Хумай

Глава 1

Превратиться в птицу легко. Достаточно закрыть глаза, плавно раскинуть руки и побежать. На четвертом шагу тело станет легче. На пятом ты окажешься в воздухе. Шестого уже не будет. Шея вытянется, руки согнутся в локтях, ноги стремительно уменьшатся и станут шире в ступнях, по всему телу пробегут мурашки, из которых стремительно вылезут перья, щекочущие до смеха. Но рассмеяться не получится – из тонкого длинного горла вырвется лишь лебединый крик. И вот ты уже птица, белая лебедушка Хумай. И никто, никто на этом свете, кроме твоих родных, не отличит тебя от другого белого лебедя.

– Твои глаза ни с чем не спутать, Хумай. – любил говорить ей отец. – Твой взгляд я узнаю из тысячи. Твой горделивый стан не спутаешь ни с чьим другим, даже если ты в обличье птицы.

Она надеялась, что его сердце почует, в какую беду попала его дочь, и успеет прийти ей на помощь до того, как будет уже поздно. Хумай то и дело поднимала голову и всматривалась в небеса, стараясь отыскать его грозную фигуру, летящую к ней на помощь. Но небо до самого горизонта было предательски чистым. “Ах, отец… – мысленно обратилась она к нему в который раз. – Приди, отец! Помоги выпутаться из ловушки, в которую попалась по глупости”.

Превратиться в птицу легко. Легко летать в вышине под ласковым взглядом Матери-Солнца. Легко нежиться на прозрачной водной глади. Но стоит тебе устать в долгом полете, то превратиться обратно в человека не получится, пока не наберешься сил. Уставшее тело не может меняться так быстро. Уставшую птицу легко поймать.

Она и сама не поняла, как не заметила этих диких мальчишек, закинувших на нее сети. Они подкрались бесшумно, как кошки, и поймали ее в одно мгновение, только она опустилась на небольшое озерцо, окруженное деревьями и густым кустарником. По всей видимости, охотники скрывались в кустах, выжидая пока не зазевается зверь или птица. От страха она забилась в сетях, и мальчики для пущей надежности туго перетянули ее лапки веревкой, которая больно впивалась ей в кожу и натирала ее.

“Не нужно было лететь весь день без отдыха!” – в который раз мысленно корила себя Хумай. Дался ей этот заброшенный, пустынный край, лежащий посреди бесконечного моря! Но любопытство так разъедало её после того, как она подслушала разговор отца с заезжим кунаком, утверждавшим, что в этом краю нет Смерти, что она забыла о нем много лет назад и что здесь никто из людей не живет. Как же он ошибался! И люди здесь живут, и сами они смерть для всего живого.

Хумай попыталась резко вырваться из ловушки, надеясь, что мальчики зазеваются и ей удастся осуществить побег, но один из них грубо схватил ее за крылья, сжав при этом правое с такой силой, что кость надломилась и разрезала кожу. Тут же острая боль пронзила всё её тело, отчего у нее потемнело в глазах, и она резко вскрикнула.

– Полегче, Шульген! – сердито крикнул мальчишка чуть ниже ростом. – Ты делаешь птице больно.

– Больно?! – рассмеялся Шульген. – Это наш ужин, брат, и скоро ей станет ещё больнее.

Раненное крыло будто жгло всё тело Хумай, она в ужасе смотрела на выступившую кровь и понимала, что улететь самостоятельно она не сможет, и перевоплотиться обратно – тоже. Услышав, как смеётся один из мальчиков и называет её их ужином, Хумай почувствовала, как внизу живота сильнее запульсировало дурное чувство липкого страха. Оно плавно перетекало в лапы и, казалось, что они немеют. На мгновение ей стало трудно дышать, но она быстро поборола ужас, охвативший её, и уже собралась было заговорить с теми, кто её поймал, как вдруг из-за деревьев вышли мужчина и женщина. Седые, с сеткой морщин на лицах, оба очень похожие друг на друга, словно близнецы. Хумай сначала не поняла, сыновьями или внуками были им мальчики – слишком они были стары для роли отца и матери. Но вскоре ей стало ясно, что всё-таки это их дети.

– Смотрите, не упустите птицу. – приказал мужчина. – Это единственный наш улов на сегодня.

При его появлении старший мальчик притих и сменил свой грубый тон на заискивающий:

– Не беспокойся, отец. Я крепко её держу.

– Настолько крепко, что, по-моему, сломал ей крыло! – возмутился младший.

– Урал. – мужчина посмотрел на него долгим взглядом. – Это наша пища.

– И что? – насупился младший сын. – Она такая же живая, как и ты. Как и я. – с этими словами он подошел к брату и бережно забрал птицу из его рук.

Мужчина оставил без внимания реплику своего сына. Взглянув на небо, он заторопил детей и жену:

– Пора возвращаться, скоро стемнеет.

Все четверо, больше не проронив ни слова, вышли на еле заметную тропу и направились в сторону заходящего солнца. Лебёдушка, вытянув шею, словно пыталась поймать его еле видные предвечерние лучи, превозмогая острую боль в крыле. “Ах, матушка… – молилась она про себя. – Задержись еще хоть немного, не уплывай за горизонт… Найди своё нерадивое дитя, помоги мне выбраться на волю, матушка…”. Но солнце, не услышав ее молитвы, окончательно скрылось за горами. И сразу же со всех сторон стали подползать угрюмые вечерние сумерки, охватывая своими щупальцами всю долину, через которую лежал путь.

Выход к долине проходил через густую чащу леса, которая пугала Хумай. Никогда она еще не видела столь недружелюбный лес. Огромные сосны, раскинув свои старые лапы, жутко скрипели и стонали, будто жалуясь на свою долгую жизнь. Внезапно появившийся резкий ветер устрашающе завывал где-то наверху, волнуя кроны лиственных деревьев. Временами слышалось рычание диких зверей, скрывающихся в густых зарослях. Где-то вдали ухнула три раза сова, извещая о своём выходе на охоту. Ей в ответ раскаркалась стая ворон, сидящих на старом дубе, и тут же взметнулась ввысь, наводя ужас на окрестности хлопаньем своих крыльев.

Однако, казалось, людей, что ее поймали, нисколько не волновал лес, через который они шли уверенным шагом. “Они здесь главные. – поняла Хумай. – Они сами смерть всему живому.” – вновь повторила она про себя пришедшую недавно ей в голову мысль.

Хумай взглянула на больное крыло. С него медленно стекали капли ее густой крови. Младший мальчишка, несший ее бережно на руках, приложил к крылу лист подорожника, а она и не заметила. Его руки были вымазаны её кровью, но он не обращал на это никакого внимания. “Он привык. – подумала Хумай. – Кровь для него – обычное дело”. Она осторожно оглядела крыло. Рана, из которой стекала кровь, набухла, из нее торчала кость, которая, как показалось Хумай, была треснута. Сама она не одолеет такое расстояние, это было ясно. Даже, если она сумеет убедить их отпустить ее, нельзя пережидать здесь, пока поправится крыло. Нужно вызвать подмогу, но очень осторожно.

Несший ее Урал, будто чувствуя страх птицы, погладил ее по спине своей огромной тяжелой ладонью, стараясь не задеть сломанное крыло:

– Не бойся, птица. Не бойся.

Хумай осторожно подняла голову и посмотрела в его глаза. В них не было жестокости. То был взгляд честного и справедливого батыра. С виду он был еще мальчишкой лет двенадцати-тринадцати, но в нем уже сидел дух великого воина. Это было видно по его начинавшему формироваться телу – широкие плечи, узкий таз, могучая грудь. Лицо у него было резко очерченное, тяжелая квадратная челюсть делала его на вид старше, выразительные скулы и раскосые глаза придавали какой-то дикой привлекательности всему его облику, скупая улыбка и складка между нахмурившихся бровей говорили о том, что он чем-то постоянно озабочен.

Заметив ее интерес, Урал в свою очередь взглянул на нее. Птица не отвела глаз, разглядывая его в упор. Никогда доселе никто из пойманных им живых существ не смотрел на него так. В умирающем взгляде животных читалось, что угодно, но только не интерес. Чаще всего это был бессмысленный взгляд, направленный неизвестно куда. Иногда хищники, умирая, исходили злобой, но это была животная агрессия. Они видели в нем противника, который их поборол, но не человека. Ни одна пойманная птица не ждала так покорно своей участи, все они судорожно бились в его руках, пытаясь вырваться и улететь, и ни одна птица не рассматривала его в упор. Лебедушка же разглядывала его так, словно изучала. Урал невольно поёжился под ее взглядом и первым отвел глаза.

– Ты не простая птица. – наконец сказал он и вновь посмотрел на нее.

Хумай лишь коротко кивнула в ответ. Она понимала, что убедить нужно не его, а отца. Ей не хотелось тратить силы на пустые разговоры. Крыло нещадно болело, и с каждой секундой она слабела, поэтому выжидала момент, чтобы заговорить с седым мужчиной.

Лес кончился внезапно, и им открылась долина, окруженная горами. Внезапно в нос ударил сладкий тягучий запах лесных ягод, смешанный с еле уловимым ароматом душицы и зверобоя. Хумай вспомнила, как они с Айхылу прошлым летом лакомились ягодами на точно таком же поле. На нем так же росли душица и зверобой, и они нарвали их домой целую охапку, чтобы высушить и пить травяной чай.

До гор шли уже практически в темноте. Хумай к этому времени окончательно обессилила от острой боли, временами она теряла сознание, что очень беспокоило несшего ее мальчишку. Он бережно гладил ее по голове, которую аккуратно уложил себе на предплечье. К этому моменту Урал окончательно решил, что эту птицу не даст в обиду ни брату, ни отцу. Он и сам не понимал, что же так тронуло его в ней – то ли взгляд ее, полный боли и такой осознанный, то ли сломанное нерадивым братом крыло.

Наконец они подошли к подножию гор. На небольшом возвышении одной из них зияло отверстие – вход в пещеру, их жилище. Перед входом была небольшая площадка, на которой находился большой плоский камень и бревна вокруг нет. Камень служил им обеденным столом, на нем же они обычно свежевали тушки убиты животных и готовили свою скудную еду. Мужчина коротко кивнул Шульгену, и тот сразу подскочил и стал убирать утварь, что лежала на камне, без слов поняв отца. Урал молча смотрел, как Шульген готовит место для отца, чтобы тот разделал белую лебёдушку, обмякшую на его грубых мозолистых ладонях. Он чувствовал, как внутри у него скапливается злость на отца и брата такой силы, что он готов был вступить с ними в схватку. Урал осмотрел птицу – она лежала, еле дыша и чуть прикрыв глаза. Крыло было болезненно набухшим, хоть кровь уже перестала сочиться. Урал вновь ласково погладил птицу, как будто хотел, чтобы она поняла, что он не даст ее в обиду.

От его прикосновений Хумай вынырнула из тьмы, в которую она погружалась как в вязкую топь. Крыло ныло так, что уже не было сил оставаться в сознании. Едва она открыла глаза, как резко вспомнила, что произошло. Она взглянула с надеждой на ночное небо, которое дышало где-то далеко над головой и на котором уже робко сияли первые звезды. Хумай горько вздохнула и тут же вздрогнула от раздавшегося внезапно голоса мужчины:

– Наточи мой нож, Шульген. – сказал отец мальчиков и скрылся в пещере.

Шульген, криво ухмыльнувшись, стал точить длинный отцовский нож о большой каменный брусок. При этом время от времени он посматривал на Урала, всё так же державшего лебедь в руках, и одаривал их обоих недоброй улыбкой. Хумай не могла отвести глаз от ножа, который равномерно, с визгом и скрежетом, неторопливо двигался по бруску камня. Страх сковал ее, и ей казалось, что она потеряла дар речи.

Когда отец показался в дверях, проверяя выполнил ли его просьбу старший сын, Урал окликнул его:

– Отец.

– Что? – по недовольному тону отца было понятно, что он уже понял, о чем поведет речь его сын.

Урал смущенно замолчал, не зная, какие слова подобрать, чтобы рассказать отцу о коротком диалоге, произошедшим между ним и птицей. Она до сих пор никак больше не показала, что не простая птица, а продолжала молчать, поэтому он допускал мысль, что её кивок мог померещиться ему.

– Отец… – Урал смущенно улыбнулся. – Тут такое дело, отец…

Но раздавшийся внезапно тихий женский голос перебил его:

– Спасибо, батыр. Но позволь мне самой объясниться с твоим отцом. – лебедушка говорила из последних сил, но и так голос ее был прекрасен словно журчание весеннего ручья в горах: – Я неземная птица, и я не сирота. У меня есть своя страна, которой правит отец мой, падишах, правитель всех птиц Самрау. Когда-то давным-давно, когда еще никто из людей не жил на этом свете, он искал себе пару, но не найдя ее на земле, он воспарил в небо, и, увидев Луну и Солнце, в обеих влюбился, и каждая подарила ему по дочери. Моя мать – солнышко по имени Кояш, все вы знаете ее, всем вам светит она день деньской. Меня же зовут Хумай, стоит мне распустить мои золотистые волосы, как с них льется свет днем – на землю, а ночью я посылаю лучи самой Луне. Я прошу вас: отпустите меня во имя отца моего и матери моей, дающей вам свет и тепло. Вы не сможете меня съесть, даже если разорвете на части, сжуете и проглотите – в младенчестве мать омыла меня из Родника Жизни, подарив мне бессмертие. Мой отец, падишах Самрау, всё равно найдет меня и спасет. Прошу вас: отпустите меня на волю.

Сказав последние слова, лебедушка расплакалась. Никогда ещё в жизни ей не приходилось кого бы то ни было молить о пощаде – это унижало, растаптывало её достоинство и будто уничтожало изнутри. Никто никогда не причинял ей физического зла, и впервые в жизни она видела свою кровь.

Отец батыров долго молчал, в упор рассматривая Хумай.

– Я никогда не слышал ни о твоем отце, ни о тебе. – наконец произнес он хриплым голосом.

Хумай кивнула:

– Возможно. Но, может, ты слышал, что на свете есть Родник Жизни?

– Это я слышал. – осторожно ответил ей мужчина.

– Ты можешь перерезать мне горло и вкусить моего мяса, но не переварится оно в тебе. Камнем ляжет оно в твоей утробе и утробе твоих детей! Отпусти меня, старик, я вернусь в свою родную страну, к своей семье, а вам в знак благодарности я укажу путь к Роднику Жизни.

Старик молчал, в раздумье перебирая свою седую бороду. Ничего он не ответил белой лебедушке Хумай, лишь отозвал в сторону жену свою и детей, чтобы держать совет, как быть.

– Птицу надо отпустить. – упрямо заявил Урал и сильнее сдвинул брови.

Шульген зло рассмеялся ему в лицо:

– А чем ты собрался ужинать, брат?!

– На сегодня ужина у нас хватит. – впервые заговорила их мать.

При этих словах Урал торопливо сжал её руку, а Шульген с возмущением повернулся к отцу:

– Да мало ли какая это птица! Если б она была волшебной, то мы бы не смогли ее поймать, или она уже давно бы сбежала при помощи своего волшебства. Но она до сих пор здесь! Интересно получается! Отец, съедим её, не упускай наш ужин.

– Шульген, ты сломал ей крыло! – в который раз напомнил ему Урал. – У нее нет сил ни на что. Ты посмотри, крыло треснуло, и с него льется кровь! – при этом он махнул рукой в сторону птицы, которая сидела очень тихо и не делала даже попыток подслушать их разговор.

– Она наобещала тебе про какой-то Родник Жизни, и ты ей поверил! – зло бросил ему в лицо Шульген. – Что это вообще такое, этот родник? Кто его видел? Почему мы должны верить, что она в нем искупалась и теперь бессмертна? Очень мне интересно посмотреть, как она воскреснет после того, как отец отрубит ей голову. – при этих словах Шульген, довольный своей шуткой, захохотал.

Но мать, поджав губы, сердито сказала:

– Родник Жизни, или Яншишма, вовсе не выдумка. По всему миру идет Смерть, пожиная свои плоды и питаясь человеческой ненавистью и злобой. Служат ей не только люди с черным сердцем, но и дивы, и змеи. Пока она набивает свою утробу в тех землях, где поселилось зло, и забыла о нашем крае, но когда-нибудь она придет и за нами. И так выкосит весь наш мир. Только Яншишма в силах остановить ее, и вам, сыновья, однажды придет время оседлать львов и пойти искать этот Родник, чтобы побороть Смерть.

– Ты права, – кивнул старик. – Мы наловим себе еще еды, так что не будем шутить с судьбой. Вдруг птица действительно поможет нам и укажет, где искать Родник Жизни.

– Ты что, отец, всерьез хочешь нас отправить на его поиски? – удивился Шульген.

Но его вопрос остался без ответа. Старик кивнул Уралу, чтобы он оповестил птицу, что они ее отпустят. Тот с готовностью подошел к ней и молвил, глядя ей в глаза:

– Не бойся. Мы отпустим тебя. Я сам отведу тебя к твоему отцу, ведь ты передвигаться не в состоянии. Только подожди немного, я перекушу, и мы сразу выдвинемся в путь.

Хумай ничего ему не ответила. Её пугал Шульген, который не спускал с неё злых своих глаз, поэтому нужно было сделать всё быстро и не прогадать момент.

Урал, довольный, присоединился к своей семье, которая села за поздний ужин.

Хумай внимательно наблюдала за ними. Видно было, что они давно не ели и очень проголодались. Еда увлекла их настолько, что все, включая и Шульгена, забыли на какое-то время о ней. Тогда она, стараясь унять нервную дрожь в теле, осторожно вытащила три пера из здорового крыла, и обмакнула их в кровь, что сочилась из сломанного. Совершив этот магический обряд, которому некогда обучил её отец, Хумай замерла.

“Если однажды ты попадешь в беду, – сказал он ей, когда она была ещё ребенком, – а я не успею прийти к тебе на выручку, омой три пера своих кровью, и в тот же миг явятся к тебе три моих самых сильных лебедя. Они спасут тебя из любой беды”. Тогда она засмеялась в ответ, уверив его, что с ней никогда ничего страшного не произойдет. Но отец лишь покачал головой, словно упрекая ее в беспечности. Хумай казалось, что и в других землях всё должно быть устроено так, как в стране её отца, где царили порядок и добродетель. Но как же она ошибалась, ей стало ясно только сейчас.

Лебедушка, затаив дыхание, продолжала вслушиваться в звуки ночи этой странной затерянной земли, но ничего такого, что могло бы ей внушить надежду на то, что ритуал сработал, не слышала: лишь где-то далеко плакала ночная птица, тихо жужжали сверчки в траве да громко чавкал голодный Шульген. Она совсем было уже приуныла, когда вдруг по поляне пронесся тихий шепот ветра. Он обдул ее сломанное крыло мягко и ласково, тихо прошелестев что-то ей на ухо. Хумай подняла голову, разглядывая звездное небо. Оно было иссиня черным, словно бархатным. По нему важно плыл месяц в окружении таинственно мерцающих звезд, освещая землю. Внезапно ночную идиллию разорвало нечто, что бесшумно неслось вниз с небес. Сердце лебедушки подпрыгнуло и забилось: наконец-то!

Люди за трапезой до сих пор ничего не подозрительного не слышали, разбавляя свой ужин оживленным разговором. Хумай осторожно посмотрела на Урала, который спиной почувствовав её взгляд, медленно обернулся на нее. Сердце её бешено застучало, в голове пронеслись хаотичные мысли о том, что мальчик сорвет побег и окажется проворнее лебедей. Но Урал спокойно наблюдал, как рядом с ней внезапно очутились три лебедя и, мгновенно подхватив ее, вновь взлетели в ночное тихое небо. Всё произошло настолько быстро, что она лишь краем глаза успела увидеть, как подскочил Шульген и подбежал к тому месту, где она только что сидела.

Лебеди летели всю ночь, предварительно пересадив Хумай на носилки, которые они сделали на берегу того озера, где она была поймана маленькими батырами. Боль к этому времени стала нестерпимой настолько, что лебедушка не в состоянии была даже говорить.

____________________________________________________________

Во дворец прилетели к утру, когда еще мать Хумай Кояш не успела проснуться и выглянуть на небо даже одним глазком. Огромное здание с высокими шпилями, сконструированное так, чтобы в нем было удобно и летать птицам, и жить людям, с высокими сводчатыми потолками, показалось задолго до того, как они приземлились. Ночь, внезапно перевернувшая сознание Хумай, медленно уступала место новому дню. На минуту ей померещилось что-то зловещее в облике дворца, нечто такое, что не предвещало ничего хорошего, но она тут же прогнала прочь странные мысли, списывая их на пережитое потрясение. Возможно, в этом был виноват тающий в предрассветных сумерках туман, который придавал дворцу мрачные краски. “Нет, – сказала она самой себе. – Нет. Всё плохое позади.” и с надеждой оглянулась на начинающее заниматься на горизонте зарево, окрашивающее небо в пока еще тусклые красные краски. К этому моменту они начали плавно снижаться вниз, и она услышала, как в роще, что находилась позади дворца, пел свою печальную песню соловей.

Как только лебеди осторожно опустили Хумай перед дворцом, двери его открылись и из него выбежала растрепанная красивая девушка. Хумай слабо улыбнулась: Айхылу, сестрёнка. Уложенные в две косы волосы серебристого оттенка почти расплелись, черные глаза, несмотря на то что под ними залегли темные круги от недосыпа, ярко горели на лице, гармонируя с оливкового цвета кожей, на левой щеке притаилась маленькая родинка. Тонкость и статность ее девичьего стана подчеркивал кафтан темного цвета, который она надела поверх повседневного платья. На груди у нее висело богатое монисто в несколько рядов из серебряных монет. По внешнему виду девушки можно было предположить, что она не переодевалась с вечера и ночь провела в тревожном ожидании.

– Ах, Хумай! – воскликнула Айхылу и заплакала, увидев кровь на сломанном крыле. – Что с тобой случилось?!

Тут же, не дожидаясь ответа, она повернулась к лебедям:

– Её надо перенести к ней в комнату. – Зухра, Ямиля, помогите мне срочно! Положите ее на кровать! – громко крикнула она, нервно сцепив пальцы обеих рук.

Развернувшись, Айхылу громко свистнула, и тут же с грохотом в клубах пыли появился крылатый скакун яркого огненного окраса. Его могучая грудь вздымалась и опускалась, ноздри раздувались, глаза сверкали, огромные крылья за спиной трепетали в ожидании полета. Тулпар был настолько красив в золотом своем сиянии, что на него было больно смотреть. Громко заржав, он преклонил колено перед девушкой, и та, быстро вскочив на него, схватила его за уздечку и крикнула:

– На Родник, Сарысай!

Хумай не в силах больше смотреть на сияние, исходящее от крылатого скауна, прикрыла глаза. Когда она их открыла, Айхылу и тулпар уже исчезли в небесах. Хумай попыталась рассмотреть их силуэты на светлеющем небе, но окончательно лишилась сознания.

Очнулась она на своей кровати, когда день перевалил уже за середину. Открыв глаза, Хумай осмотрелась. Рядом никого не было. Попытавшись сесть, она с удивлением обнаружила, что находится в теле птицы. Осторожно взмахнув крыльями, Хумай увидела на одном из них остатки крови и вдруг вспомнила прошлую ночь. Маленькие батыры, их суровый отец… странная затерянная земля. Её чуть не съели и сломали крыло! Она внимательно посмотрела на сломанное крыло и попробовала им пошевелить. Оно было целым, и рана успела затянуться. Боль прошла, но тянущее вязкое чувство ещё теребило кости. Кто-то принес ей воду из Живого Родника и омыл ею… “Да! – вспомнила Хумай, – Айхылу полетела за ним, как только меня доставили во дворец…”

Внезапно дверь ее покоев открылась, и в них, осторожно шагая, зашла Айхылу.

– Ах, Хумай! – вскрикнула она и подбежала к ней, протянула было руки, словно хотела обнять, но вдруг передумала и руки на мгновение зависли в воздухе. – Ты пришла в себя! Как ты себя чувствуешь?! Как только стражники отца доставили тебя, я сразу же полетела на Яншишма! Ах, Хумай! – зарыдала она во весь голос, не сдерживая эмоций. – Ты не представляешь, как ты нас напугала!

Хумай склонила к ней голову:

– Айхылу, спасибо, родная моя. Спасибо… – шептала она.

Айхылу вытерла слёзы и вдруг, на секунду замерев, встрепенулась и спросила её:

– Сколько ты уже в облике птицы, Хумай?!

– Второй день.

– Ты же знаешь, что нельзя так долго! – вскрикнула Айхылу. – Ты достаточно набралась сил, чтобы перевоплотиться? Сможешь?

Хумай осторожно расправила крылья. Боли не было.

– Наверное, стоит попробовать… – неуверенно сказала она. – Думаю, что я смогу сделать небольшой полет.

– Давай, Хумай, – заторопила ее сестренка. – Надо перевоплотиться, иначе будет поздно. Полетели на задний двор, в нем больше места. И потом уже ты мне всё расскажешь!

Тут же, сорвавшись с места, она разогналась и, превратившись в птицу, вылетела в окно, не дожидаясь сестры. Яркий свет от перевоплощения больно ударил по глазам Хумай. Она зажмурилась на секунду, потом встала, расправила крылья и попробовала сделать небольшой круг по комнате. Крыло не болело, но немного ныло и чувствовалось, что с ним что-то не так. Хумай решительно подлетела к окну и вылетела вслед за Айхылу.

Приземлившись на заднем дворе, она увидела свою сестренку в образе девушки, которая в ожидании нетерпеливо переминалась с ноги на ногу.

– Давай! – подбодрила она её и крепко зажмурила глаза. – У тебя получится. Два дня – это не так страшно!

Хумай, кивнув ей, взлетела.

Превратиться в человека легко. Надо лишь вспомнить своё лицо – прямые брови вразлет, огромные, в пол-лица, карие глаза в обрамлении пушистых ресниц, упрямый нос с горбинкой, губы как у отца, но по-девичьи чуть пухлее, золотистый цвет волос, горделивый стан, никогда не опадающие вниз плечи, высокую грудь, тонкие запястья, длинные пальцы, узкие кисти, белую кожу… Надо лишь вспомнить, что тебя ждут. Надо лишь знать, что у тебя есть отец, есть мать и есть младшая сестра, ради которых ты живешь. Стать человеком очень просто, если ты живёшь для кого-то.

Хумай летела по кругу, делая каждый следующий круг уже и уже, пока наконец не опустилась на землю в обличии девушки, озарив всё вокруг ярким светом. Тряхнув золотыми своими косами, она потянулась руками, разминая плечи и спину. Подбежав к сестре, улыбнулась ей и крепко обняла:

– Ах, милая моя, чтобы я делала без тебя! Спасибо за живую воду. Я как новенькая! – рассмеялась она, но тут же спохватилась, – Как ты смогла принести воды из Родника? Как Сарысай?

– С ним всё в порядке, – ответила Айхылу. – Можно сказать, что нам с ним очень повезло. Когда мы ворвались на Родник, его сторожили всего два дива.

– «Всего два дива»! – ахнула Хумай, передразнивая Айхылу. – Дивы Азраки исполины, Айхылу!

– Ну а что мне оставалось делать! – сердито топнула ногой Айхылу. – Оставить тебя так?!

Хумай замолчала, рассеянно разглядывая младшую сестренку. Внезапно у неё разболелась голова.

– Я… – начала она и запнулась, потирая виски и морщась. – Айхылу, пойми, я просто переживаю за тебя. Сунуться под нос к дивам одной!

– Хумай, что толку переживать о том, что могло бы быть. – пожала плечами Айхылу. – Всё сложилось очень удачно. Мы появились с Сарысаем на рассвете, когда оба дива мирно спали. Они даже не успели проснуться, как Сарысай размозжил им головы с ходу своими копытами, а потом ещё прошёлся по их телам, распоров им их животы и выпустив кишки наружу. Я думаю, Азрака будет в бешенстве, когда узнает.

– Сарысай свиреп, как Акбузат. – покачала головой Хумай.

– В последний раз за ним охотились как раз дивы, – ответила Айхылу. – Они загнали его до полусмерти. Он был очень зол на них, я насилу его заставила оставить эти тела в покое.

– Азрака будет вне себя от злости. – вздохнула Хумай.

– Хватит об этом! – воскликнула Айхылу. – Рассказывай, что произошло с тобой. Кто тебя ранил?

– Это долгая история. – поморщилась Хумай, беря под руку сестренку и ведя ее под сень раскидистого дуба. Пригласив жестом её сесть на землю под дерево, она продолжила свой рассказ. – Помнишь, несколько дней назад у нас остановился заезжий кунак? Он рассказывал, что посреди моря есть затерянная земля, о которой забыла сама Смерть. Мне стало любопытно посмотреть, и я полетела на поиски этой удивительной земли. Оказывается, там живут люди – старик со старухой и два их сына. Они-то меня и поймали. Один из мальчиков сломал мне крыло. Я летела весь день, и была уставшей настолько, что не смогла перевоплотиться. Они хотели съесть меня, но я смогла вызвать себе на подмогу отцовских лебедей.

– Хумай! – возмутилась Айхылу. – Как они посмели?! Ты что, им не сказала, кто ты?!

– Сказала, – ответила Хумай. – Но они не хотели мне верить сначала. Они… знаешь, даже трудно объяснить, какие они… Дикие, что ли. Мне показалось, что они – единственные люди, живущие на этой земле.

– И что?! – удивилась Айхылу. – Это же не повод есть волшебных птиц! Можно подумать, они каждый день ловят по говорящей птице и съедают её на ужин! Ну ничего! Отец должен вернуться сегодня вечером, он им задаст жару! Будут знать, как на лебедей охотятся!

– Я бы этого не хотела. – твердо сказала Хумай. – Думаю, ему не нужно знать подробностей. В итоге ведь всё закончилось хорошо.

– Хумай! – уставилась на неё сестра. – Ты вызвала лебедей отца на помощь. Ты думаешь, что он не знает, что с тобой произошло что-то нехорошее?

Хумай замолчала, нервно теребя одну из своих кос, наматывая её себе на палец.

– Что-то не так? – спросила Айхылу. – В чем дело, Хумай?

– Ты же знаешь отца… – горько вздохнула Хумай. – Я боюсь, он так разозлится, что причинит им вред… Младший батыр, Айхылу… он добрый, не такой, как его брат.

Немного помолчав и прокрутив в голове картины вчерашней ночи, она добавила:

– Он единственный, кто проявил сочувствие ко мне и хотел отпустить. И собирался уже это сделать, да я опередила его.

– В таком случае нет причин волноваться о нём. Отец справедлив, ты же знаешь! – сказала Айхылу.

– Я знаю, но, когда дело касается нас, он как будто звереет. Словно див в него вселяется… – вздохнула Хумай.

Айхылу умолкла, прикрыв свои красивые черные глаза. Морщинка, появившаяся меж ее черных бровей, говорила о том, что девушка обдумывает некую мысль. Наконец она открыла глаза и посмотрела на сестру:

– Хумай. Просто поговори с ним и попроси его не наказывать их. Это будет лучше, чем, если б ты стала изворачиваться и врать ему.

Хумай пожала плечами:

– Возможно, ты и права, Айхылу. Я подумаю над твоими словами.

Из головы у нее не шел почему-то Шульген. Его злой взгляд, его дикое желание убить ее.

Она резко встала и еле удержала равновесие. Ещё не до конца прошла слабость в теле, и временами кружилась голова.

– Осторожно! – Айхылу подскочила за ней следом и успела подать руку. – Ты потеряла много крови, поэтому старайся не делать резких движений. Давай я провожу тебя в твои покои?

Хумай кивнула, и они вдвоем направились во дворец.

____________________________________________________________

Отец появился поздно вечером. Хумай уже собиралась ложиться спать, как вдруг он стремглав влетел в окно и резко, в какие-то считанные доли секунд, принял облик человека. Она еле успела закрыть глаза, чтобы вспышка света, сопровождающая каждое перевоплощение, не ослепила ее, а открыв их, невольно залюбовалась им. Хумай всегда считала его самым красивым мужчиной: смуглая кожа, раскосые черные глаза, жесткие черные волосы с проседью, прямые густые брови, доминирующий на лице нос с характерной горбинкой, губы, четко очерченные, красивой формы, чуть полноваты, но без детской припухлости, подбородок, немного выпирающий вперед. Говорили, что она полностью унаследовала его черты лица, кроме белой кожи и золотистых волос, доставшихся ей от матери. Такое мнение ей льстило с самого детства – почему-то ей всегда хотелось быть на него похожей и внешностью, и характером.

– Хумай! – бросился к ней падишах Самрау. – Ты так нас всех напугала!

Его могучая грудь вздымалась и опускалась от волнений словно под нею клокотала лава, которая вот-вот найдет выход и вырвется наружу, сметая всё вокруг. Где-то и внутри нее текла такая же, только она научилась её сдерживать своей женственностью, а вот он – если что-то грозило ей или Айхылу – буквально зверел и готов был растерзать кого угодно до смерти.

– Отец! – Хумай прижалась к нему крепко. – Не переживай, отец! Всё уже позади, меня спасли твои лебеди.

Она постаралась ободряюще улыбнуться и сделать вид, что всё в порядке.

– Расскажи мне по порядку, что с тобой стряслось. – мягко попросил ее Самрау. – А я подумаю, как мне ответить твоим обидчикам.

– Ах, отец. – заёрзала Хумай. – Это ведь и я сама виновата, не только те, кто поймал меня. Я целый день летела без отдыха, и когда приземлилась, то уже не смогла перевоплотиться. А летела я в ту затерянную страну, о которой говорил твой кунак на прошлой неделе. Оказывается, там живет семья – старик со старухой да двое их детей, дикие охотники. Они-то меня и поймали, приняв за обычную птицу. Нечаянно один из мальчиков сломал мне крыло, но после того, как я им открылась, они хотели отпустить меня, один из них пообещал, что сам доставит меня во дворец, но я не стала рисковать, потому что теряла много крови. Именно поэтому я вызвала стражников, чтобы быстрее добраться дому.

– Но зачем ты туда полетела, Хумай? – удивился отец. – Что такого интересного в этом заброшенном крае?

– Я… – замялась Хумай, – даже не знаю, что тебе на это ответить. Просто я захотела посмотреть на чужие земли, отец. Посмотреть, похож ли этот край, о котором забыла Смерть, на наш, из которого мы изгнали ее сами.

– Вот как. – протянул Самрау, внимательно разглядывая свою дочь. – Тогда поведай мне об этой странной земле, в которой нет Смерти, но в которой живут кровожадные охотники.

Хумай растерянно замолчала, продолжая теребить косу.

– Да, Смерти в ней нет. – спустя какое-то время горестно ответила она отцу. – Это я сама слышала от отца маленьких егетов, что поймали меня. Но они сами смерть для всех животных, что водятся на их земле. Они ловят их, пьют их кровь, собирая ее в раковины, едят сырое мясо, вгрызаясь в еще теплую плоть.

– Смерть забыла об охотниках, живущих на той земле, но она не забывает время от времени являться к тем, кого они выбирают на ужин. – сурово подытожил падишах.

На какое-то время в покоях его дочери воцарилась давящая тишина. Хумай вспоминала лицо Урала перед тем, как они с лебедями взмыли ввысь. Отчего-то сердце её сжималось при одной мысли о маленьком батыре. Его раскосый взгляд время от времени всплывал где-то глубоко в ней, теребил что-то незримое, словно дёргал за струны, и не давал покоя.

– Ты спрашивал, похожи ли наши земли, отец… – молвила наконец Хумай. – Нет, совсем не похожи. Наша страна ломится от продовольствия, им же приходится добывать себе пищу диким способом. У них нет правителей, нет общин. У нас же идеальная страна, отец. Мы изгнали подлость, предательство, кощунство. Ты создал рай для наших подданных.

Падишах Самрау потянулся к дочери, погладил ее по золотым волосам и поцеловал в макушку:

– Хумай. – сказал он. – Как дочь падишаха, ты должна понимать, что наш рай довольно шаткий. Внутри своей страны мы добились процветания. Но никто не знает, не объявит ли нам завтра войну Азрака. Пока их сдерживают тулпары, но что, если они найдут способ заполучить их?

– Ах, отец! – рассмеялась внезапно Хумай. – Никогда Азрака не заполучит моего тулпара! Акбузат словно для своего удовольствия с ними играется.

– Да, тем семерым дивам он устроил веселье. – усмехнулся Самрау.

– Они не смогут его забрать, отец. – покачала головой Хумай. – Мы с ним как единое целое. Только я могу его подарить, но только он может выбрать, кому.

– Кояш сделала тебе хороший подарок. – улыбнулся падишах. – Однако не стоит забывать, что дивы могут пойти войной в любом случае, завоюют они Акбузата или нет. Повод им найти не сложно. Тогда не избежать нам кровопролития, а я бы не хотел этого. Совсем рядом с нами в соседних землях пирует кровожадный Катил, а с другой стороны – Кахкаха. Для таких, как они, Хумай, наша страна как бельмо на глазу. В Нижнем мире им не хватает земли, поэтому им нужны наши земли.

– Я знаю, отец. – кивнула Хумай.

– Поэтому не стоит думать, что если наша страна процветает, что если мы смогли добиться того, что жители умирают лишь от старости, но никак не от чужих рук, что смерть не может подстеречь кого-то из нас за пределами страны в обличии самого Катила или кого-нибудь из царства змей. – продолжил падишах.

Отец замолчал, гневно теребя свою переносицу и закрыв глаза. Молчала и Хумай, опустив глаза долу и перебирая золотистую косу.

– Хумай. – вновь произнес он спустя какое-то время. – Как ты могла так беспечно улететь в незнакомые земли? Мать омыла тебя в Яншишма, и ты получила бессмертие, но с оговоркой: бессмертна ты лишь в теле птицы. Твою человеческую жизнь прервать легко.

Хумай в ответ лишь горько вздохнула:

– Отец, моя человеческая жизнь так или иначе когда-нибудь прервется. У меня есть Акбузат – это о чем-то и говорит.

– Акбузат и Сарысай – защитники нашей страны. Причём здесь твоя жизнь? – нахмурился Самрау.

Хумай, закинув косы за спину, выпрямилась и посмотрела отцу прямо в глаза.

– А ты до сих пор думаешь, что мы сможем остаться в стороне? Кахкаха и Азрака, не ровен час, объединятся, а мы будем сидеть сложа руки и смотреть, как они отвоёвывают по кусочку себе наши земли?

Самрау промолчал.

– Не выйдет, отец. – горько покачала головой Хумай. – Всем нам придётся принять участие. И тулпары сыграют свою роль в этом.

– Собралась на Акбузате воевать с ними? – грозно сдвинул брови Самрау. – Ни тебя, ни Айхылу никуда я не пущу.

– Мы и не собираемся воевать. – удивлённо ответила Хумай. – Ты же знаешь – тулпары предназначены тем батырам, кто их одолеет. Должны найтись такие, кто положит конец царствам змей и дивов, и тулпары им помогут. Мы не можем вечность держать их у себя, отец! Тулпары – это подарок небес нашему миру. Без них ни один батыр не справится.

– Да, да… – рассеянно проговорил Самрау. – Они предназначены вашим избранникам. Ты лучше мне ответь, почему ты не отправилась на Акбузате? – перевел Самрау тему, не желая больше обсуждать с дочерью предстоящее противостояние с Нижним миром. – Кстати, и он, и Кояш знают, что случилось, поэтому тебе стоит увидеться с матерью и успокоить ее.

– Я не подумала, что это может быть настолько опасно, – пожала плечами его дочь. – К тому же, за Акбузатом постоянно охотятся, а я хотела спокойно слетать и посмотреть.

– Всё предусмотрела, кроме одного. – проворчал Самрау.

Хумай кивнула и вновь замолчала. Самрау внимательно разглядывал свою старшую дочь, которую, как ему казалось, он хорошо понимал и чувствовал, но в то же время в которой всегда оставалась некая загадка, и ответ на нее ему был неизвестен. Наконец она прервала свою молчание:

– Ах, отец! Прости меня, пожалуйста! Я поняла свою ошибку! Больше за пределы нашей страны я не полечу, я обещаю тебе.

Падишах Самрау подошел к ней, взяв Хумай за подбородок, заглянул в ее глаза и тихо произнес:

– Я верю тебе, Хумай. Надеюсь, так оно и будет.

И, пожелав ей спокойной ночи и в одно мгновенье перевоплотившись в лебедя, улетел.

Хумай же долго сидела у окна, прислушиваясь к ночной тиши, которую время от времени прорезал крик одинокой выпи, что поселилась с недавних пор на болоте, находящемся недалеко от стен дворца. С ее волос, распущенных и причесанных, лился мягкий свет, перекликающийся со светом яркого месяца, который медленно плыл по темному небу.

Проснулась она от того, что солнечный луч нежно щекотал ее лицо, и с удивлением обнаружила, что уснула в неудобной позе, сидя у окна. Хумай улыбнулась лучу и протянула руку к солнцу, что уже вовсю освещало землю.

– Мама… – прошептала она. – Здравствуй, мама.

На минуту ей захотелось прижаться к матери, ощутить ее пульсирующее тепло, почувствовать, как она гладит своими горячими ладонями ее волосы. Но для этого нужен Акбузат, а она была не готова к встрече с ним. К тому же, она боялась, что Акбузат может ринуться в затерянный край мстить обидчикам.

Вспомнив о нем, Хумай вздохнула. В последний раз они виделись 3 луны тому назад, и ей очень хотелось вызвать его с небес, где он проводил всё свое время, чтобы отправиться на нем к матери. Но чувство вины, усилившееся после вчерашнего разговора с отцом, вновь неприятно защекотало ее в груди, и она решила оставить обе встречи до лучших времен.

Хумай еще какое-то время поиграла с солнечным лучом, который весело перепрыгивал с одного её золотистого локона на другой, но потом, умывшись, надела широкие штаны, длиннополую рубаху белого цвета с оборками по подолу, сверху которой повязала нагрудную повязку и фартук и накинула на себя черный шелковый елян, расшитый разноцветными нитками и украшенный позументами. После этого Хумай обулась и только затем причесала свои волосы в две косы и повязала на лоб ленту, оттороченную монетами.

Выйдя в главный зал, она никого в нем не обнаружила. В задумчивости она постояла некоторое время, раздумывая, куда бы направиться, как вдруг из открытого окна послышался заливистый смех. Хумай с интересом выглянула и увидела, что на заднем дворе репетируют танец девушки. Среди них была и Айхылу, которая, увидев ее, приветственно замахала, предлагая присоединиться к ним. Хумай, улыбнувшись, кивнула ей и вышла к ним из дворца. Девушки стояли в шахматном порядке в два ряда, все они были одеты в одинаковые светло-зеленого цвета платья, сверху которых были накинуты черные бархатные еляны, на груди у них красовались монисто, на головы были повязаны ленты с монетами, точно такие же, какую повязала себе Хумай.

– Чем вы занимаетесь? Репетируете новый танец? – спросила она.

– Да, – закивали девушки. – Мы разучили песню о любви девушки и батыра, и хотим исполнить эту историю в танце. Будем танцевать его на Сабантуй.

– Присоединяйся, Хумай! – воскликнула Айхылу. – Ты даже одета почти как мы, только рубаха белого цвета, так что будешь девушкой, как раз она в свадебном наряде должна танцевать.

– Не успела я прийти, а вы мне уже главную роль приготовили! – улыбнулась Хумай. – Ну а кто исполняет роль батыра?

– Его нет в этом танце. – пояснила одна из девушек, Зухра.

– Как же так? – удивилась Хумай. – История любви девушки и батыра, да еще и она в свадебном наряде… Что-то я не совсем понимаю. Батыр должен быть!

– Он ушел воевать с дивами, а молодая жена осталась ждать его. Танец показывает все ее переживания, ведь он ушел давно и его все нет и нет, а она даже не знает, где он находится и что с ним сталось.

Хумай почувствовала, как какое-то неприятное чувство шевельнулось у нее в груди.

– Вот как! – хотела она сказать непринужденно, но вместо этого прохрипела. – Кто же вам пропел такую интересную песню?

– Да тот кунак и пропел, который рассказывал о затерянной земле. – пояснила Айхылу. – Он говорил, что на его родине эта песня известна всем.

Хумай вспомнила, что старец был с домрой в руках и частенько что-то наигрывал на ней.

– Давай, Хумай, вставай! – потрясла ее за руку сестра. – Ты у нас лучшая танцовщица, тебе и танцевать главную роль.

– Нет, знаешь, Айхылу, мне как-то не хочется. – Хумай попыталась высвободить руку, но к ней сразу же подбежали девушки и разом заговорили, уговаривая разучить с ними танец. Хумай в ответ лишь покачала головой. – Что-то я себя не очень хорошо чувствую. Да и ваша история грустная…

– Брось, Хумай! – засмеялась Айхылу. – Это всего лишь песня! Станцуем вместе на празднике Сабантуй! Отец будет рад посмотреть на нас.

При упоминании отца Хумай вновь ощутила угрызения совести, и, вздохнув, встала в центр композиции.

____________________________________________________________

День, на который был назначен Сабантуй, выдался очень жарким. Даже Хумай, дочери Солнца, было душно. Щеки её раскраснелись от духоты, и она всё порывалась снять свой девичий кафтан, но Айхылу одергивала её всякий раз и не давала этого сделать.

– Хумай! – покачала она головой. – Сегодня праздник, и мы все должны быть празднично одетыми. Увидит тебя Тенгри и рассердится, будешь знать!

– Тенгри никогда не приходит на праздник… – вяло сопротивлялась Хумай.

– Может, и не приходит. – пожала плечами Айхылу. – А, может, и приходит. Мы никогда этого не узнаем. Наше дело маленькое: удобрить небесного отца на хороший урожай.

Хумай промолчала. Отчего-то сегодня у нее было тревожно на сердце. Ничто не радовало её, а трепетное ожидание праздника будто сметало какое-то другое чувство. То ли страх это был, то ли гнев, то ли злость. Впервые в жизни на скачках, осматривая лошадей перед забегом, она не смогла определить будущего победителя, хотя всегда это делала безошибочно. А сегодня она лишь рассеянно посмотрела на них, и, задумавшись, забыла, зачем она это делает. Из оцепенения её вывел громкий свист, означающий начало скачек. “Уже бегут…” – рассеянно отметила про себя Хумай и не смогла вспомнить, о чем она только что думала. Наблюдая за лошадьми, она механически подумала, что надо было позвать Акбузата. Когда он рядом с ней, тревожность снимает как рукой. Ничего не страшно. Именно с него началась её любовь к скакунам. Хумай вспомнила отрывок из детства: она, ещё малышка, стоит перед Акбузатом и смотрит на него снизу вверх, он кажется ей настолько громадным, что заполняет собой весь мир. Огромные крылья его, такие сильные, возвышаясь, трепетали где-то высоко над ней, из ноздрей шел пар, время от времени он испускал громкое ржание и нетерпеливо переступал копытами. Но вот Хумай потянулась к нему ладошкой, и тулпар притих. Склонил одно колено, и медленно наклонил голову к ней. Сердце у нее замерло сначала от страха, а потом, когда он осторожно лизнул её ладонь, от радости затрепетало. “Ты – мой”, – шептала она ему на ухо и гладила его красивую, огненно-яркую, гриву, а он лизал ей руки. С тех пор много воды утекло, в какие только передряги они с Акбузатом не попадали. Сколько раз устраивали за ними погоню, но никак не могли дивы и змеи его догнать. Уж сколько ловушек они расставляли, сколько пытались поймать и оседлать его, но никак не могли понять простую истину: сила в нем бесконечна.

После скачек Хумай с подругами отправилась посмотреть на куреш. Они подошли к тому моменту, где боролись два последних батыра, деливших первое место. Оба они были рослыми, здоровыми мужчинами, равными по силе. Обхватив друг друга расшитыми ромбовидным узором и завитками полотенцами, каждый из них пытался повалить соперника на землю, но оба устойчиво стояли на согнутых ногах и не поддавались. Их тела покрыла испарина, лица покраснели, раскосые глаза налились яростью. Они крепко держали свои полотенца и кружили, низко опустив головы и не глядя друг на друга. Время от времени соперники пытались подставить ногу друг другу и опрокинуть через нее, но каждый из них оставался на чеку и не поддавался. Казалось, что этот затянувшийся боевой танец не закончится никогда, и зрителей охватывал всё больший азарт. Толпа зевак всё больше волновалась, кто-то кричал, а кто-то свистел.

– Посмотри, какой красавец, Хумай! – шепнула ей Ямиля и показала на одного из батыров. – Все девушки во дворце о нем только и говорят.

– И ты, Ямиля? – улыбнулась Хумай.

– Нет, что ты. – испуганно помотала головой Ямиля. – Разве я под стать такому батыру?

– А какой он батыр? – спросила Хумай. – Одолеет моего Акбузата, как думаешь?

Ямиля рассмеялась.

– Акбузата – вряд ли. Он у тебя такой… – Ямиля запнулась, подбирая слово. – Свирепый! Ему и батыр под стать нужен. Даже и не знаю, Хумай, есть ли такой на свете, кто сможет на коня твоего седло накинуть.

Легкая полуулыбка тронула губы Хумай, она уже собиралась что-то ответить, как вдруг толпа восторженно взревела. Егет, о котором говорила Ямиля, победил своего соперника. Он стоял над лежавшим на земле соперником и спокойно улыбался. Хумай молча наблюдала за ним. «Красив. Силён. – думала она. – Но так мал для Акбузата!». Раздавшийся голос отца над головой испугал её.

– Ты не смотришь на обычных парней, Хумай? – в его тоне ей почудилась легкая насмешка.

– Ты подслушивал наш разговор с Ямилей? – рассмеялась Хумай, но тут же серьезно ответила на его вопрос. – Не смотрю, отец. Никто из них не одолеет Акбузата.

Хумай отошла от толпы. Самрау взял её под руку и пошел рядом с ней.

– Я не осуждаю тебя. С твоим конем не каждый справится.

– Только один. Ты же знаешь. – спокойно ответила Хумай.

– Ох, Хумай… – вздохнул падишах. – Где-то точно такой есть.

Самрау повел её в юрту, где стояли столы с угощениями и где вовсю хозяйничала Айхылу.

– Отец! Хумай! – вскричала она, увидев их. – У нас уже готов чак-чак.

Усадив их за стол, она забегала вокруг них, захлопотала, наливая чай на травах.

– С тобой собирали, Хумай, помнишь? – улыбнулась она.

Хумай кивнула и вновь вспомнила, как на закате её нёс на руках Урал и как смешались запахи дикой земляники и ароматы трав в поле, а сердце её билось так гулко и сильно, что казалось вот-вот оно не выдержит и остановится. Следом она словно вновь услышала визгливое пение точившегося в руках Шульгена ножа. От нахлынувших воспоминаний к горлу подкатила тошнота, и она поспешно убрала чашку подальше, а к чак-чаку так и не притронулась, в отличие от отца, который с удовольствием пил чай и нахваливал младшую дочь. Айхылу лишь улыбалась ему в ответ, сияя своими ямочками на щеках. Хумай невольно залюбовалась ею – так была она хороша.

После того, как отец ушёл, Айхылу обратилась к ней:

– Ты готова? Скоро наш танец.

– Да, – кивнула Хумай. – Я запомнила все движения, не переживай.

– Что с тобой? – Айхылу взяла её за руку. – Ты как будто сама не своя.

– Не знаю, – почему-то в этот момент захотелось расплакаться, но Хумай умела держать себя в руках. – День жаркий. Танец мне не нравится. Грустная история у него.

– Ну что ты, сестра. Это ведь жизнь. – сказала Айхылу.

____________________________________________________________

Когда они подошли к сцене, их уже ждали взволнованные предстоящим танцем девушки. Все они были статные и красивые, одетые в черные еляны, которые делали их стан ещё тоньше, ещё статнее. Многочисленные монеты, вплетенные в их косы, весело звенели и были слышны на всю округу.

– Где же вы ходите?! – девушки стайкой подлетели к сестрам. – Мы уже вас заждались!

– Мы пили чай с чак-чаком! – улыбнулась им Айхылу. – Я угощала отца и Хумай.

– А у нас уже всё готово, – сказала Зухра.

– Музыканты? – спросила Хумай.

– Все здесь. Ждали только вас.

Девушки выстроились в ряд. Застыли словно статуи, опустив глаза и раскинув руки в стороны, лишь взволнованное дыхание, поднимающее и опускающее грудь, выдавало в них жизнь. Первый аккорд прозвучал нежно, как будто донёсся издалека, и девушки сразу встрепенулись, задвигались, потекли, словно ручеёк, в лад, красивые и горделивые. Хумай вела в танце. Изначально планировалось, что она будет изображать безутешную жену, муж которой ушёл на войну, но она ввела некоторые изменения в танец, и теперь с достоинством играла главную роль в танце, а её героиня вместо рыданий вела себя очень сдержанно и не давала волю эмоциям. Зритель мог лишь догадываться по некоторым движениям, какая буря на самом деле в сердце героини. Краем глаза Хумай заметила, что за ними наблюдает отец. Он стоял позади всех зрителей и любовался ими. Она знала, что отец любит смотреть на девичьи танцы. С их с Айхылу малых лет Самрау настаивал на занятиях танцами, а они и не были против. Особенно Айхылу. Вот уж кто любил танцевать!

Девушки закружили, и незаметно для всех Хумай оказалась в центре. Женщина, которую она изображала, сначала была в растерянности. Она только проводила мужа, и ей хотелось рыдать, бросившись на землю, и грызть её от отчаяния, но она понимала, что так нельзя. Это неправильно. Хумай хотела рассказать, что страдать без слёз тоже можно, и, наверное, даже, во сто крат сильнее, что нельзя демонстрировать раны в своем сердце всем, что надо бережно их укрывать от посторонних глаз. Она немного присела, и девушки над ней нависли со своими утешениями, тут же Хумай горделиво встала, а девушки припали к земле, почтительно склонившись перед её силой. Хумай выступила вперед, а девушки ушли на задний план и выстроились перед ней в ряд, и Хумай должна была медленно развернуться спиной к зрителям и к девушкам лицом. Но в развороте, когда Хумай, медленно ведя руками поворачивалась, она вдруг увидела, как одна из девушек на мгновение застыла, сбилась в движениях и в немом крике прикрыла рукой рот, округлив от ужаса глаза. Тут же музыка резко стихла. Хумай, ничего не понимая, развернулась и стала всматриваться в толпу зрителей, которые тоже заволновались и забегали, пытаясь выяснить, в чём дело, отчего заградили её от того, что происходило. Началась страшная суматоха, откуда-то появились батыры и стали отгонять зрителей на безопасное расстояние. И тут она увидела змея. Он полз через поле, и его было достаточно трудно сразу увидеть, поскольку цвет его кожи сливался с цветом травы. Змей был чудовищно огромным, глаза его были ярко-желтого цвета, сквозь расщелину рта вырывался тонкий раздвоенный язык, с которого капала слюна. Тело его было зеленого цвета землистого оттенка, на вид склизское и маслянистое. Он полз, прямо направляясь к падишаху Самрау. Тот ждал его, скрестив недовольно руки на груди, и выражение его лица не предвещало ничего хорошего.

Первой из девушек встрепенулась Айхылу.

– Скорее! – вскричала она. – Перевоплощаемся, он может быть не один!

Девушки словно очнулись и побежали по кругу, одна за другой перевоплощаясь. Хумай в волнении пересчитала птиц по головам и крикнула им:

– Летите в толпу, к остальным! – сама же полетела к отцу, и встала позади него, так и не выйдя из тела птицы. Краем глаза она увидела, что Айхылу последовала за ней. Так они и стояли рядом с отцом, не улетая и не оставляя его одного, а за ними выстроились в ряд батыры.

Когда змей подполз достаточно близко к Самрау, то приподнял свою голову и уставился, не мигая.

– Здравствуй, Самрау. – прошипел он. Его тонкий язык время от времени показывался в расщелине пасти.

Падишах Самрау долго молчал, разглядывая его. Айхылу и Хумай подошли к нему ещё ближе, встали по бокам от отца, демонстрируя нежданному гостю свою смелость.

– Что ты делаешь на моей земле, Заркум, отродье тёмного царства? – наконец спросил Самрау. Костяшки пальцев на руках у него побелели, а спина была натянута, словно струна.

– Ищу встречи с тобой. – прошипел змей. – Я знал, что ты сегодня будешь здесь.

– Уходи по-доброму. – предостерег его Самрау. – Я не имею дел со змеями.

– Выслушай меня, Самрау! – змей еще выше приподнял свою голову. – Я пришел с добром! Все мы знаем – не ровен час начнется война между нашими мирами. В наших с тобой силах остановить ее. Не будет ненужных жертв, Самрау! Не об этом ли ты мечтал?

Самрау не торопился с ответом. Он слишком хорошо знал двоякую натуру змей и понимал, что сын повелителя змей Кахкахи пришел неспроста.

– Я старый воин, Заркум. И я знаю одно: между добром и злом не бывает сделок.

– Падишах! – в отчаянии прошептал змей. – Выслушай хотя бы меня! Я хочу просить руки твоей старшей дочери Хумай! О красоте её идёт слава на весь мир, о силе характера её слагают легенды! Сенсеи воспевают Хумай, дочь Солнца! Скрепим союз между нашими мирами нашим с ней браком! Избежим кровопролития! Худой мир лучше доброй ссоры, Самрау. Клянусь, буду лучшим мужем ей! Одолею Акбузата, знаю – есть во мне сила для него. – пока он говорил, глаза его бегали от одной белой лебедушки до другой, словно он хотел понять, кто из них, кто.

Услышав слова змея, Хумай внутренне напряглась.

– Акбузат – смерть твоя верная, змеёныш. – сказал Самрау, будто плюнул в него. – Твоя бесстрашная глупость даёт мне надежду, что в предстоящей борьбе у вас нет шансов победить.

– Не говори так, если не знаешь, где край моей силы! – оскорбился Заркум. – Если Хумай прикажет, Акбузат подчинится мне. Ведь она выбирает батыра.

– Верно. – кивнул Самрау. – Но я не вижу здесь батыра. Только змея.

Заркум зло зашипел, приподнимаясь ещё выше. Самрау и бровью не повел. Айхылу и Хумай переглянулись.

– Так ты не хочешь мира, владыка птиц? – зло спросил змей падишаха, и в тоне его звучала угроза.

– Мира не будет. – ответил Самрау. – И ты это знаешь. Нет смысла прикрываться браком с моей дочерью. Акбузата ты так не словишь, а лишь найдёшь свою верную смерть под пляшущими его копытами.

Зрачки Заркума сузились, и в них заплясал злой огонёк.

– Не веришь в мои чувства?! Твоя дочь – моя мечта, Самрау! Позволь узнать, что сама Хумай думает об этом.

Хумай вздрогнула. В который раз за день она вспомнила свои ощущения, которые испытала, когда Шульген точил нож. Липкие пальцы страха сковали ей горло, позывы рвоты скрутили желудок. Ей показалось, что страх не даст взлететь, но, переборов приступ тошноты, она облетела отца, который уже гневно нахмурил брови, и, подлетев вплотную к змею, без тени страха взглянула в его желтые глаза. Змей, не мигая, смотрел на нее. Смерив его презрительным взглядом, Хумай отчеканила свой ответ.

– Ты – змей. – словно поставила клеймо, словно обозвала дурным словом, словно произнесла ругательство.

Зрачки Заркума сузились, не предвещая ничего хорошего. С минуту он смотрел на Хумай, словно пытался загипнотизировать ее своим змеиным взглядом. Но лебёдушка выдержала его взгляд спокойно. Внезапно змей покачнулся, будто не принимая отказа, но тут же развернулся и молча уполз, будто его и не было. Только лишь смятая под ним трава напоминала о его присутствии. Когда он скрылся вдали, Хумай, сделав несколько кругов, перевоплотилась. Она встал на ноги, но внезапно они подкосились, и она опустилась на колени и, не удержав равновесия, покачнулась и дотронулась рукой до земли, погрузив ее во что-то холодное и неприятное на ощупь. В ужасе вскрикнув, Хумай увидела, что нечаянно тронула слизь, оставшуюся от змея. Позывы рвоты вновь скрутили ее желудок так, что она не в силах была их остановить, словно тело её протестовало при одной мысли о том, чтобы стать женой змея.

Часть 2

Айхылу похищает Азраки

Вторая встреча с Уралом

Несколько лет спустя

В час, когда к небосклону тихо подкрался заспанный рассвет и подкрасил горизонт в синие предутренние цвета, погасив последние звезды, с громким ржанием ворвался во дворец Сарысай. Могучими копытами он сорвал одним движением закрытые на замок тяжелые, массивные ворота, которые с грохотом разлетелись в щепки по всему двору. Разъяренный тулпар, не сумев остановиться перед ступенями дворца, сделал несколько кругов по внутреннему двору и выбежал в самый центр, но и там он не переставал исполнять свой полный беспокойства танец. Он постоянно мотал головой и задирал её к небу, издавая отчаянный рёв.

Хумай выбежала вместе с отцом. Встревоженные со сна его внезапным появлением, они молча стояли в растерянности перед ним и смотрели друг на друга, не веря своим глазам. Всё было ясно и так.

Хумай вспомнила вчерашний вечер. Айхылу за ужином была весела и постоянно смеялась.

– Ты в прекрасном настроении, – улыбаясь, заметила Хумай. Она так любила звонкий, похожий на перезвон весенней капели, смех Айхылу, что всегда с удовольствием слушала его.

– Да! – Айхылу потерла руки в нетерпении. – Я сегодня собралась к матери в гости! – и вздохнула. – Мы так давно с ней не виделись… Как Кояш сядет за горизонт, свистну Сарысая и поскачем. – в предвкушении встречи она крепко зажмурила глаза. – Обниму наконец маму!

– Смотри, чтоб за твоим тулпаром не увязалась какая-нибудь нечисть! –сказала тогда Хумай, но она даже и не думала, что возможно такое, что тулпар бросит хозяйку.

– Не переживай, я предупредила отца! – отмахнулась Айхылу. – Да и пока всё спокойно. Та война, о которой вы с отцом твердите несколько лет, никак не начинается, Хумай. Мы не можем просидеть вечность в ожидании, да и мой Сарысай не так важен для них, как твой Акбузат – у меня ведь нет меча.

Хумай покачала головой.

– Как только найдётся повод, они начнут войну, Айхылу. И мы в стороне не останемся. А твой Сарысай хорош и без меча, уж ты-то знаешь.

– Я знаю, знаю, – заломила руки Айхылу. – Но, Хумай, честно, я уже устала от этого постоянного напряжения, отец всегда хмурый, ты о чём-то без конца думаешь и вздыхаешь тайком, думаешь, я не вижу? Лебеди отца постоянно летают туда-сюда у границ нашей страны… Я просто хочу отдохнуть, Хумай. Только на два дня я полечу к матери, обещаю.

И вот сейчас Сарысай стоял перед Самрау и Хумай один, без своей хозяйки, что могло означать лишь одно – Айхылу в беде. Хумай почувствовала, как где-то внутри, в самом её сердце, разливается горячая ненависть к Нижнему миру. Что-то вязкое и липкое потекло по её жилам и по венам, скрутило ей живот и сковало ноги. С отчаянием она взглянула на отца, но на глаза внезапно набежали слёзы, и его лицо размылось перед глазами. Попытавшись смахнуть их руками, она вдруг обнаружила, что они дрожат. С удивлением разглядывая их, Хумай увидела, что дрожь распространилась по всему её телу, превратившись в озноб. В страхе, она попыталась сделать шаг к отцу, но ноги словно налились свинцом. В беспомощности она лишь смогла протянуть к нему руки. Самрау, словно очнувшись из хмурой задумчивости, резко подбежал к ней и обнял её бережно. Хумай медленно осела в его руках.

____________________________________________________________

Сарысай стоял, тихий и поникший, виновато уткнувшись мордой в плечо Хумай. Она растерянно поглаживала его, пока Самрау решал, что им предпринять. К этому времени собрался весь дворец, отец и остальные мужчины держали совет, а девушки тихо плакали, не веря в то, что произошло.

– Отец! – усилием воли Хумай в попытке сохранить трезвый взгляд скрутила всю свою горесть в узел, не давая ей распластаться по сердцу, – Акбузат нам бы очень помог.

При этих словах глубокая вертикальная морщина меж темных густых бровей падишаха будто бы стала ещё больше.

– Хумай… – покачала он головой и умолк.

Один из его советников, с выбеленной до белизны сединой старец по имени Гали, повернулся к Хумай.

– Когда дивы нападут на твоего тулпара, они его не смогут одолеть. Но они смогут захватить тебя в плен.

– Акбузат никогда меня… – гневно начала Хумай, но отец не дал ей договорить.

– Сарысай тоже никогда Айхылу. – резко сказал он и так же резко замолчал.

Сарысай издал протяжное печальное ржание. Хумай в растерянности его снова погладила.

– Я понимаю твои опасения, отец. – сказала она наконец. – Но мы же не можем сидеть вот так… просто… когда Айхылу неизвестно, где.

– Она в Нижнем мире. – поглаживая свою бороду, молвил Гали. – Или Кахкаха, или, что еще хуже, Азрака похитил её.

– Почему ты так думаешь? – спросила Хумай.

– Скорее всего дивы охотились на Сарысая, я не думаю, что им зачем-то была нужна именно Айхылу. Но небесных тулпаров поймать невозможно, поэтому они забрали её с собой, рассчитывая, что Сарысай бросится за нею в Нижний мир.

Хумай осторожно повернула морду Сарысая к себе и взглянула в его глаза.

– Скажи мне, – тихо попросила она. – всё так и было? Тебя не смогли поймать и захватили Айхылу, чтобы ты последовал за нею?

Сарысай, не выдержав её взгляда, отвернулся и печально заржал.

– Не кори его, Хумай. – Самрау подошел и потрепал тулпара за холку. – В Нижнем мире без батыра он ничего не сможет сделать. Сарысай правильно поступил, не последовав за ними и прискакав за помощью к нам.

– И что они теперь будут делать с Айхылу, Гали агай? – спросила старца одна из ближайших подруг Айхылу Зухра.

Гали и Самрау переглянулись.

– Мы можем лишь предполагать. – устало ответил Самрау вместо старца. – Если это дело рук Заркума, сына змеиного царя Кахкахи, то его конечная цель – Хумай. Ну и Акбузат, конечно. В таком случае Айхылу для них не цель.

Хумай, стиснув руки на груди, тревожно посмотрела на отца.

– С тех пор, как Заркум приходил свататься, прошло несколько лет… – она помотала головой, словно отгоняя плохие мысли от себя.

– А с тех пор, как дивы впервые попытались одолеть ваших тулпаров, ещё больше. – отрезал Самрау.

Хумай замолчала, отчего в воздухе повисла напряженная тишина. Слышно было лишь громкое сопение Сарысая и приглушенные всхлипывания кого-то из девушек.

– Ты прав, отец. – наконец вздохнула Хумай. – Но что, если это не дело рук Заркума и Кахкахи? Что, если это Азрака хочет развязать войну с нами?

– Кахкаха, Заркум, Азрака – всё одно отродье. – проскрипел Гали, и Самрау кивнул, подтверждая его слова. – Даже если Азрака целился на Сарысая, это не имеет никакого значения. В этом котле вариться всем нам, так или иначе. Они ведь могут надеяться, что Айхылу выберет змея в обличии человека, который обуздает Сарысая и пойдет против Акбузата.

– Или всё же они не оставляют идею поймать Акбузата через тебя, Хумай. – сказал падишах. – Помнишь, как оскорбился Заркум, когда я усомнился в его силе. Кто знает, может, ему и под силу заарканить твоего коня.

– Нет, нет, нет, – помотала головой Хумай. – Это исключено, отец. Такой батыр только один. Он раздавит такого, как Заркум, одним своим пальцем.

– Ты так говоришь, словно знаешь его. – Самрау внимательно на нее посмотрел. – Если таковой имеется на этом свете, он бы нам пригодился.

– Имеется. – покраснела вдруг Хумай. – Но пока его время не пришло.

Самрау промолчал, не показывая своего сомнения. Иногда он думал, что его дочерям придется коротать свой век без избранников. Слишком свирепы были их тулпары, слишком буйного нрава, а у Хумай был ещё булатный меч, который висел на луке у Акбузата. Меч, который наделила силой сама Кояш. Кто же мог одолеть такого свирепого зверя, кто же мог вытащить меч из ножен, висящих на его боку? Разве только сам Тенгри?.. Он подошёл к Хумай и взял её за руки.

– Искать Айхылу отправлюсь я сам. – сказал ей Самрау. – Ты остаешься во дворце за главную. Не тревожь Акбузата по пустякам, не провоцируй его появлением здесь тварей из Нижнего мира. Змеи не побоятся вторгнуться в нашу страну, чтобы поймать Акбузата. – и, помолчав, добавил. – Или тебя.

С этими словами Самрау, старейшины и батыры покинули дворец. Хумай с девушками в тревоге глядели им вслед.

____________________________________________________________

Кояш лениво опускалась за горизонт, разукрашивая небо во все оттенки красного цвета. Где-то в саду пел с тоской соловей. Хумай сидела на ступенях лестницы перед дворцом, закрыв глаза. С виду казалось, что она спит, но последний солнечный луч скользнул по ёё лицу и губы тронула легкая улыбка.

– Мама…

Стоило ей открыть глаза, как солнце окончательно скрылось из виду. Моментально стали надвигаться густые сумерки. Хумай поёжилась. С тех пор, как её поймали дикие мальчишки на Затерянной земле, она не любила этого времени суток. Ночь её тревожила, будто не тая в себе ничего хорошего. Она вспомнила, как судорожно достала клювом три своих пера и обмакнула их в кровь. Тогда помощь пришла быстро. Почему же Айхылу так не сделала, в сотый раз задавала себе этот вопрос Хумай. В голове роились множество ответов, но какой из них правильный, она не знала. Айхылу тоже превращалась в птицу, да не в простую, не в лебёдушку, а в самую прекрасную птицу на свете, которая была разукрашена во все возможные цвета и их оттенки. Почему она не может это сделать и улететь? Может, она связана по рукам и ногам? Или её держат в заточении без единого окна? Или ее лишили возможности перевоплощения? Возможно, она сильно ранена. Или, что ещё хуже…

Хумай обняла себя за плечи и вздохнула. На душе было так плохо, что казалось, будто ей вырвали сердце. Слёз не было. Они все высохли в ней ещё днем.

Она вспомнила, как появилась во дворце Айхылу. Маленькая красивая девчушечка лет 5 с родинкой на щеке, огромными глазами в пол-лица, ямочками на щеках и заразительным смехом. Она вошла во дворец под руку с Самрау, а рядом с ней трусил Сарысай. Он был так же огромен, как и Акбузат, и столь же свиреп на вид. Ноздри его раздувались, мощные копыта звонко били по мраморному полу, грива так отливала лунным серебристым цветом, что казалось, будто она горела. Не так ярко, как у Акбузата, но всё же.

Хумай ждала их, присев на ступени у трона отца. Она немного волновалась, но виду не показывала, вспоминая слова Самрау: “Теперь ты старшая сестра, а младшие всегда берут пример со старших. Помни об этом, Хумай”. И Хумай помнила и усиленно себя успокаивала. Сдержанно улыбалась, сдержанно пожала руку Айхылу. И, быстро попрощавшись, ушла. Ей понравилась сестренка, но не понравилось, как смотрит на нее отец. Это взгляд принадлежал ей – так он до этого смотрел только на неё. Ревность подкатила к самому горлу, когда она уходила, и предательские слезы собрались в уголках глаз. Айхылу недоуменно посмотрела на неё, а Самрау кинулся было вслед, но, оглянувшись на младшую дочь, остановился.

Покои Айхылу располагались напротив покоев Хумай, и она слышала вечером, как отец долго укладывал спать сестренку, напевая ей песенки, которые когда-то пел перед сном ей. Усевшись у окна и обхватив ноги руками, Хумай беззвучно плакала. Она смотрела на взошедшую недавно луну с обидой, будто спрашивая её, ну зачем она прислала свою дочь к ним во дворец.

Внезапно скрипнула дверь – пришёл отец. Он молча подошел к ней, посадил к себе на колени и крепко обнял. Хумай прижалась к нему и разрыдалась во весь голос. Ей совсем не хотелось сдерживать в себе этот громкий плачь, и отец гладил её солнечного цвета волосы, и целовал её в макушку.

– Поплачь, Хумай, – говорил он ей. – Поплачь, если хочешь. Только знай: в моем сердце хватит места на двоих.

И Хумай долго плакала навзрыд, до тех самых пор, пока вдруг на пороге комнаты не возникла проснувшаяся Айхылу. Она нерешительно остановилась, не зная, что делать дальше, и во все глаза смотрела на новоиспеченную сестру и отца. Хумай, не в силах резко остановить свой плачь, продолжала тихо всхлипывать, Самрау в растерянности смотрел на Айхылу. Как вдруг она стремительно подбежала и потеснила Хумай на коленях отца, прижавшись к ним обоим и обхватив своими маленькими ручками Хумай за шею.

– Не плачь, сестра. – шептала она, вытирая слезы с щечек Хумай. – Не плачь, Хумай. Я буду тебя любить очень сильно.

Ту ночь они проспали все вместе в комнате Хумай.

На небо медленно выплыл ярко-желтый диск луны. Временами она пропадала между обрывков туч, которые неистово гнал по небу ветер, но потом неизменно появлялась и продолжала лить свой тихий свет на землю.

– Ай. – прошептала Хумай, завороженно смотря на луну. – Где моя сестра, Ай?

Вдруг открылись тяжелые двери дворца и выбежали Ямиля с Зухрой.

– Хумай, – окликнула её Ямиля. – Мы принесли тебе твой елян.

– Спасибо, – попыталась улыбнуться Хумай, но улыбка вышла кривая.

Она накинула на плечи елян, так и не надев его до конца. Девушки молча присели рядом. Луна всё так же следила за ними сквозь несущиеся облака.

– Будто дочь ищет… – кивнула Зухра на небо. – Хочет высветить все затаённые углы.

– Нижний мир не просветишь. – ответила Хумай.

– Каков наш план, Хумай? – спросила её Ямиля. – Неужто мы будем сидеть сложа руки?

– Каков план? – в задумчивости переспросила Хумай и тут же замолчала, что-то обдумывая.

– Ну?! – нетерпеливо потеребила пустой рукав ее еляна Ямиля. – Может, нам стоит самим отправиться на поиски Айхылу? Будем летать попарно и высматривать её!

– Глупости! – фыркнула Зухра. – В Нижний мир собралась? Так ты оттуда живой не уйдешь. Съест тебя любой див в мгновение ока.

Ямиля сердито фыркнула ей в ответ.

– А ты уверена, что она в самом деле там?!

– Да, – кивнула Зухра. – Гали агай ведь сказал. Я думаю, что именно поэтому она не может подать никакой весточки о себе.

– Да, вполне возможно. – посмотрела на неё Хумай.

– У меня есть подозрения, что в Нижнем мире она просто не может связаться с отцом. – задумчиво теребя подбородок, продолжила Зухра. – Будь она где-то в нашем мире, то попросила бы о помощи. Как думаешь, Хумай?

Хумай кивнула.

– Я думала об этом. Несколько лет назад он смог определить, где я нахожусь, когда маленькие батыры поймали меня, но я была в нашем мире. Сам он позже рассказывал, что внезапно стал видеть картины со мной. Увидел, как сочилась кровь из моего крыла… Как кто-то нес меня, связанную, на руках.

– Но как, Хумай, его лебеди смогли так быстро прилететь? – удивленно спросила Ямиля. – Мне всегда было интересно. Почему не он сам прилетел?

– Он не смог, потому что был слишком далеко. Расстояние здесь играет важную роль. Его лебеди были ближе ко мне на тот момент, чем он.

– Но как они прилетели настолько быстро?! – не унималась Ямиля.

– Отец может ускорять перемещение в пространстве в пределах определенного расстояния как своё, так и чужое. Но на это требуется очень много сил. Прилетели-то они быстро, а вот лететь нам пришлось всю ночь. Это так же, как если ты сильно устанешь, то тяжело будет перевоплотиться. На перевоплощение требуется много, очень много энергии, вы ведь знаете.

– А услышал бы Самрау твой зов, будь он еще дальше? – взволнованно спросила Зухра.

– Не исключено, что нет. – покачала головой Хумай. – Мы, правда, не проверяли, но он говорил, что картины в его голове были очень смутными. Ему бы пришлось дольше лететь, поэтому он отправил тех, кто мог преодолеть это расстояние быстрее.

– Это лишний раз подтверждает мою мысль, что Айхылу просто не может из Нижнего мира подать сигнал! – воскликнула Зухра. – Сами подумайте! Это ведь не та затерянная земля, где побывала Хумай! У него абсолютно другой ярус!

– Возможно. – кивнула Хумай.

– Тогда нам остается лишь ждать, пока Самрау не найдет ее? – расстроенно спросила Ямиля.

– А что ты предлагаешь? – спросила Зухра. – Тайком пробраться в пасть к дивам? Хумай схватят сразу же, если Заркум действительно до сих пор имеет на нее планы.

– Но у нас ведь есть Акбузат! – взволнованно воскликнула Ямиля.

Хумай горько рассмеялась.

– Отец просил не вызывать его, вы же слышали. И он прав. Акбузат здесь нам никак помочь не может. Наши матери подарили нам тулпаров, могучих и прекрасных, чтобы когда-нибудь мы могли их отдать самым лучшим батырам – тем, кто сможет накинуть на них седло. Только с батырами они смогут бороться со всякой нечистью, что выползает из Нижнего мира. Наше с Акбузатом появление у Кахкахи ничего не даст, кроме того, что, вероятно, поймают ещё и нас с ним. Сколько у него змей? Сотни тысяч? Представь, все они набросятся на Акбузата. Он силен, но без батыра ему там делать нечего. Мой избранник бы, наверное, смог вернуть нам Айхылу, но не я верхом на Акбузате. Я и меч-то этот поднять не могу… Как-то я пробовала, но не смогла.

На какое-то время воцарилась тишина. Ямиля теребила косу, Зухра прикрыла глаза от усталости, Хумай всё наблюдала за ярким диском луны.

– А ты боишься змей, Хумай? – вдруг тихо спросила Ямиля. – Я еще ни разу ни одного из них не видела вблизи. Только вот в тот раз…во время танца, да и то издали.

Хумай тяжело вздохнула, вспоминая сватовство сына Кахкахи.

– Не то что бы… – ответила, помолчав, она. – Но самое противное из того, что я видела за всю свою жизнь – это тот змей. Заркум.

– Уж неужто ты не испугалась его, Хумай? – недоверчиво спросила Зухра.

– Нет. – покачала головой Хумай. – Он вызвал во мне совсем другое.

– Что? – хором спросили Ямиля и Зухра.

– Рвоту. – пожала плечами Хумай.

____________________________________________________________

С тех пор, как Самрау отправился на поиски Айхылу, прошло немало времени. Луна успела превратиться в тонкий серп на небе, который одиноко висел над дворцом по ночам. Томясь в неизвестности, Хумай всё же отдала распоряжение, чтобы девушки в обличии лебедей трижды в день облетали страну, в надежде на то, что возможно им повстречается хоть кто-нибудь, имеющий вести о Самрау. Однако время шло, и не было известий ни об отце, ни об Айхылу. От переживаний у Хумай испортился сон, теперь по ночам она долго не могла уснуть, переворачиваясь с боку на бок. По утрам вставала с первыми лучами солнца, хмурая. Подолгу сидела над завтраком не в силах заставить себя что-нибудь съесть, отчего сильно похудела и лицо ее осунулось, а под глазами залегли темные круги. Иногда она взлетала над дворцом в самое небо, будто старалась долететь до Солнца, и вглядывалась вдаль – не видать ли отца или Айхылу, не идёт ли войско змей. Она отдала приказ, чтобы на крыше дворца всегда сидела стая птиц, которые должны были быть постоянно на страже. Девушки время от времени менялись, т.к. сильно уставали от беспрестанного напряженного вглядывания в даль. Они, оставшись без мужчин, остро ощущали свою беззащитность, но не роптали, а поддерживали друг друга и сохраняли спокойствие.

Часто Хумай стояла в одиночестве на балконе и размышляла, не пора ли ей действительно вызвать Акбузата. Отца не было слишком долго, и это её пугало. В голове мысли появлялись, сбивая друг друга, и исчезали, и горько ей было от того, что она была не в силах решить хоть одну проблему – ни найти Айхылу, ни связаться с отцом, ни защитить дворец, если вдруг появятся враги. Что, если они нагрянут и их будет настолько много, что они легко одолеют Акбузата? Как ей вызвать и Сарысая, в случае чего? Отец увёл его с собой, но где он теперь, она даже не представляла, да и являлся он только на свист Айхылу. Отчаяние наполняло душу её в такие моменты, но она не позволяла себе раскисать. Ей казалось, что в ней уживаются два человека – один слабый и готовый плакать чуть что, а другой сильный, словно батыр, который был полон какой-то невидимой силой. Эта часть её приказывала ей же самой взять себя в руки, каким-то невидимым образом придавала боевой дух и доказывала, что невозможно решать проблемы, если ты не имеешь силы воздействовать на них. «Умей ждать, – говорила она себе. – Ты не можешь влиять на то, что не подчиняется тебе, но, когда появится возможность, – сделай это». И Хумай ждала. И совсем скоро у неё такая возможность появилась.

Когда на горизонте возникли два спутника, Хумай была на крыше в числе остальных птиц, которые сначала переполошились, отчего птичий гомон раздался на всю округу, а потом успокоились, услышав её властный голос:

– Сохраняйте спокойствие! – приказала она. – Не вступайте с ними в разговор, чтобы не выдать меня в случае чего. Говорить буду я одна. Если я перевоплощусь и сразу свистну, летите и прячьтесь, – значит я зову моего тулпара. Мы не знаем, с добром они или нет, одни ли идут или где-то поблизости уже поджидают их соратники. Акбузат – единственный наш защитник, и, возможно, за ним они и пришли, а потому здесь может начаться битва.

Птицы выстроились в ряд, усевшись на крыше дворца, и стали ждать, когда до них дойдут путники, одна лишь Хумай взлетела и сделала несколько кругов над пришельцами. Когда она смогла рассмотреть их лица, ей стало дурно. В одном из них она отчётливо узнала Шульгена, несмотря на то что он вырос, лицо его вытянулось и стало более грубым, мужским. Его выдал взгляд – всё такой же хищный и полный злобы. Он и его спутник, задрав головы и прикрыв глаза от яркого солнечного света, наблюдали за ней, и ей стало неуютно, оттого что она летает над ними такая беззащитная. Кто был его спутником, Хумай понять не могла, лишь отметила про себя, что он выглядел ладно слаженным батыром. Она попыталась рассмотреть его подробнее, но он прятал лицо в тени своих ладоней, закрывая его от солнца. Шульген так же сильно щурился, словно отвык от дневного света. Наблюдая за ней, он вдруг гаркнул:

– Мы пришли к Хумай! – и, не дождавшись ответа от птицы, он потребовал, – пусть встретит нас как дорогих гостей!

Хумай медленно сделала над ними ещё один круг, обдумывая, что понадобилось от неё Шульгену? Быть может, он решил найти Родник?! И где в таком случае Урал? Почему его брат не с ним, а с каким-то другим батыром? Вопросы один за другим роились у нее в голове, и она на мгновение растерялась от внезапного появления Шульгена. Подумав немного, Хумай решила себя не выдавать, а, наоборот, затеряться среди остальных девушек, поэтому ответила:

– Её нет во дворце. – и улетела обратно в стаю.

Подлетев к птицам, она велела им принять человеческий облик. Никому из них она не сказала о том, что один из путников тот самый Шульген, который некогда точил нож на неё. К этому моменту пришельцы уже подошли на близкое расстояние к дворцу и невольно замерли, когда птицы вдруг заметались, полетели по кругу и одна за другой стали сбрасывать с себя оперенье, превращаясь в самых прекрасных девушек, которые только могут быть на свете. От ярких вспышек света они вынуждены были остановиться и закрыть глаза. Когда они их открыли, перед ними стояли девушки, все как на подбор, ладные и статные, с тугими косами, отороченными монетами, с высокой грудью и осиной талией, которые были подчёркнуты чёрными елянами.

Шульген и его спутник были поражены красотой девушек и некоторое время стояли молча, жадно разглядывая каждую из них. Все они были хороши, но взгляд Шульгена зацепила лишь одна – самая красивая, от волос которой исходил невероятный свет, словно солнечные блики танцевали на ее косах. Он отметил для себя, что если в глазах других девушек отражалось смятение, которое они всячески пытались скрыть, то взгляд этой красавицы был холодным как ледяная вода. Он словно сжигал ему самое его нутро, словно судил его за что-то. Сама Хумай ли это? Или какая другая девушка? Если Хумай, так неужто затаила зло на него за тот случай? Но ведь они хотели её отпустить, да она сама успела улететь… Неприятное чувство зашевелилось у него внутри, но он решил делать вид, что ничего не помнит, если вдруг эта девушка и есть Хумай и если она станет припоминать, как была поймана много лет назад в сети. Вдруг именно она и вышла вперёд девушек, ледяной взгляд её сменился на улыбку, и, будто она была здесь хозяйкой, сказала:

– Проходите, располагайтесь! Коли вы ищете Хумай и пришли с добрыми вестями, будете её дорогими гостями.

И Хумай повела их во дворец. Сердце её бешено стучало. Наконец она смогла разглядеть второго. То был Заркум. Человечий облик, который он смог принять, был красив и правдоподобен. Его выдали лишь глаза желтого цвета с узким зрачком и привычка раскрывать рот и высовывать язык. Каким-то образом она поняла, что это он, по наитию ли или, может, через красоту всё равно проступало нутро змея, она не понимала, но знала твёрдо – это он. Оба они – и Шульген, и Заркум – глядели на неё с вожделением и даже похотью. Их глаза елозили по её телу, как будто ощупывали ей грудь, ключицы, лебединую её шею. Это чувство было настолько неприятным, что ей тяжело было сдерживать маску вежливости и радушия, однако она пересиливала себя, потому как ей было важно усадить их на места для гостей.

Её радушие подкупало Шульгена и Заркума, которые вальяжно шли за ней, всем своим видом показывая, что они почётные гости во дворце. Оба они мучались одним и тем же вопросом: Хумай ли перед ними? И Заркум, и Шульген видели её лишь в облике лебедушки и не представляли, как она выглядит в образе девушки, хоть и слышали от Азраки, что красота её может ослепить любого из мужчин.

Тем временем они вошли во дворец, и Хумай даже не успела предложить им сесть, как они сами уже выбрали для себя места. Она не стала возражать, а лишь кивнула, словно одобряя то, как они себя ведут.

– И где же Хумай? – с усмешкой спросил Заркум, надеясь, что девушка сейчас раскроется и признается, что она, самая красивая девушка дворца, и есть Хумай.

Хумай выдержала его взгляд и даже смогла вежливо и искренне улыбнуться:

– Вы располагайтесь пока, а она сейчас придёт.

Она вышла, а Шульген и Заркум остались. Сидели они молча, опасаясь вести какой бы то ни было разговор, чтобы не быть подслушанными и не выдать своих планов раньше времени. Оба смогли убедиться, пока шли во дворец, что в нём находятся одни девушки и нет мужчин, что давало им повод быть достаточно расслабленными. Не было видно и тулпара, что также приободряло их дух.

Хумай бежала по коридору. Удивительно, но волнение, охватившее её, как только она увидела Шульгена, и усилившееся, как только она поняла, что второй – это Заркум, прошло. В голове стало ясно, она знала точно, что ей надо сделать и как это сделать. Сердце словно налилось горячей сталью, мгновенно отвердело и перестало трепетать. Где-то глубоко внутри она сама себе удивлялась.

Навстречу ей попались Зухра и Зайнаб.

– Карауль их! – велела она Зухре на бегу. – Твоя задача – чтобы они не вставали со своих мест. Как только увидишь, что встают – усади их обратно.

Зухра кивнула.

– Зайнаб, спустись ко мне! – крикнула Хумай второй девушке, спускаясь по лестнице в подземный этаж дворца.

Поспешно спустившись вниз, Хумай взяла факел и зажгла его, после чего уверенным шагом прошла вглубь подземелья. Пахло сыростью и мышами. Давно сюда никто не входил за ненадобностью. Последний раз только отец и она с Айхылу спускались – он как раз показывал им, для каких целей служил подземный этаж.

Она нашла спусковой механизм, ручка которого торчала из стены между двумя небольшими окнами, наглухо закрытыми железными ставнями, и решительно опустила её вниз. Где-то наверху послышался резкий металлический визг, сразу же после него раздался гулкий звук и крики Шульгена и Заркума, под ногами которых открылись ловушки, ведущие в две раздельные глубокие ямы. Услышав, как они упали на дно темниц, Хумай удовлетворенно кивнула самой себе.

К этому моменту спустилась Зайнаб, а за ней прибежали и Ямиля с Зухрой. На лицах их читалось смятение и растерянность. Хумай стояла и прислушивалась к тому, что происходит в ямах.

– Помнишь, твой отец подвёл две трубы с водой к этим ямам?! – спросила она у Зайнаб.

Та кивнула.

– Беги включи ту, которая подходит к этой яме! – велела она, показав на яму, в которую упал Заркум. – Да побыстрее.

Зайнаб убежала.

– Хочешь утопить этого егета? – спросила Ямиля, подойдя к Хумай, которая стояла у стены и пыталась услышать, что происходит в яме, куда упал Заркум.

Хумай отрицательно покачала головой, знаками прося не говорить. Они простояли в полнейшей тишине несколько минут, но как она ни пыталась, так и не смогла расслышать, что происходит в яме – слишком громко бурлила вода. За это время к ним успели спуститься и другие девушки, не понимающие, что происходит и почему гостей заточили в ямы.

– Он не утонет. – ответила наконец Хумай Ямиле. – Он же змей, да вдобавок научился принимать разные обличия.

Девушки заволновались, зароптали испуганно, услышав её слова, и она вспомнила, что так и не сказала никому, кем были нежданные гости.

– Я попрошу вас всех подняться обратно наверх, туда, где только что сидели наши гости. Я скоро поднимусь и всё вам объясню.

Девушки медленно и словно нехотя стали подниматься по лестнице, постоянно оборачиваясь на Хумай, будто хотели понять, что у нее на уме.

Дождавшись, пока они уйдут, Хумай сняла тяжелый засов со ставня, что закрывал небольшое оконце той ямы, в которой сидел Шульген. Само окно было зарешечено для пущей надёжности. Когда Самрау делал подобную ловушку, он вряд ли подозревал, что она когда-нибудь понадобится, но делал он из её из расчёта, что в ней, возможно, будут сидеть или змеи, или дивы. Для того, чтобы можно было с ними говорить, были прорублены эти окна, которые закрывались тяжелыми ставнями. Старый Гали предложил усовершенствовать эту ловушку, подведя к ямам две трубы из озера под углом, чтобы можно было в случае чего залить их водой, поскольку некоторые змеи обладали способностью принимать различные обличия и могли найти выход из ямы. Хумай и в голову не могло прийти, что однажды она будет стоять здесь, в этом мрачном и сыром подземелье, и снимать засов с оконца одной из ям, чтобы сказать Шульгену, который некогда вызвал в ней смятение и ужас, то, что давно зрело в её душе. В этот самый миг в ней боролись разные чувства. Было и чувство сладкой мести и своего могущества перед беспомощным её врагом, но она старалась мыслить трезво и не давала волю подобным мыслям, унимая их. Был и тот животный страх, который в ней всегда вызывали мысли о Шульгене, липкий и противный, сжимающий горло.

Перед тем, как открыть окно, она вдохнула и выдохнула, стараясь усмирить и свой гнев, и ликование, охватившие её, и унять дрожь. Затем она открыла ставень и прислушалась. В яме было тихо, однако ей казалось, что там внутри затаился разъяренный зверь, который готовится к прыжку, неслышно пружиня на своих когтистых лапах. Она ждала. Наконец услышала неровное сбитое дыхание у самого оконца. Шульген, вероятно, мог сильно удариться при падении, отчего реакция его замедлилась. Однако спустя мгновение за решеткой показалось его растерянное лицо. Хумай смотрела прямо ему в глаза, он снова увидел тот взгляд холодных, осуждающих его глаз, который в отсветах пламени таил в себе угрозу. Он уже понял, что эта девушка и есть Хумай – Хумай, которая всё помнит. Шульген не стал понапрасну тратить слова, лишь молча уставился на неё, предоставляя ей право высказать то, что было в её глазах.

– Что, сковал страх твоё чёрное сердце, когда ты полетел в яму? – презрительно спросила она. – Это же чувство испытала и я, когда ты точил на меня свой нож. За это я и отомстила тебе, егет. Заклинаю, чтобы твоё сердце, погубившее много жизней и источающее зло, разорвалось на куски здесь, в этой камере! Пусть в нем зародятся и жизнь, и добро, чтобы смог ты любить всё живое в этом земном мире! Пусть твоё новое сердце завладеет твоим разумом. Но до тех пор, пока в нём кипит злая кровь, сидеть тебе в этой могиле! Может, тогда ты поймешь, что змеи не могут быть друзьями, пойдёшь верной дорогой с теми, с кем по пути тебе, и останешься в людской памяти!

С этими словами она, полная презренья, захлопнула ставни, обрубив всякую попытку Шульгена что-то ей сказать, и посмотрела на яму Заркума. Подумав немного, Хумай решила не связываться с ним до прихода отца, хоть и мысль о том, что она поймала старого врага из змеиного племени радовала её и тешила её самолюбие. Поэтому она, закрыв ставни оконца Шульгена, решительным шагом покинула подземелье. Поднимаясь по ступеням, она вдруг вспомнила об Урале, и в её сердце закралось новое чувство. Она ощутила, как в неё вгрызлась совесть и ей стало печально, оттого что пришлось так поступить с родным братом того, кто ей так понравился когда-то.

Наверху её ждали девушки. Появление двух незваных гостей внесло сумятицу среди них и им всем не терпелось знать, почему Хумай бросила их в ямы. Увидев, что собрались все девушки, Хумай нахмурилась.

– А кто же сидит на крыше дворца?! – спросила она строго.

Девушки потупили взоры и стали что-то невнятное лепетать.

– Я понимаю, вы напуганы. – смягчилась Хумай. – Но я попрошу тех, кто сейчас должен находиться над дворцом, вернуться обратно. Сегодня к нам уже пришли двое пришельцев, кто знает – не идёт ли за ними целое войско змей? Беспечность может дорого нам стоить.

Несколько девушек вылетели в окно, перевоплощаясь на ходу. Хумай проводила их взглядом, и затем, откинув косы назад, посмотрела на оставшихся.

– Те, кого вы сегодня видели, – начала она, – пришли не с добрыми намерениями. Один из них – змей Заркум, сын царя Кахкахи, некогда сватавшийся ко мне. Второй – тот батыр, Шульген, который когда-то меня чуть не съел и который сломал мне крыло. Мой отец был прав, когда говорил, что им нужен Акбузат. Вероятнее всего, они и пришли за ним. Я узнала Шульгена, когда пролетала над ними, и решила, что правильнее всего будет бросить их в ямы. С этого момента мы должны усилить нашу бдительность. Быть может, их хватятся и придут за ними.