со стороны детей в возрасте до 15 лет, попавших в руки к фашистам, не было ни одного случая предательства… В отличие от взрослых, попадавших в подобные ситуации.

А больше всего мне запомнился самый маленький герой тех событий – Сергей Алешков. Воевал он, правда, не в нашем, а в соседнем полку, но наш старшина, оказывается, знал Серёжу лично. Было этому защитнику Сталинграда тогда всего 6 лет.

«Как и мне», – подумал я, разглядывая фотографию, на которой стоял маленький улыбающийся мальчик в военной форме, сапожках, пилотке, с медалью на груди, и попытался представить себя на месте Сережи…

После посещения комнаты боевой славы остальные места полка, куда нас водили, мне уже казались неинтересными. Тем более что и в казармах, и в столовой я уже был, у музыкантов все мне показалось скучным, а в парк боевых машин нас не повели, ограничившись показом техники, выставленной рядом с плацем. Все мы были под впечатлением рассказов о детях войны, таких же, как мы, ну может чуточку постарше!

Нас всех после экскурсии по полку проводили в клуб, где и передали с рук на руки нашим родителям.

В полк приехало много гостей, были и немцы из соседнего с нами пограничного училища. Было много незнакомых военных в парадной форме и в гражданской одежде. Как-то по-особому выделялись фронтовики, коих немало служило в то время, скромно стоявшие группами и в одиночку среди приехавших гостей. Были даже несколько самых настоящих Героев Советского Союза, и я был несказанно горд и взволнован, когда в перерыве один из них подошел вдруг к нам и дружески поздоровался сначала с моим отцом, назвав его тезкой, а потом и со мной! Как потом рассказал мне отец, они вместе служили раньше. Отец только начинал службу молодым лейтенантом после училища под его командованием. Для меня было огромным сюрпризом, когда после концерта этот человек со своим товарищем, тоже фронтовиком-танкистом, по приглашению отца пришел к нам в гости домой. Родители вместе с соседями быстро накрыли праздничный стол, и весь оставшийся вечер оба уважаемых ветерана отвечали на вопросы, рассказывали истории из фронтовой юности, говорили тосты, пили много водки и вместе со всеми пели фронтовые песни. Меня несколько раз выгоняли из кухни в мою комнату, но я все равно под разными предлогами возвращался обратно и слушал рассказы фронтовиков.

Потом как-то незаметно разговоры с войны перешли на недавние события и нашу обычную жизнь в гарнизоне. Взрослые много говорили о Чехословакии и недавнем уходе американцев из Вьетнама. Отец Юры рассказывал о боях с китайцами на Дальнем Востоке, а потом все обсуждали какую-то политику. Вспоминали фильм про Брестскую крепость и комментировали выступление большого начальника перед женщинами в клубе. Как оказалось, тот самый большой начальник из Москвы был начальником Генерального штаба и приезжал он для того, чтобы лично побеседовать с членами семей военнослужащих приграничных гарнизонов, расположенных непосредственно у границы, разделявшей ГДР и ФРГ. Высокое московское начальство живо интересовалось царящим в нашем гарнизоне настроением, после принятого решения не эвакуировать нас, в случае если вдруг начнется война…

– Как-то неожиданно все это, – сказала тетя Валя, мама Вадика и Саши.

– А что вы хотели? – ответил на ее слова один из ветеранов. – Мы сами первыми войну никогда не начнем. А вот на нас напасть, как всегда внезапно, вполне могут. Если вдруг что-то начнется, то вас просто не успеют эвакуировать. Ваш полк находится ближе всех к границе, а если точнее, то у стыка трех границ на выступе. Вы тут как кость в горле. Закрываете все дороги, ведущие с этого направления вглубь ГДР и Чехословакии.

– В том-то и дело, что чехи рядом, – добавил мой отец. – Их тоже сбрасывать нельзя, ведь никто не знает, как они себя поведут в случае нападения на нас со стороны ФРГ. Да и среди немцев найдутся те, кто в спину нам ударить может. Наши семьи просто не доедут никуда.

– Вот-вот! – сказал Герой Советского Союза, к которому все сидящие за столом уважительно обращались – Василий Петрович.

– В вашем городе одних только бывших эсэсовцев на учете состоит больше тысячи человек. Ситуация может сложиться такая, что ваш гарнизон будет просто окружен и блокирован как в кармане. В этом случае несколько дней вы будете отбивать нападение сами. Само собой, что вам на выручку придут как можно скорее, однако, сколько на это уйдет реального времени, никто не знает.

– Прямо как в Бресте в 41-м, – тяжело вздохнув, сказала мама.

– Точно! – добавил второй ветеран. – Вы только представьте, какая шумиха начнется, если вас заранее будут эвакуировать в угрожаемый период. Да вся западная пресса на дыбы встанет, что, мол, смотрите – советы семьи эвакуируют, значит, нападать собираются. Вот такой расклад большой политики!

– Только принято решение, что членов семей врагам ни в коем случае не сдавать, как в Бресте, и не отдавать никаких козырей противнику в руки.

– Да уж, – добавил дядя Ваня, кивнув куда-то в сторону. – Это же можно свои условия диктовать нам, попади к ним в руки такое количество женщин и детей.

– Вот поэтому и приняли решение на самом верху, что все, кто живет в вашем гарнизоне, даже школьники, кроме самых маленьких, пройдут дополнительную подготовку, чтобы не быть обузой.

Все будут при деле, кто в санчасти, кто при разведчиках, а старшеклассники вообще наденут форму и будут тренироваться в составе основных подразделений. В общем, все будут при деле и совместными усилиями продержатся до разблокирования.

– Да, конечно, однако не забывайте, что такой вариант развития событий предусматривается только в крайнем случае, который, скорее всего, и не произойдет! – добавил Василий Петрович. – Но готовым нужно быть ко всему!

– Да, мало ли что, – сказала тетя Нина, мама Игоря.

– Мы все понимаем, – добавила моя мама.

– Ну вот, а раз вы все понимаете, то носы не вешать, это всего лишь дополнительно предусмотренная мера. Так, на всякий случай! – бодро добавил второй ветеран. – Так что берите разъяснительную работу в гарнизоне, товарищи женщины, в свои руки!

– Давайте выпьем за то, чтобы не было войны, – предложил дядя Ваня, и все дружно чокнулись налитыми до краев рюмками.

«Вот это да, – подумал я. В груди стало одновременно и радостно и тревожно. – Значит, и школьники тоже!» Я вспомнил лица ребят, с которыми меня посвящали в школьники. «Интересно, а мы? Мы тоже школьники или мы маленькие?»

Спрашивать, глядя на серьезные и суровые лица взрослых, было как-то неудобно. Время позднее, а обращать на себя внимание своими вопросами – это значило идти умываться и потом спать в свою комнату, а ни того, ни другого делать совершенно не хотелось, и я решил вопросов не задавать, а послушать дальше, о чем еще интересном будут говорить на кухне.

– А мы и находимся здесь – в Германии – именно для того, чтобы не было войны, – сказал Василий Петрович, резко опустив пустую рюмку на стол.

– Иди сюда, – обратился он ко мне и усадил к себе на колени.

– Вот для того, чтобы они могли спокойно вырасти и стать настоящими людьми, – добавил он весело.

– Ты кем станешь, когда вырастешь? – серьезно обратился он ко мне.

– Танкистом, как мой папа и вы, – ответил я, но вспомнил про собаку Джульбарса из фильма и добавил: – Или пограничником.

– А почему не врачом или инженером? – снова с интересом спросил он у меня.

– Врачом неинтересно, а инженеры не могут работать без военных, которые всех защищают, – ответил я.

– Вот так вот, – засмеялся отец. – И не подступись!

– Встретил я как-то одного немца из бывших пленных. Поговорили. Оказалось, что он тоже танкистом был. Причем мы друг против друга на одном участке фронта воевали. Я тогда командиром самоходки был, – добавил второй ветеран. – Так вот тот немец недоумевает, чего это мы тут в Германии до сих пор находимся. Утверждает, что если бы мы ушли отсюда раньше, то мир крепче бы стал.

Все засмеялись, и я тоже.

– Как же, крепче? Еще хуже бы было для тех же немцев, – добавил Василий Петрович. – Мы тут одним своим присутствием не даем перегрызться всей Европе.

– Даже этот малыш, еще не понимая всего, уже знает, что без сильной армии мира не удержать.

– Со своей стороны нужно на мирного соседа мирно смотреть, так, чтобы за спиной блестели пушки и пулеметы, – добавил дядя Ваня. – Я это хорошо усвоил на Дальнем Востоке.

– Мы своим присутствием еще и немцев спасаем от мести братских народов, – добавил отец.

– Но они этого не понимают и не хотят понимать. В нас видят нечто, мешающее им жить нормально, а нормально жить по немецким правилам – это значит всеми командовать и жить за чужой счет.

– Вы как, с немцами дружите? – спросил он меня.

– Нет, – замотал я головой.

– Спать ему уже пора, он ничего в наших разговорах не понимает, – серьезно сказала мама и все-таки увела меня из кухни.

Я все понял! Потому что немецкие дети не очень охотно играют с нами в совместные игры. Обычно они нас сторонятся, во дворы к нам заходят очень редко. Даже несмотря на попытки взрослых сблизить нас на совместных мероприятиях, праздниках и дружественных поочередных посещениях наших школ. Даже в городе иногда бывало, что они в наш адрес говорят что-нибудь обидное или оскорбительное. Правда, при этом вначале оглядываются, чтобы рядом не было их полицейских или наших военных. Думают, наверное, что мы совсем не понимаем их языка.

Правда, если честно, таких случаев со мной было всего два.

Один раз, когда мы с мамой поехали в выходной в центр Плауэна на празднование дня образования города. В центре тогда было много народа. Некоторые тротуары были даже перекрыты ленточками и переносными щитами. Мы вышли из трамвая и, как обычно, пошли кратчайшей дорогой по узким переулкам, чтобы выйти на главную городскую площадь к ратуше. Я всегда любил смотреть, как танцуют фигурки людей и животных вокруг часов на башне ратуши, и слушать красивый перезвон выбиваемой колокольчиками музыки, когда часы отбивали положенное время. С площади можно было потом попасть в большой многоэтажный магазин, где мама всегда что-нибудь покупала.

Мы шли привычным маршрутом по узким улочкам и, свернув в один из маленьких переулков, увидели, что противоположный край тротуара перекрыт ленточкой. Немцы, вопреки устоявшемуся мнению об их аккуратности и педантичности, убедившись, что рядом нет полицейских, суетливо ныряли под нее, торопясь занять места получше в ожидании праздничного шествия. Когда же мама обратилась к проходившей мимо нас группе немцев в шортах и шляпах с перьями с просьбой, как лучше пройти на площадь, какой-то дядька показал на нас с мамой пальцем и выкрикнул что-то обидное. Все, кто стоял рядом с ним, посмотрели на нас и засмеялись. Мама смутилась и расстроилась, а я взял молча ее за руку и повел обратно на трамвайную остановку. Мы дождались трамвая и уехали домой, хотя мама и пыталась меня уговорить остаться посмотреть, как бьют часы на площади. С тех пор я никогда не просился на городские праздники и старался в них не принимать участия, даже если нас приглашали немцы.

Второй раз нечто подобное случилось в лесу, когда мы втроем – я, мама и отец – возвращались с воскресной прогулки.

Отец решил попутно научить нас с мамой правильно пользоваться компасом и выдерживать нужное направление на незнакомой местности. Выбрав небольшой пенек на краю леса, он поставил на него компас:

– Смотрите, идти нужно туда, – показал он в сторону города.

– У вас есть компас, чтобы не заплутать. Что делать станете?

Мама тут же сказала, что она в этом ничего не понимает. Отец, досадливо махнув рукой, принялся терпеливо объяснять мне, как нужно правильно пользоваться компасом.

Оказалось, что ничего сложного тут нет. Нужно только положить его на любую ровную поверхность. Сориентировать, дождавшись, пока стрелка успокоится и будет показывать на север. Затем аккуратно повернуть вращающуюся часть компаса в ту сторону, куда нужно идти, и, глядя в прорези компаса, как в прицел пистолета, найти вдали наиболее заметный ориентир. Так, чтобы он обязательно находился в направлении движения.

– Ориентирами могут быть любые выделяющиеся предметы, заметно отличающиеся на фоне всего ландшафта, – сказал отец. – Это могут быть строения, столбы, вышки, отдельные деревья, кусты необычной формы и даже брошенная техника. Ориентир может быть и небольшим, но обязательно заметным. Это может быть даже часть большого предмета или строения. Понял?

– Да, – кивнул я в ответ.

– Покажи, какой ориентир ты выбрал?

– Я выбрал вооооооон то дерево с двойным кривым стволом. На дальней опушке леса. Мы в ту сторону пойдем?

– Годится! – ответил отец, присмотревшись. – Только туда пойдешь ты один, а мы с мамой пойдем по этой дороге. Я уверен, что ты не заблудишься. Дойдешь до того дерева, которое наметил ориентиром. Затем точно так же выберешь второй ориентир и пойдешь дальше в том же направлении, пока не увидишь дорогу. В том месте недалеко будет перекресток лесных дорог. Вот там и будешь нас ждать. Мы туда с мамой придем.

– Пошли, Люба.

– Ты что? Хочешь ребенка одного отправить? – делает мама круглые глаза.

– Он уже не маленький, – засмеялся отец и помахал мне рукой.

Видя, что мама колеблется и уже почти готова вступить с отцом в спор, я поворачиваюсь и решительно шагаю к намеченному дереву, зажав компас в руке.

– Не потеряй компас, – слышу я веселый голос отца. – Ему с полкилометра идти, – говорит он маме.

«Нет уж! Не потеряю, – думаю я про себя. – Я уже не маленький!»

Быстро добираюсь до намеченного ориентира. Оборачиваюсь и вижу, как родители идут по дороге, глядя мне вослед. Отец снова машет мне ободряюще рукой.

Так! Добрался!

Что дальше? Идти мне нужно прямо, а дерево стояло немного правее направления, куда мне нужно идти. Значит, можно будет сбиться в сторону, думаю я. А вдруг следующий ориентир снова будет стоять в стороне? Мысли бегут в голове ровно. Выйти мне нужно правильно, а уж заблудиться мне сейчас ну никак нельзя! В следующий раз мама точно не разрешит одному ходить, а отец подумает, что я все еще маленький и доверять мне нельзя.

Что делать? Ага, придумал. Возвращаюсь обратно к дереву и смотрю через двойной ствол на дорогу, где мы только что стояли. Эх!!! Не запомнил точно место, откуда я идти начал, думаю я с досадой. Кладу компас перед собой на большой сучок. Мушку компаса я же не сбивал! Быстро ориентирую по северу и смотрю на дорогу… Так… Все деревья ровные. Ни кустов, ни камней…Ага… А зачем они мне? Обхожу дерево и с противоположной стороны смотрю в ту сторону, куда мне нужно идти. Так. Что же взять за ориентир? Впереди редкий лес просматривается метров на двести. Валун! Среди деревьев видно темную, блестящую на солнце поверхность большого серого камня, поднимающегося над кустарником и похожего отсюда на большой собачий нос, задранный куда-то в небо. Забираю компас и уверенно направляюсь к валуну, обходя по пути редкие кусты орешника и небольшие ямки с водой. Вблизи валун, поднявшись над орешником, напоминает большого свернувшегося кота с торчащим в небо ухом и боками, покрытыми зеленым мхом. Взбираюсь на его спину и оглядываюсь. Лес как лес. Ничего интересного. Нахожу дерево, от которого пришел. Оглядываюсь в противоположную сторону и уже без компаса решаю двигаться к черному корпусу легковой машины, лежащей на брюхе рядом с высокой сосной прямо на пути моего движения. Спрыгиваю в густую траву у подножья валуна и иду к изрядно поржавевшему автомобилю, местами сохранившему пятна черного блестящего лака. Интересно, как она здесь оказалась? Колес у машины нет, нет и стекол. Передней правой дверцы тоже нет. Хочется обследовать мою находку подробнее, но на это нет времени. Мне нужно дорогу найти. Кстати! Раз тут машина – значит, и дорога где-то недалеко. Значит, нужно идти туда, откуда эта старая машина сюда могла приехать. Обхожу ее, мельком заглянув внутрь. Ничего особенного. Внутри пусто. Вместо сидений торчащие пружины. Задняя часть густо покрыта ржавыми оспинами маленьких одинаковых отверстий. Теперь понятно! Я уже видел нечто подобное, когда прошлым летом мы ходили с отцом на озеро рыбу ловить. Там тоже у дороги в кустах на боку лежит ржавый корпус армейского вездехода, исклеванный пулями и осколками. Отец тогда показал места, откуда обстреливали этот тогда еще живой автомобиль. Мы даже нашли несколько старых и мятых гильз.

– Американские, – сказал он тогда, повертев одну, и забросил её далеко в озеро.

Оставляю свою находку неисследованной и вскоре выхожу на лесную дорогу. Справа рядом вижу и нужный мне перекресток. Под пение птиц подхожу к нему и оглядываюсь. Родителей еще нет. Примыкающая дорога делает широкую петлю, прячась за деревьями. Останавливаюсь на обочине, на самом видном месте. Тут меня сразу увидят.

Недалеко, на противоположной стороне дороги, оперевшись на хвост, садится на одинокое дерево черная птица с ярко-красной макушкой и деловито постукивает по нему крепким клювом. Да это же дятел, самый настоящий, живой! Пытаюсь подойти к нему, но он прячется за высокий стройный ствол. Осторожно подхожу ближе. Птица не улетает, а скачет и хитро выглядывает на меня то справа, то слева из-за дерева, приглашая поиграть в прятки. Потом, встрепенувшись, улетает вглубь леса, оставив меня одного. Со стороны, издалека, слышится шум приближающегося автомобиля. Ладно, буду стоять на месте. Все равно родители скоро подойдут. Из-за поворота не спеша появляется красная «Шкода». Мужчина, сидящий за рулем, и двое детей на заднем сидении удивленно на меня смотрят. Автомобиль сбавляет ход и останавливается рядом со мной. Мужчина, опустив стекло о чем-то спрашивает меня, произнеся длинную фразу. Я не понимаю его и на всякий случай вежливо отвечаю по-немецки, разведя руки:

– Никс ферштейн!

Боковым зрением замечаю, как отец, появившись на дороге, останавливается и пристально смотрит в нашу сторону.

Добрая улыбка на лице мужчины сменяется презрительным выражением. Он снова говорит длинную фразу, из которой я понимаю только «русишь кляйне швайне», а потом он громко и длинно портит воздух.

Это он меня маленькой русской свиньей обозвал. Мальчик и девочка ехидно хихикают. Машина трогается с места, и обернувшийся мальчик корчит мне рожи. Я, набычившись, смотрю им вслед. Потом поднимаю камень, лежащий у моих ног, с трудом подавив желание запустить его вслед медленно отъезжающей от меня машины. Немец через зеркало заднего вида перехватывает мой взгляд и резко газует. Машина прыгает вперед. Мальчик трескается лбом о заднее стекло. Выбрасываю камень в канаву и поворачиваюсь к ним спиной.

Отец стоит и явно не хочет, чтобы немцы его заметили. Ладно, не буду спрашивать почему. Приподнятое настроение, охватившее меня после того, как я самостоятельно нашел дорогу, немножечко испорчено. Отец идет ко мне, за ним показывается мама. Я молча отдаю ему компас. Он так же молча обнимает меня за плечи, и мы втроем идем по дороге.

– Не страшно было? – спросила мама.

– Совсем не страшно. Интересно было.

– А я машину старую с дырками от пуль нашел там, – говорю я отцу.

– И что? В ней никого не было? – спросил он меня.

– Нет. Она же старая и брошенная в лесу.

Отец как-то странно посмотрел на меня и принялся стучать перочинным ножом по срезанной ветке.

– Холмики рядом были? – спросила мама.

– Да вроде не было, – ответил я, вспомнив, что рядом с кустами у ржавой машины видел полузасыпанную щебнем старую воронку.

– А я в тебе не сомневался, – сказал отец после того, как мы с мамой набрали полный пакет земляники, полностью обобрав встретившуюся нам полянку, и вручил мне выструганную из ветки свистульку.

– Я знал, что ты справишься. Запоминай все, что тебе будут рассказывать. Ведь никогда не знаешь, что именно потом в жизни может пригодиться. Особенно запоминай всякие мелочи. – И задумчиво добавил: – Горят именно на мелочах обычно.

– А на каких мелочах?

– На всяких, разных! Смотри, ягоды не рассыпь по дороге. И вообще – все, чему тебя скоро учить будут, это игра такая.

И, усадив меня на свои крепкие плечи верхом, добавляет: – Это просто игра!

Обо всем этом я вспомнил, уже засыпая, пока размышлял о своих впечатлениях и, конечно, мечтал о подвигах, которые обязательно совершу, когда вырасту.

Дети особого назначения

Незаметно началось долгожданное лето. Наш старый трехэтажный кирпичный дом высокое начальство решило отремонтировать уже к осени, и всех жильцов быстро, буквально за несколько дней, расселили по гарнизону, используя всю имеющуюся свободную жилую площадь. Кто-то попал жить в большие старинные особняки, даже двухэтажный дом под названием «дача Паулюса» заняло несколько семей. Да, да – того самого Паулюса, из Сталинграда. Кому-то посчастливилось въехать в свободные резервные квартиры, а большинство семей просто подселили в свободные комнаты просторных служебных квартир к уже живущим там хозяевам.

Нашей дружной компании повезло. Случайно или нет, наши семьи оказались заселены вместе в компактном районе на самой окраине города, состоящем из пяти одинаковых двухэтажных каменных домов с островерхими крышами, называемом между собой жителями гарнизона «пятихатками». Место было очень живописное и красивое, ограниченное с одной стороны дорогой, тянувшейся вдоль полкового забора, через который мы проникали в полк, а с другой – безымянным ручьем с чистейшей хрустальной прохладной водой, заросшим орешником и впадающим в пруд, по льду которого мы с Юрой катались на санках зимой. Только Игорь остался жить в новом пятиэтажном доме рядом с трамвайной остановкой напротив немецкого пограничного училища.

Нам досталась большая комната в квартире на втором этаже самого крайнего домика, использовавшегося совсем недавно как общежитие для вольнонаемных рабочих. Одну такую же комнату уже занимали наши новые соседи – семья начальника столовой, прапорщика Володи, у которого было двое взрослых детей. Старшая дочь Лариса, уже успевшая окончить школу, и сын Виталий, перешедший в восьмой класс нашей восьмилетней школы. Сдружились мы с ним быстро. Парень он был общительный, эрудированный, любил много читать. Надо ли говорить, что он стал для меня непререкаемым авторитетом. Особенно после того, как однажды вечером с самым заговорщицким видом пригласил меня на чердак, где часто пропадал по ночам. Там у небольшого окошка в крыше он отгородил угол досками и книжными шкафами, превратив полученную таким образом каморку в самую настоящую обсерваторию. Сделал стол, штатив и провел освещение, а на полках расставил книги и журналы по астрономии. Через раскрытое окно Виталий дал посмотреть мне в полевой бинокль на луну и близлежащие окрестности, а потом с гордостью показал вычерченную на листе ватмана схему движения планет. Когда же мы вернулись в квартиру, он попросил у меня конструктор и уже на следующий день вручил дистанционный пульт управления, работающий от квадратной батарейки и сделанный из металлических деталей моего конструктора вездеход, с двумя электрическими моторчиками. Этот вездеход мы с азартом гоняли по просторной квартире, круша препятствия, сделанные нами из кубиков и гильз, сбивая и давя солдатиков, изображавших вражескую армию.

Третья комната оставалась незанятой и практически пустой, если не считать нескольких солдатских кроватей. Виталий прикрутил к каменной стене шведскую стенку, натаскал гантелей и гирь, оборудовав в ней маленький спортзал. По утрам и вечерами он отжимался здесь до изнеможения. Качал пресс на шведской стенке. Тягал гири и гантели, великодушно разрешив мне использовать оставшееся свободное пространство по моему усмотрению. Из комнаты, в которой мы жили, я перетащил в свободный угол коробку с игрушками и небольшой фанерный ящик с моим накопленным арсеналом, состоящим из гильз, пулеметных лент, учебных гранат и прочих армейских принадлежностей, решив таким образом сразу две проблемы. Я освободил место под кроватью для хранения тревожных чемоданов и убрал подальше от маминых глаз свои армейские сокровища, которые она уже несколько раз обещала выбросить.

Детская площадка в гарнизонном клубе открывалась только через два дня. Наши отцы были заняты службой, мамы целыми днями пропадали в полку на каких-то занятиях, и мы пока были предоставлены сами себе. Ранним теплым утром, проводив маму, я допивал чай на кухне, обдумывая вчерашнее предложение Вадика поймать живого ежика. Мы хотели проверить, как хитрые лисички заставляют ежа развернуться, закатив тугой колючий шар в воду.

К слову сказать, в пространстве между ручьем и ближайшим лесом разной живности обитало довольно много. В тенистой прохладе у ручья обитало бесстрашное ежовое семейство. По полю, перерытому кротовыми кучами, сбивая друг друга мощными задними лапами и выдирая куски дерна крепкими когтями, наперегонки носились зайцы. В пруду жили лягушки и жабы, а по веткам, листьям и камням, оставляя мокрые следы, ползали крупные улитки и слизняки с огромными растопыренными рожками.

Я уже собирался выскочить на улицу, но открылась соседская дверь, и на кухню заглянул Виталий.

– Привет! Зарядку со мной пойдешь делать?

– Конечно! – ответил я и побежал за ним в импровизированный спортзал.

– Вон, я тебе маленькие гантели притащил, бери, пользуйся, – показал он в угол на две маленькие килограммовые гантельки.

– Тебе в самый раз будут, – улыбнулся он.

Я схватил гантели и, старательно подражая Виталию в меру своих силенок, повторял за ним все упражнения до тех пор, пока не вспотел.

– Э, брат, ты давай не филонь, – со смехом сказал он мне, прицелившись в стену зажатой в кулаке гантелей. – Теперь держим, сколько сможем, стрелковую стойку.

Так мы простояли почти минуту, пока руки не стали дрожать и не опустились сами собой.

– Ты смотри, – удивился Виталий. – Я думал, ты не сможешь. Молодец! Как это у тебя получилось? Не болит рука?

– Не-а, – помотал я головой. – Ну так, немножко.

– Из тебя получится хороший стрелок, – шутливо сказал он. – Ты руку держал правильно.

– А я видел, что ты часто делаешь такую стойку с гантелей, и у себя в комнате тренировался, так же как ты, со своим револьвером.

– Это с каким револьвером? – удивленно спросил он.

– А вот с этим, – сказал я, сбегав в нашу комнату, и продемонстрировал его Виталию.

– Ого! Где достал? На болоте или выменял у кого?

– Ну да, на болоте, еще зимой.

– Здорово, хорошая штука, на наган похож, жаль, что он без барабана.

– Такой нашли, из воды достали; может быть, барабан где-нибудь там же лежит, я место запомнил.

– Слушай, а ты можешь мне его отдать? – вдруг спросил меня Виталий, повертев револьвер в руках. – А я тебе покажу один тайничок, где немецкое оружие лежит. Согласен?

– Ну, хорошо, – чуть помявшись, сказал я. – А зачем тебе мой револьвер?

– Понимаешь, я в стрелковом кружке занимаюсь. Ну, там… – сказал он, неопределенно махнув рукой куда-то в сторону полка. – Может быть, попробуем там его очистить от ржавчины. Нам рассказывали, что револьверы у немцев были большой редкостью. Они пользовались пистолетами, ну там, «вальтерами» или «парабеллумами». А тут револьвер, да еще немелкого калибра!

– А вы там стреляете? Из настоящих пистолетов?

– Стреляем, а как же, – солидно ответил Виталий.

– Возьми меня с собой! – загорелся я.

– Ну, хорошо, – ответил он. – Может быть, тебя попросят рассказать о том, где ты его нашел. Место сможешь показать?

– Конечно, покажу! – горячо согласился я, уже заранее смирившись с драгоценной потерей.

– Тогда после обеда встречаемся на школьном дворе. В четыре часа сбор, и все вместе идем к разведчикам. Я тебя проведу с собой, – сказал Виталий и пошел умываться.

– К разведчикам?! – восторженно заорал я.

– Тихо ты, не ори во весь голос! Это вообще-то я тебе как другу по секрету сказал. Про револьвер все равно рассказывать им придется. А так никто не должен знать, что мы там стрельбой занимаемся. Понимаешь?

– Да, – коротко кивнул я в ответ.

– Ну, все, смотри не опоздай! – сказал Виталий, вернувшись в ванную, а я, счастливый и довольный, поскакал вприпрыжку по ступенькам на улицу.

После обеда, задолго до назначенного времени, я уже был на школьном дворе и, дожидаясь Виталия, бегал вокруг сухого фонтана, перепрыгивая с камня на камень. Когда бегать наскучило, покачался на канате, подвешенном к металлической раме с множеством лестниц, стоявшей посередине спортивной площадки. Попытался вскарабкаться по нему наверх. Умаявшись и присев на минутку передохнуть перед очередным штурмом не взятой пока высоты, я вдруг обнаружил рядом с собою на скамейке сидящего солдатика, показавшегося мне знакомым.

– Не получается? – спросил он, кивнув на свисающий канат.

– Угу, – кивнул я.

– Ничего, получится, – сказал он и дружески похлопал меня по плечу.

– Угу, – снова кивнул я, пытаясь вспомнить, где же я его видел.

– Алеша, – назвал он себя, протянув узенькую, но очень крепкую ладошку.

– Угу, – снова кивнул я, помня строгий наказ отца не называть себя незнакомым людям, и пожал его ладонь.

– Ты тоже хочешь к нам? – спросил он вдруг.

– Угу, – в четвертый раз кивнул я.

Алексей поднял на меня глаза и со вздохом промолвил: – Да тебе сиднем сидеть бы еще в детском саду…

– В этом году уже в школу иду, меня Виталий пообещал к вам привести сегодня, – выпалил я и залился краской по самые уши.

– Совсем большой, – сказал он и легонько щелкнул меня пальцем по носу. – У меня братишка младший такой же, как ты. Чуть постарше, правда, – сказал он задумчиво и замолчал.

Наконец по одному и группками стали подходить ребята. Всех их я знал в лицо, а некоторых даже по именам, особенно тех, кто жил в нашем дворе. Солдатик Алеша с каждым здоровался и вскоре оказался окружен плотным кольцом из подошедших ребят, оживленно принявшихся обсуждать с ним что-то, совсем оттеснив меня в сторону от лавочки.

Кое-кто из ребят стал слегка надо мной подтрунивать. Однако никто против моего появления открыто не высказался. Похоже, что даже не удивились. Интересно почему?

– А ты автомат-то удержишь? – ехидно спросил меня пятиклассник Сергей, темноглазый сын замполита нашего полка.

– Он будет помогать заряжать пулемет, – сказал его друг Игорь.

– А силенок у тебя хватит? – вновь спросил меня Сергей.

– Ну вот, подносчик патронов у нас есть, – добавил еще кто-то.

– Если не упадет с ними, – сказал Сергей.

Наконец появился Виталий, дружески кивнул мне и, улыбнувшись, отвернулся к солдатику Алеше.

Подошел, поздоровался со мной и принялся пересчитывать всех собравшихся его одноклассник Славик, а вместе с ним пришли и стали в сторонке четыре девчонки их седьмого класса. Оказывается, и девчонки тут есть!

Всего на школьном дворе собралось около двадцати человек в основном 10–12 лет. Самыми старшими были Виталий и его друг Славик. Из ребят моего возраста никого не оказалось, что мне совсем не понравилось. Некстати вспомнился разговор на кухне про самых маленьких, и я, на всякий случай, стал держаться поближе к Виталию.

– Будешь чистить мой пистолет, – не унимался Сергей. Его товарищи противно хихикают.

– И мой тоже, – заявил Игорь.

Я, насупившись, молча и ожидая поддержки, смотрю на Виталия. В его руках сверток из газеты, очень похоже, что с моим револьвером. Он посмеивается вместе со всеми и уходит к девчонкам.

«Тоже мне друг», – думаю я, стараясь не обращать внимания на шутки старших ребят.

Тут я замечаю, что на меня внимательно смотрит высокая, красивая Ира, и смущаюсь еще больше. Она вдруг решительно подходит ко мне и, дружески положив свою узкую и теплую ладонь на мое плечо, тихонько говорит:

– Не обращай на них внимания! – а потом добавляет уже громче:

– А вот Олег у нас будет трубачом! – и, видя мой удивленный взгляд, шепчет: – Ты что, песню про маленького трубача не знаешь?

Я киваю.

– Ты же маленький, как в песне. И стала напевать негромко звонким голосом:

– Не расстраивайся, что ты маленький. Иногда маленьким быть удобно. А ты обязательно вырастешь!

Её слова немного успокаивают. Ребята смеются, но шутки в мой адрес уже не сыпятся.

А вот песню эту я знаю. Слышал ее часто по радио. Там в конце маленький трубач спасает отряд, разбудив всех сигналом трубы, но сам погибает. Я вспоминаю толстых музыкантов из нашего полкового оркестра, которые совсем непохожи на маленького трубача из песни.

Нет уж, ни за что не пойду в музыканты!

К нам торопливо подходит последний опоздавший.

– Всё! Все в сборе, – громко докладывает Славик.

Алексей встал и со словами: – Ну что, вперед, заре навстречу, – повел всех в полк.

Ирина говорит мне еще что-то успокаивающее и ласковое, берет за руку, но я возмущенно вырываюсь и убегаю от девчонок к Виталию.

Моя голова сейчас занята только одной мыслью: «Возьмут или не возьмут? Я что, маленький?»

Нас пропускают через КПП, но, к моему удивлению, мы сворачиваем не в парк, где, как я был уверен, находится тир, а к отдельно стоящей казарме разведбата. Я думал, что знаю про территорию полка все! Оказывается, есть еще не изведанные уголки.

Мы спускаемся по каменным ступенькам крутой лестницы куда-то под казарму и через открывшуюся толстую стальную дверь попадаем в просторный, сухой и чуточку прохладный подвал с высоким арочным потолком.

Вот это да! Я и не знал, что бывают такие подземелья! Затемненный подвал показался даже больше самой казармы. Глаза после яркого летнего света к приятному полумраку привыкают быстро. С любопытством оглядываюсь вокруг. Рядом со входом, невысокими деревянными перегородками огорожена площадка для построения и инструктажа. Тут же на стенах развешаны плакаты с образцами оружия, схемами, мишенями и инструкциями. На длинном стеллаже, протянувшемся поперек подвала, прямо под свисающими с потолка номерами лежат пистолеты. Одна стена подвала заставлена качалками, щитами с амбразурами и автомобильными шинами. Чуть дальше вдоль стены лежит большая труба. Еще дальше, прямо перед стреляющими, стоят трехногие мишенные стояки с небольшими кругляшами падающих мишеней размером с тарелку, а чуть в стороне с потолка свисают лямки с креплениями от самого настоящего парашюта. В самой глубине помещения чернеют большие круги ярко освещенных мишеней. Вдоль другой стены, один возле другого, стоят несколько массивных сейфов. Около них за столом сидит знакомый мне капитан и что-то говорит нескольким стоящим перед ним сержантам. Я сразу узнал его, это он привел Юру в класс в тот самый памятный день.

Услышав, как за нами лязгнула захлопнувшаяся дверь, капитан встал и подошел мягким бесшумным шагом.

– Все на месте? – спросил он Алексея.

– Так точно, товарищ капитан.

– Хорошо, тогда начнем, – и оглядел всех строгим взглядом.

– Строиться! – голосом Виталия громко звучит хлесткая команда.

Ребята привычно и быстро, без суеты, строятся в две шеренги. Даже девочки становятся в конце строя.

А мне никто не сказал, куда становиться. К девчонкам в конец строя не хочется. Вдруг сразу выгонят, когда увидят, что я тут самый маленький по росту. Еще и скажут, что малышне тут не место. Незная, куда встать, на всякий случай прячусь за спину Сергея.

Капитан, приняв доклад от одного из сержантов о готовности к занятию, коротко напоминает о мерах безопасности при стрельбе, затем берет лежащий перед ним пистолет и показывает, как нужно правильно его заряжать, как держать руку и что делать с ним, когда закончатся патроны. Мне тоже интересно. Я осторожно выглядываю из-за спины Сергея и тянусь вперед, стараясь рассмотреть все манипуляции с оружием.

Закончив инструктаж и положив щелкнувший пистолет на место, он поворачивается в мою сторону:

– А кто это там прячется? Выйти вперед! Почему не в строю?

Пробегает тихий смешок. Головы ребят поворачиваются в мою сторону, а Сергей, чуть подвинувшись, легонько вытолкнул меня между двумя стоящими впереди ребятами.

«Ну вот, снова влип, – думаю я. – Сейчас скажут, что опять я тут без разрешения! Выгонят и вообще никуда не возьмут…»

Подталкиваемый сзади в спину, выхожу из строя и от волнения заливаюсь краской, готовый ко всему.

– Ага, вот это кто к нам пришел! Ну, здравствуй! – дружески говорит капитан, пожимая мне руку как взрослому.

– Почему ты не стоял в строю? Почему прятался? – уже строже спрашивает он.

– Потому что мне не сказали, где стоять, никто меня к вам не записывал, а к девчонкам я не хотел! – пересилив волнение, громко доложил я чуть дрогнувшим голосом.

– У нас тут нет ни девчонок, ни мальчишек, – строго сказал капитан. – На территории любой воинской части все, стоящие в этом строю, являются или юнармейцами, или воспитанниками, а в строю полагается стоять не там, где хочется, а там, где укажут твое место. Все ясно?

– Ясно, – громко отвечаю я, глядя на него снизувверх.

– Кто его привел? – спросил капитан, обращаясь к строю ребят, повернув меня к нему лицом.

– Я, – ответил Виталий из строя. – Юнармеец Новак!

«Ну вот, сейчас еще и Витале попадет», – думаю я.

– Вы за него поручаетесь? – спрашивает его капитан.

– Так точно! – совсем по-военному отвечает Виталий. – Я его хорошо знаю. Зарядку со мной делает. Это мой сосед.

– Кто еще может поручиться за вашего нового товарища? – строго спрашивает капитан, обводя взглядом притихших ребят.

– Я могу! – звонким голосом вдруг говорит Ира, поднимая руку. – Юнармеец Кондратьева! – представляется по-военному она и добавляет: – Олег хоть и маленький, но товарищ надежный, я знаю.

– Я тоже за него поручаюсь, – вдруг говорит Сергей. – Он военную тайну не разболтает. Молчит больше, даже когда с ребятами играет.

В груди поднимается волна детской благодарности к старшим ребятам. Вот уж не ожидал, что Ирина и Сергей за меня будут! Они с младшими никогда не играют. Ирина книжки иногда малышам читала вслух, а Сергей всегда в своей компании. Здоровался иногда со мной во дворе, но нас к себе они никогда не звали. Откуда они про меня знают все?

– Ну что же, это хорошо. А сам ты хочешь огневой подготовкой заниматься у нас? – спрашивает меня капитан.

– Угу, – киваю я в ответ, потом спохватываюсь и, подняв голову, громко кричу: – Да, хочу!

По строю вновь пробегает легкий смешок. Только Ирина не улыбается, а смотрит серьезно на меня большими карими глазами.

– Хорошо. Ты принят! – говорит капитан, обращаясь ко всем. – Становись в строй в отделение к Тюрневу! – показав мое место в общем строю притихших ребят.

– Нам нужен такой, как ты.

Ребята немного сдвигаются в сторону, и я занимаю свое место, стараясь незаметно, с облегчением, перевести дыхание. Кто-то дружески и успокаивающе хлопает меня сзади по плечу, а девочка, стоящая рядом с Ириной, поправляет воротник моей курточки.

– Приступаем к занятиям, – громко звучит новая команда.

Нас делят на три учебные группы. Всего нас девятнадцать человек. Пятнадцать мальчишек разного возраста, разделенные на две группы, и четыре девочки, которыми командует Ирина. Я оказался во второй группе. Нас восемь. Командует нами Слава Тюрнев, одноклассник Виталия. Сам Виталий, командир нашего отряда, сейчас командует первой группой, в которой вместе с ним семь человек. Руководители на учебных местах – сержанты, а сам капитан командует всеми – он тут старший руководитель. Группа Виталия уходит получать патроны у солдатика Алексея, наша группа остается на месте, а девчонок после короткого инструктажа уводят из подвала.

Я внимательно слушаю, о чем говорит сержант – наш руководитель на учебном месте. Если нужно привлечь внимание или задать вопрос, то обращаться к нему нужно: «Товарищ младший сержант». Если занятие идет в форме беседы, то для краткости нам разрешается обращаться к сержантам по именам. Так объясняет мне, как новичку, наш младший сержант Володя. Для ребят это уже третье занятие, потому и держатся со мной некоторые свысока.

Все немножко необычно, ново и ужасно интересно! Потихоньку кручу головой по сторонам и украдкой смотрю, чем занимаются ребята из первой группы. Они уже получили патроны и готовятся к стрельбе, выстроившись перед стеллажом, на котором лежат пистолеты.

– Не отвлекаться! – слышу я строгий голос Володи, который замечает всё. – До вас очередь дойдет, настреляетесь еще! – и все мы поворачиваемся к Володе.

– Слушаем меня, – продолжает он и рассказывает правила стрельбы и обращения с оружием.

Правила, в общем-то, несложные. Главное – не вертеть зря оружием, не направлять его на людей, даже когда оно вроде бы не заряжено. Не заглядывать в ствол оружия, не держать палец зря на спусковом крючке, слушать и выполнять команды.

Затем Володя рассказывает условия выполнения упражнения. Оказывается, упражнений по стрельбе великое множество, и, чтобы правильно отстреляться, нужно соблюдать условия выполнения упражнения. Потому что можно стрелять стоя, сидя, лежа, в движении, стоя на качалке, в прыжке, бегом, сидя на корточках и даже повиснув на лямках парашюта.

Мы сегодня все будем выполнять самое простое спортивное упражнение, как сказал Володя, – стоя с руки. Это когда стрелок стоит и спокойно, вытянув руку, стреляет в свое удовольствие в неподвижную большую круглую мишень.

– Те из вас, кто покажут сегодня хороший результат, будут выполнять следующее упражнение – стрелять на точность по маленьким падающим мишеням, – говорит нам сержант Володя. – Каждый раз упражнения будут сложнее. На следующих занятиях вы будете выполнять по два упражнения. Одно старое и одно новое.

Те, кто сумеют выполнить новое упражнение, будут учиться стрелять дальше. Ну а те, кто отстреляются плохо, в конце занятия снова будут стрелять по большим черным кругам.

Самые лучшие стрелки смогут со временем сдать нормы по спортивной стрельбе на разряд и получить значок ГТО или даже значок спортсмена разрядника.

Вопросы есть?

– Есть. А что будет с теми, кто упражнения не выполнит? – спрашивает его Слава.

– Такие будут выполнять упражнение повторно. Но если на следующем занятии кто-то снова не сможет выполнить старое упражнение, то к новым допускаться уже не будет.

– Все ясно? – спрашивает он у нас.

– Ясно! – галдим мы наперебой из строя.

– Главное – ваше желание заниматься серьезно и старательно. Упорство, дисциплина и чувство оружия, – напоследок говорит Володя.

– Кругом! – звучит команда Володи, и мы поворачиваемся к стреляющим.

– А теперь внимательно наблюдаем за действиями стреляющих. Кто и что увидит, об этом спрошу после стрельбы, – говорит он и становится рядом со мной.

Начинается самое интересное!

Звучит команда: «На огневой рубеж. К бою!». Мы наблюдаем, как первые стреляющие по команде своего сержанта подходят к пистолетам, заряжают их и громко докладывают о готовности к стрельбе.

Наконец раздается команда: «Огонь!», ребята вытягивают руки, старательно целятся и начинают наперебой палить по мишеням. После каждого выстрела пистолеты в руках ребят высоко подпрыгивают. Куда летят пули, нам не видно, мишени находятся довольно далеко. Хлопающие звуки выстрелов в подвале звучат громко, отдаваясь эхом под потолком, и некоторые закрывают уши руками. Я вижу, что уже после первых выстрелов руки у половины стреляющих начинают заметно подрагивать. Пистолеты дергаются из стороны в сторону. Начинаю сомневаться, а смогу ли сам удержать большой и тяжелый армейский пистолет. Я уже держал такой в руках. Отец часто приходил домой с оружием и несколько раз давал мне свой пистолет с пустой обоймой. Чтобы я его «почувствовал». Тогда он показался мне легким и удобным, но сейчас я вижу, что при выстреле удержать такую штуку оказывается непросто.

Некоторые ребята торопятся и от напряжения стреляют почти не целясь. У большинства по вискам текут струйки пота. Такие раньше всех расстреливают свои патроны. Только Виталий и еще один парнишка продолжают тщательно целиться, не торопясь, расчетливо и спокойно стреляют в свои мишени. Наконец пальба постепенно стихает. Тренькнула и, сверкнув звездочкой, укатилась под стену последняя гильза. Ребята замерли, подняв пистолеты к потолку.

Звучит команда: «Оружие к осмотру». Ребята вынимают пустые обоймы. Сержант, командовавший стрельбой, по очереди обходит каждого и осматривает оружие и обойму. Слышны облегченные вздохи, щелчки отпускаемых затворов и контрольных спусков.

Капитан дает команду положить оружие и разрешает осмотреть мишени. Стрелки срываются с места, уносятся к своим мишеням. Всем не терпится узнать свои результаты.

Наш Володя выходит перед строем.

– Ну что? Кто и какие ошибки заметил?

Сразу поднимается несколько рук. Он спрашивает всех по очереди, и ребята рассказывают о неправильной стойке, прицеливании, правилах стрельбы.

Со стороны мишеней слышатся радостные и огорченные возгласы. Причем последних явно больше. Видно, как сержант подходит к каждой мишени, делает на ней пометки карандашом, тычет в нее и что-то втолковывает каждому из стрелявших.

Володя, выслушав всех, рассказывает, как нужно правильно держать оружие, каким пальцем куда жать, куда правильно целиться и как задерживать дыхание перед выстрелом. «Вот, оказывается, сколько маленьких премудростей знать нужно!» – думаю я, вспомнив вчерашний фильм про индейцев, где ковбои палили из револьверов куда попало, не целясь и вообще не глядя, куда они там стреляют.

От мишеней возвращается первая группа. Лица у всех возбужденные, кто-то радостно смеется, а кто-то смущенно молчит.

Сержант передает клочок бумаги капитану и тот доводит до всех результаты стрельбы.

Стоявший рядом со мной Сергей торопливо шепчет мне, что каждому дают по три патрона и нужно постараться выбить 30 очков, влепив все три пули в самую серединку мишени.

Капитан, посмотрев в листок, ухмыляется и громко объявляет результаты. Лучше всех отстрелялся Виктор, у него 27 очков, еще один выбил 22 очка, а вот у остальных результат хуже. Двое не попали ни разу, один выбил 16, один 3, а последний 8 очков.

– Ну что, – говорит капитан, – общий разбор проведем в конце занятия. Вторая группа на исходную, первая на изучение правил стрельбы.

Наша шеренга делает несколько шагов вперед и становится на места только что отстрелявших. Я тоже выхожу со всеми, однако мне лежащий пистолет не достается. Мест для стрельбы всего семь, а я в группе восьмой. Растерянно останавливаюсь в сторонке и с завистью смотрю на ребят. Ко мне подходит Володя и отводит к первой группе.

– Лишним на линии огня находиться запрещено. Тебе задача отдельная – изучить еще раз правила стрельбы! – тихо, но строго говорит он. – Сначала теория, а потом практика. Выполняй!

Тяжело вздохнув, украдкой поворачиваюсь и вижу, как Виктор отдает капитану мой револьвер и что-то говорит, показывая на меня рукой.

Ну ладно, дисциплина есть дисциплина! Сержант Володя повторяет все, что я только что от него уже слышал. Однако я слушаю, стараясь ничего не пропустить, и читаю условия упражнения, висящие за его спиной.

Ага! Чтобы отстреляться на пятерку нужно выбить 25 очков, на четверку – 21, а на троечку 18. «Это что же получается? Из первой группы выполнили упражнение только двое?» – размышляю я. Вспоминаю, как они целились.

Для меня все повторяется еще раз. Мы наблюдаем за действиями стреляющих, и я начинаю понимать, кто и почему неправильно держит оружие, уже догадываясь, кто и какие результаты сейчас покажет.

Результаты у нашей группы оказываются еще хуже. Однако настроение у всех приподнятое – как же, стреляли из боевых пистолетов!

Пока нас снова перестраивают в общий строй, капитан достает из большого сейфа несколько револьверов и спортивных мелкокалиберных пистолетов. Их разговоров мальчишек я слышу, что это оружие для девочек.

Володя в это время обходит расставленные треноги и поднимает на них металлические кругляши падающих мишеней. Пока идут эти приготовления, ребята вновь подтрунивают надо мной. Я стараюсь не обращать внимания на их шуточки, но в глубине души поднимается легкая досада. Пострелять-то мне не дали, и, когда дадут, непонятно.

Капитан, проверив какие-то бумаги на столе солдатика Алексея, подходит к строю. Разговоры тут же стихают.

– Ну что, как настроение, понравилось у нас? – спрашивает он вдруг у меня.

– Нормально, понравилось, – вяло отвечаю я.

– Не передумал стрельбой заниматься?

– Нет, – мотаю головой, немножко воспрянув духом.

– Ну, выходи сюда. Теорию изучил? Как прицеливаться, знаешь?

– Угу, – мычу я, кивая в ответ.

– Старшие групп и руководители на учебных местах, провести краткий разбор занятий! – дает он команду сержантам.

– А мы с тобой проведем индивидуальное занятие и подберем для тебя что-нибудь подходящее. Из боевого пистолета тебе стрелять рановато, – рассуждает он вслух, осматривая и ощупывая мое плечо.

– Давай попробуем вот это, – протягивает он револьвер, очень похожий на тот, ржавый, лежащий завернутым в газету на столе с патронами.

Я осторожно принимаю из его рук настоящее оружие. Револьвер удобно ложится в мою ладонь. Привычно вскидываю его на уровень глаз и, слегка согнув руку в локте, прицеливаюсь в далекие мишени. По весу он показался даже легче моего ржавого, с которым я часто тренировался, держа стойку.

Капитан объясняет, как пользоваться револьвером, куда и как вставляются патроны. Показывает, как взводить курок.

– Не тяжело? Помнишь, как целиться?

– Угу, – снова мычу я от волнения.

Он забирает у меня револьвер и отдает Алексею.

– Заряди нам один патрон.

Я внимательно наблюдаю, как Алексей достает из картонной коробочки маленький желтый патрончик с черной пулей. Как он откидывает полку, закрывающую гнезда барабана, ловко вталкивает патрон в пустое гнездо и закрывает полку. Затем проворачивает барабан, кладет револьвер передо мной и отходит в сторону.

– Готов? – уточняет у меня капитан.

– Готов! – уверенно докладываю я. Волнение улетучилось, а внутренний противный мандраж постепенно улегся где-то в глубине груди.

– На огневой рубеж, вперед! К бою! – командует мне капитан, и я шагаю к лежащему на стеллаже револьверу.

– Цель – круглый диск на ближней стойке. Поразить! И, чуть помедлив, добавляет: – Огонь!

Я беру револьвер, взвожу курок большими пальцами рук и прицеливаюсь под блестящий от яркой лампы металлический диск. Расстояние до него чуть ли не вдвое ближе, чем до вывешенных у далекой стены мишеней, но и размеры диска куда меньше. Старательно совмещаю мушку с основанием прицела и опускаю револьвер чуть ниже цели.

– Стоп, – слышу я голос капитана. – Долго целишься, опусти оружие, немного отдохни и попробуй еще раз.

Я перевожу дыхание, удивленно смотрю на капитана и опускаю револьвер. Потом снова поднимаю его, уже привычно прицеливаюсь и нажимаю на спуск. Раздается хлопок выстрела, револьвер подпрыгивает в руке. От неожиданности зажмуриваюсь и слышу где-то в отдалении металлический звон упавшего диска. Открываю глаза и, не видя ничего от охватившего меня ликования, кладу револьвер и зачем-то отступаю от него на шаг назад. Попал!!!

Раздаются подбадривающие крики стоящих за спиной ребят. Оказывается, всех развернули в мою сторону. Слышу, как сержанты комментируют мой выстрел.

– Молодец! С первого раза! – ободряюще говорит мне капитан.

– Теперь три патрона, – обращается он к Алексею.

Алексей подходит ко мне с коробочкой.

– Можно я сам? – умоляюще прошу я.

– Давай сам! – разрешает капитан.

Алексей протягивает мне три патрончика. От волнения руки немножко подрагивают. Патроны не хотят вставляться в барабан и выскакивают из рук. Опять раздаются смешки и подтрунивания. Немного смутившись, упрямо мычу и не отдаю патроны пытавшемуся мне помочь Алексею. С горем пополам наконец заряжаю револьвер и кладу его перед собой.

– Готово! – говорю я, немного волнуясь.

– Ну, давай. Цель – левая дальняя мишень. Огонь! – командует он и тут же отмахивается от кого-то: – Тихо! Пусть сам.

Поднимаю револьвер, торопливо взвожу курок. Целюсь… Щелк! – раздается сухой щелчок. Опускаю в недоумении револьвер…

– Не волнуйся, давай еще раз… Снова вместо выстрела раздается сухой щелчок. Растерянно смотрю на револьвер.

– Ты барабан не провернул, по пустым гнездам бьешь курком, – говорит смеющийся капитан. – Давай еще раз.

Я снова прицеливаюсь в далекую мишень и торопливо нажимаю на спуск. Револьвер дергается и слегка уходит в сторону.