Охотница за насекомыми

ОНА БЫЛА…

Хочешь гляди, а не хочешь, так не гляди:

Я уродилась с огромной дырой в груди.

И чтоб ночами от ужаса не кричать,

Все родные решили не замечать. *

      "Сиди тихо, не вылазей! А то мама… меня не видит". Уленька захлопнула дверь перед ЕЁ носом.

      Мама молчала и не обращала на девочку внимания. Уже третий день. Бедный ребёнок весь извелся. Она, разумеется, была виновата: плохо убралась в комнате. Разбросанные игрушки не сложила, как положено. Испачкала любимую куклу Люсю, мамин подарок. Била брата, загнала его под кровать, и забаррикадировала единственный выход подушками от кресла. Вела себя, конечно, безобразно. Мать ругать ее не стала, просто перестала её замечать. Вообще. Относилась как к предмету. Молча кормила, молча поднимала в садик, ни словечка человеческим языком не произнесла для неё. Уля первый день плакала, лезла к матери, но та ее молча отодвигала и уходила. На второй день у ребенка случилась истерика, с захлёбами, задыханиями, мучительным судорожным плачем. Папа, этот суровый немнословный мужчина, не смог этого выдержать и попробовал утешить дочку, но мать, увидев, сказала отцу:

– Не смей это трогать! Этому существу не нужны родители.

      Уля зарыдала еще сильнее и уснула в слезах и горе. Она не нужна маме такая. Она неправильная. Где же найти ее, Улю, правильную?… Надо притвориться хорошей Улей! Она с завтрашнего дня будет хорошей. А эту, плохую, из-за которой мама ее не любит, она спрячет. Куда-нибудь… Тогда-то она и отвела ЕЁ в тут же появившуюся вторую комнату и закрыла на ключ.

      И почувствовала огромное облегчение. Все слёзы, всё расстройство последних дней, вся выплаканная боль и мука остались там, за закрытой дверью. Уля потрогала пальчиком замочную скважину, поглядела на ключ в своей ладошке и решительно выбросила его в угол. Ей больше не нужно сюда. Обернувшись, она увидела новую огромную комнату. Она была пуста. Но ребенок уже знает, как и чем ее наполнить. Здесь начнётся её новая жизнь.

      Главное, кто там будет жить – это Улечка, послушная девочка, которую будут любить её мама и папа. Ну и все остальные тоже. А ту упрямую занозу никто не любит, а она постоянно была у нас главная. Нас, когда мы вместе, никто не любит. И вот удалось, наконец, избавиться от НЕЕ. Только портит нам всю жизнь. Без НЕЕ лучше. А как жить без мамы?? Как оказаться в этом мире одному, без родителей, когда ты совершенно беспомощен, а они – весь твой мир, твой воздух, твоя жизнь?

      Уля была упрямой девочкой. До того, как отправила ЕЁ на вечное поселение… Уля всегда стояла на своём, если ей что-то хотелось или, наоборот, чего-то особенно не хотелось, и она с родителями спорила чуть ли не на равных, отстаивая своё. Мать, сама человек настойчивый и всегда добивающийся своего, со своей родной дочерью никак не могла справиться. Два упрямства буквально нашли друг друга в одной небольшой семье. Но… Мама была взрослым, состоявшимся уже и в профессии, человеком, и сила была на её стороне, ведь Уля была всего лишь пятилетним ребёнком. И в борьбе мамы с Улей в итоге все равно победила мама. Мать наказывала за сопротивление и самоволие по-разному. Но последовательно и радуя постоянством. Не пускала гулять, не давала сладкое, запрещала смотреть мультфильмы по телевизору, ставила в угол. Детей в этой семье ни разу даже не шлепнули – физическое насилие в семье прославленного педагога было табуировано. Все эти наказания и запреты не повлияли на Улину решимость отстаивать своё право на самостоятельность. Но полный игнор матери, а потом и отца, сломил её. Это было то, чего не смогла вынести и вытерпеть её душа. Поэтому её и заперли. Иначе бы разорвалась от боли и ужаса, и свела бы ещё с ума и маленький Улечкин мозг…

      А теперь ей стало хорошо. В этой пустой, свободной для любых художеств и украшений новой комнате. Только когда она вышла впервые туда одна, ей показалось, что ее как будто не стало. Исчезла Уля, нет её. А это тогда кто? Кто вышел-то? Чьи руки она видит, которые только что выкинули ключ?

      Она немедленно занялась проявлением себя. Убрала свою комнату так, как всегда требовала мать. Вымыла свою испачканную в акварельной краске кукляндию, которую она так "украшала", и ей нравилось перекрашивать её каждый раз по-новому, а маме нравилась чистая умытая и незамысловатая кукла, которую она дарила дочери в нормальном виде, не разукрашенную, как индеец. И решила, что больше размалевывать её не будет. Кукольную мебель тоже привела в порядок, в тот, который нравился её маме и казался скучным ей самой. Теперь интерес её будет в том, чтобы соответствовать маминым ожиданиям. Таким образом она вернет маму и та её никогда не покинет. Убрав свою висевшую как попало по комнате одежду аккуратно в шкаф, она побежала к маме и доложила в её молчаливую спину, что прибралась в комнате, помыла Люську и всю ее мебель, повесила свою одежду в шкаф. И мамин халат заодно тоже убрала в шкаф, чтобы не валялся. (Мама иногда пыталась привлечь дочь и к общей уборке, но это было никак не возможно, ребёнок и своё личное пространство не желал соблюдать в порядке). Мама удивилась. Неужели сработало? Всего три дня, а такие результаты. Когда раньше дочь с такой охотой и желанием исполняла мамины просьбы и желания? После любых наказаний ещё и дулась по нескольку дней, и смотрела исподлобья, обиженно, а тут, глядите, каков прогресс… И, о чудо! Спина прервала своё длительное, угрожающее Улиной жизни, молчание! И обернулась лицом:

– Так веди себя всегда! Будь хорошей девочкой, а плохую я знать не хочу и видеть ее не желаю.

      Ура! Мама заговорила! Она существует, Уля снова существует!! И прекрасно обходится без этой, как её, которую заперла, а ключ от запертой двери потеряла. Прощай, неудачница. Всё у меня получится. Без твоих страданий и боли.

      Мама первая дала то, в чем сейчас стала так нуждаться Улечка – отражение. Отныне ощущать себя живой она будет, только отражаясь в чьих-то взглядах, в чьих-то словах, в чьих-то мыслях. Она там и поселится. В чужих головах, сердцах, чувствах.

      И сама она будет хорошо отражать тех, от кого так зависит. Сначала нужно изучить маму. Она внимательно наблюдала за матерью, стараясь понять, что ей нужно и как ей угодить, стараясь предупредить её недовольство и не вызвать её гнев. Удивительно, как раньше она всего этого не замечала. А ведь это так важно! Будешь хорошей для мамы – и будет жизнь твоя хороша, всё у тебя будет, все нужное, а главное – мамина любовь и забота. Улечке пришлось учиться многому. У мамы был нелегкий характер, настроение её часто менялось, и зависело от множества её взрослых дел и забот, но Уля на себя взяла ответственность за всё мамино состояние. Теперь она исследовала мамины привычки, узнавала, что маму радует, что огорчает, и как можно повлиять на её настроения. Часами она могла сидеть в углу комнаты, где работала за столом мать, следя за ней, или на кухне, где она готовила еду, на стульчике, за детским столиком с хохломской росписью, который накрывали им с братом, якобы занимаясь своими игрушками, на самом деле – наблюдая. Вот мать задумалась. Посмотрела на дочь. Надо что-то сказать? Она пробовала разные варианты, и потом отбирала наилучшие – на что родительница отреагировала лучше всего. Уля училась. Стала политиком раньше, чем пошла в школу. Мать была для неё источником всех благ, потому необходимо досконально изучить систему – чтобы получать как можно больше. И, действительно, маме понравилось, насколько изменилась дочь, стала добрая, послушная, предупреждала все родительские просьбы и пожелания. И речи уже уже не было о наказании или даже недовольстве ребёнком. Мама стала ставить её в пример младшему брату, хвалить и поощрять. Жизнь бывшей упрямицы и бунтарки Ульянушки явно поворачивалась к ней самой приятной стороной…

      Но в мире оказалась не только мать. Мир населяло, как оказалось, множество субъектов, с которыми Ульяне, по мере взросления, приходилось всё больше взаимодействовать. Поначалу она стала искать отражение в каждом, с кем встечалась. Во всех. Но не все давали хороший отблеск. Далеко не все. Были такие, которые вызывали недоумение и гнев. И Уля училась их избегать, чтобы не раниться об отсутствие положительного ответа. Некоторые отражали какую-то гадость, которой Уля никак не могла быть. Некоторые не отражали ничего. Таких было очень мало, единицы. Но это были для неё самые страшные люди – в их глазах она видела ужасное. Черную пропасть. И научиться обходить их она так и не научилась. Её локаторы их не обнаруживали как потенцинциально опасное явление.

      Лучше всего контактировали веселые энергичные люди. Они наполняли Улю своей энергией, делились с ней щедро и бескорыстно, и она поняла, что так и должно быть, так и нужно, ей должны давать, потому что она… особенная. Не такая как все. У нее есть секрет, которого нет ни у кого из окружающих. Ни у одного человека нет такого пленника, сидящего в изоляторе да ещё и на вечном поселении… И потому нет такой … такой умопрачительной свободы и такого огромного необъятного мира, и он весь принадлежит ей, только ей одной. Она легко заселялась в разум такого человека, они были открыты и легко доступны. У Ули больше не было родного дома. Но ей стали доступны многие другие дома, и отсутствие своего не беспокоило её теперь совершенно…

***

Доктор, порассмотрев на стене ковры,

Через меня, сообщил мне, что нет дыры.

Мама навешала елочной мишуры.

Папа велел мне стыдиться своей хандры.*

      ОНА, конечно, бунтовала. Не сразу поняла, глупенькая, что от Ули пощады не дождешься, и если эта женщина что-то решила, хотя бы и в своём пятилетнем возрасте, то решения своего не переменит. ОНА пыталась вмешиваться в её, Улину, жизнь, чего она не позволяла теперь никому! Достаточно там мать свои порядки установила, хватит. Теперь она сама будет командовать. И собой, и другими. Но были моменты, когда контороль Ули ослабевал. Она становилась вялая и беспомощная, искала поддержки и внимания у каждого, кто ей попадался в то время. И показалось ей, что это вот настоящее. Что дальше будет любовь, счатье и много радости – награда ей за долгие мучительные труды и самоограничения, наложенные на себя во время веселых для всех остальных студенческих лет. Она влюбилась. И не как обычно, с простым интересом и поиском исключетельно выгоды от данных отношений – а прямо как у людей, со страданиями, навязчивыми мыслями и непрекращающимся нервным спазмом. Не сомневалась ни минуты, что это было ЕЕ влияние. И она дала слабину, позволила всему этому случиться, позволила надежде одержать верх над трудом и опытом…

      Боже, как потом ей было стыдно. За ЕЁ откровенность. За ЕЁ нелепую веру. За ЕЁ доверчивость, по которой её так больно отхлестали.

      Грузин ещё какой-то, ну да, очень брутален, очень, все знакомые студенточки млели от него и тайно кончали, как представлялось самому объекту мления. Но ведь и она красотка, знойная женщина, настоящая мечта каждого эротомана (а южный человек по её представлениям обязательно должен быть озабоченным). По сравнению с некрасивыми, недоразвившимися сразу послешкольными девицами с факультета, где красивая сексуальная девушка – редкий случай, она просто подарок столь же редкому на биологическом поприще мужчине…

      И что? А ничего. Просто позорище. Уля, как подарок, отдалась своему – первому! – мужчине в свои почти предпенсионные двадцать пять, а он не оценил. Отдалась с надеждой на вечную и великую любовь. Всё произошло так..нелепо. Быстро и некрасиво. От вида мужского оголенного достоинства ее чуть не стошнило. И страстью она почему-то не воспылала, как должно было немедленно, по её представлениям, случиться. Он подергался на ней несколько минут и затих. Она же задвигалась только после окончания этой нелепой односторонней вакханалии. "Вай, да ты фригидная? От меня бабы кончают на первой же минуте!"

      И всё, как отрезало. А как он ее хотел!.. Как ухаживал – мило и очень назойливо, прям любимая жэншына грузина Давитошвили, ни дать, ни взять. Дала, что же тянуть. Этим же привязывают к себе любвеобильных южан настоящие… жэншыны.

      И он после такого фиаско стал её избегать, или ей это только кажется?.. А скоро диплом, и даже координат своих не предлагает. И у нее не спрашивает.

      От обиды она влюбилась ещё больше. Как? Она же отдалась ему. Он должен быть с ней. Она стала преследовать его, караулить в разных местах, встречаясь ему словно случайно, появляться в аудиториях, когда там шли занятия у его группы, заходить к нему в комнату в общежитии, как бы по делу, по учебным вопросам, а на самом деле снова и снова желая привлечь его к себе. Но результат оказался противоположным. Студент из южной республики стал буквально шарахаться от неё, сбегал, уходил, передавал сказать, что его нет, и так далее, со всевозможным для бывшей желанной "жэншыны" унижением. А она всего лишь хотела, чтобы он снова начал её желать. Этого уже хотела она сама. ОНА уже поняла, что любви взаимной не будет, и насильно её не вызовешь, но не понимала, в чем ЕЁ прокол. ОНА ведь любила его всей собой! Вот только не умела любить ещё телом. Но ОНА бы научилась, обязательно научилась, если бы ЕЙ дали тело. Но Уля тут же отняла у НЕЁ и тело, и свободу.

      С тех пор подкараулить его одного не представлялось возможным. Ульяна решила попробовать последнюю возможность вернуть в отношения и любовь и…сами отношения. Надо надавить на его чувство долга, мужчины очень чувствительны к общественному мнению. В толпе своих однокурсников он шел с каких-то занятий, преддипломных практик, спускаясь по широкой лестнице университета, она поднималась, остановилась перед ним, так что ему некуда даже было отступить, с боков их стали обходить другие студенты, сзади тоже тормознулись люди.

– Ты почему от меня прячешься?– громко, чтобы слышно было всем среди этого гула, воспроизвела Уля первую заготовленную фразу.

– Уля… Ты что хочешь? – он, наоборот, понизил голос до тихого, и как бы предупреждающе и с укором посмотрел на неё.

– Я тебя люблю! Вот чего! – так же громко и отчетливо возопила Улина глотка. Прозвучало как "Я тебя съем!"

– Уля! Ты мне нравишься, серьезно! Но… давай потом пагаварим, – грузинский мачо сливался, явственно и, кажется, бесповоротно.

– Нет, говори сейчас. Потом не существует, – она встала посреди лестничного широкого пролета и расставила руки в стороны, как бы желая одновременно и обнять его, и схватить. Люди, которым уже полминуты не давали толком пройти по своим делам и домам, просачивались вокруг группы навязчивой любви из двух человек, поругивая их и поглядывая с любопытством. Уля с каменным лицом стояла как стена. "Не сдавайся", – шептал ей внутренний голос, "сейчас мы его дожмем". Но тут сверху стала спускаться декан факультета, дама серьезная и строгая, хоть и с хорошим чувством юмора.

– Что тут происходит? – спросила она сверху лестницы, и невозвращенный любовник воспользовался секундным Улиным замешательством, и проскользнул под её правую руку, которая вслед за этим бессильно опустилась, впрочем, как и левая. Поток задержанных учащихся пошёл вокруг нее с новой силой, и, когда до неё спустилась декан факультета, в её глазах был только позор, стыд и гнев.

      Всю свою боль от этого происшествия Уля выместила на НЕЙ. А нечего было вылазить. Любовь ей подавай! Асисяй. Накося выкуси, называется. Полуфабрикат, зародыш. Жизни совсем не знает, а лезет. Но… сама виновата. Зачем позволила ЕЙ гулять на свободе. Жёстко наказала ЕЁ хозяйка. Отпинала ногами по живому мясистому бледному тельцу. И поменяла меру наказания. Мало тебе комнаты? Сиди теперь в сундуке. Расправа была быстрой и не потребовала от Ули почти никаких физических усилий. От долгого пребывания в закрытом помещении ОНА была и без того сильно ослаблена. Но, вот же, смотри, вылезла, позорить ее на весь свет… В сундуке посидишь, на замочек тебя.

***

      А ночью мучительно накатывали воспоминания. Обжигающе кололи злые, стыдные мысли. "Кто там был? Кто присутствовал при моем позоре??" Она перебирала в памяти подзабытые лица бывших однокашников. "Единственная радость, что все разъехались. И я никогда их больше не увижу. Но Петров и Хлыбова в одном месте живут и работают в заповеднике. Мирошниченко и Роев тоже вместе работают. Кириллова и Семиглазов вообще поженились, тогда прямо справа за нами остановились, они наверняка слышали всё, я же так орала. Какая я идиотка! Зачем, зачем, зачем!!! Люблю, блин. Урод паршивый. Теперь эти всем знакомым растрендели. Ужасно…"

      Больше всего невыносимым был этот позор, потому что он был выдуманным, создаваемым Улиным горячечным воображением, которому представлялось, что вышеназванные лица только и знают, что вспоминать ее позор, смаковать его и расписывать новыми подробностями и друг другу, и множеству других посторонних лиц. Каждый раз, когда она представляла, что кто-то из наблюдателей встречает знакомого и начинает свой рассказ: "А вот училась с нами такая Ульяна, Скибонова фамилия её, так она с грузином, Кахой Давитошвили, переспала"… а все потом уже вместе весело смеялись и шли пить пиво (или что покрепче), хохоча над нею, её продирал жуткий, почти физический, озноб.

      А самым противным было то, что она…всё это сделала сама! Это и был её план. План возвращения блудного любовника (ах, как смешно звучит). И тогда он ей казалася правильным! Даже единственно возможным вариантом её победы. А сейчас ей страшно об этом думать. Страшно, муторно, гнусно, омерзительно, но…

      Но и перестать думать об этом она уже не могла. Эти, обрастающие новыми фантазиями, думки даже развлекали её, давали её внутреннему миру подобие живых чувств, и избавляться от этого было бы выше ее сил.

      Хорошо, Аська далека от этой истории. Она вообще ничего не знает, только то, что я сначала полюбила грузина, а потом и полюбилась с грузином. Из моих, собственно, уст. Хотя можно было преподнести иначе, но…чего сейчас мозгами махать…

      Нашла своего грузишку она намного позднее, когда уже прошла первая волна общений и встреч по соцсетям. По фамилии и нашла. И по дате рождения. Вот его наглая довольная рожа, улыбается, скотина. И дети его уже не маленькие, подростки. А вот с женой. А вот жена-то и подкачала. Мужику немного за сорок, и супруге примерно столько же, а выглядит она как его тетя, которая помладше мамы лет на десять. Южная кровь женщину не омолаживает. А Уля в свои сорок с небольшим сохранилась как юный тюльпан по весне.

      Невозможно было оставить всё как есть. Чтобы знал, от чего отказался. Живёт же её мачо со старухой.

Улин аккаунт не назывался ее именем, там была некая номинальная Таня Таничева, и он бы, конечно, не понял, кто это, если, как обычно, без фотографии просто написать ему. Ей ведь не собой хвалиться, а смотреть: кто, где, как, с кем… Пришлось ненадолго изменить себе и поставить ряд своих фото из последних поездок: молодая, красивая, улыбающаяся, с моря, с загаром… Пусть посмотрит, на что он ее променял. На кто. Зашла к нему на страницу в гости, после того, как поставила свои фотографии, чтобы вызвать ответный визит.

      Он не зашёл к ней на страницу. Ответного визита не случилось. Не узнал? Не так уж она изменилась… Имя менять у страницы на своё настоящее она не стала. Через неделю опять зашла. Ноль реакции. Сволочь. Пришлось писать в личку.

      "Привет, как дела? Не узнаешь? А я тебя узнала. Дети красивые! Как жизнь?"

      Ответ пришел не сразу. Он заходил, открыл сообщение, но несколько дней ответа не было. Она уже решила, что и не будет. Но он ответил.

      "Привет, Уля! Конечно, узнал. Выглядишь прекрасно! Как твои дела. У меня всё порядок."

      Она не стала больше ничего писать. Какой смысл. Порядок всё у него. А у неё непорядок.

***

      Просыпаться не хотелось. Зачем вставать, зачем продолжать эти мучения, когда не знаешь, для чего жить эту жизнь дальше. И как ее жить. Всё казалось злым и враждебным, как Анне Карениной перед дорогой под поезд. Противные люди, мерзкие, так бы поубивала всех, если бы силы были. Мир рассыпался на сотни злобных осколков, и куда ни ступи, в какую сторону ни глянь – отовсюду кололось и отбрасывало. Всё раздражало. Простое движение вызывало почти физическую боль. Не говоря уже о простых действиях. Через силу продираясь щеткой к собственным зубам, Уля механически терла их, забывая, бывало, нанести пасту. Но не от задумчивости. Внутри было резкость, злость и напряжение.

      Потом наступило безразличие, провал. Всё стало всё равно.

      "Папа велел мне стыдиться своей хандры".

      Ах, оставьте, папа. Сами хороши.

      Она сразу после этой позорнейшей "ночи любви" поняла, что до секса нельзя доходить. Какой в нем смысл для нее?.. Грязное, похотливое желание, смешное и нелепое, стыдное занятие. Хорошо, она уже чиста от этого, и больше будет нечего стыдиться.

      Мужчина, получивший секс от женщины, сразу теряет к ней интерес как к человеку, и прекращает отношения. Надо держать их на расстоянии. Пока они просто "хотят", они будут крутиться около, нужно просто то слегка подогревать их, то остужать. Потом она не какая-то там …лёгкого поведения. Она недоступна, как королева. Желайте, хотите, мечтайте, а трогать – ни-ни.

УЧЕБНЫЕ ГОДЫ ЧУДЕСНЫЕ

Я лила в нее кофе, несла цветы,

Чтобы как-то спасаться от пустоты.

Я вставляла туда мужчин, подруг,

Книги, идеи, работу и все вокруг. *

            Она вышла за калитку, за которой начинался лес, прошла метров пятьдесят и остановилась. Дальше была только темнота. Тропа смутно выделялась чуть белесой лентой, пропадающей из вида через несколько десятков шагов. Идти вперёд перехотелось. Девчонки закрыли калитку, едва фигура Ульки потеряла очертания. Ульяна постояла минуту в нерешительности и повернула обратно. Встала рядом с калиткой.

            “Не пойду, – подумала она, – Аська совсем без башки… Заблудиться, сбиться с тропинки – запросто. А если местные встретятся?.. Эта дурында ничего не боится, так на нее никто и не позарится”…

            “Гулять” ночью до моста по лесной дороге выдумала Аська. Зачем? – спросит любой нормальный человек. А вот. Такое настроение было. Как поймёшь, зачем совершает разные движения человек в 20 лет, будучи к тому же женского полу?.. День рождение у любимого итальянского певца. Ну как было не отметить таким вот особым образом и не прогуляться в гордом одиночестве ночью по лесу до моста?

            Сходила, ничего, кажется, значимого не потеряла. Чего приобрела, сказать трудно, но прибежала в комнату к подругам возбуждённая и с победным блеском в глазах.

– А я ходила до моста!

– Да ладно! Сейчас?? Темно же! Одна?

– Ага.

            Скибонова: – Я тоже пойду.

            Кафтанова: – А я не пойду.

            Вот зачем? Зачем повторять столь сомнительный подвиг? Просто потому что когда тебе тоже около 20-ти (хоть и с небольшим) и ты того же самого полу, то это кажется само собой разумеющимся.

            Скибонову снарядили на следующий день, отправили (не перекрестив, ведь веры, как и секса, тогда ещё не было в Советском Союзе) в темную ночь с напутствиями “не теряться и не сворачивать с дороги”. Она все напутствия презрела: и потерялась и с дороги свернула, а как по-другому?..

            Пускай поволнуются, им полезно.

            Уля вернулась в исходное место (за сотню шагов от калитки), когда решила, что уже скоро ее хватятся. Аська пришла сама, никто ее не ждал, не спрашивал и интересовался ее отсутствием. Но она всегда была…слишком живая. Ульяна то отражала эту жизнь, то просто копировала, то пыталась жить этой её жизнью вместе с подругой. Ей очень хотелось владеть этой легкостью, этим весельем, этим жизненным азартом, который был у Аськи. Какая все-таки несправедливость, что где-то есть чудная искрометная жизнь, у каких-то замухрышек, которые даже не понимают, каким сокровищем обладают, а у нее, Ульяны, красавицы и умницы, нет.

            Калитка распахнулась, да, это они. Взволнованные голоса. “Да где ж она? Давно ей пора было вернуться!”

            “Пойдем что ли к Угловой? Или физрука звать?.. “

            “Ну и где ее сейчас искать”

            Уля поняла, что момент для появления самый подходящий.

            “Я тут, вы чего”, – меланхолично пробормотала она.

            Пока они орали, радуясь, возмущаясь и выдыхая пережитое напряжение, она молча ликовала. Но этого никто не заметил. Потому что, во-первых, было темно. А во-вторых, этого никто не замечал. Никогда.

            У Ули всегда было лицо без выражения. Все вокруг обычно принимали это отсутствие выражения за печаль или даже скорбь. Но ни скорби, ни печали в душе Ульяны не было, да и самой души, в общем-то, тоже. Но это отсутствие Уля весьма удачно маскировала, люди, глядя на нее, представляли что-то своё, знакомое, и приписывали ей качества, которых не было. Ася видела в ней скромную, милую девушку, искренне заинтересованную её интересами и любящую то же, что любила и она. Конечно, ей так приятно было встретить родственную душу и подружиться с ней. Уля всегда держалась словно в тени, внимательно следя за происходящим и не высовываясь на поверхность жизни, чтобы не попасть в неловкое положение: она не знала, как вести себя в той или иной ситуации, поэтому предпочитала вести себя… никак. И так же привыкла носить выражение "ничего" на лице, потому что это могло означать что угодно, и окружающие это выражение интерпретировали удачным для нее образом.

***

            Ульяна Скибонова школу закончила с золотой медалью. У нее мама – директор этой самой школы. Попробуй плохо поучись. “Им только мои результаты нужны”. И она научилась давать “им” результаты. Школьные успехи, поначалу слабоватые, стали возрастать с переходом в более старшие классы. Уля училась учиться. Мама ставила перед ней взрослые карьерные цели – чтобы стать кем-то успешным, как, к примеру, она сама, чтобы получить хорошую работу и профессию, нужно закончить хороший ВУЗ, а чтобы закончить хороший ВУЗ, нужно сначала в него поступить, а чтобы поступить в хороший ВУЗ, нужен, доченька, пятерочный аттестат, а его, милая моя, за твои красивые глазки и моё директорство никто тебе не даст! Нужны хорошие оценки, нужно учиться и получать эти самые оценки. А они у тебя, мягко говоря, не дотягивают. Троечно-четверочный результат не даст тебе возможности для дальнейшего доброго пути по жизни.

            Мама отправила дочь к лучшим школьным педагогам, которые натаскивали не слишком понимающую предмет, но старательную и усидчивую девицу, по всем, входящим в экзаменационных перечень, дисциплинам. Уля пыхтела, мозг её обливался потом, но учила, запоминающаяся, зубрила, как могла, до посинения. До сдачи нужного предмета памяти хватало, Уля была молода и амбициозна.

       Добьешься одного, получишь похвалу, получишь одобрение, замахнешься на что-нибудь новенькое, а может и значительное. Сдала-таки все необходимые предметы на пятерки! Ну, кое-где немного маме пришлось постараться, потому что были предметы, где, как ни зубри, а понимание все же требуется для отличных оценок, но в основном, сама, сама, и какая молодец! За пару лет из твёрдой троечницы с отличным поведением в отличницу переквалицировалась. Правда, поведение захромало, и сильно. На дочь стали жаловаться одноклассники, которых она то как-то обижала, то попросту била, причем и мальчишек – наша девочка выросла, окрепла в кости и теле, заимела массу, превышающую средний стандарт массы тела любого своего одноклассника, а в любом бою побеждает тот, кто больше, и Уля этим беззастенчиво пользовалась. Скандалы с побоями, устроенными такой положительной и – дома – услужливой дочерью, пришлось заминать, конечно же, маме. Улю даже хотели перевести в другую школу, но мать всерьез воспротивилась этому и пообещала, что подобного больше не повторится. И, действительно, после этого материнского зарока десятиклассница Ульяна Скибонова снова стала милой и миролюбивой девочкой, хоть и продолжала выглядеть слегка угрожающе своими мощными и развитыми частями тела. Какую работу с ней провела мать – история о том умалчивает, однако результаты главнее.

            И мама решила – пойдем ва-банк. А не замахнуться ли нам, дочка, на МГУ. И Уля замахнулась. Три раза замахивалась. Но нет. Не столичный, видать, замес, не покорилась столица СССР медалистке, на собеседовании проверялись способности будущих столичных студентов не только к воспроизведению заученной информации, с чем Уля справлялась идеально, но и к самостоятельному мышлению, к анализированию и логике, с чем у неё было, увы не ах… Четвертый раз пытать счастье стать студенткой Ульяна поехала уже в Нижний, тогда ещё город Горький. Тоже университет, тоже биологический факультет. Поступила легко, провинция ценила золотых медалистов и не заставляла их корпеть над логическими задачами…

            На потоке оказался народ разного возраста , но в основном все были моложе на три года, поступали же сразу после школы. Уля быстро сошлась с ещё одной несложившейся МГУшницей, которая пытала столичного счастья дважды, и была моложе Ульяны всего на год. Светлане, с древнерусской фамилией Кафтанова, также необходимо было общежитие, она приехала из провинциального городка из-под Пензы. Уля жила с семьей в городе Владимире. И мама ее была известным человеком в городе. Посему Скибонова обязана была покрыть свою знаменитую фамилию славой, а вовсе не позорами на материнские седины. И учиться на отлично. Ну или как можно лучше, чтобы после университета получить прекрасные карьерные возможности.

***

             Живёт себе такая девочка Уля, мечтая о великом, представляя свой жизненный путь как череду побед и свершений, фантазирует обо всяческих успехах и процветании… И … У страны перестройка. Рухнул навничь Советский союз, цены стали просто сумасшедшие, работы нет, мать сняли с директорской должности, грозятся уголовкой…

            Как хорошо было, оказывается, в годы учебы. Спокойно. Ни проблем, ни забот. Учись да сдавай.

            Если Светка была полезна в качестве “сожителя” в комнату общаги, компаньона на все остальные мероприятия и великолепным помощником и опорой в учебных вопросах – Кафтанова была отличницей не только из-за способностей к заучиванию материала, то Аська вообще была кладезем полезности.

            Очень быстро всем стало известно, что Аськина мама работает ассистентом на кафедре ботаники, отчего, собственно, та и решила поступать именно на биофак… Кроме того, Аська оказалась коренным жителем города. И она обладала несомненным талантом налаживать практически любые контакты. Весёлый и активный характер, виртуозное владение юмором вкупе с прекрасной разговорной речью, позволяли Асе Данедюк иметь приятельские отношения со множеством людей, Уле это тоже было на руку, через такую подругу можно было познакомиться с тем, с кем нужно. И преподаватели становились в зону доступа. Сколько повышенных оценок получила Уля, благодаря стараниям Асиной мамы за время учёбы – не счесть. Даже несколько зачётов сдала, хотя порой совсем было глухо. Например, зачёт по быстрому – прямо-таки скоростному – запоминанию массы латинских названий мхов и лишайников, которые задали выучить вчера, а сегодня Уля бекала, мекала и могла воспроизвести от силы пятую часть зубрильного материала, увы, для механического запоминания ей нужно было времени раз в пять больше… Студенты все дружно оттарабанили заученное, чтобы завтра забыть, получив свои зачёты, а Уля ходила к преподавателю по фамилии Охапкин уже третий раз, и с каждым разом получалось всё хуже, она забывала уже и то, что вчера ещё помнила, путалась и смущалась всё больше. Пока Асиной маме не пожаловались подруги на Улечкину беду. Мама отправилась к Охапкину, которого звала просто Сашей, и уговорила его поставить золотой медалистке и отличнице (и просто хорошей девочке) зачёт, что он и сделал, поворчав своим пришлёпнутым к заячьей губе носом, что, по его мнению, данная студентка просто не способна к высшему образованию. Долго потом смеялось над этим странным заявлением кривоносого преподавателя мхов и лишайников всё окружение отличницы-студентки, закончившей второе полугодие на все пятерки и получившую вновь повышенную стипендию, которая давалась только пятерочникам. Уля смеялась вместе со всеми, но преподавателя этого невзлюбила. Как-то удачнейший вышел момент – злодей обрёл прозвище, да какое! Шли втроём – Уля, Ася и Света в столовую, перед ними как раз организованно передвигалась группа Охапкинских близких, во главе с ним самим, и Светка, болтая о чем-то отвлеченном, вдруг заметила, что " А Охапкинская дочка симпатичная", но фамилию выговорила нечётко, и Аська переспросила: "Ты про что? Что за похабкинская дочка?" Смеялись долго, и потом было смешно называть забавного препода Похабкин. Уле это прозвище больше всех понравилось, и она приложила немало усилий, дабы внести большой вклад в распространение оного по всем студенческим коллективам.

            Аська еще была ценна не только этим. Аська была некрасивой. Вообще, в свои восемнадцать-девятнадцать лет Ася больше напоминала подростка, мелкого, щуплого, угловатого, лицо которого ещё только формировалось, и делало это несколько несуразно: передние зубы подавались вперед, остальные кости словно не успевали за ростом особо выдающихся частей, и получался некоторый трагический перекос, который красоты и гармонии Асечкиному лицу не добавлял… Уля же к своим двадцати одному-двум годам уже округлила все нужные женские формы, лицо её тоже выглядело округло и радовало окружающих миловидностью, у нее был шикарный женственный таз с нужной толщины ножками в особо нужных местах – Уля была шикарна! И шикарность свою любила подчеркивать такими вот некрасивыми подругами, как Ася. Вообще, Уля не понимала, как человек может жить, имея такую непрезентабельную внешность. На ее месте нужно было просто лечь и помереть, а Аська смеялась, веселила новых друзей, шутила и почему-то совершенно не комплексовала, не боясь разить сарказмом даже преподов. И это было полезно. Шутками и заводным характером Ася привлекала к себе большой контингент окружающих её студентов, и иногда в этом контингенте можно было отыскать и студента мужеского пола. Конечно, мальчиков на биологическом факультете было раз в десять меньше, чем девочек, но Уля вполне могла рассчитывать на серьёзные отношения с представителем противоположного пола, и пристально наблюдала за подходящими кандидатурами, отсеивая их и из того круга, который крутился вокруг Аськи.

            Да, эта дружба принесла Уле много, очень много пользы. Аську было просто приручить. Немного внимания, посмеяться ее шуточкам, позаглядывать в ее кривозубенькую, местами выступающую вперед, ротовую полость, похвалить и морально погладить – и она твоя со всем потрохами, ценной мамой и полезной городской жилой площадью.

            Квартира Аськина была, правда, в довольно запущенном состоянии, родители её не любили заниматься хозяйством, университетская мама ненавидела уборку, но подруги были гостями, и своё снисходительное “фу” держали при себе, тем более и нужно было приезжать ненадолго, обычно отметить какой-то праздник, просто пообщаться, да иногда переночевать – Аська никогда в этом не отказывала. Впрочем, Уля также активно дружила и с её матерью, насколько это было возможно. Она умела найти подход почти к любому нужному ей человеку…

***

            Они переволновались, конечно. Да и неизвестно что делать: пропал человек. Ночью. Ушла с биостанции студентка и не вернулась. Как об этом расскажешь. Сами же и проводили.

            А она просто сбилась с дороги. Темно же, ничего не видно. Развилки всё-таки есть на дороге, хоть и непонятно, как можно было свернуть и долго идти по очень нехоженной дорожке вместо проторенной тропы, там же коряги, корни, заросли сплошные. Но как-то так, плохо с ориентацией у человека.

            А потом ее на самой той непроторенной дорожке встретили ребята местные-деревенские. И вместо того, чтобы испугать дурными намерениями, дружелюбно расспросили про причины ночного путешествия одинокой первокурсницы и проводили до места исхода. Практически вот только что свернули в деревню.

            История была потрясающая, но, главное, с хорошим концом. Потому никто подвоха не почувствовал.

***

            На первом курсе всех студентов, приехавших на биостанцию, устроенную биофаком Горьковского государственного университете около деревни Старая Пустынь, в месте соединения реки Серёжи и произведенных с её участием нескольких красивейших озёр, окруженных шикарными хвойно-смешанными лесами и поражавших практичеки всех мало-мальски чувствительных к мистической жизни природы людей своим невероятным очарованием, учили плавать и требовали сдачи зачетов по заплыву до буйков и обратно. Озеро Великое было слишком велико для физкультурных опытов, но никого это не смущало, Аська научила подруг плавать так, чтобы не возникало усталости, поначалу просто показав, как можно без движения лежать на воде. И очень быстро и Светлана, и Ульяна, и другие однокурсницы, благодаря этим нехитрым урокам физкультуры на воде, стали плавать не хуже Аськи, и уже решались на дальние и длительные заплывы, поначалу в заливах, а потом и на всё озеро, не зря называемое Великим, оно было ещё и весьма широко.

            Наплававшись вволю и достигнув приличных результатов, получив все нужные зачеты, Ася и её подруги уже просто наслаждались купальным сезоном, приходили на пляж искупаться и позагорать – это был новый тренд, каждая стремилась к максимально насыщенному негроидному окрасу, и чем он был темнее, тем успешнее считался проведенный пляжный интенсив.

            На таком ничего более, чем обычное возлепляжное плавание не предвещавшего, отдыха у воды, вдруг случилось ЧП. Пропала Ульяна. Девчонки накупались и повылезали добирать недостающий кожный окрас, а Уля еще купалась. Минут через десять обнаружили пропажу. Обозрев доступные взгляду водные просторы, Ася и Света убедились в отсутствии подруги. На земле её тоже явно не было, одежда лежала там, где Ульяна раздевалась, и удалиться с пляжа, не одевшись, та вряд ли могла. Поднялся шум, позвали дежурных, те сбегали за физруком, ответственным за безопасность не только на суше, но и на воде, физрук снарядил лодку, которая, нервно подёргивая вёслами, пустилась в поисковую экспедицию. Полчаса безуспешных поисков, нервы были накалены до предела уже у всех присутствующих, которых к тому времени собралось немалое количество. Кто-то сбегал в ту дачу, где жила на практике Уля, там её, конечно же, не нашли. Обошли на всякий случай разные места, где она могла быть, оббежали лаборатории, заглянули в столовую – нет! Тогда только кто-то предположил, что "а вдруг она уплыла вдоль берега?"

            Вдоль берега, следом за первым, понтонным пляжем, на котором основались подруги, шли друг за другом на различном расстоянии еще несколько обычных песчаных пляжей под названиями Женский, Мужской и завершающий – Королевский. Между ними располагались еще несколько пляжиков, не награжденных названиями. Расстояние до конечного, Королевского, пляжа от понтонного было внушительное, и совершить отсюда туда заплыв можно было только, во-первых, в компании других пловцов, а во-вторых, обязательно сообщив о своих планах остающимся купальщикам, с которыми вместе пришёл на водоём. Потому что уплыть просто так, никого не предупредив и не поставив в известность – это не просто несерьёзно, это как-то даже не по-взрослому.

            Улю встретили на дороге, ведущей с Королевкого пляжа на биостанцию. На неё обрушилось всё негодование пребывавших в смятении, лихорадочном поиске и страхах поисковиков, которые последние полчаса не могли найти не только пропавшую пловчиху, но и себе места. Уля оправдывалась кратко, безэмоционально. "Ну что, поплылось мне, я и поплыла, так и доплыла досюда".

            Поисковую операцию прекратили, Ульяну водворили на исходное место. Вся эта суета была ей приятна, она важна для этих людей, они своими поисками и переживаниями подтвердили сейчас это. Остальное волновало её значительно меньше.

***

            В конце смены летней практики втрого курса Аська рассказывала, как в пионерском лагере они ходили в палату к мальчишкам и мазали их зубной пастой, закрывали комнаты воспитателей, просовывая в ушки на дверях ветки вместо замка, и как те выламывали деревяшки поутру, а мальчишки просыпались и в смятении разглядывали лица соседей. А у девчонок в палате были ко всем прочим намазам завязаны платья узлом, а колготки с брюками закинуты под матрасы, так что некоторые девочки поначалу решили, что лишились некоторых частей своего гардероба. Скибонова сжалась в комок от зависти. Это было классно.

            “Пошли запрем преподов”

            “Да ладно, ты всерьез? Это же детский сад”

            “Свет, пойдешь с нами? Мы идём в правдачу”

            “Эээ… Да бросьте, вы чего?…”

            Ася понятное дело, ещё ребенок мозгами. Но Светка взрослый разумный человек, она не даст втянуть себя в авантюру. Они ушли вдвоем.

            На следующий день рассказывали, что декан биологического факультета и преподаватель кафедры ботаники с утра разбудили весь педсостав, чуть не вынеся дверь в собственную комнату изнутри. Осознав бесплодность попыток выйти в коридор естественным путем, декан, грузная и немолодая , но весьма решительная женщина высадилась в окружающий мир через окно, довольно высоко находящееся над землёй. Потом искали ключ от замка, которым была запечатана дверь, потому что замки-то все рядовые, ключей идентичных предостаточно. Более боязливая коллега декана сидела в нумере, грустя и тоскуя от наглости негодяев, посмевших сотворить подобное.

            Декан смеялся, Галине Алексеевне Угловой было весело. А её коллеге нет. Потому что коллега была серьезным и взрослым человеком, и не понимала, как возможно такое вопиющее нарушение субординации юного сопливого студенчества по отношению к маститым профессорам. Но это, в принципе, всё неважно, подумаешь, деканат возбудился. Скибонова получила приключение. Данедюк получила… и так их всегда имела. А Кафтанова просто оказалась посвящена в тайну двух своих глупых подружек.

***

            А приехала Уля на практику позднее всех, вся группа студентов первого и второго курсов отправлялась за 250 километров от города на автобусах, а Ульяне пришлось съездить домой, после чего она добиралась до биологической станции на нескольких видах транспорта: на автобусах и электричке. Опоздание на два дня особого значения не имело, по сути, занятия ещё только начинались, расписание составлялось, преподаватели заменялись спешным образом, короче, все как всегда. Хуже всего Уле далась новость о поездке однокурсников. Почему всегда такое случается не с ней? Почему так интересно живётся там, где её нет? Когда уже радость посетит её и останется с нею?.. Что такое радость, Уля представляла смутно, внутри нее всегда была какая-то пустота, и спросить было не у кого. Наоборот, эта пустота сама словно бы спрашивала Улю: ну когда уже НАМ будет весело? Когда МЫ уже наконец заживём? Но жизнь всё не начиналась. Впрочем, Уля отныне всецело полагалась на свои способности и будущие успехи. Однако, жить нужно здесь и сейчас, и вот, оказывается, люди это умеют. Лучше всех, как показало время, жить здесь и сейчас умела Аська.

            Как, наверное, это было весело и прикольно!

            Девчонки рассказывали об этом со смехом, а Аське было забавнее всех, ведь с ее спонтанной глупости и началось. Выезжая со стоянки университета, автобус проехал первые пару остановок общественного транспорта, на которых стояли люди, и Аська махнула им рукой: “до свидания, мы уезжаем”. Кто-то ответил. Через весь город ехал автобус, из которого веселые молодые девчата махали руками и смеялись, прохожие на остановках тоже многие смеялись, а другие недоуменно смотрели вслед странному транспорту.

            В конце восьмидесятых люди были … нормальные. Понимали, что студентам весело. Неизвестно, как люди сейчас среагируют, увидя такой весёлый автобус. Решат, что дурдом выехал на экскурсию?… Интересно, дурдом выезжает на экскурсии? И есть ли сейчас дурдомы?..

            Уле стало так завидно, что она пропустила подобный проект… Так обидно. Но наверняка это было очень, очень весело. И обратно они поедут так же!

– Мы ведь будем махать прохожим, когда будет отъезд, да?

            Ася не знала, что сказать. Для нее такие вещи были совершенно случайны, шутки одноразовы, выходки единичны. На бис не пыталась, шутка вещь такая: сегодня выстрелила, а специально повторять – получается плохо, и результата в виде весёлых эмоций не будет. Ася интуитивно это понимала, но отказывать Уле не стала.

– Конечно, почему бы и нет?

            Ульяна буквально потребовала исполнения данного обязательства. Хотя ситуация с отъездом сложилась совсем не подходящая для веселого махания прохожим… Но желание получить свои, пропущенные в прошлый раз, недополученные ощущения взяло верх над любыми обстоятельствами. Уезжали они без курса, вдвоем. На легковушке. Аськин отец забирал дочь и супругу с практики, и забрали вместе и Улю. Махания вышли нелепыми и совершенно несмешными. На двух странных студенток с "белостанции", машущих из окошек проезжающей машинки, с недоумением глазели деревенские бабки в резиновых бахилах, Аськины родители косились из салона, и только гуси со знанием дела пытались бежать, вытянув шеи и гогоча, за оранжевым Запорожцем, пока тот ещё не успел набрать скорость… Уля не понимала, в чем дело. Где тот прокол судьбы, в который утекает ее радость, даже не показавшись на глаза…

РАБСТВО – ЭТО МАЛЕНЬКАЯ ЖИЗНЬ

Складывала конфеты и шоколад

Тоннами. А потом листовой салат.

Мужа, ребенка, машину, свои мечты,

Яркие безделушки, смартфон, кресты.

      После окончания университета Ульяна Викторовна не уехала к себе во Владимир. Она осталась покорять областной город. Как раз в тот год началась в стране перестройка и, после радостей и восторгов молодежи по поводу новой свободной жизни, случился полный экономический коллапс. Кризис обесценил все накопления советских трудящихся, если раньше за шестьсот рублей можно было купить отличный мебельный гарнитур, то после девяносто первого на те же деньги Уля прикупила только чайную пару, красивую, правда, из тонкого стекла, с нежным рисунком… Внезапно после пустоты на магазинных полках и отрядов одинаковых банок с детскими смесями повилось всё. И то, что только что выдавали по таллонам, и другие, совершенно прекрасные продукты. Однако пропали… деньги. Их стало внезапно так мало, что не хватало на коммунальные платежи, хотя люди продолжали работать, как раньше, и даже заводили себе новые рабочие места. Но многие работу и теряли. Либо предприятие само закрывалось, либо работающим переставали оплачивать их труд – деньги исчезали из области пользования бывших советских граждан.

            Уля же устроилась как нельзя лучше. По рекомендации знакомого, ассистента с кафедры микробиологии её приняли на работу в медицинский центр по производству препаратов, который открылся на волне новых экономических веяний в качестве частного предприятия. Молодой начинающий бизнесмен, тоже недавний выпускник Горьковского государственного университета, решил попробовать свои силы и открыл производство медикаментов, которые выкупались у него аптеками и медицинскими организациями. Дело пошло, он постепенно расширил производство, беря на работу и выпускников микробиологического факультета, хотя в основном штат состоял из опытных биологов и медиков. Там даже платили. И Уле казалось, что много. Парень позвал её, поскольку сам там работал, вернее, подрабатывал, а Уля была красная дипломница и нравилась ассистенту. Пока другие ее бывшие университетские подруги занимались неизвестно чем, Ульяна Скибонова уже сделала шаг в сторону своей будущей карьеры. Аська залетела на последнем курсе, и скоропалительно вышла замуж за русского южанина, без денег и жилья, но, однако, с гонором, поселила его в своей квартире, где жили также ее родители, родила сына, и надолго умерла, как высокая психическая личность; Ульяна практически сразу и похоронила ее в своей голове и быстро списала со счетов.

      Светлана тоже полезла штурмовать свои карьерные вершины. Уехала на стажировку в Америку почти сразу после окончания ВУЗа. Писала оттуда часто. Всем своим подругам. За границу высшие учебные заведения с бОльшим желанием отправляли людей надежных, неветренных, потому что в начале девяностых еще не испарилось воспитательное влияние Советского Союза, и Светлане срочно пришлось выйти замуж. За такого же научного работника и перспективного ученого. Очень уж ей хотелось к иностранной науке прикоснуться. В далекой чужой заокеании началась у подруги Аси и Ули совсем другая, чужеземная, жизнь. Институт предоставил молодой семье жилье, работу, а капитализм предложил свои услуги в виде кредитов и услуг взаймы, Света с молодым своим мужем быстренько влипли в эту кабалу. Не успели приобрести в кредит машину, как она попала в аварию – водить-то никто еще не научился толком, и теперь им нужно было и кредит выплачивать, и машину чинить, и страховку оплачивать, как виновникам аварии. На работе, в лабораториях, жизнь тоже закрутилась. Ни присесть, ни отойти в рабочее время. Постоянно под присмотром. За новенькой русской приставили наблюдать сразу двух американцев, и они постоянно жаловались начальству, что та ничего не умеет и что именно она делает неправильно. Потом у молодой пары ученых родился сын, и стало совсем трудно.

      Уля же и жизнью, и работой своей была довольна. Она легко вписывалась в коллектив, обладая умениями, рекомендованными психологами для создания впечатления и расположения к себе собеседника.

      Новый начальник был перспективен. Скибонова была не против такого кандидата в мужья. Солидный, но ещё молодой. Мужчина и вид имеет презентабельный, не то что Аськин малорослый “южанин”. Скиба потихоньку забрасывала сети.

***

      Утренний час, ещё не всё пришли, и Уля немного опаздывает. Да, в сущности, это неважно, замечания делать некому, и следить за этим никто не станет. О, вот и он. Станислав Викторович, просто Барков, как его звали все работники за глаза. Подошёл, постоял. Скибонова чует, что выделяет он ее из всех, явно выделяет. Да она и сама немного поработала для того, чтобы он ее заметил. Психологически. Физически она и так хороша.

      -Уля, распишись, пожалуйста. И вот тут. Завтра отправляется твоя партия препаратов. Прям хоть премию выписывай.

– Выписывайте, Станислав Викторович.

– А где же ваша скромность, Ульяна? – со смехом говорит директор.

– Сама себя не похвалишь, от вас не дождешься.

– А ручка-то у тебя какая интересная, у нас таких нет

– Контрабанда, Станислав Викторович. Привезли подпольными путями. Возьмите себе.

– Взятку предлагаешь, Скибонова?

– Ага. За премию.

      Не взял. Юмора не понимает. Думает, ей его премия нужна. Хотя не отказалась бы, конечно. Впрочем, многие теперь того юмора не понимают, которым пользовались в институте ее подружки, особенно Аська, этот ходячий фейерверк острот и перевёрнутых смыслов.

***

      Уля Скибонова брала людей поносить.

      Она долго хотела носить Аськину радость, Аськины шутки, Аськину лёгкость.

      Но радость такая вещь… Она, оказывается, рождается где-то внутри, и тогда выглядят естественно. А у Ули всё было как-то не по-настоящему. Она пыталась надевать на себя образ веселящейся Аськи, делилась с другими ее шутками, рассказывала ее анекдоты и копировала ее выходки. Но получалось намного, намного хуже, чем у оригинала.

      Надоело ей, конечно, быстро. Вторичный комик это не смешно. И вернулась Уля к своему любимому давно отработанному образу Печальной дамы, который приносил немало пользы, особенно от таких, как Ася. Люди считали ее взятый на себя вид грустным настроением и старались ее развеселить, развлечь, подбодрить, короче, внимание шло потоком.

      Пусть лучше ее развлекают.

      Она наблюдала, как подруги и сокурсницы выходят замуж, обзаводятся семьями, рождают детей. Это было перспективно и заманчиво. Но просто так “влюбляться” Уле давно расхотелось, спасибо ее первому возлюбленному. Уля задумалась о замужестве, как о карьере. В принципе, всё просто. Есть она, привлекательная для мужчин женщина. Есть мужчины, которыми она вполне может заинтересоваться в плане совместного проживания. Задачи поиска были несложные: достаток, социальная перспектива, внешность.

      Единственное, до чего нельзя доводить сразу – до интима. Не допускать! Она будет женщина с высокими моральными устоями, до замужества ни-ни. А там уже “женится, никуда не денется”.

      Но с Барковым сразу все ее сырые ещё (по младости её лет) теории пошли не туда.

      Итак, Уля отметила его перспективность и запечатлела на подкорке сей целевой проект. Потом она узнала, что он женат. Это было, конечно, неприятно, но отмены проекта не случилось. Однако… ситуация ерундовая. В жены он ее взять не сможет, а для любовных отношений нужен – что? – правильно, секс. И секс хорошего качества, ведь любовниц заводят именно для этого. А это как раз то, что Ульяна дать не может. Ну нет у нее потребности в этом странном нелепом содружестве организмов… Она допускает, что мужчина, находясь ближе к животному, нуждается в оном, но она – женщина, существо возвышенное…

***

      Был вечер, большая часть работников предприятия “Препарат” уже ушла. Улю задержала последняя партия препаратов, на которую она заканчивала наклеивать этикетки. Поставив последний пузырек в коробку и довольно оглядев свой трёхдневный труд, она понесла коробку в холодильник, который был на втором этаже здания. Зайдя в помещение, в котором было с десяток разнокалиберных холодильных установок и морозильные камеры, она открыла приписанный ей агрегат и поставила коробку на полку с надписью “Скибонова У.В.” Поглядев, что стоит на соседних именных полках, и не найдя на них превышения ее результатов, она удовлетворённо захлопнула дверцу и собралась на выход.

      Но тут в помещение заглянул Барков.

      “О, Ульяна Викторовна! Мы всё работаем! Как это похвально для молодого специалиста”. Между директором и сотрудницей Скибоновой как-то сам собой выработался несколько шутливый тон, который Уля всячески поддерживала, иногда выходя за рамки дозволенного, шутя порой как с приятелем, но, видя, как недовольно корёжится лицо директора, она быстро восстанавливала приличествующие рамки общения.

– Да, Станислав Викторович, как видите. Трудимся в поте лица. Совершаем трудовые прорывы.

– Зайди-ка ко мне, хочу тебя отблагодарить за твой ударный труд.

– Почетную грамоту будете вручать?

– Лучше – медаль за заслуги.

      Заведя Ульяну в кабинет, Барков достал бутылку коньяка из подарочной упаковки и открыл ее. Уля сначала думала, что он ей коньяк хочет подарить, но когда напиток полился по двум бокальчикам, ей стало немного не по себе.

      С одной стороны, она хотела, чтобы начальство ухаживало за ней, приняло в свой круг, поделилось бы статусом и материальным достатком. А с другой стороны, она прекрасно знает, что происходит с отношениями после… отношений. То, что Барков решился именно сегодня нарушить эту субординацию между начальником и подчиненной, она чуяла уже совершенно явственно. Надо было срочно спасать ситуацию.

      Барков подошёл к шкафчику и достал шоколад, конфеты, какие-то пряники.

– Ой, Станислав Викторович, мне ведь нельзя коньяк. Вообще спиртное нельзя. У меня аллергия, сразу задыхаться начинаю. У меня от одного запаха алкоголя спазмы начинаются, мне уже нехорошо.

– Прости, Уля, я не знал, извини.

      Кошмар! Надо так всё испортить своими руками! А с другой стороны, а что ты хотела?.. Чтобы он прыгал вокруг тебя и ничего больше? Может, приглашения в ресторан ждала? Ну вот, сейчас никуда тебя не пригласят, ты же от запаха спиртного в обморок упадешь. Это надо такое сморозить. А что надо было сказать? Или ждать, когда он тебя выкинет после …этого? Ещё унизительней.

      И что было делать теперь, она не представляла. Отказав начальству в близости, желание которого постигло его гораздо ранее запланированного Ульяной срока, в связи с чем ею не были изобретены пути отступления и обтекаемые формулировки, Уля была уверена в провале всего проекта. По-хорошему, его надо было закрывать в связи с известием о семейном положении потенциального объекта, и искать новые варианты. Но Уля была ещё молода и не слишком прагматична. Ей было интересно пробовать свои силы.

      Но Барков не отстал. Удивительно, но похоже, Уля заинтересовала его ещё больше.

***

      Это было ценнейшее открытие, которое сделала для себя молодая женщина. Оказывается, мужикам не только лишь одно нужно. Они ещё готовы поиграть в интересные игры. Её игры.

      Если бы Барков отвалился после отказа, то можно было выдохнуть и перенастроиться. Но, удивительное дело, на следующий день после намека на “алкогольную кому” от одного лишь запаха спиртного, директор предприятия “Препарат” продолжил общение с несостоявшейся партнёршей даже увеличив дружелюбный настрой, чем весьма удивил ее.

      Потом он пригласил ее в театр.

      Интересно получается! Отказ работает на привлечение. Получив какой-то опыт с каким-то одним человеком, Уля переносила его на всех и считала, что это общий тип поведения людей в данной ситуации. Из-за этого у нее в дальнейшем произошла масса потерь и несостоявшихся событий, которых она уже определила в разряд “свершившееся”. Это её немного обескураживало. Но шаблон она так и не меняла. Просто отказывалась от людей, которые были “неправильные”, которые не совершали того, что было им предписано Ульяновой фантазией, возведённой ею же самой в правило. Это были предатели. Они предавали самое светлое, что может быть у человека: Ульянову идею! И сколько у неё потом было отказов, не сработавших на привлечение – не счесть. Но правило и привычка к нему оставалась с ней как рефлекс, который выработался именно здесь, в Препарате. Она с воодушевлением отказывала не только наклевывающимся поклонникам и несостоявшимся любовникам, но и во встречах и разных совместных акциях друзьям, приятелям, знакомым. И ждала, как это сработает. Срабатывало всегда по-разному. Некоторые охладевали к ней, выходили из зоны общения, кто сразу, кто постепенно, некоторые просто отдалялись, кто-то словно не замечал подобного отношения и не менял своего расположения, а вот совсем немногие…наоборот, усиливали своё к ней внимание, обращали к ней намного больше свои взгляды и как-то сильнее привязывались, это были самые правильные люди, такими должны быть все.

      Но Барков не только сработал по плану – он его создал. И неважно, как Ульяна будет выкручиваться дальше. Важно, что она теперь знает ЗАКОН, т.е. правило отказа.

      В театр она не пошла. Уехала домой в восторге и предвкушении. Надо продлить отказ. Он работает.

      Но ситуация завершилась внезапно и непредсказуемо, не дав Улечке понимания, что длить отказ долго нельзя.

***

      Прибыв из недолгого недельного отпуска, Уля встретила на работе старую знакомую, выпускницу той же кафедры микробиологии, где и она сама доучивалась последние годы. Только ее-то нам тут и не хватает. Анжела, университетская красотка, которая ещё и была в близких отношениях с уехавшим недавно к себе в Грузию Улькиным первым “возлюбленным”. Причем, похоже, отношения эти были не в пример удачливее ее собственных… Улю окатила волна негодования и страха. “Что она знает обо мне? Знает, что он спал со мной? Знает про меня …на лестнице?..” Уля не заметила, как лицо ее налилось краской, пока коллега с соседнего столика не спросила, как она себя чувствует. Уля что-то пробормотала и убежала в туалет. “Вот же забота на мою голову, – думала она со злостью, – как рядом с ней работать теперь?

      А может, она просто так зашла? Но Барков ее точно возьмёт, ему сейчас нужны микробиологи, блин, блин, блин, надо что-то делать!!”

      А что делать? Или самой увольняться, или жить рядом с этой, “разлучницей”. Увольняться я не буду. “Не дождетесь!” Она даже проговорила это вслух, чем удивила выходившую из кабинки пожилую сотрудницу, которая, однако, ничего ей не сказала, просто быстро удалилась.

      Ну что ж. Будем как Магомет. Пойдем к горе сами. Потрогаем почву на предмет.

– О, Улька, привет! – радостно улыбалась ей Анжела, – А я тоже теперь тут буду работать, меня Станислав Викторович позвал. Как вы тут? Нормально платит?

      -Ага, нормально, щас, – сказала одна из коллег, хозяйка квартиры, в которой жила Уля. – Мы тут упахиваемся, а нам копейки плотят.

      Ну, в общем, на эти копейки вполне можно было жить, а упахивание такое себе, к девяти пришел, в пять вечера свободен, два выходных, тяжелая работа, что ли? – нет, даже если успеваешь сделать свою норму раньше, и уходишь пораньше. Конечно, Уле и хватало, и сама работа не напрягала, она была молода, здорова и одинока. Но семейной женщине, обременной и детьми, и внуками, и мужем, и квартплатой, было маловато. А Уле было непонятно, почему такое неплохое для неё количество денег для другого человека – мало, потому она посмеивалась про себя над жадностью старшей коллеги. И передразнивала её для друзей: "Мы упахиваемся, а нам мало плотют", – изображала она женщину, поджимая губы и делая комически недовольное лицо. Ведь квартплата у Улечки была малюсенькая, как и комнатушка, куда её поселили. Хозяйка трехкомнатной квартиры упаковала всех своих домочадцев в две большие комнаты, все пять человек, себя с супругом – в одну, семью сына с ребенком – в другую, чтобы выделить Уле последнюю, мизерную по размеру, комнатку, ради этих добавочных, так необходимых их семье, доходов. Муж её временно не работал, но временность эта постепенно перерастала в постоянство, у сына тоже был очень небольшой и ненадежный источник дохода, годы-то, как мы помним, девяностые, начало коллапса и развала всех социальных стуктур, которые давали людям стабильность и зарплаты. Уле жилось замечательно и то, что комната её была угловая, путь в которую проходил через так называемый зал, в котором обитало семейство сына, совершенно не стесняло её, это стесняло только самих жильцов проходной комнаты. Ей казалось, что коллега по работе взяла её к себе не ради денег, а по глубокому к ней лично расположению и по большой доброте душевной, о чем она и рассказывала своим знакомым, добавляя, что не платит ни копейки. Мало ли. Вдруг кто из коренных жителей захочет пригласить её к себе пожить, у кого-то вон хоромы, места лишнего много, Уля там запросто поместится. Чтобы денег не спрашивали. Эти знакомые ей намного ближе друзья, чем нынешняя квартирная хозяйка, предоставившая ей кров. Если она даже денег с Улечки не берет, чего ждать от потенциальных дружеских квартиросдатчиков?.. Аська вот со своей трехкомнатной, могла бы… Но там теперь не до нее…

      Впрочем, мнение квартирной хозяйки особо её не беспокоило. Анжела волновала ее намного, намного больше.

      Забегая вперёд, скажем, что любовник Ули, грузин, не был особенно многословен и не особо распространялся о своих связях, которых у него в годы учебы было предостаточно. У него был план на охват всех привлекательных студенток курса, и он почти его выполнил. Это Уля мечтала о большой и чистой любви, но ее первый мужчина был не готов к серьезным отношениям. Потому его намного больше устроила нетребовательная Анжела, с которой и время было проводить приятно, и в мужском тонусе держаться удавалось. Но про Улю своей подружке он не сказал, зачем рассказывать, во-первых, о своих неудачах на любовном фронте, ибо ощущение от связи с Улей он расценивал именно как неудачу, хотя и сподобился получить, так скажем, доступ к телу. А во-вторых, зачем лишний раз ревность будить в надежном партнере?.. Потому Анжелика была в полном и счастливом неведении об интимных отношениях Ули и “своего” грузина. Но Уля у себя в голове представляла, как он над ней смеётся, рассказывает всем в красках, как она опозорилась в постели, как она потом бегала за ним и признавалась в любви, и картинки всплывали такие…натуральные, что хотелось прямо провалиться, вот немедленно, тут же…

      Она возненавидела Анжелу за то, что та знает ее позорную тайну, за то, что ей удалось то, чего она была лишена в отношениях с мужчиной, возненавидела мучительно и больно, аж менялась в лице, когда видела ее, а видела ее она теперь уже… несколько раз.

***

      Анжела быстро почувствовала неприязнь бывшей сокурсницы. Она не знала сложной мыслительной работы, происходящей в Скибоновском мозгу, потому решила, что Ульяна не хочет конкуренции, потому что положила глаз на перспективное в социальном плане начальство. Она девушка видная, среди дам предпенсионных и парочки неинтересных недавних студенточек явно выделяется, кроме того, незамужняя, значит может позволить себе пофлиртовать с директором и завести его себе в любовника, если повезёт. В принципе, весь жизненный план девушки Анжелы укладывался в несколько простейших задач: либо это перспективный мужчина – можно выйти замуж за него, пусть обеспечивает, либо любовник с хорошим доходом, тоже неплохой вариант для тренировки способностей, пока свободный подходящий индивидуум не подвернётся. Быть одинокой, кормить себя самой, работать за копейки, жить как все – это не входило в планы красивой девушки Анжелы. Возможно, это никогда не входило в планы даже самых обычных, не обременненных красотой и привлекательностью, девушек, но жизнь – она такая бывает удивительная…

      Да, директор предприятия "Препарат" был женат. Но, как мы уже знаем, Уле это не мешало. Хотя, конечно, ей все еще хотелось большой, а главное, чистой любви.

      Но семейное положение директора не мешало и Анжеле. Такие девушки (как звёзды) идут в подобных случаях напролом, невзирая на семейные статусы и прочие неважные для них вещи.

      И, конечно же, статус семейного человека не мешал и самому Станиславу Викторовичу, который был вполне лоялен к вопросу заведения любовницы из числа недавно выпустившихся студенток. Уля его привлекала. Но его привлекала и Анжела. Сначала кроме Ули привлекательных фигур на вверенном ему предприятии не наблюдалось, потому ему хотелось преодолеть её нелепое сопротивление и проблемы, возникшие от вынужденного её алкогольного воздержания. Но с появлением Анжелы он решил, что гораздо проще будет именно с этой девушкой. В ее глазах читалась совершенно ясная жизненная программа, куда Станислав Викторович с легкостью и со всем доступным ему изяществом мог войти практически без трения. А в Ульянином взгляде, увы, не было никакой ясности, никакой четкой программы, и понять, что она хочет, к чему она готова и как с ней быть, господину Баркову было сложно и возиться с этим директору расхотелось сразу же, как появилась Анжела.

      К приезду Ули Барков отнёсся равнодушно. Про театр не напоминал.

– А, приехали. Займитесь, пожалуйста, препаратом (таким-то), у нас сдача послезавтра, а ещё минимум сотня не готова.

      Анжела же улыбалась и крутила хвостом, и директор улыбался ей в ответ.

      Стол Анжелки был в соседнем ряду через маркизу. Уля смотрела ей в спину и ненавидела ее. Это было не чувство, это было действие, она не чувствовала ненависть, она её вы-ра-ба-ты-ва-ла.

      Через несколько рабочих дней, когда в спине Анжелки уже зияла сквозная дыра, просверленная злым Улькиным взглядом, они вышли вместе, Уля решила прогуляться до остановки, откуда уезжала домой Анжела, сказав, что ей нужно в один магазин по пути. Они сели на одно сиденье, и Улю понесло. Впоследствии она очень жалела о сказанном тогда, явно лишнего наговорила она из-за страха и опасений за свои дальнейшие отношения с начальством, в которые так подло и внезапно вмешалась судьба в лице дурацкой симпатичной сокурсницы… Она стала рассказывать, как Барков в нее влюблен, как он за ней бегает и что он у нее “вот здесь” – она показала Анжеле свой немаленький кулак. Чтобы та не мечтала и не открывала рот на то, что ей не принадлежит.

– И вообще он меня слушается.

– Странно, я не заметила, чтобы он к тебе как-то неровно дышал.

– Когда тебе это замечать, ты всего пару дней тут сидишь. И я его отшила пока. Слишком нетерпеливый мэн.

– Ну если отшила, то чего теперь хочешь?

      Вопрос поставил Улю в тупик. Чего она теперь хочет? Хочет, чтобы всё было по-прежнему. Замерло в точке наивысшего момента развития. На пике, так сказать. Но, похоже, судьба везёт ее вниз.

      Анжела пожала плечами и засобиралась к выходу.

– Ну пока, до завтра.

      Уля только кивнула.

***

      А завтра был кошмар.

      Вызвал ее к себе директор, не успела куртку снять. Красное лицо его не предвещало ничего хорошего.

– Скибонова, что вы себе позволяете! Я за вами бегаю?! Как вы … – он задохнулся, – Как вы смеете такое!!

      Уля молчала. Испуга не было почему-то. Он бегал, но не за ней, а туда-сюда по своему кабинету, потом остановился против нее, нависнув над ее головой.

– Я у вас где? Вот здесь вот? – он показал кулак, намного мощнее того, который показывала Уля Анжеле.

      Уля смотрела в трясущийся кадык, безразлично и с каким-то странным ожиданием. Как будто сейчас происходит что-то важное и приятное для нее, и это ощущение было забавным. Она знала, что люди в таких ситуациях теряются, переживают, может быть плачут, но должны как-то спасать положение и оправдываться. Уля наслаждалась.

      ” Как он орал! Как он орал!” – рассказывала в дальнейшем Уля эту историю подругам, мечтательно закатывая глаза. Это было классно. Потому что кто-то – не просто кто-то неважный, а большой серьезный человек – страдает и истерит из-за НЕЁ! Она – источник всей этой эмоциональной бури, она, только она.

      Уля повернулась и с тем же равнодушным лицом вышла из кабинета. Почему-то ни оправдываться, ни объяснять ничего не хотелось. Хотелось только сохранить это странное и приятное состояние, она словно наполнилась чем-то важным и перестала быть пустой и звенящей внутри, что порой невыносимо ее раздражало. Ей почему сразу стало все равно, что будет с ней дальше, вдруг совершенно далекими и нелепыми стали её мечты об отношениях с директором, и все окружающие ей тоже стали вмиг безразличны, ей показалось, что она тут вообще никого не знает, какие-то чужие незнакомые люди. Сначала она хотела просто уйти, совсем уйти отсюда, но вспомнила, что это как бы работа, что с работы просто так не уходят, а как уходят – она толком еще не знала, потому что работала первый раз. Идти обратно к директору и интересоваться процессом увольнения ей не хотелось. Она просто написала своими словами заявление об уходе, собрала свои немногие личные вещи со своего бывшего рабочего стола, с удивлением посмотрела на ту ручку, которую не взял директор в качестве "взятки", положила её на середину своего стола поверх листа бумаги с заявлением, никому ничего не сказала, оделась и поехала на квартиру, чтобы собрать вещи для отъезда к себе во Владимир.

***

      Потом, много лет спустя, Уля рассказывала желающим печальную историю Анжелы, предавшей ее дружбу и доверие, как заслуженно наказала её судьба. И про глупого директора, который отказался от неё, предпочтя хорошему порядочному человеку, который бы с удовольствием, а главное, честно, вел бы его дела в любом городе, какую-то воровайскую вертихвостку.

      Анжела стала любовницей Баркова. Тот сначала просто ей хорошо платил, а затем поставил заведующей в филиале, который создал, расширяя свой процветающий бизнес. Почему Уле это известно?.. Да потому что филиал в ее городе открылся, Анжелка-то тоже отсюда родом. Любит директор владимирских девчат, ха-ха. Вернее, любил. Потому что Анжелка во Владимире, а он сам-то в Нижнем Новгороде. Ну, встречались какое-то время, я не знаю… Но ты слушай! Анжелика обнаглела, притащила в фирму своих каких-то родственников, и они всей толпой стали жадно грабить доверчивого директора. Да так, что обанкротили фирму, а саму ее (Анжелу) под суд отдали, так наворовали. Он приезжал сюда, да, суд был. Да откуда я знаю, на сколько ее осудили! Ты слушай! Да, я с ним встречалась. Ну что говорил.

– Как жалко, говорит, что у нас с тобой не сложилось. Я уж понял, что эта тебя оклеветала. Но поздно. Поезд ушел.

– Да, Уля, правда, какая жалость! Сейчас бы ты была заведующей, считай, свой бизнес. Если бы тогда…

– История не знает сослагательного наклонения.

***

Позже болезни. С надеждой смотря вокруг,

Преданным взглядом, искала, ну где тот друг,

Принц, целитель, гуру или святой,

Кто мне поможет справиться с пустотой. *

            Ася дружила с Ульяной, потому что нуждалась в людях, которые её любили бы и были близки, и взяла бы в друзья любого, кто оказал бы ей немного внимания, приблизился бы на расстояние, на котором различимы становятся черты лица и продемонстрировал свой интерес к поддержанию отношений, неважно, искренний или показной. Ася мало разбиралась в людях, вернее, совсем не разбиралась, её представления о человеческой психологии были поверхностны, а все мотивы поведения сводились к своему, единственному мотиву – человек нуждается в другом человеке и ищет общения, дружбы и любви. Больше ничего людям друг от друга не надо.

            Она нужна была подруге, пока шли годы учебы. Посему Уля со своими способностями находить нужных людей и входить к ним в доверие, поддерживала хорошие отношения, всяческое расположение, в нужные моменты оказывала поддержку, в общем, как могла, проявляла известные ей качества настоящего друга. Ася со временем стала считать её своей лучшей подругой. Никто более неё не интересовался Аськиной жизнью, не проникался её интересами.

            Потом закончились годы учебные, Аська разочаровала подругу своим нелепым бесперспективным замужеством, но поскольку та оставалась ещё в городе, где они учились, а Ася жила, Уля не спешила демонстрировать своё новое презрительное отношение. Аська же ничего не замечала, ни нового снисходительного взгляда сверху, ни холода в отношениях, ни отсутствия откровенности. Сама продолжала дружить за двоих, наполнять отношения своей энергией, делиться и откровенничать по-старому. Потом Уля уехала, и пропала с радаров на несколько лет. Асе тоже было не до нее. Девяностые начались для нее чередой проблем не только в стране. Замужество, рождение ребенка. Перестройка привела их молодую семью к обнищанию. Обычное сливочное масло стало стоить ползарплаты. Зарплаты тоже пока не было, муж прибежал из соседней республики, в которой уже вовсю шли митинги, забастовки и русских просили на выход, без большинства документов, кроме паспорта, это всё нужно было восстанавливать и искать способы заработка. Асина мама заболела после рождения внука, слегла и умерла, не успели опомниться. Потом муж работал на строительстве московского метрополитена, уезжал на вахту раз в месяц, слава Богу, стало на что жить. Ася устроилась преподавателем в школу.

            А потом новые напасти: метростроевцам выдали акции, которые никому из них не принесли никаких дивидентов, и уволили всех. Строительство метро законсервировалось на долгие годы. Асин экспериментальный курс естествознания, на который взяли лишнего человека с улицы (Асю), прекратил свой эксперимент и тоже закрылся. Асю уволили.

            И живи как хочешь. Никуда толком не устроиться, ничего нормально не функционирует, работы нет, только копеечная. Условия рабские. Практически предлагалась работа за пропитание. Кто мог думать и двигаться, попытались заняться торговлей: что-то привезти откуда-то, продать у себя в городе стало для многих единственным способом заработка. В то время оформлялись и будущие бизнесмены, и будущий криминал, государство совсем перестало управлять собой и контролировать страну.

            Период этот у семьи Аси затянулся на десятилетие. Как запой, в который ныряешь, а выйдя, ничего не помнишь, где был и что пил, так и у Аси эти годы вылетели из памяти, оставив только отрывочные моменты. Помнишь только, что всё это грязно, мерзко и отвратительно.

            Когда Ася вышла из этого жизненного отрезка, она первая востребовала подругу, позвонив по известному ей номеру телефона. К тому времени они работали на местном Птичьем рынке, продавая аквариумных рыбок – это было увлечение супруга, которое переросло потихоньку в работу и стало приносить заработок. До этого их помотало немало по разным местам и работам, соглашались на всякие разовые подработки да шабашки.

            Улю позвали к телефону. Она даже не обрадовалась. Тусклым голосом отрапортовала, что у нее всё плохо, всё хуже некуда, и дома, и работа тяжёлая, и работать ей приходится одной, тянуть семью, потому что мать уволили с работы, отец уехал жить к своей матери на родину, а у нее самой какое-то тяжёлое прогрессирующее заболевание.

            Уле просто было ни до кого. Девяностые ударили по ней с другой стороны. Уехав домой во Владимир после неудачной своей нижегородской карьеры в "Препарате", Ульяна долго не могла найти работу. Ни одно предприятие, никакая организация не нуждалась в новоиспеченном биологе, разве что школа, но для Ули это было табу. Хватит одной учительницы на семью, матери. Поначалу она было прекратила поиски и просуществовала спокойно на иждевении родных, но скоро обстоятельства резко изменились.

            Маму обвинили в превышении должностных полномочий, сняли сначала с должности директора – школы, которую она сама поднимала практически с нуля и была бессменным руководителем много лет, с самого ее зачинания… Затем уволили совсем, лишив и учительской зарплаты.

            Инга Михайловна не стала мириться с этим чиновничьим беспределом, она прекрасно знала, что отомстили ей за несговорчивость и излишнюю самостоятельность, и знала, кто ей отомстил, и, несмотря на ранг этого "великого мстителя", она пошла отстаивать свои права и свою правду в суд. Как бы у нее тоже своя группа поддержки имелась там, повыше. На нее тоже завели быстренько уголовное дело (а не надо было в суды идти, не надо) и посадили в СИЗО. Через месяц Инга Михайловна вышла благодаря каким-то договорённостям и осела дома в апатии, горе и обиде на жизнь.

            Уля за это время окончательно поседела, у нее в этом отношении отличная наследственность: близкие родственники становились белыми годам к 30-ти. Отец сбежал, не выдержав ни глубины депрессии женской половины дома, ни увольнения со своего любимого завода, который также практически прекратил своё функционирование, где он проработал инженером всю свою семейную жизнь. Брат уехал покорять Москву, бросив их в самый сложный момент. Упадок в оставшейся женской половинке семьи настал беспросветный.

            Пришлось уже Ульяне искать работу не по желанию и предрасположенности, а в связи с насущной проблемой выживания. Пошла в магазин, недалеко от дома. Сначала взяли на уборку, по этому объвлению она и пришла, потом заменяла продавцов по мере необходимости, стояла за кассой, всё это было не сложно, навыков особых развивать не приходилось, приходилось только каждый день рано вставать, потому что магазин открывался в восемь утра, а подойти нужно было за час до открытия, а закрывали его в десять вечера, работники же уходили позднее на полчаса-час. С уборкой было проще и мало по времени, но и денег там были сущие копейки.

            Год Уля одна работала и тянула семью. Ну как семью. То, что от нее осталось. Мать и себя. Сбежавшие мужики как-то сразу устранились, разве что отец пару раз отправил немного денег со своих редких теперь подработок, которые он находил в небольшом городе во Владимирской области, где жила его мать, бабушка Ульяны. И то, ей отправил, Ульяне, а не матери. С матерью он совершенно прекратил контактировать, та глубоко поселилась в своем оскорблении, переживала только о том, как с ней обошлись, страдала и депрессировала на всю семейную жилплощадь. О том, что перестал вариться борщ, стираться одежда, убираться квартира, даже и говорить нечего.

            Единственный человек, кто по сути разделил эти страсти, была дочь.

            Она работала, пока мама страдала. Кормила, платила коммуналку. Она работала, пока мама приходила в себя после своих страданий. Она работала, пока они вдвоем переживали предательство отца и мужа. Потом мелкое предательство брата и сына. Года через полтора только мать окрепла настолько, что смогла прекратить злиться и обижаться на ближний круг, и вспомнила об источнике ее рабочих проблем. Поначалу она тоже было снова кидалась судиться, подавала заявление, звонила по знакомым, которые могли поучаствовать, но все в один голос отговаривали ее. Шишка, которая повлияла на ее снятие, велика.

            Прошло еще около года.

            "Источник проблем" к тому времени несколько ослаб, на него тоже завели какое-то уголовное дело, сменился состав и прокурорский, и судейский, и Инга Михайловна как-то легко подала новое заявление, и его приняли. О ней стали писать в местной прессе, взяли интервью для телевидения. Потом её взяли в ее же школу преподавать. Уле стало полегче, ей казалось , она вечность батрачит уже, не поднимая головы: подай, принеси, сосчитай, отчитайся… Боялась слово лишнее сказать, чтоб не вылететь. Потому как хозяин суровый был, чуть что не так – до свидания. Нового найдем. Уля выполняла сразу несколько функций: и продавец, и кассир, и товаровед, и управляющий. Со временем директор доверил ей на работу принимать низший персонал.

***

            В то время многие предприятия торговли работали, как бы это правильно сказать, полуофициально. Набирали людей и не платили за них налог, чтобы съэкономить. Но отчитываться перед налоговыми органами было необходимо, и в отчеты шли несколько работников, которых оформляли официально, у них и зарплата была поменьше, ибо большой процент уходил на налог, и они как бы прикрывали своей материализованной реальностью других, оставшихся в зоне финансового сумрака. Обычно оформлялись самые низшие рабочие слои магазина: грузчики, уборщики, низший персонал. Белая кость, куда со временем стала относиться и Уля Скибонова, были не оформлены официально и получали бОльший доход из-за этой разницы в процентах, невыплаченных государству.

            Особый организационный прикол заключался в том, что можно было принять работника на работу, заключить с ним договор, взять его документы, внести их в нужную базу, и не оформлять его при этом, не платить за него налог, но он считался зачтенным и служил прикрытием всем остальным, работающим без оформления. Сам работник не получал никакой пользы от данной махинации, ни стажа, ни защищенности, ни будущих льгот от государства, зато магазин получал с него немалую выгоду.

            Так Ульяна приняла на работу несколько человек: грузчика, "продавца на побегушках" и уборщицу. Первые двое без всякого сопротивления передали Уле требуемые работодателем документы, оформили только появившиеся в России снилсы, и Ульяна их зарегистрировала. Уборщица же, моложавая стройная дама лет сорока-сорока пяти (как оказалось по паспорту, пятидесяти четырех, пенсионерка почти), сразу не понравилась Уле. Улыбалась приветливо, выполняла всю уборку добросовестно, с продавцами приятельски сошлась, но повела себя слишком независимо. Сказала, что официальное оформление ей не требуется, она пришла "на фитнес" на полтора часа в день, за который ей ещё и заплатят. Отдала Уле паспорт, а страховой полис не захотела даже оформлять. В принципе, обошлись бы и без этого лишнего официального документа, но Ульяна встала в позу. Что? Какая-то уборщица свои правила тут устанавливает? Все уборщицы были здесь острахованы пенсионно, правда, никакого стажа за время работы не наработали, но правило есть правило, и нарушать его никому из уборщиков не позволено. Уля стала давить на женщину и требовать документ. Дама оказалась несговорчивой. Сказала: нет, и всё тут. Уле вспомнилось, как она сама устраивалась, как боялась что-то сделать не так и потерять такую необходимую ей работу, чтобы спорить из-за документов – и в мыслях не было. Не будет она оформлять эту строптивую. Когда после двух недель отработки новая уборщица потребовала договор о неофициальном устройстве, который ей давно могли оформить, внеся в него данные паспорта, Ульяна отказала ей, заявив, что без снилса никаких договоров. Каждый день, что дамочка ходила прибираться, Уля тянула и не давала ей эту требуемую бумагу. То её не было на месте, то бланк договора не распечатан, то любой продавец вам выдаст и подпишет, а любой продавец кивает на Ульяну Викторовну, мол, старший продавец это сделает сама. Наконец, уборщица не выдержала, и, когда ее в очередной раз отфутболили "на завтра", прямо с рабочего места позвонила Ульяне Викторовне на дом. Ульяна была возмущена, снова попыталась отделаться занятостью, но наглая уборщица не отставала и не сдавала назад. В итоге она ушла, Уля даже не успела её "уволить". С одной стороны, Ульяна была довольна, нечего тут самоволие разводить, а с другой стороны, получилось так, что она не смогла одержать верх – и над кем? – над каким-то обслуживающим персоналом.

            Правда, потом она немного утешила своё уязвлённое самолюбие. Деньги, которые успела заработать ненанятая уборщица за полмесяца работы, она выдавала ей в течении полутора месяцев. То одно, то другое. То нет, то завтра будут, то любой продавец выдаст, вот так проучила маленько… Пока женщина не перестала ходить, звонить и спрашивать, сама отправилась к ней по адресу вечером и отнесла деньги, даже извинилась, что обстоятельства так сложились. Увидела, как потеплели глаза обиженной ею женщины, увидела, что она поверила этим фальшивым извинениям, а того, что жило у Ули внутри, пировало и оттягивалось всё это время – этого не заметила. Да и кто поверит, даже если увидит?.. Подумает, ошибся. Не может в Улечке, хорошей и милой девочке, красавице, скромнице, жить такое…

***

            Проблемы со здоровьем действительно были. И всё это результат постигшего стресса. Болела голова, похожие на мигрени головные боли настигали ее и на полдня ее выключали из жизненного цикла, хорошо, если успевала принять пару таблеток любого сильного обезболивающего и ношпу, тогда немного притуплялось, отпускало за несколько часов. А не перехватить вовремя приступ – потом ничем не помочь. Жизнь на время останавливалась.

            Потом волосы стали выпадать. Видать, седина плюс стресс работают в содружестве, волос становится неживой и валится. По врачам она особо, конечно, не ходила. Ей прописали принимать обезболивающие во время приступа и вести здоровый образ жизни, вот и достаточно. Спасибо на этом. О том, что ей ставят диагноз “опухоль мозга” она сама придумала, так страдание ее выглядело эпичнее, а то какая романтика от простых головных болей и ранней седины?.. Это вообще мать предположила, типа, “а вдруг у тебя опухоль мозга, Уля? Не дай Бог!” Аська уж больно допытывались, что за болезнь, вот и сказала, “наверное, опухоль мозга у меня”. Аська так приятно испугалась и запереживала, что Уля уже более энергично и уверенно добавила:

– Да, опухоль мозга. Возможно, доброкачественная. Но диагноза пока нет. Не могут поставить.

            Но с матери она взыскала всё, все свои затраченные усилия, весь свой подвиг отречения от себя самой.

            Не вышла замуж – почему? А как тут думать о собственной семье, когда родительская переживает такой кризис? Кто единственный остался верен матери в такой ситуации? Уля. Только дочь осталась с родительницей, только она поддерживала, кормила и оплачивала их общее проживание. Она свою жизнь положила на этот алтарь, принесла себя в жертву, теперь очередь матери отрабатывать благодарственный долг.

            Та и отрабатывала. Добилась восстановления в должности. Пришлось судиться несколько раз, с первого раза только было снято основное обвинение. Трижды Инга Михайловна подавала судебные иски, трижды добивалась очередных уступок, наконец, последний суд постановил восстановить директора в прежней должности, а также восстановить справедливость и финансово, и морально, то есть, принеся извинения. Извинения и от администрации города и от министерства образования были принесены, хоть и чисто официально, а не от глубины всей широкой административной души, но тем не менее, и семейство Скибоновых посчитало себя восстановленным в социальных правах и перспективах, а выплаченные средства в качестве компенсации за моральные ущербы (их было два: один матери, а второй – дочери) оказались совершенно не лишними.

***

            Уля решила наконец уволиться с тяжелой и не слишком приятной работы и пошла на курсы бухгалтеров, ей хотелось теперь заниматься работой, которая не требует столь тяжёлого труда и ставит в такое неприятное зависимое положение. Бухгалтер может брать единовременные работы, делать отчёты, вести каких-то отдельных клиентов, а если работать, то с частичной занятостью, а не полный – нет, это был даже не полный, это переполненный рабочий день – четырнадцать только официальных часов в сутки, с восьми утра до десяти вечера, практически не имея возможности даже небольшого отдыха, перекусить порой не было свободных десять минут.

            Уле хотелось теперь пожить. Мать стала предлагать ей отдохнуть, купила сама ей турпутевку в Египет. Уля съездила, вспомнила лето, веселую студенческую жизнь. Раньше, до всего это упадочного кошмара, она успела немного поездить, но это было давно…и почти неправда.

            Тогда было веселее жить. Уля общалась с позитивными, активными, увлеченными людьми, наполнялась их энергиями, подхватывала их идеи, отражала их эмоции, было интересно.

            Жизнь кипела. А сейчас? Тошно. Скучно. Одна. Да ещё такая травма несправедливости. Совершенно все силы отняла. Пока работала, хоть и двигалась как заведённая, но хотя бы двигалась. Поездка развлекла. Но и измучила. Тем, что окончилась. И вернулась Уля из яркого красочного лета в свою унылую серую беспросветность.

            Очередная депрессия накрыла как пологом – мягко, быстро и не оставив надежды на дальнейшее продолжение жизни. Жизнь кончена. Как будто была цель – матери помочь и поддержать, а как добилась результата – пришел упадок теперь и в ее сердце. Мать прыгала вокруг, старалась лечить, спасать и помогать, а Уле было и все равно, и слегка приятно. Пусть покрутится, сколько я вокруг нее и ради нее крутилась.

            С Асей в это время общение стало одностороннее. Уле стало неприятно, что она разоткровенничалась о проблемах в семье с этой…активисткой, и она замолчала почти наглухо. Не стала ничего объяснять про дела и новые обстоятельства, молчала и про здоровье, хотя и не опровергала, просто пусть тоже…повертится ради меня.

            Ася писала и писала, писала и звонила. Улины ответы были односложны, как и полагается человеку смертельно больному, но не желающему грузить своими проблемами окружающих. Живите, друзья! Не думайте обо мне.

            Поумирав пару месяцев, Уля решила, что нужно опять начинать жить.

            Курсы бухгалтерские она окончила ещё до поездки и депрессии, всего-то два с половиной месяца, но, конечно, на какую-либо серьезную работу ее бы не взяли. Встал вопрос с новым устройством на работу.

            Школой она себя давно запугала, мол, ученики сейчас такие монструозные, я там не выдержу, просто переубиваю всех хулиганов. Хотя мать после всей этой мучительной эпопеи стала лояльнее относиться к возможности использовать служебные связи. Раньше в этом вопросе крайне жесткое табу было. Дочь должна добиваться всего самостоятельно! А сейчас сама предложила: давай, мол, в школу, не хочешь? Через полгода завучем сделаю. Но поскольку ранее у Ули в голове стоял запрет на блестящую карьеру преподавателя среднего учебного заведения и жуткий страх пред возможными подопечными, с которыми ей пришлось бы сталкиваться, даже став завучем, ежедневно, она отказалась. А жаль. Сколько там бы предоставилось возможностей побаловать и покормить свою… черноту.

            Устроилась Уля в ту турфирму, где мать купила ей путевку. Начальницей там была дочь самой близкой материной подруги, как раз главного завуча школы (неглавных было ещё три), где Инга Михайловна была директором. Она тоже уходила с поста в знак поддержки уволенного директора и протеста против произвола. Правда, потом быстро вернулась, и скромно работала учителем. Чаще нее никто не звонил и не наведывался. Даже бывшие близкие. Бывает дружба на свете! Уля тоже мечтала о такой верности. И считала себя достойной ее.

            Валентине нужен был бухгалтер, но такой, чтобы не на постоянную работу, и с небольшой зарплатой.

            Турфирмочка была маленькая, она, да её супруг выполнял некоторые подсобные обязанности, никакого штата не было, было обычное ИП, или ЧП – частное предприятие, как его раньше называли. Но налоги платить нужно, оформлять бумаги-отчетности нужно, вести бухгалтерию нужно. Профессиональный специалист обойдется дорого, нанимать одноразово невыгодно, Уля со своими курсами и отсутствием требований, да ещё по знакомству, подошла как нельзя лучше. Эта работа не мешала ей заниматься и побочными делами: вести несложную бухгалтерию для некоторых других частных предприятий, там, где работали ее знакомые. Сделать квартальный отчет и сдать документы в налоговую – эти её подработки давали небольшой доход. Но не было главного. Чувства собственной востребованности.

ГЛЯЖУСЬ В РЕМОНТ КАК В ЗЕРКАЛО…

Сразу была готова впустить любя

Первого встречного, но не саму себя.

Будто собака голодная в конуре,

Будто бы нищенка у проходных дверей.*

            Да, жизнь немножко стала налаживаться. Уля стала веселее, откормилась, пополнела. Все финансы взяла в свои руки. Мать работала вполне посильно для её возраста, и доходы её были неплохие. Всё на счет. Там проценты идут. На доходы Ули от бухгалтерии жили. Жили скромно, порой очень скромно. В смысле питания и прочих потребительских нужностей, но у Ули вызрело два серьезных проекта. Первый – её поездки. Раз в год, а то и дважды, Ульянка старалась выехать куда-то в курортную заграничную зону. Побаловать себя, развлечься от скуки провинциальных будней и пожить красивой элитной жизнью. На это нужны были деньги, несмотря на то, что путевки доставались ей в полцены, а то и еще дешевле. Пару раз вообще удалось ухватить горящий тур за четверть реальной стоимости, но и собираться пришлось спешно, буквально за один вечер. И второй её проект – это ремонт.

            Ох, какой красивой видела она свою квартиру в мечтах! Это была даже не трехкомнатная малогабаритка в многоквартирном доме – это были виллы и дворцы, достойные её аппартаменты… Но в реальности всё было намного, намного сложнее. Ремонта в квартире не было с конца восьмидесятых. Уля хотела сделать всё так, чтобы незаметна была их с матерью бедность – своё нынешнее финансовое благополучие Ульяна считала хоть и не нищетой, но весьма плохой обеспеченностью. Нужна была такая отделка всех имеющихся площадей, чтобы зашедший в квартиру человек увидел бы современность, стиль и достаток обитателей. И ради того, чтобы приблизить квартиру свою к такому идеалу, она очень старалась. Но средств на Улькины великие планы было катастрофически мало.

            А тут, вскорости после нескольких Ульянкиных великих переделок, их соседи этажом ниже тоже затеяли ремонт. Вот уж кому-кому, а им точно никаких перестроек не требовалось, у них и так отличная перепланировка была сделана и ремонт. До них в конце девяностых в этой квартире жила молодая женщина с ребенком, девочкой невеликих лет. И там очевидна была помощь либо богатого папы, либо еще кого-то не менее богатого, потому что мужа у хозяйки квартиры не было, а квартира неработающей женщиной была куплена трёхкомнатная, да ещё с отличным по тем временам ремонтом и планировкой: снесены были лишние, по мнению дизайнеров, перегородки между комнатами, увеличенный санузел обновился современной душевой кабиной взамен надоевшей всем соседям стандартной ванны, везде были поставлены новейшие по тем временам пластиковые окна, открытый балкон застеклили как лоджию – и квартира засияла открытыми локациями совмещённых пространств кухни и двух комнат, отделенных увеличенным за счёт тех же бывших комнат большим пустым холлом вместо узкого совдеповского коридора. И лишь одна комната оставалась отделенной от общего пространства, представьте себе, обычной межкомнатной дверью.

      Семья пожила, ребенок немного подрос, и они тихо и незаметно съехали. Вслед за ними въехали новые соседи: средних лет муж и жена, без детей, но, кажется, тоже весьма обеспеченные. Обеспеченность их Уля и её соседи могли наблюдать по смене машин на придомовой парковке. Сначала у них была одна легковая Хонда на двоих, затем Хонду продали, купили Фольксваген кроссовер – для него, а для нее маленький красный Матиз. Она недавно сдала на права, и на заднем стекле несколько висел значок “ученик”.

      Жили они уже несколько лет в доме, являясь соседями Ули снизу, и вот, наконец, приспичило им зачем-то затеять ремонт в своей очень и очень симпатичной, по мнению тех же дизайнеров, квартире.

      Уля тоже постаралась не отстать от веяний современной квартирной моды. Чтобы сделать одну локацию, комнату одну, например, уходило около года. Это и замена окна (тяжелее всего далась им замена балконного блока и остекление лоджии, уложились с трудом в два года, в два захода), это и замена батарей, и проводка, и стены, и потолок, и пол… Уля так хотела всё самое лучшее, всё самое современное, самое красивое, но денег, денег на это красивое так не хватало! Потому пришлось идти на компромиссы. Часть пусть будет современным, а остальное средних и вполне статистических стандартов… А времени сколько, это ужас. Ремонт одной комнаты превращал всё оставшееся пространство квартиры (хорошо, что его было ещё достаточно) в склады и временные хранилища.

      Работников найти нормальных тоже проблема. Что-то Ульяна с помощью матери делала сама, но в основном, конечно, приходилось пользоваться услугами специалистов. А на специалистов денег уходило ещё больше, чем на лучшие и не самые лучшие материалы….

      Короче, Улю процесс ремонта очень сильно нервировал. Радовали только результаты. И то недолго

      А соседи просто сняли квартиру на время ремонта и съехали. Предоставив оставшимся соседям наслаждаться звуками дрели, перфоратора, шлифмашинки и прочих колющих, режущих, дробящих электроинструментов. И дрелили, перфоратили и шлифмашинили теперь этажом ниже практически каждый день, с самого начала рабочего дня.

      В первые дни разрушительного нашествия ремонтной бригады из подъезда было вынесено огромное количество мешков со строительным мусором и ломом. Через пару дней приехал к подъезду КамАЗ и привез ещё большее количество мешков с разными цементными смесями. Соседи, наблюдавшие за тем, как полуобнажённые (в феврале!) черные гости южных зарубежий небольшой вереницей друг за другом таскали эти бесконечные мешки в квартиру, слегка озадачились вопросом, а что это и зачем так много, не боитесь, что дом треснет от тяжести, пол-то проломится?.. Сосед же ремонтируемой квартиры заверил всех через общий чат Улиного дома, что “не боись, ничего не проломится”, и все успокоились, потому что он был инженер и мастер по электричеству, газооборудованию и ещё каким-то элементам. Улин дом был весьма продвинутым по современным провинциальным меркам, у него был общий чат в популярном в то время так называемом мессенджере, IRC, или в просторечии, "Ирке". Хотели поначалу использовать тоже популярную тогда ICQ, которая была установлена у многих интернет-пользователелей, но там было сложнее сделать общегрупповой чат, ведущий программист дома предложил всем соседям установить себе на компьютеры Ирки, а не Аськи.

      Затем начались жёсткие ремонтные будни. В выходные работники не приходили, зато в будни дрели начинали свои мощные трели с восьми часов, а перфораторы подхватывали их веселые напевы, будя весь дом окончательно и без вариантов “а подремать ещё немного”.

      Работали они обычно не дольше трёх. Один раз допоздна шла работа с сильными шумами, начали они в этот день только с четырех часов вечера, и взбудоражили весь пришедший с работы соседский контингент, так как и в половине 11 вечера грохот не стихал. Кто-то из участников общедомового чата не выдержал, написал, что с ремонтом пора заканчивать, некоторым завтра рано вставать. Автор данных шумов мигом откликнулся, извинился, посетовал на задержку на заводе и путаницу в отгрузке, т.к. были заказаны одни блоки оконные, а привезли другие, а поскольку у бригады, которая делает установку, график четкий, она вынуждена была работать допоздна, чтобы закончить монтажные работы именно сегодня.

      Т.е. у соседа все окна во всей квартире (три штуки и балконный блок) заменили одним днём. У Ули с мамой промежутки между сменой окон составляли примерно месяцев 9-10.

      Но хуже всего стало, когда Уле удалось увидеть квартиру в мае. Ремонт шел уже 3 с половиной месяца, и она надеялась, что эти соседские издевательства подходят к концу. Сосед захотел поменять трубы. В квартире Ульяны были заменены на современный пластик только трубы холодного водоснабжения, ну и трубы, подведенные к системе отопления. Остальное было лень ворошить, дорого, слишком много нужно было для этого разбирать, а потом собирать, не хотелось и начинать. А тут сосед загорелся прислать своих работников для замены труб горячей воды, чтобы срезать их трубу у пола, а потом, при желании, она сможет легко поменять и свою зону устаревшего металла на пластик. И полотенцесушитель срежут, так же, понизу, останется свою модную трубку присовокупить при первой же возможности.

      Это было неплохо. Плохо было то, что Ульяна уже практически впала в невроз и готова была впасть в психоз от такой нервной нагрузки. Ремонт у соседей она возненавидела до колик в нейронных связях.

***

      Что за такая несправедливость?!!?

      Она годами – годами – жмется, ужимается, экономит на всём, чем можно, чтобы раз в год порадоваться и похвастаться новой комнатой, а то и всего лишь какой-то её частью, живёт среди этого вечного раздрая, конца края ему не видит, потому что ещё за десять с лишним лет всего-то еле-еле половина квартиры отремонтирована, а эти?! Ни проблем, ни экономии, ни затруднений.

      Когда она спустилась за Андреем вниз на этаж, она не хотела даже заходить, застыла на пороге. Он что-то объяснял ей, говорил, что нужно эти старые трубы заменить, показывал какие-то материалы, повел вглубь квартиры… Она шла как зомби, ничего не понимая и не слыша, что ей говорят.

      Вся квартира была ещё только разворочена! Вся! Нигде, ни в единой точке данного пространства не намечалось даже малюсенького просвета отремонтированного миллиметра, везде был голый бетон, кирпич, известка, обломки стен, торчали провода и арматура. Новыми и готовыми были только окна. И установленные батареи. Все материалы грудами лежали по всей большой квартире в разных местах, хозяин делился, чем и как он собирается отделывать потолки, стены, пол, и выходило дофига и денег, нет, не денег – бабла немеряно!!!! – и времени еще, и страданий соседских, и бригадных подрядов… Скибонова так была шокирована, что чуть не зарыдала, тут же, на месте, ее оставили силы, она хотела пробомотать извинения, что не сможет ни завтра, ни послезавтра принять работников у себя, потому что срочно уезжает, улетает, уплывает надолго, навсегда и насовсем, но не успела. Андрей сказал, что завтра и послезавтра выходные, а работники его придут во вторник, так что давайте я с вами свяжусь, окей?

– Окей, – механически ответила Уля и на несгибающихся ногах потащила себя к белевшему смутно дверному проёму…

– Уля, вы знаете, у нас ведь дочка родилась!

– Что?.. Ах, дочка… А когда? – Уля не знала, что спрашивать и положилась на внутреннего бота-автоответчика.

– Двадцать шестого апреля, месяц ей уже.

– Поздравляю! Ваша супруга, наверное, счастлива, возраст ведь у нее уже не совсем молодой.

– Ей сорок два, но сейчас и не такие рожают, медицина!

      Уля уже выключила бота и убегала сломя голову (внешне это было не видно, она шла медленно и степенно, не теряя чувства собственного достоинства, но внутри был полный хаос и безобразие)

      Два дня она переваривала. С тяжелой душевной отрыжкой. Хотелось вообще никого не пускать, что хотят, у себя пусть делают. Но визит соседа и Ульянин уход на полчаса из квартиры не остался без внимания матери, она поинтересовалась, что происходит. Уля рассказала.

– Ну что, пусть приходят. Ты же сама хотела трубы менять, нет? В прошлом году, помнишь? Вот, будет удобнее.

– Ма, в прошлом году у нас кухня ещё без ремонта наполовину была, вот тогда и нужно было менять, а сейчас уже с этим поздно возиться. Придется стену переделывать.

– Ну все равно, когда-то же придется трубы менять, хорошо, если соседи упрощают тебе задачу.

      Про все ремонтные работы мать говорила всегда, что их делает Уля. И ей говорила, что “вот, ты сделаешь то, а потом сделаешь сё”, и знакомым говорила, что “вот, Уля у меня хочет поменять старое то на новое это”, как будто дочь одна занималась ремонтом, что было, в общем и целом, не совсем правдой, материны были финансирование и некоторые организационные моменты, все работы практически выполняли нанятые работники, а Ульяна только подбирала, выбирала, находила, покупала материалы и по окончании работ доводила отремонтированное место до приличного жилого состояния. Просто мать имела в виду, что ремонт – дело молодых, для молодых и им нужнее, а ей-то и так неплохо, но желаниям дочери не противилась.

***

      В понедельник она точно решила “не пущать”.

      Никто не звонил, не спрашивал более ни о чем, ну и хрен с ними.

      Но звонок раздался вечером, она не взяла трубку. Мессенджер на постоянно включенном компе беззвучно высветил сообщение.

      «Ульяна! Не могу до Вас дозвониться. Звоню Вам, не берете трубку, видимо номер мой в телефон не забит…

Хотел с Вами согласовать на завтра работы по замене стояка ГВС и стояка полотенцесушителя. Будет возможность пустить моих специалистов для проведения данных работ? Стояк ХВС решили у Вас не трогать, сделаю только у себя».

      Да забит, забит твой номер. Ладно, она перезвонит.

      Во вторник пришли “специалисты”, немолодая супружеская пара, подчинённые Андрея. Полотенцесушитель внизу отрезали быстро, заменили часть трубы на нержавейку. А вот с трубой горячей воды произошла заминка.

      В кухне Ульяны эта труба проходила за стыком между двумя тумбочками кухонного гарнитура, и чтобы добраться до нижней ее части, как требовали того работы по замене, нужно было их отодвинуть от стены и раздвинуть в стороны. Они были так плотно пригнаны друг к другу, что Ульяна сначала полчаса разбирала одну тумбочку, чтобы с трудом вытолкать ее из проема, а потом и вторую тумбочку, чтобы отодвинуть и ее.

      Мама несколько раз заходила на кухню и пыталась помочь, но Уля прогоняла ее и огрызалась:

– Я сама, иди к себе. Я разберусь.

      Мать ушла, пробормотав в дверях, что соседям нужно помогать, мы же соседи…

      Уля была на грани срыва, она не предполагала, что потребуется столько усилий ради ненужного ей благоустройства. Чужим людям приближаться к ее посуде было запрещено, поэтому Уля даже и не подумала подождать рабочих и вместе с ними разобрать мебель от кухонной утвари, она знала, что это нужно сделать самостоятельно.

      И когда пришедшие специалисты, только что доблестно справившиеся с полотенцесушителем, вдруг в раздумьях нависли над Улькиной трубой ГВС, она тоже замерла от отчаяния. Посовещавшись между собой, они выдали:

– У вас труба очень близко к стене, у нас нет инструментов, чтобы тонко ее спилить, не задев стену. Давайте мы сейчас не будем делать здесь ничего, а вечером вы свяжетесь с Андреем Владимировичем, и договоритесь конкретно по этому вопросу. И мы завтра – послезавтра придем и доделаем.

      Видно было, что “специалисты” уже устали, они начали свой рабочий день с этажа под квартирой Андрея Владимировича, имели там некоторые накладки и проблемы, потому что были всё-таки не слишком великими специалистами по замене сантехники, а просто хорошими подчинёнными своего начальника.

– Завтра? Нет, я завтра уезжаю. И в другие дни меня тоже не будет дома.

– А ваша мама?…

– А моя мама уходит в поликлинику. Делайте или сейчас, или нет. Неужто мы тут два дня с этим хламом будем жить на кухне?? – она показала на горки посуды, кастрюлек, сковородок, сложенных на небольшом кухонном столе и подоконнике.

      Делать нечего, уставшие специалисты негромко поспорили, кому из них набирать начальство, достался разговор мужчине, потом трубку передали Уле. Она сказала, что стена, где проходит труба, хоть и отремонтирована, но заставлена мебелью, и ей, в принципе, в данный момент не очень важно, будет она в идеальном состоянии, или нет.

– Хорошо, – сказал сосед, – я оплачу Вам эти неудобства. Могу отремонтировать, когда у меня стены будут делать.

      Уля представила, как она опять выгребает утварь из тумбочек, выдвигает их от стены, ждёт, когда снизойдут (вознесутся) до нее соседские рабочие, и запротестовала:

– Нет, спасибо, ремонтировать не надо. Я просто задвину мебель обратно.

– Ну окей, с меня причитается.

      Трубку передали главному в бригаде прибывших специалистов, и он смиренно выслушал распоряжение: стенку долбить можно, но очень аккуратно.

      Возились они часа полтора, воды, естественно, уже не было никакой, с утра была только горячая. Хорошо, Уля успела набрать таз и ведро в ванной, этим и пользовались весь день. Ни туалет, ни умывание, ни души там всякие, а теперь ещё и ни питание, даже ни о каком чае речи не шло.

      Уля проклинала себя за свою мягкотелость. Зачем ей эти пластиковые выходы? Когда она ещё соберётся этим заниматься…

      А ещё эта тетка постоянно бегала к ней и что-то спрашивала:

– Ульяна, а карандаш не найдётся у вас?

– Ульяна, дайте, пожалуйста, нитки, да любые, надо грузик подвесить, проверить.

– Ульяна, нет у вас мела, случайно? Мылом нельзя, здесь влажное, не видно будет.

      Вы, блин, какого … без инструментов пришли, специалисты??

      Наконец, они сообщили, что работа закончена. Но убирать пока ничего не надо и задвигать тоже. Они сначала должны сделать замену уже в самой ремонтируемой квартире, и тогда включат воду, и нужно проверить, нет ли течи. Они зайдут. Взяли свои инструменты, которые у них всё-таки были, и ушли, мусор после работ сгребать, конечно, ей оставили.

      Прошло полтора часа. Воды всё не было.

      И вот, наконец, зашипело в кранах, в туалете стал с шумом наполняться бачок. Уля побежала на кухню. Ура, вода идёт. Горячая грязная, как нефть, а холодная нормальная, напор разве что слабоват. Труба не текла, она посветила фонариком от телефона. Да и стену они поковыряли совсем слегка.

      В дверь постучали. Скромные специалисты не звонят, они стучатся. Женщина была уже в куртке, мужчина прошел на кухню, проверил, чтобы всё работало и текло строго в трубах.

– Вода есть?

– На кухне есть. Сейчас посмотрю, в туалете есть, спускает. В ванной тоже должна быть.

      Уля крутанула ручку ванного смесителя, и… ничего не пошло.

– А где вода? Вы вообще открыли воду-то?

      Ах, да, на кухне есть, в туалете есть.

– А почему здесь не идёт? Никакая?

      Кран в ответ на повороты выдал наконец тонюсенькую струйку черной жидкости.

      Женщина-специалист начала было читать лекцию об особенностях поведения труб горячего и холодного водоснабжения после ремонта, их возможных проблемах и способах их устранения.

      Уля прервала теоретический материал:

– Вы давайте раздевайтесь и устраняйте все проблемы. Вы их своим ремонтом мне создали, давайте делайте, как было.

      Женщина пыталась объяснить, что такие “временные” проблемы возникают часто просто при отключении и обратном включении ГВС и ХВС, но Ульяна уже разъярилась и перешла на крик:

– Ничего не знаю! У меня вода была! До ваших отключений и выключений! После вашего ремонта у меня воды нет, никакой! Давайте чините.

      Дама-специалист поняла, что работы не избежать, и решила надавить на жалость:

– Ульяна! Мы устали. Давайте мы завтра придем.

– А мы не устали, целый день без воды, а сейчас ещё до завтра мыться перестанем! Ещё и завтра вас ждать, нет уж, испортили сегодня, делайте сегодня.

      Муж женщины-специалиста, по большей части молчавший средь этой словесной бури, тихо сказал супруге:

– Езжай домой. Я сам почищу. Здесь засор.

      Она осталась ждать его около подъезда.

      Мужчина снял кран, прочистил сетки, вылетело много ошметков, металлических кусочков и пластиковой стружки… Сбрасывал все это добро в тазик, так что Уля узнала, чем специалисты наполняют трубы, когда их меняют…

      Снимал он и кран-буксы, снимал душевой шланг и чистил сам душевой распылитель. И вода пошла. Разве Уля смогла бы всё это сделать сама?..

– Спасибо, что не бросили, – сказала Уля. – Теперь хоть с водой буду.

– Извините за вторжение, но это не наша инициатива, мы народ подневольный.

***

      Уля вечером полезла на страницу в ВК к этой, к соседке. У соседа странички не было. Она не верила, что взяли, в сорок два женских года и родили. Совсем что ли?.. Она в свои тридцать восемь окончательно завязала с мыслишками о детях. Пора и о вечном подумать – о себе.

      “Небось, детей не было, время поджимало, взяли младенца. Или мать суррогатную наняли. Ну какой идиот устраивает ремонты на само рождение ребенка? Или до, за девять месяцев вполне можно управиться, или уж после, когда ребенок подрастет немного. И с животом что-то никто ее не видел. Специально съехали, чтобы никто и не увидал, что беременности-то и не было, а придет уже с коляской гулять”.

      На страничке была фотография супруги соседа на последнем месяце в облегающем черном платье, боковая постановка беременного организма в поле зрения фотокамеры не должна была оставить сомнений у просматривающих ленту пользователей сети. Фото было выставлено двумя днями позже счастливого события рождения девочки, которое было также освещено скромной фотографией листочка с указанием имени роженицы, пола, веса и даты со временем рождения.

      “Ну такое и я могу написать, распечатать бланк подходящий, пять минут…. А накладной живот из чего хочешь сделать можно. При имеющихся способностях. Прицепила брюхо под платье и фоткай, вот тебе и беременная”…

      Ульяна вспомнила, что как-то соседи явились с визитом, когда въехали, несколько лет назад, прознать про источник гула: у Ули в комнате гудел аквариумный компрессор и работал фильтр, вместе они создавали некоторую вибрацию, которую сама хозяйка комнаты практически не замечала, так привыкла к нему, а соседка сразу почувствовала что-то постороннее, особенно в связи с пустыми пространствами в своей новоприобретенной квартиры, в которой любой небольшой шум, вибрация и гул усиливались в несколько раз.

      И тогда, вроде как ради знакомства, жена соседа сказала, что “вот, деток нет пока у нас, но мы обязательно заведем, позднее”, и Ульяна не поняла, зачем она вообще об этом говорит, её этот вопрос вообще никак не касается. Глубоко посторонний человек, соседка.

      Уля тогда выключила фильтр, и гудеть стало меньше. Но без фильтра ей воздух в комнате казался недостаточно свежим, у него была функция распыления, и фонтанчик из лейки над водой резво разбрызгивал воду, создавая эффект влажности и наполненности атмосферы, и она вскоре снова стала его включать.

      Итак, Ульяна для себя решила, что ребенок не настоящий, в смысле, не их, или не целиком их, ей стало немного легче.

      А потом стала думать: сколько же денег они потратили! На ребенка, добыть его надо, тоже бабок вбухать, пока всё сложится. Уля не знала достоверно, как люди добывают детей неестественным способом, подозревая при этом, что вариантов довольно много, но была уверена, что каждый из них требует вложения немалых средств.

      Это, значит, они на это дело потратились. Раз! Лучше бы уж просто родили, как нормальные. Затем сняли квартиру себе, чтобы шифроваться, на полгода минимум. Два! Всю свою квартиру раздолбали, разнесли, разворотили, двумя ремонтными бригадами – три! Поменяли все – все! – окна в квартире, четыре! Закупили охрененно дорогие материалы для будущей отделки полов, стен, потолков – пять! Теперь ждут новой волны очередных бригад по дальнейшему благоустройству, из которых первая успешно сегодня отработала, благословясь, и заменив хозяину трубы… Это сколько мужик зарабатывает, что столько тратит почти единовременно??

      Насколько Ульяна знала, сама соседка не работала, у нее было какое-то пошивочное хобби с небольшими копейками дохода, потому что на таком деле не заработаешь – или пахать, или ерунда зарплата. Судя по ее лёгкому и надменному виду, частому выгуливанию мелкого противного и модного шпица, вряд ли она тяжело упахивалась…

      А, главное, что в ней такого, что богатые мужики содержат ее, не разводятся с ней из-за проблем с деторождением и не уходят к более перспективным соратницам? По виду обычная, даже слишком обычная, даже, Уля сказала бы, никакая, увидишь и не вспомнишь, ни лицо, ни фигуру, ничего. Какой-то стандарт человека. За что вот этому никчемному стандарту далось такое счастье – заботливый и денежный мужчина, полностью покрывающий все расходы и содержащий данную особу?..

      В голове у Ули все эти размышления мелькнули за пару секунд, и выглядели совсем не размышлениями, а одним общим тягостным ощущением, который принес муть, жалость к себе, зависть и обиду на жизнь. Она!!! В сто раз красивее! Привлекательнее! Милее! Женственнее! Умнее, наверняка. Этой – ценного и денежного мужика. А ей – мечты.

      Подлая, подлая, подлая жизнь! За что она с ней так?

ПЕРВАЯ ВСТРЕЧА

Стыдно подумать, что делала, где спала

С кем ночевала, что ела, о чем врала.

Как наутро, сделав приличный вид,

Всем говорила, что вовсе и не болит… *

      В десятых годах двухтысяных сына Аси и Георгия отправили на службу в армию. Ему исполнилось восемнадцать, родители посоветовали ему побыстрее отдать долг Родине, а потом спокойно вернуться к учёбе в институте, куда он поступил сразу после школы. Попал Асин ребёнок в танковую дивизию, и вторую, длительностью более полугода, часть службы был отправлен во Владимирскую учебку.

      Аська в связи с такой оказией обрадованно запросилась к Уле. Ася давно хотела встретиться с подругой, которую считала лучшей со времен своей учебы в институте. Она всячески проявляла активность и страралась заботиться об Улечкином здоровье по телефону и в переписках, но ответа на свои дружеские позывы и усилия почти не получала, а тот, что получала, казался ей мало вразумительным. Она списывала эту невразумительность на Улино болезненное состояние, но очень желала прояснить ситуацию и оценить её со своего личного взгляда. Они и приехать друг к другу собирались, сначала одна, потом другая, но обстоятельства оказывались всегда не на стороне взаимных визитов двух подружек.

      Ульяна тоже была рада такому повороту событий, хоть и виду не показала, ответила как обычно, вяло и равнодушно: приезжай… "А с мужем можно? Или это уже перебор? Мы можем и в гостиницу, если что". "Приезжайте, жалко что ли?" – ответила Уля безрадостным тоном, который в данном случае скрывал внутреннее ликование. Наконец-то! Уж она покажет этой зарвавшейся "помогашке", кому теперь помощь нужна. Улин безрадостный и безразличный тон Ася вновь оценила, как полную практически смертельную ослабленность подругиного организма, который даже не в силах произродить даже каплю радостного энтузиазма. Уля тоже предпочитала "личное общение", потому что именно оно, как ей казалось, могло производить наиболее значимый эффект на собеседника. Она много изучала психологию, особенно ту часть, где разбирают влияние поведения, жестов и слов, то есть способы постановки организма и вербального словоизъявления на окружение. Она считала себя весьма подкованной в вопросе воздействия на людей и трансляции им уровня собственной значимости.

***

      Встретила Скибонова семейство своей иногородней подруги с лицом крайне невыразительным. Аська проэсэмэсила ей, что электричка прибудет в четыре часа, потому что увидала в вагоне эту информацию в бегущей строке, но на самом деле приехали они почти на полтора часа позднее, и всё это лишнее время Уля прела в горячем зале вокзала, и ей это совсем не понравилось. Авторитет того, кто долго ждет, падает.

            Пока они по очереди обнимали ее, она стояла без движения, равнодушно позволяя себя приветствовать. Аська же так жаждала её увидеть наконец после стольких лет, пообщаться, жалела, что никак не удавалось встретиться, так предвкушала радость этой долгожданной встречи, что даже и не заметила постного и недовольного выражения лица своей близкой подруги, которая, конечно же, многое хотела донести до такой нечувствительной к выражениям Улиных лиц подружки, но…так и не донесла. Ася снова решила, что это потому, что Ульяна болеет. Не порадуешься, когда болен.

      После обряда приветствия Уля замолчала. Просто шла рядом с ними, направляясь с Владимирского железнодорожного вокзала на автобусную остановку, ведя их за собой, они оживленно что-то ей рассказывали, а она почти не отвечала. Только когда они стали вспоминать общих знакомых, Уля оживилась. Вспомнили об однокурсниках, с которыми Ася продолжала общение и после учебы в институте, конечно, Уле было интересно, как они живут, особенно было приятно ей услышать об их незавидных обстоятельствах, но узнав о чьем-то хорошем уровне жизни из своих прежних знакомых, Уля считала своей обязанностью хвалить этого человека и отзываться о нем хорошо, по крайней мере, до новых ориентировок, скинутых ей прямо в мозг. И все равно, некое недовольное напряжение не проходило. Помимо желания донести своё недовольство до приехавшей подруги, у нее просто был шок. Не такую она ожидала встретить подругу, ой, не такую… Уля завидовала всем знакомым и ревновала их всех к… жизни. Если жизнь у них плохая, так себе, с проблемами, неприятностями, невысоким социальным статусом и уровнем жизни, Уля могла их жалеть – потому что можно было осознавать себя выше. Людей с высокими показателями по собственной шкале успешности, Уле необходимо было уважать и почитать, но по отношению ко многим бывшим знакомым, и – особенно – по отношению к Аське, ей этого чувствовать не хотелось, и она всячески старалась замутить даже слабые намеки на определенные достоинства, за которые люди достойны, по ее мнению, уважения. Тут всегда приходили на помощь они, фантазии.

      Фантазии о подруге всегда радовали Улю. Приятно было представлять, как живёт забитая Аська, которая притащила мужа из соседней южной республики к себе в дом, посадила его на свою шею, родила ему сына и теперь в полной кабале: работает одна, всё тащит на себе и боится лишний раз пикнуть, а муж контролирует всё. Мечта тирана местного масштаба. Где бы ей такую личную Аську найти, да хорошо бы мужеского пола. Он ещё и пьет, и поколачивает и жену, и сына. Она была в этом абсолютно уверена. Ведь при ней ещё был случай, когда он ее ударил в первый раз. Уж наверняка не последний. Как говорят умные люди: если раз ударил, то после обязательно будет бить. В первый раз простила, дальше терпи. И писать – это он ей не даёт, мозги выносит постоянно. Как в такой обстановке писать, нужно же творческое уединение, творческий подъём, вдохновение, всё такое. И единственная отдушина для такой тонкой, хоть и нечувствительной к выражениям Улиного лица, натуры – это письма к ней, Уле. Радость и смысл.

            Аська, видать, совсем себя не ценит и боится остаться без мужика, что за такое "чудо" держится, которое любая нормальная женщина выгнала бы поганой метлой. Да, честно говоря, кому она нужна. Ни рожи, ни кожи.