Хумай

Глава 1

Часть 1.

Встреча с Уралом.

Заркум сватается.

Превратиться в птицу легко. Достаточно закрыть глаза, плавно раскинуть руки и побежать. На четвертом шагу тело станет легче. На пятом ты окажешься в воздухе. Шестого уже не будет. Шея вытянется, руки согнутся в локтях, ноги стремительно уменьшатся и станут шире в ступнях, по всему телу пробегут мурашки, из которых стремительно вылезут перья, щекочущие до смеха. Но рассмеяться не получится – из тонкого длинного горла вырвется лишь лебединый крик. И вот ты уже птица, белая лебедушка Хумай. И никто, никто на этом свете, кроме твоих родных, не отличит тебя от другого белого лебедя.

– Твои глаза ни с чем не спутать, Хумай. – любил говорить ей отец. – Твой взгляд я узнаю из тысячи. Твой горделивый стан не спутаешь ни с чьим другим, даже если ты в обличье птицы.

Она надеялась, что его сердце почует, в какую беду попала его дочь, и успеет прийти ей на помощь до того, как будет уже поздно. Хумай то и дело поднимала голову и всматривалась в небеса, стараясь отыскать его грозную фигуру, летящую к ней на помощь. Но небо до самого горизонта было предательски чистым. “Ах, отец… – мысленно обратилась она к нему в который раз. – Приди, отец! Помоги выпутаться из ловушки, в которую попалась по глупости”.

Превратиться в птицу легко. Легко летать в вышине под ласковым взглядом Матери-Солнца. Легко нежиться на прозрачной водной глади. Но стоит тебе устать в долгом полете, то превратиться обратно в человека не получится, пока не наберешься сил. Уставшее тело не может меняться так быстро. Уставшую птицу легко поймать.

Она и сама не поняла, как не заметила этих диких мальчишек, закинувших на нее сети. Они подкрались бесшумно, как кошки, и поймали ее в одно мгновение, только она опустилась на небольшое озерцо, окруженное деревьями и густым кустарником. По всей видимости, охотники скрывались в кустах, выжидая пока не зазевается зверь или птица. От страха она забилась в сетях, и мальчики для пущей надежности туго перетянули ее лапки веревкой, которая больно впивалась ей в кожу и натирала ее.

“Не нужно было лететь весь день без отдыха!” – в который раз мысленно корила себя Хумай. Дался ей этот заброшенный, пустынный край, лежащий посреди бесконечного моря! Но любопытство так разъедало её после того, как она подслушала разговор отца с заезжим кунаком, утверждавшим, что в этом краю нет Смерти, что она забыла о нем много лет назад и что здесь никто из людей не живет. Как же он ошибался! И люди здесь живут, и сами они смерть для всего живого.

Хумай попыталась резко вырваться из ловушки, надеясь, что мальчики зазеваются и ей удастся осуществить побег, но один из них грубо схватил ее за крылья, сжав при этом правое с такой силой, что кость надломилась и разрезала кожу.  Тут же острая боль пронзила всё её тело, отчего у нее потемнело в глазах, и она резко вскрикнула.

– Полегче, Шульген! – сердито крикнул мальчишка чуть ниже ростом. – Ты делаешь птице больно.

– Больно?! – рассмеялся Шульген. – Это наш ужин, брат, и скоро ей станет ещё больнее.

Раненное крыло будто жгло всё тело Хумай, она в ужасе смотрела на выступившую кровь и понимала, что улететь самостоятельно она не сможет, и перевоплотиться обратно – тоже. Услышав, как смеётся один из мальчиков и называет её их ужином, Хумай почувствовала, как внизу живота сильнее запульсировало дурное чувство липкого страха. Оно плавно перетекало в лапы и, казалось, что они немеют. На мгновение ей стало трудно дышать, но она быстро поборола ужас, охвативший её, и уже собралась было заговорить с теми, кто её поймал, как вдруг из-за деревьев вышли мужчина и женщина. Седые, с сеткой морщин на лицах, оба очень похожие друг на друга, словно близнецы. Хумай сначала не поняла, сыновьями или внуками были им мальчики – слишком они были стары для роли отца и матери. Но вскоре ей стало ясно, что всё-таки это их дети.

– Смотрите, не упустите птицу. – приказал мужчина. – Это единственный наш улов на сегодня.

При его появлении старший мальчик притих и сменил свой грубый тон на заискивающий:

– Не беспокойся, отец. Я крепко её держу.

– Настолько крепко, что, по-моему, сломал ей крыло! – возмутился младший.

– Урал. – мужчина посмотрел на него долгим взглядом. – Это наша пища.

– И что? – насупился младший сын. – Она такая же живая, как и ты. Как и я. – с этими словами он подошел к брату и бережно забрал птицу из его рук.

Мужчина оставил без внимания реплику своего сына. Взглянув на небо, он заторопил детей и жену:

– Пора возвращаться, скоро стемнеет.

Все четверо, больше не проронив ни слова, вышли на еле заметную тропу и направились в сторону заходящего солнца. Лебёдушка, вытянув шею, словно пыталась поймать его еле видные предвечерние лучи, превозмогая острую боль в крыле. “Ах, матушка… – молилась она про себя. – Задержись еще хоть немного, не уплывай за горизонт… Найди своё нерадивое дитя, помоги мне выбраться на волю, матушка…”. Но солнце, не услышав ее молитвы, окончательно скрылось за горами. И сразу же со всех сторон стали подползать угрюмые вечерние сумерки, охватывая своими щупальцами всю долину, через которую лежал путь.

Выход к долине проходил через густую чащу леса, которая пугала Хумай. Никогда она еще не видела столь недружелюбный лес. Огромные сосны, раскинув свои старые лапы, жутко скрипели и стонали, будто жалуясь на свою долгую жизнь. Внезапно появившийся резкий ветер устрашающе завывал где-то наверху, волнуя кроны лиственных деревьев. Временами слышалось рычание диких зверей, скрывающихся в густых зарослях. Где-то вдали ухнула три раза сова, извещая о своём выходе на охоту. Ей в ответ раскаркалась стая ворон, сидящих на старом дубе, и тут же взметнулась ввысь, наводя ужас на окрестности хлопаньем своих крыльев.

Однако, казалось, людей, что ее поймали, нисколько не волновал лес, через который они шли уверенным шагом. “Они здесь главные. – поняла Хумай. – Они сами смерть всему живому.” – вновь повторила она про себя пришедшую недавно ей в голову мысль.

Хумай взглянула на больное крыло. С него медленно стекали капли ее густой крови. Младший мальчишка, несший ее бережно на руках, приложил к крылу лист подорожника, а она и не заметила. Его руки были вымазаны её кровью, но он не обращал на это никакого внимания. “Он привык. – подумала Хумай. – Кровь для него – обычное дело”. Она осторожно оглядела крыло. Рана, из которой стекала кровь, набухла, из нее торчала кость, которая, как показалось Хумай, была треснута. Сама она не одолеет такое расстояние, это было ясно. Даже, если она сумеет убедить их отпустить ее, нельзя пережидать здесь, пока поправится крыло. Нужно вызвать подмогу, но очень осторожно.

Несший ее Урал, будто чувствуя страх птицы, погладил ее по спине своей огромной тяжелой ладонью, стараясь не задеть сломанное крыло:

– Не бойся, птица. Не бойся.

Хумай осторожно подняла голову и посмотрела в его глаза. В них не было жестокости. То был взгляд честного и справедливого батыра. С виду он был еще мальчишкой лет двенадцати-тринадцати, но в нем уже сидел дух великого воина. Это было видно по его начинавшему формироваться телу – широкие плечи, узкий таз, могучая грудь. Лицо у него было резко очерченное, тяжелая квадратная челюсть делала его на вид старше, выразительные скулы и раскосые глаза придавали какой-то дикой привлекательности всему его облику, скупая улыбка и складка между нахмурившихся бровей говорили о том, что он чем-то постоянно озабочен.

Заметив ее интерес, Урал в свою очередь взглянул на нее. Птица не отвела глаз, разглядывая его в упор. Никогда доселе никто из пойманных им живых существ не смотрел на него так. В умирающем взгляде животных читалось, что угодно, но только не интерес. Чаще всего это был бессмысленный взгляд, направленный неизвестно куда. Иногда хищники, умирая, исходили злобой, но это была животная агрессия. Они видели в нем противника, который их поборол, но не человека. Ни одна пойманная птица не ждала так покорно своей участи, все они судорожно бились в его руках, пытаясь вырваться и улететь, и ни одна птица не рассматривала его в упор. Лебедушка же разглядывала его так, словно изучала. Урал невольно поёжился под ее взглядом и первым отвел глаза.

– Ты не простая птица. – наконец сказал он и вновь посмотрел на нее.

Хумай лишь коротко кивнула в ответ. Она понимала, что убедить нужно не его, а отца. Ей не хотелось тратить силы на пустые разговоры. Крыло нещадно болело, и с каждой секундой она слабела, поэтому выжидала момент, чтобы заговорить с седым мужчиной.

Лес кончился внезапно, и им открылась долина, окруженная горами. Внезапно в нос ударил сладкий тягучий запах лесных ягод, смешанный с еле уловимым ароматом душицы и зверобоя. Хумай вспомнила, как они с Айхылу прошлым летом лакомились ягодами на точно таком же поле. На нем так же росли душица и зверобой, и они нарвали их домой целую охапку, чтобы высушить и пить травяной чай.

До гор шли уже практически в темноте. Хумай к этому времени окончательно обессилила от острой боли, временами она теряла сознание, что очень беспокоило несшего ее мальчишку. Он бережно гладил ее по голове, которую аккуратно уложил себе на предплечье. К этому моменту Урал окончательно решил, что эту птицу не даст в обиду ни брату, ни отцу. Он и сам не понимал, что же так тронуло его в ней – то ли взгляд ее, полный боли и такой осознанный, то ли сломанное нерадивым братом крыло.

Наконец они подошли к подножию гор. На небольшом возвышении одной из них зияло отверстие – вход в пещеру, их жилище. Перед входом была небольшая площадка, на которой находился большой плоский камень и бревна вокруг нет. Камень служил им обеденным столом, на нем же они обычно свежевали тушки убиты животных и готовили свою скудную еду. Мужчина коротко кивнул Шульгену, и тот сразу подскочил и стал убирать утварь, что лежала на камне, без слов поняв отца. Урал молча смотрел, как Шульген готовит место для отца, чтобы тот разделал белую лебёдушку, обмякшую на его грубых мозолистых ладонях. Он чувствовал, как внутри у него скапливается злость на отца и брата такой силы, что он готов был вступить с ними в схватку. Урал осмотрел птицу – она лежала, еле дыша и чуть прикрыв глаза. Крыло было болезненно набухшим, хоть кровь уже перестала сочиться. Урал вновь ласково погладил птицу, как будто хотел, чтобы она поняла, что он не даст ее в обиду.

От его прикосновений Хумай вынырнула из тьмы, в которую она погружалась как в вязкую топь. Крыло ныло так, что уже не было сил оставаться в сознании. Едва она открыла глаза, как резко вспомнила, что произошло. Она взглянула с надеждой на ночное небо, которое дышало где-то далеко над головой и на котором уже робко сияли первые звезды. Хумай горько вздохнула и тут же вздрогнула от раздавшегося внезапно голоса мужчины:

– Наточи мой нож, Шульген. – сказал отец мальчиков и скрылся в пещере.

Шульген, криво ухмыльнувшись, стал точить длинный отцовский нож о большой каменный брусок. При этом время от времени он посматривал на Урала, всё так же державшего лебедь в руках, и одаривал их обоих недоброй улыбкой. Хумай не могла отвести глаз от ножа, который равномерно, с визгом и скрежетом, неторопливо двигался по бруску камня. Страх сковал ее, и ей казалось, что она потеряла дар речи.

Когда отец показался в дверях, проверяя выполнил ли его просьбу старший сын, Урал окликнул его:

– Отец.

– Что? – по недовольному тону отца было понятно, что он уже понял, о чем поведет речь его сын.

Урал смущенно замолчал, не зная, какие слова подобрать, чтобы рассказать отцу о коротком диалоге, произошедшим между ним и птицей. Она до сих пор никак больше не показала, что не простая птица, а продолжала молчать, поэтому он допускал мысль, что её кивок мог померещиться ему.

– Отец… – Урал смущенно улыбнулся. – Тут такое дело, отец…

Но раздавшийся внезапно тихий женский голос перебил его:

– Спасибо, батыр. Но позволь мне самой объясниться с твоим отцом. – лебедушка говорила из последних сил, но и так голос ее был прекрасен словно журчание весеннего ручья в горах: – Я неземная птица, и я не сирота. У меня есть своя страна, которой правит отец мой, падишах, правитель всех птиц Самрау. Когда-то давным-давно, когда еще никто из людей не жил на этом свете, он искал себе пару, но не найдя ее на земле, он воспарил в небо, и, увидев Луну и Солнце, в обеих влюбился, и каждая подарила ему по дочери. Моя мать – солнышко по имени Кояш, все вы знаете ее, всем вам светит она день деньской. Меня же зовут Хумай, стоит мне распустить мои золотистые волосы, как с них льется свет днем – на землю, а ночью я посылаю лучи самой Луне. Я прошу вас: отпустите меня во имя отца моего и матери моей, дающей вам свет и тепло. Вы не сможете меня съесть, даже если разорвете на части, сжуете и проглотите – в младенчестве мать омыла меня из Родника Жизни, подарив мне бессмертие. Мой отец, падишах Самрау, всё равно найдет меня и спасет. Прошу вас: отпустите меня на волю.

Сказав последние слова, лебедушка расплакалась. Никогда ещё в жизни ей не приходилось кого бы то ни было молить о пощаде – это унижало, растаптывало её достоинство и будто уничтожало изнутри. Никто никогда не причинял ей физического зла, и впервые в жизни она видела свою кровь.

Отец батыров долго молчал, в упор рассматривая Хумай.

– Я никогда не слышал ни о твоем отце, ни о тебе. – наконец произнес он хриплым голосом.

Хумай кивнула:

– Возможно. Но, может, ты слышал, что на свете есть Родник Жизни?

– Это я слышал. – осторожно ответил ей мужчина.

– Ты можешь перерезать мне горло и вкусить моего мяса, но не переварится оно в тебе. Камнем ляжет оно в твоей утробе и утробе твоих детей! Отпусти меня, старик, я вернусь в свою родную страну, к своей семье, а вам в знак благодарности я укажу путь к Роднику Жизни.

Старик молчал, в раздумье перебирая свою седую бороду. Ничего он не ответил белой лебедушке Хумай, лишь отозвал в сторону жену свою и детей, чтобы держать совет, как быть.

– Птицу надо отпустить. – упрямо заявил Урал и сильнее сдвинул брови.

Шульген зло рассмеялся ему в лицо:

– А чем ты собрался ужинать, брат?!

– На сегодня ужина у нас хватит. – впервые заговорила их мать.

При этих словах Урал торопливо сжал её руку, а Шульген с возмущением повернулся к отцу:

– Да мало ли какая это птица! Если б она была волшебной, то мы бы не смогли ее поймать, или она уже давно бы сбежала при помощи своего волшебства. Но она до сих пор здесь! Интересно получается! Отец, съедим её, не упускай наш ужин.

– Шульген, ты сломал ей крыло! – в который раз напомнил ему Урал. – У нее нет сил ни на что. Ты посмотри, крыло треснуло, и с него льется кровь! – при этом он махнул рукой в сторону птицы, которая сидела очень тихо и не делала даже попыток подслушать их разговор.

– Она наобещала тебе про какой-то Родник Жизни, и ты ей поверил! – зло бросил ему в лицо Шульген. – Что это вообще такое, этот родник? Кто его видел? Почему мы должны верить, что она в нем искупалась и теперь бессмертна? Очень мне интересно посмотреть, как она воскреснет после того, как отец отрубит ей голову. – при этих словах Шульген, довольный своей шуткой, захохотал.

Но мать, поджав губы, сердито сказала:

– Родник Жизни, или Яншишма, вовсе не выдумка. По всему миру идет Смерть, пожиная свои плоды и питаясь человеческой ненавистью и злобой. Служат ей не только люди с черным сердцем, но и дивы, и змеи. Пока она набивает свою утробу в тех землях, где поселилось зло, и забыла о нашем крае, но когда-нибудь она придет и за нами. И так выкосит весь наш мир. Только Яншишма в силах остановить ее, и вам, сыновья, однажды придет время оседлать львов и пойти искать этот Родник, чтобы побороть Смерть.

– Ты права, – кивнул старик. – Мы наловим себе еще еды, так что не будем шутить с судьбой. Вдруг птица действительно поможет нам и укажет, где искать Родник Жизни.

– Ты что, отец, всерьез хочешь нас отправить на его поиски? – удивился Шульген.

Но его вопрос остался без ответа. Старик кивнул Уралу, чтобы он оповестил птицу, что они ее отпустят. Тот с готовностью подошел к ней и молвил, глядя ей в глаза:

– Не бойся. Мы отпустим тебя. Я сам отведу тебя к твоему отцу, ведь ты передвигаться не в состоянии. Только подожди немного, я перекушу, и мы сразу выдвинемся в путь.

Хумай ничего ему не ответила. Её пугал Шульген, который не спускал с неё злых своих глаз, поэтому нужно было сделать всё быстро и не прогадать момент.

Урал, довольный, присоединился к своей семье, которая села за поздний ужин.

Хумай внимательно наблюдала за ними. Видно было, что они давно не ели и очень проголодались. Еда увлекла их настолько, что все, включая и Шульгена, забыли на какое-то время о ней. Тогда она, стараясь унять нервную дрожь в теле, осторожно вытащила три пера из здорового крыла, и обмакнула их в кровь, что сочилась из сломанного. Совершив этот магический обряд, которому некогда обучил её отец, Хумай замерла.

“Если однажды ты попадешь в беду, – сказал он ей, когда она была ещё ребенком, – а я не успею прийти к тебе на выручку, омой три пера своих кровью, и в тот же миг явятся к тебе три моих самых сильных лебедя. Они спасут тебя из любой беды”. Тогда она засмеялась в ответ, уверив его, что с ней никогда ничего страшного не произойдет. Но отец лишь покачал головой, словно упрекая ее в беспечности. Хумай казалось, что и в других землях всё должно быть устроено так, как в стране её отца, где царили порядок и добродетель. Но как же она ошибалась, ей стало ясно только сейчас.

Лебедушка, затаив дыхание, продолжала вслушиваться в звуки ночи этой странной затерянной земли, но ничего такого, что могло бы ей внушить надежду на то, что ритуал сработал, не слышала: лишь где-то далеко плакала ночная птица, тихо жужжали сверчки в траве да громко чавкал голодный Шульген. Она совсем было уже приуныла, когда вдруг по поляне пронесся тихий шепот ветра. Он обдул ее сломанное крыло мягко и ласково, тихо прошелестев что-то ей на ухо. Хумай подняла голову, разглядывая звездное небо. Оно было иссиня черным, словно бархатным. По нему важно плыл месяц в окружении таинственно мерцающих звезд, освещая землю. Внезапно ночную идиллию разорвало нечто, что бесшумно неслось вниз с небес. Сердце лебедушки подпрыгнуло и забилось: наконец-то!

Люди за трапезой до сих пор ничего не подозрительного не слышали, разбавляя свой ужин оживленным разговором. Хумай осторожно посмотрела на Урала, который спиной почувствовав её взгляд, медленно обернулся на нее. Сердце её бешено застучало, в голове пронеслись хаотичные мысли о том, что мальчик сорвет побег и окажется проворнее лебедей. Но Урал спокойно наблюдал, как рядом с ней внезапно очутились три лебедя и, мгновенно подхватив ее, вновь взлетели в ночное тихое небо. Всё произошло настолько быстро, что она лишь краем глаза успела увидеть, как подскочил Шульген и подбежал к тому месту, где она только что сидела.

Лебеди летели всю ночь, предварительно пересадив Хумай на носилки, которые они сделали на берегу того озера, где она была поймана маленькими батырами. Боль к этому времени стала нестерпимой настолько, что лебедушка не в состоянии была даже говорить.

____________________________________________________________

Во дворец прилетели к утру, когда еще мать Хумай Кояш не успела проснуться и выглянуть на небо даже одним глазком. Огромное здание с высокими шпилями, сконструированное так, чтобы в нем было удобно и летать птицам, и жить людям, с высокими сводчатыми потолками, показалось задолго до того, как они приземлились. Ночь, внезапно перевернувшая сознание Хумай, медленно уступала место новому дню. На минуту ей померещилось что-то зловещее в облике дворца, нечто такое, что не предвещало ничего хорошего, но она тут же прогнала прочь странные мысли, списывая их на пережитое потрясение. Возможно, в этом был виноват тающий в предрассветных сумерках туман, который придавал дворцу мрачные краски. “Нет, – сказала она самой себе. – Нет. Всё плохое позади.” и с надеждой оглянулась на начинающее заниматься на горизонте зарево, окрашивающее небо в пока еще тусклые красные краски. К этому моменту они начали плавно снижаться вниз, и она услышала, как в роще, что находилась позади дворца, пел свою печальную песню соловей.

Как только лебеди осторожно опустили Хумай перед дворцом, двери его открылись и из него выбежала растрепанная красивая девушка. Хумай слабо улыбнулась: Айхылу, сестрёнка. Уложенные в две косы волосы серебристого оттенка почти расплелись, черные глаза, несмотря на то что под ними залегли темные круги от недосыпа, ярко горели на лице, гармонируя с оливкового цвета кожей, на левой щеке притаилась маленькая родинка. Тонкость и статность ее девичьего стана подчеркивал кафтан темного цвета, который она надела поверх повседневного платья. На груди у нее висело богатое монисто в несколько рядов из серебряных монет. По внешнему виду девушки можно было предположить, что она не переодевалась с вечера и ночь провела в тревожном ожидании.

– Ах, Хумай! – воскликнула Айхылу и заплакала, увидев кровь на сломанном крыле. – Что с тобой случилось?!

Тут же, не дожидаясь ответа, она повернулась к лебедям:

– Её надо перенести к ней в комнату. – Зухра, Ямиля, помогите мне срочно! Положите ее на кровать! – громко крикнула она, нервно сцепив пальцы обеих рук.

Развернувшись, Айхылу громко свистнула, и тут же с грохотом в клубах пыли появился крылатый скакун яркого огненного окраса. Его могучая грудь вздымалась и опускалась, ноздри раздувались, глаза сверкали, огромные крылья за спиной трепетали в ожидании полета. Тулпар был настолько красив в золотом своем сиянии, что на него было больно смотреть. Громко заржав, он преклонил колено перед девушкой, и та, быстро вскочив на него, схватила его за уздечку и крикнула:

– На Родник, Сарысай!

Хумай не в силах больше смотреть на сияние, исходящее от крылатого скауна, прикрыла глаза. Когда она их открыла, Айхылу и тулпар уже исчезли в небесах. Хумай попыталась рассмотреть их силуэты на светлеющем небе, но окончательно лишилась сознания.

Очнулась она на своей кровати, когда день перевалил уже за середину. Открыв глаза, Хумай осмотрелась. Рядом никого не было. Попытавшись сесть, она с удивлением обнаружила, что находится в теле птицы. Осторожно взмахнув крыльями, Хумай увидела на одном из них остатки крови и вдруг вспомнила прошлую ночь. Маленькие батыры, их суровый отец… странная затерянная земля. Её чуть не съели и сломали крыло! Она внимательно посмотрела на сломанное крыло и попробовала им пошевелить. Оно было целым, и рана успела затянуться. Боль прошла, но тянущее вязкое чувство ещё теребило кости. Кто-то принес ей воду из Живого Родника и омыл ею… “Да! – вспомнила Хумай, – Айхылу полетела за ним, как только меня доставили во дворец…”

Внезапно дверь ее покоев открылась, и в них, осторожно шагая, зашла Айхылу.

– Ах, Хумай! – вскрикнула она и подбежала к ней, протянула было руки, словно хотела обнять, но вдруг передумала и руки на мгновение зависли в воздухе. – Ты пришла в себя! Как ты себя чувствуешь?! Как только стражники отца доставили тебя, я сразу же полетела на Яншишма! Ах, Хумай! – зарыдала она во весь голос, не сдерживая эмоций. – Ты не представляешь, как ты нас напугала!

Хумай склонила к ней голову:

– Айхылу, спасибо, родная моя. Спасибо… – шептала она.

Айхылу вытерла слёзы и вдруг, на секунду замерев, встрепенулась и спросила её:

– Сколько ты уже в облике птицы, Хумай?!

– Второй день.

– Ты же знаешь, что нельзя так долго! – вскрикнула Айхылу. – Ты достаточно набралась сил, чтобы перевоплотиться? Сможешь?

Хумай осторожно расправила крылья. Боли не было.

– Наверное, стоит попробовать… – неуверенно сказала она. – Думаю, что я смогу сделать небольшой полет.

– Давай, Хумай, – заторопила ее сестренка. – Надо перевоплотиться, иначе будет поздно. Полетели на задний двор, в нем больше места. И потом уже ты мне всё расскажешь!

Тут же, сорвавшись с места, она разогналась и, превратившись в птицу, вылетела в окно, не дожидаясь сестры. Яркий свет от перевоплощения больно ударил по глазам Хумай. Она зажмурилась на секунду, потом встала, расправила крылья и попробовала сделать небольшой круг по комнате. Крыло не болело, но немного ныло и чувствовалось, что с ним что-то не так. Хумай решительно подлетела к окну и вылетела вслед за Айхылу.

Приземлившись на заднем дворе, она увидела свою сестренку в образе девушки, которая в ожидании нетерпеливо переминалась с ноги на ногу.

– Давай! – подбодрила она её и крепко зажмурила глаза. – У тебя получится. Два дня – это не так страшно!

Хумай, кивнув ей, взлетела.

Превратиться в человека легко. Надо лишь вспомнить своё лицо – прямые брови вразлет, огромные, в пол-лица, карие глаза в обрамлении пушистых ресниц, упрямый нос с горбинкой, губы как у отца, но по-девичьи чуть пухлее, золотистый цвет волос, горделивый стан, никогда не опадающие вниз плечи, высокую грудь, тонкие запястья, длинные пальцы, узкие кисти, белую кожу… Надо лишь вспомнить, что тебя ждут. Надо лишь знать, что у тебя есть отец, есть мать и есть младшая сестра, ради которых ты живешь. Стать человеком очень просто, если ты живёшь для кого-то.

Хумай летела по кругу, делая каждый следующий круг уже и уже, пока наконец не опустилась на землю в обличии девушки, озарив всё вокруг ярким светом. Тряхнув золотыми своими косами, она потянулась руками, разминая плечи и спину. Подбежав к сестре, улыбнулась ей и крепко обняла:

– Ах, милая моя, чтобы я делала без тебя! Спасибо за живую воду. Я как новенькая! – рассмеялась она, но тут же спохватилась, – Как ты смогла принести воды из Родника? Как Сарысай?

– С ним всё в порядке, – ответила Айхылу. – Можно сказать, что нам с ним очень повезло. Когда мы ворвались на Родник, его сторожили всего два дива.

– «Всего два дива»! – ахнула Хумай, передразнивая Айхылу. – Дивы Азраки исполины, Айхылу!

– Ну а что мне оставалось делать! – сердито топнула ногой Айхылу. – Оставить тебя так?!

Хумай замолчала, рассеянно разглядывая младшую сестренку. Внезапно у неё разболелась голова.

– Я… – начала она и запнулась, потирая виски и морщась. – Айхылу, пойми, я просто переживаю за тебя. Сунуться под нос к дивам одной!

– Хумай, что толку переживать о том, что могло бы быть. – пожала плечами Айхылу. – Всё сложилось очень удачно. Мы появились с Сарысаем на рассвете, когда оба дива мирно спали. Они даже не успели проснуться, как Сарысай размозжил им головы с ходу своими копытами, а потом ещё прошёлся по их телам, распоров им их животы и выпустив кишки наружу. Я думаю, Азрака будет в бешенстве, когда узнает.

– Сарысай свиреп, как Акбузат. – покачала головой Хумай.

– В последний раз за ним охотились как раз дивы, – ответила Айхылу. – Они загнали его до полусмерти. Он был очень зол на них, я насилу его заставила оставить эти тела в покое.

– Азрака будет вне себя от злости. – вздохнула Хумай.

– Хватит об этом! – воскликнула Айхылу. – Рассказывай, что произошло с тобой. Кто тебя ранил?

– Это долгая история. – поморщилась Хумай, беря под руку сестренку и ведя ее под сень раскидистого дуба. Пригласив жестом её сесть на землю под дерево, она продолжила свой рассказ. – Помнишь, несколько дней назад у нас остановился заезжий кунак? Он рассказывал, что посреди моря есть затерянная земля, о которой забыла сама Смерть. Мне стало любопытно посмотреть, и я полетела на поиски этой удивительной земли. Оказывается, там живут люди – старик со старухой и два их сына. Они-то меня и поймали. Один из мальчиков сломал мне крыло. Я летела весь день, и была уставшей настолько, что не смогла перевоплотиться. Они хотели съесть меня, но я смогла вызвать себе на подмогу отцовских лебедей.

– Хумай! – возмутилась Айхылу. – Как они посмели?! Ты что, им не сказала, кто ты?!

– Сказала, – ответила Хумай. – Но они не хотели мне верить сначала. Они… знаешь, даже трудно объяснить, какие они… Дикие, что ли. Мне показалось, что они – единственные люди, живущие на этой земле.

– И что?! – удивилась Айхылу. – Это же не повод есть волшебных птиц! Можно подумать, они каждый день ловят по говорящей птице и съедают её на ужин! Ну ничего! Отец должен вернуться сегодня вечером, он им задаст жару! Будут знать, как на лебедей охотятся!

– Я бы этого не хотела. – твердо сказала Хумай. – Думаю, ему не нужно знать подробностей. В итоге ведь всё закончилось хорошо.

– Хумай! – уставилась на неё сестра. – Ты вызвала лебедей отца на помощь. Ты думаешь, что он не знает, что с тобой произошло что-то нехорошее?

Хумай замолчала, нервно теребя одну из своих кос, наматывая её себе на палец.

– Что-то не так? – спросила Айхылу. – В чем дело, Хумай?

– Ты же знаешь отца… – горько вздохнула Хумай. – Я боюсь, он так разозлится, что причинит им вред… Младший батыр, Айхылу… он добрый, не такой, как его брат.

Немного помолчав и прокрутив в голове картины вчерашней ночи, она добавила:

– Он единственный, кто проявил сочувствие ко мне и хотел отпустить. И собирался уже это сделать, да я опередила его.

– В таком случае нет причин волноваться о нём. Отец справедлив, ты же знаешь! – сказала Айхылу.

– Я знаю, но, когда дело касается нас, он как будто звереет. Словно див в него вселяется… – вздохнула Хумай.

Айхылу умолкла, прикрыв свои красивые черные глаза. Морщинка, появившаяся меж ее черных бровей, говорила о том, что девушка обдумывает некую мысль. Наконец она открыла глаза и посмотрела на сестру:

– Хумай. Просто поговори с ним и попроси его не наказывать их. Это будет лучше, чем, если б ты стала изворачиваться и врать ему.

Хумай пожала плечами:

– Возможно, ты и права, Айхылу. Я подумаю над твоими словами.

Из головы у нее не шел почему-то Шульген. Его злой взгляд, его дикое желание убить ее.

Она резко встала и еле удержала равновесие. Ещё не до конца прошла слабость в теле, и временами кружилась голова.

– Осторожно! – Айхылу подскочила за ней следом и успела подать руку. – Ты потеряла много крови, поэтому старайся не делать резких движений. Давай я провожу тебя в твои покои?

Хумай кивнула, и они вдвоем направились во дворец.

____________________________________________________________

Отец появился поздно вечером. Хумай уже собиралась ложиться спать, как вдруг он стремглав влетел в окно и резко, в какие-то считанные доли секунд, принял облик человека. Она еле успела закрыть глаза, чтобы вспышка света, сопровождающая каждое перевоплощение, не ослепила ее, а открыв их, невольно залюбовалась им. Хумай всегда считала его самым красивым мужчиной: смуглая кожа, раскосые черные глаза, жесткие черные волосы с проседью, прямые густые брови, доминирующий на лице нос с характерной горбинкой, губы, четко очерченные, красивой формы, чуть полноваты, но без детской припухлости, подбородок, немного выпирающий вперед. Говорили, что она полностью унаследовала его черты лица, кроме белой кожи и золотистых волос, доставшихся ей от матери. Такое мнение ей льстило с самого детства – почему-то ей всегда хотелось быть на него похожей и внешностью, и характером.

– Хумай! – бросился к ней падишах Самрау. – Ты так нас всех напугала!

Его могучая грудь вздымалась и опускалась от волнений словно под нею клокотала лава, которая вот-вот найдет выход и вырвется наружу, сметая всё вокруг. Где-то и внутри нее текла такая же, только она научилась её сдерживать своей женственностью, а вот он – если что-то грозило ей или Айхылу – буквально зверел и готов был растерзать кого угодно до смерти.

– Отец! – Хумай прижалась к нему крепко. – Не переживай, отец! Всё уже позади, меня спасли твои лебеди.

Она постаралась ободряюще улыбнуться и сделать вид, что всё в порядке.

– Расскажи мне по порядку, что с тобой стряслось. – мягко попросил ее Самрау. – А я подумаю, как мне ответить твоим обидчикам.

– Ах, отец. – заёрзала Хумай. – Это ведь и я сама виновата, не только те, кто поймал меня. Я целый день летела без отдыха, и когда приземлилась, то уже не смогла перевоплотиться. А летела я в ту затерянную страну, о которой говорил твой кунак на прошлой неделе. Оказывается, там живет семья – старик со старухой да двое их детей, дикие охотники. Они-то меня и поймали, приняв за обычную птицу. Нечаянно один из мальчиков сломал мне крыло, но после того, как я им открылась, они хотели отпустить меня, один из них пообещал, что сам доставит меня во дворец, но я не стала рисковать, потому что теряла много крови. Именно поэтому я вызвала стражников, чтобы быстрее добраться дому.

– Но зачем ты туда полетела, Хумай? – удивился отец. – Что такого интересного в этом заброшенном крае?

– Я… – замялась Хумай, – даже не знаю, что тебе на это ответить. Просто я захотела посмотреть на чужие земли, отец. Посмотреть, похож ли этот край, о котором забыла Смерть, на наш, из которого мы изгнали ее сами.

– Вот как. – протянул Самрау, внимательно разглядывая свою дочь. – Тогда поведай мне об этой странной земле, в которой нет Смерти, но в которой живут кровожадные охотники.

Хумай растерянно замолчала, продолжая теребить косу.

– Да, Смерти в ней нет. – спустя какое-то время горестно ответила она отцу. – Это я сама слышала от отца маленьких егетов, что поймали меня. Но они сами смерть для всех животных, что водятся на их земле. Они ловят их, пьют их кровь, собирая ее в раковины, едят сырое мясо, вгрызаясь в еще теплую плоть.

– Смерть забыла об охотниках, живущих на той земле, но она не забывает время от времени являться к тем, кого они выбирают на ужин. – сурово подытожил падишах.

На какое-то время в покоях его дочери воцарилась давящая тишина. Хумай вспоминала лицо Урала перед тем, как они с лебедями взмыли ввысь. Отчего-то сердце её сжималось при одной мысли о маленьком батыре. Его раскосый взгляд время от времени всплывал где-то глубоко в ней, теребил что-то незримое, словно дёргал за струны, и не давал покоя.

– Ты спрашивал, похожи ли наши земли, отец… – молвила наконец Хумай. – Нет, совсем не похожи. Наша страна ломится от продовольствия, им же приходится добывать себе пищу диким способом. У них нет правителей, нет общин. У нас же идеальная страна, отец. Мы изгнали подлость, предательство, кощунство. Ты создал рай для наших подданных.

Падишах Самрау потянулся к дочери, погладил ее по золотым волосам и поцеловал в макушку:

– Хумай. – сказал он. – Как дочь падишаха, ты должна понимать, что наш рай довольно шаткий. Внутри своей страны мы добились процветания. Но никто не знает, не объявит ли нам завтра войну Азрака. Пока их сдерживают тулпары, но что, если они найдут способ заполучить их?

– Ах, отец! – рассмеялась внезапно Хумай. – Никогда Азрака не заполучит моего тулпара! Акбузат словно для своего удовольствия с ними играется.

– Да, тем семерым дивам он устроил веселье. – усмехнулся Самрау.

– Они не смогут его забрать, отец. – покачала головой Хумай. – Мы с ним как единое целое. Только я могу его подарить, но только он может выбрать, кому.

– Кояш сделала тебе хороший подарок. – улыбнулся падишах. – Однако не стоит забывать, что дивы могут пойти войной в любом случае, завоюют они Акбузата или нет. Повод им найти не сложно. Тогда не избежать нам кровопролития, а я бы не хотел этого. Совсем рядом с нами в соседних землях пирует кровожадный Катил, а с другой стороны – Кахкаха. Для таких, как они, Хумай, наша страна как бельмо на глазу. В Нижнем мире им не хватает земли, поэтому им нужны наши земли.

– Я знаю, отец. – кивнула Хумай.

– Поэтому не стоит думать, что если наша страна процветает, что если мы смогли добиться того, что жители умирают лишь от старости, но никак не от чужих рук, что смерть не может подстеречь кого-то из нас за пределами страны в обличии самого Катила или кого-нибудь из царства змей. – продолжил падишах.

Отец замолчал, гневно теребя свою переносицу и закрыв глаза. Молчала и Хумай, опустив глаза долу и перебирая золотистую косу.

– Хумай. – вновь произнес он спустя какое-то время. – Как ты могла так беспечно улететь в незнакомые земли? Мать омыла тебя в Яншишма, и ты получила бессмертие, но с оговоркой: бессмертна ты лишь в теле птицы. Твою человеческую жизнь прервать легко.

Хумай в ответ лишь горько вздохнула:

– Отец, моя человеческая жизнь так или иначе когда-нибудь прервется. У меня есть Акбузат – это о чем-то и говорит.

– Акбузат и Сарысай – защитники нашей страны. Причём здесь твоя жизнь? – нахмурился Самрау.

Хумай, закинув косы за спину, выпрямилась и посмотрела отцу прямо в глаза.

– А ты до сих пор думаешь, что мы сможем остаться в стороне? Кахкаха и Азрака, не ровен час, объединятся, а мы будем сидеть сложа руки и смотреть, как они отвоёвывают по кусочку себе наши земли?

Самрау промолчал.

– Не выйдет, отец. – горько покачала головой Хумай. – Всем нам придётся принять участие. И тулпары сыграют свою роль в этом.

– Собралась на Акбузате воевать с ними? – грозно сдвинул брови Самрау. – Ни тебя, ни Айхылу никуда я не пущу.

– Мы и не собираемся воевать. – удивлённо ответила Хумай. – Ты же знаешь – тулпары предназначены тем батырам, кто их одолеет. Должны найтись такие, кто положит конец царствам змей и дивов, и тулпары им помогут. Мы не можем вечность держать их у себя, отец! Тулпары – это подарок небес нашему миру. Без них ни один батыр не справится.

– Да, да… – рассеянно проговорил Самрау. – Они предназначены вашим избранникам. Ты лучше мне ответь, почему ты не отправилась на Акбузате? – перевел Самрау тему, не желая больше обсуждать с дочерью предстоящее противостояние с Нижним миром. – Кстати, и он, и Кояш знают, что случилось, поэтому тебе стоит увидеться с матерью и успокоить ее.

– Я не подумала, что это может быть настолько опасно, – пожала плечами его дочь. – К тому же, за Акбузатом постоянно охотятся, а я хотела спокойно слетать и посмотреть.

– Всё предусмотрела, кроме одного. – проворчал Самрау.

Хумай кивнула и вновь замолчала. Самрау внимательно разглядывал свою старшую дочь, которую, как ему казалось, он хорошо понимал и чувствовал, но в то же время в которой всегда оставалась некая загадка, и ответ на нее ему был неизвестен. Наконец она прервала свою молчание:

– Ах, отец! Прости меня, пожалуйста! Я поняла свою ошибку! Больше за пределы нашей страны я не полечу, я обещаю тебе.

Падишах Самрау подошел к ней, взяв Хумай за подбородок, заглянул в ее глаза и тихо произнес:

– Я верю тебе, Хумай. Надеюсь, так оно и будет.

И, пожелав ей спокойной ночи и в одно мгновенье перевоплотившись в лебедя, улетел.

Хумай же долго сидела у окна, прислушиваясь к ночной тиши, которую время от времени прорезал крик одинокой выпи, что поселилась с недавних пор на болоте, находящемся недалеко от стен дворца. С ее волос, распущенных и причесанных, лился мягкий свет, перекликающийся со светом яркого месяца, который медленно плыл по темному небу.

Проснулась она от того, что солнечный луч нежно щекотал ее лицо, и с удивлением обнаружила, что уснула в неудобной позе, сидя у окна. Хумай улыбнулась лучу и протянула руку к солнцу, что уже вовсю освещало землю.

– Мама… – прошептала она. – Здравствуй, мама.

На минуту ей захотелось прижаться к матери, ощутить ее пульсирующее тепло, почувствовать, как она гладит своими горячими ладонями ее волосы. Но для этого нужен Акбузат, а она была не готова к встрече с ним. К тому же, она боялась, что Акбузат может ринуться в затерянный край мстить обидчикам.

Вспомнив о нем, Хумай вздохнула. В последний раз они виделись 3 луны тому назад, и ей очень хотелось вызвать его с небес, где он проводил всё свое время, чтобы отправиться на нем к матери. Но чувство вины, усилившееся после вчерашнего разговора с отцом, вновь неприятно защекотало ее в груди, и она решила оставить обе встречи до лучших времен.

Хумай еще какое-то время поиграла с солнечным лучом, который весело перепрыгивал с одного её золотистого локона на другой, но потом, умывшись, надела широкие штаны, длиннополую рубаху белого цвета с оборками по подолу, сверху которой повязала нагрудную повязку и фартук и накинула на себя черный шелковый елян, расшитый разноцветными нитками и украшенный позументами. После этого Хумай обулась и только затем причесала свои волосы в две косы и повязала на лоб ленту, оттороченную монетами.

Выйдя в главный зал, она никого в нем не обнаружила. В задумчивости она постояла некоторое время, раздумывая, куда бы направиться, как вдруг из открытого окна послышался заливистый смех. Хумай с интересом выглянула и увидела, что на заднем дворе репетируют танец девушки. Среди них была и Айхылу, которая, увидев ее, приветственно замахала, предлагая присоединиться к ним. Хумай, улыбнувшись, кивнула ей и вышла к ним из дворца. Девушки стояли в шахматном порядке в два ряда, все они были одеты в одинаковые светло-зеленого цвета платья, сверху которых были накинуты черные бархатные еляны, на груди у них красовались монисто, на головы были повязаны ленты с монетами, точно такие же, какую повязала себе Хумай.

– Чем вы занимаетесь? Репетируете новый танец? – спросила она.

– Да, – закивали девушки. – Мы разучили песню о любви девушки и батыра, и хотим исполнить эту историю в танце. Будем танцевать его на Сабантуй.

– Присоединяйся, Хумай! – воскликнула Айхылу. – Ты даже одета почти как мы, только рубаха белого цвета, так что будешь девушкой, как раз она в свадебном наряде должна танцевать.

– Не успела я прийти, а вы мне уже главную роль приготовили! – улыбнулась Хумай. – Ну а кто исполняет роль батыра?

– Его нет в этом танце. – пояснила одна из девушек, Зухра.

– Как же так? – удивилась Хумай. – История любви девушки и батыра, да еще и она в свадебном наряде… Что-то я не совсем понимаю. Батыр должен быть!

– Он ушел воевать с дивами, а молодая жена осталась ждать его. Танец показывает все ее переживания, ведь он ушел давно и его все нет и нет, а она даже не знает, где он находится и что с ним сталось.

Хумай почувствовала, как какое-то неприятное чувство шевельнулось у нее в груди.

– Вот как! – хотела она сказать непринужденно, но вместо этого прохрипела. – Кто же вам пропел такую интересную песню?

– Да тот кунак и пропел, который рассказывал о затерянной земле. – пояснила Айхылу. – Он говорил, что на его родине эта песня известна всем.

Хумай вспомнила, что старец был с домрой в руках и частенько что-то наигрывал на ней.

– Давай, Хумай, вставай! – потрясла ее за руку сестра. – Ты у нас лучшая танцовщица, тебе и танцевать главную роль.

– Нет, знаешь, Айхылу, мне как-то не хочется. – Хумай попыталась высвободить руку, но к ней сразу же подбежали девушки и разом заговорили, уговаривая разучить с ними танец. Хумай в ответ лишь покачала головой. – Что-то я себя не очень хорошо чувствую. Да и ваша история грустная…

– Брось, Хумай! – засмеялась Айхылу. – Это всего лишь песня! Станцуем вместе на празднике Сабантуй! Отец будет рад посмотреть на нас.

При упоминании отца Хумай вновь ощутила угрызения совести, и, вздохнув, встала в центр композиции.

____________________________________________________________

День, на который был назначен Сабантуй, выдался очень жарким. Даже Хумай, дочери Солнца, было душно. Щеки её раскраснелись от духоты, и она всё порывалась снять свой девичий кафтан, но Айхылу одергивала её всякий раз и не давала этого сделать.

– Хумай! – покачала она головой. – Сегодня праздник, и мы все должны быть празднично одетыми. Увидит тебя Тенгри и рассердится, будешь знать!

– Тенгри никогда не приходит на праздник… – вяло сопротивлялась Хумай.

– Может, и не приходит. – пожала плечами Айхылу. – А, может, и приходит. Мы никогда этого не узнаем. Наше дело маленькое: удобрить небесного отца на хороший урожай.

Хумай промолчала. Отчего-то сегодня у нее было тревожно на сердце. Ничто не радовало её, а трепетное ожидание праздника будто сметало какое-то другое чувство. То ли страх это был, то ли гнев, то ли злость. Впервые в жизни на скачках, осматривая лошадей перед забегом, она не смогла определить будущего победителя, хотя всегда это делала безошибочно. А сегодня она лишь рассеянно посмотрела на них, и, задумавшись, забыла, зачем она это делает. Из оцепенения её вывел громкий свист, означающий начало скачек. “Уже бегут…” – рассеянно отметила про себя Хумай и не смогла вспомнить, о чем она только что думала. Наблюдая за лошадьми, она механически подумала, что надо было позвать Акбузата. Когда он рядом с ней, тревожность снимает как рукой. Ничего не страшно. Именно с него началась её любовь к скакунам. Хумай вспомнила отрывок из детства: она, ещё малышка, стоит перед Акбузатом и смотрит на него снизу вверх, он кажется ей настолько громадным, что заполняет собой весь мир. Огромные крылья его, такие сильные, возвышаясь, трепетали где-то высоко над ней, из ноздрей шел пар, время от времени он испускал громкое ржание и нетерпеливо переступал копытами. Но вот Хумай потянулась к нему ладошкой, и тулпар притих. Склонил одно колено, и медленно наклонил голову к ней. Сердце у нее замерло сначала от страха, а потом, когда он осторожно лизнул её ладонь, от радости затрепетало. “Ты – мой”, – шептала она ему на ухо и гладила его красивую, огненно-яркую, гриву, а он лизал ей руки. С тех пор много воды утекло, в какие только передряги они с Акбузатом не попадали. Сколько раз устраивали за ними погоню, но никак не могли дивы и змеи его догнать. Уж сколько ловушек они расставляли, сколько пытались поймать и оседлать его, но никак не могли понять простую истину: сила в нем бесконечна.

После скачек Хумай с подругами отправилась посмотреть на куреш. Они подошли к тому моменту, где боролись два последних батыра, деливших первое место. Оба они были рослыми, здоровыми мужчинами, равными по силе. Обхватив друг друга расшитыми ромбовидным узором и завитками полотенцами, каждый из них пытался повалить соперника на землю, но оба устойчиво стояли на согнутых ногах и не поддавались. Их тела покрыла испарина, лица покраснели, раскосые глаза налились яростью. Они крепко держали свои полотенца и кружили, низко опустив головы и не глядя друг на друга. Время от времени соперники пытались подставить ногу друг другу и опрокинуть через нее, но каждый из них оставался на чеку и не поддавался. Казалось, что этот затянувшийся боевой танец не закончится никогда, и зрителей охватывал всё больший азарт. Толпа зевак всё больше волновалась, кто-то кричал, а кто-то свистел.

– Посмотри, какой красавец, Хумай! – шепнула ей Ямиля и показала на одного из батыров. – Все девушки во дворце о нем только и говорят.

– И ты, Ямиля? – улыбнулась Хумай.

– Нет, что ты. – испуганно помотала головой Ямиля. – Разве я под стать такому батыру?

– А какой он батыр? – спросила Хумай. – Одолеет моего Акбузата, как думаешь?

Ямиля рассмеялась.

– Акбузата – вряд ли. Он у тебя такой… – Ямиля запнулась, подбирая слово. – Свирепый! Ему и батыр под стать нужен. Даже и не знаю, Хумай, есть ли такой на свете, кто сможет на коня твоего седло накинуть.

Легкая полуулыбка тронула губы Хумай, она уже собиралась что-то ответить, как вдруг толпа восторженно взревела. Егет, о котором говорила Ямиля, победил своего соперника. Он стоял над лежавшим на земле соперником и спокойно улыбался. Хумай молча наблюдала за ним. «Красив. Силён. – думала она. – Но так мал для Акбузата!». Раздавшийся голос отца над головой испугал её.

– Ты не смотришь на обычных парней, Хумай? – в его тоне ей почудилась легкая насмешка.

– Ты подслушивал наш разговор с Ямилей? – рассмеялась Хумай, но тут же серьезно ответила на его вопрос. – Не смотрю, отец. Никто из них не одолеет Акбузата.

Хумай отошла от толпы. Самрау взял её под руку и пошел рядом с ней.

– Я не осуждаю тебя. С твоим конем не каждый справится.

– Только один. Ты же знаешь. – спокойно ответила Хумай.

– Ох, Хумай… – вздохнул падишах. – Где-то точно такой есть.

Самрау повел её в юрту, где стояли столы с угощениями и где вовсю хозяйничала Айхылу.

– Отец! Хумай! – вскричала она, увидев их. – У нас уже готов чак-чак.

Усадив их за стол, она забегала вокруг них, захлопотала, наливая чай на травах.

– С тобой собирали, Хумай, помнишь? – улыбнулась она.

Хумай кивнула и вновь вспомнила, как на закате её нёс на руках Урал и как смешались запахи дикой земляники и ароматы трав в поле, а сердце её билось так гулко и сильно, что казалось вот-вот оно не выдержит и остановится. Следом она словно вновь услышала визгливое пение точившегося в руках Шульгена ножа. От нахлынувших воспоминаний к горлу подкатила тошнота, и она поспешно убрала чашку подальше, а к чак-чаку так и не притронулась, в отличие от отца, который с удовольствием пил чай и нахваливал младшую дочь. Айхылу лишь улыбалась ему в ответ, сияя своими ямочками на щеках. Хумай невольно залюбовалась ею – так была она хороша.

После того, как отец ушёл, Айхылу обратилась к ней:

– Ты готова? Скоро наш танец.

– Да, – кивнула Хумай. – Я запомнила все движения, не переживай.

– Что с тобой? – Айхылу взяла её за руку. – Ты как будто сама не своя.

– Не знаю, – почему-то в этот момент захотелось расплакаться, но Хумай умела держать себя в руках. – День жаркий. Танец мне не нравится. Грустная история у него.

– Ну что ты, сестра. Это ведь жизнь. – сказала Айхылу.

____________________________________________________________

Когда они подошли к сцене, их уже ждали взволнованные предстоящим танцем девушки. Все они были статные и красивые, одетые в черные еляны, которые делали их стан ещё тоньше, ещё статнее. Многочисленные монеты, вплетенные в их косы, весело звенели и были слышны на всю округу.

– Где же вы ходите?! – девушки стайкой подлетели к сестрам. – Мы уже вас заждались!

– Мы пили чай с чак-чаком! – улыбнулась им Айхылу. – Я угощала отца и Хумай.

– А у нас уже всё готово, – сказала Зухра.

– Музыканты? – спросила Хумай.

– Все здесь. Ждали только вас.

Девушки выстроились в ряд. Застыли словно статуи, опустив глаза и раскинув руки в стороны, лишь взволнованное дыхание, поднимающее и опускающее грудь, выдавало в них жизнь. Первый аккорд прозвучал нежно, как будто донёсся издалека, и девушки сразу встрепенулись, задвигались, потекли, словно ручеёк, в лад, красивые и горделивые. Хумай вела в танце. Изначально планировалось, что она будет изображать безутешную жену, муж которой ушёл на войну, но она ввела некоторые изменения в танец, и теперь с достоинством играла главную роль в танце, а её героиня вместо рыданий вела себя очень сдержанно и не давала волю эмоциям. Зритель мог лишь догадываться по некоторым движениям, какая буря на самом деле в сердце героини. Краем глаза Хумай заметила, что за ними наблюдает отец. Он стоял позади всех зрителей и любовался ими. Она знала, что отец любит смотреть на девичьи танцы. С их с Айхылу малых лет Самрау настаивал на занятиях танцами, а они и не были против. Особенно Айхылу. Вот уж кто любил танцевать!

Девушки закружили, и незаметно для всех Хумай оказалась в центре. Женщина, которую она изображала, сначала была в растерянности. Она только проводила мужа, и ей хотелось рыдать, бросившись на землю, и грызть её от отчаяния, но она понимала, что так нельзя. Это неправильно. Хумай хотела рассказать, что страдать без слёз тоже можно, и, наверное, даже, во сто крат сильнее, что нельзя демонстрировать раны в своем сердце всем, что надо бережно их укрывать от посторонних глаз. Она немного присела, и девушки над ней нависли со своими утешениями, тут же Хумай горделиво встала, а девушки припали к земле, почтительно склонившись перед её силой. Хумай выступила вперед, а девушки ушли на задний план и выстроились перед ней в ряд, и Хумай должна была медленно развернуться спиной к зрителям и к девушкам лицом. Но в развороте, когда Хумай, медленно ведя руками поворачивалась, она вдруг увидела, как одна из девушек на мгновение застыла, сбилась в движениях и в немом крике прикрыла рукой рот, округлив от ужаса глаза. Тут же музыка резко стихла. Хумай, ничего не понимая, развернулась и стала всматриваться в толпу зрителей, которые тоже заволновались и забегали, пытаясь выяснить, в чём дело, отчего заградили её от того, что происходило. Началась страшная суматоха, откуда-то появились батыры и стали отгонять зрителей на безопасное расстояние. И тут она увидела змея. Он полз через поле, и его было достаточно трудно сразу увидеть, поскольку цвет его кожи сливался с цветом травы. Змей был чудовищно огромным, глаза его были ярко-желтого цвета, сквозь расщелину рта вырывался тонкий раздвоенный язык, с которого капала слюна. Тело его было зеленого цвета землистого оттенка, на вид склизское и маслянистое. Он полз, прямо направляясь к падишаху Самрау. Тот ждал его, скрестив недовольно руки на груди, и выражение его лица не предвещало ничего хорошего.

Первой из девушек встрепенулась Айхылу.

– Скорее! – вскричала она. – Перевоплощаемся, он может быть не один!

Девушки словно очнулись и побежали по кругу, одна за другой перевоплощаясь. Хумай в волнении пересчитала птиц по головам и крикнула им:

– Летите в толпу, к остальным! – сама же полетела к отцу, и встала позади него, так и не выйдя из тела птицы. Краем глаза она увидела, что Айхылу последовала за ней. Так они и стояли рядом с отцом, не улетая и не оставляя его одного, а за ними выстроились в ряд батыры.

Когда змей подполз достаточно близко к Самрау, то приподнял свою голову и уставился, не мигая.

– Здравствуй, Самрау. – прошипел он. Его тонкий язык время от времени показывался в расщелине пасти.

Падишах Самрау долго молчал, разглядывая его. Айхылу и Хумай подошли к нему ещё ближе, встали по бокам от отца, демонстрируя нежданному гостю свою смелость.

– Что ты делаешь на моей земле, Заркум, отродье тёмного царства? – наконец спросил Самрау. Костяшки пальцев на руках у него побелели, а спина была натянута, словно струна.

– Ищу встречи с тобой. – прошипел змей. – Я знал, что ты сегодня будешь здесь.

– Уходи по-доброму. – предостерег его Самрау. – Я не имею дел со змеями.

– Выслушай меня, Самрау! – змей еще выше приподнял свою голову. – Я пришел с добром! Все мы знаем – не ровен час начнется война между нашими мирами. В наших с тобой силах остановить ее. Не будет ненужных жертв, Самрау! Не об этом ли ты мечтал?

Самрау не торопился с ответом. Он слишком хорошо знал двоякую натуру змей и понимал, что сын повелителя змей Кахкахи пришел неспроста.

– Я старый воин, Заркум. И я знаю одно: между добром и злом не бывает сделок.

– Падишах! – в отчаянии прошептал змей. – Выслушай хотя бы меня! Я хочу просить руки твоей старшей дочери Хумай! О красоте её идёт слава на весь мир, о силе характера её слагают легенды! Сенсеи воспевают Хумай, дочь Солнца! Скрепим союз между нашими мирами нашим с ней браком! Избежим кровопролития! Худой мир лучше доброй ссоры, Самрау. Клянусь, буду лучшим мужем ей! Одолею Акбузата, знаю – есть во мне сила для него. – пока он говорил, глаза его бегали от одной белой лебедушки до другой, словно он хотел понять, кто из них, кто.

Услышав слова змея, Хумай внутренне напряглась.

– Акбузат – смерть твоя верная, змеёныш. – сказал Самрау, будто плюнул в него. – Твоя бесстрашная глупость даёт мне надежду, что в предстоящей борьбе у вас нет шансов победить.

– Не говори так, если не знаешь, где край моей силы! – оскорбился Заркум. – Если Хумай прикажет, Акбузат подчинится мне. Ведь она выбирает батыра.

– Верно. – кивнул Самрау. – Но я не вижу здесь батыра. Только змея.

Заркум зло зашипел, приподнимаясь ещё выше. Самрау и бровью не повел. Айхылу и Хумай переглянулись.

– Так ты не хочешь мира, владыка птиц? – зло спросил змей падишаха, и в тоне его звучала угроза.

– Мира не будет. – ответил Самрау. – И ты это знаешь. Нет смысла прикрываться браком с моей дочерью. Акбузата ты так не словишь, а лишь найдёшь свою верную смерть под пляшущими его копытами.

Зрачки Заркума сузились, и в них заплясал злой огонёк.

– Не веришь в мои чувства?! Твоя дочь – моя мечта, Самрау! Позволь узнать, что сама Хумай думает об этом.

Хумай вздрогнула. В который раз за день она вспомнила свои ощущения, которые испытала, когда Шульген точил нож. Липкие пальцы страха сковали ей горло, позывы рвоты скрутили желудок. Ей показалось, что страх не даст взлететь, но, переборов приступ тошноты, она облетела отца, который уже гневно нахмурил брови, и, подлетев вплотную к змею, без тени страха взглянула в его желтые глаза. Змей, не мигая, смотрел на нее. Смерив его презрительным взглядом, Хумай отчеканила свой ответ.

– Ты – змей. – словно поставила клеймо, словно обозвала дурным словом, словно произнесла ругательство.

Зрачки Заркума сузились, не предвещая ничего хорошего. С минуту он смотрел на Хумай, словно пытался загипнотизировать ее своим змеиным взглядом. Но лебёдушка выдержала его взгляд спокойно. Внезапно змей покачнулся, будто не принимая отказа, но тут же развернулся и молча уполз, будто его и не было. Только лишь смятая под ним трава напоминала о его присутствии. Когда он скрылся вдали, Хумай, сделав несколько кругов, перевоплотилась. Она встал на ноги, но внезапно они подкосились, и она опустилась на колени и, не удержав равновесия, покачнулась и дотронулась рукой до земли, погрузив ее во что-то холодное и неприятное на ощупь. В ужасе вскрикнув, Хумай увидела, что нечаянно тронула слизь, оставшуюся от змея. Позывы рвоты вновь скрутили ее желудок так, что она не в силах была их остановить, словно тело её протестовало при одной мысли о том, чтобы стать женой змея.

Часть 2

Айхылу похищает Азраки

Вторая встреча с Уралом

Несколько лет спустя

В час, когда к небосклону тихо подкрался заспанный рассвет и подкрасил горизонт в синие предутренние цвета, погасив последние звезды, с громким ржанием ворвался во дворец Сарысай. Могучими копытами он сорвал одним движением закрытые на замок тяжелые, массивные ворота, которые с грохотом разлетелись в щепки по всему двору. Разъяренный тулпар, не сумев остановиться перед ступенями дворца, сделал несколько кругов по внутреннему двору и выбежал в самый центр, но и там он не переставал исполнять свой полный беспокойства танец. Он постоянно мотал головой и задирал её к небу, издавая отчаянный рёв.

Хумай выбежала вместе с отцом. Встревоженные со сна его внезапным появлением, они молча стояли в растерянности перед ним и смотрели друг на друга, не веря своим глазам. Всё было ясно и так.

Хумай вспомнила вчерашний вечер. Айхылу за ужином была весела и постоянно смеялась.

– Ты в прекрасном настроении, – улыбаясь, заметила Хумай. Она так любила звонкий, похожий на перезвон весенней капели, смех Айхылу, что всегда с удовольствием слушала его.

– Да! – Айхылу потерла руки в нетерпении. – Я сегодня собралась к матери в гости! – и вздохнула. – Мы так давно с ней не виделись… Как Кояш сядет за горизонт, свистну Сарысая и поскачем. – в предвкушении встречи она крепко зажмурила глаза. – Обниму наконец маму!

– Смотри, чтоб за твоим тулпаром не увязалась какая-нибудь нечисть! –сказала тогда Хумай, но она даже и не думала, что возможно такое, что тулпар бросит хозяйку.

– Не переживай, я предупредила отца! – отмахнулась Айхылу. – Да и пока всё спокойно. Та война, о которой вы с отцом твердите несколько лет, никак не начинается, Хумай. Мы не можем просидеть вечность в ожидании, да и мой Сарысай не так важен для них, как твой Акбузат – у меня ведь нет меча.

Хумай покачала головой.

– Как только найдётся повод, они начнут войну, Айхылу. И мы в стороне не останемся. А твой Сарысай хорош и без меча, уж ты-то знаешь.

– Я знаю, знаю, – заломила руки Айхылу. – Но, Хумай, честно, я уже устала от этого постоянного напряжения, отец всегда хмурый, ты о чём-то без конца думаешь и вздыхаешь тайком, думаешь, я не вижу? Лебеди отца постоянно летают туда-сюда у границ нашей страны… Я просто хочу отдохнуть, Хумай. Только на два дня я полечу к матери, обещаю.

И вот сейчас Сарысай стоял перед Самрау и Хумай один, без своей хозяйки, что могло означать лишь одно – Айхылу в беде. Хумай почувствовала, как где-то внутри, в самом её сердце, разливается горячая ненависть к Нижнему миру. Что-то вязкое и липкое потекло по её жилам и по венам, скрутило ей живот и сковало ноги. С отчаянием она взглянула на отца, но на глаза внезапно набежали слёзы, и его лицо размылось перед глазами. Попытавшись смахнуть их руками, она вдруг обнаружила, что они дрожат. С удивлением разглядывая их, Хумай увидела, что дрожь распространилась по всему её телу, превратившись в озноб. В страхе, она попыталась сделать шаг к отцу, но ноги словно налились свинцом. В беспомощности она лишь смогла протянуть к нему руки. Самрау, словно очнувшись из хмурой задумчивости, резко подбежал к ней и обнял её бережно. Хумай медленно осела в его руках.

____________________________________________________________

Сарысай стоял, тихий и поникший, виновато уткнувшись мордой в плечо Хумай. Она растерянно поглаживала его, пока Самрау решал, что им предпринять. К этому времени собрался весь дворец, отец и остальные мужчины держали совет, а девушки тихо плакали, не веря в то, что произошло.

– Отец! – усилием воли Хумай в попытке сохранить трезвый взгляд скрутила всю свою горесть в узел, не давая ей распластаться по сердцу, – Акбузат нам бы очень помог.

При этих словах глубокая вертикальная морщина меж темных густых бровей падишаха будто бы стала ещё больше.

– Хумай… – покачала он головой и умолк.

Один из его советников, с выбеленной до белизны сединой старец по имени Гали, повернулся к Хумай.

– Когда дивы нападут на твоего тулпара, они его не смогут одолеть. Но они смогут захватить тебя в плен.

– Акбузат никогда меня… – гневно начала Хумай, но отец не дал ей договорить.

– Сарысай тоже никогда Айхылу. – резко сказал он и так же резко замолчал.

Сарысай издал протяжное печальное ржание. Хумай в растерянности его снова погладила.

– Я понимаю твои опасения, отец. – сказала она наконец. – Но мы же не можем сидеть вот так… просто… когда Айхылу неизвестно, где.

– Она в Нижнем мире. – поглаживая свою бороду, молвил Гали. – Или Кахкаха, или, что еще хуже, Азрака похитил её.

– Почему ты так думаешь? – спросила Хумай.

– Скорее всего дивы охотились на Сарысая, я не думаю, что им зачем-то была нужна именно Айхылу. Но небесных тулпаров поймать невозможно, поэтому они забрали её с собой, рассчитывая, что Сарысай бросится за нею в Нижний мир.

Хумай осторожно повернула морду Сарысая к себе и взглянула в его глаза.

– Скажи мне, – тихо попросила она. – всё так и было? Тебя не смогли поймать и захватили Айхылу, чтобы ты последовал за нею?

Сарысай, не выдержав её взгляда, отвернулся и печально заржал.

– Не кори его, Хумай. – Самрау подошел и потрепал тулпара за холку. – В Нижнем мире без батыра он ничего не сможет сделать. Сарысай правильно поступил, не последовав за ними и прискакав за помощью к нам.

– И что они теперь будут делать с Айхылу, Гали агай? – спросила старца одна из ближайших подруг Айхылу Зухра.

Гали и Самрау переглянулись.

– Мы можем лишь предполагать. – устало ответил Самрау вместо старца. – Если это дело рук Заркума, сына змеиного царя Кахкахи, то его конечная цель – Хумай. Ну и Акбузат, конечно. В таком случае Айхылу для них не цель.

Хумай, стиснув руки на груди, тревожно посмотрела на отца.

– С тех пор, как Заркум приходил свататься, прошло несколько лет… – она помотала головой, словно отгоняя плохие мысли от себя.

– А с тех пор, как дивы впервые попытались одолеть ваших тулпаров, ещё больше. – отрезал Самрау.

Хумай замолчала, отчего в воздухе повисла напряженная тишина. Слышно было лишь громкое сопение Сарысая и приглушенные всхлипывания кого-то из девушек.

– Ты прав, отец. – наконец вздохнула Хумай. – Но что, если это не дело рук Заркума и Кахкахи? Что, если это Азрака хочет развязать войну с нами?

– Кахкаха, Заркум, Азрака – всё одно отродье. – проскрипел Гали, и Самрау кивнул, подтверждая его слова. – Даже если Азрака целился на Сарысая, это не имеет никакого значения. В этом котле вариться всем нам, так или иначе. Они ведь могут надеяться, что Айхылу выберет змея в обличии человека, который обуздает Сарысая и пойдет против Акбузата.

– Или всё же они не оставляют идею поймать Акбузата через тебя, Хумай. – сказал падишах. – Помнишь, как оскорбился Заркум, когда я усомнился в его силе. Кто знает, может, ему и под силу заарканить твоего коня.

– Нет, нет, нет, – помотала головой Хумай. – Это исключено, отец. Такой батыр только один. Он раздавит такого, как Заркум, одним своим пальцем.

– Ты так говоришь, словно знаешь его. – Самрау внимательно на нее посмотрел. – Если таковой имеется на этом свете, он бы нам пригодился.

– Имеется. – покраснела вдруг Хумай. – Но пока его время не пришло.

Самрау промолчал, не показывая своего сомнения. Иногда он думал, что его дочерям придется коротать свой век без избранников. Слишком свирепы были их тулпары, слишком буйного нрава, а у Хумай был ещё булатный меч, который висел на луке у Акбузата. Меч, который наделила силой сама Кояш. Кто же мог одолеть такого свирепого зверя, кто же мог вытащить меч из ножен, висящих на его боку? Разве только сам Тенгри?.. Он подошёл к Хумай и взял её за руки.

– Искать Айхылу отправлюсь я сам. – сказал ей Самрау. – Ты остаешься во дворце за главную. Не тревожь Акбузата по пустякам, не провоцируй его появлением здесь тварей из Нижнего мира. Змеи не побоятся вторгнуться в нашу страну, чтобы поймать Акбузата. – и, помолчав, добавил. – Или тебя.

С этими словами Самрау, старейшины и батыры покинули дворец. Хумай с девушками в тревоге глядели им вслед.

____________________________________________________________

Кояш лениво опускалась за горизонт, разукрашивая небо во все оттенки красного цвета. Где-то в саду пел с тоской соловей.  Хумай сидела на ступенях лестницы перед дворцом, закрыв глаза. С виду казалось, что она спит, но последний солнечный луч скользнул по ёё лицу и губы тронула легкая улыбка.

– Мама…

Стоило ей открыть глаза, как солнце окончательно скрылось из виду. Моментально стали надвигаться густые сумерки. Хумай поёжилась. С тех пор, как её поймали дикие мальчишки на Затерянной земле, она не любила этого времени суток. Ночь её тревожила, будто не тая в себе ничего хорошего. Она вспомнила, как судорожно достала клювом три своих пера и обмакнула их в кровь. Тогда помощь пришла быстро. Почему же Айхылу так не сделала, в сотый раз задавала себе этот вопрос Хумай. В голове роились множество ответов, но какой из них правильный, она не знала. Айхылу тоже превращалась в птицу, да не в простую, не в лебёдушку, а в самую прекрасную птицу на свете, которая была разукрашена во все возможные цвета и их оттенки. Почему она не может это сделать и улететь? Может, она связана по рукам и ногам? Или её держат в заточении без единого окна? Или ее лишили возможности перевоплощения? Возможно, она сильно ранена. Или, что ещё хуже…

Хумай обняла себя за плечи и вздохнула. На душе было так плохо, что казалось, будто ей вырвали сердце. Слёз не было. Они все высохли в ней ещё днем.

Она вспомнила, как появилась во дворце Айхылу. Маленькая красивая девчушечка лет 5 с родинкой на щеке, огромными глазами в пол-лица, ямочками на щеках и заразительным смехом. Она вошла во дворец под руку с Самрау, а рядом с ней трусил Сарысай. Он был так же огромен, как и Акбузат, и столь же свиреп на вид. Ноздри его раздувались, мощные копыта звонко били по мраморному полу, грива так отливала лунным серебристым цветом, что казалось, будто она горела. Не так ярко, как у Акбузата, но всё же.

Хумай ждала их, присев на ступени у трона отца. Она немного волновалась, но виду не показывала, вспоминая слова Самрау: “Теперь ты старшая сестра, а младшие всегда берут пример со старших. Помни об этом, Хумай”. И Хумай помнила и усиленно себя успокаивала. Сдержанно улыбалась, сдержанно пожала руку Айхылу. И, быстро попрощавшись, ушла. Ей понравилась сестренка, но не понравилось, как смотрит на нее отец. Это взгляд принадлежал ей – так он до этого смотрел только на неё. Ревность подкатила к самому горлу, когда она уходила, и предательские слезы собрались в уголках глаз. Айхылу недоуменно посмотрела на неё, а Самрау кинулся было вслед, но, оглянувшись на младшую дочь, остановился.

Покои Айхылу располагались напротив покоев Хумай, и она слышала вечером, как отец долго укладывал спать сестренку, напевая ей песенки, которые когда-то пел перед сном ей. Усевшись у окна и обхватив ноги руками, Хумай беззвучно плакала. Она смотрела на взошедшую недавно луну с обидой, будто спрашивая её, ну зачем она прислала свою дочь к ним во дворец.

Внезапно скрипнула дверь – пришёл отец. Он молча подошел к ней, посадил к себе на колени и крепко обнял. Хумай прижалась к нему и разрыдалась во весь голос. Ей совсем не хотелось сдерживать в себе этот громкий плачь, и отец гладил её солнечного цвета волосы, и целовал её в макушку.

– Поплачь, Хумай, – говорил он ей. – Поплачь, если хочешь. Только знай: в моем сердце хватит места на двоих.

И Хумай долго плакала навзрыд, до тех самых пор, пока вдруг на пороге комнаты не возникла проснувшаяся Айхылу. Она нерешительно остановилась, не зная, что делать дальше, и во все глаза смотрела на новоиспеченную сестру и отца. Хумай, не в силах резко остановить свой плачь, продолжала тихо всхлипывать, Самрау в растерянности смотрел на Айхылу. Как вдруг она стремительно подбежала и потеснила Хумай на коленях отца, прижавшись к ним обоим и обхватив своими маленькими ручками Хумай за шею.

– Не плачь, сестра. – шептала она, вытирая слезы с щечек Хумай. – Не плачь, Хумай. Я буду тебя любить очень сильно.

Ту ночь они проспали все вместе в комнате Хумай.

На небо медленно выплыл ярко-желтый диск луны. Временами она пропадала между обрывков туч, которые неистово гнал по небу ветер, но потом неизменно появлялась и продолжала лить свой тихий свет на землю.

– Ай. – прошептала Хумай, завороженно смотря на луну. – Где моя сестра, Ай?

Вдруг открылись тяжелые двери дворца и выбежали Ямиля с Зухрой.

– Хумай, – окликнула её Ямиля. – Мы принесли тебе твой елян.

– Спасибо, – попыталась улыбнуться Хумай, но улыбка вышла кривая.

Она накинула на плечи елян, так и не надев его до конца. Девушки молча присели рядом. Луна всё так же следила за ними сквозь несущиеся облака.

– Будто дочь ищет… – кивнула Зухра на небо. – Хочет высветить все затаённые углы.

– Нижний мир не просветишь. – ответила Хумай.

– Каков наш план, Хумай? – спросила её Ямиля. – Неужто мы будем сидеть сложа руки?

– Каков план? – в задумчивости переспросила Хумай и тут же замолчала, что-то обдумывая.

– Ну?! – нетерпеливо потеребила пустой рукав ее еляна Ямиля. – Может, нам стоит самим отправиться на поиски Айхылу? Будем летать попарно и высматривать её!

– Глупости! – фыркнула Зухра. – В Нижний мир собралась? Так ты оттуда живой не уйдешь. Съест тебя любой див в мгновение ока.

Ямиля сердито фыркнула ей в ответ.

– А ты уверена, что она в самом деле там?!

– Да, – кивнула Зухра. – Гали агай ведь сказал. Я думаю, что именно поэтому она не может подать никакой весточки о себе.

– Да, вполне возможно. – посмотрела на неё Хумай.

– У меня есть подозрения, что в Нижнем мире она просто не может связаться с отцом. – задумчиво теребя подбородок, продолжила Зухра. – Будь она где-то в нашем мире, то попросила бы о помощи. Как думаешь, Хумай?

Хумай кивнула.

– Я думала об этом. Несколько лет назад он смог определить, где я нахожусь, когда маленькие батыры поймали меня, но я была в нашем мире. Сам он позже рассказывал, что внезапно стал видеть картины со мной. Увидел, как сочилась кровь из моего крыла… Как кто-то нес меня, связанную, на руках.

– Но как, Хумай, его лебеди смогли так быстро прилететь? – удивленно спросила Ямиля. – Мне всегда было интересно. Почему не он сам прилетел?

– Он не смог, потому что был слишком далеко. Расстояние здесь играет важную роль. Его лебеди были ближе ко мне на тот момент, чем он.

– Но как они прилетели настолько быстро?! – не унималась Ямиля.

– Отец может ускорять перемещение в пространстве в пределах определенного расстояния как своё, так и чужое. Но на это требуется очень много сил. Прилетели-то они быстро, а вот лететь нам пришлось всю ночь. Это так же, как если ты сильно устанешь, то тяжело будет перевоплотиться. На перевоплощение требуется много, очень много энергии, вы ведь знаете.

– А услышал бы Самрау твой зов, будь он еще дальше? – взволнованно спросила Зухра.

– Не исключено, что нет. – покачала головой Хумай. – Мы, правда, не проверяли, но он говорил, что картины в его голове были очень смутными. Ему бы пришлось дольше лететь, поэтому он отправил тех, кто мог преодолеть это расстояние быстрее.

– Это лишний раз подтверждает мою мысль, что Айхылу просто не может из Нижнего мира подать сигнал! – воскликнула Зухра. – Сами подумайте! Это ведь не та затерянная земля, где побывала Хумай! У него абсолютно другой ярус!

– Возможно. – кивнула Хумай.

– Тогда нам остается лишь ждать, пока Самрау не найдет ее? – расстроенно спросила Ямиля.

– А что ты предлагаешь? – спросила Зухра. – Тайком пробраться в пасть к дивам? Хумай схватят сразу же, если Заркум действительно до сих пор имеет на нее планы.

– Но у нас ведь есть Акбузат! – взволнованно воскликнула Ямиля.

Хумай горько рассмеялась.

– Отец просил не вызывать его, вы же слышали. И он прав. Акбузат здесь нам никак помочь не может. Наши матери подарили нам тулпаров, могучих и прекрасных, чтобы когда-нибудь мы могли их отдать самым лучшим батырам – тем, кто сможет накинуть на них седло. Только с батырами они смогут бороться со всякой нечистью, что выползает из Нижнего мира. Наше с Акбузатом появление у Кахкахи ничего не даст, кроме того, что, вероятно, поймают ещё и нас с ним. Сколько у него змей? Сотни тысяч? Представь, все они набросятся на Акбузата. Он силен, но без батыра ему там делать нечего. Мой избранник бы, наверное, смог вернуть нам Айхылу, но не я верхом на Акбузате. Я и меч-то этот поднять не могу… Как-то я пробовала, но не смогла.

На какое-то время воцарилась тишина. Ямиля теребила косу, Зухра прикрыла глаза от усталости, Хумай всё наблюдала за ярким диском луны.

– А ты боишься змей, Хумай? – вдруг тихо спросила Ямиля. – Я еще ни разу ни одного из них не видела вблизи. Только вот в тот раз…во время танца, да и то издали.

Хумай тяжело вздохнула, вспоминая сватовство сына Кахкахи.

– Не то что бы… – ответила, помолчав, она. – Но самое противное из того, что я видела за всю свою жизнь – это тот змей. Заркум.

– Уж неужто ты не испугалась его, Хумай? – недоверчиво спросила Зухра.

– Нет. – покачала головой Хумай. – Он вызвал во мне совсем другое.

– Что? – хором спросили Ямиля и Зухра.

– Рвоту. – пожала плечами Хумай.

____________________________________________________________

С тех пор, как Самрау отправился на поиски Айхылу, прошло немало времени. Луна успела превратиться в тонкий серп на небе, который одиноко висел над дворцом по ночам. Томясь в неизвестности, Хумай всё же отдала распоряжение, чтобы девушки в обличии лебедей трижды в день облетали страну, в надежде на то, что возможно им повстречается хоть кто-нибудь, имеющий вести о Самрау. Однако время шло, и не было известий ни об отце, ни об Айхылу. От переживаний у Хумай испортился сон, теперь по ночам она долго не могла уснуть, переворачиваясь с боку на бок. По утрам вставала с первыми лучами солнца, хмурая. Подолгу сидела над завтраком не в силах заставить себя что-нибудь съесть, отчего сильно похудела и лицо ее осунулось, а под глазами залегли темные круги. Иногда она взлетала над дворцом в самое небо, будто старалась долететь до Солнца, и вглядывалась вдаль – не видать ли отца или Айхылу, не идёт ли войско змей. Она отдала приказ, чтобы на крыше дворца всегда сидела стая птиц, которые должны были быть постоянно на страже. Девушки время от времени менялись, т.к. сильно уставали от беспрестанного напряженного вглядывания в даль. Они, оставшись без мужчин, остро ощущали свою беззащитность, но не роптали, а поддерживали друг друга и сохраняли спокойствие.

Часто Хумай стояла в одиночестве на балконе и размышляла, не пора ли ей действительно вызвать Акбузата. Отца не было слишком долго, и это её пугало. В голове мысли появлялись, сбивая друг друга, и исчезали, и горько ей было от того, что она была не в силах решить хоть одну проблему – ни найти Айхылу, ни связаться с отцом, ни защитить дворец, если вдруг появятся враги. Что, если они нагрянут и их будет настолько много, что они легко одолеют Акбузата? Как ей вызвать и Сарысая, в случае чего? Отец увёл его с собой, но где он теперь, она даже не представляла, да и являлся он только на свист Айхылу. Отчаяние наполняло душу её в такие моменты, но она не позволяла себе раскисать. Ей казалось, что в ней уживаются два человека – один слабый и готовый плакать чуть что, а другой сильный, словно батыр, который был полон какой-то невидимой силой. Эта часть её приказывала ей же самой взять себя в руки, каким-то невидимым образом придавала боевой дух и доказывала, что невозможно решать проблемы, если ты не имеешь силы воздействовать на них. «Умей ждать, – говорила она себе. – Ты не можешь влиять на то, что не подчиняется тебе, но, когда появится возможность, – сделай это». И Хумай ждала. И совсем скоро у неё такая возможность появилась.

Когда на горизонте возникли два спутника, Хумай была на крыше в числе остальных птиц, которые сначала переполошились, отчего птичий гомон раздался на всю округу, а потом успокоились, услышав её властный голос:

– Сохраняйте спокойствие! – приказала она. – Не вступайте с ними в разговор, чтобы не выдать меня в случае чего. Говорить буду я одна. Если я перевоплощусь и сразу свистну, летите и прячьтесь, – значит я зову моего тулпара. Мы не знаем, с добром они или нет, одни ли идут или где-то поблизости уже поджидают их соратники. Акбузат – единственный наш защитник, и, возможно, за ним они и пришли, а потому здесь может начаться битва.

Птицы выстроились в ряд, усевшись на крыше дворца, и стали ждать, когда до них дойдут путники, одна лишь Хумай взлетела и сделала несколько кругов над пришельцами. Когда она смогла рассмотреть их лица, ей стало дурно. В одном из них она отчётливо узнала Шульгена, несмотря на то что он вырос, лицо его вытянулось и стало более грубым, мужским. Его выдал взгляд – всё такой же хищный и полный злобы. Он и его спутник, задрав головы и прикрыв глаза от яркого солнечного света, наблюдали за ней, и ей стало неуютно, оттого что она летает над ними такая беззащитная. Кто был его спутником, Хумай понять не могла, лишь отметила про себя, что он выглядел ладно слаженным батыром. Она попыталась рассмотреть его подробнее, но он прятал лицо в тени своих ладоней, закрывая его от солнца. Шульген так же сильно щурился, словно отвык от дневного света. Наблюдая за ней, он вдруг гаркнул:

– Мы пришли к Хумай! – и, не дождавшись ответа от птицы, он потребовал, – пусть встретит нас как дорогих гостей!

Хумай медленно сделала над ними ещё один круг, обдумывая, что понадобилось от неё Шульгену? Быть может, он решил найти Родник?! И где в таком случае Урал? Почему его брат не с ним, а с каким-то другим батыром? Вопросы один за другим роились у нее в голове, и она на мгновение растерялась от внезапного появления Шульгена. Подумав немного, Хумай решила себя не выдавать, а, наоборот, затеряться среди остальных девушек, поэтому ответила:

– Её нет во дворце. – и улетела обратно в стаю.

Подлетев к птицам, она велела им принять человеческий облик. Никому из них она не сказала о том, что один из путников тот самый Шульген, который некогда точил нож на неё. К этому моменту пришельцы уже подошли на близкое расстояние к дворцу и невольно замерли, когда птицы вдруг заметались, полетели по кругу и одна за другой стали сбрасывать с себя оперенье, превращаясь в самых прекрасных девушек, которые только могут быть на свете. От ярких вспышек света они вынуждены были остановиться и закрыть глаза. Когда они их открыли, перед ними стояли девушки, все как на подбор, ладные и статные, с тугими косами, отороченными монетами, с высокой грудью и осиной талией, которые были подчёркнуты чёрными елянами.

Шульген и его спутник были поражены красотой девушек и некоторое время стояли молча, жадно разглядывая каждую из них. Все они были хороши, но взгляд Шульгена зацепила лишь одна – самая красивая, от волос которой исходил невероятный свет, словно солнечные блики танцевали на ее косах. Он отметил для себя, что если в глазах других девушек отражалось смятение, которое они всячески пытались скрыть, то взгляд этой красавицы был холодным как ледяная вода. Он словно сжигал ему самое его нутро, словно судил его за что-то. Сама Хумай ли это? Или какая другая девушка? Если Хумай, так неужто затаила зло на него за тот случай? Но ведь они хотели её отпустить, да она сама успела улететь… Неприятное чувство зашевелилось у него внутри, но он решил делать вид, что ничего не помнит, если вдруг эта девушка и есть Хумай и если она станет припоминать, как была поймана много лет назад в сети. Вдруг именно она и вышла вперёд девушек, ледяной взгляд её сменился на улыбку, и, будто она была здесь хозяйкой, сказала:

– Проходите, располагайтесь! Коли вы ищете Хумай и пришли с добрыми вестями, будете её дорогими гостями.

И Хумай повела их во дворец. Сердце её бешено стучало. Наконец она смогла разглядеть второго. То был Заркум. Человечий облик, который он смог принять, был красив и правдоподобен. Его выдали лишь глаза желтого цвета с узким зрачком и привычка раскрывать рот и высовывать язык. Каким-то образом она поняла, что это он, по наитию ли или, может, через красоту всё равно проступало нутро змея, она не понимала, но знала твёрдо – это он. Оба они – и Шульген, и Заркум – глядели на неё с вожделением и даже похотью. Их глаза елозили по её телу, как будто ощупывали ей грудь, ключицы, лебединую её шею. Это чувство было настолько неприятным, что ей тяжело было сдерживать маску вежливости и радушия, однако она пересиливала себя, потому как ей было важно усадить их на места для гостей.

Её радушие подкупало Шульгена и Заркума, которые вальяжно шли за ней, всем своим видом показывая, что они почётные гости во дворце. Оба они мучались одним и тем же вопросом: Хумай ли перед ними? И Заркум, и Шульген видели её лишь в облике лебедушки и не представляли, как она выглядит в образе девушки, хоть и слышали от Азраки, что красота её может ослепить любого из мужчин.

Тем временем они вошли во дворец, и Хумай даже не успела предложить им сесть, как они сами уже выбрали для себя места. Она не стала возражать, а лишь кивнула, словно одобряя то, как они себя ведут.

– И где же Хумай? – с усмешкой спросил Заркум, надеясь, что девушка сейчас раскроется и признается, что она, самая красивая девушка дворца, и есть Хумай.

Хумай выдержала его взгляд и даже смогла вежливо и искренне улыбнуться:

– Вы располагайтесь пока, а она сейчас придёт.

Она вышла, а Шульген и Заркум остались. Сидели они молча, опасаясь вести какой бы то ни было разговор, чтобы не быть подслушанными и не выдать своих планов раньше времени. Оба смогли убедиться, пока шли во дворец, что в нём находятся одни девушки и нет мужчин, что давало им повод быть достаточно расслабленными. Не было видно и тулпара, что также приободряло их дух.

Хумай бежала по коридору. Удивительно, но волнение, охватившее её, как только она увидела Шульгена, и усилившееся, как только она поняла, что второй – это Заркум, прошло. В голове стало ясно, она знала точно, что ей надо сделать и как это сделать. Сердце словно налилось горячей сталью, мгновенно отвердело и перестало трепетать. Где-то глубоко внутри она сама себе удивлялась.

Навстречу ей попались Зухра и Зайнаб.

– Карауль их! – велела она Зухре на бегу. – Твоя задача – чтобы они не вставали со своих мест. Как только увидишь, что встают – усади их обратно.

Зухра кивнула.

– Зайнаб, спустись ко мне! – крикнула Хумай второй девушке, спускаясь по лестнице в подземный этаж дворца.

Поспешно спустившись вниз, Хумай взяла факел и зажгла его, после чего уверенным шагом прошла вглубь подземелья. Пахло сыростью и мышами. Давно сюда никто не входил за ненадобностью. Последний раз только отец и она с Айхылу спускались – он как раз показывал им, для каких целей служил подземный этаж.

Она нашла спусковой механизм, ручка которого торчала из стены между двумя небольшими окнами, наглухо закрытыми железными ставнями, и решительно опустила её вниз. Где-то наверху послышался резкий металлический визг, сразу же после него раздался гулкий звук и крики Шульгена и Заркума, под ногами которых открылись ловушки, ведущие в две раздельные глубокие ямы. Услышав, как они упали на дно темниц, Хумай удовлетворенно кивнула самой себе.

К этому моменту спустилась Зайнаб, а за ней прибежали и Ямиля с Зухрой. На лицах их читалось смятение и растерянность. Хумай стояла и прислушивалась к тому, что происходит в ямах.

– Помнишь, твой отец подвёл две трубы с водой к этим ямам?! – спросила она у Зайнаб.

Та кивнула.

– Беги включи ту, которая подходит к этой яме! – велела она, показав на яму, в которую упал Заркум. – Да побыстрее.

Зайнаб убежала.

– Хочешь утопить этого егета? – спросила Ямиля, подойдя к Хумай, которая стояла у стены и пыталась услышать, что происходит в яме, куда упал Заркум.

Хумай отрицательно покачала головой, знаками прося не говорить. Они простояли в полнейшей тишине несколько минут, но как она ни пыталась, так и не смогла расслышать, что происходит в яме – слишком громко бурлила вода. За это время к ним успели спуститься и другие девушки, не понимающие, что происходит и почему гостей заточили в ямы.

– Он не утонет. – ответила наконец Хумай Ямиле. – Он же змей, да вдобавок научился принимать разные обличия.

Девушки заволновались, зароптали испуганно, услышав её слова, и она вспомнила, что так и не сказала никому, кем были нежданные гости.

– Я попрошу вас всех подняться обратно наверх, туда, где только что сидели наши гости. Я скоро поднимусь и всё вам объясню.

Девушки медленно и словно нехотя стали подниматься по лестнице, постоянно оборачиваясь на Хумай, будто хотели понять, что у нее на уме.

Дождавшись, пока они уйдут, Хумай сняла тяжелый засов со ставня, что закрывал небольшое оконце той ямы, в которой сидел Шульген. Само окно было зарешечено для пущей надёжности. Когда Самрау делал подобную ловушку, он вряд ли подозревал, что она когда-нибудь понадобится, но делал он из её из расчёта, что в ней, возможно, будут сидеть или змеи, или дивы. Для того, чтобы можно было с ними говорить, были прорублены эти окна, которые закрывались тяжелыми ставнями. Старый Гали предложил усовершенствовать эту ловушку, подведя к ямам две трубы из озера под углом, чтобы можно было в случае чего залить их водой, поскольку некоторые змеи обладали способностью принимать различные обличия и могли найти выход из ямы. Хумай и в голову не могло прийти, что однажды она будет стоять здесь, в этом мрачном и сыром подземелье, и снимать засов с оконца одной из ям, чтобы сказать Шульгену, который некогда вызвал в ней смятение и ужас, то, что давно зрело в её душе. В этот самый миг в ней боролись разные чувства. Было и чувство сладкой мести и своего могущества перед беспомощным её врагом, но она старалась мыслить трезво и не давала волю подобным мыслям, унимая их. Был и тот животный страх, который в ней всегда вызывали мысли о Шульгене, липкий и противный, сжимающий горло.

Перед тем, как открыть окно, она вдохнула и выдохнула, стараясь усмирить и свой гнев, и ликование, охватившие её, и унять дрожь. Затем она открыла ставень и прислушалась. В яме было тихо, однако ей казалось, что там внутри затаился разъяренный зверь, который готовится к прыжку, неслышно пружиня на своих когтистых лапах. Она ждала. Наконец услышала неровное сбитое дыхание у самого оконца. Шульген, вероятно, мог сильно удариться при падении, отчего реакция его замедлилась. Однако спустя мгновение за решеткой показалось его растерянное лицо. Хумай смотрела прямо ему в глаза, он снова увидел тот взгляд холодных, осуждающих его глаз, который в отсветах пламени таил в себе угрозу. Он уже понял, что эта девушка и есть Хумай – Хумай, которая всё помнит. Шульген не стал понапрасну тратить слова, лишь молча уставился на неё, предоставляя ей право высказать то, что было в её глазах.

– Что, сковал страх твоё чёрное сердце, когда ты полетел в яму? – презрительно спросила она. – Это же чувство испытала и я, когда ты точил на меня свой нож. За это я и отомстила тебе, егет. Заклинаю, чтобы твоё сердце, погубившее много жизней и источающее зло, разорвалось на куски здесь, в этой камере! Пусть в нем зародятся и жизнь, и добро, чтобы смог ты любить всё живое в этом земном мире! Пусть твоё новое сердце завладеет твоим разумом. Но до тех пор, пока в нём кипит злая кровь, сидеть тебе в этой могиле! Может, тогда ты поймешь, что змеи не могут быть друзьями, пойдёшь верной дорогой с теми, с кем по пути тебе, и останешься в людской памяти!

С этими словами она, полная презренья, захлопнула ставни, обрубив всякую попытку Шульгена что-то ей сказать, и посмотрела на яму Заркума. Подумав немного, Хумай решила не связываться с ним до прихода отца, хоть и мысль о том, что она поймала старого врага из змеиного племени радовала её и тешила её самолюбие. Поэтому она, закрыв ставни оконца Шульгена, решительным шагом покинула подземелье. Поднимаясь по ступеням, она вдруг вспомнила об Урале, и в её сердце закралось новое чувство. Она ощутила, как в неё вгрызлась совесть и ей стало печально, оттого что пришлось так поступить с родным братом того, кто ей так понравился когда-то.

Наверху её ждали девушки. Появление двух незваных гостей внесло сумятицу среди них и им всем не терпелось знать, почему Хумай бросила их в ямы. Увидев, что собрались все девушки, Хумай нахмурилась.

– А кто же сидит на крыше дворца?! – спросила она строго.

Девушки потупили взоры и стали что-то невнятное лепетать.

– Я понимаю, вы напуганы. – смягчилась Хумай. – Но я попрошу тех, кто сейчас должен находиться над дворцом, вернуться обратно. Сегодня к нам уже пришли двое пришельцев, кто знает – не идёт ли за ними целое войско змей? Беспечность может дорого нам стоить.

Несколько девушек вылетели в окно, перевоплощаясь на ходу. Хумай проводила их взглядом, и затем, откинув косы назад, посмотрела на оставшихся.

– Те, кого вы сегодня видели, – начала она, – пришли не с добрыми намерениями. Один из них – змей Заркум, сын царя Кахкахи, некогда сватавшийся ко мне. Второй – тот батыр, Шульген, который когда-то меня чуть не съел и который сломал мне крыло. Мой отец был прав, когда говорил, что им нужен Акбузат. Вероятнее всего, они и пришли за ним. Я узнала Шульгена, когда пролетала над ними, и решила, что правильнее всего будет бросить их в ямы. С этого момента мы должны усилить нашу бдительность. Быть может, их хватятся и придут за ними.

Девушки настороженно молчали и не перебивали её. Хумай внимательно вглядывалась в их лица, пытаясь понять, есть ли страх в их глазах и готовы ли они к самому худшему. Помолчав, она продолжила.

– Мы с вами вряд ли сможем воевать, как наши славные батыры, но мы не должны оставаться в стороне от всего происходящего. Я вас попрошу, если вдруг в ваших сердцах поселился страх, унять его и мыслить разумно. Мы не знаем, как будут развиваться события, но мы должны быть готовы к любому исходу. Будем надеяться, что наши мужчины в скором времени вернутся, – она ещё раз всех осмотрела и добавила, – а теперь, я попрошу вас разойтись и продолжить ваши повседневные обязанности.

Девушки, рассеянно переглядываясь между собой, разошлись, остались лишь подруги Хумай Ямиля и Зухра.

– Хумай! – еле дождавшись, пока все уйдут, воскликнула Ямиля. – Как они познакомились друг с другом? Заркум – змей, житель Нижнего мира, а Шульген жил на Затерянной земле!

– Я не знаю, – устало покачала головой Хумай. – Я не спрашивала их об этом.

– Ты говорила с ними? – спросила Зухра.

– Нет, я лишь раскрылась Шульгену, к Заркуму я не подходила. Боюсь, если открою его окно, он выскочит. Дождусь отца, подумаем, что с ним делать.

– Его можно обменять на Айхылу. – сказала Зухра.

– Можно, – кивнула Хумай. – Если она у Кахкахи.

– А если нет? – спросила Ямиля.

– Если она у Азраки, то я сомневаюсь, что что-то получится.

– Почему же? – удивилась Ямиля. – Они ведь все заодно, разве нет?

Хумай потёрла руками глаза, прогоняя сон, который вдруг навалился на неё после того, как девушки разошлись. Сегодняшней ночью она практически не спала, как будто предчувствуя, что что-то произойдет.

– Заодно, – ответила она Ямиле. – Но я не думаю, что Азраку волнуют проблемы Кахкахи. Один отвернется, а другой ему – нож в спину, – пожала она плечами. – Это же нечисть.

Хумай вышла на балкон, и оглядела горизонт. После того, как появились Заркум и Шульген, на душе у неё стало неспокойно. Каждую минуту она ожидала, что кто-то придёт вслед за ними, и что тогда делать, было непонятно. Вызвать Акбузата и велеть лебёдушкам разлетаться и прятаться? Или держаться всем вместе? Наверное, нужно было иметь какой-то план, но как лучше всего поступить, если вдруг к ним ворвутся враги, она не знала.

Солнце беспощадно палило. От духоты Хумай ещё больше потянуло в сон. Она почувствовала, как веки отяжелели, и ей стало тяжело их открывать.

– Хумай, – услышала она позади себя голос Зухры. – Ты очень устала, приляг отдохни, а мы с Ямилей побудем здесь. Не переживай, приглядим и за пленниками, и вылетать будем, смотреть, не идёт ли кто.

– Я тебя провожу до твоих покоев, – мягко улыбнулась ей Ямиля. – Уложу тебя спать.

У Хумай не было сил с ними спорить, поэтому она молча согласилась и пошла с Ямилей под руку в женскую половину дворца. Когда они шли, Ямиля вдруг спросила:

– Как ты догадалась, что этот змей – Заркум?

Хумай пожала плечами.

– Не знаю. Глаза у него змеиные были, ты не заметила?

– Так значит вот, что у него было странное! А я заметила, что он необычайно красив, но что-то было в нём не так. А что именно, я не могла понять.

– А ещё он высовывал постоянно язык.

– Да-да! – вскричала Ямиля. – Я заметила, но подумала, вдруг его мучает жажда и он облизывает губы.

– Нет, – покачала головой Хумай. – Жаждой он не мучался.

– Ну хорошо, – кивнула Ямиля. – Но ты не думала, что это может быть другой змей, а не Заркум?

Хумай призадумалась, словно прикидывая, стоит ли пытаться объяснить своей подруге, как именно она догадалась.

– Я…– начала она и запнулась. – Я не могу это объяснить. Стоило мне взглянуть ему в глаза, как мне на ум пришел Заркум. Как будто я узнала его взгляд.

– Но разве у змей не у всех одинаковый взгляд? – допытывалась Ямиля. – И разве ты уж так много с кем из них разговаривала?

– Мы с Акбузатом многих повидали, но ты права. Глаза у них у всех примерно одинаковые.

– Тогда как ты поняла? – не унималась Ямиля.

– Не знаю. – устало вздохнув, ответила Хумай. – Я просто узнала его и всё.

Они дошли до покоев Хумай, и Ямиля довела её до кровати.

– Ну всё, – улыбнулась она. – Не буду тебя больше мучать своими глупыми расспросами. Спи, Хумай. Неизвестно, что будет ночью.

Хумай послушно легла на кровать и мгновенно уснула, даже не услышав, как тихо ушла Ямиля.

____________________________________________________________

Проснулась она резко, почувствовав, что кто-то вошел. Не поняв со сна, что произошло, Хумай стремительно вскочила с кровати и увидела Ямилю и одну из прислуживающих девушек. Выглядели обе растерянно и взволнованно.

– Что-то случилось? – с тревогой спросила она, чувствуя, как у неё немеют и становятся ватными ноги.

Глаза у Ямили забегали от волнения, и она сложила ладони на груди, словно просила прощения.

– Хумай, там пришёл егет… – она помолчала, подбирая слова. – Батыр. Высокий такой и огромный.

– Где он? – требовательно спросила Хумай.

– На месте, где сидели Шульген и Заркум.

Хумай рассерженно на них посмотрела и прошлась по комнате в поисках гребешка.

– Что же вы меня так поздно разбудили?! – недовольно спросила она. – Вы что, не заметили его издали?!

– Нет. – пролепетала служанка. – Его не было там.

– Где его не было?! – Хумай, теряя терпение, злилась всё больше. Она распустила свои волосы и стала их расчесывать, отчего на них заплясали блики и в комнате стало светлее.

– На горизонте. – вмешалась Ямиля. – Он возник прямо у дворца.

Хумай на мгновение остановилась и посмотрела удивленно, но потом опомнилась и стала быстро, наспех переплетать свои косы.

– Вы хотите сказать, что он появился из ниоткуда? – уточнила она.

Ямиля и девушка закивали. Хумай ничего не понимала. Надо было быстрее увидеть этого батыра.

– Помогите мне с косами! – попросила она девушек. – Мне надо поторопиться, если он пришел вслед за Заркумом или Шульгеном… – она не договорила. От тревоги руки стали дрожать и не могли управиться с волосами.

– Он не похож на злого. – сказала Ямиля, причесывая роскошные волосы Хумай. – Вполне добрый на вид. И глаза не змеиные.

Хумай лишь покачала головой и ничего не ответила. Поразмыслив, она решила, что и на этот раз воздержится и не станет призывать Акбузата, пока не поймет, кто пришел. Быть может, он принёс вести об Айхылу, или об отце, если Ямиля права.

– Этот егет добр, Хумай! – продолжала настаивать Ямиля. – И очень-очень красив!

Хумай повернулась и удивлённо посмотрела на неё, отчего Ямиля, неожиданно покраснев, засмущалась. Проигнорировав её слова и наспех приведя себя в порядок, Хумай поспешила на мужскую половину дворца, где в основном проходили все приёмы гостей и где её дожидался нежданный гость. С каждым шагом тревога усиливалась, ноги вновь стали неметь от волнения, а руки – дрожать. Пытаясь успокоить себя и не накручивать, Хумай держала их, скрестив на груди. Несмотря на своё состояние, она шла довольно решительным шагом и монетки на её косах также решительно позвякивали, словно и не было волнения. Подойдя к дверям зала, Хумай на мгновение остановилась, вздохнула и, смирившись мысленно с тем, что там вполне может поджидать её враг, открыла двери.

Но это был Урал.

Он стоял спиной к высокому сводчатому окну, вытянувшись как натянутая стрела, и смотрел на неё в упор, вся его поза говорила о том, что он давно ожидает, когда же откроются двери этого зала. Хумай узнала его тотчас же. От неожиданности она застыла в дверях, не сводя с него глаз, не в силах что-либо сказать, как вдруг её обуяла какая-то чистая детская радость и заполонила собою всё её существо, и побежала по венам, разгоняя жар в теле, отчего щёчки Хумай запылали, словно солнце в безоблачную погоду на закате дня. Сердце заныло робкой надеждой, что появился шанс вызволить Айхылу, и ей стало казаться, что теперь все проблемы закончатся и она обязательно найдется, а отец вернется. Внезапно она вспомнила, что в подземелье заточен ею самолично родной брат Урала, и волна стыда охватила её, проложив глубокую морщину на лбу. Эмоции сменяли друг друга в хаотичном порядке, однако Хумай как могла старалась сохранять спокойствие, пытаясь ничем не выдать своё внутреннее состояние. Со стороны казалось, что она лишь внимательно осматривала батыра, стоявшего перед нею. С момента их встречи он вытянулся и стал могучим, его лицо возмужало, челюсть стала ярко выраженной и квадратной, черные густые брови были сдвинуты в одну линию, нос горбинкой, а в его черных угольных глазах горел какой-то огонь.

Сам Урал смотрел на неё спокойно. Он и не догадывался, кто она такая и какую бурю эмоций он вызывал в ней одним своим появлением. Он лишь заметил, что эта девушка, вошедшая решительным шагом, увидев его, застыла на мгновение и отчего-то покраснела. Ему бросилась в глаза её совершенная красота и что-то внутри него шевельнулось, какое-то чувство, что он уже видел её когда-то, но забыл, совершенно точно забыл и никак не может вспомнить, где это было и при каких обстоятельствах. Он внимательно разглядывал девушку, её роскошные косы, словно покрытые золотом, большие тёмные глаза, похожие на августовскую тёмную ночь с отблесками звёзд на небе, высокую грудь, которая единственная выдавала волнение девушки, и тонкий, как у пчёлки, стан. Он успел отметить про себя, что у нее очень изящные руки и длинная красивая шея, и ему захотелось подойти к ней поближе.

Хумай одновременно с ним сделала ему шаг навстречу. Она всё это время молчала и ждала – узнает или нет. Но Урал ничего не говорил и невозможно было понять, о чем он думает. Знает ли, в чей дворец он пришёл? Пришёл ли он именно к ней, к Хумай, ведь в ту самую ночь она раскрылась им, сказав, что она – дочь падишаха Самрау и Кояш. В сердце её вспыхнула надежда, что сейчас он произнесет её имя, но вместо этого Урал продолжал молчать, завороженный её красотой и блеском золотых волос. Он поднял было руку, чтобы дотронуться до её волос – так они его манили –, но вовремя спохватился, и одёрнул её.

Тогда заговорила Хумай.

– Здравствуй, егет! – звонко поприветствовала его она и сама удивилась звучанию своего голоса, который не звенел с того самого момента, как пропала Айхылу.

– Здравствуй. – коротко кивнул ей Урал и замолчал, удивлённый тем, что вновь ему почудилось в ней что-то знакомое, когда она произнесла слово «егет», будто выдохнула его. Удивлял и сбивал его с толку и её ласковый взгляд, направленный на него сквозь густые чёрные ресницы. Нарочито Урал решил не спрашивать её имени, подумав, что ни к чему заводить с такой красавицей близкое знакомство. У него к ней был простой вопрос, узнав на который ответ, он собирался тут же уйти. Любовные переживания были ему ни к чему.

– Если ты пришёл с добрыми намерениями, то садись на почётное место, будешь моим кунаком! – сказала Хумай и вдруг лукаво ему улыбнулась, словно старому знакомому. Снова в её облике промелькнуло что-то неуловимое и знакомое, но забытое. Урал вглядывался в её глаза, пытаясь вспомнить, где он мог видеть её, но в то же время он совершенно точно знал, что это глупость – такую девушку встретив раз, не забудешь никогда.

– Можешь не бояться меня, – ответил он ей. – Я сражаюсь со злом, что сочится в наш мир из Нижнего, а не с красивыми девушками.

– Ну раз так, значит, у нас с тобой общие враги. – улыбаясь, кивнула Хумай.

Она кликнула прислуживающих девушек и велела им накрыть на стол. Пока они бегали и приносили угощения, она смотрела на Урала исподтишка. На вид он казался суровым, лишенным каких-либо чувств батыром. Он был, как об этом и говорила Ямиля, очень красив, и от него исходила какая-то исполинская, неведомая сила. Во время трапезы Урал был полностью погружен в какие-то свои мысли, и делал вид, что Хумай мало его волнует, но она видела, как непроизвольно останавливал он свой взгляд на её волосах, как улыбка чуть трогала его губы, когда он смотрел ей в глаза. Наконец девушки убрали со стола, и они остались одни.

– Расскажи о себе, батыр. – попросила его Хумай. – Откуда ты пришёл и куда держишь свой путь?

С одной стороны, Хумай хотела узнать о том, как складывается жизнь человека, к которому она испытывала странное жгучее любопытство и неясное томление, с другой стороны, она надеялась узнать, почему же он разошёлся с Шульгеном, чтобы понять, что связывало Шульгена с Заркумом и какое отношение он имеет к змеиному царству. Урал не стал ничего скрывать и рассказал всё по порядку.

– Имя моё Урал, царевна.

Когда он представился, Хумай с горечью отметила, что он не спросил, как зовут её, хотя ей не терпелось увидеть его реакцию, когда он узнает, кто она такая, но она молчала, не желая попирать свою гордость и рассказывать ему то, что, очевидно, мало его волновало.

– Родился и вырос я на Затерянной земле, куда потеряла дорогу злодейка Смерть, там жили мы лишь одни – отец, мать, старший мой брат Шуль.ген и я. Так вышло, что природа одарила и меня, и брата моего недюжинной силой, способной противостоять отребьям из Нижнего мира, отец и мать взращивали нас с одной лишь целью – чтобы мы отыскали Родник Жизни и победили Смерть. О Яншишма мы узнали от одной лебёдушки, которую поймали в пору юности. Оказалось, то была дочь падишаха Самрау. По незнанию мы чуть было не съели её, но она заговорила, открыв нам, кто она такая, и пообещав, что скажет, где находится Родник, если мы не будем её трогать. Однако птице удалось улететь, и мы так и не узнали главного секрета. – При этих словах Урал нахмурился и замолчал, переживая воспоминания того вечера. – С тех самых пор мысль о Яншишма не давала мне покоя. Я готов был сражаться за мир на всей земле, но для окончательной победы мне нужен именно Родник. Сначала я даже не понимал, для чего именно, но сейчас после того, как я столкнулся с тем, что оставляют змеи и дивы на нашей земле… – при этих словах Урал заволновался. – если бы ты только видела, царевна! Выжженная земля, которой не видать конца и края и на которой нет шанса что-то вырастить. Огромные безжизненные пустоши – такие же, как и в их Нижнем мире. Только когда я всё это увидел, понял, для чего ищу Родник – землю необходимо окропить живой водой, чтобы она вновь ожила и люди могли жить на ней.

При этих словах Хумай вспомнила, как однажды они с Акбузатом забрели на такую пустошь. Земля была сожжена дотла, и под ногами у них была одна сплошная зола. Над тем, что некогда было степью, тянулся сизый дым, нависший плотной тяжелой тучей, которая не давала дышать, сжимая грудь с невероятной силой и вызывая задыхающийся кашель. Солнце было не в силах пробить эту завесу, отчего им показалось, что день вдруг сменился мрачными сумерками. Молча они с Акбузатом прошлись по выжженной земле, и Хумай чувствовала, как в тулпаре закипает ярость, тихая и чистая, не знающая никаких пределов.

Между тем, Урал продолжал.

– Когда мы выросли с братом, отец с матерью посадили нас на львов и отправили в долгий путь, целью которого было найти Родник.

Урал умолк, уставившись в одну точку и задумавшись о чём-то своём.

– Где же твой брат? – спросила его Хумай, стараясь не выдать своего волнения, но руки её тряслись, и она сжимала их, чтобы унять дрожь.

– Я не знаю. – пожал плечами Урал. – Сначала мы шли вместе, однако однажды на развилке двух дорог повстречали старца. Мы спросили его о Роднике, и он сказал, что одна дорога ведёт в Страну птиц, где мы можем узнать ответ на свой вопрос, а другая – в страну падишаха Катила, где ничего хорошего нас не ждёт. Тогда решили мы бросить жребий, но Шульген на правах старшего брата не захотел идти к Катилу и направился прямиком в Страну птиц. Больше я о нём ничего не слышал. Но я уверен, что он так же, как и я продолжает сражаться за мир и ищет Родник.

– Что же было с тобой, мой егет? – спросила его осторожно Хумай. Урал резко поднял голову и удивлённо посмотрел на неё, отчего она сильно смутилась и попыталась спрятать смущённую улыбку, прикрывшись ладонью, но, казалось, её не слушались ни губы, ни глаза и вся она продолжала излучать улыбку, и Урал, впервые не сдержавшись, тоже улыбнулся ей, и вдруг все его черты сразу смягчились, и маска сурового батыра словно слетела, а вместе с нею и та некоторая натянутость, с которой он держался, как пришёл во дворец.

– Я направился в страну Катила.

– Говорят, что Катила кто-то сверг. – задумчиво сказала Хумай, вспоминая слухи, которые она слышала не так давно. – Так это был ты?

– Да. – коротко кивнул Урал, и в этом не было гордости. – Более жестокого правителя мир вряд ли видел. Я избавил его людей от постоянного унижения и рабства. Я победил и его черного быка, и его батыров. В позоре и ужасе пришлось Катилу бежать, когда я освободил его рабов, и они восстали против него.

– Как же отблагодарили тебя люди?! – спросила Хумай.

– Попросили жениться на дочери Катила, чтобы часть меня осталась с ними. – пожал плечами Урал. – Но я недолго гостил у них и продолжил свой путь. Когда я проезжал через лес, прилёг поспать, и уже сон почти сморил меня, как я услышал змеиное шипенье. Я тут же вскочил и увидел, что недалеко от меня огромный змей пытается проглотить оленя. Я бросился на помощь бедному животному и схватил змея за хвост, прижав к земле, но он был удивительно силён и пытался махать своим хвостом в попытке сбросить меня, поломав кучу деревьев. Однако вскоре он выбился из сил, т.к. оленьи рога застряли в его горле, и он не мог их ни выплюнуть, ни проглотить. Тогда он взмолился о пощаде, кое-как выговорив, что он сын змеиного царя Кахкахи и зовут его Заркум.

При этих словах кровь отхлынула от лица Хумай, она побелела, и Урал это заметил.

– Что с тобой, царевна? – удивился он и схватил её за руку.

Хумай лишь покачала головой.

– Продолжай, егет. Я знаю этого змея, и ничего хорошего нас не связывает. – сказал она, не став скрывать от него их знакомство.

Урал внимательно разглядывал её некоторое время, потом вспомнил, что её маленькая, узкая рука так и лежит в его огромной ладони, и удивлённо посмотрел на неё, а потом неуклюже убрал свою руку.

– Я понимаю тебя. – кивнул он наконец и продолжил. – Хотел было я лишить жизни этого змея, однако не стал этого делать. Мне показалось, что он искренен был со мной и так молил о пощаде, что рука моя дрогнула, и не стал я убивать врага, потребовав рассказать, за что он хотел проглотить оленя. И тогда вновь услышал я о таинственной лебёдушке, которая однажды попалась в наши силки, о Хумай, дочери Кояш и Самрау. Змей этот, Заркум, признался мне, что давно влюблён в неё и мечтает только о ней, однако ж на его сватовство Хумай дала отказ. Тогда Заркум стал требовать у отца своего, чтобы он устроил свадьбу с лебёдушкой, или пошёл на Страну птиц войной. Тогда Кахкаха посоветовал ему поймать двенадцатирогого оленя и проглотить его целиком, что дало бы ему возможность превращаться в кого угодно, даже в самого красивого человека, после чего бы Хумай влюбилась бы в него и стала бы его женой.

– И ты помог ему! – в ужасе воскликнула Хумай.

– Да, – кивнул Урал, неверно растолковав её реакцию. Ему показалось, что она возмущается тому, что он пошёл на сделку со змеем, тогда как она поняла, что Заркум именно с его помощью овладел искусством менять облик и пришёл к ней с умыслом пленить её сердце. Она в волнении встала и подошла к окну. Монетки звенели на её золотистых косах, словно осуждая Урала.

– Ах, батыр, как же ты так мог?! – упрекнула она его, и в этот момент слёзы навернулись ей на глаза. – Разве можно идти на сделку с врагами?!

В голове у неё гудело, она вспоминала, как совсем недавно сидел здесь на месте Урала Заркум, и осматривал её словно товар, ощупывая хищным взглядом каждый изгиб тела. Урал же оставался спокойным.

– Можно. – ответил он ей, с интересом наблюдая за её реакцией. – Он пообещал мне, что, если я помогу ему, то он отведёт меня к своему отцу, и Кахкаха даст мне всё, что я ни попрошу. И тогда он раскрыл мне, что у отца его есть магический посох с набалдашником из жемчуга, который может сделать всё, что угодно.

– Знаю. – глухо сказала Хумай. – «В огне не горит, в воде не тонет…» повторила она знакомую ей присказку. – И что же ты? Завладел им?

– Да, я обломал оленю рога, и Заркум проглотил его, в тот же момент превратившись в красивого юношу. После чего мы направились в страну падишаха Кахкахи. Когда мы явились во дворец, Заркум попытался обмануть меня, оставив одного под предлогом, что он пошёл звать Кахкаху, своего отца. И тут же со всех сторон появились змеи, которые должны были меня одолеть. Однако со мной решил сразиться лишь один из них, девятиголовый. Остальные же в страхе бежали. Когда убил я врага своего, то нашёл ключ невиданной красоты в его сердце и взял его в руки, и тотчас же появился передо мной другой дворец, который был доселе невидим глазу. Понял я, что это ключ от этого дворца, и вошёл в него, открыв этим ключом его дверь. Первой, кого я увидел, была заколдованная девушка, сидящая на троне. Я решил обследовать зал, и обнаружил потайную дверь за троном. Одним ударом разрубив тяжелый замок, я открыл эту дверь и сразу же увидел посох с набалдашником из жемчуга, о котором говорил мне Заркум. Как только я взял его в руки, появился белый змей передо мной устрашающего вида. Это был Кахкаха. Он был страшно зол, и уничтожил бы меня, если бы мог это сделать, однако я оказался сильнее. Я велел ему созывать всех его змеев, и он поспешил выполнить мой приказ. Несколько дней я боролся и наконец смог одолеть всех змеев его, и освободил страну эту от Кахкахи.

– Ты одолел самого Кахкаху?! – с дрожью в голосе спросила его Хумай. – Я ничего не слышала об этом.

– Одолел, – кивнул Урал. – Сейчас его страной управляет старец Алгур, который находился в заточении у Кахкахи, в прошлом он был славным батыром.

– Но куда же делся Кахкаха? – спросила Хумай.

– Позорно бежал, – презрительно сказал Урал. – Он созвал всех своих змей, явно не допуская даже мысли, что я могу победить. Но мне стали подмогой те батыры, которые были проглочены змеями и томились в их чреве. Каждый раз, когда я отсекал голову змею, из неё выскакивал воин, который сразу присоединялся ко мне и бился со мною вместе. Так мы и победили Кахкаху.

Хумай в волнении стала мерить шагами комнату. Мысли её путались. Из рассказа Урала выходило, что, вероятно, Айхылу была не у Кахкахи, иначе бы Урал рассказал о ней.

– А что за девушка сидела на троне? – вдруг спохватилась она.

– Обычная девушка, – пожал плечами Урал. – Дочь Алгура.

– И ты… – Хумай замялась, не зная, какое слово подобрать, чтобы выразить свои мысли.

– Да. – улыбнулся Урал, поняв, что она имела в виду. – Я женился на ней и оставил тем людям свою часть, как они и просили.

– Как много у тебя жён. – вдруг холодно улыбнулась ему Хумай, и в её улыбке Урал не увидел ничего хорошего, лишь осуждение и, возможно, немного зависть.

– Жизнь – борьба, царевна. Пока змеи и дивы не изгнали нас из нашего мира, мы должны бороться. Идёт война, посмотри вокруг. У вас здесь всё спокойно, как я погляжу, но это пока. Придёт время, и твои земли начнут отвоевывать твари из Нижнего мира. Чем больше будет сильных батыров, способных противостоять нечисти, тем быстрее мы одержим победу.

– Не буду спорить с тобой, егет, – сказала Хумай, вспомнив бесконечные разговоры с Самрау о том, что когда-то им придется вступить в войну. – Так что было дальше?

– Пожив некоторое время с народом, я отправился дальше на поиски Яншишма. Я шёл много дней, прежде чем попал в твои владения, царевна. У всех, кого я встречаю на своём пути, прошу я помощи в поисках Родника. Вот и в твой дворец я зашёл узнать, может, ты сможешь мне помочь и подскажешь, где его искать. – при этих словах Урал с интересом посмотрел ей в глаза.

В мыслях Хумай сразу же всплыла сцена из того вечера, когда она сказала отцу Урала, что знает, где находится Родник Жизни. Она немного помолчала, но затем приосанилась, расправив плечи, и не отвела глаз.

– Родником завладел Азрака, повелитель дивов, он охраняется самыми сильными его дивами, но при желании до него можно добраться и зачерпнуть из него воды. Однако, пожалуй, простой человек, пусть даже и батыр, рождённый для борьбы за мир, до него добраться не в силах.

При этих словах Урал нахмурился.

– Но я могу дать тебе то, что поможет тебе в твоём желании. – сказав это, Хумай опустила глаза вниз и стала внимательно разглядывать носок своей парчовой туфли, как будто ничего не было интереснее в этот момент, чем нарисованные на нём узоры.

– Но ты что-то попросишь взамен? – догадался Урал.

– Да. – сказала Хумай и встретилась с ним взглядом. – Мне нужна помощь, и я думаю, что человек, прошедший через владения змея и уступивший брату лёгкий путь, найдёт то, что я хочу попросить. У тебя теперь есть посох Кахкахи, и, возможно, ты сможешь мне помочь, ну а я помогу тебе, батыр. И вот каково моё условие. Найди мне самую необыкновенную птицу, которая есть на этом свете, в которой соединены тона и краски всех цветов, какие только могут быть. Найди и принеси её мне.

Урал помолчал, разглядывая с интересом царевну. Её просьба удивила его, и, вероятно, он бы не стал с ней заключать сделку, если бы не посох.

– Хорошо, я найду тебе птицу и с радостью приму твою помощь – ответил он наконец. – Но прежде, чем я отправлюсь в путь, позволь узнать, чем же ты можешь мне помочь? Мне не на чем увозить золото и некого одаривать жемчугом. Все жёны мои лишь нужны были для продолжения рода батыров. Я создан для войны, ею и живу. Всё моё существование посвящено поиску Родника, чтобы вдохнуть жизнь в загубленные наши земли и оживить их, и чтобы изничтожить змей и дивов, чтобы в конечном итоге люди продолжили своё существование. Так что же можешь дать мне ты, царевна?

– Я дам тебе своего волшебного тулпара Акбузата. Он не горит в огне, не тонет в воде и его никто не может догнать. У него дикий и буйный нрав, не признаёт он никого, кроме своего хозяина. За ним охотятся тысячи лет дивы Азраки и не могут поймать. Этого коня мне подарила мать, и я должна буду его подарить своему избраннику. – при этих словах щёки Хумай вспыхнули, но она продолжала говорить с высоко поднятой головой. – Кроме того, дам я тебе алмазный меч, который не ржавеет и которого никто не сможет согнуть. Одним своим видом мой меч навевает на врагов наших страх. Оба моих подарка сослужат тебе верную службу и помогут тебе в твоей борьбе, егет.

Урал молчал какое-то время, обдумывая свои мысли. Царевна манила его своей красотой и чем-то ещё, чего Урал пока не понимал. Она вызывала в нём какие-то чувства, что совершенно ему не нравилось, поскольку жизнь он свою однажды решил посвятить не семье, а борьбе за человеческий род. Однако вместе с тем её предложение обрадовало его. Тулпар и меч были щедрым подарком, от которого было глупо отказываться, и, конечно, то, что она предлагала ему стать её избранником не могло его не взволновать. О такой девушке было даже странно мечтать, потому что такие не достаются кому попало, а, возможно, только падишахам. Да Урал и не мечтал никогда, его совсем не прельщали любовные страдания, к своим жёнам он не испытывал никаких чувств, кроме уважения, и о любви доселе он вообще не думал. Но эта девушка, так гордо предложив себя ему только что, вдруг навела его на эти странные мысли о чувствах между мужчиной и женщиной, чем смутила его окончательно.

– Хорошо. – сказал наконец Урал, и, хотя он говорил довольно спокойно, Хумай видела и его радость, и его волнение. – Твой дар бесценен для меня и твоя щедрость не знает границ. Я исполню твоё желание и найду птицу, сколько бы мне не пришлось пройти для этого дорог.

Хумай кивнула ему.

– Время клонится к ночи, уже и сумерки прошли, пока мы вели с тобой беседу. Если хочешь, то можешь остаться на ночь или на несколько дней, чтобы набраться сил перед дальней дорогой.

– Я останусь до завтрашнего утра. – поразмыслив, ответил ей Урал.

Хумай проводила его в покои мужской половины дворца, предназначенные для гостей, и, пожелав спокойной ночи, ушла к себе.

Она долго сидела перед открытым окном, вдыхая прохладу ночного воздуха и медленно расчесывая свои золотистые волосы. По небу плыл месяц, такой тонкий и красивый, будто нарисованный какими-то волшебными золотыми красками. Небо ещё не успело выкраситься в иссиня-чернильный цвет, а было какого-то красивого кобальтового оттенка, на фоне которого месяц горел особенно ярко. Тишину летней ночи прерывал лишь монотонный хор лягушек вдали да печальные выкрики одинокой неведомой птицы, которая словно оплакивала кого-то очень ей близкого и дорогого. Или, может, она оплакивает события, которые только ещё должны произойти? Кто знает… Хумай вздохнула, перекручивая в голове разговор с Уралом. Она как-то интуитивно не сомневалась, что он найдёт Айхылу. С таким посохом что угодно можно найти. Но её возмущало, что именно с помощью Урала Заркум хотел заполучить её! Урала оправдывало лишь то, что он ничего не знал о том, сколько раз пытались похитить её коня Кахкаха и Азрака, не знал, что Заркум сватался к ней. Да и вообще не знал, кто она такая. Не знал и, по всей видимости, не хотел знать, потому что он так и не спросил её имени – её, девушки, предложившей ему саму себя в качестве избранницы! С одной стороны, ей было стыдно за это, ведь она всегда представляла, что однажды за неё будут бороться, что соберутся разные батыры и спустится с небес непокорный Акбузат, и тот, кто сможет накинуть на него седло, тот и станет мужем её и получит от неё дары. И ей мечталось, что она будет главным даром для своего избранника, а не волшебный крылатый конь её и меч. Но выходит так, что не будет соревнований, не будет праздника, а будет лишь она очередной женой, которая выносит ещё одного батыра, после того как её суженный уйдёт через какое-то время. И, конечно, Хумай нисколько не сомневалась, что Урал легко сможет оседлать её тулпара и что Акбузат с радостью ему подчинится. С другой стороны, Урал был прав. Война уже началась, хоть её никто и не объявлял. Когда будет выжжен последний клочок живой земли их мира, дивы и змеи полностью его захватят и поселятся здесь навсегда. Имеет ли тогда Хумай право устраивать состязания для женихов, зная наперёд, что лишь один батыр в состоянии оседлать Акбузата? Имеет ли право лишать жизни проигравших, ведь тулпар сбрасывает с себя наездников со страшной силой так, что тела разлетаются на куски? Если самых огромных и страшных змей он давил насмерть одним копытом своим, а дивов исполинских размеров, что пытались запрыгнуть на него и схватить за узду, он своим диким зловещим ржанием запугивал так, что они падали замертво, а тех, кто был покрепче и пытался усидеть на нём, в ярости скидывал на землю, предварительно набрав запредельную высоту, чтобы див на огромной скорости врезался в землю. И Хумай повторяла и повторяла себе, что Урал прав. Что это снаружи дворец её выглядит спокойным, однако внутри него уже нарастают волнения. Айхылу, вероятно, у Азраки, и уж он точно не просто так похитил её. Если Урал не найдёт её, то возможно, что Азрака и Кахкаха пойдут войной на Страну птиц. Пока ещё Самрау получалось держать нейтралитет в начинающейся борьбе людей с Нижним миром, но кажется невозможным, что они смогут и дальше оставаться в стороне, учитывая, что украли Айхылу и что Азрака и Кахкаха буквально преследуют тулпаров. И было ясно Хумай, что сегодняшним вечером они вступили войну, потому что как только Урал оседлает Акбузата и возьмет в руки её булатный меч, не будет спасения их общим врагам. Она была уверена, что Акбузат сможет провести его к источнику, как это сделал и Сарысай, когда Айхылу бесстрашно помчалась к Роднику, чтобы набрать воды для её сломанного крыла. Тогда им повезло, что Яншишма охраняли всего лишь два дива Азраки. Сарысай убил их легко, и Айхылу смогла зачерпнуть воды в бутыль. Но сейчас Хумай была уверена, что к Роднику просто так не пройдёшь. Можно только представить, как сильно впал в ярость в тот раз Азрака, когда нашёл около Родника останки своих исполинов, разодранными и гниющими под лучами матери её, Кояш, с вывернутыми кишками и расколотыми головами. Сарысай был почти таким же свирепым, как и Акбузат, не знающим пощады и убивающим очень жестоко. Поэтому Уралу обязательно нужен тулпар. Обязательно! И пусть именно таковым будет её, как царевны птиц, вклад в войну.

Так решила для себя белая лебёдушка Хумай и легла спать, сразу провалившись в чёрный глубокий сон без сновидений, и проспала так до самого утра, а в своей комнате лежал с открытыми глазами Урал-батыр и всё думал о прекрасной царевне, и почему-то это терзало его.

Утром, когда Урал проснулся и вышел к завтраку, он был хмурым и немногословным.

– Егет, ты выглядишь так, словно не выспался. Может, ты останешься и отдохнёшь сколько тебе нужно дней? – спросила Хумай

Урал покачал головой.

– Не станем оттягивать, царевна. Я не привык подолгу отдыхать.

– Хорошо, – кивнула Хумай.

Между ними воцарилось молчание, которое никто более из них не прерывал до того момента, как Урал вышел из дворца. Пока он молча завтракал, обдумывая какие-то свои мысли, Хумай молча сидела рядом. Она смотрела в окно на сгущающуюся тучу, которая упорно ползла с севера и вбирала в себя всё больше и больше неба, раскрашивая его в непонятный бурый цвет и продавливая изо всех сил, отчего птицам приходилось летать очень низко. Внезапно Хумай подумалось, что вокруг летает так много птиц, и это хотя бы должно было озадачить Урала и задуматься, в чей же дворец он попал. Но нет, он слишком был озабочен другими проблемами, и, быть может, и вовсе не заметил, что птиц чересчур много.

Урал, закончив трапезу, поднялся, с ним вместе встала Хумай, и они направились к выходу. Он легко открыл тяжелые дубовые двери дворца, словно они были лёгкими как пёрышко птенчика, и Хумай невольно улыбнулась, отмечая про себя, что девушки, жившие во дворце, предпочитали влетать через окно, а не ходить через парадный вход, двери которого они открывали с трудом. Урал улыбнулся ей в ответ, подумав, что царевна так пытается его поддержать перед тем, как он отправится на поиски той самой птицы.

– Не переживай, – сказал он Хумай. – Я найду твою птицу.

– Я не сомневаюсь в тебе, батыр. – кивнула ему Хумай. – Посох Кахкахи укажет правильный путь. Тебе нужно лишь слышать его.

И, увидев удивлённый взгляд Урала, добавила:

– Посохом можно управлять при помощи своего разума точно так же, как ты управляешь конём, дёргая за поводья. Нащупаешь эту связь – и он будет делать то, что нужно тебе, и вести тебя туда, куда тебе необходимо попасть. Думай об этой неповторимой птице, мой егет, и посох сам тебя выведет к ней.

– Ну что ж, – ответил ей Урал. – спасибо, что открыла этот секрет. Сказать по правде, так я и вовсе не понимал, как же им управлять. Каждый раз, как я брал его в руки, у меня получалось что-то странное. То он вдруг превращался во что-нибудь, то вдруг он перенёс меня к твоему дворцу. Видимо, так на него влияли мои мысли, и не зря он привёл меня к той, которая знает, где искать Родник.

Он взглянул на тучу, которая недовольно висела над дворцом, и решительно спустился с крыльца.

– Я не прощаюсь с тобой, прекрасная царевна. Не знаю, сколько мне потребуется времени, но я обязательно вернусь не с пустыми руками. – и резко повернувшись, он решительным шагом пошёл в сторону разрушенных Сарысаем ворот, ни разу не обернувшись.

А Хумай стояла и смотрела, как быстро удалялся Урал, на сердце у неё отчего-то было светло и радостно, будто Айхылу уже возвращалась домой. Лишь одно омрачало её чувства – он так и не спросил её имени, а она так и не нашла повод ему открыться.

____________________________________________________________

Дни стали тянуться ещё медленнее, чем тянулись до того самого момента, когда на горизонте возникли Шульген и Заркум и следом за ними внезапно появился Урал. Каждая минута теперь была наполнена ожиданием, которое донельзя растягивало время. Сидеть во дворце у Хумай не хватало терпения, она целыми днями только и делала, что облетала владения Страны птиц. От чего она так маялась, Хумай не понимала и сама, – то ли она ждала отца, то ли мысли об Урале терзали её, то ли боялась больше, что Кахкаха и Азрака прознают, что Заркум и Шульген у неё в плену и что обещана она теперь Уралу, а с нею вместе Акбузат и алмазный её меч, и вторгнутся в их страну, неся смерть и разруху всему живому и всем подданным её. Эта мысль ужасала и леденила сердце, и она всё чаще молила небесного отца Тенгри о том, чтобы поскорее вернулся домой отец и Урал отыскал Айхылу.

И на пятый день после того, как ушёл Урал-батыр, после затяжных печальных дождей, во дворец вернулись мужчины и с ними Самрау. Хумай увидела их стаю издали, когда в очередной раз летала над дворцом. Она мгновенно узнала фигуру отца – лебедь, в которого перевоплощался Самрау, был намного крупнее всех других птиц, и Хумай его безошибочно опознавала всегда. Радость охватила её беспокойное сердце, и она рванулась к отцу, полетела стремглав, кликнула ему приветственно и полетела рядом с ним. Самрау издал в ответ протяжный крик, который не таил в себе ничего хорошего. Но Хумай всё и так поняла – среди птиц Айхылу не было.

Сели все на дворцовой площади. Одномоментно засверкали десятки вспышек, сопровождавшие каждое перевоплощение. Хумай, сбросив с себя оперенье, бросилась к отцу, который также успел принять человеческий облик.

– Отец!

Самрау прижал свою старшую дочь к груди так крепко, что у Хумай сбилось дыхание.

– Хумай… – ответил он и погладил её по волосам. – С тобой всё в порядке!

– Да, – кивнула Хумай. – Но мне надо так много тебе рассказать!

– Позже, – сказал Самрау. – Люди устали, Хумай. Накормите батыров и дайте им отдохнуть, а мы с тобой поговорим после.

Хумай кивнула и повернулась к мужчинам. Выглядели они все изможденными и осунувшимися, под глазами у них залегли темные круги, скулы как-то неестественно торчали, выпирая острым углом так, что, казалось, можно о них пораниться ненароком, многочисленные морщины изрезали их лица словно кто-то пытался разукрасить неумелой рукой – особенно исчерчены они были в области лба да вокруг рта, образуя печальные складки. У многих была порвана одежда, и сквозь прорехи были видны раны. Медленно разглядывая одного за другим, Хумай почувствовала, как сердце ее стынет от осознания того, что отец вступил в войну. Все мысли её до этого о том, что им придется воевать были эфемерными, она не совсем точно понимала, как будет выглядеть эта война, представляя себе, что Акбузат и Урал смогут защитить их всех и что им удастся сохранить свою страну в безопасности. Но лица, на которые смотрела она сейчас, столкнули ее с реальностью так внезапно, что ей показалось, будто она получила пощёчину. «Ах, какая же глупая ты, Хумай, – горько говорила она самой себе. – Как же можно было героизировать предстоящую войну! Кидать вызов Азраке в своих собственных мыслях так просто».

Вдруг из дворца выбежали девушки. Мужчины заволновались и побежали к своим женам и дочерям, и на глазах Хумай выступили слёзы радости от того, что они дождались их. Она повернулась к отцу, но вместо него увидела рядом Ямилю. У неё был очень взволнованный вид, лицо пошло красными пятнами, губы дрожали, и она постоянно теребила воротник своего платья.

– Что с тобой? – вскрикнула Хумай, крепко схватив её за руки.

– Хумай, – еле слышно сказала Ямиля, и в глазах ее что-то потухло. – Его нет.

Хумай, вздрогнув, отшатнулась от подруги. Она сразу поняла, о ком говорит её подруга – о батыре, который победил всех в куреш на Сабантуе и который так нравился ей. Сердце сразу же застучало: сколько ещё не вернувшихся? Она привстала на цыпочки, стараясь разглядеть всех мужчин. Нет старого Гали, нет Арслана, его сына, вон стоит Зайнаб и плачет, бессильная, что-либо сделать, совсем осталась одна. Нет Кунакбая, который каждый год побеждал всех на скачках, его лошади были лучшими, всегда ухоженные, сильные, быстрые как ветер. Старуха Хатима, его мать, стоит без слёз, мужественно принимая страшную весть, но как будто кто-то невидимый согнул её, и кажется, что непосильный груз положили ей на спину, отчего она сильно скрючилась. Её сестра Шамсия стоит рядом и плачет навзрыд, обнимая своего старшего сына, Сыртлана. Как ни странно, на нём ни царапинки. Младших близнецов, Сафы и Муссы, не видно. Сыртлан утирает слёзы матери, и плачет сам, один из самых могучих батыров отца, именно он и его младшие братья некогда прилетели за Хумай в тот заброшенный край и спасли её. Не увидела она и батыров Мустафы, Назира, Гимрана и Рамазана.

Ямиля тронула за руку Хумай.

– Хумай…

– Ямиля… – сдавленным шепотом откликнулась Хумай, сжимая с силой её руку. – Многие не вернулись.

Ямиля молча закивала, не в силах что-либо сказать. Казалось, она вот-вот заплачет, но стиснутые зубы не давали ей этого сделать. Хумай почувствовала, что где-то в груди у нее поднимается буря из злости, боли и отчаяния и что она также готова прорваться наружу в виде женских слёз, но она была царевной, и не могла себе позволить плакать на глазах у всех.

– Пойдём! – решительно сказала она Ямиле и направилась во дворец, лавируя среди толпы женщин и мужчин, глядя прямо перед собой в одну точку. Она шла и молилась: хоть бы никто не сказал ей ни слова, не тронул бы ее, чтобы не расплакаться навзрыд, безутешно. Слезами горю не помочь, а вот вода из Родника сможет омыть раны батыров, а пища поставит их на ноги.

– Ступай на кухню! – велела она Ямиле. – Проследи, чтобы немедленно стали готовить большой стол для наших мужчин.

Потом она кликнула прислуживающих девушек, велев им набрать большие чаны с теплой воды, чтобы мужчины смогли умыться, а сама направилась в комнату отца – у него хранилась та живая вода, которую Айхылу смогла набрать для неё. Её оставалось немного, и Хумай молилась, чтобы хватило всем.

Самрау собрал всех в тронном зале только на следующий день после того, как мужчины отдохнули, смазали раны живой водой и выспались. Хумай ждала этого весь остаток дня и всю ночь. Ей не терпелось узнать все подробности, и она от волнения не смогла уснуть. Всё ворочалась и ворочалась в кровати, не в состоянии прекратить поток хаотичных мыслей, которые роились в её голове, с остервенением наскакивая друг на друга. Она никак не могла сосредоточиться на чем-то одном – то вспоминала о Заркуме и Шульгене, то об Айхылу, то думала об Урале, то про развязавшуюся наконец войну с Азракой и Кахкахой. Тяжелые угрюмые мысли ходили словно по кругу, терзая ее и не давая ни единого шанса провалиться в глубокий сон. Лишь под утро она впала в какое-то промежуточное состояние между сном и явью и ей пригрезился страшный сон, в котором Заркум вошел в ее комнату в обличие красивого юноши и присел на край кровати. Беззвучно, одними лишь губами он произнес жуткую фразу: «Ты еще будешь моей!». Когда он говорил, из его рта высовывался змеиный язык, и вместо зубов Хумай разглядела змеиные клыки. В ужасе она попыталась что-то ответить ему, но обнаружила, что не может говорить. Она застонала и замахала руками, а Заркум вдруг исчез.

– Хумай!

Она резко села на кровати. Сердце бешено колотилось, а тело её покрыл жуткий липкий пот. Перед собой она увидела отца, и резко схватила его за руку. Он прижал ее к себе, и вдруг Хумай расплакалась. Самрау прижал ее к себе, ничего не говоря и не спрашивая.

– Поплачь, Хумай. – прошептал он. – Поплачь, если тебе больше невмоготу.

И Хумай долго плакала навзрыд, съежившись на груди отца. Всё то напряжение, в котором она пребывала с того момента, как отец отправился на поиски Айхылу, постепенно вытекало из нее вместе со слезами, омывая её тонкую душу так, как может лишь первый весенний ливень омыть нежную только родившуюся травку.

Самрау гладил её по спине, словно маленького котёночка, и постепенно Хумай успокоилась.

– Тебе приснился дурной сон. – сказал он ей.

– Да. – кивнула Хумай. – Очень дурной, отец.

– Это всего лишь сон. – сказал Самрау. – Я знаю, что ты очень волновалась за нас и за девушек, которые остались без мужчин одни во дворце. Ты держала свои страхи в узде, а теперь они вылезли наружу, стоило тебе немного расслабиться.

Хумай рассеянно посмотрела на него, лихорадочно соображая, что надо ему рассказать о пленниках.

– Я зашёл к тебе, чтоб сказать, что мы собираемся в скором времени в тронном зале на совет. – с этими словами Самрау хотел было встать, но Хумай порывисто схватила его за руку.

– Подожди, отец! Пока вас не было, кое-что произошло, и ты первым должен знать об этом.

Самрау нахмурился и сел обратно. Хумай замолчала.

– Говори! – потребовал падишах.

– В одной из наших темниц томится Заркум, я наполнила водой ее, чтобы он не сбежал.

Ярость вспыхнула на лице Самрау, казалось, он хотел в эту же минуту бежать к Заркуму, чтобы задушить его своими могучими руками, но он сдержался и велел Хумай продолжать.

– Он пришел к нам не один, а с Шульгеном – это тот самый мальчишка, который когда-то точил на меня нож в Затерянной стране. Я узнала его с первой же секунды, несмотря на то что он вырос и теперь зрелый мужчина. Его я тоже посадила в темницу. Они пришли ко мне, но я не стала себя выдавать, прикинувшись одной из девушек дворца. Когда я проводила их в тронный зал, они уселись прямо на те места, которые были соединены с темницами. Сказав им, что я пошла за Хумай, я бросилась опрометью в подземный этаж и открыла люки. Они находятся в темницах уже дней десять.

Хумай замолкла, завершив свой рассказ и пытливо уставившись на отца. Самрау напряженно раздумывал какое-то время.

– Ты всё правильно сделала, Хумай. – сказал он наконец. – Попозже мы решим, что с ними делать, а пока пусть сидят в темницах.

Самрау вновь встал, намереваясь покинуть покои Хумай, но она снова не дала ему.

– Это не всё. Вслед за ними пришёл брат Шульгена Урал. Это тот самый мальчишка, который хотел меня спасти.

Хумай почувствовала, как её щеки заливает предательский румянец при одном упоминании об Урале. Самрау отметил это легкое девичье волнение, но ничего не сказал.

– Он пообещал найти Айхылу. – продолжила Хумай.

Самрау неопределенно хмыкнул.

– И как он это сделает?

– Отец он обладает невиданной силой! – воскликнула Хумай и окончательно залилась краской. – Он изгнал Катила из его страны, изгнал Кахкаху из страны змей и завладел его посохом.

Самрау молча встал и прошелся по комнате, разминая уставшие плечи и шею.

– Вот как. Изгнал Кахкаху… – затем задумчиво и словно нехотя спросил, – Отдашь этому батыру Акбузата и свой меч?

Хумай вскочила и порывисто схватила отца за руки:

– Если найдет Айхылу, отдам, отец! Всё отдам за неё!

– Только ли в этом дело, Хумай? – Самрау прижал ладони дочери к своей груди. – Только ли в этом? – переспросил он.

Хумай резко выдернула руки и отвернулась. Самрау мягко обнял ее за плечи и развернул к себе.

– Этот батыр еще мальчишкой стал тебе по нраву, это правда?

Хумай, не смея посмотреть в глаза отца, кивнула.

– Это правда, отец. Я ещё тогда поняла: он сможет одолеть Акбузата. Мне оставалось лишь ждать своё время.

Самрау тяжко вздохнул, взъерошив волосы на голове.

– Хумай, – горько сказал он. – Я так хотел, чтобы вы с Айхылу были счастливы. Когда Ай и Кояш одарили вас тулпарами, как я радовался, что у вас есть такие защитники. – Самрау помолчал, глядя в одну точку. – А на деле всё вышло совсем не так, как я себе представлял. Ваши дары – и благословение матерей и их проклятие.

Хумай прижалась к отцу.

– Не думай об этом, отец. У каждого своя судьба, и мы не в силах её изменить. За нами будут ещё поколения, которые должны жить в мире без нечисти. Давай будем думать о них, отец. Об их благе, об их возможности жить и дышать. Коли есть у нас тулпары, коли есть у меня алмазный меч, значит, так было нужно для нашего мира. И если судьба моя такая, что моё женское одиночество принесет мир на нашу землю, я с радостью ей подчинюсь, отец.

Самрау коротко кивнул, молча соглашаясь с дочерью.

– Жду тебя в тронном зале, Хумай. Без тебя не начнем.

И ушел, оставив Хумай одну.

____________________________________________________________

В тронном зале собрались все мужчины и Хумай. Остальных девушек отправили на женскую половину дворца – позже им обо всём расскажет Хумай.

Как только она вошла, Самрау обратился к совету старейшин:

– С вашего позволения на нашем военном совете сегодня будет присутствовать моя дочь Хумай, хозяйка тулпара Акбузата и алмазного меча. Она царевна, и ее обязанность быть в курсе всех событий, которые произошли с того момента, как мы ушли на поиски Айхылу. Садись, Хумай, – коротко приказал он ей, и она села, кивнув ему и всем остальным в знак приветствия.

Мужчины в зале одобрительно закивали ей в ответ, всем своим видом показывая, что они не против.

– Хумай, – начал Самрау. – Я скажу коротко, в подробности вдаваться не буду. Мы пошли за Айхылу пешком в облике людей. Избрали мы такой путь, чтобы враги не увидели нас в небе. Шли мы долго и в основном по ночам. На удивление мы спокойно прошли через земли Кахкахи, ни одного змея не встретили.

Хумай взмахнула рукой, показывая, что хочет вставить слово. Самрау умолк, вопросительно глядя на нее.

– Да, Урал действительно освободил земли Кахкахи от змей, отец. Он уничтожил сотни его мерзких змеев.

Мужчины удивленно посмотрели на неё.

– Хочешь сказать, царство змеев пало? – с удивлением вскинулся Сыртлан.

– Не могу сказать, что все змеи полегли. Кахкаха смог бежать от Урала.

– Не все, – подтвердил Сыртлан. – Мы с ними боролись в землях Азраки.

– Что же за Урал такой, царевна? – проскрипел один из старейшин Юлай. – Откуда нашелся такой батыр, что Кахкаху заставил бежать?

– Нашёлся, Юлай агай. – пожала плечами Хумай.

Самрау недовольно посмотрел на них.

– К Уралу вернемся, Хумай. Продолжим. Мы легко прошли земли Кахкахи, но на границе змеиных земель и земель дивов мы увидели объединенное войско этих тварей, которое сторожило земли дивов. Они превосходили нас численностью, поэтому мы не хотели нападать сначала, а выжидали. У нас был план взять в плен либо дива, либо змея, чтобы хоть что-то узнать про Айхылу. Сарысая сначала привлекать я не хотел, чтобы он не расшумелся и не выдал нас своим появлением, поэтому было решено, что справимся сами. Несколько дней пришлось нам выжидать, чтобы схватить зазевавшегося дива. Однако мы не учли, что его так быстро хватятся. Этот див ничего не успел нам сказать, кроме того, что Азрака собирает огромное войско. Он знал, что его быстро начнут искать – так и вышло. Не успела Кояш скрыться с небосклона, уступая место Ай, как в лагере дивов и змей начался переполох. Мы поняли, что ищут нашего пленника. Тогда я стал думать, что делать. Оборотиться в птиц было опасно – любой див нас догонит и просто съест на ходу. И я свистнул Сарысая. Он примчался мгновенно с устрашающим грохотом, с диким рёвом, бешенный и словно сошедший с ума от горя. Он остервенело рвал дивов и змей, как будто пытался отомстить за Айхылу. Рвал зубами склизкие бока змей, топтал их своими могучими копытами, оглушал своим ржанием, раскидывал дивов во все стороны, налетал на них, швырял их об землю со страшной высоты, давил им их черепа так, что разлетались они на осколки и выдавливал их кишки. Войско противника было намного больше нашего, и мы вступили в битву наравне с Сарысаем. Весь остаток ночи мы сражались, а к рассвету всё было закончено. Сарысай был еле жив. Никогда я не видел его таким. Бока его были разодраны, вся морда в крови, крылья сильно потрепаны. Я тревожился за него, но Сарысай смог улететь к себе в Верхний мир зализывать раны. У нас же потери были намного больше. Ты и сама видишь, Хумай, скольких мы потеряли. Я брал с собой немного живой воды, что привозила Айхылу для тебя, но на всех не хватило. Кого смогли, мы спасли. Перевоплощаться у нас сил уже не было, и мы отправились домой так же, как и пришли, – пешком. Идти дальше на поиски было опасно. Только после нескольких дней отдыха, мы смогли перевоплотиться и полететь домой.

Самрау умолк. В тронном зале воцарилась тишина.

– Позвольте и мне рассказать вам, что произошло у нас. – сказала тихо Хумай. – К нам пришли враги под видом кунаков. Один из них был сын Кахкахи Заркум, который сватался ко мне. Второй – чужой егет из дальней страны, где жили только он, его брат и их родители. – она посмотрела на Сыртлана, – именно оттуда ты спас меня когда-то. Зовут его Шульген. Я не знаю, зачем они пришли к нам, но мне удалось их заманить в ловушки. Я завела их в гостевой зал, и они сели на места для кунаков, которые были со скрытым механизмом ловушек. Мне пришлось обмануть их, что я не Хумай, и я вышла на некоторое время, якобы позвать Хумай. Пока они ждали, я спустилась в подземелье и раскрыла ловушки. Наши враги до сих пор сидят в своих темницах. После них появился Урал, младший брат Шульгена. Он ищет Яншишма, чтобы нечисть из Нижнего мира не уничтожила людской род. Урал рассказал мне, что победил и Катила, и Кахкаху. К тому же он завладел волшебным посохом Кахкахи. Мы с ним заключили сделку – при помощи этого посоха он найдет Айхылу, а я подарю ему Акбузата и свой меч, если он выполнит свое обещание.

– Что ж… – протянул Юлай. – Тебе виднее, Хумай, кому отдавать коня и меч… Но стоит ли доверять ему, если его брат несет зло в своем сердце и водится со змеями?

– Стоит! – звонко воскликнула Хумай. – Еще когда они были мальчишками, сердцем я почуяла, что разным содержимым наполнены сердца братьев. Урал очень добр, он обеспокоен судьбой людей и охвачен идеей извести всю нечисть, что не дает им жить, Шульген же исполнен злобой, сердце его черное, как вороново крыло.

Мужчины заворчали неодобрительно, но Самрау сказал:

– Все вы знаете дочь мою Хумай и невиданную ее женскую мудрость. Доверимся ей, батыры. Она чувствует людей нутром своим.

Ответом на слова падишаха было хмурое молчание мужчин, которые с недоверием смотрели на его дочь. Хумай почувствовала это и поспешила разрядить обстановку.

– Что же мы будем делать дальше, отец? Значит ли ваша битва, что мы вступили в войну?

– Война у нашего порога, Хумай, ещё немного, и она хозяйкой войдет в нашу страну. Пока будем собирать войско для войны с Азракой, чтобы вызволить из плена Айхылу.

– Кахкаха, скорее всего, сбежал к нему. – сказала Хумай.

– Куда же ему ещё бежать, – проворчал Юлай, поглаживая свою седую бороду.

– Нам надо дождаться Урала-батыра, прежде чем наше войско пойдет на Азраку. – Хумай встала и прошлась с волнением по комнате. – Все вы знаете, на что способен посох Кахкахи. Я уверена, что Урал найдет Айхылу.

– Мы не можем сидеть сложа руки, лебедушка. И Урала знаешь только ты, – сказал опытный воин Сайфулла. – Враг может напасть на нас в любой момент, и мы должны быть готовы.

– Хумай, как доверять нам этому батыру, когда мы и не видели его никогда? – поддержал его Сыртлан. – Если он и впрямь такой удалой, что ты хочешь отдать ему тулпара своего и меч, и если Акбузат примет твой выбор, то и мы встанем рядом с ним плечом к плечу. Но мы не можем надеяться на него, пока не удостоверимся в силе его.

Хумай прерывисто вздохнула.

– Дайте ему ещё три дня, батыры. Если по истечению трех дней не появится Урал с моей красавицей Айхылу, то будем собирать войско на битву с дивами. В конце концов у нас есть наши тулпары. Они и без батыров на многое способны.

– Хорошо, – согласился Самрау. – Эти три дня пусть будут отдыхом для нас, но не больше, Хумай. Я и так слишком долго жду. – отцовское сердце падишаха стучало в два раза быстрее с тех пор, как пропала его младшая дочь, и не желало замедляться.

На этом и порешили.

____________________________________________________________

За эти три дня Хумай измаялась в конец. Она не могла есть, толком не могла пить. То всё ходила по своей комнате, мерила ее шагами вдоль и поперек, то выходила далеко за пределы дворца и бродила в раздумьях. И ждала. Ждала так мучительно, что не в состоянии была сомкнуть глаза, только временами проваливаясь в забытье без снов. К концу третьего дня напряжение лебёдушки возросло настолько, что ей казалось тронь она сухую листву, что уже начала опадать с деревьев, окрашивая их в багряные цвета, они загорятся тотчас же ярким, как закатное Солнце, пожаром. Хумай который раз спрашивала себя, отчего же она так волнуется? За Айхылу ли? За свою страну ли, у порога которой встала война? Или боялась, что Урал подведет ее и придет без сестренки или и вовсе не придет, а отправится дальше искать Родник без ее даров? Как будто это всё волновало её разом, но всё же сердце чуть сильнее трепыхалось пойманной птицей от воспоминаний об Урале. Его спокойствие и уверенность в своих силах порождали в ней какое-то неясное убеждение, что всё будет хорошо. Она с удивлением обнаружила, что вера эта безусловная, основанная на странном наитии, которое преследовало её с тех пор, как она впервые увидела его мальчишкой.

– Он придет, – шептала она себе в предрассветный час, наблюдая из окна, как туман, рожденный осенней сыростью и укрывший собой дворец, лениво отползал в долину, медленно тая в пока еще теплых лучах восходящего солнца.

Через час или два дворец начнет просыпаться. Встанет отец и первым делом придет к ней. Что она ответит ему? Нет, просить его еще ждать она не станет. Надо найти Айхылу… Хумай хорошо понимала, что чувствует их отец. Самрау словно постарел с тех пор, как пропала Айхылу. Глубокие складки избороздили его лицо, спина его сгорбилась, тело словно ослабло. Когда он обнимал Хумай, она слышала, как гулко и быстро бьется его сердце. Вязкая тревога за младшую дочь ни на секунду не отпускала падишаха.

Хумай вздохнула и отошла от окна. Надо поспать хоть часок, сегодня старейшины вновь соберут совет, и ей нужна ясная голова. Она легла и мгновенно уснула тяжелым сном, который не приносил отдыха, а оставлял после себя напряжение и боль в висках.

Не прошло и больше часа, как в её покои забарабанила Ямиля.

– Вставай, Хумай! Просыпайся!

Хумай резко подскочила и побежала открывать дверь, запутавшись в полах кульдэка, который она почему-то не снимала со вчерашнего дня.

– Что?! – крикнула она Ямиле, пока бежала, не в силах унять радость. – Урал вернулся?!

Открыла дверь и увидела удивленную Ямилю.

– Урал? – растерянно спросила ее девушка. – Он должен был вернуться сегодня?

Хумай с минуту смотрела на подругу, не понимая, почему же подумала она, что Ямиля стучится с такой вестью, а потом вспомнила обрывки сна – ей снилось, что Урал вернулся, а в руках он держал волшебную разноцветную птицу.

– Нет, – наконец ответила Хумай. – Мне снился сон… – не договорив, она безнадежно махнула рукой.

– Хумай, падишах Самрау зовет тебя. Скоро будет совет.

Хумай устало провела руками по лицу, будто пыталась согнать с него остатки мучительного сна.

– Да, – сказала она. – Знаю про совет. Передай отцу, что я скоро приду к нему.

Ямиля кивнула и ушла. Хумай медленно закрыла за ней дверь. Подошла вновь к окну. Солнце уже светило над горизонтом, небо было чистым и звонким. От предрассветного тумана не осталось и следа. Хумай вздохнула и покачала головой. Нет, она не перестанет верить в чудо: Урал обязательно найдет Айхылу. Не то что бы лебёдушка не хотела вступать в войну с Азракой, вовсе не из-за этого она так надеялась на Урала. Ей было очень страшно за Айхылу, она боялась, что Азрака и Кахкаха могут сделать с ней, если война начнется, а Айхылу будет оставаться в плену. Красота ее младшей сестры могла сыграть с ней злую шутку. Хумай резко замахала сама на себя руками, словно пытаясь отогнать от себя дурные мысли.

Отца она нашла на месте ворот, которые когда-то снес Сарысай. Их до сих пор никто не восстановил и в стене, что окружала из дворец, зияла огромная дыра. Падишах Самрау выглядел так, словно не спал всю ночь. «Он тоже ждет! – вдруг поняла Хумай. – Он тоже верит, что Урала найдет Айхылу». Эта мысль неожиданно породила в ней радость, которую она не в силах была скрыть от отца. Подбежала к нему и обняла его.

– Отец…

– Хумай, – улыбнулся ей падишах и прижал к себе, словно драгоценность. – Не дождались мы Урал-батыра.

Только хотела ответить Хумай отцу, что ещё не вечер, как вдруг во дворце раздались крики девушек. Удивленная, она резво высвободилась из объятий отца и стремглав побежала на голоса. Самрау поспешил за ней. Ещё до того, как они забежали во дворец, Хумай услышала, как срывающимся голосом Зайнаб кличет ее по имени:

– Хумай! Хумай! Ах, Хумаааай… – в голосе ее Хумай отчетливо слышала слёзы, отчего сердце у неё сжалось от дурного предчувствия, а кровь замедлила свой бег по венам. Это дурное чувство заставило её остановиться перед огромными резными дверями дворца. Ей хотелось выдохнуть эту тревогу, которая словно опутала ее ноги, не давая разогнаться как следует. Самрау встал рядом и мягко подтолкнул её, как будто бы говоря, что у нее уже давно нет никакого права бояться чего-либо. Хумай судорожно вздохнула и с силой толкнула двери.

И тут она увидела Айхылу, целую и невредимую. Её обнимали и целовали плачущие от радости Ямиля и Зайнаб, а рядом стоял Урал и удивленно озирался, не понимая, что происходит. Хумай смотрела на свою сестренку не в силах пошевелиться. В один момент её вдруг обуял страх, что это всего лишь сон, и она стала отчаянно щипать себя за руку, чтобы убедиться, что уставший за всё это долгое время разлуки разум не выдает желаемое за действительное. Краем глаза она увидела, как тенью метнулся мимо нее отец, услышала, как он хотел крикнуть: «Айхылу!», но смог только прохрипеть от волнения. Айхылу бросилась к нему, и он тут же сильно сжал её, сбивая ей дыхание своими объятиями. В этом кольце отцовских рук Айхылу тут же обмякла и тихо заплакала, всё приговаривая: «Отец… отец… отец…». Самрау гладил её по волосам, целовал их, вытирал ей слезы и шептал:

– Всё хорошо, Айхылу, всё хорошо…

В ответ Айхылу лишь шмыгала носом, отрицательно мотая головой. И тут она увидела Хумай.

– Хумммай! – протяжно крикнула Айхылу. Мягко освободилась из объятий отца и протянула ей руки навстречу со слезами на глазах. Хумай, не в силах больше сдерживаться, заплакала, как маленькая девочка, подбежала к ней, и они крепко обнялись. Она чувствовала, как дрожит Айхылу, и ей тоже невольно передалась эта дрожь. Одна её часть готова была вечность так держать сестренку, чтобы только успокоить ей сердце, а другая часть хотела скакать на Акбузате и крушить весь Нижний мир, хотела раскроить череп Азраке, вытащить из него всё его черное нутро, хотела найти Кахкаху и выдрать его змеиное сердце, кинуть его под копыта Акбузата, чтобы он растоптал его в безобразное месиво.

Прижимая к себе Айхылу, Хумай зажмурилась, пытаясь тем самым унять слезы, а когда раскрыла глаза, увидела Урала. Он смотрел прямо на нее серьезно и внимательно, словно спрашивая её: «Значит, ты Хумай?».

____________________________________________________________

– Значит, ты и есть та лебедь Хумай, которую искал я по всему свету… – сказал Урал, задумчиво рассматривая её прекрасное, как Солнце, лицо, когда они наконец остались одни. – И, если я правильно понял, Айхылу – твоя сестра?

Хумай молча кивнула, гордо выдерживая его тяжелый взгляд.

– Сколько раз я вспоминал тебя, царевна, сколько раз корил себя, что позволил брату сломать твоё крыло. – Урал помотал головой. – Всё искал тебя, искал, думал, если найду, тотчас же узнаю тебя. Сердцем почую. Посмеялась надо мной судьба-злодейка. Занесла меня к тебе при помощи этого проклятого посоха, а я и не подумал спросить тебя, куда попал, чей дворец, даже имени твоего не спросил…

Урал горько усмехнулся своим невеселым мыслям и сжал кулаки, злясь на себя.

– Почему же не открылась мне, что ты Хумай? – спросил он её.

– Ждала, что ты сам поймешь, в чей дворец попал. – помолчав немного, ответила Хумай.

– Как же мне было понять, когда здесь никого и не было толком. Только ты да несколько девушек. – удивился Урал.

– Мой отец падишах Самрау собрал всех батыров дворца и отправился на поиски младшей дочери, моей сестры Айхылу. На нее и ее тулпара напали, когда она отправилась к матери своей Луне. Её похитили, а Сарысай прискакал к нам. С тех пор мы не знали, где прячут Айхылу Кахкаха и Азрака. Вот почему во дворце были только девушки.

– Самрау подарили по дочери и Солнце, и Луна… – Урал нахмурил лоб, вспоминая, что говорили и Хумай его отцу много лет назад, и совсем недавно Айхылу. – Айхылу рождена Луной, а ты – Солнцем.

– Да, – подтвердила Хумай. – Все верно, батыр.

– Как же позволил тулпар пленить свою хозяйку дивам и змеям? Я слышал, что страшнее зверя нет, что крушат крылатые небесные кони нечисть так, что от них не остается ничего. Говорят, что они одним появлением наводят ужас и страх на всех вокруг. Их дикое ржание, стальные копыта и острые зубы не оставляют врагам никакого шанса спастись.

– Это правда. И дивы, и змеи боятся что Акбузата, что Сарысая, поэтому и постоянно охотятся на них. Тулпары им как бельмо на глазу. А больше всего их страшит, что или я, или Айхылу отдадим своих коней достойным батырам, которые загонят их обратно в Нижний мир. Пока у тулпара не появится наездник, его мощь не раскрыта в полную силу. У Сарысая его нет, поэтому так случилось.

– Тулпаров вы отдаете своим избранникам? – уточнил Урал, несмотря на то, что они это уже обсуждали в прошлый раз, и Хумай тут же вспыхнула. Она вспомнила, как сама ему обещала и Акбузата, и меч, тем самым давая понять, что предлагает и себя. И вновь осознание этой неправильности кольнуло тонкой иголкой в груди и попало в самый нерв ее уязвленного самолюбия. Ей хотелось, чтобы всё это было по-другому, чтобы Урал бился с другими батырами за нее, а не получал даже пусть и по ее прихоти Акбузата и алмазный меч без состязания. Она не понимала, какие чувства вызывает у этого могучего батыра. Нравится ли ему? Волнует ли его сердце хоть самую малость? Хочется ли ему дотронуться до нее? Или всё, что он от нее хочет получить, это тулпар и меч? Ведь у него уже есть две жены, на которых он и не очень-то хотел жениться, а сделал это лишь потому, что просили его сами люди. Обуреваемая противоречивыми чувствами, Хумай долго молчала. Урал терпеливо ждал, словно чувствовал, как сложно ей даётся этот разговор. Возможно, он не до конца понимал её переживания, но видел, как волнуется ее красивая, высокая грудь, как заалели щеки и заблестели глаза.

– Да. – наконец ответила она и взглянула на него с вызовом. – Матери завещали нам, что сначала должны быть состязания, в которых могут принимать участие все желающие. После того, как определится победитель, тулпар должен подчиниться ему.

– С кем же придется состязаться мне, Хумай, за твою руку и за твоё сердце? – спросил он, с прищуром наблюдая за ее реакцией.

Хумай горько вздохнула, не став скрывать от него свои чувства. Пусть батыр знает, что такое положение дел не радует её девичье сердце.

– Ни с кем, Урал. – честно ответила она. – Созывать майдан я не стану и состязаний не будет. Я отдаю тебе моего коня и меч, как и обещала.

Отчего-то Урала охватило приятное чувство, и он не смог сдержать улыбки, услышав эти слова. Он прошелся по комнате, разминая руки и шею. Вспомнил, что именно здесь они встретились в прошлый раз. Вспомнил, как резко распахнула Хумай двери и застыла, увидев его. Вспомнил и свои ощущения, как взволновала она его каменное сердце своей красотой и умными речами, как маялся он в ту ночь и не мог уснуть, всё думал о прекрасной царевне. И вот она стоит и предлагает ему себя в жены. Радость разливалась по его венам от слов лебедушки, но он не мог понять, дары ли ее щедрые его так радуют или что-то другое заставляло его улыбаться. С одной стороны, волшебный тулпар и меч будут ему надежным подспорьем в предстоящей борьбе за Родник Жизни, а с другой стороны, позволить себе любить такую девушку было очень странно для него. Не для любви и не для семьи пришел он в этот недавно рожденный из мглы мир, но лебедушка уже проскользнула в его мысли куда-то в область могучей грудины, где сердце гулко отбивало её имя с того момента, как он понял сегодня, кто она такая: Ху-май, Ху-май, Ху-май…

Хумай, увидев его улыбку, распрямила плечи и посмотрела ему прямо в глаза, пытаясь найти ответы на мучавшие ее вопросы. Долго они смотрели друг на друга в молчании, пока Урал резко не перевел тему.

– Почему же ты не сказала, что должен искать я девушку-птицу, да ещё и твою сестру? —спросил он. – Я ведь искал разноцветную птицу, а не лунную царевну. Когда увидел я ее сначала в озере в камышах, решил, что выполнил своё обещание. А как поймал её, она обратилась в девушку и сбила меня с толку. И ещё больше запутала меня, когда рассказала, что сбежала от дивов и боится вернуться к отцу, чтобы Азрака не пошел войной на него.

– Почему же ты тогда привел ее ко мне? – удивилась Хумай.

– Мне показалось, что ты сможешь дать ей приют. Тем более в твоем дворце были только девушки. Вот я и подумал – одной больше, одной меньше… – пожал плечами Урал. – Ей некуда было больше идти, и я предложил ей попробовать просить крова у тебя, сказав, что если не согласишься ты, то отведу ее обратно на озеро.

– Я была уверена, что ты приведешь ее. Посох Кахкахи и не такое сможет. – сказала Хумай. – Держи его при себе, Урал, никому не отдавай и не теряй.

Урал кивнул. Силу посоха он уже успел оценить не раз.

– Права ли Айхылу, что Азрака может напасть на вашу страну? – спросил он Хумай.

– Несколько дней назад отец вернулся с батырами. Они бились у границ земель дивов с дивами и змеями. Он сказал, что их было целое войско на границе. Азрака ожидает, что падишах Самрау захочет вернуть свою дочь. Возможно, у них есть план, что пока Сарысай и Акбузат без батыров, они смогут их одолеть и избавиться от них. Тогда им откроется путь в наш мир. К сожалению, мы не сможем им дать достойный отпор. У нас нет столько батыров, сколько есть змеев и дивов в Нижнем мире. Пока нас спасают только тулпары.

– Когда Кахкаха позорно сбежал из своих земель, я уничтожил много его змеев, но не всех. Многие успели убежать вместе с ним. – сказал Урал.

– Змеи, да и дивы, способны очень быстро размножаться, – вздохнула Хумай. – Но, когда Акбузат примет тебя, егет, всё изменится. В триединстве будет ваша сила – ты, тулпар и меч.

– А что же ты будешь делать, когда отдашь мне свои дары? – вскинул на неё глаза Урал. Хумай помолчала, размышляя о предстоящей разлуке.

– Созидать, – ответила она немного погодя. – и продолжать род человеческий.

Урал посмотрел на линию горизонта в окно. По небу ходили тучи, медленно наливавшиеся тяжестью.

– А теперь, батыр, прости, но я должна идти к Айхылу. Мы с тобой продолжим разговор позже.

И ушла, стремительно развернувшись. Урал молча смотрел ей вслед тяжелым взглядом.

____________________________________________________________

Прежде, чем зайти к Айхылу, Хумай нашла Ямилю и Зайнаб.

– Накормите и напоите батыра, пока мы разговариваем с отцом и Айхылу. И нужно будет приготовить ему комнату для отдыха. Возможно, Урал захочет отдохнуть.

И ушла.

В покои Айхылу она зашла стремительным шагом. Самрау сидел мрачнее тучи, а Айхылу тихо плакала. Хумай в нерешительности остановилась в дверях, не понимая, можно ли войти ей. Айхылу шмыгнула носом и подбежала к ней, утирая слезы:

– Заходи, Хумай. Мы тебя ждем с отцом.

– Вы уже поговорили? – растерянно спросила Хумай, отчего Айхылу вновь заплакала, а их отец с шумом вздохнул.

– Айхылу мне только успела рассказать, – что Азрака насильно выдал её замуж, пока она была его пленницей,

Хумай почувствовала, как ее сердце рухнуло в пропасть. Внутри у нее всё сжалось.

– Замуж… – повторила она. – Ох, Айхылу! – она крепко прижала сестренку к своей груди. – Расскажи мне всё, что было!

Айхылу кивнула, и начала свой рассказа заново.

– На нас с Сарысаем напали дивы в самый тихий час, что идет перед рассветом. Их была целая толпа. Обманом они отвлекли его внимание, и украли меня. От ужаса я лишилась чувств, а пришла в себя уже во дворце Азраки. Мне выделили отдельную комнату, кормили… И даже не обижали, – при этих словах Айхылу горько усмехнулась. – Только стерегли меня и днем, и ночью. Азраку я видела всего пару раз. Один раз он зашел посмотреть на меня. От одного его вида мне стало страшно – он такой огромный, Хумай! Раза в 3-4 выше нашего отца. На руках и ногах у него намного больше пальцев, чем у нас. Из них торчат острые грязные когти. На голове у него вместо волос спутанные космы, которые свисают чуть не до земли. И глаза, Хумай! У него они такие злые, налитые кровью… а еще меня до ужаса напугал его рот! Из него торчали безобразные острые клыки в несколько рядов, и с них стекали слюни. Азрака мне ничего не сказал, а просто молча смотрел. Я стояла ни жива, ни мертва, думала, что он меня съест, но он ушел. После этого я не могла спать несколько ночей. А через некоторое время меня и еще несколько пленниц вывели к гостям Азраки. Одному из гостей, молодому и статному батыру, показали нас. Он глядел только на меня, на других даже и не взглянул. И нас увели. На следующий же день дивы привели меня на какую-то гору, где меня уже дожидался тот батыр. Но перед тем, как меня к нему подвели, ко мне подошел очень красивый юноша, который назвался в тот день, когда нас показывали гостям, сыном Азраки. Он отвел меня в сторону и пригрозил, что, если я не соглашусь стать женой этому батыру, он оторвет мне голову и сожжет меня в пламени. Я была очень напугана и согласилась на свадьбу. Нам выделили отдельные покои, где мы и стали жить с ним вдвоем, при этом меня все так же охранял один див.

– Как же звали этого батыра? – спросила Хумай.

– Шункар, – ответила Айхылу.

– Он обижал тебя? – спросил с тревогой Самрау.

– О, нет, нет… – покачала головой Айхылу. – Он оказался добрым и милым человеком, оберегал меня от дивов, окружил заботой. Обещал, что когда-нибудь мы выберемся из царства Азраки. Я была ему даже благодарна, потому что с его появлением мне стало не так страшно.

– И что же было потом? – нахмурилась Хумай.

– А потом он исчез. – Айхылу вновь заплакала. – Просто в один день сын Азраки пришел за ним, и они уши. Больше я его не видела. Тогда я решилась бежать. Выбрав момент ночью, когда див заснул, смогла я тихо мимо него проскользнуть. В виде птицы я плавала на озере, которое находится на границе миров, где меня и нашел Урал. Я не хотела возвращаться домой, потому что боялась, что Азрака нападет на нашу страну войной, а Урал пообещал, что отведет меня в то место, где мне точно дадут приют. Он искал разноцветную птицу, а увидев меня в облике птицы, подумал, что нашел, но очень удивился, когда я перевоплотилась в девушку. Тогда он подумал, что ошибся, но пожалел меня, услышав мой рассказ, и решил помочь. Видимо, он не знал, в чей дворец хотел меня привести.

– Да, – кивнула Хумай. – Он пришел в наш дворец, когда отец ушел на твои поиски, но он даже не понял, что попал к падишаху Самрау. Помнишь несколько лет назад меня поймали на Затерянной земле дикие люди? Урал – это тот самый мальчик, что хотел меня спасти от своего злого брата Шульгена.

Айхылу удивленно взглянула на Хумай, широко распахнув глаза.

– Это правда?! Это в самом деле он?

– Да, – ответила Хумай. – Он пришел сюда в поисках Родника Жизни. Хочет найти его, чтобы окропить живой водой выжженную нечистью землю. Урал обладает невиданной силой, Айхылу. Он смог побороть Кахкаху и отобрать у него его посох.

– Так это был у него посох самого Кахкахи…– протянула Айхылу. – Я видела, что он его постоянно держит в руках, с его помощью мы и добрались до вас так быстро.

– Я заключила с ним сделку, что он найдет тебя, а взамен я дам ему Акбузата и свой меч.

– Дашь Акбузата? – ахнула Айхылу. – Будет майдан?

– Не будет майдана, сестра. – бесстрастно ответила Хумай. – Отдаю его по доброй воле.

– Но как? – удивилась Айхылу. – Что, если Акбузат не примет его?

– Он примет его. Я знаю силу Урала.

Айхылу, немного подумав, сказала:

– Да, этот егет очень силён… Пожалуй, он легко одолеет Акбузата. И ты не против, отец? – повернулась она к Самрау.

– Сначала мне надо с ним многое обсудить. – уклончиво ответил падишах. – Если Урала примет Акбузат, то мы сможем противостоять дивам и змеям. Я был бы этому рад.

Айхылу помолчала.

– Что же будет с моим Сарысаем, отец? – спросила она наконец, и плечи ее совсем поникли. – У меня был муж, но он не оседлал моего тулпара…

Самрау, не зная, что ответить дочери, посмотрел на Хумай.

– Сарысай без батыра не может сражаться, – горько вздохнув, его старшая дочь озвучила то, о чем каждый из них знал, но не хотел себе в этом признаваться.

Айхылу вновь судорожно всхлипнула, жалея и себя, и Сарысая.

– Но как же… – прошептала она. – Как же это так… Разве должна быть моя судьба такой?! Разве Сарысай не должен разить врагов вместе с батыром, моим избранником? Почему же дивы поиграли с моей жизнью и выдали замуж…

Хумай подбежала к Айхылу и крепко обняла её.

– Айхылу, милая, жизнь жестоко обошлась с тобой, – твердо сказала она. – Плачь, сестренка, плачь! Оплакивай несправедливую судьбу, пока не насытишься этим чувством, но знай, что придет время и ты вновь должна стать сильной! Я не дам тебе сломаться! Всегда я буду рядом с тобой, плечом к плечу. Всегда поддержу я тебя, если ты устанешь и начнешь спотыкаться. Знай это, Айхылу!

Падишах Самрау смотрел на своих дочерей, и слезы наворачивались на его глаза. Тревога терзала черной рукой отцовское сердце, окутывая его изначальной мглой, и сжимала со страшной силой так, что ему казалось, что оно начинает медленно умирать.

– Ты очень устала, Айхылу. – сказал он. – Может быть, тебе несколько дней отдохнуть во дворце, а потом улететь к матери?

Айхылу с радостью закивала.

– Да, да, отец! В прошлый раз я так и не смогла ее навестить…

– Мы с Акбузатом проводим тебя, – нахмурила брови Хумай.

– Нет, – отрезал Самрау. С Айхылу полечу я. Не станем рисковать.

– Хорошо, – не стала с ним спорить Хумай. – Думаю, нам стоит скрыть, что Айхылу вернулась домой.

– Да, – согласился Самрау, – сохраним это в секрете до поры до времени. Я отдам распоряжение, чтобы никто из дворца не рассказывал об этом ни одной живой душе. Хумай, – обратился он к ней, – а ты распорядись, чтобы вечером у нас был праздничный ужин. Будем только мы и Урал. У меня есть к нему серьезный разговор.

Хумай вдруг стало трудно дышать от осознания того, что предстоящая свадьба и в самом деле будет.

____________________________________________________________

Урал спал до самого ужина. Разбудить его пришла Хумай лично. Осторожно постучав в дверь и не дождавшись ответа, она тихо вошла в комнату. Урал лежал так безмятежно и спокойно, будто и не собирался воевать на Акбузате. Суровое выражение слетело с его лица, как осенние листья с деревьев, складка между бровями разгладилась, а сжатые обычно губы разжались, и Хумай увидела, что у него они красивой формы. Присев на краешек кровати, невольно залюбовалась она батыром, протянула непроизвольно к нему руку, провела кончиками пальцами по его бровям, дотронулась до черных, как смоль, волос. Урал дернулся во сне, почувствовав ее прикосновения, и резко открыл глаза. В панике Хумай еле успела одернуть руку. Тут же сердце ее забилось так сильно, что ей казалось, оно сейчас выскочит из груди и Урал увидит ее волнение. Так и случилось – он заметил ее смущенную улыбку и дрожащие пальцы, будто Хумай совершила преступление, свидетелем которого он стал. Ему понравилась ее реакция, и он довольно улыбнулся ей.

– Здравствуй, белая лебедушка Хумай, – сказал он.

– Здравствуй, егет, – поздоровалась с ним она. – Я пришла разбудить тебя к ужину. Нас зовет мой отец, падишах Самрау. Он хочет говорить с тобой.

Урал рывком сел на постели.

– Хорошо, Хумай. Дай мне время привести себя в порядок, и я приду.

– Буду ждать тебя за дверью, Урал. Ужин состоится в малом зале при покоях отца. Без меня ты не найдешь дорогу.

Она встала и хотела уже идти, как Урал взял ее за руку.

– Хумай, – сказал он, глядя на нее снизу вверх, и сразу стушевался, не зная, какими словами выразить ей свои чувства.

Она внимательно на него посмотрела, ничего не говоря. Вновь присела на краешек кровати.

– Хумай, – повторил он еще раз. – Позволь мне сегодня у падишаха просить твоей руки. Я не умею говорить красивых слов, но, поверь, я готов биться за тебя с тысячей самых сильных батыров! И не твои дары меня прельщают. Если хочешь, собирай майдан! Всех одолею, Хумай, ради одной твоей улыбки и одного твоего взгляда.

Хумай опустила глаза, пытаясь совладать с чувствами.

– Я бы очень хотел, чтобы ты была счастлива со мной, но ты должна знать, что мой долг зовет меня. С тех самых пор, когда ты попала в наши силки и открыла нам тайну о Яншишма, не в ладу я сам с собой. Сколько дорог я прошел, сколько всего повидал… Много земель у людей отобрали твари из Нижнего мира, заселяют они ее своими колониями. Ты и сама всё это знаешь. Я должен найти и освободить Родник Жизни, чтобы окропить живой водой эти земли. Иначе как нам дальше продолжать жить на мертвой земле?

Он всё так же продолжал сжимать ее ладонь в своей руке. Свободную руку Хумай непроизвольно поднесла к горлу, стараясь унять волнение, в которое привели ее его слова.

– Я знаю, батыр, что нас ждет. Ты уйдешь, как только подчинишь Акбузата себе.

Урал погладил большим пальцем ее ладонь.

– Я хотел бы быть счастлив с тобой. Хотел бы видеть, как растут наши дети, а не воевать с Азракой и Кахкахой. Но эта история не про нас, Хумай.

При этих его словах у Хумай защипало в глазах, и Урал заметил, как заблестели ее глаза. «И волшебные птицы мечтают о простом счастье», – подумал он.

– Я знаю, Урал. – вздохнула лебедушка. – Мы не можем с тобой изменить сегодняшний день, но мы сможем изменить будущее нашего мира. Я не буду созывать майдан, тебе нет смысла бороться с другими батырами. Я знаю наперед исход состязаний, и я знаю, что Акбузат будет тебе верным соратником в битве.

Хумай встала с кровати, аккуратно высвободив ладонь из его руки.

– Подожду тебя. Поторопись, батыр, мой отец не любит долго ждать.

С этими словами она тихо вышла из комнаты.

Когда они рука об руку вошли в покои падишаха, он встретил их с улыбкой.

– Не успел я с тобой поговорить днем, батыр, когда вернул ты нам мою дочь Айхылу. Невозможно выразить мои чувства и отцовскую радость… Совсем отчаялся её спасти. Я знаю, что и Хумай попадалась вам в силки много лет назад, и ты тогда заступился за нее. Не знаю, как и благодарить тебя, Урал. Ты рисковал ради моих дочерей.

– Падишах, когда я отправился на поиски Айхылу, я не встретил ни одного дива, ни одного сражения у меня не было. Не испытывал я трудностей, чтобы доставить ее сюда. Есть у меня помощник – это посох повелителя змеев Кахкахи, который отобрал я у него в честной битве. С его помощью я смог найти ее легко и быстро. – спокойно ответил ему Урал.

– Но ты всё же решил мне помочь! – возразила ему Айхылу. – У тебя доброе сердце, батыр! Хоть и не ожидала я, что ты меня приведешь во дворец моего отца.

Урал усмехнулся.

– Да, Хумай скрыла от меня, кто она, а я и не догадался. Не сказала она и то, что должен я искать ее сестру, а не обычную птицу.

Хумай улыбнулась Уралу, и позвала всех за стол. Ужинали не спеша.

– Расскажи о себе подробнее, батыр. – попросил его Самрау. – Откуда ты пришел, с какой целью ты странствуешь?

– Родился и жил я на Затерянной земле с отцом, матерью и старшим братом. Никто кроме нас из людей не жил на ней. До наших земель не добрались ни дивы, ни змеи, но мы знали, что в других землях они изничтожают род человеческий, потому отец с матерью и бежали из них, чтобы сохранить нам жизнь. Однажды мы поймали в силки белую лебедь, которая оказалась волшебной птицей – Хумай. Она и рассказала нам о том, что такое Родник Жизни. Правда, наша мать о нем уже слышала когда-то, но не знала, правду люди говорят или это их выдумка. Хумай же подтвердила, что Яншишма и в самом деле существует. Хотел я тогда спасти твою дочь и доставить ее к родным, но не успел. В одном мгновенье с неба упали три лебедя и унесли ее. Так мы и не узнали тогда, где искать Родник. После этого, когда мы с братом подросли, отец отправил нас на его поиски. С тех пор и охвачен я мыслью найти живую воду и обрызгать ею те земли, которые успели погубить дивы и змеи.

– Мы видели их, – кивнул Самрау. – Сожженные пустоши, на которых ничто не растет.

– Да. – нахмурил брови Урал. – Мертвая земля, падишах. Именно с этой целью мы с братом Шульгеном отправились на поиски. Долго мы шли вместе, но однажды нам пришлось разойтись. Брат мой ушел налево, а я – направо. С тех пор я о нем ничего не слышал. Но я точно уверен, что Шульген так же, как и я, ищет Яншишма.

– Ты скучаешь по своему брату? – спросила участливо его Айхылу.

– Скучала ли ты по Хумай? – улыбнувшись, спросил ее в ответ Урал.

– Очень скучала! – ответила ему Айхылу. – Боялась, что больше никогда в жизни мы не встретимся…

Хумай тихонько сжала ей руку под столом и с благодарностью посмотрела на нее.

– Вот и я боюсь этого. – сказал Урал. – Боюсь, что не увидимся с ним больше. Мне бы хоть что-то узнать о нем, хоть весточку от него получить.

Самрау посмотрел на Хумай, которая сидела, опустив глаза и теребя кончик своей золотой косы. Ничего она не сказала на эти слова Урала, никак не выдала себя, что знает, что случилось с Шульгеном.

– Я слышал, что ты одолел не только Кахкаху, но и Катила? – спросил Урала Самрау.

– Да, две страны смог я освободить. Катила я поборол, а Кахкаха бежал от меня к Азраке, теперь они с ним вдвоем замышляют, как забрать наши земли себе.

– У Азраки видела я одного огромного змея, – задумчиво сказала Айхылу. – Он был намного больше того, который приходил свататься к тебе, Хумай.

– К тебе сватался змей? – Урал удивленно посмотрел на Хумай.

– Сватался, – равнодушно пожала плечами она. – Заркум, которому ты помог.

Урал нахмурил брови, и чашка в его руке треснула. Осколки разлетелись в разные стороны, а остывший чай на травах намочил его штаны и рубаху. Он и сам не понял, как так вышло, что его разозлили слова Хумай о сватовстве Заркума.

– На что рассчитывал Заркум? – спросил Урал наконец. – Разве лебедь может быть женой змея?

– О красоте моих дочерей ходят легенды. – сказал падишах. – Однако не только это двигало Заркумом. Он хотел заполучить Акбузата.

Урал кивнул.

– Айхылу, – вдруг встрепенулась Хумай. – Ты говорила, что у Азраки был красивый сын. Опиши мне его, сестра.

– Черты его лица были очень красивы, – Айхылу передернула плечами, вспоминая. – Но его зрачки были змеиными. Я еще тогда подумала, что они вовсе не похожи с Азракой. Тот хоть и див, а глаза у него с обычным зрачком.

– А язык его не раздвоенный был? – спросила Хумай.

– Не знаю, – покачала головой Айхылу. – Я не видела, чтобы он высовывал язык.

– Это был Заркум. – уверенно сказала Хумай.

Урал и Самрау посмотрели на нее внимательно.

– Когда я помог Заркуму проглотить двенадцатирогого оленя, он превратился в красивого юношу со змеиными зрачками. Это было не так давно. – сказал Урал. – Значит, ты его недавно где-то видела?

Хумай растерялась, поняв, что сказала лишнего.

– Я помню его злые змеиные глаза еще с того раза, как он приходил свататься.

Урал недоверчиво посмотрел на Хумай, но не стал ничего говорить.

– Хорошо, будем думать, что все они и в самом деле собрались у Азраки. – сказал Самрау. – Если Кахкаха у него, то, вероятно, и сын его с ним. Урал, каковы твои дальнейшие планы? Что ты намерен делать?

Урал смущенно улыбнулся, переглянувшись с Хумай.

– Я как раз хотел с тобой говорить об этом, падишах Самрау.

Самрау посмотрел на Хумай и увидел, что она замерла.

– Когда прибыл я в твой дворец в поисках Яншишма, заключили мы с Хумай сделку. Я должен был найти Айхылу, а взамен Хумай обещала мне подарить Акбузата и меч. – Урал умолк, размышляя о чем-то своем.

– Продолжай, – кивнул Самрау.

– Я знаю, что Хумай должна отдать дары своему супругу. И я прошу у тебя, Самрау, ее руки. Не думай, что дело только в нашей договоренности. Как только я увидел Хумай, услышал ее речи, всю ночь не мог уснуть, крутился и вертелся, думая о ней. Пока искал Айхылу, все думы передумал о ней и сам не заметил, как она проникла и в мою душу. Отдашь ли ты свою дочь мне в жены, Самрау?

Пока Урал говорил, в душе у Хумай всё ликовало. Сердце ее пело, наконец услышав те слова, которые она так ждала. Нежный девичий румянец медленно расплывался по ее щекам, руки слегка подрагивали от волнения.

– Ну что скажешь, Хумай? – спросил ее отец. – По сердцу ли тебе Урал-батыр?

– По сердцу, – тихо ответила Хумай не в силах поднять глаза на Урала.

– Ну что же, – ответил Самрау. – Тогда свадьбе быть. Будем созывать майдан.

– Не будем, – сказала Хумай. – Я дарю ему Акбузата и меч.

– Но как же так, Хумай? – нахмурился падишах. – Это неправильно. Акбузат достается сильнейшему. Если он не признает Урала?

– Признает и с радостью подчинится, отец.

– Не хочешь звать других батыров, хорошо. Но Урал должен оседлать Акбузата и показать ему свою силу.

Хумай с Уралом переглянулись.

– Хорошо. Урал покажет Акбузату свою силу перед свадьбой.

Самрау устало вздохнул.

– Я надеюсь, что Акбузат примет Урала и не растопчет его.

Урал молча посмотрел на Хумай.

– Этого не будет, отец. – ответила она. – Доверься мне.

____________________________________________________________

После ужина Хумай долго не могла уснуть. Ей не давали покоя слова Урала о Шульгене, они омрачали ее радость от предстоящей свадьбы и заставляли испытывать чувство вины перед Уралом. Чем больше она об этом думала, тем больше начинала сомневаться в правильности своего решения посадить Шульгена в темницу. В конце концов, думала она, он пришел открыто, не таясь. Да, с ним был Заркум, но ведь она даже не знает, что их связывает. Возможно, они просто повстречались на пути. Может, Заркум вновь шел свататься? А Шульген просто искал Родник так же, как и Урал? Ведь он тоже его ищет, хочет помочь выжженной земле, а вынужден сидеть в темнице. Но что, если это не так? Если Шульген и Заркум совместно замышляли нечто плохое? Как ей узнать правду, Хумай не знала. Она была уверена, что никто из них не скажет, что их связывает на самом деле, а говорить с Заркумом и вовсе опасалась. Но и оставлять Шульгена и далее в плену и не сказать об этом Уралу было бы очень странно с ее стороны. Всё же он старший брат ее будущего мужа. С большой любовью Урал за ужином грустил о нем, и от этого ей было невыносимо.

До самого рассвета Хумай прокрутилась на кровати с одного бока на другой, пытаясь понять, как будет лучше поступить в сложившейся ситуации. Но ни к какому решению так и не смогла прийти, когда, уставшая, под утро уснула тревожным сном.

Проснулась она в полдень с тяжелой головой. Так ничего и не решив, Хумай решила посоветоваться с отцом по поводу дальнейшей судьбы Шульгена. Наскоро умывшись, она побежала его искать. От переживаний у нее совсем пропал аппетит и ей не хотелось завтракать.

Самрау Хумай нашла в малом зале, где он что-то обсуждал со старейшинами.

– Что-то случилось? – удивленно посмотрел на нее падишах, когда она резко распахнула двери и застыла на пороге.

– Ничего… – протянула Хумай. – Прошу простить, что помешала вам. Мне надо было с тобой посоветоваться, отец.

– Хорошо, – кивнул ей Самрау. – Тебе придется подождать, пока мы обсудим.

– Да, отец, – сказала Хумай, закрывая дверь. – Я подожду.

Ждать ей пришлось долго. В нетерпении она ходила перед дверью, мяла свои пальцы на руках, вздыхала, но боялась, если уйдет, а разговор отца закончится, он может улететь по своим делам, и потом вновь ей придется ждать его. К тому моменту, когда наконец дверь открылась и из нее вышли старейшины, солнце уже давно перевалило за полдень.

– Тебя можно поздравить со скорой свадьбой, Хумай? – спросил Юлай-агай, улыбнувшись ей.

– Можно, – ответила Хумай.

– Майдан будем собирать, на нем Урал-батыр Акбузату покажет свою силу. – сказал Самрау ей.

– Хорошо, – кивнула Хумай. – Пусть показывает, но других батыров не будет.

– Не будет, – закивал Юлай-агай. – Если никто не вызовется.

– Некому вызываться, Юлай-агай! – сказала Хумай. – Я дарю ему Акбузата и меч.

– Хорошо-хорошо, – не стал спорить с ней старик. – Если других желающих пройти испытания за твою руку не будет, подаришь, если Акбузат не будет против.

Когда старейшины ушли, Хумай обратилась к отцу:

– Давай слетаем в рощу, что растет за болотом. Нам надо серьезно поговорить.

Самрау нахмурился, не понимая, что встревожило его дочь. Молча они вылетели из дворца и направились в рощу, про которую говорила Хумай.

– К чему такая секретность, Хумай? Почему нельзя было поговорить во дворце? – спросил ее Самрау, как только они перевоплотились в людей.

– Не хочу, чтобы кто-то услышал нас, – Хумай схватила его за руку. – Я вчера не спала почти всю ночь, думала, что делать мне! Я держу в пленниках брата Урала Шульгена!

Самрау тяжело вздохнул.

– Вчера за ужином я видел твоё беспокойство, когда Урал говорил о Шульгене. Признаться, и я, Хумай, думал о его пленённом брате. Урал утверждает, что Шульген, как и он, ищет Яншишма.

Хумай устало потерла руками глаза и посмотрела на солнце, будто пыталась и у него спросить совета. Периодически его закрывали плывущие по осеннему небу грузные облака, притягивающиеся к друг другу и окрашивающиеся в темно-синий цвет. Северный ветер бесновался и срывал с деревьев пожелтевшие и покрасневшие листья, закручивая их в воздушные спирали и бросая с надрывом к ногам Хумай.

– Да, – наконец сказала она Самрау. – У меня нет ни одного доказательства того, что Шульген сделал нечто плохое. Я не знаю, связывает их что-то с Заркумом или они встретились друг с другом. Но я сердцем чую, что не с добрыми намерениями они пришли.

– Я понимаю твоё беспокойство. Но тебе не кажется ли, что даже, если Шульген пошел не той дорогой и стал водиться с нечистью из Нижнего мира, то Урал сможет повлиять на него?

– Не знаю, – покачала головой Хумай. – Сомневаюсь, отец… Я скажу тебе прямо: ни за что на свете я бы не выпустила его из темницы. А еще лучше отдала бы его на растерзание тулпарам! И Заркума. Что им сидеть и гнить в темницах? Ради чего мы их держим? Урал вернул нам Айхылу. Мне теперь нет нужды менять Заркума на нее.

Долго молчал Самрау. Он смотрел на свою дочь и видел, как сильно она мучается и не может выбрать, слушаться своего предчувствия или поступить правильно и ради Урала освободить Шульгена. Между ее бровями вразлет залегла морщинка, ее красивые глаза были покрасневшими от недосыпа, губы дрожали, а лицо было белым, словно перо лебедя. Тяжелый выбор приходилось делать его дочери, но он и сам не знал, каково из решений будет правильным.

– Урал вернул нам Айхылу, – наконец сказал он ей, повторяя ее слова. – Так и ты верни ему брата, Хумай. Пусть это может оказаться неправильным решением, но зато будет справедливым.

Хумай закрыла глаза и тяжело сглотнула. Отец озвучил то, с чем ее совесть смирилась еще вчера вечером во время ужина, и то, против чего бунтовали вся ее сущность и разум. «Ошибка, ошибка, ошибка!», – стучало в голове лебедушки, «Так надо, так надо, так правильно…», – шептал кто-то в самой глубине сознания.

Белое лицо Хумай вдруг пошло пятнами от волнения, ей стало трудно дышать от осознания того, какое решение она приняла.

– Хорошо. – ответила она Самрау. – Да, это будет справедливо. Надеюсь, нам не придется платить за эту ошибку.

– Ты переступаешь через себя, Хумай, – покачал головой Самрау. – Может, Шульген изменился за те годы, что ты не видела его? Мы не узнаем этого, пока не выпустим его. Прошу тебя, Хумай, дай ему шанс.

– Да, я дам ему шанс… – прошептала Хумай. – Пусть объяснится, что он делал в компании Заркума. Если его ответ меня устроит, я выпущу его.

– Хорошо, – улыбнулся ей Самрау. – Хочешь будем вместе с ним говорить?

– Не надо, отец, – покачала головой Хумай. – Это моих рук дело, мне и распутывать его.

Самрау вновь тяжело вздохнул.

– Упрямая моя дочь Хумай, – он подошел к ней, погладил ее золотые волосы, которые излучали свет даже в хмурый день. – Когда ты расскажешь Уралу?

– Я подожду, пока Айхылу улетит. Не хочу, чтобы хоть что-то тревожило ее. Пусть летит спокойно к матери.

– Да, я тоже так думаю. – одобрил Самрау. – Бедная моя дочь натерпелась в Нижнем мире.

– Не переживай, отец! – Хумай от злости сжала кулаки. – Когда Урал оседлает Акбузата, я попрошу своего тулпара при встрече с Азракой и Кахкахой быть особенно свирепым. Мы отомстим за Айхылу. Это отродье еще узнает, на что способен мой волшебный конь и его булатный меч!

От злости у нее выступили на глазах слезы бессилья и гнева. Если бы только могла Хумай, то повернула бы время вспять и никуда не пускала бы Айхылу или бы поскакала на Акбузате с ней вместе в тот вечер, разбивший жизнь ее сестренки. Вот и Сарысай остался не у дел, а ведь вместе с Акбузатом они были бы намного сильнее…

Ходившая по небу свинцовая туча вобрала в себя последнее облачко и наконец пролилась холодным промозглым дождем.

Хумай с Самрау полетели обратно во дворец.

____________________________________________________________

Несколько дней спустя Айхылу стала чувствовать себя чуть лучше. Бледность ее постепенно проходила, лицо округлилось, пропала резкость черт от постоянных переживаний, временами стала возвращаться и улыбка. Только глаза были всё так же потухшими да поникшими плечи. Хумай с тревогой следила за сестренкой, гадая, когда же взор Айхылу наполнится светом и жизнью, но всякий раз видела в ее глазах тени прошлого. У нее не было никакого желания наряжаться, хотя раньше Айхылу очень любила красивые наряды. Она, всегда носившая на голове повязку с монетками, сменила ее теперь на головной убор замужних женщин кашмау, что подчеркивало ее печальной красоту: красный цвет был ей к лицу, и монеты красиво обрамляли личико. Однако елян она носила только из черного сатина без каких-либо украшений – лишь рукава были отделаны нашивками из красного сукна, да по вырезу и подолу он был обшит тем же красным сукном. Когда Хумай предложила ей разукрасить его вышивкой, Айхылу лишь печально покачала головой.

– Ни к чему это, Хумай. – сказала она, безнадежно махнув рукой.

У Хумай сжалось от тоски сердце при этих словах, но как помочь ей, она не знала. Могла бы – забрала бы всю ее душевную боль и разделила бы с ней. Только вот у Айхылу пропал муж, за которого ее выдали насильно, без всадника оказался Сарысай, а у Хумай приближался день свадьбы. Чувства к Урал-батыру крепли день от дня, и лебедушка видела, что он отвечает ей взаимностью. От этого она терзалась еще больше, виня себя за счастье, которое они с Уралом не могли скрыть от Айхылу. Стоило ему оказаться рядом с ней, как улыбка непроизвольно оживала у нее на губах, озаряя мягким солнечным светом всё вокруг. Айхылу же, словно обратная сторона Луны, покрылась тенью, из которой не было никакого выхода.

– Что мне сделать, сестра, чтобы ты вновь стала улыбаться? – спросила однажды ее Хумай, терзающаяся перед ней за свои счастливые глаза, когда зашла проведать ее перед сном.

– Не кори себя за свое счастье, – вздохнула Айхылу и отложила в сторону сумку, которую паковала. – Разве может быть человек повинен за любовь? Наоборот, Хумай, я очень рада за тебя.

Хумай порывисто обняла ее, прижала к себе, потом взяла ее ладони и расцеловала их.

– Айхылу, как же мне помочь тебе…

– Никак, Хумай, – покачала головой Айхылу. – Что тут сделаешь…

– Мы найдем тебе нового мужа.

– Кто же возьмет замужнюю? Ни один егет на меня не посмотрит более. А сама я и думать не хочу об этом. – она ненадолго умолкла, а потом резко сменила тему. – Завтра отправляюсь к матери. Пробуду несколько дней с ней, а потом прилечу к тебе на свадьбу.

Хумай погладила красивые блестящие волосы Айхылу, поцеловала ее в макушку.

– Хорошо, Айхылу. Если хочешь, мы всё же присоединимся с Акбузатом.

– Не переживай, – горько усмехнулась ее сестренка. – Теперь я никому не нужна, даже дивам.

– Это неправда, – мягко сказала ей Хумай. – Ты нужна мне, нужна нашему отцу. У нас с тобой есть наша страна, Айхылу. И у меня, и у тебя есть обязательства перед нашим народом. Дивы и змеи покушаются на наши земли, а мы обязаны сохранить их. И я, и ты, Айхылу. Придет время и твой тулпар сослужит нам всем службу, вот увидишь, сестренка! А ты еще будешь счастлива, я точно это знаю.

Хумай долго крепко обнимала ее и гладила по волосам, пока наконец Айхылу не уснула.

А на рассвете она вышла проводить ее и отца. Сарысай уже ждал свою хозяйку. Впервые они встретились с ней после того, как вернулась она домой. Рыжий скакун долго облизывал руки Айхылу и печально ржал, как будто просил прощения, что не смог ее уберечь. Айхылу лишь молча обнимала его за шею и гладила его морду. Хумай тоже рассеянно погладила его по голове, вспоминая, когда в последний раз они виделись с Акбузатом, но так и не вспомнила.

Когда Самрау и Айхылу отбыли, она долго смотрела им вслед, и только, когда они превратились в две маленькие точки на небе, ушла к себе в комнату. На сегодня у нее было запланировано много дел – примерить свадебный наряд, посмотреть, готовы ли украшения к нему, решить с Уралом через сколько дней будет майдан. И было ещё одно дело, которое Хумай оттягивала, как могла. Нужно было наконец спуститься в темницы и поговорить с Шульгеном. Пока она решила не говорить ему, что его брат Урал находится во дворце. Ей хотелось услышать, как он объяснит знакомство с Заркумом. С тех пор, как вернулся Самрау, Шульгена и Заркума сторожили Сыртлан и два его верных батыра. Вчера Хумай решила попросить его, чтобы он был неподалеку, когда она будет говорить с Шульгеном. Всё её нутро чуяло исходящую угрозу от него, и ничего она не могла поделать с этим чувством.

Завтракала Хумай с Ямилей и Зухрой.

– Улетела наша звёздочка Айхылу? – спросила у нее расстроенная Ямиля.

– Улетела, – вздохнула Хумай. – Проводила их с отцом на рассвете.

– Не переживай, – сказала Зухра, – ей там будет лучше. Может, она придет в себя быстрее.

– Разве можно вообще прийти в себя после такого. – покачала головой Ямиля.

– Можно, – спокойно ответила ей Зухра, аккуратно разливая чай в пиалы. – Жизнь, Ямиля, разная бывает. То приласкает нас, то испытания приготовит. Нельзя долго лить слезы о том, что было. Сломаться очень легко, куда тяжелее быть сильной, а нам сейчас без этого никак.

– Нет в тебе сочувствия, Зухра. – Ямиля недовольно нахмурила брови.

– Есть. Мне бесконечно жаль Айхылу. Но я хочу, чтобы она не зарывалась в страдания, а нашла силы жить дальше. Себя можно жалеть очень долго, Ямиля. А жизнь между тем проходит.

– Не будем спорить, – прервала их Хумай. – В твоих словах есть правда, Зухра, но мы должны помочь Айылу и поддержать ее в такое сложное время для нее. Она хотела внести свой вклад в эту войну своим тулпаром, но тулпары не воюют без батыров. Придется Акбузату и Уралу вдвоем биться против Азраки.

– Ты права, – вздохнула Ямиля. – Раз уж ты вспомнила об Урале-батыре, давайте лучше займемся делом… У нас ведь сегодня запланирована примерка свадебного наряда Хумай! Уже готовы кашмау и муйынса, а девушки дошили кульдэк. Нам надо теперь определиться, какого цвета будем шить елян. Белого или черного, Хумай?

Хумай пожала плечами.

– Белый елян разве надевают невесты на свадьбу?

– А почему нет? – удивилась Ямиля. – Нет таких правил, Хумай. Выбирай, что хочешь, а мы сошьем тебе.

– Белый кульдэк очень красиво смотрится с красным муйынса, – сказала Зухра. – Может, и елян белый наденешь, а, Хумай? Красиво будет.

– Пойдемте лучше примерим всё, а там и решим, какого цвета елян будем шить, – встала из-за стола Ямиля.

Хумай послушно отправилась с ними на примерку. Организацией её наряда полностью занималась Ямиля, у нее были волшебные руки, в которых иголка и нитка не шили, а ворожили ткань, создавая самые красивые украшения и платья. Хумай с ней особо не спорила, у нее не было желания заниматься этим, а Ямиле она полностью доверяла.

Первым делом ее облачили в белый кульдэк и шаровары, сняли с головы повязку с монетами, вместо которой надели платок и под него красный кушмау. Монетки весело звякнули, когда Ямиля аккуратно подправила головной убор. Следом она достала муйынса и надела его Хумай на грудь. Монетки на нем также были расшиты по красному материалу, и вместе с кушмау украшения на фоне белого платья смотрелись очень красиво и органично.

– Хумаааай… – восхищенно протянула Зухра. – Ты прекрасная лебедь!

– А я?! – возмутилась Айхылу шутливо. – А я прекрасная мастерица?

– А ты, видимо, водишься с бисурой! – сказала Хумай, и они вместе с Зухрой рассмеялись.

Ямиля погрозила им пальцем, но тоже не смогла сдержать улыбку.

– Тебе нравится наряд, Хумай? Не могу понять твою реакцию.

Хумай смотрела на себя в зеркало и не могла налюбоваться. Сочетание белого и красного было прекрасным. Выглядел ее свадебный наряд очень свежо и сочно. И вправду она была похожа на лебедь.

– Белый красиво смотрится, Ямиля. – наконец ответила Хумай. – Но разве платье не должно быть цветным?

– Ты волшебная лебедь, Хумай! Нельзя тебе цветной кульдэк. – покачала головой Ямиля.

Хумай вздохнула, покрутилась перед зеркалом, любуясь собой.

– Хорошо. – сказала она Ямиле. – Пусть будет так. Только елян пусть будет черный. Мне кажется, красиво будет смотреться.

– Как пожелаешь, Хумай, – кивнула ей Ямиля. – На его изготовление нам понадобится дня три-четыре. Так что вы майдан планируйте так, чтобы мы в спешке не дошивали. Не люблю я торопиться.

– Я не тороплюсь, – сказала Хумай. – Слишком мало дней нам отведено, чтобы мы хотели быстрее сыграть свадьбу.

– Даже и не знаю, завидовать или сочувствовать тебе, – вздохнула Зухра. – Такой егет у тебя в женихах, Хумай, и такой у него выбор…

– И я не знаю… – сказала Хумай, рассматривая свой наряд в зеркало и бережно поглаживая монетки на груди.

____________________________________________________________

Перед тем, как спуститься в темницы, Хумай сделала несколько глубоких вдохов и выдохов, пытаясь настроиться на спокойный и ровный тон, которым она хотела говорить с Шульгеном. Нет силы в ненужных эмоциях. Только холодный рассудок и птичья зоркость помогут ей понять, что руководит Шульгеном. Сыртлан молча стоял рядом, не задавая никаких вопросов. Он всё понимал и так.

– Пойдем? – Хумай вопросительно посмотрела на него.

Сыртлан всё так же молча кивнул и зажег два факела, чтобы светить ими путь в темницы. Спускались они медленно, не торопясь. То ли отвар из сушеной мяты помог Хумай унять скачущее сердце, то ли глубокое дыхание. Несмотря на внутреннее напряжение, она была предельно собрана и готова к разговору.

На страже Шульгена и Заркума сегодня стоял Янтимер, суровый батыр с огромными ручищами, как кувалды. Хумай знала, что он очень немногословный и нелюдимый человек, предпочитающий проводить время в обществе лошадей, а не людей.

– Мы будем недалеко, Хумай. – сказал ей Сыртлан, уводя с собой Янтимера. – Оконце Заркума не вздумай открывать, у меня нет доверия к нему. Шульгена можешь не бояться, он не в состоянии выбраться из темницы.

Хумай кивнула. Подождала, когда Сыртлан и Янтимер уйдут, и только потом осторожно подошла к оконцу и открыла его.

Несколько мгновений было так тихо, что Хумай успела испугаться, не умер ли Шульген в темнице. Сначала её охватила паника, но затем она вспомнила, как Сыртлан говорил ей, что его и Заркума хорошо кормят и следят за их состоянием.

– Подойди к окну, пленник. – сказала она. – Я, Хумай, пришла говорить с тобой.

Зарешеченное оконце находилось на уровне лица Хумай, и она увидела, как к нему медленно подошел Шульген. От его самодовольного вида, с которым он заявился к ней с Заркумом, не осталось и следа. Лицо его было изможденным, состаренным от недостатка света и воздуха, на впалых щеках клочками росла борода, сальные волосы слиплись. Глаза, привыкшие к темноте, он щурил и прикрывал их поначалу руками от факела. Когда же они привыкли к свету, он со злобой посмотрел на Хумай.

– Надо же… А я думал, ты решила меня сгноить в этой темнице. – голос его звучал очень хрипло и неприятно. «Словно ворон каркает», – подумала Хумай, разглядывая его и пытаясь увидеть хоть какой-то признак доброты и чести, но видела лишь злое, полное ненависти лицо. Они были с Уралом неуловимо похожи, но от каждого из них исходила разная энергия. Если от Урала веяло силой, добром, созиданием, то от Шульгена исходило нечто низкое, что-то разрушающее, смердящее нечистотами.

– Я дала тебе время, чтобы ты исправился, егет. – сказала Хумай. – Надеюсь, ты с пользой провел его и осознал свои проступки.

– Всё не можешь мне простить, что сломал тебе крыло и хотел тебя съесть? – вдруг захохотал Шульген, некрасиво обнажив десна.

Хумай едва не отшатнулась от его жуткого в свете пламени оскала, но переборола себя.

– Не только, егет, хотя, признаюсь, что я до сих пор помню тот случай. Твой брат проявил сострадание, а ты – нет. Как такое можно забыть?

– А ты поверила моему брату?! – вдруг разозлился Шульген. – Да он бы первый тебя и съел. Всегда больше всех ел, потому и вырос таким здоровенным батыром.

– Вай, – покачала головой Хумай. – Ты говоришь обидные слова о нем, это не красит тебя, егет.

Шульген так посмотрел на нее, что казалось, будь он не за решеткой, а рядом, то схватил бы ее и задушил бы на месте от ярости. Хумай было неприятно продолжать этот разговор, и она в который раз пожалела, что затеяла его. Поэтому решила перевести тему с Урала на Заркума, надеясь, что от кипящей в нем злости Шульген расскажет, что на самом деле его связывало с ним.

– Почему ты пришел ко мне в компании сына Кахкахи Заркума? – напрямик спросила она и посмотрела ему в глаза.

Шульген не отвел глаза и внимательно разглядывал Хумай. Как будто лицо его разгладилось, и даже исчезла злость. Казалось, он обдумывает какие-то свои мысли.

– Что же ты молчишь, Шульген? – задала ему еще один вопрос Хумай, втайне надеясь, что вот сейчас он ответит, что они друзья и действуют заодно, и у нее будет аргумент перед Уралом, почему она посадила его брата в темницу. А, главное, у нее будет веская причина не выпускать Шульгена из плена.

– А почему я должен тебе об этом рассказывать, царевна? – наконец прошипел Шульген.

– А почему ты считаешь, будто ты в таком положении, что можешь выбирать рассказывать мне или нет? – гневно спросила Хумай, не сдержавшись и забыв о своем решении не поддаваться эмоциям.

Шульген вновь замолчал, пренебрежительно и нарочито показательно разглядывая ее лицо.

– Ты за этим сюда пришла? – наконец спросил он ее, ухмыляясь, будто он ведет этот разговор и он узнает у нее нужные ему сведения. – Хочется знать, что меня с ним связывает?

Хумай не понравился его тон, но она понимала, что он намеренно ее провоцирует, и старалась сохранять спокойствие.

– Отвечай на вопрос, егет, иначе я отдам тебя на растерзание своему тулпару. Таких гнилых, как ты, он не любит, и размазывает в месиво одним своим копытом.

Шульген гортанно рассмеялся.

– Напугать меня решила, белая лебедушка Хумай? Не выйдет. Не поминай лишний раз коня своего, вдруг мне еще его усмирять придется за твое сердце.

– Я жду. – нахмурила брови Хумай.

– Что ж, царевна, вот тебе мой рассказ. – презрительно ответил ей Шульген, всем своим видом показывая, что делает большое одолжение. – Когда-то вышли мы с моим братом Уралом в путь, чтобы искать тот Родник, о котором ты нам поведала. Но так случилось, что наши пути разошлись. Он всегда был честолюбивым и мечтал о славе батыра. Не захотел вместе путь продолжать под видом того, что, если мы разделимся, так быстрее Родник найдем. Так я и пошел своей дорогой, а Урал – своей. Долго я шел, много чего повидал на своем пути, но однажды повстречался мне Заркум. По глупости своей принял я его сначала за обычного человека, рассказал всё про себя, про брата своего Урала, про то, что ищем мы Яншишма с благой целью. А он заманил меня в царство дивов, притворившись, что зовет в гости во дворец к своему отцу-падишаху. Когда я понял, куда попал, было уже поздно. Стал я у них пленником, царевна. Пленили меня они, как и ты. Они и за Уралом охотились, но при мне его еще никто из них не смог поймать.

Хумай напряженно слушала его, сдвинув брови и сомкнув губы, сопоставляя в голове факты.

– Зачем вы пришли в мой дворец с Заркумом? Какая у него была цель?

– Акбузат их цель, кто же еще. – усмехнулся Шульген. – Думали, вдруг я смогу побороться за твое сердце и усмирю Акбузата. Тогда бы они получили его.

Хумай прислушалась к своим ощущениям. Ей не понравилось, как он говорил об Урале, пытаясь выставить его в дурном свете перед ней, но не стала зацикливаться на этом, потому что знала со слов Урала, как было на самом деле. Что касается знакомства с Заркумом и его пленением, то всё это вполне могло быть правдой. Она чувствовала, что Шульген не врал, но и будто что-то недоговаривал. Кахкаха, несомненно, хотел бы извести Урала, но только мог ли знать об этом Шульген, если, как он утверждает, был пленником у Заркума?

– Ты и вправду решил получить Акбузата? – спросила его Хумай, и издёвка проскользнула в ее словах, которую она не смогла скрыть.

– Я был бы не против, – мерзко ухмыльнулся Шульген, – заполучить и волшебного тулпара. Но у меня был свой план, и я не собирался, завоевав Акбузата, продолжать подчиняться Заркуму. У меня есть своя миссия, я хотел продолжить поиски Яншишма. Мы с Уралом обещали родителям, что найдем его.

И снова Хумай поняла, что он опять выдал ей правду частично. Так, как выгодно было ему.

– Почему же ты не сбежал от Заркума, когда отправились вы в мою страну? – задала она резонный вопрос.

– Нас сопровождал один из самых огромных дивов, что были у Азраки. Он донес нас до границ твоей страны, а дальше мы уже шли пешком. Я ведь уже упомянул, что мы были не у змеев, а у дивов. Заркум соврал мне, что он сын Азраки. О том, что его отец Кахкаха, я узнал только что от тебя.

Хумай внимательно посмотрела ему в глаза. «Теперь не лжет», – растерянно отметила она про себя.

– Неужто ты не мог побороть и Заркума, и этого дива?

– А зачем мне это надо было делать, если мы отправились за Акбузатом? Мне не помешал бы такой помощник.

И здесь не лгал Шульген. Акбузат ему был нужен, это правда.

– Тебе что-то известно про твоего брата? Может, нашел он Родник? – Хумай решила проверить, что знает он об Урале.

– Нет, я ничего не слышал о нем с того момента, как мы разошлись, – спокойно ответил Шульген.

– Откуда же тебе известно, что дивы хотели поймать и его? – спросила Хумай настороженно.

– Тайком подслушивал обрывки разговоров во дворце Азраки. – хмыкнул Шульген. – Слышал, что они знают, что есть такой сильный батыр Урал, который ищет Родник. Кто захочет оставлять в живых батыра, который решил вернуть жизнь выжженной земле и прогнать всю нечисть обратно в Нижний мир? Я понял, что они и на него охотятся.

– Что же они не убили тебя? – задала Хумай вопрос.

– Не знаю, царевна. – Шульген смотрел на нее холодным и колючим взглядом, сдвинув брови. – Хотели меня использовать, но ты вмешалась в их планы.

Видно было, что ему нелегко даются эти слова. Какой батыр захочет рассказывать о себе такое и показывать свою слабость? Он зло сплюнул себе под ноги, и Хумай в который раз поразилась, сколько в нем ненависти.

– Ещё вопросы? – спросил он у нее, сощурив один глаз.

– Вопросов больше нет. – ответила ему Хумай. – Жди, егет, моего решения по твоей дальнейшей судьбе.

И резко захлопнула окно, не дожидаясь какого-либо ответа от него.

____________________________________________________________

После разговора с Шульгеном Хумай требовалось осмыслить полученную информацию и понять, стоит ли доверять ему. Она полетела в ту самую рощу, где обсуждала с отцом, что ей делать дальше. У большого раскидистого дуба села на поваленную сосну, прислонившись спиной к шероховатому стволу старого дерева. Под его раскидистой сенью было по-осеннему очень уютно. Солнце светило через пожелтевшую крону, с которой время от времени падали, плавно кружась в воздухе, листья. Его мягкий свет ласкал всклокоченную словно со сна траву, росшую на полянке, на краю которой примостился дуб. В роще было очень тихо, и Хумай даже слышала, как где-то невдалеке шумит ручей. Долго сидела она, сложив руки на коленях и уставившись в одну точку. В голове было пусто, ей совсем не хотелось анализировать всё сказанное Шульгеном, а хотелось, чтобы и вовсе его не было на этом свете и чтобы никогда она не знала о нем и уж тем более не сажала в темницу. Мысли покинули Хумай, она будто бы зависла в пространстве, устремив свой взгляд неведомо куда. Только выскочивший случайно на полянку зайчишка спугнул ее, хрустнув веткой. Услышав его, лебедушка вздрогнула от испуга, но, увидев, кто ее напугал, лишь вздохнула. С этим вздохом пришли мысли, путанные и невеселые. Они ворвались в ее сознание вихрем и не хотели никак упорядочиваться. Она думала то о Шульгене, то об Урале, то о Заркуме, то опять об Урале и о том, что он скоро уйдет вместе с Акбузатом. Пытаясь их как-то упорядочить, Хумай затрясла головой, отчего ствол дерева едва качнулся, но и этого еле уловимого движения хватило, чтобы на руки ей тихо опустился красивый весь пожелтевший дубовый лист. Она повертела его, разглядывая темные прожилки, аккуратно погладила их пальчиками и снова вздохнула. Скачущие мысли в голове вдруг улеглись, как волны моря в штиль, и потекли уже спокойно.

Первым делом Хумай прислушалась к своим внутренним ощущениям. Ей было важно понять, что лежит в основе той бури эмоций, которая не утихала уже несколько дней. Ненависть ли к Шульгену так выражается или это её интуиция криком кричит? Пока у нее не было ответа на этот вопрос. И ненависть к нему жгла ее душу, и опасность от него она чуяла. Больше всего она переживала, что ее опасения могут быть продиктованы ненавистью к нему, а не исходить от него на самом деле. Что, если она сама выдумала эту опасность? Что, если он сам по себе такой, не очень приятный человек? Бывают ведь хмурые люди. Вот, например, Янтимер! Всегда хмурый, всегда недовольный, не доверяет никому, ему не нужно человеческое общение. Так и Шульген, может, такой же… Или всё-таки нет?.. Несмотря на то, что он рассказал гладкую историю, к которой-то, если и захочешь, не особо можно придраться, желания выпускать его из плена не появилось. Наоборот, что-то липкое и черное оплетало сердце Хумай, когда она думала, что должна это сделать из уважения к своему будущему мужу.

От всех этих мыслей на душе у нее было тошно. Хумай окончательно запуталась и решила, что с эмоциями и чувствами разберется попозже, и поэтому постаралась мыслить логически. Урал нашёл Айхылу, вернул её домой в целости и сохранности, об этом не узнали ни Азрака, ни Кахкаха, и война еще не вошла в их страну полноправной хозяйкой. Когда Урал оседлает Акбузата, они уйдут искать Родник Жизни и воевать с дивами и змеями. Возможно, у него больше не будет возможности увидеть своего брата. На секунду Хумай вспомнила, что она чувствовала, когда им с Айхылу пришлось расстаться на время. От одних этих воспоминаний ее передернуло, словно кто-то дыхнул на нее морозом, и у нее по плечам побежали мурашки. Она поёжилась и потерла ладони друг об друга, затем сложила руки на груди крестом, спрятав пальцы под мышками, и сгорбилась, будто на ее плечах лежала невыносимая тяжесть. На коленях у нее лежал тот самый дубовый желтый листок, переломленный пополам и осыпавшийся мелкими крошками по краям. Вдруг Хумай разозлилась на него и недовольно стряхнула его на землю с платья.

– Ты был таким красивым! – выкрикнула в сердцах. – А теперь взял и развалился!

Не выдержав, лебедушка расплакалась. Горькие слезы давно душили её, но держала она их в себе под крепким замком. И вот теперь, наблюдая за тем, как умер осенний лист, позволила девичьим слезам выплеснуться наружу.

– Умирает всё, – утирая слезы воланами рукава платья, торчащими из-под еляна, шептала Хумай. – Умрёт когда-то и Урал, и только мне жить вечно… Зачем же мать омыла меня в Роднике! Вечная жизнь – это наказание, а не награда. Только земля и небо имеют на это право, а у нас, их детей, должны быть и свое начало и свой конец…

Мысль о смерти, внезапно навеянная рассыпанным дубовым листком, окончательно убедила Хумай выпустить Шульгена. Никакого права у нее не было разлучить братьев и не дать им увидеться перед тем, как Урал и Акбузат уйдут. Она знала: если пойдет на поводу у своих опасений и ничего не скажет об этом Уралу, то в будущем всё равно пожалеет о таком решении. Муки совести сгрызут её душу в клочья и раздавят сердце, как только Урал уйдет, и всё равно придется выпустить Шульгена, чтобы хоть как-то спокойно жить дальше. А если Шульгена выпустить, когда Урала уже не будет, неизвестно, как он поведет себя дальше. Не переметнется ли от злости к дивам и змеям, раз уж и так пришлось ему завести с ними знакомство? Лучше уж выпустить его сейчас и дать братьям поговорить, пообщаться. Вдруг Урал сможет повлиять на Шульгена и своей братской любовью повлияет на его черное сердце? Или Шульген захочет помочь Уралу найти Родник? Или же… Позавидует брату. Его счастью, Акбузату, мечу и посоху. Такое исключать тоже нельзя.

Хумай вытерла слезы, усилием воли прекратила поток размышления, твердо приняв решение, встала и гордо выпрямила спину. Вышла на середину полянки, поймала слабый солнечный свет, подставив ладонь. Улыбнулась ему, словно своему братику.

– Выше нос! – подбодрила она саму себя. – Можно много чего додумывать и придумывать. Меньше слов – больше дела. Просто сделай это, Хумай!

После чего она побежала по кругу, подпрыгнула, и мгновенно перевоплотившись, полетела во дворец.

Приземлилась она во внутреннем дворе, где когда-то носился обезумевший Сарысай. Тяжелые ворота, которые он снес, мужчины уже успели поставить заново, и теперь зияющей дыры не было. Хумай постояла некоторое время перед ними, рассматривая их и вспоминая, как на этом месте прощались они с Уралом в первый раз, когда ушел он искать разноцветную птицу. Сколько времени прошло с тех пор? Как будто не так уж и много, но и в то же время – целая жизнь. Хумай посмотрела на небо. До самого горизонта оно было чистым и по-осеннему звонким.

Надо было найти Урала, пока ею одолела безумная решительность и она не передумала. Хумай сразу направилась в его покои, но в них было пусто, что очень удивило ее, потому как в последние дни Урал только и делал, что отсыпался. В нем скопилась бесконечная усталость, которую можно было только утолить сном.

Хумай немного постояла, в задумчивости потирая ладони друг об друга и размышляя, где же он может быть. Затем она вышла из комнаты и направилась на кухню. Но Урала не было и там. Только кухарки что-то мыли, резали и готовили.

– Вы Урала не видели? – крикнула Хумай, решив не проходить внутрь, чтобы не никому не мешать.

– С утра не видели, – кто-то ответил ей, не высовываясь из большого чана. – Как встал, мы его до отвала накормили, и он ушел.

– Ох, и аппетит у твоего жениха хороший! – покачала головой проходившая мимо старая Айбану. – Целый чан съел, и то голодный остался! – и засмеялась, показав щербатый рот.

– Да неужто? – Хумай улыбнулась ей в ответ. – Разве твоя стряпня может кого-то голодным оставить, Айбану-апай?

Именно Айбану в детстве готовила ей и Айхылу. У нее были такие теплые морщинистые руки, что Хумай представляла всегда себе, что это их бабушка. Иногда она брала руки Айбану и держала их в своих ручонках, наслаждаясь их теплом и вкусным запахом еды.

– Не знаю, – вздохнула Айбану, – уж больно батыр недовольный ушел.

– Он не недовольный, – рассмеялась Хумай. – а очень серьезный.

– Ага… – покивала Айбану. – Брови в одну у него слились, никак не отлипнут друг от друга.

Хумай уже собиралась затворить за собой дверь, как Айбану встрепенулась и окликнула её.

– Стой, лебедушка моя!

Хумай вновь открыла дверь.

– Совсем я забыла! Отец ведь прилетел! Может, твой егет у него, поищи его у Самрау.

– Отец вернулся? – переспросила Хумай. – Ты не спрашивала, как Айхылу?

– А то как же! Конечно, спрашивала про мою бедненькую птичку! – закивала Айбану. – Всё хорошо у нее, долетела до матери.

Хумай кивком поблагодарила ее и вышла.

Айбану была права. Урал был у Самрау в малом зале. Они о чем-то оживленно спорили, когда вошла Хумай.

– … я не вижу смысла посылать людей на войну! – услышала она слова Урала.

Как только Урал увидел её, лицо его сразу преобразилось. Лоб разгладился и брови, на которые ругалась Айбану, разошлись в разные стороны. Широкая улыбка осветила его лицо, и черные глаза, в которых давно уже утонула Хумай, улыбнулись вместе с красиво очерченными губами. На эту улыбку Хумай вспыхнула и попыталась спрятать смущение: не время сейчас. Надо наконец уже озвучить ему то, что она решила сегодня, пока весь ее боевой дух не растерялся.

Самрау, стоявший к ней спиной, по реакции Урала понял, что вошла Хумай, и повернулся к ней.

– Ты пришла, Хумай.

– Да, отец. Я искала Урала.

Самрау кивнул.

– Айхылу добралась. С ней всё в полном порядке.

– Я видела Айбану-апай, она мне рассказала.

– Вы уже решили, когда будет майдан? – спросил Самрау их обоих.

Урал и Хумай переглянулись.

– Мы не спешим, падишах. – ответил Урал. – У Хумай не готов еще свадебный наряд.

– Хорошо, но не затягивайте. Еще немного и начнутся дожди, а это не лучшее время для свадебных гуляний.

Все трое замолчали. Самрау заметил, что у его дочери лихорадочно горели глаза. Он понял, что у нее был серьезный разговор к своему жениху.

– Что ж, Урал, – сказал наконец. – Я думаю, мы с тобой договорим немного позже. Вижу, что мою дочь сильно что-то волнует. Оставлю вас наедине.

– Хорошо, падишах. – ответил ему Урал.

– Спасибо, отец. – тихо сказала Хумай.

Урал смотрел только на нее и тоже видел, что она взбудоражена. Как ушел Самарау, никто из них даже не заметил.

– Что с тобой, Хумай? – Урал подошел к ней и осторожно заглянул ей в глаза.

На мгновенье ей показалось, что сейчас вся ее решимость вытечет из нее и она не сможет всё-таки признаться ему, что держит его брата в плену. Но всё же Хумай пересилила себя, не отвела взгляд, а серьезно посмотрела на своего жениха.

– Урал… – прошептала она.

– Что случилось, лебедушка? – Урал схватил ее руки и прижал к своей могучей груди. Его тревожили печальные глаза Хумай и пульсирующая на тонкой лебединой шее вена.

– Я должна тебе открыть свою тайну. – Хумай тяжело сглотнула, помолчала немного, собираясь с силами, и продолжила. – Урал, утром того дня, как ты в первый раз пришел в мой дворец, ко мне заявились Заркум и Шульген, и я посадила их в темницы.

____________________________________________________________

Урал-батыр непонимающе посмотрел на Хумай, едва уловимо отшатнулся и отпустил её руки.

– Ты хочешь сказать, что мой брат твой пленник? – спросил он и улыбнулся той улыбкой, которая бывает лишь тогда, когда приходит дурная весть и когда слышащий ее хочет, чтобы это была шутка.

– Да, – кивнула Хумай.

Урал с шумом вздохнул, прошелся по залу, провел пятерней по волосам. Хумай не спешила с объяснениями, решив, что ему нужно время переварить эту новость.

– Столько времени он сидит в твоей темнице, а ты только сейчас мне говоришь об этом? – Урал повернулся к ней всем корпусом и сложил руки на груди. Брови его вновь соединились в одну полосу. – Почему ты молчала, Хумай?! Разве я не спас Айхылу, как ты просила? Разве я не привел твою сестру домой? Разве не отдал тебе свое сердце батыра, Хумай, когда я и не думал делать это вообще когда-либо любой из девушек?

Он еще походил немного, помолчал, потом резко остановился перед ней.

– Ох, Хумай!.. – практически прорычал ей в лицо.

– Урал, – Хумай сглотнула, и вена на шее запульсировала еще сильнее. – Выслушай меня сначала, а судить будешь потом.

– Хорошо, Хумай. Я выслушаю тебя, – сказал Урал и с силой сжал губы, отчего его упрямый подбородок еще сильнее выдвинулся вперед, а ноздри обострились до предела.

Хумай изо всех сил пыталась сдержаться и не расплакаться перед ним, сохраняя внешнее спокойствие. Только руки ее подрагивали, что говорило о колоссальном напряжении. Она одновременно испугалась, что так долго оттягивала момент признания о Шульгене и что вообще решилась открыть ему свою тайну, уж лучше бы смолчала и никогда не испытывала этот дикий неконтролируемый страх лишиться его любви в один момент.

– В тот день, когда ты попал во дворец, за несколько часов до тебя появились на горизонте два человека. Я решила слетать и посмотреть, кто это такие. – начала Хумай. – Ты же знаешь, что все мужчины ушли за Айхылу, и мы остались здесь одни с девушками и женщинами. Я очень боялась, что могут прийти дивы или змеи. Если бы они прознали, что мы остались без защиты, то легко бы поймали нас. Пока не было отца, я была на чеку каждую секунду. – Хумай помолчала, вновь переживая то чувство страха, что преследовало ее в то время. – Мне было очень страшно, ведь я была в ответе за наш дворец, за девушек… Поэтому и полетела лично посмотреть, кто к нам идет. Это были Шульген и Заркум. Они, увидев меня, сразу стали кричать мне, что идут к Хумай, на что я ответила им, что Хумай нет во дворце, и улетела обратно. Когда они подошли ко дворцу, мы встретили их в виде девушек, и я проводила их в тронный зал, сказав, что Хумай скоро будет. Они вели себя очень нагло, глазели и на меня, и на девушек, раздевая нас глазами.

– Как ты поняла, что это именно Шульген и Заркум? – спросил Урал. – Шульгена ты видела мальчишкой, а Заркум благодаря мне стал юхой. В каком обличии он был?

– Шульген не особо изменился – лишь повзрослел. Я узнала его сразу. —ответила Хумай, немного успокоившаяся тем, что Урал начал задавать вопросы, пытаясь разобраться, что произошло, и понять ее мотивы. – Заркум же был в образе очень красивого парня. До этого, когда он приходил свататься, я видела его в настоящем облике змея. Тогда я запомнила его желтые с вытянутым зрачком глаза. Такие же глаза были у него в обличии юноши.

– Нет, ты ошибаешься! – перебил ее Урал. – У Заркума были обыкновенные глаза, я точно помню.

– Я верю, что ты именно так и видел. Но мы, птицы, видим зорче людей. Через глаза мы можем увидеть душу. Пусть Заркум стал юхой и умеет теперь принимать любой облик, душа его не изменилась и осталась змеиной. – Хумай устало потерла глаза, и поняла, что очень сильно устала. – Глаза не обманывают, Урал. Я увидела, что они у него были змеиными. Так я и поняла, что это он.

Хумай немного помолчала, грустно теребя кончик косы, отчего накосник жалобно позвякивал.

– И ещё, Урал, нравится тебе это или нет, душа твоего брата … не самая светлая. – на самом деле Хумай хотелось сказать, что его душа черная, но она пощадила братские чувства Урала. – Я вижу это через его глаза. В них столько злости и ненависти к миру, что я посчитала будет правильным, если я и его запрячу в темницу.

Урал молчал. Он и сам понимал, что характер его брата сложный и скверный, но не хотел признаваться ни Хумай, ни себе. Сколько он себя помнил, Шульген всегда был таким. Слишком жестким, слишком злым и бесчеловечным. Кто знает, может, в этом была виновата кровь животных, которую запрещали пить родители и которую он тайком все же пил?

– Когда они вошли в тронный зал, то с наглыми видом уселись на почетные места для гостей, – между тем, продолжала свой рассказ Хумай. – мне не понравился их самодовольный вид, будто они пришли победителями в мой дворец. Я не знала, что от них ожидать, но точно знала, что не с добром они пришли. Когда змей превращается в юху, он получает огромную силу, – я учла и это при принятии решения. Ну а что Заркум стал юхой мне стало понятно сразу, иначе как мерзкий склизкий змей стал прекраснейшим юношей? Поэтому, мой егет, я не стала терять времени и быстро спустилась в подземелье и открыла люки под сиденьями Заркума и Шульгена, которые когда-то давно отец сделал на всякий случай. Мы и думать не могли, что они нам когда-то пригодятся. В яму, в которой сидел Заркум, мы сразу пустили воду, и он был вынужден превратиться в змея, ведь вода нейтрализует его умение менять облик. Только так мы могли держать его в плену, чтобы он не сбежал от нас.

Урал продолжал молчать, насупив брови, и внимательно слушать Хумай.

– После того, как я заключила их в темницы, пришел ты. Я не знала, что с ними делать, а тебе я тогда не могла довериться. И, когда ты отправился за Айхылу, всё завертелось: и отец с мужчинами вернулись, и ты Айхылу привел, и свадьба… Я не хочу тебя обманывать, Урал. Очень долго размышляла я, рассказывать тебе или нет. Ты можешь злиться сколько угодно на меня, но в итоге я тебе сейчас в этом признаюсь и не скрываю ничего.

– Что же заставило тебя признаться? – спросил Урал.

– Когда ты напомнил мне об Айхылу, ты был прав. – ответила Хумай. – Ты вернул нам ее, нашел, хоть и не сказала я тебе всей правды о ней тогда. Конечно, тебе помогал посох Кахкахи, но я думаю, ты и без него справился бы. Он всего лишь сэкономил тебе время. И я прекрасно понимаю, что у меня нет никакого права и никакого желания разлучать вас с Шульгеном. Я знаю, что ты любишь своего брата так же, как я люблю Айхылу.

Урал молча смотрел на нее. Не ожидал он от своей невесты услышать такую новость. То, что Шульген находится рядом с ним столько времени, а он даже не догадывался об этом, повергло его в шок. Тяжелее всего ему было принять сомнения Хумай и откровенное нежелание выпускать его брата из плена. Он абсолютно точно понял, что она признается ему лишь потому, что в долгу перед ним, а не потому, что понимает, что Шульген никакой не злодей. Что же касается Заркума, то надо еще выяснить, что их связывает. Ведь Урал и сам с ним водился. Да что там водился! Он сам лично обломал рога оленю и помог ему стать юхой. Так разве это сделало Урала плохим? Конечно, нет!

– Скажи, Хумай. – наконец спросил Урал. – С какой целью ты мне признаешься в том, что держишь Шульгена в плену? Просто рассказать мне об этом?

– Нет! – вскрикнула Хумай в удивлении. – Неужто ты думаешь, что я решила так похвастаться? Вот, дескать, какая я умница, обоих злодеев поймала и в темницы посадила!

Почему-то этот вопрос Урала разозлил её. Столько она маялась, пытаясь решиться на признание, столько переживала, что вынуждена выпустить Шульгена из плена, что этот намек батыра на то, что она решила только признаться, а не выпускать его брата, больно уколол ее измаявшуюся душу.

– Разве не понятно, что я собираюсь освободить Шульгена? – Хумай отвернулась от Урала, чтобы он не видел, как злые слезы выступили у нее на глазах.

Но батыр, хоть их и не увидел, прекрасно понял, что еще чуть-чуть и его прекрасная лебедушка расплачется.

– Хумай, – мягко сказал он и, подойдя к ней, обнял ее за плечи. – Я не виню тебя, что ты посадила его в темницу. Что тебе еще оставалось делать? Это был разумный шаг с твоей стороны. Но мне не нравится, что ты так долго молчала об этом. Я понимаю, что Шульген в первую нашу встречу много лет назад вел себя не очень приветливо… Конечно, у тебя есть право не любить и опасаться его, но он мой брат, Хумай. Я знаю, что он не такой, каким выставляет себя. На самом деле у него доброе сердце, и он тоже ищет Яншишма, как и я, и хочет спасти вымершие земли. Давай я с ним поговорю и узнаю, что связывает его и Заркума?

Хумай замерла в объятиях Урала, вытянувшись, как струна. Ей и хотелось прижаться к нему, и вместе с тем хотелось оттолкнуть за то, что не понимает, что Шульген в самом деле представляет опасность.

– Я говорила с ним, и он мне рассказал, что Заркум его обманом привел во дворец Азраки, и там его посадили в плен. Азрака и Кахкаха прознали о том, что и ты, и он ищете Яншишма, и решили от вас обоих избавиться. Заркум хотел использовать его, чтобы добыть Акбузата. Они шли сюда, чтобы Шульген посватался ко мне и оседлал моего тулпара. Правда, Шульген убеждал меня, что у него были свои планы на Акбузата. Говорит, что хотел избавиться от Заркума и уйти с Акбузатом искать Родник.

– Ну вот видишь! – обрадовался Урал-батыр. – Я же говорил, что Шульген не опасен! Я знаю, о чем говорю, Хумай! Мой брат, как и я, служит великой цели!

– Нет, Урал. – жестко оборвала его Хумай. – Говорить можно всё, что угодно. Его слова не вызывают у меня доверия. Я не буду скрывать от тебя: у меня нет никакого желания его выпускать, но я сделаю это ради тебя, егет.

– Хорошо, Хумай. – радость Урала как рукой сняло после слов лебедушки. – Я тебя понял. Спасибо тебе за твою честность. Я рад, что ты нашла в себе силы признаться мне.

Хумай медленно кивнула, глядя ему в глаза. Удивительным образом волнение, овладевшее ею перед разговором, улеглось. Реакция Урала как будто вдруг разрешила ей и пленять его брата и, главное, иметь на это право. Ведь это они с змеем явились в ее дворец, нагло требуя ее аудиенции, и она защищалась как умела.

– А теперь идём, Урал. Выпустим твоего брата на волю.

И, резко развернувшись, первая вышла из зала. За ней неспеша двинулся хмурый Урал-батыр.

____________________________________________________________

Хумай шла быстрым шагом, не оглядываясь. Она знала – Урал идет за ней. Его шаги раздавались за ее спиной такой тяжелой поступью, словно батыр нес на себе всю тяжесть неба. «Шульген еще не успел выйти, а уже посеял раздор между нами, – с горечью подумала она. – Зря! Зря я играла в благородную царевну Хумай! Он нам всем еще покажет…». Обидные слезы душили ее, но она не позволяла пролиться ни одной слезинке.

Урал шел за ней молча, смотрел на вытянутую, как струна, спину Хумай и видел, как сильно она напряжена. Монетки на ее волосах сердито звякали при каждом ее чеканном шаге, и это даже могло бы забавлять его при других обстоятельствах. Но вышло так, что его невеста посадила в темницу его брата просто потому, что он ей не нравится и она считает его злодеем. Урал никак не мог взять в толк, почему же Хумай не может простить Шульгену тот случай? Ведь они не знали, что поймали волшебную птицу, пока она не заговорила. Если бы его брат знал об этом, он бы ни в коем случае не стал ей ломать крыло и тем более пытаться приготовить из нее ужин. Конечно, Шульгена сложно назвать добрым батыром, но он и не злодей. Он ведь так же, как и Урал, отправился на поиски Родника. Одни и те же родители их воспитывали, в одном и том же месте они жили, одни и те же уроки жизни проходили с ним вдвоем, так отчего же тогда Хумай полюбила Урала и невзлюбила Шульгена? Она и не видела его после того случае ни разу. Как же могла лебедушка делать такие поспешные выводы о нем? Про Заркума Урал, конечно, собирался поговорить с братом и узнать, почему он с ним заявился во дворец Самрау. Урал еле слышно вздохнул про себя. Хумай тревожила его сердце. Бередила его, сама этого не понимая. Как увидел он ее впервые в девичьем обличии, так и потерял свою голову, хоть и пытался сопротивляться этому. Никогда Урал не хотел испытывать хоть раз в жизни это странное для него чувство – любовь к женщине. Он любил мать свою, Янбику, любил отца, Янбирде, любил землю, которую хотел спасти для человечества. Но о любви к женщине он даже и не думал, потому что знал, что такая любовь опасна. Она кружит голову мужчинам, лишает покоя и заставляет витать в облаках. А у Урала совсем другие цели. Две первые жены совсем не мешали его призванию. У него не было чувств ни к одной из них, он даже толком не знал, испытывали ли они к нему хотя бы симпатию. Он не спрашивал, да и не интересно это было для него. Народ освобожденных стран просил оставить наследника, и он оставлял. У каждой из них была всего одна ночь с ним, после которой он легко уходил, забывая о девушке, как только она скрывалась из виду. Но с Хумай всё было иначе. Иногда он смотрел на нее и сам не понимал, как однажды сможет сесть на Акбузата и улететь от нее на войну. Как он проведет полжизни, а, может, и всю жизнь без нее? Как просыпаться без ее улыбки? Как не иметь возможности дотронуться до ее нежной ручки? Как не видеть ее любящих глаз? Урал не знал ответов на эти вопросы, потому что их и вовсе не было на свете.

– Мы пришли. – Хумай резко остановилась, и Урал с удивлением обнаружил, что они уже спустились и стоят у двух одинаковых дверей. На посту стоял знакомый ему уже батыр.

– Сыртлан, – обратилась к нему Хумай. – Наш пленник Шульген – брат Урала. Мы пришли его освободить.

Сыртлан ничего не сказал Хумай, только посмотрел на нее как на безумную и кивнул, не споря. «И он против этого!», – вдруг понял Урал, и ему стало неприятно от этого осознания. Он знал, что Сыртлану безоговорочно доверяет Самрау, и ему показалось, что и падишах против этой затеи.

– Отец знает, – словно услышав его мысли вдруг произнесла Хумай, и Урал не понял, кому она сказала – ему или Сыртлану.

– Он хотел, чтобы я освободила твоего брата. – добавила она, посмотрев на Урала впервые с того момента, как они вышли из малого зала.

Урал кивнул, несмело ей улыбнувшись виноватой улыбкой, отчего тут же разозлился сам на себя и нахмурил недовольно брови: разве он виноват в чем-то перед ней?

Хумай кивнула Сыртлану, чтобы тот отпер дверь. Сыртлан неспеша поковырялся в большой связке ключей, что висели у него на поясе, нашел нужный ключ и подошел к двери.

– Урал, – внезапно обратился к нему Сыртлан, перед тем, как вставить ключ в замок, – я с царевной и падишахом спорить не буду, но знай, что все мы полностью доверяем чутью Хумай. С того момента, как твой брат выйдет отсюда, за него отвечаешь ты.

В его тоне не было злости, недовольства, угрозы, но в нем была такая горечь, что Уралу стало не по себе.

– Не волнуйся, батыр, – ответил он. – Если мой брат что-то сделает, он будет иметь дело со мной.

Сыртлан кивнул и наконец отпер дверь и раскрыл ее нараспашку. В полной неестественной тишине подземелья петли ее жалобно скрипнули и тут же смолкли. Из темницы повеяло спертым воздухом и запахом плесени и немытого мужского тела. Хумай едва не вывернуло, но она переборола себя и подошла к двери.

– Выходи, егет. Освобождаю тебя ради твоего брата Урала-батыра. – строгим голосом сказала она.

Внутри что-то зашуршало, и через секунду в проеме показался Шульген. Он прикрывал глаза от яркого света пламени факелов, и не сразу разглядел, что к нему бросился Урал. Не понимая, кто перед ним и опасаясь, он отшатнулся от брата, отталкивая его.

– Шульген, это я, Урал! – с волнением произнес Урал-батыр. – Я здесь, не бойся! Хумай освобождает тебя.

–Ты?! – Шульген наконец разглядел его. – Откуда ты взялся?

– Давай мы сначала выйдем отсюда, и я тебе всё расскажу. – Урал бережно подхватил Шульгена под руки, чтобы он мог опереться на него. – Я тебе помогу дойти.

Тут же Урал спохватился и посмотрел на Хумай.

– Я отведу его в свои покои? Пусть он будет вместе со мной.

Хумай о чем-то напряженно думала какое-то время.

– Нет, – наконец ответила она. – У тебя всего одно спальное место, батыр. Шульгена я расположу в другой комнате.

Всё это время Шульген, глаза которого привыкли к свету, смотрел то на Урала, то на Хумай.

– Царевна, – прохрипел он, глядя на Хумай и щуря глаза. – Получается, ты куда больше знала о моем брате, чем я, когда спрашивала меня о нем.

– Получается, – пожала плечами Хумай, явно не собираясь продолжать эту тему.

– Что тебя с ней связывает, Урал? – гневно зашипел на брата Шульген. – Признавайся! Откуда ты здесь вообще взялся?

– Шульген, давай мы поднимемся, выйдем отсюда, ты приведешь себя в порядок и мы с тобой всё обсудим. – широко ему улыбнулся Урал. – Ты не представляешь, как я переживал за тебя и как рад тебе!

– Рано радуешься. – процедил Шульген. – Я с тобой еще поговорю чуть позже, расскажешь мне, что забыл ты во дворце этой птицы.

Уралу не понравился тон Шульгена, и вдруг он впервые подумал, что Хумай небезосновательно испытывала к его брату неприязнь, но ничего не сказал ему, а лишь тихо и спокойно попросил:

– Пойдем, Шульген. Не стоит так себя вести на людях.

Шульген зло посмотрел на него и на Хумай, и первый стал подниматься по лестнице. За ним шел Урал, поддерживая его и помогая. Последней шла Хумай. Она видела, как сильно был изможден Шульген, и понимала, что любой бы на его месте так себя повел – вместо радости злость и раздражение на весь мир. Для нее, птицы, привыкшей к полету в поднебесном бесконечном пространстве, заключение в сырой затхлой темнице было самым большим наказанием. Но и эта мысль не извиняла поведение Шульгена даже не по отношению к ней, а по отношению к его брату, Уралу-батыру. Ее сильно раздражало, как он, не успев выйти из темницы, презрительно разговаривал с ним, как он шел по лестнице и специально кряхтел и стонал, показывая Уралу, как ему плохо, как он то и дело покрикивал на него, чтоб Урал то медленнее шел, то быстрее, то убрал руки, то подставил руки. Хумай казалось, что вот-вот ее терпению придет конец и оно лопнет, как голова дива под копытами Акбузата, и она вернет Шульгена обратно в темницу даже под угрозой отмены свадьбы. «Глупая Хумай! – ругала она себя, пока они поднимались. – Глупенькая царевна, придумала сама себе неприятности, теперь придумывай, как из них выпутываться…». В очередной раз, когда Шульген разразился отчаянной бранью на брата, Урал обернулся посмотреть на нее, и в его глазах Хумай увидела стыд за поведение Шульгена. Ей очень хотелось равнодушно пожать плечами и отвернуться, но она знала, что так будет неправильно, и она сочувственно улыбнулась Уралу, сказав беззвучно: «Всё хорошо».

Когда они наконец поднялись к покоям Урала, Хумай твердо решила, что поселит Шульгена далеко от брата и приставит в соседнюю комнату с Уралом охрану, о которой он знать не будет.

– Пока идите к тебе, Урал. – устало сказала лебедушка. – А я попрошу девушек, чтобы они Шульгену подготовили отдельную комнату.

– Надеюсь, она будет получше, чем та, в которой ты меня держала. – с насмешкой сказал Шульген.

– Не переживай. – холодно ответила ему Хумай. – Всё-таки теперь ты мой будущий родственник, будут тебе лучшие покои.

Шульген ошарашенно посмотрел на Урала. В его глазах Хумай увидела зависть и злость вперемешку, и ей это очень не понравилось.

– Ты мне так и не ответил, братец. – процедил он. – Что тебя с ней связывает?

– Я люблю ее, Шульген. – спокойно ответил Урал. – Скоро состоится наша свадьба.

____________________________________________________________

Хумай, как и планировала, поселила Шульгена подальше от Урала, тем же днем переговорив с Сыртланом о том, чтобы в соседней с Уралом комнате каждую ночь кто-то из батыров охранял его во время сна. Её насторожила реакция Шульгена на известие об их свадьбе с Уралом. Он ничего не сказал тогда, но по его лицу она увидела и без слов, что зависть, которая им овладела, была чернее ночи и страшнее тьмы. Хумай отчетливо поняла – Шульгена задело, что его освободили из темницы благодаря Уралу. Казалось, ему даже не приходило в голову порадоваться своему освобождению и встрече с братом.

Всё, что подмечала Хумай в его поведении, видел и Урал-батыр. Реакция Шульгена, когда его освободили из темницы и когда он узнал о свадьбе, совсем ему не понравилась, и он начинал понимать, что Хумай действительно имела причины не любить Шульгена. Он вдруг осознал, что когда они росли с ним вместе, то, как вел себя его брат, воспринималось им как что-то само собой разумеющееся. В Затерянном краю не было других людей, кроме их семьи, и не с кем было общаться двум братьям. Урал многое не понимал в действиях Шульгена отчасти потому, что не имел возможности сравнить с ним других сверстников. Он воспринимал его как брата, а не как соперника. Его агрессивность, желание всегда и везде быть первым и хитрость он и вовсе не считал отрицательными качествами. И только сейчас, получив опыт общения с самыми разными людьми, Урал как будто прозрел и увидел своего брата в другом свете. Его огорчило, что Шульген не порадовался за них с Хумай, а набросился на него, как только они закрыли за собой дверь в покои Урала, обвиняя в том, что он таким образом решил получить Акбузата. Не высказал он радости и тогда, когда Урал ему подробно всё рассказал о своих подвигах, про Катила, про Кахкаху, как встретил Хумай, как нашел ее сестру, разноцветную птицу, как Хумай пообещала ему подарить тулпара и меч. Молча и хмуро слушал его Шульген, параллельно обдумывая какие-то свои тайные мысли, делиться которыми с Уралом он не стал. О себе он поведал Уралу ту же историю, что рассказал Хумай. На вопросы про Азраку и Кахкаху отвечал неохотно, всем своим видом показывая, что ему неприятно об этом говорить. Урал и не настаивал, по-своему трактуя такое поведение брата, как стыд перед ним за то, что попал в плен.

Хумай с осторожностью наблюдала за их общением, не имея возможности даже принять участие в разговорах, поскольку при ней они обрывали их на полуслове. Ни разу она не увидела улыбки или спокойного выражения лица у Шульгена. Он постоянно был хмурым, недовольным, и постоянно что-то обдумывал, ни с кем свои планы не обсуждая. Ее беспокоил и виноватый вид Урала, словно он повинен во всех его несчастьях. Ей казалось, Шульген вынуждает младшего брата испытывать угрызения совести, что он оказался намного удачливее его самого. От этого у нее у самой постоянно было дурное настроение, не получалось радоваться предстоящей свадьбе, несмотря на то что был готов свадебный наряд и определен день свадьбы. Когда Ямиля принесла ей елян, который дошила с другими мастерицами, Хумай лишь равнодушно повертела его и убрала в сторону.

– Хумай! – нахмурилась Ямиля, – Тебе не нравится?!

– Нравится, – пожала плечами Хумай. – Не переживай, Ямиля, мне пока не до наряда.

– Понимаю, – сказала Ямиля. – Шульген тебя беспокоит.

Хумай вздохнула.

– Надо примерить всё же, чтобы удостовериться, что нам не нужно ничего переделывать, – настояла на своем Ямиля. С ней были две девушки-помощницы. Они помогли переодеться Хумай в платье и елян.

– Поделись, Хумай, что тебя гложет? – спросила Ямиля, обходя Хумай по кругу и внимательно рассматривая каждую деталь наряда.

– Мне не нравится поведение Шульгена. Он завидует Уралу и как будто ненавидит нас обоих. Я даже не могу послушать, о чем они говорят. Как только подхожу к ним, они прекращают разговор!

Одна из помощниц Ямили вдруг, смущаясь и неловко улыбаясь, проговорила:

– Вчера я невольно подслушала разговор Урала-батыра и его брата, когда они прогуливались по саду…

Хумай резко обернулась к ней, и случайно выдернула подол еляна, который внимательно рассматривала Ямиля, у нее из рук. Ямиля недовольно посмотрела на нее.

– И о чем же они говорили? – спросила Хумай, почувствовав на мгновение отвращение к самой себе от этого вопроса. Почему-то ей претила сама мысль подслушивать разговоры Урала, но Шульген ее пугал и ей было важно знать, о чем они говорят наедине.

– Я услышала только часть их беседы. – ответила девушка. – Урал-батыр говорил Шульгену, что если они будут вдвоем биться против дивов и змей, то никто не сможет их победить и устоять перед их силой, что они смогут поддерживать и оберегать друг друга от разных бед. Он говорил, что добрые руки батыра дадут воду, а подлые – только яд.

– Что же ответил на это Шульген?

– Ничего. Он только сжал губы недовольно и молчал. Говорил в основном Урал-батыр.

– Хорошо, – кивнула девушке Хумай. – Если вдруг кто-то еще услышит, о чем они будут говорить, сообщите мне.

– Жалеешь, что выпустила его? – спросила Ямиля, с сочувствием посмотрев на Хумай.

– Что толку теперь жалеть? – пожала плечами Хумай, снимая елян, и резко поменяла тему. – Мне кажется, хорошо получилось, Ямиля. Мой свадебный наряд готов. Спасибо большое тебе! – и крепко обняла ее.

– Когда же ты теперь наденешь его? – спросила Ямиля.

– Через пять дней. Так решили отец с Уралом. Сегодня уже послали вестника Айхылу, чтобы она поспела на свадьбу.

Когда девушки ушли, Хумай долго сидела и размышляла над словами Урала Шульгену. Хочет ли Шульген отправиться вместе с ним сражаться с дивами и змеями? И как им сражаться, если Урал на Акбузате, а Шульген без тулпара? Все эти мысли беспрестанно крутились у нее в голове, и у нее не было сил их выкинуть. Только когда пришел Урал и позвал ее прогуляться, она смогла ненадолго отвлечься.

Погода стояла тихая и спокойная. Урал и Хумай сидели плечом к плечу на грубо сколоченной скамье у заболоченного озера, что находилось позади дворца. Солнце медленно опускалось к горизонту. Вокруг было тихо и спокойно. Урал молчал и хмуро смотрел на озеро.

– Тебя что-то тревожит, мой егет. – сказала Хумай и осторожно дотронулась до его руки. Урал тут же взял ее руки в свои, погладил их, посмотрел на нее серьезно.

– Меня тревожит мой брат Шульген.

Хумай молчала, ожидая, когда он продолжит.

– Ему выпало очень много испытаний, ты же знаешь… Хитрец Заркум обманом взял его в плен. Ему несладко пришлось у Азраки.

– Подожди, Урал, – Хумай замотала головой в знак несогласия с его словами и убрала свои руки из его рук. – Ведь и ты при помощи Заркума попал к Кахкахе. Но ты сражался со змеями, никто не смог взять тебя в плен, да еще и поборол самого Кахкаху и забрал его посох.

– Хумай, не надо сравнивать меня и Шульгена. Заркум от меня ничего не скрывал.

– А если бы скрыл, что тогда, Урал? – у Хумай даже голос зазвенел от возмущения. – Что бы ты сделал тогда? Разве не сражался бы ты за свою свободу?

Урал молчал, не зная, что ответить на справедливые вопросы его невесты.

– Это мой брат. – Ответил он наконец. – Я не могу его винить.

– И не надо винить, – горько сказала Хумай. – Разве это имеет смысл? Каждый человек сам себе выбирает дорогу.

Урал вновь замолчал, но Хумай было, что сказать ему.

– Разве ты не видишь, егет, как завидует тебе твой брат? С того момента, как вышел он из темницы, ни разу не улыбнулся, не обрадовался встрече с тобой, всё ходит хмурый и думает что-то тайное, будто замышляет нехорошее. Как же ты не видишь этого?

Урал не спорил с ней, только смотрел на нее с тоской в глазах.

– Я не хочу ссорить вас. – Вздохнула Хумай, – но поведение Шульгена заставляет опасаться его.

– Об этом я и хотел с тобой говорить, Хумай. Недавно у нас состоялся с ним разговор. Он выражал своё недовольство тем, что я смог заполучить и посох Кахкахи, освободил страну Катила, а теперь у меня есть невеста, которая подарит Акбузата и меч.

Хумай не понравился словно заранее извиняющийся тон, которым говорил Урал, сердце у нее сжалось в дурном предчувствии, и ноги стали ватными, но ничем не выдала она своей тревоги.

– И что же? – задумчиво спросила она. – Продолжай, мой егет. Что ты ответил ему на эти обвинения?

– Это совсем не важно, Хумай. Не думай, что я ничего не понимаю. Я всё вижу – и как он ведет себя, как волком смотрит на всех. Сначала я думал, что это он так скрывает свой стыд за то, что в плен попал к дивам. Но теперь понимаю, что им движет желание найти Родник. Шульген злится от того, что ему не так повезло, как мне.

– О каком везении ты ведешь речь, батыр? – изумилась Хумай, всплеснув руками. – Твой брат или намного слабее тебя, или менее честнее.

Урал замолчал, нахмурив лоб. Сорвал зазевавшийся осенний цветок, что рос у скамьи, повертел его в руках и выкинул недовольно. Хумай отвернулась и, увидев, как в небе клином летят птицы, засмотрелась на них.

– Хумай, – сказал он, спустя некоторое время. – Дело не в этом, слабее или хитрее… Дело в том, что и ему нужен Акбузат.

Хумай резко повернулась и с ужасом посмотрела на Урала.

– Что?! Нужен Акбузат?

Урал кивнул.

– Он собирается бороться за него?!

– Да, он мне так сказал.

Хумай вскочила и взволнованно стиснула руки. Сердце колотилось, как бешеное. Вдруг возникло желание свистнуть Акбузата и умчаться далеко-далеко отсюда, чтобы никогда больше не видеть Шульгена и не слышать о нем ничего.

Урал тоже встал порывисто, обнял Хумай и прижал к себе.

– Хумай…

– Что ты ответил своему брату, Урал? – требовательно заглянула ему в глаза Хумай.

– Я сказал, пусть попытается, если ты не будешь против.

Хумай замерла на секунду и отшатнулась от него.

– Старейшины дадут ему добро, ты же знаешь. Юлай-агай мне уже выражал свое недовольство, что я один буду укрощать Акбузата.

– Что ты будешь делать, если выиграет он? – севшим голосом спросила его Хумай. – Отдашь меня ему в жены?

Урал насупился. Его челюсть стала еще квадратнее от напряженных желваков, кадык нервно дернулся, а глаза сузились.

– Он не выиграет, Хумай. Я знаю это. – немного помолчав, он продолжил. – Я не могу перечить вашим старейшинам. Я пришлый жених, который должен соблюдать правила дворца падишаха Самрау.

– В наших правилах нет такого, что один жених может поколотить другого жениха, Урал. – с вызовом ответила ему Хумай. – Ты мог бы уже объяснить своему брату, что нас связывает не только обещанный мною Акбузат.

– Он знает о моих чувствах к тебе, Хумай. А драться с братом не в моих правилах. Если мы начнем бороться, это может окончиться чьей-то смертью, и как потом ходить по земле братоубийцей? – сказал Урал.

– Знает, и все равно хочет побороться за моего тулпара и за мой меч. – бесцветным голосом сказала Хумай. – Вот так брат у тебя, егет… Хуже врага он тебе, а не брат.

Урал хотел было что-то сказать, но Хумай протестующе подняла руки, показывая, что не хочет ничего слышать.

– Не надо больше слов, батыр. Ты уже всё сказал, что можно было. Раз ты такой покорный нашим правилам, то и я не буду их нарушать. Пусть Шульген поборется за Акбузата. Посмотрим, что из этого выйдет.

Глава 2

Урал смотрел, как Хумай таким быстрым шагом уходила от него, что казалось, вот-вот побежит. Монетки гневно позвякивали на ее богатом монисто, на накосниках и на ленте, которую она повязала на голову. Каждый шаг ее был сердитый настолько, что, казалось, даже земля скрежетала, когда она шла. Спина Хумай была натянута, словно стрела лука, а подбородок высоко и гордо поднят. Первым его желанием было обнять ее, прижать к себе и никуда не отпускать, но Хумай лишь отшатнулась от него, шепнув: «Не нужно, Урал…». И он отпустил ее. Не стал держать.

Урал провожал ее взглядом до того момента, пока она не скрылась во дворце. Он устало вздохнул, размял свои пальцы, снова вздохнул громко и уставился на заболоченное озеро. Вода в нем была сплошь покрыта желтой листвой, что, не скупясь, скидывали деревья, растущие вдоль берега. Часть прибрежной осоки порыжела, часть оставалась еще зеленой. Красивая была перед ним картина, но не радовала она его взор, потому что батыр не замечал ничего вокруг, полностью погрузившись в свои мысли. Он сидел, закинув руки за голову и переплетя пальцы, не видя ничего вокруг. В голове его крутился разговор с братом.

Ранним утром всего несколько часов назад Урал во сне почувствовал тяжелый изучающий взгляд, который заставил его напрячься и собрать тело в боевую готовность. Он еще не понимал сквозь завесу сна, что ему мешает и зачем напрягается тело, но уже был начеку отразить удар. Ощутив еле заметное движение воздуха, Урал вскочил и наотмашь ударил туда, где, по его мнению, таилась опасность. Тут же его огромный кулак воткнулся в солнечное сплетение того, кто за ним наблюдал. Человек завыл и разразился проклятиями. Урал, удивленно потирая глаза, понял, что это был его брат.

– Шульген?.. – растерянно спросил он. – Что ты здесь делаешь?

– Дивы тебя побери! – шипел Шульген, согнувшись пополам.

– Извини, брат. – Урал почесал в затылке и зевнул. – Зачем крадешься как шакал?

– Какой я тебе шакал? – зарычал Шульген. – Я пришел к тебе с разговором, а не драться.

Урал встал, потянулся и недовольно посмотрел на него.

– Ты вошел так тихо, что я не услышал.

– Я, что, еще и стучаться должен?! – озлился Шульген. – Думаешь, раз берешь в жены дочь падишаха, тут все перед тобой пресмыкаться должны? Ведешь себя, как будто это уже твой собственный дом! Может, и Родник раздумал искать, прославленный батыр?!

Урал молча оделся, чувствуя, как закипает внутри тихая ярость, которую он тщательно старался усмирить.

– Шульген, – наконец сказал он. – Ты говоришь ядовитые слова. За этим ты сюда пришел?

– Я пришел предложить тебе кое-что. – сердито буркнул Шульген.

– Что именно?

– Урал, – тон его брата вдруг сменился на елейный, будто кто подсластил его горло медом. – ты стал настоящим батыром, все тебя знают, столько подвигов ты уже совершил, где только не побывал. И вот теперь ты в стране Самрау. Ты уже думал, что будешь делать дальше? Мне кажется, ты будто не тот путь себе выбрал. Мы же можем с тобой сами возглавить его страну, я заберу Акбузата, у тебя есть волшебный посох! Мы с тобой будем сами царствовать, Урал! Всех вокруг покорим, имея посох и тулпара. Ты только дай мне свой посох, и я захвачу Хумай в плен и сяду на Акбузата. Ты ведь не забыл, что я твой родной брат! Ты должен поделиться со мной славой, Урал.

Урал, услышав эти слова, перестал на мгновение дышать. Ярость, которую он пытался подавить, вдруг вскипела, словно огромная волна, и накрыла его с головой. Долго он молчал, стараясь держать себя в руках и не наброситься на брата, не убить его здесь же за эти мерзкие мысли о нем, о Хумай и Самрау. Только родная кровь удержала его от братоубийства и нежелание носить такое клеймо.

– Шульген, – хрипло ответил ему Урал, как только почувствовал, что может спокойно говорить. – Знай, в этой стране людям не причиняют вреда. Даже в плену тебя хорошо кормили, тебе оставили твою жизнь и освободили, как поняли, что ты не представляешь опасности. Да и в плен тебя посадили только лишь потому, что испугались. Лучше вспомни, брат, нашу цель с тобой. Мы должны отправиться в царство Азраки и найти Родник. Если хочешь забрать Хумай, попробуй. Попробуй одолей Акбузата, и забирай, если тулпар тебя признает и если Хумай не будет против. Ты мой брат, Шульген, и я не буду с тобой драться из-за девушки. Как кто-то из нас потом возвратится к отцу с матерью с именем убийцы? Мы с тобой должны не друг с другом воевать, а найти Родник и дать жизнь убитой земле. Помни об этом, брат.

Сказав эти слова, Урал отвернулся от Шульгена и отошел к окну. Ему не хотелось ни слышать его, ни смотреть на него. Горечь разлилась внутри батыра и впервые мелькнуло сожаление, что Хумай рассказала свой секрет и выпустила его брата на свободу. Шульген же хмыкнул в ответ недовольно и процедил с угрозой:

– Со старейшинами я уже говорил, отказать вы мне не можете в моем желании побороться за Акбузата. Царевну твою я предупрежу заранее.

– Увидимся на состязаниях. – сухо ответил ему Урал, все так же не поворачиваясь к нему.

Шульген какое-то время смотрел ему в спину, сощурив глаза, потом медленно развернулся и неслышно вышел.

Сидя на скамье перед болотом, Урал в который раз прокручивал мысленно диалог с Шульгеном и не знал, что ему делать. Рассказать Хумай о том, что он ему предлагал, Урал не мог. Несмотря ни на что, Шульген оставался его братом, и он не мог с ним так поступить. Как только Хумай и Самрау узнают о его намерениях, они заточат его в темнице, где он озлобится еще больше. Этого Урал допустить не мог. Он должен вразумить Шульгена и заставить выкинуть из головы глупые мысли о предательстве. Но как это сделать, Урал не знал.

Когда Шульген сообщил о том, что тоже собирается бороться за Акбузата, Урал твердо решил, что Хумай он не отдаст ни за что. Не из-за ее тулпара и меча. Они, конечно, хорошая подмога ему, но с ними или без них он продолжит свой путь. Урал знал, что Шульген всегда был слабее физически, и все равно в глубине души его терзала мысль о том, что он будет делать, если всё же удача будет на стороне его брата и Хумай достанется ему? Ведь так и положено, что сильнейший должен получить царевну и ее дары. Это она сама своевольно решила ему, Уралу, все подарить без состязаний с другими батырами, и старейшины с ней не согласны. Есть правила, которые нельзя нарушать. Тулпары должны помогать Самрау и его стране бороться с дивами и змеями. Они обязаны выбрать самого сильного батыра, потому что без батыра тулпар не может раскрыть всю свою силу и мощь. Он может обороняться, но не участвовать в битвах. Поэтому Урал был уверен, что, если победит Шульген, никто не будет думать об их с Хумай чувствах, и отдадут в жены его брату.

Урал встал, походил по берегу, слушая, как шуршат листья под ногами. Потом резко повернулся и направился во дворец искать Хумай. Ему нужно было ей многое сказать.

____________________________________________________________

Сердце так колотилось, что казалось сейчас оно выскочит из груди и поскачет дальше самостоятельно, оставив на своем месте кровавую зияющую дыру, в которую будет видно только кромешную тьму, охватившую Хумай с того момента, как она узнала, что Шульген будет бороться за Акбузата и за ее руку. Она с ужасом посмотрела на свои руки. Они были холодные, как лед, и еле заметно подрагивали. Хумай отчаянно стала растирать ладони друг об друга, чтобы кровь заходила и согрела их, а потом сжала руки, пытаясь избавиться от мелкой дрожи.

Она сидела на заднем дворе, под раскидистой ивой, растущей на берегу маленького пруда. Ее ветви склонялись до самой воды и надежно прятали Хумай от любопытных глаз. Она любила приходить сюда, когда хотела побыть одна.

Вот и сейчас Хумай пришла, чтобы привести мысли в порядок. Реакция Урала на решение Шульгена обидела ее. Он не должен был разрешать брату принимать участие в состязаниях. Она не понимала, как он мог вообще допустить такое. Впервые сегодня усомнилась Хумай в его любви. Любящее сердце не отдаст свою невесту другому! Он должен был сделать, что угодно, но не подвергать ее такой опасности. Урал спасал целые страны от злодеев, а ее одну готов отдать своему брату!.. Разве заслужила она такое отношение к себе?

Одна только мысль, что она может выйти замуж за Шульгена приводила ее в ярость. Никогда Акбузат не примет этого егета. Никогда! Хумай знала это наперед и была твердо уверена, но все равно внутри ее разъедало сомнение. Если он выиграет, старейшины будут настаивать на том, чтобы она взяла его в мужья и отдала Акбузата и меч. На то они и старейшины, чтобы соблюдать правила. Однако Хумай точно знала, что выходить замуж за Шульгена она не будет. Сначала она хотела просить Акбузата перед состязаниями растерзать его в клочья, но затем, хорошенько подумав, решила, что не бы хотела носить на себе тень чужой смерти всю жизнь. Мысль о том, что Шульген может к ней прикоснуться, сворачивала ее желудок в тугой узел, а уж думать о том, что ей придется зачать от него дитя, она и вовсе себе запрещала. Всё лучше превратиться навечно в лебедушку, чем связать себя с ним.

Только в таком случае не у дел останется Акбузат и булатный меч никто не поднимет против их врагов. Не стоит забывать и о том, что Сарысай уже лишен батыра и не может воевать против дивов. Если завершать свою земную жизнь в девичьем обличии, она-то, Хумай, останется свободной птицей, но Азрака не оставит в покое их страну, пока не отвоюет каждый клок ее земли. У них нет столько батыров, чтобы сразиться с целым войском дивов и змей. Они даже не смогли выведать, где была Айхылу. А если Кахкаха и Азрака придут на их земли с войной… Нет, об этом вообще лучше не думать!

Где-то на краю ее сознания еле-еле дрожала, как лист на ветру, мысль, что, возможно, она смогла бы перебороть отвращение к Шульгену ради своей страны, если бы была уверена, что он в случае победы продолжит поиски Яншишма с Акбузатом. Но она отчаянно гнала эту дикую мысль прочь, да и не было у нее уверенности в том, что Шульген не перейдет на сторону Нижнего мира. Как он использует в таком случае Акбузата? И как противостоит ему Акбузат, ведь он житель Верхнего мира? Сможет ли он дать отпор батыру-предателю, покорившего его в состязании?

Хумай пробрал ужас от этих мыслей, и ей показалось, что от страха начала задыхаться. Она судорожно вздохнула, пытаясь вдохнуть как можно больше воздуха в легкие, и в панике прижала руки к груди. Как только она смогла вдохнуть и начать дышать, почувствовала, как спокойное глубокое дыхание усмиряет панику. Подышав так некоторое время и отпустив все мысли из головы, Хумай окончательно успокоилась. В голове удивительным образом путанные мысли встали в стройный ряд и потекли плавно, без перекосов.

Она поняла, что у нее нет права лишать свою страну и Урала тулпара и булатного меча. Урал способен и один на Акбузате найти Родник Жизни, в нем она не сомневалась. Шульген такой уверенности не внушал, и она не ждала от него ничего хорошего. Поэтому ее задачей было, чтобы он проиграл в состязаниях. Если бы они только укрощали Акбузата, было бы проще организовать его проигрыш. Стоит только сказать тулпару, кто ее избранник, и Акбузат, если одобрит ее выбор, сам ему покорится. Хумай оставалось надеяться, что он примет Урала. К тому же она ожидала от Шульгена подвоха. Он мог пойти на любую хитрость, чтобы заполучить Акбузата – в этом не было сомнений, поэтому сама решила охранять сон Урала в оставшиеся ночи перед свадьбой. Ей было страшно, что Шульген может что-нибудь сделать такое с ним, что лишит его силы на время состязаний. Поранит, подложит отраву… да что угодно могло прийти ему в голову.

Хумай еще раз перекрутила в голове свой план, одобрительно покивала сама себе, и решительно поднялась, отряхнув елян от осенних пожухших листьев. Только она хотела выйти из своего укрытия, как чьи-то руки раздвинули густую желтую листву, и в ее укрытие бесцеремонно вторгся Шульген.

– Следишь за мной, егет?! – гневно спросила Хумай.

– Что мне следить за тобой, царевна? – спросил ее в ответ Шульген. – Тебя было видно сквозь листву. Весь день хочу с тобой поговорить, вот и пришел сюда.

– Говори, что хотел сказать. – процедила Хумай, недобро посмотрев на него.

Шульген почесал в затылке, хмыкнул, не зная, с чего начать разговор.

– Быстрее, егет. – надменно сказала лебедушка. – У меня много дел.

– Помнишь, когда заточила меня в темницу, ты сказала мне, что сидеть мне в ней, пока не возродится в моем сердце добро?

Хумай кивнула ему.

– Я не хочу, чтобы между нами были черные помыслы. – продолжил Шульген. – Ты же знаешь, что мы с Уралом выросли на Затерянной земле, и ближе него человека нет у меня. Он мой самый близкий друг. Я знаю, что вы с ним обговорили уже свадьбу, но и у меня есть к тебе предложение. Если выслушаешь меня, я раскрою тебе свою тайну и буду с нетерпение ждать твоего решения. А отвергнешь мое предложение, буду думать, что делать дальше, лебедушка Хумай.

– Слушаю тебя, егет. – Хумай стоило немалых усилий сохранять спокойное выражение лица, когда внутри ее выворачивало от понимания того, что хочет он предложить ей.

– Когда я пришел в дворец Самрау, я был поражен твоей красотой. В ту же секунду, как увидел тебя, ты овладела моей душой и моим сердцем, хотя даже не глянула на меня. Или ты сразу меня не узнала, или так испытывала меня, или из-за Урала ты меня заточила в подземелье, я не знаю. Но когда ты пришла ко мне во второй раз, и я вновь увидел тебя, то сразу простил тебе всё, что ты сделала. Не найти мне вовек лучше девушки, чем ты. Если пожелаешь, будем мы вместе! Только прикажи, и я сразу женюсь на тебе! Ну а если откажешь мне, я уйду тотчас же из дворца.

Пока он говорил, Хумай вдруг вспомнила сватовство Заркума. Те же самые чувства, что вызвал в ней змей, она испытывала сейчас, слушая Шульгена. На нее навалилась тяжелая тошнота, и ей приходилось прилагать огромные усилия, чтобы не показать Шульгену отвращение, которое она к нему испытывала.

– Егет, я тебя выслушала, все твои тайные помыслы поняла. Раз ты так желаешь, пусть твоя мечта исполнится. Если желаешь жениться на мне, прими участие в состязаниях. Я созову большой майдан, где мы с Акбузатом будем наблюдать за тобой и Уралом. Тулпар и сам ждет моего выбора, ему давно не терпится вступить в бой с нечистью. Но знай, егет, Акбузат выберет только равного себе. Чтобы тебе победить, ты должен вырвать меч из ножен, которые приторочены к луке седла. Сумеешь это сделать и вскинуть его над собой, будешь признан батыром, и тогда получишь моего коня и меч.

Ее ответ понравился Шульгену, и вызвал у него плотоядную улыбку. «Как будто поймал себе зайца на обед», – зло подумала Хумай про себя.

– Раз ты не против, тогда встретимся на майдане, – с довольным видом ей ответил Шульген.

– Советую не радоваться, пока не вскинул меч над собой. – мрачно сказала ему Хумай.

– А что мне не радоваться, царевна? – захохотал Шульген. – Твоя судьба везде тебя найдет!

– Через два дня мы увидим, какая у тебя судьба, егет. – сказав это, Хумай развернулась и ушла, не желая больше продолжать с ним разговор.